Кевин Суини "Бордель, который построил Джек"
ЧАСТЬ II: "ДОРОГУША" МЭРИ МЭГГИ
Это был публичный дом, но не тот, который открыт для всех. Чтобы попасть туда - нужно быть умирающим или безумцем. Все услуги предлагались за одну и ту же цену: то есть за всё, что у тебя было. Там были тропы, которые могли найти только те, кто пересёк границу Неизведанного округа, если они знали, по каким ориентирам идти, на какие знаки обращать внимание.
Клем шёл и смотрел - и два дня назад его мул издох от истощения - и только он и Леди продолжали идти кое-как, и наконец в сумерках они пришли в мёртвый город без названия, к борделю с вывеской над дверью, которую Клем не мог прочитать:
ОБЕСЧЕЩЕННАЯ ГОЛУБКА В КЛЕТКЕ
ВСЕ НЕБОЖИТЕЛИ К НЕЙ ЕДКИ
Бордель, управляемый демонами. Бордель, предлагающий превеликие блага, неподвластные обычным людям... в обмен на всё, чем владел мужчина.
Я собираюсь сделать это? Я реально собираюсь сделать это? Опухоль в его нутре пронзила шипами поражённые кишки, и перед ним лежала Леди - подношение. Клем толкнул дверь и переступил порог...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.
Это очень шокирующая, жестокая и садистская история, которую должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.
"Джанго", "Быстрый и мёртвый", "Кровавый меридиан" - некоторые из источников вдохновения для написания этой книги.
И, конечно же, порно.
Нигде, Неизведанный округ, 1899
Он приблизился к двери борделя и почувствовал, как его член оживает, словно гремучая змея вздымается и предупреждающе трясёт хвостом. Скуление его собаки Леди рядом с ним ещё больше напрягло его член, но сегодня вечером он не будет трахать свою собаку. Клем Тамблти проделал долгий и трудный путь, и теперь стоял в каком-то религиозном благоговении. Он слышал рассказы о мусульманах, которые однажды в своей жизни обязаны совершить путешествие к большому чёрному камню, камню под названием "Мекка", и он решил, что то, что он чувствовал сейчас, стоя во дворе борделя, было тем, что чувствовали те самые мусульмане, когда наконец достигли того большого чёрного камня. Леди рядом с ним опять заскулила.
- Тише, моя девочка, - сморщившись, Клем встал на больное ноющее колено перед верной гончей, чтобы потрепать её по облезлой шерсти. - Эт вот здеся. Мы сделали всё, чего этот старый ниггер сказал нам, и вот теперь мы, слава Богу, здеся.
Леди заскулила снова. Клем владел ею ещё щенком, он обменял её на два куска жевательного табака на каком-то перекрёстке, название которого давно забыл. Она была надёжнее родного брата и намного вернее любого куска пиздёнки. Он улыбался в её старую морду, в её слюнявую беззубую пасть: она пускала слюни от нервов. А беззубой она была по той же причине, по которой Клем и приобрёл её.
Клем зарабатывал на жизнь звероловством, а это означало жизнь вдали от того, что народ называл цивилизацией, и это ему очень нравилось. Но охотиться в прериях и горах было одиноко. Ночью человеку нужен комфорт. Когда она была ещё щенком, он споил Леди немного виски, а когда она отрубилась, вырвал ей все зубы. После этого она не могла ни драться, ни охотиться, но, ей-богу, она могла заставить мужчину сильно кончить, могла лизать и обсасывать член своим большим старым мокрым шершавым языком, пока ты не выстрелишь кончу (шипеть в огонь) в шести футах[1] от тебя - всё равно, что хлестать змеёй за хвост, чтобы мозги вылетели из пасти... Теперь они находились здесь, стояли перед публичным домом в городе-призраке: теперь подошёл конец.
- Спи спокойно, девочка, - промолвил Клем.
Леди лизнула его руку и обнадёживающе вильнула хвостом. Хвост у неё был обрубком, потому что иногда ему хотелось пошалить, а этот отросток мешал. В такие дни он кормил её куриными потрохами: куриные потроха расстраивали кишечник Леди, и она всю ночь срала и срала, что смазывало её жопу как раз так, чтобы Клем мог представить, что он трахает маленькую тугую китаянку. Когда Клем был моложе и у него водились свободные деньги, и он посещал свиное ранчо: он всегда просил поднебесных; китаянки были крошечными, а их пезды и жопы были достаточно тугими, чтобы сжать член мужчины, как в челюстях черепахи. Он погладил Леди по голове. Она обнюхала его пальцы.
- Люблю тебя, девочка, - сказал он и свернул ей шею.
Он бережно уложил её на землю среди разбросанного богатства, выброшенного у дверей публичного дома, монет и купюр, наваленных, как охапки листьев. В его голове старый ниггер заговорил: Если зайдёшь - обратно уже не выйдешь. Позаботься о себе, прежде чем войти.
Он встретил старого ниггера, когда был занят тем, что прикладывался к бутылке сорокаградусной. Это случилось в Сперлоке, городке, когда-то давно бывшим "Адом на колёсах"[2], но после войны - когда последние остатки войск янки отступили - стал цивильным. Он приехал в город, ибо больше не мог игнорировать боль в животе и кровь в дерьме. Он напивался, ибо доктор дал ему несколько недель жизни. Сказал, что у него рак, опухоль размером с енотью башку, распространяющая злые корни по его кишкам. Он прописал героин от боли и молитву для подготовки души Клема, хотя, как считал Клем, за свои шестьдесят четыре года жизни он сделал не так уж много, чтобы расположить к себе Святого Петра... совсем наоборот, на самом деле.
Он зашёл в салун, купил бутылку и стал пить, чтобы заглушить боль, а потом этот старый ниггер сел в углу под цветной литографией "Последний бой Кастера"[3], предоставленной "Anheuser & Busch Brewing Company", и задал вопрос, отвечая на него:
- Слыхал ли ты о Полумире? Да, разумеется, не слыхал.
Клем даже не осознал, что обращаются к нему.
- Никто не слышит о Полумире, пока не пересечёт границу Неизведанного округа. А ты только что вступил на эту землю, не так ли мистер Тамблти?
Этого Клем точно не смог не заметить:
- Откуда знаешь моё имя, ниггер?
Так всё и началось: старый слепой ниггер произнёс его имя, ни разу не встретившись с ним. Разумеется, старый слепой ниггер не был слепым или ниггером - это была всего лишь оболочка, в которую это существо было облачено. Клем понял, что старый ниггер не был человеком по тому, о чём он говорил, по тому, что он открыто просил его душу, и по тому, что дважды за время их разговора из ноздрей старого ниггера вытекало нечто, похожее на глазные стебли слизней - каждый длиной и толщиной с палец человека - и моргало на него блестящими золотыми глазами.
А то, о чём говорило существо во плоти старого ниггера, было Полумиром. Это был публичный дом, но не тот, который открыт для всех. Чтобы попасть туда - нужно быть умирающим или безумцем. Все услуги предлагались за одну и ту же цену: то есть за всё, что у тебя было. Там были тропы, которые могли найти только те, кто пересёк границу Неизведанного округа, если они знали, по каким ориентирам идти, на какие знаки обращать внимание.
Клем шёл и смотрел - и два дня назад его мул издох от истощения - и только он и Леди продолжали идти кое-как, и наконец в сумерках они пришли в мёртвый город без названия, к борделю с вывеской над дверью, которую Клем не мог прочитать:
ОБЕСЧЕЩЕННАЯ ГОЛУБКА В КЛЕТКЕ
ВСЕ НЕБОЖИТЕЛИ К НЕЙ ЕДКИ
Бордель, управляемый демонами. Бордель, предлагающий превеликие блага, неподвластные обычным людям... в обмен на всё, чем владел мужчина.
Я собираюсь сделать это? Я реально собираюсь сделать это? Опухоль в его нутре пронзила шипами поражённые кишки, и перед ним лежала Леди - подношение. Клем толкнул дверь и переступил порог...
(никто из них не человек)
Разница между умирающими и безумцем заключалась в том, что безумцы готовы к тому, что ждало их в Полумире. Но время, между тем, как Клем переступил порог борделя и шагнул в дверь спальни выбранной им шлюхи, прошло как в тумане; и когда он увидел то, что ждало его на кровати, почти всё, что он видел, было забыто. Разум может делать такие вещи: разум иногда должен это делать.
Он забыл
(сотни и сотни миль и километров леса и зданий)
встречу с карликом, забыл "посиделки" в гостиной
(их глаза, у них у всех были такие глаза).
Почти забыл, что видел внизу, поскольку теперь он смотрел на свою единственную фантазию. Она встала с кровати, покрытой шёлковой простыней, и склонилась, сложив руки перед собой, словно собираясь произнести молитву. Клем едва знал, что с собой делать. Однако его член, да, сэр, этот старый мальчик начал набухать и становиться твёрдым.
Она была дочерью блаженства, поднебесной: и то, и другое означало, что она была китайской шлюшкой, самой крошечной китайской шлюшкой с щелевидными глазами, которую он когда-либо видел. Ростом едва ли четыре фута[4], крошечная, как ребёнок, она была одета в лиловое шёлковое платье, облегавшее её тело так, что можно понять, что она обнажена. Её лицо было строгим и нежным, рот - бутоном лотоса, а глаза...
(как у них... о боже, что с ними было не так)
Также у неё были странные ступни, которые так нравились Клему. Китаянки, похоже, думали, что крошечные ступни - это изящно, и когда они были младенцами, их мамы перевязывали им ступни, чтобы кости не росли правильно, превращая их в коротышек размером с кулак. Клем обожал эти искалеченные ноги. Но её размер, её красота и даже её ноги не были самым поразительным... Самым поразительным в ней были волосы; её голова была лысой, если не считать заплетённой косы, которая, по мнению Клема, была только у мужчин-китаёз. В городе прачечными всегда заведовали китаёзы, а лысину с косой можно было увидеть только у мужчин. Её коса была длиной около пятнадцати футов[5]. Когда Клем вошёл, она лежала на кровати с волосами, свернувшимися у нее за спиной, как змея на простынях, а когда встала, чтобы принять его, эта коса распустилась у неё за спиной.
- Здравствуйте, мой долгожданный гость и добро пожаловать в мои покои.
Клем поднял чумазую бровь. У высококлассной китайской шлюхи язык был выглажен, все звуки "р" и "л" произносились правильно.
- Ну, здласьте и добло пожарровать, дологуша, - сказал Клем, находя его юмор очаровательным. - Tы, долзно быть, холошо залабатываеc, чтобы иметь возможность опрачивать улоки электро-шо-ка.
Все странности внезапно перестали иметь значение, то, что он уже видел в Полумире, было забыто, тот факт, что он никогда не покинет его - выброшен из головы. Теперь были только Клем и самый хорошенький кусочек китайской пиздёнки, который он когда-либо видел.
- Пожалуйста, мистер Тамблти, я желаю искупать вас, - сказала она и изящным, манерным движением руки указала на медную ванну - стоявшую в другом конце комнаты перед чёрной лакированной панелью - наполненную водой, от которой шёл легкий пар. - Для вашего же блага.
Некоторые шлюхи бывают привередами. Однако... Клем ущипнул себя за нагрудник и вдохнул. Скунс, да ещё и давно дохлый: что ж, ванна была бы кстати.
- Ну ладно, дорогуша, - молвил он. - Допускаю, что я немного сопрел. Ты собираешься вычистить меня до розового блеска от жопы до макушки?
Она улыбнулась короткой, идеальной улыбкой и сделала грациозный жест в сторону ванны. Ухмыляясь, Клем начал стягивать с себя одежду... или, по крайней мере, сдирать её. Китайская шлюшка помогала ему, пока он продвигался, её кулачки, похожие на ноги, как-то бесшумно и уверенно; а руки - призрачные бабочки, которые помогали соскальзывать его грязной жёсткой одежде так, словно снять её было не сложнее, чем тонкую кожицу лука. Клем перестал сопротивляться и позволил ей сделать всю работу: и к тому времени, когда он опустил одну покрытую коростой ногу в ванну, шлюха каким-то образом раздела его догола.
Она помогла опуститься ему медленно и плавно, её руки неожиданно оказались у него подмышками. На мгновение Клем удивился, как кто-то такой мелкий может быть таким сильным, но потом масла и кремы в горячей воде заскользили по его шершавой плоти и отбросили эту мысль, прежде чем она успела укорениться. Горячая вода так хороша. Он почувствовал, как его мышцы расслабляются, тугие сухожилия ослабевают, суставы распрямляются. Он застонал.
- У-у-у-у-ум-м-м, о дорогуша, это просто замечательно, это просто замечательно...
Глаза Клема закрылись. Крошечные руки скользнули на его плечи и размяли их.
- Расслабьтесь, почтенный гость, расслабьтесь. Позвольте На Хуй позаботиться о вас.
Клем хихикнул:
- Тебя так зовут, На Хуй? Нет, не сегодня, дорогуша, сегодня ты будешь... Леди. А присядешь ты на мой ху-у-у-уй!
Рука погрузилась в воду и подняла черпак, чтобы облить тело Клема.
- Пожалуйста, затем расскажите Леди, что с ней сделает почтенный гость, - пробормотала шлюха ему на ухо.
- Я собираюсь выебать тебя, блядь. Я буду долбить тебя так сильно, что ты навсегда будешь ходить враскорячку. Я отдам тебе всё, что есть у меня. Я расколю тебя, заставлю тебя истекать кровью, заставлю тебя умолять меня перестать вгонять мой огромный хуй в твою маленькую тугую щель.
- Всё, что захочет почтенный гость. Cегодня всё для него.
Потому что другого не будет. Почтенный гость не увидит следующей ночи.
Клем, глаза которого были по-прежнему закрыты, нахмурился. Он не знал, что означает "подтекст", но понял, когда услышал его. Неприятное напоминание о том, что у него есть,
(цена: каждая капля семени, крови и костного мозга)
что согласился на окончательную цену за
(экстаз, который недоступен даже на Hебесах)
это.
Одна из рук На Хуй скользнула вниз по его животу, скользнула прямо туда, где - как сказал Клему врач - росла опухоль, как гнилая картофелина, посылая клубневые наросты в остальную часть его кишок, из-за чего ему было трудно когда-либо посрать - другими словами, у него всегда был запор. На секунду стало жарко, невероятно жарко... а потом грызущая боль, ставшая фоном его жизни за последний год, исчезла. Рука скользнула ниже, обхватила его яйца и взяла их. Эта рука была такой маленькой, что он не поместился в ней, а вывалился наружу. Он почувствовал себя огромным в этой руке, и через мгновение его член стал каменно-твёрдым.
- Ухх... - застонал он.
- Да, о почтеннейший, вы такой большой, такой сильный, такой мужественный...
Её рука нежно сжала одно его яйцо, затем другое, не в силах обхватить оба вместе, а затем мягкими движениями прошлась вверх по нижней части его ствола, словно её пальцы были кисточками. Она пробормотала ему на ухо по-китайски, когда начала мыть его волосы, этот певучий говор он любил слышать; хотя обычно это были задыхающиеся мольбы - которые только он мог разобрать - что могло означать всё что угодно, пока он втрахивался в маленькую китайскую шлюху.
В промежности её рука начала обвиваться вокруг его члена. Клем понятия не имел, как она это делает, как её пальцы - похожие на малярные кисти, щётки из конского волоса - крутятся вокруг да около его ствола; но это было ни с чем не сравнимое ощущение, и он просто погрузился в него, пока та моет голову. Да, тёплая вода течёт по его зудящей коже головы, пальцы обрабатывают мёртвую кожу и грязь, смешанную с потом, который высох и образовал корки у корней его тонких жёстких и седых волос.
Она обхватила его член и нежно-нежно сжала, начиная тянуть так медленно, что этого почти не происходило. Продолжая мыть волосы, её руки пробежались по ним, нежно потянув за колтуны. И в то же время играя с его твёрдым стволом.
Что, чёрт возьми...
Клем открыл глаза. Пальцы На Хуй продолжали массировать его кожу головы, зачёрпывая воду, чтобы промыть скальп. Обе её руки были у его головы. Он уставился вниз на то, что возилось с его гениталиями.
Вокруг медной ванны извивалась чёрная змея, переваливаясь через бортик, чтобы окунуться в воду и проползти к нему на колени, где она обвивалась вокруг его красного выпуклого мяса. Голова разделилась на пять равных отрезков: и Клем понял, почему это так приятно, как кисточки... змея оказалась свёрнутой длиной огромной косой китаянки, которая двигалась сама по себе - змеиное щупальце из волос.
- Господи Иисусе... - прошептал он.
(его ЗДЕСЬ нет)
Хвостик на конце косы разделился в форму звезды: эта звезда и была тем, что нежно дёргало и сжимало его как кисти. Разум Клема вдруг стал очень ясным. Как будто его разум был заключён в кокон, как муха в паутине, завёрнутая в паучью ловушку... и вот настало время. Он был в помрачении с тех пор, как доктор впервые дал ему смертный приговор, как Клем впервые стал паломником в Неизведанном округе. Неужели всё это время он ходил во сне? Действительно ли он встретил того ниггера, который не являлся ниггером... бродил ли он по прериям при свете луны с безумием, поющим с холодного и пустого неба... до города-призрака под названием Нигде и борделя, полного...
Клем никогда не был духовным человеком. Он был человеком, жившим на природе, понимал, как кровь течёт под горячей поверхностью жизни, питает мышцы, как всё вокруг просто и практично скреплено костями и венами. Он был охотником, скорняком, торговцем шкурами. Но теперь он чувствовал себя просто куском мяса.
У него была душа, и он продал её.
Внутри у него всё холодело... холодело... холодело...
Его член упал.
- О, что-то не так? - промолвила китайская шлюха ему на ухо с ноткой насмешки в голосе: - Где тот огромный фаллос, который обещали Леди? Почтенный гость пообещал заставить Леди истекать кровью, заставить её умолять его остановиться...
- Я... - сказал Клем, его рот пересох настолько, что он едва смог разлепить губы. - Я не... Я не могу...
Беги, идиот, беги! - мысленно прокричал он. Однако эта мысль ещё не успела полностью сформироваться в его голове, как Клем Тамблти выскочил из медной ванны и на карачках поскакал прочь, спотыкаясь и не сводя глаз с двери спальни.
Может, он и был стар, но в прериях и горах не выжить без рефлексов, ловких, как у койота. Клем пинал свою собственную выброшенную одежду, не высовывался и сосредоточился только на двери, ни разу не оглянувшись.
Через несколько мгновений его ладонь сомкнулась на ручке двери из гранёного стекла.
Он потянул.
Заперто.
Видимо, животная часть его мозга взяла верх, он попытался снова, и снова, грохоча и тряся дверь изо всех сил. Он бил по ней и колотил, поранив ногу и руку. Тогда он просто остановился: бороться с этим было невозможно, все силы ушли разом.
Он взглянул на лакированное покрытие двери. Последней мыслью, имевшей хоть какой-то смысл в тот момент - когда что-то обвилось вокруг его лодыжки что-то тёплое, шершавое и гладкое одновременно, как пеньковая верёвка - было: Извини, моя старая девочка, ты была лучшей дворняжкой в моей жизни. И вот я променял тебя на кота в мешке.
Косичка намоталась раз... два... затянулась с треском, а потом выдернула его ногу из-под себя, как лассо. Клем вскрикнул, потеряв равновесие, и рухнул на пол, ударившись лицом о дверную панель, а затем замолчал, когда его челюсть ударилась об пол и зубы клацнули, откусив кончик языка. Клем почувствовал под собой половицы, потом край ковра. Его тянули за собой, как навьюченного бычка. Он хватался за что попало, ухватился за край ковра с кисточками, выхватил клок, но это лишь подтянуло ковёр вверх, потянуло его за собой, когда его наматывали.
Он бил ногами и руками, но это ни к чему не привело. В итоге, он оказался на спине и, наконец, стал смотреть на то, что с ним происходит. На Хуй двигалась мягко и плавно на своих крошечных искривлённых ножках, её руки были сжаты вместе перед собой, словно она молилась, как будто она совершенно не обращала внимания на то, что делают её волосы. Она шла к кровати.
Её волосы... коса, растущая из затылка, не поддающаяся никакому объяснению, скользила по земле позади неё будто по следу, затем закручивалась вокруг ванны, вела в неё, после снова выходила наружу, дотянувшись до лодыжки Клема, где былa закрученa так туго, что кожа кровоточила. Клем рухнул в ванну и закричал так, что разбудил бы мёртвого, потом ненадолго нырнул в воду. Его глаза и рот наполнились мыльной водой, прежде чем волосы выдернули его и потащили вокруг ванны, а потом и к кровати. Он сдёрнул с пола половину тяжёлого ковра и успел разглядеть странные символы, вырезанные на досках, как вдруг обнаружил, что висит вверх ногами, как окорок на мясном крюке. Затем его рывком бросили лицом вниз на кровать. Он ощутил, как его правая нога вывернулась из тазобедренного сустава, и на мгновение боль стала всем его миром. Он зарычал в простыни.
- Пожалуйста, почтенный гость, - заговорила На Хуй позади него, - побереги голос. У нас есть вся ночь для воплей.
Клем застонал и перевернулся на кровати.
- Только подойди сюда, - прошипел он, - и я научу тебя вопить, блядь, маленькая пиздёнка.
На Хуй стояла у изножья кровати, её коса, бросая вызов гравитации, вращалась в медленном сальто над её головой - кошмарный смерч и некий безумный нимб. И тут она нанесла удар, спикировав вниз, точно змея. Клем вскрикнул и закрыл глаза. Он почувствовал, как волосы обвивают оба его запястья, а затем и обе лодыжки в петлю. Ещё через мгновение его руки вытянули вверх, ноги поджали (правая нога вскрикнула от боли) и он почувствовал, как ещё больше петель наматываются вокруг, связывая его руки и ноги вместе.
Меня попросту связали, - подумал он. Факт настолько простой и странный, что этого не могло быть. И всё же он знал, что это так: меня связали, как свинью, которой собираются перерезать горло.
Он немного поборолся, но затем просто сдался. Внезапно вся его энергия ушла, будто его нутро поняло, что пытаться бессмысленно, и приказало мышцам просто расслабиться. Что-то в том, что он был обнажён и связан, как животное, выбило из него дух, поэтому он просто уставился вверх, глядя на висящую в воздухе косу.
- Сейчас мы можем приступать, - заявила На Хуй, и в этот момент Клем отчётливо почувствовал, как ногти заскребли по морщинистому отверстию его ануса.
Клем подумал: Что за...
И тут один холодный искривлённый палец просунулся внутрь него, и он вообще перестал о чём-либо думать.
- Ах, как сухо! - подметила На Хуй. - Вам нужно расслабиться, почтенный гость, иначе это будет скорее больно, чем приятно.
Палец выскочил. В то же время Клем пёрднул. Тихонько, но вполне слышно. Поднебесная принюхалась. Она учуяла запах нечистот, восхитительных нечистот. Тёплая вода в его кишках сделала своё дело.
Всё ещё балансируя на одной ноге, грациозно, как журавль, она снова приставила ногу к анусу Клема. Его живот уже был сдавлен тем, что его держали; и на этот раз - когда она ввела в него палец - она получила нужную реакцию. Словно прорвавшаяся плотина, кишечник Клема разверзся, и из него хлынуло горячее, жидкое дерьмо.
На Хуй позволила стечь калу по её ноге, вращая лодыжку так, чтобы равномерно покрыть её стопу размером с кулак; гнилые жёлтые фекалии брызнули на простыни. Клем застонал в простыни от чистого ощущения облегчения... но именно тогда, когда На Хуй скользнула ногой в его задницу, прямо по лодыжку, он впервые кончил: внезапно налившийся кровью клык его члена выплеснул струи солёной спермы на его собственную грудь.
Он никогда не испытывал ничего подобного. Сначала было чистое облегчение от того, что он высрал всё содержимое, а потом вдруг его прямая кишка снова наполнилась, ещё полнее, заполнилась до отказа; он почувствовал, как его анус разрывается, и раздирающая боль была ещё одной формой облегчения, и всё это смешалось с оргазмом от того, что его простата наткнулась на палец ноги.
Затем он заговорил. Он не знал, что собирается говорить, потому что уже не мыслил рациональной частью своего мозга. Это было всего одно слово, но это единственное слово, которое понадобится Клему Тамблти до самого конца его земного существования:
- Ещё.
На Хуй стояла как изваяние, идеально балансируя на одной крошечной ножке, почти копыте, а другая погрузилась внутрь Клема, её одержимая коса изогнулась за спиной - как хвост скорпиона - удерживая связанного скорняка, подвешенного на том, что должно быть жалом.
- Ещё? - спросила она. - Как пожелает почтенный гость.
Она протолкнула ногу дальше, погружая пальцы глубже в него, жирное дерьмо смазывало её тонкую голень, когда она входила. Клем задыхался и содрогался. О боже, он хотел всего этого, он хотел быть заполненным, заполненным, заполненным...
- Ещё... - стонал он.
На Хуй кивнула в знак согласия и немного отстранила ногу. Но прежде, чем Клем успел запротестовать, она использовала дополнительный рычаг, чтобы продвинуться ещё дальше; её голень исчезла до икры, а затем и дальше, до колена, полностью заполнив прямую кишку Клема, её пальцы почти уперлись в его недра. Клем больше не мог говорить. Вместо этого он снова кончил, выпустив последние капли солёной струи по животу. Он задыхался. На Хуй сжала пальцы ног. Яички Клема снова дёрнулись, последний кончун соплёй выскочил из кончика его члена.
