“Полная жестокость - самая злая вещь, которую я когда-либо читал. Каждая книга, которую я читаю об этом парне, только еще больше убеждает меня в том, что он - одно из имен, на которое стоит обратить внимание, суперзвезда экстремального хоррора в процессе становления ”.

— Кристин Морган, автор книги Lakehouse Infernal

“("Пошел посмотреть на речного человека") настолько впечатляющее произведение, что оно войдет в число лучших в 2020 году. Вряд ли вы встретите лучший пример того, как создать страх за относительно короткое количество страниц.”

— ДНК ужасов

“Господи! А я думала, что заболела!”

— Эдвард Ли, автор заголовка

Для Медведя

моя собака, моя дочь и навсегда правая лапа моей стаи

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Те, Кто Бегает По Ночам

ГЛАВА I

ГРОБ ОТКРЫЛСЯ.

Верн прикрыл нос и рот банданой, как бандит, щурясь от поднимающейся пыли, его лоб был влажным от напряжения. Это был не дешевый гроб, не могила для нищих, как многие другие на стоянке. Этот проклятый ящик был крепким, как дилижанс. Верн, с другой стороны, был сложен как пугало. Потребовалась кирка, чтобы вытащить подвешенный гроб, чтобы отдать то что внутри.

“Сладкие кусачки!”

Когда он отодвинул обломки дерева, труп предстал перед ним в тумане. Он поднял фонарь, и оранжевое свечение осветило разложившуюся плоть, ввалившиеся глаза и длинные седые бакенбарды, похожие на перекати-поле.

Верн приподнял шляпу. “Приветствие”. Он усмехнулся собственной шутке и подумал, не начинают ли все эти поздние ночи на кладбищах сказываться на его рассудке. “Извини, что потревожил твой сон, друг, но ты поднялся по желобу, так что я сомневаюсь, что ты будешь возражать, если я стащу пару вещей, которые тебе не понадобятся”.

Он распахнул пальто мужчины и нашел серебряные карманные часы. Он приложил их к уху и ничего не услышал, но если бы они были заведены, это было бы очень хорошо. Пальто было слишком потрепанным, чтобы его можно было спасти. Судя по его виду, этот парень пролежал в земле много лет. Невозможно определить истинную дату его смерти; в этих руинах осталось мало надгробий. В отличие от хорошего христианского кладбища при часовне, это кладбище было забытым участком глубоко в лесу за Холмом Надежды. Возможно, это был семейный участок, судя по множеству маленьких могил, или импровизированное место захоронения пикинеров или пионеров, погибших на тропе. Простые деревянные кресты, позеленевшие от мха и гнили, - вот и все, что обозначало могилы. Он наткнулся на это место случайно во время охоты на охотников на Черной горе, вернувшись к нему после наступления ночи с инструментами для раскопок.

Высохшая плоть затрещала, когда Верн снял кольца мужчины с его костлявых рук. Они оставили кости в виде серых клубков. Он разорвал рубашку мужчины, надеясь найти ожерелье, может быть, распятие из чистого серебра или украшенный драгоценными камнями медальон, что угодно, чтобы эти раскопки стоили того труда, который он вложил. Труп был слишком стар, чтобы на нем можно было заработать. Что бы ни было при нем у мертвеца, это все, что получит Верн. Пуговицы оторвались от одежды тела, когда Верн сорвал ее, обнажив иссохшую грудную клетку. Верн нахмурился, когда увидел, что на нем нет украшений.

“Подтверди это”.

Свет лампы отразился от чего-то. Верн наклонился, ожидая увидеть отражающий камень, но когда он стряхнул пыль с плоти мужчины, то увидел золотую капсулу в форме большого яйца.

”Ну, я буду..."

Капсула находилась под ребрами трупа. Попала ли она в него, когда его тело разлагалось, или ее засунули ему в грудь при погребении в ходе какой-то хирургической процедуры? Как гробовщик, Верн достаточно манипулировал плотью, чтобы не удивляться тому, на что способны мертвые тела, чему они могут противостоять. Он должен был разобраться в этом сейчас. Сунув руку в мумифицированную кожу живота мертвеца, тело рассыпалось комьями грязи вокруг его предплечья. Верн копал глубже, пока кончики его пальцев не коснулись капсулы, прижатой к задней стенке гроба. Он взял ее, удивленный ее весом. Ему пришлось опустить фонарь, чтобы поднять золотое яйцо обеими руками. Он перевернул его снова и снова, изучая гравюры. Вернон Пипкин был образованным человеком, но эти странные символы он не распознал. Возможно, они были индейского происхождения, но он подумал, что это изделие было слишком элегантным, чтобы его мог изготовить какой-нибудь краснокожий. На нем тоже были выгравированы буквы, какие-то испанские или итальянские. Тонкая линия проходила по окружности яйца, и когда Верн потянул за оба конца, кусочек начал отделяться. Это были не просто золотые пластины. Скорлупа яйца была толще, чем два сложенных пальца. Он потянул немного сильнее, осторожно, чтобы не сломать его, и когда верхняя часть освободилась, Верн ахнул от того, что лежало внутри.

Оно начало пульсировать.

ГЛАВА II

ГЛЕНН ЧУВСТВОВАЛ ЗАПАХ трупа за милю от гребня. Кровь все еще содержала влагу, наполняя воздух насыщенными ароматами меди и соли. Его бледная плоть задрожала. Это был знакомый ему запах, который обжигал его ноздри с детства. Тогда, задолго до своей жизни в седле, он назвал мексиканскую уступку своим домом. Тогда, как и сейчас, от запаха крови у него потекли слюнки. Нога банковского кассира, которого он убил в Поупс-Рок, начала портиться, мясо разложилось до такой степени, что стало почти несъедобным. Пока они ехали через эти горы, рюкзак был полон, но теперь им нужно было свежее мясо. Он надеялся на еще одно убийство, но иногда нужно было заняться уборкой мусора.

Он подобрал поводья, щелкнул ими.

“Да!”

Велиал раскачивался между его бедер, молодой мустанг был охвачен тем же возбуждением, что и его хозяин. Мужчины последовали за ним, достаточно умные, чтобы не задавать вопросов, когда их лидер отважился сойти с тропы и пересечь каменистую местность. Его костяные шпоры звякнули, а кнут, висевший на боку, хлопнул по бедру. Галька потрескивала, как растопка, под копытами пяти лошадей, исполняя серенаду черному восходу вечера, а холодный ветер шептал сквозь деревья, растущие из камней узловатыми, вызывающими кольцами. Когда всадники поднялись на гребень, Гленн осмотрел долину внизу. Он выплюнул табак и подождал, пока включится его ночное зрение. В его глазах появилась краснота.

“Вот”, - сказал он, скорее обнюхивая тело, чем видя его.

Стая потрусила вперед. Визг над ними заставил Гленна и Хайрама повернуть головы к небу. Канюк одиноко кружился в сумерках, его собратья пировали где-то внизу. Гленн ненавидел этих грязных тварей. Это был простой инстинкт - ненавидеть любую конкуренцию за еду.

Будучи самым быстрым стрелком в банде, Хайрам выхватил свое железо и сбил канюка с орбиты, отправив его кувырком на землю, в то время как остальная стая улетела в небо, напуганная треском посеребренного револьвера. Когда они заполнили воздух, люди Гленна вытащили пистолеты, Диллон, Тэд и Уэб присоединились к Хайраму в забаве убийства птиц. Если только они не были воронами, люди не питали любви к крылатым существам. Перья слетели с тел канюков, кости хрустнули, и хлынула кровь.

Хайрам ухмыльнулся. ”Единственное, на что они годятся".

Всадники убрали оружие в кобуру и двинулись дальше.

Они нашли тело мертвеца, спрятанное за грудой валунов. Он был обнажен и лежал лицом вниз в грязи и гальке, его голова была забрызгана кровью, как индейский головной убор. Стервятники разодрали ему спину и ягодицы. Теперь на него набросились мухи.

Хайрам спешился и присел на корточки рядом с телом.

“С него сняли скальп. Должно быть, перешел дорогу не тому вождю.”

Диллон спрыгнул со спины своего коня. Самый молодой из компании, Диллон Буди, казалось, взлетал и вылетал из седла. Он приподнял поля своего "Стетсона" и вытер лоб тыльной стороной перчатки.

“Думаешь, это шошоны?” он спросил.

Гленн покачал головой. “ Сомнительно. Это племя слишком дружелюбно относится к белым людям.”

Уэб рассмеялся, его смуглое лицо было похоже на гранит. “Это очень глупо, если вы спросите меня, индеец, доверяющий белому”.

“Если бы этот молокосос перешел дорогу индейцу, - сказал Диллон, - мне все равно, какого они племени, они бы прикончили его точно так же. Они все дикари.

Гленн снова покачал головой, поражаясь иронии размышлений Диллона. Всего за два дня до этого Диллон изнасиловал школьницу, судя по запаху, не старше четырнадцати лет. Он сломал ей руки, чтобы она не могла даже попытаться отбиться от него, и как только он удовлетворил свои плотские желания, он вивисекционировал ее сердце и прокусил его, высасывая кровь, пока оно было еще горячим. И все же здесь он называл индейцев дикарями.

”Они, должно быть, ограбили его", - сказал Хайрам. “Забрали его одежду поверх его долларов и все остальное, что у него было”.

“Как долго?” - спросил Гленн.

“Как долго что, босс?”

Гленн сердито посмотрел на него. “ Как давно он мертв, Хайрам?

Его заместитель сглотнул, понимая, что испытывает терпение вожака стаи. Это был долгий и трудный путь, и Гленн был уже не так молод, как раньше. У него болела задница от седла, а шкура на спине его мустанга начала изнашиваться.

“Извините, босс”. Хайрам наклонился ближе к трупу, принюхиваясь. Он поднял голову обеими руками и облизал обнаженный череп. “Черт. Не может быть больше часа.

Диллон достал свою железку и оглядел равнину. "Проклятые индейцы все еще могут быть здесь".

“Не-а”, - сказал Хайрам. “Они ушли. Тушите на медленном огне.”

“И в конечном итоге с тебя снимут скальп, как с этого сукина сына?”

Гленн заставил их обоих замолчать, просто подняв руку. Он спешился с Велиала и снял шляпу, высвободив длинную копну черных волос. Он приблизился к телу, и Хайрам отошел с его пути. Вожак стаи одной ногой перевернул мертвеца, а затем выплюнул ему в лицо комок использованного табака. Он распахнул пальто, минуя висевший на бедре пистолет, и полез в потайной карман. Сталь рукояти кинжала криса была холодной на ощупь, арктическое ощущение было настолько горьким, что обжигало плоть обычного человека, но толстые, почерневшие мозоли защищали ладони Гленна. Он вытащил его из кармана куртки и посмотрел на лезвие. Оно изгибалось взад и вперед, как змея, скользящая по пескам пустыни. Там, где лезвие встречалось с рукоятью, была перевернутая пентаграмма из огненного опала, такого же кроваво-красного, как глаза Гленна Амарока, возвышенного командира койотов.

Лезвие вошло мертвецу прямо под ребра, подготавливая тушу к потрошению. Гленн обычно отказывался от потрохов в пользу стейков и отбивных. Хайрам, однако, был более отвратительным. Гленн вынул печень и бросил ее своему приятелю. Хайрам проглотил ее почти мгновенно. Будучи печеньем, Уэб принялся собирать хворост для костра, чтобы готовить на нем. Остальные мужчины собрались вокруг, ожидая своей порции, независимо от того, какие кусочки Гленн бросит им, как только выберет свой. В трудные времена им приходилось довольствоваться его объедками, но сегодня их было достаточно, чтобы набить все животы.

“Это задержит нас, - сказал Гленн, - пока мы не доберемся до Брокен-Ридж. Мы ограбим их банк и купим себе шлюх на завтрак.”

Он вытащил кусок мяса размером и консистенцией напоминающий полоску свиного жира. Он накрутил его на палец и откусил, думая о территории и маленьком городке, который лежал где-то внутри нее, спрятанный глубоко в этих лазурных горах.

Это не могло оставаться скрытым очень долго. Не сейчас, когда приближаются койоты.

***

Дети скакали по ступенькам школьного здания. Сейчас была почти зима, но обилие солнечного света сделало этот день самым теплым днем, который Хоупс-Хилл видел за последний месяц. Малыши были в восторге от того, что теперь, когда их учеба закончилась, они бегали и играли. Благодать, связанная с их ликованием. Сегодня ее ученики старались. Она тоже была готова наслаждаться оставшейся частью дня. Она натянула низ платья поверх туфель, спускаясь по ступенькам и выходя на улицу, запрокинув голову к небу, чтобы шляпка не закрывала солнце от ее щек.

На этой неделе исполнился месяц с тех пор, как Грейс Коулин стала школьной учительницей Хоуп Хилл, сменив на этом посту покойную Нанну Бакингем, вспыльчивую женщину, которая около тридцати лет твердо придерживалась своего призвания. Дети были не единственными, кто испытал облегчение от того, что у них появился более молодой и дружелюбный учитель. Даже их родители вздохнули с облегчением.

Грейс тоже была рада быть здесь. Конечно, здесь, далеко на севере, времена года были немного холоднее, чем в Брокен-Ридж, но это стоило того, чтобы обрести чувство покоя, которое она обрела здесь, в Хоупс-Хилл. Это был простой горный городок, расположенный в самом центре, где сходились три территории, как будто он не мог решить, кому принадлежать. Она тоже имела к этому отношение. Такова природа запада, подумала она. Но Грейс не была первопроходцем, каким были ее родственники. Желание исследовать мир не привлекало ее. Она просто надеялась найти мужа, "прыгнуть на метлу", как часто говорила ее мать, и купить кусок этой земли, пока она была еще молода, и научить своих собственных детей. Простая жизнь. Ничего особенного, но и никаких проблем.

Проходя мимо часовни, она заметила сестру Мэйбл, прогуливающуюся по саду. Они с монахиней помахали друг другу, и Грейс заметила черные перчатки, которые монахиня всегда носила. Она подумала, что это странно, но не спросила о них. Когда Грейс оглянулась в ту сторону, куда шла, она поняла, что чуть не столкнулась с отцом Блэквеллом.

Грейс покраснела. “О, боже. Прошу прощения, отец.

Блэквелл отвесил джентльменский полупоклон, обнажив загар на макушке, где седые волосы поредели. Глаза старого проповедника были такими же белыми, хотя и страдали от катаракты, а его черный костюм казался ему на размер больше, хотя он был здоровым, воротник болтался на его толстой шее.

“С моей стороны не требуется прощения”, - сказал он. “Я оставляю это на усмотрение Господа”.

Его выбор слов показался ей странным, но его улыбка была приятной, искренней. Она сомневалась, что проповедник имел в виду что-то другое, кроме восхваления Его имени. Преподобный Блэквелл был одним из первых поселенцев Хоупс-Хилл и утверждал, что внес свой вклад в название города. Он был широко известен как старейший житель города, хотя даже он утверждал, что потерял счет своим дням рождения. Школьники рассказывали небылицы о том, что проповеднику было сто лет. Посмотрев на него вблизи, Грейс поняла почему.

“Такой хороший день”, - сказала она.

“Действительно, это так, дитя. Мне всегда нравился сезон сбора урожая. Даже с приближением зимы это заставляет меня быть очень благодарным за все, чем мы были благословлены”.

“Действительно”.

“Я очень надеюсь увидеть вас на нашем празднике урожая".

“Конечно, отец. Я планирую испечь пироги в знак благодарности.”

“Это было бы очень здорово”.

Грейс улыбнулась, но крепче сжала сумочку. Она не хотела быть грубой, но устала от общения, дети измотали ее. Ей хотелось провести несколько тихих часов в одиночестве, чтобы почитать.

“Что ж, — сказала она, - всегда приятно видеть вас, отец, но я должна быть...”

Их прервал внезапный крик.

Грейс обернулась и увидела молодого человека, бегущего по улице босиком. Его комбинезон висел только на одной лямке, другая свободно болталась на груди. Даже с такого расстояния огненные волосы мужчины выдавали в нем представителя семьи О'Коннер, клана фермеров-зерновиков из-за городской черты. Грейс и проповедник смотрели, как он подбежал. Младших братьев и сестер мальчика только что выпустили из школы, и они стояли ошарашенные, когда их старший брат обошел их стороной. Встревоженная шумом, сестра Мэйбл вышла из сада, и когда молодой человек увидел монахиню и проповедника, он направился в их сторону, стуча ногами по гальке улицы. Грейс посмотрела на сестру Мэйбл, но лицо монахини было стоически красивым и ничего не выражало.

Молодой О'Коннер чуть не упал в объятия монахини. Он кричал, как кошка, и в этом было мало смысла. Сестра Мэйбл взяла его за плечо и велела говорить помедленнее.

“Да, мэм”, - выдавил он. “Это мама и папа... они... они...”

Молодой человек опустил голову, всхлипывая, не в силах продолжать.

Вмешался отец Блэквелл. “Успокойся, сын мой. Твои родители, они не в порядке? Может, позвать доктора Крейвена?

Молодой человек покачал головой.

“Как тебя зовут, дитя?” - спросила сестра Мэйбл. “Ты старший сын О'Коннер, верно?”

- Киллиан О'Коннер, мэм. - Он фыркнул. “Мой папа... его ферма...”

Мальчик указал на холмы на окраине города.

Блэквуелл спросил: “Где твоя лошадь?”

Не мог ездить верхом, отец. Пришлось бежать пешком. Все не так. Все пошло... пошло наперекосяк."

Лицо проповедника посерело. ”Зло?"

- Лошади не дают нам сесть. Наши коровы отказываются от кислого молока. Теперь поля... превращаются. Все это неправильно, отец, все неправильно. Папа не прав. У него на теле выступают все эти черные вены. Он даже подбрасывает черный цвет! Мама напугана чем-то мощным, говорит, что нам нужно Евангелие, резко.”

Монахиня переглянулась с Блэквеллом. Они снова обратили свое внимание на рыдающего мальчика О'Коннера. Грейс не могла смотреть на Киллиана. Она никогда не видела, чтобы мальчик его возраста плакал публично. Ей было неловко за него, несмотря на то, насколько искренним был испуг в его налитых кровью глазах.

Проповедник достал из кармана маленькую Библию, четки были обернуты вокруг его запястья, как цыганские браслеты. “Сестра Мэйбл, пусть Барли подгонит дилижанс”.

Монахиня повернула обратно в часовню и позвала кучера. Киллиан последовал за ней, словно боясь потерять ее из виду. Остальные О'Коннеры подошли к часовне, медленно и осторожно, четверо веснушчатых детей смотрели не на своих религиозных лидеров, а на учительницу. Грейс вошла в их маленький круг, коснулась голов и плеч детей, утешая их. Внезапно отдых с книгой показался ей менее важным.

Она повернулась к Блэквеллу. “Позвольте мне пойти с вами”.

“Пойти со мной?”

“Они - большая семья. Бриджит О'Коннер стала матерью четырех мальчиков и двух девочек, включая их новорожденного. Если ситуация там такая ужасная, как говорит Киллиан, возможно, я смогу помочь, управившись с детьми, не давая им слишком разозлиться.”

Проповедник потер бороду, обдумывая услышанное. “Возможно, будет лучше, если вы отведете детей обратно в школу, пока мы не узнаем, что происходит”.

Малыши О'Коннерс заскулили в знак протеста. Они видели слезы своего старшего брата и явно хотели вернуться домой, хотели, чтобы их родители были с ними

“Киллиан утверждает, что есть зло”, - сказала Грейс. “Как вы думаете, что он имеет в виду?”

“Я знаю этого мальчика всю его жизнь, мисс Коулин. Он хороший парень, заслуживающий доверия. Если Киллиан говорит, что с его родней случилось что-то ужасное, тогда я ему верю.”

“Может быть, тогда нам следует позвать констебля?”

Проповедник покачал головой. “Констебль Кирби заболел и прикован к постели. Кроме того, у нас будет мой кучер, если нам понадобится защита, хотя я сомневаюсь, что мы это сделаем.” Дети зашевелились, но проповедник успокоил их улыбкой и быстрым хлопком в ладоши. “Кто хочет прокатиться в моей коляске?”

***

В дилижансе было тесновато: клан О'Коннеров, сестра Мейбл и преподобный Блэквелл набились в дилижанс, поэтому Грейс ехала на месте погонщика с Барли Рейнхолдом, братом-хлыстом с широкими плечами и глазами, как реки в зимнее время. Его красивые черты лица усиливались в лучах оранжевого солнца. Под светлой бородой Грейс угадала, что ему около двадцати лет, всего на несколько лет старше ее. Если бы он не был женат, она могла бы подставить свою шляпку кучеру и вообразить его потенциальным джентльменом.

Осенние листья трепетали на раскачивающихся верхушках деревьев, мириады цветов придавали горам дополнительное великолепие. Солнце опускалось все ниже, угрожая спрятаться за этими холмами, и Грейс натянула пальто на грудь, от ноябрьского холода ее пробрала дрожь.

Рейнхольд приподнял поля своего дерби. “Хотите мое пальто, мисс Коулин?”

“Я всегда ценю джентльмена”, - сказала она. “Но со мной все будет в порядке. Я бы не хотела, чтобы вы умерли от простуды из-за меня.

“О, я привык к стихиям. Даже люблю их. Я лесник по рождению. Мне нравится чувствовать ветер на своих щеках.” Он сунул руку под панель и подмигнул ей, доставая свою фляжку. “Кроме того, это достаточно согревает меня. Капелька краски для носа благотворно влияет на кровь.”

Он сделал глоток и передал фляжку ей. Она вежливо отказалась. Он сделал еще один глоток, прежде чем спрятать его обратно в укромное место. Грейс сомневалась, что его работодатели одобрили бы, если бы он пил во время работы, но это было не ее дело. Его подмигивание подразумевало, что это был их маленький секрет, и она не была уверена, должна ли она чувствовать себя польщенной его доверием или оскорбленной его предположением, что она захочет выпить с ним.

Когда дилижанс подъехал к краю фермы О'Коннер, лошади замедлили ход, фыркая. Рейнхольд натянул поводья, но животные воспротивились его приказу. Явно смущенный, он отдал им более резкие приказы, и лошади повиновались, но их головы оставались повернутыми влево, а уши и глаза были прикованы к сельхозугодьям.

“Они напуганы”, - сказала Грейс.

Погонщик сердито посмотрел на нее. “Они просто устали, вот и все. Не обращай на них внимания.”

Но Грейс знала, что это слабое оправдание. Лошади тяжело дышали - не от усталости, а от внезапного волнения, чувствуя что-то, чего не чувствовали пассажиры. Дилижанс поехал по тропе вглубь пятнадцати акров зерновых. Хотя небо было подернуто мандариновой дымкой, тропа была в тени, солнечный свет заглушался серыми горными скалами. Сначала она подумала, что из-за этих теней зерно кажется черным, но когда поле сомкнулось вокруг тропы, она поняла, что оно несет странную субстанцию. Верхушки пшеницы были покрыты сажей, а рожь поражена гнилью. Вдали лабиринт кукурузных стеблей превратился из зеленого в серый, листья были вялыми от смерти.

“Боже мой”.

Эта земля нестандартная", - сказал Рейнхольд. "Почва должно быть кислая.

Каким-то образом Грейс знала, что это нечто большее.

Лошади остановились, и Рейнхольд помог ей спуститься с козел кучера, а затем открыл дверцы дилижанса, помогая выйти сначала сестре Мэйбл, а затем преподобному. Киллиан повел всех в свою усадьбу, а его братья и сестры побежали впереди взрослых, стремясь увидеть своих родителей, надеясь найти там хоть какое-то утешение. Веснушчатая женщина открыла дверь, и они набросились на нее, как армия муравьев. Увидев преподобного, она прижала крест к груди и поспешно спустилась по ступенькам, едва не споткнувшись о домашнее платье. Она предпочла воздержаться от приветствий.

“Это Шейн”, - сказала она. “Он... он...”

Отец Блэквелл приблизился, и она чуть не упала на него.

“Бог с тобой, дитя мое. Скажи мне, что не так”.

Глаза Бриджит О'Коннер наполнились слезами. “Это мой Шейн. Он... О, мне очень больно говорить вам об этом, отец. Пожалуйста, зайдите внутрь.”

Группа вошла в фермерский дом, только Рейнхольд остался с лошадьми. Бриджит повела преподобного Блэквелла и сестру Мэйбл наверх, а Грейс сняла шляпку и занялась детьми, собрав их на кухне.

Табби спросила: “Почему мама плачет?”

Киллиан заставил маленькую девочку замолчать. Он весь дрожал. Шаги на втором этаже заставляли доски скрипеть над ними, звуча как расшатанные ворота. Грейс услышала, как открылась дверь, затем мужской голос, хриплый, злобный. Шейн О'Коннер. Грейс не могла разобрать, что он говорил, но в его тоне безошибочно угадывался яд. Мужчина был в ярости.

Табби подошла к Грейс и обняла ее за талию, уткнувшись лицом в ее бедро. Киллиан опустил голову на руки. Когда Грейс посмотрела на других молодых людей, они тоже закрыли свои лица. Это было почти автоматически, ритуально. Патрик и Исайя сложили руки на столе и положили на них головы, как будто спали. Морис, самый младший, сидел под столом, поджав ноги и положив голову на колени. Они уже проходили через нечто подобное раньше. Грейс подумала, не был ли их отец пьяницей, который порол их, как мулов, когда выпивал слишком много виски. Она никогда не видела синяков на детях О'Коннер, но, возможно, Шейн поместил их там, где другие не могли видеть.

Еще приглушенные голоса сверху — умоляющая Бриджит, кричащий Шейн. Даже сестра Мэйбл повысила голос.

Кожу Грейс покалывало. “Киллиан? Что здесь происходит?”

Но молодой человек не отвечал, не открывал глаз.

Раздался звук, похожий на звук приближающегося локомотива.

Окна взорвались.

Грейс закричала, и пол под ними затрясся, стены задрожали, сбивая с полок безделушки и банки с маринадами. Они разлетелись вдребезги, ударившись об пол. Когда клубничное варенье растеклось по древесине, джем отделился, обнажив черную гниль внутри. В консервах кишели личинки. Мальчики плакали, а Табби кричала. Грейс подошла к детям и вместе с Морисом повела их всех под стол. Они никогда не отнимали рук от своих лиц. Киллиан остался стоять, и Грейс окликнула его, вынужденная перекрикивать весь шум.

“Киллиан! Пригнись! Это землетрясение!”

Он убрал ладони ото рта. “Нет, это не землетрясение! Это проклятие!”

“О чем ты говоришь—”

Раздался щелчок, похожий на гром, похожий на одиночный выстрел, и промежутки между половицами стали шире, наполняясь чернотой, которая поднималась снизу, как отрицательные лучи света. Это был не дым, а скорее теневые лучи, не похожие ни на что, что Грейс когда-либо видела. Их вид пробрал ее до глубины души. Как может свет быть черным? Он взметнулся к потолку и распространился веерами, стекая по стенам, как лава, и перекрывая дневной свет. Она текла плавно, одинокие стремнины безжалостной тьмы.

Это было неестественно. Это было необъяснимо. Это было ужасно.

Она услышала, как отец Блэквелл кричит сверху.

“Избавь нас, о Господи! От всякого греха, от вечной смерти, от самого черного из черных, от сетей дьявола!” Голос преподобного стал громче. “Обрати зло на моих врагов и в Своей верности уничтожь их!”

Рейнхольд ворвался в парадную дверь, заметив Грейс, скорчившуюся под столом, и детей О'Коннер, прижавшихся к ее рукам, как птенцы под крыльями птицы-матери. В его руках была винтовка "Шарпс".

“Мисс Коулин!”

Паника в глазах мужчины подтолкнула ее к действию. Они должны были выбраться из этого заброшенного дома. Она вывела детей из-под стола, когда вокруг сгустилась тьма. Они отказывались открывать глаза, поэтому ей и Рейнхольду пришлось тащить их к входной двери. Грейс схватила Киллиана за руку, но он не сдвинулся с места. Ей придется вернуться за ним.

“Давай же!” - сказал Рейнхольд.

Она пришла с Табби и Морисом, по одному ребенку с каждой стороны от нее, ее руки были прижаты к их шеям сзади, чтобы не потерять их. Рейнхольд оставил входную дверь открытой, и большой квадрат естественного света, казалось, взывал к Благодати. Сияние раннего вечера переливалось различными оттенками меди и золота. Пока она бежала, ее волосы начали падать ей на глаза, пучок распустился. Пряди были густыми от пота. Дети вышли первыми, и Грейс чуть не перепрыгнула через порог и споткнулась, ударившись о ступеньки. Рейнхольд схватил ее за локоть, и они побежали вместе. Выбравшись из дома, дети опустили руки и открыли глаза. Рейнхольд крикнул им, чтобы они садились в дилижанс, но лошади быои потными и брыкались, выгибая шеи, и молодые О'Коннери в страхе попятились.

Грейс услышала шаги позади них. Она оглянулась, почти ожидая, что какой-нибудь копытный демон сядет им на хвост. Из темноты появилась сестра Мэйбл, ведя за руку отца Блэквелла. Киллиан была с ними. Увидев их в безопасности, Грейс вздохнула с облегчением, но выражение их лиц омрачило это чувство. Преподобный был цвета мела, красота монахини внезапно постарела. Их руки были скользкими от крови, а Библия отца Блэквелла тлела в его руках. Грейс уставилась на дверной проем, ожидая — молясь — увидеть Бриджит О'Коннер и ее новорожденного ребенка.

Мать так и не появилась.

***

”Я предлагаю сжечь ее", “ сказал Рейнхольд. “Сжечь ее дотла”.

Он стоял, прислонившись к стене, и сворачивал сигарету. Его маленькая жена была рядом с ним, молчаливая, как всегда. Напротив них сестра Мэйбл вела других сестер в тихой молитве, благословляя всех, кто пришел на собрание. Ратуша была переполнена, жители собрались, чтобы обсудить странные события, происходящие в Хоупс-Хилл. Некоторые хотели услышать о доме О'Коннер из первых уст. Некоторым нужно было распространять сплетни. У других были свои собственные странные истории.

“Ты хочешь разрушить весь дом?” - спросил кто-то.

Рейнхольд покачал головой. “ Не только дом, но и всю ферма. Очисти огнем”.

Среди собравшихся пронесся сердитый ропот.

“Земля отправилась к дьяволу”, - сказал он. “Это проклято!”

Мужчина на заднем сиденье сказал: “Чушь собачья. Выпей еще, Рейнхольд.

“Я видел это, ты, дурак! Сестра Мэйбл и отец Блэквелл тоже это видели. Как и Грейс Коулин и все те бедные дети, которые теперь остались сиротами. Ты думаешь, мы все лжецы? Некоторые из вас видели зерно с дороги, не так ли? Видели ряды кукурузы? Все это так же черно, как туз пик.”

Мужчина, в котором Грейс узнала владельца магазина, выступил вперед. “Мы не знаем, мертвы ли О'Коннеры. Они могут отсутствовать, но это не значит, что они сдали свои фишки”.

“А что с их прыгающей малышкой? Что с ней, Кассий?

Лавочник отвел взгляд.

После странной встречи на ферме О'Коннер глава города Мерфи Хайерс, два городских депутата и несколько горожан отважились отправиться туда, чтобы провести расследование. Барли Рейнхолд был среди них. Болезнь констебля Кирби прогрессировала, и он не мог посещать занятия или даже покидать свою спальню. Когда они прибыли, внутри фермы не было никакой сверхъестественной тьмы, но поля лежали в руинах, а весь домашний скот пал замертво. У них не было никаких признаков травм, и все их глаза были широко открыты, как будто они все еще боялись того, что их забрало. Хотя холмы были известны беспокойными волками, никто не приходил полакомиться домашним скотом, и ни канюки, ни насекомые их тоже не трогали. Дом был пустой оболочкой самого себя. Доски расшатались, все окна были выбиты, и поисковики сообщили о неприятном запахе, который они не смогли идентифицировать.

Шейна и Бриджит О'Коннер нигде не было видно. Как и ребенка.

Поскольку четыре уважаемых члена сообщества и все дети О'Коннер рассказали одну и ту же историю, никаких подозрений в нечестной игре с их стороны не было. Проповедник и монахиня рассказали о злом присутствии в этом доме, о чем-то из другого мира, что поглотило О'Конноров, а затем закрылось, как крышка глубокого колодца. Грейс поверила ему. Она видела эту ползущую черноту своими собственными глазами, чувствовала ее ужас, когда она скользила по самой ее плоти. Их история была настолько фантастической, что Грейс удивилась, что кто-то в нее поверил, но когда начали поступать подобные сообщения о заболевшем домашнем скоте и испорченной растительности, даже те неверующие горожане начали верить в невозможное.

“Нас заколдовали”, - сказал Рейнхольд.

Мерфи Хайерс прочистил горло. “Такие разговоры делу не помогут”.

Грейс посмотрела на их дородное городское начальство. Под его глазами были мешки, которые говорили о его ноше. Он выглядел бледным, измученным — слишком слабым, чтобы руководить.

Сзади заговорила женщина. “Он прав, мистер Хайерс. Мои цыплята откладывают только скорлупки, наполненные кровью. Когда я разрезаю тыкву, внутри только гравий и черви.”

"У меня на ранчо тоже были проблемы", - сказал коровник. "Мои лучшие босихи родили только желудевых телят. Они настолько слабы, что даже не могут сосать. А лошади не хотят ни успокоиться, ни обсохнуть. Их пугает даже жужжание мухи".

Хайерс вздохнул. “Это не значит, что мы должны делать поспешные выводы и называть это проклятием”.

Кассий, лавочник, согласился. “Нам не нужны люди, чтобы—”

“Я не теолог, - сказал Рейнхольд, - но я знаю признаки проклятия. Наш скот, наша земля — все пропало!” Его взгляд стал жестким, когда он осмотрел комнату. “Среди нас есть ведьма”.

Грейс хотела встать и возразить, ради коллективного здравомыслия города, но что-то подсказало ей промолчать. В конце концов, она тоже видела вещи, которые не могла объяснить.

Мерфи Хайерс возражал за нее. “Мистер Рейнхольд, я буду благодарен тебе за то, что ты не будоражишь этот город своими глупыми суевериями. У нас есть серьезные проблемы, требующие решения — больной скот, плохая растительность, пропавшие без вести люди. Эти вещи могут нанести ущерб нашему славному городу, если мы не примем надлежащих мер. Мы не можем отвлекаться на глупости.”

“Не смей называть меня дураком, Мерфи!”

- Тогда, клянусь Богом, сэр, не ведите себя так. Мы бы отбросили себя на двести лет назад, если бы поддались такой истерии. Последнее, что нам нужно, - это охота на ведьм!”

Многие горожане заговорили сразу, перекрикивая друг друга. Единственным, кто хранил молчание, был гробовщик. Он стоял, сжимая в руках шляпу, и смотрел в пол. Большинство горожан, казалось, поддерживали Хайерса, но не все. Рейнхольд был не единственным, кто был подвержен суевериям. Грейс обхватила себя руками, чувствуя, что все станет еще хуже, прежде чем станет лучше.

ГЛАВА III

ОНИ ПРИШЛИ ЧЕРЕЗ ДВЕ НОЧИ.

Грейс готовила классную работу, когда раздался стук в дверь комнаты, которую она снимала в доме Аберкромби. Она не удивилась, услышав на другом конце двери голос домоправительницы. Возможно, она говорила о чае.

“Ты в порядке, дорогая?” - спросила Джойс Аберкромби.

"Да. Пожалуйста, входите.”

Когда пожилая женщина вошла в дверь, Грейс встала. Домоправительница выглядела бледнее, чем обычно, и уголки ее рта подергивались. Увидев, что Джойс не одна, Грейс плотнее запахнула халат. Она была порядочной, но только в компании другой женщины. У двух мужчин были суровые выражения лиц. Они не оказали ей любезности, сняв шляпы, и от этого маленького поступка у нее пересохло во рту.

Джойс сказала: “Эти люди хотят поговорить с вами, мисс Коулин”.

Незнакомцы подошли к Грейс, и она держала маленький столик между собой и ними. Она чувствовала, что к ней вторглись, проявили неуважение, но не протестовала. Вместо этого она ждала.

“Вы Грейс Коулин?” - спросил высокий.

Половины зубов у него не было. Второй мужчина стоял чуть поодаль, но Грейс все еще чувствовала его запах. Ясно, что это были дикие люди с равнин, разбойники, едва ли цивилизованные.

“Я”, - сказала она.

Джойс ахнула, когда высокий схватил Грейс за запястье. Она попыталась вырваться, но у него была хватка кузнеца.

“Что все это значит?” - спросила Грейс. “Отпустите меня!”

“Люди здесь хотят, чтобы мы задали вам несколько вопросов, вот и все”.

- Тогда сделайте это здесь и сейчас. Не приставайте ко мне.”

Когда она снова отстранилась, незнакомец схватил ее за обе руки, повернув спиной к себе, и повел к двери. Второй мужчина отступил в сторону, чтобы пропустить их, и когда Джойс попыталась умолять его, он оттолкнул ее назад. Она споткнулась и чуть не упала на пол, ухватившись за подоконник. Незнакомцы вывели Грейс из комнаты, игнорируя ее попытки урезонить их. Домоправительница попыталась вмешаться и получила за это удар наотмашь. Она ударилась о стену и начала сползать. Босые ноги Грейс били по полу, когда ее несли вниз по лестнице и выволокли на переднее крыльцо, где ждал темный дилижанс. Хотя на нем была низко надвинута шляпа, Грейс узнала человека на козлах кучера.

“Мистер Рейнхольд! Пожалуйста, помогите мне!”

Но когда незнакомцы подвели ее ближе к дилижансу, она начала понимать. Барли Рейнхолд не смотрел на нее. Его глаза оставались скрытыми под полями шляпы, когда один из нападавших распахнул дверь кареты. Они поспешили затащить Грейс внутрь и усадили ее на край. Она ухватилась за дверной проем и уперлась в него, страх за свою жизнь придал ей сил, и ей удалось нанести один хороший удар ногой в лицо мужчине, который держал ее. Но этого было недостаточно, чтобы удержать ее в дилижансе. Когда она повернулась, второй мужчина выхватил свой пистолет и ударил ее рукоятью по затылку. Если бы она не билась, он мог бы нанести удар прямо по ее черепу. Как только они втащили ее внутрь, Грейс услышала, как Рейнхольд щелкнул вожжами, и карета тронулась, незнакомцы окружили ее с обеих сторон, продолжая грубо обращаться с ней.

Коротышка рассмеялся и похлопал другого мужчину по руке. “Она хорошо тебя достала, Делберт”.

Высокий мужчина попытался отшутиться, но его напряженные глаза выдавали юмор. “Глупая курица-шалфей лягается, как чертов старый мул”.

Грейс застонала, когда попыталась пошевелить головой. Звезды поплыли у нее перед глазами, а движение кареты вызвало у нее тошноту.

“Куда вы меня везете?”

“Вы разыскиваемая женщина”, - сказал коротышка.

“Прошу прощения?”

Он усмехнулся. “Ну, ты все равно кому-то нужна. Может быть, не закону, но люди, достаточно счастливые, чтобы расстаться со своей монетой, чтобы увидеть, как тебя привезут.”

“Привезут куда?”

Делберт схватил ее за волосы. “Хватит твоих вопросов, жентщина”.

Яркая боль поднялась по ее шее. Когда она ущипнула себя за лицо, ее похититель сверкнул своей оскаленной улыбкой, и угроза, которую Грейс увидела в нем, заставила ее кожу покрыться мурашками. Ее бедра сжались вместе под домашним платьем. Опасность, в которой она находилась, становилась все более очевидной. Какие жестокие намерения были у этих незнакомцев? Что такой прекрасный гражданин, как Барли Рейнхолд, делал в их компании? Он был хорошим мужем, нанятым церковью, не так ли? Почему он должен быть замешан в похищении?

Раздался выстрел.

Он разорвал ночь, эхом отразившись от гор, как молот какого-то капризного бога. Лошади Рейнхольда взбрыкнули и заржали, заставив повозку резко остановиться. Грейс и ее похитители полетели вперед, отскочив от противоположного сиденья, а Делберт приземлился на нее сверху, и на какое-то ужасное мгновение они оказались лицом к лицу, его отвратительное тело прижалось к ней, его дыхание коснулось ее губ. Она вздрогнула и отвернула голову, несмотря на спазм, который это вызвало в ее шее.

Крикнул Рейнхольд. “Саке жив!”

Затем раздался другой мужской голос, чистый и глубокий.

“Лучше отпусти эту женщину”.

***

Рейнхольд не заметил их, пока не сверкнуло дуло. Винтовка мужчины была направлена в небо, и он сделал только предупредительный выстрел. Хотя Рейнхольд узнал двух помощников шерифа, стоявших по бокам стрелка, его самого он не знал. Они сидели верхом на своих лошадях посреди дороги, перегораживая тропу, ведущую к ручью, куда Рейнхольд намеревался отвезти школьную учительницу для допроса. Она была новичком в городе, и к тому же женщиной. В первую очередь имело смысл подозревать ее в колдовстве.

Стрелок был в основном в тени, но Рейнхольд мог разглядеть его стетсоновскую шляпу и густые усы, закрученные в руль.

“Отпусти учительницу, Барли”.

Рейнхольд взглянул на свою винтовку "Шарпс", спрятанную за доской. Будут ли помощники шерифа и стрелок использовать свое железо, если он сделает осторожный шаг в свою пользу?

“Она никому не сделала ничего плохого, - сказал стрелок с южным акцентом, - и меньше всего тебе и тем дерьму, которое ты навлек на себя. Трое мужчин против одной женщины кажутся мне действиями желторотого труса, но еще есть время доказать, что у тебя есть хоть какое-то подобие чести. Ты отпустишь ее, и я легко отпущу тебя.”

- По чьему поручению, мистер?

Последовала внезапная вспышка. Рейнхольд напрягся, прежде чем понял, что мужчина чиркнул спичкой. Он обхватил ладонью пламя и раскурил трубку, отблеск осветил лицо, похожее на гранит.

Стрелок держал трубку во рту и держал оружие обеими руками.

“От моего имени”, - сказал он.

- По-моему, ты не похож на констебля Кирби.

“Не нужно, Барли”.

“Вы знаете мое имя, но я не думаю, что имел удовольствие”.

“О, что ж, я уверен, что это доставит мне огромное удовольствие”.

Рейнхольд усмехнулся, его пальцы чесались около Шарпа. “Поскольку ты не предлагаешь, как подобает мужчине, я просто спрошу тебя прямо: кто ты, черт возьми, такой?”

- Будь по-твоему, Барли. Лошадь двинулась вперед, и стрелок оказался в голубом луче лунного света. “Меня зовут Генри Рассел. Но вы можете называть меня просто маршал.”

Лицо Рейнхольда вытянулось. “Так, значит, вы представитель закона, не так ли?”

“Маршал этих славных Соединенных Штатов. Теперь, если у вас есть какие-то претензии к законам нашей великой страны, я полагаю, вы можете обсудить это со мной и моими людьми, но я считаю, что по-джентльменски было бы отпустить женщину Коулин, чтобы она могла добраться до безопасного места, прежде чем я разнесу твою чертову дурацкую башку за неподчинение моему прямому приказу.”

Рейнхольд застыл, его лицо покраснело. Хотя он не давал никаких указаний, дверь дилижанса распахнулась. Он повернулся на сиденье и увидел выходящую Грейс Коулин. Один из нанятых им людей даже придерживал для нее чертову дверь открытой!

Трусы!" - кричал он. "Нет смелости выйти на схватку?

Наемники медленно вышли, подняв руки вверх. Похоже, им платили недостаточно, чтобы они шли рука об руку с законом. Грейс задрала платье почти до колен и перешла на бег. От ее дыхания в осеннем воздухе поднимался пар.

Рейнхольд кипел от злости. “Вернись, ведьма!”

Но школьная учительница продолжала бежать. По мнению Рейнхольда, это усугубляло ее вину. Добрая христианка не стала бы скрываться от обвинения в колдовстве. Она хотела бы очистить свое имя, пусть даже с помощью пыток. Рейнхольд не планировал заходить так далеко, и она должна была знать это о человеке с его высоким характером. Он просто хотел задать ей вопросы. Что ж, очевидно, она не хотела, чтобы ее уличили во лжи. Добравшись до стражей закона, она спряталась за ними, глядя на Рейнхольда дьявольскими глазами. Маршал сошел со своего коня и помог ей подняться, а затем снова забрался в седло. Хотя для этого ему пришлось вложить винтовку обратно в ножны, он не выказал никаких признаков страха. Рейнхольд явно не беспокоил его, и это еще больше оскорбляло Рейнхольда.

Маршал Генри Рассел натянул поводья, и его лошадь снова потрусила вперед. Оказавшись рядом с дилижансом, он поднял глаза на Рейнхольда и затянулся трубкой, отблески табака освещали его суровое выражение лица.

“Я хочу, чтобы ты убрался из моего города до восхода солнца”, - сказал он. “Твоя хозяйка может остаться, если ей так хочется, но тебе и этим бездельникам больше не рады в Хоупс-Хилл. Если ты еще раз покажешься здесь, то можешь обнаружить, что танцуешь польку на конце веревки.”

Жар, поднимавшийся в груди Рейнхольда, туго сжал его сердце. Тысяча проклятий вертелась у него на языке, но он ничего не сказал.

“Ты понял меня, мальчик?”

Несмотря на седые волосы на лице, Рассел мог быть всего на десять лет старше самого Рейнхольда. Назвать его мальчиком было еще одним ударом по гордости Рейнхольда. Так нельзя было разговаривать с другим белым человеком.

“Я вас прекрасно понимаю”, - сказал Рейнхольд. “Но только потому, что ты избавился от меня, это не значит, что все кончено. Я не единственный, кто хочет, чтобы эта женщина призналась.”

“Тогда вы можете увидеть, как другие вскоре присоединятся к вам, не так ли?” Рассел наклонился к нему. “Я не потерплю линчевания в моем городе. Нет, если только я не тот, кто затягивает петлю.”

“Значит, теперь это твой город, не так ли? Я думал, что эта земля принадлежит людям, живущим на ней.”

“На сегодняшний день это население включает в себя и меня. Теперь я закон в Хоупс-Хилл.”

Он ударил пятками, и лошадь двинулась вперед. Когда они проходили мимо, Грейс сердито посмотрела на Рейнхольда, ее взгляд не дрогнул. Остальные стражи закона последовали за ним. Когда они вошли в тень, ведущую обратно в город, Рассел сделал последнее заявление.

“Восход солнца, Барли. Восход солнца.”

***

“Я просто не понимаю. Ведьма? Я?”

Генри Рассел откинулся на спинку стула. Кабинет был меньше, чем тот, что у него был в Баттлкрике, но и он сойдет.

“Вы новенькая в городе, мисс Коулин. Незнакомец всегда становится первым козлом отпущения, когда все превращается в катавампус.”

“Но колдовство? Сейчас не 1600-е годы. Это современные времена”.

“Вы не услышите от меня никаких возражений по этому поводу, мэм, но жители этого города, ну, многие из них все еще паломники. Суеверия имеют свойство передаваться от одного поколения к другому. Даже я не свистлю, когда прохожу мимо кладбища.”

Грейс вздохнула, потирая больную шею. Рассел взял ее к себе. Длинные темные волосы и такие же темные глаза - чудо среди множества блондинок и рыжеволосых, к которым он привык. Ясно, что она не была мексиканкой, но, возможно, в ней была немного испанской крови. Ее домашняя одежда, хотя и не была слишком откровенной, нисколько не скрывала ее прекрасных форм. С такой внешностью из нее вышла бы хорошая танцовщица, но она была слишком образованна для такой профессии.

Ее глаза встретились с его глазами. Хотя Рассел никогда не проигрывал в гляделках даже с самым мерзким преступником, он обнаружил, что дрожит под пристальным взглядом женщины.

“Вы действительно повесите Барли Рейнхольда, если он не подчинится?” - спросила она.

“Нет, я просто хотел вселить в него немного страха. Но если он не сделает, как я говорю, я вышвырну его из города. Это или запру его здесь, в моей тюрьме.”

“Как вы добрались до нас так быстро?”

”Просто было подозрение".

“Намек на то, что они похитят меня?”

“До моих помощников дошли слухи, что эти два негодяя приехали в город. Сегодня вечером они заглянули в салун "Ржавый гвоздь". Мы не спускали с них глаз.”

“В таком случае, разве вы не могли остановить их раньше?”

“Пришлось подождать, пока они что-нибудь предпримут. Они схватили тебя, и мы отрезали их на перевале.”

“Но вы их не арестовали”.

“Изгнание их из города посылает сигнал всему Хоупс-Хиллу”.

Ее брови приподнялись, и она откинулась на спинку стула. “А что насчет вас, маршал? Что привело вас в Хоупс-Хилл? Конечно, вы здесь не только из-за меня.”

Рассел закинул ноги на стол, хлопья засохшей грязи падали с его ботинок. “Я был послан советом. У констебля Кирби туберкулез, и ожидается, что он не выживет.”

“Боже мой. Мне действительно жаль это слышать.”

“Мерфи Хайерс и остальные члены совета хотят удержать этот город от саморазрушения. Поэтому они привели меня”.

“Что вы имеете в виду, говоря ”включить себя"?"

“Я имею в виду только то, через что вы прошли сегодня вечером. Плохие вещи происходят по всему городу, судя по тому, что мне сказали. Плохой урожай, плохой скот. Тухлые яйца и бесплодные поля. Чем хуже обстоят дела, тем более шумными становятся люди. Они набрасываются друг на друга, потому что им нужно кого-то обвинить. Последнее, что нужно хорошему маленькому городку, - это попасть под власть мафии. Мистер Хайерс работает с округом, чтобы стать мэром, и я здесь, чтобы убедиться, что это произойдет ”.

Грейс глубоко вздохнула. «Понимаю. Что ж, маршал, я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы спасли меня от этих плохих людей. Я не знаю, что нашло на мистера Рейнхолда, но кто знает, что они могли бы сделать, если бы вы и ваши помощники не вмешались.”

Рассел потянулся за трубкой. Снаружи поднялся ветер и со свистом бил в окно, ветви умирающего клена царапали крышу, как когти медведя.

“К сожалению, мэм, я точно знаю, что эти негодяи сделали бы с вами. Даже милый маленький городок может быть домом для злых людей.”

ГЛАВА IV

ВЕРН ХРАНИЛ ЕГО ЗАВЕРНУТЫМ в мешковину и спрятанным в ящике стола. Он пытался убедить себя, что ему приснилось то, что лежало внутри, но он все еще не осмеливался снова открыть золотую капсулу. И снова он задался вопросом, не сошел ли он с ума.

То, что находилось внутри капсулы, выглядело как старое мясо и было покрыто каким-то черным сиропом, похожим на патоку. Когда Верн дотянулся до него пальцем, у него перехватило дыхание. Масса была теплой . Он даже не прикоснулся к ней, но чувствовал исходящий от нее жар. Могила, из которой он ее вытащил, была ведьминым холодом, и все же эта штука была дровяной печью. Оно было размером с хлопковый хвост и странной формы — множество выпуклостей и углублений, дыра в центре. Когда он надавил на нее палкой, оно начало пульсировать.

Тогда Верн закричал. Капсула выпала из его рук и ударилась о мумифицированный труп в яме внизу. То, что находилось внутри капсулы, раздувалось и сдувалось, как легкое. Из него валил дым, как из угольной кучи. Только он не вел себя как дым. Вместо того, чтобы подняться в воздух, он обволакивал могилу гирляндами, прежде чем взобраться на ее стены и разлиться по кладбищу в виде черных миазмов. Верн наблюдал за этим туманом, не моргая. Что бы он ни раскопал, это было нечто особенное. Его жадность придала ему смелости, обычно ему не свойственной, и он схватил капсулу и забрал ее.

Вернувшись в город, он спрятал капсулу в морге, в своем плетеном столе. Он еще не был уверен, что с этим делать. Одно только золото принесло бы значительную выгоду. Его профессия приносила семнадцать долларов в неделю, когда дела шли хорошо, но когда никто не умирал, ему приходилось прибегать к своим скудным сбережениям. В таком маленьком городке, как Хоупс-Хилл, новых смертей может быть немного, если только не случится что-то ужасное. Жаль, что туберкулез констебля Кирби не распространился. Долги Верна накапливались. Вот почему он начал грабить могилы в первую очередь. Он не был упырем. Эти раскопки были просто финансовым вопросом.

То же самое можно сказать и о том, что он продавал тела; не разложившиеся останки в тех старых могилах, а свежие, которые приносили в его похоронное бюро. После того, как поминки закончивались, родственники умершего больше не смотрели, как только гроб был закрыт. Пока Верн складывал в эти сосновые ящики достаточно камней, казалось, что тело все еще находится там, когда придет время носильщикам нести его в могилу.

Эта юная леди на его плите была такой гибкой, что ему пришлось всего лишь собрать несколько камней со склона горы. Ее звали Джейн, она была одной из дочерей Хопкинсов. Такая трагедия для молодой женщины - получить удар мула в спину, ее череп отделился от позвоночника. Но она не была обезглавлена. На теле не было никаких повреждений, кроме синяков и нескольких царапин. Что еще более важно, с ее органами все было в порядке.

Доктор Урия Крейвен сдвинул очки на переносицу. Он откинул волосы девушки в сторону и погладил ее по щеке, как любящий отец.

“Прекрасная кожа”, - сказал он.

“Сильный удар. Ти было всего семнадцать.”

“Я надеюсь, что к ней никто не приставал”.

Верн нахмурился. “Запомни, Урия, я же говорил тебе, что это был только один раз”.

Сара Паркс была довольно красивой женщиной, к которой он испытывал вожделение задолго до ее кончины. Она была одним из немногих трупов, с которыми он делал что-то подобное, и Верна раздражало, что Урия знал, что он добился своего с телом Сары, обнаружив свежую сперму внутри нее при осмотре. Верн никогда не думал, что доктор заглянет туда.

“Хорошо”, - сказал Урия. “Мне бы не хотелось лечить твой член от инфекции”.

- Это был тиф, док, а не дифтерия. Я не собирался ничего от нее подхватывать.”

“Просто будь в безопасности, Верн. Держись шлюх в "Зеленой лилии". А еще лучше, найди себе хорошую женщину и женись на ней.”

“По какой-то причине дамы не любят гробовщиков”.

“Они были бы особенно напуганы, если бы узнали, что упомянутый гробовщик был некрофилом”.

“Урия! Я клянусь...

Доктор поднял руку. “Предпринимательство - уважаемая профессия. Вот почему я имею дело с тобой, а не иду к другим воскресителям”.

“Ну же, Урия. Я не некрофил и не воскреситель.”

“Ты незаконно продаешь трупы. Называй это как хочешь.”

“Ты покупаешь их нелегально. Кем это тебя делает?”

“Я изучаю их. Я делаю это ради современной медицины”.

“Да, ну, я делаю это ради зеленых. Теперь ты хочешь купить эту маленькую леди или нет?”

Урия выпрямился и сунул руку в карман жилета. Он бросил маленький мешочек, и когда Верн поймал его, он сразу же заглянул внутрь, жаждая получить по заслугам. Когда он увидел монеты, его губы побелели.

“Это не та сумма, о которой мы договаривались, док”.

“Это текущая ставка, Верн. Я бы дал значительно меньше воскресителям в Оникс-Бэнкс.”

Доктор провел рукой по груди мертвой девушки, обводя пальцем набухший сосок. Его глаза и губы были влажными, когда он лелеял свою новую собственность.

Лицемер, подумал Верн.

Он положил мешочек в карман. Этих денег едва хватило даже на то, чтобы оплатить его счет в магазине. Верн знал, что ему не следовало закапывать старика Харли в землю. Он был пожилым, но, тем не менее, Крейвен, возможно, купил бы его. Верну нужно было больше денег, гораздо больше. Он так просрочил свой кредит. Если он не мог привести свои финансы в порядок, он рисковал, что банк отберет у него бизнес. Тогда деньги вообще не поступали бы.

Он взглянул на ящик стола.

“У меня есть кое-что еще, - сказал он, - кое-что, что может заинтересовать ваше медицинское сообщество”.

“Это правда?”

“Прямо как дождь. Это не твой обычный тариф. Это нечто уникальное”.

Крейвен отошел от плиты. Его вишневые губы, зачесанные назад волосы и галстук-бабочка делали его каким-то извращенным для Верна, как мужчина, который переспал с цветной женщиной или, может быть, даже с другим мужчиной.

“Ты привлек мое внимание”, - сказал доктор.

Верн подошел к своему столу и выдвинул ящик. Оно скрипнуло, словно предупреждая. Когда он снял мешковину, Крейвен поднял бровь.

“Что это? Какой”то амулет?

“ И из чистого золота. Не просто позолоченный.”

“Это хорошая находка, Вернон. Я уверен, что это хорошо подойдет ювелиру, но вряд ли это заинтересует медицинское сообщество”.

Но Вернон мог видеть любопытство на лице доктора. Он протянул капсулу.

“Дело не в самом золоте, док. Это то, что внутри.”

***

Стая становилась беспокойной. Они не совершали убийств со времен ограбления банка Брокен-Ридж. Рассказчик не доставил им никаких хлопот, но жажда крови текла рекой через сны койотов. Гленн Амарок обладал большим самообладанием, чем его подчиненные, но он тоже боролся с инстинктом убивать, разрушать.

Им нужна была добыча.

Он смотрел на звезды в поисках Марса, но сегодня ночью облака были густыми, и он не мог найти красную планету. Даже луна была скрыта, затаившись в засаде, как и Гленн. Он сидел по-индейски на покрытом брезентом спальном мешке, его длинные черные волосы и бакенбарды развевались на ветру, как хвосты полтергейста. Он поставил добрых шесть футов между собой и огнем, предпочитая арктическое прикосновение осеннего бриза теплу пламени. Было бы достаточно времени для стрельбы. Целая вечность.

Он снял свою оленью шкуру и рубашку, и волосы на его голой груди и спине встали дыбом, как шерсть возбужденной собаки. Прошло почти пять лет с тех пор, как он в последний раз чувствовал присутствие Джаспера Терстона, и теперь, по необъяснимой причине, ветер донес запах старшего койота. Хотя и слабый, это были дразнящие миазмы. Старый наставник Гленна был мертв, но его магия была бесконечной, как космос, и такой же черной. Гленн мог чувствовать сладость этого, огромную силу зла, больше не находящуюся в рабстве. Какие бы шестерни ни удерживали колдовство Джаспера, они наконец вырвались на свободу.

До сих пор только Гленн чувствовал это. Скоро Хайрам почует это точно так же, как он, и тогда остальная часть стаи тоже почувствует это, по всей цепочке. Тогда они поняли бы цель этого тусклого путешествия. Ибо глубоко в недрах этих гор какой-то маленький городок ожидал их гнева.

Гленн поведет свою стаю на бойню.

Сердце Джаспера будет принадлежать ему.

ГЛАВА V

В СВЯЩЕННОЙ ЯМЕ сестра Мэйбл стояла на верхней ступеньке лестницы рядом с алтарем. Это была каменная и известковая гробница под часовней, доступ к которой был возможен только через скрытый коридор, извивающийся под землей. Фонари и деревянные распятия выстроились вдоль туннеля для безопасного прохода. Сама яма была украшена стальными крестами, выкованными несколькими поколениями кузнецов. Они выровняли стены и потолок ямы, служа опорами, чтобы выдержать нагрузку земли сверху. На алтаре стоял самый большой крест из всех, возвышающаяся золотая статуя распятого Спасителя.

Сестра Мэйбл вытащила гвоздь из правой руки статуи, обнажив трубу, проходившую через тело. Она поместила воронку над отверстием и посмотрела вниз на сестру Женевьеву. Молодая монахиня держала кувшин обеими руками, чрезмерно осторожная в своем благочестии. Мэйбл не могла винить ее за то, что она нервничала. В ее первую ночь в яме из-за нервов Мэйбл немного вырвало. К счастью, ей удалось проглотить это и не опозориться, осквернив такое святое место. Хотя та ночь была десятилетия назад, иногда казалось, что прошло всего несколько дней. Жизнь в служении Господу была славной, но не лишенной страданий. За все, что Бог дал, Он также просил, особенно у невест Христа.

“Подай мне кувшин”, - сказала она.

Женевьева предложила его, и Мэйбл позаботилась о том, чтобы он был сбалансирован. Она не могла позволить себе пролить ни капли. Ни одна секунда страданий не может быть напрасной, ни малейшая жертва не может быть неуважительной. Сестра Эвалена опустилась на колени перед алтарем с четками в руках, а Женевьева опустилась на колени рядом с ней, свет тысячи свечей создавал армию их теней.

Эвалена начала. “Я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни правители, ни настоящее, ни грядущее, ни силы, ни высота, ни глубина, ни что-либо другое во всем творении не смогут отделить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем”.

Мэйбл поднесла кувшин к краю воронки. “Слушай, Господи, ибо говорит Твой слуга. Когда я боюсь, я доверяю Тебе”.

Трубка в руке Христа издавала глухой звук, словно ветер шептал в подземном переходе. Его отверстие расширилось.

Монахини хором процитировали Второзаконие.

“Из-за ужасного положения, в которое вы попадете, когда ваш враг осадит вас, вы будете есть своих собственных детей, плоть ваших сыновей и дочерей, которых дал вам Господь”.

Мэйбл наклонила кувшин. Кровь детей текла через воронку в трубопроводы статуи, стекая по руке Спасителя и через Его туловище, а затем вниз по ногам. Сестры внизу поднесли свою чашу к скрещенным ногам Христа и вытащили гвоздь. Кровь сирот, теперь очищенная и благочестивая, как святая вода, полилась из носика в чашу. Эвалена выпила первой. Хотя это был ее первый раз, Женевьева без колебаний проглотила кровь. Мэйбл гордилась ею. Она спустилась по лесенке и взяла чашку, проглотив то, что осталось, а затем дочиста облизала ее. Ни одна секунда страданий не может быть напрасной, ни малейшая жертва не может быть неуважительной.

Когда Мэйбл снова посмотрела на Женевьеву, в глазах младшей сестры стояли слезы. Когда Мэйбл положила руку ей на плечо, на губах обеих монахинь появилось слабое голубое свечение.

“Благословенны дети”, - сказала Мэйбл. “Страдания приближают их к Богу”.

“Да, сестра”.

“С отдыхом, ягодами и молитвой дети вернутся к полному здоровью. Кровопускание не так страшно, как кажется.”

“Конечно, сестра”.

Когда три сестры выстроились в строй, Мэйбл воззвала к небесам.

“Господи, мы молимся Тебе, ибо среди нас скрывается демон. Он рыщет вокруг нас, рыкающий лев, охотящийся за душами, чтобы пожрать их. Он отравил наш скот и засолил нашу землю, так что ничего не может вырасти. - Мэйбл глубоко вздохнула. “Это зло не чуждо мне, Господь”. Она чувствовала, как взгляды сестер падают на нее. “Помоги мне, о Господи. Помоги мне еще раз поймать этого дьявола за пятки, чтобы я могла навсегда изгнать его в черную бездну. Мы верим в Тебя и в силу Твоего могущества. Дай нам всеоружие Божье, чтобы мы могли противостоять замыслам дьявола. Ибо наша борьба ведется не против плоти и крови, а против его колдовства. Дай нам пояса истины и нагрудники праведности. Давайте возьмем щит веры, чтобы погасить все пылающие стрелы зла”.

В центре груди статуи Христа камера, в которую попала большая часть крови, закружилась красным, окружая гудящий черный камень внутри.

Монахини перекрестились и встали. Пришло время.

“Мистер Рейнхолд сбежал из города”, - сказала им Мэйбл. ”Нам понадобится новый кучер".

***

Рассел облизал большой палец и смахнул грязь со своей звезды. Главные улицы были вымощены галькой, но некоторые переулки были глинистыми, и пыль поднималась под копытами его лошади, когда они направлялись к колодцу. Рассел спешился, с помощью шкива поднял ведро и отхлебнул из него. Он подвел жеребца к корыту и дал ему напиться досыта, прислонившись к столбу. День был теплее благодаря безоблачному небу. Солнечный свет согревал его тело и заставлял черную шерсть жеребца блестеть, как мокрая кожа.

“Хороший денек, не правда ли, Фьюри? Действительно, очень мило.”

Закончив поить Фьюри, он подвел лошадь к Ржавому Гвоздю и привязал ее к коновязи. Внутри салуна было сумрачно и дымно, и Расселу потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он подошел к стойке, и бармен кивнул ему, разглядывая звезду на его куртке.

“Что будете, маршал?”

“Нужно открыть глаза. Есть бурбон?”

Бармен ухмыльнулся. “Вы слишком далеко на западе для этого кентуккийского виски, друг”.

“Тогда просто чистый виски”.

Бармен вернулся с бутылкой и стаканом и налил Расселу первый стакан за день. Он сделал глоток, и на его языке заплясали смешанные ароматы жженого сахара, выпивки и жевательного табака. Это было похоже на адское пламя. Рассел изучал открытый бар. Там была танцплощадка и стоящее пианино в стиле хонки-тонк. На нижней ступеньке лестницы сидела молодая девушка в голубом платье и нижней юбке, единственная девушка из салуна в поле зрения. Столики стояли в дальнем конце заведения, многие горожане пили, хотя время только приближалось к полудню. Трое мужчин играли в фаро в облаке сигаретного дыма.

“Владельцы салунов никогда не голодают”, - сказал Рассел.

Бармен, тощий мужчина с изможденным лицом, облокотился на стойку. “Когда наступают хорошие времена, они приходят, чтобы отпраздновать. В трудные времена они приходят, чтобы утопить свои печали. А в этом городе сейчас тяжелые времена. Вы проходите мимо, маршал, или вы здесь, чтобы остаться?”

“Остаюсь. До тех пор, пока я буду нужен.”

“Думаю, нам не помешала бы сильная рука в этих краях, если все идет так, как идет. Эти помощники шерифа слишком зеленые.”

“Джейк и Нортон - хорошие люди”.

“Я и не говорил обратного. Мое имя Зик. Зик Оттоманка.”

Рассел кивнул, но не предложил пожать ему руку. ”Генри Рассел".

"Добро пожаловать в "Ржавый гвоздь". И добро пожаловать в Хоупс-Хилл".

Рассел допил свой напиток. Бармен налил еще. Двери салуна распахнулись внутрь, и к другому концу бара подошел чернокожий ковбой. Его штаны были заляпаны грязью, хлопчатобумажная рубашка прилипла к спине от пота. Трехдневная щетина покрывала его лицо. Зик отправился обслужить его, а трое мужчин, игравших в карты на заднем сиденье, с кислым выражением лица уставились на ковбоя. Рассел наблюдал за ними краем глаза на случай, если они высказали свои возражения вслух. Он не был уверен, знали ли эти люди, что он представитель закона, или нет, но он даже не пытался спрятать кольт у бедра. Ковбой был крупным мужчиной, добрых шести футов четырех дюймов роста, с широкими плечами и мускулатурой каторжника. Не тот человек, с которым стоит затевать драку.

Зик и ковбой дружески беседовали. Казалось, у бармена не было никаких предубеждений, и Рассел уважал это. Он слышал, что ковбоя звали Оскар. Мужчины в задних рядах отложили свои карты и поднялись на ноги. Когда они отошли от стола, Рассел повернулся на стуле, одернул пальто и положил руку на кобуру кольта. Один из мужчин отступил, но двое других подошли к стойке. Их лица были загорелыми и измученными слишком долгими годами работы под солнцем.

Большой посмотрел на Зика. “Я думал, что это место для питья белых людей”.

В заведении воцарилась тишина, другие посетители теперь смотрели в сторону бара. Девушка из салуна вскочила на ноги и ухватилась за перила, готовая бежать наверх, если начнется скандал.

“Не начинай что-то со мной, Эрл”, - сказал бармен. “Это мое заведение, и я не отказываю ни одному платящему клиенту”.

Эрл ухмыльнулся своему другу. Они обменялись злобным взглядом, а затем повернулись к ковбою. Ковбой выпрямился, его рост был поразителен. Он потягивал свой напиток, по-прежнему не глядя на мужчин. Эрл подошел ближе.

“Что ты здесь делаешь, парень?” - спросил он ковбоя. “Никто не хочет, чтобы ты оставлял жирный след по всему этому бару. Сделай танцпол слишком скользким, чтобы девушки могли показать нам хорошее время”. Он посмотрел на девушку из салуна на лестнице. “Не так ли, сладкая моя?”

Девушка смотрела в пол, ничего не говоря.

Ковбой с силой и грохотом поставил свой стакан на стойку бара. “Относитесь к леди с уважением. Она девушка из салуна, а не шлюха, как твоя мама.”

Шея Эрла стала ярко-розовой. Большие желтые зубы оскалились. “Что ты мне сказал, мальчик?”

Теперь ковбой повернулся лицом к Эрлу и его другу. Его темные глаза были остры, как ножи, и сверкали так же ярко. “Еще раз назовешь меня мальчиком, и ты выползешь отсюда”.

“Тогда, я думаю, мне просто придется называть тебя мертвецом”.

Эрл замахнулся, но ковбой был слишком быстр. Он схватил бьющую руку Эрла и поднял ее в воздух, затем толкнул его на стойку, раскроив ему лицо. Его шляпа упала на пол. Друг Эрла наклонился и вытащил из сапога нож с прямой рукояткой, а Рассел вытащил свой пистолет и приставил его так близко к затылку мужчины, что от звука взведенного курка кольта волосы на его шее встали дыбом.

“Лучше держаться от этого подальше”, - сказал маршал.

Мужчина замер, и Рассел наклонился над ним и взял нож без какого-либо сопротивления. Эрл изо всех сил пытался восстановить равновесие, кровь сочилась из его разбитого носа и смачивала усы. Он потянулся за чем-то внутри своего пальто, но ковбой ударил его в живот, и Эрл обеими руками схватил его за запястье. Здоровяк занес ногу позади Эрла и подставил ему подножку, и как только он упал, ковбой отступил назад и ударил его ботинком по голове, а затем надавил подошвой на кровавое месиво на лице Эрла. Он засунул носок ботинка Эрлу в рот, сдвинув расшатавшийся зуб.

“Надеюсь, тебе понравится вкус коровьего риса”.

Рассел встал. “Хорошо, сейчас. Этого достаточно.”

Ковбой посмотрел на него, пот стекал по его лбу. Рассел указал на свою звезду, и ковбой сошел с Эрла. Рассел кивнул другу Эрла, и тот поднял Эрла, положил руку ему на плечо и помог доковылять до двери. Рассел ожидал, что они выкрикнут какое-нибудь обещание возмездия, но мужчины хранили молчание. Эрл наконец-то держал свой дурацкий рот на замке.

Ковбой вернулся к бару и сел на табурет.

Рассел подошел к нему. “Угостить тебя выпивкой?”

Ковбой молчал. Затем он ухмыльнулся.

“Оскар Шиес”, - сказал он.

”Генри Рассел".

Когда дверь снова распахнулась, Рассел вытащил свою железный ствол наполовину из кобуры, но когда он и Шиес повернулись, чтобы посмотреть, на фоне резкого солнечного света вырисовывались силуэты трех женщин. Когда они вошли в салон, Рассел увидел, что они одеты в ливреи Господа.

Оба мужчины встали.

Заговорила одна из монахинь. “ Доброе утро, джентльмены. Мы ищем нового маршала.”

Рассел снял шляпу. “Это я, сестра. Могу я быть вам полезен?”

“Меня зовут сестра Мэйбл”. Она представила других монахинь. “Мы ищем безопасный проход в священное место. Это недалеко отсюда, но находится в глуши Черной горы. Для женщин было бы неразумно путешествовать туда в одиночку. Мы надеялись, что вы сможете одолжить нам одного из ваших помощников, чтобы сопровождать нас.”

Рассел упер руки в бока. “Что ж, я бы с удовольствием выполнил такую просьбу, но у моих людей много работы здесь, в городе. У вас на службе нет людей, которые могли бы сопровождать вас?

“Вы выгнали его из города”.

Рассел прочистил горло. “Что ж, мне жаль причинять неудобства церкви, но Барли Рейнхольд заслужил свое исключение. Он выбрал беззаконие”.

“Как бы то ни было, вы лишили нас кучера и опекуна. Вот почему я пришла к вам. Ваша помощь - это должное служение нашему монастырю и Богу”.

Рассел опустил голову. Хотя он и не был религиозным человеком, он знал, что чувство вины за отрицание сестер будет грызть его, особенно если они попадут в руки индейцев, бандитов или волков. И отказ протянуть руку помощи церкви помешал бы его усилиям завоевать расположение города в качестве нового ведущего представителя закона. Непосредственная помощь этим монахиням принесла бы ему всеобщую благосклонность, а не только Божью.

“Тогда ладно”, - сказал он. “Я бы не стал уклоняться от своего христианского долга. Я сам провожу вас.

Шиес встал рядом с ним. “В Черной горе много троп, которые ведут в никуда. Я знаю эти горы, как свои пять пальцев. Я мог бы доставить вас туда, куда вам нужно, не заставив вас заблудиться.”

Рассел кивнул. “Премного благодарен”.

Шиес повернулся к Мэйбл. “Итак, это священное место?”

***

По улице катилась тележка с трупами, над которыми роился туман из мух. Их крылья издавали адский шум. Тягловая лошадь низко свесила голову на шею, ссутулившись, как и всадник, оборванный человек, такой же бледный и грязный, как и трупы, которые он перевозил. Гленн смотрел на проезжавшую мимо телегу с трупами. Она прогибалась в брюхе, а древесина была покрыта черной гнилью. Она увядала, как и все остальное в Оникс Бэнксе. Город был беден и отягощен двойным якорем бедности и отчаяния. Его жители были легкой добычей.

Хайрам зажал одну ноздрю и выпустил козявку из другой.

”Даже несмотря на вонь от этой повозки, - сказал он, - я все еще чувствую запах старого Джаспера по ту сторону тех гор“.

Вся стая учуяла запах своего старого вожака. Даже Диллон, который был слишком молод, чтобы встретиться с Джаспером Терстоном, знал об этом духе. Койот всегда чувствовал, когда кто-то из его соплеменников был недалеко.

“Его присутствие всегда было самым сильным”, - сказал Гленн. “Кажется, это остается таковым даже после смерти”.

“Как ты думаешь, что они с ним сделали?”

- Полагаю, похоронили его в каком-нибудь святом месте. Где-то, что они считали безопасным. Все эти годы мы не могли его найти. Теперь след снова теплый.”

Они медленно ехали по Мейн-стрит. Даже в центре деревни лежали иссохшие руины. Как и в большинстве шахтерских городов, здания были непрочными и располагались слишком близко друг к другу, в результате чего некоторые из них рухнули во время большого пожара прошлым летом. Горожане ходили взад и вперед по тротуарам, как ленивцы. Большинство избегало смотреть на грубых чужеземцев, но некоторые мужчины делали кислые лица, когда видели Веба, он был октороном, у которого был намек на африканское происхождение. Шахтеры шаркали в черных хохолках, их спины были согнуты от работы. Гленн склонил голову набок. Эта жалкая добыча была настолько послушной, что стая с таким же успехом могла бы рыться в мусоре. Велиал фыркнул и заревел, чувствуя раздражение своего хозяина.

Хайрам хмыкнул. “Это не то место, где можно полностью расколоться. Убить этих щук было бы все равно что прихлопнуть скитер.”

Позади них Уэб, Тэд и Диллон заворчали в знак согласия. Мужчины были голодны, но в этом должен был быть какой-то спорт. Они двинулись дальше, минуя аптеку и небольшое кафе. Горожане наблюдали за ними, настороженно относясь к новичкам. Оникс-Бэнкс вряд ли был местом назначения для туристов.

“Может быть, нам стоит зайти в аптеку”, - сказал Тэд. ”Принеси нам немного настойки опия".

Гленн сердито посмотрел на него. “Койоты получают кайф от охоты”.

“Хорошо, босс. Просто мимолетная мысль.”

“Сегодня вечером они будут много пить, чтобы отпраздновать, как только у нас будет что отпраздновать”.

Хайрам указал. “Посмотри туда. Возможно, я нашел именно то, что нужно.”

Стая смотрела на открытую полосу земли на востоке, вдали от городских улиц. Там была небольшая роща деревьев, расположенная на фоне ручья, окаймленного черным камнем. В центре поляны стояла большая квадратная палатка. Веревка и металлические колья удерживали холст, а в верхней части входа висело деревянное распятие, выкрашенное в белый цвет. Впереди был припаркован фургон с платформой. Там были привязаны несколько лошадей и пара мулов, ожидавших своих хозяев.

Гленн ухмыльнулся. “Адские колокола”.

“Ранее мы проходили мимо часовни”, - сказал Уэб. “Почему они здесь, когда они могли бы быть в своей церкви?”

“Это палаточное пробуждение”, - сказал ему Хайрам. “Сообщество само по себе. Вероятно, мормоны. Они мигрируют сюда с 48-го года.”

“ Черт, ” сказал Тэд. “Я слышал, что эти парни женятся на шести, семи девушках за раз”.

Диллон покачнулся в седле. “К черту лауданум, пошли!”

Мужчины рассмеялись. Гленн щелкнул вожжами и взвыл. Велиал в ярости вел других лошадей, их копыта были подобны ударам грома, когда они выезжали на извилистую тропу, пыль кружилась вокруг их тел призрачными клочьями. Кровь пульсировала в черном сердце Гленна. Волосы на его мышцах встали дыбом, утолщаясь от предвкушения, и психоделическая краснота заиграла в его радужках.

Охота продолжалась.

Добравшись до палатки, они выпрыгнули из седел, приземлившись на корточки, их руки свисали вниз, как у обезьяны, пальцы скрючены, ногти щелкают. Они вытащили свои охотничьи ножи. Гленн подумал о своем хлысте, но решил на этот раз быть более практичным. Привязанные к коновязи вьючные животные прихожан зашевелились в присутствии койотов. Гленн махнул Диллону и Уэбу на одну сторону палатки, а Хайрам и Тэд обошли другую. Гленн вышел из-за угла. Отсюда он чувствовал запах прихожан. Внутри проповедник разглагольствовал о еще одном толковании Библии, что-то о грехе, проклятии и всем том, ради чего жил Гленн. Как только каждый из койотов оказался на месте, Гленн дважды щелкнул языком. Стая прыгнула по его сигналу, прорезала брезент и ворвалась внутрь. Затем они прорвались сквозь стадо.

Гленн бросился через заднюю часть сцены и подошел к проповеднику сзади. Он ударил его ножом в спину, вонзив лезвие в почку мужчины, и когда тот завалился в агонии, Гленн вытащил нож, поднес его к горлу проповедника и вскрыл его в красном тумане. Схватив проповедника за волосы, Гленн отбросил нож и вонзил пальцы в разрез на его шее. Проповедник попытался закричать, но это только заставило пузыри крови выскочить из его открытого горла. Его открытые артерии налились алым. Удлиненные когти Гленна вонзились в мясо, одним выпадом вырвав трахею, и он вонзил в нее свои клыки, мотая головой взад-вперед, как собака-птица, пойманная на удочку. Дымящаяся плоть стекала с его подбородка. Брызги крови украсили его бакенбарды. Он потянул за каждый конец шеи и оторвал проповеднику голову.

Прихожане бросились к отверстиям в палатке, некоторые топтали друг друга в попытке убежать. Матери прижимали к себе своих визжащих детей. Несколько человек дали отпор койотам и были немедленно убиты за свои усилия. Один мужчина вытащил пистолет, но Уэб бросился на него и перерезал мужчине запястье, отделив его руку с пистолетом от тела. Крики наполнили палатку тошнотворной какофонией. Тэд вскрыл живот молодому человеку и зарылся лицом в его внутренности, лакая, пережевывая и фыркая в луже кишок. Хайрам бросил старую женщину на пол лицом вниз и сел на нее, царапая ее спину волчьими когтями. Кожа покидала ее тело трепещущими влажными лентами. Диллон схватил двух подростков — судя по виду, братьев и сестер — и ударил их головами друг о друга. Их черепа разлетелись вдребезги, как яичная скорлупа, и когда они упали на землю, он запрокинул голову и завыл. Гленн даже не мог видеть Веба. Все, что он видел, был великолепный кровавый туман, где гигантский человеко-зверь танцевал в очередном неистовом увечье. Дети плакали. Полетели тела. Женщина схватилась за кровоточащий обрубок на том месте, где была ее нога, а маленького мужчину вырвало кровью, в то время как мальчик-подросток рядом с ним лежал, только что обезглавленный, но все еще дергающийся.

Оглядев перепуганную толпу, Гленн заметил мужчину, скорчившегося на полу и держащего на руках девочку-подростка. Он чувствовал, что они были отцом и ребенком, и это только возбуждало его еще больше. Он прыгнул со сцены, костяные шпоры зазвенели, когда он ударился о землю, и его жертва отпрянула назад. Гленн щелкнул челюстями и сделал выпад, оторвав мужчину от своей дочери, а когда отец попытался сопротивляться, Гленн схватил его за ногу и наступил на колено, пока оно не хрустнуло. Он вывернул ногу, как штопор, разорвав ее пополам, раздробленная коленная чашечка выскочила из сухожилия. Мужчина побледнел от шока. Он дрожал там, в грязи, беспомощно наблюдая, как Гленн вцепился зубами в платье своей дочери и разорвал его, обнажив набухающие груди и бледный живот. Девушка закричала, покраснев, когда Гленн сорвал с нее нижнее белье, его когти царапали внутреннюю сторону ее ног, проливая кровь. От запаха девственной пизды у него пошла пена изо рта. По ее запаху Гленн понял, что у нее только что наступили месячные. Он расстегнул брюки и сильно надавил на бедра девушки, и ее таз затрещал и сломался, когда он вошел в нее. Она закричала, но громче всех кричал ее отец. Бедняге не пришлось бы долго смотреть. Как только Гленн покончит с девушкой, он выколет мужчине глаза и будет лакомиться ими, как виноградом.

Большая часть прихожан погибла от их рук, лишь немногие спаслись в лесу. Койоты пировали и отрывали мясо, чтобы приготовить вяленое мясо и ремни. Женщины и дети подвергались домогательствам и изнасилованиям. Как только койоты насытились, они вышли из палатки и вышли в прохладный сумеречный свет. Тлеющее красное солнце выглянуло из-за горизонта и скрылось за горизонтом, на оранжевом небосводе вырисовался силуэт стаи ворон, и Хайрам подошел к своей лошади и вытащил свой Вессон из седельных ножен. Сначала он застрелил мулов, и они издали предсмертный рев, отчего лошади прихожан встали на дыбы.

Он убил и их тоже.

ГЛАВА VI

ДАЛЕКОЕ СИЯНИЕ Марса отражалось в глазах Лютера Бирна, когда он смотрел в космос. Сегодня вечером красная планета казалась раздутой, отягощенной дурным предзнаменованием. Бирн не знал о происхождении этого предзнаменования, да и не хотел знать. Какая бы беда ни ждала его — будь то чума, пожар или голод, — это его не касалось. Он чувствовал Марс, даже когда не мог его видеть, но сегодня вечером он был достаточно ярким, чтобы заметить его невооруженным глазом; во всяком случае, невооруженным глазом. Не у всех было его обостренное зрение.

Скорчившись в пшенице, он перевел взгляд на овец Макмиллана. Они стояли в высокой траве, не подозревая об опасности, несмотря на то, сколько их сородичей было убито, сражено теми самыми зверями, которых Бирн должен был остановить. Он задавался вопросом, знал ли старик Макмиллан, что винтовка была выставлена напоказ, предложил бы он такую же сумму денег за услуги Бирна? Он должен был взять с собой Винчестер и капканы. Ни один другой волк на территории не смог бы остановить хищников от отлова скота без таких инструментов. Но у Бирна были свои инструменты, которые фермеры, нанявшие его, никогда не могли понять. Они бы просто назвали это колдовством, и, в некотором смысле, это может быть даже правильно. За свои тридцать с лишним лет Бирну приходилось иметь дело с оружием, чтобы иметь дело с людьми, но никогда с волками. В этом просто не было необходимости.

Он провел рукой по бакенбардам, прислушиваясь, ожидая. Его лохматые волосы откинулись с шеи, обнажив клеймо, которое он обычно прятал, шрам из другой жизни. Его коричневая плоть покрылась рябью. Когда сумерки сгустились в полную силу, появилась убывающая луна, заливая поля насыщенным водянистым сиянием. Вечерняя прохлада всегда возвращала его к тем ночам, которые он проводил под звездами со своей матерью. Ностальгия была его единственным утешением. Эти безмолвные мгновения на открытой местности были единственным покоем, который он когда-либо знал, и единственным, на который он мог надеяться.

В чаще послышался шорох. Бирн поднял нос и попробовал воздух, почувствовав волков прежде, чем увидел их. Они вышли на поле в V-образном строю, огромный вожак стаи во главе, по бокам более молодые и быстрые самцы, а самки не отставали. Их серые шкуры мерцали, как серебро, в свете луны.

Волки Ужаса, понял Бирн.

Когда они двигались, он двигался, маскируя звук своих шагов. Часть овец вышла на поляну, в то время как другие остались пастись в поле. Проклятые твари ничего не замечали. Бирну пришлось бы двигаться быстро, чтобы оказаться между ними и приближающейся волчьей стаей. Он шел, пригнувшись, волосы на его теле встали дыбом, зрачки расширились, а глаза покраснели. Вожак стаи обнюхал землю, где Бирн помочился, чтобы отметить территорию. Остальные волки подождали, пока вожак снова двинулся вперед, теперь осторожно, но не испугавшись, приближаясь к своей добыче. Если овцы замечали их, они убегали, и тогда волки бросались в погоню. Если это произойдет, у стаи не будет никаких шансов на выживание. Бирну оставалось надеяться, что они останутся глупыми.

Теперь он шел через поле, его неуклюжая фигура сминала высокую траву, и когда он добрался до волков, одна из самок заметила его и зарычала. Остальная часть стаи повернулась к ней спиной, их глаза отражали желтый свет в ночи, когда они уставились на Бирна, подняв шерсть. Молодые самцы медленно приближались, теперь уже лая, и краем глаза Бирн увидел, как последняя овца умчалась прочь. Волки были слишком сосредоточены на нем, чтобы преследовать. И хотя молодые самцы были ближе всего к нему, Бирн сосредоточился на вожаке стаи. Он был размером почти с черного медведя, его тело было крепким и покрытым боевыми шрамами. Часть его морды отсутствовала, оторванная во время какого-то давнего конфликта, а в ушах виднелись дырки от клыков соперничающих волков. В его взгляде была вся мудрость дикой природы.

Бирн кивнул этому товарищу-воину.

“На эту землю претендовали”, - сказал он. “Эти овцы, они не твои, чтобы их забрать и пожрать”.

Низкое рычание вырвалось у вожака. Остальные волки замолчали.

“Я знаю, тебе это не нравится, - сказал Бирн, - но вы не можете быть прихлебателями фермеров. Я думаю, ты достаточно силен, чтобы проложить свой собственный путь.”

Вожак покачал головой, его рычание перешло в ворчание.

“У этих сенокосилок достаточно проблем и без того, чтобы ты убивал их скот, понимаешь? Теперь я прихожу к тебе как брат. Было бы обидно, если бы нам пришлось решать это путем боя. Ты покинешь эту ферму, и я расскажу тебе о лучшем месте”.

Главарь уставился на Бирна, его зубы больше не скалились. Он сделал знак другим волкам, и они бросились обратно в чащу, из которой пришли, но вожак остался, выжидая.

“Идите на запад через те холмы и через каньон. Следуйте по следу фургона на некотором расстоянии. Там находится город под названием Баттлкрик, названный так потому, что он находится рядом с родником. Вам не нужно будет идти в город, чтобы насладиться этой водой. Лучше вам этого не делать, потому что они нанимают охотников на волков, которые застрелят вас насмерть и снимут с вас шкуру ради мехов. Вы прячетесь в низких пещерах на склоне горы и устраиваете там свое логово. Местность изобилует дикими ослами и другими хищниками, подходящими в качестве добычи, так что ваши желудки останутся полными, и летом вы не будете испытывать жажды.”

Волк встретился взглядом с Бирном. Между ними горела честность, неведомая человеку. Благородный лупицинус, Бирн говорил только правду, когда дело касалось других собак, и поскольку он ходил на двух ногах, но при этом общался с ними так, как будто он был одним из них, они считали его выше. Его не всегда встречали с повиновением, но всегда с уважением. Когда вожак стаи повернулся, чтобы уйти, Бирн вытащил полоску жира из своей кожаной сумки и бросил ее в сторону волка. Вожак стаи поймал полоску в воздухе и поспешил прочь, пережевывая это предложение мира.

***

Набив карманы монетами, Бирн на следующее утро поехал обратно в деревню. Он напоил и накормил Бо и поставил лошадь в конюшню за пансионом. Он принес в свою комнату седло, винчестер и флягу и поел в столовой со старой девой и парой старателей. Женщина говорила о политике, которой Бирн не интересовался, и продолжала называть его мистером Лютером, используя его имя вместо фамилии. Он не стал поправлять ее. Когда наступил вечер, он направился в танцевальный зал, один из немногих источников развлечений, которые мог предложить Стилбранч, и заплатил свои семьдесят пять центов за вход.

Оркестр состоял из тощего пианиста и карлика, играющего на мандолине и постукивающего ботинками по маленьким тарелкам-тамбуринам. Пианино было не совсем настроено, но музыка вызывала у посетителей веселое настроение. Некоторые местные жители играли в домино, другие играли в карты. Бирн наклонился под фонарем и свернул сигарету, затем открыл спичечный коробок. Сквозь дым он разглядел гибкую девушку из танцевального зала. Длинные, желтые локоны волос падали на ее обнаженные плечи. На ней была яркая юбка с оборками и еще более яркая нижняя юбка, которая едва доходила ей до колен, и пара лайковых сапожек. Он потянул носом воздух. От девушки сладко пахло Флоридской водой, нотки лаванды и корня ириса поднимались от ее кремовой плоти, как пар. Сама ее молодость заставляла сердце Бирна болеть, но ее красота заставляла его разрываться.

“Угостишь девушку выпивкой, ковбой?”

Бирн хихикнул. “Я еще даже себе не купил. ”Сядь, я бы предпочел купить танец".

- Для этого достаточно времени. Есть имя?”

“Лютер”.

“Откуда ты родом? Калифорния?”

Он выпустил клуб дыма. “Как тебя зовут, девочка?”

Она подняла голову, и свет лампы упал на ее глаза, зеленые, как Рождество.

“Скорбь”, - сказала она.

“Ну, теперь. В таком случае, может быть, тебе все-таки нужно выпить.”

Они подошли к бару, и Бирн заказал два стакана виски.

“И не давайте ей просто воды без сахара”, - сказал он бармену. “Я не заплачу за это ни цента”.

Бармен откупорил бутылку, налил и ушел. Скорбь приподняла свой бокал в тосте, и они чокнулись бокалами. Она залпом выпила виски так же грубо, как моряк.

“Так что привело тебя в Стилбранч?” - спросила она.

“Я иду туда, где есть работа”.

“А твое призвание?”

“Я волк”.

Скорбь застенчиво улыбнулась. “Судя по этим усам, я подумала, что ты сам можешь быть волком. У нас есть домашний парикмахер, если тебе нужен уход.”

“Их нельзя резать”.

Она приподняла бровь. “Я полагаю, ты очень к ним привязан".

Он нежно взял ее за руку и поднес к своим бакенбардам. Она погладила волосы кончиками пальцев.

“Господи”, - сказала она. “Это усы или металлическая стружка? Я чувствовала более мягкие колючие кусты, Лютер.”

Ему нравилось, когда она произносила его имя. Девушка хорошо справилась со своей работой. Он всегда предпочитал девушек из танцзала шлюхам. Грязные голубки борделей служили своей цели, но не составляли такой хорошей компании, как дамы из салуна. Они были там только для того, чтобы танцевать, петь и заставлять мужчин чувствовать себя желанными гостями, и они зарабатывали на этом хорошие деньги, часто больше, чем продавали бы свое тело, и любой мужчина, который хотел сохранить свою репутацию, относился к ним прилично. Как и любой уставший от дороги гонщик, Бирн считал, что их присутствие стоит каждой унции монеты.

“Как насчет того, чтобы потанцевать?” он спросил.

Они провели пятнадцать минут, исполняя шоттиши и вальсы, время от времени девушке приходилось направлять его, и когда его время истекло, Бирн заплатил Скорбь за еще один заход. Другие мужчины ждали своей очереди с ней, но Бирн проигнорировал их и дал девушке дополнительные чаевые, чтобы она сделала то же самое. Ее руки были такими маленькими в его руках, кружевные перчатки без пальцев были мягче, чем подбрюшье котенка. От прикосновения ее кожи у него потекли слюнки, и он почувствовал отголосок старого голода, который с таким трудом подавлял. Это всего лишь призрак прошлой жизни, сказал он себе, адского прошлого, которое он похоронил вместе с тем самым человеком, который с самого начала завербовал его в этот ад. Когда они закончили танцевать, Скорбь привела его обратно в бар. Он полагал, что она получает долю с каждого цента, потраченного клиентом на выпивку, но он не возражал. Он залпом выпил еще одну порцию виски. Это была сильнодействующая штука. Стены уже начали расплываться. Его тело согрелось, а плечи расслабились.

- Расскажи мне о себе побольше, ” попросил он, облокотившись на стойку бара.

“Что тут можно знать? Я такая же, как ты, Лютер, я иду туда, где есть работа. Я просто еще одна беженка с мельницы. Стилбранч ничем не отличается от любого другого маленького городка в том смысле, что здесь есть ограниченное количество профессий для женщин. Я не представляла себя женой поселенца. Увидел объявление о работе в салуне, и вот я здесь.”

“А как насчет твоего имени? Скорбь...”

Она отвела глаза. “Я предпочитаю его тому, что подарили мне мои родители. Мне больше подходит.”

Лютер Бирн не в первый раз задавался вопросом, имел ли его отец какое-либо право голоса в том, как назвали его мальчика, задавался вопросом, достаточно ли долго навахо оставался с белой матерью Брина, чтобы даже принять участие.

“Скорбь может тебе и к лицу, - сказал он, - но ты дала мне все, что угодно, только не это”.

“Это потому, что я существую только для того, чтобы забрать это”.

Он наклонился к ней, впервые заметив маленькое лезвие, засунутое в ее декольте. Верхушки ее грудей были цвета свежевыпавшего снега, и он изо всех сил старался отвести от них взгляд. В прошлом он просто брал все, что хотел, даже женщин. Но теперь он был цивилизованным человеком, как бы трудно ему ни было оставаться таким. Как только вы испили из колодца полного гедонистического греха, делать простые глотки становится вдвойне больно.

“Ты ангел”, - сказал он ей невнятно.

“Может быть, это потому, что ад меня не примет”.

Тогда Бирн рассмеялся. “Дорогая, ты была бы удивлена, узнав о правилах ада”.

***

Промокший до нитки, Бирн, пошатываясь, вышел из салуна, и на его одежде все еще чувствовался запах Скорби. Галактика представляла собой гобелен звездного света, а ведьмин ветер дул по переулку за зданием суда, развевая поля его шляпы и заставляя его волосы извиваться. Ему нужно было принять ванну, даже если это была вода дневной давности. Но, несмотря на запах собственного тела и аромат девушки из салуна, Бирн уловил другой, более резкий миазм, плывущий вслед за ночным ветром, запах, знакомый и все же настолько далекий, что ему было трудно вспомнить его происхождение. Он струился сквозь ветви горного болиголова, пересиливая насыщенный запах леса и его ночных обитателей. В нем было что-то кислое, прогорклое и гнилое. Он подумал о свернувшемся молоке... А потом вспомнил. И как только он узнал зловоние, он почувствовал присутствие его источника, содрогающегося зла, которое, как он думал, было похоронено достаточно глубоко. Это отрезвило его. Звезды потускнели в знак предупреждения, и лунный свет померк, хотя облаков не было. Сейчас было бы очень темно, густо, глубоко и без надежды, чернота настолько всеобъемлющая, что затянула бы солнце.

Джаспер Терстон был мертв.

Но его сердце пробудилось.

ГЛАВА VII

Они отправились в путь на следующее утро. Рассел сидел верхом на Фьюри, а Оскар Шиес управлял дилижансом, в котором ехали монахини. Три сестры говорили мало, Мейбл дала мужчинам расплывчатые указания относительно кладбища, которое, по ее словам, находилось глубоко в зарослях Черной горы, спрятанное за стеной сосен. Шиес был одет в ту же одежду, что и накануне, его сапоги и чапы были такими же пыльными, а борода немного гуще. Он ссутулился в будке погонщика, щурясь от утреннего солнца, пока вел лошадей по тропе, армейская фляга была перекинута через плечо, а пачка табака зажата под губой. Рядом с ним лежала потертая винтовка Уитворта с шестигранным стволом.

Рассел заговорил просто для того, чтобы нарушить молчание. “ Хороший олень в этих краях?

"О да. Хорошее место для охоты. Самцы на возвышенностях и дикие лошади в долине".

“"Значит, вы разводите лошадей?"

"Я поймал нескольких для армии Союза и несколько мулов для гранджеров. Даже когда их не удается поймать, они неплохо кормят. Не так хорошо, как бизоны, но теперь, когда их так много убивают, человек должен брать то, что может достать". Он сплюнул коричневую пачку. "Хотя я никогда не видел здесь кладбища. Конечно, я его и не искал".

“Эти тропы — как глубоко они уходят в гору?”

" Глубоко. И их слишком много, чтобы сосчитать. Некоторые тропы принадлежат Кайова, другие сделаны белыми людьми. У Черной горы много истории без записей. Много тайн".

Рассел увидел твердость в глазах ковбоя, лицо, потрескавшееся от тяжелой работы. Его руки были покрыты густыми мозолями, а сам он был грузным, с мускулами и очень небольшим количеством жира. Оскар Шиес был человеком с твердым характером. Рассел вспомнит об этом позже, когда времена потребуют людей такого калибра.

Они продолжали в течение двух часов, взбираясь, пока не поднялись настолько высоко, насколько позволяла тропа, а затем сделали привал, чтобы люди могли размяться и сориентироваться. Рассел набил трубку. Шаис помог Мэйбл выйти из дилижанса, и она приложила руку ко лбу, чтобы заслониться от солнца, разглядывая красные кедры на западе, которые поднимались с холмов.

Рассел спросил: “Что-нибудь в этих местах кажется знакомым, сестра?”

Монахиня молчала, ее веки были плотно закрыты от яркого света.

“Сестра, вы должны дать нам какое-то направление, или вы можете с таким же успехом вставлять палки в колеса этой карете”.

Мэйбл повернулась к нему. “Маршал, я прошу у вас прощения”.

“Я не стремлюсь проявить неуважение. Мне просто нужно, чтобы вы сказали нам, в какую сторону. Похоже, эти тропы идут во всех направлениях. Если мы не сделаем правильный выбор, то можем застрять здесь до тех пор, пока не погаснет свет. Я сомневаюсь, что кто-то из нас этого хочет.”

Шаис встал рядом с Расселом, поддерживая его, не говоря ни слова. Сестра Мэйбл отвела взгляд, хвост ее платочка развевался на ветру. Казалось, она чего-то ждала, как будто ветер подсказал бы направление, если бы только они проявили терпение. Монахиня склонила голову и сложила руки вместе. Рассел отодвинулся назад. Ему всегда было неудобно молиться. Это казалось слишком личным поступком для публичного показа, даже со стороны монахини. Мэйбл произнесла тихие слова, и когда она закончила, то подняла лицо к небу, купая свои щеки в ярком солнечном свете. Рассел восхищался чертами лица этой женщины — ей могло быть и двадцать, и сорок, и что-то среднее. В ее красоте было что-то мифическое, как в детской сказке.

Зеркало - зеркало на стене...

Жене Рассела это понравилось.

Мэйбл сказала: “Мы следуем за солнцем”.

Мужчины ждали большего, но этого так и не произошло.

Шаис пожал плечами. “Значит, на запад?”

- На Запад, мой добрый сэр. Тропа разветвляется за той скалой. Идите по тропинке налево, где много кедров.”

Рассел положил руки на бедра. "Сестра, при всем уважении, зачем было скрывать эту информацию до сих пор, если она была у вас на полуслове?".

“У меня не было ее наготове, маршал. Этот путь был только что изречен мне, поведан мне Господом Иисусом”.

Рассел и Шаис обменялись взглядами.

“Хорошо”, - сказал Рассел. “Дал ли вам наш Спаситель еще какие-нибудь наставления?”

Она покачала головой. “Ничего из того, что вам нужно знать в настоящее время”.

***

Мэйбл смотрела в окно, как они спускаются по склону. Местность здесь была крутой и не прощала ошибок. Этот путь был намеренно выбран при погребении нечестивца. Были использованы любые препятствия, любое сдерживание. Помешать другим койотам раскопать Джаспера Терстона было задачей, равносильной раскаянию, такой как пост, который выдержали монахини, чтобы услышать голос Христа, или кровотечение сирот, чтобы раскрыть объятия Господа и заставить их мерцать святым голубым светом. Терстон был худшим из человеко-зверей, семенем настолько плохим, что пустило мерзкие корни под землей и отравило все вокруг. Под руководством Утренней Звезды лидер койотов стал бичом всего, что было чистым, правильным и Благочестивым. Он оставил за собой след из руин, и было почти невозможно украсть у него жизненную силу человека, потребовался другой волк, чтобы остановить его.

Хотя Мэйбл не смогла запомнить каждый поворот, ведущие к могильникам, она не забыла ужасы, которые пережила той ночью. Она потерла руки, глубокие шрамы были скрыты перчатками. "Некоторые призраки никогда не перестают преследовать тебя", - подумала она. И некоторые пороки, казалось, не умрут, а только успокоятся. Отдыхай и жди.

Они отважились спуститься ниже, где скалистые стены горы поднимались из земли потрескавшимися монолитами. Они поднялись на возвышенность, где черные тополя взывали к солнцу, их кора раскололась на аллеи для красных муравьев-плотников. Группа последовала на звук журчащего ручья и намочила лошадей. Шаис сверился с компасом. Дилижанс покатил на запад, и когда они достигли развилки тропы, то пошли по тропе левой руки — по тропе неправды, по тропе дьявольщины. Мэйбл крепче прижала четки к груди. Рядом с ней сестра Эвалена вздрогнула, тоже почувствовав это. Внезапный холод был не из тех, от которых по коже пробежала рябь, а сомкнулся вокруг души и сдавил ее. Сестра Женевьева обхватила себя руками и потерла руки.

Мэйбл сказала: “Ты чувствуешь это, не так ли?”

“Да, сестра, - сказала молодая монахиня, - это похоже на вторжение”.

Деревья становились все гуще, закрывая солнце, напоминая сестре Мэйбл о другом случае, когда они потеряли весь естественный свет. Темнота казалась бесконечной. Подумать только, что это случится снова...

Она услышала, как маршал остановил лошадь, и дилижанс медленно остановился.

“Сестра, - позвал Шиес, - я действительно верю, что мы близки к вашему месту”.

Рассел подбежала к окну и указал на линию деревьев. Она выглянула наружу и увидела низкий бассейн, окруженный шиповником. Иисус прошептал у нее в голове, и она открыла дверь дилижанса и вышла, не дожидаясь, пока мужчины помогут ей.

Она перекрестилась. “Мы прибыли”.

Рассел сошел с лошади. Шиес спрыгнул с сиденья и стал помогать другим монахиням выбраться из кабины. Мейбл осторожно двинулась вперед, взяв на себя инициативу, но Рассел шел рядом с ней, его пальто было заправлено за спину, пока они приближались к бассейну. Летние дикие розы увяли, оставив после себя седые пепельные лепестки, разбросанные по кладбищу, многие из них прилипли к щепкам крестов. Колючие заросли кустарника окружали кладбище, словно терновый венец Христа, - еще одно намеренное решение церкви, но один участок был вырублен, и проход стал достаточно широким для небольшой повозки. Мейбл тяжело сглотнула, сжимая четки так крепко, что заболела старая рана на руке.

