Третья Интерлюдия: Прослушивание
Vampire$ — это сплоченная группа профессиональных убийц вампиров. Они могут сказать, что занимаются этим из-за денег, но их безумная бравада и крепкие дружеские отношения так же сильны, как и в любой другой эпопее о солдатах-героях.
Неугомонный, сквернословящий, крепко пьющий Джек Кроу, облаченный в высокотехнологичную кольчугу и вооруженный грозным арбалетом, — вожак этой шайки. Он из тех людей, которые выкрикивают непристойности в адрес Папы, а потом (после большого количества выпивки) рыдают на коленях у понтифика над ужасами, свидетелями которых он стал…
В 1998-м году режиссером Джоном Карпентером по роману был снят фильм.
Они все были там, когда Кроу и его Команда прикатили на эту последнюю работу. Все полицейские и местные чиновники. Мэр. Школьный совет. Это был маленький городок в Индиане.
Это был такой хороший, жаркий летний день, чересчур. Толпа быстро отступила из-за вздымающейся пыли, поднятой на подъездной дороге, похожим на молочный полуфабрикат, белым гравийным покрытием, прижимая платки к лицу и кашляя. Затем они стояли на бурой траве и наблюдали оглушительную процессию вокруг них, растягивающуюся перед фасадом большого дома.
Двигатели на всех пяти автомобилях остановились сразу. Джек Кроу вышел из головного Джипа и встал там, все шесть футов два дюйма мускулов, решимости и опытности. Он постоял немного, осмотрев цель. Когда он обернулся, местные чиновники стояли вокруг него полукругом, как будто хотели погреться.
Фактически, чтобы погреться.
Кроу слегка улыбнулся им. Он пожал руку мэру, человеку с круглым, нервным лицом. Он взглянул на часы. Был полдень и 105 градусов по Фаренгейту.
Время начинать убивать.
Они взорвали динамитом южное крыло десять минут спустя. Заряд пошел на второй этаж с балконом и снес всю секцию квартиры на землю, как яростный кулак. Было намного больше дыма, намного больше пыли. Они ждали. Вскоре снова стало солнечно. Начали зацеплять обломки и оттаскивать их прочь.
Горожане наблюдали все это, вздрагивая при первом визге стальных элементов на кирпичной кладке. Они наблюдали механизм, неуклюже занимающий позицию. Они наблюдали, как команда из пяти человек появилась из фургона с восьмифутовыми копьями и изготовилась. По большей части они наблюдали за Кроу.
Вероятно, они отпрыгнули не дальше, чем на фут, когда щебень в первый раз шевельнулся сам по себе.
— Босс! — позвал молодой блондин по кличке Кот со своего сиденья, наподобие вороньего гнездышка наверху одного из тягачей. — Я думаю, у нас есть один. — Он встал, заслонив глаза от яркого солнечного света и указывая. — Прямо там, в конце.
— Окей, — откликнулся Кроу хладнокровно. — Рок-н-ролл.
Команда сменила позицию, окружив зону насколько возможно и допустимо из-за разрушенной подошвы здания. Из своих задних карманов они достали то, что выглядело как длинные женские оперные перчатки и надели их. Стальная сетка ткани ярко мерцала. Горожане, вероятно неосознанно, теснее придвинулись друг к другу.
Затем Кроу, перетаскивая трос от широкого тягача, сжатый в его огромном правом кулаке, прошел сквозь круг своих людей и ударил зубцом глубоко вниз, под сильно нависший над зоной удара обломок карниза. Он отступил и протянул свою левую руку. Кто-то вручил ему арбалет размером со свингсет, а затем все просто замерли там на мгновение.
Это началось почти в тот момент, как Джек дал сигнал грузоподъемному крану тянуть трос. Кладка едва наклонилась в одну сторону, когда первый демон засвистел и задымился в агонии под солнечными лучами, визжащий, как гарпия, терзающий воздух черными когтями и щелкающий мертвыми серыми клыками и затем извергший отвратительную черную жижу, когда первый выстрел Кроу вогнал болт, размером с бейсбольную биту сквозь его грудную клетку и позвоночник на семь дюймов в карниз позади него.
Он корчился и завывал, горел, плакал и с маниакальным неистовством пытался стащить себя с деревянного кола, но занозистые зубцы держали его крепко, убивая его, убивая его, оттаскивая его от земного мира, людей и яркого, послеполуденного лета Индианы.
— Однако, — заметил Кот после нескольких секунд гнетущей тишины, — странно.
Мэр повернулся к старшему городскому советнику и усмехнулся. Последний ответил соответственно. Вскоре все горожане смеялись и хохотали снимая напряжение и с облегчением, которое стало возможным после ужаса прошедших месяцев и — И никто больше не смеялся. Ни Кот, брезгливо всматривающийся вниз со своего насеста над ними, никто из членов команды, и не Джек Кроу, чей испепеляюще-презрительный взгляд, вернул им первоначальную бледность.
Когда они помолчали в течении долгих пяти секунд, Джек сказал, — Хозяин не должен появляться первым. Он обычно посылает всех вперед.
— Как… — начал было мэр надтреснувшим голосом. Он прочистил свое пересохшее горло и попытался снова. — Как вы узнаете, что это был хозяин?
Джек закурил сигарету и уставился в землю.
— Через некоторое время, — ответил он мягко, — вы сможете сказать.
Он тихо постоял так несколько секунд. Затем он посмотрел на них, посмотрел на отдельных горожан в первый раз.
Они увяли. Ужас, потери, ощущение тотального голого бессилия.
Поблекли.
И будет только хуже.
И что, подумал он, вы собираетесь делать, когда все закончится, джентльмены? Когда ваш город видел вас бесполезными и малодушными и вы чувствуете, что вашу мужественность растоптали?
Собираетесь ли вы сделать то, что пытались другие?
Собираетесь ли вы вернуть это за счет нас?
Когда все закончится, вы собираетесь обмануть нас, чтобы показать, что вы все еще мужчины?
Потому, что действительно будет хуже. Это был только первый.
— Хорошо, — резко прорычал он, одновременно хлопнув в ладоши.
— Давайте продолжим. Рок-н-ролл.
И они продолжили. И стало только хуже. Второе извержение сопровождалось воем и криком, снова мерзко и с пугающей быстротой, и фонтаном забили черные кровавые брызги, когда болт поразил его и отбросил назад, и все же он не умер до тех пор, пока один из членов команды не проколол его череп своим копьем.
Это было ужасно отвратительно.
Это был кошмар среди бела дня.
Это была женщина, которую каждый горожанин знал уже более сорока лет.
После школьной учительницы явился местный почтмейстер, королева студенческого бала и ее жених, футбольный защитник, какая-то злополучная юная девица из колледжа, имевшая непоправимое несчастье пробить колесо на проселочной дороге, которая на самом деле была темной и длинной, но только казалась пустой.
Обыкновенно. Но в пропорциях было что-то не так.
— Девять всего, считая хозяина, — сказал Энтони, читая по блокноту Кота, через полтора часа после последнего появления. — Но только три головореза. — Он перевел взгляд со страницы на своего босса. — Они были не очень заняты, не так ли?
Кроу взял из его рук блокнот и взглянул.
— Нет, — был его единственный ответ.
Оба мужчины обернулись на звук Джипа, возвращающегося по подъездной дороге с осанистым Котом и похоронной командой. Один из горожан подошел к ним, пока они выгружали пустые жестянки из под почвенного коагулянта и закидывали их обратно в полуприцеп.
— Как ты думаешь, где-то есть другое гнездо? — спросил Энтони через несколько секунд. Кроу взглянул на своего собеседника, чья бычья шея и массивные плечи оставались напряженными от тягот этого дня. Кроу решил, что он выглядел ужасно, после пяти часов резни, решил, что наверное, это правильно.
— Нет, — ответил он. — Это оно. Я никогда не слышал, чтобы они держали головорезов где-нибудь еще. В любом случае, новички должны быть вокруг хозяина.
— Тогда как получилось.
— Черт возьми, Энтони! Я не знаю, почему они не обращают в последнее время. Может они что-то делают.
— Что? — Энтони хотел знать.
Кроу вздохнул. Они всегда приходили к нему с такими вопросами как этот. Он был старейшим ветераном, три года в этом, и вероятно, по факту, долгожителем карьеры этого типа в мире. Но это не значит, что он знал вампирское дерьмо. Никто не знал вампирское дерьмо. Никто не жил достаточно долго, чтобы научиться, и он разозлил его, так, как все они смотрели на него, ожидая получить все ответы. Какое они имеют право — поймал он себя на мысли, сделал глубокий вдох. Он снова посмотрел на Энтони, бывшего профессионального полузащитника в Сиэтл Сихаукс, когда Кроу нанял его. Человек, который был глубоко преданным, остроумным и одним из самых смелых людей, которого он когда либо видел, и который, черт возьми, заслужил ответ от человека, который утверждал, что он его босс и хозяин.
— Прости, дружище. Я просто не знаю.
Кроу сказал копьеносцам, что не может успокоиться, принес, демонстративно при всей группе забил последний из зарядов вглубь обломков и пошел поговорить с Котом, по-прежнему стоящим и болтающим с горожанами. По пути, шагая вперед, он заметил местному священнику, Отцу Эрнандесу, не копаться в останках его трюка, девяти кучках пепла. Кроу проглотил недовольство вздыхающего старика, такое уж воспитание.
— Священники называют это Джоплин джуйс, в честь Карла Джоплина, парня, открывшего его для нас, — говорил Кот мэру и другому человеку, имя которого Кроу не вспомнил. — Это просто не дает восстать. Даже без этого, я знаю, это слишком трудно для большинства из них. Найденное проклятое гнездо тут главное. Запомните.
— Целка Кот! — выкрикнул Кроу, не в силах выносит это дольше. Горожане, которые за несколько часов до этого были слишком напуганы, чтобы говорить, сейчас с покровительственным видом позволили себе проявлять интерес к процедуре. Конечно, это было превращение, которого Кроу ожидал с полудня, но легче от этого не было.
Кот извинился и отошел под их неодобрительными взглядами. Кроу положил руку на плечи Кота и отвернувшись от него, произнес очевидным, но неслышным шепотом, который, несомненно, воспринимался как оскорбление.
— Разве ты не видишь, что происходит, черт возьми?
Кот вздохнул.
— Да. — Он выглядел обиженным. И вот, он напомнил Кроу себя, больше, чем просто с удивлением. — Черт, — продолжал Кот, — Мне нравились эти люди. Знаешь, парень-банкир, Фостер? Он планирует построить.
— Планирует обмануть твою слепую задницу заодно с моей.
Кот нахмурился. Он посмотрел в сторону горожан и не увидел их.
— Да, — сказал Кот наконец.
Они закурили сигареты и пошли к грузовикам.
— Но, знаешь Джек? Не совсем, — заныл Кот неожиданным, печальным шепотом. — Они просто пытаются вытащить себя из ямы, в которой очутились. — Он остановился. — Ты тот, кто рассказывал мне все это сам.
Кроу был непреклонен.
— Тогда они не должны были попасть в яму в первую очередь.
— Вампиры сделали это, Джек.
— Адское подобие они сделали. Никакого сочувствия, Кот. Если бы у них хватило проклятой смелости противостоять этому… И теперь они пытаются свалить это на нас, чтобы мы сделали это за них.
— Прямо у них на глазах, и всего города. Их города.
Кроу остановился и посмотрел туда, откуда они пришли.
— Никакого сочувствия, — повторил он.
— Послушай, просто потому, что они малость чувствуют… Я не знаю — стыдно, наверное.
— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что они могут чего-то стыдиться?
Они помолчали несколько секунд.
— Все плотно, — сказал наконец Кот со вздохом. — Я их подготовлю.
Кроу покачал головой.
— Не нужно. Не в этот раз. На этот раз я не собираюсь мириться с этим дерьмом.
Кот бросил на него быстрый взгляд.
— Только я думаю, мне следует…
— Нет, черт возьми! — Кроу почти кричал. — Смотри! Я так устал от этих ублюдков, ползающих и умоляющих нас на коленях, потому, что они недостаточно взрослые, чтобы противостоять существам, превращающим их жен и дочерей в кровавых шлюх. И затем они пытаются притвориться, что они не обманывают маленьких кретинов, торгуясь о цене, так как это просто еще одна бизнес-сделка, это не имеет ничего общего с тем фактом, что именно мы натворим, когда это подсчитано.
Кроу остановился и задохнувшись от гнева, швырнул сигарету на землю и закурил другую.
Кот подождал, пока он успокоился.
— Ну, на всякий случай, — начал он настолько небрежно, насколько мог, — Я устрою.
— Делай что хочешь, — свирепо перебил Кроу. — Но я говорю тебе, что я ебал этих хамов и всех прочих, как они. Я их растопчу. — Он поднес свой дрожащий указательный палец под нос Кота. — Ты меня слышишь?
Кот смиренно кивнул.
— Я слышу тебя.
Кроу кивнул с удовлетворенным видом. Он бросил свою новую сигарету на землю, подтянул штаны и прошествовал к кругу людей, все еще находящихся у Джипа. Он остановился и обернувшись, с ног до головы оглядел своего друга.
— Я их растопчу! — прорычал он.
Затем он еще быстрее зашагал вперед. Ha полпути к горожанам, Кот подслушал, как он сурово прошептал про себя:
— Поставим их раком!
Это была хорошая тюрьма — если вам нравятся старые вестерны.
Камера Кроу напомнила ему каждого Стрелка, которого он когда либо видел. В ней была раскладушка, табурет, параша без крышки, и дверь, которой требуются ключи от города, чтобы открыть ее.
Но помощник шерифа был чем-то таким особенным, что это почти стоило того.
Помощник шерифа был чудом.
Во-первых, у него был хобот, который Кроу счел анатомическим триумфом. Но он был в точке сборки носа, где человек достигал величия. Никогда в жизни (и, он подозревал, никто вообще) Кроу не видел, чтобы кто-то ковырял в носу с таким рвением — не говоря уже о осязаемых результатах — так много часов подряд.
Он обладал другими достоинствами. Кроме того, что он был социальной слизью, он был также городским хулиганом. Будучи первый час в каталажке Кроу увидел его бесстыдно пресмыкающимся перед сыном мэра, увидел, как он двинул кулаком, украшенным кольцом с большим красным камнем и короной некоего старшеклассника за то, что он опоздал с оплатой парковочного талона, и разбил пальцы Джека армированным фонариком, когда тот держался ими за тюремную решетку.
Идея убить его заставила Кроу ощутить во всем теле тепло и покалывание. Это сделало часы сносными. Или вернее, настроило его на это. «Хулиганы не любят драться, — давно сказал ему дедушка Кроу. — Хулиганы боятся драться. Хулиганы любят бить людей». — Помня об этом, Кроу работал над планом с первых часов. Наконец он решил поскулить.
Он заскулил о том, что его закрыли в тюрьме, о том, что его обманули все — те богатые парни, которые думают, что они такие большие деляги, потому, что у них есть деньги. — Он скулил о еде — или ее недостатке — утверждая, что он голоден. Он скулил о вкусе воды и запахе параши и предположил, что между этим есть связь.
Он говорил, что его пальцы болят, сосал их громко и часто, держал их так, чтобы продемонстрировать, как они опухли, и потребовал свидания с доктором.
Когда помощник шерифа велел ему заткнуться в третий раз, это было рычание.
Ответ Кроу был столь же ужасен.
— Сделай меня, толстяк! — отрезал он, но опустил глаза, сказав это.
Помощник шерифа улыбнулся и встал с фонариком в руке. Он обошел вокруг стола, ритмично ударяя оружием о свою жирную ладонь.
— Может я так и сделаю, — угрожающе промурлыкал он.
Кроу отступил на полшага назад от решетки и, похоже, попал, отступил назад и заявил, — Я не боюсь тебя! — наименее убедительным тоном, который только мог подобрать.
Это был звездный час хулигана. Маленькие свиные глазки помощника шерифа сверкнули, когда он потянулся за ключами. Его желтые передние зубы — все три — восторженно оскалились, когда он увидел заключенного, оказавшегося у дальней стены камеры. Но когда он открыл дверь камеры, его дребезжащий голосок жирного панка изменился от самодовольного ликования до чисто звенящего, высокого крика.
Кроу перебросил его через рабочий стол.
Помощник шерифа поднялся с расщепленных останков рабочего кресла и в шоке уставился на стол. Он не мог поверить, что это происходит с ним.
Происходило.
Кроу не причинил ему вреда. Он просто елозил им по офисному полу достаточно долго, чтобы заставить его расплакаться. Затем он посадил его в камеру.
Из среднего ящика стола он взял армейский Кольт и дополнительную обойму. Он нетерпеливо посмотрел на телефон, отчаянно желая поговорить с Котом. Но было невозможно предсказать, кто ответит на звонок в мотеле. Черт, он не слышал об остальной части своей команды все время, пока сидел в каталажке. Должно быть они предпринимали обычные усилия, чтобы вытащить его… Затем он припомнил, как наорал на Кота, что не нуждается в помощи. Но, конечно, Кот не послушался. С другой стороны, у Целки Кота была самая что ни на есть приводящая в бешенство привычка повиноваться ему в самые трудные времена. Черт.
Он оставил идею позвонить. Лучше просто убраться подальше от проклятого полицейского участка. Он засунул автоматический пистолет за пояс и направился к двери. Он слегка отсалютовал помощнику шерифа.
— Увидимся, Гомер. Это было реально.
— Как, — захныкал помощник шерифа, сидя в камере, — ты узнал, что меня зовут Гомер?
Кроу рассмеялся и посмотрел на небеса.
— Есть Бог, — прошептал он про себя. — И у него есть чувство юмора.
Затем он отбросил все другие мысли. Он выключил свет в комнате, сделал глубокий вдох и положил руку на ручку двери.
— Хорошо, — прошипел он, — рок-н-ролл, черт возьми! — и рванул ее, открывая.
На тротуаре за воротами тюрьмы стояли все копы мира.
Это был не лучший момент в жизни Джека.
— Остановите его, пожалуйста! — закричал человек, которого Кроу опознал как банкира Фостера, и копы всей массой бросились вперед. Кроу думал об автоматическом пистолете за поясом, думал о шансах на победу, о том, как ни при каких обстоятельствах не стрелять ни в кого из полицейских, пробормотал — Дерьмо, — и поднял руки на голову.
— Нет! Нет! — закричал мэр, пробираясь сквозь толпу разгоряченных констеблей, — не он! — Он схватил Кроу за руку и потянул его, как ребенок. — Мистер Кроу, остановите его! — умолял он, повернувшись и указывая на улицу и городскую площадь.
Жестикулирующая толпа расступилась и Кроу увидел, наконец, свою команду. У них был кран, установленный на максимальной высоте с длинной стрелой, которая тянулась прямо вниз от звездного неба в грудь вампира, извивавшегося и шипящего у подножия памятника основателю города.
Энтони, стоя на капоте Джипа, держал руку в воздухе, готовый сигнализировать крановщику, который даже сейчас контролировал натяжение троса.
— Отпусти его! — ревел Энтони, — или у тебя снова начнутся неприятности!
Кроу посмотрел на плюющегося и извивающегося в — вампира — и удивился, почему они никогда не узнавали Кота в сером гриме. Затем он повернулся к мэру и спросил, — Ну, что это будет? Мы платим или нет?
— В самом деле, Мистер Кроу! — выкрикнул Банкир Фостер, — никогда не было вопроса о том, оплатить ли ваш гонорар, как таковой. Просто расходы казались несколько…
— Фостер, ты такой богом проклятый надоеда, — протянул Кроу. Он повернулся к мэру. — Да или нет?
— Да — было сказано решительно. Процессия проделала путь через площадь к банку. Энтони шел бок о бок с Кроу, но остальные члены команды — особенно крановщик и все еще корчащийся (и теперь тихо хихикающий) Кот — стояли на месте. Кроу заметил, что на самом деле было не так много копов, как он сначала подумал. Возможно, полдюжины или около того, считая солдат и настоящих помощников шерифа. Остальные, те же зеваки, присутствующие у особняка весь день.
С дверями банка возникли проблемы, а было только десять вечера. Банкир Фостер утверждал, что у него не было ключей и, предложил всем подождать до следующего утра и пока он болтал про дверь, Шериф Ортега пнул его сапогом тринадцатого размера от Тони Лама. Сердце Кроу было покорено не столько этим пинком, сколько озорной улыбкой на лице Ортеги, когда он это проделал.
Само хранилище, замок, открывающийся в установленное время и все тут, были другой проблемой, но только Crow & Co. встречались с этим раньше.
— У вас есть кассовая машина, не так ли? — Энтони спросил напрямик. Итак, чек был оформлен и Кроу подтвердив его, передал серолицему Коту, под удивленный, добродушный смех — особенно копов — и Кот уехал, чтобы отправить его по почте из любого другого близлежащего городка.
Хотя Джек Кроу был чем-то меньшим, чем ПиАр мастер, он не был полным дураком.
— Время вечеринки, — весело объявил он, непременно нужно пригласить всех и каждого из отцов города и полицейских. Наиболее приемлемо. Владелец магазина спиртного был убежден предоставить Джеку кредит, мертвоглазой улыбкой Ортеги. — Магазин, — как подобало в трезвом округе Богобоязненного штата, не имел видимых признаков изобилия но был хорошо укомплектован. Сегодня все вникают в дух вещи. Потребовалось всего двадцать минут, чтобы перегрузить Джип со всеми помогавшими.
— В мотель! — хо! — завопил предводитель каравана Ортега, размахивая бутылкой бурбона из окна своей патрульной машины — Чеви пикап.
— Рок-н-ролл! — проверещал маленький мэр, затем покраснел а все остальные рассмеялись и зааплодировали.
И вечеринка началась.
Арбалетный болт, пробивший насквозь автомат Dr Pepper machine сдернул менеджера мотеля с постели, чтобы обнаружить Кроу и Шерифа Ортегу — обхвативших друг друга за плечи, слегка покачивающихся в унисон — у своего офиса.
— Мы перестали размениваться, — сказал Ортега. Шериф был полезен.
— Я могу ручаться за него в этом, — добавил Кроу, и они ухмыльнувшись, похлопали друг друга по спине.
Менеджер просто вытаращил глаза. Это (не к добру) странно видеть двух гигантов, ухмыляющихся ему свысока — и что, того хуже, кивавших ему головами так яростно, словно они пара гребцов — это было слишком. Менеджер вернулся в постель и натянул подушку на уши.
Были равноценные оправдания для большинства других разрушений. Правда, в некоторых из них могли быть обвинены высшие силы. И легкомысленность. Но большая часть чистой резни была совершенно неизбежной из-за самой природы спортивных состязаний на этом уровне Чемпионата. Список событий включал Вращение Кофейного Столика, Вольтижировка с Копьем и популярный Ковровый Хоккей Пепельницей. Все это было просто вспомогательным средством, в ожидании главного события: Напоить Себя До Слепоты В Ожидании Появления Проклятых Шлюх, которое, как известно, достаточно напряженное по определению и только становится более безобразным, чем дольше длится.
В общем, они нанесли ущерб мотелю на сумму в $5,000.
Это было очень весело.
Вечеринка начиналась с примерно двух дюжин участников, включая Команду Кроу, местных, и копов. Позднее, она разбухла до пятидесяти или около того. Но к трем часам по-полуночи, она вернулась к двадцати серьезным единомышленникам. Отец Эрнандес оказался забавным. Он пел грязные куплеты на Испанском и Английском. Большинство считало это немного странным. Но оказалось, что Эрнандес был когда-то как настоящим отцом, так и мужем, с двумя маленькими дочками и рыжеволосой женой — все они умерли от бубонной чумы, всего лишь двадцать лет назад на северо-западе Мексики.
Из-за этого стало неловко и все выпили за помин их душ, и каждый из присутствующих согласился в частном порядке прекратить называть его — Придурок.
Их депрессия только усилилась, когда светловолосый парень по имени, ни хрена себе, Бэмби, который несколько часов назад забрел в их компанию невесть откуда, начал плакать о погибшей семье Эрнандеса. Это разозлило Кроу. Он уже был в плохом настроении из-за значка шерифа и пистолета. На самом деле он очень любил носить значок. Он был блестящим, придавал ему чувство официальности и все такое, и напомнил ему в каком кармане у него сигареты. Но пистолет был одним из этих магнумов сорок четыре, выпирал на два дюйма ниже талии и всякий раз, когда он присаживался, ствол тыкался в его яйца, заставляя вскрикивать и вскакивать на ноги, чтобы не натереть их и это только напоминало ему, что шлюх все еще не было и так далее.
А еще этот вой Бэмби, перекрывавший все остальное. Он очистил от всех основную софу типа люкс одним взмахом тыльной стороны ладони и расстегнул молнию на чехле самой большой подушки. Затем он подошел, поднял всхлипывающего Бэмби за уши и попытался засунуть его внутрь и застегнуть.
Энтони просто не мог стерпеть этого.
— Прояви немного, черт возьми уважения, Джек! — фыркнул он и выпустил паренька из подушки. Бэмби вознаградил Энтони, обняв его за шею, пробулькал, — Спасибо, брат, — и проблевался ему на грудь.
Энтони даже не рассердился. Он просто подхватил его и отнес в то, что осталось от ванной, умыл его, держа голову Бэмби, пока того тошнило, над ванной. Затем он перенес его, все еще всхлипывающего, на руках, назад в комнату, уложил и усевшись начал читать лекцию о доброте всем присутствующим, заканчивая двумя изящными утверждениями:
— Демонстрация определенной степени уважения и чуткости ваших человеческих душ-это способ, которым настоящий человек демонстрирует класс — и — Между прочим, эти ебаные фифы появятся или нет?
В сочетании с высказываниями, посланными Котом — давно вернувшимся, и почти так же долго мертвецки пьяным — в кудахтающем исступлении. Он перекатывался с боку на бок, брыкая ногами.
Остальные участники вечеринки в униженном недоумении уставились на него. Все, то есть, кроме шерифа. Ортега был ужален и унижен замечанием о фифах. Будучи шерифом, закупки были явно его ответственностью, и то, что они не появились к настоящему времени, почти 4:30 утра, взбесило его.
Но телефон — он действительно разъярил его. Он пытался позвонить в течение двух часов, чтобы узнать о причинах задержки, но он в жизни не смог заставить сукина сына работать. He было даже чертова гудка.
Это, в свою очередь, сделало Дэвида Дейо ужасно виновным. Дейо, член команды копейщиков, отвечал за то, что он вырвал телефон из стены в первый раз несколькими часами ранее. Ветеран, прослуживший три года на эсминце Хепберн, и следовательно человек воспитанный и культурный, он много часов соединял провода, с помощью самых лучших военно-морских узлов. Но по какой-то причине телефон по-прежнему не работал.
Полдюжины из них опустились на четвереньки. Чтобы исследовать ситуацию. Все согласились, что узел прекрасный и что по телефону можно дозвониться до Бога. Реальная проблема, конечно, заключалась в том, что каждый был пьян настолько, чтобы убить всякое соображения. Но это ни до кого не доходило. За исключением, может быть Кота, чье внезапно возобновившееся кудахтанье оставалось тайной.
Кто-то предложил использовать телефон в соседней комнате. Это открыло возможность для Кота оказаться полезным.
— Я сделаю это, — вскричал он. Он поднялся, шатаясь от смеха, и отрикошетил в соседнюю спальню, вырвал там телефон и принес его, как просили.
Этот тоже не сработал.
Виновата телефонная компания, согласились все. Ебаная телефонная компания. И все выпили.
Начинать это было действительно поздно. Осталось только крутое ядро. Команда Кроу, три копа, включая шерифа, Отца Эрнандеса, и Бэмби. Кто-то предложил пойти и получить женщин, Квест. Это вызвало одобрение, пока кто-то не заметил, что у них почти закончилось спиртное.
Один из помощников шерифа напомнил всем о времени. Владелец магазина спиртного давно его запер и отправился домой спать. Тогда Ортега, отчаявшись искупить вину, допустил, что так как они уже более или менее ограбили банк, взломать магазин со спиртным не великое дело.
— Сначала шлюхи! — промолвил Бэмби.
— Я слишком пьян, чтобы трахаться, — проворчал Энтони, выливая спиртное на голову Бэмби и вставая.
Ортега уставился на Энтони.
— Ты шутишь.
— Не шучу, — заверил его Энтони. — Я слишком пьян, для чего-либо кроме питья. — Он поднял указательный палец, как указку лектора. — И сначала я должен побеспокоиться об этом. Простите меня.
Дух товарищества быстро перерос в перепалку, звучавшую как две подбадриваемых конкурирующих секции колледжа.
— Сначала выпивка!
— Нет! Секс сначала!
— Выпивка!
— Секс!
— Выпивка!
— Секс!
— Выпивка!
Кто-то крикнул, — Без излишнего энтузиазма! — и получил здоровых тумаков со всех сторон.
Зато Бэмби оказался на высоте.
— У меня снаружи фургон, — протрубил он радостно. — Мы сможем набить его до отказа!
— Да! — закричала толпа, когда Бэмби отвесил поклон, с осторожностью поднялся по высоким ступеням к двери, открыл, и — И вампир напал на него и вонзил свои когти глубоко ему под ребра и развел их и затем… он… разорвал… его… грудь… надвое. Бэмби умер, ужасно завизжав и разбрызгивая кровь органами и затем опал на пол маленькой кучкой и вампир напал на них, на остальных, слишком быстрый, слишком, черт возьми, быстрый, слишком быстрый, чтобы в это можно было поверить, и у первого парня, члена команды копейщиков, только и было времени, чтобы поднять предплечье перед лицом, до того, как демон резанул его и разорвал его от горла до плеча и он закричал — Господи Иисусе, как он кричал!
Болты! Где этот гребаный арбалет? было все, что успел подумать Кроу. И он крутанулся вокруг, ища его, отвлекаясь от демона на секунду, потому, что это был вампир, и это был единственный способ остановить его, единственный путь в мире, и это происходило ночью! Если бы не ночное время, возможно этого не было бы, но это было, прислонясь к торцу стола под лампой, Кроу нырнул через софу, полную охваченных ужасом смертных, некоторые из них только вскочили на ноги, потому что это было так быстро для них, просто слишком… это не могло произойти, не так ли? Я имею в виду, мы устроили вечеринку, и все было просто…
Кроу перескочил через спинку дивана над макушкой чьей-то поднимающейся головы и она перевернула его на бок в воздухе в середине прыжка и он сначала приземлился правым плечом на место нахождения болта.
«Боже! — выдохнул он, когда он погрузился в его плоть. Он крутанулся в сторону от него и он сорвал с него лоскут кожи вместе с куском рубашки. — Боже, Боже, Боже!» — Он истекал кровью, как сумасшедший, агонизировал от боли, лампа забалансировала и упала на ковер, прямо рядом с каплями его пота и случилось короткое замыкание и затем Кроу встал на колени с пустым лицом, избитый, чтобы увидеть в стробо-вспышках продолжающийся кошмар.
Тьма…
Свет: Дэвид Дейо, средний черный пояс, наносит удар в прыжке ребром правой ноги, точно под подбородок вампира, где горло было мягким, с таким звуком, что вылетел бы череп любого нормального человека…
Тьма…
Свет: Демон хватает Дэвида… o, Боже! используя его хребет, как ручку, ударяет им взад-вперед, от пола до потолка. Дэвид давно уже мертв, все его кости переломаны, жутко болтаются и Энтони! Красавчик Энтони с его огромными плечами, всем телом ударяет в демона, хватает его, будто собирается крестить, словно на Астроторфе и…
Тьма… И затем грохот в черноте, всего в двух шагах от него.
Свет: Тело Энтони висит на подоконнике разбитого окна и затем скользит, жутко, медленно, постепенно, его ноги волочат за собой занавески поп-поп-поп — мягкой волной спадает занавеска с карниза, окутывая его и — Кот рядом с ним, поднимает его, шипя, — Да! Да! Да! Окно! — как если бы, это был план побега для Энтони и для всех.
— Что… — пробормотал Кроу, но он знал, что имел в виду Кот. Им придется бежать. Демон рычал и убивал, непобедимый в ночи. У них не было шансов, и он спотыкаясь бросился к окну, Кот приподнял его, схватил за плечо, которое уже кровоточило, и — Охх! — сорвалось с губ Кроу с болью, и Кот сказал — Джек, тебе больно! — удивленно и Кроу промямлил, — Мы все мертвы!
И затем еще темнота и он кувырнулся вперед сквозь последнее стекло и приземлился на что-то мягкое и мертвое, вроде старого и доверенного друга, но не стал раздумывать об этом. Он встал на ноги и повернулся к Коту, Целке Коту, без которого в любом случае не было никакого смысла и — И снова свет, в последний раз и Кот был рядом с ним, подтягивая его вверх — обернулся, в окне был священник, Отец Эрнандес, вовсе не придурок, вонзивший край огромного серебряного креста прямо в лоб демона, прежде чем умереть, обезглавленным, от удачного, почти случайного удара..
Кровь и ужас там повсюду, на стенах, на потолке, и — И шериф, остолбеневший в неподвижности, стоящий, как фонарный столб в центре стоянки, глядящий на старый, потрепанный Кадиллак кабриолет рядом со своим патрульным пикапом.
— Джек, пожалуйста! — застонал Кот, толкая его вперед и Кроу, взглянув на него, увидел слезы у него на глазах и понял, что страх за его безопасность, так напугал его друга.
Поэтому он поспешил, потому что не мог видеть, как Целка Кот плачет.
Кроу открыл боковую дверь пикапа, Кот подтолкнул его и уселся рядом с шерифом, который, как и Кот собирался примоститься на водительское место. И тогда Кот тоже оказался внутри, за рулем и Боже Мой! Ключи! Где… но они были там, шериф только что оставил их в замке зажигания, почему нет? Кто их украл?
И Кроу мысленно посмеялся над этим, когда они вылетели с автостоянки на шоссе. Потому, что так было лучше, так было веселее, было над чем смеяться, не считая того, что он плакал от продолжающихся страшных ударов внутри мотеля или от того, что позволил себе сфокусироваться на убитых владельцах кабриолета, шлюхах, прибывших слишком поздно, но не достаточно поздно, и — КРОУУУ! — прозвучало во тьме, перекрыло рев двигателя и расстояние и скрутило каждого мужчину в кабине машины в маленький шарик.
— КРОУУУ! — кричал вампир, когда Кот поднажал еще сильнее, и автомобиль рванул на шестьдесят, семьдесят, восемьдесят миль в час по шоссе с двухполосным движением.
— КРОУУУ! — взорвало их, когда вампир догнал их, вскочил сзади на кузов и пробив стекло, сунул руки в кабину через заднее окошко, и Кроу обнаружил, что у него в руке огромный пистолет шерифа, и он ткнул им в лицо монстра и — почему бы нет? — спустил курок.
Дьявол, с его ужасной улыбкой, сияющей кроваво-красными зубами и душой потрошителя, мерцающей разумом, исчез позади от пушечного удара пистолетной пули, с хлопком снося задний откидной борт, будто его там и не было, и затем затормаживая и растягиваясь на наждаке асфальта.
— O! Да, да! Хa! Хей! — радостно заскулил шериф, завидев эту картину, поняв, что монстра можно убить. Но даже зная лучше двоих других в кабине, все еще помятых немного побольше, задыхающийся от удовольствия клич шерифа почти сразу же сменился пронзительным детским нытьем, при виде монстра почти немедленно вскочившего на ноги, почти до того, как он перестал сучить ногами и снова бросился за ними.
Достаточно близко, чтобы они увидели, как дыра от пистолетной пули уже затягивается, приостанавливая черную кровь слева от колотой раны, оставленной крестом священника и — Иисусе Христе! — завопил Кроу, когда они взлетели над холмом со скоростью более ста миль в час над фермерским грузовиком, который, возможно, двигался со скоростью миль двадцать по центру шоссе.
Кот вывернул машину влево и пропустил фермера но ударился о бордюр, завалился на бок и отлетел обратно через центральную линию, машину закрутило и вынесло и на другой холм, возвышавшийся так, что на расстоянии они могли видеть городскую площадь и Кроу подумал, Ну, по крайней мере мы почти добрались до города. И он оплакивал недостижимость спасения этой маленькой городской площади, когда утреннее солнце только начинает вставать…
Солнце! Гребаное солнце! было его последней мыслью, прежде чем машина начала кувыркаться, переворачиваясь с боку на бок снова и снова, а затем заскользила бесконечно и вниз по главной Улице маленького городка в Индиане.
Он очнулся первым и встал. И затем он помог выбраться двум другим. И затем он провел всех троих сквозь собравшуюся толпу, три квартала по дороге к больнице, прежде чем скорая встретила их на полпути. Он помог им войти внутрь и получить вливание своих типов крови, и когда все это было сделано и все разошлись, он лег и провалился, его последней мыслью было:
— Я полагаю с уверенностью, что это был хозяин.
Человек в царственно-белом сидел спокойно, ожидая, пока его помощник успокоится. Когда наконец, тот взял себя в руки, Человек улыбнулся и кивнул.
— Ваше Святейшество, — начал помощник, тембр его богатого голоса сорвался от разочарования до почти детского писка, — этот человек, Кроу, настоящая катастрофа.
— Расскажи нам, — промолвил Человек.
— Ваше Святейшество, этот человек пришел пьяным. Он был развязен. Он был несносен и нечестив. Он оскорбил всех, кто попался ему на глаза. Он отозвался о священниках, как о евнухах. Он обозвал сестер пингвинихами. Он попытался вовлечь одного из охранников в кулачный бой на ступеньках у приватного входа.
— Бой состоялся?
— Нет, Ваше Святейшество. Я вмешался. — Помощник вздохнул. — Простите меня, Ваше Святейшество, но мне почти жаль, что я это сделал. Было бы хорошо, если бы этого шутника взгрел Швейцарец…
— Наши приказы были очень ясны, мы надеемся?
— Да, Ваше Святейшество. И именно по этой причине я вмешался. Я получил скудную благодарность за свою заботу. Мистер Кроу назвал меня… меня …
— Назвал тебя кем?
— Придурком.
Человек вздохнул.
— Это очень обидно для тебя, мой старый друг. Мы сожалеем.
— O, пожалуйста, Ваше Святейшество. Я не жалуюсь. Я только… — Помощник запнулся и улыбнулся с некоторым смущением. — Полагаю, я жалуюсь на это. Простите меня, Ваше Святейшество.
— Здесь нечего прощать.
— Спасибо, Ваше Святейшество.
— Мы слышали, что этот человек ранен.
— Да, Ваше Святейшество. Его правое плечо полностью забинтовано. Но он не позволил никому из наших врачей осмотреть его. — Помощник сделал паузу, посмотрел на окно в дальнем конце старинной комнаты. — Он утверждает, что он в порядке, Ваше Святейшество. Но он лжет. Я заметил, что ему очень больно двигаться.
— Ему действительно больно, друг мой, — мягко сказал Человек. — Даже когда он не двигается. — Человек грустно улыбнулся. — Огромная боль.
Помощник молчал несколько мгновений. Затем:
— Ваше Святейшество, Я знаю, что этот Мистер Кроу имеет огромное значение… Но это очень помогло бы — Ваше Святейшество, нельзя ли узнать, кто он?
— Тебе нельзя.
— Но Ваше Святейшество, если бы я мог просто…
— Тебе нельзя.
Помощник снова вздохнул.
— Да, Ваше Святейшество. — Он медленно, глубоко вздохнул, казалось, избавился от беспокойства и сказал, — Все готово. Столовая подготовлена. Американская еда, как Ваше Святейшество приказали, будет подана.
— Спасибо. Ты был весьма основателен.
— Спасибо, Ваше Святейшество. Этот человек, Кроу, в столовой уже… — он взглянул на часы — почти пятнадцать минут. Он же пьян, Ваше Святейшество. Возможно, стоит выбрать лучшее время.
— Лучшего времени не будет, — ответствовал Человек голосом преисполненным такой бесконечной печали и отчаяния, что помощник нашел невозможным что-либо сказать.
Он приготовился уйти, поцеловал кольцо. Но у двери помощник остановился. Человек мог ясно видеть, что он чувствовал, сказав напоследок.
— Ваше Святейшество, будьте очень осторожны с Мистером Кроу. Он очень разгневан в душе. И… я чувствую, он ненавидит вас.
Человек ждал, пока не останется в одиночестве. Прежде чем встать. Затем он мягко прошествовал к боковому выходу. Он приостановился, прежде чем открыть дверь в столовую.
— Так он и сделает, — тихо пробормотал Человек про себя. — И почему он не должен?
Затем он открыл дверь и вошел.
Гобелены. Широкий арочный потолок. Ковер, которому более трехсот лет. Длинный, узкий стол и по одному тяжелому деревянному стулу на каждом его конце. В дальнем углу сидел Джек Кроу, закинув ногу на ногу, бокал вина в одной руке и сигарета в другой.
Человек кивнул стоящим в арках четырем слугам — по двое у каждой стены и они слились со стенными панелями — и легко ступая, прошел в центр комнаты. Он ожидал.
— Ну, вот и он, наконец то, — пролаял Кроу. Он тяжело поднялся, все еще с бокалом и сигаретой, и подошел.
Человек ожидал, пока другой не приблизится на несколько футов.
— Рад снова тебя видеть, Джек, — приветливо сказал он. Затем он протянул руку с кольцом.
Кроу с явным недоумением уставился на кольцо. Затем он улыбнулся. Он сунул сигарету в рот, переложил бокал из правой руки в левую, пожал руку, подержавшись за кольцо и сказал сквозь сигаретный дым, — Как, подонок, ты сам?
Несмотря на неоднократные и настойчивые приказы, слуги еле сдерживались.
Человек не шевельнулся. Он встретил пронзительный взгляд Кроу без злобы. Он улыбнулся.
— У нас все хорошо, Джек. Но я вижу, ты ранен. — Он указал на неуклюжую повязку под курткой Джека.
Кроу, рассеянно пожимая мягкую, словно войлок руку, ответил.
— O, это не так страшно, святой отец, при сложившихся обстоятельствах. Все остальные мертвы. За исключением Кота и меня. Все остальные. Команда погибла. Все они.
— Да, Джек. Мы знаем.
Пара глаз замерла на несколько секунд. Затем Кроу резко повернулся, стряхнул пепел на ковер и потянулся к графину с вином.
— Все мертвы. Все они убиты. — Он налил еще немного вина в свой бокал. Затем он плюхнулся на стул и сказал голосом, исполненным кровавой горечи. — Итак, поведай мне о твоей неделе.
Кроу становился все более нечестивым, все более оскорбительным. Он поименовал человека, как «Ваше Жопейшество». Он стряхнул сигаретный пепел на все, что было под рукой, на тарелку, на бокал, на стол. Он был крикливым. Он был порочным. Он был отвратительным.
Человек говорил мало, его траурная печаль заполнила до краев маленький покой. Он все больше и больше беспокоился о слугах, казалось застывших в пародийном государстве, наверняка возникшем в результате насилия.
— Все вы, — прошептал Человек, глядя на четырех слуг по обоим сторонам комнаты. — Оставьте нас.
Им потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать. Но они подчинились, двигаясь с каменными лицами и со словно несмазанными шарнирами к выходу. Луиджи ненадолго остановился перед дверью и оглянулся.
Человек успокаивающе улыбнулся.
— Мы позвоним вам, если вы нам понадобитесь.
Луиджи все еще смотрел.
— Все будет хорошо, друг мой, — произнес Человек мягко.
И тогда они остались одни.
— Вот это, больше похоже на то, — хихикнул Кроу. — Теперь мы можем перейти к серьезной выпивке.
Он потянулся, чтобы подвинуть стоящий у стены стул и поставить его рядом со стулом, на котором сидел Человек. Но у него возникли проблемы, сначала с его балансом, затем с весом массивного стула в его правой руке. Казалось, его гнетет что-то еще более мрачное, чем горечь и ярость. Что-то более глубокое. Что-то худшее.
Наконец он поставил стул рядом с Человеком и пьяно развалился на нем. Затем до него дошло, что его бокал почти пуст. Он уставился на почти пустую посудину на своих коленях.
Человек, все еще терпеливый, все еще спокойный, сказал, — У нас есть еще, Джек, — и потянулся к графину за своей тарелкой.
— Еб твою, нет! — взревел Кроу внезапно, необъяснимо. Он вскочил на ноги. Он выбросил одну руку, чтобы перехватить вино, а другой, правой, раненой, толкнул понтифика обратно, в его кресло.
Мертвая тишина. Оба мужчины смотрели, широко открытыми глазами в шоке от того, что произошло. Кроу швырнул графин на стол. Он разбился. Красное вино потекло вокруг тарелки к краю стола.
Кроу попытался. Он действительно попытался. Он дико изогнулся, рванулся вперед, чтобы остановить поток. Он повредил предплечье о край стола, чтобы помешать этому произойти. Но ничто не могло помешать алой струйке разбрызгиваться по молочно-белому, белоснежному облачению Человека.
И мгновение каждый просто смотрел, не друг на друга, а на это.
И потом Кроу взорвался. Он вскочил на ноги, заревел и завизжал, расплескивая вино со стола на облачение снова и снова, разбрызгивая его, орал и орал, громче и громче, вопя во всю глотку:
— Напейся, черт возьми! Напейся, ты, папист, еб твою мать! Пришло твое время напиться какой-то проклятой крови! — и Человек просто сидел, застыв на стуле, закрывая глаза на забрызгивающие капли, покрывающие его облачение, его голову, его лицо и Кроу продолжал бушевать и реветь над ним.
Потом наступила полная тишина.
Человек открыл глаза на зрелище трясущегося над ним исполина, его руки, лицо и одежду заливало вино и ярость и…
И агония.
— Сын мой, — прошептал он с живым состраданием. — O, сын мой.
Лицо Джека Кроу, окаменевшее от свирепости, треснуло пополам. Затем он начал таять. Слезы наполнили его глаза, потекли по его щекам. Крик его боли был невосполнимым и погибельным.
Затем он падал на колени и всхлипывал, его огромные руки змеились, чтобы обвиться вокруг талии другого человека, словно у ребенка, ищущего безопасности и комфорта и старец поддерживал его и укачивал, когда огромные плечи сотрясались от сильнейших рыданий, просто не прекращающихся, но продолжающихся и продолжающихся.
— O, Отец! Это было так ужасно! — скулил гигант — Простите! Мне очень жаль! — воскликнул он позже и оба знали, что произошедшее сегодняшним вечером было никому не нужным. И позднее, когда гигант почти засыпал, его сухой, надтреснутый голос умоляюще шипел, — Боже, прости меня, прости меня, прости меня… — снова и снова старец прощал его еще раз и еще раз и еще раз.
И после, спустя несколько часов, когда слуги не смогли заставить своего хозяина встать, наверное, чтобы не помешать спящему гиганту, свернувшемуся у него на коленях, они подумали, что это его бесконечное сострадание, его бесконечная любовь заставляет его молиться всю ночь за душу этого огромного плачущего зверя.
Но это был страх.
Ибо Человек был уверен, что Джеку Кроу будут прощены его грехи.
Но кто простил бы его за то, что он посылает эту бедную душу на встречу с монстрами еще раз?
С самого начала, летя из Рима, Джек Кроу проснулся от какого-то безымянного ужаса и увидел ангельское лицо нового члена команды, Отца Адама, спящего по ту сторону от прохода.
Он милашка, подумал Джек. Вероятно, я его угроблю тоже.
Затем он снова заснул, потому, что любые другие мысли были получше этой.
— Мне нужен вампир, — сказал Карл Джоплин в сотый раз. Кот рыгнул и проигнорировал его. Аннабель положила мягкую, белую руку на огромное, жирное плечо Карла и сказала, — Я знаю, дорогой.
Остальная Команда Кроу четыре часа сидела в баре Аэропорта Монтерей. Час для инструктажа перед возвращением домой, рейс из Рима задерживался, за это время успели прилететь уже три самолета. Они представляли не очень красивое зрелище.
За исключением Аннабель, подумал Кот. Она всегда была замечательно красивой. Даже когда не была. Он осторожно поставил локти на край бара, сложил пальцы в кулак, положил на него щеку и оценивающе смотрел на нее.
Он знал ее всю свою жизнь и… Подожди. Это было неправдой. Он знал ее шесть лет. Нет. Семь. Почти семь лет, с тех пор, как ее муж, Бэзил O’Бэннон, основал Vampire$ Inc. И вообще, она была все той же. Все еще хорошенькая и все еще пухлая и все еще в основном блондинка и все еще сорокалетняя или шестидесятилетняя — это казалось не имело значения — и все еще способная перепить Бога.
Пришло время помочиться, решил он. Он поднялся из-за барной стойки, осторожно, чтобы не зацепиться сапогом за перила, как в прошлый раз, и побежал выполнять свою миссию.
Карл Джоплин поднял глаза, потирая свое удивительное брюхо и сказал, — Мне нужен вампир.
— Я знаю, дорогой, — сказала Аннабель.
— Это должно быть испытано! — настаивал он.
— Я знаю, дорогой. Мы спросим Джека, когда его доставит самолет. — Карл заворчал и прихлебнул свой напиток. — Джек! Дерьмо! — Он все еще злился на Джека и, вероятно останется при своем мнении. — Джек! — повторил он с отвращением.
Карл Джоплин был оружейником и инструментальщиком команды. Он изготовил арбалеты для Джека и Кота, деревянные ножи и все остальное, что они брали с собой в бой, но разве он когда-нибудь принимал участие в бою? Черт, нет! — Слишком ценный, — всегда говорил Джек. Кто-то должен быть в резерве и освобожден от сражения в любое время, чтобы наверняка сражение могло продолжаться. Карл мог на это купиться. Это имело смысл. Но как получилось, что это должно повторяться каждый чертов раз?
Но это было. Конечно, у него было немного лишнего веса и возможно стукнуло шестьдесят, но это не причина, чтобы герцог не позволил ему хотя бы разок. Только один раз, детка!
Детектор был его лучшим шансом. Джоплин действительно придумал детектор вампиров, основанный на предполагаемой электромагнитной энергии любого объекта и/или критте, способный полностью поглощать весь солнечный свет. Это был гениальный гаджет, но его необходимо протестировать на вампире. Карл чертовски хорошо знал, что они никогда не могли надеяться — или, если на то пошло, быть глупыми настолько — захватить злодея и доставить его к нему. Ergo, он должен быть там, наблюдать, чтобы управлять кнопками и ручками, остальные хреноголовые, слишком, в первую очередь треклятые невежды, чтобы заниматься этим. Он хочет принимать участие так или иначе, Богом клянусь!
И тем временем он вернулся к поглаживанию своего огромного брюха и сердитому ворчанию и отказывался видеть улыбку Аннабель, когда так делал. Что напомнило ему: почему он был в стельку пьяным. А она не была? Почему она никогда не была? А? Объясните мне это!
Кот, пробирающийся обратно между столов из туалетной комнаты, задавался вопросом о том же самом. За всю свою жизнь он никогда не видел Аннабель пьяной. И она выпила столько же, как и все, не так ли? Ну, не так ли?
Она ходила? Он вспомнил. Ага. Она сходила. Фактически, она была единственной, кто получал действительно серьезные вещи, приходящие с этим дерьмовым шнапсом. Погодите минутку! Шнапс! Она всегда пила шнапс! Может, если Я выпью шна… Подождите еще минуту! Я пил шнапс. Я пил его. Вот как я стал настолько развратен.
Он плюхнулся на свой стул, подумав: Загадка Вселенной!
— Мне нужен вампир, — сказал Карл, опять возникая возле вернувшегося Кота.
— Через минуту, — наконец парировал Кот.
И они зашипели друг на друга.
Аннабель снова заулыбалась. Но не слишком, или она не сомневалась, что потеряет равновесие, повернется килем на стуле в обратном направлении, и задрав подол, навернется о край барной стойки так, что голова разлетится как грейпфрут.
И тут она тихонько мысленно хихикнула, маленькие фиолетовые бабочки искрились вокруг.
Она никогда в своей жизни не была так основательно пьяна. Она сомневалась, что кто-то бывал в таком состоянии. И мысль о том, чтобы суметь присесть и пописать, была ее представлением о небе. Но разве женщины писают? Конечно они тоже. Нет. Они покрываются росой. Кони взмыливаются, мужики потеют, а женщины росеют. Правильно? Нет, это было что-то другое.
Но пописать звучало так ужасно. Так не свойственно леди.
И если она не рискнула шатаясь пройти в комнату отдыха на виду у мужчин, то она собиралась сделать нечто гораздо более не свойственное леди. Быть леди — установленный стандарт — было первостепенным. Она несла полную ответственность, она была совершенно уверена, за Команду Кроу.
В очень реальном смысле, более, чем она когда либо вполне понимала, это было правдой. Аннабель O’Бэннон была более чем просто царственной красавицей, строившей своих грубых мужчин по струнке. Она была их символом для остального мира, который они несомненно защитят, даже ценой мучительной смерти. Она была причиной, почему они продолжали сражаться, зная, черт возьми, что они в конечном итоге проиграют. Это случилось со всеми остальными. Это случится с ними. Но это не случится с Аннабель.
Они этого не знали, ее мужчины. То есть, они никогда осознанно не высказывали это, даже мысленно. Но это было так. Это было так, потому, что она, Аннабель, была такой. Именно так.
Она вела себя с мужчинами таким способом, свойственным только некоторым леди и другим волшебным существам, вызывающим одержимость. Способом заставить их сесть и съесть свою кашу или выпить свой напиток. Заставить их заткнуться и выслушать кого-то другого.
Она могла заставить их носить галстуки.
Она также обладала уникальной способностью даже остановить насилие, как раз когда она принудила Джека бросить этот Харлей — и не на того бедного стонущего байкера, как он собирался.
Ничего из этого не вытащило ее из-за барной стойки и в дамскую комнату. И она попросту должна была уйти. Затем возникла мысль.
— Молодой человек, — сказала она бармену среднего возраста, — Мне еще один. — Затем она соскользнула с табурета и приземлилась, слава Богу, на оба высоких каблука и смогла сделать несколько заплетающихся шагов к сладостному выходу, прежде чем Карл и Кот смогли преодолеть шок.
Двое мужчин посмотрели друг на друга. Еще выпивки? Еще-проклятой-выпивки? Она затевает еще один раунд и вот они, двое больших крутых парней, Истребители Зла отчаянно пытаются сфокусироваться на своих салфетках для коктейля, дабы сохранить баланс, ради всего святого, и она сможет еще…
Но что они могли поделать? Какой у них был выбор? Было ужасно и скверно так поступать, но альтернатива была хуже, сдаться было хуже.
Карл сглотнул, сказав, — Мне тоже.
Бармен, яркий, здравый, и садистический, спросил Кота, — Еще раз по кругу?
И Кот, с серым лицом и своей жизнью, проходящей перед его глазами, тупо кивнул.
Появление Аннабель было, как всегда, утонченным. Она возникла почти вне поля зрения, в то время, как мужики были заняты мачизмом. Она остановилась у входа в бар и, с явной беззаботностью, бросила через плечо, — Молодой человек, — ласково обратилась она к бармену, — Я полагаю, это все.
Все трое мужчин повернулись к ней, бармен с полными руками.
— Вам не нужно еще, леди?
Аннабель улыбнулась.
— Я полагаю нет.
Досада бармена немного проявилась.
— Вы уверены? — настаивал он.
Она взяла паузу, казалось, всерьез рассматривая вопрос о химическом самоубийстве, а затем вновь покрутила своей симпатичной головой.
— Я полагаю нет, — повторила она, а затем она исчезла.
Все ее спутники вскочили, спеша воспользоваться открытым ею путем к отступлению.
— Я тоже полагаю нет.
— Я тоже, теперь полагаю также. — Оба выпалили это быстрее стаккато пулеметного огня.
Бармен посмотрел на них, взглянул на остальную часть гостиной, которая была совершенно пустой, и вздохнул. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал он. Он знал, что всего три человека, покрывшие накладные расходы за весь день, были слишком хороши, чтобы оказаться правдой. Но все же, они почти сделали это.
Аннабель не слышала и не заботилась ни о чем из этого. Она была слишком занята, неловко пробираясь к дверям дамской комнаты, дергая ее обеими руками и бодая прической, пытаясь ее открыть, неуклюже заталкивая себя в кабинку, расстегивая себя, и затем наслаждаясь одним из тех мини-оргазмов, зарезервированных для тех счастливых созданий, созданных по образу и подобию Божию.
Позже она подумала: Я так устала.
У нее было две недели. С Джеком в Риме, остались только Кот, Карл и она сама (в смысле она) чтобы урегулировать все договоренности. Обратиться к ближайшему родственнику было проще, чем могло показаться. Типы крестоносцев, которые она давно обнаружила, имели тенденцию быть одиночками.
Кроме Энтони. Она отправилась в Сан Антонио, чтобы лично рассказать Миссис Беверли. Когда эта святая женщина открыла дверь и увидела ее, она поняла. Две женщины раскачивались и плакали, держа друг друга в объятиях, плакали и убаюкивали друг друга два часа подряд, их умы наполнились богатыми воспоминаниями о дорогом, красивом, отважном, огромном, черном Энтони, которого они так любили. Никакая потеря, кроме ее мужа Бэзила, никогда не тронула ее настолько. И она знала, что когда придет время Джека и Кота — как это несомненно произойдет — это будет для нее все.
Она знала, что ей нужно продолжать идти. Она знала, что Карл Джоплин, воистину удивительно компетентный, нуждается в ней отчаянно. Ничего не получится, наверное, без ее помощи.
Она знала это, и ей было все равно. Когда Джек и Кот уйдут, это было бы так. Даже намеченный образ этой утраты, столь злобно-жестокой, столь вконец разрушительной, был переплетен с ней одной, тихо сидящей в своей комнате, выстраивающей в линию таблетки, чтобы проглотить. Довольно любопытно, ей не приходило в голову, что она может умереть по другому. Вампиры? Она никогда не видела ни одного, никогда не желала, и не могла подумать, что в мире существует причина, почему она должна с ними встретиться. Это была мужская работа. Они принадлежали ей.
Позже, конечно, когда их охватит ужас, это было бы иначе. Но она не могла знать это сейчас.
Ее мысли приняли свой обычный ход. Они покидали Пеббл Бич и возвращались домой в Техас. До Далласа. Они собирались пропустить свой особняк с видом на залив, скульптурные поля для гольфа и океанский туман, катящийся над вершинами сосен, и прежде всего, миниатюрного оленя, поедающего ее цветы каждое утро.
Она заявляла, громко и часто, что она ненавидит эти создания и считает их бедствием природы. Мир, настаивала она, был бы лучше, если бы каждый олень был изжарен в виде стейка.
— Бэмби тоже? — всегда спрашивал кто-нибудь.
— Особенно Бэмби, — резко возражала она. — Этот мерзкий маленький болван только воодушевляет их.
Это никого не могло одурачить, конечно. И все же, каждое утро, она доставала свои теннисные туфли, пару синих джинсов и рубашку с длинным рукавом, принадлежавшую покойному мужу, упрятывала свои волосы под платок, хватала свое оружие (метлу с заднего крыльца), и спешила в бой. Все спешили к окнам, некоторые даже отваживаясь на это во время поистине монументального похмелья, смеялись и аплодировали, прижимались к стеклу и просто вообще пытались спугнуть оленя. Собственно, это было величественное существо, уверенное в своем превосходстве. Такое самодовольное, дерзкое и самоуверенное, оно фактически прекращало есть и стояло, просто стояло там и смотрело на нее, как она бежит к нему, размахивая метлой, не показывая страха даже на унцию, как раз перед тем, как она навернет его метлой, и затем, без особых усилий перемахивал через десятифутовый забор, который она специально построила. Мальчики любили его и называли Бэмби, после этого глупого мультика и — И.
И мальчики…
Мальчики ушли. Мальчики, ее мальчики были мертвы, все перебиты, ужасно и навек и…
И долгое время, единственный звук в комнате имел своим источником приглушенные рыдания, заполнявшие маленькую кабинку.
Вот к чему они пришли. Зоопарк, прозвище крыла, теперь состоящего из семи незанятых спален, был пуст. Необитаемый и пустой, темный и печальный. Это был единственный приказ, который Джек смог отдать после резни. Почти бессвязный от боли, ярости и стыда, его последнее распоряжение, перед посадкой на самолет в Европу, заключалось в том, что надо вернуть всех домой в Техас, которому они принадлежат.
Аннабель, таким образом, осталась с программой все упаковать, лететь в Даллас, выбрать и купить другой дом (с комнатой для мастерской Карла), и что сложнее всего, рассортировать принадлежавшее мальчикам.
Так много вещей. И такие, такие… мальчишеские вещи. Она улыбнулась этой мысли и вытерла еще одну слезу.
Потому, что они были такими мальчишками. Они также были взрослыми мужчинами, также. Все они. Самому младшему почти двадцать пять, самому старшему за сорок, старше Кота, второго человека в команде.
Но они также были мальчишками, также. O, она знала почему. Она знала. Она понимала, почему. Это была их работа, натура, страх…
Определенно.
Они не собирались жениться и воспитывать детей, стареть и уходить в отставку в какую-нибудь курортную богадельню. Они собирались умереть. Они собирались быть убитыми каким-нибудь отчаянным выпадом когтей или зубов, слишком быстрым, чтобы его можно было отразить. И тогда они должны быть проткнуты колом и обезглавлены выжившими, которые не могли даже использовать похороны, как время для оплакивания.
Они собирались умереть. И так далее. И они это знали. Каждый из них это знал. Они собирались умереть.
И поэтому они были детьми. Ее мальчиками. Она собрала столько игрушек. Видеоигры и стереосистемы, модели самолетов и игры в пинбол (каждый должен был иметь свою собственную машину), а также кальянные трубки и книжки научной фантастики, комиксы, некоторые из которых были необъяснимо для Аннабель на Японском. (Она никогда не понимала, зачем. Ни один из мальчиков не говорил по-Японски, тем более не читал.) И потом были кипы порно книг и журналов, и она обнаружила, очевидно совершенно легальный журнал, озаглавленный «Трахни Меня».
Так много хлама и так много денег потрачено на это — Человек видел, что они знают, что никогда не доживут до того, чтобы накопить свое собственное состояние. И они потратили его.
Но что было потрясающе, и она признала это, столь милое для сердца Аннабель, то, что они сделали со всем этим. Вся эта здоровая мужественность, алкоголь и страх, сдерживаемые в столь огромном здании, как особняк, созданный для экстремально резонирующего домашнего хозяйства, если не сказать больше.
Алкоголь. Столько алкоголя. Команда Кроу была мертвецки пьяной, когда у нормальных людей был единственный коктейль. Ежемесячный счет за спиртное, потребляемое в доме, составлял более тысячи долларов. И в это не входили счета из баров, которые Аннабель вечно ждала, чтобы расплатиться. Огромная территория гаража была заполнена Корветами, четырехколесными тачками и мотоциклами, все были слишком пьяны, чтобы вести самому. После восьми DWI (вождений в нетрезвом состоянии) за две недели, Джек установил политику такси до дома для всех, кто не выходил с Котом (кто пьян, мог уговорить любого копа из его пистолета).
Но это было не просто пьянство. Они не были алкоголиками. Это был всего лишь переизбыток энергии. Они терроризировали горничных, неизбежно прижимаясь к бедным женщинам, предлагавшим свою помощь, когда они совершенно обнаженные и мокрые вылезали из душа. Было так трудно удержать поваров, что им, наконец, запретили даже посещать кухню пока там находился повар. Если они хотели что-то, им нужно было позвонить и попросить. Количество пищи льстило и пугало поваров одновременно. Они могли потреблять поразительное количество еды. Любой вид еды. Джанк фуд. Гурмет баффет. Манчиз. Что нибудь. Все.
Они никогда не набирали вес. Никто из них — кроме Карла, конечно — даже не имел пивного живота. Строго каждое утро они вставали и тренировались, по их улыбчивым лицам бежал соленый пот. Дело не в том, что они были особенно дисциплинированы. Они, безусловно, не были. Они были… преданы. Они были верны. И они были одни и едины в целом свете. Это был не просто каждый, кто беспокоился о себе. Если бы один не смог быстро повернуться с этим жутким деревянным колом в руке, то располосован от горла до бедер может быть не только он. Это может быть один из его товарищей. Нет. Это был бы один из его товарищей. Потому, что в буквальном смысле, никто в мире не спасет их, кроме них самих.
Именно поэтому, вспоминая Аннабель, Джек запретил реслинг. Это всегда происходило на лестничных клетках, по какой-то причине. Она предположила, что это потому, что широкие плечи всегда сталкивались друг с другом в спешке и затем одно приводило к другому и…
С Джеком такого не было. Они уже были спаяны слишком крепко, чтобы выплескивая адреналин, мутузить членов своей единственной семьи.
Поэтому, вместо этого они разворотили дом. В то время они решили играть в гольф под крышей из-за дождя.
Она приводила себя в порядок перед большим зеркалом, вспоминая и безуспешно пытаясь сдержать улыбку. Справедливости ради, Джека даже не было в городе. Он и Кот поехали в Сан Франциско с Энтони, чтобы посмотреть, как его старая команда обыграет 49’ers. Но это не значит, что она поверила хотя бы на мгновение, что Джек остановил бы их. Наверное. Просто сидел бы там в этом большом кресле, смеялся и ставил на победителя.
Гольф в помещении. Она вздохнула. Они разбили шесть окон. Трое из них порезались стеклом.
Она сделала паузу и осмотрела свою внешность, прежде чем вернуться в бар. Она предположила, что отлично выглядит.
Для себя самой.
Из-за того, что осталось. Из-за чего надо смотреть вперед. Я так устала, подумала она снова. И потом она подумала: Нет. Это ложь: я боюсь. И потом она подумала: Нет. Со мной и то и другое. И то и другое.
Джек! Возвращайся. Возвращайся к нам, ведь ты остался!
Отец Адам посмотрел влево, на семидесятилетнего мужчину, спящего через проход от него и сказал тихо, голосом телевизионного комментатора, По имеющимся данным, для информации, сэр, более шестисот экзорцизмов официально совершается в Америке ежегодно. И для вас, это просто что-то вроде хорошего кино, которое может или не может быть правдой, но не сейчас.
Взгляд Адама скользнул по проходу к Джеку, дремавшему перед ним.
И этот человек, продолжал он, убивает вампиров во имя жизни. Как насчет этого?
Адам вздохнул, бросил беглый взгляд на Кроу, прежде чем повернуться и посмотреть на горы западных Соединенных Штатов, раскинувшиеся внизу.
Я сплю. Но, возможно, нет. Это реальность и это происходит, растекающаяся желчь Зверя, от сотворения человека и раньше. Это не сон.
Он снова повернулся, чтобы посмотреть на Джека Кроу.
Просто это мультяшный персонаж. Ходящий, разговаривающий, истекающий кровью, ругающийся, более-чем-живой человек-медведь. Он мультик, только живой.
Но мультики не реальны, не так ли? спросил он себя.
К тому же среди мультяшек нет священников. Разве не поэтому ты здесь?
Он начал игнорировать себя. Но потом он решил, что ему это больше не нужно. Он был здесь и сейчас. Он уже не был каким-то высоким, темноволосым, кудрявым ребенком, слишком красивым, поэтому его доброта пряталась в семинарии от девочек и мира людей-потребителей в черно-белом, царственном, таинственном облачении.
Он вновь взглянул на салон. Возможно, это был не настоящий мир этого самолета. Людей, стремящихся заслужить места первого класса или пилотские нашивки. Это не реальный мир людей вообще.
Но это был настоящий мир человека.
Человека и Бога.
И он, Адам боящийся школьного двора, вырос и пришел сюда, чтобы сражаться за них обоих. Наконец.
До конца.
Он спал.
Я не знаю, кого еще подтянуть, думал Джек Кроу. И я устал подбирать их. Нам нужны лучшие. Никто другой не справится.
Но они умрут. И это означает, что я должен найти лучших людей изо всех, кого я знаю и обречь их на насильственный конец только потому, что они самые лучшие.
Дерьмо.
И они всегда говорили да. Это была худшая часть этого. Хорошие, как только они узнавали, что должно делаться, делали это.
Так они делали и они умерли.
Дважды дерьмо.
O, Боже! Пожалуйста не звоните нам сейчас! Осталось всего четверо нас и мальчишка-священник и одна из них женщина средних лет и другой, шестидесятилетний живчик и толстяк, чертовски славный, но для меня недостаточно, хоть он и лучший человек изо всех, кого я знаю.
И, трижды дерьмо, последний из них я.
Пожалуйста, телефон, не звони!
Самолет приземлился и Джек Кроу тяжко встряхнулся и напомнил себе, что он должен быть каким-никаким лидером: Рок-н-ролл, черт возьми! Убирай свою задницу с этого самолета, это снова мы! Давай!
Не думай о телефоне.
Они знали, что прибудет священник, но они ничего о нем не знали. Джек прошел через выход к Аннабель вместе с Адамом. Он наклонился, поцеловал ее и сказал, — Народ, это Адам.
— Отец Адам, — твердо сказал Адам. Команда Кроу переглянулась.
— Я ее Королевское Высочество Аннабель.
— Высокий-Лорд-Навозных-куч Карл Джоплин.
Адам моргнув, уставился на них. Кот, усмехаясь, выступил вперед и пожал его руку.
— Не обращай внимания на этого человека за занавесом, — сказал Кот. — Я Великий и Могущественный Оз.
И потом все они быстро пошли к выдаче багажа без дальнейших объяснений. Адам нашелся предложить Аннабель руку. Он взял ее, накрыл другой и пошел.
— Мне нужен вампир, — начал Карл.
Джек едва взглянул на него.
— Работает?
— Работало прошлой ночью.
Джек остановился. Они все остановились и уставились на Карла.
— Ну, честно говоря, я не знаю, из-за чего именно тогда сработала сирена. — Они возобновили движение. — Но это должно сработать, — настаивал Карл. — И это нужно проверить.
— Как это работает? — Джек хотел знать.
— Ты не поймешь этого Джек, и ты это знаешь.
— Хм. Возможно. Тогда как мы должны проверить это?
— Не Мы. Я.
Джек вздохнул, покачал головой.
— O, грандиозно. Здесь мы снова возвращаемся к твоим…
— Черт возьми, Джек! Никого нет!
— Как ты это представляешь?
Они достигли зоны выдачи багажа. Они остановились. Карл глубоко вздохнул и подтянул штаны. Он начал загибать пальцы.
— Ну, Аннабель не может этого сделать, потому, что она смотрит мыльные оперы целый день. Когда я этим займусь, ты должен охранять мою задницу. Кот…
— Я мог бы это сделать, — предложил Кот с лукавой усмешкой.
Карл презрительно взглянул на него.
— Что ты знаешь об электромагнитном спектре?
— Я за.
— Что ты знаешь об ЭЭГ? Мозговых волнах? — Кот нахмурился. — Это вопрос о серфинге?
Карл зарычал.
— Как я уже говорил: Аннабель отпадает, ты и Кот имеете собственные маленькие хитрости для дела. Остаюсь только я. — Он замолчал, подошел к Джеку. Его лицо было серьезным. — Послушай, Джек. Ты сможешь управлять им когда я его налажу. Но я должен быть там, чтобы подергать за ручки, пока это не закончится.
Джек посмотрел на него но ничего не сказал.
Карл поморщился.
— Я говорю тебе честно.
Но Джек никогда не сомневался в этом. Все, что он мог придумать, было: Вот я снова пойду. Я тоже буду рисковать. Черт возьми, я потеряю всех?
Он подошел поближе к Аннабель и обнял ее, не понимая почему.
— Я подумаю об этом — было все, что он сказал, но сказал, и все, кроме Адама, это знали.
Пока они ожидали, возникла неуклюжая пауза. Сумки не появлялись на багажной карусели, хотя из-под нее они слышали обычные разрушительные звуки.
В тишине прозвучал оживленный голос Кота. Он хлопнул Адама по плечу.
— Не знаю как вам ребята, но здорово иметь отца, а, народ?
Адам неуверенно улыбнулся в ответ. Аннабель широко улыбнулась.
— Теперь, — продолжил Кот. — Если бы только у нас была мать…
Аннабель оскорбилась.
— Что со мной не так? Помимо того, что слишком молода?
— Ну, — ответил он, потирая челюсть и глядя на ее пошитый с безукоризненным вкусом серый брючный костюм, — теперь, когда у нас есть священник в роли отца… На роль матери нам нужна кто-то не настолько… распутная.
Адам широко раскрыл глаза. Но Аннабель только трезво кивнула.
— Я полагаю, ты прав, — задумчиво ответила она.
Только тогда Адам заметил окружавшие его усмешки.
Но Кот все еще говорил.
— …назначьте Даветт на эту роль, — продолжал он, ласково, плотоядно поглядывая.
— Кто это? — спросил Джек.
Карл заворчал, — Журналистка, приходила проводить расследование, хочет спасти мир от мошенничества Vampires$ Inc. Что еще?
— Или … — возразил Кот, вычерчивая пальцем фигуры в воздухе. — Приходила, чтобы рассказать миру о нашем бедственном положении, так что мы можем немного благопристойно посотрудничать для разнообразия. И я думаю, это все. Она понравилась нам, Карл.
— Они все нравятся нам. И что.
— Вы имеете в виду репортершу? — спросил Адам.
— Так она назвалась, — ответила ему Аннабель.
— Вы с нею не разговаривали, не так ли? — воскликнул священник.
— Весь вчерашний день, — ответил Аннабель нежно. — И потом всю ночь. Интервьюировала всех, кроме Джека. — Она сделала паузу. — И теперь тебя, дорогой.
Адам выглядел ошеломленным. Остолбеневшим.
Снова Команда Кроу переглянулась.
Адам наконец заговорил.
— Вы ей ничего не сказали…? Вы?
Кот улыбнулся.
— Не слишком много. Только то, что мы делаем по жизни, как мы это делаем, для кого мы делали это, их имена и как с ними связаться, чтобы подтвердить это… такого рода вещи.
Адам выглядел еще хуже, чем раньше. Он выглядел так, будто был готов взорваться. Наконец, его прорвало:
— Как вы могли быть такими неблагоразумными? Как вы могли… Фактически проболтаться ей! Что на вас нашло? Что заставило вас сделать такие вещи?
Кот спокойно смотрел на него.
— Хорошо, я скажу тебе, падре. Это то, как я всегда поступаю с прессой. Конечно, сегодня она вернется к нам, чтобы поговорить с Джеком. И тогда ты сможешь сказать ей, что я всего лишь дурачился.
Багажная карусель заворчала, начала движение, вытолкнула один чемодан. Адама. Мгновение он смотрел на него, затем схватил его одним рывком и бросился прочь.
— Куда это он? — Карл хотел знать.
— Снять свой ошейник, — ответил Джек сухо.
Адам остановился, удивленно посмотрел на Джека, гневно.
— Правильно! — огрызнулся он и направился в мужскую комнату.
Кот закурил сигарету.
— Это только предположение, разумеется. Но извините, я бы сказал, что политика Церкви в отношении рекламы не сильно изменилась.
Все рассмеялись.
Джек закурил сигарету и сказал:
— O, он не так уж плох. Бедному малышу внушил кое-что Большой Человек. Боится, что мы поднимем какую-то панику и начнется охота на ведьм и так далее…
— И так далее и так далее, — закончил за него Карл. — Глупое дурачье. Для дела можно было-бы поднять небольшую панику. Вампиры существуют, черт возьми!
Джек посмотрел на него.
— Ты пытаешься убедить меня?
Карл ухмыльнулся, примерно наполовину возможной ухмылки.
— Ладно… д-а-а. Но этот парень глупый панк, если он думает, что мы собираемся делать все, что рекомендует Рим.
Начали появляться остальные сумки. Кот шагнул вперед, чтобы забрать сумку Джека.
— Может быть и так, — сказал Кот. — Но если этот его чемодан не был пуст, он сильный, как бык. Видел, как он хватанул его?
Джек улыбнулся.
— O, он в порядке. Я подозреваю, что он на самом деле поработал. Тренировался, чтобы присоединиться к Поиску Вампиров.
Аннабель просияла.
— Мне он нравится.
Джек улыбнулся ей.
— Мне тоже.
Карл нахмурился.
— Он все еще осел.
Кот ослепительно улыбнулся.
— И кто же это здесь заметил?
Карл зарычал на него.
— Так что насчет этой репортерши? — спросил Джек. — Хорошенькая?
— Ну, она прекрасна, — высказался Кот.
— Она молода, — добавила Аннабель. — Ей не больше двадцати двух.
— На кого она работает? — спросил Джек.
— Ни на кого, — ответил Карл.
— O, Карл, — вздохнула Аннабель. — Она внештатная. Она думает, что сможет продать нас Texaс Монтли.
— Что она делает в Калифорнии?
Кот пожал плечами.
— Она приехала ради нас. Услыхала о нас дома. Она знает Джима Аткинсона из журнала.
— Знает ли она, что он не смог напечатать свою историю о нас?
Кот улыбнулся.
— Я сказал ей. Я не думаю, что она поверила мне.
Джек вздохну.
— O, грандиозно.
— Я упоминал, что она красивая? — спросил Кот.
Джек серьезно посмотрел на него.
— Прекрасна, я припоминаю, ты сказал.
— O, и это тоже. И странно выглядит.
Аннабель нахмурилась.
— Целка Кот, как ты мог такое сказать? — Она повернулась к Джеку. — Она очень симпатичная девушка. Очень вежливая. Очень трудолюбивая. Она мне понравилась.
— Тебе нравятся все, — проворчал Карл.
— Ты мне не нравишься, — парировала она.
— Это правда.
— Что ты имеешь в виду, странно выглядит? — спросил Джек.
Кот затянулся и задумался на секунду.
— Я не знаю. Странно. Я имею в виду, она не хулиганка из золотой молодежи или что-то подобное. Она просто… Ну, иногда она похожа на принцессу, знаешь, вся такая царственная и чистая.
— A еще?
— Еще она напоминает мне жертву групповухи, ожидающую банду мотоциклистов, чтобы начать.
Мужчины засмеялись. Аннабель сказала, — O, Целка! — и игриво хлопнула его по плечу.
Кот симулировал тяжелую рану, когда Отец Адам вернулся в цивильном и мрачный.
— Мы готовы? — спросил он.
— Мы, да, — ответствовал Джек с такой-же серьезностью.
Они нашли выход на стоянку и забрались в грузовик. Кот настоял, чтобы вел Джек, говоря, что он слишком пьян, и что Джек смотрится красивее. Джек повел, ничего не ответив. По дороге он попробовал поговорить со все еще чопорным молодым священником.
— Отец Адам, — начал он.
