К.У. ЛаCарт "ДО ТОШНОТЫ" (13 Историй экстремального ужаса)
Экзотично, Эротично, Отвратительно и кровожадно! Что, если бы ваша муза действительно была извращенной сукой и жила в вашей свободной спальне? И как далеко бы вы зашли, чтобы улучшить свое положение в жизни? В этой премьерной коллекции К.У. ЛаCарт вы найдете 13 ужасных историй о жутком: от простака, у которого возникает неестественная одержимость собственным задним двором, до одинокой женщины, чей поклонник не послан небесами. Эти истории, начиная от сверхъестественного и заканчивая тьмой, которая живет в человеческом сердце, несомненно, вызовут у вас мурашки по спине и румянец на лице. Прогулка по извращенному воображению одной из восходящих звезд хоррора, несомненно, вызовет беспокойство и восторг...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.
Это очень шокирующая, жестокая и садистская история, которую должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.
Посвящение/благодарности
Этот сборник с благодарностью посвящается всем моим друзьям и семье. Спасибо Стэну Свенсону и издательству "Dark Moon Books" за то, что дали мне шанс, и Кейси Данек за то, что она - мой личный тренер, друг и бесплатный редактор. И последнее, но, безусловно, не менее важное: спасибо моим замечательным родителям, драгоценным детям и любимому Лу. Без вашей любви и поддержки я бы ничего не добилась в этой жизни.
Большое спасибо также команде "Dark Moon", включая Араминту Стар Мэтьюз, Курта Райхенбо и Макса Бута III за всю их тяжелую работу, и Венди Мачлису Эффенди за его замечательную обложку.
- К.У. Ласарт
Джимми присел около сада, упёршись локтями в грязные колени. Он приподнял бейсболку, чтобы почесать лысеющий лоб, щурясь в ранних лучах солнца на кучку блестящих в траве кишок.
Хмммм! Это ещё что за чёрт? Хотя произнес он это про себя, его всё равно передёрнуло в ожидании шлепка по уху от Мамочки за ругательства. Мамочка мертва и похоронена уже больше года, но он до сих пор ощущает её присутствие, нависшее в предвкушении его следующего проступка.
Эдна ДеЛеон не растила единственного ребёнка сквернословцем.
Кишки выглядели чистыми, не заляпанными в крови, как если бы их выдрала кошка. Джимми подумал, что это, скорее всего, кролика или белки. Крошечный тёмный орган, который мог быть печенью, соединялся с требухой сосудом не толще нитки. Он ткнул в кучку указательным пальцем, недоумевая, как она оказалось на его заднем дворе, и где же остальной несчастный зверёк. Палец защипало, и он с удивлением отпрянул. Куча источала слабый запах, который он сначала не заметил, не ту вонь, обычно исходящую от внутренностей, но лёгкий, мускусный аромат. Почти приятный. Джимми глубоко вдохнул, втягивая запах.
Чем больше необычный аромат наполнял его ощущения, тем сильнее смещалось его отношение к куче от неприязни к любопытству. Джеймс ДеЛеон был каким угодно, но не брезгливым. Он взял мягкий узел кишок голой рукой, чтобы выкинуть в компост в углу сада, но один их конец, похоже, застрял в траве. Он слегка потянул, скользкая верёвка немного растянулась, прежде чем сопротивление переросло в собственную тягу. Она выскользнула из руки и исчезла в земле с тихим чавкающим звуком, напоминавшим о поедании мамочкиных спагетти.
Что за...?
Вся требуха испарилась; только маленькая неровная дырка в земле обозначала место, где она лежала. Джимми моргнул. Это правда произошло? Земля просто всосала эти кишки, как макароны?
Теперь щипало всю руку, и необычный запах, пусть рассеявшийся, висел в воздухе. Джимми нагнулся, уткнувшись носом в траву, и заглянул в оставленную на газоне дыру. Она была едва шире питьевой соломинки, с темными от почвы краями. Вообще-то, она походила на червоточину. То, как кишки выползли из его руки, тоже напоминало червя.
Джимми выпрямился и обтёр руки о комбинезон, прежде чем вернуться в дом. Утром было ужасно жарко, он долго работал в саду. Спина ныла, пробыв столько времени согнутой в три погибели, и он смирился, что уже не юнец. Может, следовало бы выпить воды и вздремнуть. Он решил, что идея хорошая, и, отгоняя желание снова взглянуть на место, где были органы, поднялся по ступеням в дом.
Он почти убедил себя, что всего этого не было, или, может, то была всего лишь старая-добрая ночная гусеница, но кое-что его всё-таки беспокоило. Занимаясь домашними делами, он всё мучился одним вопросом.
Почему куча требухи, или, если угодно, червь, вызвал у него вялый стояк?
Этой ночью Джимми страдал от беспокойного сна и проснулся рано, уставший и с лёгким похмельем.
Когда Мамочка была жива, она не разрешала пива в доме. В день, когда он закопал её на кладбище Тенистые Сосны, Джимми принёс домой упаковку из двенадцати бутылок, и в течение года взял в привычку всегда держать пиво в холодильнике. Это больше не её дом.
Он всё ещё выглядел как её дом, с теми же вычурными занавесками и сочетающимися полотенцами в большой ванной.
Он ничего не трогал в её спальне. Но он считал это место своим, подчиняющимся его правилам. Пиво было первой переменой. Джимми раньше никогда не жил один; никогда не покидал маменькиного гнездышка. Поначалу он боялся, что будет одиноко, но в итоге счёл отсутствие мамочкиных наставлений и пощёчин освежающим. Он, правда, скучал по её стряпне.
После долгого душа (некому было шпынять его за растрату воды) Джимми оделся и разведал ситуацию с пивом в холодильнике.
Ого-го. Всего два осталось. Он решил смотаться в город. Можно будет остановиться в кафе и повидаться с Шарлин. Хотя в городе ему было тревожно, он никогда не упустит шанс перекинуться парой слов с любимой официанткой. Мысль об улыбке Шарлин (даже если она вроде как обязана улыбаться) приняла решение за него. Джимми нахлобучил бейсболку с потными разводами, прикрывая залысину, и вышел.
Гараж находился в конце тропинки, за овощной грядкой. Джимми вдруг остановился, пот на его теле похолодел, несмотря на жар позднего июльского утра. Куча кишок вернулась, на этот раз она была больше. Сегодня она наверняка кошачья или кроличья. Запах тоже вернулся, гораздо острее. Джимми учуял его с десяти футов, у него тут же встал.
Испарились все мысли о пиве и Шарлин, как только он вновь опустился на газон.
Кишки были тёплыми и липкими, опять без следов крови. Он поднял их одной рукой, следя, чтобы не потянуть конец, скрывающийся в траве, словно в своеобразном пупе. Приятное покалывание пропитало его плоть.
Что за чертовщина?
На этот раз Джимми не вздрогнул, игнорируя голос матери в голове, отчитывающий его за ругань.
Джеймс Аллен ДеЛеон! Ты не посмеешь ругаться в моём доме!
- Я не в доме, мамочка. И ты мертва.
Под звук его голоса, спорящего с его воображением, кишки снова хлюпнули в землю. Джимми схватился за конец кишки, но она оборвалась, оставив в его руке жалкий дюйм поблёскивающей требухи. Он бездумно обтёр это об джинсы, прикованный взглядом к оставшейся в земле норе.
На этот раз она больше, достаточно широкая, чтобы вместить его похожий на сосиску указательный палец. До того, как потерять самообладание, он засунул палец в норку и покрутил. Внутри она была тёплая и влажная. И склизкая. Он снова подумал про дождевого червя. Странно. Только он приготовился вынуть палец, нора начала двигаться. Мягко потягивая его за палец, она снова стала издавать эти чавкающие звуки. Сосущие звуки.
Джимми отскочил так резко, что приземлился задницей на грядку. Куст помидоров смягчил падение, раздавленные им плоды пропитали джинсы.
Отлично! Просто замечательно! Теперь у меня как будто пошли месячные! Он неожиданно для себя засмеялся. Эдна ДеЛеон не разрешала ругаться в доме, но что было действительно под запретом, так это разговоры о женских штучках.
Джимми сидел на остатках растения, уставившись в траву. Тёмная норка в земле смотрела на него в ответ, источая соблазнительный аромат. Он гадал, откуда она и что её проделало.
Позвать кого-то?
Да кого я вообще позову?
У него не осталось семьи. Отец сбежал с официанткой вскоре после его рождения, мать была единственным ребёнком. У него не было друзей, не было работы, кроме починки забора для фермеров неподалёку. Ему и Мамочке не нужно было много денег, чтобы жить, и она получила в наследство кругленькую сумму на банковский счёт и дом, когда умерли её родители. Теперь счёт, как и дом, принадлежал ему. Его решения и жизнь тоже были его собственностью.
Когда ему было двадцать с чем-то, Джимми намекнул Мамочке, что ему, наверное, пора встречаться с девочками, как остальным парням в городе. Мамочка быстро расплющила эти амбиции, напомнив, какими жестокими дети (а особенно девочки) были в школе. Мамочка всегда говорила, что у него больше сердца, чем мозгов, и поощряла его застенчивость, чтобы никто не смог навредить её единственному ребёнку.
В свои тридцать семь Джеймс ДеЛеон не встречался ни с кем со времён старшей школы. Даже тогда это было только пару раз. Обе девочки были такими скромными и милыми, что он боялся вести их домой к своей Мамочке, переживал, что она их обидит. Он уже не знал, можно ли ему встречаться, даже если захочется. Он даже не знал, как начать.
Джимми встал и провёл рукой по штанам. Ничего хорошего. Придётся переодеться. Снова принять душ тоже не повредит.
Нора в земле осталась на месте, безобидная при дневном свете, без единого следа пищеварительного тракта, который она только что сожрала. Он снова задумался, кому можно рассказать об этом, но никто не пришёл на ум, и он зашёл домой привести себя в порядок.
Радостный колокольчик оповестил о прибытии Джимми, когда он вошёл в закусочную; время клонилось к обеденному. Было достаточно посетителей, в том числе и парочка, занявшая его любимый стол в углу. Джимми сел у стойки, разочарованный вторжением в его зону комфорта. Джимми кивнул Сэму, когда тот подошёл в своём обычном заляпанном фартуке и с уставшим видом положил перед ним заламинированное меню. Шарлин обслуживала только столики, и место за стойкой отдавало Джимми в распоряжение повара. Он глянул на свой стол в надежде, что парочка уже заканчивает, но Шарлин только сейчас приносила их еду.
Джимми хотел пива, но заказал стакан чёрного кофе, пока смотрел в меню. Кто-то ущипнул его за руку, вырвав из угрюмого изучения блюд.
- Здаров, Джимми, - Шарлин стояла у его локтя, мастерски держа три пустые кружки в одной руке.
От её улыбки, красивой, как всегда, его сердце пропустило удар.
- Эм, привет, Шарлин, - Джимми почувствовал, как краснеет, и попытался пресечь это, отчего лицо разгорелось только сильнее.
- Ты прости насчёт стола, дружок. Если б знала, что ты придёшь, я б его придержала.
- Всё нормально. Мне не нужен стол. Я всё равно хотел сегодня сесть за стойкой.
Боже, я всегда звучу как идиот, когда пытаюсь с ней говорить!
Джимми мечтал просто выскользнуть за дверь.
Шарлин наклонила голову набок и улыбнулась, явно развеселённая его неловкостью. Прежде чем она успела ответить, женщина на другом конце ресторана познавала её, безумно размахивая рукой.
- Официантка! Когда я получу свой счёт? Я опаздываю на собрание! – Джимми подумал, что она грубиянка, и возненавидел её за прерванный разговор.
- Одну минуту, - отозвалась Шарлин.
Она протянула руку, взяла его за локоть, и тепло её руки напомнило ему о покалывающем ощущении в норе. Он вовремя вырвался из воспоминания и услышал её слова.
- У меня перерыв через сорок пять минут. Ты сможешь столько подождать? Хочу кое о чём спросить.
- Конечно же! – ответил он слишком быстро. – То есть... эм... конечно. Я ещё ничего не заказал. Думал, может, сэндвич с ветчиной, или французский...
Она улыбнулась, и та женщина снова потребовала счёт. Шарлин поспешила и бросила через плечо:
- Позже поболтаем, Джимми!
Как по подсказке, подошёл Сэм с блокнотом и выжидающе встал перед Джимми, не говоря ни слова. Джимми заказал первое, что было в меню – сэндвич Рубен[1]и картошку. Он не любил квашеную капусту, но сейчас это его не волновало. Его разум метался.
Что Шарлин захотела спросить? Что если она попросит его перестать появляться в её смены? Что если она считает его стрёмным? Джимми подавил эти мысли, прежде чем они переросли в абсолютную панику. Наверное, ей нужен был кто-нибудь, кто починит забор для её матери. Или для её нового парня?!
Вот чёрт! Опять двадцать пять!
Следующие сорок пять минут были длиннейшими в его жизни, но Джимми смог съесть свой обед, бездумно запихивая в себя сэндвич, и удивился, когда доел его. Тогда он почти ушёл, но вдруг дама сама приземлилась на соседний стул с диетической колой в одной руке и пачкой сигарет в другой.
- Ну и денёк! Похоже, сегодня все на иголках. Клянусь, если ещё хоть один человек пожалуется на еду или счёт, - она вдруг остановилась, её большие глаза весело загорелись. - Скажи, Джимми, ты не против поговорить на улице? У меня всего пятнадцать минут, и я умираю как хочу курить.
Джимми неловко улыбнулся и кивнул. Он всегда был очарован тем, как быстро она говорит, и как никогда не иссякает её запас тем для разговора. У него почти кружилась голова от постоянной болтовни Шарлин, но ему это нравилось. Она никогда не стеснялась. Он последовал за ней в душный день, за их спинами прозвенел дверной колокольчик.
Шарлин выглядела так же, как всегда. Красивой. Она стягивала обесцвеченные волосы в хвостик на затылке, красилась розовыми тенями и блеском, который подходил к униформе. Её юбка, короткая и обтягивающая, дразнила Джимми, открывая длинные, загорелые ноги, вид которых пускал ветер в голову. Она закурила и облокотилась на кирпичную стену, глубоко затягиваясь и всматриваясь в их отражение в витрине магазина напротив. С запоздалостью она протянула ему пачку.
- Будешь?
- Нет, спасибо, - он почти добавил: мамочке это не понравится, но в нём было достаточно здравого смысла, чтобы понимать, что такое не следует говорить взрослому мужчине.
Потом он бросил взгляд на её ноги и его щёки снова вспыхнули.
- Так вот, я думала, - Шарлин смотрела в сторону, слишком увлеченная своей сигаретой. – В воскресенье после мессы будет пикник, я подумывала пойти. Но я так давно разведена и никогда не показывалась с кавалером... Знаю я этих старых кошелок, всегда норовят посплетничать, и они наверняка пустят слух, что я какая-нибудь лесбуха.
Он знал, что такое лесбиянка, но не был уверен, как работают такие отношения, так что он кивнул, надеясь, что покажется знающим, и ничего не сказал. Шарлин смотрела на него с минуту, ожидающе приподняв брови, прежде чем снова заговорить, раздраженно выдохнув.
- Я думала, захочешь ли ты пойти со мной.
- Пойти с, эм, тобой? – у Джимми кружилась голова. Она звала его на свидание? – Как свидание?
- Да. Точно. Свидание, - теперь Шарлин как будто сомневалась, и Джимми чувствовал, как в нём наливается знакомая паника.
Она может передумать.
- Да! Конечно, я пойду! – Джимми засиял, но она казалась неуверенной, так что он сбавил тон, чтобы звучать не столь напористо. – То есть, ага. Я пойду с тобой.
Тогда Шарлин улыбнулась, обнажив неровные и желтые от курения зубы в самой красивой улыбке, которую он только видел. Она достала блокнот с заказами, что-то начеркала, вырвала лист и отдала ему.
- Вот мой номер, дружок. Позвони завтра вечером. Договоримся, - она раздавила окурок каблуком, подмигнула, развернувшись, и Джимми оставалось только смотреть, как покачиваются её бёдра, скрываясь за дверью.
Какое-то мгновение он обескураженно стоял на месте. У него свидание! Такую мысль он не мог переварить. Вместо этого он попытался вспомнить, заплатил ли Сэму за сэндвич. Проверив, сколько осталось денег в кармане, Джимми залез в свой трак и поехал в вино-водочный на другом конце города.
Джимми едва услышал прозвеневший колокольчик над дверью. Он сразу прошёл в конец магазина к холодильнику и нашёл любимую марку пива. На коробку[2]была скидка, так что он взял её вместо обычной пачки на 12 банок. Он слышал, как гудит в затылке голос мамочки, бубня что-то про алкоголиков, но оставил её без внимания. Он был слишком рад свиданию. Про это мамочке тоже было много что сказать.
По пути на кассу взгляд Джимми наткнулся на стойку с журналами в углу, и он остановился. В отличие от стоек в других магазинах, у этой был высокий передник, за которым нельзя увидеть обложку, только название в самом верху. Пиво было не единственной переменой в доме со смерти мамочки. У него было не слишком много таких журналов, но несколько он собрал.
Он жадно упёрся взглядом в стойку, пытаясь решить, стоит ли стыд покупки того азарта, что принесёт новый материал для фантазий. Он решил, что хочет журналы, и захватил два, даже не посмотрев, что берёт.
На кассе едва достигший совершеннолетия парень пробил упаковку пива, а затем остановился, задержав руку над порно-журналами. Он подозрительно оглянулся, нагнулся через стойку, пока не приблизился настолько, что Джимми это перестало нравиться. А затем заговорил сдавленным, таинственным голосом.
- Это тебе не нужно, мужик.
Джимми наполнил стыд, лучше бы ему вообще не брать этих журналов. Пышногрудая блондинка издевательски смотрела на него с обложки, одной рукой держа грудь, словно поднесение, другая рука скрывалась между её ногами. Джимми отвернулся, готовый заплатить за пиво и оставить журналы.
- У меня есть кой-чё получше этого говна, - юноша улыбнулся и подмигнул. Он на всякий случай огляделся ещё раз, потянулся под прилавок и достал обувную коробку, скрепленную изолентой. – Зацени-ка вот это.
В коробке были DVD, на их обложках – сцены гораздо хуже всего, что Джимми когда-либо видел в журналах. Его сердце заколотилось от одной мысли о том, что он будет смотреть непристойные вещи, а не просто разглядывать глянцевые картинки, но возбуждение быстро угасло.
- Мне не на чем их смотреть. Только видеомагнитофон.
Пацан выдал насмешку и потряс головой, убирая коробку под стойку, и достал другую, покрупнее.
- Старо, как говно мамонта, папаша. Но у меня и VHS найдётся. Итак, чего угодно? Гэнгбэнг? Анал? Фетиш? Лесбийское?
- Лесбийское, - быстро выпалил Джимми к своему удивлению. – И, эм... что-нибудь на твой вкус.
Кассир театрально копался в коробке, изучая каждую кассету, пока не остановился на трёх, отложив их в сторону, и не спрятал остальное обратно. Он положил в кассу деньги за пиво, но смятая двадцатка за видео отправилась прямиком в его карман. Парень, складывая кассеты в бумажный пакет, улыбнулся Джимми так стрёмно, что ему захотелось поскорее свалить из магазина.
- Хорошего дня, мужик. Скажи потом, че думаешь. Если ты с такого не кончишь, тут ничто не поможет!
Джимми взял пиво и пакет и молча ушёл.
Джимми сдался на десятом гудке. Шарлин сказала позвонить ей завтра вечером, но он был слишком взволнован, чтобы ждать. Он смог продержаться до ужина, хотя и провёл всё время, вперив взгляд в старый телефон на столешнице в кухне.
Варианты бушевали в его голове. Что если она попала в аварию по дороге домой с работы? Что если она упала, и лежит теперь на полу в нескольких дюймах от телефона, не в силах дотянуться, в агонии от страшных травм, вынужденная слушать издёвку в каждом гудке? Или хуже того! Вдруг она в постели веселится с другим мужчиной?! Возможностей было выше крыши.
Что он действительно сейчас хотел, так это поехать прямо в город и узнать, почему она не берёт телефон, но он не знал, где именно она живёт. К тому же, глубоко внутри он понимал, что это ненормально. Он хотел вести себя с Шарлин нормально. Вести себя нормально. Это стало его мантрой.
Джимми открыл банку пива и начал мыть посуду. Эдна ДеЛеон не одобряла множество вещей, и посудомойки были одними из них. Настоящим женщинам, - как часто говорила она сыну, - не нужна машина, делающая за них всю работу. Никакая машина не начистит тарелки так, как это сделает старая-добрая ручная мойка.
Он начинал ненавидеть мамочку. Иногда он фантазировал о том, как запрыгнет в свой трак поздно ночью и направится прямо на кладбище, чтобы обоссать её могилу. Пивной мочой. Иногда он чувствовал себя виноватым за такие мысли, но со временем он думал о таком всё чаще, а вина притупилась. Когда он закончил с посудой, взгляд упал на бумажный пакет на столе.
Джимми взял пакет, чтобы убрать кассеты в комод, уверенный, что он не готов их посмотреть. Однако, он обнаружил себя вынимающим их пакета, тщательно рассматривая каждую.
Обложки изображали вещи, которые заставили бы мамочку крутиться в гробу волчком; на задниках было описано то, что каждое видео обещает показать. Красочным и гнусным языком. Многие слова он понимал не полностью, но, отучившись половину положенного в старшей школе, он услышал достаточно из чужих грязных разговоров, чтобы уловить суть. Он взял ещё два пива, сразу выпив банку в один глоток. От одной только мысли о просмотре этих фильмов у него вспотели ладони и бешено забилось сердце. Он ощутил сладко-горькое сочетание предвкушения, отвращения, стыда и возбуждения.
Едва он взял ещё банку и вставил первую кассету в магнитофон, вернулся голос мамочки. Джимми не поехал крышей. Он знал, что голос ненастоящий, и всё же, она была здесь, захлебывалась со злости. Ну уж НЕТ, Джеймс Аллен ДеЛеон! Мой собственный сын, бухой проблядун! Не в МОЁМ доме!
- Заткнись, мамаша, - сказал он, садясь на продавленный диван и нажимая пуск.
У него округлились глаза и отвисла челюсть, когда изображения замелькали на экране без всякого вступления. Сюжета тоже не было, как и намёка на игру; лишь грубые кадры с мужчинами и женщинами в наивысшей точке извращения и дикарства. Джимми это понравилось.
Два часа и несчётное количество банок пива спустя, Джимми только включал третье видео. Он мастурбировал, пока не изнемог, обессиленный от пива и нагрузки, уставший, но он всё равно смотрел, прикованный взглядом к экрану. Где-то на улице животное завыло в боли и ужасе, но он не обратил внимания.
Джеймс Аллен ДеЛеон изучал эротические детали лесбийских отношений в самых ярких красках.
Когда Джимми проснулся, его голова пульсировала почти так же сильно, как его сердце. Он оказался в откровенном эротическом сне, обращённом в кошмар. Во сне он был одним из парней на видео, делающим неприличные вещи с женщинами, но, когда он поднял голову, у всех их оказалось мамочкино лицо. Он резко сел в постели; мелко дрожащая голова заставила тут же пожалеть о вчерашнем решении. Он чувствовал похмелье и отвращение к себе.
И странное удовлетворение.
После горячего душа и сытного завтрака из яиц и драников Джимми снова почувствовал себя человеком. Несколько таблеток аспирина, запитые половиной галлона воды, вернули ему радостное настроение предыдущего дня.
Завтра иду на свидание с Шарлин! Он задумался, делала ли она когда-нибудь что-то из того, что он видел в фильмах. Одна мысль заставила его покраснеть, но он чувствовал и возбуждение поровну со стыдом. Надев бейсболку, чтобы прикрыть от солнца редеющие волосы, Джимми, посвистывая, направился в огород для утренней работы. Он не был удивлён тому, что его там ожидало.
Куча кишок? Точно.
Больше, чем вчера? В яблочко.
Он смутно помнил, что слышал вой ночью. Собака, без сомнений. Около потрохов лежал заношенный ошейник без ярлыка. Он не узнал ошейник, но это и не важно. Он бы не стал ехать до соседей, чтобы сообщить им, что их питомца сожрала дыра у него во дворе. Люди и так думали, что он простак. Он не хотел дать им повод считать себя ещё и сумасшедшим.
На этот раз Джимми не удосужился взять кишки, но ошейник он поднял и швырнул в мусорку. Когда он вернулся, и скользкая гора внутренностей всё ещё лежала на газоне, он наступил на землю около дыры. И конечно же, потроха исчезли в мгновение ока. Они оставили внушительную нору и фантомный запах, который даже после вечернего марафона заставил его член неприятно затвердеть. Джимми ушёл работать в огороде.
После садоводства Джимми провёл добрую часть дня за уборкой дома. Он не знал, захочет ли Шарлин пойти к нему, сможет ли он вообще набраться храбрости позвать её, но он хотел подготовиться на всякий случай. Часы, проведённые за выдраиванием пола и вытиранием пыли, прогнали похмелье и оставили его выжатым, но довольным. Он подумывал выпить пива для поощрения, но затем напомнил себе: Шарлин хотела пойти на церковное мероприятие, и, хотя он и делает столько всего, просто чтобы разозлить призрак матери, он точно не хотел бы показаться в обществе с похмельем. Он понимал, что одна банка пива окажется несколькими.
Телефон позвонил всего дважды, прежде чем Шарлин ответила в своей обычной жизнерадостной манере. Джимми было гораздо легче говорить с ней по телефону. Он чувствовал себя действительно нормальным, когда они болтали и планировали встретиться завтра на пикнике. Через полчаса Шарлин сказала, что ей пора идти, они обменялись прощаниями, пообещав скоро увидеться. Джимми лёг спать с улыбкой на лице.
Он проснулся около полуночи, встревоженный. Его маленькая спальня была жарче ада, маленький вентилятор у окна затягивал внутрь влажный воздух. К тому же, он был возбуждён до боли, козыряя самой впечатляющей эрекцией в своей жизни. Какое-то время он лежал неподвижно; затуманенным разумом он силился сообразить, что потревожило его сон. Хотя он не пил вечером, сейчас он будто пьян. Тёплый ветерок огладил его тело, и он заметил запах. Это миазмы из той норы, разве что настолько пахучие, что он чуял их из дома. Он чувствовал, как они покрывают его тело, дразня желанием.
Интересно, использует ли нора этот запах, чтобы привлечь добычу. Эта мысль исчезла так же быстро, как появилась.
Всё ещё болезненно возбуждённый, Джимми начал фантазировать о Шарлин. Он смешал сцены из видео с её лицом, представляя, что она берёт его в рот, как те актрисы, жадно, страстно.
Её рот. Он вспомнил - позавчера, нора, сжимающаяся вокруг его пальца, покалывающая, сосущая его. Он попытался оттолкнуть это, и тогда приползла мамочка, с голосом, полным отвращения и упрёка.
Оказывается, ты вырос совсем как он. Все вы, мужло, одинаковые. Прямо как твой папуля, только и заботитесь о том, чтоб найти шлюху, которая поиграет с вашим червём! Червь. Он снова подумал о норе, разум приятно расплывался. Нора. Покалывающая, сосущая норка. Женщины на видео, сосущие своими алыми ртами лиловые блестящие члены. От такого тоже щипет? Судя по лицам мужчин, он подумал, что это очень может быть.
Не успел Джимми понять, что встал с постели, как уже оказался на крыльце. Он стоял в одних трусах, горячий ночной воздух ласкал его тело. Он пока не видел нору, но запах, острый и крепкий, тянул его почти ощутимыми волнами, заманивая. Ему следовало бы бояться. Горы внутренностей были достаточным предостережением. Джимми двигался, как в пьяном сне. Он сказал себе, что это сон. Ничто ему не навредит, пока он во сне.
Джимми стянул трусы и опустился на колени. Нащупав рукой нору, он почувствовал её скользкую гладкость, готовую и призывную, как девушки с кассет. Он подался вперёд, входя в тёплую, влажную землю. Нора тут же начала сосать, вырвав из него крик удовольствия. Покалывание было почти болезненным. Он брыкался и трясся, когда земля сжималась и тянула, кончая бурно и быстро, но она продолжала.
Снова и снова он заходился в оргазме, но дыра продолжала доить его, нажим перешёл из блаженства в боль, и тут же в агонию. Он закричал и попытался отпрянуть, но конечности оказались слабыми и бесполезными. Джимми казалось, что он провёл долгие часы лежа не земле, не в силах сопротивляться, срывая воплями горло, осознавая крошечной долей здравого рассудка, что это не сон и соседи слишком далеко, чтобы его услышать.
Джимми слышал чмокающие звуки, с которыми его тело засасывало в землю, дюйм за дюймом. Его кости трещали, как ветки в костре. Жгучая резь разливалась по венам, пока его внутренности разжижались и размеренно поглощались землёй. Затем сдался позвоночник с ослепительно сверкнувшей вспышкой боли, и он блаженно утратил всякое ощущение тела. Его дробящееся сознание представило насекомое, парализующее жертву укусом, чтобы затем всосать жидкие потроха. Он отчётливо услышал звук, похожий на трубочку на дне стакана молочного коктейля, втягивающую последние капли с шумным воодушевлением.
Последним, что услышал Джимми, перед тем как провалиться во тьму, был призрачный голос мамочки.
Паршивый пьяный блядун! Я всегда знала, что ты грязный, глупый мальчишка!
Шарлин здорово разозлилась по пути к дому Джимми, и к тому времени, как она подъехала на своём раздолбанном старом грузовике, она была более чем готова высказать ему всё, что думает. Её кидали многие парни в прошлом, но этот стал вишенкой на торте.
Меня отшил чёртов деревенский идиот! Джимми сох по ней весь год, практически истекал слюной каждый раз, когда ловил взглядом её задницу или вырез рубашки, и он посмел оставить её на пикнике одну! Единственная причина, по которой она вообще дала ему шанс – ей нужен был компаньон, а он казался хорошим, разве только немного тормознутым. Ещё он был довольно милый, в преданно-щенячьем смысле. Она потопталась в гараже, сжав кулаки, её спина и грудь пропотели от полуденного жара.
Помедлив, когда она почуяла запах, Шарлин встала на месте и огляделась. Пахло сексом, терпко и мускусно. Похоже, тянуло из огорода, где Джимми явно проводил много времени. Наморщив нос от запаха, она ощутила разряд возбуждения, начавшийся в груди, и выстреливший молнией в пах. Шарлин вслух ахнула от мощности этого чувства, взгляд упал на что-то блестящее на солнце в нескольких ярдах от неё. Отчаянно потея и мелко глотая воздух, Шарлин подошла к куче. Пульсация между её бёдер нарастала с такой силой, что она жаждала прижаться к чему-то, к забору, чему угодно, чтобы разрядиться.
Пара испачканных мужских трусов, смятая, лежала на земле около внутренностей. Кусочек светлого органа, густо прокрытого венами, выглядывал из норы в газоне размером с её бедро. Насторожённая, но всё равно возбуждённая до боли, к которой теперь прибавлялось головокружение, Шарлин изучала груду кишок, тыкая их ногой, совершенно забыв, что на ней одни шлёпки. Её рот раскрылся в удивлённом стоне.
Ногу Шарлин начало щипать.
Перевод: Guro Chan
Черт!
Сьюзен громко хлопнула себя по затылку, реагируя на внезапную жгучую боль. Ее рука раздавила что-то мягкое и хрустящее. Липкие внутренности насекомого просочились между ее пальцами, отчего желудок скрутило. Она медленно поднесла руку к глазам.
Лишь бы не паук, что угодно, только не паук, - подумала она.
Она с омерзением осмотрела смятое черное тельце и зеленые ошметки, прилипшие к ее пальцам. Это действительно был паук. Сьюзен вздрогнула и несколько раз вытерла руку о картонную коробку, счищая с кисти вонючую грязь.
Все еще чувствуя покалывание в затылке, Сьюзен плюхнулась на ближайший ящик. Ее глаза наполнились слезами.
Господи, да я даже подвал не могу убрать без драмы! Ох как бы Билл посмеялся надо мной, если бы увидел, как я реву из-за укуса паука.
Волны отвращения и жалости к себе вызывали дрожь по всему ее телу. Билл ее не понимал и никогда не поймет. Он не был матерью.
- Это классический случай "синдрома пустого гнезда"[3], - заявил Билл таким самодовольным тоном, что Сьюзен захотелось пнуть его в колено.
Он сразу заметил у нее признаки депрессии и моментально выставил диагноз.
- Займись чем-нибудь. Хобби там и прочее в том же духе.
Более двадцати лет своей жизни Сьюзен посвятила воспитанию их двоих с Биллом детей. Билл зарабатывал достаточно денег, чтобы она могла не работать и оставаться дома. Двадцать два года готовила для этих детей, убирала за ними и стирала белье. Футбольные матчи и уроки танцев, родительские собрания и школьные представления. Она вытирала каждый нос, каждую слезинку и их маленькие попки, когда они были младенцами. Сломанные кости, первые месячные, первые свидания и первые разбитые сердца - все это был ее удел.
Билл же ни с чем из этого не сталкивался.
Их младшая дочь пошла по стопам старшей сестры и несколько месяцев назад уехала учиться в колледж, оставив Сьюзен без дела и кучей свободного времени. Даже самые теплые воспоминания не могли наполнить тишину ее большого дома. Дети были смыслом всей ее жизни, и теперь она чувствовала себя такой же пустой, как и этот дом. У нее ничего не было.
Никакой цели.
Это стало ее навязчивой идеей. Чем ты собираешься заняться сегодня, Сьюзен? Какова твоя цель?
У Билла была своя цель в его повседневной жизни. У него была работа, на которую он должен был ходить пять дней в неделю, проводя встречи и телефонные разговоры. По выходным у него были футбольные матчи, которые он смотрел, откинувшись в кресле, расслабляясь после тяжелой рабочей недели. А еще он выпивал, пустые пивные бутылки, а иногда чего и покрепче, в последнее время занимали все больше места в мусорном баке. Ну, и конечно, у него была маленькая шлюшка в офисе. Та, с которой он крутил роман в течение многих лет.
Сьюзен уже некоторое время знала об этом. Много ночей он работал допоздна только для того, чтобы вернуться домой, воняя ее духами. Квитанции по кредитным картам за таинственные подарки, которые так и не появились под рождественской елкой. Но она и не думала о разводе с ним. Такой стыд как для нее, так для девочек был бы неприемлем. Ну, а кроме того, в этом доме ей было весьма комфортно.
У нее было все, чего она только могла пожелать, за исключением цели.
Сьюзен проснулась посреди ночи, вся в поту. Ее тело колотил озноб, пока Билл мирно храпел рядом. В голове у нее отчаянно стучало, и волны лихорадки накрывали как торнадо. Живот неожиданно свело резким приступом тошноты и она ринулась в ванную. Она едва успела добежать, прежде чем выплеснула весь свой ужин в унитаз, после чего ее пробрал такой понос, какого она не испытывала никогда в жизни.
- Пожалуйста, дайте мне умереть, - подумала она, сидя на унитазе лицом в мусорное ведро и теряя жидкость из обоих отверстий одновременно.
Через несколько минут рвота, казалось, утихла, да и по ощущениям внутри нее больше не осталось ничего, что можно было бы вывести, поэтому Сьюзен набрала теплую ванну. Слабая и совершенно измотанная, она перелезла через край старинной ванны на ножках-когтях в тепловатую воду и медленно погрузилась в нее. Когда ее затылок коснулся края ванны, она, задыхаясь, выпрямилась.
- Ай!
Сьюзен потрогала пальцем огромную шишку у себя на шее. Укус паука превратился в большой твердый нарыв, пульсирующий под кожей. Осторожно, чтобы не поскользнуться, она вылезла из ванны и нашла свое косметическое зеркальце. Повернув его так, чтобы видеть отражение своей спины в большом зеркале над раковиной, она осмотрела место укуса. Шишка была ярко-красной по краям, с головкой мутного гноя, который выглядел так, словно мог лопнуть в любой момент.
Хмммм, - подумала Сьюзен. - И это все из-за укуса паука? Серьезно? Думаю, будет не лишним с утра показать это врачу.
Под утро нарыв на шее Сьюзен лопнул, и зловонный желтый гной пропитал простыни цвета слоновой кости. Когда рана затянулась, ее лихорадка спала, и прерывистый сон, вызванный болезнью, сменился на спокойную дрему.
Глубокий сон Сьюзен не нарушил даже утренний звук электрической бритвы Билла. Позже она проспала еще целый час, пока не зазвонил будильник, прежде чем он, наконец, сдался и отключился сам. Только после обеда Сьюзен проснулась, чувствуя себя не сонной, а такой отдохнувшей, словно только что вернулась домой из долгой поездки в спа-салон.
Ее депрессия, казалось, тоже прошла. Полная энергии и жизнелюбия, которых она не ощущала лет двадцать, она встала с постели, напевая мелодию "Свисти, пока работаешь", песенку из детства ее дочери, о которой она не вспоминала годами, заправляя уголки простыни под матрас и разглаживая складки на кровати. И самое главное - боль в шее пропала, словно ее и не было никогда.
Сьюзен набросилась на дом с маниакальной энергией, убирая и готовя в почти что бешеном темпе. Она занялась домашними делами, которые слишком долго откладывала, такими как стирка штор и наведение порядка в шкафах. Затем она испекла кексы, печенье и хлеб, больше наслаждаясь самим процессом, чем заботясь о том, кто их будет есть. Она чувствовала такое удовлетворение от работы, которой ей так не хватало в течение последнего времени.
Когда Билл поздно вечером вернулся с работы, она радостно встретила его в дверях.
Ха! Работал он, как же! - подумала она, уловив легкий запах французского мыла на его коже. Она также почувствовала мускусный запах другой женщины. Он был слабым, но все же был ощутим и в глубине души Сьюзен начал нарастать гнев. Ее уже давно не волновали его интрижки, но сегодня вечером ей захотелось оторвать ему голову.
Билл резко остановился, увидев ярость в ее глазах.
- Что-то случилось, милая?
- Ничего. Вообще ничего, - выдавила из себя Сьюзен, натянуто улыбаясь. - Я приготовила твой любимый ужин, бефстроганов. Поторопись, а то остынет.
Ужин прошел в тишине. Билл похвалил Сьюзен за вкусное блюдо, в то время как она смотрела на него через стол с непроницаемым выражением лица. У нее пропал аппетит. Если подумать, то она за весь день ничего не ела. Но это не имело никакого значения, она даже не была голодна. Сьюзен встала, чтобы убрать со стола и загрузить посудомоечную машину.
- Боже милостивый, Сьюзен! Что случилось с твоей шеей?
Билл схватил ее за плечо и наклонился, чтобы рассмотреть поближе, в то время как Сьюзен прижала руку к ране.
- Ничего. Это просто паук укусил, ерунда. Даже не болит уже.
- Завтра же сходи к врачу. Выглядит просто ужасно!
Сьюзен знала, что Билл прав, но ни к какому врачу идти она не собиралась. По причинам, которые она сама не могла объяснить, она чувствовала себя защищенной из-за этого паучьего укуса. Ее даже не встревожил тот факт, что кратер раны увеличился вдвое, и теперь он был достаточно велик, чтобы вместить кончик ее мизинца, в то время как его края посерели и сморщились. При этом плоть вокруг него стала черно-зеленой в крапинку, что показалось ей красивым, и это было странно.
- Ну, хорошо, - сказала она наконец, поддакивая ему. - Я позвоню ему первым делом завтра утром.
На следующий день Сьюзен съела муху.
Только что она просто летала вокруг, а в следующее мгновение уже хрустела у нее на зубах, лопая горькими внутренностями на языке. Она даже не осознавала своих действий, когда словила ее в воздухе и отправила в рот. Она в ужасе ждала, что вот-вот начнется тошнота, но этого так и не произошло. Вместо этого, к ее изумлению, у нее заурчало в животе, и аппетит вернулся с удвоенной силой.
Какое странное развитие событий, - подумала она, хотя и не почувствовала настоящей тревоги. Действительно, с каждым часом ее нервы словно укреплялись. Ну и что с того, что ей понравилось есть муху. Во многих культурах употребляли насекомых в пищу в качестве основного продукта своего рациона. Она читала об африканских деревнях, где дети носили с собой огромных жареных кузнечиков на палочках, облизывая и хрустя ими, на манер леденцов. Оставшуюся часть дня она провела, охотясь и поедая насекомых по всему дому с той же энергией, с какой накануне в нем убиралась.
Она обыскала каждый уголок дома в поисках насекомых, заглянула во все темные уголки, где они любили прятаться. Она даже съела пыльные останки давно умерших мотыльков, что усеивали подоконники в подвале. Мертвые те были безвкусны, но свежие мотыльки были удивительно сочными, а их внутренности были сладкими и шероховатыми и просто таяли у нее во рту.
На следующий день у Сьюзен выпало несколько зубов. Это были верхние клыки, но поначалу все равно ей было немного страшно. Они вышли бескровно, сменившись острыми темными клыками, торчащими из десен, что вызвало у нее определенное волнение. Она обнаружила, что если очень сильно сконцентрироваться, то из них может вытекать прозрачная жидкость. Когда она прикусила язык, он онемел и больше часа не функционировал.
Какая прелесть!
В течение следующих нескольких недель ее тело стремительно менялось, но Сьюзен с легкостью смогла скрыть это от Билла. С каждым днем он проводил больше времени на работе, и хотя они по-прежнему спали в одной постели, любовью больше не занимались. Это отсутствие интимности позволило Сьюзен спать в домашнем халате и скрыть от мужа некоторые изменения в своем теле. С каждым днем она все больше отдалялась от своей прежней жизни. Она поймала себя на том, что поспешно вешает трубку всякий раз, когда звонила одна из ее дочерей. А ведь всего несколько недель назад эти же самые звонки были самым значимым событием любого дня.
Сьюзен понимала, что ей следует обеспокоиться и обратиться за помощью из-за неконтролируемых сдвигов в ее поведении, но ей было трудно испытывать что-либо, кроме радости и возбуждения. Непрерывное возбуждение, которое она испытывала, затмевало чувства тревоги и озабоченности. Странная отстраненность, дополнявшая радость, не позволяла ей беспокоиться о таких вещах.
Она обнаружила, что ее просто не могут беспокоить более приземленные аспекты жизни. Все, чего хотела Сьюзен - лежать обнаженной в пустой ванне и гладить свой изменяющийся живот, испытывая головокружение от возбуждения, когда она впервые почувствовала твердые бугорки, извивающиеся под ее кожей в ожидании выхода наружу. Чужеродные конечности, растущие у нее в животе, непрерывно суетились в ее чреве, стремясь как можно быстрее завершить ее метаморфозу. Подчас ее кожа становилась прозрачной и сквозь нее проступали черные оттенки, когда отростки чересчур сильно прижимались к ее плоти изнутри.
Однажды рано вечером у нее неожиданно появились новые ноги. Кожа на ее животе туго натянулась и заблестела, прежде чем лопнуть со звуком, похожим на разрыв ткани. Это было чрезвычайно больно, но Сьюзен была храброй, изо всех сил стискивая зубы вокруг огромных клыков у себя во рту. Она лишь тихо простонала, когда каждая пара черных, покрытых хитином ног вырвалась из ее боков. Крови не было, только сморщенные лоскуты белой кожи болтались до колен, словно ленты.
Она обретала целостность. Она чувствовала, что ее невероятное превращение близится к концу. Она понимала это какой-то примитивной частью своего мозга, которая раньше бездействовала.
Да! Уже практически все!
Пазл в ее голове сложился и она узрела всю картину целиком. Она осознала, что именно должна была сделать. Сьюзен отодвинула кресло в темный угол гостиной и стала терпеливо ждать возвращения мужа.
Билл, пошатываясь, вошел в дом далеко за полночь. От него сильно разило спиртным и сексом. На этот раз он даже не потрудился принять душ. Услышав ее тяжелое дыхание, он повернулся к углу, где она сидела, не в силах разглядеть в полумраке ничего, кроме очертаний ее фигуры. Она выглядела как-то иначе. Ее фигура уже была не такой мягкой и округлой, к которой он привык за последние годы.
Билла охватили дурные предчувствия, но он их сразу отмел. Это была просто бедная, милая, коренастая Сьюзен. Чего ему бояться?
- Дорогая, у тебя все хорошо?
Его речь была невнятной и смазанной.
Когда она заговорила, то голос у нее был странный. Небольшое количество света из кухни, что пронзало темноту комнаты, отражалось в ее блестящих черных глазах, которые казались одновременно слишком маленькими и слишком яркими, чтобы принадлежать его жене.
Страх скрутил желудок Билла в узел, когда он попытался подавить его.
- Иди спать, ты, лживый сукин сын.
Такое резкое обвинение застало Билла врасплох. Он открыл было рот, чтобы начать все отрицать, но тут же захлопнул его, подумав о том, насколько чужеродно прозвучал ее голос. Его обычно покладистая жена никогда так с ним не разговаривала. Он всегда подозревал, что она знала о его изменах, но просто игнорировала этот факт. Он также был уверен, что она скорее умерла бы, чем навлекла подобный позор на их дочерей и прочих родственников. Но все же последние несколько дней она вела себя весьма странно. Завтра он кому-нибудь позвонит. Было очевидно, что Сьюзен нуждалась в помощи. Хотя он был не из тех мужчин, которые позволяют своим женам командовать, Билл ее боялся. Что-то было очень не так со Сьюзен, и он не был уверен, что готов разобраться с этим сегодня вечером. Не издав больше ни звука он тихо лег спать.
Убедившись, что Билл крепко спит, Сьюзен прокралась в их комнату и легла на кровать рядом с мужем. Ее новые ноги еще не полностью отросли, и она все еще могла прятать их под халатом, но спрятать нарастающую ярость было куда сложнее.
Она лежала, слушая его громкий храп, и ее гнев нарастал с каждым шумным вдохом и выдохом. Обычно навеселе он храпел еще громче, и сегодняшний вечер не был исключением. Она позволила своей ярости нарастать до тех пор, пока больше не смогла этого выносить. Слишком много лет она лежала рядом с этим мужчиной, верная, когда он изменял, заботливая, когда он был безразличен, любящая, когда он этого не заслуживал. Сегодня вечером он получит свое сполна. Она даст ему все, чего он заслуживает.
Со скоростью, о которой она и не подозревала, Сьюзен сбросила халат и запрыгнула на Билла.
Она вонзила зубы в мясистую часть его плеча. Ее новые клыки без особых усилий пронзили кожу и глубоко вонзились в плоть. Она почувствовала, как электрическое покалывание пробежало по ее лицевым мышцам, когда она впрыскивала в тело Билла густой яд из новых секретных желез.
Ее муж проснулся с воплем и начал вырываться, извиваясь под женой в попытке оторваться от ее рта. Боль была просто невыносимой. Он был сильным человеком, но толку от этого не было от слова совсем. Сьюзен держалась крепко, прижимая его к матрасу превосходящей силой. Теперь она была намного сильнее. Ho как ей удалось стать такой сильной?
Она держала его, сосредоточив все свое внимание на своих новых клыках, продолжая быстро и глубоко накачивать его ядом. Она не останавливалась до тех пор, пока он не успокоился и не затих. Только когда он больше не мог двигаться, она, наконец, остановилась и села, чтобы осмотреть повреждения.
Билл лежал на спине на кровати, не в силах пошевелиться из-за парализующего действия яда Сьюзен. Он выглядел так, словно был мертв. Единственное, что выдавало в нем жизнь, были его глаза, которые все еще следили за Сьюзен, и тихое бульканье, периодически вырывавшееся из его горла. Сьюзен рассеянно погладила одну из своих новых ног, наслаждаясь ощущением гладкого отростка под ладонью, и рассеянно уставилась на его дряблую промежность. Драка распалила ее.
Она неистово хотела спариваться.
Не в силах закрыть высыхающие глаза, Билл смотрел в потолок сквозь пелену слез, пока чудовище, которое раньше было его женой, использовало уловки, выученные за годы брака, дабы заставить его тело предать его. Он в беспомощном ужасе наблюдал, как с терпением и практикой ей удалось довести его до полноценной эрекции, и как торжествующий визг вырвался из ее бесформенного рта, когда она оседлала его тело. Раскачиваясь, она довела его тело до неохотной кульминации; жалкий булькающий звук в горле был единственным подтверждением того, что Билл кончил, хотя ему хотелось закричать.
Ее собственный оргазм последовал незамедлительно, ее тело яростно колотилось об его с бессмысленной самозабвенностью. Никогда прежде она не испытывала такого сексуального наслаждения. Это накатывало на нее волнами, заставляя ее кричать от радости ужасающим и чужеродным звуком. Охваченная собственным волнением, Сьюзен принялась яростно жевать.
Несколько мгновений спустя, когда ее сексуальный подъем пошел на спад и к Сьюзен вернулось то немногое, что еще оставалось от ее разума, она поняла, что Билл мертв.
Она съела большую часть его лица.