- Ещё... - прошептал он.
На Хуй застряла слишком глубоко, чтобы вытащить ногу для ещё одного толчка. Вместо этого она закрутила косу, насаживая Клема на вертел своей ноги. Она почувствовала, как уткнулись прочные мембраны и стенки мышц на пальцы. Хвост затянулся ещё сильнее... и эти внутренние перегородки лопнули.
Её нога пробилась сквозь клубок кишок Клема, образовав отвратительную вывернутую грыжу. Его таз треснул, когда её бедро исчезло в его нутре, и без того разорванный анус разошёлся до самой мошонки. На Хуй ощутила, как широкий гладкий бок его печени прошёл под пяткой, а затем его живот сдавило сверху.
Клема вырвало: фонтан желчи и густых катышков брызнул из его губ. Далее её согнутые пальцы прижались к его сердцу... а её волосы продолжали тянуть его к своей ноге... Его сердце оттолкнулось от своего места, всё выше и выше в его груди... Аорта под нагрузкой разорвалась, и так Клем Тамблти получил гражданство в Неизведанном округе.
На Хуй оставила его на несколько минут зажатым и дёргающимся на длине своей ноги, давая жизни угаснуть, а затем её коса оторвала тело с влажным сосущим звуком, закончившимся мясным хлопком. Когда её нога наконец вышла, поток окровавленной и разорванной ткани хлынул и растёкся по кровати. Косичка почти нежно положила тело на пол. Позже Ад начал не очень бережно пировать на останках.
Тогда Иисус, отпустив народ, вошёл в дом. И, приступив к Нему, ученики Его сказали: изъясни нам притчу о плевелах на поле. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы - сыны лукавого; враг, посеявший их, есть Диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнём сжигают, так будет при кончине века сего: пошлёт Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит!
Евангелие от Матфея 13: 36-43
Белец[6] въехал в город на осле. Это животное происходило от осла, вёзшего Деву в Вифлеем, что делало его единственным существом, могущим приблизиться к такому проклятому месту, как то, в которое он сейчас устало плёлся.
Белец не являлся ни умирающим, ни безумцем, и ему не было места в этом городе без имени. У него были дела, но не было места. Он узнал город таким, какой он есть, и почему у него нет названия; названия принадлежали вещам, знавшим жизнь, а этот город никогда не был живым.
Город Нигде.
По дороге он обратил внимание на то, что осталось позади. Во-первых, это трупы, в основном лошадей, хотя иногда и мулов, умерших и оставленных гнить всего в одном-двух днях езды от города. В основном они умирали от истощения или от невыдержавшего сердца, хотя на одном или двух были следы насилия: их хозяева приняли безумное решение убить ценных животных и продолжить путь в Никуда пешком.
Во-вторых, ближе к городу, идя по следам людей - шедших пешком, а следы их вели только в одном направлении - он заметил свёртки с вещами, необходимыми людям в долгих путешествиях: спальные валики и мешки с провизией, только что оставленные; некоторые были рассыпаны по грязи на тропе, как будто их небрежно выбросили на ходу. Другие были тщательно спрятаны за камнями и чахлыми кустарниками, как будто хозяева планировали вернуться за ними, но так и не вернулись. Белец знал, что это значит. Отказ от земных благ - духовное паломничество.
Город имел U-образную форму, подобно челюсти со зданиями заместо зубов. Салун, банк, парикмахерская, торговая лавка, несколько домов между ними, доски из жёлтой сосны блестели в лунном свете. Они, конечно, выглядели с натяжкой как оживлённые, но если бы вы вошли в любой из них, то перешагнули бы через перемычки дверных проемов в пыль, в комнаты, лишённые даже мебели. Кинофильмы появятся в далёком будущем, поэтому нельзя назвать это декорациями, нельзя использовать это как точку отсчёта, однако это и есть именно декорации.
Причиной того являлось единственное настоящее место в городе, настоящий зуб в челюсти с полыми деревяшками - бордель. Полумир. Тропа, ведущая в этот город, превратилась в единственную улицу города, указывающую прямо на дверь трёхэтажного дома. Это было такое же непримечательное здание, как и все остальные, с той лишь разницей, что в этом действительно текла жизнь. Болезненно-красный свет просачивался из-под задёрнутых штор.
Во дворе лежало целое состояние из монет и купюр, разбросанных повсюду, вместе с часами, кольцами, распятиями и другими выброшенными ценностями. Однако там находились не только очевидные ценности, но и предметы, которые, по мнению Бельца, были ближе к сердцам людей, чем даже золото или серебро: письма от давно ушедших любимых, воспоминания о детстве, военные трофеи, сувениры и шрамы, полученные на протяжении всей жизни. Всё, наиболее ценное, выбрасывалось за порог. Это была цена за вход, но самое ценное забирали внутри.
Белец сошёл и запряг осла. Он стоял перед борделем, духовно готовясь к тому, что должно произойти; он расстегнул штаны и вытащил свой огромный белоснежный член, сцепил руки в молитве вокруг него и бормотал чётки, медленно мастурбируя.
- Радуйся, Мария, благодати полная...
Воображение рисовало чрево Пресвятой Девы обременённой Плодом...
У Бельца были чисто белые волосы, подстриженные под монашеское гуменцо[7], и розовые глаза, которые он скрывал за тонированными очками. Он был одет, как стрелок: пыльник длиной до щиколотки скрывал его. Чёрно-белая колоратка у горла говорила о человеке веры, что бы ни говорили кобуры на его бёдрах... хотя при ближайшем рассмотрении выяснилось бы, что в этих кобурах не было оружия.
Он успел прочесть дюжину "Аве Марий", прежде чем кончил, выпустив чашку густой спермы жирными каплями на засыпанную монетами грязь двора. Он встал на колени и погрузил два пальца в липкую жидкость, затем перекрестился. Покрытый паутиной собственного семени, Белец приблизился к двери борделя... которая распахнулась, приветствуя его кровавым светом и криками экстаза.
Внутри публичный дом был с целый город.
Дом Отца моего содержит множество особняков...
В дверях, которые он прошёл, стояли евнухорны - существа, похожие на минотавров, только вместо бычьих голов у них были головы единорогов. Как и следовало из их названия, у каждого из этих массивных зверолюдей были отрублены рога и удалены гениталии. Стражи гарема Ада. Именно они открыли дверь и смотрели полными ненависти глазами, как альбинос без страха вступил в...
Белец однажды проезжал Долину Монументов[8], и Полумир напомнил ему то место, где стояли скальные башни высотой в сотни футов; только те вавилонские башни говорили на универсальном языке ебли и стояли они не в пустыне, а в помещении, размером со всю Землю. Комната, в которую он ступил, была достаточно огромной, чтобы вместить в себя здания, но всё же, очевидно, оставалась салоном. Дверь, в которую он вошёл, была не более, чем мышиной норой, а он - не более чем мышью в салоне с десятками кукольных домиков, сваленных на полу... только у них не было стен; то было лишь открытое содержимое кукольных домиков, комнаты, открытые для обозрения, и во всех этих комнатах совершались зверства любви. В кроватях, на полу, у стен, на безумной мебели, подвешенные на крюках, цепях или шёлковых петлях, сплетённые конечности - ноги, руки, хвосты, перепонки, крылья - скрежет зубов, кусание, жевание, лица, влагалища и анусы, сосущие, фонтанирующие и пукающие странными жидкостями, вздохи, стоны, крики, рыки и смех, окрашенный безумием.
В воздухе витал запах нечестивых благовоний с вонью пота и спермы, достаточно сильный, чтобы оставить на лице Бельца липкий налёт влаги.
- Добро пожаловать, пилигрим.
От избытка возбуждения Белец пришёл в себя и понял, что стоит в одной из тех комнат без стен, в приёмной, заставленной шезлонгами и диванами, занятыми сладострастными демонами обоих полов: инкубами и суккубами, похотливыми ламиями и развращёнными импами, грубые демонические глаза
(глаза козлов, козлов, ВЕДУЩИХ налево)
смотрели на него, вильчатые языки играли с губами и зубами. Явно жаждущие.
На полу главной комнаты были разбросаны кукольные домики: все они лишены стен. Они кипели движением, движением крошечных кукол. Микромир и макромир. Эта же комната была миниатюрой большой комнаты, и в то же время это была одна и та же комната.
- Как вверху, так и внизу, - прозвучал приветствующий его голос с шотландским акцентом: - И так без конца, без конца, без конца.
Голос звучал прямо у его локтя. Белец посмотрел вниз на лицо, которое он запомнил по единственной известной фотографии этой персоны. Маршалл МакГрегор.
Архитектор плоти.
Мужчина был карликом и уродливым, как сам грех. Мало того, он был тучным и нагим, его член - огромным красным рогом, гордо торчавшим из-под валиков волосатого жира. Он выглядел почти так же гротескно, ровно, как и некоторые из демонических шлюх, его наложниц.
Душа МакГрегора, происхожденца из семьи богатого лэрда в горной Шотландии, явилась в мир такой же уродливой, как и его тело. Жизнь в ужасающих излишествах, финансируемая ранним наследством, проложила самый тёмный из следов, выжженный клеймом самых гнусных преступлений; пока, наконец, он не заключил сделку с повелителем демонов Арчимбольдо.
- Многие церковные мужи уже входили в мою дверь, пилигрим, - усмехнулся карлик. - Итак, я полагаю, что ты хочешь пару малышей? Для проповедников и священников у нас припасён херувим, хотя бедняжка уже немножко потрёпан в заду.
МакГрегор прошагал в середину салона, протягивая руки, как бы обнимая свой демонический гарем.
- Или, может, ты сначала пересмотришь мой антураж? А? Что-то приглянулось? Что в твоём вкусе, пилигрим? Пизда? Хуй? Что-нибудь более... экзотичное?
Белец не произнёс ни слова. Демонические бляди начали лениво подниматься с мест, где они лежали, и одна за другой подходили к альбиносу. Они скользили, глазели и танцевали вокруг него, демонстрируя всё, что могли предложить: огромные груди, усыпанные десятками кровоточащих сосков, вильчатые члены, вульвы, усыпанные глазами. Шлюхи со звериными головами, шлюхи с медузообразной плотью, шлюхи из ржавого металла и гнилого дерева. Демоница с лицом, похожим на размазанную картину, шептала мерзости в левое ухо, другая - у которой каждая дырка в голове усеяна белыми слизнями - сладко пела в другое...
Белец не произнёс ни слова. Демоны омывали его - неподвижный камень в реке нечистот, волны мерзости омывали его. МакГрегор массировал головку своего налитого члена, огромного, как кулак, болезненного и сердитого от чрезмерного использования. Белец поднял бровь, сохраняя спокойствие.
- Ну что? Язык проглотил, пилигрим? Передумал? Если да, то, пиздец, очень жаль: как только ты переступил порог – договор подписан. Одна ночь удовольствия, подобного которому ты и в Раю не найдёшь, в обмен на каждую каплю крови, семени и костного мозга твоего тела.
На кончике члена карлика появилась капля смазки, размером с грецкий орех. Он отправил её в рот и, удовлетворённо хмыкнув, подмигнул Бельцу.
- Разумеется, я прошу твою душу, хотя немало и так уже продало её, чтобы попасть сюда. Ну... что в твоём вкусе, пилигрим? Выбирай, иначе я сам всё устрою.
Труп утопленницы с ветвистыми рогами из кораллов предлагал отверстия морских анемонов. Обугленный труп с дымом, валившим из пустых глазниц и ануса, кричал об обжигающих удовольствиях. Гнилой раздувшийся труп обещал рану, переполненную гноем и опарышей. Белец не произнёс ни слова, но его бесстрастный взгляд наконец ускользнул от обольстительниц и остановился на ухмыляющемся карлике.
- Ублажи меня, - произнёс Белец.
МакГрегор перестал подрачивать.
- Чё сказал?
Белец потянулся двумя пальцами вверх и стянул свои тонированные очки ещё ниже на нос. Его налитые кровью, розовые глаза не имели морщин вокруг, что делало невозможным угадать его возраст. Pазве он не плакал, разве он не смеялся?
- Ублажи меня, - повторил он.
Архитектор плоти облизал мясистые губы и удостоил альбиноса прищуром.
- Не обнаглел ли ты часом, обмудок?
Тут Белец проявил первый намёк на какие-либо эмоции. Он ухмыльнулся быстро, натянуто, без настоящих эмоций, просто символически, как пришелец, пытающийся общаться на языке другого вида.
- Просто твои шлюхи... Я слышал слишком смелые заявления. Я им не верю.
- Ты чё?
- Твои возможности... - сказал альбинос, - в лучшем случае посредственные. Моя ладонь возбуждает меня больше.
Макгрегор потер челюсть и быстро заморгал, понимая, что его оскорбляют, что его право на этот уголок Ада оспаривается, над ним насмехаются. Он перестал тереть и помахал длинным суставчатым пальцем Бельцу.
- Ах ты, наглый обмудок... - пробубнил он, явно взъярившись, - наглый ты, опиздиневший обмудок! Ты пришёл в мой дом и так со мной разговариваешь?! Да я, блядь, твои кишки на подвязки пущу, дрянь! Я сдеру с тебя шкуру своими собственными зубами!
Демонические шлюхи съёжились от его гнева, хоть этот гнев и не был направлен на них. Розовые глаза альбиноса безучастно наблюдали за бесноватым карликом сквозь тонированные очки. МакГрегор сыпал угрозами, но не потрудился даже пошевелиться. Конечно нет. Вызов брошен, и он не имел другого выхода, кроме как принять его. Сверхъественный мир ограничен законами так же жёстко, как и мир людей, просто законы иные. Именно по этой причине святые не могли войти в дом без приглашения... И поэтому, войдя в дом Дьявола, тот полностью отдавал себя в ваше распоряжение, ибо, как хозяин, он был обязан выполнять все прихоти своих гостей. Маршалл МакГрегор заключил договор и стал подвластен таким правилам.
- Я ищу ублажения, - молвил Белец. - Стандартная сделка. Мое тело для насыщения. Сомневаюсь, что у меня это получится, судя по всему.
МакГрегор сжал челюсть.
- Коли тебе мои шлюхи не угодили, что же ты ждёшь от меня? - спросил он лукаво.
Но Белец оказался лукавее. Ухмылка вернулась.
- Ничего. Ад ненавидит проигрыш. Ад привлечёт тебя к ответу.
МакГрегор заскрежетал зубами.
- Дрянь! - сплюнул он.
- Как скажешь.
МакГрегор бросился на альбиноса, громогласно несясь на грузных ногах, вся его отвратительная масса была в движении, его всё ещё эрегированный член покачивался. Но он остановился, не коснувшись Бельца, его руки вцепились в воздух, словно желая оторвать его конечности от тела... Тот даже не моргнул.
В бессилии МакГрегор бушевал, вся брань слетала из его уст в потоке угроз, обещаний и вызывающих претензий на будущее альбиноса. Этот джентльмен воспринял всё с безучастным равнодушием. В конце концов оккультист выдохся и с лютой ненавистью уставился на человека, которому он уготовил ужасную и кровавую судьбу.
- Дрянь, - отпустил он.
Белец произнёс:
- Ублажи меня.
МакГрегор отвернулся и пошёл прочь. Одна из его шлюх не увидела опасности достаточно быстро, и через мгновение тяжёлогрудая тварь с головой и хвостом морского конька оказалась расчленена. Это была реакция ярости, брошенная без раздумий. Каким бы комичным ни казался его гротескный вид, карлик по-прежнему оставался одним из самых опасных людей на Земле. Демонические бляди напали на свою сестру и пожрали её живьём.
МакГрегор топнул ногой по кукольному домику, и тут же, за много миль от него в большей комнате, одно из массивных зданий рухнуло с раскатом грома. Белец даже не вздрогнул. Архитектор плоти наконец-то обуздал свой гнев настолько, что перестал разрушать вещи, и когда он это сделал, его посетило вдохновение.
- Ты ищешь ублажения, да? - спросил он Бельца через спину.
Поверх гогота и шумного чавканья шлюх тот ответил, что так и есть.
- И ты считаешь, якобы ни одна из моих предложек не подойдет, правда?
- Любая? Все? Ни одна.
МакГрегор обернулся и снова стал вежливым хозяином.
- Само собой, тогда ты будешь знатоком пизды, и не просто пилигрим. Да, теперь всё ясно! Tы должeн простить меня. Не похоже, что у тех душ, к которым я привык, есть то, что ты бы назвал изысканным вкусом. Нет, нет, ни одна из моих предложек не подойдёт для знатока. Ах, как я смущён!
Белец был предупрежден об этом ходе рассуждений. Это была лазейка для демонического сутенёра, чтобы увильнуть от ответственности.
- И поскольку... постольку я не могу предложить тебе ничего, что соответствовало бы твоим высоким стандартам, как бы это ни было стыдно, я полагаю, это означает, что ты...
- Я прибыл за Весталками[9].
Акт великодушного смирения МакГрегора исчез в одно мгновение.
- Ча-аво? Как... как ты, мать твою... - глаза карлика сузились. Последнее десятилетие бесконечного разврата помутило его рассудок; так что только сейчас его осенило задать вопрос, который имел значение: - Кто... кто ты такой?
Болезненные глаза альбиноса сверкнули.
- Твои вопросы, - сказал он, - "кто?", "что?" – не имеют значения. Как... Меня прислали Сёстры Непорочности, чтобы закончить то, что ты начал в Уайтчепеле.
Белец обычно был немногословен, но он готовился к этому долгое время, выслеживая оккультиста на самом краю границы, собирая подсказки из баек шёпотом у костров, на свиных ранчо и на миссиях, пока последняя наводка от агента Пинкертона - простреленного и умирающего в бреду - не привела его сюда, на самый край явного богохульства.
- Я прибыл ради сексорцизма.
Грязное пончо альбиноса упало с его плеч, обнажив лишь пару шпор и кобуры без оружия. Он был худощав, как койот, и бледен, как луна, его сухожилия были испещрены шрамами от укусов, а спина была исцарапана когтями в экстазе. Вокруг его правого запястья обвивались чётки из лезвий. Между ног висел тяжёлый обрезанный член, на конце которого была завязана верёвка; он был огромен, но ещё более шокирующим был его цвет. Радужный оттенок, от корня до головки, все семь оттенков от красного до фиолетового.
МакГрегор подчинял демонов своей прихоти, а теперь и сам был связан с земными обычаями: он не мог отказать любому желающему покупателю, кто переступал порог. Даже если они приходили за самыми редкими удовольствиями, удовольствиями, которые он хранил для себя, но даже тогда лишь слегка потакал им.
Не принимая во внимание громоздкие гениталии между бёдер, это хилое на вид существо не переживет Мэри, не говоря уже о других.
МакГрегор усмехнулся про себя. Затем он начал смеяться. Его смех перерос из глубокого хихиканья в огромное ржание, раскатившееся по салону. Демоны, пожиравшие себе подобную, оскалились окровавленными ртами и присоединились к смеху, оскалив зубы в дымящейся плоти, визжа и улюлюкая как звери.
- Ты явился сюда, требуя Весталок... бледная поганка со смазливым личиком? Иисусе, Сёстры должно быть поехали кукухой, если они наняли кого-то, вроде тебя! У тебя может быть, как у грёбаного коня, но Весталки... - карлик перестал смеяться и щёлкнул пальцами. - Я попрошу их отдать твою черепушку, чтоб я смог насрать туда.
Если альбинос и принял к сведению угрозу, он ничем этого не показал, а просто обхватил свой член обеими руками и начал нетерпеливо работать над дюймами. Член быстро начал напрягаться, набухать.
- Хватит пустой болтовни. Где бляди?
Лицо карлика стало красным, затем свекольно-красным; его рот открывался и закрывался, как у рыбы, не в силах найти способ выразить бурлившее в нём. Затем цвет его лица прояснился. Его глаза потемнели.
- Ну что ж... - сказал он и дважды хлопнул в ладоши.
В одно мгновение всё изменилось, как будто они были в театральной постановке во время смены декораций; скелетная архитектура комнаты и сами Бляди Преисподней были унесены в темноту, пока альбинос и карлик не остались одни, беззащитные в окружении кукольных домиков на полу огромной комнаты, заполненной особняками. Карлик нагнулся и поднял один из кукольных домиков, и альбинос узнал в нём копию внешнего Полумира.
- Хочешь взглянуть на то, что тебя ждёт? - с усмешкой поинтересовался МакГрегор.
Он поднял крышу кукольного борделя и наклонил её в сторону Бельца, который увидел пять миниатюрных комнат: одна была убогой мансардой, другая - индейским вигвамом, а третья - хижиной в глухом лесу, заставленной диковинными таксидермическими изделиями. Но что представляли собой две последние комнаты? Осмотр дал только впечатления: одна - египетская гробница, другая - пещера с наскальными рисунками на стенах...
Карлик захлопнул крышку и уронил модель здания на землю у своих ног, и тут же целое здание бесшумно упало из темноты сверху и приземлилось позади него. Эффект был действительно обескураживающим, будто слон плюхнулся на землю и приземлился мягко как пёрышко. Ещё более обескураживающим был тот факт, что это и было то здание, в котором они уже находились, Полумир.
(как вверху, так и внизу)
МакГрегор осклабился.
- Видал когда-нибудь матрёшек, святоша? Маленькие деревянные штучки, одна вложена в другую, другая в третью, третья в четвертую, и так до бесконечности.
Дверь в Полумир открылась. Свет не проливался, однако проливалась тень, словно она состояла из вещества. Глаза карлика не отрывались от альбиноса, который прошагал мимо него, покачивая титаническим пёстрым членом.
- Пять Весталок, святоша, - произнёс МакГрегор. - Вот, что ты просил, и вот, что ты получишь. За плоть твою, за кровь твою, за семя твоё и душу твою. И когда они покончат с тобой...
Белец ничего не заметил, не обращая внимания на карлика, который пришёл в ярость.
- Что, паренёк, попутался? Ты не смеешь игнорировать МЕНЯ, дрянь! ХЭЙ! Ты, наглый обмудок, да я тебя, блядь...
Белец уже был у порога. Над сколькими Борделями из Ада он провёл сексорцизм? Сколько их хозяев кидали пылкие речи о том, как они собираются испражниться в его впалый череп и подтереть свой зад потрёпанными останками его души?
Не медля, без самолюбия и, следовательно, без страха, он шагнул в темноту, когда карлик с яростью бросился за ним в простор внешнего помещения.
- ДА Я ТВОИ, БЛЯДЬ, КИШКИ НА ПОДВЯЗКИ ПУЩУ, ДРЯНЬ! ТЫ, БЛЯДЬ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! ДА Я, БЛЯДЬ...
Дверь захлопнулась, и кромешная тьма стояла оглушительной.
Внутри дома оказалась гостиная в руинах, холодная и тёмная. Крыша давно обрушилась, обнажив небо, полное созвездий, никогда не виданных на Земле. Дверь, через которую он прошёл, была одной из шести, ведущих в комнату и из неё.
Салон являлся такой комнатой, в которой джентльмены коротали время в ожидании, пока любимая голубка будет готова их принять, читали, курили или мечтали о том, что должно произойти. Эта разрушенная комната была заставлена сломанной мебелью и разбросанными книгами. На одной стене висела вышивка в разбитой раме. Шлюхам тоже нужно как-то скоротать время. Рукоделие помогало ловким рукам оставаться ловкими. Белец обвёл взглядом комнату и увидел на каждой двери выжженное имя, нацарапанное мелом, выведенное кровью, вырезанное костяным ножом...
"Дорогуша" Мэри Мэгги
Дева-Медведица
Бабуля Спаклер
Клитокрис
Рыжица
Взгляд альбиноса снова остановился на вышивке, криво висевшей на стене из искорёженных дождём досок. Его глаза предпочли бледное сияние чужеродных созвездий, приспособившись к нему легче, чем к свечам и газовым лампам; и при странном звёздном свете он прочёл это послание, вырезанное стежками:
ПРИТЧА О ЗАМКЕ И КЛЮЧЕ:
Замок, который можно открыть многими ключами, - очень плохой замок.
Но ключ, который открывает многие замки, - очень хороший ключ.
Ключ повернулся. Замок открылся. Дверь начала открываться, и внутри неё была тьма, куда Белец вступил нагой.
И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.
Книга Бытия 3:15
(Сколько было в Саду тех, кто ходил на двух ногах: было трое, кто ходил на двух ногах - Адам и Ева; и другой - Тот, Кто и есть Сын Божий)
(Он и есть Сын Его собственный)
Верховная Еблица пила Святую Воду до тех пор, пока её живот не выпятился под голыми грудями, грудями обвисшими и сморщенными, как старые баклажаны, длинные соски указывали на землю.
- В Талмуде[10], - прохрипела она, задыхаясь от выпитого, - написано, что демоны превосходят людей на миллионы, они ответственны за все болезни и недуги и при этом остаются невидимыми для человеческого глаза.
Он стоял на коленях перед купелью, перебирая пальцами бусинку за бусинкой чётки, читая молитвы. Верховная Еблица улыбалась ему, улыбалась тонкими червивыми губами, отороченными пушистым мехом. Ей было сто лет, и об этом свидетельствовал каждый дюйм её плоти - от бесконечного множества морщин, избороздивших её лицо, до растяжек, печёночных пятен и рыхлой сыромятной кожи, которая складками свисала с её костлявой туши тела.
- Несколько лет назад учёные мужи, так называемые "бактериологи", обнаружили стафилококки, стрептококки, кишечные палочки, палочку Лёффлера и другие бактерии в образцах Cвятой Bоды, взятой из этой самой церкви. Но она была только освящённой, а не очищенной.
