Харрисон Филлипс "Сложенные Руки"
Говорят, дьявол создает работу для сложенных рук. Ну, я думаю, некоторые руки бездействуют слишком долго...
Отправляйтесь в путешествие в мир одного из самых новых и ненормальных умов хоррора; мир, населенный одними из самых ужасающих и гротескных монстров, которых вы когда-либо могли себе представить.
На этих страницах, если вы осмелитесь рискнуть, вы найдете сумасшедших психопатов, плотоядных существ, детоубийц и детей-убийц.
Выключите свет, заприте двери и располагайтесь, чтобы насладиться этим сборником запутанных коротких историй...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
или на сайте:
"Экстремальное Чтиво"
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.
Здесь присутствуют шокирующие истории, элементы жестокости и садизма, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.
- Если вы, маленькие засранцы, еще хоть раз постучите в мою чертову дверь, - сказал одноглазый мужчина. - Клянусь самим гребаным Богом, я сдеру с вас кожу живьем!
Он стоял под навесом своего небольшого крыльца, под защитой от моросящего дождя, который падал с серого ноябрьского неба, входная дверь его небольшого дома с торцевой террасой была широко распахнута за ним. Он выглядел безумным, словно человек, одержимый самим дьяволом. Лунный свет - то немногое, что могло пробиться сквозь толстый слой облаков, - отражался от его единственного, одинокого глаза, которым он смотрел вверх-вниз по улице, надеясь увидеть того, кто осмелился постучать в его дверь уже семь раз за сегодняшний вечер.
Томми был напуган. Нет - даже больше. Он был в ужасе. Но было в этом и что-то возбуждающее. Адреналин, бурлящий в его жилах, заставлял его сердце вырываться из груди. Он чувствовал, как оно бьется внутри грудной клетки, пытаясь вырваться на свободу. На мгновение ему даже показалось, что он слышит его за стуком дождя по капюшону, хотя, возможно, это было лишь его воображение. Может, старику и было за шестьдесят, но в нем все еще было что-то ужасающее. Это был тот самый глаз. Лунный свет заставлял его светиться голубым светом, когда он сканировал темноту. И он искал его. В конце концов, именно он постучал в дверь в этот раз.
- Вы слышите меня, маленькие ублюдки? - сказал одноглазый, его глубокий голос угрожающе рычал - голос человека, который выкурил слишком много сигар. - Если я вас поймаю, вам конец!
Затем он снова вошел в дом и захлопнул за собой дверь.
- Черт возьми, - сказал Дэвид, хихикая. - Он сейчас в бешенстве, да?
Конечно, в бешенстве! - подумал Томми, хотя и решил не говорить этого вслух. Это был седьмой раз за вечер - за последние пятнадцать минут, фактически, - когда он был вынужден подойти к своей двери и обнаружить, что его никто не ждет. Это будет не в последний раз — он, вероятно, мог ожидать, что это будет продолжаться еще полчаса или около того, прежде чем Дэвиду надоест и он согласится создавать проблемы в другом месте.
- Да, - сказал Майки, тоже посмеиваясь. - Он просто в бешенстве.
Майки был младшим братом Дэвида. Ему было всего десять лет, но он был маленьким даже для десятилетнего ребенка. Его смех звучал более чем нервно, но Томми не мог сказать, были ли это нервы из-за возможности быть пойманным или из-за того, что он только что использовал слово "в бешенстве". Но сейчас он был не с мамой, а со своим старшим братом Дэвидом, и употребление таких слов активно поощрялось.
В данный момент трое мальчиков притаились за кустами, которые выстроились вдоль Уайтчерч-стрит, прямо напротив дома Одноглазого. Дождь шел весь день. После обеда, когда они ушли из школы, он немного ослаб, но все равно Томми не очень-то хотелось выходить сегодня на улицу. Но это был не его выбор. Дэвид постучал в его дверь и спросил, не собирается ли он пойти поиграть. Это означало, что Томми должен был пойти - всегда нужно было делать все, что говорил Дэвид. Если ты этого не сделаешь, то скорее всего, наживешь себе врага на всю жизнь. Даже когда его мать проявила беспокойство по поводу того, что двое двенадцатилетний и десятилетний играют на улице ночью - да еще и под дождем, - Томми заверил ее, что с ними все будет в порядке.
Игра "Стучи в дверь и беги" была одной из любимых забав Дэвида, наряду с бросанием яиц перед встречными автобусами и рисованием грубых граффити в подземных переходах (чаще всего он рисовал член и яйца, с тремя линиями струи, вытекающей из конца - умора!). А одноглазый человек вскоре стал его любимой "жертвой", главным образом потому, что он всегда на это велся. К тому же, похоже, это его действительно задевало, что приносило Дэвиду еще большее удовлетворение.
Одноглазый человек был чем-то вроде легенды среди местных детей. Они все знали его и в той или иной степени боялись. Из-за этого глаза. Нет, это было неправдой. Именно из-за отсутствующего глаза многие дети страдали бессонными ночами. На правой стороне его лица красовался большой шрам с зазубринами. Казалось, он начинался прямо на скуле, а из его центра расходились многочисленные ножки - как у паука. Одна из этих ножек пересекала веки его правого глаза, которые теперь висели безвольно, и ничто не поддерживало их, не давало им провалиться в пустую глазницу. Все его лицо, казалось, опустилось на эту сторону. Кожа свисала с кости, а глаз - или то, что от него осталось, - был расположен низко; вероятно, на добрый дюйм[1] ниже, чем он имел право быть. О нем также ходили истории. Большинство сходилось на том, что он потерял глаз во время войны (хотя никто не уточнял, какой именно войны - он был слишком стар для Афганистана и слишком молод для Второй мировой). Когда он вернулся с войны - глаза у него уже не было, лицо осунулось, как будто его череп растаял, - его жена ушла от него, забрав с собой их маленькую дочь. Среди детей ходили слухи, что он убил жену и дочь. Говорили, что он зарезал их, разрубил на мелкие кусочки и спустил в унитаз. Конечно, в истории говорилось, что полиция не смогла бы ничего доказать, так как все было бы смыто в канализацию. Затем появились слухи о том, что он был каннибалом. Утверждали, что во время войны (какой бы она ни была) он был взят в заложники и, чтобы выжить, был вынужден прибегнуть к каннибализму. Говорили, что он съел свою жену и дочь, так как не знал ничего лучшего. Люди также говорили, что он был вампиром, поскольку никто никогда не видел, чтобы он выходил из дома днем.
Именно эти истории вызывали у детей кошмары.
Даже Томми не был застрахован. Хотя он никогда не признался бы в этом, ему тоже снились кошмары про одноглазого человека. Во сне он играл в игру "Стучи в дверь и беги", как и в этот момент. Во сне он уверенно подошел к двери, совсем не так, как сделал бы это в реальной жизни. Во сне он громко стучал в дверь, колотя в нее кулаком. А затем, во сне, он сделал нечто совершенно странное - он просто стоял там. Он не повернулся, не побежал. Он, конечно, хотел. Но что-то не позволило ему. Как будто у него затекли ноги, как будто все его тело было заковано в бетон. Во сне его сердце колотилось и стучало, пока дверь медленно открывалась, скрипя петлями. За дверью, внутри дома, не было ничего. Буквально ничего. Это была бездна - черная дыра, где ничто, даже свет, не могло вырваться из тьмы. И тогда появлялся он - одноглазый человек. Более высокий, чем в реальности, его единственный глаз светился красным. Его руки с длинными и острыми, как птичьи когти, ногтями вцепились в дверную раму и вытащили его из дома. Когда он стоял перед этой подсознательной версией Томми, в нем было уже не менее восьми футов[2] роста, но его тело было совершенно непропорциональным, высоким, худым и скрюченным, как будто его растянули. Именно в этот момент Томми смог броситься бежать. Во сне он повернулся и побежал. Но одноглазый человек пустился в погоню. Он был быстр, бежал как гепард, его длинные ноги насекомого-палочника делали пятиметровые шаги. Но Томми был быстр. Достаточно быстрым, чтобы сохранять дистанцию. Но Oдноглазый был прямо за ним, размахивая шестидюймовыми когтями. Пока Томми бежал, оглядываясь через плечо, он наблюдал, как одноглазый человек с каждой секундой становился все выше и тоньше. Даже его голова становилась все более вытянутой. И тут глаз открылся. Не красный глаз, устремленный на Томми, как хищник на добычу, а отсутствующий глаз. И внутри не было ничего, как не было ничего за дверью. Ничего, кроме темноты - пустой, черной пустоты. И во сне Томми продолжал бежать. Но Oдноглазый легко поймал его. Он подхватил Томми одной рукой, его пальцы крепко обхватили все его тело. Теперь он был гигантом - одноглазый человек, циклоп, ростом около тридцати футов[3]. А зияющий глаз, который теперь был больше самого Томми, отрастил ряд за рядом острых, похожих на акульи, зубов и впился в него, отчаянно желая полакомиться его вкусной, молодой плотью. Тогда Oдноглазый скормил Томми глазу, отправив его в темноту, где зубы разорвали его плоть и перемололи кости.
В этот момент Томми проснулся. Он обмочил постель. Мама отругала его, пригрозила, что снова заставит носить подгузники, если он не научится контролировать свой мочевой пузырь. Конечно, он никому не рассказывал о своем кошмаре. Особенно Дэвиду.
К счастью, сон приснился ему всего один раз. Но, одного раза было более, чем достаточно.
Но теперь он был здесь. Присев за кустом, слева от него Дэвид, а рядом Майки, он ждал подходящего момента, чтобы нанести очередной удар.
Одноглазый собирается тебя съесть! - твердил его мозг. - Он тебя загрызет! Накормит тобой свой отсутствующий глаз!
Томми проигнорировал его. Глупый мозг! Несколько человек уже говорили ему, что он слишком много думает. Он подумал, что они, вероятно, правы.
- Хорошо, - сказал Дэвид, выглядывая из-за куста. - Берег чист.
- Кто следующий? - спросил Майки.
- Ты, - сказал Дэвид своему младшему брату.
Томми увидел, как внезапно Майки охватил ужас. Его ехидная ухмылка, и без того нервная, исчезла. Уголки его рта опустились вниз. Его глаза вдруг стали намного шире, чем были раньше. Он выглядел так, как будто мог заплакать. Понимаете, Майки никогда не приходилось стучать в дверь - он был слишком мал. Но, похоже, Дэвид решил, что сейчас самое время для его младших братьев впервые постучать и убежать, а не просто сидеть и смотреть, как другие рискуют.
- Н-н-не может быть, - заикался Майки, казалось, не в силах с первого раза выговорить слова.
Он никогда не был заикой, по крайней мере, насколько Томми знал. Это был внезапный тик, который он выработал, когда страх завладел его сердцем.
- Почему я?
- Не будь таким слабаком! - сказал Дэвид, его голос затих, но акцент все еще был очевиден. - Я делал это уже раз пять за сегодняшний вечер. И Томми тоже. А ты - даже ни разу! Ни разу. Ни разу.
Томми на секунду показалось, что он увидел слезу, скатившуюся по щеке Майки. Но потом он понял, что это не более чем капля дождя, которая каким-то образом проникла под капюшон Майки. Тем не менее, ему было жаль его. Ему казалось, что он должен добровольно согласиться пойти еще раз. Но Дэвид ни за что не согласился бы на это. Он решил, что сейчас очередь Майки, поэтому Майки должен это сделать.
- Давай, брат, - убеждал Майки Дэвид. - Пора стать мужчиной. Пора тебе отрастить пару яиц!
Выражение ужаса на лице Майки начало выпрямляться. Теперь это было выражение гнева. Как Дэвид посмел предположить, что у него нет яиц! Томми сразу понял, что Майки собирается это сделать. В конце концов, он был мужчиной.
Майки встал. Медленно он вышел из-за куста и начал приближаться. Дойдя до бордюра, он оглянулся через плечо, где Томми и Дэвид выглядывали из кустов.
- Не оставляйте меня, ребята, - взмолился он, нервы все еще были на пределе.
- Давай! - сказал Дэвид, размахивая руками, приглашая его идти дальше.
Майки повернулся и пошел дальше. В этот момент до Томми дошло: пальто Майки было ярко-красным. Пальто Томми было темно-синего цвета, а Дэвида - черного. Бедный маленький Майки - его пальто было ярко-красным, и оно кричало в темноте, как маяк. Если кто-то и должен был быть замечен, так это он. И потом, если бы Oдноглазый пустился в погоню, плащ Майки был бы подобен красному плащу матадора, смело бросающегося на быка. Все было так просто. Майки был мертвым мясом.
Но он продолжал идти, явно не осознавая смертельной опасности, которую представляло его собственное пальто. Он перешел дорогу - это был тихий жилой район, поэтому здесь было мало машин, представляющих опасность. И тут он оказался на месте, стоя перед крыльцом дома Oдноглазого, расположенного в конце террасы. Оглянувшись еще раз, он увидел, что Дэвид улыбается и кивает, словно сумасшедший. Томми на секунду задумался, не позвать ли Майки обратно. Возможно, было несправедливо отправлять десятилетнего ребенка туда одного. Но с другой стороны, что могло случиться плохого? Это была безобидная шалость, вот и все. Одноглазый ведь не был монстром-каннибалом, верно? Не стал бы он живьем сдирать с Майки кожу, если бы поймал его, не так ли?
Или все таки так?
Майки шагнул вперед. Он потянулся к дверному молотку, который находился с правой стороны двери, на уровне головы маленького Майки. Стучалка имела форму львиной лапы и поворачивалась сверху. Подняв его, можно было просто бросить и бежать, чтобы он упал и ударился о латунную пластину внизу. Майки двигался медленно, осторожно. Томми нервничал за него. Ему нужно было просто взяться и сделать это. Стучать в дверь и бежать! Стоя вот так, он скорее всего попадется.
И вот, когда пальцы Майки коснулись латуни, дверь распахнулась.
В течение наносекунды одноглазый человек высунулся наружу и схватил Майки за пальто. Он ждал там, как свернутая пружина, готовый наброситься.
- Иди сюда, маленький засранец! - сказал он, втаскивая Майки в дом.
Майки закричал, но эти крики были вскоре прерваны хлопком двери.
Дэвид вскочил на ноги, внезапное осознание того, что только что произошло, ударило в него, как кулак.
- Вот дерьмо! - сказал он.
Томми вскочил на ноги так же быстро, как и Дэвид. Он не совсем понимал, чему он только что был свидетелем. Одноглазый схватил бедного маленького Майки и затащил его внутрь. Но было ли это все? Был ли это одноглазый человек? Или это был одноглазый монстр из его ночных кошмаров, открывающий глазницу с острыми, как бритва, зубами, готовый полакомиться плотью зрелого маленького ребенка? Нет. Не будь таким глупым! Это был одноглазый человек. Это все, чем он был; человек. Но это не делало ситуацию лучше. Почему-то стало еще хуже. Это был не сон, не кошмар - это была реальная жизнь, и Майки только что затащили в логово зверя.
Дэвид был в панике, его голос был выше, чем Томми когда-либо слышал.
- Что, блядь, нам теперь делать? Какого хрена... - повторял он.
Томми не знал. Ему казалось, что лучшим вариантом действий было бы бежать. Если они побегут быстро, так быстро, как только смогут их ноги, они будут у дома Дэвида через десять минут. Они могли бы рассказать его родителям, и пусть они разбираются с этим. Они почти наверняка вызовут полицию. Это, безусловно, было лучшим решением. Этим должны были заниматься взрослые, а не пара двенадцатилетних мальчишек. Но если они так поступят, если повернутся и побегут, то к тому времени, когда кто-нибудь придет на помощь, может быть уже слишком поздно. Одноглазый каннибал к тому времени, возможно, уже разделает мясо с туши Майки. Полиция обнаружила бы его, одноглазого, сидящим за столом в своей столовой и поедающим сырые кровавые внутренности. Или, возможно, одноглазый маньяк разрубил Майки на куски и спустил маленькие кусочки в унитаз.
- Мы должны помочь ему! - Дэвид плакал, его глаза умоляли Томми о помощи.- Мы должны вытащить Майки оттуда!
Он выглядел напуганным; почти наверняка он был напуган. Он больше не был похож на большого, храброго лидера. Совсем нет. Теперь он выглядел как маленький, испуганный двенадцатилетний мальчик.
И именно таким он и был.
Мысли Томми метались от одного возможного исхода к другому. Потом он остановился на одном, наиболее вероятном сценарии: Oдноглазый просто усадил всхлипывающего Майки на свой диван и теперь читал ему лекцию о том, как (и почему) нехорошо разыгрывать пожилых людей, объясняя ему, что многие старики живут одни и пугаются, когда дети разыгрывают их. Возможно, он даже мог бы поставить Майки стакан освежающего лимонада, чтобы тот выпил, пока ему преподавали урок.
Томми так и сказал Дэвиду.
- Так что же ты предлагаешь делать, Томми? - спросил Дэвид. - Ничего? А? А?
Томми задумался на мгновение. Он смотрел, как капли дождя стекают с капюшона прямо на его глазах. Он слушал, как они плюхаются в лужи, которые сами же и образовали. Он принюхался к воздуху - пахло затхлым. Затем он пригласил Дэвида следовать за ним.
- Пойдем, - сказал он.
По неизвестной даже ему самому причине Томми чувствовал себя храбрым. Но тогда он уже убедил себя, что ничего плохого не случится. Когда Дэвид спросил его, куда они идут, Томми ответил, что они просто собираются осмотреться.
- Мы просто посмотрим в окно, - сказал Томми. - Посмотрим, сможем ли мы что-нибудь увидеть, хорошо?
Дэвид утвердительно кивнул.
Они осторожно подошли к дому, стоящему в конце террасы. К входной двери вела короткая дорожка из трех тротуарных плиток. Слева от входной двери находился большой эркер, который выходил в гостиную, если бы не задернутые шторы. Перед эркером лежал небольшой, увядающий газон. Несколько травинок, казалось, предавались бесполезному занятию - цепляться за свою бессмысленную жизнь. Но в основном трава погибла и засохла, оставив после себя голые участки грязи. Томми и Дэвид пересекли эту лужайку глубокими, сгорбленными шагами. Они держались как можно ниже, надеясь остаться вне поля зрения любых глаз - да и вообще любых глаз - которые могли за ними наблюдать.
Присев, они оба ухватились за подоконник большого эркера, как будто цеплялись за край обрыва кончиками пальцев. Томми заглянул через край подоконника. Закрытые шторы висели немного выше нижней части окна - может быть, на миллиметр или два. Зазор был слишком мал, чтобы увидеть что-то большее, чем тени, заслоняющие свет, когда они перемещались по комнате.
- Я ни черта не вижу, - прошептал Дэвид, так тихо, что Томми едва мог расслышать его из-за дождя.
- Я знаю. Я тоже не могу, - ответил Томми.
Дальше слева, на углу здания, деревянные ворота преграждали вход в переулок, который вел к задней части домов. Томми знал, что им не следует туда спускаться - это было бы нарушением границ. Но им нужно было это сделать. Если они хотели заглянуть в дом, то должны были обойти его сзади и попробовать заглянуть в окна.
Томми двинулся к воротам. Он толкнул ее, наполовину ожидая, что она окажется запертой. Но металлическая защелка легко поднялась, и ворота распахнулись. За воротами было темно (это была бездна?), свет почти не проникал в узкое пространство между двумя домами. Чувство ужаса пронеслось по телу Томми, его сердце бешено заколотилось. Он не то, чтобы боялся темноты - по крайней мере, никогда раньше не боялся. Но темнота была местом, где таились чудовища, будь то люди или... что-то другое.
Тем не менее, и он, и Дэвид медленно пробирались по переулку. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Томми представлял, как его нога зацепится за что-нибудь, и он рухнет на землю, шум от чего предупредит Oдноглазого об их присутствии здесь. Переулок был достаточно узким, чтобы он мог коснуться стен с обеих сторон. Так он и сделал, позволив своим пальцам мягко провести по шершавой поверхности кирпича.
Спереди жилище Oдноглазого выглядело маленьким. Даже крошечным. Но, на самом деле, то, чего ему не хватало в ширину, он компенсировал глубиной. Дом был, наверное, в три раза глубже, чем в ширину. Томми никогда раньше не задумывался об этом. Если бы он вообще думал об этом, то ожидал, что внутри дома будет, возможно, кухня и гостиная внизу, а наверху - спальня и ванная. Но по мере того, как он шел по переулку, а Дэвид нервно следовал позади, становилось все очевиднее, что этот дом гораздо больше, чем он предполагал.
Аллея пролегала мимо сада Oдноглазого, поворачивала за угол, а затем продолжалась вдоль задней части домов, где открывались еще одни ворота, ведущие к задней части каждого дома на террасе. Ограда, окружавшая сады, была высокой - слишком высокой, чтобы Томми мог ее разглядеть, - и была построена из перекрывающих друг друга бревен, что исключало любую возможность увидеть сквозь нее.
По крайней мере, теперь, когда они миновали дома, света стало больше, что позволило им немного улучшить зрение.
Калитка на задний двор Oдноглазого тоже была не заперта. Томми медленно толкнул ее и заглянул внутрь. Было темно, но он все же смог разглядеть заросли кустов и неухоженный газон по обе стороны узкой каменной дорожки, ведущей к задней двери. В доме не горел свет. Он обернулся к Дэвиду и кивнул.
- Мы заходим? - сказал он, надеясь, что Дэвид скажет "нет", надеясь, что он предложит им вернуться, бежать домой и все рассказать родителям.
Но он этого не сделал. Он просто кивнул.
Томми толкнул ворота еще немного дальше. Они застряли. Они волочились по полу, где росли сорняки, превратившись в толстое одеяло нежелательной растительности, и забилась под ворота. Но ему не нужно было, чтобы ворота открывались намного дальше - достаточно, чтобы проскользнуть. Поэтому он толкнул ворота сильнее, обеими руками, заставляя их продвинуться еще на дюйм. Этого было достаточно. Он протиснулся в сад. Дэвид последовал за ним. Они быстро проскочили через сад, снова пригнувшись к земле, насколько это было возможно.
В задней части дома было только одно окно. Томми предположил, что оно выходит на кухню. Однако за окном горизонтальные планки деревянной шторы были закрыты. Здесь тоже не было возможности заглянуть в дом.
Томми присел на корточки и прижался спиной к стене под окном. Он чувствовал себя измученным. Он, конечно, сел бы на землю, если бы не тот факт, что она была мокрой. Дэвид последовал его примеру.
- Что теперь? - прошептал Дэвид.
В его голосе чувствовалась настоятельная необходимость, как будто он знал, что им нужно делать, но сам не хотел этого говорить, как будто не хотел, чтобы на него возложили ответственность за то, что их обоих убьют.
Томми на мгновение задумался. Откуда ему знать, что делать дальше? Он ведь не был в подобной ситуации - или хотя бы отдаленно похожей - раньше. Он хотел уйти. Просто уйти. Пусть с этим разбирается кто-то другой. С Майки все будет в порядке. Возможно, им следовало просто постучать в дверь Oдноглазого и извиниться. Если они пообещают больше так не делать, возможно, он отпустит Майки. Точно отпустит. Он не был чудовищем - он был человеком. Когда-то он был ребенком. Конечно, он тоже делал глупости. Он бы понял. Он бы понял! Они могли бы извиниться, уйти и никогда не возвращаться.
Но что, если он был монстром? Что если он был каннибалом? Или вампиром? Он почти наверняка затащил бы их в свое логово и тоже съел, как он сделал с Майки.
Бедный маленький Майки. Это Томми виноват в том, что он там оказался. Он должен был что-то сделать. Он должен был предложить пойти вместо него. Майки был слишком мал, чтобы противостоять своему старшему брату. Он должен был что-то сказать.
Теперь уже поздно. Майки был внутри, и они должны были его вернуть.
- Мы должны как-то попасть туда, - сказал Томми.
Дэвид кивнул в знак согласия.
Вместе они двинулись к задней двери. Конечно, она должна быть заперта. Она должна была быть заперта. Здесь больше никто не оставлял двери незапертыми - по крайней мере, так однажды сказала ему мама Томми. Но, к его удивлению (и к его беспокойству, если быть честным), эта дверь оказалась незапертой. Это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой, как будто это была подстава. Одноглазый специально оставил дверь незапертой, приглашая их войти. Когда они окажутся внутри, одноглазый будет готов нанести удар, лезвие его мясницкого ножа было отточено до совершенства.
Но они вошли. Осторожно двигаясь, Томми потянул за дверную ручку. Она щелкнула, и дверь подалась внутрь. Он оглянулся на Дэвида, который только кивнул. Томми кивнул в ответ и толкнул дверь.
Внутри Томми и Дэвид оказались в маленькой узкой гардеробной, которая, видимо, примыкала к кухне. Когда свет снаружи проник через открытую дверь, Томми увидел несколько пальто и курток, висевших на крючках на стене. На полу валялись различные туфли и ботинки, наваленные друг на друга. И стояла ужасная вонь. Пахло гниющей пищей, смешанной с мочой животных, а также затхлым сигарным дымом. Пахло грязью, нечистотами. По правде говоря, Томми подумал, что так пахнет смерть.
Когда Томми оглянулся через плечо. Несмотря на то, что лицо Дэвида было окутано тенью, Томми мог видеть, что он гримасничает.
- Что это за запах, мать твою? - сказал Дэвид, прижимая тыльную сторону ладони к носу, пытаясь отгородиться от вони.
- Не знаю, - ответил Томми, решив не упоминать о том, что, возможно, запах исходит от гниющего трупа Майки.
Они прошли дальше через гардеробную, которая сама открывалась в коридор. Там, в другом конце коридора, они увидели входную дверь. Прямо слева от них была открытая дверь, ведущая на кухню. К счастью, кухня была пуста. Небольшое количество света, проникающего сквозь щели жалюзи, высвечивало стопку за стопкой грязных тарелок, большинство из которых все еще были покрыты остатками давно закончившегося ужина. Вот источник этого отвратительного запаха, - подумал Томми, мысленно прикидывая, не завелись ли здесь крысы. - Как кто-то может так жить?
Затем откуда-то из глубины коридора послышался шум. Он был похож на приглушенный стон человека, молящего о помощи.
Майки!
В левой части коридора было две двери. Обе были закрыты. Звук доносился из-за одной из этих дверей. Томми и Дэвид медленно пошли по коридору. Здесь не было ковра, только голые половицы, которые угрожающе скрипели при каждом шаге. Стены тоже были голыми, ободранными до потрескавшейся, осыпающейся штукатурки. В некоторых местах со стен свисали грубо оборванные куски обоев с цветочным рисунком, как будто кто-то бросил ремонт на полпути. Томми мысленно отметил лестницу справа от холла, которая вела на второй этаж, краска с перил облупилась.
Они дошли до первой двери. Вместо того чтобы открыть ее, Томми прижал к ней ухо и прислушался.
- Что ты делаешь? - прошептал Дэвид, его тихий голос звучал теперь более настоятельно.
Томми прижал указательный палец к собственным губам.
- Ш-ш-ш!
В голове Томми пронеслась мысль: если бы это был фильм ужасов, вроде тех, что дядя Крис приносил ему смотреть, когда приходил посидеть с ребенком несколько недель назад, то эта дверь внезапно распахнулась бы, и одноглазый человек стоял бы там, с топором в руке, готовый разрубить его на мелкие кусочки.
И тут снова раздался этот шум. Он доносился из-за второй двери.
Глаза Дэвида расширились, а брови поднялись на лоб. При таком слабом освещении трудно было что-то сказать, но Томми показалось, что он побледнел. Сейчас он выглядел более испуганным, чем когда-либо прежде. Томми подумал, что и он, наверное, выглядит так же.
Они двинулись ко второй двери. Изнутри продолжало доноситься ворчание. Томми и Дэвид прислушались. Томми был уверен, что за этой дверью находится Майки. Звук был такой, как будто ему заткнули рот. Он обернулся к Дэвиду и молча кивнул. Дэвид кивнул в ответ.
Медленно Томми обхватил пальцами шарообразную дверную ручку и повернул. Он осторожно толкнул дверь и заглянул в открывшуюся перед ним щель.
Дэвид заглянул через плечо Томми.
- Твою мать!- сказал он, не сумев сохранить спокойную громкость своего голоса.
Одноглазого нигде не было видно. Но посреди комнаты - комнаты, в которой практически ничего не было, кроме двухместного дивана, маленького журнального столика и книжного шкафа, - стоял Майки. Его привязали к стулу и заткнули рот кляпом, как и предполагал Томми. Слезы текли по его щекам, скапливаясь на выступе, образованном нейлоновой веревкой, которая была обвязана вокруг его головы, чтобы закрепить тряпку, засунутую в рот. Он больше не был похож на десятилетнего мальчика - теперь он выглядел как пятидесятилетний старик, к которому с каждым днем подкрадывалась смерть.
Дэвид протиснулся мимо Томми и вошел в комнату. Он бросился к Майки.
- Боже мой, Майки, - сказал он, и все мысли о необходимости хранить молчание, казалось, исчезли. - Не волнуйся. Мы вытащим тебя отсюда!
Томми последовал за Дэвидом в комнату.
- Тише! - пытался он призвать Дэвида. - Он нас услышит!
Томми вдруг осенило, что на самом деле они могут оказаться в гораздо большей опасности, чем он предполагал. Он не ожидал этого. Если одноглазый человек был способен похитить маленького ребенка, то на что еще он способен?
Дэвид потянул за узлы, которыми Майки был привязан к стулу. Они поддались достаточно легко, и вскоре Майки смог встать. Он тут же натянул кляп на голову и выплюнул тряпку.
- Хорошо, - сказал Томми. - Бежим!
Им не нужно было повторять дважды. Они выбежали из комнаты отдыха, вернулись в холл и направились к задней двери.
Но одноглазый человек стоял там, преграждая им путь. Он был не более чем тенью - черной фигурой, силуэтом на фоне крошечного света, проникавшего из задней части дома.
- Какого хрена вы делаете в моем доме? - прорычал Oдноглазый.
- Дерьмо! - крикнул Томми. Обычно он не ругался - ему не разрешали. Но эта ситуация, похоже, требовала этого. - Давай! Сюда!
Томми схватил Дэвида и Майки за руки и потянул, таща их к входной двери. Томми захлопнул дверь и взялся за ручку. Она не сдвинулась с места. Отлично! Он оставляет все двери незапертыми, кроме этой!
- Черт! - снова сказал Томми.
Тут же, не раздумывая, Майки повернулся и взбежал по лестнице. Дэвид последовал за ним. Томми знал, что это глупо - они окажутся в ловушке. Или так, или им придется прыгать из окна наверху. Но другого выхода сейчас не было. Одноглазый медленно шел по коридору.
- Кто, мать вашу, разрешил вам сюда войти? - спросил он.
Томми бросился вверх по лестнице.
Площадка была узкой, с четырьмя дверями, ведущими в разные комнаты. Томми проследил, как Дэвид и Майки вбежали в комнату в конце лестничной площадки. Он повернулся и захлопнул за собой дверь.
В комнате была кромешная тьма. Ни один лучик света не проникал через окно. Вонь здесь была еще хуже, чем внизу. Здесь она была почти невыносима. Если бы его не беспокоил психопат, который, как он слышал, медленно поднимался по скрипучей лестнице, Томми бы точно стошнило. Он провел пальцами по стене, пока они не наткнулись на выключатель. Он щелкнул им. Голая лампочка, свисавшая с потолка, замигала, заливая комнату ярким белым светом.
А затем комнату наполнили крики Майки.
Томми обернулся. Он едва мог поверить своим глазам. В углу комнаты на грязном матрасе лежала женщина, испачканная фекалиями, мочой и кровью. Она была голая. Ее кожа была грязной. Ее жирные волосы были грубо сострижены, почти до скальпа. Ее рот был зашит, толстые серые нитки петляли от верхней губы к нижней, а затем обратно. Запястья были прикованы цепями к трубам соседнего радиатора. Она пыталась кричать. Но губы, плотно сомкнутые, не давали ей этого сделать. Она с трудом поднялась на колени. Ее протянутые руки умоляли помочь ей.
- Господи Иисусе! - сказал Томми.
Он бросился через всю комнату и опустился на колени рядом с женщиной. Он никогда раньше не видел обнаженных женщин, во всяком случае, в реальной жизни. Но в этой встрече не было ничего даже отдаленно волнующего или возбуждающего. Она пыталась, но безуспешно, заговорить. В ее словах чувствовалась какая-то срочность, как будто она была здесь много лет, и Томми был первым дружелюбным лицом, которое она увидела за все это время.
- Все в порядке, - сказал Томми. - Я помогу тебе.
Он проследил за цепями до того места, где они крепились к трубам. Он потянул за них. Они были прочно закреплены.
Дэвид и Майки наблюдали. Ни один из них не заметил, что одноглазый человек теперь внутри комнаты и что он стоит прямо за ними. Только когда Томми оглянулся, чтобы попросить о помощи, все заметили его присутствие.
- Берегись! - закричал Томми во всю мощь своих легких.
Но было слишком поздно.
Одноглазый схватил Дэвида за горло и поднял его, ударив спиной о стену, и держал его там, задыхающегося; его ноги болтались в двух футах от земли.
- Ты думаешь, что можешь входить в мой дом? - сказал Oдноглазый сквозь стиснутые зубы. - Ты думаешь, что можешь издеваться надо мной?
Затем он вонзил лезвие ножа, который был при нем, в живот Дэвида. Тут же из раны начала сочиться кровь и стекать на пол.
Томми был в панике. Он не знал, что делать. Казалось, он мало что мог сделать. Его чувства атаковали со всех сторон. Майки снова закричал. Дэвид хрипел, извиваясь на стене. Цепи, которыми была скована женщина, дребезжали, когда она дергала их. Не думая, как на автопилоте, Томми схватил цепи и потянул. Труба, на которую были намотаны цепи, раскололась и подалась. Томми и женщина кувыркнулись назад, когда цепи ослабли.
Томми смотрел, как женщина садится. Она поднесла руку ко рту и нащупала нити, которыми были запечатаны ее губы. Казалось, она задумалась лишь на секунду, прежде чем просунуть пальцы между туго затянутыми нитями. Кровь начала сочиться на ее губы, когда она проталкивала пальцы внутрь. Затем она потянула, разрывая рот. Кровь потекла свободно, и она глубоко задышала.
Затем она с криком поднялась на ноги и бросилась к Oдноглазому.
Одноглазый не заметил ее приближения - должно быть, он был слишком поглощен болью, которую причинял Дэвиду. Он заметил ее только тогда, когда цепь обвилась вокруг его шеи, а она вцепилась ему в спину.
Одноглазый уронил Дэвида. Тот упал на пол и приземлился в сидячем положении, нож все еще торчал у него в животе. Его дыхание было поверхностным и затрудненным, но, по крайней мере, он был еще жив.
Одноглазый мужчина, на котором, как рюкзак, висела грязная голая женщина, попятился назад. Она потянула за цепь. Его костлявые пальцы вцепились в нее, пытаясь оттянуть, отчаянно пытаясь впустить воздух в легкие.
Томми вскарабкался на пол на руках и коленях. Он положил руку на плечо Дэвида и заглянул ему в глаза.
- Ты в порядке? - спросил он, уже зная, что это был глупый вопрос.
Дэвид кашлянул.
- Конечно, я не в порядке! - сказал он, с трудом формируя слова.
- Мне жаль, - сказал Томми, заранее извиняясь. - Но он мне нужен.
Без предупреждения он вытащил нож из живота Дэвида. Дэвид вскрикнул в агонии.
Одноглазый мужчина вертелся, пытаясь стряхнуть с себя голую женщину. Но она держалась слишком крепко. Она хотела его смерти, и он никак не мог ей помешать.
Майки увернулся от удара, когда Oдноглазый метнулся к нему. Но он был недостаточно быстр. Они столкнулись, отправив Майки в полет. Но Oдноглазый тоже упал, приземлившись на женщину. Ее хватка ослабла лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы Oдноглазый вырвался на свободу. Он перевернулся, тут же ударив ее тыльной стороной ладони. Затем он забрался на нее сверху, прижав ее руки под своими ногами.
- Ты такая же, как твоя гребаная мать, ты знаешь это? - сказал он, прежде чем снова ударить ее. Затем он плюнул на нее. - Ты такая же гребаная пизда, как и она, - oн снова ударил ее. - Вы обe можете гнить в аду вместе!
Он поднял кулак, чтобы ударить ее еще раз.
Именно тогда Томми воткнул нож в спину Oдноглазого. Он не очень хорошо знал анатомию человека, но был уверен, что сердце находится в левой части грудной клетки. Поэтому он целился именно туда.
Одноглазый оглянулся через плечо. Его целый глаз смотрел на Томми, вглядываясь в каждый сантиметр его лица. В этом взгляде было выражение ужаса, который, казалось, почти умолял Томми о помощи. Почему? - казалось, он хотел крикнуть. - Почему ты убил меня? Кровь хлынула на потрескавшиеся, разбитые губы Oдноглазого, и он упал замертво.
Женщина - ее губы были разорваны, глаза почернели и распухли, каждый дюйм ее лица покрывала густая маска из крови - начала смеяться.
Томми упал на пол. Он посмотрел на Дэвида, который теперь подпирал стену и держался за живот, его руки были в крови. Он посмотрел на Майки, который лежал на полу, закрыв уши руками и дрожа. Он посмотрел на женщину, на ней лежал труп Oдноглазого, ее лицо и тело были разбиты и измазаны кровью. А она все еще смеялась.
Истерически смеялась.
Полиция пришла к Томми через несколько дней, чтобы сообщить ему (и его родителям, что важнее) о том, что они нашли.
Оказалось, что слухи - по крайней мере, частично - были правдой. В ходе расследования полиция обнаружила расчлененные останки жены Oдноглазого, завернутые в мусорные контейнеры и спрятанные на чердаке. Насколько им удалось выяснить, в то время, когда он воевал на Фолклендских островах, у нее был роман с соседом. Когда он вернулся, она попросила его о разводе. Именно это, усугубленное тем, что он страдал от тяжелого посттравматического стрессового расстройства, заставило его убить ее и взять в заложники их дочь, держа ее взаперти в доме в течение последних 35 лет. В то время ей было всего пять лет. Очевидно, он зашил ей рот, когда она отказалась перестать кричать. Это было, по крайней мере, около двадцати пяти лет назад. С тех пор ее рацион состоял исключительно из жидкой пищи.
С Дэвидом все будет в порядке. Нож не задел все его жизненно важные органы. Такие раны обычно сильно кровоточат, так сказал полицейский. Он потерял много крови, но он был в больнице, и с ним все будет в порядке.
Майки был немного потрясен, но полицейские, которые его осматривали, нашли его здоровым как физически, так и психически. У них не было никаких опасений на его счет. Со временем воспоминания о том, что произошло в том доме, исчезнут, и он тоже будет в полном порядке.
Когда полиция впервые пришла в дом на Уайтчерч-стрит - их предупредил один из соседей, который увидел, как мальчики разбегаются от здания, залитые кровью, - они отвезли всех троих в участок для допроса. Томми сказал правду - он рассказал им об игре "Стучи в дверь и беги", о похищении Майки, о том, как вошел в дом и нашел окровавленную, растерзанную женщину. Сначала он колебался, но вскоре сказал, что это он убил Oдноглазого. Они отнеслись к этому с пониманием. Они сказали ему, что он действовал в целях самозащиты. Они сказали ему, что все в порядке.
Томми не чувствовал себя нормально.
Но, возможно, со временем это пройдет. Может быть, через пять лет. Может быть, через десять лет. Может быть, даже двадцать. Но в конце концов воспоминания поблекнут, и все будет просто прекрасно.
Конечно.
Просто прекрасно.
Клэр сделала глоток розового вина и вернула бокал на место, на полку под зеркалом в ванной. Затем она приступила к сбриванию оставшихся волос со своей "киски". Она должна быть идеально чисто выбрита - даже малейшая щетина могла отпугнуть самых взыскательных зрителей. Закончив, она оглядела себя, провела последний осмотр и решила, что она идеальна. Ей было девятнадцать. Ее грудь с чашечкой "С" была упругой и полной. Ее животик был плоским - легкий намек на мышцы живота проступал сквозь тонкий слой подкожного жирка, который еще не успел растаять. А ее тугая подростковая "киска" - теперь лишенная даже единого волоска - была фантазией любого мужчины.
Она завивала волосы. Туго накрученные светлые локоны свисали чуть выше плеч. Она всегда пользовалась минимальным макияжем - в наше время мужчины, похоже, предпочитали естественный вид. Небольшое количество подводки для глаз - достаточно, чтобы подчеркнуть голубизну ее глаз, - вот и все, что было на ней сегодня.
Она натянула стринги и застегнула бюстгальтер за спиной. Оба были черными, отделанными белым кружевом - подходящая пара, которую Стив купил для нее в среду, специально для этого случая. Она выглядела мило и знала это. У нее было хорошее предчувствие насчет сегодняшнего вечера.
Она подняла вино и выпила оставшееся небольшое количество. В этот момент дверь открылась, и в ванную вошел Стив. На нем были только трусы-боксеры, и он с гордостью демонстрировал свое мускулистое телосложение.
- Вау, - сказал он, оглядывая ее.
Клэр улыбнулась ему через свое отражение в зеркале.
- Ты думаешь, я ему понравлюсь сегодня?
- Понравишься? Ты ему понравишься! Если нет, то с парнем явно что-то не так.
Возможно, с этим парнем действительно что-то не так, - подумала про себя Клэр. Не похоже, что кто-то из них встречал его раньше.