Ступив на эту святую землю, Мэйбл вздрогнула. Теперь она вспомнила каждую душу под собой, тех, кто умер слишком рано, но ради общего блага, и вознесла за них безмолвную молитву, входя в место их последнего упокоения.

Рассел спросил: “Что это?”

Но она не знала, как объяснить это человеку с такой малой верой. Сомнения маршала были ей понятны. Она чувствовала это, как надвигающийся дождь. Как она могла объяснить священную землю, предназначенную для того, чтобы запечатать мерзость?

Шиес и Эвалена осматривали мрачную обстановку, сестра Женевьева следовала за ними с озабоченным видом.

Шиес посмотрел на маленькие заговоры. “Все эти могилы... они расположены так близко друг к другу. Слишком короткие для мужчины.

Рассел посерел. “Кто здесь похоронен?”

Мэйбл предпочла солгать. “Я не могу сказать, что для...”

Внезапно Женевьева закричала: “Сестра!”

Они все повернулись, чтобы посмотреть, куда она смотрит. В центре поляны был единственный участок, достаточно длинный, чтобы принадлежать Терстону. Все кресты на кладбище были наклонены в его сторону, единственный участок без собственного креста. Рядом с большой ямой в земле была насыпана куча земли.

Мэйбл ахнула. Они опоздали.

Они с Расселом подошли к раскопанной могиле и уставились на саркофаг. Крышка гроба была расколота. Подбородок Мэйбл задрожал, когда она посмотрела на иссохший труп внутри. Она покачала головой, отрицая то, что видела, и, что еще хуже, то, чего не видела. Ее самый большой страх оправдался. Золотой шар был взят.

“Ты знала этого человека, сестра?” - спросил Рассел.

Глаза Мэйбл увлажнились. “Да, я знала его. Но нет, он не человек.”

ГЛАВА VIII

СНАЧАЛА ДОКТОР ЮРАЙЯ КРЕЙВЕН подумал, что это, должно быть, бычье сердце. Большое, черное и мертвое на вид, и все же оно пульсировало. Оно медленно перекачивало кровь, хотя у него не было тела, куда можно было бы доставлять кровь. Его нездоровое любопытство разгорелось, и он немедленно сделал Верну Пипкину предложение. Владелец похоронного бюро запросил слишком высокую цену, поэтому они договорились о ее снижении, позволив Верну оставить капсулу, в которой было доставлено сердце. Крейвену золото было мало нужно. Хотя это имело денежную ценность, оно и близко не было таким ценным для него, как научная аномалия перед ним. "Может быть, это оно", - подумал он. Это могло бы стать великим открытием, которое сделает всю его карьеру, которое выведет его из этого захолустного городка в один из престижных городов на востоке, где почитали современную медицину, возможно, в Сент-Луис или даже в Бостон. Верн был дураком, что отказался от чего—то подобного — мертвого сердца, которое все еще бьется, - и все это за пять с четвертью долларов. Но Верн Пипкин был, мягко говоря, странным человеком.

Крейвен склонился над своим смотровым столом, наблюдая за большим сердцем, его монокль был надежно закреплен на месте. Морфий временами притуплял его зрение, но без него его руки дрожали, когда он исследовал работу сердца. Ему пришлось осторожно осмотреть его. Самое последнее, чего он хотел, - это ранить его или заставить перестать биться. Тогда от него остался бы только темный кусок мускулов. Вряд ли оно стоила тех хороших денег, которые он за нее заплатил. Он медленно перевернул его щипцами и внимательно прослушал с помощью стетоскопа. Сердцебиение было не только медленным, но и нерегулярным, словно индийский барабан, отдающийся эхом из невидимого мира. Это напомнило Крейвену о том, как он был солдатом-добровольцем в Колорадо, убивая мирных шайенов и арапахо и выгоняя их из их зимних лагерей. Он выучился на медика на тех фронтах и ни о чем не сожалел за годы службы, даже об убийстве женщин и детей, у которых было мало средств, чтобы дать отпор. Это было неизбежное зло. Этим вульгарным дикарям не было места в стране белого человека.

Вечернее солнце проникало в комнату, заставляя янтарные бутылки мерцать на полках книжного шкафа. Сегодня вечером ему придется просмотреть периодические издания, чтобы найти нужных врачей и ученых, с которыми можно связаться, возможно, по телеграфу, чтобы ускорить общение. Он должен был доставить этот великолепный экземпляр туда, где такие люди, как он, могли бы увидеть его своими глазами. Тогда была бы пресса, слава и, наконец, его наследие.

Хорошо, что у него был достаточный запас морфия, иначе он никогда не смог бы заснуть этой ночью. Он коснулся сердца кончиками пальцев, и тепло удивило его. Он положил его в потайное отделение внутри деревянного шкафа и запер на замок.

Время пойти куда-нибудь и отпраздновать.

***

Путешественники вернулись в город, когда уже сгущались сумерки. Надвигающаяся тьма простиралась над низиной, окутывая их своим темно-синим сиянием. Рассел уже отвел Шаиса в сторону и сказал ему, куда они направятся. Монахинь вернут в их часовню, но не раньше, чем они ответят на некоторые вопросы.

В Хоупс-Хилл сегодня было тихо, лишь несколько огоньков мерцали в окнах. Коллективная депрессия тяжелым бременем легла на горожан, их перспективы становились все более туманными из-за бесплодной земли и увядания скота. Некоторые говорили о проклятии — суеверные люди, такие как Барли Рейнхолд, но также и религиозные, такие как сестра Мэйбл. Когда они стояли около эксгумированной могилы, она говорила о существе, не совсем человеке и не совсем животном, а о каком-то ужасном гибриде того и другого. Это застало Рассела врасплох. Он никогда бы не подумал, что монахиня любит небылицы... кроме тех, которые она нашла в Хорошей Книге, конечно. Но с этой святой ерундой должна была справиться она. О чем ему нужно было узнать больше, так это об этом кладбище и выкопанном трупе.

Когда они прибыли на станцию, он вывел монахинь из дилижанса, и они не стали возражать, когда увидели, куда он их ведет. Мэйбл особенно не выказала удивления. Шаис ухаживал за лошадьми, пока Рассел вел монахинь внутрь. Он предложил им сесть, но они предпочли стоять. Измученный поездкой, он плюхнулся в кресло и откинулся на спинку, скрестив руки на животе.

“Мне нужно знать настоящую историю”, - сказал он.

Сестра Мэйбл моргнула. “Я уже сказала ее вам, маршал”.

“Не о человеке в той дыре...”

“Зверь в той дыре”.

“—о кладбище”.

“Мы должны были перезахоронить его”.

“Нет, пока я не изучу доказательства”.

“Сегодня вы ничего не нашли”. Она покраснела, когда Рассел пристально посмотрел на нее. “Простите меня, маршал. Я не имею в виду никакого неуважения. Просто время имеет важное значение...

“Я отвезу людей обратно туда на рассвете. Теперь вы можете сказать мне, что еще зарыто в этих могилах, или вы можете заставить меня ждать, пока мы их выкопаем; в любом случае я узнаю. Поскольку я был достаточно любезен, чтобы сопровождать вас всю дорогу через эту гору, я хотел бы верить, что вы окажете мне любезность и дадите прямой ответ. Поэтому я спрошу вас еще раз, сестра — кто еще или что еще похоронено там наверху?”

Теперь Мэйбл действительно села. Она положила руки на колени и глубоко вздохнула.

“Дети”, - сказала она. “Это могилы детей; семерых из них, если быть точным”.

Рассел вздохнул, его подозрения подтвердились. Как и сказал Оскар Шиес, могилы были слишком малы для чего-то другого.

“А другие кресты?” он спросил. “Их больше семи”.

“Другие кресты обозначают не могилы, а очищенную землю”.

“Я предполагаю, что вы — или, я имею в виду, церковь — построили это кладбище?”

Мэйбл посмотрела в пол и кивнула.

“Итак, почему кладбище этих детей находится так далеко от города? И почему среди них был похоронен один взрослый мужчина?”

Когда монахиня снова подняла глаза, ее глаза были полны слез, но она не позволила им упасть. “Маршал Рассел... Вы когда-нибудь слышали о койотах?”

Рассел наклонился вперед, его лицо стало мрачным. “Любой уважающий себя законник слышал рассказы об этих пацанах. Банда разбойников, которую еще не привел ни один маршал. Порочные, как всякий грех.”

“Значит, вы знаете, что они творили”.

“Преступления настолько отвратительны, что я никогда не стал бы говорить о них с леди”.

“К сожалению, я не новичок в их зверствах”. Ее глаза превратились в холодную сталь. “Человек в этой могиле - Джаспер Терстон. Он был их лидером, самым порочным человеком со времен самого Каина. Он гордился тем, что был слугой Люцифера, и некоторые говорят, что он пытался открыть сами врата Ада. Потребовалось чудо, чтобы похоронить этого человека.”

Рассел поднял брови. “Вы хотите сказать, что убили его?”

"Нет. Не совсем так.”

Расселу пришлось усмехнуться. “Сестра, я—”

“Он был убит. Прямо здесь, в этом городе. Холм Надежды хранит много секретов, маршал.”

“Я так думаю”.

“Некоторые люди слишком новички в городе или слишком молоды, чтобы помнить, но Джаспера Терстона линчевали здесь, в Хоупс-Хилл, убили за его преступления против человека. Но некоторые из нас знали, что его зло выходит за рамки того, что лежит в этом мире. Немногие избранные похоронили его высоко на Черной горе. Земля должна была стать святой, если была хоть какая-то надежда, что его дух не вернется в другой форме”.

“Сестра, пожалуйста. Когда дело доходит до такого рода вещей, я в море.”

“Пожалуйста, выслушайте меня. Он должен был быть похоронен в святом месте”.

“Но детское кладбище?”

“Детей там не было, когда мы хоронили Терстона. Мы поместили их туда специально, чтобы запечатать его. Земля была очищена этими невинными душами, детьми из приюта, которые пришли к нам больными и умерли молодыми. Мы извлекли их из могил и перенесли тела, понимаете? Вы должен понять, что нам пришлось это сделать.

Рассел замолчал, но его взгляд не дрогнул. Если бы он смотрел на монахиню достаточно долго, то, возможно, нашел бы во всем этом хоть какой-то здравый смысл.

“Когда?” он спросил.

“ Почти пятнадцать лет.

“А что насчет других койотов?”

- Некоторые были с ним, другие - нет. Конечно, это был не весь клан. Но, кроме тринадцатого, ни один койот в Холме Надежды в ту ночь не спасся.”

“ Тринадцатый? Там, где их так много?”

- Не во всем городе сразу. На каждом человеке из этой сброда есть номер, пронумерованный, как у зверя. Этот человек был тринадцатым койотом, если его вообще можно назвать человеком.”

” И он сбежал?

“В некотором роде”.

Рассел прищурился. “Почему?”

“Он помог нам. Помог нам больше, чем мог бы любой нормальный человек.”

“А что с телами других койотов? У них тоже есть святые могилы?”

Она покачала головой. "Нет. Мы положили тела в большой костер”.

” Даже не христианские похороны?

“В этих существах не было ничего христианского”.

“Так почему бы не бросить их лидера тоже в этот огонь?”

“Мы это сделали”, - сказала она. “Но Джаспер Терстон не сгорел бы”.

ГЛАВА IX

ДЕНЬ НАЧАЛСЯ с солнечного неба, и только легкий осенний ветерок делал необходимыми длинные рукава. Делия спешила уложить стебли табака "Берли" в мешки, пока сгущающиеся тучи не принесли дождь. Поскольку папа заболел ревматизмом, его единственной дочери пришлось самой ухаживать за фермой, а ее старшие братья в возрасте восемнадцати лет уехали на перегон скота. Мама была занята кормлением малыша Леонарда и заботой о своем муже, но, по крайней мере, она вымыла свиней, чтобы Делии не пришлось беспокоиться об этом.

Хотя Делии Ван Вракен было всего семнадцать, она была высокой и мускулистой. Она знала толк в точиле и наковальне и быстро колола дрова. Она также была лучшим стрелком, чем любой другой Ван Вракен, включая ее отца. На самом деле, она была лучшим стрелком, чем кто-либо в Коттонвуде. Два года назад, когда ферма процветала и у семьи было больше свободного времени, она даже выиграла юниорский турнир. Теперь, казалось, у нее едва хватало времени, чтобы поесть и почитать перед сном последний еженедельник "Дикий Запад". Надеюсь, она напишет несколько страниц сегодня вечером после ужина.

Она поправила свои длинные огненные косички под шерстяной шапочкой. Бесшумные вспышки молний разрывали серое небо, как переломы костей, и ведьмин ветер коснулся ее кожи, и Делия задрожала, несмотря на выступивший на ней пот. - позвала мама с крыльца. Делия повернулась и увидела, что она прижимает ребенка к своему плечу, укачивая его, чтобы он заснул.

- Делия, - позвала она, - лучше зайди внутрь. Похоже, надвигается шторм, что-то мощное.”

“Да, мэм. Я закончу это дело и сразу же войду.”

Мама вернулась в дом. Делия бросила последний стебель, отряхнула комбинезон и выпрямилась. Движение на горизонте привлекло ее внимание. Она прищурилась. Черные фигуры, подпрыгивая, пересекли склон холма и спустились в долину, тела, похожие на тени среди умирающих деревьев и шиповника. Они приближались, пятеро всадников, быстро набирая высоту. Делия напряглась, подумав, что это могут быть недружелюбные индейцы, или мексиканцы, или адская армия из них двоих. Но когда они подошли ближе, она увидела, что это белые люди. Тем не менее, что-то в них заставило ее подумать о том, чтобы зайти внутрь за своей винтовкой, какой бы злобной и неприветливой она ни казалась, но мама никогда бы не позволила ей прогонять усталых путников с тропы. Она сочла бы это нехристианским.

Подъехав к ферме, всадники замедлили ход своих коней. Двое ехали на острие, остальные плелись чуть позади. Один из этих лидеров был костлявым, с глазами-бусинками, которые смотрели на нее, как у совы. Другой был дородным, с длинными и черными, как полночь, волосами. У Делии по коже побежали мурашки, когда он улыбнулся ей.

“Привет, му-леди”.

Она не улыбнулась в ответ. “Привет”.

“Я бы хотел помешать вам собирать табак, но мои люди и я устали от седла, а этих лошадей нужно напоить чем-нибудь сильным. Мы надеялись, что вы, возможно, позволите нам попробовать вашу тыкву.”

Делия посмотрела в сторону колодца. Это было за домом, где они не могли видеть. Она снова обратила свое внимание на всадников.

“Думаю, мы можем предложить вам немного воды, если вы не проходите мимо”.

Она добавила "проходящий" намеренно, чтобы предположить, что они продолжают двигаться дальше. У ее семьи было слишком мало еды, чтобы делиться, и не хватало кроватей. Даже если бы это было так, она не была настолько глупа, чтобы доверять пяти незнакомым мужчинам. Она даже не позволяла им спать в сарае.

Тощий скривил губы. - Мы были бы вам очень признательны, мисс.

Его народный акцент был не так убедителен, как у его темного спутника. Делия наблюдала за ними, и наступила тишина. Люди с бакенбардами не моргали. Только их вожак улыбнулся. Но в этой улыбке было что-то неискреннее, словно хищник вот-вот покажет клыки.

“Тогда ладно”, - сказала она. “Следуйте за мной”.

Руководить мужчинами означало повернуться к ним спиной. Плечи Делии напряглись, и первые порхающие бабочки защекотали ее живот. Если она попытается сбежать, они могут легко схватить ее до того, как она сделает первый шаг на крыльцо. Наблюдала она за ними или нет, она все равно была уязвима. Она мечтала о пистолете, мечтала, чтобы появился папа. Черт возьми, если бы только Билли и Джосайя все еще были на ферме — у семьи был бы шанс, если бы эти люди пришли со злым умыслом.

"Великий белый, что избавил нас от жажды", - сказал темный.

“Не стал бы сторониться нуждающихся, независимо от их цвета кожи, пока они миролюбивы”.

Делия посмотрела на сарай, задаваясь вопросом, сможет ли она добраться туда, если понадобится. Не то, чтобы это принесло ей какую-то пользу. Всадники продолжали следовать за ней, стук копыт был медленным и мягким, время от времени горячее дыхание лошади касалось ее затылка. Когда они добрались до колодца, смуглый спешился и снял шляпу. Без тени Делия могла видеть густые брови, которые сходились посередине, а когда он снова улыбнулся, его десны были черными, как собачьи челюсти. Его верхняя губа изогнулась, когда он заговорил.

“Эта табачная ферма кажется слишком тяжелой работой для маленькой девочки, чтобы делать ее самой... особенно для девочки”.

Делия выкатила ведро из колодца просто для того, чтобы ей было на что еще посмотреть.

“Не только я”, - сказала она. “Мои родители и старшие братья тоже здесь”.

Ложь о ее братьях и сестрах немного утешила ее. Это не продлится долго.

Темный всадник подошел ближе, и Делии пришлось заставить себя не отпрыгнуть назад. Она не хотела, чтобы ее подозрения проявились. Она все еще надеялась, что ошибалась. Он осторожно подошел к ней, пахнущий потом, кожей, сырым мясом и дымом. Несмотря на то, что он был грязным и смуглым, у него было красивое лицо за темными бакенбардами, но это не делало его менее угрожающим. Она все еще держала ведро с водой, когда он потянулся за тыквой, и тыльная сторона его ладони задела ее. Его глаза не отрывались от Делии, пока он прихлебывал, макал и снова прихлебывал.

“Я молю тебя — если твои родственники рядом, почему они не помогают тебе собирать эти стебли, малышка?”

Некоторые из других всадников посмеялись над этим, но их предводитель бросил на них взгляд, похожий на стрелы с отравленными наконечниками, и они поспешно заткнули рты. Но для Делии сообщение уже было отправлено. Она отвернула свой торс от всадников, как бы защищая его. Она не моргала и не дышала.

”Приветствую", - сказала мама.

Она сошла с крыльца достаточно незаметно, чтобы ее не заметили, пока она не смогла подойти к мужчинам сзади с винтовкой Делии в руках. Ее слова были сердечными, но тон оставался ледяным.

- Чем я могу вам помочь, джентльмены?

На какое-то мгновение Делия почувствовала облегчение, увидев свою мать рядом, чтобы поддержать ее, но почти сразу же пришла в отчаяние от того, что это открыло гонщикам. Женщины были в этом одиноки. Если бы здесь присутствовали мужчины, они бы пришли на помощь Делии. Братья, о которых она говорила, давно умерли, ее отец был слишком искалечен, чтобы сражаться. И незнакомцы не дрогнули при виде мамы. Делия гадала, где спрятан ее младший брат. Эта мысль заставила ее с трудом сглотнуть.

“Здравствуйте, мэм”, - сказал тощий мужчина, приподнимая шляпу.

Но взгляд мамы не отрывался от лидера, стоявшего прямо рядом с ее дочерью. Ее руки так крепко сжимали винтовку, что костяшки пальцев превратились в мел.

Темный сказал: “Ваша дочь была достаточно добра, чтобы предложить нам немного воды, мэм”.

“Ты уже выпил свою воду. Я буду благодарна вам за то, чтобы вы отправились своей дорогой.”

Остальные мужчины все еще не спешились. Их предводитель сделал еще один глоток из тыквы, и непринужденность, с которой он говорил, наполнила его угрозой горного льва. Облака опускались все ниже к земле, клубясь черными и злыми клубами, сгибая кедры и срывая оранжевые листья, потерявшие волю к жизни. Последние свиньи побежали по грязи в поисках убежища в загоне, как будто знали, что их ждет.

Когда темный заговорил снова, все следы его деревенского акцента исчезли. Теперь его голос был глубоким и раскатистым, хотя он и не повышал его.

“А что, если нам нужно что-то большее, чем вода?”

Мама уставилась на Делию, ее напряженное выражение лица говорило за нее. Но Делия знала, что если она побежит, начнется насилие, и мама, будучи единственной вооруженной, примет на себя основную тяжесть гнева этих мужчин.

Тощий всадник фыркнул, выпуская козявку в грязь. “Давай, Гленн. Разве мы не можем просто перейти к делу?”

Гленн свирепо посмотрел на него, и другой мужчина сменил тон.

“Просто говорю, босс. Нам еще многое предстоит сделать. Просто говорю, и все.”

Гленн глубоко вздохнул, обдумывая это. “Ну, черт. Думаю, в этом ты прав, Хайрам.”

Он дважды щелкнул языком, высвобождая весь ад.

Звук был своего рода сигналом, и мужчины отреагировали, как возбужденные домашние животные. Некоторые остались на своих конях, в то время как другие вылетели из седел. Все выхватили пистолеты. Гленн схватил Делию за руку и притянул к себе, но она успела вывернуться, прежде чем он успел как следует схватить ее. Рукав ее рубашки оторвался, прилипнув к похожим на когти ногтям мужчины. Выстрел нарушил тишину, взбесив лошадей, заставив их взбрыкнуть и заржать. Самый молодой всадник с визгом упал в грязь, а Хайрам, все еще сидевший верхом на лошади, вытащил из седельных ножен длинный вессон и прицелился вверх, откуда был произведен выстрел. Когда Делия бежала, она увидела своего отца, высунувшегося из окна второго этажа, его карабин "Спенсер" был прислонен к плечу. Он выглядел таким слабым, таким маленьким. Хайрам выстрелил в ответ, и Делия закричала, когда грудь ее отца взорвалась багровым туманом. Мама начала стрелять, отбегая назад, но она была практически бесполезна с оружием, и ее выстрелы были безумными. Молодой человек, в которого попал папа, поднимался на корточки. Делия хотела пойти к матери и забрать винтовку, но ей ни за что не удалось бы пробиться сквозь толпу мужчин, поэтому она помчалась к задней части дома, где лежала поленница дров.

Кто-то преследовал ее. Делия не оглядывалась, пока не схватила топор. Она подошла, раскачиваясь. Один из всадников — пожилой темнокожий мужчина - бежал на нее и едва спас себя от удара в грудь, подняв руки, чтобы блокировать ее атаку. Наконечник топора вонзился в его левую руку, и когда он закричал на ветру, Делия увидела, что среди его гнилых зубов выросли клыки. Лезвие топора так глубоко вошло ему в руку, что, когда он упал, оно вырвало рукоять из рук Делии.

Ее мать закричала в отчаянии.

Делия закричала в ответ. “Мама!”

Делия схватилась за рукоять топора, поставила ногу на мужчину для опоры и вытащила его. В воздух поднялась струя крови, и мужчина снова закричал, но не бросился в погоню, когда она побежала обратно к хаосу, из которого только что сбежала, ее любовь к матери перевесила весь страх и здравый смысл. Она не могла позволить им забрать маму. Она скорее умрет рядом с ней, чем бросит ее на произвол судьбы или того хуже. Но когда она завернула за угол, раздался громкий щелкающий звук, и внезапно щека Делии разверзлась. Боль пронзила ее голову и потекла реками по всему телу. Один глаз ослеп от крови, и она споткнулась, изо всех сил пытаясь удержать топор, восстанавливая равновесие.

Гленн стоял перед ней с кнутом в руках. Из него потекло красное.

Другие мужчины окружили ее мать, один по имени Хайрам стоял, в то время как двое других прижали ее к земле и избили. Делия вышла вперед, но это только принесло ей еще один удар хлыста Гленна. На этот раз он обвился вокруг одной из ее ног, посылая огонь вверх по бедру и в пах. Она тяжело упала, но так и не выпустила из рук свое единственное оружие.

“Мой старик был крекером”, - сказал ей Гленн. “На плантации не было много скота, поэтому он порол негров. Этот сукин сын научил меня делать то же самое, прежде чем он встал и умер.”

Он щелкнул хлыстом прямо над ее головой. Остальные всадники стали шумнее, хохоча и улюлюкая. Мамины крики смолкли под их кулаками. Прогремел гром, и послышался отдаленный звук приближающейся грозы на востоке, великие, безбожные звуки Ада.

“Я мог бы убить тебя одним ударом, - сказал Гленн, - снести твою чертову дурацкую башку этим хлыстом быстрее, чем ты успеешь сказать ”пожалуйста"".

Кровь стекала в рот Делии, но она не осмеливалась сплюнуть. Она подняла глаза только один раз, но, увидев, как Хайрам отрывает грудь ее матери от домашнего платья, заставила ее закрыть глаза.

“Встань”, - приказал Гленн. ”Встань сейчас же, или я убью тебя кладбищенской смертью".

Делия сопротивлялась, но подчинилась. Она уронила топор, не дожидаясь, пока ее попросят. Гленн подошел к ней, и на этот раз его хватка на ее руке не ослабла, когда он повел ее к веранде. Хайрам теперь сосал грудное молоко у матери Делии, но Гленн снова прищелкнул языком, и мужчины подняли маму на ноги, лохмотья ее платья упали на нее. Ее лицо было изуродовано, губа рассечена, нос свернут набок. Мужчины проводили их до передней части дома. Хайрам достал веревку и бросил ее остальным. Он поднялся по ступенькам и исчез в доме, сжимая в кулаке один из своих посеребренных пистолетов. Мужчины развернули маму и прижали ее лицом сначала к настилу, затем подняли ее руки и привязали запястья к перилам. Молодой человек, в которого попал папа, вытащил нож размером больше предплечья Делии и разорвал оставшуюся часть платья ее матери, обнажив ее голую спину.

Гленн начал хлестать.

Мучительные крики заглушили раскаты грома. Делия закрыла глаза и зажала уши руками, но все еще слышала ужасный треск хлыста, разрывающего плоть ее матери. Она пыталась не считать их, но разум предал ее. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Снова и снова, пока ее мать больше не перестала кричать. И даже тогда порка продолжалась. Когда, наконец, Гленну это наскучило, он схватил Делию за обе косички, и ее глаза испуганно распахнулись, увидев обмякшее тело ее мертвой матери, подвешенное за запястья, ее спина была так изуродована, что Делия могла видеть часть ее позвоночника и лопаток. Гленн тащил Делию за волосы по грязи, его люди гоготали, как шакалы, и когда они добрались до тела, Гленн оторвал длинный кусок с запекшейся кровью и засосал его в рот, проглотив сухожилия, даже не разжевывая. Делию вырвало.

Гленн ухмыльнулся. "Ой? Я вызываю у тебя отвращение?”

Она так сильно дрожала, что ему пришлось прижать ее к телу матери, чтобы удержать на месте. Его свободная рука была покрыта черноватым мехом, а ногти теперь были толстыми и желтыми, как когти орла. Он погрузил руку в мамину поясницу, скручивая пальцы до запястья, и вернулся с куском блестящего мяса. Он присел на корточки рядом с Делией.

- Открой, - сказал он.

Она заплакала.

Он приподнял ее подбородок. “Ешь так, как ем я, малышка. Откуда ты знаешь, что тебе это не понравится, если ты никогда этого не пробовала?”

Она всхлипнула, когда он прижал плоть ее матери к ее губам.

“Разжевай это, - сказал он, - и проглоти. Съешь свою любимую мать, и, может быть, я позабочусь о том, чтобы мои люди не съели тебя. Черт, я сегодня чувствую себя великодушным. Я мог бы даже оставить тебя в живых, если ты будешь относиться ко мне с уважением, как женщина должна относиться к мужчине.”

Он прижал мясо матери к ее зубам — сильно . Она открыла рот, всхлипнув.

Хайрам вышел из дома как раз в тот момент, когда она заканчивала. В одной руке он держал хлопчатобумажный мешок, наполненный любыми вещами, которые он посчитал нужным украсть. В другой извивался ее младший брат Леонард, Хайрам держал ребенка вверх ногами за одну лодыжку. Леонард покраснел и кричал так, словно только что родился в этом ужасном, ужасном мире.

Хайрам ухмыльнулся, обнажив все клыки.

“Сегодня вечером мы будем хорошо поедим, мальчики”.

ГЛАВА X

ЭТО БЫЛИ СОЛНЕЧНЫЕ выходные, и открытый рынок был переполнен торговцами и покупателями, людьми, которые искали мази, лекарства, еду и напитки, а также развлечения. Мужчины кричали из своих передвижных фургонов, предлагая отчаявшимся собирателям змеиное масло и амулеты, в то время как продавцы Библии демонстрировали свои прекрасные издания в кожаных переплетах. Мужчина в черной шляпе заводил музыкальную шкатулку для детей. Цыганка торговала кристаллами. Некоторые из них, возможно, даже были реальными. Горожане весело ходили по магазинам.

Бирн пришел только за одним, поэтому он последовал за мухами.

У мясных прилавков его встретил едкий запах подвешенных туш, тех самых, которые он чуял уже несколько кварталов. Мужчины из города торговались с продавцами за лучшие куски бычьего мяса из-за ряда освежеванных черепов животных. Бирн купил овечьи внутренности и полоски свиного жира. Он поймал кусок бычьего мяса, прежде чем мясо закончилось, и вынес свои продукты с рынка, зашел в пустой переулок и съел их сырыми. Этого было достаточно, чтобы утолить голод, который приходил и уходил вместе с фазами Луны. Хотя он больше не был койотом, он все еще был волком, все еще плотоядным. Он должен был накормить зверя внутри, если хотел контролировать его.

Когда он наелся, он очистил себя, сплюнув в шейный платок и смыв кровь с подбородка и шеи. Он свернул сигарету и вернулся к своей лошади, Бо. Миссурийский фокстрот заржал, и Бирн провел рукой по его гриве.

“Мы должны вернуться. Я знаю, я сказал, что мы никогда не вернемся в этот проклятый город, но я никогда не думал, что это случится.” Он вставил ногу в стремя. “Прости, старина. Я могу игнорировать многие плохие вещи, происходящие, но, ну, может, я и ублюдок, но это не значит, что я хочу увидеть Армагеддон”.

Они поскакали по глиняной улице, минуя публичный дом и универсальный магазин, и когда добрались до салуна, Бирн остановил Бо. Он не планировал этого, но что-то дернуло его. Он уставился на вход, прежде чем рассмеяться над собственной глупостью. Девушке по имени Печаль платили за то, чтобы она ему нравилась, напомнил он себе. Иногда одиночество мужчины может сыграть с ним злую шутку, купленная компания женщины кажется слишком реальной. Женщин здесь, на западе, было мало, и они встречались очень редко. Вы могли бы влюбиться при одном взгляде на нее.

И все же что-то в его ночи с ней осталось, слабое место в сердце, которое никогда не знало любви женщины. Он никогда не был с тем, кого не покупал или не заставлял, находясь в своей полной волчьей форме.

Он щелкнул каблуками, и лошадь поехала дальше, а когда они добрались до окраины города, то ускорили шаг. Можжевеловые деревья приветствовали их на тропе пышными волнами, а впереди громоздились горы, сплошь черные скалы и шиповник, их шапки отяжелели от снега. Вдалеке залаяли собаки. Одинокий петух прокричал так, словно наступил рассвет. Бирн выпустил последнюю струю дыма из ноздрей, животное среди животных.

Вперед, к холму Надежды.

Он слышал, что это место процветало, что оно больше не было печальной навозной кучей, в которой он вырос после того, как его оторвали от матери и поместили в приют. По крайней мере, монахини научили его читать и писать. Сестра Мэйбл проявила самый большой интерес к молодому, дикому мальчику. Бирн задавался вопросом, была ли она все еще жива и красива. Она была ему как вторая мать, несмотря на все свои недостатки. И у нее их было много. Сколько его крови ушло на ее медного Христа? Просто тонкая струйка тут и там, но она складывалась. Все кровотечения носили настолько медицинский характер, что никто из детей никогда не задавался этим вопросом. Если бы Мэйбл была все еще жива, она, без сомнения, все еще возглавляла бы священный союз. Преподобный Блэквелл был важной персоной, но всего лишь номинальным главой среди монахинь — черт возьми, Бирн слышал, что старый проповедник тоже был еще жив, что было удивительно, если это правда, — но так всегда было с этими особыми католиками. Мужчины не были лишены своей ценности, но именно сестры обладали силой белой магии. Именно они должны были использовать его, чтобы сдерживать злые силы и не дать Старому Скрэтчу постучаться в дверь их мира. То же самое относилось и к тому, чтобы держать своих демонов в Аду, где им и место, — демонов вроде Джаспера Терстона.

Как могли монахини позволить колдовству мертвого Койота вернуться, особенно после всего, через что прошел Бирн, чтобы похоронить это проклятое сердце?

Но он был добровольным Иудой. Если бы его старая стая не верила, что Бирн погиб вместе с Терстоном, его бы давно выследили и освежевали. Гленн Амарок не успокоился бы, пока голова Бирна все еще была прикреплена к его шее, а не плавала в банке с мескалем в его седельной сумке. И если бы койоты знали, что произошло в Хоупс-Хилл много лет назад, от этого маленького городка не осталось бы ничего, кроме пепла. Бирн похолодел, узнав, что для этого еще есть время, и теперь, после эксгумации сердца Терстона, придут койоты, и, как и предупреждала Библия, за этим последует весь Ад.

Он разбил лагерь под звездами и ел кукурузные лепешки, вяленое мясо буйвола и черствое печенье. Он пополнил свою флягу, чтобы ее хватило до следующего города. Когда он пересек горный хребет, ливень с ледяным дождем заставил его провести день в пещере, вонявшей давно исчезнувшими медведями. Другая ночь застала его в заброшенной шахте, где пищали летучие мыши, а земля была скользкой от гуано.

Он вспомнил свои первые ночи на поле после побега из приюта, когда он был еще человеком. Он украл деньги из ящика для бедных в часовне и одного из мулов проповедника и уехал без цели, прихватив с собой старую винтовку для охоты на бизонов, мешок с его скудными пожитками, перекинутый через одно плечо. Все, что тогда имело значение, это то, что он был человеком. Как он прокладывал себе путь, было неважно, и он не чувствовал стыда за свое беззаконие, когда перевел старую винтовку на грабеж. После четырех месяцев грабежа лавочников под дулом пистолета он присоединился к одному из преступников.

Незнакомец подошел к Бирну в сыром салуне в каком-то грязном городишке, сказав, что ему нужен другой человек, чтобы совершить ограбление банка. Сказал, что делал это раньше, и в доказательство продемонстрировал несколько долларов, купив Бирну выпивку и отведя его в публичный дом, где он потерял девственность с женщиной на десять лет старше его.

Этого человека звали Уэб Типтон. Сказал, что он родом аж из Техаса.

Третьим человеком, с которым они собирались ограбить банк, был черноволосый парень ненамного старше Бирна, но волосатый, как итальянец. Уэб представил его как Гленна, и Бирну не потребовалось много времени, чтобы понять, что молодой человек был мозгом операции. Уэб был весь мускулистый; неуклюжий бык с руками кузнеца и лицом, всегда покрытым сажей. Только после ограбления банка Гленн решил, что у этого парня, Лютера Бирна, достаточно выдержки, чтобы встретиться с боссом.

Они ехали высоко по каменистой местности, все глубже и глубже углубляясь в лес, мул с трудом поспевал за лошадьми двух мужчин. Его привели к ряду пещер и палаточному лагерю, где над тлеющими углями костра стояла чугунная голландская печь. Пятеро мужчин сидели на камнях и поваленном бревне, ели из глиняных мисок и пили кактусовое вино. Когда всадники приблизились, из пещеры вышел еще один человек. Он был старше, как и Уэб, и носил длинные, но зачесанные назад волосы. Он был без рубашки под черным пальто. В зубах у него была маленькая сигара, а его бакенбарды были непослушными, а волосы толстыми, как сосновые иголки. Его глаза были двух разных цветов.

Мужчина посмотрел на Гленна. “Значит, это он”.

“Да, босс”.

Мужчина подошел к Бирну, когда тот слезал с мула.

“Как тебя зовут, малыш?”

“Лютер, сэр. Лютер Бирн.”

“Не говори мне эту чушь о сэре, малыш. Это не чертова армия. Меня зовут Джаспер Терстон, но эти парни обычно называют меня боссом.”

Бирн кивнул, не зная, что сказать. Он не испытывал никакого беспокойства во время ограбления банка, но, стоя перед этим человеком, он испытывал необычную для него нервозность.

“Давно сам по себе?” - спросил Джаспер.

Бирн снова кивнул.

“Эта земля может быть очень недружелюбной к мальчику”, - сказал Джаспер. “Я знаю это по собственному опыту. Лучше не играть в одиночку. Лучше путешествовать стаями.” Он пыхнул сигарой. “Сколько тебе лет?”

“В июле будет тринадцать”.

Джаспер улыбнулся, но это прозвучало как насмешка. “Ну, разве это не забавное совпадение? Тринадцать уже должно было стать твоим первым номером.”

“Моим номером?”

Джаспер повернул голову и откинул волосы с шеи, показывая Бирну свой затылок. Глубокая рубцовая ткань показала номер один. Бирн посмотрел на Гленна, и молодой человек откинул назад свои длинные локоны, показывая выжженную на его теле метку — номер семь. Остальные не выставляли напоказ свои клейма, резьбу и татуировки. Им и не нужно было этого делать.

“Ты голоден?” - спросил Джаспер.

Ужасно голодал".

“Наша печенька приготовила на скорую руку какое-то похлебочное рагу”.

“Не слышал об этом, но я был бы благодарен, если бы у меня было немного”.

“Это суп. Из сердца, печени и рубца.”

Бирн пожал плечами. “Я съем это”.

“Конечно, съешь”.

Бирн понял, что Джаспер не сказал, от какого животного эти внутренности. Каким-то образом он знал, что лучше не спрашивать.

“Звучит неплохо... босс”.

Когда Джаспер улыбнулся, Бирн заметил, что его клыки были немного длиннее, чем у большинства мужчин. Он похлопал Бирна по плечу, подвел его к плите и вручил ему миску и деревянную ложку.

“Добро пожаловать в стаю, малыш”.

***

Она больше не чувствовала себя в безопасности в комнате, даже с помощником шерифа внизу. Маршал назначил Хастли остановиться в доме Аберкромби на случай, если кто-нибудь из горожан решит сделать Грейс Коулин мишенью или, не дай Бог, Барли Рейнхолд вернется. Нортон Хастли казался достаточно приятным человеком, аккуратным и носящим звезду закона, но Грейс, тем не менее, нервничала. После того, что натворили Рейнхольд и его наемные головорезы, она сомневалась, что еще какое-то время сможет нормально выспаться. Она лежала в постели и читала Джейн Остин, одного из своих любимых авторов, но просто не могла сосредоточиться, перечитывая одни и те же строки снова и снова, ее разум отказывался их воспринимать.

Воспоминание о черном сиянии в доме О'Конноров промелькнуло у нее в голове. Она почти слышала, как ревел патриарх семьи, когда Блэквелл читал какую-то архаичную молитву.

Стук в дверь заставил Грейс вздрогнуть. “Кто там?”

“Мэм, это Нортон Хастли”.

“Подождите, помощник шерифа. Я неприлична”.

“Да, мэм. Маршал Рассел пришел повидаться с вами. Кажется, что-то случилось.”

“Что-то?”

“Лучше позволить ему объяснить”.

“Тогда ладно. Я сейчас спущусь.

Она оделась и спустилась в гостиную дома, где Джойс Аберкромби подавала вчерашний кофе служителям закона. Рассел и Хастли поднялись на ноги, когда Грейс вошла в комнату. Они поздоровались, и Рассел приступил к делу.

“Я хотел, чтобы вы сначала услышали от меня, хотя с сожалением сообщаю вам, что ферма О'Коннер сгорела дотла”.

Грейс прикрыла рот рукой. “Боже мой. Вся ферма?”

“В основном дом”.

“Что с детьми?”

“Они в безопасности. Они останутся в приюте, пока их тетя и дядя не смогут приехать сюда. Это долгое путешествие.”

Грейс пришлось сесть. “Вы подозреваете, что кто-то оказал О'Коннерсу плохую услугу?”

Рассел сидел на оттоманке перед ней, упершись локтями в колени и сцепив руки.

“Наверняка это мог быть поджог. Именно об этом я и пришел сюда, чтобы спросить вас. Вы были там, когда произошел первый... инцидент. Вы, и проповедник, и сестра Мэйбл, и Барли Рейнхолд в придачу. Не будете ли вы так добры сказать мне, почему?”

Она моргнула. “Ради детей”.

«Понимаю. Преподобный Блэквелл сказал мне, что он был там, чтобы провести экзорцизм над Шейном О'Коннором, прежде чем мужчина и его жена поднялись и исчезли. Он и сестра Мэйбл говорят, что на той ферме было какое-то злое присутствие.”

Грейс уставилась в пол. Ее лицо напряглось.

“Мисс Коулин, я просто хотел бы узнать ваше мнение о том, что произошло в тот день. Вся эта религиозная чушь, понимаете, просто ставит меня в тупик. При всем уважении к проповеднику, он показался мне странной рыбой, учитывая все эти разговоры о дьявольщине. Я подумал, что вы могли бы дать мне некоторую перспективу, учитывая, что вы не из церкви.”

Ее глаза вспыхнули. “Я все еще христианка”.

“Прошу прощения, мэм. Я и не предполагал обратного. Мне просто нужно получить всю возможную информацию. Тот день на ферме О'Коннер привел весь этот бардак в движение. С тех пор в Хоупс-Хилл царит хаос. Одно прискорбное событие за другим списывают на колдовство и другие подобные глупости. Я здесь, чтобы снова цивилизовать эту землю. Если я собираюсь добиться успеха в своих стремлениях, мне нужно, чтобы вы рассказали мне все подробности этого безумия”.

Так она и сделала.

Она рассказала ему о нечестивой тьме, которая поднялась из—под половиц дома — поднялась из самой земли - и о том, как небо превратилось в смерч, и окна лопнули, и как она едва спаслась. Она рассказала ему, как чернота обрушилась на семью и забрала Шейна и Бриджит О'Коннер и их прыгающего ребенка.

”Эта тьма, - сказал Рассел, - вы думаете, это какой-то злой дух?“

“Этого я не могу сказать, но для меня это было похоже не столько на дух, сколько на силу”.

“Сила природы?”

"Нет. В этом не было ничего естественного. Я не... Я не верю, что это из нашего мира.”

Рассел наклонился к ней. “Хорошо, тогда откуда это берется?”

“Я точно не знаю. Но я думаю, что с Хоупс-Хилл что-то случилось. Я думаю, что эта тьма, чем бы она ни была, обрушилась на нас, как чума.”

" Выпущено? Вы думаете, кто-то специально выпустил это?

“Может быть, и не кто-то. Больше похоже на что-то.”

***

Сердце было надежно спрятано в маленькой черной сумке доктора Крейвена, которая была достаточно велика, чтобы вместить могучую мышцу. Он оставил ее приоткрытой, решив, что лучше дать ей проветриться. Это понятие не было основано ни на каких научных или медицинских принципах, потому что сердце бросало вызов всем известным принципам. Здесь он действовал инстинктивно — инстинктивно и возбужденно.

Вагон поезда двинулся вперед, темные клубы пара проплывали мимо окна, пока Крейвен смотрел на громоздкое присутствие Черной горы. Сегодня это казалось каким-то зловещим, как никогда раньше. Возможно, он просто в последний раз неодобрительно посмотрел на этот ничтожный городок, переезжая в более крупные и яркие места, а пульсирующее мясо в его сумке - его билет в лучшую жизнь.

Его телеграфный обмен с доктором Джулиусом Мамме, известным профессором Пенсильванского университета, поначалу был обескураживающим. Человек науки всегда был человеком скептицизма. Но Крейвен убедил профессора встретиться с ним, используя имя своего собственного наставника для убедительности. До тех пор, пока Крейвен сам оплачивал свою поездку на восток, Мамме соглашался, по крайней мере, уделить Крейвену несколько минут своего времени, независимо от того, насколько ценным профессор считал это.

Крейвен уселся на свое место.

Путешествие займет несколько долгих недель, но он ожидал, что все пройдет гладко.

ГЛАВА XI

ГЛЕНН ВДОХНУЛ НОЧНОЙ воздух.

Черная магия Терстона действовала — действовала быстро. Что-то забрало его. Был ли кто-то одержим, или это было то, что он завладел ими? Куда это направлялось, Гленн сказать не мог. Запах быстро ускользал, и он не мог определить его направление. Его ноздри раздулись.

“Что-то не так, босс?” - спросил Уэб.

Рука здоровяка была перевязана одной из рубашек, но кровотечение уже остановилось. Уэб был старше и заживал не так быстро, как другие, но через пару дней рана от топора полностью затянулась. Быстрое заживление было одним из преимуществ ликантропии. Обычному человеку пришлось бы ампутировать эту руку.

“Сейчас он в пути”, - сказал Гленн.

Хайрам сплюнул. “Черт”.

Диллон двинулся вперед, ковыряясь в своей пулевой ране. Он был нервным, все еще взволнованным событиями дня и тем, что вообще был койотом. Гленн почти позавидовал жизнерадостности и способности мальчика радоваться жизни. Это не продлится долго. Время имеет свойство отнимать у человека способность к счастью, каждый год его жизни пролетает все быстрее и злее, пока он не оказывается на краю могилы, ворча о том, что у него никогда не было передышки, никогда не грелся на солнце. Гленн не знал настоящей радости, только мгновенный экстаз насилия и жажду анархического разрушения, которую он испытывал. Он не будет чувствовать себя счастливым, пока не найдет свое место в Аду, дворец, который он построил для себя, чтобы наслаждаться своим вечным уходом из этого мира.

“Что теперь?” - спросил Диллон.

Гленн подобрал поводья. Из косичек рыжей девочки получились отличные новые ручки для уздечки. “Мы придерживаемся прежнего курса. Если мы потеряем след, то отправимся в последнее место, где, как мы знаем, был Джаспер перед смертью.”

“Где это?”

Гленн кивнул в сторону долины скал. “Черная гора. До сих пор запах подводил нас к этому. Должно быть, именно там впервые вернулась магия. Если мы выясним, откуда он взялся, мы сможем выяснить, куда он направляется”.

Хайрам снова сплюнул. “Да, в последний раз, когда мы видели Джаспера, он поднимался на гору с другими парнями, но никто из них не вернулся. Я говорю, что нам пора снова обыскать эту чертову гору. Переверни каждую чертову деревню, которая выросла вокруг нее. Если нам придется сжечь каждый из этих городов дотла, то это то, что мы сделаем”.

“Куда сначала?” - спросил Диллон. “Я готов идти”.

Они повернулись к своему лидеру. Гленн провел рукой по своим бакенбардам, счищая блох. Дыхание из его ноздрей дымилось на холоде. Он смотрел в небеса, и когда он заметил Марс, он внимательно наблюдал за ним, впитывая его тайную энергию, ища руководства у его окисленного железа. Он заставил людей ждать, пока красная планета не испустит богатую, но невидимую силу от своей красной поверхности, проводимость, которую могли использовать только самые сильные из вулфенов. Когда глаза Гленна снова опустились на землю, они были того же ржавого цвета, что и красная планета.

Он щелкнул отрезанными косичками, и поводья заставили мустанга перейти на шаг. Он поскакал дальше, не сказав ни слова, и остальная свора последовала за ним, клубы пыли поднимались от черных копыт, а кожа мерцала в свете луны, когда несущие смерть с грохотом неслись вперед к холмам.

***

Они добрались до пещеры незадолго до полуночи. Гленн следовал внутреннему компасу, дарованному ему Марсом, но по мере того, как койоты углублялись в скалистое, холодное ядро Черной горы, ему оставалось только повернуть нос по ветру, чтобы найти женщин.

Сначала он почувствовал запах пламени, а затем увидел его зарево. Оранжевый шар пульсировал на черной скале, освещая темные фигуры обитателей пещеры. Они были худыми и высокими, с неуклюжими конечностями на гибких телах, полные груди и толстые ягодицы были непропорциональны их стройному телосложению. У их ног лежал выводок волчат, некоторые из которых были жестокими хозяевами, в то время как другие дремали у теплого огня. Одна из женщин ела живую черную змею, не обращая внимания на то, что змея укусила ее в спину. Молодая девушка, безволосая в период полового созревания, дождалась, пока укротитель змей бросит ей кусочки чешуйчатой кожи, а затем проглотила их и, съежившись, вернулась в свою гнездовую нору из спутанных колючек.

Уэб и Хайрам знали этих женщин, но Тэд и Диллон только слышали о них и еще не испытали их священных удовольствий. Гленн почувствовал голод мужчин и поднял руку, чтобы успокоить их.

“Это не добыча”.

Мужчины медленно ехали под прикрытием засохших ветвей, пока не добрались до поляны, на которой обосновались женщины, - бесплодного места, где были вырваны деревья, метко известного как омертвение. Это подходило этим милым, нечестивым созданиям. Гленн ехал впереди, ведя остальную часть стаи в логово света костра, и когда первая из Дочерей Менад заметила их, она резко развернулась, охваченная желанием сражаться, пока не узнала Гленна. На руках у нее был волчонок, сосавший ее обнаженную грудь, прижав к ней лапы и свернув хвост. Некоторые из других менад носили набедренные повязки, сшитые из оленьих шкур, но большинство из них были обнажены, открывая тонкий след персиковых волос, который поднимался по их позвоночникам, сбегая от копчика к затылку. Та, что нянчила щенка, шагнула вперед, ее глаза отражали лунный свет золотыми овалами, а улыбка была пухлой и фиолетовой.

“Амарок”, - сказала она, обращаясь к Гленну.

Одна из других менад скользнула за ее спину, молодая лисица с черными волосами, которые падали ей на колени, покрывая ее, как клубок мертвых лоз.

“Седьмой?” - спросила девушка.

Гленн улыбнулся ей. “Они очень похожи”.

Еще больше бледных тел появилось из пещеры, другие Менады проснулись от одного присутствия койотов. Мужчины спешились и потянулись с широкими улыбками на грязных лицах, уставшие с дороги, но возбужденные этими зрелыми женщинами.

“Что это такое?” - прошептал Диллон своему вожаку стаи.

Гленн не сводил глаз с женщины, стоявшей перед ним. “Они послушницы. Дочери Менад, поклоняющиеся, как младшие сестры для нашего вида.”

Женщина-Менада осторожно положила волчонка на землю рядом с его спящими собратьями, подошла к Гленну и запустила руки под его хлопчатобумажную рубашку, запустив пальцы в мех на груди.

“Я - Тиан”, - сказала она. “И я твоя”.

Гленн наклонился к ней. “Все вы такие”.

Он высунул язык и лизнул ее от губ до лба, оставляя след слюны. Тиан провела пальцем по слюне, а затем сунула ее в рот. Она провела руками по бакенбардам Гленна и направила его голову вниз к своей груди, где он сосал ее дойную железу. Тиан откинулся назад и издала вопль банши, который отпугнул лесных тварей обратно в их норы. Другие Менады придвинулись ближе, покачивая бедрами, и койоты позволили им упасть и обхватили их руками. Мужчины сняли с себя пыльную одежду, и маленькие щенки радостно завыли. Тэд был самым нетерпеливым, срывая набедренную повязку Менады и прокладывая себе путь в ее тело еще до того, как она была готова принять его. Она все еще стонала от удовольствия. Хайрам наклонил Менаду над камнем, чтобы изнасиловать ее, и она замурлыкала и царапнула гранит серебристыми ногтями-кинжалами. Другая Менада извлекла живую летучую мышь из клубка сетки и впилась в нее зубами, оторвав кожистое крыло, а затем повалила Веба на землю и оседлала здоровяка, как быка. Три женщины расстегнули брюки Диллона и упали перед ним на колени, облизывая губы.

Тиан потянулась к паху Гленна, но он схватил ее за запястье.

“Сначала о главном”.

“Но оргия - это ритуал, мой прославленный”.

- Оргия может начаться и без меня. Я здесь не для плотских утех.

Тиан снова не дотронулась до его промежности, но она провела ногой вверх и вниз по ноге Гленна, не в силах сдержать свое желание. Он был главным койотом, тем, кто направлялся в ад к огненному, черному трону следующего круга. Гленн заслужил ее обожание, но все равно решил вознаградить ее за это. Тиан вздохнула от восторга, когда он взял ее за горло и сжал.

“Я буду трахать тебя до смерти”, - сказал он. “Но сначала ты должна дать мне то, что я ищу".

“Да, гранд Амарок. Чем я могу тебе угодить?”

Гленн приблизил губы к ее уху, и шерсть на ее шее встала дыбом.

“Отведи меня к Джессамин Бессмертной”.

***

Мокрые сталактиты свисали с потолка пещеры, как клыки, с них капала влага, от которой кожа наэлектризовывалась. Тиан шла впереди него, ведя его за руку, и он поймал себя на том, что восхищается тем, как ее тонкая талия переходила в пухлые ягодицы. Она даже могла видеть свои груди со спины, вымя Менады, набухшее от молока. Блудливые твари были даром самого Ада, но их умерщвление было не там, куда направляла его красная планета, а просто оазисом.

Гленн похолодел, когда пол пещеры превратился в кость. Под его ногами лежала галактика гладких черепов, которые поблескивали в свете факела Тиан. Черепа бизонов, черепа лосей, черепа лис. Больше всего там было черепов людей, молодых и старых, включая крошечные, треснутые головы тех, кто родился мертвым. Гленн вдохнул, собирая больше информации по запаху. Это были не просто индейцы, похороненные в пещерах для какой-то примитивной церемонии. Там были белые и черные, Менады и волчата. По мере продвижения туннеля стены тоже превращались из гранитных в спрессованные скелеты, состоящие из останков всех обитателей этой земли, некоторые из которых датировались до нашей эры, другие были свежими, как на этой неделе. Раздробленные ребра павших воинов торчали из стен, как белые атлатлы. Мумифицированные дети смотрели на него глазами, сморщенными до размеров зеленого горошка, их рты кривились в ухмылке там, где губы сгнили. Пламя, которое несла Тиан, сжалось до маленькой голубой пирамиды, а затем снова превратилось в огромный пурпурный огонь, сияющий, как дюжина лун. Каждый волосок на теле Гленна встал дыбом. Мех риджбека Тиан встал дыбом вдоль ее позвоночника. Он чувствовал, как увлажняется ее лоно, как наливаются соски, как слезятся глаза. У него текли слюнки, как у собаки, волосы на груди намокли. Пещера наполнилась похожим на песню стоном, женственным, но нечеловеческим, призрачным в эхо-камере.

Тиан повернулась к нему. ”Она ждет".

Гленн выступил вперед один. Здесь скелетообразные полы образовали изогнутую яму в нижней части входа, наполненную солоноватой болотной водой. Гленн разделся догола и вошел в воду сначала по колено, потом по пояс, желая проявить себя. Он погрузил одну руку в ил и выпил. Оно было прогорклым, отвратительным, но он проглотил его обратно. Проявить неуважение к гостеприимству ведьмы означало впасть в немилость. Теперь он был по грудь в воде, и она бурлила, хотя становилось все холоднее. Его зубы стучали, когда он погрузился по шею, а затем он отпустил, падая в обсидиановую пропасть, позволяя черноте затопить его глаза, заполнить ноздри и пролиться в горло, утопая в преданности колдовству волшебницы. Он страдал до тех пор, пока боль не угрожала разорвать его легкие, а затем выплыл обратно на поверхность как раз перед тем, как его силы иссякли. Он шумно вдохнул, и с ветвей вспорхнули черные птицы.

Гленн открыл глаза. Он сморгнул черноватую кровь.

Он прошел по подземному туннелю и вышел из пещеры в мертвый лес. Останки безжизненных деревьев торчали из земли сломанными шипами, их высасывающие корни тянулись сквозь пожелтевшую траву, как бескровные вены. Верхушки корявого платана были окутаны паутиной полтергейста. Дождевые тучи надулись над ними луковичными стаями, баюкая воронов, которых Гленн вытащил из гнезд из человеческих волос. Серость окутала эту землю. Она впиталась во все, высосав все цвета, кроме болотной зелени единственного дома, гниющего перед линией деревьев. Это было крепкое квадратное здание из высушенного сырцового кирпича, утрамбованного землей, глиной и соломой. Это было похоже на небольшой форт или глинобитный дом, только ветшающий, сочащийся. Изнутри доносился тот же музыкальный стон, который Гленн слышал в пещере.

Он направился к нему.

Входной дверью служила простыня из сыромятной кожи, а на крыльце была вырезана пентаграмма. Он шагнул внутрь. Свет здесь был похож на свет факела Тиан, эфирное металлическое свечение, зеленое вместо лавандового, но источник его исходил не от огня, а от холодной плоти Джессамин Бессмертной. Она стояла перед ним, как статуя, одетая в платье, сшитое из загорелой плоти детей, заблудившихся в пещерах. Их лица смотрели без глаз, как гротескные маскарадные маски. Глаза Джессамин были запавшими на ее изможденном лице, высокие скулы выдавались вперед, зубы стерлись до половины их нормального размера. Когда она заговорила, ее вокал потрескивал, как гудение пчелиного улья.

“Седьмой”, - сказала она.

Гленн кивнул. “Я пришел во имя Первого”.

Ведьма протянула руки. “Джаспер воскрес”.

“Воскрес?”

“Еще не успокоился”.

Колдунья вышла вперед, и когда она подошла достаточно близко, Гленн смог разглядеть шрам от петли на ее шее, где она была повешена, но не умерла. В соответствии с законом того времени, она была освобождена. Это было одно из многих убийств, которые она пережила за эти годы, включая удары штыками, избиения дубинками и единственную пулю в затылок. Она исчезла в горах, так что толпа, разгневанная тем, что она сделала с местными детьми, не смогла выследить ее для линчевания. Они все еще не могли защитить ни одного детеныша, который осмеливался вторгаться на ее пустую землю.

“Джаспер мертв”, - сказала она ему. “Но магия? Бессмертный. Его сердце слишком порочно, чтобы умереть, как умирает человек.”

Гленн наклонился к ней. “Где?”

Джессамин Бессмертная, словно пар, пронеслась по однокомнатной лачуге, проплывая мимо стола из серы и стула из шкуры гремучей змеи, которые выходили в единственное окно. Ей нравилось наблюдать, нравилось ждать.

“Он путешествует в чужих руках”, - сказала она.

“Чьих?”

- Считается, что он врач... или ученый в некотором роде. Сейчас трудно сказать. Когда планеты не выровнены, послание становится запутанным, Седьмой.”

“Куда он его везет?”

“Это... не может быть известно”. Она провела рукой по столу, ее пальцы высохли, как мокрая бумага. “Но ты не единственный, кто ищет его”.

Челюсть Гленна сжалась.

“Есть еще один”, - сказала она. “И он тоже вулфен. Он тоже... койот.”

ГЛАВА XII

БИРН ПОЧУВСТВОВАЛ ТОШНОТУ В животе. Шахтерский городок Оникс-Бэнкс много лет пребывал в нищете, но теперь его опустошили не только экономические распри и болезни.

На улицах валялись окровавленные человеческие тела, застреленные, как бизоны, некоторые зарезанные, как ягнята. За пределами часовни монахиня лежала лицом вниз в грязи с проломленным черепом. Маленькие, сломленные дети были разбросаны вокруг нее в виде конфетти из запекшейся крови, которая почернела под солнцем. Плавильный цех был в огне, а из окна свисал мертвец, насаженный на осколки стекла. Рядом с тележкой, груженной рудой, лежал еще один человек, сложив на груди, как бревна, отрубленные конечности. Пожилая женщина лежала на боку на дорожке, позвоночник был виден там, где убийца содрал с ее спины куски кожи. В задней части ее черепа зияла дыра размером с кулак. Внутри он был выдолблен.

Бирн продолжал: Он проследовал по следу фургона к разрушенной палатке пробуждения, где были жестоко убиты прихожане и их лошади. От некоторых тел остались лишь пятна на траве. Он спешился и вошел в палатку, облако мух жужжало над рядами мертвецов. Здесь бойня была еще страшнее. На телах были следы когтей и укусов, и они были частично съедены. Все было усыпано черным мехом.

Вольфен, подумал он. Компания вольфенов.

Он принюхался к гнилостному воздуху, уловив среди прочих феромоны Гленна Амарока и Веба Типтона. Старая компания Бирна действительно искала магию Джаспера, и они уже опередили его. Знали ли они, что нужно идти в Хоупс-Хилл? Знали ли они об очищенном кладбище, где Джаспер Терстон был похоронен все эти годы?

Он снова забрался в седло, и Бо зашагал вперед, лошадь была напугана присутствием убитых мулов и пони. Бирн щелкнул поводьями, и Бо поскакал галопом, копыта стучали по растительности, когда они набирали скорость. Заходящее солнце окрасило небо в ранний вечер. Бирн бежал от ужаса Оникс-Бэнкс, бродя по сельской местности, увядшей от прикосновения осени, когда некогда яркая листва стала темно-коричневой, как гроб, когда ноябрь подходил к концу. Когда в сгущающихся сумерках заискрились первые звезды, он пробирался через раскачивающееся нагорье, где лес расчищался и паслись неуклюжие тени. Стадо бизонов бродило по холму, их лохматые зимние шубы скрывали их в мягких объятиях ранней темноты, их рога и уши светились неземным лисьим огнем. Он подстрелил бы одного на ужин, но пробыл бы здесь только для того, чтобы поесть и дать отдых своей лошади, решив, что они будут скакать всю ночь.

Когда рассвело, Бирн заметил лагерь брезентовых вигвамов, их деревянные спицы тянулись к пурпурному небу. Одна из их дымовых заслонок открылась, и изнутри выглянуло лицо. Индейцы были слишком далеко, чтобы он мог угадать их племя, поэтому он подоткнул пальто, чтобы обнажить железо на бедре, на всякий случай, если оно ему понадобится. Его лошадь напряглась, и они перешли на рысь. Уши Бирна навострились, услышав звук раскачивающегося лука, стрелы, рассекающей воздух. Но никто не пришел. Проходя мимо, он обошел лагерь стороной.

Хотя они ступали тихо, он услышал их прежде, чем увидел. Он мог сказать, что они были индейцами, по тому, как они ехали на своих лошадях. Они были украшены шкурами бизонов, в каждой повязке было по одному перу. Один был пожилым мужчиной, обветренным, с волосами, такими же седыми, как и его зубы. Другая была скво-подросток с глубокими глазами и ожерельем из бус на шее.

Бирн учуял их запах.

Тогда он знал, что это племя смешанных браков шошонов и банноков, вероятно, вытесненных белыми с земель, более богатых водой. Змеиная война закончилась мирным договором, что дало Бирну надежду, что эти двое позволят полубелому пройти без каких-либо призывов к насилию. Когда они оказались на расстоянии шести футов друг от друга, Бирн и всадники остановились, но остались на своих лошадях. Мужчина сказал что-то на своем родном языке, и молодая женщина перевела на английский, насколько это было в ее силах.

“Отец, - обратилась она к Бирну, - он спрашивает, есть ли у тебя табак”.

Бирн медленно потянулся за своей пачкой "клин", чтобы не насторожить их, достал две сигары "Генри Клэй" и предложил их всадникам. Когда мужчина заговорил снова, его дочь перевела.

“Спасибо тебе, путник. Хорошим дымом нужно делиться”.

“Рад услужить”.

Бирн чиркнул спичкой и зажег их сигары, затем одну из своих. Мужчина заговорил со своей дочерью, но не сводил глаз с Бирна.

“У тебя бакенбарды”, - сказала девушка, глядя на его бакенбарды. “Отец сказал, что ты ходок по коже. Двигаешься сквозь ночь, как антилопа.”

Бирн выдохнул дым. “Я всего лишь мужчина”.

“Мы считаем, что ты из народа койотов”.

Бирн напрягся. Знало ли это племя злую стаю вулфена, знало ли, что он когда-то был солдатом койотов? Или они просто имели в виду вулфена в целом, когда ссылались на людей-койотов? Индейцы всегда были более мистической расой, их умы были открыты для сверхъестественного и, следовательно, лучше способны понимать его, даже использовать его.

В тусклом свете восходящего солнца лицо старика было похоже на взорванную мину. Его взгляд был молочно-белым от катаракты, его слова вылетали, как смешанный гравий.

“Брат Койот был частью Великой Тайны”, - сказала женщина, переводя. “Сотворение мира. Это были мирные оборотни, которые научили наш народ молоть муку, разводить огонь. Найди травы, чтобы исцелить наших больных. Но некоторые койоты - обманщики злой магии. Если кто-то из этой породы пересекает наш путь, мы возвращаемся домой на три дня, прежде чем снова выходить на улицу. Миссионеры рассказали нашим шаманам о сатане. Мы считаем, что он ездит на плохих койотах, как на скакунах.”

Бирн поерзал в седле. Старик стряхнул пепел с сигары. Молодая девушка выпустила дым. Наступила тишина, заполненная только отдаленным пением утренних птиц.

“Прежде чем ты умрешь, отец хочет знать, каким койотом ты будешь”.

Бирн посмотрел на горизонт. “Это правда, что я волк, но я не страдаю от призыва ко злу в своем сердце, и я не бегаю ни с какой стаей, которая это делает”.

Дочь обменялась взглядом со стариком.

“Отец говорит, что ты мирный человек, - сказала она Бирну, - но все равно твой дух воет”.

Старик поднял руку, показывая три пальца, и воины, которые прятались вне поля зрения, выскользнули из-за своих укрытий и положили стрелы обратно в колчаны. Они вернулись в лагерь индейцев, чувствуя себя непринужденно, но, возможно, немного разочарованные, судя по скальпирующим томагавкам, которые были у некоторых мужчин.

На этот раз скво говорила сама за себя.

“Беги дальше, брат Койот. Тебя навсегда узнают по следам, которые ты оставляешь”.

***

Был полдень, когда Лютер Бирн вернулся домой.

Хоупс-Хилл выглядел по-другому, но по своей сути маленькие городки, как правило, остаются прежними. Сердца таких мест - это камни, которые никогда не катятся, потому что они скованы традициями, предрассудками и переоцененной родословной старой крови. Одна мысль о том, чтобы снова пройтись по этой грязи, заставила Бирна застыть в позе. Он напоил Бо и привязал его к столбу рядом со старой часовней, проходя мимо цветника, который он сам помог создать много лет назад. Тогда он ненавидел приют. Его оторвали от матери, и это сделало его озлобленным ребенком, мальчиком, за которым монахини должны были присматривать повнимательнее. Но можно ли его винить за его ярость, учитывая, как он оказался здесь?

Он ужасно скучал по своей милой маме, но не нуждался в своей биологической матери, настоящей женщине, которая его родила. Она была слюнявой пьяницей, которая приводила домой любого мужчину в салуне, который покупал ей бутылку водки или стащил немного самогона из частного бара. Но это был не один из этих ночных ромео, который оставил ее с ребенком, а индеец навахо, которого изгнали из его собственного племени по причинам, которые он не назвал. Мать Бирна стыдилась того, что забеременела от мужчины, который не был белым, обвиняя в этом галлюциногенный эффект нелегального алкоголя. Она оказалась неспособной заботиться о своем сыне, будучи нищей алкоголичкой, у которой не было семьи, на которую можно было бы опереться. И поэтому она взяла малыша Лютера и поместила его в загон к их собаке, суке русского волкодава, которая воспитывала Бирна как своего собственного. От нее мальчик научился нюхать то немногое, что у них было, прежде чем съесть, ходить на четвереньках, облизываться в целях личной гигиены, а также лаять, выть и тявкать, чтобы выразить себя. Волкодав была заботливой матерью, дававшей ему больше наставлений, чем когда-либо могла бы дать та, кто его породила. И хотя он проклинал свою биологическую мать по сей день, он пришел к пониманию того, что у нее, по крайней мере, хватило здравого смысла отдать его на попечение того, кто любил бы его, человек он или нет.

К тому времени, когда маленькому Лютеру исполнилось четыре года, его биологическая мать выпила достаточно крепких спиртных напитков, чтобы полностью ослепнуть. Не в силах найти дорогу домой после ночи, проведенной в лесу, она, спотыкаясь, бродила по улицам в болезненном бреду, крича и размахивая руками, пока ее не забрали стражи закона, которые поместили ее в фургон, полный других пациентов с головными болями, направлявшихся в лечебницу. Она рассказала им о своем сыне, и когда стражи закона обнаружили одичавшего мальчика, его забрали из собачьего загона, он выл, зовя свою мать, а волкодав выл в ответ.

Бирн больше никогда ее не видел.

Со временем он научился говорить, ходить прямо и есть с помощью посуды, а не руками, но и по сей день он все еще нюхал пищу, прежде чем съесть ее, и зализывал свои раны, пока они не перестали кровоточить.

Кровотечение.

Так он служил монахине, которая научила его быть человеком. Сестра Мэйбл и ее собственная версия святой воды — кровь и слезы детей. Для монахинь страдание было ключом к божественности. Бирн понял, что в этом есть доля правды, но это мало что изменило в его отношении к церкви и к христианской вере в целом. Он знал, что есть мир за пределами этого, но не питал нежности к змеям и крысам Христа.

Теперь, спустя столько времени, он вышел на крыльцо часовни со стиснутой челюстью и сжатыми кулаками. Он повел плечами и отряхнулся. Если он войдет с грубым отношением, это не поможет ему найти причину, по которой он здесь. Дверь, как всегда, была открыта. Он шагнул внутрь. Укрывшись от солнца, его тело остыло в стенах старой часовни. Он чувствовал запах черной плесени, скрытой внутри них, запах термитов и пыли в стропилах. Пожилая женщина сидела на скамье, склонив голову к деревянной статуе распятого богочеловека. В отличие от той, что была в тайной гробнице внизу, в этой не было специальных трубок для перегонки священного напитка сестры Мэйбл. Луч солнечного света падал через открытое окно и освещал безвольную мертвую голову Христа, высвечивая пыль в воздухе. Бирн подошел к алтарю, где на подиуме преподобного лежал массивный экземпляр Ветхого Завета, открытый на Исайи. Он взглянул на страницу.

Смотрите, приближается день Господень — жестокий день, с гневом и яростным гневом... Я положу конец высокомерию надменных... их младенцы будут разорваны на куски перед их глазами; их дома будут разграблены, а их жены изнасилованы.

Бирн подумал обо всем, что он видел в Оникс Бэнкс. Он достал из нагрудного кармана остаток своей последней сигары, но когда потянулся за спичечным коробком, дверь открылась, и он услышал знакомый голос.

“Я ждала, когда ты придешь”.

Как будто она и не постарела.

Она сказала: “Я разбрызгала специальный эликсир, чтобы ты мог войти, не обжегшись. Более зловещий вольфен был бы опален в любом случае. Это все еще дает мне надежду на тебя.”

Бирн уставился в сердцевидное лицо сестры Мэйбл, такое бледное, милое и арктическое. Поток противоречивых эмоций бушевал в нем, не имея иного выхода, кроме слез, поэтому он проглотил их и закурил сигару.

“Курить в Божьем доме?” - спросила она. “Я воспитала тебя лучше, чем это”.

“Меня вырастила собака”.

“Ты знаешь, что я имею в виду”.

Пожилая женщина, которая молилась, впервые подняла на него глаза, взяла свою карманную Библию и вышла из здания. Теперь он был наедине с монахиней.

“Почему ты так уверена, что я все равно вернусь?” он спросил.

Она обошла скамьи. Даже вблизи он поразился тому, насколько она выглядела моложе, чем он сейчас.

“Ты дал обещание”, - сказала сестра Мэйбл. “Ты беспокойный человек, Лютер, но человек чести”.

”Так было не всегда".

“Все меняется”.

Бирн пожал плечами. “Да, хорошо. Я сомневаюсь, что что-то изменилось в этой церкви или в приюте Пресвятой Богородицы.”

“Лютер, пожалуйста. Нет необходимости вспоминать прошлое. Теперь я приготовила для тебя постель, а в конце улицы есть универсальный магазин. Я пошлю одну из сестер за кое—какими вещами для тебя...

“Нет необходимости. И у меня нет времени на отдых, как бы хорошо ни звучала кровать. Просто скажи мне, что, черт возьми, случилось с этой могилой.”

“Не используйте такие выражения в—”

“Где, черт возьми, чертово сердце Джаспера?”

Она ахнула и перекрестилась. “Я думала, что давным-давно научила тебя быть человеком, но ты остаешься животным. Я не знаю, где находится сердце Джаспера Терстона, но мы похоронили его не там. Кто-то ограбил могилу, и прежде чем ты спросищь снова, я скажу тебе, что не знаю, кто именно.”

“Ни один койот, все еще находящийся в руках сатаны, не смог бы ступить и одной лапой на эту священную территорию. Разве не в этом был смысл закапывать всех этих мертвых детей в землю?”

Ее лицо помрачнело. “Нам пришлось очистить землю, чтобы не допустить этих монстров”.

“Думаю, это не сработало, сестренка. Должно быть, они нашли его и выкопали.”

“Если бы они нашли Джаспера Терстона, все было бы намного хуже, чем сейчас. Ты знаешь, что это правда.”

Да. В этом не было никаких сомнений. Если Гленн и его ребята владели сердцем Джаспера, они владели его магией, и они сделают все возможное, чтобы раскрыть его силу в полной мере. Ему нужно было чем-то заняться. Каждый проходящий день приближал койотов к тьме, которая могла искалечить мир, возможно, даже уничтожить его.

“Если не койоты украли его, то кто же?” он спросил. ”Какой дегенерат пойдет рыть ямы на кладбище у черта на куличках?"

***

“Ну же, Кассий, - сказал Верн, - это чистое золото, чистое, как Дева Мария. Ты же знаешь, что это стоит больше доллара и двух монет.”

Кассиус Снек скрестил руки на груди и посмотрел на капсулу. “Черт возьми, Верн. Это универсальный магазин, а не банк. Ты получил мое предложение. Если тебе это не подходит, что ж, ты знаешь, где дверь.”

Верн покачал головой. “Ты же знаешь, что не можешь отнести это ни в один банк. С моим долгом они дали бы мне деньги только для того, чтобы снова забрать их. Просто кучка низкопробных грязных воров - вот кто они такие, ничем не лучше бандитов, которые их грабят. На самом деле, я бы сказал, что бандит - это более высокий класс людей из этих двух. По крайней мере, он не обнимает тебя за плечи, как будто ты его родственник, прежде чем ограбить тебя до нижнего белья.”

Дверь открылась, и вошел высокий мужчина. Верн и Кассиус притихли при виде этого незнакомца, с его тяжелым телосложением, пыльной одеждой, лохматыми волосами и еще более лохматыми бакенбардами. Его кожа была цвета опавших листьев. Незнакомец рассматривал товары, и Кассий одним глазом следил за ним, пока Верн продолжал торговаться.

- Я возьму за нее три доллара. Черт возьми, вы все равно можете заработать на ней до пяти долларов прибыли; может быть, даже десять.”

“Чушь собачья. Это твое яйцо вполне может быть золотом дурака.”

“Нет, сэр, это не так! Я бы не стал пытаться обмануть тебя, старый друг. Я все выше и выше поднимаюсь. Это здесь из чистого золота. Вот, взгляни.”

Верн открыл капсулу.

“Проклятие!” - сказал лавочник, обмахиваясь веером перед его лицом. “Твое яйцо пахнет тухлятиной. Что ты там хранил, лосося месячной давности?”

Будучи гробовщиком, Верн Пипкин не был так чувствителен к запахам, как большинство людей. Он думал, что достаточно хорошо очистил внутреннюю часть капсулы, но...

“Он просто немного пахнет из-за своего возраста. Видите ли, я продаю вам здесь антиквариат, подлинный предмет, если вы когда—нибудь видели...

Руки схватили Верна за воротник. Его развернуло кругом. Незнакомец набросился на него со скоростью горного льва и выглядел вдвое более злобным. Его костяшки пальцев побелели, когда он сжимал золотое яйцо, Верна начала трясти.

“Пожалуйста, друг, ” сказал он, “ Что все это значит?”

Одним махом незнакомец вырвал капсулу из рук Верна. Он открыл его до конца, обнаружил, что она пуста, и сердито посмотрел на гробовщика.

“Где, черт возьми, ты это взял?”

Верн судорожно сглотнул. - Да ведь это семейная реликвия. Принадлежала моей дорогой покойной бабушке.”

“Дерьмо собачье”. Мужчина толкнул его. “Где ты это взял? Я не собираюсь просить тебя снова; по крайней мере, не вежливо.”

“Нет необходимости в этом грубом обращении, друг. Разве мы не белые люди?”

"Нет. Я полукровка, а ты проклятый упырь, вот кто ты такой.”

Лицо Верна исказилось. “Что это сейчас?”

"Ты обгладывал могилы"..

Хотя он пытался заговорить, весь воздух покинул легкие Верна. Раздался громкий щелчок, и когда он обернулся, то увидел, что Кассиус подошел, держа в руках дробовик, который он держал под прилавком для таких грубых клиентов.

“Теперь слушайте внимательно, мистер”, - сказал владелец магазина. “Я не хочу никаких неприятностей в моем заведении. А теперь почему бы вам не—

Незнакомец выхватил дробовик у Кассиуса одной рукой, даже не сводя глаз с Верна.

“Похороненные вещи должны оставаться похороненными”, - сказал незнакомец. “Ты выкопал то, что тебе лучше было бы оставить глубоко в земле”. Он посмотрел на Кассия. “В этом городе точно будут проблемы. Означают неприятности.”

Незнакомец перебросил капсулу через плечо, и она со звоном упала на пол. Верн вздрогнул, надеясь, что на нем не останется царапин или вмятин.

“Где это?” - спросил незнакомец. “Где сердце?”

Взгляды обоих мужчин упали на Верна. Он заметил странную красноту в радужках незнакомца.

“Мистер... э-э... как вас зовут, сэр?”

“Лютер Бирн. Ты бы поступил умно, если бы запомнил это.”

“Мистер Бирн, я заявляю, что о таком сердце я ничего не знаю”.

“Ты ниже коровьего падди, но ты не простак. И нет времени тратить его на эту дурацкую болтовню. Скажи мне правду, и я оставлю тебя в живых.”

Кассиус заговорил: “Мистер Бирн, пожалуйста, не делайте этого в моем заведении”.

Верн фыркнул. “Ты не имеешь в виду, не делай этого вообще, Кассий?”

“Ах, черт возьми, Верн, конечно”.

Тот, кого звали Бирн, глубоко вздохнул. Верн мог бы сказать, что этот дородный мужчина сдерживал насилие, которое пришло к нему по первобытному инстинкту, но он, возможно, не сможет долго сдерживать его. Это может вырваться непроизвольно, как автоматический рефлекс на ложь. Верн облизнул губы. Здесь он должен был принять решение.

“Слушай внимательно, Верн, - сказал Бирн, - ты проклял этот город. Будь проклято почти все человечество, если бы это сердце попало в плохие руки. Теперь я могу простить тебе то, что ты не знал, насколько важным было это сердце, но я, конечно, не могу простить, что ты солгал мне в лицо о том, где ты его спрятал. Я знаю, что в какой-то момент у тебя оно было. Я чую это от тебя, как дерьмо на свиноферме.”

Верн отвел взгляд, когда глаза Бирна стали еще краснее, рубины загорелись на солнце. Это был не обычный человек. Он был таким же странным, как и сердце, о котором он спрашивал. Может быть, сердце действительно было опасным.

“Оно бьется”, - сказал Верн. “Бьется, хотя нет тела, за которое можно было бы биться”.

Бирн молчал, ожидая продолжения.

“ Доктор сказал, что хочет изучить его. Я дал ему это во имя науки.”

“Какой док?”

”Доктор Юрайя Крейвен".

Кассиус сказал: “Он городской врач, мистер”.

“Я понимаю это”, - сказал Бирн. “Где я могу его найти?”

Верн начал рассказывать ему, но Кассий прервал его.

“Он уехал”, - сказал владелец магазина.

“Уехал?”

"Он зашел вчера, чтобы запастись дорожными принадлежностями. У него был билет на чайник. Сказал, что едет на восток. Я не помню, куда именно, но его путь был достаточно далек, чтобы потребовался локомотив.

Бирн закрыл глаза и глубоко вздохнул. Верн отвернулся.

“Сладкие галлнипперы, мистер. Твое дыхание может сбить канюка с навозной телеги.”

Верн мгновенно пожалел об этом, когда здоровяк притянул его ближе, его кулаки туго стянули воротник Верна вокруг шеи.

”Ты должен рассказать мне все, что нужно знать об этом Крейвене", - сказал Бирн. “И ты поможешь мне выяснить, куда он направляется”.

“ Боюсь, мне больше нечего сказать.

Кассий наклонился к нему. “Ну же, Верн. Разве ты не видишь, что этот человек серьезно относится к делу? Повесь свою скрипку, проклятый дурак, потому что он дубит твою шкуру”.

Верн бы врезал продавцу в круглый живот, если бы Бирн не держал его до сих пор. Он снова попытался облизать губы, но во рту было сухо, как в пустыне. И поэтому он рассказал ему все, начиная с ограбления могилы и заканчивая сделкой с Крейвеном и тем, как доктор, похоже, думал, что наткнулся на находку века. Когда Верн закончил, хватка Бирна на нем немного ослабла.

“Итак, я был с вами откровенен, мистер Бирн. Я уже все вам рассказал, и больше ничего не будет.”

”Отведи меня в его кабинет".

“Но... но он уехал”.

“Возьми меня в любом случае”.

Он отпустил Верна, вызвав у него желание убежать. Но, судя по тому, как быстро Бирн набросился на него, он знал, что даже не выйдет за дверь. Он вернул пальто на место, поправив воротник с оборками.

“Я не могу помочь вам больше, чем уже помог”, - сказал он. “Крейвен уехал из города. Теперь он как негр в поленнице дров; исчез. Кто знает, где он может быть.”

Бирн отпустил Верна, взломал дробовик и разрядил патроны, прежде чем отбросить его в другую сторону магазина. Верн вздрогнул, когда его снова схватили за руку, хватка Бирна была подобна ловушке для ног. Он повел его к двери, а Кассиус остался за прилавком с тупым выражением лица. От него не будет никакой помощи. Верн потянулся к золотой капсуле на полу и поднял ее, когда они выходили. Ни за что на свете он не оставил бы это Кассиусу бесплатно.

Они шли по улице в относительной тишине, Верн только указывал дорогу. Кабинет врача находился недалеко от универмага. Что, по мнению этого негодяя, он там найдет такого, что хоть как-то поможет его преследованию? И вообще, кто такой этот Бирн? Он не объявлял себя представителем закона или какой-либо другой власти. Что дало ему право помыкать Верном, как будто он был не лучше индейца? Он был уважаемым членом своей общины, который оказывал важную услугу. Итак, он разгрыз могилу у черта на куличках — что в этом плохого? Его беспокоило, что Кассиус Снек теперь знает об этом, но позже Верн утверждал, что сказал Бирну только то, что хотел услышать, что в вынужденном признании в ограблении могил не было правды. Тем не менее, Кассиус был болтуном, и все в городе покупали товары в его магазине. Сплетни распространятся, как оспа.

Когда они добрались до офиса, Верн оторвал взгляд от окон и посмотрел на Бирна.

“Если вы намеревались вломиться в кабинет доброго доктора, я не буду в этом участвовать”.

Бирн взялся за дверную ручку и попытался толкнуть, явно не знакомый с довольно новым изобретением. Верн самодовольно ухмыльнулся и повернул ручку для него, затем понял, что он вернулся к словам, которые только что произнес. Бирн втолкнул его внутрь и раздвинул занавески, чтобы впустить свет. В офисе было прохладно и стерильно, как и у его владельца. Бирн сначала обыскал офис, затем отправился в заднюю часть здания, чтобы обыскать жилые помещения Крейвена, взяв с собой Верна. Они выдвинули ящики и подняли крышку его письменного стола с откидной крышкой. Бирн, казалось, искал не только глазами, но и носом, обнюхивая каждый уголок. Верну пришлось отвести взгляд. Этот человек был просто отвратителен. Когда Бирн подошел к книжной полке, он фыркнул на определенный том и вытащил его. Открыв его, он понюхал страницы.

- Боже милостивый, сэр, - сказал Верн. “Что, черт возьми, вы делаете?”

Бирн еще раз шмыгнул носом и положил открытую книгу на стол. Он указал на нее.

“Это”, - сказал он. “Это последняя страница, к которой он прикасался. Его запах повсюду.”

“Как вы могли—”

Бирн постучал по заголовку страницы.

Пенсильванский университет.

ГЛАВА XIII

ОНИ ЖДАЛИ его, когда он вышел из офиса.

Рассел держал свой кольт в кобуре, но положил на него руку. Железо было прохладным на ощупь, солнце скрылось за сгущающимися облаками. Они стонали, отяжелевшие от холодного дождя поздней осени. Когда здоровяк вышел на улицу вместе с гробовщиком, помощник шерифа Джейк Довер поднял винтовку, но не направил ее прямо на них. Молодой служитель закона был тем, кто предупредил маршала о взломе, нервный владелец магазина пришел в участок, чтобы рассказать ему о человеке по имени Бирн и о том, куда он направляется.

Незнакомец остановился, вцепившись в Верна, чтобы тот не смог убежать. Это был смуглый и оборванный всадник, весь в грязи долгого путешествия. Рассел и его люди были искусны в отслеживании того, кто приходил и уходил в их городе. Его раздражало, что они не знали об этом незнакомце, пока он уже не совершил преступление, вторгшись на территорию доктора. Бирн носил на бедре железный кольт, больший, чем у Рассела. Помощник шерифа Довер тоже это заметил.

Довер поднял винтовку чуть выше. “Давай посмотрим, как ты просто бросишь этот пояс и пушку. Аккуратно и медленно.”

Бирн стоял неподвижно, как гранит. Поднялся ветер и разметал его спутанные волосы по плечам. Его усы затрепетали. Рассел внезапно подумал о том, что рассказала ему сестра Мэйбл, и обо всем, что он слышал о койотах. Этот высокий стакан воды, безусловно, соответствовал их описанию. Лучше не рисковать. Он отвернул край пиджака, чтобы показать свой значок.

Лучше всего делать так, как говорит мой заместитель. Вы же не хотите подхватить тартар".

Бирн прищурился, но ничего не сказал.

“То есть вы не хотели бы ввязываться во что-то, когда вас превосходят”.

Лицо Бирна превратилось в посмертную маску. “И что заставляет тебя думать, что я в меньшинстве?”

Между мужчинами воцарилось молчание. Затем пошел легкий моросящий дождь, обещая полный дождь на хвосте. За зданиями линия деревьев, казалось, пьяно раскачивалась, разбуженная ведьминым ветром, и их голые ветви кудахтали на фоне волнистой серости. По телу маршала пробежал холодок.

“Незнакомец, ты близок к тому, чтобы заставить меня сделать то, чего я бы предпочел не делать. Тебе лучше засунуть это железо за пояс.”

Бирн покачал головой. ”Не могу прийти".

“Я заберу тебя в свою тюрьму так или иначе. Разве тебе не подошло бы больше, если бы ты не лежал в камере с пулей в теле?”

Помощник шерифа Довер направил винтовку прямо на Бирна. Рассел мог поклясться, что увидел клыки, когда мужчина ухмыльнулся, но Бирн закрыл рот слишком быстро, чтобы быть уверенным. Верн Пипкин поднял руки.

“Пожалуйста, Джейк, - сказал он помощнику шерифа, - будь осторожен, куда ты указываешь!”

Бирн сказал: “Это хороший совет, джентльмены”.

Расселу не терпелось выхватить свой кольт, но он не хотел начинать перестрелку без крайней необходимости. На улице позади них были горожане, наблюдавшие за происходящим, слишком увлеченные, чтобы добраться до безопасного места. Их упрямство может просто стоить им жизни.

- Ты угрожаешь представителям закона, Бирн? - сказал Рассел.

“Ты предупреждал меня; теперь я предупреждаю тебя. Я отпущу гробовщика и пойду своей дорогой, но я не собираюсь ни в какую калабузу.”

“И почему?”

“У меня нет времени”.

“Внезапно ты заторопился покинуть Хоупс-Хилл?”

“С самого начала никогда не хотел сюда приезжать”.

“Хорошо, тогда почему ты это сделал? Что у тебя за дела в моем городе?”

“Теперь это твой город, не так ли?”

Верн сказал: "Он ищет старого Дока Крейвена, но Док уехал в старые штаты! Этот человек говорит, что Док забрал его сердце или что-то в этом роде". Бирн оттолкнул его, но Верн запаниковал, оказавшись между ним и полицейскими. Он указал на свой висок. "Он не прав в своем номере!"

К удивлению Рассела, Бирн оттолкнул своего заложника, сдавая его, но сделал это с такой силой, что Верн споткнулся и упал лицом в землю. Он закашлялся, когда дыхание покинуло его. Испуганный этим движением, помощник шерифа Довер чуть не выстрелил, его палец дернулся на спусковом крючке. Верн бежал, прижимая к груди что-то золотое и блестящее, ребенка с соломенной куклой. Затем последовало молчаливое противостояние, представители закона ждали, когда Бирн сделает свой ход, и Бирн сделал то же самое.

Грохот колес фургона привлек внимание Рассела, и он краем глаза наблюдал за приближающимся дилижансом. Когда он приблизился, Довер повернул голову, не зная, в кого целиться. Это могут быть друзья Бирна, пришедшие, чтобы вытащить его из беды. Но когда дилижанс поравнялся с ними, стражи закона узнали человека в черном, который сидел на нем. Рассел был поражен, что старый проповедник мог видеть достаточно хорошо, чтобы управлять лошадьми. Повозка остановилась, сестра Мэйбл поспешно выпрыгнула из нее, две монахини последовали за ней.

- Господи, - пробормотал Рассел.

Бирн рассмеялся. ”Вот именно".

Сестра Мэйбл подошла ближе. “Маршал, подождите!”

Когда она подняла руки, Рассел увидел, что на ней не было ее обычных перчаток. На каждой ладони был шрам размером с серебряный доллар.

“Отойдите”, - сказал Рассел. “Вы все садитесь обратно в эту коляску”.

“Пожалуйста, вы должны выслушать меня. Этот человек может помочь нам спасти Хоупс-Хилл”.

Рассел оглядел преступника с ног до головы. Меньше всего он принял бы его за своего рода спасителя. Черт возьми, он не выглядел достойным тех поношенных ботинок, в которых стоял. Дождь усиливался, поэтому Рассел не мог сказать, были ли это капли дождя или слезы на лице монахини, но у него было подозрение, учитывая беспокойство в ее глазах.

“Что ты хочешь мне сказать, Сестра?”

“Это Лютер Бирн. Я хорошо его знаю, потому что я вырастила его прямо здесь, в этом городе. Если бы не его храбрость, Хоупс-Хилл превратился бы в развалины, а без него дело может скоро дойти до этого”. Вспышка молнии сделала бледную монахиню еще более призрачной. “Не обращайте внимания на этот дождь, Маршал. Надвигается шторм похуже, чем вы можете себе представить. Все признаки дьявольщины, которые мы видели до сих пор — кислые земли и домашний скот? Это только начало. Настоящая буря обрушится на легион волков — койотов. Они возвращаются, чтобы закончить то, что начал их лидер.”

Рассел все еще не верил в эту сверхъестественную чушь, даже если так много других людей в Хоупс-Хилл были убеждены в этом. Но он должен был успокоить свой народ, и большая часть этого была связана с умиротворением церкви. Последнее, что ему было нужно, это чтобы они начали сеять священную панику среди своей паствы, а преподобный Блэквелл расхаживал по сцене, разглагольствуя об Армагеддоне, надвигающемся на их маленький городок. Городской глава Мерфи Хайерс хотел бы знать, почему Рассел не действовал, почему он не сделал этого в знак доброй воли. А что, если у сестры Мэйбл было нечто большее, чем просто предчувствие, когда дело касалось койотов? Он знал преступников из своего списка беглецов и жестокость их преступлений. Что, если они действительно направлялись в Хоупс-Хилл, а Мэйбл и Бирн могли бы дать ему больше информации? Затевалось что-то подозрительное, будь то сверхъестественное или нет.

Он посмотрел на Бирна, но обратился к монахине. “Так что же тогда с ним?”

“Лютер здесь, чтобы помочь нам”, - сказала она.

Сестра Женевьева выступила вперед. “Это было предсказано—”

Она закрыла рот, когда Мэйбл впилась в нее взглядом. Рассел принял это к сведению.

Он снова повернулся к Бирну. “Хорошо, мистер. Какое у вас отношение к койотам?”

“Я не обязан рассказывать вам историю своей жизни”.

“Лучше дай мне что-нибудь, или я все равно приму тебя, сколько бы монахинь тебя ни поддерживало”.

Сестра Мэйбл подошла к Расселу так близко, что стала шептать.

“Маршал... этот человек - тринадцатый Койот”.

***

“Как ты узнал, куда я направляюсь?” - спросил Бирн. “И что у меня были проблемы с законом?”

Сестра Мэйбл фыркнула. “У тебя всегда проблемы с законом”.

“Но как ты—”

“Преподобный Блэквелл, может, и наполовину слеп, но он видит больше, чем большинство. У него особое видение, настоящий дар от Бога”.

Проповедник сидел в задней части кабинета Маршала, склонив голову набок, то ли спал, то ли молился, возможно, на него снизошло очередное прозрение. Бирн не был уверен, что именно. Монахини заняли другие стулья, которые притащил помощник шерифа, но Бирн предпочел стоять, даже когда маршал сел. Верн Пипкин сидел в углу, заламывая руки и потея от чувства вины, свойственного человеку с его увлечениями.

Они перебрали все, что знал Бирн, все, что знала Мэйбл, и Рассел воспринял это, его глаза устали, как будто от их рассказа у него голова шла кругом. Они рассказали ему о том, как Бирн покинул свою бывшую банду, как он восстал против койотов и безжалостного Джаспера Терстона. Они опустили многие из самых фантастических подробностей той ночи, но ясно дали понять — Бирна больше не было в той компании.

“Нам нужно, чтобы доктора Крейвена вернули в Хоупс-Хилл”, - сказала сестра Мэйбл. “Нам нужно сердце Терстона, чтобы мы могли положить его обратно в могилу, где ему и место”.

Рассел наклонился к нему. “Вы должны понимать, как безумно это звучит”.

Бирн сказал: “Даже если вы не верите в колдовство сердца, я могу заверить вас, что койоты верят. Они скоро придут сюда.”

“Откуда им вообще знать, где это находится?”

“Они знают”.

“Как вы можете быть уверены, что покинули их компанию?”

“Вы человек без веры, Маршал. Вы не поверите, откуда я знаю.”

- Все равно скажите мне.

Бирн пожал плечами. “В этом мире есть вещи, которые невозможно объяснить логикой смертных людей. Есть тьма и свет, веселые небеса и тысячи уровней черного ада. Все искусство мира не может запечатлеть их. Я думаю, даже ваша Библия терпит неудачу.”

“Что вы мне здесь рассказываете?”

“Что за этим есть миры, другие звезды в других вселенных. Что вы скажете, если я скажу, что вселенная, в которой вы живете, является сознательной вещью, или что солнце, которое делает возможной жизнь, может быть сдернуто с неба в какое-то странное измерение и погрузит вашу планету во тьму, более холодную, чем ведьмина грудь, которая покалечит и убьет все человечество? Что, если я скажу, что это все еще бьющееся сердце, которое вырвал твой доктор, содержит всю силу, необходимую Койоту, чтобы навлечь этот черный ад на всех нас? Я знаю, что бы вы сказали. Как ваш гробовщик, вы бы сказали, что у меня не все в порядке с головой, что я безумнее крысы в сортире.”

Рассел сердито посмотрел на него. “Следи за своими ругательствами вокруг сестер”.

“Возможно, я не вижу всего, что видит Блэквелл, но я знаю, что похоть вулфена стала подлой. Амарок смакует—”

“Амарок?” - сказал Рассел. “Ты говоришь о преступнике? Гленн Ужасный?”

”Тот самый".

“Он один из самых разыскиваемых людей в моем списке беглецов”.

“И, возможно, всего мира”.

Рассел наклонился к нему. “Ты хочешь сказать, что он...”

“Он наслаждается всем, что является злом, и если вы не прислушаетесь к этому предупреждению, он развернет самую черную магию на холме Надежды. Ваши улицы будут красными от плоти мужчин, женщин и детей, которых вы могли бы спасти”.

“Ты много говоришь для человека с небольшим здравым смыслом”.

“А ты слушаешь так, словно твои уши набиты коровьим пометом”.

Маршал встал. “Я должен арестовать вас, учитывая, что вы были частью этой банды. Амарок работает с Хайрамом Зейндлером, грязным детоубийцей. Не говоря уже о Таддеусе Боумене, Уэбе Типтоне и парне Диллоне Буди — все они кровожадные ублюдки, некоторые даже разыскиваются за каннибализм! Да, я исследовал этих негодяев. К сожалению, когда я проверил свои бюллетени, я не нашел ничего, за что мог бы посадить вас в камеру. И все же, кто знает, сколько преступлений ты совершил. Должно быть, за твою голову где-то назначена награда.

“Я не ездил с этими людьми больше десяти лет. У тебя на меня ничего нет.

“Это мы еще посмотрим”.

Сестра Мэйбл встала между ними. “ Джентльмены, прошу вас. Ваши ссоры отнимают время и приносят пользу нашим врагам. Маршал, я тоже могу заверить вас, что эти мародеры придут, как и Джаспер Терстон много лун назад. Сколько из этого проклятия вы должны увидеть, сколько из нас должны рассказать вам об этом великом зле, прежде чем вы примете его как Божью истину? Я умоляю вас — не рискуйте жизнями жителей Хоупс-Хилл. Не позволяйте им еще раз пострадать от рук Койотов”.

Рассел прикусил язык, размышляя, а затем повернулся к своим помощникам.

“Станция Баттлкрик - самая большая в регионе”, - сказал он. “ Если Крейвен направляется на восток, его поезду придется сделать там остановку. Пошлите телеграмму шерифу. Скажите ему, чтобы он остановил этот поезд, когда он подъедет, и нашел доброго доктора. Я хочу, чтобы Крейвена сопроводили домой. Я хочу увидеть это бьющееся сердце”.

***

Крейвен наклонился, прижимая руку к булькающему животу.

Почему я должен был заболеть в пути? За все время...

Это было не похоже на него - заболеть дорожной болезнью от поездки на поезде. Но это была не просто тошнота. Он был действительно болен. Возможно, он съел что-то испорченное или подхватил простой вирус. В конце концов, он был врачом. Он соприкасался с больными каждый божий день.

Его кишечник вращался, как в маслобойке. Он прижал кулак ко рту, чтобы скрыть отрыжку, и без того смущенный тем, что четыре раза ходил в туалет Хупера, чтобы опорожниться через сливной желоб. Он шел с обоих концов, и, что еще хуже, и стул, и срыгивание были черными. Слава богу, они скоро доберутся до станции Баттлкрик. Немного свежего воздуха, холодной воды... доза лекарства...

Поезд подпрыгнул, и он схватился за сумку, опасаясь за сердце внутри. Это был всего лишь небольшой удар, но он все больше беспокоился о безопасности сердца. Каким бы важным оно ни казалось ему, когда он покидал Хоупс-Хилл, теперь, когда он путешествовал с ним по территориям, он чувствовал себя ужасно неловко. Он тщательно осмотрел его, переворачивая и подкладывая под него руки, ощупывая его. Теперь это сердце было ему дорого. Он даже передумал делиться своей уникальностью с профессором Мамме, когда доберется до университета. Крейвен почему-то почувствовал ревность. Он начал задаваться вопросом, завладел ли он сердцем или это сердце завладело им. Он попытался отшутиться от этой мысли, но она продолжала возвращаться к нему, как бумеранг навахо.

Когда поезд наконец въехал в Баттлкрик, Крейвен поднялся со своего места, и другие пассажиры, видя, какой он бледный и потный, пропустили его, прежде чем выйти в проход со своими сумками. Он пробыл на улице всего минуту, прежде чем на него набросились стражи закона.

***

Теперь они были на другой стороне горы, Койоты скакали вниз по пологому склону в раскинувшийся лес. Гравий был покрыт коричневым чапаралем, стены горы были покрыты стеблями ползучих растений, которые цеплялись за скалу, как оленьи клещи. Они наткнулись на развалины перевернутого дилижанса, а в раздавленных зарослях ежевики лежали два разлагающихся вола, все еще в ярме. Волки и канюки обглодали их кости, и теперь насекомые устроили свои ульи внутри выпотрошенной падали. Сквозь вонь смерти Гленн почувствовал запах объекта своих желаний. Это был спелый и острый запах, черный аромат рока и безумия.

“Это быстро приближается”, - сказал он.

Хайрам почесал шею. “Ты имеешь в виду, что это возвращается?”

“Я думаю, он едет по дороге”.

“Поездом?”

- Слишком быстро для лошади. Тот, у кого есть сердце, либо едет по рельсам, либо собрал магию, чтобы двигаться как неутомимый чистокровный скакун”.

Гленн подумал о том, что сказала Джессамин Бессмертная, что где-то есть еще один Койот. Как это могло быть? Но если бы это было так, то именно он мог бы владеть сердцем, он мог бы стать волчьим колдуном и выковать свой трон. Гленн не сказал Хайраму или остальной компании, что сказала ведьма. Некоторые вещи он держал в секрете, пока не пришло время, если это время вообще когда-нибудь наступит.

”Черт, - сказал Хайрам, - если сердце возвращается таким образом, может быть, тот, кто его держит, хочет, чтобы оно было у нас“.

“Даже деревенский идиот не был бы таким глупым”.

“Я имею в виду, что, возможно, они на нашей стороне, как Дочери Менад”.

Гленн фыркнул. “Я почувствовал черное колдовство Джаспера Терстона. Хотя его сердце слишком велико для того, чтобы с ним мог справиться кто-то другой, кроме Койота, его обладатель никогда не смирится с этим фактом. Даже когда он пожирает их тело, их душа будет цепляться за него. Никто не отказался бы от такой силы добровольно, даже если бы не знал, что это такое.”

За верхом на предводителе остальная часть компании молчала, слушая их и ожидая указаний. Гленн остановил Белиала, и конь повернулся лицом к своим последователям.

“Братья”, - сказал он. “Сегодня вечером мы поедем верхом. Мы идем на восток, а не на запад, потому что сердце Джаспера возвращается домой, обратно в объятия нас, самых черных волков. Но мы должны схватить его, пока он путешествует, потому что, если мы позволим ему пройти, мы можем навсегда потерять его запах. Так что сегодня вечером мы едем так, словно за нашими спинами сотня индейцев. Мы движемся, как пушечные ядра, и прорываемся сквозь все, что встает у нас на пути. Мы топчем лесных обитателей и детей в их деревнях, и даже если копыта наших лошадей покрываются кровью, мы не сбиваемся с шага”.

Мужчины посмотрели друг на друга, кивая в молчаливом согласии.

Гленн прищелкнул языком.

Койоты с ревом пронеслись по склону горы в шквале кожи и дыма.

***

Юрия Крейвен уставился на тыльную сторону своих рук.

Вены выделялись, как черные корни, увеличенные и пульсирующие так же отвратительно, как сердце, которое билось в его сумке, как похоронный барабан. Кровь скопилась у него под ногтями, а маленькие волоски на запястьях выпали. Он то и дело откашливался и каждый раз глотал что-то смолистое. Рядом с ним помощник шерифа из Баттлкрика нахмурился из-под усов, закрученных в руль.

”Что, ради всего святого, с вами происходит?"

Когда Крейвен попытался заговорить, он почувствовал, что его нижние зубы расшатываются. Явно напуганный дегенерацией доктора, помощник шерифа МакГат поднялся со своего места и встал в проходе. Поезд был меньше, чем тот, в котором ехал Крейвен, и менее комфортабельным. А теперь, помимо того, что он был болен болезнью, которую даже он не мог диагностировать, его мучили нервы. К нему никогда раньше не приставали законники. Это было очень унизительно. Очевидно, новый маршал, высадившийся в Хоупс-Хилл, приказал Крейвену поскорее вернуться. Почему это произошло? Макграт и его шериф были немногословны и сказали ему, что маршал Рассел должен сам поговорить с ним об этом. Неужели новый главный законник Хоупс-Хилла узнал, что он покупал части тела? Неужели Верна Пипкина поймали на том, что он обгладывал могилы и бежал с пустыми руками, выдавая имена своих клиентов в обмен на более мягкий тюремный срок? Это было бы как раз в духе этой сопливой крысы-воскресителя. Он отправил бы собственную мать на виселицу, если бы это помогло сохранить хоть один волосок на его прыщавой заднице.

