Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

Эдвард Ли

" Вырванные Cтраницы из Путевого Журнала " 

    [Данный рукописный манускрипт был найден в мусорном баке на Берлингтонской главной автобусной линии № 610 водителем А. Линденом, и был немедленно доставлен в офис шерифа округа Пуласки; расследование продолжается. Автором, кажется, был какой-то профессиональный писатель, но здесь он идентифицирует себя только как “Говард"…]

1 мая, 19…

6 вечера

Где-то в Юго-Восточной Вирджинии (?)

    Сейчас майский день, и я чувствую предчувствие-клише: "покалывание в пальцах", цитируя Шекспира. Ирония сильно поражает меня – да, сегодня 1 мая, Бельтейн, древний праздник, который так часто отражается в моих рассказах: Канун и сама Друидская Ночь – ночь потусторонних фантомов, время поклонения богам плодородия, празднование смерти зимы и наступающей весны через ритуальные забавы и оргиастическое веселье, время радостного, созревшего для похоти плодородия…

    Я выбрал этот новый северный автобусный маршрут из-за его низкой цены, несмотря на то, что путь по более живописным дорогам требовал дополнительного дня в пути. Но даже с неожиданными для меня деньгами от Райта, я боялся, что задержусь в пути к Новому Орлеану и его античной гранитной архитектуре; его тяжеловесным мавзолеям и разросшимся кладбищам; его призрачным болотам; его первозданным сантерийским погребениям; и – самое главное – его пропитанной Вуду атмосфере. Таким образом, по всей видимости, мой приезд в Чаттанугу отложится, и мне придется изменить маршрут. Возможно, в следующем году финансы позволят мне полноценный тур по Новому Орлеану.

    Наш путь пролегал через холмистый лес, начиная с железнодорожного узла в Вашингтоне этим утром. Чем глубже мы углублялись от города, тем хуже становилось дорожное покрытие; но, конечно, этот менее прямой маршрут обеспечивал мне прекраснейшие пейзажи, которые я так любил. Эти девственные холмы, однако, вырисовывались, как огромные живые существа, как какая-то разновидность дыры, которая, казалось, поглотила наш автобус, и мы погрузились в заросшую темноту. Действительно, лес на юге Соединенных Штатов создавал свою собственную атмосферу, очень отличающуюся от атмосферы моей любимой Новой Англии. Зелень здесь была гуще, листва разнообразнее, но при этом выглядела ненормальной из-за чрезмерной растительности, а лесистые аллеи – зловеще темными. Признаки бедности витали повсюду, прячась за вековыми деревьями и заросшими виноградом рощами: полуразрушенные дощатые дома, но все еще жилые, автомобили и сельскохозяйственная техника 1920-х годов, превратившиеся в ржавые скелеты, примитивные лачуги и сараи, населенные семьями в гниющей одежде на истощенных телах. Дважды мы видели трупы негров, свисавших с толстых веток - это было доказательство того, что линчевание кончилось только устами лживых властей. Перед металлическим навесом с прорезями для окон стоял бледный, как воск, подросток с грязными волосами, съежившийся от страха, одетый в мешок с прорезями для рук и головы. Он высасывал внутренности из разрезанного живота белки, его рот был плотно сжат, а лицо окаменело. Его запавшие глаза, следившие за нашим автобусом, были как у восьмидесятилетнего старика. Я знаю, что это было только мое воображение, но его глаза, казалось, смотрели только на меня. В таких поездках, как эта, я много раз видел версию того же отчаяния и бедности, что и в Новой Англии, но до сих пор ничего более разрушительного я ещё не видел. В то время как леса Новой Англии, возможно, были населены призраками, леса юга были населены живыми "призраками".

