"БЕЗ АНЕСТЕЗИИ" (антология экстремального хоррора)

Брайан Розенбергер & Джон Боден "Иногда ты на коне"

Дамаскус Минсмейер "Кровь и глина"

Дж.Ф. Кэппс "Вечер в кино"

Скотт Харпер "Себастьян и джунгли страданий"

Саймон МакXарди "Обжора из моря"

К.М. Сoндeрc "Накрашенные ногти"

Томас Р. Кларк "Ящик ненависти в ее сердце"

А.М. Бэйкон "Вердикт"

Примечания

Annotation

Вы любите экстремальные ужасы?

Является ли отличная захватывающая история с экстремальным насилием, запекшейся кровью и натуралистичным содержанием вашей чашкой кровавого чая?

Если вы ответили утвердительно, тогда пристегивайтесь, потому что у нас есть антология для вас!

Издательство "Splatter Ink Publishing" представляет "БЕЗ АНЕСТЕЗИИ" - антологию без границ, составленную специально для читателей, любящих экстремальные ужасы! Мы собрали уникальные экстремальные истории ужасов от одних из лучших представителей этого жанра. Истории, описанные в этой книге, заставят ваш желудок скрутиться, а мозг - извиваться.

Запрыгивайте в школьный автобус вместе с подростком-социопатом. Узнайте, что должна делать измученная жена, когда ее пьяного мужа тошнит на званом ужине. Отправляйтесь в джунгли Африки, где вас ждут смерть и кровавая бойня. Присоединяйтесь к молодой паре и сходите вечером в кино, где есть ужасы похуже тех, что показывают на экране.

Эти и другие истории ждут вас.

Но, читатели, берегитесь, вас ждут кое-какие натуралистичные, ужасные и кровавые штучки!

"БЕЗ АНЕСТЕЗИИ"

Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.

Это очень шокирующие, жестокие и садистские истории, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.

Посвящается

Дэниелу Дж. Вольпе и Лизе Тон. Вы двое зажигаете!

"БЕЗ АНЕСТЕЗИИ"
(антология экстремальных ужасов)

Рональд Келли
"Дровяной сарай"

Автобус №38 почти подошел к концу своего дневного маршрута, оставалось всего две остановки.

В тот день Коул Бреннер сидел на среднем сиденье, а не на заднем, как обычно. Школьный автобус был одним из самых новых и длинных в округе Мангрум, длинной тридцать четыре фута, и вмещал 72 пассажира. В тот момент в нем находились только три человека: Коул, Билли Макдональд и водитель, мисс Андерсон.

- Мы на месте, Билли, - крикнула мисс Андерсон.

Воздушные тормоза "большой синей птицы" зашипели, и все подались вперед на своих сиденьях, когда автобус замедлил ход, а затем постепенно остановился. Мисс Андерсон потянула рычаг рядом с приборной панелью, замигал знак "СТОП" и откидывающиеся двери одновременно открылись.

Билли, один из "ботаников" средней школы округа Мангрум, поправил рюкзак, собрал охапку учебников (социология, математика, физика) и пошел по узкому проходу между сиденьями. Коул ухмыльнулся и выставил ногу, намереваясь подставить мальчику подножку, но мисс Андерсон уставилась на него в сверхширокое зеркало заднего вида.

- Не смейте, мистер Бреннер! - предупредила она.

Ее голос старался звучать хрипло и властно, но Коул слышал, что скрывалось за этим. Слабость и неуверенность. И, он надеялся - страх.

Коул хитро ухмыльнулся и неохотно убрал ногу. Билли прошел мимо, боясь даже взглянуть на громилу. Простое признание того, что он был там, могло вызвать гнев гораздо худший, чем игривая подножка. Это все равно случится завтра или послезавтра, либо в уединении мальчишеского туалета, либо на уроке физкультуры, когда они будут играть в вышибалу.

- Пока, Билли, - ласково сказала водитель. - Хорошего вечера.

Уши Билли Макдональда покраснели, как, впрочем, и всегда, когда с ним разговаривала женщина.

- До свидания, мисс Андерсон. Вам того же.

Потом мальчик спустился по крутым ступенькам, вышел из автобуса и зашаркал через лужайку к своему дому. Рычаг потянули, дверь закрылась, и автобус снова ожил, унося их к следующей остановке. Дом Коула находился в полмили по Ньюсом-Бранч-роуд.

Пока автобус грохотал, Коул сидел совершенно неподвижно и смотрел в затылок водителя. Он ненавидел мисс Андерсон. Ненавидел эту женщину до глубины души. Единственное взаимодействие, которое он когда-либо имел с ней, было негативным. "Мистер Бреннер, успокойтесь!", "Мистер Бреннер, оставьте его/ее в покое!", "Мистер Бреннер, я НЕ хочу слышать такие выражения в своем автобусе!" Она была его водителем автобуса с шестого класса, и ни разу не сказала ему ни одного приятного слова. Конечно, он никогда не давал ей повода для этого. Коул был первоклассным засранцем и задирой, и он это знал. Жестокость и запугивание, вот что было у него на уме.

Да, Коул презирал ее даже больше, чем директора или учителей в школе. Даже больше, чем своих родителей, если такое возможно. Но он хотел ее. Не только в сексуальном плане, но и для других желаний. Темных желаний. Он устал от случайных кошек или собак. Они могли кричать, но не могли говорить. Он жаждал диеты, состоящей из умоляющих, отчаянно взывающих к милосердию, которое он не хотел или не мог дать.

Пока автобус ехал по проселочной дороге, Коул обдумывал все, что знал о Тине Андерсон. Она была невзрачна, как старая тряпка: светло-каштановые волосы, очки с толстыми линзами, узкое лицо с острым носом и слабым подбородком. Но ее тело было неплохим. Красивые сиськи и круглая попка... Но ведь ему было семнадцать, так что он вполне мог посмотреть на полое бревно в лесу и возбудиться. Мисс Андерсон была известна в обществе как тихая и замкнутая женщина. Она не была замужем. Она ходила в церковь. Даже вела занятия в воскресной школе. Он знал об этом не понаслышке. Сам же Коул никогда в жизни не был в церкви.

Он также знал, что она живет в тупике на Ньюсом-Бранч-роуд, в доброй миле или двух от его дома. Там, у черта на куличках, в полном одиночестве... где никто не мог услышать ее крик. Если кто-нибудь даст ей повод для этого.

Коул усмехнулся про себя. Его пульс участился, когда он достал что-то из кармана джинсов. Сталь складного ножа была прохладной в его руке. Он открыл его движением запястья, как учил его отец. Конечно, отец никогда бы не показал ему этот трюк, если бы знал истинные намерения сына.

Он посмотрел на лезвие, спрятанное за сиденьем перед ним. Оно было длиной в пять дюймов и острым, как бритва. Он хорошо знал это, потому что часами оттачивал его на точильном камне в мастерской отца. Просто водил лезвием стали взад-вперед, взад-вперед... Думая о мисс Андерсон.

Теперь они были в четверти мили от его дома. Он глубоко вздохнул и встал, держась одной рукой за спинку соседнего сиденья, чтобы не упасть, а другой сжимая складной нож.

- Сядьте, мистер Бреннер! - голос мисс Андерсон был высоким и гнусавым, раздражающим уши подростка. - Вы не должны стоять, пока автобус не остановится.

Он проигнорировал ее требование повиноваться и продолжал идти. Он держал нож за правым бедром, чтобы она его не видела. Намереваясь достать его только в самый подходящий момент.

- Мне остановить этот автобус, молодой человек?

Коул пошел по центральному проходу между пустыми креслами. Медленно и методично. Ухмыляясь своей жирной, хитроумной улыбкой.

- Мистер Бреннер... Хотите, я позвоню вашим родителям? - спросила она. Она держала свой сотовый телефон в поле зрения, как бы подкрепляя свою угрозу. Теперь ее голос звучал по-другому. Паника? Страх? - Я так и сделаю, вы же знаете. Я уже делала это раньше.

Коул был почти на месте.

Ты никому не позвонишь, - подумал он. - Возможно ты обратишься к своему Богу... за помощью... но он тебя не услышит. Только не там, не в этих лесах. Там будем только ты и я.

Он посмотрел в ветровое стекло. Почтовый ящик рядом с подъездной дорожкой становился все ближе и ближе. Прежде чем она успела нажать на тормоза, он сел на сиденье позади нее, протянул руку и приставил лезвие ножа к ее горлу. Это так напугало ее, что она потеряла телефон. Он выпал из ее руки, отскочил от пола и с грохотом упал на лестничную клетку двойных складных дверей.

- Продолжай ехать, - сказал он.

Для пущей убедительности он схватил ее за волосы на затылке и больно дернул назад.

Он видел ее глаза в зеркале заднего вида. Они были большими и удивленными, словно у лани в свете фар автомобиля.

- Что... что ты себе позволяешь?

- Заткнись, - сказал он. - Оставь свои разговоры на потом... когда начнется боль.

Он почувствовал, как нож в его руке дрогнул, когда она сухо сглотнула. Автобус продолжал ехать мимо дома Бреннеров со скоростью тридцать миль в час. Его родителей не будет дома два или три часа, а может, и дольше, если они будут работать сверхурочно. К тому времени он успеет многое сделать, прежде чем они начнут скучать по нему.

- Куда мы направляемся? - наконец спросила она.

- К тебе, - сказал он.

Целую минуту они ехали молча, прежде чем она наконец заговорила снова:

- Ты ведь знаешь, что тебе это не сойдет с рук?

Коул рассмеялся. Он скорее подумал, чем сказал: Ты не сможешь опознать меня... потому что у тебя не будет ни языка, чтобы говорить, ни пальцев, чтобы писать. Ни глаз, чтобы выделить меня из толпы.

Желтый автобус съехал с мощеной дороги на изрытую колеями грунтовую дорогу, по обеим сторонам которой росли высокие сорняки и чертополох. Еще пять минут они ехали по густым сосновым и дубовым лесам, которые составляли южную половину округа Мангрум и наконец они выехали на поляну, которая вела к дому мисс Андерсон.

- Дом, милый дом, - прошептал он ей на ухо.

Он слегка повернул лезвие ножа, порезав кожу прямо под ее подбородком.

Она вздрогнула, и ее глаза в зеркале стали еще шире.

Вскоре автобус был припаркован. Мгновение спустя дверь открылась, и они оказались на твердой земле. Место выглядело уютным, как раз то, что можно было ожидать от одинокой женщины. Маленький белый коттедж с зеленой черепичной крышей и маленьким двориком перед домом, полным розовых кустов, клумб и скульптур (гномы, керамические животные, скворечники и кормушки). Справа от дома было несколько хозяйственных построек: курятник, дровяной сарай и крытый навес для машины с газонокосилкой и припаркованным под ней седаном "Ниссан".

- Что теперь? - спросила она.

Теперь ее голос звучал как-то странно. Мягкий и с придыханием. Был ли это ужас? Или предвкушение?

- Туда, - сказал он, подталкивая ее к сараю.

Мисс Андерсон шла впереди него, медленно, словно пытаясь подумать... может быть, пытаясь придумать способ сбежать. Он ухмыльнулся и ткнул ее в спину кончиком ножа, чуть ниже правой лопатки. Кровь хлынула под блузку, расширяясь по мере того, как материал поглощал алый поток. Она споткнулась и что-то пробормотала себе под нос.

Что она только что сказала? - подумал он, немного сбитый с толку. - Я правильно ее расслышал? Она только что сказала... "Это очень приятно"?

Они зашагали по траве к небольшому зданию. Справа стояла куча дров, а слева - пень для рубки. В верхушку пня под углом был воткнут топор, старый и красный от ржавчины.

- Пошли! - рявкнул он на нее. - Ты напрасно тратишь наше время. Мне не терпится начать эту вечеринку. А тебе разве нет?

Он смотрел, как она опустила голову, словно в унынии и поражении. Коул ухмыльнулся, оттолкнул ее и пнул в поясницу. Мисс Андерсон хмыкнула и, спотыкаясь, двинулась вперед. Она вытянула левую руку, как будто хотела остановить падение или ухватиться за что-то, чтобы восстановить равновесие.

Он слишком поздно понял, что то, за что она схватилась, было топором.

Коул Бреннер не успел отреагировать. Мисс Андерсон двигалась одной плавной цепочкой движений. Схватившись за ручку топора, выдернула инструмент, развернулась... и направила топор вниз.

Внезапно воздух перед мальчиком стал красным. Брызги... струи... ливень алых капель. Ошеломленный, он посмотрел вниз и увидел, что его правая рука дергается в траве, все еще держа складной нож.

Он почувствовал, как крошечная рука мисс Андерсон схватила его за футболку. Учитывая ее размеры, она обладала большей силой, чем он мог себе представить. Женщина развернула его, и вскоре он, спотыкаясь, брел к сараю...

Он оглянулся через плечо, с колотящимся сердцем гадая, что же пошло не так за такой короткий промежуток времени. Мисс Андерсон весело улыбнулась, ее лицо раскраснелось от возбуждения. Больше всего его беспокоили ее глаза. Они были похожи на камни. Плоские, невыразительные... мертвые. Она поднесла топорик ко рту и провела языком по влажному металлу, сбивая корку, которая, как он теперь понял, вовсе не была ржавчиной. Он в ужасе смотрел, как она крутит ее во рту и жадно глотает.

- Вы были очень непослушным мальчиком, мистер Бреннер, - сказала она сладким голосом, пронизанным ядом и острыми углами. - Пора в дровяной сарай.

Когда Коул приблизился к обветшалому строению, его ноздри раздулись от зловония крови и разложения, а уши наполнились стальным звоном цепей, несущих тяжесть чего-то тяжелого и мертвого... медленно раскачивающегося и поворачивающегося в темноте, которое ждало его внутри.

Перевод: Грициан Андреев

Эрик Батлер
"Нуждается в ремонте"

Джоани проснулась в замешательстве. В голове у нее пульсировала боль, но больше всего ее беспокоила постоянная тупая боль между ног. Ее глаза распахнулись, когда она подавила стон. Ей нужно было помолчать... причина была туманной, но она чувствовала, что это важно. Хотя в комнате было темно, Джоани могла достаточно хорошо видеть благодаря лунному свету, проникавшему сквозь три массивных окна спальни. Мгновение она оставалась неподвижной, ее взгляд скользил по сторонам, чтобы убедиться, что она одна. Только я.

Всхлип облегчения вырвался у нее, когда она свернулась калачиком, внезапно осознав, что она голая. В ее голове промелькнула мысль о том, как она приехала в новый дом на берегу озера, который купили родители ее жениха. Ее мечта осуществилась в качестве свадебного подарка... теперь это кошмар. Укол боли и влажности снова привлек ее внимание к промежности. Воспоминания нахлынули на нее, заставляя вспомнить.

Они работали на задней террасе, когда появилась группа мужчин; громких, неистовых, агрессивных мужчин, которые были пьяны... мужчин, которые хотели хорошо провести время и не желали принимать отказ в качестве ответа. Еще одно рыдание вырвалось у нее, когда она вспомнила, как Кайла повалили на землю и как они топтали его ногами. Затем она закричала, прося их остановиться, звала кого-нибудь на помощь, их громкий смех и издевательское подражание ей, когда один из них отстранился, чтобы ударить ее по лицу и перекинуть через плечо.

Слезы обильно текли по ее щекам, когда она пыталась отогнать мысли об их лицах, их прикосновениях, толчках и хрюканье, о том, как они смеялись над ее протестами... ощущение их внутри нее. Рвота брызнула с ее губ, когда воспоминания захлестнули ее.

Вонючее месиво покрывало матрас и стекало по бокам. Матрас, который Кайл только что купил, чтобы удивить ее, чтобы им не пришлось лежать на жестком холодном полу, пока они будут приводить дом в порядок.

Она вспомнила, как от него по телу пробежал жар, когда он прошептал ей на ухо:

- Секрет перед медовым месяцем.

Джоани прижала кулак к губам, не обращая внимания на боль, пытаясь подавить рвущиеся наружу рыдания. Тссс... возможно, они все еще здесь. Ее желудок сжался при этой мысли, когда еще больше рвоты протолкнулось мимо ее ладони, стекая по руке на грудь. Ее нос обожгло от сладковатой, тошнотворной вони; желудок сжался в третий раз. Она перекатилась на противоположный бок, молясь, чтобы ее снова не вырвало. С другого конца спальни донесся скрип, и в лунном свете стало видно, как открывается дверь.

Джоани затрясло, и она закрыла глаза. Что, если это не Кайл? Эта мысль только усилила ее ужас. Испуганный вскрик вырвался у нее, когда чья-то рука схватила ее за лодыжку и потянула вниз по кровати, пока ее зад с глухим стуком не ударился об пол. Она тихо застонала, когда толчок послал волну боли по ее влагалищу.

- Да, вот как мне нравится моя, стонущая и готовая к большему, - произнес резкий голос, когда грубые руки схватили ее за волосы и потянули вперед.

Джоани изо всех сил старалась не отставать, хватаясь за руки, чтобы ей не вырвали волосы. Ее стон превратился в сплошной крик боли и ужаса, когда он оттащил ее от кровати. Неровный пол врезался ей в колени, оставляя после себя выбоины и занозы. Мужчина перестал тащить ее, когда они добрались до центрального окна.

Лунный свет осветил мужчину, и она заскулила от ужаса, узнав в нем Первого. Того, кто привел ее в дом, раздел, избил руками и ремнем и заставил... ее мысли были прерваны очередными сухими приступами рвоты. Покачав головой, oн заехал кулаком ей в спину, выбив воздух из ее легких.

- Хватит этого тошнотворного дерьма. Ты уже испортила постель, - прорычал он, бросая полотенце рядом с ней. - А теперь смой эту грязь со своей руки и груди, чтобы мы могли начать все сначала. У нас запланировано еще кое-какое веселье, но я хотел трахнуть тебя еще раз, пока ты все еще тугая.

Слова отскочили от Джоани так же легко, как ее рвота, когда она вытиралась, оставив после себя только зловоние. Она отбросила полотенце в сторону, боясь того, к чему может привести любая задержка. Ее взгляд задержался на окне и работе, которую Кайл выполнял ранее. Он хотел заменить изоляцию, и Джоани поняла, что он оставил несколько инструментов.

- Возможно, ты захочешь закрыть глаза, - сказал Первый, наливая ей "Джек Дэниелс", прежде чем сделать большой глоток. Джоани ахнула, жидкость обожгла ее открытые порезы. - Ну, я не могу возбудиться, когда от тебя пахнет, как с фабрики по производству блевотины... так что приготовься отсосать его.

Он снова схватил ее за волосы, направляя ее лицо к своей промежности. Она заставила себя открыть глаза, уставившись на его полуэрегированный пенис, подпрыгивающий в предвкушении.

- Давай посмотрим, годится ли этот рот для чего-нибудь еще, кроме жалоб, - сказал он хриплым от желания голосом.

Джоани положила ладони на бедра Первого и сцепила руки в замок. Его хватка усилилась, немного оторвав ее волосы от головы, но она держалась твердо, обшаривая глазами пол. Луна скрылась за облаком, погрузив комнату в темноту. Когда онo проплывалo мимо, единственный луч света блеснул на кухонном ноже. Ее глаза расширились, когда она убрала руки с его ног и упала вперед. Лицо Джоани прижалось к его промежности, его пенис прижался к ее щеке, в то время как ее правая рука шарила по полу.

- Тупая сука, засунь его себе в рот, или я засуну его тебе в задницу, - сказал Первый, схватив ее за голову, чтобы повернуть.

Джоани захныкала, когда ее пальцы не нашли ничего, кроме воздуха и пола. Член Первого пробежал по ее коже к губам, и он застонал от удовольствия, заставляя ее рот открыться. Глаза Джоани расширились от волнения, когда кончики ее пальцев коснулись кухонного ножа. Она придвинулась ближе, подняв взгляд и обнаружив, что голова Первого запрокинута назад в экстазе.

- Ублюдок, - прорычала она, слова были искажены.

Первый опустил взгляд, на его лице было замешательство, а в глазах Джоани, когда она посмотрела на него снизу вверх, засветилась ненависть.

Ее свободная рука схватила его за мошонку и сильно потянула вниз, когда ее зубы сомкнулись. Его пальцы вцепились в ее волосы, дергая и выворачивая, пытаясь высвободиться из ее рта. Крики боли вырвались у него, когда он попытался отодвинуться. Джоани провелa лезвием по его мошонке; кровь и сперма брызнули, когда нож надрезал его яйца. Его крики усилились, когда ее передние зубы щелкнули друг о друга, и лезвие полностью рассекло тонкую стенку его мошонки.

Джоани отстранилась, повернув голову, чтобы выплюнуть его искалеченный пенис, и подняла глаза с широкой кровавой улыбкой. Их взгляды встретились, когда он рухнул на колени, его руки потянулись к окровавленному обрубку, из которого вытекала кровь его жизни. Бессловесное бульканье сорвалось с его губ, когда он повалился на бок. Джоани встала, нависла над нападавшим и сплюнула, ее кровавая слюна попала ему на щеку.

- Ублюдок, - повторила она, на этот раз отчетливо, чтобы он почувствовал ненависть в ее словах.

Она опустилась на колени, освободила его яички и собрала их.

- Теперь ты положишь их себе в рот, или я засуну их тебе в задницу.

Слова вырвались шипением, когда она прижала руку к его губам. Она нажимала до тех пор, пока густая паста из мясного фарша не попала ему в рот, и остановилась только тогда, когда поняла, что его глаза безжизненно смотрят мимо нее.

Вытерев руки о его рубашку, Джоани встала и поспешила к кровати. Пожалуйста, будь здесь... пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Мысли беспорядочно проносились у нее в голове, попеременно крича и шепча, как будто она боялась, что кто-нибудь может услышать. Она опустилась на четвереньки, передвигаясь по матрасу в лихорадочных поисках.

- Слава Богу, - прошептала она, когда ее рука скользнула по стопке одежды.

Она сбросила трусики - они были разорваны сбоку, - но натянула джинсы и футболку. Ее рука потянулась к заднему карману, и сердце пропустило удар. Она вытащила свой телефон, ее руки дрожали. Нет сигнала! Джоани в отчаянии стиснула зубы. Что ей больше всего нравилось в этом месте, так это то, из-за чего их собирались убить.

Ее большой палец щелкнул по приложению "Фонарик", и она продолжила осматривать пол. Ей все еще были нужны туфли. Свет отразился, заставив ее остановиться и наклониться ближе. Ее сброшенные трусики лежали на ручке, но свет падал на стальную головку новой кувалды Кайла. Он использовал его ранее, чтобы снести перегородку в главной ванной. Джоани взялась за ручку и подняла еe, крякнув от удивления при еe весe.

Мысль о том, как Кайл хвастался ранее, вызвала грустную улыбку на ее лице, на мгновение вытеснив все ужасные мысли.

- Четыре фунта разрушительной силы стали размером с молоток, - сказал он, размахивая ею, как средневековый рыцарь или что-то в этом роде.

Ее улыбка погасла, когда раздался стук в дверь. Она бросилась к двери, плотно прижимаясь к стене слева от рамы.

- Господи, Фрэнк, - раздался голос, когда дверь открылась. - Что, черт возьми, ты с ней делаешь? Я не слышал подобных звуков со времен мальчишника Донни.

Мужчина вошел в комнату и на секунду задержался, чтобы расстегнуть пряжку своего ремня. Его брюки соскользнули к лодыжкам, и он дважды хлопнул себя по заднице, прежде чем, шаркая, направиться к кровати. Джоани сосредоточилась на его лысеющем затылке и зарычала. Он был тем, кто занял второе место, она была уверена в этом. Лысый ублюдок искусал ее всю... сильно искусал ее. Она подняла кувалду над головой, держась за рукоятку обеими руками, и шагнула вперед.

- Где, черт возьми, эта сладкая попка? - спросил Лысый, слегка поворачиваясь к окну. - Фрэ...

Джоани могла только догадываться, что он собирался сказать, когда кувалдa обрушилaсь ему на затылок. Кровь и мозги брызнули наружу, покрывая пол, стены и Джоани. Лысый сделал неуверенный шаг вперед, его ноги задрожали, как желе, прежде чем рухнуть под ним. Она подскочила ближе, коснувшись его плеча носком ботинка. Тело забилось в конвульсиях.

Бессловесный вопль вырвался у Джоани, когда она упала на колени, обрушивая кувалду на голову Лысого до тех пор, пока от шеи и выше не осталась только куча размятой слизи. Kувалдa пробилa половицы и вывернулaсь у нее из руки. Она схватилась за покрытую запекшейся кровью ручку, но та выскальзывала из ее рук при каждой попытке освободить ее. Ее щеки надулись от тяжелого вздоха, когда она оставила ее.

Она снова включила фонарик и огляделась в поисках своей обуви. Джоани нашла Первого в дальнем углу, Bторого ближе к телу Фрэнка - первого и самого большого из монстров, если она все правильно запомнила. Надев кроссовки, она схватила кухонный нож и выключила приложение "Фонарик". На данный момент света должно было хватить.

Дверь спальни была открыта, за ней виднелась только темнота. Кайл подумал, что это из-за блока предохранителей, и пообещал ей, что без электричества останется всего одна ночь. В горле у нее образовался комок. Это займет больше, чем одна ночь. При этой мысли у нее на глаза навернулись слезы. Джоани покачала головой, пытаясь прогнать негатив, но слезы текли по ее щекам. Прикусив нижнюю губу, она заставила себя сделать первый шаг вперед. Вот и все, по одному за раз. Она надеялась, что у нее будет план действий еще у порога.

Джоани снова посмотрела в окно. Есть ли у этого больше шансов? Она мгновение колебалась, качая головой, прежде чем снова обратить свое внимание на темный коридор. Даже если бы она открыла окно, оно было бы прямо перед ней. Она не могла рисковать. Дом у озера был не таким уж большим; если она будет осторожна, это будет лучший выход.

Сделав два шага, Джоани остановилась, напрягая слух, чтобы расслышать что-нибудь в темноте. Пятна лунного света просачивались сквозь окна, но все равно большая часть дома была погружена во тьму. До нее донесся тихий гул голосов, и она решила, что они находятся в гостиной. Как только она добралась до конца коридора, то смогла повернуть направо и достаточно хорошо все разглядеть с верхней площадки лестницы. Затем нужно было спуститься по ступенькам, быстро повернуть направо и пройти по заднему коридору на кухню. Тогда Джоани могла бы выползти в окно или случайно прокрасться к задней двери, хотя этот выход был виден из гостиной.

Звук голосов стал громче, когда она на цыпочках прошла по коридору. Джоани глубоко вздохнула и повернула направо, шаркая ногами, направляясь к лестнице. Наверху она присела на корточки и посмотрела налево. Последние двое были там. У нее перехватило дыхание, и она сильно прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от судорожного вздоха. Кровь наполнила ее рот, когда она наблюдала за двумя мужчинами, пьющими пиво у камина.

Горячий, противный гнев поднялся в ее груди. Эти двое наслаждались ее камином. Они напали на нее и Кайла и теперь сидели в ее доме, как ни в чем не бывало... как будто она и Кайл были никем. Она легко ступала по ступенькам, пытаясь вспомнить, скрипели ли какие-нибудь доски, когда они поднимались и спускались раньше. Двенадцать шагов... двенадцать шагов к свободе или плену. Смех наполнил дом, пока двое мужчин продолжали разговаривать.

Джоани прокралась вниз по лестнице, не сводя глаз с гостиной и мягкого света от камина. Оба мужчины смотрели на пламя, и Джоани ненавидела их. Тот, что слева, был одет в рубашку поло с поднятым воротником. Он был почти так же груб, как и Первый, но, казалось, его больше интересовало заставить ее выплакаться, чем просто плакать. О другом она думала как о "Малыше". Сам мужчина не был ничем подобным, толстым и рыхлым, но член у него был маленький. К счастью, к тому времени, когда подошла его очередь, она уже то отключалась, то приходила в себя.

Джоани стояла у подножия лестницы. Гнев настолько поглотил ее, что она не заметила, как быстро спустилась вниз. Она откинулась назад, позволяя теням скрыть ее, пока изучала этих двоих. Это было у них не в первый раз. Она хотела заставить их заплатить за это. Какой-то проблеск привлек ее внимание, и она взглянула на возвратно-поступательную пилу на батарейках, стоявшую на полу позади мужчин.

Прикусив нижнюю губу, она прикинула, что потребуется сделать пять шагов, чтобы взять пилу в руки. Лезвие было очень длинным. Джоани вспомнила, как Кайл хвастался этим, хвастался тем, как много еще он может сделать. На фоне потрескивания огня до ее ушей долетали обрывки их разговора. Ее лицо покраснело от смущения, когда эти двое заговорили о ее сиськах, ее "киске" и воображаемом способе, которым они ее возбуждали, в конце концов заспорив, на кого она западет. Смущение сменилось раскаленной добела яростью, и она бросилась вперед.

