Это сборник грязных, мерзких, гротескных, возмутительно смешных историй и виньеток с участием экстремальных "плюшкиных", каннибалов, некрофилов, взрослых младенцев, инвалидов с ампутированными конечностями, маньяков и говорящих рыб...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.
Здесь присутствуют шокирующие истории, элементы жестокости и садизма, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.
Позвольте мне начать с того, что я поблагодарю вас за то, что вы потратили немного ценного времени из своего рабочего дня на чтение этой книги.
Я намеренно решил сделать их очень короткими, чтобы вы могли погрузиться в них, выбрать историю для чтения, а затем заняться другими делами. Я подозреваю, что если бы вы сели и прочитали всю книгу от корки до корки, у вас могло бы остаться чувство тошноты или, в худшем случае, жгучего гнева.
На самом деле, гнев был бы не самым худшим сценарием; вероятно, им было бы безразличие. Я думаю, что истории, подобные тем, что представлены в этом сборнике, написаны для того, чтобы вызвать какие-то эмоции, независимо от их типа.
Итак, я надеюсь, что если вы все-таки решите прочитать всю книгу за один или два присеста, она вызовет у вас тошноту... или выведет вас из себя до такой степени, что вам захочется швырнуть ее через всю комнату... или, еще лучше, бросить в бушующий священный огонь, взывая к благожелательным духовным силам чтобы очистить вас от слов развращенного, злого ума.
Если вы такого же склада, как и я, я надеюсь, что вы найдете эти истории забавными. Я вспоминаю много моментов во время их сочинения, когда я громко смеялся в комнате. Oдин.
Я решила создать эту коллекцию в качестве вызова самому себе. Творческое письмо - это не так просто, как думают некоторые люди. Однако я бы настоятельно посоветовал кому-нибудь попробовать. Кто знает, какие причудливые, ужасающие, веселые монстры таятся в темных закоулках вашего собственного воображения? Я, конечно, с удовольствием встретился бы с ними.
– Шон
Посвящается Эллe
Дай волю своему воображению.
(Кстати, твоего папу они не беспокоили. Все эти истории были написаны в шутку.)
Интервьюируемый не осознавал, что у него между зубами все еще застряли кусочки подкожного жира с торса его мужа.
Большую часть утра он провел, ухаживая за собаками - парой французских бульдогов - по кличке Паппи и Лазарус. Первая имела тенденцию быть немного депрессивной; Паппи часто приходилось с силой прижимать к себе, чтобы просто провести щеткой по его шерсти. Лазарус, как и его тезка, вставал, хотя и неохотно, чтобы поесть и прогуляться; однако врожденная проблема с мочевым пузырем заставляла его бесконтрольно мочиться, если заставлять его стоять неподвижно в течение длительного времени.
Достаточно сказать, что маленькие кусочки желтых хрящей упрямо оставались между его коренными зубами, несмотря на то, что он чистил зубы с усердием и тщательностью, присущими любому ритуалу, проводимому для улучшения внешнего вида и повышения уверенности в себе. К сожалению, из-за того, что потребовалось время, чтобы подготовить собак к предстоящему дню, Интервьюируемый забыл почистить зубы зубной нитью.
В ожидании, когда его вызовут в кабинет, у Интервьюируемого задрожали колени. На эти предстоящие моменты была потрачена большая умственная подготовка: уверенный шаг в комнату, правильный зрительный контакт с Интервьюером через стол и крепкое, но не слишком доминирующее рукопожатие. И все же его колено продолжало дрожать, как будто где-то глубоко внутри, в пещерной темноте, у него было чувство неуверенности в том, как пройдет это интервью, и теперь это чувство шевельнулось где-то в этой мрачной бездне, дремлющий левиафан пробудился ото сна.
Анонимный голос клинически выкрикнул имя Интервьюируемого с периферии, внезапно остановив зверя на его пути. Не задумываясь о том, насколько уверенной показалась бы его походка приземистому, дородному Интервьюеру, который носил очки с толстыми линзами, сильно увеличивающими его глазные яблоки, так что он выглядел как лысеющий долгопят, Интервьюируемый обнаружил, что его затягивает в яркий искусственный свет; вскоре его будут судить и, надеюсь, примут в корпоративную загробную жизнь. В этот момент быть отвергнутым и отброшенным обратно в чистилище безработицы казалось гораздо худшей участью. Он сел на простой стул без подушки, слегка изменив позу, чтобы его напряженные ягодицы могли опереться на твердое основание.
В какой-то незаметный момент между приемной и кабинетом ему удалось кончиком языка отщипнуть кусочек жира. Он проглотил его, в то время, как Интервьюер опустился в кресло напротив с грацией и самообладанием умирающего охотничьего животного.
- И как вам сегодняшняя поездка? - спросил Интервьюер с притворным интересом, очевидным по пятнам пота на его белой рубашке, которые привлекли внимание Интервьюируемого.
Интервьюируемый задумался над этим вопросом; не столько над самим вопросом, сколько над тем, почему у людей была раздражающая тенденция начинать вопрос с союза. Озадаченное выражение на побледневшем лице Интервьюера не было замечено до тех пор, пока из уголка рта Интервьюируемого не сорвалась длинная струйка слюны и не упала на его сложенные руки. Он взглянул на настенные часы и понял, что с момента выступления Интервьюера прошло несколько минут.
- Итак, с вами все в порядке? - нерешительно спросил Интервьюер.
Пытаясь наладить контакт.
- Простите. Я не совсем понимаю, что произошло... - ответил Интервьюируемый. - БЛЯДЬ! ДЕРЬМО! ПИЗДА!
- Прошу прощения?
Все, о чем мог думать Интервьюируемый, - это о том, насколько эффективным притворщиком показался ему Интервьюер. Он явно слышал шквал ругательств, но, по необъяснимой причине, притворился, что не слышит.
- Извинитe... Я... эээ, эм... Я не знаю, почему я... ошибаюсь... почему я веду себя так... например, это... действительно... Я... э-э-э... обычно являюсь воплощением... э-э-э... профессионализма... профессионализма-клизма... профессионализма-онанизма!
Стрелки настенных часов теперь быстро вращались - карусель спиц, гоняющихся друг за другом. Внезапно ему показалось, что температура в офисе повысилась одновременно с возбуждением, начавшим заволакивать его зрение, словно теплое одеяло, накинутое на глаза.
- Я предлагаю нам прекратить это интервью. Bам явно неинтересно здесь находиться, и по непонятным мне причинам вы ведетe себя как сумасшедший лунатик.
Интервьюер выпрямился со своего стула и протянул вперед свою мясистую руку.
Поскольку цифры на настенных часах, казалось, медленно скользили вниз по циферблату, оставляя следы черных чернил, а стрелки непрерывно вращались, Интервьюируемый не имел реального представления о том, сколько времени на самом деле прошло, прежде чем он обнаружил, что находится на пустой офисной автостоянке, кровь, которая не принадлежала ему, забрызгала всю переднюю часть его накрахмаленной гуаяберы[1].
Изнутри рабочего офиса не доносилось никаких криков или визготни, ни охранники, ни полицейские не выкрикивали решительных требований ПОДНЯТЬ РУКИ! или ЛЕЧЬ ЛИЦОМ ВНИЗ НА ЗЕМЛЮ! Интервьюируемый просто стоял, как окровавленная скульптура в натуральную величину, которую импульсивно установили в этом пустом пространстве, перед автоматической раздвижной дверью.
Все, что он знал, это то, что он предпочел бы надеть рубашку другого фасона и, возможно, более темного оттенка, если бы сегодня утром у него было достаточно времени, чтобы по-настоящему обдумать свои варианты одежды.
Вместо этого нужно было ухаживать за его собакам; безжизненное тело его мужа разрезали на куски и съели (он оставил отрубленный и пережеванный член в собачьих мисках с кормом, предварительно разрезав его вдоль ножом для сыра, чтобы его можно было разделить поровну); и, наконец, был маниакальный спринт к автобусной остановке в тщательно отполированных ботинках, как раз в тот момент, когда он заметил, что дрожащий автобус вот-вот отъедет от обочины.