— Ага! — прочирикал Кот с заднего сиденья. — Такт!
— Заткнись, Кот!
— Да, бвана.
Джек попытался снова. Другие подумали, что для самого себя он был довольно вежливым. Он объяснил, что священнику не нужно беспокоиться об этом — или, если на то пошло, любом другом — репортере. Джек рассказал ему обо всех репортерах, с которыми они встречались и давали интервью в прошлом. О всех историях, которые были написаны. О всех редакторах, которые зарубили истории. Или карьеры тех, кто попытался протолкнуть истории.
Потому, что никто не верил в вампиров.
Или хотел верить в вампиров.
Или хотел допустить, что они верили.
Или хотел знать, что они верили.
Или что-нибудь еще.
Джек немного подробнее поведал ему об этом во время краткой поездки через Кармель и в Дель Монте Форест. Он рассказал о куче апологетических писем из длинной строки публикаций. Рассказал об одной истории, которую они напечатали для людей с «Пытливыми Умами». О том, как эта история, несмотря на вызванную ею суету и глупость, фактически привела к тому, что они получили законный вызов от шерифа из Теннесси.
Джек закончил так:
— Поэтому, я не стал бы слишком беспокоиться об этой девушке — как ее звать? Иветт?
— Даветт, — поправила Аннабель.
— Без разницы. Я бы не стал беспокоиться о ней. Ее история тоже не будет напечатана. Даже если она раскритикует нас. Они даже не озвучивают их по какой-то причине. Но… — И он остановился на знак, повернулся на сидении и посмотрел на молодого человека. — Но я бы хотел, чтобы они это сделали. Это не Рим, малыш. Это поле битвы. И если бы я мог прийти на Доброе Утро, Америка завтра утром, я бы пошел. Одна из самых больших проблем, с которой мы столкнулись-это убеждение. Большинство людей не верят, или не верят, пока не стало слишком поздно. Но если бы они знали о том, что кто то позвонил, не проходя через всю канитель из федералов и Церкви или чего — Ну, чаще всего, их местные священники даже не покупают их опасений. Но если бы они знали о том, чья это работа — и только день или два, черт возьми, в запасе — мы могли бы спасти много жизней. Ты понял?
Адам кашлянул, прочистил горло.
— Да, хорошо, это просто…
Голос Джека был железным.
— Нет. Да или нет, сынок. Третьего пути нет. Ты здесь с нами или с кем то еще? Да или нет.
Молодой священник несколько секунд смотрел в лобовое стекло грузовика. Затем он взглянул на Аннабель, которая тепло улыбнулась ему. Наконец он посмотрел на Джека.
— Да, сэр.
Стоящая позади них машина, подала сигнал движения. Они тронулись.
Спустя несколько минут, Джек дотянул до знаменитой 17-Майл-Драйв и свернул на боковую дорогу, которая поднималась и изгибалась со стороны узкого мыса, открывая обзор на Пеббл Бич Голф Курс и далее, на сверкающую синеву Каннел Бэй. Внизу в основном были коттеджи, но здесь на вершине хребта расположились большие поместья, обнесенные стенами, обширные и прекрасные, с высокими соснами и теннисными кортами, внутренними дворами, будто с открыток, с цветами, питающими оленей. Дом Команды Кроу был одним из самых грандиозных на вершине хребта, огромный, многоэтажный, тюдоровский особняк, построенный вдали от дороги, с двухэтажным гаражом, на пять автомобилей, с Японским садом на заднем дворе, окружающим бассейн с паровым подогревом, и оставшимися для свободного пользования восемью акрами.
Настоящий дворец, подумал Джек, объезжая припаркованный автомобиль и продолжая движение. И невероятно, это было слишком мало.
Но это было раньше.
Не думай о телефоне.
Кот и Аннабель повернули головы, чтобы посмотреть назад.
— Это она? — спросила она.
Кот кивнул.
— Я думаю так. Похоже на ее машину.
— О чем ты говоришь? — спросил Джек.
— Это Даветт, — ответила Аннабель. — Я думаю, она уснула, ожидая, когда мы заберем тебя с твоего запоздавшего самолета.
— Хочешь, чтобы я сбегал и позвал ее? — спросил Кот.
— Нет! — решительно пробормотала Аннабель.
Джек удивленно взглянул на нее, загоняя грузовик в пустой гараж.
— Я думал, ты благоволишь к ней.
— Я, да. Но мы уходим в шесть часов и я хочу разместить вас в первую очередь. После этого вы сможете поговорить с ней.
— Размещай. — Джек скорчился за рулем, когда волна страдания вспышкой пронзила его тело. Положите меня, загипнотизируйте меня, заставьте меня вспомнить, помните все, что только что произошло — две недели назад? Вчера? Вернитесь туда и запомните все и послушайте запись этого самого, потому, что любая деталь может означать разницу позже. Никто не знал вампирское дерьмо и им нужно было учиться, нужно было, нужно было… Энтони! O, Боже! Я не хочу снова туда возвращаться!
Рядом с ним заговорил Адам.
— Разве вы еще не сделали эту последнюю запись?
И память Джека отчаянно пыталась помочь ему.
— Конечно, сделали, — утверждал он, выглядя бледно и чувствуя себя вспотевшим и потерянным. — Сделали, не так ли?
— Нет — сказала Аннабель в ответ, она была нежной, но твердой и это означало, что она любила его и даже понимала, но ему придется этим заниматься в любом случае.
Джек закрыл глаза и пропустил волну.
Он не думал прокручивать воспоминания назад. Не конкретно, ни в деталях. Ни разу.
Не спать.
— Откуда вы знаете о пленках? — Карл спрашивал Адама. И в его голосе звучало подозрение.
И это разбудило Джека. Снова лидер. Зависит от меня. Рок-н-ролл.
Джек повернулся к Карлу.
— Это тот парень, который следит за записями для Человека. Занимался этим три года.
Он заметил, что Кот тоже с интересом наклонился вперед, глядя на человека, который, как выяснилось, знал все его секреты под огнем и страхом.
Но все, что сказал Кот было — O, — и откинулся назад.
— O'кей, — сказал Джек, распахивая дверцу. — O'кей, — сказал он снова, очень тихо, обращаясь к Аннабель.
И потом все они вылезли, потянулись за багажом и прошли по дорожке к входной двери.
— Шесть часов, а? — Джек спрашивал ни у кого конкретно. — Вы все уже переехали?
Аннабель была весела.
— Ты действительно мог бы полететь прямо в Даллас, если бы мы сумели тебя перехватить. Чтобы сообщить. У Карла остался только один груз.
— Оружие, — высказался Карл, идя рядом с ним. — Арбалеты и тому подобное. Мне нужно будет доставить их в Даллас завтра. Глупые Ф.A.A.(Федеральная авиационная администрация) федералы! Напугались до смерти закрытого ящика со средневековым оружием, они отправят рейс Пан Ам на Кубу. — Он рассмеялся. Они оба остановились на крыльце. Джек подумал, что он уже слышал этот звон. Он попытался улыбнуться вместе с Карлом, поскольку другие скучились перед дверью. Кто-то звякнул ключами.
— Забавно, — говорил Карл. — Если бы это были пушки, то они бы были достаточно напуганы тем, что узнали что-то, и не возражали бы так долго. — Он сделал паузу, снова рассмеялся. — Мы должны использовать пушки.
Джек Кроу, тупо вышагивая вместе со всеми в огромном пустом фойе, подумал: Пушки.
И затем он подумал: пушки? Пушки! Пушки!
— Пушки? — он почти кричал.
Все повернулись к нему, удивленные, встревоженные, озабоченные.
— Что? — спросил его Карл.
— Пушки!
— Пушки?
Джек обнял его и заорал:
— Да, черт возьми! Пушки! Чертовски горячо! Пушки! Разве ты не видишь?
— Пушки?
— Рок-н-ролл!
Рассевшись кругом в баре, продолжив пьянку, окружив с очевидным ликованием Джека Кроу, они сыграли в свою маленькую игру, угадайку.
Карл выказал раздражение. Аннабель пыталась выглядеть скучающей. Кот был удивлен. Адам был все таким же растерянным, каким он был, начиная с отъезда из Рима. Но Джек…
Джеку было чертовски весело оттого, что об этом действительно никто не побеспокоился.
Он вернулся, подумал Кот.
И когда он заметил туманное понимание в глазах своих товарищей, он знал, что они чувствуют то же самое.
— Смотрите, — снова начал Джек, пиная сапогом по перилам за баром, удар эхом отозвался в пустой комнате. — Это всего лишь вопрос сложения частей.
Он посмотрел на их озадаченные лица. Ему как-то удалось улыбнуться, все еще оскаляясь.
— Хорошо, класс. Мы начнем снова, — сказал он, и они начали.
И на этот раз они начали видеть.
— …и пулевое отверстие от пистолета шерифа — на лбу, помнишь? Оно закрывалось, верно? И затягивало в себя кровь из глубокой раны от серебряного креста Эрнандеса, правильно?
Никто не отвечал.
— Правильно — повторил Джек.
— Правильно, — медленно ответил Кот. — И что?
— Ну, что, черт возьми? — прорычал Карл.
Кот внезапно подался вперед.
— Рана не закрывалась…
— От креста… — продолжил Адам.
— От освященного серебряного креста, — поправил Джек.
— Но пулевое ранение уже закрывалось! — Карл вскочил, теперь увидев все. Он вскочил со своего табурета и громко хлопнул ладонью по поверхности бара.
Джек лукаво ухмылялся.
— Ты видишь это, не так ли?
Карл выглядел препротивно.
— Я вижу это, все в порядке. Я просто не верю в это.
И затем Кот увидел это. Он застонал.
— Я тоже этому не верю, — сказал он. Но теперь он тоже начал ухмыляться.
Аннабель выглядела потерянной.
— Если кто-нибудь не скажет мне, что происходит поскорее…
Кот наклонился к ней, стоящей у бара.
— Кучка праха и сердечный Привет от гребаного Серебра!
И все, кроме Аннабель, захохотали. Она выглядела очень рассерженной.
— Кто-нибудь, пожалуйста, скажите мне, что происходит?
— Серебряные пули, — сказал Отец Адам. Затем он сделал паузу и, кивнув в сторону Джека, поправил, — Освященные серебряные пули, благословленные Церковью.
— Но я думала, что серебряные пули для оборотней, — сказала Аннабель.
— Они существуют, — спокойно ответил Адам.
Слишком спокойно, подумал Джек. Он поднял руку, отсекая вопросы, когда все повернулись, чтобы спросить молодого священника.
— Нет! — рявкнул он. — Нет! Я даже не хочу знать, Адам.
Адам улыбнулся, посмотрел на свой стакан.
— Ты услышал меня? — Джек настаивал.
— Я услышал тебя.
Джек повернулся к Карлу.
— Можешь ли ты отлить пули?
Карл самодовольно усмехнулся. Он откинулся на спинку стула.
— Конечно, я могу их отлить. Но умеет ли здесь кто-нибудь стрелять, кроме меня?
Джек нахмурился.
— Ты не пойдешь, Джоплин. Ты основной человек. Сколько раз мне нужно…
— Это другое, — настаивал Карл. — Я меткий стрелок. Кто-то еще мог…
Джек оперся локтями о стойку и молча смотрел на него. Его ответ был вежливым, но абсолютно окончательным.
— Этого не будет, друг мой.
Карл ненавидел его.
— Ладно, черт возьми! — возразил он. — Ты умеешь стрелять?
— Признавался годным всякий раз, когда требовал Дядя Сэм.
Карл фыркнул.
— Признавался годным! Дерьмо! Любой дурак, не пальнувший себе в ногу, признается годным!
— Тогда хорошая новость, все, — выскочил сияющий Кот. — Я вероятно годен.
Джек вздохнул, посмотрел на него.
— Плохо?
Кот улыбнулся в ответ.
— Довольно плохо. Я смогу попасть в стену сарая, но…
— Но что?
— Помогло бы некоторым образом, если бы я был внутри сарая в это время.
Джек подпер лицо руками.
— O, грандиозно.
— Джек, — начал Карл. — Я…
— Заткнись, Карл. Ты не стреляешь.
Карл засмеялся.
— Как, черт, я не стреляю, большой парень. Я должен просто научить ваши задницы. — Он повернулся к Адаму. — Если вы не стремитесь побыстрее или что-то в этом роде.
Адам тонко улыбнулся.
— В семинарии этому не учили.
Кот кивнул.
— Вот почему Я не пошел.
— Тихо, Целка Кот, — рявкнул Джек. — Карл прав. Нам нужна тренировка. Скажи мне, Крутой Стрелок, сколько нужно тренироваться, чтобы мы стали так же хороши, как ты.
Карл сделал глоток из своего стакана.
— Постоянно. — Он поднял руку прежде, чем Джек смог что-то сказать. — Я серьезно. Джек, это совсем другой, очень специальный инструмент. У тебя есть умение. Некоторое касательство. Я просто думал, что этого маловато, чтобы ты мог носить его как резервный ресурс. Этот проклятый арбалет слишком громоздкий и слишком тяжелый, чтобы носить его второпях, и Коту нужно что-то кроме тех колов и деревянных ножей, которые он таскает. Всегда.
Он откинулся назад, осушил свой стакан.
— Но ни один из вас не настолько хорош, чтобы зависеть от своей стрельбы. Если бы вы были так хороши, вы бы это уже знали. Я могу научить тебя быть лучше, чем ты есть. Но если ты серьезно относишься к этому, тебе понадобится кое-что еще.
— Тебе понадобится стрелок.
Аннабель заговорила.
— Ты уже сказал, что тебе нужно по крайней мере, еще два человека.
Джек посмотрел на нее.
— По меньшей мере, два.
— Тогда одному из них лучше быть стрелком, — добавил Карл.
— Или обоим, — сказал Адам.
— Или обоим, — подтвердил Джек.
Карл погремел кубиками льда в пустом стакане. Джек взял у него стакан и начал наполнять.
— Дело в том, — Карл размышлял почти про себя, — что тот человек, который нам нужен, тот, который здесь подходит, ну, он вряд ли будет хорош в такого рода вещах.
Аннабель нахмурилась.
— В этом нет ничего зазорного.
— Ну, нет… — признался Карл.
— Ты в этом хорош.
Карл кивнул, отпив глоток своего нового напитка.
— Я. Эксперт пистолетной стрельбы. Но настоящие стрелки, которых я знал… и для нашей работы это то, что нам нужно… реальные стрелки. Это совсем другой класс, чувак.
Джек внезапно встал.
— Ладно, будь я проклят. — Он усмехнулся и посмотрел на остальных. Потом прямо на Карла. — Карлос! Все, что ты говоришь сегодня, напоминает мне что-то. Серебряные пули, и теперь…
— Стрелок? — тихо спросила Аннабель.
Джек проигнорировал вопрос.
— Адам, позвони Человеку и получи серебро, отправленное в Даллас в спешке. Аннабель, дай ему адрес.
— Я могу получить серебро, — возразил Карл. — Разве малыш не может благословить его здесь?
— Малыш. — Адам нахмурился. — Это должен совершить по крайней мере епископ.
— O'кей, — сказал Джек. — Звони Человеку. Попроси его отправить слиток или три… Эй! Как насчет дробовика? Любой мог бы этим! Или с M-16 или…
Адам покачал головой.
— Это должна быть единственная пуля. Это должно быть маленьким. И это должно быть частью креста одновременно.
— Откуда вы это знаете? — Карл хотел знать.
Джек не хотел.
— Неважно. Насколько маленькая пуля?
— Любого пистолетного калибра.
Джек посмотрел на него. На его уверенное лицо. Малыш знает факты, кажется.
— O'кей, — сказал он.
— Пусть отправят нам на тысячу патронов.
Адам улыбнулся.
— Зачем так много?
— Мы узнаем, когда оно доберется сюда. Карл, ты уверен, что сможешь расплавить кресты? Отливал из серебра?
Карл фыркнул.
— Отъебись.
Кот, ухмыляясь, наклонился к Адаму.
— Позвольте мне интерпретировать. «Отъебись», в этом случае означает: «Как, конечно, Мистер Кроу! Я удивляюсь вашему вопросу!»
Адам слегка улыбнулся, но отстраненно. Кот заметил это. — Ты все еще с нами? — спросил он улыбаясь.
Адам, смутившись, покачал головой.
— Прости. Я просто думал. — Он посмотрел на Джека. — На протяжении более четырехсот лет… дольше, действительно. Но в течение четырехсот хорошо запротоколированных лет человек сражался с вампирами. И никто, никогда не думал об использовании серебряных пуль раньше. — Он сделал паузу. — Его Святейшество был прав. У тебя хорошие инстинкты. — И затем он покраснел и потянул свой напиток небольшими глотками.
И когда Кот увидел, что Джек делает почти то же самое, он бы посмеялся над этим. Но он не сделал это, слава Богу.
— Д-а-а… ладно… — пробормотал Джек и затем, внезапно, встряхнул его и поднял стакан в тосте. Все остальные сделали то же самое.
— Здесь великие… — начал он.
— Которых чертовски мало осталось, — закончили Кот и Карл и Аннабель и за одно мгновение, пока Адам наблюдал, взгляд беспредельной печали и… и что? Что-то еще проскочило между ними. Что означает их взгляд? удивлялся Адам. И затем он узнал это.
Утомление.
Кости ноют, душа перемолота усталостью. Потому, что эта работа никогда, никогда, никогда не закончится.
— Итак! — начал Джек, внезапно чуть не развеселившийся вновь. — Расскажите мне о доме в Большом D. — Проклятый тост был только немного слишком уместным в этом огромном пустом доме. — Сколько спален?
Аннабель протянула ему свой пустой стакан.
— Семь, — ответила она. — И очень милых.
— Там даже комната для хобби Карла, — добавил Кот, злобно улыбаясь.
Карл зарычал, выпил свой стакан.
— Хобби, моя задница!
— Я отведаю, — ответил Кот с абсолютно честным лицом. — Но у тебя такая большая задница. И у меня такое маленькое хобби.
— Дети! — рявкнула Аннабель, притворяясь обиженной.
— Правильно, — согласился Джек. — Достаточно этого дерьма. — Он перестал смешивать напитки и вышел из-за барной стойки. — Давай, Аннабель. С этим пора заканчивать.
— Ты хочешь заняться пленкой сейчас?
— Да. Давай сделаем.
— Но ты не можешь под градусом!
Он обнял ее, поднял со стула и поставил на пол.
— Юная леди, вы бы чертовски удивились тем штучкам, что я вытворяю под градусом.
— Хм, — сказала она, поправляя свою юбку. — Нет, я бы не стала.
— Черт, — захихикал Джек, — Я даже сражался с вампирами под градусом.
Она остановилась, взглянула серьезно и как школьная учительница.
— Ты никогда не выходил на битву пьяным.
Джек кивнул.
— Правда. Но если все будет так, я начну.
И вместе, рука об руку, они вышли из комнаты.
Итак Кот и Карл сидели и разговаривали с молодым Отцом Адамом, разузнать, что он задумал. Первое, что они обнаружили, с большим смущением, состояло в том, что он считал их обоих героями — создал таких Героев. Герои для Человечества, Герои для Церкви, Герои для Бога.
Это было ужасно.
Кот не только ненавидел его, но и обнаружил, что это абсолютная загадка. Этот ребенок выслушивал мои пленки и все еще думает, что я герой? Я слышал все, я был испуган и я все время кричал?
Черт, он слышал мои крики, Боже, потому, что Аннабель сказала, я вел себя так, записав пленку под гипнозом. И он думает, что я герой?
Кот налил себе еще один напиток и подозрительно посмотрел на молодого человека.
Я удивляюсь, что он представляет собой нечто особенное, подумал он.
Карл тоже был очень жалким. Не настолько, как Кот. Будучи основателем, он получил поменьше (но черт возьми, недостаточно мало) поклонения герою от священника.
Они узнали о нем гораздо больше. Он был, во-первых, хорошим. Адам был истинным синим Бойскаутом, уверенным в своей вере и в том, что все это означало, и стремился поступать правильно.
Наверное немного слишком нетерпимым, фактически, но кто знал, было ли это плохо в этой глупой работе?
Родился Адам Ларранс, изначально, в Беркли, Калифорния, и влился здесь в — размышления — и новые левацкие склонности стольких священников относительно Либеральной Теологии для масс в Центральной и Южной Америке, контроле над оружием, смертной казни, женского равноправия, двух сверхдержав как синонима и, конечно, большего благосостояния. Но даже несмотря на все это и наполненность идеями о искоренении насилия, парень знал, почему он здесь — убивать вампиров. Просто убивать их. Он не хотел — общаться — с ними или добиться для них государственных льгот или бесплатной психиатрической помощи или даже пытаться вернуть их Богу.
Он хотел, чтобы их убили, зачистили, уничтожили, стерли с лица земли.
Он хотел, чтобы они исчезли.
Панк даже научился стрелять из проклятого арбалета.
И да, он верил, что серебряные пули будут работать. И более того, он не сказал им, почему он так думал. Они подобрались близко, но им удалось остаться в стороне от дел с оборотнями, тоже.
Затем малыш сделал кое-что еще, что удивило, смутило и понравилось им. Он встал, чтобы пройти в ванную, остановился, обернулся к ним и сказал:
— Я просто хочу сказать, что знаю, я вел себя как осел в аэропорту, насчет прессы. Это было неправильно. Я смиренно прошу прощения. — И затем он удалился отлить.
Карл и Кот посмотрели друг на друга и нахмурились. Они помолчали. Затем Карл наклонился над баром и налил для них еще одну порцию выпивки. Они вернулись к потягиванию и посматриванию. Однако, они ничего не говорили.
Адам вскоре вернулся и занял свое место в треугольнике. Он выглядел немного нервным и молчал. Наконец Карл переглянулся с Котом и повернулся к Адаму.
— Если ты собираешься легко за это извиниться, — сказал он, — тебе будет не весело играть.
Аннабель вернулась, чтобы сообщить им, что она и Джек были в курсе событий, и Кот подумал, что учитывая все, она выглядит чертовски хорошо. Немного бледная, немного взбудораженная, но в целом все отлично.
Может быть, было бы сообщить об этом пьяной.
И снова, напомнил он себе она плакала обо всех.
Джек спал спокойно, сообщила она им и продолжала делать это еще сорок три минуты спустя.
И он немного пошутил.
Но он все еще беспокоился о Джеке.
— С ним все в порядке? — осторожно спросил Кот.
Она удивленно посмотрела на него. Затем она успокаивающе улыбнулась.
— Ты слышал его, Целка.
Ага! Подумал Кот. Так вам понадобилось семнадцать минут прежде чем вернуться к нам. Все еще чертовски хорошо, Энни.
Он обдумал, подумал.
— Так я и думал, — ответил он и улыбнулся.
— Кто это? — спросил Адам, глядя сквозь оконное стекло.
Все повернулись, чтобы посмотреть. Юная леди со светящимися светлыми волосами и помятой одеждой довольно жестко ступала по дорожке к входной двери Одновременно она пыталась поправить платье, проверить макияж при помощи ручного зеркала и почистить зубы языком, чтобы убедиться, что они достаточно чисты.
— Ага — объявил Карл, поднимая бокал — Пресса прибыла.
— Репортерша? — нервно спросил Адам.
— Да, — ответил ему Кот. — Похоже, она провела ночь в своей машине, ожидая нас. В любом случае, со второй половины дня.
— Благослови Господь ее сердце, — размышляла Аннабель. — У нее ужасно скверные желания. — Она посмотрела на Адама. — Расслабься дорогой, мы просто не скажем ей, что ты священник.
— Итак, — предложил Карл. — Она узнает, есть ли от нее какой-то толк. Лучше просто заставить ее умолчать об этой части. Без записи или чего бы то ни было, как они это называют.
— A если она этого не сделает? — Адам хотел знать.
Кот усмехнулся.
— Похоже наш отец встречался с прессой раньше.
— O, я думаю она желает, — сказала Аннабель.
— Но что, если она этого не сделает? — настаивал Адам.
— Тогда, — зарычал Карл, — мы сможем схватить ее за сиськи. — Он допил свой стакан. — За спиной. Кто-то хочет отворить дверь?
Кто-то открыл. Кот отвел ее в бар и предложил ей выпить. Она отказалась, нервничая и волнуясь и…
И невероятно прекрасная, оценил Адам. Невероятно прекрасная и невероятно уязвимая и что-то еще, как сказал Кот. Императрица. Царственная. Как будто прикоснуться к ней было возможно, но это было ужасным грехом.
Это было очень странно. Адам воспринимал ее не более сексуальной, чем любой другой священник, но ее аура все еще была очевидной.
Боже мой, подумал он, что за репортаж она напишет! Люди расскажут ей что угодно. Он встал со стула, чтобы его представили. Аннабель назвала его просто Адамом Ларрансом. Ее рука была прохладной а глаза теплыми и дружелюбными. Но одновременно проницательными и напористыми. Адам задавался вопросом, когда она так много училась.
После того, как их представили друг другу, возникла неловкая пауза, пока Аннабель не похлопала по стулу рядом с собой, и усадила ее. Адам, чувствуя себя неуверенно, словно в море, вытолкнул вперед Карла Джоплина.
Карл взглянул на него, прочел его беспокойство, почувствовал, что нужно немного поучаствовать в скучном шоу и затем продолжил объяснять девушке, что такое Адам и что это значит и что она могла написать об этом — с нулевым результатом.
Он не упоминал ее сиськи.
Он не нужен. Один взгляд вокруг и Даветт увидела, что они это понимают. Они были вежливы и дружелюбны и они приняли ее (она была уверена в этом), но они были также довольно твердыми. Не пиши о священнике. Она попыталась утешить себя мыслью, что она и не хотела. Но не было никакого способа обойти тот факт, изменивший вещи, что эти люди держали при себе собственного священника.
Эти люди! подумала она и вздохнула. Она никогда не видела таких групп, как эта. От них исходил свет здоровой силы, казалось излучавшийся на десять ярдов вокруг. Не физического здоровья в частности, хотя все, кроме толстяка Карла, казались в достаточно хорошей форме. И не психического здоровья или эмоционального…
Душевное здоровье. Есть ли такой термин? лениво удивилась она. Ибо это то, что у них есть. Душевное здоровье.
Она скорее должна представлять себе, что крестоносцы за Правильное против Неправильного сделают это для вас.
— Мистер Кроу? — спросила она Кота. Кот был захвачен врасплох.
— А?
— Вы Мистер Кроу? — повторила она, улыбаясь.
— Он спустится в ближайшее время.
Они заговорили о Далласе. Они собирались туда, и там жила Даветт. Она проехала через всю страну, чтобы повидать их.
— Это не то, — напомнила она им, — с какими случаями вы сталкиваетесь ежедневно.
Они говорили о ресторанах в Далласе и о людях, которых они знали, и о знаменитых Техасцах вообще. Оказалось, что Даветт была Даветт Шендс из некогда знаменитой семьи, владевшей Ойлфилд Шендс.
— Но теперь все ушло, — заверила она их с самоуничижительной улыбкой.
Я в этом сомневаюсь, подумала Аннабель. Это дитя было богатой всю свою жизнь и всегда будет.
И потом она подумала, я могу побыть немного циничной, не так ли?
Адам улыбнулся в ответ на подшучивание, но не сказал ни слова.
— Импровизированно, — заметил Карл, смешивая себе еще одну выпивку, — Я бы сказал, что малыш встречал репортершу раньше.
— Вы считаете, что все журналисты нечестны, Мистер Джоплин? — спросила она.
Карл усмехнулся, отхлебнул.
— Это зависит от того, является ли он репортером или журналистом.
Она вроде как улыбнулась в ответ.
— Какая разница?
— Ну, репортер лжет, чтобы получить лучшую историю и повышение.
— А журналист не лжет?
— Ладно, да. Но только из глубокого чувства сострадания и беспокойства.
Она долго смеялась вместе со всеми.
Неплохо, подумал Кот.
Аннабель взглянула на свои часы. Джека следовало ожидать через несколько минут. Так что все они еще немного поболтали, прежде чем он показался и выслушали странную историю Даветт. Кажется, она была главным редактором своей газеты в колледже, но ушла прошлой весной, в последнем семестре своего выпускного года. Бросила школу, по сути совсем, и вернулась домой, чтобы начать работать.
— Мне нужно было покинуть мои… тылы, — промолвила она с покровительственной улыбкой. — Мне нужно было выйти в реальный мир.
Боже! Мысленно простонал Кот. Я ненавижу, когда меня обманывают.
Огромная дубовая дверь распахнулась и Джек Кроу вошел, выглядя свежим, бодрым и жаждущим. Пока Карл исполнял роль бармена, он познакомился с Даветт, долго тряс ее руку и напрямик сказал ей, какая она красавица. Казалось, она немного растерялась после всех хождений вокруг да около к которому она видимо привыкла.
— Вы хотите поговорить со мной, вы, юная леди?
— Вообще то, да. Если это удобно.
— В следующую пару часов. Затем мы отправляемся в путь. Начали.
И вот так они покинули комнату.
— Что ты думаешь? — спросил Кот, после их ухода.
— Хотелось бы узнать, почему ее выгнали из школы, — заметил Карл.
— Мне тоже, — сказала Аннабель.
— Пожалуйста, Боже, — вздохнул Кот, — пусть это будет проституция.
— Это не та работа с которой вы сможете соскочить, — ответил Джек Кроу, более чем раздраженно.
Они стояли в главном коридоре Зоопарка, прислонившись к противоположным стенам, лицом друг к другу. Джек отхлебнул из своего стакана.
— Почему нет? — спросила Даветт.
Он подумал об ответе, сказал, — Чтобы это понять, нужно сперва это купить.
Юная девушка бросила на него короткий взгляд, а затем снова вернулась к теме.
— Ну, вы должны признать, что в это довольно трудно поверить.
«Клянусь Богом, я думаю она верит!» — внезапно подумал Джек.
Или, по крайней мере, она пытается.
— Что вывело тебя на нас, в любом случае? — спросил он.
Она улыбнулась.
— Старый друг моей семьи владеет еженедельной газетой, в которой рассказывается о вашей последней… мм, миссии. Я попала в этот маленький городок, как он там называется?
— Брэдшоу, Индиана.
— Да, Брэдшоу. Во всяком случае, я попала туда через два дня после того, как вы его покинули. — Она нахмурилась. — К тому времени никто об этом не говорил. Но я получила ваш адрес.
— К счастью вы не успели.
— Я слышала, что у вас были проблемы. — Он сделал глоток.
— Некоторые.
— Кто-то пострадал?
— Семеро.
— Серьезно?
— Насмерть. Семь трупов.
Она побледнела.
— Вы шутите! Вы не можете быть серьезным!
Он просто посмотрел на нее.
— O'кей, — сказал он.
Они молчали несколько секунд. Она могла сказать, что он имел в виду это. И он мог сказать, что это дошло до нее.
Наконец, он сказал, — Позвольте мне высказать вам небольшое суждение.
— Какое?
— Это реально.
И они немного помолчали.
Наконец она произнесла, — Я не знаю, что сказать. Или сделать.
Он отошел от стены, наплевав на мрачное настроение.
— Я скажу вам, что вы можете сделать. Если вы когда-нибудь напечатаете эту историю где-нибудь — в чем я, честно говоря, сомневаюсь — вы можете упомянуть в ней об этом. — Он допил свой стакан и поставил его на ковер. — У вас есть с собой пад?
— Магнитофон, — ответила она. Она быстро покопалась в своей сумочке, нашла его и извлекла на свет.
— Окей док. — Ухмыляясь, он засунул сигарету между зубов, зажег ее. — Я устрою вам грандиозный тур.
Она улыбнулась в ответ, обвела рукой вокруг. — Это, безусловно, большой дом. Сколько спален?
— Семь, слишком много.
— O, — тихо сказала она, глядя на ряд пустых комнат. Четыре с одной стороны. Три с другой.
— Без паники, — сказал он. — Просто это время для панегирика.
И затем он сделал то, что она никогда, за всю оставшуюся жизнь не забудет. Оскаляясь все это время, куря как сумасшедший, он ходил из комнаты в комнату и в каждой из них рассказывал одинаково возмутительную, невозможную, безнадежно-смешную и (неизменно) непристойную историю о каждом занимавшем ее мученике. Улыбаясь, но не имея сил смеяться вместе с ним, она пробиралась вперед, вглядывающаяся, ошеломленная, каждым его словом и жестом.
Рассказывая, Джек Кроу выкрикивал легко, свободно. Но не позволяя одышке или стону вмешиваться в свой собственный смех. Его голос поднимался и опускался, притворялся серьезным или притворялся пьяным или притворялся — маленьким мальчиком.
Она была полностью загипнотизирована всей его пылающей гордостью за свою потерянную команду. Нет. Она никогда не забудет этого. Джек, похоже, тоже наслаждался этим. И он, казалось понял ее желание зааплодировать. Он потратил полтора часа на оживление, драматизацию и веселье, и когда он закончил, они оба истощились.
Кот появился в коридоре и напомнил ему, что их самолет готов к полету, а затем ушел.
Он повернулся к ней и сообщил, куда они летят.
Она сказала, что знает. Она сказала, что сама оттуда. Из Далласа.
Он сказал, что скучал по Техасу.
Она тоже, сказала она.
Наступила долгая пауза. Откуда-то снизу зазвучал рок-н-ролл.
Тогда почему бы вам не поехать с нами? был его следующий вопрос.
Она подняла на него взгляд, ее голова наклонилась, прислушиваясь к доносящимся звукам.
— Я поеду, — ответила она.
И она поехала.
Они пропустили по стаканчику или по три в баре аэропорта в Лос Анжелесе, ожидая свой рейс в Даллас, когда мимо провальсировали два молодых типа в аквамариновых шортах и с сильным экваториальным загаром, а следом за ними двое точно таких же парней, только в темных сомбреро с вышитой надписью — Акапулько.
Джек Кроу, собирающийся подняться на борт своего пятого реактивного самолета менее чем за двадцать четыре часа, ошалевший от сна в самолете и самолетной еды и трех или четырех порций выпивки, летя напролом над Планетой Земля, нашел это вдохновляющим.
— Это то, что мы должны делать, — объявил он. — Вперед в Акапулько! Или лучше, Канкун или Исла де Мухерес! В любом случае, понадобится несколько недель, чтобы поселиться в новой лачуге.
— Мы уже сдали наш багаж до Далласа, — заметил Кот.
Джек нахмурился от отсутствия у Кота энтузиазма.
— Итак, мы летим в Даллас.
— Итак, — сказал Карл, тихо рыгая. — Я должен приготовить всю нашу пулевую фигню.
Джек посмотрел на него.
— Д-а-а. Ладно… Но мы все можем идти. Аннабель?
Аннабель слабо улыбнулась.
— Кто будет заниматься всеобщим расселением?
— Но все остальные могут идти вперед, — продолжила Аннабель своим лучшим мученическим тоном.
Джек уставился на свой напиток.
— Итак.
Аннабель улыбнулась.
— Ты тоже можешь, Джек. В любом случае, ты никогда не распаковываешь вещи.
Джек ухмыльнулся ей в ответ.
— Это не означает, что я не хочу быть рядом с тобой, пока ты этим занимаешься.
— Как близко?
— Я думал, что остановлюсь в деловой части города, в Отеле Адольфус. — Он посмотрел на остальных. — Я думал мы все там поживем первые пару дней.
Аннабель попивала и улыбалась.
— Если ты хочешь.
Карл сложил руки на своем огромном брюхе и что-то бормотал себе под нос. Адам, сидящий рядом с ним, наклонился поближе.
— Что случилось? — спросил он, обеспокоенно.
Карл посмотрел на него.
— Я не понимаю, падре!
— Что, Мистер Джоплин?
— Зови меня Карл.
— O'кей, Карл. Что это?
— Моя выпивка. — Он указал на стакан, стоящий перед ним.
— Он пуст, — заметил Адам.
— Вот чего я не понимаю! Он был полон минуту назад.
Адам уставился, осмыслил, усмехнулся.
— Боже мой! — чуть не взвизгнул Кот, толкая свой пустой стакан через стол, издевательским тенором. — С моим произошло то же самое!
И затем Карл и Кот переглянулись и начали напевать тему из Сумеречной Зоны.
Пока остальные смеялись, Джек обхватил голову руками и скорбно ею покачал.
— Моя Команда, — пробормотал он. — Медсестра! — обратился он к молодой официантке, пробегавшей мимо. — Экстренный Вызов.
В самолете они собрались вместе на диване в первом классе, прячась от предложения поесть. Еще одно бортовое питание, был уверен Джек, сделает его одной левой. Поэтому они сидели и пили и играли в карты и болтали. Джек снова поднял тему Мексики, но странным образом и со странным лицом.
— Я раньше работал в Мексике, — проронил он как бы ненароком, но затем явно ожидал, что кто-то попросит его продолжить. Даветт уступила и Команда Кроу подивилась, как она может знать его настолько хорошо, чтобы быстро почувствовать странность, которую могут излучать его глаза.
Кот свернулся на своем месте, как его тезка, и не пропускал ни единого слова.
Что происходит? удивлялся он, но ничего не сказал вслух.
Ему это было не нужно, потому что все, кто знал Джека Кроу, подумали так же.
И что касается самого Джека.
Им нужно будет это узнать. Они не поймут его иначе. Они не смогут понять его даже тогда. Или меня, за то, что привел его.
Но они должны знать.
И может быть, если сначала я расскажу им первую благую часть.
Он улыбнулся и повернулся к остальным.
— Это было на начальном этапе моей карьеры на госслужбе.
Кот нахмурился, ничего не сказал. Аннабель заговорила.
— Ты имеешь в виду, до того как служил в армии.
— Нет. После этого.
— Но ты сказал первую часть..
— Нет, — поправил он с улыбкой. — Я сказал, во время начальной части моей карьеры на госслужбе.
— Что это значит? — спросил Карл со скучающим видом, который умел на себя напускать.
— Это означает, что я работал под глубоким прикрытием для NSA (Агентство Национальной Безопасности) по заданию CIA (ЦРУ), работая агентом DEA (Управление по борьбе с наркотиками, агентство Министерства юстиции США).
— Что, черт возьми, подо всем этим подразумевается? — Карл хотел знать.
— Ладно, моя работа состояла в том, чтобы проверить Кубинское участие в поставках коричневого Мексиканского героина сырца, поэтому я был на границе с Техасом, пытаясь выяснить, правдивы ли все слухи об успешной чистке среди хиппи-контрабандистов.
— Это было? — спросил кто-то.
— Это было. Они уничтожали всех любителей, готовились к большим деньгам, которые они монополизировали.
— Так что ты сделал? — спросил кто-то другой.
Джек пожал плечами, усмехнулся.
— Постарался в основном. Это было глупое задание и глупая идея отправить меня одного. Я приглянулся NSA, но они не доверяли мне. Я понравился CIA, но они не доверяли даже друг другу. Я боялся DEA и они меня ненавидели, но им пришлось меня взять из-за приказов сверху.
— Это был бардак.
Он помолчал, огляделся и слегка ухмыльнулся.
— Но у меня была интересная пара недель.
И Кот подумал, Вот оно. Он окинул взглядом остальных на диване и подумал, как они воспримут то, что Джек пытался подкрасться незаметно.
И затем он подумал, он пытается подкрасться ко мне тоже. Самый первый раз. Конечно, все бывает в первый раз, так что…
Тогда почему я так боюсь?
И снова Джек Кроу начал говорить.
Коричневый героин сырец изменил все. Эти маленькие дурь-лагеря были такими же милыми, как участок Дикой Границы. Они проживали среди сорняков, где-то в своих автофургонах и Мексиканцы развивали их до размеров деревни из крытых толью лачуг, чтобы быть поближе к свободно меняющемуся спросу. И этого было достаточно. Жизнь была довольно сносной.
Я помню, они использовали струны для подзарядки фонарей Коулмана от уличных фонарных столбов.
Играя под прикрытием Джименов, я оставил свое оружие в мотеле и припарковал свой грузовичок в стороне от дороги, прежде чем идти в лагерь той ночью. Это был один из последних действительно больших, и я слышал много криков, пока подходил. Но когда я вышел на поляну, там было всего двое парней, оба Мексиканцы, оба пьяные. Я подошел к одному из них и сказал:
— Qué pasa, hombre? (Что случилось, мужик?)
Он ударил меня.
Хорошо мне навесил в челюсть, моя губа разбита в кровь, затем снова хочет провести свинг и промахивается, а парень рядом с ним начинает кричать:
— Еще один! Вот еще один! — И затем он тоже на меня набросился.
Они были слишком пьяны, чтобы нанести еще больший урон, но этот крик невероятно быстро вызвал подкрепление. Все больше Мексиканцев начали появляться из темноты со всех сторон, все злые и все пьяные, и все бросились ко мне.
Я побежал, как черт от ладана.
Плохо, конечно, что дело было ночью. Около реки, далеко от моего грузовика. Я потерялся примерно через две секунды, продираясь сквозь низкий кустарник с Испанскими ругательствами, эхом отзывавшимися позади. Я понятия не имел, что происходит, кроме главного: Я был в полном дерьме.
Но я был достаточно взрослым. Достаточно взрослым, означает слишком умным, чтобы попытаться остановиться и читать нотации объевшейся мясом банде. Там действительно есть люди, которые, хотя вы пытаетесь объяснить, что ни в чем не виноваты, размажут вас в оконную замазку.
Я нашел реку, когда свалился в нее. Ну ладно, шагнул в нее. Рио Гранде не широка, но в этом месте не менее тридцати футов. Так или иначе, я делаю шаг назад и начинаю выливать воду из своих сапог и я слышу в ночи этот хитрожопый голос — Эй, гринго! Куда ты собрался?
Я, вероятно, подскочил на одну или две мили. И уже собрался бежать, когда понял, что голос прозвучал на Английском, не на Испанском. Я оглянулся и впервые посмотрел на Уильяма Чарльза Феликса, бездельничающего в дверях заброшенного вагона с сигаретой во рту, бутылкой текилы в руке и самой дерьмовой сытой ухмылкой, какую когда-либо видел в жизни. Ha нем была летная кожаная куртка времен II Мировой Войны, выцветшая синяя флотская рубаха, джинсы, ковбойские сапоги и шляпа как у Хэмфри Богарта.
Я ухмыльнулся в ответ. Это не помогло.
Я подошел, взял у него бутылку, сделал большой глоток и спросил, кто он, черт возьми, он назвался и пригласил меня внутрь. Так что я поставил хлюпающие сапоги на стойку и поднялся в вагон. Там было еще темнее, чем снаружи.
— Что ты делаешь в этой штуке?
Я едва разглядел его усмешку.
— То же, что и ты, Янки свин. Прячусь.
— Как он оказался у реки? — спросил я его. Я не видел никаких рельсов.
— Подловил, — сказал он, забирая назад свою бутылку. — Спроси ее.
Он чиркнул спичкой и поднял руку с высоко вспыхнувшим пламенем. В вагоне было все, что нужно, чтобы превратиться из движущегося ящика в первоклассную лачугу, от обрезков ковров и картонной мебели до истекающего кровью Иисуса на стене. Посреди всего этого сидела женщина.
Просто самая вызывающе-уродливая женщина, какую я когда-либо видел.
Феликс зажег спичкой свечу и осторожно задернул вход потрепанным одеялом, чтобы свет не был виден снаружи.
— Кто это? — спросил я его.
Он усмехнулся вновь.
— Я не уверен. — Он сел на ящик, послал ей улыбку и похлопал по полу рядом с собой. — Я думаю, это ее место.
Жестом, он предложил мне сесть на другой ящик, напротив него. Я сел. Он предложил мне еще один глоток. Я отхлебнул. Женщина подошла, и уселась на место, указанное Феликсом.
— Как тебя зовут? — спросил я ее, не подумав, по Английски.
Она сказала:
— Двадцать пять долларов, Американец, — и покачала своей грудью.
Господи.
Феликс забрал бутылку и ухмыльнулся.
— Интересное имя, ты не находишь?
И мы оба рассмеялись. И женщина тоже.
Я закурил сигарету и наклонился вперед, поставив локти на колени.
— Что, черт возьми, происходит?
Феликс наслаждался этим.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он с невинным видом.
— Почему мы прячемся?
Он закурил сигарету.
— Ну, я прячусь, чтобы живущее здесь дерьмо, местные, меня не побили. — Он вздохнул. — И ты?
— Давай, черт возьми! Что происходит? Почему они так обозлились?
Он странно посмотрел на меня.
— Ты хочешь сказать, что не слышал о сестрах Гарсия?
Я вздохнул.
— Кто эти деревенщины, сестры Гарсия?
Он засмеялся.
— Ладно, давай еще немного выпьем и я расскажу тебе.
Он дал мне сделать глоток, отхлебнул сам. С опозданием, предложил бутылку женщине.
Хватая, она, черт возьми, чуть не оторвала ему руку. Затем она начала пить с громким урчанием.
— Не волнуйся, — сказал Феликс, не сводя с меня взгляд. — У меня есть еще две бутылки. — Он замер в нерешительности. Женщина все еще пила. — Этого, наверно, достаточно.
Наконец он забрал бутылку, после того, как примерно четверть ее содержимого исчезла и рассказал мне все о сестрах Гарсия.
Шестнадцать и семнадцать лет, соответственно, красивые, с мягким характером, и, самое главное, девственницы, что в Мексике значит намного больше, чем в Техасе. Они были гордостью этого района. Луч надежды в месте, где будущее выглядело слишком похожим на прошлое. Все их любили и похвалялись ими.
И затем они убежали в Хьюстон с двумя гринго, торговцами наркотиками.
— Но не слишком беспокойся, — заверил меня Феликс. — Завтра утром никто не будет нас искать или даже вспоминать, из-за чего они так сходили с ума этой ночью.
Я не был уверен.
— Почему ты так уверен?
Он пожал плечами.
— Это случалось раньше.
Снаружи раздался звук. Феликс задул свечу, прикрыл огонек сигареты, и одним движением отдернул одеяло. Он всматривался в темноту, внимательно слушая.
Они были там. Можно было безошибочно услышать шум толпы. Они шумели довольно близко. Я почувствовал небольшую клаустрофобию в этом товарном вагоне. Я подошел к Феликсу у двери.
— У меня есть идея, — шепнул я.
— Рад это слышать, — прошептал он через плечо.
— Давай убежим.
Он подался назад, улыбаясь.
— Обычно, я считаю это блестящим шагом. Моя первая реакция, подумать об этом. Но куда мы побежим?
— Как насчет реки? Мы могли бы отправиться в Биг Бенд до утра.
Он присел на каблуках, взял бутылку.
— Я думаю по крайней мере о шести причинах, почему это плохой план, — ответил он, делая глоток. Он вытер губы. — И все эти змеи.
Я засмеялся.
— Тогда, что ты предлагаешь.
— Хорошо, — ответил он, обратно задергивая вход одеялом, — если мы останемся здесь, я думаю мы получим пятьдесят пять шансов из ста.
Я нахмурился.
— Ты имеешь в виду, что они либо найдут нас, либо не найдут.
Мы выпили еще. У женщины было еще две. Мы болтали. Женщина молчала, пока пять или двадцать глотков спустя, она решила изменить свое имя на — Пятнадцать долларов, Американец.
Мы пили и разговаривали еще немного, около полутора часов, прежде чем она решила изменить его на — Пять долларов, Американец.
Непостоянная.
Где-то на второй бутылке, после того, как третья и самая близкая волна шума толпы прошла прямо возле нас, мы, Феликс и я, решили заключить пакт.
Мы были явно обречены, решили мы. Поэтому нужно было сказать друг другу, в эти последние минуты существования, Главную Правду О Своей Жизни, как пассажиры падающего авиалайнера.
Вот как я узнал, что он занимался контрабандой наркотиков, и он узнал, что я охочусь на них.
Это смешно сейчас, но тогда, я был зол как черт. Ну, раздражен, во всяком случае. Феликс смеялся, зная, что согласно пакту, я ничего не могу поделать с тем, что он мне рассказал. Пока я не заметил ему, что он не может никому рассказать обо мне, а потом мы оба заткнулись. И затем мы оба выпили еще.
И тогда мы оба сказали, — Еб твою! — в унисон, и рассмеялись.
Это было весело.
Что было странно, я удивлялся в первую очередь. Я имею в виду, разве я ожидал, черт возьми, что Феликс окажется таким? Просто он совсем не был этаким типом или чем-то вроде того.
Чем-то вроде того.
Во всяком случае, примерно две скверные вещи произошли в спешке. Первая, эта ужасная женщина, решившая изменить свое имя на — Даром — и откинувшаяся назад, задрав платье и широко раздвинув ноги, чтобы были видны ее прелести.
Клянусь Богом, у меня аж голова закружилась.
Вторая неприятность заключалась в том, что ее муж появился через другую дверь.
Я подумал, что другую дверь заело от ржавчины или что-то еще. Как бы то ни было, остальное выглядело так, будто так оно и было. И возможно, так и было, но Добрый Муженек просто открыл ее одним движением руки и возник в дверях, все шесть футов плюс двести фунтов с обезглавленной курицей в одной руке и окровавленным мачете в другой.
После своей жены, он был самым уродливым человеком, которого я когда-либо видел.
— Кажется я знаю, как товарный вагон попал на берег реки, — прошептал стоящий рядом со мной Феликс.
Я прошептал в ответ, не сводя глаз с Муженька.
— Он приволок его сюда на спине.
И затем женщина, жена, завопила и Муженек взревел, Феликс и я бросились в разные стороны, а этот мачете рассекал воздух, разбрасывая капли ярко-красной куриной крови, свеча перевернулась на картонную мебель, взвилось пламя, женщина прыгнула между нами и гигантом, спасая свою обстановку, и Феликс и я хотели использовать этот момент в основном для того, чтобы с криками умчаться в ночь.
Исключая Феликса, который слишком замешкался, чтобы захватить текилу, и меня пытавшегося заполучить свои металлические наручные часы, зацепившиеся за занавеску над дверью, и сорвавшуюся, когда я прыгнул в сорняки.
Снаружи ждала толпа.
Не настолько близко, чтобы увидеть нас. Еще нет. Но они собрались достаточно близко и были настолько близки, чтобы их не было возможности обойти и достаточно близко, чтобы они почти мгновенно увидели мерцающий свет вагона и двинулись к нему.
Другими словами, чертовски близко.
— Давай, Феликс! — прошипел я. — Река!
— Черт, нет! — прошипел он в ответ. — Змеи!
Нам не хватило времени. Я придержал его.
— Ебаные змеи!
И затем он оттащил меня назад, все успокоилось на мгновение, посмотрел мне прямо в глаза, и сказал, — Это действительно больно!
Я просто хотел смеяться. Он был слишком странным.
Но в то же время мы оказались в плохом месте, застряли между двумя группами, которые хотели наброситься на нас, и нам нужен был план.
По сей день я не знаю, как мы забрались на это дерево, настолько пьяные, и настолько испуганные, и все время безумно хихикающие. Это был чистый Луни Тюнс, но мы это сделали. Это стоило мне много содранной об кору кожи, но Феликс словно играл в хоккей, используя только одну руку.
Он не выпускал бутылку текилы из другой. Невероятно.
Таким образом, мы уселись там и наблюдали, как толпа и монстр собрались вместе. Сильно напомнил мне Франкенштейна, со всеми этими фонарями, короткой стрижкой и ужасным ревом Муженька. Я не думаю, что он был намного умнее, чем выглядел, потому что думал, что остальные были нами и он отметелил полдюжины или около того, прежде чем они его успокоили. Затем они организовались на полпути к нам и начали искать нас.
Мы боялись даже голову поднять, хотя, и они ни разу не прошли мимо нас, впрочем я думаю, что они разок слышали, как мы хихикали.
Они были очень настойчивы. Держали нас там всю ночь напролет. Феликс и я провели время переливая содержимое бутылки в свои глотки и больше болтая о себе, как и прежде. Это было глупо как черт те что, я полагаю. Но это было наше дерево.
Я рассказал ему о Вьетнаме гораздо больше, чем я когда-либо кому-либо рассказывал и был откровенно удивлен его знанием и пониманием этой войны, как будто он был из поколения шестидесятых. Он много рассказывал мне о том, чем он занимался, и я слушал все это и ничего не мог понять. Феликс только ввозил контрабандой марихуану, хотя ему сделали удачное предложение возить более тяжелый наркотик. Он не зарабатывал уж очень много денег, похоже, фактически.
Он даже не курил эту дрянь. Ненавидел это.
Я собирался спросить его, что, черт возьми он делает там, когда мы соскочили на тему коричневого героина и Кубинских связей и всего этого. Он подтвердил все, что я слышал, включая опасность для него, как любителя, шляться вдоль границы. Его собственный поставщик, по его словам, регулярно использует Кубинские порты и Кубинскую радиолокационную помощь для пересечения Карибского моря. Или использовал, пока Фидель не начал заниматься этим бизнесом для себя.
Сначала я подумал, что он просто был откровенен и честен, помня о нашем пакте, когда подробно разбирал свою торговлю. Но потом я понял, что он тоже этим воспользовался. Всякий раз, когда я позже буду сталкиваться с этой информацией, мне придется ее выбрасывать, и он чертовски хорошо знал, что я буду придерживаться этого.
Почему? Почему кто-нибудь знает о чем-нибудь? Иногда вы просто делаете. Я рассказал ему о себе. Он рассказал мне о себе. Никаких других дел.
Наше дерево.
Он выходил из дела в этом месяце. Он хотел жить. Он не хотел ввязываться в драку и не хотел воевать. Однако он беспокоился о своих партнерах.
— Они молоды и жадны и глупы и они думают, что такие качества делают их крутыми, — сказал он между прочим, направив уголек своей сигареты в сторону рассеявшегося теперь отряда. Он вздохнул. — И они знают все отговорки.
Я спросил его, что он собирается делать, и он ответил, — Ничего, — и я знал, что он имел в виду. С того дня, как он развяжется с ними, это будет их выбор и их жизнь.
Долгое время было очень тихо. Приближался рассвет и нас перестали искать. И было прохладно, пока ветер не стих. Последнее, что я помню, это то, что мы наконец прикончили бутылку, рассказывая анекдоты про слона. Феликс знал тысячу анекдотов про слона.
И затем я очнулся в Рио Гранде.
Это был звук, больше чем шум воды, напугавший меня вначале. Смешавшись, несколько анекдотов, прозвучали довольно громко. И тогда вода оказалась в моем вопле и у меня в ушах и холод и движение, но солнце где-то было, и тогда я очнулся достаточно, чтобы понять, где я, и довольно скоро очнулся настолько, чтобы вспомнить, что значит плавать, и что я умею это делать. Я живой.
Уйдя под воду на тридцать футов, теперь, я вытаскивал себя обратно в Мексику, захлебываясь, хныкая и дрожа от холода. На берегу я упал на колени и пополз искать вокруг дерева, и когда я нашел его, я сразу начал смеяться.
Феликс, сползший с ветвей и спавший мертвым сном, глубоко зарывшийся в свою кожаную куртку, все еще сжимал пустую бутыль из-под текилы. И потом я увидел кое-что еще, что заставило меня приглядеться. И задуматься.
Из-под этой куртки у моего контрабандиста выглядывала весьма профессиональная кобура, а в ней девятимиллиметровый Браунинг. Несколько раз, во время шумной ночки, я тосковал о своем арсенале, оставленном в комнате мотеля, и думал, что, черт возьми, мог бы его использовать, если что — просто их припугнуть.
Но Феликс был вооружен все время и никогда, я знал инстинктивно, не думал использовать его.
Ни разу.
Джек Кроу ожидал получения багажа в Далласе — Международном Аэропорту Форт Уэрт, нетерпеливо пялясь на ряд таксофонов и звякая мелочью в своем кармане.
Вероятно было слишком поздно обращаться к людям, о которых он вначале подумал. Слишком поздно, слишком поздно в его карьере. И он не хотел больше с ними связываться. Что это была за старая шутка? Один из трех Больших Обманов? — Привет! Я от Правительства. Я здесь, чтобы помочь тебе!
Но все равно, никто бы не смог найти кого-то вроде старой команды. И видит Бог, они были честны со мной. Просто позвольте мне уйти от всего этого.
Он стоял там, где был, не приняв решение, глядя, как остальные собирают сумки. Аннабель и Даветт, дружески болтая, стояли в стороне от деятельности, принимая все виды взглядов от других пассажиров. Кроу не винил их. Черт, немногие женщины выглядели как Аннабель в ее возрасте. И кстати говоря, немного походила на Даветт в любом возрасте. Она была действительно чем-то, на что стоит посмотреть.
Затем он заметил что-то странное.
— Даветт? Где твои сумки? — спросил он, невинно, но абсолютно все обернулись и посмотрели на него, и Даветт покраснела до выреза своего платья и Аннабель поспешила бросить на него скучающий, говорящий — Тише! — взгляд.
O, Боже, подумал он. Что я теперь сделал?
Что ж! Если бы он только успокоился хоть на минуту, она бы рассказала ему. Кажется эта милая маленькая девочка рассорилась со своей семьей. Она, Аннабель, еще не разузнала всех подробностей, но это был какой-то серьезный удар и бедная девочка просто отчаялась, и ей нужна эта история, и я знаю, что ей вероятно, не удастся ее напечатать, Джек! Но это не конец! Дело вот в чем: она потеряна и одинока и оторвана от своей семьи, и она собирается остаться с нами на некоторое время, выполняя свою работу в качестве репортера — я уверена, что она маленький денди репортер, она очень умная — и тогда мы побеспокоимся об остальном позже.
Пожалуйста? Пожалуйста, Джек?
Для меня?
Джек абсолютно ненавидел это. Он ненавидел все это — девушку, слезливую историю, ответственность, тон Аннабель. Но что, черт возьми, он собирается делать? Аннабель бывала неправа в своей оценке кого-то, и кроме того, что он может поделать в любом случае? Он ненавидел это. Он просто ненавидел это.
Он посмотрел в ее умоляющие глаза. Он был выше ростом и на сто фунтов тяжелее и однажды, когда он вырастет, он собирался противостоять ей.
Он просто кивнул и засунул свою задницу в такси.
Дерьмо.
Даветт, явно напряженная, наблюдала за ним со стороны. Она повернулась к Аннабель.
— Все в порядке? — спросила она.
— Конечно, дорогая.
Даветт немного расслабилась.
— Он согласился?
Аннабель остановилась и посмотрела на молодую женщину. Она рассмеялась. — Ты милая, — сказала она, поглаживая щеку Даветт. — У тебя создалось впечатление, что я спрашивала его?
Юному ночному портье в Адольфус Отель, обновленном здании в деловом центре Далласа, не повезло больше, чем Кроу. Аннабель было ужасно жаль, что они не зарезервировали номера загодя, но это оттого, что они всегда останавливались в Адольфус — он был как их второй дом и вряд ли кто-то резервирует комнату в своем доме, не так ли? Ха ха ха.
И следующее, что узнал бедный молодой человек, у Команды Кроу были свои апартаменты и у Даветт своя комната на том же этаже.
Все умирали от голода, поэтому они распорядились… Сколько их там? Шесть?… восемь стейков и большой печеный картофель со всем, что там у них есть, и добавить салат и спаржу и напитки, повторить дважды, и полдюжины бутылок Mondavi red… Нет. Это восемь стейков и шесть бутылок вина. Что вы подумали? Алкоголики? Правильно. Спасибо.
Далее Даветт расположила к себе всех, заснув дважды. Сначала, после своего первого стакана и затем за столом во время еды. Аннабель захлопотала, и мужчины отнесли ее, все еще спящую в ее комнату. Бедная девочка была обессиленной и голодной, и, Нет, премного благодарна, Целка Кот. Я смогу ее раздеть.
На следующее утро Джек Кроу объявил праздник. Это не относилось к Карлу Джоплину, который собирался заняться обустройством своей мастерской и готовился к отливке серебряных пуль и это не относилось к Аннабель, которая собиралась заняться криком на ходящих и переходящих служащих, по крайней мере в течение дня, но все остальные могли бездельничать.
И началось. Джек и Кот и Адам и Даветт сделали Даллас большим постоялым двором на несколько недель. Остальные присоединялись к ним по вечерам за ужином, но в течение дня они получили возможность дурачиться самостоятельно. Они отправились в кино и парки развлечений, ходили на карт треки. Они играли в шары. Они играли в гольф. Они играли в теннис, жестко, каждый день, чтобы оставаться в форме. Они обедали, огромные ланчи длились по три часа и стоили столько же сотен долларов. Они столкнулись с огромными счетами в отеле (все по-прежнему спали там), заплатили за то, побежали к другому, заплатили за это.
Тем временем, дом подготавливали к их прибытию; транспортные средства прибыли из Калифорнии как раз к моменту выписки Джеку вождения в нетрезвом виде (DWI). Он стоял, разъяренный, в то время, как двадцатилетний полицейский опускал его, совершенно справедливо, за езду по кладбищу в три часа ночи, с целью подыскания места для послеполуденного пикника на следующий день. Джек был вынужден возобновить свои старые знакомства в деловой части города, прежде чем он действительно захотел подумать о таких вещах. Лейтенант, сказал он, знал (неофициально) кто он и чем занимается и кого ловит, но все равно прочитал ему еще одну лекцию.
Джек заткнулся, принял это и на следующее утро арендовал лимузин.
Тем временем, у всех нашлись свои маленькие дела. Даветт отправилась по магазинам с Аннабель, как только выяснилось, во что она только что оделась. Кот преследовал и поймал нескольких женщин, у двух из которых, по крайней мере было чувство юмора. Адам ходил на мессы каждое утро.
И Джек сделал телефонный звонок в столицу.
Там были удивлены, услышав его, но особо не дистанцировались. Они сказали, что посмотрят, что можно сделать. Через две недели они перезвонили и дали ему адрес. Он поблагодарил их, повесил трубку, проверив адрес в желтых страницах, кивнул про себя.
В течение двух недель они ни разу не упомянули о своей работе. Никто не произнес слова: вампир. Джек даже перестал подпрыгивать, когда звонил телефон.
Он не должен был.
Серебро прибыло из Рима через местную епархию. Епископ был новым человеком, ничего не знавшим о Команде Кроу или, если на то пошло, своих прихожанах. Убежденный своим помощником, что кого-то с достаточным влиянием, дабы получить пакет из Ватикана по дипломатическим каналам, стоит знать, он неохотно согласился поделиться своим роскошным вечерним пиршеством с Кроу & Co.
Прошло менее пятнадцати минут в его присутствии, чтобы Команда Кроу узнала все важные факты об этом человеке. Он был холодным. Он был надменным. Он был лучше своей паствы, более культурным, более интеллигентно-благочестивым, более… как сказать? Более аристократичным.
Епископ был идиотом.
Он также был мясом для Карла Джоплина, Карла и Кота. Оба испытывали огромный восторг, приводя в бешенство человека, делая вид, что не понимают, как он обижается на каждый их жест или неуместное замечание. Они опустились до тройных смыслов, когда епископу уже было вполне достаточно.
Он резко поднялся и вышел из комнаты, приказав одетому в сутану Отцу Адаму следовать за ним.
Адам любил Церковь. Он любил ее глубоко и полностью, без оговорок, как в качестве института, так и в качестве орудия Всемогущего Бога. Он также любил священников, зная, какая это прекрасная коллекция людей, живших на планете. Много раз, даже за такую короткую карьеру, как его, он чувствовал… нет, он знал, он видел в сияющих глазах какого-нибудь простого служителя Рима, руку Христа.
Но этот епископ был задницей и он проигнорировал обращенные к нему просьбы без объяснений и вместо этого положил перед ним на стол мешок, привезенный с собой из Ватикана.
С фырканьем и насмешкой, старик неохотно начал читать. Когда он закончил, лицо его было бледным.
На это стоило посмотреть.
Внезапно (почти чудом, с кривой усмешкой подумал Адам), все сделалось хорошо. Все, что мог сделать для них епископ или епархиальное управление, будет сделано без вопросов. Как, он был бы рад.
Правильно. Отлично. Они пожали друг другу руки и разошлись.
Коту было так весело потому, что он не пренебрегал своей работой, что должно было обеспокоить Джека Кроу. У каждого были собственные отношения с их предводителем и каждые отношения были близкими, но не настолько, как у Кота, и все это знали. Кот находил странным, что удостоился такого внимания, что его чувства… ну, учитывались, догадывался он, были важны. Но были.
На данный момент.
Потому что, однажды, Целка Кот был уверен, кто-то прибудет из Министерства внутренних дел, какой-то оперативник, ответственный за Карму, и проинформирует его, что это была ужасная ошибка. Мы сожалеем, Мистер Кэтлин, скажет этот человек, но вы не должны здесь находиться. По какой-то клерикальной ошибке ваша душа была классифицирована, как Герой, в то время как должна была была попасть в разряд Интеллигент. Посмотрим правде в глаза, Мистер Кэтлин, едва ли вы представляете собой тип крестоносца, вы теперешний? Вы должны были стать кинокритиком.
Это должно будет случиться, думал Кот. Но до тех пор, пока они не поймали его, он собирался держаться. Потому, что он не мог представить себе иного способа, чтобы такой парень, как он, умный и непреклонный трус, мог надеяться столкнуться с этими гигантами. Поэтому, он остался бы до тех пор, пока они не выволокут его. Просто быть здесь. Просто, чтобы на это посмотреть.
Он только надеялся, что Министерство внутренних дел будет преследовать в судебном порядке.
Но в то же время он наблюдал за Джеком Кроу и заметил, что тот странно смотрел весь вечер. Он не присоединился к их игре Заставь Писать Кипятком Епископа, даже не обратил внимания. Что-то происходило, Кот знал. И это было то, что он должен быть в состоянии…
Конечно! Мексика! Эта история про забавного парня контрабандиста. Как его имя? Фре… Нет. Феликс. Как Кот Феликс. Хмм. Так. Это был этот взгляд.
Хмм, опять же. Когда вы думаете он собирается рассказать нам? Возможно он воспользуется почтой.
На данный момент не было достойных возможностей. Джек направил лимузин на Гринвилл Авеню, Американскую модель, из Нью Йорка в Чикаго в Л.А. Марина дель Рей, из Синглс Стрип. На шесть миль в округе, девяносто процентов недвижимости было посвящено ночной жизни. Каждое место было баром или рестораном с баром, а все поданные стейки или лобстеры и дешевые напитки с еще более дешевыми названиями, звучали непристойно, будучи пьяно объявленными и все были наполнены юными леди, достигшими брачного возраста, ужасающий процент которых подхватил герпес с грязных сортирных сидений.
Кот прочесал это место, как Интернациональный Комбайн по осени. Женщинам нравились его белокурые волосы, его лукавая улыбка, его пять-футов-восьми дюймовый рост. Даже высоким, и это хорошо, потому что некоторым из них не мешало бы подняться.
Но бар который выбрал Джек был совсем другим. Во-первых, название (Antwar Saloon). Во-вторых другое, клиентура. Это был настоящий бар. Никаких фуфлыжных напитков с маленькими зонтиками над ними. Это было место для мужчин, в основном, куда они могли бы приехать и поговорить и серьезно выпить, не принимая душ после работы. Казалось, им не особенно хотелось заполучить новых клиентов или даже обрадоваться прибытию шести незнакомцев с наличными. Официантка, принявшая их заказ после того, как они расселись в угловой кабинке, казалась достаточно дружелюбной, и она быстро и хорошо выполняла свою работу, но Кот сказал бы, что ей все равно, вернуться они или нет, живы они или умерли. Это было прекрасное место в любом случае. Как то так.
Кот снова взглянул на Джека, увидел с каким решительным выражением на лице он осматривает комнату и решил, что пришло время для подачи.
— Итак, — начал он весело, — что же случилось с этим парнем, Феликсом?
— Да, — отозвалась Даветт, которая казалось, была искренне заинтересована. — Я хотела бы услышать.
— Я тоже, — сказал Адам, успевший снять свой воротничок. — Ты когда-нибудь встречал его снова?
Джек коротко взглянул на собравшееся общество, удивился и благодарность расцвела на его лице. Он улыбнулся и кивнул в ответ. — Ага. Еще два раза.
Улыбка Аннабель была мудрой.
— Как это случилось?
— Ладно, чтобы ответить на этот вопрос, мне сначала нужно поговорить о Мистере Пино.
Карл нахмурился.
— Какое отношение к этому имеет Картер? Он не был тогда президентом.
— Нет, — медленно согласился Джек. — Но ущерб был нанесен. Кто еще говорил миру, что банда небритых, якобы религиозных панков поимеет наглость штурмовать Американское посольство, захватить и пытать дипломатический персонал в течение четырехсот сорока четырех дней и это сойдет им с рук?
Карл снова нахмурился.
— Так в чем смысл?
Джек отхлебнул и усмехнулся.
— Вот в чем смысл. Весь мир знал, что нам не хватало единственной вещи, абсолютно необходимой для того, чтобы остановить преступников: решимости выполнять грязную работу. Без этого они знали, что если они будут пинать нас достаточно сильно и достаточно долго, мы отступим.
— Поэтому они решили убить агентов Управления по борьбе с наркотиками (DEA). Однако, так или иначе, у Конгресса будет возможность кричать и вопить и затем ничего не предпринимать, и сами агенты видят, что у них не было резерва после второго убийства и уходили. Не уходите с работы. Просто прекратите работать. И почему они не должны так поступать? Зачем быть мишенью для людей, которые о них больше не заботятся, и говорить, чтобы они позаботились?
— И что же это остановило? — Адам хотел знать.
Лицо Джека окаменело.
— Это не остановилось.
Адам уставился на него.
— Ты шутишь.
— Читаешь много газет, малыш?
Джек фыркнул, улыбнулся.
— Не виню тебя. Во всяком случае, они убили пять людей DEA начиная с 1983.
— И они пытались тебя убить? — подсказала Даветт.
— Сначала меня похитили. — Джек допил свой стакан и подал знак официантке на другой раунд. — Что было глупо. Феликс попытался предупредить меня. Он говорил со мной за два дня до этого, но у меня была лихорадка Джона Уэйна или что-то в этом роде, и я бы не поступил, как должно.
— Как, — спросил Кот медленно, — Феликс об этом узнал?
— Они были его бандой. Те партнеры, о которых он так беспокоился, пытаясь доказать, что они смогут работать в бизнесе коричневого героина-сырца.
Они здорово помогли мне. Четверо из них. Они взяли меня прямо в комнате мотеля ранним утром, когда я принимал душ.
Глупо, глупо, глупо с моей стороны. Просто глупо!
Но неплохо для них. Они были быстры и грубы и напуганы, и они заставили меня попытаться спрятаться и потом они набросились на меня и потом они отпинали меня, чтобы я понял, что это значит и потом мы ушли. По крайней мере, они дали мне надеть брюки.
Два часа спустя, мы оказались в каком-то заброшенном передвижном домике в захолустье и я был привязан к подлокотникам и ножкам стула и поставлен напротив покосившегося, старого кухонного стола, будто они собираются меня кормить и затем они садятся и быстро меня фотографируют.
Это было очень страшно. Все четверо были Американцами, все четверо молодые. Все четверо на наркоте. Наркотик, даже казалось не влиял на них, так что Бог знает, как долго они балдели и психологически подготавливались, чтобы сделать это. Два или три дня по крайней мере. Может быть неделю.
Я был мертвым мясом.
Там был пятый парень. Испанец, но я чертовски хорошо знал, что он не Мексиканец. Он был холодно-здравый и с холодным взглядом и одевался так, как предположительно одеваются Американские гангстеры. Он жевал зубочистку и поигрывал с золотом на своих запястьях и пальцах и вокруг своей шеи. Он был тем, перед кем они пытались произвести впечатление. Они продолжили предлагать ему поторапливаться. Он покачал головой и улыбнулся. Затем он посмотрел на меня с лукавой усмешкой персонального триумфа. Он предложил им держать меня с кляпом во рту. Они так и сделали.
Момент настал. Они обменялись нервными взглядами и затем посмотрели на Испанца и их взгляд как-бы сказал, — Ну?
Главарь немного походил на Кота, стройный и белокурый, и он облизнул губы и кивнул другим и все встали. Главарь потянулся за пистолетом. Двое других сделали то-же самое.
Феликс появился без предупреждения в дверях у них за спиной.
— Тук, тук, — сказал он тихо.
Они подпрыгнули, будто по ним полоснули лазерным лучом. Они повернулись, вскидывали пистолеты, или пытались выхватить их подергивающимися, скользкими руками — И я думал, что они собираются его застрелить. Или по крайней мере выстрелить в него. Но они этого не сделали. Они узнали его в последнюю секунду и не выстрелили. Воздух был наполнен звуком их шумного дыхания.
Феликс, симулируя беспокойство, сделал шаг назад и поднял руки. Он улыбнулся.
— Не стреляй, Янки!
Была пауза в три удара, когда сердце каждого перезапустилось. Феликс, все еще улыбаясь, опустил руки и небрежно вошел в комнату. Он остановился перед моим столом и закурил сигарету. Он посмотрел на блондина.
— Клифф, ты выглядишь как дерьмо, — Он окинул взглядом остальных. — Остальные выглядят хуже. — Он остановился, когда подошел к Испанцу. Он улыбался, но взгляд был тяжелым. — Я вижу, что представитель компании здесь.
Затем он сделал страшную вещь. Он взял один из стульев, оставленных другими рядом со мной, и плюхнулся на него. Он посмотрел на меня, сказал, — Привет, Джек, — и стряхнул сигарету в пепельницу.
Глаза Клиффа широко распахнулись. Он воззрился, шагнул к нам, не задумываясь.
— Ты знаешь этого парня?
Феликс оставался спокойным.
— Конечно. Пил с ним месяц назад.
Один из парней, темноволосый, неряшливый, с татуировками, чуть не выпрыгнул вперед.
— Ты знаешь, что он был нарком? — требовательно спросил он.
— Не в то время. — Феликс вздохнул. — Я узнал позже.
— Тогда почему ты не сказал нам? — парень хотел знать.
— Чего ради, Рэнди? — спокойно ответил Феликс, глядя ему в глаза. — Ты сказал, что убираешься из бизнеса.
Рэнди выглядел так, будто собирался взорваться — смущенный, пристыженный, и что еще хуже, разозленный.
— Ты знал, что мы лжем! — выплюнул он.
Феликс продолжал холодно смотреть на него.
— Разве? — спросил он со слабым нажимом в голосе.
Наступила секундная тишина, потом Феликс сказал, — Присядь, Клифф. Или пристрели меня.
Клифф посмотрел на пушку, которая все еще была в его руках — большой монстр 357 — взглянул на остальных, затем засунул его в кобуру и сел. Рэнди сел тоже. Но он положил свой автоматический Кольт на стол перед собой. Третий и четвертый Американцы — один был толстым, а другой бородатым — убрали пушки и уселись полукругом на стульях.
Все они смотрели на Испанца, который не шелохнулся, но явно не одобрял происходящего.
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Феликс? — внезапно спросил Клифф.
— Я пришел, — ответил он, кивнув в мою сторону, — спасти Джека, здесь.
Затем он снова улыбнулся.
Наступила пауза… и затем все, кроме Испанца и меня, начали смеяться.
Но это продолжалось недолго. Не могло продолжаться. Сцена была слишком накаленной.
— Давай, Феликс, — продолжал Клифф. — Будь серьезен. Что ты здесь делаешь?
Феликс улыбнулся.
— Я серьезен.
И это все стало очень напряженным вновь. Клифф раскурил сигарету трясущимися пальцами, наклонился к Феликсу, и сказал, как он, вероятно, думал, тоном настоящего мужчины.
— Феликс, смотри. Я знаю, что ты хочешь выйти, и я знаю, что тебе никогда не нравилась эта часть, привкус. И мы все это поняли, не так ли?
И трое остальных трезво кивнули.
— Но, — продолжал он, — мы поднимаемся. Мы понимаем, как ты себя чувствуешь — правда — но мы движемся вперед. Здесь слишком много поставлено на карту.
Феликс откинулся назад.
— Давай посмотрим, что я смогу получить прямо сейчас. Ты собираешься убить Американского полицейского за привилегию подсесть на Кубинскую зарплату, чтобы с контрабандой героина сырца выйти на улицы Соединенных Штатов? — он бросил сигарету на пол и затоптал ее. — И ты называешь это подниматься?
Рэнди взорвался. Больше ярости, стыда и ненависти к Феликсу за то, что он представил его в таком виде. — Будь ты проклят, Феликс! Ты всегда проделываешь такие вещи! Ты любишь представить вещи самым наихудшим образом!
И Феликс просто смотрел на него, как будто он был с другой планеты.
Становилось все жарче.
— Что бы ты ни говорил, Феликс. Прекрасно. Это то, что мы собираемся сделать, — сказал Клифф, стараясь сохранять спокойствие. — Сейчас, самое лучшее, что ты можешь сделать, это просто уйти и … просто оставь нас в покое.
Голос Феликса был чистый лед.
— Ты знаешь, я не могу этого сделать, Клифф.
И затем он проделал жутковатую вещь. Все время, пока мы пили той ночью, я не замечал его плечевую кобуру, хотя привык замечать такое. Но он крутанулся на своем стуле определенным образом и внезапно комната оказалась под прицелом.
— Позвольте мне сказать, чтобы вы могли понять, — произнес он вежливым, мертвым голосом. — Я не позволю этому случиться. Я люблю всех вас. Даже когда ты мне не нравишься. Но я не позволю тебе убить его. Послушай, я не согласен с этими дерьмовыми законами о наркотиках, как и все живущие, но я не позволю тебе убить Американского копа только за то, что он делал свою ебаную работу. Ты это понимаешь? Я выразился достаточно ясно?
Он откинулся на спинку стула и посмотрел прямо на Клиффа.
— Отпусти его, — сказал Феликс.
Клифф переглянулся с остальными. Потом решил стоять на своем.
— Нет, — сказал он просто.
Феликс вздохнул.
— Тогда мы схлестнемся.
Длинная пауза. Клифф заговорил:
— Феликс, ты не можешь иметь в виду это. Ты не собираешься этого делать — выследить нас, чтобы отомстить за некую наркосвинью? Да ладно!
— Я не собираюсь этого делать. Я собираюсь помешать тебе убить его.
Рэнди, чуть не подпрыгнул на своем стуле, спросил, — Как?
Феликс посмотрел на него.
— Я собираюсь застрелить тебя, если ты не отпустишь его.
Рэнди усмехнулся.
— Когда?