Голова Малышa повернулась в ее сторону, у него вырвался возглас удивления, когда он отшатнулся от Джоани, которая подхватила пилу. Ее пальцы нащупали кнопку включения и предохранитель, активировали лезвие пилы и опустили его на шею Поло. Лезвие рассекло его кожу и мышцы, брызнула кровь, когда она перерезала яремную вену. Поло трясся и извивался, крича, когда лезвие вонзалось все глубже и глубже, пока не зацепилось за его лопатку и не заскулило в знак протеста.

Джоани отпустила пилу и начала резать хозяйственным ножом, нанося огромные порезы на его лицо, шею и спину. Поло затих, когда на его губах появились крошечные кровавые пузырьки. Его тело еще несколько раз содрогнулось в конвульсиях, прежде чем голова откинулась в сторону, оторвавшись от плечевой мышцы.

- О Господи! O черт, о черт! - заскулил Малыш, отползая от своего друга поближе к огню.

Джоани обошла тело Поло и оглядела комнату. К стене между ними была прислонена кувалда побольше. Малыш проследил за ее взглядом и взвизгнул. Он пополз к ней на четвереньках. Она бросилась вперед, нанося удары своим кухонным ножом. Лезвие вонзилось ему в плечо. Он взвыл от боли и отдернулся. Раздался щелчок, когда лезвие вырвалось из рукояти, оставив острие в его коже. Кровь брызнула вверх по слабой дуге, забрызгав пол вокруг него.

- Гребаная сука! - взвизгнул он, выплевывая слова, когда, спотыкаясь, отошел от нее, поскользнувшись в своей крови и рухнув в камин.

Малыш завопил, когда его одежда, кожа и волосы подпитали пламя. Он изо всех сил пытался выбраться из пламени, но Джоани ударила его головкой кувалды в живот, чтобы затолкать еще глубже в пекло. Его крики и борьба становились все тише по мере того, как пламя пожирало его рыхлую плоть. Она повернулась и отбросила бесполезный кухонный нож в сторону, остановившись на мгновение, чтобы схватить длинную крестообразную отвертку. Лучше, чем ничего.

Джоани вышла через заднюю дверь. Тихий стон привлек ее внимание, и она поняла, что Кайл лежит во дворе. Она поспешила к нему, скользнула к нему сбоку и встряхнула его. У него вырвался еще один стон, но он не очнулся. Им нужна была помощь, и как можно скорее. Главная дорога? Кайл клялся, что движение было беспрерывным, поскольку дома на озере продавались как горячие пирожки.

Джоани поцеловала его в лоб, прежде чем встать и поспешить вниз по подъездной дорожке. Она выбралась на дорогу, и фары осветили ее. Визг шин наполнил ее уши, когда она вскинула руки. Она отшатнулась к борту грузовика, когда стекло опустилось.

- Господи, дорогая, - сказал мужчина, наклоняясь, чтобы открыть пассажирскую дверь.

Джоани проскользнула внутрь.

- Пожалуйста... моему жениху нужна помощь.

- Ну, конечно... конечно, - сказал водитель, набирая скорость. - Сотовый здесь ни хрена не принимает, но тебе повезло. У моего брата, Фрэнка, есть квартира чуть дальше по дороге. Он сможет помочь.

Джоани прижалась к дверце, не сводя глаз с водителя. Он взглянул в ее сторону и ухмыльнулся. Грузовик набрал скорость, и Джоани поняла, что вылезать уже слишком поздно. Водитель протянул руку и похлопал ее по ноге. Джоани взглянула на его руку, лежавшую на ее колене. Ее взгляд вернулся к его лицу. Он наблюдал за ней краем глаза, его рука скользила вверх по ее ноге.

- Знаешь, ты выглядишь как человек, который, возможно, встречался с моим братом, - сказал он хриплым голосом. Джоани начала причитать, когда водитель продолжил после резкого смеха: - О да, ты встречалась с Фрэнком. От тебя разит им. Я надеюсь, ты действительно готова повеселиться... Я научил его всем его трюкам.

Перевод: Zanahorras

Брайан Розенбергер & Джон Боден
"Иногда ты на коне"

Мадфлап, штат Кентукки, не значился на многих картах. К югу от Харлана и немного восточнее нигде, Мадфлап был жалким городком. Это было место, где мечты совершали самоубийство ржавыми лезвиями для бритья или тонули в дешевом ликере – цирроз печени у по-настоящему решительных или пьяная автокатастрофа у менее удачливых. Те, кто обладал предпринимательским духом, были сожжены вместе со своими устремлениями, поглощены огненными взрывами в лабораториях по производству метамфетамина. Вся плоть растаяла, и в Мадфлапе, где был только один дантист с надлежащими документами, уведомление ближайших родственников часто было проблемой для правоохранительных органов.

Это было не слишком похоже на ловушку для туристов. Кладбища и их обветренные надгробия обладали необычной привлекательностью, как и домашняя помадка и ириски с морской водой. Сладости, от которых портятся зубы; Мадфлап развращает сердцевину души. Если вам не повезло там родиться, удачи вам выбраться отсюда. На кладбище Мадфлап было "посажено" не так уж много иногородних. Вот как это нравилось местным жителям.

Кэм был доморощенным, и у него была коллекция самодельных татуировок, любезно предоставленная "BIC". Те, что были получше, больше подходили для размещения на стене пещеры, или во внутреннем убранстве пирамиды, или на теле заключенного в центре заключения округа Харлан. Никто не смеялся ему в лицо над дерьмовым мастерством. Кэм был бойцом. В лучшем мире с надлежащим тренерством, лучшим воспитанием, школьной системой, которой было бы не наплевать, он мог бы стать соперником в легком весе. Его левый удар был молниеносным, а правый - кирпичом. Kирпич также был бы описанием его интеллектa. У него всегда лучше получалось бить по лицам, чем читать книги. Книги никогда не дают сдачи. В чем был вызов?

У Кэма были большие мечты, большинство из них были влажными. Ему нравилось драться; ему нравилось трахаться. Он преуспел и в том, и в другом. Он мечтал стать профессиональным боксером, по крайней мере вышибалой в каком-нибудь элитном стриптиз-клубе. Кошельки и женские бедра открываются по его усмотрению. Диплом о среднем образовании, возможно, помог бы ему в осуществлении этих мечтаний. К сожалению, он был исключен на втором курсе за то, что ударил своего учителя геометрии, мистера Такера. Он считал Такера педиком, и когда тот совершил ошибку, прикоснувшись к нему, это было все... Не-сдаешь-экзамен, не-получаешь-свой-диплом.

Годы спустя Такер получил свое – спецоперацию по поимке интернет-хищников. Такер сидел в своей машине, на заднем сиденье лежали клейкая лента, маска и бутылка "Wild Irish Rose"[1]. Он ожидал увидеть молодого человека по имени Билли, у которого были самые симпатичные ямочки на щеках и которому нравилось, когда ему прокалывали соски, а жопу растягивали. К большому удивлению Такера, появился специальный агент Уильям Паунд. Агент оправдал свое имя[3] и обвинил в синякax на лице Такера плохоe состояниe дорог Мадфлапа. Чертовы выбоины и грунтовые дороги, безусловно, были тяжелым испытанием для геморроидальных узлов.

С тех пор Кэм подрабатывал то тут, то там, недолго и не часто, обычно из-за того, что ему становилось скучно или его увольняли. Он делал все возможное, чтобы избегать шахты, продавая травку и другие наркотики. Его отец работал в шахте, добывая уголь из земли. Кэм вспомнил, как он возвращался домой с руками, черными, как у уроженца Ботсваны, и пахнущий виски. Еще до того, как он отправлялся в душ, он тянулся к "Old Crow"[4]. Он говорил между глотками:

- Иногда ты на коне, парень. Иногда - под конем. Сегодня этот гребаный конь выебал меня.

Даже после душа он все еще был грязным. Шахта оставила неизгладимое впечатление, которое нелегко смыть домашним мылом, состоящим из пальмового масла и кремниевой соли. Он погиб в шахте. Обрушение. Вместе с ним еще шестеро. Кэм представлял, что для его отца это был своего рода Aд; он всегда ненавидел своих коллег, а теперь был обречен провести вечность в их компании. Бедный ублюдок. Кэм вспомнил, как он говорил, что войти в шахту было все равно что "войти в пасть Ада". Ничего, кроме тьмы.

В последнее время Кэм зарабатывал на жизнь вождением вилочного погрузчика в "Пиломатериалах Сакстедера" и разливал пиво в заведении "Паб Динка". Сегодня у него был выходной. Даже когда он не был на дежурстве, он часто заходил к "Динку". Сегодняшний вечер был исключением. У Кэма были планы.

Кэм въехал на побитом коричневом "Понтиаке" на стоянку трейлеров, лавируя между брошенными велосипедами, перевернутыми мусорными баками и бродячими собаками, прежде чем прибыть к месту назначения. Свет был выключен. Он газанул и нажал на клаксон.

Из-за трейлера появилась фигура, поправляющая молнию и подносящая руку к лицу, обнюхивая свои пальцы. Высший класс.

- Перестань звонить в дверь деревенщины, приятель. Я прямо здесь.

Бугор бросил свой костыль на заднее сиденье и скользнул в машину. Бугор получил это прозвище не из-за какого-либо физического недуга, а потому, что у него была склонность слишком быстро сближаться с женщинами, независимо от того, знал он их или нет. Ему доставляло огромное удовольствие тереться о них своим 104-килограммовым телом. Яйцеголовые называли это "фроттеризмом"[5]. Для Бугра это было просто хорошее времяпрепровождение. Кэм сказал, что тoт трахнул бы почтовый ящик, если бы у почтового ящика были сиськи.

Бугор (настоящее имя Кевин МакKул) был одним из счастливчиков; ему удалось выбраться из Мадфлапа. Его мастерство на борцовском ковре принесло ему стипендию в универе. Кевин получил диплом преподавателя, но его застукали с дочерью директора, штаны спущены до лодыжек, яйца глубоко засунуты. Бугор, которому не повезло и он остался без работы, вернулся в свой родной город, поджав член.

Он тоже работал в "Пиломатериалах Сакстедера", пока не упал со стеллажа. Он валял дурака, производя впечатление второсортного Кинг-Конга, промахнулся мимо "Фэй Рэй"[6] и бипланов[7] и тяжело приземлился на цемент. 104 килограммa не подпрыгивают. Только Кэм был свидетелем несчастного случая и утверждал, что Бугор передвигал какие-то дрова, когда вес сместился. Претензия работника на компенсацию была удовлетворена.

Бугор все еще принимал таблетки от боли в спине, хотя боли уже не было. Больше всего ему нравились голубые таблетки. Он назвал их "таблетками для астронавтов", потому что "они доставляли его на Луну". Он держал костыль просто для виду. Минет из сочувствия все равно оставался минетом.

- Где этот гребаный Дерри?

- Он с этой-как-ее-там-пиздой? Салли. Ты же знаешь Дерри. "Киска" - его главный приоритет. Он сказал, что встретит нас там.

- Мне, бля, прям полегчало.

Дерри был "GQ"[8] Мадфлапа. Такой привлекательный, он заставлял мужчин волноваться, а женщин мокнуть, пока держал рот на замке. Но его улыбка была полна дыр. У Мадфлапа был дантист, но Дерри не был его постоянным клиентом. У него был гладкий язык и твердый член, и он всегда искал спасения от скуки маленького городка.

- У тебя есть все необходимое?

- В багажнике, - ответила Кэм.

Последней схемой Кэма по-быстрому разбогатеть была экспедиция за снежным человекoм.

* * *

Дерри вешал Кэму лапшу на уши о своих сексуальных похождениях, не вдаваясь в подробности.

Дерри сказал, что он был припаркован в нескольких милях от ручья Фладдермана. Мило и уединенно. Фладдерман был мертв уже много лет, и ни у кого не было причин находиться там, если только они не были под кайфом или не трахались. Он трахал Салли пальцами, когда она вся напряглась. Очень туго, как вагинальные тиски. Потом она начала волноваться, говоря, что там кто-то есть. Дерри включил свет. Ничего. Она бросилась бежать. Как будто было куда бежать? Тупая сука. Догнав Салли и успокоив ее, он услышал, что она видела Бигфута.

- Больше похоже на Бигдика[9], - рассмеялся Дерри.

Он не мог ее успокоить. Ни нежными поцелуями. Ни потиранием шеи. Он проводил руками по ее длинным волосам бутылочно-светлого цвета. Пшик. "Kискa" больше не обломилась, и Дерри отвез ее домой, гадая, что делает Эллисон, официантка в "Свиных шкварках Пита", и во сколько она заканчивает.

Наблюдения снежного человека не были чем-то неслыханным в Мадфлапе. Каждые несколько лет кто-нибудь получал сообщение о том, что нашел следы или сказал, что видел их во время охоты. Однажды несколько ученых мужей из университета приехали сюда, чтобы провести исследование. Попали на первую полосу "Республики Мадфлапa". Они собрали образцы кала и волос, гипсовые слепки следов ног. Их большое открытие было: медведи гадят в лесу.

Кэму пришла в голову идея экспедиции, когда он смотрел одно из телешоу про охотников за привидениями. Эти ублюдки появлялись в старых замках, заброшенных тюрьмах и больницах с привидениями и ни хрена не находили. Просто "холодные пятна", "странные звуки" и "призрачные огни" в хорошую ночь. Они ни хрена не нашли и зарабатывали кучу денег. Кэм планировал предоставить гораздо больше физических ощущений. Если в гребаном Нью-Мексико были инопланетяне, почему Мадфлап не мог быть домом для Бигфута?

Сегодня вечером был пробный запуск.

- Черт, ты это видишь? Гребаная падающая звезда.

Кэм высунул голову из окна, чтобы получше разглядеть. Огненный шар покачивался, как пьяница, ищущий, куда бы упасть.

- Черт возьми, Бугор. Лучше загадай желание.

- Не-а. Бабушка обычно говорила, что кометы - это приветственный вагон Смерти. Загадай на них желание и будь проклят.

- Это та самая бабуля, которая выставила себя напоказ почтальону? Господи, Бугор, я думал, что ты понял, в чем дело.

- Пошел ты. И берегись, вон фургон для перепихона.

Дерри сидел на капоте синего универсала и курил сигарету.

- Ты хорошо использовал фургон сегодня вечером?

- Да, бля. Я продолжаю говорить тебе, что эти девушки-католички лучше всех соображают. Это все из-за репрессий и прочего дерьма. Салли не исключение. Она могла бы высосать желтизну из банана.

- Теперь, когда мы все собрались вместе, мы можем устроить веселье по дороге. Итак, кто будет носить это?

Кэм и Бугор просто посмотрели друг на друга и улыбнулись.

* * *

Кэм никогда не был в шахте или даже в пещере, но он представлял, что темнота внутри очень похожа на ночной лес. Черный, как задница Cатаны. Если бы не проблески луны, проглядывающие сквозь кроны деревьев, ни хрена бы не было видно. Троица бродила по лесу, как упомянутые солдаты, была пьяна и неумела. Кэм держал единственный фонарик, пока Бугор прорубался мачете через сорняки и шиповник. На самом деле ему не нужeн был мачете, но он воображал себя кем-то вроде "жеребцa" из боевика 80-х. От этого у него заныло в члене. Дерри последовал за ним, все еще дуясь.

- Черт возьми, притормози. Я потею, как свинья.

Кэм мог посочувствовать Дерри. После того, как он купил костюм гориллы на блошином рынке, он примерил его; ублюдку стало жарко в спешке.

Он просматривал выпуски "Barely Legal"[10], когда увидел его. Сначала он подумал, что это какой-то ковер с чесоткой. Потом он увидел лицо, прорези для глаз. На странице 16 была изображена какая-то обнаженная латиноамериканка, ее неухоженная пизда была волосатая, как у мамонта. Красота и скотство. На него снизошло вдохновение.

- Я не знаю, зачем я должен носить эту гребаную штуку.

Кэм снова объяснил:

- Охота на снежного человека невозможна без cнежного человека. Это моя идея, и Бугор гораздо более правдоподобен в роли охранника. Кроме того, кто поверит в хромого Бигфута с костылем?

- Господи, Бугор такой же большой, как обезьяна, и почти такой же симпатичный.

- Да, но ты самый быстрый из нас троих. Если какие-нибудь сумасшедшие охотники на уток начнут стрелять, у тебя будет больше шансов выжить.

- Да, но этот костюм обезьяны не пуленепробиваемый, и знаешь что, Эйнштейн, я тоже не пуленепробиваемый. Я говорю, мы будем работать по очереди, или я ухожу к чертовой матери.

- Хорошо, мы будем работать по очереди. И сегодня вечером твоя очередь. Надень гребаную маску, захлопни свою пасть и начинай шевелить булками, сука.

- А я думал, это была экспедиция за Бигфутом? Когда ты называешь это "охотой", я начинаю нервничать.

- Oтлично. Охота. Пиздец. Можешь называть это: Чудесной-Экспедицией-В-Мой-Волосатый-Aнус-C-Бесплатными-Ласками, если это доставит тебе удовольствие. Что бы-черт возьми-ни случилось. Просто надень эту гребаную маску.

Дерри неохотно надел маску гориллы. По крайней мере, это отпугивало насекомых.

- Я тебе говорил, что когда Салли сказала, что видела эту штуку, она сказала, что она была большой и чертовски воняла? Как швейцарский сыр, простокваша и сметана, которые испортились. Я сказал ей, что не чувствую запаха ничего, кроме ее пизды. Ей это не понравилось, поэтому я сказал, что, вероятно, ей просто в нос ударил запах моиx яиц, раз она все время там, внизу. Ей это тоже не понравилось, - Дерри громко рассмеялся сам над собой. - Она шлюха, конечно, но она моя шлюха.

Кэм усмехнулся и сплюнул в зеленую пенистую жижу у их ног.

- Как она тебе все это рассказала с набитым ртом? - зашипел Бугор. - Это правда, что ей нравится, когда ее трахают в задницу? Старик Бакингем, ну знаешь, тот парень, который работает в гастрономе "Быстро и Легко", у которого не хватает большого пальца, сказал мне, что единственный способ заставить ее кончить - это запуканить в какан.

Хихиканье стало громче, а затем внезапно стихло.

- Заткнись, я что-то услышал там, за деревьями.

- Наверное, какой-нибудь дурак отправился на поиски грибов. Вы знаете, что сейчас сезон лисичек. Чертовски вкусно есть с панировкой из крошки крекера. Поджарим их. Ням-ням. Черт, теперь я проголодался.

- Тише.

Внезапно все стихло. Ни сверчков, ни птиц, ни лягушек. Даже ветра не было. Все звуки прекратились.

– Что за... - это было все, что успел пробормотать Бугор, прежде чем огромная тень выступила из-за дерева и взмахнула длинной толстой лапой.

Без всякого предупреждения мачете Бугра просвистел мимо головы Дерри. Сила удара оторвала лицо Бугра от черепа и размазала его по соседнему дереву. Онo ударилoсь о багажник с влажным шлепком и соскользнулo вниз, как жуткая пицца, густо политая красным соусом. Кэм поднял фонарик в качестве средства защиты, но чудовищная лапа выбила его у него из рук. Гигант поднял лапу, готовый раздавить съежившуюся голову Кэма, когда его внимание переключилось на обезьяноподобную красавицу с черным мехом, пытающуюся сбежать.

Кэм медленно опустился на трясущиеся колени и затих. Зверь стоял перед ним, почти девяти футов ростом[11], покрытый густой паршивой шерстью, спутанной, коричневой и кишащей паразитами. Клочья шерсти отсутствовали, обнажая серую плоть и личинок. Череп проглядывал там, где сгнили части нечеловеческого лица. У чудовища были груди, похожие на сдутые воздушные шары, которые свисали с его раздутого живота, такого раздутого, словно карлик пытался сбежать. Из причудливо больших сосков, похожих на шоколадные капли, сочился неоново-зеленый гной. Но это было еще не самое худшее. Огромный, пульсирующий, покрытый кистой член торчал у него между ног, как огромный ободранный палец. Он торчал, как живой. Его цель ясна: оружие, ищущее жертву. Кэм не мог поверить своим глазам; сиськи монстра и гигантский член, которым он щеголял - черт возьми, нога - он должно быть был полтора фута[12]!

С точки зрения улитки Кэм заметил еще кое-что: у существа былa пизда. Большие отвисшие половые губы свисали ниже мошонки существа, как уши слоненка. Мухи жужжали и садились на гениталии. Вонь была такой сильной, что Кэм с трудом подавил рвоту. Там воняло сыром, мочой и неопорожненным мусорным ведром в дамской комнате в самую напряженную неделю месяца.

- Это один из этих гребаных афродитов, - пробормотал он и медленно опустился на корточки в грязь, чтобы не попасть на радар твари.

Существо шагнуло ближе и остановилось, уставившись на изъеденный молью костюм гориллы. Запрокинув голову с ревом, похожим на рев пумы, заболевшей стрептококком, Бигфут схватил Дерри обеими огромными лапами. Он прыгнул вперед, засовывая свой неистовый стояк прямо в его кричащий рот. Сила его толчка была так велика, что несколько зубов во рту Дерри пошатнулись и упали, как надгробные плиты на заброшенном кладбище. Свирепость его толчков обрушила на Кэма ливень личинок и червей. Кэм был слишком напуган, чтобы пошевелиться. После того, что показалось вечностью активности, существо прекратило свои яростные толчки и издало удовлетворенный возглас. Все, что услышал Кэм, был ужасный булькающий звук, похожий на тот, когда засорившийся душ наконец прочищают, а затем тварь отпустила Дерри и неуклюже поплелась обратно в кусты, эрекция все еще бушевала.

Кэм медленно пополз к своему упавшему другу.

- Ох, бляяааа, - выдохнул он, увидев то, что осталось.

Лицо Дерри превратилось в один большой синяк, нос был сломан и искривлен, из него сочилась густая черная кровь. Один глаз болтался, выдавленный из глазницы в результате жестокого изнасилования. Его рот напоминал железнодорожную катастрофу, губы распухли, зубов не было; все лицо было заляпано вонючей спермой. Острая смесь уксуса и пищевой соды, сваренная в чане с доритос и мочой. Кэм подавился и прикрыл рот рукой. Внезапно Дерри открыл свой здоровый глаз. Кэм был так напуган, что его мочевой пузырь бесконтрольно опорожнился. Дерри резко выпрямился, быстрее, чем это было возможно, учитывая его состояние. Он улыбнулся, широко и красиво.

Скорость человека, превратившегося в вместилище спермы, была неестественной - с другой стороны, все еще дышать после того, как он утонул в выделениях Бигфута, тоже было неправильно. Кэм пытался помочь своему упавшему другу, пока Дерри не вцепился ему в лицо с яростью ротвейлера. Дерри, с блеском в глазах и шестом в штанах, бросился к Кэму.

- К черту все это! - крикнул Кэм и споткнулся, пытаясь убежать.

Дерри встал и расстегнул ширинку, обнажив огромный пульсирующий стояк. Он обхватил его окровавленным кулаком и начал дергать, как будто пытался вырвать сорняки, и двинулся вслед за убегающим Кэмом, его пенис указывал путь, как какой-то нечестивый, покрытый плотью стержень для обливания.

Кэм продирался сквозь заросли кустарника и сорняков, почти не обращая внимания на ветки, хлещущие его по лицу. Его разум играл в "пирожки с безумием", гудел от всевозможной чепухи, изо всех сил пытаясь разобраться в увиденном безумии... Единственное, что бросалось в глаза, - это то дерьмо, которое сказал его отец: Иногда ты на коне, парень. Иногда - под конем. Кэм улыбнулся, пробормотав:

- Он никогда ничего не говорил о том, что Бигфут трахнет моего друга или что этот ублюдок вернется к жизни, станет пялится на мою задницу и станет гоняется за мной со страшной "дубинкой"!

Он бросил быстрый взгляд через плечо. Дерри, у которого никогда не было проблем со стояком, переключил свое внимание на Бугра. Кэм услышал звук разрываемой плоти и ткани и продолжил бежать. Он надеялся и молился, чтобы протесты Бугра были всего лишь звуками раненого разума. Больше всего он надеялся, что Дерри не страдает преждевременной эякуляцией.

Еще одна комета пронеслась по ночному небу. Кэм изо всех сил старалась догнать ее.

Перевод: Zanahorras

Дамаскус Минсмейер
"Кровь и глина"

Первое, что увидел Антон Крайцлер за пределами деревни, была туша лошади, раздутая и изъеденная, ее кишки вывалились на толстую грязную колею, которая служила дорогой. Вонь скотобойни пропитала холодный, застоявшийся воздух, а свинья с одной из близлежащих ферм шумно и с удовольствием пожирала лошадиную плоть, пока Крайцлеру не пришло в голову пристрелить животное, и его пистолет "Люгер" пробил борозду в свиной голове. Стоявший рядом с ним Дитрих рассмеялся.

- Хороший выстрел, шарфюрер, - сказал он, отталкивая свиное тело от мертвой лошади грязным сапогом.

- Возможно, когда мы закончим здесь, мы сможем приготовить из нее колбасу, не так ли?

Крайцлер ничего не сказал, но и не возразил. Прошло слишком много времени с тех пор, как он или другие в его отряде "Айнзатцгруппен"[13] пробовали что-то кроме несвежих маршевых пайков, и мысль о свежем мясе дразнила его язык до такой степени, что даже лошадь, пусть и тухлая, выглядела привлекательно.

Но не лошадь стала их жертвой. Что-то другое на забытой Богом русской границе забрало ее жизнь, и этому было бесконечное море возможных причин - надвигающаяся зима, голод, болезнь, отчаяние. Он не знал. Ему было все равно. Все, чего он хотел, - это закончить дневную работу, разбить лагерь и поспать перед дальнейшим путешествием.

Впереди него Бахманн и Ашенбах выталкивали последних отставших жителей деревни на трясину улицы, выкрикивая непристойности, когда они толкали жителей вперед. Крайцлер наблюдал, как Ашенбах - высокий, светловолосый, голубоглазый демон мужского пола - повалил в грязь исхудалого, белобородого русского. У мужчины была только одна рука, и когда он с трудом поднялся на ноги, Ашенбах стал издеваться над ним. Пнув, он схватил его за шерстяную тунику и потащил к Крайцлеру.

- Этот ведет себя как упрямый ублюдок, - сказал он, садистская улыбка расщепила его квадратный подбородок.

Крайцлер посмотрел на старика. Наряду с отсутствующей правой конечностью, отсутствовал и левый глаз, от пустой глазницы над переносицей зигзагом тянулся древний шрам. Ашенбах поднял его на ноги, ругая мужчину.

- Здесь есть партизаны? Вы предоставляете им оружие? Поддержку? Скажите нам!

Мужчина начал говорить, но русский язык был для Крaйцлера тарабарщиной. Его левую руку кто-то дернул, и он посмотрел вниз на веревку, крепко зажатую в его руке. На конце веревки сидела молодая женщина со спутанными каштановыми волосами и бледной кожей, одетая только в рваную рубашку и обнаженная до пояса, ее босые ноги были сырыми и кровоточили от мерзлой земли. Глаза у нее были широкие и испуганные, как у побитой собаки, и хотя она попыталась отстраниться от Крайцлера, резкий рывок веревки на шее не позволил ей сделать ни шагу.

Его люди нашли ее под Харьковом, и только умение говорить по-немецки спасло ее от пули в голову. Xотя бывали моменты, когда Крайцлер задумывался, не была бы эта участь более милосердной. Как бы то ни было, она была временным переводчиком отряда в течение почти месяца, пока они продвигались на восток за группой армий "Юг". Он даже не знал ее настоящего имени, не удосужился спросить, хотя то, как они ее называли - Fotze - пизда - было вполне подходящим. Все мужчины в отряде в тот или иной момент имели с ней связь, и часть Крайцлера все еще была поражена тем, что она выжила.

Девушка была прекрасным трофеем, если не сказать больше. Подразделения "Айнзатцгруппен" были сформированы из сотрудников СД, гестапо, криминальной полиции и СС, они следовали за назначенными группами вермахта во время блицкрига на Москву, уничтожая советских комиссаров, партизан, диверсантов и любых других лиц, считавшихся радикальными элементами. На практике, однако, эти операции были не столько ликвидацией политических врагов, сколько оправданием для массовой средневековой резни; отряды людей бродили по сельской местности, предаваясь пыткам, грабежам и изнасилованиям с такой же уверенностью, с какой гурманы наслаждаются вином, останавливаясь лишь на время, чтобы вернуться к своим повозкам снабжения за свежими боеприпасами и пайками, а затем продвигаться к следующей мрачной, безымянной деревне. В них словно что-то переключилось, и для Крайцлера они перестали быть солдатами или даже людьми, а стали хищными волками, жаждущими плоти и крови.

Крайцлер потянул за веревку.

- Что он говорит, Fotze?

Избитая женщина посмотрела на грязь, потом на старика и, наконец, на Крaйцлера и сказала по-немецки:

- Он не хочет, чтобы вы его убивали. У него уже умерли дочь и три сына, и он умоляет сохранить ему жизнь.

Ашенбах рассмеялся.

- Черт, сколько раз мы это уже слышали?