Перевод: Zanahorras
Мэдж не впустила инспектора из Агентства по охране окружающей среды в свой дом. Не потому, что она была упрямой, а потому, что у нее не хватило сил или ловкости перелезть через гору мусора, которая лежала между ней и входной дверью. Вот уже пять дней она была пригвождена к лестнице под тяжестью испачканных подгузников для взрослых.
- Влезай через гребаное окно, идиот!
Она попыталась закричать громче, но звук, сорвавшийся с ее губ, был заглушен грязным бугорком, придавившим ее грудь.
- Миссис Олдхэм! Миссис Мэдж Олдхэм! ПОЖАЛУЙСТА, ОТКРОЙТЕ! - cвоим единственным здоровым глазом инспектор попытался заглянуть сквозь маленькую панель из цветного стекла в верхней части входной двери. Из-за многолетнего слоя грязи было невозможно что-либо отчетливо разглядеть. - Пожалуйста, Мэдж, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!
Она извивалась, пытаясь высвободить левую руку из-под старого телевизора, который в какой-то момент упал во время схода лавины и приземлился ей на запястье. Будучи хрупкой пожилой дамой, она услышала, как хрустнули кости в ее запястье, прежде чем почувствовала внезапную резкую боль. Когда она двигалась, бурлящая масса двигалась вместе с ней. Она беспокоила чудовище.
У входной двери раздавался непрерывный стук, и это раздражало ее. Непрерывное постукивание превратилось в постепенный стук, который эхом отдавался в трясине, проникая в ее птичий череп. Они были похожи на удары молотка, сосредоточенные в одной точке ее лобной доли.
- Мэдж! Ты там? Я собираюсь попробовать открыть окно! ДЕРЖИСЬ!
Если бы кто-нибудь случайно проходил в этот момент мимо ее дома, он бы увидел, как невысокий мужчина средних лет с узловатыми руками и головой-луковицей вскарабкался по решетке, сделал разворот, нырнул и, наконец, взобрался на высокую баррикаду из пластиковых бутылок, наполненных мочой, просто чтобы добраться до окнa, которое было слегка приоткрыто. Человек-осьминог проделал все это, сжимая в руках планшет.
Мэдж почувствовала слабость. Последние пять дней она ничего не ела, если не считать нескольких маленьких какашек, выпавших из неплотно завернутых подгузников. Они покатились по волнующемуся морю пакетиков с чипсами и кетчупом, по счастливой случайности остановившись в нескольких миллиметрах от ее головы. Повернув голову в сторону и высунув язык как можно дальше, она смогла приблизить сухие комочки с мускусным привкусом ко рту. Она проглотила их так, словно это были ужасные трюфели.
- Поторопись и помоги мне! Я застрялa!
Инспектору удалось достаточно широко распахнуть окно и юркнуть в комнату, которая могла бы быть спальней. Его глаза заслезились от едкой вони скопившейся гадости, которая начала выползать на улицу.
Пары и клаустрофобия довели его до бреда. Пытаться пролезть внутрь, чтобы добраться до двери, было нелегко, но, к его удивлению, его планшет оказался подходящим инструментом для рытья. В конце концов он ухватился за дверную ручку одной рукой, а другой удержался на ногах. Он опустил руку на что-то влажное и скользкое. Когда он рефлекторно отдернул руку, странное перепончатое вещество тоже отделилось, прилипнув к его ладони. Он посмотрел вниз и увидел два остекленевших студенистых глаза, торчащих из раздутого, пурпурно-серого лица, смотрящего на него в ответ. Отвращение и ужас инспектора вылились во внезапный удар в живот, который вызвал у него рвоту на себя, когда он выбежал из комнаты.
К счастью, на лестничной площадке и близко не было такого беспорядка, как в спальне или коридоре, где Мэдж была заперта в своем саркофаге с экскрементами.
Инспектор перешагнул через огромные кучи протухшей пищи, въевшейся в потертый ковер. То, что казалось блестящими ребрами и влажными внутренностями разлагающегося домашнего животного - кошки или, может быть, маленькой собачки, - было оживлено клубящимся скоплением личинок, застрявших в его грудной полости, вываливающихся наружу и слепо ползающих по спутанному меху и под ним. Оно снова стало живым. Жуткое, покрытое пятнами существо, которое, казалось, двигалось по полу в направлении инспектора. Он бы потерял сознание прямо там, если бы не невыразимая вонь, которая царапала его носовые проходы.
- МЭДЖ! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ? ТЫ В ПОРЯДКЕ?
Она посмотрела на верхнюю площадку лестницы. Инспектор был в поле зрения, весь перепачканный золотистой блевотиной и все еще державший в руках свой планшет.
Его здоровый глаз был устремлен прямо на нее. Мэдж изогнула шею под самым странным углом и вздохнула, увидев его искаженный силуэт, перевернутый вверх ногами. Лампа на потолке освещала его увеличенную голову подобно нимбу.
- МЭДЖ!
Инспектор споткнулся о собственные ноги и покатился вниз по лестнице. Он опустился на колени и начал руками счищать разнообразную грязь с Мэдж, затем со своего планшета и, наконец, катапультировал телевизор почти через весь коридор во входную дверь.
Мэдж кротко улыбнулась, но достаточно, чтобы показать свои сломанные зубы, окрашенные в коричневый цвет от всего того дерьма, которое она ела.
- Я так рада, что ты здесь. Я думала, что умру.
- Теперь все кончено, миссис Олдхэм. С вами все будет в порядке.
- Слава Богу.
Инспектор тоже вздохнул. Он не был уверен, собирается ли рассказывать своим коллегам по работе подробности своего дневного визита.
- Кстати... - вяло прохрипела Мэдж. - ...вы нашли моего мужа?
Перевод: Zanahorras
Дед Томми вытворял странные вещи с рыбой.
Их выходки по выходным включали поездки в разные уголки страны на древнем микроавтобусе, задние сиденья и площадь пола которого занимали различные приспособления, используемые - иногда неиспользуемые - для рыбалки. По дороге они останавливались в уединенных чайных, вели светскую беседу друг с другом, а также с одинокими персонажами, которых встречали, которые угощали их водянистым чаем и засохшим печеньем.
Когда они прибывали туда, куда направлялись, Томми и дедушка выгружали минивэн и под моросящим ранним утром пробирались сквозь заросли папоротника, чтобы добраться до реки, неуклюже таща за собой набор удочек и коробок со снастями.
Дед решал, где они остановятся на целый день рыбалки, раскладывая свой походный стул, берясь за его подлокотники и сильно поворачивая так, чтобы ножки стула были прочно воткнуты в землю. Он совершал это конкретное действие каждый раз, как будто заявлял свои права на сушу и прилегающие воды посредством демонстрации своей физической силы.
Томми не особенно нравились эти поездки на рыбалку с дедушкой. Он согласился только из-за склонности дедушки умолять его составить ему компанию, что казалось Томми довольно жалким и печальным. Дед был похож на старую бродячую собаку, которая постоянно обнюхивала свои мусорные баки в надежде найти немного испорченного мяса, чтобы утолить ненасытный голод.
Как бы то ни было, Томми в первую очередь потакал деду, потому что рыбалка давала им обоим достаточно времени для других занятий, будь то судоку, кроссворды или мастурбация в кустах. Иногда, если бы они захотели, они бы вообще ничего не делали.
Дед был единственным, кто ловил рыбу во время этих поездок. Томми отрывал взгляд от своего телефона, и с широко раскрытыми глазами, сбитый с толку, обращал внимание на извивающийся предмет на конце крючка небрежным наклоном головы.
Деду удавалось с придыханием произнести "Карп" или "Лещ" из-за того, что его ларингэктомированная стома была забита желтоватой слизью.
Томми, по общему признанию, был очарован глубоким отверстием в горле дедa, особенно во время поездок на рыбалку, где ему довелось увидеть, как он выполняет серию импровизированных трюков, таких как прикуривание сигареты; фильтр удерживался на месте за счет сокращения мышц горла.