    В то время, как шрамы бедности и чрезмерно густые леса стали слишком гнетущими, автобус выехал на более новую дорогу, возможно она была проложена в результате недавней инициативы расширения федерального шоссе, где рабочим платили $1 в день для улучшения торговли между штатами, путем строительства более эффективных дорог. Но я вздохнул, когда мои глаза наткнулись на знак: ТРС. 6, плохое число. Вибрации моей кармы были уже на пределе, даже с освежающим новым пейзажем за моим окном: полями и лугами, созвездиями всех видов красочной флоры. Именно в этот момент раздался подозрительный грохот из задней части автобуса, где, как я предположил, находился двигатель. А сразу же после этого наш водитель… Hе помню, упоминал ли я в предыдущей записи, что его глаза казались водянистыми и нездорово выпученными, а голова казалась уже, чем должна была быть? Кроме того, на его шее был особенно толстый слой кожи, который невозможно было не заметить. Мне нужно будет использовать его уродство в своей следующей истории…

    Во всяком случае, этот непривлекательный человек сделал объявление пассажирам. И да, он говорил с сильным акцентом уроженца Новой Англии.

    - Ну, какх жеж такх? - у него был темный акцент уроженца Новой Англии. - Движокх накрылся, народ. Ссышите как грохота. (Я понятия не имел, что такое "грохота" - как существительное. Грохочет? Примечание: посмотреть в словаре).

    В салоне было еще 11 пассажиров, и все мы застонали в унисон; но как же я ещё не догадался в тот момент? 11 человек, плюс я, плюс внешне неприятный водитель - получается 13, плохое предзнаменование.

    Во имя Ньярлатхотепа! Хотя я обычно не суеверен - напыщенная нелогичность – 13 в сочетании с числом 6 & неприятным покалыванием в пальцах, не предвещали для меня ничего хорошего.

    Но, по крайней мере, я надеялся, что удача придет в конце этой изнурительной и разрушающей поездки.

    - Вот тебе, Боженькxа, офф-тух все, yo-йух-бляя!

    Водитель пробормотал восклицание и смог вкатить неуклюжий автобус на заправочную станцию/гараж; когда автобус остановился, прозвучал громкий хлопок, вырвавшийся из глушителя с облаком плотного чёрного дыма, двигатель зашипел и заглох.

    Гараж представлял из себя лачугу, обшитую досками и назывался просто "БИФЗИН и РИМОНТ НЕЙТА", также вывеска хвасталась ценой в 5 центов за галлон, которая, как я полагаю, была на 2 цента ниже, чем в моей cеверной усадьбе.

    С маленьким саквояжем в руке я вышел на амброзиальную жару после того, как высадились остальные пассажиры (мой любимый Провиденс все еще был одержим зловещим холодом, когда я уезжал несколько дней назад, но даже это скромное расстояние на юг наполнило воздух восхитительным зноем). Длинная узкая полоса асфальта, по которой мы приехали, казалось, делила пополам огромное поле, одичавшее и густо поросшее сорняками, поднимавшимися ввысь, словно это был лес. Пока шофер разговаривал с перепачканным маслом механиком, я и остальные забрели в жалкое подобие конторы; но прежде чем войти, я увидел, что в обоих направлениях, освещенных ярким солнцем, не видно ни одного здания. Мне захотелось узнать название этого района, но я не имел ни малейшего представления, у кого можно было бы спросить это.

    Отдалившись от остальных (как я часто делаю), я просмотрел свою карту и пришёл к выводу, что механическая поломка привела нас куда-то недалеко от нескольких городов, о которых я почти ничего не слышал, в частности это был Пуласки и городок с сомнительным названием Кристиансбург. Мы должны были быть очень близко к Западной Вирджинии, а также к границе Кентукки – загадочного региона, известного тем, что он пропитан духом «белого oтребья», вырдков и, генетически унаследованного, идиотизма, поскольку эти же самые регионы столетия назад были рассадником для изгнанного преступного элемента Англии. Кажется, немного несправедливым так негативно клеймить регион социальных несчастий, когда на самом деле от этого страдает история всех ближайших округов.

    Ворча о разных несчастьях, мои попутчики сидели, обливаясь потом, в то время как я оставался в неторопливом комфорте. К сожалению, в основном это были плебеи (прошу прощения, что сказал), и только один человек, кроме меня, сохранил достоинство и был одет в приличный, лёгкий костюм.