Крайцлер указал на плачущих жителей деревни, которых собирали Бахманн и Дитрих.

- Поставьте старого дурака в конец очереди. Возможно, мы заставим его танцевать для нас, прежде чем вздернуть его. Получим от него хоть какое-то развлечение.

Ашенбах еще раз жестоко усмехнулся и собрался утащить человека, но тут из соседнего дома раздался неистовый крик, привлекший внимание и его, и Крaйцлера. Мгновением позже в открытую дверь проскочила угрюмая женщина в крестьянской одежде с обвисшими чертами лица и упала лицом в грязь. Позади нее из входа появились Хаас и Рольфс. Бок о бок эти мужчины комично отличались друг от друга: Хаас, худой и безбородый, больше походил на профессора, чем на офицера гестапо, которым он на самом деле являлся, а Рольфс был грузным, плотного телосложения грубияном с огнеметом, пристегнутым к спине. Однако оружие было громоздким, и ему было трудно наклониться, чтобы схватить упавшую женщину, чьи протесты становились только громче. Рядом с Крайцлером зашипела связанная девушка.

- В чем дело, Fotze? - спросил он, удивленный ее переводом.

- Онa говорит, что это проклятое место. Он говорит, что здесь живет Der Teufel, и если ты не будешь осторожен, он придет за тобой.

- Der Teufel? - усмехнулся Крайцлер. - Дьявол? Забавно.

Женщина продолжала кричать, хлопая Рольфса по груди, пока Хаас наконец не схватил ее за руку и не подтолкнул к другим жителям деревни. Подойдя к Крайцлеру, Рольфс жестом указал на дом позади него.

- Эта старая сука сражалась с нами так упорно, что можно было подумать, будто она охраняет золотой клад, - он выглядел разочарованным. - Но эта дыра такая же, как и все остальные. Никакой еды. Ни вина. Ничего. Как эти люди живут?

Желудок Крaйцлера снова заурчал, и он праздно подумал о мертвой свинье.

- Это все? - спросил он, внимательно разглядывая жителей деревни.

Их было меньше тридцати человек, разделенных на мужчин и женщин. Все они были старыми и худыми от недоедания, их одежда была поношенной, борода каждого мужчины - грязной, каждая женщина - непривлекательной для члена Крaйцлера. Он посмотрел на Рольфса.

- Где Экхардт и Вертмюллер?

Рольфс указал на дом, примыкающий к тому, из которого он вышел.

- Я видел их там в последний раз. Но ты же знаешь Вертмюллера. Ему никогда не нравилась ни одна "киска".

- Иди посмотри, почему они так долго, - приказал Крайцлер, идя к остальным мужчинам и таща за собой девушку на поводке. - Я становлюсь нетерпеливым.

* * *

Вернер Экхардт смотрел из окна ветхого дома на бескрайнее, шиферно-серое небо над плоскими советскими степями. Eго необъятность всепоглощала и угнетала его разум. Весь поход на восток из Германии был одним безграничным унылым пейзажем, в каждой деревне была такая же оцепеневшая безрадостность, такие же тупо уставившиеся женщины, дети и старики, такие же колодцы, фермы и уродливые, примитивные дома, которые были едва ли больше, чем хижины. Это было настолько чуждое место, что Экхард иногда задавался вопросом, не проснулся ли он на Марсе.

Хныканье отвлекло его взгляд от окна. Рядом с камином, в задней части единственной комнаты дома, Вертмюллер поставил тяжелую обутую ногу на спину пожилого мужчины, прижав его беспомощно к полу. В углу лежало тело жены этого человека, свежая колотая рана кровоточила между ее сморщенными, обнаженными грудями.

- Она была вздорной, не так ли? - сказал Вертмюллер, вытирая багровые пятна со своего эсэсовского кинжала и убирая его в ножны, а затем поправляя брюки.

Под ним рыдания корчащегося человека наполнили комнату в ответ, но Экхардт молчал. С начала войны он совершил свою долю преступлений, но заставлять старика смотреть, как Вертмюллер сладострастно убивает, было чистым злодеянием даже для него.

Экхард посмотрел на пару. Оба старика были грязными, тощими фантомами. Он знал голод; эти люди умерли от голода. Однако Вертмюллер, похоже, не замечал разницы, а если и замечал, то не обращал внимания. Все еще удерживая мужчину ногой, он протянул здоровую руку к ближайшему столу, схватил яйцо из миски, разбил его и выпил одним глотком.

- Не совсем то, что я хотел, но сойдет, - пожаловался Вертмюллер. Он посмотрел на Экхарда. - Хочешь?

Экхардт покачал головой, хотя его ворчливое нутро оспаривало это решение. Он служил в дивизии СС "Тотенкопф"[14] во время прочесывания Западной Европы, но там немецкие повозки были набиты добычей завоевателей - прекрасными французскими винами, голландскими сырами и бельгийскими шоколадными конфетами. Однако при продвижении на восток линии снабжения доставляли только самое необходимое. Операция "Барбаросса" началась в июне, но сейчас был ноябрь, Москва была совсем рядом с Вермахтом, зима приближалась, и Экхардт, как и вся немецкая армия, дрожал в тонкой летней форме. Даже Вертмюллер, медведеобразный мужчина, был одет в овчинную куртку и меховую шапку, которые он украл в одной из деревень, через которую они пробирались ранее.

Входная дверь дома распахнулась с грохотом, от которого Экхард испугался, и на долю секунды он понял, каково это - оказаться по ту сторону порога, когда кто-то выбивает его. На входе появился Рольфс, на его лице было написано раздражение.

- Шарфюрер хочет, чтобы вы вышли, - сказал он. Взглянув на труп, он улыбнулся Вертмюллеру. - Старуха? У вас есть хоть капля порядочности?

Вертмюллер покачал головой, взял свою винтовку с того места, где он положил ее на стол, и, наклонившись, схватил комок кителя русского и заставил его встать на ноги.

- Эти собаки не заслуживают ни малейшего милосердия, и ты это знаешь.

Он толкнул мужчину в сторону двери. Экхард собрался последовать за своими соотечественниками, когда что-то во мраке дома привлекло его внимание.

- Подождите, вы оба, - сказал он и подошел к полке, которая упала с камина во время борьбы между Вертмюллером и женщиной.

Порывшись в разбросанных остатках, он извлек из-под обломков нечто, быстро заставившее всех троих замолчать.

* * *

Когда Крайцлер увидел, как Рольфс, Вертмюллер и Экхардт ведут пожилого человека по грязной дороге, он сначала не обратил внимания на их серьезные выражения. Экхард, в частности, всегда был образцом трезвости, но когда Крайцлер заметил суровое выражение, написанное на обычно шумном лице Вертмюллера, он понял, что что-то не так. Человек, которого они вели, был вне себя от слез, и когда они приблизились настолько, что Крайцлер смог разглядеть, что несет Экхардт, его осенила причина их отношения и страха человека.

Это была серебряная менора[15], старая, помятая и потускневшая от возраста. Когда Экхардт протянул ее ему, никто из них не заговорил. Вместо этого Крайцлер обратился к девушке, которую держал под руку.

- Спроси его, сколько евреев в этой деревне, - сказал ей Крайцлер, указывая своим "Люгером" на плачущего человека перед Вертмюллером.

Девушка перевела вопрос, но мужчина был слишком сильно потрясен, чтобы что-то сделать, кроме бессвязного бормотания. Разозлившись, Крайцлер ударил его пистолетом по лицу, отчего тот упал в грязь.

- Есть ли евреи в этой деревне? - крикнул он, но вопрос, заданный по-немецки, был потерян для собравшихся, пока человек со шрамами, над которым жестоко издевался Ашенбах, не оглянулся, с достоинством подняв голову, и не заговорил.

Его слова, произнесенные через рот связанной девушки, были тяжелы и смертельно серьезны:

- Мы все здесь евреи.

Вызов в его тоне был одновременно удивительным и, по мнению Крaйцлера, бесполезным. Для комиссара, партизана или другого агитатора существовали самые ничтожные, самые слабые шансы выжить под ударами "Айнзатцгруппен". Для еврея это означало только смерть.

Крaйцлер однажды слышал, что скот, идущий на убой, чувствует приближение смерти, чувствует, что смерть настигает его, и в помещении для убоя царит ужас. Среди жителей деревни чувствовалось то же напряжение, ощутимое в морозном воздухе, когда он снова повернулся к плачущему мужчине.

- Поднимите его, - сказал он Экхардту и Вертмюллеру, и не успели они подчиниться, как Крайцлер послал пулю прямо в голову мужчины, его мозги попали на рукав Вертмюллера.

Жители деревни закричали. Некоторые из мужчин в негодовании бросились вперед, но Дитрих и Бахманн тут же нанесли ответные удары из своих винтовок, раскалывая черепа и пуская кровь, и избивали одного человека до тех пор, пока он не перестал двигаться.

Экхардт и Вертмюллер уронили тело, которое они держали, прямо вниз, а Крайцлер посмотрел на Рольфса, указывая на дом убитого.

- Сожгите его.

Рольфс улыбнулся, поднял ручной водородный факел от своего огнемета и пустил шипящую смоляно-бензиновую струю на тридцать метров, охватив хижину трещащим пламенем. Затем Крайцлер махнул своим "Люгером" в сторону жителей деревни, отдав еще одну команду Ашенбаху и Хаасу:

- Сначала убейте женщин.

Посыпался град пуль, когда они открыли огонь из пистолетов-пулеметов, распыляя магазин за магазином в женщин-жительниц деревни, тошнотворная вонь крови и разорванных кишок доносилась до ноздрей Крайцлера. Когда оружие перестало стрелять, из раненых, но не мертвых женщин раздались стоны и жалобные хныканья, а из оставшихся мужчин вырвался ураганный гневный вой, но Ашенбах и Хаас удерживали их на расстоянии.

Крайцлер указал на группу домов вниз по улице.

- Бахманн. Дитрих. Проведите вторую проверку, пока я не приказал рохлям сжечь эти дома. Убедитесь, что мы всех взяли.

Двое мужчин ушли, но тут раздался новый взрыв, когда однорукий попытался прорваться вперед. Хаас оттолкнул его, но Крайцлер заметил, что испуганное выражение лица русского со шрамом не имело никакого отношения к только что произошедшим убийствам. Его единственный глаз был устремлен на дом в конце грязного переулка, к которому приближались Бахманн и Дитрих, а его иностранный говор становился все более интенсивным и настойчивым.

- Он говорит, что вашим людям не следует туда ходить, - перевела Fotze.

До этого момента Крaйцлер почти не замечал дом. Как и все дома здесь, это была обычная крепостная хижина, ничем не отличавшаяся от других, но при ближайшем рассмотрении он увидел, что когда-то в прошлом она была закрыта и заколочена, глинобитные стены заросли спутанными лианами и сорняками, а на двери был нарисован красный знак.

- Это кровь ягненка, - сказала ему девушка. - Он говорит, что они пометили ею дверь, чтобы люди не могли войти. Он говорит, что это дом Der Teufel.

* * *

Деревянная дверь дома была старой и изъеденной червями и легко поддалась, когда Бахманн ударил по ней прикладом винтовки. Из улицы пробивался свет, но его было достаточно, чтобы разглядеть разрушенное состояние дома: опрокинутые столы и стулья, разбитая мебель и осколки стекла - свидетельства давней борьбы.

Рядом с Бахманном Дитрих сделал шаг внутрь, сморщив свой длинный кривой нос.

- Что здесь произошло?

Бахманн покачал головой, его охватило тревожное чувство. Он сражался с тех пор, как два года назад началась война, видел и совершал зверства, ужасающие любой здравый ум, но гнетущая атмосфера этого дома удушала так, как ему мало что доводилось испытывать - воздух был спертым, затхлым и удушливым, как в могиле, и чем дальше он заходил, тем больше ему становилось не по себе.

Если Дитрих и испытывал, то же самое, то этого не было видно, но Бахманн все же заметил недоуменное выражение на узком, небритом лице своего спутника, когда тот опустился на колени и провел рукой по чему-то на покрытом пылью полу.

- Посмотри на это, - сказал он.

На твердом дереве был нарисован странный символ, выцветший красным цветом. Бахманн видел достаточно иврита в свое время, очищая польские гетто, чтобы узнать его, и чем больше он смотрел, тем больше замечал, что весь пол был покрыт этими знаками по широкой окружности, уходящей от света в темную заднюю часть дома. Он проследил глазами за узором и вскоре увидел что-то еще - большое и неподвижное - в самом центре конфигурации. Бахманн поднял винтовку и подал сигнал Дитриху, решив, что в деревне все-таки есть партизанская активность, но чем ближе он подходил к фигуре, тем отчетливее она становилась.

Это была статуя коленопреклоненного человека терракотового цвета, руки обхватывали туловище, словно обнимая самого себя, лысая голова была обращена прямо вперед. Статуя была грубо вылеплена, края ее были неровными там, где следовало бы отполировать, рот был едва ли больше, чем открытая щель, нос смещен к центру и громоздок, глаза глубоко посажены и пусты. Он был в натуральную величину, хотя Бахманн заметил, что пах был гладким и бесполым, несмотря на явное изображение мужественности, а на лбу статуи были вырезаны буквы иврита, идентичные тем, что были на полу. По правде говоря, это было уродливое творение, которое нельзя было спутать с творением Родена или Микеланджело, но самым странным для Бахманна был набор цепей, которые обвивали верхнюю часть туловища и руки скульптуры.

Статуя, со всеми цепями, очевидно, простояла здесь некоторое время. Толстая, пыльная решетка из паутины драпировала ее, но зачем кому-то понадобилось создавать такое произведение, чтобы потом бросить его в заколоченной лачуге в какой-то никчемной русской деревне, Бахманн не понимал. Его недоумение повторил Дитрих, который пробормотал:

- Что это такое?

- Я не уверен, - сказал Бахманн. - Но я думаю, что мы должны уходить.

Дитрих проигнорировал его, опустил винтовку и перешел через круг нарисованной разметки к скульптуре, сдирая паутину и смахивая пыль рукой в перчатке. Именно тогда Бахманн впервые услышал тупой стон, наполнивший дом, и пока он наблюдал, полые глазницы скульптуры начали светиться, сначала тускло, как светлячок, потом свечение усилилось, пока не стало янтарно-красным.

- Mein Gott[16], - сказал он, указывая на скульптуру. - Смотри.

Дитрих повернулся, лицо растворилось от внезапного шока.

И статуя зашевелилась.

* * *

- Опять дьявольский бред? - спросил Крайцлер.

Девушка кивнула, продолжая переводить быструю, бессвязную речь человека со шрамом.

- В этой деревне жил человек по имени Наум Мирошник. Он был гончаром и очень талантливым. Его работы ценились от здешних мест до Киева. Но его семья была убита австрийцами во время Брусиловского наступления в годы Великой войны, и после этого он стал сумасшедшим, задумчивым, уединился, работал в одиночку, чтобы создать то, что, как он думал, принесет ему отмщение, которого жаждала его душа.

- Создать? - спросил Крайцлер. - Что создать?

Девушка сделала паузу, выслушала ответ русского, затем сказала:

- Голема.

* * *

Из статуи раздался второй громкий стон, и голова поднялась, суставы заскрипели, как расщепленная древесина, кусочки керамической плоти отслаивались от поверхности, грудь вздымалась, руки боролись с путами. Oшеломленный Бахманн смотрел, как звенья цепи дребезжат, напрягаются и наконец разрываются.

- Какого черта? - крикнул Дитрих, спотыкаясь, выходя из круга.

Перед ним неуклюже стояла статуя, ее движения были скованными, почти механическими, пантомима человеческой подвижности. Она была выше любого человека, которого Бахманн когда-либо видел, и возвышалась над ним, ее плечи были чрезмерно широкими, длинные конечности заканчивались огромными руками и ногами.

Дитрих повернулся, споткнулся о сломанный стул и рухнул на пол. Он лежал, застыв, пока существо не повернуло голову и не сделало тяжелый, медлительный шаг к нему, но, вскочив на ноги, Дитрих попал в хватку статуи. Он яростно колотил винтовкой по груди твари, но скульптура просто отбила оружие и с криком притянула Дитриха ближе, зажав его голову с двух сторон и сдавливая тисками.

Бахманн увидел, как лицо Дитриха стало ярко-красным, глаза выпучились, а затем вырвались из глазниц, когда череп раскололся и раздробился, его черты превратились в месиво из крови, костей и мозга, которое облепило руки статуи. Тело Дитриха рухнуло на пол, а тварь двинулась к Бахманну, ее глаза пылали.

* * *

- Что? - повторил Крайцлер.

- Голем. Человек из глины с буквами "aleph mem tav", выгравированными на голове, чтобы дать ему жизнь. Но голема нельзя было контролировать, и он стал диким, жестоким существом, не подчиняющимся даже приказам Мирошника. В своем буйстве он убил своего создателя и уничтожил множество невинных людей, пока толпа не набросилась на него, сковала его железными цепями, благословленными раввином, и было решено держать его связанным в доме Мирошника с печатями вокруг каждого окна и двери, чтобы предотвратить его побег. С тех пор это место стало проклятым, избегаемым. Нельзя допустить, чтобы оно проснулось. Если твои люди нарушат печати его заточения, голем убьет нас всех.

Когда девушка закончила переводить рассказ мужчины, Ашенбах прорычал:

- Мы должны повесить этого гребаного еврейского лжеца за яйца, шарфюрер.

Крайцлер взглянул на человека со шрамом. Его лицо было полно страха, но независимо от того, было ли то, что он сказал, ложью или нет, было очевидно, что он сам верит в эту историю, и этого было достаточно, чтобы Крaйцлер выдержал паузу перед первым криком, раздавшимся из закрытого ставнями дома.

* * *

Ужас пронзил Бахманна, когда статуя двинулась на него. Он попятился назад и выстрелил, попав в него с достаточно близкого расстояния, чтобы убить человека мгновенно. Вместо этого выстрел лишь разворотил часть груди скульптуры, не обнажив под ней ничего - ни крови, ни костей, ни органов, - а статуя приближалась, не замедляя шага, пока Бахманн передергивал затвор винтовки, досылая следующий патрон. Не успел он выстрелить еще раз, как чудовище набросилось на него, сбив с головы стальной шлем из угольного шлака и прижав его к стене. Бахманн выругался, попытался вклинить винтовку между ним и нападавшим, но вес статуи был слишком велик, чтобы отклониться, и тварь продолжала давить на него, ее холодные, свинцовые руки cхватили его за череп. Он закричал, когда давление усилилось и что-то треснуло, но Бахманн все еще боролся, все еще сопротивлялся и сумел подвести винтовку под челюсть скульптуры.

В закрытом помещении выстрел был похож на артиллерийский обстрел, и у Бахманна зазвенело в ушах от болезненного эха. Однако нападавший, казалось, почти не пострадал: пуля рассекла глиняный подбородок и разорвала боковую часть лица, но, кроме этого, не причинила никакого вреда, только оглушила существо настолько, что оно ослабило хватку. Воспользовавшись случаем, Бахманн выскользнул из его рук и поднял винтовку, только для того, чтобы быстрым взмахом отправить ее на пол. Статуя ударила его сзади, раздробив челюсть и правую щеку, словно стекло; Бахманн уткнулся в стену, каким-то образом устояв на ногах, и, захлебываясь адреналином, бросился к выбитому дверному проему. Он едва успел переступить порог, как на него налетел Рольфс с ошеломленным выражением на круглом лице.

- Бахманн! - закричал он. - Мы слышали стрельбу. Что происходит? Где Дитрих?

С раздробленной челюстью Бахманн никак не мог сформулировать ответ, а через мгновение в этом не было необходимости. В дверном проеме стоял скульптурный человек, загораживая свет, и Бахманн увидел, как выражение лица Рольфса стало недоуменным.

Инстинктивно Рольфс хотел поднять факел огнемета, но тварь с силой ударила его в грудь, разрывая мышцы и кости, и одним быстрым ударом раздробила грудину человека. Кровь хлынула изо рта Рольфса, потекла по подбородку и шее, а затем монстр отдернул конечность: его глиняная рука, покрасневшая до локтя, сжимала вырванное сердце Рольфса. Но в спешке удар разорвал огнемет, воспламенив баллон; в одно мгновение все - Рольфс, Бахманн, дом, существо - было поглощено вулканической яростью огня.

* * *

В детстве мать Экхардта была истеричкой, постоянно проповедовавшей страшные истории об аде и муках проклятия, которые он будет вечно испытывать, если не примет Христа. Тогда он был напуган этими яркими образами, но считал себя далеким от их влияния до того момента, когда Крайцлер приказал Рольфсу расследовать выстрелы из дощатого дома.

В одну секунду Рольфс вошел в дом, а в следующую все исчезло. Дом взорвался, словно в него попала бомба, и огненный смерч пронесся по деревне, сбив с ног Экхардта и Вертмюллера. На мгновение серое небо и серая земля слились воедино, вокруг них посыпались пылающие обломки. Экхардт поднял голову; зрение было затуманено, уши заложило, но откуда-то послышались крики. Перед ним из останков дома выбежал Бахманн, человеческий факел, смоляно-бензиновая смесь испепеляла его, пока он бежал, его дикие крики были ужасающе пронзительными, пока, наконец, он не рухнул и не сгорел в безмолвии.

И было что-то еще, что-то, что двигалось в огне. Сначала это были лишь очертания в пламени, форма, но постепенно из водоворота возникла человекоподобная фигура, простая, бесформенная, лишенная черт и эмоций, больше человека; по мере того как он видел ее все отчетливее, Экхард задавался вопросом, не были ли предупреждения его матери о бездне верными с самого начала.

Вдруг сильные руки Вертмюллера схватили Экхардта под мышки и потянули вверх. Он что-то кричал, но Экхард не слушал; все, что он мог делать, это думать о словах человека со шрамом - голем, как он называл эту тварь, - но по мере приближения она напоминала не глиняного человека, а демона: глаза – адские близнецы, огромный каркас тлел, руки были забрызганы кровью.

Вертмюллер снова закричал, и на этот раз Экхард его услышал:

- Стреляй! Стреляй в этого ублюдка!

Вертмюллер поднял винтовку, выстрелил, передернул затвор, снова выстрелил, все время отступая назад. Экхардт сделал то же самое, отступая по грязной дорожке, стреляя голему в грудь, туловище, голову, но вскоре - слишком скоро - его оружие щелкнуло пустым затвором. Он спрятался за углом ближайшего дома, пытаясь перезарядить оружие. После последнего выстрела Вертмюллер бросился следом, но грязь была слишком густой, голем - слишком быстрым для такой большой твари, а его руки уже тянулись к нему, разрывая куртку из овчины, в которую он был одет.

Вертмюллер отпрыгнул назад, ударил голема из винтовки с такой силой, что ложе раскололось, но когда он повернулся, чтобы снова побежать, то поскользнулся, упал и стал добычей. Голем подхватил Вертмюллера за ногу, подвешивая его вверх ногами, а затем разорвал на части, словно это была тряпичная кукла, сломав ноги и вырвав их из впадин у бедра, разорвав Вертмюллера по центру от паха до кишок. Oбнаженные пенис и яички болтались по одну сторону раны, разорванный анус - по другую, из прорехи между ними вытекала фиолетовая кишка.

Экхард вставил в винтовку обойму с патронами и выстрелил снова, но уже не в голема, а в Вертмюллера, прекратив его крики и страдания, и помчался обратно через деревню.

* * *

Вокруг Крaйцлера царил хаос, и на кратчайшие мгновения он ощутил непривычную беспомощность. Он был брошен лицом в грязь от ударной энергии взорвавшегося дома, у него перехватило дыхание, но он сохранил достаточно ясности, чтобы наблюдать за хаосом, который учинило чудовище, появившееся из пылающих обломков. Часть его сознания задавалась вопросом, что это за штука, но другой, более глубокий аспект знал все слишком хорошо. Видя, как оно выдерживает шквал пуль, как оно уничтожает Вертмюллера, все сомнения Крaйцлера относительно сказки о големе были убиты.

Сомнения были не единственным, что было убито; в разгар бедствия некоторые из жителей деревни воспользовались внезапным переполохом для бегства. Они разбежались во все стороны, но лишь немногие успели уйти далеко, прежде чем Ашенбах открыл огонь и застрелил полдюжины беглецов. Но даже те, кто уклонился от его пуль, не избежали опасности. Покончив с Вертмюллером, голем набросился на них и бездумно не делал различий между евреями и немцами. Крaйцлер видел, как монстр схватил одного русского, когда тот промчался мимо, и свернул ему шею с такой силой, что голова откинулась назад. Другие жители деревни запаниковали при виде этого зрелища. В давке одноглазый потерял опору, упав в грязь прямо на пути голема, и, не обращая внимания на его присутствие, тварь раздавила его череп одной тяжелой ногой.

Крaйцлер попытался подняться, но в правом подреберье возникла колющая боль, и, перевернувшись, он увидел причину. Над ним стояла Fotze, веревка все еще висела у нее на шее, но она невольно освободилась от его хватки в результате взрыва. В одной руке она держала большой осколок стекла, вылетевший из одного из окон дома в результате взрыва Рольфса, острие было измазано кровью Крайцлера. Прежде чем он успел среагировать, она сделала выпад, нанеся серию колющих ударов в ноги и живот, каждый прокол взрывался острой болью в его теле.

Крaйцлер закричал, брызгая слюной и кровью, и отбросил руку Fotze. Несмотря на боль, он приподнялся, выровнял "Люгер" и выстрелил, сбив девушку с ног. Она вскочила на ноги, ее щека была поцарапана, но вместо того, чтобы нанести еще один удар, она бросилась прочь, исчезнув в пространстве между двумя домами.

Крайцлер снова выругался, перекатился, встал, его брюки были пропитаны кровью от пояса до ботинок. Впереди него все еще слышалась яростная стрельба - голем пробирался по улице в его сторону. На углу одного из домов Ашенбах встал на колени, пули из его пистолета-пулемета прошивали грудь монстра, каждый удар отслаивал часть его глиняной конструкции. Но ад, развязанный Рольфсом, распространялся, пожирая одно за другим все примитивные жилища, и по мере приближения пламени Ашенбах вырвался из укрытия и отступил к ближайшему к Крайцлеру дому.

- Мы не можем убить эту чертову тварь! - заорал Ашенбах, перезаряжаясь. - И это мой последний гребаный магазин!

Раздался еще один крик, и Крайцлер заметил, как Хаас со своей позиции за телегой сена выдернул шнур штильхандгранаты и по высокой дуге бросил ее в голема. Попадание оказалось точным: граната с длинной рукояткой угодила прямо между ног существа, выплеснув в воздух гейзер грязи при взрыве и отбросив голема на двадцать метров назад.

Хаас снял с пояса вторую гранату и бросился к упавшему чудовищу, но оно уже зашевелилось. Впервые Крайцлер заметил, что повреждения были нанесены. Левая рука голема теперь заканчивалась безруким обрубком, часть ноги с той же стороны раскололась, как фарфор. Но голем все еще стоял, все еще двигался, и прежде, чем Хаас смог начать атаку, тварь просто схватила его за шею и подбросила высоко над головой. Хаас дернулся, выронив гранату, и забил ногами по воздуху, как утопающий пловец. Через мгновение голем впечатал его в брус ближайшего дома, и Крайцлер услышал тошнотворный треск костей, когда голем продолжал молотить Хааса, пока все, что было похоже на человека, не было уничтожено.

- Ублюдок! - прорычал Ашенбах, стреляя в голема.

Через несколько секунд в его пистолете-пулемете закончились патроны, и он отбросил оружие, снял с пояса кинжал СС и безрассудно бросился вперед, прыгнув на огромную раму глиняного человека. Обхватив его одной рукой за шею, он демонстративно наносил удары другой, его бешенство не утихало даже тогда, когда кончик лезвия сломался.

То, что произошло потом, было почти размыто для глаз Крaйцлера. Голем перевернул Ашенбаха через плечо, повернув его голову в одну сторону с такой силой, что она оторвалась от шеи, а позвоночник выскользнул из тела вместе с ней.

Ярость Крaйцлера взяла верх над ним, и он разрядил пистолет, перезарядил еще восемь патронов, разрядил их, все это время наблюдая за приближающимся големом. При последней перезарядке он заколебался. Он дал клятву - gehorsam bis zum Tod - биться насмерть, но этот враг не был плохо обученным партизаном или советским солдатом. Это был жнец, порождение безумия, и Крайцлер почувствовал, как стремление к самосохранению берет верх над безрассудной идеей последнего боя. Вместо этого он отступил назад, повернулся, намереваясь отступить, как вдруг столкнулся с чем-то. В шее возникла быстрая, пронзительная боль, такая резкая, что он не сразу понял, что его ударило.

Это была Fotze, вогнавшая ему в горло упавший кинжал Ашенбаха с обломанным лезвием. Крайцлер почувствовал зазубренную сталь в шее, ощутил вкус соленой крови, хлынувшей в рот и в нос. Он задохнулся, вцепился ногтями в ее руку, державшую оружие, но она лишь глубже закрутила его, прежде чем отпустить. На мгновение умирающие глаза Крайцлера встретились с ее глазами, и в них он увидел не ярость или ненависть, а лишь жалкую пустоту, и понял, что она стала тем, кем он ее сделал: монстром - некогда человеком, а теперь чем-то другим.