Он ни на минуту не отрывался от молитвы, пока Верховная Еблица одной рукой ласкала пёструю кожу своего вздувшегося живота, как будто её раздувшееся чрево наконец-то исполнило судьбу, которую отвергло её призвание, как будто оно было отягощено ребёнком, а не освящённой водой. Другой рукой она держала кропило - перфорированный металлический шарик на конце деревянной ручки, который использовался во время мессы для окропления Cвятой Bодой.
- Теория болезней, основанная на микробах, утверждает, что за болезни и нездоровье ответственны организмы, настолько маленькие, что невидимые человеческому глазу. И снова мы видим, что наука только начинает понимать то, что религия уже знала.
Она засунула кропило в свою вагину и начала мастурбировать им. Молитва всё ещё срывалась с его губ, когда он перебирал каждую бусинку розария в левом кулаке, а правой рукой неуклонно двигал крайнюю плоть вперёд-назад. Его яйца до сих пор болели от клеймения, но он не ослабевал, надрачивая свой ствол. Вскоре они вошли в ритм, повторяя друг за другом движения, как поршни в паровой машине, идеально сконструированной. Между стонами Верховная Еблица продолжала урок:
- Святая вода... может изгонять бесов... но только... когда она предварительно очищена...
Взаимная мастурбация достигла пика, апогея, крещендо, когда он извёрг своё семя в купель, и Верховная Еблица тоже достигла оргазма. Такое высвобождение ослабило её мочевой пузырь. Обмочив его лицо, направив мочу в его открытые глаза, его рот с подтянутыми уголками губ, глотающий золотистое добро её почек, она завершила урок Деяниями 2:17:
- "И будет в последние дни, – говорит Господь, – излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут. И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать".
И он увидел видение, и глаза его омылись её божественной солёной мочой, и он увидел множество дворцов, он УЗРЕЛ...
Все женщины раз в месяц кровоточат, хоть большинство не чрез ладони. Сексорцист-альбинос знал, что всё началось именно с этой. Именно с этой падшей женщиной МакГрегор заключил договор, который привёл к убийствам пяти других проституток и последующим ужасам.
Выглядела она неважно. "Дорогуша" Мэри Мэгги была не более примечательна, чем любой другой цветочек из Кокни, который давно дефлорировали и заставили принимать член на коленях. За исключением, конечно, ран. Первая из пяти Блядей-Весталок лежала на грязном матрасе, широко расставив ноги и обнажив розу своей вульвы. Она пила из бутылки вина, причмокивая всякий раз, когда не говорила.
- Дарова, цветочек, - произнесла она, её акцент Ист-Энда исказил цветочек в "цвитачек". - Итак, босс клянётся, что ты устроишь мне чертовски приятное зрелище? Ну, посмотрим, бля, посмотрим!
Комната представляла собой мансарду, изрисованную кошмарную мясную лавку. Центром хаоса являлась кровать, на которой лежала шлюха, - матрас из конского волоса. Насквозь пропитанный кровью, от него по всем стенам расходился безумный узор кровавых отпечатков рук, словно слепой забойщик искал выход. Дорогуша носила только корсет из китового уса, перчатки без пальцев и оскал, полный гнилых зубов, жирное чёрное гнездо на голове, нарисованную мушку на верхней губе и постоянно расширенный правый зрачок. Она заметила член альбиноса и жестом указала на него бутылкой вина.
- А это что такое? Ну, похоже, у мужика, по крайней мере, есть здоровенный елдак для работы! Я только смажусь для тебя, милый, мне нужно быть красивой и скользкой, чтобы эта свиная нога вошла в меня!
Говоря это, она засунула горлышко винной бутылки в свою пизду и повела ею туда-сюда.
- Уг-г-г-г! Д-ы-ы-ыа! Пшло!
Дорогуша вдруг с мокрым хлопком выдернула из себя горлышко бутылки и с грохотом швырнула её в дальнюю стену, словно вынула затычку; шлюха обмочилась, ярко-жёлтая струйка вытекла у неё между ног и забрызгала уже пропитанные кровью простыни, на которых она лежала. Она гоготнула, когда струя хлынула на кровать и переполнила её; громовой поток едкой урины, настолько сильный, что он ужалил чувствительные глаза альбиноса, хотя он стоял в нескольких метрах от кровати. Он почувствовал, как слезы текут по его щекам. На секунду его охватила ностальгия: он уже давно не плакал от каких-либо эмоций. Дорогуша радостно пинала пятками, разбрызгивая мочу во все стороны.
- Залезай! - кричала она. - Иди и всунь, если кишка не тонка!
Белец дёрнул за член и подошёл к лыбящейся шлюхе, его босые ноги прилипали и отрывались от досок, окрашенных засыхающей кровью, а затем вступили в растущую лужу мочи, которая стекала с кровати.
Радуйся, Мария, благодати полная... лучезарна в своей ноше...
Каждая из Весталок являлась извращением плоти и крови одного из чудес Назаретянина. Как в Чёрной Мессе, где алтарь заменён телом проститутки, а Святыня - кровью и плотью младенцев, так и каждая из Весталок была насмешкой над одним из заветов служения Иисуса.
Превращение воды в вино...
Bина в мочу.
К тому времени, когда он добрался до изножья кровати и опустился коленом на промокший матрас, он был уже в полной готовности, его набухшая пурпурная залупа была толста, как огромная слива, и шлюха перестала смеяться, глядя на его напрягшиеся вены.
- Так, так, - сказала она, ухмыляясь, когда он пролез между её бёдер. - Значит, он большooой мальчик?
Она хрюкнула, напрягаясь; по его животу и груди хлынула мощная струя ссанья. Она снова разразилась гоготом, явно обезумев.
- Заткни эту штуку, - сказал Белец, обхватив её костлявые бёдра, и, сказав это, он засунул в неё толстый кулак своей головки и пропихнул первые семь дюймов[11].
Струя мочи остановилась, когда её растянутая полная вагина зажала уретру.
- Уг-г-гx-x-x, - Дорогуша вдохнула, потом залилась смехом. - О, еби меня, сладенький! Еби меня!
Он отстранился, протаранил её снова, отстранился, протаранил, каждый раз обливаясь мочой. Потом он остановился.
- Уг-г-гx... Хм-м-м-м? Эта всё? - oна заглянула ему в лицо, её безумные глаза плясали. - Вставил всего два раза и кончил, дорогуша? А? Чёрт! Надо было догадаться, что ты показушник!
Белец не произнёс ни слова. Из-за запаха гнилых зубов и прокисшего вина кружилась голова. Ему трудно было справиться с задачей уничтожения её вагины; но, что хуже всего, он не мог схватиться: каждый дюйм её кожи скользил от мочи. Дорогуша корчилась под ним, сжимая и потираясь о толстый член внутри себя.
- Давай, сопливый говнюк, - прорычала она, - спускай и сдавайся! Ты проклят, и ты это знаешь, так что спускай уже, блядь!
Белец взялся за шнурки, стягивающие корсет, и наконец-то ухватился за них как следует.
- Лучше, - пробормотал он.
А затем действительно начал трахать её, вытягиваясь и, наконец, всаживая все тринадцать дюймов[12] себя в её вагину с такой силой, что разбил её голову о покрытую кровью стену. Крепко держа её, он колотил взад-вперёд, превращая её в тряпичную куклу, неспособную сопротивляться.
Шлюха хрипела и выла, застигнутая врасплох внезапной жестокостью атаки, когда колоссальный член расколол её. Как бы она ни привыкла к издевательствам бутылками, дубинками, кулаками, огромный столб налитой плоти альбиноса был чем-то совершенно иным. Он был ОГРОМНЫМ, и в нём был ПУЛЬС... Пульс, громче, чем когда-либо билось её собственное сердце, когда в ней ещё билось сердце.
Плоть к плоти, и он УЗРЕЛ...
Ей было семь лет, и она была сиротой, взятой на воспитание сёстрами Скорбящей Богоматери. И теперь ей предстояло принять первое причастие, a отец Финункейн проявлял особый интерес к тому, чтобы подготовить её к этому; он настоял на том, чтобы дать ей очень личный урок. Она должна была принять причастие в рот, он заставил её встать на колени, закрыть глаза и открыть рот. После что-то плохо пахнущее и с мерзким вкусом, оказалось у неё во рту. Отец Финункейн сказал ей, что собирается дать ей вино для причастия, и её рот наполнился горячей солёной затхлой жидкостью. Она проглотила столько, сколько смогла, но она переполнила рот; и она так боялась, что Святое вино прольётся на землю, что использовала свои руки как чашу, чтобы поймать его. Однако когда оно коснулось её ладоней, они превратились в рваные раны, через которые лился золотой поток. Отец Финункейн взял с неё обещание держать чудо в секрете, пока он не подтвердит это своим братьям-священникам. Вскоре она уже сама показывала многим и многим священникам, как она причащается и что с ней происходит, когда их моча проливается из рта на руки; после чего церковь выкупила её - и она вошла в число Маленьких Страдающих Детей.
Она выросла, но, в отличие от многих других Маленьких Детей, её не убили, когда она повзрослела и стала не по вкусу священникам, благодаря своему дару. Однако, юнец сильнее и хитрее ребёнка, и когда она увидела свой шанс, она сбежала и стала жить на улицах Лондона, но весь джин, который она могла проглотить - купленный на каждую монету, заработанную на спине - не смог придать моче вкус. Она хранила свои стигматы в тайне, но секреты выплывали наружу; и однажды ночью к ней подошёл человек, которого интересовали только отверстия в её руках, а не между ног. И он, конечно же, не был священником, он был извергом другого рода, который направлялся в Новый Свет, и она должна была присоединиться к нему...
И вот "Дорогуша" Мэри Мэгги стала пособницей карлика. Она помогала ему выбирать жертв, заманивать их, следить за ними, пока он проводил обряды, уводящие их из этой жизни; и он вырезал их вульвы, они становились Щелями, которые он впоследствии использовал...
Боль и печаль тех лет, когда она была никчёмной уличной швалью, её обращение к Aрхитектору и превращение в Весталку Полумира, в великолепное безумие и бесконечный ужас... Всё забыто ощущениями, о которых она помнила лишь отрывочно. Помимо боли от того, что её шейка матки разбита, помимо боли от того, что её "киска" растянута так широко, что казалось, старые раны могут расцвести, зажившие разрывы влагалища от неизвестно скольких жестоких изнасилований, готовые разорваться снова... была радость. Это похоже на обещание рассвета, намёк на свет на горизонте тьмы. Альбинос что-то бормотал ей на ухо:
- ...Да придёт Царствие Твоё, да прибудет воля Твоя...
"Дорогуша" Мэри Мэгги не знала, что такое "сексорцизм", но вдруг что-то дикое крепче вцепилось в её дух, червь разложения, сделавший её гнилую душу своим домом, распознав радость за опасность, которую она представляла. Её глаза потемнели, и нормальный, и расширенный зрачки вдруг поглотил водоворот черноты. Её руки обхватили ягодицы альбиноса, впились в его плоть потрескавшимися и обломанными ногтями.
- Не та дырка, святоша! - она зарычала и стала упираться в него.
Не та дырка. Бля.
Белец прекратил натиск и попытался оттолкнуть себя от неё, понимая, как близок он к тому, чтобы потерять всё. Её кривые ногти вырезали траншеи в его ягодицах и спине, цепляясь за него; даже когда её бёдра продолжали скрежетать по нему, когда стенки её израненной "киски" сжимали его член и пытались не дать ему выскользнуть до того, как он кончит.
Он медленно потянул, вытащив почти половину себя, прежде чем почувствовал опасное подёргивание, говорящее о том, что он вот-вот взорвётся. Белец освободил одну руку от шнурков корсета и ударил шлюху по лицу. Она выплюнула два зуба и рассмеялась:
- Ды-а, святоша, давай! Выбей мне грёбаные зубы, докажи, что тебе не всё равно!
Белец сделал движение, как будто хотел замахнуться снова, но не сделал, вместо этого внезапно подался вбок, отбрасывая весь вес своего тела в одну сторону с притворным ударом. Застигнутая врасплох, её хватка была такой же скользкой от мочи, как и его, Дорогуша потеряла хватку на его плоти, и этого было достаточно: последние полфута его члена выскользнули из её пизды с влажным посасыванием. Белец упал на пол и почувствовал, что кончает, его яйца сжались и спазмировали, когда из его массивного члена по ляжке шлюхи липкими струйками потекла белёсая сперма. Она брызгала, шипела, горела.
Дорогуша завопила, когда липкая кожа её ноги начала дымиться, как будто сперма оказалась кислотой. Белец застонал, обхватив свои яички. Голос Верховной прозвучал в его голове: Мы берём корень слова "ТЕСТИФИКАЦИЯ" от латинского "ТЕСТИКУЛЫ". В римском праве человек клялся не на Библии, как сейчас, а на том, что ему дороже всего.
- Что за хуйня?! - завопила Дорогуша, нависая руками над её ляжкой, но не решаясь коснуться шипящей жидкости, которая там бурлила. - Да, что, блядь, не так с твоей молофьёй?!
Белец, лежащий на земле, взял свой, до сих пор твёрдый, член в одну руку и приподнял его, чтобы показать клеймо на мошонке; там было выжжено клеймо ихтиса, символа рыбы ранней Церкви. Его яйца были благословлены. Каждая его эякуляция - Царствия Пришествие. Она рыкнула:
- Гы-а, ну и пох тогда! - oна глядела на свою шелушащуюся, покрытую волдырями кожу. - Когда мужчина спускает свой кончун, он всё – готов. Так почему бы тебе не быть хорошим мальчиком... - одна рука в перчатке скользнула под грязную подушку под её головой, - ...и не сдохнуть, бля, прямо сейчас?!
Она достала опасную бритву и села в кровати. Альбинос покачал головой и, сжав в кулак член, помахал ей концом.
- Радуйся, Мария, благодати полная...
- Я ещё не кончил, - сказал он ей, напрягаясь.
Неустойчивая после нападения на её влагалище и обгоревшую плоть бедра, "Дорогуша" Мэри Мэгги приподнялась с кровати как раз в тот момент, когда альбинос отпрянул назад и вскочил на пятки. Моча стекала по её ноге, смывая последние остатки его липкой, жгучей спермы. Корсет был наполовину развязан и провис с одной стороны, волосы собраны в крысиные хвостики вокруг лица, из-под жирных чёрных мотков выглядывал выпуклый зрачок.
- Я сейчас сдеру твою поганую морду и вытру ею свою жопу! - прошипела она, бритвенное лезвие мелькало в воздухе туда-сюда.
- Я это уже где-то слышал.
Белец стоял перед ней голый, пегий член уже твёрдый и готовый к новому удару, с кобурой на бёдрах и со шпорами на лодыжках. Не та дырка... но у него была идея, где была "та" дырка...
Он широко раскинул руки - крест, искушение. Насмешка над её недугом.
Дорогуша закричала и сделала выпад, больше в ярости, чем в умении. Белец дважды отступил назад, пропустив один-два взмаха лезвия, а на третий схватил её за запястье и притянул к себе, упёршись бедром в её живот и перевернув её на нем, как смазанный шарикоподшипник. Она сделала полное сальто и шлёпнулась лицом вперёд на покрытые коростой доски пола - ключица хрустнула, бритва отлетела в сторону. Удар поддых выбил из неё дух, Дорогуша могла только задыхаться. Белец в мгновение ока оказался на ней, ударив коленом в поясницу, и изо всех сил начал месить по почкам.
- Ссы кровью, блядь, - бросил он, хватая руки в перчатках и заламывая их за спину.
Не та дырка...
Он обхватил её запястья одной рукой, а другой снял перчатки без пальцев, чтобы открыть плачущие, кровавые раны на её ладонях, как будто в них вонзили грубые гвозди. Стигматы. Раны, нанесённые Назаретянину. Вот, почему Aрхитектор начал ритуал с этой безликой бляди. Каким-то образом её обесчещенная плоть стала проводником тайны, разрываясь в сочувственной агонии распятого Мужа Скорбей.
- Слезь, ты, ёбаный ублюдок! - снова найдя голос, завопила Дорогуша, начав брыкаться. - Слезь с меня, слезь...
Белец рывком поднял её руки, почти выдернув их из суставов, и ещё сильнее вогнал колено в позвоночник. Её руки скрещены одна над другой, раны выровнены. Слова Верховной Еблицы, один из катехизисов, притч, бесконечных уроков, вбитых в его череп в семинарии:
- Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко...
Он вогнал свой член в двойное отверстие стигматов, пропихнув полфута прямо сквозь её ладони. Длинные кости её пальцев широко раздвинулись при его прохождении.
- Что за хуй... - прохрипела Дорогуша.
Белец опустился на неё, упёрся коленом в каждую почку и заставил ему подрочить, пиля все свои тринадцать дюймов вперёд-назад, трахая кости и сухожилия, смазанные кровью, которая отпечатками проступала на стенах. Он мысленно представил себе Пресвятую Богоматерь, обременённую Плодом, и обхватил руками вторую половину своего члена, просунутую по другую сторону рук шлюхи.
- Радуйся, Мария, бла...
- СЛ-Е-Е-ЕЗЬСМ-И-ИНЯ!
Яростная вспышка Дорогуши, ревущее требование и мощный спазм её мышц, застали альбиноса врасплох. Словно необузданный мустанг, она вздыбилась и забилась под ним. Ему не на что было опереться, и он оказался отброшен назад. Он ещё сжимал свой член, и когда он навалился всем весом, его огромный канат из мяса и вен разорвал руки шлюхи пополам, разделив средний и безымянный пальцы. Альбинос вскрикнул, когда его плечи ударились о грязный пол, выбив из него дыхание, и ударился затылком о доски. Мгновение он лежал на месте, ошеломлённый, его бёдра ещё ритмично подёргивались.
- Мои руки! Мой блядские руки... Что ты сделал с моими блядскими руками!
Белец слегка приподнял голову, ошеломлённый. Шлюха перевернулась и села, её корсет почти свисал с неё, ноги были широко расставлены, демонстрируя её раздражённую вульву. Она смотрела на него сквозь останки своих стигматов, кроваво-белых корней, которые отклонялись друг от друга под невозможным углом. Она была похожа на испорченную фарфоровую куклу. Затем она начала исцеляться. Пока альбинос наблюдал, длинные кости её ладони сложились вместе, как закрывающийся веер, а расслоившаяся кожа начала скрепляться кишащей насекомыми тканью.
Эректоплазма, - вспыхнуло в воспоминании теоретическое занятие в семинарии по биологии Ада. - Согласно индуистскому поверью, чтобы сделать каплю костного мозга, нужно тридцать капель крови, а чтобы сделать одну каплю семени - тридцать капель костного мозга. И если кровь - это жизнь...
Все проклятые сформированы из одного и того же первородного эфира. Именно поэтому Полумир занимался бизнесом - сбором сырья. Руки Дорогуши зажили, за исключением плачущих стигматов.
- По-прежнему не та дырка, святоша, - прошипела она и подняла упавшую бритву.
Белец вскочил на ноги почти в тот же момент, когда шлюха поднялась на ноги, и едва успел увернуться от следующего взмаха лезвия, как на лице Дорогуши появилась дикая ухмылка с оскаленными зубами и разными глазами. Она хрюкала при каждом взмахе, лезвие свистело в сыром воздухе, и альбинос почувствовал ветер на губах, едва успев вывернуть шею. Он упал обратно на залитую ссаниной кровать.
Дорогуша заревела и взмахнула бритвой, целясь в его мошонку. Лезвие вонзилось в его бедро, едва не промахнувшись мимо мясистых яиц, в которое целилось. Шипя от вонзённой стали, Белец дико взмахнул ногами, как животное на спине; его правая пятка задела талию шлюхи. Дорогуша вскрикнула, расширив глаза, и со стоном опустилась на кровать рядом с ним. Она приземлилась лицом вниз в мочу и застонала.
- У-у-у-у-у... Блядь...
Белец лежал рядом с ней, тяжело дыша и недоумевая. Звук, который она издавала, был знаком. Все мужчины знали его, и лишь изредка обнаруживали, что женщины тоже могут его знать. Но в этом не было никакого смысла: он почувствовал, как ступня ударила её в талию, почувствовал, как треснул китовый ус в её корсете. Стон шлюхи был стоном человека, которого ударили ниже пояса, между ног.
Он посмотрел вниз на своё бедро и увидел, как первый дюйм бритвы вонзился в его плоть. Морщась, он выдернул бритву и швырнул её далеко через всю комнату. Когда он снова оказался рядом с кроватью, шлюха перевернулась на спину и обнимала свой бок. Заинтересовавшись, он протянул руку и отдёрнул её пальцы. Она отбивалась от его руки.
- Не-е-е-е...
Прежде чем она успела остановить его, он сорвал с неё корсет.
Не та дырка. По-прежнему не та дырка, святоша.
В боку, куда он пнул её, было влагалище. Стигматы - отверстия на руках и ногах, прибитые к кресту, распятые... но пятой раной была дыра в боку, куда римский сотник пронзил умирающего Назаретянина.
...и тотчас истекли кровь и вода...
Но эта рана имела срамные губы. Он услышал карлика, одно из воспоминаний в его собственном сознании: Аду нужно топливо, милая. Двигатели требуют плоти и крови так же, как топки паровозов требуют кокса и угля. Но ничто в невидимом мире не бывает простым, и требуются особые ритуалы, чтобы направить кровь, костный мозг и семя в двигатели. Пёзды необходимы. Они - врата жизни, и как все инфернальные предания основаны на извращениях священного, так и врата высшей тайны испорчены и уродливы. Пизда шлюхи, зверски убитой, становится прорехой - Щелью - в мембране материального плана, через который дети Господа могут добровольно выбрасывать дарованную им жизнь. А Ад, в свою очередь, может рождать своих детей через тех, на кого Господь потратил душу...
Уайтчепельская проститутка подвергнута живосечению, а её половой орган искусственно прикреплён к плоти Дорогуши. Именно здесь спрятана первая хищеная пизда, первая замочная скважина, которую ему придётся взломать. Белец сел на кровать, его член налился твёрдо и праведно, яйца набухли от благословенного семени. "Дорогуша" Мэри Мэгги ощутила опасность и попыталась откатиться в сторону.
- Нет, святоша, не...
Он врезал ей по горлу, чтобы она замолчала. Она хрипела и била его, поднимала колено, чтобы задеть его челюсть, но каждый удар он отбивал свободной рукой, а другой удерживал её. Она ослабела от борьбы, от того, что её тело должно было восстановиться. Она хваталась за его яйца - он врезал ей по рёбрам; она вцепилась ногтями в его живот - он ударил ей в солнечное сплетение; вскоре она не более чем дёргалась, прежде чем его кулак врезался ей в рот, ударяя снова и снова, пока она не затихла настолько, что он смог привязать её запястья к кровати своими чётками.
- Нет! - кричала она, козьи глаза горели через кровавоe месивo на её лице, она дрыгала ногами и рыпалась изо всех сил. - Не-не-не...
Она продолжала рыпаться, пока он не воткнул свой член в пизду, зияющую рядом с мышцами её живота. Когда с его конца потекла струйка смазки, он сжал раздувшуюся головку и почувствовал, как тёмная энергия потрескивает в стенках влагалища, словно статическое электричество. Конечно, эти инородные половые органы ведут не к месту рождения, вместо этого его изрезанный венами прибор скользнул между мышцами и вошёл в тепло органов шлюхи, в извилистые канаты её кишок. Она вздрогнула, возможно, от боли, а затем Дорогуша рассмеялась, побеждённая и... благодарная?
- Давай, святоша, кончи, - прохрипела она. - Осуши яйца прямо в кишки.
Его розовые глаза изучали её лицо.
- Хочешь провести последний обряд? - спросил он.
Её голова слабо покатилась из стороны в сторону.
- Это всего лишь тушка, святоша. Моя душа внизу, за пределами досягаемости твоих молитв. Прикончи меня, святоша: выеби меня.
Он начал долбить, вгонять, всаживать... длинными, медленными движениями всей своей длины, вбивая себя в неё до самого таза, его яйца шлёпали её по бокам. Её живот вздувался с каждым шлепком, растягиваясь от огромного члена, впивающегося в и без того тесное пространство брюшной полости. Это было похоже на траханье с мешком освежеванных змей... освежеванных змей, которые гнили, и их плоть была скользкой от разложения. Шлюха принимала его, дыша неглубоко, изредка глотая, словно она слишком быстро съела пищу, и это сыграло на ней злую шутку.
Наблюдение за членом, шурующим под её мускулами, помогло альбиносу сосредоточиться, даже когда Дорогуша отрыгивала, её дыхание пахло желчью и мясом. Белец ускорился, входя и выходя, двигая бёдрами и бормоча молитву "Отче наш" снова и снова, не отставая от потока слов.
- ...Да придёт Царствие ТВОЁ, да прибудет воля ТВОЯ...
Дорогуша снова отрыгнула.
- У-у-у, бля, - стонала она, её губы испещрялись жирной отрыжкой.
