Убийство, детоубийство, каннибализм, любовь и разбитое сердце... "Безжалостный романтик" - это сборник стихов одного из самых суровых авторов экстремальных ужасов. Этот сборник берет самые лучшие элементы прозы Рэта и, используя традиционные японские и корейские формальные поэтические структуры, конденсирует их в среду, которая одновременно тревожит и заставляет задуматься. Жена убивает своего мужа и хоронит его в пустыне, а затем каждый день навещает его, чтобы возложить розы на его могилу. Влюбленный молодой человек становится жертвой хищника. Мать оплакивает младенца, которого она бросила на помойке. Дом, где призраки убитых детей выкрикивают предупреждения живым, вендиго, зомби, серийный убийца, вампиры и даже серийный убийца, убивающий вампира... - поэзия Рэта берет традиционные темы ужасов и придает им свой дьявольский оттенок...

Рэт Джеймс Уайт
Вступление
Заметка о поэтичемком белом пространстве
Примачание оригинального издания
Примечание переводчика
"Некрополь"
"Дом убийц"
"Сиджо" (1)
"Не его мать"
"Ветер над водой"
"Прощание"
"Сиджо" (2)
"Безделушки"
"Цикл жертв"
"Печаль матери"
"Потребление"
"Вендиго"
"Этот старый дом боли и горя"
"Восхитительный мясной аромат"
"Луна охотника"
"Альфа и Омега"
"Такие же, как и шлюхи"
"Безжалостный романтик"

Рэт Джеймс Уайт
"Безжалостный романтик"

Вступление

Чтобы объяснить этот сборник, мне нужно немного объяснится о себе. Для многих людей, даже теx, кто знает меня лучше всего, я - загадка, сборник несоответственных частей, которые не имеют смысла при сборке, но все равно как-то управляют и функционируют на концерте. Я - ребенок, который вырос в борьбе на улицах Филадельфии, кикбоксер и боксер, который читает и пишет фантастические ужасы, философию и поэзию, я - трудолюбивый семейный человек, который обожает свою жену и детей. Я искренне хороший парень и развратный извращенец, который пишет некоторые из самых крутых психосексуальных ужасов, когда-либо принятыx в печать, и не прячусь от уличных боев или барной драки. Эти атрибуты и черты личности, похоже, кажутся конфликтуют друг с другом. Тем не менее, они сосуществуют внутри меня в полной гармонии. Они дают мне равновесие. Этот сборник, поэзия ужасов, написанная на японских и корейских формальных структурах, также является комбинацией, которая может показаться сначала неуместной, но полностью гармоничной. Имеет смысл, если вы знаете меня.

Я всегда любил ужасы. По субботам, после обеда я лежал у изножья маминой кровати и смотрел два фильма о тварях по старому черно-белому телевизору, увлеченный монстрами и упырями, бушующими на маленьком мерцающем экране. К двенадцати годам я читал все книги Стивена Кинга, которые попадались мне в руки. Уже тогда я знал, что хочу стать писателем ужасов. К четырнадцати годам я писал почти столько же, сколько читал, штампуя рассказ за рассказом о безумии и смерти.

В пятнадцать лет у меня впервые разбилось сердце, и я мгновенно, как и многие, стал поэтом. Как и все молодые замученные поэты, я писал полные тоски строки о сердечной боли и горе. Я по-прежнему писал ужастики, но ничто так не успокaивало мою романтическую душу, как мелодраматическая поэма. Отправив и получив отказ на свой первый рассказ ужасов в семнадцать лет, я не посылал больше ни одного рассказа в течение почти тринадцати лет, и то, как бы я хотел, чтобы мне снова пришлось пережить эти годы. Но, хотя я не писал много ужасов в то время, могу сказать, что я написал чертову тонну стихов.

Я участвовал в конкурсах устной поэзии и поэтических турнирах. Я читал стихи в программе "Реальный мир" на MTV. Я выступал вживую с Гилом Скоттом-Хероном на "The Last Poets". У меня была группа, состоящая из флейтиста, конги и художника. Я читал стихи под их музыку, а мой хороший друг, чрезвычайно талантливый визуальный художник по имени Норм Максвелл, рисовал свою интерпретацию моих слов на огромном холсте на заднем плане. Я демонстрировал устный перформанс в обнаженном виде, когда меня с головы до ног намазали маслом. Я читал стихи, пока хлестал женщину в кожаной одежде на сцене под звуки барабанов. Я даже читал стихи в составе хип-хоп группы. Я сделал все, что мог придумать для поэзии. Затем я снова начал писать ужасы и отложил поэзию на второй план... до сих пор.