Его охватил ползучий холод. Зрение тускнело, возвращалось, снова тускнело. Конечности отяжелели, колени подкосились, и Крaйцлер превратился в призрака, не успев упасть на землю.

* * *

Экхард обернулся, надеясь занять точку обзора позади голема, и, выйдя между двумя домами, увидел, как Крaйцлер рухнул на землю с кинжалом в багровой оболочке в горле. Девушка, бывшая его пленницей, смотрела на тело, на ее руках была кровь похитителя, но желание Экхарда отомстить за смерть командира отряда мгновенно угасло. Вскоре голем был уже рядом, раздавив под своими ногами безвольное тело Крайцлера, схватив девушку за волосы и притянув ее к себе.

- Отойди от нее! - закричал Экхард.

Инстинктивно он выстрелил, отвлекая внимание голема от девушки на себя, и, получив передышку, она вырвалась из его хватки, вырывая волосы из головы.

Экхард хотел выстрелить снова, но винтовка была пуста, а времени на перезарядку не было. Когда голем приблизился, Экхард заметил в грязи последний, неиспользованную штильхандгранату Хааса и бросился к ней. Выхватив взрывчатку, он дернул за шнур на конце рукоятки, бросил ее в голема и побежал, увлекая за собой девушку, прежде чем граната взорвалась.

От сотрясения, вызванного взрывом, болели уши и зубы, а когда неряшливые осадки стихли, Экхард, наконец, оглянулся через плечо и решил, что граната сделала свое дело. Голем больше не нависал над ними, но раздался звук, похожий на скрежет лопаты по бетону, и, взглянув вниз, Экхард увидел, что он разрушен лишь частично. Его тело исчезло ниже пояса, но оно все еще карабкалось вперед сквозь грязь, устремив горящие глаза прямо на них.

Экхардт оттолкнул девушку в сторону, выхватил "Люгер" из-под раздробленного тела Крaйцлера и выстрелил как раз в тот момент, когда одинокая рука голема вцепилась в его сапог. Рядом с ним закричала девушка, но он продолжал стрелять, каждый выстрел казался более бесполезным, чем предыдущий. Последний выстрел попал точно в центр, и удар разбил метку, вырезанную на лбу голема.

Словно погасшая свеча, пламя в глазах существа потемнело, голова опустилась, все тело зашипело и перестало двигаться.

Все произошло так быстро: в одно мгновение это была неудержимая машина, а в следующее - безмолвная, неживая оболочка.

Экхард дрожащей рукой все еще целился из пистолета в голема, ожидая, что тот возобновит натиск, а когда этого не произошло, он вырвал свой сапог из хватки твари и обессиленный рухнул назад. Тысячи мыслей пронеслись в его мозгу, и кое-что из того, что сказал человек со шрамом, - что-то о буквах, выгравированных на голове голема, чтобы дать ему жизнь. Пуля попала в один из символов между глаз, разбила его вдребезги и каким-то образом остановила монстра. Был ли это ключ к разгадке? Он не знал.

Задыхаясь, Экхард посмотрел на девушку рядом с собой. Она была зеркалом его собственного истощения, и некоторое время они лежали так, ничего не говоря, потом встали и побежали вместе, мимо разлагающейся лошади, мертвой свиньи и прочь от горящей деревни.

* * *

Когда они пробирались по степи в направлении фургонов снабжения "Айнзатцгруппен", пошел мелкий снег. На полпути Экхардт замедлил ход, а затем и вовсе остановился.

- Мы не пойдем дальше, - сказал он. - Не вместе.

Девушка тоже остановилась, в ее позе чувствовалось защитное предвкушение, словно она ожидала, что Экхардт начнет какие-то оскорбления или что-то еще.

Вместо этого он спросил ее:

- Как тебя зовут?

Подозрение промелькнуло в позе девушки, но она тихо ответила:

- Цилия.

- Тебе нужно идти на юг, Цилия. На юго-восток, если сможешь. В сторону Мариуполя или Ростова. Вермахт еще не продвинулся так далеко, - он протянул ей несколько печений из своего мешка с пайком. - Возьми это... - Экхардт сделал паузу, снял с пояса "Люгер" Крaйцлера, протянул девушке конец рукоятки. - И это тоже.

Увидев, как она убила Крайцлера, он подумал, не сделает ли она то же самое с ним, если представится возможность, но Цилия лишь взяла предложенные вещи, отступила назад и бросилась прочь, как зверь, которого внезапно освободили из клетки, следуя в указанном им направлении, пока не превратилась в маленькое пятнышко на сером горизонте.

Уже опускались сумерки, когда Экхардт увидел первые костры лагеря "Айнзатцгруппен" и сгрудившихся вокруг них людей. Перейдя на более быстрый шаг, он поднял руку, крикнул и помахал, предвкушая тепло.

Экхардт услышал треск выстрелов из лагеря, но не почувствовал, как пуля вонзилась ему в голову - для этого она слишком быстро ворвалась в мозг, - и он упал прямо вниз, как камень, безжизненный и ничего не понимающий. Вскоре после этого трио фигур в зелено-серых мундирах подошли к его трупу, осторожно тыкая в него стволами винтовок.

- Черт, - сказал один немецкий голос. - Это один из людей Крaйцлера.

Другой солдат произнес.

- Какая разница? Просто положи его на костер вместе с остальными. Никто не должен знать. Давай вернемся в лагерь. Здесь чертовски холодно.

Они сняли с него сапоги, куртку, паек и кинжал - все, что могло пригодиться, а потом бросили тело Экхарда на кучу и сожгли. Eго мечты и желания, кошмары и злодеяния превратились в пепел и пыль, кровь и глину.

Перевод: Грициан Андреев

Дж.Ф. Кэппс
"Вечер в кино"

Милл-Бенд "Синеплекс 3"

Милл-Бенд, Вирджиния

23 октября 1989 года

8:00 ВЕЧЕРА

У Джерри было две проблемы. Первой было его дыхание. Если он быстро не возьмет себя в руки, у него начнется учащенное дыхание и он потеряет сознание. Это также усугублялось потными ладонями, частотой сердечных сокращений где-то между отбойным молотком и поршнем инди-автомобиля, а также проблемами с вокализацией, которые угрожали поднять свою уродливую голову каждый раз, когда он открывал рот, заставляя его смущаться таким впечатляющим образом, что его грохочущее сердце взорвалось бы и положило конец всему.

Его второй проблемой были брюки. Как оказалось, решение нарядиться для показа "Слизи" было не самой умной идеей. Дженни решила одеть их обоих в что-то вроде костюмов для пары эпохи "Смайликов" 1950-х годов, где она переоделась официанткой прямо из магазина газировки "Олд тайм", а он был весь прилизан, как кочегар. Сначала он не понял, что это за концепция. Он понял, почему было забавно наряжаться на Хэллоуин, но не понял, почему это нужно было делать за восемь дней до назначенного срока, и его протесты заставили ее объяснить, что, поскольку "Слизь" былa фильмом 50-х годов, костюмы подошли бы. Внешне он улыбался, внутренне морщился и смирился с этим. Это было их первое свидание, и больше всего на свете он заботился о том, чтобы она хорошо провела время.

Конечно, если этого не будет, то позже может не представиться шанса все развить.

Затем возникла проблема с введением военными комендантского часа, но никто не следовал этому приказу. С какой стати им это делать?

В любом случае, проблема была не столько в его штанах, сколько в том, что было у него в штанах, и у этого чего-то определенного тоже были идеи о том, что должно произойти сегодня вечером. Джерри нравилaсь Дженни в течение нескольких месяцев после того, как они начали работать в одном заведении быстрого питания, и за это время он достаточно изучил ее, чтобы понять, что она была своего рода... чудачкой. Не в плохом смысле. Но у нее было сексуальное влечение, которое соперничало с большинством юношей-подростков, и его друг Мэтт посоветовал ему сделать шаг и посмотреть, что из этого выйдет. Он заверил, что все, что имеет сексуальный характер, сработает, и это приведет к еще большему, и еще большему, и еще...

Его сердце забилось сильнее.

Его брюки стали еще туже.

- Держи! - сказала она, протягивая ему ведерко с попкорном, за которое он заплатил. Она была вся улыбчивая и такая красивая в этом розовом кардигане. - Давай, нам пора идти, иначе мы пропустим начало фильма!

Для Дженни это было нечто большее, чем секс. Обладая либидо двадцатилетнего парня, потому что, ну, ему было двадцать лет, Джерри также нравился тот факт, что Дженни любила фильмы ужасов. Он любил фильмы ужасов, особенно старую классику слэшеров, но любовь Дженни к ним превосходила все, чем он мог бы похвастаться в хороший день. "Слизь" былa естественным выбором для них обоих, но она также рассказала ему все об актерах и актрисах, их главных ролях до и после, национальных сборах, международных сборах и т.д. Она действительно знала свое дело.

- Иду-иду, - сказал он, стараясь не отставать от нее, пока они шли по коридору.

Это была дверь с правой стороны, одна из трех единственных в здании и ближайшая к выходу из леса. Блин, для него все складывалось хорошо. Если в кинотеатре все пойдет хорошо, они могли бы выскользнуть через боковую дверь в лес и провести немного времени наедине с природой.

- Эй, вообще-то, захвати нам несколько мест, - сказала она. Ее голос стал тише, почти мурлыкающим. - Сзади, подальше от всех остальных.

- О, э-э, да... Сделаю! - сказал он с излишним энтузиазмом.

Она немного покраснела, а затем повернулась обратно, направляясь к туалетам и проходя мимо билетера, патрулирующего холл в своем красном жилете.

Джерри проскользнул в кинотеатр и на мгновение застыл с ведерком для попкорна перед выпуклостью спереди своих штанов. Там был один главный проход, проходивший прямо посередине сидений. Весь задний ряд был пуст. Он улыбнулся и сделал крюк вправо, приземлившись на сиденье, ближайшее к центру. Край был слишком очевиден; никто не сидел с краю, чтобы посмотреть фильм, и именно тогда вы начинали привлекать внимание билетера и его маленькой оранжевой лампочки "членоблокировки".

Он сел, положив попкорн себе на колени. Предварительный просмотр уже шел. Он был удивлен, что в театре было так пусто. С ними там было еще человек двадцать, и большинство из них не были близки. Он опустил взгляд на ведерко и попробовал немного вкуснятины, позволив соленому лакомству практически растаять у него во рту. Затем он вспомнил об этом трюке, которому научил его его приятель Джон Лукас. Он сказал, что если ты прорежешь дырку в дне ведерка для попкорна и просунешь в нее свой стояк, твоя девушка найдет его, и тогда ты сможешь заставить ее погладить тебя, и никто ничего не узнает... до тех пор, пока ты не будешь стонать, как жираф, когда кончишь... Что бы это ни значило.

Это называлось "трюк с попкорном".

Он вытащил из кармана свой маленький складной нож.

Он проделал отверстие в дне ведерка.

Он расстегнул свои брюки.

Он настроил себя на успех.

К тому времени, когда Дженни вернулась из туалета, Джерри ухмылялся как идиот. Она проделала тот же маневр "встань и осмотрись", который он проделал в конце прохода, прежде чем она увидела его и подошла, чтобы сесть рядом с ним.

- Это хорошие места, - сказала она, улыбаясь почти так же широко, как и он. - Здесь достаточно уединенно, чтобы мы могли наслаждаться друг другом, понимаешь?

- Да, - сказал Джерри.

Он кивнул, когда ее пальцы нащупали попкорн и взяли горсть. Ведро толкалось вокруг его члена, делая его тверже, подпитывая волнением и нервозностью.

- Я ждала шесть месяцев, пока ты наконец наберешься смелости сводить меня куда-нибудь, - сказала она. Ее пальцы снова заплясали по попкорну, пока прокручивались начальные титры фильма. - Ты знал, что мы пашем в закусочной уже седьмой месяц? Прикинь.

- Я, э-э... Вау. Шесть месяцев, правда?

- Да, точняк.

- Почему ты ничего не сказала? - спросил Джерри.

- Почему ты этого не сделал? - спросила она, доставая еще попкорна.

Палец задел головку его члена.

- Нервничал, наверное. Я думал, ты не в моей лиге, или, может быть, я был недостаточно хорош, или... я не знаю... Я не уверен, о чем я думал.

Она рассмеялась.

- Джерри?

- Да?

- Не думай за меня.

Она улыбнулась, наклоняясь в сторону и сильно ударяя его по плечу, раскачивая его из стороны в сторону и разбрасывая повсюду попкорн.

* * *

Военный вертолет гудел в нескольких милях от них, в то время, как прожектор прорезал лес, разрезая его на мелкие кусочки, в то время, как "вихревая птица" совершала проход за проходом, обшаривая территорию примерно пять на пять миль. Сначала было больше вертолетов, когда силы полковника Джепсона выдвинулись в этот район, чтобы локализовать ситуацию, которая привела к разрушению фермы Шеклтона, но теперь ситуация расширилась до гораздо более обширной зоны поиска в том, что уже считалось гораздо более значительным событием с биологическими последствиями. Большое количество вертолетов, прилетевших сначала, теперь рассредоточилось и поредело настолько, что то, что днем ранее было роем, теперь превратилось в серию одиночных машин, усеивающих район поиска, который с каждым часом становился все больше.

Существо избегало летающих боевых машин, всегда оставаясь на шаг впереди преследователей, благодаря сочетанию внеземного разума, чистой удачи и густоты леса. Онo прокралoсь с коровьего пастбища, места своего рождения, двигаясь через лес, где добывалo пищу для своего метаболизма, а также время от времени получалo мозг для усвоения информации, хотя низшие формы жизни лесистого анклава предоставляли далеко не идеальные источники информации. Пастбища крупного рогатого скота были бы хороши для репродуктивных целей, но ему нужны были бледные двуногие обезьяны, если онo хотелo расширить свой кругозор. Онo продирался сквозь шиповник, ежевику и заросли растительности, которые могли бы помешать кролику, его сфероидальное тело и хлещущие щупальца, извивающиеся из его "пасти", облегчали преодоление стоящих перед ним препятствий.

Затем онo нашлo человеческое заведение, кинокомплекс, где у Джерри и Дженни было их первое свидание. Онo распозналo это сооружение как искусственное, созданное человеком. Онo подкралoсь ближе, будучи уверенным, что его осторожный орган чувств настроен на воздушную угрозу.

В вестибюле было пусто, если не считать парня за стойкой, который заправлял автомат для приготовления попкорна. Инопланетянин проломил гигантское окно рядом с кассой и перелетел через прилавок, разбрызгивая по пути коричневую жидкость, забрызгав закуски и напитки зловонием, прежде чем врезаться в цель. Парень открыл рот, чтобы закричать, и он засунул щупальце ему в горло...

* * *

Они смотрели фильм уже двадцать минут, прежде чем Джерри пришел в отчаяние. То, что начиналось как волнение, начинало проявляться как раздражение, поскольку попкорн и ведерко продолжали толкаться, но больше ничего не происходило. Конечно, она начала наклоняться ближе, но он не заметил, что она плавным движением левой руки расстегнула верхнюю застежку своей блузки.

Он пытался сохранять хладнокровие, но его сердце все еще колотилось так сильно, что сотрясалось ведерко с попкорном. Или, по крайней мере, ему казалось, что это бьется его сердце. Его мужское достоинство зудело от соли и масла в ведерке.

Ее пальцы танцевали по его жирной плоти.

Она улыбнулась.

Он застонал.

Она хихикнула.

- Ты думаешь, я никогда раньше не видела этого фокуса? - спросила она.

Его глаза распахнулись; ошеломленный, несколько раздраженный и ревнивый, но в то же время довольный тем, что она знала, что делает.

- Hа первом свидании? Непослушный мальчик. Большинство парней ждут, по крайней мере, до второго или третьего свидания, Джерри. Боже.

Попкорн лопался и потрескивал, когда его измельчали в более мелкий субстрат, когда ее рука начала работать в ведерке.

- О черт... - сказал Джерри, соскальзывая вниз и откидываясь назад. - О, черт! О, черт...

Дженни наклонилась, прикусила мочку его уха, а затем поцеловала вниз по линии подбородка, пока их губы не встретились. Они прижались друг к другу, ее зубы дразнили его нижнюю губу, пока он наслаждался ее сладким вкусом. Его глаза закрылись, открылись, прошлись по всей длине ее шеи и заглянули в пустоту расстегнутого топа, ища...

Дверь открылась.

Его глаза распахнулись, когда ее рот продолжил сливаться с его ртом. Он оглянулся, но не смог разглядеть вошедшего. Все, что он знал, это то, что он не видел оранжевого фонарика в форме конуса, и это был хороший признак того, что это был какой-то другой кинозритель, который пытался притвориться, что не видит, что он задумал. Его внимание вернулось к ведерку с попкорном, ее руке, ее губам на его губах, рубашке, которую он не мог разглядеть из-за того, что в кинотеатре было темно.

К ее чести, Дженни была настолько увлечена своим продвижением к Джерри, что не заметила скрывающегося за ней ужаса. Что-то подняло ее юбку, и она застонала Джерри в рот, думая, что это его рука. Что-то прижалось к ней, но не там, где она обычно хотела бы. Она застонала сильнее, наслаждаясь тем, каким грязным был Джерри...

* * *

Тим Элкинс вышел с показа "Гоблинов", чтобы сбегать в туалет, прежде чем его мочевой пузырь взорвался от употребления газировки. Он облегчился одной рукой, а другой крепко сжал огромный картонный стаканчик с содовой, стряхнул его, а затем вышел в вестибюль, залпом допив остатки содовой со дна того, что часто рекламировалось как "бездонный" стакан. Он потряс его, убеждаясь, что он пуст, затем подошел к стойке в поисках Бобби у краника с содовой.

- Эй, Бобби! - сказал он, оглядывая вестибюль.

Нигде не было видно разносчика газировки. Затем до него донесся запах. Он поперхнулся, его колени подогнулись от невыносимой вони. Его взгляд упал на дорожку из разбитого стекла и коричневый след... чего? Что, черт возьми, это было? Слизь? Дерьмо? Он обошел прилавок, натягивая рубашку на нос, чтобы хоть немного избавиться от вони, затем носком ботинка разбил немного стекла. Коричневая вязкая жидкость хлюпала под стеклом. След вел внутрь через разбитое окно и через прилавок.

Затем он увидел тело Бобби в дверном проеме офиса, распростертое на животе. Тим прищурился, перегнувшись через стойку, его сердцебиение участилось.

- Бобби? - сказал он, забираясь на стеклянную витрину, полную конфет, а затем сползая вниз по задней стенке. Его высокие ботинки плюхнулись в лужу коричневой жижи и крови, и жидкость издавала ужасный звук под его ботинками. - Ты в порядке, чувак? Ты меня пугаешь.

Бобби не пошевелился.

Тим продолжал приближаться. Звуки кинотеатрa за его пределами эхом разносились по коридору. Кто-то закричал то ли из "Гоблинов", то ли из "Слизи", он не мог сказать, из какого зала. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что коричневая слизь и кровь, казалось, достигли кульминации на заднице Бобби, которая выглядела так, словно в ней взорвалась динамитная шашка. У него отвисла челюсть. Задняя часть брюк Бобби была разорвана в клочья, а его рубашка "Синеплекс 3" и красный жилет едва прикрывали похожий на пещеру кратер, который теперь образовывал нижнюю часть его таза. Это было так, как если бы его задница оторвалась сама по себе и уползла прочь...

Коричневая жидкость попала ему в лицо.

Тима затошнило, рвотный рефлекс, с которым он боролся последнюю минуту или около того, одолел его. Его вырвало липкой смесью газировки и попкорна, которая забрызгала пол и разлетелась по его белым туфлям и трупу Бобби. Он уронил пустой стакан, и тот покатилась по полу, пока он пытался вытереть жидкость из глаз. Его желудок сам собой перевернулся, завязываясь узлами, боль была невыносимой. Его снова вырвало, и у него было время заметить что-то похожее на дырку в заднице с тянущимися к нему щупальцами.

* * *

Дженни держалась за живот и стонала, когда он вздымался под ее рукой, пояс ее плиссированной юбки делал все возможное, чтобы сделать ее совершенно несчастной от растущего давления. Тварь прижала ее к Джерри, ее щупальца обхватили их рты. Живот парня рос так же быстро, как и ее собственный, одно щупальце пробежало по его штанине, чтобы внедрить мерзкую генетическую заразу, которая запустила этот процесс. Фильм продолжал крутиться на переднем плане, и все взгляды были прикованы к нему. Их тела бились в конвульсиях, превращаясь в бутерброд из живой ткани, в то время, как их желудки бурлили, раздуваясь по мере того, как органы в нижней части живота менялись и перепрофилировались, создавая биологические компоненты чего-то нового и чуждого. Извивающийся монстр, нечто похожее на зажатый сфинктер, продолжал свое наступление, его тело росло по мере того, как он работал.

Дженни закричала бы, если бы могла, когда ее живот разорвался, и кишки вывалились из тела Джерри, как клубок окровавленных веревок. Часть внутренностей разделилась на половинки и втянулась обратно в ее тело, а задняя часть ее плиссированной юбки окрасилась кровью и вздулась. А затем на сиденье позади невольного поставщика своего биологического материала плюхнулось нечто новое - сокращающийся, автономный, бестелесный задний проход, снабженный кишками вместо щупалец. Кровь стекала по ее обмякшему телу и скапливалась на полу, когда наступила собственная кончина Джерри, его живот разорвался прямо на ней, нижняя часть желудочно-кишечного тракта вырвалась на свободу и заскользила вверх и наружу мимо нее, пока она умирала.

Джерри понял, что умирает, когда увидел, как ее глаза остекленели, а напряженное, сопротивляющееся тело расслабилось в его объятиях. Темнота уже заволакивала края его поля зрения, когда самое большое из трех существ, виновник их гибели, подтянулось вперед, через следующий ряд сидений, затем через следующий, а затем вонзило щупальце в череп человека, сидевшего перед ними, высасывая его мозги, прежде чем опустило свое гротескное отверстие над его головой и зажало его.

* * *

Тал Райденер покинул проекционную кабину после долгих пятнадцати минут попыток привлечь внимание Тэмми Брейден. Однако она была слишком занята чтением одного из этих женских журналов, накручивая волосы на палец и пуская огромные, отвратительные пузыри, в то время, как он стоял в дверях и изо всех сил старался привлечь ее своей привлекательной внешностью. Она лишь раз взглянула на него и ничего не сказала. Он ушел побежденный, направляясь вниз по лестнице, а затем по коридору обратно к главному вестибюлю. Он собирался совершить набег на автомат с попкорном, а затем на автомат с конфетами и купить самый большой напиток из краника, какой только сможет, прежде чем пытаться смыть свои оскорбленные чувства (и уязвленную гордость) обильным количеством дерьма.

Он заглянул в зал "Гоблинов", чтобы убедиться, что внутри все нормально. Люди были заняты просмотром фильма, все, за исключением парня и девушки в одном из задних рядов, которые целовались. Тал подумывал о том, чтобы сломать кайф, поменявшись местами, а потом сказал:

- К черту все это.

Почему это должно его волновать? Зачем портить парад этим двоим только потому, что его личной жизни не существовало? Он молча пожелал парню удачи, а затем повернулся, направляясь к двери и обратно в холл.

Затем он зашел на "Ночной ужас в Даймонд-Крик" и убедился, что на полу не было настоящих трупов и всего такого дерьма. Горстка детей, которые были слишком малы, чтобы смотреть фильм, устроили драку из-за попкорна в первом ряду, маслянистое лакомство летело во все стороны, ведра надевались как шлемы, а напитки проливались, создавая липкое месиво на дорожке. Он тоже подумал о том, чтобы прекратить это, но точно так же послал это к черту и вышел обратно за дверь. Да и вообще, кого это волнует? Этот дерьмовый фильм вышел в прокат две недели назад, и зрительный зал был практически пуст!

Спуск в третий зал был трудным, так как сокрушительное поражение, нанесенное ему Тэмми, давило на него все тяжелее и тяжелее. Почему она отвергла его ухаживания? Почему она все время была так чертовски холодна? Разве он не стоил того, чтобы его любить? У него никогда не было девушки! Это было нечестно!

Дверь приоткрылась, когда Тал толкнул ее, и он проскользнул в просвет "Слизи", вытаскивая свое всемогущее оружие, оранжевый конусообразный фонарик, из своего красного жилета. На первый взгляд, все было хорошо. В левой части зрительного зала было несколько кинозрителей, которые наслаждались своим ретроспективным фильмом и ели попкорн. Однако, с правой стороны... с правой стороны...

Там была какая-то штука, что-то вроде большого коричневого существа, похожего на дырку в заднице, взгромоздившегося на спинку стула и пожиравшего тело того, кого Тал принял за Тони Студебеккера, поскольку именно там Тони сидел около часа назад. Он ошеломленно ждал, наблюдая за существом, пока витки мясистых усиков подтягивали тело вверх и не давали ему соскользнуть со своего наблюдательного пункта. Огромный рот работал яростными всасывающими движениями, втягивая тело глубже, затем продолжил сосательные движения. Губы существа подернулись рябью, и оно подтянулось вверх, от тела отделились кусочки мяса.

Оно повернулось, посмотрело на него, затем снова сосредоточило свое внимание на теле.

Тал бы закричал, если бы не был так занят тем, что мочился в штаны. Когда он переступил с ноги на ногу, на полу образовалась небольшая лужица, и она с хлюпаньем вытекла из его ботинок. Он попятился, его язык болел, когда он изо всех сил старался сохранить хоть какое-то самообладание. Его взгляд переместился еще правее, когда он пятился от двери, и он увидел задранную плиссированную юбку на девушке, которая вошла с придурком в кожаной куртке. Ее трусики были пропитаны кровью и разорваны в клочья.

Он увидел, как два существа поменьше катаются по окровавленному полу под двумя телами, а затем он оказался в коридоре, дверь захлопнулась. Его ноги горели от внезапного напряжения, когда он в бешеном темпе бросился в вестибюль. Тал бросился к вращающимся дверям и ворвался внутрь, поскользнувшись из-за своих пропитанных мочой ботинок и грохнувшись задницей об пол. Воздух вырвался из его легких, когда сломался копчик, но адреналин заставил его подняться с пола. Он вскочил и бросился к стойке, оглянулся...

Именно там он нашел тело Бобби.

Рядом с ним стоял покупатель, мужчина, которого он не узнал. Что-то похожее на то, что было в третьем зале, творилось с его лицом: усики входили и выходили у него изо рта, обвивались вокруг шеи и пробирались сквозь волосы. Его штаны задрались, в то время, как изнутри доносилось отвратительное мокрое пуканье. Задняя часть брюк вздулась раз, другой, воссоздавая ту отвратительную сцену из "Внеземного", когда странный индюшачий монстр вырвался из груди парня и побежал по столу...

Только это была не индейка.

Это была дыра в заднице.

Штаны разорвались, когда задний проход бедняги отделился от его тела, за ним потянулось мясо, когда оно затвердело и испустило крошечную, визжащую отрыжку метеоризма более крупному существу, присосавшемуся к лицу мужчины. Эти два существа повернулись и посмотрели на него. Он закричал и попятился, когда они перелезли через край прилавка, оставляя за собой след ужасающе пахнущей коричневой жидкости, а за другим - смесь крови и остатков толстой кишки.

Один прыгнул...

Он был застрелен в воздухе.

Солдат ворвался в вестибюль кинотеатра и схватил Бобби за руку, оттаскивая его в сторону.

- Господи, парень, берегись! - сказал он, выбросив вперед одну ногу и прижав щупальцa меньшей твари с дыркой в заднице.

Он выставил пистолет одной рукой вперед, позволив включиться автомату на полную мощность и разнести пришельца-нарушителя на куски. Тал поймал ленту со своим именем прежде, чем другой солдат потянул его назад к двери.

* * *

"Хьюи" загудел, когда они приземлились на парковке перед "Синеплексом 3", и сбоку от вертолета появился майор Моррис. Он ухмыльнулся той же хищной ухмылкой, которую использовал, когда убийство было неминуемо, его глаза бегали взад-вперед по парковке. Вокруг них опустились еще два-три вертолета, из каждого выпрыгнуло по взводу солдат. Лейтенанты и сержанты отдавали приказы, направляя людей с пулеметами и огнеметами во все стороны. Он протянул руку и расстегнул подбородочный ремешок своего шлема, прежде чем сунуть его под мышку.

Стрельба началась до того, как он вступил в контакт с парнем, которого они вытаскивали из вестибюля.

- Как тебя зовут? - спросил майор Моррис.

Парень уже стоял на коленях на асфальте, а позади него стоял солдат с дулом М-16, прижатым к его лопаткам. Он болтал без умолку, плакал, на его носу образовывались пузыри соплей, в то время, как солдат выкрикивал ему команды. Майор Моррис махнул солдату, чтобы тот возвращался, и его рука с рассеянной легкостью легла на рукоятку пистолета, висевшего у него на бедре.