И Феликс ответил, — Сейчас, — и я подумал, что он самый сумасшедший сукин сын, которого я когда-либо видел в своей жизни. Их было пятеро, и в ту секунду он просто сидел там, как и все остальные, кроме Клиффа, который пристально смотрел на него и видел, что он имел в виду это, видел, что он серьезен, видел, что он собирается начать прямо там и тогда против всех них, всех них и более — это не означает Феликсово дерьмо. Это действительно произойдет. Феликс действительно собирается — И Клифф потянулся за пистолетом Рэнди на столе перед ним.
Феликс выстрелил ему в лицо, пуля прошла через щеку, встал, выстрелил Рэнди в его открытый, зияющий рот, уже забрызганный кровью своего друга, выстрелил в квадратную грудь толстяка, отбросив его назад, выстрелил в горло бородача, успевшего достать пистолет и взвести его. И Испанцу, Кубинцу, замершему, и теперь начавшему подниматься в дальнем конце комнаты, он выстрелил прямо между глаз.
Прошло три секунды.
Лицо Феликса было забрызгано кровью. Слезы текли по его щекам. Он перехватил свой девятимиллеметровый левой рукой и, повернувшись ко мне, проревел, — Я говорил тебе убираться, ты, грязный, глупый распиздяй!
Затем он навесил мне своей правой, да так сильно, что я упал вместе со стулом, который раскололся подо мной. Я лежал ошеломленный и пытался перевести дух. Когда я огляделся, Феликс блевал на пол, все еще рыдая, как ребенок, всхлипывая так, будто ему больно.
Через некоторое время он унялся. Он поднялся, все еще с пушкой в руке. Он бросил на меня отсутствующий взгляд, затем вышел за дверь и исчез. Он даже не потрудился развязать меня.
Я не виделся с ним годами. До тех пор, пока…
— Пока, что? — спросила Аннабель. Кот взглянул на ее лицо. Оно выглядело бледным.
— Пока… — начал Джек, внезапно поглядев сквозь них, через комнату, в сторону бара, — пока не увидел несколько минут назад.
Все обернулись, следя за его взглядом. Даветт узнала молодого человека, стоящего возле своего табурета в углу бара, когда они вошли, она заметила старую кожаную летную куртку времен II Мировой Войны.
Но я никогда бы не догадалась, глядя на него.
И затем она подумала, все еще наблюдая, как этот человек двинулся к ним; Но теперь, когда мне рассказали…
Да. Да, это он. Он тот, кто это сделал.
Феликс остановился у их кабинки и уставился на Джека Кроу. Его голос прозвучал строго, ожесточенно и трескуче.
— Явился арестовать меня наконец, Кроу?
Улыбка Джека была зловещей.
— Хуже, чем это.
Феликс едва заметно кивнул.
— Это могло бы быть.
Феликс повел их вверх по лестнице в маленькие, односпальные апартаменты с офисом и огромным окном, открывающим вид на бар. Феликс уселся за свой стол, спиной к окну, закурил и молча, словно каменный, слушал рассказ Джека о Vampire$ Inc.
Единственная заметная реакция исходила от его лица, истонченного, словно посмертная маска и его глаз, таких пронзительных, что было неудобно встречаться с ними.
Наблюдая за ним все это время — никто не мог пошевелиться, под его прожигающим взглядом — Аннабель не могла сдержать своих чувств. Она легко узнала Феликса из истории Джека. В нем еще оставалось что-то от счастливого пьяницы, лазающего по Мексиканским деревьям.
И в нем была беспомощная острота взгляда человека, доведенного до того, что ему пришлось расстрелять четырех друзей и незнакомца за кухонным столом из принципа.
Жуткий, подумала она. Я не знаю, стоит ли ночью бежать от него без оглядки или уложить себе на колени и обнимать его, пока он не уснет.
Что-то еще беспокоило ее. Он несколько раз переводил свой взгляд с Джека на Даветт. Остальных он забраковал с первого взгляда. Но его лицо, каменное лицо, продолжало обращаться в сторону юной журналистки. Его лицо смягчалось, подумала Аннабель, когда он так делал. Но, черт побери, недостаточно, для Аннабель.
Недостаточно.
Когда Джек окончил, все молчали несколько секунд. Затем Феликс подался вперед и раздавил свою последнюю сигарету. Он произнес строгим, скрежещущим, ожесточенным голосом:
— Убирайся.
— Забирай свою развеселую банду, свои сказки и свою… — он быстро и с болью взглянул на Даветт — свою… сирену … и любые другие причины, по которым ты должен снова заставить меня убивать и уебывай!
Команда Кроу, за исключением Джека, ошеломленно сидела в тишине всем коллективом. Это была самая последняя реакция, которую они ожидали.
Никто никогда раньше их так не отвергал.
Карл Джоплин открыл рот, чтобы высказать протест, но Феликс, быстро встал, прерывая его.
— Сейчас-же! — прогремел он.
Они ушли. Не говоря ни слова, они ушли, Феликс к тому времени, стоял в центре комнаты, свирепо глядя на уходящих.
Лимузин стал их спасением, улица была почти пустынна. Джек слегка постучал по стеклу, и задремавший водитель выбрался, чтобы распахнуть двери. Но в данный момент, никто не спешил, усесться внутрь. Они просто стояли, вглядываясь в ночь.
— Что-ж, — наконец заметил Карл, — он все равно был для нас довольно странным.
Джек посмотрел на него и рассмеялся.
— Ты шутишь, Джоплин? — Он снова засмеялся. — Человек наш!
Все взоры осторожно обратились к нему.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, O Великий Вождь, — сказал Карл. — Но разве он не сказал нам «нет»?
— Я поправлю тебя, — добавил Кот. Он повернулся к Джеку. — Это было, по сути, самое твердое проклятое «нет» которое я когда-либо слышал.
Трое остальных, Аннабель, Даветт, Адам, без колебаний кивнули.
Джек рассмеялся вновь.
— Он наш, говорю я вам. Вы знаете, что он сделает? В следующий раз, когда я с ним увижусь…
— Ты собираешься снова увидеться с ним? — спросила Аннабель.
— Ты думаешь, это мудро? — добавила Даветт.
Джек усмехнулся.
— Должен. Он не знает, как связаться с нами. В любом случае, в следующий раз, когда я увижусь с ним, он потребует что-то возмутительное. Деньги, наверное. Сто штук, или тому подобное. — Он кивнул водителю, тот обошел машину и сел за руль. Жестом он пригласил остальных садиться в машину. — Я соглашусь. Мы пожмем друг другу руки, и он с нами. Пошевеливайтесь.
Они повиновались. Неохотно, с подозрением. Когда все расселись, Кот наконец заговорил обо всем остальном.
— Бвана? Ты уверен, что мы говорим об одном и том же чуваке?
Все заулыбались.
— Как, — допытывалась Аннабель, — ты можешь быть таким уверенным, дорогой? Я имею в виду о деньгах и остальном. Почему он не сказал об этом сегодня?
Он мягко улыбнулся ей.
— Сегодня он блефовал. Надеясь, что мы все уйдем. Когда это не сработает — а он хорошо знает, черт возьми, что так и будет — он просто усложнит все мне назло. Он нуждается в деньгах, как в предлоге, чтобы сдаться самому себе.
Все на секунду об этом задумались.
Наконец, Кот спросил, — Ты уверен, что мы говорим об одном и том же чуваке?
— Позволь мне кое-что сказать, старый дружище, — ответил Джек прежде, чем кто-либо заговорил. — Больше, чем ты, больше, чем я, этот человек создан для этой работы.
Он замолчал, вздохнул.
— Бедный ублюдок. — Он посмотрел на водителя. — Двигай быстрей.
Если кто и заметил, как яростно раскраснелась Даветт или как ее сердце, словно молот стучало в груди, то он ничего не сказал. Слава Богу! думала она. Потому, что она не смогла бы это объяснить. Но Господи, какая борьба…
Тридцать минут спустя, Феликс все еще стоял, застыв в молчании посреди комнаты.
Почему я не могу плакать? думал он. И затем он подумал: Я должен разрешить себе поплакать.
Это несправедливо.
Он не сомневался ни в одном слове, сказанном ему Джеком Кроу.
То, что существовал мир, где действительно жили вампиры, вовсе не удивительно. Мир злобных, воплотившихся, грызущих людей имел смысл.
Его удивило то, как долго он искал этот мир, чтобы наконец найдя, затащить его внутрь.
Это несправедливо, подумал он. Я хотел делать что-то стоящее.
Боже; но она была прекрасна.
Джек Кроу, лежал в пьяном сне на большой кровати в номере люкс и чувствовал себя довольно странно.
Он раскусил Феликса. Он действительно это сделал. Но раскусил не больше, чем самого себя или Кота. И кроме того, он был прав, когда сказал, что Феликс создан для этой работы.
Забавно, он много думал о Феликсе за годы прошедшие со времен Мексики, но почти никогда по части убийства. Казалось, что часть Феликса, эта убивающая часть, была скрыта под поверхностью. Или в его снах. Или где-то еще.
Он повернулся на бок и погладил свою лучшую подушку. Он любил эти подушки. Не обычные жесткие подушки, как в горном отеле. Сделано на всю жизнь, и, вероятно на них можно плавать, пока не придет помощь.
— Леди и джентльмены, в случае турбулентности и если отель начнет тонуть, ваше плавсредство находится под спальным одеялом…
Хa. Да, Феликс был правильным ходом. Серебряные пули были правильным ходом. И впервые он смог вспомнить ночь резни с чем-то меньшим, чем костоломная мука, с чем-то большим, чем бессильный ужас. Теперь это было что-то вроде: Попались, ублюдки. Попались! Что это я — И потом он припомнил впервые… Нет, не впервые. Он всегда помнил об этом. Но он не думал об этом, никогда по настоящему не видел этого, но это произошло, не один, а три раза. Боже! Трижды он это сделал. Трижды! Трижды!
Дьявол, ревущий в мотеле и их, зажатых в грузовичке шерифа — Трижды…
И тащить задницу по шоссе, оставляя Дэвида и Энтони и священника и убитых шлюх и он бросился за ними вдогонку по шоссе — Трижды..
И он поймал их, действительно поймал их, и запрыгнул на проклятый грузовик и затем проделал это снова, прежде чем он пробил заднее стекло и получил от выстрела дырку в лице.
Трижды.
Вампир назвал его по имени трижды.
Джек Кроу сел на постели и его лицо было бледным в темноте и он дрожал и потел, и был напуган как никогда в своей жизни.
Вампир знал его имя.
Он знает его.
Он знает меня. Черт! Это… Это.
Он знает меня. Он все еще жив!
Его взгляд метнулся к занавешенному окну.
Знает ли он где я?
И он просидел долгие часы, пытаясь понять как это может быть и что это значит и … и.
И у меня нет даже арбалета. Он в доме.
Но даже если бы и был, какая разница? Сейчас ночь.
Ночь и тьма и ты все равно не можешь убить их ночью.
По крайней мере никто никогда не пробовал.
Но что, если он придет за мной прямо сейчас? Что если он придет за всеми нами? Кот! И Аннабель! O, Боже! Аннабель.
Он вскочил, надо бежать по комнатам, собирать всех, чтобы они смогли убежать, выбраться из отеля и — И что? И куда идти? Каков план? Он снова лег в постель и сделал нечто удивительное, то, что мог сделать только такой, как он. Он подумал: Я устал и пьян и я не стану думать об этом сейчас. К ебаной матери.
Затем он повернулся на бок и заснул.
И на следующее утро, словно в ответ, наконец раздался телефонный звонок.
У Кота был очень странный день.
Сидя в офисе епископа между Отцом Адамом и Джеком, он решил, что их новый клиент, Миссис Тэмми Хьюз, которая также являлась мэром Клеберна, штат Техас, была просто чуточку слишком жизнерадостной для той истории, которую собиралась рассказать.
И это было довольно странно.
Затем был сам рассказ, все о полуобращенных головорезах (они не могли быть настоящими вампирами, хотя бы по ее гладкому описанию) топтавшихся вокруг центральной площади Клеберна и кусавших людей. Местная полиция пыталась помочь, разряжая магнумы, обойму за обоймой, в эти разлагающиеся оболочки, и головорезы это заметили — ревели и крутились от боли — но не перестали кусаться. Единственным результатом были жертвы, которых грубо затащили в заброшенный склад универмага, напротив здания окружного суда. Копы оцепили этот район.
И это было довольно странно. Кот никогда не слышал, чтобы раньше они настолько себя проявляли. И кроме того, где был вампир-хозяин во время всего этого? Это выглядело так, будто они пытались рекламировать себя.
Однако. Это было слишком странно.
И потом, конечно был Джек, похожий на черта и ведший себя не лучше. Кот подумал, что он не спал прошлой ночью, и знал, черт возьми, что что-то его беспокоит, но когда он попытался дознаться, Джек велел ему оставить его в покое.
И все это было странно.
Кот осторожно повернулся и посмотрел на Джека повнимательнее. Он и вправду выглядит ужасно, голова втянута в плечи, горло пульсирует. Он выглядит так… Я не знаю. Как будто он…
Испуган.
Святое дерьмо! Что здесь творится?
Все, что чувствовал Адам, восхищение полной и совершенной концентрацией Джека. Он не смог прочесть страх Джека, не смог пробиться сквозь напущенный им туман.
Наконец-то, подумал он.
Джек выслушал остальное и затем вытащил их оттуда, обратно в номера Адольфуса. Во время поездки он молчал и не отвечал на вопросы. Иногда он поглядывал на оставшихся членов команды, пока Кот рассказывал о том, что происходило в епископском офисе, но отворачивался, когда они оборачивались.
Это была ловушка. И он не знал, как сказать им. Он не знал, что делать. Он не знал…
Он ничего не знал.
Он извинился за то, что планировать работу в Клеберне будут на следующее утро. Он не мог думать, не мог сосредоточиться, не мог столкнуться с ними. Он зашел в ванную и закрыл дверь, закурил сигарету и просто сидел там и боялся.
Три года в этом. Три года и восемнадцать настоящих гнезд вычищено. Все это опасно. Все это кроваво. Все это ужасно. И несомненная смерть висела над и вокруг них.
Но теперь это не вопрос взрыва домов среди бела дня. Теперь это вопрос о том, чтобы остаться в живых после прошедшей ночи в любой точке мира.
Потому что, если они меня знают, они смогут найти меня.
Дерьмо.
И если они знают меня и найдут меня, они смогут сделать это в Клеберне, штат Техас, и это именно то, что они сделают и никто во всем мире ничего не сможет с этим поделать.
Потому, что мы должны идти. Это то, что мы делаем. Идем туда, где вампиры.
Я удивлюсь, если…
Через кап-кап-кап и дверь ванны донесся голос Кота, говоривший, что по телефону звонит мэр, Джек будет разговаривать? Джек нахмурился. Черт, он даже не знал мэра. Как его звали? Голдблатт, или как-то еще? И затем он понял, кого подразумевал под мэром Кот. Ее, мэра Клеберна. Звонит ему. Зная, куда звонить.
Он встал и раздавил сигарету в пепельнице и покраснел, потому, что он не хотел, чтобы остальные узнали, что он там праздновал труса и затем он прошествовал через главную гостиную номера люкс на глазах у всех и взял трубку.
— Да?
— Мистер Кроу? — спросил тот же странный голос.
— Да.
— Мистер Кроу, я не хотела бы беспокоить вас дома. Или в отеле, я хочу сказать. Или где вы там живете?
Так. Ты хочешь знать где я живу?
— Я живу здесь.
— O. Конечно, я подумала, что вы захотите проживать с оставшимися сотрудниками. Вашей командой, не так ли?
— Мы все проживаем здесь.
— Я вижу.
— Миз Хьюз, вы звоните мне по какой-то причине?
— O, да. Это по поводу вашего чека на $50,000 …
— Что насчет этого? Я же сказал, мы не работаем без половинной предоплаты.
— O, я знаю, я знаю. Я понимаю. Я не жалуюсь. Вы получите свой чек сегодня вечером, как мы договорились.
— Тогда в чем смысл?
— Ну, я просто подумала, что могла бы сама принести его вместо посыльного.
— O'кей. Приходите сюда.
— O. Ну, я не могу этого сделать прямо сейчас. Я должна сделать… ну, кое-какие покупки сделать в городе в первую очередь. Я так редко приезжаю в Даллас. Но, будучи мужчиной, я не думаю, что вы поймете. Во всяком случае, я просто подумала, не будете ли вы там, когда я закончу дела, чтобы я лично могла отдать чек.
— Во сколько это будет?
— O, я не знаю. Как насчет девяти часов?
— Все будет в порядке?
То, что Джек хотел сказать, было:
— Давай проясним, сука. Во-первых, ты хочешь знать, где мы собираемся быть после захода солнца, потому что, хотя упыри убивают твоих сограждан на площади у здания суда каждую ночь, тебе нужно время, чтобы прикупить несколько пар колготок?
Правильно.
Но он сказал:
— Мы будем здесь, — и оба они, вместе с мэром повесили трубки, услышав к тому же, как ей хотелось бы встретиться с остальной командой.
На стене над столом висело зеркало, разговаривая по телефону, Джек Кроу всматривался в свое отражение, смотрел доброжелательно и жестко, пока некоторые вещи не отпали сами собой, а некоторые другие не стали вновь ясны.
— Дырка в жопе, — сердито прошептал он своему отражению.
Пришло время быть лидером. Так поступают в трудные времена, некоторые лидеры типа дерьмо, ты ноющий ублюдок!
Рок-н-ролл!
Он развернулся и вся его команда, наблюдая и ожидая, задавалась вопросом что происходит.
Он не сказал им — это было его бремя, черт возьми!
Вместо этого он отдал им приказ.
Убирайтесь. Заберите все вещи, которые вы сможете легко перенести, и уходите из отеля. Не выписывайтесь и не намекайте, что вы не скоро вернетесь. Женщины, возьмите лимузин.
Джентльмены, я хочу, чтобы вы все…
— Карл? Каков диапазон у этого детектора? Можешь ли ты поместить датчик в одно место и получать от него сигнал или что-то еще?
Карл пожал плечами.
— Если это не слишком далеко.
— Как насчет от этой комнаты до грузовика припаркованного на улице?
— Конечно. Я… Эй! Что происходит?
— Заткнись. Аннабель, возьми Даветт и ступайте в Севен-Элевен, я не знаю, Мокингберд и Централ, и возьмите номер последнего таксофона на улице и начинайте названивать после захода солнца каждые полчаса. Не прекращайте двигаться, останавливайтесь только затем, чтобы это проделать. Адам? Ты идешь с ними. Убедись, что они всякий раз звонят из другого места. По факту, звонишь ты. Не позволяй им отдаляться от машины и не позволяй водителю глушить мотор. Ты понял?
Адам кивнул.
— Да, сэр.
— Отлично. Пошли, народ. Сейчас же. У остальных есть оружие в виде краткой молитвы.
Никто не двинулся. Затем Аннабель встала и посмотрела ему в глаза.
— Джек, я хочу знать, что происходит! — В ее голосе звучал страх.
Джек спокойно посмотрел на нее.
— Я не виню тебя. Пошевеливайся.
— Но я…
— Женщина! Это не дебаты! Пошевеливайся!
Они зашевелились.
В четверть девятого их Чеви Субурбан тихонько скользнул к бордюру в центре города. Кот был за рулем. Джек сидел рядом с ним на переднем сидении, между ними арбалет. На заднем сидении, Карл, играл со своим гаджетом.
Джек приоткрыл окно и пуская колечки дыма велел остальным заткнуться к ебеням, пока он не отдал других распоряжений. Они заткнулись.
В 8:54, ровно, детектор зазвонил, как пожарный колокол. Карл и Кот подпрыгнули чуть не на фут каждый. Джек просто кивнул самому себе, мрачная улыбка озарила его лицо.
— Что, — спросил Кот, глядя в сторону отеля, — все это значит?
Джек Кроу отвел глаза от здания и посмотрел ему в лицо.
— Рок-н-ролл. То же, что и всегда. Только больше. Бей их.
Они установили связь с телефоном вне Севен-Элевен. Кроу сказал Адаму, где их встречать, повесил трубку, вернулся в Субурбан, и велел Коту ехать в Антвар Салун.
Кот повел. Но нервничая, с трудом. Потому, что ему трудно было отвести взгляд от Джека Кроу, чье тихое кипучее присутствие заполнило машину.
Джек протопал через двери салуна с Котом и Карлом, тянущимися за ним. Официантке, которая пыталась им помешать подняться в апартаменты Феликса, он знаком велел молчать. Они обнаружили его за столом, перед обзорным окном с видом на бар. Он видел их приближение.
Теперь он встал, нахмурился.
— Послушай, Кроу. Я…
— Довольно дерьма, Феликс! — огрызнулся Кроу, подступая к нему.
— Но я…
Кулак Джека, опустившийся на рабочий стол, прозвучал как удар грома. Лампа подпрыгнула.
— Я сказал довольно дерьма! Нет времени!
И вдруг стало очень тихо. Медленно, Кроу уселся на кресло для посетителей. Так же медленно уселся сам Феликс. Оба закурили.
Затем Джек наклонился вперед и рассказал Феликсу, как обстояли дела. В спокойном, неторопливом тоне он объяснил, что нужно ехать в Клеберн, штат Техас, утром, чтобы сражаться с вампирами, которые не только знали, что они приедут, но и устроили для них ловушку. Кот и Карл, стоящие у двери, переглянулись и побледнели.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что это ловушка? — перебил Кот.
Джек даже не обернулся.
— Подумай, Целка. Он назвал мое имя, когда преследовал грузовик.
Кот моргнул, подумал, снова побледнел.
— Боже мой, — прошептал он, почти про себя.
Феликс молча слушал, выглядя непроницаемым и зловещим и мрачным, ожидая, пока Джек не закончит свой монолог.
Джек закончил через несколько секунд, замолчав. Затем он откинулся на спинку кресла и протянул руку. Через секунду Карл полез в карман и достал тонкий деревянный ящичек. Джек принял ящичек, не взглянув на Карла. Он открыл крышку и толкнул ящичек по гладкой поверхности рабочего стола.
Серебряные пули ярко заблестели в свете лампы.
— Ты все еще пользуешься девятимиллеметровым Браунингом? — спросил он мягко.
Феликс уставился на пули. Кивнул. Затем он посмотрел на Кроу.
— Но у меня его нет с собой, — добавил он с надеждой.
Джек улыбнулся. Щелкнул пальцами над головой. Кот выступил вперед, держа сумку. Из нее он вынул три завернутых в тряпку автоматических и они тяжело легли на деревянную поверхность стола.
Затем он отступил.
Феликс уставился на оружие. Он медленно поднялся, засунул руки в карманы и подойдя к окну молча посмотрел вниз. Все молчали, наблюдая за ним.
— Я хочу пятьдесят тысяч, — сказал он через некоторое время.
— Договорились.
Феликс кивнул с несчастным видом. Затем он подошел к своему телефону и снял трубку. Он нажал кнопку. Еле-еле, они расслышали телефонный звонок в баре внизу.
— Кто? Феликс. Тебе придется взять на себя на пару дней. Да. Да… Нет, я в порядке. В порядке.
Феликс повесил трубку. Он смотрел в окно на несколько секунд дольше. Затем он закурил и сунул свободную руку обратно в карман. Повернувшись к ним он сказал, — Я имел в виду, это около пятидесяти гранд.
Смех Джека Кроу был сильным, звонким и чистым. Он вскочил и захлопал в ладоши.
— Я должен напомнить тебе об ответственности! — Он подошел к центру комнаты и поднял кулак. — Разве ты этого не чувствуешь? Ты собираешься бороться со злом. Реальным, живым, черт возьми, злом. Реальной штукой. Ты должен сразиться на стороне добра. Скольким людям когда-либо выпал шанс это сделать? — Он засмеялся вновь, шагнул к Феликсу, и потряс кулаком перед его лицом. — Ты не чувствуешь этого?
Феликс изумленно уставился на него. Он издал короткий смешок, покачал головой.
Будь я проклят, если я этого не сделаю, подумал он удивленно. Слегка.
— Ну, я в ахуе! — мяукнул Кот из-за их спин. И он обнаружил, что дико ухмыляется. Возвращение Джека Кроу, подумал он, в главной роли Джек Кроу.
Он повернулся к Карлу.
— Рок-н-ролл!
К Карлу вернулась безумная улыбка.
— Рок-н-ролл, — эхом отозвался он.
Феликс недоверчиво оглядел всех троих.
— Я должно быть сошел с ума!
Джек снова засмеялся.
— Ты правда так думаешь?
Феликс не ответил. Но он действительно так думал. Он вновь покачал головой. На этот раз они даже не нуждались в этой девушке, подумал он.
И потом он подумал: Интересно, как ее зовут?
Он посмотрел на Кроу & Co., все еще сияющие и резонирующие и наготове.
Интересно, проживу ли я достаточно долго, чтобы узнать?
Когда он увидел Джека Кроу, шагающего через площадь перед зданием суда — чтобы добраться до него — Феликс отвернулся и закурил сигарету, чтобы скрыть кричащий в нем страх.
Кроу носил полноразмерную кольчугу, покрывавшую его тело от подошв сапог до макушки, с одним овальным отверстием для лица. Вокруг его талии был широкий черный пояс. На груди большой белый крест.
Он выглядит как крестоносец, подумал Феликс. Даже если кольчуга из хай-тековского пластика вместо стали, и даже если крест был электрическим галогенным прожектором.
Крестоносец… Я должен уйти от этого человека.
Он действительно начал поворачиваться, чтобы уйти, когда он вспомнил. Он взял деньги. Он подписался. Он был во всем этом.
Он принадлежал им.
И все эти периодические кошмары на протяжении всей его молодой жизни, тридцать лет из них, обвились вокруг его мозга.
Деталей не было. Всегда другое окружение и всегда другой враг. Но окончания были идентичны. Слишком много их наступает на него слишком быстро, ошеломляют его, осаждают его, создавая ощущение какой-то клаустрофобии в комнате без выхода, или ощущение крутого обрыва за спиной или жара зыбучих песков или…
Или чего угодно. Выхода не было. Слишком много зла. Наступает слишком быстро.
Он просыпался, крича с ощущением зла, все еще разрывавшего его горло. И он хотел бы пить весь остаток ночи и дрожать и убеждать себя, что это был только сон.
Но он всегда как-то знал. Всегда.
И теперь он обозрел свой собственный нарядец крестоносца и он знал, что сон наконец пришел к нему, и он знал, что скоро умрет, и он никогда не испытывал такого парализующего ужаса.
Он думал, что справится с этим. Это было его время, ну и что? Все умирают, верно? Верно? Будь крутым. Стоик. Это хорошее слово.
Стоик дерьмовый.
Он повернул лицо к Кроу, который приостановился и внимательно посмотрел на него.
— Все готово? — спросил он.
Феликс просто смотрел. Что, черт возьми, он ожидает от меня?
Кроу прочитал взгляд, кивнул, опустил глаза. Затем он повернулся и посмотрел через улицу на здание с закрытыми ставнями, которое было их целью.
— O'кей, — сказал Кроу, все еще глядя на здание, — мы пойдем через несколько минут.
Он помолчал, затем посмотрел Феликсу в глаза.
— Правильно?
Феликсу захотелось плюнуть. Вместо этого он вздохнул и кивнул.
Кроу подошел к тому месту, где Джоплин и Кот стояли, разговаривая с начальником полиции и некоторыми другими на ступеньках суда.
Ступеньки здания суда.
Нет даже ста ярдов, подумал Феликс. Больше похоже на семьдесят. Или пятьдесят.
И он повернулся, оборачиваясь и оборачиваясь, осматривая пустынную площадь, где оставалась лишь горстка людей, большинство в форме, все что осталось от полицейского кордона. Все магазины были закрыты. На улицах не было движения. И было тихо.
И ничто из этого не имело значения. Это место по-прежнему выглядело также, как и всегда: самое безопасное место в мире.
Феликс прожил большую часть своей жизни в городах. Но он был воспитан в таком месте, как это и он знал что это такое. — Это было место, где собрался весь мир маленьких городов, чтобы покупать и продавать, смеяться и шутить, составлять документы и голосовать, платить штрафы и встречаться друг с другом сегодня, как и накануне и в ближайшие дни, и это было безопасно, черт возьми! Безопасно! Это, возможно, было скучно и, возможно, (конечно) провинциально и, возможно, много чего другого. Но безопасно было в первую очередь.
Феликс уставился на флагшток на крыше здания суда. В детстве его учили идти к нему, если он потерял своих родителей во время похода по магазинам. Учили идти туда, на ступени со стороны фасада и садиться и ждать и не плакать — не волноваться — Мама и Папа скоро придут, чтобы найти его там и — ты будешь там в безопасности, сынок.
В течение последних трех ночей по крайней мере шесть человек было убито там на виду у полиции, затащенных, кричащих и умоляющих в единственное заброшенное здание, громадными, пугающими упырями. Обычно монстры завывали, когда в них попадали бесполезные пули и заряды из дробовиков. Иногда они этого не делали. Но они никогда не останавливались, только оборачивались и шипели, обнажая новые желто-серые клыки, в сверкающих красным огнях мигалок полицейских машин.
Только полисмены шли туда несмотря на то, что они все еще были там.
Феликс докурил свою сигарету, бросил окурок на тротуар и раздавил его защищенным броней сапогом, а затем стоял наклонившись, следя пока не погаснет последний уголек.
Он сидел в моторхоуме, за маленьким столиком в моторхоуме, сигарета догорала в пепельнице, рядом с его бронированным локтем, следующим стоял нетронутый пластиковый стакан с ледяным чаем, в то время как Кот, тоже в доспехах, шнырял взад-вперед среди оружия, болтающий, жестикулирующий руками и пытающийся…
Пытающийся что? Феликс недоумевал, как будто с огромной дистанции, внезапно осознав, что он настолько озабочен собственным чувством страха и надвигающейся гибели, что вообще не слушал. Он несколько раз кивнул, когда этого требовала вежливость, но честно говоря, он не мог себе представить, что такого важного мог бы сказать Кот. Кроме…
Кроме того, что они решили все отменить.
Феликс вырвался из своего ужаса достаточно, чтобы определить, так ли это.
Этого не было. Это было… Ну, теперь, Феликс не был абсолютно уверен, что это было. Но казалось, что Кот пытался убедить его, что вампиры были настоящими, чтобы не оказаться потрясенным или что-то еще, увидев их. Что-то о разнице между знанием в вашем уме и чувством, что это так и есть в вашем кишечнике.
Или что-то подобное. Это звучало для Феликса, как стандартная лекция для новобранцев, и для него это было o'кей. Пока он сидел в моторхоуме, получая инструктаж, он не входил в это здание через улицу. Он не был в опасности. Он не сражался с монстрами и не разрывался их клыками, у Феликса не было никаких проблем с соотношением ума и кишечника и их отношения к дрожащим пальцам, подносящим сигарету к его губам.
Поэтому он просто наблюдал за тем, как Кот ходит и разглагольствует, и смотрел на простые маленькие бессмысленные предметы в трейлере, которые он, возможно, никогда не увидит уже через час, бутылку скотча с содранной этикеткой, фаст-фуд в пакете, дешевую шариковую ручку с изжеванным колпачком, торчащую из-под покрывала на водительском сидень, и он смотрел на эти вещи, наслаждался этими вещами, вместо того, чтобы размышлять о том, что должно произойти.
О чем угодно, только не об этом.
Я-не-хочу-здесь-умирать проговорил он тихо, не осознавая этого.
О том, что Кот закатывал ему агитационную презентацию с воодушевляющим хлопаньем в ладоши.
— O'кей? — спросил он Феликса взволнованно.
Феликс, не имеющий понятия, о чем идет речь, посмотрел говорившему в глаза.
— O'кей, — ответил он тупо.
Карл Джоплин открыл наружную дверь моторхоума и засунул голову внутрь.
— Отец Адам готов, — сказал он.
Кот кивнул ему.
— O'кей, — сказал он.
Карл кивнул в ответ и исчез, закрыв за собой дверь.
Феликс вопросительно посмотрел на Кота.
— Месса, — объяснил Кот.
Феликс кивнул.
— O…
Феликс верил.
Он опустился на колени на судебной парковке вместе с остальными, в то время как Адам, в полном священническом облачении поверх доспехов, проводил службу и он верил.
В Бога. В Иисуса. В вампиров, ожидающих через дорогу. В большинство всего самого важного вокруг него. Он верил, что полиция, стоящая там, этой маленькой группой, не собирается им помогать. Он верил, что экипаж, стоящий рядом со своей машиной скорой помощи, не спасет его. Он верил, что все это ловушка, как Джек Кроу сказал ему.
Он верил, что идет на смерть.
Он даже верил в свое снаряжение. Он подумал, что доспехи приостановят их. Немного. И веровал, в силу серебряных пуль, которые после Святого Благословения приостановят их. Немного. И когда Карл окружил здание маленькими детекторами и включил их, Феликс верил, что мгновенно зазвучавшая сирена была, по сути, вызвана присутствием вампиров внутри здания. Он верил, что его радионаушники, позволят Карлу Джоплину услышать его предсмертные крики.
Он даже верил в План. По крайней мере, это был хороший План. И он отвел свои невидящие глаза от молодого священника и вновь сосредоточился на электрической лебедке с огромной катушкой троса и снова решил, что Джек проворачивает здесь вдохновенную идею.
Столкнувшись с запретом городских властей уничтожить здание в центре города взрывчаткой, что было предпочтительно, Джек Кроу отказался от идеи перебить головорезов, находящихся в самом здании. Слишком темно. Слишком много зубов. Слишком много всего, чтобы ошибиться слишком быстро.
Нет. План Джека заключался в том, чтобы вытащить их на улицу, где солнечный свет проделал бы работу, и именно там в дело вступала лебедка. Джек собирался стрелять из этого массивного арбалета в грудь упыря, подождать секунду, чтобы зазубрины плотно увязли, а затем крикнуть по радио Карлу Джоплину, запустить лебедку, потянув за длинный трос, прикрепленный к арбалетному болту, а вместе с ним и упыря, прямо через передние двери здания, сгорать на солнечном свете.
Затем Адам должен был перехватить трос и вернуть его внутрь, чтобы прикрепить его к другому болту Джека. Задачей Кота, было держать монстров подальше от Джека все это время. Феликс должен был представлять резервную копию Кота.
Феликс верил, что это хороший План.
Он не верил, что это сработает.
И он снова изрек про себя эти слова.
Затем месса закончилась. Они постояли. Время пришло.
— Рок-н-ролл! — зарычал Джек свирепо.
Феликс пристально посмотрел на него. Затем он занял свою позицию рядом с другими. Он сделал несколько глубоких вдохов, услышал, как другие делают то же самое. Возникла короткая пауза, когда появился какой-то новый коп, молодой рыжеволосый мужчина в необычной форме, и начал громко спорить с другими полицейскими.
Слишком поздно, подумал Феликс. Ничто из того, что можно было бы сказать, или разубедить, или выписать, или накричать не остановит происходящего.
Джек подал сигнал и четверо мужчин шагнули сквозь дверь в темноту.
Ну и холодина здесь, подумал он, прежде чем в его нос ударило зловоние и он подумал о Боге — Боже мой, что это за ужас… O Боже мой, что это такое? Это вампиры? И он начал спускаться вниз, включив галогеновый крест, чтобы он мог видеть, видеть, что издает этот ужасный запах, но потом он вспомнил, что они не должны включать свои кресты, потому что это заставило бы монстров попрятаться, а они хотели, чтобы они пришли, пришли к ним, во имя всего святого, и Феликс подумал об этой идее и подивился, был ли Джек Кроу вконец и абсолютно безумен — Давай убираться отсюда!
И вот рядом с ним вспыхнули фонари, один в руке Джека и один у Адама. Джек подвинулся вправо, чтобы дать ему место и Феликс услышал его твердый голос, инструктировавший священника. Держать свой фонарь подальше влево, чтобы создать более широкий диапазон освещения, и казалось, что все проносилось со свистом вокруг Феликса, в его ушах гремело и пульсировало, и малейший звук усиливался в этой пещере с пыльным цементным полом и стенами, сломанными перед реконструкцией и только пятидесятилетние опорные столбы торчали через каждые десять шагов как фигуры на шахматной доске и … O, да! Там, в пыли перед собой, он увидел следы ног. Ведущие вперед и пересекающиеся между собой.
O, да. Здесь кто-то ходил. Много людей. Много чего…
Проклятие-проклятие-проклятие, он не может взять, не может заставить себя взять, как будто он всегда подавался назад, готовый бежать, но он не собирался бежать, не так ли? Почему бы просто не взять и не вытащить или, по крайней мере, потянуться и не взять свое оружие в руку…?
Но он не мог этого сделать. Он знал, что носит пистолеты, но не мог точно вспомнить, где они у него, и ему не нравилась идея оторвать взгляд от тени даже на долю секунды, чтобы найти их, словно какой-то дьявол стрелой извергнется на него из темноты, когда он посмотрит вниз…
Нет. Он не мог двигаться.
Он был заморожен, дико смотрел в темноту, ловя воздух пересохшим горлом и ожидая смерти.
Затем БИИП… и Феликс подпрыгнул, прежде чем вспомнил, что Джоплин дал им забрать с собой детектор вампиров. На других звучали колокольчики, но Джоплин переделал этот один, чтобы раздавалось самодовольное, маленькое, электронное БИИПС.
— Кот! — проревел резко Кроу в наушниках Феликса. — Выверни это.
— Хорошо, бвана — последовал спокойный ответ и боковым зрением Феликс увидел, что белокурый силуэт, справа, в свете фонаря изгибается, чтобы работать с элементами управления.
— Сильнее, черт возьми! — прорычал Кроу.
— Можно и сильнее, — отвечал Кот в том же тоне. Биип… Биип… Биип…
— Как то так? — спросил Кот.
— Все o'кей, — сказал Кроу.
Биип… Биип… Биип… Феликс ненавидел это.
Биип… Биип… Биип…
Феликс ненавидел это, потому, что знал, что это значит.
Биип. Биип. Биип.
Чем быстрее бибикало, тем ближе к ним.
Биип Биип Биип Биип Биип Биип.
— O'кей, спорт фанаты, — прошептал Кот, вглядываясь в темноту прямо перед собой, — вот и мы.
Она была свежей, прямо из могилы и лоскутки кожи отшелушивались и скручивались у уголков глаз, сияющих красным, таким кровавым и глубоким, что они казались почти черными. Еще не настоящий вампир, но уже не труп — и совершенно не осознающая себя. Она уже не была человеком, Феликс это знал. Она была только жаждой и он мог Богом поклясться, что чувствовал запах крови, пульсирующей в ее венах. И она подкралась к ним, подошла к ним, и казалось, что она двигалась так чертовски быстро, хотя он знал, что она просто шаталась, таскалась, ходила.
Биип. Биип. Биип. Биип.
— Кот, — распорядился Джек хладнокровно, став перед ней и подняв свой арбалет, — заткни эту чертову штуку.
— Да, бвана, — отозвался Кот безмятежно и в момент все стихло.
За исключением звуков издаваемых существом, тащившим себя к Джеку на сгнивших в могиле ногах.
И затем глубокое ТОНГ арбалета и ужасный хряск пробитого тела, когда массивная стрела разорвала грудную клетку женщины и вылезла из ее спины.
Удар отбросил ее назад на несколько футов, руки вытянулись вперед, но почему-то она осталась стоять на ногах.
Феликс в ужасе уставился на нее. Боже мой! Проклятая стрела, разворотившая ее, такая же здоровая, как и она, и она даже не сбила ее с ног!
И на мгновение кто-то очень взрослый в нем был возмущен, обиделся на такое неповиновение. И он увидел, что он выхватывает пистолет и стреляет и всаживает серебряные пули ей в глотку — Но он не мог пошевелиться. Он ушел. Он не мог справиться с этим.
Он просто стоял, смотрел и трясся, когда жаждущая женщина, насаженная на кол, билась в агонии с маниакальным безумием, ее глаза закатывались, ее разинутый рот издавал крики и вопли, ее мерзкие, спутанные волосы присохли к распухшим щекам и выглядели множественными тонкими порезами. Что-то сочилось из раны. Но даже в неверном свете, Феликс мог сказать, что это не кровь. Единственно, кровь разбрызгивалась красными пятнами, изливаясь из ее воющего, перекошенного рта.
— Тащи, Карл — приказал Джек в свои радионаушники.
Трос, прикрепленный к стреле мгновенно натянулся. Женщина, все еще воющая и скрюченная от боли, упала на пыльный цемент, когда трос потащил ее извивающуюся, к выходу. Она не хотела выходить. Она боролась с древком огромной стрелы, она высекала искры из бетонного пола. Она еще немного повыла и поплевала. Но пошла.
— Адам, — мягко пожурил Кроу, — ты не хотел бы открыть дверь прямо сейчас?
Молодой священник отвернулся от этого зрелища, кивнул, и спеша выполнить приказание, споткнулся, запутавшись в собственных ногах.
Она подошла к чему-то за пределами отвратительного, когда солнечный свет ударил ее. Феликс никогда не слышал ничего, подобного этим крикам, никогда не видел ничего похожего на это размытое, вибрирующее безумие.
И этот огонь, это взрывающееся пламя, извергающееся из глубины ее кожи, словно выдутое наружу каким-то жестоким карающим давлением. Пламя выглядело нереально. Оно выглядело как десятки крошечных ацетиленовых горелок, вылетающих из нее.
Трос был безжалостен, таща ее через двойные двери здания, через тротуар и на улицу. Феликс не понимал, что следует за ней, пока не увидел, как все прикрывают глаза, пытаясь посмотреть.
Они все были там. Копы. Местные власти. Мэр, Тэмми Нечто, была там. Они оставили свои полицейские баррикады и свою перешептывающуюся клику и все остальное, и бросились вперед, чтобы поглазеть.
Крики резко оборвались, так внезапно, что каждый подпрыгнул. И тогда само пламя начало сжиматься, словно скручивая свое топливо в маленький комок. Вещь в пламени превратилась в ревущий бело-голубой огонь. Прозвучал громкий шипящий звук, как бывает при утечке газа.
Затем искры. Затем громкий хлопок.
Затем пламя исчезло. Все исчезло, за исключением широкого круга из пепла.
И никто все еще не двигался. Они просто смотрели.
— Сверхъестественное, — мягко сказал Кроу из-за спины Феликса.
Феликс повернулся и посмотрел на него.
Кроу угрюмо улыбнулся.
— Сверхъестественное, — повторил он тем же мягким тоном. — Сверхъестественное. Неземное. — Он подошел к кругу из пепла и окинул его взглядом. — Злое. Сатанинское. — Он посмотрел на Феликса, затем поддел пепел сапогом. — Проклятие, Феликс. Время Большого Зла. — Он снова поддел пепел. Он был прекрасен и легко разлетался, подгоняемый мягким бризом. Кроу закурил сигарету и еще раз посмотрел на Феликса, прежде чем заговорить тем же легким тоном:
— Но мы можем убить их, Феликс. Мы можем убить их. Мы просто убили эту одну и мы собираемся вернуться туда и убить остальных. — Кроу посмотрел мимо Феликса. — Правильно, народ? — спросил он.
— Правильно, бвана!
— Да, сэр!
— Черт, да! — прозвучало из-за спины Феликса, от Кота, Адама, и Карла Джоплина соответственно.
Феликс обернулся, чтобы посмотреть на них, наблюдавших за ним, как:
— Давай, сделай их! — прозвучало из неизвестного источника.
Это был рыжий, замеченный Феликсом ранее, споривший с другими полицейскими, тот, что носил форму другого типа. Он стоял, подняв руку со сжатым кулаком, словно болельщик.
Команда Кроу безучастно посмотрела на него. Они привыкли быть одиночками. Последней вещью в мире, которой они ожидали, была местная поддержка. Рыжий расценил их взгляд, как враждебность — или хуже, презрение. Его лицо стало таким же красным, как волосы.
Джек выручил его.
— Кто ты, черт возьми?
Рыжий подтянулся, выпрямился.
— Заместитель Кирк Томпсон, сэр.
Кроу улыбнулся. Малышу — ему не могло быть больше двадцати пяти — ему удалось создать впечатление, что он отдал честь, даже не сделав этого.
— Кто позвонил в департамент шерифа? — спросил Кроу.
Заместитель казался смущенным.
— Никто не должен был, сэр. Это здание суда — наша штаб-квартира. Никто не сообщил шерифу, — добавил он, осмысленно глядя на местных жителей, которые смотрели на все это. — И я думаю, он захочет узнать, почему, когда вернется.
Джек усмехнулся.
— Может быть. Повисите, заместитель. Мы поговорим позже.
— Да, сэр. Сейчас я могу сделать что-нибудь?
Джек нахмурился. Где вчера был этот ребенок, потому, что он, по крайней мере, имел возможность обучить его? Или выделить ему какие-то доспехи, во всяком случае. Нет. Он может понадобиться ему после всего, как все закончится. Но глупо, преступно, рисковать им сейчас.
Он покачал головой.
— Не сейчас, — ответил он заместителю. — Хотя я был бы признателен, если бы вы подстраховали Карла. — И он указал на Джоплина, все еще стоящего рядом со своей лебедкой.
— Да, двигай сюда, заместитель, — сказал Джоплин, понимающе взглянув на Кроу. — Мы поболтаем немного.
Кроу, собравшийся вернуться к своей команде, приостановился. Зрители, полицейские, люди мэра, все еще стояли на месте, наблюдая. Некоторые до сих пор не отрывали глаз от кучи пепла у ног Джека. Некоторые выглядели ошеломленными. Партия мэра выглядела испуганной.
«Испугались, что проиграем или испугались, что мы победим?» — подумал он.
Но заниматься ими сейчас не было времени.
— Я что-то могу сделать для вас? — спросил он сурово.
Никто не ответил и даже не встретился с ним взглядом. Вместо этого они удалились на тротуар, через улицу, напротив здания суда. Полицейские вернулись на свои баррикады, с неуверенным и неловким видом.
Кроу почувствовал желание поговорить с этими полицейскими, узнать, что сказала им мэр, чтобы они были на его стороне.
Но его команда ждала. Не тот случай, чтобы провести время и потерять преимущество. Он взял еще одну арбалетную стрелу и присоединился к Коту, Адаму, и Феликсу, стоявшим у тротуара перед целью.
— O'кей, народ, — сказал он, опустившись на колени, чтобы зарядить свое оружие, — подтягивайся.
И он стал подначивать их идти снова. Он придал своему голосу силу и уверенность и, как всегда, прозвучавшим таким образом, чтобы другим казалось, что они сами так решили. Он внес изменения в План. Первоначально, они должны были ждать, пока Адам принесет другой трос и зарядить арбалет, но Феликс вывел их всех наружу, глядеть на умирающего монстра. Кроу пошутил насчет того, что Феликс изменил график, но пока другие улыбались, Феликс даже не понял.
Феликс по-видимому не воспринимал ничего, задумайтесь об этом. И пока Кроу казался сильным и уверенным в отношении других и самого себя, разъедавший Феликса страх возрастал, и он не пытался с ним бороться. Он просто стоял в ошеломленном изумлении, и если-бы что-то пошло не так, и им понадобилось бы его оружие… Или хуже, кто-то должен бы был спасти его, и, пока они были-бы озабочены Феликсом, они бы не думали о себе и…
Нет, черт! Нет! Феликс должен выйти из этого состояния. Феликс должен прийти в себя. Он сделает. Он сделает. После нескольких убийств, после того, как он увидит, что демоны не непобедимы, с ним все будет в порядке. Он сделает. Он сделает!
Он должен.
И с этой мыслью Джек Кроу перестал об этом беспокоиться и сконцентрировался на том, чтобы психологически подготовить всех остальных. Он хорошо поработал. К тому времени, когда они снова вошли в здание, зажгли фонари, и детектор снова запищал Биип-Биип-Биип, они были готовы. И к тому моменту, когда появился второй головорез, высокий, средних лет мужчина, со все еще прокушенным во время его убийства горлом, Кроу был уверен, что они смогут все сделать.
И сначала это были только мелочи, которые пошли не так.
Сначала трос привязанный к арбалетной стреле запутался. Только Джек поднял оружие и приготовился стрелять, как понял, что он не провисает. Он велел Джоплину по радио, ликвидировать неприятность, а затем стал рядом с остальными, ожидая ответа, когда второй демон медленно приближался к ним.
Он почти дошел до фонаря слева, когда Джоплин ответил, что он знает в чем проблема, что трос зацепился за дверной косяк, и ему придется открыть дверь, чтобы исправить это. Джек вздохнул и чертыхнулся, затем приказал остальным вернуться к дверному проему.
Ему пришлось дважды окликнуть Феликса по имени. Мужик, казалось, был загипнотизирован видом разорванных на шее головореза тканей.
Поэтому они все отступили к двери и стояли там, моментами ослепляемые периодическими резкими вспышками Техасского солнца, пока Джоплин возился с дверью.
Исправление заняло пять минуть.
Из-за слепящего солнца имело смысл держать детектор включенным. Но вряд ли что-нибудь нападет на них при ярком солнечном свете. И к тому моменту, когда детектор перешел с БИИП-БИИП-БИИП на биип… биип… биип, показывая, что второй монстр отступил, Джек больше не выдержал этого звука. Он потянулся к механизму в руках Кота, и отшвырнул его, вспыхнув от гнева.
— Все готово, — объявил Джоплин, просовывая голову внутрь.
— Хорошие новости, — скривившись ответил Кот. — Теперь, может быть, ты сможешь это исправить.
И он поднял детектор, показывая, где Джек вырвал выключатель.
Поэтому им пришлось постоять там еще немного, пока Джоплин, с шахтерским фонариком на голове, починил тумблер выключателя с помощью бумажной скрепки и проволоки.
Это заняло еще пять минут.
К тому времени, когда они вновь встали позади двух фонарей, настроение Джека было испорчено. Задержки сбили их настрой. Его команда выглядела напряженной, исключая Феликса, который был просто парализован — он не чувствовал, насколько стало жарко.
И он не мог вынести этого проклятого бибиканья.
Но детектор выполнял свою работу. Биип становилось все чаще и чаще, как и раньше, и когда они достигли предыдущей точки, снова появился головорез, на этот раз справа. Со стороны Кота.
— O'кей, народ, — приказал Джек, поднимая арбалет, — не спать.
И тогда правый фонарь начал мигать.
— Дерьмо! — прошипел Джек, опустил арбалет и посмотрел на остальных членов команды, когда свет моргнул и выключился. Только головорез продолжал движение. Он был всего в двадцати футах. И приближался неотвратимо.
Джек не знал, что делать. Он не хотел сражаться в темноте. Но он не хотел начинать все снова. К тому же, черт возьми, это было просто небольшое короткое замыкание!
— Кот! — сердито рявкнул он. — Почини этот свет!
Кот, чья неспособность что-либо починить была легендарной, просто обернулся и спросил, — Как?
— Я не знаю, черт возьми! Поиграй с ним.
Кот колебался. Головорез теперь был всего в пятнадцати футах.
— И поторопись! — прорычал Джек.
Кот кивнул.
— Ладно! — Он бросился вперед и наклонился над мерцающим фонарем.
— Ну? — требовательно спросил Кроу несколько секунд спустя. Головорез был теперь всего лишь в дюжине футов — шесть шаркающих шагов — и конец. И всякий раз, когда фонарь мигал, он, казалось, полностью исчезал. Это действовало на нервы.
— Ну? — повторил Джек, еще громче, чем раньше.
— Я наверное знаю, как это починить, — ответил Кот взволнованно.
— Что? — закричал Джек, обеспокоенно.
— Я думаю, я могу это исправить!
— Да? — тупо ответил Джек, все еще глядя на приближающегося шаркающего монстра.
— Я действительно думаю, что смогу. Думаю, это просто лампочка.
Головорез теперь находился менее чем в десяти футах. Только он похоже не двигался к Коту. Скорее к Джеку, который стоял в центре строя.
Но нет. Слишком тесно. Слишком близко.
— Кот! Неси фонарь сюда и почини его.
— Нет. Секундочку. Я понял.
— Кот! Иди сюда!
— Не мог бы ты заткнуться на минуту? Я знаю, что смогу… Да. Вот. Я понял!
И фонарь погас.
— Кот!
Нет ответа.
— Кот! Что ты делаешь? — заорал Адам, молчавший до сих пор.
Но все равно нет ответа.
— Адам! Включи свою нагрудную лампу. Это..
— Это отпугнет их, бвана! — прорычал Кот, раздраженно.
— Кот! — заорал Кроу, облегченно. — Давай…
— Тихо, черт возьми! У меня все исправлено. Вот!
И загорелся свет и искривленная рука монстра сомкнулась на горле у Кота, и серые зубы сверкнули, и Кот вскрикнул, — Иисусе! — и попытался вырваться, но монстр держал его, и Джек, направив арбалет в цель, выстрелил с бедра, и огромная стрела с хряском вошла в грудь монстра и тот завизжал, задергался, затрепыхался, но все еще держал Кота, который бился и болтался, как тряпичная кукла и Джек позвал Адама и Феликса, прийти и помочь, потому что знал, Коту не пережить такой встряски.
Адам уже был в пути, мчась вперед с пикой в руке, крича, — Кот! Кот! — Но он никогда не принимал в этом участия. Он был всего в нескольких шагах, когда монстр подпрыгнул и взвыл еще сильнее, и длинный трос рассек воздух, как скакалка, и стегнул Адама по левому виску, перевернув его в воздухе вверх ногами и сильно ударив о пыльный цемент.
Краем глаза Джек увидел как упал Адам и понял, что с ним все в порядке, просто контузия, но теперь это не имело значения. Адам не мог им помочь.
— Феликс! — завопил Джек. — Феликс!
Но Феликс просто неподвижно стоял, глядя на это, не узнавая даже голос Джека.
Когда Джек добрался до них, Кот был едва жив. Он сомневался, что вампир, насаженный на кол, шатающийся и плачущий в агонии, даже помнил о своей добыче. Но он все еще держал Кота, тряся им в такт своей боли. У Джека не было идеи, как выручить Кота.
Он глубоко вздохнул и бросился вперед, обхватив их обоих и повалив на пол.
Это усугубило ситуацию. Вампир, возможно забыл, что он держал Кота, но конечно же, заметил Джека. Он зашипел, заплевался, и ударил его как змея, зубами. Только захват горла Кота рваногорлым, удерживал серые зубы на расстоянии от лица Джека. И когда одна из скрюченных рук освободилась от Кота, чтобы схватить его, у Джека было около полутора триумфальных секунд, прежде, чем он почувствовал, что за потрясающие тиски сжали его руку. И он вырывался и бил монстра, чтобы освободиться, но был таким-же беспомощным, как Кот, который, как сумасшедший, не выпускал из рук фонарь.
— Феликс! — отчаянно кричал Джек. — ФЕЛИКС! — когда все трое крутились и бились и шипели, отбрасывая тени в свете фонаря, поднимая тучи пыли.
Лебедка резко рванула, и потащила их к дверному проему. Сначала Джек испытал восторг — солнечный свет убьет его — и затем он вспомнил, как он умрет и насколько палящим будет это пламя.
— Нет! — закричал он в наушники. — Карл! Выруби! Ты спалишь нас живьем!
Трос замедлил движение.
— Феликс! — отчаянно кричал Джек. — ФЕЛИКС!
Монстр начал крутиться и плевать на них снова.
— Кот! — орал Кроу. — Брось этот чертов фонарь!
— А? — забормотал Кот. Затем — O… да!
И он наконец выпустил фонарь, чтобы использовать обе руки, и фонарь отлетел, и громко хлопнул о цемент и покатился, заливая светом пыль, прежде чем был отброшен ботинком чернокожего человека, шести футов и четырех дюймов роста, убитого во время ночной работы на Техасском кладбище.
Человек все еще носил униформу. Он все еще носил свое имя, — Рой, — на маленькой нашивке над левым нагрудным карманом.
Но ему было все равно. Ему было все равно, во что он одет. Ему было все равно, что он был — Рой. — Он интересовался только запахом жизни, откачиванием крови.
Полдюжины других, маячивших за ним в темноте, чувствовали то же самое.
Первым человеком, увидевшем орду, стал Адам, растянувшийся, оглушенный и окровавленный, на краю светового круга другого фонаря. Он все еще не мог подняться, он мог только стонать, — Сладчайший благословенный Иисус! Джек! Осторожнее!
Джек увидел их. Он увидел — сколько их? — шесть, семь, восемь, сколько там? Пойти к ним, перетасовать их и он не мог освободиться от этого маленького сквиртуна, который их уже обкончал, тем более спасти Кота, тем более что-то сделать с другими.
— ФЕЛИКС!! — закричал он и затем, в панике, впал в неистовство.
Он схватился за древко огромной стрелы, уже пронзившей монстра, и яростно заработал взад-вперед в ране. Монстр взвыл и плюнул и поизвивался немного и его упрямые руки начали судорожно сжиматься и разжиматься, и во время одного разжимания, Кот вырвался за секунду, а Джек жестко оттолкнул своего друга в безопасное место, ударом бронированного сапога в грудь.
Но он все еще был в его руках, он все еще был в руках маленького отхаркивающегося дьявола и он видел, как остальные подшаркиваются поближе, слышал звук их высохших, мертвых ног в пыли, почти чувствовал их грубые руки и серые клыки…
— ФЕЛИКСЧЕРТВОЗЬМИ! — вопил он и хватал маленького монстра и переворачивал и отбрасывал его с каждой унцией страха, чтобы он убрался от него.
Раздался звук разрываемой кольчуги, ткани и плоти, и Джек Кроу был свободен.
Когда он торжествующе встал на ноги, там был Рой, лицом к сгнившему лицу. Рой зашипел. Его огромные черные руки сомкнулись на горле Джека.
Джек был беспомощен и знал это, и он нажал на переключатель на нагрудном кресте, и галогенный свет ослепил их обоих и причинил вампиру боль. Он изогнулся и завизжал в агонии от света, излучаемого крестом, дым уже поднимался с поверхности его мертвой кожи.
Это спасло жизнь Джека, когда он отбросил источник света, и Джека, от своего тела.
Джек первым шлепнулся грудью о бетонный пол, и галогенные лампы взорвались в пыльной тьме под ним, и внезапно все стало так, будто для него не было света и никакой надежды и Феликс не двигался и именно тогда заместитель Кирк Томпсон, испугавшись звуков, услышанных в радио Джоплина, ворвался в пещерную тьму со своим магнумом.44 в руке.
Он бросил один скептический взгляд, чисто-героический тип, широко расставил ноги, поддержал свою правую, стреляющую, руку левой, и открыл огонь. Он был снайпером. Его две первые экспансивные пули поразили Роя точно в грудь. Следующая ударила маленького пронзенного, измочаленного, в левую часть головы. Третий выстрел проделал дыру в плече старухи, уже хромой, которая сделала еще один шаг в сторону Адама, пока молодой священник еще не видел ее.
Это была отличная стрельба. Выстрелы были смертельны по своей точности, отстояли друг от друга не более чем на пол-секунды, и бесполезны против нежити.
Они имели некоторый эффект. Вампиры взревели и задергались, старуху, подкрадывающуюся к Адаму отбросило назад, все глаза обратились к заместителю…
Все глаза… Глаза Феликса.
Боже мой, подумал Джек, глядя на своего стрелка, он сделает ход!
И тогда Команда Кроу увидела его, начавшего выбивать козыри.
Первые два выстрела Феликса, как и заместителя, поразили Роя. Но в то время как Кирк попал в грудь Роя, Феликс влепил ему в лоб. И в то время, как магнум 44 Кирка был заряжен экспансивными, всего лишь свинцовыми, девятимиллеметровый Феликса был заряжен серебром, благословенным Наместником Христа на Земле, и они разворотили полудюймовые дыры в черепе. Рой завизжал, схватился руками за раны и упал, извиваясь на цемент.
Но Феликс этого не видел. К тому времени, когда Рой упал, Феликс дважды выстрелил в старуху за Адамом, в горло и в грудь, маленькому, подстреленному из арбалета, в живот, и сделал по одному выстрелу в трех следующих выходящих из тени упырей: учителя средней школы, все еще носившего свои разбитые очки, средних лет мать из трех пропавших без вести в течение двух недель и молодого торговца наркотиками, который дождался слишком позднего времени для совершения покупки.
Они все еще были головорезами. Все они. Слишком недавно умерли, чтобы иметь мысли или идеи или понятия или чувство собственного достоинства. Но они всегда знали голод.
И теперь они вспомнили боль.
Их раны причиняли им жгучую, невыносимую агонию, раны, которые никогда не заживут. На мгновение монстры забыли свою добычу, забыли запах крови, забыли свою жажду. Они думали только о боли.
В этот миг, Феликс шагнул вперед, выталкивая патронную обойму правой рукой и за секунду щелкнув левой.
Затем он загнал патрон в патронник, выполнив все три действия, как одно движение.
Как робот, подумал в этот момент Кот. Как машина.
Феликс остановился в центре участка освещенного двумя фонарями и быстро осмотрел мучившиеся существа, окружавшие его. Затем он выстрелил в них еще. Когда вторая обойма была опустошена и третья заменила ее, он подошел к Коту.
— С тобой все в порядке? — спросил он, его голос был спокойным и неторопливым.
И странно любезным, подумал Кот, глядя в эти мертвые глаза.
Кот кивнул.
— Ты можешь встать и идти? — спросил Феликс тем же тоном.
Кот снова кивнул.
— Тогда давай сделаем это, — предложил стрелок, протягивая руку, чтобы помочь. — Давай выбираться отсюда.
Кот принял руку и поднялся. Ему все еще было не по себе из-за удара, которому он подвергся. Но с ним было все в порядке. Рядом с ними Адам, следивший за всем этим, тоже поднимался. Рана на его виске перестала кровоточить.
— Давайте, все, — обратился Феликс в сторону Джека. — Давай двигать.
Затем он снова начал стрелять, и в течение нескольких следующих секунд раздавались лишь взрывные звуки его оружия и хриплое нытье его жертв. Головорезы, сумевшие встать после первых двух залпов, были отправлены обратно на пол, кричащие и извивающиеся и хватающиеся за свои раны.
Никто не приближался к Команде и только один из них появился из тени, мужчина средних лет, одетый в комбинезон фермера и рваной раной от левого уха до левого плеча.
Феликс выстрелил в него трижды, дважды в грудь, один раз в голову. С визгом он повалился на пол, как и остальные.
Джек, ошеломленно глядя, как и другие на это невероятное проявление холодного разрушения, сумел собрать себя и остальных и доставить к двери, а Феликс охранял их тыл, опустошая в монстров обойму за обоймой.
— O'кей, Феликс! — позвал он, когда дверь открылась, и солнечный свет залил комнату.
— Идем вместе.
Феликс был в процессе перезарядки. Он приостановился, посмотрел на своего босса, кивнул, и поспешил на солнечный свет.
Через несколько секунд все они, Джек, Кот, Адам, Феликс, и юный заместитель стояли на солнце у лебедки Карла. И удивительно, что никто не пострадал.
Невероятно, подумал Джек. Пять минут назад я думал, что мы все мертвы. И затем, как и все остальные, он просто стоял и некоторое время смотрел на стрелка.
Феликс, похоже, этого не заметил. Он присел на обочине, закурил сигарету и уставился на тротуар у своих ног.
Карл наблюдал за ними, наблюдая за Феликсом некоторое время.
— Что случилось? — спросил он наконец.
Джек посмотрел на него, подумал минуту.
— Серебряные пули, — ответил он.
Карл улыбнулся.
— Они работают?
Кот кивнул в сторону Феликса.
— Они работают у него.
— Они убили их? — спросил Карл взволнованно.
Стрелок удивил их всех своим ответом.
— Нет, — твердо ответил он, глядя на Карла. — Они не убили их.
— Ладно, нет, — признался Джек через мгновение. — Но будьте уверены, что дерьмо привлекло их внимание.
И все присутствующие рассмеялись.
Кроме Феликса.
— Это делает им больно, Карл, — добавил Адам взволнованно. — Это действительно делает им больно!
— Конечно делает, — прибавил заместитель, покачав головой и засовывая свой пистолет обратно в кобуру.
— Напомнил мне это, — сказал Джек Кроу, — спасибо, заместитель. Как твое имя, еще раз?
— Кирк Томпсон. Только я мало что сделал.
Кот улыбнулся.
— Мы снабдим тебя серебряными пулями.
Кирк посмотрел на остальных.
— Они серебряные? Неужели серебро?
— Освященные Святой Матерью Церковью, — ответил Адам.
— Полагаю, я мог бы использовать несколько, — улыбнулся заместитель.
— Мы все можем использовать их, — бесцеремонно заявил Джек Кроу, — и мы используем. — Он закурил сигарету и объявил свое решение. — Карл, дай всем, кто идет внутрь, пушку с серебряными пулями. И ты, Адам, можешь захватить дополнительный арбалет, если ты все еще уверен, что справишься с ним.
— Я был бы счастлив продемонстрировать, — уверенно ответил священник.
Джек ответил ему с кривой улыбкой.
— Я поверю тебе на слово, падре. — Затем он повернулся к остальным. — Вот новый расклад: Кот, ты продолжаешь заниматься детектором. Адам, ты стоишь позади Кота, рядом со мной, с другим арбалетом. Значит это буду я, и Феликс слева от меня. Кот, предупредишь нас, когда они придут. Феликс придержит их, пока я не смогу выстрелить в одного, с Адамом, страхующим меня. Затем мы движемся прямо к двери, с Феликсом, удерживающим остальных, пока мы не доберемся до солнечного света. Никто не стреляет, пока Феликс или я им не скажем.
Он посмотрел на стрелка, все еще сидевшего на обочине, уставившегося в точку, между своих сапог.
— С тобой все o'кей, Феликс?
Феликс взглянул на него, тупо кивнув.
— Я бы хотел еще немного побыть на свету, — сказал он хладнокровно.
— У нас есть побольше фонарей, Карл?
— Я думаю, что в моторхоуме есть один или два. Мне нужно посмотреть.
Джек покачал головой.
— Ну, посмотри. Давай, Феликс, вперед… Эй! Заело лебедку.
Все повернулись и проследили за взглядом Джека, смотревшего на трос, тянущийся от лебедки до пакгауза.
— Остановилась! — заметил Карл.
Джек сердито швырнул сигарету на тротуар.
— Черт, да, остановилась. Ты ожидал, что эта чертова тварь останется там навеки, пока мы тут стоим?
Но он не освободился. Лебедка Карла вытащила арбалетный болт, все еще запутавшийся в одежде монстра. Но монстр стал прахом.
— Мы убили его! — вскрикнул пораженный Кот. — В закрытом помещении! Без солнечного света!
— Д-а-а, — пробормотал Джек.
— Я не понимаю, — сказал заместитель. — Ты никогда не видел этого раньше? В кино, они всегда…
— Забудь о кино, — зарычал Джек. — Они также не превращаются в летучих мышей или волков, в обоих.
— Но колы должны убивать их, — предположил Адам.
— Да, — ответил Джек, закуривая еще одну сигарету. Он подошел и копнул покрытую прахом одежду бронированным сапогом. — Знаете, мы имели представление, что колы причиняют им боль. Наверное, нам так и не удалось продержать хоть в одном из них кол достаточно долго. Раньше, они всегда вырывались, если мы не выволакивали их и не сжигали достаточно быстро.
— Этот, — предположил Кот, улыбаясь, обращаясь к Феликсу, — был перед Одиноким Рейнджером, вот.
Феликс безучастно посмотрел на него.
— Может быть, — сказал он наконец.
Джек рассмеялся.
— Чертовски хорошее «может быть», стрелок. Эти пули, делают их слишком слабыми, чтобы освободиться, пока не станет слишком поздно. — Он быстро обошел усыпанную прахом одежду и осмотрел ее со всех сторон. Затем он остановился и воззрился на местных жителей, все еще слишком напуганных, чтобы приблизиться.
— Ха! — сказал он наконец, хлопнув в ладоши и улыбнувшись. — Пошли, Феликс! Давай посмотрим, где эти фонари.
— Эй, Кот, — заворчал Карл внезапно, потянувшись к аптечке у своих ног, — ты знаешь, что у тебя и падре идет кровь?
Кот ухмыльнулся.
— Мы предполагали. это. Мы были так популярны.
— Ладно, черт возьми! — проворчал Карл после того, как обработал небольшие раны, — что, черт побери, там произошло?
Кот и Адам переглянулись.
— Ну, — начал Кот, — сначала Феликс застыл.
И затем они рассказали Карлу о том, что Кот устанавливал свет, и о маленьком демоне, облапившем его, и о том, как Адам получил взбучку тросом, а затем о том, как Джек попытался отбить Кота, как раз во время наплыва упырей, а потом вошел Кирк и…
— И тогда Феликс спас нас, — закончил он с улыбкой. — И вот мы здесь.
Карл заворчал.
— Я думал, ты сказал, что Феликс застыл.
Кот пожал плечами.
— Он растаял.
— И это все, что потребовалось?
— Ты должен был его увидеть.
— Довольно хорош?
Кот посмотрел на него.
— Более чем «довольно хорош». Ты когда-нибудь смотрел спагетти вестерны?
— Так хорош?
Кот и Адам переглянулись еще раз.
— Лучше, — ответили они в унисон.
Карл закурил сигарету и задумчиво посмотрел на них.
— Быстрый розыгрыш?
Адам покачал головой.
— Больше похоже на скоростную стрельбу.
Кот кивнул.
— Как чертов пулемет.
— Хмм, — пробормотал Карл, как-бы самому себе. — Он целился?
Кот уставился на него. — Он что?
Адам заговорил.
— Я понимаю, что хочет сказать Карл. Нет. Он этого не делал. Он просто… указывал?
Карл усмехнулся и закивал. — Я знал это! Тоже лишь одной рукой, верно?
Адам кивнул.
Карл засмеялся.
— Я знал это, — повторил он. — Вот почему он использует этот крошечный пистолет. Это самая тяжелая вещь, которую можно использовать одной рукой. — Он поднялся и убрал аптечку обратно под кресло управления лебедкой. — Мы заполучили себе стрелка.
Джеку Кроу ни черта не сдались фонари. Он просто хотел остаться с Феликсом с глазу на глаз. O, он воспользовался этим предложением, найдя два фонаря в багажном ящике в спальне моторхоума. И он удостоверился, что они оба работают, заменив батарею в одном из них.
И тогда он был готов поговорить.
Только, сидя за столом с безучастным Феликсом напротив него, он на самом деле не знал, что сказать. Или спросить.
Наконец, — Ты в порядке? — выпалил он, слишком громко.
Феликс не шевельнулся. Он только поднял глаза и посмотрел на него.
— Я имею в виду, — поправился Джек, — ты готов вернуться?
Голос Феликса был мягким.
— Конечно.
Джек все еще не был удовлетворен.
— Что там привело тебя в чувство?
Феликс подумал минуту.
— Я не уверен. Пистолет заместителя, я думаю.
И некоторое время они молчали.
— Думаешь, это не случится с тобой снова? — спросил Кроу осторожно.
Отвечая, Феликс улыбнулся так грустно, что Джеку было больно на него смотреть, — Нет. Эта часть закончилась.
— O'кей, — ответил Джек грубо. Потому, что он не знал, что еще сказать.
В последнюю минуту они решили идти с сигнальными шашками, а не с фонарями. Фонари давали более устойчивый свет, но они не могли найти безопасный способ нести их в темноте, как хотел Феликс.
Только у них не было никаких сигнальных шашек, и они вовсе не были уверены, что местные копы дадут им все необходимое.
Заместитель Кирк Томпсон был уверен.
— Я получу для вас шашки, — зловеще сказал он и подошел к патрульной машине.
Они не могли слышать, что он сказал им. Но могли догадаться по тону.
И они получили свои шашки. Заместитель доставил три дюжины в течение пяти минут.
— Итак, — сказал Джек Кроу, когда они собрались перед пакгаузом еще раз. — Мы все готовы. Рок-н-ролл!
И возглавляя Команду, идущую внутрь, он думал: Пожалуйста, Феликс! Не подведи нас снова!
Он этого не сделал. Феликс был, во всяком случае, более впечатляющим во второй раз. Он был хладнокровным и спокойным и убийственно метким, и самым близким к ним монстром был тот, которого Джек выбрал для арбалета, Рой.
Рой был таким же большим и сильным, как и выглядел. Но не таким сильным, как лебедка. Не с Феликсом, беспощадно стрелявшим в него. К тому времени, как его подтащили к солнечному свету, Рой забыл все, кроме кола в своей груди. И потом было уже слишком поздно.
Они подождали пять минут и снова вошли, и получилось еще раз, так-же легко, как в последний. Затем они проделали это снова. И снова и снова и снова. Толпа, наблюдавшая за ними стала расти по мере того, как их успех продолжился, некоторые из полицейских зашли так далеко, что фактически стояли прямо за лебедкой Карла, чтобы наблюдать.
Карл игнорировал их. Так же, как и остальных.
Всякий раз они придерживались одной и той же процедуры. Джек вел их туда, затем они расходились по обе стороны от него на позиции. Феликс зажигал вспышку, бросал ее в тень на границе фонарного света, и начинал стрелять во все, что двигалось, но одного Джек пробивал остроконечным колом. После того, как Джек делал свой выстрел, другие отступали назад к двери, в то время как Феликс придерживал остальных. Они все хотели выйти с горящим вампиром. Затем глоток чего-то прохладного, быстро затянуться сигаретой и возвращаться назад.
И тогда вампиры начали меняться.
Осталась только горстка, в большинство из которых стреляли несколько раз, и они почти не двигались. Некоторые даже не вставали на ноги. Не мертвы, не совсем мертвы, но изранены.
И просыпаются.
Это была боль, решил Адам. Боль была шоком, возвращающим их обратно в сознание, после пребывания в состоянии все забывшего зомби из-за смерти. Как бы то ни было, они были уже не такими. И глаза их были уже не просто пустыми жаждущими глазами. Они были насторожены. И разгневаны.
Они обнаружили это во время шестого похода внутрь здания. Началось так же, как и в других случаях, сначала Кроу, затем другие, развернувшиеся по обе стороны от него. Не было никаких головорезов, что было особенно необычно. Но детектор Кота ничего не показывал, и это было странно.
Феликс все равно швырнул шашку, длинным боковым броском, чтобы не зацепить низкий потолок.
Шашка приземлилась на вампира.
Это была молодая женщина лет тридцати. На ней были сапоги, синие джинсы, и черный спортивный свитер с рекламой — ZZ Top's North American Tour. — Феликс вспомнил этот свитер. Он всадил в него по крайней мере три пули в тот день.
Женщина лежала в пыли, неподвижно, когда сигнальная шашка приземлилась ей на грудь. Она вскочила на ноги, завизжала, и дико забила руками, сбивая пламя, трепетавшее на ее свитере. Затем, погасив огонь, она замерла.
И посмотрела на них.
И тут она почувствовала пулевые отверстия в груди.
И затем она посмотрела прямо на Феликса. Прямо на стрелка.
И затем она издала ужасный визжащий крик, как раздраженный сатанинский младенец, и побежала прямо к Феликсу, источнику ее страдания.
Феликс выстрелил в нее дважды, не задумываясь. Обе пули ударили ее в верхнюю часть груди, опрокинув назад. После попадания, она осталась неподвижной.
— О Боже, — резко зашептал Кот, — Я думаю, ты убил ее!
— Кто-нибудь помнит, сколько выстрелов потребовалось? — спросил Адам. — Феликс?
— Погоди, черт возьми! Кот! Кто нибудь еще придет?
Кот наклонился над детектором.
— Уже нет, — ответил он.
— O'кей, тогда, — объявил Джек. — Мы можем позволить себе немного подождать, если она действительно…
Она была жива. Второй плач был даже хуже первого. И ее карабкающаяся, безудержная атака, была слишком быстрой даже для стрелка. Третий выстрел пораженного Феликса был с бедра. Пуля ударила ее в левое бедро и она кувырнулась вперед через плечо…
Затем снова поднялась на ноги и снова пошла на него, прямо на него, пронзительно крича и хромая из-за простреленного левого бедра.
Их глаза встретились прежде, чем Феликсу удалось снова выстрелить в нее, на этот раз в центр ее пульсирующего горла.
Она хлопнулась обратно в пыль, корчась и оглашая все вокруг криком обезумевшего ребенка.
Джек принял быстрое решение. Он заслонил собой Феликса и поднял арбалет.
— Эти слезы, — рявкнул он хрипло. — Мы примем ее сами.
И они это сделали. Когда она встала еще раз, арбалет Джека почти переломил ее пополам.
Но он держал и трос выдержал и спустя несколько секунд они наблюдали, как она сгорала так же, как и все остальные.
Никто не шевельнулся, после того, как огонь погас. Они просто стояли.
— Она узнала тебя, — сказал наконец Кот, глядя на Феликса. — Она знала, что ты был тем, кто причинил ей боль.
Феликс сделал длинную затяжку, кивнул.
— Да, — добавил Адам. — Они определенно просыпаются.
— Пусть их, — прорычал Джек Кроу. Он уставился на Команду ледяным взглядом. — Слишком поздно для них. Мы просто собьемся поплотнее, будем работать побыстрее, будем поосторожнее. Мы все еще не добили их.
Они были правы. С этого момента, каждый упырь, которого Феликс подстрелил ранее, издавал этот безумный вопль, и бросался на него, как только его видел. Несомненно они его узнавали. Без сомнения, они его ненавидели.
Но Джек Кроу тоже был прав. Было слишком поздно. Система работала. Это работало против зомби или вампиров или любой комбинации из двух. Стрельба Феликса была слишком быстрой. Арбалет Джека слишком точным.
Единственная неприятность произошла, когда дело близилось к концу. Они устали, к тому времени работали уже четыре часа, и из-за ошибки. Ошибку совершил Феликс, он прелестно уронил свой пистолет во время перезарядки.
Сначала он поскользнулся на этом ужасно липучем веществе, что вытекало из монстров вместо крови. Это была чистая, вязкая, без запаха слизь, вытекавшая из ран на цемент, и Феликс допустил ошибку, наступив на нее, когда разворачивался, чтобы стрелять в третье трио, с воплями бросившееся на них в свете сигнальной шашки. Когда он падал, правой рукой инстинктивно попытался удержать себя, и попал в очередную лужу дерьма и пистолет брызнул из его руки, как кусок мыла.
Это произошло, когда Джек уже сделал свой выстрел и вампир заизвивался на огромной стреле. Он отчаянно пытался вытащить из-за пояса еще один пистолет. Кот сделал то же самое и на самом деле сумел выхватить свой пистолет раньше Адама, спокойного и холодного, шагнувшего вперед и выстрелившего из своего арбалета в грудь последнего монстра. Тот упал, проткнутый как мясо на вертеле.