В этом сборнике моя любовь к поэзии сочетается с моей любовью к ужасам. Некоторые из этих стихов спокойные, а некоторые довольно экстремальные. Некоторые из этих стихотворений я бы назвал одними из самых навязчивых и по-настоящему жутких историй, которые я когда-либо писал - ужасы из историй о привидениях у костра. Эта коллекция также насыщена моей любовью к азиатской культуре, особенно к ее искусству и поэзии.

Моя любовь к японской поэзии началась на первом курсе в колледже, когда я изучал творческое письмо с упором на поэзию. Прежде чем, в конце концов, переключиться на философию, я взял курс под названием "Написание и интерпретация японской поэзии". Хотя я уже был знаком с хокку, этот курс познакомил меня с новыми формами, такими как чока и танка. Я влюбился в эти поэтические формы почти мгновенно. Я обнаружил, что их жесткая дисциплинированная структура прекрасно дополняет жесткую дисциплину моей жизни мастера боевых искусств. Для меня больше не было загадкой, почему самураи пишут стихи.

Для тех, кто не знаком с японской поэзией, эти стихи могут потребовать некоторого пояснения. Многие из стихотворений, содержащихся внутри, представляют собой хоку, трехстрочные стихотворения, состоящие из пяти слогов, семи слогов и последней строки из пяти слогов. Что я сделал с большинством из них, так это расположил их таким образом, что при чтении одно за другим они образуют одно связанное стихотворение, но при этом они могут стоять отдельно как отдельные части. Непростая задача. В результате этот сборник содержит всего восемнадцать стихотворений и целых шестьдесят или более, в зависимости от того, как его читать.

В "Ветре над водой" я позволил себе некоторую вольность с формой, создав свой собственный гибрид, состоящий из пяти слогов, за которыми следуют две строки по семь слогов каждый. Я также позволил себе некоторые другие вольности в отношении темы и содержания. Традиционное хокку сосредоточено вокруг природы. Эти стихи, однако, об ужасе, безумии, боли и печали, хотя я пытался сосредоточить многие из них на естественную обстановку.

В дополнение к хокку этот сборник содержит форму японской поэзии, называемую чока, которая состоит из чередующихся строк из пяти и семи слогов, заканчивающихся двумя заключительными строками, каждая из которых состоит из семи слогов. Этот тип поэзии - единственная классическая японская форма, которая имеет открытую длину, иногда содержащую от 50 до 100 строк. Его более короткая форма, танка, состоит из пяти строк стиха, состоящих из пяти слогов, за которыми следуют семь слогов, за которыми следуют пять слогов, за которыми следуют две строки по семь слогов в каждой, как в чоке. "Не его мать", "Потребление" и "Альфа и Омега" являются примерами танка.

Есть еще одна форма, которую вы найдете в этом сборнике, и она вовсе не японская, а корейская по происхождению. Она называется сиджо. Рич Ристоу познакомил меня с этой формой, думая, что она станет хорошим дополнением к сборнику. Хотя структура сиджо не столь жестка, как хокку или танка, в ней есть очень определенный и почти точный лирический размер. На самом деле, сиджо были написаны для того, чтобы их пели, хотя я бы не рекомендовал пытаться петь "Этот старый дом боли и горя" и "Луна охотника". Сиджо - это три строки стиха, каждая из которых состоит из пятнадцати-семнадцати слогов. Каждая строка может быть далее разбита на четыре строки по три-пять слогов. Этот сборник содержит мои первые и единственные попытки писать в этой форме, хотя вряд ли они будут последними. Благодарю Рича за то, что он обратил мое внимание на сиджо.

Так зачем браться за такие сложные формы, когда верлибр намного проще и популярнее? Это все равно, что спросить меня, почему я дерусь, а не играю в баскетбол, или бегаю марафоны вместо того, чтобы валяться на диване с видеоконтроллером в одной руке и пивом в другой, или почему я пишу ужасы, когда проще было бы написать роман или романтику. Отдыхать с девяти до пяти. Я делаю это именно потому, что это непросто, потому что это вызов, с которым не каждый висячий член может справиться, и потому что мне это нравится. Каждое слово, каждый слог были трудом любви. Надеюсь, вам это тоже понравится.