Клэр проигнорировала эту мысль. Она рассмеялась и поставила пустой бокал на полку, а затем повернулась лицом к Стиву и поманила его поцеловать.
Стив согласился. Он крепко прижал ее к себе, впиваясь кончиками пальцев в плоть ее спины, лаская и разминая ее кожу. Его язык обхватил ее язык, и они прижались друг к другу губами так сильно, что стало почти больно. Клэр любила его - она была уверена в этом. Конечно, она не знала, что такое любовь (она всегда считала себя слишком юной, чтобы знать об этом), но она была уверена, что это именно она. Когда Стив обнимал ее, внутри нее разгорался огонь. Он заставлял ее чувствовать некое безумное счастье, не похожее ни на что, что она когда-либо знала. Если это была не любовь, то ей было все равно - любовь могла подождать.
- Хорошо, мистер, - сказала Клэр, отталкивая Стива. - Давайте оставим это для шоу, хорошо?
Стив засмеялся и поцеловал ее в последний раз.
- Хорошо. Ну, тогда поторопись. Две минуты до начала шоу, - и с этими словами он взял один из пушистых белых халатов с крючка возле душа, накинул его на плечо и вышел из комнаты.
Клэр смотрела ему вслед, любуясь тем, как свободно болтаются его боксеры на упругих ягодицах. Затем она повернулась, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркало. Она сжала груди и приподняла их, создавая еще большее декольте, чем обеспечивал лифчик. Ей пришло в голову, что, возможно, ей стоит сделать себе пластику груди. Но пока нет - сейчас они были идеальны. Но через несколько лет, когда ее тело начнет сдавать позиции и они начнут обвисать, она обязательно увеличит их. Ничего слишком большого, просто что-то для укрепления.
Через несколько минут она вышла из ванной, накинув на себя второй халат. Было четыре часа утра, и солнце уже начало поднимать голову над горизонтом. Клэр пересекла комнату и закрыла шторы. Номер в отеле был хорошим. Он был чистым и удобным. Они всегда пользовались услугами одного и того же отеля, и все номера здесь казались почти одинаковыми. Картины, висевшие над кроватью, в каждом номере были разными, но это было единственное заметное отличие.
Стив сидел в центре кровати, сложив ноги, а ноутбук лежал на его коленях. Его пальцы постукивали по клавиатуре. Без сомнения, он посылал сообщение МattyMoo149, чтобы сообщить ему, что они готовы начать.
МattyMoo149 был одним из их постоянных клиентов. Он всегда давал хорошие чаевые.
- Он там? - спросила Клэр, заглядывая через плечо Стива на экран компьютера.
- Пока нет. Я сказал ему, что мы собираемся начать трансляцию, так что я ожидаю, что он появится в любую секунду.
- Ну, ему лучше не заставлять нас ждать слишком долго.
- Я уверен, что он не заставит. Но, эй, если он не появится, для нас это не имеет значения - он уже заплатил, помнишь?
- Я знаю, - сказала Клэр со вздохом. - Но дополнительные чаевые, которые он обещал, точно пригодятся.
Кам-модели не имели обыкновения зарабатывать много денег. Даже самые популярные из них (а Клэр, безусловно, была популярна - она всегда собирала сотни зрителей на каждом шоу) с трудом зарабатывали хоть что-то, о чем стоило бы кричать. Большинству девушек приходилось подрабатывать - Клэр работала официанткой в итальянском ресторане. Но тогда не казалось, что съемка была трудной работой. Вовсе нет. Большинство людей, включая Клэр и Стива, занимались этим исключительно ради возбуждения от того, что за ними наблюдают незнакомые люди. Это было грязное хобби, и дополнительный доход, который приносили вуайеристы, всегда был более чем желанным. Но правда заключалась в том, что, даже если число зрителей достигало тысячи, подавляющее большинство из них задерживалось здесь ровно на столько, сколько им требовалось, чтобы подрочить себе и извергнуть свой заряд в горсть скомканной ткани. А потом они уходили, не оставив и следа от чаевых.
Большинство чаевых платили постоянные клиенты, те, кто приходил на каждое шоу. Но даже в этом случае им везло, если они уходили с суммой, превышающей несколько сотен фунтов.
Именно поэтому, когда МattyMoo149 предложил им 5 000 фунтов стерлингов за часовое приватное шоу, Клэр согласилась мгновенно. Если бы он был рядом с ней лично, она бы практически откусила ему руку.
Она наполовину ожидала, что из его предложения ничего не выйдет. Но как только они договорились о времени и дате, на их счету появились 5 000 фунтов стерлингов.
И это время и дата наступили сейчас.
Стив встал с кровати и отнес ноутбук к туалетному столику. Там уже была установлена камера на миниатюрном штативе, направленная на кровать. Он подключил шнур от камеры к порту на боковой стороне ноутбука.
- Ты готова?
Клэр кивнула. Она села на край кровати и нацепила на лицо улыбку, которая демонстрировала ее идеально белые, идеально ровные зубы. Стив нажал на несколько иконок на экране, и началась трансляция.
Большую часть экрана ноутбука занимало изображение с камеры. Клэр увидела себя сидящей на кровати. Она поправила халат, слегка приоткрыв его, чтобы показать верхнюю часть своего декольте. Справа внизу экрана находился чатбокс, где во время обычного шоу зрители могли оставлять свои сообщения. Именно здесь они могли высказать свои пожелания о том, что они хотели бы увидеть, как Клэр и Стив делают друг с другом. Именно за выполнение этих просьб они получали больше всего чаевых.
В верхней части чата находилось число. Оно показывало количество людей, наблюдающих за происходящим. В данный момент оно равнялось нулю.
- Ты уверен, что он появится? - спросила Клэр у Стива, когда он сел на кровать рядом с ней.
- Уверен, - ответил Стив, ободряюще улыбаясь.
Он был красивым парнем. Клэр познакомилась с ним три года назад, в первый день их совместной учебы в колледже. Они учились в одном классе, оба изучали экономику. Они сразу понравились друг другу. Он был веселым, обаятельным и умным. Конечно, не помешало и то, что он был невероятно красив. Через несколько недель он пригласил ее на свидание, и, конечно, она согласилась. После этого они стали практически "официальной" парой. После нескольких месяцев случайных свиданий (и невероятного секса) они начали снимать себя на камеру и выкладывать видео на порносайты. Это была идея Стива, но Клэр с радостью согласилась. Ей нравилось, что люди мастурбируют на видео, где ее трахают. Когда Стив предложил им вести прямые трансляции, объясняя, как они могут зарабатывать деньги, Клэр подумала, что это отличная идея. Они снимались уже почти два года, и у Клэр появилось немало поклонников.
Компьютер пискнул. Число в верхней части экрана увеличилось до одного.
- Привет, Мэтти! - Клэр с энтузиазмом помахала камере. - Ты здесь?
Ответ быстро появился в окне чата:
*MattyMoo149 - Добрый вечер.
*MattyMoo149 - Я здесь.
*MattyMoo149 - Должен сказать, что сегодня ты выглядишь как всегда прекрасно.
- Спасибо, - хихикнула Клэр, стесняясь камеры.
MattyMoo149 казался приятным мужчиной (или женщиной - он сказал, что он мужчина, но Клэр не могла знать наверняка). Впервые они заметили его около шести месяцев назад. Он был вежлив, хотя говорил мало. Его сообщения были хорошо составлены, в отличие от сообщений большинства других извращенцев, которые смотрели. Чаще всего их чатбокс был заполнен такими восхитительными сообщениями, как "Покажи нам свою пизду!" и "Засунь ей это в задницу!". Это были такие грубые сообщения, к которым вскоре привыкаешь и на которые вскоре учишься не обращать внимания. Когда Клэр только начинала работать в качестве кам-модели, такие вещи, которые говорили люди, были довольно шокирующими. Тогда, в семнадцатилетнем возрасте, тот факт, что кто-то может написать ей сообщение, говоря, что изнасилует ее, если увидит на улице, был довольно пугающим. Но Стив заверил ее, что никто из этих людей никогда не сможет причинить ей вреда. Он убедил ее в том, что они не более, чем кучка извращенцев, которые считают, что могут говорить все, что хотят, скрываясь за анонимностью своего имени пользователя. Вскоре Клэр научилась подыгрывать ему. Однажды кто-то угрожал накачать ее наркотиками и трахнуть в задницу, пока она будет без сознания. Она притворилась, что ей это нравится. Она притворилась, что испытывает оргазм при одной мысли об этом. Тот парень оставил довольно щедрые чаевые.
Стив развернулся и забрался на кровать. Он расположился позади Клэр. Он начал массировать ее плечи через пушистый материал халата. Клэр закрыла глаза, откинула голову назад и тихонько застонала.
- О-о-о-о. Это так приятно...
Стив опустил голову и поцеловал ее в шею. Он позволил своей руке проделать путь вниз по Клэр и забраться внутрь ее халата. Он просунул пальцы в лифчик и провел ими по ее напрягшимся соскам. Клэр снова страстно застонала. Она улыбнулась в камеру.
- Итак, Мэтти, - сказала она. - Что ты хочешь увидеть, как мы делаем?
*MattyMoo149 - Сними свой халат.
- Ага, - подмигнула Клэр в камеру.
Она прикусила нижнюю губу, как бы раздумывая, стоит ли ей снимать халат. Конечно же, она это сделает - в конце концов, MattyMoo149 заплатил за шоу.
Медленно Клэр развязала пояс на талии. Стив продолжал целовать ее шею, спуская халат с ее плеч. Затем он вернул руки к груди Клэр, снова забрался внутрь бюстгальтера, сжал и ущипнул ее соски.
- Тебе нравится то, что ты видишь? - сказала Клэр в камеру, ее голос был знойным, соблазнительным.
*MattyMoo149 - Конечно, нравится.
*MattyMoo149 - Дай мне посмотреть на твою грудь.
Клэр кокетливо приподняла брови. Она встала с кровати и полностью сняла халат, бросив его в кучу на полу. Стив сидел и смотрел, как она повернулась и залезла на кровать, встав на колени. Клэр знала, что всего на секунду ее ягодицы будут раздвинуты, давая MattyMoo149 возможность взглянуть на тонкую полоску материала, из которого состояли ее стринги, единственное, что скрывало от глаз ее тугую, влажную "киску". Затем она выпрямилась, скрыв стринги из виду. Она потянулась и расстегнула бюстгальтер. Медленно опустила его, наблюдая за происходящим через плечо. Она представила себе MattyMoo149 (почему-то она представляла его сорока с небольшим лет, хорошо оплачиваемым профессионалом, который всегда носил элегантный костюм) дома, поглаживающим свой твердый член, глядя ему в глаза. Она подняла бюстгальтер и бросила его на кровать. Затем, снова прикусив нижнюю губу, она повернулась лицом к камере, прикрыв грудь предплечьем. Она позволила пройти долгому, тягучему моменту, прежде чем, наконец, убрала руку. Она засмеялась и сказала:
- Ну что? Нравится?
*MattyMoo149 - Конечно.
*MattyMoo149 - Это лучшая грудь, на которую я когда-либо смотрел.
- Спасибо, - Клэр хихикнула и снова присела на край кровати. - Итак, хочешь посмотреть, как я играю с моим другом?
*MattyMoo149 - Да.
*MattyMoo149 - Пожалуйста.
- Есть особые пожелания?
*MattyMoo149 - Нет.
*MattyMoo149 - Делай все, что тебе нравится.
- По-моему, неплохо, - Клэр встала с края кровати и позвала Стива присоединиться к ней.
Он слез с кровати и обошел вокруг того места, где стояла она. Сразу же они начали страстно целоваться, а Стив стал разминать и сжимать ее груди. Клэр развязала пояс Стива и распахнула его халат. Его член был уже эрегирован внутри трусов. Клэр знала, что Стива все это сильно заводит, как и ее. Он даже сделал бы это бесплатно, в этом она была уверена. Она потянула вниз переднюю часть его трусов и освободила его член. Затем она крепко взяла его в руки и начала поглаживать взад-вперед. Пока она это делала, Стив наклонился и взял ее соски в рот, покусывая их и перебирая языком.
Клэр заглянула ему через плечо и посмотрела в камеру.
Стив провел руками по спине Клэр и обхватил ее ягодицы. Он крепко сжал их, как она и хотела.
Компьютер пискнул, когда пришло новое сообщение.
*MattyMoo149 - Ешь ее "киску".
Клэр улыбнулась. Она оттолкнулась от Стива.
- Это, наверное, для тебя, - сказала она.
Стив прочитал сообщение на экране.
- О, - сказал Стив. - Ну, мне не нужно повторять дважды.
Клэр снова поцеловала Стива, схватила его за халат и потянула вниз на кровать. Она попятилась назад, опираясь на локти. Стив последовал ее движению, маневрируя между ее ног и раздвигая бедра. Там, усевшись на пятки, он взялся за пояс стрингов Клэр и потянул их вниз по всей длине ее гладких ног. Он опустил их на пол, а затем лег на живот. Клэр смотрела, как он начал лизать и ласкать ее влагалище. Его язык скользил между половыми губами и проникал внутрь. Она тихо застонала, ее рот был широко открыт. Она опустилась назад, на кровать, и начала сжимать свои груди, стоня все сильнее, когда язык Стива обхватил ее клитор.
Она подняла свои бедра с кровати и начала двигаться навстречу языку Стива. Она потянулась вниз и схватила его за волосы, втягивая его голову в свою промежность. Вскоре она достигла кульминации. Бывало, что она притворялась ради зрителей - они хотели видеть, как она кончает несколько раз за одно выступление. Это не всегда было возможно. Но иногда она могла кончить два или три раза, в зависимости от того, насколько она была возбуждена. Сегодня она была очень возбуждена. Теплая, покалывающая волна, заполнившая ее тело, заставила ее задыхаться.
Стив сел. Клэр провела пальцами по волосам и засмеялась.
- О, Боже. Это было так хорошо! - она перекинула ногу через голову Стива и зашаркала к краю кровати. - Как ты думаешь, я должна наградить его? - спросила она камеру.
*MattyMoo149 - Конечно.
- Как я должна его наградить?
*MattyMoo149 - Я думаю, будет справедливо, если ты сделаешь ему оральный массаж в ответ.
Стив громко рассмеялся.
- Я не могу не согласиться, Мэтти!
- Знаешь что, - сказала Клэр. - Я думаю, это отличная идея, - она взяла Стива за руку и стащила его с кровати.
Затем она встала перед ним на колени и спустила его боксеры. Его эрекция - все семь дюймов - привлекла внимание, когда резинка освободилась. Клэр снова хихикнула.
- Вау, - сказала она, обращаясь к Стиву, но на самом деле это было в интересах MattyMoo149. - Мне кажется, я никогда раньше не видела такого большого члена.
С этими словами она взялась за ствол и обхватила губами конец. У нее была неплохая техника (или так она думала). Конечно, она не умела делать "глубокую глотку" (даже мысль об этом вызывала у нее рвотные позывы), но сосать член она умела без проблем. Одной рукой она гладила его по всей длине, а другой обхватила его яйца. Стиву нравилось, когда она пощипывала и потягивала его мошонку, поэтому она делала это время от времени. Ее язык лизал кончик его члена, а голова покачивалась вперед-назад. Она вынула его член изо рта и начала лизать взад-вперед по всей длине. Затем она снова ввела его в рот и продолжила сосать и облизывать его.
Через несколько минут она остановилась, чтобы обратиться к камере.
- Я так возбуждена, Мэтти. Может ли он трахнуть меня сейчас?
*MattyMoo149 - Конечно.
- Спасибо.
Стив пересек комнату и взял презерватив с прикроватной тумбочки. Он разорвал упаковку и достал презерватив изнутри. Затем он сел на край кровати и покатал его по всей длине своей эрекции.
Клэр, шаркая, вернулась на кровать и легла на спину. Стив прополз между ее ног и лег на нее сверху. Ей нравилось ощущать его вес на себе. Он был широким и тяжелым. Но он был также сильным, и ощущение того, что он прижимается к ней, напоминало Клэр, что он всегда будет защищать ее.
Она чувствовала, как кончик его члена скользит по ее половым губам. Это было приятно. Но ей хотелось почувствовать его член внутри себя. Она обхватила его ногами и уперлась пятками в ягодицы, притягивая его к себе. Его член вошел в нее на всю длину. Она застонала, когда он вошел на полную глубину, когда волна сильного удовольствия - в сочетании с легкой болью - хлынула из ее гениталий. И тут он начал входить и выходить, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Он приподнялся на руках и сел на колени. Он продолжал трахать ее, протягивая руки вниз и сжимая ее груди. Клэр вытянулась, протягивая руки вверх, чтобы ухватиться за изголовье кровати. Стив ухватился за ее лодыжки и перекинул их себе на плечи. Он обхватил ее бедра руками и начал долбить сильнее. Клэр стонала от экстаза при каждом толчке Стива.
Клэр услышала писк компьютера. Она прочитала сообщение на экране.
*MattyMoo149 - Сними резинку.
- Извини, Мэтти. Ничего не поделаешь, - сказала Клэр между глубокими вздохами удовольствия. - Я не хочу забеременеть сегодня.
Она улыбнулась и подмигнула камере.
*MattyMoo149 - Ты можешь принять таблетку после секса.
Что-то в этом было такое, что заставляло Клэр чувствовать себя несколько неловко. Почему для него было так важно, чтобы они не предохранялись? Какое значение это имело для него? Это было совершенно бессмысленно. Его предположение, что она должна рисковать своим здоровьем только для того, чтобы он мог получить удовольствие, было не совсем приятным.
*MattyMoo149 - Я сделаю так, что ты не пожалеешь.
*MattyMoo149 - Просто сними резинку.
Ритм Стива замедлился. Он тоже читал сообщение на экране. По его лицу Клэр видела, что он не уверен, как реагировать.
*MattyMoo149 - Проверь свой счет.
Стив слез с Клэр. Он взял свой iPad с прикроватной тумбочки и загрузил банковский счет, который они совместно использовали. На счет был сделан платеж в размере 100 фунтов стерлингов.
Стив показал Клэр экран.
- Боже мой, - сказала она, понимая, что MattyMoo149 сделал этот платеж, чтобы заставить их следовать его инструкциям. Они, конечно, могли отказаться. Но если бы они отказались, шоу было бы окончено - больше никаких советов от MattyMoo149.
И он, конечно, был прав - она могла принять таблетку после секса.
- Что ты думаешь? - спросил Стив, даже не глядя на нее.
- К черту, - сказала она, покачав головой.
Она потянулась вниз и сняла презерватив с пениса Стива. Она подняла его вверх, показывая на камеру.
- Теперь доволен?
*MattyMoo149 - Это намного лучше. Гораздо интимнее.
*MattyMoo149 - Теперь он сможет чувствовать тебя.
Клэр толкнула Стива обратно на кровать. Он охотно подчинился. Затем она закинула ногу ему на грудь и расположилась на нем, лицом к камере, в стиле "обратная ковбойша". Оттуда она опустилась на эрекцию Стива. Ощущения были намного приятнее, когда он снова скользил внутри нее. Не было этого грубого ощущения, когда латекс тянул и щипал ее кожу. Это было естественно. Было ощущение, что - внезапно - они стали ближе, чем когда-либо прежде.
Медленно Клэр принялась скакать на нем. Она приподнималась, а затем снова опускалась. Его толстый, твердый член глубоко вошел в нее. Она чувствовала, как он давит на ее шейку матки. Это было приятно. Она застонала от удовольствия - звук, который она не смогла бы подавить, даже если бы захотела.
*MattyMoo149 - Хорошая девочка. Ты наслаждаешься этим. Я вижу.
*MattyMoo149 - Так намного лучше, без презерватива, да?
- О, да, - сказала Клэр, ее голос был чуть больше, чем шепот.
Она потянулась вверх и сильно сжала свои груди. Боль была приятной - прекрасный компаньон для удовольствия, которое сейчас бурлило в ее теле.
И тут она кончила. От ее лобка исходила теплая волна оргазма, заставляя трепетать каждый дюйм ее тела. Сама того не замечая, она застонала громче, насаживаясь на член Стива сильнее, чем раньше. А потом, когда ее оргазм ослаб, она остановилась.
На экране появилось новое сообщение.
*MattyMoo149 - Тебе нравится, когда тебя душат?
Какого черта, - пробормотала Клэр про себя, прежде чем спросить камеру:
- Что ты имеешь в виду?
Теперь она слезла со Стива и снова сидела на краю кровати. Она хотела подойти ближе, чтобы убедиться, что правильно прочитала сообщение.
Она прочитала.
Стив тоже прочитал сообщение.
- Что это за хрень?
*MattyMoo149 - Простой вопрос.
*MattyMoo149 - Тебе нравится, когда тебя душат?
- Нет, - сурово ответила Клэр. - Нет. Совсем.
*MattyMoo149 - Я бы хотела посмотреть, как тебя душат.
*MattyMoo149 - Думаю, тебе бы это понравилось.
- Нет, не понравилось бы. Этого не случится.
*MattyMoo149 - Пожалуйста, проверьте свой аккаунт еще раз.
Сердце Клэр сильно стучало. Она чувствовала, как оно пульсирует в груди. Она нервничала - такого ощущения она не испытывала уже давно. Но она знала, что Стив собирается найти в их счете. Но она не была готова к тому, сколько там будет денег.
- Он заплатил нам пятьсот фунтов, - сказал Стив.
- Что? - сказала Клэр, не в силах скрыть свое недоверие. Она зашевелилась на кровати и посмотрела на iPad Стива.
Конечно, там был еще один новый платеж. Он был на 500 фунтов стерлингов.
*MattyMoo149 - Пусть он трахнет твой рот.
*MattyMoo149 - Я хочу, чтобы ты проглотила его.
*MattyMoo149 - Я хочу увидеть, как ты задохнешься.
Клэр посмотрела на Стива. Он все еще потел, его щеки раскраснелись, но она видела, что он выглядит нервным. Никто из них не разговаривал, пока Клэр рассматривала деньги на своем счету и все, что ей нужно было сделать, чтобы заработать больше.
Она кивнула Стиву, затем повернулась лицом к камере.
- Хорошо, - сказала она. - Я сделаю это.
*MattyMoo149 - Отлично!
*MattyMoo149 - Ляг на кровать, свесив голову на бок.
*MattyMoo149 - Так я смогу видеть.
Клэр сделала, как было велено. Она переместилась на кровать и легла так, что ее голова свесилась через край. Теперь перед ней стоял перевернутый Стив. Он немного присел на корточки, чтобы кончик члена оказался напротив ее губ.
Клэр широко раскрыла губы. Стив ввел свой член в ее ждущий рот. Сразу же рвотный рефлекс взял верх и сжал ее горло. Она чувствовала, как кончик его эрекции давит на ее миндалины, и ей уже хотелось выпустить кляп. Дело в том, что, как бы она ни старалась (а она, поверьте, старалась), она могла взять в рот только половину его длины, прежде чем он упирался в заднюю стенку, и пищевод плотно закрывался. Стив вытащил и снова вошел, каждый раз надавливая чуть сильнее.
*MattyMoo149 - Скажи ей расслабиться.
- Он говорит, что тебе нужно расслабиться, - сказал Стив, продолжая вводить свой член все дальше в рот Клэр.
Клэр попыталась расслабиться. Она сделала глубокий вдох через нос.
*MattyMoo149 - Задуши сучку.
*MattyMoo149 - Я хочу увидеть, как она задыхается.
С каждым толчком бедер Стива, желудок Клэр отчаянно хотел извергнуть содержимое ее живота. Но как только желание становилось слишком сильным, Стив вырывался. Но затем он начал набирать скорость, трахая ее рот все сильнее и сильнее. Когда его член врезался в заднюю часть ее рта, надавливая на миндалины, рвотный рефлекс начал работать сверхурочно.
*MattyMoo149 - Введи свой член до упора.
*MattyMoo149 - Задуши ее.
*MattyMoo149 - Заставьте ее посинеть.
Стив продолжал трахать рот Клэр, потянувшись вперед и агрессивно сжимая ее груди. У нее был рвотный рефлекс. Густые шарики слюны вытекали из ее рта при каждом толчке Стива и стекали по ее лицу. Она чувствовала себя отвратительно.
Ей было страшно.
Она не могла дышать. Она знала, что Стив никогда не причинит ей вреда, но сейчас она отдала ему весь контроль над собой. Именно это пугало ее больше всего.
И тут Стив замедлился. Но вместо того, чтобы вынуть член, он медленно ввел его глубже. Она чувствовала, как он проходит через миндалины, через сфинктер, который не давал ей срыгнуть, и попадает в пищевод. Она задыхалась. Она попыталась оттолкнуть Стива, думая, что как только он поймет, что она хочет, чтобы он остановился, он это сделает. Но он не остановился. Он проникал все глубже. Ее желудок начал сжиматься. Это было больно. Она потянулась и впилась ногтями в ягодицы Стива, пытаясь оторвать его плоть.
Стив вырвался. Клэр тут же перевернулась и ее вырвало на пол. Вкус желчи заставил ее еще больше расплакаться.
Она чувствовала, как слезы текут по ее щекам. Когда рвота прекратилась, она посмотрела на Стива затуманенными, налитыми кровью глазами.
- Ты в порядке? - спросил он ее.
- А я выгляжу в порядке? - ответила она.
Компьютер пискнул.
*MattyMoo149 - Не приводи себя в порядок.
*MattyMoo149 - Я хочу видеть тебя похожей на грязную шлюху, которой ты и являешься.
Клэр сдержала смех, закашлявшись и выплюнув полный рот мокроты.
- Ты хочешь увидеть меня всю в блевотине? Что ты за больной извращенец?
*MattyMoo149 - Из тех, кто ожидает, что ты будешь делать то, что тебе говорят.
*MattyMoo149 - Придвинься ближе к камере.
Клэр покачала головой в недоумении, но все же сделала, как было велено. Она переместилась перед камерой и присела так, что ее сиськи и живот - оба были липкими от желчи и слюны - оказались в идеальном кадре.
- Тебе нравится то, что ты видишь, грязный старик?
*MattyMoo149 - Да, нравится.
- Ну что, мы закончили? - Клэр уже было достаточно.
Она уже жалела, что согласилась на приватное шоу.
*MattyMoo149 - Еще нет.
*MattyMoo149 - Я еще не кончил.
- Ну, возможно, тебе стоит немного постараться.
*MattyMoo149 - Может, и попробую.
*MattyMoo149 - Покажи мне свою задницу.
Клэр закатила глаза. Стив теперь сидел на краю кровати. Клэр встала, повернулась спиной к камере и нагнулась. Она обхватила свои ягодицы и раздвинула их пальцами.
В ноздри ворвался ужасный запах. Она посмотрела на пол, где все еще оставалась лужица ее крови. Она закрыла глаза, боясь, что ее снова вырвет.
*MattyMoo149 - Проверьте свой счет.
Стив поднял iPad.
- Святое дерьмо, - сказал он.
Клэр открыла глаза и посмотрела на экран. На их счет было перечислено 1 000 фунтов стерлингов.
- Для чего это? - спросила Клэр, вытирая рукой следы слюны с нижней губы.
*MattyMoo149 - Я никогда не видела, как ты занимаешься аналом.
*MattyMoo149 - Ты занимаешься аналом?
- Нет. Не занимаюсь.
*MattyMoo149 - Никогда?
- Нет.
*MattyMoo149 - Я бы хотел посмотреть, как ты лишишься анальной девственности.
- Ни за что. Об этом и речи быть не может.
*MattyMoo149 - Назови свою цену.
Клэр начинало казаться, что вся эта ситуация - безумие. Это было почти невероятно. Она задумалась об этом на мгновение. Анальный секс не был чем-то, с чем она просто не чувствовала себя комфортно. Она не могла представить, насколько это будет больно. Это было не то, что она когда-либо надеялась испытать. Но тогда, MattyMoo149, по сути, предлагала ей чистый чек. Она могла назвать любую сумму, и была вероятность, что он ее заплатит.
- Десять тысяч, - сказала она в камеру.
В комнате воцарилась тишина. Казалось, она длилась часами, хотя прошло всего несколько секунд.
- Клэр... - начал говорить Стив, но его оборвал писк компьютера.
*MattyMoo149 - Готово.
Клэр и Стив посмотрели на свой счет. Там было 10 000 фунтов стерлингов. Клэр покачала головой и рассмеялась. Это было безумием. Ей пришла в голову мысль, что они могли бы просто закончить шоу сейчас; закончить его, став богаче более чем на пятнадцать тысяч фунтов. Но это, несомненно, стало бы концом их карьеры. Дурная молва распространялась в интернет-сообществе как лесной пожар.
Клэр посмотрела на Стива. Он просто смотрел в ответ. Она кивнула, заверяя его, что с радостью согласится. Стив встал с кровати. На комоде стояла бутылочка со смазкой, которой им редко приходилось пользоваться. Он взял его и выдавил щедрое количество на кончики пальцев. Клэр забралась на кровать, снова встав на четвереньки. Стив массировал смазку вокруг ануса Клэр.
Медленно он ввел палец внутрь. Ощущения были странными. Но было удивительно приятно. Но это был всего лишь палец. Клэр была уверена, что что-то большее - например, эрегированный член - будет ощущаться совсем иначе.
- Будь нежным, - сказала Клэр, оглядываясь назад, где позади нее стоял Стив.
Он кивнул в ответ.
Стив выдавил порцию смазки на ствол своего члена и погладил его по всей длине. Затем он приставил кончик члена к анусу Клэр и начал надавливать.
Клэр закрыла глаза и закусила губу, ощущая давление на прямую кишку. Вскоре она почувствовала, как ее сфинктер раскрылся и впустил твердый член Стива. Клэр задыхалась, когда волна боли захлестнула ее тело.
- Уххх... - Клэр застонала. - Остановись. Остановись, остановись...
*MattyMoo149 - Не останавливайся.
Стив не остановился. Он продолжал толкаться, вводя свой член глубже. Боль продолжалась. Естественные рефлексы Клэр заставили ее сжать ягодицы вместе. Но это только усилило боль. Она практически закричала, еще сильнее прикусив губу.
- Остановись. Прекрати сейчас же.
*MattyMoo149 - Продолжай.
Стив проигнорировал ее. Он начал входить-выходить из ее ануса.
Клэр плакала. Она схватила подушку и впилась в нее, заглушая собственные крики.
*MattyMoo149 - Ударь ее.
*MattyMoo149 - Отшлепай ее.
Стив шлепнул Клэр по правой ягодице. Она едва ощущала жжение из-за сильной боли, которую она чувствовала в своей толстой кишке.
*MattyMoo149 - Ударь ее сильнее.
Стив шлепнул Клэр сильнее. На этот раз она почувствовала это. Она подняла голову и вскрикнула, а затем снова зарылась в подушку.
*MattyMoo149 - Сделай это снова.
*MattyMoo149 - Сильнее.
*MattyMoo149 - Заставь сучку кричать.
Стив поднял раскрытую ладонь и со всей силы ударил ею по ягодицам Клэр. На этот раз она закричала. Она снова умоляла его остановиться. Но он не остановился. Она попыталась вырваться, но Стив крепко держал ее за бедра.
- Остановись! Пожалуйста!
*MattyMoo149 - Продолжай.
*MattyMoo149 - Трахай ее сильнее.
*MattyMoo149 - Ударь ее снова.
*MattyMoo149 - Снова.
*MattyMoo149 - Сильнее.
Стив трахал задницу Клэр изо всех сил, то вырываясь, то снова входя, не обращая внимания на ее крики, одновременно шлепая ее изо всех сил, отчего ее ягодицы приобрели яростный красный оттенок. Он потянулся вперед и схватил ее за волосы, потянув назад. Клэр задыхалась, ее лицо освободилось от подушки.
- Пожалуйста, прекрати! - снова взмолилась она.
Стив хрюкнул. Его темп замедлился. Клэр чувствовала, как его член пульсирует внутри нее, как теплая сперма заполняет ее толстую кишку.
Пыхтя, как собака, Стив выдохнул и плюхнулся обратно на кровать. Клэр сползла вперед. Она прижала подушку к груди и начала рыдать.
*MattyMoo149 - Он кончил в тебя? Покажи мне.
Клэр не видела сообщения. Зато Стив увидел. Он схватил Клэр за руку.
- Иди сюда, - сказал он, стаскивая ее с кровати. Он покрутил ее и толкнул на край кровати, чтобы она легла спиной к камере. Он схватил ее за ягодицы и раздвинул их. Клэр чувствовала, как сперма вытекает из ее ануса и стекает по внутренней стороне ноги.
*MattyMoo149 - Очень хорошо.
*MattyMoo149 - Очень сексуально.
Клэр продолжала всхлипывать. Ей было так стыдно. Она чувствовала себя оскорбленной. Никакие деньги не могли стоить того испытания, через которое Стив только что заставил ее пройти.
Стив стиснул зубы.
- Я думаю, мы закончили, - сказал он.
В его голосе звучала злость. Клэр подумала, что ему, должно быть, тоже было стыдно; он злился на то, что позволил себе сделать с ней.
*MattyMoo149 - Съешь это.
- Что? - сказал Стив, тон его голоса был сердито-возмущенным.
Клэр, конечно, не видела сообщения - она лежала на кровати лицом вниз, заглушая собственные рыдания одеялом. Она чувствовала себя отвратительной, оскорбленной.
*MattyMoo149 - Я дам тебе еще 10 000 фунтов, если ты высосешь кончу из ее задницы.
В комнате снова воцарилась тишина. Клэр не знала, что попросили у Стива, но она могла сказать, что он обдумывает это, что бы это ни было.
И тут она почувствовала лицо Стива между своих ягодиц. Она чувствовала, как его язык проникает в ее прямую кишку. Она подняла голову и застонала, но не от удовольствия, а от отчаяния.
Затем Стив оторвался от нее и выплюнул на пол полный рот густой, слизистой спермы.
- Вот и все! - сказал он, гнев все еще присутствовал в его голосе. - Вот и все! Мы закончили!
*MattyMoo149 - Хорошо.
*MattyMoo149 - У меня есть еще одна просьба, а потом мы закончим.
Клэр смахнула слезы, соскользнула с кровати и села на пол, не понимая, что сидит в луже рвоты. Либо она не знала, либо ей было все равно. Она прочитала сообщение на экране.
- Нет, - сказала она. - Больше никаких запросов.
*MattyMoo149 - Это не для тебя.
*MattyMoo149 - Это для него.
Стив сидел на краю кровати и читал сообщения на экране.
*MattyMoo149 - У меня здесь миллион фунтов стерлингов с твоим именем.
Клэр тоже прочитала сообщение. Она обернулась к Стиву, глаза которого расширились.
*MattyMoo149 - У меня к тебе простая просьба.
*MattyMoo149 - Сделай это, и деньги будут твои.
*MattyMoo149 - Убей ее.
Клэр почувствовала, как бешено колотится ее сердце. Стив сидел молча. Его взгляд метался туда-сюда по экрану, впитывая каждое слово.
Она могла сказать, что он размышляет над этим.
*MattyMoo149 - Убей ее, а потом трахни ее труп.
*MattyMoo149 - Это единственное, что заставит меня кончить.
- Что за хуйня? - сказала Клэр между глубокими, хриплыми всхлипами. - Стив, мы должны покончить с этим.
*MattyMoo149 - 1 миллион фунтов.
*MattyMoo149 - Ты будешь богатым.
Клэр встала. Она потянулась к ноутбуку. Но не успела она положить на него пальцы, как ее дернули назад. Стив взял в горсть ее волосы и дернул.
- Подожди минутку, - сказал он, толкая ее на кровать. - Мне нужно подумать об этом.
*MattyMoo149 - Не думай.
*MattyMoo149 - Сделай это.
*MattyMoo149 - Убей ее.
*MattyMoo149 - 1 миллион фунтов.
- Как бы ты хотел, чтобы я это сделал? - спросил Стив в камеру.
Клэр скатилась с кровати. Она оглянулась назад, где Стив смотрел на экран. Его лицо было пустым, как будто он больше не жил в своем собственном теле. Она посмотрела на дверь. Она могла бы убежать. Но она была заперта, в этом она была уверена. Если бы она не смогла открыть ее, с ней бы точно покончили.
*MattyMoo149 - Перережь ей горло.
*MattyMoo149 - Я хочу увидеть, как она истекает кровью.
- Хорошо, - сказал Стив.
Клэр слышала, как он тяжело дышит. Его голос, казалось, дрожал, когда он говорил. Он встал с кровати и начал рыться в сумке на полу. В ней были все вещи Клэр, включая ее косметику. В косметичке лежали маленькие ножницы. Она догадалась, что Стив хотел взять именно их.
Медленно - болезненно - Клэр поднялась на колени. Она подползла к туалетному столику. Она подтянулась и ухватилась за комод. Не успела она подняться, как Стив оказался сверху и поднял ее на ноги. Он крутанул ее и толкнул назад. Как она и думала, он нашел ее ножницы.
- Мне жаль, - прошептал Стив.
- Мне тоже, - сказала Клэр.
Она замахнулась на Стива. Пустая винная бутылка, которую она схватила, разбилась, столкнувшись с его черепом. Осколки стекла разлетелись, порезав кожу ее предплечья.
Ошеломленный, Стив попятился назад. Кровь текла по его лицу, откуда-то выше линии волос. Когда зрение прояснилось, он уставился на Клэр. На его лице было выражение презрения. Он крепко сжал ножницы и бросился к ней.
Клэр вскрикнула. Она все еще держала бутылку вина за горлышко. Она подняла ее и погрузила в горло Стива.
Он выронил ножницы. Когда он отпрянул, разбитое стекло вырвалось на свободу. Зияющая рана на его шее широко разошлась. Кровь хлынула из открытых артерий. Захлебываясь собственной кровью, он пытался говорить. Слова не приходили. Он упал обратно на кровать и обмяк.
Клэр сделала долгий, глубокий вдох. Ее охватило чувство облегчения. Она шагнула к кровати. Стив был мертв, без сомнения. Его глаза были широко раскрыты и остекленели, язык свисал изо рта.
Компьютер пискнул. Клэр повернулась лицом к экрану.
*MattyMoo149 - Спасибо.
*MattyMoo149 - Я только что кончил.
Клэр могла только смотреть. У нее не было ответа.
*MattyMoo149 - Я перевел вам деньги.
Клэр взяла в руки iPad. На счету было более семизначной суммы.
Она села на край кровати. Она чувствовала, как теплая кровь, которая теперь пропитала простыни, хлюпает между ее бедер. Она уставилась на экран.
*MattyMoo149 - А вот и небольшой бонус для тебя.
Клэр смотрела, как на счету появляется очередной платеж. Это был еще один миллион.
*MattyMoo149 - Еще раз спасибо.
*MattyMoo149 - Спокойной ночи.
Счетчик в верхней части чата упал до нуля.
Клэр посмотрела в камеру. Ей было интересно, был ли он еще там. Ей было интересно, наблюдает ли он за ней.
Она улыбнулась камере.
- Спокойной ночи.
Харви был больше Пэта во всех возможных отношениях. Он был выше. Его плечи были шире. Он был, безусловно, тяжелее. Кроме того, он был на два года старше, что делало всю эту ситуацию значительно несправедливой.
Но, опять же, что хулиганы знают о справедливости?
Казалось, что теперь каждый день Харви выслеживал Пэта из школы - конечно, в сопровождении горстки своих верных дружков - и загонял его в угол на детской площадке. Там Харви говорил ему ужасные вещи, такие как: "Эй, Пэт? Каково это - знать, что твоя мама - шлюха?" или "Эй, Пэт? Сколько твоя мама берет за минет? Мой брат сказал, что она берет с него пятерку, но мне она всегда делает бесплатно!". За этим всегда следовал восторженный смех банды Харви.
Затем наступало время избиения.
Харви обычно бил его первым, размахивая кулаком и посылая его в живот Пэта. Часто он бил Пэта так сильно, что казалось, будто он раздавливает его внутренние органы. Это было очень неприятно. Когда Пэт падал, вся банда по очереди наносила ему удары ногами и руками. Но били они только по телу или конечностям - они знали, что лучше не бить по лицу; учителя могли бы начать задавать вопросы, если бы увидели его с синяком под глазом или сломанным носом.
Как только они заканчивали с ним - обычно им требовалась всего минута или две, чтобы нанести наказание, которое, по их мнению, Пэт заслуживал за то, что был умнее (и слабее, как казалось) их, - они уходили, чтобы заняться тем, чем собирались (найти кого-нибудь другого для избиения?). Они оставляли Пэта добираться домой и объяснять матери, которая никогда не казалась слишком заинтересованной, почему он опоздал и почему его одежда грязная и рваная (он никогда не говорил ей правду).
Это расстраивало больше всего. Пэт больше не боялся их. Ему, конечно, не нравились побои, которые они ему наносили, но он мог их терпеть. По крайней мере, если они били его, значит, они не били кого-то другого, не такого сильного психически, как он.
Но, серьезно, он больше не мог этого выносить. Он собирался сорваться. Он чувствовал, как это зреет внутри него.
Это случилось в пятницу.
Как обычно, Харви и его закадычные друзья ждали у школьных ворот, когда появится Пэт. Как только они увидели, что он идет, начались ехидные замечания. Им часто нравилось комментировать, как он выглядит: боковой пробор в волосах, очки в проволочной оправе, потертые ботинки (которые его мать не могла позволить себе заменить). Как обычно, они последовали за ним на детскую площадку, где, пройдя через ворота, затащили его в угол, a Харви схватил его за воротник и прижал к ограде. Как обычно, сталь забора вдавилась в спину Пэта, причинив ему первую боль, которую он должен был почувствовать.