Оставшаяся развалина больше совсем не походила на ее мужа. С любопытством склонив голову набок, она изучала кровавое месиво. На каком-то глубинном уровне она понимала, что должна прийти в ужас от содеянного, но она оставалась спокойной и бесстрастной. Сьюзен с любопытством ткнула пальцем в пустую глазницу супруга. Там было тепло и склизко. Ей нравилось это ощущение. Ей также нравился медный привкус у нее во рту.
Скоро ее большой дом снова будет полон народу и звуки радостной беготни ее детей будут громко разноситься по всему жилищу. Сьюзен еще раз взглянула на тело, что когда-то было Биллом. Может быть, она съест остальное позже. Прямо сейчас у нее была работа, которую нужно было сделать. Наконец-то она нашла свою цель. В конце концов, яйцевой мешок сам по себе не сформируется.
Разрабатывая план на новую жизнь, Сьюзен подумала о своих дочерях. Она давно не видела ни одну из девушек, поэтому решила позвонить им обеим и пригласить их в ближайшее время приехать домой на выходные. К тому времени яйца уже вылупятся и она очень надеялась, что девочки будут рады познакомиться со своими новыми братьями и сестрами, так же, как и малыши - познакомиться с ними.
Перевод: Роман Коточигов
– Итак, что самое безумное ты вытворяла на камеру в своей жизни, как считаешь?
Шанталь медленно потягивала кофе, пока ее блестящие глаза сканировали Лизу поверх кружки.
– Ну, как-то я позволила десяти парням кончить мне на лицо, одному за другим по очереди. Тот еще был опыт, скажу я тебе. Ах да, и еще меня как-то раз выебал датский дог.
Лиза говорила громко, не обращая внимания на реакцию других посетителей закусочной. Парень за прилавком лишь покачал головой и вернулся к приему заказов. Он уже давно привык к двум бывшим порнозвездам и их экстравагантным беседам. Время было позднее, основной наплыв клиентов спал и бар заполняли, в массе своей, студенты колледжа, забежавшие что-нибудь перекусить после вечеринки, и прочий не особо желанный сброд.
Шанталь подняла брови и одобрительно кивнула. На нее смотрели косо все, кому не лень, всю ее жизнь, так что ей было глубоко насрать на то, что о ней подумают в этой жалкой забегаловке.
Лиза сделала знак официанту, заказав еще кофе. Пока он разливал напиток по чашкам, она бесстыже ему подмигивала, в ожидании пока он уйдет, посмеиваясь про себя над его неодобрительным взглядом.
– Ну, а ты? – спросила Лиза.
Сделав еще один глоток, Шанталь взяла чашку обеими руками и глубоко задумалась, прежде чем ответить.
– Однажды мне пришлось хорошенько встряхнуть пивную бутылку и опорожнить ее в задницу другой девушке, а затем выпить это пойло, пока оно выливалось обратно.
– Ну и как? Понравилось?
– На вкус как дерьмо.
Настала секундная тишина, после чего обе женщины расхохотались резким и хриплым смехом, сказывались многие годы курения и дешевой выпивки. Молодая пара резко встала и направилась к выходу с двойным выражением отвращения на лицах. Женщины молча смотрели им в ответ, пока пара не ушла, а затем рассмеялись так, что густая тушь потекла по их щекам.
Они дружили более двадцати лет, с тех пор, как в начале восьмидесятых снялись вместе в нескольких видео для взрослых. Недолгая карьера Лизы в индустрии развлечений для взрослых пала жертвой ее неудачного пристрастия к наркотикам. А у Шанталь же был чрезмерно буйный бойфренд с крепкими кулаками, который втоптал ее набирающую ход карьеру порнозвезды в землю, оставив на ее теле обильную сеть рубцовой ткани в качестве постоянного напоминания. В итоге они обе скатились в проституцию.
Шанталь улыбнулась молодому человеку, смотревшему на нее через окно закусочной, и громко засмеялась, когда он спешно отвел взгляд от изуродованной правой стороны ее лица. Она перегнулась через стол, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Лиза посмотрела на нее, облокотившись на потасканную столешницу, остекленевшими полуприкрытыми глазами, налитыми кровью.
– Ты когда-нибудь слышала об ангельской похоти? – прошептала Шанталь, явно нервничая в опасении, что их подслушивают.
– Я только об ангельской пыли слышала, – Лиза практически выкрикнула это на весь ресторан, заставив Шанталь вздрогнуть и зашикать на подругу.
– Давай-ка свалим отсюда куда-нибудь еще.
Сунув руку в свою потрепанную сумочку, Шанталь вытащила мелочь за кофе, бросила ее на стол и встала, чтобы уйти.
– И куда мы пойдем? – спросила Лиза.
– Туда где лишних ушей поменьше. Пойдем ко мне на хату. Я хочу тебе кое-что показать.
Квартира Шанталь на деле была обычным номером в одном из самых дешевых мотелей в городе, что сдавали их по часам или по неделям. Лиза жила в точно таком же клоповнике в нескольких кварталах от Шанталь. Поскольку закусочная находилась примерно на равном отдалении от их жилищ, то они обычно встречались там за чашечкой кофе в ранние утренние часы, когда ночи выдавались неудачные. Сегодняшняя ночь была одной из таких.
Шанталь вставила ключ в замок, гремя о ручку желтым пластиковым диском с цифрой "12". Толкнув дверь, она щелкнула выключателем, заливая заплесневелую комнату приглушенным светом. Дерьмово-желтый ворсистый ковер, покосившаяся мебель и безвкусные настенные ковры дополняли настроение. Большинство поверхностей в номере были завалены пустыми коробками из-под еды, бутылками из-под алкоголя и упаковками от презервативов. Кровать была не заправлена, спутанные простыни были грязными и серыми. Комнату наполнял мерзкий запах затхлого пота, секса и перегара, но Лиза его не замечала. Ее апартаменты пахли точно так же.
– У тебя травка есть? – с надеждой спросила Лиза.
– Господи, Лиза, ты же знаешь, что я не фанатка этого дерьма. Почему ты продолжаешь постоянно спрашивать? Есть немного водки в комоде, в верхнем ящике.
Пока Лиза рылась в комоде в поисках выпивки, Шанталь залезла под кровать, вытащила чемодан и достала ноутбук. Смахнув со стола кучу мусора, она поставила на него ноут и включила в розетку. Найдя водку, Лиза подошла к ней, перевернула стул, стряхивая мусор, и поставила его рядом с Шанталь.
– Давно ты обзавелась компом?
– Да так, клиент постоянный подогнал недавно.
Шанталь косилась на экран, пока он загружался.
– Он тебе и за сеть платит?
– Неа, я на днях взломала чью-то, один из моих Джонов Смитов показал мне, как это делается.
– Так и кто этот постоянный? – Лиза попыталась сдержать ревность в своем голосе.
– Да просто какой-то чувак. При деньгах. В плане секса тот еще фрик с заебами, так что желающих с ним трахаться немного.
Шанталь лихо пролистывала форум, сосредоточенно глядя на экран, в поисках нужного.
- Он слепой что ли, - но Шанталь даже не улыбнулась.
– Нашла! – eсли Шанталь и обиделась на подколку Лизы, то вида не показала. – Вот оно! Посмотри сама.
– Ты же знаешь, чтение не мой конек. Просто скажи мне, че там и о чем.
Лиза села на стул и сделала большой глоток прямо из бутылки, изо всех сил пытаясь сосредоточить взгляд на подруге.
– Может быть, не будь ты постоянно обдолбанной до усрачки... Ладно, забей. Я сама тебе расскажу.
Шанталь повернулась лицом к Лизе, но так, чтобы видеть монитор.
– В общем, нашла я в интернете чувака. Он тот еще любитель говнороликов. Хотелки у него реально пизданутые. Тащится от зоофилии, поедания дерьма и прочего в таком духе. Ну знаешь, один из тех настоящих больных на всю голову ублюдков, что заводятся наблюдая, как какая-нибудь цыпочка пьет сперму из чашки или другое подобное дерьмо.
Лиза понимающе кивнула, хотя выглядела откровенно скучающей, отковыривая облупившийся лак с ногтей.
– В любом случае, он здесь. Всегда под разными фамилиями и адресами электронной почты, чтобы никто не мог его отследить, но по сообщениям могу тебе поклясться, что это он. Я повсюду на него натыкаюсь, и все говорят, что он хорошо платит за то, что получает, так что денежка у него имеется.
Лиза закатила глаза.
– Ой, да ладно тебе! Я че сказать-то хотела. Он был здесь вчера и сказал, что заплатит миллион долларов за видео, где цыпочка занимается сексом с чуваком, у которого есть ангельская похоть.
– Да что, черт возьми, это такое? Что еще за ангельская похоть?
Упоминание о миллионе долларов мгновенно излечило Лизу от скуки. Она наклонилась вперед в своем кресле, вся обратившись в слух.
– Меня интересовал тот же вопрос, поэтому я провела исследование. Короче, иногда, когда мужик умирает, у него случается стояк. Прям каменный стояк. В похоронных агентствах знают способы, чтоб его убрать так, что бы тебе не пришлось пялиться на покойного дядю Боба, а у него в гробу хер колом стоит. Может я и не права, но думаю, что идет речь именно об этом.
– То есть, этот чувак хочет посмотреть видос, где какая-то телка ебется с дохлым чуваком? Это ж какой-то пиздос, Шанталь.
– Я знаю, но миллион баксов? Для тебя это шуточки? Да за миллион баксов я согласна выебать что угодно.
– Ну так а мне-то зачем ты об этом рассказываешь?
Глаза Лизы подозрительно сузились.
– Потому что сама я не справлюсь. Кто-то должен записывать это дерьмо.
– А мне что с этого будет?
Лиза все еще выглядела неуверенно.
– Половина.
– Половина?
– Да, по пятьсот тысяч баксов на каждую.
Шанталь выглядела довольной, но Лиза по-прежнему смотрела скептически.
– А налоговый вычет будет?
Шанталь скривила лицо, всплеснула руками и резко встала, выхватив бутылку из рук подруги и сделав большой глоток, после чего начала ходить по комнате, сердито жестикулируя.
– Иногда я спрашиваю себя, за каким хером я вообще с тобой связалась. Лиза, подчас ты бываешь настолько непробиваемо тупой, что хочется завыть. Конечно, ты не должна будешь платить налоги. Ты что, платишь налоги со своих поебушных денег?
– Ладно, ладно. Что ты так разволновалась. Я ж не сказала, что не буду участвовать. Мне просто интересно, почему ты вообще хочешь делиться со мной. Ты ж всегда можешь поставить камеру на комод или что-то в этом роде.
– Я знаю, что могла бы. Но за миллион баксов он захочет качественный продукт. Да и кроме того, ты - моя единственная подруга, моя лучшая подруга, и я подумала, что эта тема вполне может помочь нам обеим наладить нашу жизнь. Вытащит нас из этого болота. Никаких больше дерьмовых мотелей и мерзкой ебли ради еды.
– Ну я как бы не против грязной ебли, если онa за денежку.
– Ладно. Забей. Я все сделаю сама. Я-то думала, что ты мечтаешь о лучшей жизни. А ведь мы уже не так молоды, и ты не сможешь вечно выше всех задирать ноги и шире всех их раздвигать.
Лиза схватила бутылку и сделала глоток, вытирая рот тыльной стороной ладони. Дешевая водка обожгла ей горло, согревая живот и бросая тело в жар.
– Да хватит уже драмы, Шанталь. Я в деле. Так и что нам делать? Мы же можем просто пойти в морг и попросить проверить члены всех свежих жмуриков. Это не "Волмарт", так что навряд ли нам отложат товар при поступлении.
– Конечно нет. Да даже и найдись там такой труп, никто не позволит нам его ебать. Хоть это и не точно. Так что вариант походу один – ангельскую похоть придется организовать нам самим.
– Нам самим?
Лиза вновь смутилась.
– Ага. В интернете описаны определенные виды смертей, что зачастую вызывают посмертный стояк.
– Вау! А теперь подожди минутку, – Лиза подняла руки. – Ты намекаешь, что нам придется самим приканчивать мужиков, в надежде, что они умрут с гребанным стояком? Ты совсем рехнулась?
– Это не так сложно, как кажется. Вокруг полно бомжей, которых никто не станет искать, ну а мы просто укатим из города, как только получим деньги.
– Ага, с ветерком прям укатим, и волосы назад. Да в ту же секунду, когда эти свиньи найдут тело, они придут за нами, потому что мы у них в базе как проститутки забиты, как и наши отпечатки.
Шанталь пожала плечами и улыбнулась:
– Поэтому про перчатки забывать не стоит.
– Все равно я очкую. Трахаться с мертвым парнем уже достаточно плохая затея, но я не знаю, смогу ли я вообще кого-нибудь убить, Шанталь. Это ж, блядь, пиздец как стремно.
– Я в курсе, Лиза. Это большое дело, но и полмиллиона долларов тоже. Полицейские в этом городе слишком заняты, чтобы тратить время на какого-то мертвого алкаша или двух, ну а мы к тому времени будем зависать на каком-нибудь пляже за тысячу миль отсюда, как только нам заплатят. Кстати, на Ямайке травка практически легальна.
– Я не знаю. Я просто не знаю...
Лиза нервно грызла ногти. Она думала о том, каково это жить в месте, где ее не примут за наркотики. Это было бы мило до безобразия.
– Короче, я пока свяжусь с этим извратом. А ты можешь взять пару дней и хорошенько подумать, хочешь ли ты стать богатой или нет.
Три дня спустя Лиза и Шанталь встретились под заброшенным мостом и закурили одну сигарету на двоих. Между ними на земле лежала спортивная сумка и моток нейлоновой веревки. Лизе потребовался целый день, чтобы твердо решить, что она хочет быть богатой. Шанталь же была уверена, что с раздумьями ей помог очередной Джон Смит, что избил Лизу прошлой ночью. Шел дождь, точнее мелко моросил, отчего у женщин ныли суставы, между делом намекая проституткам, что старость уже далеко не за горами.
Уже скоро мы будем жить в шоколаде, - подумала Шанталь, украдкой наблюдая за ханыгой, вольготно растянувшимся под мостом. Он валялся там без движения уже практически час. Казалось, что он не спит, а потерял сознание.
– Хорошо. И что же нам теперь делать?
Руки Лизы ходили ходуном, скорее от нервов, чем от холода. Она казалась трезвой, что делало ее еще более жалкой. Максимально ясное сознание ради большого куша - на этом настояла Шанталь. Глупые ошибки, совершенные по пьяни, им были ни к чему.
– Видишь ту балку на дне моста? Я заберусь на нее и брошу тебе веревку, а ты обмотаешь ее ему на шею. Я читала, что повешение вызывает ангельскую похоть чаще, чем что-либо другое.
Шанталь подняла петлю, и Лиза с восхищением посмотрела на нее.
– Где ты научилась так завязывать узел?
– Папик научил.
– Это тот, что трахал тебя все детство?
– Ага. Он многому меня научил. А теперь приготовься заарканить этого хмыря.
Шанталь хотела было отступить, но Лиза схватила ее за локоть.
– Подожди! - прошептала она. – А почему это я должна накидывать на него петлю? А может лучше мне заняться скалолазанием?
Шанталь закатила глаза.
– Хорошо, делай как хочешь. Но будь готова спрыгнуть вниз и навалиться на этого придурка всем своим весом, если он проснется. У нас будет только один шанс.
– Хорошо, но подожди!
Лиза схватила ее за руку во второй раз. Тремор ее тела был настолько силен, что Шанталь почувствовала, как у нее стучали зубы.
– А если нас кто-нибудь увидит?
– Так, Лиза. Повторяю в сотый раз. Никого здесь по ночам не бывает. А если кто и проезжает, то с дороги все равно не видно того дерьма, что творится под мостом. А теперь надевай перчатки и давай приступать.
Лиза схватила ее еще раз, и Шанталь понадобилось все ее самообладание, чтобы не ударить ее прямо в нос. Хотя она и не хотела этого признавать, ее собственные нервы были не такими уж и крепкими, ведь спланировать убийство было гораздо проще, чем его совершить.
– Ну что еще, Лиза?
– Мы же не собираемся... я имею в виду, мы же не будем трахать его прямо под мостом, правда?
– Я не знаю. Разберемся с этим уже по ходу дела. А теперь подними свою тощую задницу и дай мне веревку.
Лиза карабкалась по краю насыпи, скользя ногами по рыхлой грязи и гравию. Когда она достигла вершины, то потеряла равновесие и упала на задницу, порвав перчатки для мытья посуды, что были на ней, и порезав при этом ладони. Когда она снова достигла вершины, то ухватилась за металлическую балку. От перчатки мало что осталось и отпечаток ладони вполне мог остаться, но благо металл осыпался хлопьями ржавчины, что вполне успокоило Лизу. Перебрасывая веревку через балку, она как могла пыталась сохранить равновесие, не желая соскальзывать вниз до того, как петля окажется на шее бродяги.
Шанталь словила болтающийся конец веревки и осторожно потянула на себя, наматывая на руку достаточную длину, чтобы хватило доползти до того места, где в грязи спал вонючий бомж. Она почувствовала его запах еще до того, как приблизилась, и натянула рубашку на нос. Когда она попыталась затянуть петлю на его шее, он заворчал и перевернулся на бок, на секунду бормоча какую-то невнятную тарабарщину, после чего продолжил изрыгать свой громкий и неровный храп.
Когда она продолжила осторожно натягивать петлю на его шее, ханыга громко пернул, Шанталь вздрогнула и невольно хихикнула. Алкаш вздрогнул и резко сел, молниеносно схватив ее за рукав своей грязной рукой.
– Это че, блядь, ты удумала, а? Грабануть меня хочешь, сука?
Шанталь резко отпрянула, пытаясь вырваться из его железной хватки.
– Лиза, сейчас!
Она поползла назад, борясь с мужчиной, который оказался намного сильнее, чем можно было предположить из-за его худого истощенного тела. Он продолжал лежать на земле, крепко вцепившись в рукав рубашки Шанталь.
Лиза намотала веревку на руку и спрыгнула вниз, снова хлопнувшись на задницу и чуть не вывернув запястье, когда веревка закончилась и натянулась. Петля затянулась, и алкаш отпустил Шанталь, схватившись за горло. Не теряя времени, Шанталь вскочила на ноги и побежала туда, где Лиза барахталась, схватившись за веревку обеими руками и дергая изо всех сил. Объединив усилия две женщины налегли на веревку всем своим весом, раз за разом поднимая вверх задыхающегося бомжа, пока его брыкающиеся ноги не заболтались в нескольких дюймах над землей.
Неожиданно Шанталь упустила веревку из рук и свалилась с насыпи, а удержать бродягу в одиночку Лиза уже ее смогла. Мужчина упал на землю, продолжая брыкаться и силясь ослабить веревку на шее.
– Вот дерьмо, держи его!
Шанталь вскочила на ноги и снова потянула за веревку. Лиза присоединилась к ней, и они вновь подняли его в воздух. Да что же этот козлина никак не сдохнет?! Шанталь хаотично огляделась, отчаянно пытаясь найти хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. К великому облегчению она заметила неподалеку прут арматуры, торчащий из разбитой бетонной плиты.
– Лиза! Помоги мне дотянуть веревку до того места! – крикнула Шанталь, кивая на кусок бетона. – Возможно у нас получится его привязать.
Лиза ничего не ответила, только крякнула и закивала, широко раскрыв глаза от страха и напряжения. Парочка потянула изо всех сил, налегая всем весом на веревку, поднимая бомжа все выше в воздух.
Как рыба на леске, он раскачивался и выгибался в борьбе за воздух и издавая при этом ужасные клокочущие звуки. Они чуть не уронили его снова, прежде чем, наконец, добрались до куска бетона. Шанталь обмотала веревку вокруг арматуры, после чего всем весом удерживала, пока Лиза завязывала узлы. Работая в поте лица, с красными от напряжения лицами ни одна из них не проронила ни слова. Когда бродяга был крепко привязан, они медленно отступили назад, готовые к тому, что арматура не выдержит, но плита даже не сдвинулась с места.
– Слава тебе Господи, слава тебе Иисусе, – сказала Шанталь, вытирая рукой пот со лба, все еще тяжело дыша.
– Так-то ты все продумала, да?
Лиза, шатаясь, подошла к бетонному блоку и плюхнулась на него. Упираясь локтями в колени, она закрыла лицо руками и застонала.
Шанталь неловко похлопала ее по плечу и подошла к тому месту, где все еще висел алкаш. Он больше не сопротивлялся, а просто раскачивался с обвисшими по бокам руками. Она подошла к нему, повернула к себе лицом, и в страхе шагнула назад, прикрывая рот руками от увиденного. Его глаза вылезли из багрового лица, покрытого пятнами, а веревка была практически не видна в том месте, где она врезалась в распухшую шею. Жесткий язык неприлично торчал изо рта. От него невыносимо воняло дерьмом, но она не была уверена, обгадился ли он до или после повешения. Бездомный висел примерно в двух футах от земли и его промежность была чуть ниже уровня глаз. Шанталь вздрогнула.
– Хм, Лиза?
– Че?
– Я думаю, он мертв.
– Боже, я на это надеюсь.
Лиза встала и подошла к Шанталь, скривившись от отвращения, рассматривая тело.
– А когда с ним должна случиться эта самая ангельская похоть?
Она потянулась к его промежности, но в последнюю секунду отдернула руку.
– Я не знаю. Сразу, наверное, – сказала Шанталь.
– Ну так и че?
– Так и че что?
– Ты проверять собираешься или нет? – просила Лиза, демонстративно убирая руки за спину.
– Блядь. Да похуй!
Шанталь грубо схватила бездомного за штаны, расстегнула молнию и какое-то время поборолась с пуговицей на джинсах, прежде чем она расстегнулась. После она спустила их ему до колен, прихватив заодно и боксеры.
– Стояка нет, но похоже, спустить в штаны он все-таки успел.
Шанталь с отвращением вытерла руки о штаны.
– Думаешь, это из-за того, что мы его грохнули?
– Господи, да мне-то откуда знать?
– Так и что нам теперь делать? Столько трудов коту под хвост! Пиздец просто!
– Мы попробуем еще раз завтра вечером. Я еще толком погуглю, какие еще смерти вызывают это, но чувствую нутром, что они крайне жестокие.
– Ты охуела что ли?! Ты хочешь сделать это снова?
Шанталь сосредоточенно посмотрела на мертвеца, раскачивающегося на балке, точнее на его прыщавый член, безвольно болтающийся промеж волосатых бедер. Если им повезет, то копы решат, что это самоубийство, но она не слишком на это надеялась. Она повернулась и посмотрела Лизе в глаза холодным и решительным взглядом.
– А хер ли нам терять? Мы же уже убийцы.
От мужчины исходила невероятная вонь. Лиза опустилась перед ним на колени, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на запах его тела. Но сделать это было весьма трудно, пока он толкал ее голову в область своего паха и тыча ее носом в свои спутанные лобковые волосы. Когда ее рот наполнился вкусом его горького пота, ее скрутило от приступа тошноты, а он лишь рассмеялся.
– Давай же, девочка. Ты ж вроде как профессионалка, не?
Он снова засмеялся, отхлебнув из бутылки джина, после чего схватил ее за волосы и сильно дернул ее лицо вверх. Она попыталась вырваться, но он держал ее весьма крепко.
– Эй! Давай-ка помедленнее. Если ты не забыла, то у нас троих был уговор.
– Да, был, – сказала Шанталь позади него, прикладывая декоративную подушку к его затылку с прижатым к ней револьвером.
Хоть выстрел и был приглушенным, но все равно показался оглушающим в тишине ночи. Лес находился не так недалеко от парка, где они его нашли и заманили обещаниями выпивки и секса.
Надеюсь, никто этого не услышал и не вызвал полицию, - подумала Шанталь.
Забрызганная кровью и мозгами Лиза взвизгнула и попятилась назад. Рвота, которую она все это время пыталась сдержать, неожиданно вырвалась изо рта и потекла по блузке. Она зарыдала, вырывая пригоршни травы и вытирая ею лицо. Увидев бутылку джина, все еще сжатую в руке чувака, она схватила ее, вытерла горлышко бутылки о рубашку, с трудом отыскав на ней чистое пятно, после чего осушила еще одним глотком. Прикончив бутылку, она выбросила ее в кусты, что крайне взбесило Шанталь.
– Ты зачем улики разбрасываешь, тупая ты пизда?! Иди и подбери эту ебучую бутылку!
Лиза нахмурилась в ответ, но ослушаться не посмела. Она схватила фонарик и побрела в кусты. Вернувшись с пустой бутылкой, она демонстративно сунула ее в рюкзак.
– Это сработало? – oна посмотрела на мертвого парня, едва разглядев его в темноте.
В их части леса ближайший фонарь находился у дороги на весьма приличном расстоянии, так что его свет едва проникал сквозь деревья. Они могли видеть друг друга, но не более того. Лиза навела фонарик на изуродованное лицо мертвеца, вздрогнула и направила свет на его обнаженную промежность. Он умер с эрекцией, но она угасала прямо у них на глазах, вместе с их надеждами.
Лиза расстроилась, что это не сработало, но почувствовала некоторое облегчение, что одной из них не придется трахаться с этим вонючим жмуриком. Он и при жизни был достаточно мерзкого вида, а уж после смерти его лицо стало похоже на бабушкино варенье из клубники и ревеня. Она также не имела понятия, как бы они потащили его тело куда-то достаточно далеко, дабы отснять свой фильм, и чтобы при этом освещение было достаточным. Весь их план был ошибочным с самого начала.
Шанталь же от ярости накрыло по-настоящему. Она начала взахлеб ругаться матом, при этом пиная мертвеца по его вялому члену.
– Ты тупой... ебучий... бесполезный... бесхуевый... кусок дерьма! Ну почему ни один из вас, бесполезных ублюдков, не может сохранить стояк?!
Закончила она тем, что смачно плюнула ему в изуродованное лицо.
– Я, конечно, умом не блещу, но разве это не твоя ДНК?
Лиза вздрогнула, когда Шанталь резко повернулась к ней с искаженным от ненависти лицом. Шрам, что покрывал половину ее лица, побагровел от ярости, и Шанталь едва сдержала порыв наброситься на Лизу с кулаками. Закрыв глаза, она постояла несколько секунд, прилагая все свои усилия в попытке успокоиться. Когда к ней вернулся утраченный контроль, она заговорила.
– ДНК не будет иметь значения, если нас не поймают. А нас, и правда, поймают, если мы в ближайшее время с этим не разберемся и не свалим из города с деньгами.
– Ты хоть общалась с этим парнем? Откуда нам знать, что он реально нам заплатит, а не кинет нас после дела?
При мысли о тюрьме у Лизы начиналась истерика.
– Он стопроцентно в деле, успокойся. Я говорила с ним.
– Когда? Как?
– Я ответила на его объявление по электронной почте, а после разговаривала с ним по телефону.
– По телефону? Этот чувак просто так дал тебе свой номер, ты не шутишь? Так поступил бы только блядский коп!
– Нет, он не просто так дал мне свой номер. Успокойся.
Шанталь схватила Лизу за плечи и посмотрела ей в глаза ровным взглядом.
– Я дала ему свой адрес в электронном письме, и на следующий день какой-то чувак в очень красивом костюме и на черной машине нарисовался у моей двери. Я пыталась задавать ему вопросы, но он просто вручил мне конверт и уехал. Сначала я подумала, что на меня кто-то подал в суд, но в итоге сообразила, что судиться со мной некому. Открываю я, значит, конверт, а там дешевый мобильник, ну знаешь, такие продают в супермаркетах, они уже оплачены на какую-то сумму. В телефоне был забит только один номер. Я, значит, звоню, и это он! И он мне говорит, типа позвоните мне еще раз, когда дело будет сделано.
– Ты не шутишь? Он реально не полицейский? – спросила Лиза скептически.
– Он не коп, это точно. Но все копы этого города будут нас искать, если мы не доведем это дело до конца в скором времени. Короче, мы снимаем видос, Дэн получает свой фильм, нам платят бабки и мы сваливаем.
– Дэн?
– Он так представился, - сказала Шанталь, словно это было неважно.
– Так как мы это сделаем?
– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.
Шанталь и Лиза на пару обыскали местность в поисках всего, на чем могли бы сохраниться их отпечатки пальцев. Шанталь командовала и Лиза подчинялась, снисходительно позволяя подруге думать, что она умнее, чем она есть на самом деле, и что она действительно найдет решение проблемы.
Шанталь хмуро посмотрела на экран уставшими от длительного чтения глазами. В интернете не было ничего стоящего и ее это сильно расстраивало. В сумме вся информация сводилась к тому, что ангельская похоть имеет место быть примерно в каждом третьем случае насильственной смерти, в основном в результате повешения, выстрелов в голову или отравления. Ну что ж, первые два способа они попробовали и ничего не вышло, но что касательно отравления - она не была уверена, что сможет достать настоящий яд.
Мы и в третий раз облажаемся? - думала она. - А что если нет? Она начала терять надежду. С момента убийства парня в лесу прошло уже два дня и время было на исходе. Решение требовалось сейчас.
Громкий стук в дверь прервал размышления Шанталь, и она поспешила к глазку. За дверью стояла Лиза, мотая головой туда-сюда, пытаясь смотреть сразу во все стороны. Шанталь открыла дверь и Лиза ворвалась внутрь, спешно закрывая ее за собой, словно ее кто-то преследовал.
– Бери свою камеру и топай за мной, - сказала Лиза.
– Лиза, что случилось?
– На разговоры нет времени. Объясню по ходу дела. И возьми мобильник того богатого чувака. Да торопись же!
Шанталь схватила все необходимое и засунула в сумочку, а затем последовала за Лизой. На улице моросил мелкий дождь, и она пожалела, что не захватила дождевик, но вскоре напрочь забыла о непогоде, когда Лиза рассказала о произошедшем в тот вечер. К тому времени, когда они подошли к входной двери номера Лизы, она покраснела от волнения и небольшого страха. Апартаменты Лизы выглядели как обычно, за исключением одного момента - поперек кровати лежал мертвый мужик. На вид он был весьма ухоженным, а его седые волосы были аккуратно подстрижены.
– О, Боже мой, Лиза! Это правда?
– Ага, – ответила Лиза, отдергивая простыню, накинутую на нижнюю половину обнаженного трупа.
– Да ну на хрен... Это что, в натуре правда?!
Шанталь потеряла дар речи и ее ошеломленное лицо заставило Лизу хихикнуть.
– Ты сделала это! Ты, блядь, сделала это!
– Короче, этот Джон Смит подкатил ко мне и предложил сотню баксов за "чутка пошалить", ну я и привела его сюда. В общем, приступаем мы, значит, к делу, а я все смотрю на основание моего ночника, что на тумбочке у кровати. Прикидываю в голове его вес, а он вполне себе тяжелый, и начинаю думать о том, а не треснуть ли мне им этого хмыря по башке. Тот вовсю лижет мою "киску" и ничего вокруг не замечает, так что я хватаю лампу и очень сильно бью его по затылку. Это его не убивает, а просто вырубает, так что я обматываю шнур вокруг его шеи и начинаю тянуть. Он уже был достаточно возбужден, когда я его вырубила. Но в тоже время тот вонючка из парка был в таком же состоянии, поэтому я подождала полчаса, прежде чем прийти за тобой, боясь, что стояк пропадет, но этого так и не произошло.
Лиза спешно закончила повествование, в то время как ее лицо светилось от счастья.
– Да ты просто умница! Просто не верится. То, что он сдох в твоей комнате это, конечно, отстой, хер знает как его выносить потом, но разберемся с этим после дела. А пока давай скорее приступать к съемкам. Вопрос дня - кто из нас будет его трахать?
– Погоди-ка, я, значит, его грохнула, и я же его и ебать должна? Нет уж давай ты, так будет честно!
Лиза обиженно выпятила подбородок, уверенная в своей правоте.
– Хорошо, я его трахну, но ты убедись, чтобы свет, ракурсы и прочее были на высоте. Дэн должен быть уверен, что не зря потратил свои деньги, а то вдруг ему не понравится и он не заплатит, наеблан.
Лиза начала смеяться, глядя на нее Шанталь закатила глаза.
– Че ты ржешь?
– Наеблан! – Лиза снова фыркнула.
– Господи, дай мне сил... Да возьми ты камеру наконец!
Они потратили пятнадцать минут на оптимальное обустройство комнаты, и еще десять минут на настройку свет, дабы усилить сцену и свести к минимуму тени, отбрасываемые мебелью. Джон был мертв уже больше часа, когда Лиза включила камеру.
Шанталь обильно обработала смазкой стояк трупа, залезла на него сверху и впустила в себя на мертвую плоть.
– А что насчет презика? Думаешь, предохраняться стоит?
– Ой не знаю, Шанталь. Как бы не похоже, что он собирается кончать или что-то подобное. Как ощущения?
– Жестковато конечно, и при этом как-то странно. Мне не холодно, но и не тепло. Ну по крайней мере от него не несет, как от того вонючего бомжа.
– Дурдом просто.
– Ага. Ну, давай приступать. И главное - снимать меня надо только с одной стороны, той что не изуродована, запомнила?
– Да, поняла, так и сделаю. А теперь изобрази, что тебе типа это нравится.
– Попытаюсь, хоть и чувствую себя не в своей тарелке. Главное, сними толком, как его хер елозит во мне туда-сюда. Должны быть хорошие крупные планы, правильно говоря.
– Я-я. Крупный план ща в лучшем виде. Так, а сейчас зажми свои сиськи и сделай вид, словно стонешь. Звук мы потом наложим. А теперь наклонись и засоси его язык, раз уж он так удачно торчит. Поиграй с ним, ме-е-е-дленно. Вот так. То, что надо! Давай еще раз.
– Бля, это что такое? Он что, только что рыгнул? Фу, ну и гадость! А вонища какая, ужас!
– Просто постарайся сильно не давить на его живот. Вот как сейчас, ты давишь и из него лезет какое-то дерьмо.
– Ты главное снимай, а то я не знаю, сколько смогу так продержаться.
Итак Шанталь работала, а Лиза записывала. Это продолжалось больше часа, пока Шанталь всерьез не испугалась, что ее может вырвать от вони его желудочных газов, извергающихся из его рта прямо ей на лицо. Однако она сохраняла самообладание, думая об ожидающем ее вознаграждении в миллион долларов.
Когда она почувствовала, что с них достаточно, Шанталь велела Лизе выключить камеру. Слезая с него ее вновь обдало потоком зловонного запаха, что опять вызвало у нее рвотные позывы. Что, черт возьми, съел этот парень? Она не видела Лизу, стоящую позади нее, пока не обернулась и не наткнулась на нее.
– Че за хуйня, Лиза?
Что-то холодное и острое прижалось к ее обнаженному животу.
– Прости, Шанталь. Но полмиллиона мало для меня одной.
Лиза вогнала лезвие ножа так далеко, как только могла, выворачивая и вращая им во все стороны. Видеть выражение перекошенного от шока лица Шанталь было бесценно.
Тупая сука вечно думала, что среди нас она самая умная, – подумала Лиза.
Шанталь упала на пол, пытаясь скользкими от собственной крови руками вытащить нож из своих внутренностей. От удара лезвие сместилось вверх и проткнуло ей легкое, парализуя дыхание и не дав ей закричать. Умирая, лежа на полу, она смотрела на Лизу, которая спокойно сидела за столом и ждала.
– Сорян, если че. Просто я решила, что лучшая подруга мне, как бы, не особо-то и нужна.
Какое-то время Лиза хладнокровно наблюдала, как угасала жизнь в глазах Шанталь, после чего начала собирать вещи в сумку. Она упаковала камеру и достала телефон из сумочки Шанталь.
– Тебе это уже не понадобится.
Схватив тяжелое пальто с крючка на задней двери, она вышла в ночь, оставив тело Шанталь лежать в комнате вместе с телом мертвого Джона.
Лиза ходила кругами по траве, каждые несколько секунд останавливаясь, чтобы осмотреть парк вокруг себя. Когда она позвонила Дэну, то все пошло не так, как она надеялась. Одна только мысль об этом разговоре приводила ее в ярость.
Я заключал сделку с Шанталь, а не с вами. Но, полагаю, с вами я тоже могу поработать, но за это мне потребуется от вас кое-что еще, – Дэн говорил по телефону настолько холодно и уверенно, что спорить с таким мужчиной она не решилась. – Вы либо в деле, либо нет. Очень сомневаюсь, что вы подадите на меня в суд за нарушение контракта.
– Так и где ты, блядь? – бормотала Лиза себе под нос.
Чем дольше ей приходилось ждать, тем больше она нервничала. Ей казалось, что прошло уже несколько часов бесцельного хождения по парку. Наконец к обочине боковой улицы подъехал черный седан. Водительское окно было затемнено и водитель казался тенью. Осторожно переступая, Лиза направилась к машине.
Когда она была в нескольких футах от нее, водительское окно бесшумно опустилось на несколько дюймов, частично приоткрыв лицо мужчины. Судя по тому, что она могла видеть, он был темноволосым, но его глаза были скрыты солнцезащитными очками.
– Лиза?
Голос водителя был ровным, без каких либо эмоций.
– А кто спрашивает?
– Я работаю на Дэна. Садись в машину.
– Я должна была встретиться с Дэном лично. Я не имею дела ни с кем, кроме Дэна.
Лиза вздернула подбородок, глаза ее сузились.
– Дэн не занимается такими вещами, за это он платит мне. Так ты будешь садиться или нет? Если нет, то я поехал.
Окно начало закрываться так же бесшумно, как и открылось.
– Нет, стой!
Ругаясь себе под нос, Лиза обошла переднюю часть машины, открыла пассажирскую дверь и скользнула на кожаное сиденье рядом с водителем. Оказавшись внутри, она повернулась к мужчине, в то время как он отъехал от парка и плавно ускорился. Он был брутально красив и его костюм выглядел очень дорого.
– Так и куда ты меня везешь?
– Это недалеко.
– Ты везешь меня к Дэну? Обычно я не сажусь в машину к таким парням, как ты.
Лиза закусила губу, ненавидя себя за то, как она бормочет, когда нервничает.
– Не волнуйся. Повторюсь, это недалеко. Видео при тебе?
– Да, но я его не отдам никому, кроме Дэна. А у тебя имя есть? Знаешь, мне как бы не особо нравится ездить с неизвестно с кем и даже не знать его имени.
– Можешь звать меня мистер Уайт, – улыбаясь ответил он, впервые посмотрев ей в глаза.
От его улыбки душа Лизы ушла в пятки.
– Очнись.
Голос мистера Уайта словно ножом прорезал туман в ее голове, и Лиза с трудом открыла один затуманенный глаз. Другой же опух настолько, что пульсирующая боль накрывала всю ее голову с каждым биением сердца. Яркий свет заставил ее сощуриться и лишь усилил головную боль. Оглянувшись вокруг, она поняла, что все еще находится в той же самой комнате. Тугие веревки удерживали ее в сидячем положении на стуле, до боли стягивая запястья и ребра при любой попытке пошевелиться. Она была голая, продрогшая до костей.
– Так ты очнулась?
Звук его голоса заставил ее вздрогнуть. Он не сказал ей ни слова с тех пор, как они вошли в комнату. Даже во время избиения.
– Чего тебе от меня надо?
Голос у Лизы был хриплым от длительных криков, горло нещадно жгло при каждом слове. Кровь капала из ее носа, стекая через разбитую верхнюю губу прямо в рот. Она провела языком по внутренней стороне зубов, сразу наткнувшись прореху. Уебок выбил мне зуб.
– Милая моя, вопрос не в том, что я от тебя хочу, а в том, что от тебя хочет Дэн. Я посмотрел видео, которое вы, девочки, сняли, и оно вполне неплохое. Немного подредактировать, и все будет отлично.
Он ласково взъерошил ей волосы. Когда Лиза попыталась отстраниться от его прикосновения, мистер Уайт рассмеялся.
– Я-то думал, ты будешь рада, что такой нелегкий труд не был выполнен в пустую, – сказал мистер Уайт, настраивая одну из двух камер на штативах.
Они обе были направлены на Лизу с тех пор, как он привязал ее к стулу, фиксируя каждый ее крик от его глухих ударов, пока он избивал ее в течение многих часов.
– Отпусти меня. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь.
– Прям-таки все? Интересное предложение, но я, пожалуй, откажусь.
– Хочешь, я тебе отсосу? Я в этом деле очень хороша, правда.
Он запрокинул голову и рассмеялся, весело сверкая глазами:
– Без обид, дорогая, но я бы не стал трахать тебя, даже если бы мне за это заплатили. Будь дело только в сексе, то я бы просто изнасиловал тебя.
– Деньги? Я поделюсь ими с тобой.
– Поделишься со мной? Это что, шутка такая?
– Хорошо, – Лизу тошнило от собственного жалкого нытья, но ей было слишком больно, чтобы обращать на это внимание. – Забирай все до цента. Просто отпусти меня.
Мистер Уайт покачал головой и поднял с пола кожаный кейс. Он поставил его на стул и открыл перед ней так, чтобы она могла увидеть содержимое. Ослепляющий свет ярко отражался от граней сотни экзотических инструментов. Они все были из блестящего металла и очень острые. Он с гордостью представил их сначала камерам, потом ей.
– Ничего личного, знаешь ли, но ты должна помочь мне с одной работенкой. Ничего сложного. Все, что от тебя требуется, это быть естественной и реагировать на все натурально. Кстати, Дэн, и правда, был готов заплатить миллион за видео с ангельской похотью.
Он взял зловещую на вид вилку с искривленными зубцами, наклонил голову и придирчиво осмотрел ее тело, выискивая подходящее место для начала. Улыбка его была нежной, но глаза оставались суровыми, когда он прикоснулся острые зубцами к дрожащему животу Лизы. Мышцы его предплечья напряглись, когда он приложил достаточное усилие, чтобы проткнуть плоть, заработав в ответ мучительный вопль.
– Но он готов заплатить мне пять миллионов за высококачественный снафф.
Перевод: Роман Коточигов
Уильям никогда не был жестоким человеком до того, как белка забралась к нему на крышу.
Через две недели летних каникул, через четырнадцать долгих дней после того, как он в последний раз попрощался со своими учениками, Уильям сидел за кухонным столом в боксерах и белой футболке под изодранным синим халатом. Миска овсянки стояла нетронутой на столе рядом с разложенной перед ним непрочитанной газетой.
Уставившись на часы на стене, он наблюдал, как тикают минуты, и задавался вопросом, что ему делать с оставшейся частью своей жизни.
- Уильям, ты не мог бы, пожалуйста, подстричь сегодня газон?
Его жена, Кристи, прошла через кухню в столовую, оставляя за собой облако мягких цветочных духов. Элегантно одетая в персиковый блейзер и юбку, с седыми волосами, идеально уложенными на затылке, она была готова к работе личного банкира, которую она занимала с тех пор, как все их дети пошли в школу.
- Хммм, - хмыкнул Уильям, взглянув на свою жену, затем снова перевел взгляд на часы.
- О, Уильям, правда. Ты собираешься вечно тут хандрить? Как ты собираешься справляться с выходом на пенсию, если ты даже не можешь найти, чем заняться на лето? Ты привык к тому, что лето бывает свободным, - Кристи выдвинула стул и слегка присела на краешек, взяв его за руку в свою и нахмурившись. - Ты принимал те таблетки, которые дал тебе доктор?
- Я не в депрессии, - Уильям тоже нахмурился, но это казалось размытым по сравнению с суровым выражением лица его жены. Все в ее характере всегда было более сильным, более живым. У него не было иллюзий относительно того, кто ведет их хозяйство. - Мне просто скучно.
- Ты знаешь, что тебе нужно, Уильям? - любимым занятием Кристи всегда было рассказывать Уильяму, что ему нужно. - Тебе нужно хобби. Муж Рэйчел строит модели автомобилей, а Ральф, живущий через дорогу, занимается деревообработкой.
- Это хобби старика.
- Мы не становимся моложе, дорогой.
Она нежно похлопала его по руке, но он отдернул свою.
- Я не такой старый.
Плаксивый тон в его голосе заставил его почувствовать себя капризным ребенком.
- Правда, Уильям? Так что же это такое? Весь день сидеть в одних трусах и жалеть себя? Клянусь, меньшее, что ты можешь сделать - это выйти и избавиться от этой чертовой белки.
- Белки?
- Да. Белки, которая сидит на крыше и заставляет Дэвона лаять. Ты что, его не слышишь? Или ты тоже оглох?
Кристи встала и взяла свою сумочку, ее спина напряглась, а подбородок гневно вздернулся. Держа руку на дверной ручке, она слегка повернулась, ее глаза сузились, когда она заговорила:
- Тебе нужно что-то с собой сделать, Уильям. Я не собираюсь провести следующие тридцать лет, наблюдая, как ты сдаешься и гниешь в этом кресле.
Уильям наблюдал, как за ней захлопнулась дверь. Встав, чтобы принять душ, он остановился, услышав, как Дэвон начал лаять на заднем дворе.
Похоже, он чем-то расстроен, - подумал он, решив отказаться от душа и просто одеться, чтобы разобраться.
По пути к двери, Уильям обо что-то споткнулся, чуть не упав лицом вниз. Он услышал, как что-то разлетелось, и, к своему ужасу, понял, что опрокинул огромный швейный набор Кристи, рассыпав около сотни катушек ниток.
Даже когда ее здесь нет, она превращает мою жизнь в ад! Зачем одной женщине вообще нужно столько ниток? Собирая катушки, он слышал как Дэвон продолжил лаять, теперь громче и продолжительнее.
Дэвон приветственно завилял хвостом, а Уильям потрепал седеющую морду гончей собаки.
- Теперь только ты и я, старина. Две старые гончие, которым нечего делать.
Уильям сходил в гараж и взял миску для собачьего корма, наполнив ее из пакета на полке. Было время, когда он просто не брал миску и кормил Дэвона всякий раз, когда она пустела, но ветеринар сказал, что тот толстеет. Вес был вреден для его сердца.
Врач Уильяма сказал о нем то же самое.
Оставив Дэвона ужинать, Уильям вернулся в гараж за газонокосилкой. Самодвижущаяся модель, которую трое его взрослых детей купили в качестве раннего подарка ко Дню отца, все еще была чистой и блестящей. Старая косилка работала просто отлично, но они беспокоились, что он становится слишком старым, чтобы таскать тяжелую штуковину по двору.
Я не стар, - подумал он, - ни дня в жизни не болел. Я все еще полезен.
Уильям наполовину закончил стрижку, когда Дэвон снова начал лаять, сидя на корточках под карнизом, который выступал над задним крыльцом. Обычно пес робел рядом с газонокосилкой, но он отказался сдвинуться с места, когда Уильям приблизился, заставив его выключить газонокосилку. Внимание Дэвона было приковано к крыше, его лай звучал злобно, а шерсть на спине встала дыбом.
- В чем дело, приятель? На что ты лаешь?
Уильям прикрыл глаза рукой и поднял взгляд. Дэвон снова залаял, и он нежно положил другую руку на голову пса, чтобы успокоить его. После минуты почти полной тишины, наполненной только раздражающим жужжанием цикад на деревьях, он услышал это. Пронзительное отдаленное чириканье белки. Появился пушистый красный хвост, зигзагообразно пересекающий крышу.
- Эй, белка!
Уильям на самом деле не ожидал, что грызун отреагирует, и удивленно рассмеялся, когда тот выглянул из-за края, уставившись на него черными глазками-бусинками. Дэвон издал жалобное рычание, когда существо балансировало на желобе, свесив переднюю половину с края. Белка возмущенно взвизгнула, когда ее крошечные лапки сжались в кулачки, которые тряслись от ярости. Уильям чуть не согнулся пополам от смеха при виде этого.
- Хорошо, малышка. Я понимаю, что ты чувствуешь, но как насчет того, чтобы ты двигалaсь дальше, чтобы моя жена не заставляла меня избавляться от тебя?
Уильям почувствовал неожиданную привязанность к разгневанному нарушителю границы, восхищение его храбростью и упрямством при столкновении с более крупным противником. Тем не менее, он не собирался все лето слушать, как Кристи жалуется на белку. Дэвон замычал в знак согласия.
Схватив промышленный совок для уборки какашек, который он купил прошлой осенью в магазине "Ферма и автопарк", Уильям приступил к неприятной задаче по уборке какашек Дэвонa. Обычно пес сидел у забора и наблюдал за происходящим с соответствующим извиняющимся выражением на своей старой морде, но сегодня он не стал утруждать себя. Оставаясь на месте, пес продолжал низко гортанно рычать, не сводя глаз с крыши, где белка балансировала на водосточном желобе, все еще потрясая своими крошечными кулачками и пронзительно повизгивая.
Вздохнув, Уильям покачал головой по пути в гараж.
- Ладно, малышка. Не говори, что я тебя не предупреждал.
Уильям снял лестницу с того места, где она аккуратно висела на настенных колышках. Он знал, что где-то есть яд для грызунов. После нескольких минут поисков и проклятий он нашел наполовину полную коробку таблеток и высыпал несколько штук себе на ладонь. Опустив яд в карман, он поднял стремянку и отнес ее на крыльцо. Белка перестала отчитывать Дэвона и теперь прыгала с крыши на ближайшую ветку дерева и обратно, высоко над головой собаки. Не обратив внимания на явную насмешку, Дэвон зарычал на тварь.