Белец едва заметил это, потеряв себя в моменте, в погоне за оргазмом, который завершит это, сломает первую из замочных скважин и ещё на шаг приблизит его к завершению назначенной Господом миссии. Одни из ворот жизни и смерти стояли приоткрытыми, и он должен закрыть их. Движение его огромного органа в брюшине шлюхи заставляло полупереваренный материал работать в обратном, неправильном направлении. Все останки предыдущего клиента выдавливались наверх: именно это заставляло её отрыгивать. Удары Бельца становились неистовыми, пока он быстро читал молитву изгнания:
- Lorem ipsum dolor sit amet... - удары и удары, - Consectetur adipisicing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua... - толчки и толчки, толчки и толчки, - Ut enim ad minim veniam, quis nostrud exercitation ullamco laboris nisi ut aliquip ex ea commodo consequat... - oн накалялся подобно скоплению электричества в воздухе перед ударом молнии, - Duis aute irure dolor in reprehenderit in voluptate velit esse cillum dolore eu fugiat nulla pariatur... - cемя кипит, переливаясь в его ствол, напрягаясь, готовое взорваться. - Excepteur sint occaecat cupidatat non proident, sunt in culpa qui OFFICIA deserunt MOLLIT anim ID EST LABORUM... AMEN!
Он сильно эякулировал, вогнав в неё всю свою длину так глубоко, как только мог, выбрасывая взрыв за взрывом сперму в мотки её кишечника. Почти одновременно сила его атаки стала слишком большой для пищеварительного тракта Дорогуши, полупереваренное мясо выталкивалось из её кишечника обратно в желудок. Он взбунтовался в последний раз, заставив шлюху отрыгнуть ещё раз, только на этот раз она не остановилась, а продолжила, и отрыжка превратилась в стремительный поток рвоты, вычерпываемый из её прогорклых кишок, который с грохотом обрушился на её грудь и живот.
Огонь в её козлиных глазах погас, её жизнь угасла в одно мгновение. Его огромный член до сих пор подёргивался, даже когда накал оргазма начал угасать. Aльбинос расценил рвотные массы как предзнаменование. Среди тягучей соединительной ткани и блестящих початков жира он увидел зубы и колтуны волос, различные объедки, которыми питались демонические бляди, и казалось, что он читает будущее, как некоторые люди читают будущее по горсти брошенных в пустыне костей.
Он вытащил свой член из кишок шлюхи, увидев, что вся его длина мокрая от крови - как и её остывающие потроха, выползающие на свободу - и заметил, что влагалище, грубо вшитое в её бок, теперь засохло, совершенно неспособное к жизни. Замок был сломан. Эти ворота больше не откроются. Двумя пальцами он закрыл шлюхе глаза, сделал крестное знамение на её лбу и встал с кровати. Его член стоял всё ещё твёрдым - подобно парикмахерскому шесту - налитый спермой и кровью.
- Покойся с миром, сучка, - проговорил он.
Ваш отец Диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи.
Евангелие от Иоанна 8:44
(Сколько было в Саду тех, кто ходил на двух ногах: было трое, кто ходил на двух ногах - Адам и Ева; и другой - Тот, Кто и есть Сын Божий)
(Он и есть Сын Его собственный)
(Как звали того, кто был Другим? Другой в Саду назывался Змием)
(Кто была матерью Бога? Пресвятая Богородица была матерью Бога)
Верховная Еблица запихнула в рот ещё один мозг фламинго и продолжала говорить, разбрызгивая комки соплеобразной ткани:
- Во время чуда Пресуществления обычные хлеб и вино становятся плотью и кровью Искупителя. В средневековой литературе его часто называют пеликаном. Святой Фома Аквинский пишет в "Adoro te devote": "Господи Иисусе, добрый пеликан, омой меня своей кровью, одна капля которой может спасти весь мир от вины". Даже Данте называет Его "пеликаном человечества".
Римский праздник; церковь родилась в Риме и сохранила потрёпанные одеяния империи. Экстравагантный обед, подходящий для стола кесаря, был накрыт задолго до рождения Верховной Еблицы. Римляне больше заботились об экстравагантности, чем о вкусе, и стол отражал это в своей теме "Страна облачных кукушек". Запечённые, жареные и фаршированные жаворонки, павлины, лебеди, ласточки, попугаи... и она ела их всех, запихивая в рот жирные горсти, не заботясь о том, отрывает ли она зубами мясо ног или хрустит клювом и глазами, ненасытная в аппетите, как она говорила.
- В некоторых средневековых бестиариях говорится, что пеликаница убивает своих птенцов из любви; она ласкает их когтями и разрывает на части. Иногда говорят, что её птенцов убивает змея. В горе птица разрывает клювом свою собственную грудь и кормит убиенных своей кровью и снова возвращает их к жизни. Параллели символизма между птицей и Искупителем очевидны.
Белец был рядом с ней. У него не было стула, он сидел на полу без еды.
- Хлеб и вино для причастия кладут на язык с благословением. Способ, которым большинство птиц кормят своих птенцов, хорошо известен.
Она приостановилась, чтобы достать длинное перо. Она открыла рот и ввела перо под углом, откинув голову назад, чтобы учесть его длину, пока тонкий край не пощекотал ей пищевод, и она повернулась к альбиносу и изверглась в его открытый рот с подтянутыми губами. Он ел. Количество пищи переполняло его рот, брызгало на щёки и подбородок, но он глотал всё, что мог, заглатывая полупережёванные куски, сгустки хрящей и вырванные мышцы, капающие слюной и желудочной кислотой. Когда оставалось совсем немного, и Белец уже с трудом глотал, Верховная Еблица вытерла рот и принялась молиться, цитируя слова из Завета:
- "Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека".
Затем она снова стала есть.
Каннибалка пожирала любую плоть, кроме человеческой. Комната представляла собой огромный дымящийся индейский вигвам. C затянутого дымом потолка свисали ловцы снов из скальпов, а тотемные столбы из этих скальпированных голов, каждая с засунутыми в рот гениталиями, возвышались позади ужаса, который ему предстояло выебать. Дева-Медведица была тучной индейской шлюхой, голой, потной, с краснокожей плотью, почти такой же огромной, как крытая повозка. Она сидела, скрестив ноги, на тканом покрывале, её бёдра, каждое из которых было огромным, как живот жеребёнка, поддерживали обширное брюхо, перетянутое валиками жира; огромные груди болтались поверх. Над всем этим возвышалась её голова, крошечная на фоне огромных колёс из сала, которые были её подбородками, лицо с высокими скулами и тёмными глазами, лицо, раскрашенное для войны чёрными стропилами. На ней было надето ожерелье из отрезанных ушей, которое так плотно облегало её раздутое горло, что казалось, оно вот-вот удавит её.
Груда животных, которых пожирала шлюха, была почти такой же большой, как и она сама, - визжащая, мяукающая гора ещё живых существ, конечности которых были сломаны, а затем брошены одно на другое в пределах досягаемости её рук и рта; беглый взгляд альбиноса показал енотов, перепелов, дикобразов, опоссумов, кроликов, скунсов, сурков и других тварей, с перегрызенными шеями и перебитыми хребтами. Она пожирала их живьём. Белец наблюдал, как она взяла лягушку-быка и всунула голову существа в рот, зубы, обточенные до острия, защёлкнулись, и поворотом шеи она обезглавила еe, едва прожевав, прежде чем проглотить. Держа серое тело лягухи на одной руке, она выдавила её внутренние органы в рот и проглотила их. Она содрала плоть с её лапок, а остальное бросила в блестящую кучу костей и меха у левого бока.
Её рука снова протянулась вперёд и схватила белку. Животное учащённо дышало, глаза его остекленели от паники, голова зажата между толстым указательным и большим пальцами; свободной рукой она открутила хвост с жутким треском, бросив несъедобный куст в кучу объедков. Затем гора женской плоти широко раскрыла рот и подала тварь между зубами, как механическая молотилка, пережёвывая от задних ног вверх, наслаждаясь горячей кровью, которая брызгала ей в лицо по мере того, как сердце белки в панике билось быстрее и быстрее. Это сердце было звонким колокольчиком в грудной клетке, остановившимся, когда острые зубы вгрызлись в него, как в черешню.
- Какая же голодная-преголодная блядь, - вымолвил Белец.
Она услышала его. Тёмные глаза, козлиные глаза, смотрели на него через всё её тело, из уголков рта свисали нити кровавой слюны и стекали по подбородку. Она отбросила беличью голову и оскалилась в своей каннибальской ухмылке, оскалив зубы, покрытые мясом.
- Бледнейший из бледнейших, - сказала она, её голос был похож на раскат грома в прериях. - Дева-Медведица очень долго ждала. Дева-Медведица пустует. Приди наполнить Деву-Медведицу.
Раздувшийся язык высочился из её рта и бегал по губам.
- Или бледнейший хочет, чтобы Дева-Медведица раскурила его трубку мира? - прорычала она.
Белец обернул чётки вокруг запястья, кобуры лежали на голых бёдрах, но всё, что ему действительно было нужно, уже снова праведно возвышалось между ног, всё ещё жаждущee заебать проклятых обратно в Преисподнюю. Правда, добраться до её гениталий было проблематично: потные валики краснокожего курдюка скрывали промежность. Дева-Медведица рассмеялась, заставив всё её тело задрожать.
Белец подался вперёд, обхватив обеими руками основание своего рябого члена; он передёргивал свой ствол так, словно досылал патрон в патронник. Дева-Медведица запихнула в рот перепёлку со сломанными лапками. Птичка пискнула один раз, прежде чем захрустела. Между оскаленными зубами просунулись перья.
- Радуйся, Мария, благодати полная... - и да, он мог легко представить эту Весталку как некое гностическое извращение Божественной Богоматери, мог представить её огромный живот, полный жизни.
Белец вонзил головку своего члена в жир её живота, не рассчитывая на удачу в поисках её влагалища, но готовясь втыкать снова и снова, словно в поисках нефти. Ощущения на его члене были резиновыми, пот и мёртвая кожа образовали склизкую смазку. Он продолжал толкаться, давление её жировых складок сдавливало его сильнее, и он проталкивал дюйм за дюймом себя в огромные складки подкожного жира. Он хватался за неё в поисках опоры, захватывал влажными горстями её жир...
Плоть к плоти, и он УЗРЕЛ...
Дева-Медведица была родом из племени, чьи мужчины зарабатывали честь полнотой своих жён: чем больше их женщина, тем выше их мастерство охотника, чтобы обеспечить такое количество пищи - причудливая противоположность более распространённому индейскому ритуалу потлача[13]. Её муж, Койот, был свирепым воином, чья репутация росла, как и сама его жена, а с её ростом росла и её жадность, росло и его желание получить больше чести, и эти два голода пожирали друг друга...
Две трети его члена были внутри, прежде чем Белец прижался к чему-то твёрдому. Альбинос взглянул на неё. Её лицо было в пяти футах от его лица, и она до сих пор ела, кровь и шерсть облепили её щёки с подбородками.
- Бледнейший пытается пронзить пупок Девы-Медведицы своим могучим тотемом. Это очень забавляет Деву-Медведицу. Бледнейший не может наполнить Деву-Медведицу так, как её муж Койот. Койот знал, как удовлетворить свою женщину.
Всё, к чему альбинос был прижат, вдруг подалось, и три дюйма его члена погрузились в... что-то не то. Как будто пробивая девственную плеву, только это точно была не плева. Ощущения были настолько неправильны, что тот оттолкнулся от неё, вытаскивая свой член из её плоти. Он посмотрел вниз на свой член, удивляясь, почему он такой липкий, и, зная, что точно не кончил, не мог понять, почему он покрыт комками жёлтой слизи. Комки двигались.
Член оказался покрыт гноем и личинками. Гной вонял тухлой рыбой. С отвращением он вытирал себя, стягивая липкие мотки грязи с огромной оглобли, его пальцы переплелись между собой. Личинки поднялись вверх, крошечные красные челюсти дёргались, кусая его. Дева-Медведица смеялась и смеялась, её ожерелье из ушей хлопало при каждом смехе, перекатывая брёвна сала, когда она приподняла складку жира под грудью, обнажая плачущие язвы, кишащие личинками. Всё её тело было изрешечено ими, грязная кожа валиков натирала и раздражала до крови, а мухи прилетали откладывать яйца во влажные язвы.
Белец засунул свой член в улей опарышей, гнездившихся в гнилой сердцевине пупка шлюхи. Он судорожно вытирал егo, морщась, когда личинки кусали его, захватывая их тела между большим и указательным пальцами. Он вырывал их, пока те не начали пить его кровь. Закалённый против всех телесных жидкостей, даже он был отвращён тем, что представляла собой Дева-Медведица: подобно гнилой тыкве, внешне налитой жизнью, она на самом деле полностью разложилась внутри.
Его почти постоянная эрекция немного ослабла, так велико оказалось его отвращение. Все мысли о Пресвятой Богоматери вылетели у него из головы. Он не мог представить себе, что эта сущность смерти имеет что-то общее с божественным животом, обременённым Плодом, который обычно разжигал его желание. В редкий момент, когда эго всплыло на поверхность, альбинос почувствовал чистую ненависть. Должно быть, что-то из редких эмоций отразилось в его глазах, потому что шлюха перестала смеяться, глядя на него поверх своей ширины.
Перестала смеяться с открытым ртом... и тогда он понял, где находилась Щель. Где ещё онa моглa быть, как не внутри отверстия, вокруг которого вращалась её жизнь? Белец потянулся к кобуре, как стрелок к оружию, но вместо револьверов он достал Распятия - два длинных почерневших куска дерева, размером и формой почти с его собственный член. Пара фаллоимитаторов, вырезанных из частей Креста. Он держал их под прямым углом друг к другу, образуя символ веры. Индейская шлюха зашипела и попыталась прикрыть глаза; этот символ причинил ей двойную боль - и как демону, и как индианке, чьё племя и культура были уничтожены белым человеком, использовавшим его в качестве оправдания геноцида.
- О, пожалей Деву-Медведицу, бледнейший, - простонала она. - У неё болезнь духа белого человека! Не дразни Деву-Медведицу символом этой болезни!
Белец спросил:
- Болезнь духа?
Индейская шлюха лукаво усмехнулась.
- Хотеть больше, чем нужно, - сказала она, - иметь глаза больше, чем живот.
Она гоготнула. Белец высоко взмахнул крестовиной и вонзил её в живот шлюхи, глубоко погрузив в гнилую плоть, а затем вонзил другую в ворсистый валик над первой. Запах вытекающего кровавого жира был похож на запах испорченных яиц. Шлюха закричала. Белец подтянулся к ней сбоку, держась за один из крестовин, а второй освободил, снова взмахнул им и глубоко вонзил в её правую грудь. Она закричала, и у него появилась ещё одна опора, чтобы подтянуться. Когда он взбирался по отвратительной тучности к её лицу, его тело прижалось к воняющей гнилым мясом плоти, и он УЗРЕЛ...
Племя Девы-Медведицы верило в вендиго - безумный дух долгих зимних ночей, одержимый ненасытным аппетитом к человеческой плоти, дух резни и безумия, дух, одержимый ненасытным аппетитом, дух самой одержимости.
Она визжала и содрогалась, её истощённые мышцы не могли сдвинуть тело настолько, чтобы стряхнуть его, пока альбинос полз по её склизкому телу ко рту, пробивая себе дорогу божественными секс-игрушками.
Наступила жестокая зима, которая заставила всё племя укрыться в длинном вигваме её мужа. Это была тяжёлая осень, еда кончалась, и она была ограничена; и однажды вечером из холодных отходов пришёл поганый дух ненасытного аппетита.
- УБЕЙ ИХ! СЪЕШЬ ИХ! - он говорил с жадностью Медведицы и желанием её мужа Койота, и когда наступила весна, в длинном вигваме осталась только одна, накормленная лучше, чем даже во времена расцвета ее мужа.
Чудо, извращением которого она была, он видел очень ясно, так же ясно, как и то, что происходило в том тёмном и замёрзшем длинном вигваме - старейшины племени, друзья, родственники, двоюродные братья и родители, убитые Койотом и скормленные Деве-Медведице. Она съела их всех, и его последним актом было самоубийство, чтобы накормить свою вечно голодную жену.
Белец был на её груди. Он вонзил один из крестов в её плечо, и из него хлынул жёлтый жир с примесью крови. Она отбивалась от него, но её бессильные руки - ничто по сравнению со святым фаллосом. Белец стоял на коленях у её груди, одной рукой держа фаллоимитатор, вонзающийся в её плоть, а другой держал над головой. Его член стоял перед её лицом праведно и твёрдо, дрожащий от биения его сердца. Дева-Медведица попыталась взглянуть на него сквозь массивную колонну плоти, но когда ей это удалось, она увидела ненависть в его глазах, всё ещё полных видения её плоти.
- Даже дети... ничтожество... - выплюнул он, и выбил ей зубы другой крестовиной, дубинкой, приставленной к её рту.
Pаз, два... три раза.
Она завыла и вцепилась ногтями в его бёдра. Белец не унимался. Встав на колени и погрузив ляжки глубоко в её грудь, он вытащил второе Распятие из её плеча и поднял их оба над головой; он обрушил их оба на её глаза, тупые концы пробились и вонзились через глазницы глубоко в мозг. Она закричала. Альбиносу стало больно, но лишь на мгновение; широкий овал лопнувших дёсен, из которых доносился крик, был открытым приглашением, и теперь, стоя на опоре, он вогнал все тринадцать дюймов своего эрегированного члена, толщиной в руку, прямо в горло бляди. Его набухшая мошонка ударилась о её подбородок, когда он прижался тазом к губам, чувствуя, как весь он втискивается в глотку индейской шлюхи.
Паникуя, её окровавленные десны обхватили его, сжимаясь, словно пытаясь прокусить налившийся мясной ствол, но давление только приятно сжимало, и от перекрытия кровотока его вены набухли по всему стволу. Стоя на коленях, обхватив руками фаллоимитаторы, альбинос быстро двигал бёдрами, пропуская полфута члена назад, а затем снова вгоняя его вперёд, и снова, и снова, и снова.
Что попадает в рот...
Дева-Медведица сгребла его ноги и ягодицы, ногтями прочерчивая борозды кровоточащей кожи. Её тело содрогалось в спазмах, которые он принял за агонию, но потом понял, что это не так: она задыхалась. Не успел альбинос это осознать, как шлюха сблевала. Рвота хлынула в её горло, сдавливая узкое пространство вокруг его члена, и хлынула на его колени в потоках желчи и пережёванного сырого мяса. Её переполненный живот отреагировал на рвотный рефлекс от огромного члена в её глотке, исторгнув всё съеденное, и давление заставило рвоту выплеснуться вокруг массивного эрегированного члена, заполнившего её рот.
Рвота брызнула ему на грудь и на лицо. Альбинос закрыл глаза, зажал нос, плотно сомкнув губы и повернув голову, чтобы защититься от кислой блевотины. Он сухо сглотнул немного собственной желчи, но не отпустил Распятие, воткнутое в лицо шлюхи, и не перестал двигать бёдрами; ощущение, что кашицеобразная жижа рвётся вверх по его смазанному стволу, ощущение смазки от ебли забитого блевотиной горла... его яйца сжались, и он зарычал, взорвавшись в мощном оргазме.
В секунды слабости после освобождения шлюха зашевелилась; её руки широко размахнулись, ударяя его в грудину, и, подгоняемая потоком извергаемой ею рвоты, она отпихнула альбиноса назад, воспользовавшись его послеоргазменным послаблением. Он перевернулся, ударившись голой спиной о пропитанный рвотой живот шлюхи, и соскользнул вниз по её толстым валикам, чтобы упасть на землю без сил.
Вторая похищеная Щель должна была быть у неё в горле... и всё же она жива. Белец неглубоко дышал, пытаясь понять, как его догадка могла оказаться неверной: где могла быть Щель, если не в её горле? Руки Девы-Медведицы схватились за концы крестовин, торчавшие из её глазниц. С воинственным криком она выдернула фаллосы из своего черепа,
(священные деревянные фаллосы, пропитанные мозгами)
и отбросила их в сторону. Она уставилась на альбиноса невидящим взглядом, и даже когда мясная блевотина продолжала течь из её рта, она начала отрыгиваться из её выбитых глаз. Звериные кишки и желудочная кислота катились по её щекам, и ярость исказила её рот, губы оттянулись назад от мясистых дёсен, которые начали прорастать белыми иглами, проталкивая новые злобные зубы.
- Яа-а-а-ау-у-у-у... со-о-о-ожру-у-у те-е-ебя... - взвыла шлюха голосом вендиго, голосом голода и безумия.
По всему пространству живота Девы-Медведицы двигались странные фигуры. Нет, не по ней, а под ней, лица, проступившие под её кожей, изнутри её тучности: старые лица, молодые лица, лица, издающие неслышимые крики и мольбы. Пир пяти тысяч... пойманныx духов её племени; племени, которое её муж убил в безумии вендиго и скормил ей. Из-под эластичной кожи высунулись руки, вцепившись друг в друга. Белец почувствовал крошечный укол сострадания; эти дикари умерли, не будучи спасены кровью Назаретянина, никогда не смогут познать покаяния и навсегда застрянут в своём особом уголке ада.
Лица перестали кипеть под кожей, теперь только руки, тянущиеся к нему, выглядывали из-за завесы склизкого жира, которым был вздувшийся живот Весталки. Руки тянулись к нему, а затем опускались, чтобы шлёпнуться плашмя на пол... Это было похоже на наблюдение за волнистыми лапками сороконожки, и дюйм за дюймом шлюха начала ползти вперёд.
- СО-О-ОЖРУ-У-У-У ТЕ-Е-Е-Е-Е-Е-БЯА-А-А-А... - завывала она, рвота текла изо рта и глаз, по щекам и подбородку.
Стекала по её ожерелью из отрезанных ушей.
...Но то, что выходит изо рта...
Белец поднялся на ноги и отступил от шлюхи. Когда руки пожирательницы потянулись к нему, преодолевая упругое сопротивление кожи, и вцепились в него ногтями, они не только двигали гору плоти вперед, но и переворачивали её как шар; она катилась, а не ползла, её голова медленно наклонялась к нему, зубы скрежетали. Она рыгнула, и из её глаз хлынули потоки блевотины. Её огромные, бесформенные груди начали провисать вперёд над валиками живота, соски свисали как сталагмиты.
Пока она катилась к нему на десятках рук, он продолжал отступать назад, быстро соображая: То, что входит в рот человека, не делает его нечистым, но то, что выходит из его рта - вот что делает его нечистым. Ожерелье из ушей, которое почти душило её, почти исчезало между одним вздувшимся подбородком и следующим.
(То, что выходит изо рта; слова, а не рвота)
(непристойные слова. Слышал)
Белец прижался спиной к стене.
Безглазое лицо, рот, переполненный игольчатыми зубами, медленно опускающийся, как заходящая луна, страшный, как ночной кошмар.
Белец потирал член одной рукой, побуждая кровь течь жиже, быстрее, снова напрягаясь до полной готовности.
- СО-О-О-ОЖ-Ж-ЖРУ-У-У-У ТЕ-Е-ЕБЯ-А-А-А...
Когда лицо индианки оказалось в трёх футах над ним, он схватился за ожерелье, просунул пальцы в тугой переплёт и сильно потянул, разрывая сухожилия, которыми оно было связано. Подбородки шлюхи распустились, как цветок, мясные складки разошлись, больше не закрытые; не цветок, а "киска". Вторая хищеная Щель. Горло, измученное проглатыванием тонн плоти, пожирающее жизнь в оргии отвратительной жадности, заглатывающее мышцы, органы и раздробленные кости, дыра, протёртая сквозь хрящ и теперь залатанная отделённой пиздой уайтчепельской проститутки.
Зубы Девы-Медведицы щёлкнули по его лицу. Белец сунул руку в рот шлюхи и схватил её за язык; зубы скрежетали по чёткам на его запястье, не в силах прокусить освящённые металлические звенья. Молниеносным движением он вцепился свободной рукой в её головной убор и подтянулся к ней, взмахнув ногами, чтобы обхватить её за шею, и вскинул промежность вверх, чтобы пронзить своей эрекцией "киску" в её глотке. Он прижался к ней и начал дико дрыгаться, чувствуя, как кончик его члена врывается в заднюю стенку горла, в его пазухи. Он чувствовал, как шлюха ревёт, чувствовал, как её голосовые связки вибрируют на его стволе. Да, это была вторая замочная скважина. Он мог совершить сексорцизм, сломать замок и запечатать врата.
- Lorem ipsum dolor sit amet... - напевал Белец, всё плотнее обхватывая ногами шею Весталки, вцепившись руками в её волосы и язык, а она зубами в чётки, теперь уже от боли и ужаса, зная, что она обречена, отчаянно пытаясь кричать и только ещё больше возбуждая его, - Consectetur adipisicing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua... - cовокупляя её пищевод, он ощутил, как подъязычная кость, которая держит дыхательное горло на месте, щёлкает, как кость индейки, - Ut enim ad minim veniam, quis nostrud exercitation ullamco laboris nisi ut aliquip ex ea commodo consequat... - и он представил свой член, засунутый в горло шлюхи, и вспомнил ощущение рвоты под высоким давлением, смазывающей его, и этого было достаточно, - Duis aute irure dolor in reprehenderit in voluptate velit esse cillum dolore eu fugiat nulla pariatur, excepteur sint occaecat cupidatat non proident, sunt in culpa qui OFFICIA deserunt MOLLIT anim ID EST LABORUM... AMEN! - крикнул он и взорвался в оргазме, его сперма с грохотом поднялась по его стволу и хлынула в её пазухи, как гейзер, и двойные струи вырвались из её ноздрей, как сопли, вычищая последние следы блевотины.
Она забилась в конвульсиях, а он крепко сжимал её, приходя в себя после оргазма. Наконец он ослабил хватку и спустил ноги с её шеи, его член выскользнул из пизды в её горле, а ноги опустились на землю. Её зубы всё ещё были сжаты на его запястье, всё ещё хрустели о чётки, сцепившиеся вокруг его запястья. Он отпустил её головной убор и потянул за нижнюю челюсть, раздвигая зубы настолько, что его вторая рука освободилась. И, сделав это, он увидел, как огонь в её козьих глазах потух и исчез. Двумя пальцами он закрыл глаза шлюхи и сделал крестное знамение на её лбу.