Волосы.

Крейвен снова посмотрел на свое лысое запястье. Он закатал рукав рубашки, и волосы на руках поднялись вместе с ним, сдуваясь, как кошка, сбрасывающая зимнюю шерсть. Черные варикозные вены на его седеющей коже были похожи на разбитые окна. Он отвернулся, подавив рыдание. Насколько жесток был Бог? Если Крейвену суждено умереть ужасной, раковой смертью, неужели нельзя было подождать еще немного, чтобы он мог рассказать о своем великом открытии медицинскому сообществу и тем самым закрепить свое имя в учебниках истории? Даже такая непонятная смерть, как эта, была бы менее болезненной, если бы он знал, что оставил свой след в мире науки. Наследие станет его единственным утешением, когда он будет лежать в могиле.

Он не мог так думать. Он преодолеет это, что бы это ни было. Какая-то новая форма проказы, какая-то инопланетная оспа. Возможно, не сердце мертвеца, а сам Крейвен станет медицинской аномалией, которая войдет в учебники истории. Синдром Крэйвена, возможно, они назовут это кахексией. Он застонал и прислонился головой к окну.

Ночь наступила полностью, но растущая луна погрузила землю в бледный сон. В небе пробивалось множество звезд, и Крейвен вспомнил, как он спал под ними во время войны, лежа в своей постели и покуривая трубку, пока его сослуживцы играли в карты и рассказывали о женщинах. Тогда он был намного счастливее - молодой и бодрый. Глядя на прерию, Крейвен увидел, как огромная тень Черной горы поглотила звезды, и перед тем, как лунный свет скрылся за вершиной, он упал на всадников, направлявшихся к поезду. Их лошади с грохотом неслись по земле, и огромные клубы пыли вздымались над ними, как гейзеры. И хотя Крейвен не знал, кто они такие, он каким-то образом догадался, зачем они едут.

Всадников заметили и другие пассажиры. Женщины задыхались. Мужчины закричали. Помощник шерифа Макграт уже достал свою железяку, и когда дверь вагона открылась, по проходу спустились два экспедитора. Нанятые для охраны пассажиров и груза, они вскочили при виде всадников и приготовили оружие. Пока разбойники обменивались несколькими словами с Макгратом, разбойники подъехали к поезду, и лошади рванули с места на полной скорости. Один из преступников уже тянулся к поручням. Старший помощник экспресса вытолкнул пассажира со своего места, присел на него и, подняв револьвер через окно, сделал три выстрела, но всадники не подали признаков вреда в свете дула. Новичок, плохо подготовленный работник экспресса, засыпал порох в ствол своей устаревшей винтовки. Его руки дрожали, и порох сыпался на руки, как черный снег. Когда старший помощник экспресса снова прицелился в окно, он вдруг закричал, и артериальная струя окрасила его лицо в цвет клубники. Он закричал в агонии и упал обратно на сиденье, обрубок его плеча торчал там, где когда-то была рука.

Крейвен задохнулся, когда в окно, откуда стрелял офицер, врезалась клешня чудовища. Она пробила стекло и, ударившись о подоконник, пробила сам поезд, раздирая раму, словно бумагу, пока не образовалась дыра, достаточная для того, чтобы через нее смог пройти громадный мужчина. По всему вагону люди кричали и топтали друг друга, пытаясь спастись, как будто было куда бежать. Крейвен оставался на своем месте, наблюдая, как этот разбойник надвигается на человека, которого он только что изуродовал.

Макграт попытался спасти упавшего экспрессмена. Он открыл огонь по нападавшему и сумел всадить в него по крайней мере одну пулю, но зверочеловек не прекратил нападения. Он рвал экспрессмена волосатыми руками, выбрасывая в воздух красные пучки плоти и осколки костей. Новичок успел собрать свою винтовку, как задняя дверь вагона распахнулась, и внутрь шагнул другой преступник. Он был стройным, с крысиным лицом и грязно-светлыми усиками. Во рту у него была маленькая сигара, а у плеча винтовка Wesson. Он стрелял, уничтожая всех, кто стоял у него на пути. Вагон превратился в ураган паники, покрытые запёкшейся кровью тела корчились, словно в какой-то великой кровавой оргии. Стройный мужчина проложил дорогу следующему разбойнику - бледному всаднику с длинными черными волосами и пожелтевшими собачьими зубами. Один только вид этого человека заставил Крейвена вскрикнуть. Очевидно, это был вожак. Это был человек, который пришел забрать его мир. Крэйвен сжал ранец так крепко, что острие сердца просочилось сквозь верхнюю часть, и стал пытаться закрыть его снова.

Но было уже слишком поздно. Главарь смотрел на Крейвена глазами, похожими на красные драгоценные камни.

Пока разбойники прорывались через пассажиров, Макграт и новичок-экспрессник пригибались и стреляли, но даже когда их пули попадали точно в цель, они причиняли мало вреда. Стройный мужчина получил пулю в плечо, но лишь поморщился, возобновив атаку. Макграт выстрелил в главаря, и тот, словно молния, выхватил из плаща кинжал и использовал его, чтобы отклонить пулю. Пуля срикошетила от лезвия с искрой и попала в шею пожилой женщины. Она упала сверху на кричащего маленького мальчика и придавила его к сиденью, подвернув и сломав под собой ногу. Крейвен сидел в шоке, когда вожак перепрыгнул - перелетел - через остальных и приземлился на помощника шерифа. Лицо разбойника теперь почти напоминало рыло, нос был черным и мокрым, челюсть - широкой. Макграт несколько раз выстрелил в грудь зверя, тот схватил пистолет и раздавил его, как глиняный комок, а затем воткнул раскаленную железную массу в живот Макграта и впился ею в его внутренности. Кишки Макграта раскрылись и зашипели. Он упал без сил в объятия нападавшего, его дымящиеся внутренности вывалились наружу. Железный комок прожег внутренности до черноты, они кипели и шипели, падая на пол.

Вожак перекинул тело через голову, и труп Макграта шлепнулся на новоиспеченного экспрессмена, а его мешочек с порохом в нагрудном кармане лопнул, засыпав лицо и грудь. Стройный мужчина усмехнулся, отнял сигару от губ и метнул ее в новичка. Порох загорелся, и молодой человек мгновенно оказался охвачен пламенем. Дым от его горящей плоти начал заполнять вагон, а он кричал и бился о мертвое тело, придавившее его к полу.

Крейвен закрыл глаза, когда тень лидера нависла над ним.

"У тебя есть то, что принадлежит мне".

ГЛАВА XIV

ПОКА ЕГО ТРАХАЛА шлюха, Бирн думал о девушке из салуна, с которой он танцевал всю ночь в мельничном городке Стилбранч. Шлюху звали Вева, страстная любовница, стоящая каждой монеты, темноволосая, с густыми румянами и помадой, которые делали ее более зрелой, чем в ее восемнадцать лет.

Когда Бирн достиг кульминации, он закричал: “Печаль!”

Он рухнул на Веву, и как только он скатился с нее, она посмотрела на него, подперев голову рукой.

- Печаль? - спросила она. “Ты всегда так говоришь, когда получаешь тычок?”

“Это не то, о чем ты думаешь”.

“Тогда я предполагаю, что это имя”.

Он потянулся за своим сброшенным пальто и достал кисет с табаком, ничего не сказав.

“Все в порядке”, - сказала Вева. “Меня зовут так, как ты захочешь”.

Бирн свернул сигарету, закурил. Прошло слишком много времени с тех пор, как он наслаждался женским очарованием, поэтому перед сном он заглянул в "Зеленую лилию", чтобы выпить виски. Маршал сказал, что Крейвен уже на обратном пути, но пройдет несколько часов, прежде чем поезд прибудет на станцию. Сестра Мэйбл предложила Бирну комнату в приюте, но от одной мысли о том, чтобы снова войти в это здание, его затошнило. Ему было бы удобнее в пансионе Аберкромби. Он с нетерпением ждал возможности немного поспать в настоящей постели.

Вева прижалась к нему в посткоитальном спокойствии, и, даже если она просто притворялась, эта сладость все равно заставила его затаить дыхание. Она была юной и нежной, кукольный ребенок, от которого пахло ароматными травами и свежим потом. Ее тело было свежезрелым, и он не почувствовал никаких пятен на ее сердце. Хотя он не желал ей зла, его первобытные инстинкты уверяли его, что она будет восхитительна. Но он уже много лет не ел человеческого мяса, поклявшись отказаться от него, когда решил стать лучше. Возможно, не очень хороший человек, но гораздо лучший.

“Мне лучше вернуться вниз”, - сказала Вева. “Не могу заставлять клиентов ждать слишком долго. Здесь нет ничего, кроме еще одной шлюхи.”

Она села, и Бирн дал ей лишний доллар. “Когда ты будешь спать сегодня ночью, приснись мне”.

“Я никогда не вижу снов”.

Бирн завидовал ей за это. Его собственные сны всегда были омрачены воспоминаниями, которые он не мог подавить, когда был без сознания. Люди, которых он убил, преследовали его, стоило ему только закрыть глаза. Его беспокойный разум не позволял ему видеть фантастические сны, только кошмары, такие же жестокие, какой была его жизнь, только ужасы всего, что он видел, и, что еще хуже, всего, что он сделал.

Он встал с кровати и натянул брюки. Одевшись, он склонился над Вевой и поцеловал ее в лоб.

“Если это не сон, тогда призови меня к молитве”.

***

Поднимаясь по лестнице в свою комнату, Бирн снял шляпу и потер переносицу. Усталость лягала его, как взбесившийся мул. Все, что ему было нужно, - это вздремнуть, чтобы зарядиться энергией, и тогда он будет готов принять это черное сердце. Хотя это не отравило бы его так, как отравляло смертных, чистая сила сердца Джаспера была ошеломляющей. Ему придется собраться с силами, чтобы бороться со всем, что она предлагает, чтобы не поддаться искушению. Демоническая сила таилась в этом сердце. Бирн когда-то жаждал этой власти, хотел того же, чего сейчас добивался Гленн Амарок.

Следующий рейс.

Новый круг черного огня, который он назовет своим собственным.

Джаспер чуть не стал принцем Ада. Теперь именно Гленн искал эту тяжелую корону. Бирн подумал обо всех диких приключениях, которые у него были с Гленном, начиная с их первого ограбления и заканчивая их последней поездкой. Они были как братья. Все Койоты были такими. Бирн был единственным несогласным, кем это его делало?

Когда он добрался до верхней площадки, открылась еще одна дверь, и из своей комнаты вышла молодая женщина. Увидев его там, она вздрогнула и прижала руки к груди.

“Простите меня, сэр”, - сказала она. “Вы меня здорово напугали”.

“Не могу сказать, что я виню вас, мэм. Я уже давно в седле. Думаю, мне не помешала бы ванна.

Она застенчиво улыбнулась. “Я как раз спускалась вниз за стаканом молока”.

“Не можете уснуть?”

“Я боюсь, что в последнее время сон дается нелегко, учитывая то, как обстоят дела здесь, в Хоупс-Хилл”.

Бирн кивнул. “Меня зовут Лютер. Думаю, какое-то время я буду вашим соседом.”

“Грейс Коулин. Я школьная учительница.”

”Истинное удовольствие". Он чуть было не пожал ей руку, но вспомнил, где она была в борделе. “Хорошо, я не буду вас задерживать. Надеюсь, вы успеете заснуть перед восходом солнца.”

“ Спокойной ночи, мистер Лютер.

“Просто Лютер. И спокойной ночи.”

Она прошла мимо, и как только она повернулась к нему спиной, он оглядел ее с ног до головы, ему понравилось то, что он увидел. В другой жизни он, возможно, ухаживал бы за такой женщиной, водил бы ее на окружные ярмарки и на каникулы на калифорнийские пляжи и женился бы на ней в часовне в какой-нибудь солнечный июньский день. У него никогда не было ничего подобного. Сомневался, что он когда-нибудь это сделает. Сделать это было просто за пределами его возможностей.

Грейс спустилась вниз и исчезла в темноте. Бирн нашел свою комнату и снял ботинки только перед тем, как плюхнуться на матрас. Он захрапел меньше чем через минуту, и хотя он проспал четыре часа, ему казалось, что он только что лег, когда раздался стук в дверь. Скатывание с кровати вызывало у него боль во всем теле, напоминая ему о его возрасте, вольф он или нет. "Многие мужчины умирают в возрасте сорока лет", - подумал он, и не в первый раз. Прежде чем подойти к двери, он на всякий случай вытащил свой ствол.

“Кто там?”

“Это маршал Рассел. Лучше возьмите себя в руки.”

Бирн открыл дверь. “Крейвен вернулся, не так ли?”

Рассел покачал головой.

“ Его не было в поезде?

“Нет, он был. Но поезд так и не пришел.”

Оказавшись снаружи, Бирн забрал Бо из конюшни и присоединился к маршалу и его помощникам, которые все сидели на своих лошадях. Бирн никогда не думал, что будет ездить с представителями закона. Если бы он сказал своему молодому "я", что будет делать это, он бы чертовски смеялся. Он забрался в седло и похлопал Бо по шее.

“Думаю, вы можете помочь нам выследить их”, - сказал Рассел.

Бирн почувствовал внезапный озноб. “Черт. Вы хотите сказать, что Койоты...

Рассел кивнул.

Они ехали по улицам ровным галопом, рассвет пробивал меридиан своим стальным светом, а утренние птицы, не успевшие улететь на юг, пели серенады новому дню. Лица появлялись в окнах, как репа в фонарях, когда они ехали через город, их тяжелые пальто развевались на холоде, лошади фыркали, а когда они въехали в излучину холма, солнце взошло бледным огненным пятном, сделав небо белым, как зима. Снежные хлопья падали мягко и медленно, а затем нарастали, и снежинки танцевали во всех направлениях, пока всадники приближались к Черной горе. Они побрели дальше, следуя вдоль железной дороги в сторону Бэттлкрика, зная, что обнаружат поезд раньше, чем прибудут на место.

К полудню они заметили дым, а когда нашли его источник, то обнаружили поезд вдали от какой-либо станции. На месте происшествия собрались представители закона и жители деревни, которые разгребали грязь на умирающих углях и складывали трупы в тележки. Сошедший с рельсов локомотив лежал на боку, а вагоны лежали позади него, как какой-то огромный механический червь. Кожух был вмят с одной стороны, а дымовая труба вмята в скалу, из ее патрубка все еще вырывались струйки пара. Кожух был вмят с одной стороны, а дымовая труба вмята в камень, и выхлопной пар все еще струился из трубы. В перевернутых вагонах лежали обугленные тела, другие были разбросаны по грязи в лужах засохшей и потемневшей крови.

Бирн проехал мимо человека, чей череп был размозжен. Кровавые отпечатки подков покрывали его спину и землю вокруг него. Отрубленная голова женщины смотрела на него с окаменевшим последним выражением лица. Хрустящее тело мужчины в форме курьера было скрючено в земле, одной руки не хватало, грудь разорвана в клочья. Младенец был полностью разорван пополам и закопчен, как индейка, его кусочки выглядели как уголь среди свежей снежной пыли.

Помощник шерифа Хастли повернулся на бок, и его вырвало, забрызгав бок его лошади. “О, Боже милостивый”.

“Это не Его работа”, - сказал помощник шерифа Довер.

Рассел подошел к дежурному констеблю, и они поговорили, затем он вернулся к своим людям.

“Там было несколько выживших”, - сказал Рассел. “ Немногие, но некоторые. Они говорят, что пятеро мужчин подъехали к поезду, трое из них забрались на борт и сразу приступили к убийству. Скажем, эти люди были скорее животными, чем людьми. Оборотни, сказала женщина.”

Бирн принюхался к ветру. “Вы уже начинаете верить, Маршал?”

“Все, что я знаю, это то, что эти парни устроили здесь великое зло”.

“Да, хорошо. Они далеко не закончили.”

“Я слежу за этим, и это меня очень беспокоит. Думаю, вы знаете их лучше, чем кто-либо другой, Бирн. Я опасаюсь доверять человеку, который когда-либо мог совершить такое злодейство, но церковь поручилась за ваше искупление, и я действительно боюсь за Хоупс-Хилл”.

“Койоты получили здесь то, что хотели”.

“Получили это от нашего местного врача”, - сказал Рассел с суровым лицом. “Если они отступят и выяснят, где, должно быть, умер их лидер, эти парни обязательно придут на Холм Надежды, чтобы отомстить, если не за что иное. Может быть, теперь, когда у Амарока есть сердце, у него будут другие планы, но я не могу себе представить, что они не окажутся в моем городе в ближайшее время”.

Бирн вцепился в луку седла и снова принюхался к ветру, не уловив никаких признаков сердца Джаспера или чужеземцев, которые теперь владели им.

Рассел подошел ближе. “Выслушайте меня, Бирн. Если вы предлагаете помощь, я мог бы использовать вас. Как бывший Койот, вы лучше всех сможете предсказать, что они будут делать дальше.”

Небо стало серым, снег летел, как одуванчик, и застревал в полях их шляп. Бирну захотелось натянуть поводья Бо и тащить задницу обратно на восток, может быть, в Додж-Сити, штат Канзас; очень хороший город для стрелков, которых нанимают бизнесмены для защиты. Это была бы достойная жизнь, и, конечно, легче, чем та, в которую он попал здесь. Или, может быть, он мог бы навсегда повесить свой пояс с оружием и просто устроиться на работу охотником на волков или лесорубом, отхватить себе клочок земли, пока не стал слишком стар, чтобы его заработать. Но бегство от зла Джаспера только выиграло бы так много времени. Что бы Гленн ни выпустил из потустороннего мира, его злоба распространится по всей земле, как болезнь. А потом наступит тьма. Приходи и никогда не уходи.

Бирн посмотрел на представителей закона. Их шансы победить Койотов были невелики, но если им суждено умереть, они могли бы с таким же успехом умереть, сражаясь в ответ.

“Нам понадобится больше людей”.

***

Индейка была подвешена вверх ногами на бельевой веревке, натянутой на двух столбах на расстоянии около пятидесяти ярдов друг от друга. Оскар Шиес сжимал в руках свою винтовку "Уитворт". Она была старой, но надежной, а может быть, даже удачной. Она помогла ему справиться с пятью волками, напавшими на одного из его бычков, и спасти ему жизнь. Нелегкий подвиг. Хотя Шиес был экспертом в огнестрельном оружии, он предпочитал именно такое; оружие без изысков и украшений, без никелированных пистолетов и перламутровых рукояток. Функция перевешивала моду, когда дело касалось мужского железа, и любой, кто думал иначе, был простым денди, которого Шиес называл "двуствольным Перси", когда тот служил помощником федерального прокурора.

Хрустящий ветер трепал перья мертвой индейки, висевшей на веревке. Все завсегдатаи ярмарки округа Бодден стояли вокруг сцены, одни ели печенюшки из сенной трухи, другие потягивали из фляжек, все сделали свои ставки. Человек, который шел перед Шиесом, сделал четыре выстрела, но полностью промахнулся по индейке, даже не приблизившись к голове. Цель соревнования заключалась в том, чтобы обезглавить тушку выстрелом на полной скорости галопа. На некоторых ярмарках птицу оставляют в живых, чтобы сделать состязание более спортивным, но Шиес не хотел ничего подобного. Он был достаточно любителем животных, чтобы погладить броненосца на сон грядущий. Ему было больно даже уничтожать тех волков. Но когда птица будет обезглавлена, она отправится на пир, а это достаточно благородная причина смерти.

Распорядитель поднял флаг, призывая всех приготовиться, и махнул флагом вниз. Конь Шиеса был серым, как отработанный уголь, но таким же быстрым, как и в пятилетнем возрасте. Его копыта загрохотали по земле, как стальные молоты, когда он поднял винтовку, закрыл один глаз и первым же выстрелом снес индюку голову. Толпа разразилась аплодисментами. Как только он сошел с коня, к нему подошли несколько мальчиков. Это были белые дети, но они выказывали ему полное уважение, боготворили его за его хулиганский выстрел, мальчики улыбались, как на Рождество, когда он пожимал им руки.

Он привязал свою лошадь к остальным и пошел в "Джейкс" помочиться, не обращая внимания на то, что там не было стойла для цветного населения, затем вышел и направился в цирковой шатер, чтобы забрать свой серебряный доллар призовых денег.

Шиес прошел мимо шоу уродов, где на пьедестале сидела женщина с двумя головами, ее двойные позвоночники были искривлены от сколиоза. Только одна из голов была живой. Другая была гораздо меньше, больше похожа на голову ребенка, и она лежала вялая и засохшая в смерти. Лицо живой женщины было постоянно прижато к гниющему черепу ее мертвого близнеца.

В клетке сидел монголоидный мальчик, полностью покрытый густой шерстью. Он ел полоску сырой буйволятины. Его глаза были белыми от слепоты. Когда Шиес подошел к кругу зрителей, его остановил крошечный человек с расщепленной губой.

"Вы желаете войти, мистер?"

Шиес кивнул.

"С вас пенни".

"Я не собираюсь платить ни вам, ни кому-либо другому за торговлю этими бедными душами".

Мужчина нахмурился, но отвернулся, напуганный гораздо более крупным Шиесом. Он поправил галстук и прочистил горло.

"Что ж, мистер, - сказал он, - тогда вы не можете пойти посмотреть на этих уродов".

Шиес прошел мимо него, и маленький человек не попытался его остановить. Шиес маневрировал в толпе с небольшой добротой, отталкивая мужчин плечами. Некоторые ворчали, пока не оборачивались и не видели его - тогда их рты оставались закрытыми. Когда он подошел к клетке мальчика, мужчина почти такого же роста, как Шиес, подошел и положил руку на замок.

"Вам лучше просто уйти", - сказал он с южным акцентом.

"И вам лучше отпустить этого ребенка. И женщину тоже".

Мужчина ухмыльнулся гнилыми зубами. "Не могу, мистер. Эти двое принадлежат мне и моему партнеру, понимаете? Мы купили их и владеем ими".

Шиес сжал кулаки. Он слишком хорошо знал, каково это - быть собственником человека. Сейчас он был вольным человеком, но с рождения был рабом у владельца плантации по имени Джон Шис. В семнадцать лет его продали индейцу чоктау, одному из многих мужчин из Пяти цивилизованных племен, владевших африканскими рабами. Этого человека звали Талако, но в более зрелом возрасте он носил более "цивилизованное" имя Уоллес Игл Стоун. Шиес пробыл у Стоуна четыре года, прежде чем Стоун освободил его по обету. Стоун не знал, что к тому времени его четырнадцатилетняя дочь тайно влюбилась в Шиеса и еще более тайно ушла с ним. Она отказалась от имени Сара и вернулась к имени Нижони, которое дала ей мать. Будучи межрасовой парой, Шиес и его жена знали, что такое, когда на них глазеют и высмеивают, точно так же, как сейчас этих уродцев.

"Я заберу этих обоих от подобных вам", - сказал Шиес.

"Только через мой труп".

"Вы можете сделать это по-своему".

Мужчина усмехнулся и откинул пальто, чтобы показать пистолет на боку.

"Я не боюсь ни одного ниггера", - сказал он. "Ты просто боишься этой железки на поясе".

"Ты проклятый дурак. Разве ты не видишь эту толпу, полную женщин и детей? Ты бы выстрелил здесь из пистолета?"

"Да плевать я на них хотел".

Часть толпы уже отступила, а те, кто был более склонен к "резиновому оскалу", подошли ближе. Шиес носил пистолет "Кольт" и не побоялся бы использовать его даже против белого человека, если бы не его семья. Он больше не был одержимым. Он повесил эту шляпу и надел ковбойскую ради своих детей. Было бы опрометчиво с его стороны вступать в перестрелку с кем бы то ни было, но он был быстр и уверен в своих силах. Он не сомневался, что сможет завалить этого карни, если дело дойдет до перестрелки. И он не собирался бросать этих пленников. Но он не стал бы вытаскивать свое оружие в такой близости от невинных людей.

"Снаружи", - сказал Шиес. "Если только ты не слишком желтый".

Человек выхватил пистолет, Шиес схватил его за запястье и прицелился вверх и в сторону. Выстрел пробил верх брезентового тента, и толпа разбежалась, как огненные муравьи. Другой рукой Шиес ударил под челюсть карниста, отчего тот прикусил язык, и кровь хлынула у него между зубов. Шиес вывернул предплечье карниста, и его пистолет упал в грязь. Он посмотрел в сторону входа в палатку, чтобы убедиться, что напарник карни не подкрадывается к нему, но маленький человечек убежал вместе с остальной толпой. Шиес отшвырнул пистолет, вытащил карни из палатки и перевернул его на бок, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Он схватил кольцо с ключами, принадлежавшее тюремщику, вернулся под шатер и отпер клетку мальчика. Ребенок струсил. Шиес не спеша разговаривал с ребенком на низких, успокаивающих тонах, пока тот не позволил Шиесу взять его на руки и понести, прижав лицо мальчика к груди Шиеса, словно защищаясь от жестокости, которую он знал всю свою жизнь.

Двухголовая девочка смотрела на него, ее рот был мокрым от слюны, глаза затуманены слезами. Она издавала гортанные звуки, не в силах говорить. Шиес увидел, что у нее вырван язык. Он взял ее за руку и с облегчением увидел, что она может идти. Когда он выводил их из палатки, к ним подошла женщина.

"Куда ты идешь с ними?" - спросила она.

"В женский монастырь вон там, в Хоупс-Хилл. Сестры сделают все как надо, окажут им медицинскую помощь, дадут теплую постель и еду".

Лицо женщины осунулось. "Вы же не думаете, что у этих существ может быть нормальная жизнь? Они не лучше животных".

Шиес поднял подбородок. "Забавно. Я думал о вас то же самое".

ГЛАВА XV

СЕРДЦЕ ПУЛЬСИРОВАЛО В его руках.

Гленн сидел без рубашки на краю прохода, глядя на горный склон и заснеженную долину внизу, где черные птицы прыгали между голыми ветвями деревьев в призрачном балете. Река, казалось, пульсировала в такт с сердцем Джаспера, ее воды были неспокойными там, где она погружалась в камни. Гленн глубоко вдохнул холодный, чистый воздух.

Сердце Джаспера обливалось черной кровью, и капли впитывались в руки Гленна, его тело наэлектризовалось от этого величия. Колдовство, не похожее ни на одно из тех, что он когда-либо испытывал, заставило его руки задрожать, и он изо всех сил старался не уронить его.

Это была долгая ночь после долгого дня, и мужчины спали, но Гленн был слишком раздражен, чтобы присоединиться к ним во сне. Наконец-то устрашающая сила, которую он искал, была его. Теперь ему просто нужно было это понять. Он не был тем колдуном, каким был Джаспер Терстон; по крайней мере, пока. Он будет учиться, потому что Джаспер будет учить. Сама магия научит. Слизь, вытекающая из сердца, больше не была кровью; это был ихор, водянистые выделения из ран богов. Когда она просочилась через его поры и проникла в вены, глаза Гленна потемнели, а затем полностью почернели и провалились в череп. Он ослеп, но не испытал от этого никакого страха. Ему казалось, что он погружается в сон, но он знал, что это не так.

Сложность неестественных цветов поднималась из этой темноты в психоделических лучах, а за ними тянулись луковичные существа, чуждые этому миру. Они казались почти водными, их тела были воздушными, как у медуз, придатки гладкими и бескостными, скользящими, как электрические угри, по гобелену этого полуночного измерения. И когда они проходили мимо, воздух вокруг Гленна исказился, как волны жара на дне пустыни. Его тело увлажнилось. Волосы у него на спине встали дыбом.

Клубящееся множество трупов проплывало мимо каждого уголка его поля зрения. Хотя многие были слишком изуродованы, чтобы казаться людьми, Гленн знал, что это так. На каждом холодном, мертвом лице была красная пентаграмма света, такая же, какую молодые оборотни видели на лбах или ладонях своих следующих жертв. Но эти жертвы уже были похищены — похищены самим Гленном. Возможно, сотня трупов. Мужчина и женщина, молодые и старые. Они были расчленены и обезглавлены, наполовину съеденные его же клыками. Вид их не вызвал у него никаких угрызений совести, только шевельнулось в животе желание большего. Он почти чувствовал вкус мяса на своем языке. Мимо проплывали посеревшие останки сломленных женщин, и чресла Гленна перекатывались от смачных воспоминаний о осквернении.

Он пробрался сквозь груду трупов. Скелетообразные формы прокладывали путь, хрупкие кости трещали под его ногами, когда он бежал к меридиану, где багровый монолит вздымался и грохотал в темноте. Это была возвышающаяся сера цвета Марса. Его прямоугольная форма расплылась, когда он завибрировал от тех же токов, которые сотрясали сердце Джаспера в его руках.

Дверь .

Но он знал, что не может войти отсюда. Он не был на вершине. Джаспер давал ему лишь представление о том, что его ждет, и эти видения были не ключом, а компасом. Он поднялся по лестнице из почерневших останков, тела переплелись и помутнели от коллективного гниения. Ступени сделаны из раздробленных черепов детей, глазницы забиты человеческими отходами, зубы выбиты, чтобы сделать ожерелья. Курганы гнилой трухи устилают эту лестницу, целая жизнь убийств возносит над пропастью трупы. Это был его костница, его игровая площадка.

Когда Гленн добрался до монолита, он поднял перед ним сердце, затем поднес его ко рту и вонзил клыки в легочную артерию. Ихор ударил ему в горло и проник в самую душу. Черная магия вошла в него под язык, и теперь он слышал голос своего старого вожака, эхом отдававшийся в его сознании.

"Жертва", - сказал Джаспер.

Галерея трупов засохла и рассыпалась в прах, который развеялся по ветру и трансмогрифицировался в серую песчаную бурю. Каждая песчинка мерцала, как зыбучая ртуть, пока не произошла ослепительная вспышка, и когда Гленн снова смог видеть, его окружали люди другого сорта. Они были живыми, или, по крайней мере, были таковыми в то время, в которое он вернулся. Гленн узнал их, несмотря на прошедшие десятилетия. Он сомневался, что эти лица когда-нибудь уйдут из его памяти, независимо от того, насколько старым и дряхлым он станет.

Что-то мягкое и теплое обхватило его свободную руку, и когда он поднял голову, то увидел лицо своей матери. Она была темной красавицей, такой же, какой он ее помнил.

Мать была молода. Мать была еще жива.

Увидев, как она возвышается над ним, Гленн понял, что он мальчик, может быть, одиннадцати или двенадцати лет.

И он был дома.

Весь клан стоял на той скалистой поляне, о которой говорили пророки. Они находились сразу за пещерами на краю своей деревни - фермерской общины с домами из грязи и соломы. Лица жителей деревни были оранжевыми солнцами в отблесках костра. Эти люди были опустошены нищетой. Их мулы находились на грани голодной смерти, их собаки были грязными и блохастыми. К валунам были прислонены глиняные миски для сбора росы, так как уже несколько месяцев не было дождей. Их посевы засохли от солнца, а кладбище удвоило свою численность еще до прихода пророков.

***

Пророки прибыли в самые тяжелые недели засухи. Это были молодые, но совершенно лысые братья-альбиносы с меловой кожей и розовыми глазами. Они были одеты в белые одежды и носили украшенные драгоценными камнями браслеты и ожерелья из бисера, как апачи. Они сказали жителям деревни, что являются сыновьями Виракочи, первого бога инков, который создал всех остальных, а также небо, землю и всех существ на ней. Они рассказали обедневшим, неграмотным жителям деревни о большом богатстве золота и серебра, которое боги поместили в эти холмы. Но только через поклонение они могли надеяться получить их.

Пророки, Тимат и Торн, проводили ритуалы на поляне перед пещерами, кормя жителей пейотом и окуривая травами. Жители деревни, в свою очередь, предлагали пророкам то немногое, что у них было. Альбиносы сказали им, что они должны показать свою преданность богам, и устроили оргии, на которых некоторые женщины отдавались пророкам с согласия своих мужей, а когда Тимату надоели женские хитрости, ему предложили мальчика-подростка, готового подвергнуться содомии, чтобы положить конец засухе.

Но после нескольких недель разврата народ стал проявлять нетерпение. Не было ни дождя, ни богатства. Они присягнули богам и хотели получить справедливую награду. Тимат и Торн заявили, что поднимутся на вершину горы, чтобы поговорить с Виракочей, и исчезли на несколько дней, заставив жителей деревни переживать, что они прогнали пророков своими сомнениями. Многие ополчились на тех, кому не хватило веры, угрожая им, что будут вести себя хорошо, если и когда пророки вернутся. Поэтому, когда Тимат и Торн вернулись, жители деревни были вдвойне послушны, особенно когда им представили их новую богиню.

Она вышла из пещеры в клубах дыма.

"Я - Леди Квилла!"

Женщина стояла на каменной платформе прямо над поляной, ее шелковое одеяние было украшено драгоценными камнями и бисером, которые переливались под летним солнцем. Но каким бы прекрасным ни было ее одеяние, оно меркло по сравнению с ее собственной природной красотой. Вороньи волосы свисали низко, покрывая ее стройное тело, словно змеи, а глаза были черными и пронзительными, резкая полночь на фоне смуглой кожи. Она была похожа на мексиканку или, возможно, на полукровку из белых и апачей. Для Глена она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел, даже красивее, чем его мать.

Тимат и Торн представили ее как третью силу, богиню луны. Они признались, что она еще более святая, чем они, и ей следует поклоняться как таковой. Оргии продолжались, их число росло, некоторые мужчины деревни присоединялись к ним, многие приводили своих детей по настоянию леди Квиллы. А ритуалы становились все более причудливыми, когда в пищу употреблялось сырое мясо, собранное с мертвых летучих мышей и полевых мышей. Сначала леди Квилла произносила короткие речи на горе, но в последующие недели она начала читать полные проповеди, рассказывая о мстительных божествах, которые будут продолжать засуху до тех пор, пока не сгорят кости жителей деревни, если они не докажут свою преданность. Вскоре братья-альбиносы отошли на второй план. Леди Квилла стала править, а те, кто не обожал ее, боялись ее настолько, что подчинялись ее прихотям.

Затем начались жертвоприношения.

Все началось с пары раскольников, которые устали от сексуального насилия.

"Мы хотим только уйти", - сказала одна женщина. "Это все".

Ее сестра кивнула. "Пожалуйста... дайте нам дорогу".

Гленн никогда не забудет ярость в глазах леди Квиллы, когда она сказала: "Казните их".

Слуги богини схватили сестер. Гленн смотрел из-за спины матери, как разъяренная толпа расправляется с сестрами, бьет их вилами и топорами. Маленький мальчик размозжил череп одной из них нижней челюстью мертвого осла. Тимат и Торн, отчаянно нуждаясь в каком-то значении, выпотрошили женщин наконечниками копий и поднесли внутренности к ночному небу в качестве кровавого подношения.

Мать Глена уложила его за спиной, спрятав, а когда они вернулись в свою хижину, она и отец Глена уложили его спать, но он лежал без сна, слушая, как они шепчутся в тени, замышляя что-то.

На следующую ночь человека распяли на кресте. Он висел там больше часа, прежде чем леди Квилла приказала сжечь его заживо. Его крики пронеслись по деревне с такой силой, что Гленн мог слышать их из хижины своей семьи. Отец прижал его к себе и молился. Но Гленн знал, что молится не тому богу.

"Давай уйдем сейчас", - сказала его мать рано утром следующего дня. "Пока они еще спят".

После распятия последовал кровавый ритуал, во время которого в жену умершего мужчины сексуально проникли киркой. Кровь из расширенного отверстия между ее ног собиралась в глиняные чаши, в которых когда-то собирали росу, и смешивалась с кровью цыплят, зарезанных в жертву.

"Я должна пить кровь, - утверждала леди Квилла, - чтобы вечно оставаться молодой!"

Пирующие развеселились и отпраздновали ритуал обильным количеством пейота. Они курили коноплю, а братья-альбиносы приготовили ликер из голубого камня, который они смешали с кровью. Сначала пили Тимат и Торн, потом чаши передавали по кругу, доливали в кровь мертвой женщины и снова передавали по кругу. Они танцевали, пели и занимались сексом до восхода солнца. Теперь они спали глубоким сном.

Родители Гленна были одними из немногих, кто не участвовал в празднике, но в деревне все настойчивее требовали, чтобы все участвовали в избиении, сожжении и разделке тех, кого выбирали для человеческих жертвоприношений. Они утверждали, что юный Гленн болен и они должны ухаживать за ним, вместо того чтобы присоединиться к веселью.

В ту ночь они постелили одеяла и шкуры и собрали все необходимое в мешок. Пока они собирали вещи, юный Гленн метался и кусал кутикулы. Мысль о том, чтобы покинуть дом, наполняла его экзистенциальным ужасом, как и внезапная мысль о том, что его родители, возможно, глупцы, не мудрее жонглеров. Как они могли бросить свою родину и стать безбожными бродягами? Он проклял их, даже возненавидел.

Сразу после рассвета они ждали, прислушиваясь к тишине, а затем пробрались между крошечными домиками, низко пригибаясь среди высокой овсяницы, пожелтевшей от сухой жары. Отец Глена вывел их на узкую тропинку, по которой можно было обойти ритуальную пещеру леди Квиллы на большом расстоянии, держась подальше от дома, который жители деревни сделали для нее из земли и соломы, не имея рисовой шелухи. Гленн держал потную руку матери. Ее глаза подергивались от паранойи, она снова и снова оглядывалась на них, сканируя склон холма, как заяц, прячущийся от рыжей лисицы. Ее страх заставлял Гленна хрипеть и дуться. Она вела себя нелепо. Почему его родители не понимали такой чистой и истинной веры? Они, как и он, были свидетелями воскрешения богини, того благословенного момента просветления, когда она восстала из клубов дыма, словно полтергейст, состоящий из магии и снов. Как же они могли остаться в неведении относительно величия леди Квиллы и ослепнуть от ее несокрушимой красоты?

Они перебрались на окраину деревни, где река плескалась в свете очередного палящего дня, и когда они достигли берега, их перехватили соседи. Четверо мужчин из деревни, вооруженные топорами и косами. Среди них был и Торн, в его руках был кожаный бычий кнут. Его лысая голова была покрыта ожогами. Он рычал на семью гниющими зубами.

"Мы просто собирались добыть пищу", - сказал отец Глена.

Его голос дрожал, выдавая слова.

"Вы смеете выступать против богини?" сказал Торн.

"Нет, не смеем, мы..."

Хлыст треснул, как раскат грома. Гленн смотрел, как рубашка его отца была разорвана, а плоть рассеклась в обильной красной ране. Мать закричала. Отец крикнул ей и Гленну, чтобы они бежали, и мать колебалась лишь мгновение, прежде чем взять Гленна за руку и скрыться в зарослях, оставив мужа сражаться в битве, которую он никогда не сможет выиграть. Казалось, он сам приносит себя в жертву.

Когда жители деревни набросились на отца, Гленн обернулся и увидел, что за ними гонятся Торн и человек с окровавленной косой, и понял, что должен сделать. Он схватил мать за ногу, подставив ей подножку, а когда она упала в грязь, подхватил камень и со всей силы ударил ее по черепу. Он никогда не забудет выражение шока на ее лице, когда оно наполнилось кровью. Мужчина бросился на мать, отбросил косу в сторону и достал веревку. Торн, видя предательство Глена, положил руку на плечо мальчика.

"Ты хорошо поступил, сын мой".

Гленн гордо улыбнулся. "Хвала Квилле".

"Хвала Квилле".

Его родителей взяли живыми, связали им руки за спиной и связали ноги настолько слабо, что они могли шаркать. Когда они вернулись в деревню, их привели на поляну, где Тимат присоединился к Торну и надел на родителей Глена ярмо, которое зафиксировало их головы. Они были привязаны бок о бок, как пара волов, дерево и железо ярма придавили их и согнули спины. У отца были синяки на лице и шее. В том месте, где топор вонзился в его плечо, была рана.

Когда леди Квилла вышла вперед, она взглянула на небо с улыбкой цвета крови. На горизонте громоздились серые тучи. Жители деревни вышли из своих домов и смотрели на надвигающуюся бурю со сладостным восторгом на лицах. Они подбадривали и хвалили ее. Когда ей рассказали о предательстве Глена родителями, о его последнем акте преданности богине, его водрузили на плечи Торна, и жители деревни собрались вокруг, касаясь ног Глена и лохмотьев его одежды.

Бесшумные молнии прочертили розовые прожилки на небе, волнистая, грифельного цвета твердь чествовала юношу, крестя его первым за сто дней дождем, который видели жители деревни. Жители деревни вытащили свои глиняные миски, бочки, тачки и тележки, чтобы собрать дождевую воду, и они танцевали, ликовали и целовались под ливнем, восхваляя леди Квиллу и приветствуя Глена. Торн снова поставил его на землю и обнял, шепча.

"Я так горжусь тобой, сын мой".

Он поцеловал Гленна в губы и проводил его к родителям, которые стояли, рыдая, в своем ярме - два замученных богохульника. Шокированное выражение лица матери Гленна еще не сошло с ее лица. И никогда не покинет.

Торн протянул ему кнут.

Загремел гром, и дождь хлынул с новой силой, заливая восторженных жителей деревни, пока Гленн забивал своих родителей до смерти.

***

Это детское воспоминание врезалось в сознание Гленна и потрясло самую его душу. Он открыл глаза, уже не слепой, когда сидел на скалистом проходе. Он отыскал в космосе Марс, хотя сегодня ночью он был почти невидим, а затем обратил внимание на Луну. Когда-то он был ее рабом, преображаясь по ее воле. Теперь он был хранителем своей собственной магии. Джаспер научил его контролировать волка внутри себя, быть единым с лунным духом. Теперь его старый вожак стаи дал ему дальнейшие наставления, и это было знакомое напутствие, такое же старое, как и все человечество.

Жертвоприношение.

Злодеяния всей его жизни прошли полный круг.

Гленн облизнулся, вспомнив тот первый вкус крови в хижине, где жертвы медленно умирали. Это была кровь, которую он пролил сам, та же кровь, что текла в его жилах, кровь его родных. Он пил кровь своей матери и питался плотью своего отца.

Он встал и пошел по снежной пыли к лагерю, где его собратья лежали у костра, как медведи в спячке. Юрия Крейвен, сидя на цепи, свернулся калачиком перед пламенем и дрожал. Черные линии на его коже делали его похожим на статую из каррарского мрамора, которая вот-вот расколется на мелкие кусочки. Диллон зашевелился и посмотрел на своего вожака, и по тому, как расширились глаза молодого койота, Гленн понял, что перемена в нем не была скрытой. Зверь внутри него пробивался под кожей, и он был голоден. Его слишком долго морили голодом.

"Ты в порядке, босс?"

Гленн усмехнулся. "Лучшего дня и не придумаешь".

ГЛАВА XVI

“ОСКАР УЖЕ УШЕЛ”.

Рассел посмотрел на своего заместителя. “Что это значит?”

“Он на перегоне скота. Отправился перегонять стадо на ранчо к югу от Батлкрика.”

“Черт возьми, Джейк, это чудо, что мы не встретили его где-нибудь на равнине”.

Рассел скрестил руки на груди. Оскар Шиес был первым человеком, о котором он подумал, когда речь зашла о том, чтобы направить небольшую армию против Койотов, особенно после того, как Довер сказал ему, что Шиес когда-то был помощником федеральных депутатов. Шиес был человеком твердости и мужества, но в то же время и порядочности - редкое сочетание. Он доказал это, не выслушав болтовни фанатиков из "Ржавого гвоздя" и предложив Расселу помочь сопроводить сестру Мэйбл на это кладбище.

“Думаю, он вернется через два дня”, - сказал помощник шерифа Довер.

“Может быть, на два дня опоздали. Кто еще у нас есть? Ты знаешь этих горожан лучше, чем я.”

Довер потер подбородок. “Черт возьми, если бы вы спросили меня об этом всего несколько недель назад, я бы назвал имя Барли Рейнхолда”.

“Если это немного юмора, то я не смеюсь”.

“Прости. Конечно, мы не можем его использовать. Даже если бы мы захотели, кто, черт возьми, знает, куда он делся.”

“Я скорее назначу этого хныкающего гробовщика заместителем, чем доверюсь человеку, который похищает школьных учителей всякий раз, когда урожай портится”.

Довер облизал свои большие зубы, слишком большие для такого маленького и жилистого человека. Рассел подумал, что из-за них молодой помощник шерифа выглядит как гибрид человека и ослика. Но он был трудолюбивым работником и не жаловался, когда Рассел поручил ему засыпать могилу Терстона заново. Довер заплатил паре ковбоев-подростков по доллару каждому, чтобы они поднялись с ним на гору, но они не смогли найти кладбище. Рассела беспокоило то, что он оставил это без присмотра, но сейчас были проблемы посерьезнее. Им нужна была команда.

”Мы можем привлечь Киллиана О'Коннера", “ сказал Довер.

“Парень с той странной фермы?”

“ Тот самый. Теперь его уже трудно назвать мальчиком. Думаю, ему уже за двадцать.

“Может быть, он хрупок после всего, что он видел, всего, что стало с его бедной семьей”.

Довер потер подбородок. “В универсальном магазине есть Кассиус Тайком. У него немного тяжеловат живот для верховой езды, но я видел, как он управлялся с винтовкой, что-то мощное на ярмарке стрельбы. О, и еще есть Большой Чак Браззо. Бывший солдат. Он был с браунсвиллскими тиграми. Сражался во время Смуты в Кортине; первая война, знаете ли, большая война. Проделал весь этот путь из долины Рио-Гранде. Жаль, что дока Крейвена больше нет. Он тоже когда—то был солдатом и...

Рассел остановил его. “ Расскажи мне побольше об этом Браззо.

“ Рассказывать особо нечего. Он живет внизу, в долине лоу. Там неподалеку есть деревня из четырех или пяти лачуг.

Бирн, стоявший в углу кабинета, выпустил дым из своей сигареты и приподнял поля шляпы, присоединяясь к разговору.

“Я знаю, где именно”, - сказал он.

“Ты знаешь Браззо?” - спросил Рассел.

“Это одно из имен Большого Чака. Некоторое время назад проходил мимо Макдугалла. Насколько я знаю, он называл себя Беннеттом. Он сторонник прирожденных манер. Должно быть, ему за пятьдесят, если ему удалось остаться в живых, но я не вижу, чтобы возраст укусил эту бешеную собаку.”

“Он злобный тип, не так ли?”

- Выражаясь вежливо. Но он более странный, чем что-либо другое.”

“Ты думаешь, он был бы нам полезен?”

Бирн затушил окурок сигареты о каблук ботинка. “Я бы поставил все до последней монеты, что у меня были, что он мог бы убить лося голыми руками”.

***

Снег сменился арктическим туманом, который держался весь день. Гривы их лошадей намокли и прилипли к шеям, когда Рассел, Довер и Бирн рысью въехали в долину, сминая под собой мокрые листья, когда они шли по тропе к ряду бледных глинобитных домов, напоминающих маленькие испанские форты. Тропинка привела к поляне, где рыжевато-коричневый ребенок играл с палкой. Когда он увидел приближающихся людей, он убежал в один из домов и спрятался за дверью из сыромятной кожи. На раме была прибита ржавая подкова на счастье. Всадники тронули лошадей, Рассел оглядывал каждый угол, за которым мог спрятаться стрелок. Его позвоночник напрягся, когда он увидел вигвам из бизоньих шкур, тонкая струйка дыма поднималась от откидной створки в центральной точке.

“Я не говорил, что там будут индейцы”, - сказал Рассел.

“Ходили слухи, что Браззо подружился с кайова”, - сказал Довер. “Но, черт возьми, я не знал, что он жил среди них как таковой. Я не был в этих краях уже много лет. Большинство людей сюда не приходят.”

“Располагайтесь”, - сказал Бирн представителям закона. “Эти люди знают меня”.

Рассел ухмыльнулся. “И это хорошо?”

Когда они подошли к домам, мимо прошел старый индеец, тащивший тележку, набитую рисовой шелухой. Он исчез за осыпающейся стеной. Куры свободно сновали, а старая собака принюхивалась позади них.

Из самана, в который врезался мальчик, вышел белый человек. Он был похож на быка, с седой головой и прищуренными глазами. Его зубы были обнажены, как будто он шипел. Одетый только в цельную пижаму для сна, он был без обуви, несмотря на то, что на земле образовался лед. Он посмотрел на мужчин, а затем уставился на Бирна.

“У тебя яйца большие, как у Аппалузы, если ты вернулся сюда без моих чертовых денег”.

Бирн улыбнулся. “Полегче, Чак. У этих людей есть предложение.”

- Ты должен мне пять долларов, Лютер.

“И ты их получишь. Но есть вещи поважнее, о которых стоит беспокоиться.”

Браззо рассмеялся. “Я оставил свои заботы там, в Техасе. Мне не нужно ничего из твоего”.

Рассел хмуро посмотрел на Бирна. Он просто знал, что, позволив ему следовать за собой, он сведет на нет их усилия. Какую дружбу может оставить после себя Койот? Удивительно, что Браззо не начал стрельбу.

“Мистер Браззо, меня зовут Генри Рассел. Я маршал США.”

“Да, я узнаю ваш полицейский значок. Ты мог бы сойти за техасского рейнджера, если бы не говорил так хорошо.”

Рассел пропустил мимо ушей укол в адрес своей родины. "Я приехал, чтобы проследить за развитием Хоупс-Хилла".

“Тогда вам лучше вернуться к этому. Эта земля находится вне вашей юрисдикции. Мы теперь не часть этого города, и не хотим быть ни тем, ни другим.”

"Сэр, если вы знаете Лютера Бирна, то, полагаю, вы знакомы с его предыдущим обликом".

Взгляд Браззо стал твердым, как кремень. “Да”.

“Ну, эти парни идут в нашу сторону с удвоенной силой и такие же злые, как гремучие змеи. Я ищу несколько человек, чтобы выступить против этих чужеземцев, если они придут в мой город, и я слышал, что вы человек решительный.”

“Черт”, - хихикнул Браззо. “Еще один ополченец, вызывающий Большого Чака Браззо? Разве вы не видите, что я стар, как Моисей? Я повесил свой пояс и пушки, мистер. Я больше коллекционирую оружие‘ чем использую его. Может быть, вам стоит найти себе другого солдата.”

“Я мог бы позаботиться о том, чтобы вы получили справедливую зарплату, пока вы работаете в городе. Если есть что-то еще, что может заставить вас передумать, я открыт для переговоров”.

Браззо рассмеялся хриплым смехом старика. Он поскреб свою дневную щетину. “Вы, должно быть, в полном отчаянии. Вы действительно думаете, что эти Койоты направятся в вашу сторону?”

“Это почти наверняка”, - сказал Бирн.

Рассел бросил на Бирна взгляд, который велел ему замолчать.

“Господи”, - сказал Браззо. “Эти сукины дети придут за вами, они вполне могут пересечь наш путь, и они не оставят после себя ничего, кроме костей. Зачем вам нужно было так их пересекать?”

Рассел оперся на луку седла. “Мистер Браззо, эти парни пришли искать сердце мертвеца. Похоже, они нашли его и могут отследить до Холма Надежды. Это сердце принадлежало их бывшему лидеру.”

Браззо сплюнул. ”Вот что я думаю о Джаспере Терстоне".

“Так вы тоже его знали?”

Такой плохой человек редко остается незамеченным".

Рассел кивнул. “У вендетты Койотов есть своя история, и, возможно, есть что-то большее, чем это. Они верят в какую-то сатанинскую силу, и хотя это противоречит всякой логике, я видел вещи, от которых у вас кровь застыла бы в жилах.”

Браззо упер руки в бока и отвернулся, уставившись на линию деревьев. Туман клубился вокруг сгущающейся пеленой.

“Они едут с дьяволом”, - сказал он. “Я видел людей, убитых в бою. Наблюдал, как они корчились от ударов моего штыка, когда они с криками лежали в грязи. Но даже эти мексиканцы умерли с большим спокойствием, чем любая жертва койота. Тех, кого я убил, я убил во имя страны. У Койотов нет другой страны, кроме самой преисподней, и они действительно стремятся произвести впечатление на Старого Скрэтча.”

Наступила тишина. Бирн нарушил ее.

“Ты поможешь нам бороться с ними, Чак?”

“Думаю, выбора нет”. Старик снова сплюнул. “Позволить им делать дьявольскую работу было бы почти так же плохо, как самому служить дьяволу. Хотя я не претендую на верность людям моей расы, я не буду стоять в стороне, пока вулфен разрывает эту землю на части. Но группа людей, независимо от того, насколько сильны или смертоносны их цели, не может сравниться с силами Ада. Мы не хотим поймать тартар. Чтобы сражаться с дьяволами, мы должны использовать нашу собственную силу”.

“Я понимаю”, - сказал Рассел. “Ну, у нас есть часовня, где—”

“Благословения прекрасны и хороши, но волшебством они не являются”.

“Магия?”

“Ты слышал меня. Так вот, я не имею в виду гадание и тому подобное. Я имею в виду связь с миром духов. Что-то, что очистит нас.”

В самане была тень, в которую врезался ребенок. Дверь из сыромятной кожи распахнулась, открыв женщину из племени кайова, которая стояла там, прислушиваясь и наблюдая за чужаками. Она носила длинные волосы, но брила их по бокам и сзади. Расселу она показалась сильной, такой же сильной, как любой мужчина.

“Каса”, - сказал Браззо, обращаясь к ней. Он что-то сказал женщине на ее родном языке, и она скользнула обратно в тень. Он снова повернулся к мужчинам. “Вылезайте из седел и следуйте за мной”.

Мужчины спешились. Браззо подвел их к вигваму и откинул полог. Рассел вошел внутрь первым и взглянул на очень молодую кайову, кормящую грудью ребенка-полукровку. Ее глаза горели подозрением. По другую сторону вигвама индеец ворошил угли в костре. Его плоть была сухой и потрескавшейся, и все же он не был стариком. Волосы спускались до копчика, и он был украшен свисающими перьями, нарукавные повязки туго завязаны на бицепсах. Он был без рубашки, если не считать накидки из шкур животных, наброшенной на плечи наподобие плаща артиста, но на нем были брюки белых мужчин и пара ботинок в стиле Гражданской войны. Он не поднимал глаз, пока все четверо мужчин не вошли в палатку.

Браззо поприветствовал его кивком. “Доброе утро’ Сетимика”.

Сетимика кивнул в ответ. “Ты привел гостей”.

“Это новые, э-э, друзья”, - сказал он, указывая на представителей закона. Он указал большим пальцем на Бирна. “Я надеюсь, ты знаешь этого сукина сына?”

Сетимика прищурился в свете костра. Его глаза вспыхнули, когда он узнал бывшего койота.

”Тот, кто бегает по ночам", “ сказал он.

Бирн приподнял шляпу. “Рад снова видеть тебя, Атакующий Медведь. Прошло много лун.”

Сетимика посмотрела на молодую мать, и та встала и, не говоря ни слова, вынесла своего ребенка из вигвама.

“Садитесь”, - сказал он мужчинам.

Они сели на обтесанные бревна, и Довер порылся в кармане жилета, доставая дрожащими руками кисет с табаком. "Некоторые белые никогда не будут чувствовать себя комфортно рядом с краснокожими", - подумал Рассел.

“Они вернулись”, - сказал Сетимика.

Бирн снял шляпу. “Вернулись и направились в нашу сторону”.

“Это я знаю”.

Рассел моргнул. “Откуда вы знаете?”

“Запах хищника предшествует ему. Особенно вулфена.”

“Что это за волчата?” - спросил Рассел. “Они мужчины, но не, они... что?”

Он заметил, что Бирн пошевелился, но мужчина ничего не сказал, предоставив говорить кайова.

"Шайены называют их shoemowetochawcawe - волки с высокими спинами. Навахо называют их шкурными ходоками. Они хорошо знают народ Койотов. Эта стая, о которой вы говорите, не первая в своем роде. Духи преследуют землю и звезды и поселяют среди нас странных существ".

“Можете ли вы помочь мне понять их?”

Браззо сказал: “Для этого я тебя и привел".

Сетимика продолжил.

"Есть история о пастухе, который жил в Виндоу Рок. Однажды ночью он был на охоте и увидел койота, бегущего за кустами мескита. Он обошел куст с винтовкой наготове, и женщина призвала его не стрелять, потому что в этом случае он убьет члена своего клана. Когда пастух подошел ближе, он увидел, что это говорил койот, и он откинул шерсть и шкуру, чтобы показать лицо женщины, одной из двоюродных сестер пастуха. Он давно подозревал, что его родственница - оборотень. Мой народ знает, что существует множество животных-перевертышей. Двоюродная сестра пастуха была оборотнем, потому что делала шкуры многих животных и прятала их в своем доме. Когда она хотела вызвать темных духов, объединиться со своими подругами-колдуньями или передвигаться по ночам как охотница с большой скоростью и силой, ей нужно было только надеть подходящую шкуру".

Рассел наблюдал за Кайова, пока тот говорил в пламя. Искры вылетали из растопки и танцевали перед их глазами, как мандариновые светлячки.

“Это то, что делают эти люди?” - спросил Рассел. “Ты думаешь, они носят волшебные шкуры?”

Сетимика покачал головой. “Койоты - это другая порода. Им больше не нужно надевать шкуры, потому что они перенесли магию в свою собственную шкуру.”

Сетимика закрыл глаза. Из его груди вырвался низкий рокот, похожий на кошачье мурлыканье. Когда он снова открыл глаза, они были желтыми. Рассел вздрогнул. Довер отпрянул назад, и Браззо положил руку на плечо помощника шерифа.

“Полегче”, - сказал Браззо. “Не все звери охотятся на людей”.

Сетимика кивнул.

“Ты...” - заикаясь, пробормотал Довер, “ты...”

“Из породы гризли”, - сказал Сетимика. “Те, кто бегает по ночам”.

Рассел посмотрел на Бирна. Усы мужчины стояли дыбом, седые и густые, а когда он улыбнулся, Рассел увидел, что его клыки выросли выше, чем остальные зубы. Его глаза были рубиновыми, горящими.

“Теперь ты веришь?” - спросил его Бирн.

Он согласился.

ГЛАВА XVII

БЫЛО раннее утро, когда в Хоупс-Хилл пришел еще один незнакомец.

Грейс Коулин заметила всадника, силуэт которого выделялся на фоне фиолетового огня утреннего неба. Когда они рысью въехали в город, школьная учительница наблюдала за ними, настороженно относясь к новым людям после всего произошедшего. Она хотела лишь вернуться к своим обычным делам, чтобы учить детей, которые шли в школу на ежедневные уроки. В последнее время она пережила более чем достаточно волнений и ужасов, чтобы хватило на всю жизнь. Она не хотела жить в невиданные времена.

Когда Грейс поднялась по ступенькам школьного здания, незнакомец вошел в центр города. Помощник шерифа Нортон Хастли вышел на крыльцо участка, уперев руки в бока и наблюдая за вновь прибывшим. Он ничего не сказал и не покинул свой пост, что показалось Грейс довольно странным, но когда в поле зрения появился всадник, она поняла, почему помощник шерифа не счел их угрозой.

Это была девушка. Не женщина, а девушка.

Она носила одежду, как мужчина, и ездила на пони так же уверенно, как и мужчина. Поношенные сапоги в стременах и длинное пальто на размер больше, чем ей нужно. Винтовка в седельных ножнах и спальный мешок за спиной. На ней была широкополая шляпа, сшитая сзади, и из-под нее ниспадали рыжие волосы, растрепанные и неровные, достаточно длинные, чтобы прикрыть шею.

Грейс спустилась по ступенькам.

“Девушка?” она позвала. “Девушка, ты заблудилась?”

Рыжеволосая остановила пони. Грейс подошла к ней медленно, чтобы не спугнуть, но когда девушка подняла глаза из-под шляпы, Грейс ахнула. Среди веснушек розовый шрам пересекал одну сторону ее лица от подбородка до лба и впивался в веко, где покоился молочный глаз. Шрам был недостаточно старым, чтобы полностью зажить.

“С тобой все в порядке, дитя?” - спросила Грейс.

Девушка слезла со своего пони. Вне седла она была выше Грейс и мускулистее, фермерская девушка, выросшая на физическом труде и тяжелой жизни. Но ее лицо было нежным и юным, несмотря на деформирующую рану. В этих глазах были трудности, но никакой подлости.

“Не найдется ли у вас воды, мэм?” - спросила она.

Грейс показала ей заднюю часть школы, и девочка привязала своего пони к можжевеловому дереву и напоила его из школьного колодца, а затем напилась из тыквы. Когда часть воды скатилась по ее подбородку, она очистила его от грязи.

“Меня зовут Грейс Коулин. Я школьная учительница.”

“Здравствуйте, мэм. Меня зовут Делия Ван Вракен. Что это за город? Я не видела никакого знака.”

“Ну, ты же в Хоупс-Хилл”.

Грейс было больно думать, что девушка кочевница. Девушка ее возраста нуждалась в доме и стабильности, чтобы нормально вырасти. Где была семья девушки? Она хотела спросить, но подумала, что это было бы невежливо, чувствуя, что это прозвучит как оскорбление родителей девочки. Она старалась задавать нейтральные вопросы.

“Откуда вы родом?”

“Назад на восток”, - сказала Делия. - На ферме под названием Коттонвуд, недалеко от Стилбранча.

“Стилбранч находится довольно далеко отсюда. Это, должно быть, триста миль, пока летит ворона.”

Девушка определенно выглядела так, как будто долго путешествовала. Ее одежда была грязной. Ее спальный мешок выглядел хорошо использованным. Когда она повернулась набок, Грейс заметила рану на ее воротнике.

“У вас кровь!”

Делия потянулась к ране и отдернула пальцы, чтобы осмотреть кровь.

“Ничего серьезного”, - сказала она. “Я заснула в седле, и мой пони повел нас через чащу. Она была достаточно мала, чтобы перемахнуть через ветку дерева, а я - нет. Я чуть не выпала из седла, когда она порезала меня, как бы я ни была напугана.”

Грейс присмотрелась внимательнее. “Это можно было бы зашить”.

“О, я думаю, со мной все будет в порядке. У меня нет денег ни на одного врача. В наши дни они берут почти два доллара за звонок.”

Грейс улыбнулась. “Это не проблема. Я могу наложить вам чистый шов.”

“Вы можете?”

"Да. Мой отец был врачом. Он научил меня.”

Делия покраснела. “Простите меня, мэм. Я не имел в виду никакого неуважения к тому, что сказал о том, что врачи берут слишком много”.

“Без обид”.

Тогда девушка улыбнулась, так похожая на ребенка. Грейс терпеть не могла совать нос в чужие дела, но должна была спросить.

“Делия, что привело вас так далеко от дома?”

Рыжеволосая посмотрела на горизонт, где восходящее солнце пробивалось сквозь мертвые деревья. В ее взгляде была жесткость, не свойственная ее годам, сдержанный, невысказанный гнев, который не будет похоронен в ближайшее время.

“Ищу кое-каких людей”, - сказала Делия.

***

Она сбросила ботинки и откинулась на матрас, освежившись после бани и чувствуя себя более комфортно, чем когда-либо за последние недели. Было так хорошо снова оказаться в помещении. Ночи, которые Делия проводила на открытом воздухе, были ужасными, декабрь накатывал как проклятие. Первый снег загнал ее в пещеру, где воняло гуано, и ей пришлось укрыть своего пони оленьей шкурой.

Было очень любезно со стороны школьной учительницы пригласить ее обратно в свою комнату после того, как она дала ей достаточно денег, чтобы принять ванну и получить горячую еду от хозяйки, доброй женщины по имени Джойс Аберкромби. И ее швы действительно были мягкими и искусными, и когда Делия посмотрела на рану в зеркало, она поняла, насколько они были необходимы. Щедрости Хоупс-Хилл было достаточно, чтобы соблазнить ее остаться на некоторое время, но у нее была миссия, и ей нужно было двигаться дальше.

Но она давно потеряла след людей, которые убили ее семью.

У нее была больная седловина, кожа высохла и потрескалась от холода. Ее шея затекла от того, что она заснула в седле. Это было трудное путешествие через равнины. Ее пони был слишком стар, чтобы проходить больше сорока миль в день (двадцать, когда они ехали по горным тропам), и ему нужна была новые подковы. Если бы Делия подгоняла ее еще больше, они бы не выдержали. Она будет слишком слаба, чтобы отомстить, если не позаботится о себе.

Делия решила, что, если школьная учительница позволит, она останется на пару дней, чтобы восстановить силы. Полноценный отдых и питание, подобных которым у нее не было с тех пор, как она вернулась домой.

Дом.

Сама мысль об этом, о том, что означало это слово, прошла сквозь нее, как паяльник. Разбойники уничтожили его так же, как уничтожили ее родителей, сожгли дом, который папа построил своими руками, и использовали пламя, чтобы разжечь костер поменьше, на котором они заживо поджарили ее маленького брата. Они заставили ее смотреть и повалили в грязь, пока она корчилась и кричала. Лидер, которого они звали Гленн, отрезал ей косички ножом, как будто для какого-то трофея, угрожая сделать то же самое с другими частями ее тела.

“Я мог бы отрубить тебе эти маленькие сиськи”, - сказал Гленн. - Сделать из них вяленое мясо. Теперь, когда ты отведала человеческого мяса, ты знаешь, каким оно может быть вкусным.”

“Я ничего такого не знаю”, - сказала она. “Я не такое животное, как ты”.

“О, но это так”.

Делия смахнула слезы. “Я сделал это только для того, чтобы жить”.

“Вот именно. Просто животный инстинкт. Мы все животные, малышка, будь мы людьми или зверями. Единственные, кто выше этого различия, - это боги, но какую ценность они доказали сегодня?” Она вздрогнула, когда он потянулся к ее шее. Он сорвал с нее ожерелье с распятием и поднял его вверх. “Что дал тебе Яхве, чтобы заслужить такое поклонение? Что он за вялый демиург? Все, что я вижу здесь, - это страдания и смерть, твои родственники мертвы и варятся в наших животах. Что хорошего в Боге, слишком бессильном, или равнодушном, или откровенно садистском, чтобы допускать такие вещи? Разве это не заставляет тебя задуматься, или ты слишком простая деревенская девушка, чтобы сомневаться в таких вещах?”

“Меня не удивляет, что такой злой человек, как ты, не знает Бога”.

Гленн рассмеялся над этим. “Зло? Как и любой мужчина, я делаю то, что мне нужно, чтобы эта жизнь приносила мне удовлетворение. Как же тогда я могу быть злым? Потому что я не подчиняюсь произвольным правилам, установленным меньшими людьми, которые были до меня?”

“Ты убил мою семью. Ты убил маленького мальчика.”

Гленн наклонился вперед, по-видимому, взволнованный дебатами. “А что, если для него это было бы лучше всего?”

“Ублюдок!”

“Что, если грехом было не убийство его, а создание его в первую очередь?” Глаза Гленна вспыхнули, его улыбка была дьявольской и острой. “Продолжение рода - это акт жестокости. Когда твои родители трахались, это было для их удовольствия, и когда они привели тебя и твоих братьев в этот мир, это тоже было для их же блага. Они держали сперму твоего папы в качестве домашнего любимца. Продолжение рода всегда идет на пользу творцам, а не созданным. В этом нет ничего согласованного. Родители получают ребенка, которого они полностью контролируют, чтобы формировать и манипулировать им по своему вкусу и образу. Все, что получает ребенок, - это билет в мир опасностей, боли и разврата. Если у ребенка есть душа, как утверждает ваша архаичная религия, то, несомненно, эта душа существовала в мире и гармонии на каких-то небесах, прежде чем прийти в этот мир только для того, чтобы испытать потерю, старость и смерть. Если эта душа затем вернется на небеса, с которых она пришла, какой смысл вообще быть живой?”

Делия не ответила. Ее грудь вздымалась от рыданий, делая это невозможным.

“Видите ли, - сказал Гленн, - вы, люди, ” настоящий парадокс. Вы - единственный вид, осознающий свою собственную смертность. Ваше понимание собственной слабости — предвидение того, что вы умрете, — лишает вас способности функционировать как обычные животные и гарантирует вам трагическую жизнь. Само ваше сознание калечит вас. Итак, вы занимаетесь самообманом, думая, что существует такая вещь, как мораль, что человеческая жизнь имеет значение. Я знаю это, потому что когда-то был одним из вас.

“У вольфена нет таких иллюзий. Он возвращает себе зверя внутри и отказывается от банальностей, которые мешают его человечности. Да, мы убили твоего младшего брата, но что такое один момент боли против целой жизни, полной боли? Человеческое деторождение - это истинное моральное зло, ибо человеческие страдания и смерть не могут существовать без него”.

Он схватил ее за подбородок, и, хотя Делия сопротивлялась, это было бесполезно.

“Теперь, - сказал он, - с другой стороны, если бы я поместил в тебя ребенка-волка, это не было бы таким уж злом. Волчонок с рождения сильнее тех, кто становится волчонком позже в жизни, потому что ему не нужно разучиваться тому, чему его научили люди. Рожденному волчонку никогда не мешает человеческое чувство добра и зла, ибо он знает, что есть только одно право — право на его собственные нужды. Поскольку он преследует ее без сожаления, он меньше страдает. И хотя и волки, и люди умирают, для волчат это необязательно. Мы - оборотни, всегда способные к трансформации. Есть шанс на что-то лучшее, на новую форму. И если волфен может стать бессмертным, то он хозяин своей собственной души, и тогда, опять же, какая польза от вашего Бога?”

Делия стиснула зубы и сумела высвободить голову из рук Гленна.

“Бог даст мне силы идти дальше, - сказала она, - чтобы я могла жить, чтобы убить тебя за все, что ты сделал”.

Лицо Гленна помрачнело, но только на мгновение, затем он улыбнулся шире, чем за весь день. “Ну вот. Возможно, ты только что все изменила.”

Он встал и отряхнул грязь и засохшую кровь с колен. Делия сидела в траве, ожидая смертельного удара, которого так и не последовало.

“Иди за нами”, - сказал Гленн.

“Я так и сделаю”.

“Я в этом не сомневаюсь. Ты учишься, фермерская девочка. Я вижу в тебе что-то особенное. Что-то холодное и злое. Я вложил в тебя яд, и мне будет забавно посмотреть, как он прорастет. Да, я думаю, я увижу тебя снова, и я действительно говорю, что с нетерпением жду этого.”

“Не так сильно, как я. Я убью тебя или буду утащена в ад, пытаясь. Это обещание, и это Божья истина”.

Гленн в последний раз сверкнул на нее клыками, а затем повернулся и ушел. После их пира самый молодой из чужеземцев наткнулся на Делию, расстегивающую штаны. Гленн оттащил его назад.

“Сейчас нет времени для такого веселья”, - сказал Гленн. “Оставь ее в покое”.

Диллон бросил на Гленна странный взгляд. “Но, босс, этот плод созрел для того, чтобы его сорвали. Подростки всегда самые милые...

“Еще раз задашь мне вопрос, и ты будешь поджариваться на этом огне. Ты слышишь меня, мальчик?”

Когда мужчины оседлали лошадей, Диллон презрительно усмехнулся Делии и плюнул в нее.

“Черт”, - сказал он. “После того хлыста в лицо, кто вообще захочет тебя трахнуть?”

Мужчины ускакали в угасающий свет, полы пальто хлопали, как кожаные крылья летучих мышей-вампиров, оставив Делию окровавленной и рыдающей среди опустошения. Но они оставили винтовку Делии, ту самую, из которой ее мать тщетно пыталась сражаться с чужаками. Делия собрала те немногие вещи, которые смогла спасти из руин, нашла сундук надежды своих родителей, который пережил пожар, и переоделась в старую одежду своего отца. Она оседлала своего пони и отправилась в путь с седельной сумкой, полной пуль, и сердцем, переполненным яростью, семнадцатилетняя девушка, выслеживающая банду кровожадных каннибалов.

Теперь в пансионе Делия спала всю вторую половину дня, пока школьная учительница не вернулась домой. Грейс предложила ей одежду, которая лучше сидит, но Делия отказалась. Она просто не хотела расставаться с теми немногими вещами, которые у нее были.

“Ты выглядишь лучше”, - сказала Грейс.

- Я очень благодарен вам за гостеприимство, мэм.

“О, не думай об этом”.

Грейс достала из сумки бабушкины яблоки и предложила одно. В течение нескольких дней Делия ела только то, на что могла охотиться, — мясо дичи-кролика и дикую индейку, кусок мяса оленя, который некоторое время назад был убит волками. Она ела пригоршнями снег, чтобы сохранить влагу, и снова наполняла им свою флягу, когда он был достаточно теплым, чтобы растаять. На пастбище не было ни черники, ни других фруктов, потому что зима уничтожила их на весь сезон. Западу нужен свой собственный Джонни Эпплсид, подумала она.

Школьная учительница согласилась позволить ей остаться, сказав, что ей рады столько, сколько она пожелает. Позже тем же вечером Делия извинилась и побродила по улицам Хоупс-Хилл в одиночестве, вспоминая вещи, которые хотела бы забыть, но крепко держась за одно воспоминание, которое она никогда не отпустит. Она намеревалась сдержать свое обещание, данное этому зверочеловеку, который так обидел ее.

Она вошла в здание вокзала без стука. Помощник шерифа поднялся со своего места.

“Чем нибудь я могу тебе помочь, девочка?” он спросил.

”Я надеюсь на это, сэр".

ГЛАВА XVIII

В ВИГВАМЕ ПОТЕПЛЕЛО от разгорающегося огня. Бирн снял пальто. Сетимика тряс в дыму погремушкой из тыквы, семена щелкали, как цикады, когда он исполнял песню. Хотя законники немного ерзали, Бирн не чувствовал беспокойства белого человека. Как и Браззо, он уже участвовал в ритуалах шамана и на собственном опыте убедился в их эффективности. Если они собирались сразиться с Койотами, им потребуются все благословения, которые может предложить мир духов. Если человек хочет сделать что-то большее, чем человек, он должен обладать силой, превосходящей человеческую, а, как он узнал от народа кайова, вся сила движется по кругу.

Огонь поднимался и опускался в такт движениям Сетимики, в такт волшебству, которое излучал индеец. Его голос был высоким и красивым, странно женственным, исходящим от мускулистого мужчины. Его желтые глаза мерцали в свете пламени, как луны урожая, зубы были серебристыми, как головы атлатлей. Браззо, давно перешедший к образу жизни кайова, крутил в одной руке маленькие кристаллы, а другой колотил по земле костяной дубинкой, звук нарастал, пока не достиг своего крещендо, сильный раскат грома сменился дождем. Сетимика вывел мужчин наружу.

“Природе есть что сказать тебе".

Пока они стояли там под проливным дождем, Рассел посмотрел на Бирна так, словно собирался задать какой-то сложный вопрос, но затем промолчал, позволив своим глазам говорить за него. Браззо подошел, улыбнулся Расселу и положил руки на плечи законника.

“Держите разум и сердце открытыми, Маршал. Человек не может бороться с тем, чего он не понимает.”

Рассел прочистил горло, все еще избавляясь от ритуального “джу-джу". "Итак. Это был своего рода спиритический сеанс. Нас крестят дождем?”

“Это поверхностный вывод. Но ты еще получишь свой урок.” Браззо подошел к Бирну. “Лютер, сколько человек ты убил с тех пор, как я видел тебя в последний раз?”

Бирн пожал плечами. - Ничего такого, о чем стоило бы упомянуть.

” И надеюсь, ничего серьезного?

Бирн отвернулся, капли дождя стекали с полей его шляпы, скрывая глаза.

“Верно”, - сказал Браззо. “Может, ты и бросил этих Койотов, но ты все еще злой, как чертов псих”.

“Я не такой, каким был раньше. Как насчет тебя, Чак? Все еще снимаешь скальпы с каждого мексиканца, с которым сталкиваешься?”

“Мои грехи - мои, а твои - твои. Но я смирился с тем, что сделал, учитывая мои благородные мотивы. Можешь ли ты сказать то же самое?”

Бирн отвел взгляд.

Дождь прекратился так же быстро, как и начался, но облака остались, небо было покрыто вереском. Сетимика двигалась под ним, как призрак во сне. Он предложил ожерелья-чокеры из синих и черных бусин, и каждый мужчина взял свое, даже расово нервный помощник шерифа Довер.

“Не надевай их сейчас”, - сказал Сетимика. “Носи их, когда они больше всего нужны”.

Рассел сказал: “Как мы узнаем, когда это произойдет?”

“Когда придет время, сомнений не останется”.

Они попрощались с Кайова и поскакали обратно в город, Браззо присоединился к ним верхом на Четвертной лошади цвета серы, стремя украшено выжженными на коже знаками отличия, а рог седла обвит веревкой вакеро. Он был одет в пальто из оленьей шкуры, за спиной у него висела винтовка, и он был одет в парадную форму, с пистолетами на каждом бедре, как будто он был частью какого-то бродячего шоу на диком Западе. В зубах у него висела трубка, в которой горело что-то помимо табака.

Рассел прошептал Бирну. “У этого старикашки все в порядке с головой?”

" Есть ли среди нас такие?"

***

Когда они вернулись в участок, там была рыжеволосая девушка с помощником шерифа Хастли. Как только она увидела Бирна, ее глаза сузились, а кулаки сжались. Она подошла к нему, выпятив грудь, уверенная в себе, как любой мужчина.

“Кто ты?” - требовательно спросила она.

Бирн нахмурил брови и снял шляпу.

Девушка усмехнулась. “Я вижу твои бакенбарды, жесткие, как кровельные гвозди. И я чувствую твой запах даже отсюда. Это запах мокрой собаки, но я уже чувствовала его на некоторых мужчинах раньше.”

“И я тоже чувствую их на тебе”, - сказал он. “Но ты не одна из них, и я тоже, так что тебе лучше забыть об этом”.

Рассел подошел к рыжеволосой. “Как тебя зовут, девочка?”

“Делия. Из семьи Ван Вракен. Или то, что раньше было Ван Вракенами. Банда дикарей убила моих родителей и маленького братишку.”

“Индейцы?”

“Нет, люди белые, как ты, но такие же грязные, как этот”. Она указала на Бирна. “У них его внешний вид, его ощущения, его запах. Его там не было, и, возможно, он не из их компании, но я готов поспорить на свою душу, что он из их породы.”

“Ты бы выиграла это пари”, - сказал Бирн.

Делия нахмурилась.

Рассел спросил: “Что вам здесь нужно?”

“Я пришла в поисках людей, о которых я говорю, — людей, похожих на волков”.

Рассел обменялся взглядом с Бирном и помощниками шерифа.

“Где все это произошло?” - спросил он девушку.

”Коттонвуд".

“Почему ты думаешь, что эти парни идут сюда?”

“Я не знаю. Я просто осматриваю город за городом. Пришла на ваше место, потому что вы - закон. Подумала, что вы, возможно, что-то знаете, вот и все.”

“Вы говорили с законом в Коттонвуде о своей семье?”

Прежде чем она успела ответить, Бирн шагнул вперед и сказал: “Людей, которых вы ищете, здесь нет, но они приближаются”.

Рассел нахмурился. “Черт возьми, Бирн...”

“Она имеет право знать, если они сделали с ее родственниками то, что она говорит, и у меня нет причин думать, что она лжет об этом”.

“Они идут сюда?” - спросила Делия. “Откуда ты это знаешь?”

“Я просто знаю. Я из той же породы, член клуба?”

“Не дразни меня сейчас”.

“Я бы не стал лгать сироте”.

“Ты действительно дразнишь!”

“ Их называют Койотами. Их лидер - демонический мошенник по имени Гленн Амарок. Разве не так, малышка?”

Делия кивнула, широко раскрыв глаза.

“Они будут здесь”, - сказал он ей.

Вместо страха, которого он ожидал, Бирн заметил возбуждение в глазах девушки, даже в молочно-белом.

***

Рассел поужинал в кафе напротив почтового отделения. Он был измотан странностями дня и все еще немного потрясен своим взаимодействием со сверхъестественным.

Люди, которые являются волками. Мужчины, которые являются гризли.

Он видел все это своими глазами и все еще не хотел в это верить. Но это было так, ясно, холодно и реально. Это вселило в него страх, подобного которому он не испытывал с тех пор, как был маршалом на Территории Индии, где вероятность гибели представителей закона была выше, чем в любом другом месте страны. Он с аппетитом поел вареной баранины и тушеной печени, чувствуя усталость, но не желая признавать, что, возможно, в нем осталось не так уж много вкусной еды. Это было нечто большее, чем страх перед этими Койотами, который рос внутри него. Он старел. Сейчас ему за сорок, его волосы почти полностью поседели и поредели на макушке, его тело смягчилось там, где когда-то были твердые мышцы. Пиво, которым он когда-то наслаждался, теперь заставляло его желудок скручиваться, а когда он плохо спал ночью, утром ему было очень больно. Хуже всего было то, что у него не было семьи. Его родители давно умерли, как и его младшая сестра, все умерли от той или иной болезни. У него было несколько кузенов на юге, с которыми он давно потерял связь, но это уже вряд ли считалось родственниками. А что касается создания собственной семьи, то после Калдонии он сомневался, что у него когда-нибудь будет то, что большинство мужчин считают само собой разумеющимся.

Было странно думать о тех днях с его женой, о самых счастливых днях его жизни, казавшихся каким-то забавным сном теперь, когда она пролежала в земле десятки лет. Двадцать лет в это Рождество. Чертовски много времени для мужчины, чтобы ехать в одиночку. Воспоминания выгнали его из Лонели Белл, штат Техас. Отсутствие Калдонии что-то разорвало в нем. Он чувствовал, что потерял не только любовь, но и способность любить. Там, где когда-то он был романтиком, ухаживая за своей возлюбленной своими собственными попытками поэзии, теперь он не мог думать ни о чем столь второсортном. Он не был смущен тем, что тогда был таким приторным. Он был молод. Молодежь может наслаждаться такой фантазией. Но даже если бы он захотел быть таким с кем-то новым, он чувствовал, что окажется неспособным. Та его часть, которая собирала полевые цветы и бренчала на двухструнной гитаре, исчезла. Влюбленный Генри тоже был похоронен в могиле Калдонии, оставив после себя только бледный, серый призрак Рассела. Теперь не было любви, только закон. В этой жизни нет справедливости, но, надеюсь, справедливость чаще всего бывает несправедливой.

Он подумал о вспыльчивой маленькой рыжеволосой девушке, которая пришла на станцию. Будет ли справедливость справедлива для ее родственников? Делия Ван Вракен была полна жизни и энергии. В этом не было никаких сомнений. Рассел знал, какая ярость бушевала в ее сердце, и ему было больно думать о том, что такая юная девушка переживает такую внутреннюю гниль. Даже если бы она написала свою месть в оружейном дыму, Делия никогда бы не очистила свою душу от разложения. Никакая месть не может вернуть мертвых, и она не может воскресить счастье, которое у вас когда-то было с теми близкими, которые теперь ушли. После такой трагедии, как эта, каждое хорошее воспоминание становится душевной болью, препятствием для вашей способности пережить еще один день. Как и Рассел, Делия навсегда останется преступным сердцем, вечно жаждущим силы, чтобы размышлять без страха никогда не вернуться к радости.

После ужина Рассел вернулся в участок, размышляя о том, что будет дальше, каким должен быть его следующий шаг. Как он мог подготовиться к тому, что не могло быть полностью понято? Он собрал отряд, и со временем наберет еще больше. Этот сумасшедший солдат Браззо даже настоял на том, чтобы спать в тюрьме с открытой дверью в свою камеру, чтобы он мог быть “наготове”, если Койоты въедут в город ночью. У Рассела было всего несколько сильных собственников, но он не мог гарантировать обращение за помощью к другим руководящим органам. Было неэтично привлекать сотрудников правоохранительных органов из других районов для охраны маленького городка, основываясь на интуиции.

Но Койоты вернутся сюда. Все инстинкты маршала Рассела подсказывали ему это. Все истории, которые он слышал, только подливали масла в огонь. Если бы он сидел и ждал, он мог бы пригласить смерть на Холм Надежды, грубую, покрытую запекшейся кровью и безжалостную; но если бы он вывел свой отряд на охоту за Койотами, они оставили бы город без охраны, и тогда эта смерть могла бы быть всеобъемлющей, великим уничтожением, которое уменьшило бы эта земля превратилась в скелеты и пепел.

Ночь была мягкой для декабря, и дневной дождь растопил снег. Он проходил мимо дома Аберкромби, когда заметил Грейс Коулин, которая сидела на крыльце в кресле-качалке и вязала. Она была освещена сочетанием оранжевого свечения фонаря и обильного голубого лунного света, что делало ее похожей на какую-то неземную призрачную невесту. Школьная учительница была молода и мягка — создание неоперившейся серьезности и в то же время хорошо образованная леди. Даже при неприятных обстоятельствах, в которых он делил с ней компанию, Рассел почувствовал в ней прекрасную женственность, своего рода тихое ликование, которое предшествует обычным жизненным трудам женщины, таким как материнство, трудности или страх остаться старой девой или вдовой. Грейс все еще была довольно новичком в этом мире и поэтому смотрела на него незапятнанными глазами, будучи девственницей перед истинными ужасами дикого запада.

- Добрый вечер, мэм, - сказал Рассел, снимая шляпу.

Грейс встала. “ Добрый вечер, Маршал.

“Не волнуйтесь”, - сказал он с улыбкой. “На этот раз я пришел не во имя закона. Просто вышел прогуляться.”

“Я была бы рада вам в любом случае. Хорошая ночь для прогулки, хотя и немного воздушная.”

“Так почему вы здесь одна? Где Нортон?”

“Я освободила вашего заместителя от дежурства по охране”.

"Чувствуете себя достаточно безопасно, чтобы быть на виду?"

"Да. Что еще более важно, я не могу позволить себе жить в страхе. Это только позволяет таким людям, как те, кто похитил меня, держать меня в плену другим способом.”

Рассел кивнул. “Думаю, в этом вы правы”.

Повисло неловкое молчание, пустота не знала, что сказать, но Рассел не хотел прощаться с ней. Просто находясь в обществе этой женщины, он каким-то образом чувствовал себя моложе, менее подавленным, менее боящимся неизвестности.

“Итак”, - наконец сказал он. “У вас гость”.

Грейс моргнула. “О, да, это верно. Девушка из Коттонвуда.”

“Девушка, которая просто может вляпаться во что-то, с чем ей не следует связываться”.

“Почему вы так говорите?”

“Она пришла в участок, спрашивая о каких-то плохих парнях, которых она искала с тех пор, как они оказали ей плохую услугу. Я был бы вам очень признателен, если бы вы помогли мне уберечь ее от неприятностей, убедив ее не искать собственного возмездия. Позвольте мне и моим людям вместо этого разобраться с этими парнями.”

По выражению ее лица Рассел понял, что Делия не рассказала Грейс обо всем, что случилось с ее семьей. Он решил не разглашать это и сейчас. Такая боль была личной.

“Я так и сделаю”, - сказала Грейс, не задавая никаких дополнительных вопросов. “Делия познала трудности. Это ясно видно. Я надеюсь приютить ее не одним способом.”

“Вы хорошая женщина, мисс Коулин. Я благодарю вас”.

Он собирался пожелать спокойной ночи, когда она спросила: “Вы знаете другого незнакомца, который приехал в город? Человек, живущий в этом доме? Лютер Бирн?”

“Да, знаю”.

“Я ненавижу делать предположения, но он очень энергичный парень”.

“Он расстроил вас?”

“Не как таковой. Я бы попросила помощника шерифа Хастли остаться, если бы он это сделал. Мне просто было любопытно, есть ли какое-то отношение к его и Делии приездам сюда.”

Рассел не хотел лгать ей, но и не хотел, чтобы по городу поползли слухи. Страх слишком легко приводил к панике. Он не подозревал школьную учительницу в том, что она сплетница, но решил, что лучше не проверять эту теорию.

“Лютер Бирн вырос здесь и вернулся по своим собственным причинам. Делия проходила мимо, пока вы не были так добры, что приняли ее.”

Он оставил все как есть.

“Хорошо”, - сказала Грейс, ее улыбка заставила что-то затрепетать внутри него. “Ну, теперь, когда совсем стемнело, становится холоднее. Я действительно думаю, что удалюсь в свою комнату.”

”Конечно, мэм".

“И я сделаю все возможное, чтобы уберечь Делию от неприятностей, хотя, похоже, если неприятности - это то, что она искала, возможно, она пришла по адресу”. Она сделала паузу. “Я рада, что вы здесь, в Хоупс-Хилл, Маршал. Спокойной ночи.”

“ Премного благодарен. Спокойной ночи, мисс Коулин.”

Он подождал, пока она войдет внутрь и закроет за собой дверь, а затем пошел дальше, опустив голову и глядя на булыжную мостовую под своими ботинками.

Грейс была права. Становилось все холоднее. И станет еще холоднее.

ГЛАВА XIX

ХАЙРАМ ЖДАЛ В задней комнате салуна, скорчившись на земляном полу, как какая-нибудь властная обезьяна. Светлые волосы на его руках намокли, отяжелевшие от дорожной грязи и пролитого виски. Гленн и Диллон были в главном зале, поднимая шум, приветствуя танцы девушек из салуна. Юные леди делали все возможное, чтобы избежать участи владельца салуна и бармена, а также трех добрых самаритян, которые пытались вмешаться. Хайрам откинулся на спинку стула, наблюдая, как Тэд выхватил пистолет и быстро перестрелял мужчин после того, как они осмелились сказать Койотам, чтобы они убирались, что их издевательства не будут терпимы здесь, в Голубой долине. Их попытки проявить героизм стоили им самих мозгов, каждый из которых был пробит пулей в череп. Тэд хлопал себя по коленям и хвалил свои быстрые броски, но в то время как другие койоты — и даже прикованный доктор Крейвен — хвалили его за это, Хайрам молчал в своем кресле, скучая от пьяного разгула.

“Я знаю, что тебя обрадует”, - сказал ему Уэб.

Будучи старшим членом Койотов, Уэб понимал иерархию и важность сохранения благосклонности того, кто выше его по рангу в стае. Он всегда подлизывался к Хайраму и хватался за любую возможность угодить ему. Это был бы не первый раз, когда Уэб приносил ему что-то особенное без его просьбы. Уэб взял Тэда с собой в ночь, чтобы обыскать мельничный городок в поисках того, что Хайрам любил называть своими удовольствиями. И поэтому Хайрам ждал, пока снова не услышал голоса мужчин вместе с тихими сладкими криками страха, которые исходили от их заложницы.

Хайрам приоткрыл дверь, чтобы посмотреть.

Уэб прижал мальчика к стойке. Он был светловолосым и носил комбинезон, худощавый мальчик, ростом примерно пять футов три дюйма. Его щеки были розовыми от слез, и он рыдал, когда умолял отпустить его. Хайрам задумался, откуда его люди похитили его, но решил, что это не имеет особого значения. Где-то мать и отец, вероятно, лежат мертвые, но если бы кто-то из них был жив, они бы скоро пожалели, что их нет, чтобы не жить с тем, что должно было произойти с их сыном.

“Пожалуйста, мистер...”

Уэб ударил мальчика по ушам, заставив его опрокинуться. Тэд рассмеялся, пьяный и от этого еще более злой. Гленн и Диллон не обращали на них внимания, продолжая швырять четвертаки в танцующих девушек, достаточно сильно, чтобы причинить боль.

“Ударь его еще раз, Вебстер!”

Уэб ударил мальчика ногой, выбив из-под него ноги, так что он упал на спину. Девушки из салуна закричали, но Гленн проклял их и предупредил, что они будут изнасилованы, если посмеют вмешаться. Каркая, как ворона, доктор Крейвен уставился на него налитыми кровью глазами, из которых сочился желтый гной. Тэд разбежался и пнул мальчика в ребра, оба мужчины захихикали, как шакалы, когда мальчик попытался восстановить дыхание.

“Пожалуйста... Я не могу дышать...”

Хайрам почувствовал, как вся кровь в его теле переориентировалась. Его руки стали липкими, изо рта потекла слюна. Еще немного...

“О, - передразнил ребенка Тэд, - разве он не весь в пиве и кеглях?”

Уэб спросил: “Сколько тебе лет, мальчик?”

“ Двенадцать, сэр...

Уэб улыбнулся, обнажив клыки, почерневшие от разложения. “Старый дурак, чтобы умереть”.

Хайрам открыл дверь и вышел вперед, выпятив грудь. Он изобразил на лице возмущение и подошел к стае, размахивая руками.

“Что за проклятие!” - воскликнул он. “Слезьте с этого мальчика, негодяи!”

Уэб и Тэд перестали улыбаться. Они медленно отступили от ребенка, хором сказав: “Да, сэр”.

“Что, черт возьми, с тобой не так, топчешь ребенка, когда вы оба взрослые мужчины? Неужели у тебя совсем нет порядочности?”

“Мы просто немного позабавились”, - сказал Тэд.

“Да”, - сказал Уэб. “Кроме того, чего он вообще стоит?”

- прошипел Хайрам. “Человеческая жизнь всегда имеет ценность в этом мире! Дураки! Негодяи! Я спущу с вас шкуры за это.”

Мужчины с притворным стыдом уставились в пол. Хайрам подошел к мальчику и помог ему подняться, обняв одной рукой за тощие плечи. Он стряхнул с него пыль.

“Как тебя зовут, сынок?”

Мальчик шмыгнул носом. “ Уиллард, сэр.

“С тобой все будет в порядке, Уиллард. Эти люди больше не причинят тебе вреда.”

Он отвел мальчика подальше от мужчин и отвел его в заднюю комнату, где оставил чашку и кувшин с водой. Он дал мальчику выпить и заговорил с ним спокойным и ровным тоном, голосом любящего дяди.

“Теперь все в порядке, сынок. Я здесь, чтобы помочь тебе.”

“Я очень благодарен вам, мистер. Эти мужчины... они просто ужасны... они... они...”

Уиллард начал рыдать, и Хайрам притянул его к себе, обнял, ощупал. От ребенка пахло весенней травой, и когда Хайрам запустил руку в светлые волосы мальчика, они были тонкими и шелковистыми, как детская плоть.

“Ты можешь сказать мне”, - сказал Хайрам.

”Мой папа, - сказал мальчик, - они застрелили его“.

“Боже правый. Насколько сильно? Может он еще жив?”

“Я так думаю. Я имею в виду... он был, когда они утащили меня. Однако он не мог оторваться от земли. Они прострелили ему живот.”

Хайрам прищурился. “Сынок, будь уверен, я увижу, как этих людей повесят. Но сначала мы найдем твоего отца и отвезем его к городскому врачу. Все будет хорошо”.

Он протянул руку, и мальчик взял его за руку. Дрожь пробежала по каждому мышечному волокну Хайрама. Его сердцебиение ускорилось. Он вытер слезу со щеки мальчика, а затем пососал его палец, смакуя соль страдания. Мальчик замер, когда Хайрам поцеловал его.

“Ты знаешь, что я лгу”, - сказал Хайрам. “Ничего не будет в порядке. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Не для тебя, моя сладкая радость.”

Мальчик задрожал в объятиях Хайрама. И снова у него перехватило дыхание.

“Говорят, выстрел в живот - самый болезненный способ умереть”, - сказал Хайрам. “Но я могу придумать много способов и похуже. Разве ты не можешь?”

Мальчик не ответил. Хайрам расстегнул куртку и потянулся за охотничьим ножом в ножнах. Лезвие было длиной с его предплечье и сверкало, как сверхновая звезда, в полумраке задней комнаты.

“Что ж, Уиллард, когда дело доходит до боли, я собираюсь расширить твое воображение”.

***

Когда он закончил, Хайрам подошел к бару и взял себе пива. Он работал до седьмого пота и испытывал сильную жажду. Большая часть стаи пила, сидя на табуретках, но Уэб сидел на полу, обняв безумного доктора, и лил пиво на голову Крейвена. Девушки из салуна перестали танцевать и теперь сидели в углу, держась друг за друга и дрожа, в то время как мужчины становились все пьянее. Хайрам был удивлен, что Диллон еще не трахнул одну из них. Он был переполнен молодыми гормонами и всегда стремился к девушкам в первую очередь. Может быть, виски смягчило его на этот вечер.

Хайрам схватил тряпку и сделал все, что мог, чтобы стереть кровь с подбородка и между пальцами. Уэб пододвинул к себе табурет.

“Адский огонь”, - сказал Уэб. “Мы могли слышать этого мальчика всю дорогу отсюда. Думаю, что он один кричал хуже, чем все остальные, вместе взятые. Что ты все-таки с ним сделал?”

“Это касается только меня и его”.

“Он мертв?”

"Нет. Он будет жить, но это не будет хорошей жизнью”.

Это было частью очарования. Иногда Хайрам убивал своих друзей, но с Уиллардом он выбрал более мрачную судьбу, позволив ему выжить. Мальчик всегда будет хромать — может быть, даже ползать. Дети визжали бы при виде его лица. Он будет жить со стыдом за то, что Хайрам сделал с его самыми интимными частями тела, и никогда не сможет наслаждаться женщиной в библейском смысле. Нанесение травмы было самой сладкой пыткой из всех, потому что это была бесконечная агония. Острые ощущения от причинения психологического ущерба были причиной того, что Хайрам всегда заставлял Веба похищать детей вместо того, чтобы делать это самому. Это дало ему возможность спасти ребенка и наполнить его облегчением и надеждой только для того, чтобы снова забрать их. Шок и ужас, которые он увидел в глазах своих возлюбленных, когда они поняли, что их обманули, были даже более приятными, чем последовавшие за этим крики боли.

"Я слышал о таком, как ты", - сказал Уэб. "Имя Маркус Дерьмо. Он получал удовольствие, добавляя пытки к сексу".

" Ты имеешь в виду Маркиза де Сада. Но он писал только о таких вещах. Вымысел - это хорошо, но я стремлюсь к подлинной вещи. Видишь ли, человек, которым я восхищаюсь, это Жиль де Раис. Он был маршалом Франции. Ездил рядом с Жанной д'Арк в ее битвах и влюбился в нее. И когда ее сожгли на костре, это совершенно свело Жиля с ума. Он превратился в зверя такой жестокости, какой еще не было в его преступлениях против общества. Его Бог предал Жанну д'Арк, и Жиль решил отомстить самому Господу".

“Черт. Значит, съел всю свинью целиком?”

“Что он и сделал. Жиль бросил свою жену и поклялся никогда больше не ложиться в постель с женщиной. Он наполнил свой замок подхалимами и бездельниками, устраивая дикие оргии и пышные пиры и строя лаборатории для алхимии.”

“Что это?”

“Считалось, что это способ превращения металлов в золото. Жиль привлек колдунов и им подобных как оскорбление Яхве и как средство присоединиться к Князю Тьмы. Чтобы заставить алхимию работать, он поклялся сатане, что совершит самые отвратительные преступления от его имени.”

Уэб усмехнулся. “Например, что?”

“ Начал с того, что взял в свой замок крестьянского мальчика. Он выколол парню глаза, перерезал ему горло от уха до уха и вырвал сердце из груди.”

“Проклятие!” Уэб хлопнул себя по колену. “Он не просто занимался спортом”.

"Нет. Он вызывал черную магию. То же, что и Дочери Менад, то же, что сделал Джаспер.”

Гленн повернулся в их сторону. Он заставил Диллона и Тэда замолчать и велел Хайраму продолжать.

Хайрам всегда был рассказчиком и наслаждался вниманием. "Жиль собирал кровь мальчика в чернильницы и использовал ее для алхимических варок и написания заклинаний. Но Старый Царапка так и не появился, и ни один металл не превратился в золото. Но к тому времени у Жиля появилось нечто более ценное, чем все эти вещи. Он нашел огромное удовольствие в убийстве этого ребенка, большее, чем он когда-либо получал от своего богатства, оргий или любого другого своего гедонистического обжорства".

“Кажется, он нашел своего внутреннего волка”, - сказал Гленн.

“Некоторые говорят, что он был оборотнем. Прежде чем предстать перед судом, Жиль пытал, насиловал и убил тысячу мальчиков. И в большинстве случаев он делал это, он делал то, что я сделал здесь, заставляя одного из своих слуг схватить ребенка, чтобы он мог притвориться, что спасает его, прежде чем перерезать ему горло и изнасиловать его. Он мастурбировал на них, пока им отрубали головы, затем насаживал их головы на шесты и наряжал в румяна шлюх, а весь персонал замка приходил судить этот конкурс красоты, заставляя их голосовать за то, какая мертвая голова была самой красивой.”

Диллон поморщился. “Черт. Это отвратительно даже для моей крови.”

“Жиль де Ре был гением, настоящим мастером тьмы”.

Гленн спросил: “Так что же произошло на его суде?”

“Он был признан виновным. В то время они были помешаны на сожжении людей на костре, так что он чуть не умер, как его настоящая любовь, Жанна д'Арк. Но из-за его высокого положения во Франции его задушили, прежде чем предать огню, в качестве милости. И трибунал отвернулся, когда богатая семья де Рэ сняла его с горящего столба, прежде чем он успел хотя бы подпалиться. Духовенство было гораздо больше заинтересовано в судьбе Жиля, чем в поисках справедливости для кучки крестьянских детей, маленьких проходимцев, которых никто не пропустит.”

Хайрам налил себе еще выпить. Хотя он говорил о своем кумире, его глаза были как шифер, холодные и лишенные чувств. Блаженство, которое он испытал, занимаясь с мальчиком в подсобке, было похоже на любое другое блаженство, которое может предложить этот мир, - короткое, временное, кратковременное избавление от бессмысленности жизни.

Остальная часть стаи вернулась к своим напиткам, и Диллон в конце концов подошел к девушкам из салуна, возможно, взволнованный историей, возможно, даже вдохновленный. Но именно Гленн извлек из этого максимум пользы.

“Те, кто думает о Жилле как о вулфене, - сказал Гленн, - они тоже верят, что он достиг трона в Аду?”

Хайрам сделал глоток и поставил чашку на стойку. “Босс, я не могу представить, чтобы Ад не принял его”.

Из угла донесся смех умирающего доктора.

“Ложь”, - сказал Крейвен.

Хайрам обернулся. “Что ты сказал, придурок?”

“Жиль де Рэ... он не был детоубийцей. Он был жертвой... жертвой церковного заговора. У него были связи с Жанной д'Арк, которую они казнили... Его сочли виновным по ассоциации. Этого человека подставили священнослужители.”

Хайрам покраснел. “Заткни свою нору, червяк!”

Когда Крейвен хихикнул, в уголке его рта появилась струйка черной слюны.

“Он такой же сумасшедший, как индеец”, - сказал Гленн Хайраму. “Смертные не могут справиться с сердцем Джаспера. Оно превращает их в любое существо, которое мы сейчас видим перед собой. То, что Джаспер поднял из Ада, - это настоящее исследование, я бы сказал. Разобраться во всем этом будет настоящим подвигом”.

Гленн налил еще, а Уэб и Тэд последовали примеру Диллона и направились к молодым женщинам. Вожак стаи рассказал своему заместителю о своем видении, другом измерении, которое он мельком увидел с его возвышающимся склепом и малиновым монолитом.

“Жертва”, - сказал Гленн. - Подношение темным богам, очень похожее на те, что делал Жиль. Я слышал, как это рассказывали снова и снова в том призрачном царстве. Жертва, жертва, жертва. Я верю, что там находится проход в мой собственный круг внизу”.

“Хорошо, босс. Я оставил мальчика в живых, но если тебе нужно его убить...

“Один ребенок - это слишком слабое подношение", особенно после всего, что мы сделали раньше. Наше наследие написано кровью, Хайрам. Если я хочу собрать все волшебство в сердце Джаспера, моя стая должна устроить бойню, превосходящую все, что когда-либо случалось на этой территории. Мы должны быть не просто мясниками, мы должны быть уничтожителями. Мы должны изгнать все доброе, чистое и невинное, настолько, чтобы сам дьявол мог умолять нас остановиться”.