Через несколько секунд они вышли посмотреть на еще одно сожжение, пока Карл вытирал полотенцем прилипшее месиво с рук Феликса и с его пистолета, а все остальные обменивались самодовольными улыбками с молодым священником. Это был его единственный шанс на действие в подстраховке, и он выполнил его безупречно.
Они чувствовали себя хорошо.
Ничто больше не препятствовало им. И только одно на самом деле пугало их снова: спускаться в подвал.
Детекторы говорили, что их больше нет. Джек Кроу верил им. Они уже убили двадцать четыре, и это было похоже на третье по величине число, которое Джек когда-либо видел в одном месте.
Но они все равно должны были спуститься туда и убедиться сами.
И пока они сидели, пытаясь сообразить, как это проделать, старик с выцветшим пасторским воротничком, направился через дорогу к ним. Они заметили его еще раньше и проигнорировали. Всего лишь еще один из местных китов пришел понаблюдать.
Но когда он приблизился, они заметили, что он не был большой шишкой. Колени его брюк были потерты. Подкладка куртки свисала с одной стороны. И он выглядел так, словно не брил эту седую щетину целую неделю.
Приближаясь к ним, он начал двигаться все быстрее и быстрее. В одной руке он нес кусок трубы, держа его перед собой, словно приношение. Джек встал, чтобы представиться, подался вперед, протягивая руку, фактически, когда старик нанес ему удар трубой в голову.
Джек наполовину уклонился, но труба все же ударила его по левому плечу, прежде чем тяжело скользнула по уху. Кровь брызнула из его уха и он пошатнулся от ошеломляющего звона в голове, и, если бы он был один, старик мог бы покончить с ним.
Но он был не один. Старик был положен на мостовую заместителем, надевшим на него наручники за три секунды. Следующие минуты были потрачены на перевязывание уха Джека и крик на местных полицейских, с требованием объяснить, кто же, черт возьми, пустил этого сумасшедшего старого пердуна сюда?
Это просто Старый Вик, ответили им.
Кто?
Старый Вик Дженнингс. Он просто сумасшедший старый козел, живет там, у железной дороги. Он Англичанин. Эх, не хотелось бы, чтобы вы выдвигали обвинение или что — то подобное, вы как?
Джек встал и дотронулся до повязки, на левой части головы.
— Я того же мнения, что и Ад!
Копы переглянулись, пожали плечами, и попытались объяснить, что — есть что-то вроде проблемы с этим.
O, в самом деле? Спросила Команда Кроу.
Джек посмотрел на Старого Вика, который казалось был обрадован всеобщим вниманием. Глядя на Джека он был улыбчив, словно довольная мертвая голова. Двое мужчин обменялись молчаливыми взглядами, в то время, как Команда слушали песню и танец о том, что арестовать его, o'кей! Мы можем арестовать его легко. Только они не могли посадить его в тюрьму, из-за закрытия тюрьмы, потому, что у нас было два заключенных, заболевших СПИДом и мы не хотим рисковать получить эпидемию.
Джек слушал, глядя на усмешку старика и старался не ухмыльнуться в ответ. Он задал только один вопрос:
— По чьему приказу была закрыта тюрьма?
Мэра, ответили ему.
Джек кивнул, велел им увезти старика куда угодно — в Тюрьму Округа Худ, если это необходимо — но держите его подальше от Команды Кроу.
— Потому что, — добавил он, — мы закончим здесь через час, и я не хочу, чтобы что-то нам это испортило. Прониклись?
Они прониклись. Они затащили Старого Вика, все еще улыбающегося, в командную машину. И Джек вдруг понял, что он не произнес ни единого слова. Не надо, подумал Джек, позволив себе улыбнуться. Он получил то, что он хотел, внимание, безо всякого.
Тридцать минут спустя, Джек и его стрелок были готовы посетить подвал пакгауза. Только вдвоем, без остальных.
Джек суетился и размышлял над выбором, но он не мог придумать другого способа проделать это. Он должен был пойти; он был в ответе за все. Феликс должен был пойти; он был слишком хорош. Но как насчет дублеров?
Ну, что насчет этого? Они шли по следам вампиров-хозяев, тех, кто отвечал, тех, кто создавал головорезов в первую очередь, и если бы они натолкнулись на них на этой узкой лестнице, это произошло бы слишком быстро, чтобы кто-то остановил их. Джек не верил, что хозяева были здесь — они были в этой проклятой тюрьме — но если бы они были, они вполне могли бы уничтожить всю Команду. Таким образом, кто-то решил бы этот вопрос по старинке, пластиковой взрывчаткой.
И кроме того, он не был уверен, что хотел бы иметь за спиной множество тех, кто будет счастлив нажать на курок, стреляя из пистолетов и арбалетов рядом с его головой.
Нет. Только он и Феликс спустятся вниз, и у обоих на груди будут сверкать галогеновые кресты. Феликс первым.
Кроу чувствовал, что последняя часть заслуживает объяснения, но Феликс не нуждался в этом. Феликс даже бровью не повел. Стрелок первым осознал смысл происходящего. Затем Джек попытался объяснить о вампирах-хозяевах, типах, будто из кино, которые могли швырять машины и двигаться настолько быстро, что казались буквально размытыми, но вряд ли привлек внимание стрелка.
— Ты говоришь, что они хуже, правда? — перебил наконец Феликс, явно раздражаясь и скучая.
Джек просто кивнул.
Феликс кивнул в свою очередь.
— Я это понял, — прошептал он сурово. — Теперь давай продолжим!
Они продолжили.
Насыщенный, гнилостно-сладкий запах смерти и распада дохнул на них с темной лестницы, ведущей в подвал, резкий свет галогенных лучей осветил закопченные балки. Джек в последний раз кивнул Коту и Адаму, ожидавшим на поле битвы на первом этаже. Затем он коснулся плеча Феликса, и стрелок начал спускаться по ступенькам. Не было никаких проблем на пути вниз, за исключением их случайного вздрагивания и дерганья при каком-то воображаемом движении на границе теней. Детектор ни разу не издал звуковой сигнал, их рации сохраняли ясный и четкий прием.
Но это чертовски испугало их обоих.
Проклятая лестница была слишком узкой, проклятые тени слишком темными и запах стал настолько сильным, что казалось, к нему можно прислониться и их шаги, звучащие резко и грубо на пыльных ступеньках, они не могли не заметить множество других следов, кроме их собственных. Подвал был хуже.
Это был склеп. Всего девять тел — шесть горожан и три полисмена, которые вошли внутрь, чтобы спасти их. Их тела были израненными и опухшими, неравномерно, гротескно раздутыми. И были личинки. Тысячи личинок кишели в телах.
— Как они могут подняться после этого? — выдохнул Феликс, рассматривая личинки.
Джек покачал головой.
— Я не знаю. Но они это делают. Всякий раз. Если мы не поступим с ними правильно. — Он отложил свой арбалет и потянулся за топором, подвешенным за плечами… — Или скорее, если я этого не сделаю. Тебе ничего не нужно делать. Но обрати внимание на то, что делаю я. O'кей?
Феликс кивнул, двигаясь вдоль голой стены.
Джек помедлил секунду. Постарайся, черт возьми! мысленно закричал он. Но это не сработало. Это не помогло. Даже ненависть к вампирам не помогала. Никогда.
Но он это сделал. Он отрубал головы и складывал их в одну кучу, а затем он перетаскал тела в другую, а затем облил бензином обе и поджег.
Они горели как сухие, мертвые листья.
Джек и Феликс уселись на корточках в углу, подальше от облака дыма, чтобы дышать.
— Иногда бьют языки пламени, — продолжил рассказывать Джек.
После этого они молчали несколько минут. Они просто сидели и смотрели на огонь, горящий так ярко и так яростно, пламя, которое никогда не появилось бы над обычными трупами.
Только здесь, подумал Джек, и посмотрел на своего компаньона. Он не мог разглядеть много в мутном свете, но… там! Там мерцали слезы! И только посмотрев на Феликса, Джек смог поднять руку и уничтожить череп.
Как это может вызывать у меня такое отвращение, подумал он, как думал всегда, и все равно разорвать мне сердце одновременно?
И затем он встал, чтобы подобрать пылающий череп, выкатившийся из пламени. Он осторожно опустил его в огонь, подхватив лезвием своего топора.
В конце концов пламя довершило свою работу, и Джек смог встать и раскидать пепел, а затем они оба вернулись на лестничную площадку, которая теперь не казалась пугающей, только печальной и одинокой, и навеки, навсегда пустой.
Снаружи на солнце, Мадам Мэр уже начала празднование. Она расставила стол, на тротуаре, перед зданием суда. Oн был накрыт белой скатертью, и на нем красовалось большое серебряное ведерко со льдом и большой бутылкой шампанского. Все отцы города сгрудились вокруг нее, когда она начала маленький спич о храбрости и отваге Команды Кроу.
Джек был расположен засунуть эту бутылку шампанского, с пробкой и всем прочим в определенное место ее тела. Но он был достаточно умен, чтобы контролировать свой гнев. Достаточно умен даже для того, чтобы сигнализировать своему воинству, играть вместе. И все они стояли на этом тротуаре, пока кто-то не начал разливать и все они пили, и все они улыбались, и все они притворялись, что не замечают этого слишком-крикливого, развеселого тона, которым мэр поливала окружающих.
Это ужасная женщина, раздумывал Джек с усмешкой. Что если мы победим? Или, черт, что если мы проиграем? В любом случае, она попала.
Но он просто продолжал улыбаться, пока у него не появилась возможность прервать поток ее любезностей и сообщить зрителям о желании Команды Кроу отдохнуть и привести себя в порядок, переодеться и все это до ужина в их честь.
Все, что они сказали, прекрасно. Это просто замечательно! Хорошая идея! Потому, что для отдыха тебе понадобиться лачуга, в которой мы убьем тебя сегодня вечером! И у нас имеется такое место для тебя!
И со всем этим они эскортировали Команду Кроу двумя группами по раннему послеполуденному солнцу до Уильям Уиллис Инн, лучшему отелю в городе. Через дверь в вестибюль и мимо стола для регистрации к старинному лифту, и потребовались три поездки, чтобы разместить все причиндалы наверху в президентском люксе, где ожидали еда и напитки, а также кассир с чеком.
Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем Кот сумел вывести последнего из внезапно нализавшихся портье, и только потом пообещать, что скоро они будут внизу.
Затем он запер за ними дверь.
Затем он подошел к окну и присоединился к остальной части Команды.
И затем они вылезли в окно и спустились по пожарной лестнице, разместились в патрульной машине Заместителя Томпсона, ожидавшей в переулке. Они скорчились на заднем сидении, пока не выехали за пределы города. Двадцать минут спустя, они сделали их, встретившись с Аннабель и Даветт на стоянке трейлеров в тридцати милях от города.
Затем они расселись и поели пищи, которую приготовили женщины, пока Джек Кроу развивал свой план, заключавшийся в том, чтобы войти в полицейский участок, нейтрализовать всех копов дежуривших там, спуститься вниз в подвал, где были камеры для заключенных и не было солнечного света, перебить многих вампиров-хозяев, ожидавших там ночи, чтобы явиться.
— Сейчас три тридцать, — объявил он. — Еще пять часов дневного света. Мы должны сделать все правильно. И мы должны сделать это сейчас. Вопросы?
Возникли один или два.
Но Джека, похоже, это не заботило. Он откинулся назад в полинявшем и изъеденном молью кресле и курил сигареты, давая им возможность какое-то время поразглагольствовать.
Затем он ухмыльнулся, наклонился вперед, и сказал, — Расслабься. У меня есть План.
Кот смотрел на него кисло, всем своим видом выражая отвращение.
— Думаешь, ты можешь дать нам намек, O Великий Вождь?
Джек рассмеялся.
— Конечно. Помнишь, сигнальная шашка Феликса отскочила от той женщины?
Кот все еще оставался недоверчив.
— Да… — ответил он осторожно. — Это не повредило ей.
— Не повредило ей, может быть. Но это причинило ей боль.
— Итак, — легко заговорил Джек, обращаясь к заместителю, ты знаешь, где мы сможем добыть какие-нибудь зажигалки?
Каким-то образом, за все приезды и распределения по трем комнатам, которые команда арендовала на стоянке трейлеров, Даветт одна попадала в одну комнату с Феликсом.
И она не думала, что справится с этим.
Всего трижды она встречала этого человека. Первый она хорошо запомнила. Он назвал ее — сиреной, — и она трепетала, чувствуя, как он сверлит в ней дыры своими злыми глазами. Вторая встреча тоже произошла в его кабинете. К тому времени, как она прибыла вместе с Аннабель и Адамом, Феликс сидел за своим столом, рассматривая чек Джека на $50,000 и старательно игнорировал ее. И это было так-же плохо, как тогда, когда он смотрел на нее.
Но на этот раз было хуже всего. Потому, что на этот раз она знала, что он только что сделал. Она сидела рядом с Аннабель в то время как Кот терпеливо излагал события дня. Не было времени делать общий отчет под гипнозом — Команда снова должна была выдвигаться в два часа — но Кот был прирожденным рассказчиком, мудрым в использовании деталей. Помимо увлеченного прослушивания, Даветт заметила, что пока он говорил, Аннабель держала в руках маленький включенный магнитофон.
И это дошло до нее, напомнило ей, насколько невероятно опасна была их работа. Они должны были делать записи сейчас, потому, что вполне возможно, каждый человек в Команде может оказаться мертв до заката и кто-то должен был быть в состоянии передать то, чему они научились на тот момент.
Но то, что действительно дошло до нее, было самой историей. Феликс, как часть истории. Молниеносный, смертельно точный, хладнокровный убийца, как часть истории.
— Он спас нам жизни, Энни, — сказал Кот с тихой искренностью, внимательно глядя ей в глаза. — Мы все были бы мертвы без него, конечно, черт возьми.
И Аннабель улыбнулась этой понимающей улыбкой и мягко спросила его, — Так ты доволен им, Целка?
Он улыбнулся в ответ и мягко ответил, — Должен быть.
Даветт не была уверена, что это значит. Но она была уверена в одном: Феликс был не доволен.
На самом деле он так не сказал. Он на самом деле ничего не сказал, сейчас, когда она подумала об этом. Но она могла это прочесть. И все могли. Он медленно ходил вокруг да около этого хаотичного плана. Он отвечал, когда задавался конкретный вопрос, или даже когда его спрашивали о каком-то конкретном аспекте Плана Джека. И его ответы были краткими и точными. Но на самом деле он не был согласен с ним.
— С тобой все в порядке? — продолжали спрашивать его люди, и он продолжал говорить, что это так. Но он так не выглядел. Он выглядел ошеломленным. Почти потрясенным.
Но никто не вникал в это, потому, что Джек Кроу не ошибался.
И теперь он сидел в легком пыльном кресле в углу этой затхлой комнаты, чистящий свое оружие. Он расстелил газету на скомканной оттоманке и разложил на ней части своих пистолетов, и единственными звуками были шелест газетной бумаги и точность легкой сцепки и щелчков хорошо смазанного огнестрельного оружия.
В дальнем углу комнаты, Даветт стояла в маленькой кухоньке, где они готовили обед для Команды. Она предложила прибраться, но это было некоторое время назад, когда комната была заполнена людьми и теперь она не знала, оставалась ли она там, потому, что хотела остаться, или просто боялась пройти мимо Феликса, чтобы выйти.
Поэтому она осталась там в углу, чистила и начищала на высокой скорости, как фанатичная домохозяйка, украдкой наблюдая за ним и чувствуя себя полной идиоткой, наконец она не выдержала и просто остановилась, просто остановилась и стала, положив руки на край раковины, уставившись в грязное окно и затаив дыхание.
Она сказала себе что-то вроде: Что со мной? и Соберись, и это немного сработало. Она была почти спокойна, когда в войлочной тишине обернулась и увидела как он неподвижно сидел, уставившись в пространство.
Затем он поднял глаза, поймал ее взгляд, наблюдавший за ним, и улыбнулся.
Это заставило ее немного неумело обратиться к нему. Но она смогла лишь промямлить:
— Могу я чем-нибудь помочь?
Он взглянул на свой пустой стакан и потянулся к нему.
— Еще немного воды со льдом? — спросил он.
— Нет! — почти вскрикнула она. И затем, более спокойно, — Я подам.
И подойдя к нему, она прокляла себя за то, как она действовала и задаваясь вопросом, может ли что-нибудь в мире заставить ее перестать вести себя как дура, и затем она потянулась за стаканом, увидела его лицо и все это исчезло.
Боже мой! Подумала она, глядя в эти усталые, усталые глаза, он выглядит ужасно!
Он выглядел. Он выглядел побитым, растерзанным, измученным, измученным. Он выглядел как человек, только что решивший покончить жизнь самоубийством.
Только когда она взяла стакан и отошла, чтобы наполнить его, она поняла, что именно это и произошло, когда он согласился присоединиться к Команде Кроу и она внезапно поняла, о чем он думает, и почему он выглядит так, как выглядит, и ее бабочки улетели и что-то другое, более теплое, более надежное заменило их.
Но она не разговаривала. Она просто протянула ему полный стакан и присела на малюсенький встроенный столик для завтрака и потягивала холодный кофе и ненадолго, это было все, что происходило в комнате — двое сидели и потягивали свои напитки в молчании.
И мне нечего сказать, чтобы изменить это, подумала она.
Адам, облаченный в полные священнические регалии, появился из двери смежной комнаты.
Он всегда выглядит на десять лет старше, когда одет вот так, подумала она.
— Феликс? — тихо спросил он. — Хочешь исповедоваться?
Стрелок поднял глаза, на его лице появилось лукавое выражение, и он ответил, ко всеобщему удивлению, — Да уж. Пожалуй.
Феликс раздавил сигарету в пепельнице и встал.
— Как это работает?
Адам улыбнулся, протянул свою облаченную руку.
— Это просто.
Менее чем через пять минут Феликс быстро вернулся в комнату один. Он остановился, оглядел комнату, Даветт, свое кресло, свое оружие. Затем он подошел, поднял стакан с ледяной водой и осушил его до дна.
Адам появился в дверях следом за ним, со скорбным выражением лица.
— Я сожалею, Адам, — сказал Феликс, когда взглянул на него.
Но Адам только покачал головой, показывая, что все в порядке. И когда Феликс отвернулся от него, чтобы закурить сигарету, молодой священник сотворил знак креста на его спине. Затем, печально улыбнувшись Даветт, Адам ушел.
Феликс удивил ее, сидящую на крошечном столике для завтрака, усевшись напротив. Казалось, он почувствовал необходимость объяснить ей увиденное, несколько раз он попытался начать, наконец, пожал плечами, тихо рассмеялся и сказал, — Я не получил никакого удовольствия.
Она улыбнулась ему и покраснела до корней своих светлых волос. И поэтому они посидели там еще немного, она чувствовала себя глупо и возбужденно и бесконечно грустно, а он чувствовал… что? Оцепенение, предположила она. Он конечно выглядел оцепеневшим несколько раз, когда она храбро встречала его быстро брошенный взгляд.
Десятый раз поднеся к губам пустую чашку, она поняла, что должно быть выглядит довольно странно. Она встала и пошла на кухоньку, чтобы наполнить чашку. Когда она обернулась, он исчез.
Два часа и сорок минут спустя, они попали в Тюрьму Округа Джонсон. План Джека базировался на сигнальных шашках Феликса. Вернее, на том, что они сделали с женщиной в спортивном свитере ZZ Top.
— Конечно, это не убило ее, — терпеливо объяснял он, сомневающемуся Коту. — Но это наверняка, черт возьми, привлекло ее внимание. И вспомните, пока она отчаянно пыталась потушить эти искры, она ни на кого не напала.
Карл нахмурился.
— И что еще?
Джек хитро улыбнулся.
— Вот что еще — всего на несколько секунд, заметьте — не отвлекает ли это их разум от желания подкормиться?
Конечно, никто точно не знал. Не был уверен. Но у всех — даже у Феликса — была идея или три. Но именно Карл Джоплин действительно довел их до ума.
— Я где-то читал, — спокойно заметил он, — что свиная кровь очень похожа на человеческую.
Тридцать минут спустя, у них появился серьезный список необходимого.
Но Джек хотел кое-чего другого; он хотел получить официальную санкцию. Он был готов пойти и без нее — работа должна была быть сделана и сделана прямо сейчас — но он хотел получить санкцию.
Он и заместитель отправились к телефону и начали вылавливать шерифа. Потребовалось несколько минут, несколько звонков, и несколько запросов по радио прежде чем заместитель прикрыл трубку рукой и прошептал, — Я заполучил его.
Джек потянулся к телефону. Заместитель Томпсон отодвинул аппарат подальше.
— Мистер Кроу, я не хочу обидеть вас. Но я думаю, вам лучше позволить мне самому справиться с этим.
Джек секунду подумал, кивнул.
— Я буду на улице, когда он захочет поговорить со мной.
Заместитель едва заметно улыбнулся.
— Я буду помнить об этом.
Спустя пятнадцать тревожных минут заместитель вышел из комнаты, улыбаясь. Он получил все, что понадобилось Команде для работы — кроме шерифа.
— Извините Мистер Кроу, — объявил Заместитель Томпсон. — Но нет никакой возможности, чтобы он смог добраться сюда до четырех пополудни.
Кроу закурил сигарету.
— Хорошо бы смочь. — Он повернулся к остальной части Команды, рассевшейся на стульях в переполненной гостиной. — O'кей, спорт фаны, мы в движении. Рок-н-ролл.
— Рок-н-ролл! — эхом отозвались они.
И затем отправились по магазинам.
Кот, самый дерзкий, направил водителя лимузина в центр города Клеберн, всего в четырех кварталах от центральной площади, к Prather's Feed & Seed. Он сопроводил Аннабель и Даветт внутрь и начал покупать яд для крыс, мышей, блох, клещей, огненных муравьев, и койотов — всего около пяти фунтов. Затем он выбрал из впечатляющей демонстрации товаров для домашних любимцев, тридцати галлонный аквариум. Он отказался от предложения прикупить гравий, планктон, гуппи и рыбу-ангел. Он покупал по причинам, понятным только другому Коту, голосящему, счастливомордому спасателю на водах в ярко-красных сапогах.
— Я всегда такой хотел, — был его единственный ответ недоуменным женщинам.
Кирк отвез Джека и Феликса в Wal-mart. Там они купили две пяти галлонных бензиновых канистры и две воронки, три самых больших из имеющихся огнетушителей, и два пакета воздушных шаров разных цветов.
Они заполнили обе бензиновых канистры за ближайшей дверью Exxon station.
Карл и Адам направили Блейзер на местную бойню, специализировавшуюся на приготовлении мясных продуктов, но согласившуюся на убийство и дренирование шести свиней на заднем дворе. Когда владелец узнал, что они не интересовались тушами — только кровью — он предположил, что они были поклонниками Сатаны. Благочестивый Баптист, он принципиально удвоил цену. Техник и Католический священник обменялись усталыми взглядами. Затем они заплатили без единого слова и уехали с кровью.
Три группы встретились полтора часа спустя, на пустой дороге у пустого дома шерифа, где Джек не теряя времени стал прогонять женщин.
— Убирайся отсюда, Энни, — твердо сказал ей Джек. — Убирайся из этого округа. У тебя все еще есть пушка?
Аннабель нервно кивнула и покрепче сжала свою сумочку.
— O'кей, — сказал Кроу. Он взглянул на наряженного в униформу водителя лимузина, выглядевшего неуместным и обеспокоенным.
— Это парень огонь, — изрек ей Джек. — Пусть доставит вас к прокату автомобилей… Или лучше, пусть отвезет вас в аэропорт. Затем возьмете такси до проката автомобилей. Заставьте его думать, что вы оставили город.
Аннабель нахмурилась.
— Я не думаю, чтобы он понимал, что происходит. Или, если на то пошло, это его заботило.
Джек мрачно улыбнулся.
— Я тоже. Но сделайте так, на всякий случай. Хорошо?
Она кивнула.
— Хорошо.
— O'кей. Двигайте.
Она собралась уходить, остановилась. Дотронулась рукой до его щеки.
— Будь осторожен, дорогой, — тихо сказала она.
Джек посмотрел секунду. Аннабель никогда раньше так не делала.
Но потом он встряхнулся, выбрал улыбку, и ответил, — Я получу первый шанс.
И Аннабель улыбнулась в ответ и молча уселась вместе с молчащей Даветт, а затем, без долгих слов леди и лимузин тронулись в путь.
Был момент — недолгий — когда мужчины просто стояли и смотрели, как уезжает машина.
— O'кей, народ, — тихо сказал Джек, — по коням.
И он подошел к Блейзеру, достал свою собственную кольчугу и начал одевать ее. Другие духовные воины — Кот, Адам и Феликс — сделали то же самое. Карл и Заместитель Томпсон стояли и наблюдали за ними. Все молчали.
Джек произвел быструю проверку, чтобы убедиться, что все четверо застегнули кольчуги правильно, а затем кивнул Заместителю Томпсону, который доставал ключ из глубокого тайника в кобуре. Затем он подошел к строению, которое выглядело как садовый сарай рядом с гаражом шерифа.
Потребовалось открутить два мертвых болта и набрать комбинацию, чтобы открыть четырехдюймовую, противопожарную дверь. Изнутри, заместитель добыл один ящик, в котором находились, двадцать, по счету, CS (Военного) Типа гранат со слезоточивым газом и семь противогазов. Карл, Джек и заместитель показали Коту и Феликсу как одевать противогазы и выдергивать чеки из гранат. Когда все, похоже приладили противогазы, они расселись по машинам, с патрульной машиной во главе, и направились обратно, в центр города Клеберн, Техас.
Когда они добрались до Тюрьмы Округа Джонсон, там их поджидали три полицейские машины и шесть офицеров в форме, укомплектованные дробовиками, бронежилетами и полным боекомплектом.
— Проклятье! — прошипел Джек Кроу, увидев их. — Как, черт возьми, они узнали?
— Никак, — ответил ему заместитель. — Я должен был сообщить им.
Вначале Кроу потерял дар речи. Когда он наконец попытался, заместитель не позволил ему.
— Подождите, Мистер Кроу! — рявкнул Кирк. И затем, поспокойнее: — Прежде, чем что-нибудь сказать, позвольте сказать мне. В Полиции Клеберна нет ничего плохого. Они не коррумпированы. Они не трусы. И они не глупы. Людей убивают монстры на нашей городской площади и они не могут сделать ничего, чтобы это остановить — и затем мэр, нанимает кого-то, кто может, и затем их шеф приказывает им не помогать. Вам не кажется, что они знают, что происходит нечто странное?
Он взял паузу, перевел дыхание. Кроу молчал. Ожидая.
— Теперь, — продолжил заместитель, — Я хорошо знаю этих шестерых. И они знают меня…
— Ты хочешь сказать, что они на нашей стороне? — пропищал Кот с заднего сиденья.
— Нет, сэр! — прошипел заместитель, глядя на Джека Кроу. — Они не знают вас. Насколько они могли понять, вы могли быть причиной всего этого!
— Тогда на чьей они стороне, — тихо спросил Джек, — на их?
Заместитель улыбнулся.
— На моей.
Джек усмехнулся.
— Неплохо. Они будут следить за нашими спинами, когда мы войдем внутрь?
— Они будут.
— Знают ли они, что мы собираемся испробовать?
— Да.
— Знают ли они, что нужно делать, если мы не сможем их перерезать?
— Они знают.
— O'кей, заместитель. Давай сделаем это.
Команда осторожно выбралась из трех автомобилей по сигналу Джека и выстроилась на тротуаре перед тюрьмой, собрав свое оборудование. Полицейские никому ничего не говорили, кроме заместителя, и настолько тихо, что никто не расслышал, что было сказано.
Но они никого не пытались арестовать. Или даже задержать. И они, казалось, были настороже.
— Похоже мы получили передышку, — прошептал Кот Кроу.
Кроу кивнул.
— Похоже, — прошептал он в ответ. — Как ребенок этот заместитель.
— Уж не думаешь ли ты о том, чтобы нанять его бвана? — злобно спросил Кот.
Лицо Джека было пустым.
— Не нужно. Он будет волонтером. Если… ты понимаешь.
— Д-а-а, — кисло прскрипел Кот. — Я понимаю. Если мы проживем достаточно долго, чтобы нам потребовался волонтер.
— Правильно. Сейчас, Кирк и я зайдем внутрь и заполучим всех остальных, что нам и надо.
— Ты хочешь, чтобы мы начали наливать кровь?
— Подождите, пока мы не вернемся. Заместитель?
Заместитель отступил от двух полицейских, с которыми разговаривал.
— Готов? — спросил Джек.
— Готов, — сказал заместитель. И кивнув полисменам, вошел внутрь и арестовал всех находящихся в поле зрения.
Их было всего четверо. Двое за стойкой регистрации, один сзади, сидел за столом, тупо взирая на пишущую машинку, и последний из них жадно пил из фонтанчика.
Все были бледными, мертвоглазыми, слабыми…
И покорными.
Это было в их лицах, в их позах, в безропотности, они стояли, и почти с облегчением позволили надеть на себя наручники. Единственное, что можно было принять за какую-то форму сопротивления, был поступок одного из двух, стоящих за стойкой регистрации, бледного, светловолосого человека по имени Дэн, который сделал отчаянный выпад в сторону красной тревожной кнопки, приклеенной к стене двухсторонним скотчем.
Не давая ему поднять тревогу, Джек перехватил его запястье на лету и почувствовал, как кости руки Дэна гнутся под его хваткой. Дэн вскрикнул и заохал так резко, что Джек инстинктивно отпустил его и увидел глубокие фиолетовые синяки в виде пальцев в перчатках, уже проявившиеся на запястье.
— Господи! — прошептал Кирк.
Джек взглянул на него поверх Дэна. Скрючившегося на полу, держа того за руку. — Ты тоже это видишь?
— Черт, да, я вижу это! — воскликнул Кирк. — Что, черт возьми с ним?
— Навскидку, я бы сказал, это была потеря крови.
Примерно в это же время, Дэн начал рыдать.
Вскоре двое других тоже плакали, вздрагивание их плеч показывало, насколько глубоко они измучены.
На это было больно смотреть. Джек планировал позвать кого-нибудь из тех, кто был на улице и в полицейской машине и увести их как можно скорее, но это был слишком хороший шанс, чтобы сбыться.
Дело в том, что Джек никогда, во всех своих сражениях, не встречал кого-то, кто, как он знал, находился под влиянием вампиров. Он знал, что в местах, где Команда делала свою работу, всегда было два-три самоубийства. И он думал, что это те, кто не мог жить с позором, из-за случившегося.
Но он никогда этого не видел. Он обозрел четверых, сгрудившихся и плачущих. Он чувствовал их стыд. Они им пахли. И как они плакали! Это были совершенно безудержные, безостановочные рыдания детей, красные глаза, сопли и стоны.
Нет. Оставить их в покое, было слишком хорошим шансом для них. Он ненавидел так поступать. Но он был обязан допросить их.
Он сделал паузу, глубоко вздохнул и опустился на колени рядом с тем, которого он перехватил у кнопки тревоги, Дэном. Синяк на его запястье был теперь многоцветен и отекал. Он ласково погладил его по другому предплечью.
— Я сожалею об этом, — сказал он негромко.
Но Дэн просто всхлипнул и покачал головой, как бы говоря, что заслужил это.
Какая-то часть Джека хотела схватить этого человека и встряхнуть, этот взрослый человек, плакал, как ребенок. Но остальные знали его лучше. Эти четверо действительно не могли ничего поделать с этим.
Сверхъестественное.
— Сколько их там? — спросил он Дэна.
Дэн посмотрел на него, не понимая.
— Сколько?
— Д-а-а. Внизу, под лестницей. В тюрьме. Сколько?
— Сколько… хозяев?
Джек стиснул зубы, но ему удался нежный тон.
— Д-а-а. Сколько хозяев?
Самый старший из группы, парень, сидевший за пишущей машинкой, когда Джек и заместитель вошли, встрепенулся и подался вперед. Он поднял три пальца.
Как ребенок.
— Трое! — захныкал он.
Проклятье! Подумал Джек. Он был готов к более чем одному. Но черт возьми, трое?
Проклятье!
Другие рабы начали кивать. Один из них, парень, пивший из фонтанчика, поднял три пальца и яростно кивнул.
И когда он отвернул воротник, обнажая горло, Джек увидел укус.
Заместитель тоже это увидел и тяжело задышал. Джек повернулся к Дэну, ближайшему к нему, отвернул воротник и здесь он был.
— Иисусе! — прошептал Кирк.
Это походило на укус паука. Но невероятно большого, невероятно злобного. Невероятно жаждущего.
Два следа от укуса были на расстоянии чуть более дюйма друг от друга, с параллельными черным и желтым кругами, опухшие у своих центров. Укусы были недавние, глубокие и ужасно инфицированные.
Потеря крови, сказал Джек.
Сейчас он подумал: потеря души…
— Они… — прорвало Дэна и его взгляд был жалобным, наполненным ужасной тоской. — Они… Они так прекрасны!
И все четверо снова начали плакать. Плакали и раскачивались и прижимались друг к другу, и Джек больше не выдержал. Он встал, схватил двоих за плечи и вывел на улицу. Заместитель вывел двух других.
Джек ничего не сказал на подозрительные взгляды шести патрульных полицейских на тротуаре, кроме:
— Эти люди не навредят. Просто держите их в сторонке.
Патрульный, который, казалось был лидером, сначала взглянул на Заместителя Томпсона, для подтверждающего кивка, прежде чем конвоировать заключенных и усадить их на заднее сиденье двух полицейских машин.
Карл возник рядом с Джеком.
— Ты был прав? — Спросил он, хотя это не было вопросом.
Джек вздохнул.
— Д-а-а. Они там. Трое, похоже.
Кот присвистнул.
— Трое? Святое дерьмо!
Феликс был там, тоже.
— Это много? — стрелок хотел знать.
— Наибольшее количество, из всех случаев до сих пор, — заметил Адам в сторону.
Кот пристально посмотрел на него, потом расслабился.
— Д-а-а. Я все забываю, что вы наш историк.
Адам улыбнулся.
— Больше нет.
Кот улыбнулся в ответ.
— Думаю нет.
— Мы вернемся через секунду, — сообщил им Джек, и затем он и заместитель вернулись внутрь, мимо стойки регистрации, по коридору, в другой коридор, и до самого конца до сводчатой двери, табличка на которой гласила: — Комната Шерифа Округа Джонсон. — Пока Кирк трудился, набирая комбинацию, Джек закурил сигарету.
— Я бы не стал, — предупредил заместитель, открывая сводчатую дверь.
Химическое зловоние изнутри хранилища ошеломило Кроу. Он взглянул на заместителя.
— Эфир, — объяснил Кирк. — Мы обслуживаем много экспресс-лабораторий в этой части Техаса.
— O.
Кирк помахал своей шляпой.
— Обычно это выветривается за пару секунд, — объяснил он. Во всяком случае, так кажется. Хотя Джек не был уверен, что это не просто обман обоняния.
В любом случае, они вошли внутрь и принялись за работу. Доказательства были найдены в толстых, плотно запечатанных манильских конвертах с именами и номерами дел на внешней стороне. Кирк читал их достаточно долго, чтобы понять, что внутри, прежде чем вскрывать их. Джек опустошил один из конвертов на пол и наполнил его тем, что передал ему заместитель.
Они взяли сто шестьдесят таблеток — пурпурного микродота — и более тридцати хитов — Blotter — LSD. Они взяли две с половиной унции чистого, неразбодяженного кокаина, три унции, восемьдесят четыре грамма PCP. Они взяли три грамма коричневого Мексиканского героина сырца. Они взяли шесть унций, сто шестьдесят восемь граммов молочно-белых кристаллов метамфетамина. Они вытащили все это на улицу, туда, где у Кота и Карла были сосуды со свиной кровью и аквариум, установленный на маленьком столике с колесами. На траве рядом с ним валялись различные кульки с ядом от Prather's Feed & Seed. Воздушные шарики разных цветов выглядели теперь как баллоны с водой, если бы не ядреный запах бензина, распространяемого ими. Рядом с воздушными шарами были гранаты со слезоточивым газом и противогазы, готовые к работе.
Джек посмотрел на часы. Три часа и пятнадцать минут до заката.
— O'кей, — сказал он Карлу, — можешь ли ты сейчас поднять лифт?
— Да, — Карл кивнул и взял свой ящик с инструментами. Оба вернулись внутрь.
Когда Карл увидел двери лифта напротив входа, он остановился и улыбнулся.
— Боже мой, этот заместитель был прав. Я никогда бы не поверил.
Джек кивнул.
— Везунчик.
На самом деле, им невероятно повезло. Команда Кроу знала, что клетки находятся в подвале, и они знали, что единственный способ добраться до них-лифт. Но только после того, как Заместитель Томпсон нарисовал свой маленький эскиз тюрьмы, они узнали, что маршрут к лифту был таким коротким и понятным. Кроу поежился при мысли о попытке заманить полноценного вампира-хозяина из темных углов и вверх по лестнице на солнечный свет в эту чертову штуку да еще с тяжелым арбалетом, держа его наготове, рискуя оборвать трос на каждом шагу.
Но тут можно было сделать прямой выстрел. Меньше тридцати футов от двери лифта до солнечного света, и проход был широким и свободным от всех препятствий.
Теперь все, что им нужно было сделать, заставить демонов попасть в лифт.
Он присоединился к Карлу, суетившемуся над антикварной электрической коробкой на стене рядом с дверями лифта. Он держал путаницу проводов, тянущихся до черной металлической коробки с полудюжиной тумблеров сверху.
Карл оторвался от работы.
— O'кей, я думаю у тебя все готово.
Джек нахмурился.
— Ты знаешь, что делаешь?
Карл пожал плечами.
— Джек, этот лифт старше меня. Я не стал бы считать, что он слишком отзывчив.
— На что я могу рассчитывать?
— Ну, этот переключатель запускает его. Это раз. Этот останавливает его. Где угодно. Между этажами. Все что пожелаете. Этот открывает двери. Этот закрывает их. Опять же, где угодно.
Джек кивнул.
— O'кей. Памятку мне.
Карл застонал.
— Ты не можешь это запомнить?
Джек посмотрел на него.
— Я не хочу вспоминать. Я хочу знать.
Карл вздохнул.
— Да, бвана, — сказал он и принялся за писанину.
Кроу вернулся на улицу и поговорил с Котом, стоящим на тротуаре у тюрьмы и беседующим с заместителем. В нескольких шагах Феликс спокойно курил, присев на обочине.
— Я собираюсь исполнить свой хит, — сказал Джек Коту. — Подождите несколько минут, затем начинайте заливать кровь.
— Хорошо, — сказал Кот.
Кроу посмотрел на патрульную машину заместителя, припаркованную в нескольких шагах.
— Не возражаешь, если я одолжу это на секунду? — спросил он.
Заместитель удивился, потом пожал плечами.
— O'кей, — подтвердил он неуверенно.
Кроу кивнул, забрался в машину, и отъехал не говоря ни слова.
— Что он имеет в виду под исполнить «свой хит»? — Кирк хотел знать.
Кот улыбнулся.
— Он всегда уходит, перед тем, как начать, чтобы побыть одному.
— Чтобы сфокусировать концентрацию, — закончил Кирк, кивая.
Улыбка Кота была кривой.
— Или проглотить свой страх, — предположил он и затем улыбнулся еще шире, когда увидел, как побледнел заместитель.
Феликс, сидящий на обочине, курил свою шестьдесят третью сигарету за день, не делая никаких комментариев. Между носками своих сапог он разложил последние пять сигарет в рваную линию. Он только что вытолкнул на асфальт шестую и уложил ее в ряд, когда Джек Кроу внезапно появился на патрульной машине.
— Что-то не так? — спросил Кот.
Джек покачал головой. Он не пытался выбраться из машины, просто сидел за рулем и смотрел на Феликса.
Наконец, стрелок поднял глаза и встретился с его взглядом.
— Садись, — приказал Кроу, указывая на переднюю пассажирскую дверь.
Феликс посмотрел на него, затем поднялся. Он направился к машине, остановился, вернулся и разбросал свою сигаретную линию. Затем он залез в машину и оба уехали.
Джек проехал в молчании полдюжины кварталов до Клебернского Городского Парка. Там был бассейн, несколько теннисных кортов, три бейсбольных поля. Джек припарковал патрульную машину рядом с хорошо сохранившимся, красивым старинным локомотивом, окрашенным в черный цвет, и огороженным цепью. Он заглушил двигатель и посидел несколько секунд в молчании.
Феликс закурил сигарету и ждал пока Кроу заговорит. Что теперь? Подумал он.
Наконец Джек начал. Он закурил, повернулся на сидении лицом к Феликсу, и улыбнувшись сказал, — Ты знаешь, Феликс, что сегодня идешь на смерть.
Феликс посмотрел в улыбающиеся глаза собеседника. Он не знал, испугаться ему или обидеться или…
— Я тоже, — продолжил Кроу. — Так оно и есть. Мы взяли на себя эту работу, и это бесконечное проклятое дело, и у нас слишком много вампиров, и нас недостаточно, и они собираются заполучить нас… так что, мы заставим их заплатить.
— Кажется, понимаю?
Феликс был уверен, что это дерьмо он не понял. Все это. Идея Кроу была какой-то шуткой или как?
Но таков был Стиль Джека Кроу.
— Это единственное, что имеет значение, Феликс. Мы не собираемся избавляться от всего зла в мире. Мы не собираемся уничтожить всех убийц или торговцев крэком или педофилов.
— И мы с тобой не собираемся доставать всех ебаных вампиров. Рано или поздно они нас достанут. Мы умираем, земля продолжает вращаться, и не пытаться, просто означает, что мы проживем немного дольше, и есть намного больше мертвецов, не спасенных от того, что их кровь высосали, но мы в конечном итоге умрем, Феликс, ты и я. Этого не избежать. И земля будет продолжать вращаться, и мы этого не увидим, независимо от того, как долго мы проживем, и поэтому некоторые глупые дураки смотрят на это, и не видят никакого смысла, и это потому, что бессловесное дерьмо думает, что это вопрос оценки.
— Это не так, Стрелок. Секрет в том, что нет оценки или конечного результата, потому, что нет ничего окончательного!
— Что и есть… есть Стиль.
Больше того. Джек поведал немного о воинах-самураях и о том, как они почитали себя мертвыми, когда впервые принимались за службу, так, что впоследствии ничто не могло их устрашить и предать свои обязанности.
И были другие примеры и Феликс…
За все это время, Феликс не сказал ни слова. Он просто сидел, глядя на Кроу, даже не курил, пока Джек не закончил.
— …только Стиль, Феликс. Ничего больше. Значит они нас заполучат. Ну и что? Только Стиль имеет значение. Следуешь за мной?
И когда Феликс заговорил, его голос был строгим, ожесточенным и трескучим:
— Кроу, ты никогда не повторишь мне этого дерьма снова! Никогда. Ты меня услышал?
И Джек подумал, Боже мой, я думаю, сукин сын застрелит меня, если я не соглашусь!
И он сказал:
— O'кей, Феликс.
Феликс отвернулся и уставился на огромный черный локомотив.
— Теперь мы можем вернуться?
Джек кивнул, завел машину, и тронулся с места.
Думая: «Дееерьмо! Где же это я здесь перегнул?»
И затем подумал: «Боже, я потерял его. Он и близко не был готов к этому».
Через несколько секунд Джек быстро взглянул вправо. Феликс все еще выглядел как каменный.
Боже! Надеюсь, я не заморозил своего проклятого стрелка вновь. Он нужен нам в деле. Мы идем туда и он выходит из строя и он не стреляет…?
И затем он подумал: Еб твою! Ничего я не могу с этим поделать теперь. Если я потерял его, я потерял его. Забудь. Не надо было брать его с собой. Надо было выйти одному, как всегда, так что, O'кей, забудь, что он здесь, Джек, o Великий Скудоумный Вождь. Забудь. Делай свой хит. Глубокий вдох. Глубокий вдох и забудь о Феликсе просмотри эти картинки, сделай это сейчас, запомни эти картинки, потому, что если ты не сможешь рассмотреть их сейчас, если ты не сможешь визуализировать удачу сейчас, то точно не будешь знать, что делать за долю секунды…
И он занялся этим. Он управлял автомобилем на автопилоте, созерцая не улицы Клеберна, Техас, но победу.
Он поставил аквариум, заполненный свиной кровью в лифт. Быстро добавив и кокс и крысиный яд и все остальное. Конечно, это не убьет их, но ослепит этих головорезов, это только нужно, чтобы немного отвлечь их и заставить наброситься на двадцать или больше доз LSD зараз. Конечно, это будет пахнуть весело. Демоны поймут, что с кровью что-то не так, но они могли видеть ее! Вот почему Кот приобрел аквариум, они могли не только почувствовать запах крови, они могли видеть ее сквозь стекло. Просто слишком чертовски соблазнительно, чтобы сопротивляться. Погрузят в нее свои гнилые клыки, набросятся, как мошки на яблоки и затем весь яд и наркотик ударят по ним и потом лифт поднимет их, и к тому времени, когда откроются двери, они будут настолько окаменевшие, больные и обалдевшие…
Арбалетный трос вытащит их слишком быстро, чтобы они могли притормозить, окаменевшие, как есть. Трос привязан к Блейзеру, потому, что лебедка работает слишком медленно, чтобы рисковать, и я просто свистну Карлу по рации, и он даст газу, и этот демон вылетит из лифта через двери и сгорит раньше, чем поймет, что его поразило.
Конечно, черт!
Дерьмо! Нам даже не нужен стрелок!
Но они сделали. И тут они на самом деле не одни.
Феликс, сидящий в стороне, забытый Джеком Кроу, начал раскачиваться и вздрагивать, словно готовый извергнуться вулкан.
Он сидел на заднем сидении Блейзера и наблюдал за тем, как они хлопочут о последних деталях, и он ненавидел все, что видел.
Но он молчал.
Он конечно ненавидел эту работу, и он ненавидел это место, и он ненавидел План, и он ненавидел вид своей пары Браунингов, лежащих рядом с ним, ожидающих, чтобы их засунули за ремень, и он ненавидел… серьезность… с которой остальная часть Команды занималась всем этим.
Но в основном он ненавидел взгляд Джека Кроу, отдающего вдохновенные приказы и зная, что голова этого ответственного парня плотно забита суицидальной философией о… о чем? — Каждый должен когда нибудь уйти, так почему бы не сейчас? — или какая то подобная непристойность.
Но он не говорил.
Он просто ненавидел, курил и закипал.
Он также боялся, но он был слишком рассержен на Кроу, чтобы разбираться с этим, слишком взбешен и преисполнен отвращения к этому дерьму Кроу, наехавшему на него, как локомотив. Достаточно плохо заниматься этим дерьмом и, вероятно умереть, но чтобы этот проклятый босс начал втирать этот юношеский Кодекс Жопозащитника Кармы ему…
Насколько Феликс мог судить, философский фундамент Кроу состоял из:
— O, ну, что за Ад вокруг!
Но стрелок все еще молчал.
В чем был смысл… Делалась работа. Война была в нескольких шагах, и все они собирались принять участие в сражении, включая его самого, и ничего из того, что Феликс мог бы сказать, не могло это остановить или спасти ебаную душу.
И затем он услышал это:
— Рок-н-ролл!
И они вошли внутрь.
Миновали большие двойные стеклянные двери, заклеенные черным от солнечного света, даже небольшой паз, вырезанный для троса, прикрыли клапаном из черного картона и в остальном внутри было темно, прохладно и сухо от кондиционера — он наконец понял, как жарко было снаружи — но здесь все напоминало мягкую могильную тьму, каждое окно зашторено, для уверенности, что они выйдут из лифта и Феликс понял, почему Джек решил забыть про эти проклятые противогазы и этот газ, ведь видимость была достаточно плохая, несмотря на прожектора, установленные подо всеми мыслимыми углами, и все они, Джек и Кот и отец Адам и заместитель Томпсон и даже Карл Джоплин собрались перед мониторами наблюдения, размещенными Карлом на небольшом кофейном столике в холле так, чтобы Джек мог их видеть, работая в лифте и…
И было очень тихо, и мгновение они все еще стояли, дыша кондиционированным воздухом и вглядываясь в темные мониторы.
— Включай свет, — сказал Джек спокойно, — и посмотрим, что мы сможем видеть.
И внизу в камерах загорелся свет — Феликс понятия не имел, кто щелкнул выключателем, понятия не имел об источнике каких-либо других перемещений, кроме своего собственного и Джека, и никакого стоящего мертвеца внутри этого крошечного туннеля, ставшего его видением — и камеры наблюдения медленно поворачивались туда-сюда, показывая ряды тюремных клеток.
И никого не было в них. Они были пусты.
На мгновение Феликс почувствовал восхитительный трепет облегчения, пока Карл Джоплин не поднес пухлый палец к одному из экранов и не указал на незастеленную койку в углу.
— Вот, я думаю, — прошептал он. Он перевел свой палец к другой койке, рядом с этой, тоже незастеленой. — И там.
Феликс уставился на экраны, не веря своим глазам, затем посмотрел на лица остальных, озаряемые огнями экранов, и затем снова посмотрел на экраны, на две разобранные койки, и затем он увидел эти контуры на матрацах и понял, что койки не были застелены, потому, что кто-то — или что-то, черт возьми — все еще лежал на них.
И его страх приподнялся и зазмеился вдоль его хребта.
— Я не понимаю, — прошептал Кирк. — Я имею в виду, я понимаю, что это вампиры и все такое. Не отражаются в зеркалах и прочее. Но как насчет их одежды? Мы должны видеть их одежду! Я хочу сказать, это научный факт, что…
— Заместитель, — промолвил Отец Адам через правое плечо, и Кирк обернулся и посмотрел на священника.
— Заместитель, — повторил Адам мягко. — «наука» может быть полезна. — Он указал на экраны. — И мы используем все, что можем. Но, — твердо прошептал он, глядя тому в лицо, — это никакая не «наука».
И заместитель посмотрел на него секунду или две, прежде чем кивнуть и повернуться к экранам и Феликс почувствовал, как еще один холодок поднялся и закрутился в его кишках потому, что он ненавидел, абсолютно черт возьми ненавидел, когда священник говорил столь уверенно, потому, что он был всегда, всегда, прав и примерно тогда Джек склонился к экранам, чтобы в последний раз взглянуть на аквариум с кровью, наполненный и приготовленный внутри лифта.
Затем он щелкнул выключателем и двери лифта закрылись, и все они услышали стонущий лязг, когда лифт начал движение вниз. Это было так громко! Это казалось достаточно громким, чтобы разбудить…
— Вот! — воскликнул Карл Джоплин, и его толстый палец вновь уткнулся в экран и отодвинулся, и Феликс увидел. Полосы, очертания, эфемерные… дрейфующие… но с целью, оформлено и направленно и Феликс мог их видеть иногда, действительно видеть их, когда они двигались, и затем останавливались, и всего лишь на короткую долю секунды он мог видеть их, видеть их очертания, видеть их выражения!
И они улыбались.
— Я полагаю, — заметил Кот с очень пересохшим горлом, — они почуяли кровь.
И тут же все повернулись к последнему монитору, единственному, показывающему внутреннюю часть клетки лифта, пустой, за исключением ярко-красного аквариума, и тут лифт остановился, двери открылись и мелькающие полосы — там их было трое, несомненно трое, один мужчина и две женщины — двинулись вдоль ряда тюремных клеток к лифту и…
Там! На экране монитора, показывающего лифт, они увидели, как один из них проявился, и все могли подтвердить, образ, как-бы из-за границы бокового зрения, это была одна из женщин.
— Карл! — прошептал Джек Кроу резко. — Выходи на улицу и приготовься.
— Хорошо, — прошептал Карл в ответ и был таков.
Джек взглянул на остальных.
— По местам.
И все куда-то отвернулись от экранов — Феликс был слишком ошеломлен, чтобы действительно сказать или запомнить куда — остальные были где-то там, справа от дверей лифта, где-то, а он и Джек должны были остаться здесь, слева.
Он размышлял. Он не был уверен. Он не мог вспомнить. Он не мог…
— Сколько тебе нужно времени, бвана? — спросил Кот.
Кроу взглянул на него и его лицо было грозным.
— Стань на свое место, Целка.
Кот поколебался, посмотрел на экраны, оглянулся на Кроу.
— Просто так… ты думаешь, мы сможем справиться с несколькими?
Джек быстро взглянул на него.
— Если б знать это. Пошевеливайся.
Кот снова заколебался, затем кивнул и отошел, и блики прожекторов ярко вспыхнули на полированном острие его пики.
И затем, со стола с другой стороны стойки регистрации, едва видимого через огромную черную решетку, поднимавшуюся от верхней части стойки до потолка, начал звонить телефон.
Во-первых они просто подпрыгнули. Затем они обернулись и посмотрели туда. Затем они поняли, какой именно телефон это был, и затем…
Один из экранов на нижнем этаже, тот, который показывал пост охранника прямо за широко распахнутыми решетчатыми воротами, ведущими к лифту, показывал настенный телефон. Телефонная трубка была с крюком и болталась в воздухе и иногда Феликс мог видеть очертания, а иногда не мог, но он знал, кто это, знал, что это был мужчина.
Вампир был звонившим им.
— Подозрительный сукин сын, — пробормотал Кроу, но Феликс в действительности не слышал его. Феликс смотрел на другой экран, показывавший открытый лифт и аквариум, наполненный кровью, который, казалось, почти кипел.
— Боже! — прошептал он почти неслышно.
Но Кроу услышал и взглянул и оба они промолчали, когда ее смутный абрис проявился и пропал, проявился и пропал, когда она прильнула своим широко разинутым ртом к крови, хлюпая, перегнувшись через стекло, и хоть она выглядела как призрак, они могли видеть ее неистовство, ее голод, ее жажду.
Дважды, Феликс был уверен, что видит клыки.
Джек Кроу внезапно наклонился вперед, захлопнул двери лифта, включил подъемник и зарычал, — Вперед, команда! Рок-н-ролл.
Но все знали, все слышали заработавший лифт. Все знали, что должны были увидеть.
И телефон перестал звонить и на экранах появились пустые тихие клетки, и через несколько секунд крики боли и гнева разнеслись эхом изнутри кабины лифта. Яд, наркотики, добрались до нее.
— Наслаждайся, сука, — пробормотал Кроу и встал подальше от мониторов с арбалетом в руках.
И вот тогда, затем. Это заставило Феликса собраться наконец-то, мускулистая рука Джека Кроу взяла арбалет наизготовку и следом за ним также двинулся Феликс, прикрывая левый фланг Кроу, и занимая позицию он заметил там Кота, влезающего на клетку лифта с мешком воздушных шариков, наполненных бензином, и Феликс вспомнил, что стоял здесь раньше, осыпаемый искрами от ацетиленовой горелки, когда Карл вырезал дыру в верхней части кабины лифта, чтобы Кот мог… мог что?
И разум Феликса закружился в водовороте воспоминаний, соображая, что Кот должен был бросить свои наполненные бензином шарики в кровавый лифт вместе с сигнальной шашкой! Выгоняя вампиров в зону их уничтожения и это было безрассудно, это было безумие и мысли Феликса завопили, я должен убираться от этих людей!
Но все, что он сделал тогда, выхватил Браунинг и тогда, когда они услышали реверберацию из шахты лифта, грохот ударов, визг и стук, и Феликс думал, Боже мой! Она вырвется из этого лифта!
Затем внезапно, тишина. Ни звука. Никаких ужасных, разносимых эхом криков, только гул машины, поднявшейся на несколько последних футов и остановившейся.
Дверь лифта не открылась.
И она все еще не открылась.
И затем он попытался, старый контур жужжал, металл стонал и не открывался..
И Феликс, и Джек оказались у мониторов, даже не задумываясь, но на них ничего не было, кроме битого стекла и крови на полу и стенах, они едва переглянулись, прежде чем вернуться на позицию, оружие наготове, и Кроу крикнул, — Осторожно, народ. Похоже, она заперлась!
И затем он потянулся за своим маленьким дистанционным пультом, изготовленным для него Джоплином — он был на полу, в пятнадцати футах от лифта — вот где они были. Феликс и Кроу стояли рядом, когда двери лифта просто сорвало, как ураган срывает с якоря корабли и они врезались в них.
Дверь ударила Кроу первым, ударила его плашмя и по всей правой части тела, дверь крутанулась, как перевернутая карта и шлепнула вглядывающегося Феликса по голове, и когда он упал, то увидел ее, выходящую из лифта в темноте, и комната внезапно наполнилась пылью, и затем он лежал на спине, безучастно глядя на блики опрокинутого прожектора на потолочных плитах, мимо края смятых дверей лифта, лежащих на нем.
Затем задвигались огни, зазвучали голоса, зашаркали ноги и кто-то позвал кого-то к кому-то на помощь, и он поднялся, откидывая дверь в сторону с пистолетом в руке и…
— И она смотрела на него.
Она была там, стоящая прямо перед лифтом, дыша и ослепляя его, и он видел радужку ее глаз и ее широко раскрытые губы и он услышал шипение и показались клыки, и он сознавал, что погиб, знал это, но он был каким-то образом настолько далек от этого, будто это происходило с кем-то другим на киноэкране.
Нужно застрелить ее… Знал, что должен выстрелить в нее, и он все еще держал пистолет в руке, но не мог вспомнить как стрелять, но он все равно поднял пистолет, и она глядя на него пошла к нему, к нему, к нему.
И арбалет Отца Адама выстрелил и огромный болт ударил ее под правую грудь, с хрустом вылезая из спины под левой лопаткой, она вскрикнула и высоко подпрыгнула вверх, кружась и взвизгивая…взвизгивая…
И потом она пропала.
Куда? Куда-то. Возможно, она была где-то слева? Она двигалась так быстро.
И он почувствовал, что вскочил на ноги, и он чуть не закричал, думая, что это она, но это был только Джек, стоящий с вымазанной кровью щекой и смотрящий на него.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
И Феликс кивнул и посмотрел мимо него на Отца Адама, который стоял, застывший и бледный рядом с заместителем, держа разряженный арбалет, глядя на вампира, бросившегося к нему — Боже мой! она едва могла двигаться, она была проткнута этой штукой и стрела покачивалась, когда она ковыляла к нему, и эта прозрачная, густая желчь вытекала из нее по древку, и заместитель поднял острую пику, которой вооружился, но этого было недостаточно и Феликс, оттолкнул Джека в сторону и выстрелил, шальной, выстрел от страха и пуля точно ударила в ее ногу, прямо в подъем левой ноги и она взвыла, подпрыгнула и обернулась к нему, он выстрелил снова, и пуля, казалось, вырвала кусок верхней части ее левого плеча и еще больше этой слизи запузырилось по ткани ее блузки…
Ее блузки? По ее Мексиканской крестьянской блузке, белой, с красивой вышивкой, и он наконец посмотрел на нее, рассмотрел ее, какой она была на самом деле, с глубокими, выразительными глазами и жалобным от боли шепотом…
Разве ты не хочешь меня? Разве ты не желаешь меня и не любишь меня и не хочешь позаботиться обо мне?
И он хотел! Он почувствовал раскаленную, нарастающую похоть и хотел ее живую, здоровую, мягкую и нежную в своих объятиях…
И он опустил направленный в ее сторону пистолет, когда она снова приблизилась к нему, он взял ее за руки, чтобы обнять, и зацепил арбалетный болт, пробивший ее грудную клетку и она вздрогнула и увидев внезапно появившиеся клыки, он трижды выстрелил ей в грудь.
И она завыла и плюнула, когда серебряные пули пробили ее, она опрокинулась на спину, корчась и завывая и отхаркиваясь, пока арбалетный болт гнулся и сгибался под ее весом, но затем она немедленно вскочила, метнулась, мелькающая, мутно-белая, когда она проходила перед лифтом, стойка регистрации оказалась на ее пути и ей пришлось с ней столкнуться, она снесла кусок огнеупорного пластика, размером больше шахматной доски, сорвала его, но он не остановил ее, вообще. Она проскочила и исчезла по коридору на задворках тюремных офисов, и они услышали хлопанье, завывания и грохот, когда она искала выход, а затем раздался потрясающий громовой толчок и замигал свет.
— Хорошо, — рявкнул Джек, увидев свет. — Все вышли. Поехали.
Звук его голоса, обычно холодный и авторитетный, убедил всех окружающих и они двинулись к двери, кроме Феликса, застывшего и грезящего сладкими. прелестными воспоминаниями о ее мягком взгляде и тоске, нежной…
— Феликс, — пролаял Кроу, — двигай своей задницей!
Феликс посмотрел на него, на его жесткое лицо и возненавидел его приказ, но знал, что должен повиноваться и…
— Джек! — закричал Отец Адам и она появилась вновь, приближаясь к ним с ужасно болтающимся арбалетным болтом и сверкнули клыки и Феликс выстрелил в нее вновь.
И снова и снова и снова, поражая ее мертвую грудь всякий раз, и она упала на пол при первом попадании, но он просто продолжал стрелять в нее, суку, подойдя прямо к ней, и ее тело искривлялось и изгибалось с каждой пулей и он радовался мести, свершаемой над этой грязной гнилью — Автоматический издавал в его руке холостые щелчки и он машинально отбросил пустую обойму, потянулся за другой, и внезапно понял, как чертовски близко он подошел к ней, и вновь их глаза встретились, и в них была… ненависть и ужас и то, что она хотела бы сделать с ним!
И он начал отступать, когда она пошатываясь приблизилась к нему, и второй болт, из арбалета Джека, с прикрепленным к нему тросом, нанес смертельный удар в ее грудь и спас жизнь Феликса, и даже сквозь ее крик, Феликс слышал, как Джек зарычал Джоплину по рации.
— Карл! Тащи ее!
И Карл потащил, трос сразу же натянулся, ее швырнуло мимо них к двери, но угол движения оказался неправильным, ее завертело вокруг колонны, и пролетая мимо ее когтистые руки внезапно вытянулись, и ее пальцы вонзились в штукатурку на два дюйма, и она просто остановила свое движение.
Это означало, что она также остановила и проклятый Блейзер! Послышался такой высокий звук и отдаленный скрежет металла и трос провис и она улыбнулась им ужасной улыбкой и затем отпустила колонну и пролетела мимо них к стойке регистрации и взлетев в воздух как ракета, пролетела прямо сквозь ебаную железную решетку перед ней, с разрывающим уши визгом искореженного металла и появилась дыра в решетке и вся стойка была разворочена и в мигающем свете поднялось еще больше пыли с потолка и…
И Феликс схватил Джека Кроу за плечо, развернул и закричал, — Ты не сказал мне, что они могут делать такое!
И Джек, вырвавшись яростным движением, заорал так же громко, — Я не знал!
И Феликс поверил ему.
— Тогда валим отсюда!
Джек кивнул.
— Кот! Где ты?
— Здесь, бвана, — раздался дрожащий голос с крыши лифта.
— Давай, черт возьми! — приказал Джек, приближаясь к нему. — Пока ее не видно!
Кот кивнул, помешкал недолго на крыше лифта, затем тихонько спустился, как его тезка, на пол.
— Со всеми все в порядке? — спросил Кроу у остальных, собравшихся вокруг Кота.
Все кивнули, но Феликс не обратил на это внимания. Он все еще двигался к входной двери, к солнцу, к безопасности, черт возьми! Мы посчитаем наши раны снаружи, как насчет этого?
Но остальные все еще стояли на месте. Недолго — всего несколько секунд, на самом деле. И затем трос, тянувшийся между ними, от входной двери до решетки, резко дернулся.
— Как будто послабее, — прошептал заместитель, — это действительно она?
Когда она ворвалась к ним обратно через решетку, они все отступили назад, и Джек двинулся между Феликсом и мишенью, и в этот миг стрелок почти выстрелил, но не успел.
И это дало ей время ринуться на Кота.
Кот упал на пол, держа перед собой пику, но выпад был слишком стремительный — он не успел защититься от нее острием вовремя — и она его достала.
Схватила его за талию и подняла высоко вверх, одна из пронзивших ее стрел громко стукнулась о его лицо — и Кот погиб, и все это знали.
Погиб у них на глазах.
Погиб в их присутствии.
И трос провисший и оживший по всей длине тюремного пола, потянулся, сбил ее с ног, прикрепленный к пронзившему ее грудь деревянному колу, и она зашипела, летя на солнечный свет, зашипела и плюнула и отбросила Кота, чтобы протянуть руку и ухватиться за край стены у широкой входной двери, и у нее получилось, она остановилась вновь, но ее ноги по инерции врезались в затемненное стекло и дверь широко распахнулась, и солнечный свет залил ее и взорвал ее тело в оглушительном, воющем пламени.
Но она не отпускала стену!
Феликс стрелял в нее. Он стрелял в нее снова и снова, но она не отпускала стену и, если бы не явные содрогания, когда пули вонзались в ее тело, он бы не поверил, что попадает в нее, и снаружи до них доносился надрывный рев мотора и они видели ее когти, изогнувшиеся в стене, и они знали, что она может проделать это снова, разорвать трос или сломать Блейзер или что-то еще, знали, что она может освободиться вновь.
Знали, что она достаточно сильна.
Кот кое-как встал, оперся на левую ногу и вогнал свою пику в ее пылающую спину со всеми унциями сил и страха, что у него оставались, и раздался КРИК, когда острие погрузилось в нее, КРИК… и на долю секунды они все увидели, что ее когти теряют хватку, и к тому моменту, когда она удержалась вновь, Заместитель Томпсон шагнул вперед и метнул свою пику, он был моложе и сильнее Кота и когда острие вылезло из затылка ее пылающей головы, она снова издала этот КРИК и ее руки разжались, она вся прошла через дверной проем на солнце и взорвалась пламенем, мертвая и упокоенная наконец, прежде, чем дверь успела захлопнуться и отрезать ее от их взглядов.
— Одна готова, — пробормотал Джек.
Феликс на мгновение взглянул на него и вышел на солнечный свет.
К тому времени, когда они были готовы сделать новый заход, осталось всего девяносто минут до захода солнца.
Не очень хорошо, подумал Джек Кроу. Но он держал свое мнение при себе, вместе со всем остальным и заторопился вместе со всеми.
Беда в том, что у них было так много дел:
Переносной генератор для питания своих прожекторов.
Два дополнительных прожектора, для замены разбитых.
Новый трос.
Они удалили то, что осталось от обеих дверей лифта.
Они зафиксировали входную дверь.
И, конечно же, они перевязали ходячих раненых. Нос Кота был сломан. Джеку наложили швы на щеку. У Феликса была повязка на лбу. И Карл Джоплин цедил проклятия сквозь зубы.
Он еще не потерял ни одного. Но он должен был. Кажется, в первый раз, когда он пытался вытащить девчонку, она просто разорвала задний бампер Блейзера. Во второй раз он использовал полицейскую машину, фактически обмотав трос вокруг блока цилиндров и получив возможность стартовать быстрее, он начал с двадцати миль в час, когда скопытился.
Но она остановила полицейскую машину намертво, и Карл прошел головой прямо сквозь лобовое стекло, и его лицо было порезано похоже в ста различных местах, его губы были разбиты и все передние зубы шатались на ощупь. Каким-то образом он сумел удержать ведущую ногу на дросселе несмотря на все это и, следовательно, спас их жизни.
Или по крайней мере убить ее, что было засчитано.
Коту все-таки удалось прижучить его за медлительность, и Карл оправдываясь сердито зарычал, что он сменил машины и вернулся через тридцать чертовых секунд, и давайте посмотрим, как быстро Кот управляется и Кот спросил его, знает ли он, как далеко может переместиться вампир за тридцать секунд?
— Как далеко? — фыркнул он.
— Никто не знает, Джоплин, — отозвался Кот, — потому, что так много океанов на пути!
И это должно было насмешить, но никто не смеялся, потому, что все они должны были сделать это снова, еще два раза за полтора часа и…
И никто не думал, что это сработает.
Джек знал это, видел в их лицах, и все равно, не было никакого дерьма, потому что не было другого выбора!
Итак, рявкнуть — Рок-н-ролл, — и сделать новый заход внутрь, в пыльный свет прожекторов и прохладную сушь непрерывно работающих кондиционеров. Пока остальные занимали свои позиции, Джек подошел и осмотрел лифтовую машину. Свиная кровь на стенах и потолке, всюду битое стекло. На полу была большая лужа.
Джеку было нечем заменить наживку. Больше нет крови. Нет другого аквариума. Но он подумал, вспомнив о ее безумной жажде, что этой лужи на полу достаточно, чтобы соблазнить.
Или, может быть, нет, подумал он спокойно и закурил сигарету. Какое это имеет значение?
— Мы все равно умрем, — пробормотал он и поймал себя на этой мысли. Он сказал это? Черт, он сказал это вслух?
И он обернулся и посмотрел на остальных, на Кота, карабкающегося на крышу лифта, на священника, с его арбалетом и заместителя, с его никчемной пикой, и на стрелка, с его темными мыслями и темными навыками, и он подумал…
Он подумал: Зачем мы это делаем? Зачем? Это безумие!
И это напугало его больше всего, потому что у него никогда, вопреки всем страхам и убийствам и зарезанным друзьям, не было таких мыслей. И он подумал, что если он уйдет незаметно, и затем другая часть его разума выступила вперед и тихо прошептала, что любой может зайти слишком далеко и есть такая вещь, как чересчур, и на мгновение желание уйти было настолько сильным, что он подумал, что заплачет.
Но он этого не сделал.
Сейчас он не разберется. Не при всех. Он просто постоял несколько секунд, чтобы увериться, что слезы прекратили течь, а затем механически вытолкнул себя вперед, двигаясь, вместо того, чтобы иметь с ними дело и чувствовать себя обманщиком всякий раз, встречая чужие глаза, потому что знал, они больше никогда не попытаются, если не будут думать, что он верит и… А он?
— Рок-н-ролл! — пробормотал он сердито еще раз, потому что, ничто из этого дерьма не имело реального значения, потому что это все еще должно быть так, потому что…
Потому что… ну, потому что — Рок & Ролл, — черт возьми!
И он огляделся и убедился, все было на местах и на мази и тогда он просто чертовски хорошо со всем управился.
Экран контролирующий камеры был чист от полос или призрачного движения, что означало, что они там не двигались, поэтому Джек подался вперед и щелкнул выключатель, чтобы отправить лифт во второй раз и дать им что-то для реагирования..
Избитый лифтовый механизм, сквозь скрип и стоны, но спустился вниз. Без дверей все можно было видеть, как он двигался, видеть, как потолок кабины проехал мимо пола, видеть, как сверху проложены кабели и провода, видеть, как он останавливается с поистине ужасным звуком скрежещущего, гнущегося металла.
И останавливается в шести дюймах ниже уровня пола.
Джек что-то пробормотал с придыханием и щелкнул выключателем вновь. Механизм работал так, будто хотел двигаться, дрожал на месте, но все же не сдвинулся с места. Джек вздохнул и выключил рубильник.
— Хотите, чтобы я вызвал Карла? — спросил Отец Адам.
Джек встал из-за мониторов.
— Я не знаю. Подожди секунду.
— Я думаю, — высказался Кот со своего насеста в шахте лифта, — что он просто застрял на чем-то.
— O'кей, — ответил Кроу. — Все еще крепко держится.
Он обошел вокруг TV экранов, не выпуская свой арбалет и подошел посмотреть. Свободной рукой он прихватил с собой один из прожекторов, шнур с шуршанием тянулся позади него.
Кот спрыгнул на пол — к подошедшему Кроу и указал вниз на угол шахты.
— Похоже, что там его как-то заклинило.
Кроу кивнул, отложил свой арбалет и закурил сигарету.
— Это никогда бы отлично не сработало, — заметил заместитель из-за его спины.
Кроу обернулся на голос и увидел, что все, даже Феликс, столпились, чтобы посмотреть.
Мы не дисциплинированы? Удивился Кроу про себя. Или просто боятся быть в одиночестве?
Но он ничего не сказал, просто запыхтел своей сигаретой.
Это выглядит так, подумал он лениво, будто Кто-то пытается нам помешать делать дело.
Ладно, поебать!
— Так, — сказал он Коту, протягивая прожектор, — держи эту штуку.
Кот поднял прожектор, нахмурился.
— Что ты собираешься делать?
— Я заставлю этого сукина сына освободиться, — прорычал Кроу и шагнул к краю.
То, что Кроу планировал сделать, это просто шагнуть на крышу, на тот угол, что указал Кот, и просто прыгать на нем, пока он не почувствует что-то, а затем вернется к маленькому пульту дистанционного управления Карла и повторить попытку вновь.
И он начал это проделывать. Шагнув на крышу механизма, прижавшись вначале к краю дверного проема, а затем к стене самой шахты. И вся конструкция стонала и скрипела, когда он наступил на нее, и он почувствовал, что она подалась немного, и подумал о том, чтобы отпрыгнуть назад, прежде чем кабина упадет или что-то в этом роде, но тогда она показалась более или менее стабильной, поэтому он остался на месте. Но он быстро огляделся, чтобы за что-то ухватиться, если все это произойдет, и, когда он сделал это, его взгляд упал на отверстие, которое они вырезали на крыше, чтобы Кот бросил шары с бензином, и он увидел, на полу лифтовой машины новое отверстие, отверстие, вывороченное из пола, отверстие, которого не было там пять минут назад, не так ли?
И затем что-то заслонило этот вид, и он увидел и узнал лицо, то лицо …
— O, Господи…
И лицо улыбнулось и сказало, — Кроу — тем голосом.
Кроу выпрыгнул из шахты на безопасное расстояние, когда крыша кабины лифта отлетела и воздух наполнился шрапнелью, и все остальные попадали на пол, и Джек, все еще на полу, схватил свой арбалет из рук Кота и заорал, — Назад! Это он!
Но было слишком поздно. Он уже начал подниматься из отверстия, которое он только что сделал, и та легкость с которой он это делал, заставила их застыть. То, как он просто поднимался, вытянув одну прекрасную руку, почти левитируя в их сторону, его сила и глаза и улыбка и ужасная красота, столь чуждая, но столь знакомая, столь бледный, но твердый, столь ужасный, но такой притягательный.
На нем были черные кожаные сапоги, чуть ниже колен, и черные балетные колготки, черный шелковый кушак и широкая струящаяся белая рубашка, и он был великолепен и прекрасен, страшен и безбожен и мгновенное, почти спазматическое желание сделать с ним что-нибудь было сильным и глубоким и истинным, но так или иначе, что-то столь сильное и глубокое — жажда сделать что-то, чтобы заставить его улыбнуться.
Но он уже улыбался, когда скользя, зашагал к ним.
Джек отступил на шаг и поднял свой арбалет.
Он/Оно улыбнулось шире, показав белые зубы на фоне бледной кожи, окруженной струящимися, вьющимися черными волосами и… Повязка на лбу, подумал Джек. У него на голове белая повязка. Это что-то значит.
Не так ли?
И он поднял арбалет выше.
— Кроу, — произнес он и его голос заполнил их. — Ты и твои деревянные колышки. Когда ты станешь одним из нас, мы посмеемся над ними.
Это прозвучало зловеще.
— Все назад, — приказал Кроу. — Назад и вышли.
Но прежде чем кто-либо смог двинуться, голос раздался снова:
— Слишком поздно. Ты позволил мне подойти слишком близко.
И он/оно сделал еще один скользящий шаг в их сторону.
— Вернитесь! — вновь приказал Кроу через плечо. — Шевелитесь!
И они начали повиноваться, но вампир сделал еще один шаг и Джек поднял арбалет таким образом, чтобы занять огневую позицию, и сказал, — Держите его так.
И нечто засмеялось и сказало, — Ты шутишь? Зачем? Я не одна из моих женщин…
— Остановись! — сказал Джек Кроу.
И нечто еще шире улыбнулось и показало большие зубы и сказало, — Останови меня.
И Джек Кроу сказал в свою радиогарнитуру, — Тащи его, Джоплин! — и выстрелил из своего массивного арбалета в упор.
Вампир поймал стрелу. На лету.
И затем он взял арбалетный болт в обе руки, словно бейсбольную биту, и с треском, как тростинку, переломил ее.
И трос, все еще привязанный к обломку молнией вылетел за дверь и вампир засмеялся вновь.
— Вы глупцы! — промолвил он. — Ты действительно считал, что ты можешь убивать богов и не получить пенальти?
И он взял другую половину болта, с заостренным концом, и швырнул его прямо под ноги, и обломок полностью ушел в пол.
Пистолет Феликса был у того в руке. Он поднял его.
Вампир резко повернулся к нему.
— Ты указываешь на меня игрушкой, и я, в буквальном смысле слова, вырву позвоночник из твоего тела.
Феликс чуть не выронил пистолет на пол. Только из-за этого голоса.
Кроу не закончил.
— Свет! — заорал он и включил его, прошло мгновение, но затем все сделали то же самое и галогенные кресты вспыхнули и накрест рассекли нечестивую фигуру и нечто нахмурилось и вздрогнуло и сделало шаг назад и подняло руку, чтобы защитить свои глаза.
— Ему это не нравится! — азартно заявил Кроу.
Но вампир только насмешливо фыркнул и сказал, — Почему нет, Кроу. Мне это не нравится. Но это тоже меня не убьет.
И он сделал еще один шаг вперед.
— Что-нибудь еще? — спросил он и его голос был сух и саркастичен. — Чеснок, может быть? Лапка Кролика? — И он посмотрел прямо на Кроу. — Что-ж, мелкий Папский алтарник. Очень хорошо.
И он направился к Кроу и все они увидели в ярком свете крестов, прозрачную жидкость, сочащуюся из под повязки, и Кроу внезапно понял, лучше, чем даже Феликс. Рана от серебряного креста. Незаживающая рана.
Феликс поднял свой пистолет.
— Я сказал тебе не делать этого! — рявкнул монстр.
— Так ты и сделал, — ответил Феликс и трижды выстрелил и попал в него, а может быть дважды? По крайней мере один раз, наверняка, наверняка, и тогда Команда Кроу, как один бросилась к выходу, к большой, широкой двойной двери с солнечным светом за ней, и Феликс скользнул в сторону, когда тот рванул с места так быстро — понятия не имея, где был монстр, он практически исчез, он двигался так быстро, и затем Феликс почувствовал порыв ветра у своей щеки и подумал, Боже мой, разве так бывает? Что может двигаться так быстро? Он не может уже быть передо мной.
Монстр обрисовался перед ним, ослепительно бледный в мигающем свете галогенного креста. Он подался вперед и вырвал пистолет из руки Феликса и, шипя, медленно и сильно и влажно, поднял пистолет перед лицом Феликса и… сжал его… и раздавил.
Раздавил его, как будто он был сделан из мягкого шоколада.