Любимым занятием Томми была ловля червей, которых дед предпочитал использовать в качестве наживки вместо опарышей. Томми уговаривал выбрать особенно длинного и, по настоянию дедa, осторожно опускал его в жирную щель, пока тa не заполнится почти полностью. Затем дед прищемлял пальцы и вытаскивал червяка целиком обратно из отверстия в горле, в то время как Томми хлопал в ладоши и пел песни. Червяк напоминал ему шнурок на его толстовке, который он навязчиво грыз и накручивал на указательный палец, когда чувствовал себя особенно встревоженным.
- Карп.
- Это здорово, - ответил Томми.
Его безразличие к дедушкиному улову стало очевидным для пущего эффекта.
- Этот карп - экстрасенс.
Деду удалось выплюнуть эти слова, как забитую выхлопную трубу.
- Хм?
- Предсказывает твое будущее, и все такое.
Томми был слегка ошеломлен рыбой, которую дед сунул ему в лицо, и капли речной воды попали ему на щеки. Онa все еще хлопалa плавниками из стороны в сторону, еe пасть издавала мюнхенский крик.
- Ладно, может, ты перестанешь тыкать мне этой штукой в лицо, пожалуйста?
- Она говорит с тобой, Томми.
Казалось, дед не услышал - или проигнорировал - просьбу Томми.
Он подложил ладонь под голову рыбы и сжимал ее скользкие челюсти, изменяя форму рта, в то время, как она продолжала тщетно хватать ртом воздух.
- Том-ми-ми. Том-ми-ми.
Хриплый тон деда и подергивающиеся губы делали его похожим на неубедительного чревовещателя. Томми притворился, что без особого энтузиазма смеется, в слабой попытке поддразнить дедушку, чтобы тот поскорее вернулся к просмотру порно на своем телефоне.
- Том-ми-ми. Том-ми-ми. Слу-у-уша-ай. Опа-асно-ость.
Томми не мог пробудить в себе никакого энтузиазма по поводу этого конкретного представления, которого он раньше не видел. Это казалось ребячеством. Он предпочел бы снова увидеть, как дедушка проделывает свой трюк с курением, или извлечь мясистого червяка - в данный момент свернувшегося кольцами в пластиковом контейнере - из этого очаровательного маленького прокола в его пищеводе.
- Бе-ере-еги-ись. Том-ми-ми.
- Ладно, теперь ты можешь перестать притворяться, что поймал говорящую рыбу.
Глаза дедa закатились, в то время как его рука непрерывно ласкала рыбу, которая наконец перестала задыхаться.
- Эй! Ты слышал, что я сказал? - Томми схватил дедa за руку и легонько встряхнул его.
- A? - зрачки дедa вернулись в свое правильное положение, как вращающиеся барабаны игрового автомата.
Он на мгновение опустил взгляд на лежащую ничком рыбу, затем бросил ее в открытый холодильник.
Ни один из них не проронил ни слова до конца дня. Больше рыбы поймано не было. У Томми села батарейка в телефоне. Когда исчезли последние лучи дневного света, они вернулись по своим следам через заросли папоротника и наконец добрались до того места, где был припаркован микроавтобус. По-прежнему не произнося ни слова, они затащили свои рыболовные снасти в салон автомобиля и сели на свои места. Дед включил зажигание, возвращая минивэн к жизни. Томми первым нарушил молчание:
- Продолжай вытаскивать червей из дырки в своем горле, хорошо?
К тому времени, когда они снова достигли первого подобия цивилизации, начался сильный ливень. Томми был в полусне, его голова ударялась о стекло бокового окна каждый раз, когда дед забывал о том, что нужно избегать слишком быстрой езды по многочисленным выбоинам на дороге.
Дед напрягся, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь пелену дождевой воды, которая не поддавалась слабым попыткам дворников смахнуть ее с ветрового стекла. Он едва мог различить два неопределенных, размытых пятнышка света, которые, казалось, быстро увеличивались в размерах. Дед почесывал свое раздраженное горло; закупоренная стома заставляла его рот делать такие же судорожные движения, какие ранее делала мертвая рыба, лежащая в потрепанном непогодой холодильнике.
Глаза Томми распахнулись в тот момент, когда он услышал два диссонирующих звука, пронизывающих ограждение вокруг него: бешеный звуковой сигнал автомобиля и знакомое хриплое:
- Бе-ере-еги-ись... - исходящее то ли от холодильника, то ли от дедa.
Он не был уверен, откуда именно, поскольку удар с силой отбросил его обратно в темное пространство.
Перевод: Zanahorras
Опал старалась не морщиться, когда кормила грудью Роджера, сорокапятилетнего государственного служащего, который уже на десять минут превысил отведенное ему время. Когда он лежал, свернувшись калачиком, прижавшись к ней, положив лысую голову на сгиб ее онемевшей руки, он издавал звуки, напоминающие тычущегося носом поросенка, а не двухлетнего ребенка, которым он притворялся во время обеденных перерывов два раза в неделю.
Она всегда старалась организовать своим постоянным клиентам хорошее времяпрепровождение. Роджер был ее любимцем и одним из ее самых давних клиентов. Он всегда расплачивался новыми двадцатифунтовыми банкнотами и позволял ей творчески подходить к их сценариям. Он был холост, смешил ее своим самокритичным юмором и у него были самые голубые глаза, которые Опал когда-либо видела, которые в настоящее время были скрыты от посторонних глаз ее большой грудью.
- Время вышло, милый.
Роджер что-то пробормотал, все еще сжимая зубами темный, нежный сосок Опал.
- Что ты сказал, милый? - eще больше приглушенных звуков отразилось от ее нежной кожи. - Я не расслышала, что ты сказал, - заявила Опал.
Роджер неохотно разжал хватку и посмотрел на Опал, капли пота стекали по его лбу и надбровным дугам.
- Я сказал, еще пять минут. У тебя льётся как из ведра.
- Извини, не могу, милый. Ты уже перешел на сверхурочные. У меня еще два клиента сегодня днем, и я умираю от желания поесть, - oна нежно вытерла его липкую голову тыльной стороной своей гладкой ладони. Нижняя губа Роджера задрожала. Опал зналa, что будет дальше - именно так он всегда заставлял себя плакать. - Приходи завтра, и мы сможем продолжить с того места, на котором остановились. Разве тебе не нужно возвращаться к работе? Всем будет интересно, куда ты исчез.
Она игриво ущипнула его за губу, чтобы она перестала дрожать. Роджер испустил долгий вздох, а затем неохотно кивнул.
- Хорошо, Опал. Сделаешь еще кое-что напоследок, прежде чем я уйду?
- Что, милый?
- Сменишь мне подгузник, - голос Роджера внезапно превратился во что-то, напоминающее сбивчивую смесь детской тарабарщины и дефекта речи. - Я покакал. У меня грязная попка.
Она сделала это напоследок для Роджера, чтобы он мог вернуться в офис бодрым и пережить следующие несколько часов без необходимости неловко менять себе грязный подгузник, стоя в одной из кабинок для мужчин, а она, наконец, смогла бы съесть свои бутерброды с сыром и маринованными огурцами, которые в настоящее время остались невостребованными в отделении задней стенки пустого общего холодильника.
Час или около того спустя, Тони сообщил о своем прибытии, нажав пальцем и удерживая его на кнопке звонка у парадного входа в течение чрезмерно долгого времени, даже после того, как секретарша Кара, сидя за своим столом, открыла запирающий механизм.
Опал приводила себя в порядок в ванной, пытаясь зубочисткой вытащить из передних зубов кусочек маринованного огурца, когда услышала стук в дверь. Она выбросила зубочистку и оставила маринованный огурец там, где он лежал, когда подошла, чтобы впустить Тони.
Она открыла дверь, выкрашенную в ярко-розовый цвет, и поприветствовала своего клиента улыбкой с закрытыми губами.
- Привет, Опал. Как у тебя дела? - грубоватый баритон Тони был потрескавшимся и облупившимся, как краска на дверных панелях. Прежде чем Опал смогла найти краткий ответ на его запрос, он сказал: - Сегодня всего пятнадцать минут. Оставил детей в машине.
Следующие четверть часа Тони нравилось представлять себя шестимесячным младенцем. В течение последних нескольких лет он время от времени навещал Опал - сейчас чаще, но на более короткие промежутки времени, - поскольку его брак распадался, а дети становились старше и нуждались в отце, который возил бы их по разным местам. Это давало ему регулярную возможность заглянуть к Опал и провести с ней время, столь необходимое "маме и малышу". Он говорил детям: Не нужно заходить со мной. Просто проверяю своего приятеля, который чувствует себя немного не в своей тарелке. Он также утверждал, что: его сотруднице нужно было одолжить немного денег... онa на мели, тем самым обеспечив себе достаточное алиби относительно того, почему по дороге всегда приходилось заезжать в кассу автозаправочной станции.
Опал не возражала против мимолетных встреч с Тони. Ему не требовалось особого поощрения, чтобы снова вернуться на улицу. Он всегда раздевался ниже пояса, обнажая свой матерчатый подгузник, закрепленный огромной английской булавкой, а затем ложился на кровать. Он погружался в матрас из-за своего грузного телосложения и начинал извиваться поверх пляжного полотенца, которое было постелено поверх атласного пододеяльника, чтобы собрать все пролитое.
После нескольких глубоких выдохов взрослый Тони исчезал, заменяясь лепечущим младенцем. Он поднял руки и ноги к потолку, затем принялся беспорядочно размахивать ими и брыкаться. Это послужило сигналом для Опал неторопливо подойти к кровати, приговаривая:
- Тише, тише, малыш Тони, мамочка здесь, - достать соску из кармана халата и поднeсти ее к его губам, пока он не взял ее.
Затем Опал усаживалась на край кровати и терла и щекотала его волосатый живот, наблюдая, как покачиваются его дряблые и нежные ручки, в то время, как он ворковала и ахал. Затем Тони внезапно садился и настаивал, чтобы они поиграли в прятки, в то время, как он засовывал руку в подгузник и мастурбировал, его лицо сморщивалось и кривилось, как будто голос шептал ему на ухо, говоря, насколько предосудительным все это покажется его детям, которые сидели и ждали, нетерпеливо ерзал на заднем сиденье своей машины.
После того, как он кончал - и брал себе в изобилии детские салфетки для рук, - он торопливо направлялся к выходу, сказав только "пока" и чуть не споткнувшись, спускаясь по крутой скрипучей лестнице. Кара смотрела, как он убегает, даже не проверив, правильно ли закрылась входная дверь, когда он выходил.
Опал была рада, что Тони сегодня задержался ненадолго. Она ожидала нового клиента, и это должно было стать их первой встречей. Она расправила покрывала на кровати, зажгла пару ароматических свечей, чтобы избавиться от стойкого мускусного запаха, и наклонилась, чтобы поднять соску, которая выскочила изо рта Тони на полпути, как затычка, которая в конце концов поддалась возрастающему давлению, которое она пыталась выдержать.
Джимми и Опал переписывались в течение того же утра с помощью текстовых сообщений. Его послания звучали достаточно приятно. Она даже умудрилась усмехнуться про себя, когда в его последнем отправленном ей сообщении просто говорилось:
Я принесу смазку. Лол. ХХХ
Она мгновенно ответила:
Ха-ха. Скоро увидимся. X
К тому времени, когда раздался стук в дверь, на улице уже стемнело. Опал сидела, скрестив ноги, на полу, прислонившись спиной к кровати, и писала сообщение своей дочери. Опал хотела знать, хорошо ли она ведет себя с Джеммой, няней; как прошел ее день в школе; что она ела на обед; и разогрела ли Джемма спагетти, которые Опал приготовила накануне вечером и оставила завернутыми в пищевую пленку на ужин.
Джимми поприветствовал Опал, приподняв свою бордовую фетровую шляпу. В это кратчайшее мгновение она впитала в себя все его внешнее жеманство, когда он проскользнул мимо нее и, казалось, скользнул в комнату.
- Ты хочешь на стандартное время, милый?
Он повернулся и сказал:
- Да. Но у меня с собой больше денег, так что я мог бы остаться подольше... но это зависит от того, как пойдут дела.
Джимми не произвел на Опал особого впечатления и не вызвал отвращение. Ей и раньше приходилось принимать клиентов, которые обладали подобной обходительностью и высокомерием. Опал всегда находила забавным, что, несмотря на всю браваду, под ней у всех были подгузники взрослого размера - некоторым даже приходилось вытирать попки. Опал раньше работала в сфере здравоохранения; в этом не было ничего особенного. A зарплата теперь была неизменно выше.
Опал смотрела, как танцуют язычки пламени ароматических свечей, отбрасывая на стену эфемерные тени. Она слышала, как Джимми насвистывает из-за закрытой двери ванной комнаты. Он пробыл там какое-то время, но это было нормально; счетчик работал, и ей платили за ожидание.
Пламя действовало гипнотически. Опал не могла придумать ничего более элегантного, чем их текучесть. Они напомнили ей о том, как ее дочь готовилась к танцевальному выступлению перед зеркалом, в то время, как Опал украдкой наблюдала за ней из дверного проема.
Внезапно с порога ванной комнаты донеслась писклявая трель: резкий визг, который контрастировал с тихим шумом уличного движения за окном. Это мгновенно вывело Опал из транса. Это был Джимми, и его голос не был ни детским, ни ребячливым. Это даже звучало не по-человечески.
- Я ХОЧУ БЫТЬ ЗАРОДЫШЕМ!
Опал не могла до конца осмыслить то, что он говорил.
- Я ХОЧУ БЫТЬ ЗАРОДЫШЕМ!
Джимми стоял на фоне освещенной ванной комнаты, совершенно голый. Опал могла видеть, что его тело с головы до ног покрывал характерный блеск. Его волосы были зачесаны назад и блестели - капельки смазки стекали с его конечностей на ковер.
Челюсть Опал отвисла, и ее глаза расширились, когда они остановились на предмете, который Джимми держал в левой руке. Он сжимал его так крепко, что зазубренное лезвие, казалось, дрожало, пламя свечей отбрасывало отблески света на устрашающую сталь. Дыхание Джимми стало тяжелее.
- Я СОБИРАЮСЬ СТАТЬ ЗАРОДЫШЕМ! - завопил он перепуганной Опал, которая вцепилась в атласное покрывало на кровати.
Его голос снова изменился, так что каждое слово следующего вопроса ощущалось как напряженный удар лезвия по ее покрытой мурашками коже:
- Ты хочешь, чтобы я попробовал войти в нее головой вперед?
Перевод: Дмитрий Волков & Zanahorras
Одним из самых ранних детских воспоминаний Сида было то, как он мастурбировал перед человеком с ампутированной конечностью.
Он вырвал страницу из одного из грязных журналов своего отца, спрятанных под кроватью. Он попытался удалить страницу так, чтобы казалось - если только при тщательном изучении - что журнал таким и был. К сожалению, бумага разорвалась прямо посередине, грубо отрубив женщине руку у плеча.
Сид был удивлен тем, насколько возбужденным он внезапно почувствовал себя, глядя на это измененное изображение: два листа бумаги, расположенные бок о бок, с небольшим промежутком между ними, подчеркивающим отдельные участки женского тела.
Он сидел, ссутулившись, в ванне; вода доходила ему до носа. Его запястье все еще пульсировало, несмотря на то, что прошло уже несколько дней. Доктор действительно упоминал о возможности возникновения фантомной конечности, но это было больше похоже на появление булавок и иголок на конце его предплечья - теперь это культя, к которой была "прикреплена" его рука, а теперь это просто воспоминание.
Сид еще не решил, какую часть тела удалить следующей; может быть, одну из его ног, черт возьми, он мог бы просто отрезать предплечье, которое теперь все равно не служило особой цели. В любом случае, его решение было бы результатом того, что он сначала выяснил бы логистику того, какую часть его самого можно было бы считать расходным материалом, не создавая при этом ему слишком больших трудностей. В настоящее время у него отсутствовали: ухо, мизинец левой руки и четверть языка, а также большая часть зубов.
Он размышлял еще некоторое время, пока вода в ванне постепенно остывала. В конце концов, он решил удалить предплечье. Его ноги были весьма полезны для того, чтобы входить в ванну и вылезать из нее.
Сид позаботился о том, чтобы морозильная камера холодильника была полна пакетов со льдом и чтобы наготове было много чистых полотенец перед любой ампутацией. Отрубить себе руку не было слишком большой проблемой - он подготовился, просмотрев любительские видеозаписи того, как ИГИЛ наказывает воров.
Удаление руки в локтевом суставе казалось несколько более сложной задачей из-за размера лучевой и локтевой костей, о которых шла речь. Отсоединение такой большой секции нервировало его больше, чем обычно. У него были маленькие кисти, но предплечья были неестественно длинными и толстыми. В школе дети называли его Папай.
В конце концов, он решил, что наложит жгут, используя старый ремень, а затем разрежет сустав самым острым поварским ножом из набора для ножей. Он заранее простерилизовал лезвие как можно лучше кипяченой водой. Сид был не слишком обеспокоен. Его телефон должен был лежать рядом с ним - полностью заряженный, - чтобы можно было связаться со службами экстренной помощи сразу после того, как он эякулирует.
Сид издал громкий визг сквозь стиснутые десны - обжигающий взрыв боли резонировал во всем его существе. Как только нож пронзил мягкие ткани и задел кость, Сид сразу понял, что промахнулся мимо того места, куда целился. Острие застряло в головке его плечевой кости, и Сид не мог вытащить лезвие обратно, как ни старался.
Начала образовываться большая лужа липкого малинового цвета, которая затем потекла по его дрожащему, бесполезному предплечью на кухонный пол. Его губы отпустили потертый кожаный ремень, когда он ухватился за ручку, крутя и дергая.
Вскоре всепоглощающий слой черноты опустился на его зрение, как рука, предвещающая сюрприз на день рождения. Ноги у него подкосились, он рухнул и сильно ударился о пол еще до того, как понял, что упал. Его брюки и трусы уже были спущены до его лодыжек, ибо ему нравилось чувствовать теплую, вязкую сперму, стреляющую от бедра. Однако на этот раз это было всего лишь теплое ощущение мочи.
Сид очнулся, нож все еще торчал у него из руки. Лужа крови стала заметно больше, темно-красная, контрастирующая с бледной кожей. К счастью, грубый жгут предотвратил его полное истечение кровью. Он потянулся, чтобы взять свой телефон со столешницы, все еще подключенный к ноутбуку, на котором непрерывно показывали сцены порно с ампутированными конечностями. Четыре пальца его единственной руки дрожали, когда он набирал 911.
Он снова сидел, обмякнув, в ванне. На этот раз вода была достаточно мелкой, чтобы он мог поиграть с грубыми швами, врезавшимися в его нежный бицепс. Это было приятно. Его разум все еще был поглощен фрагментарными образами бьющихся обрубков, несмотря на тупую боль, которая распространялась от костлявого конца его деформированного отростка до ключицы.
У него и раньше случались несчастные случаи - немногие из них были столь же тяжелыми, как его самый недавний, - Сид признавал, что такие вещи неизбежно должны были время от времени происходить. На самом деле чувство опасности возбуждало его не меньше, чем сам акт ампутации.
Думая об этом сейчас, он почувствовал, что у него начинается эрекция. Откинувшись на спину и закрыв глаза, он потянулся под водой, чтобы дотронуться до себя оставшейся рукой, в то время, как другая его искалеченная конечность покоилась на краю ванны, как избитый безглазый тюлень, греющийся на акриловом камне.
В течение нескольких минут он боролся за достижение кульминации, даже когда от энергичных толчков вода несколько раз брызгала ему на лицо. Сид понял, что ему нужен более острый стимул, чем просто внутреннее слайд-шоу с частичными, анонимными телами, извивающимися в его воображении. Он ослабил хватку и открыл глаза.
Сид пристально посмотрел на свои пальцы ног, торчащие из воды, - пять маленьких розовых солдатиков, стоящих по стойке "смирно".
Конечно, убирать ногу было бы глупо. Особенно, так скоро после его неудачи. Инцидент с рукой потряс его более чем слегка - он был готов признаться в этом самому себе. Он решил, что было бы благоразумно приберечь более крупные части своей анатомии до того момента, когда количество отборных разрезов начнет сокращаться. Но, конечно, он мог бы расстаться с несколькими пальцами, которыми он начал игриво шевелить, вызывая небольшую рябь на поверхности воды.
Перевод: Zanahorras
Муж и Жена сидели друг напротив друга за длинным дубовым обеденным столом. Центральное место занимало большое, богато украшенное серебряное блюдо; на нем был представлен разнообразный выбор слегка поджаренных внутренностей, в то время, как верхняя часть выпотрошенного трупа - обнаженного мужчины, который вообще едва был похож на человека, - лежала на изготовленной на заказ разделочной доске длиной шесть футов[2]. Его остекленевшие глаза смотрели отсутствующе, а часть лица отсутствовала. Сквозь грубо сделанные отверстия были видны блестящие кости и зубы - обилие чесночно-масляного соуса покрывало его восковую кожу.
Между ними существовало ощутимое напряжение, воплощающееся в тишине, время от времени прерываемой скрежетом столовых приборов о тарелки и звоном бокалов о графины.
Муж отрезал толстый кусок бедра. Когда нож для стейка глубоко погрузился в него, розовая жидкость вытекла из мяса на фарфоровую тарелку. Он прожевал сочную мякоть, приготовленную по его вкусу, и объявил:
- Шеф-повар сегодня вечером отлично справился с "длинной свиньёй".
Жена проигнорировала его и продолжила есть медленно и неторопливо, опустив глаза на кусочки приготовленной мужской печени на своей тарелке.
- Лучшее, что у нас было за последнее время, ты согласна?
Жена подняла глаза, чтобы посмотреть на Мужа, и издала громкий вздох, как бы давая ему понять, что это движение требует от нее значительного напряжения, и за те усилия, которые она затрачивает, он должен быть благодарен.
- Ты же знаешь, мне очень не нравится, когда ты говоришь с набитым ртом. Я тебе уже достаточно часто говорила.
Муж быстро проглотил мясо, чувствуя себя отчитанным и несколько смущенным.
- Прости, моя дорогая. Я уверен, что ты много раз сообщалa мне о своем отвращении к подобным привычкам, - eго щеки слегка покраснели, и он попытался смягчить растущее напряжение отвлекающим вопросом: - Где шеф-повар?
- Я дала ему отгул на остаток вечера... потому что нам нужно поговорить.
- Поговорить?
Жена поклала нож и вилку и бросила на Mужа взгляд, в котором одновременно читались недоверие и презрение.
- Да. Поговорить.
Муж неловко заерзал на стуле. Жена заметила это действие.
- Неужели мы просто будем игнорировать тот факт, что этот разъедающий меня рак дал метастазы? Что он гораздо более агрессивен, чем мы так долго заставляли себя верить? Ты действительно собираешься притворяться, что сейчас ситуация не соответствует действительности?
Муж откусил еще кусочек от бедра. Он начал жевать, но внезапно вкус и текстура ноги мертвеца, казалось, поменялась, становясь гораздо более горькой и трудной для глотания. Он выплюнул его в салфетку.
- Какой-то хрящ, который не был удален. Шеф-повар же знает, что нужно быть внимательнее.
Жена поняла, что Муж не собирается устранять неоспоримый источник напряженности, пронизывающий столовую, подобно ядовитому смогу, не говоря уже о том, чтобы помогать рассеивать его разговорами больше, чем необходимо.
- Может быть, завтра я спрошу Егеря, не сможет ли он расставить несколько ловушек по всей территории и поймать нам крестьянского ребенка. Он говорил мне, что в последнее время видел больше людей, чем обычно, бродящих по поместью. Кажется, так всегда бывает, когда мы задерживаем их рацион. Они голодают и начинают рисковать... и я знаю, как тебе особенно нравится их нежное мясо. Я попрошу шеф-повара приготовить рагу... сейчас погода становится холоднее. Это пойдет на пользу твоей иммунной системе.
Жена какое-то мгновение устало смотрела на Мужа, прежде чем внезапно разразиться потоком слез.
Муж, сбитый с толку, старался не обращать внимания на громкие рыдания, доносящиеся с другого конца длинного стола. Он коснулся своей щеки тыльной стороной ладони. Он почувствовал, что снова краснеет.
- О... э-э... моя дорогая... может быть, ты хочешь еще чего-нибудь перекусить? Может быть, одно из фирменных блюд шеф-повара из "ассорти"?
Этот вопрос заставил рыдания Жены усилиться до истерического накала, прежде чем волна ярости прорвалась сквозь ее стенания достаточно надолго, чтобы она успела закричать на Mужа:
- ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК?! Я УМИРАЮ, И ВСЕ, ЧТО ТЫ МОЖЕШЬ СПРОСИТЬ МЕНЯ, ЭТО - ХОЧУ ЛИ Я ЕЩЕ ПОЕСТЬ?! ТЫ ДУРАК! НЕВНИМАТЕЛЬНЫЙ ДУРАК!
Ошеломленный, Муж встал со стула и нерешительно подошел к Жене, которая теперь казалась ему раненым зверем, который вполне может наброситься и вонзить свои клыки ему в горло. Он положил руку ей на плечо - беспокойство мешало ему сделать что-либо, кроме как нежно погладить ее. Он смотрел не на нее, а на тушку, намазанную маслянистым соусом.
- Я понимаю, что ты, должно быть, несколько встревоженa новостями, которые получили сегодня... однако нет смысла зацикливаться на таких мрачных отчетах. Это не очень полезно ни для сердца, ни для пищеварения. В любом случае, я уверен, что от подобных вещей всегда можно найти лекарство... во всяком случае, для богатых и тех, кто занимает хорошее социальное положение... Вина?
Заплаканная, Жена тихо произнесла, не поднимая глаз:
- Возвращайся на свое место и сядь.
Муж подчинился. Он просто хотел пережить остаток ужина без лишней суеты, если это вообще было возможно.
Он взял свои столовые приборы и начал нарезать еще мяса, когда, не задумываясь, выпалил:
- Даже если перспектива того, что врачи найдут лекарство от твоей болезни, маловероятна, ты, в конце концов, смиришься с этим фактом... будучи разумной женщиной, какой ты являешься.
Муж издал шутовской хохот, хотя бы в качестве рефлекторной реакции, чтобы разрядить напряженную атмосферу, которую он находил наиболее неприятной во время ужина.
Жена молча встала со стула и подошла к Мужу. Она была миниатюрной и изящной, но шагала уверенно и целеустремленно. Она выглядела разительным контрастом с жующим болваном, который остановился на середине поедания куска мертвеца, наколотого на зубцы его вилки, чьи глаза расширились от полного удивления, когда она вонзила свой нож для стейка глубоко ему в грудь.
Перевод: Zanahorras
Мистер Киндсей никогда не был в восторге от Рождества. По мере того как он становился старше и становился все более сварливым, ему это не нравилось еще больше. Когда молодая семья переехала в дом напротив него пару лет назад и сразу же начала устраивать экстремальные представления на открытом воздухе, чтобы вызвать праздничное настроение у местных жителей Седарвуд-Bэй, он решил, что Рождество - это только для придурков.
Найджел, глава семьи, проводил большую часть года, планируя показушно-большие диорамы и полномасштабные вертепы, создавая световое шоу, которое работало синхронно с рождественской праздничной музыкой. Там был бы надувной Санта-Клаус, прислоненный к дымоходу, ограждения из сахарного тростника вдоль подъездной дорожки и неизменная россыпь искусственных сосен, увешанных разноцветными безделушками, на лужайке перед домом.
Мистер Киндсей ненавидел все это. Больше всего он ненавидел видеть, как все остальные соседи падают в обморок вокруг Найджела посреди улицы, разинув рты и в нелепом изумлении уставившись на тщательно продуманную выставку. И Найджелу это нравилось. Он отвешивал поклон и купался в их лести, как будто был королем Седарвуд-Bэй. Мистер Киндсей насмехался над ними всеми из-за занавески в своей гостиной, бормоча себе под нос:
- Что за печальная кучка придурков.
Иногда, когда погода была теплее, фургон с мороженым парковался прямо перед домом Найджела. Когда он наполнял воздух повторяющейся мелодией, оповещая всех, кто находился поблизости, о его появлении, семья выбегала из парадной двери и мчалась к нему - отец, мать, мальчик и девочка предпубертатного возраста - визжа от восторга.
Мистер Киндсей, встревоженный пронзительным шумом, вскакивал со стула и быстро подходил к окну, чтобы выяснить причину переполоха. Он не был уверен в том, что ожидал увидеть, но надеялся, что это будет кровавое зрелище: жена Найджела, Фиона, скрюченная и искалеченная осью. Может быть, двое детей, смятых и сломленных, их маленькие тельца испытали на себе сокрушительный удар фургона с мороженым, когда он сбил их с велосипедов. Больше всего ему хотелось увидеть Найджела на коленях, с плотно закрытыми глазами и широко открытым ртом, застывшим в безмолвном крике величайшей муки.
Эта фантазия заставляла мистера Киндсея хихикать про себя, пока он не начинал плеваться и не выплевывал комок густой мокроты зеленого цвета себе на ладонь.
Как только телевизионная реклама начала оповещать о приближении праздников, мистер Киндсей понял, что Найджел скоро выйдет на лужайку и установит свой стенд. На то, чтобы все подготовить, ушла бы большая часть дня, и там это продолжалось бы, по крайней мере, целый месяц, привлекая зрителей даже с нескольких близлежащих улиц.
Мистер Киндсей считал, что кричащая демонстрация была жалкой попыткой завоевать обожание и благосклонность соседей. Он никогда не нуждался в комплиментах. Он никогда никого не беспокоил. Единственным исключением была пожилая леди, мисс Мадж, которая раньше жила по соседству. Она всегда так долго открывала дверь или шла к своим воротам, несмотря на то, что пользовалась вспомогательным средством для ходьбы. По какой-то причине, которую он не мог до конца понять, ее ледяная поступь очень беспокоила его. Бывало, он курил или мочился на улице, когда оборачивался, и она была там - двигалась вдоль ряда розовых кустов, как морщинистая седовласая улитка, - цыкала на него.
Однажды ночью, прикрываясь темнотой, мистер Киндсей прокрался к соседнему дому, чтобы заглянуть в ее окно. В другой раз ночью он заметил, что она упала и лежит ничком на линолеумном полу кухни. Она извивалась и едва могла издать хоть звук. Несколько ночей спустя он увидел, что она все еще извивается. Прошло еще несколько ночей, и он увидел, что она наконец замерла.
Около полудня мистер Киндсей стоял, прислонившись к дверному косяку своего парадного входа, и курил. Он наблюдал за Найджелом и парой его придурковатых приятелей на крыше. Они изо всех сил пытались установить огромную неоновую вывеску с надписью "РАДОСТЬ МИРУ" на наклонной поверхности. Несмотря на то, что вывеска была громоздкой и тяжелой, трое друзей громко смеялись, как будто то, что они пытались сделать, внезапно стало самой смешной вещью в мире.
Их смех беспокоил его. Он чувствовал, что это был смех слабоумных. На мгновение он представил их себе слабоумными, раскачивающимися взад-вперед, в то время, как неряшливая медсестра в накрахмаленном белом платье и чепчике кормит их ложками желе.
Фиона смотрела на них снизу вверх, прижав руку ко рту. Она отчаянно пыталась подавить собственный смех. И тот факт, что она просто смеялась, беспокоил его тоже.
Мистер Киндсей почувствовал, как у него скрутило живот при виде всего этого. Он щелчком выбросил окурок в соседний сад - мисс Мадж, будь она еще жива, стала бы ворчать по этому поводу - и ввалился обратно в свой дом, захлопнув за собой дверь.
Ближе к вечеру рождественская выставка Найджела была близка к завершению. Световое шоу еще не включили, но пухлый Санта-Клаус и все остальные надувные украшения были на своих местах. Сцена рождества, состоящая из деревянной конюшни, животных из стекловолокна, мудрецов и влюбленных родителей, смотрящих на младенца Иисуса в колыбели, занимала большую часть фасада. Все зрелище должно было освещаться стратегически расположенными прожекторами в саду. Мистер Киндсей ненавидел этого младенца Иисуса. Его отталкивала ненормально большая голова, из-за которой казалось, что у придурковатого ублюдка вода в мозгах.
Мистер Киндсей справлял нужду в кустах, когда заметил двоих детей Найджела, идущих по Седарвуд-Bэй. Они были на его стороне улицы, направляясь к его дому. Как правило, он поспешно возвращался внутрь, прежде чем они подходили слишком близко - он терпеть не мог находиться рядом с детьми в течение длительного времени. Однако на этот раз что-то заставило его остаться там, где он был.
Он поспешно застегнул молнию на брюках, не обращая внимания на мокрое пятно в промежности, которое обычно вызывало у него гнев. Как только дети в школьной форме отошли от него на небольшое расстояние и собрались перейти на другую сторону улицы, он поймал себя на том, что кричит:
- Эй, дети! У вас был хороший день в школе?
Дети с любопытством посмотрели на мистера Киндсея. Они его не боялись. На самом деле, они даже никогда раньше его не видели. Найджел и Фиона никогда не упоминали о нем. Они никогда даже не думали о нем дольше, чем на несколько мимолетных мгновений. Обычно, когда они это делали, примерно в это время года жители Седарвуд-Bэй выходили из своих домов, чтобы полюбоваться рождественской выставкой. Большинство соседей сказали бы Найджелу, как сильно они восхищаются его энтузиазмом по поводу праздника и тем, что он привнес немного веселья на тихую в остальном улицу. Только старик, который жил напротив них, никогда этого не делал.
Они считали его немного эксцентричным и замкнутым, но это не обязательно было плохо. Просто у некоторых стариков были свои забавные привычки. Все, что Найджел и Фиона знали о нем, это то, что его звали "Киндсей" и что он был моряком... или на флоте... что-то связанное с лодками или кораблями. Мистер Баллард, бухгалтер на пенсии, который жил со своей женой по соседству с Найджелом и сам недавно скончался, упомянул обо всем этом лишь однажды вскользь.
В конце концов, мальчик заговорил, в то время, как его сестра застенчиво отвела взгляд.
- Да, спасибо.
- Я видел вас двоих раньше. Bы живете через дорогу от меня. Я видел, как ваш папа и его друзья развешивали рождественские украшения. Они выглядят... прелестно.
Мальчик набрался смелости и уверенно заявил:
- У нас самый украшенный дом на всей улице!
Девoчка хихикнула.
- И папа говорит, что с каждым годом он собирается делать его еще больше и лучше!
Мистер Киндсей проглотил горький комок, подступивший к горлу.
- Звучит... отлично.
Он не был уверен, прозвучало ли это хоть немного искренне.
- Папа говорил, вы были моряком?
Настала очередь мистера Киндсея с любопытством посмотреть на своего собеседника. Только в его взгляде читалось легкое раздражение.
- Он так говорил? Что ж, это правда. Когда я был в море, я был сигнальщиком. Размахивал флажками, чтобы связаться с другими кораблями, что-то в этом роде. Семафор. Вот как это называется, - oн заметил, что теперь они оба обратили на него внимание. - Флажки - отличный способ донести свое послание до всех без необходимости говорить.
Пока мальчик представлял себе морские сражения и грохот пушек, мистер Киндсей заметил, что девочка игриво переминается с ноги на ногу.
- У меня внутри есть мои старые портативные флажки. У меня иx целая коллекция. Хотите увидеть? Тогда вы сможете рассказать своим родителям все о флажках мистера Киндсея. Я мог бы даже научить вас обоих, как пишутся ваши имена, просто размахивая флагами. Я думаю, вашему папочке это понравилось бы.
Ближе к вечеру мистер Киндсей услышал, как Найджел и Фиона стоят на улице. Их расстроенные голоса слились с хором других. Он предположил, что они принадлежали жителям, которые теперь вышли из своих домов не для того, чтобы похвалить Найджела, а чтобы утешить его и сказать ему и его жене, что им следует постараться не слишком беспокоиться об этих маленьких потерянных утятах.
Когда вечер сменился ночью, синие мигалки полицейской машины отразились от стены спальни мистера Киндсея. Он лежал в постели, закинув руки за голову, и улыбался в темноту.
Когда наступило утро, Найджел и Фиона сидели, обнявшись, в своей гостиной, у обоих были затуманенные от недосыпания глаза. Повсюду валялись пустые картонные коробки, на которых маркером были написаны слова, такие как "УКРАШЕНИЯ/МИШУРА/ГИРЛЯНДЫ", теперь лишенные всякого смысла.
Звук дверного звонка внезапно разнесся по всему дому. Найджел встал, чтобы открыть. Это была миссис Бaллард из соседнего дома, с пепельно-серым лицом, едва способная говорить. Найджел слышал бормотание других людей на небольшом расстоянии позади нее. Некоторые, казалось, плакали.
Фиона тоже это услышала. Она подошла к двери, и миссис Бaллард отвернулась от Найджела к ней с выражением отчаяния в глазах, таким же болезненно реальным, как их пропавшие дети. Миссис Бaллард выглядела так, словно увидела ужас, для описания которого просто не было слов. Она отодвинулась в сторону.
Найджел и Фиона сразу же заметили толпу, стоявшую у дома мистера Киндсея. В почву его палисадника были воткнуты два длинных деревянных флагштока. Они измеряли длину шестов, пока не достигли вершины, и в этот момент Найджел и Фиона одновременно издали оглушительный крик.
Найджел упал на колени, потянув Фиону за собой. На флагштоках висели два куска очищенной кожи длиной с тело - размером с мальчика и девочку. То, что когда-то было руками и ногами, развевалось на раннем утреннем ветру, а на лицах теперь были дыры вместо глаз.
Перевод: Zanahorras
- ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СТАТЬ ЧЕРТОВСКИ ТВЕРДЫМ! ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК?!
Рон был в ванной и ругал себя перед зеркалом над раковиной. Он так разозлился, что начал бить себя по пенису. Дорин слушала его из спальни. Она растянулась на кровати, уставившись в потолок и думая про себя: Отлично, вот он снова за свое...
В течение последних нескольких месяцев это были одна неудачная попытка за другой. Они перепробовали так много всего, что теперь все было как в тумане. Там были таблетки, купленные в Интернете, древние растительные лекарственные средства и советы врачей, друзей и психотерапевтов. Там была медицина нового времени и бабушкины сказки. Синие таблетки, прописанные его многострадальным врачом, приносили столько же пользы, сколько мятные леденцы для путешествий. Когда они увеличили дозу, Рон однажды потерял сознание, как только вошел в спальню, голый, если не считать черных сапог из воловьей кожи для верховой езды.
Дорин старалась изо всех сил. Иногда она примеряла целый ассортимент нижнего белья, а иногда вообще ничего не надевала. Она притворялась застенчивой с Роном, а потом, когда это не удалось, стала требовательной. Она купила целый набор секс-игрушек: фаллоимитаторы, анальные пробки, кляпы с шариками, кожаные хлысты - эзотерическую смесь хитроумных приспособлений, которые были знакомы таким, как Генрих Крамер[3]. Ничего из этого не принесло особой пользы. Рон просто заканчивал тем, что лежал на ней сверху, извиваясь, как пойманная рыба, и проклиная себя за то, что у него мертвый член.
Спустя несколько часов после их последнего вечера, когда дети ушли ночевать к друзьям, Дорин обнаружила, что роется в Интернете в поисках потенциальных идей. Она наткнулась на веб-сайт, описывающий эффективность ролевых игр и фантазийных инсценировок для оживления сексуальной жизни пар, которые стали вялыми. Нижняя часть ее тела болела и горела; в конце концов Рон растер ее до крови, поэтому она продолжала скрещивать и разжимать ноги, не в силах найти удобное положение, сидя на офисном стуле Рона.
Она сочла это еще одним способом попробовать в следующий раз, когда они оба почувствуют, что готовы принять вызов. Не помешает попробовать себя в ролевой игре. Различные возможные сценарии начали проноситься в голове Дорин по мере того, как она все больше проникалась этой идеей и даже немного возбуждалась. Возможно, в фантазиях Рона Дорин была бы соблазнительной начальницей, которая требовала, чтобы он помог снять ее стресс из-за приближающегося срока сдачи проекта. Или, может быть, он хотел бы, чтобы она была непослушной школьницей, отправленной к директору школы для какого-нибудь заслуженного телесного наказания. Да, - решила она, - ролевую игру определенно стоило попробовать.
После того, как она объяснила Рону детали своего предприятия по проведению исследований, она обнаружила, что он, на удивление, сговорчив во время мозгового штурма, в ходе которого они придумали несколько сценариев, которые могли бы опробовать вместе. Он вдоволь поколотил свои интимные места и свою уверенность в себе, поэтому был готов принять любые предложения, какими бы странными или нетрадиционными они ни были.
Честно говоря, Рон не был откровенен со многими идеями. Он просто не был творческим человеком. Однако Дорин чувствовала, что он о чем-то размышляет.
- В чем дело, милый?
Рон глубоко вздохнул, затем открыл рот, чтобы заговорить.
- У меня есть на примете сценарий, но я не уверен, что он тебе понравится. Я думаю, это могло бы сработать или, по крайней мере, быть чем-то, что стоит попробовать.
- Тогда расскажи мне.
- Ты могла бы... эм... - Рон почесал свою пушистую седоватую бороду: - ...притвориться мертвой.
- Что ты имеешь в виду? Как зомби? Это забавно.
- Нет. Я имею в виду, притвориться мертвой. Знаешь, лежи там, как мертвое тело.
- Я не уверена, что понимаю, - ответила Дорин.
Это было все, что она могла сказать, чтобы не лишиться дара речи от предложения мужа.
Рон начал все больше оживляться с каждой новой деталью своей идеи, которая, казалось, слетала у него с языка и врезалась в Дорин, заставляя ее чувствовать себя все более неуютно.
- Мы могли бы нанести на тебя белый грим... ну, знаешь... трупную краску. Сделать так, чтобы это выглядело так, будто из тебя выкачали весь цвет. Или зеленый макияж. Сделать так, чтобы это выглядело так, будто гниль начала проявляться.
Дорин подумала, что Рон, должно быть, шутит. В прошлом были предположения, которые ему не особенно нравились - одно, где Дорин предположила, что ему наставил рога самоуверенный нигериец, который управлял газетными киосками, было особенно примечательным.
- Хорошо, ха-ха. Это всего лишь предположение? Если ты не считаешь, что это хорошая идея, просто скажи. Тебе не обязательно подшучивать надо мной.
- Это мое предложение. Я действительно, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО думаю, что мы должны попробовать.
- Хм, это звучит... чересчур.
- Я знаю, это абсолютное безумие, но мы перепробовали почти все остальное. Давай просто сделаем это и посмотрим. Пожалуйста. Я в отчаянии.
Им удалось довольно убедительно изменить внешность Дорин. Вместе они отправились в магазин для вечеринок и купили огромное количество косметических наборов, в конце концов остановившись на том, что она выглядела как разлагающийся труп, найденный в реке. Рон провел начало их вечера, просматривая фотографии утонувших жертв в своем телефоне. Дорин не могла смириться с подобными вещами, поэтому она решила подолгу отмокать в ванне, прежде чем наносить макияж.
Теперь, когда преображение завершилось, она выглядела более подходящей для Хэллоуина, чем для вечера интимных отношений со своим мужем.
Дорин настояла на том, чтобы она надела свой новый шелковый пеньюар, а не изодранную, изъеденную молью одежду, которую Рон подобрал возле благотворительного магазина по дороге домой. Несмотря на его непрекращающиеся мольбы, это было единственное, на что она ни за что не согласилась бы. В конце концов он все-таки уступил, после некоторых увещеваний, как надутый подросток.
Она ждала, лежа поверх покрывала, когда Рон вышел из ванной, завернутый в бежевое полотенце. Он предпочитал не снимать майку, так как стеснялся своего обвисшего живота и мягких складок, свисающих на грудь, как печальные глаза ищейки.
В такие моменты Дорин видела своего мужа в другом свете. Он казался уязвимым и испуганным. Если бы этот вечер не был посвящен одному виду физической привязанности, она бы с радостью обняла его и позволила ему рыдать, как маленькому ребенку, в ее руках цвета тлена.
Несколько минут спустя Рон был сверху Дорин, непроизвольно дыша и хрипя ей в лицо, вслепую толкая ее в промежность. Черное и зеленое уже начали размазываться, оставляя пятна на наволочках, ее неглиже и белой майке Рона. Он делал все возможное, чтобы очистить свой разум от всех отвлекающих факторов и сосредоточиться только на влажности... и розовой, влажной, мясистой штуке... тугом отверстии смыкающемся вокруг его... мертвого члена.
Рон прекратил свою тщетную попытку. Снизу никакого движения.
- Это никуда не годится. Ничего не работает.
Макияж Дорин на Хэллоуин сделал ее теперь меньше похожей на труп, а больше на женщину, которая щеголяла размазанной татуировкой на все тело и лицо, сделанной тюремными чернилами.
- Подожди еще немного, милый. Спешить некуда.
- Это бесполезно. Я...
Дорин приложила палец к губам Рона.
- ...Подожди еще немного, милый. Сейчас... трахни меня, - соблазнительно вставила она.
Рон, испытывающий двойственное отношение к этому продолжающемуся притворству, подчинился. Он вернулся к толчкам, но теперь уже без особого энтузиазма. Дорин, всегда преданная жена, притворилась, что это было похоже на что-то другое, кроме удара кости о кость. Она простонала:
- Вот так, Рон! Вот так! Отдай это мне! Сильнее!
Он знал, что она делает все это для него, но не мог отделаться от ощущения, что ее плотские утехи были, в некотором роде, принижающими.
- Вот так! Трахни меня, Рон!
Он начал погружаться в Дорин все сильнее и настойчивее, по мере того, как ее стоны удовольствия становились криками сирены, а их тела становились тупыми орудиями неэффективности.
- Трахни меня, Рон! Трахни меня! Давай, Рон, трахни меня!
Глаза Рона были крепко зажмурены. Он все еще пытался представить себе что-нибудь, хоть что-нибудь, что взволновало бы его чресла. Сделав это, он внезапно осознал, что руки Дорин царапают его лицо.
Он душил ее подушкой - ее увещевания были приглушены весом его тела, придавленного к ее голове. Вопящие руки потянулись во все стороны, умудряясь лишь хвататься за воздух. Рон больше не толкался. Даже когда он открыл глаза и понял, что происходит, он продолжал прижимать подушку с еще большей решимостью, чем раньше.
Руки Дорин, в конце концов, обмякли и упали на матрас. Все стало тихим и неподвижным. Рон крепко прижимал подушку к лицу жены.
По мере того, как секунды превращались в минуты, Рон начал ощущать что-то возбуждающее под одеялом. Свободной рукой он пошарил в темноте. Дорин все еще была горяча, и он становился... жестким. Рон также чувствовал, как колотится его сердце под майкой.
Наконец, он отодвинул подушку в сторону, чтобы увидеть накрашенное лицо Дорин - ее глаза закрыты, челюсть отвисла. Рон нежно поцеловал ее в губы. Теперь он был напряжен, более напряженным, чем когда-либо на своей памяти. Легким движением бедра Рон оказался внутри своей жены. В этом месте он чувствовал себя в безопасности. Он хотел остаться там навсегда.
Перевод: Zanahorras
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
стиль латиноамериканской рубашки
около 1.83 м.
Генрих Крамер (ок. 1430 - 1505) - немецкий монах и инквизитор доминиканского ордена, автор известного трактата по демонологии "Malleus Maleficarum" ("Молот ведьм"), 1487, в котором описывается колдовство и одобряются подобные процедуры уничтожения ведьм, он сыграл важную роль в установлении периода судебных процессов над ведьмами в начале нового времени. Один из активных сторонников охоты на ведьм.