- Хватит, белка. Хватит придираться к моей собаке.
Он прислонил лестницу к дому, проверяя ее устойчивость, прежде чем медленно подняться по перекладинам.
Наверху Уильям полез в карман и достал яд, разложив россыпь гранул в канаве. Белка перепрыгнула на ветку дерева и один раз взвизгнула, наблюдая, как Уильям срывает листья с крыши и складывает яд в кучу.
Бедная малышка. Уильяму было плохо из-за того, что он убьет белку. Он всегда находил грызунов милыми, и за ними было забавно наблюдать, когда они прыгали по лужайке, их хвосты подергивались и развевались, как гимнастическая лента. Но Кристи хотела еe смерти, и он старался, чтобы его жена всегда получала то, что хотела.
- Либо ты, либо я, малышка. Приди и получи это.
Посетитель ржавого цвета наблюдал со своей ветки дерева, как Уильям снял лестницу и убрал ее.
Когда Уильям вышел, он увидел, что пустая ветка все еще раскачивается, громкоголосый грызун вернулся на крышу и подозрительно приближается к куче гранул. Все еще чувствуя себя немного виноватым, он погладил собаку по голове и открыл заднюю дверь.
- Давай, Дэвон. Мы все еще можем вздремнуть на диване, прежде чем Кристи вернется домой.
- Уильям? Пожалуйста, скажи мне, что в доме не было этой грязной собаки.
Кристи стояла в дверях, указывая пальцем на диван в гостиной.
- Хммм?
Уильям откинулся в своем кресле, пульт от телевизора лежал на его вытянутом бедре.
- Весь диван в собачьей шерсти. У тебя на диване был Дэвон? Ты знаешь, как я отношусь к животным в доме.
- Нет, дорогая. Конечно, нет.
- Тогда откуда там взялись все эти мерзкие волосы?
- Я не знаю. Может быть, упали с моей одежды.
Кристи скрестила руки на груди и сердито посмотрела на Уильяма.
- Ты избавился от белки?
- Ага. Отравил ее. Вероятно, к завтрашнему дню онa должнa быть дохлой.
Уильяму не нравилось, когда Кристи придиралась к нему во время одного из его шоу. Он также ненавидел то, что она никогда не позволяла Дэвону входить в дом.
В любом случае, эта собака - лучшая компания, чем ты в большинстве дней, - подумал он, отключаясь от нее. В первые годы их брак был страстным, и Уильям решил, что так оно и бывает в отношениях. Комфортное презрение просто заполняет пустоту, которая остается, когда любовь угасает.
- Ты меня вообще слушаешь?
Кристи уперла руки в бока - поза, которая никогда не переставала раздражать Уильяма.
- Что? - oн неохотно нажал кнопку включения, остановив Питера Гриффина на полуслове.
- Я сказала, что обязательно найди труп, чтобы он не вонял на весь двор. Последнее, что нам нужно, это чтобы Дэвон съел это больное маленькое существо и его вырвало на диван, когда его нет в доме.
- Хорошо. Я поищу ее завтра утром.
- И прими одну из своих таблеток, - добавила она, присаживаясь на подлокотник кресла, чтобы слегка обнять и поцеловать его перед тем, как лечь спать.
- У меня нет депрессии.
- Давай, мальчик! Возьми фрисби.
Уильям поднял пластиковый диск над головой Дэвона, но собака просто смотрела, как он летит. Зевнув, пес растянулся на траве и выжидающе уставился на Уильяма, как бы говоря: Классный трюк, теперь иди и сделай это.
- Ленивый пес.
Уильям рассмеялся и подобрал летающую тарелку. Он поднялся по ступенькам на заднее крыльцо, чтобы взять пива, когда что-то маленькое отскочило от его головы и покатилось по дереву.
- Что за черт?
Наклонившись, чтобы поднять это, он понял, что это гранула крысиного яда. В него попали еще две гранулы, и он поднял голову как раз вовремя, чтобы третья попала ему в нос. Белка снова уселась на край желоба, забросав его ядом. Затем маленький зверек выбросил остатки за край и возмущенно завизжал на него.
- Будь я проклят. Ты, мелкая пизда.
Уильям собрал оставшиеся гранулы и выбросил их в мусорное ведро, помня о том, что Дэвон может их съесть. Он был наполовину удивлен, но также немного зол.
- Вот и все. Ты это заслужилa.
Потребовалось некоторое время, чтобы найти его, но он обнаружил старое дробовое ружье своего сына, спрятанное в пыльном ящике в гараже. Уильям снова схватил лестницу, когда выходил. На этот раз белка удержалась на крыше, пронзительно крича при вторжении, пока Уильям взбирался по перекладинам и упирался локтями в черепицу. Он много лет не стрелял ни из какого оружия, и первая пуля прошла высоко и далеко.
Грызун убежал при звуке выстрела, когда следующая пуля попала ему прямо в плечо. Он высоко подпрыгнул в воздух, визжа и чирикая. Ожидая, что существо убежит, Уильям был удивлен, когда оно повернулось к нему и атаковало, оскалив большие зубы.
Спеша отступить, Уильям поскользнулся на лестнице, и его подбородок больно ударился о верхнюю перекладину, заставив его прикусить язык в процессе. Он спустился по лестнице и выбрался на середину двора, где его ждал, тявкая, Дэвон.
- Правильно, Дэвон. Скажи ей ты, мальчик.
Уильям вытер подбородок, и его рука стала мокрой от крови. Взглянув на крышу, он больше не смог увидеть белку.
Хорошо. Может быть, теперь мелкая пизда исчезнет.
- Что случилось с твоим лицом? - Кристи убрала его руки, когда он попытался помешать ей провести пальцем по повязке на его подбородке.
- Я поскользнулся на лестнице и ударился подбородком. Ничего страшного.
- Во имя всего cвятого, почему ты оказался на лестнице?
- Я стрелял в ту белку. Мелкая засранка не захотелa есть яд, поэтому я застрелил еe из дробовика Макса.
Уильям попытался ухмыльнуться, но у него защипало в подбородке.
- Может быть, нам стоит отвести тебя к врачу, - Кристи бросила на него обеспокоенный взгляд.
- Я же говорил тебе, что со мной все в порядке.
Он ненавидел этот обеспокоенный взгляд больше всего на свете. Даже когда она твердила ему что-то, к чему он привык за десятилетия брака, у нее всегда было это наполовину обеспокоенное выражение лица. Иногда она вела себя так, словно он сумасшедший или ребенок, которому нужно напоминать о самых элементарных вещах. Уильям похоронил свою собственную мать пять лет назад и не нуждался в замене.
- Ты принял таблетку?
- Черт возьми, Кристи! Я не в депрессии. Со мной все в порядке. Я поранился, пытаясь избавиться от белки. Вот и все. Та самая чертова белка, ради которой ты заставляла меня "ехать верхом", чтобы убить.
Уильям был удивлен ядовитостью своего ответа. Он не знал, что был зол, пока не начал кричать.
Кристи уставилась на него, смаргивая слезы. Не в силах сейчас иметь дело со своей женой, он повернулся и вышел из комнаты, услышав первые ее всхлипывания, когда уходил.
На следующее утро Уильям проснулся от лая Дэвонa снаружи и звонка телефона на тумбочке. Он повернулся и обнаружил, что половина кровати Кристи пуста.
Должно быть, все еще не оправилaсь от вчерашнего вечера. Перекинув ноги через край кровати, он сел и потянулся к телефону на тумбочке.
- Алло?
- О, слава Богу, папа! Тебе потребовалось так много времени, чтобы ответить, что я уже собирался повесить трубку и вызвать полицию.
- О чем ты говоришь, Макс?
- Я звонил тебе три раза сегодня утром, пап.
- Звонил? Наверное, я просто крепко спал. Что за чрезвычайная ситуация? Я имею в виду, не то чтобы я не рад тебя слышать, сынок, но что происходит?
Уильям не разговаривал со своим сыном почти месяц, но он знал, что его старший сын занят работой и семьей. Тем не менее, он скучал по своим детям и внукам и был разочарован, услышав от Кристи, что они не смогут собраться вместе летом.
- Нам нужно поговорить. Возможно, ты захочешь присесть.
Пульс Уильяма участился, когда прилив адреналина подстегнул его сердце, хотя он говорил ровным голосом.
- Я сижу. В чем дело?
- Я ненавижу быть тем, кто это делает, но если я этого не сделаю, не думаю, что кто-то другой когда-нибудь сделает. Я никогда не соглашался с тем, как мама решила справиться с этим, но я устал от того, что она звонит мне по ночам в слезах. Тебе нужно, чтобы я сказал...
- Вау. Притормози, Макс, - Уильям почувствовал, как в правом виске появилась пульсация, и не смог уследить, к чему клонит разговор его сын. - О чем ты говоришь, и что это за история с твоей мамой?
- Она ужасно беспокоится о тебе, папа, - Макс сделал паузу. - Мы все беспокоимся. Ты странно себя ведешь и не принимаешь лекарства, как говорит доктор...
- А теперь подожди чертову секунду. Я не знаю, что тебе говорила твоя мама, но я в порядке. Мне не нужны никакие таблетки. У меня нет депрессии.
Уильям почувствовал, что начинает злиться. Кристи не имела права звонить и выводить детей из себя по пустякам.
- Эти таблетки не от депрессии, папа. Они от слабоумия.
Солнце все еще ярко светило ему в глаза, а Дэвон все еще надрывался снаружи, но Уильям ничего этого не замечал. Его разум замер, пытаясь осознать слова Макса.
- Что?
- Ты слышал меня, папа. Ты сходишь с ума. И мама не знает, сколько еще она сможет справляться с этим сама.
- Я не знаю, о чем, черт возьми, ты говоришь, - Уильям сделал паузу и потер висок, проигрывая битву со своим самообладанием. - Но с моим разумом все в порядке.
- Правда? Что ты помнишь из вчерашнего, папа?
- Я выполнял кое-какую работу во дворе и поссорился с твоей мамой, - огрызнулся Уильям, внезапно почувствовав сильную усталость и желание швырнуть трубку, чтобы замолчать от обвинений.
- Это все? Это действительно все, что ты сделал? Что ты ел на обед? На ужин?
- Я не...
- Это верно. Ты не знаешь. Ты теряешь время уже несколько месяцев. Это была идея мамы сказать тебе, что таблетки от депрессии, но я всегда думал, что тебе следует сказать. Особенно после такой потери работы.
- Я вышел на пенсию.
- О, ради бога, папа! Tы не ушел на пенсию. Ты был вынужден уйти в отставку. Ты не можешь сказать мне, что полностью забыл, или подавил, или что там еще ты натворил. Ты вытащил свой член посреди урока и помочился в мусорное ведро. Тебе просто повезло, что никто не выдвинул обвинения в непристойном поведении.
Уильям упал на колени, даже не подозревая, что встал. Его кожа была холодной, но внутри было жарко, внутренности бурлили. Ему казалось, что весь его мир только что перевернулся с ног на голову.
Вспышки полувоспоминаний начали нападать на него, но, к счастью, снова улетучились. Эмоции бушевали в нем; гнев, стыд и замешательство боролись друг с другом, пока в его голове не возникло ощущение, что по ней кто-то колотит молотком.
Что-то прокатилось по крыше, и Дэвон взвыл, прервав мучения Уильяма. Телефон все еще был у него в руке, звук голоса его сына доносился издалека. Не слушая, что сказал Макс, он приложил телефон к уху и заговорил ровным голосом, который показался ему чужим:
- Я люблю тебя, Макс, но заткнись. Мне нужно идти.
Он положил телефон обратно на подставку и поднялся на ноги, его ноги онемели и дрожали. С крыши донесся скребущий звук, и он поднял голову, как будто мог каким-то образом увидеть сквозь верхние этажи и стропила черепицу наверху.
Белка.
Уильям, спотыкаясь, зашел в главную ванную комнату и взял со столика баллончик с лаком для волос "Aquanet". Он встряхнул его и распылил мелкий туман, проверяя, не засорилось ли сопло. Запах заставил его улыбнуться, на секунду он вспомнил, как давным-давно целовался с Кристи в его "Бьюике", как чудесный аромат ее духов и пота смешивался с лаком для волос.
В ящике для мусора он нашел зажигалку и щелкнул ею, со второй попытки получилось длинное пламя. Они оба бросили курить, когда родились внуки, но Кристи любила свечи и всегда носила с собой зажигалку. Не задумываясь о том, что на нем все еще не было ничего, кроме потрепанного халата поверх боксеров и обычной белой футболки, Уильям вышел на улицу.
Лестница все еще была приставлена к стене дома, и он остановился, почесывая голову. Он думал, что убрал ее. Он никогда не оставлял свои вещи на виду. Что-то мокрое коснулось его руки, и он действительно закричал, втягивая ее обратно. Дэвон издал соответствующие "гав" и съежился, опасаясь удара. От этого зрелища сердце Уильяма заболело.
- О, Господи, мальчик. Ты действительно напугал меня.
Он почесал собаку за ухом, и Дэвон в ответ пнул одной задней ногой, блаженно пытаясь почесать воображаемый зуд. Уильям уставился на крышу, видя лишь редкий взмах беличьего хвоста, когда она расхаживала с важным видом.
В его голове крутились фрагменты его разговора с Максом, а также образы вещей, о которых он забыл, что делал, например, кричал на свой класс, дрался с Кристи. Он ударил ее? Мог ли я когда-нибудь ударить ее? Он выбросил эти мысли из головы, сосредоточившись только на этом дразнящем красном хвосте и самодовольном маленьком грызуне, к которому он был прикреплен. Его тревога и страх превратились в шар раскаленной добела ярости, заставляя желчь и кислоту взбиваться и разъедать слизистую оболочку желудка.
- Ты, мелкая сучка, я доберусь до тебя раз и навсегда.
Уильям схватил баллончик с лаком для волос в одну руку и поднялся по лестнице, используя свободную. Когда он добрался до верха, он оперся одной ягодицей о крышу, свободной рукой хватаясь за черепицу для опоры. У него похолодело внутри, ледяная решимость сковала его нервы.
- Давай, сучка. Сегодня это закончится.
Белка не сдвинулся с места, вперив в Уильяма пристальный взгляд, который длился несколько мгновений. Ни один из них не издал ни звука, когда Уильям полез в карман за зажигалкой. Он ждал, но белка просто смотрела, не подходя достаточно близко, чтобы он мог достать ее. Он мог видеть рану на ее плече, в том месте, куда он выстрелил из дробовика, но она затянулась, и белка выглядела ничуть не хуже.
Дэвон издал вопль, напугавший Уильяма, и он чуть не скатился с крыши. Он взглянул на собаку и услышал ужасный визг, обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть, как его мучительница несется к нему по черепице. У него не было времени прицеливаться, он просто нажал кнопку на аэрозольном баллончике и щелкнул зажигалкой.
Пламя было впечатляющим, оно вырвалось на несколько футов и воспламенило грызуна. Он слишком поздно понял, что должно было произойти, и отклонился назад, чтобы избежать визжащего, пылающего демона, который несся к нему, как пуля. Потеряв равновесие и размахивая руками, он упал с крыши. Затем его голова ударилась о землю, и мир потемнел.
Уильям действительно хотел спать, но что-то теплое и мокрое продолжало бить его по лицу. Пронзительный скулеж нарушил его сон, и мокрое нечто переместилось на его голову. Это вызвало вспышку боли, от которой его глаза распахнулись, но тут же снова превратились в щелочки, когда послеполуденный солнечный свет ударил ему в мозг. Затем щекастая морда Дэвона милосердно заслонилa солнце, и последовал новый раунд облизываний.
- Дэвон. Прекрати.
Уильям слабо усмехнулся и попытался оттолкнуть собаку. Почему я на земле? Я потерял сознание? Это был инсульт? Он был сбит с толку, и когда попытался сесть, ужасная боль пронзила его череп. Затем он вспомнил.
Белка.
Он медленно провел тщательную инвентаризацию травм. Его голова все еще раскалывалась, а ребра с правой стороны представляли собой сплошную агонию, но в остальном он чувствовал себя прекрасно. Медленно сев, он увидел приличных размеров камень, покрытый кровью там, где он лежал.
Должно быть, я ударился головой об этого ублюдка. Повезло, что я не раскроил свой дурацкий череп. Прощупав рану на боку своего черепа дрожащими пальцами, он решил, что его первоначальная оценка, возможно, была преждевременной. Его голова больше не казалась целой.
Оставалась загадка его ребер, но он быстро догадался, что произошло, когда увидел разбитое керамическое украшение для газона на траве. Он приземлился на эту штуку, из его груди торчали осколки белого стекла, и он поразился тому, насколько мало тревоги он на самом деле испытывал, учитывая, что он не знал, насколько глубоко они вошли и не пробило ли ему легкое. Что-то движущееся справа привлекло его внимание, и он уставился на то, что лежало рядом с ним на лужайке.
- Ты крутая мелкая засранка! - cказал Уильям с удивлением и немалой долей уважения, наблюдая, как белка пытается встать на ноги.
Существо было почти безволосым, его кожа была обожжена и покрыта волдырями. Очевидно, его черные глаза-бусинки были ослеплены огнем, теперь они были молочного цвета. Чередуясь между пронзительными криками и мяуканьем, казалось, что оно все еще пытается напасть на него. Волоча безвольные задние ноги и обугленный хвост, оно медленно и, должно быть, с болью пробиралось по траве, оскалив зубы. Дэвон попятился и зарычал.
- Все в порядке, мальчик, - cказал Уильям, хватая окровавленный камень, который оставил вмятину в его черепе.
Тот был тяжелым и острым в его руке, когда он занес его над головой, чтобы раздавить белку, но застыл на месте. Его голова стучала и кружилась, мысли были в беспорядке, окруженные красным туманом агонии. Он не мог этого сделать. Он знал, что в этот момент было бы даже проявлением доброты - избавить существо от очевидных страданий, но он обнаружил, что восхищается его духом. Искалеченное и умирающее, онo все же пришлo, преданное своему делу.
Уильям уронил камень, и горькие слезы потекли по его лицу. Он думал о том, каким он должен казаться снаружи. Думал о том, кем он был внутри.
Я бесполезный и старый. И я схожу с ума. Я не могу победить даже белку. Я просто старик со старой собакой, плачущий у себя во дворе. Уильям больше всего на свете желал, чтобы он умер осенью. Он был позором для своей семьи. Бремя для его детей и жены.
Чувство вины в мгновение ока уступило место гневу. Это Кристи была причиной всего этого, Кристи, которая заставила его причинить вред белке.
Это ее постоянное нытье сводит меня с ума. Стресс от того, что я все эти годы терпел ее нытье, вызвал своего рода нервный срыв. Я не сумасшедший, просто мне все надоело! Она даже настроила моего сына против меня. Уильям подумал о том, как Макс разговаривал с ним. Его резкий, обвиняющий тон. Он думал о своей работе. Не пропустил ни одного дня из-за болезни, и они выгнали его, как только что-то начало происходить с его разумом. Но не Кристи, с ее рассудком все было в порядке.
Что-то дернуло его за подол халата, и он посмотрел вниз, наблюдая, как белка кусает махровую ткань.
Упрямая мелкая тварь сделалa это. Он почувствовал, как непреодолимая симпатия к чудовищу пронзила его грудь, сдавливая легкие, так что он не мог вздохнуть. Гнев вспыхнул с новой силой, почти парализуя по своей интенсивности. В этот момент он знал, что ему следует делать. В голове у него снова помутилось, и ему было трудно привести мысли в порядок, поскольку воспоминания и эмоции боролись с более мрачными образами, которые он не хотел видеть. Он знал, что он мог сделать, чтобы все стало лучше для него и белки.
Болезненно согнувшись, Уильям обхватил белку руками, лишь слегка поморщившись, когда грызун вонзил свои большие желтые зубы в подушечку большого пальца. Он прижал его к себе и медленно поднялся по ступенькам крыльца, каждый шаг заставлял его голову и ребра издавать дуэт агонии. У задней двери он остановился и повернулся к Дэвону.
- Ты идешь, старый пес?
Пес посмотрел на своего хозяина, затем на полумертвое существо, все еще баюкающее его в руках. Он заскулил и сел.
- Поступай как знаешь. Я иду внутрь.
Дэвон снова заскулил в нерешительности, затем взбежал по ступенькам и проскользнул в дверь, прежде чем она закрылась.
- О, черт возьми, Уильям, - Кристи прошла через лужайку туда, где лестница все еще была прислонена к задней стене дома второй день подряд. - Думаю, мне придется убрать это самой. A это что?
Разбитые останки ее любимого украшения для газона лежали в траве, и она почувствовала, как ее раздражение нарастает еще больше, пока она не заметила лужу липкой крови. Рядом также лежал измазанный багровым камень.
О, нет! Уильям.
Она боялась, что этот день наступит. В течение нескольких месяцев Кристи каждое утро уходила на работу, задаваясь вопросом, безопасно ли оставлять Уильяма одного. Она месяцами спорила со своим старшим сыном о том, должны ли они рассказать ему, что происходит, но у Уильяма была некоторая гордость, и она не могла заставить себя причинить ему боль. Теперь, возможно, уже слишком поздно.
Ее высокие каблуки зацепились за ступеньки, и она упала вперед, торопясь попасть в дом, порвав колготки и ободрав одно колено. Поднявшись на ноги, она распахнула дверь и паническим голосом позвала своего мужа.
- Уильям!
Свет был выключен, и все жалюзи закрыты, погружая интерьер кухни в мрачную тень. Кристи почувствовала запах собачьего дерьма за секунду до того, как наступила в него и поскользнулась, схватившись рукой за стойку, чтобы не упасть.
- Ой!
Что-то укололо ее в ладонь. Швейная игла проткнула плоть ее ладони, и она увидела свой открытый набор для шитья на стойке. У нее вырвался тихий вскрик, когда она вытащила еe зубами. Крику вторил скулеж с другого конца комнаты.
- Дэвон?
Собака снова заскулила, но не приблизилась. Кристи потянулась к выключателю и замерла, когда тишину нарушил голос Уильяма.
- Не надо. От света болят глаза.
Его голос звучал странно, прерывисто.
- Уильям? Ты в порядке? Что не так с Дэвоном?
Она снова потянулась к выключателю.
- Я сказал, не надо!
Кристи отшатнулась, как от удара. Она могла видеть силуэт Уильяма в дверном проеме, но не более того. Что-то холодное и мокрое коснулось ее руки, и она вскрикнула, запоздало осознав, что это был всего лишь Дэвон. Он сидел перед ней, скуля и низко рыча, хотя Уильям игнорировал его.
- Я всегда удивлялся, почему у тебя в швейном наборе так много катушек с проклятыми нитками. Кому, черт возьми, нужны все эти нитки?
Кристи щелкнула выключателем, залив кухню светом от люстры. Она вздрогнула, когда увидела своего мужа со спутанными волосами, запекшимися от крови, и краем синего халата, потемневшим от крови.
- О, Уильям. Что с тобой случилось?
Она сделала шаг к нему, затем остановилась, когда его губы изогнулись в усмешке, а глаза дико забегали.
- Ты хотелa, чтобы эта чертова белка исчезла...
- Уильям, ты ранен. Позволь мне позвонить кому-нибудь. Твоя рана на голове выглядит действительно серьезно.
- Отличная идея. Почему бы тебе не позвонить тому доктору, с которым ты, вероятно, трахаешься. Или еще лучше, позвони моему сыну, чтобы вы двое могли поговорить о том, какой я сумасшедший.
Когда он медленно направился к ней, его халат распахнулся, и Кристи увидела, как что-то шевелится у него на боку. Ее рот открылся для крика, который не вырвался, когда она увидела чудовище, торчащее из его бока. Искалеченное и обожженное, его глаза были слепыми и молочно-белковыми, из его ребер торчала белка. Существо завизжало на нее, и она почувствовала, как ее мочевой пузырь освободился, теплая моча потекла по ногам. Толстые темные швы удерживали существо на коже Уильяма, из небрежных швов все еще сочилась кровь. Существо изо всех сил пыталось освободиться, его зубы клацали, когда оно кричало, натягивая нить и разрывая при этом собственную плоть.
- О Господи, Уильям! Что ты наделал?
- О, Боже. Ты только что описалась? И кто теперь старый? Все в порядке, Кристи, - oн сделал еще один шаг к ней, и она поняла, что в другой руке он держит что-то темное и острое. Кочергу из камина. - Я чуть не убил ее из-за тебя. Ты - сука, ненавидящая животных. Но, все в порядке. Я вылечу ее. Мое тело все еще сильное. Это исцелит ее.
Уильям занес кочергу над головой, его глаза горели безумием, когда собака зарычала, а его жена взвизгнула.
- Ш-ш-ш-ш-ш, все в порядке, детка. Я знаю, что у меня что-то не в порядке с головой. Но все будет хорошо. Я имею в виду, у тебя хватит мозгов на нас обоих. И у нас есть много тем...
Перевод: Zanahorras
В тот день, когда Мика встретил Музу, он практически отказался от своей мечты стать писателем. Окончив школу со степенью бакалавра в области творческого письма, Мику переполняли фантазии о том, как он станет непревзойденным автором бестселлеров в жанре ужасов. Несмотря на постоянные наставления своего профессора о том, что жанровая фантастика - это не его путь, он по-прежнему любил ужасы и планировал построить свою писательскую карьеру в жанре хоррор. Он понимал, что начинать придется с малого, поэтому и устроился в газету редактором, убеждая себя, что это только до тех пор, пока он не заключит свой первый контракт с крупным издательством. Пять долгих, наполненных писательским кризисом и отчаяньем, лет спустя, изредка прерываемых чередованием неровных историй, попытки издать которые приводили к таким большим стопкам писем с отказами, что они падали на пол каждый раз, когда он садился за свой стол, Мика все еще работал в газете, редактируя статьи, написанные другими людьми.
Мика вполне овладел всеми навыками профессионального писателя, но несмотря на идеальную грамматику, звездную ясность и первоклассные механические навыки, ему все еще не хватало того, в чем он нуждался больше всего: истории, которую можно рассказать.
Как бы он ни старался, история, достойная написания, от него ускользала. Даже его самые захватывающие идеи испарялись, как только он переходил от планирования непосредственно к письму. Те немногие проекты, которые он заканчивал, возвращались отвергнутыми каждый раз, когда он пытался выйти на писательский рынок. Отказы всегда представляли собой стандартные письма по единому шаблону, которые никак не помогали ему отточить свое мастерство, так как просто сухо уведомляли о том, что его история им не подходит. Даже его мать перестала поддерживать его мечту пару лет назад. Теперь она просто меняла тему всякий раз, когда он заговаривал об этом, без каких-либо слов ободрения и поддержки.
Грустные размышления о том, что пора уже сдаться и смириться с жизнью редактора газеты, как раз и не дали Мике заметить старуху, пока она не произнесла его имя.
- Мика.
Остановившись на полпути, он огляделся, вырванный из задумчивости жутким голосом. В тот день ярко светило солнце, но он похолодел изнутри от взгляда на женщину, сидевшую на корточках на тротуаре перед его домом, наполовину скрытая тенью деревьев.
- Мы знакомы?
- Нет, но я все про тебя знаю, Мика.
Женщина наклонилась вперед, сидя на корточках, и стала отчетливо видна в ярком солнечном свете. Мика почти отшатнулся при виде нее. Словно почувствовав его дискомфорт, старуха улыбнулась, ее немногие оставшиеся зубы почернели от гнили, а ее сальные волосы представляли собой спутанное гнездо седины. Ее одежда была грязной и настолько заштопанной, что казалось, на платье больше заплаток, чем оригинального материала. На ногах у нее была пара потертых мужских мокасин.
- Вы кто такая?
Мика попытался узнать ее под всем этим слоем грязи, но был уверен, что никогда в жизни не видел эту старуху. Забыть настолько отвратную персону было попросту невозможно.
- Как насчет того, чтобы называть меня просто Музой?
- Музой?
- Да. Меня это вполне устроит.
Ее темные глаза неопределенного цвета блестели из-под складок лица, настолько покрытого глубокими морщинами под слоями грязи, что по мнению Мики не отмыть даже за месяц. Напряженность ее взгляда вкупе с отталкивающей улыбкой заставляли его чувствовать себя неловко. Она не выглядит такой уж опасной, но бездомные люди вполне могут быть сумасшедшими и непредсказуемыми, - подумал он.
Он осторожна начал пятиться назад.
- Подожди, Мика.
Громко хрустнув суставами, Муза поднялась на ноги, куда более резво, чем можно было от нее ожидать.
- У меня кое-что есть для тебя, мой мальчик. Кое-что, что тебе сейчас очень-очень нужно.
Порывшись какое-то время в сумке, висевшей на ее сгорбленном плече, она в конце концов вытащила скомканный листок бумаги и довольная протянула ему. Когда он его не взял, она силой засунула его ему в руку, скривив от нетерпения морщинистое лицо.
- Возьми это! - рявкнула она, и он неохотно развернул записку и попытался ее прочесть, с трудом разбирая ее неровный почерк.
Написанная строчка напоминала адрес веб-сайта.
- Что это?
- А на что это похоже? Набери это на том моднявом компуктере, что стоит у вас в офисе, и он укажет тебе путь на конкурс антологий, который прямо сейчас принимает заявки.
- Так а я тут вообще причем? – спросил Мика, поражаясь сюрреалистичности происходящего.
- Ты опубликуешь там свою писанину, дурашка! И ты победишь! – ответила Муза, противно хихикая.
- Послушайте, леди. Не сочтите за неуважение, но я не знаю, кто и чего вам про меня наговорил, но я не писатель. Так что, мне нечего представлять где бы то ни было.
Мика попытался вернуть записку, но старуха резко подняла руку, больше похожую на клешню, в знак отказа, демонстрируя ногти, длинные, кривые и забитые грязью.
- О-о-о, тебе есть что представить. Еще как есть! Ты просто еще этого не знаешь.
Почерневшие обломки зубов Музы торчали во все стороны из ее воспаленных десен. Ее пробирающий до костей смех перешел в надрывный кашель, что согнул ее пополам так, что Мика испугался, что она чем-то подавилась. Он инстинктивно протянул к ней руку, дабы удержать от падения, морщась от влажных чавкающих звуков, что она издавала.
В ту же секунду руки Музы с неестественной скоростью взметнулись вверх и обхватили лицо Мики по обе стороны, захватив уши. У него даже не было времени среагировать, когда она прокаркала несколько слов на незнакомом ему языке и сильно надавила большими пальцами ему на лоб, прежде чем оттолкнуть и смачно отхаркнуть огромный ком зеленой мокроты ему под ноги.
-Ты, сука сумасшедшая!
Растирая лоб Мика чуть не шлепнулся на задницу, когда в ужасе отшатнулся от старухи. Он все еще чувствовал жар ее отвратительных пальцев на своей коже. На её же морщинистом лице не осталось ни следа веселья, и когда она заговорила, то в ее голосе послышались угрожающие нотки, отчего Мики прошиб озноб, несмотря на дневную жару.
- В первый раз - бесплатно, Мика. А теперь иди и пиши свою историю.
Долго уговаривать его не пришлось. Мика ринулся прочь, оглянувшись лишь раз, дабы увидеть, что ведьма снова растворилась в тени. Только взбежав на третий этаж и заперев за собой дверь своей квартиры, он осознал, что все еще сжимает злополучный листок в кулаке. Содрогнувшись при воспоминании о ее прикосновении, Мика выбросил его в мусорное ведро и направился прямиком в ванную, где долго принимал горячий душ.
Старая шмара стопудово заразила меня герпесом!
Выйдя из душа, абсолютно голый Мика бухнулся на кровать. На поиски чистого белья просто не было сил, настолько он был вымотан этой встречей, и спустя всего пару секунд Мика провалился в беспокойный сон.
Проснулся Мика уже ночью, дезориентированным и напрочь сбитым с толку. Он намеревался поспать от силы час, но часы на ночном столике показывали, что уже глубоко за полночь, и резкий свет уличных фонарей заливал комнату сквозь открытые жалюзи.
Вот черт! Его проект должен был быть готов к утру! Мика выполз из постели и натянул пару чистых боксеров, прежде чем босиком отправиться на кухню и сварить кофе. Похоже, ему придется работать всю ночь, если у он планирует уложиться в срок. Пока варился кофе, он прошел в свой кабинет (первоначально это была вторая спальня, но он поставил туда письменный стол и несколько шкафов под документы), чтобы включить компьютер.
Взяв чашку кофе, Мика вернулся к своему столу с намерением сделать презентацию, которая должна была состояться через несколько часов, но вместо этого обнаружил, что открывает новый документ. Посмотрев на пустой экран какое-то время он начал печатать.
Сначала медленно, но постепенно набирая скорость, его пальцы летали по клавиатуре словно на автопилоте; и по мере того, как история обретала форму, казалось, что она вытекает прямо из его рук, а не из головы. Чувство возбуждения, которого он никогда не испытывал, накрывало его по мере того, как разворачивалась история. Каждое новое слово, которое он печатал, было для него таким же совершенно незнакомым, как если бы он впервые читал их в чьей-то другой работе.
Он подался вперед, сосредоточенно читая, изнемогая от желания узреть, чем же закончится эта история. Напечатав последнее слово, он заплакал, уверенный в том, что эта работа была не просто хорошей, это был шедевр. Так, теперь ему нужно просто отправить рассказ на конкурс, но где же тот листок?
В панике он ринулся на кухню и начал лихорадочно рыться в мусорном ведре, пытаясь найти скомканный лист бумаги, что он выбросил несколько часов назад. Тот лежал на самом дне ведра, и это словно придавало ему дополнительный вес. Мика бегом побежал в кабинет и открыл веб-сайт, ахнув от того, что появилось на экране. Это была не просто какая-то антология абы кого. На экране светилось название одного из крупнейших издательств ужасов в индустрии.
Если моя история появиться в этой книге, то моя карьера взлетит прямиком в стратосферу! Оформив документ, согласно требованиям на сайте, Мика затаил дыхание и нажал "Отправить".
Следующие несколько недель Мика пытался написать что-то еще в попытке отвлечься, в ожидании ответа на свою заявку, но это не сильно помогало. Он прекрасно знал, что в большинстве случаев требуется по меньшей мере дней тридцать, а иногда и до шести месяцев, прежде чем издатели откликнутся, но все равно чувствовал, что погружается в глубокую депрессию. Он пытался убедить себя, что это все из-за ожидания, но в глубине души понимал, что его отчаяние вызвано именно писательством. Что бы он не делал, пытаясь повторить опыт той ночи, ничего не получалось от слова совсем. За это время у него появилось несколько идей, и некоторые даже были вполне достойные, но, как и прежде, они остывали сразу, как только он пытался изложить их на бумаге. Он уже был близок к тому, чтобы снова сдаться, когда наконец получил электронное письмо от редактора антологии.
Ничто не могло подготовить его к тому, что там говорилось.
Им не просто понравился его рассказ, они были от него просто в полном восторге! В письме утверждалось, что это лучший рассказ из всех, что они получали за последние годы, и они сгорают от желания увидеть другие его работы. Возможно, у него есть роман, который они могли бы просмотреть? Сердце Мики едва не остановилось, когда он прочитал мнение редактора о том, что он может стать тем самым свежим голосом в жанре ужасов, который они так давно искали. Этот письмо было ответом на его самые сокровенные молитвы. Он не мог поверить в свою удачу.
Мика написал ответ, пообещав редактору предоставить синопсис полноценного романа в течение ближайших нескольких недель.
И тут его охватило беспокойство. Он удвоил усилия, чтобы придумать что-то приличное, тратя все свободное время и даже иногда рабочее, пытаясь придумать идею, которая бы их поразила. И как всегда, все было безрезультатно. Все его идеи разбивались словно о кирпичную стену почти сразу же, как только появлялись в голове. Мика чувствовал, как давление необходимости придумать что-то великое разрушает его. Но хуже, чем вообще ничего не сделать, была только мысль о том, что, сделав это однажды, он больше никогда не сможет это повторить. И что он скорее умрет, чем войдет в историю литературы как "исполнитель одного хита".
Каждый раз, выходя из дома, он оглядывался, надеясь мельком увидеть отвратную старуху в мужских мокасинах, но она так и не появлялась. И вот однажды днем, когда три недели уже почти истекли и он практически потерял надежду, Муза появилась в закусочной рядом с его домом.
Она выглядела точно так же, как и в тот день на тротуаре, хотя, возможно, стала еще грязнее, когда села на свободное место напротив Мики. Будучи человеком привычки, он почти каждый день обедал в этой забегаловке и все работники его отлично знали. Старший менеджер заведения удивленно поднял брови, глядя на Мику из-за стойки, а затем бросил вопросительный взгляд на старуху. Покачав головой и подмигнув мужчине, Мика сосредоточил свое внимание на ведьме, которая улыбалась ему с гротескным ликованием.
- Ну так что, ты победил, да?
Она протянула руку через стол и взяла то, что осталось от сэндвича Мики и начала смачно его поглощать.
- Да, - ответил он, взглянув на сэндвич в ее грязной руке и потеряв всякий аппетит. – И теперь они хотят от меня роман.
Муза кивнула головой и жевала, не отвечая. Мика ждал, но она продолжала молчать, явно наслаждаясь его обедом. Мика посмотрел на нее, с трудом скрывая отвращение и страх, что был далеко не маленьким.
- В общем, я хотел спросить... - пробормотал он, устав ждать ее ответа. - Ты можешь сделать это еще раз?
- Агась.
Муза пристально посмотрела ему в глаза, отправляя в кривой рот остаток сэндвича и проглотив продолжила.
- Но в этот раз не бесплатно.
Мика предчувствовал такой ответ, учитывая ее прощальные слова, брошенные ему в спину вовремя их последней встречи.
- Сколько? - спросил он уже деловым тоном, словно они обсуждали подработку на дому, а не магию.
Все это было чистым безумием, но он знал, что именно этим безумием она заставила его написать шедевральный рассказ.
Муза пренебрежительно махнула рукой ему в лицо.
- Не нужны мне твои деньги.
- Тогда что ты хочешь?
- Позвони-ка своему начальнику и отпросись с работы на остаток дня. Мы прогуляемся до твоей квартиры, и я тебе все покажу.
С этими словами она встала и вышла за дверь, не дожидаясь его ответа. Учитывая, что обед был уже оплачен, Мика двинулся за старухой на ходу вытаскивая мобильник. Усердно кашляя он сообщил боссу, что словил какой-то вирус и до конца дня его не будет. Оказавшись на улице, Мика увидел Музу, что бодро двигалась в сторону его дома, что находился в нескольких кварталах от закусочной, и шла она гораздо быстрее, чем он мог ожидать.
Мысли роем носились в голове у Мики. Я что, реально это делаю? Я действительно планирую впустить эту стрёмную каргу в свою квартиру? Муза, между делом, с важным видом и невиданной скоростью уже поднялась по лестнице и стояла у его двери, всем видом выражая нетерпение.
Кто она такая? Или точнее - что она такое? А что, если ей нужен секс? Мика не представлял, каким образом он будет расплачиваться с ведьмой, окажись оно так.
- Откуда ты так много обо мне знаешь? - спросил Мика, чувствуя дискомфорт от присутствия старухи в своем доме.
- Поверь мне, дарагуша, ты не хочешь этого знать. А теперь открой дверь и впусти меня. У нас есть работенка и я не собираюсь тратить на нее целый день.
Мика послушно отпер дверь и вошёл в квартиру вперед Музы. Особыми манерами бабка не отличалась, поэтому он не видел причин, по которым ему следует обращаться с ведьмой как с леди.
Оказавшись внутри, она несколько мгновений осматривалась вокруг и ее сверкающие черные глаза словно впитывали в себя информацию. По-видимому, удовлетворенная увиденным, Муза смахнула с кухонного стола кипу бумаг и уселась на стул.
Бессвязно что-то бормоча, она шустро перевернула расстёгнутую сумку и высыпала ее содержимое на стол. Сверху лежало нечто, похожее на камни. Они были неправильной формы и все разных цветов, и, как предположил Мика, скорее всего, были вовсе не камнями, а выцветшими блестящими костями мелких животных.
- Ты ведьма?
Голос Мики перешел на фальцет, отчего его лицо залилось краской.
- А это важно? - Муза оторвалась от расстановки костей-камней, ее глаза сузились, а рот сжался в угрюмой усмешке.
- Мне просто интересно, как ты такое со мной проделала.
- Я могу объяснить это тебе или могу сделать это снова. Но только что-то одно. Какой вариант выбираешь?
- Мне нужен роман. От меня ждут романа, а я не могу ничего придумать, голова словно ватой набита, ни одной толковой мысли. И я надеялся, что...
- Да хватит уже ныть! Поняла я. Может, теперь приступим наконец к делу?
Она выглядела нетерпеливой, и он внезапно испугался, что она может бросить все и уйти.
- Да, конечно.
Муза устроила целое представление, выкладывая из жутких деталей на столе замысловатый узор, после чего долго его изучала, периодически внося незначительные корректировки. Когда увиденное ее полностью удовлетворило, она кивнула один раз и издала ужасный клокочущий звук в глубине горла, после чего громко отхаркнула комок зеленых соплей прямо в середину выложенного узора. Харчок был настолько мерзкий, что Мика непроизвольно поморщился.
- А теперь настало время и тебе внести свой вклад.
- Мой вклад?
- Я же говорила тебе, что в этот раз все будет не задаром. А теперь доставай свой писюн, малыш. Чтобы это сработало, нам понадобится немного твоей спермы.
- Моей что?! – с вытаращенными глазами Мика уставился на мерзкую каргу, сидевшую за его кухонным столом, в надежде, что ослышался.
- Ой, ну давай уже быстрее! Ты ж и так каждое утро дрочишь, мечтая о той репортерше с большими сиськами. Так что не мне тебя учить. Просто сделай это!
Мика просто окаменел с отвисшей челюстью. Как, черт возьми, она смогла об этом узнать?
Муза нетерпеливо ткнула грязным пальцем в его ширинку и Мика сделал шаг назад.
- Мне очень жаль. Думаю, что это было большой ошибкой.
- Да уж походу так и есть. А я-то уж было решила, что ты и правда вознамерился стать великим писателем.
Она встала и хотела было собрать свое барахло обратно в сумку, но Мика схватил ее за запястье. Старуха резко взглянула на него прожигающим взглядом.
- Я хочу стать великим писателем. И я им стану.
Расстегнув ремень и гадая, не сошел ли он с ума, Мика спустил до пола джинсы и вытащил член из прорези в боксерах. Он стал механически теребить пенис, представляя себе грудастую репортершу, стараясь не замечать, что глаза старухи с восторженно следили за каждым его движением. Но все было бесполезно. Мастурбировать на ее глазах он просто не мог.
- Да едрить твою налево!
Муза смачно плюнула себе на руку и схватила его вялый член, прежде чем он успел отстраниться. Ее движения были настолько профессионально грубыми, что не оставалось сомнений в том, что она делала это и раньше. К изумлению Мики, его член мгновенно затвердел. Ее кулачок настолько искусно работал, что буквально через минуту он почувствовал, что приближается к кульминации. Как бы ужасно это не звучало, но она собиралась истощить его яйца с крышесносящим оргазмом.
- О боже ты мой! - крикнул Мика, схватившись за стол обеими руками, и бурно кончил, поливая груду камней и костей, казалось, бесконечным потоком спермы.
Услышав шипящий шум, он с изумлением наблюдал, как из старухиного бардака на его кухонном столе начал подниматься тонкий синий дым.
- Бог не имеет к этому никакого отношения. А теперь глубоко вдохни, малыш! Быстрее, пока оно не развеялось!
Мика сделал, как ему было сказано. Едкий дым наполнил его легкие, отчего голова сильно закружилась. Изо всех сил он пытался удержаться от падения за стол, но мир вокруг неожиданно потемнел и он потерял сознание, громко рухнув на пол.
Несколько часов спустя Мика пришел в себя на полу посреди кухни. Его голова раскалывалась на части, а член все еще безвольно свисал из его боксеров. Он сел, потирая яйцеобразную шишку на затылке. Груда камней исчезла со стола. Как впрочем и Муза.
Стыд накрыл Мику от воспоминания о том, как когтистая морщинистая рука дрочила его хер, так что горячая желчь тошноты подступила к горлу. Он неуверенно пошел в ванную, собираясь принять горячий душ, дабы смыть с себя недавний позор, но вместо этого неожиданно направился прямо в кабинет. Словно под гипнозом он включил компьютер и создал новый документ. Его голова все еще пульсировала, а желудок урчал, когда Мика начал печатать.
- Итак, как я понимаю, у нас осталось время только на еще один вопрос. Вы, на заднем ряду. Желтая кофточка.
Стройная блондинка в узком желтом джемпере встала, нервно разглаживая брюки на бедрах, прежде чем заговорить.
- Эм, да. Я тут думала. Ваши книги такие замечательные и страшные. Откуда вы черпаете идеи?
Она немедленно села обратно, наклонившись вперед вся обратившаяся в слух, словно ожидая, что сейчас он раскроет ей смысл жизни.
Мика улыбнулся женщине, а затем окинул всю аудиторию насмешливо-серьёзным взглядом. Это был стандартный вопрос на всех публичных мероприятиях, но именно им он любил завершать вечер. После минуты молчаливого размышления, дабы создать напряжение (блондинка выглядела так, будто вот-вот упадет со стула), он заговорил:
- У меня есть Муза, и она на всю голову больная сука, что просто выносит мне мозг не зная пощады.
Ведущий поблагодарил его, и Мика кивнул толпе, прежде чем покинуть сцену под бурные аплодисменты. Он делал это уже бессчётное количество раз, он не взирая на это продолжал наслаждался вниманием, купаясь в лучах славы. Он знал множество авторов бестселлеров, которые ненавидели подобные мероприятия и возмущались необходимостью публичных выступлений ради маркетинга и увеличения базы фанатов, но только не он. Ему кайфовал от внимания и обожания своих поклонников. Он никогда не раздражался, когда великолепный ужин в ресторане прерывал очередной фанат, просивший автограф. Он заслужил это внимание. Он прошел через ад, чтобы оказаться там, где он сейчас.
Когда самолет начал выруливать по взлетно-посадочной полосе, Мика заметил женщину через проход от него, читающую его последнюю книгу "Путь Дьявола". Она застенчиво улыбнулась ему, когда поймала его взгляд, и он улыбнулся в ответ, слегка подмигнув ей. В такие моменты он чувствовал себя прям рок-звездой. Но когда самолет пошел на посадку, его ликующее настроение начало портиться. Мысли о встрече с фанатами вытеснили мысли о предстоящей ночи с Музой. Его тур уже почти завершился, и уже через две недели в кинотеатрах должен был появиться фильм по этой книге. И очень скоро его издатель потребует от него набросок его следующего романа.
Муза.
Еще раз взглянув через проход на женщину, он бросил взгляд на обложку книги. Там был изображен демон, в обличие мужчины и что-то в его глазах было очень знакомым. Они напомнили ему безумный взгляд Музы. И внезапно вся радость от встречи с читательницей его покинула. Он задался вопросом, а захочет ли она по-прежнему покупать его книги, если узнает, на что ему пришлось пойти, ради их написания. Хотя, опять же, наш мир стал настолько безумным, что этот момент вполне мог даже повысить продажи.
После второй книги было то же самое, что и после первой. Муза исчезла, и Мика наивно полагал, что в следующий раз ее помощь ему не понадобится. Он убеждал себя, что наконец-то выведет формулу, которая позволит ему самостоятельно писать бестселлеры. Но затем, после нескольких мучительных недель за клавиатурой, что не вылились даже в пару слов, она вновь появилась. Казалось, что ее притягивал запах его отчаяния.
Вторая книга требовала забрать жизнь. Было очень трудно убить соседского котенка и положить его еще теплое тело на камни. Он любил кошек и ничего не имел против соседей, но первая книга требовала продолжения. Его дебютный роман провел в списке бестселлеров целых двадцать недель. Издатель практически встал на колени, умоляя написать еще одну книгу.
В конечном счете, - решил Мика, - жизнь одного котенка - не такая уж и большая цена за славу и богатство, не так ли? Но вид убитой горем маленькой девочки, что каждый день после школы искала своего потерявшегося любимца, заставлял его чувствовать себя полным дерьмом. И эти заплаканные голубые глаза в конечном итоге заставили его бросить эту затею. На первой книге он заработал достаточно денег, чтобы купить дом в деревне, а продолжение ждали так долго, что никто не сомневался, что второй роман возглавит все чарты. Он, конечно, мог позволить себе жилье и получше, но решил, что смена обстановки с мегаполиса на сельскую местность поможет его вдохновению, дабы самому написать следующий роман.