И Феликс, безоружный и беспомощный, подумал об этом шипящем нечто, которое могло бы промчаться тридцать футов, когда он мог сделать только два шага — с пулей в себе. Это нечто, которое смогло раздавить автоматический револьвер.
И он посмотрел в кроваво-красные глаза и увидел обнажившиеся клыки и понял, что он умрет… когда двойные двери распахнулись в пятнадцати футах позади вампира, и с головы до пят, он мгновенно вспыхнул алым пульсирующим пламенем.
Монстр инстинктивно крутанулся от боли, и холодный как лед плевок забрызгал Феликса, когда монстр отворачивал от него свой лик и на мгновение оба, монстр и стрелок, увидели Карла Джоплина, большого и толстого, стоящего и открывающего двери, вздыхая и пыхтя, а затем монстр снова посмотрел на Феликса и завизжал, и Феликс знал, что тот убьет его, промчавшись мимо него тенью и он выхватил и открыл огонь из своего второго Браунинга и серебряная пуля проделала аккуратную дыру в центре повязки на мертвой голове и Феликс бросился на пол, потому, что эти когти/руки мелькнули там, где он только что стоял, но монстр уже ставший воющей полосой алого трещащего пламени, пролетел над полом, все пятьдесят футов и врезавшись в шахту лифта нырнул вниз, в проделанную им дыру и скрылся из виду.
И завывание. И мерцание красного пламени, все еще висящего в воздухе и отражавшегося в шахте лифта.
Затем тишина. Тишина. Пламя рассеивалось. Тишина. Все еще.
Сидящий на полу Феликс поднял глаза и увидел всех остальных. За все это время они не успели пройти даже пяти футов, и теперь они просто стояли и смотрели на него и он подумал: это был я, весь я, он бы просто убил меня, просто вспорол меня клыками.
Затем он больше не думал об этом, но побежал со всеми остальными на свет. И затем присел на корточки, запыхавшись, на ступенях фасада в солнечных лучах, Джек Кроу приказал Карлу Джоплину держать эти двери открытыми, чтобы распахнуть их еще шире, если потребуется.
Феликс и остальные, Заместитель Томпсон и Кот и Отец Адам — все они — кивнули, когда Кроу сказал это. Да, да, держите эти двери открытыми. Держите это помещение залитым потоком солнечного света. Держите его там, внизу, под лестницей. Внизу в камерах под землей и вне досягаемости.
Феликс перевел дыхание и увидел, что остальные смотрят на него. Он отвернулся, черт возьми, от этих заторможенных счастливчиков, и вернулся в тюрьму.
И остальные, вся Команда Кроу, пристально следили за ним и смотрели и раздумывали и знали, что их основательно побили.
Избитые.
Мы никогда не сможем взять этого парня.
Это бог?
Карл не сказал ни слова, просто собрал их и повел к моторхоуму и они уселись в тени. Ледяной чай. Сигареты. Много сигарет.
Наконец:
— Что случилось, бвана? — спросил Карл Джоплин.
Кроу посмотрел на него.
— Пластид готов?
Карл нахмурился.
— Это плохо?
— Карл, я не уверен, что это сработает.
— O. Ну, у нас может быть немного… — Карл остановился, когда появились шесть полицейских.
— Кирк, — сказал один из них, — нам нужно поговорить.
Кирк устало посмотрел в их сторону, затем встал и присоединился к ним. Они собрались в нескольких шагах.
— Они не выглядят счастливыми, — заметил Кот.
— Я не виню их, — отозвался Карл.
Кроу вздохнул.
— O'кей. Давай.
— Мэр & Co. вернулись и писают кипятком.
— Как писают?
— Мы в ловушке.
Отец Адам подался вперед.
— Объясни «в ловушке».
— B котле. Забаррикадированы. Квадрат в шесть кварталов в центре города. Ни туда. Ни оттуда. Только команда и те шесть копов, приятели заместителя. И они собираются уйти.
— Они что?
— Должны. Шеф уволил их по радио в то самое время, когда вы пошли во второй раз.
— Но они застряли с нами? — спросил Отец Адам.
Карл пожал плечами.
— Они не уйдут без Кирка.
Кот, вспомнив бросок копья заместителем, сказал, — Я не виню их.
Они посмотрели на вернувшегося Кирка.
— Как это выглядит, заместитель? — спросил его Кроу.
Кирк переглянулся с другими полицейскими, прежде чем заговорить.
— Я думаю, они собираются арестовать нас в ближайшие несколько минут.
Карл застонал.
— Вот дерьмо!
Заместитель продолжил.
— У них боевое снаряжение и слезоточивый газ и штурмовое оружие и все прочее. Они настроены очень серьезно.
Джек пристально посмотрел на него.
— И мы тоже.
Полицейскому, стоявшему рядом с Кирком это не понравилось.
— Мистер Кроу, — заявил этот оратор, — вы видите, у них появилась идея, что вы планируете сжечь тюрьму, или что-то в этом роде.
Джек выпустил кольцо дыма.
— Таков план.
Полицейский фыркнул.
— Это слезы! Кирк, ты должен отступиться от этих психов. Они доведут дело до того, чтобы тебя арестовали или убили или…
— Я видел вампира, Уайетт, — огрызнулся заместитель. — И я думаю, что он прав.
Уайетт фыркнул снова.
— Прав, что собрался взорвать тюрьму?
— Вспомни, Уайетт. Я видел вампира. Я думаю, что они должны использовать атомную бомбу для сукина сына.
И несколько секунд все молчали.
Наконец, Уайетт переглянулся со своими коллегами-офицерами и сказал.
— O'кей, Кирк. Это твоя сделка. Делай то, что ты должен делать. Но они не собираются позволять вам взрывать тюрьму — и мы не собираемся соглашаться с тем, что вы правы.
Джек Кроу кивнул.
— Понял, офицер.
Коп взглянул на Кроу.
— Очень мило. Но я разговаривал с заместителем. — Он повернулся к Кирку. — Кирк, тебе нужно уйти отсюда. Сейчас. Возьми этих ребят с собой, если ты чувствуешь, что должен. Но убирайтесь.
— Нет, — сказал Джек, но коп проигнорировал его.
— Убирайтесь и перегруппируйтесь. Вернетесь завтра или, может быть…
— Нет! — рявкнул Кроу и встал. — Слушай, офицер, мы не можем уйти и вернуться позже. Скоро стемнеет. Тогда они выйдут. Они будут свободны. И эти люди здесь будут выдавать ордера на наш арест…
— Они уже есть.
— И за пределами этого зоопарка эти ордера будут выглядеть реальными, и мы отправимся в тюрьму, и эти звери узнают, где нас держат, и если это место, оловянная коробка, как у вас здесь, или Окружная Даллаская ебаная Тюрьма, они пробьются сквозь стены, как вы пробиваете забор, и они пробьют себе дорогу через любого, кто попытается остановить их, и они убьют нас!
Кроу резко остановился и уставился на собеседника и тяжело вздохнул и на мгновение Кот испугался, что начнется стрельба.
Но ничего не произошло.
Уайетт, коп, только вздохнул и покачал головой. Затем он помахал Кирку, и сказал, — Удачи, приятель, — и затем он и все остальные расселись по своим машинам и уехали.
— Наконец мы одни, — резюмировал Кот.
— Не смешно, Целка, — возразил Джек. — Ты и Феликс и заместитель поднимите свои задницы и сходите посмотреть насчет баррикадных дел. Посмотрите, насколько плотно все запечатано. Может быть, мы сможем найти способ протянуть какое-то время. — Он замолчал, посмотрел на солнце, клонящееся к закату. — Что-то маловато его у нас.
— Не беспокойтесь, — вставил Кирк. — Я знаю планы для чрезвычайных ситуаций в этом городе. Здесь все запечатано реально плотно. — Он посмотрел на Кроу, словно защищаясь. — Здесь реально прекрасный местный департамент.
Кроу вернул ему взгляд.
— Я верю тебе, — ответил он искренне.
— Итак, — сказал Отец Адам, — мы в тупике.
— Если вы не готовы открыть стрельбу по миротворцам, — сказал заместитель.
Феликс и Кроу переглянулись.
— Я больше не стреляю в людей, — произнес стрелок, низким, твердым голосом.
— Я это несерьезно, — заверил его заместитель быстро.
— Хорошо, — сказал Феликс.
— Почему, — быстро спросил Кирк, — вы не сметете это прямо сейчас? До того, как они смогут остановить вас?
Джек покачал головой.
— Это больше, чем просто бум, заместитель. Мы должны сравнять с землей всю проклятую структуру, прежде чем выгоним их. Мы должны, как правило, устанавливать заряды глубоко в обломки, прежде чем они повыскакивают. Это требует времени.
Карл Джоплин подался вперед.
— И как долго, ты считаешь, законник, они будут ждать услышав первую детонацию?
Кирк нахмурился.
— Они не будут.
Карл кивнул.
— У нас проблема.
— Должен быть какой-то способ остановить их, — настаивал Адам. Священник обвел взглядом лица окружающих. — Что остановит полицию?
— Ты имеешь в виду, кроме высшей власти, обращаться к которой у нас нет времени?
— Да?
Сигареты закуривались и все задумались об этом. Внезапно Кот рассмеялся.
— Что это? — прорычал Джоплин.
— Медиа, — промолвил Кот.
— А?
— Мы станем террористами!
Схема, вылупившаяся для детализации менее чем за пять минут, целиком принадлежала Целке Коту. ROTLA, Республиканская Освободительная Армия Техаса, могла попасть на рога Далласких — Форт Уортовских — медиа кретинов — и описать свою ситуацию, как кризис с заложниками. Правда, у них не было заложников. И мэр и начальник знали это лучше, чем кто бы то ни было, но под вертолетными Мини-камерами менее чем через пятнадцать минут, они могли немного поколебаться, даже после первого взрыва, который будет описан медиа — как символический акт.
— Мы просто скажем им, что если они не удовлетворят наши требования, мы взорвем второе здание, например, здание суда. Плюс убьем всех заложников.
— Какие требования? — Карл Джоплин хотел знать.
— Полный список нашей неотъемлемой десятипунктной программы будет транслироваться через фашистские полицейские траншеи на рассвете завтра, — плавно ответил Кот и улыбнулся.
Команда смотрела на него так, словно он был с Венеры.
— Мне это нравится! — раздался глубокий голос из-за плеча Кота.
Человек, к которому они повернулись, чтобы рассмотреть, был ростом около шести футов, чуть менее двухсот фунтов весом… и расслабившийся. Тотально и полностью непринужденный, от рук до половины в карманах брюк, полуулыбки на лице, до ироничного блеска в глазах. Феликс пытался вспомнить, когда последний раз он видел человека, настолько уверенного в себе, полностью контролирующего свой мир.
И потом он вспомнил — это был последний Техасский шериф, которого он встречал.
— Босс! — воскликнул Кирк счастливым голосом. — Когда вы вернулись?
— Пару часов назад.
— Где вы были?
— Обнюхивал окрестности.
— Для чего?
Шериф рассмеялся и положил руку на плечо своего заместителя.
— Чтобы посмотреть, какая сторона в этом бардаке сумасшедшая.
Джек шагнул вперед.
— Каков вердикт, шериф? Обе?
Шериф рассмеялся вновь.
— Многовато. — Он протянул руку. — Как дела, Мистер Кроу. Я Ричард Хаттой.
Они пожали друг другу руки.
— Рад видеть вас, — сказал Джек. — Вы как раз успели стать нашим первым заложником.
Хатой ухмыльнулся.
— Они сказали, что ты хитрожопый.
— «Они?» Кто?
— Насколько я могу судить, все, кто когда-либо встречал тебя. Кирк, ты скачешь здесь с последним из ковбоев. Был представлен, награжден, и уничтожен больше раз, чем у тебя был безопасный секс. И не только военными. CIA, DEA, Агентство Национальной Безопасности Соединенных Штатов, Казначейство… Кроу, ты не можешь найти кого-то, кто мог бы мириться с тобой?
— Пока нет, — заметил Кот.
Хатой посмотрел на него.
— Ты бы…
— Это верно, шериф.
— Ты все еще опекаешь его.
Кот усмехнулся.
— Не позволяйте его званию обмануть вас. Мы все рисовали палочки и он вызывал к себе Кимосабе.
— Это делает тебя Тонто?
Кот покачал головой.
— Придворным шутом.
Хатой свысока посмотрел на него.
— Это фигура речи. Скажи, ты действительно отказался от практики корпоративного права в Оклахома Сити, чтобы рисовать космические корабли?
— Это был Эдмонд, Оклахома, и я был художником-иллюстратором научно-фантастических книг.
— O'кей. Какая разница?
Кот пожал плечами.
— Хоббит или два.
— О, да, — пробормотал Хаттой и повернулся к остальным. — Хватит болтовни. Перейдем к делу.
— Что случилось? — спросил Кирк нервно.
— Расслабься, заместитель. На сей раз ты выбрал правильно. Мистер Кроу общается со своими бывшими соратниками. Никто не любит его. И никто, никто не хочет нанимать его снова — но они ему доверяют. И у него много важных людей за кулисами, верящих в его вампиров.
— Неофициально, конечно, — добавил Джек.
— Неофициально, слишком сильно сказано, я бы сказал. Но это запасной вариант, в своем роде.
Шериф замолчал, вытащил руки из карманов, и сильно потянулся и зевнул и они увидели пистолет на его правом бедре размером с Бьюик.
— O'кей, — продолжал Хаттой, — Итак. Есть вампиры и вы охотитесь за ними на этом континенте, вот история которую я узнал. Если это так, в чем ваша проблема?
— Проблема заключается в том, что ваш мэр и начальник полиции, — сказал Кроу, — и кто знает, как много других, делают то, что вампиры велят им делать.
— O, да? Зачем?
— Они обладают чем-то вроде чар, шериф, — сказал Отец Адам.
Хатой с жалостью посмотрел на священника.
— A, чары…
Кирк заговорил.
— Я не знаю, как еще это назвать, Ричард. Мы вывели оттуда двух тюремщиков, замученных до смерти и плачущих потому, что все кончено.
— O'кей… Но разве это какая-то причина, чтобы взрывать мою проклятую тюрьму, а может быть и весь квартал?
Кроу покачал головой.
— Без вариантов, шериф. Расходы будут невелики. Вы потеряете окно или два по соседству.
Тон Хаттоя был преисполнен отвращения.
— «Окно или два»? — повторил он. — Как насчет огня? Разве у нас по всему району не отсутствуют пожарные машины?
Джек Кроу начал закипать. Ему не нравился изменившийся тон Хаттоя, и ему не нравилась его антагонистическая манера. Только когда он подумал, что наконец-то нашел кого-то, черт возьми, с достаточным количеством мозгов и вот полюбуйтесь!
— Да, шериф. Вы правы насчет пожарных машин. Но это была не моя идея, перекрыть этот район.
— Нет. Просто вы тот, кто рискует целым городским кварталом и, может быть, всем центром города, идя напролом.
Джек встретил его взгляд.
— Да.
— Вы много понимаете о себе, Кроу. Вас, думаю, может именно поэтому выгнали из каждого ебаного федерального агентства в Регистре Конгресса?
И это вывело Джека.
— Две вещи, шериф, — почти зарычал он. — Первое: вы найдите мне президента с настоящими яйцами, чтобы публично признать этот кошмар, и я буду работать у него дворником всю жизнь. Второе: вы можете потерять пару кварталов. Или центр города. Или весь этот однолошадный город, насколько я понимаю, и я не очень уверен, что кто-то из государственных структур это заметит, гораздо меньше хлопот! Я не убиваю людей направо и налево! Я убиваю старые мертвые руины. Я пытаюсь спасти людей в этой дыре. Или, может быть, вы думаете, что те, кто уже умер, стали жертвами СПИДа?
— Посмотрите. Сегодня мы можем убить двух вампиров-хозяев. Но только сегодня. Мы знаем, где они. И они не могут уйти… — Он посмотрел на неумолимое солнце, опускающееся все ниже и ниже. Кроу указал на горизонт. — Это все время, что у нас есть. Это шанс, который не придет снова.
— И это шанс, который я, еб твою, собираюсь использовать, даже если вы пришлете морпехов сюда! Риск? Риск? Позволь мне кое-что сказать, Хаттой:
— Ебать ваши дома и ебать ваш город и ебать вашего мэра, и если вы не поможете нам — зная, что мы правы — просто потому, что вы боитесь рискнуть… Ну, тогда, ебать … вас… тоже!
Мертвая тишина на три длинных секунды.
Тогда шериф сказал, не отрывая глаз от Кроу, — Я понимаю, почему ты ему нравишься, Кирк. Поехали.
Кирк, ошарашенный, проговорил только, — Куда?
— Ну, я должен спасти этого героя Джека Кроу и выпроводить его из города… прежде, чем надрать ему задницу, чтобы он и вполовину не смел разговаривать со мной таким образом. Шевелись.
И затем, когда они уходили, шериф посмотрел на Феликса, посмотрел на его руку, и Феликс, проследив его взгляд, наконец понял, что он все еще сжимает раздавленный Браунинг.
— У тебя небольшая проблема с пистолетом, паренек? — шепнул шериф и затем удалился.
Феликс поднял руку к лицу и посмотрел на то, что осталось от пистолета. В солнечном свете были ясно видны следы пальцев монстра. Никакая машина не смогла бы сделать такого.
Когда же, подумал он, я нашел время подобрать его? И когда, удивился он затем, взглянув на свой второй пистолет в кобуре, я сунул его обратно?
Черт, он даже не помнил, как достал второй пистолет.
Когда, спросил он затем, удача отвернется?
Тем временем, Карл спорил с Кроу насчет шерифа.
— …спроси себя, Джек. Стань на его точку зрения на секунду. Одно дело, позвать кого-нибудь из старых благодетелей и сдержать тебя. Но это его город. Он должен был высказать это лицом к лицу. И если бы ты не показал, что у тебя есть яйца, чтобы получить то, что тебе нужно… Ну, он вероятно удивлялся, почему ты не взорвал фасад. Наверное, удивлялся, почему ты пытался войти внутрь, в первую очередь.
— Как и я, — подтвердил Кот спокойно и Карлу не понравился взгляд, которым обменялись Кот и Кроу.
— Он пытался опустить тебя, — продолжал Карл быстро. — Я удивлен, что ты не заметил этого.
Джек закурил сигарету, он выглядел усталым.
— Ты прав.
Голос Карла стал ласковым.
— Тяжело там пришлось, да?
— Если бы ты не открыл эту дверь, — ответил Джек Кроу мягко, — или, если бы ты подождал еще пять минут, прежде, чем открыть ее, мы все были бы мертвы.
— Феликс, — сказал Кот. — Покажи ему пистолет.
Феликс перебросил обломок Карлу и уселся на обочине.
Карл поймал его на лету и судорожно вздохнул.
— Это он сделал?
Феликс закурил сигарету и кивнул не поднимая глаз.
Карл покачал головой.
— Вау, — тихо пробормотал он. — Сильно.
Голос Джека прозвучал странно:
— Д-а-а. Сильно. Невероятно сильный. Сильный, как мы и не представляли.
— Нечто, — пробормотал Кот, — чего тебе с нетерпением ожидать.
— А? — переспросил Карл.
Кот выдохнул дым в его сторону.
— Разве ты не слышал? Джек станет вампиром.
— Не смешно, Целка, — прорычал Джек.
— Не хотелось бы, приятель, — был ответ.
— Что это все значит? — подумал Карл.
— Это факт, — протянул Кот. — Мы только что услышали от его рекрутера.
— Ты говорил с ней?
— Ну, во-первых, мы в основном только слушали, а во-вторых, это была не она. Это был он.
— Мужчина?
— Мужчина. И я не думаю, что он пришел, потому, что жаждал как она, Карл. Я думаю, он пришел убить нас и захватить Джека здесь и сделать его вампиром.
Затем они рассказали Карлу о раскуроченном лифте.
И об арбалете.
Карл побледнел.
— Он действительно поймал его?
Джек кивнул.
— С какого расстояния?
— Двенадцать футов.
Карл вытаращил глаза.
— Господи! — прошептал он.
— «Боги» вот как он назвался, — промолвил ранее молчавший Отец Адам. Голос священника был тверд. — Он сказал, что они боги, и он сказал, что мы дураки с деревянными колышками. Он сказал, что Джек был алтарником папы.
Карл моргнул.
— Что-нибудь еще?
Заговорил Кот:
— Ему не нравятся белые кресты — но они не могут его убить. Он не боится… что это было? Чеснок? Он сказал, что сломает Феликсу хребет или что-то в этом роде, за то, что тот наставил на него пистолет.
— Что сделал Феликс?
— Все равно выстрелил.
— Продолжай в том же духе, Феликс! — воскликнул Карл.
И Феликс, сидя на обочине, обернулся и посмотрел на него.
И тогда никто не захотел больше об этом говорить.
— Хватит об этом, — вдруг воскликнул Кот. — Что насчет шерифа?
— Да-а-а, — сказал Джек, — нам лучше пошевеливаться.
И все, кроме Кота, как будто разом задвигались.
Кот посмотрел на них.
— Ты, похоже очень уверен.
Карл усмехнулся, пожал плечами.
— Он сказал, он справится с этим, Целка.
Кот нахмурился.
— Он всего один парень.
Карл снова усмехнулся.
— Он Техасский шериф.
— И у него есть Кирк за компанию, — добавил Джек, его улыбка поблекла, но все еще не исчезла.
— Грандиозно, — сухо проговорил Кот. — Их двое. Что они собираются делать? Арестовать их?
Карл остановил свою работу, сказал, — Наверное.
— Мэра? Шефа полиции? Всех его копов?
— Если он должен, Кот. Он Техасский шер…
— Я знаю. Я знаю. Ты все время это говоришь. Итак, он может справиться. Только как?
— Только так.
И по большей части только так и произошло. Команда Кроу никогда не узнала деталей. Все, что сказал Кирк, это какое-то бормотание о том, что шериф подошел к баррикадам и предложил разобрать их.
Двадцать минут спустя к Команде присоединились пожарные машины, пожарники, и кареты скорой помощи, а также полицейские и консультанты по сносу зданий, приглашенные шефом изначально, чтобы остановить их и всевозможные эксперты по местным зданиям, таким, как тюрьма. У них даже были структурные планы и советы по подрыву, и Карл с Котом, фактически, установили три заряда на глубину двух ярдов.
Хаттой появился вовремя, чтобы привести в действие детонатор лично, заявив, «Всю жизнь мечтал взорвать одну из таких штук». Это был всего лишь дым, конечно, чтобы прикрыть их еще одной броней персонального авторитета на мероприятии, в случае будущих неприятностей.
Они взрывали здание один, два, три раза, послойно. Затем они взорвали щебень. Затем они провели еще один взрыв, до того, как появилась женщина, взмывая вверх под градом кирпичей и визжа. Она рванулась в сторону Адама и священник еще раз сделал всего два быстрых шага по неровной поверхности прежде чем совершил чистый, рассекающий выстрел.
Сам, появился за полчаса до сумерек, полноразмерным алым фонтаном ненависти и ярости. Его крики разрывали уши. Он горел сверхъестественно ярко.
Но при дневном свете это не имело значения. Джек уже все это видел. Он подошел достаточно близко, чтобы опознать монстра, знавшего его имя, прежде чем прострелить из арбалета его горящую грудь. Ничего особенного не было в этом выстреле. Кроме конца.
— Когда ты станешь вампиром, Кроу… — сказал он.
Джек наблюдал, как догорал пепел, а затем прошептал, — Не сегодня, божок.
Он постоял некоторое время, куря сигарету за сигаретой, прежде чем уйти. Когда он наконец отвернулся, его Команда смешалась с шерифом и его людьми, появилось глубокое осознание.
Боже мой, это был конец.
И затем: Почему я попытался войти внутрь? Я почти убил всех! Что я пытался сделать?
Сегодня исполнилось три года, три месяца и несколько странных дней этого безумия.
Дерьмо.
— Слава Богу, Феликс может стрелять…
Даветт носила блузку цвета хаки и юбку цвета хаки и светло-голубой шарф, который Аннабель нашла для нее где-то, что подчеркивало красоту ее светлых волос и золотистой кожи. Феликс был, просто-напросто не в силах смотреть на нее.
Он боялся того, что он мог сказать ей.
Он боялся того, что он мог с ней сделать.
Он главным образом боялся вампиров, и неважно, что она недавно пришла на борт, и не имело значения, что технически, она была репортером, пишущим историю — все это давно забыто. Теперь она была частью Команды Кроу, конечно-же, черт возьми. Команда Кроу была дома.
Он боялся того, что он может сделать для нее.
Итак, теперь, в девять часов, большинство членов Команды праздновали победу, он сидел в одиноком кресле в дальнем углу того, что называлось апартаментами в дешевом мотеле, найденном дамами и курил в одиночестве.
Потому, что Джек Кроу был неправ.
Эта сделка больше не играла роли. Мне это не нравится.
Без меня.
Ебать их.
Все заметили, конечно. Они вряд ли могли ему помочь.
Когда их стрелок неподвижно сидел в этом одиноком кресле. Когда он курил столь постоянно, пил столь свирепо. Когда он настолько погрузился в размышления, что казался стробоскопом…
Иногда казалось, что кресло в котором он сидит, что весь угол комнаты, правда, казалось, что это коридор в бесконечность.
Рано или поздно, это должно было стать опасным. Это началось с момента последней кучи пепла.
Феликс ехал с Котом по дороге на рандеву с женщинами. Он ехал молча, не обращая внимания на то, что говорил Кот, пока Кот наконец не повернулся на водительском сидении и не посмотрел на него.
Он успокоился? Кот удивился. Остолбенел? Может быть он в шоке или…
Нет! Внезапно понял он. Это гнев! Он в ярости.
И только тогда Феликс повернулся и посмотрел на него, и эти мертвые глаза всего лишь на мгновение выказали глубокую скуку. Затем стрелок поднялся со своего места и исчез в глубине моторхоума до тех пор, пока они не приехали в мотель.
Даже для Аннабель, привыкшей к бесконечному ожиданию, это было очень тяжело. Ее слезы радости на этот раз были немного ярче, ее приветственные объятия немного крепче, ее голос стал немного более пронзительным. Даветт, похоже, казалась одержимой, сюрреалистически сияя от счастья, что они выжили. Она поочередно с Аннабель обнимала всех и яростно покраснела, когда Кот со злой ухмылкой подтащил и тискал ее долго, влажно, неряшливо.
Всех кроме Феликса. Он стоял в стороне от всего этого, коротко кивнул женщинам и попросив ключ от комнаты, пробормотал что-то о желании сразу принять душ.
Он получил свой ключ, прежде чем настал напряженный момент и Отец Адам объявил, что хочет немедленно совершить особую службу — пока все еще были достаточно трезвы для молитвы, ха-ха.
И Феликс принял в этом участие, но, как он встал на колени и затрясся и молился, так яростно излучая гнев и страх… К тому времени, когда священник смог быстро завершить службу, все почувствовали себя отравленными.
Затем раздался стук в дверь и Шериф Хаттой и Кирк и несколько других заместителей появились для небольшого празднования и Джек принес стаканы и свой особый шнапс и провозгласил для вновь прибывших тост:
— За величайших… — начал Джек.
— Так чертовски мало оставшихся! — закончили остальные и они все выпили налитый шнапс но Феликс, засмеялся и потребовал еще. Стрелок ушел в свою комнату, прихватив с собой бутылку своего скотча.
Они пировали без него, пока женщины отчаянно пытались поглотить достаточное количество еды, достаточно быстро, чтобы перекрыть достаточное количество алкоголя, чтобы отложить гипнотическое подведение итогов Аннабель на сколько возможно позже. Это время близилось. Даже для Команды Кроу, выпивка была тяжелой. Шериф удалился рано. Хорошей причиной было то, что он опаздывал для решения их проблем, и эта причина до сих пор существовала. У него было много работы. Он обменялся быстрой личной улыбкой с Кирком, прежде чем оставить за спиной своего лучшего заместителя, как известно всем.
Они немного расслабились, и никто ничего не сказал о том, что с ними не было Феликса. И когда принесли еду и он ответил из-за запертой двери комнаты в мотеле, что он не голоден, ни один не заговорил об этом, никто.
Но все заметили. Все, то есть, кроме Джека Кроу. Джек не заметил, подумал Кот. Или, может быть, он слишком высоко превозносил Феликса. Джек сидел с краю от раковины пока они ели, и, будучи мастерским рассказчиком, передавал каждую деталь чудес, совершенных его стрелком. Карл был снаружи во время боевых действий, и женщин не было там вообще и трое оставшихся восхищенно внимали каждому слову.
О женщине, пронзенной колом, несущейся и визжащей во тьме сопровождаемой стрельбой Феликса с обеих рук на всем ее пути.
О самом, как он, казалось левитировал из лифта и небрежно прогуливался перед ними, о том, как он поймал на лету арбалетный болт, о том, как он смотрел на Феликса и предупреждал его о пистолете.
— И Феликс все равно в него выстрелил? — спросил Карл.
Джек отхлебнул вино и кивнул.
— Три выстрела. Дважды попал в него, как я заметил. Тогда это было просто размыто, пока он не схватил пистолет.
— И раздавил его? — хотела знать Аннабель. — В самом деле?
Джек кивнул снова.
— Одной рукой. Вот тогда Карл распахнул дверь и он повернулся к свету на секунду. К тому времени, как он обернулся назад, Феликс выхватил свой автоматический, левой рукой, и он выстрелил прямо в центр его проклятого лба.
Джек замолчал, закурил сигарету.
— Я думаю, он бы убил по крайней мере двоих из нас, если бы не это. Черт, он мог это сделать, когда пролетал мимо нас прочь от света. Но не после этого выстрела.
— Карл, наш стрелок самое важное из того, что нам требовалось.
И все в нем нравилось Даветт. Она сидела, молча слушая, со своими лучащимися счастьем глазами, полными счастливых слез. Она не могла объяснить свою радость, свое ощущение надежды, большее, чем она могла объяснить, или даже понять, как будто он получил визу на владение ею.
Но почему-то, возможно потому, что он был так… так восхитителен в этом, все это выглядело o'кей. Даже пьяные флюиды его присутствия.
— Да, — сказал Джек Кроу, вглядываясь вглубь своего бокала, — все, что нам когда- либо требовалось.
Затем он посмотрел на улыбающуюся Даветт и ухмыльнулся.
— Тогда как получилось, — выскочил, привлекая обеспокоенные взгляды Кот, — что мы не все счастливы?
Джек покачал головой.
— О, Целка, уймись. Феликс просто…
— Где он, Джек? — требовательно спросила Аннабель. — Почему он в своей комнате? Даже когда он был здесь, он просто… Он посмотрел на меня так, будто он ненавидит меня! Ненавидит нас всех! Он отказался есть. Он там, в своей комнате, пьет в одиночестве. Он…
— Расслабься, женщина! — огрызнулся Джек. Он встал и навис над ними. — Позвольте мне пояснить вам ребята одну или две вещи. Феликс…
Затем дверь открылась и там был Феликс, сигарета в уголке рта, бутылка скотча в руке. Он вошел и остановился и посмотрел на них, на всех на них, на тяжелый молчаливый миг, затем коротким движением развернулся к креслу в углу апартаментов и уселся там и выпил еще немного.
Повинуясь тихим указаниям Джека, они все равно пытались продолжить вечеринку. Джек прошептал Аннабель, отложить опрос на сегодняшний вечер, сосредоточиться на праздновании и выпивке.
— Вечеринка, детка! Ты понимаешь! — пробормотал он ей в ухо, ухмыляясь.
И они попробовали, начиная с музыки. ZZ Top, Stevie Ray Vaughn, Roy Orbison, все из их личной фонотеки. Это помогло. Они танцевали и смеялись и хихикали и пили слишком много и это продолжалось часами и рано или поздно, кто-то из соседней комнаты выразил недовольство, тип похожий на дальнобойщика, в скверном, сонливом настроении, поэтому Джек заставил женщин протащить свои задницы через дверной проем и выпить с ним, немного выпить и — Не беспокойся об одежде, незнакомец, — настаивал он, поглядывая свысока на его голую грудь и ноги. — Мы подыщем тебе рубашку и все мы снимем ботинки! Погнали!
И все они рассмеялись и попадали на пол и Аннабель была первой, кто снял обувь — как будто в полсекунды. И Кот был последним — ему потребовалось три минуты сосредоточенных усилий, прежде чем он сдался, отставил свой напиток и попробовал обеими руками.
Тогда ему понадобилось еще полторы минуты.
Дальнобойщику это понравилось и он захотел узнать, может ли он позвонить своим приятелям, которые просто расположились дальше по коридору и Джек сказал, — Черт, да! Давай, двигай за ними мерзавец! — И они с — мерзавцем — пошли за ними, все впятером. Плюс Дорис, блондинка из-за стойки регистрации, и ее бойфренд, Эдди Дуэйн, который, по мнению Кота, должен был научить Бога вновь играть на гитаре прямо сейчас. Они также прихватили за компанию некоего Хендерсона, который прибыл в город на похороны, ранее в тот же день и сказали, что вечеринку можно рассматривать как поминки. Примерно через час, тощий лысый мужчина лет семидесяти, которому легко можно было дать шесть футов и шесть дюймов роста, постучал в дверь и попросил разрешения присоединиться к вечеринке.
Он протянул визитную карточку:
— Мистер Кайт, Мирянин-Активист, Церковь Дух Времени.
— Это первая в мире индустриальная Церковь, — объяснил он Отцу Адаму.
— Индустриальная? — переспросил священник.
— Правильно. Мы платим налоги и все, — ответил Мистер Кайт.
— Я не уверен, что понимаю. Во что вы верите?
— Во все, — сказал мистер Кайт с улыбкой. — Но в основном в свободную рыночную экономику.
Так что все они выпили еще и по этому поводу, за здоровье Мистера Кайта.
Феликс все еще сидел, посматривая по сторонам. Он не говорил, не вставал, не признавал никого. В его мрачной позе было что-то настолько опасное, что никто из не знавших его, даже не пытался приблизиться к нему. И расспросы были отложены членами Команды.
Только Даветт, казалось, не могла остаться в стороне. Она подошла достаточно близко, чтобы дважды сменить ему пепельницу. И Аннабель показалось, что она хочет заговорить с ним, почти импульсивно. Но ни она, ни кто-нибудь еще этого не сделали.
Но Джек, похоже, был доволен всем этим. Как ни странно, на самом деле. Иногда Команда замечала, что он стоит в стороне, ловя свое пьяное дыхание и ухмыляясь за спиной Феликса.
Знает ли он что-то, чего мы не знаем? вопрошал Кот. Или он просто слепой?
В три тридцать вечеринка окончилась для тех, кому нечего было праздновать. Хендерсон, пытавшийся учить двух дальнобойщиков танцевать и петь, наконец-то сдался. Этим единственным достойным учеником был старик с бочкообразным торсом и надписью — Поп — на своей униформе, который реально сделал несколько мягких шагов в своих тяжелых ботинках, прежде, чем рухнуть от алкоголя и возраста. Как только последний человек свалился с ног, сон начал наползать на всех членов Команды. Они могли встряхнуться для продолжения банкета — Команда Кроу имела свои способы. Но никто не хотел, чтобы они оставались.
Феликс начал говорить сам с собой.
Гневно, решительно, яростно… но в полном молчании. Его губы шевелились, его лицо исказилось от бешенства, слова его были горькими, как плевки, но при этом не издал ни единого звука.
Джек взглянул на Аннабель. Она воспользовалась своим искусным прикосновением и менее чем через пять минут после того, как гуляки были выпровожены, дверь за ними закрылась. Затем они стояли, Кот и Карл, Аннабель и Даветт, Адам и Кирк, и Джек Кроу, и наблюдали. Это было жутко. Музыка все еще тихо играла. Свет дешевых светильников комнаты мотеля почти не освещал тень в углу Феликса, которая так странно играла на его молчаливо говорящем лице.
Аннабель стояла рядом с Джеком. Она казалась скорее обеспокоенной, чем напуганной.
— O, Джек! Сколько он выпил?
Джек мягко улыбнулся ей.
— Он не пьян.
— Не пьян? Мне трудно в это поверить.
Джек пожал плечами.
— O, он пьян. Но не пьян, как пьяный. Это не выпивка.
— Что это?
Джек помолчал, подумав.
Он кажется таким уверенным, подумала Аннабель, глядя на него.
— Что это? — повторила она.
— Клаустрофобия.
— Что? — подозрительно прошептал Кот.
Джек тихо рассмеялся и окинул всех взглядом.
— Пошли, народ. Давайте все устраиваться.
И кроме Даветт, они так и поступили. Она осталась бездельничать на кухне, а остальные находили место на полу или растягивались на кушетках. Джек взял другое кресло и поставил его напротив Феликса, примерно в шести футах от него.
Феликс увидел его, узнал, что он был здесь. Его губы замерли. Но он не смотрел ни на него, ни на кого либо еще.
— Даветт, — тихо сказал Джек, — выключи это.
Она нервно посмотрела на него, затем улыбнулась, перешагнула и выключила музыку. Стало очень тихо, внезапно.
Затем Джек наклонился вперед в своем кресле, поставил локти на колени и приятно улыбнулся в свой стакан с выпивкой.
— O'кей… — сказал он.
Послышалось постукивание. Затем глаза стрелка остановились на Джеке. Не отводя взгляд, Феликс сделал глоток из своей бутылки, закурил сигарету, откинулся на спинку кресла и заговорил. Для пьяного настолько, его слова были ясны. Очень холодны, как очень острые льдинки.
Но ясны.
— Ты должен выйти из этого, Кроу. Ты раскрыт. Они знают, кто ты. Они знают, что ты делаешь. Они знают твое имя.
— Вот как?
— Вот так. Смени свое имя, смени свое занятие. Уволься. Или любая работа с этого момента станет еще одной ловушкой.
— Что насчет Команды?
— Что и раньше. Но не как охотники снова. Без охоты.
Джек ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла.
— Ты думаешь, я могу сделать это сейчас?
Улыбка Феликса была пугающей.
— Один из нас может. Сейчас.
— Итак, это все. Один из нас.
— Это так.
Джек взглянул на остальных.
— Если они не пойдут за тобой… Создашь собственную Команду?
Феликс выглядел удивленным. Он нахмурился.
— Я не думал об этом.
Голос Джека стал тяжелым.
— Я не думал, что ты думал.
— Какого черта… — сердито начал Карл.
— Спокойно! — огрызнулся Кроу, не взглянув на него. Затем он расслабился, на мгновение взглянул на Феликса.
— Тебе когда-нибудь приходило в голову, чтобы мы в финале оказались в бегах?
Феликс насмешливо улыбался.
— Тебе когда-нибудь приходило в голову не истреблять их больше?
Джек поднял руку прежде, чем кто-нибудь смог запротестовать. Он закурил сигарету, снова наклонился вперед в своем кресле.
— Да, — просто сказал он. — Да, это так. Я могу это признать. Можешь ли ты признать, что закончил работу, которую начал?
— Я не убегаю…
— Черта с два ты не убегаешь! — зарычал Джек. Он сердито вскочил, зашагал взад-вперед перед креслом Феликса.
— Это игра, Феликс. Это так. Я не могу уйти, потому, что я символ. Они знают мое имя. Ты не можешь, потому, что ты лучший и это та часть, которая тебе не нравится!
— Чушь собачья, Кроу!
— Разве? Разве? Ты не думал о своей собственной команде, не так ли? Черт, нет. Если бы ты думал, чем ты как Бог не хочешь заниматься, ты бы понял, что они не оставят меня и тебе придется создавать свою собственную. Но ты не хочешь этого делать. Ты не хочешь этого делать!
Феликс внезапно вскочил с кресла.
— Ты называешь меня трусом?
И Даветт не смогла больше все это выносить. Внезапно она оказалась там, между двух мужчин выпятивших грудь, со своим голосом маленького ребенка, маленькой куклы.
— Нет… — прошептала она, сквозь уже текущие по щекам слезы, — … нет… пожалуйста, нет.
— Я не знаю, как я называю тебя, Феликс! — заорал Кроу. — Потому, что я не знаю, какой ты, еб твою!
Голос Феликса был каменным.
— Тогда попробуй как-нибудь.
И все подумали, что бой начнется тогда-же, и на самом деле это должно было произойти. Но Джек тоже кричал на него. Лидерство, будь оно проклято!
И он перевел дыхание и отступил немного и попытался сделать новый заход.
— Феликс, я не могу уволиться только потому, что они знают мое имя. Будет ли следующий парень делать то же самое? Это все, что нужно. Они узнают, что если они смогут узнать, кто мы, то смогут заставить нас убежать? Мы не можем. Мы все. Это игра!
— Слушай. Я прошу прошения, если это произойдет в твоей жизни, Феликс. Но это всегда так, черт возьми! — И тогда Кроу почувствовал, как гнев вырвался наружу и он снова потерял контроль.
— Тебе просто нужно взглянуть, тот ли ты человек, чтобы противостоять этому!
И Феликс рявкнул, — Пошел ты на хуй! — Он повернулся к остальным. — Пошли вы все на хуй…
И голос Даветт, словно детский стон, — Нет… нет-нет…
И на секунду они остановились и посмотрели на нее. Но затем Феликс потряс головой. Он потянулся и взял сигареты и сунул их в карман и направился к двери.
— Сдохни тогда! — закричал он через всю комнату. — Сдохни, если хочешь! Сдохни из-за своего эго или от старости или еще от чего-нибудь…
Даветт бросилась за ним, протягивая руки.
— Пожалуйста пожалуйста …
— Забудь об этом! — он отшвырнул ее. — Все вы, забудьте об этом!
— Ты не можешь … — умоляла она и рыдания сотрясали ее крошечную фигурку.
Но он мог. Он мог сделать то, что, как знал каждый уже несколько часов, он собирался сделать.
— Я увольняюсь, — сказал Феликс.
И голос Даветт зазвучал сильно и полно и она закричала, — Ты не можешь! Ты не знаешь, что они могут делать с людьми! Ты не знаешь, как это… Ты…
И Феликс и Джек Кроу разом посмотрели на нее и сказали:
— Чтоо…
Даветт взглянула на обоих, быстрый взгляд, вниз и вперед. Она опустила голову. Затем она потянулась к подолу своей юбки цвета хаки, смяла ее в кулаке и подняла, обнажив идеальные шелковые линии своих золотистых ног и резко контрастирующие с ними желтые трусики… и там, вверху, на внутренней стороне ее левого бедра… Как укус чудовищного паука.
Это не могло быть никакой другой раной.
— Помоги мне, — прошептала она.
— Помоги мне…
Команда стояла ошеломленная и уставилась на нее и она попыталась рассказать все сразу, все, что она хотела сказать им с самого начала, о том, что с ней случилось, и о том, зачем она действительно приходила к ним в тот день в Калифорнии — но это проявилось лишь в потоке слов и слез.
Это был Феликс, единственный из всех людей, кто утешал ее, осторожно взяв ее на руки и произнося нежные, успокаивающие слова. Он донес ее к своему креслу и осторожно усадил и подтянув другое кресло для себя, все время что-то тихонько шептал ей.
Остальные вышли из столбняка, наконец, Аннабель, чтобы принести Клинекс и стакан воды, люди медленно двигаются, все еще более или менее находясь в шоке, рассаживаясь на свои места, чтобы слушать. И это было похоже на Инквизицию, все они кружили над ней и смотрели с подозрением, но она не возражала. Она заслужила это. Она заслужила это тем, что она сделала им — или почти сделала.
Потому, что она не стала рассказывать о них.
Она приехала, чтобы доставить их убийцу.
Она оставила его в багажнике той машины, на которой она ехала.
Он был демоном, которого они только что убили, с повязкой на голове.
Божок.
Его звали Росс Стюарт и она знала его в течение десяти лет, познакомившись с ним в одиннадцать, и он вел Танцевальный Класс Мисс Финдли для Юных Леди и Джентльменов.
Росс был классным. Но он не был джентльменом, даже тогда.
Она снова начала говорить быстро и бессвязно. Феликс наклонился вперед, взял ее за руки и велел ей расслабиться, расслабиться и глубоко вдохнуть и начать все с самого начала. И она знала, что он был прав, знала что он пытается понять, знала, что она должна это сделать, но теперь, глядя ему в глаза, будучи ближе к нему, чем когда либо, она хотела пропустить все это и…
И обрести право на мясо.
Обрести право на стыд.
Она чувствовала себя принужденной — одержимой, на самом деле — как только она увидала его в первый раз, рассказать ему об этом. Чтобы он узнал все о том, что она сделала и что должна была сделать.
Она хотела, чтобы он знал все. Каждую грязную деталь. Но она поступила так, как он сказал. Она снова попыталась с самого начала. Не самого начала, когда она была такой юной, но с того момента, когда все действительно началось. Последняя весна. Пасхальный отдых. Религиозный праздник.
Ее Тетя Виктория затеяла для нее прекрасную вечеринку.
Дом Тети Вики был лучшим тайным местом в северном Далласе, маленький, невзрачный въезд с Инвуд Роуд взрывался, как только вы оказывались на подъездной дорожке, в чудесное видение особняка из серого камня с многоуровневыми террасами, скульптурами, разбросанными по садам, бегущими ручьями и возвышающимися деревьями, ветви которых, украшенные маленькими разноцветными фонарями, освещали путь туда, где были звезды. Вечеринка расплескалась по всем террасам, и там играл оркестр и танцевали люди и там были все, попросту все с кем она выросла, блистающие и прекрасные, Сыновья и дочери богатства и частных школ, и вы просто знали, глядя на них, что здесь представлены не только любимцы фортуны прошлого, но и будущего.
И Даветт была принцессой.
Потому, что она действительно была прекрасна, она знала это, и стройная и блондинка и умница, к тому же, редактор университетской газеты, и она смеялась и болтала и упивалась вниманием, сердечная с друзьями, когда она хотела и неприступная, когда она чувствовала, что так должно быть, потому, что Тетя Вики научила ее этому. Ты действительно не должна одинаково общаться с каждым человеком.
Но были две неправильных детали, и они грызли ее. Ее лучшая подруга, Китти, еще не появилась. И Тетя Вики все еще была в постели.
Кто-нибудь мог все еще быть — в — постели. Но не Тетя Виктория, не в той огромной, трехсотлетней постели с балдахином в огромной спальне, полной всех этих красивых кресел и диванов и замысловатых безделушек, которые ее брат, Дядя Харли, привез домой со всего света. Весь дом был сокровищем, но всегда была эта комната, Даветт понимала, что она означает для ее тети, означает романтику и славу, которые для Даветт всегда были одним и тем-же.
Она иногда скучала по папе и маме, умершими так давно, но с Тетей Вики и ее братом, Дядей Харли, ее воспитание было таким же сердечным и любящим — и гораздо более веселым. Дядя Харли, декоратор с королевским достоинством, показал ей мир. И Тетя Виктория показала ей пути… леди. Пути, заставлявшие мужчин вскакивать выпрямляясь и говорить мягким и чистым языком, когда она входила в комнату. Некоторой царственности ауры — никогда не высокомерной, точно, но определенно, неизбежно, превосходящей. Неохотно превосходящей, как сказала ей однажды Тетя Виктория.
Тетя Виктория умела смотреть так, что у крутых мужчин появлялось желание, чтобы на нее напали драконы. Просто из-за этой мерцающей улыбки.
Но теперь она заболела, и это прекрасное постельное белье в кружевах только заставляло ее казаться более бледной и менее сильной. Она приняла несколько человек, близких друзей, которые пожелали заглянуть к ней, но не встала с постели, не пошла на вечеринку.
— Не волнуйся, дорогая, — проворковала она своей племяннице. — Хорошо проведи время, будь леди, — Затем было то самое мерцание. — Потом вернись и поведай мне каждую деталь.
И они засмеялись и поцеловались и Даветт вернулась в свои комнаты, где она нашла Китти, гостившую у нее, сидящую голой на краю ее ванны и плачущую.
О Россе Стюарте.
Даветт не могла поверить в это. Росс Стюарт? Неклассный Росс, как она и Китти окрестили его, и имя прилипло к нему начиная с шестого класса до окончания средней школы, потому, что оно соответствовало! Действительно соответствовало!
— Я не могу поверить в это! — выпалила она, покачав головой, прежде чем остановиться и понять, как это должно прозвучать.
Когда она услышала рыдание Китти — Я не могу тоже! — она знала, что у них проблема.
Даветт присела на край ванны и обняла свою лучшую в мире подругу и попыталась… что, утешить ее? Поскольку Даветт действительно не понимала как такое возможно, и все, что она смогла выжать из Китти было, да, ей было стыдно быть с Россом Стюартом, но, нет, она не собирается расставаться с ним.
— Я ничего не могу с собой поделать, — сказала она, глядя прямо в глаза Даветт.
И Даветт почувствовала холодный, темный озноб.
Однако было уже более десяти часов вечера и вечеринка была в самом разгаре и она все еще ничего не слышала о Китти и она начинала волноваться. Возможно, подумала она, Росс изменился. Возможно, он действительно был не так плох, как ей помнилось. И она попыталась вспомнить свои впечатления и его имидж в ином свете, более позитивным образом.
Но ей не повезло. Росс Стюарт был просто ужасен.
Хорошо выглядящий, действительно, как декадент. У него были длинные черные курчавые волосы и он был высок и хорошо сложен, припомнила она. И умен, тоже, потому он получал отличные оценки и братская школа св. Марка, по ее собственным ощущениям, была местом предъявлявшим высокие требования. Нет, Россу не было оправданий за то, что он был таким, каким был, сквернословящим и грязномыслящим и совершенно лишенным класса. Все мальчики болтали о сексе все время, конечно. Они были подростками и это было практически их работой. Но Росс всегда говорил об этом немного более длинно, его шутки всегда были немного более грязными, его плотоядный взгляд всегда слишком чертовски пронзительным.
И деньги, конечно. Семья Росса их не имела, по крайней мере не столько, как большинство родителей учеников частной школы. Но это тоже не оправдание. Было несколько учеников, беднее чем Росс, и у них все было o'кей. По крайней мере они не кружили так жадно все время, болтая о ценах на все и знакомясь с богатыми, весьма домашними девочками, которые никогда не получали прежде столько внимания.
Боже, она вспомнила, он ездил на девчоночьих тачках на свидания! И как только он — Вот ты, детка! — звучит знакомый голос. Она вздохнула, прежде чем оборачиваться. Она действительно не справилась с этим. Но она оказалась в ловушке. Она обернулась и улыбнулась своему последнему школьному бойфренду, капитану футбольной команды, президенту старшего класса, Уничтожителю Ее Девственности, Дэйлу Бойджоку.
И также самому скучному человеку из живущих.
— Как ты, Дэйл? — спросила она без энтузиазма. — Я так рада, что ты пришел.
Дэйл шагнул вперед и сверкнул своей прекрасной улыбкой и сказал своим красивым голосом с двусмысленностью, — Я бы не пропустил это.
И она подумала, что она умрет или закричит на него или того хуже, но она зависла с ним, болтая о пустяках. Ей удалось направить их к бару за каким-то вином, чтобы она смогла наткнуться на других людей и не остаться в одиночестве, для разговора с Дэйлом один на один.
Дэйл боролся с этим, пытаясь увести ее в сторону для разговора наедине. Но он тоже привлекал довольно много внимания и наслаждался этим. Высокий блондин, прекрасные голубые глаза, естественный лидер, замечательный атлет — Польско-Американский бог Дэйл Бойджок. Он был Охотником Всех Охотников в старшей школе но он был таким скучным и как только она могла переспать с ним?
Из любопытства, конечно. Она жила не в эпоху Тети Вики, и почти все ее подруги — делали это, — много раз, и он был самым подходящим бойфрендом, и она просто умирала от любопытства и сама сделала ему предложение.
Он был шокирован. Но он пришел.
В мотеле он действительно был милым и нежным, обращался с ней, как с фарфоровой куклой, и ей пришлось столкнуться с тем, что некоторые его части были довольно интересны.
Но почему-то Дэйлу удалось сделать скучным даже это. И возвращаясь домой она знала, что она просто не могла быть с ним когда либо, никогда, но она не могла придумать вежливого способа…
И затем она повернулась в автокресле и сказала ему, что он был лучшим любовником из всех, кто у нее когда-либо был.
Сначала он рассмеялся, разумеется. Затем он взглянул на нее и увидел, что она серьезна, его загорелое лицо, обрамленное белокурыми волосами нахмурилось, он притормозил машину и допрос начался.
Оглядываясь назад, она решила, что справилась с этим почти идеально.
Знал ли он его?
Кого?
Другого парня.
Ну, она знала, что Дэйл знал некоторых из них.
Некоторых из них? Их было больше одного?
Ну, да.
Кто?
Дэйл, я не думаю, что действительно могу — Сколько же?
Сколько? Какая разница, возможно — Она испытала положительно злую радость в издевках над его гордостью. После того, как она провела подобным образом полчаса, она позволила ему заставить рассказать ему — правду, — что было где-то между пятнадцатью и дюжиной. Она не помнила точно.
Потом он наклонился к ней и открыл пассажирскую дверцу и велел ей убираться.
Пытаясь сохранить серьезное выражение лица, она смиренно вылезла из его машины, закрыла за собой дверцу и стояла, опустив голову, сложив руки, пока машина не тронулась.
По дороге домой она довольно хихикала.
Это действительно идеальное решение. Его гордость не позволила ему рассказывать о ней другим, и даже если-бы он рассказал, никто не поверил бы в россказни о Принцессе Даветт. И, что лучше всего, она больше никогда не будет беспокоиться о Дэйле Бойджоке. И его не было четыре года.
До сегодняшнего вечера. И это выглядело мрачно. После четырех лет обучения в Лиге Плюща, она знала, что его взгляды изменились. Она смогла понять это по его лицу. Это могло означать только одно, его настойчивое желание поговорить с ней наедине: Он собирался, помоги ему Бог, простить ее.
И она действительно не думала, что справится с этим с серьезным лицом.
Ей просто нужно было уйти заранее.
— Дэйл? Извини меня, я отлучусь на минуту? — спросила она ласково, затем убежала.
Так она оказалась на террасе в металлическом кресле за огромным растением.
И вот тогда она услышала Голос.
Это не был глубокий голос. Он не был красив и мелодичен. Фактически, он был сух и тонок. Но он был таким… вкрадчивым. Вкрадчивым и ясным и он действительно доносился, перекрывая собой все другие голоса.
Она знала, проведя несколько минут в своем маленьком укрытии — скрываясь от Дэйла — разговор происходил на террасе, в нескольких футах от нее. Но она на самом деле не обращала внимания. Теперь, когда зазвучал этот голос, она начала прислушиваться.
Секс. Они говорили о сексе. О разнице между мужчинами и женщинами. О том, что нужно каждому. Что нужно женщинам. Чего женщины жаждут. Что они должны были получить. Освобождение. Несдержанность. Разврат. Проникновение.
Глядя на лица в комнате мотеля… Глядя в лицо Феликса, теперь, такое близкое ей, его глаза, нежные, но такие проницательные…
Она просто не знала.
Должна ли она им рассказать? Должна ли она рассказать им все — рассказать Феликсу — что именно было сказано? Какими словами? Какими сладкими, запретными, порнографическими…
Она не знала.
Она не знала, сможет ли она описать, как это было, сидеть там на террасе и переносить эти ужасные, грязные слова, летящие к ней сквозь ночь. Окружающие ее. Ласкающие ее. Подталкивающие ее. Слова, которые он использовал были настолько непристойными и его описания настолько графичными. Никто больше не разговаривал кроме него, теперь, на всей террасе залитой электричеством, потому, что это было возбуждающе. Она не могла в это поверить. Никогда в ее жизни, никто не говорил такие вещи в ее присутствии. O, она знала слова. Она знала, что они значили — каждая школьница знала слова. Но слышать, как они используются, чувствовать их направленными в свою сторону.
И чтобы они были столь эротичными. Показывающими то, что он описал так ясно. Понятными так хорошо.
Леди и шлюхи, о которых он говорил. О разнице. О необходимости того, чтобы леди были обоими. О том, что опытный мужчина знает, что сделать со своей леди за дверью спальни, освободить ее от титула, от ее куртуазного поведения. Дать ей возможность изваляться и пресмыкаться и сиять.
Она не могла понять, как такие разговоры могут повлиять на нее так. Но так было. Так было. Она была там — сидела там, на самом деле — на краешке своего маленького кресла, задыхающаяся, со вздымающейся грудью… Потому, что она, казалось, понимала это. Она, казалось понимала, что такое освобождение, что он имел в виду эйфорический экстаз. И когда он продолжал и разворачивал свои картины и образы, она видела, как ее собственная кожа светилась, ее собственные пальцы скрючивались, ее собственные бедра чувственно раздвигались и…
Боже, помоги мне! Что происходит?
Она не рассказала о деталях Команде. Она этого не сделала. Она посмотрела на это, словно сквозь стекло и поспешила прочь, и она знала, что она не встретилась с их глазами — его глазами — тогда она заставила себя посмотреть и его пристальный взгляд был неотрывным и она поверила, что он знает, что она умолчала о чем-то.
И она поверила, что он знает, что это было.
Это случилось, когда она решила, что не может больше слушать, что все начало осуществляться, что вещи засвистели и начали закручиваться вокруг нее в спираль, что ее жизнь стала рикошетом…
Что ее душу начали зажимать в тисках.
Голос на какое-то время приостановился и она встала, спонтанно, со своего кресла, привела себя в порядок и удалилась и от этого безумия и спертого воздуха, оставшегося от молчания и шагнула вокруг возвышавшегося растения к раздвижной стеклянной двери библиотеки — она смогла сделать это! Просто шаг за шагом и никто не увидит ее и даже не узнает, что она была там…
И другой голос внезапно оживился и это был голос, который она знала, знала хорошо — всегда знала — и она ничего не смогла поделать с собой. Шагнув, она повернулась и наклонилась, ее пятка зацепилась и она просто влетела в это ужасное растение, ударяемая по плечам ветвями и листьями со всех сторон и к тому времени, когда ей удалось восстановить равновесие — еле-еле, сжав лодыжки и колени и расплескав бокалы с вином — она оказалась среди них. Полукруг лиц, с которыми она не могла встретиться, с удивлением взирали в ее сторону, и она услышала голос, который она снова узнала, — Даветт!
И она подняла глаза и увидела, что это была… Китти!
Китти и другие девушки с которыми она выросла. Там были Пэтти и Дебра и… O Боже! Смущение, потому, что это не просто треск поломанного кустарника, это было видно по их лицам, горящим мечтательным взглядам потому, что они слушали этот Голос, тоже, и их лица раскраснелись и их грудь вздымалась и она знала, что они могли видеть ее собственный румянец..
И, Боже мой, если Китти была здесь, это значит…
— Даветт, — сказала Китти вновь, — ты помнишь Росса Стюарта.
И он был там, нависая над ней, его черные кудрявые волосы и кожа, белая, словно слоновая кость и черные глаза, глубокие, как вечность он взял ее свободную руку в свою и проговорил, с опасной кривой улыбкой, — Даветт! Как часто я думал о тебе.
И затем было так. Ее огни погасли. Она упала в обморок.
Ей потребовалось некоторое время, прежде чем она поняла, что произошло дальше. Росс, должно быть поймал ее, когда она падала.
И хотя она отключилась только на секунду, она увидела то, что казалось сном — кошмаром — или бегом через какой-то ужасный, мокрый, каменный лабиринт с кем-то, кого она никогда не видела, но знала, что это Росс Стюарт, быстро идущий подле нее и смеющийся.
Но когда она очнулась, она еще даже не достигла пола, и Росс Стюарт все еще держал ее в объятиях, с глазами, буравящими ее насквозь, и она запаниковала, и она бросилась ему на грудь и в объятия, и она закричала.
Звук ее собственного голоса окончательно привел ее в чувство, затем и Китти наклонилась над ней говоря, — Даветт! Дорогая! — И как Росс поставил ее на ноги — с такой легкостью! — и она увидела, как лица всех присутствующих на террасе повернулись, чтобы посмотреть на эту сумасшедшую женщину, она была так унижена, она хотела провалиться сквозь землю.
И потом — Стюарт! Что это ты с ней делаешь? — прозвучало и она узнала голос Дэйла Бойджока, подлинного мачо, и увидела, что он пробирается к ней, и она закрыла глаза и подивилась, Неужели становится еще хуже?
Весьма вероятно.
Росс, все еще поддерживающий ее — опять, с такой легкостью! — перехватил ее левой рукой и повернулся лицом встречая Дэйла и сказал, — То, что я с ней делаю, насколько это касается тебя, это всего лишь я чертовски хорошо ухаживаю.
Это была предназначавшаяся ему издевка — все эти люди наблюдали за ним — и это сработало. Дэйл ринулся вперед, его правая рука начала движение, и Даветт прошептала, — Дэйл! Нет! — но ее дыхание пресеклось и ее голос не был услышан и в любом случае было уже слишком поздно.
Правая рука Росса перехватила и обвилась как змея вокруг запястья Дэйла и быстро задержала его, и они замерли, уставившись друг на друга, а затем она почувствовала, а не увидела улыбку Росса, когда он начал сжатие и Даветт успела подумать, как странно красивы были ногти Росса полудюймовой длины, прежде, чем он сломал запястье Дэйла.
Росс отпустил запястье, когда Дэйл вскрикнул от боли и отшатнулся назад. Затем шагнул вперед, пока секунду или две Дэйл переводил взгляд, не веря своим глазам, с Росса на свое стремительно опухающее запястье.
— Это было легко, Дэйл, — прошептал Росс так, что только трое могли его услышать. — Хочешь увидеть это снова?
Даветт увидела, как глаза Дэйла широко раскрылись от изумления и растущей ярости, и она увидела это с такой ясностью. Дэйл, который, вероятно, никогда в своей жизни не проигрывал — и конечно же не потому, что это занудная задница, жиголо, Росс Стюарт — просто не мог ничего с собой поделать. И его рык был по настоящему львиным, когда он бросил все шесть футов два дюйма и двести тридцать с лишним фунтов мускулов в своего соперника.
Росс небрежно уклонился влево и смахнул его легким движением, даже не ударил, Дэйл промелькнул в воздухе в трех футах от него, кувырнулся через перила террасы, и пролетев девять футов, мягко скатился под откос в сады, находящиеся внизу.
Он не очень-то пострадал. Склон был покатым с толстым грунтовым покрытием, и они услышали, как он стонал от боли и шока. Спустя несколько секунд остальные нашли его и объявили, что с ним все o'кей. Но бой закончился. В этом-то и дело.
— Я сожалею, он вынудил меня сделать это, — сказал Росс изумленным зрителям, и его искренность казалась столь реальной, что Даветт почувствовала, что они коллективно принимают сторону Росса.
— Я ужасно сожалею об этом, — затем повторил он ей, глядя сверху вниз.
Только тогда она поняла, что она все еще в его объятиях, и когда она начала отстраняться, он снова заговорил, но на сей раз это был тот Голос.
— Я уверен, — промурлыкал он ей, — у тебя было достаточно волнений для одной ночи. Отнесу тебя наверх, прежде, чем ты заснешь на ногах.
И она чувствовала, что не хочет спать, не так ли? Но теперь перед ней вставали образы мягкой постели и никаких голосов или толпы или музыки, эти прохладные простыни…
— Спасибо, — прошептала она, кивнув им обоим, потому, что Китти вернулась и была рядом с ней, и втроем они ушли, и они легко поднялись по широкой лестнице и прошли по коридору к ее комнатам. Росса, казалось, там не было. Когда Китти помогла ей раздеться, как лунатичке и забраться в постель и лечь.
— Он действительно изменился, не так ли? — было последним, что Китти сказала ей и Даветт увидела радость своей подруги, словно этот вечер искупил ее связь с ним.
Но Даветт слишком устала, чтобы отвечать. Ей показалось, что она смогла кивнуть, прежде чем провалиться в сон.
Но сна не было.
Она не была уверена, что это был настоящий сон. Ей казалось, что она только свет и изменчивый и тихий и мерцающий. Она знала, когда умолк оркестр. У нее было чувство, что вечеринка окончилась и огромный дом опустел. Китти всегда оставалась в соседней спальне, еще со школы, и позже, она была уверена, что слышала, как она разговаривала с Россом и затем были другие глухие звуки и она снова погрузилась в сон, чтобы не слышать.
Много позже, ближе к рассвету, она почувствовала, что кто-то уселся на край кровати и открыла глаза, чтобы запротестовать раз и навсегда. Но она не могла говорить поначалу. Его глаза, казалось, сияли. Его кожа была такой кремово-белой и губы мягко изгибались в улыбке. Его черные кудри сияли в свете, льющемся через ее открытый балкон.
— Ты слышала меня достаточно хорошо сквозь этот куст? — спросил он.
Она лежала на спине, не двигаясь, всю ночь. Теперь она села и выпрямилась.
— Ты имеешь в виду… ты знал?
— Конечно, — тихо ответил он вернувшимся Голосом. — Китти слышала меня раньше. Остальные не имели значения. — Он протянул руку и погладил ее по щеке и ничего, черт побери, как представляется, она не могла поделать с этим. — Нет, — продолжал он, — это все было для тебя.
И кровь вскипела в ней и ее участившееся дыхание стало хриплым и тяжелым и когда его рука отстранилась, она почти закричала, Что происходит со мной! Когда она почувствовала разочарование из-за того, что он перестал к ней прикасаться. И его кривая улыбка, широкая, во все лицо, расплылась перед ее глазами, и его правая рука снова приблизилась к ней, потирая указательный и большой палец, с ногтями, щелкающими, словно маленький зверек …клик…клик…клик. И она знала, куда, через ее чистую ночную сорочку, маленькая тварь укусит ее. Но она не могла прекратить это, никак. Она не могла прекратить, даже желая этого. И когда, подстроившись под ритм ее дыхания, два ногтя сомкнулись на ее левом соске, причиняя ей нежную боль, она снова лишилась чувств — но не раньше, чем наступила изысканная агония оргазма, сильнейшего, чем она могла себе представить. Сидя там, в этой дешевой, лимонно-зеленой комнате мотеля и рассказывая Команде — рассказывая ему — об этой первой ночи… это был худший момент. Это была не худшая часть ее истории — впереди было много преступлений. Но, тем не менее, это было худшее.
Теперь они знали, что Росс мог доставить ей, что он был всегда в состоянии доставить ей, в любое время, когда ему было угодно. Чувство… унижения. Ощущение быть незатейливой и дешевой. Быть употребленным товаром. Легко употребленным товаром.
Потому, что сексуальная тяга все еще присутствовала. Даже сейчас, вспоминая об этом и возблагодарив Сладчайшего Иисуса, что все закончилось, она почувствовала трепетную страсть всего этого. И другие тоже это почувствовали, это поднималось от всех мужчин, словно пар, кроме Отца Адама, который со своим благочестивым видом, казался высеченным из гранита. Но даже Аннабель была аффектирована.
И она попыталась объяснить это им. Пыталась, потому, что не была уверена, что сама это поняла. Но это было на темной грани полулжи. Полуложь граничит также с полуправдой, да, она знала это. И это был вампирский секрет.
То, что вампир говорил вам, было правдой. Он лгал, когда говорил, что это было все.
Следующий день после вечеринки был одним из величайших дней в жизни Даветт. Позже, оглядываясь назад, она знала, что так было потому, что она провела день, скрываясь от надвигающегося ощущения тьмы; Но, в то время это была сладкая, привычная, знакомая глупость.
Первые дни всех школьных каникул годами и годами Даветт проводила одинаково: шоппинг с Китти. Обычно они ездили с Тетей Викторией в лимузине, и это было так весело, потому, что выезд Тети Виктории к парадному подъезду какого-нибудь места, наподобие Нейман-Маркус, вызывал вокруг поистине удивительную суету торгового персонала.
Тетя Вики была слишком утомлена, чтобы отправиться с ними в тот день, но это не помешало ей разбудить девушек пораньше своим обычным тоном императрицы и приказать — одеться и привести себя в порядок и явиться к столу, леди!
И Даветт любила это, быть поднятой с постели, забегать по комнате, пытаясь собраться, подгоняемая голосом Тети Вики, разносящимся повсюду, по привычке смеясь и хихикая с Китти в прилегающей ванной комнате.
Даветт любила это, потому, что ей не надо было думать.
Думать о прошлой ночи.
Или о нем.
Или о себе.
Или…
Или должна она или нет рассказать Китти. В конце концов, Росс был eе бойфрендом. Господи, что бы Китти подумала о ней, если бы она сказала ей, что…
То, что? Что на самом деле произошло?
Что нибудь действительно произошло?
Может быть… Может это был просто странный сон. Я имею в виду, никто не может растянуть это настолько и сделать тебя… Неужели?
И тонкий голосок ответил: Росс Стюарт может. В любое время, когда он захочет.
Но она проигнорировала его и похихикала еще немного и затем они оказались на солнце с чековыми книжками и кредитными картами в полной безопасности.
Они смеялись так громко и они смеялись так долго и они потратили столько денег!
Это было грандиозно.
И они пообедали в том же самом месте, и как всегда разложили пакеты с покупками по всему столу, и Луиджи ждал их так же, как он делал это всегда, отпуская эти ужасные мелкие замечания о богатых девушках и — Наступлении Революции — и они воспринимали это просто как шутку и все знакомые любили ее как всегда.
Китти любила это так же, как и она, может быть, даже больше. Она, казалось, наслаждалась воздухом и солнцем, и Даветт подумала, что она могла бы использовать это на всю катушку — она просто выглядела немного бледной — но это не имело значения прямо сейчас, потому, что день был таким прекрасным и затем, сегодняшним вечером, как и во все дни каникул, они втроем посидят в официозной столовой, девушки выложат свою новую добычу и будут болтать и болтать с Тетей Вики. И потом Китти, как-бы случайно заметила, случайно упомянула, что Росс поужинает с ними этим вечером.
И планета замерла. И замедлилась. И начала… со скрежетом… останавливаться.
Потому, что эти вечера они всегда проводили втроем, сидели и ели, и Даветт рассчитывала на такую безопасную картину по крайней мере в этот вечер, сегодняшний вечер, не видя его снова или не слыша этот Голос.
Даветт начала говорить что-то о том, что может быть Тетя Вики не захочет делиться своим традиционным пост-шоппинговым ужином с посторонней персоной и Китти перебила ее, рассказав ей, как быстро Росс и Тетя Вики подружились, ведя долгие вечерние беседы о философии и что все это тянулось иногда до рассвета, потому, что Росс просто ненавидел дневное время. Он сказал, что только у примитивного человека были веские причины бояться темноты.
И планета затормозила и лица в торговом центре, казалось отдалились, и Даветт казалось чрезвычайно важным, что она не говорит больше об этом деле, не обсуждает вообще.
Не позволяет никому узнать, насколько она боится.
Поэтому она продолжала ходить и делать покупки и она глухим эхом отзывалась на смех Китти, чувствуя, что пора уходить и затем, внезапно, когда они шли мимо ресторана, который всегда игнорировали раньше, Даветт предложила ей заглянуть и заказать коктейль.
— Потому, что нам исполнилось двадцать один, не так ли? — это было все, что она сказала, видя удивленный взгляд Китти.
Она заказала кровавую Мэри и когда Китти заказала только минералку, Даветт подкалывала ее, пока Китти не призналась, — Росс говорит, что он не любит пьющих женщин.
И Даветт подумала: хорошо.
И заказала еще одну.
И затем еще одну.
Она совсем не была пьяна, когда наконец вернулась домой. Но она конечно же понимала, сколько выпила, ощущая себя довольно хорошо, фактически, потому, что страх казался каким-то более далеким и алкоголь казался каким-то талисманом, способным, может быть отпугивать злых духов.
И она хихикнула, подумав об этом. Китти, сидевшая рядом с ней в ванной и вытиравшая ей волосы полотенцем, бросила на нее странный взгляд.
— Ты пьяна? — спросила она ее.
И Даветт сильно покрутила головой и от этого почувствовала такое головокружение и это было так смешно, что от смеха у нее повылетали заколки для волос, которые она зажала губами и Китти снова странно посмотрела на ее веселье, но потом тоже начала смеяться, и все было хорошо в течении долгого времени.
И потом Китти заговорила о Россе. О том, насколько он умен. Как остроумен. Насколько волнующий. Какой сексуальный. И Даветт в ужасе смотрела на нее, потому, что раньше никогда не обсуждала такие вещи.
Но Китти, вставая, чтобы уйти в свою комнату, только лукаво улыбнулась и сказала, — Ты должна сама это выяснить.
И затем она исчезла и Даветт сидела не двигаясь несколько минут, прежде. Чем смогла встать.
Итак, ужин.
Фактически, она никогда не могла вспомнить подробности ужина. Казалось. Все прошло так быстро! Она припоминала, что стол был прекрасен и Тетя Вики так мила, но хмурилась с особым неодобрением, потому, что Даветт так много пила, но она должна была, она должна была сделать что-нибудь…
Потому, что он был там, надвигаясь на нее своими темными глазами и совершенной кожей и безукоризненным смокингом и зная, зная, улыбался. Не то, чтобы он был навязчивым, или неприличным или что-то подобное; не был. Он был очаровательным и остроумным и дружелюбным и забавным, и он, похоже не возражал, чтобы ее сочли набравшейся. Во всяком случае, он поощрял ее, доливая ее бокал снова и снова.
И с этой плотной защитой вокруг ее глаз все это казалось все менее и менее опасным спустя какое-то время.
И через некоторое время опасность стала казаться немного интригующей.
И сразу после этого она лишилась чувств.
Она не то чтобы не осознавала происходящее. Не совсем. Ее глаза были более или менее открыты и она могла осознавать вещи. Она просто не смогла собрать их и удержать не растеряв.
Они уложили ее в постель с кружевами и она невнятно пробормотала Тете Вики, что она — так сожалеет! Мне просто так жаль! Я испортила все на свете! — И дорогая Тетя Вики бросила на нее этот долгий, холодный взгляд, прежде чем наконец, благословляюще, расслабиться и улыбнуться и потрепать ее по щеке и сказать, что на самом деле все в порядке, каждый имеет право на ошибку в своем собственном доме и что Даветт следовало орать потише, ведь все было так мило.
Росс извинился, пока Китти помогала ей справиться с одеждой и переодевала в ночную сорочку, и было здорово, просто лечь и расслабиться, и она догадалась, что остальные ушли заканчивать ужин, потому, что потом, намного позже, после двух по полуночи, когда они вернулись и она проснулась от глубокого, глубокого сна, чтобы увидеть, как они сидят на краю постели.
Зачем, подумала она, я проснулась?
Но прежде чем она смогла подумать об этом, Росс наклонился над ней и спросил, — Ты в порядке? Ты что, хочешь заболеть?
Она все чувствовала до тех пор. Она не чувствовала тошноты, не так ли? Hе так ли? Но, заглянув в его глаза, она вдруг ощутила, что внутри нее винный погреб и она бросилась из постели в ванную и оба они помогали ей.
Но она не просила их о помощи, подумала она. Это было просто слишком неловко. Но через десять секунд ей уже было все равно, кто ее видит.
Уггггххх!
Кажется, она блевала часами! Она просто не могла остановиться, ее голые колени крепко прилипли к плитке по обеим сторонам унитаза, что-то ужасно выворачивало ее животик, эти отвратительные звуки, которые она продолжала издавать.
Однако, сгорбившись перед милой Китти, нежно бормочущей и вытирающей ей затылок и шею холодной влажной салфеткой, она вспомнила, что рада хотя бы одному: она не чувствовала сексуального желания.
На самом деле, она сомневалась, что сможет почувствовать сексуальное желание снова.
Но это случилось.
Она отошла, более или менее, свернувшись калачиком перед унитазом, тошнота исчезла. Она смутно осознавала, что ей помогал кто-то нежный и очень сильный, и она почти добралась до постели, прежде чем ее бьющееся сердце позволило ей признать, кто это был. Простыню и одеяло аккуратно свернули в изножие кровати, и он поднял ее и прошел с ней последние несколько шагов, его руки, держащие ее были холодными и очень сильными. Она повернула голову и переполненная чувствами посмотрела в его глаза, когда он уложил ее на широкую пустую кровать.
Он не уложил ее, а скорее усадил у изголовья. И затем он уселся рядом с ней, его глаза буравили и мечты о страсти, неизвестной серым и скучным жизням текли в нее, когда он улыбался.
Ее грудь сдавило. Она затрепетала и задышала с трудом и его лицо начало пылать.
— Оопс, я боюсь, ты больше не сможешь ее носить, — сказал он.
Он имел в иду ее ночную сорочку, конечно, и она взглянула на подол и она не увидела пятен…
Но он не стал бы лгать, не так ли?
— Лучше снимай, — сказал он затем.
И — Боже, помоги мне! — она подчинилась. Она подчинилась, взялась за бретельки и медленно потянула сорочку через плечи, и она знала, только то, что она делает.
И она все равно сделала это, стянула ночную сорочку прочь, обнажив свою грудь навстречу воздуху и ему и затем…
Затем его лицо приблизилось к ней и осыпал ее лицо вокруг губ легкими поцелуями, тогда она опрокинулась на спину, грудь вздымалась, и затем его руки, такие мягкие и холодные и очень сильные обнимали ее плечи и обвивались вокруг горла и поцелуи медленно — слишком медленно — скользили мимо ее подбородка, к ее пульсирующему горлу и дальше от одной груди к другой, той, на которую прошлую ночь набросилось маленькая тварь.
Когда он укусил ее, наслаждение пролилось сквозь нее и руки всплеснули в воздухе и пальцы затряслись и она застонала и заплакала и поплыла в волнах оргазмов…
Там! Там, у изножия кровати, как ухмыляющаяся кошка, была Китти! Она не могла в это поверить! Китти! И она захотела, на мгновение, оттолкнуть его и бежать прочь. Но она знала, что не сможет этого сделать. Она знала, что не хочет, останавливать его. Она знала, что не хочет, чтобы он остановился. Ни за что.
И ухмылка Китти стала шире, и она наклонилась вперед и ее улыбка блеснула в лунном свете, когда она проговорила, — Видишь? Разве я тебе не говорила?
И это было слишком странно, слишком причудливо. Но сейчас ей было все равно. Она вскрикнула шепотом и обвила своими обнаженными руками чернокудрую голову и вжимая ее глубже, до самого дна своей души.
Она проспала остаток ночи и весь день. Ей снились глубокие и тяжелые, длинные, изнурительные сны наполненные сложной, извращенной эротикой. Когда она проснулась, высокие, французские двери, выходящие на ее террасу были распахнуты, сквозь призрачные занавески лился лунный свет и задувал мягкий бриз, и они были здесь, сидя на краю постели и улыбаясь ей.