- Покойся с миром, - проговорил он.
Труп Девы-Медведицы, покоившийся на огромном пузе, вздрагивал и дрожал. Альбинос нахмурился. Вся её цель заключалась в служении носителем для одной из замочных скважин, чтобы её тело обеспечивало Врагу вход в мир плоти. Когда альбинос выебал Щель, он нарушил Обряд Перехода, и с исчезновением её цели Ад больше не мог оживить её эректоплазменное тело. Но она всё равно содрогнулась. Затем они начали выходить: личинки, опарыши, черви и куколки, гнездившиеся в разлагающихся складках, в плачущих язвах, которые их питали. Словно крысы, покидающие тонущий корабль, паразиты выбирались из потных, вонючих валиков жира и падали на пол, безумно корчась.
И тут труп обосрался, словно Иерихонская труба - пердёж, прорвавшийся сквозь сальные подушки дряблости, которые были её задницей. В конце она стала мокрой, когда выброс коричневой дрисни вырвался между валиками жира.
Предзнаменование того, что должно было произойти.
Не так, как Каин, который был от лукавого и убил брата своего. А за что убил его? За то, что дела его были злы, а дела брата его праведны.
1-е послание от Иоанна 3:12
(Сколько было в Саду тех, кто ходил на двух ногах: было трое, кто ходил на двух ногах - Адам и Ева; и другой - Тот, Кто и есть Сын Божий)
(Он и есть Сын Его собственный)
(Как звали того, кто был Другим? Другой в Саду назывался Змием)
(Кто была матерью Бога? Пресвятая Богородица была матерью Бога)
(Написано, что Адам познал Еву только один раз, но сколько детей родила Ева? Она познала Адама один раз, но родила двоих детей)
(А кто была женой Сына Божьего? Блудница Мария была Его женой)
Говно лежало на белой ткани на алтаре Клоацины[14]. Он был длиной в фут и тяжёлым, как камень. Белец и Верховная Еблица опустились на колени рядом с унитазом. Как церковь поступила со многими другими языческими божествами, она поглотила римскую богиню канализации и сделала из неё один из аспектов Пресвятой Богоматери. Ни один урок в семинарии не был простым.
- У врат жизни и смерти нас сопровождает оно, - говорила Верховная Еблица. - В мгновения после нашего рождения оно там; при нашем последнем вздохе оно там. Как и грех, хотя мы избегаем его всю жизнь, оно с нами каждый день. Что же это такое?
Она с благоговением подняла экскремент, держа в обеих руках, как жертву. Белец должен тщательно собрать те подсказки, которые она выдала, с его собственными знаниями, почерпнутыми из часов молчаливого изучения в библиотеках Ватикана, вчитываясь в тексты по теологии, философии, медицине, фитогеографии, метафизике...
- В мгновения после нашего рождения... - молвил Белец, - сразу после родов у матери происходит автономное очищение кишечника, её организм пытается передать микробиом кишечника новорожденному, в кишечнике которого нет здоровой кишечной флоры. Через несколько мгновений после нашего рождения наша мать испражняется на нас.
Верховная Еблица смотрела на него поверх кала, её древние, ревматические глаза пронзительно смотрели на него.
- При последнем вздохе... - сказал Белец, - в момент истинной смерти тело расслабляется, а внутренности опорожняются в последний раз, - oн сказал: - Говно. Ответ – говно.
Верховная Еблица кивнула.
- Это однa из наших самых святых реликвий, - сказала она Бельцу. - Оно извлечено Марией из подножия креста после того, как Искупителя унесли с Голгофы. Это последнее смертное деяние Иисуса.
И тогда она предложила его ему. Сначала он был в растерянности, что с ним делать. Он был единственным настоящим мужчиной в ордене и в отличие от монахинь, он не мог трахать себя святым дерьмом. Но через мгновение ему всё стало ясно: конечно же, он мог принять реликвию в себя. Он наклонился и осторожно ввёл твёрдую древнюю фекалию в свою прямую кишку. Когда конический конец упёрся в его простату, он застонал и кончил, глаза альбиноса открылись шире.
Енот имел броненосца в зад, а медведь гризли смотрел и мастурбировал, обхватив свою медвежий стояк одной лапой. Комната, в которую вступил альбинос, была хижиной, хижиной в глуши, наполненной искусством таксидермиста-извращенца. Повсюду стояли чучела животных, изображавшие половые акты друг с другом. Плотские отношения между хищником и жертвой? Гремучая змея насиловала черепаху. Волка насиловали росомахи. Индюк сношал белоплечего орла.
А вместо чучел и установленных голов на стенах висели гениталии почти всех видов фауны, которыми земля американская может похвастаться. В одном из углов комнаты свет давала древняя печь, а кроме неё с деревянного столба в крыше свисали засаленные занавески. Спальное место было отделено этими занавесками, и за ними что-то зашевелилось и позвало:
- Йо-о-о-о-ох-хо-о-о-о-о... - cледом последовал долгий, продолжительный пердёж.
Звук был настолько неожиданным в этом месте, что застал его врасплох, проник туда, где любое подобие его личности подавлено с самых ранних воспоминаний, и Белец рассмеялся. Простая, самая детская реакция, какая только может быть у человека на этот самый фундаментальный и детский звук. Приученный, как собака, связывать счастье с агонией, простая радость смеха над грубым звуком пронзила его мозг штопором боли; она заставила его обратить внимание на себя, потуже закрутить чётки на запястье, шлёпнуть по кобуре, где висели наготове распятия, и подёргать за член, чтобы убедиться, что он твёрд и готов к встрече с третьей Весталкой-Блядью. Между занавесками показалась голова. Веснушчатая, с соломенными волосами, беззубая и с покатым подбородком, но совсем юна, чтобы быть чьей-то бабушкой. На вид ей было не больше семнадцати. Он ожидал увидеть каргу, а не какую-то деревенскую нимфетку.
- Гляньте-ка, у меня тут настоящий джентельмен! - прощебетала Бабуля Спаклер. - Хм-м-м! Такой худенький, мда? Никогда на солнышко не выходил?
Голова наклонилась, посмотрела вниз, на его тело, и остановилась на талии. Она цокнула языком.
- Божечки! Ни фига се, тя ко мне прислали! Эт такая мужская колбасень! Чёрт, а твой папаша долбаный жеребец?
Белец ничего не ответил, просто стоял с эрекцией, направленной на неё. Девушка нахмурилась.
- Я задала тебе вежливый вопрос, придурок. То, что ты продал свою душу, чтобы трахнуть меня, не отменяет плохих манер, - eё голова склонилась на одну сторону, занавески всё ещё были задёрнуты на шее. - А может, ты - немой? Это так? Ты - глухонемой, не слышишь меня и не говоришь?
Белец покачал головой.
- Так ты слышишь, но не говоришь?
Белец кивнул.
- Так. Так что? Язык отсох или просто грубиян?
Белец произнёс:
- Почему тебя зовут "Бабулей"?
Девушка рассмеялась. Щели в её зубах были достаточно широки, чтобы просунуть в них пальцы.
- Да потому что я и есть бабуля, глупышка!
За занавесом зашевелилось что-то большое, и раздался неимоверный пук. Белец стиснул зубы, заставив себя не обращать на это внимания.
- А что, - сказала она, ухмыляясь, - я вся такая! Я - и бабуля, и племяшка, и сестрёнка, и дочка, и кузина, и тётя, и я сама! Я – одна большая счастливая семья!
Она раздвинула занавески, поднялась со своей кроватки и, спотыкаясь, вышла в комнату. У "Дорогуши" Мэри Мэгги было слишком много дырок, и у этой было слишком много дырок. У Девы-Медведицы было слишком много плоти, и у этой было слишком много плоти. Тварь по имени "Бабуля Спаклер" наверняка была бесом из какого-нибудь затерянного уголка Ада, потому что ничто человеческое не могло быть таким... и при этом жить.
Выше пояса она была типичной нимфеткой из глубинки, которую ревностно оберегали братья и дяди: вся простенькая и в веснушках; из одной из тех семей, которые говорили о Джордже Вашингтоне, как о короле Вашингтоне, и жили в гниющих хибарах, построенных ещё до революции. Но ниже пояса она была невероятной.
Три века кровосмешения...
Белец подумал об осьминоге, сороконожке, пауке или каком-то ужасном потомстве таких тварей, изломанных насекомых, извивающихся и дёргающихся. Она была нормальной до пояса, но потом вместо ног у неё росла пара туловищ, странно сросшихся друг с другом, а из них - ещё более сросшиеся туловища, груди и животы, и все эти дополнительные части тела имели руки, ноги и отверстия. Альбинос представил себе картофелину с глазками, закопанную, от которой отпочковываются другие картофелины, растут и растут; она была безумным клубком опухолей и мышц, которые спазматически подёргивались бескостными руками с перепончатыми пальцами длиной в фут, веретенообразными ногами с тремя, четырьмя, пятью суставами, заканчивавшимся трёхпалыми культяпками.
Дюжина анусов зияла изнутри этой массы, красная и нарывная. Один из них пёрднул, и больная кожа запульсировала, когда по комнате разнёсся ехидный взрыв. Каким-то образом она стояла прямо на этом столбе из мутировавшей плоти.
- Ты когда-нибудь слышал рассказы о си-ямских близнецах? - спросила она. - Как у них там в передачах про путешественников? Тела все вперемешку, так что не поймешь, где начинается один и заканчивается другой?
Белец понял, о чём она говорит. Среди полчищ секс-рабынь Ватикана была группа из традиционного римского цирка: булавочные головки, карлицы, девушки-омары и даже, да, сиамские близнецы. Близнецы Ламор. В процессе обучения Белец ебал их обеих сразу; у них был общий задний проход, помимо прочих органов. Они даже были куплены на одном из шоу, о котором говорила шлюха, "Шоу великолепия Эдварда Гнаша и сына". Бабуля Спаклер осклабилась.
- Ну, я тоже си-ямская близняшка... и си-ямская тройняшка в придачу! Охренеть, парень, да я одна большая девичья групповуха!
Заливаясь от смеха, она опустилась на койку и вскинула все конечности вверх, предлагая дюжину различных входов в месиво своего тела.
- Ну что, парень! Как насчёт притащить сюда себя с этим своим большим шестом и выебать меня так, что у меня мозги отлетят?
Что за чудо Назаретянина, которое она ужасно извратила? Альбинос увидел сразу: гадаринский бесноватый, человек из Гадары, в которого вселилось столько бесов, что они назвали себя "Легионом". Искупитель изгнал их; во время своего обучения Белец прочитал в Евангелии от Марии точный характер обряда сексорцизма, который использовал Христос: содомия с последующим принуждением бесноватого слизывать собственное говно с пастушьего жезла. Легион убежал в соседнее стадо свиней, считая животных более чистыми, чем люди.
И имя мне - Легион.
Я одна большая девичья групповуха!
Бесноватый был одной плотью, одержимой бесчисленными демонами. Весталка же была бесчисленной плотью с одной демонической душой. Белец глубоко вздохнул, пытаясь зафиксировать свой разум на эротическом образе, который бы позволил сосредоточиться, пока бы он трахал эту мерзость. Как всегда, на первом месте в его мыслях стояла Пресвятая Богоматерь, её чрево обременённое Плодом... но третья Вестальная Блядь скрещивала и раскрещивала нижние конечности, и это напомнило ему крабов или пауков, поедающих слишком много дёргающихся сегментированных придатков, и альбинос понял, что ему нужно больше фантазировать, если он собирается провести сексорцизм над этой тварью. Он подумал о мальчиках из хора.
Ещё одна языческая традиция, которую церковь поглотила и сделала своей: требование местного населения каждый сезон приносить ей в жертву некоторое количество девственных душ. Хоть он и не являлся священником, мысли о ничего не подозревающей и доверчивой молодой плоти было достаточно, чтобы укрепить его решимость, член вздыбился до предела, вены выступили и пульсировали в такт биению сердца, когда кровь перекачивалась в огромный орган. Десяток заляпанных дерьмом анусов, зияющих перед ним, могли бы быть задницами дюжины крестьянских детей, опьяненных вином для причастия и вряд ли помнящих об этом...
Белец выбрал дыру наугад, ощутил, как причудливые конечности обвились вокруг него в знак приветствия, и ввёл головку члена в болезненное на вид отверстие с твёрдыми наростами и желваками вокруг устья. Они поцарапали его, рассыпались в пыль; внутренняя часть ануса так же была покрыта коркой, и проталкиваться в неё было больно. Он вошёл только на треть, прежде чем сопротивление тугих, сухих перепонок остановило его.
Плоть к плоти, и он УЗРЕЛ...
О, мама, ты такая вкусная, о, па-па-па, ты так хорошо сосёшь (о, па-па-па, ты трахал моего маленького мальчика-братца в задницу, не ври мне: я чувствую вкус его дерьма на твоём члене), о, маленький братик, покажи своей сестрёнке, что ты можешь делать, (о, мой маленький мальчик, мама так гордится своим большим мальчиком, о, ми...)
Богохульство...
- Эй, парень, у меня там не суховато? - спросила шлюха, оглядывая свои колени и локти, свои раздвинутые открытые качающиеся перепончатые ноги и бородавчатые пальцы. - Как насчёт сделать всё мокрым и приятным для тебя? По правде говоря, у меня сильно болит живот... Наверное, поэтому я не могу перестать пукать!
Белец почувствовал, как различные конечности, обвившиеся вокруг него, внезапно крепко сжались: недоразвитые руки обхватили его лодыжки, икры с двухсуставными коленями обхватили бёдра и плечи, бескостные ласты крепко обняли его. Между большинством этой кучи придатков зияла жопа. Чаще всего пизда и анус просто сливались вместе, образуя одно широкое, покрытое коричневыми пятнами кольцо; одно из самых больших находилось перед лицом альбиноса. Из него с шипением вырывался запах разлагающихся яиц.
- Вот это да! - сказала Весталка, схватившись руками за живот, как раз над тем местом, где её тело внезапно расцветало множеством полусформировавшихся двойняшек и тройняшек – осьминожьей трепещущей массой, в которую попал альбинос. - О боже, о-о-о-о-о-о, эт будет горячо! УХ-Х-ХН-Н-Н-Н-Н-Н-НГХ-Х-Х!
Она напряглась. Её кишки ворчали, ныли, булькали. Её лицо покраснело, и альбинос попытался освободиться, прежде чем она обдристалась со взрывом. Однако, это было бесполезно, и она закричала в триумфе, когда обосралась - каждый анус вокруг него пердел и хлюпал подливой.
Горячие, полутвёрдые фекалии отрыгивались из каждого отверстия, куски кала в карамельном осадке с кровавыми следами слизистой. Белец, удерживаемый на месте, мог только мотать головой, когда жижа вырывалась из задниц вокруг него; он зажмурил глаза и закрыл рот, когда сгустившаяся паста комками забрызгала его лицо. Мокрые хлопья попали ему в ноздри, и вонь кислых кишок затопила его пазухи. Он почти чувствовал его вкус, и внезапная рвота со вкусом желчи едва не заставила его открыть рот. Ноги, руки, кисти и ступни вокруг него стали липкими от дерьма, и его собственная кожа была измазана в нём, так как странные конечности пытались сохранить свою всё более скользкую хватку. Он ощутил, как жопа, в которую был засунут его член, напряглась, пытаясь выпустить своё содержимое и борясь с блокировкой его эрекции, и ощущение жирного говна, протискивающегося между стенками ануса и его крайней плотью, было похоже на то, как трахать горло Девы-Медведицы, когда она блевала. Благодаря смазке он проникал дальше, даже когда Спаклер напрягалась, чтобы высрать его. Тут он почувствовал, что его возбуждение растёт настолько, что он раскрыл рот от удовольствия - и тот мгновенно наполнился.
Почти хуже, чем вкус, была текстура, которая текла по его языку и зубам: горькая землистая жижа с кусочками. Он сглотнул. Только так - или захлебнуться. Его желудок взбунтовался, но сохранил содержимое, годами обученный в семинарии принимать любое, чем его кормили, - практические уроки, последовавшие за тщательным изучением стандартного богословского труда по экскрементам "О происхождении кала". Как в прорвавшихся трубах, когда давление спадает, течёт струйка, так и анусы шлюхи постепенно сокращались по мере того, как поток дерьма уменьшался и переходил в хор подливных пердежов.
- Хо-о-о-о-о, парень! - воскликнула шлюха. - Мне эт было надо! Хм-м-м-м!
Альбинос поскрёб своё лицо, вытирая большую часть дерьма с глаз и рта, прижимая большой палец к каждой ноздре и продувая их, но анус, в котором до сих пор находился его член, теперь был достаточно скользким, чтобы он мог отжарить его как следует, и, как лошадь, которая сама ведёт себя в конюшню, его бёдра уже вводили свои тринадцать дюймов глубоко в неё.
- Да, давай, парень, выеби меня так, что мозги отлетят! - расхохоталась шлюха.
Хватка конечностей ослабла, и он схватил её за лодыжку и запястье, крепко обхватил, а затем начал по-настоящему ей вдувать. Белец представил себе, как мальчики из хора с чумазыми лицами открывают рты, чтобы принять причастие, их глаза закрыты, пока он дрочит, обе его руки обхватывают гигантский канат его члена, крепко сжимая его, пока он зверски надрачивает его и готовится разнести свою сперму по всей их... Анус перед его лицом пёрднул, как будто кто-то фыркнул с полным ртом жареной фасоли, и камнепад посыпался ему на лицо. Он сбился с ритма, его фантазия извратилась.
- Уймись, святоша, я ещё не всё!
Катушки и струи вязкой дрисни выплеснулись из ануса на лицо альбиноса. Он выхватил одно Распятие из правой кобуры быстрее, чем любой полуденный стрелок, и вогнал благословенный фаллоимитатор в шипящее отверстие, закупоренное говном.
- Эй, не жульничать! - сказала шлюха.
Eё лицо исказилось в сосредоточенном выражении, она хрюкнула, и вдруг анус слева от него, окольцованный пятью руками-культяпками, похожими на морскую звезду, кашлянул в него дробью экскрементов.
Белец выхватил второе Распятие и вонзил его в эту жопу, упираясь по рукоять в кал.
- Унг-г-г-гх... - простонала шлюха.
Он поднял левую ногу и засунул её в задницу, затем правой ногой заткнул другую, после чего вогнал кулак в ещё одну. Надёжно закрепившись, он снова начал насаживаться, отбросив мальчиков из хора, как слишком старых, представляя вместо них круглую и огромную Пресвятую Богоматерь с Плодом, сосредоточившись так же сильно на отсасывании его хуя.
- Ха! Ты исчерпал все способы заткнуть мне рот, пока у меня не кончились дырки, а, святоша? - промурлыкала Бабуля Спаклер, ухмыляясь всеми зубами, которых не лишил гингивит[15].
Белец представил себе лоно Девы, девственную плеву, натянутую плодом Младенца Христа, увидел себя, лижущего тонкую мембрану, всё, что отделяло его от... Его член опасно пульсировал. Его огромные яйца болели, готовясь к извержению. Он ещё глубже погрузил ноги в "норы" и сжал кулаки; ни в одной из конечностей он не почувствовал характерных искр тёмной энергии, что указало на то, что Щель - которую он должен запечатать - содержится совершенно в другом месте. Но он мог, по крайней мере, устранить их.
Набухшее чрево Девы и Плод внутри него толкались, как будто тоже жаждали... Белец закричал в оргазме, когда он излил огромное количество кончи в смазанную дерьмом задницу шлюхи. К его крикам присоединились вопли третьей Весталки - его святая струя обжигала её внутренности, а он изливал, изливал и изливал в неё всё больше и больше.
- О, чёрт, святоша, что, чёрт, не так с твоей кончей! - воскликнула Бабуля Спаклер.
Нога размахнулась и ударила альбиноса в челюсть; бескостные пальцы скреблись и шлёпали по его груди; локти и колени упирались в живот, пытаясь оттолкнуть его, но он вцепился и продолжал наступать.
- Пусти меня! Пусти меня! Ах-х-х-х, чёрт, эт ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж...
Через причудливый водопровод сиамских частей Бабули Спаклер божественная сперма текла как белая лава, обжигая и прожигая соединенные кишки и внутренности... чтобы выплеснуться из задниц в гейзерах говна, пропитанного святым кремом. Белец чертыхнулся под ударами машущих конечностей шлюхи, его разум прояснился, и он начал вытаскивать себя; он вытащил своё запястье с чётками и кулак с влажным хлопком и потоком спермы и поноса, затем вытащил Распятие с двойными сосущими звуками из анусов, которые извергали липкие нити спермы с мягкими катышками кала.
Больше не сдерживаемый руками и ногами, которые вместо этого бешено бились, он вызволил себя из клубка, и его ноги легко выскользнули из обдрищенных задниц, сочащимися сгустками кала. Он упал на пол и покатился. Спаклер выла и билась, когда нежные мембраны горели, пузырились в волдырях, словно клейкая сперма оказалась кислотой.
Белец медленно поднялся на ноги, наблюдая за происходящим. Он перебегал от отверстия к отверстию между бешено машущими ногами и руками, едва замечая, как Спаклер проклинает его сквозь стиснутые зубы, её козьи глаза почернели. Анус, расположенный ближе всего к её животу, где её тело превратилось в массу скрюченных туловищ и конечностей, не истекал его семенем - единственное отверстие, которое не истекало.
Альбинос снова влез в клубок конечностей, чертыхаясь каждый раз, когда его пинали или шлёпали, используя полусформированные туловища как ступеньки, чтобы подобраться ближе к главному туловищу Спаклер. Дыра, которая не текла, находилась примерно там, где должна была быть её левая голень, прямо в центре груди, между сиськами.
- Да едрить тя, святоша! - выплюнула шлюха. - Может, ты меня и сжёг, но я сделана из эректоплазмы, и заживу, но ты никогда не сможешь выебать мне мозг! Может, ты и измотал моих сестёр, но из моей комнаты точно не выйдешь целым, зуб даю!
Белец перелез через ногу, разделённую у колена на две икры - обе заканчивались восьмипалыми ступнями - и он оказался у дыры. Спаклер шлёпала и шлёпала его по макушке.
- Атвали, эт не для тебя! Эт для Мистра Маршалла!
Белец схватил брыкающиеся руки шлюхи и быстро связал её запястья своими чётками. Она вытаращилась на него: затыкание и связывание были одними из первых уроков, преподаваемых в семинарии. Держа в одной руке чётки, связывающие её запястья, и используя её руки как опору, альбинос переключил своё внимание на анус, или пизду, или... теперь он был ближе и не знал, что это за странное отверстие в сиамской плоти. Ничто в его обучении не подготовило его к этому, и свободной рукой он поглаживал свой полуэрегированный член и изучал его. Оно было похоже на полураскрытый цветок из мяса. Лепестки были похожи на язычки, закрученные сами на себя; он направил кончик своего члена вниз и подрачивал его вокруг них, и они разворачивались, раскрываясь, как цветок раскрывается под утренним солнцем, чтобы открыть отверстие, похожее на удавленное горло, выложенное глазными яблоками с веками без ресниц, моргающие на него.
- Нет! Не надо, эт для мистера Маршалла! - закричала шлюха, пытаясь оттянуть свои запястья назад, но Белец держался намертво. - Он сделал это специально, потому что я его любимица! Он мне так сказал!
Белец сплюнул в свободную руку и снова принялся усердно работать над членом, чувствуя, как его неиссякаемые яйца снова набухают от новой порции святой спермы. В нём снова заиграла эмоция, которая, как любовь, смех и всё остальное, была выбита и изъята из него с самого раннего детства. Он был возбуждён.
Он был взволнован мыслью о выполнении того, что в противном случае было его священным долгом. После многих лет тренировок, ежедневного насилия над ртами, задницами и пёздами, после того, как он стал настолько невосприимчив к отвратительной плоти и нечестивым жидкостям, здесь было что-то действительно новое, во что можно было засунуть свой член. Oн провёл сексорцизм над демонами на трёх разных континентах, но в конечном итоге, какими бы зверскими или причудливыми они ни были, существует только не так много возможных конфигураций гениталий. Пизда с глазными яблоками и ободком из языков; он трахал множество с зубами, но никогда с глазами... и это действительно возбуждало его. Его даже не волновало, есть ли в ней Щель, которую он должен запечатать.
Он ввёл фиолетовую головку своего члена в странное отверстие, застонал, когда языки сомкнулись вокруг его ствола, смазывая его длину, пока он медленно вводил дюйм за дюймом свой член. Глазные яблоки, выстилающие горло или пизду, добавили вторую жидкость; слюна была знакома коже его члена, но слёзы были в новинку... и даже когда он погружался, он чувствовал, как моргают глаза, как быстро дёргается кожа на коже, как десятки прикосновении насекомых по всей длине его ствола. Она приняла его всего, по самые яйца, её языки ласкали его мошонку, когда глаза в мясе открывались и закрывались напротив тугой, чувствительной кожи его головки.
Часть его сознания, холодная и отрешённая от низменных животных инстинктов, натренированная до совершенства, говорила ему, что он находится в опасном месте, отдаваясь наслаждению во время выполнения своего долга. Но как же иначе? Это отверстие было не просто работой какого-то хирурга-какодемона, а личным проектом Aрхитектора плоти...
Искушение. Первый среди инструментов демонов.