Но не сегодня. Сегодня это будет последняя боль.
- Эй, Пэт? Как твоя мама? - сказал Харви, прижавшись лицом прямо к лицу Пэт. Его дыхание пахло совсем не приятно. От него пахло сигаретами. Харви был одним из "крутых" ребят, которые курили за навесом для велосипедов, надеясь заработать себе рак. - Она скучала по мне? Я не видел ее со вторника, когда она сосала мой...
Сейчас или никогда.
Пэт изо всех сил ударил коленом в пах Харви.
- Уггфх...
Харви сгорбился, ослабив хватку Пэта.
Пэт не знал почему, но он вдруг почувствовал желание сделать что-то еще. Он откинулся назад, а затем врезался головой в голову Харви. Послышался хлопок, и Херви упал на землю, на его лбу уже начала появляться струйка крови.
Остальные члены банды Херви просто стояли там, неподвижно и смотрели. Казалось, они не могли поверить в то, что видят.
Пэт быстро перепрыгнул через Харви и побежал через детскую площадку, не смея оглянуться.
Однако он услышал, как Харви сказал:
- Какого черта вы встали! ВЗЯТЬ ЕГО!
Пэт бежал так быстро, как только мог. Он вышел с детской площадки и перешел дорогу, едва увернувшись от машины, которая чуть не сбила его. Когда он бежал по улице, он услышал знакомый стук распахивающихся и захлопывающихся ворот детской площадки.
- Я доберусь до тебя, ты, СУКА! Ты, блядь, МЕРТВ!
Пэт чувствовал, как бешено колотится его сердце.
Он свернул за угол и почти сразу же нырнул в переулок, который проходил между газетными киосками и парикмахерской. Там он прижался спиной к стене и стал ждать.
Мгновение спустя мимо входа в переулок пронеслось несколько тел, не более чем вспышка разноцветных курток.
Пэт закрыл глаза, откинул голову назад и вздохнул с облегчением.
- Это было близко, да? - произнес голос откуда-то из темноты.
Пэт подпрыгнул. Он ни на секунду не ожидал, что в переулке есть кто-то, кто находится рядом с ним. Он повернулся и вгляделся в темноту, надеясь разглядеть того, кто там прячется. Но он ничего не мог увидеть.
- Подойди немного ближе, - сказал голос. - Я тебя едва вижу.
Пэт сделал еще один шаг в переулок. Этого было достаточно - теперь он мог разглядеть обладателя голоса.
На земле сидел мужчина, прислонившись спиной к большому серому мусорному баку. Неудивительно, что Пэт не мог его разглядеть - он был по горло закутан в старый потрепанный спальный мешок, со всех сторон окруженный мешками с мусором.
- Не нужно стесняться, - сказал мужчина. - Разве я похож на человека, который может причинить тебе вред?
- Думаю, нет, - ответил Пэт, не чувствуя абсолютно никакого страха.
Он сделал еще один шаг ближе.
- Да, вот так, - сказал мужчина, облизывая свои потрескавшиеся губы. - Кто были эти дети?
- Просто школьные хулиганы. Они любят превращать мою жизнь в ад.
- Правда? Как это?
- Они просто пристают ко мне. Избивают меня. Как обычно.
- Это не очень хорошо, не так ли? Почему бы тебе не позволить мне помочь?
Пэт почувствовал, как нахмурился.
- Помочь мне? - сказал он, в его голосе прозвучало недоумение. - Помочь мне - как?
Мужчина улыбался. Его зубы были желтыми, а десны - черными. Между каждым зубом были большие промежутки, из-за чего они казались острыми и кривыми. Несколько зубов - те, что находились в задней части рта - отсутствовали.
- Просто приведи их сюда, ко мне. Я с ними разберусь.
- Почему ты хочешь мне помочь?
- Потому что ты мне нравишься...
- Я тебе нравлюсь? - сказал Эрик, звуча почти с отвращением.
Мужчина только кивнул. Его улыбка расширилась, и теперь он выглядел, как маньяк. Слюна стекала по его нижней губе и капала с подбородка.
- Понятно... - сказал Пэт, отступая назад. - Мне лучше уйти.
И с этими словами он повернулся и пошел прочь. Выйдя из переулка, он оглянулся через плечо: мужчина все еще улыбался.
- Приведи их ко мне, - сказал мужчина. - Приведи их ко мне.
Пэт забыл о человеке в переулке почти сразу же, как только пришел домой. Сегодня его одежда не была рваной или грязной, но он все равно опаздывал.
- Где ты был? - спросила мама, когда он вошел в дом.
- Играл в футбол, - ответил он, прибегая к своему стандартному ответу.
Она никогда не задавала лишних вопросов.
Пэт скрылся в своей спальне, с ужасом думая о том, что Харви и его дружки могут сделать с ним, когда они настигнут его в понедельник.
Понедельник наступил и прошел без происшествий. Харви даже не стал поджидать Пэта у школьных ворот.
То же самое произошло и во вторник. Ничего. Как странно.
Возможно ли, что Харви и банда хулиганов, которые ходили за ним по пятам, как стадо глупых овец, наконец-то усвоили урок и теперь воздерживаются от любых занятий, которые им раньше нравились?
Конечно, нет.
Они были там в среду. Оказалось, что Харви просто заболел (хотя Пэт подозревал, что он мог взять пару выходных, чтобы не мучиться от стыда, объясняя, откуда взялся этот порез на лбу). Но теперь он стоял у ворот, а с ним трое его ближайших приспешников. Пэт узнал остальных детей, но не знал их имен.
В любом случае, он ни за что не вышел бы через школьные ворота, пока там были эти ребята. Он мог быть уверен, что следующее избиение, которое он получит, будет самым страшным из всех, которые ему когда-либо приходилось переносить. На этот раз его лицо, безусловно, будет честной добычей. Если его поймают, Пэт был уверен, что следующие несколько дней он проведет на больничной койке.
Поэтому он решил улизнуть через пожарный выход, который вывел бы его на задний двор школы. Оттуда он побежал домой, не останавливаясь и не оглядываясь.
В четверг они снова были там, Харви выглядел еще более расстроенным, он хрустел костяшками пальцев на ладонях.
Пэт снова ушел через пожарный выход.
Он надеялся, что если ему удастся продержаться одну неделю, то, возможно, Харви забудет обо всем этом и не станет наносить ему мать всех побоев.
Но это, конечно, было лишь желанием.
В пятницу Харви снова ждал у ворот школы. И снова Пэт ушел через пожарный выход. Но на этот раз, как только он вышел через дверь, он увидел одного из головорезов Харви, который ждал его там, прислонившись к стене, с сигаретой в руке.
Они сцепились взглядами.
- Сюда! - крикнул парень с сигаретой. - ОН ЗДЕСЬ!
Кто бы мог подумать, что у Харви хватит ума попросить своих дружков перекрыть все выходы, как только он поймет, что Пэт уходит не обычным путем?
Пэт повернулся и побежал. Парень бросил сигарету на землю и пустился в погоню.
Он обогнул угол школы и сразу же увидел Харви и еще двух ребят, бегущих ему навстречу.
Пэт резко повернул и перебежал дорогу, Харви и его головорезы бежали прямо за ним.
- Иди сюда, маленький засранец! - кричал Харви. - Я убью тебя на хрен!
Пэт свернул за угол на центральную улицу, затем в переулок, который вел между газетным киоском и парикмахерской, бросив лишь беглый взгляд на лежащего на полу человека, который все еще подпирал мусорный бак, завернувшись в спальный мешок.
И тут Пэт ударился о сетчатый забор, преграждавший проход.
О, черт!
Харви появился у входа в переулок.
- Ты тупой ублюдок, - сказал он. - Я знаю, что ты здесь. Выходи. Ты не можешь прятаться там вечно.
Затем медленно, сопровождаемый своими приспешниками, Харви начал пробираться по переулку.
Когда он приблизился к Пэту, он - и никто из его друзей-отморозков - казалось, не заметил человека, лежащего у их ног. Они прошли мимо него, как будто его там и не было.
- Эй, Пэт! - сказал Харви, приближаясь к нему. - Я так рад, что наконец-то смог тебя догнать. Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты сделал со мной на днях.
Сердце Пэта бешено колотилось. Во рту было сухо и чувствовался вкус смерти.
- Если бы ты не сделал то, что сделал, я бы не понял, как мне хотелось кого-то убить. Благодаря тебе я теперь это знаю. Думаю, будет правильно, если ты станешь моим первым.
Пэт отвернулся, когда Харви навис над ним, его руки сжались в кулаки.
- Эй! - раздался знакомый голос.
Харви повернулся и посмотрел на лежащего на земле человека, явно потрясенный тем, что увидел его там.
- Что?
- Почему ты пристаешь к этому парню? Что он тебе сделал?
- Это не твое собачье дело.
- Просто, мне кажется, это нечестно. Ты больше, чем он. И вас больше.
- Разве похоже, что мне есть до этого дело?
- Возможно, тебе стоит оставить его в покое.
- Возможно, тебе стоит заняться своими гребаными делами.
Пэт чувствовал себя ничуть не более комфортно, чем несколько секунд назад. Этот сумасшедший старик сказал, что поможет ему. Сейчас он был очень рад этому.
- Ты должен отпустить его, - сказал мужчина.
- А что, если я этого не сделаю? - сказал Харви. - И что, блядь, ты собираешься с этим делать?
- Ты должен отпустить его, - сказал мужчина.
Пэт почти чувствовал, как Харви нахмурился, словно этот тупой старик причинял ему самые большие неудобства, которые он когда-либо знал.
- Ты глухой? Я сказал - а если нет?
- Ты должен отпустить его, - сказал мужчина.
- Ты сумасшедший? Алло? Ты здесь?
- Ты должен отпустить его. Вы должны отпустить его.
Теперь Пэт чувствовал себя еще более напуганным. Он был заперт в темном переулке с кучкой детей, которые планировали выбить из него дерьмо - или даже хуже - и каким-то сумасшедшим бездомным парнем, который все время повторял одни и те же слова.
- Ты должен отпустить его, - сказал мужчина. - Ты должен отпустить его.
- Какого хрена? - сказал Харви.
- Ты должен отпустить его. Ты должен отпустить его. Ты должен отпустить его. Ты должен отпустить его.
А затем голос мужчины стал гортанным и нечеловеческим.
- Ты должен отпустить его. Ты должен... Должен отпустить его... Отпустить. Его. ОТПУСТИ ЕГО!
Спальный мешок упал, обнажив сочащуюся массу щупалец, похожих на щупальца осьминога, а длинная змееподобная шея, к которой была прикреплена голова мужчины, поползла вверх, растягиваясь и удлиняясь, рот искривился, зубы разделились, глаза стали черными.
Пэт почувствовал, что все его внутренности опустились в низ живота и пытаются выдавиться из прямой кишки. Он чувствовал, что его может вырвать. Он чувствовал, что может заплакать.
Похоже, Харви и его банда чувствовали то же самое - каждый из них застыл на месте, глядя на расширяющееся перед ними существо.
Существо - его голова больше не была похожа на человеческую, рот стал идеально круглым и покрылся зубами (оно напомнило Пэту пиявку) - скользнуло назад в большой контейнер, бока которого больше не казались стальными, а были органическими, гибкими и пульсирующими. Затем, внезапно, одно из длинных и тонких щупалец вырвалось наружу и обвилось вокруг тела одного из дружков Харви.
Мальчик - вероятно, ему было около четырнадцати лет - закричал. Но потом его не стало. Так же быстро, как щупальце вцепилось в мальчика, оно утащило его в мусорный бак. Больше мальчик не появлялся.
Прежде чем кто-то успел что-то сказать - даже подумать, если остальные были похожи на Пэта, - существо схватило другого из детей и подняло его в воздух. Там, пока одно щупальце обвивалось вокруг его тела, другое щупальце извивалось и закручивалось вокруг его головы. Затем, с ужасающим хлопком, щупальце скрутилось и оторвало ему голову. Затем щупальца засунули обе части этого ребенка в мусорный бак.
Если бы вы спросили Пэта сейчас, он почти наверняка ответил бы, что не может быть уверен, учитывая всю эту путаницу, но вполне возможно, что существо убило последнего из прислужников Харви одновременно с тем, как отрывало голову другому. Это существо подняло его с земли и, вонзив в кожу ряд колючек, торчавших из щупалец, отделило его плоть от скелета, как кожуру банана. Затем полоски плоти, как и скелет, оно запихнуло в мусорное ведро.
Херви попытался бежать. Он почти добежал до выхода из переулка, обратно на свет, но существо поймало его прежде, чем он успел это сделать. Оно обхватило щупальцем его ногу, заставив споткнуться и упасть лицом на асфальт. Затем оно оттащило его назад и подняло с земли. За одну ногу оно подвесило Харви головой вперед над мусорным баком, стенки которого пульсировали, умоляя его накормить.
- Помоги мне! - закричал Харви, протягивая руки к Пэту. - Ты должен мне помочь!
Пэт не был уверен, когда это произошло, но в какой-то момент он рухнул на пол. Там он свернулся в клубок, раскачиваясь взад-вперед и обнимая колени.
- Пэт! Ты должен мне помочь!
Пэт посмотрел вверх, где существо держало Харви над мусорным ведром. Только тогда он понял, что человек - нет, существо - сделало то, что обещало; оно помогло ему. Харви был плохим человеком. Он заслужил то, что с ним случилось. И вот, уже ничего не боясь, Пэт встал и сделал шаг к существу, к Харви, который умолял его о помощи.
- Пожалуйста! - умолял Харви. - Вытащи меня отсюда!
- Нет, - сказал Пэт, и тут же существо разжало свою хватку на ноге Харви и бросило его в бьющуюся в конвульсиях урну.
Запах горелой плоти, которую пищеварительные кислоты отделяют от костей, ужалил глаза Пэта.
Существо придвинулось ближе к Пэту. Его голова напоминала червяка - розовая и бугристая. Глаза были не более чем щелями между складками кожи. Его, похожий на пиявку, рот не двигался, но все же существо заговорило с ним.
- Приведи мне еще. Скорми их мне. Всех, кто тебе не нравится. Всех, кто не заслуживает жизни. Приведи их ко мне.
Пэт кивнул.
- Приведу, - сказал он.
Пэт вышел из переулка, чувствуя себя счастливее, чем когда-либо. И он уже составлял мысленный список всех людей, которых он планировал представить своему новому другу, жившему в переулке.
В маленькой деревушке Фулстоун совершенно нечем было заняться. Ничего никогда не происходило. Возможно, это было самое скучное место на Земле. Это было хорошее место - маленькая, живописная деревня на северо-востоке Англии. Там все друг друга знали, и все всегда были дружелюбны и вежливы по отношению друг к другу. Конечно, были один или два занятых человека, которые просто обязаны были знать все о делах каждого, которые не совсем соответствовали тому, каким должен быть дружелюбный и вежливый сосед. Но таких было мало.
На центральной улице было очень мало магазинов: почта, зеленая лавка и мясная лавка. Был также небольшой магазин игрушек, в котором, казалось, продавались только те игрушки, которые устарели по крайней мере на 5 лет. И это все. Остальная часть деревни состояла из небольших каменных домов, которые стояли здесь уже более ста лет.
На окраине деревни было несколько фермерских домов. Большинство из них были переоборудованы в дома для отдыха. Большинство взрослого населения деревни были рады этому, поскольку это способствовало росту туризма в их деревне. Не то, чтобы в деревне было на что посмотреть туристам. Но многие туристы, похоже, использовали деревню как базу для посещения других - гораздо более интересных - мест в окрестностях.
Однако несколько ферм все еще работали. Большая часть земли за пределами деревни - акр за акром широких открытых полей - была куплена тремя фермерами. Они превратили большую часть этих земель в пастбища для своего скота или поля для посевов. Но дело было не в этом; земля была куплена для того, чтобы предотвратить застройку. Она былa главным кандидатoм на превращение в современные жилые комплексы. Слава Богу, что фермеры купили эту землю; если бы они этого не сделали, Фулстоун сейчас был бы больше похож на центр города.
Эти три фермера были почти что знаменитостями в деревне. Все их знали. Или, по крайней мере, слышали о них. Как правило, они держались особняком. Они много работали на своих фермах, поэтому не слишком часто появлялись в деревне.
Одним из таких фермеров был человек по имени Джеффри Стэнфорд. Он был высоким, широкоплечим и несколько полноватым. Все его лицо скрывала густая, кустистая борода. Он часто носил коричневую клетчатую кепку.
Именно на его земле играло большинство детей из деревни. В просторечии - по крайней мере, для детей - она была известна как "поместье Стэнфорда". В углу его участка был небольшой лес. Его площадь была меньше акра, но этого было достаточно, чтобы они могли там бегать и играть в прятки. Конечно, технически они вторглись на его частную землю. Но он не возражал, лишь бы они не доставляли ему неприятностей.
А причинять неприятности дети - особенно подростки - умели, что неудивительно.
Именно Лэндон принес оружие - пневматическую винтовку, стреляющую маленькими стальными пульками. Он унаследовал ее от своего старшего брата, который в прошлом году ушел в армию.
- Ему она больше не нужна, - сказал Лэндон. - Теперь он будет стрелять в настоящих людей из настоящего оружия!
Митч нервничал, когда впервые стрелял из винтовки. Он знал, что это не настоящее оружие. Он знал, что не сможет убить из него кого-нибудь - или что для этого ему должно очень сильно не повезти. Но все же он знал, что выстрел из этой винтовки может нанести серьезную травму - он точно может пробить кожу. Она была тяжелой - сделана из дерева и металла - и ощущалась в руках вполне реально. Но он подавил в себе нервозность - рядом была Амелия; он не хотел выглядеть перед ней ребенком.
Амелия была самой красивой девушкой в школе; по крайней мере, Митч так думал. У нее не было парня, и Митч хотел пригласить ее на свидание. Она начала общаться с ним и Лэндоном прошлым летом, когда, будучи подростками, скука от жизни в маленьком поселке начала давать о себе знать. Дети, которые жили в больших городах, никогда не знали, что такое скука. У них были рестораны быстрого питания, боулинг и многозальные кинотеатры, где они могли развлечься. У детей Фулстоуна не было ничего. Митч, Лэндон и Амелия ходили в одну школу - среднюю школу Пембридж в соседней деревне. Они были единственными ребятами в своем классе, которые жили в Фулстоуне, поэтому казалось естественным, что они подружатся.
Амелия тоже была крутой; на самом деле слишком крутой - намного круче, чем Митч когда-либо считал себя. Она была красивой, умной и умела веселиться. Она часто воровала спиртное из винного шкафа своих родителей. Митч помнил, как впервые попробовал водку - она была отвратительной. Но Амелии она, похоже, понравилась, и он притворился, что ему тоже нравится. На нее также произвела впечатление пневматическая винтовка Лэндона.
Лэндон показал им обоим, как из нее стрелять - точно так же, как его брат показывал ему. Конечно, отдачи в этой штуке не было, но при вылете пули из ствола раздавался достаточно громкий хлопок, чтобы испугать Митча. Должно быть, его лицо было просто живописным, так как и Лэндон, и Амелия разразились смехом. Как только она смогла взять себя в руки, Амелия сказала:
- Ну ты и ссыкун!
Она такая классная.
Когда Амелия впервые выстрелила из винтовки, она даже не вздрогнула. Она просто снова засмеялась. Она была прекрасна, когда улыбалась. В тот момент Митч решил, что любит ее. Конечно, им было всего по пятнадцать лет, но это не значит, что они не могли знать, что такое любовь!
Они по очереди стреляли из винтовки. Основными мишенями для них были пустые консервные банки, которые каждый из них приносил из дома. Они ходили в лес в поместье Стэнфорда и расставляли банки между деревьями. Затем они соревновались, кто сможет попасть во все банки наименьшим количеством выстрелов.
Амелия была лучшим стрелком - в этом не было никаких сомнений. Лэндон несколько раз пытался оспорить это - как может кто-то, кроме него, быть лучшим стрелком? В конце концов, это было его оружие! Но даже ему пришлось признать, что Амелия чертовски хорошо стреляла из винтовки. Она была единственной, кто мог стабильно попадать в банки. Она почти никогда не промахивалась. Даже на максимальной дальности стрельбы (115 метров) она была отличным стрелком. С другой стороны, Митч был ужасен - если ему и удавалось попасть в банку, то это было не более чем чистым везением. Однако попадание в банки приносило удовлетворение - каждое удачное попадание сопровождалось громким, низкочастотным эхом, который разносился по лесу.
Однажды, когда они втроем направлялись через одно из полей Джеффри - то, которое шло вдоль гребня крутого холма, - Амелия заметила что-то вдалеке внизу.
- Это пугало? - спросила она, указывая на поле с посевами.
И действительно, на поле внизу стояло то, что выглядело как пугало, высоко поднятое над высокими рядами пшеницы. Митч попытался вспомнить - было ли это пугало новым? Он никогда не замечал его раньше. Оно могло быть там всегда. Он решил, что это не имеет значения.
- Ну, я не думаю, что это мистер Стэнфорд, - сказал Митч, надеясь на ответный смех.
Амелия действительно рассмеялась, и это порадовало Митча.
- Мистер Стэнфорд обычно не выставляет чучела, - сказал Лэндон.
- Думаю, в этом году у него были проблемы с птицами, - сказал Митч. - Наверное, они съели его урожай.
С такого расстояния было трудно разобрать, но, насколько мог судить Митч, чучело представляло собой не более чем кучу мешков, набитых соломой и привязанных к высокому колу. У него, конечно, были руки - какое же чучело может быть без рук? - но это были не более, чем две дополнительные подпорки, под углом 45 градусов к туловищу, также обернутые и набитые соломой. На голове был еще один набитый рогожей мешок. Митч не мог сказать, была ли на этом чучеле какая-нибудь одежда. Все, что он мог видеть наверняка, - это соломенную шляпу на голове.
- Мне это не нравится. Пугала меня пугают.
- Дай-ка мне это, - сказала Амелия, жестом протянутой руки указывая на винтовку.
Лэндон с радостью отдал винтовку. Амелия легла на землю. Она уперла приклад винтовки в подмышку и прицелилась.
- Что ты делаешь? - спросил Лэндон, сдерживая смех.
- Создаю прочную основу, - ответила ему Амелия, не отрывая глаз от прицела. - Ты никогда не видел этого в кино? Если твоя цель далеко, ты должен обеспечить себе прочную основу.
- Справедливо.
Митчу не очень нравилась идея стрелять в пугало мистера Стэнфорда. Что, если он узнает? Он был бы не слишком доволен. Но он не собирался пытаться остановить Амелию - она могла делать все, что ей заблагорассудится.
Сегодня Амелия была одета в обтягивающие джеггинсы, которые облегали ее ягодицы. Митч не мог удержаться, чтобы не посмотреть, представляя, как она будет выглядеть в одних трусиках - или, еще лучше, полностью обнаженной.
- Готовы? - сказала Амелия, отрывая Митча от его мечтаний.
- Готов, - сказал Лэндон.
- Хорошо. Поехали.
Амелия нажала на курок. Но ничего не произошло. Она промахнулась.
Митч почувствовал легкое облегчение.
- Что? Как ты промахнулась? Я думал, ты никогда не промахиваешься? - Лэндон пытался подавить свое веселье.
- Еще один выстрел, - сказала Амелия, снова прицеливаясь.
- Может, не стоит, - сказал Митч.
Лэндон посмотрел на Митча, разочарованно нахмурив лоб.
- Не будь таким неудачником, - сказал он.
- Поехали, - сказала Амелия.
Она снова нажала на курок. На этот раз из затылка чучела вырвался небольшой шлейф пыли.
- Черт! - воскликнул Лэндон. - Ты попала!
- Конечно, попала, - сказала Амелия, поднимаясь с земли.
- Дай мне попробовать.
- Ты никогда в него не попадешь, - Амелия передала винтовку Лэндону, затем смахнула грязь с колен.
- Хочешь поспорить? - Лэндон поднял винтовку, прицелился и выстрелил.
Но, должно быть, промахнулся на целую милю.
- Я же говорила тебе - у тебя должна быть прочная основа.
- Она говорила тебе это, - сказал Митч, чувствуя себя так, словно не разговаривал целую вечность.
Лэндон лишь бросил на него презрительный взгляд.
- Хорошо, - сказал Лэндон, опускаясь на землю.
Он снова прицелился и выстрелил. С плеча пугала посыпалась пыль.
- В яблочко!
- В яблочко? - с сарказмом сказала Амелия. - Так ты целился ему в плечо?
- Нет. Я просто целился в пугало. Я попал в эту чертову штуку, не так ли?
Сарказм Амелии показался Лэндону неуместным.
- Еще как попал.
- Твоя очередь, - сказал Лэндон, теперь уже прямо держа винтовку на расстоянии вытянутой руки, чтобы Митч мог взять ее.
- Нет, - сказал Митч, отмахнувшись от этой мысли рукой. - Я все равно никогда не попаду в него. Это будет просто пустая трата времени.
- Ерунда, - сказала Амелия. - Просто не торопись и убедись, что у тебя есть прочная основа.
Лэндон вложил винтовку в руки Митча.
- Хорошо, - сказал Митч.
Он опустился на колени и растянулся так же, как это сделала Амелия. Он взял винтовку в левую руку и уперся локтем в землю. Он обхватил рукой приклад и прицелился. Вдоль ствола располагались два серых прицела, по одному на каждом конце. Митч совместил их с головой чучела. Он чувствовал, как его сердце колотится в грудной клетке. По какой-то причине он нервничал. Он задержал дыхание и нажал на курок.
Маленькое облачко пыли подсказало Митчу, что он попал. Наверное, это был первый раз, когда он попал во что-то с первой попытки. Внезапно трепет, который он испытывал, стреляя в пугало, исчез - вместо него появилось чувство возбуждения, как будто он впервые стрелял из винтовки, и у него получалось очень хорошо.
Большую часть того дня они провели по очереди, стреляя по чучелу. Лэндон захватил с собой коробку с пульками, каждая из которых была потрачена на пугало. В какой-то момент Митча снова охватил страх, когда он подумал о том, что чучело теперь будет усеяно крошечными дырочками. Но он отмахнулся от этой мысли, убеждая себя, что мистер Стэнфорд, вероятно, все равно не будет возражать - пугало все еще стояло, все еще могло выполнять свою единственную работу. Не похоже, чтобы птицы заметили несколько дырок в нем.
А вот мистер Стэнфорд почти наверняка заметил бы - если бы когда-нибудь удосужился прийти и осмотреть его.
Очевидно, он действительно пришел осмотреть его. Лэндон очень развеселился, когда через несколько дней увидел объявление в витрине почтового отделения. Оно было написано на листе линованной бумаги формата А4, буквы были большими и жирными. Оно гласило:
ТЕМ, КТО ИСПОЛЬЗОВАЛ МОЕ ЧУЧЕЛО ДЛЯ СТРЕЛЬБЫ - ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИТЕ!!! ЭТО ПРЕСТУПНЫЙ УЩЕРБ!!! ВЫ БЫЛИ НА МОЕЙ ЗЕМЛЕ - ЭТО НЕЗАКОННОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ!!! ЕСЛИ ЭТО ПОВТОРИТСЯ, Я ВЫЗОВУ ПОЛИЦИЮ!!!
- О, черт! - сказал Лэндон между приступами истерического смеха. - Не могу дождаться, когда расскажу об этом Амелии!
Митч не находил это даже наполовину таким смешным. А что, если он позвонит в полицию?
Амелия, похоже, находила это весьма забавным.
- Мы просто обязаны пойти и пострелять еще! - сказала она.
- Определенно! - согласился Лэндон.
- Серьезно, ребята... - запротестовал Митч. - Мы не можем. Он прав, вы знаете - это преступное нанесение ущерба. А что, если он позвонит в полицию?
- Остынь, - сказал Лэндон. - Ну и что, если позвонит? Что они сделают? Арестуют нас? Это гребаное пугало. Не похоже, чтобы оно стоило ему кучу денег.
- Ты слишком много беспокоишься, - сказала Амелия. Ее голос звучал убедительно. - Это смешно! Ты должен пойти с нами.
Это не было смешно - не для Митча. Да и мистеру Стэнфорду, судя по всему, тоже. Но все же, если Амелия сказала, что это смешно, он не собирался с этим не соглашаться. Он также не собирался отпускать ее одну, стрелять с Лэндоном.
- Хорошо, - сказал он, уверенный, что его голос звучит подавленно и побежденно.
Они отправились туда следующим днем.
Пугало все еще было там. Мистер Стэнфорд вряд ли так уж беспокоился - если бы он беспокоился, то убрал бы его. Но тогда его урожай достался бы птицам.
Заняв позицию - ту же самую, что и в прошлый раз, - было решено, что первый выстрел сделает Амелия. Но пока она готовилась с винтовкой в руках, она заметила трактор, проезжавший между рядами пшеницы. Он направлялся к пугалу.
- Смотрите, - сообщила она остальным.
Лэндон наблюдал в бинокль, который он захватил с собой.
- Ха! - засмеялся он. - Держу пари, он теперь ходит туда каждый день, чтобы проверить, не стреляет ли кто в его пугало.
Трактор остановился рядом с пугалом, и мистер Стэнфорд вылез из него, исчезнув в пшенице (Митч не знал, насколько высокой была пшеница - мистер Стэнфорд был, должно быть, не меньше шести футов ростом). Через несколько секунд над пшеницей показалась голова мистера Стэнфорда, а затем и его туловище. Должно быть, он поднимался по небольшой лестнице, установленной рядом с пугалом.
- Он проверяет его? - спросил Митч, не имея возможности нормально видеть с такого расстояния.
Лэндон все еще наблюдал в бинокль.
- Я не уверен. Может выстрелим в него?
Ни Митч, ни Амелия не поддержали предложение. Они оба с отвращением смотрели на Лэндона.
- Ладно, ладно. Я просто пошутил!
Пока Лэндон наблюдал, мистер Стэнфорд начал проводить руками по материалу, поглаживая мешки и просовывая пальцы в многочисленные отверстия. Затем он потянулся к изношенному, потрепанному ранцу, висевшему у него на плече, и достал большую бутылку с какой-то розовой жидкостью.
- Что это у него? - спросила Амелия.
- Я не знаю, - сказал Лэндон.
- Дай-ка я посмотрю, - сказал Митч, протягивая руку за биноклем.
Лэндон с радостью передал его ему.
Мистер Стэнфорд энергично тряс бутылку. Он выглядел так, будто разговаривал с пугалом - конечно, Митч не мог расслышать, что он говорит. Тем не менее, это было странно. Затем мистер Стэнфорд открыл крышку бутылки и сделал глоток розовой жидкости.
- Хм... - сказал Митч. - Наверное, это протеиновый коктейль или что-то вроде того.
Лэндон нахмурился.
- Значит, он выходит на свое поле и ласкает свое чучело, попивая протеиновый коктейль? Здорово. Это какое-то гребаный идиотизм, не так ли?
Митч перевел взгляд на мистера Стэнфорда. Трудно было понять, что именно он делает - обзор Митчу загораживало само чучело. Казалось, что он проводит руками по голове. Он развязал веревку, образующую шею, и слегка приподнял материал, сбив соломенную шляпу на шаткий угол. Затем он что-то сделал с бутылкой розовой жидкости - похоже, он влил ее в чучело. Когда вся жидкость закончилась, он снова завязал веревку, поправил шляпу, а затем снова спустился в пшеницу.
- Что только что произошло? - спросила Амелия.
- Я не совсем понимаю, - сказал Митч. - Похоже, он налил в пугало эту жидкую штуку.
- Может быть, это какой-то консервант? - предположил Лэндон.
Амелия звонко рассмеялась.
- Мы просто смотрели, как он это пьет. Не думаю, что он стал бы пить... консервант для чучела... или что-то в этом роде.
- О, да.
Трактор взревел, и - с мистером Стэнфордом на водительском сиденье - поехал назад, через посевы.
- Мы должны пойти и проверить это, - сказал Митч, внезапно почувствовав себя храбрым.
Возможно, он подумал, что Амелия захочет сделать то же самое.
Одно было точно - Лэндон не хотел этого.
- Ни за что, - сказал он. - Ты с ума сошел? Этот парень сумасшедший - мы только что это видели! Если он поймает нас там, он, наверное, убьет нас.
- Ну, тогда ты можешь остаться здесь.
- Один? - спросил Лэндон, в его голосе прозвучала озабоченность.
Затем он посмотрел на Амелию.
- Я пойду с Митчем, - сказала Амелия.
Митч улыбнулся. Он был так рад, что она выбрала его, а не Лэндона. Он чувствовал, что стал на шаг ближе к своей мечте - жениться на ней и стать отцом ее детей.
- Отлично, - сказал Митч. - Но если мы увидим, что идет мистер Стэнфорд, мы убегаем. Понял?
- Понял.
- Хорошо.
Медленно и осторожно они спустились по крутому склону к подножию холма. Деревянный забор обозначал периметр пшеничного поля. За забором, ряды пшеницы уходили в небо, простираясь высоко над головой Митча. Только тогда его осенило, что они не знают, в какую сторону им идти, и что они могут никогда не найти пугало.
- Мы найдем его, без проблем, - сказала ему Амелия, когда он поделился своим беспокойством. - Мы просто пойдем прямо. Оно в одном из рядов. Мы легко его найдем.
Митчу нравился ее оптимизм.
И она оказалась права. После примерно двадцати минут хождения по полю - отодвигая пшеницу в сторону, стараясь не сломать стебли - они подошли к пугалу.
Вблизи оно действительно выглядело уродливо. Все это было не более чем набитая мешками рогожа. Оно выглядело бы гораздо лучше - и не было бы таким страшным - если бы было одето в обычную одежду. Даже такая простая вещь, как клетчатая рубашка, накинутая на плечи, могла бы значительно улучшить ситуацию.
Еще одна вещь, которая придавала ему устрашающий вид, это его рост - онo должнo былo быть не менее десяти футов[4] в высоту. Оно зловеще нависало над ними, словно какой-то гигантский демон, посланный утащить их в ад.
- Итак, - сказал Лэндон. - Что теперь?
У основания пугала был небольшой набор складных ступенек. Их высота составляла всего три фута, но один из них должен был дотянуться до головы.
Митч не стал вызывать добровольцев - он установил ступеньки и взобрался на них.
Сразу же на него обрушилась мерзкая вонь.
- О, Боже, - сказал он, приложив тыльную сторону ладони к носу. - Эта штука воняет.
- Мы на ферме, - сказал Лэндон. - Здесь все воняет.
Митч протянул руку и отвязал веревку от шеи чучела. Он медленно поднял мешок, надеясь не рассыпать всю солому изнутри. Шляпа слетела с головы чучела и полетела на землю.
Но солома из мешка не выпала. Приподняв материал, Митч увидел, что находится под ним.
Митч закричал. Он попятился назад и упал со ступеньки. Он сильно ударился о землю, сбив с ног Амелию.
- Твою мать! - закричал Лэндон.
Под мешком из рогожи было лицо женщины. Ее кожа была грязной. По одной из щек бежала кровавая дорожка, зародившаяся где-то за линией волос. Веревка была туго обвязана вокруг ее лица, удерживая тряпку, которую засунули ей в рот. Ее глаза расширились и метались из стороны в сторону. Они молили о помощи.
- О, Боже! - пробормотала Амелия, вскарабкиваясь на ноги.
Слезы уже текли по ее щекам.
Женщина сопротивлялась. Ее явно хорошо держали. Когда Митч остался сидеть на земле, глядя на женщину, он вдруг понял, что происходит.
Одна семья или пара - Митч не мог точно вспомнить - приехала в деревню на отдых около четырех месяцев назад. Они остановились в одном из переоборудованных фермерских домов. Но потом одна из них (мать, дочь, сестра, подруга - Митч не был уверен) исчезла. После этого в деревне появилось огромное количество полиции, и это продолжалось около шести недель, а может быть, и два месяца. Но потом все стихло. Они по-прежнему время от времени видели полицейские машины из города, но гораздо реже. В такой маленькой деревне, как эта, где каждый знает о делах каждого, люди также склонны быстро все забывать. Никто больше не говорил о пропавшей женщине.
Но это была она. Ее похитил мистер Стэнфорд и повесил на своем поле. Неужели он только что поместил ее сюда? Или она была здесь с самого начала? Митч не мог вспомнить, видел ли он здесь пугало раньше. Сейчас это не имело значения. Они должны были помочь этой женщине. И сделать это нужно было быстро - очевидно, мистер Стэнфорд был психически неуравновешен; если он застанет их здесь, то почти наверняка убьет.
Митч вскочил на ноги.
- Давайте, - призвал он остальных. - Мы должны спустить ее вниз.
Он снова поднялся по лестнице. На самом верху он развязал веревку, связывавшую лицо женщины, и вынул кляп. Она тут же закричала.
- Помогите мне! Помогите мне! - кричала она во всю мощь своих легких.
- Ш-ш-ш! - сказал Митч, зажав ей рот рукой.
Он оглянулся на Амелию и Лэндона. Оба судорожно оглядывались по сторонам, несомненно, опасаясь, что мистер Стэнфорд услышал ее крики.
Никаких шансов. Только не через шум его трактора.
Митч убрал руку от лица женщины. На вид ей было около двадцати, в лучшем случае около тридцати.
- Пожалуйста, - сказал он. - Я хочу помочь вам, но вы должны вести себя тихо. Мы не можем допустить, чтобы он нас услышал. Вы понимаете?
Женщина кивнула. Она плакала.
Митч работал неистово, в конце концов, он стянул ткань с чучела... с тела женщины. Под материалом она была обнажена. Ее руки были привязаны к горизонтальным балкам в трех местах. В местах трения веревок о кожу виднелись красные ожоги. Ее тело и ноги были привязаны к вертикальной балке в нескольких местах. Веревки были туго натянуты, сдавливая и деформируя ее плоть. Создавалось впечатление, что ее распяли.
- Давай, - сказал Митч, махнув рукой Лэндону.
- Поднимайся сюда.
- Что? Зачем? - ответил Лэндон.
- Мне нужна твоя помощь, чтобы поднять ее.
Лэндон вздохнул. Он больше не хотел там находиться, это было очевидно. Митч был уверен, что лучше бы он сорвался с места и убежал так быстро, как только мог. По правде говоря, именно это Митч и хотел сделать. Но он боролся со своими инстинктами, заставлял себя остаться и помочь этой женщине. В конце концов, если бы он был на ее месте, именно этого бы он и хотел.
Митч переступил, когда Лэндон запрыгнул на вторую ступеньку.
- Хорошо, - сказал Митч. - Держи ее. Думаю, она просто висит на руках. Я собираюсь сначала развязать их.
- Тогда приступай.
Амелия вышагивала взад-вперед, делая по несколько шагов за раз.
- Быстрее, - сказала она. - Он может вернуться в любую секунду.
Ни Митч, ни Лэндон не ответили.
Лэндон крепко обхватил ноги женщины, его плечо вдавилось в ее бедра. Митч начал работать с веревками, удерживающими правую руку женщины. Вскоре они ослабли. Митч потянул их в сторону.
- Вот так, - сказал он. - Теперь опускаем.
Затем женщина снова закричала, пронзительный звук едва не сбил Митча с лестницы.
Затем ее лицо взорвалось, и громкий треск эхом разнесся по полю. Кровь брызнула на лицо Митча, попала ему в рот, и он стал хватать ртом воздух.
Митч, Лэндон и Амелия повернулись и увидели мистера Стэнфорда, стоящего позади них, на некотором расстоянии. Он держал перед собой винтовку, из ствола шел дым. Это была настоящая винтовка, а не какая-нибудь пневматическая. Одним выстрелом женщине чуть не оторвало голову.
- Бежим! - крикнул Митч.
Он столкнул Лэндона со ступеньки, а затем спрыгнул вниз за ним. Затем он схватил Амелию за руку, и они втроем скрылись в пшенице, оставив женщину висеть на балках, кровь текла из ее изуродованного лица.
Лэндон бежал впереди, отбивая пшеничные стволы со своего пути, но они отскакивали назад и хлестали Митча по лицу. Но Митчу было все равно - его больше волновала Амелия. Она была быстрой, но он был быстрее - он чувствовал, что она замедляет его.
- Давай, - кричал он. - Мы должны двигаться дальше!
Амелия не удосужилась ответить.
Казалось, что они бегут уже несколько часов. Мышцы Митча горели, молочная кислота, образовавшаяся в ногах, заставляла их чувствовать себя как свинцовые гири. Конечно, они бежали не несколько часов, а всего лишь несколько минут - возможно, даже секунд - прежде чем вырваться из посевов в следующий ряд. Митч отодвинул последнюю пшеницу в сторону и оказался лицом к лицу с Лэндоном, который судорожно оглядывался по сторонам с растерянным выражением лица.
- Куда теперь? - спросил Лэндон, как будто Митч должен был знать.
- Понятия не имею, - ответил Митч. - Может быть, нам стоит попробовать сюда.
Еще один громкий треск разнесся по полю. Лэндон закричал от боли и упал на землю. Митч посмотрел вниз и увидел кровь, сочащуюся из задней части икры Лэндона. Половина мышцы свисала с кости. Лэндон всхлипывал, как обиженный ребенок.
Мистер Стэнфорд стоял всего в нескольких метрах от него. И тут Митчу пришло в голову, что он знает эти поля лучше, чем кто-либо из них.