Хайрам посмотрел в глаза своему командиру.

“Верно, босс. Давайте посрамим Жиля де Рэ”.

***

Местные правоохранители попытались схватить Койотов, когда они выходили из салуна. Перестрелка длилась всего тридцать секунд. Когда все закончилось, там было три мертвых офицера правопорядка, изрешеченных пулями, все они лежали вокруг своих раненых лошадей, как выброшенные мясные тряпки. Хайрам стрелял из своего "Вессона" в лошадей, разбрасывая их мозги по грязи, от которых в зимнюю ночь шел пар. Гленн подвел свою лошадь к телам, она остановилась и помочилась, облив мертвого шерифа, который лежал сломанный под его собственной лошадью. В окнах зданий были лица, город наблюдал за преступниками, когда они шагали по улицам. Двери были заперты и заперты на засовы, за ними бормотали молитвы, но ни снайперы не стреляли с крыш, ни убийцы не выскакивали из переулков.

“Может, нам сжечь его дотла?” - спросил Хайрам.

“Когда мы покинем Голубую долину, от нее останутся одни развалины”.

“Это всего лишь обычный мельничный городок. Даже если они соберут оружие, эти деревенщины и ниггеры станут легкой добычей. Слишком просто.”

“Это только начало, Хайрам. Что-нибудь, чтобы смочить наши отбивные. Жертв должно быть множество”.

Гленн сунул руку под пальто и погладил сердце Джаспера. Мышцы пульсировали, магия манила, ожидая освобождения.

Диллон связал и заткнул рот девушкам из салуна после того, как они подверглись групповому изнасилованию, и запер их в задней комнате вместе с Уиллардом. Тэд хотел поджечь салун вместе с заключенными внутри, но Диллон запротестовал, так что Тэд оставил все как есть. Гленн вскарабкался в седло на Велиала, остальные мужчины последовали его примеру, и они вытащили свои винтовки и кольты, щелкнули поводьями, и их лошади ворвались на глиняные улицы, ржа в удушливой темноте с запотевшими мордами, когда их хозяева отправлялись на войну.

Пятеро волков пронеслись по мельничному городку, как торнадо, все черные и яростные, и хотя они вызвали огонь со стороны тех жителей деревни, которые были вооружены, они получили мало пуль и быстро заживали. Врывались в дома, и кричащих людей вытаскивали на улицы, чтобы расстрелять и растоптать лошадьми. Разбойники делали факелы из сломанной мебели и поджигали фургоны и дома. В часовне собрались испуганные жители деревни, чтобы молить о божественном вмешательстве. Мужчины въехали внутрь, эта часовня не обладала никакой белой магией, и Гленн щелкнул кнутом, вскрывая спины и калеча ноги, другие койоты разрывали людей на куски, Диллон размахивал серповидным мечом, чтобы обезглавить проповедника. Часовня была подожжена, и огонь распространился по зданию суда и прилегающим зданиям, вынудив еще больше жертв выйти на улицы, чтобы получить пулю в спину, когда они попытаются убежать. К рукам детей были привязаны веревки, концы веревок обвивались вокруг рогов седел, а всадники пинали своих коней в ребра, и те рвались вперед, детей тащили и кромсали по земле, пока отцы кричали, а матери падали в обморок.

Многие жители деревни бежали в леса, оставив свои дома на разграбление и сожжение. Но хотя в результате этого бунта погибло много людей, Гленн все равно хотел большего. Сердце Джаспера билось рядом с его телом, возбужденное резней, и он стремился высвободить больше его магии. Он запрокинул голову и завыл, и стая последовала за своим вожаком, присоединившись к его лунной песне и заливисто лая, чувствуя призыв к убийству.

Старую женщину вытащили голой на улицу, где Тэд изнасиловал ее стволом своего ружья, а затем выстрелил из него, разорвав ее на части изнутри. Мужчина сказал им, что они будут гореть в аду, как раз перед тем, как Диллон расколол его голову надвое. Предсмертные слова только развеселили койотов. Домашние животные и вьючные животные были убиты. Семью отвели в кузницу кузнеца, и их головы били молотком о наковальни, в то время как отец засунул себе в горло раскаленную кочергу. Маленькую девочку съели заживо.

Койоты собирали кожу и кости, трофеи, чтобы украсить себя и своих лошадей, и незадолго до рассвета они вернулись в салун и собрали доктора Крейвена и девушек из салуна, связали их за запястья и заставили идти позади лошадей с веревками на шее, таща их за собой на поводках. Мальчика, Уилларда, вынесли на улицу, он был слишком разбит, чтобы ходить.

Гленн зажал кусочек табака между щекой и деснами и уставился на красные воронки на том месте, где были глаза ребенка до того, как в его жизни появился Хайрам Зейндлер. Он выплюнул табачный сок, заполнив одну из впадин, и мальчик пошевелился, все еще живой. Гленн посмотрел на Хайрама.

“Это твое. Ты решаешь его судьбу.”

Хайрам ничего не выражал. “Уже решил”.

Они рысцой выехали из Голубой Долины.

ГЛАВА XX

МАЛЬЧИК, которого она пыталась воспитать правильно, сидел напротив сестры Мэйбл теперь как жесткий, искалеченный человек. Они находились в подземной церкви, Бирн смотрел на возвышающегося Христа, залитого его собственной детской кровью. Мэйбл знала, что Бирну будет больно видеть это, что он вообще находится в священной усыпальнице, но она должна была показать ему это, чтобы он поверил ей или понял, почему ей пришлось сделать то, что она делала.

"Я никогда не хотела причинить вред тебе, - сказала она, - и никому из детей".

Бирн не сводил глаз со статуи. "Пустите детей малых приходить ко Мне. Таковых есть Царствие Божие."

" Ты неправильно толкуешь книгу Матфея".

"Ты и Галатам меня обучили - неужели ты напрасно претерпел столько страданий?"

"Ничего из этого не было напрасным. И снова ты заблуждаешься..."

"И что же ты неправильно истолковала, сестра? Или вы достаточно внимательно следили за Словом Божьим, чтобы говорить за Него?"

Сестра Мэйбл покраснела. "Я бы никогда не стала богохульствовать таким образом".

"А как насчет других способов?"

"Пожалуйста, Лютер, я пригласила тебя сюда не для того, чтобы вспоминать прошлое. Я пригласила тебя сюда, чтобы спасти будущее".

Бирн ухмыльнулся. "Разве я похож на спасителя? Даже если моя кровь течет в Его жилах... "

"Ты должен услышать меня в этот час тьмы. На нас возлагается слишком много надежд. На нас возложена непостижимая задача".

" Нас?"

"Ты, я, местный закон, другие сестры и преподобный Блэквелл. Мы в этом деле вместе, и если мы не будем едины, это пойдет только на пользу Койотам".

Бирн встал, и, опасаясь, что он собирается уйти, сестра Мэйбл поднялась и взяла его за руку. Она ожидала, что он отстранится, но он не отстранился. Казалось, он ждал, чего-то хотел.

"Я прошу прощения", - сказала она. "Я сожалею о боли, которую я причинила тебе, о страданиях, которые ты перенес от рук церкви. Но именно твоя кровь сдерживала зло. Невинная кровь, Лютер, - вот что требуется. А какая кровь может быть более невинной, чем кровь детей? Так что да, мы осушили тебя и бесчисленное множество других, но мы всегда возвращали тебе здоровье".

"Только для тела. Шрамы, оставленные на разуме, - совсем другое дело". Он сдвинулся, отстраняясь от нее. "Что именно моя кровь не давала покоя?"

Она со вздохом подошла к алтарю, не зная, с чего начать. Она произнесла тихую молитву в надежде, что Бог даст ей слова, чтобы объяснить то, что она сама едва понимала.

"Вы знаете это зло, - сказала она, - даже если не можете дать ему имя. Церковь долгое время пыталась сдерживать его, особенно мы, монахини. Мы - невесты Христа, но мы также и матери. Мы не ложимся с мужчинами и не рожаем детей, потому что мы уже матери потерянных детей. Женщины в одежде лучше способны держать эту злую силу в заточении и противостоять ее искушениям".

"То есть, как те монахини в ту ночь, когда Джаспер пришел в Хоупс-Хилл?"

Мэйбл "Некоторые сестры сильнее других".

"Так вот почему вы построили это место? Часовни было недостаточно?"

"Да. Мы поняли это в ту роковую ночь. Простая часовня может лишь немного отгородиться от зла. Мы пытались держать самую могущественную силу тьмы на расстоянии, но нам нужно было какое-то более священное и уединенное место".

Бирн закатил глаза. "Вы хотите сказать, что поймали дьявола?"

"Не Дьявол, а энергия, стоящая за ним. Люцифер опирается на космическую тьму, которая находится в самой Вселенной. Это самая черная магия, и хотя ее нельзя сдержать целиком, мы можем захватить ее по частям, чтобы уменьшить ее использование теми, кто предпочел бы увидеть открывшийся портал".

Она смотрела на Бирна, ища в его глазах хоть какой-то проблеск узнавания. Они были глубокими и черными, уже не такими мягкими карими, как когда-то давно, до того, как он превратился в волчонка и больше никогда не вернулся.

"Эта сила заражает всех волкодлаков, - сказала она, - притягивая их, как мотыльков на пламя. Конечно, ты должен чувствовать тьму, которая живет в самой твоей сущности".

"Черт, конечно, чувствую!"

"Ты боролся с ней с тех пор, как покинул Койотов. Ты пытался вытеснить ее из своей души. Я пыталась вытеснить ее из нашего мира".

"Да. Я знаю это. Но то, что живет во мне, больше не контролирует меня".

"Потому что ты сильнее Койотов".

"Я и есть Койот". Бирн откинул назад волосы, обнажив номер, вытатуированный на шее. "Это число - клеймо, связывающее навсегда. Я просто отбился от своей стаи. Одинокий волк - все равно волк. Я вернулся сюда, чтобы не дать им уничтожить этот город, потому что это единственный дом, который я когда-либо знал, как ни печально это говорить".

"Лютер, пожалуйста. Если ты по-прежнему будешь обижаться на меня, даже ненавидеть меня после того, как все это закончится, я не буду осуждать или винить тебя за это. Но я прошу тебя - не позволяй этой вражде удерживать нас от работы на общее благо. Я должна показать тебе кое-что, что видела только я и другие сестры. Я показываю тебе это только сейчас, чтобы ты понял, что действительно поставлено на карту. Это больше, чем этот город и люди в нем. И это нечто большее, чем сердце Джаспера".

Она придвинулась к нему и удивилась, когда он позволил ей взять себя за руку, точно так же, как он позволил ей взять себя за руку, когда только приехал в приют. В каком-то смысле она все еще видела в нем дикого ребенка. За обветренной кожей и бакенбардами скрывалась разрушенная молодость, запятнанная душа. То, что он вырвался из порочной жизни, было достаточным доказательством чудес.

Проводив его к алтарю, они подошли к статуе Христа, и сестра Мэйбл вытащила из-под нее подставку для ног.

"Встань", - сказала она Бирну.

Когда он сделал это, она направила его к гребням на животе Христа, где замки и тумблеры были настолько незначительными, что их не было видно, пока вы не оказались на уровне глаз. Она взяла распятие, висевшее у нее на шее, и протянула его Бирну. Его не нужно было инструктировать, что делать дальше. Он всунул крест в тело Христа и повернул, освобождая каждый замок из своей камеры, и ключ от распятия начал светиться неземным светом, искрящимся на латуни, как огонь святого Эльма. Когда каждый замок был открыт, Бирн положил руку на середину тела Христа и открыл маленькую дверцу.

За завесой витражного стекла лежал прямоугольный артефакт. Хотя он напоминал идеально гладкий и симметричный камень, он сверкал, как драгоценный камень, а тело его было окутано туманом. Этот красный туман обволакивал его и одновременно изгибал прямоугольник в нарушение всех правил физики. Витраж был залит кровью. Она клубилась вокруг предмета, находящегося внутри, - это была клубящаяся оболочка, созданная жизненной силой сирот.

Сестра Мэйбл держалась на расстоянии, постоянно страшась главного зла, которым был Менгир. Хотя он был лишь частью великого монолита за пределами их измерения, он был достаточно силен, чтобы пройти в их мир, и достаточно силен, чтобы разорвать его надвое, если попадет не в те руки.

"Ты чувствуешь это?" - спросила она.

Бирн смотрел на Менгир остекленевшими глазами. Его руки тряслись, клыки прорастали из распухших десен. Сестра Мэйбл надеялась, что правильно его оценила. Если бы он не был достаточно силен, его волчья сущность была бы подорвана, и хотя он не был колдуном, он был прав, говоря, что он все еще Койот. Если что-то может превратить его обратно в зверя, которым он когда-то был...

"Лютер?"

"Да", - сказал он. "Я чувствую это".

"Теперь ты видишь. Вот что мы должны держать в святой крови. Вот почему Джаспер Терстон пришел в Хоупс-Хилл с самого начала. В ту ночь он был на дне фонтана крови. Он почти достиг достаточной силы, чтобы завладеть им. Джаспер знал, что эта часть монолита находится здесь. Будучи беспримесным слугой тьмы, он чувствовал, что оно зовет его. Но пока мы держали его в крови ягнят... то есть наших сирот... ...он не мог ее найти. Вот что наполнило его гневом настолько, что он захотел полностью уничтожить мир. Он хотел получить силу, чтобы разделить измерения, чтобы буквально открыть врата ада".

Бирн спустился по стремянке вниз, подальше от Менгира. Он был весь в поту и дрожал. Сестра Мэйбл обняла его за плечи, опасаясь, что он может упасть в обморок.

"Лютер, ты в порядке?"

"Уведите меня подальше от этого".

Они направились к лестнице, Бирн наклонился так низко, что рука Мэйбл обхватила его плечо.

"Никогда больше не подпускайте меня к этой штуке", - сказал он. "Если ты это сделаешь, я могу причинить тебе боль, даже убить тебя. Я не знаю, смогу ли я остановиться. Тяга... она просто слишком сильна".

Они поднялись по лестнице и вошли в главный зал часовни. Остальные монахини ждали их, их лица были суровыми и серьезными. Позади них стоял преподобный Блэквелл, его катарактальные глаза были как белый мрамор, немигающие, призрачные. В руках он сжимал массивную Библию.

"Сердце Джаспера бьется", - сказал преподобный. Это амулет черной магии, но также и проводник к еще более черной магии, поистине самой черной из черных". Он все еще хочет Менгир".

Бирн сказал: "У вас всегда бывают такие видения?"

"Не всегда. Бывают моменты, когда я приветствую их. А бывает, что они вообще не приходят. Но это видение невозможно перепутать. Оно самое ясное из всех, которые я когда-либо испытывал".

Сестра Мэйбл была слишком напугана, чтобы сдерживать слезы.

"Койоты придут, Лютер, - сказала она, - и ад последует за ними".

***

Мерфи Хайерс хотел возглавить этот город, но, очевидно, не хотел вести его в бой. Хотя он сказал, что не поедет с ними из-за своей значимости в обществе в качестве предполагаемого мэра, Рассел узнал желтобрюха, когда увидел его. В то утро он потерял часть уважения к Хайерсу, но здесь еще предстояла работа. Обязанности Рассела не закончились только из-за изменения личной политики.

У него был Бирн, два его заместителя и этот сумасброд Браззо. Местный бармен Зик Оттоман хотел остаться на месте и защитить свой салун, если действительно грядут неприятности. Но он сказал, что будет держать свое ружье наготове. Кассиус Снек выразил те же опасения по поводу своего магазина. Рассел обсуждал вопрос о том, чтобы забрать Киллиана О'Коннера из приюта. Он видел, как его родителей забрала тьма, которую преследовали сотрудники регуляторов Рассела. Но Рассел опасался, что мальчик выплеснет свой гнев на любого, кто посмотрит на него недоброжелательно. Ему нужен был законный отряд, а не банда злобных недовольных. Более того, если Киллиана убьют, это оставит остальных детей О'Коннеров в еще более тяжелом положении. Он решил отказаться, по крайней мере, пока. У него был другой человек на примете.

Оскар Шиес жил на небольшом ранчо с маленьким домиком и сараем, достаточно большим для лошадей и одного борова, пасущегося на пастбище. Приехав один, Рассел привязал Фьюри к столбу и подошел к крыльцу, старое дерево прогибалось под его ногами. Когда он постучал в дверь, ему открыл молодой парень, голова которого была чуть выше колен Рассела. Даже в таком юном возрасте у него были напряженные глаза Шиеса.

"Да, сэр?"

"Здравствуй, сынок. Я маршал Генри Рассел. Это дом Шиеса, верно?"

Женский голос позвал изнутри. "Тохасан? Кто стоит у двери?"

"Мама. К папе пришел шериф".

"Я маршал, мэм", - позвал Рассел, входя в дом. "Не совсем шериф. Я пришел искать Оскара. Мне нужно с ним поговорить".

"Тохасан, вернись в дом".

Мальчик повиновался, и в дверях появилась женщина. Это была красивая индийская девушка, взрослая, но моложе Шиеса на десяток лет, если не на два десятка. Ее черные длинные волосы спадали на бедра, живот раздулся от ребенка. Ее беременность была так велика, что была заметна даже под платьем, которое она носила. Это был наряд, более привычный для белых женщин, не похожий на обычную одежду ее народа. Рассел снял свою шляпу и взял ее в обе руки.

"Что вам нужно от моего мужа?" - спросила она.

"Я тот человек, которого Оскар провел на гору несколько дней назад".

"Это я знаю".

"Что ж, мэм, я снова нуждаюсь в помощи вашего мужа".

Ее глаза сузились. "Я не хотела, чтобы Оскар вел вас на кладбище. Такие места лучше обходить стороной. Но он мой муж, поэтому я подчиняюсь. Скажи мне, что вы не возьмете его в другую страну беспокойных духов".

Рассел никогда не лгал женщинам. Многие белые мужчины не проявляли к цветным женщинам такого же уважения, как к представительницам своей расы, но мать Рассела с ранних лет учила его, что к дамам всегда нужно относиться как к таковым, без исключения.

"Мэм, все, что я могу сказать, это то, что мне нужна помощь нескольких хороших людей, и я видел доброту в вашем муже. Я пришел только попросить его помощи в защите Холма Надежды. Я не стану и никогда не стану принуждать его к такой обязанности. Это дело сугубо добровольное".

Молодая женщина смотрела на него, оценивая его и его слова.

"Меня зовут Низони", - сказала она. "Здесь холодно. Пожалуйста, проходите в дом".

"Премного благодарен".

Дом оказался не более чем деревенской хижиной, а внутреннее убранство оказалось еще меньше, чем снаружи. Мебели было мало, вся в трещинах и вмятинах, а старая, тяжелая печь в углу обеспечивала тепло в комнате. Маленький мальчик сидел на полу и играл с чашкой и мячом. Низони закрыла дверь, взяла чайник с плиты и налила кофе "Рассел" в глиняную чашку.

"Оскар уехал в город", - сказала она. "Вчера он вернулся с перегона скота, и нам нужны припасы. Я не могу достать их, пока его нет".

"А как же лошади в сарае? Неужели в вашем состоянии вы не смогли бы доехать на одной из них до магазина?"

Низони покачала головой. "Я не хожу в город, даже когда не с ребенком. Белые не хотят видеть индианку в своих магазинах и еще менее добры, когда она приводит с собой сына-полукровку. Мы с мужем удивляемся, кого белые ненавидят больше - негров или апачей".

"Мне очень неприятно слышать, что у вас был плохой опыт в Хоупс-Хилл. Я планирую все изменить, раз уж я здесь. Вы не должны бояться приезжать в свой собственный город из-за слепых предрассудков".

"Значит, вы миротворец?"

"Мне нравится так думать, да".

Она улыбнулась и села, чтобы облегчить свою ношу. "Я чоктау, но в этой долине живет племя кайова. Они приносят мне вещи, пока Оскара нет дома. Они говорят, что Сетимика исполнил песню над тобой и твоими людьми, чтобы благословить вас дождем и дать вам больше молний в руки".

Рассел кивнул.

Низони сказал: "Они говорят, что вам противостоит могущественное зло, что за деревьями живут волки размером с человека. Так вот для чего вам нужен мой муж? Чтобы он был рядом с вами, когда вы будете сражаться с людьми-волками и злыми духами?"

Маршал не знал, что ответить, поэтому промолчал.

" Вам нужны хорошие люди, но моим детям нужен их отец".

Она потерла вздувшийся живот.

С того момента, как Низони открыла дверь, Рассел почувствовал, что должен уйти. Он должен был солгать женщине в этот раз и сказать ей, что просто зашел поздороваться. Подставить ожидающего отца под удар всадников смерти - это не то, с чем он мог смириться.

"Вы абсолютно правы, мэм. Вашим детям нужен отец, и он нужен им больше, чем мне". Он поставил чашку на стол. "Я благодарю вас за гостеприимство и надеюсь скоро увидеть вас в городе".

Он пошел к двери, она последовала за ним, и когда холодный зимний ветер встретил его, он надел шапку и сгорбил плечи. Низони отвесила ему небольшой поклон, прижимая к себе ребенка.

"Меня воспитывали в недоверии к белому человеку", - сказала она. "Но там, где есть доброта, есть и настоящая сила. Самая сильная рука у человека - не та, которая сокрушает. А та, которая поднимает".

Рассел улыбнулся. "Добрый день, миссис Шиес".

"Доброго дня, мистер Рассел. И удачи".

ГЛАВА XXI

ВЕЧЕРОМ БЫЛО тихо.

Бирн сидел за угловым столиком и крутил пустой стакан одним пальцем. Он не собирался так напиваться, но что-то в его возвращении домой заставляло его жаждать оцепенения и забвения. В баре Зик Оттоман раскладывал пасьянс. Двое пьяниц вели политические дебаты, а на табурете сидела клубничная блондинка, закинув одну ногу на другую, длинная и прекрасная в чулках. Бирн хотел потанцевать с ней, но не хотел подходить слишком близко к такой женщине после общения с Менгиром. Он словно спускался с высоты. Период охлаждения был необходим, если он не собирался разорвать мужчин на части и изнасиловать женщину прямо на полу. Темнота на краю света все еще звала его, как и в те времена, когда он был моложе и необузданнее. Тогда он делал такие вещи, которые не давали ему спать по ночам.

Грех действительно брат хорошего человека.

Когда он только превратился в волка, Бирн изнасиловал многих женщин и девушек, убивал невинных людей и даже ел их в состоянии оборотня. Укрощение зверя было самым трудным делом в его жизни, потребовавшим огромной стойкости духа. Он пытался сказать себе, что не контролировал себя, когда превращался под полной луной, но знал, что его действия проистекали из его собственных желаний, что он все еще хотел сделать, несмотря на то, что знал, что это неправильно. Волк внутри него теперь подчинялся ему, но искушение выпустить его на волю оставалось. Он мог бы выпороть эту собачку, но никогда не смог бы вырвать у нее кусок.

" Может, вам подкрепиться?"

Бирн не заметил, как бармен подошел с бутылкой. Бирн кивнул, и Зик наполнил его стакан виски.

"Я знаю вас", - сказал бармен. "Знаю таких, как вы. Я был здесь, когда вы и эти парни приехали в город. Сожгли мой салун дотла, да, сожгли. Пришлось отстраивать его заново, с нуля".

Бирн прищурился. "И до сих пор ты мне прислуживаешь?"

"Да. Это сделали не вы, а другие из вашей компании. И мы все знаем, как вы отвернулись от них и сделали то, что было правильно для нашего города". Он поставил бутылку на стол. " Ваши деньги здесь ни к чему, друг, пока вы помогаете мне уберечь этот салун от участи моего последнего".

Бирн не привык к похвале и превозношению. Он считал их незаслуженными, несмотря на то, что он сделал для Хоупс-Хилл около пятнадцати лет назад, и старался уклоняться от них. Когда он передвигался по городу, то не хотел, чтобы его узнавали пожилые жители, и держал шляпу низко надвинутой.

"Я благодарю вас", - сказал он, поднимаясь на ноги. "Но, думаю, с меня хватит".

Пока он шел к дому Аберкромби, старые призраки возвращались к нему, пробивая себе дорогу к переднему краю его сознания. Эти воспоминания кружили в его мозгу с момента возвращения. Теперь, в пьяном состоянии, они стали еще острее.

Он не знал, что Джаспер приведет их на холм Надежды. Если бы Бирн знал это, он мог бы не возвращаться вместе с Гленом и остальными.

***

Джаспер собрал Бирна и еще трех Койотов, не желая, чтобы вся компания оставила их базу без охраны. Они захватили бордель в Поупс-Рок и свили там гнездо, а блудницы веселились с ними каждую ночь, когда они возвращались с новыми богатствами. Город был беден и приветствовал этих чужаков и их щедрые траты. Купцы поставили свои тележки у борделя, пытаясь в любое время суток продать Койотам различные товары. Еда и напитки, новая одежда, шляпы и седла, молодые женщины и военные постели - все удовольствия, какие только могли предложить всадники, и даже немного больше. Джаспер хотел сохранить это ощущение королевской власти как можно дольше, зная, что это лишь вопрос времени, когда законники из других городов, которые они разграбили, соберутся вместе, чтобы найти их. Когда они это сделают, Койоты должны быть готовы.

"Это займет всего пару дней", - сказал Джаспер.

Бирн все еще не понимал, в чем дело. "На что мы охотимся, босс?"

Джаспер держал нос по ветру. Его бараний чуб был длинным и низко свисал, как борода, шепот был густым, как перья дикобраза, а когда он пробовал воздух, его глаза становились красными и блестящими.

"Там есть что-то особенное, парень. Что-то, что стоит больше, чем золото".

"Что это?"

"Я и сам не знаю. Но что бы это ни было, я слышу его зов, как боевой клич, он тянет меня, как магнит Марса. Все, что делает меня волчонком, все, что делает меня первым Койотом, начинается и заканчивается этим".

Бирн почесал затылок. "Так куда мы идем?"

"Куда угодно. Эта штука либо в Черной горе, либо вокруг нее. Возможно, она где-то в ней зарыта. Может, в пещере летучих мышей или в каком-нибудь индейском захоронении. Йе, Корбин, Лерой и Оки пойдут со мной на поиски. Гленн возьмет на себя командование остальным отрядом, пока мы не вернемся".

Они провели пятнадцать дней верхом по неровной и скалистой местности горы, ведомые вздернутым носом Джаспера, как гончие, вынюхивающие еду. Все это время Бирн и другие мужчины ничего не чувствовали. Они не были неопытны в вопросах черной магии - как луна и звезды наделяли их силой, недоступной смертным людям, как красная планета могла благословить или проклясть их поворотом своей оси. Но они не чувствовали притяжения, как Джаспер. Какой бы ни была эта магия, она выбрала только его.

Сила, влекущая Джаспера Терстона, каждое утро вела его и его последователей в новом направлении. Они вставали со своих постелей и шли на юго-восток, когда накануне они шли на северо-запад. Они переходили через ручьи, у которых уже бывали, и продирались сквозь знакомые заросли, Джаспер вел их на вершину и спускался обратно в котловину, чтобы проделать все заново.

"Мне кажется, он сошел с ума", - сказал Оки однажды ночью, пока остальные спали.

Они лежали на подстилках у угасающего костра, угли были достаточно яркими, чтобы Бирн мог разглядеть желтое лицо Оки. Они говорили шепотом.

"Не говори так", - сказал Бирн.

"Жаль, что я не остался с Гленом. Иногда мне кажется, что он был бы лучшим вожаком стаи".

"Сказано же, замолчи. Хватит болтать".

"О, черт, Лютер. Что это мы тут кругами ходим, пока наши братья по разуму в своих фанданго, получают отсос и едят свежее мясо каждую ночь? Они тонут в пиве, в то время как мне приходится довольствоваться последним кукурузным спиртом. У них есть баня, пристройка, укрытие от дождя и шлюхи, которых можно трахать. Лучшее место, где мы когда-либо сидели".

"Мы скоро вернемся к ним".

"Да, ладно, хрен с ними, я говорю сейчас. Мы уже обгорели на солнце и устали в седле от этой охоты за гусями".

Бирн надулся. "Терпение - это добродетель, которой у тебя просто нет. Джаспер показал нам жемчужины".

"Правда? Я видел тот маленький ранец, который он носит с собой, в нем много мрамора, блестящих камней и зубов. Он говорит, что это драгоценности, ради всего святого, как будто он панамский пират".

"Он не имеет в виду, что это бриллианты и рубины. Он имеет в виду драгоценности другого рода".

"Да, я слышал всю эту чушь. Он называет это своей сумой. Ну, я не видел никакой магии вуду. Может, он не колдун, а просто четырехпалый".

"Черт возьми, Оки. Джаспер учит нас управлять своими превращениями, вместо того чтобы позволять луне делать это за нас".

Оки фыркнул. "И за это мы обязаны ему слепой преданностью?"

"Думаю, да. И если ты не чувствуешь волшебства, просто подумай о том, что он делает нас богатыми, одно ограбление за другим".

"Черт, я тоже грабил эти банки. Он не делал все это для меня. Я ничем не обязан никому. Помнишь, это я нашел табун лошадей, который мы украли у этих вакеро в Оатмане. Целых пятьдесят шесть голов породистых лошадей и мустангов, не считая всех этих диких норок, которых мы нашли по дороге. Мы продали этих лошадей с большой выгодой, не так ли?"

"Да, я припоминаю. Вот так ты и попал в эту банду".

"Ну, я вступил в эту компанию не для того, чтобы следовать за какой-то кукушкой в никуда. Черт, он даже не знает, что ищет. Я вернусь в Поуп до рассвета. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты сделаешь то же самое".

Бирн перевернулся на спину, подальше от Оки и огня, который теперь совсем погас. Он тоже устал от этой поездки, но больше всего его изматывало чувство, что Оки может быть прав насчет вожака стаи. С тех пор как он обнаружил эту невидимую силу, Джаспер больше ни на что не обращал внимания. Он почти не ел, только пощипывал вяленое мясо, которое делил с лошадью, не желая останавливаться на передышки. Его губы постоянно шевелились, он что-то бормотал про себя. Может, он и вправду расклеился? Но, с другой стороны, он никогда не казался таким уж здравомыслящим.

Бирн спал, но не крепко.

Когда он проснулся, Оки уже не было, но его лошадь все еще стояла в лагере.

Когда утренние лучи забрезжили над горизонтом, Бирн заметил Джаспера, идущего через заросли под мантией из черной листвы. Он был одет в нижнее белье, на котором спереди виднелись пятна мокрой крови. Он снова что-то бормотал себе под нос, и когда он вышел из кустов, Бирн увидел его извращенную ухмылку и расширенные глаза.

Лерой первым заговорил. "Вы в порядке, босс?"

Джаспер не ответил. Все еще ухмыляясь, он подошел к лошади Оки и начал снимать с нее седло.

"Босс", - спросил Бирн. "Где Оки?"

"Пошел обратно".

"Без своей лошади?"

Джаспер бросил седло и детали в грязь и шлепнул лошадь по заднице.

"Давай, козел!"

Мустанг только рысил вперед, поэтому Джаспер достал винтовку, лежавшую на подстилке, поднес ее близко к уху лошади и выстрелил в воздух, спугнув ее. Лошадь бросилась бежать, вздымая пыль.

Джаспер сплюнул. "Теперь и его лошадь уйдет".

Бирн посмотрел на своих товарищей-койотов. Корбин молча начал собирать свои вещи. Лерой сидел неподвижно в грязи, опустив голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Он был чернокожим, и его кожа стала пепельной от сухости. Холод прошелся по стае. Здесь что-то произошло. Братство подверглось испытанию и не выдержало.

***

В ту ночь они совершили набег на первый город.

Нос Джаспера привел их в деревню, где неумолимые горные скалы уступали место зеленеющей низине. Она была слишком мала, чтобы в ней действовал местный закон, поэтому Койотам противостояли только люди, плохо подготовленные к бою. Когда один из жителей деревни отважился подойти к конным Койотам с поднятыми руками, моля о мире, Корбин выхватил оба пистолета и выстрелил в него семь раз, прежде чем его тело успело упасть на землю. Бирн смотрел в другую сторону.

"Где же оно?" закричал Джаспер в ночь, обращаясь ко всей деревне.

Горожане разбежались, как грызуны, ныряя за каменные заборы и залезая в окна. Лерой скакал вдоль ряда соломенных хижин, подливая виски в ручной факел, чтобы подбросить пламя. Бирн снова смотрел в другую сторону.

"Тяга к этому сильна", - сказал Джаспер, скорее себе, чем кому-то еще. "Я чувствую это в своей крови и костях. Мы близко, черт возьми. Оно говорит со мной! Оно хочет жертв! Ему нужны жертвы! Мальчики, давайте умиротворим его и соберем наше колдовство!".

Корбин и Лерой сошли с коней и погнались за женщиной, которая бежала от хижины, которую Лерой только что поджег, с ней были двое детей-подростков. Корбин подбил ей ноги, и когда она упала, ее дети тоже остановились, плача по матери. Мальчик был старшим и пытался играть в героя перед своей младшей сестрой, стоя перед ней как живой щит. Лерой снес ему голову одним взмахом томагавка, а когда сестра закричала, Корбин схватил ее за волосы, приставил ствол пистолета к ее горлу и выстрелил. Мать визжала и корчилась в грязи. Бирн все еще смотрел в другую сторону, потому что его глаза стали красными от безумия его рода.

"Сделай еще хуже!" крикнул Джаспер. "Чем сильнее их боль, тем громче зов!"

Возле дома Корбин схватил женщину за одну сломанную ногу и бросил ее на мертвых детей, ткнув лицом в вытекшие мозги дочери. Он взобрался на нее, разорвал низ ее платья и содомировал ее. Когда на Корбина набросился человек с вилами, Лерой взмахнул факелом и пламя ударило ему прямо в лицо.

Джаспер подошел к Бирну. "Займись делом, Лютер. Ты здесь не для того, чтобы сидеть и смотреть".

Бирн сошел с коня и вынул свой винчестер из ножен. Запах крови и горящей плоти разбудил в нем тьму. Он почувствовал, что его клыки напряглись, а усы стали густыми. Ему вдруг захотелось есть. Голод. Позади него Джаспер поворачивал лошадь кругами, выискивая новую зацепку. Между двумя домами показалась группа жителей деревни. Один мужчина побежал прочь, и Бирн выстрелил ему в спину. Более смелый мужчина выскочил из переулка с двуствольным ружьем. Взрывная волна осыпала Бирна, но он не сбавил шага. Его мышцы вздулись, грубые волосы пробивались из-под одежды. Он дымился порохом, но кровь почти не шла, и он чувствовал лишь слабую боль, похожую на жало пчелы. Когда крестьянин взвел второй курок, Бирн выстрелил ему в сердце, и взрывная волна ружья снесла женщину, которая пригнулась в укрытии. Часть ребра вылетела у нее из спины. Она упала, захлебываясь кровью, поднимавшейся в горле, а Бирн схватил ее за шею и вонзил клыки в ее плечо, вырвал мясо и проглотил его, даже не жуя. Он засунул одну руку в огнестрельную рану и крутил выступающее ребро, пока оно не вырвалось, а затем начал колоть ее собственной костью. Он отрывал плоть и вгрызался в мышцы. Его когти разорвали блузки женщины на ленты, и он вошел в нее, насаживаясь на нее и пожирая ее заживо.

Он еще не полностью контролировал зверя. В этот момент он и не хотел этого.

В ту ночь Койоты убили около сорока человек, среди которых было много женщин и детей. Все это время Джаспер настаивал на том, что каждое злодеяние только укрепляет его внутренний компас. Перед тем как покинуть деревню, они подожгли маленькую часовню и сели на лошадей, наблюдая, как горит дом Божий, куря сигары и передавая по кругу бутылку вина, одну из многих, которые они украли. Их одежда висела на телах, влажных от крови, а мухи вились вокруг них возбужденными черными тучами. После более чем двух недель голодной тягомотины на горе это веселье стало для стаи спасением.

Они смотрели, как разрушается часовня: пылающая крыша проваливается внутрь, стены прогибаются и разлетаются в щепки. Крест на вершине здания перевернулся и с треском упал на землю. Он разлетелся на горящие куски.

Бирн бросил окурок сигары в пламя.

Поджечь церковь было его идеей. Так было всегда.

***

Они ехали всю ночь напролет.

Джаспер не хотел терять преимущество, которое он почувствовал, поэтому они ехали через низкую долину, дальше по травянистым склонам и запутанному бриару, по тропам, которые тянулись по этой отчаянной земле. Иногда они дремали в седлах. Джаспер был единственным, кто не терял бдительности, его нос всегда проверял ветер.

Между сном и сознанием Бирна преследовали воспоминания обо всем, что они делали накануне ночью. Теперь, когда состояние оборотня прошло, он оплакивал свои поступки, особенно убийство детей на глазах их родителей.

Он был чудовищем. Они все были такими.

В молодости Бирн не так беспокоился о своем поведении, когда его оборотень брал верх. Но когда он стал мужчиной, то, что осталось от его человечности, начало разъедать его. Его поступки, когда он позволил зверю поглотить себя, цепью вины обвились вокруг его сердца. И чем больше он контролировал свое волчье состояние, тем труднее ему было оправдывать собственные злодеяния.

Лишь после полудня Бирн начал узнавать местность. Он был еще ребенком, когда в последний раз проезжал по этому лесу, где белые ивы шептались на ветру, а журчащий ручей пел, как восторг, в чреве леса. Он рыбачил в этих водах много лет, когда сестры брали сирот в свои маленькие поездки на пикники и игры, как будто они были такими же детьми, как все остальные, как будто они могли быть счастливы не только в эти редкие дни.

Джаспер вел их на север. Они должны были добраться до холма Надежды перед самым закатом.

Когда они остановились, чтобы напоить лошадей, Бирн умыл лицо в ручье и сел на поваленное бревно. Он вглядывался в журчащие воды, как медведь, ищущий лосося. Он искал не еду, а скорее ответы.

Холм Надежды был достаточно плох, чтобы покинуть его, но достаточно хорош, чтобы смотреть на него сквозь розовые очки теперь, когда его не было столько лет. Ностальгия способна сгладить неровности памяти. Среди страданий были и хорошие времена; он чувствовал, что это несомненно. Теплые весенние дни, когда он катался в грязи с матерью, она облизывала его голову и живот, чтобы помыть его. Другие дети, с которыми он подружился в приюте, те, что уже были взрослыми и, вероятно, все еще жили в городе. Их дома и бизнес были сожжены дотла, их сыновей и дочерей трахали и убивали на их глазах. И хотя он по-прежнему презирал церковь за садизм христианства, за то, что она высасывала его кровь и искажала его детство, даже некоторые монахини занимали в сердце Бирна более теплое место, чем тогда, когда он сбежал. Только выйдя в самостоятельную жизнь, он понял, что познал любовь, пусть и несчастную. Город за городом он мстил за жестокость сиротского приюта, разрушая церкви в отместку. Но мог ли он вынести то, что единственное место, которое он когда-либо называл домом, превратилось в галерею трупов, а весь Хоупс-Хилл обратился в пепел и сломанные кости?

"Что тебя беспокоит?"

Бирн повернулся и увидел стоящего позади него Джаспера. Усы вожака стаи все еще были испещрены кусочками человеческой кожи. Его возвышающаяся фигура отбрасывала длинную тень, достаточно холодную, чтобы заставить плоть Бирна покрыться колючками.

"Я в порядке, босс".

"Твое лицо выдает тебя. Я вижу это ясно, как грязь и зыбь. Взгляд потери омрачает".

Бирн снова уставился в ручей, пузырьки которого роились вокруг выступающей скалы, а чуть ниже буйствовала стайка головастиков. Он задался вопросом, упрощает ли такая незначительность жизнь, успокаивает ли она дикую душу. Джаспер опустился рядом с ним на корточки.

"Держи курс, сынок. Я слышал твой разговор с Оки. Я знаю твою преданность стае".

Бирн осмелился сказать это. "А что насчет вашей преданности стае, босс?"

Джаспер сделал паузу. "Иногда волку приходится отгрызть ногу, чтобы освободиться из капкана".

Ветерок зашумел в кронах деревьев, ласточки поднялись с берез, чтобы исполнить серенаду утреннему солнцу. Джаспер повернул лицо к небу.

"Каждый ветерок приближает нас к волшебству", - сказал он. "Я обещаю, что все это будет стоить того. Когда мы откроем колдовство, земные богатства покажутся вчерашним навозом по сравнению с тем, что будет даровано Койотам. Эта сила будет не только моей, но и нашей. И с ее помощью мы сможем выхватить то самое солнце, что сияет сейчас над вами. Тогда все ласточки мира будут петь для нас и только для нас".

Они отправились дальше. С каждым взмахом рыла Джаспера Бирн надеялся, что тот уведет их подальше от Холма Надежды, но прерия с каждым поворотом становилась все более узнаваемой. Он пошевелился в седле, вспотел и пожевал щеку. Когда Джаспер начал петь американский вариант песни "Куда, о куда ушла моя маленькая собачка?", Корбин присоединился к нему, ухмыляясь, как гиена, а Лерой хмыкнул, поскольку не знал слов застольной песни. Бирн набил рот пачкой табака, чтобы не захмелеть.

" О, где, где он может быть?" завывал Джаспер.

В ответ загрохотал далекий гром, и менее чем через час пошел дождь, но Джаспер не позволил им укрыться под пологом деревьев.

"Мы должны идти по запаху! Этот дождь может смыть его! Оставьте меня в покое!"

И они ехали дальше, их одежда прилипала к телу, а грязь засасывала копыта их лошадей. Деревья каскара, казалось, вздыхали над ними, радуясь ливню с листьями, вернувшимися с грани умирания. Облака клубились, как прилив, превращаясь в серый цвет, такой густой, что в нем отражались сумерки, и Бирн сгорбил плечи, так как воздух становился все холоднее.

Был поздний вечер, когда незнакомцы въехали на холм Надежды.

Гром и тьма следовали за ними, как проклятие. Дождь закончился, но тучи остались, нависая над головой, предупреждая о грядущих событиях. Когда они въехали в город, Джаспер оживился, как ребенок, получивший новый обруч и палку.

"Вот оно, ребята. Источник силы находится здесь, в этой самой деревушке".

Бирн поерзал в седле. Город немного разросся, в нем появилось больше жилых домов, а также государственные здания, включая небольшое здание суда и еще меньшую тюрьму с виселицей перед входом. Здесь были банк и земельная контора, которых он не помнил, и магазин кормов, построенный в отремонтированном амбаре. Улицы были проложены, но оставались запутаны следами колес.

"С чего начнем, босс?" спросил Корбин.

Прежде чем Джаспер успел ответить, из здания тюрьмы вышел человек. Он был одет в костюм-двойку и шляпу Дерби, его усы были доведены до совершенства воском.

Лерой захихикал. "Кто эта весенняя маргаритка?"

Мужчина пересек тротуары и поднял руку к всадникам. "Приветствую вас, друзья. Не видел вас раньше в этих краях".

Джаспер подскочил, забрызгав грязью модные брюки мужчины. Его лицо побагровело.

"Боже, сэр! Присмотрите за лошадью! Этот костюм обошелся мне..."

Джаспер взмахнул сапогом, сбив мужчину с ног. Тот упал в грязь на улице, волна грязи накрыла его, шляпа исчезла в луже. Его пальто распахнулось, обнажив значок.

"Кто вы, черт возьми, такие?" потребовал Джаспер. "Только не говори мне, что ты вроде как констебль, такой щеголь, как ты".

Мужчина с трудом поднялся на ноги, поскальзываясь и ворча.

"Ах ты, паршивый ублюдок!" - сказал он. "За это я получу твою шкуру".

Джаспер достал "железо" - длинноствольный шестизарядный револьвер с коническими шариками, способными пробить дерево. У законника даже не было при себе оружия. Все, что он смог сделать, это поднять руки вверх, когда увидел направленный на него пистолет. Койоты засмеялись, но Бирн отвернулся, смутившись за этого человека, так как узнал его лицо. Когда Бирн видел его в последний раз, законник был еще молодым парнем, сыном пастуха и членом большой католической семьи. Охрана города оказалась более сложной задачей, чем охрана простого стада.

"Как тебя зовут, дорогой?" спросил Джаспер.

Челюсть мужчины сжалась. "Шипман Маккейн".

"Ирландец, да?"

"Американский ирландец".

"Вы, ирландцы, - брючное пятно на наших великих штатах, не меньшая помеха, чем индейцы и другие подобные черномазые".

Бирну это замечание показалось странным, поскольку некоторые из его братьев Койотов были ирландцами и людьми разного цвета кожи. У них было три мексиканца и даже два делавара, но все они погибли в перестрелке с банковскими охранниками, которая стоила Койотам восьми человек. Сам Бирн был наполовину навахо, хотя люди не часто догадывались об этом. Никто из его товарищей никогда не говорил об этом, включая Джаспера. А Лерой был африканского происхождения, раб, сбежавший на запад Канады в 1841 году и вернувшийся в штаты после того, как жизнь в северной стране оказалась слишком тяжелой из-за дискриминации. Несмотря на то, что британские колонии отменили рабство за семь лет до этого, расизм в Канаде был неприкрытым, а городские уставы не допускали чернокожих к честной работе. Вольфены, однако, принадлежали не к одной расе, а к одному виду. Тем не менее, Джаспер Терстон был раздражительным человеком, провокатором, не склонным к более добрым эпитетам.

"По крайней мере, индейцы уже были здесь, когда пришел белый человек", - сказал Джаспер. "Вы, иммигранты, вторгаетесь на землю хозяев".

Маккейн встал, подняв руки вверх. "Хоупс-Хилл - мирное место, сэр. Хороший, христианский город. Мы не терпим издевательств и не потерпим их. Было бы разумно с вашей стороны признать меня как представителя закона и оказать мне должное уважение".

Койоты посмотрели друг на друга, а затем разразились смехом. Бирн был единственным, кто остался неподвижен, когда Джаспер выстрелил Маккейну в живот. Законник повалился на землю, но остался на месте, дрожа, как новорожденный щенок.

Джаспер сказал: "Вот что мы думаем о кровавом законе, милый".

Маккейн опустился на одно колено, из уголка его рта текла струйка крови. Очки упали с его лица. Корбин достал свою железку, чтобы закончить работу, но Джаспер поднял руку.

"Нет", - сказал он. "Пусть он подумает об этом. Пусть наслаждается".

"Хорошо, босс".

Они поехали дальше, пока Маккейн плакал по своей матери через горло, наполненное кровью. Двери уже закрывались, горожане слышали выстрелы, некоторые из них видели убийство. Бирн опустил край шляпы, ему было стыдно так, как никогда раньше. Еще больше лиц он узнавал, еще больше знакомых глаз смотрели на него, когда гасли огни внутри. Мог ли он просто бездействовать на этой бойне? Он усомнился в собственной извращенной морали. Почему жизни этих людей стоило спасать больше, чем жизни всех остальных, убитых Койотами? Это было правление террора, наследие жестокости, и Бирн ездил с ними с подросткового возраста, брал все, что хотел, питая свои самые темные мечты гедонистической, эгоистичной жестокостью. Он грабил, насиловал, убивал и занимался каннибализмом. Но по мере взросления он начал понемногу укрощать зверя, используя учения Джаспера против их цели. Вместо того чтобы управлять своей ликантропией, чтобы использовать ее в качестве оружия, он делал это, чтобы вернуть то, что осталось от его человечности. Он хотел быть хозяином своей судьбы, становиться оборотнем только по своему усмотрению, вместо того чтобы двигаться вместе со стаей или быть рабом луны и планет. Он сожалел о том, что произошло в последнем городе, о том, как он потерял контроль. Возможно, возвращение домой было следующим шагом к освобождению. Но сможет ли он освободиться от стаи? И хочет ли он этого?

Они отвели лошадей к месту стоянки, Лерой и Бирн остались караулить, а Джаспер и Корбин направились в салун. Хотя ветерок был прохладным, Бирну пришлось вытереть пот с лица.

В улыбке Лероя не хватало нескольких зубов. "Ты выглядишь усталым, брат".

Бирн хотел умолять Лероя, говорить, что Койоты зашли слишком далеко, что они становятся слишком злыми. Дикость - это часть волчьего рода, но есть разница между ограблением банков и попыткой превзойти самого дьявола. Но Лерой отнюдь не был худшим из стаи, он наслаждался свободой, которую давала банда, независимо от того, насколько жестоким был путь к ее сохранению. Вместе с Оки Джаспер дал понять потенциальным раскольникам. Койоты были пожизненным обязательством. Как только ты вступал, мирного выхода не было.

"Что, если он найдет ее?" сказал Лерой. "Думаешь, эта штука действительно даст Джасперу ту силу, о которой он говорит?"

"Думаю, да".

"А что, по-твоему, он собирается с ней делать?"

Бирн наблюдал за салуном, ожидая.

"Эволюционировать", - сказал он.

Здание взорвалось выстрелами. Из окон посыпались стекла, раздались крики и треск дерева. Джаспер и Корбин выскочили из дверей, за которыми продолжали стрелять, а когда они обернулись, Корбин поджег тряпичный фитиль бутылки, которую держал в руках, и швырнул его в окно. Он делал эти грубые бомбы из лампового масла и пороха. Когда они срабатывали, то быстро распространяли пламя, и эта сработала. Раздался громкий грохот, затем крики, и из салуна выскочили люди, стреляя в Койотов. Бирн узнал Зика Оттомана, уже постаревшего, но такого же уродливого, миротворец, который он держал под стойкой бара, выпал у него из рук. Пистолеты полыхали в кулаках ковбоев, вооруженных, чтобы отбиваться от агрессивных диких животных во время перегона скота.

Лерой вступил в бой, доставая свой пистолет и быстро взводя курок свободной рукой. Ковбой получил пулю в руку, но даже не вздрогнул. В ответ он выстрелил, снес Лерою ухо. К дружинникам присоединилась девушка из салуна, вытащила спрятанный "Дерринджер" из прорези корсета и выстрелила Корбину в лицо. Койот упал навзничь. Джаспер зарычал, оскалив длинные клыки, как саблезуб, а когда у него закончились пули, он бросился к седлу за своими седельными ножнами, и тут заметил Бирна.

"Почему ты просто стоишь здесь, как немой?" сказал Джаспер. "Давай сюда свою задницу!"

Бирн вышел из оцепенения, задаваясь вопросом, на чьей он стороне. В тот момент, когда ковбои покинули крыльцо, его пистолет очистился от кожи, но он не выстрелил, и его нерешительность стоила ему пули в бедро. Пуля вошла в кость, Бирн споткнулся, а винтовка Зика выстрелила снова, пробив череп Бирна и попав в лошадь Лероя. Все еще привязанная к сцепному столбу, она ударилась о другого коня, и все лошади закричали и взбрыкнули. Оружейный дым сделал серый свет еще более серым, и Бирн выстрелил сквозь туман, свалив одного из ковбоев. Кровь мужчины хлынула на лицо девушки из салуна, она вскрикнула, но продолжала вставлять новый патрон в свой "Дерринджер", рыча, словно она тоже была волчицей. Прядь светлых волос рассыпалась и закрыла ей один глаз, и, возможно, именно из-за этого она не смогла прицелиться, потому что пуля вылетела, дав Лерою возможность подняться из-за дождевой бочки и выстрелить ей в плечо. Она отлетела назад и перевалилась через подоконник, падая обратно в пламя салуна и в осколки стекла.

Джасперу с трудом удалось вытащить винтовку из ножен, поэтому он вытащил свой охотничий нож из ножен на бедре и одним взмахом отправил его в полет, где он угодил в грудь ковбоя. Салун превратился в ад, и Зик покинул его, предпочитая жизнь своей собственности. Он скрылся в темном переулке, и хотя Бирн мог легко выстрелить ему в спину, он не стал стрелять. Из окна, словно дыхание дракона, вырвался поток пламени, и Лерой побежал от него, его одежда загорелась. Когда он упал и покатился, Бирн сорвал с измученной лошади свою попону и накинул ее на брата Койота, затушив пламя. Сквозь дым он заметил тень девушки из салуна, которая свернула в тот же переулок, что и Зик. Он с удивлением понял, что рад видеть ее живой.

Когда оставшиеся в живых Койоты перегруппировались, Джаспер схватил Бирна за горло и поднял его прямо с земли. Его выпученные глаза засияли красками пламени, склеры пожелтели и налились кровью.

"Ты ослаб!"

Он подбросил Бирна, словно монету, и Бирн тяжело упал на землю.

"Принеси мой нож!" сказал Джаспер. " Будь полезен!"

Бирн сплюнул грязь с губ и подошел к мертвому ковбою. Нож был так глубоко в его груди, что Бирну пришлось поставить ногу на человека, чтобы вытащить нож обеими руками. Он поднес лезвие к своему вожаку, и Джаспер раздул ноздри, высоко подняв подбородок.

"А теперь приведи мне Корбина, чертов идиот".

Бирн посмотрел на труп. "Вам нужно его тело?"

Лерой сказал: "Мы можем продать его воскресителям в Оникс Бэнкс".

Джаспер хлопнул Лероя по затылку и подошел вплотную, их носы почти соприкоснулись.

"Ты бы порезал своего брата волчонка на запчасти, да?" прорычал Джаспер. "Похоже, я привел в свой поход не тех людей".

"Прости, босс, я не хотел... Я имею в виду... Я постараюсь быть лучше".

Джаспер кивнул головой в сторону тела, и Бирн с Лероем пошли к нему и потащили его к столбу. Лошади успокоились. Мустанг Лероя не был серьезно ранен. Джаспер похлопал своего жеребца по шее, достал из седельной сумки кусочки сахара и дал каждой лошади по лакомству. Мужчины поддержали Корбина в сидячем положении, прислонив его к столбу.

Бирн сказал: "Хочешь, я перекину его через спину его лошади? Мы можем повести его обратно к Поупс-Рок, чтобы вся стая могла похоронить его как следует".

"Нет", - сказал Джаспер. "Мы еще не покинули этот город, и Корбин ни за что не ляжет в землю".

Джаспер присел на корточки рядом с трупом Корбина и приподнял подбородок мертвеца. Правого глаза Корбина не было. Шарик вошел в глазницу, но не вышел, затерявшись где-то в смятом мозговом веществе. Джаспер полез в мешочек цвета гри-гри, висевший у него на шее, и достал оттуда небольшую кучку талисманов - мрамор цвета радуги, два камешка серы, мертвую саранчу, оловянную фигурку собаки, мумифицированный палец ноги ребенка. Он тряс их в руке, как гремучую мышь, и глубокомысленно напевал. Его глаза закрылись, рот открылся, клыки сверкнули, хотя солнца не было, и, когда он заговорил, в небесах раздался гром, похожий на грохот копыт тысячи скачущих лошадей.

Бирн наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Глаза Лероя остекленели.

Песнопения Джаспера были похожи на песнопения индейского шамана, но в них была угроза, скорее призыв, чем молитва. Когда пламя охватило салун, крики паники эхом разнеслись по деревне. Койоты не обращали на них внимания. Рука Джаспера сжалась в кулак, и из меж пальцев хлынул странный свет, который вовсе не был светом. Это было черное сияние, непостижимое, не похожее ни на что, что когда-либо видел Бирн, на солнечные лучи, рожденные из ружейного дыма и древесного угля. И, в отличие от естественного света, оно было люто холодным, заставляя дыхание мужчин замирать. Когда Джаспер наклонился к фосфоресценции, она осветила его череп под плотью, большой и звериный. Он глубоко вдохнул его пары, а затем наклонился к Корбину, накрыл его рот своим и втянул черноту в легкие мертвеца. Тело мгновенно забилось в конвульсиях. Лерой отступил назад, бормоча, как будто собирался описаться. Джаспер взял большой палец ноги ребенка и засунул его в дыру, где был глаз Корбина, - ноготь вылез наружу, как гнилая роговица.

Когда Джаспер произнес что-то на иностранном языке, глаз Корбина открылся. Он издал крик, когда его вырвали из чрева смерти. Джаспер помог ему встать, и из ушей Корбина потекла черная струйка крови.

"С возвращением", - сказал Джаспер.

Корбин захрипел, как жаба, когда попытался заговорить.

Лерой вытащил кляп. "Господи! Что, черт возьми, вы с ним сделали, босс?"

"Вы говорите о воскресителях. Ну, я один из них. Не упырь, торгующий телами, как эти ублюдки в Оникс Бэнксе. Вместо того, чтобы продавать мертвых, я научился их возвращать. Воскреситель. Некромант".

Бирн подошел ближе к ожившему человеку. "Корбин? Это действительно ты?"

Корбин посмотрел на Бирна, но не узнал его. Джаспер похлопал Корбина по плечу.

"Мертвые не очень-то годятся для разговоров".

"Он в сознании?" спросил Бирн.

"Его мозги с таким же успехом могли бы быть миской заварного крема с этой пулей в голове".

"Черт, Джаспер. Зачем вообще было его возвращать?"

"Я должен был догадаться, что ты не захочешь этого делать". Джаспер покачал головой. "Иногда мне кажется, что ты просто собачий калека. Нам здесь нужны люди, Лютер. Этот ублюдок Маккейн сказал, что это мирный город, но мне кажется, что эти люди не уклоняются от самосуда. Корбин, может, и не настолько в порядке с головой, чтобы стрелять из пистолета, но он все еще может драться. Когда мертвые вернутся, я могу сказать вам следующее - они будут не в лучшем настроении".

Бирн потер затылок, татуированный номер покалывал.

"Откуда нам знать, что он будет на нашей стороне?" спросил Бирн. "Я имею в виду, если у него мозги набекрень, как он вообще поймет, куда направить эту ярость?"

"Не будь простаком. Он подчинится, потому что я его правитель, тот, кто вернул его с того света. Он убьет того, кого я, черт возьми, скажу ему убить, и съест того, кого я, черт возьми, скажу ему съесть. Эти импульсы заложены глубоко в сердце Койота, будь он живой или мертвый. Мне остается только играть в кукловода".

***

Они приблизились к часовне, как стая волков, которой они были, Джаспер ехал впереди, а двое других мужчин поддерживали его с флангов на своих лошадях. Труп Корбина шел пешком, передвигаясь на негнущихся ногах, не сгибая коленей. Его голова постоянно дергалась, а из одной ноздри текли сопли. И часовня, и прилегающий к ней приют выглядели именно так, как помнил их Бирн. У него свело желудок, и, хотя он знал, что не должен этого делать, часть его души зудела от желания сжечь церковь дотла.

Джаспер принюхался к воздуху, пытаясь уловить запах, по которому он шел. Его лицо скривилось от разочарования. "Что-то затуманивает запах. Или кто-то". Он посмотрел на двери часовни. Они были закрыты на засов. "Я думал, что дом Бога всегда открыт". Джаспер усмехнулся. "Видимо, добрый Господь настучал на нас, предупредил этих библеистов, что мы придем. Даже Бог - стукач, грязная крыса".

Бирн поправил пальто, почувствовав внезапный дискомфорт. Он знал, что скоро начнется бойня, если он не вмешается. Он чувствовал запах крови, исходящий от его товарищей-койотов. Жажда Джаспера ко всему злому была ощутима. С наступлением ночи начнутся превращения, и, поскольку он находился в одном цикле со своими собратьями, Бирн тоже изменится, даже если это будет против его воли. Кого бы он тогда насиловал и убивал из своих бывших друзей и соседей? Чьих детей будет пожирать?

Ему пришла в голову мысль. Что, если они найдут то, что искал Джаспер? Было ли безумием думать, что он сможет убедить Джаспера вернуться назад после того, как они найдут это? Сохранит ли это жизни в Хоупс-Хилле? Если бы они разнесли этот город в поисках этого, была бы массовая смерть, но если бы он смог разыскать этот волшебный боб, массовое убийство было бы ненужным и отняло бы много времени, не так ли?

"Держу пари, что оно здесь", - сказал он, глядя на часовню.

Джаспер повернулся. "Теперь ты эксперт, да?"

"Думаю, в этом есть смысл, не так ли? Если здесь находится что-то, обладающее магической силой, разве церковь не завладеет этим? Разве они не могли бы попытаться оградить тебя от этого, омрачить запах и тому подобное?"

Джаспер посмотрел на закрытые двери. "Они обращаются к Христу за защитой, используя крест против вампиров и тому подобное, так мне рассказывали. Может быть, в этом еще есть сила".

Джаспер сошел с коня и достал свой охотничий нож, повертел его в руке - кровь ковбоя засохла на лезвии. Остальные койоты выпрыгнули из седла, и Бирн почувствовал, как холодный пот выступил у него на шее. Надеюсь, часовня была пуста, но если несколько христиан были брошены этим львам, чтобы спасти остальной город, это была небольшая плата. И разве не эти святоши всегда проповедовали важность самопожертвования? Пусть они, черт возьми, докажут это.

Вожак стаи приказал выломать дверь. Лерой принялся за работу со своим томагавком, расщепляя настил. Бирн сделал три выстрела, пока замок не отвалился. Корбин в своем неживом состоянии с тупым послушанием царапал и грыз дерево. Когда двери распахнулись, Койоты шагнули внутрь. С наступлением ночи часовня погрузилась в тень. Скамьи были пусты, пюпитр бездействовал. Они посмотрели на простой, белый крест без Христа, и Джаспер фыркнул.

"Да", - сказал он. "Да".

Он подошел к кафедре и запрыгнул на помост, глубоко фыркая и рыча. В тени он выглядел как доисторический зверь, бродящий туманным и сырым по дому святого.

"Чувствуешь запах?"

"Да", - сказал Лерой.

Бирн тоже. Вкусный запах крови невозможно было перепутать ни с чем.

Джаспер замолчал, навострив уши. За негромкими раскатами грома Бирн услышал голоса, доносившиеся из задней комнаты. Он ожидал услышать в них страх, но вместо этого услышал восторг. Это были женские голоса, стонущие, как шлюхи, которым за это платят. Лерой хмыкнул и поправил свою промежность. Рядом с ним идиот Корбин хихикал, пуская пузыри слюны. Когда Джаспер заметил дверь, ведущую в заднюю комнату, койоты последовали за ним, держа оружие наготове на случай, если это ловушка. Бирн прикусил губу. Запах крови в этом месте снова заставил его внутреннего ребенка содрогнуться от ужаса, и это разозлило человека, в которого он превратился. Часть его души хотела обрушить на них свой гнев, чтобы отомстить за погибшего мальчика. Когда Койоты открыли дверь, они отступили назад. Даже у Джаспера отвисла челюсть.

Три монахини корчились на полу в потоках крови. У одной из них платье было задрано до пояса, и она вводила и выводила распятие в свой половой орган. Подросток-хорист лежал под пожилой монахиней, которая сидела на нем верхом, ее отвисшие сиськи болтались перед его лицом, как мешки в седле. Другая сестра была одета только в головной убор и обливалась кровью, бьющей из фонтана, предназначенного для святой воды.

На стене висел еще один крест, гораздо более грубый, чем тот, что стоял в зале часовни. Он был сделан из кусков ящиков для перевозки грузов, а страницы из Библии были прикреплены к нему колючей проволокой.

Дыхание Бирна замерло в груди.

На этом кресте висела сестра Мэйбл, в ее ладони были вбиты железнодорожные зубья. Ее халат был заляпан кровью, а нательный платок был снят, чтобы еще один клубок колючей проволоки мог расположиться на ее черепе. Она смогла поднять голову, и ее глаза встретились с глазами Бирна, который сразу же узнал ее, несмотря на то, как она постарела, и хотя Бирн никогда не видел ее без головного убора, это прекрасное лицо невозможно было перепутать, даже когда оно было искажено в агонии.

"Лут... " - пробормотала она, не в силах закончить.

Джаспер шагнул вперед, кровь запеклась на его сапогах.

" Это здесь", - сказал он.

Но Бирн знал это. Сила была настолько интенсивной, что любой волчонок мог ее обнаружить. В присутствии этой силы Бирн содрогнулся от беспредельного ужаса. Она леденила его до мозга костей. Это была корчащаяся масса без формы и цвета, энергия настолько мерзкая и развратная, что у него на глаза навернулись слезы и перехватило дыхание.

Монахиня, занимавшаяся мастурбацией, отбросила в сторону свой крест. Ее платье было разорвано, одна бледная нога скользила туда-сюда, пока она приближалась к ним. Она улыбалась безумной улыбкой. Когда она подошла к Джасперу, то сняла с себя подрясник, и ее длинные брюнетистые волосы рассыпались по плечам. Она обвила его шею руками и поцеловала его, как новобрачная.

"Ты - волчонок", - сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая.

Джаспер кивнул.

"Оно сказало мне, что ты придешь", - сказала она, говоря быстро, взволнованно. "Я наливала кровь детей в фонтан, но случайно пролила ее, и это освободило Менгир от его амулета. Экстаз от этого был подобен восторгу. Я никогда раньше не чувствовала такой божественности, ни за двадцать лет служения Христу".

Джаспер провел тыльной стороной ладони по щеке монахини.

"Где вожак этой паствы? Где ваш проповедник?"

"Преподобный Блэквелл в отъезде". Она улыбнулась и прикусила нижнюю губу - девушка впервые осталась наедине с парнем. "Он на экзорцизме в Стилбранче. Я думаю, именно это позволило Менгиру высвободить свою силу и показать нам, насколько ошибочной была наша слепая преданность Господу". Она посмотрела на сестру Мэйбл. " А эта пыталась остановить меня. Она заперла церковь и пыталась заглушить зов Менгира святой кровью. Но я знала, что кто-то откликнется на этот зов, такой великий колдун, как ты".

"Ты молодец", - сказал он. "Тебя еще ждет награда".

"Все, о чем я прошу, это взять меня с собой".

Обнаженная монахиня, покрытая запёкшейся кровью, вскочила со своего лежака на полу. "Мы вкусили столько удовольствия, но все еще желаем большего. Научи нас! Покажи нам!"

" Возьми нас с собой", - умоляла монахиня-брюнетка.

"Прежде всего. Отведи меня к этому Менгиру, как вы его называете".

Она взяла его за руку, задорно, как школьница, и повела к фонтану крови. Бирн последовал за ней, поглядывая на сестру Мэйбл и размышляя, как он сможет ее унять и действительно ли он этого хочет, как и любой человек, выросший с жестокой материнской заботой. Когда они подошли к фонтану, Джаспер потянулся к нему, но отдернул руку, шипя от ожога.

Монахиня моргнула. "Я знала, что у меня недостаточно сил, чтобы взять его, хотя, видит Бог, я этого хотела. Я думала, что такой волшебник-волхв, как ты, сможет..."

Джаспер вонзил свой нож в живот монахини и закрутил его в ее кишках. Ее вырвало кровью, и она упала, опорожнив мочевой пузырь и кишечник. Бирн отвернулся, конечности дрожали. Он чувствовал, как волосы прорастают у него на спине. Хорист и старая монахиня перестали заниматься сексом и поднялись на ноги, он поскользнулся в крови. Глаза Джаспера покраснели, когда он посмотрел на своих людей.

"Нужно больше. С каждым злым деянием мы становимся все более достойными его силы. Человеческие жертвы - вот что сделает этот Менгир моим!"

Лерой бросился на старую монахиню и вонзил свой томагавк ей в плечо. Хрупкая кость раскололась, когда он вынул оружие и снова взмахнул им, и когда она упала, лезвие разрубило ее голову пополам по горизонтали, верхняя часть отделилась от нижней. Верхняя половина сползла на пол, глаза монахини расширились и уставились на него, из разбитого носа потекли кровавые сопли. Хорист закричал и попытался убежать, но Корбин сбил его с ног и начал молотить его головой в пол обеими руками, удары были вялыми, но сильными. Обнаженная монахиня отползла в угол и закрыла глаза, все ее тело конвульсировало от страха. Джаспер подошел к ней, ухмыляясь, и когда она посмотрела на него сквозь пальцы, его отражение смотрело на нее с окровавленного клинка. Бирн сделала шаг вперед, но Джаспер был слишком быстр. Он схватил монахиню за волосы, замахнулся ножом и обезглавил ее тремя быстрыми ударами по шее. Когда ее обрубок захрустел, заливая грудь кровью, он подбросил ее голову в воздух, а когда она упала обратно к нему, ударил по ней, и голова вылетела через окно в ночь.

Сестра Мэйбл застонала, и Джаспер улыбнулся ей, вертя в руках свой смазанный кровью клинок.

“Ты хорошенькая, да? Немного для титса, но лицо, чтобы компенсировать это. И твоя пизда девственна. Было бы чертовски приятно потыкать.”

У Бирна скрутило живот. “Я предлагаю оставить ее там висеть. Заставлять ее умирать медленной смертью еще более порочно, особенно когда это в стиле ее Христа”.

“Может Быть. Но я могу придумать и другие вещи, которые мы можем сделать с ней, пока она там висит, вещи, которые заставили бы плакать даже тех жидов, которые убили Иисуса”.

Корбин оторвался от своей жертвы, широко раскрыв рот и глаза. Он издал долгий стон, как умирающая гончая. Джаспер положил руку на плечо Корбина, и мертвец подвел своего хозяина к единственному окну в комнате. Молния хлестнула по небосводу, черному и набухшему от дождя. Корбин ударил кулаком по стеклу, разбив костяшки пальцев, и указал на более крупное здание напротив часовни. Шерсть Бирна встала дыбом, когда Джаспер попробовал воздух.

“Ты прав, Корбин”, - сказал Джаспер. “Я тоже их чую”.

Корбин подмигнул большим глазом, на его лице появилась гордая ухмылка.

Джаспер повернулся к своим людям. “Дети. Их много. Вон там, в том здании”.

Лерой пожал плечами. “Итак, мы сожжем этот чертов приют вместе с теми малышами, которые все еще в нем. Что может быть лучшей человеческой жертвой, чем это?”

“Иногда ты умнее, чем я думаю, Лерой”.

Волосы выбились со лба Бирна. Кожа на его носу стала грубой и черной, лицо вытянулось. Теперь его обратили не луна и не Марс, и не цикл его собратьев-койотов. Он контролировал эту трансформацию, зверя внутри, разбуженного его собственной яростью. Когда Джаспер отвернулся от окна, он увидел, что Бирн меняет форму.

“Лютер!” - сказал он. Он хлопнул себя по колену. “Ты получишь это, брат! Ты овладеваешь своей ликантропией!”

Бирн зарычал. ”Не заставляй меня останавливать тебя".

“Остановить меня от чего?”

“Тот сиротский приют. Я не могу позволить тебе убить этих детей. Я этого не потерплю”.

Джаспер и Лерой переглянулись.

Лерой указал на Бирна. ”Брат, что, черт возьми, с тобой не так".

Джаспер подошел к ним. “Я надеялся, что ошибался насчет тебя, Лютер. То, как ты привел нас сюда, я надеялся, что ты вернулся на правильный путь. Теперь я вижу, что моя предыдущая склонность была правильной. Ты стал мягок ко мне, ко всем нам, койотам.”

“Не надо—”

“Какое, черт возьми, ты имеешь право? Вырастить такую совесть после всего, что ты натворил. Все люди, которых ты убил... эти мертвецы - твои дети! А что, если мы действительно убьем этих сирот? Почему это так шелушит твою кожу? Ты сам убивал детей.”

”Это верно", - сказал Бирн. “Я владею этим и ношу его все дни своей жизни. Но теперь я в своей власти. Я больше не раб своего цикла. Я не позволю тебе сжечь этих детей, Джаспер. Мне это не по силам”.

Джаспер шагнул вперед, волосы поднимались по его шее, как извивающиеся черви.

“Не ты здесь отдаешь приказы, парень! Вспомни, кто сделал тебя волком в первую очередь. Ты добровольно пил мою кровь и получил свой номер на шее”.

“Не отрицать обратное не стоит. Тогда прояви ко мне должную благодарность”.

“Я у тебя в долгу не останусь”.

“Ты обязан мне самой своей жизнью! Ты был бы мертв уже сто раз, если бы я не сделал тебя одним из нас. В тебя стреляли даже сегодня! И эта пуля уже выскочила из твоей ноги, и она заживет. Я дал тебе силу, превосходящую твои мечты, — жемчуг, как ты сказал. Пришло время тебе вернуть эту услугу. Этот Менгир должен быть моим. Я увижу, как миллионы детей будут страдать и кричать, если это то, что нужно. И если мне сначала придется убить, я не буду колебаться, будь проклято братство. Это твой последний чертов шанс, Лютер. Ты Койот или нет?”

Бирн ответил на красный взгляд Джаспера, двое мужчин приближались к полной трансформации. Лерой вытащил свой ствол, но держал его у бедра. Бирн не питал иллюзий относительно того, чью сторону он примет. Аромат крови еще больше взбудоражил койотов, внутренние звери вырвались наружу, прогремел гром, объявляя о дуэли, и Бирн бросился на своего наставника.

***

Оборотни взревели.

Лерой поднял пистолет, но Джаспер рявкнул на него, желая заполучить несогласного для себя. Бирн боролся под своим массивным противником, когда Джаспер одержал верх, вцепившись в него ногтями, похожими на бараньи рога. Разлетелись клочья волос, одежды и плоти. Лужа святой крови обожгла их кожу, и когда они откатились от нее, Бирн набросился на Джаспера и поймал его морду своими челюстями. Он мотал головой взад-вперед, царапая лицо Джаспера, пока тот не отступил. Бирн поднялся на ноги, упершись руками в землю, как лапами. С его меха капала алая кровь, часть которой принадлежала Джасперу, часть - ему самому, а часть принадлежала детям, которых монахини осушили, так же как они осушили его.

Прежде чем Джаспер смог атаковать, Бирн бросился на него, отбросив Джаспера к стене. Она разлетелась в щепки, и койоты выкатились в ночь, дождь хлестал по ним, пока они извивались в грязи. Осколок дерева пронзил предплечье Бирна, и он вскрикнул, когда Джаспер протолкнул его дальше, а затем замахнулся им на Бирна, отбросив его на кладбище часовни. Среди надгробий и железных распятий эти существа разрывали друг друга в смертоносной войне, вспышки молний открывали их причудливые формы тем жителям деревни, которые могли видеть кладбище из своих домов. Бирн нырнул Джасперу за талию и поднял его в воздух, затем опустил его вниз, всем своим весом надавив на туловище Джаспера. С осколком дерева, все еще торчащим из его руки, Бирн использовал его, чтобы нанести удар по телу Джаспера, пока оно не вырвалось на свободу, каждый койот забрал с собой его часть и врезался в могилы, воя до небес, затемненных бурей. Ведьмин ветер свистел в деревьях, ветви трещали, как хвосты гремучей змеи, и гром стонал в чреве дьявольского космоса.

Рыча, оборотни разорвали океан крови. Они сражались как демоны, братья калечили друг друга в гражданской войне, и когда Джасперу удалось прижать Бирна к свежей могиле, он был уверен, что тот вот-вот умрет. Ничего теплого не мелькнуло в его голове. Не было никаких воспоминаний о более солнечном времени, которое когда-то делало жизнь стоящей того, чтобы идти дальше. Для него не было никакой радости, которую можно было бы пережить заново. Вместо этого его душа содрогнулась от печальных воспоминаний обо всей боли, которую он причинил другим, обо всем ужасе, резне и смерти, которые он навлек на своих собратьев. Хотя его тело было покрыто ранами, он больше всего страдал от этого сожаления, болезненных размышлений, похожих на некое последнее раскаяние перед тем, как его душа была потеряна навсегда.

Бирн зарычал.

Позволить Джасперу жить означало бы, что его зло будет продолжаться. Сотни людей все равно были бы убиты. Возможно, тысячи. Если бы Менгир был таким могущественным, как считал Джаспер, какое мерзкое злодейство он совершил бы в этом мире? Страдания были бы катастрофическими, и все началось бы с убийства сирот, детей, которые страдали так же, как молодой Бирн, и этого было достаточно.

Он засунул руки Джасперу в рот, и прежде чем Джаспер успел щелкнуть челюстями, Бирн раздвинул их, растягивая голову Джаспера, пока челюсть не треснула. Его язык свободно свисал, и он взвыл от боли. Когда Джаспер упал навзничь, Бирн потянулся к железному распятию, отмечавшему могилу, вытащил его из земли и глубоко вонзил в сердце Джаспера.

Первый койот испустил последний вой.

Потом он умер.

Бирн поднялся на ноги, выпрямившись, когда он медленно начал превращаться обратно в человека. Но он сделал только один шаг, когда Лерой прокричал сквозь шум дождя: Бирн поднял глаза. Лерой стоял у ворот кладбища. Он снял сестру Мэйбл с креста и прижал ее к себе, как живой щит, приставив пистолет к ее виску.

“Просто уходи”, - сказал Лерой.

“Скажи еще раз?”

“Просто уходи, Лютер. Ты убил Джаспера честно и справедливо. Я всегда следовал за своим лидером, но после того, как я увидел, что он сделал с Оки, я сомневаюсь, что он ценил кого-то, кроме самого себя. Но ты всегда был братом, так что просто уходи сейчас. Я скажу ребятам, что вы двое убили друг друга. Ты живи своей жизнью, а я своей”.

“И что это может быть за жизнь, Лерой?”

Глаза здоровяка вспыхнули. “То, за чем охотился Джаспер. Теперь он будет моим. Я получу эту власть, и я стану новым лидером койотов”.

“Я не позволю тебе сжечь этих сирот в качестве жертвы”.

“Тогда я убью эту твою монахиню”.

Бирн сердито посмотрел на него.

“Да”, - сказал Лерой. “Я видел, как ты смотрел на нее. Как маленький грустный щенок. Я слышал, как она пыталась произнести твое имя. Ты уже рассказывал мне, как ты вырос, помнишь? Я мог бы сказать, что это было то самое место. Я чувствовал это, даже если Джаспер был слишком сосредоточен на своей собственной игре, чтобы заметить это. Я знаю, что эта монахиня что-то значит для тебя.”

“Я бы убил эту суку десять раз, чтобы спасти этих сирот”.

“Давай проверим эту теорию”.

“Прекрати это, Лерой”. Бирн шлепнулся в грязь, снова став почти человеком, или настолько близким к этому, насколько это возможно для волка. “Давай покончим с этим, брат — ты и я вместе. Больше никаких изнасилований и убийств. Больше никаких садистских выходок. Мы можем подняться над всем этим”.

Лерой покачал головой. “Ты сошел с ума, если думаешь, что я откажусь от всего — от денег, женщин и виски, от всей силы в моей волчьей крови. Думаю, ты большой дурак, если сам от этого отказываешься.”

“Сейчас я ни от чего не отказываюсь. Я буду волком до последнего вздоха, но я больше не хочу быть койотом, если мы собираемся выпустить на волю такое зло. Я знаю, ты почувствовал это там так же, как и я. Чем бы ни был этот Менгир, он несет в себе весь Ад!”

“Тогда весь Ад будет моим. Люди не обращались со мной как с человеком, потому что я был негром. С силой этого камня им придется обращаться со мной как с королем — или умереть.”

Бирн придвинул руку ближе к своему кольту. Лерой зарычал.

“Ты не такой шутник, как я”, - сказал он. “Твой пистолет не очистит кожу, пока я не всажу в тебя пулю”.

Бирн надеялся, что сестра Мэйбл ткнет Лероя локтем в яйца или укусит его за ухо, что угодно, лишь бы дать ему возможность уложить Лероя. Но монахиня была ошеломлена и сломлена. Даже если Лерой не убивал ее, она все равно может умереть.

Корбин прорвался через дыру в часовне.

Лерой вздрогнул, а Бирн выхватил ствол и выстрелил. Пуля вошла в горло Лероя, раздробила кадык и щитовидный хрящ и вышла через заднюю часть шеи Лероя, отделив ее от позвоночника. Он рухнул, увлекая Мэйбл за собой на землю. Бирн побежал к ним, все еще держа в руке дымящийся пистолет, а сестра Мэйбл отползла от Лероя, который дрожал в грязи, парализованный и истекающий кровью. Она потянулась к его пистолету, но ее проколотые руки были бесполезны. Корбин бродил мимо нее, потеряв направление без своего хозяина, и Бирн наткнулся на них и избавил Лероя от страданий выстрелом в голову. Затем он шагнул к Корбину и выстрелил мерзости в затылок. Корбин упал замертво во второй и последний раз.

Бирн пристально посмотрел на сестру Мэйбл, но не помог ей подняться, когда она потянулась к нему. От нее исходило неземное сияние, бледно-голубое, которое играло злую шутку с его глазами.

”Лютер..."

“Не плачьте, леди”.

Он оглянулся на тело Джаспера Терстона и сплюнул. Умирая, он вернулся к своей человеческой форме, но его сердце, пронзенное на кресте, когда он все еще был оборотнем, осталось в теле оборотня, черное как смоль и такое огромное, что пробило ребра Джаспера и вышло из его груди.

“Сожгите их всех”, ‘ сказал Бирн монахине. “А то, что не сгорит, похороните глубоко в благословенной земле”.

“Менгир...”

“Что, черт возьми, это такое?”

Сестра Мэйбл схватилась за грудь. “Сестры попали под его чары... темнота... Они ничего не могли с собой поделать. Прости их.”

“Мне наплевать. Бог - это тот, кто должен прощать, не так ли?”

“Я думал, что внутри амулета будет безопасно, но все, что потребовалось, - это одна ошибка... Сестра Анджела пролила кровь... Часовни недостаточно, чтобы вместить ее. Нам нужно что-то посильнее, где-нибудь получше, чтобы спрятать это от таких злых людей”.

- Послушай, я не знаю, что это за Менгир, и, честно говоря, не хочу знать. Джаспер больше не может охотиться на него, и я не хочу иметь с ним ничего общего. Ты та, за кем стоит сила Христа. Пусть церковь придумает, как посадить в клетку колокол сатаны к обеду”.

Он достал из кармана сигару и закурил. Он начал свой путь с кладбища, но от потери крови у него закружилась голова, и ему пришлось прислониться к надгробию. Немного табачного дыма поднималось из раны в его груди, которая пробила легкое. Мэйбл звала на помощь жителей деревни через дорогу, но после всего, что они видели, никто не выходил из своих домов. Она прислонилась к стене часовни, чтобы идти.

“А что, если за ним придут другие?” - спросила она. “Тогда ты поможешь нам?”

“Теперь никто не придет”.

“Но если они это сделают? Обещай, что поможешь мне бороться.”

Бирн пожал плечами. “Единственное, что я обещаю, это уберечь мир от конца, и только потому, что я еще не закончил с этим”.

Мэйбл вздохнула и двинулась через часовню.

“Я позову доктора”, - сказала она. “Верну его, чтобы он помог тебе”.

“Сохрани это. Ты пойдешь к нему и приведешь себя в порядок. Я просто хочу спокойно выкурить свою сигару”.

“Ты можешь истечь кровью до смерти”.

“Не истеку”.

Монахиня отвела взгляд. "конечно. Теперь ты волфен. Как, Лютер? Как ты мог так далеко сбиться с пути? Как мог...

“Не говори. Просто уходи.”

“А что насчет тебя, Лютер?”

Из его ноздрей повалил дым. “К тому времени, как ты вернешься, меня уже не будет. Уйду навсегда.”

ГЛАВА XXII

НУЖДАЯСЬ В ОТДЫХЕ, Оскар Шут отхлебнул еще джина. Его плечи болели от того, что он вытаскивал бычка из илистой отмели у реки, где он погрузился на четверть. Пара ковбоев набросили веревку на шею бедняги, пытаясь вытащить его, но это привело только к тому, что бык задохнулся. Шиес слез с лошади, полностью разделся, вошел в грязь и вытащил веревку из-под подвеса быка, отбросив веревку в сторону.Ошеломленные ковбои наблюдали, как великан взял быка за рога и потащил его к насыпи. Мышцы Шиеса вздулись и заблестели, как оружейный металл под солнцем, он стиснул зубы и крепко зажмурился. Сначала бычок почти не двигался, но когда веревку сняли с его шеи, он снова смог дышать, и когда Шиес помог животному, оно начало помогать себе само. Он оторвался от засасывающей грязи и выбрался наружу, Шиес направлял его, чтобы он не упал. Когда все закончилось, он обозвал ковбоев проклятыми дураками и взобрался на своего коня, скакал голый и грязный, пока не добрался до части реки, которая была чистой. Он искупался в воде и переоделся, прежде чем отправиться обратно в город, чтобы выпить.

Зик Оттоманка вытер барную стойку. В этот ранний полдень "Ржавый гвоздь" был пуст, но Зик нанял скрипача, и с наступлением ночи в салуне снова будет оживленно. Шиес допил свой напиток и собирался отправиться домой, но когда он надел шляпу, то увидел, что лицо маршала отражается в зеркале за стойкой. Он повернулся, и они пожали друг другу руки.

“Рад видеть тебя, Оскар”, - сказал Рассел.

“ Взаимно, Маршал.

“Купить тебе один?”

“Ну, я как раз собирался уходить, но я никогда не отказываюсь от бесплатной выпивки”.

Рассел отдал Зику заказ, и двое мужчин встали у стойки.

“Слышал, ты звал меня”, - сказал Шиес.

“Да”.

“Думал о том, чтобы приехать в участок и поговорить с тобой об этом”.

Рассел покачал головой. “В этом нет необходимости”.

“Я не согласен. Жене не нравится мысль о том, что я снова стану собственником, но с появлением ребенка нам понадобятся деньги. Если вы готовы платить достойную заработную плату, я мог бы быть заинтересован, если вы все еще хотите нанять человека.”

“Я обещал твоей жене, что оставлю все как есть”.

“И я пообещал ей, что позабочусь о нашей семье. Я забрал ее из ее племени и привез сюда, чтобы основать наше собственное. Я не могу допустить, чтобы желудки моих детей были пустыми, а моя Нижони одевалась в лохмотья. Я этого не потерплю. Она хорошая жена и смирится с моим выбором.”

“Она ждет ребенка, и риск, связанный с поездкой в отряде, высок”.

“Я смотрел на риск, не дрогнув, всю свою жизнь”, - сказал Шиес. “Если бы я умел читать лучше, я бы наверняка вернулся домой помощником шерифа. Мог бы даже стать шерифом, по крайней мере, черного города.”

“Ты не понимаешь, с чем мы столкнулись, друг”.

Шиес столкнулся с Расселом лицом к лицу. Маршал посмотрел на него усталыми глазами. Он казался более измученным, чем в последний раз, когда Оскар видел его, постаревшим и поседевшим.

"Ты выглядишь так, будто кто-то пристрелил твою собаку, Генри. Я слышал, что на этой территории творятся плохие вещи. Слышал о шахтерском городке, где похоронили около пятидесяти человек, которых зарезали при возрождении их палатки. Слышал о крушении поезда, выжившие которого говорили о монстрах, людях, описанных как волки или демоны. Моя жена рассказала мне о вашем визите к Медведю и о том, как он пел для вас и вашей команды. Я жил среди Чокто. Я знаю кое-что о мире духов, включая его темные углы. Если что-то выходит из него, вам понадобится вся возможная помощь."

Маршал посмотрел в пол, и Шиес положил руку ему на плечо.

“Вы правы, думая, что я обязан защищать себя ради своей семьи”, - сказал Шиес. “Но если что-то злое находится на гребне нашего города, как это защитит их, если я не попытаюсь остановить это?”

***

Когда Верн Пипкин вывел свою лошадь за городскую черту, тележка потащилась следом. Там грунтовая дорога разветвлялась, по обе стороны от главной тропы шла более тонкая тропа, и обе вели вверх, к безжалостным скалам и зарослям шиповника Черной горы. День был холодный, и небо было мрачно-серым. Верн плотнее запахнул пальто и ссутулил плечи. В повозке лежали его землеройные инструменты — лопаты, кирки и фонари, а его охотничье ружье покоилось в ножнах с правой стороны седла. После его встречи с тем гигантским парнем в универсальном магазине он сомневался, что отныне будет обходиться без какого-либо оружия.

Он затаился после того, как его доставили в участок маршала. Хотя не было никаких подходящих улик для его ареста, слухи о том, что Верн был мародером кладбищ, просачивались по городу, как собачья моча. Возвращаться к разграблению могил было рискованно, но нужно было оплатить еще много счетов, и с уходом доктора Крейвена ему пришлось выполнять требования других нанявших его воскресителей, которые служили посредниками между Верном и клиентами медицинского профиля.

Его пони заржал, и Верн потрепал его по гриве.

“Полегче, дорогая. Ты уже проходила этот путь раньше. Ты можешь это сделать”.

Дорога вилась по прерии, белой от снега, ветви кустарника походили на скелеты, сожженные на костре. Когда он наткнулся на мертвую ферму О'Коннера, Верн с трудом сглотнул. Земля была черной, как беззвездное небо, растительность превратилась в пепельные руины. Остатки дома лежали опаленные в серой грязи, сломанные и искореженные под рухнувшей крышей. Хотя ветряная мельница все еще стояла, лопасти были пробиты дырами и почернели от огня, выглядя как большие крылья мотылька, когда они мягко вращались на декабрьском ветру.

В голове у Верна зазвенело, когда он подумал о том, что произошло. Он никому не сказал, даже Юрии Крейвену, что, когда он спускался с горы с отвратительным сердцем, колесо его тележки налетело на камень, и Верн нащупал золотую капсулу у себя на коленях. Оно упало на землю, и когда оно раскололось, сердце выкатилось из оболочки, покатилось по тропинке к ферме О'Коннер и затерялось на их кукурузном поле.

“Милый милосердный Христос!” Верн зашипел.

Еще не совсем рассвело, но первые голубые лучи пробились над горизонтом к тому времени, когда он нашел сердце среди грядок. Если бы оно не оставило за собой след черноватой крови, по которому он мог бы идти, оно могло бы навсегда затеряться среди обильной осенней кукурузы. Оно лежало в луже собственной мокрой смолы, жидкость растекалась во все стороны. Он с разинутым ртом наблюдал, как оно поливает кукурузные стебли, их шелуха чернеет при ударе. Жидкость текла дальше, к сараю, а лошади брыкались и ржали, пытаясь танцевать вокруг ручьев. Верн зачерпнул сердце обратно в золотую канистру, стараясь не прикасаться к нему пальцами, пока черпал, побежал к своему пони и ускакал как раз в тот момент, когда пропел первый петух. Затем он продолжил путь, возвращаясь в свою гостиную с розовой дымкой рассвета в качестве проводника.

В ту ночь на городском собрании, когда он узнал, что О'Коннеры и их ферма пострадали, словно от какого-то цыганского проклятия, у него перехватило дыхание. Было ли это то ужасное, ужасное сердце причиной разорения бедной семьи? Он не мог избавиться от проклятой штуковины достаточно быстро. Хотя он вымогал у доктора Крейвена больше денег, он согласился бы и на меньшее, просто чтобы заработать немного денег и убрать эту чертову штуку из своей жизни.

Теперь он проезжал мимо фермы О'Коннер, стараясь не смотреть на нее, но его почему-то тянуло к полному разорению. Волосы на его руках встали дыбом, а во рту пересохло, как в Техасе. Когда, наконец, он миновал это ужасное место, он повел своего пони вверх по склону по снегу, почерневшему от колес повозки. Он ехал дальше, повозка шаталась и грозила сорваться с места, но они все равно взбирались на ледяные утесы, где трупы красных дубов склонились, как скорбящие матери. Когда сумерки сменились полной темнотой, третья четверть луны давала мало света, и когда он добрался до поляны, он огляделся по сторонам, нахмурив брови.

“Черт. Я мог бы поклясться, что это маленькое кладбище было прямо здесь.”

Темнота не помогала ему ориентироваться. Он был уверен, что именно здесь он наткнулся на то скрытое кладбище, но здесь была только дикая местность. Может быть, это было на востоке, а не на западе? Он пустил своего пони рысью и вернулся на тропу, а когда добрался до следующей поляны, то увидел первый ряд маленьких крестиков, отмечавших могилы.

Его улыбка длилась недолго.

На кладбище собралась группа мужчин, наблюдавших за приближением Верна. Это были суровые наездники в длинных плащах, почерневших от путешествий, и угроза их теней заставила Верна повернуть назад. Но это вызвало бы подозрения относительно того, почему он был здесь так поздно с тележкой, полной снаряжения для раскопок.

Но тогда почему эти люди были здесь?

Верн двинулся дальше, намереваясь обойти кладбище, как будто он просто случайно сбился с тропы. Он не смотрел на мужчин, надеясь, что это удержит их от вопросов. Это была действительно слабая надежда. Один из мужчин вышел из-за деревьев и встал перед Верном, заставив пони остановиться. Он был достаточно смуглым, чтобы быть индейцем или африканцем, но в лунном свете было трудно сказать, как и толстые бакенбарды, которые скрывали большую часть его лица.

“Что ты здесь делаешь?” - спросил дородный мужчина.

У Верна не было слюны, чтобы смочить губы. “Я просто разворачивался, друг. Кажется, я сбился с пути.”

Остальные мужчины подходили все ближе. Хотя его винтовка была рядом с ним, Верн не осмелился прикоснуться к ней, не сомневаясь, что эти люди были вооружены.

“Ты не заблудился”, - сказал темный человек.

К Верну подошел более худой мужчина, его пальто было откинуто назад, и лунный свет отражался от посеребренных револьверов у его бедер. У него было лицо опоссума, но Верн сомневался, что он будет притворяться мертвым перед лицом неприятностей, какими бы серьезными они ни были.

“Как тебя зовут?” - спросил тощий мужчина.

“Верн Пипкин, друг”, - сказал он, выдавив улыбку. “А ты кто?”

“Меня зовут Хайрам. Хайрам Зейндлер. И я кто угодно, только не твой друг.”

У Верна похолодело внутри. Другой мужчина вышел из темноты кладбища, его длинные черные волосы были как у женщины, но тело напоминало тело лесоруба. Он принюхался к Верну.

“Это был ты”, - сказал он. “Я все еще чувствую твой запах на его трупе”.

”Прошу прощения?"

“Сердце. Ты раскопал здесь могилу Джаспера Терстона.”

Верн не смог сдержать дрожь в голосе. “Боже мой, сэр. Что здесь подразумевается?”

Хайрам потянулся к нему так быстро, что Верн не понял, что происходит, пока не упал со своего пони. В него летели камешки, когда Хайрам тащил его, кричащего, на кладбище, остальные мужчины шли рядом. Они вошли в круг, и когда Верна уронили, он сел и увидел двух других мужчин с такими же бакенбардами. У их ног стояли молодые женщины, одетые только в шаровары. Они были покрыты синяками и порезами, на шеях у них были веревочные поводки, как у привязанного скота.

Из кустов позади них донеслось лягушачье кваканье, и когда из тени высунулось бледное лицо, Верн ахнул, узнав доктора Крейвена. Взгляд смерти был устремлен на доктора. Кожа Крейвена в свете луны была похожа на алебастр, если не считать гнилостной гнили, которая почернела на его руках, на которых теперь не было пальцев. Гниение продолжалось на его теле черными варикозными венами. Его губы разложились и отпали некоторое время назад, зубы превратились в неподвижный риктус болтуна. На нем была только расстегнутая блузка, и, так же как и на губах, его гениталии отсырели от разложения, оставив зияющую дыру из солоноватых сухожилий там, где когда-то качалось его мужское достоинство.

Верн закричал, а доктор захихикал — нежить, сумасшедший.

“Господи!” - сказал Верн. “Юрия, что с тобой случилось?”

Хайрам поднял Верна за воротник. “То же самое, что случится с тобой. Если только ты не хочешь рассказать нам, что привело тебя сюда в первую очередь.”

“Я не знаю, что—”

Удар в живот лишил Верна дыхания, и он упал бы на колени, если бы Хайрам не держал его. Тот, что с длинными волосами, подошел и схватил лицо Верна рукой. Его глаза светились в темноте, красные, как у аллигатора-альбиноса.

“Как ты взял сердце, не отравившись им?” - спросил он. “Ты что-то вроде мастера белой магии?”

”Нет, сэр".

“Ни один простой смертный не может носить его в своих руках”.

“Я никогда к нему не прикасался!”

- Значит“ ты признаешься, что украл его из могилы?

“Нет... э-э... Я имею в виду... О, хорошо. Я взял его, но я не думал, что я, так сказать, ворую, и я точно не охотился за сердцем какого-то мертвеца. Это была та капсула, которую я хотел.”

Мужчина отпустил лицо Верна. “Капсула?”

“Да, сэр. Она был сделана из золота, так оно и было. На нем были всевозможные мистические гравюры, действительно очень красивая вещь. Это того стоит. Тот человек в могиле, конечно, в этом не нуждался.”

“Где находится эта капсула?”

Верн посмотрел вверх и в сторону. “Я продал ее”.

”Дерьмо собачье".

“Я не лгу вам, сэр”.

“Ты бы солгал своей матери на смертном одре, Пипкин. Исходящее от тебя зловоние лжеца перевешивается только миазмами твоей трусости. А теперь я спрошу тебя в последний раз. Где капсула?”

Верн захныкал. Если бы его снова ударили в живот, он мог бы просто напортачить. Судя по виду этих людей, они не остановятся перед очередным ударом по телу. Их было бы много.

“Подожди”, - сказал он. “Это верно... Теперь я вспомнил. Я собирался продать его, но продавец в универсаме не предложил справедливой цены. Да, да, она у меня в гостиной. Я владелец похоронного бюро в Хоупс-Хилл, понимаете? Должно быть, я что-то перепутал в том, что я сделал с капсулой, сэр. Я только что совершил ошибку.”

“Я скажу, что ты это сделал”.

Мужчина кивнул остальным, и внезапно они набросились на Верна с веревками. Он извивался и брыкался, опасаясь, что вот-вот повиснет на конце петли, но веревка была не одна, и петли были завязаны на его запястьях и лодыжках. Его протащили через кучу свежего помета, оставленного одной из лошадей, и когда фекалии заполнили его глаза, он не мог видеть, что происходит, пока не стало слишком поздно. Он слышал разговор мужчин, шарканье лошадиных копыт. Он почувствовал, как каждая из веревок затягивается все туже вокруг его запястий и лодыжек, а затем он оторвался от земли, вытягивая конечности.

”Нет!" “ закричал он. “Пожалуйста, Господи!”

Когда ему удалось сморгнуть говно, он увидел, что четверо мужчин были на своих лошадях, каждый держал в руках одну из веревок, привязанных к рогам их седел. Каждая лошадь смотрела в разные стороны — на север, юг, восток, запад.

”О, милостивый Боже!"

Единственным человеком, не сидевшим на коне, был вожак с багровым взглядом. Он стоял в стороне с кнутом в руках, его неуклюжее тело было бездушной тенью, призраком кромешной тьмы, внутри и снаружи.

”Бог не может тебе помочь", “ сказал мужчина. “Никогда не было такого”.

Верн начал всхлипывать.

“Хей-яа!”- крикнул вожак, щелкнув кнутом.”

Лошади на полном скаку разбежались в разные стороны, и когда его руки оторвались от плеч, а ноги оторвались от бедер, Верн все-таки потерял контроль над своим мочевым пузырем. Его лишенное конечностей туловище закружилось в ночи, когда он упал обратно на землю. Кровь хлынула из него артериальными гейзерами, и как раз перед тем, как он потерял сознание, главарь подошел к нему и пнул ногой, перевернув лицом вверх. Главарь достал из кармана пальто что-то большое и мясистое и поднес к лицу Верна, и когда смолистая черная жидкость потекла ему в рот, Верн понял, что это было.

***

Они использовали повозку пони похоронного бюро, чтобы вывезти труп Джаспера с кладбища.

Рядом с трупом лежал сам гробовщик, бледный от потери почти каждой пинты крови, но все еще живой или, по крайней мере, нежить. Доктор Крейвен, спотыкаясь, шел за своей веревкой. На других поводках были девушки из салуна, которых использовали для удовлетворения потребностей койотов на тропах, не давая им останавливаться в борделях или насиловать жителей деревни. На такие вещи не было времени. Эти удовольствия были тривиальны по сравнению с тем, что ждало их впереди.

Койоты и их пленники двинулись вниз по склону горы, кавалькада чудовищ и белых рабов, путешествующих, как ядовитые паломники, по зазубренным скалам, их лошади цеплялись, как козы, за скалы, которые они изо всех сил пытались разглядеть, когда грозовые тучи закрыли луну. И во главе этой адской процессии шел Гленн Амарок. Он ехал верхом на Велиале как аристократ самого темного колдовства, зомби-сердце его наставника было спрятано в его плаще и горячо пульсировало у него на груди, рассказывая ему все, что ему нужно было знать.

Хайрам подошел к нему.

“Все еще удивлен, что мы смогли ступить на эту святую землю”, - сказал он.

Гленн затолкал табак под нижнюю губу. “Это была магия сердца. Без него мы, возможно, никогда бы не попали на кладбище.”

“Почему тело Джаспера, босс? Это тоже волшебство?”

“Это величайшее приключение койота на сегодняшний день. Мы в долгу перед боссом в последний раз.”

Но это не было истинной мотивацией Гленна взять с собой тело Джаспера. Он чувствовал, что если сердце было таким мощным, то, возможно, тело еще пригодится.

Как и та золотая капсула.

ГЛАВА XXIII

ВОЛКИ ОКРУЖИЛИ ДЕЛИЮ.

Она бежала, прижимая к груди своего маленького брата, но с каждым шагом земля становилась мягче, затягивая ее за пятки, как зыбучие пески. Когда волчья стая приблизилась, она закричала и уронила малыша Леонарда, пожертвовав им, чтобы спастись.

Она проснулась в холодном поту и подавила крик. Даже ее подсознание не позволило бы ей забыть, не позволило бы ей простить себя. Она не отдала своего брата на расправу, когда пришли Койоты, но и спасти его тоже не смогла, и именно его смерть задела ее больше всего. Она была старшей сестрой. Леонард был беспомощным младенцем. Она подвела его больше, чем остальных членов своей покойной семьи.

Делия написала своим старшим братьям письма, чтобы сообщить им трагическую новость, но не была уверена, что адрес больше действителен, ее братья один год работали в лесозаготовительном лагере, а на следующий - на свиноферме, ковбои-бродяги до мозга костей. Теперь у нее, по сути, не было родственников, она была сама по себе, если не считать доброты Грейс Коулин, которая спала рядом с ней. Делия лежала на полу в своем спальном мешке, отказавшись от щедрого предложения Грейс лечь в ее постель. Эта женщина была доброй христианкой, и Делии нравилось думать, что Бог привел в ее жизнь школьную учительницу в награду за то, что она сохранила веру. Видит Бог, Он ее испытывал.

Чувствуя беспокойство, она сняла ночную рубашку, которую позаимствовала, и надела свою одежду. Она спустилась вниз за стаканом воды, держась в темноте за перила, а когда вошла в гостиную, то увидела Лютера Бирна, курящего сигарету на крыльце. Она вышла, чтобы присоединиться к нему. Здоровяк кивнул в знак приветствия.

“Есть еще?” - спросила она.

Он достал из кармана мешочек и протянул ей бумагу. Делия научилась сворачивать сигареты для своего отца и старших братьев, и у нее были идеальные тонкие пальцы для этого. Бирн прикурил, и она глубоко затянулась, ожидая облегчения, которое принес хороший дым.

“Я надеялась, что вы сможете рассказать мне больше”, - сказала она.

“Да? Насчет чего?”

“Эти Койоты. Думаю, чем больше я буду знать, тем лучше для меня.”

“Вы хотите увидеть, как их повесят?”

“Нет, сэр. Я намереваюсь убить их сама.”

Бирн покачал головой. “Тогда ты действительно ничего о них не знаешь”.

“Так просветите меня. Вы из их рода — волфен. Я знаю, что они не люди. Я видел их клыки и красные глаза. Мужчины, которые едят маленького мальчика, теперь вряд ли могут быть людьми.”

“Они это сделали?” - сказал Бирн, опустив глаза. “Мне очень жаль, малышка”.

Она шагнула к нему. “Что это такое?”

“Вулфены - люди только наполовину. У нас внутри волки, понимаешь? Зверь внутри, который заставляет нас трансформироваться, заставляет нас жаждать человеческой плоти и делать ужасные вещи, которыми я не поделюсь с юной леди”.