Прожив шесть месяцев в деревне Мика понял, что это не работает и написать книгу самостоятельно ему не по силам. Изо дня в день нарастающая паника заставила его вернуться в свой старый район, где он провел весь день, бродя по округе в поисках своей потерянной Музы. В своих отчаянных поисках он облазил все трущобы и дешёвые закусочные, и даже дважды прочесывал приют для бездомных. И только когда снег повалил стеной он сдался, переживая, что не сможет добраться до дома.
Я все проебал. Ей меня не найти, как и мне её. Моей карьере конец.
Уже ближе к полуночи, подъезжая по подъездной дорожке к дому, сердце Мики бешено забилось. На крыльце сидела Муза, все еще одетая в те же грязные лохмотья, но при этом в тяжелой зеленой армейской куртке. Он не спросил, как она туда попала и как проскочила незамеченной через его систему безопасности. Он даже не собирался задавать ей вопросы, ибо ее ответы всегда были снисходительными и непонятными. Она была там, и он был ей за это благодарен. Остальное не имело значения.
Его переезд казалось совсем не расстроил Музу. Она поведала ему, что его третий роман готов, и в качестве оплаты она снова протянула ему лист бумаги, где на этот раз было написано только имя и номер телефона. Она сказала ему позвонить этому парню и объяснила, о чем ему нужно попросить. Желудок Мики скрутило от этой просьбы, но он без пререканий достал мобильник и набрал номер. Уже через два часа он ждал в переулке за больницей, прохаживаясь мимо двери с надписью. "ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА".
Санитар Боб вышел на перерыв и закурил сигарету, подозрительно оглядевшись, прежде чем передать Мике небольшой свернутый пакет. Не говоря ни слова, Мика протянул ему пачку купюр. Они не обмолвились ни единым словом. По телефону Боб объяснил, каким образом он заполучил эти предметы, но Мике от этого все равно легче не стало и домой он ехал в подавленном настроении, периодически бросая косые взгляды на ужасный пакет, лежавший на пассажирском сиденье. Он всей душой надеялся, чтобы его не остановил какой-нибудь патрульный, понимая, что случись такое, несмотря на свои обещания об обратном, он бы в мгновение ока сдал Боба с потрохами. Да и вообще, какой человек был способен на такое?
Когда он вошел в дверь, его ждала Муза с уже разложенной кучей камней и костей. Он попытался всунуть ей сверток, но она отказалась.
- Нет, сладенький мой, это должен сделать ты.
Мика глубоко вздохнул и положил сверток на стол и осторожно развернул. Он чуть не вскрикнул, когда увидел две маленькие ручки, хотя знал, что находится в пакете. Ребенок родился мертвым и его крошечное тело собирались кремировать, так что, по крайней мере, он не нес ответственности за его смерть. Он даже был рад, что они не были розовыми, какими полагается быть ручкам новорожденного, но все равно это было ужасно.
Пухлые пальцы цвета глины были сжаты в кулачки, оканчивающиеся кровавыми обрубками на запястьях. Они были прохладными на ощупь и при этом невыносимо мягкими. Он едва успел отвернуться когда его начало рвать, стараясь в процессе не заблевать ведьмовское подношение.
На этот раз, когда он пришел в себя, Муза все еще сидела за его столом и ела мороженое прямо из коробки. Он некоторое время смотрел на нее с недоверием, желая, чтобы она исчезла, как призрак. Но исчезать она нисколько не собиралась, предпочитая оставаться настоящей и вызывающей отвращение, громко причмокивая, отправляя ложками десерт в свой почти беззубый рот.
- Эээмм... А разве ты не должна уйти?
В голосе Мики чувствовалось раздражение, но его это не волновало. Эта гребаная старая карга заставила его привезти ей детские ручонки.
- А мне некуда идти. Так что я решила переехать к тебе.
На выходе из аэропорта Мика взял такси, и с каждой милей, приближавшей его к дому, его настроение становилось все мрачнее. Сначала он решил, что в ее пребывании там нет ничего особо страшного, так как он все равно отсутствовал большую часть времени, разъезжая по стране с публичными выступлениями и подписывая книги. Постоянной девушки у него не было, так как он предпочитал свидания на одну ночь с женщинами, с которыми встречался на конгрессах и выступлениях в книжных магазинах. Ему так было легче, ибо глубоко внутри он знал, что если подпустит женщину слишком близко к себе, то может выдать ей свою тайну.
Поначалу Мике казалось, что жить со старухой в дном доме не так уж и плохо. Она мало ела и большую часть времени проводила в своей комнате. Время от времени он сталкивался с ней на кухне или слышал ее кудахтающий смех через закрытую дверь, когда шел по коридору. Похоже, ей очень нравились ситкомы, повторы "Друзей" она могла смотреть часами. По большей части она его не трогала.
Но она воняла. В течение нескольких месяцев ее вонь пропитала все комнаты дома, затхлая и отвратная, это был настоящий бабкин смрад. Хотя теперь она могла принимать душ каждый день, она так и не сменила одежду и никогда не выглядела чище. Каждый случайный взгляд на нее, каждый раз, когда он чувствовал ее тошнотворный запах, каждый раз, когда он слышал ее приглушенный смех за дверью, все это сразу напоминало ему о том, как далеко он готов зайти ради успеха. Она открыла ему глаза на то, каким гнилым он был внутри и на какое беззаконие он способен пойти в следующем акте.
Было уже за полночь, когда Мика молча вошел в дом. Он был рад, что Музы не было видно и дверь ее спальни была закрыта. Утомленный поездкой, он направился прямо в свою спальню на противоположной стороне дома, разделся и упал в постель, даже не приняв душ.
Он знал, что через несколько дней придет время обсудить с Музой его следующую книгу, и задавался вопросом, как долго его хватит. Он даже не хотел думать о том, какие подношения с него потребуют после рук младенца, и презирал человека, которым стал. Поскольку на горизонте маячили отчисления за грядущий фильм, Мика серьезно подумывал о том, чтобы уйти на пенсию и просто инвестировать уже заработанные деньги.
Возможно, я устроюсь на работу в одно из крупных издательств редактором. Черт, а может быть, я открою собственное издательство!
От таких мыслей кружилась голова, и в конце концов он погрузился в беспокойный сон.
Лежа на кровати, Мика погрузил руки в ее длинные волосы, нежно принуждая заглотить его член еще глубже. Она не противилась и охватив руками его бедра начала притягивать его к себе еще сильнее. Он громко стонал, в то время она издавала жадные и влажные звуки, а после начал яростно работать тазом, приближаясь к самому мощному оргазму в его жизни. Когда он бурно кончил, она не уклонилась от его спермы, как многие другие женщины, а жадно ее проглатывала, так, словно не могла ею насытиться. Он яростно кончил снова, удивив их обоих вторым извержением подряд.
Когда спазмы утихли, а сердцебиение пошло на спад, Мика нежно погладил ее по волосам и вздрогнул, поняв, что локоны в его руке больше не были мягкими и шелковистыми. Его руки гладили грубый, сплошь в колтунах, ворох седых волос. Мика резко вытащил член изо рта женщины и резко задрал ей голову.
Он вскрикнул от страха, когда перед ним предстало морщинистое лицо Музы. Ее гнилые зубы обнажились в похотливой улыбке, а на морщинистом подбородке блестели нити слюны и спермы. Он попытался спихнуть ее с себя, но неожиданно его руки ослабли и словно парализованные упали вдоль тела. Он с ужасом наблюдал, как она ползла по его распростертому телу и как ее обвисшие сиськи волочились по его груди, морщинистые и сдутые, сплошь покрытые прыщами и пигментными пятнами.
- Оооо, мой драгоценный малыш, - проворковала она своим скрипучим голосом. – Теперь моя очередь! Ты главное не переживай, верно же говорят, чем старше ягодка, тем слаще сок!
С этими словами Муза оседлала его голову и села ему на лицо.
Мика вскочил на кровати с бешено колотящимся сердцем и с немым криком, парализовавшим горло. Ранний утренний солнечный свет струился сквозь жалюзи, на мгновение ослепляя его. Когда его замешательство улеглось, он понял, что находится в своей постели. Один. Вздохнув с облегчением, он провел дрожащей рукой по волосам, что были мокрыми от пота. Но мокрыми были не только его волосы. С отвращением Мика осознал, что во сне у него произошла эякуляция.
- Что за больная херня со мной твориться, - подумал он.
После долгого принятия горячего душа он снял грязное постельное белье и забросил его в стиральную машину с гораздо большим количеством моющего средства, чем было необходимо, прежде чем отправиться на кухню и приготовить себе завтрак. Пока он жарил яйца с беконом его мысли постепенно приходили в порядок и он все больше убеждался в правильности вчерашних умозаключений.
Так больше продолжаться не может. Этому всему нужно положить конец. Открыть собственное издательство - отличная идея. Имея три бестселлера, два из которых до сих пор в чартах, и крупный фильм по моему последнему роману, денег у меня больше чем достаточно.
- Смотрю ты уже кухаришь.
Скрипучий голос Музы так напугал его, что он выронил лопатку для сковороды, после чего поднял ее с пола дрожащей рукой.
Она громко засмеялась и ее глаза блестели, как осколки черного камня.
- Как давно ты здесь? Я не слышал, как ты зашла.
- Буквально секунду назад, мой мальчик. Ну, а теперь пришло время нам поговорить о твоей следующей книге. Мне нужно еще одно подношение.
Мика долго стоял на кухне, глядя на нее, затем опустил глаза в пол. Я могу сделать это. Я должен это сделать.
- Муза, я тут подумал...
- Ну так рассказывай скорее, сынок, чего ты там удумал.
Ее голос звучал крайне весело.
- Ну... в общем...
Он на мгновение запнулся, обдумывая, что сказать, прежде чем слова полились из него таким бурным потоком, которого он даже сам от себя не ожидал.
- Я больше не хочу этого делать. Я имею в виду, что благодарен за все, что ты для меня сделала, правда благодарен, мы были отличной командой и справились со всем на все сто. Но я думаю, что пора это заканчивать. Я хочу выйти на пенсию и открыть собственную издательскую компанию. Я заплачу тебе, сколько пожелаешь, за все то, что ты для меня сделала.
Мика посмотрел на нее, не уверенный в том, что ожидает увидеть. Гнев или, может быть, печаль, но она лишь просто ему улыбнулась, склонив голову набок.
- Я понимаю, малыш, что ты имеешь в виду.
Когда она говорила, ее голос был хриплым, но при этом мягким.
- Но как же это печально. Быть издателем - достойный труд, но я думала, ты сам хочешь стать писателем. И я думала, тебе нравится жить в центре внимания.
Муза с достоинством поднялась, и повернувшись к нему спиной направилась в свою спальню. По дороге не оборачиваясь она грустно сказала:
- Как жаль, что ты не напишешь свою последнюю книгу. За этот роман ты должен был получить награду.
Затем она исчезла в спальне, оставив за собой открытую дверь.
Мика был ошеломлен. Он то считал, что достиг всего, чего хотел в жизни с помощью первых трех книг, но обещание романа, что получит награду, сковало ход его мыслей.
Награда. Он был весьма популярным писателем, но ни одной награды так и не получил. Вот на такой книге и надо заканчивать карьеру, - подумал он.
С чувством ненависти к себе, кляня себя последними словами за то, что позволил ей снова развести его на еще один роман, он поплелся по коридору и остановился прямо у ее двери с серьезным выражением лица.
- И какой же приз меня ждет?
Муза сидела на односпальной кровати, ее сумка, набитая барахлом, валялась на полу между ее ног. Ей нечего было брать с собой, кроме сумки, так как никакой другой одежды или вещей она с собой не принесла. Снова наклонив голову набок и слегка улыбнувшись, она не смогла скрыть торжества в глазах.
- Этот роман выиграет премию Брэма Стокера. И это вознесет тебя на самую вершину популярности.
- И что же я должен сделать?
- Трахнуть меня. Да не волнуйся ты так, малыш. Как мы уже знаем, чем старше ягодка, тем слаще сок!
Ведьма мерзко захихикала.
Мика сжал кулаки, желание бить ее по лицу, пока от него ничего не останется, захлестнуло его сознание. Глядя на его взбешённое лицо Муза рассмеялась еще сильнее.
- Ха-ха! Попался! Да шучу я, расслабься. То же мне, нашел проблему! В любом случае, я слишком стара чтобы твой маленький писюн мог меня заинтересовать.
Она продолжала противно хихикать.
- Так и что же я должен сделать?
- Мне нужно сердце. То, что ты вырежешь лично сам.
Сказав это, Муза, как ни в чем не бывало продолжила возиться с сумкой.
- Ты, старая карга! Да ты совсем рехнулась что ли?
- Возможно. Но это то, что мне нужно. И кстати, закрой рот. Ты выглядишь как полный идиот.
Сидя на кровати она наклонилась и ее глаза сияли от предвкушения, когда она объясняла ему, как это можно сделать.
- В этом городе сотни бездомных. Люди, по которым никто и никогда не будет скучать. Все, что тебе нужно сделать, так это заставить кого-нибудь поехать с тобой к тебе домой, пообещать ему деньги, еду, ну или что-то в этом роде. А когда он будет здесь...
Она с громким хлопком хлопнула в ладоши, так, что аж Мика подпрыгнул.
- Я... я не знаю. Я же не убийца. Я не смогу.
Мике стало плохо, он словно очутился в дрянном кинофильме. За последние несколько лет он натворил достаточно плохого во имя своей мечты, но не думал, что способен на хладнокровное убийство.
Внезапно ему больше всего на свете захотелось никогда в своей жизни не встречать Музу. В тот момент он отдал бы все, чтобы вернуться к своей паршивой работе редактора. Пуская та жизнь и была жалкой, но, по крайней мере, развратный монстр, живущий глубоко в его душе, не терзал бы его изнутри на части. Но как бы ему не хотелось убедить себя в том, что он не убийца, он знал, что эта награда очень стоит своей цены, и в его голове начал прорисовываться план, как это провернуть. Даже думать об этом было безумием, но он понимал, что доведет дело до конца. Эту награду он хотел.
- Хорошо, - сказал он. – В последний раз.
Сердце было теплым и скользким и Мика чуть было не выронил его на пол, вспомнив, как оно отчаянно билось у него в руках некоторое время назад. Нож был туповат и для разделывания грудины совсем не годился, поэтому у него не было другого выбора, кроме как, разрезав тело почти пополам, достать его через брюшную полость. Но даже это далось ему с трудом, особенно по части крупных сосудов. Он боялся повредить само сердце, поэтому работать пришлось медленно, учитывая, что литры крови практически полностью закрывали ему обзор. К тому времени, как он закончил, весь в поту, в крови и других физиологических жидкостях, воняло от него, как от подсобки в мясной лавке.
Мика осторожно положил сердце на кучу костей-камней и стал ждать. Ничего не произошло. Он был уверен, что расположил их в правильном порядке. В ожидании эффекта Мика тяжело вздохнул и почесал лоб, размазав по нему кровавое пятно.
Несмотря на яростное рычание и удивленную обиду, застывшую в пустом взгляде черных глаз, ее оказалось на удивление легко задушить. А вот потрошить ее было ужасно, ее внутренности снаружи смердели хуже, чем будучи внутри, а он еще случайно проткнул толстую кишку, выпустив тем самым в комнату спелый запах дерьма и кишечных соков. Ее дерьмо, казалось, пропитало каждый дюйм его тела и он чувствовал этот вкус во рту, но свою работу он выполнил. Но это не сработало! Кости-камни просто отказывались выпускать заветный дым. Вот бы знать нужные слова, те невнятные гортанные бормотания Музы на непонятном языке. Ведь он их не произнес. Поэтому ничего и не получилось.
Мика вошел на кухню, намереваясь помыть посуду и подумать, что делать с ее расчлененным телом, но остановился как вкопанный. Резко развернувшись он бросился обратно, перекинул вонючий труп Музы через плечо и таща за собой ее внутренности, вошел в офис, бросив ее тело как мешок рядом с компьютерным креслом. Ее стеклянные глаза слепо смотрели на Мику, пока он барабанил окровавленными пальцами по столу, ожидая загрузки компьютера. К чему бы он ни прикасался, он везде оставлял кровавые отпечатки, но Мика этого не замечал. Он был всецело поглощен ясностью поставленной задачи.
Когда машина ожила, Мика усмехнулся, глядя на труп старухи. В его памяти вереницей пронеслись воспоминания ее руки, мастурбирующей его член, мертвого котенка и сжатых кулачков младенца. Он положил пальцы на клавиатуру и начал с громкими звуками собирать огромную порцию соплей на задней стенке глотки. Когда во рту сформировался внушительный тошнотворный комок, он выразительно выплюнул ком зеленой слизи прямиком в мертвое лицо Музы!
Он смотрел, как густая слюна скатывается по контурам ее морщинистого лица, пока его пальцы выбивали слова на экране. Ему не нужно было смотреть на то, что он печатал, он знал, какую историю они собираются рассказать.
А на мерцающем экране в этот момент печаталось:
В тот день, когда Мика встретил Музу, он практически отказался от своей мечты стать писателем.
Перевод: Роман Коточигов
Музыка громко гремела над переполненным баром, когда Скотт сел на табурет, его глаза сканировали танцпол.
Боже, я ненавижу это техно-дерьмо, - подумал он, слегка приподнимая подбородок и поднимая палец, когда появился бармен. Он обменял десятидолларовую купюру на свежую водку с тоником, покачав головой, показывая, что мужчина может оставить сдачу себе. Он снова обратил свое внимание на танцующих.
Люди самозабвенно кружились, натыкаясь друг на друга в ограниченном пространстве. На них вспыхивали синие и красные стробоскопы, придавая толпе сюрреалистичный вид и рисуя сцену перед его глазами маленькими вспышками, похожими на моментальные снимки. Некоторые женщины сняли свои топы, их кружевные лифчики светились в черном свете. Другие носили блузки, которые открывали больше, чем бюстгальтер: прозрачная ткань, прилипшая от пота к обнаженной груди. В обтягивающих брюках и коротких юбках они подпрыгивали и скрежетали, притягивая взгляды мужчин, стоящих по краям, их напитки были зажаты в потных руках, члены наполовину одеревенели от парада плоти.
Иногда храбрая душа "ввязывалась в драку" только для того, чтобы получить отпор от тех самых женщин, которые, казалось, приглашали его присоединиться к ним своими непристойными движениями и взглядами "трахни меня". Это был жестокий вид спорта.
Кто-то толкнул его в плечо, и Скотт обернулся, его чувства обострились от сильного запаха духов и пота. Женщина улыбнулась, ее глаза остекленели и налились кровью.
- Извини, - прокричала она сквозь музыку, в ее дыхании ощущался дрожжевой запах пива.
Скотт кивнул ей и отвернулся, но она наклонилась ближе, прижимаясь к нему грудью. Он почувствовал, как ее возбужденные соски уперлись в его руку.
- Привет. Хочешь угостить меня выпивкой?
Еще одна волна пивного запаха.
- Не очень, - oн поморщился.
- Что? Ты педик?
Она могла бы быть привлекательной, если бы была трезвой и не носила так много косметики, но она ухмылялась так, что это подчеркивало ее чрезмерно большой рот, а потекшая тушь делала ее глаза похожими на две темные дыры.
- Может быть.
- Ну, и пошел ты, приятель.
Она, пошатываясь, пошла прочь, быстро поглощенная толпой.
Окинув взглядом барную стойку, он уже собирался отказаться от этого вечера, когда увидел ее, сидящую на табурете спиной к танцполу. То же, что и всегда. Скотт отхлебнул водки и немного повернулся на своем стуле, чтобы видеть ее, делая вид, что наблюдает за танцующими. Он окинул взглядом ее длинные темные волосы, ниспадающие прямо на спину, резко контрастирующие с колючими, затвердевшими от геля стрижками и асимметричными стрижками, которые носили другие женщины. Он восхищался консервативным нарядом, который она носила. Сквозь ее скромную одежду не было видно ни намека на ее грудь или кружево. Все зависело от воображения Скотта, что скрывалось под этими волнистыми складками. И он потратил много часов, занимаясь именно этим.
В первый раз, когда Скотт увидел ее, он понял, что она была той самой. Он наблюдал за ней уже три ночи, и это чувство только усилилось, обжигая его грудь, когда он наблюдал, как она потягивает свой напиток, не обращая внимания на толпу вокруг нее, ее тонкие руки вертят соломинку в бокале. Он хотел заполучить ее. Сегодня вечером.
Скотт, сжав кулаки, наблюдал, как мускулистый бармен перегнулся через стойку, что-то говоря ей на ухо. Изгиб губ другого мужчины, когда он улыбнулся девушке, сказал Скотту, что он флиртует, но она только смотрела на него в ответ своими бездонными темными глазами, не улыбаясь и не говоря ни слова, пока бармен не покачал головой и не ушел. Скотт наблюдал, как она повернула голову в его сторону, ее лицо ничего не выражало. Его пульс участился, когда он отвел взгляд.
Краем глаза Скотт увидел, как она встала, чтобы уйти, прокладывая себе путь сквозь шумную толпу. Он сохранял хладнокровие, неторопливо допивая свой напиток. Он знал, куда она направлялась.
Выйдя на парковку, Скотт закурил сигарету и прислонился к грубой кирпичной стене, глубоко затянулся и задержал на мгновение. Ему не нравилось, что во всех барах запретили курение. Он нигде не мог разглядеть женщину, но это не имело значения.
Скотт проехал мимо непритязательного одноэтажного дома и припарковался в конце квартала под древним кленом, низко свисавшим до земли. Машина была бы почти скрыта. Включив зажигалку на приборной панели, он оглядел тихий район. Прикуриватель выдвинулся, и он зажег сигарету, неторопливо выкуривая ее. Глупо было торопиться. Спешка могла сделать его беспечным, а он не мог позволить себе беспечности. Сунув руку в бардачок, он вытащил пару кожаных перчаток и маску, которые купил в магазине S&M в городе. Онa плотно облегала его голову, когда он застегнул вертикальную молнию на затылке, оставив горизонтальную открытой на губах. Скотту понравилась возможность использовать свой рот. Ему также нравился ужас, который это внушало его жертвам. Сунув руку под пассажирское сиденье, он достал большой охотничий нож с зазубренным лезвием. Взглянув на цифровые часы на приборной панели, он увидел, что было несколько минут второго ночи.
Время рок-н-ролла.
Он вышел из машины и закрыл дверцу, стараясь вести себя тихо в тихой ночи. Оставаясь в безопасности темноты под деревом, он осмотрел улицу, уделяя особое внимание соседним домам. Все было темно и безмолвно. Хорошо. Надев маску и перчатки, он вылез из-под дерева и направился к ее дому, держась в тени. Высокие живые изгороди, окаймлявшие участок, помогли ему скрыться, когда он подкрался к заднему двору.
Гараж был пристроен, и Скотт во время предыдущего визита решил, что это будет его лучший способ проникновения. В гараж вела задняя дверь, но когда он подергал за ручку, то обнаружил, что она заперта. Используя прочную рукоятку ножа, он пробил дыру в одном из нижних стекол дверного окна, не решаясь прислушаться к звукам тревоги. Когда ничего не последовало, он вынул оставшееся стекло из рамы и осторожно просунул руку, чтобы отпереть дверь.
Скотт прокрался через гараж к двери, которая вела в дом, и ухмыльнулся, когда ручка мягко повернулась. Он открыл ее и заглянул за угол, не увидев ничего, кроме темной кухни. Его ботинки мягко ступали по линолеуму. Лунного света через окна было как раз достаточно, чтобы он мог ориентироваться, когда пробирался в гостиную. Звук в конце коридора привлек его внимание, и он замер, напрягаясь, чтобы отследить его.
Скотт улыбнулся, когда понял, что она поет. Мягкая и проникновенная, ее песня была прервана звуком плещущейся воды. Она была в ванне. Он обдумал ситуацию. Обычно, когда он врывался, женщина уже спала в постели, беззащитная, когда он скользил рядом с ней и приставлял нож к ее горлу.
Должен ли я подождать, пока она ляжет спать? Я не могу просто войти и вынуть ее из ванны, она будет скользкой, и за нее будет трудно держаться. Впервые за долгое время он не был уверен, как поступить дальше. В конце концов, ее навязчивый голос подстегнул его.
Ее спальня находилась в конце коридора. Полоска света проникала в холл из главной ванной комнаты. Скотт вошел в спальню, благодарный толстому ковру, который скрывал звук его приближения. Он подкрался к двери ванной, которая была приоткрыта. В полумраке комнаты он выглянул из-за дверного косяка и почувствовал прилив облегчения, когда увидел, что она сидит в ванне спиной к нему. Если бы он вел себя достаточно тихо, то, возможно, смог бы наблюдать, как она принимает ванну. Оглядев темную комнату, он решил, что проскользнет в шкаф, когда она выйдет, и подождет, пока она уснет, чтобы напасть на нее.
Женщина лежала, низко сгорбившись, в ванне, ее тело было скрыто высокими керамическими бортиками. Все ее длинные шелковистые волосы были собраны в свободный пучок, и он мог видеть только ее профиль. Ее глаза были закрыты, а на верхней губе выступили капельки пота. Воздух над ванной дрожал от пара. Единственным звуком был звук ее тела, рассекающего воду. Она перестала петь, и это причинило ему боль. Пока он наблюдал, ее рот приоткрылся, и она издала хриплый стон, заставив его задаться вопросом, что делали ее руки под водой.
Скотт затаил дыхание, когда она села, открыв ему вид сбоку на одну маленькую упругую грудь. Сосок был таким бледным, что был почти неотличим от остальной ее белой кожи, от которой шел пар от горячей воды. Она снова застонала.
Женщина позволила одной руке соскользнуть с края ванны, обнажив розовую рубцовую ткань, тянущуюся полосами до самого плеча. Она потянулась, чтобы схватить что-то с пола. Старомодная опасная бритва лежала на коврике в ванной, ее лезвие было открыто и поблескивало в свете от туалетного столика. Она схватила его за перламутровую ручку и поднесла к губам для благоговейного поцелуя. Соскользнув обратно в воду, она подняла правую ногу, чтобы побрить.
Скотт созерцал ее уродство, испытывая одновременно отвращение и возбуждение. Ему страстно хотелось провести рукой по ее коже, почувствовать текстуру этих шрамов. Возможно, оставит несколько своих собственных следов.
Похожие отметины тянулись по всей длине ее ноги, некоторые спускались прямо по голени, в то время как другие вились вокруг икры. Они менялись по цвету от бледно-розового до глубокого сердито-красного, блестящие и яркие на фоне ее бледности. Поставив ногу на край, она поднесла бритву к своей коже и вздохнула с придыханием удовольствия.
Скотт затаил дыхание, захваченный интимным моментом, наблюдая, как она проводит бритвой по ноге, и начало эрекции возбудило его промежность.
Она не пользовалась ни гелями, ни мылом. Приложив лезвие к месту на лодыжке - костяшки пальцев побелели, когда она надавила - она разорвала кожу и срезала полоску плоти с голени, когда провела бритвой вверх. Kровь стекала по ее икре и капала в ванну.
Какого хрена она делает? Желудок Скотта скрутило, когда она содрала идеальную полоску своей кожи. Отложив бритву, она поднесла лоскут к лицу и с еще одним пьянящим стоном засунула его в рот. Кровь и пот розовой струйкой стекали по ее подбородку.
Сделав шаг назад, Скотт наткнулся на что-то и ахнул.
Голова женщины удивленно повернулась к двери, ее глаза сузились, когда она продолжала жевать. Скотт замер. Что, черт возьми, не так с ее глазами? Я думал, они коричневые.
Не в силах пошевелиться, Скотт наблюдал, как она встала и вышла из ванны, вода стекала с ее стройного тела и темнела на синем коврике для ванной. Мгновение они просто смотрели друг на друга, он в тени, она на свету. Кровь стекала по ее мокрой голени и капала на пол, но она, казалось, этого не замечала. Она улыбнулась Скотту, ее зубы были розовыми от ее собственной крови.
- Ну, здравствуй, любимый. Самое время тебе появиться.
Женщина шагнула к нему, протягивая руку.
Скотт стоял на месте, выставив нож наружу на уровне бедра, когда она подошла к нему. Взглянув вниз на лезвие, она не испугалась. Подавшись вперед, словно желая обнять его, она позволила ножу легко скользнуть сквозь ее плоть, проколов бок, как будто она была сделана из сливочного сыра, а не из плоти и костей.
Она ахнула от удовольствия, ее плоть, казалось, присосалась к ножу, когда он вытащил его.
При звуке ее восторженного стона решимость Скотта улетучилась. Любые следы эрекции исчезли, и его желудок свело судорогой при мысли о том, что она ест свою собственную кожу.
Сумасшедшая. Сучка абсолютно ебанутая. Я должен выбраться отсюда. Он сделал два быстрых шага к двери спальни, затем его лодыжка зацепилась за что-то твердое на полу, и он вытянул руки, чтобы удержать равновесие. Тем не менее, бросившись вперед, он вытянул левую руку, чтобы остановить падение, чувствуя охотничий нож в правой.
Его голова ударилась обо что-то твердое. За мгновение до того, как все погрузилось во тьму, он подумал о том, что все еще носит маску. По крайней мере, я не порежу себе голову.
Мягкое, красивое пение вырвало Скотта из беспамятства уютной темноты, которая окутала его своими тисками. Возвращаясь постепенно, он первым делом заметил свою сильную головную боль. Слабый свет пробивался сквозь его закрытые веки, но даже этого было слишком много для его ноющей головы. Он попытался потереть еe, но обнаружил, что не может пошевелить ни руками, ни ногами.
Его глаза в тревоге распахнулись, отчего пульсация в голове удвоилась.
Потребовалось мгновение, чтобы осознать свое окружение, и у него была секунда паники, когда он подумал, что каким-то образом ослепил свое периферийное зрение. Все это мгновенно вернулось к нему: женщина в ванне, пение и то, что он все еще был в ее доме в маске.
Неудивительно, что я могу видеть только прямо перед собой.
Ее лицо оказалось прямо перед его собственным, и Скотт отстранился, пытаясь отодвинуться как можно дальше.
Она больше не носила темно-коричневые контактные линзы, ее настоящие глаза сияли ярко-желтым, зрачки были черными, как у рептилии. Щелочки. Она улыбнулась и провела рукой по его животу, давая ему понять, что на нем была только маска. Его запястья и лодыжки были привязаны к столбикам массивной кровати.
- Xорошо. Ты наконец-то очнулся. Я волновалась.
Она наклонилась, чтобы поцеловать его, но получила только поцелуй, когда он повернул голову.
- Кто ты такая?
- О, бедняжка, ты действительно довольно сильно ударился головой. Ничего страшного, если ты в замешательстве, - oна продолжала водить рукой по его телу от груди к бедру, с каждым движением приближаясь к его паху. - Я твоя любовница, конечно.
Скотт чувствовал себя беспомощным. Привыкший быть хищником, он содрогнулся от ощущения себя добычей. Все, что он чувствовал сейчас, - это непреодолимую потребность сбежать. Легкое прикосновение ее руки к члену заставило его подпрыгнуть, и его тело покрылось гусиной кожей.
- Отпустите меня, леди. Пожалуйста.
Она склонила голову набок, озорная усмешка не вязалась с ее инопланетными глазами.
- Иногда, когда я слишком долго нахожусь без любовника, мне приходится доставлять себе удовольствие. Теперь все в порядке. У меня есть ты, чтобы доставить мне удовольствие.
Скотт уставился на женщину, которая встала, подмигнув, и потянулась, демонстрируя свое гибкое тело. Вблизи Скотт увидел розовые шрамы, которые тянулись по ее рукам и ногам, и пересекали грудь и живот, искривленную красную рубцовую ткань там, где она наткнулась на его охотничий нож.
- Нравится то, что ты видишь? - oна прихорашивалась, поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы дать ему полный обзор.
Нож блеснул в верхнем свете, когда она взяла его со стола, проведя кончиком пальца по острому краю. Капелька крови выступила у нее на большом пальце, и она поднесла егo ко рту, ее глаза закрылись от восторга, когда ее розовый язычок высунулся, чтобы поймать ее.
- Мне нравится прелюдия.
Приложив лезвие к запястью, она медленно провела им по всей длине руки, снимая кусочек кожи шириной в дюйм[4].
Поняв ее намерение, Скотт сжал губы за мгновение до того, как полоска плоти прижалась к его рту, пачкая его кровью.
- Трудно, да? - ее тон был мягким и приятным, она схватила его за яйца, сжимая и выкручивая одним быстрым движением.
Яркие вспышки света застилали зрение Скотта, и он открыл рот, не уверенный закричит ли он, его вырвет или и то, и другое вместе. С неестественной скоростью женщина засунула комок кожи ему в рот и надавила на челюсть, лишив его возможности сплюнуть. Соленый, медный привкус наполнил его рот, и он почувствовал, как желчь обжигает горло, угрожая задушить его, пока он лежал там беспомощный. Не имея особого выбора, он проглотил мясо целиком, зная, что жевать - значит подавиться собственной блевотиной.
Она проворковала ему на ухо, слегка проведя лезвием ножа по одному из его сосков и лизнув уголок его рта, прежде чем он смог отвернуться. Откинувшись назад, ее причудливые глаза оценивали обнаженное пространство его тела.
Его яйца все еще болели, а в голове пульсировало. Ему не нравилось, что ее взгляд постоянно возвращался к его промежности.
- Ты сумасшедшая гребаная сука. Игры закончились. Отпусти меня, или я убью тебя!
Она засунула ему в рот что-то шелковистое (он подумал, что это могут быть трусики), затем туго застегнула маску.
- Думаю, ты сказал достаточно. Я надеялaсь, что ты будешь тем самым. Это было так давно.
Она достала альбом для вырезок из темноты под кроватью, открыла обложку и улыбнулась тому, что увидела. Держа его над ним, чтобы он мог видеть, она указывала на различные статьи, любовно вырезанные и приклеенные к страницам. Она прочитала вслух:
- "Город тонет в терроре; насильник в маске снова наносит удар. Угроза в маске забирает свою четвертую жертву. Граждан призвали присматривать за молодыми соседками, поскольку серийный насильник остается на свободе..."
Ее рука вернулась к обводке его груди, нож легко скользнул прямо за ней. Дотронувшись до места на его ребрах, она поджала губы и склонила голову набок, затем удовлетворенно кивнула сама себе.
- О, любимый, - oна вздохнула, и ее лицо приняло мечтательное выражение. - Ты можешь это почувствовать? Это так чувственно, не правда ли? Совместное использование плоти и удовольствий. Сейчас я внутри тебя.
Остановившись, чтобы еще раз поднять альбом, она пролистала егo до конца, и выражение гордости осветило ее лицо, когда она показала ему еще один набор статей.
- Видишь, я тоже здесь! "Еще одно тело без кожи, найденное в реке Джеймс. Освежеванный труп мужчины, оставленный под эстакадой. Полиция ищет зацепки в пятом убийстве, источники называют убийцу "ВУРДАЛАКОМ"..."
Отложив альбом для вырезок в сторону, она снова обратила свое внимание на Скотта.
Поцеловав молнию, закрывавшую рот Скотта, она полоснула ножом, не обращая внимания на его приглушенные крики, когда его глаза выпучились от ужаса. Срезав часть кожи вдоль его ребер, она не обратила внимания на то, как он взвыл и дернулся, когда нож задел кость.
Его периферийное зрение за маской сократилось до крошечных точек, когда Скотт снова начал терять сознание, едва видя сочащийся кусок своей плоти, который она держала перед ним.
- Сейчас ты внутри меня, любимый, - cказала она со вздохом, поднося его окровавленную плоть ко рту и расстегивая маску. - Не волнуйся, любимый. Тебе скоро понравится.
Перевод: Zanahorras
Скрипя зубами от злости, Чад пнул пустую банку из-под пива в сточную канаву, и та с грохотом улетела в темноту. Было поздно и он забрел дальше, чем планировал. По обе стороны от него возвышались ряды полуразрушенных домов вперемежку с захудалыми магазинчиками. Будь он на машине, то ехал бы с поднятыми окнами и запертыми дверями. Улица выглядела заброшенной, но он знал, что опасности здесь подстерегают на каждом шагу. Те же уличные отморозки, которым больше нечем заняться, кроме как грабить и выбивать дерьмо из белых чуваков, что попутали дорогу. И даже убить человека им ничего не стоит.
Но сейчас Чаду на это было наплевать. Засунув руки в карманы, он продолжал идти. Он не был трезв, но и не был настолько пьян, как ему хотелось бы. Здравомыслящая часть разума Чада пыталась урезонить его. Тебе следовало остаться в баре с Эллиотом и Сашей. Ты все еще можешь найти дорогу назад, прежде чем твою тупую задницу прикончат.
- Да на хуй Эллиота! – в сердцах выкрикнул он пустой улице. - И Сашу тоже в пизду!
Но в этом-то и была вся проблема. По этой причине он и ушел из бара. Эллиот, его самый лучший друг, был настолько всецело увлечен Сашей, что даже не заметил его уход. Чад оставил их в баре, покачивающимися в объятиях друг друга на танцполе.
Он ушел, потому что больше не мог трахать Сашу. Все кончено. Через два дня она станет миссис Эллиот Холмс, и прошлой ночью она порвала с Чадом.
- Да пошла ты нахуй, Саша – сквозь зубы вымолвил Чад, но в этот раз слова прозвучали мягче, поскольку его ярость сменилась жалостью к себе.
Найдя ржавую скамейку рядом с переполненным мусорным баком, воняющим гнилью, Чад опустился на нее и обхватил голову руками. Он должен был ненавидеть Эллиота, он хотел ненавидеть Эллиота, но он просто не мог. Они были друзьями с детства, и за все эти годы Эллиот никогда не проявлял себя иначе, как отличным парнем. Они проводили школьные каникулы в семьях друг друга и отдыхали вместе каждое лето, начиная с начальной школы. Они вместе закончили юридической колледж, тот же самый, что их отцы посещали вместе десятилетия назад. Их семьи были переплетены в большей степени, чем какие-либо другие. И Эллиот ни разу не пытался увести девушку у Чада, хотя, видит Бог, он мог бы заполучить их всех. Чад просто не мог не любить его.
Это Саша все испортила. Он хотел ее с того самого момента, как Эллиот познакомил их. Ее красота и жизнерадостность, вкупе с задорным характером, просто сводила его с ума. Но она принадлежала Чаду, а он не мог крутить шуры-муры с девушкой своего лучшего друга.
Поначалу Чад просто благоговел перед этой удивительной женщиной и своим обезумевшим от счастья другом. Он даже не мог ревновать Эллиота, зная в глубине души, что его друг заслуживал это божественное создание больше, что кто бы то ни было.
Они повсюду ходили вместе, на какое-то время став полностью неразлучны. Иногда Чад тоже приводил девушку, но ему всегда казалось неправильным разрушать гармонию их дружбы, и он всегда находил какой-нибудь предлог, чтобы не приглашать ее снова.
К тому же Чад постоянно сравнивал всех потенциальных подружек с Сашей, и каждый раз другая девушка оказывалась не на высоте.
Он хотел Сашу. На самом деле, он хотел ее больше, чем кого бы то ни было в своей жизни. Иногда его даже тошнило от желания близости с ней, даже когда она ему просто улыбалась. Фантазии о Саше накрывали его даже наяву. Но все же у него не было намерений предавать Эллиота. Он и помыслить не мог о том, чтобы причинить боль тому, кто так сильно ему доверял.
Все могло бы быть хорошо, даже несмотря на отчаянную тоску Чада, но вот только Саша не оставила это без внимания. Она отлично знала, что Чад сохнет по ней, она наслаждалась его мучениями, и в итоге начала его дразнить. Поначалу это были мелочи, например, выдержать его взгляд, когда он смотрел на нее, или невзначай касаться его спины при входе в бар. Ласковые похлопывания по ноге, начинавшиеся с колена, вскоре добрались и до бедра. Когда ему наконец представилась возможность воплотить мечты в реальность, он согласился без колебаний.
Она свела его с ума. Саша, с ее большими "трахни меня" глазами и потребностью знать, что каждый парень в мире желает только ее. Ей было недостаточно того, что у нее был Эллиот, который был достаточно успешен и красив, чтобы привлечь внимание большинства женщин. Чад понял, что она действительно любила Эллиота, но ей нужно было нечто большее, чем-то, что мог дать ей всего один парень. Может папа ее в детстве не долюбил, а может мама проявляла свою любовь подарками, а не привязанностью, бла-бла-бла.
А может, она просто была шлюхой.
Но это все было неважно. Она была проблемой Эллиота. Чад почувствовал смесь облегчения и угрызений совести, когда прошлой ночью она сказала ему, что они больше не могут видеться и что она хочет постараться стать хорошей женой. Он понимал, что Эллиот этого заслуживает, и этот факт разъедал его душу каждый раз, когда они трахались за спиной его лучшего друга, но секса с ней ему будет не доставать.
- Да иди-ка ты нахуй, Саша.
Чад встал со скамейки. Его глаза всматривались в темноту в поисках движения, остро ощущая свою брендовую одежду и наличность плотно набитого бумажника. Слегка протрезвев, он собрался с духом и повернул обратно тем же путем, каким пришел. Он подумывал вызвать такси, но решил, что не мог уйти слишком далеко от того места, где оставил свою машину.
Пройдя несколько кварталов, Чад наткнулся на витрину небольшого магазина, грязь на окнах которого практически не пропускала внутренний свет и украшенного нарисованной вывеской с надписью "Ломбард". Взглянув на часы, он увидел, что уже почти полночь, но табличка на двери магазина указывала на то, что он открыт.
Какого хрена? Раньше этого здесь не было. Он остановился, чтобы заглянуть в окно, но из-за грязи было трудно разглядеть, что находится внутри.
Чад подергал дверь, уверенный, что она заперта и что кто-то просто забыл перевернуть табличку, но она легко открылась. Когда он вошел, звякнул колокольчик, возвещая о его прибытии, и Чад направился к пустому прилавку.
- Привет? Здесь есть кто-нибудь?
Чад оглядел груды хлама, сваленные на полках и на полу. Куча украшений лежала разбросанной среди сломанных игрушек; инструменты были перемешаны с кухонными принадлежностями. Стопудово владелец сам доподлинно не знал весь свой ассортимент. Эротическая мечта вора, если хоть что-то из этого дерьма вообще чего-то стоило.
- Одну минуточку.
Слабый голос донесся из-за занавески длиной во всю комнату, отделявшей магазин от задней части.
Чад поднял странный предмет из плотной обесцвеченной резины, с необычной насадкой, прикрепленной к длинному шлангу, который исчезал в горлышке.
- Клизма, - произнес мужской голос прямо у него за спиной.
Вздрогнув, Чад резко обернулся и уронил находку. Предмет со шлепком приземлился на бетонный пол.
- Это вы мне? - обиженно спросил Чад.
- Нет. Это - клизма.
Чад с отвращением вытер руку о штанину.
- Кому, черт возьми, вообще может понадобиться использованная клизма? - спросил Чад.
- Вы сильно удивитесь, узнав, чего только не ищут люди, приходящие сюда. Но я их не сужу.
Старик подмигнул Чаду и медленно пересек комнату, усаживаясь на табурет за письменным столом.
- Чем я могу вам помочь?
- Мне? Да, думаю, ничем. Я просто увидел, что вы открыты, и подумал, что стоит зайти оглядеться. А почему вы открыты так поздно?
- У меня свободный график работы, ибо это место принадлежит мне. А еще я в последнее время ужасно страдаю бессонницей. Так вам что-нибудь показать?
Старик оперся локтями о стол. Его глаза, похожие на темные стекляшки, сверкали на морщинистом лице. Вьющиеся белые волосы образовывали нимб вокруг его пятнистой головы, обтянутой темной кожей. Проницательный взгляд мужчины пронзал Чада насквозь, как рентген, из-за чего было трудно поддерживать с ним зрительный контакт.
- Мне ничего не нужно. Как я уже сказал, я просто случайно наткнулся на это место...
- Каждому что-то нужно, сынок. Просто иногда мы сами об этом не знаем.
Мужчина достал из ящика стола корявую на вид трубку и набил ее темным, маслянистым на вид табаком с блюда на столе. Пока он курил, комната наполнилась едким, сладковатым запахом, от которого у Чада закружилась голова и он словно заново опьянел.
- У тебя неприятности, парень. У тебя это на лбу написано.
В этот момент Чад был готов бежать обратно на улицу, подальше от этого странного магазина и безумного старика с его безделушками и использованными средствами личной гигиены. Вместо этого он признался. Все вырвалось само собой бурным потоком. Старик же просто сидел и курил, одобрительно кивая, пока рассказ разворачивался от их детской дружбы до школьных забав. Мужчина не осуждал его, когда Чад признался в своей ревности к Эллиоту и в том, как он столько лет жил в тени своего лучшего друга.
Когда Чад перешел к рассказу о Саше, то он рассказал старику о том, как в первый раз, когда Эллиот отключился в спальне, Саша поцеловала его, а затем разделась прямо в гостиной и оседлала его на диване так, что кажется слышали все соседи. Его кулаки непроизвольно сжались, когда он рассказывал о том, как она дразнила его и насмехалась, провоцируя его сделать ей больно, любя его грубость, которую она не могла получить от Эллиота.
Когда он закончил свою тираду, то повесил голову и пробормотал, что должен был устроить Эллиоту мальчишник завтра вечером, но не смог даже этого сделать, поскольку Саша настояла на том, чтобы пойти с ними.
На мгновение они оба замолчали, Чад был поглощен своими страданиями, а старик курил свою трубку и кивал. Затем он заговорил, его голос был хриплым от табака, от которого у Чада щипало глаза:
- Эта "киска" разрушит твою жизнь, сынок.
Чад поднял голову.
- Да. Думаю, так и будет.
Он посмотрел на мужчину, ища в его темных глазах следы юмора или гнева, но увидел лишь усталое сострадание, которое говорило о горьком опыте.
- И я не знаю, что мне делать.
- Ты можешь все рассказать своему другу. Признайся во всем и отмени свадьбу.
- Я не могу этого сделать. Это разобьет ему сердце.
- Лучше разбить сердце сейчас, чем потом, когда он уже женится на этой сучке.
- Я знаю. Но...
- Но ты не хочешь потерять своего друга.
- Верно.
Старик снова кивнул, положил дымящуюся трубку на стойку и открыл ящик, роясь в нем, пока говорил.
- Тебе предстоит сделать нелегкий выбор, парень. Каждый мужчина рано или поздно делает его. Но я думаю, что понял, что именно тебе нужно, и если я прав, то все прямо тут.
Он достал лист бумаги и его морщинистое лицо сияло триумфом. Положив бумагу на прилавок, он дрожащей рукой пододвинул ее к Чаду.
Это был какой-то билет, пару дюймов в длину и, возможно, один дюйм в ширину, сделанный из плотного картона. Края были потрепаны и местами помяты, и слова, напечатанные на нем, выцвели, но все еще были разборчивы:
КЛУБ "ПЛОТЬ".
- Что это?
Он перевернул ее и увидел на обратной стороне нацарапанные слова.
ВХОД НА ДВОИХ.
- А на что это похоже? Это билет в клуб "Плоть".
Мужчина снова начал набивать свою трубку.
- Что такое клуб "Плоть"? Я никогда о нем не слышал.
- Сынок, есть очень много вещей, о которых ты никогда не слышал, и даже если ты проживешь столько же, сколько прожил я, в мире еще останутся загадки.
- Так что это? Стрип-клуб, или что-то в этом роде?
- Или что-то в этом роде, - ответил старик, его трубка вновь была полна табака и пускала струйки синеватого дыма, что окутывал его голову.
Чада все больше раздражал старик и его шарады.
- Слушай, без обид. Спасибо, конечно, что не выгнал и терпеливо выслушал все мои загоны, но я не собираюсь платить деньги за старый билет в клуб, о котором я никогда не слышал.
- А кто говорил о деньгах? Считай, что это подарок. От старика, который там побывал.
Его глаза напряженно сверкали.
- И что там меня ждет?
Чад посмотрел на билет в своей руке, чувствуя нарастающее беспокойство.
- Урок. Может быть, трудный, но ты должен его усвоить.
- О "киске", что разрушит мою жизнь? - предположил Чад.
- Именно.
Старик не улыбнулся.
- И где же находится клуб "Плоть"?
- Адрес на обороте.
Чад снова перевернул корешок и увидел адрес там, где раньше было только ВХОД НА ДВОИХ:
Улица Кленов 122 ½, - написанный мелким почерком. Он был уверен, что раньше его там не было.
- Что за хуйня? Это фокус какой-то?
- Иди туда. Зацени, что там есть, и повеселись. Еби там девок сколько хочешь, но что бы ты ни делал...
Он сделал паузу и его ожесточенные глаза пронзили Чада.
- Не смей вкушать плоть. Ты сам этого захочешь, поверь мне, но делать это нельзя. Усвой этот урок, сынок. Мужчины более восприимчивы к своим сексуальным желаниям. Речь идет о самоконтроле. Не бери бездумно все, что тебе предлагают. Неважно, как сильно ты этого жаждешь. У всего в нашей жизни есть последствия, и красота никогда не бывает такой, какой кажется. Выучи этот урок, Чад.
Он бросил на Чада еще один тяжелый взгляд, после чего соскользнул с табурета и скрылся за занавеской.
- Эй! Что, черт возьми, это вообще значит? – крикнул Чад ему во след.
Если старик и услышал Чада из-за плотной шторы, то виду не подал. И только уже будучи на улице Чад понял, что он так и не назвал старику своего имени.
Улица Кленов находилась в старой части города, в нескольких кварталах от странного ломбарда. Понимая, что ему стоит поймать такси и поехать домой, Чад свернул на пустынный тротуар, что пересекался с улицей Кленов. Он сомневался, что клуб "Плоть" вообще существует, поскольку никогда не слышал об этом месте. Однако стоило убедиться в этом лично.
- Эй! Не желаешь поразвлечься?
Голос испугал Чада. Повернувшись, он разглядел фигуру женщины, стоявшей глубоко в тени дверного проема. Когда он ничего не ответил, она вышла на свет уличного фонаря. Красоткой она не была, но была все еще достаточно молода и даже излучала сексуальность, несмотря на морщины вокруг глаз и рта. Если она и была наркоманкой, то этого еще не было видно. Ее фигура имела приятные округлости в нужных местах, а тело еще не превратилось в живой труп типа тех, кто передал бразды правления своей жизнью наркотикам.
- Вообще-то, я ищу место под названием клуб "Плоть".
- Ни разу о таком не слышала.
Она взяла билет из его протянутой руки и повернула его под углом к свету, нахмурив брови, пытаясь прочитать почерк на обороте. Вернув ему билет, она пожала плечами.
- Не знаю такого. Извини.
- Все равно спасибо.
Чад улыбнулся и повернулся, чтобы уйти, но потом передумал.
- А не хочешь пойти со мной?
- Типа, как на свидание?
Она широко раскрыла глаза с притворной невинностью, саркастически улыбаясь.
- Может быть. Я просто хочу узнать, что там да как. С другой стороны, огромной очереди к тебе в данный момент я тоже не наблюдаю, так что не все ли тебе равно?
Она пожала плечами и неуверенно зашагала рядом с ним.
- Меня зовут Лили. Ты ведь не серийный убийца?
- Чад.
Он принял ее нежное рукопожатие, ему понравилось, как ее тонкая рука ощущается в его собственной.
- И нет, я не убийца. Но будь я им взаправду, то уж точно не сказал бы об этом тебе.
Вблизи он увидел, что она моложе, чем он предполагал. Возможно, ей около двадцати. На ней был топик с глубоким вырезом, что плотно обтягивал ее полную грудь без лифчика и заканчивался юбкой, настолько короткой, что ее легко можно было принять за пояс. Хотя он был среднего роста, он подумал, что ей пришлось бы задирать голову при разговоре с ним без этих сапог на шпильках, которые она носила.
- Так чем ты занимаешься? - спросила она, идя рядом с ним и следя за каждым его движением.
Мысли Чада поплыли, пытаясь придумать правдоподобную ложь, размышляя о том, насколько разумно говорить ей о своей профессии. А что, если это была подстава? Он представил, как какой-нибудь сутенер следует за ними на расстоянии и выжидает момент, чтобы ударить его по голове и обчистить карманы.
Ой, да ладно! - подумал Чад, качая головой от собственной глупости. - Ты идешь по темной, пустынной улице, в компании проститутки, с которой только что познакомился, и ищешь клуб, которого, скорее всего, не существует, по рекомендации какого-то жуткого старого пердуна из захудалого ломбарда, который посреди ночи обслуживает придурков. А сейчас, значит, ты задумался о благоразумности?
- Я - адвокат.
- Это круто. А дашь свою визитку? Кто знает, вдруг однажды ты мне понадобишься.
Лили рассмеялась неожиданно приятным смехом, что весьма понравился Чаду.
- Извиняй, но я занимаюсь только семейным правом.
- Тоже хорошо, - ответила она, ухмыляясь. – Буду иметь это ввиду.
- Могу я задать тебе вопрос? – спросил Чад.
- Да не хотелось бы, - сказала она со вздохом. - Но ты же все равно его задашь.
- Почему ты этим занимаешься?
- Ты про что? - она склонила голову набок.
- Ну, ты знаешь... Я про то, чем ты на жизнь зарабатываешь.
От смущения Чад чувствовал себя мальчишкой на школьном дворе. Ведь по мере разговора Лили начала ему нравиться.
- Что? Ты про проституцию? Все в порядке. Я знаю, кто я.
Лили откинула голову назад и посмотрела на звезды.
- Так уж сложилась моя жизнь. Мама умерла, когда еще маленькая была, а в пятнадцать лет я вообще осталась одна. Я могла бы бесконечно продолжать свою печальную историю, но правда в том, что эта работа отлично оплачивает все мои счета. Уж гораздо лучше, чем сутками пахать официанткой за жалкие чаевые.
- Мне жаль, что так сложилась твоя жизнь.
Извинения Чада казались ему неуместными, и он чувствовал себя виноватым за свою сравнительно привилегированную жизнь.
- Это не твоя вина. Каждый решат свои проблемы как умеет. Эй, глянь-ка. А мы пришли.
Они остановились перед низким кирпичным зданием, окна которого были заколочены досками. По всем признакам закрыто оно было давно, и Чад даже не мог понять, какой бизнес в нем мог располагаться, когда оно было открыто. Оглядывая улицу он увидел, что большее количество зданий на ней было также заколочено досками.
- Ну, это 122, но я не вижу 122 ½. Обычно в таких местах это квартира над предприятием, но здесь только один этаж. Думаю, ее не существует.
Он был немного зол на старика за то, что тот отправил его искать ветра в поле, но, по крайней мере, компания Лили была приятной.
- Может быть, это там, внизу? - Лили указала на узкий проход слева от здания, что уходил вглубь и ширины которого едва хватало, чтобы они могли войти бок о бок.
- Может быть. Хочешь проверить?
- Не знаю...
- Пойдем. Если его там ничего нет, мы сразу же выйдем обратно. А если есть, я угощу тебя выпивкой.
- Поход в этот жуткий переулок стоит гораздо больше одного бокала.
- Хорошо, я куплю тебе столько выпивки, сколько ты захочешь.
Он протянул ей руку и усмехнулся самым обезоруживающим образом, когда она ее не взяла.
- Всё в порядке. Я тебя защищу.
Лили фыркнула, ее брови приподнялись, и она демонстративно оглядела его с ног до головы, явно неубежденная его модной одеждой и худощавым телосложением.
Чад рассмеялся и пожал плечами, убирая руку назад.
- Мы будем командой. Если кто-то нападет на нас, то я отвлеку его, а ты снимешь сапоги и заколешь его насмерть своими шпильками.
- Я спущусь туда с тобой при одном условии. Если мы ничего не найдем, ты проводишь меня до дома и заплатишь за свидание.
- Звучит как честная сделка. А если мы ничего не найдем, я, возможно, и правда, захочу этого свидания.
Чад подмигнул и снова протянул ей руку, и Лили, после секундного колебания, взяла ее.
Свет с улицы едва освещал узкий переулок, и им приходилось идти медленно, чтобы не споткнуться о мусор, которым была усеян асфальт. Тяжелая вонь мочи и помоев заставляла их дышать через рот, и Чаду пришлось сжать руку Лили, чтобы она не убежала, когда крыса с писком бросилась на них из кучи мусора. Чад уже собирался сдаться и повернуть назад, когда до него донесся гул тяжелого баса, хотя скорее это было ощущение, чем звук. Пройдя еще несколько шагов, они наткнулись на дверь.
Установленная вровень с кирпичом, тяжелая стальная дверь была огромной, в два раза больше обычной, без каких-либо ручек или петель. Поперек двери большими черными буквами, маркером были написаны два слова: КЛУБ "КАРНАЛ". Из-за двери доносилась музыка.
Посмотрев через плечо на Лили, Чад вопросительно поднял брови. Она пожала плечами, слегка сжав его руку. Он поднял другой кулак и постучал в дверь, ожидая, что по переулку разнесется гулкий звон, но раздался только глухой стук. Через несколько мгновений он повернулся к Лили.
- Вряд ли нас кто-то услышит из-за этой музыки. Может, есть другой способ проникнуть внутрь?
Неожиданно дверь заскрипела на невидимых петлях и открылась во внутрь. За ней показался накачанный молодой человек в грязной белой футболке и обтягивающих джинсах, с уродливыми татуировками, покрывающими почти каждый сантиметр его открытой кожи, включая лицо и шею. Не обращая внимания на Чада и Лили, парень высунулся наружу и осмотрел переулок сузившимися глазами, прежде чем позволить им войти.
Внутри было темно и единственное освещение исходило от черного фонаря, что заставлял неоновые граффити на стенах светиться грубыми гравюрами и неправильно написанными словами. Он этой какофонии розового, зеленого и желтого цветов, рябило в глазах, а тяжелая музыка оглушала.
Повернувшись к Чаду, верзила ничего не сказал, а только протянул покрытую шрамами руку, вопросительно подняв брови.
- Ах, да, - сказал Чад.
Его голос тонул в громкой музыке, когда он похлопал сначала по одному карману, потом по-другому с полной уверенностью, что он потерял билет и сейчас их выбросят обратно в загаженный переулок с крысами. Он вздрогнул, когда Лили засунула свою маленькую ручку в передний карман его джинс (кончики ее пальцев коснулись его яиц), когда она достала билет и положила его в ладонь вышибалы. Она подмигнула Чаду, пока они ждали, пока мужчина проверит приглашение.
Удовлетворенный увиденным, парень открыл внутреннюю дверь и провел их внутрь.
Первое впечатление Чада от клуба "Плоть" было похоже на сенсорную перегрузку, когда он пытался воспринять все достопримечательности и звуки сразу. Здесь было намного громче, чем он мог себе представить, находясь в переулке. Музыка вибрировала у него в груди и периодически сопровождалась пронзительным смехом и криками. Танцпол был полон извивающихся тел в различных состояниях раздетости. И женщины, и мужчины танцевали на приподнятых платформах, а их обнаженные тела светились неоновой краской, подобной той, что украшала стены при входе. По периметру располагались круглые кабинки, где отдыхали как пары, так и целые группы людей. Одни занимались сексом, другие курили кальян из ярких стеклянных колб, голубоватый дым которых накрывал помещение словно туман.
Лили потянула Чада за руку, приблизила рот к его уху, чтобы он услышал ее крик.
- Не может быть, чтобы это место было легальным.
Он кивнул, а затем улыбнулся, увидев выражение благоговения, которое превратило ее лицо в лицо маленькой девочки. В свете стробоскопов ее бледная кожа казалась то голубой, то зеленой, а глаза, подведенные тушью, сканировали комнату, расширившись от удивления.
К ним подошла симпатичная молодая женщина с пустым подносом. Из одежды на ней была лишь набедренная повязка, а ее соски были усыпаны блестками. Она схватила Лили за руку и повела ее прочь. Чад поспешил за ними к пустой кабинке, где стоял полупрозрачный розовый кальян и блюдо с липким на вид табаком. Официантка исчезла, не сказав ни слова, но через несколько минут вернулась с подносом, полным напитков в карнавальных тонах и ловко поставила его перед ними.
Порывшись в бумажнике, не зная, сколько стоят напитки, которые он не заказывал, Чад достал две двадцатки, которые женщина заткнула за полоску кожи, удерживающую набедренную повязку на месте. Она протянула каждому мундштук, прикрепленный к трубке, а после наклонилась и зажгла колбу, предоставив Чаду полный обзор своей обнаженной груди.
Лили вставила трубку в рот, глубоко вдохнула и задержала дым. Когда она выдохнула, на ее лице появилось мечтательное выражение. Даже в спорадическом свете с танцпола Чад наблюдал, как ее зрачки увеличиваются и стекленеют.
Должно быть, это хорошее дерьмо, - подумал он, не выпуская из рук мундштук и взвешивая целесообразность курения неизвестного наркотика в нелегальном клубе на окраине города. Он уже чувствовал себя странно, вероятно, от пассивного вдыхания дыма, окутавшего помещение. В конце концов он сдался, сделал глубокую затяжку и почувствовал, как волны эйфории накрывают его тело.
Это гашиш? Опиум? Весь мир вокруг как будто стал мягким, а все его тело трепетало, словно камертон.
Каким-то образом напитки на столе оказались наполовину пустыми, и Лили оказалась у него на коленях. Ее рот имел вкус фруктов и горького алкоголя, когда она небрежно прижималась к его рту.
Ее топик был задран и ее обнаженные груди заполнили его руки. Он смотрел на них, не понимая, как они там оказались, и заметил, что на каждом соске вытатуирована роза. Это должно быть чертовски больно, - подумал он, а затем хихикнул, ущипнув сначала один, затем другой, чересчур сильно. Лили застонала и засунула свой влажный язык ему в ухо. Чад сделал еще одну затяжку из кальяна.
Стаканы опустели, и Чад откинулся на спинку дивана, спустив штаны до колен. Лили коснулась зубами основание его эрегированного члена, заставив его застонать. Это должно было быть больно, но на деле его тело словно пронзили электрические разряды. Его голова кружилась, пока она сосала его член, а глаза пытались сфокусироваться на окружающих их людях. В соседней кабинке лежал толстый бизнесмен, а блондинка прыгала на его лице, взвизгивая при каждом приземлении. На полу у его ног происходил секс втроем, но ему было трудно сосредоточиться, чтобы понять, кто и что с кем делает. Вся комната была оживлена извивающимися телами, запах секса смешивался со сладким запахом дыма.
Внезапно музыка остановилась, и голос ди-джея пронесся над толпой.
- Ложки!
Официантка вернулась с серебряным предметом в руке. Чаду он показался похожим на большую ложку для дыни, с остро заточенными краями. Она положила ее на стол и протиснулась между ними, вдавливая Лили обратно в диван голодным поцелуем, в то время как ее задница оказалась прямо перед лицом Чада. Встав на шаткие колени и чуть не упав, он протянул руку скользя между ее бедрами, и его палец легко скользнул промеж влажных складок плоти. Лили застонала, когда официантка зарылась лицом в ее промежность, а после зарычала. Ее глаза остекленели, а на лице появилось ошеломленное выражение. Казалось, вся комната накренилась, но Чад только приветствовал это изменение. Казалось, все его тело стало текучим и горело огнем, а из паха вырывались струи удовольствия, когда он вводил свой член во влажное лоно официантки. Та оглянулась через плечо и усмехнулась с диким выражением на лице. На мгновение показалось, что ее плоть расплылась в нечто демоническое, скелетообразное и жестокое, заметное лишь на секунду, прежде чем она вернула свое внимание к Лили. Чад вздрогнул, но продолжил совокупляться, наваливаясь изо всех сил, не обращая внимания на незнакомку, которая просунула один смазанный слюной палец между его ягодиц, проникая ему прямиком в анус. Он кончил с ревом и откинулся на подушку, наблюдая за происходящим с приятным изнеможением.
Официантка села, потянув за собой Лили, так что они втроем оказались на диване бедром к бедру. Не говоря ни слова, она взяла со стола странную ложку и поскребла ею по внутренней стороне бедра. Чад потряс головой, пытаясь скинуть наваждение, и с открытым ртом наблюдал, как молодая женщина с улыбкой зачерпнула кусок плоти со своей ноги и поднесла его к жаждущему рту Лили. Рана была бескровной, словно она была сделана из бледной глины, а не из плоти и костей, а изнутри раны струился бледно-золотой свет.
Лили проглотила угощение со стоном удовольствия и ее глаза засветились тем же золотистым светом, когда она посмотрела через женщину на Чада.
Чад снова помотал головой. Хоть это дерьмо и было безумием в чистом виде, но оно, почему-то, не казалось таким уж неправильным, каким должно было быть. Где-то в глубине его сознания зазвучала тревога, и старческий голос прокричал что-то о том, что нельзя вкушать эту плоть, но он пропустил это мимо ушей с радостью приняв сочную порцию из живота женщины со всем благоговением первого причастия алтарника.
Сладкий вкус взорвался на его языке, наполняя рот мускусом и медом. Он никогда не пробовал ничего подобного раньше, и ту же секунду все его существо потребовало добавки.
Они хотели еще на радость кормилице и ложка погружалась в плоть официантки снова и снова, после чего она исчезала в их ртах с возрастающей скоростью.
Чад не мог насытиться, тепло внутри его тела ощущалось как живой свет и вибрировало по каждому его нерву, завершаясь оргазмом. Когда женщина встала и вложила ложку в его руку, он понял, чего от него ждут, и повернулся к Лили.
Весь его мир сжался до этого момента, этой кабинки и мягкого тела Лили. Он загорелся желанием проделать в ней новое отверстие, которое еще не использовал ни один мужчина.
Они прижимались друг к другу, создавая и разрывая связи в области рта и промежности. В тот момент не существовало ничего, кроме пальцев, языков и его члена, пока он разрывал ее плоть. Она отходила легко, как мороженое, как масло, и они оба с жадностью поглощали его, пока весь окружающий мир растворялся и пока не остались только стоны, шепот, чавканье, ебля и плотское блаженство.
Отбросив ложку от нетерпения, Чад набросился на нее ртом, кусая и жуя, а визги восторга Лили присоединились к хору физического наслаждения.
Пронзительный гудок поезда и полуденный солнечный свет ударили в глаза, угрожая взорвать голову Чада, когда он очнулся на грубом бетонном полу. Пульсация в голове была настолько сильной, что его затошнило.
Он медленно сел в незнакомой комнате. Он был раздет ниже пояса, а его член казался сырым и безжизненным. Во рту было сухо, а в желудке ощущался медный привкус. Он перевернулся на бок как раз вовремя, чтобы извергнуть на пол поток горькой рвоты.
Лежа в ожидании момента, когда его взбудораженные кишки успокоятся, Чад пытался вспомнить прошедшую ночь и обрывки воспоминаний кружили ему голову. Он вспомнил проститутку. Лили? И какой-то клуб. Все это нахлынуло на него с новой силой, заставив вскочить на ноги от очередной тошнотворной волны боли.
- Вот дерьмо, - простонал он, собираясь с мыслями, пока его голова продолжала кружиться.
Он находился в давно заброшенном здании. Грязные полы были завалены мусором, окна заколочены, стекла давно выбиты. Вновь раздался гудок поезда, и он подумал, что находится рядом с железнодорожной станцией.
Но это было невозможно. Он же был на улице Кленов, а она была в нескольких милях от железной дороги. Чад прищурился, чтобы рассмотреть тени вокруг себя, и понял, что он не один. В нескольких футах от него лежала обнаженная женщина спиной к нему.
- Лили? Это ты?
Женщина не ответила.
С затаенным ужасом Чад натянул штаны, застегнул ремень и пополз по шершавому полу к тому месту, где она лежала не шевелясь.
- Ты как себя чувствуешь?
Чад погладил ее по плечу. Когда он коснулся ее холодной кожи, в его голове раздался бессвязный голос, и еще до того, как он ее перевернул, он понял, что она мертва. Она перевернулась на спину и Чад закричал диким криком, эхо которого отозвалось в его голове, когда он упал на задницу. Камни и стекло кололи ему ладони, пока он словно краб отползал от тела.
Вся ее грудь и большая часть бедер исчезли, обнажив сырую, красную плоть и блестящие белизной кости. Ее живот был вспорот когтями, а теперь уже бесполезные органы высыхали на открытом воздухе. В некоторых местах плоть была срезана начисто, явно инструментом, но другие места выглядели изгрызенными с неровными и изжеванными краями. Лицо Лили не избежало разрушения: губы и большая часть щек были вырваны, оголив сухожилия и фасции проститутки.
Ее голубые глаза смотрели вдаль и пленка смерти уже вовсю их покрывала, а окровавленные зубы, казалось, усмехались над ним, обвиняя во всем, что с ней произошло. Пока Чад смотрел, на поверхность одного глазного яблока приземлилась жирная черная муха и начала по нему ползать.
Его снова начало рвать, заливая бетонный пол пенистым потоком темной, горькой желчи. Воспоминания о клубе нахлынули на него с новой силой, и даже не смотря на спазмы желудка и тошноту, он почувствовал непреодолимое желание вернуться в клуб, дабы вновь погрузиться в это чистое блаженство. Его пах начало покалывать от предвкушения. Он сплюнул в пыль, в попытке избавиться от горького привкуса во рту.
Я убил ее. Я, блядь, убил ее, - подумал Чад, обхватив голову руками, пока горячие слезы заливали его глаза. - И я, блядь, ее съел.
Желудок Чада вновь свело судорогой и он забрызгал дорогие ботинки новой порцией рвоты, удивляясь, что в нем еще что-то осталось. От воспоминаний о прошлой ночи его член начал твердеть, что, как ни странно, не особо его шокировало.
Паника накрыла его разум, а сердце бешено колотилось, пока он думал, что ему теперь делать. Он находился в заброшенном здании, рядом с трупом проститутки, которую он убил и съел, далеко от своего дома и машины. Его охватит иррациональный страх услышать вой сирен и стук полицейских в дверь, как будто его вина транслировалась через атмосферу прямо в ближайший участок.
- Успокойся, - сказал Чад сам себе, изо всех сил стараясь заставить свое тело повиноваться, не смотря на зашкаливающий пульс. - Ты - адвокат. Ты знаешь о правонарушениях все. Посмотри на это как на место преступления.
Сделав несколько глубоких вдохов, Чад закрыл глаза и сосчитал до десяти. Когда он открыл их, то попытался проанализировать ситуацию критическим взглядом, позволяя голосу своего юридического опыта говорить в его голове.
Первая проблема – ДНК его слюны, спермы и бог знает чего еще.
- С этим проблем не будет, - рассуждал голос. - Ты чист. В их базе данных твоей ДНК нет. Кроме того, если тебе повезет, ее вообще никогда не найдут.
Свидетели.
Все как один в клубе нарушали закон, а то и несколько сразу. По доброй воле никто из них ничего рассказывать не будет. Во время вашей прогулки улица была пуста. Если кто-то и видел вас, то опознать будет сложно, к тому же в этом районе города люди не доверяют полицейским.
Я ничего не забыл? Он начал проверять карманы и бумажник.
Ключи. Телефон. Водительские права. Кредитные карточки. Наличные. Похоже, все на месте.
Как теперь добраться до дома?
Идти пешком. Не слишком быстро, не слишком медленно. Не делай ничего, что могло бы привлечь внимание. Когда доберешься до более приличного района, вызовешь такси и поедешь домой. Выбрось одежду и обувь в мусорный контейнер. Прими душ, побрейся и веди себя так, будто ничего этого не было.
Чад посмотрел на Лили, валяющуюся на полу словно мусор. Ему стало стыдно. Это было подло, но сейчас тот факт, что она была проституткой, был для него самой большой удачей. Даже если копы и найдут ее тело, то они, вероятно, не станут тратить чересчур много ресурсов на поиски ее убийцы, в отсутствие родственников, что вечно дышат им в затылок. Он чувствовал себя полным ублюдком, но был благодарен судьбе за то, что она была одной из одноразовых душ города.
- Мне жаль, Лили.
Он отвернулся чтоб уйти, но остановился, когда что-то привлекло его внимание. Ее рука сжимала лист бумаги. Его сердце снова заколотилось, а голова пошла кругом от мысли, что он чуть было не оставил единственную улику, которая могла связать его с местом преступления. Стараясь ее не коснуться, он осторожно вырвал бумагу из ее пальцев. Это было именно то, чего он опасался, - корешок билета, который дал ему старик в ломбарде.
Повертев его в руках, Чад увидел, что адрес на обороте теперь гласил:
311 ¼ Оксфорд Драйв, - хотя складки были в тех же самых местах, что и у его билета прошлой ночью.
Черт, это же почти в моем районе.
Телефон Чада завибрировал в кармане, напугав его, и он выронил билет. Схватив телефон, он посмотрел на определитель номера. Это был Эллиот. Он принял звонок.
- Эллиот...
- Эй, чувак! Что, черт возьми, случилось с тобой прошлой ночью?
Голос Эллиота был громким и, как обычно, был полон энтузиазма.
- Прости, Эллиот. Я не хотел вчера так сваливать. Просто почувствовал себя хреново.
- Ну да, конечно. Стопудово подцепил какую-нибудь цыпочку, пока мы танцевали, и ушел с ней, я прав?
- Нет.
Чад посмотрел на Лили, чувства отвращения и желания боролись в нем, заставляя его дрожать.
- Это была не женщина. Послушай, Эллиот. Сейчас действительно не самый лучший...
- Саша хочет, чтобы я спросил тебя, все еще в силе на сегодняшний вечер?
Чад наклонился, чтобы поднять упавший билет, в то время как его мысли почти не были заняты разговором.
- На сегодняшний вечер?
- Ну да. Мальчишник. Уж ты-то должен знать, что это. Это то, что ты должен устроить мне, как своему лучшему другу.
- Я не знаю, чувак. Тут кое-что произошло...
- Чад, ты не имеешь права отказаться. Саша надеется, что ты поведешь нас в стрип-клуб. Может быть, в один из действительно грязных на Ист-Сайде.
Эллиот хихикнул, и Чад мог представить, как он подмигивает Саше на заднем плане.
Перевернув билет, Чад уставился на новый адрес, понимая, что изменилось не только это. Видения Лили и той официантки прошлой ночью наводнили его разум, быстро сменившись воспоминаниями о том, как они с Сашей трахались как животные на диване, пока Эллиот спал в соседней комнате. Он думал о том, как холодна была Саша, когда порвала с ним. Он думал о том, как много значил для него Эллиот, и о том, как ему будет больно, когда он узнает, какой шлюхой на самом деле была его избранница. Он представил, как они вдвоем одновременно трахают ее в липкой кабинке в клубе "Плоть". Затем он подумал о ложках и комнате, полной людей, вымещающих друг на друге свои самые первобытные желания.
И в тот момент он осознал, что именно ему нужно сделать. Что он хотел сделать это для Эллиота, в отместку Саше, но все же в основном он сам хотел вернуться туда еще раз. Еще одна ночь неземного блаженства и бонусом он сможет спасти своего лучшего друга от того, что ничем, кроме как неприятным разводом, для него не закончится.
- Да, Эллиот. На сегодня все в силе. Только это будет не просто какой-нибудь дешевый стрип-клуб.
Чад посмотрел на обратную сторону корешка. Там уже значилось:
ПРОПУСК НА ТРОИХ.
- Для моего лучшего друга и его невесты у меня на примете есть гораздо более крутое место.
Перевод: Роман Коточигов
- Мистер Хэнкс? Доктор Макдональд готов вас принять.
- Спасибо.
Марк встал со своего места, швырнув потертый экземпляр "Нейшенал Джиографик" на журнальный столик в регистратуре. Следуя за симпатичной блондинкой-медсестрой, он задавался вопросом, насколько она впечатлится узнав, что он действующий фотограф этого самого журнала.
Тухлый номер, - подумал он, еще раз поблагодарив ее, когда она проводила его в смотровой кабинет. В любой другой день он уж точно бы не преминул подкатить к ней, но сейчас ему было не до флирта.
В дверь постучали и в смотровую зашла другая медсестра, на этот раз в возрасте и гораздо менее привлекательная, с коротко подстриженными черными волосами и хмурым лицом.
- Пожалуйста, засучите рукав рубашки, мистер Хэнкс.
Она сунула ему в рот термометр, а затем натянула манжету для измерения артериального давления на его бицепс и начала накачивать воздух, крепко сжимая его запястье.
- Так и что привело вас сегодня, мистер Хэнкс?
- У меэ чирв ву глагу, - пробормотал он невнятно с термометром во рту.
- Извините, что?
Она отстегнула манжету, нацарапала несколько цифр в блокноте, и наконец взглянула на Марка, который поднял брови и указал свободной рукой на свой занятый рот.
- Ах да, конечно.
Она вынула термометр и подняла палец, призывая его молчать, пока записывала новые цифры.
- Так и что вы говорили?
- У меня червь в глазу.
Хотя его тон и оставался спокойным, от этих слов кишки Марка буквально свело судорогой.
- Червь в глазу значит.
Медсестра нахмурилась.
- Ага.
- А еще какие жалобы есть?
Марк на мгновение задумался, прежде чем ответить, мысленно проводя инвентаризацию всего своего тела.
- Ну, суставы болят время от времени, хоть и не сильно. Иногда сыпь на теле, проходит сама. И сильная боль в глазу, когда он двигается.
- То есть он движется?
- Ну, да. Именно тогда я его заметил.
Медсестра встала, одарив его натянутой улыбкой.
- Доктор скоро к вам подойдет, - сказала она, протягивая ему сине-белый смотровой халат. - Снимите рубашку и наденьте это. Штаны можете не снимать.
- Так сразу раздеваться? А прелюдии будут? – попытался пошутить Марк, когда она развернулась и вышла из комнаты, громко отстукивая каблуками
- Думаю, нет, - сказал он со вздохом, накинул халат и сел на смотровую кушетку, свесив руки между колен.
Он не боялся кабинета врача, но в тонком льняном халате чувствовал себя ребенком. Хотя большую часть своего детства он был здоров, казалось, что вся его юность прошла в таких комнатах, как эта. Его мать была параноиком и тащила его в больницу при каждом чихе.
- Привет, Марк. Как дела?
Доктор Алекс Макдональд зашел в смотровую без стука, потому как знал Марка много лет. Он сел на табурет и развернулся, чтобы пожать Марку руку.
- Бывало и лучше, Алекс.
- Чего случилось то?
Во время разговора Алекс пальпировал шею Марка, проверяя лимфатические узлы, затем заглянул в его уши.
- Ну, думаю, у меня в глазу червь.
От собственных слов Марк съежился.
- Червь в твоем глазу?
Алекс рассмеялся, нахмурив брови.
- Ага. Сегодня утром у меня сильно болел левый глаз, и когда я посмотрел в зеркало, то увидел его. Ненамного толще нити, но довольно длинный. Он буквально плавал по белку моего глаза, под оболочкой. Я чуть не обосрался от страха.
- А сейчас ты его чувствуешь?
Алекс выглядел обеспокоенным, его улыбка исчезла. Он отодвинул веки Марка и заглянул в левый глаз офтальмоскопом.
- Вроде нет, но у меня еще время от времени болят суставы, и постоянно появляется странная сыпь, которая исчезает через несколько дней. Я подумал, может быть, у меня грипп какой.
- А другие симптомы как давно появились? - спросил Алекс, что-то строча в блокноте, совсем как неприятная медсестра перед ним.
- Ну, не знаю, может несколько месяцев назад.
У Марка вспотели ладони и подкатывающие слезы предательски закололи глаза. Он знал, что паразиты в его профессии всегда представляли опасность, и мог смириться с мыслью о ленточных червях или клещах, но только не в глазах.
- Хорошо, Марк. Мы разберемся что к чему. Судя по твоей карте три года назад мы тебя привили от малярии. Ты, кажется, собирался в Африку, я прав?
- Да. Я тогда поехал в Конго фотографировать западных равнинных горилл.
- Да, да. Сейчас вспоминаю. Кстати, потрясающие получились фотографии.
- Спасибо. Думаешь, я что-то подхватил в Африке?
- Возможно. У меня есть предположение о том, что с тобой происходит, но мне надо кое-что уточнить. Я сейчас вернусь, и мы придумаем, что будем делать дальше, приятель.
Алекс похлопал Марка по плечу и исчез за дверью.
Марк нервно ждал. Спустя, казалось, целую вечность, доктор вернулся в палату и сел на свой табурет, его рот сжался в серьезную линию, хотя в глазах плясало возбуждение.
- Ну, Марк, похоже, ты подхватил лоаоз. Ты слышал об этом?
- Звучит смутно знакомо. А можно на человеческом языке объяснить?
- То, что ползает тебя в глазу - это червь лоа-лоа, также известный как африканский глазной червь. Им заражаются через укус зараженной манговой мухи, и подчас проходят годы, прежде чем появятся первые симптомы. Сами черви могут жить до семнадцати лет и вызывать всевозможные неприятности: от воспаления толстой кишки до отека яичек. Чтобы удостовериться, нам придется сделать анализ крови, но зуб даю, что я прав.
Алекс засмеялся, в то время как Марк съежился от страха.
- Извини чувак. Я знаю, что смешного в этом мало. Просто я даже предположить не мог, что случай заражения лоа-лоа когда-либо будет в моей практике.
- Рад, что сделал твой день, Док, - сказал Марк с нескрываемым сарказмом. – Так и какой план?
- Ну, судя по рекомендациям, что я читал, лучший способ диагностики это найти микрофилярии в твоей крови.
- А если не на медицинском языке?
- Это детеныши червей. В любом случае с анализом спешить не стоит, нужно подождать до завтрашнего полудня. Именно тогда они присутствуют в крови в максимальной концентрации. Так что приходи завтра, скажем, в двенадцать тридцать, и мы тебя проверим. Думай об этом как об обеде с лоа-лоа.
Алекс улыбнулся, а Марк поморщился.
- Очень смешно. Ну сдам я кровь, а потом что?
- Ну, если твой тест даст положительный результат, мы назначим тебе какое-нибудь лекарство и убьем этих червей.
- Червей?
Марк почувствовал, как у него свело желудок.
- Ах, да, забыл сказать. Если ты заметил одного, то вероятно, в тебе есть еще сотни его сородичей.
На следующий день Марк снова сидел в смотровой и ждал Алекса. У него взяли кровь, и оставалось только дождаться результатов. Спустя пару бесконечных часов врач наконец-то вернулся и снова пожал ему руку, прежде чем похлопать его по плечу и усесться на место.
- Тесты оказались положительными. Твой маленький приятель на самом деле червь лоа-лоа.
Алекс изо всех сил старался выглядеть серьезным, но Марк чувствовал, что только что был добавлен в его "список забавных случаев из практики".
- Хорошо, и как же нам избавиться от моего маленького приятеля?
- Ну, есть несколько вариантов. Его можно удалить хирургическим путем, но для этого нам нужно его поймать, когда он в очередной раз будет ползать у тебя в глазу, и это будет непросто. Кроме того, остальные черви в твоем организме никуда не денутся. Есть определенные препараты, их несколько, и чем выше у них эффективность, тем выше риск побочных эффектов. Эти побочки вылезают при тяжелой степени заражения, но хорошая новость заключается в том, что это не твой случай. Я бы рекомендовал самый мощный препарат – диэтилкарбамазин, он же ДЭК. Его прием сопряжен с самым высоким риском осложнений, таких как энцефалопатия и смерть, но ты молод и здоров, с относительно легкой формой заражения.
- Ну, давай, так и сделаем.
Одна только мысль о паразитах в его теле приводила Марка в ужас, независимо от тяжести заражения.
Алекс заполнил рецепт, затем оторвал его от блокнота и протянул Марку.
- Иди с этим в аптеку. Сомневаюсь, что он есть у них в наличии, но заказать смогут. Будешь принимать по таблетке трижды в день в течение трех недель.
- Трех недель? - переспросил Марк, встревоженный мыслью о том, что ему придется жить с лоа-лоа еще аж целых три недели.
- Ага. А потом мы сделаем повторный анализ твоей крови. Шансы на то, что хватит одного курса ДЭК пятьдесят на пятьдесят, и есть вероятность, что тебе, возможно, придется принимать его еще три недели сверх этого.
- Фантастика, - проворчал Марк.
- И да, Марк, никакого алкоголя все это время. Вообще. Масса больных, у которых на нем вылезали побочки, сообщили, что употребляли алкоголь. Так что на период лечения считай, что ты закодировался, хорошо?
Алекс пристально посмотрел на него.
- Хорошо, Док. Я понял. И мне уже тоскливо.
В первые две недели лечения Марк видел лоа-лоа еще пять раз. Всё всегда начиналось с острой боли в левом глазу в сочетании с ранее тревожным, а теперь ужасающим ощущением движения под его веком. Несмотря на боль в глазах, он чувствовал, как склизкий паразит шевелится прямо под его конъюнктивой, медленно продвигаясь вокруг.
Иногда это было похоже на маленький пузырь, извивающийся и прижимающийся изнутри к веку. И каждый раз Марк бросался в ванную, чтобы посмотреть, как он двигается. Прямо под радужкой тонкий червь начинал свой путь, что занимал от десяти до пятнадцати минут. Марк предположил, что в длину он мог достигать дюйма или двух[5], но сказать это с уверенность было трудно, поскольку червь пробирался прямо под поверхностной оболочкой его глазного яблока.
К третьей неделе лоа-лоа погибли, и лабораторные анализы подтвердили, что терапия ДЭК уничтожила личинки в его крови. Марк вздохнул с облегчением и продолжил жить как раньше. Вот только теперь он избегал заглядывать в унитаз после того, как нагадил, опасаясь увидеть там что-то похожее на спагетти.
Как-то утром, спустя почти месяц спокойной жизни без паразитов, Марк проснулся с сильнейшей головной болью. По ощущениям было так, словно кто-то ударил его молотком по правой стороне головы. С дичайшим головокружением и полностью дезориентированный, он встал с кровати и поплелся в ванную, дабы достать из аптечки пару таблеток аспирина. В итоге он принял четыре и рухнул на диван. По крайней мере, сегодня было воскресенье, и он мог остаться в своей квартире и посмотреть футбол.
К полудню головная боль не только не утихла, но и что еще хуже, Марк заметил изменения в своем зрении.
Интересно, не это ли называется мигренью? - подумал он, возвращаясь в ванную за еще аспирином.
Он изучал свое изможденное отражение в зеркале. Что-то было не так. Наклонившись поближе, чтобы рассмотреть глаза, он ахнул и сделал шаг назад.
- Какого черта?!
Марк снова приблизился к зеркалу и в недоумении покачал головой. Его правый глаз по-прежнему был знакомого светло-голубого цвета, но левый зрачок теперь имел коричневую окантовку. Зажмурив глаза на секунду, прежде чем открыть их снова, Марк почувствовал острую боль, пронзившую правую часть его головы. Его зрение затуманилось и он схватился за раковину, ища опоры.
После того, как мир перестал вращаться, он снова посмотрел в зеркало и закрыл только левый глаз. Его зрение прояснилось и головокружение отступило. Он закрыл правый глаз, оставив левый открытым, и его желудок свело от ужаса.
Темнота.
Марк ослеп на левый глаз.
- Не знаю что и сказать, мистер Хэнкс.
Офтальмолог откинулся на спинку стула и почесал подбородок.
- Судя по всем моим тестам, ваш глаз работает нормально. Он реагирует так, как должен, на свет и другие раздражители. Я понятия не имею, почему вы им не видите.
После произошедшего Марк сразу же позвонил в клинику Алекса, но там в приеме ему отказали, сказав, что данная проблема выходит за рамки его специализации, после чего его немедленно направили к окулисту. И теперь окулист говорит ему, что с его глазом все в порядке.
- А как насчет изменения цвета? Это из-за чего может быть?
Марк прикрыл рукой свой бесполезный левый глаз, чтобы лучше видеть врача правым.
- И это весьма странно. Я слышал о кареглазых пациентах, внезапно синеющих, но это аномалия, которая встречается только у долгожителей, и никто толком не знает, что ее вызывает. Но чтобы голубые глаза стали карими, причем не в раннем детском возрасте, это какой-то нонсенс.
Мысль о том, что в его глазу засел червь, была невыносима, но это было ничто по сравнению со страхом ослепнуть. Марк запаниковал, думая о том, сколько изменений это вызовет в его жизни, одним из которых станет конец его карьеры фотографа.
- А как быть со вторым глазом? Он тоже в опасности?
- Трудно сказать, но я в этом сомневаюсь. Я никогда не видел ничего подобного, но если бы мне пришлось рискнуть предположить, возможно, лоа-лоа все-таки нанесли какой-то вред вашему левому глазу, который я не могу обнаружить. Пускай ваш семейный врач назначит МРТ, это все что я могу порекомендовать на данный момент.
- Я позвоню доктору Алексу и попрошу направить меня на МРТ. Мне нужны мои глаза.
Растерянность окулиста весьма расстроила Марка.
- Хорошо, и передайте ему, что я был бы очень признателен, если бы он сразу же отправил копию заключения ко мне в кабинет.
Когда Марк вышел из клиники, яркий полуденный солнечный свет обжег сетчатку его медикаментозно расширенного правого глаза, заставив надеть солнцезащитные очки. Когда он сел на водительское сиденье, его очки съехали с носа, и он увидел свои глаза в зеркале заднего вида. Несмотря на размытость в здоровом глазу, он сразу заметил изменения. Его левый глаз больше не был окружен темной каймой, теперь он был полностью карим.
Когда голос впервые заговорил с ним, Марк находился в отделе с туалетными принадлежностями в супермаркете рядом с его домом. Он услышал его так четко и ясно, что он тут же остановился и огляделся. Но он был один.
Через несколько минут уже в мясном отделе голос заговорил снова.
- Nipe msaada!... Па-ма-гиии..!
Снова оглядевшись, Марк поймал взгляд тучного мужчины на другом конце прилавка с мясом.
- Прошу прощения, - Марк располагающе улыбнулся дородному мужчине, который нерешительно ответил на улыбку. – А вы тоже только что слышали, как кто-то говорит на суахили?
Мужчина отрицательно покачал головой, затем посмотрел на часы и, пробормотав что-то об опоздании, спешно удалился.
Голос заговорил с ним в третий раз, когда он сидел за кухонным столом и ел тушеную говядину с французским багетом.
После тщательного обыска всей своей квартиры, включая шкафы и под кроватью, Марк пришел к тревожному выводу, что голос исходит из его собственной головы.
Марк сидел на диване с включенным телевизором, но не замечал идущее по нему игровое шоу. Этот иностранный голос в его голове продолжал бормотать, иногда смеяться, а иногда звучать сердито и резко. Его пульс участился, пока он пытался подавить нарастающую панику.
Что за хуйня со мной твориться?
Непрошеные воспоминания о матери вихрем проносились в его голове. Вот его мать с хрустом костяшек заламывает руки, обнаружив у него в очередной раз пустяковую температуру. И ее истеричные телефонные звонки всякий раз, когда он уходил в гости к другу, будучи уверенной, что другие родители никогда не смогут позаботиться о ее сыночке так же хорошо, как она. И как он потом нашел ее в душе, свернувшуюся в позе эмбриона, визжащую на весь дом. Тогда медработники увезли ее в смирительной рубашке, пока она оплакивала своего сына, не замечая его живого присутствия. В итоге она покончила с собой одной пулей в нёбо, оставив наспех нацарапанную записку с извинениями своему единственному ребенку.
- Нет, – сказал Марк пустой комнате, затем еще раз с большей силой. - Нет!
Он не сходил с ума. Он слишком много работал и слишком многого добился в этой жизни, чтобы позволить себе все потерять из-за какого-то наследственного безумия. Он сможет это игнорировать. Силой воли он сможет заставить этот голос замолчать.
Марк пошел на кухню, достал стакан для виски и наполнил его льдом. В шкафу стояла открытая бутылка бурбона, нетронутая с тех пор, как он начал принимать лекарство от червя лоа-лоа. Дрожащими руками он налил янтарную жидкость в стакан, пролив немного на пол. Даже не вытерев пролитое он направился обратно в гостиную, а после вернулся за бутылкой, прихватив ее с собой.
Бурбон обжег горло, но это ощущение ему нравилось. Когда стакан опустел, он попытался наполнить его еще раз, но передумал и сделал глоток прямо из бутылки. Он почувствовал теплоту приятного жужжания, когда голос, казалось, немного затих, а междометия звучали все реже и реже.
Марк продолжал пить.
Несколько часов спустя, незадолго до того, как он потерял сознание на диване, Марк услышал голос еще раз. Он не мог удержаться от смеха, когда призрак в его голове невнятно бормотал на суахили.
Аппарат МРТ громко гудел и щелкал вокруг него, но Марк невозмутимо лежал на столе, периодически впадая в забытье от успокоительных средств, что ему ввела медсестра. Много лет назад, после неудачной МРТ из-за разрыва связок плеча, он узнал, что страдает клаустрофобией и нуждается в седативных препаратах, чтобы оставаться неподвижным в течение сорокапятиминутной процедуры.
Отключившись, Марк снова оказался в джунглях Конго, а его гид тихо говорил по-английски с местным акцентом. Приятное лицо мужчины то появлялось, то выпадало из фокуса, но он слышал его наставления об опасностях джунглей.
- Гориллы – не единственное, чего следует бояться в джунглях, сэр. Это место с привидениями, полное множества злых духов. Будьте осмотрительны и тогда никто в вас не заберется.
В этот момент манговая муха укусила его за ногу, и Марк смотрел, как она неспешно пьет его кровь, понимая, что ее нужно согнать, но не мог пошевелить даже пальцем.
- Прекрати. Пошла вон, - он пьяно хихикнул. - Ты же заражаешь меня лоа-лоа.
Что-то загрохотало справа от него, что-то невидимое в глубокой тьме диких джунглей, и он испугался. Гориллы. Ему придется быть осторожным, чтобы не разозлить их. Они могут быть смертельно опасными. Листва раздвинулась, и перед Марком возникло что-то огромное и бледное. Это была не горилла, а чудовищно огромный червь лоа-лоа, надвигающийся на него с открытой пастью, полной острых как бритва зубов.
С диким криком Марк проснулся.
- Все в порядке, мистер Хэнкс. Мы закончили исследование.
Он лежал на столе, его руки были прижаты по бокам тяжелыми одеялами, а голова удерживалась на месте пенопластовыми подушками с каждой стороны. Медсестра убрала сложенную тряпку с его глаз, и он заморгал от внезапной яркости потолочных люминесцентных ламп.
- Господи Иисусе - пробормотал Марк медсестре.
Его правый глаз был широко раскрыт от тревоги, а левый все еще был полуприкрыт от успокоительного.
- Что случилось, мистер Хэнкс? У вас температура?
Медсестра выглядела обеспокоенной и мягко положила руку ему на лоб.
- Я все понял. Я знаю, что это!
Марк попытался сесть, но его накрыла волна головокружения. Приступ рвоты накрыл его настолько неожиданно, что он едва успел попасть в корзину для мусора, которую медсестра держала перед его лицом. Закончив, он вытер рот полотенцем, восстанавливая дыхание.
- С вами все хорошо? – спросила медсестра.
- Я не знаю. Но я знаю, что сейчас происходит. Мне нужно срочно поговорить с Алексом.
Марк чувствовал, как холодный пот ручьем льется по его телу. Он попытался встать, но медсестра удержала его за плечо.
- Я думаю, вам пока не стоит вставать, мистер Хэнкс. Седативные препараты еще действуют, полежите немного.
Она пододвинула табуретку и села рядом ним, успокаивающе похлопывая его по колену. Странный жест для незнакомца, - подумал Марк. Мысли ураганом носились в его головне от тех знаний, которые открыл ему сон.
- Мне нужно поговорить с Алексом, - снова сказал он, после чего его снова вырвало.
- Я не сумасшедший, Алекс.
Марк перегнулся через стол, впившись глазами в друга.
- Я это не утверждаю, чувак. Это просто мера предосторожности, - Алекс отпил пива и пожал плечами - Учитывая историю болезни твоей матери.
- Она была шизофреничкой. Но я - не шизофреник. Я что, когда-либо представлял себя кем-то другим? Или творил какую-либо другую дичь? Ты помнишь такое? Я имею в виду, Господи, Алекс, мы дружим уже много лет. Ты, как никто другой, должен знать, что я не сумасшедший.
- Я знаю, Марк. На МРТ все чисто, но, возможно, этот червь сделал что-то такое, чего мы не видим. Изменилась химия твоего мозга или что-то в этом роде. Я просто считаю, что тебе стоит посетить психиатра. Если есть какие-то повреждения, которые мы не видим, возможно, он пропишет что-нибудь, что избавит тебя от твоих галлюцинаций. Черт, возможно, он сможет вернуть тебе зрение, если причина и правда кроется где-то на уровне подсознания. Пожалуйста. Просто сходи к нему. Доктор Уайтхед лучший. На данный момент это лучший план, пока мы не придумаем, куда повернуть дальше.
Марк откинулся на спинку стула и закрыл правый глаз, но левый остался открытым сам по себе и осмотрелся вокруг.
- Я не знаю.
Он потер виски.
- Соглашайся давай. Хуже уж точно не будет. По крайней мере, это докажет, что ты не псих. Да и тебе станет легче, когда специалист подтвердит, что это не наследственное, а такие мысли тебя стопудово посещают, мне можешь не врать.
Алекс улыбнулся, но в глазах его оставалось беспокойство.
- Просто сделай это для меня. Если доктор Уайтхед не сможет тебе помочь, то я клянусь, что подключу к делу любого специалиста, которого ты захочешь.
Марк допил пиво и поморщился, когда голос выкрикивал в его голове иностранную тарабарщину.
- Да я согласен. Назначай встречу.
Доктор Эммануэль Уайтхед был приятным на вид человеком, с легким иностранным акцентом, который придавал его словам определенную достоверность. На вид ему было от пятидесяти до семидесяти лет, у него были седые волосы, слегка сутулые плечи и сострадательные голубые глаза.