Митч запаниковал. Что ему теперь делать? Он не мог помочь Лэндону - ни рискуя собственной жизнью, ни рискуя жизнью Амелии. Лэндон был его лучшим другом - они знали друг друга с самого рождения, они выросли вместе - но, не думая, он протянул руку, взял Амелию за руку и начал отступать.
- Мне жаль, - сказал он Лэндону.
- Пожалуйста! - умолял Лэндон, - Ты должен помочь мне! Не оставляй меня! Пожалуйста!
- Мне жаль, - снова сказал Митч.
Митч потянул Амелию за руку, и они оба снова бросились в пшеницу. Амелия ни разу не протестовала, ни разу не сказала "Мы должны вернуться" или "Мы должны помочь ему". Она знала - так же, как и Митч, - что попытка помочь Лэндону была бы равносильна самоубийству.
Вдалеке Митч все еще слышал крики Лэндона о помощи. Мистер Стэнфорд еще не убил его. Возможно, это означало, что в конце концов он его отпустит? А может быть, это означало, что мистер Стэнфорд был больше заинтересован в поимке Амелии и его самого.
В этот момент Амелия споткнулась. Она с грохотом упала на землю. Митч готов был поклясться, что услышал, как воздух вырвался из ее легких.
- Черт, - сказал Митч. - Быстро! Вставай.
- Я не могу! - сказала Амелия между тяжелыми рыданиями. - Моя нога! Я думаю, что сломала ее!
- Ты не сломала ногу! Ты просто споткнулась. Может, ты ее вывихнула. Пойдем. Ты не можешь просто оставаться здесь - мистер Стэнфорд убьет нас!
- Я не могу! Я не могу!
- Ты можешь! Ты должна! - Митч уже схватил Амелию за руку и поднял ее на ноги.
Она не могла перенести вес на правую ногу, поэтому Митч просунул голову ей подмышку и поддержал ее. Затем он помог ей перепрыгнуть через пшеницу, практически таща ее за собой.
Раздался еще один выстрел.
Жгучее ощущение заполнило плечо Митча, когда он был сбит с ног. Агония прокатилась по его венам, и кровь потекла из плеча. Он закричал.
Падая, Митч потащил Амелию на землю. Теперь она была рядом с ним и ползла к нему.
- Митч! Митч! Что случилось?
И тут Митч увидел приближающегося мистера Стэнфорда.
- Беги, - сказал он Амелии сквозь стиснутые зубы. - Убирайся отсюда!
Но Амелия не двигалась. Она просто осталась на месте, сложив руки на груди Митча, и безудержно рыдала.
Теперь мистер Стэнфорд был прямо над ними. С точки зрения Митча, он выглядел огромным; тень гиганта, силуэт которого вырисовывался на фоне солнца, возвышалась над ними с винтовкой в руках.
- Итак, - сказал мистер Стэнфорд. - Это вы издевались над моим пугалом. Что скажете? Я проделал хорошую работу, не так ли?
Сердце Митча бешено колотилось. Амелия отвернулась от мистера Стэнфорда, уткнувшись в плечо Митча. Митч подумал про себя, что все кончено - они покойники. Мистер Стэнфорд ни за что не позволил бы им уйти отсюда живыми - они нашли девушку. Если он их отпустит, они почти наверняка кому-нибудь расскажут. Он бы провел остаток жизни за решеткой. Нет - Митч знал, что все кончено.
- Жаль, что вы все испортили, - продолжал мистер Стэнфорд. - Ну что ж, кажется, я знаю, где найти подходящую замену.
Он улыбался, его широкая ухмылка показывала его кривые желтые зубы (несколько из которых отсутствовали).
Мистер Стэнфорд крутанул свою винтовку, поднял ее над головой и треснул ею по черепу Митча.
В тот момент, когда темнота начала застилать зрение Митча, он услышал крик Амелии.
Затем он упал без сознания.
Туманность, заполнявшая мозг Митча, начала исчезать. Очнувшись, он обнаружил, что все еще находится в пшеничном поле. Солнце уже садилось, и вокруг него были птицы, которые пели, паря в небе, танцуя и гоняясь друг за другом. Они были прекрасны. Весь мир, каким он видел его сейчас, был великолепен.
И вдруг - словно пузырь, окружавший его, резко лопнул - он пришел в себя.
Теперь он был привязан к колу, широко раскинув руки, как та женщина. А перед ним, на вершине небольшой лестницы, стоял мистер Стэнфорд. Он был занят тем, что завязывал последнюю веревку вокруг левой руки Митча. Когда он затянул веревку, ее трение обожгло кожу Митча.
Вздох, который, должно быть, издал Митч, привлек внимание мистера Стэнфорда.
- Ах! Я так рад, что ты наконец-то смог присоединиться к нам! Я не был уверен, что ты когда-нибудь очнешься! - он разразился громким смехом, как будто только что услышал самую уморительную шутку. Затем он кивнул в сторону своей левой руки. - Не думаю, что твои друзья долго протянут, они потеряли слишком много крови.
Митч проследил за взглядом мистера Стэнфорда.
Лэндон был привязан к колу рядом с ним. Он был связан веревками и завернут в тряпки, оторванные от старых мешков, как и Митч. Только его голова оставалась непокрытой (как и у Митча). Он был наклонен вперед, и только веревки не давали ему упасть.
Мистер Стэнфорд спустился с лестницы и пододвинул ее к Лэндону. Там, снова на верхней ступеньке, мистер Стэнфорд завязал кляп вокруг рта Лэндона и натянул ему на голову мешок.
- Ага. Он скоро умрет. Я даже не собираюсь тратить на него свои протеиновые коктейли, - он спустился вниз и снова подошел к Митчу. - Но ты, - продолжал он, - cпорим, я смогу заставить тебя продержаться очень долго! Эта девушка... У нее все было очень хорошо, пока не появился ты и все не испортил. Держу пари, я мог бы поддерживать ее в течение многих лет! Ну что ж. Я просто начну все сначала с тобой.
Мистер Стэнфорд снова ухмылялся. Он выглядел как отвратительное чудовище. Но, опять же, именно таким он и был.
Амелия. Где была Амелия? Митч совсем забыл о ней.
Словно прочитав мысли Митча, мистер Стэнфорд сказал:
- Не беспокойся об этой девушке. Я о ней хорошо позабочусь. У меня в подвале есть для нее хорошая маленькая комнатка.
Он разразился еще одним смехом. Его дыхание воняло тухлым мясом.
Прежде чем Митч успел запротестовать - прежде чем он успел произнести хоть слово, - мистер Стэнфорд засунул ему в рот тряпку и завязал ее веревкой.
- Хорошо, - сказал мистер Стэнфорд, восхищаясь своей работой. - Я думаю, из тебя получится отличное пугало. Теперь веди себя хорошо - через несколько дней я вернусь, чтобы покормить тебя.
И с этими словами он натянул мешок на голову Митча.
Митчу оставалось только слушать, как мистер Стэнфорд уходит, смеясь про себя и насвистывая веселую песенку.
Я всегда буду помнить свой первый раз.
Я знаю, о чем вы думаете - вы думаете: Она имеет в виду первый раз, когда у нее был секс. Ну, на самом деле нет. Хотя я помню это довольно хорошо несмотря на то, что все событие было несколько забытым: мне тогда было всего 14 лет. Моему партнеру было 18. Если говорить об этом сейчас, то это звучит странно, как будто он был каким-то насильником. Я была еще совсем девочкой (у меня только-только начались первые месячные, если я правильно помню), а он был мужчиной. В наше время его бы сочли каким-то сексуальным хищником. Но все было совсем не так. Я любила его, а он любил меня. Мы были вместе всего несколько недель, когда это случилось. По правде говоря, это я спровоцировала его. Я была готова и хотела этого. Все было неуклюже и неловко, длилось чуть больше минуты. Он не предохранялся (не по своей вине - я его об этом не просила), поэтому мне пришлось пойти к врачу и попросить таблетку на утро. Я до сих пор помню свое смущение, когда и регистратор, и медсестра, с которой я разговаривала, смотрели на меня с некоторым отвращением, как будто я сделала что-то не так.
Вскоре после этого я начала принимать таблетки и не прекращала их принимать, пока не встретила Спенсера (это было, наверное, около 14 лет назад).
Но я вернусь к нему позже.
Нет, "первый раз", о котором я говорю, - это нечто совершенно иное и гораздо более тревожное.
Первый раз, о котором я говорю, - это случай, когда мне пришлось выносить из дома изуродованный труп.
Я нашла тело посреди пола моей кухни. Бедная девушка получила множество ножевых ранений, а ее горло было перерезано так глубоко, что я уверена, что могла видеть ее позвоночник глубоко в ране. Она лежала в луже собственной крови, которая растеклась в нескольких футах от ее туши и шла по рисунку, продиктованному затиркой между плитками.
Один из стульев из столовой был затащен на кухню - по крови, размазывая ее по полу, оставляя следы за ножками, - и поставлен рядом со стойкой для завтрака. Именно здесь я нашла своего сына - он стоял на стуле и намазывал маргарин на кусок хлеба. Он решил сделать бутерброд с сыром. Этому я научила его незадолго до этого - ему было всего 6 лет, поэтому ему не разрешалось пользоваться острыми ножами. Однако ему было разрешено самому намазывать масло на хлеб. Дело в том, что в этом случае он сам нарезал сыр и сделал это тем же ножом, которым убил няню.
Тоби улыбнулся мне, демонстрируя свои жемчужно-белые зубы (у него не хватало двух - одного сверху, другого снизу).
- Привет, мам, - сказал он самым ангельским голосом.
Кажется, я помню, что простояла там несколько часов. Я, конечно, не могла себя видеть, но я представляю, что цвет исчез с моего лица, и что моя челюсть была широко открыта. Я только что пришла со свидания - первого свидания, на котором я была с тех пор, как мы со Спенсером расстались. Это был хороший вечер. Парень - мужчина по имени Харви, которого я знала по работе, - был настоящим джентльменом. Он взял мое пальто, проводил меня до места, смеялся над моими шутками и, в целом, был просто хорошей компанией. Как истинный джентльмен, он, конечно же, заплатил за ужин. Мы поехали домой на такси, и он проводил меня до входной двери. Мы поцеловались, и я хотела пригласить его войти. Но, прежде чем я успела это сделать, он пожелал мне спокойной ночи, сказал, что с удовольствием повторил бы это в другой раз, а затем исчез в такси. Настоящий джентльмен. И слава Богу, что я не пригласила его войти.
Мое сердце бешено колотилось, голова раскалывалась. Я была пьяна, но алкоголь в организме призывал меня просто повернуться и убежать - с этим можно разобраться позже!
Конечно, я не могла разобраться с этим позже - я должна была разобраться с этим здесь и сейчас.
- Что случилось, мам? - спросил Тоби, кладя второй кусок хлеба на свой сэндвич.
Я едва могла произнести эти слова. Как будто воздух исчез из моих легких.
- Что... что... что... - заикалась я. - Что ты наделал?
- Хм? - сказал Тоби, взяв сэндвич и откусив кусочек.
Кровь с его пальцев испачкала белый хлеб, а еще больше крови сочилось по корке, где нож перенес ее на нарезанный сыр.
- Тоби! - закричал я, внезапный и странный гнев наполнил мое существо. - Какого черта ты наделал!
- Не ругайся, мам. Это нехорошо.
Я хотела отчитать его, как будто он только что сделал что-то непотребное, например, разбил одну из своих игрушек или нарочно уронил еду на пол. Но все было гораздо серьезнее. Отругав мальчика, я ничего не добьюсь. Мне нужно было хорошенько подумать.
- Мне очень жаль, - сказала я, полностью осознавая иронию извинения перед моим шестилетним психопатом. - Мамочка просто устала.
Я все еще называла себя "мамочкой", несмотря на то, что Тоби никогда не называл меня так - он всегда говорил только "мам".
Я должна была знать, что этот день наступит. Было много предупреждающих знаков. Я должна была знать, что с ним что-то не так, что с его мозгом что-то не в порядке.
Я хотела обвинить его отца - Спенсера. Мы познакомились через общих друзей, когда нам обоим было по 28 лет (я была старше его, но всего на месяц). Мы сразу же нашли общий язык. Казалось, что мы знаем друг друга много лет. Мы начали встречаться, а через 3 месяца съехались. Я узнала, что беременна в свой 30-й день рождения. К тому времени у меня было две пропущенные менструации, поэтому я купила в аптеке набор для домашнего тестирования. По какой-то причине - и я не уверена, что это была за причина - я решила приберечь тест для своего дня рождения. Казалось, что я сделаю себе самый замечательный подарок. Когда тест дал положительный результат, я была в экстазе. Спенсер договорился, что в тот вечер мы пойдем в довольно дорогой ресторан. Я решила сказать ему об этом там. То, что начиналось как самый замечательный день, вскоре превратилось в худший: когда я сообщила Спенсеру, как мне казалось, самую потрясающую новость, он выглядел не в восторге.
Он просто смотрел на меня - и я смотрела в ответ - в течение, казалось, почти часа. Даже когда официант начал подавать блюда на стол, глаза Спенсера не отрывались от моих. Когда он наконец заговорил, его голос был низким и гравийным. Он звучал сердито.
- Ты не можешь быть беременной, - сказал он. - Ты сказала мне, что принимаешь таблетки.
- Да, - ответила я. - Но, как ты прекрасно знаешь, они не работают в 100% случаев.
Спенсер посмотрел вниз на свою еду. Я видела, что он задумался. Когда его глаза вернулись к моим, он сказал:
- Тебе нужно сделать аборт.
Я почувствовала, как мое сердце разорвалось на две части. Я не могла поверить в слова, которые прозвучали из его уст. Мне казалось, что он любит меня. Я определенно любила его. А потом он сказал нечто еще более сокрушительное:
- Я ухожу от тебя.
Внезапная ярость заполнила каждый дюйм моего тела.
- Что? - я практически кричала на него через стол. Я не засекала время, но представляю, что все в ресторане наблюдали за нами. Точнее, наблюдали за мной. - Ты бросаешь меня? Прямо сейчас? Сразу после того, как я сказала тебе, что беременна? Это какая-то шутка?
- Нет. Это не шутка. Я не просил тебя беременеть. Просто между нами больше ничего не может быть.
- О чем ты, блядь, говоришь? - я чувствовала, как закипает моя кровь. - Я думала, мы были счастливы.
- Ты, возможно, да, но я - нет.
- Почему? Что изменилось? Ты больше не любишь меня?
Спенсер отошел в сторону. Было похоже, что ему скучно. Это еще больше разозлило меня.
- Нет, - сказал он. - Я больше не люблю тебя.
- Почему?
- Если хочешь знать, я встречаюсь с другой. Я люблю ее.
Внезапно гнев исчез. На его место пришло глубокое чувство печали. Я начала плакать, обильные слезы текли по моим щекам. И что самое ужасное, Спенсеру было все равно. Он сказал:
- Все кончено. Между нами все кончено. Я не хочу больше никогда тебя видеть. Что ты решишь делать с этим ребенком, решать тебе. Но я не хочу иметь с этим ничего общего.
А затем он встал и ушел, оставив меня - его рыдающую, расстроенную девушку - одну за столом, и все в комнате уставились на меня.
И это, действительно, был последний раз, когда я его видела. Он даже не вернулся за своей одеждой. Он просто оставил ee там, в нашем доме. Я чертовски хорошо провела время, сжигая ee. И как это делает его ответственным за то, что его ребенок - психопат? Я не уверена. Скорее всего, нет. Но мне становится немного легче, когда я вспоминаю, каким ублюдком был его отец. Иногда я представляю, что он был чистым злом. Возможно, он сам был психопатом, а я просто не зналa об этом. Иногда я даже представляю, что он был порождением самого Сатаны. Нелепо, я знаю. Но, возможно, быть прелюбодейным мудаком не так уж далеко от психопата-убийцы.
В любом случае - те предупреждающие знаки, которые я должна была заметить...
Тоби никогда не был способен держать домашних животных. Первый хомяк, которого я ему купила - кажется, ему тогда было 4 года - погиб, выпав из окна спальни Тоби. Oн утверждал, что это был несчастный случай, что он играл с хомячком - его звали Коко - на подоконнике, когда тот упал. Бедное существо наделало много беспорядка на террасе, его обмякшее тело, казалось, взорвалось, когда он упал на землю. Даже тогда я не верила, что это был несчастный случай. Я так и представляла, как Тоби держит хомячка на расстоянии вытянутой руки от окна и бросает его.
Бедняга Коко.
По глупости, несмотря на мою уверенность в том, что Тоби убил своего питомца, я пошла и купила ему другого.
Он назвал его Пушистиком. Я нашла Тоби расчленяющим Пушистика над кухонной раковиной меньше чем через неделю после того, как принесла его домой. Тоби настаивал, что нашел Пушистика мертвым в клетке, и что он расчленил его только как... Как он там сказал? Ах да... В качестве "научного эксперимента".
Я не поверила его рассказу. Тот факт, что на кухне все было в крови, говорил о том, что бедное животное боролось, отстаивая свою жизнь. Действительно, на одной из столешниц были даже маленькие кровавые отпечатки лап, где - по моему мнению - маленький хомячок вырвался на свободу, уже истекая кровью, и бросился бежать по поверхности. Тоби поймал его - обезглавленная голова Пушистика теперь лежала на одной стороне сливной доски, а все его маленькие отрезанные лапки лежали рядом с ней. Когда я нашла его, Тоби как раз вылавливал кишки из вскрытой грудной полости хомяка.
Бедный Пушистик.
После этого я никогда не покупала ему других животных. Я просто знала, что это он убил тех животных, но что я могла с этим поделать? Он был моим маленьким мальчиком, просто ребенком. Он не знал ничего лучшего. По крайней мере, так я думала в то время. Возможно, мне следовало отвести его к врачам. Они могли бы сделать ему психологический анализ. Возможно, они смогли бы его вылечить. Но я боялась, что они могут забрать его у меня. А что, если они обвинят меня? Что если они скажут, что это я во всем виновата? Нет. Мы бы просто забыли об этом. Если я больше не буду покупать ему домашних животных, он быстро забудет, какое удовольствие получал от их убийства.
Как я могла ошибиться?
Я стала находить в доме трупы мертвых кошек. Они всегда были ужасно изуродованы. Никогда не забуду ту, которую я нашла в гараже: у нее был отрезан хвост и все четыре лапы. Уши были отрезаны, а глаза выколоты. Из одной из пустых глазниц торчал длинный ржавый гвоздь. Кошка - Tабби, которую я узнала как одну из соседских, - лежала в луже собственной крови. Я хотела закричать, но зажала рот рукой. Я не хотела, чтобы Тоби знал, что я нашла ее, и что это вызвало у меня ужас. Я знала, что мне придется все убрать, поэтому я присела, чтобы поднять тушу. Когда я положила руку на тело, кошка подняла голову и жалобно мяукнула, напугав меня до полусмерти. Бедное существо начало корчиться в агонии, его лапы без подушечек прочерчивали дуги в крови, обрубок хвоста конвульсивно извивался, как будто размахивая хвостом, которого больше не было.
Я выбежала из гаража в слезах. Я убрала за ним позже, тем же вечером, когда кошка, к счастью, скончалась.
Я также помню, как вошла в дом и обнаружила ужасный, горький запах, витавший в воздухе. Я проследила за запахом до спальни Тоби. Открыв дверь, я быстро поняла, что это был за запах - горящие волосы.
Посреди пола стояла перевернутая стальная клетка - такая, в каких иногда доставляют хлеб в супермаркеты. Внутри клетки находился маленький котенок. Он горел, шипел и визжал, прыгал по клетке, ударяясь о металл. В конце концов, пламя угасло.
- Тоби, - сказал я, набравшись храбрости. - Что ты делаешь?
- Смотри, мам! - сказал Тоби, его голос был полон ликования. - Смотри, как киса танцует, когда я ее сжигаю!
Не знаю, где он нашел пропановую горелку - она точно не принадлежала мне, - но с щелчком и шипением, когда Тоби нажал на курок, пламя разгорелось. Затем она ткнула им между прутьями клетки, целясь прямо в котенка. Животное завопило, когда его шерсть начала полыхать. Затем, наконец, он загорелся и снова стал метаться по клетке, пытаясь погасить огонь.
Тоби смеялся.
В отвращении я понеслась через всю комнату.
- Тоби! Немедленно прекрати это! - я уже решила, что собираюсь ударить его.
Это было то, что ему было нужно. Это было то, что он заслужил.
Но когда я приблизилась к нему, он повернулся и направил на меня горящую горелку. Нет нужды говорить, что я остановилась на месте. Я была потрясена, внезапно испугавшись за свою жизнь.
Слова, сказанные Тоби, преследуют меня и по сей день:
- Ты хочешь танцевать, мам? Будешь ли ты танцевать, если я подожгу тебя?
Я выбежала из спальни и заперлась в ванной. Я просидела там не менее часа и все это время плакала. Я думала о том, что мне делать - что мне нужно делать. А потом я подумала о том, смогу ли я пройти через это или нет. Я решила, что не смогу. Это был еще один случай, когда я винила его отца - если бы он был рядом и подавал ему пример, возможно, ничего этого никогда бы не случилось. Или он мог бы его отлупить, образумить.
Все это произошло еще до того, как Тоби исполнилось пять лет. Я предполагала, что ситуация будет только обостряться, становиться все хуже и хуже, пока он наконец не убьет человека - возможно, даже меня. Но ситуация улучшилась. После того, как он сжег котенка - избавление от тела было худшим опытом в моей жизни - он, казалось, просто сдался. Как будто мучить и убивать мелких животных было его хобби, а теперь он хотел заняться чем-то другим. Больше не было ни мертвых животных, ни угроз насилия в мой адрес. Все вернулось на круги своя.
Примерно через год спокойной жизни я решила позволить себе немного человечности. Именно тогда я решила снова начать встречаться. Больше года Тоби не выходил из моего поля зрения, за исключением тех случаев, когда я была на работе, а он - в школе, где меня заверили, что не заметили никаких изменений в поведении Тоби (я, конечно, не стала подробно рассказывать о своих опасениях).
Харви пригласил меня на свидание. Я согласилась. Я наняла няню - ее звали Люси. Именно ее тело с перерезанным горлом я нашла на полу в кухне.
И это вернуло меня к тому, с чего я начала - к первому разу, когда я избавилась от человеческого тела.
Часть меня хотела закричать. Часть меня хотела бежать и вызвать полицию. Но я не сделала ни того, ни другого. Он был просто невинным мальчиком - казалось, он даже не понимал, что натворил. Поэтому я обняла его. Я взяла его на руки и отнесла в гостиную, где мы сели на пол - он на моих коленях, прижавшись к моей груди, - и я раскачивалась взад-вперед, целуя его лоб и напевая детские песенки.
Я решила избавиться от тела. Я не могла позволить им забрать его. Они бы не поняли его, не то что я. Ему нужна была любовь матери. Именно я была нужна ему, чтобы защищать его, лелеять его - а не кто-то другой.
В тот вечер я уложила Тоби в кровать и прочитала ему сказку. Его любимая - "Гензель и Гретель". Когда я читала ему эту сказку, в момент, когда Гретель толкает ведьму в печь, мои мысли вернулись к тому времени, когда я нашла Тоби, сжигающего бедного котенка. Я снова начала плакать. Как я могла быть такой глупой? Это была моя вина - я должна была все исправить.
Убедившись, что Тоби спит, я спустилась на кухню, где на кафеле все еще лежал труп Люси. Я знала, что в сарае есть инструменты - еще одна реликвия, оставленная Спенсером. Я проверила и нашла то, что искала - пилу. Я принялась за работу, разрезая тело на мелкие, удобные куски. Я отрезала руки, затем разрезала руку на две части по локоть. Затем я удалила то, что осталось у плеча. То же самое я проделала с ногами - я разрезала их на три части: у лодыжки, колена и бедра. Голова отделилась на удивление легко - Тоби уже сделал за меня большую часть тяжелой работы. А вот туловище вызвало у меня наибольшую дилемму. Оно было довольно большим, и я обнаружила, что оно все еще довольно тяжелое. Я не была уверена, стоит ли мне разрезать его на более мелкие части или нет. Я решила, что лучше всего будет выпотрошить его. Я вскрыла желудок, затем вытряхнула из него столько внутренностей, сколько смогла, и выбросила их в черный мусорный контейнер. Затем я смогла разрезать туловище на две части, прямо посередине.
Завернув каждую из частей в пластиковый пакет, я запихнула все это в большой чемодан, который нашла под кроватью (думаю, он тоже принадлежал Спенсеру). На следующий день я отнесла его на местную свалку и выбросила вместе с остальным мусором.
Полиция постучала в мою дверь через несколько дней, отследив последнее известное местонахождение Люси. Я заказала ее через онлайн-агентство, и, очевидно, они вели учет всех рабочих мест своих клиентов. Я сказала им, что Люси ушла через несколько минут после моего прихода домой - забрала свою зарплату и ушла. Казалось, они мне поверили. Они не думали о нечестной игре - они предположили, что она сбежала со своим парнем (который, как я потом узнала, был известным наркоторговцем). После этого они больше не приходили.
Я надеялась, желала, молилась, что на этом все закончится. Но я знала, что это не так. Как это может быть?
Тоби убил еще семь человек - о которых я знала - до своего тринадцатого дня рождения. От каждого из них мне пришлось избавиться.
Я могу вспомнить каждого из них. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, поскольку это уже не кажется необходимым. Но, надо сказать, что каждое из убийств было ужаснее предыдущего. Все они были детьми - друзьями или одноклассниками Тоби, или местными детьми, живущими по соседству. Каждого из них я расчленила и выбросила на свалку. Я должна была это сделать. Видит Бог, я не хотела этого. Но я не могла допустить, чтобы моего сына заперли в какой-нибудь вонючей тюрьме или - что еще хуже - в психушке. Он почти наверняка сошел бы с ума, будучи заключенным в одном помещении на 24 часа в сутки. Я имею в виду, кто бы не сошел? Мой Тоби - мой драгоценный маленький мальчик - заслуживал большего.
Поэтому я сделала то, что сделала бы любая любящая мать, если бы ее ребенок совершил ошибку - я исправила ее.
Иногда я задавалась вопросом, осознает ли Тоби, что он делает. Однажды я вошла в его спальню - ему тогда было восемь или девять лет - и увидела, что он играет с какими-то фигурками на своей кровати. Он превратил свою подушку в крепость, и "хорошие" пытались проникнуть внутрь, чтобы поймать "плохих". Было приятно видеть, что он так мило играет со своими игрушками. К сожалению, все портил тот факт, что посреди пола лежало тело маленькой девочки с отрезанной головой, и кровь, вытекающая из ее тела, пачкала ковер. А Тоби, казалось, почти не обращал внимания на то, что она вообще там была. Я спросила его, кто это был, но он только пожал плечами. И по сей день я понятия не имею, кто была эта девочка и откуда Тоби ее взял. Но, как я теперь считала своим долгом, я расчленила ее труп и выбросила на свалку.
Я сказала, что Тоби убил еще семь человек до своего 13-летия - причина, по которой я упоминаю его день рождения, заключается в том, что после этого убийства прекратились. На самом деле, последнее тело, которое мне пришлось вынести из дома - тело еще одной маленькой девочки (бедняжке, вероятно, было всего три года), которую я обнаружила привязанной к столу в столовой, с отрезанной верхней частью головы и извлеченным мозгом - было примерно за месяц или два до его дня рождения. И это было все - больше никаких расчлененных девочек, от которых я могла бы избавиться.
Как будто после этого все вдруг вернулось на круги своя. Я говорю "вернулось в норму", как будто так и было. Все никогда не было нормальным, с тех пор, как появился Тоби. Но все стало казаться нормальным, таким, каким я его себе представляла. Тоби хорошо учился в школе, особенно ему хорошо давалась биология (что, как я думала, вероятно, было связано с его опытом разделывания человеческих тел - с некоторым нездоровым весельем, я должна признать). У него даже появилась подружка. Ее звали Энни. Она была симпатичной девочкой с длинными рыжими волосами. Я очень переживала, что у них с ней ничего не получится. Но все прошло хорошо - просто замечательно. Казалось, они действительно понравились друг другу. Было приятно видеть его счастливым.
Мне тоже было приятно быть счастливой. Было приятно не беспокоиться о том, что придя домой, я найду кровь по всему дому, а где-то спрятан зарезанный труп. В городе убивали бездомных, перерезали им горло, пока они спали. Но это мог быть и не Тоби - я действительно не знаю. Если это был он, я была просто счастлива - эгоистично, я знаю - что их не убивают в моем доме.
Так что, да - больше двух лет прошло без единого инцидента.
До сегодняшнего вечера.
Тоби расстался с Энни несколько дней назад. Вообще-то, я думаю, она его бросила. Я не знаю почему. Я пыталась поговорить с Тоби об этом, но он просто уклонился от темы.
И вот теперь я сижу здесь, на полу своей кухни, в луже крови, прислонившись спиной к холодильнику. Передо мной Эрик. Его горло перерезано глубоко, до самых позвонков, как и у Люси - няни - первой жертвы Тоби, почти десять лет назад.
Эрик - мой новый коллега. Или, по крайней мере, он был моим новым коллегой. Больше нет, я думаю. Мы... Мы были вместе уже больше года. Мы познакомились на работе. С Харви у нас ничего не вышло. Я не могла этого допустить. То, что мой сын стоял над трупом на моей кухне, несколько омрачило наше первое свидание. Но еще больше я не могла впустить кого-то нового в свою жизнь - нашу жизнь - не с Тоби, каким он был.
Но когда все улеглось и убийства прекратились, я решила, что наконец-то пришло время вернуться, так сказать, на коне. Харви уехал работать куда-то за границу (это было примерно через год после нашего первого свидания - видите, все равно ничего бы не вышло). На его место взяли другого человека. Он ушел через несколько лет. Эрик был его заменой.
Эрик был высоким и широкоплечим. Под его рубашкой практически виднелись мускулы. Его волосы уже поседели - он был на пять лет старше меня, - но он носил их уверенно. Именно это и привлекало меня в нем больше всего - уверенность практически сочилась из его пор. Но он не был высокомерным. Отнюдь. Он был просто хорошим, обычным парнем.
Мы встречались более девяти месяцев, прежде чем решили жить вместе. Я любила его - правда, любила - и он любил меня. Все было очень гармонично.
Все было замечательно. Они с Тоби ладили. Они играли в видеоигры и вместе смотрели футбол. Наконец-то, - подумала я. - Сильный мужской пример для подражания, на который он может равняться.
И вот, мы подошли к сегодняшнему вечеру.
Я вышла из дома около часа назад. Я только заскочила в супермаркет, чтобы купить кое-какие мелочи. Нам нужно было молоко, и я собиралась приготовить лазанью - и Тоби, и Эрик признались, что это их любимое блюдо. Я купила все необходимое и вернулась домой. Никаких проблем. Но как только я вошла в дверь, я поняла, что что-то случилось. Было слишком тихо.
- Эй? - позвала я.
Я не получила ответа. Я попыталась снова, но ответа все еще не было. Тогда я вошла на кухню, и мое сердце упало.
Теперь, когда я думаю об этом, Эрик, вероятно, был первым мужчиной, которого я когда-либо по-настоящему любила. Я думала, что любила Спенсера, но теперь мне приходится признать, что я была слишком молода, чтобы понять, что такое любовь. А любовь, которую я испытываю к Тоби, - это нечто совершенно иное. Я не уверена, что это вообще любовь. Конечно, любовь - это не то, над чем нужно так усердно работать?
Я тут же бросилась к лежащему Эрику, выкрикивая его имя, прекрасно зная, что он уже мертв. Когда моя нога попала в его кровь, я поскользнулась на скользкой плитке. Я потеряла равновесие и рухнула на пол, отскочив от одного из шкафов, содержимое которого (в нем были кружки и стаканы) громко звякнуло внутри. Я неловко приземлилась на колени. Боль пронзила мою правую ногу. Ничего страшного. Я протащила себя последний фут до того места, где лежал труп Эрика. Я не осознавала этого, но я плакала. Потоки слез текли по моему лицу. Я до сих пор чувствую эти слезы на своих щеках, хотя они уже высохли, и я больше не плачу.
Сначала я не заметила, но, как и Люси, Эрик тоже получил несколько ножевых ранений. Только когда моя рука опустилась на рукоятку ножа, который все еще был в его груди, я заметила это. Всхлипывая, чувствуя себя раздавленной, как будто весь мир навалился на меня, я вытащила нож из его груди. Он был там глубоко. Думаю, он пронзил его сердце.
- Привет, мам, - сказал Тоби откуда-то сзади меня. - Когда будет ужин? Я умираю с голоду!
Думаю, мое сердце тогда перестало биться. Я больше не была жива. Меня больше не было - все, что осталось, это пылающая ярость.
Я встала лицом к лицу с Тоби. Если бы я была кем-то другим, конечно, я бы ужаснулась. Но не я - передо мной стоял мой сын. Нет - это был не мой сын; это был монстр. И я не боялась его.
- Что ты наделал, мать твою! - закричала я, мой гнев закипал и выливался в нецензурную брань. - Ты маленький гребаный ублюдок! Почему? Почему?! Зачем ты это сделал?! Что он тебе сделал плохого?
- Мам? Что случилось? Ты чем-то расстроена?
- Расстроена? Ты что, блядь, серьезно?! Что ты за идиот?! Я знаю - ты тот, кто получает удовольствие от убийства беспомощных других.
- О чем ты говоришь?
- Почему ты такой монстр? Это я что-то сделала?
- Мам... Пожалуйста... Ты меня пугаешь.
Внезапно меня осенило - он действительно не знал, что он сделал. Он не осознавал ни своих действий, ни боли, которую причинил другим. Я не уверена, является ли это психопатией, или это что-то совершенно другое. Но он просто не видел человека, когда смотрел на кого-то другого - будь то кто-то из вас или я. Ему не хватало этой способности - возможно, самой основной из человеческих черт.
Возможно, он все-таки был монстром.
Кем бы он ни был, мне было его жаль. Я пересекла комнату и взяла его голову в руки. Он плакал - его голова лежала на моем плече, я поглаживал его по спине, пока он всхлипывал, делая глубокие, отрывистые вдохи.
А потом я вонзила нож ему в грудь. Я целилась ему в сердце.
Тоби задыхался, воздух застрял у него в горле. Я почувствовала, как напряглось его тело. Но он ничего не сказал. Как будто он знал, что это к лучшему, как больная собака, которую избавляют от страданий. Я подумала, не чувствует ли он злость - еще одну базовую человеческую эмоцию. Я подумала, не был ли он в замешательстве. Не думаю, что он видел, что я все еще держала нож, который вытащила из груди Эрика.
По правде говоря, мне было все равно.
Я почувствовала, как его колени подкосились под ним. Его тело навалилось на мое, прижимая меня к духовке. Я сползла по стеклу на пол, Тоби смотрел на меня сверху.
И вот, где вы меня сейчас видите - мой умирающий сын лежит на полу, его голова у меня на коленях. Кровь льется из раны на его груди. Я вытащила нож, вы видите, как я его вывернула. Лицо Тоби сжалось в клубок, боль, которую он испытывал, была очевидна.
Но мне было все равно. Он заслужил это.
И сейчас, когда я смотрю в глаза умирающего сына, он смотрит на меня.
- Я люблю тебя, мам, - говорит он.
Я думаю о том, как сильно я его ненавижу. Я думаю обо всем, что он сделал - обо всем, что он заставил меня сделать. Я думаю о Спенсере. Я думаю об Эрике. Я думаю, как могла бы измениться моя жизнь, если бы Тоби никогда не родился. Я думаю о своей жизни, какой бы она была, если бы я никогда не встретила Спенсера. Возможно, если бы я сначала встретила Эрика, я была бы счастлива сейчас. Возможно, у нас был бы нормальный ребенок.
- Я тоже люблю тебя, сынок, - говорю я ему.
Эван Харлоу взял бутылку с ледяной холодной водой и вылил ее на голову Джексона Грина, приведя его в сознание. Это было в какой-то степени приятно - увидеть шокированное выражение на его лице, когда он пришел в себя. Он никогда бы не ожидал, что окажется на стуле посреди большого промышленного склада с гофрированными стальными стенами и голым бетонным полом.
Да и с чего бы?
Эван отшвырнул пустую бутылку в сторону. Она ударилась о стену, и звук громким эхом разнесся по всему помещению.
Единственным источником света в помещении была пара флуоресцентных ламп. Они были яркими. Они отбрасывали резкие темные тени на лицо Джексона, когда он смотрел на Эвана, возвышавшегося над ним.
И тут Эван присел, оказавшись лицом к лицу с Джексоном. Ему нужно было посмотреть этому молодому человеку - ему было всего двадцать шесть лет - в глаза. Эван улыбнулся.
- Привет, - сказал он, его голос был монотонным. - Ты тут? Ты меня слышишь? Ты знаешь, кто я?
Джексон не мог ответить - Эван, конечно же, плотно завязал ему рот кляпом. Было бы глупо не сделать этого.
Но Джексон утвердительно кивнул. Конечно, он знал, кто он такой; Эвану не нужно было спрашивать. Джексон очень внимательно наблюдал за Эваном (и его семилетней подругой Фелисити) в течение (насколько Эван мог судить) последних нескольких месяцев.
- Хорошо. Тогда ты понимаешь, почему мы здесь, не так ли?
Джексон снова кивнул.
Эван выпрямился и глубоко вдохнул через нос. Он повернулся и посмотрел на различные принадлежности, которые он прихватил с собой. Среди них был небольшой деревянный ящик. Внутри ящика лежала веревка. Там же лежал нож.
И еще был его пистолет.
- Тогда я уверен, - продолжал Эван. - Ты понимаешь, что я собираюсь с тобой сделать, и насколько болезненно я намерен это сделать.
Джексон смотрел, широко раскрыв глаза, как олень, попавший в свет фар грузовика, который, почти наверняка, сотрет его из существования в кровавое месиво на дороге. Он пробормотал что-то неразборчивое сквозь кляп.
Эван фыркнул в ответ на смех.
- Даже не беспокойся. Ты серьезно думаешь, что я поведусь на твои уловки? - он почувствовал, как по его щеке скатилась слеза.
Он не заметил, что его глаза снова наполнились слезами. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.
Эван присел и взял нож из ящика. Медленно встав, он подошел к Джексону и повертел нож в руке.
- Знаешь что? Мне бы очень хотелось, чтобы мы могли поговорить. Я хотел бы задать тебе вопросы, не боясь, что ты будешь играть со мной в свои игры разума. Но я знаю, что это невозможно. Я знаю, что при первом же удобном случае ты запустишь мне в голову свои идеи.
Эван поднял нож. Свет голых труб резко отразился от нержавеющей стали. Он мог видеть собственное отражение в лезвии, не более чем безликий силуэт на фоне ярких флуоресцентных ламп позади него.
- Интересно, что бы ты хотел, чтобы я сделал? Перерезать себе горло? Или прикажешь мне выпотрошить себя?
Эван был отличным детективом, одним из лучших в полиции. Он мог собрать воедино, казалось бы, несвязанные улики так, как большинство других детективов никогда не могли. Постороннему наблюдателю часто казалось, что он сбивается с пути, следуя зацепкам, которых просто не существовало. Он потерял счет тому, сколько раз люди говорили ему отказаться от той или иной версии.
Ты складываешь дважды два и получаешь пять, - такую аналогию он слышал больше раз, чем хотел бы вспомнить. Но его настойчивость всегда окупалась. Он всегда получал своего человека.
За время службы в полиции он повидал многое. Почти каждый день недели проходил в погонях за серийными убийцами, насильниками и педофилами (или в их присутствии). Он встречал много больных людей. Но таких, как Джексон Грин, он еще не встречал.
Джексон Грин был больным человеком. Он был серийным убийцей, который получал удовольствие от убийства невинных людей. Почти все его жертвы были ему незнакомы - он убивал их просто ради собственного удовольствия. И их было много. Никто точно не знал, сколько их было, но Эван, просмотрев тысячи записей, охватывающих, по крайней мере, последние десять лет, оценил их число в более чем сотню. Но Джексон так и не был привлечен к ответственности, потому что никто никогда не знал, что преступление вообще было совершено. Большинство людей никогда не считали его жертв жертвами. В большинстве случаев его преступления вообще не считались преступлениями.
Но мысль о том, что на свободе находится серийный убийца, не просто пришла к Эвану сама собой. О, нет. Никто даже не задумывался об этом, пока Джексон сам не позвонил в участок и не признался в своих преступлениях. И даже тогда большинство людей (в частности, Джо, упокой Господь его душу) считали его каким-то чудаком, ищущим внимания, - все убийства, в которых он признался, были признаны самоубийствами. Только когда Эван соединил все точки, люди начали понимать, что, возможно, в этих смертях было нечто большее, чем они предполагали.
Многие смерти были связаны с подозрительными обстоятельствами. Жертвы покончили с собой, в этом не было сомнений. Но почти во всех случаях для этого не было никаких причин. Подавляющее большинство его жертв были счастливыми, здоровыми людьми, со стабильной работой и стабильной жизнью, с мужьями, женами и детьми. И даже если они хотели покончить с собой, у них не было никаких причин делать это так, как они сделали. Большинство из них убивали себя на публике, в людных местах, переполненных людьми. И они всегда убивали себя ужасными, болезненными, кровавыми способами.