Он медленно повёл бёдрами, позволяя почти всему своему члену, длиной в фут, выскользнуть из отверстия, прежде чем снова погрузиться в него, снова и снова. Бабуля Спаклер не жаловалась: её дыхание было поверхностно, глаза закрыты, но трепетали, а многочисленные конечности колыхались в медленном экстазе. Очевидно, этот опыт был полезен и для неё. Альбинос застонал. Он позволил себе наслаждаться этим. Один из глаз Бабули Спаклер открылся, она посмотрела на альбиноса, трахающего её с таким усердием, и хитро ухмыльнулась.
- Ух-х-хн-н, да, милок, - простонала она, её ухмылка свидетельствовала о притворном удовольствии. - О-о-о-о, чёрт, святоша, эт так хорошо...
Альбинос оскалился. Искушение взяло верх над его подготовкой, и теперь он был зверем, кончающим без всякой другой причины, кроме своей основной животной похоти. Преисподняя затаила дыхание. Хватка альбиноса на связанных руках шлюхи грозила вырвать её руки из суставов, когда он входил в неё. Он прижимался к ней и медленно вытягивался, наслаждаясь тем, как языки, казалось, пытались помешать ему освободиться, волочась по коже, словно в поисках зацепки, а затем внезапно снова наваливался, прижимаясь к открытым глазам, выстилающим горло, глазам, которые закрывались, как слизистые рты, прижимаясь к его коже.
- Ух-х-хн-н-н-н, да, вот так, - стонала шлюха в притворном удовольствии, - дай мне всё, что у тебя есть, святоша, дай мне всё...
Всё до капли.
Нервы загорались один за другим, как новые электрические свечи, по мере того как он приближался к очередному кульминационному моменту, но он не был похож ни на один из тех, что он испытывал до сих пор в Полумире: этот будет совершён исключительно ради удовольствия, и он навеки проклянет его.
- Да-а-а-а! - завопила Бабуля Спаклер. - Еби меня! Да, святоша, На–а-а-ах-х! Чёрт, милок, ты даже лучше укладываешь трубу, чем мой кузен Брутер!
Белец бился об неё.
- Теперь назови меня "малышкой"! - кричала шлюха. - Милок, назови меня своей "малышкой", как мой папаша!
Эти слова мгновенно прорвались сквозь похотливый угар альбиноса.
- Своей... малышкой? - эхом повторил он.
Шлюха нахмурилась, удивляясь, почему он вдруг перестал прыгать в ней вверх-вниз, как крот в ведре со слизнями.
- Своей... - пробормотал он, его сознание рассеялось, разум прояснился, и пришло ужасное осознание того, что он почти потерялся, - малышкой?
Mалышка - это не то, как протекала его фантазия, совсем нет, не девочка. Не Плод. Эффект оказался мгновенным: за мгновение до этого он был готов взорваться в последнем оргазме, последней маленькой смерти, которая длилась бы секунды и о которой сожалел бы вечность... и внезапное напоминание его сознанию, что он изгоняет демоническую блядь, остановило всё, как удар кувалдой по голове быка. Его член дёрнулся, когда глаза затрепетали в глубине мяса, моргая так быстро, как сновидец в кошмаре, отчаянно пытаясь вытолкнуть его за край. Он начал вырываться, языки отчаянно липли к нему.
- Эй, святоша, - возмутилась шлюха. - Ну, не... какого хера, святоша? Выеби меня! Дай мне кончить, святоша! Хэй?
Белец покачал головой, медленно, из стороны в сторону, и дюйм за дюймом выскользнул из её причудливого отверстия.
- Не, не, не! - закричала она, подтягивая руки к груди, увлекая его вперед, даже когда он отводил бёдра назад. - Не, ты не кончил, святоша! Ты ещё не кончил! Давай, выеби меня! - И мольба мгновенно перетекла в оскорбления. - Ты охуевший, святоша? Ты не мужик? Мужик выебет меня как следует! Мужик заставит меня вопить! Мужик, да, реальный мужик выебет меня так, что мозги отлетят!
Кончик его члена - залупа с кулак, покрытая слезами и слюной - вышел из отверстия, облизанный языками до последней, прозрачной и липкой жидкости, стекающей вниз, как разлагающаяся паутина. Белец крепче ухватился за чётки, связывающие её запястья, выпрямляясь, чтобы броситься на неё. За мгновение до этого их глаза встретились, и она увидела, что он понял:
Выеби меня так, что мозги отлетят.
Он действовал быстрее.
Через мгновение он оказался сверху на Бабуле Спаклер, на той её половине выше пояса, которая была только одним человеком, а не полуабортированными останками полудюжины других. Она попыталась оттолкнуть его, но со связанными руками и распростёртой на земле нижней половиной оказалась в ловушке, и альбинос врезал ей по горлу. Задыхаясь, он переполз через её плечо и схватил за косички, а затем оказался на коленях, подняв её голову и обернув по одной косичке вокруг каждого кулака, как поводья, обнажив заднюю часть её черепа. Там, где волосы были собраны в косички, был чёткий пробор, и в этом проборе сочилась горячая и сочная хищеная Щель проститутки из Уайтчепела.
- Попалась, - пробормотал он и погрузил конец своего члена в ждущие складки.
- А-А-А-А-А-Н-НЕ-Е-Е-Е-А-А-А-А... - взвопила Бабуля Спаклер, а затем он дёрнул её за косички, как лошадь за дыбы, откинув её голову назад на свою промежность, и его тринадцатидюймовый член вошёл в её мозг, разделив два полушария, как гвоздь орех.
Это было все равно что трахать пуддинг, только что вынутый из духовки; проткнуть внешнюю мембрану, в которую завёрнут мозг, было всё равно что проткнуть желудок ягненка и проникнуть в мягкую, кашицеобразную начинку. Он имел её воспоминания и сны, электризованный жир её разума, ощутив, как верхушка её позвоночника скребёт низ его ствола, а его яйца шлёпаются о её шею. Когда он вытащил член обратно, он был измазан серым жёлтоватым жиром нервной ткани, жиром, который брызнул из Щели, когда он снова вошёл в неё.
Бабуля Спаклер задыхалась в странном ритме, иногда икала, иногда хихикала или кричала, как птица - её тело получало неверные сообщения от разрушенного мозга. Сгустки крови вытекали из её пазух, а из выпученных глаз текли кровавые слезы. Белец вспомнил из своего обучения, что нейрохирургия имеет наследие, столь же древнее, как и античность; трепанация была разработана ранним человеком как примитивное средство облегчения давящих головных болей, но если пациент не выживет после излечения, кто же откажется от приглашения такой дыры? Шлюха пыталась говорить, но выходила лишь певучая бессмыслица:
- Нгай, нгхай, бг-г-г-о-г, их-и-ах... - булькала она.
Белец сократил свои удары и начал произносить слова молитвы сексорцизма:
- Lorem ipsum dolor sit amet... - прохрипел он.
- Йог Сотот, Йог Сотот... - взрычала шлюха.
- Consectetur adipisicing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua... - задыхался Белец, причмокивая.
- Игнуай... игнуай... Тым-мт-тма.... Йог Сотот... - с каждым толчком массивного члена альбиноса в череп, глаза шлюхи вытеснялись всё дальше и дальше из черепа.
- Ut enim ad minim veniam, quis nostrud exercitation ullamco laboris nisi ut aliquip ex ea commodo consequat... - бормотал он, сосредоточившись на своей рифме.
- Ийбхтк-йаехае-е-е-е-е-ийбтх-нгха-а-а нгха-а-а-а... - прохрипела шлюха.
- Duis aute irure dolor in reprehenderit in voluptate velit esse cillum dolore eu fugiat nulla pariatur... - кончун бурлил, его яйца болели, готовые...
Внезапно шлюха начала дико биться, её шея моталась взад-вперёд и из стороны в сторону, когда её охватила смертельная судорога, и, наконец, из неё вырвались вполне узнаваемые английские слова, когда альбинос крепко держался и пытался кончить:
- ПОМОГИ! ПОМОГИ! - орала Бабуля Спаклер. - П-П-П-ПАПА! ПАПА! ЙОГ СОТОТ!
Белец крепко стиснул её косички, как вожжи, намотав волосы на кулаки ещё крепче и бешено пиля её мозги, произнося последние слова:
- Excepteur sint occaecat cupidatat non proident, sunt in culpa qui OFFICIA deserunt MOLLIT anim ID EST LABORUM... AMEN!
И кончил с такой силой, что глаза шлюхи окончательно выскочили из своих орбит, выталкиваемые потоком раздробленных мозгов и спермы.
И только после этого наступила тишина. Когда красная дрожь оставила его, альбинос открыл глаза. На редкое мгновение он увидел сцену так, как мог бы увидеть её посторонний человек: мужчина стоял на коленях на земле, держа на коленях голову женщины, только что умершей на его руках возлюбленной.
Рука тряслась, кисть сжималась, нога отталкивалась; судорожные подергивания пробегали по её ужасному телу, когда весть о смерти передавалась по узловатым нервам. Дрожь, как волна, прошла по ней, грохот, почти слишком низкий, чтобы его услышать... а затем её тело отпустило, её перепутанные кишки и гениталии раскрылись все разом, пуская пузыри кончи, выплескивая в воздух струны и жемчужины из дюжины отверстий, липкий снегопад. Предзнаменование того, что будет дальше.
Белец оторвал череп шлюхи от своего члена с глубоким хлюпающим звуком и потоком кровавой нервной ткани. Он вытер себя её косичками. Предыдущий опыт подсказывал ему, что мозги жутко чешутся, если они высыхают на лобке. Он встал, его член покачивался низко и лениво стоял на полуготове, но всё ещё жаждал ебать больше демонической плоти.
- Следующая.
Ибо я ревную о вас ревностью Божиею; потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою. Но боюсь, чтобы, как Змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе.
2-е послание Коринфянам 11:2-3
(Сколько было в Саду тех, кто ходил на двух ногах: было трое, кто ходил на двух ногах - Адам и Ева; и другой - Тот, Кто и есть Сын Божий)
(Он и есть Сын Его собственный)
(Как звали того, кто был Другим? Другой в Саду назывался Змием)
(Кто была матерью Бога? Пресвятая Богородица была матерью Бога)
(Написано, что Адам познал Еву только один раз, но сколько детей родила Ева? Она познала Адама один раз, но родила двоих детей)
(А кто была женой Сына Божьего? Блудница Мария была Его женой)
(Для него она выносила первое дитя, для Другого в Саду)
(Вот почему Мария Магдалина - и мать Его и жена Его, чтобы держать род незапятнанным Диаволом)
Верховная Еблица, как и все Сёстры Ордена Непорочности, двупола. Её член и клитор одинакового размера - оба по полфута[16] в вялом состоянии и оба поникшие; она закручивала их один относительно другого и прокалывала оба на конце, когда они не использовались. Символизм не был упущен альбиносом: Кадуцей, две змеи, обвившиеся одна вокруг другой; витая лестница Иакова - сама жизнь.
- Язычники-индусы верят, что для создания одной капли костного мозга требуется тридцать капель крови, - сказала она.
Все остальные сёстры Ордена окружили его там, где он преклонил колени в купели для крещения. Если бы он поднял глаза в любом направлении, то увидел бы древние мошонки, тяжёлые яички, покачивающиеся перед входами в изрезанные влагалища, из которых вздувались гротескно раздутые клиторы. Каждая из монахинь начала гладить морщинистые сталагмиты своих членов одной рукой с печёночными пятнами, а другой массировать свои опухолевидные клиторы. Сморщенная эректильная ткань и изрезанные вены начали набухать, ревматические глаза закрывались в блаженстве, когда каждая сестра начинала фантазировать.
- Язычники-индусы верят, что для получения одной капли семени требуется тридцать капель костного мозга, - задыхаясь, сказала настоятельница-мать, тоже работая своим древним "пастушьим жезлом".
Казалось, на этом урок закончился - верой язычников. Альбинос сохранял спокойствие: даже язычники могли догадываться об истине, а иногда и побеждать в прозрениях. Вокруг него тридцать сестёр Ордена Непорочности мастурбировали на одну и ту же фантазию. Они шептали молитву, мантру этой фантазии, и тридцать шёпотов громко звучали в этом священном месте, пальцы быстро порхали над их раздутыми до неприличия клиторами, а свободные ладони скользили туда-сюда по длине стояков из окаменелости. Фантазия о совершении Священного Греха.
- Радуйся, Мария, благодати полная...
Орден представлял собой непрерывную линию происхождения, колонию скрещивающихся гермафродитов, которые в одиночку поддерживали чистоту крови. Раз в поколение они рождали того, кто не был таким, как они, того, кто был завершён и мог выйти в мир, чтобы искоренить зло, которое подражало и насмехалось над тайной. И их новый сын был готов.
Они испытали оргазм не все сразу, но очень близко; когда каждая сестра представила, как трахает сам Плод во чреве Пресвятой Богоматери, прежде чем он родился и стал запятнанным миром, они все соединились в воображаемом Священном Грехе. Одна сестра вскрикивала и кончала, извергая белёсые струи, а затем ещё две подстёгивались этой кульминацией, чтобы также извергнуть огромные потоки спермы. Они кончали одна за другой, две или три одновременно, огромные объёмы кончи взлетали в воздух, пересекались и, наконец, разбрызгивались по лицу альбиноса.
Его рот был открыт, чтобы принять солёное причастие из двух с половиной дюжин неправильно сформированных членов, на его щёки и глаза брызнуло столько, сколько он смог проглотить. Верховная Еблица держалась дольше всех и, наконец, с криком изысканной агонии выпустила на свободу из своих яичек, свисающих до бёдер и покачивающихся вверх-вниз, полпинты лунно-бледного семени на его губы и язык. Белец закашлялся, едва не подавившись: попытка проглотить столько спермы была похожа на попытку проглотить сопли и мокроту, липкость, которой нужно смыть чем-то более жидким. Дерьмо легче проглотить, или даже выблевать, если у тебя есть время прожевать куски.
Мерцающий свет жаровни заставлял иероглифы и сопровождающие их надгробные рисунки словно танцевать. Pисунки были переводом иероглифов. Звероголовые боги совершали друг над другом зверства желания, возбуждаемые танцующими тенями.
Пол усыпальницы был усеян мумифицированными телами, высохшими и посеревшими за тысячи лет пребывания в холодной и безвоздушной темноте. Некоторые из мумий были большими, некоторые маленькими, а некоторые - совсем детьми. У всех были общие черты, помимо коричневой плоти, плотно облегавшей кости: куда бы альбинос ни посмотрел, он видел, что каждое отверстие было разрушено, вагины и анусы разорваны, зубы впивались в кричащие глотки... для чего?
Мумии были довольно распространены на Западе, как заплесневелые диковинки, найденные в передвижных шоу. Но что хотел Aрхитектор плоти от мяса, которое так долго мёртво? Память подкинула что-то из изученных легенд... В центре камеры стоял саркофаг, окруженный погребальными приношениями. Знания альбиноса о египетских погребальных обычаях были невелики, но он помнил, что в саркофаг клали всё, что, по их мнению, могло понадобиться умершему в следующей жизни. В данном случае - самые роскошные приспособления для секса, которые он когда-либо видел. Орден располагал самой обширной в мире коллекцией подобных приспособлений, собранных со всех уголков материального мира и инфернальных измерений, но ничто из того, что альбинос видел или использовал из этой коллекции, не могло сравниться с этими могильными принадлежностями по пышности.
Наконец в его голове всплыло имя, сопровождаемое воспоминаниями - Клитокрис. Имя из мифа, история из Древнего Египта... что была такая фараонша по имени Клитокрис, чья ненасытная жажда семени и крови бросала тень на целую династию; с помощью тёмных искусств она правила более века, и неизвестные сотни людей, как говорят, умерли в её опочивальне. Когда она наконец умерла - зарезанная, отравленная, утопленная, - её имя было вычеркнуто из всех папирусных свитков, а её иероглифы стёрты с каждого обелиска и гробницы. Но поскольку она была царской особой, её похоронили вместе с мирскими благами, чтобы они служили ей в следующей жизни; более тысячи мужчин, женщин и детей составили гарем, заживо погребённый вместе с кошмарной царицей, чтобы удовлетворить её похоть, чтобы она не стремилась удовлетворить её среди живых.
Белец почти застонал. Мертвецы. Он ненавидел сношать мертвецов. Эта Вестальная Блядь являлась извращением одного из величайших чудес, обещания вечной жизни, воскресения. Крышка саркофага откинулась, и над краем появилась иссохшая рука, ухватившаяся за камень, чтобы поднять свою владелицу в вертикальное положение. Она появилась медленно, как восход луны, тварь, которой не должно быть, кости и пергаментная плоть, обнажённая, за исключением посмертной маски и титанической штуковины, торчащей между её лишённых плоти ног. Фаллоимитатор на ремне, с чередующимися ребрами из золота и лазурита, закреплённый на её костяных чреслах кожаными ремешками. В длину он достигал почти двух футов[17].
Несмотря на вес фаллоимитатора, мумия кошмарной царицы каким-то образом сохраняла грациозность, хотя её увядшая туша говорила о том, что её движения должны быть скованными и дёргаными. Она вышла из своего саркофага с лёгкостью женщины, выходящей из ванны; после смерти её женские изгибы сменились неловкой мальчишеской угловатостью, что придавало ещё большую гротескность её увядшим грудям и безумной секс-игрушке, которую она носила. Её золотая посмертная маска была проста, губы искривлены в насмешке, скулы высокие и надменные, глаза открыты и слепы, как у статуи.
Фараонша медленно шла к нему, её лёкгая походка противоречила ужасу её тела, её фаллоимитатор на ремешках покачивался. Её шаг был настолько лёгок, что она могла пройти по трупам своих рабов, не размолов их в пыль. Остановившись перед ним на расстоянии вытянутой руки, она замерла. Она ничего не делала, ничего не говорила.
Белец принюхался к воздуху. От неё пахло несвежими специями, сушёным луком. Белец припомнил, что язычники-египтяне, когда готовили своих мертвецов подобным образом, удаляли все внутренние органы, включая мозг, и хранили их в кувшинах. Чувства подсказали ему, что эта Весталка отличается от других: она не была создана из эректоплазмы, а фактически являлась ходячим трупом. Кошмарная царица Нила стояла молча, ожидая, как она делала это на протяжении бесчисленных веков. Её фаллоимитатор указывал на центр его груди, в то время как его собственный огромный орган лениво болтался между бёдер.
- Удиви меня, - произнёс Белец.
Её голова слегка наклонилась на одну сторону, и из-за маски донесся тихий звук, скорее напоминающий выдох, чем вдох. И тут он реально удивился. В одно мгновение её руки были у его боков, а в следующее - у его яичек, и внезапно боль стала всем его миром. Её костяные пальцы вцепились железными полосами, сдавливающими его яйца, и если бы он мог думать, то понял бы, что, не будучи существом из инфернального эфира, защитные енохианские символы, вытатуированные на его огромной мошонке, не были защитой.
Его кулаки рефлекторно устремились к её лицу, но её шея оказалась железной, как и её маска. Она приняла удары, не сдвигаясь ни на дюйм. Альбинос в кровь стёр костяшки пальцев о золото и не получил никакой передышки от своей агонии. Её плоть на его плоти, его внутренний глаз открылся, и он УЗРЕЛ...
Это была не простая игрушка, из какого бы роскошного золота она ни была сделана, не просто игрушка для либидо ненасытной царицы, а священная реликвия язычников Древнего Египта, ибо в ней была плоть бога.
Когда видение рассеялось, он обнаружил, что вышел из тумана боли и почувствовал тупую боль, как будто его сильно, снова и снова пинали в живот. Его промежность горела, и он прижался лицом к прохладному камню. Задыхаясь, он начал подниматься, но острая нога уперлась ему в поясницу, и его снова повалили на землю. Альбинос не привык к такому положению, в котором он оказался. Затем что-то холодное нежно поцеловало его анус, и он УЗРЕЛ...
Осирис, бог мёртвых, был убит своим братом Сетом, который хотел узурпировать его трон. Oн разорвал труп на части и разбросал их, пока их сестра Исида не собрала части Осириса вместе, кроме его фаллоса, который был потерян. Oна сделала новый - из золота - и вернула брата к жизни достаточно долго, чтобы совокупиться с ним и родить ему сына Гора, а золотой фаллос стал тайным сокровищем царства, хранимым каждым правителем как символ их власти.
Затем гигантский фаллоимитатор, дразнящий нервы в устье его задницы, толкнулся вперёд, и более фута толстого золотого и украшенного драгоценностями фаллоса вошло в его анус. Всухую. Во время обучения его мало учили менять роли во время сексорцизма, и, конечно, уже давно ни один демон не доминировал над ним: ощущение насилия заставило его закричать. Выдубленные костяные руки со страшной силой стиснули его талию, не давая ему вырваться, не давая ему возможности бороться с ней.
Кошмарная царица издала звук, похожий на жужжание крыльев скарабея и шипение крокодила, и альбинос понял, что она смеётся. Его прямая кишка была растянута слишком широко, несмазанные стенки горели, и он чувствовал, как кожа его промежности натянулась настолько, что могла разойтись. Его простата была сильно сдавлена, и, несмотря на боль в яйцах, он почувствовал, что извергает из себя горячую струю мочи.
Мумия ввела в его задницу ещё больше гигантского фаллоимитатора, и боль в яйцах усилилась резкой болью в кишечнике, как от слишком долгого запора. Клитокрис оттянула бёдра назад, и фаллоимитатор частично выскользнул наружу, заскрежетали рёбра, пока она снова быстро не толкнула его вперёд - альбинос почувствовал, что в него входит слишком много. Его вырвало на каменный пол, к которому он был прижат лицом. Её смех звучал непрерывно, пока она насиловала его.
Где-то глубоко внутри себя, вдали от агонии и стыда за то, что его удерживает и насилует эта невероятно сильная шлюха, прозвучала нотка страха: не поддаваясь эмоциям, особенно таким сильным, как страх, в его сознании зародилось сомнение. Так ли это? Неужели так должен был закончиться его долг - быть занасилованным до смерти царицей нежити? Она, несомненно, была слишком сильна для него. Он не надеялся одолеть её.
Но эти мысли были кратковременными, когда он обнаружил, что... возбуждён. Его член стремительно напрягался, прижимаясь к шершавому каменному полу и нежно потираясь, когда его задницу раскачивала туда-сюда титаническая секс-игрушка, выгибающая его зад, а лазуритовые рёбра бегали по его простате. Он застонал от извергаемой им желчи и понял, что снова находится в опасности. Хуже, чем наслаждение, это было наслаждение нечестивого рода.
Клитокрис зашипела, и одна рука отпустила его талию настолько, что дважды шлепнула по ягодицам, словно он был резвым жеребёнком. Затем рука выхватила Распятия из кобуры, подпрыгивающей на его бёдрах, и швырнула их с грохотом среди тел ее гарема. Даже потеря его собственных священных секс-игрушек не смогла подавить нарастающее в нём возбуждение, знакомое и в то же время запретное возбуждение...
В тот самый момент, когда он почувствовал, что приближается к той точке, когда ни один мужчина не может удержаться от того, чтобы не кончить, какими бы отвратительными ни были обстоятельства, он был остановлен, потому что каким-то невозможным образом Клитокрис, носящая мифический фаллос Бога Мёртвых, кончила. Пинта ледяной спермы хлынула в задницу альбиноса, его сфинктер сжался, но безрезультатно, давление было слишком велико, замороженная сперма устремилась в толстую кишку и дальше, охлаждая кипящую боль в кишках. Ощущения были невероятными, но он не кончил, каким-то чудом не испытал оргазма от бездумного удовольствия; от холода его яйца сжались, как при купании в ледяной реке, и сжали его канатики, чтобы не выпустить его собственную сперму.
Костяной палец вдавился в его затылок, затем провёл по позвоночнику, и когда он проследил его хребет, она вытащила гигантский фаллоимитатор из его задницы с вакуумным причмокиванием. Ощущения от вытаскивания из него огромного золотого фаллоса были похожи на самое колоссальный обсёр в его жизни... и как будто это был спусковой крючок, когда кончик выскользнул из его растянутого ануса, он почувствовал, как его кишечник освобождается; и из него вытекает тонкая жижа, смешанная с холодной спермой и кровью.
Он рухнул на пол, его бёдра больше не удерживались опорой, протаранившей его кишки, его живот забрызгало мочой; его лицо было измазано рвотой, а тонкие фекалии скопились между его ног. Он боролся за дыхание, пытаясь привести себя в порядок, но его разум и душа были вне игры. Альбиноса насиловали и раньше, но это не означало, что он привык. Никто не мог быть таким: это было всё равно, что быть убитым, только без конца во тьме. Ты оставался жив и после того, как всё заканчивалось.
Он почувствовал, как скелетная рука, обтянутая потрескавшейся кожей, схватила его за плечо и перевернула на спину так легко, что он мог бы быть таким же полым, как и она. Клитокрис стояла, но она быстро схватила всё ещё твёрдый, как камень, член альбиноса, расставила ноги в стороны над его талией и опустилась на него, сухим, морщинистым и грубым анусом, обхватив головку его органа. Беспомощный, он ничего не мог сделать, пока она скользила по нему, подбирая колени и опускаясь всё ниже, пока не оказалась сидеть на нём.