При других обстоятельствах Марк бы наслаждался обществом этого человека, но, учитывая ситуацию, вместо этого он чувствовал тревогу и скептицизм. Доктор Уайтхед усадил его в мягкое кресло, идентичное тому, в котором сидел сам. Марк узнал эту тактику, что призвана сделать собеседников равными. Он задавался вопросом, действует ли это на сумасшедших.
- Так скажи-ка мне, что, по твоему мнению, с тобой происходит, Марк.
Доктор Уайтхед улыбнулся и взглянул на блокнот, лежащий у него на коленях. Он начал делать записи еще до того, как Марк заговорил.
- Ну, я знаю, что лоа-лоа исчезли, но окулист не может объяснить изменения в моем левом глазу...
- Изменения? - доктор вопросительно поднял бровь.
- Да, мой глаз изменил цвет с голубого на карий, и я им больше не вижу, хотя окулист сказал, что там вроде все работает как надо.
- Значит был голубым, а стал карим? И так было не всегда? Занимательно. И что, по его мнению, тому виной?
- Я же говорил, что он не знает. В любом случае, на МРТ ничего нет, а я начал слышать голос в голове.
Марк оторвал взгляд от своих рук, пытаясь оценить реакцию доктора, но мужчина просто смотрел на него без всякого выражения.
- И мне кажется, что голос говорит на суахили.
- Откуда ты знаешь, что это суахили? Ты говоришь на суахили?
Брови доктора Уайтхеда слегка нахмурились.
- Нет, я не знаю суахили. Но несколько лет назад я провел некоторое время в Конго. Я фотограф, и мне дали задание сфотографировать горилл. Мой гид говорил по-английски, но остальные люди, с которыми я пересекался, говорили на этом языке. И голос звучит точно так же, как и они, и я, кажется, даже узнал несколько слов.
- Но ты можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что это именно суахили?
- Нет. Думаю, нет.
Марк нахмурился, не понимая, к чему эти вопросы.
- А можно ли с уверенностью сказать, что этот голос вообще говорит на каком-либо человеческом языке? Может это просто тарабарщина?
- Нет. Это не тарабарщина. Я не понимаю, что он говорит, но знаю, что это язык, и он звучит как суахили. И как-то однажды он сказал "памаги" с жутким акцентом.
- Он? - доктор наклонил голову с недоуменным видом.
- Что?
- Ты только что сказал "он". До сих пор ты не определял пол голоса.
- Да какая к черту разница? Я сказал, что "он". Голос звучит глубоко, по-мужски. Это, блядь, что, имеет значение?
Марк встал и начал ходить по комнате.
- Говорил я Алексу, что прийти сюда это плохая затея.
- Пожалуйста, Марк. Я просто пытаюсь тебе помочь.
Умиротворяющий тон доктора Уайтхеда вызвал у Марка желание ударить мужчину прямо по его приятному лицу.
- Так-то лучше, – сказал доктор, когда Марк неохотно вернулся на свое место.
- А есть ли у тебя представление о личности этого говорящего?
- Есть.
Гнев Марка неожиданно пошел на убыль и он сник в кресле.
- Я всё понял во сне, во время МРТ.
- Во сне?
- Хватит повторять за мной каждое слово, или, клянусь, я встану и уйду.
- Извини, Марк. Постараюсь больше так не делать. Ты рассказывал мне о своем сне.
- Нет, не рассказывал. Я не хочу говорить о том сне.
- Но мы не сможем докопаться до сути, если не обсудим это, Марк.
- Пока не обсудим это? Да просто повторяй все, что я говорю, как попугай, и записывай все в свой гребаный блокнот! Ты продолжаешь произносить мое имя, так чтобы я почувствовал, что мы приятели, но я сильно сомневаюсь, что ты вообще обращаешь внимание, на то, что я говорю.
Марк взглянул на часы.
- В любом случае, наш час почти истек.
Доктор Уайтхед положил блокнот и ручку на стол между ними, затем наклонился вперед, сложил руки между коленями и пристально посмотрел на Марка своими ясными глазами, мягко улыбаясь.
- Я слушаю, Марк. Я имею в виду, я реально тебя слушаю. Расскажи, пожалуйста, о том сне. Я - само внимание.
- Нет. Времени практически не осталось. Но я скажу тебе, что я думаю.
Марк встал.
- Я не знаю, как это произошло, и я не знаю почему, но каким-то образом один из этих "духов джунглей" проник в мою голову. Может быть, он жил в черве лоа-лоа и занял место в моем мозгу, когда паразит умер. Как бы то ни было, он завладел моим левым глазом. Вот почему он стал коричневым, и я ничего им не вижу. Конечно, он все еще работает, но теперь им смотрит он, а не я. И мне нужно остановить это, прежде чем он отожмет у меня что-то еще.
Поначалу Доктор Уайтхед ничего не сказал. Он просто сидел и выглядел задумчивым, словно обдумывал реалистичность истории Марка. Затем он взял блокнот, перевернул несколько страниц назад, щурясь на свой неразборчивый почерк и что-то молча просматривая. Когда он снова посмотрел на Марка, его лицо выглядело одновременно серьезным и сочувствующим.
- Марк, здесь сказано, что у твоей матери был диагноз шизофрения...
- Да иди ты нахуй.
Марк сидел за кухонным столом, перед ним стояло зеркало для макияжа, купленное в магазине подержанных вещей. Он слышал, как закипает вода на плите, сигнализируя, что время почти пришло. Он ждал, и только бурление воды и болтовня призрака на суахили составляли ему компанию. Прошла почти неделя с тех пор, как он выбежал из кабинета доктора Уайтхеда, и с того момента Алекс звонил ему не менее тридцати раз, но Марк не брал трубку.
Кто-то постучал в дверь, Марк встал и заглянул в глазок. В искаженном линзой лице он узнал Алекса.
- Чего тебе надо, Алекс? - крикнул он через дверь.
- Впусти меня, Марк. Я хочу поговорить с тобой. Я беспокоюсь за тебя.
- Неа. Проваливай. Не о чем нам с тобой разговаривать.
- Черт возьми, Марк! Открой, или я вызову полицию!
В конце голос Алекса надорвался, и Марк подумал, что он, возможно, плачет.
- Это плохая идея, старина. Нет такого закона, что запрещал бы мне сидеть безвылазно дома. Но есть один, запрещающий вторгаться в чужое жилище.
Марк вернулся к столу и сел. Когда зазвонил его сотовый телефон, он выключил его не глядя, уверенный, что это снова Алекс. Этот сученыш спелся с мозгоправом Уайтхедом. Он больше не был другом Марка.
Время пришло, - подумал Марк, наклоняясь ближе к зеркалу. Он поднес палец к левому глазу и тот закрылся, рефлекторно защищаясь от чужеродного предмета. Он услышал недовольное бурчание иностранного голоса в своей голове, но проигнорировал его. Разлепив веки большим и указательным пальцами левой руки, Марк надавил на глазное яблоко указательным пальцем правой руки, заставив голос закричать от боли.
Как я и думал. Я ничего не чувствую.
Марк встал и направился к инструментам. На стойке рядом его ждала бутылка медицинского спирта, а кастрюля все еще кипела на плите. Выключив конфорку, он с помощью щипцов достал из кипящей воды длинное тонкое лезвие и положил его на стол. Найдя в ящике прихватку, он осторожно обернул ее вокруг рукоятки ножа, другой рукой схватил спирт, а затем вернулся на свое место.
Уже почти неделю у Марка не было ни минуты покоя. Все дни и ночи голос лепетал, замолкая ровно настолько, чтобы он успел заснуть, только для того, чтобы через несколько мгновений разбудить его издевательским смехом. Для духа это была игра, которую Марк проиграл. Он вообще перестал есть и пил только виски, надеясь напоить призрака настолько, чтобы он наконец позволил ему отдохнуть. Но ничего не помогало. Марк знал, что если он не сделает что-нибудь в ближайшее время, то умрет от голода и истощения, оставив свое тело пустым, и тогда дух полностью поработит его. Делать ему такой подарок Марк не собирался.
Осторожно переложив обернутое лезвие в левую руку, он зажал бутылку со спиртом между бедрами и открутил крышку правой. Когда он вылил его на нож, спирт издал шипящий звук, испуская облако вяжущего пара, обжигающего его здоровый глаз. Прежде чем он успел потерять самообладание или позволить ножу остыть, он поднес кончик к коже прямо под глазом, и надавил. Удивительно, как легко лезвие пронзило веко, с хлопком проткнув глазное яблоко. Голос в его голове бился в агонии, воя на непонятном языке, в котором четко передавался всепоглощающий ужас, который весьма удовлетворил Марка.
- Подавись, уёбок!
Марк провернул нож ране, его желудок скрутило от вида темной крови, что хлынула из раны, стекая по лицу вязким ручейком. Он не чувствовал ничего, кроме триумфа, продолжая резать веки, вырезая грубую красную дыру в черепе. Крови было не так много, как он ожидал, горячее лезвие прижгло большую часть кровеносных сосудов, но вскоре нож остыл, и он больше не чувствовал запаха опалённых тканей.
Марк бросил нож обратно в кастрюлю и снова довел ее до кипения.
Мы еще не закончили.
Ему не нужно было понимать язык, чтобы знать, что дух то умолял его, то проклинал. Он не чувствовал ни малейшего сочувствия, в ожидании, пока нож снова нагреется. Он собирался закончить это, даже, если придется, ценой собственной жизни.
Марк посмотрел на свое лицо в зеркало, слишком уставший, чтобы почувствовать настоящий шок от вида рваной красной дыры на месте левого глаза. Густая жидкость все еще сочилась по его лицу, и он даже не пытался ее смыть.
Дерьмово ты выглядишь, старина! - подумал он, не в силах остановить маниакальный смех, вырывавшийся из его груди. - Осталось немного. А потом отдохнем.
Вернув горячее лезвие в правую руку, он исследовал острием пустой кратер, пытаясь определить лучший угол для своей задачи и прикидывая в уме силу, которая потребуется, дабы пробить ему череп. Внезапно, в последнюю секунду Марк остановился, в то время как адреналин заставлял его сердце колотиться в груди, как племенной барабан.
- Вот дерьмо! Вот дерьмо! Пиздец, я чуть все не похерил, - сказал он голосу в своей голове, который стал устрашающе тихим. – А тебе бы это понравилось, не так ли? Ты даже хотел, чтобы я совершил эту ошибку. Иди нахуй! Я учил анатомию.
Вытащив кончик ножа из разрушенной глазницы, Марк вздрогнул, когда лезвие коснулось плоти под его правым глазом. Это будет чертовски больно, но это не имело значения. Он должен это выдержать. И он готов пойти на все что угодно, лишь бы убрать этот голос из своей головы. Он был близок к тому, чтобы все испортить, но вовремя вспомнил важную информацию. Да, один урок анатомии пятнадцать лет назад спас его от катастрофы. Он улыбнулся и надавил на нож, не обращая внимания на невыносимую боль. Левый глаз контролируется правым полушарием мозга.
- Следующий клинический случай – пациент с шизофренией, к сожалению, вовремя не диагностированной.
Доктор Уайтхед вел небольшую группу ординаторов по коридору больницы, рассказывая им подробности о пациентах в каждой палате. Пока они шли, мужчины и женщины яростно строчили в своих блокнотах, пытаясь втиснуть каждое слово, сказанное известным психиатром.
- Джонатан, не будешь ли ты так любезен.
Крупногабаритный санитар шагнул вперед, достал из кармана связку ключей и отпер дверь. Все они по очереди заглядывали в комнату, ведя себя тихо и уважительно, и только одна молодая женщина вздрогнула, увидев мужчину в палате.
- Это членовредительство? - спросила она психиатра.
- Именно, - кивнул доктор Уайтхед в ответ.
Он заглянул внутрь и увидел, что пациент снова снял повязку с лица, обнажив темные, зияющие пустотой глазницы и покрытую шрамами плоть вокруг них. Пациент повернулся лицом на звуки голосов и улыбнулся, в то время как его голова слегка покачивалась от действия лекарств.
- Его заблуждения заставили его поверить, что в его голове поселился призрак. До того, как его сосед услышал крики из его квартиры и вызвал полицию, я успел только раз с ним побеседовать. К тому времени, как дверь вскрыли, пациент уже удалил себе оба глаза и вонзил горячий нож в правую часть мозга.
- Очаровательно. Ему повезло, что он жив, - заметил один ординатор.
- Да. Но история знает массу случаев, когда люди выживали, сохранив лишь половину своего мозга. Опять же, в большинстве этих случаев речь шла о хирургическом вмешательстве более ортодоксальной формы.
Доктор Уайтхед улыбнулся, и студенты вежливо рассмеялись.
- Он все еще уверен, что в его голове живет призрак? - спросила та же женщина, что и раньше, отрываясь от своих записей.
- Трудно сказать. С тех пор, как он пришел в сознание, пациент ведет себя так, как будто не понимает английского языка.
Словно в подтверждение своей точки зрения пациент заговорил:
- Nipe msaada.
- Обычный бред?
- Вообще-то, нет.
Доктор Уайтхед слегка нахмурился, кивнув Джонатану и наблюдая, как санитар запирает дверь, прежде чем ответить. При звуке поворота замка пациент начал кричать, и доктор Уайтхед на мгновение прислушался к темпу речи, прежде чем заговорить.
- Теперь этот пациент говорит только на суахили.
Перевод: Роман Коточигов
- Это нечестно.
Андреа говорила слишком громко, привлекая взгляды посетителей.
- Мой брат мертв, а они выходят чистыми из воды!
- Сухими, - мягко поправила Стелла.
- Чего?
- Сухими из воды. Не чистыми.
- Да какая разница?
Она демонстративно махнула рукой.
- Я просто не могу поверить, что судья снял с них всю ответственность за смерть Майкла.
Стелла со вздохом сжала переносицу большим и указательным пальцами, тщетно пытаясь предотвратить головную боль, что накатывала постоянно в присутствии юной золовки.
- Это был несчастный случай, Андреа. И иск против ресторана не вернет его.
- Может и нет, но все равно это несправедливо. Кто-то должен был понести наказание. Кто-то облажался - и я потеряла брата. И это не было случайностью. Ноэль сказала, что кое-кто несет за это прямую ответственность, так как это было убийство.
- Прости, кто сказал, что это было убийство? - Стелла заметно понизила голос, надеясь, что Андреа последует ее примеру.
- Ноэль. Ну ты знаешь, мой экстрасенс. Я нашла ее на том форуме, где разные ясновидящие дают консультации. Я тебе про нее раз сто говорила. Ты меня хоть иногда слушаешь? – просила Андреа, закатив глаза.
- Ааа, экстрасенс значит. Ну тогда прошу прощения. Так, давай-ка подытожим: ты устроила все это только потому, что какая-то женщина из Интернета уверила тебя в том, что Майкла убили?
Желание свернуть тонкую шею Андреа росло каждый раз, когда девушка открывала рот.
- И во сколько же тебе обошлись ее услуги?
- Дороговато, но об этом можешь не волноваться. Она стоит каждого цента. Раз Ноэль уверена, что Майкла убили, то для меня этого достаточно. Да как бы то ни было, на несчастный случай это даже близко не было похоже. Я тебе на полном серьезе говорю. В глубине души я всегда знала, что это было убийство. И я не могу поверить, что даже ты не на моей стороне. В конце концов, он был твоим мужем.
- Черт тебя побери! Ты что, единственная, кто по нему скучает? По крайней мере у тебя все еще есть Рик и дети. А у меня больше никого нет. Просто пустой дом. И мне все еще приходится спать одной на огромной кровати, зная, что Майкл больше никогда не будет храпеть рядом. Черт, да я даже по его храпу скучаю.
Стелла успела промокнуть уголки глаз льняной салфеткой, прежде чем потекла тушь.
- Он был для меня всем, я жила ради него, но я принимаю то, что он ушел и его уже не вернешь. Пришло время и тебе принять это.
Андреа потянулась через стол и с полным раскаяния лицом похлопала Стеллу по руке, ее лицо было полно раскаяния.
Временами она была глупой и эгоистичной, а также чрезвычайно упрямой, но она не была преднамеренно жестоким человеком. Андреа родилась в богатой семье и ее избалованность, поначалу ее родителями, а после их смерти в автокатастрофе ее старшим братом, исказили ее представление о том, как все устроено в реальном мире. Но она была единственной связью Стеллы с Майклом.
- Прости, Стелла. Я знаю, что ты тоже страдаешь. И ты не одинока - ты часть нашей семьи. Рик и дети обожают тебя, и мне ты как сестра. Вот почему я делаю это для нас обеих. Что бы ты ни говорила, я знаю, что мы обе будем спать спокойнее, когда справедливость восторжествует и убийца Майкла заплатит за то, что забрал его у нас.
- О чем ты говоришь? Судья счел это несчастным случаем. Дело закрыто.
Стелла отдала бы все, чтобы прямо сейчас оказаться дома в постели, вместо того чтобы сидеть в этом модном ресторане и выслушивать планы Андреа, но их еженедельные обеды давно уже стали традицией, на которой настаивала ее золовка.
Поначалу Стелла думала, что Андреа делает это для нее, чтобы держать ее в определенном тонусе, вытаскивая из дома, но быстро поняла, что эти обеды были также необходимы и самой Андреа в качестве отвлечения от домашней рутины.
Тут их прервал официант, принесший им счет за бутерброды и вино.
Андреа схватила его со стола и лихо достала из маленькой сумочки платиновую карточку. Она больше не проронила ни слова, пока официант не вернулся с квитанцией, оставила свою подпись и щедрые чаевые.
Наконец, она прервала молчание, наклонившись над столом к Стелле, в то время как ее глаза сверкали холодным блеском.
- Это еще не конец.
- Что ты имеешь в виду?
Стелла почувствовала, что тоже наклоняется к ней против своей воли.
- Ноэль познакомила меня с одним парнем, что как раз занимается подобными вещами. Сказать тебе его имя я не могу, мне это строжайше запретили, но будь уверена, он позаботится об этом вместо меня.
Андреа улыбнулась жесткой улыбкой без намека на веселье.
- Дорогуша, а можно как-то поконкретнее? – спросила Стелла нахмурившись. – Я тебя совсем не понимаю. Каким образом и о чем он позаботится?
- Я сама до конца не понимаю, как именно это работает. Какое-то колдовство, вуду-шмуду. Я точно знаю только одно – он владеет магией. И поклялся, что убийца заплатит за содеянное. Что-то вроде проклятия или около того.
Никогда раньше она не видела Андреа настолько серьезной.
Стелла не могла сдержать смешок, но тут же о нем пожалела, увидев, как лицо золовки побледнело от возмущения и обиды. Это выражение спровоцировало еще серию непроизвольных смешков, что нанесли "эго" Андреа еще больший урон. Стелла изо всех сил пыталась не расхохотаться, и вдруг ей пришла в голову отрезвляющая мысль, мгновенно стершая все веселье ситуации.
- О, Боже, Андреа! Пожалуйста, скажи мне, что ты не встречалась с этими людьми лично.
- Конечно же нет. Я же не дура. Сделка прошла онлайн.
Андреа фыркнула и ее глаза сузились в обиде, как словно она почувствовала неприятный запах и только сейчас поняла, что он исходил от Стеллы.
- Сделка? Ты хочешь сказать, что заплатила этому парню?
- Конечно я ему заплатила. С чего бы ему делать это бесплатно?
- Кредитной картой? Господи Иисусе! Да эти люди тебя обчистят! А что если они мошенники, Андреа? Как можно быть такой тупой?
И Стелла тут же пожалела о своих, но слово не воробей.
- Больше эту тему я обсуждать не намерена, - сказала Андреа, стиснув зубы и опустив глаза. - Думаю, мне пора отвезти тебя домой.
- Вот тут я с тобой полностью согласна.
Всю дорогу до ее дома машину наполняла напряженная тишина. Весь путь Стелла пыталась подобрать нужные слова, чтобы извиниться, но у самого дома слова полились из нее бурным потоком в твердом желании не открывать дверцу машины, пока между ними не наладится отношения.
- Послушай, мне очень жаль, Андреа. Я сказала это на эмоциях. Ты же прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю и очень о тебе беспокоюсь, ведь так? Верить в сверхъестественные силы это одно, но когда с тебя выкачивают за это деньги, то я не буду тебе в этом потакать. Я хочу разобраться в произошедшем так же сильно, как и ты, дорогая, но платить какому-то незнакомому парню в попытке отомстить за несчастный случай – это не выход.
Андреа кивнула и потянулась, чтобы обнять золовку. После неловких объятий Стелла улыбнулась и отстранилась.
- Как насчет того, чтобы завтра забежать в обувной? Давненько у меня не было новой пары туфель.
- Это отличная идея.
Андреа фыркнула, но мягко улыбнулась.
- Я заеду за тобой завтра. В полдень тебя устроит? Заодно и пообедаем.
- Звучит просто прекрасно.
Стелла вышла из машины и встала на подъездной дорожке, махая Андреа рукой, пока та выезжала на дорогу. Когда ее золовка скрылась из виду, она повернулась к дому и просто стояла, молча глядя на него. Дом ее мечты.
Она вспомнила, как была взволнована, когда они впервые его увидели. Как колотилось сердце в ее груди и как в дальнейшем она отказывалась смотреть другие варианты, день за днем умоляя Майкла его купить. Как она заставила его удвоить сумму первоначального взноса, узнав, что на дом претендует другая пара покупателей. Дом по-прежнему был прекрасен. Он все еще был домом ее мечты, но в последнее время магия его очарования поблекла.
Войдя через парадную дверь, она отвела взгляд от дивана у панорамного окна, все еще видя себя сидящей на нем в своем воображении. Как полицейский, стоя на коленях, достает из-под него адреналиновую шприц-ручку Майкла, а не из нагрудного кармана пиджака, где ей и положено было быть. Стелла не сидела на этом диване уже больше года. Каждый раз, когда она пыталась, перед глазами всплывало грустное выражение лица копа. Как он покачал головой и мягко произнес безутешной вдове:
- Это была не ваша вина, мэм. Он, должно быть, обронил ее под диван и не заметил.
Стелла прошла через столовую к холодильнику, достала из буфета охлажденную бутылку муската и бокал для вина. Сладкое вино было с терпким горьким послевкусием, равно как и ее брак.
Прислонившись к барной стойке, она уставилась на пустой обеденный стол, за которым они ели в последний раз, изо всех сил стараясь не видеть то выражение ужаса и паники на его лице, когда он понял, что какой-то криворукий повар позволил единственному кусочку креветки испортить его курицу на вынос. Через несколько секунд она закрыла глаза, смирившись и позволив образам проявиться, осознавая, что они будут терзать ее чувства до тех пор, пока она не сдастся.
Она вновь увидела, как красивое лицо Майкла становится багровым, как нарастающий отек гортани превращает его просьбу принести спасительный шприц в свистящий хрип, и как он хватается руками за горло, в бессмысленной попытке остановить нарастающее удушье. Как он тянулся к ней с того места, где он упал на пол, когда она вернулась с пустыми руками, его синюшное лицо с выпученными глазами, молящими о помощи. Она вспомнила, как в слезах умоляла оператора о помощи по телефону, и оглушающий вой сирены скорой помощи на подъездной дорожке.
Как тяжело дышал фельдшер, проводивший сердечно-легочную реанимацию, как он отпускался всем своим весом на грудь ее мужа, ломая Майклу ребра. Тихий писк больничных аппаратов жизнеобеспечения, и то, как они замолчали после отключения, отпуская его душу в мир иной. И как причитала Андреа о том, что они не могут быть полностью уверены, что его мозг не умер!
Стелла вытерла слезы тыльной стороной ладони и одним большим глотком допила вино, прежде чем снова наполнить бокал. Она подняла тост за пустой стул во главе стола.
- Я скучаю по тебе, Майкл. Я никогда не думала, что буду так скучать по тебе.
Два бокала муската вдобавок к мартини, выпитое за обедом, вкупе с натиском меланхолических воспоминаний начали действовать угнетающе. Стелла осторожно поставила бокал в раковину, прежде чем, спотыкаясь, направиться в спальню. Упав на кровать, которую они с Майклом делили пять лет, она поддалась рыданиям и плакала, пока не уснула.
Стелла резко проснулась от такого ужасного кошмара, что у нее скрутило желудок, заставив ее бегом мчаться в ванную. Она еле успела подбежать до унитаза, дабы отправить в него все съеденное и выпитое за день. Когда рвота утихла, она включила настолько горячий душ, насколько могла выдержать, и встала под обжигающий поток, постепенно смывая с себя остатки сна. В этом сне Майкл снова был жив. Она все еще слышала затухающие отголоски его голоса, обзывающего ее самовлюбленной шлюхой.
Стоя перед зеркалом в полный рост, она нежно провела руками по своему обнаженному телу, остановилась, чтобы провести кончиками пальцев по маленькой татуировке на правом бедре. Майкл ненавидел ее всеми фибрами души, постоянно называя ее похабной и уродовавшей ее в остальном идеальное тело, но Стелла любила этот крошечный нежный бутон розы, обрамленный колючей лозой. Прислонившись лбом к прохладному зеркалу, она с тяжелым вздохом позволила руке огладить гладкий живот и задумалась о том, что на самом деле стоит за всем этим кошмаром. Ссора. Глупая и никому не нужная ссора.
За пять лет брака Майкл и Стелла ссорились неоднократно, как и все пары в этом мире, но последняя ссора отличалась от других. В голосе Майкла была непоколебимая твердость, когда он сказал, что бросает ее. И она знала, что он говорил серьезно. Она даже не могла винить его за это. Ну, отчасти. Она, и правда, ввела его в заблуждение рассказами о том, что хочет большую семью, при этом прилагая все усилия для того, чтобы их гармонии никто не мешал.
Это она солгала ему, сказав, что хочет завести ребенка, тайно принимая таблетки в течение многих лет. Она даже пошла вместе с ним к врачу на обследование, когда он винил себя в их проблемах с зачатием. Было вполне естественно, что он почувствовал себя преданным, когда нашел ее противозачаточные средства, запрятанные глубоко в шкафчике за тампонами, куда, как она думала, он никогда не заглянет.
Но она не виновата в том, что он сам выдумал причину, побудившую ее на эту ложь. Когда он обвинил ее в самовлюбленности, эгоистичности и в нежелании портить свое идеальное тело ребенком, она даже не стала ничего отрицать. Отчасти это было правдой.
Если бы только Стелла была честна с Майклом. Ведь она могла бы поделиться с ним своими самыми глубокими страхами. Он был ее мужем, единственным человеком от которого у нее не должно было быть секретов. В глубине души она знала, что он бы ее простил, успокоил и они вдвоем, возможно, смогли бы все преодолеть. Майкл ее любил. Несмотря на все свои недостатки, он всегда любил ее.
Стелла отступила назад и снова посмотрела на свое отражение, обхватив сначала одну маленькую грудь, затем другую и отпустив их, пристально наблюдая за любыми признаками обвисания. Возможно пора уже заливать силикон, против чего всегда восставал Майкл. Ее груди все еще выглядели хорошо, но их вполне можно сделать немного больше.
Чего Майкл не знал, так это того, что в основе ее самолюбия лежал страх. Ужас оказаться снова в нищете и бороться за элементарное выживание, а именно так она и жила до того, как вышла замуж за Майкла, что с детства жил в достатке. Он никогда не знал, каково это жить в этом мире, когда у тебя нет ничего, кроме твоей внешности. И ему никогда не приходилось использовать эту самую внешность, чтобы не скатиться на самое дно.
Вот что, если она нарожает ему детей, а Майкл возьмет и разлюбит ее? А вдруг ее растяжки и обвисшие сиськи сделают ее настолько непривлекательной, что он заведет роман на стороне и в итоге уйдет от нее к более молодой женщине? Ведь такое происходит сплошь и рядом. Мужчины веками бросали женщин, родивших и воспитывавших их детей, ради более молодых и привлекательных девушек. С чем бы она тогда осталась? Пойти на такой риск она не могла при любом раскладе, и когда Майкл узнал об этом, то был попросту опустошен. Она пыталась его успокоить и даже пообещала, что будет работать над собой, но в глубине души чувствовала, что он скоро ее бросит. Их брак трещал по швам и остановить сей распад уже не представлялось возможным.
Не надевая халат, Стелла прошла через весь дом и вышла на заднее крыльцо, где лучи прожекторов яркими бликами отражались в синей воде бассейна. Шум океанского прибоя в нескольких кварталах от их дома наполнял воздух, что просто выбешивало Майкла. Она опять услышала его ворчливый голос: иметь бассейн так близко к океану – как же это претенциозно, дорогая моя. Мы будем выглядеть как полные мудаки. Но Стелле было все равно. В глубине души она любила претенциозность. Она заслужила претенциозность. Высокий забор по периметру заднего двора не позволял соседям лицезреть ее наготу, кроме жителей верхних этажей, однако в этот час свет в их окнах не горел.
Хотя ночь и была теплой, от холода воды у нее на секунду перехватило дыхание, но она продолжила погружаться, пока бодрящая прохлада не накрыла все ее тело и не прогнала прочь все мрачные навязчивые мысли. Стелла плавала кругами, пока ее конечности не онемели от изнеможения, после чего она откинулась на ступеньки, опираясь на локти всем телом, позволив ему расслабиться на водной глади. Она задумалась о том, каково бы это было просто уснуть здесь и позволить воде, что окутывала ее словно одеяло, снять с нее всю бесконечную усталость. В этот миг раздался негромкий всплеск в дальнем конце бассейна, тихий звук, который Стелла услышала, но проигнорировала, даже не открыв глаз.
Прожекторы мигнули, затем погасли, оставив Стеллу парить в темноте. Ее сердце дрогнуло и заколотилось от внезапного страха. Не будь дурой, это просто перебои с электричеством. В этом переполненном народом городе все пришли с работы и повключали кондиционеры. Она рассмеялась про себя, однако нервничать от этого не перестала. Луна скрылась за облаком, ночь была кромешной тьмой, и шум прибоя, казалось, нарастал в этой тьме. Она вытянула руку и едва смогла едва смогла ее рассмотреть. Пора выходить.
Но в тот момент когда Стелла села на ступеньки, странное ощущение заставило ее остановиться. Странное щекотание началась с ее бедра, а затем медленно распространилась вверх по боку к груди, так словно кто-то слегка провел кончиком пальца по ее обнаженной плоти. По телу побежали мурашки, когда волна жара проследовала по пути к ее соску, и поток удовольствия захлестнул ее разум.
Она слегка откинулась назад и невольно застонала. После смерти Майкла у нее не было никаких любовников, кроме ее собственной нечастой мастурбации, так что неожиданный поток экстаза ее просто парализовал. Он распространился на другую грудь, и она чуть не закричала от его интенсивности. Казалось, словно невидимые любовники-близнецы одновременно сосут ее груди, в то время как в бассейне она одна и ее руки свободно плавают по бокам. Щекотание продолжило путь с ее бедра в район промежности, где прошло через ее клитор прямиком во влагалище. Стелла ахнула и выгнула спину, подняв таз вверх, когда первые волны оргазма прокатились по ее телу.
Ее груди пульсировали от удовольствия, а таз наполнялся экстазом, когда волны оргазмов сотрясали ее тело. Стелла громко захныкала и все ее мрачные мысли затерялись в дымке сексуального великолепия. Свет снова зажегся, но она этого не заметила, содрогаясь в воде под напором магии ее призрачного любовника, заставляя ее кричать от радости. Ощущения терзали ее до тех пор, пока она не начала бояться, что просто потеряет сознание и утонет в собственном бассейне, а поутру ее найдет Андреа синей и распухшей.
Неохотно открыв глаза, сбитая с толку силой своего возбуждения, Стелла взглянула на свое плавающее тело и сдавленно закричала. Что-то маленькое и странное прикрепилось к ее татуировке. Это существо было похоже на медузу с короткими щупальцами и полупрозрачным телом. Она ударила по нему рукой, но оно даже не сдвинулось с ее плоти.
С криком, в котором смешались ужас и отвращение, Стелла сжала в кулак мягкое тело существа и что есть силы оторвала его от тела. Она бросила создание как можно дальше от бассейна и ее глаза расширились от шока, когда она увидела, что ужасный паразит сделал с ее телом. Поскольку оргазмы продолжали разрывать ее изнутри, она поползла по ступенькам и с трудом встала на онемевшие ноги, и держась за стены неуверенно последовала в дом, напрямую в спальню. Стоя перед зеркалом она чуть не упала, когда очередной оргазм сотряс ее тело. Ее груди все еще пульсировали от удовольствия, хотя теперь оно граничило с болью.
Недоверчиво глядя на свое отражение Стелла заплакала. Она осторожно провела рукой по своему телу и вскрикнула от боли, дойдя места татуировки.
Колючая лоза, что когда-то обвивала маленький бутон розы на ее бедре, теперь тянулась вдоль всего ее туловища, обвивая обе груди и затемняя соски. Ее тело напоминало безумный пазл, овитое колючими линиями с острыми зазубринами. Шипастые стебли тянулись также и по бедру, переходя на промежность и исчезая между ног.
Она слегка согнула колени и раздвинула мясистые половые губы, и вскрикнула, узрев, как татуированные стебли исчезают во влагалище. Ее скользкая плоть заметно дрожала от ударной силы удовольствия/боли, охватившей ее малый таз. Нет, нет, нет. Этого не может быть! Что, черт возьми, со мной происходит?!
И тут внимание Стеллы привлекло движение на ее груди, она вновь посмотрела на свое отражение и ее глаза широко распахнулись от вида того, как темные чернила шипастых лиан скользят под ее кожей, распространяясь по груди до самой шеи. Это безумие! Я схожу с ума! По обеим сторонам ее горла начали формироваться большие бутоны. Ее ноги подкосились, поскольку оргазмы продолжали сотрясать ее тело, но теперь скорее болезненные, чем приятные. Рухнув на колени, она прижалась лбом к прохладному стеклу зеркала, наблюдая, как бутоны продолжают расти и распускаться на ее коже.
В ее голове возникло нежелательное видение. Вот Андреа находит ее мертвой на полу в ванной и качает головой, а рядом с ней стоит жрец вуду и украшенным перьями посохом обвиняюще указывает на безжизненную фигуру Стеллы.
Бутоны полностью раскрылись, обнажая пару рук, что обхватили шею Стеллы. Чернила плавно двигались, растекаясь под ее кожей. На горло женщины начало нарастать давление, ее лицо начало краснеть, а затем стало багровым, когда она начала кашлять и больше не могла дышать. Она могла видеть, как на ее лице лопались мелкие кровеносные сосуды, расползаясь паутиной и сливаясь в темные пятна. Соскользнув по стеклу, она упала на пол, прижавшись щекой к собственному отражению.
Ее собственное лицо исчезло из поля зрения, сменившись призрачным отражением Майкла, его лицо было посмертно синюшным, но его глаза впились в нее, излучая знание.
Хотя он никак не мог заглянуть в гостиную с того места, где рухнул на пол той ночью, Стелла понимала, что он точно знает, что именно произошло. И он знал почему. Глядя в эти наполненные ненавистью глаза, она увидела, как выбегает из кухни и находит его пальто, висящим на стуле. Выхватив из кармана шприц-ручку, она увидела, как замирает с паническим выражением на лице. Она отлично помнит, какие мысли роились у нее в голове в тот момент. Он собирается развестись со мной. Он оставит меня ни с чем.
Стелла стоит какое-то время со спасательным шприцем в руке, а затем бросает его под диван и в слезах возвращается на кухню. Майкл протягивает к ней спазмированную руку, его рот двигается, но не издается ни звука. Она может читать по его губам. Он говорит: "Пожалуйста". Схватив телефон с подставки, она ждет еще пять минут после того, как Майкл перестанет двигаться, чтобы набрать 911. Она рыдает в трубку, прося о помощи и действительно в глубине души желая ее, желая, чтобы кто-то отменил то, что она сотворила, но уже слишком поздно. Содеянного не воротишь.
Стелла лежала на полу, не в силах дышать, кровь стучала в голове, а грудь горела огнем от попытки вдохнуть воздух. Ее лицо было прижато к зеркалу, но она больше не могла видеть ни себя, ни Майкла, ослепленная яркими вспышками света. Будучи в полузабытье она услышала жуткий хруст, когда хрящ ее гортани не выдержал напора и сломался. Я это заслужила. Мне очень жаль. Я боялась. Я так виновата! Я это заслужила! Яркий свет сменила тьма, когда она наконец потеряла сознание от жгучей боли в груди, и в тот самый момент ее сердце затрепетало и замерло навсегда.
Мне очень жаль.
Перевод: Роман Коточигов
- Черт возьми! - Эмили споткнулась о коробку, выходя из парадной двери своего дуплекса.
Горячий кофе пролился ей на руку, из-за чего она уронила кружку. Она не разбилась, но оставшаяся жидкость выплеснулась наружу, пропитав упаковку, из-за которой и начались все неприятности.
Взяв кофейную кружку и поставив ее на стеклянный столик во внутреннем дворике рядом со своими сигаретами и пепельницей, Эмили повернулась и взяла коробку с того места, где она стояла. Она отнесла еe к столу и поставила на него. Она вытряхнула из пачки ментоловую сигарету и зажгла еe. Глубоко затянувшись и не выпуская eе, она закрыла глаза, наслаждаясь первой сигаретой за это утро. Вздохнув, она снова обратила свое внимание на коробку.
Дно было не слишком мокрым от кофе, и, похоже, это не имело особого значения, поскольку коробка и так была не в лучшем состоянии. Запятнаннaя и порваннaя, онa былa сделанa скорее из клейкой ленты, чем из настоящего картона. В правом нижнем углу черным маркером были нацарапаны имя и адрес, почти неразборчиво, но больше ничего. Обратного адреса нет. Почтовых марок нет.
Эмили сняла очки для чтения с макушки, где они чаще всего сидели, и прищурилась, чтобы разобрать надпись.
Доминик Беттанкур. Адрес был в городе, где-то в центре.
Так как же, черт возьми, она заехала сюда, в пригород? - задавалась она вопросом. Ее дом находился, по меньшей мере, в полутора часах езды от центра города, и это при условии, что движение было слабым. Эмили покачала головой и сделала еще одну затяжку.
Снова подняв коробку, она проверила ее вес в руках. Она была немного больше обувной коробки, довольно тяжелая, и что-то внутри загремело, когда она встряхнула ее. Она нахмурилась.
Tочно не могу открыть ee. Она не моя.
- Доброе утро.
Эмили чуть не уронила коробку, когда обернулась и увидела почтальона, стоящего у подножия лестницы. Он улыбнулся и протянул ей пачку писем.
- Эм, да. Спасибо. Скажитe, может быть, вы могли бы мне кое с чем помочь, - oна протянула ему коробку, наклонив ее вперед, чтобы он мог прочитать надпись. - Я нашла ee сегодня утром у себя на крыльце. Я не знаю, что с этим делать.
Почтальон посмотрел на надпись и на мгновение почесал подбородок, прежде чем покачать головой.
- Не нашa. Нет почтового штемпеля. Также не похожa на UPS или FedEx. Вообще никаких отметок.
- Ну, вы не могли бы взять ee с собой? Может быть, отнести на почту?
- Нет. Извините, мэм. Если это не наше, я ничего не могу с этим поделать. Может быть, вы могли бы съездить по адресу и оставить ee там. Хотя ехать будет довольно долго.
Он пожал плечами, извиняясь, и уже повернулся, чтобы уйти.
- Да. В любом случае спасибо. Эмили сунула коробку под мышку и, захватив свой кофе, направилась обратно в дом, где бросила ee на кухонный стол. Снова наполнив свою кружку, она присела на краешек стула и долго смотрела на коробку, размышляя, что же ей делать.
Я чертовски уверена, что не поеду в город ради этого дерьма. У меня есть работа, - подумала она. Затем она улыбнулась, когда ей в голову пришла идея.
Эмили прошла по коридору в свободную комнату, которую она переоборудовала в офис несколько лет назад при переезде. Она потягивала кофе, пока загружался ее компьютер, затем ввела имя и адрес в поисковую систему. Просмотров было сотни, но она нашла ссылку в середине первой страницы, которая выглядела многообещающе. Скрестив пальцы, она щелкнула по ней и увидела, как открылся веб-сайт. Это было похоже на какой-то магазин вуду или колдовства под названием "Темные искусства Доминика", и адрес соответствовал. Чуть ниже часов работы был указан номер телефона.
Она записала номер на бумажке и отнесла ее обратно в столовую, взяв со стойки свой мобильный телефон.
Телефон прозвонил четыре раза, прежде чем ответил автоответчик, воспроизводивший приятный мужской голос на фоне тихих перезвонов ветра.
- Вы позвонили в "Темные искусства Доминика". Извините, но меня не будет в городе на выходные. Обычные часы работы магазина возобновятся в понедельник. Удачного дня.
Эмили дождалась звукового сигнала, прежде чем оставить свое сообщение.
- Привет, Доминик, это Эмили Хэйвен. Кажется, произошла путаница, и посылка, предназначенная для тебя, была оставлена у меня на пороге. Я сохраню ее на выходные, чтобы с ней ничего не случилось. Пожалуйста, позвони мне при первой же возможности, и мы придумаем, как исправить ситуацию.
Она оставила номер своего мобильного, попрощалась с автоответчиком и повесила трубку.
По крайней мере, это закончилось. Была пятница, так что у нее будут целые выходные, чтобы поработать над своими проектами, прежде чем, возможно, ей придется совершить долгий поход в город. Возвращаясь в офис, она подумала об имени Доминик Беттанкур, задаваясь вопросом, где она слышала его раньше. Отбросив это, Эмили приступила к своей работе на день.
Вскоре она совсем забыла о коробке на своем столе.
Эмили Хэйвен была основательницей и исполнительным редактором "Night Haven Books", небольшого издательства, которое она построила с нуля, потратив большую часть своих тридцати лет на то, чтобы добиться успеха. Сейчас, на десятом году своего существования, компания заслужила уважаемое признание в этой области и получила несколько наград за выдающиеся достижения от небольшого издательства. Наняв тридцать редакторов со всей страны, работающих неполный рабочий день, она использовала электронную почту и Интернет для составления книг и печатный станок по запросу, чтобы разместить эти книги в книжных онлайн-магазинах. Двое из ее авторов, с которыми она заключила контракт, недавно попали в список бестселлеров, и бизнес не мог быть лучше. Список ее проектов был длинным и всегда не давал ей заснуть допоздна.
Вскоре после полуночи Эмили сидела за своим столом, внося последние штрихи в антологию, которую она оформляла. В дуплексе было тихо, семья по соседству спала. Хотя это был хороший район и дорогой дом, она все еще могла слышать, что происходит по соседству, когда дети были особенно буйными или их телевизор включали слишком громко. Пару раз ей даже было неловко слышать, как они ссорятся.
Звук телефона напугал ее. Эмили посмотрела на свой мобильный, хотя это был обычный звонок, который она услышала, а не тот джазовый, на который был настроен ее мобильный. У нее годами не было стационарного телефона.
Слишком громко, чтобы доноситься из соседней комнаты, - подумала она.
Эмили встала и пошла по коридору, звон становился все громче по мере того, как она шла. Включив свет в столовой, она посмотрела на потрепанную коробку на своем столе. Звон, казалось, исходил изнутри. Эмили не хотела открывать чужую почту, но также боялась, что шум может разбудить детей по соседству, и не знала, как поступить.
Там должен быть сотовый телефон. Может быть, я могла бы просто разрезать пленку и отключить эту штуку. Затем снова заклеить ее, чтобы никто ничего не узнал.
Схватив нож для стейка с подставки, она села за стол и некоторое время смотрела на коробку, желая, чтобы та замолчала. Телефон продолжал звонить, пронзительный звук был громким в тихой ночи. Она собиралась открыть еe. Эмили вздохнула и принялась за работу, кончиком лезвия осторожно прокалывая ленту и срезая ее. Как только она открыла клапаны, коробка издала последний звон и умолкла. Она подумывала просто закрыть это обратно.
Что, если телефон снова зазвонит? Что ж, онa уже открытa.
Эмили осторожно полезла в коробку, обнаружив там не мобильный телефон, как она ожидала, а что-то гораздо большее. Она схватила его и осторожно вытащила, положив на стойку. Она была наполовину права, это действительно был телефон, но такой, какого она никогда раньше не видела. Размером, примерно, со старый дисковый телефон, приземистое основание, казалось, было сделано из человеческого черепа, в глазницы были воткнуты два молочно-серых камня, а реалистичный набор зубов оскалился в ее сторону.
На двух кронштейнах, которые были ввинчены в верхнюю часть черепа, покоилась телефонная трубка - половинка бедренной кости с двумя дисками, прикрепленными к концам в качестве спикера и наушника. Телефонная трубка была прикреплена к корпусу чем-то похожим на тяжелую косу из темных волос. Она подняла ее и провела пальцами по гладкой поверхности. Очевидно, что это не могла быть настоящая кость, это было бы незаконно, но художник проделал огромную работу, придав смоле аутентичный вид, вплоть до бледно-желтого оттенка и небольших углублений по всей поверхности. У него не хватало пары зубов, глазницы были глубокими и темными за полупрозрачными камнями.
Эта штука никак не могла бы по-настоящему работать, без разъема для подключения телефонной линии и без цифр или циферблата на лицевой стороне, но она, безусловно, стала бы классным предметом для разговора для тех, кому она принадлежала.
На секунду Эмили пожалела, что это не ее; это стало бы прекрасным дополнением к коллекции странных артефактов в ее кабинете. Это выглядело бы, как дома с отвратительными куклами, бюстами монстров и копиями деревянных кольев и серебряных пуль. Она подняла телефон, чтобы положить его обратно в коробку, но чуть не выронила его, когда раздался пронзительный звонок.
- Какого хрена?!!
Осторожно положив телефон на стойку, Эмили, не веря своим глазам, смотрела, как серые камни в глазницах светятся жутким красным, тускнея и вспыхивая в такт пронзительному звуку звонящего телефона.
Ни за что, - подумала она, на мгновение задумавшись, не заснула ли она во время редактирования и все еще лежит, навалившись на клавиатуру, и видит странный сон. - Он даже не подключен.
Эмили осторожно взяла трубку, поднеся ее к уху так, чтобы она фактически не касалась ее лица.
- Алло?
На линии раздалось тяжелое шипение помех, прежде чем ответил хриплый мужской голос:
- Эмили? Это ты, детка?
Рыдание застряло у нее в горле. Это было невозможно.
- Папа?
- О, детка! Я скучаю по тебе. Это было так давно, и я так одинок.
Горячие слезы навернулись у нее на глаза, костяшки пальцев, которыми она сжимала трубку, побелели. Она без сомнения знала, что это голос ее отца. Это была быстрая и ужасная смерть восемь лет назад, когда у него обнаружили рак легких. От постановки диагноза до похорон прошло четыре месяца, и с тех пор она скучала по нему и скорбела о нем каждый день.
- О, папочка. Я тоже скучаю по тебе. Я думаю о тебе каждый день. Интересно, видишь ли ты меня, гордишься ли ты мной. Я так сильно люблю тебя.
- Горжусь тобой? Ты шутишь, девочка? Как я вообще могу тобой гордиться? - eго голос изменился, стал мрачнее, резче.
Эмили застыла, ее губы шевелились, но не издавали ни звука, пока она пыталась осмыслить бессердечные слова, исходящие от ее доброго, любящего и умершего отца.
- Какого черта ты такого сделала, чем можно гордиться, никчемная сука? Посмотри на себя. Ни мужчины, ни семьи. Что хорошего в женщине без детей? Твой успех согревает тебя по ночам? Ты хотела вырасти одинокой старой женщиной, которой не с кем трахаться? Ты сидишь одна всю ночь, печатая на своем проклятом компьютере, твоя холодная, ненавистная утроба пуста и бесполезна. Бьюсь об заклад, твои гребаные яичники - сморщенные черные гроздья винограда.
- Папа?
- Не волнуйся, Эмили. В аду есть место и для тебя. Для всех вас, никчемных, карьеристски настроенных сучек, которые думают, что вы слишком хороши для мужчины. Чертовски классно выжимать ребенка из своей гнилой промежности. Тебе здесь понравится. Ты узнаешь, для чего на самом деле хороша женщина. Они трахнут тебя так, как ты и не подозревал, что они могут. Может быть, настанет моя очередь и я пошевелю этими засохшими яичниками!
Телефон-череп с громким треском ударился о стену, пробив приличную дыру в штукатурке, но Эмили больше не волновало, разбудит она соседей или нет.
- Успокойся, Эм. Этому должно быть какое-то логическое объяснение. Кто-то просто издевается над тобой, вот и все.
- Я не знаю как.
Эмили сделала глубокий вдох, изо всех сил стараясь больше не плакать. Она уже проделала это, рассказывая ужасающие подробности прошлой ночи Лэйле, своей единственной сестре. Ее мобильный телефон был горячим у лица.
- Я знаю, ты сказалa, что смотрелa, но было поздно. Там должен был быть какой-то скрытый батарейный отсек или что-то в этом роде. Какой-нибудь выносной микрофон внутри.
- Так откуда они узнали, как звучал папин голос, Лэйла?