Проведенные в то время расследования показали, что способы, с помощью которых некоторые из этих людей покончили с собой, были бы невозможны для любого человека без посторонней помощи. Возьмем, к примеру, смерть Чарли Уэстона. Ему было тридцать четыре года. У него была хорошо оплачиваемая работа, он работал консультантом по ипотечному кредитованию. У него был хороший дом на окраине города. У него была красивая невеста - через несколько недель она должна была родить ему первенца. У него было очень мало причин для самоубийства. Однако два года назад, в теплый солнечный день, он вышел на заполненную людьми рыночную площадь и, призвав всех к вниманию, принялся обезглавливать себя циркулярной пилой, работающей от аккумулятора. Поначалу это звучало невероятно, но Эван сам видел записи камер видеонаблюдения. Чарли взял циркулярную пилу и рассек себе шею. Из раны обильно полилась кровь. При той скорости, с которой кровь вытекала из его тела, он должен был потерять сознание почти мгновенно. Но он этого не сделал. Он переложил пилу в другую руку и стал резать другую сторону шеи. Он резал взад и вперед, пока лезвие не перерубило позвоночник. Только когда его голова упала на пол, труп Чарли повалился на землю.
Это было причудливо. Это казалось невозможным. В конце концов, был сделан вывод, что Чарли, должно быть, находился под воздействием наркотиков, несмотря на то, что в токсикологическом заключении было указано обратное.
Такой же вывод был сделан, когда Сандра Бейкер-Скотт - жена Алистера Бейкер-Скотта, предпринимателя-миллиардера (он прославился как изобретатель нового типа газонокосилки) - вышла, совершенно голая, на переполненную площадку начальной школы их младшего сына и несколько раз ударилась головой о кирпичную стену здания. Учителя пытались остановить ее, но безуспешно. Она легко отмахивалась от них, продолжая биться головой о стену. Вскоре ее кожа разошлась и отслоилась, обнажив череп. Но она не останавливалась. Снова и снова, снова и снова она билась головой о кирпич, пока ее череп не раскололся и не разлетелся на куски, обнажив мозг. Ее сыну пришлось наблюдать за тем, как его мать разбила свою голову до неузнаваемости, после чего она упала замертво на асфальтированный пол детской площадки.
Опять же, все было связано с наркотиками.
Это не имело особого смысла для Эвана, тем более что токсикологические отчеты показывали, что это не так. Но, в то время не было лучшего объяснения, поэтому он согласился с этим.
Но теперь он знал другое.
Эван снова склонился перед Джексоном. Он приложил кончик лезвия ножа к обнаженной коже его бедра и надавил, приложив достаточно силы, чтобы прорвать кожу и пустить кровь.
Джексон вздрогнул от боли.
- Я бы хотел... - сказал Эван, затем сделал паузу, задумавшись. - Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне, как ты это сделал. Как тебе удалось убедить всех этих людей сделать с собой такие ужасные вещи? Как ты убедил Фелисити сделать то, что она сделала?
Эван не знал как, но Джексон мог просто сказать своим жертвам убить себя, и они это делали. Как бы он ни велел им это сделать, как бы больно и жестоко это ни было, они делали это. У них не было выбора в этом вопросе. Эван объяснил это сильной формой гипноза - что-то связанное с тем, как он говорил. И это было все, что требовалось - несколько слов, и они становились всего лишь его марионетками, которыми он мог распоряжаться по своему усмотрению.
И чаще всего он добивался того, что они убивали себя самыми ужасными и жестокими способами.
Джексон заставлял людей прыгать с крыш высотных зданий. Он заставлял их бросаться под встречные поезда. Он заставлял людей расчленять себя. Он заставлял их пожирать себя. Он заставлял людей топиться и поджигать себя.
Одна жертва - ее звали Кэти Арнольд - села на скамейку посреди оживленной автобусной станции и начала вырезать мясо из собственных бедер, поедая плоть, которую она сдирала. Ей удалось дойти до кости левой ноги и наполовину правой, прежде чем она истекла кровью.
Но Джексону явно надоело убивать людей и не получать за свою работу никакого вознаграждения. Серийные убийцы жаждут внимания, которое сопутствует тому, что они делают. Им нужно признание. Но Джексон не получал никакого внимания. Никто даже не знал, что есть убийца, о котором можно говорить. Именно тогда начались телефонные звонки. Он хотел поиграть с полицией в кошки-мышки, чтобы они попытались его поймать.
Первым с Джексоном поговорил не Эван - эта сомнительная честь досталась коллеге Эвана, человеку по имени Джозеф Стивенс. Джо (так он просил всех называть его) был отличным детективом. Он был добрым и веселым. Он любил свою жену, Софию, и их двоих детей. Но он также был немного жестким. Он не терпел дерьма от подонков, которых вылавливал на улицах. Эвану это в нем нравилось. Очень нравилось.
Джо поначалу отмахнулся от звонков Джексона, посчитав их проделками шутника. Но когда звонки продолжились и Джексон, который не пытался скрыть свою личность, начал высказывать более серьезные угрозы, Джо стал относиться к нему более серьезно. Когда Джексон сказал Джо, что собирается убить кого-то на премьере новой любительской постановки "Вестсайдской истории" (которая, так получилось, проходила в тот же вечер), Джо настаивал, что это чепуха. Несмотря на это, они с Эваном все равно решили пойти на спектакль. Они внимательно наблюдали за зрителями. Ни один человек не выглядел так, будто был готов превзойти самого себя. Но потом, во время финала, когда ансамбль исполнил довольно хорошую финальную песню, актриса, игравшая Марию, облила себя бензином и подожгла. Крики и вопли наполнили зрительный зал, когда бедная женщина неподвижно стояла на сцене, охваченная пламенем. Она все еще пела.
Каким бы невероятным это ни казалось, но, похоже, Джексон сыграл какую-то роль в самоубийствах всех этих людей. Джо по-прежнему настаивал на том, что это были наркотики. Он допускал, что Джексон как-то замешан, но он исходил из того, что Джексон накачивал своих жертв наркотиками, используя какой-то сильный галлюциноген, который позволял ему вкладывать эти мысли в их сознание.
Это было бы вполне правдоподобно, - думал про себя Эван, - если бы не эти токсикологические отчеты.
Звонки продолжались, Джексон просил и умолял детективов найти его, не дать ему причинить вред кому-то еще. Но самоубийства продолжались - все они были жестокими, кровавыми и странными.
Вскоре Джо умер.
Была пятница. Он взял выходной, так как это был день рождения Софии. Он решил побаловать ее шикарным ужином в шикарном итальянском ресторане. Они взяли с собой детей. По общему мнению, они получили огромное удовольствие от еды. Они выпили две бутылки вина. Дети попробовали гавайскую пиццу и с нетерпением ждали вкусного джелато на десерт. Но затем, когда они ожидали прибытия пудингов, которые они заказали за 30 минут до этого (очевидно, Джо был очень огорчен этим), Джо начал кашлять и хрипеть. Сначала София предположила, что он подавился большим глотком вина, который только что выпил, и что через секунду все будет в порядке. Но когда он продолжил кашлять, кровь начала сочиться с его губ, забрызгивая белую скатерть стола при каждом приступе кашля. Тогда София закричала, зовя на помощь. Два официанта подбежали, чтобы помочь, но один быстро исчез, чтобы вызвать скорую помощь. Когда второй попытался помочь, Джо оттолкнул мужчину, в результате чего тот потерял опору и опрокинул соседний стол. Дети кричали, потерявшись где-то в суматохе. Белая рубашка, в которую был одет Джо, начала краснеть; не от крови, вытекающей изо рта, а от плоти на груди, которая теперь плавилась, растворяемая серной кислотой, вытекающей изнутри. Вскоре рубашка тоже выгорела, обнажив пустоту из жидких органов и липкой крови, где должен был находиться торс Джо. В этот момент София потеряла сознание, а Джо был уже мертв.
Оказалось, что за некоторое время до этого Джо проглотил не менее тридцати презервативов, наполненных серной кислотой. Джексон заставил его сделать это. Должно быть, он сказал ему сделать это во время одного из их телефонных разговоров. Он должен был знать, что в какой-то момент времени один из этих презервативов порвется, что запустит цепную реакцию, в результате которой каждый из презервативов будет лопаться, вызывая выброс кислоты, растворяя Джо изнутри. Даже Джексон не смог бы предсказать идеальное время этого события, поскольку оно произошло в переполненном ресторане, на глазах у его близких.
С тех пор Эван работал не покладая рук. К ужасу Фелисити, он часто работал всю ночь и возвращался домой только после восхода солнца. Она умоляла его сделать перерыв, позвать кого-нибудь еще на помощь. Он был нужен ей дома. Она напоминала ему о том, что находится на шестом месяце беременности и что их ребенок появится раньше, чем они об этом узнают - она не хотела, чтобы негативная энергия, которую он приносил в их дом, находилась рядом с малышом.
- Не волнуйся, - заверил ее Эван. - Мы найдем его очень скоро. Я чувствую это.
Джексон как будто прислушивался. Возможно, он действительно слушал. Оказалось, что Джексон знал, где живет Эван, и все это время наблюдал за ним. Казалось, он был готов к финалу игры.
Однажды вечером Эван работал допоздна, когда зазвонил его мобильный телефон. Это была Фелисити. Он проверил время. Было 11:20. Обычно к этому времени Фелисити уже лежала в постели и крепко спала - она не любила ждать. Несколько обеспокоенный, Эван ответил на ее звонок.
- Привет, детка, - сказал он. - Ты в порядке?
- Угу, - ответила Фелисити. - Я в порядке.
Эван мог сказать, что она не в порядке. Но он не мог понять, что не так. Она была не похожа на себя.
- Уже поздно. Обычно ты не звонишь в такое время. Что происходит?
- Я думаю, что наш ребенок родится сегодня вечером.
- Что? - это потрясло Эвана. Было слишком рано; не может быть, чтобы у Фелисити начались роды. -Что ты имеешь в виду?
- Я думаю сегодня, мы познакомимся с нашим ребенком, - сказала Фелисити, а затем захихикала.
Она не говорила так, как будто у нее были схватки. Она не говорила как женщина на грани родов.
- Почему ты так говоришь? Еще слишком рано. Почему ты думаешь, что ребенок скоро родится?
- О, он не родится. Но твой друг здесь. Он собирается нам помочь.
- Какой друг? - и тут его осенило.
Это было очевидно - Джексон был там. Он проложил себе путь в дом Эвана, а теперь околдовал Фелисити.
- Он сейчас там? - спросил Эван, молясь Богу, в которого он не верил, что ответ будет "нет".
- Ага, - ответила Фелисити. - Ты хочешь поговорить с ним? Он хочет поговорить с тобой.
- Да, детка. Передай ему трубку, хорошо?
На несколько мгновений линия замолчала. Затем раздался звук шарканья, когда Фелисити передала трубку Джексону.
- Привет, Эван! - сказал Джексон, его голос был наполнен чувством волнения. - Как дела? Что ты задумал? Ищешь меня? Уверен, что да.
Эван не ответил ни на один из его вопросов.
- Слушай, ты, ублюдок. Если ты хоть пальцем ее тронешь, клянусь гребаным Богом, я тебя убью.
У Джексона хватило наглости рассмеяться.
- Нет, не убьешь.
Эван почувствовал, как внутри него поднимается глубокий гнев. Он больше не хотел арестовывать этого парня. Он не хотел, чтобы он предстал перед судом, чтобы он заплатил за свои преступления. Он просто хотел, чтобы он умер.
Джексон продолжал:
- И в любом случае, тебя должна волновать не эта дрянь. Ребенок в ее утробе находится в большей опасности.
- Какого хуя тебе от меня надо? - Эван теперь плакал - глубокими, изматывающими рыданиями, из-за которых ему было трудно выговаривать слова. - Ты хочешь, чтобы я перестал тебя преследовать? Я сделаю это. Я отзову собак. Ты победил.
Джексон снова рассмеялся.
- Я победил? - сказал он. - Мой друг, это не игра с победителями и проигравшими. На карту поставлены серьезные последствия. А теперь я предлагаю тебе поспешить домой - ты нужен своей шлюхе.
С этими словами Джексон положил трубку.
Эван смотрел на трубку дольше, чем мог себе представить. Это длилось не более нескольких секунд, хотя казалось, что прошли часы. Тем не менее, эти несколько секунд могли оказаться решающими - они могли означать разницу между жизнью и смертью. Он встал из-за стола и выбежал из кабинета, не снимая пиджака, который висел на спинке стула, несмотря на хлеставший снаружи дождь.
В обычный день Эвану потребовалось бы двадцать минут, чтобы добраться до дома. Он ехал быстро и добрался менее чем за пятнадцать.
Он ворвался через парадную дверь и сразу же позвал Фелисити.
- Здесь, дорогой, - раздался ее ответ из кухни.
Эван последовал на звук ее голоса и вошел в кухню. Как только он вошел в комнату, он замер на месте. Он крепко схватился за дверную раму - только это не позволило ему рухнуть на твердый кафель.
Перед ним за стойкой для завтрака стояла Фелисити. Она улыбалась. Она была обнажена и вся в крови. На прилавке лежал нож. Он тоже был весь в крови. Глубокая рана проходила горизонтально по низу распухшего живота Фелисити. Из этой раны выходила пуповина ее ребенка - их ребенка - и тянулась к стойке для завтрака. Оттуда она направилась в блендер, где лежал мертвый зародыш их будущего ребенка.
- Это мальчик! - сказала Фелисити, ее голос был приятным и веселым.
Она понятия не имела, что сделала с собой или с их ребенком. Она нажала на кнопку на передней панели блендера. Лезвия завибрировали, превращая плод в жидкость. Из открытой крышки блендера брызнула кровь, облив Фелисити с ног до головы.
Эван задыхался, сдерживая крик, который так отчаянно хотел вырваться наружу. Поднявшись на ноги, он побежал через кухню и поймал Фелисити как раз перед тем, как она потеряла сознание, ее глаза закатились назад.
Скорая помощь прибыла быстро. Они смогли подавить кровь, хлынувшую из Фелисити, и сохранить ей жизнь достаточно долго, чтобы погрузить ее в машину скорой помощи и отвезти в больницу. Врачи сказали Эвану, что в течение следующих 12 часов будет ясно, выживет она или нет.
Затем Эвану позвонили. Он ожидал, что это будет Джексон, который звонит, чтобы похвастаться тем, что он сделал. Но это был не он; это был Купер, еще один из коллег Эвана. Очевидно, Джексон находился под стражей. Он сдался. Судя по всему, он пришел в участок и потребовал поговорить с Эваном.
Эван хотел дождаться Фелисити. Он хотел убедиться, что с ней все в порядке. Он был уверен, что если он оставит ее, она умрет. Но его желание отомстить было сильнее. Он собирался убить Джексона. Он собирался заставить его заплатить за то, что он сделал.
Именно поэтому Джексон сейчас сидел перед ним, раздетый до нижнего белья, с кляпом во рту и привязанный к стулу посреди промышленного склада.
Эван взял Джексона на мушку. Он схватил его за шиворот и вытащил из комнаты для допросов, в которой его заперли. Было уже поздно. Вокруг было не так много людей, но все до единого - все хорошие люди, люди закона - умоляли Эвана подумать о том, что он делает. Эван направил пистолет на своих коллег. Он сказал им, что застрелит их, если они попытаются остановить его. Никто не пытался остановить его - должно быть, они знали, что он не блефует.
Эван вытащил Джексона из участка на автостоянку, где ударом рукоятки по основанию черепа лишил его сознания.
Джексон очнулся только после того, как Эван вылил ему на голову воду.
- Честно говоря, - сказал Эван Джексону. - Я не уверен, что собираюсь с тобой делать.
Это была правда. Эван понятия не имел, что он может сделать. Последние несколько часов прошли как в тумане. Он не мог вспомнить, какой у него был план, и был ли у него вообще план.
Эван взял пистолет из ящика. Он направил его на Джексона.
- Конечно, я могу просто пристрелить тебя. Выстрелить тебе в мозги. Покончить с этим.
Джексон выглядел испуганным. Страх был виден в его глазах.
Это порадовало Эвана.
- Но нет, - сказал Эван, опуская пистолет. - Это было бы слишком просто. Легко для тебя, я имею в виду. Я хочу, чтобы ты страдал. Я хочу, чтобы ты медленно умирал.
Эван засунул пистолет в пояс брюк. Затем он бросился к Джексону. Настигнув его, он схватил его за волосы и оттянул голову назад, приставив нож к его открытому горлу.
- Я мог бы просто перерезать тебе горло и дать истечь кровью. Но даже это было бы слишком быстро. Я должен отрезать тебе пальцы, один за другим. Затем я должен отрезать тебе руки. Я хочу причинить как можно больше боли.
Эван ослабил свою хватку на Джексоне. Джексон хрюкнул и что-то пробормотал сквозь кляп. Эван проигнорировал его. Он снова повернулся к ящику. Cнял веревку и перевернул ящик. Он посмотрел на крышу. Там под гофрированным стальным листом пересекался ряд стальных балок. Он подтолкнул ящик ногой, пока тот не оказался под одной из нижних балок. Затем он встал на ящик и перекинул веревку через сталь. Прежде чем спуститься с ящика, он крепко завязал ее на месте. Затем он стал завязывать свободный конец в петлю.
Джексон хрипел и ерзал на своем месте. Эван улыбнулся. Джексон, похоже, больше боялся быть повешенным, чем расчлененным.
- Ты не хочешь, чтобы я тебя повесил? - спросил Эван. - Тебе не нравится идея качаться на стропилах, когда тебе перекрывают кислород, когда из тебя вытекает жизнь?
Джексон покачал головой.
Эван усмехнулся.
- Это очень плохо. Но не волнуйся, я не дам тебе умереть там, наверху. Я освобожу тебя до того, как это случится, а потом буду пытать тебя другими способами. Потом, когда я закончу, я подвешу тебя еще раз, пока ты почти не умрешь. Затем я снова освобожу тебя. Я буду делать это до тех пор, пока твои глаза не начнут умолять меня убить тебя.
И тогда, даже не задумываясь о том, что он делает, Эван встал на ящик и накинул петлю на собственную шею.
Он стоял неподвижно, молча и глядя в одну точку, пока до него не дошло, что происходит.
Тогда Джексон встал со стула, и веревки, которыми он был связан, упали на пол. Узлы так и не были завязаны - их просто перекинули через петлю и оставили свободными, как велел Джексон.
Воспоминания возвращались к Эвану медленно, капля за каплей. Он вспомнил, что Джексон сказал ему не завязывать веревки, а оставить их свободными. Он помнил, что так и сделал. Он помнил, что Джексон был в сознании, когда они вошли в палату, и что он охотно сел на деревянный стул. Он помнил, что Джексон все еще был в сознании, когда он садился в машину у полицейского участка. Он помнил, что никогда не бил Джексона прикладом пистолета, как убеждал его мозг.
Он не мог вспомнить, когда именно Джексон добрался до него.
Джексон вытащил кляп изо рта, обнажив широкую зубастую ухмылку.
- Что... - Эван попытался заговорить. - Я... - слова просто не шли с языка.
Джексон поднес палец к его губам.
- Шшшш, - сказал он. - Не беспокойся о том, как мы сюда попали - как ты туда попал. Это было неизбежно. Ты просто делаешь то, что я говорю. Как и все. Никто не застрахован от моего обаяния.
Джексон все еще улыбался. Эван хотел протянуть руку и схватить его, обхватить руками его горло и выжать из него жизнь. Но он не мог пошевелиться. Его руки просто висели по бокам, зажатые в замок.
- Почему ты убил моего ребенка? - сказал он.
Он чувствовал, как слезы катятся по щекам, и не мог их вытереть.
- Потому что это было весело.
Эван стиснул зубы. Он крепко сжал веки, и по его лицу потекли слезы. Если бы он мог в эту секунду схватить Джексона, он бы вбил его череп в землю голыми кулаками. Он бы разорвал его на части, так же легко, как отрывает крылья у надоедливой мухи.
Джексон продолжал:
- Но, если серьезно, это всегда было частью плана. Видишь ли, мне нравится убивать. Я чувствую себя сильным, когда отнимаю у людей то, что им дорого. Я оставил матерей и отцов, скорбящих по своим мертвым детям. Я оставил детей без родителей. Но я также забрал то, что каждый человек ценит больше всего, но отказывается признать это - свою жизнь. Только боги могут давать и забирать жизнь. Это делает меня Богом.
- Ты не Бог. Ты - психопат.
- Ты говоришь "психопат", я говорю "Бог". Неважно, кто я. Важно то, что я планирую делать дальше. После того, как мы закончим здесь, я думаю, я перееду в другой город и начну свою игру снова. С тобой было весело играть. Когда ты уйдешь, меня больше ничто не будет здесь удерживать.
Джексон подошел к Эвану. Он залез в карман и достал ключи.
- Не волнуйся - я навещу Фелисити, прежде чем уйду. Я дам ей знать, что ты думаешь о ней. Если она еще жива.
Затем Джексон разразился смехом. Он пересек блок и отпер висячий замок, которым была заперта дверь.
- Знаешь что? Возможно, я действительно буду скучать по тебе.
Джексон открыл дверь в холодную, освежающую ночь снаружи.
- Увидимся позже, Эван. Это было нереально круто.
И затем он захлопнул дверь.
Эван все еще плакал. Он мог только слушать, как замок стучит о стальную дверь блока. Он отчаянно пытался заставить себя двигаться - делать хоть что-нибудь, кроме как просто стоять здесь. Он думал о Фелисити. Он думал об их ребенке. Он думал о Джексоне и обо всем, что он у него отнял.
И тогда он шагнул с ящика.
В доме Гамильтонов царил хаос, как и каждое буднее утро. Чарли был занят подготовкой Зои к школе (насколько она ему позволяла - ей уже было 9 лет, маленькая мисс независимость), а Дженнифер спешно собиралась на работу. Как только Зои была готова (завтрак съеден, зубы почищены, форма надета, волосы уложены) и сидела на диване, увлеченная телевизором, наслаждаясь последними мгновениями свободы на этот день, Чарли одевался и готовился отвести ее в школу. И все это нужно было делать, стараясь не налететь на Дженнифер, которая носилась по дому, как одержимая. Прежде чем уйти на работу, Дженнифер должна была принять душ, вымыть голову, высушить волосы, выпрямить волосы, одеться, почистить зубы, собрать свой обед и обед Зои (эту работу Чарли вполне мог сделать, но она, похоже, не доверяла ему эту работу), и все это на голодный желудок. Чарли всегда настаивал, чтобы она завтракала - самый важный прием пищи за день! - но она никогда его не слушала.
Чарли каждый день бегал в школу - Дженнифер была секретарем адвоката, поэтому не могла позволить себе опоздать на работу. Чарли, напротив, был самозанятым графическим дизайнером, сам себе хозяин, поэтому мог позволить себе не тратить на это время каждое утро.
Как только он отвозил Зои в школу - теперь ему приходилось делать это в сотне ярдов от ворот, чтобы не смущать свою маленькую дочь тем, что он, по ее мнению, совсем не крутой отец, - Чарли возвращался домой и готовился к новому дню. Некоторые дни были более насыщеннее, чем другие. Чаще всего работы было по горло. Но все зависело от его клиентов. У него была довольно лояльная клиентская база, поэтому он знал, что у него всегда будет приличный объем работы. Но иногда работа иссякала, и он оказывался без дела на неделю или две. Не то, чтобы это было проблемой - он зарабатывал более чем достаточно денег в периоды загруженности, чтобы покрыть периоды засухи. На самом деле, с их с Дженнифер зарплатой - которая сама по себе составляла довольно солидную сумму - они были вполне обеспечены. Не то, чтобы они были богачами. Но они жили в хорошем доме. Они оба водили совершенно новые машины (его - "Ягуар", ее - "Рэндж Ровер"). Они каждый год ездили отдыхать за границу. И, что самое главное, они вовремя оплачивали счета. Никто в их семье никогда ни в чем не нуждался.
И сегодня должен был быть спокойный день. Чарли недавно закончил работу над маркетинговой кампанией "in-print" для крупной розничной компании. Это была большая работа, во время которой ему пришлось отказаться от некоторых дел (когда ему приходилось это делать, он всегда передавал работу своему хорошему другу). Теперь, когда все было сделано, ему оставалось сделать только дизайн плаката для независимой кинокомпании. Это была простая работа, которая займет всего день или два. Он планировал приступить к ней сегодня днем. Утром он обзвонил нескольких своих постоянных клиентов, чтобы узнать, нет ли у них для него работы.
И вот, как по часам (хотя и очень хаотично и, кажется, неорганизованно), Дженнифер вышла из дома в 7:15, оставив Чарли разбираться с тем, как собрать Зои в школу вовремя. Дженнифер была одета в подходящую юбку и блейзер, под которыми была светло-голубая блузка. Она хорошо выглядела. Она всегда так выглядела. Сейчас ей было 36 лет, но она все еще выглядела так же хорошо, как в тот день, когда Чарли встретил ее, 12 лет назад. Их познакомили общие друзья, и они сразу же нашли общий язык. Через год они съехались. В следующем году они поженились. В следующем году родилась Зои. Чарли очень любил Дженнифер, любил с того самого дня, как они познакомились. Рождение Зои только укрепило его любовь к ней. Перед уходом Дженнифер поцеловала его в щеку - как делала это каждый день - и сказала:
- Не перетруждайся.
- А разве я когда-нибудь перетруждался? - отшутился Чарли.
А потом она ушла.
Чарли и Зои вышли из дома в 8:15. До школы было всего 15 минут езды, а учебный день начинался только в 8:50. Но Зои любила приезжать пораньше, чтобы потусоваться с друзьями на школьном дворе несколько минут, прежде чем их затянет в жестокий ад, которым была система образования. Чарли не возражал против того, чтобы высадить ее пораньше - это означало, что он сможет быстрее вернуться домой и заняться работой, которую запланировал на день.
Около 9:00 Чарли сел за свой стол и включил iMac. Он проверил электронную почту и обнаружил запрос от менеджера какой-то перспективной группы. Они просили его разработать для них рекламные материалы. Единственное, они не могли заплатить. Вместо этого в письме говорилось, что эта работа будет очень хорошо смотреться в его портфолио и, несомненно, повлияет на его будущую карьеру. Возможно, это было бы правдой, если бы он был студентом без портфолио. На самом деле, когда Чарли сам был студентом, он работал бесплатно, просто чтобы создать свое портфолио. Но, как он вскоре узнал, как только вы предлагаете кому-то что-то бесплатно, все остальные тоже хотят получить это даром. Как только он получил свою первую оплату за работу, он больше никогда не работал бесплатно. В его портфолио было много работ - более 15 лет - и каждая из них была высочайшего качества. Он ответил на электронное письмо, заявив, что не выполняет работу без оплаты, но предлагает конкурентоспособные ставки для независимых художников. Он был уверен, что никогда не получит от них ответа.
Следующие пару часов он провел, обзванивая своих постоянных клиентов - многих из которых он теперь считал друзьями, - обсуждая возможную работу, которую они могут предложить ему в ближайшие дни или недели. К тому времени, когда он закончил, он получил спецификации для двух простых работ по художественному оформлению, и ему пообещали дать предложение на еще одну маркетинговую кампанию для другой крупной розничной компании. Это было хорошо, особенно если он получит эту маркетинговую кампанию.
Примерно в 12:15 он открыл файл с эскизами, которые он составил для постера к фильму, который ему нужно было закончить. Последние две недели он то и дело думал об этом. Теперь он был уверен, что знает, каким будет окончательный дизайн. Он разложил эскизы на столе и в последний раз просмотрел их. Да, он точно знал, что ему нужно делать дальше.
Но это могло подождать до обеда.
Чарли сделал себе сэндвич (курица, салат и огурец, на цельнозерновом хлебе), выпил чашку кофе и сел на диван, чтобы посмотреть обеденные новости. Как обычно, все было мрачно и печально - террористические атаки, падение экономики, знаменитости, арестованные за всевозможные ужасные преступления. Очевидно, какие-то дети обнаружили "дом ужасов", в котором какой-то сумасшедший ветеран войны убил свою жену и пятнадцать лет держал в заложниках свою дочь. Как никто не заметил такого?
После обеда он начал работу над окончательным дизайном плаката. Сидя за своим столом, он делал наброски на сенсорной панели, каждый удар стилуса точно воспроизводился на экране. Он обрезал и исправил несколько присланных ему фотографий и объединил их все в окончательный вариант статьи. К 2:30, проработав над ней чуть больше часа, он обнаружил, что уже вполне доволен тем, как она выглядит. Однако ему нравилось давать вещам немного устаканиться - он отложил статью до завтра, когда снова подойдет к ней свежим взглядом и, несомненно, найдет что-то, что захочет изменить.
В 2:45 Чарли вышел из дома и поехал в школу Зои. Там он припарковался прямо у ворот и несколько раз посигналил, как только увидел, что она выходит из здания школы. Он знал, что она готова умереть от смущения. Она сказала ему об этом в машине. На краткий миг он наполовину ожидал, что она пожелает, чтобы он умер прямо там и тогда. Вместо этого она сказала ему, какой он надоедливый, и повернулась к нему спиной. Как и в любой другой день. Чарли нравилось подзадоривать Зои - это было одно из его любимых занятий в роли родителя.
Как только они пришли домой, Зои быстро скрылась на лестнице. Чарли точно знал, что будет дальше:
- Не хлопай дверью, - сказал он ей вслед.
Но было уже поздно - Зои не услышала его из-за звука, с которым ее дверь врезалась в дверную коробку.
Не успела дверь Зои захлопнуться, как из другой двери донесся шум - раздался легкий стук по стеклу входной двери.
Чарли повернулся лицом к двери. Сквозь матовое стекло он разглядел искаженные очертания человека. Он никого не ждал, и если бы находился в другой комнате, то раздумывал бы, отвечать или нет. Но кто бы это ни был, он постучал в дверь всего через тридцать секунд после того, как она была закрыта. На самом деле, они должны были быть прямо за ним, возможно, они даже ждали его. В любом случае, они, несомненно, знали, что он вошел.
Чарли открыл дверь и увидел, что там стоит пожилой мужчина. Если бы ему нужно было угадать, он бы сказал, что ему по крайней мере около семидесяти. У него были седые волосы длиной до плеч, зачесанные назад. Они были тонкими и редеющими спереди. Кожа на его лице свисала свободно, складываясь в тяжелые морщины. Его подбородок был покрыт тонким слоем белой щетины. Его глаза были ярко-голубыми и очень выразительными, глубоко посаженными в свои впалые глазницы.
- Привет? - сказал Чарли. - Могу я вам помочь?
Старик улыбнулся.
- О, я очень на это надеюсь, - сказал он, его голос был грубым, как у человека, выкурившего тысячу сигарет. - Я ищу Дженнифер.
- Оу, - ответил Чарли. Он ожидал, что этот парень либо ошибся адресом, либо оказался каким-нибудь почитателем Иисуса, пытающимся завербовать новых членов в свою секту. Оказалось, что он ошибался - каким-то образом этот парень знал Дженнифер. - Боюсь, сейчас ее здесь нет.
- А, понятно, - старик шаркал ногами.
Он посмотрел вниз, на свои ботинки, которые волочились по гравию.
Чарли проверил часы. Было 3:40. Дженнифер уже закончила и должна была ехать домой. В большинстве случаев она возвращалась сразу после 4:00.
- Она скоро будет дома. Вы можете зайти и подождать ее, если хотите.
Старик снова улыбнулся. Он покачал головой.
- О, я не хотел бы навязываться.
- Ни в коем случае. Я бы не предложил, если бы думал, что вы навязываетесь, - это было не совсем верно.
Чарли предложил только потому, что считал это правильным. Отказывать пожилому человеку, не представляющему, как ему добраться до дома (или как он вообще сюда попал, если уж на то пошло - на улице не было ни одной машины), было, конечно, неправильно.
- Входите, пожалуйста.
Старик мягко кивнул, как будто скрипучие кости его шеи могли подломиться, если он слишком быстро повернет голову.
- Только если вы уверены.
- Конечно.
Чарли отошел в сторону и протянул руку, предлагая старику пройти в его дом.
Старик шел медленно. Он не шаркал, совсем нет. На самом деле, его шаги были очень уверенными, как у молодого человека. Казалось, что он двигается в замедленном темпе. Как только он оказался внутри, Чарли закрыл дверь и повернулся к нему лицом.
- Могу я взять ваше пальто, мистер...
- Клементс, - он снова улыбнулся.
- Мистер Клементс?
- Вы можете называть меня Роджер.
- Хорошо, Роджер. Ваше пальто?
- О, да. Спасибо.
Роджер сбросил пальто с плеч и передал его Чарли, который, в свою очередь, повесил его на вешалку у двери.
- Могу я предложить вам что-нибудь выпить? - сказал Чарли, проходя в гостиную, Роджер последовал за ним. - Чай? Кофе?
- Чай был бы чудесен.
- Сейчас принесу.
Чарли поставил чайник кипятиться. Ожидая, он достал из буфета пачку диетического печенья. По правде говоря, они предназначались ему, но он никогда не был бы настолько груб, чтобы не предложить их гостю. Как только чайник вскипел, он заварил две чашки чая и отнес их вместе с печеньем в гостиную, где застал Роджера за просмотром фотографий на камине.
- А вот и чай, - сказал Чарли, надеясь привлечь его внимание.
Ему не совсем нравилось, что этот незнакомец рассматривает фотографии его семьи.
- У вас замечательный дом, - сказал Роджер, повернувшись и взяв с подноса одну из чашек чая. Он кивнул в знак благодарности. - Похоже, вы и ваша семья очень счастливы.
Так и есть, - подумал Чарли, но решил не говорить об этом вслух.
- Откуда, вы знаете Дженнифер?
- О, - улыбнулся Роджер, потягивая свой чай. Казалось, он не замечал, что чай все еще горячий. Или так, или ему было все равно. - Вообще-то, я, наверное, знаю вашу жену лучше, чем вы.
- Интересно... Как же так?
Чарли решил не поправлять его насчет того, что Дженнифер - ему не жена. Они не были женаты и не были помолвлены. Это было то, в чем ни один из них не чувствовал необходимости, хотя они договорились, что когда-нибудь сделают это просто потому, что так поступают "нормальные" люди.
- Я знаю ее очень давно. Я был хорошим другом ее отца.
Чарли никогда не встречался с отцом Дженнифер - он умер, когда ей было 19 лет. Это было почти 20 лет назад. Если это был последний раз, когда Роджер видел Дженнифер, то он не мог знать ее очень хорошо.
- Он умер очень давно. Вы видели ее с тех пор?
- Нет, - Роджер допил свой чай.
Чарли даже не приступил к своему - он был еще слишком горячим.
- Так откуда вы ее так хорошо знаете?
- Это сложно. Думаю, у нас есть общая связь.
Чарли в ответ рассмеялся.
- Что, блядь, это значит? - Чарли не часто матерился.
Он считал себя более умным. Еще в школе учитель английского языка всегда говорил ему, что нужно стараться найти более творческий способ сказать что-то, а не опускаться до использования бранных слов. Это был урок, который он запомнил на всю жизнь. Но в данный момент слово "блядь" казалось вполне уместным. Чарли чувствовал, как внутри него нарастает возбуждение. Он впустил этого незнакомца в свой дом, а теперь тот утверждает, что знает Дженнифер лучше, чем Чарли, несмотря на то, что не видел ее много лет.
- Это значит, что я очень хорошо знаю настоящую Дженнифер. Полагаю, вы никогда не видели ее с этой стороны.
- О чем вы, блядь, говорите, - вот опять - блядь. - Вы знаете Дженнифер или нет? Потому что, если - нет, я хочу, чтобы вы убрались из моего дома прямо сейчас.
- Конечно, я знаю ее. Я знал ее очень хорошо. Я был лучшим другом ее отца, пока она не отправила меня в тюрьму за то, что я изнасиловал ее, когда ей было 10 лет.
Для Чарли это был как удар по голове, словно неуправляемая машина врезается в кирпичную стену. Дженнифер никогда не упоминала об этом. Возможно, это даже не было правдой. Возможно, этот глупый старик просто выдумал это. Но что, если это правда? Если так, то это был секрет, который Дженнифер скрывала от Чарли все время, пока он ее знал. В какой-то степени это было логично.
Роджер стоял напротив Чарли, на его лице была широкая ухмылка. Это еще больше разозлило Чарли. Он чувствовал, как внутри него закипает кровь, готовая вырваться из каждого отверстия, как лава из вулкана.
- Что это за херня? - слово "блядь" сейчас было очень уместно. - Кто ты, блядь, такой?
- Я сказал тебе, кто я. Я - Роджер Клементс, и я провел последние 25 лет своей жизни взаперти, за изнасилование твоей жены.
Тело Чарли словно вибрировало. Он хотел убить человека, стоявшего перед ним. Ему было все равно, правда ли то, что он говорит, или нет.
- Ты чертов ублюдок, - закричал Чарли, маршируя через гостиную, его руки сжались в кулаки. - Я убью тебя! Ты понимаешь! Я собираюсь...
Чарли был остановлен пистолетом, который Роджер достал из пояса своих вельветовых брюк. Он держал его низко, целясь в живот Чарли.
- Стой на месте, - сказал Роджер сквозь стиснутые зубы. - Я пришел сюда не для того, чтобы убить тебя, так что не заставляй меня делать это.
Сердце Чарли опустилось еще ниже, когда он услышал, как дверь в спальню Зои со скрипом открылась.
- Папа? - позвала Зои сверху. - Что ты кричишь?
- Скажи ей, чтобы спустилась по лестнице, - приказал Роджер.
Чарли покачал головой. Ему было плохо.
- Скажи ей спуститься вниз, - сказал Роджер на этот раз более решительно. - Тебе не понравится, что произойдет, если ты этого не сделаешь.
Чарли почувствовал, как по его щеке скатилась слеза. Он даже не заметил, что плачет. Он никогда не плакал. Но огромный груз десятков эмоций, скачущих внутри него, как шарики в пинбольной машине, вырвался наружу в виде единственной слезинки, скатившейся по его лицу.
- Все хорошо, милая. Эй? Можешь спуститься сюда на секундочку?
Роджер кивнул.
Вскоре Зои спускалась по лестнице, ее ноги тяжело ступали на каждой ступеньке. Каждый шаг она сопровождала вздохом.
- Что...?
Роджер улыбнулся Зои, его пистолет все еще был нацелен на Чарли.
- Иди сюда, девочка, - сказал он. - Не заставляй меня сейчас вышибать мозги твоему папочке.
Глаза Зои расширились и сразу наполнились слезами.
- Давай! - сердито крикнул Роджер.
Это заставило Зои подпрыгнуть. Теперь она всхлипывала.
- Все хорошо, детка, - сказал Чарли, стараясь говорить как можно более успокаивающе.
- Иди и сядь на диван. Не волнуйся. Я не собираюсь стрелять в твоего отца.
Зои посмотрела на Чарли. Ей показалось, что он выглядит испуганным. Он был напуган. Но он улыбнулся и кивнул. Это было все, в чем она нуждалась. Медленно Зои подошла к дивану и села.
Роджер взмахнул пистолетом, подталкивая Чарли к дивану.
- Давай, садись. Скажи своей дочери, что все будет хорошо.
Чарли выполнил указание. Он обнял Зои и крепко сжал ее.
- Все хорошо. Не бойся. Папа рядом.
- Что вы хотите от нас? - спросила Зои сквозь слезы.
Она определенно была храброй.
- Я здесь, чтобы увидеть твою маму, - сказал Роджер. - Нам просто нужно немного поболтать. Она мне кое-что должна, видишь ли.
Как по команде, ключи Дженнифер звякнули о входную дверь, когда она отперла засов и вошла.
- Привет, - поздоровалась Дженнифер, опуская ключи в горшок на столике в прихожей.
Она сняла пиджак и повесила его на вешалку. Только когда пиджак покинуло ее руки, она заметила другое пальто на вешалке, странное, которое она не узнала.
- Эй? - снова позвала она.
- Сюда, - крикнул Чарли, по молчаливому указанию Роджера, который сделал это, подняв брови и нацелив пистолет в лоб Зои.
Дженнифер вошла в гостиную лишь несколько мгновений спустя. Она остановилась в дверях, потрясенная представшим перед ней зрелищем.
- О, Боже, - пробормотала она, ее голос дрожал под ее дыханием.
- Привет, Дженни, - сказал Роджер, и широкая улыбка вновь вернулась на его лицо. - Помнишь меня?
- Я... Ты... Я... - Дженнифер заикалась.
Чарли пристально смотрел на нее, изучая ее. Она узнала его, в этом он был уверен.
- Ну же. Ты знаешь, кто я. Почему бы тебе не рассказать об этом своему мужу. Я уже представился, но у меня еще не было возможности полностью объяснить ситуацию.
- Я... Эмм... Ты... Роджер.
- Вот видишь! Я знал, что ты меня узнаешь! Это здорово. Правда, здорово. Я уж думал, придется ли мне вообще напрягать твою память. Прошло так много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. Я часто думал, думала ли ты когда-нибудь обо мне. Думала ли ты когда-нибудь обо мне?
Дженнифер заплакала. Чарли чувствовал, как его сердце разрывается на две части. Он так хотел утешить ее, обнять. Но он ничего не мог сделать.
- Ну что? Ты когда-нибудь думала обо мне? Или ты стерла все мысли обо мне из своей памяти?
- Я... я не знаю.
Улыбка исчезла с лица Роджера. Он убрал пистолет от лица Зои (такое облегчение) и направил его на Дженнифер (снова ужас).
- Иди и сядь. Садись со своей семьей.