Рэт Джеимс Уайт

Перевод: Влад Авербах

Заметка о поэтичемком белом пространстве

Нельзя выплевывать слова на страницу и называть это поэзией. Существует популярное заблуждение, что поэзия - это искусство "все сойдет", независимо от культурных традиций. Даже постмодернизм и нынешний авангард имеют более чем столетнюю историю. Тем не менее, независимо от традиции или формы, которую принимает поэзия, есть определенное эстетическое превосходство. Чувство линии и то, как она функционирует, чрезвычайно важно. Некоторые более формальные стихосложения основаны на метрическом или слоговом счете - строка привязана к определенному количеству звуков. Более открытые стихосложения, такие как верлибр, оставляют поэту возможность систематического рассмотрения, но в основном это сводится к тому, как поэт структурирует свою строку и как она разрывается. Вот почему, как однажды заметил Эзра Паунд, нельзя взять хорошую прозу и разбить ее на строчки. Предоставьте:

В моем пиве плавало глазное яблоко.

Ужасный - в этом нет ничего даже отдаленно "поэтического". Однако учтите:

Там

Было

Глазное

Яблоко

Плавающее

Моем

Пиве

Это еще не "стихотворение". Ломаные линии не меняют своей природы как предложения. Помимо того, что в строке одно слово, в его организации нет никакой логики. И здесь действует невидимая сила, из-за которой это стихотворение проваливается.

Эта сила называется "поэтическим белым пространством". Эта концепция очень важна для книги, которую вы держите в руках. Во-первых, позвольте мне объяснить это, прежде чем я объясню, как это связано с "Безжалостным романтиком".

Проза бежит от поля к полю, заполняя страницу. Линейная поэзия - нет. В зависимости от того, как она отформатирована, но открытых страниц гораздо больше. Она действует как вес. Это лишнее пустое пространство оказывает давление на строку и язык стихотворения со всех сторон, оно убирает эффект языка, и в зависимости от того, как используется свободное пространство страницы, оно может усиливать или ослаблять ощущение.

Вот как это касается работы Уайта. Мы с Рэтом договорились, что после многих строф его стихотворения будут ставиться разрывы страниц. Итак, "Ветер над водой" может быть цепочкой хокку, но каждой отдельной части отведена отдельная страница. Это преднамеренное использование поэтического белого пространства. Мы с Рэтом согласились, что это будет эффективным инструментом для того, чтобы сделать больший акцент на образах и эмоциях отдельных частей стихов. Кроме того, он позволяет каждой строфе стоять отдельно от того, что было раньше. Это намеренно замедляет читателя, тогда как если бы читателю было представлено два-три стихотворения на странице, читатель пробежал бы их быстрее.

Рич Ристоу.

Редактор - Needfire Poetry.

Примачание оригинального издания

Чтобы в полной мере насладиться этим внушающим благоговейный трепетом стихотворений в сборники, действительно нужно увидеть его в том формате, в котором он должен был быть, - в формате печатной страницы. Преобразовывая эти слова в цифровую среду, нам пришлось утратить одно из тех средств, с помощью которых поэт хотел показать нам свое искусство, - нам пришлось удалить большую часть белого пространства, которое должно было усилить воздействие поэзия.

Джоди Ли, издатель.

Needfire Poetry - Belfire Press.

Примечание переводчика

Сразу стоит отметить что я - непрофессиональный переводчик. Стоило ли тогда переводить и выкладывать перевод на всеобщее обозрения? Почему бы и нет. Суть моего короткого примечания состоит в том, что учитывая все вышесказанное, в самом начале я столкнулся с проблемой: или придерживаться форм стихотворений, но тогда львиная доля самих стихов пойдет под ножницы, или придерживаться форм более достоверного перевода, но тогда я теряю саму форму стихотворений. Я выбрал второй вариант, поскольку, как мне показалось (и на своем же примере) рядовому читателю более важна информационная часть произведения, нежели его форма, но при этом я максимально старался ее не утратить, иначе зачем тогда Рэту Джеимсу Уайту вообще было издавать этот сборник, а мне переводить?

К. Колотий