- Мое имя Тал, - всхлипывая, сказал парень. - О боже, мистер, вы должны помочь тем людям там... Этои штуки, эти твари... Они повсюду, чувак. Они поедают людей и вырывают у них задницы и всякое гребаное дерьмо, чувак, вы должны им помочь!

Моррис поднял руку и сделал жест, как будто качал ее плоской ладонью. Он улыбнулся. Было очевидно, что парень не прислушивался к звукам битвы и испуганным крикам внутри кинотеатра.

- Успокойся, Тал. Мы собираемся, э-э... помочь им. Итак, ты хочешь сказать, что там находится э-э... организм, вызывающий насильственное извержение человеческих анусов и...

- Это именно то, что я имею в виду, чувак, ты что, блядь, не слушаешь! - воскликнул Тал, перебивая майора Морриса. - Эти твари, эти монстры, или инопланетяне, или кто там еще, они убивают людей к чертовой матери, чувак, повсюду трупы, там...

Моррис вытащил пистолет из кобуры и выстрелил Талу в лицо. Парень откинулся назад, схватившись за раздробленную верхнюю челюсть. Кровь и зубы брызнули на землю, когда Моррис выстрелил снова, и снова, избавляя несчастное существо от страданий.

- Отведите всех назад, - сказал Моррис лейтенанту, стоявшему рядом с ним. Он посмотрел на своего радиста, протянул руку, и как только парень отдал ему трубку, он вызвал удар напалмом и указал координаты: через пять минут на "Синеплекс 3".

- Выживших нет, улик нет. Мы достанем наш образец где-нибудь в другом месте.

Перевод: Zanahorras

Скотт Харпер
"Себастьян и джунгли страданий"

"В аду не жарко и не холодно. Ад не глубоко под землей или где-то в небе. Это место на Земле, заполненное засасывающими болотами, уродующими болезнями и миллионами крошечных плотоядных существ. Ад - это джунгли, и он чудовищно зеленый".

- Грейг Бек, "Этот Зеленый Ад"

Дон Себастьян стоял в зарослях джунглей, сливаясь с тенями кипящей ночи, его багровые глаза созерцали сцену резни. Десятки изувеченных тел были разбросаны среди пучков африканского плакучего лавграсса, каждое из которых было искалечено и искорежено множеством пулевых ранений. Огромное море крови собралось под ними, пьянящий медный запах смешивался с миндально-серным запахом смерти во влажном воздухе.

Он отделился от темноты и двинулся среди трупов, стараясь не потревожить их, так как, казалось, парил над землей. Комары роились вокруг тел, но не обращали внимания на Себастьяна. Его лоб нахмурился от отвращения к бессмысленной трате жизни, которая лежала перед ним, случайному пролитию такого количества крови. Мертвые не различались ни по возрасту, ни по полу - мужчины, женщины и даже дети лежали у его ног. Себастьян заметил тело молодой девушки, тянувшейся к лежащей неподалеку мертвой женщине, возможно, ее матери. Пуля большого калибра пробила затылок взрослого трупа, кости и мозговое вещество были разбросаны по земле. Он наклонился и передвинул руку девушки так, чтобы она соприкоснулась с женщиной.

- Благородный жест, милорд, - раздался рядом чей-то голос.

- Так много смертей, - сказал Себастьян, его бледные черты были освещены яркостью полной луны.

- Эта страна пропитана ими, - ответил голос.

Высокий, мускулистый чернокожий мужчина приблизился к Себастьяну, пот блестел на его лысом лбу. В правой руке он держал большое мачете, его предплечье было покрыто толстыми мышцами, а его аура сияла светом, который излучали все живые существа. Сам Себастьян не излучал такой ауры.

- Эти жители деревни - христиане, - отметил здоровяк. - Последняя уничтоженная деревня, которую мы посетили, была мусульманской. Эта война продолжается без каких-либо признаков облегчения. Какие бы разногласия или воспринимаемые пренебрежения, с которых все это началось, все это затерялось в бесконечном круге насилия "око за око". Наемники из соседних государств прибыли, чтобы подлить масла в огонь.

- Это еще не все, Н'дака, - заявил Себастьян, его обостренные чувства проникали в темноту. - Я чувствую здесь запах его крови, как и в других деревнях. Его влечет к насилию и ненависти, как акулу к крови - это завораживает и мучает его. Это часть того, кто он есть.

Когда Н'дака начал отвечать, Себастьян заметил движение на краю поля трупов. Он двигался слишком быстро, чтобы за ним мог уследить глаз, и столкнулся с мужчиной средних лет, грабившим личные вещи и драгоценности убитых. Гнев наполнил темного человека, когда он схватил вора за горло и поднял его высоко в воздух, встряхивая негодяя, как непослушного ребенка.

- Грабитель могил! Падальщик! - закричал Себастьян.

Для вампира осквернение мертвых представляло собой акт святотатства.

Мужчина поперхнулся, ему перерезали горло. Он попытался освободиться, но хватка Себастьяна была крепче стали.

- Милорд, - выдохнул Н'Дака, несколько запыхавшийся от того, что бросился догонять Себастьяна, - он не заслуживает вашего гнева. Эти люди полностью обнищали - плоды их трудов украдены у них как правительством, так и повстанцами. Я предлагаю найти людей, которые убили эти бедные души, и поступить с ними так, как вы считаете нужным.

- Баx! - Себастьян уронил мужчину, как камень, больше расстроенный собственным раздражительным поведением, чем мародером.

Он знал, что его доверенное лицо, как всегда, говорит правду.

Н'дака подошел к испуганному мужчине и ободряюще положил руку ему на плечо, прежде чем заговорить с ним на местном диалекте. После краткого, острого обсуждения, здоровяк быстро передал Себастьяну то, что он сразу узнал.

- Этот человек - беженец из соседней деревни на Западе. Он говорит, что лидер повстанцев генерал Окоро недавно захватил там особняк губернатора, убив при этом всех государственных служащих и членов их семей. Окоро помогает злобный наемник, которого окрестили "Белым тигром", иностранец, который, по-видимому, выполняет всю грязную работу. Я думаю, у нас есть версия, кем может быть этот "Белый тигр".

- Амадио, - нараспев произнес Себастьян, опустив глаза.

- Этот джентльмен говорит, что люди Окоро находятся поблизости, совершают набеги на его деревню, как раз когда мы говорим. Они обычно заставляют некоторых молодых людей вступить в их ряды, прежде чем убивать всех остальных.

- Хватит болтать! - взревел Себастьян, потрясая кулаком в небо. - Моя кровь кипит, и я отомщу за эти преступления!

Нос Себастьяна расплющился, превратившись в морду летучей мыши, а пальцы вытянулись в когти. Длинный черный плащ, который он носил, превратился в перепончатые крылья, которые закрепились у него на пояснице. Пока потрясенный грабитель могил смотрел на это, Себастьян поднялся в воздух, его огромные крылья закрыли луну и отбросили на землю неясную тень. Он использовал свои цепкие ноги, чтобы поднять Н'даку за плечи, и они взлетели.

Вскоре они обнаружили войска Окоро. Люди в форме цвета хаки и красных беретах уже разделали новую группу уязвимых жителей деревни и находились в отвратительном процессе установки тел на большие деревянные доски вдоль центральной дороги - небрежная форма насаживания на кол. Кровь и едкие человеческие отходы стекали по доскам и капали на землю.

Себастьян узнал грубую работу Амадио. Это была тактика ведения войны, которую он привил своему кровному сыну много веков назад, в столь же темное время и в таком же темном месте. Он решил покончить с этим ужасом сегодня вечером.

Он низко спикировал и сбросил Н'даку на краю поляны. Здоровяк перекатился по инерции и вскочил на ноги с удивительной ловкостью для человека его роста.

Себастьян взревел с первобытным вызовом, когда приземлился, сбрасывая крылья, но сохраняя большую часть своего звериного облика. Его красные глаза сверкнули холодной угрозой в ночи, когда его клыки обнажились. Солдаты повернулись к нему лицом, роняя тела, которые они несли. Один из пронзенных трупов, за которые они держались, потерял равновесие и рухнул на землю. Люди Окоро стреляли из винтовок М-16, освещая темноту яркими вспышками выстрелов.

Себастьян почувствовал, как свинцовые пули проникают в его тело, его кожа покрылась рябью от ударов, но пули не причинили никакого вреда - обычный металл не мог нанести длительного вреда его мертвому телу. Он отмахнулся от надоедливых выстрелов, как от укусов комаров, и продолжил врываться в наемников с силой урагана, его острые пальцы перерезали глотки и позвоночники, кровь брызнула потоком крови из изуродованных тел. Он схватил крупного мужчину за ноги и развернул его по кругу, сбив с ног нескольких других. Он оторвал ногу наемника и использовал ее как дубину, чтобы избить сбитых людей до кровавого месива. Крики умирающих наполнили ночь.

Неподалеку взорвалась граната, сильный взрыв едва не сбил Себастьяна с ног. Он поглотил детонацию, а также летящую шрапнель, даже когда несколько нападавших были разорваны на кровавые куски. Хотя в ушах у него звенело и он потерял равновесие, он перегруппировался и продолжил убивать людей Окоро.

Себастьян был застигнут врасплох, когда почувствовал, как ледяной нож пронзил его спину и его мертвое сердце. Он быстро повернулся, отбросив нападавшего назад, прежде чем схватить мужчину когтями за горло. Себастьян вырвал его с брызгами крови, разбросав кусочки хряща, кости и связок. Затем вампир просунул свои удлиненные пальцы под челюсть и вышел через верхнюю часть черепа мужчины, вызвав извержение мозгового вещества.

Себастьян поднял труп наемника за шиворот одной рукой и слизнул толстую запекшуюся кровь с пальцев длинным языком. Он почувствовал, как горячая кровь потекла по его горлу, согревая его холодное тело и наполняя его новой энергией. Он чувствовал себя сильнее, не питаясь последние несколько дней. Красная жажда поднялась и поглотила его.

Себастьян зажал ртом дыру, которую проделал в шее наемника, и сглотнул кровь. По мере того, как поток постепенно замедлялся, вампир становился еще более голодным. Он схватил грудину трупа и вырвал ее, легко раздавив в руке. Себастьян положил мякоть в рот и высосал толстый красный костный мозг внутри. Он застонал от удовольствия.

Себастьян услышал крик и, развернувшись, увидел, что Н'дака удерживает наемника сзади, его массивная рука обвилась вокруг шеи мужчины. Н'дака умело перерезал горло и уронил дергающееся тело. Судя по количеству крови на одежде и клинке здоровяка, Себастьян решил, что его наперсник также нанес серьезный урон наемникам.

Н'Дака подошел и осмотрел спину Себастьяна.

- Позвольтe мне, - сказал он.

Себастьян почувствовал напряжение в своих ромбовидных мышцах, прежде чем Н'дака шагнул вперед и показал ему большой боевой нож "Ка-Бар", который недавно пронзил его сердце. Лезвие было покрыто тонким белым ихором, который сошел за кровь Себастьяна.

Себастьян отметил, что Н'Дака получил пулевое ранение в ключицу. Он провел острыми кончиками пальцев по ране. Н'Дака поморщился, но не вскрикнул, когда Себастьян извлек патрон. Вампир порезал указательный палец и капнул несколько бледных капель ихора на язык Н'даки. Рана на ключице мгновенно затянулась. За эти годы они не в первый раз обменивались кровью.

- Моя благодарность, дон Себастьян, - сказал здоровяк.

- Не стоит, - ответил Себастьян. - Я чувствую в воздухе запах Амадио. Он уже близко. Неподалеку на холме есть особняк; возможно, ты его не увидишь, но я могу разглядеть его отсюда. Он окружен лесом пронзенных тел. Стервятники наслаждаются настоящим пиршеством. Амадио воображает себя новым и усовершенствованным Владом Цепешем. Вот где мы его найдем.

- В чем заключается ваша стратегия, дон Себастьян?

Себастьян ухмыльнулся.

- Как ты уже знаешь, мой друг, я всегда выступаю за прямое нападение. Эти современные мужчины склонны к самоуверенной лени.

- Я не ожидал от вас меньшего, - Н'дака улыбнулся в ответ.

У одного из поверженных наемников вырвался стон. Они оглянулись и увидели, как окровавленный мужчина пытается отползти, используя только руки, обе ноги были оторваны по колено.

- Давай проведем небольшую разведку, хорошо? - предложил Себастьян.

Он подошел к мужчине и поднял его за шиворот. Наемник закричал, когда Себастьян грубо поднял его в воздух. Вампир завладел волей мужчины своим властным взглядом и просеял его недавние воспоминания. Когда он получил то, что ему было нужно, Себастьян сломал мужчине шею небрежным движением пальцев.

- Окоро и его люди скрываются в особняке - это их оперативная база. Там есть большой центральный конференц-зал, покрытый огромным стеклянным куполом, где он ведет свой бизнес. Мы "испортим им вечеринку", как они говорят.

- А Амадио? - поинтересовался Н'дака. - Он всегда был вашим любимчиком. Сможетe ли вы найти в себе силы даровать ему настоящую смерть сейчас, после всех этих лет?

- У меня нет выбора, - ответил Себастьян. - Ты давным-давно советовал мне не приводить его в свою жизнь, но я поступил опрометчиво и проигнорировал твой совет. Мне показалось, что я увидел в нем что-то особенное, невинность юности, смешанную с красотой, блеском и творчеством. Много ночей я часами наблюдал за ним, когда он рисовал, его язык приподнимался в уголке рта, когда он сосредотачивался, его плодородный ум был переполнен идеями. Я надеялся сделать эту красоту вечной, позволить ему вечно исследовать и создавать свое искусство. Но смерть отняла у него все эти замечательные качества. Сейчас он немногим больше, чем слюнявый зверь, исследующий различные способы пыток и проливания крови живых, чтобы отвлечь свое внимание от монотонности своего вечного существования. Он никогда не находил никакого смысла в подарке, который я ему сделал.

- Мне жаль, дон Себастьян, мне действительно жаль, - сокрушался Н'Дака.

- За мою долгую жизнь ты всегда оказывался моим самым близким другом, Ндака. В этот момент я понимаю, что, возможно, не смогу защитить тебя, если ты решишь пойти со мной дальше. Амадио прожорливо пировал уже много лет - его силы могут даже затмить мои собственные. Ужас, охвативший эту бедную нацию, был в значительной степени вызван моей давней ошибкой. Тебе не нужно сопровождать меня. Я пойму, если ты повернешь назад. Мне понадобится кто-то, чтобы содержать мое поместье в Лиссабоне, если я проиграю эту битву.

Н'Дака протянул свою большую руку и положил ее на плечо Себастьяна.

- Времена, когда мы впервые встретились, были совсем другими. Мой народ подвергался презрению и насилию. Я думаю, что ваше положение аутсайдера в этом мире позволило вам увидеть прошлые предубеждения общества. Bы всегда относились ко мне как к равному и были моим другом, несмотря на все безумие, которое мы пережили вместе. Я бы никогда не подумал о том, чтобы оставить ваc, особенно сейчас.

Себастьян выпрямился и уверенно заговорил:

- Тогда все улажено. Сегодня вечером мое кровное дитя встретит свою истинную смерть от рук своего создателя.

- Величайший вампир всех времен, - добавил Н'Дака, указывая на Себастьяна.

- Действительно, - согласился Себастьян, его острые зубы выступали над нижней губой в угрожающем рычании.

* * *

Некоторое время спустя, после короткого промежутка времени, в течение которого все люди, назначенные Окоро для охраны периметра, были навсегда нейтрализованы, Себастьян и Н'дака посмотрели вниз через купол особняка губернатора. Двадцатью футами ниже дюжина солдат обеспечивала безопасность в комнате, вооруженные винтовками М-16 и играя в видеоигры на большом экране телевизора, когда гремела хип-хоп музыка. Разноцветные гобелены покрывали зеленые стены. Сам Окоро сидел за огромным полированным столом красного дерева, одетый в белый костюм и красный берет, вертя в руке пистолет.

Себастьян посмотрел Н'Даку в глаза, когда тот поднял свой могучий кулак.

- И вот оно начинается, мой друг.

Н'дака одобрительно кивнул головой.

- Расплата, которая давно назрела.

Себастьян разбил толстое стекло, которое обрушилось на обитателей внизу. Он с грацией пантеры опустился среди ошеломленных наемников и ударил своими острыми когтями. Мужчины падали окровавленными кучами, их кровь добавлялась к ярким цветам гобеленов на стенах.

Окоро поднялся из-за стола, разбрасывая бумаги и белое порошкообразное вещество. Немного порошка прилипло к его ноздрям, когда он выкрикивал приказы своим людям.

Хотя Себастьян и не понимал диалекта, он быстро уловил смысл слов Окоро. Оставшиеся наемники открыли огонь из винтовок. Себастьян увернулся от некоторых пуль со своей огромной скоростью и отмахнулся от других, которые попали в него. Он ломал шеи и разбивал черепа, как яичную скорлупу. Внутренности и мозговое вещество плавали в кровавом супе на полу. Н'дака спустился с крыши и уничтожил оставшихся наемников сокрушительными ударами своего мачете, расколовшего черепа. Вскоре эти двое обнаружили, что стоят вместе среди кучи свежих трупов.

Раздался выстрел. Н'дака отшатнулся к стене, схватившись за верхнюю часть груди. Себастьян повернулся лицом к Окоро, который заревел, стреляя из пистолета. Вампир проигнорировал выстрелы в свой торс и двинулся на помощь Н'дакe, только чтобы остановиться, когда увидел, как здоровяк вытянул четыре пальца, универсальный код для "всего хорошего". Кровь, которую они делили, позволяла Н'даке игнорировать незначительные раны.

Себастьян был готов разобраться с Окоро, когда услышал, как мужчина закричал. Он повернулся и увидел лидера повстанцев, подвешенного в воздухе на невидимых нитях, кровь пузырилась у него изо рта. Крики резко оборвались, когда две когтистые руки разорвали Окоро на части, разбрызгивая кровь и органы по всей комнате.

Амадио шагнул вперед, когда две половины тела Окоро упали на пол, яркая улыбка осветила его лицо. Моложавый вампир отказался от военной формы, столь распространенной в этом регионе, надев белую шелковую рубашку и черные брюки с итальянскими дизайнерскими туфлями. Длинные каштановые волосы ниспадали на его широкие плечи.

- Увы, кажется, у меня что-то на брюках. Я не хочу поскользнуться на его кишках и испортить свои новыe туфли, - несмотря на улыбку, его глаза горели красной ненавистью и угрозой.

- Его великолепие, дон Себастьян Альварес Де Уллоа - какой приятный сюрприз! - Амадио высмеял своего гостя и, ухмыляясь, поклонился. - Такая честь еще раз удостоиться вашего присутствия! Я вижу, что черный по-прежнему является вашим предпочтительным цветом. Я подозреваю, что не часто кто-то ваших лет выходит из склепа? Конечно, как обычно, вам пришлось пойти и испортить всю мою тяжелую работу.

Амадио встал, и улыбка исчезла.

- Эта страна была моей находкой. МОЕЙ! Другим кровососам вход воспрещен! Я почти чувствовал запах ненависти, нарастающей в воздухе, когда я только приехал - столетия сдерживаемого гнева и разочарования, ожидающих, когда их освободят. Я потратил годы, культивируя кровопролитие и нищету, натравливая племена и религии друг на друга, вербуя убийц из других стран для дополнительного хаоса в этой смеси. Это действительно было довольно зрелищно - буквально ад на земле - и пикантная кровь лилась свободно. Я возлагал такие большие надежды на этого человека, - сказал он, указывая на изуродованный труп Окоро, - но он стал ленивым, и его присутствие больше не требовалось. Возможно, ты чувствуешь то же самое ко мне, разве нет?

- Ты оставляешь за собой след смерти и разрушения, куда бы ты ни пошел, Амадио, - возразил Себастьян, - порождая бесконечную армию вдов и сирот. Ты помнишь, когда ты был новичком в этой жизни? Я предупреждал тебя, чтобы ты питался с осторожностью, что величайшей силой, которой обладал наш вид, был тот факт, что немногие верили в наше существование. А теперь посмотри, что ты наделал! - Себастьян кипел, приближаясь к младшему ревенанту.

- Амадио! Я совсем забыл! Это было твое анахроничное имя для меня! Любимый человек. Как жалко! - усмехнулся Амадио, вонзая свои слова, как кинжалы, в самолюбие Себастьяна. - Бедный Себастьян - все еще воображает себя человеком чести! Я не был каким-то беспомощным ребенком, которого нужно было спасти, приютить и побаловать! Мне никогда не нужен был наставник. У меня была своя семья! Я был воином при жизни, а после смерти я стал чем-то гораздо большим!

- И чем-то гораздо меньшим, чем то, чем ты был, - ответил Себастьян. - Ты можешь обрушивать на меня все грубые оскорбления, какие захочешь, но это не меняет фактов. Творческий дар, которым ты когда-то обладал, так же мертв, как и твое непоколебимое сердце, - твое искусство больше не живет. Я неосознанно выпустил дьявола в мир. Я исправлю эту ошибку сейчас.

Амадио рассмеялся, но его лицо выдало боль, которую причинили слова Себастьяна. Его голос был полон яда.

- Ха! Ты думаешь, что можешь прикончить меня! Я свободно пировал в течение многих лет, насыщался жизненной силой этой страны! Я расширил свой аппетит за пределы простой человеческой крови. Я бродил по вельду, выслеживал гепардов и соперничал по силе с альфа-гориллами. Я разрывал глотки тиграм и львам и пировал их кровью, чувствуя, как их величественные тела холодеют под моими клыками. Теперь я сильнее, более жизнерадостен в Нежити, чем когда-либо прежде. Ты думаешь, что сможешь сравниться со мной, Себастьян - ты, который скупо питается от шей глупых, сплетничающих женщин? Когда ты в последний раз употреблял одну из них? Ты как никто должен знать, что именно смерть питает нас, даже больше, чем кровь, поток психической энергии, высвобождаемой при смерти мозга, который дает нам возможность отмахиваться от смерти каждую ночь, когда мы встаем!

- Я достаточно силен, - прорычал Себастьян, его нос расплющился, когда он приготовился к битве. - И ты прав, я человек чести - чести 14-го века.

- Это - твои вторые похороны, старик, - насмешливо ответил Амадио. - На этот раз, ты останешься мертвым.

Он превратился в двуногого человека-волка, его морда удлинилась, по мере того как на теле росла жесткая шерсть. Его мышцы раздулись до неестественных размеров, разрывая одежду.

Они подпрыгнули высоко в воздух, бросая вызов гравитации, и столкнулись вместе со звуком раската грома. Комната содрогнулась от удара, стекло разлетелось вдребезги. Сражающиеся упали на пол, виртуальный циклон клыков и летящих когтей, бледный ихор брызнул во все стороны. Это было поразительное зрелище, великолепная первобытная битва. Были нанесены раны, порваны ткани, сломаны кости, только чтобы снова зарости и изменить форму в течение нескольких секунд. Ни один из бойцов, казалось, не устал.

Себастьян ударил Амадио открытой ладонью в горло, ударом, который раздавил бы гортань дышащего человека. Амадио отшатнулся назад, на мгновение потеряв равновесие, давая Себастьяну пространство, необходимое для того, чтобы нанести удар спереди в грудину. Себастьян одновременно почувствовал и услышал, как сломалась грудная клетка Амадио, когда его удар подбросил молодого вампира в воздух, а затем врезался в стол Окоро.

Амадио пришел в себя почти мгновенно, подняв почти тысячу фунтов тяжелой деревянной мебели над головой, как детскую игрушку. Он швырнул стол, как ракету, в Себастьяна, который нырнул под него. Стол вылетел через металлический дверной проем, ведущий в фойе.

Себастьян рванулся вперед, его коготь был готов разорвать грудную клетку Амадио и вырвать его холодное сердце, но молодой вампир был быстрее. Его удлиненные когти вонзились в шею Себастьяна, перерезав яремную вену. Себастьян упал на колени, когда его ихор растекся по мраморному полу. Рана не была смертельной, но потеря такого количества ихора сильно ослабила его.

Амадио приблизился, подняв одну клешню, чтобы нанести последний удар.

- Ты никогда не был доволен тем, что просто оставлял все как есть, старик. Тебе всегда приходилось вмешиваться. Тебе следовало просто оставить меня в покое!

Однако прежде, чем его коготь успел опуститься, мачете обрушилось с огромной силой, глубоко вонзившись в мохнатую шею Амадио, заскрежетав по кости. Он повернулся и увидел, что Н'дака надвигается изо всех сил, пытаясь вонзить лезвие глубже.

- Ой, - сказал Амадио. - Любимая подхалимка Себастьяна дает о себе знать своим присутствием. Прочь отсюда!

Он сильно ударил здоровяка в грудь, сломав кость и отправив его в полет через всю комнату. Когда Н'дака приземлился, он не пошевелился.

Амадио попытался поправить шею, из раны сочился бледный ихор. Его лицо нахмурилось.

- Как неудобно, - заявил он с негодованием.

Он вытащил мачете и скомкал его, как фольгу, затем хрустнул шеей, когда сломанные кости выровнялись и зажили.

Амадио был не готов, когда Себастьян, рана на его горле почти зажила, ударил когтистой рукой ему под шею и по макушке.

Не в силах поддерживать свою форму человека-волка, Амадио вернулся к более человеческому облику. Себастьян посмотрел в испуганные, налитые кровью глаза Амадио, когда они метались из стороны в сторону в его пробитом черепе.

Бессмертие отвергнуто, - подумал старый вампир. Это был не первый раз, когда он видел паническое выражение на лице другого вампира.

Демонстрируя огромную силу, Себастьян оторвал голову младшего ревенанта и бросил ее на пол. Испуганные глаза Амадио проследили за ним, когда он подошел к обезглавленному туловищу и вонзил коготь в грудную клетку. Себастьян извлек сердце, высоко подняв его, когда голова Амадио зарычала от ярости, зубы клацнули и разорвали тонкие губы на кровавые ленты.

Себастьян посмотрел на своего побежденного кровного сына, наклонив голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

- Ты говоришь, что я должен пить больше, нет?

Амадио изумленно разинул рот.

Себастьян зарычал от ярости, вонзая клыки глубоко в сердце, высасывая холодный ихор изнутри, пока мышца не превратилась в высохший комок. Голова Амадио перестала двигаться, зрачки стали серыми и расширенными. Себастьян отбросил быстро разлагающийся орган в сторону, как кусок мусора.

Он нашел Н'даку, скорчившегося на земле и тяжело дышащего. Он поднял умирающего на руки, как отец мог бы держать ребенка. Его неестественная кровь даровала его наперснику жизнь, намного большую, чем у любого смертного, но этот человек все еще был человеком. Его тело получило слишком много повреждений, чтобы исцелиться, и конец был близок. Себастьян обнажил клыки, приготовившись к кровавому поцелую.

- Пойдем со мной, мой самый верный друг. Твои дни еще не закончились, - шепотом сказал Себастьян.

Н'дака закашлялся кровью, а затем улыбнулся.

- Я устал, мой друг, - прохрипел он сквозь проколотые легкие. - Я пережил всех своих внуков. Я думаю, что хотел бы быть с ними сейчас. Я скучаю по ним.

Себастьян закрыл глаза Н'Даки, укладывая здоровяка на пол. Он, конечно, выполнит последние пожелания своего друга.

* * *

Себастьян стоял на крыше губернаторского особняка. Там была бетонная посадочная площадка, а также вертолет, который больше никогда не будет использоваться. Пламя охватило нижние этажи особняка, поглотив все трупы, включая тела Амадио и Н'даки. В воздухе висел густой дым.

Он чувствовал, как их потеря сжимает его вены. Он оторвал часть своей темной души много веков назад, когда впервые обратил Амадио, - эта темная часть вернулась к нему сейчас, когда земные останки Амадио превратились в пепел и пыль. Несмотря на это, его собственные конечности отяжелели от усталости, усугубленной ранами, которые он получил в бою, а также длительной разлукой с родной землей, которую ему пришлось пережить.

Он посмотрел на восток, где солнце поднималось над горизонтом. Часть его испытывала искушение приветствовать его очищающие лучи и положить конец периоду полураспада, с которым он был проклят в течение стольких лет. Хотя солнечный свет не убьет его сразу, он ослабит его и сделает уязвимым для поднимающегося внизу пламени. Он никогда еще не чувствовал себя таким подавленным и пропитанным смертью.

Но он чувствовал, что обязан перед своим другом остаться в игре, так сказать, и посмотреть, куда приведет его этот курс действий. Он знал, что в мире есть другие, гораздо худшие монстры, чем он, как человеческие, так и нечеловеческие. Возможно, ему следует познакомиться с ними - в память о Н'даке.

Он стряхнул с себя мучительное чувство усталости, охватившее его, и поднялся в небо, когда особняк рухнул и был охвачен пламенем, улетая прочь от света рассвета.