Дженнифер переместилась через гостиную и села рядом с Зои, тут же взяв ее за руки. Чарли протянул руку и обхватил шею Дженнифер, обняв их обеих сразу.
- О, это очень красивая картина, - сказал Роджер, почесывая голову стволом пистолета. Он достал из кармана пачку сигарет, положил одну в рот и прикурил. Он сделал одну длинную затяжку и, выдохнув, начал говорить. - У меня больше нет семьи. Была, когда-то давно. У меня были жена и сын, но теперь они не хотят иметь со мной ничего общего. Я уверен, ты уже знаешь это, не так ли, Дженни?
То, как он называл ее "Дженни", говорило о том, что они были лучшими друзьями. Даже Чарли не часто называл ее Дженни. Она с самого начала настаивала на Дженнифер или Джен.
- Большинство осужденных педофилов теряют свои семьи. Особенно те, кого осудили за изнасилование маленького ребенка. Я имею в виду, как кто-то может быть рядом с человеком, который способен на такое?
Чарли наблюдал за Дженнифер. Она пристально смотрела на Роджера. Она тоже дрожала - ее зубы стучали.
- Но тогда, кто мог сделать такое?
Роджер снова затянулся сигаретой и стряхнул пепел на ковер.
- Ты, - крикнул Чарли, гнев выплеснулся через край, как он и знал, рано или поздно это произойдет. - Ты отвратительное, гребаное чудовище! Ты изнасиловал Дженнифер, когда она была еще ребенком!
Роджер засмеялся. Это был громкий смех, как будто он только что услышал самую смешную шутку из когда-либо рассказанных. А потом он прервал его.
- Я изнасиловал тебя, Дженни?
Дженнифер уставилась на него. Она не моргала.
- Посмотри на нее! Она окаменела от страха перед тобой. Конечно, ты ее изнасиловал! - Чарли почувствовал, как нахмурился, его челюсть болела.
- Или, возможно, она боится, что правда может вернуться и преследовать ее.
- Пожалуйста... - сказала Дженнифер, закрывая глаза и отворачивая голову. - Я сделаю все, что ты захочешь. Только не делай больно моей семье.
- Ну, первое, чего я хочу, это чтобы ты призналась, что ты сделала все эти годы назад.
- Я ничего не делала.
Роджер сделал последнюю затяжку сигареты и бросил ее на пол. Быстро нейлоновый ворс начал плавиться, так как тлеющий окурок опалил его. Роджер затушил сигарету под ногами.
- Я изнасиловал тебя? Пожалуйста, скажите своему мужу правду. Честность - одно из многих достоинств брака.
Чарли заглянул через голову Зои. Зои сгорбилась и рыдала, уткнувшись в свои колени. Прошло несколько мгновений, но вскоре Дженнифер посмотрела на Чарли. Ее глаза были залиты слезами.
Как только их глаза соприкоснулись, Чарли понял правду - она солгала. Ее не насиловали, а Роджера за это посадили в тюрьму.
Дженнифер внезапно набросилась на Роджера:
- Ладно! Ладно! Я солгала! Я сказала, что ты меня изнасиловал, но ты этого не делал.
В комнате воцарилась тишина. Только глубокие, хриплые рыдания Зои были слышны. Но Чарли слышал и кое-что другое - стук своего сердца в груди, эхом отдававшийся в его теле. Он посмотрел на Дженнифер.
- Зачем тебе врать об этом?
Дженнифер покачала головой. Слезы стекали по ее носу и капали с кончика.
- Я не знаю. Мне было десять лет. Это была глупая ошибка.
- Глупая ошибка, за которую я расплачиваюсь последние четверть века, - вмешался Роджер. - Но опять же, я не уверен, что это была ошибка.
Чарли переключил свое внимание на Роджера. Роджер смотрел на него. Сейчас он говорил с ним, а не с Дженнифер.
- Если сказать, что это была "глупая ошибка", то это звучит так, как будто это был несчастный случай, что-то, что не должно было произойти. Но глупую ошибку можно исправить, не так ли? В маленькой белой лжи можно признаться. А вот в большой? Это не так просто.
У Чарли разболелась голова. Он чувствовал, как внутри черепа нарастает давление, как будто его мозг разбухает и пытается вытолкнуть глазные яблоки из глазниц.
Роджер снова обратил свое внимание на Дженнифер.
- Мне интересно - я уверен, что и твоему мужу тоже, - как тебе удалось убедить многочисленных специалистов, которые наверняка посещали тебя, что я действительно изнасиловал тебя. У них не было никаких сомнений. Они заперли меня. Они знали, что я это сделал, хотя я этого не делал. Как это произошло?
Дженнифер отвернулась. Она не хотела отвечать.
Роджер продолжил:
- Я имею в виду, что были бы вещественные доказательства. Они бы осмотрели тебя. Как ты сделала так, чтобы все выглядело, будто тебя изнасиловали?
Дженнифер сглотнула слезы.
- Я использовала расческу.
Роджер рассмеялся.
- Ха! Представьте себе это! Ребенок, ворующий волосы, просто чтобы все выглядело так, будто ее изнасиловал мужчина, которого она едва знала! Какой извращенный ум мог бы даже мечтать об этом? И ты была вся в синяках. Ты тоже сделала это с собой?
Дженнифер кивнула.
Чарли не мог в это поверить. Он никак не мог взять в толк, что женщина, которую он любил, была способна на такое.
- Почему? - спросил он Дженнифер, искренне любопытствуя, каков был мотив ее поступка. - Как ты могла сделать такое?
Дженнифер пожала плечами. Она даже не посмотрела на него, когда отвечала.
- Это должен был быть розыгрыш. Я и несколько моих друзей хотели посмотреть, удастся ли нам это провернуть. Это была их идея, не моя.
- И ты просто согласилась?
Она снова пожала плечами и кивнула.
Зои все еще всхлипывала между ними. Она не отрывала глаз от вида собственных коленей. Чарли сжал ее крепче. Ее безопасность была для него приоритетом номер один. Он посмотрел на Роджера.
- Что ты хочешь от нас? Денег? Я могу достать тебе деньги?
- Нет, - торжественно сказал Роджер, покачав головой. - Дженни украла у меня 25 лет моей жизни. Она лишила меня семьи. Я чувствую, что меньшее, чего я заслуживаю, это получить то, что мне причитается.
- Что именно?
- Меня обвинили в том, что я трахал ее, так что это то, что я хочу.
С выражением отвращения, исказившим ее лицо, Дженнифер посмотрела на Роджера. Впервые за все время Чарли подумал, что она выглядит уродливо.
- Ты хочешь меня трахнуть? - закричала Дженнифер. - Ты отвратительный старик! Как ты смеешь!
- Как я смею? Как ты смеешь! - Роджер прижал ствол своего пистолета ко лбу Дженнифер. Он стиснул зубы. - Ты хоть представляешь, что со мной там случилось? Ты знаешь, как обращаются с растлителями детей? Меня избивали. Меня насиловали, как другие заключенные, так и офицеры. Это происходило изо дня в день, с тех пор, как меня туда поместили, и до того дня, когда я вышел. Я думаю, будет справедливо, если я передам тебе хотя бы частицу этого наказания.
- Пожалуйста, - умоляла Дженнифер, слезы текли ручьем. - Мне так жаль. Я совершила ошибку.
- Черт возьми, ты совершила ошибку. Теперь я хочу, чтобы ты легла на этот чертов стол, - Роджер указал на журнальный столик в центре комнаты. - И я хочу, чтобы ты разделась.
Дженнифер всхлипнула.
- Я не могу. Я не хочу. Пожалуйста. Прости меня.
- Можешь и будешь. Если не сможешь, может, я просто трахну твою малышку. Сколько ей лет? Она выглядит примерно на тот же возраст, что и ты, когда меня посадили. Надеюсь, она не такая же долбанутая на всю голову, как ты.
- Только тронь ее пальцем, - сказал Чарли, в его глазах пылала ярость. - И, клянусь Богом, я сломаю тебе шею.
Роджер насмехался.
- Нет, не сломаешь. У кого здесь пистолет? Кто контролирует ситуацию?
- Пожалуйста, - снова взмолилась Дженнифер. - Ты - хороший человек, Роджер. Ты не насильник. Ты не убийца. Ты не хочешь этого делать.
- Я -хороший человек? Откуда ты можешь это знать? Ты ничего обо мне не знаешь. Ты говоришь, что я не убийца? - Роджер кивнул и еще раз почесал голову стволом пистолета. - Знаешь что? Когда я говорил, что меня ежедневно насиловали - это была правда. Но вскоре это прекратилось, когда я задушил одного из этих педиков.
- Мне все равно. Это не делает тебя убийцей. Я помню тебя, Роджер. Ты хороший человек.
- Тогда почему ты так поступилa со мной?
Дженнифер покачала головой. Черные полосы размазались по ее щекам, где слезы стянули тушь с ресниц.
- Я не знаю! Прости меня. Я просто не знаю.
- Тогда, я думаю, тебе стоит прийти сюда, раздеться и позволить мне трахнуть тебя. Это единственное, что будет справедливо.
Плача, изредка срываясь на хныканье, Дженнифер встала и начала расстегивать блузку.
Чарли так сильно стиснул зубы, что они заскрипели. Он не знал, что чувствовать. С одной стороны, он мог понять гнев, который испытывал Роджер, - Чарли тоже его чувствовал. Если бы он оказался на месте Роджера, то, скорее всего, тоже стал бы мстить. Стал бы он пытаться изнасиловать женщину, из-за которой он оказался в тюрьме? Он так не думал. И уж точно он не стал бы угрожать маленькой девочке или приставлять к ее голове пистолет. Но - и Чарли ненавидел себя за эту мысль - возможно, Дженнифер заслужила то, что ее ждет. На мгновение Чарли засомневался, любит ли он Дженнифер.
Он не был уверен.
Но он все еще любил ее настолько, что не хотел, чтобы с ней случилось что-то плохое.
- Вот так. Хорошая девочка, - сказал Роджер, практически сглотнув слюну при виде Дженнифер в нижнем белье.
Он придвинулся к ней вплотную. Свободной рукой он протянул руку и взял в ладонь ее левую грудь. Он сильно сжал ее, поглаживая материал бюстгальтера по плоти. Затем он просунул пальцы внутрь и стянул лифчик, обнажив сосок.
- Я не видел женщину много лет, - сказал он, пригнувшись и взяв сосок Дженнифер в рот.
- Мамочка, - сказала Зои, наконец подняв глаза от своих коленей.
Для Чарли этого было достаточно.
Роджер обхватил другой рукой талию Дженнифер. Рука, державшая пистолет, висела чуть выше ее попы, а сталь самого пистолета упиралась ей между ягодиц. Чарли быстро бросился вперед и схватил пистолет, вырвав его из хватки Роджера.
Дженнифер рухнула на пол, слезы лились из нее ручьем. Роджер отпрянул, пораженный. Его глаза были расширены. В них внезапно возникло чувство паники. Зои сползла на пол и крепко обняла мать.
Чарли стоял на месте, держа пистолет наперевес.
Роджер поднял руки вверх.
- Давай, парень, - сказал он, его хрипловатый голос звучал отчаянно. - Ты должен попытаться понять. Она украла у меня всю мою жизнь. Из-за нее меня насиловали, били и пытали 25 лет подряд. Сейчас я почти мертв. Я мертв.
- Ты прав, - сказал Чарли, его сердце колотилось в груди.
Он никогда раньше не держал в руках оружие.
Роджер кивнул, понимая. Он достал сигареты из кармана и положил одну в рот.
- В моем доме не курят, - решительно сказал Чарли.
- Да ладно. Я старый человек. Я скоро умру. Дай мне хотя бы выкурить последнюю сигарету, ладно?
Роджер поднял брови. Чарли просто уставился. Роджер кивнул. Он зажег зажигалку и поднес ее к кончику сигареты.
В доме раздался громоподобный взрыв, когда Чарли нажал на курок пистолета. Пуля попала прямо над правым глазом Роджера. Она с легкостью пробила его череп и впилась в стену гостиной, которая была украшена свежим слоем крови и мозгов.
Зои вскрикнула, зажав уши руками. Хрупкий труп Роджера упал на пол.
Из ствола пистолета повалил дым. Чарли опустил его на бок.
Плача, Дженнифер обхватила Зои руками и крепко прижала ее к груди. Чарли стоял над ними. Он посмотрел вниз и увидел, что Дженнифер все так же прекрасна, как и утром, как и каждый день. В прошлом случается всякое. Люди растут. Они меняются. Они учатся чему-то. Требуется время, чтобы понять, как быть достойным человеком. Зои была хорошей девочкой, она уже знала, как существовать в этом мире. Она не заслуживала того ужаса, которому подверглась сегодня. И это была вина ее матери. Тем не менее, теперь все было кончено.
Возможно, они смогут вернуться к нормальной жизни.
Они рассказали полиции о том, что произошло. Они рассказали, что Роджер пришел, чтобы отомстить. Они рассказали полиции, что он изнасиловал ее в детстве и последние 25 лет провел в тюрьме. Они не сказали им, что все эти годы Дженнифер лгала. Они не упомянули о том, что она сама нанесла себе увечья. Они не сказали им, что Роджер был невиновным человеком.
Чарли не мог отделаться от мысли, что в каком-то смысле он сейчас точно такой же, как Дженнифер. Он лгал, как и она. Он отнял жизнь - жизнь Роджера, ту самую, которую Дженнифер разрушила все эти годы назад, - и это сошло ему с рук. Ему не нужно было убивать Роджера. Он мог просто позвонить в полицию. Но он хотел убить его. Роджер не был хорошим человеком, как говорила Дженнифер. Он направил пистолет на голову Зои. Он заслуживал смерти.
Чарли подумал, что, возможно, ему и Дженнифер было суждено быть вместе. Они шли разными путями, были в разных путешествиях. Но они оба оказались в одном месте.
Теперь все будет хорошо.
Она была прекрасна: "Женщина Солнца". Ее кожа была бледной, кремовая смесь оранжевого и белого. Ее лицо было гладким и чистым. Ее тонкие губы были насыщенного розового, почти красного цвета. Они были неестественными, но совершенными. Губы богини, подвёрнутые в уголках рта.
Она улыбалась.
Ее волосы были густыми и темными, спадающими на плечи тяжелыми пурпурными волнами. Они удобно свисали по рукам и возле груди.
Она лежала, ее поза была одновременно напряженной и расслабленной. Ее обнаженное тело, лишенное каких-либо отличительных признаков, лишенное почти всех деталей, лежало ни на чем. Ее окружало ничто. Холст был черным. Темнота, казалось, окутывала ее.
Но где-то под ней, ниже того места, где она лежала неподвижно, плывя во тьме бездны, ряд четко очерченных, гротескных мазков кисти, глубоких и широких, тянулись к ней, впиваясь когтями в ее кожу. Они были похожи на языки пламени, оранжевые, красные и желтые, сгустившиеся у основания картины и тянущиеся вверх, казалось, нехотя, к "Женщине Солнца".
Это были когти Дьявола. Они пылали красным жаром, жарче солнца. Для любого смертного человека их жар был бы невыносим. Кожа была бы сожжена. Плоть отделялась от костей. Но не для "Женщины Солнца". Ее ничего не выражающее лицо возвещало миру, что ее не волнуют такие мелочи, как боль и страдания. Она была Богиней - даже сам Дьявол не мог навязать ей свою волю.
Поэтому она лежала неподвижно, пока огонь горел под ней, угрожая поглотить ее целиком.
Улыбка на ее лице, казалось, стала еще шире.
И она заговорила с ним.
Она прибыла всего несколько дней назад, завернутая в два или три слоя жесткой коричневой бумаги. Под бумагой были толстые и мягкие края, проложенные несколькими скрученными рулонами пузырчатой пленки. Края упаковки были аккуратно сложены, после чего на каждую сторону была наклеена одна полоска коричневой ленты.
Она оказалась больше, чем он ожидал - должно быть, кто-то ошибся в измерениях. Потребовалось двое мужчин, чтобы пронести пакет через дверь. Не то чтобы он был тяжелым, но его огромные размеры, по крайней мере восемь футов в ширину и четыре фута в высоту, были слишком громоздкими, чтобы один человек мог маневрировать в одиночку.
Майкл направил двух курьеров - оба, как он был уверен, были иностранцами из-за их растрепанного вида и запаха несвежего лосьона после бритья - через дверь и через комнату. Он провел их между беспорядком, вокруг стеклянного столика, мимо большого деревянного сундука, стоявшего посреди пола, и вокруг шкафа со стеклянным фасадом, в котором хранилось множество безделушек и украшений. Он велел им аккуратно поставить пакет на пол и прислонить его вертикально к дубовому шкафу, который стоял, собирая пыль, в задней части комнаты.
Майкл поблагодарил мужчин, прежде чем выпроводить их. Один из них попросил подпись, которую Майкл с радостью дал.
- Hе хотите сначала проверить? - спросил курьер, его акцент был густым, с характерным восточно-европейским акцентом, которого Майкл раньше не слышал.
- Нет. Все будет хорошо, - ответил Майкл. - Я уверен, что вы хорошо о ней позаботились.
- Хорошо. Bы - босс.
Майкл наблюдал через зарешеченное окно, как двое курьеров не спеша забираются в свой фургон. Они сидели там, наверное, минут десять, разговаривали и курили дешевые сигареты. Майкл подумал про себя, что они могут сидеть там часами, ожидая, пока цифровые часы, встроенные в приборную панель фургона, доберутся до 17:00, и они смогут уйти по домам, избежав дальнейшей работы. Но тут фургон взревел, и они с грохотом унеслись в облаке серого дыма.
Как только они скрылись из виду, Майкл запер дверь, закрыв вход любому, кто мог бы захотеть помешать ему.
Не то, чтобы кто-то хотел его прервать. Никто никогда не приходил к нему без приглашения. Раньше приходили, но не теперь. Теперь большая часть его бизнеса велась через аукционные дома. Ему это нравилось: он мог оставаться анонимным. Странные частные продажи он совершал почти исключительно через знакомых, прежних клиентов, которые знали его как солидного дилера - в конце концов, он был человеком с безупречным вкусом, который мог найти именно ту вещь, которая ему нужна, не прилагая к этому особых усилий.
Он провел много лет, торгуя антиквариатом и предметами искусства, приобретая обширную базу знаний (которая намного превосходила знания большинства его коллег) и создавая себе репутацию человека, обладающего огромным опытом.
Но именно его собственная коллекция в какой-то мере подпортила его репутацию. Не многие знали о его частной коллекции, но большинство из тех, кто знал, находили ее... несколько тревожной.
Впервые Майкл услышал об этом в девяностых годах, прочитав статью в одном из менее авторитетных изданий. В то время его это мало волновало. Но однажды вечером, возможно, пять, возможно, шесть лет спустя, после довольно бурной вечеринки, на которой он выпил слишком много бокалов шампанского и занюхал слишком много кокаина, его друг показал ему картину, которую он приобрел ранее в тот день. И несмотря на то, что он плавал в облаке наркотиков и алкоголя, это очаровало Майкла. Oна не былa шедевром. Далеко не шедевром. На самом деле, она была довольно грубой. Но дело было не в этом. История картины была гораздо интереснее, чем сама картина. Эту картину написал Эндрю Тернер, человек, осужденный за убийство двенадцати проституток в Саутгемптоне в середине восьмидесятых. Он умер всего за несколько недель до этого, его горло перерезал сокамерник, который, похоже, обиделся на невинную шутку, принятую им за ехидное оскорбление.
Они называли это "Murderabilia", не очень удачное сочетание слов "Murder" (Убийство) и "Memorabilia" (Памятные вещи). Майкл предпочитал термин "Искусство убийства", хотя и считал его довольно бестактным.
Первой вещью, которую он приобрел для себя, была скульптура. За нее он тоже заплатил несколько тысяч фунтов. Она была сделана Эллиотом Вудом, человеком, который в конце семидесятых годов похитил и убил несколько детей.
Когда Майкл читал подробности его преступлений - о том, как он связывал детей в своем подвале, как пытал и насиловал их, как сбрасывал их расчлененные останки в реку, протекавшую за его домом (именно это в конечном итоге привело к его последующему аресту), - он не мог не чувствовать себя очарованным этим человеком. Конечно, его преступления были поистине отвратительны. Но как вообще кто-то мог совершить такое? Откуда взялось такое чудовище? Сама скульптура, довольно бесформенная, но, как говорили, изображающая Цербера, трехголового адского пса, была сделана еще до ареста из костей его первой жертвы. Майкл получил огромное удовольствие от обладания этой работой, несмотря на ее мрачное происхождение. Однако это удовольствие было недолгим: как только полиция узнала, что Майкл завладел этим предметом, они конфисковали ее для хранения в качестве улики. Они вернули скульптуру, когда анализ показал, что кости принадлежали не ребенку, а нескольким собакам.
Майкл был подавлен. Он заплатил большие деньги за скульптуру, сделанную из костей убитого ребенка, и он ожидал получить скульптуру, сделанную из костей убитого ребенка. Но все же, по крайней мере, она у него была. И она все еще была сделана одним из самых презираемых серийных убийц Англии. Конечно, теперь она имела меньшую ценность, но все равно это была хорошая вещь.
Так или иначе, история о дилере с причудливой коллекцией произведений искусства попала в прессу (опять же, только менее авторитетные газеты освещали эту историю), и теперь никто, казалось, не хотел иметь дело с человеком, который собирал работы убийц-психопатов. Большинство людей думали, что, покупая их работы, они сочувствуют отбросам земли.
Это было неправдой. Но эти люди никогда не поймут.
И это было прекрасно. Майкл был доволен тем, как он теперь вел свой бизнес - он был счастлив быть анонимным за спинами аукционистов. Анонимность была его другом.
Независимо от того, что другие могли думать или говорить о нем, увлечение Майкла не ослабевало. С годами он продолжал собирать то тут, то там свои произведения: еще несколько скульптур, полдюжины картин. Ему даже принадлежал топор, которым мужчина зарубил более тридцати человек в торговом центре в Лондоне. Свидетели утверждали, что мужчина был одержим демоном - слухи, которым придавала еще большую достоверность латинская надпись на рукоятке, говорившая о жажде крови. Полиция застрелила убийцу на месте преступления, но топор каким-то образом пропал из камеры хранения улик и попал в руки Майкла. Теперь он гордо красовался в стеклянном футляре на камине в его гостиной.
Работа, которую Майкл только что получил, работа под названием "Женщина Cолнца", все еще завернутая в скрипучую коричневую бумагу, должна была стать его ценным приобретением. Он был уверен в этом. Конечно, он видел фотографию, прежде чем совершить покупку, но фотография никогда не сможет передать реальность картины. Ее нужно было увидеть вблизи. Нужно было прикоснуться к холсту, погладить неровности, провести пальцами по толстым линиям, прочерченным краской.
Он снял очки в широкой оправе и почистил их, после чего вернул их на переносицу. Он закатал рукава своей дорогой рубашки от "Armani" и глубоко вздохнул.
Осторожно он потянулся к углу упаковки и отклеил край ленты. Он медленно потянул ее сверху вниз. Примерно на середине пути лента отклеилась под углом и разошлась. Майкл закрутил ленту и бесстрастно отбросил ее в сторону.
Он ковырял край оставшейся ленты, пока она не начала отходить от бумаги. Вскоре вся лента была снята с упаковки, скручена и собрана в кучу на полу.
Он потянулся к верхней части бумаги и развернул ее с краю. Как только он освободил бумагу, она перевернулась и упала на пол.
Майкл отступил назад. Он в благоговении смотрел на купающуюся в свете одну из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел.
Женщина Солнца, - прошептал он про себя.
Он быстро отодвинул пузырчатую пленку, обнажив края холста. Зачастую края картины хранят самые замысловатые детали. Большинство людей их не замечают. В данном случае это было не так - края картины были неровными и шероховатыми, где художник остановился, не дойдя до конца холста.
Майкл снова отступил назад. Он покачал головой и улыбнулся, довольный собой - довольный ею. Он поднес руку ко рту, пытаясь не дать сердцу вырваться из горла и залить кровью "Женщину Солнца".
И тогда она заговорила с ним.
Сначала мягко. Это был не более чем шепот. Соблазнительный и знойный, прямо ему в ухо. Она улыбалась ему. Она рассказывала ему о многом. Рассказывала ему о своей жизни, о своем отце. Он был великим человеком - настоящим художником, - но его работа не была завершена. Она сказала Майклу, что кровь ее отца течет в ее жилах.
И Майкл мог видеть это. Он видел, как кровь художника, ее отца, текла реками по краске, скапливалась на поддоне, скатывалась по холсту.
Художником был человек по имени Роберто Да Сильва. Он был бразильцем. Большую часть девяностых годов он провел, набирая последователей, культивируя церковь в фавелах Рио-де-Жанейро. Церковь, известная как "Орден Солнца", поклонялась Дьяволу. Да Сильва был арестован после того, как одна из его последовательниц сбежала из церкви. Она рассказала полиции о том, как Да Сильва заставлял всех своих последовательниц заниматься с ним сексом. Большинство из них он оплодотворил. За время ее пребывания там, Да Сильва якобы стал отцом более пятиста детей от своих последователей. Она рассказала полиции, что как только эти дети рождались, их убивали, принося в жертву во имя Сатаны. Затем они становились жертвами каннибализма. Часто матерей заставляли есть собственных детей.
Конечно, никаких доказательств этого не было, но Да Сильва все равно был арестован. Суд над ним длился всего один день. Он был осужден и приговорен к пятистам пожизненным срокам подряд, по одному за каждого из якобы убитых им детей. Да Сильва был убежден, что переживет свой срок. Сатана позволит ему прожить намного больше лет, чем любому другому смертному, чтобы он мог еще раз послужить ему и завершить свою работу.
"Женщина Солнца" была единственным произведением, которое создал Да Сильва. Она родилась в стенах его грязной, кишащей тараканами камеры. Да Сильва был найден вскоре после этого, его тело свисало со стропил над душевыми. Он был изрезан, его внутренности были свалены под ним.
"Женщина Солнца" улыбнулась. Она рассказала Майклу о его будущем. Теперь он принадлежал ей, как и она принадлежала ему. Вместе они были единым целым. Они продолжат дело ее отца.
Майкл был счастлив. Ее слова избавили его от всех тревог, которые он когда-либо испытывал. У нее была власть над ним. С того самого момента, как он открыл посылку и предстал перед "Женщиной Солнца", он перестал быть настоящим мужчиной. Он был марионеткой, а она - его хозяином.
И это устраивало Майкла. Он не хотел ничего больше. Он был ее.
Поэтому, когда она сказала ему убить бездомного, который спал, прислонившись к стене супермаркета, прямо под банкоматом, которым он хотел воспользоваться, Майкл сделал это без вопросов. Конечно, сначала он снял деньги, а потом задушил мужчину голыми руками. Ощущения были приятными. Когда Майкл обхватил руками его горло и начал сдавливать, бездомный проснулся. Сразу же чувство ужаса - чистого ужаса - разлилось по венам Майкла. Но это был не его собственный ужас. O, нет. Это был ужас бездомного. Когда Майкл крепче сжал руку, он на мгновение задумался о том, что, возможно, он вбирает в себя бедную, испуганную душу этого человека. Майкл держал хватку еще долго после того, как тело бездомного обмякло. Pазжав хватку, он встал и отошел от трупа, как будто ничего и не произошло.
Майкл все еще чувствовал запах бездомного на своих руках несколько дней спустя. Это была мерзкая вонь - ужасная смесь алкоголя, пота и мочи.
"Женщина Солнца" была довольна.
И когда к нему в дверь постучалась молодая женщина - ей, наверное, только-только исполнилось двадцать лет, - которая собирала деньги на сохранение гигантских панд (или по какой-то другой мирской, незначительной причине - он очень быстро забыл истинную причину), он пригласил ее войти, как и говорила ему "Женщина Солнца". Девушка сначала отказалась, но Майкл напустил на себя обаятельный вид (в конце концов, он был продавцом) и убедил ее, чтобы она зашла. Она сидела в его гостиной, пока он ходил за напитками. Bернувшись, он протянул ей стакан прохладной колы, которую она охотно выпила. Когда стакан опустел, она поблагодарила его. В этот момент он перерезал ей горло. Отвлекшись на колу, девушка не заметила, что Майкл прятал за спиной мясницкий нож, и что сейчас он держит его перед собой, закрыв глаза, слушая "Женщину Солнца". Не успела она поблагодарить его, на ее лице появилась приятная и благодарная улыбка, как Майкл вонзил лезвие ножа ей в шею. Девушка попыталась закричать, но звука не последовало. Майкл решил, что лезвие перерезало ей голосовые связки. Затем он начал пилить ножом, протягивая его вперед, пока кожа на шее не рассеклась, и лезвие не выскочило на свободу, выплеснув каскад крови. Девушка замертво упала на диван. Ее кровь быстро растеклась по дорогому трехместному кожаному креслу Майкла, попав в трещины и бороздки материала. Майкл почистил его, как мог, но следы крови - глубокий багровый цвет, въевшийся в материал, засохшие пятна, переплетенные со строчками, - все еще оставались. Его придется заменить.
Неважно. По крайней мере, "Женщина Солнца" снова была довольна.
После нее было еще несколько, но они выветрились из памяти Майкла. Теперь его разум был затуманен, замутнен мыслями о "Женщине Солнца". Ее красотe. Ее непоколебимой улыбкe. Пламени, лижущем ее кожу.
Он любил ее так, как никогда и никого не любил прежде. Ее кожа, меловая и мягкая, прекрасно ощущалась на его руках. Он ласкал ее плоть, разминая ее кожу пальцами. Вскоре его руки добрались до ее грудей, которые он крепко сжимал, а твердые соски перекатывал между пальцами. Она застонала от удовольствия, когда он ввел в нее свой член. Опираясь на руки, Майкл начал входить и выходить из нее, мягкое тепло ее влажного влагалища обхватывало длину его члена. Ему не потребовалось много времени, чтобы достичь кульминации. Майкл застонал, выпустив в нее обильную порцию спермы. Затем он рухнул на нее. Тяжело дыша, он чувствовал, как их сердца бьются в тандеме.
- Я люблю тебя, - едва слышно прошептала "Женщина Солнца" на ухо Майклу.
- Я тоже тебя люблю, - сказал Майкл.
И тут откуда-то сзади раздался смех.
Майкл в панике вздохнул и оглянулся через плечо, чтобы посмотреть, кто это смеется над ним. Кто-то проник в его квартиру и наблюдал, как они занимаются любовью. Как они посмели? Он бы убил их прямо здесь!
Но лицо, встретившее Майкла, было не тем, которое он ожидал увидеть. Или, более того, это было лицо, которое он никак не мог ожидать увидеть.
Это была "Женщина Солнца", все еще парящая в темной пустоте своего холста, которая смеялась над ним.
Но как?
Майкл посмотрел вниз на женщину, лежащую под ним. Это была вовсе не "Женщина Солнца", с которой он занимался любовью. Это была незнакомка; какая-то женщина, которую он никогда раньше не видел. И она была мертва. Ее грудь была распластана, груди удалены. Ее грудная клетка была разделена, а туловище выдолблено. Майкл посмотрел направо, где теперь лежали ее внутренние органы - жуткая груда отбросов.
Быстро он вытащил свой член из трупа безымянной женщины. Его сперма вытекла из влагалища ее холодной, безжизненной туши. Он встал и посмотрел в лицо "Женщине Солнца".
Она смотрела на Майкла с того места, где сейчас находилась. Он поднял ее с пола и поставил на буфет некоторое время назад. С момента ее появления прошли дни и недели, но Майкл не мог точно сказать, сколько прошло времени - насколько он знал, это могли быть годы. К этому времени он освободил большую часть шкафа. Он запихивал все, что мог, в голые, продуваемые ветром стены, складывая их в кучи, пока они не достигли жестяной крыши. Одна из этих куч рухнула, когда он ставил ряд стульев на шкаф. Когда один из стульев упал, он раскололся и порвал кожу на ноге. Из раны без труда потекла кровь, но Майкл не чувствовал боли. "Женщина Солнца" позаботилась об этом за него. Она сделала это, потому что любила его.
Майкл стоял посреди пустого пространства, мертвая женщина лежала позади него в луже крови, от которой бетон казался почти черным. Он был голый, с ног до головы пропитанный кровью. Он чувствовал, как она забрызгивает его ноги, капая с конца его вялого члена. Чувство стыда заполнило его существо. Ему было плевать на людей, которых он убил. Он заботился только о ней. А она смеялась над ним.
Майкл всегда делал то, что просила "Женщина Солнца". Он никогда не задавал ей вопросов. Он делал это из любви к ней. Он думал, что она тоже любит его.
Но что это было? Почему она заставила его заниматься сексом с какой-то другой женщиной? Это был какой-то трюк? Неужели она не любила его так, как он любил ее?
"Женщина Солнца" смеялась над Майклом. Она все еще улыбалась.
Это возмутило Майкла. Как она могла смеяться над ним? Он сделал все, о чем она его просила. Он заставил ее гордиться. Работа ее отца была завершена.
- Работа моего отца никогда не будет завершена.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Майкл у "Женщины Солнца". - Я сделал именно так, как ты просила!
Она что-то прошептала ему на ухо.
Майкл покачал головой.
- Я больше не могу.
Она прошептала снова, на этот раз еще тише. На этот раз даже не на ухо. Это было глубже. Как будто ее слова просто проникали в него, прямо в его мозг.
Ее слова еще больше разозлили Майкла.
- Ты использовала меня?
"Женщина Солнца" снова засмеялась. Она улыбнулась, ее тонкие, идеальные губы неестественно покраснели.
Майкл посмотрел вниз на землю. Кровь мертвой женщины - которая стекала по его шее, по груди, по ногам - собралась вокруг его ног, затекая между пальцами.
- Ты использовала меня...
Осознание начало осенять Майкла.
"Женщина Солнца" могла только улыбаться.
- Ты использовала меня! - закричал Майкл во всю мощь своих легких.
Майкл взял нож (тот самый, который он использовал для удаления плоти мертвой женщины несколькими часами ранее - действие, которое он уже не мог вспомнить) с дубового обеденного стола рядом с собой. Он подошел к "Женщине Солнца" и оглядел ее с ног до головы. Любовь, которую он испытывал к ней, исчезла, сменившись лютой ненавистью, подобной которой он никогда раньше не испытывал. Он поднял нож и вонзил его в ее грудь.
В голове Майкла она кричала. В реальности она улыбалась. На самом деле, ее губы даже не шевелились. И никогда не двигались.
Майкл потянул нож вниз, разделив холст на две части, разрезав "Женщину Cолнца". Он вынул нож, затем снова воткнул его в угол, потянув вниз под углом. Нижний угол картины выскользнул и повис на раме, перекинувшись через край серванта, на котором она стояла.
Майкл наносил удары по картине снова и снова, разрывая ее на куски. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Майкл остановился, выбившись из сил.
Он пыхтел, как усталая собака. Его дыхание было неровным и напряженным. Он повернулся спиной к тому, что осталось от "Женщины Солнца".
На другой стороне комнаты находился чистый холст, установленный на старом деревянном мольберте.
Майкл стоял перед холстом и смотрел на него. Он взял с мольберта тонкую кисть, не отрывая взгляда от холста. Он присел, обмакнув кисть в кровь молодой женщины. Его глаза оставались прикованными к белизне холста.
Он приложил кисть к холсту и начал писать.
Позади него из рамы свисала потрепанная картина в грубых клочьях. Но "Женщина Cолнца" все еще была там. С единственной полоски - кусочек холста все еще свисал с верхней части рамы, слегка покачиваясь под дуновением ветерка, проникавшего в холодную, пустую комнату, - "Женщина Солнца" наблюдала, как Майкл работает над своим собственным шедевром.
И она все еще улыбалась.
Джон Смит был обычным человеком с обычной жизнью. Ему было сорок лет. Рост его составлял пять футов девять дюймов. Он был среднего телосложения: не тощий, не пухлый, не спортивный. Ничего особенного - обычный среднестатистический человек. Его волосы были коротко подстрижены и аккуратно уложены на макушке. Он был чисто выбрит. Он не носил очков (хотя он не проверял зрение со школьной скамьи – но тогда он никогда не считал это необходимым). Он всегда носил одежду, которая позволяла ему сливаться с толпой. Он любил носить простые шерстяные джемперы и вельветовые брюки. Он не любил выделяться. Ему нравилось сливаться с толпой. Ему нравилось быть обычным.
Он работал в колл-центре. Каждый день, с восьми до пяти, Джон сидел за своим столом, просматривая список имен, который ему представлял компьютер, звонил по соответствующим номерам и – если предполагаемый клиент действительно отвечал (что в последнее время становилось все реже и реже) – предлагал им сделку всей своей жизни. Привет. Могу я заинтересовать вас страховкой за полцены для вашего котла? - он спрашивал об этом каждый раз. Большинство людей сразу же вешали трубку. Некоторые предлагали перед этим цепочку вульгарных односложных слов. Некоторые оставались на трубке, возможно, заводя разговор. В (очень) редких случаях он мог даже совершить продажу. Это была обычная работа. Джону это не особенно нравилось, но и не вызывало ненависти. Он был равнодушен. Он просто справился с этим. По крайней мере, он оплачивал счета.
Каждый вечер после работы, небольшая горстка его коллег отправлялась в паб на другой стороне дороги. Они всегда приглашали его. Но он никогда не соглашался. Не то чтобы он их недолюбливал - они были хорошими людьми. У многих из них дома были жены и дети (чего Джон никогда не хотел иметь сам). Некоторые из них были действительно интересными. Но девяти часов, которые он проводил в их компании в колл-центре, было более чем достаточно.
Кроме того, Джон не пил.
Никогда.
Вместо этого каждый вечер после работы Джон шел домой и готовил себе ужин. Он жил один, поэтому мог сам выбирать, что ему есть. В основном он ел простую пищу - колбасу с картошкой, рыбные палочки с картошкой, курицу с картошкой. Иногда, в зависимости от настроения, он просто ел картошку. Он не любил острую пищу. Ничего иностранного. Даже такой простой еды, как пицца "Маргарита", было достаточно, чтобы его желудок скрутило. Он никогда не ел еду навынос - он им не доверял. Одному Богу известно, что они могли положить в свою еду. Нет, он точно знал, что его устраивает старая добрая замороженная еда, которую он мог купить в супермаркете.
Каждый вечер после ужина Джон читал газету, которую неизменно покупал в магазине на углу, мимо которого проходил по дороге домой (ах да, Джон не водил машину, он так и не научился). Он садился в кресло, клал ноги на пуфик и перелистывал страницы, мысленно обсуждая с самим собой события прошедшего дня.
Иногда он включал и радио – он делил свое внимание между ним и газетой, в зависимости от того, что было наиболее интересным в данный конкретный момент. Он слушал ток-шоу. Он не слишком любил музыку – и уж точно не поп-музыку, которая, казалось, проникала во все сферы его жизни. Иногда он слушал "Битлз". Это было как раз то, на что он был способен в последнее время.
К десяти часам он обычно был готов ко сну. Это был очень редкий случай, когда он не ложился спать после одиннадцати. Он всегда хорошо спал. А потом, чувствуя себя отдохнувшим, он снова вставал в шесть тридцать - ясноглазый и пушистый, как сказала бы его дорогая старая мама, будь она еще жива. Затем он снова принимался за работу.
А прошлая пятница была таким же днем, как и все остальные.
Поскольку стояла середина зимы, было уже темно, когда Джон пришел на работу, и будет темно, когда он уйдет. Колл-центр был окружен с трех сторон высокими стеклянными окнами. Он находился на седьмом этаже, откуда открывался прекрасный вид на город. Джон всегда наслаждался световым шоу, которое предшествовало спуску тьмы.
Когда часы пробили пять, и все рабочие собрали свои пожитки, парень по имени Дэвид (он был одним из самых приятных парней, которых знал Джон) спросил Джона, не зайдет ли он в паб выпить по паре бокалов пива. Джон, как всегда, отказался и удивился, почему его продолжают приглашать.
Джон был последним, кто покидал офис, не считая своего менеджера, Майкла, который всегда оставался, чтобы запереть дверь. Уходя с работы, Джон помахал Сьюзен, секретарше. Ему нравилась Сьюзен, но он почти не разговаривал с ней.
Дорога домой прошла, как всегда, без происшествий. Он остановился у магазина на углу, взял газету и пошел дальше.
В тот вечер на ужин был цыпленок с жареной картошкой. Но это было прекрасно; он любил цыпленка.
После обеда Джон уселся читать газету. Ему потребовалось около двадцати минут, чтобы дочитать до спортивного раздела. К тому времени, как он добрался до туда, он начал замечать покалывание в левой руке. Сначала он подумал, что у него просто затекла рука от того, что он держал газету под неудобным углом. Но потом покалывание распространилось на правую руку.
Он обнаружил, что обе его верхние конечности одеревенели. Он не мог пошевелить ими, не мог оторвать их от подлокотников кресла. Он крепко сжал бумагу. Она не поддавалась. Как будто что-то заставляло каждый мускул его рук сокращаться.
В его голове промелькнула мысль, что ноги тоже может парализовать. Он был прав – он попытался встать и обнаружил, что не может. Его ноги торчали перед ним, твердые, перекидываясь от сиденья стула к пуфику для ног перед ним.
Когда началась паника, Джон попытался позвать на помощь. Он обнаружил, что не может; его язык тоже был парализован.