“Вы не можете шокировать меня, мистер. Не после всего, что я видела.”

Он вздохнул и потер затылок. Его лохматые волосы были откинуты назад, и Делия смогла разглядеть вытатуированную на его шее цифру тринадцать.

“Когда ты впервые становишься оборотнем, - сказал он, - у тебя нет контроля. Вы меняетесь вместе с фазами луны и звезд. Планета Марс притягивает вашу душу. Ты убиваешь, ты насилуешь, ты пожираешь — независимо от того, злой ты человек или нет. Если вы присоединяетесь к стае, вы, как правило, трансформируетесь в одно и то же время, своего рода групповая езда на велосипеде. Сила этого заставляет вас лучше осознавать происходящее, но требуется время, чтобы справиться со своей собственной ликантропией, трансформироваться по собственной воле и больше не быть ее рабом. Как только ты достигнешь этой фазы, ты всегда будешь наполовину волком, наполовину человеком, выпускающим полного оборотня только тогда, когда захочешь.”

Делия стряхнула пепел в холодный зимний воздух. “Тот, кого звали Гленн, сказал, что некоторые рождаются волками, но как насчет других? Как можно стать оборотнем?”

“Есть несколько способов. Вы можете быть инициированы в стаю, выпив кровь другого ликантропа. Если вас укусил волфен в его полном волчьем состоянии, у вас есть неплохие шансы заразиться и стать одним из них или, по крайней мере, приобрести некоторые из их способностей, например, развитый собачий слух или более мощный нюх. Но это то, чего ты должен хотеть. Дух волчьего племени обитает в сердцах смертных. Некоторые из них просто люди, но внутри них все еще есть зверь, который делает их более восприимчивыми к проклятию. Если тобой движут гнев, похоть и стремление к насилию, ты просишь, чтобы тебя превратили в волка, знаешь ты это или нет”.

Делия обдумала это. - А что насчет вас, мистер Бирн?

Он выпустил дым и отвернулся. “Тогда я был мальчиком. Просто немного моложе тебя, я думаю. Убежал из этого места, убежал от всей боли и позволил своему сердцу наполниться подлостью. Я увидел шанс присоединиться к стае и воспользовался им. Тогда я ничего не знал о вулфенах, но, конечно, быстро научился. Но к тому времени было уже слишком поздно поворачивать назад.”

“Но теперь вы волк, верно?”

“В меру своих возможностей”.

“Вы не Койот. Просто волфен, у которого все под контролем. Это означает, что вы можете использовать его во благо, а не во зло”.

“Вы просто не понимаете”.

“Разве вы не верите в искупление?”

Бирн покачал головой. “Некоторые вещи нельзя простить”.

“Бог прощает тех, кто приходит к Нему на коленях и впускает Его. Если в вашем сердце есть истинное раскаяние, то ваша душа еще может получить искупление, особенно если вы совершите акт раскаяния. Объятия Христа открыты для всех Божьих детей”.

Бирн затушил окурок. Его плечи опустились, опустившись вместе с его взглядом. Он вдруг показался ей очень усталым, опустошенным.

“Иногда ты просто проклят, малыш”, - сказал он. “Если бы Бог не отказался от людей, не было бы необходимости в Аду”.

Делия решила не настаивать на вопросе веры. Отец учил ее, что религия определяется не настойчивостью, а скорее терпением.

“По городу ходят слухи”, - сказала она. “Слухи о койотах”.

«Да?»

“Некоторые люди говорят, что маршал собирает отряд на случай, если они вернутся. Но вы их наверняка ждете, не так ли?”

“Давайте просто скажем, что этим ребятам было бы лучше заткнуть свои тявканья и начать паковать чемоданы. Убираться, пока есть возможность.”

Что-то перевернулось в груди Делии. Там был огонь, горячий, как любая раскаленная пустыня, пылающий, как битва за Атланту. Бирн пристально посмотрел на нее.

“Вам следует уехать из города, - сказал он, - пока вы не кончили так же, как ваша бедная семья”.

“Нет”, - сказала она, ее взгляд был таким же жестким, как и у него. “Я никуда не пойду. Если маршалу нужен отряд, я вызываюсь добровольцем.”

Сардонический смех Бирна заставил ее нахмуриться. ”Ни один законник в здравом уме не стал бы брать маленькую девочку".

“Я не маленькая. Мне скоро восемнадцать, и я выросла на ферме сильной. К тому же, я меткий стрелок с рождения. Держу пари, я могу сбить слепня с пятидесяти ярдов. Выиграла несколько лент за мою стрельбу, я это сделала. Побеждала взрослых мужчин в соревнованиях на окружной ярмарке год за годом с тех пор, как мне исполнилось всего четырнадцать. Черт возьми, я могу владеть любым оружием — даже ковать его, используя прямой молоток и наковальню. Я был бы такой же хорошей, как и любой другой. И после того, что эти Койоты сделали с моими родными, у меня, вероятно, больше прав охотиться на них, чем у любого из вас.”

Бирн ничего не ответил на это. Делия выбросила окурок в ночь, наблюдая, как крошечный красный огонек плывет в темноте, напоминая ей о губительных глазах Гленна Амарока. Она бы снова посмотрела в эти глаза, даже если бы это означало, что она не доживет до следующего дня.

“Я буду частью этого отряда, даже если они мне этого не позволят, мистер Бирн. В этом я клянусь”.

Здоровяк посмотрел на нее, словно оценивая. “ В этом я не сомневаюсь. Просто помни, что я тебе сказал.”

“Что?”

“Те, у кого в сердцах ярость, быстрее всего превращаются в волчат”.

Бирн пожелал ей спокойной ночи. Он поднялся в свою комнату, а Делия осталась на крыльце, глядя на космос и думая о той власти, которую они имели над этими миллионами крошечных земных существ. Из-за этого человеческая жизнь казалась такой незначительной, особенно ее собственная. Часто из-за этого было трудно увидеть славу Божьей любви, трудно вообще рассматривать Его дар жизни как дар. Человечество было изгнано из рая. Теперь оставалось жить только в мире ужаса и боли. Она подумала о резких словах Гленна о продолжении рода и человеческих страданиях, о его жутком антинатализме и мрачном безбожии. Эти слова преследовали ее всегда, особенно когда они начинали звучать правдиво. Это заставило ее осознать, что он забрал у нее еще больше.

Часть ее умерла вместе со своей семьей, что-то вырванное из ее души когтями Койотов. Это была часть ее самой, более особенная, чем она предполагала, та часть человеческой натуры, которую принято считать само собой разумеющейся, пока ее внезапно не украли. Любовь так легко заменялась болью, сожалением и печалью. Это могло навредить так же сильно, как и исцелить, разрушить те самые вещи, которые оно создало. Теперь она поняла, что многое из того, что мы узнаем о любви, преподают нам те, кто никогда нас вообще не любил.

Она вернулась внутрь, переходя из одной темноты в другую. Вдалеке раздавались крики обычных койотов, охотящихся в темноте скалистой местности, жаждущих крови.

***

Гленн любил своего отца.

Его биологический отец был порядочным человеком, но он любил своего второго отца, пророка Торна, который вырастил его после набега на деревню. Большая группа кавалеристов въехала в общину культа и, застигнув жителей деревни за оргией среди освежеванных и подвергнутых вивисекции человеческих тел, обрушилась на них со всеми молотами закона. Гленн в ужасе наблюдал, как кавалеристы схватили леди Куиллу. Богиня закричала, заявляя о своем величии и предупреждая солдат о возмездии могущественного и ужасного бога инков Виракочи, того, кто обрушит свою месть на их головы, если они посмеют заковать ее в цепи.

Но кавалеристы не испытывали страха, и никакой гнев не спускался с небес, ни молнии с кончиков пальцев Виракочи, ни ангелов-мстителей с пылающими крыльями. А сама леди Куилла была шокирующе бессильна, что более чем пугало Гленна. Он был встревожен. Почему богиня не смогла победить простых смертных?

Он был еще больше потрясен, когда увидел, как Тимат, один из тех самых пророков, которые привели к ним леди Куиллу, замахнулся топором на нападавших, но был застрелен. Не было ни непобедимости, ни воскрешения. Одна пуля отняла у него жизнь, как и у любого другого человека. Это вызвало у юного Гленна болезненное чувство пустоты в животе. Пока жители деревни тщетно пытались спасти свою богиню, Торн отвел Гленна за соломенную лачугу и повел его через заросли кустарника, вытирая слезы после того, как увидел, как убили его брата.

“Почему она не остановит их?” - спросил Гленн.

Но Торн не ответил. Он помчал их через лес, оставив позади единственное место, где когда-либо жил Гленн, бросив жителей деревни, которые любили и восхваляли его, поклоняясь ему как золотому ребенку. После того, как Гленн пожертвовал своими родителями, Торн взял его к себе, став его новым и более могущественным отцом, что усилило восприятие Гленна как члена королевской семьи в деревне. Он покидал здесь нечто большее, чем дом; он покидал жизнь в роскоши и привилегиях, лишенный своей роли принца.

“Богиня Куилла”, - хныкал он, когда они убегали. “Пожалуйста...”

Они были единственными, кому удалось спастись.

В результате налета погибло несколько жителей деревни, а остальные были схвачены и доставлены в ближайшую тюрьму. Торн повел Гленна через пастбище, пока они не добрались до маленькой фермы и не украли лошадь из сарая. Они отправились на север, живя на деньги, которые Торн хранил в кожаном мешочке, - богатство, подаренное ему его поклонниками. Несколько дней они скакали верхом, Гленн ехал без седла, а Торн держался сзади. Они путешествовали по меняющемуся ландшафту, края огромных утесов уступали место песчаным тропам вдоль ручьев с пресной водой, где они раздевались и купались.

“Куда мы идем, отец?”

“Домой. Мой старый дом... и наш новый.”

Шесть дней спустя они прибыли на плантацию. На акрах хлопка африканские рабы трудились под безжалостным солнцем, лохмотья их одежды намокли и прилипли к истощенным телам. Торн спешился и помог Гленну сойти с лошади, и они подошли к особняку, двухэтажному особняку с огромными белыми колоннами, окруженному кольцом ярких от лета кленов. На переднем крыльце старая негритянка подметала. Когда она увидела Торна, то выпрямилась и подняла руку, чтобы прикрыть глаза.

“Молодой мастер Пит? Это вы?”

“Да, Эмми. Я вернулся.”

“Боже, боже. Я пойду и приведу мастера Шервуда. Ваш папа будет так рад вас видеть. - Она улыбнулась мальчику. “И ты привел гостя”.

“Это Гленн. С этого момента он будет жить с нами.”

Вот откуда появился Торн. Не небеса, не какой-то параллельный мир за их пределами, а замок белого человека. Гленн узнал, что при рождении его отца звали Питер Шервуд, и он происходил из относительно состоятельной семьи. И когда он сообщил своему собственному отцу плохие новости о Тимате, Гленн обнаружил, что другого пророка звали Джонатан, и на самом деле он был двоюродным братом, а не братом. Торн рассказал отцу, что они ехали верхом по крутому горному хребту, когда из леса вышел черный медведь, напугав лошадь Джонатана, и лошадь сбросила его с края обрыва. Торн сказал, что поисковая группа оказалась бесполезной, потому что Джонатан упал с горной стены в реку и был потерян навсегда. Он сказал своему отцу, что Гленн был маленьким сиротой, который работал у него, и он решил усыновить его. Ложь, разные имена и само обширное поместье заставили мысли Гленна закружиться.

“Я не понимаю”, - признался он наедине.

Торн потрепал его по голове, как собаку, и взъерошил его черные волосы.

“Будь терпелив, сын мой. Все будет раскрыто, когда придет время. Ты не должен терять надежду. Леди Куилла зависит от нас.”

Гленн понял это так, что они вернутся в деревню, выследят кавалеристов и убьют их всех до единого, спасая богиню и их братьев. Но шли дни, и стало очевидно, что он видел деревню в последний раз.

Однажды в поместье пришел представитель закона, и Торн спрятал Гленна в погребе и предупредил его, чтобы он не издавал ни звука. Он сидел, съежившись, во влажной темноте среди паутины и стеклянных банок, слушая, но разбирая лишь часть того, что говорилось. Представитель закона упомянул Джонатана — Тимата — и как он был вовлечен в какую-то аферу, что его застрелили, когда он пытался скрыться от властей. Именно тогда Гленн впервые услышал термин "культ" и впервые услышал имя Гваделупе Санчес. Это только вызвало еще больше вопросов, но когда он осмелился задать их, Торн заставил его замолчать.

“Это испытание, сын мой. Ты должен иметь веру”.

После визита представителя закона Торн и его отец поссорились, отец назвал его наглым лжецом и дерьмом. Но они остались на плантации, Гленн ел лучше, чем когда-либо прежде, испражнялся в чистой викторианской ванной комнате и спал на матрасе, набитом перьями. Он научился ездить верхом и тренировать более благородных лошадей. Его учили пререкаться с рабами, щелкая кнутом, используя страх, чтобы мотивировать их, когда они падали от усталости. Его новый отец учил его, как руководить как человеком, так и зверем, используя ментальные манипуляции и жестокое запугивание.

Но именно Гленн решил сделать потные ящики из старых курятников, чтобы запирать в них чернокожих, когда они станут нахальными или попытаются сбежать. Он держал их взаперти в этих вивариях, свернувшись в клубок, чтобы они поместились, готовя в летнюю жару без еды и воды, часто в течение нескольких дней.

Когда Гленн стал старше, он потерял свою девственность, по-своему поступив с одной из рабынь. Когда ее брат попытался остановить его, Гленн избил его кнутом до такой степени, что он навсегда остался калекой. Он начал регулярно насиловать женщин, оплодотворив двух рабынь младенцами, которых вырастили, чтобы они сами стали рабами.

Почти два года он хорошо жил на плантации своего деда.

Затем прибыли Маршалы США.

Торна доставили в тюрьму, а Гленна силой увезли с плантации, поскольку его дед угрожал служителям закона судебным разбирательством, в результате которого у них отберут значки. На посту констебля Гленну вручили газету. Это было в прошлом году, и "Его старая деревня" попала на первую полосу новостей, рассказывая о шокирующем случае безумной секты, возглавляемой женщиной-шарлатанкой по имени Гваделупе Санчес, мексиканской проституткой, которую ее брат сдавал мужчинам в аренду с семи лет. После того, как ее брат был зарезан в драке в салуне с индейцем, она приехала через территорию Аризоны, продавая свое тело на улицах и грабя своих клиентов под дулом ножа.

“Они наняли ее”, - сказал констебль. “Пит и Джонатан были двумя богатыми кузенами, которые путешествовали по стране. Думаю, они устали от своего родного города и хотели испытать что-то новое и посеять свой овес. Они не нуждались в деньгах и занимались преступлениями просто ради острых ощущений, грабя дилижансы и магазины во время своих путешествий. Когда они наткнулись на вашу деревню, они наблюдали за вами издалека и решили провернуть свою самую крупную аферу. Эти мальчики увидели возможность промыть мозги простому горному народу кактусовым вином и дешевыми фокусами — вспышками пороха и тому подобным. Дешевые иллюзии.”

Он ждал ответа, которого Гленн не дал. Затем он продолжил.

“Они превратили жителей деревни в сексуальных рабынь и забирали их за каждую унцию монет, которые у них были, обещая им сокровище. Когда люди забеспокоились, они привели шлюху и нарядили ее египетской богиней или чем-то в этом роде. Похоже, эта сучка с каждым днем становилась все более сумасшедшей.”

Гленн усмехнулся, когда констебль назвал леди Куиллу дурным именем. Он снова посмотрел на газету. В статье цитировался врач, заявивший, что у Гваделупе Санчес развился сильный религиозный бред, и в ожидании суда ее поместили в психиатрическую лечебницу.

“На жителей деревни оказывали давление, чтобы они дали показания против Санчеса, но все они отказались это сделать. Они все еще считали ее своей богиней. Только когда один из этих людей увидел, что его брата повесили за убийство, он пришел в себя и начал говорить правду. Я уже давно подозревал, что Пит Шервуд был замешан во всем этом, но у его папочки достаточно связей и денег, чтобы откупиться от самой леди Джастис. Но теперь у нас новый губернатор. Тот, кто жестоко расправляется с убийцами. И публика просто так это дело не оставит. Честно говоря, я тоже.”

Гленн не отрывал глаз от пола, пока констебль продолжал, не только задавая вопросы, но и читая нотации. Гленн давал ему простые, односложные ответы, если вообще давал ответы.

“Сынок, я знаю, что ты был всего лишь ребенком. У тебя здесь нет никаких неприятностей. Но человек в этой камере - не твой отец. На самом деле, он, вероятно, убил твоего папу вместе с твоей мамой. О том, что творил этот культ, мне даже думать не хочется, тем более что они не дают мне спать всю ночь”.

Гленн сердито посмотрел на него. “Что с ней случилось?”

“Санчес? Ее повесили вместе с другими убийцами.”

Гленн отвернулся, пытаясь скрыть слезы.

“Я знаю, что ты через многое прошел, сынок, но мне нужно, чтобы ты мне помог. Мне нужно, чтобы ты дал показания против Пита Шервуда.”

Именно в тот день Гленн впервые почувствовал отвращение к представителям закона.

Он думал об этом сейчас, когда вел Койотов к Холму Надежды.

ГЛАВА XXIV

“ОНИ ПРИБЛИЖАЮТСЯ”.

Рассел встал. “Ты уверен?”

“Уверен, как смерть”, - сказал Бирн. “Я чувствую их. Даже нюхом их чую. Они идут со стороны Черной горы.”

“Сколько времени у нас есть?”

“Если они не остановятся, я думаю, они будут здесь к ночи”.

”Сукин сын". Рассел наклонился над столом, положив сжатые в кулаки руки на деревянную столешницу. “Значит, у нас есть всего несколько часов? Я думал, ты можешь почувствовать их на большем расстоянии, чем это. Разве не это привело тебя сюда с самого начала?”

“Теперь, когда у них есть сердце Джаспера, они стали более могущественными. Я думаю, это скрыло их, сделало их более трудными для обнаружения другими вулфенами.”

Большой Чак Браззо вышел из камеры, которую он превратил в комнату, хрустя костяшками пальцев и ухмыляясь, как шут. “Значит, сейчас военное время, не так ли?”

“Думаю, да”, - сказал Бирн.

“Хе-хе. Насчет времени. Мне стало чертовски скучно.”

Рассел посмотрел на него. ”Я думал, ты сказал, что были счастливы повесить свои пистолеты".

“Да, ну... Думаю, этот старый пес все еще любит охоту на лис”.

К мужчинам присоединились помощники шерифа Джейк Довер и Нортон Хастли. Довер уже положил руку на приклад пистолета у бедра, как будто Койоты уже были у их двери. Браззо заметил это и усмехнулся.

“Потребуется нечто большее, чем стрелялки, чтобы расправиться с этой бандой ублюдков, парень. Но не волнуйся, у меня есть кое-что особенное, что я берег.”

Рассел спросил: “Что это я слышу?”

“У меня дома припрятано подлое оружие. Мы не хотели привозить его в город, пока не будем уверены, что эти негодяи уже в пути. Это только напугало бы до смерти каждого из ваших граждан. Но если у вас есть буксировочная тележка, мы можем сходить за ней.”

“Тележка? Тебе для этого нужна целая тележка?”

Браззо только рассмеялся. Рассел велел Хастли принести буксирную тележку с заднего двора, отвезти Браззо в его деревню и в два счета вернуться. Когда двое мужчин вышли, он повернулся к другому своему заместителю.

“Джейк, ты отправляйся к Оскару Шиесу и приведи его сюда, как можно быстрее”.

“Да, сэр”.

Когда Довер вышел за дверь, Рассел задумчиво потер подбородок.

“Мы устроим засаду”, - сказал он. “На окраине города, чуть ниже по горной тропе”.

”Возможно, это сработает, - сказал Бирн, - если только они нас не ждут“.

“Не думаю, что ты тоже это чувствуешь”.

“Нет, пока они не подойдут достаточно близко, чтобы было слишком поздно. Я не знаю всех сил, которые сердце Джаспера дало Гленну Ужасному. Второе зрение может быть одним из них, я не знаю. Мы можем устроить засаду, но мы также должны защитить город, на случай, если Койоты разделились. Может быть, разместить убийцу на крыше.”

“Нет, я думаю, нам понадобятся все люди для засады”.

Бирн сел на стол и достал кисет с табаком, чтобы свернуть трубочку. “Да, ну, я думал использовать кого-нибудь другого в качестве вооруженного наблюдателя. Кто-то за пределами этого отряда.”

Рассел вздернул подбородок. “Кто бы это мог быть?”

Бирн не ответил. Он взял пальто и направился к двери.

“Лютер?”

“Я должен пойти предупредить сестру Мэйбл и остальных членов церкви”.

“Церковь? Что, черт возьми—”

“Доверься мне в этом вопросе. Я быстро зайду в часовню. Тогда у меня есть еще одна остановка.” Дым собрался под полями его шляпы. ”Я вернусь со снайпером".

***

Проезжая по городу, Бирн сворачивал с главных улиц, чтобы не встретить никого, кого он мог бы знать. За рядами зданий он пошел по тропе, которая делала круг по широкой долине, и позволил Бо облегчить свой мочевой пузырь. Они снова двинулись дальше, ближе к лесу на окраине города, и сквозь запах лошадиной мочи Бирн уловил еще один запах. Он попробовал воздух и, уловив их мускусный запах, спустился с седла и шагнул в чащу.

Один из волков высунул голову из снежного логова.

“Я помню тебя”, - сказал Бирн. “Ты далеко от Баттлкрика. Тебе там не понравилось?”

Громоздкий вожак стаи сделал осторожный шаг. Позади него пятеро щенков прыгали вокруг своей матери. Остальные взрослые волки с любопытством наблюдали за происходящим, всего их было шестнадцать.

“Стая растет”, - сказал Бирн, улыбаясь. “Надеюсь, ты не крал овец ни у кого из фермеров. Зачем ты пришел сюда? Ты следишь за мной?”

Вожак стаи подбежал к Бирну и потерся носом о его ногу. Бирн погладил его и почесал за ухом. Волк издал дружелюбное ворчание.

“Вы, наверное, учуяли запах моей лошадиной мочи”, - сказал Бирн. “Подумал, что вы могли бы объединиться с ним за ужином. Но Бо тоже мой друг, так что вам придется поискать себе другую добычу. Здесь...”

Он полез в карман пальто за полосками вяленого мяса и салом, которые носил с собой, чтобы сдерживать свои порывы, когда он был рядом с нежными людьми. Пока он кормил вожака стаи, другие волки вышли вперед и собрались вокруг лупицинуса. Сначала он покормил щенков и мать, затем предложил кусочки остальным вручную, опустошая оружейный мешок.

”Вы найдете диких мулов вон на том холме", - сказал он. - И зайцев тоже много. Но я не рекомендую останавливаться в Хоупс-Хилл. Грядет могущественное зло”.

***

Преподобный Блэквелл был в саду, когда приехал Бирн, сгребая опавшие листья после того, как растаял снег. Когда лошадь Бирна приблизилась, проповедник обернулся и помахал рукой.

Бирн приподнял шляпу. ”Вы хорошо видите для человека, который должен быть слепым".

Проповедник усмехнулся. “Рассказы о моей слепоте были сильно преувеличены. Я потерял зрение на один глаз, но Бог заменил его более важным зрением”.

Бирн слез с лошади, от его сапог поднималась пыль.

“И что вы видите прямо сейчас, проповедник?”

Лицо Блэквелла было покрыто трещинами, белая кожа. Его бледные глаза заплыли за катарактой, веки вокруг них увяли.

“Я вижу надвигающуюся бурю”, - сказал он.

Он указал на небо, и Бирн, обернувшись, увидел тяжелые облака цвета сланца. Они поднимались над Черной горой, как столб вулканического пепла, медленно вспениваясь. Это была зловещая перемена погоды, нечто более угрожающее, чем ливень или даже снежная буря. С той же стороны дул легкий ветерок, холодный, как в холодильнике.

“Где Мэйбл?” - спросил Бирн.

“Внизу, кормит Христа”.

Бирн упер руки в бока. “Старик, если бы у меня было больше времени, я мог бы, наконец, спросить, почему вы позволил этому кровотечению продолжаться так долго”.

“И я бы сказал вам, что это было не мое решение”.

Бирн прошел мимо проповедника, а Блэквелл сделал несколько шагов к горе вдалеке, глядя на нее, как ребенок на падающую звезду. Когда Бирн вошел в часовню, сестра Женевьева, сидевшая на передней скамье, обернулась. Она держала четки обеими руками, прижав их к груди, слезы текли по нежному от молодости лицу. Увидев ее, Бирну пришлось подавить укол голода по человеческому мясу. Он почувствовал, как половицы вибрируют под его ботинками. Из двери за кафедрой лился неестественный красноватый свет.

“Я не могу этого вынести”, - сказала монахиня.

“Что здесь происходит?”

“Менгир. Он становится... больше.”

Бирн стиснул зубы. Новые волосы вились на тыльной стороне его ладони.

“Я не могу этого вынести”, - снова сказала монахиня. “Я больше не мог находиться в его присутствии. Я не так сильна, как сестры Мэйбл и Эвалена. Менгир наполняет мой разум грехом и нечестием до тех пор, пока я не перестаю чувствовать Божью любовь”.

Бирн начал вибрировать так же, как и полы. Слюна заполнила его рот, когда его клыки начали медленно выдвигаться. Он отступил назад, подальше от дверного проема, который вел в подземную церковь, где кровь детей изо всех сил пыталась сдержать самую черную магию. Он должен был уйти. Он должен был уйти прямо сейчас.

”Скажи сестре Мэйбл, - сказал он, - скажи ей, что они придут“.

Сестра Женевьева грустно улыбнулась ему. “Мы уже знаем”.

Он выбежал из часовни прежде, чем Менгир смог заставить его трансформироваться, заставить его разорвать молодую монахиню на мясистые ленты и надругаться над ее девственными внутренностями. Он подошел к своей лошади, поглаживая Бо, чтобы успокоиться, в то время как волк внутри медленно отступал.

Блэквелл подошел к нему сзади.

- У сестер был выбор, Лютер. Пускать детям кровь, или пусть дьявол заберет их.”

Бирн повернулся к нему лицом. “Телец”.

“Недолго ты проживешь, чтобы так думать, если не прислушаешься к моему предупреждению. Менгир, каким бы ужасным он ни был, - лишь малая часть более могущественного зла.”

“Что, черт возьми, это такое?”

“Правильный выбор слов — ад . Монолит был с нами с самого зарождения человечества. Как и Стоунхендж, это один из многих блоков. Большинство верит, что они были здесь раньше нас, возможно, так же стары, как Сам Бог. Говорят, что Каин убил Авеля не камнем, а фрагментом монолита, который мы называем менгирами. Он сделал это, чтобы обеспечить будущее цивилизации, построив города и породив длинную линию потомков, на всех которых повлияли менгиры. В Библии есть утерянные страницы, повествующие об апостолах — их было двадцать, а не двенадцать, — сражавшихся с нашествием зверолюдей, чтобы заполучить монолиты. Им это удалось, но они потеряли восемь человек и не смогли разрушить мощные скалы. Они могли только разбить их на куски и разбросать по всему миру, множество менгиров было передано в руки самых святых мужчин и женщин, чтобы их спрятали в христианских землях. Разделение их уменьшило силу, которой они обладали вместе, силу, которая могла бы положить конец вселенной в том виде, в каком мы ее знаем”.

Бирн погладил подбородок, наблюдая, как облака катятся, как черный океан.

“Значит, это какой-то дьявольский камень”, - сказал он. “Скала сатаны”.

“Не просто дьявола — многих дьяволов; коллективная сила всех сыновей и дочерей Каина, слуг Люцифера. Зла - легион.” Блэквелл взял распятие дрожащими руками. “Крестовые походы и священные войны — все они велись с учетом менгиров, знали об этом сражающиеся или нет. Даже у Жанны д'Арк была частичка этого. Она зашила его себе на грудь, потому что была самой чистой душой во всей Франции. Никто другой не мог сдержать влияние Менгира. Вот почему многие из ее мужчин стали такими жестокими и безжалостными. Они не могли оставаться в здравом уме в присутствии Менгира, даже когда его сила была приглушена божественностью Жанны. Вот почему ее сожгли на костре”.

“Что случилось с Менгиром внутри нее?”

“Он был взят священниками и теперь находится в черепе епископа, похороненного глубоко в парижских катакомбах, оссуарии, в котором хранятся останки шести миллионов человек. Он находится там с 1789 года, спрятанный под костями десяти тысяч священнослужителей.”

Бирн покачал головой, глядя в землю. “В свое время я слышал несколько безумных историй. И я видел достаточно странностей, чтобы понять, что там есть нечто большее, чем известный мир. Но это... это... Я имею в виду, как, черт возьми, этот Менгир оказался на Холме Надежды?”

Прогремел гром, и двое мужчин посмотрели в небо.

“Он был привезен в эту страну в 1620 году, - сказал Блэквелл, - его перевезли через бурные моря паломники, стремившиеся обрести религиозную свободу, необходимую для его содержания. В том путешествии Менгир отравил более сотни душ. Тогда он был больше, поэтому его разбили на несколько частей и развезли по разным местам по всей стране. Этот конкретный менгир пришел на запад по Орегонской тропе в 40-х годах. Это было...

“Черт возьми, проповедник! У меня нет времени на урок истории! Просто скажи мне, почему этот объект зла хранится в этом маленьком городке? Хоупс-Хилл - совершенно незначительное место.”

“Именно поэтому он был выбран!” Лицо Блэквелла порозовело, на висках вздулись вены. “Разве ты не видишь? Если бы менгиры хранились в огромных, красивых дворцах, таких как Кельнский собор, Нотр-Дам или Йоркский собор, это было бы то же самое, что раздавать карты каждому живому злодею. Эти святыни Божьи - первое место, куда им придет в голову заглянуть. Но хранить их в маленьких, незначительных часовнях в слаборазвитой стране... Ну, кому придет в голову искать там? Даже если бы стало известно, что их держали в таких местах, в мире их слишком много, чтобы из них можно было выбирать. Это делает обнаружение почти невозможным.”

“Я думаю, не настолько невозможно”.

Блэквелл глубоко вздохнул. “Сын мой, столетия учебы и молитв благословили нас лучшими методами сдерживания, на которые мы только способны. Но зло всегда находит выход.”

Ветерок становился все холоднее, покусывая татуировку Бирна на шее. Проповедник сунул руку в карман своего пальто и достал большую бутылку. Бирн был разочарован, увидев, что это не виски. Ему, конечно, не помешало бы немного. Вспышка молнии оставила розовые трещины в облаках, которые стали больше и чернее. Гром был торжествующим, почти музыкальным.

“Библия говорит, что в Судный день прозвучат семь труб”, - сказал Блэквелл. “Каждая из которых влечет за собой кошмарные последствия”.

Блэквелл начал идти.

“Куда вы идете?” - спросил Бирн.

“Везде, где позволяет Бог”.

Бирн крикнул ему вслед, но проповедник продолжал идти по улице. “Менгир, Блэквелл! Кто принес его сюда? Это был ты?”

“Я этого не делал”. Говоря это, проповедник не оборачивался. “Я посвятил свою жизнь Господу, но все же даже я недостаточно свят, чтобы противостоять Менгиру”.

“Тогда кто?”

Старый проповедник больше ничего не сказал. Он прошел далеко по улице, волоча за собой грабли и поливая почву бутылкой с красной жидкостью. Бирну не нужно было догадываться, что это было. Он взобрался на своего коня и прищелкнул каблуками. Проезжая по городу, он наблюдал за волнистыми облаками, фантасмагорическими надгробиями, извивающимися, как огромные черви, в расширяющемся небе. Молния осветила подбрюшье бури, и когда этот белый свет замерцал, он увидел, как самые черные из облаков разлетелись на куски, закружились в воздухе, а затем перегруппировались, только чтобы снова собраться вместе.

Это не облако.

Это была огромная стая воронов, вздымающаяся как одна аморфная капля, смерчащаяся с угрозой, когда они танцевали, как будто они были единым сознанием. Их карканью аплодировали раскаты грома, и Бо заржал между колен Бирна, на напряженной шее лошади выступил пот. Затем воздух наполнился электричеством, отчего бакенбарды Бирна встали дыбом, а когда он принюхался к ветру, до него донеслось отвратительное, знакомое зловоние.

Он учуял не только запах Койотов.

Это была смерть.

***

Грейс Коулин зажгла фонарь, чтобы разогнать полумрак в комнате, и повернула его до упора, поскольку облака заслонили весь солнечный свет в ложных сумерках. Делия наблюдала из окна, как сотни черных птиц роились по склону горы. Она вспомнила строчку из одного из своих любимых стихотворений.

К птице, чьи огненные глаза теперь прожигали сердцевину моей груди... Пророк! Порождение зла — все равно пророк, будь то птица или дьявол!

Что-то внутри нее сжалось, эта недоброжелательность воронов заставила ее обхватить себя руками. Она отошла от окна.

“Делия?” - спросила Грейс.

Прежде чем она успела ответить, раздался стук в дверь. Каким-то образом Делия догадалась взять в руки свою винтовку.

Хотя Грейс Коулин умоляла ее не ехать, Делия оседлала своего пони и присоединилась к Лютеру Бирну, возвращавшемуся на станцию. Она заметила помощника шерифа Довера, бегающего по улицам, объявляющего комендантский час и приказывающего жителям передать сообщение и разойтись по домам. У Делии внезапно перехватило дыхание, ее пульс участился. Помощник шерифа говорил людям, что надвигающийся шторм был причиной введения комендантского часа, но она знала, что это не так.

Когда они добрались до полицейского участка, Маршал был там с черным ковбоем, который выглядел круче крокодила. Рассел бросил один взгляд на Делию и винтовку в ее руках и повернулся к Бирну с широко раскрытыми глазами.

“Ты что, черт возьми, с ума сошел?” - сказал Маршал.

“Говорит, что у нее орлиный глаз с этой вот винтовкой”.

“Орлиный глаз? Кажется, один из них был... скомпрометирован.” Он, казалось, смутился, упомянув о следе от хлыста на ее лице, который оставил шрам на глазу. “Кроме того, она ребенок!”

Делия шагнула вперед. “Я хорошо вижу этим заплывшим глазом, а другой мой глаз ясен как божий день. И я не ребенок, Маршал. Я женщина — гордая женщина семьи Ван Вракен. Я пришла сюда в поисках справедливости и собираюсь довести ее до конца”.

“Что Грейс Коулин думает о том, что ты пришла сюда?”

“Ей это не понравилось, но она также не взяла меня на воспитание. Она мой друг и хорошая женщина, но она не моя мама. Я сама себе хозяйка.”

Бирн улыбнулся Маршалу. “Как насчет этого, Генри?”

Рассел отвел взгляд. ”Не может идти".

“Что?” - спросила Делия.

“Я не могу взять ни одну молодую девушку... э—э, леди. Это мужская работа. Работа законников.”

Делия оказалась почти лицом к лицу со служителем закона. Ее взгляд остановился на Флинте.

“Кто здесь ваш лучший стрелок?” - спросила она.

“Мисс Ван Вракен, пожалуйста”.

“Держу пари, маршал. Поставьте меня против вашего лучшего стрелка, и, при всем моем уважении, я выставлю его ничтожеством. Если я не смогу перехитрить вашего человека, я уйду отсюда, больше не пикнув. Но если я выиграю, вы сделаете меня хозяйкой своего слова и позволите мне довести свою месть до конца.”

Рассел посмотрел на Оскара Шиеса, и здоровяк, ухмыляясь, подошел к Делии.

“Я уважаю вашу сообразительность”, - сказал Шиес. “Но хотя я не из тех, кто хвастается, я сам в некотором роде шутник. И я должен согласиться с добрым Маршалом, когда дело доходит до того, что ты ходишь за мной по пятам, девочка. Я отец и не могу себе представить, чтобы подвергать опасности такую молодую девушку, как ты. Так что я принимаю ваше пари. Три цели. Тот, кто сделает работу лучше всех, победит, и когда она будет выполнена, ты отправишься в безопасное место”.

“Только если я проиграю”.

“Извините, маленькая мисс, но вы проиграете”.

Они вышли из здания вокзала, Делия со своим карабином и Шиес со своим Уитвортом. Рассел сначала подбросил бутылки в воздух для Шиеса. Шиес уложил две, но его винтовка дала осечку на третьем. Прежде чем она успела упасть на землю, Делия повернулась и выстрелила, разнеся ее на куски.

”Решила тебе помочь", “ сказала она. Когда Рассел принес еще три бутылки, она сказала: “Бросьте их все сразу”.

Бирн усмехнулся. “Господи, она самоуверенна”.

Рассел без предупреждения подбросил их в воздух, но выстрелы Делии оказались верными, и бутылки в быстрой последовательности разлетелись в небе.

“Отличная стрельба”, - сказал Оскар. “Давай попробуем это. Садись на своего пони, а я подброшу несколько банок и тому подобное на эту веревку. Ты продолжай двигаться и бей столько, сколько сможешь”.

Всего он выстроил в ряд десять банок и куски мусора, свисающие с бельевой веревки, натянутой поперек зданий. Делия пустила Бесси в полный галоп, и когда пони пронесся мимо здания вокзала, она полностью отпустила поводья, стреляя и досылая новые патроны в патронник, затвор становился все теплее в ее руках. Она так же быстро вынула патроны "римфайр" из магазина, и, прежде чем миновать станцию, она достала шесть банок, не пропустив ни одной, и она схватила поводья одной рукой ровно на столько, чтобы развернуть Бесси, а затем сделала круг назад сквозь свой собственный оружейный дым, уничтожая оставшиеся цели без пропуска ни одного выстрела.

“Черт возьми!” - крикнул Бирн, хлопнув себя по колену. “Вот это настоящая стрельба, если я когда-нибудь ее видел”.

Она подъехала к мужчинам и спешилась, ее взгляд теперь был как кремень, высекающий искры, рыжие волосы развевались на усиливающемся ветру, как само пламя ада. Шиес уставился на него, хлопая в ладоши, не насмешливо, а искренне впечатленный. Он повернулся к Расселу и положил руку на плечо Маршала.

“Может быть, нам стоит пересмотреть свое решение”.

Бирн сказал: “Мы оберегаем ее, как можем. Она будет нашим снайпером в небе. Посадите ее прямо здесь, на крыше станции. Если мы не сможем помешать этим ублюдкам въехать в город, она будет здесь в качестве снайпера подкрепления.”

Рассел посмотрел на Делию, потирая подбородок, потеряв дар речи.

“Я все равно пристрелю этих ублюдков”, - сказала Делия. “С таким же успехом мы могли бы работать вместе”.

Звук железных колес заставил их повернуть головы. Приближались три всадника с вьючными животными, тащившими повозки. Одним из них был помощник шерифа Нортон Хастли. Двух других Делия не знала, один был индеец, а другой - белый мужчина дикого вида. Но что действительно привлекло ее внимание, так это их груз.

Очевидно, эти люди были готовы к войне.

***

“Что, черт возьми?” - сказал Шиес.

Два осла и северный олень тащили три буксирные тележки. На одной из подвод лежала длинная бронзовая трубка. В другой была тележка с колесами. В третьей тележке были боеприпасы — все это были большие круглые разрывные снаряды.

Рассел сказал: “Господи, Большой Чак. Ты принес нам чертову пушку?”

Браззо слез с лошади. Он был разукрашен боевой раскраской, которая закрывала все его лицо в красной маске-черепе.

“Это не пушка, Маршал. Это горная гаубица. Только посмотрите на это прекрасное гладкоствольное двенадцатифунтовое ружье, а?” Он хлопнул по гигантской трубе. “Разве она не красавица?”

”Где, черт возьми, ты раздобыл такое боевое оружие?"

“Ну, на войне, конечно!” Браззо рассмеялся. “Мы постоянно использовали этих подлых ублюдков в большом конфликте с мексиканцами, но я украл этот у пары тупых конфедератов в Миссисипи. Эти Серые были так пьяны от ”блеска", что даже не заметили, когда мы с приятелями разграбили все оружие, которое у них было".

Шиес почувствовал себя обязанным пожать Браззо руку. Он видел его в деревне Кайова, но не знал его хорошо, но любой человек, который воровал у Конфедерации, был другом Оскара Шиеса.

Он посмотрел на индейца, который пришел вместе с ними. “Привет, Атакующий Медведь”.

Сетимика кивнул. “Приветствую тебя, Оскар Шиес”. Кайова посмотрел на других мужчин. “Ваши ожерелья, друзья мои. Сейчас самое время их надеть.”

Сетимика спешился и достал из седельной сумки еще несколько колье из бисера. Бирн вытащил свое из кармана, то же самое сделали Рассел и Довер. Браззо уже надел свое. Сетимика дала один Шиесу, а другой - девочке. Кайова была больше, с третьим рядом бусин и чем-то похожим на маленькие птичьи косточки.

“Вы пришли, чтобы присоединиться к нам в нашей борьбе”, - сказал Шиес.

Лицо кайова было серьезным. “У меня мало выбора”. Он поднял лицо к грохочущим небесам. “Надвигается ужасная буря, тучи раздуваются от дурной крови. Теперь Койоты тащат за собой тьму. Мы должны сражаться со всем нашим мужеством, потому что они не успокоятся, пока не принесут бесконечную ночь”.

Отряд вошел в участок, собравшись вокруг стола, заваленного оружием и припасами. Там были пистолеты, винтовки и топоры. Духовые ружья Кайова и лезвия. Там были патроны с шариками, магазины и пыжи, зазубрины для чистки и почерневшие мешочки с порохом. У Сетимики был атлатль, винтовка Генри и боевая дубинка, сделанная из челюсти лося, зубы которого все еще были целы. У Большого Чака Браззо была винтовка, два пистолета на поясе и томагавк, который он наточил до тех пор, пока не смог им бриться. У Бирна и Шиеса были свои винтовки, и вместе с Маршалом Расселом они носили на бедрах револьверы "Кольт". Депутаты имели при себе огнестрельное оружие, выданное государством. Вместе с ее винтовкой Делии дали один из них, пистолет "Смит и Вессон", который открывался сверху, обнажая все шесть цилиндров, что придавало его стрелку дополнительную быстроту при перезарядке.

“Посмотри на это”, - сказал Браззо. Он поднял три динамитные шашки.

Рассел покачал головой. "Нет. Мы же не хотим взорвать весь город.”

“Не весь город, маршал, но, может быть, небольшую его часть”.

“Лучше убери это”.

Браззо пожал плечами и положил динамитные шашки в мешок.

Глядя на разложенный перед ними арсенал, Шиес с трудом сглотнул. Судя по вооружению, это будет не просто потасовка. Это будет война, подобной которой он не видел уже много лет. Но он видел честные действия в те дни. Даже когда он принадлежал Уоллесу Иглу Стоуну, отцу его жены, Шиес служил телохранителем Стоуна и не раз рисковал своей жизнью в перестрелках, защищая индейцев Чокто от более диких племен, а также белых, недовольных тем, что краснокожий человек обладает скромным богатством. В годы, предшествовавшие освобождению, Шиес был вознагражден за свою храбрость, ему разрешили есть за домашним столом. В то время ему оказали честь, но теперь он решил, что такое место не стоит того, чтобы получить пулю в левую ногу и рисковать попасть в петлю от белых ублюдков, вдохновленных восстанием Ку-клукс-клана. Что того стоило, так это то, что я сидел напротив Нижони всякий раз, когда наступало время ужина. Вот где началась их любовь.

Он думал о ней сейчас, вся раздутая по-семейному, женщина, которую он считал сильнее, чем он когда-либо мог быть. Он подумал о своем сыне Тохасане и о том затравленном взгляде, который мальчик бросил на него после того, как увидел слезы гнева в глазах своей матери, когда Шиес собрался уходить.

“Почему ты должен это делать?” - спросила она.

“Мы это уже обсуждали, дорогая”.

“Я хочу поговорить об этом снова. Ты сказал мне, что твои дни стрелка остались позади, что твоя твердость должна быть потрачена на то, чтобы ломать лошадей с более плохим характером, чем твой собственный.”

Шайс взялся за своего счастливчика Уитворта. “Когда зло никогда не умирает, всегда есть шанс на последнюю битву”.

“А что со мной? Я должна остаться здесь, вынашивать ребенка, и только Тохасан будет помогать мне с лошадьми и командовать? Остался смотреть в окно в страхе, что ты не вернешься? Что с этим злом? Зло женщины, убитой горем из-за того, что ее бросил муж?”

Шиес взял свою жену за плечи и притянул ее к себе, встретившись взглядом с Нижони для молчаливого пристального взгляда. Он поцеловал ее в лоб, но она отодвинулась.

“Выхода нет”, - сказал он. “Если я останусь здесь, этот город вполне может сгореть”.

“ Тогда пусть горит. Я бы с таким же успехом стала танцевать перед пламенем в месте, где к нам относятся как к нежеланным, его горожане называют меня красной ниггером”.

“Я говорю вам, что они не все такие, но даже если бы они были такими, я не могу сидеть сложа руки, пока Койоты рвут их всех к чертовой матери. Это неправильно. В Хоупс-Хилл есть женщины и дети.”

“В этом самом доме есть женщины и дети”.

“Тем больше причин для меня бороться. Я не позволю своему сыну считать своего отца желторотым трусом”.

"Да. Ты бы предпочел, чтобы он посмотрел на тебя и увидел дурака.”

Тогда его жена отвернулась от него, ее длинные волосы, заплетенные в косу на затылке, прикрывали ее, как второй позвоночник. Она была такой миниатюрной, такой хрупкой. Она говорила шепотом, пытаясь заглушить дрожь в голосе.

“Скажи Маршалу, что он негодяй за то, что солгал женщине, носящей ребенка. Отец был прав. У белых людей нет сердца”.

Шиес покачал головой. “Я все еще надеюсь, что ты сможешь забыть наставления старика и увидеть ошибку в своих собственных предубеждениях, моя дорогая. Но это борьба на другой день. Что касается прямо сейчас, то могущественное зло спускается по склону горы, и я стремлюсь увидеть, как оно остановится на своем пути”.

Он снял шляпу с гвоздя, на котором она висела, и открыл входную дверь. Снаружи помощник шерифа Довер сидел на лошади, наблюдая за жестокой бурей, бушующей за этой самой горой. Шиес положил руку на плечо своего сына и сказал ему присматривать за матерью, что он мужчина в доме, пока не вернется его отец. Мальчик выразительно кивнул, и Шиес поцеловал его в лоб. Но когда Шиес подошел к своей жене, она отвернулась от его поцелуя.

“Обещай мне”, - сказала она. “Обещай мне, что вернешься живым”.

Он заключил ее в объятия, и на этот раз она не сопротивлялась его ласке.

“Клянусь могилой моей милой матери”, - сказал он. “Ничего плохого не случится. По крайней мере, не для меня.”

Думая об этих словах сейчас, он мог только надеяться, что они были правдой. Огромная гора оружия, казалось, говорила об обратном.

ГЛАВА XXV

" ОНА БЫЛА ПРАВА", - сказал Гленн.

Хайрам посмотрел на своего лидера. "Кто это?"

"Джессамин Бессмертная. Она говорила о другом волчонке здесь. Не просто о волчонке, а о койоте. Один из клана Джаспера. Один из нас."

"Черт." Хайрам нахмурил брови. "Этого просто не может быть, босс".

"Я говорю тебе, что это так. Я чувствую его присутствие внизу".

Они вели лошадей так, чтобы не рисковать упасть, - тропа была слишком тонкой и извилистой на краю горного склона. Хайрам не знал, почему Гленн не позволил им пойти по легкой тропе в Хоупс-Хилл, той самой, по которой поднялся грабитель могил. Позади них остальная стая распевала "Бедного старого раба", южную негритянскую песню, слова которой знал только Уэб. Для такого отморозка у него был высокий, красивый голос. Это напомнило Хайраму о том времени, когда он был хористом, о чем он предпочел бы забыть, но он позволил мужчинам насладиться этим, решив, что они заслужили это долгим, изнурительным походом. Позади них тащились их рабы, включая бормочущее туловище гробовщика в маленькой тележке.

"Как это возможно?" спросил Хирам у своего босса. "Как может быть еще один из нас?"

"Думаю, твоя догадка не хуже моей".

"Может, кто-то из парней подсунул ребенка Койота какой-нибудь шлюхе".

"Джессамин не это имела в виду. Она имела в виду не новый помет щенков, а Койота, такого же, как ты или я".

"Но ведь нас пятеро - единственные оставшиеся Койоты, босс".

Вожак стаи выплюнул табак на край обрыва. "Может, и нет".

"Ты думаешь, один из наших парней не умер во время последнего боя Джаспера?"

"Они единственные, чью смерть я не видел своими глазами. Я видел, как падали мои люди, когда мы сражались с индейцами, угоняли лошадей, грабили банки или что-то еще. Но Джаспер, Лерой, Корбин и Лютер - мы ведь не видели, как они умирали?"

"Нет. Мы были в том старом борделе".

"Точно. Теперь мы знаем, что Джаспер умер, потому что я держу его сердце, и мы видели его могилу. У нас есть его кости. Другие, хотя... "

"Да ладно, босс, они бы вернулись на базу, если бы были живы."

"Джессамин говорила только об одном. Я думаю, что в последнем бою Джаспера выжил только один человек".

Хайрам поджал губы, внимательно следя за своими шагами, пока тропа все больше сужалась. Он думал о своих старых друзьях, как будто мог проанализировать их и выяснить, кто из них выжил.

"Может быть, они были под замком", - сказал он. "Может быть, этого выжившего не убили, а поймали и бросили в тюрьму. А может, он был ранен, и ему пришлось где-то затаиться и прятаться".

Гленн прищурился. "А может, он передумал".

"О чём?"

"О том, чтобы стать одним из нас. О том, чтобы скакать с Койотами".

Хайрам хмыкнул. "Я не могу поверить, что это не касается никого из наших павших братьев".

"Мертвые имеют свойство возвышаться в памяти тех, кого они оставили. Мы возводим наших мертвых братьев на пьедестал, некоторые из которых они не заслуживают. Корбин был очень хорошим солдатом для этой стаи. Он убил бы собственную бабушку, если бы это понравилось Джасперу. Он никогда бы не отказался от братства Койотов. Но Лерой и Лютер, ну, я не знаю. Насколько я помню, этих двоих иногда ослабляла их собственная совесть".

Хайрам фыркнул. "Я не припоминаю. Не в этом смысле."

"Черт, они были злобными сукиными детьми и не были желторотыми, но они приходили к тому, что начинали чувствовать вину за некоторые вещи, которые они делали, и за то, что их братья все еще делали. Думаю, это особенно относится к Лютеру Бирну".

Хайрам посмотрел на запад, на небо, затянутое грозовыми тучами. Было время, когда он думал, что Бирну суждено подняться по служебной лестнице раньше, чем ему. Если бы он выжил в битве и вернулся на базу, то наверняка стал бы правой рукой Глена.

"Я думал, что между нами двое воров", - сказал Хайрам.

"Мы и были ворами". Гленн усмехнулся. "Но ты прав. Я сам познакомил его с Джаспером, и как только он напился крови Джаспера, я научил Лютера всему, что нужно знать о волчьем роде. Мы были одного возраста, мы выросли из мальчиков в мужчин бок о бок, в Койотов, достойных своего клейма. Тогда мы были молодыми кровями. Кажется, что это было так давно, и в то же время как будто вчера".

Хайрам отодвинулся, не привыкший к тому, что Гленн проявляет сентиментальность.

"Но видишь ли, - продолжал Гленн, - я продвигался по служебной лестнице быстрее него и стал правой рукой Джаспера. После этого отношения между мной и Лютером Бирном изменились. Это не было дурной кровью, просто... по-другому, я не знаю. Но я знаю одно - какой бы Койот ни был на свободе, он не одинокий волк, по крайней мере, теперь".

"Что ты говоришь?"

Грохотал гром над головой, внизу трещали скалы.

"Я говорю, что сердце Джаспера говорит мне о многом, понимаешь? Оно говорит со мной, как его призрак, хотя я не всегда могу разобрать его слова. Но он говорит мне, что если мы пойдем по тропе прямо к Холму Надежды, то попадем в ловушку, которую нам подстроил этот Койот. Вот почему мы идем по этой малопроходимой тропе, а не по быстрому пути в город".

"Черт. Засада? Откуда они вообще знают, что мы идем?"

"Койот может почувствовать сердце Джаспера, как и мы".

"Черт возьми, если это Лютер, Лерой или кто другой, то какого черта они хотят устроить нам диверсию, если только... "

Он посмотрел на Гленна, когда эта мысль поразила его, злая, жесткая и тяжелая.

"Если только", сказал Гленн, "наш брат не выступил против нас".

"Зачем ему это делать?"

"Сила. Сила, стоящая за самой черной из черных магий. Старина Джаспер что-то задумал, видишь? В Холме Надежды есть что-то, за чем стоит охотиться. Вот почему он взял их с собой на поиски. То, что Джаспер чувствовал тогда, я чувствую сейчас. Ты знаешь, что я всегда чувствовал присутствие магии лучше, чем другие в нашей стае. Кроме Джаспера, есть только один человек, который так же остро реагировал на ее зов, как я, и этот человек - Лютер Бирн".

Они спустились с горы длинным путем - люди-волки, упыри и белые рабы, марширующие в мрачном параде, над ними кружили вороны в черном декадансе, а серые грозовые тучи следовали за ними, куда бы мужчины ни направлялись. Время от времени они останавливались, чтобы Гленн мог проверить воздух, а когда мужчины жаловались на голод, они снимали цепи с одной из девушек из салуна, вырезали стейки из ее бедер и ягодиц и ели их сырыми, причем Хайрам жевал отрезанные уши девушки и наслаждался вкусом, пока плоть была еще теплой. Издевательства еще больше ослабили девушку и оставили ее в состоянии травмы, но все же Койоты заставили ее идти в путь, вместо того чтобы положить в повозку с гробовщиком.

В какой-то момент Хайрам ехал рядом с телегой, чтобы поговорить с ним.

"Тебе нравится твоя работа?" - спросил он.

Верн посмотрел на него налитыми кровью глазами. Его десны все еще были черными от волшебной жижи, которую Гленн залил ему в рот, чтобы сохранить жизнь. Он не был тихим зомби, потому что не умер и не вернулся, а находился на пороге смерти.

"Тебе нравится?" спросил Хайрам. "Хоронить людей и постоянно устраивать похороны? Смерть придает смысл твоей жизни? А может, тебе просто нравится украшать трупы? Накладывать на них румяна и тому подобное - вроде как девочка со своей куколкой. Тебе это нравится?"

Верн говорил невнятно. "Да, сэр. Мне очень нравится мое призвание".

"И почему же?"

"Мертвые - лучшая компания, чем живые".

Хайрам рассмеялся. "А как насчет твоей семьи? Что твои родные думают о том, что ты гробовщик и грабитель могил?"

"Это не имеет значения. Мама и папа в аду, где им и место".

Хайрам засмеялся еще сильнее. "Ну, я думаю, что скоро ты их увидишь, не так ли?"

Верн закрыл глаза. "Думаю, ты прав".

Был поздний вечер, когда они подъехали к основанию Черной горы и поехали через мрачную котловину, лошади шли ровной рысью, радуясь тому, что снова оказались на ровной земле. Здесь земля была еще влажной от талого снега, и слякоть налипала на копыта, но не тормозила их. Они приближались к Холму Надежды с заднего конца города, и по мере приближения Хайрам заметил небольшую усадьбу и конюшню с лошадьми. Темнокожий ребенок тащил из амбара мешок зерна, и, увидев этих всадников с их людским обозом связанных и искалеченных, мальчик повернулся и побежал, зовя свою мать, как будто она могла спасти его, как будто она могла спастись сама.

ГЛАВА XXVI

ОНИ ЖДАЛИ слишком долго, гораздо дольше, чем должно было пройти, чтобы Койоты спустились с Черной горы и вошли в Хоупс-Хилл. Мужчины то и дело оборачивались к Бирну, спрашивая, уверен ли он, что они идут. На станции он был уверен. Теперь он задавался вопросом, не ошибся ли он.

Браззо стоял на обрыве за гаубицей и жевал сигару. Теперь, когда она была собрана, Бирн мог видеть, насколько мощным выглядело это орудие - небольшая пушка обладала такой же мощью. Остальные люди были разбросаны по лесу, который окаймлял дорогу, ведущую в город. Рядом с Бирном стоял маршал Рассел, его винтовка была наготове, на лбу выступил пот, несмотря на хлопья снега, которые летели на декабрьском ветерке.

"Что-то не так", - сказал Рассел.

Бирн кивнул. "Да".

"Эти парни уже должны были быть здесь".

"Да."

Рассел посмотрел на него. "Это все, что ты можешь сказать?"

"Что ты хочешь, чтобы я сказал?"

"Это у тебя должно быть шестое чувство. Ты сказал, что они скоро прибудут сюда. Где они сейчас?"

"Точно не знаю. Я вроде как потерял запах".

"Либо есть, либо нет".

"Тогда пусть будет так".

"Значит, теперь это просто чертова гусиная охота, да?"

"Нет, я их чувствую. Они приближаются, но каким-то образом сбили меня с курса. Койоты чувствуют меня так же, как и я их. Возможно, сердце Джаспера сделало Гленна лучше меня в этом деле. Может быть, он даже маскирует их".

Бирн сел на поваленное бревно, его винтовка лежала на коленях. Он изобразил пальцами какую-то церковь и стал смотреть на небо.

"Эти грозовые облака", - сказал он. "Это не естественная погода. Это они."

Рассел бросил на него недоверчивый взгляд. "Койоты?"

"Их тьма становится все сильнее, принимая физическую форму. Я бы сказал, что мы можем использовать эти облака для слежения за Койотами, но они такие большие, что закрывают почти все чертово небо".

"А птицы?"

Бирн наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть рой. Их, должно быть, уже около сотни. Их смысл ускользал от него, но нельзя было отрицать причину их присутствия.

"Птицы смерти", - сказал он. "Может быть, они празднуют вступление койотов на тропу войны, а может быть, служат нам предупреждением о приближении Койотов. В любом случае, они связаны с ними".

Рассел надулся и начал шагать. "Мне это совсем не нравится. Нас здесь слишком много, если ты не уверен, что они вообще идут сюда. Я старый дурак, раз оставил Холм Надежды под охраной всего лишь девчонки, будь она хоть отличным стрелком".

Маршал посмотрел через поле в сторону города. Он опирался на винтовку через одно плечо, снег собирался в ободке его шляпы. Бирн подумал, что тогда он был похож на какого-нибудь шерифа из легенды, человека из пограничных романов Бидла в мягкой обложке, решительно настроенного на то, чтобы обустроить заросшую бурьяном землю, будь то с помощью политики или пистолета.

"Я забираю часть отряда в город", - сказал Рассел. "Думаю, тебе лучше пойти со мной. Посмотрим, почувствуешь ли ты их там".

Бирн поднялся на ноги, и они пробрались через заросли. Шквал усиливался, обещая скопление снега, и напряженная тишина падающего снега придавала лесу зловещее присутствие, которого не было, когда мужчины только приехали. Рассел взял с собой Нортона Хастли, но оставил заместителя Довера, чтобы там присутствовал представитель закона. Шиес остался, поскольку им нужен был снайпер, а Браззо остался со своей гаубицей, не желая упускать возможности воспользоваться ею.

Сетимика решил вернуться в город.

"Духи", - сказал он, - "они пробудились".

Бирн почувствовал, что понял, что имел в виду Кайова.

Четверо мужчин ускакали, оставив остальных сидеть и ждать.

***

Дыхание Делии остановилось в груди.

Пять лошадей медленно приближались.

С такого расстояния трудно было сказать, но казалось, что некоторые из них несли более одного всадника. Серый мустанг во главе строя шел рысью, а остальные, казалось, ждали каждого его шага. Делия переместилась на другой конец крыши станции, чтобы посмотреть поближе. Она заставила себя дышать и направила свою пушку.

На лошади было два всадника. Тот, что ехал позади седла, был крупным мужчиной с черными, как угольный дым, волосами. Она не могла разглядеть его лица, потому что перед ним в седле сидела женщина, бледная как смерть и вся в крови, привязанная к мужчине веревкой, с опущенной головой, грязные волосы скрывали ее лицо. Мужчина держал в одной руке еще одну веревку - поводок для своего питомца-человека, который пошатывался впереди, его веретенообразное тело представляло собой черный гобелен вен, изо рта шла пена. Делия посмотрела на других всадников - все они были крепко сбитые парни. Вторая женщина была привязана к одному из других всадников, ее конечности были покрыты пурпурными и желтыми синяками. Трудно было сказать, жива она или мертва. Но больше всего Делию убивал четверной ампутант, надетый на одного всадника, как нагрудник из плоти. Ампутант был еще жив, его голова покачивалась, когда он говорил с человеком, который его носил, и Делия узнала этого человека.

Это был тот самый Уэб, окторон, которого она ударила топором в тот роковой день. Но, хотя вид его заставлял ее пылать, более худой мужчина заставил ее щеки покраснеть от ярости. Именно он тащил ее младшего брата за лодыжку и звал на пир.

А вот и Гленн Ужасный, выглядящий бешено-злобным, с голой, покрытой запёкшейся кровью женщиной в качестве щита и слюнявым брошенным человеком, спотыкающимся на конце поводка. Другой рукой Гленн держал уздечку, которую он сделал из волос Делии. Она подумала об обещании, которое дала ему, о клятве возмездия, подкрепленной смертью.

Она прижала приклад винтовки к плечу, и каждый ее вздох звучал громко, как взрывы динамита в черепе. Прищурившись против снегопада, она прицелилась, но всякий раз, когда она пыталась попасть в Глена, его лошадь отскакивала от сгорбленной женщины, и Делия боялась, что может убить ее. Бедная девушка заслуживала того, чтобы ее попытались спасти, а не просто отбросили ее жизнь как следствие войны. Но это если бы она была еще жива. Учитывая садистскую жестокость Койотов, Делия решила, что она вполне может быть жива.

Мужчины прошли мимо магазина "У Снека". Делия узнала того, кого звали Тэд. У него не было живого щита, как и у молодого Диллона, ублюдка, который хотел ее изнасиловать. Она прицелилась в него и ждала, но чего - не знала.

Стреляй в него, сказала она себе.

Делия не сомневалась, что ее выстрел окажется верным, и мозги убийцы вылетят из его ушей. Но она колебалась. Хотя Диллон был скорее монстром, чем человеком, она никогда не стреляла в человека, не говоря уже о том, чтобы убить его. Это было не то же самое, что нажать на курок в ржавую банку. Даже когда она стреляла в живых существ, это делалось с определенной целью: индейки и опоссумы были хорошим ужином. Здесь же единственной целью винтовки была месть. Не глупо ли было идти на это в ярости? Если она выстрелит в Диллона, другие койоты наверняка заметят ее раньше, чем она успеет уничтожить их всех. Они откроют ответный огонь, осадят здание станции, найдут ее на крыше, изнасилуют и убьют, а может, сожгут здание вместе с ней. Было бы трагедией тщеславия, если бы она поверила, что сможет справиться с этими людьми в одиночку.

И вот она ждала, наблюдая, как эти сукины дети входят в город, прячась за своими связанными жертвами, с оружием наготове. Когда Делия увидела у Глена булатную плеть, она вздрогнула: ужас убийства ее матери вернулся к ней ярким, неумолимым воспоминанием. Ее собственные раны, казалось, нагрелись при виде этого оружия.

Никогда еще ее палец не чесался так сильно.

Если мужчины начнут нападать на безоружных людей, придется ли ей стрелять в них? До тех пор она должна была стоять на своем посту и терпеть. Прошло несколько часов с тех пор, как уехал отряд. Наверняка маршал вернется, чтобы проверить ее, чтобы проверить весь Хоупс-Хилл. Лучше всего...

Делия задохнулась от увиденного.

Тот, кого звали Хайрам, нес на руках ребенка.

Нерожденный младенец был не больше ватного хвоста, розоватая куколка из слизи и перепонок. Скорлупа его черепа была вскрыта. Хайрам погрузил пальцы в недоразвитые мозги и поднес их к губам. Делия пристрелила бы его, если бы у нее не дрожали руки. Тот же негодяй, который первым откусил кусочек от ее младшего брата, теперь ел ребенка, который еще даже не родился. Она хотела отвернуться, но не хотела терять мужчин из виду ни на секунду, поэтому увидела, как Хайрам отрезал один из пальцев младенца, отсосал ткань, а затем использовал кость для ковыряния в зубах.

Хотя Делия не стреляла, раздался выстрел.

***

Пуля попала в грудь девушки из салуна, стоявшей перед Гленом, разорвав одну грудь и избавив ее от страданий. Он повернулся в направлении выстрела и увидел ствол дробовика, торчащий из дверного проема магазина. Гленн выхватил свое ружье и выстрелил дважды - дверь оказалась менее эффективным щитом, чем мертвое тело, и хозяин магазина упал, но был еще жив и пытался вернуть свое ружье, когда Гленн подкатил к нему и пинком распахнул дверь. Он выстрелил мужчине в лицо и покончил с ним. Если бы это была та защита, которую мог предложить Хоупс-Хилл, койоты не получили бы ни единой царапины.

"А-юп!" крикнул Гленн, и все лошади ускорили шаг.

Горожане, находившиеся на улице, поспешили скрыться в домах. Гленн заглядывал в окна каждого здания, а его люди разбегались в поисках других добрых самаритян. Очевидно, что патруля здесь не было. Колдовство замаскировало Койотов, сбив с пути того, кто на них напал. Это дало Глену хорошую фору в поисках капсулы, о которой говорил гробовщик, - капсулы, в которой находилось сердце Джаспера, пока оно лежало в могиле. Он предположил, что в этой капсуле должен быть амулет, в котором заключена та великая сила, которую он искал, та самая черная магия, которую искал Джаспер.

Он потянул Юрию Крейвена за поводок.

"Где похоронное бюро?" - потребовал он.

Но доктор не мог говорить, его губы и язык разложились. Он мог только указывать направление своим сгнившим узлом руки.

"Шевелись".

Он дернул поводок, и Крейвен зашагал вперед, ведя их мимо борделя "Зеленая лилия", где начинающие блудницы наблюдали за ними с подоконников, как домашние кошки. Когда они проходили мимо пансиона, Гленн остановился и принюхался к окружающему воздуху. Здесь было два отчетливых запаха: запах Койота и запах молодой женщины, чей аромат был ему знаком, но он не мог его определить. Запахи были слабыми, что говорило о том, что их хозяев нет внутри. Впереди находились конюшня и салун, где к сцепным столбам были привязаны лошади, их всадники сидели внутри и полупьяные лежали на земле. Сразу за этими зданиями находилось похоронное бюро.

"Вряд ли стоит делать живые щиты", - сказал Хайрам. "Нас никто не остановит".

Диллон сказал: "Дай-ка мне немного этого, а?"

Хайрам оторвал ножку от зародыша и протянул ему.

"Хватит дурачиться", - сказал Гленн. "Сейчас не время для кавалерии. Хайрам, брось этого черномазого ребенка и достань свое железо".

Хайрам поджал губы, бакенбарды все еще были мокрыми от крови, и бросил останки младенца на улицу. Он выхватил пистолет и поднял его к плечу. Его продавщица вздрогнула при виде этого, поскольку ее ежедневно били пистолетом в числе прочих пыток. Остальные мужчины тоже схватились за оружие, и когда они проходили мимо салуна, Гленн выстрелил в одну из запряженных лошадей, свалив ее. Диллон рассмеялся и открыл огонь по другим загнанным животным, убив еще двух лошадей и мула. Тэд скривил губы, обнажив зеленые зубы, и выстрелил в последнюю лошадь в шею - аппалуза закричала, упав в ледяную грязь.

"Не забудь перезарядить", - сказал Гленн. Он хотел настроить своих людей на жестокость, но не хотел, чтобы они опустошили все свои патроны. "Теперь у нас будет развлечение".

Из салуна вышла пара ковбоев с револьверами в руках. Хайрам застрелил одного из них еще до того, как бедный дурак успел прицелиться. Получив пулю в брюхо, мужчина упал вперед, скатившись с крыльца в слякотную лужу. Его друг отстреливался, перебегая через крыльцо, пытаясь увернуться от огня, но Тэд не позволил ему этого сделать. Он поскакал вперед, и когда мужчина скрылся, Тэд дважды выстрелил ему в спину. Ковбой упал на сцепной столб, скатился вниз среди убитых животных и погиб как человек. Обернувшись, Тэд выстрелил в несколько лиц, наблюдавших из окон салуна, которые смеялись в кровавом угаре.

Больше никто не вышел им навстречу.

Когда они подъехали к похоронному бюро, Гленн поднял руку, чтобы остановить процессию. Все сели на лошадей, а он проверил воздух. Снег становился все гуще, вымораживая все запахи. Он долго и глубоко принюхивался, и каждый его вдох был похож на ружейный дым. Если бы здесь ждали другие люди с огнестрельным оружием, они, скорее всего, были бы здесь. Он был уверен, что они охраняют капсулу.

Койоты ждали. Не было ни выстрелов, ни скрытых убийц.

Осознав, где он находится, Верн Пипкин заерзал на своем месте. "Дом, милый дом".

"Заткнись", - сказал Уэб.

"Уэб, - сказал Гленн, - возьми гробовщика внутрь. Пусть он покажет тебе, где находится капсула".

Уэб отвязал Верна и понес его на землю с осторожностью, которая смутила Глена, но потом он случайно уронил Гробовщика, и два зуба вылетели изо рта Верна.

"Вот дерьмо", - сказал Уэб.

Гленн рысью подбежал и ударил Веба в бок головой.

"Tarnation!" закричал Уэб, держась за череп. " Зачем ты это сделал, босс?"

"Я оставил этого грабителя могил в живых не для того, чтобы ты выбил ему мозги из черепа. Он нужен мне живым, пока мы не найдем то, что я искал! А теперь будь с ним осторожнее, а то я тебе уши завяжу!"

Уэб потянулся за упавшей с его головы шляпой и очистил ее от снега. Он фыркнул, поднял Верна и перекинул его через одно плечо. Гробовщик что-то лепетал о женщине по имени Сара, признаваясь в своей безграничной любви, как будто она стояла там с распростертыми объятиями.

"Похоже, он все равно умирает, - сказал Уэб, - или, по крайней мере, его мозг".

"Тем больше причин, чтобы пошевелить задницей".

Когда большой человек направился к двери, Койоты обернулись, услышав голос другого человека, который звал их откуда-то из невидимого места.

"Гленн Амарок!" - сказал человек. "Ты и твои парни бросайте оружие и медленно слезайте с лошадей. Мы вас окружили!"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРАВИЛА АДА

ГЛАВА XXVII

Зажатый за кучей ящиков, Рассел крикнул всадникам, держа в руке свой кольт, а помощник шерифа Хастли - рядом с ним, со стволом винтовки, торчащим между двумя штабелями грузовых ящиков. Услышав выстрелы, когда они въезжали в город, законники повели своих лошадей в укрытие за зданиями на Мэйн-стрит и пешком пробрались к почтовому отделению напротив похоронного бюро, всего двумя зданиями ниже станции, где сидела снайпер Делия. Бирн и Сетимика отправились по одиночке, чтобы отряд мог как можно лучше окружить Койотов, но Рассел понятия не имел, где они сейчас находятся. Времени на разработку плана было мало.

Рассел помрачнел. Койоты представляли собой ужасное зрелище, украшенное окровавленными телами, в одном из которых он узнал Верна Пипкина, или то, что от него осталось. Рядом с Расселом молчал Хастли, его бледность выдавала расшатанные нервы. Расселу оставалось только надеяться, что его помощник не ошибется с прицелом.

Вожак стаи рысью двинулся вперед. Ни один из Койотов не сошел с коня. Что-то подсказывало Расселу, что они не покинут седла, пока не упадут из них замертво. Позади Койотов ехала повозка с гробом из соснового ящика.

"Я сказал, бросьте оружие!"

Гленн нахмурился. "По чьему приказу?"

"Я маршал США Генри Рассел, представляю городской совет! Я и мои помощники ждали вас, парни, и мы, черт возьми, готовы. Теперь вы можете поставить на это свои жизни или сдаться".

Гленн сплюнул. "И предстать перед виселицей".

"Я не управляю толпой линчевателей, Амарок. Вас ждет честный суд, такой же, как и всех остальных".

"С присяжными, состоящими из жителей Холма Надежды?" Гленн усмехнулся. "Мы в этом городе меньше часа, а уже убили их сыновей, соседей и лошадей. Думаешь, они дадут нам честный суд?"

"Это был твой выбор - прийти со стрельбой. Теперь, если ты сдашься мирно, это будет хорошо выглядеть в глазах судьи".

" Мирно?" На этот раз, когда Гленн захихикал, другие Койоты присоединились к нему. "Маршал, вы знаете, кто я - знаете мою банду. Конечно, вы должны знать, что Койоты никогда не делают ничего мирно."

Волосы на руках Рассела встали дыбом. Он вглядывался в ствол перед собой, ища любой признак Бирна или Сетимики, любой засады, какой бы небрежной она ни была. Его рукоятка "кольта" стала влажной. Хотя Койоты приближались медленно, они действительно приближались.

"Это ваше последнее предупреждение, парни!" сказал Рассел. "Сложите оружие!"

Рассел задохнулся, когда глаза каждого Койота засверкали, как гранаты. В их улыбках появились зазубренные клыки, а их усы поднялись, словно под действием статического электричества. Гленн защелкнул поводок, и его голый пленник начал тянуть, как собака, с пеной у рта, словно бешеный. Койоты рычали, их лошади фыркали, превращая туман в снег, который летел в стороны, а в небе раздавались безумные крики воронов, хлопающие круги гибели, приближающиеся по спирали к земле.

Рассел отводил назад курок своего "Кольта", когда сверху раздался выстрел. Сначала он не был уверен, был ли это выстрел или раскат грома, но потом увидел, как самый молодой из койотов был сбит с лошади красной струей.

Это был выстрел, который разблокировал весь ад.

Койоты, сидя на лошадях, обрушились на скудную баррикаду законников. Щепки дерева разлетались по телу Рассела, осколки ранили его лицо. Ему пришлось прищуриться, чтобы защитить глаза, и поэтому его выстрелы были беспорядочными. Хастли выстрелил из своей винтовки, всадив пулю в шею лошади Тэда. Она рухнула на землю, и Тэд оказался зажатым под ней, крича, когда его нога сломалась под весом лошади. Уэб, все еще пешком, подбежал к своему упавшему брату и выстрелил из пистолета, при этом хромой гробовщик покачивался на его плечах, как гротескный медальон. Рассел открыл бы ответный огонь, если бы не боялся убить Верна Пипкина, но когда Уэб встал на колени перед Тэдом, тот повернулся спиной, и Хастли выстрелил ему под ноги. Уэб завыл, как зверь, которым он был, и покатился по снегу, держась за задницу.

Гленн, как бесстрашный хищник, набросился на законников, которые прятались за ящиками. Дерево уничтожалось. Скоро им придется бежать. Рассел поднялся из своего укрытия, когда пистолет Гленна щелкнул разрядом, и выстрелил в него, дважды попав в мертвую девушку, привязанную к Гленну, но третья пуля попала в руку вожака стаи, в результате чего пистолет выпал из его руки.

Еще один выстрел раздался вдалеке и попал Хайраму в плечо. Он вздрогнул, но не согнулся, как это сделал бы смертный человек. Рассел наблюдал за Койотами. Их раны были ужасны, но они, казалось, стряхивали с себя боль, как блох. Еще один выстрел Делии сорвал с головы Хайрама шляпу.

" Убийца!" - крикнул он, указывая на нее.

Хайрам натянул поводья, и его лошадь галопом понеслась к зданию станции. Он заметил девушку. Рассел стиснул зубы. Где, черт возьми, Бирн и кайова? Он повернулся к Хастли, чтобы сказать ему, что они должны прорываться, но прежде чем он успел произнести эти слова, пуля впилась в лицо помощника шерифа, пробив его скулу и поднявшись вверх, чтобы выйти из задней части черепа. Осколок мозгового вещества брызнул в окно почтового отделения. Хастли упал вперед, сбив то, что осталось от грузового ящика, а Рассел выкрикнул имя этого человека, как будто он мог его услышать, как будто он когда-нибудь еще услышит его. Гленн все еще сидел на лошади, его винтовка была извлечена из ножен и дымилась от выстрела. Рассел открыл ответный огонь, а когда его пистолет опустел, вытащил револьвер Хастли из бедра убитого. На этот раз ему удалось выстрелить Гленну в шею. Бандит повалился вперед, а его испуганный мустанг рысью побежал прочь от выстрелов Рассела.

Уэб выстрелил по нему. Он лежал за упавшей лошадью Тэда, используя ее как укрытие. Пули поднимались из земли вокруг Вэба, Делия пыталась убить его, но он перекинул Верна через спину, поэтому она целилась только в его ноги. Ампутант гоготал от смеха, его разум был в отключке. Рассел заметил тень слева от себя. Сквозь дым от выстрелов показался Диллон, который поднялся на ноги и подкрался к нему. Рассел не успел повернуться и выстрелить до того, как Диллон начал стрелять, поэтому он пригнулся и перекатился, одна пуля пронзила его, распоров рукав пальто и плоть под ним. Он упал на спину. Диллон поднял ствол пистолета и одарил Рассела яркой безумной улыбкой, а когда глаза Рассела закрылись, он подумал о своей покойной жене, Калдонии, и о том, что она однажды сказала ему.

Генри, ты ищешь справедливость и смысл в мире, где нет ни того, ни другого.

These words had stayed with him always, for his wife had spoken them just a day before her suicide.

Диллон сплюнул кровь. "Молись, дерьмо".

Но Рассел был безбожником. Он попытался вспомнить лицо Калдонии, мягкие и милые черты, которые в молодости победили на конкурсе красоты, но память была туманна, а лицо Грейс Каулин, казалось, слилось с лицом его мертвой жены. Школьная учительница могла бы стать для него благом, могла бы стать тем, ради чего стоило жить. Теперь, когда все изменилось, он понял, что жизнь не так уж и нужна, хотя и возмущался тем, что ее забирает это тупое животное - человек.

"Тебя повесят за это", - сказал Рассел.

Однако он не повесился.

В груди Диллона появился древко с острым наконечником копья на конце, с которого капала кровь, дымящаяся на холоде. Перья, прикрепленные к атлатлю, налились кровью. Глаза и рот Диллона расширились, он побледнел и выронил оружие, вцепившись в копье обеими руками. Он упал на колени, острие копья пробило спину, ребра и одно легкое.

Позади него стоял Сетимика. Диллон повернулся на бок, пытаясь вытащить атлатль из своего тела, но тот был слишком длинным, и когда он пошевелил им, то закричал в агонии. Он бился и пинал Сетимику, и тогда койова встал на одно колено, поднял свою дубину из челюстных костей и бил Диллона по лицу, пока тот не затих.

Ожерелье Сетимики из бусин пульсировало голубым светом. Рассел подумал, не пульсирует ли и его собственное ожерелье, не благодаря ли им Сетимика оказался здесь как раз вовремя, чтобы спасти ему жизнь. Он отвернулся, когда Сетимика вытащил клинок. Кайова оттянул голову Диллона за волосы назад, рассекая плоть у линии роста волос, и снял с юноши скальп, обнажив светлую кожу, когда шапочка была сорвана.

Рассел спросил, где Бирн, но тот временно оглох от перестрелки и не слышал даже себя. Уэб перезарядился и снова открыл по ним огонь, поэтому Рассел выхватил свой "Кольт", и мужчины спрятались за двумя дождевыми бочками на другом конце крыльца, Сетимика убрал скальп и достал свой лук с плеча вместо винтовки Генри, перекинутой через другое. Он выхватил стрелу из колчана и пустил ее по дуге. Уэб выругался и низко пригнулся за лошадью, но стрела все равно прошла сквозь его руку. Он вскрикнул, словно попал в медвежий капкан. Еще одна тень надвинулась на Рассела, когда он перезаряжал свой кольт, и Сетимика пустил стрелу прямо вперед, пронзив шею неживого доктора Крейвена и повалив его на снег. Он уже никогда не сможет подняться.

С неба посыпались новые пули. Уэб выругался, когда Делия попала ему в бедро, а затем встал, чтобы бежать, но обнаружил, что хромает. Он открыл огонь по людям, чтобы прикрыть себя, оставив позади Тэда, который все еще торчал под своей мертвой лошадью. От боли Тэд оброс волосами по всему телу, а одежда плотно прилегала к его выпуклому волчьему телу. Его лицо изменилось, стало похожим на морду, а обнаженные зубы превратились в клыки. Он толкнул тушу лошади, и она начала двигаться.

Рассел вгляделся в дым, но не смог найти Гленна. Он подумал, не удалось ли ему убить его, но сомневался, что это было бы так просто. Хайрам был уже далеко.

"Мы должны добраться до Делии", - сказал он. "Где Бирн?"

"На твоей станции", - сказал Сетимика. "Он поджидает волков, которые, как он знает, придут".

***

Гленн с трудом поднял голову, но пуля уже вышла из его шеи, подталкиваемая той самой тканью, которую она пробила. Мышцы его руки тоже вытолкнули пулю, и она затягивалась быстрее, чем когда-либо раньше. Сердце Джаспера билось в кармане, черный туман окутывал туловище Глена, исцеляя его, направляя его. Его ждала золотая капсула, но сначала он должен был увидеть, как страдает и умирает эта команда. Подтащив Велиала к зданию станции, он развязал веревки и позволил мертвой девушке из салуна упасть. Ее рука сломалась, когда она упала на землю, и сложилась за спиной в жестокий знак вопроса, словно спрашивая своего создателя, почему она была оставлена.

Впереди Хайрам добрался до станции и выпрыгнул из седла. Он вытащил свой "Вессон" из ножен, но пуля в плече заставила его напрячься, когда он попытался прижать к нему приклад винтовки. Он тоже отбросил свой живой щит, но его продавщица выжила в этой битве. Она свернулась клубком на снегу, дрожала и хныкала, ее глаза запали в глазницы, багровые от синяков, бессонницы и того безумия, из которого не возвращаются. Вместо того чтобы проявить милосердие и пристрелить ее, Гленн выпрыгнул из седла и использовал ее как посадочную опору. Женщина застонала, когда дыхание покинуло ее, и что-то в ее спине хрустнуло, и этот звук доставил Глену удовольствие.

Он потерял свой любимый пистолет, когда маршал стрелял в него, поэтому он пополнил кобуру запасным револьвером, который хранил в седельной сумке. Пуля просвистела мимо него. Он помчался, держа в руках поводья мустанга, направил его в переулок и привязал там. Хайрам оставил лошадь на произвол судьбы, но она осталась в переулке, ожидая своего хозяина. Телега и гроб были брошены.

Хайрам прижался спиной к стене станции, чтобы избежать огня убийцы с крыши. Гленн подошел к нему.

Хайрам усмехнулся. "Думаешь, это наш парень там, наверху? Тот, кто не согласен со стаей?"

"Думаю".

"Очень трусливо прятаться на крыше. Это не по-койотски - играть в безопасности."

"Он не в безопасности".

Гленн разбил окно прикладом своей винтовки, выбил осколки стекла, закинул винтовку в дом и забрался внутрь. В здании станции было темно, тусклый свет позднего декабрьского полудня рисовал тени на стенах. Каждый угол таил в себе угрозу, каждый дверной проем был опасен, как вход в медвежью пещеру. Снаружи Хайрам отошел от стены в бесплодной попытке выстрелить в снайпера.

Когда Гленн поднялся на ноги, из темноты выскочила когтистая лапа и схватила его за горло. Пуля, застрявшая в шее, выскочила и упала на пол, а Гленн схватился за запястье того, кто его душил. Все, что он мог видеть, - это кровавый блеск волчьих глаз.

Он понюхал воздух. "Ты!"

Давно потерянный брат Гленна наклонился ближе.

Лютер Бирн постарел, его лицо было измождено многими трагедиями, кожа была цвета камня каньона. Его бараний чуб длинный, с пробивающейся сединой. Но его волчий род нельзя было перепутать, как бы далеко он ни ушел от стаи. В кармане Глена сердце Джаспера заколотилось, разъяренное присутствием несогласного.

Гленн сказал: "Пятнадцать лет, эй, Лютер?"

Он отряхнулся, и Бирн достал свой кольт, прицелился.

"Лучше не берись за железку у бедра", - сказал Бирн.

Клыки Гленна поднялись вверх. "Смелый разговор для человека, который прячется во время перестрелки. Твои друзья могли бы использовать тебя там".

"Они мне не друзья".

"О, точно. Оказывается, ты всегда любил предавать своих друзей, не так ли?" Гленн выплюнул последнюю каплю крови изо рта, рана на шее уже затянулась, образовалась рубцовая ткань. "Или ты просто забыл дорогу обратно в стаю все эти годы?"

"У меня хорошая память".

"Почему, Лютер? Почему? Черт, ты был одним из высокопоставленных членов этой стаи. Ты тринадцатый Койот, черт возьми. Подумай о всех тех, кого ты мог бы возглавить. После тебя их было много, почти пятьдесят за эти годы".

"Теперь вас осталось пятеро".

Снег залетал в открытое окно под порывами ветра.

"Мы потеряли не мало Койотов", - сказал Гленн. "После смерти Джаспера некоторые ребята не очень-то обрадовались тому, что я взял на себя командование. Можно сказать, у нас была гражданская война".

Бирн ухмыльнулся. " Немного братства."

"Поэтому ты ушел, Лютер? А?" Гленн наклонил голову, как собака, ожидающая спускового крючка. "Наша стая недостаточно хороша для тебя?"

"Наверное, я больше не хотел ездить с кучкой ублюдков и хладнокровных убийц".

"Ну и болтун же ты, сукин сын-убийца".Гленн хохотал. "Черт, я видел, как ты сжигал заживо мужчин, женщин и детей только потому, что хотел посмотреть, как горит церковный дом. Я видел, как ты заставлял трахаться с большим количеством женщин, которые пытались вырваться из-под твоих ног".

Бирн кивнул. "Это было до того, как я стал контролировать себя, контролировать ее."

"Бык. Я думаю, ты просто пожелтел. У тебя какой-то нарыв, который врос в тебя, как у лошади, у которой что-то застряло между шкурой и седлом. Этот нарыв - твое тщеславие, Лютер. Ты думаешь, что ты слишком хорош, чтобы быть тем, кем ты был рожден, что ты можешь искупить свою вину. Но койот всегда остается койотом. Вместо того, чтобы позволить этому нарыву гноиться, ты должен был прижечь его. Пресечь его в зародыше, пока он не погубил тебя".

"Я не испорчен. Это ты скоро умрешь".

Сердце Джаспера шипело в кармане Глена, нашептывая ему о струйках черного дыма, которые просачивались в его поры. Теперь он знал правду, подтверждая свои подозрения.

"Ты имеешь в виду, как ты убил последнего лидера Койотов?" - спросил он.

Лицо Бирна дернулось, но он ничего не сказал.

"После всего, что дал тебе Джаспер, ты предал и убил его?"

"Все, что этот старый ублюдок дал мне, это проклятие".

" Бычок на то и бычок! Молю тебя, зачем ты это сделал?" Он обнажил клыки, в его горле нарастал рык. "Это было колдовство, не так ли - черное джу-джу? Джаспер наконец нашел его, но ты хотел забрать его себе. Только ты был слишком слаб, чтобы принять его в свою трусливую душу. Сила этого просто оставила бы тебя скрюченным в луже собственной мочи. Не так ли, Лютер?"

Бирн нажал на курок своего "Кольта". "Я не хотел этого, но я также не мог позволить ему взять это. Может, я и кровавый, низкий, убивающий сукин сын, но это не значит, что я хочу открыть врата ада".

Гленн наклонился, возбужденно улыбаясь. "Оно настолько мощное? Расскажи мне, я должен знать".

"Сейчас это не имеет значения".

"Как в аду."

Окно взорвалось.

***

Когда оборотень врезался в здание станции, Гленн схватился за пистолет Бирна, и тот выстрелил, попав Гленну в живот, но не замедлив его движения. Бирн попытался выстрелить еще раз, но Гленн уже держал ствол обеими руками, не стесняясь жара железа. Бирн крутанулся, увлекая за собой Гленна, когда на него набросился Койот, влезший в окно. Он был полностью преобразован, за исключением одной ноги, которая все еще оставалась в человеческой форме, но была сломана и вывернута, что вынуждало его бежать на четвереньках. По запаху этого волколака Бирн понял, что это Таддеус Боуман, Койот номер двадцать два.

Снаружи станции раздался град выстрелов, появились новые винтовки и пистолеты, когда на станцию пришли другие стрелки. Бирн мог только надеяться, что некоторые из них были на его стороне. Он попытался вывернуться против двух Койотов, но Тэд повалил его на землю и прижал к себе, а Гленн вырвал у Бирна железку. Он направил его в грудь Бирна, но потом застыл, глядя в глаза своему старому брату. Зубы Бирна росли так быстро, что десны кровоточили. Мех взобрался на его шею, а ноздри почернели.

" Тэд", - сказал Гленн. "Слезь с него".

Тэд колебался, его волчья форма наполняла его жаждой крови, которая была почти непреодолимой, но Гленн щелкнул челюстями, и Тэд попятился назад, опираясь на свой единственный здоровый хвост. Гленн убрал пистолет в кобуру и улыбнулся Бирну, улыбкой святого человека, собирающегося поднять кого-то на дыбу за богохульство.

"Не могу просто пристрелить тебя", - сказал Гленн. "Это было бы неприлично".

Когда Бирн приподнялся на локтях, он понял, что Тэд сгреб его за торс, когда набросился на него. Его рубашка была разорвана, четыре пореза сочились кровью.

"Вставай, - потребовал Гленн.

Бирн поднялся, не столько боясь умереть, сколько боясь не справиться. Его жизнь была дорога, даже для него самого, но он не мог позволить этим ублюдкам победить, не мог позволить им принести черный ад из злобного измерения за эту вселенную.

"Ты предатель", - сказал Гленн. "Нужно сделать из тебя пример, Лютер Бирн, послание как для волколаков, так и для человечества. Мир должен знать, что Койоты делают с теми, кто осмеливается им противостоять".

Он полез в плащ и достал длинный кинжал криса, лезвие которого было изогнуто, как извивающаяся змея. Бирн хорошо его разглядел. Во имя Марса они принесли немало человеческих жертв, вырывая внутренности юных девственниц после того, как разрезали их от пищевода до половых органов. И всегда это делал Гленн. У него был определенный талант приносить жертвы, как будто он стремился угодить богу, которого когда-то подвел. Бирн никогда не совершал этих убийств сам, но и не пытался вмешаться. Все это было частью бытия койота.

"Ты хочешь принести меня в жертву?" спросил Бирн. "Сначала ты должен взять меня. Думаешь, ты сможешь это сделать, старина, или ты слишком желтопузый, чтобы узнать?"

Гленн ухмыльнулся. "Ты ведь не думаешь, что выиграешь эту войну, не так ли?"

"Я не один в этом деле. Вы можете разорвать меня на части, но мы не позволим вам разорвать этот чертов мир на две части".

Снаружи бушевал кошмар - стреляли винтовки, ржали лошади, кричали люди. Он слышал боевой клич кайова и шаги девушки, бегущей по крыше над головой. Он чувствовал запах крови, ужаса, пота и слез боли.

Пули свистели в стенах здания станции. Еще одно окно лопнуло. Бирн бросился на Глена, чтобы схватить его, но шальная пуля ударила его в бок, и он упал. Гленн, приседая, побежал к своей винтовке, лежавшей на полу. Он повернулся к Тэду и щелкнул языком, и сердце Бирна упало, когда оборотень побежал вверх по лестнице.

***

Идиоты стояли у своих окон. Некоторые из тех, кто был дальше, стояли даже на крыльце. Рассел помрачнел. Какой смысл соблюдать закон, когда горожане, которых ты поклялся защищать, подвергают себя опасности ради развлечения?

Они с Сетимикой добрались до станции, но и Койоты тоже. Из переулка преступник Хайрам Цейндлер сдерживал Рассела и Кайову своим ружьем "Вессон" и прятался за углом, когда они открывали ответный огонь. Сетимика снял с плеча винтовку Генри в обмен на лук и продолжал перестрелку, пока Рассел осматривал окружающие здания в поисках следов Глена и Уэба. Делия ранила Уэба в ногу и задницу, но после того, как Тэд, спасаясь, сбросил с себя мертвую лошадь, Рассел не сомневался, что Уэб может бежать на полной скорости. Рассел не видел его следов, но когда он обернулся, то заметил длинный ствол винтовки, высунувшийся из разбитого окна в здании станции. Сетимика был слишком занят перестрелкой с Хайрамом, чтобы заметить это.

"Ложись!" крикнул Рассел.

Но было слишком поздно.

Винтовка треснула, и Сетимика закрутился, кольцо запёкшейся крови на мгновение зависло в воздухе, а затем обрушилось на него. Сетимика рухнул, хватаясь за грудь и отхаркивая кровь. Рассел просунул руки под подмышки кайова и оттащил его за укрытие водопоя для лошадей.

"Маршал", - прохрипел Сетимика. "Оставьте меня в покое".

"Нет. Я отведу тебя к врачу. Ты будешь..."

Лицо Сетимики начало меняться. Череп сдвинулся, потрескивая и становясь более плотным. Его глаза потемнели, а сквозь кожу пробился мех. Его рот открылся в оскале медведя-гризли, огромный серый язык скрылся за челюстями.

"Даже медведи не могут выжить после выстрела в сердце", - сказал Сетимика. "Духи зовут меня домой для великого утешения. Вот." Он снял со своего бока окровавленный скальп и передал его Расселу рукой, похожей на лапу. "Шкура койота превращает человека в ходячего по коже, только на короткое время. Используй ее, маршал. Используй ее здесь или умри рядом со мной". Кайова потянулся к бедру за дубинкой из челюстной кости, все еще липкой от ударов по лицу Диллона Буди. "Мы можем забить человека до смерти, но волка мы должны забить в десять раз сильнее, чтобы добиться того же результата".

Он протянул Расселу дубинку из челюстной кости, затем показал на свое светящееся синим ожерелье, призывая Рассела взять и его. Рассел отцепил его от шеи Сетимики.

"Спаси этот мир", - сказал Сетимика. "Спаси моих любимых и детей".

Глаза Кайовы закрылись.

Затем он умер.

ГЛАВА XXVIII

ЭХО ВЫСТРЕЛОВ заставило их подняться с места. Оскар взял поводья своей лошади, и хотя Довер был законником, он обратился за советом к старшему Шиесу, как будто тот был главным.

"Они в беде", - сказал Шиес. "Поехали".

Он повернулся к Браззо, который все еще стоял за гаубицей.

"Оставайся здесь", - сказал ему Шиес. "Может быть, мы еще сможем устроить засаду на этих парней".

***

Его бок все еще кричал от полученной шальной пули, но по мере того, как Бирн продолжал трансформироваться, пуля начала выходить, как будто это была головка выдавленного прыща. Он встал на колени и, тяжело дыша, пополз к лежащему на полу пистолету. Гленн услышал его и отвернулся от окна, его винтовка все еще дымилась после выстрела в Сетимику. Бирн уже прострелил ему брюхо, и когда Гленн шел, он согнулся в талии, пытаясь унять боль. Оба Койота держались за свои раны, одинаково ослабленные.

Но Гленн выздоравливал быстрее, чем Бирн.

"Сразись со мной сейчас", - сказал Бирн. "Пока мы равны".

"Ты льстишь себе".

Гленн отбросил винтовку и набросился на Бирна с когтями, как когти стервятника, а когда он сделал выпад, Бирн сделал выпад в ответ. Их челюсти разжались, зубы превратились в клыки, плащи рвались по швам, а спины вздулись от мускулов, волосы стали грубыми, как у кабана, а глаза яркими, как костры. Скользящая пелена зла окутала конечности Глена, живой туман, который выходил из пульсирующего сердца Джаспера, свистящего, как чайник. Тьма надвигалась на Бирна щупальцами дыма, желая заполучить его душу себе, и, когда она дунула ему в рыло, он почувствовал запах гниющей плоти и пузырящегося костного мозга.

Койоты столкнулись, как локомотивы, грохоча и брыкаясь, ленты кожи рвались с их тел, шерсть наполняла воздух. Они ревели, как горные львы, и кусали друг друга за уши, и разгрызали черепа, и вырывали куски плоти, двигаясь как единое целое и раскалывая деревянный пол под собой громовыми раскатами. Гленн перебросил Бирна через всю комнату, и тот врезался в картину в рамке, сбив ее со стены, но Бирн отскочил от противоположной стены обеими ногами и метнул свое тело как стрелу, впившись когтями в Гленна. Они катились и ревели. Гленн становился все сильнее, под действием колдовства Джаспера, он поднял Бирна над головой и ударил его телом о стол маршала, расколов его пополам и отправив сломанную доску в спину Бирна. Боль охватила его, но он успел вовремя увернуться, когда Гленн прыгнул, и Гленн врезался в остатки стола. Бирн схватил его за лодыжки и крутанул, отправив Гленна в полет через входную дверь станции на улицу.

***

На нее налетело чудовище.

Оно вырвалось из-под люка в крыше, как пушечное ядро, и пролетело в воздухе в пятнадцати футах над головой Делии. Она вскрикнула. Это был не тот полуволк-получеловек, в котором она видела койотов раньше. За исключением одной кривой человеческой ноги, это был полноценный оборотень, колоссальное существо из самого страшного сна. Он зарычал на снегу и ветру, она подняла ружье и выстрелила. Койот вскрикнул и с грохотом упал на крышу. Делия выстрелила еще раз. Потом еще раз.

Монстр набросился на нее, и когда ее винтовка выстрелила, он отбил ствол, словно это была не более чем муха, вырвался из ее хватки, перелетел через край крыши и растворился в переулке внизу.

"Нет!" - закричала она.

Койот взял ее за горло и поднял в воздух, его огромная рука полностью сомкнулась на ее шее, сдавливая ее. Он приблизил свою отвратительную морду так близко к ней, что плевки попали ей на губы, когда он завыл, и она крепко зажмурила глаза. От зверя воняло кровью, серой и уродством. Он нес ее так, ее ноги беспомощно брыкались.

Он несет меня к карнизу!

Делия почти забыла о шестизарядном пистолете, который дал ей помощник шерифа. Она схватилась за него как раз в тот момент, когда Койот достиг края крыши, и разрядила его в него, опустошив каждый патрон. Его хватка ослабла, и, когда Делию подбросило, она подумала, что может еще приземлиться на крышу, но промахнулась всего на несколько дюймов и выбросила руки вперед, чтобы схватиться за карниз, но едва успела. Она перемахнула через два этажа, затем начала подтягиваться, но оборотень, хотя и лежал на боку, истекая кровью, скрежетал челюстями, и она отпрянула назад, ослабив хватку, и, падая, закричала: Койот наблюдал за ней с карниза, его раны заливали кровью ее кричащее горло.

***

Пара зверей выскочила из здания станции.

Рассел смотрел, как они рубятся и кусают друг друга, а снег под ними становится розово-красным.

Он почти не мог поверить в то, что видит.

Бирн?

Он услышал крик Делии и, подняв голову, увидел, что она падает с высоты. Рассел задохнулся. Девушка ударилась о свес крыши крыльца, но, по крайней мере, не упала с двух этажей на улицу. Она дрожала и харкала кровью. Откуда-то с крыши донеслось звериное рычание агонии, но Рассел знал, что это отчасти человеческий крик.

Он повернулся туда, где в переулке прятался Хайрам, но уже некоторое время не видел разбойника и не слышал его выстрелов. Он гадал, кончились ли у Хайрама патроны или это была просто уловка, чтобы заставить Рассела выйти из-за цистерны. И он по-прежнему не видел никаких следов Уэба Типтона. Этот ублюдок мог быть где угодно. Тем не менее, он добрался до Делии и спустил ее с навеса. А что касается Бирна... . .

Оборотни были в бешенстве. Они рвали и терзали, калечили и уродовали. У одного была черная шерсть, у другого - цвета дыма из трубы, их одежда плотно облегала тело, швы разошлись. Рассел принял черного за Гленна - того, кто, похоже, побеждал. Он сидел на Бирне, сгребая его за грудки, а вороны пускали вокруг них перьевой смерч, пробиваясь сквозь черный дым, окутывающий зверолюдей. Метель полыхнула розовыми молниями, и гром загрохотал так, словно он тоже был оборотнем, самым большим и злобным из всех. И когда Гленн поднял руку, его когти засветились странным светом, который вовсе не был светом, - темным свечением, сияющим, как полированный оникс.

Рассел прицелился.

ГЛАВА XXIX

Уэб отломил хвост стрелы в руке, а затем потянул за застрявший в нем наконечник, пытаясь освободить проклятую штуку. Осколки пронзили его изнутри, и он с ворчанием вцепился в сустав. Его рука болела. Болели ноги. Даже задница болела в том месте, где его подстрелил стрелок. Боль почти заставила его трансформироваться, но он пока не хотел идти этим путем. Он не умел управлять своим превращением так хорошо, как некоторые другие Койоты, и хотел, чтобы у него хватало ума, хотя его братья считали его тупицей.

Он тянул стрелу дальше, потея и крича в ватный шейный платок, и когда она наконец выскочила, то потащила за собой конец разорванной вены, и кровь хлынула, как из перевернутого ведра.

"Черт побери!"

Он вынул платок изо рта и туго обвязал им рану, ругаясь, затем достал из кармана свою фляжку и налил в нее виски, после чего сделал длинный глоток. Он прислонился спиной к стоящему шкафу.

Уэб не хотел больше получать пули и уж точно не хотел больше получать стрелы. Ему до смерти надоело это приключение. Может, Глену и была дорога эта дурацкая капсула, но для него она не имела ни малейшего значения. Глядя на нее сейчас, Уэб недоумевал, что в ней такого важного. Эта чертова штуковина не заманивала, как сердце Джаспера. Это было просто большое золотое яйцо.

"По мне, так это скорее вонючее гусиное яйцо".

Похоронное бюро было не очень большим, но, по крайней мере, у него была крыша и стены, чтобы не замерзнуть. На полях у него была только подстилка - даже брезента не было, чтобы накрыть ее в непогоду. Он был уже не так молод, как раньше. Холод теперь был еще более жестоким, как бы садист Гленн ни был жестокосерден, заставляя их путешествовать так долго. На земле было труднее отдыхать. Уэб изнывал от боли в седле, а его лошадь истерла свою шкуру. Бедняжке нужны были новые подковы и долгий отдых. Черт, да и ему самому тоже.

Уэб знал, что должен вернуться к битве, но толку не будет, если он сначала не остановится и не залижет раны. Волк он или нет, но заживало все не так быстро, как у остальных членов стаи, - еще один удар по яйцам, нанесенный старостью. Уэб всегда считал, что пятьдесят лет - это то, что случается с другими людьми. Он надеялся, что волк сохранит молодость навсегда, что он никогда не умрет. Он был проклятым дураком.

Еще раз приложившись к фляге, он попытался встать, но ноги дергались, а израненные ткани скручивались в комочки боли.

"Луковый сын". Он покачал головой, вспоминая лицо, которое он видел на крыше здания станции. "Калека, которого подстрелил маленький рыжий. Татуировка от стрелы индейца. Я истекаю кровью, как загнанный боров, и ради чего? Все для того, чтобы Гленн мог получить это проклятое яйцо". Он уронил капсулу и позволил ей покатиться по его сапогу. "Я должен был возглавить эту чертову компанию, а не он".

Звуки выстрелов стихали. Уэб сполз по полу и встал на колени, чтобы выглянуть в окно, и его шляпа упала назад, зацепившись шнурком за шею. Он уже перезарядил пистолет - на случай, если кто-нибудь увидит, как он нырнул в салон. Если бы у него не было так мало патронов, он мог бы всадить пулю в этого бормочущего гробовщика, примостившегося в углу, но, возможно, этот ублюдок еще пригодится.