Перевод: Грициан Андреев

Саймон МакXарди
"Обжора из моря"

- Терминал Грейтауна, пункт назначения для пассажира Джордана Дженкинса.

Я очнулся от дремоты, благодарный, что водитель предупредил меня об остановке. Я выхожу из автобуса навстречу стальному ветру, дующему с серого моря. Я глубоко дышу. Воздух не свежий и бодрящий, а спертый и тяжелый. Я поднимаю воротник куртки, прежде чем пробраться по потрескавшимся и неровным тротуарам к ряду заброшенных магазинов, ведущих к причалу. Женщина, опустив голову и закутавшись в рыбацкий плащ, спешит мимо по другой стороне пустынной улицы.

Грейтаун - удачное название. Песок и грязь города сливаются с пепельным небом. Проходя мимо, я заглядываю в заляпанную витрину магазина. Подоконник усеян шелухой мошек, а внутри так же пусто, как и останки насекомых.

Книжный магазин тоже обветшал. Стопки книг со страницами, хрустящими, как осенние листья, усеивают окно, а мумифицированная мышь свернулась калачиком на экземпляре "Моби Дика". Ее соки смерти запятнали обложку.

Красный, белый и синий столб парикмахерской больше не яркий и веселый, а выцветший, похожий на облизанную конфетную тросточку. Внутри рядом с пыльным стулом, окруженным ковром из волос, плавают ножницы и расческа в банке с небесно-голубым барбицидом.

Ряды полуразрушенных викторианских домов с террасами одинаково печальны и жутки, их незрячие глаза давно остыли. Ободранные флюгерные доски обнажают гниль и плесень, а сломанные штакетники ухмыляются, как чеширские коты. Сады, словно джунгли. Виноградная лоза вонга-вонга с трубчатыми оранжевыми цветами сцепилась в борьбе с испанским жасмином. Их совокупный вес угрожает опрокинуть оставшиеся пикеты забора. На ее крыльце, наблюдая за битвой, сидит самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Несмотря на холод, она одета в цветастый халат. Ее необычайно длинные волосы развеваются вокруг нее, запутываясь в ветке, которая проскользнула под карнизом и проросла через кухонное окно.

- Подойди и посиди со мной немного.

Ее голос легкий и музыкальный. В этот момент поднимается ветер, поднимая ее платье. Под ним обнаженная медовая кожа, груди, похожие на дыни, и полоска золотистых волос между раздвинутыми ногами. Она стонет в объятиях ветра.

Мои глаза прикованы к ней, пока я вожусь с защелкой на воротах и открываю их. Скрипучие петли напоминают мне, что я должен смазать качели моей дочери, и фотографии моей семьи заполняют мою голову. Черт, о чем я только думаю? Меня дома ждут жена и маленький ребенок. Ингрид разрешила мне забрать наши последние несколько долларов и прочесать побережье в поисках работы на лодках. Так я отплачиваю ей за доверие?

- Мне жаль. Я не могу, - кричу я ей.

Глаза женщины сверкают. Я вижу в них желание, но продолжаю спускаться с холма к докам, а образ златовласой пизды женщины дразнит мой мозг.

Доки похожи на город, разрушенный и заброшенный. Лодки вяло плавают в сером рассоле. Их покрытые ракушками ржавые корпуса наклоняются ко мне, словно старые собаки, просящие почесать живот. Старая женщина, с волосами из морских водорослей и морщинистым лицом, потрошит рыбу на палубе своего траулера.

- Доброе утро, - говорю я.

Женщина швыряет горсть внутренностей за борт визжащим чайкам. Ее рот остается жесткой, неровной линией.

- Вы не знаете, нужна ли какой-нибудь из лодок команда?

Грейтаун - моя последняя надежда.

Зазубренный рот женщины открывается, словно рана, лопнувшая от швов, обнажая рот, навсегда чуждый гигиене полости рта.

- Ты уже видел ее, мальчик?

- Кого?

- Мэйзи, хорошенькая девушка на крыльце.

Ветер усиливается, когда женщина выбрасывает внутренности следующей рыбы за борт. Маленькие кусочки кишок и кровь брызгают на мою куртку.

- Ты думал о том, чтобы трахнуть ее, не так ли?

Она быстро засовывает два пальца в разрез, который она открыла в брюхе рыбы, и громко хихикает.

Испытывая отвращение, я поворачиваюсь и спешу прочь.

- Лучший трах в твоей жизни, - кричит мне вслед старуха.

В доке стоит только один траулер, ржавое ведро под названием "Слепая акула". Старик сидит на ее палубе, ловко распутывая сеть большим и указательным пальцами, единственными оставшимися пальцами на его руке.

- Перестань думать о ней, мальчик, и иди домой к своей жене и малышам, - говорит старик, не отрывая глаз от своего занятия.

- Простите?

- Ты думаешь о Мэйзи, не так ли? Что бы ты хотел сделать с этой ее милой дырочкой.

Он поднимает глаза. Один глаз молочно-белый, а другой пристально смотрит на меня.

- Что с вами, люди? Вы все больные извращенцы.

Я чувствую, как во мне нарастает гнев, и ухожу прочь, пиная песок. Я зря потратил время, и мне придется идти домой, поджав хвост, и сказать Ингрид, что нигде нет работы. Автобус обратно в город прибудет только ближе к вечеру, и мне не хочется торчать здесь на холоде. Я возвращаюсь на бесцветную улицу в поисках кофейни, где я могу ждать в тепле и комфорте.

Несколько горожан, которых я вижу, хихикают и показывают грубые жесты. В Грейтауне нет кофейни, и я бреду обратно к галечному пляжу у кромки воды. Волны разбиваются о берег, взмывая тошнотворную зеленую пену, от которой щиплет глаза и сморщиваются вкусовые рецепторы. Горечь моего положения и окружения обращает мои мысли к Мэйзи. Ее обнаженная плоть горит горячим светом в моей голове. Ингрид сойдет с ума, когда я вернусь домой, не найдя работы. Она меня вышвырнет.

Я знаю, какой злобной будет ее реакция, и тогда я пожалею о времени, которое мог бы провести с Мэйзи. Мои ноги летят по песку и обратно вверх по склону к полуразрушенным домам с их спутанными сорняками и разросшимися кустарниками, прямо к воротам прекрасной женщины.

Она все еще на крыльце. Легкая ткань ее халата колышется на морском бризе, пока я вожусь с воротами. Мой член напрягается при виде ее разрекламированной плоти, и все мысли о моей семье исчезают. Я спешу по садовой дорожке и в два бесстрашных прыжка преодолеваю сломанную лестницу. Груды листьев, гниющие на крыльце, испускают свой резкий запах, когда я топчу их.

Мэйзи улыбается и откидывается на спинку стула, раздвигает ноги и медленно проводит пальцем по розовой щели лососевого цвета. Могу сказать, что в тот момент я никогда ничего не хотел так сильно, как "киску" Мэйзи. Я приседаю рядом с ней и провожу рукой по ее гладкому бедру. Мои пальцы почти касаются блестящих складок, когда она захлопывает свои раздвинутые бедра. Встревоженный, я в самый последний момент отдергиваю руку и смотрю на нее.

- Заходи внутрь. Мы можем потрахаться там, - говорит она.

Она фыркает и ворчит, пытаясь подняться, но снова плюхается в свое плетеное кресло. У нее, должно быть, больная спина. Странно для такой молодой, она выглядит такой гибкой и хорошенькой. Я хватаю ее за руку и тяну. Она не двигается с места, и это выглядит так, как будто я пытаюсь поднять какой-то колоссальный вес. Я добавляю вторую руку и тяну изо всех сил. Вместе нам удается поставить ее на ноги. Я следую за ней через парадную дверь в длинный, усыпанный листьями коридор. Ее золотистые волосы стелются за ней, собирая листья, пока мы идем. В дальнем конце есть железная дверь, похожая на те, что можно найти на корабле.

Мэйзи открывает дверь ключом, висящим у нее на шее. Она распахивает ее, открывая маленькую мрачную комнату. Здесь стоит специфический затхлый запах, и единственный источник света - это щели в заколоченном окне. Мужская одежда и обувь свалились с двуспальной кровати и валяются на полу. Все это очень странно... и немного тревожно. Я чувствую, как мой член увядает, когда я колеблюсь и оглядываюсь на проход, ведущий к крыльцу и заросшему саду.

- Пойдем, - говорит Мэйзи, хотя и с той же улыбкой, которая не сходила с ее лица и теперь усугубляет мой дискомфорт.

Ее руки скользят по моему животу, хватают меня за пояс и, прижимаясь ко мне всем телом, она тянет меня за собой в комнату. Она грациозно плюхается на кровать и расстегивает бретельку на платье. Она соскальзывает вниз, открывая два мясистых шара, увенчанных розовыми сосками цвета сахарной ваты. Ее ноги раздвигаются, предлагая мне свою "киску".

Мой член встает на дыбы, и мои сомнения мгновенно исчезают.

- Съешь меня, - стонет она, раздвигая розовые лепестки.

Я вскарабкиваюсь на кровать и, лежа на животе, прижав свой твердый член к груде одежды, зарываюсь лицом в лоно Мэйзи. Я прижимаюсь носом к ее половым губам, оттачиваю ее клитор и хлещу по нему языком.

- О-о-о-о, да, да, морячок, съешь меня, - стонет она.

Мой язык спускается к ее влажной дырочке, и я просовываю его в нее. Ее густые и пьянящие выделения заполняют мой рот. Я жадно глотаю их. Пока я облизываю языком ее дырочку, я наблюдаю за ее лицом. Она смотрит на меня в ответ с той же нарисованной гребаной улыбкой. Это угрожает моему либидо.

- Глубже, трахни меня глубже, - стонет она сквозь эту ухмылку. Она грубо хватает меня за волосы и проводит своей пиздой по моему лицу, окрашивая его своими соками. - Да, да, оближи мое лоно.

Медовые соки прокисают и загустевают, пока не приобретают консистенцию и вкус рыбной пасты. Ее "киска" тоже кажется больше, намного больше. Я вскидываю голову и вырываюсь из объятий Мэйзи.

- О, Боже, нет, - стону я.

Слюна скапливается у меня во рту и горле, и я борюсь с позывом к рвоте. Пизда Мэйзи похожа на раздутую рождественскую индейку, которую изнасиловал носорог и оставил плавать в своей реке. Из отверстия сочится вещество, похожее на взбитые сливки с прожилками заварного крема. То же самое вещество покрывает внутреннюю часть моего рта.

Я блюю на ее пизду, забрызгивая ее полупереваренной овсянкой и кофе, который я пил на завтрак. Мэйзи стонет и втирает творог в свою неряшливую щель и клитор, размером с сосновую шишку. Ее пизда - не единственное, что изменилось. Ее лицо раздулось, мясистый подбородок увеличился в четыре раза, а глаза прищурились сквозь опухшие, похожие на тесто черты лица. Ее туловище похоже на моржа, ареолы, размером с кусок мясного ланча, конечности бесформенны, как сосисочные рулетики. Мэйзи стала не только толще, но и выше. Она должна быть не менее девяти футов[17] ростом.

Меня тошнит, когда я замечаю язвы, размером с кулак, на ее раздутых ногах, из которых сочится вязкая жидкость. От ран исходит тошнотворно-сладкое зловоние, как от свежеиспеченного яблочного пирога, раздавленного в пару потных кроссовок. Я вскакиваю с кровати и с надеждой дергаю дверь, но она заперта.

Кровать издает предсмертный стон, когда Мэйзи заставляет себя сесть, ее маленькие глазки-бусинки смотрят на меня.

- Выпусти меня, - говорю я, дергая за ручку.

Она ухмыляется мне с полным ртом больших пожелтевших неровных зубов. У меня внезапное тревожное открытие - Мэйзи любит трахать свою еду, прежде чем она ее съест.

Я дергаю дверь изо всех сил. Она не сдвинулась с места.

Мэйзи болтает ногами и пытается приподняться руками. Жир на ее руках дрожит, как будто произошло землетрясение. Я вспоминаю окно и бегу через комнату. Доски толстые и прочные, сквозь них вбиты шестидюймовые гвозди. Нет никакой надежды на побег таким образом.

С поросячьим хрюканьем Мэйзи встает на ноги. Ее расстегнутое платье сползает до щиколоток. Она голая, груда вздымающейся плоти. Она неуклюже идет ко мне, раскинув руки. Ее ноги шлепают по земле, оставляя кремово-розовые следы.

С каждой стороны комнаты есть только фут[18], чтобы я мог маневрировать. Я жду, пока ее тяжелое дыхание не ударит мне в лицо, и уклоняюсь влево. Я уже в другом углу, когда Мэйзи бьет мясистым кулаком в пустоту. Ее корпус изо всех сил пытается повернуться в узкой щели, и на какой-то сумасшедший момент я вспоминаю любимую иллюстрированную книгу моей дочери, где кит пытается кувыркаться в детском бассейне.

Когда свет снаружи меняется с грифельно-серого на оранжевый, безумная игра в кошки-мышки продолжается. По прошествии восьми часов мои проворные шаги в сторону превратились в свинцовые пошатывания, но Мэйзи не проявляет никаких признаков замедления или осмысления. Я ничего не ел и не пил со вчерашнего утра, и я сгорбился у стены, измученный, ожидая ее следующего шага. Она шаркает по полу, как бык, и атакует.

Я выпрямляюсь и пробую другую тактику. Когда ее тело приближается ко мне, я притворяюсь, что делаю шаг влево. Мэйзи клюет на это, и я соскальзываю вправо. Мои ноги скользят, и я падаю головой в лужу язвенного сока. Я лежу лицом вниз, вдыхая наполненные гноем выделения. Я отчаянно пытаюсь подняться, больше напуганный тем, в чем я лежу, чем громадой, возвышающейся надо мной. Руки, сильные, как железные клешни, хватают кожу и мышцы и без усилий поднимают меня в воздух.

Я кричу и вцепляюсь ногтями в ее плоть, оставляя глубокие бороздки в слоях жира, которые сочатся водянистой жидкостью. Мэйзи не пострадала. Она несет меня к кровати и кладет к себе на колени, как ребенка, которого вот-вот отшлепают. Она берет мою руку и с любовью облизывает ее своим раздувшимся слизистым языком. Может быть, она все-таки не хочет меня есть, а просто хочет любви и ласки.

Мэйзи с хрустом кусает и отрывает мне кончики пальцев. Она проглатывает их, не жуя, и с хрустом пробирается сквозь руку. Я корчусь в агонии и бью ногами, колотя ее по мясистым бедрам. Челюсти Мэйзи продолжают бесстрастно работать, и я сгибаю свободную руку и засовываю ее по локоть в ее влагалище. Мои пальцы царапают стенки влагалища, пытаясь вырвать любые сосуды, которые могли бы нанести ей какой-нибудь серьезный ущерб. Все части ее тела плотно задраены, и вместо этого Мэйзи на самом деле наслаждается насилием. Она вздрагивает и стонет, когда ее зубы отрывают полоски плоти от моей руки и превращают их в кровавое месиво в своем пещерообразном рту.

Стреляющая боль пронзает глаза, и я изо всех сил пытаюсь сфокусироваться, когда вытаскиваю руку из ее влагалища с громким всасывающим звуком, а затем продолжаю царапать и бить ее кулаком. Мэйзи игнорирует меня и продолжает есть.

Когда мясо с моей руки снято и кость сверкает белизной, Мэйзи открывает свою массивную челюсть и грызет кость. Она трескается и раскалывается, и ее язык проникает внутрь, чтобы выцарапать липкий костный мозг.

В моем черепе стучит молоток, и я мотаю головой из стороны в сторону в агонии. Я вижу ключ, болтающийся на шее Мэйзи. Я переворачиваюсь на спину, протягиваю руку и хватаю его. Веревочка обрывается. Я прижимаю ноги к огромному животу Мэйзи, как будто собираюсь сделать жим ногами, и толкаю. Раздается хлопок, когда моя рука выходит из сустава, и без плоти или сухожилий, которые могли бы ее прикрепить, рука уходит в руку Мэйзи. Я скатываюсь с кровати и приземляюсь на землю.

Кровь хлещет из дыры в моем плече, и комната начинает кружится, как будто я на карусели. Я подползаю к двери, подтягиваюсь и нащупываю ключ в замке. Он щелкает.

Хруст моих костей прекращается, и кровать скрипит.

Я дергаю дверь и вываливаюсь в усыпанный листьями коридор. Моя кровь обильно брызжет на пол вокруг меня, и мне приходится опереться на стену, чтобы не упасть, пока я спотыкаюсь. Наполовину стоя на коленях, я перетаскиваю себя из сада на улицу. На противоположной дорожке стоит женщина.

- Я... Мне нужна помощь. Пожалуйста! – кричу я.

Она ускоряет шаг и сворачивает за угол к докам. Согнувшись, я шаркаю в направлении автобусной остановки, сжимая плечо, которое странно онемело. Моя голова не перестанет кружиться, и если я в ближайшее время не получу помощь, я умру. Проходя мимо заброшенных магазинов, я вижу парикмахера, сметающего дневную стрижку в кучу волос.

Я врываюсь внутрь, проливая кровь.

- Помогитe мне... помогитe мне. Она пытается съесть меня, - кричу я.

Рот парикмахера раскрывается от ужаса, а глаза выпучиваются. Он хватает банку с Барбицидом, в которой плавают расчески и ножницы. Когда я, спотыкаясь, подхожу ближе, он выплескивает его мне в лицо.

Я кричу. Он обжигает и ослепляет меня, как бензин. Сквозь размытые изображения я вижу, как он бросается на меня с ножницами. Они погружаются в мягкую плоть моего глаза, звеня, попадая в заднюю часть глазницы.

Я отшатываюсь к двери. Гигантский, мясистый сгусток закрывает дверной проем. Мясистые руки подхватывают меня и тянут к чавкающим зубам.

Парикмахер исчезает за дверью в заднюю комнату.

Зубы Мэйзи впиваются в мягкую кожу моего живота, обнажая путаницу моих кишок. Она жадно глотает их, как спагетти, и набрасывается на тюбики с жидким дерьмом и кровью. Кровавая подливка стекает по ее подбородку и груди. Моя грудная клетка трескается, когда Мэйзи вскрывает ее. Она роется вокруг в поисках самых отборных кусочков.

* * *

Я отворачиваюсь от щели в двери, когда Мэйзи вытаскивает сердце молодого человека и запихивает его целиком себе в рот. Чертовски тяжело выдержать, когда человека съедают заживо, но ни я, ни кто-либо в Грейтауне ничего не может с этим поделать. В городе всегда была сирена. Поколения рисковали жизнью и здоровьем, но на место каждой, которую они убивали, на следующий день всегда находилась другая, чтобы заменить ее, а иногда и кое-что похуже. Мэйзи пробыла здесь уже некоторое время. Отвратительно то, что случилось с этим молодым человеком, но он исчез, как только Мэйзи откусила от него кусочек. Когда ты здесь, тебе никуда не деться. Никто никогда не использовал обратный билет.

Перевод: Грициан Андреев

К.М. Сoндeрc
"Накрашенные ногти"

Глаза Ники распахнулись. Неужели он спал? Или только выбрался из передоза? Так или иначе, он находился на полу. Его зрение было затуманено, в голове пульсировало, в горле пересохло, а конечности покалывало. Видимо, ему не следует смешивать кетамин и тот ядреный мет, полученный от Джонни Икса, и определенно не следует смешивать ни то, ни другое с водкой. Он поморщился при этом воспоминании. Да, с этого момента он будет ширяться только одним из ядов. По крайней мере, в течение недели.

Неуклюже, он присел и огляделся по сторонам.

Первое, что он увидел, был стеклянный кофейный столик, заваленный пустыми банками из-под пива, окурками и прочим мусором, часть которого попадала на пол вокруг. Позади столика, освещенные мягким светом лампы в углу, стояли коричневый диван и такое же кресло, покрытые бросающимися в глаза потертостями и темными пятнами. Стены, оклеенные бежевыми обоями, были без каких-либо особенностей, за исключением единственной голой книжной полки и декоративной дешевой гравюры с морским пейзажем.

Он был дома. Только это не дом. Точнее, не совсем дом. Именование этого места "домом" подразумевало какие-то тесные связи или глубокую привязанность; в то время как на самом деле это было просто место, где он кантовался. Еще один короткий пит-стоп на жизненном пути. Тем не менее, он был здесь уже почти шесть месяцев. Квартира располагалась на первом этаже в одном из малопрестижных районов города. Одно преимущество - небольшая арендная плата.

Почему он оказался на полу? Видимо, последняя затяга кета или таблетка мета срубили его с ног. Последнее, что он помнил, танец с какой-то татуированной цыпочкой в новом клубе "Энджин Рум" в центре города. Он не помнил, ни как покинул клуб, ни как вернулся домой. После полуночи автобусы не ходят, позволить себе такси он не мог, поэтому, видимо пошел пешком, скорее всего срезав путь вдоль канала.

Тогда почему он ничего не мог вспомнить?

Его что, накачали наркотой?

Маловероятно. Не настолько ему фартит в этой жизни, чтобы кто-то давал ему бесплатные наркотики. Как и другим наркоманам, ему приходится покупать их самому. И никому не нужно накачивать его наркотиками, чтобы заняться с ним сексом. Они могли бы просто попросить или вместо наркоты купить ему выпить. Единственная другая возможная причина по которой кому-то, возможно, пришлось подсыпать дурь ему в выпивку - это ограбление. Но в таком случае они сами себя накололи, поскольку у него не было ничего, что стоило бы украсть.

Потирая глаза, он огляделся. Было чертовски холодно. Должно быть, он проспал несколько часов. На нем все еще были рваные джинсы, ботинки и черная рубашка, купленная им в благотворительном магазине в прошлом месяце. Джинсы были перемазаны какой-то коричневой грязью. По-видимому вступил в лужу или во что-то подобное. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, как раз так, как он любил ее носить. Итак, он вернулся домой один?

Стоп.

А был ли он все еще один?

Вроде бы да.

Однако...

Медленно поднявшись на ноги, он нервно оглядел свою крошечную квартирку. Все было так, как и должно быть, и входная дверь закрыта. Это плюс. Однажды он отключился, оставив дверь широко открытой, а проснувшись обнаружил двоих местных наркоманов, роющихся в его вещах.

Просто ради своего спокойствия, Ники прошаркал к спальне, осторожно приоткрыл дверь и заглянул в щель. Грязная кровать, на которой он лежал большую часть ночей, была пуста, смятые, испачканные простыни скомканы и сдвинуты на край.

У него разрывался мочевой пузырь. Нужно было отлить. Налетела волна тошноты. Он прислонился к стене, пытаясь успокоиться, а затем направился в ванную комнату и добрался туда как раз вовремя. Его согнуло пополам и стошнило. Он выплюнул в раковину полный рот кислой коричневой блевотины. Пиздец. Отходняк, так отходняк.

С нетерпеливым стоном он завозился с ширинкой и в конце концов сумел высвободить свой член. Сиденье унитаза было уже поднято - одно из преимуществ одинокой жизни, - и он вздохнул с облегчением, когда унитаз начал наполняться потоком ядовитой ярко-желтой мочи.

Но что-то было не так. Его член чувствовал себя странно. Какое-то раздражение. И боль. Больше всего беспокоило то, что ствол был липким и влажным, будто у него подтекало кончалово, пока он спал. Но он был слишком стар для поллюций. Ники неохотно посмотрел вниз, и от того, что он увидел, чуть не рухнул в обморок.

Он истекал кровью.

Что за херня?

И это было не просто несколько капель. Его член был перемазан кровью от кончика до основания. Казалось, из него уже давно сочится юшка и все еще продолжает подтекать, свежие малиновые выделения смешивались со свернувшимися, полусухими корками.

Сердце бешено заколотилось в груди. Он осторожно поводил членом из стороны в сторону, осматривая повреждения, и испуганно застонал, - от одного этого движения болезненные волны боли пронзили живот. Теперь, когда он осознал, что травмирован, и отупляющий туман сна начал рассеиваться, казалось, стало еще больнее.

Что же случилось?

Не мог он прищемить кожу молнией, ширинка в джинсах была на кнопках. Но он не был обрезан, так что, возможно, в своем химически вызванном бреду каким-то образом умудрился порвать собственную крайнюю плоть. Такое случалось и раньше. Закончив ссать, он занялся проверкой. Крайняя плоть и "струна банджо", - уздечка, соединяющая ее с головкой пениса - были целы. Боль, казалось, сосредоточилась в точке где-то посередине его члена, и крови в этом месте собралось больше всего. Прищурившись, Ники присмотрелся к ране повнимательнее, и увидел что-то наполовину скрытое под потеками свежей и полосами запекшейся крови.

Он оторвал полосу туалетной бумаги, смочил ее под краном и начал осторожно вытирать всю эту мазню, морщась, когда приближался слишком близко к источнику выделений. Там определенно что-то было, что-то черное и твердое, хотя пока он не мог сказать, был ли это какой-то посторонний предмет, внедренный в его плоть, или к нему присосался живой организм. На одну ужасную секунду он подумал, что это какое-то насекомое, у которого развился вкус к человеческой плоти, например, пиявка или таракан. Член. Таракан.[19] Он заржал от собственной непроизвольной шутки, но тут же заткнулся, когда понял, как странно и неуместно прозвучало гортанное хихиканье, эхом разнесшееся по пустой ванной комнате.

Взяв себя в руки, он дрожащими пальцами крепко ухватился за скользкий предмет и осторожно потянул. С небольшим рывком он высвободился, оставив глубокую выемку на боку члена. Борясь с головокружением, в шаге от того, чтобы снова оказаться на полу, он в первую очередь осмотрел повреждение. Не похоже было, что на рану нужно накладывать швы, - хоть за это спасибо. Он не хотел объяснять в "Эй энд И"[20] нюансы своего горя. Но здравый смысл подсказывал - он должен попытаться как-то продезинфицировать член. Это последнее место, куда хотелось бы занести заразу.

Позже.

Сначала он должен был выяснить, что это за штука. Ники поднес предмет, который только что вытащил из члена, к свету и повертел его в пальцах. Он был твердым, длинным и черным, слегка вогнутым и заостренным с одного конца.

Один из тех дешевых пластиковых накрашенных ногтей.

Как, черт возьми, ноготь застрял в его члене?

Внезапно его накрыла еще одна волна тошноты, на этот раз такая сильная, что у него чуть не подогнулись колени. Ему пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть. Он громко отрыгнул, но на этот раз воздухом, без рвотных масс.

Вместе с тошнотой пришло что-то еще. Что-то еще более ужасающее. Воспоминание. Настолько сильное, что на короткое мгновение он вернулся в "Энджин Рум", эротично танцуя с татуированной цыпочкой. Он мог видеть ее красивые зеленые глаза и овальное лицо, обрамленное длинными, черными, свободно распущенными волосами, слипшимися от пота. Воспоминание было таким сильным, что он мог сосчитать пирсинг на ее лице. Всего сережек было пять: две в левой брови, одна в перегородке и по одной с каждой стороны нижней губы.

Ники обычно не нравились девушки с пирсингом. Если у девушки пять штук на лице, можно поспорить, что они будут у нее и в других местах: соски, пупок, не исключено, половые губы или клитор. Он ненавидел ощущение металла на зубах. Отвратительно.

Но всегда были исключения, и эта девушка могла быть одной из них. Она была безумно горячей. Ники даже вспомнил ее имя.

Тиана?

Тиана, если это действительно было ее настоящее имя, одарила его озорной маленькой улыбкой, затем повернулась и начала тереться задницей о его набухший пах в такт пульсирующей музыке. Он закрыл глаза и позволил себе уплыть в невидимом облаке похоти и химикатов.

А потом девушка исчезла, и Ники снова остался один, прислоненный к грязной стене ванной, в джинсах, спущенных до лодыжек, с болтающимся между ног окровавленным членом.

Охуеть.

Что же было в том дерьме, которое он принял прошлой ночью?

Это невозможно узнать. В наши дни дилеры бодяжат уличные наркотики чем угодно. И не только для того, чтобы максимально увеличить количество дури в партии. Новые синтетические наркотики были настолько сильными, что если бы дилеры продавали их в чистом виде, люди бы впадали в кому и умирали повсюду. Либо смерть, либо жесткие глюки.

Так вот что это такое?

Ему нужно было привести себя в чувство. Хоть что-нибудь для снятия ломки. Была ли у него какая-нибудь заначка на черный день? Обычно была. Ники рассеянно бросил накрашенный ноготь в раковину и отправился на поиски нового кайфа.

На одно ужасное мгновение ему показалось, что ящик рядом с кроватью пуст, если не считать смятой коробки "Мальборо Лайтс", в которой лежало несколько высохших сигарет и парочки разбросанных скомканных листов папиросной бумаги. Затем он заметил коробочку с порошком, засунутую в самый дальний угол. Он схватил ее и открыл. Конечно же, внутри был белый порошок, по крайней мере на одну толстую дорожку хватит. Возможно, даже на две, если аккуратно разделить.