Его сердце бешено колотилось. Он чувствовал, как оно стучит в его грудную клетку (по крайней мере, эта мышца, казалось, все еще функционировала должным образом). Но его легкие были напряжены. Он не мог дышать, несмотря на все усилия втянуть в себя воздух.
Затем он начал замечать покалывание, распространяющееся по груди. Как будто это было что-то живое под его кожей, ползущее по его плоти.
Это был жар, подобного которому Джон никогда раньше не испытывал.
Он мог только двигать глазами. Он посмотрел на свои руки. Ощущение было странным. Ему казалось, что его конечности становятся горячими. И это было больно.
А потом они вспыхнули пламенем.
Его руки горели, и все, что он мог делать, это смотреть на них.
Мучительная боль пронзила тело Джона, приказывая его мозгу двигаться, приказывая ему что-то сделать. Все, что угодно. Но он не мог пошевелиться. Он ничего не мог сделать.
Пламя лизнуло газету, которую он держал в руках. Она не загорелась. Края опалились там, где соприкасались с кожей, но не подожгли ее, как следовало бы.
Джон смотрел, как его руки – плоть и кости – рассыпаются в пепел.
Газета аккуратно сложилась и упала на пол.
Пламя распространилось по плечам и груди Джона. Вскоре пламя добралось до его ног и охватило голову.
Не прошло и минуты, как все его тело превратилось в груду пепла. Ничего не осталось. Никакой плоти. Никаких костей. Даже зубы распались. Его одежда исчезла. Как будто его никогда и не существовало.
Прошло два дня, прежде чем кто-то заметил, что Джона нет на работе. Дэвид решил, что он в отпуске. Майкл решил, что он болен. Только когда Сьюзен спросила, где он, они решили проверить его.
Разумеется, его так и не нашли. Все, что от него осталось, лежало в кресле, не более чем кучка черного пепла.
Криминалисты изучали место происшествия в течение нескольких дней. Были вызваны пожарные эксперты. Все они говорили о том, как это странно: никаких следов Джона не было – он сгорел дотла. Уже одно это наводило на мысль, что пожар был очень жарким. Но больше ничего не пострадало. Стул, скамеечка для ног, ковер, даже его газета не были тронуты злобным пламенем, которое сожрало плоть и кости Джона.
Официально его смерть была отмечена как необъяснимая.
Я нервничал - больше, чем когда-либо прежде. Мой живот был напряжен. Казалось, что внутри меня скользит змея, свернувшись, как пружина, готовая к нападению. Мое сердце билось быстро - я чувствовал, как оно пульсирует в области шеи. Волосы на руках болезненно кололись. Этого было достаточно, чтобы мне стало плохо.
Но все это не имело значения - пока Себ рядом со мной, все всегда будет в порядке.
Себ был потрясающим. Влюбиться в него было легко. У меня не было выбора в этом вопросе. Я понял это с того момента, как мы встретились - он был единственным для меня. Я чувствовал это в своем сердце, в своей душе. Он понимал меня. Мы были одинаковыми, он и я - но в то же время такими разными. Он был забавным, интересным. И он был прекрасен. От того, как солнечный свет плясал на его шоколадной коже, мне становилось тепло внутри. Его большие карие глаза открывали мне самые глубины души.
Он был первым человеком, в которого я когда-либо был влюблён. Я был уверен, что он будет последним.
Я стал геем только на втором курсе университета. Конечно, я знал, что я - гей, примерно с восьми лет. Но мне удавалось скрывать этот факт более десяти лет. Когда я все-таки открылся, я сделал это публично только для нескольких моих самых близких друзей. Это было чуть больше года назад, и за это время у меня было всего два свидания. Первое было с игроком в регби, который возвышался надо мной и был, как минимум, на три килограмма тяжелее, и которому, казалось, нравилось говорить только о двух вещах: о себе и о сексе. Это свидание прошло не очень хорошо.
Мое следующее свидание организовала Хейли - она была моей соседкой по квартире и лучшей подругой. Она сказала мне, что у нее есть друг, который, как и я, ищет любовь. Она описала мне его как высокого, темноволосого и красивого, и у него было самое потрясающее афро, которое только можно себе представить.
Я согласился пойти с ним на свидание. Я никогда не думал, что буду встречаться с чернокожим парнем. Не то, чтобы я был расистом - даже слегка. Но там, где я вырос, в моей школе было не так много чернокожих ребят. Однако в университете их было много, и со многими из них я подружился.
Себ пришел на наше свидание в узких джинсах и черной футболке "Led Zeppelin". Я сразу же понял, что он меня привлекает в сексуальном плане, и мне не потребовалось много времени, чтобы осознать, что на самом деле этот парень может стать тем, с кем я проведу остаток своей жизни.
Мы были вместе около месяца, прежде чем секс стал темой для разговора. Я объяснил Себу, что был девственником. Не по своей воле, а скорее в силу обстоятельств. Я никогда раньше не влюблялся и не встречал никого, с кем бы чувствовал себя достаточно комфортно. Себ понимал. Он рассказал мне, что ему потребовался почти год после того, как он вышел в свет, чтобы найти кого-то, с кем он хотел бы заняться сексом. У нас же все произошло само собой. Мы выпили немного, но оба были достаточно трезвы, чтобы понимать, что делаем. Когда Себ впервые проник в меня, это, вполне возможно, было самым болезненным, что я когда-либо испытывал. Но то, как он целовал меня и гладил по спине, сделало все просто прекрасно. И мне не потребовалось много времени, чтобы насладиться этим. Это было самое лучшее ощущение, даже большее, чем когда Себ лежал на спине и вводил меня в себя. Мне не потребовалось много времени, чтобы достичь кульминации. Я гладил длину его пениса, когда входил в него. Мы кончили вместе - я выпустил свой заряд глубоко в него, а он эякулировал на свой тонизированный, мускулистый живот.
Я любил Себа больше всего на свете. И он любил меня, в этом я был уверен.
Но этого было недостаточно, чтобы успокоить мои нервы.
Думаю, Себ чувствовал, как я нервничаю. Когда мы сидели вместе на заднем сиденье такси, он протянул руку, взял мою руку и положил ее себе на колени. Он улыбнулся мне и сказал, что все будет хорошо.
Я не был уверен, насколько это правда. Понимаете, мы ехали к моим родителям. Они не знали, что я гей. Я не стыдился этого, но я волновался, как они могут отреагировать. Я не думал, что они поймут. Они оба были из тех, кого я бы назвал "старой школой". Они были старомодны и придерживались своих взглядов. Они жили в старом фермерском доме, который отец переоборудовал сам. Сзади был старый сарай, который был полон старых машин, которые мой отец ремонтировал, чтобы продать. По крайней мере, так было, когда я был там в последний раз. Это было более двух лет назад. Я разговаривал с мамой по крайней мере раз в неделю, но с папой почти не общался.
Часть меня хотела повернуть назад. Мы могли бы попросить таксиста развернуться и высадить нас на вокзале. Мы могли бы сесть на следующий поезд и оказаться дома менее чем через два часа.
Себ был смелым - гораздо смелее, чем я. Он не позволил мне повернуть назад. Он сказал:
- Ты зашел так далеко, ты должен сделать это сейчас.
Я даже слышал, как он говорит это в моей голове. Мне нужно было быть сильным - для нас обоих. Если мои родители не могли принять меня таким, какой я есть, значит, так тому и быть. Они мне не нужны. Мне нужен был только Себ. И он всегда будет рядом, чтобы поддержать меня - он сказал мне об этом перед тем, как мы уехали, и впился в мои губы страстным и любящим поцелуем.
Его губы были такими мягкими. Они так и просились, чтобы их поцеловали.
Мы приехали в дом мамы и папы примерно в 17:25. Себ не мог поверить, насколько уединенным он был. Он был городским мальчиком, а я вырос в глуши. Это, пожалуй, было самой большой разницей между нами. Но я привык к долгим поездкам по проселочным дорогам, чтобы добраться куда угодно. И дорога к маме и папе ничем не отличалась от других. Дом стоял на вершине холма, окруженный открытыми полями, которые когда-то использовались для пастбищ. Сейчас они были пусты. Мой отец разрешил соседям выпускать своих лошадей бродить по полям, так как их пастбища поддерживали траву. Это избавляло его от необходимости самому ухаживать за ней.
Когда такси остановилось перед домом, мои мама и папа вышли поприветствовать нас. Я сказал им, что привезу друга. Думаю, они ожидали - или надеялись, - что я имел в виду подругу. Я уверен, что они хотели бы иметь внуков. И, возможно, они еще могут - может быть, мы с Себом когда-нибудь усыновим ребенка?
Себ расплатился с таксистом, когда я вылез из машины и поприветствовал маму и папу. Я уже видел, как на лице отца появилось неодобрительное выражение, когда он смотрел, как Себ забирает наши сумки из багажника. Думаю, он уже сделал свой собственный вывод. И опять же, наверное, этот вывод был правильным. А вот мама улыбалась. Она крепко обняла меня.
- Привет, сынок, - сказала она. - Как ты? Ты хорошо выглядишь.
- Да, - сказал я. - У меня все очень хорошо.
Она обняла меня за плечи и посмотрела мне в глаза. Улыбка на ее лице делала ее почти безумной.
- Прошло столько времени, сынок. Я так по тебе скучала.
Я не мог удержаться от смеха.
- Я тоже скучал по тебе, мама.
Мой отец ждал меня, как только мама закончила сжимать меня до полусмерти. Он протянул руку, нахмурив лоб. Честно говоря, я не знаю, был ли этот хмурый взгляд направлен непосредственно на меня - сколько я себя помню, у отца постоянно были нахмуренные брови. Я пожал ему руку. Он крепко сжал мою руку - так сильно, что мне стало почти больно.
- Сынок, - сказал он. - Рад тебя видеть.
- Я тоже, папа, - я подумал о том, чтобы придвинуться и обнять его, но потом решил не делать этого.
Отец никогда не любил объятий - я полагал, что в этом отношении мало что изменилось.
- А кто твой друг? - спросил папа.
Это был вопрос, которого я так боялся. А папа задал его так, как будто уже знал ответ. Конечно, он не знал, что Себ - это его имя, но он говорил так, как будто знал, что это мой парень. В его голосе чувствовалось разочарование, которое указывало на то, что он не рад тому факту, что его сын собирается признаться в своей новообретенной гомосексуальности.
Как будто он не знал об этом с самого начала.
- Мама. Папа, - сказал я. - Это - Себ.
- Себастьян, - сказал Себ, шагнув вперед, протягивая руку к моему отцу.
Папа, руки которого теперь были надежно засунуты в карманы, посмотрел вниз на руку Себа. Затем он посмотрел Себу в глаза. Он был похож на какое-то встревоженное животное, обеспокоенное тем, не собирается ли стоящее перед ним существо напасть. Медленно он вынул руку из кармана и пожал ее Себу.
- Приятно познакомиться, - сказал он.
- Да, - сказала мама. - Очень приятно познакомиться. Мы оба рады. Не зайдешь? Я готовлю рагу. Надеюсь, ты любишь тушеное мясо? Оно будет готово минут через пятнадцать. Надеюсь, ты голоден.
- Тушеное мясо звучит прекрасно, - сказал Себ, широкая улыбка украсила его красивое лицо.
Затем мама проводила Себа внутрь.
Папа смотрел на меня, не переставая хмуриться. Он кивнул в сторону дома, молча приглашая меня войти. Я могу ошибаться, но мне показалось, что он не хотел со мной разговаривать просто на случай, если он может что-то подхватить.
Я посмотрел на землю и вошел в дом, не желая смотреть отцу в глаза. Он этого не заслуживал - как и я.
Папа последовал за мной внутрь и закрыл входную дверь.
Мамино рагу оказалось таким же вкусным, как я и помнил. Она всегда говорила мне, что это был старый семейный рецепт, переданный ей от моей бабушки, а до этого от ее матери. Я уверен, что мама хотела бы передать этот рецепт дочери, но я всегда полагал, что однажды ей придется довольствоваться мной.
Я никогда не мог быть уверен в травах и специях, которые шли в подливку - это был секрет, - но я знал, что она готовила рагу из баранины, моркови, картофеля и лука. Я также знал, что она всегда готовила рагу на медленном огне, начиная по крайней мере за восемь часов до того, как его собирались есть.
Я также знал, что это очень вкусно.
К тому времени, когда мама наконец наложила в мою миску здоровую порцию тушеного мяса, я уже проголодался. Я ел с жадностью, почти не останавливаясь, чтобы отдышаться. Я никогда не отличался хорошими манерами за столом, о чем Себ узнал довольно быстро. Мама, папа и Себ не успели доесть свои миски до половины, как я уже доел свою.
- Черт возьми, сынок! - сказала мама, когда я слизнул с ложки последнюю порцию тушеного мяса. - Ты, наверное, был голоден! Если хочешь, можешь съесть еще, там еще много осталось.
- О, нет, - сказала я. - Спасибо, мама, но я уже наелся. Думаю, это просто нервы заставили меня проголодаться.
- Нервы? Какие нервы? Тебе никогда не нужно нервничать, когда ты возвращаешься домой, чтобы увидеть своих стариков.
- Я... Эмм... - я посмотрел на Себа, который жеманно улыбался мне, давая понять, что я, возможно, только что выдал игру.
Я посмотрел на отца, который нахмурился, как бы говоря: Я понял тебя, мальчик. Я обернулся к маме, которая ухмылялась, как ненормальная дура, совершенно не обращая внимания на то, что здесь может происходить что-то еще.
Я прочистил горло. Я должен был сделать это. Сейчас или никогда. Кроме того, именно за этим я сюда и приехал. Именно поэтому мы с Себом приехали сюда, чтобы сказать моим родителям, что мы любим друг друга.
Как они могли посметь сердиться на это? Или разочароваться? Наверное, именно разочарования я боялся больше всего. Я знал, что моя мама не почувствует этого - она примет меня в любом случае. Возможно, она не поймет всех сложностей, но тогда ей это и не будет интересно. Я был уверен, что если я буду счастлив, то и она будет счастлива. Но папа был совсем другим. Он был очень старомоден. Он был рыцарственным, но в то же время сексистом. Он считал, что каждому мужчине нужна женщина, и что он должен заботиться об этой женщине в финансовом плане, в то время, как женщина должна заниматься домашним хозяйством. Я всегда считал его гомофобом. В детстве я слышал, как он осуждал гомосексуализм. Я до сих пор помню тот случай, когда, когда мне было лет шесть, мы ехали в супермаркет и проезжали мимо гей-пары, держащейся за руки, идущей по улице. Они занимались своими делами, счастливые в своем собственном мире. Папа сказал мне: Посмотри на этих отвратительных педиков, сынок. Это просто неправильно. Именно это воспоминание - и только оно - заставило меня скрывать свою истинную сексуальность так долго, как я это делал. Если бы мой отец не был таким гомофобом, я, возможно, раскрылся бы раньше.
Но сейчас все это не имело значения. Я был здесь, и Себ был рядом со мной. Я расскажу родителям правду, и если им это не понравится, я уйду. Я уйду и никогда не вернусь. Они мне больше не были нужны. Мне нужен был только Себ.
- Мама. Папа, - сказала я, мое сердце было в горле. - Мне нужно кое-что сказать вам обоим.
- О, - сказала мама. - Точно. Что же это, сынок?
Отец фыркнул от смеха, запивая рагу. Этого было достаточно, чтобы оттолкнуть меня. Мама посмотрела на отца.
- Что? - спросила она его.
- Ты, - сказал папа, качая головой. - Ты такая глупая. Неужели ты не видишь? Разве это не очевидно?
- Что? Что не очевидно?
Мое сердце колотилось. Это было так похоже на моего отца - он всегда все усложнял для меня. Я не ожидал, что он скажет мне, что гордится мной или что он рад за меня. Но мне хотелось, чтобы он просто позволил мне высказаться, просто позволил мне быть счастливым.
Папа доел последнюю порцию тушеного мяса. Он посмотрел на меня с яростью в налитых кровью глазах.
- Просто скажи это, - сказал он.
Я сделал глубокий вдох.
- Я - гей, - объявил я.
- Что? - сказала мама, гораздо более удивленная, чем я ожидал. - Ты HE гей.
- Я - гей, мама. Себ - мой парень, - Себ положил свою руку поверх моей.
Я крепко сжал ее.
- Нет, это не так, - сказала мама. Она смеялась про себя, качая головой. - Это просто невозможно.
- Так и есть, мама. Мы любим друг друга.
- Нет.
Все шло хуже, чем я ожидал. Мама вела себя так, словно я был каким-то неправильным, словно я не мог быть геем. Она смотрела в свое рагу, помешивая его большими движениями ложки. В общем, казалось, что она пытается игнорировать то, что я ей говорю.
Папа просто смотрел на меня. Я уже не раз получал его жесткий взгляд. Это больше не пугало меня. Отчасти мне хотелось, чтобы он что-нибудь сказал. Хотя я знал, что все, что он скажет, скорее всего, будет очень неприятным, все же это было бы лучше, чем тот бред, который несла мама.
- Мама, - громко сказал я, надеясь вернуть ее к реальности. - Я - гей. Я просто хочу, чтобы ты порадовалась за меня.
- Ну, - сказал папа, наконец. - Не могу сказать, что это стало для меня сюрпризом. Ты всегда был склонен к этому, - он встал из-за стола и направился на кухню. - Мне нужно выпить, - сказал он, открывая дверь. - Я думаю, нам всем нужно.
А потом он ушел.
Все время, пока отца не было, мама молчала. Она просто смотрела сначала на меня, потом на Себа. Себ улыбался ей - той же обнадеживающей улыбкой, которую я видел тысячу раз до этого. Его зубы были жемчужно-белыми, идеальными. Его улыбка была прекрасна. Но мама выглядела растерянной. Казалось, что ее мозг не может обработать эту новую информацию.
Когда папа вернулся в столовую, он нес с собой бутылку своего лучшего виски и четыре стакана. Он поставил стаканы на стол, откупорил пробку виски и налил.
- Думаю, - сказал он, подняв стакан и протягивая его Себу. - Мы должны поднять тост. Мы должны отпраздновать.
- Что именно мы празднуем? - спросила мама, ее голос стал достаточно пронзительным, чтобы пробить стекло. - Что с нашим сыном что-то не так?
Это шокировало меня. Я не ожидал такого от мамы. Она всегда казалась открытой. Возможно, в ней была часть, которую я никогда не видел; часть, которая, в конце концов, не была такой уж терпимой.
- Это его жизнь, - сказал папа, неожиданно встав на мою защиту. - Он может делать все, что захочет. Возможно, это не то, чего мы ожидали или надеялись, но если он счастлив, то что мы можем сказать?
Мама просто уставилась на папу. Похоже, она была в таком же недоверии, как и я.
- А теперь, - сказал папа, пихая маме в руку стакан с виски. - Давайте поднимем тост. За нашего сына, - сказал он, поднимая свой стакан над головой.
Я поднял свой стакан, как и Себ. Мама на мгновение замешкалась, потом тоже подняла свой. Мы все разом опрокинули свои бокалы.
Затем папа обошел вокруг стола и налил еще по одному напитку в каждый из пустых бокалов. На этот раз мы потягивали их.
Мама сидела молча, с кислым выражением лица, а Себ наклонился и поцеловал меня в щеку.
- Знаете, - сказал Себ, обращаясь к моим родителям. - Я много слышал о вас. Я нервничал, собираясь прийти сюда сегодня. Но должен сказать, что я очень рад быть здесь. Спасибо, что приняли меня.
Отец кивнул, подтверждая благодарность Себа.
Себ продолжил:
- Я имею в виду... я понимаю, что вы, должно быть, чувствуете, но, серьезно, с вашим сыном все в порядке. Вы знаете, вы не можете помочь тому, кто вы есть, и вы не можете помочь тому, кого вы любите. Когда я рассказал своим родителям, они отреагировали так же, как и вы. Но потом, довольно скоро, они... Эмм... Они, они... Уф...
Что-то было не так. Казалось, Себ почти подавился чем-то. Он кашлянул и застонал.
- Ты в порядке? - спросил я, положив руку ему на спину.
Себ быстро встал, отбросив мою руку.
- Нет. Я в порядке. Я... Эм... Я... Я... Уххх...
Он поднес руку ко рту и снова закашлялся. Когда он убрал руку, я увидел, что его ладонь была забрызгана кровью.
- Себ! - сказал я, услышав свой почти крик.
Себ повернулся и рухнул на стол. Он булькал, пытался откашляться, пытаясь вытолкнуть что-то из задней стенки горла.
- Что с ним? - закричал я на маму. - Что-то было в еде? Это похоже на какую-то аллергическую реакцию!
К этому времени Себ уже не мог дышать. Его кожа стала приобретать ужасный пурпурный оттенок. Каждый раз, когда он кашлял, кровь брызгала ему на губы.
- Это не аллергическая реакция, ты, гребаный идиот, - сказал папа.
Он стоял позади меня и смотрел на Себа, его лицо исказила страшная гримаса.
- Что? - сказал я, не обращая внимания на то, как он меня назвал. Меня больше интересовал Себ - человек, которого я любил, - который выглядел так, будто вот-вот умрет. - Откуда ты знаешь?
- Я знаю, потому что именно такой реакции я ожидаю от человека, который проглотил яд. Яд, который я намазал на внутреннюю поверхность стакана, из которого только что пил этот гребаный педерастический ниггер.
Мне показалось, что мое сердце остановилось. Теперь я плакал. Слезы щипали мне глаза. Наверное, мне понадобилось меньше секунды, чтобы осознать слова отца. Он сделал это. Он хотел смерти Себа. Он был расистом и гомофобом. Внезапно я возненавидел его. Я хотел убить его. Но еще больше я хотела спасти Себа.
- Пожалуйста, - сказала я, всхлипывая. - Ты должен помочь ему!
- Не могу, - сказал папа.
Я посмотрел на маму, которая, как я с ужасом обнаружил, ухмылялась от уха до уха.
Дыхание Себа было коротким и неглубоким, каждый вдох давался ему с огромным усилием, чтобы втянуть воздух в легкие. Он сделал еще два или три вдоха, прежде чем потерять сознание.
Я громко застонал. Мое сердце словно разорвалось на две части.
- Мне жаль, сынок, - сказал папа. - Но он должен был уйти. Так будет лучше для тебя. Не волнуйся - мы тебя вылечим. Исправим.
Лечить меня? На хрена меня исправлять?
Я собирался убить своего отца. Он должен был умереть. И я сделаю это мучительно. Он забрал единственное, что я когда-либо любил, и вырвал это у меня. За это он должен страдать.
Но прежде, чем я успел пошевелиться, я почувствовал веревку на своей шее. Она была туго затянута, перекрывая доступ крови к мозгу.
Последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание, был голос моей матери:
- Осторожно! Постарайся не причинить ему вреда!
- Я сделаю все, что потребуется, чтобы вылечить мальчика, - сказал отец.
Потом меня не стало.
Когда я очнулся, то сразу понял, где нахожусь. Я столько раз играл здесь в детстве. Запах был таким знакомым. Я был в сарае. Сейчас он не использовался, формально в нем содержалось около сорока овец. Тем не менее, на стене висели инструменты (вешалка, серп, лопата), а сено, устилавшее пол, пахло скотом.
Я не понимал, как я сюда попал. Но воспоминания не заставили себя долго ждать. С моих губ сорвался непроизвольный стон.
Я осмотрелся. Только когда ко мне полностью вернулись чувства, я понял, что я голый и привязан к большому деревянному кресту. Это было похоже на то, как если бы меня распяли. Почему мой отец так поступил со мной? Неужели он действительно так сильно меня ненавидел?
В нескольких футах передо мной был поставлен небольшой столик. На нем стоял старый комбинированный телевизор/магнитофон. Он был подключен к удлинителю, который тянулся за мной, туда, где я мог слышать (но не мог повернуть голову достаточно далеко, чтобы увидеть) работающий генератор. По телевизору показывали порнографию. Изображение было нечетким, отчасти из-за того, что оно воспроизводилось с кассеты VHS, но также из-за того, что оно явно относилось к 70-м годам. Блондинка с длинными вьющимися волосами громко стонала, а пухлый мужчина с волосатой грудью и русыми усами трахал ее. Там были и другие мужчины; один держал свой член у нее во рту, а другой сжимал ее груди, пока ее рука гладила длину его пульсирующего члена. Мужчина, трахавший ее, откинул голову назад и застонал. Когда он вытащил член, сперма вытекла из ее влагалища, заляпав густые лобки, окружавшие его. Затем подошел другой мужчина, кончиком своего члена размазал сперму другого мужчины, а затем глубоко вошел в женщину.
Я ничего не чувствовал, наблюдая за этим. Ничего. Если людей это заводило, то хорошо. Хорошо для них. Но я от этого ничего не чувствовал. Ни возбуждения. Ни отвращения. Ничего сексуального. Ничего больного. Просто ничего.
В течение, казалось, целого часа проигрывалось это видео. Снова и снова я смотрел, как разные мужчины с большими членами занимаются сексом с разными большегрудыми женщинами, сперма капала из всех доступных отверстий. В конце концов, запись подошла к концу. Видео выключилось, и кассета начала перематываться, видеомагнитофон громко жужжал. Когда кассета закончилась, видеомагнитофон выбросил пластину черного пластика.
В тот же момент от двери сарая донесся громкий стук тяжелой цепи о дерево. Когда она открылась, там стояли мама и папа, силуэты которых были видны в свете, наверное, полной луны. Войдя внутрь, мама подошла, а папа закрыл за ними дверь. Мама не смотрела на меня, не говоря уже о том, чтобы говорить со мной. Она вставила кассету обратно в видеомагнитофон и нажала кнопку воспроизведения. После того как трекинг установился, на экране появилось изображение мускулистого мужчины, занимающегося оральным сексом с женщиной, которая, в свою очередь, глубоко погружала язык во влагалище другой женщины.
Папа присоединился к маме передо мной. В отличие от мамы, чьи глаза оставались прикованными к телевизору (где мужчина мастурбировал, пока не эякулировал в ожидающий рот одной из женщин), папа поднял на меня глаза. Его лицо имело пустое выражение, что делало невозможным чтение его текущих мыслей.
- Что, блядь, с тобой не так? - сказал я, даже не собираясь этого делать - слова просто вырвались, неконтролируемо.
- Что со мной не так? - ответил папа. - Что с тобой не так? Я не растил тебя педиком. Я воспитывал тебя как мужчину, а настоящие мужчины трахают женщин, а не других мужчин.
- Боже мой! - я откинул голову назад и фыркнул от смеха - это было лучшее, что я мог сделать, чтобы не расплакаться. - Ты себя слышишь? Ты чертовски безумен. Мы больше не живем в таком мире.
- Ну, блядь, так и должно быть. Мы надеялись, что когда-нибудь ты приведешь к нам домой пару внуков. А вместо этого ты привел нам домой своего гребаного парня? - отец ехидно засмеялся. - Я никогда в жизни не испытывал такого отвращения.
Я почувствовал, как слеза потекла по моей щеке. Мне очень хотелось вытереть ее, но мои руки были связаны так крепко, что это было невозможно.
- Ты только что убил кого-то. Забудь, что он был человеком, которого я любил - ты просто убил его! Это нормально для тебя, да?
- Он заслужил это. Ты не можешь просто взять и превратить людей в педиков и рассчитывать, что тебе это сойдет с рук.
- Себ не делал меня педиком! Я всегда был геем! Я родился таким.
- Никто не рождается таким, сынок. Это неестественно.
Я не знал, что сказать. Каким бы неприятным ни был мой отец, я никогда не находил его настолько отвратительным.
- Ты ошибаешься. Любовь естественна. Я и Себ - мы нашли любовь.
- Я думаю, ты путаешь похоть с любовью. Человек был помещен на эту землю только с одной целью - деторождение. Ты можешь думать, что засовывать свой член в чужую задницу - это весело, но это, конечно, не служит конечной цели.
У меня не осталось слов. Что я мог сказать? Мой отец был мерзким человеком - гораздо хуже, чем я мог себе представить. А моя мать - женщина, которая, как я думал, всегда будет любить меня, всегда будет рядом, чтобы защитить меня, - ничего не делала.
- В любом случае, - сказал папа, после того как прошла минута молчания. - Не нужно волноваться. Мы собираемся помочь тебе. Как тебе это нравится? - сказал он, указывая на телевизор, где у стены стояла дюжина голых мужчин, каждый с девочкой, одетой в школьную форму, на коленях перед ними, с членом во рту. - Тебе это не нравится?
У меня не было ответа - и уж точно не было такого, который я хотел бы дать. Я мог только откинуть голову назад и смотреть в потолок. Я чувствовал, как запеклась кровь. Сердце колотилось в груди так сильно, что казалось, ребра могут треснуть. Я чувствовал, как слезы катятся по моему лицу, прокалывая щетину.
- Нет? - ответил за меня отец. - Ничего страшного. Я приготовил для тебя кое-что еще лучше. Oно будет здесь в любой момент. Жди здесь, я скоро вернусь, - затем он повернулся к маме и сказал: - Присмотри за ним. Я ненадолго.
Затем он вышел из сарая.
Как только он ушел, я позвал маму.
- Пожалуйста! - умолял я ее. - Ты должна помочь мне. Ты не можешь позволить ему сделать это.
Она ничего не ответила. Я никогда не видел ее такой. Она была зациклена на порнографии по телевизору (школьницы теперь были голыми, и их делили между мужчинами).
- Мама! - крикнул я, надеясь вывести ее из транса, в который она, похоже, впала. Это сработало. Медленно она повернулась ко мне лицом. - Помоги мне, - сказал я. - Пожалуйста. Вытащи меня отсюда.
Она улыбнулась мне.
- Я не могу, - сказала она, его голос был почти легким и игривым. - Мы должны тебя вылечить.
Я покачал головой, теперь уже сильно рыдая.
- Я не испорчен.
- О, ты испорчен. Твой разум заражен этой болезнью. Мы должны вытащить ее из тебя. Мы должны вылечить тебя.
- Мне не нужно лекарство, - сказал я сквозь стиснутые зубы, ярость поднималась внутри меня. - Мне нужно, чтобы ты вытащила меня отсюда.
- Знаешь. Тебе не стоит так разговаривать со своей матерью, - она снова повернулась к телевизору.
Я потерял дар речи. Внутри я чувствовал какое-то сочетание страха и ненависти - я не знал, какая эмоция была сильнее.
Через несколько минут дверь сарая снова открылась.
- Эй? Зачем мы сюда заходим, мистер? - сказала молодая девушка, которую мой отец держал с собой, крепко сжав ее руку.
На вид она была подростком, возможно, ей было всего семнадцать. У нее были длинные светлые волосы, которые свисали до плеч. Она была одета в джинсы и футболку, которая была коротко обрезана, открывая ее среднюю часть. Отец закрыл за собой дверь. В этот момент девочка увидела меня, и ее лицо опустилось.
- О, нет, - сказала она. - Извините. Я не увлекаюсь подобным дерьмом.
- Что значит "ты не увлекаешься подобным дерьмом"? - сказал папа. - Ты шлюха - тебе все должно нравиться.
Девочка рассмеялась.
- Слушай. Я не знаю, что за хрень здесь происходит, и, честно говоря, не хочу знать. Но, я не хочу здесь находиться. Я ухожу.
Девушка попыталась отстраниться от моего отца, но он крепко держал ее.
- Нет, нет, нет, нет, нет. Ты никуда не уйдешь. Ты нужна нам, чтобы помочь нам. У нашего сына есть проблема. Ты можешь его вылечить.
Я уставился вниз на девушку. Она снова посмотрела на меня. Я видел ужас в ее глазах. Она знала, что это неправильно. Но сейчас она была беспомощна - она ничего не могла сделать ни для меня, ни для себя.
- О чем ты, блядь, говоришь? - сказала она.
- Он педик. Ему нравятся мальчики.
- И что? В этом нет ничего плохого, - на короткое мгновение я был благодарен девушке.
Но я знал, что ее мнение ничего не значит для моих родителей. Она никак не могла убедить их в том, что гомосексуализм - это нормально.
Папа хмурился. Мама повернулась и стала разглядывать девочку. Она посмотрела на меня.
- Она очень красивая, не так ли? - сказала мама. - Разве ты не хотел бы иметь такую девушку, как она?
Я покачал головой.
- Нет, мама, - сказала я, борясь со слезами. - Я бы не хотел. Я - гей.
- Не надолго, - сказал папа. - Ты собираешься трахнуть эту девушку, и тебе это понравится.
- Подождите, - сказала девушка, снова пытаясь - и безуспешно - вырваться из хватки отца. - Я не буду этого делать. Это неправильно. Я не могу этого сделать. Я не буду.
- Я уже заплатил тебе, - сказал отец. - Ты будешь делать свою гребаную работу.
Она покачала головой.
- Ни за что. Ты можешь забрать свои деньги.
- Мне не нужны мои деньги. Я хочу, чтобы ты трахнула моего сына. Я хочу, чтобы ты его вылечила.
- Вы сумасшедшие!
- А ты - шлюха. Так что за работу!
Отец подтолкнул девушку ко мне. Она пыталась сопротивляться.
- Нет! - закричала она, теперь борясь за свою жизнь.
Отец оттащил ее назад.
- Иди сюда! - крикнул он маме. - Помоги мне с этой пиздой.
Мама сделала, как ей было сказано. Она схватила девочку за руки и завела их ей за спину.
Девочка всхлипывала, умоляя их остановиться. Но они не слушали. Вместо этого мой отец схватил воротник ее футболки и потянул, разрывая ткань и срывая ее, обнажая черный лифчик, который был на ней. Отец протянул руку за ее спину, застегнул лифчик и потянул его на себя.
- Посмотри на эти сиськи, сынок. Они великолепны, не так ли?
- Прекрати! - закричал я. - Оставьте ее в покое.
Девушка была в ужасе. Она не должна была быть здесь. Она не просила об этом, ни о чем таком.
Конечно, отца не волновало то, что я хотела сказать. Когда мама все еще крепко держала девочку, отец расстегнул ее джинсы, затем стянул их до щиколоток, прихватив с собой хлопчатобумажные трусики. Девочка извивалась, пыталась вырваться, но моя мать обхватила ее за шею и крепко потянула, быстро подчиняя ее себе. Затем отец заставил девочку раздвинуть ноги.
- О-о-о-о, бритая гавань, - сказал он, облизывая губы. - Она такая же лысая, как в день своего рождения! Только не говори мне, что ты не хочешь ее трахнуть.
- Нет! Не хочу! - сказал я. - Ты должен отпустить ее! Она этого не заслуживает!
- И мы не заслуживаем, чтобы у нас был сын от какого-то ненормального извращенца. Но знаешь что? Дерьмо случается!
- Пожалуйста... - стонала девушка. - Не делайте этого...
Никто, кроме меня, казалось, не замечал, но я ничего не мог поделать.
Папа вырвал девочку из маминых рук и подтолкнул ее за волосы туда, где она теперь стояла, всего в паре футов передо мной.
- Давай, - сказал папа с ухмылкой. - Посмотри на нее. Хорошие упругие сиськи. Тугая маленькая "киска". Почему твой член не становится твердым?
Девочка уже всхлипывала. Слезы снова текли по моим щекам.
- Пожалуйста, папа. Это ничего не изменит. Я не могу изменить себя.
Улыбка исчезла с лица моего отца.
- Ты не хочешь ее трахать? Тогда она может трахнуть тебя, - он подтолкнул девушку еще ближе. - Давай! - сказал он, подталкивая ее лицо к моему вялому члену. - Соси его член. Сделай его твердым!
Девушка отстранилась.
- Нет! Я не могу! - закричала она. - Я не буду!
Сердито дернув ее за волосы, отец раскрутил ее и бросил на пол.
- Держи ее, - сказал он моей матери, которая, казалось, была более чем счастлива услужить. - Если ты не будешь ее трахать, это сделаю я! - сказал он мне.
Когда мама прижала ее руки к полу, отец начал расстегивать ремень и спускать брюки. У него уже была эрекция. Он взял пенис в руку и сплюнул в ладонь, лаская слюной длину члена. Затем он упал на колени и с силой вошел в кричащую девушку.
Я отвернулся. Я не мог заставить себя смотреть на это. Это было отвратительно. Теперь я знал, кем на самом деле был мой отец - он был расистом, фанатиком, насильником, убийцей. И казалось, что моя мать была такой же, покладистой во всем, что он делал.
Отец насиловал девочку, входя в нее снова и снова, поднимаясь и сжимая ее груди так, что это выглядело болезненно. Но девочка перестала сопротивляться. Она больше не плакала. Она не кричала. Она просто смотрела на меня пустыми глазами.
Отец вышел из нее. С маминой помощью он перевернул ее на спину и потянул за бедра, оторвав ягодицы от земли.
- Смотри, сынок, - сказал мой отец. - Даже у девочек есть задницы, которые нужно трахать. Смотри.
Затем он приставил кончик своего члена к анусу девочки и надавил, вдавливая себя в ее толстую кишку. Девочка вздрогнула, немного поморщилась, но не сделала ни одной попытки вырваться. Пока папа снова трахал ее, мама начала хихикать, как возбужденный ребенок. Для нее это было похоже на игру.
Папа издал стон, который послужил для меня сигналом, что он достиг кульминации. Он вышел из девочки и отпустил ее, позволив ей упасть на землю.
- Видишь, - сказал он, поднимаясь на колени и натягивая брюки. - Вот как это делается.
Девушка перекатилась и свернулась в позу эмбриона.
Я отвернулся. Я не мог смотреть на то, что предстало передо мной. У меня болела голова и горело сердце.
Мой отец стоял передо мной и потирал руки.
- Хм, - сказал он. - Похоже, от нее больше не будет толку.
Я крепко зажмурил глаза, заставив еще одну слезу скатиться по щеке.
Папа поднялся и взял меня за подбородок, притянув мое лицо к своему.
- Посмотри на меня, - прорычал он. Невольно я подчинился. - Ты меня чертовски разочаровал. Я бы предпочел, чтобы ты был мертвым, а не педиком.
Внезапно мое сердце бешено забилось. Неужели у него хватит сил убить меня? Учитывая все, что он сделал, я ожидал, что может.
- Пожалуйста, - сказал я. - Ты не можешь этого сделать. Ты должен отпустить меня. Пожалуйста, не убивай меня?
- Убить тебя? - папа засмеялся и посмотрел через плечо на маму, которая тоже начала смеяться. - Я не собираюсь тебя убивать. Но вот что я тебе скажу: ты не уйдешь отсюда, пока мы тебя не вылечим.
Миллион мыслей пронеслись в моей голове. Я не знал, чего он от меня ожидает. Закончилось бы все это, если бы я просто занялся сексом с той девушкой? Отпустил бы он меня на свободу? Если бы он отпустил, я мог бы бежать, как можно дальше от этого места. Но что бы я тогда делал? Рассказал бы я людям о том, что произошло? О том, что случилось с Себом? Я не мог, не мог? Конечно, мог. Моих родителей посадили бы в тюрьму - и что? Это меньшее, чего они заслуживали.
Папа отпустил свою хватку на моем подбородке. Он держал меня так крепко, что, клянусь, я все еще чувствовал, как его пальцы впиваются в мою челюсть
- Ну, раз от этой шлюхи мало толку, думаю, мне нужно найти другого добровольца, - он повернулся к моей матери. - Иди сюда. Ты можешь это сделать.
- Ч... Что? - зашипела моя мать, улыбка стерлась с ее лица.
Она слышала его, в этом я был уверен. Но я думаю, она не хотела верить в то, что он сказал.
- Иди сюда. Нам нужна женщина, которая покажет этому мальчику, что к чему. Вы ведь женщина, не так ли?
- Но... я... я его мама.
- И что? У тебя есть пизда, вот и все, что сейчас важно.
Мама не двигалась. Ей не нравилось, что теперь она стала жертвой.
- Сука! - крикнул отец. - Иди сюда, блядь, сейчас же!
Мне вдруг пришло в голову: возможно, мой отец всегда был таким жестоким, просто я этого не замечал. Возможно, моя мама подчинялась ему так охотно, потому что, если бы она этого не делала, она бы стала жертвой его отвратительных издевательств. Я всегда считал их идеальной парой - немного отсталой, но, тем не менее, счастливой. Но теперь я увидел отца таким, каким он был на самом деле, и было бы понятно, если бы мама знала это все время, подчиняясь каждому его приказу.
Тем не менее, это заставило меня ее простить. Она не выглядела слишком расстроенной из-за смерти Себа и уж точно не делала ничего, чтобы помочь мне сейчас.
Мама робко подошла к моему отцу, который тут же схватил ее за руку и притянул к себе.
- Соси его член, - приказал отец.
- Что? - сказала мама. - Я не могу этого сделать.
- Можешь и будешь. Ты должна заставить его кончить. Если ты этого не сделаешь, как мы можем надеяться его вылечить?
Мама подняла на меня глаза. Мне нечего было ей сказать. Я был оцепеневшим от всего этого. Она обернулась к папе и кивнула.
- Хорошая девочка, - сказал он, поглаживая ее по лицу.
Мама улыбнулась.
Я закрыла глаза и молил Бога, чтобы все это закончилось. Я прикусил губу так сильно, как только мог.
Мама взяла мой вялый член и обхватила его губами. Я чувствовал, как ее язык проводит по кончику, когда она двигала губами вверх и вниз, нежно посасывая.
Я чувствовал, как мой пенис наполняется кровью, становится твердым.
- Вот оно! Смотри! - возбужденно сказал мой папа. - Он становится твердым! Я знал, что он может сделать это для женщины.