"Здесь есть какой-нибудь лауданум?" - спросил он.

Верн растерянно моргнул. "Конечно, нет. Это действительно плохая привычка. Зависимость. Мой брат пристрастился к опиуму, и он сказал мне, что..."

"Да, но мне нужно что-то от боли. А у тебя ничего нет?"

"Я гробовщик, сэр, а не аптекарь".

Веб посмотрел на бутылки с жидкостью на прилавке. Он прищурился на этикетки, хотя был почти полностью неграмотен.

"Что на них написано?" - спросил он.

"Это растворители для бальзамирования. Ты не захочешь проглотить их".

Веб вздохнул, нахмурившись. "Тогда ладно. Какой самый быстрый путь из этого города?"

"Думаю, мимо вокзала".

"Проклятье. Это самый быстрый путь в могилу, чертов дурак".

"О нет, нет. Кладбище находится возле часовни. Если только ты не имеешь в виду ту, что на горе, где мне так повезло наткнуться на вас, джентльмены".

"Это не то, что я имею в виду, и ты это знаешь. Мне нужен быстрый способ выбраться из этого вонючего места, но такой, чтобы я был скрыт. За этими зданиями должна быть тропа или что-то вроде того".

"И оставить своих дорогих друзей? Тиск-тиск."

"Не качай на меня головой, Пипкин! Я посажу тебя на кладбище и похороню заживо, если ты мне не поможешь!"

Глаза Верна закатились, и его пробрала очередная дрожь. Он сглотнул, но у него не было рук, чтобы вытереть подбородок. Уэб и раньше видел мужчин в таком состоянии, одержимых проклятием зомби-вуду. Впрочем, долго это не продлится. В конце концов мозг Верна превратился бы в черный пудинг, а кровь застыла бы в сердце. Когда глаза Верна прояснились, он посмотрел на Уэба, и его лицо исказила ухмылка, превратившая его в карту-джокер.

"Я не могу спасти тебя, - сказал Уэб, - но я могу дать тебе быструю и легкую смерть, вместо того чтобы позволить тебе страдать от этой. А теперь..."

" Таинственная смерть!" крикнул Верн, - "кто за один час может так облагородить золото жизни и своим божественным искусством превратить смертную слабость в бессмертную силу!"

Уэб моргнул. "Что, черт возьми, это значит?"

"Это Луиза Мэй Олкотт, сэр".

"Кто?"

"Великий поэт. Она писала, как ангел, сошедший с небес".

Уэб снова моргнул. "Да мне плевать на чертово писание, написанное черствой шлюхой, идиот!"

Он подошел к Верну и приставил ствол пистолета к его подбородку. Плоть Верна представляла собой летнее облако, испещренное скоплениями вен, похожими на пауков-длинноногих папаш. Обрубки конечностей сочились черной жижей, куски испорченного мяса стекали со сломанных, торчащих костей.

Веб поднял золотую капсулу.

"Пошевеливайся, гробовщик. Давай вернемся к той тележке. Мы и труп старика Джаспера уберемся отсюда к чертям собачьим".

ГЛАВА XXX

ОСЕЧКА.

У Рассела был четкий выстрел в Глена Амарока, но винтовка Генри Сетимика подвела его: пуля так и не вылетела, когда он нажал на курок. Он попытался выстрелить еще раз, но осечек было только больше, поэтому он бросил винтовку и выругался.

Битва оборотней теперь была односторонней. Гленн резал Бирна и бил его головой о землю, словно пытался расколоть его череп пополам. Рассел должен был что-то предпринять, и сделать это быстро.

Он посмотрел на окровавленный скальп Диллона Боуди и вспомнил слова Сетимики о его временной силе. При этой мысли его лицо осунулось, но он снял шляпу и положил ее на землю.

"Господи... "

Он положил скальп на голову, как напудренный парик, и тот прилип к его волосам. Он вытер кровь, которая капала ему на лоб.

Это безумие, подумал он. Этот мир сошел с ума и забрал меня с собой.

Он выхватил дубинку из челюстной кости и направился к койотам, его сердце колотилось. Если магия кайова не сработает, он, конечно, умрет, но если он будет сидеть и ждать, пока она проявится, может быть слишком поздно, чтобы спасти Бирна. И вот Рассел подбежал к Гленну сзади, высоко подняв челюстную кость в обеих руках, и, обрушив ее на массивную голову Гленна, Рассел почувствовал, как в его мышцах что-то сдвинулось, как будто он внезапно помолодел, вернув себе силу молодости, а потом и силы. Дубина опустилась, зубья лося вонзились в голову Гленна и отбросили его от Бирна. Гленн упал, но быстро поднялся, и когда он увидел маршала, его лицо застыло от шока.

Рассел чувствовал изменения, произошедшие с Гленном. Его тело дергалось и пульсировало, а когда он посмотрел на свои руки, из их тыльной стороны, словно черви, выполз коричневый мех. Его кости стали горячими, а живот - голодным. Он с особой ясностью почувствовал запах крови.

Гленн не терял времени. Он сделал выпад, и Рассел налетел на него, замахнувшись дубинкой на плачущие раны койота. Гленн вскрикнул и повернулся, но Рассел был быстрее, заряженный внезапной силой своего вновь обретенного волчьего облика, и дубина врезалась в зубы Гленна, а когда он упал вперед, Рассел бил по нему снова и снова, пока дубина не расколола челюсть надвое.

Если бы Гленн был в человеческом обличье, Рассел сделал бы все возможное, чтобы соблюсти закон и доставить разбойника живым. Но пытаться затащить огромного оборотня в камеру казалось смехотворным. Можно ли вообще считать убийство Гленна убийством человека? Он снова посмотрел на свои руки, увидел толстые желтые когти и черные подушечки лап. Считается ли он больше человеком? Был ли это представитель закона, уничтожающий преступника, или просто две большие собаки, дерущиеся на улице? Когда дело касалось животных, разве человеческие законы все еще имели значение?

Гленн корчился в грязи, держась за голову, между пальцами которой сочилась кровь. Волосы на его спине начали редеть, погружаясь в плоть и показывая, как много у него ран. Его позвонки сместились. Каждый вздох, казалось, причинял ему боль.

Когда Рассел приблизился, Гленн снял с пояса кинжал и, казалось, был готов его использовать, но когда он поднял руку, его плечо хрустнуло, и оружие выпало из его руки. Рассел зарычал, желая вселить страх в койота, тот же страх смерти, который Гленн вселил в сердца многих других. С каждым шагом Рассела Гленн все больше съеживался, и Рассел усмехался над его трусостью, столь характерной для кровожадных людей, когда приходит время расплачиваться за свои проступки. Он видел столько злодеев, которые рыдали и звали своих матерей, стоя на люке виселицы с петлей на шее. Раскаяние приходило только тогда, когда они понимали, что их грехи стоили им чего-то, того единственного, что делает возможными все мечты, любовь и надежды человека.

"Есть последние слова, - спросил Рассел, - прежде чем я повешу тебя на дерево?"

Гленн тяжело дышал ему в грудь, его лицо было скрыто. Он ничего не сказал.

"Я буду считать, что это без комментариев".

Когда он потянулся к Гленну, его встретило облако пыли, и только перед тем, как закрыть от нее глаза, он увидел маленький мешочек в руке Гленна, когда тот выдувал этот черный песок в лицо Расселу. Он упал на колени с горящими глазами, а с его головы был снят скальп Диллона. Мгновенно он начал возвращаться к своей нормальной форме. Он моргнул, отгоняя зерна, но вокруг его головы образовался ореол из пурпурного сияния - колдовство Койота дезориентировало его. Это был не просто песок, который он высыпал ему в лицо - это было что-то злое, что-то мощное. Рассел с трудом поднялся на руки и колени, колдовство пыталось парализовать его.

"Какие-то попытки нападения, маршал", - сказал Гленн. "Но ты должен был убить меня, пока я еще лежал. Твое глупое благородство станет твоим концом".

Рассел попытался заговорить, но его рот был словно заклеен.

"Это заклинание не убьет тебя, - сказал Гленн, - но это будет больнее, чем любая смерть, которую ты можешь себе представить".

Мышцы Рассела судорожно сжались. Кровь хлынула из одной ноздри, и он потерял контроль над мочевым пузырем. Гленн встал, но был слишком ранен, чтобы причинить еще больший вред своему врагу. Он схватился за кинжал, но в конце концов убрал его в ножны.

"Сейчас я просто отдохну", - сказал он. "Я убью тебя через минуту. Но это будет не повешение. Это слишком легкая смерть для человека со значком".

Пена хлынула сквозь стиснутые зубы Рассела. Взглянув на Гленна, он увидел лишь бледное пятно, убывающую луну в галактике без звезд.

"Я проголодался", - усмехнулся Гленн. "Законники на вкус как дерьмо, учитывая, из чего они сделаны, но я никогда не встречал человеческого сердца, которое бы мне не нравилось есть".

С треском винтовки Гленн отлетел назад, из его груди вырвалась струя крови. Он покатился по грязи и попытался спрятаться за телом Рассела, когда по земле раздался стук копыт. Рассел ослеп, но он услышал приглушенный голос Оскара Шиеса

***

Он мог только надеяться, что они еще живы.

Маршал лежал на боку в луже собственной мочи. Бирн лежал на спине, полуголый и покрытый сотнями порезов. Снег под ним окрасился в красный цвет. Он не двигался, казалось, даже не дышал.

Сидя на лошади, Шиес снова прицелился из винтовки Уитворта и выстрелил в Гленна Амарока, который полз на локтях, оставляя за собой багровый след. Пуля прошла мимо, Гленн поднял голову и трижды щелкнул языком. Из переулка рядом со станцией донесся конский рёв, и Шиес повернулся посмотреть: мустанг с такой силой рванул за привязь, что снёс сцепной столб, а затем бросился к Гленну.

Помощник шерифа Довер выстрелил в обезумевшую лошадь, но было ясно, что зверь - не просто лошадь. Он фыркал черным туманом, глаза горели, как раскаленные угли, а шкура была настолько толстой, что пуля отскакивала от нее рикошетом. Лошади отряда заскулили и бросились наутек, и прежде чем Шиес успел остановить его, мустанг пригнул голову к Гленну, и тот вцепился ему в шею, лошадь подняла его со снега и ускакала, а Гленн болтался на ней, как украшение из запёкшейся крови.

Шиес ударил лошадь ногой по ребрам, и она бросилась за койотом, помощник шерифа Довер упал рядом с ним, когда они пустились в погоню. Гленну удалось взобраться в седло, и когда Шиес поднял винтовку в одной руке, снег перед ним взметнулся ввысь, когда в него полетели пули. Повернувшись, он увидел, как из переулка на улицу галопом выскочил еще один всадник с пистолетом наперевес. Он был худым, с осунувшимся лицом, легко сидел в седле, и его лошадь быстро догнала лошадь Гленна, и разбойники направились прямо по тропе, ведущей в город. Снег теперь шел нещадно, снежная буря проносилась над территорией ледяным ураганом, и Шиес с трудом видел цель, стреляя вслепую.

Довер крикнул. "Матерь Божья!"

Шиес посмотрел вверх. Какое-то огромное животное прыгало по крышам, выбежало из здания станции и вскарабкалось на вершину банка, звуки его приземления напоминали грохот давки. Оно двигалось со скоростью, не соответствовавшей его размерам, как бизон с навыками белки, и когда оно спустилось с крыш на улицу, то издало волчий вой и помчалось за Гленном и его помощником, достаточно быстро, чтобы обогнать лошадей на полном скаку, три сильные лапы компенсировали поврежденную.

Снег хлестал Шиеса по лицу, и ему пришлось отвернуть голову. Здания стали черными пятнами на фоне белесого мира, а когда они поскакали вверх по склону, ведущему в окружающий лес, он потерял из виду тропу, потерял из виду и койотов.

"Там!" крикнул Довер, указывая вперед.

Шиес ничего не видел, но Довер пришпорил лошадь, подгоняя ее сильнее, преследуя разбойников. Шиес последовал за ним, его зрение было не таким хорошим, как у молодого помощника шерифа, но когда они приблизились, он понял, что снег стал серым, а потом вдруг с неба посыпался черный лед. Темная пыль подняла песчаную бурю над их головами.

Довер закричал. "Господи! Что за чертовщину он на нас обрушил?"

Но Шиес не мог ответить. Он был слишком занят рвотой. Он потерял поводья и пытался удержаться на поводьях, но его конечности онемели и покалывали, и он был бессилен остановить себя от падения с лошади, его рвало до тех пор, пока он не захлебнулся, но все еще не мог остановиться. Черный снег отступил, как прилив, и, когда белизна вернулась, Шиес увидел, что Довер тоже упал с лошади. Молодой помощник шерифа лежал на спине. Рот его был открыт, светящаяся тьма поднималась черной радугой.

ГЛАВА XXXI

Соскользнув с навеса, Делия побежала к упавшим членам своей группы. Бирн был похож на красную массу, почти наверняка мертв. Рассел был жив, но корчился, его лицо было закрыто. Она опустилась на одно колено.

"Маршал?"

Он хрипел, пытаясь говорить. Делия погладила его по груди, чтобы успокоить, и почувствовала там что-то горячее, поэтому распахнула пальто, чтобы проверить, не причиняет ли боль что-то другое. Она залезла в нагрудный карман и достала ожерелье из бисера, то самое, белое, которое носил шаман из племени кайова. Оно светилось и пульсировало в ее руке. Надеть его на шею маршала было простым побуждением, но оно быстро оказалось полезным. Призрачное голубое сияние затрепетало в теле Рассела, и по мере того, как оно окутывало его, дрожь ослабевала, пока не прекратилась совсем. Его стиснутые челюсти открылись, глаза прояснились.

"Дыши", - сказала она, поглаживая его по волосам.

Он сделал длинный, затрудненный вдох, когда его зрачки сузились, яркое выражение агонии померкло, а тело обмякло.

"О, Иисус... " - пробормотал он.

Делия улыбнулась. "Бог добр".

Рассел медленно сел. "Слава небесам, я снова могу видеть. Я не знаю, что это была за штука, но это был сильный яд". Он кашлянул. "Нам нужна помощь для Бирна".

"Он жив?"

"Я не знаю. Помоги мне отнести его в участок".

Они подняли Бирна через плечо Рассела, зашли в здание станции и положили его на длинный стол. Делия никогда раньше не видела обнаженного мужчину, и хотя на Бирне все еще была его потрепанная одежда, она покраснела и отвела взгляд, пока Рассел не снял пальто и не накинул его на Бирна, чтобы тот согрелся. Он взял его запястье и приложил ухо к груди.

"Медленный пульс", - сказал маршал. "Но он есть. Его сердце все еще бьется".

"Я позову врача".

Он покачал головой. "Единственным врачом в этом городе был Док Крейвен, и он нам сейчас точно не поможет".

Делия повернулась и побежала к двери.

"Я сейчас вернусь", - сказала она. "Я знаю кое-кого, кто может помочь".

***

Грейс Коулин стояла над умирающим мужчиной, ее руки все еще тряслись от картины насилия, которую она наблюдала из окон дома Аберкромби. Перестрелки и так были ужасны, но от вида мужчин, превращающихся в обезумевших от крови монстров, она едва не потеряла сознание. Она пробормотала молитву, прежде чем приблизиться к Бирну, увидев его превращение - самый нечестивый акт, свидетелем которого она когда-либо была. Очевидно, этот человек был на стороне дьявола или, по крайней мере, когда-то был им. Подумать только, она спала рядом с этой мерзостью.

Хотя метель затуманила ее взор, она также видела, как Рассел преобразился после того, как надел на голову этот отвратительный скальп. Когда он это сделал, она подумала, что он сошел с ума, но когда он начал превращаться, она решила, что это она теряет рассудок. Она не сомневалась в доброте сердца маршала, но также не могла объяснить, как он стал оборотнем, если только он тоже не занимался дьявольщиной, тем самым колдовством, в котором ее когда-то ложно обвинили.

Рассел посмотрел на нее умоляющими глазами. "Вы можете ему помочь? Делия говорит, что вы знаете медицину".

"Ну, наверное, но я едва ли медсестра, Маршал".

"Вы - лучшее, что у нас есть. Пожалуйста, спасите его".

Она глубоко вздохнула. Спасение Бирна зависит от Бога, но сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь, было ее христианским долгом. Даже если этот человек был зверем, он боролся за добро против других оборотней, пытаясь спасти Хоупс-Хилл, как и маршал Рассел и эта невероятно храбрая девушка. Возможно, Бирн освободился от порочности своего состояния. Грейс верила, что иногда важно не то, кем человек был, а то, кем он стремился стать.

Взяв иголку и нитку, Грейс промыла раны Бирна, простерилизовала их бихлоридом ртути и наложила швы, значительно уменьшив потерю крови. Теперь ее беспокоила кость, торчащая из его икры.

"Помогите мне надавить на нее".

Рассел положил руки на искривленную ногу, и они стали толкать, изо всех сил вправляя голень на место. Грейс кивнула в сторону разбитого стола.

"Делия, отломи два куска дерева длиной около двух футов каждый". Она посмотрела на Рассела. "Оторви рукава этого пальто".

Он отрезал их, и когда Делия вернулась с досками, они положили их по обе стороны от ноги Бирна и крепко связали рукава. На лбу Грейс выступил пот. Во рту у нее было сухо, как в комке грязи. Снаружи грозовые тучи унеслись прочь, словно следуя за койотами, и бледное зимнее солнце светило в разбитые окна здания станции, окрашивая все в призрачный оттенок.

"Мне понадобятся медицинские принадлежности, - сказала она, - чтобы я могла ухаживать за вами обоими. И я бы хотела сделать все возможное для мистера Бирна, чтобы предотвратить инфекцию, а это, боюсь, совсем немного. В большинстве подобных случаев ногу пришлось бы ампутировать, пока она не отравила его, но ампутация - сложный процесс, который мне не по душе. Скорее всего, он умрет от обескровливания... ...но опять же, если у него будет сильная инфекция, он умрет независимо от этого".

"Он должен исцеляться лучше, чем смертные люди", - сказал Рассел.

"Из-за его... состояния?"

"Волки не бессмертны, но я видел, что они регенерируют и крепкие, как железнодорожные шипы. У нас будет еще немного времени с этой ногой. Если ее нужно будет оторвать, мы ее оторвем. Я помогал делать ампутации во время войны, так что в полевых госпиталях были кучи конечностей".

"Боже правый".

"Мы делаем так: разрезаем ногу пилой для костей и перевязываем артерии конским волосом, затем выравниваем кости, складываем оставшуюся плоть на культю и зашиваем ее, оставляя дренажное отверстие. Затем мы накладываем пластырь из стекловолокна. Думаю, стоит попробовать, чтобы уберечь его от гангрены".

Грейс побледнела и прижала руки к животу. "О Боже... "

"Надеюсь, до этого не дойдет". Он повернулся к Делии. "Поезжай в дом доктора и принеси то, что нам нужно - бинты, пилу, иголки и нитки". Он сказал ей, где жил Крейвен. "Все остальное ты сможешь получить в аптеке по моему приказу. Обязательно купите для Бирна лауданум от боли. Скажите мистеру Грину, что я послал вас".

"Да, сэр".

Девушка ушла, а Рассел сделал глубокий вдох, самый глубокий за этот день.

"Оскар и Джейк все еще преследуют их", - сказал он. "Я должен попытаться догнать их, пока снег не скрыл все следы".

Глаза Грейс расширились. "Но твои раны..."

"Они незначительны, если судить по всему".

"Возможно, яд все еще в тебе".

"Если это так, то я мало что могу с этим поделать. Я чувствую себя немного измотанным и уставшим, но я больше не чувствую тяжелого воздействия этой дряни. Мои люди сейчас там, против личной армии Ада. Я городской маршал. Я не могу позволить им сделать это без меня".

Сердце Грейс упало в желудок, уже переполненный бабочками. Она видела сегодня столько ужасов и боялась, что если Рассел будет продолжать испытывать судьбу, то может не вернуться домой. Ее чувства к нему удивили ее. Хотя она видела, как он превращается в человека-волка, ее школьная влюбленность в Рассела осталась. Она даже усилилась, когда увидела его огромную храбрость и силу, превосходящую других мужчин, которых она знала. Он помогал ей чувствовать себя в безопасности с той самой ночи, когда спас ее от похищения. Если он погибнет, она больше никогда не сможет чувствовать себя в безопасности в этом городе.

"Маршал... . . "

Но она не знала, что сказать. Рассел повернулся к ней и взял ее за руку, их глаза встретились.

"Зовите меня Генри".

***

"Ты уверен, что вещество из твоей маленькой сумки убило их?" спросил Хайрам.

"Скорее всего".

"Может, мне стоит вернуться и всадить несколько патронов им в головы".

Гленн жестом указал на свое изрезанное тело. "Неужели ты не видишь мое состояние, Хайрам? Мы должны добраться до укрытия, чтобы я мог зализать свои раны. Мы не можем рисковать, возвращаясь назад".

"Даже ради старого Уэба?"

"Старина Уэб доказал свою бесполезность сегодня, не так ли?"

"А как же тело Джаспера?"

Гленн ворчал. "Мы еще вернем его".

Снег поблек, окутав мыс дымкой, но над Черной горой с неба, подгоняемые арктическим ветром, сыпались хлопья. Белый небосвод тускнел, серая копоть мрака опускалась на землю, словно крылья какого-то великого архангела, и колотый лед холма потрескивал под копытами. Койоты шли рысью, их лошади были мокрыми и измученными. Рядом с Гленом медленной походкой шел Тэд и еще медленнее превращался обратно в человека. Хотя лицо у него было мужское, тело все еще покрывали волосатые мышцы, и он стоял на четвереньках, чтобы поддерживать больную ногу.

"Почему бы тебе не встать?" сказал Хайрам, похлопывая по спине своего коня. "Дай ноге время отдохнуть и зажить".

"Премного благодарен".

Тэд сел на лошадь Глена и направился к лошади Хайрама, но когда они проезжали мимо обрыва, раздался оглушительный грохот, и земля задрожала под ними. Лошади взбрыкнули, когда большой круглый снаряд полетел в сторону койотов, и мокрая земля и снег взорвались вокруг них как раз перед тем, как взорвался порох.

Тэд разорвался.

Кровь, волосы, пальцы и зубы забрызгали Гленна красным туманом, и он упал с лошади назад. Его мустанг выжил после взрыва, но у лошади Хайрама, находившейся ближе к взрыву, передние ноги были оторваны, шерсть опалена, кожа сгорела, как хворост, а плоть под ней почернела от пороха, когда порох сгорел в сухожилиях. Хайрам перелетел через шею лошади, перекатился и тут же укрылся за упавшей лошадью. Он попытался вытащить винтовку из ножен, но лошадь слишком сильно извивалась, чтобы он мог дотянуться до нее. Он отодвинулся как раз вовремя, когда искалеченная лошадь перевернулась на снегу, едва не придавив его, прежде чем он успел отпрыгнуть в сторону.

Гленн посмотрел в ту сторону, откуда раздался выстрел. Он внимательно прислушался. Кто-то смеялся в кустах. Гленн щелкнул языком, Белиал подбежал к нему, подтянулся и перекинул ногу через подпругу седла. У него был мешочек с грис-грисом, но вряд ли он мог использовать черную пыль против врага, которого еще не было видно. У Хайрама все еще был с собой спаренный пистолет, и он открыл ответный огонь, стреляя вслепую по кустам и крича без слов. В кустарнике все еще раздавался смех. Гленн подъехал к Хайраму и протянул руку вниз, Хайрам взял его за руку и взобрался на лошадь. Раздался выстрел, пуля прошла мимо них, и на этот раз Гленн заметил краснолицего старика, скрючившегося в зарослях, и бронзовый наконечник гаубицы, все еще дымящийся, торчащий из кустов. У мужчины была винтовка с повторителем, и он снова досылал патрон в патронник. Хайрам прицелился и выстрелил из пистолета в заросли, но старик все равно рассмеялся, словно само насилие было для него шутовским танцем.

"Тебе нравятся эти яблоки, да?" - гоготнул старик.

Он безумец, подумал Гленн, чертов безумец.

Убийца был белым, но носил боевую раскраску и перья индейца. Он снова скрылся за кустами, скрытый заснеженными кустарниками. Гленн услышал, как открылась большая камера, и в нее опустили что-то тяжелое.

"Черт!" сказал Хайрам, тоже услышав это.

Гленн ударил лошадь по ребрам, и Белиал перешел на полный галоп, более чем счастливый убраться оттуда, прежде чем снаряд сможет достать и его ноги. Хотя снег становился все гуще и тянул копыта, конь, подгоняемый колдовством хозяина, пробивался сквозь него. За стиснутой челюстью Гленна клубился пар, глаза полыхали яростью. Теперь у них было всего два койота, два человека и одна лошадь. Тэд и Диллон были мертвы. Веб, вероятно, тоже. А странная стая воронов покинула их. Они потеряли оружие и припасы, потеряли телегу с трупом Джаспера. И они даже не нашли золотую капсулу. А ведь они были так чертовски близки.

Он снова пнул Белиала, но лошадь не могла идти быстрее.

Когда гаубица выстрелила во второй раз, они были уже на полпути над обрывом, и Белиал подпрыгнул в воздух, мужчины крепко держались за него, а позади и над ними вспыхнули скалы и лед, когда лошадь на полном скаку врезалась в землю, край утеса принял на себя огненную детонацию и позволил им сбежать. Над их головами сошла небольшая лавина грязи, льда и ила, и все это брызнуло на их тела, уже покрытые испаряющейся кровью мертвого брата. Они ехали дальше по зимнему пейзажу, в сторону горы, сквозь кости мертвых берез и сосен, изо всех сил стараясь держаться тропы, которую украла у них метель. Они выглядели так, словно их вымазали смолой и перьями, используя человеческую кровь и собачью шерсть - эти пятна были единственным свидетельством того, что Таддеус Боуман вообще существовал. А когда они миновали границу, Гленн заметил почерневшие обломки фермерского дома, сгоревшего дотла. Там был старый сарай, в котором они могли восстановить силы и спланировать следующий способ нападения, потому что ничего в этом деле не было закончено.

ГЛАВА XXXII

Усадив Шиеса и Довера в одну из телег, Рассел и Браззо повели вьючных животных и лошадей обратно к зданию станции. Браззо не решался оставить гаубицу, но доставка отравившихся людей в безопасное место была превыше всего. Рассел нашел их первым и с трудом перепрягал людей на лошадей, когда появился Браззо. Теперь они возвращались в город меньшим отрядом, чем раньше, и когда Браззо узнал о судьбе Сетимики, он открыто разрыдался.

"Я боюсь сообщить эту новость племени".

Шиес и Довер еще дышали, но были без сознания. Лицо Довера было покрыто той же черной сажей, которую Гленн выдул в Рассела, а его желтые от желтухи глаза были широко открыты, хотя он оставался в коме. К тому времени, когда они добрались до здания станции и завели мужчин внутрь, Шиес пришел в себя, но Довер по-прежнему не реагировал.

Пока Грейс Коулин ухаживала за ними, Рассел сел в кресло и наклонился, положив голову на руки, терзаемый чувством неудачи, хотя они убили нескольких разбойников и тяжело ранили остальных. Один из его помощников был мертв. Другой стучался в дверь жнеца. Сетимики больше не существовало, а Шиес был обескровлен, словно боги спустились и вырвали у него самое сердце. А Бирн, если он вообще выживет, может стать инвалидом из-за потери ноги. По крайней мере, с девушкой все было в порядке. Делия немного ушиблась при падении, но молодая девушка легко восстановилась.

Когда она сделала все, что могла, для своих пациентов, Грейс подошла к Расселу и проводила его в умывальную комнату, где заставила раздеться до нижнего белья, чтобы она могла вытереть его от грязи и обработать антисептиком многочисленные порезы и царапины. Комната была маленькой и тусклой, и они взяли с собой фонарь, горящее масло создавало в замкнутом пространстве иллюзию тепла, оранжевое свечение, которое, казалось, романтизировало их близость, пока она накладывала швы на руку, где его задела пуля. Уже не в первый раз он восхищался ее красотой и думал, что ее имя ей подходит. Даже когда ей приходилось сталкиваться с изуродованными телами и выполнять сложную задачу по лечению военных ран при ограниченных медицинских знаниях, она проявляла изящество, граничащее со святостью. Кончики ее пальцев на его обнаженной плоти привлекли его внимание, и ему пришлось прикусить нижнюю губу - впервые женщина прикасалась к нему в этих местах с тех пор, как он стал вдовцом.

"Ты храбрый человек, Генри". Ее глаза были мягкими с карими тенями. "И я верю, что у тебя сердце как алмаз. Но я надеялась, что смогу узнать... ...что я могу спросить... "

Выйти за меня замуж, подумал он, хотя знал, что это нелепо. Может быть, она хотела украсть поцелуй. Может быть, даже затащить его в постель. Нет. Это тоже было глупо. Он был намного старше, намного более испорчен. Его сердце не было алмазом. Это были осколки стекла, не более пригодные для спасения, чем разбитые окна вокзала. Грейс Коулин была еще молода, и перед ней лежал мир, богатый возможностями. Она заслуживала мужчину с такими же качествами, а не этого ржавого, старого якоря, застрявшего на дне собственного жалкого моря.

"Ты можешь спрашивать меня о чем угодно", - сказал он ей и говорил серьезно.

Она колебалась, потом сказала: "Я видела, как ты превратился в волка, я имею в виду. Я видела это своими собственными глазами. Меня это очень смущает".

Он повесил голову, потирая подбородок. Он вдруг почувствовал себя еще старше, чем минуту назад.

"Меня это тоже беспокоит, - сказал он, - но я не думаю, что это повторится".

"Почему?"

"Это было временное заклинание, наложенное на меня шаманом из племени Кайова только для того, чтобы спасти мне жизнь. Думаю, оно справилось с задачей. Я прошу прощения за то, что расстроил вас, мэм. Мне стыдно, что вам пришлось видеть меня в таком ужасном состоянии".

Грейс опустила глаза. Она закрыла деревянный ящик с медицинскими принадлежностями и поставила его на умывальник.

"Они вернутся, не так ли?" - спросила она.

"Без сомнения".

Между ними воцарилось молчание, но Рассел счел его комфортным. Он хотел остаться с ней в этом уединенном месте навсегда, чтобы придуманный им самим образ продолжался до тех пор, пока они оба будут живы.

Вместо этого он начал переодеваться.

"Я должен сообщить жене Нортона Хастли, что она теперь вдова".

***

Сообщив ужасную новость миссис Хастли, Рассел привез помощника шерифа Довера в дом Аберкромби, настояв на том, чтобы ему выделили комнату для отдыха. Довер жил один, и Рассел не хотел, чтобы он оставался без присмотра. Глава города Мерфи Хайерс и остальные члены совета могли бы платить Джойс Аберкромби дополнительный доллар в день, чтобы она ухаживала за ним. Она согласилась это сделать, сказав, что всегда рада поддержать местных служителей закона, но настояла на выселении Лютера Бирна.

"Я не потерплю дьявола в своем доме", - сказала она.

Рассел решил, что именно поэтому она не пустила его в дом. Ее глаза не были такими добрыми, как раньше, и она была не одинока в том, что смотрела на него странно. Слишком многие из тех, кто жил здесь, видели, как он изменился, а те, кто не видел, уже слышали об этом. Он полагал, что это лишь вопрос времени, когда Совет придет за его значком, может быть, даже с оружием и колом для сожжения.

Рассел не хотел пока возвращать Шиеса в семью, не в том ужасном состоянии, в котором он находился. Он не мог вынести встречи с Низони. Он был готов отдать Шиеса на попечение Аберкромби, но ковбой пришел в себя и не хотел ничего слышать.

"Я чувствую себя так, будто переболел гриппом", - сказал Шиес. "Вот и все. Я должен вернуться домой к жене. Слухи распространяются быстро, и я не хочу, чтобы она думала, что я один из павших".

Шиес ушел, но обещал вернуться, как и Браззо, который вернулся в свою деревню, чтобы привезти тело Сетимики домой к его семье и послать людей за гаубицей. Рассел отвез Бирна в единственное место, где его могли принять. Это был маленький домик с одной спальней, который был предоставлен ему советом по прибытии в Хоупс-Хилл, когда великий маршал США из Техаса был здесь, чтобы решить все их проблемы. Разбираться с взбудораженным населением, охотящимися на ведьм местными жителями и наемными бандитами, теперь казалось ему отдыхом. По крайней мере, это было зло, которое он мог понять.

Мерфи Хайерс должен был организовать сбор мертвых, похоронить владельца магазина и ковбоев из салуна, а также тех, кого койоты убили через окна, и одного человека, которому шальная пуля прострелила горло. Рассел позаботился о том, чтобы помощник шерифа Хастли был похоронен с почестями. Он был хорошим человеком, погибшим слишком рано. Но мертвые были мертвы, и сейчас это не имело особого значения. Среди них были монстры, и они не смогут долго прятаться в горах.

Он направился к часовне.

***

По приказу сестры Мэйбл они спрятались в подземной церкви. Все они были нужны ей, чтобы обеспечить безопасность Менгира, ибо набожные люди - самый надежный щит. Даже сестра Женевьева, которая плакала от страха, была защитницей только благодаря своей вере, благодаря жертвам, которые она принесла, посвятив свою жизнь Слову Божьему. Она призналась в своем искушении, но сестра Мэйбл верила в нее и крестила ее тремя каплями детской крови на лбу, чтобы отгонять нечестивые мысли.

На протяжении всей перестрелки и войны волков преподобный Блэквелл стоял у подножия лестницы, глядя вверх по ступеням, словно ожидая появления самого Сатаны, и рассказывал монахиням о том, какие видения позволили ему увидеть, какие хорошие люди погибли и сколько койотов было отправлено обратно в ад. Сестра Эвалена помогала Мэйбл смазывать трубки статуи Христа, неоднократно промывая Менгир невинной кровью, чтобы ослабить его и затруднить обнаружение разбойниками.

Беспокойство вымотало их всех, и теперь, когда все койоты либо сбежали, либо погибли, Мэйбл вышла из подземной церкви и поднялась в свою комнату, чтобы отдохнуть. Наступала ночь, и снежный пейзаж казался таким же голубым, как мерцание, наполнявшее ее руки, когда она призывала белую магию. Весь город был неподвижен и безмолвен - обманчивое спокойствие. Оказавшись в своей комнате, Мэйбл сняла накидку и распустила золотистые волосы по плечам. Выскользнув из халата, она опустилась на колени перед кроватью и сложила ладони в молитве.

"Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя; на земле, как на небе. Хлеб наш насущный дай нам на сей день. И прости нам согрешения наши, как и мы прощаем согрешающим против нас". Она подумала о безжалостных койотах и поняла, что их преступление останется непрощенным в ее сердце, хотя она знала, что это грех. "И не введи нас в искушение, но избавь нас от зла". Она подумала о Лютере Бирне и пути зла, который он выбрал, и задалась вопросом, примет ли его Бог. "Ибо Твое есть Царство и сила и слава, во веки веков".

Ей вдруг стало холодно, и она почувствовала, что очень устала от пребывания на этой земле.

"Аминь".

Забравшись в постель, она подумала о всех годах, проведенных в служении Господу. Там, где когда-то она была такой страстной, десятилетия ее жизни прошли так быстро и принесли с собой столько страданий и лишений: ее отец страшно умер от рака, крича в своей постели и не в силах двигаться, а затем ее мать заболела паратифом и умерла всего через несколько месяцев после своего несчастного мужа. Сестра Мэйбл также похоронила обоих своих братьев из-за войны. А ее единственная сестра, Сара Джун, вместе с мужем и пятью детьми направлялась в новое поселение, когда их убила армия навахо. Индейцы на ее глазах зарезали мужа и детей Сары Джун, а затем увезли ее в свой лагерь, чтобы изнасиловать, избить и уморить голодом.

Временами Мэйбл чувствовала себя Иовом и с большим стыдом признавалась в этом грехе отцу Блэквеллу. Но потеря семьи была лишь малой частью того пиршества боли, которое Бог предложил ей. Она тяжело заболела и едва оправилась от лихорадки, которая грозила ей смертью. Она страдала от костных шпор и тендинита и даже лучшие дни проводила с болью. Ее преданность Ему была вознаграждена разрушительным чувством одиночества, чувством, что она просто свидетель окружающего мира, а не его участник, и она сломалась, и ее поместили в психушку, сказав, что она страдает истерией, и продержали там больше года. Когда ее выпустили, она вернулась в церковь и снова облачилась в одежды, потому что это была единственная жизнь, которую она знала, и она боялась перемен даже больше, чем гнева Божьего или лжи Люцифера.

Затем Менгир перешел во владение церкви.

Бог сделал ее хранительницей зловещего талисмана, который никогда нельзя было уничтожить, только спрятать и сдержать. Последние двадцать шесть лет она не старела, ее тело всегда находилось в недоуменном среднем состоянии, и хотя ей было уже за пятьдесят, в хороший день она могла сойти за девушку девятнадцати лет. Не то чтобы вечная красота приносила ей пользу. Она никогда не знала мужских прикосновений. Она была невестой Христа и по Его правилу не могла ни выйти замуж, ни иметь собственных детей. Были только сироты, и она должна была пускать им кровь, чтобы сила Менгира была усмирена, чтобы нечестивцы вроде Джаспера Терстона не завладели им и не проделали червоточины во вселенных, некоторые из которых были порталами в Аид.

Она уже почти заснула, когда раздался стук в дверь.

ГЛАВА XXXIII

Шиес спрыгнул с лошади так быстро, что упал на колени. Несмотря на боль от падения, он тут же вскочил на ноги, адреналин колотил его сердце, заставляя все тело дрожать.

Нет. Нет, нет, нет, нет.

Он побежал к сыну.

Тохасан лежал согнувшись над курятником. Его штаны были на лодыжках, ягодицы забрызганы кровью. Слезы затуманили зрение Шиеса, когда он подошел к своему маленькому мальчику и поднял его хромое тело на руки. Он закричал в небо и прижал ребенка к груди. Часть лица Тохасана была отрезана от черепа. Шиес мог бы сидеть в снегу и плакать до самой смерти. Непреодолимое горе не позволило ему сделать это, но он должен был найти свою жену. Дрожа, он положил Тохасана на землю, подбежал к дому и распахнул дверь. Сначала на него обрушился смрад, а затем ужасное зрелище.

Женщина, которую он любил почти всю жизнь, лежала на спине на полу. Она была растерзана, ее некогда круглый живот был разорван, и теперь в нем вместо их будущего ребенка сидели насекомые. Она была обнажена, а с ее тела были ловко содраны полоски плоти, и было видно, что это сделал не медведь, а мужчина. Низони была обезглавлена, и ее осклизлый череп был положен на стол для ужина как ужасный центральный элемент. Глаза, которые когда-то излучали такую любовь к нему, были выколоты, губы, которые целовали его, отгрызены. У Шиеса отказали ноги. Он прижался к стене, всхлипывая, сухими рыданиями и корчась на полу, сломленный и горящий человек, изменившийся навсегда.

ГЛАВА XXXIV

"Я просто подумал, что вы можете что-то сделать", - сказал Рассел.

Они стояли над Бирном, сестра Мэйбл сжимала свои четки, а маршал держал фонарь над умирающим.

"Сделать?" - спросила она. "Что сделать?"

"Я не знаю."

"Все, что я могу сделать, это провести над ним последние обряды".

Глаза монахини затуманились. Рассел положил руку ей на плечо.

"Сестра, я никогда не был молящимся человеком. Еще несколько дней назад я бы сказал вам, что богов, магии и оборотней не существует. Но я видел - даже чувствовал - вещи, которые перевернули во мне все, что я когда-то считал твердой истиной. Теперь вы сказали мне, что похоронили Джаспера Терстона на детском кладбище не просто так, и я поверил вам от всей души. Теперь я верю в колдовство. Я верю в зло. Но если есть злая магия, то, по логике вещей, должна быть и добрая магия, чтобы уравновесить ее. Я видел такую магию у шамана из племени Кайова и испытал ее силу на собственном опыте. Что-то подсказывает мне, что и вы не чужды ей. Я полагаю, что вы знаете о ней очень много".

Она повернулась к нему лицом, и очарование прекрасной женщины, стоящей так близко к нему, поразило Рассела во второй раз за этот день. Ему захотелось обнять ее, как будто это был его последний шанс обнять кого-либо.

"Существует белая магия", - сказала она. "Но я ею не владею. Она приходит иногда по милости Божьей".

"Тогда давай помолимся об этом?"

Она кивнула и взяла его руки в свои. Он последовал ее примеру, подперев подбородок. Ее слова были цветистыми, как поэзия, Евангелие надежды и исцеления, которое заставило его дышать медленнее, успокаивая, как материнская колыбельная. Когда она закончила, они оба посмотрели на Бирна. Он не шелохнулся и ничуть не изменился.

"Терпение", - сказала сестра Мэйбл. "Это одна из тех вещей, о которых Он просит нас".

Она подошла к Бирну и положила руки по обе стороны его лица. Она удивила Рассела, наклонившись и поцеловав раны на щеках Бирна. Держа в руке розарий, она прошептала несколько слов на латыни, подняла его голову и надела розарий ему на шею, как и ожерелье Кайова.

Рассел надеялся, что этого будет достаточно.

Они вместе вернулись в город, когда ночь уже полностью опустилась. Декабрь был злым, кусачим и мрачным. Рассел нашел в сундуке одно из своих старых пальто, и Мэйбл надела несколько слоев поверх платья и длинные шерстяные чулки под ним.

"Что вы теперь будете делать, Маршал?"

Он хотел бы знать.

"Я собираюсь встретиться с Мерфи Хайерсом и попытаться связаться с Советом. Мне нужно больше помощников, больше одержимых. Может быть, несколько кавалеристов. Чего бы ни хотели койоты, сегодня они этого не получили, так что они вернутся, когда будут в состоянии сражаться".

Она посмотрела вниз. "Боюсь, вы правы".

"Может, нам стоит вообще убрать эту штуку с Холма Надежды".

"Куда бы Менгир ни направился, они будут преследовать. По крайней мере, здесь он в безопасности".

"Как только я соберу полный отряд, мы будем следить за часовней, но если мы окружим ее, это приведет койотов прямо к Менгиру. Мы выдадим, где он находится".

"Вы правы и в этом, Маршал".

Они расстались у часовни, и Рассел вернулся к дому Мерфи Хайерса, но окна были темными, и никто не ответил, когда он постучал. Он сошел с крыльца. Он должен был поговорить с Хайерсом утром. Сейчас ему нужен был отдых, и побольше, но он сомневался, что его глаза останутся закрытыми надолго.

***

Делия проснулась голодной.

Нет. Не голодной - умирающей от голода.

Перед сном Джойс Аберкромби угостила весь дом изысканным обедом, явно пытаясь занять своих постояльцев после той бойни, которая произошла здесь, в городе. Был устроен такой пир, какого Делия никогда не видела за исключением Дня благодарения: жареная утка, кукурузная мука, тыквенный пирог и картофель, обогащенный сливками. Была даже небольшая бочка пива. Делия ела и пила до тех пор, пока не почувствовала, что готова лопнуть. Но теперь, спустя всего несколько часов, она чувствовала себя так, словно неделю постилась.

Она села в постели, и ее живот заурчал. Она срыгнула пустую отрыжку. Встав, она надела пальто поверх ночной рубашки и спустилась вниз за остатками еды.

Ее руки дрожали. Сначала она отнесла это на счет холода, но когда посмотрела на свою руку, лежащую на перилах, то увидела, что ногти у нее отросли, а персиковый пух на запястье стал темнее. Для кого-то другого это было бы незаметно, но, зная собственное тело, Делия вздрогнула от перемены и подняла руку, чтобы рассмотреть ее поближе, подойдя к окну в лунном свете. Обе руки были изменены таким образом, и плоть ее ладоней огрубела от свежих мозолей, которые были намного темнее остальной кожи.

Стоя в свете луны, она начала дрожать сильнее, неконтролируемая судорога, и ее желудок снова сжался, поэтому она пошла к пианино, чтобы сесть. Вдали от окна ее скрывала тень, и конвульсии снова перешли в легкую дрожь. Она просто сидела и дышала, пытаясь отбросить свои подозрения. Когда голод стал слишком сильным, она пошла на кухню и съела остатки ужина, питаясь только мясом.

Успокоенная, она вернулась в постель, но не смогла сомкнуть глаз.

***

Подъем на холм, казалось, занял целую вечность. Пони гробовщика был старым и двигался как в патоке. Даже когда Уэб швырнул в него пустой бутылкой, ударив пони по голове, он все равно не ускорил шаг. Снег на земле казался ему страшным, каждый его шаг был осторожным, словно он переходил по шаткому мостику из досок и веревок. Идти пешком было бы быстрее, но он не мог сам тянуть телегу и не собирался оставлять гроб Джаспера позади.

Они шли по тонкой тропе через глухомань, Верн направлял их глубже за кустарник, чтобы их не заметили. Гробовщик был очень бледен. Его кожа была почти прозрачной, а из-за разорванной рубашки Уэб мог видеть его скелет, почерневшие легкие и разбухшие кишки. Лицо Верна было маской смерти, настолько нездоровой, что это обеспокоило даже Уэба.

"Ты похож на собачье дерьмо, побелевшее на солнце", - сказал он.

Верн улыбнулся на это, бредя от болезни. В его волосах и бровях собрались хлопья.

"Тебе холодно?" спросил Уэб.

Верн захихикал. "Я умираю!"

Уэб остановил пони. Он медленно поднялся, ягодица болела от попавшей в нее пули. Он забрался на телегу. Открыв гроб Джаспера, он поднял хрупкие останки и начал снимать с мертвеца пиджак. Труп был настолько увядшим, что он опасался, как бы ему не отломили руку у плеча, но Джаспер был крупнокостным и легко не сломался. Уэбу удалось освободить пиджак, и он надел его на Верна, скорее для того, чтобы не смотреть на его гниющие внутренности, чем для чего-то еще.

"Нам надо куда-нибудь забраться", - сказал Уэб. "В такую погоду мы погибнем".

"Мы должны посетить ферму О'Коннера... или то, что от нее осталось".

Уэб сомневался, что у него сейчас хватит сил убить целую семью. "Сколько их там?"

"Не волнуйся. Они уже ушли в погибель".

"Значит, мертвы? Все?"

"Мертвы, как Уильям Генри Гаррисон".

Уэб нахмурил брови. "Пожалуй, я поверю тебе на слово. Я не знаю его ни с какой стороны".

"Уэбстер, он был президентом нашей великой страны целый месяц".

"Да мне плевать! Где эта вонючая ферма? Я сейчас отморожу свою шкуру!".

Верн посоветовал ему идти по уменьшающейся тропе, и они поехали вдоль ручья, покрытого льдом. Лунный свет создавал длинные тени от сучьев мертвых деревьев, то и дело пугая Уэба, заставляя его думать, что за ними следят, что их преследует одержимый. Но никто не появлялся. Тропа уступила место более крупной дороге, и пони с трудом тащил их вверх, изнемогая от постоянного движения.

"Давай же, маленькая сучка!"

Прошло добрых полчаса, прежде чем они наткнулись на ферму О'Коннеров, и когда Уэб увидел обломки дома, он снял шляпу и ударил ею Верна.

"Ты мог бы сказать мне, что здесь не осталось ни одного дома!"

"Я думал, это подразумевалось, когда я сказал, что они все мертвы".

"Мне следовало бы отрезать твою проклятую дурацкую голову, как и все остальные твои части".

Верн насмехался. "Вряд ли это угроза в данный момент".

"Черт".

Уэб натянул поводья, его лицо просветлело, когда в лунном свете показался силуэт сарая. Он прокричал.

"Наконец-то, немного удачи!"

Они пробирались сквозь жалкие кукурузные стебли, мимо остатков дома, и когда они подъехали к амбару, Уэб остановил пони. Ветер и снег не утихали, и он вздохнул с облегчением от этого обещания укрытия, пусть и хлипкого. Он медленно подошел к сараю, желая осмотреть его, прежде чем вести пони и повозку внутрь. В этом заброшенном месте могли обитать самые разные твари, и не все из них были бы дружелюбными. Меньше всего ему хотелось, чтобы пони покалечили волки или медведи, или чтобы он сам заразился бешенством. Это был бы просто идеальный финал для этого супа из дерьма. Услышав в стойле какое-то шарканье, он достал свою винтовку и взвел курок. В тени фыркнула лошадь.

Зачем кому-то оставлять лошадь? Черт, даже если бы она была хромой, ее можно было бы хорошо съесть.

Ему показалось, что он что-то почувствовал - волка, или ищейку, или...

Уэб опустил оружие и шагнул в темноту, не видя, как на него надвигается кулак, пока не стало слишком поздно. Нос Уэба хрустнул, и он упал назад, а когда попытался поймать себя, оружие вылетело у него из рук. Приземлившись на снег, он встал на колени как раз в тот момент, когда теневая фигура снова налетела на него, ударив ногой в лицо. Когда человек подошел ближе, Уэб увидел, что его глаза светятся красным.

"Ты, желтое брюхо!" - сказал человек.

Уэб узнал голос. Несмотря на побои, его страх начал рассеиваться.

"Босс?" сказал Веб, улыбаясь кровью. " Боже, да я у тебя в руках! Это я, Уэб!"

Еще один удар сапогом по голове. Уэб упал на землю.

Гленн зарычал. "Я знаю, кто ты, придурок! Ты желторотый сукин сын с мозгами плодовой мухи!" Он снова набросился на него, и Уэб отпрыгнул назад, как краб. "Куда, черт возьми, ты исчез?"

"Я был весь изранен, босс. Пришлось укрыться".

"Мы все были ранены, но ты единственный, кто ушел из боя!"

"У меня была стрела в руке!" Он указал на хвост стрелы, все еще остававшийся в его предплечье. "А с этой пулей в моей заднице я едва мог ходить".

"Нескольких пуль в заднице вряд ли достаточно, чтобы одолеть настоящего волколака."

Уэб застонал. "Но, босс, я уже не так молод, как раньше. Я уже не так хорошо восстанавливаюсь".

Из двора появилась еще одна тень.

"Может, стоит проявить к нему милосердие, босс", - сказал Хайрам. "Не похоже, что у нас осталось много людей. Наша стая поредела".

Гленн скривил губы, обдумывая это. Уэб ждал, не решаясь даже подняться со снега. Он действительно старел. Он даже не почувствовал присутствия здесь своего брата Койота. Когда Гленн заметил пони и повозку, его ярость начала рассеиваться, рычание покинуло его лицо. Он подошел к нему.

"Ты вернул Джаспера", - сказал он.

Уэб уже встал. "Да, сэр. Конечно, вернул. О, и я принес вам еще кое-что, чему вы будете очень рады, да, конечно".

Он достал золотую капсулу из кармана пальто, и когда его босс взял ее, его глаза расширились от удивления.

"Черт", - сказал Гленн, ухмыляясь. "Я не могу в это поверить".

"Разве вы не гордитесь мной, босс?"

Гленн не отрывал глаз от капсулы. "Лучшее решение, которое ты когда-либо принимал".

"Да?"

"Да. Если бы ты не сделал все это, я бы сейчас вырвал твои кишки и скормил их тебе".

Уэб отвернулся, отхаркивая кровавые сопли. Гленн заметил Верна, лежащего под пиджаком мертвеца, засыпанного паутиной могилы.

Гленн хихикнул. "Боже, Уэб. Теперь я начинаю вспоминать, почему я вообще держу тебя здесь".

Уэб вздрогнул. "Почему это, босс?"

"Ты меня рассмешил".

Они завели пони в сарай и закрепили тележку, Уэб занес Верна внутрь и поставил его на небольшую кучу гнилого сена.

"Теперь он что-то вроде домашнего животного?" спросил Хайрам.

Уэб только пожал плечами. Он оглядел сарай. "Где же Тэд?"

"Мертв", - сказал Гленн. "Это чертовски жаль. Он был настоящим воином, койотом, достойным своей породы. Это должен был быть ты".

Уэб ничего не сказал, потому что говорить было нечего. Он знал Гленна достаточно давно, чтобы не оспаривать его. По крайней мере, Хайрам заступился за него. В противном случае Гленн мог бы забить его до смерти, даже не успев показать ему капсулу, над которой хлопотал вожак их стаи. Гленн повертел ее в руках, вглядываясь в гравировку.

"Что там написано?" спросил Уэб.

Гленн нахмурился и вздохнул от разочарования. Он швырнул капсулу о стену сарая, заставив Уэба вздрогнуть.

"Зачем ты это сделал, босс?"

"Потому что она ничего не стоит".

" Что?"

"Если бы ты умел читать по-итальянски, ты бы знал это и не стал бы возиться с этим. Но ты и так с трудом читаешь по-английски".

Уэб нахмурился. "Я могу прочитать немного".

"Ты не смог бы прочитать свое имя на плакате о розыске".

Хайрам наклонился. "Гленн, ты действительно хочешь сказать, что эта капсула ничего не стоит?"

"Для нас - да. Она не была вырезана руками ада или даже волколаков вроде нас. Это гравировка, сделанная теми, кто принадлежит к католической церкви, старые итальянские молитвы и заклинания, призванные запечатать сердце Джаспера. Освященная капсула должна сделать так, чтобы смертные люди могли взять ее в руки, не поддавшись ее колдовству. Вот и все. Вот почему этот гробовщик мог украсть ее и не попасть под ее чары. Доктор, однако... он должен был ткнуть и пощупать ее голыми руками. Вот почему он ушел в полную темноту".

Хайрам вскочил и бросил шляпу на землю. Он подошел к двери стойла и пнул ее ногой.

"Черт возьми!" - сказал он. "Мы прошли через все это просто так? Тэд мертв. Диллон мертв. И все зря? Черт, Гленн, почему ты не догадался об этом раньше? Это у тебя второе зрение!"

Гленн поднял на него глаза. "Тебе не мешало бы следить за своим языком при мне, Хайрам. Я не принимаю нареканий ни от кого, а уж тем более от своих подчиненных".

"Я думал, мы ищем какую-то большую силу, думал, ты чувствуешь ее присутствие".

"Я чувствовал ее. И до сих пор чувствую. В Холме Надежды есть талисман - это несомненно. Я лишь ошибся, решив, что капсула и есть этот талисман". Он подошел к Верну, подтолкнул его, чтобы тот открыл глаза. "Если кто и виноват, так это ты, грабитель могил".

Верн хмыкнул. "Так убей меня".

"Что ты сказал, писака?"

"Ты меня слышал. Разве ты не понимаешь? Я чувствую, что разлагаюсь. Боль будет только усиливаться. Гораздо лучше просто убить меня сейчас".

"Почему ты не сказал нам, что капсула была сделана руками христиан?"

"Откуда мне было знать? Я не богослов, сэр, а просто негодяй, грабящий могилы, как вы говорите. Я не был вам полезен и не буду полезен впредь. Лучше побыстрее избавиться от моего присутствия".

Уэб зашевелился, несколько удивленный желанием встать между Гленном и Верном. Возможно, Хайрам что-то задумал, назвав гробовщика своим любимцем. Он обнаружил, что ему нравится общество этого странного человека, по крайней мере, в качестве развлечения. К счастью, Гленн не исполнил желание Верна.

"Я не занимаюсь убийствами из милосердия", - сказал лидер.

Верн отвернулся, снова закрыв глаза. Внезапный зимний ветер задувал во все дыры и щели в сарае, и Уэб поплотнее натянул пальто, обнимая себя. Он лизал свои раны.

"Мне больно", - сказал он.

Гленн сказал: "Нам всем больно. Даже у волчьих тел есть свои пределы. Нам нужно что-то еще, чтобы снова обрести полную силу".

"У кого-нибудь есть краска для носа?"

Хайрам недовольно хмыкнул. "Нет виски. Ничего нет."

"Вот дерьмо."

"Что нам действительно нужно, так это план".

Гленн кивнул. "Сейчас они нас превосходят числом, превосходят оружием. Если мы не вернемся на Холм Надежды, то будем похоронены".

"Черт возьми", - сказал Уэб. "Мы сдаемся?"

"Нет, болван. Нам просто нужно действовать по-другому".

"Каким способом, босс?"

Ветер снова поднялся, и сарай задрожал. В стойле залаял Белиал, как будто он знал что-то, чего не знали мужчины.

"Мы возвращаемся на гору", - сказал им Гленн. "Я должен еще раз поговорить с ней".

ГЛАВА XXXV

ОН БЫЛ В ПОЛНОЙ ТЕМНОТЕ.

Бирн моргал, не видя никакой разницы, когда его глаза были открыты или закрыты. Его сердце затрепетало от страха, что он ослеп. Его разум пытался отделить сон, из которого он только что вышел, от реальности, которую он знал.

Гленн, подумал он.

Его старый брат был над ним, разрывая его на части.

Я умер?

Когда он пошевелился, то почувствовал под собой подстилку. Он попытался встать, но боль обхватила его ногу, и он вскрикнул, схватившись за одеяло, чтобы не вырваться из тяжелых рек агонии. Он упал обратно на кровать, каждая косточка болела, мышцы были сырыми, пот кипел на его плоти.

"Алло?" - позвал он. "Есть кто-нибудь?"

Он услышал шаги и подумал, не совершил ли он большую ошибку, открыв свой глупый рот. Что если Койоты схватили его и держат здесь для пыток? Возможно, они ждут, когда он выйдет из комы, чтобы съесть его живьем и заставить его извиваться между их зубами, визжа, как боров. Хайрам содомировал бы его, чтобы доказать свою правоту, вырвал бы его печень и высосал ее, как проклятые соты. Гленн сожрал бы его еще бьющееся сердце и использовал бы его череп в качестве отхожего места.

Ему удалось сесть, когда дверь открылась, и мягкий свет фонаря высветил человека в одних трусах. Это был Генри Рассел.

"Вы очнулись", - сказал маршал. "Слава Богу, вы живы".

"На мгновение я не был в этом уверен". Он моргнул и оглядел комнату. "Где мы находимся?"

"У меня дома".

"Господи, я поранил... ногу... "

Рассел подошел к кровати, держа в руке стеклянную бутылку, наполненную фиолетовой жидкостью. Он сел рядом с Бирном, налил немного жидкости в ложку и подал ему. Лицо Бирна побагровело.

"Господи, Генри. Это на вкус как запах скунса. Что это, черт возьми, такое?"

"Лауданум. На вкус ужасен, но на время заглушает боль. Нам пришлось вправить тебе ногу".

Рассел откинул одеяло и, увидев распухшую, обесцвеченную ногу, Бирн поморщился и отвел взгляд.

"Сукин сын", - сказал он.

"Это плохо. Я надеюсь, что с учетом того, что ты волк и все такое, ты заживешь быстрее, чем большинство. Если нет, возможно, нам придется отрезать эту ногу".

"Сукин сын!" Он хлопнул кулаками по кровати. "Что, черт возьми, там произошло? Последнее, что я помню, Гленн убивал меня. Но потом... " Память начала возвращаться, продираясь сквозь мысленный туман. "Там был какой-то другой оборотень... которого я не узнал... он... он спас мне жизнь".

Рассел кивнул. "Да."

"Это была Сетимика? Он больше похож на оборотня, чем на медведя, но я могу ошибаться."

"Нет. Это был я".

Бирн поднял голову и почувствовал первое щекочущее действие лауданума.

" Ты?" - спросил он. "Ты волк?"

"Я был им на мгновение. Сетимика сняла скальп с одного из тех парней и отдал его мне в качестве чертовой шляпы".

Бирн рассмеялся, и хотя ему было больно это делать, он не мог остановиться.

"Полегче", - сказал маршал. "Тебе нужен отдых".

"Хотел бы я посмотреть на тебя в таком наряде!"

Теперь смеялся Рассел. "Я же просил тебя заткнуться".

"Спасибо, Генри. Спасибо, что спас мне жизнь. Я твой должник."

"Если хочешь отблагодарить меня, то просто выздоравливай. У нас много этих ублюдков. Заставили их пока отступить из города, но они далеко не все еще вылизаны. Ты нужен мне, Бирн. Ты знаешь Гленна. Ты понимаешь, чего он хочет".

***

Рассел вышел из дома на рассвете и отправился в город, одетый в свой самый респектабельный костюм. Он надеялся, что чистый и официальный вид подчеркнет, что он человек, а не чудовище. Была сильная метель. Не многие смогли бы увидеть его превращение, только те, кто находился в зданиях, расположенных ближе всего к месту действия. Но достаточно было одного человека, чтобы сплетни распространились как лесной пожар, - такого человека, как любопытная старушка Джойс Аберкромби. В ее доме было достаточно людей, которые наблюдали битву вблизи. Это действительно была небылица, но суеверные жители Хоупс-Хилла могли просто проглотить ее. В конце концов, это была правда.

Сначала он заглянул в пансион. Солнце уже взошло, и за окнами было заметно движение. Он надеялся, что на его стук ответят Грейс или Делия, но, конечно же, его встретила сама Аберкромби, ее пристальный взгляд бросился на него, как цирковые ножи.

"Я пришел проведать Джейка Довера", - сказал он.

"Я думаю, он еще спит".

"Я бы хотел проведать его в любом случае".

Хозяйка надулась. "Хорошо, я попрошу мисс Коулин посмотреть за ним, и она даст вам отчет".

Она начала закрывать дверь перед его носом, и Рассел уперся носком ботинка в косяк. Он осторожно толкнул дверь и снова открыл ее.

"Мэм, я городской маршал, а Джейк Довер - мой заместитель. Я ожидаю видеть его, когда захочу".

Аберкромби перекрестилась для драматического эффекта, ее крючковатый нос напоминал колдовство, которого он никогда не видел.

"Мистер Рассел, я не потерплю в своем здании такого существа, как вы! Это благочестивый дом, и он будет оставаться таковым, пока я здесь, чтобы поддерживать его".

Он скрестил руки. "Ваши оскорбления неуместны, а ваши опасения беспочвенны. Я не зверь, я человек".

"Я видела, как вы превратились в..."

" Вы видели лишь иллюзию".

У нее отвисла челюсть. "Прошу прощения! Я знаю, что я видела".

"Подумайте здраво, мисс Аберкромби. Если бы я действительно был оборотнем, зачем бы я сражался с другими и прогонял их из города?".

Хозяйка поднесла руку к подбородку и посмотрела в пол.

"То, что вы видели, было просто их уловкой", - сказал Рассел. "Иллюзия, придуманная дьяволом, чтобы подставить хороших людей. Если вы мне не верите, сходите в часовню и попросите сестру Мэйбл и преподобного Блэквелла объяснить вам все начистоту. Если, конечно, вы не считаете их тоже лжецами".

Аберкромби побледнела. "Боже правый, сэр! Я бы никогда не усомнилась в словах преподобного. Он говорит от имени нашего Господа и Спасителя".

"Тогда прошу вас отойти в сторону, уверяю вас, он поручится за меня".

Она отошла с его пути.

Когда Рассел дошел до комнаты Довера, Грейс Коулин уже была там, сидя у кровати помощника шерифа. Она повернулась, когда он вошел, и сказала Расселу два слова, чтобы Довер не услышал.

Он умирает.

Рассел подошел к кровати, и когда он увидел Довера, его дыхание замерло в груди. Молодой помощник шерифа выглядел стариком. Он исхудал от истощения. Его кожа была испещрена морщинами, мышечная масса исчезла, оставив лишь желтушный, скелетный каркас. Его волосы выпали, череп был испещрен пятнами от печени, глаза были белыми от катаракты, как у старой собаки. Когда он заговорил, один из его верхних зубов выпал.

"Маршал. . . "

"Полегче, Джейк".

"Мы... мы сделали это? Мы поймали этих сукиных детей?" Он остановил себя, казалось, вспомнив, что здесь присутствует женщина. "Я молю тебя. Скажи мне, что мы их взяли".

Рассел кивнул. "Да. Мы их взяли, Джейк. Без тебя мы бы не справились".

"Я гнался за ними... гнался упорно, как лев. Но тот большой... он размазал эту странную грязь по моему лицу. Оскару Шиесу тоже досталось, но я принял большую часть на себя. Это отравило меня".

"Я знаю."

"Я не выживу".

"Ну же, Джейк. Ты можешь..."

"Скоро я пройдусь по золотым улицам Славы. Увижу свою мать и всех тех, кто ушел, как говорится в старой песне "Странствующий странник". Похоже, теперь я - странник-путешественник. Не знаю, почему я так сильно боюсь попасть на небеса".

У Рассела не было слов. Все, что он мог сделать, это быть рядом. Грейс закрыла глаза, опустив голову на грудь.

"Весной мне должно было исполниться двадцать три года", - сказал Довер, усмехаясь. "Это хороший возраст, чтобы жениться, создать семью. Вы можете себе это представить, маршал? Джейк Довер - папа?"

"Ты был бы прекрасным отцом, Джейк. Ты добрый человек, храбрый мужчина, достойный своей чести".

"Черт, у меня нет даже возлюбленной, не говоря уже о жене. Я думал, будет время, понимаешь?"

Глаза Довера затуманились, но он сдержал слезы. Рассел понимал, что мужчина должен оставаться сильным даже на смертном одре, не показывать слабость. Для мужчины было важно сохранять достоинство, особенно когда это было все, что у него осталось.

"У меня была собака", - сказал Довер. "Он был хорошим старым мальчиком. Это что-то вроде сына, я считаю. Я имею в виду, мне приходилось заботиться о нем и все такое. Конечно, его укусила змея, и он умер". Он вздохнул. "Хотел бы я, чтобы этот старый славный мальчик был сейчас здесь, маршал".

Золотой дневной свет пробился сквозь окно и упал на распадающееся тело Джейка Довера. Молодой человек повернул голову, следуя за солнечным светом, хотя уже не мог его видеть и никогда больше не увидит, ощущая его тепло и наслаждаясь им так долго, как только мог.

"Я назвал его Бандитом", - сказал он, усмехаясь. "Как тебе это нравится? Его звали Бандит, а я здесь помощник шерифа".

Он все еще улыбался, когда умер.

***

Рассел вошел в мэрию и направился прямо в кабинет Мерфи Хайерса, обнаружив его за письменным столом, большой живот мужчины был прижат к столу, когда он писал. Когда он посмотрел поверх очков на Рассела, его лицо потемнело.

"Вы чертовски наглы, раз пришли сюда".

Рассел остановился перед столом. "Как это?"

"Ты шутишь, Генри? Ты прекрасно знаешь, что! Ты собрал отряд без разрешения совета и превратил мой город в поле боя!"

"До прихода Гленна Амарока и его приспешников здесь было спокойно. Все, что я сделал, это остановил их. Думаю, я заслуживаю немного больше благодарности за это. Черт, мой отряд только что спас этот город!"

Хайерс поднялся со своего места. "Спас? У меня шестнадцать трупов в похоронном бюро! Это включая помощника шерифа! И что еще хуже, никто, похоже, не знает, куда исчез этот маленький гад Верн Пипкин, так что у нас нет гробовщика, чтобы ими заняться. Пришлось просить об одолжении друзей в Бэттлкрике, чтобы они нам его нашли".

“Ты знал, что дела здесь пойдут плохо. Поэтому ты и взял меня с собой в Хоупс-Хилл, чтобы уладить все проблемы, чтобы ты мог укреплять это поселение и сделать себя мэром."

"Да, но сейчас это вряд ли имеет значение". Хайерс обошел свой стол и собрал некоторые бумаги, занятый суетливой работой. "После того, что произошло вчера, никто не собирается вкладывать деньги в этот забытый город или даже жить в нем, если уж на то пошло. Люди уже собирают вещи и уезжают. Они боятся не просто разбойников - они боятся кровавых монстров! Нелепая, суеверная чушь! Это взрослые люди, и они говорят мне, что это место кишит оборотнями. Сначала они кричали о ведьмах, а теперь о людях-волках, ради всего святого. Эти деревенщины не заслуживают ни поселка, ни железной дороги, которую я пытался провести здесь".

Рассел шагнул к нему. "Тогда зачем вы вообще беспокоились, Хайерс? Зачем вы сказали мне, что хотите спасти эту деревню, если собираетесь просто отказаться от нее при первых неприятностях?"

"Я думал, что мы имеем дело с угрозой самосуда из-за того, что скот дает кислое молоко! Я думал, что вопрос был решен после того, как вы и ваши помощники остановили похищение школьной учительницы. Я не думал, что мне придется иметь дело с перестрелками на улицах! Черт, да это же может быть форт Гриффин или Каньон Дьябло со всеми этими свистящими пулями!".

"Тогда дайте мне еще людей", - сказал Рассел, его глаза стали жесткими. "Довер только что умер. У меня не осталось помощников. Вы - глава города. Идите в совет! Скажите им, что нам нужно больше служителей закона. Пусть пришлют федеральных маршалов из..."

"Забудь об этом, Генри. Совет не собирается бросать кучу хороших законников в город с одной лошадью только для того, чтобы их убили. Перестрелки, плохие урожаи, плохой скот и целая куча перепуганных граждан, которые будут вести себя еще более безумно. Лучшее, что мы можем сделать, это собрать вещи и уехать. И делать это быстро".

Хайерс застегнул брюки и пошел к двери, открыв ее для Рассела. Рассел подошел к двери, а затем повернулся, чтобы в последний раз встретиться взглядом с Хайерсом.

"Я не уйду", - сказал он. "Вы и совет можете поджать хвосты и бежать, но я все еще маршал Хоупс-Хилла и буду защищать тех, кто решил остаться".

Хайерс покачал головой, глядя на него печальными глазами. " Поступай, как хочешь, Генри. Но скоро тебе придется взглянуть в лицо фактам. В Хоупс-Хилле не осталось никакой надежды. Я молюсь, чтобы ты понял это до того, как все это обрушится на тебя".

ГЛАВА XXXVI

НА СВОЕМ ПУТИ НА ЧЕРНУЮ ГОРУ Койоты пересеклись с человеком, путешествующим в одиночку, и без единого слова Хайрам выстрелил ему в лицо и украл его сивого коня. Лошадь была молодой и мощной, и Хайрам был рад снова оказаться в седле. В сумке мужчины не оказалось ни оружия, ни патронов, но у него было несколько долларов и банка самогона. Уэб был единственным, кого заинтересовало спиртное, но Гленн приказал ему не налегать на него. Он хотел, чтобы тот был достаточно трезв, чтобы сражаться, если они столкнутся с неприятностями.

Зимнее небо было цвета снега под ним, неподвижный туман висел над морозными холмами, где белые березы поднимались из земли, словно скелеты, восставшие из могил. Мужчины ехали медленно, колеса телеги скрипели похоронной мелодией, пока измученный пони тащил ее вверх по склонам, продираясь сквозь слякоть, лед и общее горе. А на самой вершине вороны, сопровождавшие их в битве, парили в круговом полете, каркая и маня.

Гленн потер распухшую шею. Она болела сильнее, чем следы когтей, которые оставил на теле Бирн, хуже, чем рука, в которую тоже попала пуля. У него болела поясница и сильно болела голова. Может быть, он все-таки сделает глоток этого вина, но только после того, как они доберутся до места назначения.

Он подумал о ферме, которую они покинули тем днем. Под этой отравленной землей ощущалась какая-то вибрация. На ферму О'Коннеров опустилась тьма, уносящая жизни. Он был уверен в этом. Пока мужчины отдыхали, Гленн пошел к останкам дома и стал рыться в обломках, ощущая вибрацию земли, копаясь когтями в грязи, как гончая, и, как собака, нашел кость. Потом еще одну. И еще одну. Его подозрения были верны. Здесь произошло что-то плохое - что-то дьявольски злое. Он собрал три бедренные и две лучевые кости, плечевую кость и сломанную лопатку. В одном кармане было полно пальцев. В глубине был зарыт самородок кремового цвета, и когда Гленн вытащил его, позвонок раскрылся, как размотанная змея. Когда он держал кости в руках, от них исходило странное тепло, которое почему-то обжигало холодом. Он отнес кости обратно в сарай, положил их в пустой мешок для кормов и бросил его в телегу. В этих костях была какая-то сила. Они могут оказаться полезными.

Ночь опустилась на всадников плотной пеленой. Луна стала для Койотов маяком, когда они следовали за ней по склону горы, словно поднимаясь в космос.

"Луна сегодня светит как надо", - сказал Уэб.

Гробовщик хихикнул. "У луны нет своего света".

"Ну и черт с ней. Я смотрю на нее прямо сейчас".

"Это всего лишь отраженный солнечный свет".

"Кто сказал?"

"Леонардо да Винчи".

Гленн сказал: " Уэб, тебе лучше заткнуть этого грабителя могил".

"О?" сказал Верн. "Я защемил нерв?"

"Я вырву нервы из твоего тела, если ты не прекратишь разевать пасть. Может, ты и хочешь умереть, но я позабочусь о том, чтобы ты страдал гораздо сильнее, чем сейчас".

"Невозможно."

"Не испытывай меня, Пипкин".

Уэб снова повернулся к Верну. "Лучше делай, что он говорит".

Верн поджал губы и откинул голову назад, вглядываясь в звездную ночь. Облака рассеялись, и вселенная представляла собой ослепительный гобелен.

Гленн заметил Марс. Сила красной планеты излучалась через него мягкой волной.

Когда они достигли равнины, то сошли с коней и шагнули через заросли в безветрие. Сегодня не было ни костра, ни легиона Манад, кормящих волчьих детенышей, готовых торжественно встретить Койотов. Холод загнал этих экзотических существ в пещеры, которые они называли своим домом.

"Рад, что мы пришли сюда", - сказал Уэб, его волнение было заметно. "Я бы не отказался от хорошего подарка".

"И подлечиться", - сказал Гленн.

Они с Хайрамом направились к устью главной пещеры, а Уэб поднял Верна и перекинул его через спину с помощью веревочной стропы. Верн уперся подбородком в плечо Уэба, лицом вперед, отчего казалось, что у него две головы. Вход в пещеру светился желтовато-оранжевым светом, тени живых существ поднимались, предчувствуя их появление.

Та, которую звали Тииан, подошла к Глену с глазами, вновь полыхнувшими желанием. Она прикусила нижнюю губу и закрутила волосы в обеих руках, как школьница. Дочери Манад собрались вокруг Койотов, как рыбы-лоцманы вокруг акул. Они были одеты в звериные шкуры, а некоторые носили тиары из змеиных голов и гниющих человеческих пальцев. На шее Тииан висело ожерелье из проволоки, пропущенной через ряд яичек, вырванных у мужчин, которых заманили в мертвецкую песней сирены Манады. Она положила ладони на грудь Гленна, задыхаясь от вида его ран.

"Седьмой Первый", - сказала она, - "ты ранен".

Она накрыла губами одну рану и начала сосать, ее слюна стала мазью для его израненной плоти. Манады начали раздевать Койотов. Верна положили на пол пещеры, а Уэб стянул с него штаны, чтобы черноволосая Манада могла пососать второе отверстие, проделанное в его заднице. Молодая блондинка с коротким хвостом, торчащим из набедренной повязки, занялась починкой плеча Хайрама, и он закрыл глаза от эротической природы этого ухаживания.

Неся факел, Тииан провела Гленна через пещеру в более уединенное место, где волки-матери спали рядом со своими детенышами. Она уложила его на подстилку, ласкала его, ласкала его до полного возбуждения, а затем опустилась на Гленна и ввела его внутрь. Хотя природа манад такова, что они скачут на мужчинах, как на быках на родео, Тииан была нежна, используя свое тело, чтобы успокоить его и восстановить его плоть. Ее язык то и дело проникал в открытые порезы на его груди, а зубами она засасывала волосы на его груди. Гленн погладил ее соски и обильно отпил. Матерые волки смотрели на любовников горящими глазами.

Тииан вздрогнула, когда Гленн кончил в нее. Он решил, что это его долг. Сперма стекала по ее бедру, когда она стояла - бесплотная, сияющая черным светом.

Тииан заметила его озадаченное выражение лица.

"Твое семя реагирует на мои жидкости", - сказала она. "Мы можем создать инкуба".

" Ты можешь его создать. Теперь это твое проклятое семя".

Она повесила голову. "Конечно, Седьмой. Я не так выразилась".

Омоложенный, Гленн встал и потянулся. Шея немного болела, но рана полностью закрылась. Руку покалывало, как будто она спала, но в остальном она полностью функционировала. Даже головная боль прошла. Тииан предложил проводить его, но Гленн помнил дорогу и, поскольку страсти улеглись, больше не хотел общества менады.

Но тут ему пришла в голову одна мысль.

"Остается еще кое-что, что ты можешь сделать, чтобы служить мне", - сказал он ей.

"Все, что угодно, мой король".

Он схватил ее одной рукой за горло, и хотя в ее глазах промелькнул страх, она не сопротивлялась. Он начал сжимать руку, ладонь его почернела от растущих подушечек лап, пальцы утолстились, ногти проросли. Но Менад не сопротивлялась. По ее щеке скатилась слеза.

"Жертва", - только и сказал Гленн.

Он впился ногтями в ее шею, и кровь запеклась в уголках ее рта. Она закричала, но звук был приглушен, когда он сдавил ей гортань. Трахея лопнула. Когда ее шея была раздроблена, ее голова запрокинулась на одну сторону, и на нее снизошло спокойствие, когда он наклонился для последнего поцелуя, облизывая ее пухлые и окровавленные губы и слизывая кровь, которая теперь капала из каждого отверстия в ее голове.

Он бросил Тииан, и ее тело раскололось, ударившись о пол пещеры. Это было не так хорошо, как приносить в жертву невинного человека, но это послужило напоминанием сатанинским силам, которые предлагали ему власть. Он был предан злым силам так же, как и эта мертвая Менада. Он не остановится ни перед чем, чтобы служить Аду.

Все еще обнаженный, Гленн пробирался по пещере, пока скала не превратилась в мостовую из костей, сталактиты - из спрессованных клубков скелетов, связанных пенькой и конским волосом, сталагмиты - из спрессованных черепов, обмазанных глиной. Он снова прошел через обсидиановый бассейн и вышел в мертвый лес, с каждым шагом увязая в иле. Недоброжелательное карканье ворон раздавалось в платанах, и, глядя вверх, он почувствовал, что местность словно заключена в серый шар, как будто это было маленькое, унылое измерение. Возможно, так оно и было. Дойдя до саманного дома, он остановился у пентаграммы на крыльце и улыбнулся, увидев, что она светится тем же красным, что и его глаза, а затем оттянул сыромятную шкуру и шагнул во мрак.

Джессамин Бессмертная была источником света в этой хижине с одной комнатой. Ее лицо казалось еще более исхудавшим, чем когда он видел ее в последний раз, тело выглядело изможденным под платьем с загорелыми и сшитыми вместе лицами потерянных детей.

"Я знала, что ты вернешься", - сказала она.

Он отчаялся. "Я был так близок к этому".

"У тебя сердце Первого Койота, но не талисман, который искало это самое сердце".

"Может, и так. Но я нашел тело Джаспера".

Джессамин смотрела на него бледными глазами. Он провел рукой по голове, убирая волосы. Черная слизь из пруда стекала по лбу, а когда капля попала на губы, вкус у нее был как у рвоты. Джессамин прижала руки к груди и вдохнула, а когда выдохнула, облако паутины покинуло ее легкие и унеслось в потолок, как сигаретный дым. Гленн посмотрел вверх и увидел, что он весь покрыт этими паутинами и поймал в ловушку множество насекомых, ящериц и маленьких лягушек, которыми Джессамин собиралась полакомиться.

"Отведи меня к нему", - сказала она.

***

По команде Гленна Уэб отодвинул крышку гроба, но не мог оторвать глаз от призрачной женщины, стоявшей между ними. Что-то в ее облике заставило его мошонку напрячься, а волоски на израненной заднице встать дыбом. По крайней мере, его рана больше не жалила. Это значительно облегчило бы езду на жестком сиденье телеги.

Когда Джессамин подошла к трупу, она положила одну руку на грудину Джаспера и замерла, словно ожидая чего-то. Уэб не знал чего. Честно говоря, он и не хотел знать. Ему до смерти надоело все это колдовство. Как же ему хотелось ограбить банк и на вырученные деньги принять ванну, поесть, напиться вина и поспать в настоящей постели!

Когда он обнаружил Гленна и Хайрама у амбара, он был даже разочарован. Это означало, что ему снова придется ехать со стаей, хотя он уже подумывал о том, чтобы отправиться в одиночку. Ну, не в одиночку, если считать Верна Пипкина. Уэб не оставит его позади. Пока гробовщик был жив, он был хорошим собеседником на тропе со всеми своими маленькими фактами и лакомыми кусочками. Это не давало Уэбу тосковать, и он тоже узнавал что-то новое. Но теперь он вернулся к своей банде, вернулся к этому странному колдовству.

Светящаяся зеленой краской женщина посыпала чем-то голову трупа, и черные зерна падали в углубления, где когда-то были глаза и нос. При жизни у Джаспера был неплохой нос, но теперь там была лишь щепка с двумя отверстиями в виде капель. Когда в них попал черный песок, череп начал дребезжать.

"Господи, - прошептал Уэб.

Джессамин забралась в повозку. Гленн присоединился к ней. Вместе они вытащили тушу Джаспера из гроба и положили его на повозку. Джессамин задрала платье из плоти и оседлала труп, как будто седлала кобылу. Уэб увидел, что под ней ничего нет. Она наклонилась и поцеловала Джаспера в зубы. Уэб отпрянул от этого зрелища, но продолжал смотреть одним глазом. Ведьма похлопывала пальцами по сломанной грудной клетке Джаспера, словно играла на гитаре, а когда из нее выползла сороконожка, она схватила ее и съела.

"Отдай его мне", - сказала она Гленну.

Он потянулся в карман пальто и достал огромное пульсирующее сердце. Оно из черного превратилось в темно-малиновое, и когда Джессамин взяла его, ее собственное свечение от водорослей переплелось с красным светом сердца, создав в ночи аврору бореалис. Она просунула руки под ребра и положила сердце туда, где оно когда-то покоилось. Она начала скрежетать бедрами, вдавливая половые губы в гнилой таз мертвеца. Ее влагалище было поросшим плесенью, влажно блестевшим. Уэб отпрянул еще дальше. Он никогда не видел ничего настолько извращенного. Даже Хайрам, трахающий детей, не казался таким вульгарным, как это. Ведьма теперь улыбалась, ее выточенные зубы сверкали в неземном сиянии, как острые бритвы. И когда она достигла мастурбационной кульминации, труп внезапно поднялся, челюсть отвисла в огромном глотке воздуха - первый вздох долгожданного воскрешения, хотя у него не было легких, чтобы насладиться им. Туша повернула голову, ослепнув без своих глаз, и, когда она подняла руки, кости затрещали, как костер, пыль и порошкообразная плоть посыпались вокруг нее, как снег.

Уэб сглотнул комок в горле.

Джаспер Терстон вернулся.

ГЛАВА XXXVII

НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДКА ХОУПС ХИЛЛ сократилось вдвое менее чем за двадцать четыре часа. Несмотря на то, что горожане оставляли свои дома и предприятия, они все равно бежали толпами, слишком напуганные, чтобы остаться, и слишком слабые, чтобы противостоять злу, которое они не понимали до конца.

Рассел наблюдал из здания вокзала, как очередная вереница повозок проезжает по вымощенным галькой улицам. В воздухе носились легкие хлопья. Зима никуда не уходила. Он покачал головой. Для семей путешествовать так далеко на север в это время года было бы самоубийством. Но его опасения были высказаны и отвергнуты. Место, которое он поклялся защищать, было искалечено страхом и покинуто своими лидерами.

Рассел подумал о Хайерсе и усмехнулся над отвратительным сочетанием эгоизма и трусости этого человека.

Он увидел Браззо, поднимающегося по дорожке, и поднялся со своего места. Когда мужчина вошел в дом, его лицо было серьезным, но глаза сохранили свой блеск - взгляд воина, поступившего неправильно.

"Мой народ хочет возмездия", - сказал он. "Они хотят, чтобы их любимый Сетимика был отомщен, чтобы его дух покоился с миром".

"Я сожалею о твоей потере".

"И я сожалею о твоей. Но именно они, люди-волки, будут сожалеть по-настоящему. Я сожалею, что смог разнести в клочья только одного из этих ублюдков. Хотел бы я, чтобы они были сейчас здесь. Я бы выпотрошил их, как форель".

"Возможно, ты еще исполнишь свое желание. К сожалению, я не думаю, что мы видели последнего из этих парней".

"Я вижу в этом не несчастье, а возможность. Месть будет за нами".

Рассел подошел к подоконнику, наблюдая за проходящим парадом дезертиров. Браззо присоединился к нему.

"Это была крошечная деревушка, когда я впервые приехал сюда", - сказал Браззо. "Теперь это полноценный город, пусть и меньший по размеру. Он заслужил шанс на развитие, а его жители - на процветание. Мне очень неприятно видеть, как он падает под нашими каблуками".

Рассел только кивнул.

Браззо спросил: "Как Лютер?".

"Жив, по крайней мере".

"Так плохо, да?"

"В той форме, в которой он находится, просто чудо, что он еще не умер".

"Адский огонь. Он нам нужен, если мы хотим разделаться с этими ублюдками. Он из их рода. У него будет шестое чувство, связь с ними".

"Нам понадобится целый отряд, учитывая, что мои помощники ушли".

"Ты чертовски зубаст. У меня есть племя кайова, готовое сражаться за своего павшего члена племени".

Рассел почесал щеку, раздумывая. "Сколько их?"

"Пять мужчин и две женщины, оба сильны как быки".

Глаза Рассела расширились. "А что, это небольшая армия. Они хорошо сражаются? Они умеют стрелять из винтовки?"

"Некоторые знакомы с огнестрельным оружием. В основном они привыкли к стрелам, томагавкам и тому подобному. Но у меня есть целый арсенал".

"Так я и понял".

Браззо зашелся смехом. "А женщины особенно талантливы".

"Как это?"

Браззо положил руку на плечо Рассела и наклонился к нему, ухмыляясь как сумасшедший.

"Они оборотни, маршал! Медведи, рожденные на Земле! Когда-нибудь видели, как гризли ест койота?"

Браззо снова рассмеялся, его смех эхом разнесся по зданию вокзала, в котором стало тоскливо из-за отсутствия Хастли и Довера.

"Не могу сказать, что видел", - сказал ему Рассел.

"Ну тогда, я думаю, нас обоих ждет удовольствие!"

***

Ледяной дождь стучал по крыше.

Грейс смотрела, как повозки катятся дальше, как ее соседи навсегда покидают Хоупс-Хилл. Эта мысль пришла в голову и ей, но она не хотела бросать студентов, которые останутся здесь. Она также не хотела оставлять Генри Рассела без какой-либо помощи, особенно если им придется удалить бедняге ногу.

Когда речь заходила о существах, терроризировавших ее город, у нее в животе появлялось нехорошее предчувствие, которое уверяло ее, что битва еще не выиграна, что это всего лишь антракт. Добрый Маршал скоро вернется на войну, и ему понадобится любая помощь. Хотя она и не была солдатом, но могла послужить лекарем. Она молилась, чтобы до этого не дошло.

Она отвернулась от окна и посмотрела на спящую Делию. Что будет с этой девушкой, если она снова столкнется с этими чудовищами? До сих пор ей везло, она лишь упала и почти не пострадала, но удача имеет свойство уходить, когда она больше всего нужна. Делия едва вышла из детского возраста и уже была одиноким кочевником. Одинокие мужчины становились грабителями и бродягами. Попадет ли одинокая женщина в эти же сети? Неужели жизнь Делии пройдет в салунах и игорных залах, в виски и в драках с теми, кто пытался ее обмануть? Грейс было больно думать о том, что девушка превратится в женщину, которая вместо детей растит пистолеты. Это был путь к погибели.

По крайней мере, она не будет старой девой.

Грейс ругала себя. Она была слишком молода, чтобы бояться таких страданий. Хотя многие женщины выходили замуж в более раннем возрасте, чем она, это ни в коем случае не обрекало ее на жизнь в бесплодном одиночестве, жизнь, лишенную любви, как та, которой она жила сейчас. Да, конечно, она хотела стать невестой, хотела стать матерью. Но сейчас, наблюдая, как мужчина за мужчиной уезжают из города, она задавалась вопросом, не вредит ли она себе тем, что не делает того же самого.

Но время еще было - много времени.

По крайней мере, так она себе твердила.

Глядя на Делию, она решила, что хотела бы иметь девочку, но потом передумала. Если бы сначала родился мальчик, у ее дочери был бы старший брат, который защищал бы ее.

Когда ты женщина на западе, защита стоит дороже золота.

ГЛАВА XXXVIII

ДЖАСПЕР НЕ МОГ ГОВОРИТЬ. Он был слеп и глух, и все еще был абсолютно мертв.

И все же он был жив.

Гленн ехал рядом с телегой, рядом с ожившим трупом. Он сидел прямо, повернув безжизненное лицо к ветру. Гленн подумал о том, что сказала ему Джессамин перед тем, как они покинули мертвецкую.

"Сердце станет более сильным, когда вернется к своему законному владельцу".

Гленн усмехнулся. "Сила этого сердца - моя".

"Так и должно быть, Седьмой. Тебе не нужно завидовать трупу Джаспера. Он не займет твое место во главе стаи. Это всего лишь еще один инструмент для поиска талисмана, который ты ищешь".

"Я до сих пор даже не знаю, что я ищу".

"Но ты узнаешь, когда найдешь его. В теле Джаспера Терстона все еще хранится часть волшебства, которым он обладал при жизни. Он может определить талисман, а талисман приведет тебя к порталу".

"Портал? Вот что это будет?"

"Портал в самое темное измерение, где тебя ждет трон, который, как мы давно знаем, тебе суждено занять. В этом вихре находится самое горло Ада. В нем достаточно черноты, чтобы сорвать солнце с неба".

Гленн кивнул. "Погрузить мир во тьму".

" Вечная Тьма".

Джессамин потянулась к кожаному лоскуту, служившему карманом платья, и достала мешочек из джута. Он был запечатан свечным воском в форме перевернутой звезды. Она протянула его ему, и он взял его без лишних слов.

Койоты ехали дальше, пробираясь через заросли, их лошади фыркали от холода, а черные птицы следовали за ними, несмотря на проливной дождь. Люди были почти в полном составе, их подбадривал колдун-зомби, чья рука была вытянута, словно указывая путь.

На этот раз отступать было нельзя.

Единственным результатом будет успех или смерть.

***

Бирн ходил по коридору и обратно. Рассел помогал ему в этой физиотерапии, поощряя его снова использовать свои мышцы, а Грейс Коулин приходила к нему и меняла повязки. Рыжеволосая девушка тоже навещала его, собрав букет цветов, чтобы придать комнате тепло. Лауданум облегчал боль, но с каждой дозой ему требовалось все больше, чтобы он подействовал. Не было времени беспокоиться о зависимости. Койоты спускались с горы. Он чувствовал их присутствие, приближающееся, как цунами.

Он был рад услышать, что люди Медведя присоединятся к борьбе. К этому времени койоты тоже должны были найти помощь. Гленн обратился бы к племени Маенад, чтобы они помогли стае восстановиться. Он вернулся бы с полной силой, заряженный новой свирепостью. Им пришлось бы отбиваться с такой же яростью.

"Я пойду к Шиесу", - сказал Рассел.

"Он нам пригодится".

"Я просто надеюсь, что он будет в состоянии - что его миссис не стукнет его по голове за одну только мысль об этом".

"С ее стороны это не было бы плохим решением".

Рассел приостановился в дверях. "Думаю, нет".

***

Мужчина стоял и мочился в задней части маленькой крытой повозки, повернувшись к ним спиной. Хайрам облизал губы. Ему бы не помешала смачная печенка - хоть какое-то питание, чтобы зарядиться энергией перед боем. Когда они рысью двинулись вперед, мужчина услышал их и повернулся, его член все еще был высунут наружу и из него сочилась кровь. Его красивое лицо погрустнело, когда он снова засунул свой член в штаны.

"Привет", - сказал он, не улыбнувшись и не помахав рукой.

Когда тележка приблизилась, мужчина заметил труп и ампутанта-альбиноса. Он закрыл рот рукой. "О, Господи!"

Он пошел к своей повозке, а Хайрам достал один из своих револьверов и выстрелил по ногам мужчины, пока тот не замер.

Гленн сказал: "У тебя в повозке есть Миротворец, лучше оставь его в покое. Если не хочешь, чтобы эта дыра, которую ты только что сделал, стала твоим последним пристанищем".

"Да, сэр".

Койоты сели на лошадей. Молодой человек посмотрел на гробовщика и моргнул.

"Верн? Это ты?"

Верн посмотрел в его сторону. "Да, это я. Это ты, Барли Рейнхолд?"

Рейнхолд вздрогнул. "Боже, Верн. Что они с тобой сделали?"

"Не думаю, что для этого есть хоть какое-то слово".

Хайрам перезаряжал свой пистолет, но его глаза не отрывались от молодого человека. "Что вы делаете на нашей горе, мистер Рейнхолд?"

Брови Рейнхольда сблизились. "На вашей горе?"

"Эта земля, насколько вы можете видеть, скоро будет нашей".

"Господи... " Рейнхольд побледнел. "Я знаю вас, мужчины. Ваши усы выдают вас. Вы - ужасные Койоты".

Гленн передернул плечами. " Уэб, проверь повозку. Убедись, что эта колымага одна".

Уэб вылез из повозки.

"Я один, мистер", - сказал Рейнхолд.

"Я тебя не спрашивал".

Уэб откинул заслонку и заглянул внутрь. "Все чисто, босс".

Он полез внутрь и вернулся с винтовкой "Шарпс" и небольшим деревянным ящиком с патронами и коробкой пороха.

Верн моргнул глазами, как будто только что вышел из глубокого сна. "Где твоя семья, Барли? Я слышал, что вас всех прогнали из города".

Рейнхольд отвел взгляд. "Жена встала и ушла от меня. Забрала малышей к своим маме и папе в Калифорнию".

"Вот это американская трагедия".

"Ты должен посмотреть в зеркало, Пипкин. Вот это трагедия, если я ее видел".

Хайрам сошел с лошади и присоединился к Уэбу у повозки. Внутри было немного, но было видно, что Рейнхолд жил в ней какое-то время. Он вышел обратно, когда Уэб разгребал скудные пожитки.

Хайрам подошел к Рейнхолду достаточно близко, чтобы почувствовать запах крови, пульсирующей в его жилах.

"Убежал из города, да? Зачем?"

Рейнхольд вздохнул и отвел взгляд.

"Ты украл чужую лошадь?" спросил Хайрам. "Или, может быть, его жену?"

"Конечно, нет".

Верн засмеялся, сидя в повозке. "Такое благородство для похитителя".

Рейнхольд покраснел. "Ты паршивый негодяй!"

"Ну, ну", - сказал Хайрам с улыбкой. "Похититель. Это уже веселее, не так ли? Ты что, похитил маленькую девочку с качелей на школьном дворе?"

"Конечно, нет!"

Хайрам ударил Рейнхольда кулаком в живот, и тот мгновенно упал на колени. Хайрам наклонился и ткнул пальцем в лицо Рейнхолду.

"Еще раз повысишь на меня голос, сынок, и я отрежу тебе язык, чтобы ты никогда больше не был сасафрасом".

Рейнхольд застонал. "Да, сэр. Я прошу прощения".

"Так-то лучше."

Верн сказал: "Ты прав больше, чем ты думаешь, Хайрам. Это была не школьница, а школьная учительница. Ол Барли думал, что поймал себе ведьму!"

Хайрам усмехнулся. "Это правда, Барли? Ты был на сожжении ведьмы?"

"Да, сэр", - сказал Рейнхольд. "Э-э, я имею в виду... мы просто собирались допросить ее. Все пошло к черту, когда она приехала в город и..."

Гленн прервал его. " Хоуп'с Хилл?"

"Да, сэр".

" Ты хорошо знаешь этот город?"

"Родился и вырос там". Рейнхолд поднялся на ноги. "Я прожил там всю жизнь, и все равно они позволили какому-то новому законнику просто прогнать меня". Он пробыл в Хоупс-Хилл всего десять минут, паршивый ублюдок. Я бы хотел дать ему по зубам за то, что он со мной сделал. Я потерял дом, семью, работу в церкви".

Брови Гленна поднялись. "В церкви?"

"Да, сэр - городская часовня. В детстве я был хористом, а когда стал достаточно взрослым, стал смотрителем и погонщиком дилижанса. Клянусь, во время последней поездки я видел доказательство проклятия ведьмы. Я до сих пор говорю, что был прав, похитив эту ведьму".

Гленн сошел на землю. Рейнхольд отступил назад, а Гленн схватил его за лацкан пальто и притянул к себе.

"Что ты видел? Расскажи мне все".

Рейнхольд повиновался. Он рассказал Гленну о ферме О'Коннера, о том, как кукуруза и рожь погибли, а Шейн О'Коннер сошел с ума под влиянием демонов. Он рассказал о черном сиянии, которое поглотило фермерский дом, унесло в небытие некоторых О'Коннеров и сделало сиротами их детей.

Гленн потер подбородок, его глаза покраснели. "Я знал, что в этом месте что-то есть".

Хайрам посмотрел на вожака стаи. Гленн знал что-то, чего не знали остальные, что-то, чем он не делился. Он делал это часто - слишком часто. Хайрам скрестил руки и поковырял грязь носком ботинка.

"Как будто дверь открылась", - сказал Рейнхолд. "Как будто земля там просто открылась и принесла с собой весь Ад".

Хайрам сказал: "Как портал".

Гленн взглянул на него, но Хайрам не смог прочитать выражение его лица. Лидер был похож на гладкую каменную плиту, пустую и такую же холодную.

"Да, сэр", - сказал Рейнхольд. "Как портал в Ад".

Между мужчинами воцарилась тишина, которую заполнял только холодный ветер, дующий с горы. Хайрам был ниже Рейнхольда, и от его запаха у него заурчало в животе. Гленн взял свой шнур с седла и бросил его Уэбу, который завел руки Райнхольда за спину.

"Подожди", - сказал Рейнхолд. "Какая от меня польза? Я теперь изгой. Никто не заплатит за меня выкуп".

"А я и не говорил, что заплатят".

"Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я достаточно настрадался за последние несколько недель".

Гленн рассмеялся. "Ты не знаешь, что такое страдания, мальчик. Но ты узнаешь. Нелегким путем".

Хайрам положил руку на плечо Рейнхолда. "Ты нам больше не нужен, разве что звонить в колокол на ужин".

"Вы... ...вы хотите, чтобы я готовил?"

Мужчины засмеялись, и Хайрам сказал: "Нет, сынок. Ты будешь главным тушеным мясом".

Рейнхольд дрожал, как мышь, загнанная в угол змеей. Пот выступил на его волосах, глаза вспыхнули.

"Пожалуйста. Я . . . Я могу..."

Уэб закончил связывать его и встал перед Рейнхолдом лицом к лицу.

"Каково это, мальчик?" - спросил он. "Каково это - смотреть в глаза человеку, который собирается тебя съесть? Твой мозг - все, что делает тебя тем, кто ты есть, - превратится в фекалии в моем животе и будет сброшено в жбаны".

Рейнхольд дрожал. "Я... я могу... помочь вам!"

Гленн уставился. "Продолжай."

"Я знаю больше, чем просто расположение города. Я знаю то, что мужчины вроде вас захотят узнать. То, что касается часовни". Он закрыл глаза от пота, катившегося по его лбу. "Там что-то есть. Реликвия. Я видел это своими глазами, видел. Монахини взяли кровь моих мальчишек, чтобы уберечь ее".

"В безопасности от чего?"

Рейнхольд глубоко вздохнул. "От таких, как вы".

***

При виде деревянных крестов, торчащих из земли, у Рассела похолодело в груди. Раньше этих могил здесь не было.

Оскар мертв, подумал он. Яд все-таки забрал его, как и Джейка Довера.

Но что делать с двумя другими, меньшими могилами? Был ли яд заразным?

Он спустился с лошади. Наступали сумерки, и снежный гребень выглядел чужеродным в угасающем свете. На западе кровавый закат превращал небо в таинственную картину. Подъехав ближе к дому, он заметил сзади сарай. Дверь была открыта, внутри виднелась тень крупной фигуры.

"Оскар?"

Тень повернулась, но ничего не сказала, лицо было скрыто в темноте. Рука Рассела осторожно потянулась к кольту на бедре. Возможно, этот человек копал могилы для...

"Это ты, Оскар? Это Генри Рассел".

Шиес вышел из сарая. Рассел с облегчением увидел его, но облегчение длилось недолго. Шиес стоял в одних панталонах, с голой грудью и босыми ногами. Седая борода за несколько дней превратила его лицо в нечто похожее на гнездо. Она стала намного темнее, намного жестче. Его глаза были безжизненными и налитыми кровью.

" Пощади, Шиес. Что ты делаешь на холоде в таком виде? Ты получишь обморожение".

Шиес оставался невозмутимым. "Что вам нужно, Маршал?"

"Подумал, что ты уже знаешь. Эти парни..."

"Они убили их."

Рассел замер. "Что?"

"Мою семью." Он кивнул в сторону могил. "Они были убиты".

Рассел понял три деревянных креста - жена, сын и нерожденный ребенок.

"Иисус... " Рассел повесил голову. "О, Иисус... "

"Должно быть, это были Койоты. Должно быть, они проезжали здесь по дороге в город. Разорвали мою жену и сына на части. Жизнь моего ребенка оборвалась, не успев начаться".

"О, Оскар... Я глубоко сожалею". Расселу пришлось отвернуться, не в силах смотреть в лицо этому человеку. Его сердце было в его глотке. "Господи, помилуй, я... Я просто не знаю, что сказать".

"Я должен был быть здесь".

"Ты не мог знать".

Шиес посмотрел вдаль. "Это не имеет значения, не так ли? Я должен был защитить их".

"Ты защищал их".

"Тогда я не справился. Не справился как муж и отец".

Шиес начал уходить, и когда он повернулся, Рассел увидел множество шрамов на спине мужчины, вероятно, там, где его били кнутом хозяева, когда он был рабом. Хотя эти шрамы были глубокими и обезображивающими, калечили Шиеса не они, а те, которые нельзя было увидеть, - шрамы на сердце разбитого человека.

Шиес вошел в свой дом и закрыл дверь. Рассел постоял немного, глядя, как небо окрашивается в бархатисто-розовый цвет, который напомнил ему губы его умершей жены, когда она шептала "Я люблю тебя", задолго до того, как ее забрала собственная тьма. Теперь они с Шиесом были связаны самым худшим из возможных способов. И хотя Рассел понимал боль этого человека и имел многолетний опыт борьбы с ней, он не накопил ни средств, чтобы уменьшить ее, ни инструментов, чтобы облегчить агонию столь великого горя.

Он уже забирался обратно в седло, когда из дома вышел Шиес, полностью одетый, в пальто и шляпе, с винтовкой Уитворта через плечо и револьвером в кобуре на боку. Он зажег сигарету во рту и выпустил дым из ноздрей. Выражение его лица было достаточно злобным, чтобы даже у Рассела задрожал позвоночник.

"Пообещай мне одну вещь", - сказал Шиес.

"Хорошо."

"Мы отвезем их не в тюрьму, а в могилу".

ГЛАВА XXXIX

ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ у здания школы перед самым рассветом, достаточно близко к часовне, чтобы наблюдать за ней, не будучи замеченными. Мужчины вооружились огнестрельным оружием и оружием Браззо, которого оказалось достаточно, чтобы заполнить тележку с колесами. Бирн выглядел так, словно его привязали к коляске и протащили по неровным камням, но он все еще стоял на ногах. Делия беспокоилась за него, а также за мистера Шиеса, который вернулся в отряд с нависшим над ним мраком, тяжелым, как якорь военного корабля. Что-то случилось с этим человеком, что-то слишком страшное, чтобы она осмелилась спросить об этом.

Вместе с маршалом и отрядом к ним присоединилась Грейс Коулин, а Браззо привел с собой одну женщину из племени кайова. У нее были длинные черные волосы на макушке, но бока и затылок были чисто выбриты, обнажая целую плеяду татуировок - изображение чудовища Гила, челюстей гремучей змеи и полумесяца, окруженного звездами. Это была мускулистая женщина, одетая в медвежьи меха и шкуры, с жестким лицом. Браззо представил ее как Каса. Она была женщиной Сетимики, немой.