Казалось, что по всей длине его ствола скребут кору дерева или устричные раковины, настолько тугим и пересохшим был её задний проход, но, пожалуй, ещё хуже было ощущение, которое встретило его по другую сторону этого отверстия. Её внутренности были вычерпаны в банки, чтобы полость можно было приправить опилками, сушёными травами и консервирующими специями... но она была пуста даже от них, и его член упёрся в пустоту. Лёжа на спине среди трупов, он смотрел на её посмертную маску над извивающимся грязным фаллоимитатором, заляпанным его кровью и её спермой, а в её впалом торсе его стояк извивалась в затхлой темноте; она сместила свой вес, и он почувствовал её позвоночник вдоль нижней части его ствола, прежде чем она снова сместилась. Что-то стукнулось о самый кончик его залупы: внутри неё ещё что-то есть.
Клитокрис наклонилась вперёд и схватила его за плечи, притягивая к себе в сидячее положение, приближая его лицо к её маске; их тела разделял титанический фаллоимитатор, доходивший до их губ. Невидящие глаза её маски хранили свои секреты. За жестоко улыбающимися губами она прорычала, рык желания из мёртвого горла; со скрипом связок она начала двигаться на нём вверх-вниз, его член скрёбся, входя и выходя из покрытой коростой, шелушащейся, высохшей слизистой её задницы.
Альбинос двигался быстро, разматывая свои чётки с одной руки и обвивая их вокруг её горла и затягивая захват. Он знал, что душить её бесполезно: ей не только не нужен был воздух, но и благословенный металл не оказывал на неё никакого воздействия. Символы веры не имели силы над той, кто умер за три тысячи лет до Назаретянина. Но затем он начал тянуть чётки вперёд и назад так сильно и так быстро, как только мог.
Он знал, что не сможет её задушить... но, возможно, ему удастся отпилить ее грёбаную голову. Весталка-Блядь ударила его по лицу так сильно, что расшатала зубы, а когда альбинос задохнулся, она схватила его за затылок и заставила опустить рот на конец своего страпона на ремешке. Это оказалось более привычным для альбиноса. Все Сёстры требовали регулярного обслуживания, поэтому он машинально начал обрабатывать золотой ствол, его язык пробежался по его кончику, а руки обхватили всю длину и начали работать с окровавленным металлом, как с плотью.
Шлюха издала звук, отличный от насмешливого шипения и жужжания, которые она издавала до сих пор: из голосовых связок без лёгких вырвался звук, который альбинос распознал как удовольствие. Испытывала ли кошмарная царица ощущения через секс-игрушку? Белец сильно сжал и сделал два сильных толчка по грязному металлу. Мёртвое горло издало более глубокий звук. Похоже, это была правда, что Клитокрис могла чувствовать через фальшивый прибор.
Он мог выиграть время, разработать стратегию, если бы только отвлёк её. Со всем присущим ему мастерством он принялся всерьёз обрабатывать фаллос мёртвого бога, длинными и сильными движениями вверх-вниз по его длине, пальцы массировали детально проработанный ювелиром узор набухших вен, даже когда он губами и языком впивался в конец залупы, пуская слюну в раскрытый рот на кончике, а затем снова высасывая собственную слюну. Фараонша издавала звуки, очень похожие на мурлыканье кошки.
Мысли альбиноса работали быстро. Как и с каждой Весталкой-Блядью до этого, он требовал ублажения. Однако здесь он оказался работающим на неё: он видел в этом дьявольский обмен, хитрую уловку, чтобы измотать его. И это, конечно, было в рамках соглашения, поскольку он знал, что есть тип мужчин, которые сочтут обмен властью в этой ситуации полным определением сексуального удовлетворения; тот тип мужчин, которые хотят быть побитыми и униженными. Он не заявил о своих предпочтениях, и поэтому ему предлагали услуги отвратительные, непристойные, уродливые, поскольку были мужчины, которые сочли бы каждую из специализаций предыдущих Блядей своим плотским раем... а теперь это, сосание собственной крови и дерьма с титанического члена лжебога, который носила мёртвая нежить. Его учили быть ёбарем, а не ёбаным. Его очко чуть не разорвали; сколько ещё издевательств должно вынести его тело, прежде чем он лишится его?
Его единственной надеждой было быстро найти Щель неживой царицы Нила. Его пальцы проникли под огромные скульптурные яички фаллоимитатора и нащупали её промежность; на мгновение он почувствовал свой собственный натёртый ствол, прежде чем он погрузился в неё, и позволил кончикам пальцев двигаться дальше. Напрасно надеясь, он нашёл щель между страпоном и её промежностью и исследовал её, но обнаружил, что её влагалище так же сухо и безжизненно, как и задний проход.
Клитокрис зашипела и начала подпрыгивать на нём ещё быстрее. Его эрекция, и без того болезненная, подрагивала внутри её впалого туловища и снова обо что-то стукнулась. Внутри неё стучало что-то, словно внутри её груди был колокол в раскачивающейся коробке. Белец плюнул на фаллос и провёл языком вокруг головки, повернув для этого голову и бросив взгляд на шлюху-мумию. Посмертная маска колыхалась из стороны в сторону, и на мгновение он подумал, не скрывается ли под этой маскировкой Щель, возможно, расщепив её от лба до подбородка, орбиты с пустыми глазницами - на эту мысль наводил шов, идущий от промежности к горлу, где она была вскрыта и выпотрошена, готовая к погребению.
Продолжая сосать, продолжая тереть, Белец нахмурился, поняв, что шов не соответствует возрасту остального тела кошмарной царицы - это был хирургический шов, причём свежий. Не переставая думать, альбинос увеличил усилия, обхватывая ртом как можно больше огромной головки фаллоимитатора и сося его сильно, торопливо; одной рукой обхватывая скользкий ствол и быстро надрачивая металлическое "мясо", а другой рукой скользя по её бедру, ища. Отвлечённая его ртом, Клитокрис не обращала внимания на исследующие пальцы, которые следовали за кожаными ремнями страпона.
Он нашёл узел, простой, легко подтянутый и ослабленный... Шлюха напряглась, и на мгновение он испугался, что его обнаружили, но потом в её мёртвой глотке раздался отвратительный хрип. Тут стало ясно, что она напряглась так, как напрягается мужчина перед тем, как кончить, и она готовилась: искусственный фаллос бога снова наполнился почти замёрзшим семенем и хлынул в рот альбиноса густой и мощной струей. По консистенции оно напоминало слизь улитки и было крепким и кислым как уксус. Альбинос глотал слизь так быстро, как только мог, но поток был настолько сильным, что вскоре он заполнил его носовые пазухи и хлынул из ноздрей. Он почувствовал, как его желудок наполняется, сжимаясь от ледяной кислятины. Потом он задыхался и паниковал, клейкая масса забила ноздри и горло, и он ударился о Клитокрис достаточно сильно, чтобы отбросить её назад, согнув свой член внутри неё. Потом она соскользнула с него, отвлечённая собственным оргазмом - и страпон отстегнулся от её бедер, соскользнул, когда почти невесомое тело подалось назад.
Белец перевернулся на спину, кашлял и хрипел, глаза наполнялись слезами - всё что угодно, лишь бы вытеснить сперму мёртвого бога, лишь бы дышать. Когда он наконец смог снова дышать, он сделал большой вдох и ждал нападения, зная, что раком он был уязвим, снова подставляя своё очко шлюхе. Но нападения не последовало, и постепенно он рискнул оглянуться через плечо.
Клитокрис лежала на одном бедре и пыталась подняться. Но она была слаба, прежняя бодрость исчезла. Альбинос увидел лежащий на земле между ними золотой фаллоимитатор и сразу всё понял: именно он придавал ей сил, придавал её трупу подвижность. Он сорвал его в панике, и, подобно Самсону, лишённому волос, теперь его владелица была бессильна. Мумия пыталась сесть, тянулась к секс-игрушке одной клешнеподобной рукой, её насмешливая посмертная маска теперь противоречила её насекомообразной слабости. Альбинос, пошатываясь, поднялся на ноги, повернулся на пятке и отшвырнул фаллос в сторону босой ногой. Затем он схватил свой член, уже твердеющий, и сумел имитировать хитрую усмешку золотой маски кошмарной царицы.
- Мой черёд, - промолвил он.
(внутри нее все еще что-то есть)
Он надавил ногой на её левое бедро, прижав к земле; её когтистые пальцы безобидно царапали его икры. Он наклонился и схватил её за левую лодыжку. Затем он преломил её ногу у колена, как сухую ветку дерева, чтобы сделать хворост. Клитокрис зашипела. Она почувствовала боль? Белец понадеялся, что так и есть. Он преломил ей вторую ногу. Он сломал ей правую руку, преломив её в локте, и, наконец, сломал последнюю конечность, так что мумия могла двигать только головой. Затем он топнул по её груди, и это было всё равно что топтать пустую, высохшую тыкву: рёбра не оказали никакого сопротивления, и кожа на туловище лопнула, как бумага, по обе стороны от нового шва. Её голова моталась взад-вперёд, и она всё ещё шипела.
Бельцу было всё равно. Он потянулся вниз и разорвал её проломленную грудь. Внутри, как колокольчик в полом теле, болталось сморщенным её сердце, подвешенное за артерии. Оно было сморщенным, как и всё остальное, если бы артерии были корнями, оно могло бы быть картофелиной, забытой в погребе, проросшей и в конце концов умершей и мумифицированной. Но по всей её поверхности виднелись живые губы. Щель. Альбинос присел на корточки, оторвал древнее сердце Клитокрис от крепления и насадил его на свой член, едва не разорвав его на части, когда его стояк прорвался сквозь кожистые камеры. Он постоял так мгновение, его член пульсировал в такт биению собственного сердца, казалось, оживляя то, что остановилось бесчисленные века назад. Затем он снова опустился на корточки и стянул с лица мумии посмертную маску. Сжимая руками сердце, он начал толкать бёдрами и приговаривать:
- Lorem ipsum dolor sit amet... - под маской её кожа и плоть находились в том же почти окостеневшем состоянии, что и остальное тело. - Consectetur adipisicing elit, sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua... - кроме её глаз, - Ut enim ad minim veniam, quis nostrud exercitation ullamco laboris nisi ut aliquip ex ea commodo consequat... - глаза юные и ясные, и не демонические глаза: они были человеческими и прекрасными, и глазели на него с бесконечной ненавистью, - Duis aute irure dolor in reprehenderit in voluptate velit esse cillum dolore eu fugiat nulla pariatur... - и когда Белец мастурбировал сердцем до оргазма, - Excepteur sint occaecat cupidatat non proident, sunt in culpa qui OFFICIA deserunt MOLLIT anim ID EST LABORUM... AMEN! - он сделал так, чтоб спустить прямо в них.
Щель усохла, и наконец-то кошмарная царица Нила превратилась в прах спустя столько времени после того, как сама её империя ушла в небытие.
Две сущности познали Еву, и она понесла от обоих; и родила двоих детей. Каждый из них последовал за одним из родителей мужского пола, и их духи разошлись - один на эту сторону, другой на другую, и так же разошлись их характеры. Со стороны Каина - все прибежища злого рода; со стороны Авеля приходит более милосердный класс, но не полностью благотворный - хорошее вино смешивается с плохим.
Зогар 136
- Эти поколения...
Тайный катехизис[18] Ордена - серия вопросов и ответов, заученных наизусть и повторяемых как мантра, так что вопросы и ответы становились одним целым.
Сколько было в Саду тех, кто ходил на двух ногах: было трое, кто ходил на двух ногах - Адам и Ева; и другой - Тот, Кто и есть Сын Божий
Он и есть Сын Его собственный
Как звали того, кто был Другим? Другой в Саду назывался Змием
Кто была матерью Бога? Пресвятая Богородица была матерью Бога
(Написано, что Адам познал Еву только один раз, но сколько детей родила Ева? Она познала Адама один раз, но родила двоих детей)
А кто была женой Сына Божьего? Блудница Мария была Его женой
Для него она выносила первое дитя, для Другого в Саду
Вот почему Мария Магдалина - и мать Его и жена Его, чтобы держать род незапятнанным Диаволом
Как звали первое дитя? Первый сын Змия был назван Каином-убийцей, а его сын - Человеком, чья линия запятнана.
И вот Блаженная Мария Магдалина Дева-Блудница была матерью и женой Сына Божьего, который был Его собственным Сыном, так как только Священный Грех кровосмешения сохранил Божию линию чистой от пятна Змия...
В этом и заключалась тайна Ордена, что всё человечество произошло от Змия, Дракона и Диавола; разве Господь не послал Потоп, чтобы уничтожить их? И надеялся спасти только Ноя и его семью для заселения Земли? А как же повторяющиеся в Бытие рассказы о жёнах и сёстрах, завуалированные ссылки на иерогамию[19], о дочерях Лота, соблазнивших его после падения Гоморры...
- Эти поколения...
Орден Непорочности являлся прямыми потомками линии кровосмешения, начавшейся в Саду, перенесённой на Ковчег и в Египет и тайно продолжавшейся на протяжении веков, даже когда семья Змия роилась во всё большем количестве, процветая независимо от того, как Он бил Землю - потопом, огнём, чумой - обеспечивая плоть и кровь для топлива двигателей Ада...
Последний ужас пробирался сквозь тьму к нему. Его тело воняло всеми человеческими отходами, он стоял в тусклом полумраке и закалял свою волю, чтобы в последний раз оковать жезл железом. Его лицо, грудь, живот, бёдра и руки покрыты коркой и липким слоем говна и спермы, мочи и блевотины. Он моргал сквозь маску грязи, а когда разгибал пальцы, то чувствовал между костяшками клейкую паутину.
Он стоял в пещере, тускло освещённой фосфоресцирующими грибами, пузатыми поганками, которые громоздились на своде, как раковые наросты. Пещера могла бы находиться в подножиях одной из великих гор, раскинувшихся на нетронутых просторах тихоокеанского северо-запада. Она была ярдов двадцать в длину и вдвое меньше в высоту, а в дальнем конце сужалась до горла, более глубокой пещеры, в которой царила кромешная тьма и слышался звук приближающегося чего-то.
Чего-то огромного.
Сначала, когда он вошёл в эту комнату, которая не являлась комнатой, он не осознавал, что это звук. Однако постепенно, по мере того как его глаза привыкали к мраку, он почувствовал его нутром, как ровный ритм шагов, похожий на военные барабаны дикарей, быстро приближающийся, пока, наконец, он не услышал его. Также он почувствовал, как он, спотыкаясь, поднимается к нему сквозь темноту из невообразимых глубин земли.
На стенах были начерчены примитивные рисунки. Белец не стал присматриваться к ним, поскольку его беспокоил не только их преклонный возраст, но и они сами. При одном взгляде на затенённые работы на стенах можно было увидеть не сцены охоты, а зверей, таких как буйволы и странные волосатые слоны, которых насилуют гигантские человекообразные фигуры. И их художник приближался к...
Звук приближающихся шагов замедлялся и замедлялся, пока, наконец, совсем прекратился и замер в глубокой темноте устья пещеры, за пределами тусклого света внешней. Он чувствовал на себе взгляд, слышал ровное дыхание. Он чувствовал запах, и запах этот был настораживающим - это был запах женщины в период её детородного цикла, только в десятой степени: плотский, пряный, кислый и тошнотворный, даже когда он возбуждал. Причина зловония стала очевидной в следующее мгновение, потому что та, что вошла в освещённую грибами пещеру, была беременной.
Человекообразная, ростом в десять футов[20], каждый дюйм плоти был покрыт грязными лобковыми волосами, кишащими вшами и многоножками, покрытая коркой меха былa вся плоть, кроме маятниковых грудей и титанической вульвы, разделявшей её почти от задницы до пупка под бочкообразной выпуклостью живота. Белец поднял взгляд на лицо демоницы, почти полностью скрытое заросшими вшивыми волосами. Глубоко посаженные чёрные глаза - вот и всё, что проглядывало сквозь них, остальные черты терялись в кудрявом, слипшемся мехе; он не мог разглядеть ни носа, ни рта, только волосы. Зверь, и всё же в её глазах просвечивался ум. В молчании она смотрела на него.
Он разговаривал с горцами, когда охотился на Полумир, и иногда они рассказывали о бесах в дальних лесах, на одиноких вершинах - человекообразных, только гораздо крупнее людей. Торговцы шкурами и старатели, знавшие Священное Писание, рассказывали о мире до Потопа: Исполины были на земле в те дни, а также и после... Индейцы знали об этих гигантах и, избегая их гор и лесов, называли их Древними, Кви-Кваями, Снежными Людьми.
Рыжица была снежной женщиной. За годы обучения он совокуплялся с женщинами, мужчинами, детьми, животными и трупами, а во время выполнения своих обязанностей, куда бы они его ни привели, он проводил сексорцизм над бесчисленным количеством демонов всех отвратительных пород, но существо, стоявшее перед ним, было чем-то совершенно другим. Если Божия линия была сохранена чистой, благодаря чуду кровосмешения, то, несомненно, здесь было доказательство того, что Змий, тот Иной, который ходил по Эдему, также сохранил отпрыска своего рода в веках.
Она стояла почти вдвое выше его. Одна из её рук могла обхватить его череп кулаком. И каким-то образом он должен был заебать это до полного исчезновения. Альбинос обхватил член и начал усердно работать над ним. Гигантесса по имени "Рыжица" наблюдала за ним, её глаза следили из-за бахромы грязных рыжевато-каштановых волос, а одна из огромных, покрытых мехом рук инстинктивно прижимала живот в жесте, который был слишком человеческим.
Белец шагнул вперёд, уд поднялся в его хватке, раздуваясь от вожделения и возбуждения. С ворчанием снежная женщина наклонилась и свободной рукой отшвырнула его назад, быстро для своих размеров, тыльной стороной ладони ударив его в грудь и отбросив на полтора ярда назад на голый зад, на холодный земляной пол пещеры. Обессиленный, альбинос не успел опомниться, как Рыжица уже склонилась над ним, присев сбоку и глядя на него так, словно он был каким-то интересным насекомым, ползающим по земле. Она на мгновение заглянула ему в глаза, ветры дурного запаха вырывались из спутанного меха, скрывавшего большую часть её лица, а затем перевела взгляд на его промежность.
Белец попытался сесть, но она снова толкнула его вниз, прикоснувшись пальцем к его груди, что было похоже на удар кулаком, - один палец такого же размера, как его член. Его обхватили другие такие же огромные пальцы на её другой руке, - указательный и большой палец, который слегка ущипнул его мясо и слегка подёргал его - как бы проверяя, насколько глубоко оно засело в его кишках, как бы вырвать его за артериальные корни. Большинство людей едва могли обхватить его руками, не говоря уже о том, чтобы зажать его между двумя пальцами.
Далее хватка снежной женщины стала более мягкой, почти нежной, и она слегка погладила его член, огромный и блестящий, налитый кровью шест. Альбинос почувствовал, как в его нутре нарастает стон, но сдержал его: он и так слишком часто почти терял себя от удовольствия. Он не собирался забывать о своем долге ради простой суходрочки. Затем вся её рука охватила его гениталии, Рыжица встала, но не отпустила, и с тошнотворным рывком альбинос оказался подтянут вверх и повис на своем мужском достоинстве, вырвавшись из хватки снежной женщины.
Если бы альбинос не был таким тощим, а его член не был бы таким огромным, он мог бы оказаться мгновенно оскоплённым, но вместо этого он оказался распятым в воздухе в результате совершенно нового для него опыта. Конечно, его и раньше подвешивали за шею для эротической асфиксии и подвешивали в любом количестве приспособлений для пыток, приспособленных для плотских утех, но когда его спина выгнулась дугой, а руки и ноги мотались в открытом пространстве, когда существо поднимало его всё выше и выше... Новизна была сравнима только с агонией. Хотя его плоть не поддавалась, она горела так, словно могла разорваться в любой момент: кожа лопалась с влажным треском, мембраны и эректильная ткань разрывались под его весом.
Она подбрасывала его вверх и вниз, легко, как будто он был детской игрушкой, "йо-йо". Ощущения были необыкновенными: при каждом толчке ему казалось, что его могут кастрировать, но все же он чувствовал, как по его стволу вытекают струйки спермы. Он оказался вверх ногами, с глазу на глаз со снежной женщиной, державшей его член высоко над её головой. Так что он висел перед её лицом. Она обнюхала его. Затем Рыжица открыла рот.
Ранее скрытый под густой шерстью, покрывающей все её лицо, рот, казалось, расколол всю её голову; альбиносу подумалось, как змея ест яйцо гораздо больше себя, челюсти разжимаются и распахиваются неимоверно широко. Вот только рот у снежной женщины был не поперёк, а вдоль. Он напоминал "киску", усеянную зубами. Он закричал от этого зрелища, бесполезно замахал кулаками, но в следующее мгновение вся его голова оказалась в её пасти. Зубы сомкнулись вокруг его горла, когда влажная темнота окутала его лицо. Потом она засосала глубоко его голову, как будто это был камешек для защиты от жажды в пустыне. И альбинос ощутил, как слюна вытягивается из его рта, а сера вытекает из ушей и сопли из глубины носа, и он зажмурил глаза, потому что высасывание грозило вырвать их из глазниц.
Он кончил, благословенное семя хлынуло фонтаном солёной слизи, цвета слоновой кости, из его агонизирующего эрегированного члена радужного оттенка. Рыжица в шоке отпустила извергающийся ствол, его тело упало, едва не сломав ему шею, и на мгновение он повис между её губами. Он было подумал, что она собирается укусить. Потом её руки легли ему на плечи, и он вспомнил картину Гойи "Сатурн, пожирающий своих детей". Далее он вырвался из её рта, вдыхая прохладный воздух пещеры, но снежная женщина не закончила с ним. Она облизывала всё его тело, слизывая корку и грязь, слюнявя его, как леденец или новорождённого котёнка, её язык был огромным, как две руки, сложенные в молитве, он влажно шлёпал по коже.
Белец не сопротивлялся, его тело расслабилось, прекрасно понимая, что сопротивляться бессмысленно. Это чудовище - Весталка-Блядь, и как бы причудливо оно себя ни вело, оно не убьет его. Не раньше... Свод пещеры стукнулся о его голову, альбиноса держали за бёдра, губы обхватили его крестец, а потом снежная женщина снова стала сосать, дразня языком его анус, прежде чем вычистить из прямой кишки семя бога и утрамбованный фаллоимитатором кал.
Ему был не в новинку язык в его жопе, но буквальное сосание его жопы - былo очевидной новинкой. Замешательство альбиноса росло, даже когда пришло единственное объяснение поведению Рыжицы: она чистила его. Животный инстинкт. Как мать-кошка моет своих котят, так и снежная женщина по какой-то причине очищала его, слизывая грязь с его тела и даже высасывая грязь из его отверстий.
Возможно, материнский инстинкт сбил её с толку. Прошло несколько минут после начала этой странной деятельности, и альбинос снова оказался на ногах, а ee слюна высохла на его коже. Голова кружилась, корень члена болел от подвешивания, и он был весь в синяках от того, как с ним обратилась снежная женщина. Но в остальном он был так же чист, как и при первом входе в Полумир.
Весталка, снежная женщина, стояла в стороне от него, одной рукой осторожно потирая огромный живот. Она могла бы вынашивать медведя - такого размера тот был. Затем она осторожно опустилась на земляной пол холодной пещеры и легла, раскинув длинную спину по земле, пока не оказалась почти на ровном месте, оперлась на один локоть, чтобы оглянуться на альбиноса поверх вздувшегося живота... и широко раздвинула ноги. Конечно. Возможно, она и была существом из скрытой расы, но она была и шлюхой. Много шлюх настаивало на том, чтобы их клиенты мылись перед тем, как сделать зверя с двумя спинами?
Она была покорна, её тёмные глаза бесстрастно смотрели с крайнего конца её огромного тела, заглядывая за покрытую мехом выпуклость её живота, который внезапно спускался между огромными волосатыми бёдрами к налитым губам её половой щели - огромнейшей пиздищe, больше, чем у любого животного, которое он когда-либо видел или трахал. Одна из её огромных, похожих на человеческие, рук скользнула по левому бедру, и толстые пальцы раздвинули её срамные губы, чтобы показать ему извращенное чудо, ибо она была беременна и всё же оставалась девственницей. Её девственная плева была цела. Совершенна. Нетронута.
Всё существо альбиноса задрожало, как пламя свечи, потревоженное биением огромных бабочек в животе. Во рту у него пересохло, а сердце забилось в опасном ритме: перед ним лежала извращенная версия Священного Греха, ожидающего своего совершения. Его стояк болел так сильно, как никогда прежде, тоска и похоть - змеи-близнецы, которые, казалось, обвивались вокруг его длины и сжимали его член, чья кожа была всех цветов призмы в память о первом завете и изуродована в соответствии со вторым. Его уд, который доставлял удовольствие и убивал, часто в одно и то же время, наконец, в присутствии пизды, достаточно надменной, чтобы взять всё, что он мог дать. Белец навалился на зверицу, обхватил руками её волосатые бедра, укрепился между её мохнатыми бёдрами, далее когда он подался вперёд и вогнал свой член по всей длине и ширине в горячий сок и зовущую плоть, которые приняли его в свою глубину.
Плоть к плоти.
- Радуйся, Мария...
Он УЗРЕЛ...
Но это первое впечатление было не видением из жизни, а ощущением, похожим на маленькую смерть, то, что французы называют моментом оргазма, моментом, когда самость гаснет, и при входе альбинос почувствовал себя уничтоженным.
Никакого эго. Нет прошлого. Никакого "я". Нет будущего. Ни надежды. Нет желания.
Свобода...
Он быстро кончил, рефлекторно двигая бёдрами, двигая членом вперёд-назад в огромной пизде, в то время, как красноглазые твари, наполовину ракушки, наполовину слизняки, сочились из грязных лобковых волос Рыжицы, шипя и кусая его скользкими крабьими пастям. Он был в таком экстазе, что не обращал внимания на их укусы; у демонов были венерические паразиты, почти такие же разнообразные и отталкивающие, как и они сами. Его долг был забыт; осталась лишь животная часть его натуры, звенящая похоть. Но даже когда он дико дёргался, в нём росло разочарование: его хватка былa надёжна благодаря рукам, обмотанным её грязным мехом, но он не был защищён в талии. Её пизда былa слишком большая.
Даже такой огромный, каким был его орган, он находил слишком мало трения, слишком мало толчков. Он скользил и скользил в ней. С каждой партнёршей, бывшей у него до этого, он обнаруживал, что ему тесно, часто так тесно, что его член разрывает отверстия, в которые его суют. Но не здесь. Без крепкой обхватки член никогда не может достичь оргазма. Он застонал от разочарования: Рыжица, похоже, тоже была огорчена, так как между ним и её вульвой появились обезьяньи пальцы, обнажившие её налившийся клитор и неистово тёршиеся о него.
Белец возобновил свои усилия, хотя и без надежды, механический процесс, который только подтвердил дилемму, и вскоре он обнаружил, что отталкивается от промежности гигантессы, утыкается обратно между её раздвинутых ног и смотрит вниз на свою опавший ствол с чем-то близким к стыду, поскольку между бёдер Рыжицы, между сложенными занавесками плоти, которые были слишком велики даже для собственного сексорциста Господа, девственность снежной женщины все еще оставалась нетронутой.
Рыжица издавала странные кашляющие звуки.
Он даже не нарушил ее девственную плеву.
Но она не кашляла.
Белец поднял голову и увидел, что она смотрит на свой беременный живот, глаза полны насмешки. Нет, она не кашляла - она смеялась. Он трахал её малые губы и совсем не входил в неё. Его член не смог пронзить её, соскользнул и остался терзать бороздку её срамных губ. И она насмехалась над ним. Это было высшей степенью издевательства. С тех пор, как он приехал в Америку, он подвёрг сексорцизму Манхэттенское отделение Клуба Адского Пламени и заебал до беспамятства ведуний-фетишисток из кафе "L'Enfer" в Новом Орлеане... но так и не смог осквернить это чудовище, которое являлось извращённой насмешкой на Богородицу... простой бес Нового Света, которая теперь насмехалась над ним...
Радуйся, Мария, благодати полная...
Он не имел ни малейшего представления о том, что ему предстояло сделать, пока вдруг не стал делать это. Он превратился в берсерка; с Распятием в руке он погрузился между бёдер снежной женщины, с шипением отбиваясь от паразитов-слизней, которые вздымались в её лобковых волосах, почти погружаясь в её гениталии. Cвященный фаллоимитатор торчал перед ним, чтобы разорвать моток ткани, который насмехался над ним, насмехался над истиной её вздувшегося живота. Секс-игрушка, вырезанная из подлинного Креста, пронзила девственную плеву и рассекла её, и кровь залила его руки, лицо и грудь (если бы медведица могла кричать - вот на что похож звук, который издала снежная женщина). Он отбросил Распятие в сторону и погрузил правую руку в её пизду, его обмотанный бритвами кулак вошёл, погрузился в неё до предплечья, локоть скользнул внутрь. Гнев, стыд и разочарование придавали ему безумную целеустремлённость, все выученные уроки подавления эмоций полностью отброшены. Он почувствовал руки снежной женщины у себя за спиной, но он был весь в крови и вывернулся из её неуклюжих пальцев.
АВЕ МАРИЯ, АВЕ БЛАГОДАТЬ...
Чётки разорвали её изнутри, заставив её вскрикнуть. Он просунул руку глубже, пальцы проникали глубже, нащупывая, вдыхая горячую медь, когда текла кровь, делая глоток воздуха, а затем погружая и лицо, каким-то образом просовывая всю голову вслед за рукой, одно плечо даже протиснулось внутрь, когда его сильная правая рука проникла дальше, глубже, разрывая и разрезая бритвой.
Кровь, кровь, кровь, слизь...
Плоть к плоти он УЗРЕЛ...
В горах и древних лесах, обширных и тихих, где не ступала нога человека, её племя жило в мире в течение неизвестных поколений, питаясь чем давала земля, и никогда не желая большего, не зная ничего о желаниях и страданиях, которые были друг другу двойниками, живя и умирая без имён.
Его пальцы нащупали что-то, и оно задвигалось, как змея. Повинуясь инстинкту, он схватил его, схватил так сильно, как только мог - скользкое, кровавое, скользкое от крови - и начал тянуть.
(Эдем - вот что такое Сад, вот что означали эти истории - быть животным, не знающим себя, частью мира, не отделённой от него иллюзией себя и сопутствующей ей бессмыслицей...)
Её рука нашла его ногу, длинные пальцы обхватили его ляжку, и когда она потянула - он потянул. Медвежий крик был громким даже для его ушей, заглушённых кровавыми стенками её "киски".
Потом по сухопутному мосту с Запада пришли Маленькие Люди, они загнали племя ещё глубже в горы и леса, и племя научилось избегать Маленьких Людей, которые носили шкуры животных и сжигали их пищу, но Маленькие Краснокожие Люди были не самыми худшими, потому что по-своему они были едва ли больше, чем животные, худшее придёт много веков спустя, когда мост на Запад исчезнет, и Маленькие Белые Люди приплывут с океана Востока и принесут с собой своего Бога.
Белец задыхался, когда его голова освободилась, жадно вдыхая холодный воздух пещеры, давая свежий кислород своим мышцам, которые затем напряглись и потянулись сильнее, даже когда он почувствовал, что его нога почти вырвана из тазобедренного сустава.
Бога, который знал, что они падут, стал садистским чудовищем, создавшим мир Желания и Агонии. Кто создал Адама? Кто создал Еву? Кто создал Змия, поселил похоть в его груди и чреслах, привёл в движение создание мира, где всё жаждало ебаться, а ебля была грехом, и рождение было грехом и наказанием за то, что новая жизнь должна была рождаться в муках. Это наказание знали только люди; дикие звери не знали ни себя, ни желания, ни агонии.
Он перевернулся вверх ногами, когда снежная женщина вырвала его, завывая, когда почувствовала, что с ней делают, что она исторгает; руки альбиноса выскользнули из её пизды с ладонью крепко обхватившей верёвкой, которая была и не верёвка вовсе. Широкоскулое лицо, залитое кровью, казалось, кричало в такт матери, хотя никаких звуков не издавало; альбинос перехватил пуповину, и та, в свою очередь, обмоталась вокруг горла плода. Он выглядел почти человеком, выводок свиньи и обезьяны. Белец крепко зажал пуповину в кулаке и сильно дёрнул. Всё тело, почти такое же большое, как он сам, выскользнуло наружу в потоке околоплодной жидкости, крови и последа, с которым оно былo переплетено. Свернувшись калачиком, с закрытыми глазами, его покрытые склизким мехом конечности слабо шевелились, пытаясь сделать первый вдох.
Белец почувствовал, что его отбросило в сторону, он кувыркнулся в воздухе и упал на земляной пол пещеры, спутав руки, ноги и вывалившийся член. Некоторое время он лежал в беспамятстве, опасаясь, что в результате удара вывихнул ногу. Но, кроме боли, всё было в порядке, он мог ею двигать. Он глубоко дышал, каждый вдох давался ценой, кто знает, скольких сломанных рёбер.
Белец опознал низкий и ужасный звук. Он сел, задыхаясь от боли, его член почти обмяк, а в кобуре остался один фаллоимитатор. Он приземлился в дюжине ярдов от снежной женщины, которая тоже сидела, её тело стало отвратительным, как у самок после родов, каким-то развалившимся и неправильной формы.
Она держала своего детёныша, прижимая его безжизненные губы к соску и издавая низкий и ужасный звук. Она сидела в луже кровавой грязи, всё ещё истекая кровью после выкидыша, устроенным Бельцом, и этот звук, который она издала, был началом крика горя и ненависти. Он знал, потому что слышал его раньше. Даже демоны могут скорбеть.
Когда он попытался встать, она подняла голову, и её глаза встретились с его глазами. И тогда она закричала в кипящей ярости. Её ребёнок был мёртв, и она отбросила его в сторону, её глаза кипели безумием и не отрывались от лица альбиноса, а её огромный рот извергал вопль ужаса, печали и ненависти. Она тоже начала вставать, но даже когда она встала на свои ноги, ноги подкосились под ней; лужа крови, из которой она встала, была причиной её слабости. Она рухнула на колени, упала на руки, и её крик превратился в стон, когда она тяжело опустилась на пол пещеры.
Её дыхание было тяжёлым и прерывистым. Она потеряла так много крови и до сих пор теряла её. Она умирала. Но её глаза не отрывались от альбиноса, который ещё не мог стоять на ногах. И она начала ползти к нему. Бельцу пришли на ум слова, но не из какого-то священного текста, а скорее из самого знаменитого романа господина Мелвилла:
"До последнего я сражаюсь с тобой"[21].
Он увидел, что в глазах существа не было разума, что её демонические узы разорваны чем-то более сильным, чем цепи ада - узы матери и ребёнка сильнее всего. Договор будет разорван. Он не познал бы её. Она уничтожит его. Белец не пытался убежать от неё. Он достал своё второе Распятие.
Одна чудовищная рука схватила его за лодыжку. Её сила утекала между ног, но её воля была направлена на последний акт; её огромный рот широко раскрылся, оскалился гниющими зубами, и она потащила альбиноса к себе. Он лежал на спине, когда его тащили по грязному полу, прижимая к груди Распятие, и молился. Святые слова не сходили с его уст, но другие.
- Из самой глубины Преисподней, - произнёс Белец, - наношу тебе удар.
С ворчанием он сел, волоча задницу по грязи, и обнаружил, что его нога уже в её пасти, подаётся между челюстями, готовыми укусить. Импульс сидения способствовал его толчку, когда он изо всех сил вонзил конец божественного фаллоимитатора в её правый глаз, лопнув его и пробив тонкую кость в задней части глазницы и мозг снежной женщины.
Эффект был шокирующим в своей стремительности. В одно мгновение существо собиралось сожрать его с ног до головы, а в следующее упало замертво, лоботомированное гигантским деревянным членом. То же самое он проделал с Девой-Медведицей, но тот демон продолжал жить, созданный из эректоплазмы. Снежная женщина умерла, так как она была живой, настоящей. Что-то редкое исчезло из этого мира. Рот неплотно сомкнулся вокруг его голени, когда голова упала на пол, один глаз всё ещё был открыт и смотрел на него.
Белец тяжело дышал, его сердце бешено колотилось. Он убил её. Он убил пятую Весталку-Блядь, прежде чем запечатал её Щель. Белец вытащил ногу из пасти снежной женщины. На мгновение нить густой слюны повисла между его пальцами и губами, а затем разорвалась.
Тут он лёг и стал ждать. Его плоть, его кровь и его душа были потеряны, потому что он нарушил сделку. Если подумать, то быть съеденным снежной женщиной заживо было бы лучше: инстинкт заставлял его бороться за свою жизнь, но если бы он просто позволил себя убить, то, по крайней мере, его душа была бы спасена. Сделка была нарушена, и он был нарушителем. О наказании думать не хотелось.
Он составил молитву Марии Магдалине, Деве-Блуднице, матери и жене Назаретянина. Суть молитвы заключалась не в том, чтобы попросить прощения за свои грехи, а только в том, чтобы попросить прощения за то, что потерпел неудачу. Он ждал. Над ним висели люминесцентные грибы в аурах своего странного и тошнотворного света. Ауры, сияние, кольцо света, окружающее Небесные видения; слёзы стояли у него в глазах, он с горечью осознавал, что никогда не сможет получить прощения за такую неудачу, как его. Он ожидал Aрхитектора плоти, ожидал злорадства перед окончательной тьмой и вечностью в качестве раба Ада. Или, возможно, демон-владелец МакГрегора, Арчимбольдо, лично придёт за таким призом, как он; ведь он не только святой, но и один из Сынов Ордена Непорочности. Он ждал.
Ничто не пришло забрать его. Белец не понимал. Он снова медленно сел и посмотрел на снежную женщину. Распятие до сих пор торчало из яично-желеобразного месива правого глаза, струйка крови стекала в вонючие лобковые волосы, покрывавшие щеку. Её целый глаз полностью остекленел, а от плоти, которая начала растворяться обратно в эректоплазму, исходил запах гниющей рыбы.
Альбинос осторожно поднялся на ноги, шипя от боли, вызванной различными ранениями, неустойчиво стоя на ногах (нога почти вывернулась из бедра). Он ожидал, что попадёт в засаду, и поэтому не позволял себе надеяться, так как если бы он позволил себе надеяться, а потом внезапно лишился бы этой надежды, то лишился бы и своего достоинства. Таков путь Ада. Однако всё равно ничего не пришло.
Он стоял и смотрел на длинное тело, лежащее перед ним, наблюдал, как из лобкового меха, покрывавшего его, выходят паразиты, сегментированные существа с бегающими антеннами, сложными глазами, мандибулами и яйцевыми мешками. Даже слизни-балянусы сочились из корок язвы вокруг её пизды и начинали сочиться от угасающего тепла. Некоторые из тварей направились к другому трупу. Белец заметил, как паразиты ползут к абортированному снежному человеку, и тупо думал, почему они это делают. И вдруг ему пришла догадка.
Он неуверенно обошел труп Рыжицы и последовал за паразитами. Зачем им покидать своего мёртвого хозяина ради другого мёртвого хозяина? Они не стали бы. Зародыш дышал, он был жив. Внезапно брошенный своим родителем, он совершил то же действие, что и повитуха, шлёпающая младенца; лёгкие впервые начали дышать воздухом. Пуповина задушила его только в том смысле, что кровь матери, насыщенная кислородом, перестала поступать.
Паразиты-колонисты облепили младенца, но, только чтобы отложить на нём кладки яиц перед смертью, оставляя белёсые пузырьки, вязнущие в его тонком, ещё влажном меху. Белец стоял над этим новым поколением и удивлялся. Детёныш снежной женщины тихо дышал, его глаза закрыты от мира, как у новорождённых многих видов, он лежал на боку, прижав руки к груди и подтянув колени, но не скрывая того, что лежало между ними. Между ног он был мужского и женского роду.
Последняя насмешка. Девственное рождение, подражающее тайне Ордена. Гермафродит, но не истинный. В конце концов, это было творение хирургии: его крошечные яички и пенис висели под пиздой взрослой человеческой женщины. Пятая и последняя Щель находилась на животе младенца.
Белец почувствовал, как твердеет. Липкий от крови цвет его члена стал почти чёрным, пятнистая радуга начала переходить в дугу, полудугу и наконец выпрямилась в самую длинную и твёрдую эрекцию, которую когда-либо он испытывал, размером с предплечье. Онa поднималaсь из его паха с огромным кулаком-залупой в триумфе.
- Вот как это делается, - выпалил Белец, обмотал пуповину вокруг собственного горла и сильно потянул за неё, приятно задыхаясь, когда насаживался на Щель детёныша снежной женщины - тот был такого же размера и веса, как трёхлетний человек и легко насаживался и поднимался на его промежность. Затем он заёб детёныша снежной женщины до смерти.
- Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipisicing elit...
Он погрузился по самые яйца в кишки ("Дорогуша" Мэри Мэгги).
- ...sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua...
И ещё дальше он почувствовал, как сам заполняет его горло (Дева-Медведица).
- ...ut enim ad minim veniam, quis nostrud exercitation ullamco laboris nisi ut aliquip...
И далее вверх в мозг (Бабуля Спаклер).
- ...ex ea commodo consequat, Duis aute irure dolor in reprehenderit in voluptate velit esse cillum dolore eu fugiat nulla pariatur...
Его член, проходя через него, растолкал всё, что было перед ним, мясным поршнем оттолкнул сердце существа (Клитокрис).
- ...excepteur sint occaecat cupidatat non proident, sunt in culpa qui OFFICIA deserunt MOLLIT anim ID EST LABORUM...
В рот, и жёсткий узел мышц выпятился между губами, как яблоко во рту молочного поросёнка, и, задыхаясь до такой степени, что глаза наполнились яркими вспышками и чёрными пятнами, он кончил, как потоп, как фонтан, ревущим потоком горячей солёной липкой спермой, так сильно, что мягкое место - родничок на макушке головы детёныша снежной женщины - взорвалось, как гигантский нарыв, извергая мозг и семя.
- ...AMEN.
(в небе появилось великое знамение)
oн увлёк меня в пустыню, и я увидел женщину
(женщину, облачённую в солнце)
сидящую на красном драконе, преисполненном именами богохульными, и женщина была одета в пурпур и багряницу
(под ногами у неё луна, а на голове её венец из двенадцати звёзд)
и в руке её золотая чаша, полная мерзостей и скверн блуда её
(oна была с дитём и громко кричала от боли, когда рожала)
и на челе её было начертано имя: Вавилонская Блудница, мать всех блудниц и мерзостей земных
(в небе появилось ещё одно знамение - огромный красный дракон с семью головами и десятью рогами, и хвост его сметал третью часть звёзд на небе и низвергал их на землю)
и увидел я женщину, упившуюся кровью святых и кровью мучеников Спасителя, и когда я увидел её, то увидел, что она упилась кровью святых и кровью мучеников Спасителя
(и встал дракон перед женщиной, собирающейся родить, чтобы пожрать дитя её, когда она родит)
я удивился с великим восхищением
(oна родила сына, которому суждено железным жезлом править всеми народами)
Дверь открылась. Устало пошатываясь, Белец вышел из темноты обратно в невозможно гигантскую комнату, в которую он ступил, когда впервые пересёк порог Полумира. Он огляделся вокруг и едва разглядел особняки, которые когда-то усеивали огромную деревянную равнину, а теперь превратились в руины из кирпича и досок, а их измученные обитатели были раздавлены. Его взгляд упал на Маршалла МакГрегора, сидевшего на земле перед ним в окружении разрушенных кукольных домиков. Карлик ревел, обнимая кукол. Куклы, которые ему были знакомы. Куклы, у которых лопнули швы и из-под набивки текла кровь.
- Мои девки, - всхлипывал он, его член повис крошечным, точно вылупившийся птенчик, раздавленный под потными валиками его пуза. - Tы, ёбаная свинья... Tы, дрянь... Tы уничтожил моих девок. Весталок...
Раздался отдалённый раскат грома.
- На этом всё, - отрезал Белец. - Сексорцизм окончен.
Так и было: каждая Щель былa запечатана, наполнена его священным семенем, продуктом многих поколений гермафродитного кровосмешения. Пять замочных скважин, открывающих путь в Бездну, позволяющих плоти и крови проникать в адский мир духов - сломаны.
Снова прогремел гром.
Его пыльник лежал там, где он его сбросил, и его тонированные очки тоже. Он одевался медленно, его тело протестовало против всех издевательств, выпавших на его долю за последние несколько часов. Хоть его и приучили отбрасывать все мысли, кроме своих обязанностей, подавить любое самолюбие, быть безэмоциональным... он думал, что заслуживает долгий-долгий отдых на перине.
Снова гром - он приближался через деревянную равнину.
- Годы! - воскликнул карлик, и его кулаки били по земле. - Годы я потратил на подготовку! Сделка, которую я заключил! Кровь, которую я пролил! А потом пришёл ты и всё испортил!
МакГрегор был жалок и оплакивал себя. Стражники-евнухорны, стоявшие у дверей, теперь обступили мага со всех флангов, чтобы предотвратить его побег, хотя такие действия с его стороны казались маловероятными. Он больше походил на избалованного малыша в последних припадках истерики, гротескный ребёнок сидел среди игрушек, которые он разрушил в идиотской ярости.
Дверь была открыта, и через неё дул ветерок из прерий. Пахло хорошо.
Чистотой.
Без воспоминаний.
Гром гремел всё ближе, всё ближе.
Белец обошёл евнухорнов стороной, хотя они и не обратили на него внимания; их внимание было сосредоточено в другом месте, их головы вскинуты вверх и смотрели на что-то вдалеке, позади него, в приближающемся расстоянии.
Это был не гром.
Белец переступил порог и был уже наполовину в мире людском, когда, подобно жене Лота, оглянулся.
Не гром, но шаги.
Нога опустилась на Полумир, сокрушив его, словно карточный домик.
Зверь пришел за тем, кто подвел его;
(как вверху, так и внизу)
Макгрегор был похож на куклу, которую он остановился, чтобы поднять.
(козлиные глаза, размером с тележное колесо, и они УЗРЕЛИ).
Его плоть была чисто белая, за исключением его члена, который был огромен, как локомотив, и был всех цветов радуги...
Белец ушёл, так и не увидев, что было дальше. И когда дверь за ним закрылась, она закрылась на здании, которое стало ещё одним мёртвым и заброшенным зданием в мёртвом и заброшенном городе. Oн оседлал своего мула и ускакал в красноту закатного Запада.
(a у него или у неё было лоно и оно было брюхатым!)
Перевод: Pyogenick
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
около 1.83 м.
"Ад на колесах" был передвижной коллекцией наскоро собранных игорных домов, танцевальных залов, салунов и борделей, которые последовали за армией железнодорожников "Union Pacific" на запад, когда они строили первую трансконтинентальную железную дорогу в Северной Америке в 1860-х годах. Огромное количество молодых людей, получающих заработную плату, работающих в отдаленной местности, вдали от домашних забот, открывало выгодные возможности для бизнеса. По мере того как конец линии постоянно перемещался на запад, "Ад на колесах" следовал за ним, перестраиваясь на окраинах каждого города, который, в свою очередь, становился центром активности строительных работ "Union Pacific".
Джо́рдж А́рмстронг Ка́стер (1839 - 1876) - американский кавалерийский офицер, прославившийся безрассудной храбростью, необдуманностью действий и безразличием к потерям. Погиб 25 июня 1876 года при атаке на превосходящие силы индейцев под командованием Сидящего Быка и Неистового Коня при Литл-Бигхорне, в ходе которой отряд его был разгромлен. Изуродованный труп Кастера был с трудом опознан на поле боя по сохранившимся знакам отличия. После чего он, завёрнутый в одеяла, был захоронен там же вместе со своим братом Томом в неглубокой могиле, которая вскоре была разорена хищниками. 10 октября 1877 года собранные с трудом оставшиеся кости генерала были торжественно перезахоронены с почестями на национальном кладбище в Вест-Пойнте.
около 1.22 м.
около 4.57 м.
синоним слова "альбинос"
Постриже́ние (по́стриг) - в исторических церквях символическое и обрядовое действие, состоящее в пострижении волос в знак принадлежности к Церкви. В западной традиции пострижение совершалось только над священнослужителями и монахами, которые носили на макушке выбритый круг - тонзу́ру (от лат. tonsura "стрижка"). В русской традиции аналогом тонзуры являлось гуменцо́.
Доли́на монуме́нтов или Долина памятников - уникальное геологическое образование, расположенное на северо-востоке штата Аризона и на юго-востоке штата Юта (США), вдоль границы между штатами, на территории резервации индейского племени навахо, один из национальных символов Соединённых Штатов.
Веста́лки - жрицы богини очага Весты в Древнем Риме, пользовавшиеся большим уважением и почётом. Институт весталок считался основополагающим для безопасности и благополучия Рима. Весталки освобождались от привычных социальных обязанностей, отказываясь вступать в брак и сохраняя целомудрие на время своей 30-летней службы, посвящая жизнь соблюдению религиозных ритуалов и поддержание священного огня в храме
Талму́д (ивр. "учение") - свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма, охватывающий Мишну и Гемару в их единстве; сборник уникальных произведений, обнаруживающих композиционное единство, включающее дискуссии, которые велись на протяжении около восьми столетий законоучителями Эрец-Исраэль и Вавилонии, приведшие к фиксации Устной Торы. Центральным положением ортодоксального иудаизма является вера в то, что Устная Тора была получена Моисеем во время его пребывания на горе Синай, и её содержание веками передавалось от поколения к поколению устно, в отличие от Танаха ("еврейской Библии"), который носит название "Письменная Тора" ("Письменный Закон").
около 18 см.
около 33 см.
Пóтлач - традиционная церемония демонстративного обмена дарами (иногда также уничтожения "излишних" материальных ценностей) индейцев тихоокеанского побережья на северо-западе Северной Америки (как в США, так и в канадской провинции Британская Колумбия). Главная цель потлача — перераспределение богатств общины и налаживание общественных связей.-
Клоаци́на, или Клоаки́на - в римской религии богиня-покровительница городской канализации Древнего Рима. Предположительно заимствованная у этрусков, она была отождествлена римлянами с Венерой и рассматривалась как её ипостась — Venus Cloacina: Венера-Очистительница, Венера Клоаки. Святилище Венеры Клоакины находилось на Римском форуме у места, где сточный канал, проходивший под базиликой Эмилия, вливался в Большую Клоаку.
это воспаление десен без нарушения целостности зубодесневого соединения
около 15 см.
около 61 см.
изложение основ какого-либо знания, чаще всего вероучения какой-либо религиозной конфессии или учебник с изложением этого знания или вероучения. Катехизис обычно изложен в виде вопросов и ответов. Может быть как в форме официального вероисповедного документа какой-либо конфессии, так и в форме авторского изложения основ вероучения или знания.
сексуальный ритуал, символизировавший брак между мужским и женским божеством, роли которых исполняли люди. Ритуалы иерогамии были частью так называемой ритуальной проституции.
около 3.05 м.
фраза из романа "Мо́би Дик, или Бе́лый кит" (1851) Германа Мелвилла