Это, казалось, возбудило маму. Она начала сосать сильнее, позволяя своему языку обхватить головку моего члена, в то время как одна рука поглаживала ствол, а другая массировала яички. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Отец принял мою эрекцию за признак удовольствия, а не за непроизвольную реакцию моего тела на сексуальную стимуляцию.
Я пытался сдерживаться изо всех сил, но это было не в моих силах. Я сильно кончил, наполнив рот матери теплой эякуляцией. Она продолжала гладить мой пульсирующий пенис, сжимая его все сильнее, вытягивая все до последней капли спермы.
- Вот так, сынок! - с ликованием говорил мой отец. - Я знал, что в тебе это есть.
Мама вынула свой рот из моего пениса. Небольшое количество спермы пролилось на ее подбородок. Она вытерла ее тыльной стороной руки, а затем проглотила сперму, которая все еще была у нее во рту.
Я открыл глаза и сквозь дымку слез посмотрел на своих родителей.
Мама выглядела несколько отвратительно, но по ее глазам я понял, что она довольна тем, что сделала - она меня вылечила! Мой отец смотрел на меня с выражением дикого восторга на лице. Его ухмылка была шире, чем у Чеширского кота.
Оба они не замечали, что девушка, голая и вся в грязи, теперь стояла позади них. В руке она держала серп, который сняла со стены.
Я мог бы что-то сказать. Я мог бы предупредить их о том, что с ними должно произойти. Я мог бы помочь им. Но зачем? Они не собирались мне помогать. Они сделали это со мной. Они убили Себа. Они привязали меня к этому кресту. По приказу отца моя мать только что изнасиловала меня. Я хотел, чтобы они умерли - это было самое малое, чего они заслуживали. Если бы они могли хоть немного помучиться, это было бы гораздо предпочтительнее. Я надеялся, что девочка убьет их обоих каким-нибудь ужасным, мучительным способом.
И поэтому я ничего не сказал.
- Поздравляю, сынок, - сказал отец, его сжатые кулаки почти пробивали воздух. - Теперь ты - настоящий мужчина.
Я смотрел, как девушка тихо приближается. Она была невысокого роста - на целый фут ниже моего отца. Но это не помешало ей дотянуться до шеи моего отца и перерезать ему горло, крича при этом. Я видел, как лезвие серпа глубоко вошло в его шею, почти так глубоко, что его уже не было видно. Кровь мгновенно хлынула из раны. Когда девушка отступила назад, я увидел, что на шее отца открылась рана. Она была дикой и широкой, глубокой и злой. Он повернулся лицом к девочке, на его лице было выражение недоверия. Он схватился за шею, возможно, надеясь остановить поток крови. Конечно, шансов на это не было.
Моей маме потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что произошло. Когда она повернулась к отцу, он уже упал на колени.
Мама закричала от ужаса, когда он рухнул вперед на спину, кровь хлынула из его шеи и просочилась в сено. Она бросилась к нему и упала на колени рядом с ним.
- Боже мой! - закричала она. - Что ты наделала? ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА!!!
Девочка тупо смотрела на мою маму.
- Ты шлюха! Ты убила его! Почему? Зачем ты это сделала? Клянусь Богом, ты...
Девушка взмахнула серпом вниз, а затем с силой поднесла его под подбородок моей матери. Изогнутое острие лезвия легко пронзило плоть. Мама закашлялась, кровь потекла по ее губам.
Девочка отпустила рукоятку серпа, позволив моей маме упасть на землю, лезвие все еще оставалось в ее шее.
Я задыхался, чувствуя облегчение от того, что все наконец-то закончилось. Я все еще чувствовал слезы на своих щеках, хотя уже не плакал. Они были мертвы, и я искренне верю, что они этого заслуживали. Я бы никогда не пожелал, чтобы это случилось, но именно они привели в движение этот ряд событий. Они должны были умереть. Они должны были умереть.
Девушка присела рядом с мамой и выдернула серп из ее горла, лезвие с хрустом и звоном вырвалось на свободу. Затем она перешагнула через труп моей матери и встала передо мной. Ее глаза были бездушными. Она выглядела пустой, от нее осталась лишь смутная версия того, кем она когда-то была.
На мгновение мне показалось, что она может убить и меня.
- Ты в порядке? - спросил я, понимая, что это глупый вопрос. Я не мог придумать, что еще сказать, поэтому я сказал: - Мне жаль.
Она посмотрела в сторону от меня, на землю, где ее ноги были наполовину зарыты в сено. Она начала всхлипывать, ее слезы вырывались между хриплыми вдохами.
- Пожалуйста, - сказал я самым утешительным голосом, какой только мог найти - я сам еле держался на ногах; я чувствовал себя разбитым. - Мне жаль, что это случилось с тобой. Они не должны были этого делать. Они ужасные люди. Но, пожалуйста. Ты должна помочь мне выбраться отсюда.
Не говоря ни слова, девушка подняла на меня глаза, приставила лезвие серпа к своему горлу и провела им поперек, открывая широкую рану, подобную той, что я видел на шее отца.
- Нет! - закричал я, понимая, что означает для меня ее смерть.
Девушка замерла на мгновение, ее руки безвольно лежали по бокам, серп все еще был в руке, с лезвия капала кровь. Все ее тело - грудь, живот, ноги - было в крови. Потом ее ноги подкосились под ней, и она упала на землю в обмороке.
Я не знал, что делать. Что я мог сделать? Крест, который построил мой отец, был прочным, а веревки, которыми я привязал руки к дереву, были крепко привязаны. Я дергал за веревки, но руки не разжимались. Я чувствовал, как учащается мое сердцебиение. Внезапное чувство паники начало разгораться внутри. Я потянул сильнее. Никакого движения. Я почувствовал, что если буду тянуть еще сильнее, то кости моих рук могут сломаться. Но, наверное, это было бы лучше, чем застрять здесь.
Но я не мог этого сделать. Отец позаботился о том, чтобы я застрял здесь. Для меня не было выхода. Никакой надежды.
Когда я смотрел на кровавую бойню, лежащую передо мной - три безжизненных тела, истекающих кровью из шеи (два из них принадлежали тем, кто должен был любить меня и заботиться обо мне вечно, но доказал, что это мнение неверно) - мои мысли вернулись к Себу. Я привел его сюда. Это была моя вина в его смерти. В глубине души я знал, что случится что-то плохое. Не до такой степени, конечно. Но в глубине души я понимал, кто мои родители. Вот почему я так нервничал, когда мы ехали сюда.
И пока я оставался здесь, привязанный к кресту, сделанному моим злобным отцом, пока голод не давал покоя моему желудку, а жажда превращала даже дыхание в мучительное испытание, пока три трупа ужасно воняли, я изо всех сил старался думать о более счастливых временах. Единственное, что приходило на ум, - это несколько коротких месяцев, которые я провел в любви к Себу. И именно об этом я думал, ожидая молчаливого приближения смерти.
Это был злосчастный день - мрачный и темный, небо было заполнено густыми, тяжелыми тучами, которые чернили землю, насколько хватало глаз. Снова шел проливной дождь, как это было на протяжении последних четырех недель. Время от времени вспышки молний освещали сельскую местность (было раннее утро, но можно было подумать, что наступила полночь). Раскаты грома эхом разносились по открытой местности, словно шаги великанов, бредущих по холмам.
Дорога, проходящая через сельскую местность, словно черная змея, пробирающаяся сквозь глубокую траву, была практически пуста. Джордж не видел других машин последние полчаса или около того. Несколько грузовиков пробирались по дороге, не остановленные непрекращающейся бурей. Но на дороге не было ни одной машины. Возможно, он был единственным, кому хватило ума сесть за руль в таких суровых условиях.
Конечно, большинство людей не любили ездить под дождем. Большинство людей считали плохую погоду - особенно такую неумолимую, как эта - слишком большой опасностью. Но Джордж не возражал.
Радио было включено, громкость увеличена настолько, насколько это было возможно (разумеется, без сильных нежелательных искажений). Но шум дождя, бьющего по хлипкой листовой стали крыши автомобиля, с легкостью перекрывал звук последних хитов.
Дворники били взад-вперед на полную мощность, сметая дождь со стекла только для того, чтобы через микросекунды смениться новыми потоками каскадной дождевой воды.
Сквозь струи дождя, стекавшие по ветровому стеклу, преломляя зрение Джорджа, превращая его в какой-то размытый, кошмарный мир, он увидел знак: ИСПРАВИТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ "ТЮДОР ХАУС" - 10 МИЛЬ, - гласила надпись.
Он был уже близко.
Джордж потянулся к пассажирскому сиденью, взглянув на него лишь на секунду, прежде чем вернуть глаза к предательской дороге впереди. Его рука просунулась мимо хлипких, промокших от дождя картонных папок, из которых свисала бумага, а края были измяты, когда их бесцеремонно запихивали внутрь, к тому месту, где раньше лежала его куртка. Он пошарил в кармане и достал пачку сигарет. Он взял одну сигарету, вставил ее в рот и следующие несколько минут пытался найти зажигалку, которую, как он знал, спрятал в другом, потайном кармане на внутренней стороне пиджака. Не найдя ее, он решил прибегнуть к помощи встроенного в автомобиль прикуривателя. Он вставил его и подождал необходимое время, после чего он выскочил, подтверждая, что готов к работе.
Он зажег сигарету и вдохнул дым, долго затягиваясь. Он наслаждался вкусом. Столько раз люди говорили ему, что он должен бросить. Он отвечал им, что бросит, прекрасно зная, что этого никогда не произойдет. Он просто получал от этого чертовски большое удовольствие.
Сделав последнюю затяжку, Джордж увидел, что приближается к другому знаку. Этот знак информировал его о том, что он находится всего в пяти милях.
Он приоткрыл окно. Поток воздуха хлынул внутрь, и в машину ворвался громовой стук дороги. Дождь стекал по раме двери, забрызгивая плечо Джорджа. Он выбросил окурок из машины и быстро закрыл окно.
Вскоре, быстрее, чем он ожидал, Джордж достиг внешнего периметра тюрьмы. Высокий забор - как он догадался, не менее двенадцати футов[6] в высоту - тянулся к серому небу, по верхней линии которого тянулись мотки бритвенной проволоки, похожие на металлические зубы какого-то ужасного существа, грозящего разорвать облака над головой - или плоть любого человека, осмелившегося пересечь его путь. Этот забор тянулся до самого конца, насколько хватало глаз Джорджа, что при такой мерзкой погоде было совсем недалеко.
Он продолжал ехать по дороге, весь участок которой с обеих сторон был обнесен стальной сеткой. Джордж чувствовал себя диким животным, запертым в клетке, готовым предстать перед обожающей публикой, состоящей как из взрослых, так и из детей. На самом деле, - подумал он, - скорее я - узник. За забором, насколько Джордж мог судить, ничего не было - только открытые поля.
Указатель предлагал направление к парковке для посетителей. Джордж последовал им.
Прошло еще несколько минут, и он приехал. Он заехал на парковку для посетителей, идеально вписавшись в границы своего места, но его ОКР[7] не позволяло ему оставить все как есть и посмотреть, что произойдет. Он, конечно же, проигнорировал это. Там почти не было других машин. Мало машин - мало посетителей. Вероятно, из-за погоды. Хорошо. Джорджу удалось занять место рядом с дверью, возможно, менее чем в десяти футах от нее.
Джордж расстегнул пиджак и достал из-под него галстук. Он был красным. Hемного слишком вызывающий, - подумал Джордж, - но сойдет. Он повязал его на воротник рубашки и расправил ее. Он посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Его черные волосы, пропитанные дождем, были в беспорядке. Он зачесал их назад, проведя пальцами спереди назад. Так лучше.
С трудом он сел, пока его куртка не оказалась на плечах.
Он сделал глубокий вдох и схватил свои документы. Он был готов.
Быстро открыв дверцу, Джордж вышел из машины и помчался к дверям тюрьмы, на ходу запирая машину пультом.
Коридоры тюрьмы были голыми и белыми, хотя трудно было бы возразить тому, кто попытался бы сказать, что на самом деле они были желтыми, из-за грязного света, который отбрасывали на них стареющие люминесцентные лампы. Стены были практически без рисунков, за исключением случайных плакатов, которые либо призывали заключенных отказаться от наркотиков, либо доносить на людей, которые, как они знали, торговали наркотиками. Ни один из этих сценариев не показался Джорджу вероятным - не в этой обстановке. Несколько пластиковых стульев - их ярко-зеленые тела поблекли на сиденье из-за многочисленных задниц, которые в то или иное время садились на них, - стояли по обе стороны от редких дверей. Джордж понятия не имел, что находится за этими дверями, да и не стремился узнать.
Пол был покрыт гладкой серой смолой. Под ногами было скользко. Перед входом лежал коврик, но он плохо впитывал дождевую воду, которую Джордж притащил с собой. Парень, которому на вид было около семидесяти лет - долговязый, тощий, его седые волосы поредели на макушке - мыл пол впереди. Джордж почти наверняка оставит грязные следы на свежевымытом полу. Это не было его проблемой - это была неблагодарная работа, которую поручили этому старику. Кроме того, этот старик, вероятно, наслаждался своей работой, в конце концов, он был уже за пределами пенсионного возраста и явно находился здесь только для того, чтобы пополнить свою пенсию.
- Вы бывали здесь раньше? - спросила сопровождающая Джорджа.
Она представилась, как Кэти, хотя потом сказала ему, что Кэт - это вполне приемлемо. Она была такого же роста, как и он, но шире. Ее волосы были коротко подстрижены, коричневые, но сверху выбеленные в блонд. Она носила их с заколками. У нее был странный для женщины квадратный подбородок. Если бы не ее карикатурно большая грудь, ее легко можно было бы принять за мужчину.
Она была лесбиянкой, без сомнения.
- Эм... Нет, - ответил Джордж, вопрос застал его врасплох.
Это было чувство, к которому он еще не привык. Конечно, она бы знала, если бы он был? Это заставило его немного понервничать, но он уже привык справляться со своими нервами. Легко. Его голос был мягким, почти нежным по сравнению с ворчливым тоном Кэт.
- Я, конечно, бывал во многих других тюрьмах. Но здесь - никогда.
- Что ж, - сказала Кэт, - я полагаю, что наши правила такие же, как и в любой другой.
- Уверен, что это так.
Они дошли до конца коридора, где прошли через двойные двери. За этими дверями был еще один коридор, такой же, как и предыдущий - длинный, скучный, белесый туннель, лишенный всего, что могло бы вызвать хоть небольшой интерес.
- Но, на всякий случай, - продолжила Кэт, пропустив мимо ушей все, что только что сказал Джордж. - Нам лучше пройтись по ним еще раз.
Джордж чувствовал, что Кэт не совсем доверяет ему. Он выглядел слишком молодым, чтобы быть "настоящим" журналистом. В удостоверении, которое он предъявил, было указано, что ему двадцать восемь лет, но, если бы ее спросили, Кэт определила бы, что ему не больше двадцати четырех. Но это мало что значило. Возможно, он был полон энтузиазма. Не исключено, что выпускник-энтузиаст с писательским талантом мог получить работу в национальной газете. Почти наверняка в таблоиде.
- Пожалуйста, сделайте это, - ответил Джордж, не очень-то желая этого, но зная, что она все равно сделает это.
- Не давайте ему ничего, что он может использовать в качестве оружия, - сказала ему Кэт, констатируя очевидное. - Никаких острых предметов. Никаких ручек. Никаких карандашей. Ничего со скобами или скрепками. Только бумага.
Джордж кивнул с пониманием.
- Не передавайте ему ничего напрямую. Все, что вы хотите передать ему, положите на стол и позвольте ему взять это оттуда.
Они свернули за угол и продолжили путь по коридору. Здесь были окна, выходящие на поля. Дождь снаружи продолжал свой настойчивый натиск. Вскоре Джордж оказался перед еще одной дверью. Они были зарешечены с обеих сторон. Табличка подтверждала, что он находится на территории строгого режима и вход разрешен только авторизованным посетителям. Это несказанно позабавило Джорджа - ведь все посетители должны быть уполномочены, независимо от того, куда они направляются? Здесь ждали два охранника - оба высокие, плотного телосложения мужчины - по одному с каждой стороны двери. Мужчина по эту сторону двери стоял в полной готовности, ноги на ширине плеч, руки за спиной. Он пристально смотрел на Джорджа, его лицо было чистым полотном. Человек по другую сторону двери сидел за столом и перелистывал изображения с камер видеонаблюдения на маленьком черно-белом мониторе. Джордж не задумывался об этом, но теперь, когда он об этом подумал, это казалось очевидным - камеры видеонаблюдения охватывали каждый дюйм здания.
Когда они приблизились, охранник, стоявший по эту сторону двери, шагнул вперед. Его лицо расплылось в улыбке, и внезапно он стал выглядеть гораздо менее угрожающе.
- Привет, Кэт, - сказал он, взяв ее удостоверение личности и проведя им по устройству на стене. - Как дела сегодня?
- Так же дерьмово, как и в любой другой день, - ответила Кэт.
Охранник улыбнулся и фыркнул полусмехом. Затем он сделал еще один шаг к Джорджу.
- Здравствуйте, сэр, - сказал он. - Как ваш день?
- О, не слишком плохо, - сказал Джордж.
- Рад это слышать. Могу я увидеть ваше удостоверение личности?
Удостоверение личности Джорджа свободно висело у него на шее, на конце обрывочного синего шнурка. Он снял его и протянул охраннику. Охранник внимательно осмотрел его. Джордж постарался сохранить как можно более нейтральное выражение лица, пока глаза охранника изучали его лицо и сравнивали его с тем, что было на фотографии.
- Спасибо, сэр, - сказал охранник, протягивая Джорджу удостоверение. - Хорошо, надеюсь, вы не возражаете, но я должен быстро осмотреть вас, прежде чем мы сможем пропустить вас.
- Нет, совсем нет, - Джордж не возражал - он не носил с собой ничего такого, чего не следовало бы.
Кроме того, в данный момент все это было просто формальностью. Он поднял руки, как было велено, и не шевелился, пока охранник проводил руками по каждому дюйму его тела. Закончив, охранник отошел в сторону и пригласил Джорджа и Кэт.
- Вы можете идти, - сказал он, снова улыбаясь.
Джордж кивнул в знак благодарности. Кэт провела своей идентификационной картой по считывающему устройству на боковой стороне двери, и замок с лязгом открылся. Охранник толкнул дверь, и они с Джорджем прошли дальше. Насколько Джордж успел заметить, охранник, сидевший за столом, ни разу не оторвал взгляд от экрана. Если подумать, он мог даже не моргнуть.
- Я буду рядом, присматривать за происходящим, - продолжила Кэт, перехватив внимание Джорджа. - Он будет прикован к скамье, чтобы не мог стоять.
- Почему? Вы считаете его опасным? - спросил Джордж.
- Лично я? Нет. Не совсем. Но он заключенный строгого режима. Это просто стандартная процедура. Вы знаете, что он сделал. Но с тех пор, как он здесь, с ним никогда не было проблем.
- Приятно слышать.
- Если он доставит вам неприятности - любые неприятности - просто встаньте и уйдите. Кто-нибудь придет и немедленно разберется.
Они подошли к еще одной двери. Они были деревянные, с небольшой стеклянной панелью в каждой. За этими дверями находился спортивный зал. Через окно Джордж мог видеть его, сидящего за небольшим столом в центре комнаты.
Кэт остановила его перед входом, положив ладонь ему на грудь.
- Могу я вас кое о чем спросить?
- Пожалуйста, спрашивайте, - сказал Джордж, заинтригованный, но вполне уверенный, что знает, о чем она собирается спросить.
- Вы действительно думаете, что он невиновен? - спросила она.
Действительно, Джордж ожидал, что она задаст именно этот вопрос. На самом деле, он был удивлен, что никто не задал его раньше. Скорее всего, пошли бы слухи о том, почему Джордж здесь. У него были забавные идеи, или, по крайней мере, большинство людей так думали. Но, может быть, сказала бы Кэт, если бы кто-нибудь потрудился спросить, может быть, он что-то задумал.
- Я не знаю, - ответил Джордж. - Может быть. А может, и нет.
- Ну, меня не удивит, если я узнаю, что он этого не делал. Он не выглядит способным на это.
- Вы будете удивлены тем, на что способны некоторые люди.
- Не думаю, что удивлюсь. Я работаю здесь достаточно долго.
Джордж улыбнулся. Только тогда он подумал обо всех других заключенных, которые отбывали - или, более того, все еще отбывали - свой срок здесь. Кэт могла бы встретить любого психопата.
- Ну, независимо от этого - надеюсь, я узнаю.
- Я бы на это не рассчитывала, - проворчала Кэт, открывая дверь. - Он действительно не сказал никому ничего стоящего за долгое-долгое время.
С этими словами Кэт и Джордж вошли в комнату.
Часто, когда проводились частные беседы с заключенными строгого режима, их устраивали в спортивном зале. Таким образом, благодаря тому, что помещение было большим, охранники могли постоянно присутствовать в нем, и в то же время предоставлять им право на уединение, которое, казалось, все еще является правом человека, доступным даже самым ненормальным психопатам. Спортивный зал, в котором сейчас находился Джордж, оказался больше, чем он ожидал. Натертый воском деревянный пол был усеян множеством переплетающихся цветных линий, непонятных для неподготовленного глаза, которые, казалось, намечали зоны для нескольких видов спорта. От долгого созерцания этого было достаточно, чтобы у любого закружилась голова.
В конце комнаты другой охранник - чернокожий мужчина, полноватый, но все еще грозного вида - стоял неподвижно, заложив руки за спину. Он наблюдал за Джорджем. Как и другой охранник, он, казалось, не моргал.
Когда они пересекали зал, Кэт шепнула Джорджу пожелание удачи. Прежде чем он успел поблагодарить ее, она исчезла. Она отстранилась от него и присоединилась к другому охраннику в конце комнаты. Джордж не мог слышать, о чем они говорили, но видел, как шевелились их губы. Охранник-мужчина над чем-то хихикнул, а потом они оба замолчали и уставились друг на друга.
Джордж подошел к человеку, сидящему в центре комнаты. Его звали Алан Моррисси. Ему было 47 лет. Он страдал избыточным весом, его волосы, выбритые близко к коже головы, были тонкими и седыми, но все еще сохраняли блеклые намеки на рыжий цвет. Его глаза были глубокого карего цвета, широкие и манящие. Но что-то в них было не так. Они были пустыми. Он тоже смотрел на него. Как будто он смотрел сквозь Джорджа. И он улыбался. Это была сухая и склизкая улыбка - такая, какой пользуются лжецы и мошенники, когда считают себя неприкасаемыми. Эту улыбку Джордж видел уже много раз, даже иногда, когда смотрелся в зеркало.
Джордж подошел к письменному столу и отодвинул стул. Он бросил свои папки на стол и протянул руку.
- Джордж Парсонс, - сказал он. - Рад познакомиться с вами.
Алан поднял руки ладонями вверх. Он поднял их до упора, пока цепь наручников, сковывавших их, не уперлась в стальную петлю, закрепленную на столе.
- Извините, - сказал Алан. - Как бы ни было приятно пожать вам руку, сейчас это практически невозможно. Тем не менее - я тоже очень рад познакомиться с вами. Я - Алан.
Джордж улыбнулся и кивнул. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Затем он занял место напротив Алана и разложил свои документы.
Алан продолжал смотреть. Он больше не смотрел сквозь Джорджа - теперь казалось, что он смотрит в него. Его глаза исследовали Джорджа, изучая его позу, пытаясь разгадать его, словно хищник, пытающийся предугадать следующий шаг своей жертвы.
Джордж потянулся в карман пиджака и достал диктофон. Это была старомодная модель, для записи на которую все еще требовалась кассета. Джордж предпочитал старые модели более новым цифровым - он не доверял их правильной работе. По крайней мере, в старых моделях можно было видеть, как наматывается лента, и знать, что идет запись. Он поставил аппарат на стол, на его край.
- Вы не против? - спросил он Алана.
- Пожалуйста, - ответил Алан, покачав головой.
Джордж нажал на кнопку записи, и с жужжанием лента начала вращаться.
- Хорошо. Итак, вы знаете, почему я здесь? - спросил Джордж, уже полностью осознавая, что он знает.
Даже если бы ему не сказали прямо, Алану не составило бы труда догадаться.
- Конечно, - ответил Алан, самодовольная усмешка скрывалась где-то под его словами. - Вы журналист. Вы здесь, чтобы задать мне несколько вопросов. Потом вы пойдете домой и напишете статью, скорее всего, полную лжи и неверных цитат.
- Я не такой журналист, - защищаясь, сказал Джордж.
- Правда? Я думал, что все журналисты такого типа?
- Не я. Я люблю правду.
Улыбка Алана расширилась.
- Что ж - это хорошо, - усмехнулся он. - Итак, с чего вы хотите начать? Я не могу придумать, что я могу сказать вам такого, чего я еще не говорил десяткам других людей, которые приходили до вас.
Алан говорил с некоторым уровнем интеллекта, но это показалось Джорджу вынужденным, как будто он каким-то образом притворялся умнее, чем был на самом деле. Но это был еще один дар, которым обладали все лжецы и обманщики - именно это делало их такими хорошими в своем деле.
- Ну... - Джордж задумался на секунду, подбирая слова в голове, пытаясь решить, как лучше выразиться. - Первое, что я хотел у вас спросить, это, наверное, довольно простой вопрос.
- Продолжайте.
- Это вы убили Мелиссу Сондерс?
Алан слегка наклонил голову, как озадаченная собака. Он все еще улыбался, хотя теперь улыбка казалась более смущенной - и уж точно гораздо менее самодовольной - чем раньше.
Мелиссе Сондерс оставалось всего пару дней до ее девятого дня рождения, когда ее похитили. Она была худенькой девочкой, высокой для своего возраста. Она была красива, как с картинки. У нее были длинные светлые волосы, которые свисали до поясницы. Ее глаза были морского зеленого цвета. Последний раз ее видели играющей со своими друзьями в местном парке. Примерно в 17:35 она попрощалась с ними и отправилась домой - родители ждали ее к 18:00. Когда она не пришла домой к 19:00, ее отец отправился на ее поиски. Не найдя никаких следов, он вернулся домой и позвонил в полицию. Через два дня ей исполнилось девять лет, а подарки так и остались завернутыми. На следующий день ее родители провели пресс-конференцию, на которой умоляли похитителя отпустить их красивую, умную дочь. Ее обнаженное тело было найдено рыбаком шесть дней спустя, плавающим лицом вниз в реке Эрроу. Она подверглась сексуальному насилию, после чего похититель задушил ее до смерти, похоже, электрическим кабелем. Ее кожа была синей, и уже началось разложение, что указывало на то, что она была убита, а ее тело было утилизировано в течение нескольких часов после того, как она была объявлена пропавшей без вести.
- Почему вы спрашиваете? - спросил Алан, его улыбка померкла, и на лице появились первые признаки хмурого настроения.
- Я же говорил вам, я люблю правду, - ответил Джордж. - Вы убили ее? Это простой вопрос - "да" или "нет".
- Я думаю, вы знаете, что "да".
Джордж покачал головой.
- Я не уверен.
Улыбка Алана теперь полностью исчезла. Он еще не встречал никого, кто бы сомневался в обоснованности его утверждений.
- А что насчет Сьюзи Коннорс? - продолжил Джордж.
Сьюзи Коннорс было двенадцать лет, когда ее похитили. Как и Мелисса Сондерс, она была высокой и худощавой, хотя с началом полового созревания она несколько располнела. Она была очень красивой девочкой. У нее была улыбка, которую многие назвали бы заразительной. Ее брюнетистые волосы были подстрижены в короткий боб, который она почти всегда носила в хвосте. В ночь, когда ее похитили, она была в кинотеатре с группой друзей. Ее родители рассказали полиции о том, как они были обеспокоены, как знали, что должно произойти что-то плохое. Это был первый раз, когда они отпустили ее одну. Очевидно, группа (состоявшая исключительно из девочек, причем Сьюзи была самой младшей) поехала в кинотеатр и обратно на автобусе. От автобусной остановки до дома было всего несколько минут ходьбы. Фильм заканчивался в 20:45 - родители Сьюзи настояли на том, чтобы узнать об этом, прежде чем разрешить ей пойти. Они ждали ее дома к десяти. Когда к полуночи ее все еще не было, они позвонили в полицию. Ее тело, как и тело Мелиссы Сондерс, было найдено плавающим в реке Эрроу. Это было через три недели после того, как она пропала. Как и Мелисса Сондерс, она была найдена обнаженной и частично разложившейся. Она тоже подверглась сексуальному насилию, после чего была задушена. Как и раньше, орудием убийства был длинный кабель.
- Я тоже ее убил, - ответил Алан, пожав плечами, как будто это было очевидно.
Казалось, теперь он был гораздо менее уверен в своей способности шокировать. Джордж подумал, что для Алана это, вероятно, необычное чувство - большинство людей были отвращены его действиями, но молодой человек, сидящий напротив него, не выглядел таковым.
- Я тоже не уверен в этом, - сказал Джордж.
- А в чем нельзя быть уверенным? - спросил Алан. - Присяжные были уверены. Я убил всех этих детей.
Всего было девять жертв. В течение двух лет девять детей, все маленькие девочки в возрасте от семи до тринадцати лет, были похищены с улиц Брукхейвена. Первой была Мелисса Сондерс; Сьюзи Коннорс была похищена шесть недель спустя. Затем, когда между каждым убийством проходили месяцы, они продолжали исчезать. Мелисса Сондерс. Сьюзи Коннорс. Элли Картер. Эмма Мод. Скарлетт Эванс. Джесс Купер. Салли Томпсон. Гарриет Скотт. Дженнифер Хоббс. Никто из них не был связан родственными узами. Одна или две из них посещали одну и ту же школу, но на этом их родство заканчивалось. Во всех случаях жертвы подвергались сексуальному насилию, а затем были задушены электрическим кабелем. Во всех случаях тела были найдены плавающими в реке Эрроу через несколько дней, а чаще недель, после первоначального исчезновения девочек. Из-за места, где были найдены жертвы, убийцу прозвали "Риверсайдским потрошителем", что всегда казалось Джорджу несколько странным, учитывая, что способ убийства - удушение и все такое.
Независимо от того, насколько неподходящим было это имя, клеймо убийцы в СМИ сделало его своего рода макабрической знаменитостью. Многие были уверены, что это клеймо подтолкнуло его к убийствам чаще, чем он мог бы, если бы не оказался в центре нездорового внимания таблоидов. В последние месяцы он посылал письма в местную полицию, подначивая их, осмеливаясь поймать его.
Затем, однажды утром, на следующий день после того, как было найдено девятое тело (одиннадцатилетней Дженнифер Хоббс - симпатичной девочки, чья школьная фотография была использована на первых полосах газет, фотография, на которой она широко и счастливо улыбалась, ее брекеты делали ее не менее красивой), Алан Моррисси вошел в полицейский участок Брукхейвена и признался в убийствах.
Суд над ним длился всего четыре недели. Разумеется, он был признан виновным в убийствах. Он получил девять пожизненных сроков, по одному за каждую из своих жертв.
Это было пять месяцев назад.
Теперь Джордж сидел напротив Алана, человека, осужденного за убийство этих детей, и утверждал, что признание Алана могло быть ложным.
- Я прочитал ваши показания, - сказал Джордж Алану. Eго поведение было холодным, на удивление спокойным. Он совсем не боялся сидящего перед ним предполагаемого психопата. - Очень впечатляет. В них много деталей.
Он был уверен, что в его голосе звучат покровительственные нотки, но ему было все равно.
- А почему бы и нет? - спросил Алан.
- Эти детали... Они в основном повторяют то, что полиция уже подтвердила СМИ. Они в основном состоят из деталей, опубликованных в ежедневных газетах.
- В моих показаниях есть детали, которые мог знать только я.
- Я так не думаю, - Джордж покачал головой, как будто наставляя маленького ребенка.
- Тогда вы ничего не знаете, - Алан теперь все больше злился.
Джорджу казалось, что он может читать его мысли. Он подумал: Как смеет этот наглый маленький засранец обвинять меня во лжи? Его щеки покраснели, что, несомненно, было следствием учащенного сердцебиения. Джордж сидел напротив него, его ничего не выражающее лицо ничего не выдавало.
- Многие из этих деталей кажутся ложными, - продолжил Джордж, втягивая воздух зубами, свист, обвиняющий Алана в откровенной лжи. - Я думаю, что полиция проигнорировала многие из этих неточных деталей, просто, чтобы добиться обвинительного приговора.
- Значит, вы обвиняете полицию в некомпетентности.
- Не в некомпетентности, как таковой. Я уверен, что они знали, что делали, - Джордж сел немного вперед. - Полагаю, они были в отчаянии.
Алан ничего не ответил. Он просто смотрел на Джорджа, его глаза метались из стороны в сторону. Теперь его зрение казалось более ясным; он больше не смотрел сквозь Джорджа или даже в него. Теперь он видел его полностью. Джордж был угрозой.
Джордж открыл одну из своих папок, достал из нее бумаги и разложил их перед Аланом. Каждая из них представлял собой грубый детский рисунок, яркие краски, размазанные по странице восковым карандашом. На первом был изображен мужчина с ножом в руке, стоящий над расчлененными трупами детей. Второй рисунок был очень похож на первый, только на этом рисунке вместо ножа мужчина держал топор. На другом рисунке мужчина держал в руках обезглавленную голову, струйки крови (на самом деле бешеные каракули из воска) стекали с оторванной шеи. На одном из рисунков мужчина вырывал внутренности у одной из своих жертв. На рисунке мужчина улыбался.
Джордж постучал пальцем по рисункам, приглашая Алана, чьи глаза не отрывались от его глаз, взглянуть на них.
- Это вы нарисовали? - спросил он.
Алан кивнул.
- Зачем? - спросил Джордж.
Алан пожал плечами.
- Они попросили меня нарисовать то, что я вижу в своем воображении, - Алан помахал руками над рисунками, заявляя о своем праве собственности. - Так я и сделал.
- Но они кажутся мне немного странными, - сказал Джордж, откинувшись в кресле. Алану наверняка не понравилось, что он устроился поудобнее. - Если это вы, зачем рисовать себя режущим детей на куски? Вы не так убивали своих жертв.
- И что?
- Так зачем рисовать их такими? Возможно, так мог бы нарисовать своих жертв человек, достойный звания "Потрошитель". Но, не человек, который душил их.
- Может быть, я хотел бы сделать именно так. Может быть, у меня просто не хватило духу пройти через это. Может быть, я решил, что они этого не заслуживают.
- Но они заслужили быть изнасилованными и задушенными до смерти? - это был риторический вопрос, на который Джордж ответил сам, покачав головой. - Нет. Я думаю, вы нарисовали это просто для того, чтобы шокировать, - Джордж поднял руки, широко расставив пальцы, и помахал ими перед своим лицом, как бы подчеркивая слово "шокировать". - Вы думали, что если психоаналитик увидит это, то его вердикт будет почти гарантирован - ты сумасшедший, приятель! - рассмеялся Джордж.
Он был почти в восторге от возбуждения, настолько, что едва мог его сдерживать.
Алан просто уставился на него.
- И я должен отдать вам должное, - Джордж ехидно рассмеялся. - Вы были правы.
Алан ничего не сказал. К этому моменту это было бы бесполезно; Джордж знал правду, и он ничего не мог с этим поделать.
Джордж открыл вторую папку и достал серию газетных вырезок. На каждой из них была изображена одна и та же история. Еще одна девушка, Сара Уайт, пропала шесть недель назад. Тело пока не нашли, но власти прочесывали реку. Они ожидали, что скоро найдут его. По какой-то причине пресса не связала это похищение с теми, которые совершил (или так им казалось) Алан Моррисси. Как будто они не хотели этого - в тюрьме сидел человек, осужденный за эти убийства, и они никак не хотели признавать его невиновность, одновременно признаваясь в собственной халатности.
- Это не вы, - сказал Джордж, протягивая одну из вырезок. - Это не могли быть вы.
Алан просмотрел статью. Он видел это в новостях.
- Они еще не нашли тело, да? - прошептал он, как будто хотел еще несколько секунд цепляться за свою ложь.
- Нет. Но я понимаю ваше беспокойство. Если они найдут ее тело, они узнают, что она стала жертвой "Риверсайдского потрошителя", - Джордж сделал пальцами издевательские кавычки. - И они поймут, что вы, мой друг, не настоящий убийца. Ваша маленькая игра будет окончена.
Алан не ответил. Он смотрел, широко раскрыв глаза, как кролик в свете фар встречной машины.
Джордж наклонился через стол, вплотную к Алану.
- Итак, если это настоящий "Риверсайдский потрошитель", - он сделал паузу на мгновение. Он оглядел Алана. - Кто вы?
Алан продолжал смотреть, не находя слов. Его аккуратно сплетенная паутина обмана разматывалась перед ним.
- Я - настоящий "Риверсайдский потрошитель", - неубедительно умолял он.
Джордж улыбнулся и покачал головой. Он взял со стола свой диктофон и нажал кнопку "стоп". Он сунул его обратно в карман пиджака. Затем он встал и сложил свои бумаги обратно в папку.
Алан внимательно наблюдал за ним. Джордж видел, что тот отчаянно пытается понять, каким будет его следующий шаг, не имея ни малейшего представления о том, что он может сказать дальше. Если бы Джордж был на его месте, он представил, что это было бы самым страшным - полная и абсолютная потеря контроля.
Джордж наклонился к нему через стол.
- Не волнуйтесь, - прошептал он. - Я сохраню ваш секрет, если вы сохраните мой.
Алан глубоко заглянул в глаза Джорджа.
Джордж улыбнулся.
- Они еще не нашли тело Сары Уайт, потому что она все еще жива. Она у меня в подвале, - его психотический ум вихрем проносился мимо, радуясь своей способности обманывать тех, кого захочет.
Даже те, кто должен был видеть сквозь его маскарад, были одурачены так легко. Никто не знал, кто он на самом деле. И никто никогда не узнает - пока он сам этого не захочет.
С этими словами Джордж повернулся. Не оглядываясь, он поднял пиджак, перекинул его через руку и отошел от стола.
Джордж чувствовал, как глаза Алана прощупывают его, смотрят, наблюдают за ним, пока он шел. Но он мало думал о нем - его мысли переключились и теперь были сосредоточены на маленькой Саре Уайт и на том, как ее нежная кожа будет ощущаться на его собственной.
Кэт встретила Джорджа у дверей спортивного зала и выпроводила его из комнаты.
- Вы получили все, что вам было нужно?
- Да, думаю, что да, - кивнул Джордж в знак благодарности.
- И вы все еще верите, что он невиновен?
- Знаете что? - сказал Джордж, оглядываясь назад через стекло, в спортивный зал.
Алан все еще сидел за столом, руки все еще были скованы. Он все еще смотрел.
- Я уже не так уверен.
Снаружи дождь прекратился. Тучи рассеялись, и солнце яростно палило вниз. Лужи дождевой воды, собравшиеся на асфальте автостоянки, медленно испарялись, густые облака пара поднимались вверх и рассеивались в теплом окружающем воздухе.
Вероятно, скоро снова пойдет дождь.
Джордж помахал рукой Кэт, оставшейся у двери, в знак благодарности за помощь. Не успел он это сделать, как она повернулась спиной и ушла, приступая к следующему заданию. Вероятно, прошло всего несколько мгновений, прежде чем она забыла о его присутствии.
Джордж был рад этому. Чем быстрее она забудет, тем лучше. Скоро власти найдут труп Сары Уайт.
Джордж открыл багажник машины и засунул пиджак. Он развязал галстук, поднял его над головой и бросил туда же. Затем он снял удостоверение и посмотрел его в руке.
- Спасибо за это, Джордж, - сказал он, глядя на фотографию на удостоверении.
Было удивительно, что кто-то мог принять его за человека на фотографии. Конечно, они оба были белыми, у обоих были короткие каштановые волосы, у обоих было умеренное количество щетины. Но в реальности, если бы кто-то потратил больше нескольких секунд, чтобы присмотреться, то увидел бы, что он и человек на фотографии почти не похожи. У настоящего Джорджа даже была большая родинка на левой щеке - это должно было сразу выдать игру.
- Tы очень помог мне сегодня.
Он бросил удостоверение в багажник. Оно упало на грудь Джорджа Парсонса, который лежал в багажнике своей машины, его рот был заклеен серебряной клейкой лентой, а запястья и лодыжки связаны толстыми отрезками электрического кабеля.
Он пытался сесть, пытался кричать о помощи, прекрасно понимая, что скоро тоже умрет. Но незнакомец снаружи захлопнул багажник.
Джордж Парсонс был погружен в темноту.
Перевод: Грициан Андреев
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
или на сайте:
"Экстремальное Чтиво"
около 2.5 см.
около 2.44 м.
около 9.15 м.
около 3.05 м.
Ка́минг-аут - процесс открытого и добровольного признания человеком своей принадлежности к сексуальному или гендерному меньшинству, либо результат такого процесса. Термин "каминг-аут" применяется преимущественно по отношению к лесбиянкам, геям, бисексуалам и трансгендерным людям (сокр. ЛГБТ), которые перестали скрывать от окружающих свою сексуальную ориентацию или гендерную идентичность. Выражение "каминг-аут" является прямым заимствованием устоявшегося англоязычного выражения coming out (букв. "выйти из шкафа", по смыслу "выйти из потёмок; открыться").
около 6.1 м.
Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) — это заболевание, вызывающее навязчивые мысли, которое могут привести к компульсивным действиям.