На короткое мгновение она почувствовала ледяной толчок… чего? Страх? И отвращение?
Но потом это прошло, потому, что они были так прекрасны, Китти, сидящая голой, поджав под себя бедра, и блестящие каштановые волосы струились по ее плечам и он, в этой волнистой черной рубашке, распахнутой на груди. Такие прекрасные. И улыбки были такими теплыми и искренними и счастливыми.
— Поплаваем, — сказала Китти, с озорным выражением наклонившись к ее лицу. — Пошли.
Даветт покачала головой, не понимая, и Китти ухмыльнулась еще шире и сказала, что Тетя Вики спит и вся прислуга далеко и бассейн был прекрасен в лунном свете и на самом деле это такая теплая ночь для весны, так что пошли!
— Я встречу тебя там, — сказал Росс, вставая на ноги.
Но прежде, чем уйти, он подошел к постели Даветт и наклонился и ласкал ее щеку рукой, теперь с нежностью буравя ее глазами. Затем он наклонился и мягко поцеловал ее в щеку. И затем он исчез и Даветт вновь наполнилась покалыванием и ее дыхание стало неровным.
И когда она вспомнила, что Китти все еще была здесь и посмотрела на нее, она залилась краской. Но Китти только рассмеялась и Даветт рассмеялась тоже, ее щеки раскраснелись от смущения, но и от юмора ситуации, потому, что они с Китти были в одной лодке и смех стал хихиканьем школьницы.
Когда она встала с постели она почувствовав острую боль в левой груди. Она ахнула и опустила глаза, и когда она увидела распухшую рану, она ахнула снова.
— Это продлиться недолго, — сказала Китти, стоя рядом с ней.
Китти была права. Даветт поработала мышцами своей груди и мягко помассировала укушенную область и боль, казалось, стала куда-то вытягиваться. Она все еще ощущала некоторую болезненность. Но резкая боль исчезла.
Именно тогда она осознала, что она голая, и что Китти, стоящая рядом с ней, голая тоже. Они обе: богатые девушки, красивые девушки, леди, стояли голыми в лунном свете, у открытой двери, чтобы спуститься вниз по лестнице и поплавать, поплавать голыми, с мужчиной, который был там, ожидая их сейчас, и который был совершенно уверен, что они придут.
Казалось невероятным, что она это сделает, что они обе пойдут. Но это казалось так зло сексуально, так по декадентски и экстравагантно, и со своей лучшей подругой это казалось безопасным, темным секретом и обе улыбнувшись и взявшись за руки, нагими вышли на террасу.
Раньше она бывала на этой террасе босиком и возможность того, что кто-то может перелезть через стены и пройти сквозь сады и увидеть ее, была такой далекой. Но он все еще был здесь. Ветер ласкал ее обнаженные бедра, мягко овевая ее, когда они спускались по широким каменным ступеням к бассейну и Даветт никогда в жизни не чувствовала себя такой непринужденной. И такой… доступной.
Росс возлежал на одном из шезлонгов, как принц, ожидающий придворных развлечений. Он был виден в профиль, подпирающий коленом предплечье, опираясь на него. На его лице играла полуулыбка и свет, казалось, попал в ловушку между луной и его глазами и поверхностью воды и Даветт подумала: Это цвет его кожи! Бледный лунный свет!
Но она мало думала. Вместо этого, она краснела. Потому, что не было никакого способа избежать направленной прямоты его взгляда или того факта, что она продолжала приближаться к нему. И она снова задавалась вопросом, что было более захватывающим — то, что она вела себя так или то, что она знала, что делала.
Тем не менее они продолжали приближаться, все еще держась за руки, пока они не остановились перед ним. Он улыбнулся им. Они в ответ улыбнулись ему. Затем они переглянулись и хихикнули и повернулись и нырнули в воду и это было той вспышкой холода и ясности, прочувствованные ею в своем ледяном весеннем плавательном бассейне, которые впоследствии преследовали ее.
Это отрезвило ее. Немедленно. То, что было нежной ночью злых секретов, мгновенно превратилось в холодное, липкое, унизительное чувство… дешевки. Потери. Что я здесь делаю? Была ли я пьяна или обдолбана или что?
Когда она вынырнула на поверхность, она ахнула от стыда и обернулась и увидела Китти и она могла сказать по ее отведенному взгляду, что она чувствовала то же самое. Шероховатый камень на краю бассейна только усиливал ощущение подделки. Она откинула волосы с глаз и лица, не глядя на Росса, даже не глядя на Китти.
Я должна посмотреть на него. Я должна. Она посмотрела.
И съежилась.
Он похож на сутенера, подумала она. Развалившись там, в этих невероятно обтягивающих — кого он изображает? тореадора? — штанишках, он выглядел совсем не так, каким он казался. Он больше походил…
Как странно! Он походил на имитацию всего этого!
Как странно. Но как унизительно. Она ухватилась за край бассейна и вылезла из воды, разбрызгивая капли во все стороны, и припустила в пулхаус, в сторону тепла и душевного равновесия. Она хотела попробовать прикрыться руками и начала. Но потом это показалось глупым, после всего, что произошло, и, может быть, даже грубым, поэтому ее руки остановились на полпути и затем она увидела, что Росс оказался перед ней, между ней и пулхаусом и подавал полотенце.
Как, удивилась она, он обошел вокруг бассейна и оказался перед ней так быстро?
Он был здесь, хотя, мгновение назад был в другом месте. Она не хотела видеть его или разговаривать с ним или — Боже, нет! — чтобы он прикасался к ней. Но она не могла избежать полотенца, потому, что это было бы невежливо. Она остановилась рядом с ним, сложив руки на груди, чтобы хоть чуть-чуть согреться и повернулась спиной, позволяя ему накинуть полотенце на плечи и… и когда он накинул полотенце, его рука коснулась ее плеча и ощущение знакомого покалывания и холодок пробежал по ее коже…
И полотенце, казалось… обмоталось… вокруг нее.
Как знакомая перчатка.
— Даветт! — прошептал он.
Не было альтернативы, кроме как повернуться лицом к нему, и когда она обернулась, она встретилась с его пылающими глазами и они удерживали ее и заполняли ее и жар, и неистовая дрожь, и… злая страсть… вернулись.
И вскоре оказалось, что они снова возвратились в дом — Китти с ними, действительно с ними — и они смеялись и обнимались, идя по обе стороны от него, обе женщины, опять голые.
На кухню, потому, что проголодались. Приготовить стейк. Большой, жирный супер редкостный стейк, это была жажда. Они усадили Росса за маленькой стойкой, тянувшейся через всю большую кухню огромного дома, пока обе, все еще голые, готовили еду.
Все еще голые. Яркие огни кухни и холодный пол и никаких причин для этого, кроме желания быть… мерзкими и блудливыми и …
И когда она разговаривала с Командой, она не описала то, как обе они, она и Китти, танцевали перед ним, готовя эту еду. Как она могла рассказать им об этом… как она могла когда-то вести себя подобным образом? Растягиваться и высоко задирать ноги, чтобы привлечь его внимание. Наклоняться глубже, чем ей это было необходимо для чего-то другого… Она заливалась краской только вспоминая об этом, о себе и Китти, о чувственном напряжении, разлитом в воздухе, они соревновались, чтобы показать, кто из них может вести себя как более дешевая шлюха.
Нет. Она не могла рассказать об этом.
Но она могла рассказать им о еде.
— Росс никогда не ест, — сказала Китти, когда он заявил, что ему не нужен стейк.
Лицо Росса стало жестким и этим Голосом он ответил, что у него есть своя диета и улыбка, которую он выдал, когда говорил, вовсе не смягчила впечатления. Даветт чуть не подпрыгнула от этого тона, почувствовав короткий трепет от страха.
Но ничему не научилась. Она просто решила больше не спрашивать его о столь чувствительной теме.
Эротическая атмосфера была восстановлена в ее первоначальной герметичности, к тому времени еда была готова. Даветт присела, но знала, что она слишком возбуждена, чтобы есть.
— Но ты должна быть голодна, — прошептал Росс, пристально глядя ей в глаза. — Ты не ела двадцать четыре часа. И посмотри на этот жирный сочный стейк. Именно то, что тебе нужно.
И даже когда он говорил, она почувствовала, что ее как голод был столь сильным, что ничто в мире не кажется более заманчивым, чем запах этой пищи. Она набросилась на стейк как голодный зверь.
— Теперь получше? — спросил он любезно, когда она закончила.
Даветт удивленно подняла глаза. Она забыла, что он здесь, забыла что кто-то здесь, забыла обо всем, кроме еды. Она посмотрела и увидела, что ее тарелка абсолютно чиста.
Как странно, подумала она в этот миг. Как будто я была под воздействием каких-то чар или чего-то в этом роде.
Конечно, она была под воздействием чар. Его чар. Чар, которые он мог сплетать и свивать, как ему было угодно. С понимающей улыбкой он вглядывался в их страсть, возвращая ее им обратно.
Через несколько секунд все трое поднялись по ступенькам в свою комнату, и там, в полной темноте, на которой он настаивал, Даветт стремилась найти в ней какое-то чувство стыда, лежа и чувствуя обнимающуюся пару рядом с собой на своих прохладных простынях. Но она не могла найти никакого чувства стыда или ревности или чего-то подобного, кроме ударов сердца, испытывая потребность лишь в том, чтобы они скорее повернулись к ней.
Вскоре, это произошло, и вместе с этим причудливая надежда, что ее крики будут столь же громкими и волнующими, как у Китти.
Когда Даветт на мгновение замолчала, и Феликс наклонился вперед, чтобы подать ей стакан воды, она почувствовала тяжелую тишину комнаты мотеля. Она поняла, что не смотрела ни на что, кроме пола и лица Феликса за прошедшее время, за два часа, и она подняла глаза и встретилась с обеспокоенным выражением на их лицах. Они беспокойно переглядывались, и она знала, это беспокойство из-за нее — она могла прочесть это. Но она знала, что так было еще и от смущения. Сексуальное напряжение было таким же тяжелым, как тишина.
Это не ваша вина! она хотела кричать.
Но она знала, что они ей не поверили. Еще нет. Они не понимают, потому, что не испытали этого, это было проще их понимания. Магия запятнала ее и эту часть она сейчас прошла.
Они не поймут.
Тем не менее, она должна попытаться. И она попыталась. Она попыталась рассказать им об ощущении укуса, о том, как извергающееся вулканическое наслаждение катится сквозь тебя, вибрирует и ласкает, и ты глубоко погружаешься в свою память и далеко удаляешься в своих фантазиях.
— Разве это не больно?
Она остановилась, огляделась. Это был Карл Джоплин. Его лицо смягчилось, и он улыбнулся ей.
— Прости, сладенькая. Но мы говорим о том, что тебя кусают.
— И высасывают кровь, — прибавил Кот.
Карл кивнул, но его тон оставался ласковым.
— И высасывают твою кровь. Он должен…
— Но ты не знаешь этого! — настаивала Даветт. — Ты не осознаешь. Ты не знаешь, что теряешь кровь. Там так много всего происходит, с тобой.
— Ты имеешь в виду, что он тоже… — прошептала Аннабель, прежде чем прерваться и покраснеть.
Голос Даветт был суровым и горьким.
— Нет. Не было секса. Вампиры не могут заниматься сексом. O, вампирши могут… притворяться. И они это делают. Но это не реально. Это не жизнь. Они мертвы.
Наступила тишина, пока они переваривали это.
И Феликс подумал, глядя на нее: Tы еще что-то оставила для себя, не так ли, прелесть?
Но он не улыбнулся. Она не знала, что это было преклонение.
Даветт отпила еще один глоток воды и попыталась объяснить больше:
— В действительности это происходит в три этапа. Во-первых это… это, просто никогда не происходит с тобой. Вампиры? Это из фильмов, вы знаете?
Они кивнули. Да, они знали.
Она сделала еще глоток.
— Это просто… соблазн, я полагаю. И у всех есть такая часть, которой нравится и хочется этого. Вампиры раздувают это желание внутри тебя и… Ну, тебе нравится это и кажется безобидным.
— Это первый этап.
— Во второй части, ты настолько зависима от этого, что не желаешь приглядеться к тому, что происходит. Он держит тебя и контролирует тебя. Ты на самом деле никогда не задумываешься ни о чем — ты не желаешь рассмотреть это. Потому, что ты… Ты не желаешь думать об этом.
— И третий этап? — спросил Феликс. — Ты знаешь тогда?
Даветт устало кивнула.
— Ты знаешь. Притворство кончилось. Он дает тебе понять. Он позволяет тебе увидеть это. И видеть это ужасно, те вещи, что они проделывают с живыми, как ужасно они улыбаются, когда они уродуют нас. И…
Она задремала, глядя на что-то, видимое только ей.
— «И»… — мягко подтолкнул Феликс.
Она посмотрела на него и ее улыбка была мрачной и натянутой.
— Может быть, худшая часть — это не знание, … попускание. Хуже всего то, что ты понимаешь, ты знала, ты всегда знала, глубоко внутри себя, с самого начала. Это не ведьмовство, сексуальная часть. Это есть у всех и это может быть прекрасно. Это глубже.
— Это основополагающе.
— Это Зло.
— И ты всегда это чувствуешь, какая-то часть тебя знает, когда это касается тебя.
— Всегда.
Она помолчала несколько секунд. Затем она вздохнула, сделала глоток.
— Хорошей новостью является то, что последний этап редок.
Джек Кроу заговорил впервые за все это время.
— Почему это он редок?
— Потому, что к тому времени, большинство людей мертвы, — ответила Даветт, глядя на него.
И Джек откинулся назад, словно ожидая ответа.
— Итак, — начал Феликс еще раз, — ты наркоманка сейчас?
Она посмотрела на него.
— Весьма изрядная. Но в течение следующей недели это… Следующих десяти дней…
Неделя, она подумает об этом позже. Неделя, десять дней…
Это все, что нужно, чтобы ее прежняя жизнь исчезла.
Через неделю она узнала, на что это похоже, быть раздразненной. Через десять дней она поняла, что такое конец поводка. Ее жизнь уменьшилась до единственной ночной точки. Она никогда никуда не ходила. Она никогда не видела солнечного света. Она ни с кем не разговаривала кроме Росса, Китти, Тети Виктории и слуг. Она написала одно письмо. В свой колледж. Менее чем за месяц до окончания обучения, и она написала им, что она не вернется.
Жизнь кончилась.
Он дразнил ее, будучи особенно очаровательным одну ночь, давая ей больше, чем просто ее долю внимания. Он был остроумным, он был нежным, он сжигал ее этим своим взглядом. Затем, внезапно, он уходил.
Она не спала до рассвета. Томилась.
В одну из ночей он вообще не показался. Обе женщины сидели, разговаривая, надев свои самые нокаутирующие наряды — для Росса, предпочитающего видеть их расфуфыренными или обнаженными — всю ночь, ожидая его, чтобы продемонстрировать.
Но он так и не пришел.
Это было не то, как если бы он действительно обещал быть той ночью. Но он был там каждую ночь. Даже если просто дразнил их. К концу ночи обе подруги больше не разговаривали. Они молча сидели перед огромным камином. Обе они знали тогда, подумала Даветт позже. Обе знали, что это было безумие и бесконечная тьма. И если бы он не появился, хотя бы несколько ночей подряд, они были бы свободны. Или, по крайней мере, осознали бы достаточно, чтобы инстинктивно бежать.
Он вернулся на следующую ночь, извиняющийся и очаровательный и, позже, устрашающе восторженный, как никогда.
Они принадлежали ему.
Его собственность.
Его игрушки.
И зачем нужны хорошие игрушки, если с ними не играть?
— Вы можете заставить желать вас любого мужчину, — сказал Росс, улыбаясь, — из центральной кабины Дель Фреско.
И они были всецело окружены его вниманием, потому, что это была такая ночь. В самый первый раз он вывел их в свет!
Длинный черный лимузин. Длинностеблевые розы. Великолепный, облаченный в смокинг Росс сопровождает их через входные двери знаменитого ресторана. Дель, собственной персоной, там, чтобы поприветствовать и провести их в эту классическую столовую с ее резной мебелью красного дерева и коврами, в которых утопали ноги и безупречными бриллиантами яркого хрусталя и людьми! Tо, как они глазели на всех троих. Глазели и (леди просто знали это) завидовали. Даветт была одета в свое лучшее платье и она никогда не чувствовала себя такой красивой или привлекательной или, скажем, гламурной… за всю свою жизнь. Китти была неотразимо прекрасна сама по себе, хотя и немного бледной, и прием, оказанный им, оказался еще лучше, чем обычный стандарт Дель Фреско. Официанты положительно роились вокруг них.
— Вы можете заставить любого мужчину желать вас, — повторял Росс. — Любого мужчину. Не просто желать вас. Жаждать вас! — При последних словах он наклонился вперед над канделябом со свечами, излучая на них энергию и они задрожали.
Потому, что это было так захватывающе! Снова выйти в свет и во всем блеске. Чтобы почувствовать себя настолько желанными — и Росс видел это, они почувствовали это прежде, чем они покинули дом Даветт. Они чувствовали себя как кинозвезды, как… сирены!
— Позвольте мне рассказать вам, как, — затем продолжил Росс. — Во первых, вы должны хотеть его. Или, по крайней мере, представьте, что вы хотите.
И так это началось.
Теперь, они были в его мире. И все, что он предлагал, было захватывающим, а так же приемлемым. Каждое указание казалось забавным или, по крайней мере… безобидным. Безобидный секрет между тремя, что-то, что в действительности… не засчитается. («ибис, ведущий счет твоим делам, этого не запишет»). Было легко поверить, что это не в счет. Это было все равно так нереально.
— Представьте себе, — промурлыкал Росс, — что эти двое мужчин, в кабинете за моим левым плечом, настолько динамичны в постели, что вы не смогли устоять перед ними.
И женщины взглянули через плечо на двух мужчин в кабине. Они были намного старше, за пятьдесят. Даветт сразу подумала об отцах своих друзей, и хотя вид пожилых мужчин был достаточно приятным, вся идея, концепция всего этого, показалась ей кровосмесительной. Один из них был высоким, даже сидя, с седыми висками и в прекрасном темном костюме, который казалось светился при свечах. Он был худым и стройным и довольно отчужденным. Второй мужчина был пониже, не намного выше, чем догадалась Даветт. Он начал терять волосы сверху и набирать вес посредине, но у него была теплая улыбка и дружелюбный взгляд. Hа нем был спортивный пиджак вместо костюма, но такого же высокого качества, как и наряд его компаньона.
Не для меня, подумала она.
Но затем Росс снова замурлыкал, замурлыкал этим Голосом, и каждая мысль, казалось, резонирует с их мозгом.
— Нет, они не так молоды, как хотелось бы. Они не то, что вы бы выбрали. Разве это не то, что делает приключение таким захватывающим? Разве это не декаданс? Эти старики, достаточно пожилые, чтобы быть вашими отцами, смогут заполучить вас в свои руки и заставить вас петь. Ты не сможешь противостоять этому. Спустя какое-то время ты перестанешь этого хотеть. И ты знаешь это. Ты знаешь, что будет. Ты будешь трепетать и дрожать под их пристальным взглядом. Ты будешь делать такое, что сама не сможешь поверить в то, что ты это делаешь. Но ты все равно это сделаешь. Ты будешь подчиняться каждой их команде. И, что еще хуже, тебе это понравится. Ты увидишь, как ты проделываешь эти ужасные вещи — как бы со стороны — и ты будешь потрясена и смущена… но и потрясающие плотские радости прокатятся сквозь тебя, потому, что ты действительно доставляешь их! Вы! Леди! Правильные юные леди, сданные напрокат в эти руки… Боже мой, думаешь ты, если бы люди с которыми ты выросла увидели бы, как я это проделываю! Они не поверили бы своим глазам! Позор! Позор!
— И все же… Да! Пусть они увидят меня! Я хочу, чтобы они увидели меня, извалявшуюся шлюху и свободную, наконец!
Даветт перестала говорить и ее голова упала и в комнате мотеля наступила тишина. Затем, со все еще опущенной головой, она попыталась объяснить.
Она попыталась объяснить, что вампиры говорят правду. И она знает, она говорила все это раньше, но она… только… хотела… чтобы все… поняли. Это была не Истина. Это была всего лишь часть — маленький кусочек, правда, но… Но люди, как цветовой спектр, знаете? В них есть все цвета, а у некоторых есть больше оттенков, чем у других, но у всех есть какие-то оттенки и Росс, вампир, мог сделать этот оттенок ярче и сильнее прочих и… И, да, он был там! У него было с чем поработать. Но это не значит, что я на самом деле… Или, что кто-то на самом деле…
И она начала тихо плакать, пока не почувствовала палец под своим подбородком, нежно поднявший ей голову. Она подняла глаза, и это был Феликс, улыбавшийся ей.
— Мы знаем, — сказал он мягко. Ласково. — Мы знаем. Мы понимаем.
И она знала, что он имел в виду. Его глаза были такими славными и приятными. Она проследила за его кивком, дальше, на лица присутствующих в комнате, на оставшуюся часть Команды, все еще пылающую жаром. Улыбающиеся, понимающие лица. Затуманенные лица, со слезинками, прячущимися в уголках глаз.
Все вы действуете так круто и жестко, подумала она, с благодарностью глядя на них. Неужели никто не узнает о вас?
— Итак, — осторожно продолжил Феликс, — ты и твоя подруга Китти спали с этими двумя мужчинами.
Она могла только кивать, слезы текли по ее щекам.
— Это была ярмарка! Он сделал нас беспомощными! И потом, он сказал им!
Конечно, Росс знал мужчин. Конечно, он договорился встретиться с ними там. Конечно. Они остановились возле кабины, чтобы поздороваться. И затем они проследовали на лимузине к дому Тети Вики, и затем все выпивали на террасе, и затем, каким-то образом, она оказалась наедине с одним из них в библиотеке, низеньким, толстым, лысеющим, который овладел ею, и внезапно он перестал быть милым. Он отставил свою выпивку и наклонившись вперед на кожаном диване, велел ей снять платье.
Она заплакала и сказала, — Пожалуйста, не заставляйте меня делать это!
Даже когда она встала и обнажилась перед ним.
Она наблюдала за этим как-бы издалека. Как будто с высоты восемнадцатифутовых книжных полок Дяди Харли. И в этом ужасном, непристойном, грязном образе того, что она проделывала, она наслаждалась. Она каталась и извивалась и издавала животные крики.
Единственное, что сберегал Росс — это деньги, переходящие из рук в руки.
И это случилось снова, конечно. И снова. И снова и снова и однажды ночью у нее было двое мужчин и в одну из ночей Китти не было и их было трое. Трое мужчин, которых она не знала, снова возвращение в огромную библиотеку ее дяди, обратно на огромный кожаный диван. И сквозь слезы и стыд она подняла глаза и увидела Росса, стоящего и улыбающегося у незановешенного окна. Она позвала его с дивана, стоя на нем на четвереньках, и на ней не было ничего, кроме ее драгоценностей, которые мерцали и переливались в лунном свете, она звала его, чтобы он все это остановил.
Но он только рассмеялся.
И затем она почувствовала кожей своей спины дополнительный вес второго человека и животные крики вернулись, чтобы смыть слезы.
На какое-то время.
Китти отсутствовала все чаще. Вскоре, ее почти никогда не было вообще и когда она появлялась, она была такой-же бледной и изнуренной, как Тетя Вики и Даветт начала волноваться и беспокоиться, но Росс успокоил ее и утешил ее и заверил ее и одурачил ее. Она жила сейчас в состоянии постоянных фантазий, в которых самые странные вещи были приемлемыми. Она была изнурена от потери покоя и потери крови и от невозможности… сосредоточиться. Вокруг нее не было ничего, к чему она привыкла, на что она могла рассчитывать или опереться. Тетя Вики сейчас всегда находилась в постели, выглядела напряженной и измученной и смертельно бледной. Когда они разговаривали, что случалось редко, они говорили как чужие. В эти дни ощущения вины и стыда всегда стеной обступали Даветт, как воздух вокруг нее. И когда она сидела в огромной спальне Виктории, стыд душил ее в тишине. Она была слишком поглощена своим собственным унижением, чтобы заметить странное, сдержанное поведение своей тети.
Однажды ночью, когда Китти ушла, а Росс еще не прибыл, она почти рассказала ей. Сидя на стуле у постели своей тети, напряжение стало почти невыносимым. Неожиданное желание — страсть, на самом деле — упасть на колени и признаться во всем, но она преодолела его.
Но затем она подумала о том, что будет со старой леди от таких новостей, и у нее перехватило дыхание.
Позже, плача в коридоре, она посчитала, что ее связь с Тетей Вики никогда не будет хуже.
Но это могло быть.
Две ночи спустя, по причинам, которые могла знать только Тетя Вики, хрупкая пожилая женщина решила встать с постели посреди ночи и спуститься вниз. Она даже не воспользовалась лифтом, но спустилась по длинной винтовой передней лестнице. И вот, она стояла на нижней ступеньке, когда увидала Даветт, голую и извивающуюся на ковре в прихожей особняка.
Даветт не кричала. Она не издавала воплей или не пыталась объясниться или даже пошевелиться. Вместо этого, она закрыла глаза и лежала, ожидая, что у нее потребуют объяснений и взрыва и была готова уйти навсегда. Но ничего такого не произошло. Когда она наконец открыла глаза, все исчезли.
Когда она очнулась следующей ночью, то же случилось с ее любимой Викторией. Навсегда.
Передозировка.
Джек Кроу сказал тихо:
— Он имел ее, тоже, не так ли? Твою тетю.
Даветт посмотрела на него и кивнула.
— Все это время.
— И она не вынесла стыда… — закончила Аннабель, ее глаза наполнились слезами.
Даветт снова кивнула.
— Все были так милы. Наверное, я забыла, сколько друзей было у Тети Вики. Медицинский эксперт, Доктор Харшоу, прибыл к нам в дом лично, чтобы позаботиться о ней — и, я полагаю, обо мне — из-за всего этого. И губернатор что-то прислал. И мэр прибыл на похороны; она была такой милой. И сенаторы и… все…
Ее голос затих и она несколько мгновений созерцала что-то, только ей видимое.
Команда обменялась тяжелыми взглядами. Все кроме Феликса. Его глаза ни на миг не отрывались от Даветт.
— Где был твой Дядя Харли? — спросил он. — Он ведь брат Тети Вики?
— Мы не смогли связаться с ним. Он был в Самоа или где-то еще.
— Самоа? В Южной части Тихого Океана?
— Угу. Харли фотограф. Он всегда куда-то уезжает за пределы досягаемости для National Geographic или еще кого. Я думаю, он в Самоа. Фотографирование подводных свиней или…
— Разговоры о свиньях, — сказал Карл Джоплин горько, — где все это время был крошка Росс? Похороны проходили днем, правильно?
Даветт улыбнулась ему с благодарностью.
— Да. Да, и я должна была быть в течение трех дней, чтобы… позаботиться обо всех деталях. Поэтому я не видела Росса эти три дня, кроме одной ночи. Джу… Доктор Харшоу был со мной все время, и он не любил Росса, потому, что я была совсем одна, и у Росса была эта ужасная репутация. В любом случае, — сказала она хрипло, снова глядя на Карла Джоплина, — так или иначе, это изменилось, когда его там не было. С солнечным светом. И Доктор Харшоу дал мне что-то и я спала ночью, все ночи, и по утрам я могла думать и я могла вспоминать и я ненавидела его! Я ненавидела Росса!
Она почти сползла с кресла. Ее голос стал резким и диким, и слезы закапали с ее ресниц, и Феликс наклонился вперед и обнял ее, чтобы успокоить ее, но она вырывалась, не от Феликса, но чтобы продолжать говорить:
— Он будет стоять там и смеяться, когда эти ужасные люди будут иметь меня. Они будут все иметь меня. Они будут передавать меня из рук в руки между собой, и Росс будет смеяться и обзывать меня грязными именами и говорить, что урок, который я получала, был для того, чтобы я относилась к нему не так, как я привыкла, и теперь я уже не та леди, не так ли? И — и я просто утопала в грязи, там, перед ним! Я просто барахталась с этими мужиками, потому, что я ничего не могла с собой поделать! Я не могла ничего поделать с этим! Я не могла!
И она всхлипывала, мучительно всхлипывала и сползла вперед со своего кресла в руки Феликса и страшно закричала.
В тяжелой тишине, окружившей плачущего ребенка, Аннабель почувствовала, что вся коллективная ненависть Команды Кроу пульсирует вокруг нее. Это было похоже на реальную и осязаемую силу, настолько могущественной была ее целеустремленность. Мужчины не смотрели друг на друга, или на нее, а скорее куда-то вперед, каждый затерялся в своих мыслях о мщении:
Это страшно, подумала Аннабель. И я была бы напугана, если бы не чувствовала то же самое.
И затем она подумала: Вампиры очень глупы, вызывая у таких людей такой гнев.
— Когда, — спросил Феликс мягко, после долгой паузы у Даветт, — ты увидела Росса снова?
Даветт оторвала голову от его плеча и откинулась на спинку своего кресла, всхлипывая и вытирая глаза.
— В ночь после похорон. Он разбудил меня и сказал, что он переехал.
— В твой дом?
— Да. Да. В мой дом. И я села в постели, и мне было все равно, что он выглядит так прекрасно. Меня не заботили его глаза в лунном свете. Я сказала ему «Нет. Нет! Я не желаю, чтобы ты находился здесь! Я больше не желаю видеть тебя снова!» И я имела в виду именно это!
— И что он сказал? — спросил Отец Адам.
Даветт посмотрела на него. и она то ли усмехнулась, то ли вскрикнула, и покачала головой.
— Он просто рассмеялся и сдернул меня с кровати и высоко поднял в воздух над своей головой одной рукой и…
— И что?
— И показал мне свои зубы.
— И тогда, наконец, ты узнала? — спросил Джек.
— Я не знаю, что я узнала. Потом. Но я узнала час спустя. Понимаете, он отволок меня вниз, в моей ночной сорочке, и швырнул меня в мою машину и потом он сел за руль и мы поехали.
Он поехал в Даллас, которого никогда не видела Даветт. Она слышала о нем, читала о нем, видела полицейские отчеты в местных газетах. Но она никогда не была здесь, глубоко в южном Далласе, в основном черном, в основном несчастном, полном проституток и соперничающих уличных банд и торговцев крэком и непокорных расовых политиканов, сбитых здесь в кучу, испуганной и измученной полицией. Лица за автомобильными окнами казались чуждыми и грозными и улицы казались захудалыми и напряженными, как грозящий кулак.
Росс пригнал машину на переполненную и замусоренную автостоянку, рядом с местом под названием — «Cherry's», на неоновой вывеске которой не хватало части буквы — r — и части буквы — h, но все-таки она скачкообразно моргала сквозь тяжелый мрак. На стоянке было полно людей, в основном мужчин и все чернокожие, стоящих небольшими группами из двух или трех или шести человек, болтающих и курящих и передающих бутылки туда-сюда. Группа из четырех человек стояла на парковочной площадке, которую выбрал Росс. Он все равно продвигался вперед, гудя и давя их большим бампером Кадиллака. Они отпрыгивали с дороги, один отбросил свою бутылку, просто только для того, чтобы увернуться от машины.
— Что, еб твою, ты за остряк? — выкрикнул самый здоровенный, гигантский чернокожий в огромной широкополой шляпе и на котором, по мнению Даветт, было не менее двух фунтов золотых украшений.
— Паркую мою машину, — огрызнулся Росс, выходя. — Это парковка.
Затем он быстро зашагал вокруг машины и открыл дверь Даветт и буквально поднял ее, поднял и усадил на крышу Кадиллака. Она все еще была одета в свою ночную сорочку, и она изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее изящный подол не развевался на сильном ветру. Росс ухмыльнулся, видя произведенный ею эффект, затем повернулся к четырем черным.
— Хотите что-нибудь сделать? — спросил он их.
И когда они заколебались, слишком удивляясь, чтобы говорить, он добавил:
— Ниггеры?
Когда она говорила о последующем, Команда услышала перемену в ее голосе. Когда она говорила о собственном падении, голос Даветт был полон стыда и усталости и ненависти. Но теперь он звучал с оттенком благоговения. Благоговения и страха и чего-то еще.
Смирение? Удивился Феликс. Как будто, теперь, когда она вспоминает об этом, их действительно не остановить?
Дерьмо.
И она попыталась описать, объяснить, что она видела. Его мощь. Сюрреалистическую животную силу вампира среди смертных.
Когда они услышали — ниггер, — они набросились на него, словно в хореографической постановке. Росс только смеялся и затем бросился вперед и хватал их, просто рвал их, как кукол, как будто у них были приделаны ручки — на их животах, даже. И они кричали, когда он хватал их, крушил их кости своими пальцами, раздавливал их органы, они кричали. И затем он смеялся снова и тряс их и сначала они сопротивлялись, нелепо брыкаясь, но затем они просто болтались из стороны в сторону и он просто — отшвыривал их прочь. И звуки, с которыми их тела ударялись об автомобили, о шлакоблочные стены Cherry's были почти такими же погибельными, как их крики.
Сразу собралась толпа, некоторые затем, чтобы проучить этого белого пиздорванца. — Двое, трое, шестеро может быть, попытались. Росс смеялся и небрежно хватая, ударял их друг о друга. Даветт не выдержала, и она отвернулась после того, как он сокрушил первых двух и Росс заметил и сказал ей — СМОТРИ! — этим Голосом и на мгновение все — дерущиеся или наблюдающие — застыли, пока она покорно подчинялась. Затем они пришли в себя и снова бросились на него и он расшвыривал их по-прежнему.
Затем, какой-то коротышка кружил в темноте, с серьезным и пугающим видом и с огромным ножом в руках. Росс посмотрел на него и улыбнулся и широко раскинул свои руки и Росс не сделал ничего и лезвие быстро сверкнуло снизу вверх, вонзившись в грудь по самую рукоятку.
Росс хмыкнул — Даветт могла бы поклясться, что ему было больно — но не отреагировал никак. Кроме улыбки. Чернокожий широко раскрыл глаза, но поступил жестко. Вместо того, чтобы бежать, он просто выдернул клинок и вонзил его туда-же снова. И снова Росс хмыкнул.
И улыбнулся.
Затем он наклонился над коротышом и широко раскрыл рот и клыки сверкнули в неоновом свете и он… зашипел…
И человек с ножом упал в обморок, замертво.
После этого толпа растаяла, за исключением горстки людей, стоящих у входа в клуб. Один из них, заподозрила Даветт, был владельцем, или по крайней мере менеджером. Она увидела пистолет, который тот спрятал за спину, и видела, что он пытается решить, может ли он осмелиться использовать его.
Росс заметил это, тоже, и грубо рассмеялся и указал на него. Человек ошеломленно обернулся.
Затем Росс засмеялся снова и его взгляд захватил всех, кто остался наблюдать, у входной двери, на парковке, выжидающих в радиусе неонового освещения.
— Итак, — резко взвизгнул он, — вы хотите, чтобы я убрал машину? Эту машину? Очень хорошо!
Он быстро шагнул к капоту Кадиллака, протянул руку и схватил огромный хромированный бампер. Он поднатужился, напрягся, затем поднял машину до уровня своей груди. Затем он сделал четыре мощных шага вперед и задние колеса, все еще находящиеся на земле, заскулили и протащились толстой черной резиной об асфальт, вот таким образом, Кадиллак был распаркован. Когда он уронил автомобиль на землю, тот подпрыгнул и Даветт, все еще сидящая на крыше, боком взлетела в воздух. Но Росс был на месте, когда она падала на землю, чтобы так-же легко ее поймать.
И вот тогда она поняла, что нож все еще у него в груди.
Он насмешливо улыбнулся ей.
— Ну? — спросил он ее тем Голосом.
Она знала, чего он хочет. Она вздохнула, заставила себя схватиться за рукоятку, и потянула. Нож немедленно оказался в ее руке, как будто его тоже вытолкнули наружу. И крови не было. Только какая-то прозрачная, липкая слизь.
Нож стукнулся об асфальт.
Росс фыркнул и запихнул ее в машину. Затем он подошел к двери. Тут еще оставались три человека, слишком ошеломленные, чтобы двигаться.
— Что, ниггеры? — счастливо воскликнул Росс.
Никто не шевельнулся, не сказал ни слова, умер.
Затем они молча уехали.
И он молчал, почти до самого дома. Даветт была слишком впечатлена, чтобы говорить, слишком изумлена, слишком разбита тем, что она увидела. Это был не просто крошка Росс, ставший таким сексуальным. Это было больше, гораздо больше. Намного, намного хуже. Это была черная магия. Зло. O Боже! Спаси меня!
И она прижалась к своей двери, ожидая смерти.
Только…
Только она знала, что он не собирается ее убивать. Не здесь, во всяком случае. Не сейчас. И…
И его живот болит, подумала она. Он потирал его, упорно, пока они ехали, постоянно массировал его свободной рукой. И мысль об этом, мечта о его уязвимости, была похожа на крошечный кусочек надежды.
Надежды на что, она не знала. Она только знала, что ему может быть больно, и она не могла оторвать глаз от его массирования, и именно тогда он заметил ее внимание и фыркнул с презрительной яростью и крутанул руль Кадиллака так, что тот занесло к другой стороне автострады, схватил ее за правую руку и потащил ее через сиденье к себе, и своей левой рукой разорвал свою сорочку и — И рана затянулась.
— Это зудит, ты глупое насекомое! — рявкнул он, схватив ее за волосы. — Это не больно! Это зудит!
И затем, когда она просто безучастно смотрела на него, он протянул руку и схватил зеркало заднего вида и оторвал его от переднего лобового стекла. Он хлопнул себя им по щеке и держал зеркало перед ее глазами и…
И его отражения там не было.
Она чувствовала его, его руку, прижимавшую ее череп, его щеку, прижимавшуюся к ее щеке — она могла видеть это, она могла видеть его щеку прижимавшуюся к зеркалу.
Но он не отражался в нем!
И затем… И затем он вроде бы был. Отчасти. Очертания, вспышки, следы черт его лица, когда он двигался. Он не был полностью невидим. Но… Но.
И затем он уронил зеркало и повернулся и буравя ее глазами, широко раскрыл рот и и клыки показались.
— Вампир, насекомое! — прошипел он с ужасающим присвистом. — ВАМПИР!
И его рот раскрылся еще шире и клыки удлинились и приблизились к ней и лицо стало красным и демоническим и нечестивым и она закричала криком безнадежного, бесспорного ужаса и все было черным и темным.
Следующей ночью она все подписала ему. Акции, облигации, CD диски, наличные деньги, дома… все. Генеральная доверенность.
Росс, вампир, владел ею.
После этого, дела пошли довольно быстро.
Во-первых, Росс решил по-новому оформить интерьер.
Мягкие вещи. Тошнотворно-слащавые, нежные на ощупь вещи. Безвкусные вещи. Дорогие вещи. Исчезли огромные антикварные диваны из библиотеки. Он заменил их на кушетки с шелковыми подушками. И он заменил гобелены, которым было несколько столетий, те, что смотрели на Даветт с детства, на красные атласные простыни.
Росс действительно потратил время, чтобы сесть и продемонстрировать ей свой новый — лейтмотив. — Это было похоже на что-то между султанским гаремом и Борделем в Колорадо времен Золотой Лихорадки. Это были истинные цвета — Не-Классного — Росса, в буквальном смысле, пропущенные сквозь него.
Он уволил всех слуг, которые служили Тете Вики в течение многих лет. Он заменил их горсткой серолицых, туповатых, отвратительных даже для самих себя слизняков. Это всегда поражало Даветт, как они просто могли не выглядеть аккуратно. Независимо от того, насколько роскошны и дорогостоящи их униформы, независимо от того, сколько заботы и внимания было уделено их внешности — их волосы всегда были пострижены, их лица всегда выбриты, ногти всегда чистые — они по прежнему выглядели как неубранные постели. Их жакеты, как бы хорошо они ни были подогнаны и пошиты, никогда не выглядели им впору. И их накрахмаленным белым рубашкам никогда не удавалось оставаться заправленными более одной минуты или двух.
Даветт понятия не имела, где Росс нашел этих людей, которые знали, что он вампир, и все еще хотели работать на него. И она не хотела этого знать. Тем не менее, Россу удалось заменить весь персонал за один вечер. Ему также удалось получить потрясающий итог редекорирования, той, первой ночью — превратить всю библиотеку в большую часть главной гостиной. Армия красующихся и принаряженных людей всех возрастов заявилась, чтобы управиться с работой, все явные гомосексуалисты и каждый из них явно восхищался малейшим уведомлением Росса о них.
Посреди этого, Даветт, все еще в своем купальном халате, пила водку, сидя в каменной нише и наблюдала, как эти ужасные люди изменяют ее вселенную. Это было как-то так далеко, как если-бы это был не ее дом и Тетя Вики на самом деле не была бы мертва и однажды утром она бы проснулась…
Нет. Лучше не останавливаться на деталях и оставить фантазии.
Поэтому она просто сидела, выпивала еще и ждала, пока суетливые тролли уйдут. Что они и сделали около полуночи. Не потому, что они закончили. Но потому, что Росс не мог больше ждать ни минуты, желая опробовать свой новый театр. Он рассчитал рабочих и отправился на охоту.
Росс вернулся вскоре, сразу после двух, с двумя парами, которых привез на лимузине. Все четверо были хорошо одеты и культурны и дики, счастливы, пьяны и дружелюбны, двое мужчин, не дотянувшие до сорока и их жены, на несколько лет моложе, и они смеялись и смеялись, когда они входили через парадную дверь вслед за Россом, и они смеялись, когда они получили свои напитки, и они смеялись еще, когда одна из леди зацепилась каблуком за край нового красного коврика Росса и когда Росс сделал несколько замечаний о Демоне Роме, они посмеялись еще немного и один из мужчин поднял свой стакан и сказал, — Я выпью за это! — И они все много смеялись над этим и затем Росс извинился за небезопасный коврик, объяснив, что у него сейчас самый разгар ремонта и одна из женщин, которая не могла знать, что блядский коврик был идеей Росса, приподняла его за край и сказала, — Лучше выкинь его побыстрее!
И все четверо смеялись дольше и громче, пока они не поняли, что Росс не смеется вообще. Даветт была в тридцати футах от них, прячась в темной нише, все еще в своем купальном халате, все еще пила свою водку, и она смогла не только увидеть, но и почувствовать перемену в Россе. Его холодность и гнев, мгновенный, вулканический, казалось образовал вокруг него сферу, до высоких стен гостиной и обратно, и обе пары, когда волна прошла сквозь них, затаили дыхание и их лица увяли и побледнели.
И затем Росс всем заулыбался и рассмеялся секунду спустя, его лицо оживилось и стало любезным и общительным и милым. И Даветт наблюдала за этой четверкой, как они обменялись неуверенными, тревожными взглядами. Но это прошло, потому, что они просто так хорошо проводили время, и Росс был таким обаятельным, в конце концов и…
И что это было? Игра! Как весело!
И Росс был повсюду среди них, смеясь, вынуждая смеяться их и o, да! Мы собираемся сыграть в игру, в питейную игру, но нам нужен один трезвенник, и почему-то их убедили пригласить своего шофера в то время как Росс и пепельнолицый слуга выкатили пластиковый брезент, оставленный малярами, чтобы прикрыть новый красный коврик. Женщинам приходилось снимать свои туфли на высоких каблуках, чтобы не продавливать пластик, и здесь был Росс, на коленях, чтобы помочь им и o, комментировал и обменивался лукавыми взглядами и ооо, как он выполнял эту чувственную задачу.
Но потом все было готово для игры и Росс лично расставил всех, включая шофера, по нужным местам на пластиковом брезенте, затем впервые забрал стаканы из их рук. И один из мужчин закряхтел и сказал, — Я думал, это будет питейная игра! — и Росс улыбнулся лукавой улыбкой и, — Будет! Будет! Вы увидите! — и затем он поставил в позицию последнюю персону, самую красивую женщину, единственную, чье имя Даветт расслышала из своего убежища, Эвелин, длинное черное платье которой, так ей шло. Росс взял ее за плечи и подтолкнул к центру брезента, точно в центр, и затем, улыбаясь и смеясь вместе со всеми, повернул ее так, чтобы ее улыбающееся лицо оказалось перед ним и разрезал зияющую рану на ее горле, краем своих длинных ногтей.
Кровь зафонтанировала из ее перерезанных артерий и Росс, в какой-то момент, из шалости поймал ее своим ртом, прежде чем повернуться, и сделать то-же самое с ее мужем, который просто стоял там, глядя, не имея шанса отреагировать. У второго мужа хватило времени открыть рот, чтобы запротестовать, поднять руку, чтобы возразить, прежде чем тиски рук Росса раздавили его горло и шейные позвонки навеки. Вторая женщина закричала, пронзительно завизжала, прежде чем Росс схватил ее за талию левой рукой и так сильно ударил своим правым кулаком в центр ее груди, что она умерла, истекая кровью, прежде чем ее поникшее тело достигло пластикового брезента.
Росс убил шофера одним ударом кулака, сверху вниз, по макушке человеческого черепа. Даветт услышала этот хруст.
И затем кормежка. Слуги, задыхаясь с очевидным отталкивающим сексуальным рвением, начали суетиться, поднимая пластик за края, чтобы слить кровь в огромную урну, пока сам Росс сжал рукой все еще извергающиеся артерии Эвелин. Затем он поднял ее тело на руки, поднося ее горло поближе ко рту.
И затем, прежде чем снять свою ладонь с раны, он обернулся и посмотрел прямо на Даветт, прямо на нее, зная, что она все время была там, зная ее, зная обо всем. У Даветт было время задохнуться и прикрыть рукой свой пьяный рот, прежде чем она услышала слова, услышала Голос, резанувший ее в тени.
— Развлекалась? — промурлыкал вампир, прежде чем убрать свою руку и погрузить свои клыки в багрянец.
Даветт задавалась вопросом, что случилось с Китти. Она не видела ее несколько недель. Теперь она больше не задумывалась.
Она знала.
И она знала, что будет дальше.
Я тоже мертва, подумала она.
Вскоре, я умру.
И затем раздался звонок в дверь.
— Избавься от них! — прошипел Росс окровавленным ртом.
Это было не так просто. Пух, главный слизняк Росса, послушно отправился в переднюю, посмотрел в глазок и открыл дверь, чтобы развернуть того, кто там был. Даветт неразборчиво услышала его голос. Затем, в течение нескольких долгих секунд, не слышала ничего.
Затем появился Пух. Его лицо было, даже для него, слишком пепельным. Его глаза были широко распахнуты и блестели.
И испуганы.
— Хозяин… — он почти скулил.
Росс отложил тело Эвелин и встал. Он угрожающе посмотрел на Пуха, затем открыл рот, чтобы сказать.
Но… — Росс! — прозвучало в передней, и все присутствующие замолчали.
— Росс Стюарт! — прозвучало затем. И снова, как прежде, это был другой Голос.
Даветт наблюдала, как Росс подчиняется голосу, затем останавливается, ищет что-нибудь, вытереть рот, затем продолжает идти. Он приостановил шаг на ступеньке передней, и Даветт почувствовала, что он хочет повернуться и посмотреть на нее. Зачем? Для поддержания штанов?
Может быть.
Затем он вышел и закрыл за собой входную дверь.
Когда она проснулась на следующий день, она обнаружила, что кто-то положил ее на кровать. Ее первой мыслью было взглянуть на лицо Росса, когда он подошел к двери. Но ее второй взгляд упал на его клыки после праздника.
Он был пьян. Oт крови.
Ужин на террасе сразу после заката. Свечи, цветы, прекрасное вино. Только они вдвоем. Ела только Даветт. Росс был в смокинге и Даветт, по приказу, во всем своем блеске.
И эта часть заставила ее почувствовать себя лучше. Не наряжаться. Росс часто наряжал ее. Он любил смотреть на нее, любил ее выставлять напоказ. Любил ее раздевать. Нет, это было не переодевание. Дело в том, что для этого, не потребовалось два часа как обычно. Потому, что она… просто… сядет… там… перед своим туалетным столиком и она возьмет что-нибудь, расческу или кисточку или какой-нибудь парфюм? Может быть? И… к тому времени когда… ее… ее рука… дотянется… за этим… она… забудет, что она хотела взять.
И тогда ей нужно будет просто посидеть секундочку, пока она не вспомнит, что она собиралась сделать, и сделать это, глядя в зеркало, что еще осталось неоконченным и она ненавидела смотреть на себя в эти дни, ненавидела так сильно, что начинала плакать и… И она была слишком уставшей, чтобы плакать, слишком измученной, слишком истощенной.
Так что она просто падала и сухие рыдания сотрясали ее плечи какое-то время. Струйка песка ужаса и страха и стыда.
И тогда наступало время продолжить одеваться. И она сидела сама с собой, и доходила до чего-то, доходила быстро, что прежде забыла, и иногда она не достигала цели и Пух потратил много времени убирая разбитые бутылки.
Но сегодня вечером было… o'кей. Ничего великого, не так, как она привыкла. Но лучше.
Потом она поняла.
Он не кусал ее целую неделю.
Я поправляюсь, почувствовала она. Я возвращаюсь.
И потом она подумала, глядя прямо на него, Кого я должна убить в первую очередь? Его или себя?
Он начал разглагольствовать о старшей школе. Не только о школе, но и о старых друзьях из школы, и старых происшествиях, и старых танцульках и вечеринках и о том, как они одевались и что каждый в те дни делал — хорошего или плохого — и сколько он думал о них и сколько он упустил в их отношениях и…
И так далее и вдруг до нее дошло, что он пытается сделать.
И она также знала, почему.
Росс был испуган.
Другой голос напугал его, заставил его понять, что он всемогущ не для всех, только для смертных. Итак, он отступил, пока, обратно к смертной, которую крепко держал в своих руках. И делал вид, что она действительно хотела там находиться.
Это было отвратительно.
И что еще хуже, гораздо хуже, это было эффективно.
Потому, что Росс вернул страсть вновь, неуловимой сердечностью своего Голоса. Его взгляды стали пронзительны, нежными стали его, будто случайные прикосновения. И, несмотря на все усилия, помнить свою ненависть и страх, она уступила магии вампира.
Когда он протянул идеально-белую руку, чтобы нежно погладить ладонью ее подбородок, ей удалось пробормотать — будь ты проклят — прежде чем он коснулся ее, и ее дыхание перехватило и ужасное возбуждающее желание шевельнулось внутри, затрепетало в глубине, расплескалось по ее рукам и плечам и…
И она сделала то, что он велел ей сделать.
Она встала, перед слугами-слизняками, перед Пухом, и сняла свое платье, обнажив свое нагое под платьем тело. И она скользнула своими ухоженными ногтями вдоль своего бедра и она дразнила свои алмазно-твердые соски и…
И o Боже! но она наслаждалась им так-же, как и прежде, наслаждалась бессмысленной, блядской гадостью всего этого, позорной, похотливой порочностью всего этого.
Она любила это, помоги ей Бог.
Но больше того, она любила его, укладывающего ее, с ее жадного согласия на быстро очищенную поверхность обеденного стола и раздвигала свои бедра для его изысканного, чудовищного укуса. И она любила крики, испускаемые ею, которые неслись к луне сквозь листву и облака.
Возможно она бы не ненавидела себя так, если бы знала, что он проделывает это с ней в последний раз.
B 7:30, он уложил ее в постель, сказав что-то о поручении, которое он должен выполнить, так что он должен бежать. Даже когда она засыпала, она могла сказать, что он пытался казаться слишком легкомысленным. Это было больше чем поручение.
В своих снах она слышала тот, другой Голос, снова и снова и снова.
— Это было ночью, — сказал Джек Кроу внезапно, — когда он прибыл в Брэдшоу и перебил моих людей.
— Да, — сказала Даветт тихо. — Только он упустил вас, потому, что прибыл туда слишком поздно. Пух заблудился. И потом… Ну, вы знаете.
— Да уж.
— Что Росс сделал с Пухом? — Кирк хотел знать.
— У него все лицо было в синяках, когда он вернулся. И он хромал.
— Пух наслаждался своей болью? — спросил Отец Адам тихо.
Даветт посмотрела на него, удивленно.
— Да. Откуда ты знаешь?
Молодой священник пожал плечами.
— Просто почувствовал, — сказал он.
— Как насчет, — спросил Феликс, подавшись вперед, — раны?
— Да, — добавил Кот нетерпеливо. — У него на лбу…
— От креста… — закончил Карл Джоплин.
— Святого серебряного креста, — поправил Отец Адам.
— Да уж.
— O! — воодушевилась Даветт, вспомнив, — Она причиняла ему боль. Она действительно причиняла ему боль… Он метался на шелковых простынях в своей огромной спальне, которую он обставил глубоко в подвале, страдал от боли и разочарования. И его невозможно было удержать, с его мускулами, как у ожившей бронзовой статуи и ныл и… бесился!
— СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! — бушевал он и они пытались, Даветт и Пух, они действительно пытались, но рана не прекращала кровоточить. Густая, тяжелая слизь вампира продолжала сочиться, подчиняясь ритму, его жаждущему пульсу мертвеца. И всякий раз, когда выплескивалась новая порция гноя, монстр завывал и хватался за голову, или распарывал простыни длинными ногтями, или рвал на груди одну из своих совершенно новых шелковых рубашек или…
Или бросался. На стены, на Даветт, или на Пуха, который был слишком глуп или слишком мазохист, чтобы улизнуть куда-нибудь подальше. Первый раз Даветт полетела просто от удара ребром его ладони. Этот удар кубарем отправил ее на пол и с этого момента, как только она видела надувающийся на открытой ране пузырь, она быстро отступала назад, пока вампир бушевал в агонии.
Но потом она быстро прыгала на кровать и вытирала эту дрянь прежде, чем она, тяжело стекала по его лбу и попадала ему в глаза, потому, что это, казалось, причиняло ему самую сильную на свете боль. Когда слизь попала ему в глаза, он завизжал!
Через три часа Даветт выдохлась. Более того, она была зла. На Пуха, слизняка, который любил, чтобы его били, на себя, за то, что она вообще здесь, на вампира Росса, который, как злобный ребенок, каким он и был, отказывался принять набежавший счет.
Она видела его по-другому теперь, в его боли, и ее презрение было исполнено радости. Здесь не было совращения, никакого гипнотического взгляда, никакого Голоса. Его кожа потеряла цвет сливок, но покрылась пятнами, сморщилась, осклизла.
Нежить, подумала она.
Все эти фильмы и все эти истории, которые я видела и читала в своей жизни, были вроде как фантазиями. Но это правда. Он неживой. Он Нежить. Он Опасен.
Он нечисть.
Росс даже попробовал принять аспирин от боли, что Даветт, в ее новообретенном понимании, находила смешным, смехотоворным почти до презрения.
Ты мертв, свинья. Тебе не поможет аспирин, подумала она.
Но она ничего не сказала, поскольку Пух принес пузырек и Росс сорвал верхушку крышечки простым движением пальцев и затолкал полдюжины сухих белых таблеток себе в глотку. Она стояла там долго, разглядывая затейливо изукрашенные подставки для сосудов. У него было расставлено довольно много таких урн вдоль стен, но все они были слишком тяжелыми. Наконец она заметила какой-то ужасный, замысловатый и дорогой Французский тазик для умывания — где-то на одном из боковых столов — и осторожно подошла, чтобы взять его, пока Росс застыл в своем страдании, уставившись прямо в потолок, его руки вытянулись и когти вонзились в истерзанные простыни.
Сначала он начал рыгать, его тело извивалось на кровати, будто его казнили на электрическом стуле. И когда его наконец вырвало, это было самым мерзким, зловонным, отвратительным … Разложение! Этот ужасный запах Смерти, гниения, болезненно-сладкой желчи!
Даветт выронила тазик для умывания на ковер и отшатнулась прочь от этого запаха.
— Росс, ты дурак! Ты вампир! Ты можешь пить только кровь!
И глаза монстра закатились под лоб, зрачки почти полностью исчезли, и его позвоночник вновь выгнулся дугой на кровати. Но затем его голова рванулась вперед, и его глаза стали красными и демоническими и обнажились клыки и он посмотрел на Даветт и прошипел:
— Даааа!
И она подумала, что она сейчас умрет.
Но рука Росса мелькнула и его когтистые руки сдавили предплечье Пуха и притянули его к своим челюстям и Пух закричал, когда клыки взрезали артерии и кровь начала бить струей и Даветт почувствовала, что из нее тоже начинает рваться крик, когда Росс направил этот поток не в рот, но на свою рану. И когда кровь расплескивалась и разбрызгивалась по лбу Росса, Даветт посмотрела на Пуха и увидела его закатывающиеся глаза, но не от боли. В экстазе.
И ее крик вырвался из самой глубины ее души и овладел ею и она рухнула на пол, все еще крича.
Это сработало. Рана не зажила. Не полностью. Но ее размер сократился до чуть большего, чем булавочный укол. Из нее все еще сочилась прозрачная вязкая жижа. Но для этого было достаточно повязки.
И боль уменьшилась. Не прошла, но уменьшилась. Она больше не выводила его из строя. Она просто сделала его более безжалостным.
Росс посмотрел ей в глаза и сказал, что она устала, выглядит сонной и измученной, что она уснет и не проснется до завтрашней полуночи, и все так и случилось.
Он разбудил ее с помощью своего разума или Голоса — она не была уверена — в назначенный час. Он стоял в дверях ее комнаты, его силуэт вырисовывался на фоне света из коридора. Она слышала голоса внизу, много смеющихся и разговаривающих голосов.
Она не хотела идти.
— Росс… — слабо начала она.
— Одевайся, — сказал Голос. — Сейчас. Я вернусь за тобой.
И затем он исчез.
Она полежала несколько секунд, затем выкарабкалась, головокружительно медленно, из кровати. Она была измотана, избита, истощена. Она не ела. Она спала слишком долго. Она хотела умереть.
Она не знала, сможет ли она одеться.
— Я помогу тебе, — предложил мягкий, шелковый, знакомый голос.
Китти, даже в тусклом звездном свете, льющимся из дверей на террасу, была невероятно красивой. Она была лучезарной, в самом деле, черты ее лица, резкие, но мягкие, ее движения ленивые, но точные и чувственные. Она была дружелюбной и сердечной и, очевидно, рада видеть Даветт и…
И она была вампиром.
— Я помогу тебе, — сказала она снова, на этот раз серьезно, без воркования, шагнула вперед и обняла плечи своей подруги. — Я сделаю тебя красивой.
И она сделала. Она одевала Даветт, как если бы та была ребенком. Она прибрала ее волосы и наложила макияж и ни разу не включила свет.
Даветт просто сидела. Или вставала. Или поднимала руки, как ей говорили. Она не могла плакать или не подчиняться или думать. Она просто позволила всему идти своим чередом.
И затем она была готова и Китти объявила ее красивой и затем Росс, вновь появившийся у порога, с этим согласился. Затем они подхватили ее под руки и повели вниз.
На длинной главной лестнице, Даветт удалось произнести наконец.
— Ты… собираешься сделаешь меня вампиром?
Улыбка Росса была сатанинской.
— Нет, моя дорогая, — ответил он любезно. — Я собираюсь заставить тебя смотреть.
И когда они достигли подножия лестницы и свернули в главную гостиную, наполненную счастливыми жертвами вечеринок, Даветт увидела. Что пластиковый брезент уже расстелен.
Она смотрела, как они питаются, издалека. Ужас был слишком велик, крики удивления и ужаса слишком пронзительны, количество крови слишком велико, чтобы как-то принять. Она не двигалась, она не говорила. Она не отвечала, разве что Голосам. Ее там не было.
Но она заметила, как они набухали, когда пили. Как клещи, подумала она.
Их тела действительно наливались, когда они вбирали жизни. И их глаза становились мечтательными и их голоса, Голоса, становились невнятными. Там было слишком много крови для двоих, но они выпили большую ее часть, так или иначе, сами жадно поглощали и смеялись над предполагаемой биографией жертв, основываясь на их одежде и личных впечатлениях и когда они поняли, что просто не могут выпить все, они смеялись и терлись друг о друга и Даветт думала, что они действительно выглядят как змеи, переплетающиеся и склизкие, наполненные кровью.
То же повторилось следующей ночью. Во-первых, все же, они устроили оргию для овец, соблазненных их Голосом и Взглядом, и сексуальное напряжение было интенсивным и изобильным.
Но как тщательно срежессированно. Одна молодая пара, лет двадцати, была разделена во время всего этого действа. Росс заставил его связать и заткнуть ему рот, пока его молодая жена перекатывалась и обжималась с целой кучей мужчин на полу перед ним, напоказ, плачущая, но неспособная помочь себе, неспособная остановить интенсивные, роскошные оргазмы, сотрясающие ее снова и снова.
Даветт наблюдала за молодым человеком, его глаза были красны от слез, когда он наблюдал за истязанием своей жены, изображавшей шлюху. Она не знала, какие сексуальные ощущения им удалось получить от него, разве что им так понравилось видеть его агонию, не имеющего ни малейшего представления о том, что заставило его жену вести себя подобным образом.
Затем Росс просто отпустил их, без всяких объяснений, до того, как началась бойня.
— Давай посмотрим, как они справятся с этим, — сказал он со смехом, наблюдая, как эта выжатая парочка пошатываясь уходит прочь.
Даветт тихо плакала. Эти двое были женаты менее трех недель.
И она подумала, на несколько коротких мгновений, что было бы менее жестоко убить их. Но это было до того, как началась ночная бойня. Когда она услышала новые крики, она поняла, что ошибалась. Нет ничего хуже того, что она видела. Кроме, возможно, удовольствия вампиров от всего этого.
Я не могу этого делать, подумала она.
Я не могу продолжать так.
Я не могу так жить.
И тогда она подумала: Так я не буду. Я знаю, где Тетя Вики держала свои таблетки.
Даветт осталась в живых потому, что проспала. У нее не было шанса проникнуть в комнату Тети Вики, чтобы убить себя. Прежде, чем она проснулась, Росс и Китти и какая-то новая, другая женщина, другой вампир, рыжая, по имени Вероника, все собрались в ее комнате, вытаскивая ее из постели, чтобы показать ей новую одежду. Вампирскую одежду.
Все они были черные и красные, женские платья с тянущимся шлейфом, создающие иллюзию черного вдовьего наряд, френч Росса и красный эскорт, делали его похожим на киношного Дракулу.
Троица кажется думала, что это очень остроумно. И они припасли точно такое же платье для Даветт. Они тоже были жертвами на своем пути.
Итак, Даветт оделась и спустилась вниз и услышала, как троица перешептывается между собой и подумала, что очередной ужас произойдет в ее доме этой ночью. Главная гостиная была преобразована, согласно указаниям Росса. Это напомнило Даветт об абсурдных нарядах, в которые все четверо были одеты. Если бы только абсурдность не была столь порочной и мрачной.
Я должна уйти, подумала она. Если я смогу просто добраться до таблеток, и взять их до рассвета, все будет кончено прежде, чем они смогут что-то сделать.
Итак, просто улыбайся, глупая. И соглашайся с этими монстрами.
И затем оставить все это. Оставить все.
И она глубоко вздохнула и собралась. Она сможет пройти через все, разве нет? Это что-то наподобие того, что было прошлой ночью? Будьте любезны? Только…что они запланировали показать мне сегодняшней ночью?
Как оказалось, им пришлось изменить свои планы.
Огромные восемнадцатифутовые французские двери на большую террасу распахнулись внутрь с потоком воздуха и электрического света и Белый Гигант вошел в комнату.
По крайней мере, как подумала Даветт об этом великолепном великане, по крайней мере, шесть футов и пять дюймов и весом около трехсот фунтов с огромными плечами и густой гривой снежно-белых волос. У него были самые пронзительные голубые глаза, которые когда-либо видела Даветт. Он был в высшей степени самоуверенным, невероятно целеустремленным.
И вампиром.
— Росс Стюарт, — прогремел он, — ты подвел меня. Что там было?
Даветт узнала Голос, услышанный той ночью.
Росс вскочил при появлении этого человека. Даветт скорее почувствовала, чем увидела, как он пытается дотянуть себя до его полной высоты и силы, пока приближался другой вампир.
Даже она тоже почувствовала, что он сник, когда гигант приблизился.
— Что такое, — спросил он, совсем не этим Голосом, — что вы хотите, чтобы я сделал?
Гигант сделал еще один шаг вперед, теперь буквально возвышаясь над Россом.
— Закончи это! — взревел он. — Закончи это! Убей его!
— Убей Кроу…
— Так! — зашипел Кот, и его улыбка была отнюдь не дружелюбной, — это наш парень!
— Д-а-а, — прогремел Джек, сидевший впереди. — Кто это?
— Я не знаю. Они не сказали мне.
— Есть идеи?
Она покачала головой.
— Нет. Даже когда они дали мне подписать бумаги, его имя было заклеено ленточкой.
— Что за бумаги?
— Я не знаю. Он принес их с собой. И он сделал так, чтобы Росс заставил меня подписать их, прежде чем мы вышли.
Карл Джоплин нахмурился.
— Ты подписала даже не зная, что в них?
Даветт опустила глаза и кивнула.
— Успокойся, Карл, — сказал Заместитель Томпсон мягко.
Карл посмотрел на него, кивнул.
— Прости, сахарок, — сказал он Даветт, — Я просто забываю…
— Ну, как? — вспыхнула Даветт внезапно, ее глаза засияли и засверкали. — Что вы ожидали мне оставалось делать, с четырьмя вампирами в комнате?
Стало очень тихо. Команда сидела ошеломленная этой вызывающей вспышкой кроткой, маленькой, надломленной…
И затем Феликс заулыбался и Даветт тоже и все рассмеялись и Кот подумал, Боже мой, девочка! Как тебе удается продолжать сиять?
И все почувствовали себя получше. Кот встал и принес побольше выпивки. Даже один стакан для Даветт. Только Феликс отказался.
Вместо этого, он закурил сигарету и посмотрел на Даветт.
— Тем не менее, это важно, насчет бумаг. Другие юридические документы?
— Да. Как те, что я подписывала для Росса. Генеральная доверенность, я думаю.
— Как насчет последней воли и завещания?
— Может быть.
— Смертный приговор.
— Что? — воскликнула Аннабель. — Что ты имеешь в виду.
Феликс нахмурился, видя ее смятение.
— Извини, Аннабель. Но она сказала, что она должна была подписать бумаги, прежде чем она ушла.
— Да, — ответила Даветт медленно.
— Куда вы отправились?
Даветт остановилась, посмотрела на Джека Кроу.
Джек кивнул и ответил за нее.
— … в Калифорнию.
— Да, — сказала Даветт.
— Да, — повторил Джек. — Это было ночью, когда ты пришла…
— Убить вас. Да. — Она опустила взгляд, посмотрела на него снизу вверх. — Я сожалею, Джек.
Он покивал головой.
— Не твоя вина. Сколько вам на это понадобилось?
— Три дня.
— Ты вела?
— Да. Почти без остановок. Мы только однажды остановились потому, что я так устала…
Она не могла держать глаза открытыми, но было еще слишком светло, чтобы Росс смог покинуть багажник и сказать ей, что все в порядке для остановки. Но она должна была остановиться. Ей пришлось.
Поэтому она, где-то в Аризоне, остановилась. В тени. Она потянулась и прилегла на секунду, чтобы «отдохнуть своими глазами».
Когда она проснулась, было темно и Росс встряхивал ее, чтобы продолжать движение и пара в кабриолете Камаро, припарковавшаяся рядом с ними на стоянке, была мертва и высосана, труп с вяло открытым ртом, свешивался со стороны открытой дверцы водителя.
Она с ревом вылетела назад на шоссе и, только потом, Росс начал говорить.
О вампирском бытии, о неприятностях в Далласе с белым гигантом. Что-то о вторжении на территорию другого монстра без разрешения, что-то еще о том, чтобы добраться до него, как только он разберется с этим человеком, — Кроу. Даветт все еще не понимала, кто такой Кроу, и почему они хотели его убить. И она видела так много убийств, ужасных беспощадных убийств, уже, что ей было трудно беспокоится о ком-то в частности. Каждую ночь кто-то умирал. Имена не имели значения.
Не было больше никаких деталей. Росс всегда держал все в тайне от нее, но его желание взять ее с собой в эту поездку, внезапно оттолкнуло ее. Она не хотела слышать. Она не хотела знать.
Она не хотела… ничего.
Она даже не хотела умирать. Она слишком устала.
Она подумала об этом, подумала о том, чтобы остановить машину в каком-нибудь маленьком городке, зайти в аптеку и получить снотворные и может быть немного водки (а может и много) чтобы запить их. Но даже это было слишком хлопотно.
Слишком оцепенелая. Слишком потерянная.
Так уставшая.
И затем, незадолго до рассвета, на последнем отрезке путешествия, вверх по U.S. 1 вдоль северного побережья Калифорнии, он наконец привлек ее внимание. Она наконец поняла, почему он рассказывал ей так много.
Этот человек, Кроу, был не простым человеком. Он был не просто еще одной жертвой или игрушкой. Он был больше. Гораздо больше. Просто человек, но очень сильный.
Он убивал вампиров.
И эта мысль, что существовал кто-то, не только не поддерживавший их, но боровшийся с ними и побеждавший…! Это ошеломило ее, это заставило бурлить ее кровь и вдохнуло сил в ее душу. Она почувствовала волнение, где-то глубоко внутри и она потянулась за этим, потянулась глубоко внутрь, пока не ухватила это и опознала это и… и это вернуло ее самой себе. Ее, что была когда-то, которой так давно не было.
И тут она вспомнила, что этого человека, этого Кроу, собирались умертвить, тоже, и она пытается скрыть это от всех.
Потому что он умрет. Вы не можете остановить этих монстров.
Поэтому она пошла дальше и выслушала его план и сделала то, что ей было сказано, принарядилась и одела на себя Личину Репортера и поправила свою экстра чистую одежду и подошла к большому особняку на хребте Пеббл Бич и постучала в парадную дверь.
И она встретила их и она понравилась им и она отказалась заметить, что она понравилась им и она подтвердила, что этого человека, Кроу, Джека Кроу, как оказалось, не будет до следующего дня и она вернулась и рассказала Россу и он был в ярости и подумывал об убийстве их всех, всех оставшихся в доме, прежде чем Кроу вернется, но…
Но он не мог позволить себе спугнуть Кроу. Он не мог позволить себе снова потерпеть неудачу.
Но он не ушел. Незадолго до рассвета он закрылся в багажнике арендованной машины и опечатал печатью, которую он придумал, и никто не мог взломать багажник, пока он один.
И она прилегла на переднее сиденье и заснула, ожидая, что ей придется помочь ему питаться следующей ночью.
Но затем… ну ничего, ничего реального. Проехавшая мимо нее машина Кроу разбудила ее, и когда она проснулась, она проснулась, уже четвертый день не будучи укушенной и порабощенной и, может быть, просто может быть, она обладала какой-то экстра силой и волей и спрятавшейся вопиющей надеждой…
Поэтому она сразу вышла из машины и подошла, чтобы встретить этого дурака, который думал, что он может остановить зло с помощью своей пьяной маленькой банды и…
И она познакомилась с ним, и он был, да, особенным, но не настолько особенным — никто не был бы достаточно особенным для этой работы. И она сыграла репортера, и он проводил ее через эти пустые комнаты своих мертвых товарищей — их было семеро? Да, семеро, настолько безумных, чтобы следовать за ним — и он поведал ей их истории и это были прекрасные истории…
И потом он сказал, что они уезжают и спросил, хочет ли она поехать и потом она услышала эту музыку внизу, ну, она…
Она просто откликнулась. Она сделала это.
Она не знала, откуда у нее взялся такой захватывающий кураж.
Но она подозревала музыку.
— Что это была за музыка, звучавшая внизу? — спросила она Джека внезапно.
— Внизу? Внизу, когда?
— Когда мы были в Калифорнии и ты предложил мне лететь с тобой?
Джек нахмурился.
— O. Когда мы были в зоопарке… Это был Стиви Рэй Вон. Техасский рок-н-ролл.
И она улыбнулась.
— Да! Рок-н-ролл. Это оно!
Кот, вместе с другими, обнаружили, что сами заулыбались от ее улыбки. Потому, что это была ее первая улыбка за столько времени. Но…
— Но я этого не понимаю. Какая музыка должна что-то делать? Ты не любишь рок-н-ролл?
И она рассмеялась. Она правда рассмеялась.
— Я люблю его. Но Росс ненавидел его. Все вампиры ненавидят рок-н-ролл.
— Ты шутишь.
— Нет, — хихикнула она, выпрямляясь. — Он сказал мне во время этой поездки. Все вампиры ненавидят его.
— Что им нравится? — спросил Кирк.
— Опера, — ответила Даветт. — Все разновидности оперы.
— Дела, — пробормотал Отец Адам и все они обернулись и улыбнулись ему.
— Итак, — закончил Джек. — Это был конец. Ты просто… сбежала. Когда ты услышала эту музыку, ты просто…
— Я только и сделала это. Я не думала об этом. Я просто ушла.
— И это все?
Она вздохнула, посмотрела на него.
— Это все.
И на мгновение стало тихо, пока они раздумывали об этом, об этом ласковом золотом человечке, которую превратили в рабыню и свинью, обо всем, чем она была, и всем, что она потеряла, и всем, что было сделано с ней и…
И Карл Джоплин встал и подошел к ней и посмотрел с высоты своего роста и улыбнулся и протянул ей свои огромные пухлые руки. Она заколебалась, затем протянула ему две своих маленьких ладошки и он вытащил ее из кресла и расплылся в улыбке и сказал, — Ты хорошая, хорошая девочка.
Затем он открыл ей свои медвежьи объятия, которые почти скрыли ее от взглядов.
Улыбки Команды освещали их со всех сторон.
Феликс не мог определить, что он чувствует, из-за услышанного этой ночью.
Он был шокирован? Да. Его ошеломило и… оттолкнуло? Нет. Не совсем. Не от нее. Просто оглушен немного. И изумлен. Слишком длинная история. Слишком много данных. Слишком много монстров.
Они действительно знают, как разрывать Жизнь, не так ли?
Но что он чувствует к ней? Что он на самом деле…?
Скажи это, ты, тормознутый клоун! Ты все еще… любишь ее?
Да, подумал он наконец.
И он улыбнулся.
Теперь что, удивился он, я из-за этого улыбаюсь?
Другая дверь в комнату — из единственной спальни для леди — открылась. Это была Аннабель.
— Она o'кей? — прошептал он.
Аннабель осторожно закрыла дверь за собой.
— Я думаю, она спит, — сказала она. — Ты должен попытаться сделать то же самое.
Феликс оглядел опустевшую комнату, наполненную дымом и переполненными пепельницами и полупустыми стаканами. Остальные разошлись по своим комнатам.
— Я просто дам ей несколько минут.
Аннабель понимающе улыбнулась. В какой-то момент рассказа Даветт она занялась вязанием чего-то большого и разноцветного. Она расположилась в своем кресле и снова принялась за него.
— Ты был прекрасен в ее глазах этой ночью, — сказала она.
Феликс пожал плечами.
— Это не трудно сделать.
— Тогда чего ты тянул?
— Что ты имеешь в виду? — спросил он невинно. — Я только с ней познакомился…
— Феликс! — произнесла она нараспев, словно была матерью для всех.
Он замешкался, усмехнулся.
— Да уж. Ладно, я не привык влюбляться с первого взгляда.
Аннабель усмехнулась в ответ.
— Так-то лучше.
— И…
— И что? — спросила она.
Он повернулся и налил себе выпивки, хотя в ней и не нуждался.
— Я был зол оттого, что она была с Кроу.
— Что? — ахнула Аннабель. — Ты думал, что она и Джек были…
— А? O, нет. Не то. Но… — Он закурил сигарету и посмотрел на нее. — Видишь ли, я ожидал, что вхождение в мою жизнь жены и, ладно, и вляпаться в такое дерьмо в одно и то-же время, что этого удасться как-то избежать. Потом я увидел ее и Джека и… — Он покачал головой. — Я должен был сообразить, что не смогу иметь одно без другого.
Ей показалось, что он выглядит почти смущенным.
— Она полюбила тебя, тоже, ты знаешь, — сказала она.
Он поднял глаза.
— Ты думаешь?
— Я знаю. — Она внимательно посмотрела на него. — Не так ли?
Он быстро взглянул на нее, опустил глаза, улыбнулся.
— Да. — На этот раз он был определенно смущен.
— Дела, — добавил он, — пусть в пути ей сопутствует удача. — И затем они оба улыбнулись.
Какой ты странный, Феликс, подумала она. Какой ты странный, темный, страшный молодой человек.
Некоторое время они молчали.
— Феликс, чем ты занимался все это время? После Мексики?
Он пожал плечами.
— Я управлял салуном.
— Все это время?
Он пожал плечами вновь.
— Последние пару лет.
— И до этого?
Но на этот раз он просто посмотрел в свой стакан.
Аннабель внимательно посмотрела на него, криво улыбаясь.
— Феликс, насколько ты богат?
Он взглянул на нее, удивленный.
— Что заставляет тебя думать, что я…
— Насколько богат? — настаивала она.
Он посмотрел на нее, расслабился, ухмыльнулся.
— Очень.
— Миллионы?
Он улыбнулся.
— Многие.
Она кивнула, почти что самой себе.
— Богатый, одинокий, молодой, очевидно хорошо образованный… Молодой человек, что ты делал все это время?
И он посмотрел на нее и не ответил. Но Джек Кроу, с порога, сделал это.
— Он ждал меня.
— Иногда, Джек, — протянул Феликс лениво, — ты звучишь самобытно.
И все трое рассмеялись.
Кроу выбрал стакан воды со льдом и сел напротив них и получил на это право.
— Что будет, Феликс? Ты едешь с нами завтра, или нет?
Феликс вытащил сигарету и закрыл глаза и потер их.
— Я не знаю, Джек. Я полагаю, что так. Ты съездишь в дом Даветт, хорошо?
— Должен. Попробуем.
Феликс кивнул.
— Я знаю. И… ладно, не похоже, что кто-то ждет нас. Это не очередная ловушка.
— Пока я не знаю.
Феликс кивнул снова.
— Тогда я полагаю, что я в деле.
— Назавтра.
— Да.
— И после этого?
Феликс закурил сигарету и медленно выпустил дым.
— Нет, Джек. Нет. Джек, это нет… просто я не думаю, что ты предлагаешь мне хорошую сделку. Извини.
Кроу покачал головой.
— Это o'кей.
Но это было больно. То, что сказал Феликс было больно. И он хотел, чтобы другой человек понимал.
— Джек, это просто… Черт побери, они знают, кто ты, и они охотятся за тобой. И они собираются продолжать охотиться за тобой. И ты продолжаешь заниматься этим в одиночку— Феликс резко остановился, опустил глаза. — Ты не должен заниматься этим один.
Голос Джека Кроу был таким усталым и его глаза такими сияющими, когда он ответил, — Я знаю. Но я не могу заставить кого-нибудь помочь мне.
— Да уж, — пробормотал Феликс.
И все помолчали некоторое время.
Затем Феликс встал, пожелал доброй ночи, и ушел.
Джек понаблюдал за его уходом и после того, как он ушел, вздохнул и вытащил сигарету и поднес к ней огонь и устало откинулся на спинку кресла не зажигая ее.
Он выглядит уставшим, подумала Аннабель. Я никогда не видела его таким уставшим.
И потом она подумала: Я никогда не видела его таким вообще.
И она вознегодовала на Феликса. Потому, что Джек так нуждался в нем — они все нуждались в нем. Даветт нуждалась в нем. И Джек так сильно рассчитывал на него и он был так хорош в своем деле и Джек был одинок…
Так одинок.
— Бедный ублюдок, — пробормотал Джек про себя.
— Что? — спросила она.
— Феликс.
— Феликс? — спросила она, удивившись. — Почему тебе так жаль его?
Улыбка Джека была тонкой и мрачной.
— Потому, что этот бедный дрочер, который… Черт, он молод и ярок и, в своем деле, очень, очень силен. И он может делать это чертово дело-стрелять. Но он не хочет стрелять. Не хочет быть стрелком.
— Так что он ничего не делает вообще.
Аннабель нахмурилась.
— Джек, от твоих слов мое мнение о нем не становится лучше.
Он ухмыльнулся.
— Но разве ты не видишь? Разве ты не видишь, как он попался? Черт, он всегда был…
— Все, что я вижу — это вас вместе и молодой… молодой, я-не знаю-кто слишком напуган, чтобы помочь тебе.
— Эй, там, леди. Он не просто напуганный. Кроме того, страшно умный. Он…
— Джек! Ты прекратишь защищать его? — воскликнула она. Он умолк, посмотрел на нее. — Чем больше ты его принимаешь, тем меньше он мне нравится, — сказала она с раздражением.
И он усмехнулся снова.
Что подвигло его улыбнуться снова?
У нее было плохое предчувствие.
— Джек, это то, на что ты надеешься, что вампиры перестанут пугать его?
Он покачал головой.
— O, нет! Они никогда не перестанут пугать его.
— И что?
— Рано или поздно, — прошептал он яростно, — они попытаются опустить его.
Феликс уснул и проснулся поздно.
Он полежал немного, глядя на уродливые потолочные плитки, которые прямо вписывались в этот уродливый мотель. Затем он опустил босые ноги на пол и сел и подумал: Что, если она не пойдет со мной?
В конце концов у девочки не было семьи — за исключением этого, странствующего Дяди Харли, не так ли? — И Команда явно стала всем для нее. Она и Аннабель крепко сдружились, очень крепко. Она полюбила Джека и она полюбила большого Карла Джоплина и Кота и…
Дерьмо.
Он проделал свой утренний ритуал и затем принял душ и затем он уселся голым и закапал водой край постели и закурил сигарету и подумал: Что я могу предложить ей?
— Остаться в живых, во-первых! — пробормотал он вслух.
Но это звучит не так хорошо, как хотелось бы.
Поэтому он перестал думать об этом. Он погасил окурок сигареты и оделся во все чистое и собрал все свои вещи и уселся за маленький карточный столик, предусмотренный в номере.
Где лежали его кобура и пистолет.
Он посмотрел на них секунду, затем резко потянулся и выхватил Браунинг из кобуры, и тот скользнул — как и каждый приличный чертов пистолет, которым он когда-либо владел — так легко, так гладко, в его ладонь.
Он знал, или по крайней мере верил, что это ощущение было очень редким. До такой степени большинство людей не чувствовали себя естественно с огнестрельным оружием. Некоторые люди ненавидели его, и некоторые не видели его и большинство чувствовали себя немного неудобно и…
Но не он. Никогда. Браунинг ощущался так-же, как…
Просто как продолжение его руки.
Боже мой! Подумал он утомленно, по крайней мере с каким-то следом кривоватого юмора, что если все так-же просто, как и это?
Все они были ужасно веселы, когда он добрался до апартаментов, но все было o'кей. Теперь, когда он принял решение уйти, ничто больше его не беспокоило. Ему даже понравилось. Даже полюбилось, рассесться вокруг этого выцветшего, покосившегося кофейного столика, разбирать жареного цыпленка, попахивающего Командным духом и хитрожопыми замечаниями и просто поступать как обычные люди, впервые попавшие в этот беспорядок.
Но… какого черта. Они заслужили пару улыбок. И Аннабель выглядела ослепительной, как всегда. И она была тут, с ямочками на щеках и чувством безопасности. И, ну, запах цыпленка был хорош.
И затем месса Отца Адама, после еды — это воспринималось, как o'кей, тоже. Феликс никогда даже не видел мессу, до того, как попал к этим людям и теперь… теперь это было совершенно естественно. Логично, может быть.
Феликс оставался в хорошем настроении еще двадцать минут, пока они не начали составлять План Боевой Операции и набросок подвала в доме Тети Виктории, сделанный Даветт, не стал слишком чертовски похож на Клебернскую Тюрьму.
Кажется, вампир Росс проделал немало ремонтных работ, чтобы защититься от солнечного света и любопытных глаз — там, внизу это выглядит как кровавый форт — и Даветт даже не видела всего.
— Тебе придется взорвать его, — сказал Феликс, стоя у них за спиной, пока она рисовала. — Как тюрьму.
— Не могу, — ответил Джек Кроу спокойно.
Феликс уставился на него.
— Что ты имеешь в виду: «не могу»?
Кроу запыхал сигаретой и уставился на него сквозь дым.
— Взорвать особняк, стоящий, возможно четыре или пять миллионов долларов в центре жилого северного Далласа? Дерьмо, на меня налетит каждая полицейская машина Далласа, пожарные машины, и команда SWAT и половина Техасских Рейнджеров окажутся у моей задницы через две минуты.
Феликс моргнул.
— Хорошо, делай то, что всегда делал — звони им заранее. Поимей их там. Получи санкцию. Я думал, ты знаешь людей.
— Не так много и не настолько хорошо. Они повесят меня, если я скажу им, что хочу взорвать особняк посреди их города.
— Что ты делал, когда работал в городе раньше?
— Никогда не работал.
— А?
Кроу поморщился, откинулся на спинку кресла.
— Это правда. Мы никогда не работали в городах, больших городах, раньше.
Феликс посмотрел на остальных.
— Это правда, — подтвердил Кот.
Карл кивнул.
— Были повсюду, от Штата Нью-Йорк до Монтаны. Но никогда в большом городе. Всегда в деревне. В небольшом городке. Или за пределами какого-нибудь маленького городка, правда.
— Им не нравятся большие города, — подтвердил Отец Адам, историк. — Или, по крайней мере, не нравились до сих пор.
Феликс ненавидел это.
— Никогда не было организовано, до того как.
— Мы не знаем, как они организованы теперь, — возразил Карл.
— Они «организованы» достаточно, чтобы устраивать вам ловушки! — вспылил Феликс. — Как они должны быть организованы?
И на некоторое время стало тихо, пока все думали об этом.
— Как насчет, — предложил Карл коварно, — если мы просто возьмем одну стену?
— А? — сказал Кроу.
— Я мог бы даже приглушить звук. Вот.
И он наклонился вперед и указал на одну из внешних стен на эскизе Даветт.
— Здесь это выглядит крепким. И эта, позади дома. Но ты берешь одну эту стену и всю эту структуру здесь, эти опоры, эти балки, пойдет. Черт, ты мог бы стоять в саду и видеть весь подвал, залитый солнечным светом… — И он повернулся и посмотрел в окно. — Если мы получим солнечный свет.
Феликс последовал за его взглядом до окна. Оконное стекло было покрыто каплями дождя. Он этого раньше не заметил. До дождь действительно начался с рассвета.
— Когда ты сказал «приглушить,» — спросил Кроу медленно, — насколько тихо это получится?
— Ну, это не выйдет так, что ты назвал бы тихим, Джек. С помощью взрывчатки сделать это тихо невозможно. Я имею в виду, люди снаружи будут смотреть, когда они услышат это, но… — Он повернулся к Даветт. — Вокруг этого места есть стена, верно? Довольно высокая?
— Девять футов высотой, — ответила она ему.
— И много деревьев и прочего?
Она кивнула.
— Вы не видите дом с улицы вообще.
Карл посмотрел на Джека и Феликса и выжидающе поднял бровь.
— Видится мне, — предположил Кот, положив руку на плечо заместителя, — никак мы имеем План.
— Значит, так и есть, — подытожил Джек. — Мы идем туда, устанавливаем детекторы и, если мы получим данные, мы позволяем Карлу взорвать стену, и мы входим и заполучаем их. Вопросы?
Не возникло ни у кого.
— Все готовы?
Несколько голов кивнули.
Но Феликс все-еще смотрел на эскиз Даветт.
— Феликс, — прорычал Кроу, — я собираюсь спросить, не решаешь ли ты, остаться в Команде или уйти каждый проклятый час?
Феликс взглянул на него, начал злиться…
Но Джек был прав. В Команде или нет. Реши, черт возьми!
— В Команде, — ответил он.
— До конца? — Джек хотел знать.
— Пока дело касается этого, — ответил Феликс, нажимая на эскиз ногтем, — до конца.
— Хорошо, спасибо тебе, — прорычал Джек с тяжелым сарказмом.
— Пожалуйста, Джек, — ответил Феликс спокойно.
И какая-то проклятая причина заставила всех, включая Феликса и Джека, рассмеяться.
И затем они все рассмеялись, и продолжали смеяться и не могли остановиться, и Феликс, у которого слезы катились из глаз, поинтересовался, что в этом мире было черт возьми, такого смешного, повернулся и поймал взгляд Даветт и ее смех был таким чистым и здоровым и теплым…
— Я полагаю, у всех нас есть свои моменты, — пробормотала Аннабель несколько секунд спустя.
И Феликс взглянул на нее и подумал: Я полагаю, ты права.
Час спустя они были на пути в Даллас, уступая дорогу потоку грузовиков межштатовских перевозок, рычащих вместе с Техасской грозой, надвигающейся с севера.
Моторхоум и Блейзер были припаркованы бок о бок в тупике в конце красивой, украшенной скульптурами улицы, где жила Даветт в три часа после полудня того-же дня. Но с выключенными фарами, они не могли видеть друг друга.
— Смотри как льет! — прошептал заместитель в изумлении.
Феликс, сидящий рядом с ним в дальнем конце моторхоума, кивнул и выбросил недавно зажженную сигарету. Здесь было уже слишком чертовски накурено. Но всякий раз, когда они пытались открыть дверь, чтобы глотнуть свежего воздуха, кровавая гроза затопляла их.
Феликс недовольно покрутил головой. В летний полдень, в три часа после полудня, и температура была не более пятидесяти градусов. И проклятое небо было зеленым!
Ба-бах! Сверкнула еще одна стрела молнии, и все в моторхоуме — вместе со всем, что там было — подпрыгнули на целый фут.
— Я бы пожелал, чтоб они прекратили этим заниматься! — пробормотал Кот беззаботно.
Никто не засмеялся.
— Ладно, черт, — сказал Джек наконец. — Наверное, сегодня пойдет.
— Да-а-а, — согласился Карл, глядя на бурю. — Забавная вещь: мы могли бы взорвать весь этот проклятый особняк, и я не думаю, что даже соседи рядом услышали бы это. — Он посмотрел на Даветт и улыбнулся. — Кто «за соседней дверью» соседствует, я имею в виду, — добавил он.
Даветт не улыбнулась. Она просто смотрела на пол между своих ног и обнимала свои локти, выражение ее лица было натянутым и напряженным.
Она не хочет здесь находиться, подумал Феликс.
И он захотел подойти к ней и сделать что-нибудь или сказать что-нибудь, но…
Но он этого не сделал. Слишком много людей вокруг и… и что, подойдя он собирался сказать, например? Они собирались сделать это так или иначе, как бы она себя ни чувствовала. Она была причиной, по которой они были здесь, во всяком случае.
— Черт возьми! — пробормотал Джек Кроу. — Я хотел бы знать, здесь ли они, по крайней мере. Джоплин! Включи эту штуку.
— Это не сработает, — ответил Карл.
— Почему нет? Она обанкротилась?
— Ты пытаешься просканировать дом, верно?
— Верно.
— Этого не получится.
— Из-за бури? Тут всего пара сотен футов.
Карл покачал головой.
— Это не из-за бури. Из-за местонахождения. Я мог бы просканировать дом отсюда, если бы у меня был датчик в доме. Но у нас должен быть датчик на месте.
— Ты имеешь в виду уже на доме.
Карл кивнул.
— Или в нем.
— Теперь есть счастливая мысль, — предложил Кот.
Джек взглянул на него.
— Ты об этом?
Кот пожал плечами.
— Была бы у меня шапочка для душа, — сказал он и начал снимать свою кольчугу.
— Как ты думаешь, что ты делаешь? — спросил его Карл.
— Не волнуйся. Я не пойду внутрь. Внешняя стена, это будет достаточно близко, не так ли?
Феликс подумал, что это было безумие. Но он только сказал, — Ты уверен, что это хорошая идея?
— Ну, я уверен, — заявил Джоплин. — Это дерьмовая идея. — Он честно посмотрел на Кота. — Это даже глупее, чем обычно.
— Послушай, Карл, — настаивал Джек. — Это всего-лишь вопрос, взять его и запихнуть в кусты или куда-то еще.
— Д-а-а, — согласился Кот. — Просто Каттинг туда и Каттинг оттуда.
И он улыбнулся.
И Карл Джоплин все-же взорвался.
— Херня! — проревел он. — Херня! А темнота какая? Два часа уже.
— Да, но… — попытался Кот.
— Да, но — дерьмо! Ты садишься на задницу, или я проберусь с одного конца этого трейлера до другого!
И он встал над Котом, вздыхая и пыхтя, он держал руки, словно изготовившийся полузащитник, и стало очень тихо, пока Кот не произнес тихим голосом:
— O'кей, Карл, — сказал он, пожав плечами.
Карл твердо кивнул.
— O'кей, — подтвердил он, все еще тяжко вздыхая.
Затем он заметил, что все наблюдают за ним. Он моргнул, замялся, затем, похоже. рассердился.
— Мы встретимся в Феликсовом баре, в этом месте, в Антваре?
Джек кивнул.
Карл повернулся к Феликсу.
— Ты уверен, что у тебя достаточно комнат?
— Я уверен.
— Прекрасно! — рявкнул Карл. Он окинул взглядом остальных. — Прекрасно, — повторил он. — Я встречу тебя там. Я собираюсь заполучить еще немного пуль для Стрелка и костюм для парня. — Он кивнул в сторону Заместителя Томпсона.
Он еще раз оглядел остальных, пытаясь придумать, что еще сказать. Затем он схватил ключи от Блейзера и выбежал под дождь.
Они только услышали сквозь бурю, как стартанул двигатель Блейзера.
— Я не понимаю, — удивился Кирк вслух. — Чего он так взбесился?
Аннабель улыбнулась. Так же как Джек и Кот.
— Он не всерьез взбесился, дорогой, — заверила его Аннабель. — Он просто беспокоился о Коте.
Кирк медленно кивнул.
— Так что, эта угроза…
— O, это была не угроза, — быстро сказала Аннабель. — Это было крепкое объятие.
Кирк воззрился на нее. Затем свет понимания появился в его глазах. Он улыбнулся.
— O, я понял. Карл застенчивый.
Кот и Джек кивнули друг другу.
— Что-ж, — пробормотал Кот, — это один из способов, так сказать.
Феликса не заботило, как это выражалось.
— Поехали, — сказал он.
— O'кей, — ответил Джек. Он посмотрел на Даветт. — Как доехать до знака стоянки?
Она подняла затуманенные глаза, все еще явно обеспокоенная тем, где она была.
— А, почему бы тебе не повернуть направо? Нет… Да, правильно. И затем…
Феликс покачал головой.
— Езжай прямо. Затем возьми сле… Нечего раздумывать. Я поведу.
И он перелез на водительское сиденье.
Джек изучал его.
— Ты знаешь эти места?
Феликс пожал плечами.
— Я вырос примерно в трех кварталах отсюда.
И Даветт быстро подняла голову.
— Ты вырос? — прошептала она.
Он улыбнулся ей и кивнул.
— Где? — спросила она.
— ДеЛоче Авеню.
Голова Даветт склонилась к нему. Она улыбнулась.
— Как прекрасно, — выдохнул Кот. — Они оба аристократы.
— Кот, — прорычал Феликс, запуская двигатель.
Но Кот поднял вверх обе руки.
— Я знаю. Я знаю, — сказал он. И затем он добавил. — Но это все еще мило.
Феликс, рыча, двинул моторхоум сквозь дождь.
— Нам нужно остановиться здесь, — объявила Аннабель, несколько миль спустя, когда они проезжали через торговый центр. — Там. У аптеки.
Джек нахмурился, взглянул на часы.
— Зачем?
— Это, — процедила Аннабель ласково, — не твое дело. Феликс, подъедь поближе, чтобы мы не промокли и… Джек?
Она протянула к нему ладонь и постучала по ней длинным ногтем. Джек пожал плечами и достал деньги и начал отсчитывать, выкладывая ей на ладонь. Когда было отсчитано в три раза больше, чем им было нужно, Аннабель сказала, — Стоп. Мы сейчас вернемся.
Затем она и Даветт вышли за дверь и прошли сквозь дождь до ярко освещенных автоматических дверей.
Мужчины просто сидели, не разговаривая, ожидая, пока женщины потратят деньги. Джек наблюдал, как заместитель расположился на комфортабельном месте, на софе моторхоума. Даже в цивильном, парень выглядел так, будто на нем все еще была униформа.
Я должен поговорить с ним о его зарплате, подумал Джек. Но он, похоже, не беспокоится об этом. Просто вляпался прямо в нас. Нам повезло.
Феликс сидел, барабаня пальцами по рулю, выглядя встревоженным, но стараясь принять беззаботный вид.
Даже ты двигаешься дальше вместе с нами, Стрелок, подумал Джек затем. Tо есть, как далеко ты готов зайти.
— Думаешь, они вспомнят про сигареты? — спросил Кот внезапно.
Кирк помахал рукой, разгоняя дым.
— Надеюсь нет.
Они вспомнили. Феликс развернул моторхоум и они проплыли через залитый дождем город до его бара. Он беспокоился об Антваре. Он только один раз поговорил с ними до того, как присоединился к Команде, и он знал, что бывает с персоналом коктейль-лаунджа, когда никто не стоял у них над душой. У него было несколько довольно хороших людей, но все-же…
Черт, шел дождь! И гром и молния — ему потребовалось тридцать минут, чтобы пересечь город, все время с включенными фарами.
Это действительно похоже на ночь, подумал он, наконец дотянув до своей улицы.
Кот сидел у него за спиной, играя с детектором Карла.
— Эй, Феликс! Может быть я уволюсь, тоже, и напишу книгу.
— Умный ход, — сказал Феликс.
— Это будет все о геях вампирах.
Феликс нахмурился, Джек и Аннабель посмотрели друг на друга и застонали.
— Хочешь услышать название?
— Конечно. Что за название?
— «Зубная Фея,» — ответил Кот счастливым голосом, пока Феликс подгонял моторхоум к парадной двери Антвара и…
И детектор в руках Кота взбесился.
Биип-Биип-БИИП-БИИП-БИИП-БИИП…
…и Феликс резко дал задний ход с бордюра, нажал на газ и огромный моторхоум занесло под собственным весом, затем он рванул вниз по улице, в первую очередь отрываясь от хвоста.
Но Феликс не переставал жать на газ. Он знал, что это значит! Он знал! И он проделал этот кровавый прыжок!
— Феликс! — прокричал ему Джек через несколько кварталов. — Они не погонятся!
Нога Феликса колебалась над дросселем.
— Ты уверен?
— Конечно! Тормози эту штуку.
Феликс неохотно подчинился, притормозил, наконец, остановился у тротуара и повернул ключ зажигания. Затем он просто посидел, в молчании и под шум дождя, тяжело дыша, прежде чем он заговорил.
— Они нашли меня, — сказал он тихо.
Затем:
— Они знают меня, тоже. И они нашли меня.
Это хуже, чем ты думаешь Стрелок, подумал Джек Кроу. Знают тебя. Они нашли тебя. И они за спиной у тебя.
Но он этого не сказал. Он не сказал ничего. Он знал, что чувствовал Феликс. И он не мог не испытывать сочувствия.
Но ты сейчас здесь, Феликс, подумал он. Чтобы остаться.
Джек Кроу не знал, что чувствовал Феликс.
Феликс не знал, что он чувствует.
Он чувствовал… ничего, на самом деле. Пустота и оцепенение и…
Я знал, что это произойдет, думал он снова и снова.
Я знал это.
— Карл! — прошептал вдруг Кот.
— А? — спросил Заместитель.
— Если они думали, что достаточно, чтобы кто-то подождал в Феликсовом баре — на тот случай, что он будет там…
— Тогда они обязательно найдут кого-нибудь в доме, — закончил за него Джек. И он уже выпроваживал Феликса с водительского места.
— Одевайтесь, — сказал он им и начал заводить двигатель. — Мы отпустим леди.
— Карл! — прошептал Кот снова, почти неслышно. Он обернулся и взглянул на бледное лицо Аннабель.
Она, видимо, чувствует то же, что и я, подумал он.
Карл! Он совсем один там…
Детекторы сказали: нет вампиров.
Но они побывали там.
Феликс, облаченный в полную кольчугу, с галогенным крестом, сияющим на груди, и с Браунингом, приготовленным и взведенным, осторожно прошел через разрушенную дверь мастерской Карла и внимательно осмотрел разрушения.
О, Господи! Может быть они боги!
Оборудование было разбросано повсюду, перевернуто, валялось на боку, раздавлено. Верстаки были разбиты. Тяжелые деревянные ящики для упаковки лежали, как куча детских кубиков. Части обшивки потолка свисали почти до пола, вместе с проводкой, обвившейся вокруг них, как паутина.
Эта прозрачная, липкая слизь, бывшая у монстров вместо крови была повсюду, на полу, на стенах, капала с потолка и с кусков расколотых арбалетных болтов. Лужи расплывались смутными, воронкообразными узорами. Шире всего они растекались в дверном проеме, где концентрация была наименьшей. Но, когда Феликс, как и остальные, тихо шедшие позади, двинулся вперед по тому, что осталось от комнаты, крови вампиров становилось все больше и больше, огромными пятнами там и сям, где арбалетный болт расколол опрокинутое кресло. Когда они подошли к дальнему концу комнаты, к тому моменту, когда они добрались до забаррикадированного чулана, слизи на полу было так много, что было скользко ступать.
Карл Джоплин заставил их заплатить.
Они нашли его тело в чулане.
Он был раздавлен, скомкан, избит, изрезан, в одном маленьком уголке.
В слишком маленьком, подумал Феликс, об этом огромном теле.
Лицо Джека в ослепительном свете галогена выглядело расстроенным. Он был бледен и чрез чур напряжен и Кот, бедный, насмешливый Кот, выглядел намного хуже.
Удивление! Понял Феликс. Они выглядят такими удивленными!
Я полагаю, была его следующая мысль, они думали, что Карл всегда хотел сделать такое. Поэтому, они держали его в тылу. Потому…
Потому, что они так его любили.
Проклятье.
Тихо здесь, подумал он затем. Никто не говорит. Все двигаются так медленно и осторожно. Только звуки завывания бури, и даже они, наконец, начали утихать.
На сломанной столешнице было пятно черной желчи, выплюнутое монстрами, там, где они ранили Карла. Феликс начал искать что-нибудь, чтобы стереть его, но остановился.
Пусть они вернуться. Позвольте им вернуться и увидеть это.
Оставалось только Феликсу и Отцу Адаму и Кирку позаботиться о теле. Джек и Кот остались стоять снаружи под дождем. Адам позвал обоих оставшихся и объяснил, что нужно делать с телом. Оно должно быть проткнуто колом и обезглавлено, и что это действительно древний Церковный ритуал погребения, запечатывающий все это.
Феликс был растерян и болен и… что? Испуган? Конечно, он попал в силки страха. Стук сердца сотрясал его грудь и мысли беспорядочно скакали в голове, но что, например, он делает, загружая истерзанный труп в холщовый мешок, найденный на скорую руку. специально для этой цели.
И все время, какая-то частица, искрила яростью, выкрикивая из его души, Ну, Феликс! Этого достаточно? Что должно утвердить тебя?
Но в основном, он был оцепеневшим.
Он обнаружил, что наблюдает за молодым Отцом Адамом, когда они перевязали мешок и вынесли тело под дождь. Он знал, что священник был хранителем Совершенно Секретных записей Ватикана о Команде Кроу. И он подумал, как он ощущает себя сейчас.
Одно дело — читать об этом. Другое — увидеть это. Еще одно — чтобы они разорвали тебе горло.
Кот и Джек стояли, бок о бок, очертания огромного дома, в котором они теперь никогда не будут жить, резко возвышались на фоне серых облаков и молний. Они выглядели… меньше, чем раньше.
Они загрузили Карла в моторхоум и подошел Джек и сказал им, что он и Кот возьмут Блейзер и отправятся в отель и сообщат Аннабель и Даветт. И снова наступила тишина, пока они размышляли над этой трудной задачей.
— Ты хочешь, чтобы мы встретились с тобой там? — спросил его Феликс. Джек устало покачал головой. — Мы едем к епископу. Мы все едем к епископу. — Затем он сделал паузу, глубоко вздохнул и взглянул, искоса, почти с осторожностью, на разбитые двери мастерской. — Увидимся с тобой там, — сказал он наконец и Феликс подумал, что его голос слишком тонок для такого огромного мужика.
Затем Кот и Джек забрались в Блейзер и уехали.
Проклятье, подумал Феликс, наблюдая, как исчезают задние фонари. Проклятье.
Потому что он знал, о чем они думают, так-же как и он сам, о своей вине и ужасных, богом проклятых картинах, потому, что и у него были те же сокрушительные видения.
O бедном Карле Джоплине, слышащем, как его детектор кричит ему уходить, знающем, что уходить слишком поздно, и затем отчаянно пытающемся забаррикадировать дверь и затем распаковывающем свое оружие в чулане и затем забаррикадирующем и его, тоже, и ничто из этого, абсолютно ничто из этого, не принесло никакой пользы.
И оставшись один в этом чулане, было бы невозможно, не так ли, не надеяться? Не думать, не мечтать, не молиться о том, что остальные придут и спасут его?
И о чем он думал, когда понял, что уже слишком поздно. Он ненавидел всех? Простил ли он их?
Простил ли он меня?
Существует ли он сейчас? Есть ли у него такая возможность?
Проклятье.
Резиденция епископа представляла собой тяжеловесный особняк в тюдоровском стиле, связанный обширными, украшенными скульптурами садами с церковью Св. Лючии, самой большой — и самой богатой — Католической церковью в Далласе. Его украшали балконы и башенка и несколько витражей, сияющих разноцветными оттенками сквозь дождь.
Феликс подумал, что если не считать электрического освещения, он мог быть построен двести или триста лет назад.
— Коту не понравился этот парень, — заявил Кирк, когда они вышли на широкую, дугообразную дорогу. — Сказал, он слишком хорош для грешников.
Отец Адам нахмурился.
— Я думаю, что вы встретите другое отношение прямо сейчас.
Кирк тонко улыбнулся.
— Кот рассказал нам об этом, тоже. После того, как ты набросился на него.
Священник шевельнул свои четки.
— После того, как он получил шанс поразмыслить об этом. — Он посмотрел на Кирка. — Есть причина, почему люди становятся священниками, Кирк.
Заместитель добродушно пожал плечами, его волосы казались еще более рыжими в полумраке у епископского парадного входа.
— Я пойду вперед, — сказал Отец Адам, когда Феликс приостановился.
Феликс кивнул, закурил сигарету и стал наблюдать, как священник перепрыгивает через лужи к входной двери.
— Феликс? — прошептал Кирк, сидящий рядом с ним.
Феликс посмотрел на него.
— Да?
— Мы действительно должны отрубить ему голову?
— Похоже так.
Кирк покачал головой и уставился на окно. Он поежился.
— Кто это сделает?
Феликс нахмурился.
— Кроу, я думаю. Если он справится с этим.
— Что, если он этого не сделает? По мне, он выглядел не очень хорошо.
Феликс пожал плечами.
— Тогда кто-то другой, я полагаю.
— Ты?
Феликс уставился на него.
— Почему я?
Теперь пожал плечами Кирк.
— Ты второй в команде.
Феликс вторично посмотрел на него, затем отвернулся. Иисусе Христе! Это то, что они думают? Черт! Я парень, который уходит!
Или был, напомнил он самому себе, смутно, прежде чем они нашли меня, тоже.
Дерьмо! Тем более разумно уйти.
Так почему ты чувствуешь себя таким виноватым?
Я не. Я не. Я не. Я… Я не знаю, что я чувствую…
И он слишком сильно загасил сигарету о пепельницу на приборной панели.
Позади них вспыхнул свет, Блейзер въезжал на подъездную дорожку рядом с моторхоумом. Феликс переглянулся с Кирком, затем вышел наружу поприветствовать их.
Кот все еще выглядел ужасно, пепельным и бледным. Но Джек Кроу смотрелся… чертовски хорошо. Его широкие плечи распрямились, и, похоже, его отношение… Но нет. Эти глаза. Слишком глубокие. Запавшие и темные и невидящие.
— O, Феликс! — воскликнула Аннабель. Обходя Блейзер, ее глаза заливали слезы.
И затем она сделала нечто странное. Она обняла его и прижала свою голову к его груди и всхлипнула.
Феликс тупо уставился на нее. Затем он сделал то, что ему хотелось: он обнял ее и успокоил ее.
Не то, чего она хотела, подумал он внезапно.
Чего она ожидала.
Когда он стоял, поддерживая всхлипывающую Аннабель, он увидел Даветт, слезы тоже стояли в ее глазах. Они обменялись слабыми улыбками.
Кто, эти люди думают, я такой?
— Мистер Кроу! — прозвучало из входной двери.
Это был епископ, с Адамом и чем-то похожим на всех его сотрудников, волочилось вслед за ним из дома. Клирик подошел к затаившему дыхание, стоящему Джеку.
— Мистер Кроу! — повторил епископ. — Мы так огорчены вашей потерей. Мы… — И затем он запнулся, подыскивая слова. Наконец, он коснулся его рук, взял их в свои ладони. — Я очень сожалею, Мистер Кроу. Я не понимаю.
Феликс наблюдал, с каким подозрением Джек смотрит на епископа. Но что ты можешь сказать, Джек? Этот парень явно это понимает. Взгляни на него.
Джек резко кивнул, сказал, — Спасибо вам, епископ. Я ценю это. Мы… — и он обернулся и сделал жест, включающий остальных.
Епископ шествовал впереди.
— Отец Адам рассказал мне все. Входите. Пожалуйста. Позвольте нам помочь вам.
Они так и сделали. И епископ был, решил Феликс позже, совершенно замечательным. Он, казалось был везде, ухаживая за ними. И где не был он, был его штат, несколько молодых священников или священников будущих — Феликс не был уверен, что сможет разобрать. Они пригласили их внутрь и высушили и рассадили и раздали что-то, что можно было выпить и что-то пожевать и не обидиться, пока готовился ужин, хотя ни у кого не было аппетита, и это было большее на что был способен епископ. Этот надменный, аристократический, Божий дом, слишком хороший для подобного к вам отношения, изменился, сфокусировавшись на тепле и остром, пронзительном понимании.
Феликс никогда раньше не встречался с этим человеком. Но этот парень был священником.
Но его помощь с телом Карла сейчас было самым главным для Команды. Он слушал тихо и терпеливо, когда жуткие подробности погребения убийцы вампиров объясняли ему. Он сделал это без видимого потрясения или отвращения или чего-то такого, что тогда им было не нужно. Выслушав, он ненадолго ушел, дабы переодеться в полное епископское облачение и приказал своим людям сделать то же самое, и то, что всегда было прежде всего еще одной ужасной работой, стало бы в свете множества свечей в золотых канделябрах и успокаивающих символов епископского дворца, чем-то еще.
Как только они обнаружат Джека.
Феликс был в одной из многих комнат для отдыха, пытаясь привести себя в порядок для ритуала. Ему удалось высушить волосы и погладить рубашку. Ну, может ветровка скроет кое-какие складки также, как она скрывала Браунинг. Он подумывал о том, чтобы снять его, это были похороны и все такое. Но в действительности это были воинские похороны, не так ли?
У двери раздались легкие шаги за которыми последовал голос Даветт.
— Феликс?
Он открыл дверь. Она привела себя в порядок, тоже. Ее волосы, цвета меда, были мягкими и чистыми, аккуратно расчесанными и прекрасными.
— Привет, — было все, что он смог придумать.
— Привет, — улыбнулась она в ответ, смущенно опустив глаза. — Ты видел Джека?
— А? Нет.
— Мы не можем найти его и… Ну, они готовы начать.
Феликс кивнул ей и затем вышел из комнаты отдыха в холл. Аннабель и Кирк и некоторые люди епископа были там, выглядя обеспокоенными.
— Где Кот?
— Он уже в часовне, — шепнула Аннабель встревоженно.
— Что насчет Адама?
— Они все там, Феликс, — сказала Даветт. — Это просто Джек.
— O'кей, — сказал он, раздумывая. Он пошел по коридору, но остановился, когда понял, что все следуют за ним. Он обернулся и оглядел их нетерпеливые, выражавшие надежду лица и…
И он захотел закричать на них: Что вы хотите от меня?
Но вместо этого он сказал, — Мы встретимся с вами в часовне.
И он просто постоял, ожидая, пока они неохотно разойдутся.
Когда они ушли, он подумал секунду, решил, что он знает, где Кроу может быть. Он продолжил движение по коридору, вышагивая по толстому пайсли-ковру, казавшемуся роскошным и дорогим, с картинами, висящими на обеих сторонах отделанных дорогими панелями стен, которые, вероятно, были еще более дорогими. Коридор привел его в центр дома, с высоким, двадцатифутовым потолком, шестидесятифутовое место, которое почему-то называлось Общей Комнатой.
Феликс не ожидал найти там Джека, но он уже пошел. Он остановился на мгновение, любуясь этой комнатой, выглядевшей, как фойе самого эксклюзивного отеля в мире. Хорошая работа, если вы можете себе это позволить.
Но он знал, где находится Джек, не в этих великолепных комнатах. Не в доме.
Феликс прошел через официальную столовую, через веранду, с большими дубовыми панелями и открыл входную дверь.
Ночь была еще прохладной для лета, но буря утихла и высыпали звезды. Феликс вышел в дверь и прикрыл ее за собой и постоял немного, позволив глазам приспособиться к темноте. В десяти футах от себя он увидел огромную фигуру, сидящую на краю широкого крыльца, мягко сливавшуюся с тенями.
— Джек? — окликнул он тихо, почти шепотом.
— Здесь, — был усталый ответ.
Феликс поколебался, затем сошел по широким ступеням и сел. Влага с залитых дождем ступеней начала немедленно просачиваться сквозь его брюки и он тут-же снова встал.
Сверху вниз он посмотрел на Джека, сидящего перед ним — сгорбившегося — положившего локти на колени.
— Мокровато, не так ли?
Тусклая фигура пожала плечами, легкое движение во тьме.
Вставай, ты, сукин сын! Хотел закричать Феликс, охваченный внезапным гневом и отвращением. Вид съежившегося Джека привел его в ярость и он захотел схватить его и встряхнуть, но какая-то часть его знала, что он несправедлив.
Но черт возьми! Джек должен быть лидером в этом деле, и там были люди, ожидающие его. Рассчитывающие на него.
Он попытался успокоиться, прежде чем говорить, но он знал, что его голос прозвучал жестко. — Пора идти, мужик. Время сделать это.
Сначала Кроу не пошевелился. Затем он медленно встал, подбоченился и уставился в ночь.
— Есть сигарета? — прошептал он еле слышно.
Феликс кивнул.
— Конечно. — Он вытащил сигарету, передал ее и помахал своей зажигалкой.
Иисусе, Джек! Подумал он, когда пламя озарило лицо мужчины.
Кроу выглядел напряженным и выпотрошенным и обессиленном и… и избитым.
Но он не сказал ничего. И Кроу не сказал ничего. Он просто пыхнул дымом два или три раза, все еще глядя в ночь. Затем Феликс почувствовал, что он глубоко затянулся и выдохнул. Затем он отбросил заискрившую сигарету, поправил свой пояс, и шагнул к двери.
— Идем, — сказал он грубо.
Так что, они пошли делать дело, и пока они шли, Джек впереди, Феликс за ним, произошла трансформация. Сначала, Джек выглядел жалким и виноватым, с его измятой рубашкой и его мешковатыми штанами, мокрыми на заду, от сиденья на влажных ступенях. Походка была не намного лучше, больше похожа на неохотные шаги. Но неуклонно, темп ускорялся, эти широкие плечи распрямлялись, и эти мощные ручищи разогнулись и оглаживали рубашку и эта большая голова высоко поднялась на распрямившейся шее и…
И Феликс почувствовал, что улыбается от изумления. Через тридцать секунд после испытанного отвращения он подумал: Посмотрите на этого парня! Посмотрите на него, шествующего.
К тому моменту, как они дошли до прихожей за часовней, Джек выступал с важным видом, словно бурильщик. Он затормозил, резко, перед дверью часовни и сделал еще один глубокий вдох и обернулся и посмотрел на Феликса.
Феликс посмотрел в те же самые запавшие глаза, и он увидел, что боль все еще там, и усталость все еще была там, и решил, что это, вероятно, более впечатляюще, чем все до этого.
Джек вопросительно кивнул Феликсу.
Феликс кивнул в ответ.
И они вошли и сделали это.
Тело Карла, завернутое в тяжелую белую ткань, лежало на столе перед алтарем. Там находился епископ, окруженный своими облаченными служителями и эти курящиеся кадила, что они использовали и десятки свечей. Женщины сидели на скамье позади. Мужчины, Кирк и Кот и облаченный Адам, стояли у стола.
Все это было, пришлось признать Феликсу, красиво. Вы действительно нуждались в Католиках для больших дел.
Джек подошел к столу и Феликс занял свободное место подле него. Феликс подумал, что тело Карла выглядит лежащим неловко. И вот тогда, он увидел пилу.
Пила вообще-то не была пилой, но острым камнем, способным скользить внутри рифленого ремня, поддерживающего голову и шею тела. — Резка — состояла в том, чтобы резко ударить о тупой конец камня тяжелым деревянным молотком, который Джек сжимал в правой руке. Рядом с молотком был кол, затейливо вырезанный кусок дерева с половину размера бейсбольной биты и соответственно тоньше. В свете свечей, Феликс смог прочесть на стороне обращенной к нему:
— Карл Джоплин. — Он мог видеть тянущуюся надпись на другой стороне округлой деревяшки, но не смог прочесть ее.
Сначала были молитвы, не слишком отличавшиеся от мессы, к которой Феликс привык, но как-то подлиннее.
Или, может быть, я готов покончить с этим, подумал он.
И затем он подумал, Смог бы я сделать это, если бы мне пришлось?
Могу ли я стоять здесь, сейчас, пока Джек делает это?
Затем настало время и Джек Кроу потянулся и установил режущий камень на место, а затем он схватил молоток и высоко поднял его и пробормотал что-то, что Феликс не сумел расслышать и затем молоток опустился вниз и раздался ужасный звук — сник — и ткань вокруг горла чисто отделилась и затем тяжелая жижа начала окрашивать края.
Джек не стал делать паузу, чтобы приостановить этот поток полотенцем, свободной рукой. Вместо этого, он схватил кол, приставил его к сердцу одного из своих самых близких товарищей и с силой вогнал его туда, одним твердым ударом.
Было еще больше молитв, но Феликс их не слышал. Он ничего не слышал, кроме стука своего собственного сердца и задавался вопросом, был ли это страх или ненависть к зверям, которые сделали это необходимым.
Через некоторое время Феликс понял, что он единственный, кто все еще стоит там, кроме людей епископа, готовых забрать тело. Осознав это, он кивнул самому себе и отошел назад, уступая им место. Но только прежде чем сделать это, он вытянул шею, чтобы увидеть надпись на другой стороне кола.
Она гласила: — Ни единого проклятого сожаления.
— Рим, — сказал Феликс и все сидящие за столом умолкли.
— Рим, — повторил он. — Мы должны добраться до Рима.
И они посмотрели на него так, словно он был каким-то грубым нарушителем, но он на самом деле, ничего такого не сделал. Он оценил гостеприимство епископа, и он хорошо знал, что всем были нужны эти спокойные часы в огромном доме.
Но черт возьми! Пришло время посмотреть в лицо фактам. Вампиры все еще были там.
Все еще ищущие их.
Все еще монстры.
Феликс повернулся к Адаму.
— Может ли Церковь отправить нас туда? Незамедлительно?
Адам моргнул, уставился на него, взглянул на Кроу, сидящего напротив него.
Кроу вздохнул и посмотрел на свою пустую тарелку. Он выглядел усталым.
— O'кей, Феликс, — сказал он тихо, — давай поговорим.
Он отодвинул свой тяжелый стул от огромного епископского стола и встал. Он окинул взглядом всех сидящих за столом.
— Давайте все поговорим, — сказал он с бледной улыбкой и попросил их проследовать за собой.
Феликс, охваченный подозрениями заколебался, затем встал с остальными — включая епископа — и последовал за Кроу в Общую Комнату. Епископ занял свое обычное кресло, великолепное расшитое нечто, похожее на трон. Джек уселся в большое кожаное кресло рядом с ним. Феликс остался стоять рядом с огромным камином. Остальные расселись вокруг огромной кучи оборудования, принадлежащего Команде, сложенного в центре комнаты. Они принесли его вместе с останками Карла. Арбалеты и арбалетные болты и пики и запасные пистолеты и несколько кейсов с серебряными пулями. Все это было свалено как попало, потому, что именно так они загрузили это в моторхоум, и именно так они привезли это в дом, потому, что в моторхоуме не было достаточно места, чтобы хранить эти вещи как должно — подальше от тела Карла.
Но почему-то это казалось важным в то время.
Когда они все расселись и сигареты были закурены и служки нашли столь необходимые пепельницы…
— Хорошо, Феликс, — начал Джек Кроу, — давай послушаем.
Феликс помолчал мгновение, пытаясь что-то прочесть по глазам Джека. Был ли там где-то вызов? Что-нибудь?
Без разницы.
И он начал:
— Они были объектом охоты. Они не знали, кто охотился за ними и где они были. Все, что они знали, что кто-то захватил дом Даветт и даже если это было верно… Если это было верно, у них по-прежнему недостаточно людей, чтобы взять цель.
— Я понятия не имею, как взорвать эту стену, как планировал Карл. Кто-нибудь разбирается во взрывчатке достаточно хорошо?
Когда все отрицательно покачали головами, наступила пауза.
Феликс кивнул, довольный.
— И было-бы самоубийством спуститься в эту темноту от солнечного света. Помните бога в Клебернской Тюрьме?
Он не дождался ответа.
— У этой Команды ничего не было. Некуда бежать, недостаточно огневой мощи для боя, некуда укрыться — но одно. Рим. Мы должны добраться до Рима. И я имею в виду: сейчас.
После этих слов стало тихо. Некомфортно и тихо и все глаза обратились к Джеку Кроу, но лишь епископ нарушил молчание и заговорил следующим.
— Если вы простите меня, — начал он, ласково кивнув Джеку, — Я думаю, что этот молодой человек прав. — Он сделал быстрый жест, чтобы сгладить впечатление, произведенное его словами. — Я не хочу вторгаться, Мистер Кроу, я уверяю вас. Но я ухаживал за людьми всю свою жизнь и многие из них были солдатами и… И вы — все вы — должны отдохнуть.
И все глаза обратились к Джеку и затем наступило долгое молчание, долгое тяжелое молчание, прежде чем он вдруг кивнул.
— O'кей, — сказал он тихо.
Слишком тихо для Феликса.
— Что? — спросил он, подавшись вперед.
Джек посмотрел на него, глаза его были мертвы.
— Я сказал «o'кей.» Рим.
Феликс кивнул. Ничего больше.
— Прекрасно, — сказал епископ с видимым облегчением. — Утром Отец Адам и я позвоним..
— Как насчет сегодня? — прервал Феликс. — И пока я нахожусь в этом, разве вы не думаете, что нам нужно двигаться дальше? Эта полная темнота и они знают, что мы знаем епископа, не так ли?
Епископ улыбнулся и встал с кресла.
— Не волнуйтесь, молодой человек. Я думаю, что пребывание в этих стенах может вызвать у них большую боль.
Так оно и было. Это больно.
Даже здесь, вдали, ужасные мучения от этого страшного витражного стекла накаляли, раздували муки агонии через Молодого Хозяина замков.
И звери… Звери не построились, повинуясь его жесту, не прикрывали его, повинуясь его сиятельной воле. Нет. Они кружились и голосили и топтались, эти мертвые души, переваливались с ноги на ногу, наслаждаясь лишь сладким запахом своего разложения и собственными блаженными воспоминаниями, внушенными им.
Но они будут подчиняться ему.
Они будут подчиняться Молодому Хозяину на этом, премьерном соло перед самим Великим Мастером. Они будут подчиняться.
Несмотря на боль.
Несмотря на жгучее страдание Монстра замка.
Потому, что они были голодны.
Часами и часами они вставали в этот день, и жажда была огромна и сжимала их грубое я, и они подчинялись.
Они будут подчиняться, если он должен бросить их гниющие тела сквозь эти вызывающие агонию окна.
— Звери! — пронзительно провизжал он им, наполнив их разум объемом своей решимости.
— Дети! — пропел он тихо, и его мысли проникли в них, и они повернулись к нему.
И он шагнул вперед, игнорируя нарастающую агонию от этой близости, вперед, шаг за шагом, пока он не остановился и не поднял длинную прекрасную бледную руку и пальцем с сияющим черным когтем указал на тени в окнах и не сказал вслух со всей своей волей:
— Еда!
— Еда!!
— Едаааа!
Поднялось коллективное шипение и наполнило счастьем слух Молодого Хозяина.
— Едааааа…
Феликс чувствовал себя довольно хорошо, прежде, чем все это обрушилось на них.
Он получил от Кроу то, что хотел. Учитывая вялость Джека, это было не так сложно, и он почувствовал какие-то угрызения из-за того, что все произошло вопреки находящемуся в трауре лидеру, но Феликс решил, что это не меняет ситуацию, если ему удастся сохранить кого-то живым достаточно долго, он подумает об этом позже.
Он заставил их подняться и оторвать свои задницы и готовиться к отъезду. Епископ и Адам позвонили в Рим, получили транспорт, устранили паспортные трудности. Возвращение назад в Америку будет интересным, но для этого нужны регистрационные карточки избирателей.
Откровенно говоря, Феликс рассчитывал увидеть, как они попытаются удержать от поездки Аннабель.
В целом, это выглядело хорошо. Лучше, даже, чем он ожидал. Ибо в Команде произошли изменения, как только они поняли, что все закончилось. Пришло чувство сдержанного облегчения, сначала медленно, но менее чем через час, даже Джек выдал такое: Потому что, черт возьми, это было облегчение, уйти с нашего поста и знать, что грядет покой.
Эта тихая напряженная концентрация, эта отчаянная сфокусированность, ослабевали.
Были даже какие-то шутки, когда мужчины собирали свою груду оружия, и в какой-то момент Кроу окинул взглядом улыбающиеся лица и повернулся к Феликсу и сказал, — O'кей, Стрелок. O'кей.
Он не сказал ничего, кроме этого. Но все знали, что он имел в виду.
Ты доволен чувак, Джек, восхищенно подумал Феликс.
Но он был слишком осведомлен, чтобы сказать что-нибудь вслух.
Выглядишь хорошо, подумал Феликс. И он взглянул туда, где сидела Она, тихо разговаривая с Аннабель и епископом. Этого было достаточно для Феликса.
Она будет жить.
Д-а-а. Выглядит хорошо.
И это то, чем они занимались, все возились и болтали в Общей Комнате, с ее витражной стеной и красивой обстановкой и улыбками, когда Феликс спросил Кота о некой вещи, которая интриговала его:
Деревянный кол Карла.
— У нас есть все, — ответил Кот ему. — С нами был парень, Бельгиец, работал с нами пару лет назад. Воспитанник плотника. Он вырезал их для всех.
— Для всех? Для тебя тоже?
Кот пристально посмотрел на него.
— Да.
Кирк, загружавший серебряные пули, поморщился.
Кот заметил и ухмыльнулся.
— Вы, парни, тоже хотите по одному?
— Я думаю, я пас, — ответил заместитель.
Феликс изучающе посмотрел на Кота.
— На всех написано одно и тоже?
— Нет. У всех разное. Мой кол даже по форме отличается, плоский, как весло.
— Что на нем написано?
— Мое имя.
— Это все?
— Нет. На обратной стороне написано кое-что.
— Что?
— Я не думаю, что ты готов к этому.
— Попытайся.
Улыбка Кота стала шире.
— O'кей. Это ответ на вопрос: «Как вам нравится ваш кол?»
— А? — сказал Кирк.
— Что на нем написано? — Феликс хотел знать.
Глаза Кота стали дьявольскими.
— Уникальный Агент.
Они начали смеяться, когда первый из витражей просто взорвался внутрь комнаты, поражая осколками стекла, словно шрапнелью, мебель и дальние стены и потом этот запах — этот запах разложения — и Феликс подумал, O, Боже мой, Боже мой! Они здесь!
И он вскочил на ноги и повернулся на звук и выхватил Браунинг и мгновение все было спокойно и жутко и… и невероятно, потому, что они только что сидели здесь, просто сидели здесь, смеясь и разговаривая и готовясь уйти, уйти от этого, oт всего этого.
И все они были там, застывшие от неожиданности и наползавшего страха, с разинутыми ртами и широко раскрытыми глазами, застывшие и не могущие поверить и такие усталые. И вот зверь, ворвавшийся к ним, как будто вброшенный через окно, потряс своей косматой головой и поднялся с четверенек, и у него сияли кроваво-красные глаза, и в открытом черном рту блеснули клыки и он зашипел…
Феликс поднял пистолет, чтобы открыть огонь, когда второе окно взорвалось и стекла полетели снова и затем раздались крики и затем еще один взрыв и затем еще один и вся стена из витражного стекла рухнула в комнату и запах и скоты, с их мертвой, гниющей кожей, сквозь разбитые стекла и оконные рамы, шипя, наполнили дом Божий и все вокруг и Феликс, чувствуя болезненные уколы на шее и стекающую вниз кровь, понял, что стекло, разбитое, разлетевшееся стекло, достало его и только он выстрелил во что-то под обломками, как опять поднялись крики.
Это был… кто? Один из людей епископа… Брайан? Так его звали? Один из монстров навалился на него сверху и теперь стоял над ним на четвереньках, словно медведь над какой-то падалью, и Брайан кричал и вопил и пытался вырваться из-под него и скотина держал его, быстрый, прижав его грудь одной гниющей рукой и Брайан снова и снова кричал, отчаянно вырываясь, отбиваясь руками и ногами, но он не мог подняться с этого красивого, толстого ковра и освободиться от зверя, возвышавшегося над ним…
Никак.
Никто из них не двигался! Они казались заторможенными и низкорослыми и почти парализованными, и двое или трое из них держались за головы полуразложившимися руками. Больно. Больно.
Но их было так много! Так много их!
— Это место, — воскликнул епископ. И он поднялся и шагнул вперед, облачение его развевалось, и он схватился за большой крест, висевший на его шее и вознес его вверх. — Это место! — вскричал он торжествующе. — Они не могут вынести присутствия в Доме Господнем!
— Выгоните их! — взревел Джек Кроу.
Феликс обернулся посмотреть на говорящего Джека и увидел их, увидел женщин, увидел ее! Женщины были здесь — она была здесь, Боже мой, Боже мой!
— Выгоните их! — проревел Кроу снова. — Кот! Адам! Гоните их назад!
— Куда! На улицу?
— Нет! — крикнул Феликс. — Гоните их… гоните их в холл и закройте эту…
— Да! — вторил Кроу. — И заприте двери и… Кот! За Блейзером! Живей!
И вот тогда Брайан рванулся назад и черные когти на его горле оцарапали кожу и показалась алая кровь и мертвый медведь очнулся и его серые губы широко раскрылись и показались клыки.
Феликс и Кирк выстрелили одновременно и монстр откинулся назад от удара, завывая и визжа, издавая эти ужасные звуки и другие, другие! Так много их! Они очнулись тоже! Они бросились на них — И епископа. Епископ заревел на них!
— Назад! Назад, вы, дети Сатаны! Назад и удалитесь!
И он пошел на них, держа перед собой крест, как чертов пистолет или что-то в этом роде, и они кричали ему, чтобы он остановился, чтобы вернулся к ним, чтобы отступил, но — Тот, кто его схватил, был таким огромным. У него были длинные черные волосы и грязный комбинезон и это происходило с епископом — он никогда не видел такого — и эти огромные мертвые руки упали на клирика, словно стволы деревьев и обнимали его и сжимали его и…
И Феликс не мог выстрелить. Епископ блокировал выстрел!
Епископ не кричал. Он зарычал от ярости и изогнулся в этой смертельной хватке.
— Во имя Христа! — заревел он в эти мертвые, красные глаза, в эти сальные, блестящие клыки, и он сунул крест в это шелушащееся лицо…
И тот вспыхнул! Он загорелся! Изрыгнутый пар и запах горящей плоти поплыл по воздуху и…
И откуда взялся невероятно яркий свет, когда крест поразил плоть?
Упырь взвыл от боли и затряс своей огромной головой и попытался уклониться от этого креста, словно от ацетиленовой горелки.
Но он не отпустил епископа.
Вместо этого, он сдавил. Судорожно, чудовищно, ожесточенно сжал своими звериными лапами и раздавленный епископ вскричал, но он не выпустил из рук крест, не прекратил прижимать его к этому горящему лицу, не прекратил очищать его.
Даже когда он умер.
— Нет! — закричал Кирк, в ужасе, прыгнув вперед. — Отпусти его, ты грязный…
— Кирк! — завопил Феликс. — Нет! Слишком поздно…
Но заместитель не слушал. Он сделал еще один быстрый шаг. Затем другой. И он оказался в ярде от смертельной хватки, когда упырь, все еще в агонии из-за креста погибшего епископа, наконец-то оказался в пределах досягаемости. Он дернулся назад и отбросил изломанную фигуру епископа прочь, его руки, толстые, словно ветви дерева, полетели вперед и его правое предплечье с силой ударило заместителя по голове…
И раздробило ему череп…
И сломало ему шею…
И Кирк повернулся и с изумлением посмотрел на Феликса и затем стрелок увидел/почувствовал, как свет погас в его глазах.
И его сильное молодое тело безжизненно упало на пол.
Феликс все еще смотрел, широко разинув рот и не в силах поверить, на своего мертвого товарища, когда что-то круша, шипя и щелкая надвигалось на него со слепой стороны. Оно двигалось к наклонившемуся на бок столу и Феликс услышал треск сломавшейся ножки и он оказался приперт к опрокинутой столешнице но это были лишь мелкие второстепенные детали, по сравнению с запахом мокроты разлагающегося упыря, пытавшегося его схватить и шипящего и Феликсу удалось увернуться и сомкнуть свои пальцы на его горле, под этими щелкающими челюстями и затем он встретился взглядом с кровавыми глазами монстра и…
Эти глаза горели красным и первобытным и они хотели его. Эти блестящие липкие клыки щелкали рядом с ним. И его хватка начала слабеть, когда серая кожа на горле зомби, заскользила под его пальцами и шипение усилилось и монстр схватил его обеими руками за голову и он изо всех сил тянул его на себя, чтобы добраться до него, его горла или его щеки или его глаз, и его зрачки, немыслимо сияющие, были почти рядом.
Сверхъестественное, сказал ему Джек Кроу.
И стрелок вывернул свой пистолет под подбородок монстра и опустошил его.
БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ-БЛАМ.
Монстр извивался и завывал с каждым ударом, плевался черной слизью разложения и боли, но он все еще держал его и эти когти подергивались в такт боли по обе стороны головы и в голове стрелка раздавались громовые удары, словно грохали по столешнице и Феликс… потерялся.
Сотрясение мозга, удар… я мертв? удивился он, когда все стало нечетким и неясным и грохочущие звуки и крики битвы стали стихать.
Или просто умираю? Или нокаутирован или…
Черный человек лежал в нескольких футах от него, подергиваясь и дрожа. Не мертв, но не нападет.
И смутно, сознательная часть Феликса посчитала, что это очень хорошо.
И тогда он подумал, что он, возможно, найдет свой пистолет и:
Вот он, в моей руке.
И затем он повернулся и взял новую обойму-он знал, как это сделать. Он знал, как сменить обойму и он сменил и затем он держал вновь заряженный пистолет на своих коленях и чувствовал себя очень гордым и он чувствовал, как кровь с травмированной головы стекает ему на шею, и он увидел, что другие монстры тоже пришли, понял, что они были временно ошеломлены серебряными пулями.
И Божьим Домом.
Епископ мертв, подумал Феликс.
Кирк Томпсон мертв тоже, подумал он затем.
Скоро я умру, тоже, не так ли?
Но у меня все еще есть мой пистолет и я сделаю вот что: Я буду стрелять в них, когда они приблизятся ко мне, и это не остановит их, но это повредит им, и это лучше, чем ничего и…
И вот он лежал там, ошеломленный, напротив перевернутого стола и наблюдал, как они приближались к нему.
И увидел, что Джек Кроу спас то, что еще осталось.
Он видел это словно издалека, казалось, что Джек и монстры и даже остальная часть здания были далеко, далеко. Но он все еще видел это. И то, что он видел, даже с конца своего туннеля, из-за разбитой головы, было потрясающе. Джек Кроу делал то, что Феликс не мог себе представить. Он делал вещи, которые никто, кроме Джека Кроу, Крестоносца, Божьего Воина, Джека Кроу, не смог бы сделать.
Он был повсюду. И должен был быть. Другие головорезы возникли одновременно с черным человеком у ног Феликса, и хотя они были медленными и громоздкими и несообразительными, их было слишком много. И они были такими голодными, тянулись к нему, бросались на него, страшные пальцы хватали и царапали и — И Джек Кроу отбрасывал их назад. Он опустошил свой арбалет и опустошил пистолет и схватил охапку пик и повтыкал в них. Он колотил их, он плевал в них, втыкал в них расколотые копейные древки. Никого больше не было:
Адам охранял женщин, прикрывая выход в холл. Кот занимался Блейзером. Феликс лежал почти в коме, у разбитого стола. В течение следующих нескольких критических минут не было никого, кто мог бы их сдержать, один Джек.
И Джек похоже не обделался. Он пошел на них с такой яростью, что Феликс, даже контуженный, как есть, с трудом мог поверить. Это было похоже на какую-то гротескную демонстрацию фокусов. Джек каким-то образом уложил двоих из них, но к этому времени возникли еще два, плюющихся и шипящих и тянущихся к нему. И он уложил и этих, втыкая в них пики или стреляя им прямо в лицо, а одному затолкал в рот бюст, просто кулаком.
Он невероятный, подумал Феликс. Он больше, чем сама жизнь.
И затем он подумал: Я должен встать! Я должен сделать что-нибудь!
Но затем Джек возник рядом с ним, говоря тихо, но быстро:
— Давай, приятель. Нам надо двигать. Давай!
И затем повернулся и ударил черного человека прямо в лицо, того, в котором сидело девять серебряных пуль, который только сейчас начал подниматься снова.
— Давай, Стрелок, — сказал Джек, поднимая его с удивительной мягкостью, на ноги.
Боль исчезла из черепа Феликса, когда его голова перестала соприкасаться со столом, и он увидел, что Джек сочувственно поморщился, но они не остановились, Феликс пришел в себя и мог двигаться и боль стала отпускать голову и затем они оказались в холле и женщины были там, Аннабель и Даветт, прижавшиеся друг к другу вплотную к стене, и, черт побери, если Аннабель не удалось улыбнуться им.
И затем Джек и Адам закрыли огромные раздвижные дубовые двери в гостиную и притащили какой-то антикварный мраморный стол, чтобы забаррикадировать их. Остальные двери были уже закрыты и подперты другой мебелью. Только массивная парадная дверь, распахнутая навстречу возвращающемуся дождю, была свободна.
— Твоя голова, — промолвил тоненький голосок.
Феликс обернулся и увидел Даветт, ее рука замерла в воздухе, когда она потянулась к ране.
— Я в порядке, — смог сказать Феликс.
И она кивнула как-то неопределенно и отступила назад к Аннабель и Феликс подумал: Шевелись, Феликс! Проснись!
И он потряс головой, надеясь унять усиливающуюся боль и стиснул зубы и посмотрел на Браунинг, все еще в своей руке и…
И это помогло. До некоторой степени.
— Где Кот? — Джек хотел знать.
Отец Адам покачал головой.
— Hе видел его. Ты думаешь…
Джек был у входной двери, настороженно вглядываясь в ночь.
— Думаю что? — рявкнул он.
Адам сглотнул.
— Мы не видели никаких хозяев. Может быть, они не могли прийти сюда. Может быть, они…
И он указал на дверь.
— O, дерьмо! — вздохнул Джек.
И мертвые жадные руки начали царапать раздвижные дубовые двери.
Джек посмотрел на двери, увидел, что они начинают подаваться, под весом и жаждой мертвецов.
— Ладно, мы не можем оставаться здесь. Может быть…
Яркий свет фар осветил дверь и раздался громкий скрип, когда Кот вырулил Блейзер к парадным ступенькам и его чуть не занесло на лестничную площадку огромного дома.
— Кто как, а я всегда готов! — выкрикнул он, высунувшись в окошко водителя.
Джек собрал всех и распахнул дверцы Блейзера. Джек уселся за руль. Аннабель села на пассажирское сиденье рядом с ним. Феликс уселся на заднем сидении позади нее, пистолет в руке.
И вот он запрыгал вниз по ступенькам и через бордюр и на улицу и промчались полквартала и справа появилась полоса движения и что-то ударило в бок Блейзера и разбитые стекла полоснули салон и Блейзер бешено промчался на двух колесах, прежде чем упасть на четыре, его дико занесло на скользком асфальте, ударился о припаркованный автомобиль и остановился посреди дороги.
Когти, вломившееся через разбитое окно пассажирского сиденья Аннабель, наконец разбудили Феликса. Он ринулся к переднему сиденью и сунул автоматический в лицо Молодого Хозяина и трижды нажал на курок.
Лицо монстра исчезло за окном и затем появилось вновь, шипящее и плюющееся и трепещущее, две дыры в лунно-бледной коже, пульсирующие прозрачной кровью, склизкая черная мокрота изо рта и…
И Джек попытался завести Блейзер, но двигатель заглох и затем не запустился привод, поэтому ему пришлось переключить коробку передач и…
И демон подался от них, прочь от Феликса, источника его боли, и Феликс выстрелил снова и снова и голову отбросило еще дальше, но…
Но одна из когтистых рук все еще хваталась за край дверцы и весь проклятый Блейзер содрогнулся от боли и ярости монстра, и Феликс, перегнулся через сиденье Аннабель и высунулся в окно и выгнул свое тело и увидел монстра, скорчившегося на борту машины, и тот посмотрел на него, зашипел и плюнул в него, и Феликс выстрелил ему в правый глаз и того отбросило назад и он перестал цепляться за Блейзер.
Двигатель взревел, оживая, Джек надавил на педаль газа и они умчались.
Они могли видеть существо через окно заднего вида, пытавшееся встать на ноги посреди дороги. Феликсу, все еще наполовину высунувшемуся из окна, удалось выстрелить еще раз.
Блейзер не сбавлял скорости еще несколько кварталов, пока Феликс карабкался на заднее сиденье машины, чтобы быть готовым выстрелить снова. Но ничего не произошло. Ни один монстр не помчался за ними сквозь дождь.
— Расслабься, Джек! — заговорил Феликс с заднего сиденья. — Никто не погонится.
Но Джек изо всех сил надавил на газ.
— Куда ты летишь? — завопил Феликс, раздраженный бешеной гонкой машины.
— В Госпиталь, — сказал Кроу не оборачиваясь.
И Адам взял Феликса за руку и указал. Он посмотрел, куда ему указали и увидел ее, увидел Аннабель, упавшую на консоль Блейзера. Кот отчаянно вытирал ее горло рубашкой. Но кровь, из дюжины ран от разбитого безопасного стекла, густо заливала ее помертвевшее лицо.
— Она не подлежит транспортировке.
Джек был рассержен.
— Слушай, доктор, я не уверен, что ты знаешь, что…
Но Кот схватил руку своего босса.
— Джек! Черт возьми! Он не просто говорит, что он против этого! Он говорит, она может умереть! Аннабель может умереть!
Кроу мрачно посмотрел на них обоих, затем вырвал руку и отступил назад, в холл. Три полисмена посмотрели на него с подозрением, но ничего не предприняли. Джек все время звонил и фавор у Полицейского Управления Далласа привел к тому, что его не подвергли аресту, даже для допроса. Но никто на самом деле не объяснил патрульным точно, почему именно эти, до зубов вооруженные и со свежими следами насилия люди, неприкасаемые. И они были настороже.
— Черт возьми! — пробормотал Джек и посмотрел на свои часы. — Черт возьми! — повторил он, увидев время.
Потому, что они были здесь всю ночь и большую часть дня. Потому, что было три часа дня. Сколько еще часов до захода солнца?
До ночи?
До их прихода?
— Мистер Кроу, — повторил доктор, — дело не только в кровопотере. Это системная травма. Ее жизненные показатели очень низкие, ее сердце работает с перебоями, у нее сотрясение мозга, она…
— Черт, доктор, она в сознании, ради всего святого!
Доктор оставался спокойным. Он кивнул.
— Временами. Еле-еле. Она сильная женщина. Но она недостаточно сильна, чтобы покинуть интенсивную терапию. Недостаточно, по крайней мере еще один день. Она должна находиться под постоянным наблюдением. Она должна лежать под капельницей. Она должна остаться здесь.
Он шагнул вперед и сказал, намного мягче, — Не волнуйтесь, Мистер Кроу. Мы позаботимся о ней. Она будет в порядке.
Джек Кроу смотрел на этого человека и знал, что он имел в виду, и знал, что он не знал, с чем он имеет дело, и он знал кое-что еще: Команда ни за что не могла его убедить из-за времени.
Феликс прислонился к стене коридора, скрестив руки на груди, выглядя зловеще, с повязкой на голове над дюжиной швов, которые им пришлось наложить. Он скрестил руки и отошел от стены.
— Есть ли место… комната, где мы могли бы поговорить? — спросил он.
Доктор с благодарностью посмотрел на него и повел их за угол, в маленькую приемную, которая, судя по сигаретному дыму, служила комнатой отдыха сотрудников Скорой Помощи. Там было несколько столов, уставленных сырыми картонными стаканчиками из-под кофе и переполненными пепельницами, несколько пластиковых стульев, торговый автомат, платный телефон.
Трое мужчин уселись и добавили дыма.
— Джек, — прошептал Кот, — мы должны пойти на риск, знаешь ли.
Кроу не смотрел на него, не отвечал, просто пыхтел своей сигаретой.
Кот переглянулся с Феликсом, прежде чем попытаться снова.
— Мы не можем перевезти ее, Джек. И… хорошо, мы можем поставить датчики снаружи, с фасада, чтобы мы знали об их приходе. Черт, они даже могут не прийти.
Кроу свирепо посмотрел на него.
— Они знают, что она ранена, Целка. Ты действительно веришь, что они не придут?
Кот просто смотрел на него.
Кроу повернулся к Феликсу.
— А ты?
Феликс встретил его взгляд.
— Нет.
И на некоторое время воцарилась тишина.
— Но у нас есть некоторые варианты здесь, — продолжил Кот. — Нам не нужно сражаться. Они, вероятно, придут со стороны фасада — почему бы и нет? И мы услышим их, и мы сможем перевезти ее тогда!
— Давай нам об этом снова, — сказал Феликс, заинтересованный.
— Мы вытаскиваем ее оттуда. Мили коридоров в этом месте. Мы просто покатим ее по коридору и в лифт и просто выберем маршрут выйти с другой стороны. Послушай, я проверил это. Я знаю, где можно припарковать Блейзер…
И он убедительно продолжал какое-то время, со множеством деталей, как это будет, действительно, будет отличная возможность вместо катастрофы.
Феликс сидел в молчании, пока говорилось, ненавидя его. Они все знали лучше. Когда они придут? С какой стороны? Сколько? Как они собирались остановить их ночью? И действительно ли, кто-то верил, что они могут просто пробраться через эту больницу, перевозя пациента в критическом состоянии? В одиночку сражаясь с вампирами всю дорогу?
Феликс сидел и слушал Кота и наблюдал за Джеком Кроу и видел его вновь, измученного и избитого, но пришедшего позаботиться о теле Карла. И потом расслабившегося и успокоившегося и надеющегося, прежде чем, десять минут спустя, спасти все шоу одной левой.
И теперь Кот пытается убедить всех, что все будет в порядке.
Стрелок улыбнулся.
Кот внезапно замолчал, увидев улыбку.
— Что случилось, Феликс? — спросил Джек. — Что ты думаешь о Плане, сейчас?
— Он воняет.
— Я полагаю, ты просто хотел бы уйти отсюда.
— Я бы так и сделал.
— A ты?
Феликс почувствовал, как расползается его улыбка. Ублюдки действительно думают, что я брошу Аннабель? Или тебя, Кроу, после того, что ты сделал?
— Джек, — сказал он наконец, — ты настоящая заноза.
Кроу бросил на него быстрый взгляд.
— Верно, — ответил он серьезно. — И…
— O'кей, o'кей, o'кей, — продолжил он устало. — Я полагаю, мы зациклились с маленькой схемой Кота. Разве у Стрелка есть что-то новое?
— Боюсь, нет.
— Боялся, ты это и скажешь. O'кей. Но я хочу два маршрута эвакуации. Вернитесь к епископу и пригоните моторхоум. Я хочу два выхода из этого места. Ты и Кот выясните, куда мы должны поставить транспорт. И тебе лучше забрать куда-нибудь Даветт. Где мы должны были остановиться прошлой ночью? В Галерее?
— Она не пойдет, — сказал Отец Адам с порога.
— А? — спросил Джек.
Адам покачал головой.
— Она не отойдет от постели Аннабель. — Феликс фыркнул.
— Как это, черт, она не пойдет. Ты просто…
Кот покачал головой, тоже.
— Она не пойдет, Феликс.
Кроу и Феликс переглянулись.
— Это дерьмово, — сказал один из них.
Кот перегнулся через стол.
— Хей, парни, — сказал он мягко. — Мы справимся с этим. И у каждого свой собственный стиль.
Феликс уставился на него, будто он прибыл с Марса.
— «Его собственный стиль,» а? — пробормотал Джек, почти про себя. — Хорошо, это прекрасно.
Затем он наклонился и вынул сигарету и начал отдавать приказы.
— Мы устанавливаем детекторы и мы забираем моторхоум и мы разрабатываем два маршрута эвакуации и затем, за пару часов до наступления темноты, кто-то — ты, Стрелок, это твоя женщина — подцепишь нашу прелестную маленькую мученицу и ее стиль и уложишь ее задницу в мотеле, потому, что это мой стиль и я заправляю здесь.
Феликс усмехнулся вместе с остальными и удивился почему? Почему? Мы не можем прочесть гребаную молитву…
— Мистер Кроу? — раздалось из-за спины Адама. Это была медсестра Аннабель. Мужчины встали.
— Она…? — начал Джек.
Медсестра натянуто улыбнулась.
— Она снова пришла в себя. Она хочет поговорить с вами.
— Хорошо, — сказал Джек, на ходу. — Вы, остальные, шевелитесь. Я хочу, чтобы моторхоум стоял здесь через час, со всеми койками. Нам нужно поспать до сегодняшнего вечера.
Аннабель, при смерти, белая, как простыня, окруженная бибикающей электроникой и проколатая убегающими трубками, все еще была сияющей.
Разговор о стиле, подумал Джек, когда Даветт встала и он занял ее место.
— Аннабель, — прошептал он ей, — ты когда-нибудь спишь?
Она даже не удосужилась улыбнуться.
— Джек, — прошептала она хрипло, — мы должны поговорить…
Но только она говорила и Джек слушал и абсолютно ненавидел то, что он услышал.
Аннабель поняла это. Она была наполовину мертва, но она знала счет. Она знала, что она не может двигаться. Она знала, что наступает ночь. Она знала, вампиры, как и Джек, имеют свои связи. Они знали, кто такие были члены Команды, знали все о них. Знали о ней, фактически, видели ее и знали, что она была ранена.
И она знала, что они придут за ней и полиция никогда не сообразит, как отреагировать, или возможно, даже поверить в то, что они увидят, после того, как все будет кончено.
Нет. Она решила. Они должны оставить ее здесь.
И Джек попытался успокоить ее, попробовал большую часть того мусора, что Кот только что закончил навешивать на него, что это не так, будто они оказались в ловушке, что они всегда смогут уйти и, к тому же, не было никакой гарантии, что вампиры действительно появятся здесь и…
И она знала лучше, как всегда.
— Джек! — умоляла она, ее глаза были неистовы, — ты должен уйти. Ты должен спасти себя!
И Кроу посмотрел ей прямо в глаза и сказал, — Мы поглядим.
И она знала, что она проиграла.
— По крайней мере забери Даветт.
— Я уже позаботился об этом, — прошептал ей Джек — Я возложил это на Феликса.
И она почти улыбнулась.
— Вовремя.
Затем она вздохнула и отвернулась на минутку. Когда она повернулась, ее глаза были полны слез и она потянулась своей бледной, тонкой рукой, и он наклонился, чтобы она смогла приласкать его грязное, небритое лицо.
— Джек… — вздохнула она. — Милый Джек. Ты всегда… Ты всегда был таким хорошим мальчиком…
И он не плакал, потому, что не мог позволить ей выносить это, тоже. Но его глаза были горячи и ее крошечные пальчики на его лице были самым мягким прикосновением, которое он когда либо знал.
Затем она отвесила ему игривую пощечину и толкнула его.
— Где моя сумочка? — потребовала она. — Я должна испугаться.
— А? Ты выглядишь прекрасно… — пролепетал Кроу.
— Что ты знаешь об этом? — ответила она своим голосом леди. — Найди мою сумочку, пожалуйста.
Поэтому он порылся и нашел ее и открыл и передал ей.
— O, хорошо, — сказала она, заглянув внутрь. — У меня есть зеркальце. Теперь, беги.
Джек нахмурился.
— Ты не думаешь, что тебе следует отдохнуть? Или…
— Я повторяю: что ты знаешь об этом? Теперь пошел прочь.
Он встал, колеблющийся.
— Я позову Даветт, — предложил он.
— O, пожалуйста, Джек. Я думаю, я смогу наложить макияж после стольких и стольких лет. Все вы: оставьте меня одну, наедине с собой, ненадолго. Пожалуйста!
— Ладно, o'кей, — пробормотал он, поворачиваясь, победила еще раз. И он зацепился за занавеску, развешенную вокруг ее кровати и информировал Даветт и ушел, поискать остальных.
Стакан воды на больничном подносе был рядом, но ей потребовалось много времени, чтобы дотянуться до него и усилие исчерпало ее. Она откинулась на подушку, осторожно, чтобы не расплескать чашку, и остановилась на мгновение. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох, и попыталась очистить свой разум, но вместо этого увидела дом в Пеббл Бич и она увидела зоопарк и увидела лица всех своих мальчиков, которые умерли.
— Пожалуйста, Боже! — прошептала она. — Нет больше их. Нет больше…
И она наклонилась вперед и пошарила одной рукой в своей сумочке и таблетки все еще были там, где они были в прошлом году.
Мои мальчики.
Омерзение стало охватывать Феликса, когда ему пришлось закрыть Антвар Салун.
Он должен был это сделать. Это задерживало его возвращение в больницу, но он не мог заставить своих клиентов и сотрудников сидеть в неведении вокруг этого места, пока вампиры блуждали в поисках владельца.
Нет. Он должен был сделать это. И это заняло полчаса.
Но затем, сидя там, за своим столом, со своей заключительной запиской к своим сотрудникам и их чеками, подписанными для всех, это начало доходить до него. Отстой. В целом, бесполезный, никчемный грязный отстой попал к нему. Проклятье! Это было похоже на то, что он прожил большую часть жизни, так или иначе, и он был должен потерять даже это? Дерьмо.
Джек Кроу и Крестоносцы. Благородный и смелый и жесткий и все остальное.
Но проигравшие. Проигравшие потому, что они теряют.
Ни за что они не уйдут сегодня вечером. Ни за что они не остановят вампиров в этой больнице. Свидетели? Черт, вампирам все равно, и, во всяком случае, кто поверит в это? И кто поверит увидев это? Пару дней спустя — все будут рассматривать их, как будто они были съеденными орехами — и даже очевидцы подумали бы, что им показалось.
Tе единицы, что выживут, во всяком случае.
Дерьмо.
Кроу теряет — сколько? Шесть, семь человек? И он отправляется в Рим и возвращается назад с чем? Один священник. Отец Адам был очень хороший человек. Ладно, более чем хороший. По факту…
Но он был всего лишь только одним парнем. Кроу должен был вернуться назад с дюжиной людей, все священники, и епископом, собственной персоной.
Но он этого не сделал. Он не сделал много чего, и из-за этого они все умрут.
Он развернулся в своем крутящемся кресле и посмотрел в окно, открывающее вид на бар. Только теперь в баре было темно. Единственное, что он смог увидеть, свое собственное лицо, отразившееся в стакане, в свете настольной лампы.
Все собираются умереть.
Я собираюсь умереть.
— Ты собираешься умереть, — сказал он вслух. — Сегодня ночью.
Дерьмо. Это даже звучало недостаточно драматично.
Если бы это был кто-то еще кроме Аннабель… Ладно, если бы это была она, конечно, Даветт, ему пришлось бы это сделать. И может быть…
Но не в этом был проклятый вопрос.
Проклятый вопрос был в том, что они теряют.
И вампиры собираются выиграть, эти скользкие, сальные, кровососущие ебари, собираются довести дело до конца. Это действительно раздражало его. И понимание того, что они сидели здесь, в его баре, пока его официантки и бармены обслуживали их, потому, что они не знали. Они были клиентами. Этих несчастных ублюдков принимали за настоящих, живых людей те, кто этого не знал. Как будто они действительно не нечисть. Как будто они действительно принадлежали к человеческому обществу, а не… к чему? Чего они в действительности заслуживали?
Канализации.
— Я собираюсь умереть, — сказал он снова.
И затем он развернулся к своему столу и написал то, что, как он надеялся, является правовым документом и надеялся, что он написал ее имя правильно. Затем он положил это в конверт, надписанный как — Последняя Воля и Завещание, — и засунул его за заднюю обложку своей чековой книжки. Они найдут его.
Паршивый Кроу с его самурайской хуйней. Мы уже мертвы, так что, ничто не имеет значения, но Стиль! Говно! И это его оправдание за поражение? Потому, что единственное, что может быть хуже, чем позволить вампирам свободно исчезнуть, это проиграть первым.
Дерьмо!
Он отступил от своего стола и оглядел комнаты в последний раз, несколько фотографий на стене, несколько сувениров, несколько безделушек. Маловато, после тридцати с лишним лет.
Ладно… тогда… поебать.
Поебать!
По крайней мере, он был чертовски уверен, что сделает им больно первым.
И он остановился и вновь посмотрелся в стакан, рассмеявшись.
Рассказывай о своей самурайской хуйне.
Феликс заблудился в обширном комплексе Паркленд Хоспитал, пытаясь найти новую дорогу от того места, где он припарковал моторхоум. Ему потребовалось десять минут, чтобы наконец завернуть за угол и увидеть знак ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ/ЭКСТРЕННОЕ. Под знаком, на диване у стены, сидели Кот и Даветт. Адам стоял у стены рядом с ними.
Даветт плакала.
— Что? — заорал он, бросаясь к ним.
Даветт отняла руки от лица и оно было красным и блестело от слез, текущих по ее щекам.
— O, Феликс! — воскликнула она. — Аннабель умерла!
И она вскочила и обняла его и зарыдала, как ребенок, ее хрупкие ребра вздымались под его грубыми руками. Он поддерживал ее и тихо поглаживал. Помимо нее, Адам, все еще прислонившийся к стене, его лицо было суровым и бледным. И на диване, Кот выглядел намного хуже, глядя прямо перед собой, буравя глазами пустоту.
— Я не понимаю, — произнес Феликс. — Доктор сказал…
— Она убила себя, Стрелок, — выкрикнул Кот замогильным голосом.
— Снотворные таблетки, — добавил Адам тихим голосом.
— Но… почему?
Кот наконец повернул голову и посмотрел на Феликса и его глаза были жуткими.
— Потому, что она знала, что мы останемся защищать ее. И она… не могла… встать…
И тогда Кот потерялся, сломался полностью. Он рухнул, издавая свои жалобные сухие рыдания, и Феликс подумать не мог, что он выдержит такое, Целка Кот вопит, и даже Даветт, услышав этот ужасный, исполненный муки звук, вырвалась из объятий Феликса и бросилась на диван, обняла его и оба они затряслись и закачались вместе.
Феликс тяжело плюхнулся на журнальный столик, заваленный журналами, стоящий напротив дивана, пошарил и нашел сигарету, сунул ее в рот и сумел зажечь ее и…
И он был слишком ошеломлен, слишком потрясен, чтобы сделать что-то другое. Слишком раскурочен, чтобы думать. Оцепенение и бестолковость и… Аннабель мертва? Мертва? Убила сама себя? Он не мог выносить слез, но некуда было идти, и Адам выглядел не намного лучше, поэтому он просто сидел, уставившись на плитки больничного пола под ногами.
Я должен чувствовать облегчение, не так ли? Я имею в виду, я не умру сегодня вечером, в конце концов. Я должен чувствовать облегчение.
Почему бы и нет?
Он начал затягиваться еще раз и понял, что сигарета догорела, невыкуренная, до фильтра, пока он сидел оцепеневший и бестолковый и…
Минуточку!
Он поймал взгляд Адама и спросил: Где Джек?
Но Адам только мрачно покачал головой.
Какого черта…
Феликс встал и подошел к нему и оторвал его от стены.
— Давай, — сказал он кратко.
Адам пожал плечами, выглядя несчастным.
— Джек ушел.
— Куда?
— Мы не знаем. Он… Он просто ушел, когда нам сообщили.
Феликс посмотрел на него.
— Он сказал что-нибудь?
Теперь молодой священник заплакал.
— Он сказал, «Мне даже удалось ее убить.» Потом просто ушел.
Феликс огляделся вокруг.
— Он снаружи, так?
Адам покачал головой.
— Он взял такси. Феликс?
— Да?
— Он выглядел не очень хорошо.
— Как это?
— Как… как безумный.
Грандиозно. Феликс посмотрел на двух других. Они все еще плакали.
Грандиозно.
Даветт наконец удалось уложить Кота спать в основной спальне номера в отеле. Его угрюмое молчание по пути из больницы было почти таким же нервным, как его плачь. Она уснула, наблюдая за ним, свернувшись калачиком на краю кровати. Адам улегся в гостиной, рядом со спальней. Феликс сидел в кресле у окна с великолепным видом на Гэллериа Шопинг Молл. Пепельница рядом с ним была полна.
И закат был прекрасен.
Дерьмо.
Он посмотрел на свои часы. Сейчас пять часов. Никаких признаков Джека. Ни звонка. Ни словечка. Ни подсказки.
Он посмотрел на спящее трио. Он не винил их. Во всяком случае, им можно было позавидовать. Он устал, тоже. Но еще больше его одолевало беспокойство. Он зря привез их в этот отель, потому, что это было то место, куда они планировали отправиться и потому…
Потому, что он не знал, что еще делать.
Никто не слышал о Кроу. Он звонил в больницу полдюжину раз. Он звонил епископу — покойному епископу — в офис и домой и в церковь. Он трижды звонил в новый дом Команды, безрезультатно. Всякий раз ему казалось, что телефон звонит в разрушенной мастерской Карла.
Он медленно встал, подумал прокрасться в другую комнату, чтобы созвать всех снова. Но он хорошо знал. Кроу не было ни в одном из этих мест. Не сейчас и не позднее.
Мне даже удалось ее убить.
И спящие трое выглядели такими маленькими без него здесь.
Они выглядят так, как я себя чувствую, подумал он и уселся обратно и стряхнул пепел и уставился на проклятый закат.
— Где Джек? — послышалось из-за спины минутой позже.
Феликс обернулся и посмотрел. Это был Кот. Он выглядел получше. Все еще бледным и выжатым и… больным. Но получше. Сон сделал свое дело.
— Где Джек? — переспросил он, усаживаясь в кресло рядом с Феликсом.
— Я не знаю, — ответил Феликс.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, он ушел. Он ушел из больницы. Никто его не видел с тех пор.
— Но уже почти ночь!
— Да.
— Я не понимаю!
Феликс посмотрел на него. Я не понимаю тоже, хотелось ему сказать.
По крайней мере надеюсь, что не знаю.
Но он не сказал этого. Вместо этого, он рассказал Коту то немногое, что знал с самого начала. Когда он рассказывал ему, что по словам Адама сказал Джек, он внимательно смотрел в лицо мужчины, чтобы увидеть реакцию.
Но ее не было. Все то же замешательство. И беспокойство.
Даветт и священник, заметил он, проснулись и начали вставать. Прислушивались.
— Я надеялся, — сказал Феликс затем, — что ты можешь знать что-то.
Кот нахмурился.
— Нет. Я был…
Феликс кивнул.
— Да. Но ты знаешь Джека лучше всех. Фактически, ты единственный здесь, — добавил он без задней мысли, — кто знает Джека как ник…
И затем он остановился, заткнулся, когда понимание охватило его. Когда оно охватило Кота. Когда оно охватило остальных.
Два месяца назад, полная Команда Кроу. С солдатами и деньгами и Карлом и Аннабель и Котом и монстрами в бегах.
И сейчас… только Кот остался. В этой комнате из всех.
Феликс затаил дыхание, наблюдая за Котом, но коротышка прошел через этот момент. Несколько глубоких вдохов, небольшая концентрация, но он остался на высоте.
Молодец, Целка, подумал Феликс.
Но у них были дела.
— Куда по твоему он может пойти? — продолжил Феликс. — После Аннабель. Он бы напился или…
Кот помолчал мгновение. Но когда он заговорил, его голос был достаточно ясным.
— Он может. Он… мы все… любили ее. Он может просто напиться.
— Где?
— А?
— Ты знаешь его любимые кабаки. Куда он отправится?
Кот кивнул, подумал. Затем он встал и пошел к кровати и сел рядом с телефоном и порылся под столом, пока не нашел телефонную книгу. Он открыл ее и начал перелистывать, его другая рука покоилась на телефоне. Затем он остановился.
— Дело в том, что все места, куда я предполагаю он мог бы пойти… Ну, они могут знать о них, тоже. И он не пойдет туда, куда они пойдут искать его. Единственные места, куда он пойдет, были бы местами, о которых никто не знает. И это может быть где угодно.
Он положил телефонную книгу.
— Я полагаю, нам просто нужно подождать, пока он найдет нас. Он знал, что мы должны ждать здесь до отлета.
До отлета? O, да, припомнил Феликс. Самолет в Рим.
Но Джек Кроу не думал об этом самолете.
— Где, — вскользь спросил Феликс, — его любимое место?
— А? Ну, Адольфус. Он любит место, комнаты, обслуживание. Он любит бар. Но он не мог пойти туда. Это единственное место, где они будут обязательно искать его.
— Позвони им, — предложил Феликс, все еще небрежным голосом.
Кот нахмурился.
— Да ну, Феликс. Он не пойдет туда! Они знают об Адольфусе.
Феликс пожал плечами.
— Это стоит проверить.
Кот покачал головой.
— Не по делу спрашивать о нем и Джек…
— Ты хочешь, чтобы я позвонил? — На этот раз его голос был таким же серьезным, как и его настрой.
Кот быстро взглянул на него. Затем он поднял трубку и начал набирать номер. Кот видимо знал этот номер. И он, видимо, знал голос, который ответил.
— Терри? Это Кот. Мистер Кэтлин. Привет. Я ищу Мистера Кроу. Я просто подумал… Что? Ты шутишь. Ты же позвонишь ему для меня, не так ли? Но Терри. Ты меня знаешь. Это срочно. Я… O'кей. O'кей. Не важно.
Кот повесил трубку и изумленно уставился на остальных.
— Он там. В Губернаторских Апартаментах. Он выключил телефон.
Феликс только вздохнул и отвернулся и запыхтел своей сигаретой.
— Я не понимаю этого! — завопил Кот. — Неужели он хочет умереть?
— Я думаю, — сказал Стрелок тихо, — в этом и состоит идея.
Пока они добирались до Адольфуса, из всех эмоций Феликса осталось лишь омерзение.
Омерзение ко всем этим треклятым делам. Омерзение к потерям, к отстою. Карл Джоплин и епископ и люди епископа и бедный, храбрый рыжеволосый Кирк и Аннабель и…
И омерзение к Джеку Кроу и, только подумать об этом, омерзение к самому себе за то, что он является частью всего этого.
Но в основном омерзение к двум ковбоям на заднем сидении Блейзера, облаченным в полные кольчуги и к захваченным ими арбалетам и так спешащим, чтобы их убили, когда они начнут спасать человека, который хотел умереть.
Феликс не надел кольчугу, потому, что у него не было никакого намерения идти туда.
И он так и сказал. Много раз.
— Это херня, Кот! И ты это знаешь. И Адам, ты лучше всех это знаешь. Это самоубийство.
Кот упрямо мотнул головой.
— Нет, если мы сможем вытащить его оттуда, пока они не появились.
— Что, если они уже там?
Кот молчал.
— И что, если он не захочет уходить, Кот? Ты думал об этом?
— Он пойдет, когда увидит нас.
— Пойдет ли он? Целка, он хочет этого.
— Ты этого не знаешь, — возразил Кот в отчаянии.
— Тогда почему он там? — Кот молчал.
Но Адам заговорил, — Мы не можем допустить, чтобы это случилось с ним.
И Кот поддакнул, — Как ты можешь?
Феликс развернулся на своем месте и посмотрел на него.
— Потому, что это не мое дело, вот так. Разве ты не видишь это?
— Феликс прав, — сказала Даветт внезапно. И твердо. И это прекратило разговор.
Ибо Даветт молчала, пока спорили и пребывали в запале, тихо сидя за рулем Блейзера. Теперь, в ее голосе прозвучал тон того, кто точно знал, о чем говорит.
— Феликс прав, — сказала она снова. — Джек жертва, просто, как и всякий. Подобно многим — таким, как я. И … это изматывает.
Она остановилась на красный свет и повернулась и окинула всех взглядом.
— Иногда ты так устаешь. Тогда, все что тебе нужно, так это то, чтобы оно закончилось. У Джека было по другому, чем у меня. Но он в этом уже три года.
— Это не одно и то же, — настаивал Кот.
Голос Даветт был теплым, но взгляд непреклонным.
— Ты не знаешь этого, Кот. Джек устал.
В течении следующих нескольких секунд царило молчание. Свет переключился, Блейзер снова начал движение, и вскоре Адольфус показался в поле зрения. Даветт притормозила у тротуара, через дорогу, напротив прославленного входа и заглушила двигатель.
Несколько секунд никто не шевелился. Затем Кот глубоко вздохнул и потянулся к дверце.
— Не делай этого, Кот, — сказал ему Феликс.
Кот поколебался, затем проигнорировал его слова. Оба, он и священник вылезли наружу. Феликс вышел, тоже, и встал на тротуаре, глядя на обоих.
Это была херня!
— Вы когда-нибудь думали, как Джек будет себя чувствовать, если вы погибнете, тоже?
Улыбка Кота была тонкой.
— По крайней мере, он будет жить, чтобы ненавидеть меня.
— Нет, он не выживет, — отрезал Феликс жестко. — Никто из вас не выживет.
— Феликс, — сказал Адам медленно, — мы просто не можем позволить Джеку Кроу умереть так.
— O! Ты не можешь. Слава Богу.
Адам просто покачал головой и оба двинулись через улицу.
Затем Кот остановился и обернулся.
— Скажи мне это, Феликс. Ты так уверен, что Джек хочет умереть. Если он переживет сегодняшнюю ночь, ты думаешь, он будет счастлив? Или он просто попытается проделать это же завтра?
Когда Феликс не ответил, Кот улыбнулся снова.
— Он собирается умереть, сейчас. Аннабель… Но он вернется, если сможет получить шанс.
Кот улыбнулся снова и помахал рукой.
— Не беспокойся, Стрелок. Мы возьмем такси.
И затем он и Адам перешли через улицу ко входу в отель.
Oх.
Феликс долго стоял, наблюдая, как они входят в вестибюль. Затем он закурил сигарету. Затем он посмотрел на Блейзер, на Даветт, сидящую за рулем. Затем он сел в машину и захлопнул дверцу и посмотрел прямо перед собой.
Oх.
Даветт запустила двигатель и отъехала от бордюра на несколько ярдов к светофору и остановилась снова.
Oх.
— Феликс…? — начала она.
Но покачала головой.
Oх. Oх!
Потому, что, разве не было такого момента, когда он лежа там, на епископском ковре, просто хотел закончить это? Когда он хотел, чтобы Джек просто бросил его и позволил им его заполучить? Прекратил оттягивать неизбежное?
Разве этого не было?
Разве не было такого момента? И разве он не был рад, когда Джек все это продолжил?
Дерьмо.
Дерьмо!
— Разворачивайся.
— Феликс! Ты не можешь…
— Разворачивайся, — повторил он и его голос был тверд.
— Феликс! Пожалуйста… — взмолилась она. Но начала подтягивать Блейзер к бордюру.
— Я знаю, — сказал он резко. — Я знаю, я знаю, что я знаю!
И в этот момент омерзение охватило все его существо.
Он вышел из машины. Пожилая пара, оба чернокожие, уставились на броскую витрину с дешевой, изготовленной из кожи обувью.
Это последний магазин, который я когда-либо увижу?
Он посмотрел на Даветт. Он пожал плечами.
— Ты знаешь, что я тебя люблю?
Она мрачно улыбнулась, кивнула.
Он кивнул в ответ, покачал головой, и бросился через улицу к отелю.
Полированные бронзовые двери плавно распахнулись, почти бесшумно, на двадцать первом этаже и…
Ха! Там на толстом, дорогом ковре — следы от кольчужных сапог! Два Провокатора были здесь!
Если бы он рассмеялся — и он почти рассмеялся — это получилось бы дикое, квохчущее кудахтанье.
Феликс никогда не испытывал такого страха.
Такого гнева.
Такого… омерзения.
Он знал, что его лицо напугает проходящего незнакомца.
Он знал, что он умрет.
Он знал, он больше никогда не увидит Ее снова и он знал, он не сможет обладать Ею, если не пойдет дальше.
Он знал, это было безумие.
Это было потерей контроля.
На этом престижном этаже два пути. Пожарная лестница на одном конце, полуоткрытые двойные двери в Губернаторские Апартаменты на другом. Он быстро взглянул на пожарную лестницу, затем смело двинулся по следам на ковре и распахнул дверь в апартаменты и затем просто остановился, ожидая, что что-то произойдет.
Но ничего не происходило.
Может и дальше будет так-же легко, а? Прекрасно.
Он вошел в комнату.
Великолепная комната. Антиквариат и импортные ковры поверх натертых паркетных полов и пятнадцатифутовые потолки и струящиеся прозрачные шторы развеваются с овеваемой бризом террасы. Терраса представляет собой длинную гостиную L-образной формы и там, в дальнем конце огромной комнаты, в тусклом свете от расположенных в центре города многоэтажек, были Кот и Адам, арбалеты в руках, полуприсевшие, рядом с распахнутыми французскими дверями.
Феликс почти рассмеялся. Он почти крикнул им.
Но он этого не сделал. Вместо этого, он посмотрел, что же они видят.
Это было легко. Там был еще один набор французских дверей парадного входа, прямо рядом с ним, те же развевающиеся от горячего ветра прозрачные шторы, тот же бледный свет от возвышающихся напротив городских зданий, также открытых на террасу, где менее чем в тридцати футах, ближе к Феликсу, чем к Коту и Адаму, или к безопасной пожарной лестнице сидел Джек Кроу.
На каменной скамье.
Разговаривая с вампиром.
Феликс подошел поближе и почувствовал как поднимающееся омерзение потекло через его глаза и ударило в голову. Клянусь Богом! Но это было прекрасно.
Он забыл, насколько они прекрасны.
Он был молодым и худощавым и светловолосым и высоким, лениво и небрежно развалившийся напротив четырехфутовых перил ограждения, огни какой-то стеклянной башни изящно освещали его суровые, но спокойные и манерно-изысканные черты. Белая рубашка и черные брюки и черные кожаные сапоги. Не такой-же наряд, как у божка в Клеберне. Но достаточно близко. Tа же мрачная элегантность.
Та же низкопробная, сексуальная, декадентская, красивенькая…
Пошел на хуй, божок. Пошел на хуй и все остальные, кто с тобой.
И ты пошел на хуй, тоже, Джек Кроу, за то, что ты разговариваешь с ним.
Разговариваешь с этим. Как будто это было человеком. Как будто это было лишь наполовину плохим. Как будто это было неправильно понятым или — «у-медали-две-стороны», а не мелкой, грязной, тараканьей душонкой.
И тут он увидел, что арбалет Джека спрятан.
Он лежал за скамейкой на которой тот сидел, прислонившись к огромному террасному дереву в горшке, и Феликс действительно почти рассмеялся из-за этого ничтожного, жалкого, всесокрушающего самообмана, из-за всего этого.
Феликс прочел все, прямо сейчас. Увидел это все. Весь печальный сценарий.
Что будет делать Кроу? Просто подождет здесь с оружием, раскинет руки, вопя — Укуси меня! — в ночи? O, нет. Нужно по крайней мере представить, что ты собираешься погибнуть благородно, не так ли, Воин Джек? Нужно совершить акт веры, Нечто, верно? Нечто, последний «смелый рывок», а не вывернутое наизнанку самоубийство, то, чем это является на самом деле.
И он почти ушел прямо сейчас. Он почти оставил Джека Кроу с его презренной, тошнотворной, омерзительной маленькой Страстотерпной Игрой.
Хa!
Но что насчет Двух Провокаторов? Приняли стойку и готовы броситься и спасать его и обеспечить, чтобы трое, а не только один, попали в уродливый, безобразный ад. Разве можно оставить Двух Провокаторов, будь я не я?.
Тем более, если я чертов третий?
И он потерял контроль.
Он услышал свое сердце и он мог видеть его биение, пульсацию в большом пальце, мертвой хваткой обвившимся вокруг рукояти Браунинга.
Безумие.
Но какая прекрасная ночь, подумал он. Правда, слегка жарковато.
Затем он спрятал руки, вместе с Браунингом, за спиной и толкнул французские двери, распахивая их настежь и шагнул на террасу с таким шумом, как умел только он.
— Эй, ты! Божок! Это правда, что у тебя хер больше не стоит?
Тишина. Затем удивление в этих пронзительных глазах, затем понимание того, что было сказано.
Вспышка гнева в них.
— Феликс! — закричал Джек. — Феликс, нет! Что ты делаешь?
— Это не только он! — подскочил Кот, выходя на другой конец террасы.
— Кот! — завопил Джек, пораженный.
— Это все мы, — добавил Отец Адам, присоединяясь к Коту.
— Нет! — слабо прошептал Джек. — Нет… нет…
— Что это? — осенило монстра. — Я здесь в ловушке?
И затем он улыбнулся этой самоуверенной, прекрасной улыбкой.
— Эй! — огрызнулся улыбающийся Феликс. — Расскажи мне про свой хер. — И затем, заговорщическим тоном: — Это не исправить, верно?
И улыбка исчезла и обратилась в злую презрительную насмешку.
— Ничтожный человечишка… С каким наслаждением я раздавлю тебя, ты истечешь кровью, твои предсмертные крики и твои…
— Конечно, конечно, конечно, — перебил Феликс спокойно. — Но давай посмотрим правде в глаза. Ты можешь провернуть это довольно хорошо. Но когда дело доходит до этого… — И он изобразил безжизненный висяк пальцами левой руки перед своими чреслами. — Когда дело доходит до этого, это висит-болтается. Верно?
Взрыв ненависти, даже с расстояния в пятнадцать футов, чуть не отбросил Феликса назад. Глаза почернели, потом покраснели. Рот широко раскрылся, когда он шагнул к нему.
— Добро пожаловать, ничтожная дворняжка, яичный… — и из раскрытого рта полезли клыки — … желток…
И смех, пронзительный как копье.
Но Феликс только рассмеялся в ответ и выстрелил между этими гребаными клыками.
— Хииахааааххх!
И он зашипел и затрясся и выплюнул комок черной мокроты от боли и удивления и… ненависти — И Феликс выстрелил снова, прострелив ему грудь. И он отшатнулся назад, теряя равновесие и качаясь, и его ноги споткнулись о перила ограждения и…
Он почти перевалился через них!
И эта блеснувшая мысль, это желание, эта безумная надежда… Она остановила Феликса всего на мгновение, достаточное, чтобы монстр пришел в себя и обратил свое лицо к Стрелку и Феликс услышал, как выстрелил арбалет… но услышал и зверь.
И он поймал болт. Он поймал его на лету, черт возьми!
Феликс выстрелил снова, в плечо руки, схватившей болт.
Плечо изогнулось и вздрогнуло и снова шипение и снова плевки черной желчью, и Феликс снова выстрелил в него, когда он рванулся к нему, и второй арбалет — Адам? Джек? — болт просвистел в воздухе и громко хрустнул, пробив грудь в центре, навылет и улетел дальше, в городские огни.
Безбожные, нечестивые вопли наполнили ночь и город и их головы и неистовствующий монстр стал размытым пятном боли и ужаса и ярости, когда он подпрыгивал и дергался и пытался схватить, брызжа слюной и раздался еще один тонг и другой болт пробил его грудь сбоку, аккуратно рассекая ее по центру, и монстр разбрызгивал черную желчь и отшатнулся назад и снова врезался в стену и пошатнулся, потерял равновесие и…
Да! Да! Вали, ты, залупа! Падай! Падай!
И Феликс стрелял снова и снова, но выстрелы были столь малоэффективны по сравнению с деревянными кольями, пронзающими его тут и там! С фланга кто-то рванулся вперед! Джек идет!
И Феликс хотел крикнуть — Нет! — но он не мог, он не мог. Это был их единственный шанс и он стрелял снова и снова, стрелял, опустошая магазин Браунинга, не допуская, чтобы монстр сохранил равновесие и тут еще Джек мчался на полной скорости но в последнюю секунду…
В последнюю секунду он увидел Джека.
И поднял руку.
И остановил его, все двести с лишним фунтов на головокружительной скорости.
Остановил его. Поймал его. Держал его, игнорируя собственную боль и шипел:
— Ты глупый мелкий…
Пока не появился Отец Адам и сжал в объятиях обоих…
Трое опрокинулись за край.
Так просто.
И тишина. Такая тишина, внезапно. Только бриз и далекий автомобильный гудок и его собственное тяжелое дыхание и…
И Кот рядом с ним, смотрит на стену широко разинув рот.
Феликс смог подойти и посмотреть вниз и просто увидеть мельком, с двадцать первого этажа, три тела на тротуаре, прежде всего.
— Неееееееееееет… — медленно вырвалось из глотки стоящего рядом с ним Кота и Феликс ощутил его движение вперед и он отбросил свой пистолет, его правая рука выстрелила и ухватила плечо в кольчуге и он развернул коротышку лицом к себе, прочь от стены и погрузил свой кулак глубоко в его солнечное сплетение.
— Oooх… — вырвалось у Кота и он осел.
Феликс не стал ждать. Он продолжил апперкотом правой, Целке под подбородок и уложил его на террасу.
Затем он схватил его за грудки и ткнул пальцем в лицо Коту и выплюнул, хотя знал, что тот слишком оглушен, чтобы услышать его:
— Нет! Ты не последуешь за ними!
Затем он повернул его в сторону пожарного выхода и кое-как наклонился и поднял опустошенный пистолет и развернулся к двери.
Мы должны убираться отсюда! Мы должны убираться отсюда сейчас же!
Потому, что никакое падение, даже с двадцать первого этажа, не убьет вампира.
Обратно через французские двери и ту огромную комнату и те дубовые двойные двери в коридор и сильно нажимаешь на кнопку лифта. Я должен ждать? Я должен бежать по лестнице?
Или он поднимется по лестнице? Просто промчится, этаж за этажом, чтобы прийти за мной?
Но раздался звон и двери открылись и лифт был все еще там! Неужели его вызвали слишком быстро, чтобы они успели в него войти? Или немного удачи, для разнообразия?
Это имеет значение, глупый? Пошевеливайся!
Долгий спуск вниз, этаж за этажом, опасение, что может их ожидать, когда двери откроются внизу.
Но ничего. Просто вестибюль и испуганные люди. Феликс бежал по ступенькам к входной двери, прежде чем остановился, внезапно, увидев, что творится на улице, толпящиеся люди и останавливающиеся машины и — O, дерьмо! Это та сторона, где они упали! Это с этой стороны!
Он резко повернул к черному ходу, чуть не уронив Кота.
Черный ход был в конце длинного туннеля, похожего на коридор, где не было ничего, кроме витрин и его собственного отражения и он подумал приостановиться, прежде чем вырваться наружу. Приостановиться и незаметно выскользнуть. Но он был слишком напуган и слишком потрясен, и ему не хватило бы смелости двигаться дальше, поэтому, когда он подошел к стеклянным дверям, он просто проскочил сквозь них и он вышел на тротуар и там, припаркованный на противоположной стороне улицы, был Блейзер.
— Ты глупая девка! — восторженно воскликнул он и бросился к ней.
Даветт не глушила двигатель и дверца распахнулась к тому моменту, как он добрался до нее. Улыбка на ее лице была нежной и теплой и просто все сразу.
Затем она заметила, что их было только двое.
— Что? Но где…? — начала она, прежде чем ее оборвали.
— Вот так, черт возьми! Двигай! Поехали!
И она заколебалась, но только на секунду. Затем она подтолкнула Блейзер на первой передаче и отъехала от бордюра и доехав до первого светофора, повернула направо на улице с односторонним движением и затем снова направо, прежде, чем Феликс понял, что они опять возвращаются к фасаду проклятого отеля!
— Э-э… э-э… — он пытался сказать. Но было слишком поздно. Она уже развернулась, и фасад отеля оказался перед ними с растущей на улице толпой.
— Двигай! — заорал он. — Быстрее! Быстрее! Не останавливайся!
Она едва взглянула на него, прежде чем повиноваться, еще сильнее даванув ногой на газ и прорываясь мимо бледных, с открытыми ртами лиц и объезжая случайно остановившиеся машины, и затем они проскочили мимо всего этого.
Но не раньше, чем Феликс воспользовался шансом увидеть это.
Одно тело. Одна окровавленная изломанная фигура.
Адам.
Но их было трое! Он видел троих! Что он хотел сделать с мертвым телом Джека?
Что?
Было бы так просто, если бы самолет в Рим улетел на следующий день.
Но были бумаги и официальные документы и нервотрепка и единственное, что их спасло, был Ватикан, являющийся суверенным государством, способным выдавать свои паспорта. Даже при том, что придется подождать три дня.
Три дня ожидания и размышлений и скорби.
И еще больше размышлений.
Кот соображал быстро. В первый же день, когда они собрались в люксе и выбирали, что им заказать поесть, он вдруг робко посмотрел на Феликса снизу вверх и сказал, — Спасибо, Феликс.
Это означало спасибо за то, что спас меня? Спасибо за то, что помог с Джеком? Спасибо, что не позволил мне броситься вниз? Все вместе?
Феликс смотрел на него и не знал. Поэтому он только пожал плечами. Ничего больше. Потому, что он не был уверен, вспоминая, сумел ли он сделать все правильно.
Так странно.
Всякий раз, когда он думал о том, что он сделал — поднявшись на эту кровавую террасу — его начинала бить нервная дрожь. Он покрывался гусиной кожей и у него на руках вставали волосы и он… пугался!
Но затем, всякий раз, когда он думал о самодовольной улыбке божка…
Затем его охватывал гнев. И желание надрать кому-то задницу было настолько сильным!
Но в основном, он был напуган. Смертельно напуган.
Потому, что они все еще там. Все еще хотят их. Все еще знают, кто они и все еще охотятся на них. Он знал это. Он чувствовал это.
И то же чувствовали оба остальных. Он видел это в их глазах в их позах и в том, как они вскакивали всякий раз, когда за дверью люкса раздавался звонок лифта.
Феликсу наконец-то удалось призвать их к порядку после этой первой ночи. Это помогло некоторым. Но на самом деле ничего не решило. Их все еще можно было найти. Феликс все еще может умереть. Или он может все еще надрать кому-то задницу.
Ты рехнулся, сказал он самому себе.
И потом были расспросы Даветт. И душ.
Кот не сказал ни слова от Адольфуса до их отеля. Когда он добрался до их люкса, он направился прямиком к мини-бару в углу и попытался опустошить его досуха и преуспел в этом чертовом деле. За час он оказался в полном коматозе и Даветт помогла Феликсу оттащить его в одну из двух спален.
И после, Феликс постоял над ним несколько мрачных секунд, наблюдая за ним, засыпающим и начавшим дергаться в своих кошмарах.
— Извини за твою семью, дружище, — прошептал Феликс наконец.
Даветт ждала его на диване в гостиной. Она погладила место рядом с собой и промолвила, — Расскажи мне.
Только тогда он понял, что она даже не знает, что произошло.
Хорошая девочка, подумал он.
Затем он подумал, я никогда не был таким терпеливым.
Он уселся рядом с ней на диване, взял выпивку, которую она приготовила для него и рассказал ей.
Это казалось таким долгим, почему-то. Потому, что это было так печально и ужасно и потому, что он не знал, насколько рассказывать ей о своем безумном поведении и ему не очень хотелось думать об этом самому.
И потому, что его внезапно охватила такая проклятая усталость. Он ни разу не посмотрел на нее, пока рассказывал.
Она придвинулась к нему поближе, пока он рассказывал. Не цепляясь. Просто нежно. Он услышал, как она плачет к концу рассказа. Почувствовал это. Он встал, чтобы налить себе еще. Может быть он присел чуть ближе, когда вернулся.
Когда он закончил, было очень тихо. Их осталось только трое и только двое не спят и одиноки и в ночи бродят преследователи. В комнате был большой телевизор, за открытыми дверями шкафа и пульт дистанционного управления под рукой и было так тихо — он протянул руку и нажал на него.
Какое-то кино. Какая-то глупая комедия. Грубый фарс и падения на задницу и ничего даже отдаленно серьезного и через десять минут главный герой сделал какую-то бессмыслицу и его руку защемило в ящике или что-то в этом роде…
И они посмеялись.
Не громко. Без напряжения. Но достаточно.
Он повернулся и посмотрел на нее в первый раз и она была очаровательна и улыбалась.
Тогда он попытался скрыть свое смущение, отвернувшись к экрану.
Затем они посмеялись еще. Не потому, что это было смешно. Может потому, что это было не смешно. Это было глупо и бессмысленно и так… легко. Так глупо и безопасно. И они смеялись. И они придвигались друг к другу все ближе и ближе и когда фильм наконец закончился, Феликс обнял ее за плечо и он повернулся к ней и понял, что от него разит и требуется ванна.
Она уже вставала.
— Мне нужно в душ, — сказала она ему, довольно застенчиво. Он усмехнулся.
— Мне, тоже.
— O! — откликнулась она. — Хочешь пойти первым?
— Нет. Я могу воспользоваться другим.
— Но Кот уснул.
— Да уж. Ладно, я подожду.
— Ты уверен?
— Да уж. Ступай.
— В самом деле?
И он взглянул на нее и они снова рассмеялись.
— O'кей, — промолвила она. — Я только на минуточку.
— Не торопись, — отозвался он ей вслед.
И именно это имелось в виду. Потому, что он испугался опять.
Он оставался испуганным, все время, пока слушал как текла вода и его сердце колотилось, потому, что он знал…
Он знал…
Он знал, что у него ничего не получится.
Он не знал, почему. Еще нет. Не понятно. Он только знал, что это так. И что это несправедливо.
— O'кей! — весело позвала она. — Твой ход!
Он допил выпивку в один глоток и поднялся и затянулся и выпустил дым. Затем он вошел в спальню.
Совершенна, невероятно прекрасна. Расчесывающая свои волосы в тускло освещенной спальне, свет из ванны мягко освещает ее спину и обнаженные плечи аккуратно обернутые в огромное, чистое, белое полотенце и он не порицал ее за это. На первый взгляд они оба, богатые и сильные и нуждающиеся друг в друге. Что в том, что она делает, не так. Просто еще больнее.
Он кое-как прошел мимо нее и окунулся в яркий свет ванной. Ему даже удалось закрыть за собой дверь не хлопнув ею. Он сбросил свою одежду и погрузился в огромную заполненную ванну, хранящую ее запах и омоющую его, но этот запах не исчезнет.
Почему я не могу ее взять? Почему я чувствую, что не могу?
Почему я чувствую, что не могу пока?
Что, черт возьми, мне еще нужно сделать?
Конечно, они все еще там и, да, они все еще кусают людей. Но это не моя вина! Христе! Я сражался и сражался и все остальные были мертвы. Они убили всех остальных. Я должен чувствовать себя недостойным, потому, что они не добрались до меня пока? Что за любопытная самурайская херня происходит здесь? Это болезнь или что? Синдром Самурайской Херни Джека Кроу?
Это нечестно!
Я больше не желаю надирать ничьих задниц. Я боюсь, черт побери! Это несправедливо, чувствовать, что я должен.
Чувствовать, насколько я должен.
Я не хочу, чтобы этот проклятый факел перешел ко мне. Этот факел губит людей. Он губит всех.
— Я не верю в это дерьмо! — громко закричал он в каскад льющейся воды.
Но это была истина.
Но может быть это была истина только… сейчас. Может это из-за горя и тому подобное. Да! Это именно так! Я просто вымотался и устал и мои товарищи ушли и я чувствую, будто я пользуюсь ими сейчас но…
Но это пройдет.
Верно?
Правильно?
Он прождал больше часа, чтобы выйти. Чтобы прокрасться, на цыпочках, выключив свет в ванной, прежде чем он открыл дверь.
Она спала. По крайней мере она лежала на темной кровати и этого было достаточно для него. Он прокрался мимо нее в гостиную и нашел в шкафу дополнительное одеяло и закутался в него на диване и выключил свет — не издав ни звука.
Завтра это пройдет.
Правильно.
Но среди ночи звук плача разбудил его. Он встал с дивана и пошел к ней, но звук затих. Это была Даветт?
Это из-за меня?
Это когда нибудь закончится?
На следующее утро она была милой и дружелюбной и любезной, как будто ничего не произошло, и он знал, черт возьми, прекрасно, что он ранил ее чувства, но…
Но он не желал думать об этом сейчас.
Кот пришел немного позже и он был дрожащий и поседевший, но он вернулся.
Они ни о чем не говорили, пока заказали и ждали завтрак и затем его доставили и они уселись вместе и съели его, и именно где-то посреди завтрака. Кот посмотрел на Феликса и поблагодарил его.
И Феликс пожал плечами.
Через несколько минут Кот заговорил снова:
— Итак. Каков следующий шаг? — спросил он Феликса.
И Даветт тоже смотрела на него, как будто это было для него самое естественное в мире — принимать решения.
Он почти ударил Кота вновь.
Он хотел сказать, Не начинай смотреть на меня, сейчас, черт возьми! Я не перехватывал никакой эстафеты.
Но он этого не сказал. Он был спокоен. Он играл в игру и давал им то, что они хотели. Он сказал им, что они останутся здесь, в апартаментах, до завтрашнего дня, когда они поедут в офис епископа, как планировалось, и возьмут документы и билеты на беспосадочный перелет до Рима, который произойдет на следующий день.
Спокойствие. Резонность. Лидерская интонация, если это то, чего они действительно, действительно, еби их мать, хотят.
Но, добавил он тихо, не думайте, что это меняет что-нибудь. Это не меняет дерьма.
Мы выходим из вампирского бизнеса.
Поэтому они оставались в номере. Весь этот день и всю эту ночь. Доставка еды в номер и киноканалы и алкоголь. Когда стемнело, Кот отправился в свою спальню. Несколько минут спустя, Даветт отправилась в другую.
Феликс взял свою выпивку и подошел к окну и обозрел северный Даллас.
Странно, иметь возможность сделать это. Когда он рос, ничего не было на этой северной окраине. Ни торговых центров, ни автострад, ни высотных роскошных отелей. Но теперь он практически мог увидеть свой дом. Он практически мог увидеть ее дом.
Пришли воспоминания, по какой-то причине. Он любил это время. Деньги, прекрасные дома и люди. Загородные клубные вечеринки. Дебютные балы. Он всегда хотел быть частью этого, потому, что он видел это как нечто большее, чем просто фривольности высшего класса. Это было празднество мужчин и женщин, их поколение за поколением, взращивали для того, чтобы формировать мир. Может они были немного сообразительнее? Потому, что их родители были достаточно умны, чтобы построить так много и у них будут такие-же сообразительные дети?
Или может нет. Феликс знал много тупых богатых детей.
Но, тем не менее, было ожидание. Ты должен был что-нибудь сделать. Изобрести что-нибудь или, по крайней мере заняться производством и установить достойную зарплату и поддерживать своих сотрудников и расширять что-то. Расширять все.
Но я этого не сделал. Я не делал дерьма. И вот я здесь, машу рукой на прощание.
Дерьмо.
Так вот почему история Даветт так глубоко тронула его? Потому, что она была о людях, у которых отобрали лучшее из его прошлого? Лучшее из его воспоминаний?
Должен ли я попробовать войти к ней прямо сейчас?
Он еще раз выпил. И еще. Он был пьян после третьего раза и, благо, диван был прямо под боком.
И он не хотел думать об этом.
В епископском офисе у Св. Лючии было очень тихо когда Феликс пришел туда на следующий день. Там был еще один епископ, викарный, который сопроводил Феликса во внутренний офис и вручил ему документы и билеты.
Затем он спросил, что делать с телами.
Карла. Епископа. Двух его помощников. Оказалось, что все остальные сотрудники епископа бежали в церковь во время нападения, где они были в безопасности.
Но что делать с телами?
Феликс знал недостаточно, чтобы рассказать им. И он, черт возьми, не собирался выходить к Блейзеру и приводить Кота для объяснений.
— Позвоните в Рим, — сказал он.
— Но как насчет вашего друга? — спросил его епископ. — Я понимаю, что его останки имеют уже…
— Позвоните в Рим, — повторил Феликс, затем ушел.
Был уже поздний вечер, когда он привез их обратно в отель. И солнечные лучи ярко освещали огромное стеклянное здание и может быть именно это делало его похожим на тюрьму.
Феликс остановил Блейзер перед входом в отель. Вход соединяющийся с торговым центром Галерея был менее чем в ста ярдах, с его магазинами и людьми и… Он понял, что его лихорадит. Это было плохо.
— Кто нибудь хочет чего нибудь? — спросил их Феликс, неожиданно.
Кот и Даветт обменялись улыбками.
— Конечно, — сказал он.
— Посмотрим, — сказала она.
И все они ухмыльнулись и Феликс позволил служащему отеля припарковать машину и они вошли внутрь и проследовали через вестибюль к дверям торгового центра и к тому времени, когда они добрались туда, они бежали почти что рысью. В торговом центре было полно людей прогуливающихся вверх и вниз, дети прыгали и жестикулировали, пожилые пары сидели на скамейках со своими сумками у ног. Место было четырехэтажным и тянулось четыре квартала, с магазинами, расположенными по обе стороны Большого Атриума, тянувшегося во всю длину. Венчала все это огромная изогнутая крыша из множества прозрачных панелей.
Розничный рай.
Они практически совершили кое-какой шоппинг. Через несколько мгновений Даветт заметила нечто в витрине привлекшей ее внимание, а именно пару коричневых туфель. Она спросила мужчин, что они думают о них и Кот и Феликс ответили, что они красивы, почему бы ей их не купить, и она ответила, что купит.
Но вместо этого они просто постояли, глазея на витрину. Несколько минут спустя они двинулись вдоль торгового центра на запах еды. Большинство ресторанов располагались в центре Большого Атриума на трех этажах с видом на каток. Тут были стейк-хаусы и маленькие бистро и Текс Мекс джойнтс и Китайская кухня и два или три небольших бара.
Они сошлись на баре, в котором подавали еду и нашли столик, откуда открывался вид на каток.
И они расселись и выпили и еще раз выпили и что-то перекусили и понаблюдали за фигуристами, комментируя их. Но они не говорили ни о чем серьезном. Ни о чем. И они не уходили. И солнце медленно заходило.
Что мы пытаемся доказать, полюбопытствовал Феликс, когда он понял, что они собираются остаться.
Что мы пытаемся отрицать?
Спустя полтора часа, когда небо над ними почернело, они увидели вампира.
Или заметил его, скорее, той, принадлежавшей ему, Феликсу частью.
Это и проклятая несправедливость всего этого.
Потому, что они смотрели на него какое-то время, прежде чем они поняли, кто это был, прежде чем у Даветт вдруг перехватило дыхание и мужчины посмотрели на нее, посмотрели туда, куда смотрела она, на того самого парня, стоящего внизу, в другом баре…
И разглядели его. Распознали в нем того, кем он был.
Это был длинный, отделанный полированным деревом, изогнутый бар, огибавший края катка. Усталые посетители могли сделать паузу, присесть на табурет, перехватить и быстро выпить стаканчик не сходя с дистанции. И тогда они могли бы посидеть там подольше, наблюдая за фигуристами. И может быть, выпить еще, прежде чем попытаться найти подарок ко дню рождения Дяди Стэна. Может быть, они остались бы до закрытия. Вампир находился в дальнем конце бара, слева, стоял там один, притворяясь, что пьет что-то в одиночестве. В нескольких футах справа от него, сидела в одиночестве молодая женщина лет двадцати с небольшим, длинноногая, с каштановыми волосами и куча сумок с покупками сгрудилось вокруг ее табурета и никто не мог спасти ее.
Потому, что мы единственные, кто знает, подумал Феликс с горечью. И мы ничего не можем сделать, потому, что темно и…
И что? Что?
Обман-это то, что дошло до него. Просто приходишь и заказываешь что-нибудь и находишь себе добычу и уходишь с ней. Он мог бы присесть рядом с кем угодно — например с нами. Кто угодно мог присесть рядом с ним.
Черт, я мог бы присесть рядом с ним сейчас!
И что делать? Ничего. Умереть, может быть.
Но я могу это сделать. И он бы не узнал во мне охотника, или узнал.
Феликс не знал, почему эта идея так заинтриговала его.
Но потом началась охота и никто не раздумывал. Они просто наблюдали.
Это произошло так быстро. Это произошло так гладко. Внезапно он оказался там, поближе к ней. И они заговорили. И затем она рассмеялась и затем она не могла оторвать от него глаз, и Феликс повернулся, чтобы посмотреть, сможет ли Даветт смотреть на это, зная то, что она знала. Но она смотрела точно также, как мужчины.
И это продолжалось и продолжалось до тех пор, пока Феликс просто не выдержал.
— Подгоните машину, — сказал он им.
Кот воззрился на него.
— Что ты планируешь…
— Просто подгони машину. Подгони ее к… — Он огляделся вокруг. — Подгони ее к этому выходу. Это что? Западная сторона? И подожди меня.
— Феликс, — снова начал Кот. — Расскажи нам, что ты…
— Больно интересно узнать, куда он заберет ее, — было все, что он им ответил.
Они ушли. Феликс остался. И наблюдал.
Когда новая пара, хозяин и раб, собрались покинуть бар, Феликс взглянул на часы. Девять минут. Девять паршивых минут между жизнью и смертью. Это было похоже на замедленный просмотр записи дорожно-транспортного происшествия.
Феликс заплатил по счету и потянулся за ними. Объект поднял все полдюжины ее сумок с покупками одним легким движением. Девушка повисла на другой руке, улыбаясь и выглядя загипнотизированной его лицом, когда они направились к выходу.
Они прошли через стеклянные двери и остановились на краю тротуара и ожидали там, разговаривая, по-видимому, такси. Феликс прозмеился стороной к Блейзеру, припаркованному в нескольких ярдах.
Он нырнул в машину и сказал Коту, сидящему за рулем, трогать и объехать вокруг припаркованных машин, прежде чем их заметят. Кот повиновался. Когда он направил машину туда, где они могли снова увидеть пару, там появился лимузин.
Это был длинный черный Кадиллак и он остановился у тротуара перед парой. Из двери водителя вышел высокий бледный мужчина в униформе шофера. Он подошел к дверце, ближайшей к паре, и открыл ее.
Даветт ахнула, когда вышел высокий, красивый, серебровласый мужчина.
— Боже мой! — прошептала она. — Это он!
— Кто? — требовательно спросили мужчины.
— Это он! — повторила она и повернулась к Феликсу. — Человек, который послал Росса убить Джека!
Феликс не отрывал глаз от мужчины.
— Ты уверена? — спросил он ее со странной интонацией в голосе.
— Я уверена. Это он. Он самый. Я видела его дважды. Я…
— Что? — спросил Кот.
Она наклонила голову, вглядываясь.
— Я не знаю точно. Он просто… Ну, он выглядит так знакомо. Я имею в виду, он выглядел знакомо тогда. И он все еще занимается этим.
Феликс все еще смотрел на сребровласого вампира, когда тот вышел из лимузина, любезно познакомился со своей заготовленной жертвой, еще более любезно — со множеством поклонов и цветистых выражений — усадил всех на заднее сиденье своего черного авто.
— Следуй за ними, — сказал Феликс.
— Феликс! — сказал Кот взволнованно, — если это тот парень, значит он тот, кто устроил за нами охоту.
— Ну, Феликс? Скажи что-нибудь!
— Просто следуй за ними, Кот, — ответил Стрелок и его голос был слишком твердым и слишком сухим для дальнейших переговоров.
Они все отправились на далекий север Далласа, мимо пригородов яппи, и сквозь обширные сельские просторы с раскинувшимися полями для гольфа и поместьями, до крепости.
Это не было похоже на крепость, но только для неопытного глаза. Это просто выглядело как гламурный, невероятно дорогой загородный дом. Вокруг него просто была каменная стена семи футов в высоту и черные железные автоматические ворота и будка привратника. Спрятанные вдоль стены, где вы могли увидеть их только в том случае, если бы искали их, электрические провода, электрические фонари, и, Феликс мог только предположить, датчики, сигнализирующие о проникновении.
Крепость.
Лимузин уже заворачивал в ворота и Кот притормозил, проезжая мимо входа, когда Феликс пролаял на него:
— Газуй! Газуй! Проезжай мимо! Не позволяй им заметить нашу машину!
— Я просто хотел разглядеть, что за имя.
Феликс заревел на него.
— Двигай, черт тебя дери, Кот! Двигай гребаную машину!
Кот заморгал, повиновался, ударил по газам. Они быстро проскочили мимо входа.
— Теперь, — сказал Феликс милю спустя, — отвези нас в отель. — И его голос был поспокойнее, но его тон — его тон был по прежнему словно острый лед. Кот и Даветт переглянулись, но не разговаривали на протяжении всей поездки. Феликс сидел в одиночестве на заднем сидении. Он смотрел в окно. Он не шевелился. Но жилка на его шее пульсировала в такт с мелькавшими за окном фонарями.
К тому времени, когда они вернулись в апартаменты, у Кота лопнуло терпение.
— Феликс, черт возьми! Если бы ты просто позволил мне посмотреть, кто это был!
Феликс посмотрел на него с ужасающим спокойствием.
— В самом деле?
— Да! В самом деле. Просто позволил бы мне притормозить, чтобы прочесть имя на почтовом ящике. Просто позволил бы мне узнать имя ублюдка!
Феликс бросил на него быстрый взгляд, затем понес свой стакан к столу рядом с окном открывавшим обзор на картину города и его огни. Он поставил стакан не пригубив его. И заговорил.
— Имя ублюдка — Саймон Кеннеди.
— Конечно! — воскликнула Даветт. — Я знаю это имя. Я слышала это имя.
Но Кот не мог оторвать глаз от спины Стрелка.
— Но ты, Феликс. Ты… ты знаешь его. Не так ли?
Феликс медленно обернулся к ним и взгляд его глаз было невозможно вынести и его улыбка была ухмылкой маски смерти.
— В течение пятнадцати лет, — прошипел он.
Стрелок Феликс никогда не начинал впадать в неистовство, когда он говорил о Саймоне Кеннеди.
То, что он делал было хуже.
Это был низкий и медленный и холодный, горький, порочный, вымотанный, тупой ревущий голос, густой и жирный от яда.
Это было ужасно.
Потому, что они видели нарастающий гнев, злобную мучительную ярость, вскипающую все выше и выше.
Но никогда не выплескивающуюся.
Он вышагивал, пока говорил, туда и сюда, туда и сюда, его лицо стало обтянутым серой кожей черепом, его глаза смотрели вдаль и внутрь. Сплошная тьма.
Стрелок Феликс вспомнил, как он впервые познакомился с Саймоном Кеннеди, вспомнил его лицо и его улыбку и его рукопожатие. Вспомнил, что видел его танцующим, ради всего святого, на вечеринках для дебютантов и благотворительных балах.
Стрелок Феликс вспомнил его смех.
— Весьма значительный общественный деятель. Весьма престижно зазвать его на вечеринку. Весьма значительное дело. Потому он был таким лощеным, ты знаешь. Лощеным и блестящим и культурным. Весьма значительный монстр нашей культуры. Покровителем искусств, звали они его — вероятно до сих пор.
— И все эти люди и все эти дети смотрят на эту свинью, советуют выглядеть и действовать и думать как он и быть любезным и лощеным когда вы знакомитесь с ним. Молодые ребята, разговаривая с ним, вставали и вытягивались по струнке и девчонки поправляли свои платья и прически, когда он спускался с кровавого конвеера, потому, что все его любят, видите ли. Все думают, он такая великая персона!
Стрелок Феликс обернулся и посмотрел на них, на Кота и Даветт, и его лицо было неузнаваемым.
— Он запросто подходит к ним. Потому, что они не знают. Прямо к ним и улыбается и трясет их руки и беседует с ними и они отвечают ему — как будто он реален. Потому, что они не знают!
Он отступил от них и заговорил снова, его голос был так низок, что его едва можно было разобрать.
— Никто не знает. Кроме нас.
Стрелок Феликс некоторое время молчал, вышагивая взад и вперед, яростно пыхая закуренной сигаретой и внутренне закипая.
Кот и Даветт переглянулись, услышав как заскрипели его зубы.
— Ха! — отнюдь не весело выкрикнул он, и резко остановился.
Он посмотрел на них и его тон стал рассудительным и глубоко злобным.
— Дорогая, когда твоя тетя умерла и медэксперт прибыл, чтобы позаботиться о тебе — ты когда нибудь встречалась с этим парнем раньше?
Даветт задумалась на мгновение.
— Я думаю, да.
Феликс кивнул.
— Конечно. На своем уровне ты встречаешь всех в конце концов. Но знала ли ты его раньше? Твоя тетя общалась с ним?
— Ну… нет. Я так не думаю.
— Поэтому он внезапно бросает все и приходит к вам на помощь. Я хочу сказать, у нее было много старых друзей, не так ли?
— Да. Конечно. Но…
— Но разве ты не видишь! Твоя Тетя Виктория совершила самоубийство. Вскрытие совершается автоматически, по закону. Этот M.Э. — как его зовут?
— Доктор Харшоу.
— Да уж. Харшоу. Он проводит вскрытие — он должен. Это закон для всех самоубийц. И он видит следы. Он видит укусы. И он знает, что к чему и… вот как они нашли Росса! Разве ты не видишь? Харшоу видит, что это вампир и он сообщает Кеннеди. Это единственный способ, с помощью которого вампир может выжить в центре большого города. Ему принадлежит медицинский эксперт. Владеет им или владеет одна из его сук. Может быть он владеет женой бедного парня… Это не имеет значения.
— Суть вот в чем: он силен. Силен и обладает властью и он знает людей, и люди не знают, что он собой представляет в социальном смысле, он ими владеет.
— Этот его ебаный дом. Этот форт. Невозможно добраться до него там. Днем, в полдень — это не имеет значения. Tы думаешь можно преодолеть эту стену? Пройти через эти ворота Форт Нокс? И, даже если вы это сделали, вы готовы убить полдюжины охранников, которые наверняка даже не знают, что к чему? Затем персонал, конечно. Они попытаются остановить вас. Некоторые из них знают, тоже. И они действительно устроят драку.
— И к тому моменту, сколько людей из команд SWAT и полицейских вертолетов и Техасских Рейнджеров, как вы думаете, окружат вас — расстреливая вас, находящихся в поле зрения — потому, что кто-то пытается совершить террористический акт в доме столь выдающегося человека?
— Столпа ебаного общества?
— Покровителя ебаных искусств.
Стрелок Феликс уселся, внезапно, и повернулся к своему стакану с выпивкой и выпил его и протянул стакан для повторения. Кот подхватил его и отправился наливать.
— Ха! — хохотнул Феликс вновь… и этот ужасный смешок заставил их подскочить…
— Ха! Я все еще получаю от него настойчивые просьбы. Или от какого-нибудь благотворительного совета в котором он состоит. Ты знаешь?
Даветт снова подскочила, почувствовав его взгляд, закивала.
— Я припоминаю его сейчас.
Стрелок Феликс кивнул и улыбнулся.
— Да уж.
Даветт не понравилась его улыбка.
— У него имеется любимое благотворительное лакомство, не так ли? Получил что-то в офисе по почте вместе с кучей вырезок.
— Опера, — сказала Даветт.
И он взглянул на нее и его глаза широко распахнулись и его улыбка стала такой яркой и жуткой.
— Да! Конечно! Опера. Разве все не складывается так замечательно?
Даветт не знала, что ответить. Кот, стоящий рядом, побледневший и с выпученными глазами, вспомнил про выпивку в своей руке и передал стакан Стрелку. Феликс осушил его за один глоток.
— Да уж. Опера. Какой-то большой проект о…
И он приостановился и посмотрел на Даветт и ее осенило, тоже, и она посмотрела на него в ответ.
— Оперный Театр! — прошептала она.
— Да, — ответил он. — Оперный Театр.
И он огляделся в поисках газеты, которую Кот оставил скомканной на полу, открытой на Развлекательном Разделе, потому, что они подумывали сходить в кино на дневной сеанс.
Стрелок Феликс встал и подошел к ней и поднял ее и быстро пролистал.
— Ха! — закудахтал он, найдя то, что искал.
И он вернулся и наклонился к Даветт, сидящей на полу и разложил открытую газету на ковре рядом с ней и так сильно ткнул в нее указательным пальцем, что пробил газетный лист насквозь.
Они посмотрели. Это был анонс. Долгожданное, помпезное, торжественное открытие Оперного Театра Далласа. Через неделю.
— Он будет там, — шептал Стрелок Феликс и его голос скрипел словно старое мертвое дерево. — Он будет там. И они бросятся к нему и будут жать его руку и поздравлять его и любить его.
— И в свою очередь, он перережет им глотку и станет жиреть и набухать от их крови.
Несколько мгновений все молчали. Кот и Даветт не могли говорить, могли только смотреть на маниакальную усмешку сидящего перед ними, смакующего и лелеющего и загоняющего боль все глубже в свою душу. Казалось, он испытывает отвратительное наслаждение от всесокрушительной иронии всего этого.
— Да, — промолвил он через некоторое время и уже намного спокойнее.
Невероятно.
— Да, — повторил он. — Он сможет просто подойти к людям и поговорить с ними. Но они могут просто подойти к нему, в свою очередь. Даже тот, кто знает, что он такое. У него не будет подозрений. Он будет просто улыбаться им, как большой… жирный… клещ.
— Он будет абсолютно беззащитен, не так ли?
— Феликс! — выдохнул Кот. — Неужели ты имеешь в виду…
— Рок-н-ролл, Целка Кот. Разве это не то, что всегда у вас говорится в таком случае?
— Ты не можешь предлагать это серьезно!
Стрелок Феликс только улыбнулся и уставился на анонс в газете.
— Могу, Кот. Должен.
O! Какой торжественный вечер! O, какое событие! Все, абсолютно Все, присутствовали там. Как жаль, что это происходило летом, в эту ужасную жаркую погоду. Но эти рабочие, работающие только в положенное время и эти ужасные профсоюзы — все знали, как они это могут.
Но это было сделано сейчас. Закончено и полностью и блестяще и это было не просто чудесно! Все эти отлогие спуски и причудливые формы? Что за имя было у этого архитектора? Неважно, не имеет значения. Важно то, что все это сделано сейчас и какое событие у нас сегодня вечером. Все присутствовали там.
Даже улицы были украшены для мероприятия. С баннерами и стримерами и группой, игравшей как до, так и после шоу, так как все эти люди намереваются погулять. И, o, камеры и улица полностью блокирована и председатель Оперного Комитета прибыл в двухлошадном экипаже вместе с мэром и его женой и…
O, уличные артисты! Посмотрите на них! Разве они не симпатичны? Все эти мимы и эти шуты. Одетые в эти милые полосатые костюмы и шляпы с колокольчиками на них. И еще забавнее люди в костюмах, как в опере, продающие — что это было? Meд? Или что-то эдакое? И пироги с мясом. И индейка на палочке. И эти два ремесленника, облаченные в эти милые кольчуги и продающие это старинное оружие, которое было гарантированно аутентичным, но разве они не должны были окрасить пластиковые детали, ха ха?
Пожалейте об оперной части за всем этим. Это было красиво, конечно — прекрасны, некоторые из этих костюмов. Но все это ужасно затянуто, не так ли? Конечно, оперы должны быть длинными и известно, что это Великое Искусство и все такое, но все же возникает один вопрос — возможно, это могло бы быть просто немного покороче? И если бы мы могли понять, о чем они пели? Возможно им нужно просто поговорить об этом? Но тогда это будет не опера, не так ли?
Разумеется, это не стоило бы субсидировать тогда, так или иначе, но не стоит думать об этом сейчас, потому, что это заканчивается и все, Все, пробудились от своей маленькой дремы и… O! Закуски! Все эти восхитительные закуски! Потому, что это был такой Важный Повод, такая Культурная Веха! Как Новогодняя Ночь, не так ли? Со всеми лимузинами и мэром, прибывшим в маленьком кабриолете и не правда ли, теперь стало намного лучше, когда спустилась прохлада и жаркое солнце зашло? Люди не выглядят так… увядше, как-то. Никогда не следует увядать в официальном платье — как аляповато! И мужчины, как они красивы в своих смокингах. O, они всегда жалуются и стесняются, но по-секрету, всем известно, что они любят наряжаться. И они действительно такие красивые. Ничто не поможет мужчине выглядеть столь респектабельно, как черный галстук, даже тем мужчинам, которые имеют — как мы это сформулируем? — солидность в годах и размере? Как вверху так и внизу? Ха ха!
Как этот статный седовласый парень, который сейчас спускается по ступенькам, в одиночку идет между новыми медными опорами, поддерживающими навес, направляющийся к этому лимузину с таким высоким шофером, придерживающим дверь.
Как его зовут?
— Кеннеди! — рявкнул Стрелок Феликс, занимая позицию со своим «аутентичным арбалетом».
Вампир обернулся и улыбнулся и арбалетный болт, размером с бейсбольную биту, прострелил его прямо сквозь белоснежную рубашку, сияющую из-под смокинга и брызнула прозрачная жижа и из спины вылез наконечник, раскрывшийся словно зонтик с заусенистыми спицами и мгновенно застрявший в жертве.
И все мгновенно, только Феликс, привязывающий трос к толстой медной опоре, двигался. Все остальные застыли, слишком испуганные, чтобы вздохнуть. Не веря. Это было невероятно, не так ли? Или это часть шоу? Трюк? Убийство? Слишком сюрреалистично…
Даже монстр замер на середине шага, он широко раскинул руки от удара, его красные глаза фокусировались на деревянном коле, пронзившем его почернелую душу.
На мгновение…
Затем он поднял взгляд и из широко раскрытого рта полезли клыки и начался вой…
И Кот выступил слева и выстрелил и его болт засел глубоко, крест-накрест с первым, и когда он бросился привязывать свой трос к другой медной опоре, монстр… взорвался…
Вой, безбожный, нереальный вой выстрелил сквозь толпу и эхом отдавался по улице и маниакальное бешенство было невероятно яростным и безумным. O, Боже! Воющий, визжащий, неистовый звук…
И наблюдающие эту картину люди первыми подумали: убийство. Убийство! Убийство!!.. сразу подумали, Что это? Кто это! Это не может быть человек! Не может быть! Не может человек издавать такой звук! Животное? Какое животное может…
Коловращения и рывки и визг и шипение выплеснулись на них и первая медная опора затряслась, когда злодей отчаянно попытался освободиться и его усилия заставили вторую опору закачаться и заскрипеть и навес над ним зашатался, но второй трос был привязан надежно и монстр, угодивший в капкан, бесновался от страха и… и гнева.
… пылающей ярости …
… на этого молодого человека, посмевшего напасть на бога!..
И вместо того, чтобы вырываться, монстр рванулся вперед, к Феликсу.
И в него полетели воздушные шарики.
Это были не просто воздушные шарики, они лопались, расплескиваясь по его лицу и груди, что-то с ужасным запахом затекало в его разинутый блестящий рот.
Они были наполнены бензином. И они лопались, один-два-три, заливая его тело и пропитывая его одежду и в руке Кота уже вспыхнула сигнальная шашка и он швырнул ее и она врезалась в трепыхающуюся грудь и отрикошетила, но не раньше, чем…
Пламя разбегалось и обвивало и охватывало его, его одежда и волосы и кожа вспыхивали, это пламя не могло быть такого цвета, не могло быть таким ярким и трескучим и когда наконец он начал плеваться черной желчью, он полыхал.
И ничего не могло быть хуже этого злого, адски-невыносимого запаха.
Не думая о гневе. Не думая о мести. Уже нет. Больше нет. Боль… боль! И он завывал и безумно бился и рвался назад и раскачивал опоры и ему казалось, что это что-то дает и рвался еще сильнее, кричащий, кричащий, и опоры начали изгибаться там, где они были закреплены посреди тротуара.
НЕТ! Нет! Он не сможет освободиться!
Стрелок присел на корточки и прицелился и выстрелил в правое колено и промахнулся и выстрелил снова и попал. И затем в левое колено и завывание! Завывание, будто сминающее, увечащее и взрывающееся в агонии, все еще рвущийся, назад и вперед, назад и вперед, быстрее и быстрее, кричащий и кричащий и опоры…
Опоры вырвались и он опрокинулся навзничь, откатился, и на секунду замер, когда еще две серебряные пули пробили его грудь. Но затем он приподнялся, шар карабкающегося пламени отступил, ударился о борт лимузина и затем, словно краб пополз вверх по улице и…
И Стрелок Феликс стрелял снова и снова и снова и, да, был эффект. Он дергался и вздрагивал от каждого удара…
Но это не останавливало его. Теперь он был уже посреди улицы, карабкаясь, выцарапываясь вперед, торчащие из его тела наконечники арбалетных болтов, высекали искры из асфальта и…
Мы не можем остановить его! Он уйдет и пламя погаснет и он вытащит эти колы.
Сейчас! Мы должны остановить его сейчас! Всего за несколько секунд! Это не может продолжаться бесконечно.
Блейзер, тот, что Даветт поклялась спрятать в двух кварталах отсюда, на скорости двадцать пять миль в час перепрыгнул через тротуар, тридцать, когда он перескочил через бордюр на улицу, и ровно тридцать шесть, когда его передний бампер ударил в мертвый центр догоравшего пламени.
Грохот! Полосой огня вампир пролетел мимо них, с ужасным грохотом он разбился о передний бампер своего черного лимузина, жуткий пронзительный вопль, когда он замер, бешено-пылающей кляксой, на обочине.
Стрелок Феликс стоял над ним, когда горящие руки пытались тянуться, смотрел, когда горящие мукой глаза фокусировались на нем, улыбался, когда все это поглотило пламя.
Горение пламени распространилось в ширь на двенадцать футов и жарко и ярко и с невероятным шумом.
Затем раздалось громкое шипение, словно утечка газа. Затем заискрило. Так сильно заискрило.
Затем низкий, грохочущий хлопок.
Затем ничего. Крошечный кружок голубовато-белого пламени мерцал вокруг небольшой кучки пепла.
Наблюдавшие не знали, что они только что видели. Но что-то внутри радовалось. Что-то внутри испытало облегчение. Что-то внутри было благодарно паре в кольчугах. Позже они забудут. Или попробуют. Но не сейчас.
Сверхъестественное.
— Мы сделали это! — выкрикнул Кот, не веря самому себе. — Мы сделали это! Феликс! Мы убили его! Мы убили хозяина! Ночью!
Кивнув, Феликс сказал, — Да уж.
Затем он обернулся к высокому, с одутловатым лицом шоферу, и сильно двинул его двумя пальцами в грудь.
— Распространи слово.
Это была только Воля. Воля и Ненависть и Месть. Превозмогающие Боль.
Воля и Ненависть и Месть были сильнее, разве нет?
Я сильнее, разве нет?
Разве я не вынес пребывание в тесной капсуле, пересекая моря, с лопочущими, игрушечными смертными, ищущими моих ласк и желавшими присоединиться ко мне?
Может ли это сделать другой?
Разве кто-нибудь посмеет?
Разве кто-нибудь знает то, что знаю я об этой Болезни-Феликсе?
Воля и Ненависть и Месть должны быть удовлетворены.
Так что и более древние стены не будут слишком высокими или неприступными для его мощных когтей, разве он может упасть с такой высоты или разве какое-нибудь существо или смертный дурак могли бы промчаться сквозь эти знаменитые сады с такой захватывающей скоростью и изяществом.
Да, боль. Страшная боль. Усиливающееся давление боли, через виски и кости его лица и черепа, когда он приближался и приближался к этому, к Логову Чудовищного Земного Зверя.
O, страдание. O, нарастающее давление. Он споткнулся, из-за этой боли, из-за этой агонии.
Но Ненависть и Месть и Воля!
Эта Болезнь-Феликс не уйдет! Не выйдет! Он стоял и стоял, счастливый и словно живой и теплый в центре боли и…
И он думал, что здесь безопасно! Он не может думать, что здесь безопасно! Он не может в это верить!
Стены здания были такими же гладкими, как и внешние укрепления, но его когти, даже несмотря на боль, были не менее острыми и сильными. Он мог карабкаться по этим стенам, вверх или вниз или в стороны, пока он не нашел террасу и не нашел окно в свою комнату.
Его комната. Разве он не знал эту комнату? Разве это не его комната, когда он был, тоже, Пешкой Чудовищного Земного Зверя? Разве он не..
Оххх! Боль. Боль здесь сильнее. Так близко к центру его существа. Определенно, так жалка его сила.
Но все еще есть Воля. Все еще есть Ненависть.
Он все равно устроит пиршество своей Мести.
Где-то в садах сработала сигнализация, сквозь деревья было видно, как вспыхнули огни и раздались звуки бегающих как дураки смертных, которые перекликались друг с другом.
Но слишком поздно.
Дверь древней террасы и все эти замки и засовы и подлые провода были ему нипочем. Дверь легко сдалась под его когтями и, Да! Внутри боль возросла, намного, намного, возросла. Но он призвал свою Волю. Он призвал свою Ненависть. И он прошел через стародавнюю комнату. Спотыкаясь, да. С болью, да. Огромная тяжесть навалилась на него.
Но затем он оказался у постели и там! Перед ним! Фигура Болезни-Феликс, настолько самодовольный и безопасный в этих простынях.
И он сорвал простыни, хотя и был в агонии, и обнажил фигуру и навис над ней и вскричал, — Феликс! Фееееликсссс! Я пришел за тобой!
Но лицо обращенное к нему было лицом старца…
— Нет! Нееет! — выкрикнул он.
И Старец заговорил, его голос был нежным и грустным, — Джек… Сын мой! Мой бедный сын.
И морщинистая рука, так мягко погладила его щеку…
Пламя полыхнуло сквозь его лицо и череп и вниз по его позвоночнику, прежде чем охватило все его тело. Его вопль боли был невообразимым. Пламя охватило его и взвилось и поглотило его, Поглотило его, запустило его словно ракету, рикошетившую о стены и потолки, и все те места, к которым прикоснулась его душа, никогда не смогут быть полностью очищены…
И затем крик прервался. И пламя сгустилось и вскипело в центре комнаты.
Затем оно выстрелило и исчезло из поля зрения где-то вверху.
Человек долго смотрел на пятно на потолке, туда где погасло пламя. И только когда он наконец отвел глаза, он понял, что плачет.
И заметил молодого Стрелка стоящего в дверном проеме, с запретным пистолетом в руке.
— Как ты узнал? — спросил он.
Лицо Феликса было мрачным, когда он засовывал в кобуру Браунинг.
— Это то, что сделал бы я.
Молодой человек, сидящий рядом с ним, наслаждаясь садами, какое-то время молчал.
— Ты здоров? — спросил его человек.
Феликс взглянул на человека и слегка улыбнулся, прежде чем отвести взгляд.
— Я просто размышлял… Это никогда не закончится, не так ли?
Человек промолчал. Что он мог ответить?
Ибо, конечно, это не закончится. Не на этой планете. Это закончилось бы для этой смелой молодой души, сидящей рядом с ним. Но не очень хорошо. Это одна из великих трагедий.
Ибо этот Человек полюбил этого Феликса. Он полюбил — общаться — с ним. Верховный Понтифик не привык к тому, чтобы — общаться — с кем угодно, кроме глав государств. Ему очень понравилось.
Феликс получил все, что он хотел. Дюжину священников, рекрутированных со всего света, все сильные, все смелые, все преданные. Он получил затребованного им епископа, епископа-Американца, который даже сейчас ждал их в Бразилии, где Команда будет проходить первые тренировки в течение месяца.
Раздался раскат счастливого смеха и оба обернулись к его источнику.
Несколько сестер пришли посмотреть кольцо молодой новобрачной. Это вряд ли соответствовало обетам бедности, разумеется, но Человек полагал, что каждая из сестер в Риме нашла возможность прийти и посмотреть хотя бы раз.
Как она прекрасна, подумал Человек, увидев, как гордо она его демонстрировала.
Еще раз раздался смех, и затем злобное верещание, когда другой молодой Американец, которого называли Кот, высказал комментарий, который двое мужчин не смогли расслышать.
Без сомнения опять что-то об оттенке, подумал Человек.
Но он был рад даже таким переменам этой тонкой, слабенькой, перепуганной души, вначале прибывшей, сомневающейся, неверующей — подозревавшей всех, кроме своего вождя.
Но теперь посмотри на него! Как он улыбается и шутит и насколько преданны он и Даветт! Трудно поверить, что они не были братом и сестрой.
Человек снова взглянул на Феликса, который все еще смотрел шоу.
Он был прав, что не рассказал другу о Джеке.
Он был прав насчет многого. Хотя и безрассуден.
— Спасибо за кольцо, — проговорил Феликс внезапно, почти застенчиво.
Человек кивнул. Это был древний камень, триста лет он пылился в сокровищнице Ватикана. Теперь он сиял на пальце новобрачной, как и следовало ожидать.
— И спасибо, — добавил Феликс с чем-то большим, чем небольшое замешательство, — за то, что поженили нас.
Человек улыбнулся.
— Это доставило нам удовольствие, — промолвил он искренно.
И это воистину было так. Его помощники не поняли его удовольствия, так как Феликс, в последнюю секунду, отказался принять веру Церкви. Ко всеобщему изумлению, Человек отказался от этого требования и провел церемонию персонально.
Он должен признать, что это ужасно забавно, это — дело чести — молодого Американца. И он улыбался всякий раз, думая об этом.
Что это за Американская фраза? Как это быть — «немного беременным»?
Ибо молодой воин был обращен. Он просто отказался признать это.
Помощник появился в дверях у входа на террасу, глядя на него выжидающе. Человек знал, зачем тот явился, чтобы напомнить ему о его запланированных обязанностях на тот день. Но Человек не хотел уходить, пока остальные не сделали это. Это был последний день, последние часы под его личной опекой. И…
И боюсь ли я никогда не увидеть их вновь? Или я боюсь собственного чувства вины, когда они уходят?
Но нет. Он ничем не мог помочь им больше. Он не мог кричать с кровель о своем положении. Он не мог объявить миру, что он — и они, и жертвы — знали, что это так.
Он не смог объяснить это молодому воину. Он попытался рассказать ему о долгом, трудном пути Матери-Церкви, o ужасной трагедии, если они вернутся, или даже будут осознанно развернуты, к тем темным, Темным Векам.
Ибо не так много вампиров. Не настолько. И вскоре, с силой познания мира, не осталось бы ни одного. И это было-бы, как настаивал молодой воин, великим благом.
Но что потом? Когда каждый священник осмеливался и чувствовал себя вправе видеть зло повсюду? Не думать об охоте на ведьм других властей, когда границы закона — временно — отменяются.
Человек молился и печалился каждую ночь из-за жертв Зверя.
Он не хотел молиться и печалиться из-за невоздержанности человека, который невольно делал дело Зверя для него.
Он попытался донести кое-что из этого. Но молодой воин был глух.
— Козел отпущения — и — морская свинка — было его горьким гонораром.
И, конечно, он был прав.
Но я прав, тоже, разве нет, Господи?
Пожалуйста, потом, помоги мне перенести потерю этого смельчака!
— Когда ты уезжаешь, сын мой? — спросил Человек.
Феликс пожал плечами и встал.
— Как только придет ваш человек. Как его зовут?
— Отец Франциско.
— Да уж. Правильно.
Словно в ответ, Отец Франциско вдруг объявился, выбежал на террасу, поцеловал перстень Человека, затем, тяжело дыша, объяснил свое опоздание.
Человек заверил его, что все в порядке. Феликс сделал то же самое, пожимая его руку. Молодой священник выглядел как человек, испытавший облегчение.
Он тоже казался титаном на земле.
Он был выше шести футов пяти дюймов и весил почти триста фунтов с громадными плечами и могучими ногами и огромной мускулистой шеей.
Феликс любезно кивнул ему, затем позвал остальных следовать за ним. Затем он шепнул Франциско идти вперед и обернулся к Человеку. Почти шепотом он спросил.
— Отец, Джек любил тебя, не так ли?
Человек заколебался, промолвил, — Да, он любил.
— А еще он ненавидел тебя, не так ли?
— Да.
Наступила пауза. Молодой человек выглядел больным, выглядел принуждаемым, несчастным. Наконец он проговорил.
— Полагаю, я тоже начну ненавидеть тебя.
Человек не ответил. Что он мог ответить? Конечно, молодой воин скоро его возненавидит.
И, конечно, он был бы вправе.
Не ходи! Хотел он сказать. Но он не сказал этого. Останьтесь и наслаждайтесь моими садами и солнечным светом и своими жизнями!
Но он этого не сказал тоже.
Отче, прости меня!
Толпа собралась у двери на террасу. Много прощальных слов было сказано. Были прощальные улыбки. Прощальные объятия новобрачной. Затем пришло время уходить.
Кот, который еще не встречал высоченного Франциско, был впечатлен. Он во все глаза смотрел на массивную комплекцию, на ноги, подобные древесным стволам, и особенно, на мускулистую шею, широкую, как его талия.
— Что, — спросил он внезапно, — это позиция Церкви в отношении стероидов?
— Неважно, — добавил он быстро, увидев недоумение на лице клирика. — Пойдемте со мной, Франциско, — продолжил он, направляя гиганта к двери.
Затем он приостановился, посмотрел на него.
— Скажите мне, Отец, вы водите машину?
— Конечно.
— Хорошо, — ответствовал Кот и он направил их обоих в дверь и вниз по лестнице с глаз долой. — Вы умеете водить. Тогда, если машина сломается, вы сможете нести ее…
Затем они все исчезли. Только Человек одиноко стоял в своем саду, улыбаясь. Гордый. Печальный.
O, Сладчайший Спаситель, как же ты должен любить их…