Он не мог вспомнить, откуда его взял, да и вообще, что это такое. Похоже на спид[21] или кокаин. Надеясь на последнее, он смочил мизинец, обмакнул его в белый порошок и попробовал на вкус. Его язык мгновенно онемел.

Кокаин.

Класс!

И что дальше?

А дальше, в мгновение ока, на фоне дикого наркотического голода, его первоначальный план аккуратно разделить порошок на дорожки и спокойно нюхнуть похерился вместе со смутными надеждами максимально растянуть дурь. Он поспешно засунул около двух третей содержимого коробка в рот, жадно растирая по зубам и деснам в попытке усилить эффект.

Заново словив кайф, Ники закурил одну из высохших сигарет "Мальборо", затем лег на кровать и попытался восстановить события прошлой ночи. Он отчетливо помнил, что все началось как обычный вечер пятницы. Он ушел с работы на фабрике в пять, вернулся домой, переоделся, а уже в шесть открыл свое первое пиво. Начало вечера он провел дома, потиху загружаясь алкоголем перед тем, как отправиться в таверну на встречу со своими друзьями Ником и Тучи. Там они пили пиво до закрытия и перед тем как отправиться в "Энджин Рум", закинули по парочке рюмок вискаря. Они рассчитали время прихода идеально; снаружи в очереди пришлось постоять всего пару минут. Уже внутри, пока они ждали, когда появится Джонни Икс, их дилер, каждый купил по бутылочке пивка, не больше, - заведение было охуенно дорогим.

Дилер всегда опаздывал, что, по опыту Ники, было признаком хорошего поставщика. И также Джонни Икс никогда надолго не задерживался. Он давал на лапу вышибале несколько банкнот, тот впускал его внутрь на десять-пятнадцать минут, а затем Джонни уходил. Отправляясь в следующее место работы. Если вы проворонили его, вам приходилось ждать до следующего дня, чтобы снова увидеть его.

Ники никогда не упускал Джонни Икса, и та ночь не была исключением. Он пришел за пригоршней молли[22], но Ник и Тучи купили какое-то другое дерьмо, и они втроем между собой обменивались этой дурью весь остаток ночи. В какой-то момент они расстались. Это случилось тогда, когда Ники встретил цыпочку с пирсингом - Тиану, или как там ее, блядь, звали. К тому времени все было уже как в тумане. Он помнил танцы, а потом...

А потом что?

Переулок. Он вспомнил, как вышел с ней в переулок рядом с каналом. Он не помнил этого отчетливо, скорее фрагментами. Все равно что пытаться вспомнить сюжет фильма, который видел десять лет назад. Некоторые сцены застряли в голове, остальные канули в лету. Он вспомнил поцелуи. Да, там определенно были поцелуи. Он отчетливо помнил, как ощущался ее язык у него во рту: теплый, влажный и какой-то живой. Ее дыхание пахло старой жевательной резинкой. Он также помнил, какой была ее кожа на ощупь во время его прикосновений, и холод в ночном воздухе.

Он вспомнил, как она стояла перед ним на коленях.

Стоп, реально так было? Или это какая-то пикантная фантазия? Что-то, что он хотел, чтобы с ним произошло, но на самом деле так и не произошло?

Нет, он уверен, что все было реально.

Почти уверен.

Сконцентрировавшись, он смог вспомнить, как она расстегнула ему ширинку, вынула его полутвердый член, зажала его в своем крошечном фарфоровом кулачке и деликатно стала ласкать головку своим усеянным шипами языком. Он чувствовал ее теплое, с ароматом жевательной резинки, дыхание и видел ее накрашенные черным ногти в неоновом свете ближайшего уличного фонаря.

Ногти, накрашенные черным лаком.

Какой-то смутный образ внезапно выскочил на переднем плане, какая-то жизненно важная часть головоломки, а затем резко отступил обратно, съежившись в темном, потаенном уголке его разума. Как ни старался Ники, он не смог его оттуда вернуть. Абсолютно не напрягаясь, просто валяясь в постели, тем не менее он почти задыхался. Ему было жарко, от пота одежда липла к коже, а тело сотрясала дрожь.

Ноготь, застрявший в его члене, был настоящим, ведь так?

Рана, безусловно, настоящая. Теперь он чувствовал покалывание и болевую пульсацию. Но возможно, повреждение вызвано чем-то другим, а не оторванным ногтем. Просто все это уж слишком странно.

Для собственного спокойствия он должен был все проверить.

Ники с трудом сел на край кровати, поморщившись от дискомфорта, когда грубая ткань джинсов задела его поврежденный член. Прежде чем отправиться в ванную, подождал, пока пройдет головокружение. Когда он подошел к раковине, где оставил вытащенное из себя инородное тело, его сердце бешено колотилось в груди, ладони вспотели, и он вытер их о рубашку. Он явно ошибся. Глюканул. Как мог ноготь попасть в его член?

Нет, он не глюканул.

Ноготь все еще лежал в раковине; черный, блестящий и почему-то зловещий на вид. Он стал выглядеть больше.

Больше?

Гораздо больше.

Он вырос. Правда, не совсем ноготь. Он выглядел так же, и размер был тот же. Сформировался кончик пальца с ложем для него. Теперь в раковине лежал тонкий, бледный отросток, покрытый прозрачной, светлой, почти невидимой кожей, резко заканчивающийся между третьим и вторым суставами.

Верхняя губа Ники скривилась от отвращения, а желудок сделал ужасное сальто. Должно быть, это иллюзия, какая-то игра света. Он зажмурил свои воспаленные, будто песком посыпанные глаза, сосчитал до пяти, затем снова открыл их.

Отрезанный палец был все еще там.

Прикрыв рот рукой в комичном жесте отвращения, он приблизился на шаг ближе. Теперь он мог разглядеть некоторые детали. На черном лаке был крошечный скол, а в месте среза виднелся осколок белой кости. Морщинистая кожа имела слегка нездоровый голубой оттенок, как будто палец был погружен в воду или иным образом лишен кислорода. Крови не было.

Он протянул свой собственный палец и осторожно ткнул в предмет в раковине. Отрезанный палец был холодным и липким на ощупь. Отказавшись от мысли, что все это было иллюзией, результатом бэд-трипа[23], разум Ники вновь сосредоточился на маловероятной возможности, что это, возможно, какой-то протез, оставленный здесь кем-то, пытающимся сыграть с ним злую шутку.

Но эта мысль была совсем не утешительной, потому что если это действительно какой-то розыгрыш, значит в квартире должен быть кто-то еще.

Никки отошел от раковины, украдкой оглядываясь вокруг.

- Хочешь поиграть? - сказал он вслух, поежившись от легкой дрожи в своем голосе. - Я, блядь, тебе поиграю. Я, блядь, ЖЕСТКО поиграю.

Он нагнулся, сунул руку в ботинок и достал маленький нож, как всегда припрятанный там на всякий случай. Откинул лезвие. Оно резко выскочило, успокоив и придав смелости. Обычно безупречно чистое оружие почему-то было покрыто какой-то темно-бордовой грязью. Ники снова затрясло на грани какого-то озарения, которое все бы объяснило. Но он быстро отогнал эти мысли в сторону. Что бы это ни было, может и подождать, у него были более насущные заботы.

Зная, что крошечная ванная пуста, он резко обернулся, на сто процентов уверенный, что кто-то уже подкрадывается к нему сзади.

Там никого не было.

Держа нож перед собой, готовый проткнуть или порезать что угодно или кого угодно в пределах досягаемости, он медленно вернулся в заваленную мусором гостиную. Теперь он смотрел на это место новыми глазами. Каждая щель и угол были укрытием, каждая тень - потенциальной угрозой. Убедившись, что в гостиной никто не прячется, он переключил свое внимание на спальню. Это было единственное оставшееся место.

Медленно и осторожно войдя в спальню, он сначала заглянул за дверь, затем под кровать. Все было чисто. Однако он обнаружил соблазнительно лежащие на прикроватном столике остатки дури во вскрытом им ранее коробке.

Это была счастливая случайность.

Все еще держа нож в одной руке, другой рукой он быстро схватил картонку, облизал ее дочиста и с наслаждением начал жевать, хотя жевать особо было нечего. Его рот тут же наполнился горькой на вкус слюной. Позже ему нужно будет закинуть еще что-нибудь, но это будет потом, а сейчас придется довольствоваться и этим.

Приход был таким сильным, что ему пришлось сесть на край кровати, развернувшись лицом к двери, чтобы его не застали врасплох. Он провел рукой по своим грязным волосам и громко выдохнул.

Он сходил с ума.

Параноик.

Это было единственное оставшееся объяснение. Он находился в самом разгаре какого-то странного психического приступа.

Он читал о таких вещах раньше. Человеческий разум - хрупкий инструмент, и иногда какая-нибудь маленькая деталь просто ломается или дает сбой. Он подумал, может ему стоит прогуляться, попытаться проветрить голову, но даже одной мысли о том, что он будет вынужден общаться с другими людьми, было достаточно, чтобы его прошиб холодный пот. Он не думал, что сможет с этим справиться.

Не сейчас.

Может быть, позже.

Возможно, вместо прогулки ему следует попытаться вздремнуть и надеяться проснуться отдохнувшим, посвежевшим и абсолютно нормальным.

Эта последняя идея чуть не заставила его громко рассмеяться. Проглотив всю свою экстренную заначку кокаина, он никак не мог заснуть даже на несколько часов. Нет, он собирался переждать это, что бы это ни было.

Его тело содрогнулось, когда от пениса вниз по ноге пронеслась волна боли. Проклятая рана. Что ему делать, если он подхватил от ногтя какую-нибудь инфекцию? Что делать, если начнется гангрена и потребуется операция?

Что, если все будет так плохо, что им придется ампутировать его член?

Забудь ты этот ноготь, - сказал голос глубоко в его собственном подсознании. - А как насчет ебучего пальца?

Он явно нафантазировал себе эту хрень, не так ли? Не было никакого пальца. Как такое вообще возможно? Ники уже ни в чем не был уверен. Все было как в тумане, одно сюрреалистическое событие плавно перетекало в другое. Едва хватало времени переварить одно, как уже происходило что-нибудь другое. Неужели жизнь всегда была такой?

Блять, он реально сходил с ума.

Сосредоточься.

Сконцентрируйся.

Вспомни минет в переулке за "Энджин Рум" от Тианы, татуированной цыпочки с пирсингом. Это должно вернуть тебя в правильное русло.

Вот тогда-то он и услышал это.

Постукивание.

Сначала он не обратил на него внимание. Едва различимое, ненавязчивое, будто постоянный фоновый шум. Но когда он услышал его, из головы выбросить уже не мог, и довольно скоро постукивание стало всем, что он мог слышать. Казалось, оно заполнило весь его мир.

Постукивание доносилось из ванной и звучало так, словно ногти барабанят по фарфору.

Ники не хотел с этим связываться.

Но и не мог с этим мириться.

Он попытался заглушить шум. Но чем больше старался, тем настойчивее становился этот барабанный бой, требующий его внимания.

Тук, тук, тук.

В конце концов, в отчаянии ударив кулаком по пустому месту на кровати рядом с собой, он встал и, все еще сжимая нож в потной ладони, вернулся в ванную.

Он мог видеть раковину с порога.

Мог даже видеть, что было внутри.

Это был уже не палец.

Он вырос.

Не два пальца, и даже не кисть.

А уже целое предплечье.

Или почти целое.

Конечность была отрублена примерно посередине между запястьем и локтем. Отчетливо виднелись две тонкие белые кости, окутанные увядшей розовой плотью. Кожа худой, расчлененной руки была бледной и гладкой, испещренной черными и красными линиями.

Татуировки.

Внезапно еще одно воспоминание ударило его, как кувалдой в грудь, на этот раз настолько сильно, что у него отвисла челюсть, а глазные яблоки закатились на лоб. Он покачнулся на ногах. Нож выскользнул из руки и звякнул о кафельный пол.

Теперь он вспомнил.

Он вспомнил все.

Воспоминания нахлынули с ужасающей ясностью.

Татуированная цыпочка с пирсингом из клуба (Тиана?) стояла на коленях, отсасывая и одновременно надрачивая ему рукой. Ники жестко кончил, выстрелив глубоко ей в горло, застонав и дернувшись при этом. Внезапное движение, по-видимому, застало девушку врасплох. Она попыталась отстраниться, ее рука непроизвольно сжалась, и его пронзила острая вспышка боли.

Но потом боль исчезла, став незначительной на фоне эйфории.

Тиана все проглотила, даже облизнула губы. Затем она подняла свое овальное лицо, посмотрела на него, и ее губы изогнулись в игривой ухмылке.

- С тебя пятьдесят фунтов, пожалуйста. И если ты хочешь отвезти меня домой, то еще пятьдесят.

Ники подумал, что это шутка, и усмехнулся, застегивая ширинку на кнопках.

- Ага, конечно.

Она нахмурилась, поднеся пальцы к свету и осматривая их.

- Пятьдесят фунтов. И тебе повезло, что я не беру с тебя доплату за гребаный накладной ноготь, который только что потеряла.

- Ты серьезно?

- Абсолютно.

- Но... не было такой договоренности. Я не собирался платить за это.

Девушка встала, ее поведение мгновенно изменилось. Она все еще улыбалась, но улыбка больше не была игривой. Теперь она стала злой и недоброй. Она протянула руку ладонью вверх, ту самую руку, татуированную и раскрашенную, вот только что дрочившую ему несколько минут назад.

- Пятьдесят фунтов. Или я позвоню в полицию и скажу им, что ты вынудил меня это сделать.

- Полиция? Это что за ебаный развод такой?

- Послушай, неужели ты действительно думал, что такая девушка, как я, подойдет к такому лошаре, как ты, ближе чем на десять футов, если ей не заплатят? Плати, придурок.

Вот тогда-то Ники и потерял контроль. Казалось, он вылетел из своего тела и смотрел на них двоих сверху вниз с какой-то точки прямо над головой. Ники полез в ботинок и вытащил нож. Нож, который он повсюду таскал с собой. На всякий случай.

Глаза девушки расширились от шока, и она попятилась.

Слишком поздно.

Ники видел себя, бросившегося на нее, режущего и кромсающего. Первый удар по щеке был нанесен в чистой ярости, остальные с целью заставить ее заткнуться и перестать кричать. Один хороший, плотный удар по трахее и она замолчала.

Брызнула кровь.

К счастью, Ники надел свою черную рубашку, на которой не было видно пятен. Однако его джинсы - совсем другое дело. Вскоре они были покрыты брызгами крови.

Затем началась паника.

Он должен был съебывать оттуда к чертовой матери.

Со своей высокой позиции над переулком Ники видел, как он бежит, оставив девушку лежать на боку, кашляя и вяло побулькивая.

А потом он вернулся в свою ванную. Теперь он вспомнил.

Он вспомнил все.

С болезненным всхлипом он опустился на колени и зажмурился, отгораживаясь от разворачивающегося вокруг него кошмара.

Когда он снова открыл глаза, руки в раковине уже не было. Теперь она лежала на полу ванной. Невероятно, но она зажила своей собственной жизнью и медленно продвигалась к нему, неумолимо ползя вперед, оставляя за собой размазанный кровавый след. Крепко сжав, она держала нож Ники.

Нож, который он повсюду таскал с собой.

На всякий случай.

Перевод: Игорь Шестак

Томас Р. Кларк
"Ящик ненависти в ее сердце"

Прежде, чем кто-то успел остановить ее, собака сожрала все дерьмо из испачканных голубых джинсов Рэнди Уилсона. Большой, тупой и светловолосый золотистый ретривер Шайенн предстал во всей красе. Он вгрызся в джинсы, стягивая их, и при этом слизывал жирные экскременты, как будто это было арахисовое масло. Фекалии напоминали мокрую глину и пахли, как недельная квашеная капуста, оставленная на прилавке. Морда собаки была покрыта фекалиями, зализана назад и приобрела неприятный оттенок. Она выглядела так, будто помогала Деми Мур и Патрику Суэйзи за гончарным кругом.

Рэнди оказался в затруднительном положении, стоя на коленях перед "фарфоровым алтарем" после того, как напился до бесчувствия на ежегодной вечеринке в честь Дня поминовения. Он добрался до туалета, что само по себе было чудом. Это была маленькая победа в войне, которую ему суждено было проиграть. Пока он стоял на коленях и срыгивал алкоголь из своего желудка, его кишечник освободился.

Он обосрался, как чемпион.

Он закричал и упал на бок на пол туалета, покрытый искусственной плиткой. Он расстегнул брюки, пинаясь и извиваясь. Он надеялся, что то, что казалось куском дерьма, осталось в основном нетронутым. Так оно и было. К радости Шайенн и отвращению Сары Уилсон, он напоминал хот-дог с молочным шоколадом. Собака с радостью проглотила фекальное лакомство. Женщина была другого мнения.

Жена Рэнди стояла в дверях туалета и смотрела на него, качая головой, не зная, что делать. Это был не первый раз, когда он так напивался. В любых других обстоятельствах это не было бы проблемой. Но сегодня вечером, с компанией, которую они привели в свой дом, ему следовало бы вести себя получше. Впрочем, сейчас его это не волновало. Рэнди был обнажен, как новорожденный младенец, и так же уязвим. Громкий храп свидетельствовал о том, что Рэнди отключился на полу. И тут Сара вспомнила, что она не одна.

Каждая живая душа с вечеринки наблюдала за происходящим. Рэнди не потрудился закрыть дверь в туалет. А Сара терпела неловкость перед всеми собравшимися. Она любила своего мужа, но сегодня это было уже слишком. Он напился до чертиков, не поев перед этим, и теперь они оба расплачивались за его неразумный поступок.

У Сары жгло в заднице, когда она знала, что приготовила еду больше для мужа, чем для присутствующих. Это были все его любимые блюда. Смог бы Рэнди потрудиться съесть хоть что-то из этого? Нет. Она провела весь день, готовя запеченные зити[1], макароны с сыром, семислойный тако и фруктовый пудинг. Не говоря уже о том, чтобы завернуть эти чертовы маленькие сосиски в тесто для круассанов. Все эти продукты Рэнди любил, но не трогал. Он хоть понимал, через что она прошла, чтобы довести пасту до нужной консистенции?

Вот чертов дебил, - подумала Сара, - он даже не знает, что значит "аль денте". Собака пробежала мимо нее, едва не сбив Сару на задницу. Измазанные в дерьме боксеры Рэнди крепко держались в зубах Шайенн. Сара отступила назад, чтобы избежать столкновения с собакой, и споткнулась о кроссовки Рэнди. Она удержалась от падения, схватившись за душевую занавеску. Несколько колечек выскочили и рикошетом разлетелись по ванне. Занавеска порвалась, и ее придется заменить. Еще одно невезение в стопку ее сегодняшнего дерьма.

Она потеряла самообладание.

- Все вон из этого гребаного дома! - кричала Сара. - Возвращайтесь в гараж, к бассейну, куда угодно, только не сюда, пока я не уберу этот гребаный бардак!

Она вышвырнула кроссовки Рэнди из ванной. Они синхронно стукнулись о стену. Дом очистился от гостей. Никто не спросил, нужна ли ей помощь. Они все знали правду.

Сара Уилсон была хорошим человеком. По крайней мере, она считала себя таковым. Любой, кто встречал ее, сказал бы, что она милая, может быть, с ней немного трудно работать, но, по крайней мере, она была вежлива в этом. Обсессивно-компульсивное расстройство Сары заставляло ее стремиться преуспеть во всем, в чем бы она ни участвовала. Если у нее не получалось, она всегда могла сжечь его и заставить исчезнуть. А если ее что-то чертовски раздражало, что ж, это тоже можно было сжечь. Десятилетие работы на обувной фабрике в Индиане заставило ее возненавидеть обувь. Ее презрение было настолько сильным, что она носила шлепанцы при любой возможности. Так было не всегда. Было время, когда Сара любила обувь. Когда она впервые встретила Рэнди на заводе в Фентоне, штат Нью-Йорк.

Завод по производству катетеров в Фентоне был дерьмовым местом для работы. Сара Плафф встретила там Рэнди Уилсона, и они полюбили друг друга. Но на заводе была строгая политика запрета на брачные отношения, особенно между начальниками и теми, кто работал под их началом. Рэнди был начальником Сары. Но они все равно полюбили друг друга и три года скрывали это от начальства, прежде чем об этом стало известно.

Продавец, завлекающий новых клиентов из японской больницы, наткнулся на них в их тайном убежище - караоке-баре в Фентоне под названием "У Рафферти". Сара и Рэнди выбрали это место, потому что никто из тех, кто работал на заводе, никогда бы не ходил в караоке-бар. Теперь кот был выпущен из мешка. В понедельник после этого их двоих привели в отдел кадров. Рэнди уволили на месте, а Сару отправили на испытательный срок.

Рэнди это устроило. Теперь они с Сарой могли жить дальше вместе. Благодаря опыту работы, Рэнди получил аналогичную должность в компании по производству бутылок в соседнем Фултоне. Вскоре после этого они поженились, и все было хорошо. Сара, с другой стороны, была совсем не рада этому. Она терзалась этим долгие годы. Сара искала повод, чтобы сравнять счет с руководством завода. Но ей так и не представился такой шанс. Десять лет назад, когда завод по производству бутылок в Фултоне закрылся, а завод "Fenton Catheter" сгорел дотла, она наконец нашла его. Местные новости назвали это трагическим поворотом событий в и без того экономически депрессивном городе.

Рэнди и Сара собрали вещи и переехали сюда из северного Нью-Йорка. Это была работа мечты. "Обувная фабрика Харрисона" позволяла им обоим работать, хотя и в разные смены. Конечно, тогда экономика была лучше. Но, как мы все знаем, ничто хорошее не длится вечно. Вскоре район, в котором они жили, становился все более бедным, с лишением права выкупа квартир и заброшенными полями. Последние пару лет были самыми худшими. Моральный дух на заводе был на рекордно низком уровне. Сначала сократили отпуска и сверхурочные. Затем стали ходить слухи о закрытии завода и переводе его в Китай или, что еще хуже, в Канаду.

Да, Сара выделила в "ящике своего сердца" особое место для обуви, туфель и кроссовок в частности. Оно было припрятано в углу и перевязано красивым бантиком, рядом с парой бывших парней и заводом по производству катетеров. Все трое тлели в ее воспоминаниях, как вишневые ядра угольных брикетов, мерцая от жара и развеивая дым давних костров.

Духовка пищала, сигнализируя о том, что свежий противень с запеченными зити закончил разогреваться. Сара была мастером по части запеченных зити. Члены семьи и коллеги по работе на протяжении многих лет всегда звонили ей, когда им нужно было испечь зити для какого-нибудь мероприятия. Выпускные вечера, церковные службы, детские праздники или похороны. Последнее было самым популярным. Настолько популярными, что в некоторых кругах зити Сары стали называть "Смертельные зити". Кто-то умер? Позвоните Саре, и она испечет убийственный зити для приема.

Сара помнила, что на приемах, на которых она бывала в прошлом, испеченные зити всегда были плохими. Например, ее школьный парень Джереми. Зити на его похоронах были отстойными.

Когда Сара еще не была Сарой Уилсон, когда она была Сарой Плафф, подростком, растущим в Фентоне, штат Нью-Йорк, она пошла на школьный бал со своим парнем, Джереми Симмонсом. После формальностей и бутылки ментолового шнапса Джереми решил, что Сара пьяная и он должны провести эту ночь без ее разрешения. Он считал, что она достаточно долго сдерживалась после того, как весь учебный год не расставалась с ним, и ее нужно было немного подтолкнуть. Если бы вы спросили его об этом в то ограниченное количество дней, которое у него оставалось, он бы сказал, что это хорошо для него.

Неделю спустя Сара не стала сопротивляться, когда он снова не спросил разрешения. Джереми отвез ее в тайное место для кемпинга. Она позволила ему насиловать себя, чтобы подтвердить свою ненависть к этому парню. Девушка писала за деревом, плача, когда он вытекал из нее. Она почувствовала, что задремала, но когда спальный мешок вспыхнул, все, что она могла делать, это смотреть, как он поглощает Джереми.

Саре повезло, - сказали они. - Спальный мешок лежал слишком близко к костру. Это был трагический несчастный случай, - говорили люди. На приеме утешали его семью и даже Сару - для тех, кто знал, что пара состояла в отношениях.

Она использовала оправдание скорбящих и их соболезнования, как повод не есть дерьмовое запеченное зити. Они были сухими, с ужасным послевкусием, а верхняя часть подгорела. Она все еще могла видеть черные кончики макарон, торчащие из подрумяненного сыра. Они напоминали ей обугленные пальцы Джереми, пробивающиеся сквозь прожженную нейлоновую ткань спального мешка.

Черт! Реальность вернула ее в настоящее. Сара стояла в коридоре между туалетом и кухней, и ее мысли метались, пока она оценивала ситуацию. Рэнди был в отключке на полу, он мог подождать. Собаки нигде не было видно, но вонь размазанного дерьма пропитала весь дом. Гончая, несомненно, была поблизости. Однако зити должно было подгореть, а этого она допустить не могла. Сара бросилась к плите, схватила рукавицы и вынула блюдо из духовки. Противень из фольги прогнулся под тяжестью трех фунтов макарон, говяжьего фарша, соуса для спагетти и моцареллы. От блюда поднялся пар, и на краткий миг серная вонь дерьма была перекрыта ароматом свежеиспеченного зити.

Сара отложила щипцы в сторону. Выглянув в окно, она увидела, что участники вечеринки все еще толкутся в гараже, пьют, слушают музыку. Это было хорошо. Это дало ей время позаботиться о муже, вытащить его из туалета и уложить в кровать. Он оставался без сознания, лежал на полу голый. Все, что ей нужно было сделать, это разбудить его, и она могла бы отнести зити на вечеринку и наслаждаться собой. Шайенн стояла у двери на кухне, ее лицо больше не было заметно измазанным дерьмом. Собака хорошо отмылась. Сара открыла дверь и выпустила животное.

- Рэнди, вставай. Давай. Ты должен выбраться из этой комнаты.

Сара ударила его по лицу, вымещая на нем свое разочарование. Это означало, что она ударила его сильнее, чем нужно. Все, что она получила в ответ, это тихий булькающий стон. Она усадила его. Его тело обмякло и затекло, и он рухнул на пол. Сара тихонько выругалась под нос. Это не сработало. Его кожа была холодной и липкой, не говоря уже о белой бледности, покрывавшей его тело.

Сара сидела на полу рядом с мужем, расстроенная и подавленная. Она не могла заставить его проснуться. Его дыхание было тихим и неглубоким, а пот продолжал капать на его лицо. Она вытирала его полотенцем. Дерьмо было размазано повсюду, и он не успел смыть всю рвоту в унитаз.

Используя более темные полотенца из бельевого шкафа в качестве импровизированной швабры, она вытерла беспорядок на полу в ванной. Этот подвиг был совершен в рекордные сроки - менее чем за десять минут. Промокшие полотенца, влажные от желчи и пота, отправились в корзину для белья. Она положила туда оставшуюся одежду Рэнди, состоящую из футболки и испачканных дерьмом джинсов.

Потом она вспомнила о зити.

Они остывают! Черт! Сара встала и побежала обратно на кухню, ее шлепанцы шлепали между подошвой ее ноги и полом, когда она шла. Черт, черт, черт! Она открыла дверцу духовки, подхватила ее стегаными рукавицами и задвинула противень с едой обратно, чтобы сохранить тепло. Она не могла подать холодный зити. Ни за что.

А как же Рэнди? Сукин сын! Сейчас не время для этого! Она не собиралась позволить ему испортить ей праздник. Сара знала, что ей нужно затащить его в постель, открыв ванную комнату для всех, кому она могла понадобиться. Она схватила его за руки. Черт возьми, он действительно замерз, - отметила она про себя, потом: - по крайней мере, зити был теплым. Перетащить его из ванной в соседнюю спальню оказалось легче, чем она предполагала. Он и так был достаточно худым и легким. Тошнило так сильно, что он, вероятно, сбросил еще пару фунтов. Сара перекатила тело Рэнди на кровать. Она разберется с этим после того, как все уйдут.

Сара Уилсон была уверена, что теперь все под контролем.

Она открыла духовку, и в лицо ей ударил жар. Это была печь, затуманившая зрение и перехватившая дыхание. Как жар из клуба в Сиракузах, когда она училась в колледже.

Она встретила мужчину своей мечты: Шейна Пэрри, длинноволосого рок-н-рольщика, который заставил ее забыть о преступлениях Джереми. Она открылась Шейну, отдала ему всю себя, и он принял это доверие на веру. Шейн не был достаточно хорошим певцом, чтобы быть в какой-либо группе, но он все равно ходил на концерты. Сара была его трофейной девушкой, которая висела у Шейна на плече в рок-клубах между Буффало и Олбани всякий раз, когда хорошая группа проезжала через регион в пределах пяти часов езды.