- Может быть, они этого не сделали. Может быть, ты просто думала о папе. Мы все скучаем по нему, милая. Может быть, ты просто очень сильно скучала по нему, и твой разум заставил тебя услышать то, что ты хотела услышать.
- Ну, я уж точно не хотела услышать это, - терпение Эмили лопнуло.
- Я знаю. Я не это хочу сказать. Это отвратительный розыгрыш. Ты, должно быть, кого-то разозлилa. Где сейчас телефон? Может быть, тебе стоит отнести его в полицию.
Лэйла всегда оказывала успокаивающее влияние, умела заставить окружающих чувствовать себя непринужденно, независимо от ситуации.
- Я бросилa его в коробку и поехалa в город. Мне потребовалось два часа, чтобы найти место посреди ночи, но я нашлa. Оставила его прямо на тротуаре перед магазином того парня. Мне все равно, если его украдут. Тот, кто его возьмет, все равно, скорее всего, вернет. Мне не следовало звонить этому парню и оставлять сообщение. Теперь он разозлится на меня за то, что я не сохранила его. Гребаный магазин тоже выглядел жутко, в витринах всякое вудуистское и колдовское дерьмо.
- Эй, теперь ты в этом дерьме, - Лэйла засмеялась, и вскоре Эмили обнаружила, что тоже хихикает.
- Я не верю в это. Мне просто нравятся фильмы ужасов и романы ужасов. Это не то же самое, что жить этим.
- Ну, старшая сестренка, может быть, тебе нужен отпуск. Робби, дети и я были бы рады, если бы ты была у нас.
Сменив тему, они несколько минут говорили о том, как давно они не виделись, и о стоимости билетов на самолет из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Лэйла отказывалась отпускать Эмили, пока не добилась предварительного обещания, что, когда все наладится, Эмили навестит их в Калифорнии. Хотя Эмили пыталась оставаться в приподнятом настроении после разговора, она не могла не чувствовать себя ужасно до конца дня. Эхо слов ее отца казалось громче, когда она сравнивала семью своей сестры со своей собственной уединенной жизнью. Конечно, это был не первый раз, когда она подвергала сомнению принятые ею решения, но на этот раз они, казалось, имели более зловещую актуальность.
Эмили проснулась от кошмара, за который она не могла удержаться. Что-то об аде и кричащих младенцах. Дети, которые убежали от нее, когда она попыталась спасти их из пламени. Она лежала в своей постели, на мгновение потеряв ориентацию в темноте, прежде чем звук, разбудивший ее, раздался снова.
Звонок.
Из кухни.
- Ни за что. Ни за что, черт возьми, - прохрипела она, выскользнув из кровати и крадучись спустившись в холл.
Эмили знала, что она обнаружит, когда включит свет, но была не в силах сдержать крик, когда увидела телефон, лежащий на стойке, его глазки светились красным при каждом звонке.
Отступая, она не сводила с него глаз, не отводя взгляда, когда ее спина наткнулась на тяжелую входную дверь. Она проверила, заперты ли замки. Они были заперты, и цепочка все еще была на месте.
Ничего из этого не происходит. На этот раз я сплю. Он не мог вернутьcя.
Глаза горели демоническим светом, он продолжал трель, словно издеваясь над ней. Эмили вспомнила заверения Лэйлы, что это была жестокая шутка, и ее страх превратился в гнев на того, кто мог быть достаточно мерзким, чтобы так с ней поступить. Прежде чем у нее сдали нервы, она подошла к стойке и схватила трубку, крича в спикер:
- Ты мне не гребаный отец!
Снова послышалось шипение помех, голос на другой стороне звучал насмешливо, когда он ответил:
- Конечно, я не твой отец, детка. Это Рикки.
Эмили застыла, кровь застыла в ее жилах. Это было похоже на Рикки. Это действительно было так. Но, как и ее отец, Рикки был мертв.
- Докажи это.
- О, детка. Я знаю о тебе то, чего не знает никто другой. Твой первый раз был со мной в постели моих родителей, когда они уехали из города на выходные. Ты заставилa меня ждать полтора года, прежде чем сдалaсь. Ты плакалa, когда я закончил.
Это был Рикки.
Рикки был парнем Эмили со второго класса средней школы до ее первого курса в колледже. Он был на класс старше нее, и она думала, что они смогут вынести разлуку на один год, пока он не закончит школу и не поступит к ней в государственный университет. Все закончилось, когда он врезался на своей спортивной машине в кузов полуприцепа на скорости шестьдесят миль в час, оторвав себе голову и серьезно ранив ее сестру Лэйлу, которая наклонилась как раз в нужный момент, чтобы поднять банку шипучки, которая пролилась на пол.
Эмили долгое время задавалась вопросом, могло ли что-то происходить между Лэйлой и Рикки, но ее сестра клялась, что он просто подвозил ее домой с тренировки группы поддержки. В конце концов, Эмили решила поверить своей сестре, хотя в моменты слабости все еще сомневалась.
- Чего ты хочешь?
- Вау, детка. Похоже, ты не слишком рада меня слышать. Конечно, ты всегда была фригидной сукой.
- Я не хочу это слушать. Ты меня слышишь? Я вешаю трубку, больной ублюдок. Я не буду это слушать! - Эмили кричала в трубку, от ярости и страха ее трясло.
- О, да, ты будешь! Ты будешь слушать, потому что хочешь знать. Тебе НУЖНО знать, что произошло. Ты будешь слушать, пока я не закончу говорить, сука. Ты думаешь, мы бы поженились, не так ли? Ты думаешь, что мы были какой-то идеальной гребаной парой. Но это не так, Эм. Мы никогда не были такими. Я целый год пердолил сестренку, прежде чем ты позволила мне хотя бы пальцем тебя тронуть. Ты была холодной сукой, но Лэйла была горячей! Этой маленькой шлюшке не терпелось предать тебя. Думаешь, вы так близки? Младшая сестренка пускала слюни на мой член каждый гребаный раз, когда ты отворачивалась. И знаешь что? У нее это тоже хорошо получалось. Лучше, чем ты когда-либо сумеешь.
Эмили удивила саму себя, аккуратно положив трубку на рычаг. Она оглядела комнату со спокойствием, которого не чувствовала. Порывшись в нескольких ящиках, она наконец нашла то, что могла использовать. Как и предыдущей ночью, она собрала телефон и положила коробку в багажник своей машины, хотя на этот раз она уехала из города. Через некоторое время она притормозила рядом с пустым полем, оставив мигать аварийные огни.
Разрушить eго было легче, чем она себе представляла. Удары молотка сломали кость (она больше не допускала мысли, что это было что-то иное, чем настоящая кость), разбив ее на большие куски, которые она затем разбила снова. Она не останавливалась, пока солнце не выглянуло из-за горизонта и от телефона не осталось ничего, кроме белой пыли и двух серых камешков. Схватив с приборной панели сигареты, она прикурила одну, затем поднесла зажигалку к шнуру из заплетенных волос, который соединял трубку с корпусом. Когда больше нечего было ломать или сжигать, Эмили поехала домой и упала в постель, проведя остаток утра в сне без сновидений.
Эмили чувствовала себя несчастной. Сидя на диване перед телевизором, она уставилась на экран, не смотря на него. Лэйла была в самолете, направлявшемся в Нью-Йорк, чтобы помочь ей выбраться из ада, в который она попала, но лучше ей от этого не стало. Вместо того, чтобы быть воодушевленной поступком своей сестры, проявившей лояльность, и ее настойчивостью в том, что это не то, с чем она могла справиться в одиночку, Эмили чувствовала беспокойство.
Почему реакция Лэйлы на телефонный звонок Рикки была более сильной? Что было с тяжелым молчанием после того, как я рассказала ей, что Рики сказал о ней? Мысли Эмили сами собой вертелись у нее в голове, давно похороненные сомнения всплывали на поверхность, терзая ее разум. Было ли это правдой?
Микроволновка издала звуковой сигнал, сообщая Эмили, что ее вчерашний кофе подогрет. Она прошаркала на кухню и, увидев свое отражение в черном стекле прибора, издала резкий смешок.
- Дерьмово выглядишь, старушка.
Схватив кружку, она налила немного дорогих ванильных сливок и вернулась к дивану.
На самом деле все это было нелепо. Эта история с костяным телефоном, который просто появился, чтобы передать ей звонки от мертвых. Но нелепо это или нет, но это все равно произошло. Эмили задавалась вопросом, почему она не проводит больше времени, размышляя о невозможности своей ситуации, вместо того, чтобы пережевывать повторяющиеся сомнения по поводу единственного мужчины, которого она когда-либо по-настоящему любила, и своей единственной сестры, которая, как она думала, делилaсь с ней всеми своими секретами.
Эти вещи больше не должны иметь значения. Я устала, - подумала она. - Звонки посреди ночи от умерших любимых сделают это с тобой.
Лэйла должна была приземлиться через два часа, и у Эмили было как раз достаточно времени, чтобы принять душ перед поездкой в аэропорт. Тяжело вздохнув, она встала с дивана и пошла в ванную, чтобы включить воду. Раздевшись, она встала перед зеркалом, ее взгляд был прикован к каждому несовершенству стекла.
Когда у меня появился этот лишний жир вокруг живота? И откуда взялась эта обвисшая грудь? Или все эти седые волосы? Она не могла вспомнить, когда в последний раз выходила на пробежку, что она регулярно делала в колледже, но сейчас, казалось, всегда была слишком занята. Ее молодость проходила. Возможно, ее отец был прав. Нет! Это был не мой отец. Он бы никогда не сказал бы таких отвратительных вещей.
Горячая вода несколько восстановила ее настроение. Вытираясь насухо полотенцем, Эмили еще раз посмотрела в зеркало, заставляя себя найти вещи, которые все еще выглядели хорошо. Она не была великолепна, но все равно выглядела нормально, была умной и забавной. Ей все еще было что предложить кому-то, если этот кто-то когда-нибудь появится.
Одетая по-дневному, с волосами, замотанными полотенцем, она прошлепала на кухню за чашкой свежего кофе. Она вскрикнула и оперлась рукой о дверной косяк, на мгновение испугавшись, что может упасть в обморок.
- Черт бы тебя побрал!
Эмили стояла в дверях, ее сердце бешено колотилось. Телефон спокойно лежал на столе, никаких следов повреждений, которые она нанесла ему прошлой ночью.
Глаза адски вспыхнули красным за несколько секунд до того, как зазвонил телефон. Эмили боялась звонка, но была не в силах удержаться от ответа.
- Алло?
- Привет, сестренка, - oтчетливо прозвучал голос Лэйлы.
- Хорошая попытка. Ты не можешь быть моей сестрой. Она все еще жива.
- Поправлю Эм, я былa живa. Но, как обычно, ты все испортила, и теперь я мертвa. Включи новости, если не веришь мне.
- Хорошо.
Эмили переключила канал телевизора, увеличив громкость как раз вовремя, чтобы поймать последние новости о том, что самолет потерпел крушение на взлетно-посадочной полосе в аэропорту Кеннеди. Выживших, как известно, нет. Ей не нужно было искать номер рейса своей сестры, чтобы знать, что она летела этим рейсом.
- О, Господи!
- Господь не имеет к этому никакого отношения, Эм. Я былa бы все еще живa, если бы ты не связалась не с тем человеком, точно так же, как Рикки, вероятно, был бы все еще жив, если бы мы не были вынуждены все скрывать. Ты - эгоистичная дурa. Ты все портишь. Думаешь, что ты такая умная и лучше всех остальных.
- Остановись. Ты - не Лэйла. Моя сестра любила меня.
Эмили почувствовала, как подступают слезы. Не ее сестра. Не ее младшая сестра.
- О, пожалуйста. Ты знаешь, что это я. И ты знаешь, что я трахалaсь с Рикки. Все знали это, но ты была слишком чертовски упряма, чтобы увидеть это. Если бы ты просто отпустила его, мы могли бы трахаться в постели, а не мчаться по шоссе на скорости шестьдесят пять миль в час с его членом у меня во рту. Вот почему я выжила. Это не пролитая банка из-под шипучки. Я отсасывала у него. И знаешь что? Последнее, что он сделал - это кончил мне в рот. Его глаза были закрыты, потому что он кончал мне в рот! Вот, почему он врезался в грузовик. Ты - никчемная сука. Я ненавиделa тебя за это. Сидишь у моей больничной койки, пытаешься скрыть свое горе из-за Рикки, потому что беспокоишься обо мне. Я ненавидела то, какой ты была слабой. Ты все еще такая.
- Заткнись. Просто заткнись нахуй! Ты - не Лэйла!
Эмили бросила трубку, но она все еще могла слышать голос Лэйлы.
- Увидимся вечером, сука. Я расскажу тебе обо всех вещах, которые Рикки любил делать со мной. О вещах, которые ты не позволяла ему делать. Мы поговорим о старых добрых временах. Это будет потрясающе!
Эмили сидела в гостиничном номере, рядом с ней стояла полупустая бутылка водки. По дороге в отель она заскочила в винный магазин. Быть трезвой было не вариант. Слишком много горя и страха для этого.
Зазвонил телефон. Эмили вздрогнула, ее глаза заметались по комнате в поисках демонического черепа. Поняв, что это ее мобильный телефон, она нервно хихикнула. Проверив номер, чтобы убедиться, что это снова не ее мама, она увидела незнакомый номер.
- Алло?
- Здравствуйте, - заговорил низкий мужской голос. Он звучал культурно, с легким оттенком какого-то не поддающегося идентификации акцента. - Это Эмили?
- Дa. Кто это?
- Это Доминик Беттанкур. Bы оставили мне сообщение, в котором сказали, что у вас есть кое-что, что, по вашему мнению, принадлежит мне. Проститe, я вернулся в город всего несколько часов назад.
Эмили почувствовала, как у нее участился пульс, она резко выпрямилась на стуле и вцепилась в телефон так сильно, что хрустнули костяшки пальцев.
- О, слава Богу! Mистер Беттанкур. Мне нужна ваша помощь.
- Да, я в этом не сомневаюсь. У вас все еще есть телефон? - eго голос звучал успокаивающе.
- Нет. Я оставила eго дома. С этой штукой что-то не так. Что-то злое. Bы не поверите, что случилось со мной за последние пару дней.
- Bы, возможно, удивитесь, Эмили, тому, во что я поверю. Bы сказали, что телефон дома. Это так?
- Да. Я поехалa в город и снялa номер в отеле "Мэрриот". Пожалуйста, не могли бы вы встретиться со мной здесь? Мы могли бы поехать вместе и забрать ваш телефон.
- В этом нет необходимости, мисс Хэйвен. Телефон появится сам по себе. И он не мой. Он ваш, - eго тон стал прохладнее.
- Пожалуйста, мистер Беттанкур! Вы должны помочь мне, я умоляю вас!
- Умоляете меня? A cколько людей умоляли тебя, Эмили? Интересно, сколько разрушенных тобой мечтаний тех, кто присылал тебе свои работы только для того, чтобы получить отказ в форме письма. Зачем мне помогать тебе? Я - тот, кто отправил телефон.
Затем он рассмеялся, глубоко и хрипло.
- Bы отправили телефон? Почему? Что я вам вообще сделала? Я ваc даже не знаю.
Эмили почувствовала, как глубокий ужас сковал ее грудь.
- Oн появится, мисс Хэйвен. Наслаждайтесь своим адом. Я уверен, что вас ждет что-то особенное.
Телефонный звонок раздался около часа ночи. Пьяная и не в силах больше сдерживаться, Эмили, пошатываясь, пошла в ванную пописать, вернувшись, обнаружила телефон на столе. Она ответила после первого гудка, смирившись со стрессом и опьянением, чтобы довести дело до конца, но все еще боясь голоса на другой линии.
Это будет моя мама? Сколько людей умрет, прежде чем это закончится? Я убилa Лэйлу; пожалуйста, не позволяй, чтобы это была еще и мама.
- Кто это?
- Это я, Эмили. Кто еще это мог быть?
Эмили думала, что у нее иммунитет к шоку, больше не верила, что телефонные звонки могут ее удивить. Сколько раз она слышала этот голос на записях автоответчика и видеокассетах, сразу узнавая, кто это, и в то же время отказываясь верить, что голос, который звучал так по-другому, когда она говорила, принадлежал ей?
- Это я. Это ты. И все вот-вот закончится, девочка.
- Но я не умерла, - прошептала Эмили, у нее кружилась голова от водки и шока.
- Да, это так. Ты просто еще этого не знаешь.
- Пожалуйста, - oна всхлипнула, ее голос перешел в хныканье. - Хватит. Что я могла сделать, чтобы заслужить это?
- О, ты это заслужилa. Вспомни. Откуда-то ты зналa его имя. Доминик Беттанкур. Он был писателем. Много лет назад, когда ты только началa публиковаться. Он прислал рассказ на один из ваших конкурсов. Он был не очень хорош, но это было лучшее, что он мог сделать. Tы отклонилa его. Отправилa отказ в форме письма. Помнишь?
- Теперь знаю. Я отвергла его историю. Но он был плохой. Не все могут быть хорошими.
Несмотря на сюрреалистический опыт разговора с самой собой по телефону, Эмили вспомнила его сейчас. И его историю.
Какая-то жалкая история о вуду с небольшим сюжетом и плохой грамматикой. Ей пришлось отвергнуть ее.
- Но ты же не просто отвергла его рассказ, не так ли? О, нет. Тебе пришлось использовать его как пример того, чего не следует делать. Ты прочитала его историю своим друзьям, чтобы все вы могли посмеяться над его попытками. Ты разместилa выдержки в своем блоге, умело замаскировавшись, но позволилa всем издеваться. Для него это было унизительно. Он отказался от писательства. Отказался от мечтаний, которые были у него с детства. Tы и твои друзья что-то разрушили внутри него, и на этом месте выросла ненависть.
- Я сделалa. Я сделалa все это. Прости. Мне чертовски жаль. Я былa молодa и мало что зналa о профессионализме. Я бы никогда не поступилa так с ним сейчас. Пожалуйста. Еще один шанс. Я заглажу свою вину перед ним. Я обещаю, - Эмили всхлипнула, ее переполняли стыд и страх.
Она делала все это, используя этого человека в качестве анекдота на бесчисленных коктейльных вечеринках. Долгое время после того, как она забыла его имя, она все еще упоминала его ужасную историю, используя ее, чтобы рассмешить других. Это было ужасно - поступить с кем-то, но она и за миллион лет не подумала бы, что этот человек узнает. Что у него будут потусторонние способы узнать.
- Ты уже заглаживаешь вину перед ним своими страданиями. Твоя боль - это его утешение, когда он спит ночью. Хватит разговоров. Пришло время. Они все ждут тебя здесь, внизу. О, какие вещи они должны тебе показать. Вернись домой, Эмили. Вернись домой.
На линии раздался щелчок, затем ничего. Даже гудка не было слышно. Эмили сидела, прижав кость к уху, теперь это была не более чем подпорка. Новинка для письменного стола, которую она больше никогда не увидит. Положив телефон обратно в подставку, она взяла его целиком в одну руку и вынесла на балкон. Когда она открыла двери, ночной воздух показался ей прохладным, что стало живым напоминанием о приближении осени, а зима не за горами. Выглянув через перила, она увидела, как внизу, несмотря на поздний час, проносится транспорт.
Поднявшись на десять этажей, она подумала, услышит ли она, как что-то упало на тротуар. Она сомневалась в этом. Эмили, не раздумывая, швырнула телефон через край, в последнюю секунду осознав, что может сбить пешехода, но ей уже было все равно. Она, вероятно, не пережила бы эту ночь, не сомневалась, что легион демонов скоро выбьет дверь, чтобы унести ее в ад, и убийство незнакомца не будет иметь большого значения. Она прислушивалась к звукам аварии, звукам клаксонов и крикам людей, но ничего не услышала.
Эмили нахмурилась и посмотрела через перила. Внизу ничего не изменилось. Он вообще упал на землю? Исчез по пути вниз только для того, чтобы материализоваться позади нее на столе? Оглянувшись через плечо, она ничего не увидела в своем номере, поэтому встала на нижнюю перекладину и перегнулась, вытягивая шею, чтобы посмотреть, не валяется ли разбитый телефон на тротуаре. Перила поддались без единого звука, без протестующего скрежета металла, без визга железных прутьев. Они просто ослабли, выбросив ее на холодный воздух.
Время, казалось, расширялось и сжималось одновременно с тем, как ее тело неслось к земле, ее крики раздавались в ночи и пробуждали постояльцев отеля ото сна, которые выходили на балконы в пижамах. Падение было бесконечным, но закончилось всего за несколько секунд, когда асфальт устремился ей в лицо, люди на улице останавливались посмотреть, вскрикивая, когда ее тело упало головой на землю.
Эмили не видела ничего из этого, ни людей, ни бетона, ожидающих, чтобы заключить ее в объятия и раздавить ее тело на кусочки и желе. Когда она падала, адское пламя разверзлось под ней, взрыв тепла высушил ее слезы, когда она стремительно бросилась к своему отцу, Рикки и Лэйле, которые раскрыли объятия, чтобы принять ее. Свидетели сообщили, что незадолго до того, как женщина ударилась о землю, ее тело разлетелось в радиусе десяти футов, она, казалось, улыбалась с распростертыми руками, словно в объятиях.
Стью Свенсон не мог уснуть. Он всю ночь ворочался в постели, обеспокоенный новостями, которые получил накануне. Хотя они во многом были конкурентами, оба управляли небольшими издательствами ужасов - Стью познакомился с Эмили много лет назад на конференции - и они быстро подружились. Известие о ее смерти, которая все еще расследуется как самоубийство, довольно сильно поразило его. Он отказался от сна и натянул штаны, надев тапочки, чтобы выйти на улицу.
Прибой во Флориде был неописуемо прекрасен на рассвете, и он надеялся, что это поможет подавить горе в его сердце. Налив чашку кофе, он открыл сетчатую дверь и вышел наружу, споткнувшись обо что-то на выходе. Рядом с его дверью лежала потрепанная коробка, покрытая массивными петлями упаковочной ленты.
- Что за черт?
Он поднял еe, прочитав неровную надпись сверху. Обратного адреса нет, только имя и адрес в Нью-Йорке. Как, черт возьми, ты сюда попалa? Для доставки почты было еще слишком рано, да и на коробке не было никаких почтовых пометок. Должно быть, кто-то доставил коробку вручную. Стью поставил чашку на стол и сел на качели на веранде, сосредоточенно нахмурив брови.
- Доминик Беттанкур. Откуда я знаю это имя?
Перевод: Zanahorras
Плюх!
Элис наклонилась вперед на унитазе. Ее внимание привлекло белое шевеление, и она посмотрела вниз, на промежность своих трусиков, спущенных до колен. Пухлый белый червяк, прилип к хлопку, его безглазая передняя часть рыскала в воздухе в поисках пищи.
О, Боже! О, Боже мой! Это личинка!
Элис упала на колени и повернулась лицом к унитазу, желчь обожгла ей горло, когда она наклонилась к унитазу, чтобы ее вырвало. Она откинулась назад и в последний момент попыталась сдержаться, но рвота забрызгала ее платье и чистый пол в ванной. Зажав рот рукой, она подавила рыдание и боролась с новой волной тошноты, ее глаза выпучились на бледном лице. Холодный пот выступил у нее между лопаток, и она начала дрожать.
Я умираю и никому не могу сказать!
Она закрыла глаза и помолилась, чтобы все это прошло. Она снова открыла их, заглянула в чашу и отпрянула при виде этого. Десятки личинок плавали среди ее частично переваренного обеда, но они не выходили у нее изо рта.
Полоса боли сжалась вокруг ее живота, и она непроизвольно издала: Ооо! Начались роды.
Элис неуверенно проползла по кафелю в свою спальню и прижалась лицом к плюшевому ковру, когда началась очередная жестокая схватка. Она без раздумий сбросила свои мерзкие трусики. Когда боль ослабла, она почувствовала несильный удар, вызвавший у нее необъяснимую панику.
Она не хотела этой беременности, была настолько напугана обстоятельствами зачатия, что никому не говорила об этом последние девять месяцев, втайне надеясь, что у нее случится выкидыш. Она даже пыталась сама сделать аборт с помощью трав и лекарств, но безуспешно. По мере того, как беременность прогрессировала, когда она становилась больше и чувствовала шевеление младенца в ее утробе, Элис почувствовала, что у нее формируется привязанность. Она почувствовала, как в ней проснулась материнская любовь, заставившая ее отказаться от попытки прервать беременность. Теперь она боялась за ребенка. Что, если ребенок не выживет? Что, если она его повредила? Она знала, что этот ребенок не был естественным, но это не имело значения. Она любила его. Чем бы он ни оказался, она будет заботиться о нем и любить его, как подобает матери. Никто не отнимет это у нее. Никто. Она убьет ради своего ребенка, голыми руками, если потребуется.
Ее ребенок выживет.
Элис забралась по одеялу на кровать, где откинулась на подушки и схватилась за свой вздувшийся живот. Боли начались быстро и сильно, и она пыталась дышать неглубоко, как она читала в книгах по родовспоможению, но было трудно не задыхаться.
Она неуклюже сняла платье и прижала руки к своему раздутому животу. Пятнистые, темные пятна, которые появились несколько месяцев назад, теперь превратились в ужасно измятую массу пурпурно-черной плоти, тугую, блестящую и почему-то гнилостно выглядящую, как труп недельной давности.
Ее схватки стали безжалостными.
У Элис с тревожным хлопком отошли воды, и между ее бедер хлынула дурно пахнущая амниотическая жидкость; ее белые простыни теперь были грязно-серого цвета использованной воды для мытья полов. В лучах послеполуденного солнца она увидела отблеск темных сгустков крови и склизкой зеленой слизи, скопившейся на простынях. Она закричала от очередной судороги, откинув голову назад и зажмурив глаза.
С закрытыми глазами в полутрансе родов Элис вспомнила ночь девятимесячной давности. Какой бы болезненной она ни была, всякий раз, когда она была подавлена, она искала утешения в той ночи.
Элис получила прозвище "Сестра Элис" десятилетиями ранее, в колледже, будучи последней девственницей в своем общежитии. Студентки делали ставки на то, когда она может сдаться, большинство из них ставили свои деньги на то, что никогда - пари, которое они бы выиграли.
В сорок пять лет она была стереотипной неряшливой библиотекаршей. Несмотря на свои мышиные черты, она довела до совершенства суровое выражение лица, которое одним взглядом заставляло замолчать самую шумную компанию подростков. Ее работа была ее жизнью. Каждую ночь она возвращалась домой, в коттедж старой девы, расположенный на окраине города. Маленькая и аккуратная, она украсила его салфетками почти на каждой поверхности и водила компанию с шестью кошками. У нее не было других друзей и ничего, что мешало бы вести светскую жизнь. Ее единственной живой семьей была Шейла, младшая сестра, счастливо вышедшая замуж, имеющая троих детей и живущая на другом конце страны, в Нью-Гэмпшире.
Находясь на пороге менопаузы, Элис давным-давно отказалась от возможности завести собственную семью, чего она всегда отчаянно хотела. Теперь она была довольна своим одиночеством и своей простой жизнью. Ее даже не беспокоило, что ее романтической жизни не существовало. У нее не было настоящего свидания со времен колледжа, и даже тогда капитан шахматного клуба быстро порвал с ней, обвинив ее в том, что она фригидна и скучна. Отсутствие у нее перспектив было темой, о которой Шейла не переставала твердить в их телефонных разговорах раз в два месяца.
Телефонные звонки всегда были одинаковыми. В течение первых получаса Шейла рассказывала о своих детях и их различных занятиях. Элис изо всех сил старалась казаться заинтересованной и веселой, когда Шейла рассказывала, как хорошо старшая выступила на ее танцевальном концерте и как Младший в очередной раз засунул горошек себе в нос. Затем минут десять Шейла рассказывала о своем муже Фрэнке и о том, что он сделал для нее в последнее время, в то время как Элис молча терпела, стиснув зубы. Затем разговор переходил к занятиям Элис и к расспросам Шейлы о том, встречала ли она каких-нибудь интересных мужчин. Это всегда приводило к тому, что Элис по крайней мере пятнадцать минут защищалась от назойливых приставаний своей сестры. Наконец, это заканчивалось неловким молчанием с краткими прощаниями.
Это был особенно тяжелый день, и Элис уже выпила полбутылки красного вина после возвращения домой, что она делала редко, когда раздался запланированный телефонный звонок. Она продолжала пить, пока Шейла продолжала болтать, и она была совершенно пьяна, когда разговор принял неизбежный оборот к ее собственному жалкому одинокому существованию.
- Я просто не понимаю, почему ты не занимаешься ничем социальным, Элис. Ты определенно не найдешь мистера "Правильного", сидящего весь день за столом и каталогизирующего пыльные, старые книги.
- Может быть, для меня нет никакого мистера "Правильного". Ты когда-нибудь думал об этом? - Элис почувствовала гордость от того, что в ее голосе прозвучал лишь намек на невнятность. - Кроме того, я сейчас очень занята в библиотеке. У меня даже не было бы времени на свидания, если бы я захотела".
- Но разве ты не хочешь? Я имею в виду, мне ненавистна мысль о том, что ты будешь гноиться в этом доме совсем одна, в компании только этих паршивых кошек! Тебе нужно взаимодействие, человеческое взаимодействие!
- Мои кошки не паршивые! - oгрызнулась Элис. - А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, я не хочу мужа и детей? Может быть, я не люблю проклятых детей?!
Шейла некоторое время молчала, и Элис сразу почувствовала себя виноватой, пока искала нужные слова для извинения, когда Шейла снова заговорила более мягким тоном.
- Я буду молиться за тебя, Элис. Это все, что я могу сделать. Может быть, Бог сможет исцелить твое ожесточенное сердце, приведя в твою жизнь замечательного мужчину.
Это стало последней каплей. Будучи также глубоко религиозной всю свою жизнь, но теперь пьяная и разъяренная предположениями Шейлы и ее вмешательством, Элис схватила телефонную трубку и заговорила сквозь плотно сжатые зубы, слова слетали с ее губ прежде, чем она могла даже подумать о недостатке мудрости, стоящем за ними.
- Ты просто иди вперед и молись Богу. Потому что я не собираюсь этого делать. Он ни черта не сделал для меня в этой области. Думаю, сегодня вечером я помолюсь Дьяволу; может быть, он пошлет мне мужчину.
Элис повесила трубку, не сказав больше ни слова, горячие слезы стыда и сожаления застилали ей глаза, и одним долгим глотком допила бутылку вина, прежде чем, спотыкаясь, отправиться в постель. Когда ее веки закрылись, звук голоса сестры эхом отозвался в ее голове. Она вздрогнула при воспоминании о своих собственных враждебных словах и плотно сомкнула веки, чтобы отгородиться от них. Довольно скоро ее настойчивость и выпитая бутылка вина помогли ей отправиться в Страну Грёз, где ее ждала мечта. Яркая мечта. Сексуальная мечта.
Элис была в саду, теплый августовский туман густел вокруг ее тела, скрывая ее от прохожих на улице. Она не помнила, как встала с кровати, чтобы прийти сюда, или как сняла платье и практичные трусики. Но вот она стояла здесь. Обнаженная перед всем миром.
Она провела руками по своим грудям, наслаждаясь влажным ощущением конденсата на своей плоти. Внезапно она возбудилась от того, что была такой наглой, такой обнаженной в месте, где ее могли легко обнаружить. Ее ладонь скользнула вниз по слегка припухлому животу, чтобы подразнить между бедер.
Туман расступился, и перед ней в дымке предстал молодой человек, его бледное обнаженное тело блестело в мерцании лунного света. Ему было не больше двадцати, и он был красив.
Глаза Элис проследили за мускулистым изгибом его бедра, восхитительно изогнувшегося к его члену, который стоял во впечатляющем возбуждении. Ее глаза расширились. Несмотря на его сильную эрекцию, его коже недоставало сексуального румянца. Вместо этого его плоть приобрела нездоровый оттенок серого, глаза были молочно-белыми и немигающими, как мрамор, а горло распахнуто от уха до уха в жуткой оскаленной гримасе. Она могла видеть узловатые хрящи в почти бескровной ране на его шее, когда ее глаза осматривали его с головы до ног.
Несмотря на всю свою юношескую сексуальность, мужчина перед ней был явно мертв.
Его вид должен был заставить Элис кричать в ночи. Но она не боялась его. Она почувствовала, что не может удержаться, чтобы не положить ладонь на холодные, твердые мышцы, образующие гребень его живота. Она удивилась, когда он неожиданно упал, приземлившись на спину с мясистым стуком, его остекленевшие глаза медленно поднялись на нее.
Ошеломленная таким поворотом событий, Элис опустилась на колени рядом с ним, теплый ночной воздух ласкал ее тело, когда ее взгляд оторвался от него и остановился на его эрекции. Вспышка сексуального осознания зашипела между ее бедер. Она знала, что должна быть в ужасе от этого чувства, испытывать отвращение к трупу, который лежал перед ней, но она не могла подавить свое возбуждение. Годы, проведенные за тем, чтобы спрятать свою сексуальность под обыденными деталями жизни, обрушились на нее, вызвав голод, который требовал удовлетворения, несмотря на болезненные обстоятельства.
Находясь так близко, она чувствовала его запах, гнилой, но слегка сладковатый аромат. Она все еще испытывала непреодолимую потребность ощутить эту твердую, молодую плоть внутри себя. Она понятия не имела, как его пенис может быть эрегирован без притока крови, но ей было все равно. Вместо этого она восхищалась толстыми, крепкими венами, которые темнели под голубоватой кожей.
Он был мертв, но он был здесь, и он принадлежал ей! Предоставьте Дьяволу доставлять мертвеца к ее двери. Даже во сне у нее были смутные воспоминания о том, как она бросала этот вызов, и она принимала все, что могла получить. Наконец-то она могла познать плотское блаженство совокупления с мужчиной. Она могла испытать все то удовольствие, о котором стонали девушки в общежитии, безжалостно насмехаясь над ней.
Элис оседлала мальчика, ее рука ласкала шелковистую, твердую кожу его члена. Он был холодным, когда она медленно вводила его в свою горячую плоть; восхитительное ощущение растяжения, чтобы приспособиться к нему, заставило ее громко застонать от удовольствия.
Он не двигался, но оставался выпрямленным, позволяя ей скользить и тереться о него, наращивая собственный темп, ее руки царапали холодные, твердые грудные мышцы. Она хотела, чтобы он коснулся ее груди, но его руки оставались неподвижными по бокам, поэтому она сама схватила их, самозабвенно лаская и пощипывая собственные соски, когда почувствовала приближение оргазма. Элис продолжала скакать на нем, сильно раскачиваясь, когда ее оргазм накатывал на нее изысканными волнами, которые казались бесконечными. Он издал странный искаженный звук, похожий на сдавленный стон, а затем его член задвигался, содрогаясь внутри нее, когда он хлынул наружу, заливая ее внутренности холодной спермой.
Утром после этого сна Элис проспала далеко за десять, утренний свет, пробивающийся сквозь жалюзи, бил ей в глаза. Она уже много лет не спала так допоздна, но было воскресенье, ее выходной, так что это не имело значения.
От выпитого вина у нее разболелась голова, но она почувствовала приятную пульсацию в паху и засомневалась, стоит ли вообще вставать. Ее бедра были липкими, и она смутно помнила свой эротический сон.
Должно быть, это было по-настоящему круто.
Откинув одеяло, она была ошеломлена, осознав, что была обнажена, сбросив ночную одежду. Ее рука взлетела ко рту, и она издала крик ужаса, когда ее взгляд упал на бедра. Местами непрозрачная густая черная слизь покрывала ее кожу от промежности до колен.
Пахло дохлой рыбой, гниющей на солнце.
Элис вскочила с кровати и побежала в соседнюю ванную, включив воду настолько горячую, насколько могла, прежде чем вымыть свое тело. Она продолжала мыться еще долго после того, как грязь исчезла, издавая резкие рыдания и дрожа от отвращения. Ее разум отказывался признавать, что этот эпизод был чем-то большим, чем извращенный сон, несмотря на доказательства, которые утекли в канализацию. Она вышла и выбросила испачканные мочалки (потребовалось три, чтобы удалить все следы мерзкой слизи с ее бедер) в мусорное ведро.
Одетая в старую футболку и джинсы, она только начала снимать постельное белье со своей кровати, когда раздался стук в дверь. Она замерла, внезапно занервничав. К ней домой никто никогда не приходил. Она решила проигнорировать это, ее волосы все еще были мокрыми, и она не потрудилась надеть лифчик, настолько она была поглощена уборкой постели. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво, и она пошла открывать.
Молодой человек в костюме стоял на крыльце ее дома, его значок блестел в лучах послеполуденного солнца, когда он протянул его ей, чтобы она рассмотрела. Он улыбнулся ей, но это не коснулось его глаз. Элис уставилась на него, недоумевая, почему полицейский стоит у ее двери.
Должно быть, это официальное дело.
Он откашлялся и заговорил.
- Простите, что беспокою вас. Мисс...
- Коллинз. Элис Коллинз.
- Мисс Коллинз. Я - детектив Данлави, и я здесь в ответ на звонок от пешехода, который кое-что увидел в вашем саду этим утром, когда выгуливал свою собаку.
У детектива были приятные манеры, но его глаза были острыми, внимательно изучающими ее реакцию. Она надеялась, что не выглядит нервной, и на самом деле у нее не было причин нервничать, поскольку она не знала, о чем он говорит. Обрывки ее сна начали всплывать в ее голове, и она почувствовала себя немного нехорошо.
- Так что же было в моем саду, офицер?
Она пыталась обрести уверенность, используя свой деловой голос библиотекаря, но внутри дрожала от страха. Элис чувствовала себя отстраненной от ситуации, в ней боролись сложные эмоции, но внешне она была на удивление спокойной.
- Не было, мисс Коллинз. В вашем саду есть тело.
- Что? Bы серьезно?! Как тело могло оказаться в моем саду?
Элис почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.
Сон! О, проклятый сон! Что я наделалa?
Она споткнулась, и молодой детектив поймал ее за руку, затем отвел в гостиную и усадил на диван, а сам исчез на кухне за стаканом воды. Когда он вернулся, его обвиняющий взгляд исчез.
Теперь он, должно быть, верит, что я не имею к этому никакого отношения. Элис знала, что она еще не выбралась из положения, потому что будет расследование, и она, естественно, станет подозреваемой. Офицер стоял в нескольких футах от нее, наблюдая, как она пьет воду.
- Мне жаль, что приходится сообщать вам эту новость, мэм.
- Этот человек был убит? - cпросила Элис, ее глаза расширились от удивления, уверенная, что она каким-то образом оказалась по ту сторону зазеркалья.
- Ну, это самое странное, - молодой офицер переступил с ноги на ногу, явно испытывая неловкость. - Он был убит. Но мы уже знаем, кто это сделал. Этот парень был убит два дня назад своим соседом по комнате в общежитии колледжа.
- О, Господи! - воскликнула Элис. - Я знаю, о чем вы говорите! Тот бедный мальчик, сосед по комнате которого перерезал ему горло, пока он спал. Я слышала об этом! Ужасное дело. Я работаю в колледже в библиотеке; и, ну, вы же знаете, как молодые люди сплетничают. Так как же он оказался в моем саду?
- Это то, что мы пытаемся выяснить, мисс Коллинз. Его тело было объявлено пропавшим из морга прошлой ночью. C семьей были некоторые юридические проблемы - мы задержали его для вскрытия, но они не хотели, чтобы его проводили. Затем прошлой ночью он просто исчез и появился в вашем саду сегодня утром.
- Почему мой двор?
Элис была искренне озадачена, хотя у нее было ужасное подозрение, что полицейский ошибся в своей теории. Она начинала верить, что нечто гораздо более зловещее принесло труп в ее собственность.
- Я не знаю наверняка. У вас были какие-то проблемы с каким-то конкретным учеником?
- Ни один из них не запомнился мне.
- Как насчет прошлой ночи? Bы слышали что-нибудь необычное?
- Нет, проститe. Я спала.
Ее взгляд метнулся к пустой винной бутылке, и полицейский тоже посмотрел на нее, легкая улыбка скривила его рот в знак понимания.
Что ж, пусть лучше он думает, что я пьяница, чем некрофилкa, - подумала Элис.
Детектив Данлави не упустил из виду нервное поведение Элис или признаки употребления алкоголя предыдущей ночью. Записи с камер наблюдения из морга не было, хотя специалистам еще предстояло найти какие-либо доказательства того, что камеры были взломаны. У него было подозрение, что это была какая-то шутка, разыгранная студентами колледжа над тихой библиотекаршей, но он оставался настороже, расспрашивая ее, ища признаки того, что она могла быть каким-то образом замешана. Он был уверен, что убийство раскрыто, сосед по комнате признался в преступлении, а улики не указывали ни на какую альтернативу, но он все равно должен был расследовать этот тревожный поворот дела.
Детектив задержался еще на некоторое время, расспрашивая Элис о ее местонахождении прошлым вечером и в ночь убийства, прежде чем взять у Элис официальное заявление. Офис коронера позаботился об извлечении тела. Она не пошла смотреть на это, не хотела видеть это и подтверждать свои ужасные подозрения. Детектив Данлави ушeл с извинениями и обещанием скоро связаться. Элис посмотрела ему вслед, затем заперла за ним дверь, ее колени так сильно дрожали, что она рухнула прямо там, в фойе, и разрыдалась.
Детектив Данлави связывался с Элис еще три раза в течение следующего месяца, надеясь, что она вспомнит какую-нибудь деталь, которая могла бы помочь их расследованию, но она ничего не могла ему предложить. Семья молодого человека похоронила его, и жизнь продолжалась. Поскольку никаких правдоподобных зацепок по делу не было, оно вскоре было отложено в сторону и по большей части забыто. Молодому человеку, убившему студента, поставили диагноз "шизофрения" и поместили в психиатрическую больницу. Элис было совершенно наплевать на это дело или на то, как тело оказалось у нее во дворе. Она знала ужасную правду. У нее были более важные причины для беспокойства.
В том месяце у нее пропустились месячные.
Сначала Элис проигнорировала это, решив, что, возможно, у нее начинается менопауза, хотя у нее не было ни одного из обычных признаков того, что ее менструальный цикл подходит к концу. Это, должно быть, был какой-то ужасный сон.
Трупы не приходят в ваш сад с намерением совокупиться, и они, конечно же, не обрюхатят вас в процессе!
Она подумывала позвонить, чтобы записаться на прием к своему врачу на следующий день, но не сделала этого. Она боялась того, что они могли найти, уверенная, что внутри нее остались доказательства ее мерзкой неосмотрительности и они навсегда запрут ее в какой-нибудь лечебнице. Как только она была вынуждена разгласить ужасные подробности зачатия, следующий звонок акушера, несомненно, был бы к психиатру. Она не могла пойти к врачу, или, скорее, на каком-то уровне она знала, что не пойдет к врачу. Она молилась, чтобы симптомы прошли.
На ранних сроках беременности Элис потратила много времени на поиск информации об абортах в Интернете, заказывая бесчисленное количество растительных лекарств, которые обещали прервать ребенка "мягко и естественно". Ни одно из них не подействовало.
Приступы сильной тошноты и спазмы оставляли ее слабой на несколько дней, но ребенок, казалось, все еще процветал. Это было безнадежно. Она должна была довести это до конца или умереть, пытаясь. Элис задавалась вопросом, что сказали бы копы, если бы нашли ее тело. О, какой ужас это вызвало бы в обществе, когда они обнаружили бы монстра, которого она вынашивала в своей больной утробе.
Следующие пару месяцев она пыталась выполнять свою работу, игнорируя утреннюю тошноту и усталость, притворяясь, что у нее просто грипп. Когда ее вздувшийся живот стал таким большим, что его невозможно было прикрыть одеждой, Элис взяла перерыв в работе, сославшись на умственное истощение после стресса, вызванного шалостью в ее саду. После десятилетий работы в том же колледже она получила должность, и, не имея семьи и простых вкусов, ее сбережений было более чем достаточно, чтобы прокормить ее. Поскольку ни друзей, ни ее сестры не было так близко, к ней не приходили гости, чтобы проведать, что ей как раз и нравилось.
Оставшись одна в своем доме, Элис больше не могла притворяться, что она не беременна. Не было теста, подтверждающего это, но у нее были все обычные симптомы. Она становилась больше с каждым днем; и примерно через шесть месяцев нечто внутри нее начало извиваться, вызывая желание вспороть себе живот и вырвать его наружу.
Были и другие симптомы. На ее животе появились темные кровоподтеки, которые быстро распространялись, образуя пятнистые узоры по всему туловищу, напоминающие какой-то грибок. Ее зубы начали гнить почти за ночь, потемнели и покрылись мхом, прежде чем выпали из десен, которые кровоточили почти ежедневно.
И еще у нее был аппетит. Элис знала, что будущим матерям часто хочется странной пищи, иногда даже несъедобных вещей, таких как земля или яичная скорлупа. Она все еще была уверена, что ее пристрастие к ней зашкаливает. Ей стало плохо, когда она ела фрукты и овощи, поэтому она ограничивалась молочными продуктами, мясом и хлебом. Тогда она могла пить только молоко, которое давно свернулось. Она ждала, пока плесень не вырастет на ее сыре и хлебе, и наслаждалась ее затхлым зеленым вкусом, как если бы это была сладчайшая амброзия.
Хуже всего, однако, было мясо. Она часто оставляла сырые стейки и гамбургеры на прилавке на несколько дней, вгрызаясь в них, как только они меняли рубиново-красный цвет на зеленовато-серый. Эти вещи должны были отравить ее, по крайней мере, сделать совсем больной, но они показались ей вкуснее, чем пинта мороженого "Роки роуд".
Какими бы ужасными ни были эти вещи, они были ничем по сравнению с ее запахом. К тому времени, когда Элис была на седьмом месяце, она вообще больше не могла выходить на публику. Ее ужасная бледность и почти беззубый рот выглядели отвратительно, но вонь от нее была невыносимой. Она отказалась от попыток найти другое мыло и дезодоранты, чтобы справиться с этим, и спринцевание было бесполезно. Несмотря ни на что, от нее всегда пахло гнилью и сыростью, как от мертвого животного. Она думала, что, возможно, умирает. Элис заказала все необходимое онлайн, проинструктировав доставщиков оставить все это на крыльце. Ей стало интересно, чувствуют ли они ее запах через дверь.
Возможно, даже ее кошки, которых отталкивал запах, не хотели иметь с ней ничего общего, половина из них убежала и больше не вернулась. Оставшиеся трое проводили большую часть времени, прячась от нее, и выходили из своих укрытий только для того, чтобы поесть. Они полностью отказывались от ужина и убегали прочь, когда она пыталась к ним прикоснуться.
Элис не выдержала и записалась на прием к акушеру. В приемной другие женщины шарахались от нее, явно пытаясь скрыть свое отвращение, но потерпели сокрушительную неудачу. Даже секретарша в приемной отворачивала голову от Элис, когда они разговаривали, пытаясь спастись от резкого запаха ее тела.
Доктор вздрогнул, когда увидел ее, и Элис показалось, что она услышала, как он подавился во время гинекологического осмотра.
- Элис, в вашем возрасте и учитывая отсутствие дородового ухода, я бы посоветовал сделать УЗИ и генетическое тестирование, - cказал врач.
- Я пока сделаю УЗИ, но мне нужно подумать о дальнейшем обследовании.
Ладони Элис вспотели, а ее разум лихорадочно соображал, что же покажет тестирование. Она откинулась на стол и закрыла глаза, пока доктор намазывал ей на живот густое желе, прижимая к ней круглый инструмент и щурясь на изображение на экране мобильного ультразвукового аппарата. Он покачал головой и что-то проворчал, пройдясь по одному и тому же месту несколько раз. Когда он вытер ей живот и помог вернуться в сидячее положение, он печально посмотрел на нее, явно недовольный новостями, которые собирался ей сообщить.
- Оно живое? - спросила она, и ее грубая и бесстрастная манера застала доктора врасплох.
- Сердцебиение есть, но оно кажется нерегулярным. Также были некоторые... отклонения... структурные отклонения, которые меня беспокоят. Я чувствую, что в ваших интересах на данном этапе продолжить генетическое тестирование и амниоцентез[6].
Элис на мгновение замолчала, прежде чем коротко кивнуть.
- Я понимаю ваши опасения, доктор. Дайте мне о многом подумать. Мне понадобится день или два, чтобы решить, что я хочу делать.
Оставив доктора с обещанием позвонить в течение следующего дня, Элис поехала домой и села на диван, а на столе перед ней стоял пакет испорченного молока. Она представила, как проходит тестирование. Длинная игла проткнула ее матку, чтобы вытянуть черную вязкую жидкость. Как будто он мог прочитать ее мысли, ребенок брыкнулся. Она потерла свой живот, бессознательно успокаивая его. Малыш откликнулся на ее нежное прикосновение, прекратив свои беспокойные движения.
Элис почувствовала неожиданный прилив нежности к этому существу. Она не знала, что это будет, но, несмотря на его отцовство, оно принадлежало ей. Она начала испытывать завистливое уважение к маленькому существу, которое отказывалось быть уничтоженным. Когда ее разум начал сходить с ума, это уважение превратилось в привязанность.
Опасаясь того, что могут показать анализы, Элис позвонила в кабинет врача на следующий день и сказала, что обратится за лечением к другому акушеру. Это была ложь. Теперь она знала, что справится со всем, что ждет ее впереди, одна. Захваченная врасплох растущей любовью, которую она испытывала к малышу, она никому не позволит помешать ей довести дело до конца.
Элис откинулась на кровать, на ее шее торчали жгуты сухожилий, а когтистые руки запутались в простынях. Ее тело покрылось жирным потом, а из сосков потекло кровавое молоко, когда она подавляла крики, испугавшись, что кто-нибудь из соседей услышит ее и вызовет полицию.
Она уперлась пятками в матрас. Ее ноги широко раздвинулись, она тужилась изо всех сил. Теперь она действовала чисто инстинктивно, как животное, реагирующее на боль при родах. Агония была невыносимой и стала для нее всем миром, пока она пыталась изгнать младенца, боясь, что разорвется прямо посередине и истечет кровью в собственной постели. Этот мучительно долгий процесс подорвал ее силы.
Услышав, как рвется ее собственная плоть, Элис завыла, все мысли о том, что соседи вызовут полицию, вылетели у нее из головы под давлением невыносимой боли. Не в силах сдержаться, она толкнула изо всех оставшихся сил, изгоняя существо, порождение мерзкого семени ее мертвого любовника, на промокшую постель. Она откинула голову на спинку кровати и заплакала от облегчения, не потрудившись позаботиться о новорожденном, пока не услышала его рычащие крики. Она почувствовала, как натянулись простыни, когда зверь начал пробираться к ней, и что-то, должно быть, когти, укололо ее окровавленное бедро.
Она наклонилась вперед, чтобы забрать своего ребенка, но узловатая пуповина свисала, все еще прикрепленная, тянулась вверх, исчезая в ее изуродованном влагалище. Элис потянула, чтобы освободить его, и жгучая боль вспыхнула внутри нее, так как упрямая плацента отказывалась отделяться. Не сумев достать ножницы из ящика туалетного столика, она вместо этого поднесла жилистый фиолетовый трос ко рту существа, позволив ему перегрызть шнур своими крошечными острыми зубками. Осторожно, избегая кусающих губ, она нежно провела ладонью по его щеке, удаляя личинку, которая застряла в слизи при рождении.
Это был мальчик.
Перевод: Zanahorras
- Эй, деда? Ты не расскажешь нам историю о том, как ты был в тюрьме?
Мальчик уперся локтями в колени, его глаза искрились озорством.
- Послушай, приятель, я не был в тюрьме. Я просто там работал.
- Да, деда. Расскажи нам историю о том, как вы с Наной работали в тюрьме, - девочка отложила модный журнал, который листала, и улыбнулась. - Это моя любимaя.
- Ну, не знаю. Твоей маме не нравится, когда я рассказываю эту историю.
- Мамы здесь нет, - рассудительно заявил мальчик.
- То, чего она не знает, ей не повредит. Мы никому не скажем, - вмешалась девочка.
Дед откинулся на спинку стула и посмотрел на своих внуков с игривым вниманием, задумчиво сдвинув кустистые брови, а его морщинистое лицо было исполнено притворной суровости.
Он знал, что расскажет им эту историю, но это было частью игры - немного затянуть ее. С тех пор, как они начали ходить в школу, было традицией, что дети проводили последнюю неделю летних каникул со своими бабушкой и дедушкой, но он знал, что в десять и четырнадцать лет они не захотят больше тусоваться со своими стариками.
- Полагаю, у нас как раз достаточно времени, пока Нана готовит ужин. Я мог бы рассказать ee еще раз. Итак, вы хотите услышать о том, как мы с Наной встретились и полюбили друг друга? - oн поддразнивал, улыбаясь, когда его внук стонал.
- Нет, деда. Расскажи нам о Фатти!
- Это был Фрэнки.
Девочка поправила своего младшего брата, заработав гримасу, которая включала в себя как косоглазие, так и высунутый язык.
- Все верно, милая. Это был Фрэнки, - oн ухмыльнулся своей внучке, прежде чем подмигнуть ее брату. - И он был толстяком.
Дед демонстративно откинулся на спинку стула, одной рукой потирая заросший сединой подбородок, глядя в пространство и собираясь с мыслями. Когда показалось, что оба ребенка готовы наброситься на старика, ерзая от нетерпения, он начал рассказ.
- Фрэнки Хэнсон был таким же узником собственного тела, как и государства. Жертва собственного ненасытного аппетита, он не ходил больше пяти лет к тому времени, как попал в государственное учреждение для душевнобольных преступников. Теперь это просто причудливое название для тюрьмы для сумасшедших, но мы также содержали в ней тех, у кого было то, что в наши дни назвали бы "особыми потребностями". Фрэнки был не первым прикованным к постели заключенным, с которым я когда-либо имел дело. Но при весе более семисот фунтов[7] (мы не были точно уверены, потому что его нужно было взвесить на весах для перевозки, а у нас таких не было) он, безусловно, запомнился больше всего. Ходили слухи, что на момент убийства он весил около восьмисот фунтов[8], но несколько недель сидел на специальной диете, прежде чем мы его забрали, и немного похудел. Все, что я знаю, это то, что он по-прежнему был самым большим человеком, которого я когда-либо встречал.
- Насколько я помню, это было настоящее зрелище в тот день, когда они привезли Фрэнки. Я помню, как все, кто был в состоянии, казалось, нашли причину оказаться снаружи, когда платформа с огромным, мясистым телом нового заключенного подкатила задним ходом к дверям погрузочной платформы. До этого единственным назначением дока было принимать оборудование и еду для кухни, но это была единственная дверь на объекте, которая была достаточно большой, чтобы впустить Фрэнки.
- Был конец лета, так что погода была достаточно хорошей, чтобы Фрэнки мог кататься на открытом воздухе, и он был обнажен. Не было одежды достаточно большого размера, чтобы она ему подошла. Хотя нижняя часть его тела была завернута в массивные простыни, в остальном он был обнажен, и я заметил, что толпы зевак последовали за ним до ограждения по периметру, где им не позволили подойти ближе.
- Он сидел на матрасе, который, в свою очередь, лежал на очень большом транспортном поддоне, похожем на те, что использовались тогда на фабриках. Насколько я знаю, они все еще используют их сейчас. В любом случае, это не имеет значения. Промышленный погрузчик оторвал его тяжелую задницу от грузовика и ввел в двери, но после этого мы были предоставлены сами себе.
- Обычно заключенные спали на стандартных койках, привинченных к стенам, но этот здоровяк никак не мог поместиться ни на одной из них. В итоге нам пришлось заказать специально изготовленную больничную кровать с усиленным стальным каркасом и несколькими сверхпрочными колесами, которые позволили бы нам передвигать его по тюрьме. Восьмерым из нас, охранников, и я имею в виду молодых, сильных мужчин, потребовался час и сорок минут, чтобы перенести старину Фрэнки с тюфяка на кровать, и, позвольте мне сказать вам, было много стонов и проклятий. Но мы перенесли его, а потом втроем вытолкнули через кухню. Я помню, как красивые голубые глаза вашей бабушки стали круглыми, как блюдца, когда она увидела его, когда мы везли его через здание, где содержались заключенные, которых по той или иной причине нельзя было содержать в камере смертников в государственной тюрьме. За все время, пока это продолжалось, Фрэнки не произнес ни слова и даже не попытался нам помочь. Он просто смотрел прямо перед собой, его поросячьи глазки смотрели в никуда, а толстая нижняя губа была выпячена в надутой форме.
- Сейчас я ничего не имею против полных людей, Господь свидетель, я уже не такой стройный, каким был в юности. И я считаю, что у некоторых из них есть причины быть такими, какие они есть. Обычно я мог бы испытывать некоторую симпатию к этому человеку, должно быть, это было ужасно - быть таким большим, как он, и прикованным к постели, и все такое. У нас находились по-настоящему плохие люди, всевозможные убийцы и психопаты, но иногда они были такими сумасшедшими, что их было немного жаль. Но не Фрэнки. Я понял это в ту же секунду, как взглянул на его лицо, он не был сумасшедшим. О нет, этот человек вовсе не был сумасшедшим. Надувание губ на той кровати было не чем иным, как огромным куском эгоизма, смешанного с щедрой дозой подлости в придачу.
- Он не был сумасшедшим. Он был просто плохим.
- Фрэнки остался с нами, потому что он был слишком большим для камеры смертников. Но его место было там. Любой, кто убивает собственную мать, не заслуживает жизни.
- Я не был знаком с Хэнсонами лично, но я знал эту историю. Отец пропал за месяц до рождения Фрэнки, застреленный при преследовании подозреваемого в ограблении. Хороший человек и хороший полицейский, оставляющий позади убитую горем жену и нерожденного сына.
- Я думаю, в некотором смысле, вероятно, миссис Хэнсон виновата в том, что ее мальчик стал таким, каким он стал, но нельзя винить такую милую женщину, какой она была. Она потеряла мужчину, которого любила, поэтому заменила его любовью к своему мальчику с помощью еды. Раньше женщины гордились готовкой, но те времена почти прошли. Черт возьми, многие женщины больше даже не знают, как готовить. Но опять же, большинство мужчин тоже не знают, как починить машину, так что, я думаю, это справедливо.
- Есть много причин, по которым мужчина может совершать плохие поступки. Бедность, вспыльчивость, сумасшествие или ревность. Но с Фрэнки все было не так. В конце концов, внутри он был просто ребенком. Я не имею в виду обыкновенным. Я знал много медлительных парней, которые совершали плохие поступки. Я помню одного ребенка, которого лошадь лягнула в голову, когда мы были подростками, и который уже никогда не был прежним.
- Нет, я не имею в виду, что Фрэнки был медлительным. Он был таким же умным, как и все остальные, но его избаловала мать. Он был взрослым сопляком. Просто эгоистичный, ужасный человек.
- Я думаю, его матери наконец надоело прислуживать ему, поэтому она решила посадить Фрэнки на диету. Он мало что мог с этим поделать, поскольку не мог встать с постели, но она пыталась раньше и всегда уступала. На этот раз она не сдавалась. Фрэнки не мог заниматься спортом из-за того, что не мог встать, но он много времени занимался руками. Сгибал и сжимал те маленькие штуковины, которые они делают, чтобы увеличить силу рук.
- Соседи сказали, что слышали, как он неделями подряд ревел, попеременно умоляя и проклиная свою мать. Выпрашивал еду и обзывал ее всевозможными словами, когда она не поддавалась. Тогда люди не вмешивались в дела друг друга так, как сейчас, поэтому они закрывали глаза на дом Хэнсонов и изо всех сил старались его игнорировать.
- Ну, Фрэнки просто все больше злился из-за того, что его мать отказывала ему в еде, и, я думаю, однажды они поссорились, и она подошла слишком близко. Она была не очень крупной женщиной, а у него были такие сильные руки. Он сломал ей шею, как старую сухую ветку, и после этого все стало довольно тихо. Прошла почти неделя, прежде чем соседи забеспокоились и вызвали полицию, но к тому времени он почти все съел.
- Поговорим о том, чтобы кусать руку, которая тебя кормит, а? - дед подмигнул, и дети застонали.
- Расскажи нам о его ноге, деда, - умолял мальчик, но дед поднял руку.
- Кто рассказывает эту историю, приятель?
- Ты.
- Я доберусь до этого момента.
- Просто не обращай на него внимания, деда. Я хочу услышать остальное.
Девочка сердито посмотрела на своего брата, прежде чем вернуть свое внимание обратно к дедушке.
- О'кей. На чем я остановился?
- Работа в заведении означала, что тебе приходилось привыкать к некоторым неприятностям на довольно регулярной основе. Это была всего лишь одна из вещей, которые приходились за зарплату. Ты привыкаешь к этому. Ты должен был это сделать, иначе ты не продержался бы долго. Любой, кто продержался дольше шести месяцев, считался пожизненником, хотя это удавалось немногим. Скучно не было, это точно. Иногда на какое-то время становилось тихо, но это никогда не длилось долго.
- Полнолуния были худшими. Верьте во что хотите, но я могу сказать вам точно, что луна странным образом влияет на людей. Любой, кто когда-либо работал в тюрьме, баре или больнице, скажет вам то же самое. Блин, неужели эти гагары будут выть в полнолуние. Они взбесились. Случилось все, что могло случиться. На самом деле, было полнолуние, когда случился бунт, но я забегаю вперед.
- Итак, мы привыкли к отвратительным вещам. Психи гадили на пол, а потом рисовали этим пальцем. Или прыгали по кроватям, играли сами с собой, как обезьяны в зоопарке, но это было ничто по сравнению с Фрэнки. Не то, чтобы Фрэнки мог играть сам с собой. Даже если бы он мог дотянуться до него, он никак не смог бы его найти. Я знаю, потому что однажды мы отправились на его поиски, когда мыли его. Проклятая штука была настолько утоплена в жировой подушке, покрывающей его пах, что больше была похожа на пупок, чем на член.
- Мы привыкли к сумасшедшим вещам и настолько привыкли к отвратительным вещам, насколько это было возможно, но ничто из того, с чем мы имели дело, не могло подготовить нас к Фрэнки.
- Это было давным-давно, когда у заключенных не было особых прав, а мы были перенаселены и не имели достаточного персонала. Медсестер не хватало, поэтому большая часть повседневного ухода легла на плечи охранников. Именно мы были вынуждены следить за тем, чтобы они были чистыми и не позволяли их ранам загноиться. Для большинства из них это было не так уж и важно, сумасшедший может сам принять душ и вымыть свою задницу, если ты будешь наблюдать и напоминать ему.
- Но Фрэнки ничего не мог сделать для себя сам. Каждые несколько дней нам приходилось купать его, на что уходило до двух часов и двое охранников. Одному из нас приходилось приподнимать каждую складку тяжелой плоти, в то время, как другой счищал скопившийся жирный пот и посыпал область детской присыпкой, чтобы предотвратить натирание. Если я доживу до ста лет, не думаю, что когда-нибудь забуду этот запах. Однажды во всем этом жире потерялся кусочек еды, и к тому времени, как мы его нашли, в темной сырости кишели личинки. Это было ужасно, но мы все равно это сделали.
- Потом возникла проблема с туалетом. Он не мог ходить, поэтому не мог им воспользоваться. Впрочем, Фрэнки это ничуть не беспокоило. Он просто делал свои дела там, где лежал, даже не пытаясь помочь нам, когда мы перекатывали его с боку на бок, чтобы сменить постельное белье и вытереть его огромную задницу. Иногда он сдерживался, ожидая, пока кто-нибудь из нас поднимет массивный фартук из плоти, который висел у него между ног, и облегчался на охранника, которому не повезло настолько, что пришлось вытираться у него в складках. Один раз "просвистел" прямо мне в лицо и, о, как этот здоровенный ублюдок смеялся. Я не жестокий человек, но я уверен, что мог убить его в тот день.
- В любом случае, ноги Фрэнки были такими толстыми, что ему приходилось все время держать их раздвинутыми, и у него были эти большие фиолетовые пятна наростов на икрах. Кожа там была грубой и покрытой галькой, как старая мощеная дорожка, она трескалась и сочилась густой желтой жидкостью, которую постоянно приходилось вытирать. Я знаю, что ему было больно, но я не мог заставить себя слишком беспокоиться. Во всяком случае, не после того, как он нассал мне в лицо.
- Дважды в день мы вытирали слизь, промывали покрытые коркой края наростов и мазали густой мазью всю область. Это было похоже на натирание вазелином аллигатора. От одного прикосновения к его ногам у меня скрутило живот. Я возненавидел Фрэнки так, как никого никогда в жизни. Когда другие заключенные плохо себя вели, мы кололи им наркотики или сажали в одиночные камеры. Но мы мало что могли сделать с Фрэнки. Мы должны были позаботиться о нем.
- Охранники были не единственными, кто его ненавидел. Он не пробыл там и дня, как другие заключенные захотели его смерти. Их оскорбляла не его отвратительная натура. Это был шум. У нас там была изрядная доля плакальщиков, и было мало ночей, когда не было слышно эха чьих-то рыданий перед сном или звания своей матери.
- Но опять же, Фрэнки был другим. С того момента, как его заперли в камере в тот первый день, он ревел. Это продолжалось утром, днем и ночью. Я умираю с голоду! Накормите меня! Боже милостивый, я чахну! Где моя еда? И так далее. Вы могли слышать это, куда бы вы ни пошли, в тюремный блок, в душевые, даже на кухню. Мужчины, которых мы содержали, и в лучшие свои дни не отличались состраданием, так что нытью Фрэнки не потребовалось много времени, чтобы действовать на и без того измотанные нервы. У нас было своего рода взаимопонимание с заключенными. Иногда они капризничали, но в основном мы держали это под контролем. Но постоянные стенания Фрэнки раздражали остальных, и, не в силах выместить это на реальном объекте своих страданий, они вымещали это на нас. Работа превратилась из просто тяжелой в почти невыносимую. Я даже не могу их сильно винить. Мне было трудно с этим справиться, и я с самого начала обладал всеми своими способностями.
- После нескольких недель этого бардака мы все дошли до предела. Как я уже сказал, это было в те времена, когда с заключенными все еще обращались как с заключенными, а не как сейчас, когда у них больше прав, чем у меня. Их не баловали так, как сейчас, и я не горжусь тем, что могу сказать, что тогда охранникам сходило с рук все, что они хотели. Я сам всегда старался относиться к заключенным с достоинством, но знал многих, кто этого не делал.
- Я не могу оправдать участие в том, что мы сделали с Фрэнки в тот день. Я даже не собираюсь пытаться, но я ужасно устал и просто был сыт по горло этим человеком. Это было неправильно, но мы все равно это сделали. И сожаление никогда ничего не отменяло.
- Я работал в команде с другим охранником по имени Эдди как-то так, его фамилия вылетает у меня из головы, но мы были партнерами, когда пришло время позаботиться о Фрэнки. Эдди не был плохим человеком, но он имел дело с тем же дерьмом, что и я, гораздо больше лет, чем я, и это cделало его жестким. Иногда его идея выпустить пар заключалась в том, чтобы подразнить заключенных. Я никогда не потворствовал этому и никогда не участвовал в этом до того дня, но я никогда по-настоящему не держал на него зла. Мы точно не содержали детский сад.
- Итак, Эдди вбивает себе в голову, что мы собираемся немного подшутить над Фрэнки, и я соглашаюсь с этим, и мы идем на кухню и находим самую большую и сочную на вид жареную куриную ножку, которая у них была. Затем мы зашли в камеру Фрэнки и показали ему, что у нас есть. Клянусь, этот человек расплакался, когда увидел это, ведь он питался только самыми безвкусными и полезными блюдами среднего размера, которые мы могли предложить. Он выпросил у нас эту курицу. Рыдал как ребенок и буквально умолял, его большое лицо сморщилось, когда он зарыдал, но Эдди просто поднял мясо так, чтобы оно было вне его досягаемости, и помахал, убедившись, что Фрэнки не достанет ничего, кроме запаха.
- Ну, Фрэнки терял вес, и я думаю, он думал, что, может быть, он похудел достаточно, или, может быть, он вообще не думал. Но будь я проклят, если этот здоровяк сам не поднялся со своей кровати. Это заняло много времени, и мы оба смеялись над его борьбой, но этот упрямый дурак поднялся на ноги впервые за пять лет.
- Мы действительно не были уверены, что делать. Я был немного напуган, когда увидел выражение триумфа, осветившее его лицо, но оно исчезло, как только он сделал свой первый шаг. Его ноги больше не были способны выдерживать какой-либо вес, не говоря уже о его массивном обхвате, и его берцовая кость раскололась с треском, который я до сих пор слышу, вылетев из передней части ноги, как зазубренный белый осколок, весь окровавленный и липкий изнутри. Хуже всего было то, что от одной мысли об этом меня до сих пор тошнит - комковатые комки жира вываливались из разорванной кожи и шлепались на пол. Меня затошнило, когда я увидел эти желтые комочки мрамора с тонкими красными прожилками, лежащие на сером кафеле.
- Фрэнки закричал и упал на пол, из его ноги все еще сочился жир и кровь, пока мы с Эдди бежали за помощью. Пятерым из нас потребовалось больше часа, чтобы уложить его обратно в постель и оттащить в лазарет, но к тому времени он был без сознания от потери крови и шока. Это был первый раз, когда он был спокоен с тех пор, как попал туда. Я думаю, это чуть не убило его, но никто никогда не спрашивал, почему он вообще решил остаться. Мы с Эдди, черт возьми, не вдавались ни в какие подробности. Они продержали его две недели, и это были самые спокойные две недели в моей жизни. Даже другие заключенные казались подавленными, просто наслаждаясь тишиной без Фрэнки. Я думаю, возможно, именно тишина его ухода заставила их сделать то, что они сделали, когда он вернулся.
- Беспорядки произошли в пятницу утром, примерно через неделю после того, как Фрэнки вернулся в свою камеру и снова начал вопить. Немного непонятно, как это произошло, но я могу сказать вам, что заключенные продержались в учреждении целых два дня, прежде чем они, наконец, просто сдались и вернулись в свои камеры. Был нанесен небольшой ущерб, и никто серьезно не пострадал, но когда все было сказано и сделано, Фрэнки исчез.
- На полу его камеры было немного крови, но в остальном от большого человека не осталось и следа. Ворвались ребята из штата, пытаясь провести расследование, но никто ничего не говорил, и тогда у них не было такой науки, как ДНК. Честно говоря, я не думаю, что их все это так уж сильно волновало. Было взято много показаний и сделано фотографий, но, в конце концов, они действительно не очень старались. У Фрэнки не осталось семьи, которая могла бы пожаловаться, и его исчезновение избавило их от необходимости придумывать, как его казнить. В те дни все еще использовали электрический стул, и я уверен, что эти парни потели над тем, как втиснуть в него эту большую ванну с кишками. В течение следующих нескольких месяцев всех заключенных перевели в разные учреждения, и в конце концов заведение закрыли, вынудив весь наш персонал искать другую работу.
- И это печальная история Фрэнки Хэнсона.
Дед откинулся на спинку стула, сложил руки на животе и широко улыбнулся, обнажив свои плохо сидящие зубные протезы.
- Деда! - хором воскликнули дети.
- Что?
- Ты не закончил историю. Расскажи нам, что на самом деле случилось с Фрэнки.
- И на этот раз расскажи нам правду, - eго внучка согласилась со своим братом, что случается редко.
- В правде есть забавная особенность, милая. Иногда в ней столько же слоев, сколько и во лжи. Деда всегда говорит вам, дети, правду, но иногда, когда мы кого-то любим, нам приходится решать, какой слой снять. Потому что, поверьте мне, правда может быть намного уродливее лжи.
- Пожалуйста, деда, - мальчик сложил руки домиком.
- Деда! - девочка была вне себя.
- Хорошо. Я расскажу вам остальное. Но вы должен помнить, многое из этого - предположения. Никто, кто действительно знает, что произошло в течение тех двух дней, никогда не был готов рассказать факты.
- Теперь мне, вероятно, следует немного вернуться назад и напомнить вам, насколько тяжелой была жизнь для всех, кому приходилось иметь дело с Фрэнки. Я не пытаюсь оправдать то, что могло быть сделано с человеком, а могло и не быть, но иногда человек может понять, что толкает других на безумные поступки. Фрэнки был занозой в заднице с первого дня, и ни у кого из нас не было ни минуты покоя с того момента, как он появился, за исключением того времени, когда он был в лазарете. Иногда ты можешь справиться с чем-то, пока это не прекратится, но после отсрочки ты уже не можешь справиться с этим, когда это начинается снова. Так оно и было, как только Фрэнки перестали колоть морфий и отвезли обратно в камеру, и мы все поняли, насколько все будет плохо. Подобный стресс может заставить даже хорошего человека совершать плохие поступки. Нормальный человек может сойти с ума всего на минуту. И давайте посмотрим правде в глаза: большинство из тех, кто был вовлечен, были сумасшедшими годами.
- Но есть еще одна вещь о Фрэнки, о которой вам нужно подумать. Это была не просто ненависть, которую мы все испытывали из-за его раздражающего характера. Это был также страх. Такого рода глубоко укоренившийся страх, о котором никто даже не догадывается, пока не свершится факт. Видите ли, этот неряшливый толстозадый убийца олицетворял нечто такое, что приводило нас в ужас. Потеря контроля над собственным телом и отсутствие самоконтроля над своими желаниями и потребностями. Я думаю, мы все знаем, что в глубине души у каждого из нас есть Фрэнки, если мы потеряем способность контролировать себя.
- То, что я собираюсь вам рассказать, может оказаться всего лишь уродливыми слухами. Но я расскажу вам, что, по мнению большинства, произошло с Фрэнки Хэнсоном за те два дня, и вы можете делать с этим все, что вам заблагорассудится.
- С самого начала ходили слухи, что бунт был уловкой, подстроен. Один или несколько охранников должны были быть задействованы, чтобы все заключенные вот так вышли на свободу, без единой попытки побега, но впоследствии никто ничего не смог доказать.
- В то утро они вышли и захватили заведение на удивление организованно (что также наводит на мысль о причастности охраны). Правда в том, что государство не было уведомлено до того, как ситуация была улажена, что, вероятно, имело какое-то отношение к тому, почему они нас закрыли.
- Но вы должны помнить, что все ненавидели Фрэнки, и, возможно, заключенные просто делали то, что хотели сделать остальные из нас, но были слишком ограничены моралью, чтобы действительно попытаться.
- История гласит, что они собрались вместе в душевой и разработали поспешный план, оставив нескольких заключенных, чтобы сдержать охранников любым способом, которым они это сделают. Я не собираюсь рассказывать вам, как это произошло, потому что бывший охранник во мне не хочет, чтобы у кого-то была эта информация. Но после этого, они отправились прямо в камеру Фрэнки и приступили к работе.
- Если история правдива, то сумасшедшие украли с кухни острые ножи, и каждый по очереди тыкал в него, заставляя визжать, как свинью. Это могло продолжаться часами, если это правда, прежде чем он, наконец, истек бы кровью или умер от шока. Вот когда история становится по-настоящему тревожной.
- Ходят слухи, что одному из заключенных пришла в голову идея разрезать его целиком, вроде оленя? Они так и поступили, разрезав и перетащив все куски обратно на кухню. Это заняло много времени, он был таким огромным мужчиной, но в конце концов они разрубили его на куски и доставили. Теперь те же люди, которые думают, что в этом участвовали охранники (в зависимости от того, с кем вы разговариваете, это были либо все охранники, либо только некоторые), также считают, что, возможно, в этом участвовали и несколько поваров.
- Итак, как рассказывается, эти коллаборационисты взяли то, что им дали, и приготовили грандиозный пир, на котором присутствовали как заключенные, так и персонал. И они не вставали из-за стола, пока Фрэнки Хэнсон не был полностью съеден вместе с небольшим количеством молодого картофеля и свежей моркови с грядки. Затем заключенные вернулись в свои камеры, и кто-то, возможно, повар или охранник, избавился от костей. Вызвали полицию штата, и все, что они нашли - это немного крови в камере. Фрэнки Хэнсон исчез.
- Фу, деда! Это так мерзко, - девочка вздрогнула и ухмыльнулась одновременно.
- Но я еще не рассказал тебе самую жуткую часть, - дед наклонился вперед, его глаза расширились от злорадства. - Ходят слухи, что в тот день у некоторых из этих охранников появился вкус к человеческой плоти. Знаешь, кажется, действительно очень много людей пропадает в лесах вокруг города.
- Время ужинать!
В комнату вошла Нана в перепачканном фартуке на талии и с длинными прядями седых волос, выбивающимися из тугого пучка, который она носила на затылке.
- Да, дорогая. Мы уже в пути. Просто нужно заставить детей вымыть руки.
Дед встал, громко хлопнув коленями и заставив обоих внуков захихикать.
- Вы, дети, мойте руки. Я сейчас приду.
Дед направился в конец коридорa, в спальню, где спали он и Нана.
Тихо закрыв за собой дверь, он посмотрел на древний сундук у стены. Потребовалась всего минута, чтобы найти маленький прямой ключ, которым открывался тяжелый висячий замок спереди, и он осторожно открыл тяжелую крышку. Предмет, который он искал, находился сзади, погребенный под образцами материала, из которого Нана шила себе свадебное платье. Он нашел его без труда и осторожно развернул обтягивающий его изодранный бархат. Улыбка играла на его губах, но так и не коснулась его глаз, когда он прослеживал плавные линии и контуры, уделяя дополнительное время выступам над пустыми глазницами, вспоминая глубоко посаженные глаза.
Пожелтевший череп казался прохладным под его рукой, очищенный от плоти много лет назад.
- Деда?
Дед быстро отдернул руку, опустил крышку и защелкнул висячий замок, прежде чем повернуться к двери. Он мог снова завернуть его, пока дети будут спать.
- В чем дело, приятель? - небрежно спросил дед, встретив внука у двери, и мальчик отступил на шаг, так что они оба оказались в коридоре.
Он пробрался поближе к своему деду, когда они шли к раковине.
- Как ты думаешь, какие мы, я имею в виду людей, на вкус?
- Ну, - сказал дед, подмигнув, понизив голос, чтобы его не услышали. - Я полагаю, как мясной рулет Наны.
Перевод: Zanahorras
Джек сидел за обшарпанным кухонным столом, всецело погрузившись во внутренности древнего радиоприемника в тщетной попытке починить антиквариат. Он честно предупредил владелицу, миссис Джонс, что, по его мнению, радио ремонту не подлежит, но она настаивала, громко уверяя, что всем сердцем верит в его способности. Он вскользь упомянул, что в наши дни дешевле купить новый, но она и слышать ничего не хотела о новомодном барахле, которым торгуют в каждом магазине их города. В конце концов он сдался, не выдержав напора восьмидесятичетырехлетней женщины, что была на полтора фута[9] ниже его ростом.
Хотя в основном он работал разнорабочим, городское сарафанное радио принесло ему несколько дополнительных подработок, когда люди начали убеждаться в его мастерстве в обращении с мелкой бытовой электроникой. Бывшему заключенному было трудно найти постоянную работу, поэтому он с радостью соглашался на любую подработку, которая попадалась ему на пути. Однако, на этот раз заказ оказался невероятно сложным и явно не стоил двадцати пяти долларов гонорара.
Скребущий звук, донесшийся из комнаты над кухней, отвлек его внимание от деталей старого радиоприемника.
Она снова передвигалась там, наверху.
Он вздохнул и закурил еще одну сигарету, глубоко затягиваясь и протирая глаза, струйками выдыхая голубоватый дым.
Еще слишком рано. В прошлый раз его чуть не поймали.
Он снова переключил свое внимание на текущий проект, надеясь, что, если он притворится, что не слышит ее, она снова заснет или что там еще она там делала. Наверх он больше не поднимался.
Он почувствовал ее приторно-сладкий запах задолго до того, как услышал влажное шлепанье ее босых ног по линолеуму позади себя. Джек выпрямился в кресле и уставился прямо перед собой на выцветшие обои с розовым рисунком, стараясь неглубоко дышать через рот, дабы избежать трупной вони. Только одна мысль проносилась у него в голове снова и снова, как собака, гоняющаяся за своим хвостом:
Не прикасайся ко мне. Пожалуйста, только не прикасайся ко мне.
От ее хриплого голоса волосы у него на руках встали дыбом.
- Я есть хочу, - сказала она.
- Я знаю.
Джеку было трудно вспомнить, как она выглядела, когда еще была красивой. Он даже не мог точно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как начался этот кошмар. Каждый раз перед сном он вспоминал, как прекрасно проходили дни и как пролетали ночи после их первой встречи, в те времена, когда он любил ее.
Он путешествовал автостопом из города в город в поисках работы, чтобы набить свой желудок хоть какой-то едой. В те времена особо поживиться было нечем, и как только он исчерпывал все свои ресурсы в одном городе, то сразу перебирался в другой.
Но в этом городке работы было больше, чем обычно, и он заработал достаточно дополнительных денег, чтобы позволить себе заслуженную кружку пива за все свои труды, несмотря на то, что офицер по условно-досрочному освобождению легко мог бы отправить его обратно в тюрьму за эту слабость. Ну, конечно, сначала они должны были его найти.
Он забрел в местный "водопой" и нашел себе местечко в темном углу. Только что вышедший из тюрьмы, он чувствовал себя некомфортно в общении с теми, кого он считал "обычными" людьми.
Джек потягивал единственное пиво, которое смог себе позволить, жалея, что это не "Джек Дэниэлс", когда заметил в баре хорошенькую женщину. Она не сводила с него глаз.
Поначалу он избегал зрительного контакта, уверенный, что такая красавица никогда не обратит внимание на такого заурядного и грязного оборванца, как он сам. И все же, когда он осмелился бросить на нее второй взгляд, она не отвернулась. Вместо этого она ему... улыбнулась.
Женщина встала и медленно подошла к его столику. Его ладони вспотели, и он подумал, что сейчас его хватит инфаркт и он свалится прямо под этот стол. Какой же милой и грациозной она была, а оторвать взгляд от ее бедер было просто невозможно.
Джек попался на крючок еще до того, как она заговорила.
- И как же тебя зовут, незнакомец? – спросила она.
Ее голос оказался даже красивее, чем он себе представлял, и то, что она использовала его, чтобы заговорить с ним, пугало его еще больше. Долгие годы прошли с тех пор, как он в последний раз был рядом с женщиной, не говоря уже о такой потрясающей. Вся слюна у него во рту, казалось, разом пересохла, превратив язык в толстый чужеродный отросток, который больше ему не принадлежал.
- Эм... Джек, - ответил он, удивленный тем, что вообще нашел нужные слова.
Она рассмеялась, выражение ее лица было одновременно озорным и многообещающим. Она протянула ему руку.
- Какое восхитительное совпадение. А я - Джилл.
Немногим позже Джилл отвезла его в свой загородный дом. Они занимались любовью большую часть ночи. Для Джека это было невероятно - первый секс, который у него был за слишком много лет. Для него она мгновенно превратилась в зависимость. Тогда он сделал бы все, что угодно, лишь бы остаться между ее бедер.
Конечно, это было до того, как он узнал, кто она такая.
Черт, да он все еще этого не знал.
Джек смотрел через лобовое стекло на темноту шоссе, нарушаемую только светом его фар, пока он ехал на юг уже больше двух часов. Его глаза, казалось, были полны песка. Он и так заехал уж слишком далеко и решил развернуться в следующем городе и направиться домой.
Некоторые вечера бывали удачными, некоторые - нет. Завтра она снова заставит его пойти куда-нибудь. Рассеянно он потрогал пальцем глубокий шрам на левой руке - подарок Джилл, когда он однажды вернулся ни с чем. Он надеялся, что на этот раз она не слишком рассердится. Ведь это было не так просто, как раньше. Теперь все остановки отдыха были оборудованы видеонаблюдением.
Развернувшись, чтобы направиться на север, Джек проехал всего около пятнадцати миль, когда удача наконец улыбнулась ему. Иногда это происходило именно так - стоило ему поверить в то, что сегодня вылазка не выгорит, как кто-то появлялся на его пути, идеально подходящий для ее нужд.
Временами он задавался вопросом, что может быть, она обладала какой-то неведомой силой, что подчиняла себе мужскую волю - но это было нелепо, ведь так?
Паренек стоял на обочине дороги, на его худых плечах болталась ветровка, которая и близко не выдерживала вечерней прохлады.
При виде фар Джека он поднял большой палец - универсальный знак, означающий "Не-подбросишь-меня, чувак?". Джек сбросил скорость и мягко затормозил в нескольких метрах от молодого человека. Пробежав это расстояние короткой трусцой, парень открыл пассажирскую дверь, щурясь от света салона.
- Эй, а вы меня не подбросите?
- А как далеко ты направляешься? - спросил Джек.
Он жестом велел парню сесть и закрыть дверь, что тот и сделал, кинув грязный рюкзак между кроссовок. Лохматая челка закрывала большую часть его лица и он дергался словно невротик, хотя Джек подозревал, что этот тик был вызван какой-то химической зависимостью. Уж наркоманов-то в тюрьме он повидал достаточно.
- Да мне неважно. Можно высадить меня где угодно.
Он потер руки перед вентиляционным отверстием, согревая их, хотя Джек подумал, что это уловка, чтобы скрыть, как сильно они дрожат.
- Черт возьми, как же там холодно!
Джек выехал на шоссе, прежде чем достать пачку сигарет из переднего кармана и прикурить от помятого спичечного коробка. Молодой человек с благодарностью принял предложенную сигарету и устроился поудобнее на своем сиденье, приоткрыв окно, чтобы сбрасывать пепел.
Мыслями Джек прикидывал, когда будет лучше всего достать хлороформ из-под сиденья.
- Мне еще миль семьдесят проехать надо, - сказал он сквозь облако голубоватого дыма. - Тут есть маленький городок неподалеку. Могу высадить тебя там, лады?
- Круто, чувак. Прям реально круто.
Джек вспомнил свою последнюю жертву, худенькую девушку лет семнадцати-восемнадцати, определенно проститутку. В ее глазах была определенная жесткость, что было необычно для такой юной особы. Он помнил, как она занервничала, едва войдя в машину, и подумал, не почувствовала ли она легкий химический запах, который, казалось, всегда витал в салоне автомобиля. Чтобы не вызвало ее беспокойство, спустя несколько минут ее накрыла настоящая паника.
Она начала говорить, что, возможно, совершила ошибку, попросив подвезти ее, но он проигнорировал ее. В конце концов она набралась смелости и попросила съехать на обочину и выпустил ее. Когда он по-прежнему не отвечал, она начала умолять. Она стала такой нервной, что легко могла решиться просто открыть дверцу и выпрыгнуть наружу, невзирая на тротуар, проносящийся мимо со скоростью шестьдесят миль в час, поэтому Джек запер двери.
И пока он размышлял, что с ней делать, в зеркале заднего вида показались полицейские мигалки.
Джек медленно съехал на посыпанную гравием обочину дороги.
Вот дерьмо! Полицейский обыщет машину и найдет хлороформ и веревку. Наконец-то все подходит к концу. Он снова увидел себя в тюрьме, возможно, на этот раз в обитой войлоком камере.
Однако странным было то, что мысль о тюрьме, казалось, успокаивала его. Может быть, вернуться туда было бы не так уж и плохо. Как же он устал от этих игр. Вероятно, пришло время, когда его следует поймать... но что тогда будет с Джилл?
Девушка сидела рядом с ним с широко раскрытыми от страха глазами. Если раньше она казалась нервной, то теперь она просто оцепенела. Пока офицер направлялся до их машины, Джек слегка наклонился к девушке и прошептал ей на ухо:
- В этом штате путешествовать автостопом незаконно.
Девушка ничего не сказала, продолжая молча смотреть на него своими дикими голубыми глазами. Походу его пассажирка боялась копов еще больше, чем он. Возможно, она была в розыске за наркотики. Он нашел маленький пакетик с марихуаной в ее заднем кармане, когда позже вечером избавлялся от ее одежды. Что бы ни заставило ее держать рот на замке, он был ей за это благодарен.
Полицейский сказал ему, что у него не горит одна из задних фар. Этот свинтус выписал ему штраф. И это было все... не замечая запаха хлороформа, который, Джек был уверен, исходил из машины; не проявляя никакого интереса к девушке на пассажирском сиденье, кроме как быстро провести фонариком над ее головой и кивнуть в знак приветствия. Джек уехал с мрачной улыбкой на лице, сунув квитанцию в бардачок.
- Чувак, а у тебя случайно нет с собой травки? Может таблетки какие? Все, что угодно, чувак. Я вот щас прям на все согласен. Выручишь, а?
Голос парня вывел Джека из задумчивости, стерев из головы образ мертвой девочки. Не глядя на него, он кивнул.
Секундой позже он не очень удивился, почувствовав, как рука парня скользнула к нему на колени.
Он продолжал вести машину, никак не реагируя на возню молодого человека с его молнией на джинсах, пока тот не просунул руку в боксеры Джека.
Джек не был геем, но в тюрьме подчас пол становился неважен. Было бы легко просто съехать на обочину, забыть о своем первоначальном намерении и позволить себе отвлечься на работу теплой, слегка влажной ладошки паренька о свою собственную набухающую плоть.
Прошло ужасно много времени с тех пор, как секс с Джилл был возможным вариантом. В теории он был вполне возможен - на ее теле было множество липких местечек, куда он мог бы приткнуть свой член. Однако, чтобы сделать это, ему пришлось бы прикоснуться к ней. И что хуже того, она могла бы прикоснуться к нему.
Джек слегка вздрогнул от этой мысли, что было воспринято попутчиком как сигнал продолжать. Он осторожно убрал руку мальчика со своей промежности с большим сожалением в глубине души. Всему в жизни есть время и место, а это не было ни тем, ни другим. У него была работа, которую нужно было выполнить... работа, которая была почти закончена.
- Не здесь, - сказал Джек. - Скоро мы будем у меня дома. У меня там есть много всего вкусного. Устроим вечеринку.
- Огонь, - сказал парень с ухмылкой.
Джек улыбнулся в ответ. Может быть, на этот раз ему вообще не понадобится хлороформ.
Подъехав к длинной подъездной дорожке, Джек почувствовал угрызения совести, которые были ему совершенно чужды. Никогда, до этого момента, его поступки не вызывали в нем никаких эмоций. Азарт и риск от охоты конечно были, но он никогда не испытывал никакого сочувствия к молодым людям, которых он отправлял на верную смерть. Он был не из тех, кто тратит время на такую бесполезную вещь, как чувство вины.
Джек быстро попытался подавить это чувство тем, что, по его мнению, было веским оправданием. Молодой человек явно был прожженный наркоша, а эта дорожка вела только в двух направлениях: передозировка или тюрьма. Он не знал, как больно умирать с иглой в руке, но воочию видел, что другие заключенные делали с такими нежными и юными созданиями, как его новый друг, и такая жизнь явно не стоила того, чтобы жить.
Он оказал парню услугу, приведя его сюда.
Джек открыл дверь и придержал ее, чтобы паренек мог войти первым, затем повернулся и запер ее за ними. Если мальчику и показалось что-то странным, он ничего не сказал об этом и только отошел в сторону, в то время как Джек направился к дальнему столику, где он спрятал наркотики, доставшиеся ему в подарок от бывших пассажиров.
- А чем здесь так воняет? – спросил юнец.
В его голосе наконец-то зазвучали нотки беспокойства.
Джек повернулся, собираясь придумать что-нибудь насчет мертвого енота на чердаке, но осекся, увидев расчетливую улыбку парня. Тот держал в руке пистолет, направленный Джеку в лицо.
- А ну гони всю наркоту и бабки, старый ты педрила.
Тон парня стал деловым. Это определенно было не первое его родео.
- И твою говнотачку я тоже заберу.
Джек стоял ошеломленный, все еще не в силах осознать столь быстрый поворот событий. Он впервые оказался жертвой, а не охотником.
- Я же сказал, выкладывай все свое дерьмо!
Молодой человек сильно толкнул его в грудь свободной рукой.
Джек упал на диван. Пацан определенно был сильнее, чем он предполагал. Вот только этого все равно недостаточно.
Он услышал шаги Джилл на втором этаже. Джек намеревался оказать юному автостопщику услугу, накачав его до того, как она спустится, но, похоже, Джилл была не в настроении ждать. И на этот раз он был рад ее присутствию, хотя и не настолько, чтобы захотеть ее увидеть.
Джек крепко зажмурился, услышав ее влажные шаги по лестнице и ощутив всю мощь сладкого, терпкого запаха, который предшествовал ей. Мальчик скорчил гримасу, когда, должно быть, тоже почувствовал ее запах, хотя так и не понял, что происходит, пока ее руки не нашли его шею.
После этого были только крики. Должно быть, в пистолете пацана не было пуль, - подумал Джек в ожидании выстрелов, что так и не последовали. Джек воспользовался возможностью и оправился на кухню, опустив глаза в пол, чтобы видеть только ее ноги. Они были в ужасном состоянии - черные и опухшие, желтоватая жидкость ручьями сочились из ее блестящей кожи, натянутой так туго, что она казалась вот-вот лопнет.
Джек добрался до кухонного шкафа и встал там спиной к двери, в то время как его правая рука автоматически потянулась к бутылке "Джека Дэниелса", которую он держал там. Он достал пачку сигарет из кармана, пытаясь выбросить из головы ужасную сцену, и дрожащими руками закурил. К крикам жертв он привык достаточно легко, но к ее тошнотворной, едкой вони привыкнуть так и не смог.
К вони, а также к чавкающим звукам ее кормления.
Он крепко зажмурился и залпом выпил виски. Сигарета догорела до пальцев, но он едва заметил это, бросив ее в раковину, не открывая глаз. Он оставался там какое-то время, не желая смотреть на весь происходящий ужас, и даже когда все закончилось, он все еще оставался на кухне до тех пор, пока не убедился, что она поднялась наверх, дабы устроиться в своей душной комнате. Только после того, как он был абсолютно уверен, что она больше не спустится, он двинулся в гостиную, чтобы осмотреть повреждения и приступить к ужасной задаче по уборке бардака, что оставила после себя Джилл.
Джек снова сел за стол, радио было починено и готово к возвращению на подоконник миссис Джонс, где она слушала его, пока мыла посуду. Он уставился на радиоприемник, по-настоящему не видя его, погрузившись в собственные мысли, задаваясь слишком многими вопросами, на которые не мог ответить. Вопросы, которые пугали его до чертиков.
Все очень изменилось. С каждым месяцем Джилл нуждалась в нем все чаще и чаще. Он всегда сомневался, что Джилл - ее настоящее имя, и похлопал себя по спине за то, что достаточно быстро понял, что она, вероятно, выбрала это имя просто для того, чтобы втереться к нему в доверие. Теперь он всерьез задумывался, была ли она вообще человеком.
Приближалось лето и ее вонь становилась только хуже. Никакое количество освежителя воздуха не могло ее замаскировать. Он задавался вопросом, как долго еще она, они, смогут продолжать в том же духе.
Может быть, она умирала. А может быть, она уже была мертва вовремя их первой встречи.
Джек сделал глоток виски, на этот раз из рюмки, а не из горла, и выглянул в окно, где его взгляд остановился на маленьком сарае снаружи. Внутри лежали неиспользуемая газонокосилка, машинка для уничтожения сорняков, садовые инструменты и... газовый баллон. Он был почти уверен, что он все еще полон.
Он знал, что ему следует сделать с этим газовым баллоном, но вместо этого закурил и еще немного посмотрел в окно, пытаясь направить свои мысли в другое русло, в свои фантазии.
Длинноногие обнаженные красавицы танцевали в его воображении, пока он целовал этих юных нимф во все их розовые места...
Но и этот побег не удался. В последнее время его фантазии становились все мрачнее, отбивая всякое желание погружаться в мир грез.
Он снова посмотрел на сарай.
Он знал, что ему следует делать, что ему нужно было сделать. Это было бы даже не так уж и сложно. Возьми этот баллон, открой вентиль, чиркни спичкой и беги со всех ног. И ты свободен. И никогда не оглядывайся назад. А после бухай до тех пор, пока алкоголь не вычистит воспоминания из твоего мозга или, черт возьми, не убьет тебя раньше.
Но он знал, что этого не случиться. Будет проведено расследование. Обыщут всю территорию. Кто-то особо любопытный залезет в ту странную компостную кучу за сараем и найдет там кости. На него объявят охоту. Его поймают, в этом он даже не сомневался.
Нет, это надо сделать иначе. Ведь там на полу все еще лежит разряженный пистолет того тощего парня. И прежде чем зажечь спичку, он должен купить пулю, всего одну, потому как точно знал, куда ее нужно всадить. Он вышибет себе мозги, пока весь его мир будет гореть вокруг него.
Бах! Все будет кончено для них обоих...
Шаги, которые он пропустил, погрузившись в свои мысли, теперь остановились за его креслом. Джек услышал что-то похожее на дыхание прямо у себя за плечом.
Если она прикоснется ко мне, то я это сделаю! Клянусь Богом, я так и сделаю!
- Я есть хочу, - сказала она.
- Я знаю.
Перевод: Роман Коточигов
сэндвич на ржаном хлебе с солониной, сыром и квашеной капустой.
24 банки
Синдром пустого гнезда - это чувство горя и одиночества, которое могут испытывать родители, когда их дети покидают семейный дом, например, чтобы жить самостоятельно или поступить в колледж. Это не клиническое состояние.
около 2.5 см.
около 2.54 - 5.08 см.
Амниоцентез - инвазивная процедура, заключающаяся в пункции амниотической оболочки с целью получения околоплодных вод для последующего лабораторного исследования, амниоредукции или введения в амниотическую полость лекарственных средств. Данная процедура необходима для ранней диагностики хромосомных и генетических заболеваний у плода.
около 318 кг.
около 363 кг.
около 46 см.