У отряда также было подкрепление, спрятанное далеко за линией деревьев, где холм Надежды уступал место лесу - несколько воинов из племени кайова, лежавших в ожидании с дубинами и атлатлями, их колчаны были наполнены стрелами. Делию успокаивало то, что у них есть резервы, особенно после того, как Бирн рассказал им о Менгире, странном камне из Ада, за которым охотились негодяи. Она хотела успокоить себя тем, что этот камень находится в руках святых, но у нее просто не было сердца, как у некоторых христиан. Она могла молиться, чтобы Бог защитил Своих преданных от этих демонических отродьев, но Он действительно действует неисповедимыми путями, и Его божественный план с такой же вероятностью может привести Его людей к смерти, как и спасти их. И если их смерть - это Его воля, то какой смысл молиться об обратном исходе? Она никогда не думала об этом до битвы с койотами, видя, как хорошие люди погибают, а злые остаются в живых. Сомнения тревожили ее, но пока она должна была отложить их в сторону. Были и другие заботы, более насущные, и не только битва.

Она заметила, что ее чувства обострились. Она стала лучше слышать и гораздо сильнее чувствовать запахи. Даже на расстоянии десяти футов от других людей она могла уловить запах их тела, пудры и духов - даже почувствовать запах их последней еды. Русые волосы на ее руках стали гуще, и она старалась всегда быть прикрытой: рубашка была застегнута на все пуговицы, чтобы скрыть шерсть, растущую от живота до ключиц.

Она знала, что происходит, несмотря на свои отчаянные молитвы. Что-то злое передалось ей, все глубже погружая ее мир в пучину. Это должна была быть кровь. У Койота было кровотечение, когда он сбросил ее с крыши здания станции, и когда она закричала, кровь брызнула ей в лицо и заполнила горло. Она была заражена, заражена тем самым злом, которое поклялась истребить. Она могла только надеяться, что Бог спасет ее, пока не стало слишком поздно. Мысль о том, что она бессильна контролировать себя, заставляла ее желудок сворачиваться.

Мысль о том, что она может причинить зло другим...

Поэтому она старалась вообще не думать об этом. Они были на войне. Неважно, какую болезнь она подхватила, она не бросит отряд, когда на карту поставлено так много. Она еще не была полноценной волчицей. Когда битва будет выиграна - если она будет выиграна, - она оседлает своего пони и навсегда покинет Холм Надежды. Она не могла позволить себе быть опасной для Грейс Коулин, маршала и всех тех, кого она считала своими единственными друзьями. Ей придется научиться жить одной и держаться подальше от других. Жизнь отшельника была единственной жизнью для такого недуга, если только он не был готов стать разносчиком смерти.

Она оглядела группу. Браззо чистил пистолеты, во рту у него была крепкая сигара.

"Если у нас еще есть дневной свет, - сказал он группе, - племя Кайова подаст дымовой сигнал, когда увидит приближающихся парней. С обрыва они должны увидеть их, независимо от того, каким путем они придут в город".

"Но Койоты могут прийти в любое место", - сказала Грейс. "Что если они нападут на жителей, а не придут прямо сюда?"

"Они придут сюда", - сказал Бирн, почесывая свою баранью шею.

"Но как вы можете быть уверены?"

"Я чувствую их. И я знаю Гленна Амарока, знаю его голод. Ему снится тот же черный сон, что и Джасперу Терстону. Если он получит в свои руки Менгир, это будет гораздо страшнее, чем то, что Койоты могут сделать без него. Половина жителей Хоупс-Хилла ушла. Кто бы ни остался, ну... это будет печальная смерть, но не такая печальная, как конец света".

Грейс прижала руки к груди. "О, Боже мой". Она посмотрела на Рассела. "Генри?"

Он кивнул. "Бирн прав. Иногда нужно расставлять приоритеты. Сейчас речь идет не только о Холме Надежды".

Школьная учительница больше ничего не сказала.

Делия взяла Грейс за руку, и они улыбнулись друг другу, но это была улыбка без радости, незначительное утешение в мире, идущем к гибели. Вдалеке раздался тихий раскат грома, странный для декабря, но явно предупреждающий о том, что должно произойти.

***

Темные тучи преследовали Койотов.

Ветер дул им в спину, запах льда очищал воздух, дождь исчез, но тучи все равно сгущались. Койоты ехали дальше, таща за собой пленников и трупы. Барли Рейнхолд корчился в своих путах. От трупа Джаспера сыпался пепел. Верн напевал детскую колыбельную. Вороны парили над головой, как канюки над умирающим человеком, их карканье изредка заглушалось громовым ревом льва.

Гленн похлопал Белиала. Конь чувствовал возбуждение своего хозяина, и это вызывало у него собственное возбуждение. Оба чувствовали себя смертельно опасными. У обоих в крови горел огонь. Он глубоко вдохнул свежий воздух, и его ноздри наполнились ароматной вонью человека. Он поднял руку, и лошади остановились. Он снова принюхался.

"Что такое, босс?" спросил Уэб.

Гленн осмотрел лес внизу, но не заметил никакого движения.

"Мужчины и женщины", - сказал он. "Индейцы".

Уэб и Хайрам принюхались.

"Да", - сказал Хайрам. "Теперь я их чую".

Уэб покачал головой. "Черт, почему я не чувствую?"

"Потому что ты стар", - сказал Гленн. "Твой слух пропадет следующим. Если бы ты был лошадью, я бы тебя пристрелил".

"Они должны быть на тропе", - сказал Хайрам. "Наверное, разбили там лагерь".

"Сомневаюсь. Я думаю, они сошли с тропы и ждут нас. Вот почему мы их не видим - они прячутся".

"Ты думаешь, что отряд в Хоупс-Хилл подружился с индейцами?"

"В прошлый раз один сражался рядом с ними".

Хайрам выплюнул табак. "Дерьмо. Почему белые люди объединяются с такой грязью?".

"Может, город принял их, а может, и нет. Помните, Лютер Бирн наполовину индеец. Я забыл, какого именно племени. Он никогда не говорил об этом. Эти могли быть его друзьями".

"Как ты думаешь, сколько их?"

"Это сильный запах для такого расстояния, так что их должно быть не меньше пяти, но я бы сказал, не больше десяти".

"Засада?"

"Нет. Они не могут устроить засаду, потому что не знают, с какой стороны мы придем. Я думаю, это резерв. Маршал собирает свой отряд". Он рысью довел Белиала до обочины тропы и заглянул за обрыв. "Мы сходим с тропы".

"Черт, босс. Эти горы не прощают ошибок".

"Я сказал, мы сходим с тропы".

Хайрам и Уэб с тревогой посмотрели друг на друга. Гленн щелкнул языком, и лошади съехали с тропы и прорубились сквозь рощу деревьев, колеса телеги с трудом спускались по мшистым валунам и обнажившимся корням. Они обогнули склон горы и вышли на тонкую тропинку из черного камня, едва достаточно широкую, чтобы вместить телегу. Они двигались медленно, осторожно, прижимаясь к стене горы и следя за тем, чтобы тропинка не стала еще уже, опасаясь перевалиться через край и упасть на зазубренные скалы в пятидесяти с лишним ярдах внизу. Лошади стали пугливыми. Телега скрипела в знак протеста. Но они все равно шли вперед. И когда они обогнули западную стену Черной горы, менее наезженная тропа исчезла в зарослях вязкой травы, засохшей под ударами зимы. Запах кайова и их вьючных животных становился все сильнее. Гленн практически чувствовал их вкус. Когда они впервые услышали отдаленное бормотание, он поднял руку в знак приветствия, и Койоты слезли с лошадей.

Хайрам выхватил оба пистолета. Гленн взял в руки кольт, а Уэб - винтовку Рейнхолда "Шарпс". Они двинулись между рядами мертвых деревьев, их шаги были мягкими и заглушались криками их знакомых птиц и низкими раскатами грома. Они на цыпочках подошли к обрыву, с которого открывался вид на холм Надежды, и пригнулись, когда в поле зрения появилось скопление кайова.

Шестеро мужчин и одна женщина, вооруженные оружием своего народа и той самой проклятой гаубицей, которая разнесла беднягу Тэда в клочья. Половина из них сидела на большой шкуре, растянутой на снежном склоне. Женщина и двое мужчин стояли на краю обрыва и смотрели в подзорную трубу на главные тропы, ведущие в город и из него, - наблюдали, ждали.

Долго ждать им не пришлось.

Гленн махнул Уэбу, и тот трусцой прибежал к ним. Они присели за поваленным бревном, Уэб положил на него ствол "Шарпса" и закрыл один глаз. Гленн кивнул Хайраму, и тот обошел поляну, где собралось племя, и занял место за валуном. Раздался гром, и некоторые члены племени посмотрели на небо, повернувшись спиной, а Гленн поднял свой "Кольт" и выстрелил, попав в череп ближайшего к нему человека, пуля пробила осколками кости его мозг. Он повернулся, его лицо скрылось за зияющей выходной раной. Пока его соплеменники доставали стрелы из своих колчанов, выискивая среди деревьев нападавших, Уэб выстрелил в женщину, и ее грудь разорвалась, кровь обагрила одно легкое, части которого вырвались из ее спины в виде кровавого конфетти.

Гленн рассмеялся, когда оставшееся племя разразилось боевым кличем. Со своего валуна Хайрам открыл по ним огонь из обоих пистолетов, стрелы ломались, попадая в каменный щит. Третий кайова поднял винтовку, но был ранен в живот. Четвертому раздробило колено, когда он пытался пригнуться в укрытие. Когда он упал на землю, Уэб поднял свой "Шарпс" и всадил вторую пулю в сердце мужчины.

"Проклятый красный ниггер!" крикнул Уэб. "Это тебе за ту стрелу, которую ты всадил в меня!"

С каждым выстрелом раздавался раскат грома. В воздухе запахло кровью, и койоты насторожились и раздули свои щеки. Их глаза стали такими же красными, как багровые струи, брызжущие из артерий убитых ими людей, и туман ружейного дыма заполнил лес, а вороны двигались в небе как одна большая громада, переливаясь, как пламя, и сбивая кайова с толку обманчивыми тенями. Гленн выстрелил, и еще один соплеменник упал замертво. Последний попытался бежать, и Хайрам выбежал из своего укрытия и выпустил три пули в спину кайова.

Гленн шагнул через заросли в глубь леса. Человек с простреленным нутром пел предсмертную балладу для духов, его руки были прижаты к животу в безнадежной попытке остановить кровотечение. Не желая, чтобы человек обрел покой в своем пении, Гленн выстрелил ему в рот. Гленн повернулся. От женщины, получившей пулю в грудь, исходил странный сосущий звук. Он подошел к ней: она пыталась дышать единственным оставшимся легким, задыхаясь и хрипя, воздух громко втягивался через грудную клетку.

Убрав револьвер в кобуру, он вынул из ножен кинжал крис, присел и вонзил острие в кусок легкого, вылетевший из ее тела. Он поднес его ко рту и стал жевать. Хайрам и Уэб, увидев, что их вожак ест, выскользнули из зарослей и собрались вокруг умирающей женщины. Клыки Уэба были настолько обнажены, что спускались по подбородку, как у гадюки. Гленн ввел палец в пулевое отверстие в груди женщины и повернул его туда-сюда, погружая все глубже. Она закричала от боли. Он обсосал палец дочиста, и когда он посмотрел на своих людей, они ухмылялись.

"Пируйте, - сказал он, - но держите ее живой как можно дольше. Заставьте сучку почувствовать это. Заставьте ее страдать".

***

Верн уже не был уверен, что было реальностью, а что галлюцинацией. Он лежал на спине и думал, не лежит ли он наконец в труповозке, где ему и место. Но когда ему удалось повернуть голову, он увидел связанного Барли Рейнхолда рядом с собой, а над ними сидела туша демона, мертвая, но живая. Каждый раз, когда Верн открывал глаза, над головой пролетали новые вороны. Некоторые уселись на бортах повозки и смотрели на него черными дьявольскими глазами.

Вдруг появился Уэб. Он поднял Верна на руки.

"Как дела, друг?"

Верн застонал. "Уже пора умирать?"

"Ну же. Не будь таким. Я принес тебе немного еды".

У Верна не было аппетита, но даже если бы он был, он никогда бы не откусил от человеческих внутренностей, которые Уэб сжимал в своей волосатой лапе.

"Я пас", - сказал он. "Может быть, я умру от голода".

"Одумайся, Верн. Не будь мрачным".

"Мрачным?" Он засмеялся. "Мой дорогой человек, в смерти нет ничего мрачного. Я сделал это делом своей жизни. Смерть может быть такой прекрасной вещью".

"Дерьмо." Уэб хмыкнул. "Это бред. Никто не ждет смерти с нетерпением".

"Может, и нет, но есть большая разница между смертью и быть мертвым".

Уэб покачал головой. "Верн, ты просто находка. Иногда я не понимаю, о чем ты болтаешь. Чем отличается смерть от смерти?"

"Умирание означает боль и страх. После смерти таких страданий нет. Мучения остаются позади. Вот почему говорят "покойся с миром". Он заглянул в красные глаза Уэба, увидев там что-то такое, что можно было принять за человеческое. "Пожалуйста, сэр. Если вы называете меня другом, то относитесь ко мне как к другу. Дайте мне отдых. Дайте мне покой".

Уэб проглотил нитку кишок, хлюпая и отрыгивая. Верн знал, что скажет Уэб, еще до того, как он успел проглотить.

"Не могу ответить".

Верн вздохнул. "Ты думал о своей смерти?"

"Нет, черт возьми".

Но Верн мог сказать, что это ложь. Все люди думают о своей неизбежной смерти, даже люди-волки.

"Ну же, Уэбстер. Подумай об этом - ты лежишь в дешевом деревянном гробу, предоставленном городским советом, после того как какой-нибудь шериф повесит тебя или охотник за головами пристрелит. Твои поминки были бы настоящим шоу - знаменитый преступник, получеловек-полузверь, весь такой мертвый и напудренный в своем ящике".

Лицо Веба побагровело. "Потише с этим, сейчас же".

"Черт возьми, у меня в салоне лежали преступники куда менее знаменитые, чем Койоты, и они все равно собирали небольшую толпу. Я заработал немного денег на этих поминках, но с Койота я мог бы взять почти пять центов за голову!"

"Я сказал, заткнись!"

"О, ладно, ладно. Думаю, я могу снизить цену до пенни для детей".

С ревом Уэб подбросил его в воздух, Верн гоготал от смеха и все еще смеялся, когда он упал на землю. Гленн подошел к нему. Его лицо было залито кровью от того, что он уткнулся лицом в шею женщины и пил как носферату, прежде чем оторвать ее голову от тела.

"Хватит дурачиться со своей игрушкой!" - сказал он Уэбу. "Я хочу, чтобы ты позаботился об этих телах".

Верн не знал, что это значит, но Уэб, похоже, знал. Он ушел. Гленн выковырял из клыков сгусток жира, присел на корточки рядом с Верном и достал из кармана маленький мешочек - тот самый, что дала ему ведьма, - и развязал шнурок. Верн наблюдал, как койот высыпал содержимое мешка в другую руку: окаменевшую ногу лягушки-быка; пожелтевшие зубы человека или обезьяны; несколько сушеных листьев остролиста; человеческий глаз, слишком маленький, чтобы принадлежать взрослому человеку; один свежий, как весеннее утро, лютик; и живой тарантул с лапками, насаженными на швейные иглы, которыми он был приколот к металлической подвеске-пентаграмме. Гленн перебирал эти странные артефакты, его взгляд был сосредоточен.

Верн скривился, когда Гленн взял в руки пентаграмму, а тарантул задрожал, пытаясь освободиться. В детстве старший брат Верна запер его в подвале, чтобы разыграть, и когда Верн вслепую пробирался в темноте, он наткнулся на переплетение паутины, был весь искусан и покрыт пауками, пока его крики не насторожили мать, и она не спустилась, чтобы спасти его. С тех пор он страдал острой арахнофобией. Это было настолько плохо, что один только вид паука заставлял его прыгать через всю комнату. Но сейчас, не имея ни ног, чтобы бежать, ни рук, чтобы отмахнуться от него, он мог только дрожать, когда тарантул оказался у него на груди. Он бы закричал, если бы мог дышать.

Гленн подошел к повозке. Верн слушал, как тот перетасовывает вещи, а когда он вернулся, в руках у него был мешок из-под корма, который они тащили с собой из сарая. Одну за другой Гленн вынимал из него человеческие кости, бормоча слова на языке, которого Верн не знал.

Верн закрыл глаза и поморщился, когда первая кость была вставлена в одну из его культей.

С каждым словом, которое бормотал Гленн, пентаграмма становилась все теплее. Кости вставлялись в отверстия, где у Верна когда-то были ноги, скручивая порванные сухожилия и оголяя нервы. Он плакал, потел и вздрагивал, когда кости проталкивали сквозь посеревшее мясо там, где его плечи когда-то соединялись с руками. Он уже почти потерял сознание, когда почувствовал, как лапки тарантула перебирают по его груди, поднимаясь по шее. Теперь он был свободен, свободен и выполнял свою миссию. И когда бедренная кость вонзилась ему в бок, массивный арахнид, извиваясь, перемахнул через подбородок Верна, протиснулся через его губы и проник в рот.

ГЛАВА XXXX

ГРОМ ЗАГЛУШАЛ каждый выстрел, поэтому бойцы не знали, что их подкрепление уничтожено. И все же Бирн чувствовал, что что-то не так. С горы доносился запах смерти, ясный, как запах дровяного костра. Там была кровь, и много крови. Он сказал себе, что это может быть что угодно - медведи, волки или бизоны. Лучше не делать поспешных выводов и не пугать и без того напряженную команду.

Он протер ствол винчестера тряпкой, больше возился, чем чистил. Он ненавидел ждать вот так, ненавидел вообще находиться здесь. Все болело, и он жаждал еще лауданума и долгого мытья в ванне. Он обнаружил, что у него нет никакого желания ложиться в постель с женщиной, даже если это его последний шанс, но образ прекрасной молодой девушки из салуна пронесся в его голове, как она танцевала с ним в ночь, более достойную жизни, чем эта. Если бы он только мог еще раз потанцевать с Печалью, почувствовать ее маленькие руки на своих плечах и вдохнуть ее сладость. Если бы он мог видеть, как она краснеет, когда он смотрит на нее слишком долго, если бы он мог задерживаться на каждом ее слове, если бы ему дали еще одно мгновение, чтобы обнять ее, как будто она была его, как будто он знал, что такое любовь.

"Что-то приближается!" сказала Делия.

Она стояла у заднего окна с биноклем в руках.

Рассел подошел к ней. "Это они?"

"Не знаю".

"Дай мне посмотреть".

Она протянула ему бинокль, и он взглянул.

"Что за черт?" сказал Рассел.

Бирн двинулся вперед, сжимая винтовку в обеих руках. "Что это, Генри?"

"Это телега. Просто мул тянет телегу. Там что-то торчит из повозки. Бревно или что-то вроде того".

Браззо встал со стола, на котором сидел, и достал пистолет. Женщина по имени Каса поднялась вместе с ним, перекинув колчан через одно плечо и взяв в руки лук.

"Осторожно", - сказал Рассел. "Не выходи с оружием наперевес".

"Надвигается беда", - сказал Браззо. "Лучше нам приготовиться к ней. Нельзя просто сидеть здесь и ковыряться в подкладке наших штанов".

"Мы не хотим, чтобы нас видели. Это выдаст наше положение".

" Положение Оурна - это просто сидячие утки, если мы не выступим".

"Мы даже не знаем, что это такое, Браззо."

"Я не видел ни одной безлюдной повозки с мулами, за которой бы не стояла нечистая игра".

Бирн шагнул вперед. Он чувствовал зарождающееся насилие.

"Это ловушка", - сказал он. "Или, по крайней мере, отвлекающий маневр".

Делия взяла в руки свою винтовку. Бирн заметил в ее глазах блеск, которого раньше не было. Он принюхался. От девушки исходил новый мускусный запах. Он решил, что ему все привиделось.

Браззо направился к двери, Каса шла за ним.

"Хорошо", - сказал Рассел. "Но если мы идем туда, то прикрываем друг друга".

Браззо усмехнулся и что-то сказал Касе на ее родном языке, а затем они открыли входную дверь. Оскар Шиес стоял со своим "Витвортом", возвышаясь над остальными, как Адонис. Когда Бирн направился к остальным, Рассел остановил его.

"Вы с Делией останетесь здесь", - сказал он. Он указал на восточное и южное окна. "Вы - наши снайперы".

"Я лучше чувствую их снаружи".

"Вчера ты едва мог ходить. Береги силы. Они понадобятся нам позже".

Бирн отвернулся. Ему никогда не нравилось выполнять приказы или чувствовать себя самым слабым членом команды. Но хотя его гордость утверждала, что он все может, его тело говорило о другом.

Он подошел к южному окну с винтовкой. Делия пошла к восточному, и когда она подняла руки с винтовкой, он увидел волосы, пробивающиеся из манжетов ее рубашки.

Теперь он знал наверняка.

***

Сердце Рассела забилось в пищеводе. Глядя на приближающуюся к ним тварь, он вцепился в свою железку, как испуганный ребенок в руку матери.

Браззо прошептал. "Это не мул".

Существо, тянувшее телегу, шло неуклюже, словно ноги у него были разной длины. Рассел прищурился: собирающиеся грозовые тучи отбрасывали длинные тени на телегу и то, что ее тащило. Ни погонщика, ни людей на лошадях не было. Осмотрев окружающий лес, он никого не увидел и ничего не услышал, ничего, кроме хрипящего существа, которое неуклонно приближалось.

Вот показались его конечности. Они были тонкими, веретенообразными, неправильной формы, и Рассел задохнулся, когда понял, что их больше четырех. Существо двигалось так, словно шло в первый раз, его шаги были неуверенными, но все же оно шло вперед.

В телеге лежал тотемный столб.

"Что, черт возьми... "

Голова существа была опущена, обращена к земле, так что Рассел мог видеть только ее макушку. Тело было алебастрово-белым и испещрено черными прожилками, словно это была живая глыба мрамора.

И оно гудело.

Рассел тяжело сглотнул, узнав мелодию.

Кольцо вокруг розы, карман, полный букетов...

"Стоять!" - сказал он, целясь из своего кольта.

Но тварь продолжала приближаться, телега скрежетала, и когда сверкнула молния, Рассел в ужасе уставился на тотемный столб, который она везла.

Обезглавленные человеческие головы были сложены друг на друга. Там было шесть мужских голов и одна женская, все они были из племени Кайова. Все они были насажены на один длинный атлатль, наконечник копья был воткнут в доски повозки, чтобы удержать ее на месте. Между головами торчали окровавленные руки и ноги. Изо ртов черепов свисали пенисы, за исключением головы на вершине штабеля, у которой грудь была пробита пулями, как шляпа.

Браззо задохнулся, и существо, занимавшееся перетаскиванием, подняло голову.

Рассел узнал гробовщика. Вместо рук и ног у него были сросшиеся бедренные и лучевые кости. Длинная плечевая кость служила пятым придатком, а из прямой кишки торчал целый позвонок, который он тащил за собой, как хромой хвост. Пальцы скелета были просунуты в его щеки, что придавало ему внешние челюсти, похожие на паучьи педипальпы, которые щипали воздух перед ртом, полным паутины.

Рассел задрожал. "Господи... "

Раздался первый выстрел.

***

Под землей сестра Мэйбл перекрестилась. Другие монахини смотрели на нее, но у нее не было своих слов, чтобы утешить их. Поэтому она снова обратилась к Писанию, читая по памяти "Добрую книгу", каждую страницу занося и каталогизируя в своем набожном мозгу.

Кувшин в ее руках был еще теплым, кровь - свежей. Поднявшись по лестнице, она прижала кувшин к груди, как будто его содержимое могло как-то успокоить учащенное биение ее сердца. Она слышала свой собственный пульс даже в бессодержательном стоне Менгира. Преподобный Блэквелл наблюдал за ее подъемом, его артритные пальцы обхватили четки, а губы дрожали в молитве. И огромная статуя Христа вибрировала, когда она вливала святую кровь детей через трубчатые вены, заглушая Менгир, но ненадолго.

***

Браззо отлетел назад, когда пуля прошла через его плечо. Она вышла с другой стороны в ожоге мокрой плоти. Он выстрелил из пистолета, который держал в руке, но выстрел не попал. Рассел пригнулся, уперся рукой в колено и начал стрелять, но не прицельно, так как они не знали, откуда был сделан первый выстрел. Из окон школьного здания Делия и Бирн открыли огонь на подавление.

Оскар Шиес прижал приклад винтовки к плечу, ожидая следующей вспышки, вместо того чтобы обстреливать открытое пространство, и, увидев искру из-за линии деревьев, открыл ответный огонь. Его уши заложило от выстрелов, поэтому он не услышал лошадей, пока они не понеслись по улице позади него. Он повернулся. Когда он увидел двух Койотов, его грудь пылала как в огне. Его конечности тряслись от ярости, и он изо всех сил старался держать прицел. Встречные всадники стреляли один за другим, их пистолеты наполняли воздух вокруг себя клубами черного дыма, а снайпер продолжал стрелять со своей позиции за деревьями. Шиес не знал, в кого стрелять в первую очередь.

Спрятавшись за кустом, Каса пускала стрелы, а из школьного здания раздавались выстрелы из винтовок, пока Делия и Бирн пытались прикрыть отряд. Койоты приближались, копыта их лошадей вздымали грязный снег. В одну из лошадей попала стрела, но она не сбилась с шага. Ноздри коня пылали кардинальным огнем, а зубы оскалились от ярости.

Гленн Амарок протянул одну руку и, раскрыв ее, сильно дунул, выпустив струю черного пепла, который, попав на свет, заблестел, как зыбь. Поднялся шторм, и на отряд обрушилась черная галактика птиц. Стая превратилась в смерч, кружась как одна ужасная масса, их крики были оглушительно громкими. Когда Шиес и Рассел открыли огонь по Койотам, вороны без всякой жалости бросились под пули, чтобы защитить своих хозяев, иногда удваиваясь, чтобы убедиться, что пуля не пройдет сквозь одного из них.

Шиес задохнулся, с трудом веря своим глазам.

Браззо снова был у его ног, но когда он поднял пистолет, его накрыла стая ворон, которые клевали его лицо и тело. Он отмахивался от них своей здоровой рукой, но их было слишком мало, чтобы сражаться. Каса выхватила свою дубину и ударила по нападавшим на Браззо, но тут из-за деревьев раздался еще один выстрел и рассек ей руку, и она упала назад, а ее стрелы разлетелись из колчана.

Шиес стрелял по Койотам, а когда птицы налетели на него, он использовал старый Уитворт как дубину, отбиваясь от кишащей стаи, посылая во все стороны растерзанных птиц. Когда одна из них вцепилась когтями ему в лицо, он скрежетнул зубами и поймал ее в рот. Он сильно укусил, и ворона разорвалась между его челюстями, как испорченная слива, истекая кровью, каркая и крича.

Рассел подхватил Касу и помчался к зданию школы. Он позвал Шиеса бежать с ним. Шиес опустил голову и ринулся в бурю ворон, как таранный бык, его огромное тело пробивалось сквозь атаку каркающих птиц, он размахивал своей верной винтовкой и щелкал зубами, отрывая когти и крылья птицам, имевшим глупость приблизиться к его лицу. Многие из стаи улетели в небо, но другие клевали его плечи и ноги и рвали плоть на шее. Они рвали его скальп и сдирали кожу с бровей. Раздались выстрелы, птицы бросились врассыпную, над головой загрохотал гром, и он едва мог видеть из-за заливающей глаза крови, как кто-то кувыркнулся в здание школы, выплюнув отрубленную голову очередной жертвы.

ГЛАВА XXXXI

СТЕНЫ СОДРОГАЛИСЬ.

Отчасти это был ветер, который ураган принес на Холм Надежды. Часть - от биения крыльев ворон и громкого стаккато их клювов, когда они пытались пробраться внутрь здания.

Щеки Грейс были мокрыми от слез. Шиес был весь в кровавых дырах. Браззо был разорван на части роем, а Каса сжимала руку. Грейс пошла ее успокаивать.

Рассел дрожал. Он никогда еще так не боялся. Хотя ему доводилось сталкиваться с порочными людьми, не дрогнув губами, не дрогнув даже тогда, когда он был в меньшинстве, Койоты были злодеями, которых он не понимал, а потому не мог предсказать. Они были просто немыслимы, олицетворение зла.

Бирн и Делия по-прежнему оставались на своих постах, но теперь, когда они стреляли из окон, то в основном для того, чтобы отпугнуть птиц. Если бы они закрыли окна, то вообще не смогли бы стрелять по койотам. Они должны были продолжать попытки.

"Грейс, пожалуйста, обработай раны Оскара и..."

Оскар махнул рукой. "Я в порядке. Это всего лишь плоть".

Рассел подумал, что если бы мужчина мог видеть себя, он мог бы думать по-другому, но он решил оставить все как есть. Спорить было некогда. Да и смысла в этом не было.

"Маршал!"

Это была Делия. Она захлопнула окно, чтобы перезарядить оружие, глаза ее были расширены, губы побледнели. Он подошел к ней, и она указала на улицу. Рассел открыл окно и посмотрел, и хотя он уже видел оборотней, разъяренных птиц и ампутанта, превращенного в гигантского паука, то, что он увидел сейчас, заставило его откинуть челюсть.

***

Гленн повел свою лошадь через сад к дальней стороне часовни, чтобы здание оказалось между ними и школьным домом, где скрывался отряд маршала. Хайрам последовал за ним и привязал сивого коня. Гленн выхватил кинжал крис и быстрым движением извлек стрелу из груди Белиала. Конь был настолько силен, что стрела выскочила почти сама собой.

"Босс, смотри!"

Хайрам указал на поляну, где Верн тянул телегу. Труп Джаспера Терстона был подперт за тотемным столбом мертвых, но теперь он стоял в телеге.

Он начал идти.

Койоты с разинутыми ртами смотрели, как их старый вожак сошел с телеги и направился к часовне, шагая так уверенно, словно он был живым человеком, а не трупом, похороненным пятнадцать лет назад и оживленным колдовством похоти ведьмы. Он шел непринужденно, как человек, вышедший на вечернюю прогулку, чтобы поужинать.

Гленн не мог удержаться от усмешки.

"Что, черт возьми, здесь происходит?" спросил Хайрам.

"Видимо, старина Джаспер думает, что он все еще предназначен для трона". Гленн сплюнул. "У меня для него плохие новости".

С дороги доносился топот старого пони, на котором ехал Уэб. Хайрам был лучшим снайпером, но Гленн хотел, чтобы он был рядом с ним, когда они подъедут, поэтому он оставил Уэба стрелять из тени заснеженных зарослей. Позади Уэба сидел Барли Рейнхолд, уже не связанный, но запястья его были связаны за спиной. Пони с трудом выдерживал вес обоих мужчин. Лицо Рейнхолда было меловым, а глаза налились кровью от недосыпания. Веб слез с пони, ухмыляясь так, словно только что выиграл в фарт.

"Даже не подстрелили", - с гордостью сказал он.

Он схватил Рейнхольда за рубашку и оттащил его от пони, позволив ему упасть на землю с грохотом. Рейнхолд застонал от боли.

"Заткнись", - рявкнул Уэб. Он оглянулся в поисках тележки и улыбнулся, увидев Верна. "Он тоже молодец, да?" Затем он увидел Джаспера. "Черт возьми! Вы только посмотрите на этого великого Первого Койота! Ходит тут, как будто он мэр!".

Гленн ударил Уэба по руке, чтобы он замолчал. Джаспер подошел к входной двери часовни, но когда дошел до нее, то лишь уставился на нее, как будто у него были глаза.

"Что он делает?" спросил Хайрам.

Гленн не знал, но не хотел признаваться в этом, поэтому ничего не сказал. Вместо этого он посмотрел на Рейнхольда и подтолкнул его носком ботинка.

"Где эта подземная церковь, о которой ты говоришь?"

Рейнхольд сел, сдувая снег с губ. "Я покажу тебе. Если ты только развяжешь меня, я смогу..."

Гленн ударил его по ребрам, и Рейнхольд с воплем наклонился вперед.

"Скажи мне, где это, - сказал Гленн, - или я добавлю тебя к этому тотемному столбу".

"Если я скажу тебе, ты убьешь меня, потому что решишь, что я тебе больше не нужен. Но это не так, сэр. Я буду нужен вам там как проводник".

Гленн ухмыльнулся. "Ты предашь свою церковь, ту, где ты пел гимны, будучи хористом, где ты вырос до такой благородной профессии, как садовник?"

Рейнхольд покраснел. "Эти люди отвернулись от меня, когда я в них нуждался. Когда меня прогнали из города, они ничего не сказали. Почему меня должно волновать, если эта часовня падет?"

Гленн изучал молодого человека. Он хныкал, но говорил правду. В его сердце была ненависть, почти черная, как у Койота. Чувство, что его обидели, висело вокруг него жалким саваном.

Гленн сказал: "Чего ты на самом деле хочешь, Рейнхольд?"

Молодой человек не стал медлить с ответом.

"Мести".

***

Перерыв в сражении дал Бирну возможность собраться с мыслями.

На этот раз этого земного оружия будет недостаточно. Гленн вернулся с более сильным колдовством, достаточно мощным, чтобы создать чудовищ, подобных тому, что тащил телегу с изувеченными людьми. За все, что Седьмой сделал до сих пор, он был вознагражден самым черным колдовством.

Бирн выглянул в окно, чтобы посмотреть, что вызвало крик Делии. Между зданием школы и часовней стоял живой скелет, а внутри его грудной клетки пульсировало яростное сердце Джаспера Терстона. Ошибиться было невозможно. Первый Койот был воскрешен в этом отвратительном новом облике. Но как он мог быть сознательным, если его мозг отправился к червям? Конечно, его силой было желание его сердца, но сам Джаспер больше не был тем, кто ищет, - это была сама черная магия.

"Бог на небесах", - сказала Делия, наблюдая за движением трупа.

Бирн ворчал. "Он нам ничем не поможет".

Оскар сказал: "Что нам теперь делать, Лютер? Ты - волколак. Ты знаешь об этих монстрах больше, чем кто-либо другой".

Они все посмотрели на него. Он снял шляпу и провел рукой по мокрым от пота волосам. Он думал о том, что ему довелось увидеть за то время, что он бегал со стаей, о резне, колдовстве и силах Ада, которые он видел лишь мельком. И хотя он не мог использовать колдовство так, как Джаспер и Гленн, у него все еще были свои сверхъестественные способности.

"Я иду туда", - сказал он.

Делия напряглась. "Но птицы... "

"Я знаю."

"Ты ранен. Ты слишком медлителен, чтобы..."

"У меня есть идея. У меня есть друзья в холмах вон там. Они могли бы помочь".

"Друзья?" спросил Рассел. "О чем ты говоришь?"

"Я не могу ничего обещать. Но попробовать стоит".

Он перезарядил свой винчестер, и хотя остальные пытались отговорить его от этого, они не могли утверждать, что у них есть идеи получше.

"Я пойду с тобой", - предложил Шиес, доставая из плаща свой нож Боуи. "Не все птицы нападут. Я многих из них разогнал".

"Что ты собираешься делать с этим ножом? Зарезать их всех?"

"Я думаю, что смогу их перерезать".

"Надеюсь, птицы не напали на лошадей. Без них я далеко не уеду". Бирн повернулся к Делии. "Прикрой нас, стрелок".

Мужчины вышли через черный ход и посмотрели на небо. На крыше часовни, словно горгульи, сидело несколько десятков ворон. Лошади были спрятаны за зданием школы, привязанные к столбу возле колодца. Они были целы и невредимы. Бирн вздохнул немного легче, увидев, что Бо ждет его, самого верного друга, которого он когда-либо знал. Оскару пришлось помочь ему забраться в седло. Сев на коней, мужчины направились прочь от часовни, пробираясь между зданиями, чтобы их не заметили враги. Выстрелов не было. Ни одна птица не пролетела мимо. Койоты были слишком озабочены, чтобы заметить это. У них были другие дела. Бирн мог только надеяться, что времени хватит.

Они направились в лес.

***

Когда маршал присоединился к ней у окна, Делия уловила запах мужчины, и ее желудок сжался от голода. Она сглотнула слюну и была вынуждена проглотить ее обратно, прежде чем она сорвалась с ее губ, как собака по звонку на обед. Даже ее чресла зашевелились.

"Чего они ждут?" сказал Рассел.

Койоты присели за телегой, чтобы укрыться, и наблюдали за трупом. Он просто стоял, как статуя, на ступенях часовни - незваный гость, каких Делия еще не видела. Она вспомнила о визите койотов к ее семье, и ей снова захотелось открыть огонь по этим ублюдкам, но она решила не делать этого. Пока все было спокойно, это давало Бирну и Шиесу немного времени. Она понятия не имела, о чем говорил Бирн и с какими друзьями он собирался встретиться. Она лишь надеялась, что они живут недалеко. И хотя сейчас она не стреляла по врагам, она держала наготове винтовку, на случай, если ей предложат хороший шанс. Если бы была возможность, она бы забрала голову каждого койота.

***

Они галопом выехали из города и въехали в богатые просторы долины. Падал мягкий снег, и холод успокаивал онемение в дырах, которые птицы проделали в его плоти. Шиес сжимал поводья, низко пригнувшись от зимнего воздуха, и копыта его серой лошади были подобны выстрелам из пушки, когда звук эхом разносился по пустынным равнинам. Бирн ехал по прямой дороге в сторону густого леса. Шиес скакал рядом с ним, и хотя у него были вопросы, он их не задавал, потому что передышки не было.

Когда они подъехали к линии деревьев, Бирн остановился, а Шиес остановил своего серого. Они расседлали лошадей, и Бирн повернулся лицом к небу и глубоко вдохнул через нос.

Он начал завывать.

Шиес вздрогнул. Это был не звук человека, подражающего волчьему вою, это был вой волка из горла человека. Шиес знал лунную песню волков. Он слышал их много раз на охоте, особенно в недрах гор. Звук, который издавал сейчас Бирн, был идентичен - призыв клыков к космосу.

"Святой ад", - пробормотал про себя Шиес.

Бирн продолжал свой гимн. Лошадь Шиеса зашевелилась, и он похлопал ее по шее. Зов волчьего человека пронесся сквозь деревья и отразился от горизонта, а далекая Черная гора создала эхо в пустыне.

Что-то завыло в ответ.

Инстинктивно Шиес потянулся к винтовке в ножнах седла, но Бирн коснулся его руки и мягко оттолкнул ее. Раздался еще один вой. Потом еще один. Волк в укрытии был не один. Его серый зашипел, на этот раз резвее, и Шиесу пришлось натянуть поводья - конь был так же неспокоен, как и он сам.

Вожак стаи вышел из тени - волк, более массивный, чем любой, которого Шиес когда-либо видел. Его шерсть рябила на ветру, благородная морда была поднята к нему, желтые глаза напоминали цитрин, тронутый дождем. Когда он двинулся в глубь леса, из него вышли еще шесть волков. Шиес уловил что-то краем глаза и повернулся - еще пять волков выскользнули из кустарника справа от него. Они приближались к ним, окружая их.

"Господи", - сказал Шиес. "Как раз то, что нам нужно".

Бирн говорил спокойно. "Вообще-то, так и есть. Не бойся."

"Подожди. ...это те друзья, о которых ты говорил?"

Мужчина кивнул. "Я лупицинус. Волк-чародей".

Вперед вышло еще больше волков, почти двадцать. Они были крупные, серебристые и мускулистые. Несколько щенков, почти таких же больших, как взрослые обычные собаки, шли в хвосте. Шиес напрягся, когда Бирн выпрыгнул из седла и приблизился к вожаку стаи, но на этот раз Шиес не стал доставать свой Витворт. Бирн присел. Главный волк прижался к нему, мурлыча по-кошачьи, когда ему почесали за ушами. Когда остальные собрались вокруг, Бирн достал из своего пальто шерстяной мешок и накормил их кусочками сала и свиного жира.

"Ты всегда носишь это с собой?" спросил Шиес.

Но Бирн был сосредоточен на стае. Он шептал им, пока они ели, и Шиес мог поклясться, что видел, как главный волк кивнул.

ГЛАВА XXXXII

ТРУП ВИБРИРОВАЛ.

Сердце Джаспера пропиталось чернотой, смолистая жижа облепила ребра и поползла вверх по плечам и шее. Койоты наблюдали, как скелет крутится на месте, пританцовывая и не двигая ногами.

"Что он делает?" спросил Уэб.

Но никто не ответил.

Гленн наблюдал, как шипит слизь, испуская черный туман, а когда сердце запульсировало, оно раздулось до таких размеров, что напрягло грудину до трещин. Вороны каркали с крыши, некоторые сидели на большом кресте на вершине и гадили на него.

"Вот и все", - сказал он. "Часовня слишком чиста, чтобы койот мог просто войти в нее. Они усилили охрану со времен Джаспера. Святое место под землей было затронуто какой-то белой магией".

"Черт", - сказал Хайрам. "Ты говоришь, что мы не можем войти? Что мы сгорим в огне или что-то в этом роде?"

"Я не знаю, что произойдет. Но посмотри на размер сердца Джаспера. Джессамин была права. Поместив его обратно в его тело, оно стало более мощным, возможно, достаточно мощным, чтобы сломать эту белую печать".

Кости трупа громко скрипели, а когда он наклонился, у хвоста вырос позвонок. Джаспер присел на корточки и вытянул руки назад, выпятив грудь и увеличив ее в ширину. Его плечи хрустели, увеличиваясь вдвое, а пальцы выросли до острых точек. Когда он поднял голову, череп увеличился, лицо превратилось в рыло, а ряд клыков выпятился.

"Черт возьми", - сказал Уэб. "Он трансформируется".

Скелет-оборотень поднял руки и впился обеими когтями во входную дверь, с ревом разрывая дерево.

***

Казалось, что земля дрожит вокруг сестер.

Мэйбл перекрестилась, наверное, в двадцатый раз за этот день. Она чувствовала внутри себя знакомое тепло, силу, которую было приятно иметь, но страшно использовать, поэтому на протяжении десятилетий она пользовалась ею очень редко. Именно эта энергия помогла ей выжить, когда Джаспер Терстон впервые пришел в ее часовню. Теперь, пятнадцать лет спустя, его ученики стучались в ее дверь. Она должна была использовать то немногое, что у нее было, какой бы непредсказуемой ни была ее сила, как бы мало она ее ни контролировала. Мэйбл была всего лишь сосудом для этого голубого сияния. Было ли это по милости Божьей, она не могла сказать. Все, что она знала наверняка, - это то, что она не от мира сего.

Сестра Эвалена ухаживала за исполинским Спасителем, поддерживая Менгир как можно надежнее, окропляя его камеру освященной кровью. Камень теперь гудел - баллада Люцифера, взывающего к своим приспешникам. Опустившись на колени, сестра Женевьева продолжала рисовать кресты на алтаре кусочком мела, веря, что сила в количестве. Хотя Мэйбл не была согласна с этим убеждением, она не стала спорить, желая, чтобы испуганная молодая сестра цеплялась за все, что давало ей надежду в этот темный час.

Мэйбл действительно ощущала черноту над головой. Она приближалась так же верно, как и смерть.

Преподобный Блэквелл подошел к ней. "Все будет не так, как в прошлый раз. Я здесь, в отличие от предыдущих. Уже одно это благословляет нас, церковь, высшей божественностью".

Она взяла старого проповедника за руку. "Ты единственный, кто охраняет Менгир дольше меня".

"Три часа и семнадцать лет".

Затем они замолчали.

Глаза Мэйбл затуманились. "Что, если мы не сможем охранять его дольше?"

Глинобитные стены содрогнулись от подземного грома. Сестра Мэйбл тяжело сглотнула, вспомнив землетрясение, которое она пережила восемь лет назад во время поездки в Северную Калифорнию. Тогда земля разверзлась и поглотила ряд домов, а находившиеся в них семьи закричали, будучи погребенными заживо за считанные секунды. Мэйбл ехала в дилижансе, и Барли Рейнхолд пустил испуганных лошадей в галоп в другом направлении, земля дрожала под колесами повозки и трещала позади них, а Мэйбл вцепилась в сиденье костяшками пальцев и бормотала молитвы.

Сейчас она вознесла новую молитву, потому что на этот раз бегства не будет.

***

Они выбрали более короткий путь назад, направившись по улице к часовне, с оружием наизготовку, лошади фыркали, рядом с ними бежала волчья свора. Снегопад усилился, хлопья вихрились во все стороны, словно намекая на грядущий хаос. Сердце Бирна забилось. Тяга к сердцу Джаспера была такой же сильной, как грузовой скорый поезд. И когда они с Шиесом достигли здания школы, они не остановились. Чудовищный скелет пробивал себе путь через забаррикадированную дверь часовни. Они повели лошадей по широкой дуге и обогнули часовню с обратной стороны, направляясь прямо к койотам с другой стороны.

Вороны поднялись в черном облаке крыльев, каркая, чтобы предупредить своих хозяев, и, когда они налетели, Бирн выстрелил из своего кольта, убив одного. Делия появилась в окне школьного здания со своим ружьем, входная дверь распахнулась, Рассел был наготове. Бирн и Шиес слезли с лошадей, чтобы быть ближе к земле, ближе к защите волков, и когда стая птиц полетела вниз, волки зарычали и напали, прыгая в воздух, чтобы схватить птиц клыками, вспороть им брюхо, разорвать пополам в воздухе взмахом лапы.

Бирн заметил Гленна и бросился в наглую, беспечную атаку, его пистолет выпускал одну пулю за другой. Койоты пригнулись за телегой, когда пули настигли их, одна из них пробила бедро Гленна, но он едва вздрогнул. Бирн прижался спиной к стенке часовни, чтобы прикрыться, так как пули разрывали воздух перед ним. Часовня дрожала, как новорожденный олененок, и от нее, казалось, исходил резкий аромат сока Джаспера.

Бирн отступил назад к окну на боковой стороне часовни и заглянул внутрь. С этого угла он мог видеть входную дверь изнутри. Она была разорвана на части, в дырах виднелся белый зимний свет, когда руки скелета ковырялись в дереве. Прикладом своего "Кольта" Бирн разбил окно и оттолкнул осколки, но когда он попытался забраться внутрь, злой жар заставил его отпрянуть. Он почувствовал внезапную тошноту и слабость. Он еще не полностью оправился от ран, но знал, что не это было причиной его внезапного приступа, потому что, как только он отступил от окна, тошнота отступила.

Церковный дом был защищен от Койотов, даже от тех, кто исправился. Должно быть, Мэйбл укрепила его с тех пор, как он был здесь в последний раз, используя какое-то святое очищение для подготовки к встрече с этими адскими злодеями. Но Джаспер позаботился об этом. Его сердце проталкивало свое колдовство через дверной проем, наводняя часовню и искалечивая ее божественность всепоглощающей тьмой.

Бирн просунул руки в окно, обеими руками держа пистолет, целясь прямо в дверь, когда она раскололась по центру.

***

У Рассела не было другого выбора, кроме как бежать сквозь безумие. Он проскочил мимо воя волков и воронов - видение кошмарного мира, ставшего плотью. Рядом с ним Каса метала и выпускала стрелы, помогая волкам в этой вакханалии. Когда она побежала вперед, Рассел заметил, что ее нос стал черным и мокрым, а лицо несколько вытянулось. Она выхватывала стрелы из колчана со скоростью, не поддающейся человеческим способностям. С винтовкой в руках и железом у бедра Рассел направился к часовне, где за невысокой оградой притаился Шиес, прислонив к ней свой "Уитворт", и стрелял по койотам. Волки отстреливались, их пули пробивали доски, но Шиес знал, когда нужно свернуть, чтобы замаскировать свою позицию. Дым, осколки и снег подняли головокружительную волну.

Уэб упал назад, кровь хлынула струей. Он застонал, но поднялся на руки и колени, ища на земле свой пистолет. От выстрела винтовки Делии из окна позади Рассела у него мурашки побежали по коже. В воздухе висел запах пороха и крови - человеческой и звериной. Снег затруднял обнаружение целей. Он должен был подобраться ближе. Делия и Шиес должны были прикрыть его. Он махнул Шиесу, тот кивнул, и Рассел двинулся между кустами, окаймлявшими сад, в сторону часовни, противоположную той, куда ушел Бирн, надеясь, что они смогут атаковать койотов с двух сторон.

Гленн и Хайрам стреляли в сторону школы, Уэб все еще искал свой пистолет, и все они были слишком заняты, чтобы заметить приближающегося маршала, скрытого снегопадом и ветками. Он уже подходил к ним, когда увидел пони и человека рядом с ним со связанными за спиной руками. Рассел не видел заложника из здания школы. Хотя голова мужчины была опущена, светлые волосы закрывали лицо, Рассел мог видеть, что он молод, вероятно, у него есть жена и маленькие дети.

Он пробрался поближе. Пони находился достаточно далеко от повозки, стоя позади более высоких лошадей. Он должен был быть быстрым и не мог быть нежным. Сделав глубокий вдох, Рассел побежал, быстрее, чем он бегал со времен своего детства, и когда он достиг места, он бросил винтовку, схватил мужчину за талию и потянул его вверх. Человек приземлился на ноги, но все еще спотыкался, и Рассел достал свой нож Боуи и разрезал путы, освободив руки. Бедняга был грязен, волосы всклокочены, лицо потемнело от копоти и бороды, которая росла несколько дней.

"Пойдем", - сказал Рассел.

Мужчина, казалось, очнулся. Он посмотрел на Рассела и моргнул, выныривая из своего тумана. Рассел поднял винтовку и подтолкнул его к бегу, и они помчались обратно в сад, скрываясь за кустами.

"Вы в порядке, мистер?"

Молодой человек кивнул. Его глаза были жесткими, в них застыл ужас, который он видел, находясь во владениях Койотов. Он показался ему смутно знакомым, но Рассел не мог его узнать. Еще один человек из города, которого ему еще предстояло запомнить. Это было бы проще, если бы он не был таким растрепанным. В таком плачевном состоянии его могла бы не узнать собственная мать.

Стрельба превратилась в оглушительное стаккато, каждый пистолет палил одновременно, рычание, лай, крики, пронзительные вопли людей и зверей. Вокруг них бушевала война в состоянии психоза, ужас, от которого кровь стыла в его сердце.

Рассел достал свой кольт из-за бедра.

"Вы когда-нибудь стреляли из пистолета, мистер?"

Молодой человек снова кивнул. Он протянул руку, и Рассел передал ему пистолет, рукояткой вперед. Рассел вернул свое внимание к Койотам. Хайрам сменил позицию и перезаряжал пистолет. Он был широко раскрыт и не замечал присутствия маршала. Это было бы просто, меткий выстрел в голову. Рассел поднял винтовку к плечу и выровнял ее, но ружье, которое выстрелило, было не в его руках.

ГЛАВА XXXXIII

ВО ВРЕМЯ перерыва в стрельбе Гленн бросился к входной двери часовни. Или к тому, что от нее осталось. Джаспер ворвался внутрь, и чернота последовала за ним, заглушая собой слова освящения, которые произносили монахини. Гленн сомневался, что ему удастся войти внутрь, не зацепившись за порог, но это вряд ли имело значение. Он был воодушевлен магией, которой теперь владел, и стремился получить ее больше, даже если это означало получить пулю. Он чувствовал себя не просто смертоносным - он чувствовал себя непобедимым, подпитываемый силой, манящей его к своей судьбе, к своему трону на новом уровне Ада.

Из здания школы раздался выстрел, пуля снайпера задела его, но он не сбавил шага. Боль в руке была, но незначительная. Но когда он вошел в часовню и прошел между скамьями, раздался еще один выстрел, и этот выстрел отбросил его назад. Выстрел был произведен из окна слева от него. Его грудь кровоточила, но пуля не задела органы. Гленн поднял свое оружие и выстрелил в окно, но никого в нем не увидел. Нападавший либо спрятался в укрытие, либо убежал. Он поднялся на ноги, наблюдая за окошком с пистолетом наизготовку, и пошел среди скамей, чувствуя странное притяжение энергии, которую он не мог определить. Когда он дошел до конца ряда, то повернулся и пошел назад, чтобы следить за окном на случай любого внезапного движения, а его пистолет бился о бедро.

Стены задрожали. Картина "Тайная вечеря" упала с крюка. Гленн усмехнулся, его зубы были острыми, как наконечники стрел, и пол под ним, казалось, задышал, поднимаясь и опускаясь, когда он попятился к алтарю, а когда дошел до него, увидел дверной проем и лежащий перед ним труп Джаспера Терстона, череп был разбит, но сердце еще билось.

***

Бирн не смог остановить черную магию. Хотя он и уничтожил Джаспера, разнеся его голову на куски, каждый выстрел в сердце трупа просто поглощался массой, как будто она пожирала пули. Он был слишком силен, чтобы умереть от человеческого оружия.

Прежде чем получить пулю самому, он хорошенько потрепал Гленна. Ответный выстрел Гленна разминулся с головой Бирна, но задел его левое плечо, разорвав сухожилие на ротаторной мышце. Рука некоторое время будет практически бесполезной, но, по крайней мере, она не была его преобладающей рукой. Он все еще сжимал в руках ствол. Он раскалился и дымился, пока он делал новые выстрелы. Если бы он показался в окне, то получил бы пулю между глаз, так как Гленн был обороняющимся стрелком и нечеловечески терпелив.

Бирн прижался ухом к дрожащей стене, надеясь услышать движения человека, но грохот выстрелов был слишком силен даже для волка.

Он должен был попасть внутрь.

***

Уэб получил еще одну проклятую стрелу, причем прямо в тыльную сторону руки, когда он ковырялся в грязи в поисках своего оружия. Он зарычал и попытался вытащить его с земли другой рукой, но земля замерзла, и он не мог сдвинуть эту проклятую штуку с места. Он был прижат.

" Хайрам! На помощь!"

Но Хайрам вел перестрелку с двумя противниками - чернокожим и тем, кто был в здании школы.

Еще одна стрела пролетела мимо головы Уэба и воткнулась в борт телеги в нескольких дюймах от его лица. Он должен был действовать быстро или умереть, поэтому он обхватил другой рукой руку со стрелой и начал тянуть ее назад, отделяя мясо от кости, пока древко стрелы медленно разрывало руку по центру. Он завизжал, как свиноматка, которую клеймят, разрывая собственную руку на две части, чтобы спасти свою жизнь, и успел вытащить ее, как в него полетела еще одна стрела, попав как раз в то место, где он был секундой раньше.

Он переполз на другую сторону телеги и укрылся за Верном. Гробовщик посмеивался над его паникой. Уэб ударил бы его, если бы его рука не была окровавленной.

"Привет", - сказал Верн. Он звучал как осиный улей.

Уэб проследил за взглядом Верна и увидел, что его пистолет лежит в небольшой ямке в слякоти. Он поднял его своей здоровой рукой. Он не так хорошо стрелял из этого пистолета, но, по крайней мере, он был вооружен. Теперь он мог открыть ответный огонь по этой суке Кайова! Он встал на колени, оружие было на изготовке, но когда он увидел приближающуюся женщину, то понял, что простая пуля ее не остановит.

Черт, да и шесть не остановят.

Она бросила лук. Судя по ее виду, он ей не понадобится. Сейчас она была вдвое больше Уэба, женщина почти полностью превратилась в медведя гризли. Ее одеяние разорвалось на ленты, ремень колчана оторвался. Только ее грудь и живот были лишены густого бурого меха. Глаза были человеческими, но морда - мордой, а уши округлились и переместились выше на череп. Когда она рычала, сверкали огромные желтые зубы.

Из-за боли тело Уэба стало работать в усиленном режиме, наполняясь волчьими эндорфинами и активизируя свои целительные свойства. Он еще не был полностью в состоянии оборотня, но уже был близок к этому - глаза как у собак, клыки оскалены, длинные бакенбарды развеваются на ветру.

Он напрягся, когда медведь набросился на него.

***

Рейнхольд стоял над первым человеком, которого он убил.

Маршал Рассел лежал на земле, пуля попала прямо в сердце, законник был убит из собственного оружия. Хотя ему доводилось убивать бизонов, уток и лосей на мясо, Рейнхолд никогда прежде даже не думал о том, чтобы застрелить человека, по крайней мере, не задумывался об этом всерьез. Да и сейчас он об этом не задумывался. Он просто действовал. Может быть, виной тому было безумие всего происходящего вокруг - перестрелка, убитые индейцы и человеческий тарантул. Может быть, это была его личная месть законнику за то, что он лишил его средств к существованию и семьи, которую он любил. Что бы ни толкнуло его на убийство, его нельзя было оправдать.

Я - убийца, подумал он.

Он заправил кольт в брюки, шипя, когда горячий ствол обжег его. Он просто плохо соображал. Поудобнее устроившись с винтовкой, он взял маршальскую и двинулся вдоль стены часовни. Он не был уверен, на чьей он стороне. Скорее всего, ни на чьей. Но если он собирался выбраться отсюда живым, было бы разумно помочь команде победителей. Никто не видел, как он убил Генри Рассела в саду. Это не играло никакой роли в том, какое решение он примет.

Чудовищный рев заставил его замереть.

Это не волк.

Он выглянул из-за угла здания и увидел источник шума - огромную медведицу, возвышавшуюся над Уэбом, когда он разряжал в нее свой пистолет. Но медведица все равно напала. Пули с таким же успехом могли быть и ошметками. Но Уэб тоже менял облик, и по мере того, как он это делал, его сила возрастала. Когда медведь навалился на него и замахнулся лапой, он смог поймать ее обеими руками и сломать кость. В ответ зверь ударил другой лапой, когтями по лицу Уэба, оставляя четыре кровавых следа, когда вскрывал его плоть. Верхняя часть одного уха отлетела как грязь, и хотя Уэб сопротивлялся, медведь был гораздо сильнее. Он кричал, когда он терзал его, кровь и сухожилия превратились в туман, который изменил цвет шерсти нападавшего.

Рейнхольд сделал свой выбор.

Он выстрелил.

Медведица вскрикнула, когда пуля раздробила ее зубы. Несколько пуль вылетели с другой стороны морды зверя и исчезли в снежной ярости. Медведь увидел его, но, когда зверь поднялся во весь рост, Райнхольд выстрелил снова. Учитывая, насколько огромной была его цель, промахнуться было нельзя. Уэб все еще продолжал бороться, и его когти впились в брюхо медведя. Зверь, казалось, был в замешательстве, не зная, на кого напасть первым, кто представляет более непосредственную угрозу. Она схватила Уэба за голову, полностью оторвав его от земли, и начала сжимать: здоровяк зарычал, когда давление на его череп усилилось. Рейнхольд снова прицелился, выверяя точность, но когда он нажал на курок, раздался лишь звук пустого патрона.

"Черт!"

Уэб собирался умереть. Но если Райнхольд сможет найти патроны маршала, то, возможно, успеет перезарядиться и спасти себя. Единственным вариантом было бежать, но он сомневался, что медведю понадобится много времени, чтобы догнать его. Он пнул мертвеца в плечо, чтобы перевернуть его на бок, затем присел, порылся в пальто, пока не нашел коробку с патронами, и перезарядил оружие. Только когда он закончил, он вспомнил, что у него в штанах лежит кольт, и он мог бы использовать его для спасения Уэба. Но ладно. Одним Койотом в мире меньше - не беда.

От странного визжащего звука у него заложило уши. Он снова скользнул за угол. Медведица вертелась, пытаясь ударить себя лапами по спине, потому что Верн-паук набросился на ее плечи, его скелетные лапки вонзились в ее тело, одна поднималась и опускалась, вонзаясь медведице в шею.

Уэб стонал в кровавой жиже, ужасно израненный, но все еще живой.

Гробовщик пришел ему на помощь.

***

Шиес не мог точно выстрелить.

Если бы он выстрелил, то, скорее всего, попал бы в Касу, и даже если бы он попал в человека-паука на ее спине, его пуля, скорее всего, прошла бы прямо через человеческий торс и все равно попала бы в нее. Поскольку Хайрам вел ответный огонь, Шиес не мог напасть, но для того, чтобы спасти женщину-кайова, ему пришлось подойти ближе. Во время перестрелки он сидел низко пригнувшись и не знал, где находятся остальные члены отряда, зашли ли они в часовню или нет. Снег падал очень интенсивно. Он едва мог разглядеть надгробия на кладбище. Но он видел, как Гленн зашел в часовню. Шиес разрывался между желанием спасти Касу и страхом, что они все погибнут, если он не пойдет за Гленном, поэтому он сделал глубокий вдох, перешел на бег и направился к церкви, слишком злой, чтобы умереть.

***

Голубая фантасмагория клубилась под земным святилищем, недоуменная муть, которая стелилась, как утренний туман, вилась вокруг возвышающегося Христа и просачивалась в каждую складочку и щель тела сестры Мэйбл. Хотя она никогда не знала возлюбленного, она задрожала, как будто к ней прикоснулись. Туман был почти жидким, обнимая ее в своем чреве белой магии. Эта энергия не была полностью подвластна ей. Она была всего лишь сосудом, в котором она находилась, как в лампе джинна.

Остальные были рядом с ней - человеческая баррикада у подножия лестницы, предупрежденная низким рычанием и клыкастой вонью спускающейся мерзости. Сначала показались его сапоги, черные кожаные, со шпорами из человеческих зубов и костей пальцев. С каждым шагом от его подошв исходила чернота - остатки ада.

Преподобный Блэквелл процитировал Ефесянам.

" Укрепляйтесь в Господе и в Его могуществе. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вы могли противостоять козням дьявола".

Проповедник шагнул вперед. Когда Мэйбл попыталась присоединиться к нему, он мягко оттолкнул ее назад. Она надеялась, что у него есть план. Он служил Богу гораздо дольше, чем она. Возможно, он был готов к встрече с Гленном Ужасным непонятным для нее образом. Если у него и было какое-то предчувствие, он не поделился им с ней. Сестры Эвалена и Женевьева стояли на месте, бусины их четок обхватили запястья, кресты были зажаты в их дрожащих руках. Женевьева плакала, но, несмотря на страх молодой монахини, Мэйбл знала, что она не убежит - такова была ее преданность Господу и верность христианскому долгу перед ближними.

Гленн вошел в подземную церковь, держа в руках пульсирующее сердце самого черного колдуна, словно новорожденного. Трубки сердца поднимались по его левому предплечью, нижняя полая вена была длинной и змееподобной, мясистые трубы аорты соединялись с пульсирующими венами Гленна, как жирные пиявки. Когда он разнял руки, сердце прижалось к нему, точно нечестивый нарыв. Он оглядел подземную церковь, с ухмылкой рассматривая канделябры и множество крестов, а когда взглянул на могучего Спасителя, сплюнул на пол.

Блэквелл указал на него. "Тварь зла! Я бросил тебя..."

Гленн дернулся, как гадюка, и схватил проповедника. Мэйбл взвизгнула и отступила назад, а три монахини прижались друг к другу, словно могли трансмогрифицироваться в коллективную силу добра. Но Бог не оказал такой милости. Койот казался совершенно невосприимчивым к белой магии, распространявшейся вокруг него, и даже когда его руки опустились на плечи Блэквелла, они не были ни обожжены, ни сломаны, ни каким-либо образом повреждены. Он схватил проповедника за запястье и лодыжку и поднял его над головой, словно тот был не более чем соломенной куклой.

Мэйбл закричала. Они все закричали.

Гленн оскалил клыки и вгрызся в живот Блэквелла, затем пережевал жир и сухожилия, прорвав брюшную полость проповедника. Он даже не успел вскрикнуть от боли. Гленн потянул в разные стороны, и Блэквелл был разорван на части, его верхняя часть тела оторвалась от нижней в кровавом взрыве горячих и газообразных кишок.

Бросив куски позади себя, Гленн подошел к сестрам. Женевьева закрыла глаза, пронзительно крича и всхлипывая, а когда Эвалена встала перед ней в качестве защиты, Гленн выхватил из кармана свой булатный кнут и одним взмахом рассек воздух, захлестнул кожаную петлю вокруг горла Эвалены и свернул ей шею, мгновенно убив ее.

Сестра Мэйбл посмотрела на статую Христа, не в первый раз задаваясь вопросом, где же Бог. Через стеклянную камеру она наблюдала, как Менгир светится, словно багровая звезда, а кровь, в которой он плавал, пузырится и дымится. Так много детей. Так много душ. Она потянулась к Женевьеве, но молодая монахиня не сдвинулась с места. Страх искалечил ее. Мэйбл ничего не оставалось, как оставить ее, когда к ним подошел Гленн, наполовину преображенный, с горящими глазами и бакенбардами, с которых капала кровь расчлененного проповедника. Когда она бежала к статуе, то слышала, как снова и снова трещал кнут, а крики Женевьевы заставили Мэйбл прикусить губу и смахнуть подступившие слезы.

Добежав до бочки, стоявшей рядом с лестницей, она откинула крышку, сняла платок и окунула голову в кровь пяти сирот, убитых монахинями накануне вечером. Они выбрали самых больных детей, которые все равно долго не прожили бы, задушили их, пока они спали, а затем принесли сюда для окропления. Монахини сделали все возможное, чтобы выкачать из вен детей все десять пинт, и хотя это сломало что-то в каждом из них, они должны были сохранить Менгир. Нескольких капель уже не хватило бы теперь, когда за ним пришло такое огромное зло.

Менгир нуждался в защите... впрочем, как и она сама.

Мэйбл вырвалась из своего платья и устроила себе ванну шлюхи с кровью, намазав руки, шею и грудь, покрыв сначала туловище, чтобы защитить жизненно важные органы. Когда она перешла к мытью ног, бочонок выскользнул из ее рук, и она заплакала, когда кровь разлилась по ее ногам. И тогда она легла на алтарь и стала кататься в нем, словно в огне, рыдая и крича вместо замолчавшей Женевьевы.

ГЛАВА XXXXIV

БЫЛО ТЯЖЕЛО, но Бирну удалось протиснуться в окно, зацепив лишь несколько осколков стекла. Колдовство койотов раскололо печать, которая ранее ошпарила его, и он смог войти в здание без ущерба для здоровья. Крики наполнили часовню ужасным хором, поднимаясь с подземельной кафедры. Переступив через груду костей Джаспера, он заметил, что сердце было вырезано, и Бирн пошел по следам смолы вниз по ступеням, пытаясь трансформироваться, но в ослабленном состоянии ему это удавалось с трудом. Он стиснул зубы. Его левое плечо пульсировало, и оно ныло от застрявшей пули, когда он пытался поднять руку выше груди. Он беспокоился о заражении крови. Учитывая его ранения, его волчья сущность должна была взять верх, инстинктивно исцелить и защитить его. Но в последнее время он многого требовал от своего тела, и его сверхчеловеческая стойкость была на исходе. Ему нужно было больше времени, чтобы восстановиться, но времени у них было в обрез.

Бирн перезарядил оружие и направился вниз.

В клубящуюся черноту и точечные вспышки синего света, в вонь крови и крики умирающих, и вниз, вниз, вниз в пульсирующую гробницу на краю света.

***

Когда чернокожий побежал к часовне, Хайрам получил свой шанс.

Стреляя быстрыми очередями, он свалил здоровенного ублюдка. Хайрам вздохнул с облегчением. Этот человек был хорошим стрелком, и за время перестрелки он несколько раз попадал в него. Поднявшись со своего места за телегой, Хайрам увидел, из-за чего произошла вся эта суматоха.

На своем веку Хайрам повидал немало странных вещей, но эта превзошла все.

Уэб, гризли и существо, которое Гленн сделал из Верна Пипкина, катались, царапались и кусали друг друга в оргии насилия. Хайрам смотрел на открытую дверь часовни, притягиваемый черным светом, чувствуя прикосновение Менгира. Он поднял винтовку, крутанулся и разрядил ее в медведя, пока тот не упал на землю. При этом он снес одну из костяных ног Верна, заставив его упасть с гризли, пока тот медленно превращался в женщину.

Хайрам взглянул на Уэба. Он был в полном дерьме, но, будучи упрямым старым канюком, мог выжить.

Но были и более важные дела.

***

Рейнхольд все-таки побежал.

Безумие оборотней и ходячих скелетов в сочетании с тем, что он теперь был настоящим убийцей человека, подкосило его последние нервы. Поэтому он бежал через сад и вечнозеленые деревья, мимо упавшего черного человека, стонущего в куче красного снега, и, добежав до ограды возле кладбища, присел на корточки.

Он решил присоединиться к Койотам только потому, что считал, что они могут выиграть эту войну. Он надеялся, что выстрел в медведя будет иметь значение. Может быть, он даже сможет присоединиться к ним, стать членом команды. Других перспектив у него точно не было, и теперь, когда он убил один раз, он был уверен, что сможет сделать это снова.

Он огляделся по сторонам. Стрельба прекратилась, и снегопад еще больше нарушил тишину. Он должен был укрыться, пока все спокойно.

Рейнхольд бросился к зданию школы.

***

Делия не хотела бить Грейс Коулин, но если бы пришлось, она бы это сделала. Это было бы самым неуважительным поступком в ее жизни, но школьная учительница, хотя и из лучших побуждений, мешала ей. Делия была здесь как одержимая. Она была здесь, чтобы сражаться. Но когда она попыталась выйти из здания школы, Грейс все время тянула ее назад, ее глаза были полны беспокойства.

"Ты не можешь выйти туда, Делия! Они убьют тебя!"

Они видели, как Оскар Шиес получил пулю и упал. Они видели, как Каса тоже был расстреляна. Браззо лежал, растерзанный птицами-демонами. Они не знали, где сейчас Рассел или Бирн, и это только усиливало тревогу Делии.

"Я должна им помочь".

"Умерев, ты никому не поможешь".

Делия вырвала свое запястье из рук школьной учительницы. "Я не могу ничего сделать отсюда. Они все в часовне. Что, если я действительно нужна мистеру Бирну и маршалу прямо сейчас? Что, если у них большие неприятности?"

Грейс не успела ответить. Входная дверь открылась, и Делия повертела винтовкой, надеясь, что это вернулся кто-то из их друзей, но приготовилась стрелять в койота. Вошедший мужчина не был ни тем, ни другим. Незнакомец закрыл за собой дверь и прижался к ней спиной, тяжело дыша, глядя на женщин. Делия обратила внимание на винтовку в его руках, ствол которой был направлен в пол. Она не опустила свою, особенно когда незнакомец усмехнулся. Что-то ей не понравилось в этой улыбке, что-то неискреннее, продажное.

"Нет", - прошептала Грейс.

Делия взглянула на нее. Школьная учительница была цвета камелии, ее тело напряглось. Незнакомец без слов шагнул вперед, и Делия подняла ствол к его лицу.

"Оставайтесь на месте, мистер".

Его наглаженная улыбка стала еще шире, и он уставился на Грейс, полностью игнорируя Делию.

"Я должен был знать", - сказал он. "Черт, я знал!"

Грейс замолчала, и Делия заговорила. "Не подходи, я сказала".

"Все это колдовство, - сказал он Грейс, - все эти чудовища и оборотни. Ты привела их в Хоупс-Хилл! Ты - главная ведьма. Я знал это все время, но эти невежественные люди просто не хотели меня слушать. Им нужно было помешать мне делать Божью работу. Теперь меня ничто не остановит".

Делия закричала. "Я остановлю тебя!"

Он был быстр, но недостаточно быстр. Незнакомец повернулся к Делии с винтовкой наготове, и когда он выстрелил, его пуля попала точно в цель, но он также получил пулю в грудь за свои усилия. Пуля Делии сбила его с ног, тогда как пуля, которой он ранил ее руку, лишь заставила ее вздрогнуть. Она подбежала к нему, отшвырнула его винтовку, сунула ему в лицо свою и наступила на рану на груди.

"Я покончу с тобой, если это потребуется, мистер".

"Ты сатанинское отродье! Ты просто еще одна ведьма, ничем не лучше..."

Она надавила на его рану, и он взвыл, заставив ее потерять равновесие, и пока она выпрямлялась, он схватился за винтовку в ее руках, оттолкнул ствол, и она выстрелила во второй раз, пуля пролетела мимо и попала в стол. Он выбил у нее из-под ног винтовку, повалил ее на пол и вырвал винтовку из ее рук, когда она задыхалась, задыхаясь от ветра.

Он приставил ствол винтовки к ее подбородку. "Сдохни, маленькая сучка!"

Верхняя часть головы мужчины разлетелась на куски.

Его черепная коробка слетела с головы, как камень, и покатилась по полу в потоке крови. Из его ушей хлынуло мозговое вещество, из ноздрей хлынул красный фонтан, а один глаз выскочил из глазницы с влажным шипением, прежде чем он упал на пол. Делии не пришлось этого видеть, так как она плотно закрыла глаза, уверенная, что звук выстрела - это звук пули, которая заберет ее жизнь. Когда мужчина упал с нее, она смахнула кровь с ресниц и увидела Грейс Коулин, стоящую над ней, с винтовкой мертвеца в руках школьной учительницы. Делия поднялась на ноги, все еще дрожа от близкого объятия со смертью. Грейс была еще бледнее, слезы падали беззвучно. Делия подошла к ней и поцеловала в щеку, обхватив ее руками.

"Барли Рейнхолд", - сказала школьная учительница. "Его звали Барли Рейнхолд".

Делия посмотрела на оружие в руках Грейс. "Боже милостивый. Это же винтовка маршала Рассела".

***

Монахиня была заключена в сферу света цвета летнего неба, а кровь, которой она была покрыта, казалась фиолетовой под сияющим саваном. Ее обнаженное тело было полностью измазано в ней, что делало ее похожей на труп, но даже если бы Гленн не видел, как она обливается ею, он бы понял, что кровь не ее, просто по запаху.

Дети. Он шлепнул себя по губам. Они использовали детей.

Внезапный толчок прошел через него. Сердце Джаспера наполняло его вены особой кровью. Когда он посмотрел на руку, к которой оно было прикреплено, она была полностью угольно-черной и блестела, как крылья мокрой летучей мыши, мышцы пульсировали и выпучивались. Он перешагнул через труп молодой монахини, которую он забил плетью до смерти, - еще одно подношение великим владыкам Ада. Но по мере приближения к монахине, сидящей на полу с подтянутыми к груди ногами и склоненной головой, Гленн почувствовал тошноту - щит из невинной крови выполнил свою задачу. Когда он попытался подойти ближе, его желудок забурлил, кишки запульсировали, а горло наполнилось желчью. Он отодвинулся от нее, и головокружение начало отступать.

"Чертова белая ведьма", - сказал он. "Ты не имеешь никакого значения".

Он решил пока оставить ее в покое. Страдания, которые он собирался обрушить на эту землю, будут достаточным наказанием для нее, для каждой бессмысленной человеческой жизни.

Гленн окинул взглядом возвышающееся перед ним строение и сделал первый шаг к алтарю. Менгир вращался в своей камере, кровь бурлила, волны молодой крови превращали черное освещение в калейдоскоп безымянных цветов, космическую лаву, которая поднималась по каменным и глинобитным стенам и рябила в земляном потолке, словно мерцающие сталактиты. Менгир манил. Он жаждал освободиться от этого заточения Христа, пробудившись после веков ненужной дремоты. В сознание Гленна уже вливались свежие видения. Он с жадностью впитывал их, сатанинская мудрость древних мастеров благословляла его, проклинала, наполняла самым черным просветлением.

Гленн скинул сапоги. Он поднял руку. Его волчьи когти теперь были твердыми, как наковальня кузнеца, и такими же горячими, от них поднимался дым, когда они вонзались в ногу Христа. Он потянулся другой рукой вверх и впился, а затем подтянул ноги, черные подушечки его подошв уперлись в статую, а когти стали похожи на кирки.

Он начал карабкаться.

Менгир издал долгий, пронзительный вой, в котором было желание, превосходящее то, что он знал в женщине, даже в менаде. Это был вой легиона волколаков, миллионы лет ликантропов и других земных демонов, поющих одновременно, баллада, накопленная за время существования всего зла. Звуковые волны проникали под его кожу и заставляли волосы вставать дыбом. Его яички приблизились к телу, а соски затвердели.

Он поднялся еще выше.

Когда его лицо оказалось перед Менгиром, от излучаемой им силы у Глена закатились глаза. Его сердцебиение ускорилось, и он мгновенно кончил в штаны. Покраснели не только радужки, но и вся поверхность глаза, оставив на месте радужек лишь тонкий черный кружок. Он чувствовал себя обгоревшим и замерзшим одновременно, песня воплей звенела в его барабанных перепонках, его разум пульсировал от черного наплыва знаний. И хотя кровь невинных покрывала Менгир, теперь все это превратилось в красный пар, и объединенные силы камня и Койота одолели оставшийся священный туман.

Камера лопнула.

***

Челюсть Бирна упала.

Гленн Амарок парил, Менгир в его руках светился черным светом, а статуя Христа начала крошиться, распятие гнило, ржавело и падало на пол. Петля тьмы захлестнула Спасителя, обезглавив его, и трубки выскочили из туловища, когда оно рухнуло само в себя.

Гленн повернулся спиной, но стрелять в него было бесполезно. Сейчас он был на пике своей силы - волколак, ставший колдуном, темный принц. Бирн притаился в тени, понимая, что ему нет равных. Он терпел поражение. Как и все они. У Гленна был ключ - теперь ему нужны были только ворота. Бирн должен был разработать план. Более того, ему нужны были сила и хитрость, чтобы осуществить его. Спрятавшись за храмом со свечами, он наблюдал, как главный Койот становится все больше, все хуже. Тогда он заметил сестру Мэйбл, истекающую кровью, но живую. С другими членами церкви дела обстояли не так хорошо. Их кишки и плоть были разбросаны как украшения.

Гленн спустился вниз.

Его шерсть переливалась, черная, как и его кожа, - человек, высеченный из оникса и серы. Он приземлился грациозно, прижимая к груди Менгир, и когда Бирн увидел его глаза, он испустил дух и обхватил себя руками. Его подбородок дрожал. Гленн должен был почувствовать его - если только он не был слишком ошеломлен и отвлечен своей новообретенной силой. Бирн внезапно почувствовал себя потерянным, брошенным, как в детстве. Закрыв глаза, он скрючился в клубок, как это сделала Мэйбл, и наклонил голову, молясь впервые с тех пор, как сбежал из приюта.

***

Хайрам стоял у подножия лестницы.

Рядом с ним лежали кости поверженного Джаспера. По крайней мере, теперь Первый Койот мог успокоиться.

Даже когда оба пистолета были наготове, он обнаружил, что у него не хватает духу спуститься по лестнице в подземную церковь. Его челюсть отвисла, и он прикусил верхнюю губу. Из отверстия в нижней части лестницы мерцал свет неестественного цвета, а шахту наполняла призрачная песня. Волк внутри него призывал подпевать, но он не мог издать ни звука.

Он думал, что был готов к этому.

Он ошибался.

Хотя он был человеком садистской жестокости и питался самыми роскошными пороками, энергия, бурлящая внизу, заставила его побледнеть. Болезненный страх опустошил его, сделав из него человека, и он двинулся назад, прочь от лестницы, пистолеты бесполезно дрожали в его руках.

***

"Оскар!"

Он лежал на животе на снегу, голова повернута на одну сторону, глаза закрыты. Делия обежала забор и побежала в сад, увидев среди рядов кустов очертания другого тела, но не смогла определить, кто это. Рядом с ней Грейс Коулин несла сумку с медикаментами. Через другое плечо у нее была перекинута винтовка маршала, та самая, которую они отобрали у Рейнхолда, и ее наличие у него было зловещим предзнаменованием.

Оскар застонал. Делия никогда не думала, что будет так рада слышать боль мужчины. Это означало, что он еще жив. Им удалось перевернуть его. Он был ранен в бедро и в грудь. Грейс расстегнула его рубашку.

Делия встала. "Ухаживай за ним, но смотри в оба. Я иду в дом".

Грейс открыла рот, чтобы возразить, но Делия уже бежала. Она сжимала свою винтовку, уворачиваясь от высоких кустарников, столбов и веревок, обвязывающих мертвые помидорные лозы. Она перепрыгнула через снежный вал в конце сада и оказалась за тележкой Койота. Каса лежала безжизненная, в женском обличье, но с мордой гризли. Перед ней, как гротескное надгробие, сидел уродливый человек-паук, свесив голову, словно спал, и бормотал тарабарщину.

В слякотной луже сидел Уэбстер Типтон.

Мерзкое и жалкое чудовище находилось в медитативном состоянии, закрыв глаза и глубоко дыша. Вокруг него была кровь. Он был вымазан в ней. Делия шла на пятках, осторожно ступая по снегу, чтобы не хрустеть каблуками. Двигаясь по этому участку грязи, она подошла к Уэбу сзади, и мускус его тела зажал ей ноздри. Ее живот вздулся от пустоты. Она сглотнула слюну. Подняв винтовку, она прицелилась в заднюю часть его черепа.

Нет.

Это слишком хорошо для него.

Она положила ружье и прислонила его к тележке. Ее рука легла на ножны на боку, пальцы сжались на рукоятке ножа для разделки оленьих шкур. Она подумала, что и с мужчиной он справится не хуже.

"Привет, Уэб".

Мужчина повернул шею, и это явно причинило ему боль. Его глаза слезились, в одной ноздре при каждом вдохе пузырились красные сопли. Из уголка его рта текла струйка крови. Подойдя к нему, Делия увидела, что он держит в руках свои кишки. Он был почти изрезан Касой и держался, надеясь на исцеление, молясь какому-то ужасному богу, которому он поклонялся.

"Хочешь прожить еще один день?" - спросила она. "Чтобы ты мог насиловать, пытать и убивать? Чтобы ты мог разрывать семьи на части и есть маленьких детей?"

Он посмотрел ей в глаза, но не подал признаков узнавания. Бессердечная жизнь оставила после себя длинную череду жертв. Казалось, все их лица размылись. Для него Делия была просто еще одной лесной крошкой.

"Я хочу убить тебя, Уэбстер Типтон. Не только за то, что ты сделал со мной. Это справедливость для всех, кого ты обидел на протяжении своей жалкой жизни. Ты выбрал путь жестокости, и он закончился здесь, со мной".

Он отвернулся от нее, глядя, как снег падает с усеянного камнями неба. Снежная буря еще не совсем прошла, но снег стал мягче, превратившись в праздничные хлопья.

"Последние слова, Типтон?"

Он не ответил.

Делия вытащила нож. Теперь он смотрел на нее.

" Твои глаза", - сказал он.

Но это было все. Он начал кашлять кровью.

Позже Делия поймет последние слова мужчины, но сейчас они не имели значения. Она схватила его за волосы, откинула голову назад и провела лезвием по шее. Вид крови, хлынувшей из его артерий, привлек ее. Ее зубы болели, и когда она провела языком по клыкам, они поднялись шипами, а десны кровоточили. Ее кожа покрылась рябью. Ее живот стонал. Она пилила ножом вперед-назад, все время оттягивая голову назад, и глаза Веба закатились, когда из его обрубка хлынул красный водопад. Когда он был полностью обезглавлен, Делия уже лаяла от восторга. Стая волков сделала вокруг нее круг, подняла морды к небу и завыла в честь своей новой сестры.

***

Это было все равно, что смотреть сквозь молоко. Снег не был тем, что мешало ему видеть. Верн наконец-то умирал. Хотя его мысли не успевали соединяться, так как наступало слабоумие, он все еще мог осознавать приближение своей кончины. Черная магия действовала лишь до поры до времени. Его звезды гасли, его ферма была полностью оплачена. Он усмехнулся над этой мыслью. После жизни, проведенной в поклонении смерти, он все еще не был готов к ней. Он ждал, что жизнь промелькнет перед глазами, но видел лишь молочное, наполненное гноем пятно, а когда пытался думать о приятных воспоминаниях, в них не было ни проблесков матери, ни слишком малого количества женщин, которых он любил, ни запаха травы весной, ни вкусной еды у теплого костра. Вместо этого он вспоминал раскопанные могилы, трупы, набальзамированные мышьяком для сохранности, незаконную продажу человеческих частей и всех маленьких мертвых девочек, которых он осквернил.

Гробовщик умер, улыбаясь.

***

Крыша часовни открылась. Улетели последние вороны. Налетела тьма. Внутри жуткий голубой свет рассеялся, поглощенный чернотой, которая дымилась сквозь доски пола.

На лестничной площадке появился Гленн Амарок. Поднимаясь по ступеням, он нес сверкающий Менгир так, словно это был его первенец. Он не был ни человеком, ни зверем, ни каким-либо другим существом. Он был колдуном-волхвом высшей короны, существом чистой злобы, пришедшим, чтобы оставить после себя лишь пепел земли, выкованной из тел древних павших богов.

Стены часовни рухнули наружу, здание раскрылось, как коробка с головоломкой, его святость была мертва и забыта. Гленн не шел, а дрейфовал, его ноги лишь на четверть дюйма отрывались от земли, а мускулистое тело стало легким, как призрак. Проходя мимо Хайрама, он прищелкнул языком, и его второй командир подошел к нему, как послушный щенок, и Койоты выбрались из-под обломков церковного дома в огромное, открытое забвение судьбы.

ГЛАВА XXXXV

В ПОДЗЕМНОЙ ЦЕРКВИ Бирн подошел к сестре Мэйбл, но на ее лице оставалось такое выражение, что ему пришлось отступить.

"Пойдемте", - сказал он. "Мы должны выбраться отсюда".

Она подняла глаза. "Лютер?"

"Да, это я. Теперь слезай со своей задницы и двигайся"

Она потянулась к нему, чтобы он помог ей подняться, но он отдернул руки.

"Пока не могу до тебя дотронуться", - сказал он. "Меня вырвет, а пальцы, наверное, обожжет".

Мэйбл поднялась на ноги. Стены подземной церкви содрогались, земля под ними растекалась реками трещин. Она огляделась вокруг налитыми кровью глазами.

"Он не убил нас", - сказал Бирн. "Не знаю почему, но не убил. Может быть, он не почувствовал, что мы прячемся".

"Он знал. Но теперь мы незначительны". Она посмотрела в пространство. "Менгир у него. Какое мы можем иметь значение? У Менгира на него более грандиозные планы, в которых мы будем страдать или умрем в любом случае, вместе со всеми остальными".

Бирн направился к лестнице, махнув ей рукой, и монахиня, выйдя из оцепенения, присоединилась к нему, поднимаясь вслед за Гленном Ужасным. Они осторожно поднимались по шахте, Бирн сжимал в руках свою винтовку. Он заглянул на следующий этаж. Гленн и Хайрам снова забирались в седла. Все, что он мог сделать, это затаиться, пока Койоты не скроются из виду

***

Его нашла Делия.

С Оскаром был вопрос. Здесь вопросов не было.

Генри Рассел был мертв.

Маршал лежал под дымящимися, провалившимися досками часовни в большой красной луже, лицом в снег. Его ноги были неловко скрещены, одна рука согнута за спиной. Он был убит выстрелом в спину, выстрелом трусливого убийцы.

Отряд вновь собрался у здания школы, израненный телом и духом, многие из них были покрыты чужой кровью. Бирн занес тело Рассела внутрь, положил его на пол за столом Грейс и накрыл одеялом, которое учитель использовал для пикников. Теперь в здании было два трупа.

Грейс убежала в ванную комнату, чтобы побыть одной, но ее крики были слишком сильными, чтобы их можно было заглушить.

Сестра Мэйбл была завернута в пальто Бирна, чтобы скрыть свою наготу. Ее волосы были покрыты коркой крови, наполовину скрывавшей лицо. Пуля в ротаторной мышцы Бирна выскочила, но рана все еще зияла, заживая слишком медленно. Но ему было лучше, чем Оскару Шиесу. Школьная учительница сделала все, что могла, но он был ранен дважды и с трудом передвигался, прихрамывая и тяжело дыша.

Делия почти чувствовала себя виноватой за то, что вышла из боя невредимой. Пуля Рейнхольда задела ее, но это была всего лишь рана, которую удалось забинтовать.

Но ей было нехорошо. Появились первые позывы ее состояния, и она не могла контролировать ярость зверя внутри себя. По крайней мере, она заставила себя отойти от тела Уэба, чтобы не съесть его. Видит Бог, она хотела этого. Ей потребовалось все самообладание, чтобы побороть этот отвратительный порыв. Клыки вернулись на место, и, хотя она не осознавала этого, красный блеск покинул ее глаза.

Она подошла к Бирну. "Мы должны привести остальных внутрь".

"Вообще-то, я думал взять маршала и того парня, Рейнхолда, и оттащить их назад для погребения. С таким же успехом я мог бы отнести туда и остальных".

Она бросила на него недоверчивый взгляд. "Ты хочешь сейчас копать ямы?"

Он повесил голову и положил руки на бедра.

"Малыш, - сказал он, - я уже не знаю, чем заняться".

"Мы должны пойти за ними".

"Ты и я одни? Ты, наверное, не в себе".

Другой голос раздался позади них. "Ты не будешь один".

Шиес использовал свой "Витворт" как трость. Даже в таком ослабленном состоянии этот человек выглядел таким сильным, словно его подпитывала какая-то необоримая мужская сила.

Бирн покачал головой. " Ты человек с характером, я признаю это. Но сейчас раны онемели, и ты их не чувствуешь. Завтра ты будешь с лихорадкой и такой болью, что будешь молить о смерти, которая не придет".

"Это потом. Сейчас это сейчас".

"Мистер Шиес", - сказала Делия. "Вы весь изранены, просто ужас. Вы едва можете ходить".

"Мне бывало и хуже, чем сейчас, и все равно я не выходил из боя. Ты хочешь преследовать Койотов, и я с тобой согласен. Мы не можем позволить им победить. Это будет конец. всему. Так что если я должен идти за ними хромая, то я так и сделаю. Оскар Шиес не отстанет от них до тех пор, пока либо они, либо я не окажемся на шесть футов в земле".

Наступила тишина, густая и тяжелая.

"Хорошо", - сказала Делия. "Тогда я предлагаю ехать".

Бирн оскалился. "Ехать по тропе, которая заканчивается смертью".

"Если мы этого не сделаем, мы все равно умрем".

***

Мэйбл сидела рядом с трупом законника. Она вздохнула. У маршала была дыра в сердце, но дыры, которые он оставил в сердцах других, были еще больше. Он был их лидером, маяком надежды в бурном море насилия. Теперь же последние оставшиеся одержимые снова собирались в путь, чтобы вступить в горнило ада без лидера. Они были искалечены и измотаны, отягощенные почти полной уверенностью в своей смерти.

Бедный маршал, уже мертвый, даже не смог пройти последние обряды. Отказать ему в этом казалось грехом, поэтому сестра Мэйбл произнесла молитву за его душу и положила руку ему на грудь.

Ее охватило тепло.

Она задохнулась и открыла глаза. Вокруг ее вытянутой руки вился свет, колеблясь, как осколки, сорвавшиеся с неба. Свет пробежал по груди маршала, скользнул в подмышки и вверх по шее. Ей пришла в голову еще одна молитва.

"Господи Иисусе Христе, - начала она, - Своим терпением в страданиях Ты освятил земную боль и дал нам пример послушания воле Отца. Будь рядом с этим человеком во время его слабости и боли".

Она повесила голову, думая о детях и обо всем, что она с ними сделала. Кладбище на горе было заполнено жертвами церкви. Она убивала больных детей ради их невинной крови, среди последних были монголоидный мальчик и двухголовая девочка, которых принес монахиням Оскар Шиес. Мэйбл говорила себе, что это были убийства из милосердия, но все равно они приводили ее в ярость. Она подумала о ненависти, которую испытывала к Богу, когда Он не смог избавить их от зла. Но гнев не означал неверия, и даже Пятая заповедь может быть прощена, если человек исповедуется и приносит свою верность Господу.

"Хотя я считаю себя недостойной в моем ужасном грехе, - сказала она, - поддержи меня благодатью Твоей, чтобы сила моя не оскудела. Исцели этого человека по воле Твоей и помоги мне поверить, что то, что я сделала, достойно Твоего прощения, если Ты удержишь меня в вечной жизни, мой Господь и Бог. Аминь".

Засохшая кровь на ее руке снова стала влажной, и капли побежали к мертвому мужчине внизу. Ее волосы упали ему на лицо. Она разорвала его рубашку, обнажив голую грудь и зияющую выходную рану, затем сняла свой плащ и прижалась к нему обнаженным телом, грудь к груди и живот к животу, и когда святая кровь коснулась его, она впиталась в его кожу. Его рана засияла белой магией. Плотская дыра стала меньше, и когда она взяла его запястье, там был пульс.

"Слава Богу... "

Мэйбл повернулась к троим, идущим к двери. "Подождите!"

***

Остальные столпились вокруг него. Делия, Бирн, Шиес и сестра Мэйбл. Ее нагота шокировала его. Как и вся эта кровь. Между ними и им плясала дымчато-голубая аура, создавая что-то вроде мира грез.

"Мы прошли дальше?" - спросил он. "Мы все умерли?"

Делия взяла его руку в свою. Ее рыжие волосы и веснушки делали ее ангельским видением, отражением юности и невинности, долгих летних дней, наполненных бабочками, цветущих цветов, которые облюбовали толстые, пушистые пчелы.

"Ты вернулся", - сказала она.

"Откуда?"

Девушка отвернулась, а остальные не стали смотреть ему в глаза, когда он спросил снова.

Бирн присел рядом с ним. "Мы не пошли дальше. Но вы пошли. Ты вернулся с той стороны".

Рассел уставился на мужчину. Тот усмехнулся и начал подниматься на ноги. Его шатало, но когда он уперся в парту школьной учительницы, то смог выпрямиться.

"Лютер, ты говоришь ерунду".

"С чего бы это? Черт возьми, Генри, после всего, что ты пережил, ты не можешь принять воскрешение?"

"Должно быть, я был без сознания. Вот и все".

Остальные молчали.

Мэйбл подошла к нему и положила руку ему на грудь. Место было нежным. Он посмотрел вниз и увидел все еще заживающую дыру. Нельзя было отрицать, что это была выходная рана. Он был ранен в верхнюю часть груди.

"Господи", - сказал он. "Я... Я нежить... "

"Ты чудо", - сказала монахиня. "Ты был бы мертв, если бы не милость Божья. Он позволил мне вернуть тебя".

Маршал моргнул. "Колдовство?"

"В некотором роде", - сказал Бирн. "Магия не всегда черная. Бывает и доброе колдовство. Этот голубой свет, который вы видите вокруг себя, и есть его дух".

Рассел уставился вдаль. "Иисус... "

Мэйбл улыбнулась ему, но глаза ее слезились.

"Да", - сказала она. "Иисус спас тебя".

Он положил руки на стол и наклонился, чувствуя себя изолированным, хотя и окруженным друзьями. Бирн накинул пальто на плечи Мэйбл, и она застегнула его. Делия ушла в заднюю комнату.

"Это еще не конец", - сказал Шиес, прикрепляя к своему боку лариат.

Каким-то образом Рассел уже догадался об этом.

Раздался голос: "Генри!"

Он повернулся, и в этот момент к нему с распростертыми объятиями подошла Грейс Коулин. Она крепко обняла его, согревая душу, и он обхватил ее руками. Когда она отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, он поцеловал ее, глубокий и страстный поцелуй, не стесняясь. Она ощущала вкус надежды, и в них обоих бурлили сияющие реки вновь обретенной любви. Он желал, чтобы они никогда не расставались.

Когда, наконец, они расцепились, Грейс засияла румянцем на щеках и взяла его руки в свои, крепко сжав их, словно желая доказать себе, что он действительно рядом, и не дать ему ускользнуть.

"Как?" - спросила она.

Он улыбнулся. "Черт его знает".

ГЛАВА XXXXVI

ЛОШАДИ ГРОХОТАЛИ над обрывом, снег летел с их копыт, когда Койоты натянули поводья. Конь Гленна, Белиал, уже давно был беззаконной тварью Сатаны, а теперь и роан, которого украл Хайрам, был насквозь пропитан подобной злобой: сила Менгира превратила его в демонического коня. Между его ушами пророс ряд костяных колючек. Его ноздри пылали темным огнем, а на шкуре невидимыми щипцами были выжжены символы, словно клейма королей ада. Между плечами коня появилась перевернутая звезда, светящаяся и плачущая кровью.

Хайрам крепко сжал ногами бока лошади, опасаясь, что она собьется. Но роан не сбавлял галопа, держась рядом с Белиаром. Гленн был высок в седле. У него появились новые мышцы, которые добавили ему веса. Его полуночные волосы стали еще длиннее, чем раньше, и развевались за спиной, как плащ. Он находился в промежуточном состоянии: челюсти разинуты, голова отвисла, но в основном он был в человеческом облике.

Хайрам подумал о Уэбе. Он был не более чем куском снега, и, вероятно, слишком далеко ушел, чтобы его можно было воскресить даже с помощью новых способностей Гленна. Но Гленн даже не попытался. Хайраму казалось неправильным вот так бросить брата. Они могли хотя бы забрать его, чтобы потом похоронить. Но он не смел об этом говорить. Койоты поредели до двух человек. Ему пришлось смириться с этим. Всегда можно было привлечь в банду еще больше преступников, но разве банда вообще имела значение? Теперь, когда Гленн стал принцем, какая польза от старой компании? Их двоих ждали великие дела.

Над головой закружился покров пламени, и раздался грохот грозового снега. Вспышка сотрясла небеса, и земля задрожала, оглушительный раскат грома раздался, как далекое эхо войны, спугнув оставшихся ворон. Это электричество стало для Хайрама возрождением. Адреналин хлынул в его грудь и освободил от тяжести. Страх, который он испытывал в часовне, теперь был лишь блеклой иллюзией. Экстаз зла вернулся к нему в полной мере, его рот наполнился водой, а чресла возбудились. Его глаза горели, как раскаленные угли, а широкая улыбка растягивала его волчьи загривки.

На горизонте показалась ферма О'Коннеров.

***

В бой вступила стая волков. Бирн пошел по следу Койотов. Шиес и девушка Ван Вракена ехали позади него, а Рассел держал свою лошадь рядом с лошадью Бирна. За спиной Бирна держалась сестра Мэйбл, которая настояла на том, чтобы поехать с ним. С помощью белой магии, использованной для возвращения Рассела, они с Бирном теперь могли прикасаться друг к другу, если только не касались плоти друг друга. Она помассировала раны Шиеса тем голубым сиянием, что осталось. Это не исцелило их полностью, но помогло. Бирну было неприятно признавать это, но он не сомневался, что ее колдовство окажется полезным. Его презрение к ней не ослабевало, но она была нужна, и он защищал ее.

Делия оставила своего пони у станции, выбрав вместо него более сильного и быстрого коня, на котором Браззо приехал в Хоупс-Хилл. Рассел хотел, чтобы Грейс Коулин осталась, но она отказалась и выехала на мустанге Касы со школьного двора, несколько неуверенно держась в седле.

Бирн был рад, что рядом с ним медик, так как знал, что будет кровь. В предстоящей битве им пригодилась бы любая рука. Выезжая из города, Бирн старался не смотреть на трупы, оставленные Койотами. Холм Надежды практически превратился в братскую могилу. Но когда они миновали "Ржавый гвоздь", двое мужчин стояли на крыльце и махали рукой патрульным.

Рассел сказал: "Это Зик Оттоман".

Бирн узнал хозяина салуна, но не молодого человека с ним. Он был едва ли больше мальчика, а волосы у него были такие же огненные, как у Делии. Когда они остановили лошадей, школьная учительница опознала его.

"Киллиан О'Коннер", - сказала она.

Его лицо было серьезным. "Здравствуйте, мэм".

"Мы видели, как эти разбойники возвращались к холмам", - сказал Зик. "У меня есть винтовка и шестизарядный пистолет для мальчика".

Рассел сказал: "Погоди. Киллиан еще мальчик и..."

"Мы идем с вами", - сказал ему Киллиан.

"Твоя семья понесла большую потерю, сын. Подумай о своих маленьких братьях и сестрах".

"Да, сэр. Если бы мой отец не погиб, он бы тоже поехал с вами. Я заменяю его место всеми доступными мне способами. Если мы не будем сражаться, то то, что осталось от моей семьи, пойдет по пути мамы и папы".

Они посмотрели друг на друга.

"Ну что ж, - сказал Бирн, - тогда лучше пошевеливайтесь".

Зик посмотрел на волков и бросил на Бирна вопросительный взгляд, но возражать не стал. Он подогнал свою лошадь, а Киллиан взял ту, что была оставлена на месте стоянки человеком, ныне уже мертвым. Они сели в седла, придав отряду большую численность, и поскакали по тропе к Черной горе, гонясь за молниями и дыша горьким воздухом, их сердца работали как локомотивы, преследуя величайшее зло, которое они когда-либо знали.

ГЛАВА XXXXVII

СТОЯ НА РУИНАХ дома О'Коннеров, Гленн поднял Менгир навстречу ярости надвигающейся бури. Облака были цвета чернил. На небосводе проступили электрические вены. Гленн, глядя прямо перед собой, увидел, как в воздухе возникло пятно чистой черноты, зависшее в шести футах над землей. Вокруг него было кольцо искривленного света, которое искажало изображение горизонта за пределами видимости, как тепловые лучи на пустынных равнинах. И хотя эта дыра была мизерной, ее вакуум был очевиден. Он тянул пространство, подгоняя видимый мир под свои прихоти.

Менгир дымился в его руках, но на ладонях были грубые подушечки оборотня, слишком жесткие, чтобы гореть. Каждая капля святой крови сварилась и превратилась в пар, и теперь Менгир сиял чистотой, его сила каскадами рассыпалась в лучах непроницаемой тьмы. Плач всех сирот, погибших напрасно, поднимался из глубины Менгира, воспоминания об ужасе подливали масла в адское пламя. Лучи выходили в ужасной радуге серого и черного цвета, которая скорее вытягивала свет, чем давала его, крадя его из царства людей и направляя в клубящуюся дыру, и с каждым захваченным атомом круг расширялся, пока не превратился в ионическое отверстие в пространстве. Он был размером с яблоко, затем с лошадиную голову, а потом с небольшое дерево. Он пульсировал, истощая цвет из окружающего мира, окрашивая землю в серый цвет сепии.

Гленн замер в благоговении.

Вот она - сила, способная вырвать солнце из неба, повергнуть мир в вечную ночь, вечно беззвездную из-за клубящихся грозовых туч. Он откроет Ад - не в виде огня и серы, а в виде удушающего отсутствия всего, что давало жизнь, оставив человечество в зиме без конца, где ничто не могло расти и процветать.

Медленная смерть всего человечества. Конечная человеческая жертва.

"Откройся", - прошептал он.

Щель расширилась, и Гленн заглянул в проход. Сначала там была только голодная пустота. Он втянул воздух вокруг себя, и его шляпа слетела с головы и исчезла в вихре. Наклонившись вперед, он услышал гортанный звук бездны. Свет его глаз осветил ее, и в этих глубинах чернота колыхалась, как магма, живая, с красными глазами. Остро пахло серой, горелой плотью, паром, испражнениями и вывалившимися кишками. Пустота пела ему миллиардом криков мучений, бесконечного страдания и яростным боевым кличем демонических боевых машин.

А в центре всего этого находился массив монолитов. Это были пульсирующие багровые столбы, испещренные дырами, из которых вырывались куски. Вокруг этих камней, как планеты вокруг солнца, вращались камни поменьше - Менгиры, ожидающие колдуна или ведьму, достойных обладать ими.

Когда Гленн снова вышел из пустоты, стали видны края входа в пространство. Это были завесы из серого, испорченного мяса, похожего на рану в боку голиафа или разлагающиеся гениталии женщины-гиганта. Завесы гнили открывались и закрывались, словно дышали.

Он прижал Менгир к груди, и его плоть подалась. Кожа и мышцы безболезненно разорвались пополам, и грудная клетка распахнулась, как шкаф, открывая сердце, еще большее и черное, чем у Джаспера, раздувшееся от сатанинского колдовства. Он толкнул Менгир внутрь себя, и вены, по которым кровь устремилась к сердцу, потянулись к светящемуся камню, желудочки конвульсивно сократились, когда Менгир прилип к пульсирующей мышце. Ихор вытекал из его отверстия, как журчащий ручей, и с каждым ударом его сердца доносились заклинания, нашептываемые из потустороннего мира. Вихрь поднимался и растягивался, медленно открывалось древнее измерение.

Оно кишело легионом демонов.

***

"Бог на небесах... "

Реальность разорвалась на две части. Делия задохнулась от увиденного. Ферма О'Коннеров была лишена остатков красок. Из пещеры гноящейся плоти к ним взывал хор, исполнявший мелодию страдания, гнева и похоти. Земля хрустнула, и мустанг зашевелился под ней. Отряд остановился.

"Мистер Бирн? Что... что это?"

Его лицо было жестким и серым. "Ад. Сама дверь в Ад".

"Я думал, Ад будет другим".

"Все думают. Ад - это не столько место, куда попадают плохие люди после смерти. Это совсем другая вселенная - измерение ужаса".

Она выдохнула. "Что же нам делать?"

Он щелкнул поводьями и помчался среди пепельных кукурузных стеблей, сестра Мэйбл прижалась к нему, полуобнаженная и покрытая кровью, и выкрикивала бесконечный поток молитв. Кукуруза и рожь склонились к вакууму, мертвая шелуха полетела, как летучие мыши, в ведьмин ветер. Делия потрогала ножны винтовки, ощупала коллекцию плоских металлических деталей, костей животных и перьев, прикрепленных к коже. Там же лежала седельная сумка, внутри - какие-то длинные трубки. Прежде чем она успела заглянуть в нее, Зик поскакал дальше, Киллиан последовал за ним, а Оскар Шиес прискакал за Бирном, пришпорив коня, с кольтами наизготовку и глазами, полными убийства.

Рассел посмотрел на женщин. "Дамы, вы уверены в этом?"

Делия хлопнула поводьями.

Пыльные дьяволы закружились, посылая ветки, листья и серый снег по ветру. Ее рыжие волосы развевались, как боевые флаги. Лошадь Браззо повиновалась, стуча копытами, как молоты богов, и они помчались в тупик, Рассел и Грейс быстро шли у нее на хвосте. Челюсть Делии сжалась, когда маленькие клыки высунулись наружу. Тыльные стороны ее рук затрепетали из-за шерсти. Когда на поляну вышел весь отряд, остатки фермерского дома затряслись, а обгоревшие доски торчали из земли, как копья: две из них были увенчаны человеческими черепами, а меньшая, детская, насажена на бедренную кость взрослого.

Перед пустотой стоял Гленн Амарок, едва различимый. Изображение его огромного черного тела было искажено испарениями вокруг него, но Делия могла видеть, что он был не просто гибридом человека и зверя. Сердце Джаспера Терстона пульсировало в руке Гленна, представляя собой луковицу, и по мере того, как он менялся, его одежда рвалась на ленты и спадала, бордовые шипы поднимались с плеч и из бедер. Отражая блеск его глаз, серебристые бараньи рога вились от его лба, сочась кровью, когда они рассекали кожу. Его волчья морда клубилась дымом, а каждый зуб представлял собой желтый клык с несколькими рядами за ним - пасть акулы. Его грудь была открыта, обнажая пульсирующую массу, которая излучала тепло и толкала ее назад с помощью магнитной энергии. Гленн поднял руки в знак приветствия, и по мере того, как всадники выходили вперед, за ним двигались формы - существа, пробивающие себе путь в мир людей, волоча за собой черное пламя Ада.

***

Хайрам выскочил из-за прикрытия окружающих зарослей, роан бежал с возросшей силой четырех дополнительных ног, которые он расставил. Он бросил поводья и помчался в сторону отряда, держа наготове оба пистолета, а когда в поле зрения появился Бирн, выстрелил в его лошадь, заставив ее рухнуть на землю и сбросив с нее Бирна и монахиню. Хайрам помчался за ними, но его перехватил другой мужчина верхом на лошади, который открыл ответный огонь из винтовки. Хайрам узнал в нем владельца салуна. Одна пуля попала в Хайрама, но он не почувствовал боли, и в дымке ружейного дыма он выпустил патрон за патроном, а владелец салуна дернулся в седле, когда в него полетели пули, и его рубашка окрасилась в красный цвет. Он выпал из седла, и роан Хайрама пронесся прямо над ним, сминая его ноги и бедра, а затем размозжил ему череп. Его голова раскололась, как дыня.

Мимо пролетели еще пули, и Хайрам повернулся, чтобы посмотреть на подростка, который пытался прицелиться из револьвера, пока его испуганная лошадь шарахалась. Хайрам нажал на курок и убил бы мальчика насмерть, если бы у него не кончились патроны. Он попробовал другой револьвер. В нем тоже не было патронов. Сверкнула молния, и от раската грома лошадь мальчика поднялась на задние ноги, он выпал из седла и вскочил на ноги. Он уставился - не на Хайрама, а на что-то позади Хайрама. Он закричал и нырнул в кукурузный лабиринт.

Хайрам оглянулся.

Позади него простиралась кошмарная галактика.

Демоны извивались и скакали. Одни бежали, другие ползли, как дети, и скользили, как земляные черви. Другие махали сломанными конечностями и оскаливались, разевая рты, из которых капала кислота. Из тени вышел гуманоид, по бокам его головы, где должны были быть уши, извивались змеи, их клыки вонзились в соски, высасывая черное молоко, а его глаза закатились от восторга. Вышел кентавр, покрытый тысячами порезов, его лицо было разорвано, глаза вырваны из черепа и болтались на щеках, как мошонки, обтянутые кожей. Появились упыри и импы, кричавшие, как новорожденные, когда их выталкивали в мир живой природы на ревущих потоках молний, их конечности источали гной и желудочные соки, вытекавшие из человеческих ртов, служивших им гениталиями и анусами. Другие чудовища падали сквозь смерч в воздухе, скользя на крыльях, выкованных из оживших человеческих легких и мускулов latissimus dorsi волосатых спин мертвецов. А из черной дыры появилась ужасная форма, от которой даже Хайрам похолодел.

***

Бирн замер, когда увидел его.

Одно огромное существо, верхняя часть которого состояла из верхних частей тел сотен мужчин и женщин, все они были разумными существами с белыми глазами и обсидиановой плотью. Основание тела огромного существа состояло из множества черных щупалец, толстых, как корни красного дерева, а его середина была заключена в замкнутое кольцо брони, похожее на гигантский пояс целомудрия. Верхние части щупалец были одеты в гниющие шкуры, соединенные поясом из сросшихся черепов и волос. Присоски щупальцев были ртами человеческих детей. Сборище демонов-людей на его вершине орудовало грубыми мечами и топорами, выкованными из костей, булавами из ступок и заступов, все они были мокрыми от крови, которая светилась черным светом. Некоторые несли винтовки со штыками, другие - пистолеты, прилипшие к рукам, стволы которых были мокрыми от плоти, свисавшей фестонами.

По бокам существа стояли две адские гончие, их тела напоминали медуз, покрытых мокротой, а ноги - гиен. На их собачьих головах не было глаз, только слюнявые челюсти и рыла, вдыхающие воздух в поисках добычи.

Хотя Бо был его лучшим и единственным другом на протяжении многих лет, Бирну придется оплакивать лошадь в другой день. Он потянулся к сестре Мэйбл. Она была бледной и потной, ее глаза расширились от испуга. Ему пришлось подтянуть ее к себе, и от соприкосновения их кожи его затошнило. Когда они отступили, на поляну вышли остальные члены отряда. Он услышал крики некоторых из них. Затем появились демоны, и Гленн взобрался на своего коня, чтобы возглавить орду.

Стая волков подошла к Бирну, рыча на демонов, и от их присутствия у него свело позвоночник. Из его пор выбились волосы, а нижние лапы разорвали носки сапог.

Он отпустил себя.

Зверь внутри него теперь был главным.

ГЛАВА XXXXVIII

Небольшой красный птеродактиль пронесся вниз, и Рассел прицелился из своего кольта и выстрелил в него с земли. Он упал на землю, подергивая сломанным крылом, Рассел выстрелил ему в голову, и он затих.

"Значит, эти твари могут умереть".

Шиес поднял свою винтовку. Человек со змеями на ушах бросился на них, и Шиес пустил пулю ему в череп. Демон упал замертво, но змеи все еще шипели, капая ядом.

Щупальце пробилось сквозь рожь и обвилось вокруг талии Мэйбл. Она била по нему кулаками, но оно только крепче сжималось, как у анаконды. На его щупальцах мелькнули сотни детских зубов, они разорвали шерсть и вцепились в ее кожу.

Когда я пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, ибо Ты с...

Бирн притянул ее к своей груди, приставил ствол своего оружия к щупальцу и выстрелил. Щупальце зашипело, и Бирн выдернул ее. Присоски вырвались из ее тела, и она упала на руки Бирна.

"Избавь нас, Господи!" - вскричала она. "Обрати зло на моих врагов, и в верности Твоей уничтожь их!"

Когда ее страх перешел в гнев, эти эмоции проявились в виде прозрачной дымки, покрывшей ее кожу - остатки засохшей крови начали действовать. Ее плоть потускнела до морозно-голубого цвета, и Бирн отошел подальше, чтобы не обжечься. Теперь он был полностью преобразован. Его одежда была в основном цела, и он все еще мог держать оружие, но он был громоздким оборотнем, и, хотя он только что спас ей жизнь, она все еще боялась его. Перед ней был маленький мальчик, которого она взяла в свой приют, чтобы научить его быть не собакой, а человеком. Но дух его собачьей матери никогда не покидал его, и, увидев его сейчас, Мэйбл поняла, что никогда и не сможет.

Они повернулись, услышав треск кукурузных стеблей, падающих рядами, и теневые фигуры, проносящиеся по полю. Бирн протянул ей пистолет, и она схватила его обеими руками, как будто знала, что делает, а он принял боевую стойку, расставив ноги и широко расставив руки, выставив когти для расправы

***

Многие демоны, прошедшие через портал, застывали на месте, когда попадали в мир людей. Они отшатнулись и были отброшены назад, словно невидимым тараном.

Сжав руки в кулаки, Делия схватилась за поводья.

Это как инородный предмет в теле, подумала она. Им здесь не место, и наш мир вытесняет их.

Но не всех.

Глядя на чудовище из множества тел, она вдруг почувствовала себя беспомощной, безнадежной. Ее конечности дрожали, а дыхание то сбивалось, то прекращалось. Чудовище размахивало своим оружием, скользя по земле, и хотя лошадь участвовала во многих битвах Браззо, она отступала с тем же страхом, что и ее наездник.

Но Оскар Шиес не проявил ни малейшего страха.

Он бросился на чудовище с винтовкой в одной руке и пистолетом в другой, оба пистолета пылали, он держал поводья в зубах, уничтожая мелких демонов, которые градом сыпались вокруг. Стая волков преследовала раненых существ и разрывала их на части, их лица становились розовыми от крови. Из кукурузы полетели пули, и Делия заметила Киллиана, сжимавшего в обеих руках свое оружие. Рассел скакал кругами вокруг атакующей орды, пытаясь сдержать их, но Грейс прикрывала его, стреляя из своего ружья.

В сторону Делии галопом поскакал кентавр - изуродованное чудовище с копьем всадника, длинным шестом, утыканным наконечниками стрел и заканчивающимся конусообразным острием. Острие пылало тем же черным огнем, которым дышал кентавр. Делия выхватила "Смит и Вессон" и выстрелила в это существо, когда оно нападало, и хотя куски его плоти разлетелись в воздухе, кентавр все же пришел за ней. Она помчалась галопом, бормоча молитвы, а когда остановила лошадь, поспешила перезарядить шесть патронов, и в тот самый момент, когда кентавр настиг ее, выпустила три пули в его морду, и один из его выбитых глаз вырвался из соединительной ткани, когда пули вошли в его мозг. Кентавр рухнул на передние лапы и заскользил по слякоти, и Делия выстрелила еще раз, чтобы убедиться, что он мертв, попав ему в спину. Кентавр больше не двигался, но из его многочисленных порезов стали вылезать черви и клещи, а когда рот открылся, из него вылетел рой мух.

Земля задрожала. Чудовище скользило к кукурузному полю, к Шиесу и Расселу, пытавшимся его удержать, волки вгрызались в щупальца, но их отгоняли, как мошек. Один волк был пойман и раздавлен. Другой сломал шею, когда его придавило к земле.

Масса тел чудовища стреляла пулями и стрелами, а когда атаковали одержимые, его нижняя половина приседала, чтобы тела могли размахивать булавами, орудовать копьями и разить средневековыми мечами. Делия, тяжело сглотнув, бросилась обратно в мертвяка и обрушилась на чудовище, уничтожив несколько тел, когда они набросились на Шиеса, Рассела и Грейс. Тела падали, застывая от боли, но остальные продолжали бушевать, и чудовище было далеко не мертво.

***

Щупальце врезалось в его лошадь, и Шиес вылетел из седла, приземлившись на щупальце. Он вцепился в него обеими ногами, схватился за кусок желатиновой ткани и вцепился, вспоминая свои дни, когда ломал лошадей, держась, когда отросток выгибался с полной силой. Он держал одну руку в воздухе, наклоняясь в противоположную сторону, куда погружалось щупальце, и когда увидел свой шанс, потянулся к пистолету у бедра и всадил все шесть пуль в извивающуюся массу. Убрав оружие в кобуру, он достал свой нож Боуи и начал рубить пулевые раны на щупальце, крепко держа его одной рукой и режа другой до тех пор, пока мясо не было рассечено. Он дотянулся и разделил щупальце на две части. Оно вырвалось из бегемота, но все еще извивалось, Шиес ухватился за обрубок и потянул его вверх, и, как лошадь, щупальце повиновалось, и Шиес поскакал на нем прочь от бегемота, пока толпа тел бросала в него копья. Щупальце колебалось под ним, но продолжало двигаться, и когда он достиг кукурузного поля, то сбросил с себя умирающий отросток и перекатился в укрытие, когда копья вонзились в землю позади него, а их рукояти завибрировали от силы удара.

К нему подошел Киллиан О'Коннер. Парень дрожал.

"У меня кончились патроны, сэр".

Шиес сел, потянулся в пальто за патронами, и они перезарядили свои пистолеты. Он встал, обнял мальчика за плечи и повел их в лабиринт стеблей.

***

Они были в тумане крови.

Оборотень Бирн вспорол животы демонам и разорвал клыками их глотки, когда они вонзили в него кривые кинжалы. Змея с тремя головами вцепилась ему в ногу, но главный волк оставшейся стаи вырвал ее и откусил все головы. Позади него сестра Мэйбл была цвета фиалки, и когда она стонала, из ее рта вырывались лучи света, испаряя любого демона, который падал перед лучом. Рядом с Бирном воевали еще два волка, а чудовища надвигались на них, таща за собой черный огонь, который поджигал стебли, расчищая путь для Гленна Ужасного, когда он врывался в ряды, его мустанг скакал с вилообразным языком.

Бирн повернулся к Мэйбл. В таком состоянии его голос был гравийным. "Бегите!"

Лицо Мейбл сжалось. "Куда?"

Демоны были вокруг них. Но Гленн Амарок - самый страшный из всех демонов - скакал к ним медленной походкой, словно насмехаясь над ними. Менгир пульсировал в его грудной клетке.

"Бежим!" крикнул Бирн.

Мэйбл бежала сквозь стебли, растрепанный плащ развевался лентами, ее окровавленные волосы развевались во все стороны, когда ветер рвал поле. Когда Гленн добрался до Бирна, тот щелкнул языком, и младшие демоны разбежались, как тараканы. Он выпрыгнул из седла, присев на задние ноги, и указал на Бирна, в глазах его клубилась злоба.

"Мы могли бы сжечь эту землю вместе", - сказал Гленн.

Бирн рванулся к своему старому брату, и Койоты столкнулись, свет Менгира пульсировал, когда они сходились. Бирн рвался на Гленна, но тот только смеялся: когти Бирна счищали лишь пыль с кожи, не в силах прорвать плоть, как если бы он бил лапами по коже толщиной в пять дюймов. Гленн ударил Бирна и подбросил его в воздух, а когда тот упал обратно на землю, в спине у него что-то хрустнуло, когда он ударился о землю. Когда он поднял голову, Гленн раскинул руки, призывая в небо новые молнии. Сердце Джаспера пульсировало в предплечье, когда из него, как прыщ, выскочил шар из разложившегося мяса, утыканный шипами, кончики которых горели черным пламенем, как свечи.

Волки залаяли и пригнулись к кукурузе. Вожак стаи укусил Бирна за лодыжку, приказывая ему бежать.

Он побежал.

***

Ее ящик с патронами был уже пуст, поэтому Делия покопалась в седельной сумке, надеясь, что Браззо везет в ней запасные патроны. Она пощупала трубки внутри, но не нашла патронов ни для своей винтовки, ни для "Смит и Вессона". Она вытащила один из цилиндров. Он был почти такой же длинный, как ее предплечье. В его головке был фитиль.

Динамит.

На поляне впереди армия бегемота растягивала верхнюю массу, торсы прикреплялись к другим, меньшим щупальцам. Они двигались в змеевидном танце, выгнувшись дугой, как кобры, готовые к удару, и бегемот приближался к Расселу и Грейс, которые скакали на своих лошадях кругами, чтобы уйти от меньших демонов, расстреливая их с небес и ударяя прикладами своих винтовок по их головам, когда чудовища бросались на их лошадей. Чудовища скользили по фермерским угодьям, сминая рожь, их извивающиеся человекоподобные формы кричали и метались, топоры размахивали в воздухе, мечи метались как копья, а шары булав крутились на цепях. Топор, перевернувшись через голову, вонзился в грудь лошади Грейс, и она взбрыкнула копытами, не зная, куда бежать, ибо их окружали адские полчища.

Делия нашла спичечный коробок в седельной сумке, рядом с изжеванными сигарами Браззо. Она зажгла динамитную шашку и поскакала к поляне, пока чудовище не успело подобраться к ее друзьям слишком близко. Искрящийся взрыватель дал небольшой шар света, и она вытянула руку, чтобы он мог указать ей путь сквозь дым от оружия. Он придал цвет миру, который был лишен его, и она воздала хвалу Отцу, Сыну и Святому Духу, пробиваясь сквозь мертвящую мглу, мимо колеблющейся пустоты, извергающей все более ужасные формы, и как только взрыватель с треском сгорел до цилиндра, она отпрянула назад и швырнула динамит в толпу тел на вершине чудовища.

***

Детонация привлекла внимание Гленна.

Он повернулся как раз в тот момент, когда тела бегемотов взорвались. Пылающая туша и расчлененные конечности наполнили воздух грибовидным облаком горящей крови, оружие вылетело из отрубленных рук, а огромные шлейфы пламени пожрали верхнюю часть тела чудовища.

Гленн натянул поводья, и Белиал выехал из лабиринта, оба они завывали от ярости, разъяренные неудачей этой армии. Он освободил этих существ из бездны после столетий страданий - конечно, они должны быть в состоянии уничтожить отряд простых смертных! Дойдя до поляны, он увидел еще одну динамитную шашку, брошенную по дуге, и заскрипел зубами, когда нижняя часть тела чудовища взорвалась. Пламя сожрало набедренную повязку из мертвой кожи, доспехи раскалились докрасна и обожгли плоть. Щупальца разорвались на огненные куски, и бегемот рухнул внутрь себя, как взорвавшаяся звезда, и земля затряслась, когда он упал на землю, разбрызгивая гной и искры и испуская волны дыма.

Лошадь понеслась галопом. На ее спине сидела молодая девушка с рыжими волосами.

Гленн узнал ее.

***

Когда чудовище впервые появилось из пустоты, Хайрам отступил назад в заросли на краю поляны. При виде этого существа у него похолодело в груди, ибо от ужасов, которые Гленн извлек из этого развратного измерения, Хайрама тошнило от ужаса. Он и представить себе не мог, что даже в аду могут существовать такие чудовищные демоны.

Когда чудовище упало замертво, тяжесть покинула Хайрама, и он направился обратно на ферму, надеясь, что Гленн не видел его испуганного бегства. Ему нужно было вернуться в бой, иначе он тоже столкнется с гневом своего предводителя и будет отправлен с криками в измерение чистой, бесконечной боли. Он поскакал в сторону кукурузы, где видел, как чернокожий убегал с мальчиком. Один из них имел знакомый запах, но он не был уверен, кто именно. Нужно подойти поближе. Они казались достаточно легкой добычей.

Когда дождь утих, Хайрам перезарядил пистолеты, слез с коня и вошел в лабиринт, проталкиваясь через мертвые стебли. Он снова проверил воздух. Даже сквозь порох и кровь он уловил их запах и помчался через ряды. Послышался шорох. Присев на корточки, он заглянул в стебли. Мальчик стоял спиной к Хайраму, поэтому он нажал на курок своего пистолета, ухмыляясь и возбуждаясь. Если бы было больше времени, он хотел бы уверить мальчишку, что он законник, отвести его на один из обрывов, окружающих ферму, и дать ему ложное чувство безопасности, прежде чем разорвать его на части.

Будут и другие мальчики, говорил он себе, - все дети земли скоро склонятся у его ног, вымаливая еду и милосердие, поклоняясь его алтарю, надеясь обрести его благосклонность, умоляя, чтобы его содомировали и трахали по команде. Он был помощником нового принца Ада. Они с Гленном захватят мир и отравят его, поставив на грань гибели, но сохранив жизнь для собственного садистского гедонизма.

Он выровнял прицел.

***

"Что нам теперь делать, мистер Ши..."

Голова Киллиана дернулась вперед, когда пуля вошла в заднюю часть его черепа и вышла через рот, раздробив зубы и вывалив язык. В десяти футах от него Шиес повернулся от просеки в кукурузе, где он наблюдал за преследующими его демонами. Когда юноша рухнул, Шиес почувствовал, что его желудок поднимается к пищеводу.

Он бы подошел к юноше, но ему больше нечего было ему дать. Вместо этого Шиес открыл огонь по кукурузе, стреляя во все стороны и крича от ужаса происходящего. Кто-то выстрелил в ответ, и, увидев клубы дыма, он нацелился на ствол пистолета и выстрелил в руку, державшую пистолет, когда тот просовывался между стеблями. Пистолет вылетел из руки убийцы вместе с одним пальцем.

"Сукин сын, шлюха!" - заорал мужчина.

Теперь, когда он обезоружил его, Шиес побежал через ряды, но когда он добежал до мужчины, второй пистолет появился из другой руки, и Шиес получил пулю в голову.

***

Грейс старалась не смотреть на вихрь плоти, но ужас его требовал внимания. Он затягивал не столько физическую материю, сколько энергию живого мира, поглощая воздух и высасывая все цвета и свет, словно пожирая саму ткань существования. Она заставила себя отвести взгляд, чтобы не быть втянутой в это.

Ребенок с ногами вместо рук налетел на нее в стойке на голове, и безумия этого было почти достаточно, чтобы расколоть ее. Над головой пролетали летучие мыши, скрежеща ухмыляющимися крокодильими пастями. Они обзывали ее грязными именами и гоготали. Они были слишком близко, чтобы стрелять, поэтому все, что она могла сделать, - это замахнуться на них и пустить лошадь вскачь. Она вошла в дымку, поднимающуюся от дымящегося чудовища, и летучие мыши потеряли дорогу, но ребенок-мутант все равно преследовал ее, и когда она прыгнула, то приземлилась на заднюю часть раненой лошади и замахнулась своими ногами-руками, ударяя ее по затылку, пока она не упала с шатающегося мустанга и не угодила в теплую жижу щупалец.

"Грейс!"

Появился Рассел, спустившись со своей лошади. Она потянулась, они взялись за руки, Грейс поднялась и обхватила его за талию. Кричащий безумный ребенок ускакал, смеясь и размахивая в воздухе конечностями, пока мустанг пытался поддержать его. Грейс поняла, что потеряла винтовку. Пустота расширялась, и лошадь Рассела боролась с вакуумом.

Грейс сказала: "Не смотри на него, Генри".

Рассел закрыл глаза и наклонился к уху лошади. "Не смотри, Фьюри. Давай, ты сможешь, старина".

Хотя лошадь старалась изо всех сил, ее ноги начали подгибаться. Рассел бил его по бокам и щелкал поводьями, но Фьюри продолжал падать.

Маршал обернулся к Грейс. "Слезаем с него".

Они слезли, когда лошадь опустилась на землю, и, не выдержав их веса, начала подниматься. Рассел выстрелил из винтовки в воздух, чтобы отправить лошадь бежать прочь от вихря. Они с Грейс отвели взгляды и пустились бежать, Рассел стрелял в упырей и адских гончих, когда те подходили близко, но только некоторые из демонов, казалось, интересовались людьми. Теперь они, казалось, были в восторге от того, что свободны, танцуя и прыгая по фермерским угодьям, словно празднуя принесение в этот мир своей особой смеси ужаса.

***

Шиес открыл глаза.

Его голова раскалывалась, зрение было затуманено, но он мог различить фигуру, стоящую над ним. Он разлепил налитые кровью глаза, и перед ним возникло лицо белого человека - крысоподобная морда с толстыми усами. Шиес потянулся к бедру, но там не было оружия, только лариат, затянутый в кольцо. Он пошарил рукой по земле в поисках револьвера.

Убийца усмехнулся. "Даже не беспокойся".

Шиес приподнялся на локтях, вспомнив о ноже, спрятанном в плаще. Койот наклонился и принюхался к нему.

"Теперь я узнал эту вонь", - сказал он. "Не просто обычная вонь негра, а очень специфическая вонь твоей родословной. Я хорошо знаю эту кровную линию, поскольку я ее разорвал".

Шиес сузил глаза. "Значит, это был ты".

"Естественно. Хайрам Цейндлер, к вашим услугам". Он усмехнулся. "Мои братья порезвились с твоей маленькой рыжей невестой. Неплохая внешность для грязной дикарки".

Шиес вскочил, но Койот был быстр и ударил его ногой в голову, засыпав ее звездами. Он упал обратно на локти, пытаясь прийти в себя.

"Я хочу, чтобы ты знал, что я не имею к ней никакого отношения", - сказал Хайрам. "Знаешь почему?"

Шиес оскалил зубы, но ничего не сказал.

Хайрам усмехнулся. "Был слишком занят своим восторгом. Хочешь узнать, что сказал твой малыш, когда я прижал его к себе и трахнул? Хочешь угадать, чье имя он называл, кого он звал?"

Шиес снова попытался сделать выпад, но Хайрам ударил его ногой в живот, и он перевернулся на снег.

"Папа!" закричал Хайрам детским голосом. "Папа, помоги! Где ты? Пожалуйста, помоги нам!"

Все еще лежа на боку, Шиес полез в пальто, в то время как Койот завывал от смеха.

"Знаешь, он был еще жив, - сказал Хайрам, - когда я вырвал его печень, он все еще звал тебя. Вкус был неплохой, особенно если учесть, что он был грязным полукровкой".

Одним быстрым движением Шиес выхватил нож Боуи и вонзил его в ногу Хайрама. Койот закричал. Шиес схватил запястье Хайрама и выкрутил его, пока оно не сломалось, и пистолет упал на колени Шиеса. Он выстрелил Хайраму в живот, и койот с шипением выпустил струю крови. Хотя голова все еще кружилась, Шиес поднялся на ноги и ударом пистолета повалил Хайрама на землю, сел на него и провернул нож Боуи в ноге мужчины, заставив его завизжать, прежде чем выдернуть его. В глазах Хайрама мелькнула паника.

" Подожди!" сказал Хайрам. "Подожди минутку!"

Шиес воткнул нож в то место, где у мужчины было прострелено брюхо. Лезвие вошло в отверстие, и он погружал его туда и обратно, посылая пулю все глубже, пока рылся в поисках своего приза. Хайрам умолял с кровоточащим ртом.

"Я могу... дать тебе все... пожалуйста... "

Поворотом лезвия Шиес пробил себе путь внутрь, его рука погрузилась в рану. Он проткнул селезенку койота, вспорол желудок, брызнув желчью, а затем направил нож вверх и проткнул печень. Хайрам корчился и кричал, и Шиес наслаждался этими страданиями даже больше, чем печенью, когда откусил первый кусок.

***

Мэйбл стояла перед руинами.

Однажды она уже замечала присутствие портала, когда О'Коннеры были прокляты неизвестными силами и впервые появилась чернота. Казалось, это было целую жизнь назад.

Она наблюдала за дыханием вихря. Оно было разрушительным и макрофагическим. Складки плоти источали плазму, странные насекомые пробирались сквозь просачивающиеся потоки, а когда из бездны вылез упырь с телом, вывернутым наизнанку, Мэйбл открыла рот и выпустила луч, отбросивший его обратно в пустоту. Демоны, резвящиеся на фермах, обходили ее стороной, напуганные ее мерцающей аурой и чувствуя ее колдовство. Глядя на ворота, она подумала о "Доброй книге" и о том, как в ней предсказывался Армагеддон.

Я смотрела, как он срывает шестую печать...

Она позволила плащу упасть с ее плеч и свернуться вокруг ее ног. Ее обнаженное тело было покрыто божественной кровью - скрыть ее от глаз означало ослабить ее действие. При соприкосновении с зимним воздухом высохшие капли стали оживать, сияя голубыми бусинками, словно никогда не покидали детских вен.

А потом столпотворение, все и их собаки бегут в укрытие....

Ее костяк вибрировал. Слезы побежали по ее щекам.

Укрой нас от Сидящего на престоле и от гнева Агнца. Настал великий день гнева Их - кто выдержит его?

Было ли это тем, что скрывалось в пустоте? Возвращается ли Иисус Христос с ангелами, чтобы начать предсказанную войну с Люцифером? Вознесутся ли добрые люди в восторге, а остальное человечество будет гореть и кричать, когда наступит Судный день?

Четыре ангела были освобождены, которые находились наготове в час, день, месяц и год, чтобы убить треть человечества.... И в те дни люди будут искать смерти, и не найдут ее; и захотят умереть, и смерть отступит от них".

Было ли открытие пустоты частью Божественного плана? Была ли это Его воля? И если да, то было ли грехом пытаться закрыть ее? Что на самом деле скрывается в этом черном измерении? Может быть, это сам Бог?

Она тяжело сглотнула и сжала кулаки. Из теней раздались раскаты грома, и из вихря хлынули реки антисвета, чернота хлынула в полном объеме, глубокая, насыщенная и удушающая.

Пятый ангел вылил свое снадобье на трон зверя, и его царство погрузилось во тьму.

"Кто я такая, чтобы спрашивать Тебя?" - спросила она.

Пустота ответила ей знакомыми детскими криками.

ГЛАВА XXXXIX

ДЕЛИЯ ЗАМЕТИЛА ШИЕСА, выходящего из кукурузного поля. Он выглядел ошеломленным. Его рот, подбородок и шея были испачканы кровью. Она пустила лошадь рысью, зовя его по имени, но он не замечал ее, и она подумала, не оглох ли он от выстрелов. Она подъехала ближе и помахала рукой, привлекая его внимание. Его лицо было вялым, глаза как у мертвеца, но когда она приблизилась к кукурузе, выражение его лица внезапно изменилось, глаза и рот расширились. Он указал ей за спину.

"Берегись!"

Раздался громкий треск, когда первый огненный шар пролетел мимо ее головы.

Он был размером с гаубичный снаряд, сфера из мяса и шипованного металла, пылающая черным пламенем. Он отлетел к склону холма и взорвался в скалистом обрыве, с которого сошла небольшая лавина. Оглянувшись, она увидела возвышающийся кошмар Глена Ужасного. Его рука была вытянута вперед, и из сердца Джаспера вырывался еще один черный шар, увеличиваясь по мере того, как он рассекал мышцу. Она натянула поводья и понеслась по мертвой дороге, снег поднимался с земли вокруг ее лошади, дыхание перехватывало в груди, когда она галопом мчалась к Шиесу. Он стрелял в преследующего ее Койота, с трудом удерживая прицел.

Еще один огненный шар пролетел мимо, раскатившись как гром, и пролетел мимо нее, когда она галопом пронеслась над телами изувеченных демонов и волков и над раздавленным трупом Зика, владельца салуна. Лошадь перепрыгнула через окровавленную тушу другой лошади и помчалась по кукурузе, стебли которой гнулись и трещали под порывами ветра, ее лошадь была мокрой от пота, а за спиной у них поднимался жар еще одного огненного шара.

Этот шар пронесся мимо Шиеса, и горячий воздух вокруг него отбросил его назад. Делия подошла к нему, и он сделал безумный прыжок, ухватился за лошадь, крепко держась, и повис на ее боку, когда она влетела в огромные клубы дыма, поднимающиеся от горящего чудовища; десятки крылатых демонов пронеслись мимо, вопя и шипя от крови. Шиес подтянулся к седлу, обхватил одной рукой талию Делии и открыл огонь по приближающимся сферам. Когда он попадал в некоторые из них, пули сбивали их с курса. Она ударила пятками, и они помчались по поляне, уворачиваясь от натиска Гленна. Огненный шар пронесся перед ними, так что лошади пришлось подпрыгнуть в воздух: шар разорвался прямо под брюхом и вздыбил шерсть. Огненные шары понеслись быстрее, два прошли над головой, и Делия низко пригнулась, подгоняя лошадь на полную мощность, черные шары вокруг нее - позади нее, рядом с ней, перед ней - взрывались в земле вулканическими извержениями, демоны лопались под перекрестным огнем, танцуя, крича и буйствуя, и хаос Ада заставил Делию закричать.

Ее лошадь взорвалась.

Огненный шар прошел сквозь ее тело и вышел с другой стороны. Делия и Шиес были подброшены в воздух, когда лошадь развалилась на две части, и ее внутренности изверглись в поднимающееся пламя. Кожа Делии покрылась волдырями. Она упала обратно на землю и зарычала, ударившись о землю. Ее дрожащие руки теперь были покрыты рыжим мехом. Из тумана появился Шиес. Она заметила, что его левое ухо отсутствовало, а голова была разорвана, вероятно, пулей. Он помог ей подняться, и когда она увидела тлеющее седло, то, несмотря на возражения Шиеса, подошла к нему и вытащила последнюю шашку, поняв, что на самом деле это два цилиндра динамита, связанные вместе бечевкой. Она перекусила бечевку, разделила их и засунула в пальто.

Что-то в развалинах фермы привлекло ее внимание.

" Смотри туда!"

Они побежали к голубому свету.

***

Это был его единственный шанс.

Бирн бежал на четвереньках, преследуя мустанга Гленна с ликантропической ловкостью и набирая скорость. Гленн бросал адские сферы и не замечал Бирна позади себя. Он уворачивался от огненных отпечатков копыт, изо рта у него шла пена, а когда он оказался на хвосте лошади, то сделал выпад и вонзил клыки в верхнюю ногу, разрывая мышцы, и лошадь упала, а Гленн начал скользить. Бирн отскочил в сторону, когда лошадь рухнула.

Если бы Гленн был человеком, он был бы раздавлен. Но в другом облике он отпихнул мустанга и с трудом поднялся на ноги, слегка прихрамывая. Его рев был оглушительным, а затем он продемонстрировал свои способности боевого мага. Бирн привстал на ноги, когда земля затряслась, расколовшись в огненное кольцо, окружившее последнего из койотов. Они уставились друг на друга, когти дергались, клыки сверкали, как топаз.

Гленн медленно двинулся вдоль края круга, наблюдая за происходящим. Бирн остался стоять на месте, ожидая, что его противник сделает первый шаг, но Гленн лишь прощупывал воздух и облизывался, словно наслаждаясь предвкушением. Из опухоли сердца Джаспера сочилась жижа, а Менгир пульсировал в изуродованной груди Гленна.

Ни один из мужчин не дрогнул под его пристальным взглядом.

"Я не стану убивать тебя сейчас", - сказал Гленн. "Вместо этого я брошу тебя с криком в пустоту. Ты будешь заперт там, будешь вечно плакать в яме боли, которую ты не мог себе представить даже в самом черном сне. Ты будешь..."

"Не может быть хуже, чем слушать твою болтовню".

Глаза Гленна сузились. "Почему ты против нас, Лютер?"

"Если ты не можешь понять очевидное, думаю, тебе придется умереть в раздумьях".

Гленн негромко рассмеялся. " Готов?"

Койоты завыли.

***

Демоны были повсюду.

Пока он бежал, Рассел продолжал стрелять, но у него оставалось только столько патронов в кармане пальто: несколько для винтовки Генри и несколько для кольта на бедре. Если они не найдут укрытия, то закончатся еще быстрее.

"Там!" позвала Грейс.

Он последовал за ней к обрыву. Каменная скала выпирала из склона холма и прикрывала небольшое углубление в земле, как навес. Они отползли назад, в бункер из камня, и Рассел стрелял во все, что приближалось, пока орда не скрылась из виду. Но они не ушли далеко. Он слышал, как они визжат и бегают кругами вокруг обрыва, словно индейцы, ожидающие возможности нанести удар.

Рассел вздохнул. Они были окружены. Теперь их загнали в угол.

Если бы мы не спрятались здесь, мы бы уже были мертвы, сказал он себе.

Затем он подумал: Ты уже мертв, Генри. Ты уже мертв.

Его суставы затекли, а кожа приобрела легкий серый оттенок. Какое бы волшебство ни вернуло его к жизни, оно исчезало. Он подтянул руки, чтобы Грейс не увидела, когда он проверял пульс. Он все еще бился, но толчки были очень частыми. Грейс прильнула к нему, пытаясь отдышаться, и, положив голову ему на плечо, коснулась лбом его щеки.

Она задыхалась. "Генри! Ты такой холодный".

Что-то пронеслось мимо. Брошенное копье упало на песчаный холм перед ними. Рассел выстрелил, и существо покатилось в грязь. Оно не встало.

"Тебе нужно бежать", - сказал он Грейс.

"Что? Нет..."

"Я дам тебе свой шестизарядный пистолет. С близкого расстояния будет лучше. Я прикрою тебя с ружьем. Фьюри - хороший конь, и без меня он далеко не уедет. Ты доберешься до него и уедешь отсюда".

"Не без тебя."

"Нельзя спасти жизнь, которая уже ушла".

"Не говори так".

"А как же иначе? Я нежить и недолго осталось жить в этом мире. Если мое время истечет или меня схватит один из этих монстров, я в любом случае умру. Ты должна бежать отсюда, Грейс. В безопасное место".

"Какая безопасность может быть в мире, сошедшем с ума?"

Он взял ее руку в свою, и хотя он знал, что ее рука была как лед, она нежно сжала ее.

"Ад вырвался на свободу, - сказал Рассел, - но это не значит, что все так и останется. У нас еще есть шанс победить эту тварь. Но я хочу, чтобы ты ушла отсюда. Я больше не могу видеть тебя в опасности".

За обрывом двигался еще один демон, аморфное существо с полосками зубов и ногтей, покрывавших его, как перья дикобраза. Рассел выстрелил в него. Сгусток исчез, как капля дождя, упавшая на камень, а зубы и ногти отрастили насекомые ноги и разбежались во все стороны.

"Ты говоришь, что мы можем победить эту тварь", - сказала Грейс. "Я верю тебе. Но мы сделаем это вместе".

Когда он посмотрел в эти прекрасные глаза, то увидел в них силу, которую не замечал раньше, хотя она была там всегда. Она будет хорошей женой и еще лучшей матерью, подумал он. Где-то есть человек, который распознает золото, когда видит его, и он сделает Грейс Коулин своей невестой. Тогда она будет счастлива. В эти последние часы Рассел понял, что больше всего на свете хочет именно этого.

"Держись позади меня", - сказал он.

Они выползли из-за скалы.

***

Мэйбл погрузила руки в вихрь. Монолиты рассыпали багровый пепел и град, пробужденные разрывом печати, предлагая Менгирам вступить в мир стихий.

Она потянулась глубже. Она была в долгу перед детьми, плачущими в этих тенях. Они перешли в это измерение. Если бы она могла дать им свой свет, то синева дала бы им небо, на которое они могли бы смотреть, видеть формы в облаках, то самое детство, которое она пыталась дать им во время солнечных пикников у ручья?

Это были более теплые дни. Сейчас ее руки были покрыты льдом, плоть стала фиолетовой в арктической пустоте. Но лед был таким нежным, что кожа покрылась мурашками, а соски затвердели. Когда она провела по нему руками, тьма пошла рябью, словно она стояла под водопадом, и омоложенная, святая кровь начала отходить от нее, чтобы быть поглощенной вихрем, а вместе с ней и плащ голубого свечения. Вернется ли кровь к сиротам? Даст ли она им второе крещение, позволяющее вознестись из этого чистилища? Она не знала. Ей и не нужно было знать. Все, что ей нужно было делать, это чувствовать - чувствовать и следовать за славой Божьей.

***

"Что она делает?" сказала Делия.

Они следили за светом, излучаемым монахиней, надеясь, что ее белая магия защитит или придаст им сил. Вместо этого казалось, что сестра Мэйбл направляет его в пустоту. Он вихрился от нее электрическими нитями и втягивался в черную дыру. Делия зарычала, и Шиес посмотрел на нее, заметив, как изменилась девушка. Ее красные глаза мерцали, клыки выступали из челюсти над верхней губой.

"Делия. ...ты меняешься."

Она отвернулась. "Не смотри на меня".

"Ты волчица?"

Девушка повесила голову. По ее щеке, где персиковый пух стал густым, похожим на зачатки бороды подростка, стекала одинокая слеза. Он задался вопросом, как это произошло, было ли это новым событием или она всегда была такой. Сейчас это не имело значения. Ему было трудно стоять, многочисленные раны соединились в одну сплошную пульсацию боли.

Хайрам прострелил ему ухо. Если бы пуля попала хоть на дюйм внутрь, он был бы мертв. Шиес знал, что украл время у жнеца. Несмотря на то, что он был искалечен, он стремился максимально использовать оставшееся время.

"Мы должны остановить ее", - сказал он. "Я не совсем понимаю, что это за голубой свет, но это единственная хорошая магия, которую я видел. Потеряем ее - потеряем все остальное".

Делия вытерла глаза. Они пошли в развалины дома, перелезая через торчащие доски и черепа О'Коннеров.

Шиес крикнул. "Сестра Мэйбл!"

Но монахиня не обернулась.

Он хромал к ней, звал ее по имени, но она не откликалась. Делия бросилась на нее, но тьма нахлынула, оттолкнула ее, и она покатилась и упала на обломки. Увидев вихрь, Шиес внезапно почувствовал себя очарованным им, и ему пришлось вытряхнуть странное ощущение из головы.

Неужели это то, что случилось с Мэйбл? Неужели вихрь обманул ее?

С монахини уже сняли слой святой крови, и она исполняла медленный танец перед собирающейся завесой, погружая верхнюю часть тела в пустоту и выныривая из нее. Ее обхватили тусклые усики. Они скользили по ее спине, обвивали бедра, скользили по ягодицам и половой щели.

Шиес отстегнул лариат от бедра. Он взмахнул веревкой над головой, набирая обороты, и бросил ее. Он накинул лассо на сестру Мэйбл, словно она была лошадью, которую он собирался сломить. Она вылетела из пустоты, и он потащил ее по снегу, пока она боролась и брыкалась, бредила Писанием. Делия подошла к ней, наклонилась и обнюхала ее с ног до головы.

"Почти никаких следов", - сказала она. "Эта святая кровь... она вся исчезла".

Монахиня вздрогнула. Ее замерзшие руки были прижаты веревкой к бокам. Ее лицо, грудь и живот были ужасно обморожены, плоть была сырой и багровой. Везде, где ее касались усики, были ледяные ожоги.

"Я целовала Его", - сказала она. "Я целовала губы Христа".

Шиес покачал головой. Бедная женщина сошла с ума. Кто может винить ее?

Раздался низкий раскат, почти как гром.

Шиес напрягся, когда понял, что звук исходит от Делии.

***

Он проигрывал.

Еще до того, как он набросился, он знал, что Гленн победит его. Главный Койот был сейчас слишком силен, слишком проникся колдовством. Это был не первый раз, когда Бирн что-то терял. Он терпел неудачи всю свою жизнь. Было время, когда он был склонен возлагать вину за свою несостоятельность на других, но с возрастом он понял, что он не единственный, кому с самого начала досталась куча дерьма. Даже самая избитая и измученная душа могла подняться из руин своих несчастий. Лютер Бирн решил этого не делать. Вместо этого он стал жить жизнью злобного волчонка и приветствовал свое клеймо тринадцатого Койота - клеймо, которое он носил до конца своих дней, пятно на самой его душе. В каком-то смысле казалось правильным, что вожак стаи, которую он предал, должен убить его. В этом была забавная поэзия, как в печальном финале.

И все же он боролся, рвал Гленна зубами и когтями, отхватывая куски кожи. Но Гленн был вдвое быстрее и втрое злее, пропитанный всем злом того мира, который он открыл. Как оказалось, существовал мир еще более ужасный, чем тот, который Бирн пытался спасти - если человеческие существа вообще стоит спасать. Он пытался придумать причины, по которым человечество заслуживает того, чтобы жить дальше, но все время оказывался в пустоте. Так много несправедливости, так много бесчеловечности. За время своего пребывания на этой планете он стал свидетелем бесконечной карусели ненужных страданий. Хуже всего то, что он сам способствовал этому. Лютер Бирн был вне закона - грабителем, насильником, убийцей, каннибалом. Если Гленну суждено отправить его в ад, то, как он полагал, это ему обеспечено.

Но даже когда Гленн сомкнул челюсти на его плече, Бирн контратаковал. Повернув голову, он смог дотянуться до уха Гленна и почти вырвал его своими клыками. Гленн отлетел от него, держась за мочку, а Бирн с трудом поднялся на ноги. Его колени подкашивались, а поясница ныла. Он слабел. Казалось, его тело отсчитывает время до неизбежного прекращения всех функций. Спотыкаясь, как изможденный боксер, Бирн поднял лапы, спрятав за ними голову для защиты. Кровь пузырилась в его ноздрях и сочилась из пробитой глазницы. Его раны не успевали затягиваться. На протяжении многих лет его тело регенерировало, восстанавливаясь после ранения за считанные часы. Он даже почти не старел. Теперь Бирн понял, что крал у дьявола и только что попался. Быть Койотом означало посвятить жизнь пороку и разврату. Такое существование имело высокую цену.

Пришло время расплатиться.

Он едва увернулся от удара Глена и все равно упал на землю, а когда последовал второй удар, у него не осталось ничего, чем можно было бы защититься, даже самой маленькой любви к жизни, чтобы продолжать жить.

***

Гленн сдержит свое обещание. Он чувствовал, что обязан Лютеру Бирну. Когда-то они были братьями, но теперь, мягко говоря, отдалились друг от друга. Предателю не будет пощады, и хотя смерть Бирна сделает Гленна последним из его рода, эта мысль не вызывала у него никаких колебаний. Он почувствовал смерть Хайрама. Койоты вымерли. Только последний из них эволюционировал.

Таща Бирна за лодыжку, Гленн вернулся к руинам. Он смотрел на бурлящее зрелище пустоты, удивляясь ее несравненной красоте. Все радости, которые дарила ему эта жизнь, были основаны на страданиях других. Даже когда он узнал, что убил своих родителей, чтобы добиться благосклонности ложной богини, он ни разу не пожалел об этом, потому что культ поддержал его за жестокость. Этот момент определил его. С тех пор он всегда гнался за следующим грехом, ибо грех и наслаждение были близнецами. Он никогда не чувствовал искушения злом, его только наставляли, направляли, одаривали. Его учили пороть рабов и запирать их в крошечных вивариях, где они страдали от духоты, голода и удушья, пока не приходили к нему на коленях и не клялись в послушании. Он насиловал девятилетних девочек, пожирал матерей на глазах у их детей и совершал массовые убийства во время грабежей. Он позволил ненависти охватить себя, и каждое мерзкое, гнусное действие приводило его в еще больший восторг, направляя его к руководству самой отвратительной бандой разбойников, которую когда-либо видел Запад, и в этом царстве он вкусил высший экстаз зла. Теперь он был колдуном в присутствии великой пустоты, дело всей его жизни достигло кульминации, и он находил свою полноту прекрасной, даже безмятежной.

Гленн тащил своего едва пришедшего в сознание брата по кровавому льду и слякоти тел, через лошадиные кишки, оторванные конечности демонов и раздробленную тушу хозяина салуна, покрывая его кровью, чтобы пустота была еще более соблазнительна, когда придет время взять ее.

ГЛАВА L

"АМАРОК ПРИБЛИЖАЕТСЯ".

Когда сестра Мэйбл услышала слова Шиеса, ее глаза открылись. Они побелели от катаракты, но, хотя она почти ослепла, ее одарили другими видениями, которые говорили ей больше, чем простое зрение.

Отца Блэквелла больше нет, подумала она. Есть только я. Есть только один хранитель Менхира.

Она не могла допустить, чтобы этим хранителем стал Гленн Ужасный. После смерти проповедника видения перешли к ней, способность, дарованная ей, возможно, Богом, в самый тяжелый час. Мэйбл чувствовала себя недостойной этого, как и любой Его доброты. Пустота так легко обманула ее, запутав ее разум и убедив, что нечто столь безбожное может быть лицом Самого Бога. Теперь она знала, что потерянные сироты не были потеряны для пустоты. Дьяволы обманули ее, обернув ее грехи против нее самой.

Я убийца.

Я недостойна.

Но, возможно, сейчас это не имело значения. Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы мы не погибли, но имели свет вечный. Возможно, здесь было то же самое. Господь не дал ей дар видения сразу после смерти преподобного Блэквелла, потому что она действительно была грешницей, а значит, недостойной. Но Бог так возлюбил мир, что дал ей силу спасти его. Она не была совершенной женщиной, но она всегда была Его слугой, вся ее жизнь была посвящена - принесена в жертву - для того, чтобы она могла распространять Его любовь и славу.

Фигуры остальных были размыты, но она узнала девушку по ее рыжим волосам. Когда она протянула руку, чтобы коснуться ее, Мэйбл почувствовала мех. У нее перехватило дыхание, и она подумала, что ошиблась, что койот сейчас разорвет ее на части. Но потом она услышала, как девочка заговорила.

"Зачем ты это сделала?" спросила Делия.

Она решила быть честной. "Я не знаю".

Перед ней появилась тень Шиеса. "Сестра, у тебя есть еще какой-нибудь источник этой белой магии?"

"Я боюсь, что пустота забрала ее всю".

Голос Делии дрожал. "Без невинной крови у нас нет шансов".

Мэйбл задрожала - не от мороза, покрывшего ее тело, а от внезапного откровения. Эта мысль пришла к ней в одно мгновение, прозрение было настолько глубоким, что она знала, что оно не может быть ее собственным. Ее коснулись ангелы. Она снова была заключена в объятия Христа.

"Это не обязательно должна быть невинная кровь", - сказала она. "Она просто должна быть святой".

Мэйбл взяла девушку за лацкан и притянула к себе. Делия была клыкастой, кончик ее носа был черным и тонким. Ее глаза были того же цвета, что и волосы, и горели не черным пламенем потустороннего мира, а чистым оранжевым мерцанием мира природы - их мира.

"Возьми меня", - сказала Мэйбл.

"Что ты имеешь в виду?"

Но она знала, что девушка все понимает. Она просто не хотела принимать эту идею, даже если это была их последняя надежда.

"Я не невинна", - сказала Мэйбл. "Но я посвятила свою жизнь тому, чтобы стать невестой Христа, Господа нашего. Все годы моей жизни я провела на коленях перед крестом. Какая кровь может быть святее крови монахини?".

Когда она посмотрела в волчьи глаза девушки, то увидела в них еще один крошечный огонек, искру, которая уверила Мэйбл, что она выбрала мудро.

Мерцание было голубым.

***

Даже наполовину превратившись в оборотня, Делия знала, что хорошо, а что плохо. Когда она полностью превратится в оборотня, то на ночь станет рабыней своего проклятия, но сейчас она все еще была в сознании и контролировала себя.

Она знала, что брать кровь монахини было неправильно. Нескольких капель было бы недостаточно, чтобы воссоздать силу, которой обладала кровь детей. Им нужны были пинты, возможно, все до последней капли. Им пришлось бы убить ее. Сестра Мэйбл знала это, но, что удивительно, она все еще просила Делию сделать это.

"Возьми меня", - сказала монахиня. "Возьми мою жизнь, чтобы моя жертва принесла пользу всему миру".

"Сестра..."

"Я узнала о важности жертвоприношения от Христа Спасителя".

"Я поклянусь жить в грехе, если возьму Божью женщину".

Делия посмотрела на Шиеса. Его лицо было чугунным, закаленным войной и потерями. Его внутренние муки были настолько сильны, что она чувствовала их запах.

"Мистер Шиес?" - спросила она, но не нашлась, что ответить.

Он кивнул. "Я сделаю это".

Шиес достал свой нож Боуи. Он был липким от крови, и он сплюнул на лезвие, чтобы освежить его и вытереть о штанину. Делия поняла. Чья бы это ни была кровь, она исходила либо от злого человека, либо от какого-то демона из потустороннего мира. Плохая кровь могла загрязнить кровь монахини и ослабить ее силу.

"Поторопись", - сказала сестра Мэйбл. "Он быстро приближается".

Шиес приставил лезвие к горлу монахини, и она тяжело сглотнула, ожидая, что ей перережут яремную вену, но Шиес колебался.

"Чем мы будем ее собирать?" - спросил он.

Делия не знала. Не было времени возвращаться к мертвым лошадям, чтобы обыскать седла в поисках фляги. Она сделала чашку из своих рук. Шиес глубоко вздохнул, положил нож под углом, и как раз в тот момент, когда он собирался сделать надрез, огненный шар ударил в него и отправил в полет, его плащ охватило пламя, и он врезался в снежный вал в нескольких ярдах от него.

Делия закричала ему вслед.

Гленн Ужасный был почти настигнут ею, Менгир в его открытой груди сиял, как Марс в ночном небе. От запаха его волчьего мускуса ее бросало в дрожь. Его цикл был намного больше, чем у нее, и ее желудок сжался от голода, когда она оказалась под действием его магнетизма. Она начала меняться дальше, ее лицо удлинилось, усы стали расти, а плечи расширились. Она наклонилась, чтобы лучше почувствовать запах монахини. От ее плоти исходил аромат теплой пищи, стейков, приготовленных до совершенства. Делия чувствовала жар крови Мэйбл, пульсирующей в ее жилах. Желание прорастало, пока она не почувствовала его.

"Возьми меня сейчас, Делия!"

Но монахине уже не нужно было просить.

Делия впилась зубами в шею сестры Мейбл, и когда она оттянула полоску плоти, то не смогла удержаться, чтобы не проглотить ее целиком. Она никогда не пробовала ничего настолько вкусного, и никогда не чувствовала себя такой голодной, как сейчас. Но она все еще была в сознании. Она заставила себя отступить. Она резала шею монахини, пока не перерезала обе сонные артерии, и брызнули струи крови.

Гленн остановился. Его брови поднялись, и он засмеялся, глядя, как она вгрызается в торс сестры Мейбл, обмазывая ее руки.

***

"Как замечательно", - сказал Гленн. "Ты пришла за мной с сердцем, полным мести, но теперь все, чего ты хочешь, - это живот, полный человеческой плоти".

Девушка продолжала копаться в теле монахини. Туман крови окрасил ее шерсть.

"Ты нашла нечто большее, чем месть, девочка. Ты нашла славу волчицы". Он улыбнулся. "Так что ешь. Это твое девственное путешествие. Я завидую тебе - всем темным наслаждениям, которые ждут тебя впереди. Это твой новый путь. Это твоя судьба."

Он глубоко вздохнул, наслаждаясь зрелищем. Сейчас он был в среднем состоянии, только чуть менее волчьей формы, чем она. Покрытый множеством ран, его ликантропия отступила, чтобы переключить его силу на исцеление. Порезы и укусы быстро закрывались, затягиваясь новой, более жесткой плотью.

"Я знал, что в тебе что-то есть, девочка. Ты должна присоединиться..."

Он замолчал. Кровь монахини стала синей. Мех девушки мерцал лазурными звездами. Это была не просто еда. Это был план.

"Ах ты, маленькая сучка!"

Гленн отпустил ногу Бирна и бросился на нее. Они покатились по забрызганному кровью снегу, разрывая друг друга и щелкая зубами. Она была сильнее Бирна. Чем моложе волчица, тем большей силой она обладает, а она была на пике своих ликантропических способностей. Это будет еще более сложная задача, особенно теперь, когда она получила силу от святой крови. Сердце Джаспера колотилось в его руке, а Менгир смещался в его разделенных ребрах. Вены собственного сердца Гленна плотнее обхватили камень, присасываясь к нему, забирая каждую каплю колдовства, которую он мог вынести.

Он стремительно бросился к волчице. Бирюзовый свет авроры закружился вокруг нее, и он отшатнулся, но тут же крутанулся, преодолевая тошноту, используя энергию Менгира для борьбы с воздействием святой крови. Девушка, конечно, была молода и решительна, но Гленн обладал опытом и грубой силой подлости всей жизни, и, набросившись на нее, он ударил ее по животу, отгоняя ее, и рассек ей руку, когда она блокировала его следующую атаку.

У нее есть сила, но она не знает, как ее использовать.

В прошлый раз он оставил ее в живых. Он научился на своей ошибке.

Она успела нанести несколько хороших ударов, прежде чем он повалил ее на землю, сдирая косы своей кожи и разрывая сухожилия, когда он впал в ярость, вгрызаясь в ее плечо и мотая головой вперед-назад, пытаясь вывихнуть его. Он хотел полностью оторвать руку от ее тела и, возможно, преуспел бы в этом, если бы его не осыпали пулями.

***

Спрятавшись за небольшими валунами, Рассел выстрелил из винтовки Генри в огромного черного оборотня, возвышавшегося над меньшим. Вид волчицы с рыжим мехом потряс его и Грейс, поскольку они узнали одежду Делии, а когда девушка повернулась, они увидели ее лицо, узнав ее, несмотря на клыки. Она шла на Гленна Амарока с покрывавшей ее, как плащ, фосфоресценцией, той самой пудрово-синей магией, которой обладала сестра Мэйбл, когда была жива.

Они не видели, как она умерла, но, судя по виду ее тела, это была явно жестокая смерть. Прямо за ее телом лежал Лютер Бирн в человеческом обличье, но невозможно было сказать, жив он или нет. Оскара Шиеса нигде не было видно. Рассел прицелился, стараясь попасть в Гленна, а не в Делию.

Рядом с ним Грейс вскинула шестизарядный пистолет. Вместе они осыпали оборотня пулями, которые заставили его извиваться и выть, что позволило Делии выбраться из-под него. Она сделала выпад и, когда ударила Гленна, раздался звук ломающихся костей. Рассел улыбнулся, но улыбка была недолгой. Его язык скользил по зубам. Некоторые из них ослабли. Он снова провел языком по одному зубу, тот выпал из десен, и он выплюнул его. По крайней мере, Грейс этого не заметила. Она была слишком занята, пытаясь спасти девушку, о которой заботилась, материнский инстинкт придавал ей ярость медведицы-матери.

Волки продолжали сражаться, Делия одолевала своего противника, все ее тело излучало свет. Магия, казалось, подпитывалась ее яростью. Гленн схватил ее, и они скатились в низкий провал в скалах на краю кукурузного поля, скрывшись из виду. Рассел передернул затвор "Генри", выбросил стреляную гильзу и вставил следующую, закрыв ствол. У его ног лежало семь стреляных гильз, значит, в винтовке оставалось девять.

"Я иду за ними", - сказал он.

Грейс уже перезаряжала винтовку. "И я тоже".

***

Шиес пришел в сознание. Единственное, что он с болью осознавал, - это онемение левой ноги. Отверстие отсутствующего уха оглохло, а кровь, капающая со лба, затуманила зрение. От огненного шара обгорела кожа. Снег потушил пламя на его одежде, и он лежал на льду, дымясь, не зная, жив ли он на самом деле. Ему удалось сесть, но когда он посмотрел вниз на свое тело, то понял, что не сможет стоять.

***

Делия схватила Гленна за волосы и ударила его черепом о камень. Его тело затряслось под ней, как рыба на мели, и она снова ударила его по лицу, брызнула черная кровь. Они оба были достаточно ранены, чтобы вернуться почти в человеческую форму, но она все еще сохраняла свою невероятную силу, в то время как Гленн ослаб, разорванный, изжеванный и изрешеченный пулями.

Делия перевернула его и опустилась на него. Она впилась когтями в мембрану сердца Джаспера и начала отделять его от предплечья Гленна. Сердце шипело, пузырилось, превращаясь в смолистую слизь, которая шипела, падая на землю, а последний шар адского ихора с грохотом упал на кучу мертвой листвы, охваченную черным пламенем. Она раздавила сердце Джаспера, нейтрализовав его остатками белой магии, и основатель Койотов наконец-то успокоился.

Сердце Гленна сотрясалось от внутреннего грома. Менгир сдвинулся, словно пытаясь спрятаться в складках его ткани. Горло Делии наполнилось теплом, а когда она открыла рот, из него вырвался яркий луч, окутавший туловище Койота.

Она потянулась к Менгиру.

Когда она коснулась его кончиками пальцев, в ее голове пронеслись внезапные мысли о жестокости, причем не только к Гленну Амароку, но и ко всем, ко всем. Ей хотелось, чтобы кровь смачивала ее клыки, а плоть собиралась под ногтями. Она хотела, чтобы другие страдали так, как страдала ее семья, чтобы счастливые дома разрывались на части в оргиях резни, чтобы любого юношу, которого она выберет, заставляли спариваться с ней, чтобы матерей с криками отрывали от детей, чтобы Делия могла полакомиться их сладкими внутренностями и...

Она отдернула руку, дрожа. Менгир развернулся в груди Глена, плотнее обхватывая желудочки и сухожилия. Глаза Гленна открылись, и он зашипел. Он схватил ее.

"Ты чувствуешь это", - сказал он, кашляя кровью. "Менгир... он питает твои первобытные, волчьи инстинкты. Давай, девочка. Отдайся зверю внутри себя".

Он притянул ее ближе, заглядывая в ее глаза, один из которых он искалечил почти до неузнаваемости, прежде чем заставил Делию съесть свою мать. Она вернула ему взгляд, словно обдумывая его слова, и отвлекла его, доставая из плаща динамитную шашку.

"Мой единственный инстинкт, - сказала она, - это убить тебя".

Она провела рукой по его лицу. Впившись ногтями в кожу головы и щек, она содрала кожу с его черепа. Когда он закрыл глаза, пронзительно крича от того, что его лицо было разорвано, Делия поднесла фитиль к очагу черного пламени, который образовался от огненного шара. Он сверкнул, когда она засунула динамит в его грудную клетку, вбивая его, как кол, в темное сердце Глена Амарока и закрепляя его рядом с Менгиром. Руки Гленна безвольно упали по бокам, глаза закатились в череп, но он все еще содрогался - живой, но ненадолго.

Делия побежала назад, не сводя с него глаз.

ГЛАВА LI

ДЕТОНАЦИЯ СОТРЯСЛЯ землю. Гленн взорвался в паутине черной крови и еще более черного света, его тело издало звук, похожий на последний вой, когда его торс взорвался, руки оторвались, мышцы распались, ноги треснули, как сучья, отправив осколки костей в окружающие заросли, где они воткнулись в деревья, как наконечники стрел. Потроха горячего жира свисали с веток над головой. Обезглавленная взрывом голова упала на снег, растерзанное лицо обуглилось, а бакенбарды занялись огнем.

Делия была облита расплавленной кровью своего врага. Оно пропитало ее изодранную одежду и стекало по лицу. Когда с ее волос упал кусок плоти, она подхватила его и сунула в рот, пережевывая останки Гленна Ужасного, последнего из тех, кто уничтожил ее семью, ее жизнь. Но хотя она так ждала этого момента - лежала в постели и обещала себе, что сделает это, - теперь, когда ее месть была завершена, она не находила в этом никакой радости. Было удовлетворение и чувство справедливости, но путь к этому был путем к гибели.

Она больше не была девушкой, но и не была женщиной. Она была чем-то другим.

Что-то порочное шевелилось внутри нее. Пройдет совсем немного времени, и оно будет овладевать ею в ночи, когда луна будет полной, а Марс будет гореть багровой пылью.

Звуки выстрелов заставили ее повернуться к развалинам фермерского дома. Рассел и Грейс бежали по мрачной местности, убивая бегущих демонов. Позади них вихрь был еще массивнее, чем раньше. Делия отчаялась. Почему-то она ожидала, что после смерти Гленна она закроется.

Она присела рядом с его тлеющими останками. Там, среди развалин, лежало сердце Гленна, слитое с Менгиром, и клубилась чернота. Она снова посмотрела на вихрь и поняла, что сердце Менгира - это уменьшенное зеркальное отражение пустоты, врата и ключ.

Делия осторожно шагнула вперед. При появлении первых дурных мыслей она отступила и в досаде сжала руки. Должен был быть способ, даже если голубая аура угасала.

Сердце Гленна билось, насмехаясь над ней даже в смерти.

***

Бирн хромал к краю зарослей. Перекинув веревку через плечо, он тащил по слякоти труп сестры Мэйбл. В ее глазах все еще светилась лазурь. Он видел, что сделала Делия и что осталось от сестры Мэйбл. Подумать только, эта сука могла использовать свою собственную кровь для этой дурацкой статуи Иисуса вместо детской, вместо его собственной.

Он потянул сильнее, бедра горели от напряжения, разбитые плечи скрежетали и ныли, когда он тащил мертвую монахиню к линии деревьев, и когда он обогнул кукурузное поле, то увидел Делию, в человеческом облике, как и он, облитую кровью Гленна Амарока. Она была ранена, но эти раны и дыры затянулись. Когда-то он был таким же молодым, но теперь его раны затягивались с большим трудом. Многие из этих новых ран останутся навсегда.

Делия посмотрела на него, потом на монахиню.

"Мистер Бирн. Что вы делаете с сестрой?"

"Подумал, что она может нам понадобиться".

Делия покачала головой. "Она была доброй христианкой. Она заслуживает лучшего, чем то, что я с ней сделала".

"Тебе пришлось это сделать, детка".

"Я могла бы пристрелить ее первой. Пусть бы она ушла спокойно".

"Трудно думать о таких вещах, когда ты одержима волчьими желаниями. Кроме того, ты должна была действовать быстро. Ты поступила правильно". Он посмотрел на тлеющие части тела и, увидев оторванную голову Гленна, подошел к ней и сплюнул. "Увидимся в аду, брат".

"Это еще не конец", - сказала Делия. "Портал - он все еще открыт".

Она кивнула головой в сторону черной фигуры на земле. Бирн наклонился вперед, понимая, что это такое.

"Эта штука", - сказала она. "Она как-то связана с порталом. Я не думаю, что он закроется, пока мы не уничтожим камень и сердце Гленна. Я хотела взорвать их, но..."

"Они не сгорят".

“Я даже не могу его поднять. Когда я это делаю, это затрагивает что-то во мне, искушая меня темными мыслями. Я боюсь, что если я буду держать его в руках, зверь внутри меня возьмет верх”.

“Так и будет”.

“Глупый вопрос, но... ты можешь его поднять?”

“Думаю, если я это сделаю, я буду на том же пути, что и старина Гленн. Менгир - это древнее зло, уменьшенное до своей самой чистой формы. Ни один волфен, каким бы чистым ни было его сердце, не может устоять перед его зовом. Это окрашивает твой разум, и тот зверь внутри тебя, о котором ты говоришь, ну... он берет верх навсегда.”

Делия прислонилась к дереву, измученная войной и обремененная непосильным бременем защиты мира. Все, чего она хотела, это убить людей, которые убили ее родню, что, по мнению Бирна, было достаточно благородным делом. Теперь бедный ребенок был защитником всего человечества, чертовски трудная задача для девочки-подростка.

“Когда они похоронили сердце Джаспера, - сказал Бирн, - сестры сделали специальный амулет, чтобы поместить его в него, и они благословили его, иначе они не смогли бы прикоснуться к нему, не будучи отравленными и не превратившись в живых мертвецов, как тот доктор. А Менгир они хранили внутри священного символа — статуи Христа — и он был запечатан в камере, всегда наполненной кровью невинных, кровью, превращенной в своего рода святую воду, чтобы сдерживать силу камня, скрывать ее от таких людей, как Койоты.”

“Итак... нам нужен амулет? Христианский символ, чтобы нести его в себе, чтобы он не превратил нас в...”

”В вулфена не лучше, чем тот, которого ты только что убила".

Она вздохнула. “Где мы возьмем амулет? Нет времени возвращаться в часовню и...

“Я думаю, амулет тут ни при чем. Дело не в самой камере, а в том, что ее очищает.”

Брови девушки сошлись еще ближе. Она уставилась на него и проследила за его взглядом, когда он посмотрел вниз на связанное тело сестры Мэйбл.

Делия пошевелилась. “Ты думаешь...”

Бирн присел на корточки рядом с монахиней.

Делия не оставила большой части шеи Мэйбл. Все, что удерживало ее голову, - это раздробленное звено позвонка и несколько кусочков плоти сзади. Он засунул два пальца в ее мертвые, белые глаза, вдавливая их в глазницы. Делия ахнула и отвела взгляд. Он засунул большой палец в рот Мэйбл, положил другую руку на позвонок и потянул вверх, расколов череп. Она светилась в его руках, и от этого света его затошнило, но если она и обожгла кожу, он был слишком онемевшим от других ран, чтобы почувствовать это.

Ему придется действовать быстро с сердцем-менгиром. Если он будет удерживать его слишком долго, его разум никогда не выйдет из плена его злобы. Он потянулся к менгиру и прикусил язык, чтобы боль отвлекла его от мыслей, которые камень вложил в его голову. Его разум содрогнулся в припадке садистских желаний. Видения человеческой резни вспыхнули перед его мысленным взором: тела, растянутые на дыбах, малышей, приготовленных заживо, шкуры его жертв, запихиваемые ему в рот, пока они кричали и корчились, женщины, изнасилованные его массивным телом оборотня, пока они не были стреножены и не умерли от шока.

Бирн просунул сердце-менгир под челюсть мертвой монахини и ввел его во впадину ее отрубленной головы, затем перевернул череп вверх дном, поместив в него сердце и камень. Сердце менгира пульсировало, но его чернота была поглощена волнами благословенной голубой крови, приглушая влияние камня. Его разум был освобожден, как и дыхание, которое он задерживал.

“Разорви ее”, - сказал он.

Делия посмотрела на него. “Сделать что?”

“Я слишком слаб, чтобы сделать это сейчас. Кроме того, я должен держать эту чертову штуковину. Ты продолжаешь и вспарываешь живот сестре. Нам нужно было намылить этот череп вместе с ней, чтобы Менгир был покрыт святой кровью и кишками.”

Девушка закрыла глаза.

“Потом будешь жалеть, малыш”.

ГЛАВА LII

ПРИ ВИДЕ ИХ у Грейс перехватило дыхание.

Делия и Бирн были покрыты запекшейся кровью и пеплом, порохом, грязью и слякотью. Бирн держал в руках какую-то сферу. Она светилась небесно-голубым, и Грейс вздохнула с облегчением, просто увидев этот знак белой магии.

Затем она поняла, что это за сфера.

Она подавилась и взяла Рассела за руку. Даже через рукав его пальто она чувствовала, как ему холодно.

Все четверо подошли друг к другу. Столпотворение улеглось, по крайней мере на данный момент, но водоворот все еще бурлил симфонией Ада. Щелкающий вокал демонов эхом разносился по полю, их формы были скрыты дымом и гноящейся рожью, когда они бежали к склону холма.

Бирн прижал к себе отрубленную голову. Вокруг его шеи и плеч был обмотан кусок кишечника цвета черники. Его руки тряслись, и он выглядел всего в нескольких футах от порога смерти. Грейс пожалела беднягу. Проклятие поразило его сильнее, чем она могла себе представить. Ей было больно знать, что Делия теперь заражена. Неужели она тоже выберет кривой путь койотов? Грейс было трудно поверить, что сердце простой девочки могло так испортиться, но Делия вошла в их жизнь на лезвии мщения. Такое путешествие отравило бы даже самую чистую из женщин, даже без проклятия волка.

Они не спрашивали об отрубленной голове монахини. Окружавшее их безумие больше не требовало объяснений. Они могли бы прийти позже. Этот ужас имел прецедент.

Группа пристально смотрела на воронку.

Рассел спросил: “Что теперь, Лютер?”

Бирн пристально посмотрел на Менгир, и когда он повернул шею, Грейс увидела там клеймо с номером тринадцать, окровавленное под линией его волос.

“Что у нас есть?” он спросил.

Они растерянно посмотрели друг на друга.

“С точки зрения оружия”, - сказал Бирн.

Рассел поднял винтовку. “Осталось пять выстрелов”.

Грейс передернула затвор револьвера. ”Три".

“Хорошо”, - сказал Бирн. “А как насчет тебя, малыш?”

Делия сунула руку в карман пальто и достала последнюю динамитную шашку. Бирн взял ее, и она протянула ему спички.

“Грейс и Генри, - сказал Бирн, - у меня такое чувство, что те демоны на том холме очень быстро вернутся, когда я подойду поближе”.

“Близко к чему?” - спросил Рассел.

Бирн кивнул в сторону воронки.

Рассел прищурился. “Что ты собираешься делать?”

“Закрыть ее, если смогу”.

Делия покачала головой. - Динамит не смог бы взорвать даже Менгир. Ты думаешь, это взорвет портал?”

“Не только динамит, но и кровь Мэйбл и содержащийся в ней Менгир, возможно...”

Он замолчал.

Делия спросила: “Может быть, что?”

Бирн положил руку на ее здоровое плечо. Их глаза встретились, в обоих горел блеклый красный огонек.

“Мы не можем просто бросить все это и надеяться на лучшее. Мы должны быть уверены.”

Она нахмурила брови, но ничего не сказала.

“Малыш, ты научишься доверять своим волчьим инстинктам, так же, как я доверяю своим”.

— Но, мистер Бирн...

“Какое-то время будет трудно быть тем, кто ты есть. Ты убьешь других — невинных. Этого не избежать. Но если ты сохранишь свое сердце чистым, ты сможешь преодолеть зов своего проклятия и использовать притяжение Марса в своих интересах. Следуй своим волчьим инстинктам, и ты сможешь завладеть зверем. Ты сможешь удовлетворить это желание, не поддаваясь худшему из него. Просто держись подальше от плохих стай. Будь волком-одиночкой, малыш. Вместо того чтобы следовать по пути, проложи свой собственный”.

Он подошел к Расселу и протянул руку. Мужчины затряслись.

”Никогда не думал, что буду уважать представителя закона, но вот я здесь".

Рассел кивнул. “Ты достойный человек, Лютер Бирн”.

Грейс нахмурилась, не понимая, что происходит.

”Я бы попросил вас об одолжении, - сказал Бирн Маршалу, - но я не думаю, что вы готовы к этому“.

Грейс взяла Рассела за руку, надеясь, что он не станет добровольно участвовать в чем бы то ни было, желая, чтобы он вернулся домой с ней, чтобы он мог исцелиться и победить свое ухудшение. Ей хотелось в это верить. Она должна была в это поверить.

Бирн повернулся к Делии прежде, чем Рассел успел что-то предложить.

“Малыш. Я хочу, чтобы ты дала мне два обещания.”

Затем он наклонился к девушке, прошептав что-то, чего Грейс не могла расслышать из-за рева вихря и пыльных дьяволов, которые разбрасывали вокруг них сухие листья. Небо было затянуто тяжелыми тучами, но на горизонте появились розовые лучи, цвет ее мира, сияющий как маяк на этом анархическом западе.

Бирн отошел от Делии, и она кивнула в знак согласия со всем, что он просил, и он прошел по развалинам фермы к лестнице из гниющего мяса, которая вела в пустоту.

***

Он поджег фитиль.

Чернота окутала его, как град саранчи, напугав до безумия, когда голубая кровь сестры Мэйбл закапала на мясистую платформу. Бирн засунул динамитную шашку в рот черепа и, схватив ее обеими руками, поднял перед собой, как щит. Вихрь взревел, призывая сбежавших демонов в их дом, чтобы защитить монолиты. Теперь Бирн понял, что не было ни дьявола, ни падшего ангела. Истинным королем Ада было само зло, объединенные негативные силы, порожденные всей жестокостью, накопление эонов девиантной жестокости.

Отряд открыл огонь из своего оружия, прикрывая его, когда демоны вернулись со склона холма, но пуль осталось не так много, и вскоре оставшиеся существа бросились через руины, визжа и скрежеща, когда они пришли за ним.

Это не имело значения. Запал почти догорал.

Бирн шагнул в вихрь и обернулся, его голубое свечение заполнило темноту, заставив ее отступить в туннель пустоты. Слезы навернулись ему на глаза, когда существа ползли по нему, но на его лице была широкая улыбка. После порочной жизни он наконец—то делал что-то хорошее - последнее, прекрасное дело. И когда когти демонов вонзились в Тринадцатого Койота, его улыбка не дрогнула, потому что его сердце больше не было черным.

Даже белая магия принимает жертву.

***

Он взорвался гейзером пылающей голубой крови. Череп монахини лопнул, отправив Менгир и сердце Гленна Амарока назад в пустоту, потерянные из-за притяжения разрушающегося измерения. Священные капли крови превратились в кристаллические призмы, которые посылали радуги различных оттенков синего, сияющие внутри и снаружи печати, вибрируя от свирепости.

Остальные пригнулись, но Делия осталась стоять, наблюдая, как измерение взрывается в циклоне лазурного пламени. Обе формы колдовства взывали к ней, белая и черная. Они будут делать это до тех пор, пока она жива.

Многие демоны, которые кишели над Бирном, были уничтожены. Другие падали в пустоту. Но некоторые поспешили на кукурузное поле и рожь и углубились в окружающий лес. Пустота сжалась до размеров одного из огненных шаров Гленна и загорелась тем же черным огнем, а затем весь ее свет превратился в рваную рану в пространстве, из которой она появилась, и с громким раскатом грома портал в Ад закрылся.

Мертвые тела демонов начали распадаться, а останки убитого бегемота превратились в черные лужи, которые должны были впитаться в землю. Мясо пустоты шипело на снегу, быстро разлагаясь, пока не превратилось в пепел, уносимый ветром. Затем грозовые облака начали расходиться, открывая водоворот красных и желтых тонов на западе неба. Солнечный свет угасал, но только на день, а не на вечность, обещанную пустотой, и Делия повернула лицо к его сиянию, ее волосы развевались теми же цветами.

ГЛАВА LIII

ГРЕЙС ОБНЯЛА ДЕЛИЮ сзади и поцеловала в щеку, несмотря на бакенбарды. Делия поцеловала ее в ответ и была вынуждена отстраниться, почувствовав сладкий запах школьной учительницы. Ее желудок сжался от голода, и она пустила слюну, ее клыки медленно поднялись, когда она услышала, как кровь Грейс пульсирует у нее в горле. Она закрыла глаза, борясь с желанием, подавляя его на данный момент. Но наступала ночь. И скоро наступит ночь полной луны, и раздастся великий зов Марса.

“Мне лучше идти дальше”, - сказала она.

Грейс моргнула. “Двигаемся дальше? Что ты имеешь в виду?”

“Только то, что я сказала, мэм. Я благодарю вас за гостеприимство, но мне пора покидать Хоупс-Хилл.”

Грейс посмотрела на Рассела, но ему нечего было сказать. Он побледнел, его губы стали тревожно-фиолетовыми, а шея покрылась мелкой паутиной выступающих вен.

“Но куда ты пойдешь?” - спросила Грейс.

Делия уставилась на горизонт, золотой свет заставлял красные точки мерцать в ее зрачках.

“Я думаю, что проложу свой собственный путь”, - сказала она. “До свидания, мисс Коулин. До свидания, Маршал. Я всегда буду носить вас с собой.”

Она оставила их позади, Рассел опирался на Грейс в поисках поддержки. Школьная учительница наблюдала, как Делия исчезла в лесу, где она победила человека, убившего ее семью. Перед дымящимися останками Гленна стоял его серый мустанг, из головы и шеи которого торчали черные рога. Рана на задней ноге сделала бы обычную лошадь хромой, но она быстро заживала, шкура уже превратилась в рубцовую ткань. Делия медленно подошла к нему, давая лошади возможность получше рассмотреть ее. Она потрепала его по шее и запустила пальцы в черную гриву.

Велиал заржал и уткнулся в нее носом, привлеченный ее волчьим запахом.

Она собирала только то, что, по ее мнению, было ей нужно. Она перекинула ногу через луку седла и оседлала лошадь. Облака опустились обратно в расщелины горы, затемнив зазубренные скалы и белые ивы, которые извивались среди утесов, как выкопанные кости мертвых, тянулись к первым россыпям звезд, приветствуя приход ночи. В сумерках появилась луна, огромная сфера, налитая красным заходящим солнцем, парящая, как зловещий, наблюдающий глаз Бога-волка.

Делия щелкнула вожжами, сделанными из ее собственных волос.

Привязанная за волосы к луке седла, отрубленная голова Гленна подпрыгивала рядом с ней, когда она скакала навстречу луне.

ГЛАВА LIV

ОНИ НАШЛИ ЕГО ЛОШАДЬ, но Рассел не уйдет, пока не найдет Шиеса, даже если тот будет мертв. Когда они нашли его, он еще дышал, но действовать нужно было быстро. Он наверняка умрет раньше, чем они успеют вернуться в Хоупс-Хилл.

Его нога была раздроблена, стопы не было, а голень сгорела до жира и кости. Шиес оторвал рукав и туго обмотал его вокруг бедра в качестве жгута, замедляя ток крови из открытых артерий. Его дыхание было поверхностным, веки трепетали. Грейс повернулась к Расселу, ее глаза сказали больше, чем могли бы сказать слова. Он подошел к разбросанным мечам, оставленным чудовищем, взял в руки одно из них с зазубренным лезвием и начал пилить.

***

Он проснулся от боли, удивленный тем, что вообще проснулся.

Шиес не знал, где он находится, но он был жив, и этого пока было достаточно. Он приподнялся на локтях. Он лежал на пуховом матрасе. Справа от него было окно. Желтая занавеска колыхалась на ветру. День был по-зимнему теплым, воздух напоминал ему об осени, его любимом времени года. Он вспомнил Низони и дни, когда они собирали яблоки с деревьев, листва которых была яркой, как фейерверк на фоне октябрьского неба. Тогда их любовь была юной. В его представлении она должна была остаться такой навсегда.

Он сел и откинул одеяло. Обрубок был обмотан плотными бинтами, нога отрезана по колено. Он смотрел на нее, но в его сердце больше не было места для потери. Посмотрев на прикроватную тумбочку, он увидел маленькую бутылочку с пурпурным эликсиром и долго тянул лауданум. Облегчение наступило мгновенно. Опиаты не только успокоили физическую боль, но и затуманили его горе, заставив почувствовать тепло и безопасность, блаженное оцепенение.

Может быть, я все-таки умер? Может быть, это так хорошо, как бывает в раю?

Дверь в комнату открылась, и седая женщина просунула голову внутрь.

"Мистер Шиес?" - спросила она.

" Да, мэм".

Он попытался подняться, но не смог. "Простите меня за то, что я не встал".

"Ну что вы, сэр". Она вошла, но оставила дверь открытой. "Меня зовут Джойс Аберкромби. Это моя комната в доме".

"Где?"

"В Хоупс-Хилл, конечно. Или то, что от него осталось, я должна сказать".

Шиес потер глаза. "Как долго я спал?"

"Вы уже несколько дней не можете уснуть из-за лихорадки. Маршал Рассел привез вас сюда и попросил врача приехать из Бэттл-Крика, чтобы вылечить вас от заражения крови. Док Саутингтон - так его зовут. Отличный человек, приехал сюда с бригадой. Он лечил многих людей в городе"

"Бригада?"

"Наш добрый маршал привел кавалерию. Законники, плотники и добровольцы пришли, чтобы навести порядок в том беспорядке, который оставили после себя эти разбойники. Этот трус Мерфи Хайерс бросил нас, но совет слишком много вложил в Хоупс-Хилл, чтобы отказаться от нас. Мне больно видеть, что все эти плохие люди сделали с нашим маленьким городком, но, как говорят люди, в Хоупс-Хилле еще есть Надежда".

Когда он попытался сесть во весь рост, хозяйка дома подошла к нему и усадила его обратно, подложив подушку за плечи.

"Полегче, мистер Шиес".

Он потер переносицу, моргая от мутного запаха лауданума.

"Другие... " - сказал он. "Где они?"

"Вы должны отдохнуть. Когда вам станет лучше, доктор приготовил для вас костыли. Скоро вы сможете передвигаться, и тогда вы сможете увидеться с тем, с кем захотите".

Это дошло до Шиеса, как удар в живот - он стал инвалидом. Он проведет остаток своей жизни, опираясь на костыль. По настоянию матери он откинулся назад, надеясь, что лауданум снимет тоску, но вскоре он узнал, что у него нет причин оплакивать потерянную конечность. В ближайшие дни его главной проблемой будет скрыть, что нога отрастает.

***

Маршал стоял перед ней как призрак человека. Он был худ и бледен, восковой на фоне дневного света, падавшего в комнату, на его лице отчетливо читался отпечаток смерти.

И все же она любила его.

Снег падал мягко, едва покрывая землю за домом Рассела. Вечнозеленые деревья напоминали о давних рождественских праздниках. Грейс не была уверена, какой сегодня день, прошел ли праздничный сезон в этом году или нет. Ей нравилась идея провести канун Рождества, сидя перед камином, перед которым она сидела сейчас, завернувшись в объятия Генри Рассела, наблюдая, как потрескивают и искрятся угли, попивая чай, когда они прижимаются друг к другу, тепло, уютно и прекрасно. Грейс вздохнула. Некоторые вещи, независимо от того, насколько они важны, желанны или заслужены, просто не получаются. Она взяла его руки в свои. Они были такими холодными, что вызывали боль, но все же она не отпускала их.

"Должен же быть какой-то выход", - сказала она. "После всего, чему мы были свидетелями, наверняка есть какая-то форма магии, которая может вернуть тебя в полном объеме".

"Полагаю, это настолько, насколько может вернуться человек".

Ее глаза загорелись. "Ты должен быть вознагражден за свою храбрость. Вместо этого ты наказан. Это несправедливо".

Он смахнул слезу с ее щеки. "Кто-то однажды сказал мне, что я вижу справедливость и смысл в мире, в котором нет ни того, ни другого".

"Генри, я... "

"Не всегда есть справедливость, но есть смысл. Я знаю это всем сердцем. Когда я смотрю в твои прекрасные глаза, я вижу смысл всего человечества. В них я вижу человечность, милосердие и веру, все то, что придает жизни магию - не какое-то колдовство, хорошее или плохое, а простую, повседневную магию бытия. И из всех этих волшебств я не могу назвать ни одного столь великого, как любовь".

Он поцеловал ее, обнял и поцеловал губами человека, который никогда больше не будет целоваться, и хотя он был холоден на ощупь, Грейс почувствовала только тепло, потому что, хотя Генри Рассел был человеком очень смелым и решительным, в его объятиях она чувствовала себя не только в защищенности, но и в заботе. Здесь она могла мечтать, хотя бы на мгновение, о маленьком коттедже на склоне холма и летнем ветерке, о детях, гоняющихся друг за другом в высокой траве, об их отце, вышедшем в отставку из службы федеральных маршалов и наблюдающем за их играми, лежа рядом с ней на покрывале для пикника. Ее муж взял бы ее за руку, и они бы поцеловались вот так, долго и глубоко, и в этих поцелуях вся человечность, милосердие и вера, о которых он говорил, каждый раз расцветала бы в нечто более сильное.

Вместо этого поцелуй закончился. Когда Рассел отстранился, она увидела тонкие черные "вороньи лапки" у его глаз и темно-фиолетовый цвет его улыбки.

"Грейс", - сказал он, - " твое имя тебе определенно подходит".

Он шагнул к вешалке за шляпой.

ГЛАВА LV

ОНИ ВЪЕХАЛИ НА ВОКЗАЛ в полдень, точно по расписанию. Кондуктор стоял в конце прохода, пока другие владельцы билетов выходили, а когда они ушли, он подошел к человеку в тяжелом пальто, который сидел, низко надвинув шляпу, закрывая лицо.

"Мы на месте, мистер. Форт Чаннер, Техас".

Мужчина посмотрел на него, край шляпы приподнялся, обнажив бинты, обмотанные вокруг лица. Проводник подумал о мумиях, о которых он читал в "Галвестон Дейли Ньюс", о мумиях, которые были переправлены за океан в Америку для изучения истории мумий и изготовления битумных лекарств. Странный человек дал проводнику целых двадцать долларов только за то, чтобы он за ним поухаживал, поэтому он не собирался позволять его жуткому виду беспокоить его. Он помог мужчине подняться, стараясь не прикасаться к его бинтам, держа руки на пальто на случай, если у него какая-нибудь заразная болезнь. Мужчина шел на нетвердых ногах, а при дыхании издавал напряженные хрипящие звуки. Кондуктор мог только предположить, что он проделал долгий путь на юг, чтобы посетить какого-то специалиста, но не стал лезть не в свое дело, решив, что было бы невежливо поднимать вопрос о состоянии здоровья мужчины, каким бы оно ни было.

Когда вагон был поставлен перед погрузочным желобом, кондуктор направил лошадь мужчины вниз и к корыту. Это был отличный жеребец, угольно-черный и мускулистый. Он помог человеку перелезть через подпругу седла.

Проводник наклонил фуражку. "Думаю, эта лошадь быстро доставит вас туда, куда вам нужно".

"Я обязан вам за всю вашу помощь".

"Я получил хорошую компенсацию за свое время".

Мужчина посмотрел на массивную ветряную мельницу на краю станции, которая обеспечивала водой бесплодную почву и гнала галлоны за галлонами пар для паровоза.

Мужчина сказал: "Железные дороги много сделали для Техаса".

Проводник кивнул, доставая сигарету из серебряного кошелька.

"Вы поселенец?" - спросил кондуктор. "Кажется, эта земля с каждым днем пополняется фермерами. Может быть, однажды я перестану колесить по всей стране и найду себе прерию, где смогу обосноваться. Но я еще не нашел места, которое хотел бы назвать домом".

"Да", - сказал мужчина. "Когда-то я тоже так думал".

***

Он добрался до Одинокого Колокола рано утром следующего дня.

Здесь было гораздо теплее, чем в Хоупс-Хилле. Черт возьми, в Техасе всегда было тепло, но Рассел поплотнее натянул на себя пальто, чтобы скрыть свою мерзость и не дать костям трещать. Трудно было оставаться в тепле с полупрозрачной плотью.

Город ничем не отличался от того, который он покинул, но выглядел как-то блекло, как старая фотография сепия, такая же туманная, как и воспоминания, которые она пыталась сохранить. Он не останавливался, не желая быть замеченным. Он привлек несколько взглядов детей, недоумевающих, почему человек так плотно закутан, но проехал по мощеным улицам без происшествий, пока главная дорога не превратилась в грунтовую.

Маршал ехал по равнине, и техасское солнце вставало на безоблачном небе.

Идеальный день.

Он ехал по песчаной тропе, делая перерывы, чтобы понаблюдать за пронгорнами среди лысых кипарисов и дубов. Одинокий раскрашенный дрозд пролетел низко, давая ему возможность взглянуть на радугу своих перьев.

"Как хорошо быть дома".

Когда он дошел до низкой котловины, где стоял дуб, устремленный к небу, он посмотрел на восток, где стоял дом, который он построил все эти годы назад. Рубашки и желтое платье развевались на бельевой веревке. Когда он был готов покинуть дом, он продал его семье из пяти человек. Рассел надеялся, что они живут хорошо, что они там счастливее, чем он. Он надеялся, что Грейс Коулин тоже будет счастлива в своей жизни, что Делия Ван Вракен обретет покой, а Оскар Шиес научится жить со своим уродством. Это была долгая поездка в город, Шиес лежал на лошади, на которой приехал Киллиан О'Коннер, а Рассел и Грейс делили его лошадь. Но они вернулись живыми, или, по крайней мере, живыми на данный момент.

Он рысью погнал Фьюри к дереву, и там, в мертвой траве, лежала деревянная доска, все еще стоявшая прямо. Он сошел с нее и прочитал слова, которые вырезал на ней, используя тот же нож, которым когда-то вырезал их инициалы на дереве, когда они впервые начали ухаживать.

Здесь лежит Калдония Рассел, хорошая жена. Никогда не было более любимой. Пусть она покоится с миром.

Сняв шляпу, Рассел сел рядом с могилой жены и стал смотреть на облака, как когда-то. Он сидел так очень долго. Когда он попытался встать, то не смог сделать это самостоятельно, поэтому подозвал Фьюри, и конь опустил шею, чтобы Рассел смог подняться на ноги.

В старом доме был сарай, и у семьи были лошади и мул. Фьюри обязательно отправится туда, когда все закончится. Он был хорошим конем и заслуживал любящей семьи. Пусть он насладится этой жизнью для них обоих".

Маршал США Генри Рассел снова забрался в седло, потратив на это последние силы, и направил лошадь под дуб. Он взял веревку с рога седла, завязал узел и набросил петлю на ветку. Он завязал конец веревки в другой узел, чтобы закрепить ее на дереве, просунул голову в петлю и привел Фьюри в нужное положение. Он подумал, не произнести ли последнюю молитву, но на ум ничего не пришло. Ну и ладно. Все равно от нее было мало толку.

ГЛАВА LVI

СТИЛБРАНЧ БЫЛ СЕМЕЙНЫМ ГОРОДКОМ, мало чем отличавшимся от ее родного городка Коттонвуд, но его главная улица была гораздо оживленнее. На крыльцах салунов гуляли весельчаки, веселясь так, словно это был праздник. В каком-то смысле Делии тоже хотелось праздновать. До сих пор ей везло. Во время одинокой поездки по прерии ее путь пересек дуэт грабителей, выскочивших из кустов, чтобы напасть на нее. Они размахивали пистолетами, как мальчишки, играющие в догонялки, а уродливый из них облизывал свои гниющие зубы, оглядывая ее с ног до головы, ругаясь и брызгая слюной. Зная их намерения, Делия не чувствовала вины за их убийство и два дня утоляла свой голод кусками мужчин, которых везла в седельной сумке. Когда ее живот был полон человеческой плоти, ей было легче контролировать свои желания, но она еще не была вынуждена полностью превратиться. Но сегодня ночью притяжение Марса было еще сильнее, а скоро луна будет в зените.

Делия передернула плечами. Завтра ночью наступит ее первое полнолуние в качестве ликантропа. Она будет проливать невинную кровь, забирать невинные жизни. При мысли о том, что она потеряет сознание в состоянии оборотня, у нее пересохло во рту. Из всех ее неприятностей, ее первое превращение лежало на ее душе тяжелее всего. Она никогда не была любительницей выпить, но чувствовала, что ей не помешает крепкий напиток, хотя не это привело ее в танцевальный зал.

Она дала обещание, и ее слово было ее залогом.

Она привязала Белиала к сцепному столбу, и старый пьяница моргнул при виде странного на вид коня. Хотя мустанг уже привык к своему новому хозяину, он все еще выглядел дьявольским, хотя и не таким дьявольским, как существа, вырвавшиеся из темного измерения во время последней битвы, за которыми Делия будет продолжать охотиться, город за городом, мир за миром.

Она вошла внутрь, заплатила семьдесят пять центов за вход и устроилась на табурете у бара. Она заказала виски, любимый напиток ее отца, и повернулась лицом к танцполу. Худой мужчина играл на пианино в стиле хонки-тонк, а карлик исполнял на сцене джигу, в идеальном ритме цепляя тарелки за пятки. Пара сутулых скрипачей расшевелила толпу, все подпевали и подбадривали с румяными от выпивки щеками. Ковбои кружились над девушками из салуна, как стеклянные балерины над шкатулкой, и девушки, казалось, светились инопланетной красотой, яркие всплески цвета порхали, как бабочки, среди серой пыли мужчин.

Она потягивала свой напиток, сканируя толпу в поисках девушки, подходящей под описание, которое дал ей Бирн. В толпе кружилась стройная блондинка. Делия наблюдала за ее движениями и покачиваниями, ее кудри были похожи на золотые локоны. Когда песня закончилась, продавщица подошла к бару, чтобы передохнуть, вытирая платком лоб. Ее юбка с рюшами задралась, когда она сидела, демонстрируя яркий подъюбник.

Делия подошла к ней. Салунщица посмотрела на нее.

"О, П'Шоу", - сказала девушка. "Только не говори мне, что хочешь потанцевать. Я открыта, но мужчины в этих краях не очень-то жалуют женщин, которые ведут себя, знаете ли, смешно."

Делия покачала головой. "Нет, я здесь по поручению друга".

"Вы видели рекламную листовку, не так ли?" Она оглядела ее с ног до головы. "Да, могу поспорить, ты понравишься владельцу, ты молодая, с огненными волосами и все такое. Прости, что я так говорю, дорогая, но у тебя на щеках есть немного этих волос. Но мы можем об этом позаботиться. У нас есть парикмахер".

"Я не ищу работу. Я пришла сюда в поисках Печали".

Девушка из салона села прямо. "Ну, вы нашли ее. Чем обязана?"

"Как я уже сказал, я здесь по поручению друга. Его звали Лютер Бирн".

Она ожидала, что девушка поднимет брови или даже вздрогнет, когда Делия скажет, что его зовут Лютер Бирн, а не он. Вместо этого лицо Печали было пустым. Она наклонилась вперед, как будто ожидая большего.

"И?" спросила Печаль. "А что с ним? Расскажите."

"Ты не знаешь этого имени?"

"Я не могу сказать, что знаю".

"Он приходил сюда не так давно, провел ночь, танцуя с вами. Полагаю, ваше совместное времяпрепровождение произвело впечатление, по крайней мере, на него".

Печаль улыбнулась ей. "Прости, дорогая. Правда. Но твой друг подходит под описание всех ковбоев, которые приходят сюда".

"Он был высоким и темнокожим - полукровка". Делия откинула назад волосы, обнажив бакенбарды, которые с каждым днем становились все длиннее. " Такие же усы, как эти."

Печаль положила подбородок на руку. "Знаешь, я помню одного полуиндейца с жесткими усами. Они были очень жесткими, как металлическая стружка".

Делия взяла руку Печали и коснулась ею своих усов. Глаза девушки из салуна расширились.

"Господи", - сказала она. "Ты не похожа на него, но ты, должно быть, его родственница".

"В каком-то смысле. Так вы его помните?"

"Ну, я точно помню эти усы. Так что да, я действительно помню этого человека. Он был страшноват на вид, но джентльмен". Ее глаза загорелись. "Подождите. Он что-то сказал, что-то странное. Это просто пришло мне на ум".

"Что именно?"

"Он сказал, что правила Ада меня удивят. Что-то вроде этого. Это было странно, но это не выглядело как угроза, не так, как он это сказал. Он вроде как смеялся, когда говорил это, как будто это была шутка. Я не поняла его, но я всегда смеюсь над шутками платящих клиентов. Понимаете, о чем я?"

"Думаю, да".

"Ну... как ты думаешь, что он имел в виду, говоря о правилах Ада?"

"Я не уверена", - сказала Делия, - "но у меня есть много лун, чтобы это выяснить".

Печаль бросила на нее недоверчивый взгляд. Она встала, снова одарив Делию милой, вежливой улыбкой. "Что ж, дорогая, было приятно поболтать, но у меня есть работа - надо, как говорится, собрать все по кусочкам. Мне жаль твоего друга. Ты говоришь так, будто он ушел".

"Так и есть."

"Что ж, примите мои соболезнования. Я уверена, что он в лучшем месте".

Делия подумала о слезах радости Бирна, когда его унесло в черное измерение.

"Да", - сказала она, оставив все как есть. "Но видишь ли, перед смертью он попросил меня о двух одолжениях. Одно из них - прийти сюда и сказать тебе, что ты - последняя женщина, с которой он танцевал. Ты была его последним танцем. Это были его точные слова - Печаль, ты была моим последним танцем. Он хотел, чтобы я сказал тебе это".

Лицо Печали совпало с лицом ее тезки. "Твой друг... он любил говорить загадками, не так ли?"

"Иногда. Но если ты немного подумаешь над этой, то увидишь, что она довольно простая". Она нахлобучила шляпу, положила монету на стойку и протянула ее продавщице. "Счастливой вам жизни, мэм".

Когда Делия отошла, Печаль окликнула ее. "Что еще было обещано?"

"Помнить его", - сказала Делия. "Просто помнить о нем".

Она прошла сквозь дымку сигар, благодарная за то, что он заглушил запах потной человеческой плоти. Вывеска на заднем дворе сообщала о парикмахерской, о которой говорила Печаль, поэтому Делия пробралась сквозь толпу посетителей и вошла в маленькую подсобку. Стены были увешаны нарисованными от руки картинками с медведями и ласточками, флагами и улыбающимися лицами детей. В кресле сидел пожилой мужчина с вихрастыми седыми волосами и читал "Пенни дредл". Когда Делия вошла, он встал и смахнул с брюк выпавшие волосы. Из кармана его рубашки торчали ножницы и два карандаша.

"Добрый вечер, юная мисс. Вам нужно подстричься?"

"Нет. Я отращиваю длинные волосы".

"У вас прекрасные рыжие волосы. Они будут хорошо смотреться длиннее".

"Я всегда так думала. Я не очень обрадовалась, когда их отрезали".

Он потер руки друг о друга. "Так что же это будет? Я также вырываю зубы, если один из них у вас болит".

"А как насчет татуировок?"

Старик улыбнулся, энергичнее потирая руки.

"О, мисс, вы пришли по адресу!" Он закатал один рукав и подошел ближе, демонстрируя выцветшую татуировку в виде подковы. "Эту я сделал сам, много лет назад. Это было на удачу, хотя я не вижу, чтобы она принесла мне много. Никогда не получал кусок пудинга. Но я умею рисовать, видишь?" Он жестом указал на работы, прикрепленные к стенам. "Назовите, я могу сделать татуировку".

Делия села в кресло и откинулась на спинку. Она сняла бисерное ожерелье Кайова.

"Мне не нужно ничего вычурного", - сказала она. "Просто простой номер, чтобы помнить друга".

"Татуировка - прекрасная дань уважения. Какой номер вы бы хотели?"

В ее покрытом шрамами глазу появился красный блеск.

"Тринадцать", - сказала она.

БЛАГОДАРНОСТИ

Спасибо Джароду Барби и литературным разбойникам из Death's Head Press за приглашение в их славную серию вестернов, а также спасибо этому негодяю Уайлу И. Янгу за то, что передал им мое имя. Также спасибо моим хорошим приятелям на этом пути - Джону Уэйну Комунале, Танги Сильве, Райану Хардингу, Джошу Доэрти, Брайану Кину, Кристин Морган, Греггу Кирби, К. В. Ханту, Андерсену Прунти, Уэсли Саутарду, Брайану Смиту и Джеку Кетчуму (RIP).

И особая благодарность Тому Мумме - всегда.

ОБ АВТОРЕ

Кристофер Триана - лауреат премии Splatterpunk Award, автор книг "Полная жестокость", "Ушел к речному человеку", "Они все умерли с криком" и многих других страшных книг. Он также является автором криминальных триллеров "Сезон разрушений" и "Пастух черных овец". Его работы были опубликованы на многих языках и получили высокую оценку таких изданий, как Publisher's Weekly, Rue Morgue Magazine, Cemetery Dance, Scream Magazine, The Horror Fiction Review и многих других.

Он также является со-ведущим подкаста Vital Social Issues 'N Stuff с Крисом и Джоном Уэйном.

Он живет где-то в Новой Англии.

Visit him at:

Kristophertriana.com

Twitter: Koyotekris

Facebook: Kristopher Triana

Instagram: Kristopher_Triana

Podcast: krisandjohnwayne.com

Table of Contents

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***