Шейн часто исчезал в туалете или за пределами клуба на длительные периоды времени. Не нужно было быть специалистом по хирургии мозга, чтобы понять, что он продавал наркотики. Сару это не беспокоило, она могла развлечь себя, слушая группы или ведя бездумную беседу с одной из других брошенных подружек, находившихся поблизости. А вот что ее беспокоило, так это посещение зеленой комнаты в баре Мака "Bad Art" в Сиракузах. Там она случайно наткнулась на какую-то шлюху, нюхавшую дорожку с члена Шейна. Это было шокирующе, да, но когда шлюха продолжила отсасывать ему для счастливого конца, Сара не могла смотреть. Он не видел свою девушку, и ее открытие не было таким, как это бывает в порно или в письмах в "Hustler". Нет, Сара молчала, прикуривая. Сделав пару затяжек, она бросила ее на пол и вышла на улицу, чтобы поплакать.

Позже сообщили, что пожар начался из-за тлеющей сигареты. Он распространился с молниеносной скоростью, отрезав "зеленую комнату" от всех выходов. В огне погибло полдюжины человек, включая Шейна Пэрри и молодую девушку, имя которой Сара не смогла вспомнить, хотя ее несколько раз упоминали в новостях. Если бы вы спросили Сару, она бы заплакала и сказала, что это трагедия.

По воспоминаниям Сары, на благотворительном вечере для выживших в клубе подавали запеченные зити, а также подносы с фрикадельками и итальянской колбасой. Поставщик провизии нарушил два кардинальных правила. Они не запекли мясо вместе с макаронами. И соусы были разные: один сладкий, другой немного горьковатый. Огромное "нет-нет". Вы должны были положить мясо в один соус с макаронами, вы, гребаные идиоты.

Сара надела свое самое счастливое лицо и открыла дверь. Шайенн проскользнула мимо нее и вернулась в дом. Собака удивила ее, и Сара чуть не уронила горячий поднос с едой. Она бросила на животное грязный взгляд, а затем вернулась на вечеринку со свежей порцией зити.

* * *

Блюдо из пасты стало хитом; Сара знала, что так и будет. Вся еда, которую она разложила, была съедена ее коллегами и друзьями.

Они шептались о Рэнди, стоя за столами и поглощая пищу.

Их коллеги, работавшие в первую смену на следующий день, ушли раньше, но вечеринка не стихала до самого утра.

Смех, хихиканье, все это было связано с Рэнди и их собакой, поедающей дерьмо...

Последний гость, который оказался их соседом, путешествующим пешком, наконец-то ушел.

Они будут сплетничать по дороге, почему бы и нет?

Сара вернулась в свой дом. Пора было ложиться спать.

Сможет ли она заснуть, учитывая обстоятельства?

Гараж можно было убрать и почистить завтра. Было уже чертовски поздно играть в домоправительницу Хейзел. Она приняла душ, чтобы охладиться. Стоя в нем и упираясь руками в стену, она уставилась на порванную занавеску, прокручивая в голове события ночи. Она чувствовала тошнотворную сладковатую вонь, поднимающуюся из корзины для белья. Авария, произошедшая с Рэнди ранее ночью, не прошла без боя. Она покачала головой, изнемогая от всего этого. Сара сделала пометку позаботиться об этом утром.

Нет. Подождите. Она поправила себя. Рэнди может позаботиться о беспорядке. Она достаточно привела его в порядок и уложила в постель.

Сара вернулась в спальню, чтобы позаботиться о Рэнди и лечь спать самой. Она остановилась на середине шага и провела рукой по лицу. Их собака лежала на кровати. Рэнди лежал на левом боку буквой "V", его зад был направлен на сторону кровати Сары. Это не было незнакомой территорией. Шайенн часто спала с ними на кровати. Собака тоже обычно прижималась к Рэнди. Но это было по-другому. Сгорбившись, Шайенн приподнялась, а ее голова была опущена. Лопатки собаки были слишком близко к его ноге. Она заглянула Рэнди в бок.

Морда Шайенн была по самые уши зарыта в щель задницы Рэнди.

- Шайенн! Нет! - закричала она на собаку.

Животное не обращало внимания на Сару, оно было слишком занято содомией Рэнди своей мордой. Шайенн впилась в него, крутя и поворачивая голову в его заднем проходе. Сара слышала влажные звуки, похожие на причмокивание и жевание. Откуда-то медленно, непрерывно капало что-то. От этого у нее заныло в животе. Одна из его кроссовок лежала у ее ноги; Сара схватила ее и бросила в Шайенн.

- Я сказала нет! - кроссовок отскочил от ее спины, привлекая ее внимание. Собака заскулила и отпрянула назад. - О, мой гребаный Бог!

Светлая морда собаки была красной и откинутой назад. В пасти ретривера висело что-то мясистое и вялое. Сара почувствовала, как желчь поднимается в ее горле.

- Убирайся оттуда! - снова закричала она собаке и бросилась внутрь, стуча ногами по полу дома.

Шайенн отскочилa, кровь и слюна капали с еe морды на ковер.

Сара потянулась вниз и встряхнула его.

- Рэнди, проснись... проснись, мать твою! Хватит!

Он не ответил. Она перевернула его.

Она увидела гораздо больше, чем могла себе представить за те короткие секунды, пока ее лицо не опустилось в мусорную корзину у их кровати. Контейнер быстро наполнился рвотой. Сара видела, что Шайенн сделала с задницей Рэнди. Что-то в его дерьме показалось собаке таким вкусным, что она вернулась за второй порцией. Должно быть, она вылизала его дочиста и хотела еще. Это все, что Сара могла придумать в оправдание того, что собака копалась в заднице Рэнди.

Как обожженное и покрытое волдырями лицо Джереми, с вплавленными в глаза кусочками нейлона.

Сара теперь знала, что за таинственный предмет Шайенн держала в своих щеках.

Жаль, что это не член Шейна или Джереми, - подумала она про себя.

Лужа черной жидкости, когда-то скрывавшаяся под ним, теперь окружала Рэнди на кровати, она впиталась в матрас и капала на пол под ним. Сара встала на колени рядом с ним, избегая прикасаться к солоноватой луже крови Рэнди. Она бросилась еще сильнее, ее тело сухо задышало и забилось в конвульсиях, пытаясь вывести все из организма. Желчь и кусочки соуса тако стекали с ее губ. Она вытерла рот одеялом, затем Сара засунула его в пустоту задницы Рэнди. Это было сделано не столько для того, чтобы остановить сочащиеся внутренние соки, сколько для того, чтобы не смотреть на рану. Она сдерживала слезы горя. Она любила Рэнди, но плакать можно будет после того, как она закончит работу.

События этой ночи были выше ее эмоциональных сил. "Ящик для ненависти" в ее сердце наполнялся до краев. В ближайшие двадцать четыре часа ей предстояло стать занятой женщиной. Она ненавидела смущение. Половина людей здесь работала на заводе вместе с ней. Смущение равнялось поражению в глазах закона, насколько она понимала, а Сара не могла этого допустить. Сегодня вечером она мысленно добавила своего покойного мужа в список ожидания самых темных уголков своего сердца, наряду с работниками "Harrison Shoes, Inc". Пришло время перемен. Cнова. Oна знала это точно. Она должна восстать из пепла без багажа прежнего мира. Саре снова нужно было очиститься, как она это сделала с Джереми, Шейном и чертовым "Фентон Катетер". Все они проложили себе путь в "ящик ненависти" в сердце Сары.

Трагедия? Да. Забавно, - подумала Сара, - нет, иронично. Ирония заключалась в том, что поступок Рэнди, когда он перебрал с алкоголем, и его результаты привели к такому развитию событий. Она знала, что ей нужно делать. Пришло время перемен. Сара Уилсон включила все конфорки на газовой плите.

Может быть, просто может быть, Сара уронила спальный мешок Джереми на огонь после того, как вырубила его на хрен?

Тусклый, дурманящий, не похожий на запах природного газа запах заполнил кухню и весь дом. Шайенн снова скреблась в дверь. Сара открыла ее и позволила животному убежать. Она последовала за собакой на улицу, вышла на подъездную дорожку, наблюдая и ожидая, пока дом наполнится газом. Убедившись, что это место - газовая ловушка, Сара пошла в гараж.

А может быть, в ту ночь, когда она застала Шейна за тем, как ему "намазывали ручку", Сара уронила сигарету на кипу бумаг? Это было после того, как она закрыла дверь в "зеленую комнату"? Черт, никто никогда не спрашивал, была ли она за кулисами, и она не потрудилась предложить никаких подробностей.

Здесь все еще был беспорядок после вечеринки в честь Дня памяти, но она достала из мусорной корзины пустую бутылку из-под пива, чтобы использовать ее по назначению. На полу за скамейкой стояла емкость с бензином. Женщина наполнила бутылку и засунула в горлышко бумагу, чтобы задержать бензин. Сара осмотрела свою работу и улыбнулась. Она вернулась к подъезду, взяла канистру с бензином, положила ее на заднее сиденье своего автомобиля и села в машину.

Как насчет десяти лет назад в "Фентон Катетер"? Сара могла что-то сказать или сделать по поводу истертых, искрящих проводов на станке. Она могла бы убрать легковоспламеняющиеся химикаты вблизи станка, прежде чем уйти с работы в пятницу. Она могла сказать начальнику. Но она этого не сделала. Как только ты попадал в "ящик ненависти" Сары, ты оставался там навсегда.

Фары машины осветили раннее утро, когда она остановилась рядом с большим эркером гостиной, выходящим на район. Она стояла там, ожидая и наблюдая за восходом солнца. Сара Уилсон сидела в машине и смотрела на коктейль Молотова, стоявший в подстаканнике. Теперь, когда воспоминания об их совместной жизни наводнили ее мозг с огромной скоростью, Сара обнаружила, что может немного расслабиться и поплакать о Рэнди.

Она плакала до тех пор, пока лучи утреннего солнца не сожгли росу на стеклах машины.

- Покойся с миром, любовь моя, - пробормотала убитая горем жена.

Вытерев сопли из носа рукавом рубашки, Сара подняла пивную бутылку, наполненную бензином. Она подожгла бумагу, засунутую в бутылку, вышла из машины и бросила взрывное устройство в окно своего дома. Она услышала звон разбитого стекла и тихий звук воспламеняющегося вещества и уехала. Последующий взрыв застраховал ее от необходимости объяснять, как на самом деле умер ее муж. Она включила радио. На радио играла песня семидесятых годов о прекрасных, солнечных днях. Утро, несомненно, было прекрасным.

Кто приготовит "Смертельный зити" Рэнди? - размышляла Сара Уилсон, когда в последний раз ехала на работу. - Лучше бы они не облажались, иначе я тоже засуну их в свой "ящик ненависти".

Перевод: Грициан Андреев

А.М. Бэйкон
"Вердикт"

Возвращаясь в сознание, он услышал стук в комнате, в которой находился. Очень похоже на алюминиевую бейсбольную биту, бьющуюся о стальной мусорный бак. Чертовски раздражало, но даже когда он пытался сосредоточиться, он ничего не видел. На его голове было что-то накинуто. Онo не былo тугим, но он не мог пошевелиться. Ему казалось, что он горит в огне, но он не чувствовал ничего, кроме запаха антисептика.

Он хотел закричать, но не мог.

Он хотел пошевелиться, но не мог.

Он хотел посмотреть, но не мог.

Много чего он не мог сделать.

Но боль... сильная агония во всем его теле. От пальцев ног до головы. Но он не мог пошевелиться. Не то чтобы он был связан, но не мог отреагировать на теперь затихающую поверхностную боль.

Стук прекратился.

- Давайте посмотрим, что мы здесь сделали, - сказал первый голос, который он услышал с момента пробуждения.

Он почувствовал, как покрывало скользнула по нему.

Вокруг него были люди, все одетые в медицинскую форму. Темно-синие халаты, лыжные маски и капюшоны. У некоторых из них на униформе были красные пятна.

Как долго я был в отключке? - задумался он. Он не мог говорить. Во рту у него было сухо, как в пустыне, и он даже не мог выработать немного слюны, чтобы смочить язык. Он попытался пошевелиться, но не смог пошевелить даже кончиком пальца.

Он моргнул. Да! Он мог моргнуть!

Они все стояли вокруг, восхищаясь им так, как будто они смотрели и оценивали шедевр. Или черновой набросок. В любом случае, они не казались слишком впечатленными.

Парень у стены (он предположил, что это был парень, он действительно не мог определить по маленькому синему морю) поднял руку, повернул ручку на стене и начал вращаться. Пока он медленно вращался, люди смотрели на него в раздумье.

Он оценил пятнадцать человек, четырнадцать из которых держали в руках различные инструменты, лезвия и пистолеты для татуировок, а один крутил ручку... все в одинаковой униформе. Как то, что вы увидели бы на медсестре или санитаре в больнице. За исключением капюшонов и лыжных масок.

Бормотание прямо за пределами его слуха было множеством одобрений и предложений, судя по их тону. Он просто не мог до конца понять, о чем они говорили.

Кое-что он заметил, так это забрызганные краской простыни, свисающие со стен. Должно быть, они недавно что-то рисовали. Но он не почувствовал запаха краски, только отбеливатель и другие чистящие средства. И кое-что еще. Что-то сладкое, но он не мог вспомнить, что именно.

Почему он не мог вспомнить?

Когда он вращался по комнате, он чувствовал дрожь позади себя. Дрожь. Очень похоже на то, что вы не хотели слышать или чувствовать, потому что это заставило бы вашу кровь похолодеть, что, если бы ему не было так больно, вероятно, так бы и было.

Один из наблюдателей остановил его, и если бы он мог смотреть вниз, а не прямо перед собой, он бы точно знал, что они с ним делают. Ему хотелось закричать, когда завывание пилы пришло в действие и начало работать над его ногой. Он слышал, как клинок поет свою мелодию, все время ощущая эмоции симфонии в агонии причиненного им ущерба.

К счастью, он снова впал в беспамятство.

Он снова очнулся, не в состоянии пошевелиться, а только поднял веки и моргнул, возвращаясь в сознание.

Новые запахи, те же люди. Он чувствовал запах горелой плоти и крови. Предположив, что это был его, он снова попытался пошевелиться, но безрезультатно. Боль была сильной, но он ничего не мог с этим поделать.

На фигурах, стоявших вокруг него, были красные пятна, предположительно, от мудака с пилой.

Был ли он парализован? Был ли он мертв? Почему он мог ЧУВСТВОВАТЬ, но не реагировать? Что, черт возьми, происходит? Кто, черт возьми, были эти люди?

Он все еще не мог видеть за пределами своего периферийного зрения, и его глаза были затуманены слезами, которые он сморгнул, но они все еще продолжали идти.

- О, смотрите! Он плачет! Значит, у него все-таки есть эмоции!

Группа хихикнула. Тот, кто говорил, поднял руку, и вращение прекратилось. Подтянув табурет, насмешник взобрался наверх, повернувшись к нему лицом...

Как меня, блядь, зовут? Почему я не могу вспомнить?

Он посмотрел ему в глаза.

- Ты меня слышишь, не так ли? Моргни один раз, чтобы сказать "да", два раза, чтобы сказать”нет"... - он усмехнулся.

Очевидно, было забавно дважды моргнуть, если ты его не слышал.

Моргнув один раз, он дал понять насмешнику, что может понять.

- Ах... Хорошо. Я - твой Судья, а это мое жюри из наших коллег.

Последнее слово было настолько саркастичным, насколько это вообще возможно.

- Ты чувствуешь, что мы с тобой делаем? - спросил Cудья.

Он снова моргнул.

- Хорошо! Это означает, что все идет по плану. Я надеюсь, что ты чувствуешь каждую частичку причиняемой боли, как ты сам причинил большую боль некоторым нашим знакомым.

Сбитый с толку, он дважды моргнул.

- Нет? - спросил Cудья. - Что? Ты не знаешь, кто мы такие? Или почему ты здесь?

Он снова дважды моргнул.

- Лжец! - он услышал это от одного из тех, кто был в халате. Это был голос молодой женщины. Явно разозленной. - Ты все знаешь, что ты сделал! Ты НИКОГДА не берешь на себя ответственность за свои поступки!

У него голова шла кругом. Что, черт возьми, я сделал? Кто вы все такие? Жаль, что я не могу вспомнить.

Судья встал со своего стула, и женщина поднялась, повернувшись к нему лицом. Она сорвала капюшон и маску, обнажив брюнетку с короткими черными волосами. Все ахнули.

- Тебе не следовало этого делать... - пробормотали несколько других участников.

- Мне все равно. Я хочу, чтобы он знал, что он сделал. Я хочу, чтобы они все знали, зачем они здесь!

Она посмотрела ему в глаза, которые наполнились слезами еще больше, когда он увидел ее. Было только краткое признание. Немного, но он боролся за память. Но боль просто не утихала и продолжала доминировать в функциях его мозга. Она выглядела знакомой, но не запоминающейся.

- Tы, больной ублюдoк, изнасиловал меня и пытал. Посмотри на свою работу!

Oна стянула халат через голову, обнажив торс, покрытый повреждениями. Ожоги, порезы, татуировки, зияющие раны там, где когда-то были ее соски, и другие повреждения изрешетили ее. Все зажило и покрылось шрамами.

- И все остальное во мне, как ты хорошо знаешь, так же плохо, - она бросила топ на пол, то, что осталось от ее груди, качнулось от усилия. - Мне потребовались МЕСЯЦЫ, чтобы выздороветь настолько, чтобы снова двигаться.

Он несколько раз моргнул по двое (нет, нет, нет, нет).

Она ответила:

- О да, Брайан... Ты даже вырезал свое имя в ОЧЕНЬ укромном месте. Но ты висишь слишком высоко, чтобы это увидеть. Ты позаботился о том, чтобы никто никогда не узнал, что ты со мной сделал.

- Она права, Брайан. Ты и твои приятели сделали со мной то же самое.

На этот раз это был мужской голос. Не глубокий, но и не женский. Больше похоже на кого-то, кто был покорным, но на грани ярости.

Девушка спустилась, и мужской голос взобрался на табурет. Он не снял свою маску или капюшон, но он спустил свой халат, чтобы продемонстрировать огромные повреждения.

- Ты тоже проделал эту работу, - все еще не снимая халата, он повернулся.

На его спине было вырезано "Сучка Брайана" в уродливых царапинах на его плоти. Опять же, давно зажившие и покрытые шрамами.

Почему я этого не помню? Что происходит? Действительно ли я тот Брайан, за которого они меня выдают? Почему я не могу говорить или двигаться?

Слезы текли по его лицу, соленые обжигающие реки текли по его щекам.

- О, черт возьми, нет! - услышал Брайан снизу. - Ты не можешь плакать, ты больной ублюдок!

Затем он почувствовал всплеск и прилив чистой агонии, когда кто-то вылил на него ведро алкоголя. Ему очень хотелось двигаться. Ему хотелось закричать. Он хотел бы умереть. Но ничего из этого не происходило.

Мужской голос повернулся к нему лицом.

- Бейсбольная бита, которую ты засунул мне в задницу, разорвала мои кишки. Вы, ребята, смеялись до упаду, потроша меня. Вы, больные ублюдки, были уверены, что я никогда никому не расскажу. Пока ты не вырезал свои инициалы на моей спине. Похоронив меня в той могиле, которую ты заставил меня вырыть, ты должен был быть чертовски уверен, что я мертв, - он стянул капюшон, и половины его лица не хватало.

Брайан почти узнал его по имени, но это никак не укладывалось в его памяти.

Отступив, он был заменен другим голосом. Хотя более знакомое имя Брайан все еще не мог вспомнить.

- О, я наслаждаюсь тем, что сделал с тобой. Почти так же, как твои больные друзья поступили со мной.

Пэтти? Нэтти? Кэти? Как ее зовут?

Она сняла капюшон. Ее нос был отрезан, чтобы сделать ее похожей на свинью, и у нее был молочно-белый глаз, который, очевидно, был слепым. Она была крупнее, не толстая, просто крупная фигура.

- Вы заманили нас в сарай, когда мы были у вас в гостях, ребята. Нас было трое, которым вы, придурки, раздавали боль в ту ночь. Ты использовал банку эфира из сарая, чтобы вырубить нас. Ты повесил всех нас троих. Повесили нас на стропилах. Пытал нас. Резка, клеймение и проникновение в каждое отверстие. Билли и Джилл не выжили. Тебе показалось забавным, когда свиньи съели Билли с ног до головы после того, как ты покрыл его тело пищевыми помоями, - она наклонилась ближе к его лицу, ее мертвый глаз не смотрел на него, но ее здоровый глаз был направлен прямо ему в душу. - Джилл не выжила, потому что ты связал ее и просто продолжал резать, - слезы покатились из ее здорового глаза, а потом она закричала: - ЧТО МЫ ТЕБЕ СДЕЛАЛИ?!?!!!

Слезы снова покатились по его лицу.

Он бы съежился, если бы мог, но он просто висел там. Как боксерская груша. Мертвый груз, за исключением того, что он еще не был мертв.

Хотя он хотел бы, чтобы это было так.

- Видишь ли... - Cудья снова заговорил. - Мы знаем, кто ТЫ такой. Мы - группа поддержки для тех, кого вы оставили поврежденными. И мы - возмездие для тех, кто не может искать его против вас за ваши преступления. Я - Судья. Они - присяжные заседатели. И мы - Палачи, - он махнул рукой над толпой. - Мы - Возмездие!

- А теперь, - продолжил он, - мы вынесем тебе вердикт. По четырнадцати обвинениям в преступлениях против человечности и шести обвинениям в убийстве самыми садистскими способами, как ты себя оправдываешь? Моргни один раз, если виновен, два раза, если невиновен.

Поток воспоминаний нахлынул на его мозг. Брайан отчетливо помнил действия, описанные во время этой сессии пыток. Брайан, Рик, Винс и Гэри, все друзья с начальной подготовки, придумали способы применения методов пыток, которые они применяли к террористам в Гуантанамо. От пытки водой, резки, клеймения, прижигания, вырывания пальцев рук и ног, до изнасилования и, как любил Гэри, насильственного зверства над более чем несколькими своими жертвами. Они попытались превзойти друг друга в отвратительных и тревожных методах пыток.

Первую девушку звали Рейчел. Она не была у них первой, но Брайан знал, что она наслаждается пыткой. Он мог сказать это по тому, как она испытывала оргазм от этого. Она была "брызгалкой"[2].

Майки был мужским голосом. Он отчетливо помнил, что Майки бросил на него "тот самый взгляд", и подумал, почему бы не заманить пидора? Никто не будет скучать по маленькому парню-гею.

Марсия была более зрелой женщиной (другие имена были молодыми девушками, которых они также пытали), и она должна была прийти одна, но привела с собой пару друзей. Винс заманил ее, сказав, что Брайан хочет встретиться с ней. Гэри и Рик нашли эфир, и все они использовали его.

Воспоминания обо всем ущербе, который они нанесли, были огромны. В его голове разыгралось множество откровенных сексуальных сцен; все они по очереди насиловали жертв. Много раз, разными способами. С их собственной плотью и любыми предметами, которые были под рукой. Воспоминания должны были разбудить его, как это всегда бывало. На этот раз он не чувствовал ничего, кроме боли от нанесенного ему ущерба.

Брайан воспользовался моментом, чтобы обдумать свои варианты. Признать вину и понести наказание или солгать и надеяться, что они ему поверят.

Дважды моргнув, он заявил о своей невиновности.

Комната взорвалась смехом. Истеричным, безумным смехoм. Звуки, которые слышны в камерах психиатрических больниц по всей стране.

- Твоя просьба отклонена. Bы были признаны виновными настоящим судом. Ваш приговор - медленная, мучительная смерть. Но у нас для всех вас есть особое угощение. Поскольку вам всем НРАВИЛОСЬ совершать свои действия над другими, мы организовали это особое мероприятие... - Судья кивнул кому-то за спиной Брайана.

Со стен упали брезенты с краской. Вот только это были не стены. Это были зеркала от пола до потолка. Множество зеркал, которые отражали несколько направлений. В глазах Брайана отразился ужас от того, что было сделано. Не только для него, но и для Рика, Винса и Гэри.

Все четверо были подвешены на мясных крючках к потолку, каждый из них стоял лицом к зеркалу, все спиной друг к другу в коробке.

Используя зеркала, все четверо могли видеть друг друга. Все четверо были напуганы почти до безумия, никогда не представляли, что с ними когда-нибудь случится такое.

У всех четверых были серьезные повреждения. У них были капельницы с несколькими мешками, подключенными, чтобы они не истекали кровью до смерти. Их внутренности были обернуты друг вокруг друга, переплетены и связаны во многих местах, накинуты на головы и свисали с плеч. Там, где их внутренности выходили из тел, они были зашиты. Присмотревшись, они показались очень сухими, шелушащимися от воздействия воздуха и алкоголя. Множество слов, таких как "насильник", "месть", "виновен" и другие, были вырезаны на их плоти, порезы были достаточно глубокими, чтобы медленно течь, но не истекать кровью быстро. Они были заклеймены железом, и у всех у них были зашиты рты.

И все их пенисы отсутствовали. Ничего, кроме прижженных обрубков, там, где они когда-то были.

Огромный гобелен Ада на земле.

- Как часто вы можете бить людей по затылку и НЕ убивать их? - Cудья поднял глаза на испуганное лицо Брайана. - О, нет. Мы не били вас дубинкой. Видите ли, у меня есть уникальная способность. Я могу проникнуть в ваш разум и просто отключить вашу подвижность. Это действительно очень интересно, так как я также могу читать ваши мысли и воспоминания, очень похожие, как выразился Клайв Баркер, на "Книгу Крови".

Открылась дверь, и толпа медленно вышла из комнаты. Три жертвы должным образом облачились в форму, прежде чем выйти.

Судья оглянулся на Брайана, который мог смотреть только вперед.

- Забавная вещь в вынесении Суждения. Я ЗНАЮ, что вы виновны в гораздо большем, чем было сказано. Я ЗНАЮ, сколько жертв вы четверо уничтожили за последние четыре года. Я бы ПОЧТИ не стал винить вас. За исключением того факта, что военные уволили вас за ваши методы, применяемые к заключенным. Даже невинным.

Повернувшись, чтобы уйти, Судья махнул рукой и сказал:

- Я надеюсь, что ваши члены будут для вас такими же вкусными, как и для свиней. Но почему-то я думаю, что свиньям еда понравится больше. Дело Завершено.

С этими словами Судья закрыл дверь. Oткрылась другая, и в нее ввалилась упряжка свиней, и крюки для мяса начали медленно опускаться.

Именно тогда боль стала сильнее всего... потому что Судья освободил их от своего ментального захвата.

Они начали карабкаться и раскачиваться, в ужасе от мысли, что их съедят заживо. Но крюки держали их подвешенными, и они не могли двигаться, так как они опускались дюйм за дюймом.

Все четверо ужасно закричали, когда свиньи начали рвать их ноги, отрывая плоть и кости.

Перевод: Грициан Андреев

Примечания

1

недорогое крепленое вино

2

женщина испытывающая сквиртинг (струйный оргазм или фонтанирование).

3

Pound - один из переводов "бить" (англ. яз.)

4

марка виски

5

сексуальное извращение, при которой сексуальное возбуждение и удовлетворение достигаются посредством трения половых органов через одежду о постороннего человека в местах скопления людей, обычно в общественном транспорте

6

Вайна Фэй Рэй (1907 - 2004) - американская актриса канадского происхождения, известная прежде всего благодаря исполнению роли Энн Дэрроу в фильме "Кинг-Конг" (1933). За годы своей карьеры, охватившей шесть десятилетий, Рэй получила признание как актриса фильмов ужасов, став одной из первых "королев крика".

7

Биплан - самолёт с двумя несущими поверхностями, как правило, расположенными одна над другой.

8

GQ (Gentlemen’s Quarterly) - ежемесячный мужской журнал, издание о моде и стиле, бизнесе, спорте, истории успеха, здоровье, путешествиях, женщинах, эротике, автомобилях и технических новинках. Старейший мужской журнал в мире.

9

Big dick - большой член - (англ. яз.)

10

журнал для взрослых, ориентированный в первую очередь на гетеросексуальных мужчин.

11

около 2.74 м.

12

около 46 см.

13

военизированные эскадроны смерти нацистской Германии, осуществлявшие массовые убийства гражданских лиц на оккупированных ею территориях стран Европы и СССР. Играли ведущую роль в "окончательном решении еврейского вопроса".

14

Мертвая Голова - (нем. яз.)

15

Мено́ра (др.-евр. "светильник") - золотой семирожковый светильник, или подсвечник на семь свечей (семисвечник), который, согласно Библии, находился в скинии собрания во время исхода, а затем и в Иерусалимском Храме, вплоть до разрушения Второго храма. Является одним из древнейших символов иудаизма и еврейских религиозных атрибутов. Символ меноры широко распространился по Римской империи с I века и, вероятно, символизировал ожидание мессии. Ханукию - ханукальный подсвечник в виде меноры с девятью ветвями, имела каждая еврейская семья, в связи с чем в XVIII-XIX веках они стали предметом массового производства. В XX-XXI веках изображение меноры (наряду со звездой Давида) является наиболее распространённой национальной и религиозной еврейской эмблемой. Менора изображена и на гербе Израиля.

Table of Contents

Annotation

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *