Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

Эдвард Ли & Джек Кетчам

" Расстройство Сна " 

“Я бы все отдал ради тебя”                  

    - Пожалуйста, прошу, не поступай так с нами, Клэр! - молил Родерик, сбегая по каменным ступеням огромного дома.

    С нами, - поморщилась Клэр. - Ему тридцать, а он все еще живет со своей мамочкой. Боже!

    Родерик сопел у нее за спиной, едва сдерживая слезы.

    - Я бы все отдал ради тебя!

    Сколько раз она слышал эту фразу за последние девять месяцев? Постоянно! Ну, почему до тебя никак не дойдет? Мне ничего от тебя не надо! - хотела закричать Клэр. Вместо этого она развернулась и сказала:

    - Пойми. Все кончено.

    Он с недоумением уставился на нее.

    - Но, почему? Все было так чудесно! И ты сама сказала, что всегда будешь со мной!

    - О, Родерик, не выдумывай.

    Родерик не выдумывал. Девять долгих месяцев назад, когда они только начали встречаться, именно так Клэр и сказала. Ей стукнул тридцать один год и моложе она уже не станет. А у Родерика были миллионы. Точнее у его мамаши.

    - Извини. Я просто не могу тебя больше видеть.

    Он снова поплелся за ней, шаркая ногами. 

    - У тебя… другой парень?

    - Конечно, нет! - снова солгала Клэр.

    Как смел он, обвинять ее в измене!

    Во всяком случае, Уорделл был не просто «другой парень». Он был всем тем, чем Родерик не был. Красивым, мускулистым, властным. И с членом, как у долбаного Диллинджера.

    Она открыла дверь своего «Ниссана 300ZX» - подарок Родерика на ее день рождения - и скользнула за руль.

    - Но, как же Париж?

    Клэр на секунду задумалась. В Париже могло бы быть весело. Но рядом как всегда будет маячить его мать. И этот Фадд - личный халдей старухи, больше похожий на гопника-отморозка.

    К черту Париж. Уорделл обещал свозить ее в Канкун как только закончит с делами.

    - Родерик, забудь про Париж. Я от тебя ухожу. Понимаешь?

    Похоже, он не понимал. Зато понял Фадд. Парень в длиннополой кожаной куртке на дальней стороне двора колол поленья электро-дровоколом. Взгляд, которым он наградил Клэр, был предельно ясен: Я бы с радостью засунул тебя в эту штуку и нарубил на мелкие кусочки. Фадд был очень предан семье.

    Мамаша Родерика, похоже, тоже была в курсе событий. Клэр чувствовала, как ее презрительный взгляд сверлит ей спину из окна гостиной.

    Старая шизанутая сука.

    Черт, да они тут все полные психи.

    - Любимая, давай вернемся в дом. Мы сядем у камина, я открою бутылочку «Луи XIII». Пожалуйста!

    Бога ради, теперь он еще и плачет.

    - Прошу, я бы…

    - Знаю, знаю, ты бы все отдал ради меня. Спасибо, Родерик, не надо, - oна захлопнула дверь и завела машину.

    - Ну, хоть скажи! - всхлипывал он за окном. - Скажи, что сделать мне чтоб доказать свою любовь!

    Для начала свали с дороги, ты, романтичное чучело.

    Выруливая со двора, Клэр видела в зеркале заднего вида, как Родерик упал на колени в шекспировских страданиях, и его мать, отворяющую большие дубовые двери и ковыляющую вниз по ступенькам, чтобы утешить свое чадо. А еще - сверкнувшие ей в след глаза Фадда.

    Бедный Родерик. Ты просто не знаешь что мне нужно.

    Уорделл знал.

    Она едва переступила порог своей квартиры, и вот уже сильные, ловкие руки расстегивают на ней блузку, и его язык в приветствии, скользит ей в рот.

    - Отшила этого придурка?

    Клэр кивнула. Сейчас, когда все случилось, она чувствовала себя немного виноватой.

    - Боже! Он был так подавлен. Как еще машину у меня не забрал.

    Руки Уорделла справились с блузкой и мяли ее обнаженную грудь.

    - Он не может забрать у тебя машину. Безмозглый педик выписал ее на твое имя, забыла?

   - Ну, могу поспорить, за эту квартиру он платить больше точно не станет.

    Член Уорделла выбрался из штанов. «Папочка Трах» или «Мистер Мясная Боеголовка», как он его называл. И не преувеличивал.

    - На хрен его и на хрен деньги его мамаши. Через пару дней я проверну одно дельце, и мы будем купаться в бабле. А сейчас, детка, я хочу твою попку. Прямо здесь.

    Он стянул с нее джинсы, опрокинул на диван и, опустившись рядом на колени начал одну из тех оральные прелюдий, в конце которых ее салазки всегда густо блестели от смазки. Язык Уорделла никогда не зацикливался на чем-то одном, с равным усердием обрабатывая оба ее отверстия. И это было чертовски здорово. В такие моменты она растворялась в жарких волнах всепоглощающей страсти.

    Ее уносило в другой мир - в волшебную страну горячего, влажного языка, где она была королевой, и наслаждение являлось ей обязательной данью. Расщелина задницы Клэр превращалась в игровую площадку, а язык Уорделла - в стайку детей, резвящихся на ней как обезьянки в клетке. Она и представить не могла, что в облизывании ануса может быть столько разнообразия, но Уорделл легко доказывал обратное, работая с наглой уверенностью эксперта. Его язык скользил, толкал, щекотал, выводил маленькие чувственные звездочки и закручивался в ней влажными водоворотами.

   - Твоей дырочке нравится, как я это делаю?

    Клэр, прерывисто дыша и постанывая, не стала искать ответ на этот, скорее риторический вопрос своего возлюбленного. Она лишь заурчала и вздрогнула всем телом когда…

   - А теперь я хочу попробовать вот этот пирожок.

   …его язык переместился выше на север. Анус Клэр, видимо, был для Уорделла просто легкой закуской, и теперь пришло время для основного блюда. Клэр заскулила от нахлынувшей на нее лавины чувств. Ее вагина, казалось, начала жить своей собственной жизнью, превратившись в окаймленную мехом, розово-красную икону, которая упивалась поклонением своих прихожан. В данном случае, от их лица выступал рот Уорделла. Язык его скользил вверх-вниз по оливке ее клитора, рот сосал сок из ее киски как фруктовый коктейль через соломинку. Уорделл делал это столь энергично, что Клэр уже была готова к тому, чтобы увидеть свою матку, лежащую на обивке дивана.

   - О-о-о, большой, горячий, чудесный, любимый язык! - завопила она. - Слижи мою киску так чтобы я охренела!

    Но Клэр и так уже давно охренела. Она была ошеломлена, восхищена, доведена почти до безумия. Токи удовольствия пригвоздили ее задницу к дивану. Клитор словно напрямую подключили к стенной розетке, и она стонала и кричала от счастья в пустой потолок. Как пятитонный шар, врезавшийся в опору дамбы, пришел ее первый оргазм. Дамба рухнула и слила свой резервуар. Вагина Клэр пульсировала, как пульсирует мужской член - толстый, здоровенный член - стреляющий длинными струями спермы.

   - Вот тебе еще кое-что, детка, чтобы ты забыла про своего богатого мамсика.

    Безусловно, он приуменьшал - потому что «кое-чем» это назвать было сложно. Клэр часто представляла себе промежность Уорделла как «Дом Громадины» - гигантский сэндвич из «Бургер Кинг». Его член был шедевром, вещью мистической красоты, хоть и пугал ее своими размерами.

    Уорделл перевернул ее, ставя в партер и без дальнейших увертюр, похоронил себя в ней.

    - Уверен, ты сможешь набить всю эту начинку в свой пирожок, - хихикнул он.

    Она не смогла. Не с «Мистером Мясная Боеголовка» неистово долбящим шейку ее матки. Не с «Папочкой Трахом», с грубостью сантехника прочищающего все глубины ее женственного лона. Клэр вытянула руку и ласкала яички Уорделла, огромные как бильярдные шары.

    Да он просто секс-машина какая-то!

    Уорделл двигался в ней с мощью парового молота, с каждым ударом вдавливая Клэр в диван и выбивая воздух из ее легких.

   - Да, да, - стонала она. - Да! Задвинь его в меня так глубоко, как только сможешь!

    Ехидно хрюкнув, мужчина подчинился. Внутри себя Клэр почувствовала, как его член словно по волшебству увеличился еще на три-четыре дюйма. Это была мучительная смесь боли и умопомрачительного удовольствия.

   - Сейчас, - пообещал ей Уорделл, - я закручу своего малыша в твоей гаечке так туго, что когда кончу, у тебя из носа забрызгает. Нужен будет самый большой платок в мире, чтобы потом ты смогла высморкать все это.

    И тут…

    На полпути к кульминации для них обоих, зазвонил телефон.

    Автоответчик мигнул и включился: «Привет, это Клэр, сейчас меня нет дома, поэтому оставьте…»

   - Бога ради, это что, такая долбанная шутка? - спросил Уорделл.

    БИИИИИИИИИИИП.

    Нет, нет, нет, - взмолилась Клэр. - Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не…

   - Я сделаю все, что ты захочешь, любовь моя, - сказал Родерик отвратительным гнусавым голосом. - Я бы все отдал ради тебя…

    Похоже, Уорделла нисколько не заботило то, что сейчас их половой акт фактически проходил в трех лицах. Скорее он даже нашел это забавным. Не то, чтобы Клэр возражала. Оргазмы не заставили ее долго ждать, последовав один за другим. Если Уорделл и испытывал недостаток в утонченности, он легко восполнял его напором и энергией. Кроме этого Клэр почти ничего о нем не знала. Он не рассказывал ей о своей работе, упомянув лишь как-то, что просто «толкает товар», и Клэр никогда не спрашивала, что это за «товар», хотя сильно сомневалась, что это что-то легальное. Уорделл был мускулистым, грубоватым и невероятно красивым. А еще таким… железобетонным. И сейчас ей этого казалось достаточно.

    Но ночь она проспала урывками.

    Родерик разрушал ее сны. Родерик, кто днями напролет строчил стишки, и души не чаял в своей матери (богатство которой, как Клэр прочитала когда-то в «Форбс», приближалось к цифре с восемью нулями). Родерик, кто усаживал ее в свой консервативный серый «BMW» и возил по самым дорогим клубам, ресторанам и шоу. Родерик, кто каждую неделю дарил ей подарки (в основном это были ювелирные украшения), оплачивал ее квартиру, купил ей машину и оставлял эти восхитительные конверты с наличными у нее под подушкой. Неплохо для девушки, разменявшей тридцатник. Если бы…

    …не его мать. С кожей, как жеваная бумага. С лицом, покрытым толстым слоем косметики. С вечным сарказмом в голосе. Иногда Родерик приглашал Клэр в их особняк на «романтический вечер». Посиделки у камина, рюмочка «Кордон Блю», и - что неутешительно для нее - преждевременная эякуляция Родерика. Его мать всегда встречала их, сухо кивая из глубины гостиной, и бросая в сторону Клэр одну из своих многозначительных фраз типа: «надеюсь, ты хорошо позаботишься о моем мальчике», или «такие милые мальчики как мой Родерик просто подарок для дамочек на вроде тебя». Да пошла ты! - хотелось крикнуть ей Клэр. Но она продолжала улыбаться. Маме.

    Так жить становилось невыносимо.

    Положение еще больше усугублял их дворецкий Фадд, с лицом таким же милым как фотографии на стенде «Их разыскивает полиция». Всегда молчаливый и хмурый, всегда в одной и той же длиннополой кожаной куртке, перчатках и черной водительской шапке. Клэр постоянно ловила на себе его угрюмые взгляды. Она могла только гадать, сколько старая карга платит ему, за то, чтобы он присматривал за ее древней киской.

    Посыл был ясен: мать Родерика позволит Клэр копаться в их золотой жиле, до тех пор, пока та «хорошо заботиться» о ее «мальчике».

    Это было как две стороны монеты. С одной - Родерик был ласковым, отзывчивым, любящим ее романтичным юношей. С другой - тело его было рыхлым, в складках жира и бледным как рыбье брюхо, член маленьким и тонким как сосиска. И, как правило, проливающий семя задолго до того, как дело доходило до чего-то серьезного.

    Однажды, обнимаясь, она случайно задела пальцами его промежность.

    - Упс! - сказал он, и показал ей мокрое пятно на своих, пошитых на заказ итальянских брюках.

    Ночами они пытались делать это в кровати, но Родерик пускал лужицу на ее животе быстрее, чем Клэр успевала раздеться.

    - Ты так взволновала меня, что я просто не в силах был сдержаться, - оправдывался он.

    Не было никакой возможности даже сосать его член, тот выстреливал раньше, чем попадал в ее рот. А от его собственных попыток делать ей кунилингус толку оказалось столько же, как от козла молока.

    В итоге Клэр на долгие месяцы осталась наедине со своим пальцем.

    Нет уж. Рестораны и конверты с наличными уже не могли скрасить такую жизнь, и мать Родерика в довесок со своим вечно хмурым Фаддом, лишь ускорили ее решение.

    А еще к тому времени она встретила Уорделла. Кто знал, как заполнить все те ее места, что Родерик так и оставил пустым. Как современная женщина, я просто обязана стремиться повысить свой личный, духовный и социальный статус, - убеждала себя Клэр. - И размер полового члена.

    Ну почему Родерик никак не мог это понять? Они просто не созданы друг для друга.

    Клэр не желала ему зла. Она искренне надеялась, что со временем он встретит свою абсолютно фригидную пассию таких же голубых кровей и будут они жить долго и счастливо. Но…

    Она слышала, как некоторые парни тяжело переносят разрыв отношений. Буквально сохнут от неразделенной любви. Доходят до… крайностей.

    Клэр надеялась, что все обойдется. Но, было что-то, от чего кошки скребли у нее на душе. Что-то в той несчастной фигуре Родерика на дороге. В его глазах. И в этом отчаянном…

    …Я бы все отдал ради тебя!

    Прошу, Родерик, мне ничего от тебя не надо. Все что мне было нужно, я уже взяла в другом месте.

    - Эй, сдобные булочки, - Уорделл проснулся и подталкивал ее чем-то сзади. И явно не руками.

    Превосходная возможность отвлечься и Клэр с удовольствием ею воспользовалась. Добро пожаловать в гнездышко, птенчик. Головка члена Уорделла быстро разрослась у нее во рту до размеров молодого яблока.

    - Да, детка! Высоси хорошенько моего петушка! Давай, сладенькая! Сцеди эти горячие сливки прямо из его красного клювика!

    Замысловато.

    И она сделала это. Потом скользнула мизинцем в его анус, стимулируя простату, и яички Уорделла выбросили еще одну обильную порцию спермы. В то же самый миг, в голове ее пронеслась мысль о Родерике.

    Боже, Родерик! Сгинь!

    …Я бы все отдал ради тебя!

    Это чертово обещание. Что он вообще имел в виду?

    Что бы он ей отдал?

    Свои деньги? Наследство?

    Свою жизнь?

    О-о-о, только не это. Она не думала, что была к такому готова. Определенно нет. Но, самое время задуматься. Что если упёртый гадёныш захочет ей что-то доказать?

    Был ли Родерик склонен к суициду?

    Вроде нет.

    Даже если и был, рядом всегда его мамаша и Фадд. Они живо упакуют его, на столько, насколько нужно, чтобы вся эта дурь выветрилась из его головы.

    Кроме того, он названивал ей каждый день. К счастью пока всегда в отсутствие Уорделла. Но Клэр уже начала ненавидеть звонок своего телефона.

    Прошу, вернись, милая, дорогая, любимая, пожалуйста, пожалуйста, нам суждено быть вместе, я бы все отдал ради тебя… Господи!

    Она ни разу не взяла трубку. Но его взывания переполняли ее автоответчик.

    А ночью он преследовал Клэр в ее снах.

    Родерик в ванне с перерезанными запястьями. Родерик с посиневшим лицом в своем «BMW». Родерик застреленный, отравленный, повешенный…

    И его мать в роли камео. Стоящий у нее за спиной хмурый Фадд, скрипит кожаными перчатками, сжимая, разжимая кулаки. Ты хорошо заботилась о моем мальчике, дамочка? - каркает старуха-сновидение. - Хорошо заботилась о моем мальчике? Хорошо заботилась…

    Каждый кошмар заканчивался одинаково. Мертвый Родерик широко разевает черный рот, заполненный гноем и личинками, и хрипит замогильным голосом: Я бы все отдал ради тебя.

    Уорделл стал ее машиной для забвения. Она трахала и сосала его до тех пор, пока маленький засранец не исчезал из ее головы. И это работало. Пока истощенная, она, в конце концов, не проваливалась в сон. Там ждал ее Родерик.

    Я бы все отдал ради тебя.

    Однажды утром, когда Уорделл был в душе, насвистывая «Люби меня нежно», зазвонил телефон. Клэр схватила трубку.

    - Родерик, прекрати меня доставать!

    - Клэр, ну пожалуйста, - заскулил он. - Давай поговорим. Я сейчас приеду.

    - Нет!

    - Постой! Не вешай трубку! Мать с Фаддом на две недели улетели в Париж. Дом будет лишь для нас двоих. Прошу, приезжай!

    - Я не приеду. Я не хочу тебя больше видеть! Понимаешь?

    - Бла, бла, бла… я ведь так тебя люблю! Ну, хоть скажи мне, почему…

    - Потому, что ты толстый, устроит?

    - Я похудею.

    - Ты бледный как альбинос.

    - Я куплю солярий.

    - В твоем теле нет ни грамма мышц.

    - Буду ходить в тренажерный зал. Начну качаться. Обещаю.

    Как горох об стену. У меня просто нет выбора, - решила она.

    - Ты кончаешь меньше чем за десять секунд, и у тебя маленький член!

    Жестоко? Да. А что ей еще оставалось делать?

    - Сексопатолог. Я запишусь к сексопатологу! И закажу один из тех имплантатов…

    Клэр хотелось выть. Она знала, что услышит дальше.

    - Потому что, любовь моя, я бы все отдал ради…

    Трубку вырвали у нее из рук. Уорделл голый и мокрый стоял рядом, его член подпрыгивал как трамплин.

    - Слушай сюда, маленький тупоголовый педик. Забудь этот номер, сечёшь? Или получишь под сраку так, что твои яички у тебя из ушей выпрыгнут. Я приду в этот твой богатенький дом, сожгу его на хрен дотла и обоссу весь пепел. Потом зарою тебя в нем по шею и насру тебе на голову. А когда твоя старая ослиная мамаша отсосет у меня хер, я закопаю ее рядом с тобой и насру на голову ей. Ты меня понял, выкидыш? 

    Боже. Клэр надеялась, что он понял.

    Уорделл швырнул трубку.

* * *

    На следующий день Уорделл «сорвал» свой «большой куш» и они улетели в Канкун тем же вечером. Месяц в раю. Клэр надеялась поработать над загаром, но скоро выяснилось, что работать она будет исключительно на свое либидо. В принципе, она не возражала. Член Уорделла всегда стоял как бетонный столб, а его яйца были настоящей фабрикой спермы, работающей круглые сутки без перерыва на обед.

    Кошмары прекратились.

    И исчезли все мысли о Родерике. Клэр осознала это в одну из ночей, когда член Уорделла таранил ее горло, и его яйца лежали у нее на глазах, как солнцезащитные очки. Секс освободил ее. И она не могла нарадоваться такому откровению.

    Если разнообразие жизни можно было попробовать на вкус, то каждый день и каждая ночь их каникул предлагали Клэр досыта наесться большими красными перцами. И, если уж быть метафоричным до конца, Уорделл никогда не отказывался подлить своих горячих сливок в чашечку кофе Клэр. Откуда у него столько сил? - поражалась она.

    Но лучшим из всего было то, что Родерик, наконец, пропал из ее головы. Из ее снов.

    Навсегда!

    Уорделлу пришлось прервать отпуск на неделю раньше - внезапно возник новый «бизнес-план». Один «клиент» заинтересовался его «продуктом». Клэр в одиночестве проводила на пляже дни. Ночами мастурбировала в своей постели. Все, о чем она могла думать так это о постоянно твердом члене своего возлюбленного, его шарах полных горячей спермы и его неистовом сексе с ней. Желание быть трахнутой Уорделлом стало для нее сродни коробки дорогих конфет брошенной на колени шоколадному наркоману.

    Клэр не выдержала и покинула Канкун, когда до конца отпуска оставалось еще четыре дня.

    Весь перелет обратно она была так возбуждена, что еле сдерживала себя, чтоб не залезть рукой под юбку. Когда самолет приземлился, и Клэр добралась до своей машины, она, наконец, смогла это сделать.

    Автомобиль Уорделла стоял у ее дома на том же самом месте, где и всегда. Схватив в охапку сумки, Клэр бросилась в квартиру.

    - Уорделл? Сладенький?

    Тишина.

    - Твои Сдобные Булочки вернулись домой.

    Бросив сумки, она помчалась в спальню. Увидела его. Закричала.

    Уорделл с лицом темно-бордового цвета лежал на кровати.

    - Парашютная стропа лучше всего, - Фадд, в своей неизменной кожаной куртке и перчатках, возник перед ней из-за угла. - От рояльной струны порой бывает грязновато. А нейлоновая леска не надежна. Я использовал ее на той шлюхе, что была у Родерика до тебя, и проклятая тварь оцарапала мне лицо. Назад он получил ее такой, что без слез и не взглянешь.

    Клэр смотрела на глубокую странгуляционную борозду, врезавшуюся в шею ее любовника. Лицо Уорделла раздулось и стало похожим на уродливый шар.

    - Ты должна была слушать свой автоответчик, - сказал Фадд. - Старушка, мягко говоря, от всего не в восторге.

    Он шагнул к ней, и Клэр закричала снова.

    Я использовал ее на той шлюхе, что была у Родерика до тебя…

    Но это была не удавка. Это был платок, пропитанный хлороформом.

* * *

    Очнулась Клэр в комнате Родерика. Она узнала ее мгновенно. Несмотря на то, что мысли в ее голове кружились как осенние листья на ветру.

    - Ох, дамочка, - его мать сидела напротив в антикварном кресле, выпрямив сухую, как тростина спину. Фадд стоял позади. - Ты ведь должна была заботиться о моем мальчике.

    - Мы… мы расстались, - Клэр с трудом ворочала языком.

    - Расстались? Да ты бросила его, тупая, эгоистичная дырка! Мой Родерик - просто подарок для дамочек на вроде тебя! Знаешь, не ты первая кто поступает с моим сыном подобным образом, и Фадд всегда был достаточно любезен, чтобы, в конце концов, дать им всем то, чего они заслуживали. Но ты? Так уж сложилось, что у меня нет сердца. Но Родерик и вправду тебя любит, - oна вздохнула, обвислая грудь шевельнулась под старомодным платьем. - Ты должна была слушать свой автоответчик, дамочка.

    Клэр начало трясти.

    - Я… я была в отпуске.

    - Знаю. Резвилась с этим отвратительным наркодилером. К сожалению, мы с Фаддом тоже отсутствовали. Но если бы ты слушала автоответчик, ничего бы этого не случилось.

    - Этого - чего?

    - Бедный Родерик. Он милый мальчик, да, возможно, немного эксцентричный в некоторых способах доказать свою любовь. Фадд нашел его там… во дворе.

    Разум Клэр начал медленно погружаться во тьму. Кошмары вернулись. Родерик застрелился. Принял яд. Повесился.

    - Он… мертв?

    - Нет, - старуха улыбнулась какой-то странной улыбкой. - Слава Богу, нет.

    Хмурый Фадд вставил кассету в магнитофон стоящий на серванте и вышел в соседнюю комнату.

    «Привет, это Клэр! Сейчас меня нет дома, поэтому оставьте…»

    Потом голос Родерика: «Клэр! Любовь моя! Ну почему ты мне не веришь? Хочешь, я докажу тебе? Докажу, как сильно я тебя люблю! Докажу, что все готов отдать ради тебя! Слушай!»

    Пауза. Хруст. Короткий вопль.

    - Это, - прокомментировала старуха, - мой сын отрезал себе мизинец ножницами по металлу.

    Кассета продолжала крутиться. Родерик рыдал. «Вот! Вот мое доказательство! И каждый день, что прожит без тебя, я буду отрезать себе по части тела. Пока, Клэр».

    Клэр вспомнила уроки математики и побледнела. Ее не было больше трех недель.

    Фадд вернулся с каким-то свертком в руках, положил его на кровать, развернул и отступил в сторону.

    У Клэр спёрло дыхание. Мир вокруг застыл. Потом ее согнуло пополам, и она вырвала прямо на дорогой персидский ковер.

    - Клэр! Ты здесь! Я знал, что ты ко мне вернешься! - бледное лицо Родерика светилось от счастья.

    - Десять пальцев на руках, десять на ногах, - oн гордо ухмыльнулся. - Потом пришлось использовать жгуты и ножовку. С ногами и левой рукой все было просто. Но вот правая… Спорю, ты ни за что не догадаешься, как я это сделал!

    Ее вырвало снова.

    - Я заполз на поленницу, затянул жгут зубами и сунул ее в тот дровокол во дворе. Ты бы видела! Как по маслу!

    Клэр знала, что до конца своих дней не забудет то, что сейчас видит. Родерик на кровати. Без рук, без ног. Говорящее туловище.

    - Теперь ты веришь мне? Веришь, что я готов все отдать ради тебя?

    Она смогла выдавить только одно слово.

    - Да.

    - У вас двоих еще вся жизнь впереди, - сказала старуха, поднимаясь с кресла и ковыляя к двери. - Уверена, со временем все наладиться. Конечно, сейчас Фадд останется с вами, чтобы удостовериться в том, что ты со всем справляешься.

    - Справляюсь с чем?

    Фадд улыбнулся. Рука в перчатке покрутила удавкой.

    - Со своими обязанностями, - сказала ей мать Родерика. - И давай без фокусов. Это справедливо, - oна еще раз окинула Клэр строгим взглядом. – Я очень надеюсь, что ты хорошо позаботишься о моем мальчике.

    Фадд запер за ней дверь. Он дал Клэр пару секунд, чтобы осознать, о чем говорила старая леди. Потом указал ей на кровать.

    - Снимай одежду и принимайся за дело. Не заставляй парнишку ждать.

    - Любовь моя, - пролепетал Родерик. - И пока смерть не разлучит нас! Как же чудесно мы проведем время.

    Была одна часть, которую он себе не отрезал, и она медленно поднялась Клэр на встречу.

    Ну…

    …почти поднялась.

перевод: Павел Павлов

“ Любовные письма из тропического леса ”

    Дорогая Клара.

    Эта поездка оказалась невероятно замечательной. Ты бы удивилась, насколько сильно я бы хотел, чтобы ты была здесь со мной! Это место превосходное, оно настолько красивое, что вряд ли у меня найдутся слова описать его! Тропический лес - это целый мир, изобилующий жизнью и наполненный невероятно странной красотой. Мы с командой сделали уже несколько примечательных находок, и только лично я нашёл полдюжины новых видов Thallophyta, которые ранее никогда не были каталогизированы. Я просто невероятно взволнован, но...

   Почему ты ещё не написала мне, Клара?

    Ты же не сердишься на меня из-за нашей ссоры. Я даже думать об этом не хочу, если честно. То, что я тебе тогда наговорил, я наговорил из-за глупой ревности. Я хочу, чтобы ты знала, что я очень сильно тебя люблю. Я хочу быть честным с тобой, Клара, ведь что в этом мире может быть важнее честности между любящими друг друга людьми? Я знаю, что ты всё ещё любишь меня. И я также знаю, что как только я вернусь, наша любовь расцветёт с новой силой, как прекрасные ночные цветы, растущие здесь, нежно раскрывающиеся друг другу в темноте.

    А до тех пор я буду мечтать о нашей встрече с нетерпением. Помни, моё сердце принадлежит только тебе.

* * *

    - Готов погонять гусака?   

    Страйкер выехал со станции и поехал мимо административных зданий. Кампус мерцал под палящим летним солнцем ослепительно зеленой дымкой.

    Билкc скучал рядом на пассажирском сиденье. Страйкер ему наскучил, работа в кампусе наскучила, да и сам он, черт побери, был скучен самому себе. Их работа была невероятно скучной, и единственное, что могло хоть чуть-чуть поднять ему настроение, так это образы первокурсниц в нижнем белье… хотя, пожалуй, это были единственные мысли в его голове.

    Да, он был готов.

    Устраиваясь на эту работу, Билкc был готов к скуке смертной на работе. И он не жаловался. Собственно, это была одна из причин, почему он покинул свою прежнюю работу - он больше не мог справляться с окружающим его насилием. Однажды он зашёл в прачечную и обнаружил там двух своих приятелей, выпотрошенных и висящих вверх тормашками, как какие-то олени. Медэксперты отметили, что сначала их гениталии были сожжены паяльной лампой. В другой раз Билкc и его напарник приехали на обычный вызов о шумных соседях, к своему удивлению, они обнаружили, что какой-то “Аптечный Kовбой” забил до смерти собственную жену монтировкой. Они застали его вытаскивающим монтировку из головы своей благоверной. В спальне они нашли то, что осталось от маленькой девочки, она была изрублена на куски, как мясное ассорти. Еще один ребенок лежал в ванне.

    Нахуй это дерьмо, чувак!

    В тот момент он и решил бросить свою прежнюю работу.

    А здесь, в колледже, единственные серьёзные вызовы были в основном о шумных подростках, мешающих спать окружающим в два часа ночи. Сейчас кампус находился на летней сессии. Так что никаких пьяных студентов не было и в помине. От безделья Билкc заприметил и начал следить за симпатичной аспиранткой кафедры ботаники Кларой Холмс.

    Сколько раз я мастурбировал, думая об её прекрасном теле? - подумал он. - Сколько раз я занимался сексом с собственной женой, представляя, что трахаю Клару?

    - Ты сегодня какой-то тихий, - заметил Страйкер за рулем патрульной машины. – Что, Барбара измотала твой язык сегодня ночью?

    - Мне скучно, - oтветил Билкc. - А ты мне только гадости говоришь.

    Страйкер засмеялся. Его смех напоминал кудахтанье ведьмы из «Волшебника страны Оз». Билкc ненавидел смех Страйкера.

    - Ну, долго скучать не придётся. Я взял новый бинокль, о котором я тебе говорил. “Bushnells”, чувак, с увеличением. Мы сможем сосчитать волоски на ее дырке, когда она будет лежать на животе.

    Для Билкca это была отличная новость. Конечно, наблюдение за аспирантками и студентками с биноклем не совсем приравнивалось к подобающему поведению охранников кампуса, но Билкc не видел в этом ничего плохого. Он считал, что если Бог создал женщин такими красивыми, то подглядывания за такими милашками, как Клара Холмс, в каком-то эзотерическом смысле соответствовало воле Творца. А особенно, за такой крепко сбитой, фигуристой, сексапильной красоткой, раскаленная докрасна. Кроме того, у такой работы было чертовски мало льгот, и это, в конце концов, была одной из них.

    Каждый день в полдень она лежала на траве и загорала перед зданием кампуса, Билкc знал наизусть её: прекрасная загорелая кожа, блестящая от лосьона, ноль жира в теле, груди третьего размера с сосками, выпирающими на концах, размером с кончик большого пальца, и из одежды - только белое бикини…

    Иисус бы и сам передернул на неё, - думал Билкc.

    - Я видел, как она выходила из северной администрации на днях, - сказал Страйкер. - Без лифчика. Она была одета только в обтягивающий мини-топ и шорты, из-под которых торчала ее задница! Господи, мне трудно поверить, что такая цыпочка встречалась с таким ботаном, как Моли. Держу пари, что его пидерастический хуишка так и не побывал у неё во рту.

    - Минуточку, - сказал Билкc. - Моли?

    - Говард Моли. Ассистент профессора кафедры ботаники. Ну, ты знаешь. Парень, который умер.

    - Говард Моли? О, да, вспомнил, я читал статью в университетской газете. Его прикончил какой-то гриб или грибок. Парня отправили в тропический лес на Смитсоновский Грант. А после он умер. Но… разве он встречался с Кларой Холмс?

    - Ну, по крайней мере, я слышал, что пару месяцев точно. Как я понял из рассказа одного парня, она встречалась с ним только из-за денег его семьи, но при этом трахалась напропалую с другими парнями…

    Билкc вздохнул. Некоторые вещи просто не могли уложиться в его голове. Моли встречался с Кларой Холмс, а эта девушка была во много раз красивее Шерон Стоун. У Моли должно быть было Лох-Несское чудовище в штанах.

    - Ну, как я уже сказал, она встречалась с засранцем только из-за денег, - напомнил Страйкер.

    - Ещё бы.

    - Чувак, а самое смешное то, что она бросила его за месяц до того, как он сдох.

    Страйкер припарковался на заднем дворе библиотеки и потянулся за биноклем.

    - Эй, не смотри так грустно, дружище. Эта дама - самый большой и крутой хер в кампусе. Все это знают. Эта цыпочка изменяла Моли направо и налево, она отсосала больше членов, чем я выкурил сигарет.

    Это было очень много, - подумал Билкc. - Чертов ублюдок курит по три пачки в день, и это только те, что вижу я.

    - Как тебе нравится это дерьмо? - ворчал Страйкер. Он смотрел в бинокль. - Первый день чертова лета, а ее здесь нет. Бля, я так хотел посмотреть на её сладкую попку. Блядь!

    Блядь!

    Страйкер был прав, из-за её отсутствия Билкc приуныл ещё больше.

    - Давай подождём, - предложил он, стараясь придать своему голосу оптимизма. - Может быть, она задерживается? И вообще, что нам делать? Бороться с преступностью? - Билкc достал сигарету “Мальборо”, зажег спичку и остановил огонь перед лицом. - Кстати, а как умер Моли?

* * *

    Первое письмо пришло через неделю после его отъезда. Она ясно это помнила, даже сейчас, через неделю после его смерти.

    Ее память была фотографической. В вопросах, касающихся Говарда, сейчас ей его было почти жалко.

    Дорогая Клара, - начиналось письмо. - Я чувствую себя ужасно из-за нашей ссоры. Я хочу забыть этот инцидент. Сможем ли мы? Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, так ведь? Что мне делать? Я не знаю. Напиши, пожалуйста, мне и расскажи о своих чувствах, напиши, что тоже меня любишь. Сделай меня самым счастливым человеком на свете.

    Я ужасно по тебе скучаю, дорогая.

    С любовью, Говард.

    И тогда она поняла, что он не понимает намеков.

    Итак, она встречалась с ним пару месяцев. У его родителей было огромное состояние! Какая нормальная девушка не попробовала бы встречаться с таким парнем! Может быть, им стоило пожить какое-то время вместе? - подумала она. - Заполучить часть его наследства и обеспечить себе жизнь? Ведь браки могут быть короткими. Очень короткими…

    Она попробовала его, так сказать, проверила воду.

    И решилa, что купаться не стоит.

    К ее превеликому раздражению, Говард был патологическим тупицей. Он не танцевал, не ходил в кино, этот засранец даже ни разу не пригласил её ни на одну из студенческих вечеринок. Всё время был занят чтением о грёбаных грибах! Естественно, Клара интересовалась ботаникой, как-никак это был самый легкий курс в колледже, но она не была одержима всем этим дерьмом. Говард целыми сутками корпел над ботаническими журналами, как большинство парней - над порно-журналами. И ещё одна вещь ее безумно бесила в Говорде - у него не было ни рвения, ни желания удовлетворить её сексуальные потребности.

    А у такой девушки, как Клара, было много таких потребностей. Но, естественно, она заполнила это недоразумение с другими парнями, наплевав на бедного Говарда.

    Её это совершенно не беспокоило.

    Он уделял ей слишком много ненужного внимания. Цветы и детские проявления нежности были не для такой девушки, как она.

    Так что, они немного поссорились из-за этого. Во всяком случае, Говард так это назвал. Она бросила его за ужином, а потом неделю не отвечала на его звонки, надеясь, что он поймёт, что она хотела ему этим сказать.

    К тому же Говард был не только скучным, но и к тому же совершенно тупым. Он заявился в ее общагу сначала заинтересованный и обеспокоенный, думая, что с ней что-то не так.

    - Что, черт возьми, тут происходит? - потребовал он ответа.

    Она прибиралась в комнате, изображая какую-то нервную энергию в сочетании с несчастным выражением лица и, ну, может быть, немного кокаина. Двойной удар. Это почти всегда срабатывало.

    Она взяла чулок, немного потрепала его в руках - хотя и не настолько, чтобы запустить эту чертову штуку - и со вздохом повернулась к нему.

    - О, Говард, - сказала она, вздохнув. - Я не знаю, чего хочу.

    - Спустя шесть месяцев? Ты не знаешь?

    - Неужели прошло столько времени?

    - Да!

    - Просто то, что мне нравится, ты, кажется, ненавидишь…

    - Что ненавижу? Мне всё нравится, что и тебе!

    - Господи, Говард, тебе нравится ужинать вместе, гулять, сидеть у костра, играть в шахматы. Но, знаешь ли, мне нравятся помимо этого ещё и вечеринки, клубы, черт, мне пиздец как нравится ходить на танцы!

    - Танцы!

    Она не любила, когда на неё кричали. И поэтому она закричала в ответ:

    - Да, блядь, танцы! А ты ни разу меня не водил на них! Ты не танцуешь, не ходишь в кино, если в нем нет субтитров и двадцать старых французов не сидят и пьют в нем вино. Ты, блядь, хоть знаешь, кто такой Арнольд Шварценеггер, черт возьми?

    Естественно, дело было не только в танцах. Говард Моли был патологической занудой. Он носил брюки из полиэстера, фланелевую рубашку на пуговицах с карманом на груди, полным ручек, ходячее пугало, одним словом. Кроме того, у него были длинные волнистые волосы, которые Клара ненавидела у мужчин. И ко всему он ещё и трахался, как марионетка на ниточках.

    Говард не понял её.

    - Ты хочешь порвать со мной из-за танцев? Разве любовь не важнее танцев?

    - Говард, я никогда не говорила, что люблю тебя.

    - Говорила!

    Клара вспомнила:

    - Это совсем не то, я была… пьяна.

    - Пьяная, отлично, просто замечательно!

    Он топал, взад-вперёд расхаживая по своей комнате, размахивая тощими руками, как ощипанный цыпленок, пересчитывающий список своих обид.

    - Ты общаешься со мной, ты занимаешься со мной сексом, ты говоришь, что выйдешь за меня замуж, ты говоришь, что любишь меня…

    - О, Говард, я не говорила тебе этого.

    - А теперь ты вдруг не знаешь, чего хочешь, и говоришь, что лучше пойдёшь на танцы, чем останешься со мной. Замечательно. Это очень по-взрослому. С такими принципами ты далеко пойдёшь по жизни.

    К черту все это, - подумала она. - С меня хватит!

    - Говард.

    Он остановился и посмотрел на неё. Её тон был очень холодный. Ей было очень легко сказать это.

    - Просто уходи, Говард, - сказала она, - просто уйди.

    Она видела, как его лицо побледнело, и тонкая нижняя губа начала дрожать. А потом он рванул мимо неё к двери.

    - Прекрасно! Я ухожу, как ты того и хочешь! Развлекайся на своих танцах, Клара.

    Она открыла ему дверь, и он, бормоча что-то себе под нос, вышел в коридор.

    - Надеюсь, ты найдёшь там, что ищешь. Ты предпочла танцульки зрелым, честным отношениям с человеком, который тебя действительно любит. Это здорово, это…

    Она не дослушала и захлопнула дверь.

    - Замечательно! - услышала она его крик через дверь. - Иди, протанцуй свою жизнь нахуй!

    Господи, Говард, - подумала она. - Ты даже не можешь уйти нормально.

    И теперь, размышляя об этом, смывая сперму Джонни со своего лица, она задавалась вопросом, что же с ним произошло в том тропическом лесу.

    Она удивлялась, почему она вообще думает о нём, когда в ее жизни появился такой парень, как Джонни. Джонни с его великолепным загорелым телом. Чей IQ был, вероятно, близок к размеру его пениса - что-то около двадцати сантиметров.

    Она оценила своё обнаженное тело в зеркале - высокие груди, аккуратные соски, темно-блондинистая прическа, полосочка на лобке - но всё же ее мысли были заняты другим.

    Она отказывалась чувствовать за собой вину за смерть Говарда. Он был мертв уже больше недели, а их отношения умерли за месяц до этого. Естественно, чисто по-человечески ей было невыносимо жалко, что он умер, но ведь его смерть не имела к ней никакого отношения.

    Иногда девушке приходится делать то, что она должна делать, - подумала она.

    Насколько глупым может быть парень? Все эти дурацкие любовные письма, которые он посылал ей из Бразилии. Как будто она не ясно выразилась тогда.

    Придурок помер, думая, что они все ещё влюблены.

    Я так сильно тебя люблю. Эти слова всплыли в её памяти сами собой. Это были последние слова, которые он сказал ей. Он позвонил из аэропорта, как раз перед вылетом. Она ничего не сказала ему в ответ.

    Тропический лес был почти неизведанным, каждый проведённый день в нем открывал новые ботанические виды. Правительство выделило гранты, чтобы привлечь как можно больше экспертов. Говард был микологом, экспертом по грибам всех категорий.

    Она также думала о том, каким он был при жизни. Добрым, тактичным, щедрым, любящим.

    Вот дерьмо, - она снова почувствовала чувство вины.

    Ладно, может быть, она все-таки дала ему повод так думать, сказала, что любит его, один раз, когда речь зашла о браке, может быть, даже проявила энтузиазм по поводу этой идеи.

    Эй, тут были замешаны большие деньги. Нужно многое обдумать.   

    И она была чертовски добра к нему какое-то время…

    Она голышом вошла в спальню. Она посмотрела на маленькую коробочку с письмами на тумбочке. Она напомнила ей маленький гроб.

    Говарда кремировали. Теперь от него остались только эти письма. Вдруг ей стало невыносимо грустно. Тоска охватила её.

    К черту все это, - подумала она. - Надеюсь, Джонни позвонит мне.

* * *

    Он был пьян, но великолепен и, по крайней мере, любит танцевать. Однако, хоть она пыталась сосредоточиться на чем угодно, все равно все её мысли возвращались к тощему маленькому ботанику с ручками в нагрудном кармане.

    В последнее время с ней часто такое случалось. Она лежала в постели, мастурбируя, представляя, как во все ее отверстия одновременно входят члены… Говарда.

    Господи!

    Она чувствовала за собой невыносимое чувство вины. Бедный парень. Совсем один в тропическом лесу, со своими грибами, со своими мешками для образцов и противомоскитными сетками. Он умер, любя её…

    Боже. 

    Она заплакала.

    Из-за Говарда.

    Зазвонил телефон, и она рванулась к нему.

    - Джонни!

    Голос на другом конце звучал весьма пьяным, но она всё равно была очень рада его услышать.

    - Хочешь прокатиться, детка? Может, немного потанцевать или, может быть…

    - Тащи сюда свою шикарную задницу прямо сейчас, - приказала она.

* * *

    Примерно месяц назад Говард Моли, миколог, ботаник и брошенный любовник, в ужасе смотрел на мертвого оцелота. Потоки ручья сминали мелкую пятнистую шерсть животного. Он пересёк реку на востоке, что показалось Говарду странным. Почему? - задумался он. - Почему ты перешёл реку здесь?

    Оцелоты, как известно, избегают воды во всех ситуациях, кроме опасных для жизни. Это казалось странным. Странным ещё были десятки ярких, кроваво-красных нарывов, рассыпанных по всей шкуре животного. Нарывы были похожи на полочные грибы… только вот большинство этих грибов были сапрофитными, то есть они росли на пнях или мертвых деревьях. Но этот вид явно демонстрировал мицелий, способный к поражению млекопитающих, что означало, что его пищевая поддержка происходила из мертвой ткани животного. Это было очень редким явлением среди бесплодных грибов.

    На самом деле Говард никогда не видел подобных грибов. Они были ярко-алого цвета, беложаберные спорафоры с острыми, как бритва, гребнями. Новый род, - понял он.

    Он уже обнаружил несколько дюжин неиндексированных грибов-таллофитов. Зональные Polyphores, Clitopili, Tricholomas, шероховатые Paneoli. Большинство здешних лесов до сих пор были неисследованными. Ученые команды просто сходили с ума от количества новых видов насекомых, рептилий, птиц, растений, они были здесь повсюду. И да, здесь были сотни новых видов грибов.

    Говард снял рюкзак с плеча и опустился на колени перед трупом оцелота, доставая контейнер для образцов. Vermilius Moleyus, - окрестил его Говард, снимая щипцами один из ярко-красных чешуйчатых грибов с трупа оцелота. Этим грибам не нужен был солнечный свет, они добывали углеводы из мертвых растений, а иногда и из мертвых существ… Но, затем…

    Клара, - внезапно подумал он.

    Даже в эти дни великих открытий, в дни, когда рассеянное внимание могло стоить жизни из-за укуса ядовитой змеи или возможности быть заживо съеденным племенем Уруэу-Вау-Вау, все, о чём он мог думать, была Клара. Почему она не отвечала на его письма?

    Он сидел на пне и смотрел на свои колени. Его брюки цвета хаки промокли от пота. Растительность вокруг него кишела-прыгала, капала, кишела жизнью.

    Чудовищность этой мысли поразила его.

    Я сижу посреди Рондонского тропического леса, иду туда, где не ступала нога человека, вижу то, чего не видел ни один человек, открываю новые, неизученные грибы, о существовании которых никто даже не подозревал неделю назад, и всё, о чем я могу думать - это Клара. Боже мой, я так сильно её люблю.

    Конечно, сейчас она уже простила ему то, что он сказал в спешке и гневе той ночью. Как она могла не знать, как сильно он ее любит? Ведь у всех бывают разногласия. И все потом снова мирятся.

    Но почему она не пишет ему?

    Он снял шляпу и вытер лоб.

    Даже так далеко к западу от заповедника Гуапоре он чувствовал запах дыма.

    Это выжигали леса для добычи олова. Говарду казалось безумием уничтожить всё это ради наживы. Единственные деревья, которые забирались из этих лесов, были вишня и красное дерево. Остальное сжигалось, так было проще. Командам Bсемирного Банка было плевать на местную флору и фауну, а чиновникам FUNAI слишком хорошо заплатили, чтобы они обращали внимание на истребление живых существ в этих местах.

    Никого это не волновало.

    Они собираются уничтожить здесь всё, - подумал Говард, - эту сокровищницу жизни, потому что это самый простой способ добраться до ископаемых минeралов в земле.

    Лишь это.

    Безумие.

    Он был микологом, а не активистом. Всё, что он мог сделать, было то, что он знал лучше всего - изолировать и идентифицировать любой новый тип грибов, найти как можно больше экземпляров, прежде чем всё это исчезнет. Жаль, но…

    Что за…?

    Он смотрел на мертвого оцелота. Теперь ему пришло в голову, что ярко-красные наросты словно окружили животное.

    Он перевернул труп. Всю другую сторону покрывали большие красные чешуйки. Что означало…

    Этот намек нельзя было отрицать.

    Оцелот переносил гриб на себе!

    Этот паразитирующий гриб прорастал в оцелоте, пока он был ещё жив. Существовало много видов грибов, паразитирующих на живых животных - но они были только низшего уровня. Плесень, дрожжи и тому подобные.

    Продвинутый полочный гриб, подобный этому, никогда не рос на живых млекопитающих.

    До сих пор.

    Боже мой, - подумал он. - Вот Клара удивится.

    Клара закатила глаза. После всех тех писем, сочащихся любовной чушью, теперь пришло вот это, полное ботанического веселья.

    Парень, которого она встретила в баре прошлой ночью, исчез. Кровать всё ещё пахла его потом. Отношения, начатые в баре, никогда не длятся дольше ночи, - предположила она. - Но по крайней мере эти продлились четыре раза.

    Она лежала голая на подушках и читала.

    Дорогая Клара.

    Я сделал невероятную находку. Я открыл новую классификацию таллофитов!

    Сначала это казался типичный дейтеромицетический грибок, достаточно необычный - ты точно это оценишь - он обладал паразитической склонностью к млекопитающим. Я нашёл его на трупе оцелота, который пересёк один из притоков реки Каутарио, которая выходит из непроходимого Ботанического заповедника Гуапоре. Как ты думаешь, что могло заставить оцелота пересечь воду в столь опасном месте? Я обдумал уже это и быстро понял очевидное. Конечно, животное бежало от северо-восточных пожаров и, без сомнения, во время своего путешествия подхватило споры гриба.

    Он растёт с невероятной скоростью, Клара, он также имеет необычную волокнистую структуру. И что ещё очень интересно - тело гриба росло, пока животное было ещё живо! Абсолютно неслыханное поведение для Deuteromycetes! Клара, он прекрасен. Представь себе большие кроваво-красные тела и ярко-белые спорафоры. Шикарно!!! Не так ли?

    Я назвал его Vermilius Moleyus. Мои записи войдут в историю! Я стану знаменитостью!!!

    Ладно, извини, что прерываюсь, пора вскрывать тело оцелота! Об этом напишу чуть позже!

    Люблю тебя, твой Говард.

    Клара отбросила письмо в сторону и снова закатила глаза.

    Господи, что за придурок! Подумаешь, нашёл какой-то новый гриб, а ведёт себя так как будто это Святой Грааль. Зачем он вообще мне пишет? Я же намеренно не отвечаю на его письма. Когда же он поймёт очевидное? - Сейчас ей было слишком весело даже думать о Говарде. Слишком много веселья и слишком много всего...- Боже, я ненасытна! - она задумалась.

    Она потянулась к телефону. И поняла, что ей совершенно всё равно, с кем сейчас переспать, лишь бы это был не Говард.

    Она встретила Барни и Дэвидa в баре, и сейчас они втроём играли в восхитительную игру под названием «Бутерброд».

    Клара была начинкой.

    Она чувствовала себя зажатой в тисках похоти. Кровать дрожала под ними и ходила ходуном, ей это напомнило грузовик, который едет по железнодорожным путям. Это определенно немного унимало ее зуд в гениталиях. Безжалостные чередующиеся хаотичные толчки втягивались и вырывались из её… нижних мест. Да, Клара была начинкой, которую требовалось как следует намайонезить…

    Её очередной оргазм был похож на подземный взрыв.

    Они лежали втроём на кровати, обнявшись, пока на них остывал пот. Идеальная загорелая кожа Клары была покрыта испариной. А что до этих двух парней? Так это всего лишь были два безмозглых качка, потребности которых сводились лишь к опорожнению их семенников. Жаль, что университет не предложил ей степень бакалавра в области полового акта; каждый из парней уже трижды кинул ей по “палке”, а ещё не было даже полуночи. Другими словами, они были идеальными мужскими образцами для Клары.

    - Ну, - сказал Барни, - теперь, когда мы поиграли в “бабу-бутерброд”, может, сыграем в другую игру?

    - Мы могли бы поиграть в доктора, - предложила Клара, совершенно не стесняясь своей сверкающей наготы.

    - Звучит неплохо, - сказал Дэвид, не стесняясь поглаживать свой слоновий пенис. - И так уж случилось, что у доктора Дэвидa есть первоклассный проктоскоп!

    - Давай лучше сыграем в бейсбол, - предложил Барни.

    - Эй, а как насчёт старой доброй ”Спрячь салями”? - cказал Дэвид.

    - Может быть, я вегeтарианка, - лукаво заметила Клара.

    - В таком случае, дорогая, у меня есть прекрасный баклажан, который сделает твой день лучше!

    Барни рассмеялся. Оба пениса снова в полной боевой готовности подпрыгивали, как на трамплине. Но тут вдруг Барни очень серьёзно ее спросил:

    - Слушай, я хотел тебя кое о чем спросить. Это правда, что ты встречалaсь с Говардом Моли?

    Господи! Опять этот сраный Говард!

    - Ты прикалываешься, что ли? Мы встречались с ним несколько раз, вот и всё.

    - Я слышал, ты собиралась выйти за него замуж, - добавил Дэвид.

    - Замуж? - cолгала Клара. - Вы что, решили поиздеваться надо мной?

    - Нет, а? Тогда что это такое?

    Дэвид потянулся к тумбочке. На ней лежало последнее любовное письмо Говарда.

    Черт!

    - Я сразу заметил этот красивый конверт.

    Клара попыталась ухватиться за него. Её грудь качалась у Дэвида перед лицом. Он поцеловал ещё влажную поверхность одной из них и, смеясь, убрал письмо ещё дальше.

    - Дай его мне! Сейчас же!

    - Хммм. Похоже, вы всё ещё встречаетесь?

    - Дай объясню! Он чокнутый. Это не моя вина. Говард… воображает всякое. Он на кой-то хрен продолжает писать мне эти чёртовы любовные письма! Он, похоже, считает, что это что-то значит для меня. Я не ответила ни на одно из них. А он всё равно продолжает строчить их мне.

    Дэвид рассмеялся:

    - Значит, парень ждёт ответ! У меня есть прекрасная идея! У тебя есть “полароид”?

    Клара нахмурила брови.

    - В шкафу.

    Дэвид встал и подошёл к шкафу.

    Клара восхитилась его мускулистым задом, а потом и всем остальным, когда он обернулся.

    - Заряжен?

    - Думаю, да.

    - Так, может, тогда пошлём Говарду пару фото?

    - Эй, потрясающая идея! - cказал Барни.

    Улыбка расцвела на лице Клары.

    - Вы, ребята, гении, - сказала она.

    Сама мысль об этом наполнила её более чем пышную грудь распутным жаром. И гораздо больше тепла возникло в другом месте.

    Первым в рот она взяла член Барни, пока Дэвид снимал её за работой крупным планом.

    - Поздоровайся с Питером, - шутил Барни. - Питер любит, когда с ним разговаривают.

    Очередная вспышка вспыхнула, когда Клара била себя по языку его членом.

    - Бьюсь об заклад, ты, наверно, всегда хотела сниматься в фильмах для взрослых? - cпросил Дэвид.

    Ещё одна вспышка окрасила ее лицо, когда она начала сосать два члена одновременно.

    В тот вечер Дэвид использовал много пленки…

    Там был еще один пакет… где-то там… близко…

* * *

    Лес изобиловал яркими красками. Насекомые жужжали в москитной сетке. Отовсюду раздавались птичьи крики и карканье.

    Лесу было всё равно.

    Трое из экспедиции уже были мертвы.

    Трое из пяти членов команды. Говард и пожилой руководитель команды лежали в полевой медицинской станции в грязной деревушке под названием Альта Лидия, покрытой соломой, и принимали ампициллин внутривенно. Завтра их должны были перевезти на вертолете в Виленскую больницу.

    - Они обращаются с нами, как с прокаженными, - пожаловался профессор, заметив, что угрюмые медики расположили свои койки в противоположном углу станции и не подходили к ним без резиновых перчаток и масок.

    Профессор выглядел так, как будто уже умер пару недель назад. Тем не менее, ему удалось повернуть свою голову в сторону Говарда.

    - Ты чертов ублюдок! Мы дышали этими спорами больше суток! Из-за твоего чёртова гриба мы сейчас умрем, мразь! Ты это понимаешь?

    Говард проигнорировал его агрессию. Ему было намного приятней лежать и думать о Кларе, позволяя своей памяти ласкать его, как сладкий утренней ветерок. Он помнил все приятные слова, которые она говорила ему, все те моменты, когда она говорила, что любит его, все ее обещания верности, их занятия любовью. Клара - вот ради чего ему было нужно жить. Провидение не позволит ему умереть.

    Осталось только попытаться успокоить старого профессора. Ему явно было больнее, чем ему.

    - Постарайтесь расслабиться, - сказал Говард. - Большинство споровых инфекций ничем не отличаются от чужеродных бактериальных инвазий. Их убьют обычные антибиотики. Мы пойдём на поправку через день-два, я вам гарантирую.

    - Будь ты проклят, чёртов выблядок! - пробормотал профессор, закашлялся и умер.

    Тонкий дымок из белых спор выходил у него из-за рта.

* * *

    Клара чувствовала себя скверно. Хоть Говард ей и не нравился, всё же она считала, что он такого не заслужил.

    Дорогая Клара.

    Вся наша команда мертва, кроме вашего покорного слуги. Vermilius Moleyus, по всей видимости, обладает высокой активацией механизмов репликации. Мы все вдыхали споры. Сейчас я нахожусь в главной больнице Альта Лидии, на огромнейших дозах обезболивающих и антибиотиков. Слава богу, медчасть прибыла вовремя.

    Пожалуйста, не волнуйся, со мной всё будет хорошо.

    Скоро я буду дома, вновь в твоих объятиях, Клара.

    Моя любовь к тебе сильнее, чем когда-либо. Я чувствую, как мои чувства к тебе растут с каждым днём. Я закрываю глаза и вижу, как мы идём, держась за руки. Я вижу, как мы стареем вместе. Во мне просто нет места для депрессии или беспокойства по этому поводу. Я так переполнен тобой.

    Ты моя любовь навсегда, твой Говард.

    Она вздохнула.

    Бедный глупый болван. Больной, одинокий, в какой-то ужасной южноамериканской больнице - и всё ещё думающий, что я его люблю. Ну по крайней мере, моё письмо его отрезвит.

    Она чувствовала себя дерьмово, зная, что он получит её послание, прикованный к постели за тысячу миль отсюда. Все те фотографии…

    Её последний любовник зашевелился рядом с ней на кровати. Молодой мускулистый и очень выносливый. Его прозвище было Огурец по вполне понятной причине. Его глаза приоткрылись.

    - Ещё немного кончи для котёнка? - поинтересовался Огурец.

    Клара нагло улыбнулась и раздвинула ноги:

    - Мяу, - ответила она.

* * *

    Голос доктора звучал приглушенно из-за голубой хирургической маски. Он был американцем, одним из последних членов группы ООН. Говард ясно понимал его слова, какими бы мрачными они не были.

    - К сожалению, мистер Моли, ваши анализы крови выглядят ужасающе, споры…

    Говард кашлянул белой пылью, его горло разрывалось от боли, даже когда ничего его не беспокоило.

    - Я не понимаю. Споры - это же простая одноклеточная гамета! Даже самые слабые антибиотики убивают их!

    Глаза доктора были маленькими и жесткими над синей маской:

    - Механизм рождения этих спор, мистер Моли, по-видимому, функционирует так же, как механизм липидного агрегированного вируса. Попав в кровоток, они покрывают себя триглицеридами сыворотки средней и низкой плотности, чтобы защитить себя от всех реакций иммунной системы и антибиотикотерапии. Другими словами, мистер Моли…

    Говард отмахнулся от него. Ему не нужно было заканчивать. Тело Говарда уже полностью было разорвано ярко-красными гребнями грибковых наростов. Некоторые из них были довольно большими, примерно размером с кофейное блюдце, разрезанное пополам. Из-за жесткой, волокнистой мицелии, которая проросла через его тело, как паутина проводов, они не могли быть удалены. Он чувствовал, как маленькие грибки растут у него во рту, в ноздрях, даже по краям век.

    Вчера он снял больничный халат, чтобы проверить свой пах. Пениса уже не было. На его месте было просто острое красное гнездо блестящих наростов.

    - Другими словами, - он закончил за доктора, - я умру.

    - Мы сделаем всё возможное, чтобы вам было комфортно, - сказал врач. - Кстати, вам пришло письмо. Если хотите, я открою его и прочту вам. Если так будет проще.

    - Письмо! Мне! - oбрадовался Говард.

    Он протянул руку, покрытую грибком.

    Прекрасный витиеватый почерк сверху принадлежал Кларе. Его пульс участился. Внезапно, несмотря на окончательный, неутешительный прогноз, он почувствовал радость.

    Свет любви наполнил его умирающее сердце. Ведь Клара, наконец, написала ему, чтобы рассказать о своей любви к нему.

    Теперь я могу умереть, - подумал он, открывая надушенный розоватый конверт, он не боялся смерти. Теперь он умрет не в одиночестве.

    Она написала. Она все еще любит меня.

    Его чешуйчатые пальцы тряслись. Его лицо озарилось самой яркой улыбкой, на которую теперь было способно.

    Из конверта выпала стопка полароидных снимков.

    Он посмотрел на письмо. Оно содержало всего одну строчку:

    «Вот так сильно я тебя люблю»

    Казалось, его глаза были открыты рыболовными крючками. Его сердце бешено колотилось в груди, а кровь снова превратилась в слизь.   

    Его покрытые чешуей пальцы перебирали фотографии одну за другой. С каждым просмотренным снимком он чувствовал, как лопата могильной грязи падает ему на лицо.

* * *

    Это был яркий, жаркий субботний день, когда Клара узнала о смерти Говарда. Она возвращалась в общежитие после принятия солнечных ванн за зданием кампуса в белом бикини от “Bill Blass”. Хороший загар был чертовски важен для неё. Она была удивлена, как мало женщин стремились к тому, чтобы их ценили; самой личной целью Клары было вскружить голову каждому мужчине, мимо которого она проходила, и этой цели она уже давно достигла. Особенно ее щекотало то, что двое полицейских из дневной смены кампуса изо всех сил старались разглядеть ее в бинокль каждый день. Она всегда устраивала им шоу, чтобы подразнить их. Да, приятно, когда тебя ценят. Ее тело и то, насколько она старалась, чтобы оно выглядело хорошо, она рассматривала как аспект своей женственности, который заслуживал того, чтобы его восхваляли. Ну и ладно... Это также отличный способ намотать член, - подумала она. И такая женщина, как Клара… ей нужно было намотать много этого…

    Однако…

    Она остановилась возле стенда студенческой газеты. Статья была выделена жирным шрифтом.

    “АССИСТЕНТ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБ В ТРОПИЧЕСКОМ ЛЕСУ”.

    Бедный Говард. Род полочных грибов, который должен был сделать его знаменитым - убил его. "Споровая инфекция, рожденная кровью", - говорилось в статье. - "Устойчивая к антибиотикам".   

    Чувство вины и горя навалилось на Клару.

    Но это продлилось всего две минуты.

    Потому что внезапно в вестибюле появились улыбающиеся Барни и Дэвид. Дэвид в обтягивающих джинсах, Барни в более модных брюках цвета хаки. Мышцы напрягали их майки, и что-то еще напрягалось в паху.

    - Как насчёт немножечко кончи? - пошутил Барни.

    Клара была голодна.

    Несколько недель спустя она получила его последнее письмо, задержанное заграничной почтой.

    Она прочла его, благодарная, что он, очевидно, умер, прежде чем получил те ужасные полароидные снимки, которые она ему послала. В последнее время они давили на её совесть.

    Дорогая Клара, - говорилось в письме. - Я всё ещё люблю тебя.

    Навеки твой, Говард.

    Слава богу, оно было короче, чем обычно.

    - Покойся с миром, - пробормотала она и выбросила письмо в мусорное ведро.

* * *

    Я - чудовище, - подумал он, хихикая, направляясь к сестринскому посту.

    Идти было нелегко. Всё его тело поросло сотнями грибковых наростов. Но он продолжал идти, вдохновлённый любовью.

    В 4 часа утра этаж опустел, медсестры были заняты обходом палат.

    Говард с хрустом пошаркал по полу.

    Писать было труднее, чем ходить, но его алая, покрытая чешуёй рука, в конце концов, написала последнее любовное письмо Кларе Холмс. Прежде чем запечатать конверт, он выкашлял на письмо несколько миллионов белых спор, невидимых на фоне бумаги.

    К этому времени усиковый мицелий Vermilius Moleyus уже проник в его мозг. Он мог думать только урывками.

    Воздух... рассеивание...

    ...рожденное кровью...

    ...через вдыхание...

    Он прошаркал по коридору в свою палату, лёг на кровать и спустя пару мгновений умер с едва заметной улыбкой на лице, усеянном гребнями. Любовь победила.

    Никто не видел, как он положил письмо в почтовый ящик за стойкой сестринского поста.

* * *

    - Что за непруха, - всё ещё жаловался Страйкер. - Цыпочка с таким же успехом могла бы носить зубную нить вместо трусов!

    Билкc хмурился.

    - Чёрт, мужик, уже почти два, а её всё нет, где её носит?

    Как только их машина отъехала от здания библиотеки, их рация начала трещать:

    - Кампус 208, охране явиться в Моррис-холл, комната 304. Код 22.

    Билкc нахмурился, он часто хмурился.

    - Что за чертов код 22?

    - “Неизвестное происшествие”, - продекламировал Страйкер с кодового листа и выехал на кампус драйв. - Еще раз, где это?

    - Моррис-холл, комната 304, - Билкс заглянул в студенческий справочник. И уставился на него. - Мы знаем там кого-нибудь?

    - Моррис-холл, комната 304. Клара М. Холмс.

    - Что за чертово происшествие? - cпросил Билкc.

    Нынешний охранник, который большую часть жизни прозанимался уголовным правом, казался обеспокоенным:

    - Жалобы на запах.

    Когда они подъехали, их встретила пухлая блондинка в шлёпанцах и сарафане цвета авoкадо. Они прошли к двери, и она сказала:

    - Господи, что за вонь? Смердит хуже, чем в свинарникe в Грузии!

    - Мы не узнаем, пока ты не откроешь, - ответил Билкc.

    Девушка отперла дверь, шагнула в комнату и потеряла сознание.

    Вонь ударила по ним, как разогнавшийся грузовик. Сначала охранников вырвало в коридоре, а потом они зажали лицо и носы рукавами и вошли в тесную комнату.

    Пора возвращаться в город, - подумал Страйкер.

    Сначала он даже не был уверен, что на кровати лежит человек. Просто масса странных, острых на вид, блестяще-красных гребней, похожих на какие-то скользкие неземные грибы, которые покрывали тело настолько плотно, что между ними не было видно ни дюйма плоти. Единственное, что в этом было человеческое, так это пучки коротких белых волос.

    И ещё то, что, должно быть, было когда-то белыми бикини с завязками...

перевод: Олег Казакевич

“ Маски ”

    - Спальня в конце этого коридора, - сказал он. - Рядом с постелью найдёшь шкатулку, я хочу, чтобы ты надела на себя только то, что в ней находится. И ничего более.

    Он вновь наполнил их бокалы коньяком, и с улыбкой протянул ей один из них. Хрусталь спел, встретившись с её ногтями. Она осушила бокал и дотронулась до серебряной цепочки тонкой работы, опоясывающей его шею. Ощутила тепло звеньев, зажатых между большим и указательным пальцами - тепло его тела - и отпустила еe.

    Повернулась и пошла туда, куда он её направил. Она увидела, что на противоположной стене установлено изображение триединного Шивы Махешвары, высеченное в камне. Левое лицо божества было женским, правое - мужским. Между ними застыла маска Вечности. Древний шедевр. Господи, где он только умудрился это достать? - подумала она про себя.

    Чуть ниже Шивы, на пьедестале, она увидела семисотлетнюю статуэтку из Тлатилько - двуликую терракотовую «красотку»; тольтеки клали таких в могилы к своим мертвецам. А стену напротив занял идол, исполненный из чёрного гранита. Кали. Его апартаменты были буквально переполнены сокровищами. Скифские золотые украшения. Бассарийские и дохристианские полинезийские скульптуры. Восстановленные фрагменты нормандской мозаики 12 века - да не одна, а две - покрывали целиком одну из стен его гостиной. «Сошествие Христа в Ад» из псалтыри 15 века.  Дилер и коллекционер внутри неё теряли сознание. Женщина тоже.

    Виной тому был не коньяк, a мужчина. Этот мужчина.

    Ведь она потратила целую вечность на поиски человека, кто мог бы стать ей ровней.

    - Кристина, - позвал он. Она обернулась и увидела его силуэт, освещенный пламенем растопленного камина. Он поднёс бокал к губам. - Когда войдёшь в комнату, не забудь зажечь свечи.

    Его спальня была аккуратной и простой, однако каждый предмет, находящийся внутри, говорил о вкусе владельца. Скромное зеркало в раме орехового дерева висело над комодом в стиле Хэпплуайт. Старый, примитивный дубовый шкаф, который, вероятно, когда-то принадлежал классу прислуги. Книжный шкаф от Саладино, письменный стол в стиле Луи XVI и кресло в стиле Луи XV. Гигантская кровать в фламандском духе Уильяма и Мэри с балдахином. На столешнице «Луи XVI» стояли две свечи, ещё две - на прикроватном столике вишневого дерева. Спички лежали в серебряном блюде от Георга Йенсена. Кристина зажгла свечи и погасила светильник.

    Со стены рядом с кроватью свисал деревянный Магаленский атлатл, вырезанный в форме лошади. Очередной шедевр.

    Боже...

    На кровати её ждала белая шляпная коробка. Она сняла крышку, раздвинула слои оберточной бумаги.

    И узрела морду африканской львицы.

    Невероятно.

    Она тронула маску. Мех был настоящим. Мягким и гладким по росту шерсти, и чуть более грубым, когда её пальцы двигались в обратном направлении. Внутренняя часть маски была сделана из мягчайшего атласа. Богатая кремовая кожа обтягивала широкий нос, темные губы и угольно-черные ресницы, казалось, трепетали над каждой глазной щелью - она не могла себе представить, сколько времени и заботы потребовалось для этого. Идеальные, настоящие бакенбарды торчали из морды.

    Кристина взяла в руки маску. Ее пальцы дразняще скользнули по краям. Определенно, что-то плотное было вшито между слоями материалов - может быть пластик, может быть тонкое дерево. Маска была на удивление лёгкой, а на ощупь деликатной, как тибетский шёлк. Прекрасно, - подумала Кристина про себя.

    Уши львицы были прижаты к голове. Вкупе с приоткрытой пастью это придавало маске выжидающий вид. Кристина почти видела хищницу посреди какого-то вельда в высокой, дрожащей на ветру траве. Притаившись, львица принюхивалась к ветру.

    Кристина сбросила свои лайковые туфли и расстегнула молнию платья; она позволила ему струиться по плечам, услышав шелковистое шипение на полу. Она аккуратно повесила его на спинку бержера, после чего избавилась от чулок и комбинации. Обнажившись, Кристина встала напротив зеркала, ей казалось, будто она принимает участие в таинственной церемонии. Будто это не просто секс, а ритуал. Мысль об этом возбуждала её гораздо сильнее, чем сам секс.

    Её тело было церемониальным предметом.

    Её тело... и маска.

    Она так и не родила ребёнка. Так и не позволила своей упругой гладкой плоти исчезнуть. В сорок лет её тело всё ещё было достойно этой маски. Кристина поднесла её к зеркалу.

    Нe было никаких ремней. Тот, кто задумывал маску, сделал так, что она охватывала всю заднюю часть черепа, практически до самой шеи. Собственные волосы Кристины по цвету были почти идентичны львиному меху. Она просто могла надеть маску сверху.

    Так она и поступила.

    Посадка маски была идеальной.

    Она приблизила лицо к зеркалу и повела головой вправо и влево. После отошла на шаг назад и внимательно посмотрела на себя.

    Маска обняла её лицо, как вторая кожа.

    Кристина поняла, что дрожит. В комнате было тепло, но её соски потемнели, стали твёрдыми.

    Кошка, - подумала он.

    Хищница.

    Ты никогда ещё не была настолько красива...

    Капли пота пробежали между её грудей. В зеркале она увидела, как за её спиной открылась дверь.

    Он тихо вошёл в комнату. На нём было атласное кимоно цвета сливы. В зеркале Кристина разглядела, как он улыбается, глядя на неё. Она обернулась.

    - Тебе нравится?

    - Стивен, это... волшебно…

    - Я рад, - сказал он.

    Он подошёл к кровати и достал из-под неё вторую коробку. Вновь улыбнулся.

    - Это маска племени Тутси, верно?

    Его улыбка стала шире, будто её замечание оказало на него впечатление. Или...

    - Ты ведь ожидала чего-то подобного?

    Она кивнула ему, улыбнувшись под маской.

    Он открыл коробку и развернул рулон ткани, который был внутри. Взглянул на неё, снял пояс кимоно и сбросил его с плеч. Полностью обнажился. Кристина отметила, что он тоже выглядит моложе своего возраста.

    Он воздел вверх руку с зажатой в ней крупной головой какого-то зверя, грива которого свисала дюймов на восемнадцать. Тёмный провал пасти был раскрыт в беззвучном вое.

    Он водрузил на себя голову зверя.

    Кристина почувствовала внезапное притяжение, когда он протянул к ней свои руки, она увидела тень его эрекции, заметила напряжение мышц. Когда Кристина подошла к нему, гибкая грация ее походки показалась ей чем-то незнакомым и новым.

    Она тут же поняла, на что будет похож их секс. Он будет багровым. Будет подобен багровой ране в самой ткани времени.

    Кристина захотела почувствовать его руки на себе, ей захотелось ощутить как в неё впиваются его длинные, ухоженные ногти.

    Она посмотрела на его глаза в прорезях маски. Когда его взгляд прошёлся по её телу, она ощутила резкое возбуждение, похожее на удар кнута. Изменились ли его глаза? Нет, - подумала Кристина. - Просто теперь в них голод. Когда он обнял её, его руки были буквально наэлектризованы - напряжение лилось из кончиков пальцев, как ток из проводов. И это напряжение не имело ничего общего ни с богатством, ни с общественным положением, ни даже с уровнем интеллекта. Оно было чем-то древним и потаённым.

    Кристина ощущала и свою собственную силу. Они были почти равны.

    Она чувствовала вкус его крови.

    Простыни были залиты кровью.

    Пришло утро.

    Маски лежали в постели рядом с ними.

    Она смотрела, как он спит.

    Его звали Стивен, а её - Кристина, они лежали в постели, в комнате манхэттенского лофта в Сохо. Снаружи, за окном, были бутики и галереи - одна из таких галерей принадлежала ей, Кристине. Кристина была магистром истории и доктором искусствоведения - она никогда не испытывала страстных желаний и никогда не допускала больших ошибок. Кристина была из привилегированного нью-йоркского сословия, она была обручена дважды, и оба раза обнаруживала, что у её избранника не хватает силы духа, для того, чтобы подчинить её, и мудрости, чтобы хотя бы не пытаться этого делать. Она не скучала по этим мужчинам и даже не слишком переживала о расставаниях. До сих пор ей было вполне неплохо и в одиночестве.

    В этом же здании - и сверху, и снизу, располагались офисы, принадлежащие Стивену Ганнету, «Финансовые услуги Ганнета», наступавшего на пятки таким гигантам, как “Пейн Уэббер”, “Саломон Смит Барни”, “Дрейфус”, и превосходившего их всех. Он говорил, что какое-то время служил в армии, но не был похож на типичного солдафона. А до службы, и какое-то время после неё, он путешествовал по всему миру, пока, наконец, не разбогател. По его словам, он бывал даже в археологических экспедициях, но рассказывал о них скучая, без особой охоты. Кристина знала о нём немногое. Его собственная «чистая стоимость» достигала 10 миллиардов долларов. Они встретились совсем недавно. Он жил в Сохо, а для финансиста жизнь в таком квартале значит если не безумие, то как минимум - стремление к эксцентричности. Он поддерживал искусство и был известен тем, что полностью игнорировал любые другие сферы благотворительности. 

    Они пересеклись в Театре Вивиан Бомон на благотворительном вечере, посвященном Центральной Библиотеке Изобразительных Искусств. Они разговаривали об архитектуре, скульптуре, экспрессионизме, пост-экспрессионизме, пост-нео-экспрессионизме… Она обнаружила в нём неглупого собеседника. Более того, он был невероятно привлекателен.

    И вот они оказались в одной постели. А теперь...

    А теперь её тело стонало от боли.

    Следы когтей покрывали её грудь и бёдра. Она чувствовала жжение порезов на своей спине. Однако она отдала столько же, сколько получила - достаточно было взглянуть на плечи Стивена.

    Кошки, - подумала она. - Спаривание львов.

    Одному Богу известно, что мы вытворяли.

    Прошедшую ночь она вспоминала лишь в молниеносных, подобных ударам ножа, вспышках - плоть к плоти, торс к торсу, торс к спине. Она вспомнила, как он невероятно сильно сжимал её соски, и как одно это заставляло её оргазмировать. В какой-то момент они избавились от масок, которые мешали их ртам, языкам и зубам, но это ничуть не умерило звериную ярость их любви. Что-то проникло внутрь них. Неуловимый поцелуй примитивной фантазии, тончайшее нечто, разжегшее её нервы и отправившее Кристину в огненное блаженство. 

    Ей казалось, что её оргазмы длились часами.

    - Доброе утро, - сказал он ей.

    - Доброе.

    - Сожалеешь о содеянном? - спросил он её.

    - Ничуть.

    - Хорошо. Просто замечательно.

    Ее глаза впились в него, но oнa не могла понять его сути. Слова сами слетели с её губ:

    - Кто ты? - спросила она его.

    Он улыбнулся ей в ответ.

    - Коллекционер, не более того. Случайно разбогатевший, а после - приумноживший состояние. Чем-то похожий на тебя.

    Кристина смотрела, как он с отсутствующим видом поглаживает указательным пальцем царапину на своей шее. Царапину, полученную от неё этой ночью.

    - Я собираю маленькие кусочки культур, все, что осталось. Чертовски многое было разграблено. В этих предметах истина, а как ты знаешь сама: в истине - сила. Можно сказать, что я пытаюсь собрать часть этой силы. Слишком часто эти маленькие кусочки, разбросанные по всему чертовому миру, являются единственными остатками целых цивилизаций.

    Маленькие кусочки? Её глаза вновь оглядели комнату. Его беспечность потрясла Кристину. Многие из этих «маленьких кусочков» на самом деле были бесценными артефактами. Каждая комната в его апартаментах могла быть мини-музеем с совокупной ценностью в миллионы долларов. 

    - Ты, наверное, объездил весь этот мир, - сказала она.

    - Пожалуй, почти весь. От Трои до Кносса и Ниневии. От Гастингса до Голгофы и семи холмов Рима. Да, - eго голос помрачнел. - От сенотов до зиккуратов.

    Удивительно. Однако его предыдущие слова не выходили у неё из головы. Маленькие кусочки. Сила. Истина.

    Раны его страсти пылали на её коже.

    Она покачала головой.

    - Жаль, что я почти ничего не помню…

    - О чём? О прошлой ночи?

    - Да. Но не то, чтобы это было очень важно. Это было... потрясающе.

    Его лицо слегка отвердело. Как маска.

    - Конечно же это важно. Xочешь знать, что случилось? Я имею ввиду - что случилось на самом деле?

    Она кивнула ему.

    - Это были маски. Маски…

    - Да, маски... Но...- oн прилёг на локоть. - Мы живём в эпоху тотального уничтожения мифов, после которого не остаётся ничего. Ты об этом знаешь, Кристина - ты знаешь об этом также хорошо, как и любой другой профессионал в твоей сфере интересов, потому что ты каждый день наблюдаешь результаты этого уничтожения в своей собственной галерее. У искусства больше нет мифологии. Вот, почему большая часть современного искусства - это пустая оболочка, лишённая всяких признаков жизни, обескровленная. Вот, почему мы предпочитаем искусство предыдущих времён и эпох, других культур, нам нравятся вещи... непостижимо древние.

    Разумеется, он был прав. Кристина с самого начала поняла, что у них есть что-то общее.

    - Люди думают, будто маски - это всего лишь детские игрушки на Хэллоуин. Но взгляни на Марди-Гра, и ты увидишь, на что способны эти предметы. Даже в наши дни. Люди напиваются без всякой оглядки. Громят улицы, употребляют такие наркотики, к которым до этого и не притронулись бы. Совокупляются со всем, что дышит и двигается, вне зависимости от пола. Маски освобождают их, Кристина. Маски очищают зёрна от плевел внутри их душ. Но есть кое-что, о чём они не помнят, зато мы с тобой хорошо знаем: они не просто развлекаются, они вступают в связь с древней силой, напрямую связанной с магией древних, очень древних времён. В те века силы, пробуждаемые масками, были не простыми психологическими явлениями. Они были всеохватными, космическими, колоссальными.

    Стивен снова улыбнулся.

    - Они были колоссальными, - повторил он.

    - То есть, мы сделали это? Вступили в связь с...

    - С чем-то, чего мы не понимаем. «Почему?», спросишь ты. Потому что мы не можем охватить колоссальное, оно не принадлежит нам. Очень многое в нашем мире оказалось потеряно, разбросано. Множество культур, множество представлений о реальности... Представляешь, что от нас скрыто? - oн расправил свои обнаженные плечи. - A что ты обо всём этом думаешь?

    Стивен поднял палец, провёл им по следам ногтей на её груди, спустился к её животу, дошёл до мягких белых бёдер.

    Она дёрнулась и рассмеялась.

    - Я думаю, что мы нуждаемся в... продолжении наших исследований.

    - Согласен.

* * *

    Они приехали на Роллс Ройсе “Белая Тень”. Дата выпуска: 1916-й год. Первый владелец: Николай Романов.

    Толпа у дверей немедленно расступилась.

    Машина хорошо сочеталась с их масками. Белая Сова была птицей Афины.

    Афина. Мудрость. Война.

    Перья её маски были настоящими, изящно прикрепленными к лёгкой основе с мягкой атласной изнанкой. Клюв был вырезан из кости. 

    На Стивене была золотая маска - возможно она изображала лицо солнечного бога Аполлона, брата Афины.

    Длинные атласные туники белого цвета, в которых Кристина и Стивен зашли в клуб, исчезли в руках девушки-хостесс. Не считая масок, они были полностью обнажены и, при этом, полностью анонимны. Она молча стояла посреди пялящихся на неё посетителей. Стивен прицепил к кольцам на её сосках две длинные серебряные цепочки, которые скрывались в её паху и были присоединены к двум дополнительным кольцам на её внешних половых губах.

    Они медленно шли по длинному тёмному коридору, и толпа освобождала им дорогу.

    Со стен и потолка свисали тяжелые цепи и черные кожаные кандалы. Толстяка, привязанного веревками к ступенькам деревянной лестницы, Госпожа хлестала хлыстом для верховой езды. Мало кто обращал на них внимание.  

    Еще один человек свисал с крыши железной клетки. Внутри собралась целая толпа, чтобы посмотреть, как две женщины вводят иголки в плоть его бедер и рук, вытирая пятна крови ватными шариками. Чуть поодаль, худую как доску, покрытую многочисленными татуировками девушку, распинало двое мужчин, одетых в черные кожаные штаны и обнаженных до пояса. У них тоже были свои поклонники. Однако, проходя мимо этой сценки, Кристина почувствовала, что все глаза смотрят на неё в ожидании.

    Многие шли за ними следом.

    Он подвел ее к низкому помосту в другой клетке. Он поднял её руки к кандалам над её головой и, разведя её ноги, закрепил их в цепях, торчащих из пола. Вокруг собиралась толпа, бурлящая, спешащая занять удобные места. Птица в клетке. Он нежно снял с неё цепи, вынул кольца из её сосков и половых губ, после чего обернулся и заговорил с толпой.

    Позади них орала музыка. Slayer. Danzig. Killing Joke.

    Несмотря на грохот толпа слышала его. Сначала люди не верили своим ушам, до сих пор им не доводилось видеть что-то подобное. Раздавались нервные смешки, были заметны недоверчивые взгляды. Они не ожидали ничего подобного.

    Да и она, признаться, тоже.

    - Это моя сестра, - произнёс он. - И я дарую её вам. Трогайте и познавайте. Любите её так, как вам самим хочется. Только одно правило - не причиняйте ей боли.

    Люди в толпе кивали, с энтузиазмом соглашаясь.

    В их глазах был голод, они пахли кожей и маслом.

    Он отошёл в сторону - солнечный бог сделал своё приношение.

    Она почувствовала прикосновения дюжин рук - мужских и женских - всех сразу, которые сжали её грудь и ляжки, её задницу. Чей-то палец аккуратно проник между её ягодиц, другой вошёл во влагалище, лаская её, поглаживая набухающий клитор, проникая внутрь и наружу, влажно двигаясь вдоль её живота, ему на смену пришли два других пальца, после - три, потом четыре, мужские и женские, растягивающие её широко, подобно розовому бутону. Язык чернокожей женщины двигался у неё во рту, руки, плоть, языки и зубы нежно покусывали, ласково тянули её набухшие соски, она чувствовала тягучий, глубокий аромат человеческого дыхания и плоти.

    Она чувствовала глубокое спокойствие. Парение. Её ласкали дюжины тёплых ветров.

    Белая птица плывет сквозь ночь.

    Раз за разом она оргазмировала.

    В полусне она изумлённо смотрела по сторонам. За стеной сумрака она увидела города или что-то, кажущееся городами. Города, почерневшие от древности. Странную архитектуру, простирающуюся за пределы жуткого бессветья. Бушующую terra incognito. Горизонты, заполненные звёздами, тускло освещающими кубистские пропасти. Она увидела здания и дороги или что-то, кажущееся дорогами, туннели, пирамиды и странные приплюснутые дома, из труб которых валил густой, маслянистый дым. Это был Некрополь, чётко структурированный и бесконечный. Бесконечный, как сама вечность. Приземистые стигийские церкви пели славу безумным богам. Раздрай был единственным порядком. Тьма - единственным светом.  

    Парализованная, она лежала в чёрном, бормочущем сне. Маленькие мягкие сгустки толкали её. Руки, или что-то кажущееся руками, тянулись к её плоти, тонкой как рисовая бумага.

    Она видела всё это. Она видела, как время повернулось вспять, смерть обернулась жизнью, а целые варианты будущего растворились в утробе истории.

* * *

    Ночью она проснулась от звука его плача.

    Стивен больше не лежал с ней в одной постели. Обнаженный, он сидел в темноте за своими Эджвудским секретером, деревянная крышка для письма была открыта.

    Пламя свечей дрожало.

    - Что? Что случилось? - спросила она.

    Сон освежил её. Даже весь предыдущий сон, странный и жуткий, вернул ей силы. Его плач вернул её в сознание. В странную реальность, которая не была сном.

    - Стивен?

    - Я потеряю тебя, - сказал он.

    - Нет, это неправда.

    - Конечно же потеряю.

    - Возвращайся в постель. Я никуда не денусь.

    Трепещущий свет на секунду успокоился.

    - Тогда ты будешь первой, - сказал он.

    - Да, я буду первой. А теперь возвращайся в постель.

    Виндзорское кресло заскрипело, когда он поднялся. Пламя свечи лизнуло его кожу. Кристина остановила его, когда он пересек комнату.

    - И прихвати маски, - сказала она.

    Чуть позже они стали ягненком и волком.

    Он был волком.

    Нантикок, - подумала она. - Или Викомико, или Конойе. Одно из племён, обитавших на берегах Чесапикского залива с 10.000 дo н.э. и вплоть до 1600-х годов, пока Англия не oкрестила Новый Мир металлургией, порохом и оспой. Вполне возможно, что эти маски были единственным, что от них осталось.

    Кристина была ягненком - перепуганным, сжавшимся под весом коварного хищника. Маски трещали, когда их лица встречались. Они были деревянными, тысячу лет назад их вручную вырезали шилами из акульих зубов, которые осторожно постукивали молотками из плоского сланца. А теперь они обрели атласные изнанки с идеально подогнанными прорезями для глаз.

    Волчьи глаза неотрывно следили за ней. Они казались странно мутно-голубыми, совсем не похожими на его глаза или на глаза волка. На секунду она остановилась. Она вгляделась в глаза под маской, будто бы пытаясь разгадать шифр. Шумерская клинопись. Друидические глифы. Руны древней Скандинавии. 

    Бессмыслица. Что-то такое же мёртвое, как и эти языки.

    Она чувствовала жар и вкус. Ощущала аромат его пота, пробовала звуки его сбивчивого дыхания. Она была распята на постели под ним, трепетала, глядя в инаковость его глаз. Внезапно он сорвал волчью маску со своего лица и припал губами к её груди, захватив её плоть целиком, засасывая грудь всё глубже, выдаивая её руками и губами настолько сильно, что в какой-то момент она почувствовала, как в ней зарождается нечто. Это нечто походило на маленький пульсирующий поток. Кристина закатила глаза прикусив нижнюю губу. 

    А после, ягнёнок был съеден.

    Сытый волк скатился с неё. Капельки пота охлаждали ее высохшую кожу. Она продолжала кончать - он давно вышел из неё, однако её бедра до сих пор сотрясала мелкая дрожь. Её грудь болела. Следы царапин на её теле были подобны светящимся чувствительным дорожкам, бегущим вдоль нервов.

    Господи, - подумала она, хрипло дыша под маской. Она оглянулась и увидела густую слюну на его губах. Ее собственное молоко, как сперма на его лице. Кровь Агнца.

    Она тут же уснула...

    ...и вновь увидела сон. Странные молочно-голубые глаза смотрели на неё с жалостью. Она лежала обнажённая, неподвижная. Агнец на заклании?

    Нет, вовсе нет. За стеной черноты Кристина услышала бормотание. Оно казалось приглушенным эхом. Маленькие мягкие штуки входили в неё, не просто в отверстия её тела, a и между её пальцев, между лакированными пальцами ног. А потом пришло влажное шевеление. Холод. Руки, или что-то вроде рук, мягко поглаживающие её гладкую спину, бедра, ноги, икры, ступни.

    Один оргазм за другим, едва уловимый, но удивительно мощный и такой непохожий. Её разум стал подобен лабиринту, китайской шкатулке-головоломке из VIII века. Шкатулка начала открываться.

    Как он тогда сказал?

    Тогда ты будешь первой.

    Оргазмические спазмы будто извлекались из неё, как длинная нить тёплых бус, как маленькие звери, спущенные с поводка...

    Бормочущая чернота всё нарастала и нарастала.

    Чуть позже она вновь проснулась, её лицу было жарко под маской. Тем не менее, она не хотела её снимать. Ей самой было невдомёк почему. Стивен тихо спал рядом с ней. Свеча догорела до самого огарка, вокруг была полная темнота. Кристина выскользнула из постели, прошла босиком мимо бесчисленных реликвий бесчисленных времен и вышла из комнаты.

    Дальше по устланному ковром коридору.

    В углублении стоял шкаф-бюро 1760-го года. Над ним висел британский мушкет «Браун Бесс», чуть ниже - мушкетон со стволом ручной работы, должно быть сделанный на сотню лет раньше мушкета.

    Она заметила скрипку Страдивари в комплекте со смычком. На противоположной стене - грубую железную маску Ксипе, ацтекского бога удачи. А рядом с ним - Кетцалькоатль.

    Не эти ли маски они наденут в следующий раз?

    И будет ли следующий раз вообще?

    И почему она об этом думает?

    Она прошла через застеклённые двери, ступила в ночную влажную жару. Луна цвета сыра взгромоздилась на рифы освещенных облаков. Она вытянулась на балконе, чувствуя, как расслабляются ее мышцы, предлагая свою наготу луне. Улица внизу была полуживой, по ней всё ещё бродили туда-сюда тусовщики и завсегдатаи баров, а также усталые и печальные отбросы города, которых нигде не ждут в 4 часа утра, но здесь, наверху? 

    Никто не мог видеть ее, кроме богов.

    Ее темные соски стояли торчком. Она потерла пальцем пупок и вздрогнула. Какое-то электрическое ощущение. Затем она коснулась себя ниже и вздохнула.

    В перламутровом свете луны Кристина позволила своим рукам массировать тугие контуры тела. Больше электричества. Через двойные прорези своей маски она глядела вверх.

    Луна стала размытым пятном.

    Небо приобрело чёрно-розовый окрас.

    Сотни мёртвых цивилизаций, - подумала она. - Тысячи. Все смотрели на одну и ту же луну. Столетие назад или пятьдесят веков назад. 

    Её сознание помутнело; что-то будто схватило её изнутри. Она знала, что любит его. Кристина не могла сказать почему и для чего - она знала лишь то, что любит его больше чем кого-либо ещё в своей жизни. Его непознаваемую глубину, его понимание жизни, взгляд на цивилизации и течение времени. Даже его странности, вроде плача в темноте. И чем дольше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что её предыдущие влюбленности были лишь долгими шагами, ведущими к тому моменту, в котором она находилась сейчас. Обнажённая. Удовлетворённая. Буйная и легкомысленная.

    Её восприятие вновь изменилось, теперь она смотрела вверх - в темноту. В этот раз Кристина видела не сон, она наблюдала чистую абстракцию. Чёрное бормотание целовало её в уши. Она приподнялась на цыпочки ощутив знакомые мягкие поглаживания. Теперь Кристина всё испытывала иначе, и она знала, что всё это из-за него, из-за Стивена.

    Мужчина её мечты? Слишком банально. Мужчина, созданный миром, мужчина, невероятно удалённый от всех примитивных существ, некогда бывших частью её жизни.

    Мужчина, достойный любви, достойный слияния с ним.

    Она вырвалась из объятий ночной неги и вернулась назад. Ношение маски из толстого дерева с полновесной подкладкой должно было утомить её, но вместо усталости она ощущала лёгкость, будто эта вещь была сделана из прозрачной кожи. Она оглядела комнату вокруг себя. 

    От Трои до Кносса и Ниневии, - подумала она, в очередной раз присматриваясь к артефактам. - Он побывал везде. Объездил весь мир.

    Она остановилась перед Сегунским зеркалом с тканевыми вставками. Ее образ - образ в маске - оглянулся назад.

    Она была красива, но...

    Глаза.

    Голубые, как океан, с лёгкой примесью молока.

    Совсем не её глаза.

    Испугавшись, она сбросила маску с лица. Всё из-за свечей и возбуждённых страстей. Едва ли сейчас она могла доверять своим чувствам. 

    Азиатский ковёр был тёплым под её босыми ногами. Кристине не хотелось спать, она всё ещё была возбуждена. Она вновь дошла до шкафа-бюро в коридоре и приоткрыла центральный ящик, отделанный перламутром и цветами из древесины белой сосны.

    Сверху, прямо над горкой каких-то непонятных деталей, лежала папка. Она подняла один из мелких предметов и обнаружила, что он очень твёрдый, хотя и тонкий, как газетный лист.

    Непонятная изогнутая [-образная деталь, по цвету напоминающая кусок бальзовой древесины, которая даже не сгибалась, когда она пыталась ее согнуть. Что это за штуковина?

    И что внутри папки?

    Кристина положила деревянную маску ягненка поверх стола и раскрыла папку.

    Пожелтевшие страницы, перемежающиеся с зернистыми черно-белыми фотографиями.

    На одной из фотографий был Стивен, в военной форме, склонившийся над куском чего-то непонятного, прямо посреди пустыни. Так, значит он и в самом деле был военным. Предмет на фотографии отдалённо напоминал таинственный кусок древесины, который она только что рассматривала. На другой фотографии [-образную деталь запечатлели с сильным увеличением, в её центре можно было разглядеть странные отметки, напоминающие глифы. 

    Она наугад вытащила из папки лист бумаги и прочитала:

    СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ТРЕБУЕТСЯ ОСОБЫЙ ДОСТУП. ТЕКНА, БАЙМАН 21 АПРЕЛЯ 1972

    Уважаемый господин Президент:

    В приложении вы найдёте официальный анализ вышеизложенного инцидента касательно объекта, замеченного НОРАД 18-го апреля 1972. Периметр падения определён, 198СВ, 2017Ю, неподалёку от Военного комплекса Неллис. Военная контрразведка и технический персонал были должным образом опрошены. Извлечённый материал направлен в В-Б АФБ с 61 группой технического сопровождения КРИБ. Прошу дать ответ в соответствии с АФР 200-1.

    Генерал-майор Стивен Д. Ганнет, командующий 0-7, Служба военно-воздушной разведки форта Белвуар, Вирджиния, МДЖ-12/Деп. 4

    Она уставилась на листок так, будто тот был куском человеческой кожи. Позади неё раскрылась дверь. 

    - От Трои до Кносса и Ниневии, - раздался его струящийся голос. - От Галилеи до Агинкуртa и далее - на кровавые поля Карфагена, где Ганнибал потерял свою мечту.

    Комната будто сжалась.

    Он вновь надел маску, но она всё ещё видела его глаза, невероятно голубые с молочными прожилками. Он шагнул вперёд раз, другой. Tретий раз. Размеренные, одинаковые шаги. Он простёр руки и стал похож на древнего жреца, стоящего в центре раскалённых дольменов из обсидиана и гранита, испачканных кровью невинных.

    - И от Кингмана в Сан-Энджело, и далее - в Роузвелл, - сказал он. Теперь его голос напоминал шум камнепада. - Кристина, в маленьких кусочкaх есть истина, и совсем неважно откуда они - отсюда или из совсем других, непостижимо далёких для нас, мест. Маленькие кусочки, по своей сути являются призраками, которые не до конца освободились от своей плоти.

    Его глаза остановились на бюро и что-то внутри неё почти осознало смысл его слов.

    Она схватила свою маску, начала ощупывать её. Деревянная морда ягнёнка безмятежно смотрела вверх, но позади неё... Вставка. Покрытая атласом подкладка.

    Она отделила внутреннюю часть маски от её внешней стороны. Маска упала на пол - просто мёртвое дерево и ничего более.

    Обмотанная атласной тканью вкладка лежала в её руках как нечто мертворожденное. Она распустила бархатные завязки и отделила «начинку» от деликатной подкладки. В её руках была... вторая маска.

    В свете свечей она сверкалa серебром, как металл.

    Но никакого веса в ней не было.

    - Насколько же много силы в истине, а истины - в культуре, Кристина, - eго молочно-голубые глаза твёрдо взглянули на неё из-под волчьей маски. - Культуры, реликты. Всё это символы жизни, не так ли? Мифология не может принадлежать одним только нам. Было бы глупо в это верить.

    Только после этого она взглянула на внутреннюю маску.

    И вот, что она увидела, вернее, вот что смотрело на нее снизу-вверх:

    Изогнутая пластина в форме перевернутой груши. Крошечная щель для рта. Только рудиментарная шишка вместо носа.

    И две просторные дыры для глаз.

    - У всех культур есть кое-что общее, - продолжил Стивен. - Три - важное число.

    Глаза Кристины в ужасе уставились на него.

    Волк прыгнул.

    И когда ягнёнок наконец оказался пойман, чёрное бормотание поднялось из глубокого колодца души Кристины.

    Теперь оно звучало гораздо громче.

    Теперь оно звучало почти празднично.

перевод: Горящий Жираф

“ Нале-е-ево! ”

    «Happy Hour» в кафе «Уорлд» на пересечении Шестьдесят девятой и Коламбус-авеню.

    4:30 после работы, вот когда мы собирались. Нил со своей студии, Джон из-за своей камеры и ваш покорный слуга от Той, что требует жертв, - также известной как программа «Майкрософт Ворд». Почти каждый день. Были и другие постоянные клиенты, они приходили и уходили, но ядром компании оставались мы втроем. Мы стояли возле бара и болтали, пили, жевали орешки и сухофрукты, а Нил скармливал музыкальному автомату пару долларов, чтобы и дальше играли блюз с кантри, и Джон не начинал со своим чертовым Фрэнком Синатрой.

    С Джоном и Синатрой надо быть осторожным. Он обязательно прокрутит весь диск и рано или поздно еще и подпевать начнет.

    И, конечно же, мы высматриваем дам.

    Сегодня на посту стоял Нил.

    - Нале-е-во! - сказал он.

    Этим мы и занимались. Поддерживали материально алкогольную промышленность, шутили и брюзжали о жизни, слушали слащавые блюзы и наблюдали за женщинами, расхаживающими по жарким летним тротуарам. Мы занимались этим много лет.

    Единственная разница - теперь некоторые из этих женщин были мертвые.

    Женщины. Они - первая и главная причина любить лето в Нью-Йорке. За большим окном на Коламбус они шли нескончаемой процессией - так, словно только ради нас троих, ради лучащегося из кафе внимания. Да, я понимаю, что вы думаете. Кучка похотливых скотов, опускающих женщину до суммы частей ее тела. Но это совсем не так. Для меня, по крайней мере. Для меня это было что-то вроде реверанса их красоте и непохожести друг на друга. Они, в своих шортах, маечках и сарафанах - благословение нашей маленькой планетки. Я серьезно.

    Если хотите знать, пятьдесят один процент лучших женщин, что может предложить человечество, можно найти здесь, в Сити. Лос-Анджелес тут рядом не валялся. Точно так же Бостон и Сан-Франциско. Не верите? Приходите как-нибудь сюда в «Уорлд» и за бутылочкой «Бада» поглядите в окно.

    Конечно, сейчас все немного изменилось.

    Мертвых можно распознать по сероватому оттенку кожи, или, естественно, если их как-то покалечили, но на расстоянии от барной стойки до тротуара - только по этим признакам. Можно увидеть, что волосы потускнели - солнце их не пощадило. Но чтобы увидеть их затуманенные глаза и синие ногти, нужно подойти ближе, а ближе подходить к ним обычно не хочется. А если уж подошли, то вы, скорей всего, пустите в ход пушку. Никто из нас давно уже в них не стрелял, ни в мужчин, ни в женщин, ни в старых, ни в молодых, и нам этого не хотелось.

    Мертвецы разгуливают по Нью-Йорку как все остальные. Но дело в том, что им некуда идти. Сейчас закон их защищает, по крайней мере, до какой-то степени, но им нельзя работать и строить карьеру. Они получают талоны на питание, пособия, жилье. Мне их жаль. Конечно, некоторые из них время от времени преступали черту и насиловали, грабили или обворовывали винно-водочные магазины. Но не больше, чем живые.

    Больше всего недовольства было из-за этой раздутой истории с каннибализмом. Находились психи, которые убивали людей и ели. Первое время из-за этого была настоящая истерика. Тогда мэр отменил Закон Салливена и разрешил ношение оружия. Но с тех пор как армейские поисковые отряды устроили на психов облаву, о каннибализме почти ничего не слышно. Почти никогда.

    Факт в том, что мертвецы ни хрена не хуже живых. Это обыкновенное первобытное предубеждение против меньшинства, ничего больше. Конечно, хотелось бы чувствовать себя в безопасности, но в Нью-Йорке и без мертвецов опасностей хватало. Поэтому я перестал носить пистолет уже давно. Как и многие другие.

    Тем не менее, у нас было что-то вроде игры, барного состязания.

    Кто различит мертвецов.

    - Нале-е-во!

    Эта несомненно не была мертвой. Каштановые волосы хвостиком блестят, загорелые плечи пылают на солнце. Шелковое платье в одуванчик с глубоким декольте обтягивает так, что явно видно - оно натянуто с трудом. Еще и без лифчика.

    - Господи, - сказал Джон, - это соски, или, блядь, свечи зажигания?

    Джон, возможно, грубиян, но дело говорил. Ее соски были невообразимо вытянутыми и такими твердыми, словно хотели пробить ткань и выбраться наружу.

    - Если это свечи зажигания, - сказал Нил, - может, их надо подкрутить? Знаешь, как их регулировать?

    - Заметьте, в этом году соски вернулись, - сказал я. - Сколько мы их уже не видели?

    Джон кивнул благоговейно.

    - Это хорошо. Это - дар Божий.

    Потом она ушла, и прошла пара мило улыбающихся девушек-готов, хромовый пирсинг сверкал на красных, как у вампиров, губах. На улице восемьдесят градусов жары, а они в черном. Они держались за руки.

    - Люби этот городок, - сказал я, улыбаясь.

    Мы вернулись к выпивке и заговорили о Томе Уэйтсе, звучавшем из автомата. Нил видел, как он свалился с табуретки на концерте в Нэшвилле. Было ли падение задумано - вот в чем заключался вопрос.

    - Нале-е-во!

    Джон присвистнул.

    - Можешь сказать, какие у нее фрукты под лифчиком?

    - Нет, но могу сказать, что грудь там точно есть, - сказал я. - А ты?

    - Что ей требуется, - сказал Нил, - так это тщательный, доскональный осмотр груди доктором Нилом, а за ним - незамедлительно - курс инъекций его сосиской регулярно, на ежедневной основе.

    - А вдруг она вегетарианка? - спросил Джон.

    - У меня есть морковка, которая изменит всю ее жизнь.

    - Парни, как вы себя ведете? - сказал я.

    - Послушайте-ка, - сказал Джон, - спрашивает, как мы себя ведем.

    Мы снова вернулись к выпивке и разговорам. Цена на сигареты поднялась почти до пятидесяти центов. Закон о регулировании размера платы за жилье оказался под угрозой отмены. Работники «Эй-би-си» собирались бастовать. Обычная нью-йоркская ерунда. И потом снова «Нале-е-ево!».

    - Ну, - сказал Джон, - живая или мертвая?

    - Живая, - сказал Нил, но потом прищурил свое косоглазие.

    Я понял, что она мертвая, когда она была еще на полпути до окна.

    - Мертвая, - сказал я.

    Привлекательная, на первый взгляд, конечно. Но потом глаз цепляется за следы вскрытия между джинсами и блузкой персикового цвета. Она взглянула на нас - по глазам тоже все было понятно.

    - Наш победитель! - сказал Джон. - Анна, принеси еще «Дьюарса» этому джентльмену, а я буду «Хайни».

    - А я что, - сказал Нил, - хрен с маслом?

    - И хрен доктору Нилу, специалисту по осмотру груди.

    Эти парни, с ними просто никуда не выйдешь. Анна хорошо нас знала и налила всем по стаканчику. Ни один хрен так и не появился. Мы выпили.

    - Густаво кое-что мне рассказал, - сказал Нил. - О тех квартирах над цветочным магазином. Эй, кстати, где вы вчера шатались?

    Джон пожал плечами.

    - Дома, сидел разгадывал кроссворд в «Сандэй Таймс» и слушал Мистера Голубые глаза. А что, ты каждый вечер куда-то выходишь? Мне сегодня нужно было работать. Не все же свободные художники, черт возьми. Некоторым на работу с утра, слышал такое?

    - А я сидел за компьютером, - сказал я. - Где-то с десяти до полуночи зависал в Сети. Вчера опять был «Мертвый чат».

    Нил скривился.

    - На хрена тебе это нужно?

    - Он вуайерист, - сказал Джон. - Любит подглядывать за мертвечинкой.

    - Нет, мне просто интересно, что они говорят. И, знаешь, им есть о чем рассказать. Если они начнут писать книги, мне конец.

    - Нале-е-во!

    Мы повернулись.

    - Вот это да! - воскликнул Нил.

    Глаз не отвести. Высокая, ухоженная, ноги длиной в целую милю, шла по тротуару, как по подиуму, в своем прозрачном топе с открытыми плечами и воздушном кисейном платьице. Много украшений. Волосы огненно-рыжие.

    Всегда любил рыжих.

    За нашими спинами рассмеялась Анна.

    - Извращенцы! Она же мертвая!

    Она была права. Когда красавица повернула голову, мы увидели сбоку на шее длинную рану. Словно кто-то хотел отрезать ей голову, но так и не смог.

    Джон охнул.

    - Вот тебе и да, - сказал я.

    Нил попросил жареных кальмаров, и Анна пошла с заказом на кухню. Мы уставились на нее. Анна и сама была вполне привлекательной, но ее трогать нельзя. Нельзя связываться со своей официанткой.

    - Ну? И что там? - спросил Джон.

    - Что?

    - И о чем они рассказывают? В этих «Мертвых чатах»? Что там такого интересного?

    - Ну. Возьмем вчерашнего парня. Девяносто два года, умер от голода в собственной квартире. Встал однажды утром с постели, оделся, захотел отлить, но дверь спальни не открывается. Тогда он орет своему племяннику, который живет с ним. Племяннику всего шестьдесят один. Никто не отвечает. И вот старик открывает окно своей спальни, ссыт с четвертого этажа, потом возвращается дальше долбить по двери и зовет племянника. Который по-прежнему не отвечает.

    - А где племянник?

    - Сейчас расскажу. Так вот, этот бедняга заперт в своей спальне, без телефона, еды, без ничего - в компании одного романа Джона Гришэма. Можете себе представить? Он пробыл в заточении с Джоном Гришэмом неделю. В конце концов лег на кровать и умер.

    - А потом он воскресает, да?

    - Да. И, вы же знаете, говорят, что после смерти иногда они становятся сильнее. Он толкает дверь, и она открывается. Оказалось, дверь держал племянник. Умер от сердечного приступа и лежал на полу.

    - И как так получилось, что он не воскрес, как старик?

    - Мозгов не было.

    - В смысле?

    - Понимаешь, у племянника в голове была пластинка. Ранило на войне. Короче, когда он упал, то ударился головой о батарею. Пластинка вылетела из черепа с половиной содержимого. Крысы быстро разобрались с тем, что осталось.

    Джон засмеялся.

    - Даже не знаю, повезло ему или нет. Племяннику, имею в виду.

    - Ну, зависит от того, чего ты хочешь от жизни, но многие из них, мне кажется, довольны. Хотя бы погулять могут.

    - Нале-е-ево! Черт, горячая штучка, да?

    Мы с Джоном посмотрели и расхохотались.

    - Горячая, на котлетки пойдет, - сказал Джон.

    - Фу!

    Это была жертва автомобильной аварии, она тащила на себе около трехсот фунтов гниющей плоти. Один глаз отвалился, как и нижняя губа. Хоть прическа у нее была нормальная. Нил от души посмеялся, глядя на нас с Джоном.

    - Вот это и называется «посмотрел - и сразу полшестого», - сказал Джон.

    Я не смог на это смотреть.

    - Боже, из нее наверняка что-нибудь сочится, капает. Должен же быть закон против таких.

    - Мертвые не ядовиты, помнишь? - сказал Нил. - Никто не знает, почему, но они не ядовиты. Поэтому нет ни единой причины, чтобы принять такой закон, понял. Ты слишком нетерпимый. Мертвецы тоже люди.

    Он передразнивал меня. Я, наверное, этого заслуживал. Иногда я слишком много разглагольствовал о мертвецах. Были законы, защищающие мертвецов, и я с ними соглашался. Многие - нет. Но иногда это было слишком даже для меня - видеть таких, жутко искалеченных или гниющих. Однажды я встретил парня, разгуливавшего по Бродвею с плетеной корзиной, которую он нес перед собой, сложив в нее собственные кишки.

    Зрелище не из приятных.

    - Ты же что-то рассказывал о Густаво? О цветочном магазине.

    Кальмары Нила прибыли, и он по кусочку отгрызал мучную корочку с одного из них, чтобы обнажить темно-серое щупальце. Тоже не самое приятное зрелище.

    - Ах, да. В прошлую субботу он сидел здесь, в баре, опрокинул несколько стаканчиков текилы и увидел, как тут тормознула пара патрульных машин. Они подъехали с выключенными фарами, но Густаво их как-то заметил. Он сидит, общается с какой-то бабой, но глаз не сводит с машин. Это у него из-за детства в испанском Гарлеме - всегда следит за копами. В общем, как только они вышли из тачек, к ним подошла старушка - хозяйка цветочного магазина - она раскричалась и показала на квартиру на четвертом этаже над магазином.

    - Эта квартира уже не первый год пустует, - сказал Джон.

    - Да, точно.

    - И что дальше? — спросил я.

    - Копы - четверо в униформе - поднялись наверх, в квартиру. Тем временем старушка остается на улице и заламывает руки с таким видом, будто прямо здесь и сейчас у нее будет сердечный приступ. Тогда Густаво шлет все к чертям, ставит свой стакан, выходит и спрашивает у нее, в чем дело. Она говорит, что слышит, как там, наверху кто-то стучит день и ночь. Она боится. В квартире проблемы с электропроводкой, и там никого быть не должно. Она боится посмотреть сама, поэтому вызвала копов…

    -…Наконец они вышли, у троих из них в руках дети, завернутые в одеяла. Маленькие дети. Через несколько минут приехала скорая. Оказывается, одному ребенку год, другому - два, а третьему - три. Два мальчика и девочка, самая старшая. Их родители воскресли два дня назад, умерли от передозировки героином, и их мозги зажарились так, что они совсем отупели, ходили туда-сюда, болтали и колотили по стенам. Они жили в этой квартире. Самовольно вселились и выползали оттуда только ночью.

    - Значит, они умерли. И когда воскресли?

    - Через пять дней. Но эти пять дней…

    - Кошмар. И дети остались одни. Хорошо хоть не умерли с голоду.

    - Ага. Квартира была вся в дерьме. Густаво поговорил с одним из копов - там было настоящее месиво. Кругом мусор, одежда, грязные подгузники и дерьмо. Девочка сказала копам, что они пили из унитаза. Раковина уже давно не работала.

    - И что они cделали с родителями? - спросил Джон.

    - С мертвыми нариками? Затолкали их в духовку. Можешь себе это представить? Чего только не творится прямо через дорогу!

    - И кто же тогда стучал?

    - А?

    - Ну, кто стучал, что хозяйка перепугалась.

    - А, Боже, да. Девочка хлопала тараканов молотком. Ими они питались.

    Мой желудок чуть не вывернуло наизнанку. Джон покачал головой. Но это - другое дело. Некоторые люди - полные мудаки, живые они, или мертвые.

    Даже после истории о детском питании из тараканов Нил не прекратил есть. Он заказал еще два блюда: устрицы и осьминога на гриле. Я заказал еще выпить.

    Наверняка мы все неплохо набрались. «Счастливый час» давно прошел, и уже темнело. Мы слушали Джаггера, поющего «Midnight Rambler» в автомате. Бар заполнялся. Сейчас, когда солнце село, движуха только начиналась. У самого выхода Мэдэлайн сидела со своим новым дружком, и мы слышали, как она смеется над чем-то, что он говорит, своим обычным фальшивым смехом, которым она всегда пользовалась с ними - смехом адвоката, сухим, как десятистраничное изложение судебного дела. Мэделайн поила зомби. Ей это казалось смешным.

    - Скажи честно, - сказал Джон, - ты когда-нибудь делал это с мертвой?

    - С мертвой женщиной? - я покачал головой. - Никогда. Но Берт делал. Ты же знаешь Берта, он все что хочешь оттрахает.

    Нил усмехнулся.

    - Берт? Этот псих такой озабоченный, что наверняка трахнул бы эту тарелку с осьминогом.

    - Значит, быстрей заканчивай, - сказал Джон, - вдруг придет. И что, ему понравилось?

    - Сказал, что очень даже хорошо, на самом деле. Не то, что он ожидал - не чувствовал, что она мертва. Наверное, нашел посвежей. Конечно же, под матрасом у него на всякий случай лежал «кольт». Говорит, внутри они не такие холодные, как все думают. Комнатной температуры.

    - Я так и думал, - сказал Джон.

    - Сейчас там можно свариться, наверное, - сказал Нил.

    - А зимой? Это же как сунуть свой колышек в банку пива из морозилки.

    - Ну, точно не как в банку, но…- oн пожал плечами и присосался к устрице.

    Тут он оживился и быстро глотнул.

    - Налево, джентльмены, - сказал он. - У этой даже глаза на месте.

    Мы повернулись.

    - Господи, ты Боже мой, - сказал Джон. - Она так похожа на… на…

    - Дэрил Ханну, - сказал я. - Боже!

    На секунду я подумал, что эта высокая, стройная блондинка в окне и правда Дэрил Ханна. Сходство было просто поразительным. Эти длинные растрепанные волосы, эти полные губы, эта тонкая шея, эти большие бездонные глаза!

    Нил чуть не уронил свой скотч.

    - Она смотрит прямо на нас! - прошептал он.

    Так и было.

    Я был уже достаточно пьян, чтобы одарить ее улыбкой, и поднял стакан. Нил и Джон просто пялились на нее с глупым видом.

    - Знаете что, мужики? Не уверен, что она смотрит на нас, - сказал Джон. - Думаю, она смотрит на тебя, боксер.

    Он хлопнул меня по спине. Сильно. Скотч расплескался. Лед зазвенел по стеклу.

    Но он был прав. Она смотрела именно на меня. Наши глаза встретились на миг.

    А потом она ушла.

    Джон хлопнул меня еще раз, на сей раз полегче.

    - Не расстраивайся, друг. Ты же знаешь этих телок. На минуту ты - Мистер Бабий Магнит, ты - долбаный Казанова на секунду, а потом…

    - Просто хрен, - сказал Нил.

    - Правильно, хрен. Может, она заметила один из твоих двух седых волос. Подумала, что ты ей в папы годишься.

    - А я и гожусь ей в папы, - сказал я.

    - Не-а, - сказал Джон. - Она посмотрела на мужика, решила, что он - не то, что ей нужно. Что она превосходит его по всем параметрам. Надула губки и свалила.

    - Нет, - сказал Джон.

    Он смотрел куда-то надо мной.

    - Что?

    - Не свалила. Сюда заходит.

    Я повернулся, и те глаза снова смотрели на меня, сфокусировались на мне, как лазеры, когда она подходила. Ее походка была какой-то странно размеренной и хищнической. Дорогие джинсы были такими тесными, что казались пришитыми к ее ногам. Длинным, длинным ногам. Ногам Дэрил Ханны. Я знал, что не заслуживаю этого. Бог или улыбнулся мне, или посмеялся надо мной. Я не мог понять, что именно.

    Она остановилась прямо перед нами, и одного ее взгляда нам хватило.

    - У кого тут есть яйца? Кто мне купит выпить? - сказала она.

    - Зачем для этого яйца? - спросил я.

    Первое, что пришло в голову. Это во мне скотч заговорил.

    - Потому что после пары рюмок я могу больше, чем ты выдержишь. Когда мы пойдем ко мне.

    Я думаю, выпивка чуть не пошла у нас всех носом, когда мы это услышали.

    Барная потаскушка, - подумал я. - Или проститутка.

    Хотя я никогда не видел шлюху, которая бы так шикарно выглядела. Но когда они липнут к тебе так напрямую, понимаешь: что-то не так. Обычно это делается окольными путями. Но не с ней. Не с копией Дэрил Ханны. С ней это было по-другому. С ней нужно играть в ее игру и смотреть, куда это может завести.

    - А вы знаете, как произвести впечатление, леди, - сказал Джон.

    - Спасибо. Я буду «Харрикейн». Кто платит?

    Платил я. Я представил ей Джона и Нила и назвал свое имя. Она пожала руки по-мужски - сильно, крепко и грубо.

    - А вы? - сказал я.

    Она рассмеялась.

    - Вам нужно знать мое имя? Вам, парни, и правда не насрать, как меня зовут? Да ну. Вам от меня совсем не имя надо.

    Ее улыбка слегка смягчила ситуацию, но она все равно вела себя как сука. Высокомерная, заносчивая, наверняка приняла что-нибудь покрепче «Харрикейна». Может, даже сумасшедшая. В баре таких видишь постоянно.

    Она спросила, чем мы занимаемся по жизни. Снова вопрос в лоб. Но мы ей сказали. Художник, оператор, писатель. С виду не поймешь, заинтересовалась она или нет. Приняла это как должное. Обычно, когда говоришь женщине, что ты - писатель, она первым делом спрашивает, что ты пишешь. Только не эта очаровашка. Она просто кивала и пила, очень скоро первый бокал ушел, и я заказал второй.

    Ее длинные тонкие пальцы оторвали кусочек от осьминога Нила, и она быстро его проглотила. Не спросила. Просто взяла. Воспользовалась привилегией.

    Джон предложил ей свой барный стул. Она поблагодарила и отказалась. Для нас так было лучше, когда она стояла, прислонившись к стойке: с одной стороны, можно было рассмотреть грудь под маечкой, а с другой - ее зад. В этих джинсах на него стоило посмотреть. Она была прекрасной.

    Мне она совсем не нравилась. Но, все равно она была прекрасной.

    Ее белокурые волосы светились, над головой парила ароматная дымка. Она пахла мускусом и розами. Ее глаза были такими чертовски яркими, что казалось, будто они горят, как неоновые.

    Мужчины с Марса, - как говорится. - А женщины - с Венеры. Ну, иногда это просто не тот случай. Война на одной стороне, любовь - на другой. Иногда случается, что именно женщина хочет завоеваний, если говорить о сексе. Хочет секса так, как хотят его мужчины. Не хочет, чтобы их водили по ресторанам, не хочет гулять по паркам, держась за руки, и получать цветы на День святого Валентина, целоваться, ее не волнует вся эта любовная чепуха.

    Она хотела, чтобы хотели ее. Такое не каждый день встретишь. Меня это заинтриговало.

    - Знаю, о чем ты думаешь, - сказала она мне.

    - Что?

    - Знаю, о чем ты думаешь. Ты же играешь в игру, да? Почти все вы так делаете.

    - Какую игру? О чем я думаю?

    Все ее лицо засияло.

    - Ты думаешь: «Да или нет?»

    Я посмотрел на нее. Я ни хрена не понимал, о чем она говорит.

    - Что да или нет? - промычал Джон.

    Он уже успел напиться в стельку.

    Она оценивающе осмотрела нас.

    - Мертва она или нет?

    Она потянулась за коктейльной вилкой, и я подумал: Нет!, когда она воткнула ее в левую ладонь, шлепнула, как мяч в бейсбольную перчатку, и внезапно я увидел, как маленькие зубчики показались с другой стороны.

    Никакой крови.

    Она не дрогнула.

    Так и смотрела на меня, улыбаясь.

    - Обманула тебя, да? Вас всех троих.

    Тогда мы все выдохнули. Представляю, какой у нас был вид, когда мы стояли, разинув рты, и смотрели, как она вытащила вилку и бросила ее назад на тарелку Нила. Она так и держала руку поднятой и развернула ее, показывая нам проколы, на которых не было ни капли крови.

    - Обманули? - сказал Нил. - Мадам, да вы скромничаете.

    Вы должны понять, что нам эта девчонка показалась просто сногсшибательной, и не только по части внешности. Если в этом городе и были эксперты по различению живых и мертвых, то ими были мы, или, в конце концов, мы неплохо в этом разбирались. Но с ней у нас не было ни единой зацепки. Она была права. Она обвела нас вокруг пальца.

    - Но кожа, - сказал я, - волосы?

    - Дополнения к диете. Магний, витамин Е и, в основном, калий. Некоторые из нас учатся.

    Она зевнула.

    - Ну ладно, парни, кто из вас хочет закончить этот пит-стоп и продолжить?

    - Подожди секунду, - сказал я. - Если ты мертва, то как ты пьешь… во что это ты, черт возьми, пьешь, и…?

    - Ем осьминога? - oна прищурилась. - Ты веришь во все, что слышишь? Что мы не можем сходить в бар, а вы можете? Что мы теперь не любим выпить? Покупаешься на все эти идиотские рассказы о том, как мы не можем есть ничего, кроме человеческой плоти? Разве это не то же самое, что сказать, что все ирландцы - пьяницы, а все черные с ума сходят по арбузу? Я надеялась, что вы, ребята, хоть что-то понимаете.

    Я мог ее понять. Выросла в семье белых, как и мы, а теперь умерла и стала частью меньшинства - а в этом мы мало что понимали. Поэтому как мы могли судить ее?

    - Сейчас общество изменилось, - сказал я. - У нас ходят слухи о вас, у вас ходят слухи о нас. Каждый из нас должен понять, что единственный способ с этим разобраться - это пойти на диалог.

    - О, да, как это мило. Спустись на землю. Вы не хотите понять мертвых точно так же, как и мертвые не хотят понимать вас. Хотя у нас много точек соприкосновения, - oна посмотрела на мои брюки чуть повыше колен. - Вот в чем дело, да?

    Она все говорила правильно. Я подумал, почему живые так редко хотят об этом подумать. Мы всегда играем в какие-то проклятые игры.

    - Да, - сказал я. - Именно в этом.

    Она взяла с тарелки еще кусок осьминога и проглотила, не жуя.

    - Хорошо. Кто пойдет со мной?

    Вопрос предназначался нам троим, но смотрела она прямо на меня. Снова эти глаза. Прекрасные, безупречные мертвые глаза.

    - Кто хочет почувствовать, что значит делать это… с такой как я?

    Я допил и попросил счет.

    - Она не шутит, - сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. - Джентльмены? Нил?

    Он покачал головой.

    - У меня есть жена, ребята. Нельзя.

    - Джон?

    Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все “за” и “против”. Потом он встал.

    - Я с вами.

    Мы заплатили и пошли за ней на улицу.

    Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно - форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.

    - Ничего, если я спрошу, - сказал я, - как ты…?

    - Умерла? - Вопрос ее не удивил. - Опухоль головного мозга. Вот так.

    Я хотел еще кое-что спросить. Согласно общепризнанному мнению, именно мозг был двигателем, и разрушить мозг мертвеца значило предать его смерти навеки. Поэтому здравый смысл подсказывал, что любое его повреждение, как, например, опухоль, как минимум вызовет какое-нибудь нарушение функции. Но у нее с функциями все было безупречно. Меня интересовало почему.

    Но спрашивать я не стал. Это уже слишком из области медицины, слишком антиэротично. И мы плелись за ней быстрым шагом, как пара растерянных собачонок за хозяйкой. Скорость устанавливала она.

    Спиртное, красота и запрещенный секс. Они всегда делают тебя собачкой.

    - Можешь поверить, что мы и правда это делаем? - прошептал я Джону.

    Он стрельнул глазами и усмехнулся.

    - Хм… да!

    - Я не знаю… что-то мне это не нравится.

    - Эй. Ты же вечно треплешься о равенстве прав для мертвых. Как насчет равных прав и в этом? Девочка хочет поразвлечься, мы можем ей это устроить. И она сама попросила. Так в чем тогда проблема?

    Его слова не лишены смысла, согласен.

    Он слегка толкнул меня локтем.

    - А если она сама запрыгнет? Расслабься.

    Он потянул рубашку, и я увидел небольшой револьвер у него за поясом.

    - Быстрей, парни, - окликнула она. Ее голос лился песней. - Кто тут из нас мертвый?

    Она жила в блокированном доме на углу Восемьдесят девятой и Амстердам-авеню. Государственное жилье. Не совсем дыра, но очень близко. Ее высокие каблуки цокали по ступенькам. На едва освещенной лестничной площадке можно было учуять легкий запах мочи - что, мертвые мочатся? - а стены украшали полуоблупившиеся завитушки граффити. Ничего такого, что могло бы нас отпугнуть. Только не тогда, когда ты смотришь наверх и видишь первоклассную попку, которая ходит туда-сюда в этих джинсах. Назад пути не было. Первобытный тумблер в мозгу мужчины уже переключился в позицию «Вкл.», а это надолго.

    Она открыла замок с тремя ригелями. Дверь с виду была обмазана дерьмом. Я надеялся, что это всего лишь плохое граффити. Она распахнула дверь, включила свет и шагнула внутрь. Мы на секунду заколебались.

    - Ты что, прикалываешься? - сказал Джон.

    Внутри квартира выглядела как президентский номер в отеле «Сент-Реджис». Какими бы они там ни были. Красновато-коричневый ковер от стены до стены, длинные черные диваны, шикарная мебель в стиле «хепплуайт» и пятидесятидюймовый кинескопный телевизор. На стенах висело несколько неплохих картин, а занавески были, наверное, из византийского шелка.

    Мы вошли.

    - Уютненько, - сказал Джон.

    Наша хозяйка не отреагировала. Она просто стояла, оценивая нас, пока мы входили и осматривались. Я наконец нашел, что спросить.

    - Я думал, что… что мертвые живут за счет государства.

    - Это потому, что такие как ты только так нас не трогают.

    - Что?

    - Эй! Что за херня? Что за «такие как ты»? Ты нас сюда пригласила, помнишь? - сказал Джон.

    - Правильно. Но это ведь не значит, что я должна соглашаться с вашей политикой.

    - Нет, не должна. Хотя мой друг - либеральный демократ. Короче, хватит строить из себя суку, а? Успокойся.

    Она кивнула, улыбаясь.

    - Хорошо. Вернемся к теме. Ты хотел знать, как я могу себе это позволить, правильно?

    - Ага.

    Она стянула маечку через голову. Под ней она была обнаженной.

    И совершенной.

    - Ну, и сколького это стоит? - сказала она.

    Джон охнул.

    - Мать твою, так и знал. Долбаная шлюха. Эй, ты нас за идиотов принимаешь, или как?

    - Это не дело, - сказал я. Я по-настоящему взбесился. - Ты сама к нам подкатила, а мы просто пошли с тобой. Мы не будем платить.

    - Заплатите, - сказала она и вытащила большую полуавтоматическую винтовку из-за телефонной полки возле двери быстрее, чем я обычно глотаю.

    Ствол пушки оканчивался длинной черной банкой.

    Глушитель.

    Она направила винтовку на Джона.

    - И еще, Джонни, - сказала она, - даже не думай о том, чтобы достать эту пукалку из-за пояса. Не нащупать ее между твоей рубашкой и пивным брюшком еще сложней, чем то, что ты называешь членом. Доставай ее и бросай на пол. Большим и указательным пальцем, чувак. Медленно.

    Джон заколебался. Она взвела курок.

    - Не бросишь - понаделаю в тебе столько дырок, что свистеть будешь на ветру. Считаю до трех, герой. Один, два…

    Он задрал рубашку, достал пистолет и бросил.

    - Теперь бумажники. Бросайте их к моим ногам.

    Это мы тоже сделали. Для того, чтобы понять теперь, как она обставила свою квартирку, совсем не обязательно заканчивать академию. Она не шлюха, а вооруженный грабитель, заманивает мужиков к себе на квартиру и чистит их.

    Мертвый вооруженный грабитель.

    И мы знали, как она выглядит. И где она живет. Она не собиралась выпускать нас живыми.

    Джон посмотрел на меня, а я - на него. Я подумал, что мы сказали друг другу что-то вроде «Прощай», когда она выстрелила ему в грудь. Приглушенный выстрел прозвучал как легкий хлопок в ладоши. Он рухнул, как кирпичная стена. Она поразила его прямо в сердце, кровь фонтаном брызнула на целый ярд вверх.

    Я наблюдал за тем, как фонтан истощался, пока совсем не исчез.

    - Надеюсь, у вас, придурки несчастные, хоть кредитки нормальные!

    Теперь винтовка была нацелена на меня. Ей это нравилось. Ее соски сделались длиной с ноготь. Мне стало интересно: она всегда была такой, или это опухоль так ее ожесточила?

    - Послушай, - сказал я. Меня трясло. - Давай как-нибудь разберемся. Мы можем…

    - Заткнись.

    Она пальнула еще дважды - Джону в голову. Череп разнесло, и мозг, похожий на старую комковатую овсянку с красными крапинками, разлетелся по всему полу.

    Теперь я понял, зачем ей этот красно-коричневый ковер.

    - Не хочу, чтобы он воскрес. В мире гораздо лучше без этого пьяного тролля.

    Все, что я мог - стоять и ждать скорой смерти. Я не мог пошевелиться. Я чувствовал себя глупо, и мне было немного грустно, словно я потерял старого друга. Не только Джона, а вообще.

    - А я, что? - выдавил я. - Вот просто так пристрелишь?

    Она засмеялась.

    - Хочешь сказать «после того, что мы с тобой пережили»? Не обязательно.

    Она держала пушку расслаблено - так, как обычно держишь телефонную трубку, когда не собираешься звонить прямо сейчас. Но между нами было добрых десять футов. Если бы я бросился на нее, то лежал бы на полу рядом с Джоном.

    - Тебе отсюда не выбраться, - сказала она. - Дверь запирается автоматически, на окнах решетки, можешь орать и визжать, но, знаешь, соседи не будут жаловаться.

    Конечно, не будут. Соседи все мертвы, как и она.

    - И что ты имеешь в виду под «не обязательно»?

    Она пожала гладкими обнаженными плечами.

    - Будешь жить или умрешь - зависит от тебя.

    Мой взгляд говорил, что я не догоняю.

    - Я вижу таких говнюков, как ты, каждый день. Для вас мы уже не люди, мы - ничто.

    - Неправда. Да, есть до черта фанатиков. Но я всю ночь пытался сказать тебе - я не из таких.

    Я защищал свою жизнь, не принципы. И она это понимала.

    - Конечно из таких. Чем ты отличаешься? Либеральный демократ, тоже мне. Главное доказательство - ты здесь. Для вас, уродов, потрахаться с мертвой - забава. Есть над чем поржать, есть чем похвастаться за бутылкой. И знаешь, что? У тебя есть отличный шанс.

    Она пробежала пальцем по стволу.

    - И если ты хорошо постараешься, я тебя не убью.

    Что за чушь? В этом не было никакого смысла. Мы за этим и пришли, а теперь она сделала из этого какую-то игру на выживание. Но мог ли я ей верить?

    Выбора все равно не было.

    Самым странным было то, что я знал, что смогу это сделать. Несмотря на пушку у нее в руках и мертвого Джона на полу. Я готов был отодрать ее во все дырки. Я осмотрел ее ото рта до груди и сразу возбудился.

    Наверное, смерть и страх - это афродизиаки.

    Я снял рубашку и бросил на пол. Вытянул ремень и бросил и его.

    - Хорошо, - сказал я спокойно и сделал шаг к ней.

    Она рассмеялась.

    - Ты будешь на седьмом небе от счастья!

    Я растерялся.

    - Только не со мной, осел.

    Она направилась к двери возле портьер, которая открывалась во тьму.

    - Мама! Билли! Выходите!

    Их зловоние пришло раньше них самих. Я едва мог дышать.

    - Мама сгорела в машине, - сказала она. - А мой брат Билли утонул в Гудзоне. Но они оба вернулись. Теперь я о них забочусь.

    Волоча ноги, они прошли по комнате и неуклюже встали на колени перед телом Джона. У женщины совсем не было лица, одни угольки. Тело - как скелет, покрытый копченым беконом. Плоть мальчика была большей частью зеленой и свисала над его обнаженной грудью оттого, что разбухла, когда он всплыл. Грудь словно набита мясным паштетом. На лице, напоминающем кровяную колбасу, мерцали два глаза. И то, что мы иногда слышали о мертвецах - то, что они иногда становились гораздо мощней, чем в жизни - было правдой. Эти два разваливающихся, дрожащих создания безо всяких усилий вскрыли Джона и начали рвать его. Некоторое время не было слышно ни звука, кроме чавканья, пока она не разорвала тишину.

    - Мама любит жестко и быстро, - сказала она. - Но не слишком жестко. Ну, знаешь, что-нибудь может отвалиться. Ты должен быть осторожным.

    Безликая тварь посмотрела на меня своими черными свернувшимися глазами и сделала что-то, что должно было обозначать улыбку. Я уставился на ее обугленную грудь и выжженное влагалище между ногами-палками.

    - А Билли - гей. Постарайся удовлетворить его ртом, или он запихает тебе это в зад. Ой!

    Его член уже начал подниматься. Головка походила на гнилой зеленый помидор.

    Они вдвоем поползли в моем направлении.

    - Ты же хотел секса с мертвыми, - сказала она. Пушка снова нацелена на меня. - Так приступай.

    Она сдержала обещание - не стала меня убивать. Так что, думаю, у меня получилось. Теперь они держат меня в задней комнате с мамочкой и Билли, закованным в наручники.

    Я слышу, как она постоянно приводит других парней. Никто из них надолго не остается. Я слышу хлопки - это им конец. Пока что я их любимчик. Полагаю, она выделила меня тем вечером в баре. А как же секс? Это ужасно, конечно, это омерзительно. Но это лучше, чем стать их следующей трапезой. Вы не представляете, что можно сделать, чтобы пожить еще хотя бы день.

    Но их аппетиты… ужасны, громадны.

    Моя единственная надежда - то, что Нил где-то там ищет меня. Ищет своих приятелей, Джона и меня. Может, он подключил к делу копов. И как-нибудь, назло всему, он меня найдет. Что она прогадает, ошибется - и будет проходить возле кафе «Уорлд», а Нил в это время будет на посту, будет любоваться на леди, что проходят мимо в коротеньких летних юбочках и футболках, глядя в большое окно, и увидит ту, что так похожа на Дэрил Ханну.

    Тем временем, уже зима. В Сити холодно зимой. И здесь очень холодно.

перевод: Амет Кемалидинов

“ Расстройство сна ”

    Билл Дюмонт никогда не видел снов.

    Сколько он себя помнил, так оно и было. Народное поверье гласит, что если человек никогда не видит снов, он неизбежно сходит с ума - или изначально безумен, поэтому Билл думал, что, в принципе, сны ему снятся. Просто он не может их вспомнить. Ни единой истории. Ни единой картинки из собственных грёз. Фактически, это все равно что не видеть снов вообще. Тем не менее, его это вполне устраивало - Билл всерьёз сомневался в том, что сны могут даровать ему какое-то просветление.

    Билл Дюмонт был первоклассным американским ублюдком, и сам прекрасно это осознавал. Таким же типом был его отец, скорее всего аналогичная ситуация обстояла и с его дедом. Билл жил сегодняшним днём, постоянно пытался урвать своё - не хватало ещё видеть сны о такой жизни.

    Но ведь должны же быть сны.

    Иначе откуда было взяться сонному бреду?

    Да, Билл говорил во сне.

    Практически каждую ночь, по словам его нынешней-любовницы Энни. Или по словам Лоры, его будущей-экс-жены. Или согласно жалобам любой другой девки, из тех, что он цеплял на стороне. Судя по всему, началось это ещё в колледже, поскольку он точно помнил, как перепугал Гарри, своего последнего соседа, на вторую ночь совместного пребывания в новой комнате. Тогда Билл уселся на своей кровати прямо, как столб, и пробормотал: «Я пришёл к тебе сквозь пространство и время, но не через Нью-Джерси». А после снова отрубился.

    Гарри поглядывал на него с опаской целую неделю или типа того. Оно и понятно.

    Нью-Джерси, блин.

    - То, что тебе снится, - как-то сказал Гарри, - это то, что ты воспринимаешь, рассматривая Других, рассматривающих тебя.

    Ну, Гарри был бакалавром психологии, чего ещё ждать от такого соседа? Он мог нести разнообразную фрейдистскую, юнгианскую или райхианскую околесицу, но Биллу, в те голодные студенческие годы, весь этот психоанализ был куда менее интересен, нежели содержимое его кошелька. Гарии был богатым парнишкой. Более того, Гарри питал слабость к высокому, смуглому и симпатичному Биллу Дюмонту - а Биллу, в свою очередь, не очень хотелось жить впроголодь на сдачу от взносов за обучение. Так что, как говорится, дырка есть дырка.

    Билл изображал пылкую страсть на протяжении всего первого года обучения, втайне окучивая чирлидерш и бизнес-бакалавриат, приглашая их в хорошие рестораны на деньги, позаимствованные у Гарри. А в перерыве между тратами на тусовки и тратами на обучение, разводил бедного лоха на небольшие состояния. Когда Гарри наконец понял в чём дело, он просто-напросто снёс себе башку - аккурат после выпускного. Печально. Хотя, если говорить начистоту - психические проблемы Гарри Билла нисколько не касались.

    Но вот эти, блин, разговоры во сне. Лет после тридцати все постоянно на это жаловались. Лора даже купила беруши. По его мнению, это было охренеть как грубо. Но, по крайней мере, после этого стерва перестала ныть - её жалобы время от времени касались лишь неудобств, связанных со сном в берушах.

    - Ну и спи на диване, если у тебя от этих херовин болят уши, - посоветовал он ей однажды.

    Однако она никуда не ушла. Лора была безвольной, а Билл был, ну... высоким, смуглым и симпатичным. Когда Билл спал с Лорой, ему нравилось представлять на её месте других женщин, несмотря на то, что она была довольно милой.

    А что касается разговоров во сне, Билл, судя по всему, разговаривал чистым, почти дикторским голосом, а всё что он говорил, было абсолютно осмысленным - или могло быть таковым, если вы могли найти правильный контекст.

    Но вы бы не смогли.  Да и у самого Билла не получалось. Потому что контекстом были те самые сны, которых он никогда не запоминал.

    До сих пор разговоры во сне было не особо серьёзной проблемой. Они не мешали ему высыпаться. Поначалу Энни даже находила эту его особенность забавной.

    - Кто такая Милли? - спросила она его как-то утром.

    На одной из его костяшек была царапина с полоской засохшей крови и он глядел на неё, пытаясь понять откуда она взялась.

    - Что?

    - Кто такая Милли? Прошлой ночью ты произнёс это имя во сне, - oна рассмеялась. - Милли, Милли, Милли, - повторила Энни. - Твоя любовница, да? - oна вновь расхохоталась.

    Энни доверяла ему.

    Билл понятия не имел, почему.

    Он рассмеялся в ответ, пожалуй, несколько поспешно.

    - Милли? Так мы между собой называем Реджинальда Милтона, одного из наших лучших клиентов. Парень приносит мне полтора “лимона” в год, чтобы его впустили на все горячие IPO. Слава Богу, что такие как Милли есть в нашем деле.

    Десятилетия профессионального вранья одарили Билла потрясающей способностью к мгновенным отговоркам. Никакого Реджинальда Милтона, по крайней мере с прозвищем "Милли", среди знакомых Билла не существовало. Оно принадлежало симпатичной, но излишне потасканной пятидесятидолларовой шлюшке, которую он время от времени снимал, когда Энни уезжала по делам.

    В этот самый момент он осознал, что вся эта хрень с ночной болтовнёй может превратиться в серьёзную проблему. У Билла была целая куча секретов, о которых он не имел ни малейшего желания трепаться во сне. Или где-либо ещё, если уж на то пошло.

    К примеру, в гостиной, за диваном и потайной панелью в стене, он припрятал два миллиона долларов непомеченной наличкой. Эти деньги он заработал разнообразными сугубо нелегальными методами. Сама панель крепилась к стенному пазу магнитами - определить её местоположение было несложно.

    А ещё, в том же самом тайнике, находилась довольно ценная коллекция монет, унаследованная Энни от дяди. Как-то раз, когда Энни была за городом, ещё до того, как они с Биллом съехались, эта самая коллекция была “похищена” из квартиры в результате весьма досадного квартирного воровства. И вот ведь совпадение! У Лоры была пара сотен тысяч в облигациях на предъявителя, которые также были украдены из ее квартиры во время прискорбного ограбления еще до того, как они поженились. Кстати говоря, эти акции тоже дожидались своего часа за пресловутой стенной панелью.

    Биллу не очень хотелось распространяться о подобных фактах в принципе - не говоря уже о тех моментах, когда они с Энни находились бок о бок.

    Короче говоря, эта ситуация его бесила. Ему не нужно было, блин, трепаться во сне.

    Это вызывало у него некоторое беспокойство.

    Иногда, по ночам он произносил забавные фразы, а иногда - например, когда Энни хотелось выспаться, а он посреди ночи будил её воплем "ОТПРАВЬ ЭТО!" - раздражал её. Но не более того.

    Что было настоящим источником раздражения, так это храп.

    Когда она впервые разбудила Билла пихнув локтём, он прямо-таки похолодел от ужаса.

    - Ты храпел, - сказала она.

    - Я не храпел.

    Он взглянул на своё отражение в зеркале. Глаза были красными, опухшими. Обычно он просыпался с чистой головой.

    - Я не храпел.

    Он просто-напросто не мог в это поверить. Храп - это что-то свойственное старикам. А Биллу только сорок. Вот его престарелый папаша был мастер похрапеть - его храп было слышно из любой комнаты. И нет, это не было смешно. Это было отвратительно. Это было так... неподконтрольно.

    Если Билл Дюмонт что-то и ненавидел, всеми фибрами своей души, так это отсутствие контроля. Из-за этого он бросил Лору и своего сына Филипа. Без оглядки, не испытывая чувства вины.

    Они не имели ни малейшего понятия о контроле.

    Лора постоянно опаздывала, забывала о запланированных делах, забывала заправить машину, когда бак оказывался полупустым.

    Филип постоянно забывал вещи в школе - ланчбокс, новые перчатки, куртку. Ну и что с того, что ему было всего пять лет? Об этом ему постоянно ныла Лора - Билл, ему всего пять лет! - Ну и что? Если Филипу пять лет, он должен автоматически просить молока всякий раз, когда Билл смотрит матч по телеку, а “Джетсы”, блин, перехватывают у противника инициативу?

    У всех есть свои оправдания. У матери Лоры был рак. Лора постоянно об этом думала. Разумеется. И он об этом знал. А у Филипа, если верить его школьному психологу, было небольшое расстройство внимания, с которым он бы рано или поздно справился по мере взросления.

    Рано или поздно.

    По мнению Билла, всё это не имело никакого значения. Ты либо контролируешь события и себя самого, либо нет.

    Он терпел это дерьмо целых пять лет. И вот, избавился от них. А через три месяца встретил Энни за барной стойкой в “Оллстейте”. Вот что случается, когда контролируешь свою жизнь. Порхаешь как бабочка, жалишь как пчела.

    Билл был тому доказательством.

    И это всего два месяца назад - а сейчас он уже уговорил Энни съехаться с ним и жизнь вновь стала хороша.

    Но вот теперь это...

    ...позорище.

    Храп.

    Он перепробовал все возможные варианты. Специальные подушки от “Шарпер Имидж”. Приучил себя к сну на спине. Потом на левом боку, потом на правом, а под конец прямо на брюхе. В конечном счёте Энни тоже приобрела себе беруши.

    По утрам Билл просыпался злым, как собака. А всё потому, что понимал, что с ним происходило ночью. Иногда своим храпом он умудрялся разбудить себя самого. Настолько это было оглушительно.

    Храп. Как у какого-нибудь старого пердуна. Каждое утро Билл выглядел всё хуже. Он всё больше походил на старого больного человека, теряющего над собой контроль. Усталый. Ленивый. Да и на расчёске с каждым днём оставалось всё больше волос.

    Теперь я буду мочиться в постель, - подумал он.

    Он шел на работу с тиком в верхней губе, который никак не мог остановиться. Его глаза покраснели и распухли.

    - Билл? Ты в порядке? - спросил его партнер, Эр Джей, еще один брокер-с-сомнительной-репутацией.

    - Хм, почему ты спрашиваешь?

    - Ты хреново выглядишь.

    Ясно-понятно. Вот, собственно, и всё. Эр Джей был прямолинейным мужиком. Они с Биллом вообще были прямолинейны друг с другом, в частности обсуждая кого из числа своих клиентов они собираются поддержать, а кого отправить ниже ватерлинии ради собственного навара. Так что, если не считать лёгкого удара по самолюбию, это замечание было весьма уместным. 

    - Надеюсь, ты не начал нюхать, как раньше?

    - Нет, я больше не нюхаю. Просто я не высыпаюсь. Просыпаюсь полудохлым. Энни говорит, что иногда от моего храпа дрожат окна.

    - Ты должен привести себя в порядок, чувак. Нам надо держать марку. Как мы обойдём мудаков из SEC, если ты сам на себя не похож? - И как будто всего сказанного было мало, добавил: - Ты косячишь на работе, Билл, натурально просираешь задачи. Приведи себя в форму.

    До Билла прекрасно дошло всё вышесказанное. Он уже начал понимать, что было всему виной. Билл ведь не только подчёркнуто высокий и смуглый симпатяга - ко всему этому он ещё и подчёркнутый трудоголик. Вся эта ситуация понемногу его подкашивала. Для того, чтобы держать марку на работе, ему нужно высыпаться - однако проблемы с храпом и сном мешали его отдыху. А на сон очевидным образом влиял рабочий стресс. Вот такой круговорот говна в природе. Ему было просто необходимо приятно провести время, спустить пар, и он приступил к осуществлению этого плана.

    Энни не приходила домой раньше семи вечера, поэтому уже в пять Билл приступил к спусканию пара, если под паром понимать семенную жидкость. Он нагнул Милли прямо над кухонной раковиной - её юбка из магазина "Всё по $1" была задрана под самый бюстгальтер, его приспущенные брюки от “Армани” болтались в районе лодыжек. Милли была невысокой, поэтому Билл держал её ляжки приподнятыми прямо во время долбежа. В определенный момент, уже ближе к финишу, всё выглядело так, как будто он пытается отправить девку прямо в сливное отверстие - отличная метафора для её жизненного маршрута. Когда Билл кончил, он почти отключился.

    - Вау, - пробормотала Милли сквозь свои щербатые зубы.

    Отлично сочетающиеся с носом, напоминающим Биллу акулий плавник. На самом деле он не жаловался - такому пятидесятидолларовому коню в зубы не смотрят. Она казалась запыхавшейся.

    - Ты меня ещё ни разу так не драл. На работе что случилось, или типа того?

    Билл был оскорблён. Кто вообще такая эта маленькая стерва, чтобы обсуждать его проблемы? Она просто шлюха и точка. Не какой-нибудь закадычный кореш. Нахмурившись, он натянул свои штаны.

    - Извини, если что..., - продолжила она. - Но ты выглядишь...

    - Я выгляжу как?

    Она одернула юбку, на вид порядком смутившись.

    - Ты хотела сказать, что я выгляжу херово, да?

    - Нет, - сказала она. – Ну, я имею ввиду... ну ты, типа… взгляни на себя. У тебя лицо красное и вены наружу торчат. Ты, часом, не заболел?

    Энни подвесила маленькое зеркало в рамке из ракушек аккурат над плитой. Билл поглядел в него и чуть не заорал.

    Милли была права, как и Эр.Джей. Его глаза запали и налились кровью. Вены, походящие на дождевых червей, пульсировали на его лбу. Он действительно выглядел дерьмово.

    Что, блин, вообще с ним творится? Это дерьмо свалилось на него в течение считаных недель. Внезапно Билл Дюмонт оказался высоким, смуглым, но уже не очень симпатичным.

    Впрочем, до определённой степени он ценил честность Милли.

    - Вот, - он протянул ей деньги. - Выметайся.

    - Ты злишься на меня?

    - Нет, мне, блядь, щекотно.

    - Я всего лишь переживаю за твоё здоровье! Ты плохо выглядишь. Ты выглядишь больным!

    Да уж, по ходу всё реально плохо.

    - Проваливай.

    Он развернул её и отпихнул к двери.

    - Эй, тут только тридцать баксов!

    - Сегодня у меня нет мелочи. С таким шнобелем можешь сказать спасибо и за десятку.

    - Мне надо кормить ребёнка!

    - Какое мне дело до твоего выблядка. Пользуйся резинкой. Вали отсюда. И пусть дверь ударит тебя по заднице по дороге.

    Он всё ещё слышал её недовольное бормотание в коридоре. Шлюхам надо запретить размножение. Небось живёт на пособие, сосёт кровь из честных налогоплательщиков, вроде него. Государство должно делать им аборты.

    - Билл, - сказала Энни придя домой. - Ты выглядишь отвратительно.

    Билл сгорбился сидя на диване с пивом. Если ещё кто-то скажет мне это, я устрою массовое убийство. И начну с неё.

    - И я размышляла над этой проблемой, - продолжила Энни.

    Она подошла к дивану, и достала из белого бумажного пакета коробку.

    - Просто не могу поверить, что это не пришло мне в голову раньше. Храп, ночная возня, нарколалиа...

    - Нарко-чё?!!

    - Разговоры во сне, Билл. Налицо все признаки прогрессирующего расстройства сна. А расстройства сна ведут к серьёзным проблемам со здоровьем. Например, к гипертонии.

    Она разбиралась в таких вещах. Она работала лицензированной медсестрой в клинике для гипертоников.

    - Доктор Сеймур разрешил мне позаимствовать эту штуку.

    Она развернула длинный резиновый шланг, обмотанные вокруг пластиковой коробки с маленьким LCD-дисплеем. Это был монитор артериального давления.

    - У меня с давлением всё в порядке, - сказал Билл.

    - Ну вот и проверим. Билл, гипертонию называют "Тихим Убийцей". Она может быть у тебя долгие годы, без твоего ведома. А расстройства сна, особенно сопровождаемые храпом, могут негативно повлиять на неё. Во время храпа ты недополучаешь кислород и это угнетает твою кардиоваскулярную систему. Ускоряет твой кровообмен.

    Она расправила рукав тонометра и обернула вокруг его руки.

    - Не дёргайся.

    Потом она начала нажимать на резиновую грушу. Машина запищала.

    Ему не измеряли давление уже много лет. С какой стати? Только старики постоянно думают о своём давлении.

    - Послушай, Энни, у меня отличное давление.

    Писк прекратился.

    - Билл, у тебя точно проблемы с давлением. 180 на 110. Слишком высокое. Это может тебя прикончить. Словишь ЦСК.

    - Что такое ЦСК? Что-то типа ЦРУ?

    - Церебрально сосудистый криз, Билл. Инсульт. А в качестве альтернативы можешь заработать ИМ.

    - ИМ? Индивидуальный менеджер?

    - Инфаркт миокарда. Сердечный приступ.

    Да пошло оно всё нахуй, - подумал он.

    Энни его пугала.

    Но зачем ей преувеличивать?

    - Я переживаю за тебя, Билл, - сказала она. Энни присела и заглянула ему в глаза, он почувствовал её встревоженность. - Я люблю тебя.

    Господи. Билл ненавидел слово на букву “Л”.

    - Я хочу, чтобы ты сходил к доктору, - сказала она.

    Он заглянул в её потрясающее декольте и подумал о том, что если он крякнется от гипертонии, ему больше никогда не облапать всю эту красоту. Она достанется какому-нибудь другому парню.

    - Я схожу к врачу.

    Собственно, он так и поступил, несмотря на всё своё нежелание.

    Доктор Сеймур был боссом Энни. Судя по всему, у доктора было похмелье, но Билл не переживал. Энни ему доверяла. Доктор выписал ему два рецепта.

    - Это на покупку диуретика. Понижает общее кровяное давление, крайне полезно при гипертонии. Но для такого чрезмерного давления, как у вас, нужно кое-что ещё.

    Чрезмерное давление. Просто, блин, замечательно. Но тут Билл выдержал и совершил редкий для себя поступок - заткнулся и слушал специалиста.

    - Вторая таблетка называется “Клонифил”, - сказал Сеймур. - Принимаете дважды в день - после пробуждения и прямо перед сном. Это блокатор кальциевых каналов.

    Тут Билл не выдержал.

    - Мне вообще пофиг, хоть блокатор, хоть полузащитник “Нью-Йорк Джетс”, лишь бы это давление стало чуть более вялым.

    - О, за это не переживайте.

    Неужто Сеймур ухмыльнулся?

    - Правда у вас станет вялым кое-что ещё. Но давайте будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас приоритетом является ваше здоровье.

    Билл осунулся. Ему не нравилась вся эта вялая тема.

    - А не выпишите ли вы мне рецепт на...

    - Виагру? Ну, разумеется. Но не раньше, чем через полгода. Ваш метаболизм должен акклиматизироваться к антагонистам кальция. Как я и говорил - будем решать проблемы по мере поступления.

    Прекрасно. Буду полгода жить с членом на полшестого. Отстой. Всё это было несправедливо.

    - Ситуация настолько серьёзная?

    - Говоря врачебным языком, у вас четвёртая степень острой гипертонии, Билл. Пятой степени не бывает. Не будете принимать эти таблетки, и тонометр очень скоро покажет вам “ноль на ноль”.

    Билл взял лекарства. В любом случае, Энни была не настолько хороша в постели, чтобы убиваться. А Милли - просто прошмандовка, которая не всегда приятно пахнет. Полгода он выдержит. Но он никогда не позволит Эр.Джею увести его клиентов, в которых он вложил годы своей работы.

    Только через его труп.

* * *

    Билл во всём ценил порядок, поэтому он купил себе маленькую пластиковую коробку, в которую клал таблетки на день. В коробке было три ячейки - УТРО, ПОЛДЕНЬ и ВЕЧЕР.

    Он почти ничего не заплатил за лекарства, его страховка покрывала их. Два бакса за рецепт. Ему не очень нравилось то, что теперь он вынужден глотать колёса - но если от этого зависела его жизнь? Ничего страшного. Таблетки спасут ему жизнь, как говорил доктор Сеймур. И большая часть “побочек” была практически незаметна. Кроме одной.

    Из-за диуретика он ссал, как лошадь.

    Ему приходилось вставать по пять раз за ночь. Как-то Энни пробормотала в полусне:

    - Пока ты в сортире, по крайней мере я не слышу твоего храпа.

    Так-так, расслабься, не горячись, - подумал он про себя, хотя его желудок свело от ярости и чувствуя, что мочевой пузырь вот-вот лопнет. - Держи себя в руках. Было бы неплохо её как-нибудь придушить, но пусть пока это остаётся фантазиями.

    К тому же она замечательно готовила.

    А лекарства между тем, помогали.

    Его кровяное давление вернулось в норму, что его приятно удивило. Что его удивило неприятно, так это то, что он продолжал храпеть и говорить во сне. А каждое утро он выглядел так, будто его переехал грузовик.

    Акклиматизируемся, акклиматизируемся, - повторял он себе. - Это займёт время. Как и обещал доктор Сеймур. По крайней мере, он чувствовал себя гораздо лучше.

    В одну из ночей Билл проснулся во дворе своего дома, будучи одетым в пижаму и дождевик. Он пинал пуделя, принадлежащего какому-то старику, а пудель пытался прокусить его пижамные штаны и неплохо с этим справлялся, в то время как старый хрыч на них орал.

    На следующее утро он проснулся от того, что его руки сжимали горло Энни.

    Он душил её.