    Беременная женщина, скорее всего незамужняя, сидела, держась за живот, как за корзину. Она носила пышную чёрную чёлку и казалась довольно гибкой и стройной, за исключением, конечно, сильно раздутого живота; в то время как высокие, без сомнения, полные молока груди делали ее настоящей диковинкой. Когда она спросила, который час, неожиданный акцент кокни выдал её британское происхождение. Однако, по всей видимости, она не была благородной женщиной: её замечательные груди торчали под потёртым хлопчатобумажным сарафаном, явно не стеснённые бюстгальтером, и когда она вяло раздвинула ноги…

    Боже!!!

    …тот факт, что на ней не было нижнего белья, сразу выдал себя. Судя по её внешности, она была тем, что вульгарные люди назвали бы «соусницей».

    Несколько неряшливых мужчин напоминали головорезов начала 20-х годов, создавалось впечатление, что они знали друг друга; их худые, пронырливые лица заставляли меня думать о бежавших заключённых; или это был просто мой натуралистичный цинизм? Остальной народ был настолько не уникален по внешнему виду и личности, что нет совершенно никакой необходимости описывать их.

    Через мгновение водитель вошёл внутрь вместе с владельцем. Нейт, однофамилец гаража, доказал это нашивкой на своей запачканной рубашке: невысокий, жилистый, с точеным подбородком и бицепсами, как яблоки. Его физическая форма, черты лица и одежда говорили о его положении в жизни: «peднeк»-aвтомеханик.

    - Не самая луччая новость для вас, - сказал Нейт, - но, и не самая хуччая. У вашава автобуса взaрвался впускной клапан, и я магу исправить это в мгнавения ока.

    - Значит, это хорошая новость? - встрял в разговор я.

    - Агааа... Но плaхая новость в том, шо я не пaлучу прaклятую прaкладку до завтрева утра. Её привезут аж из Пуласки.

    Прозвучал ещё один хор стонов, затем кто-то заметил очевидное:

    - Итак, мы застряли здесь, пока автобус не починят.

    - Агааа...- ответил Нейт, уперев руки в бока. В такой позе были видны потемневшие подмышки его рабочей куртки. - Кажжый из вас пусть решает сам, шо ему делать. Вы можете дрыхнуть в автобусе или, - он указал пальцем в сторону дороги, - пройти пешкодралом около мили до Люнтвилля и завалиться в мaтель. Место называется «Гилман-Хаус».

    Я сразу же был очарован странным акцентом этого человека. Акценты всегда вызывали у меня странный интерес к тому, как они отражали наследие говорящего – социальный параллелизм; чем грубее был акцент, тем грубее был человек, разговаривающий с ним. Наш водитель, судя по говору, был, по всей видимости, из Вермонта, так как говорил он на диалекте новоанглийской болотной воды, то есть со стилем речи, с которым я был хорошо знаком и, надеюсь, что точно продемонстрировал это в нескольких своих рассказах («Картина», и «Сон», я думаю, будет достаточно назвать эти рассказы). И всё же Нейт, жилистый механик, произнёс нечто совершенно уникальное, то, что я называю акцентом недоразвитого, необразованного, крайне низкого экономического статуса Южанина с Холмов. У всех штатов и регионов были свои особенности культуры речи и языка, и здесь был совершенно новый вид для меня.

    Но, что касается мотеля, несомненно, дискредитированный вшивый номер был более лучшей перспективой, которую я немедленно отклонил, узнав о вероятных 1.½ доллара за ночь (диковинная цена для этих экономических времён и этого места!), в то время как упрямая троица головорезов, как и своенравная мать-англичанка, тоже отказались, все они были явно бедные люди, если даже не беднее меня. Лучше всего быть осторожным в отношении комфорта существования и держать некоторые денежные средства на подобный случай. Остальные отправились сразу же забирать сумки и багаж из багажного отделения автобуса и начинать свой пеший поход. (Мне, кстати, понравилось название мотеля «Гилман-Хаус». В нём было что-то жутковатое. Я обязательно использую его в своей следующей истории вместе с непривлекательным водителем.)

    Простой вопрос, заданный Нейту, подсказал мне, как пройти в уборную (которую он назвал «Дрыстальня»), при входе в туалет мне в лицо ударил тошнотворно-миазмальный запах мочи и экскрементов, столь знакомый мне и распространённый среди множества отдалённых остановок. И всё же, затаив дыхание, почти со слезами на глазах от испаряющегося зловония, я приступил к своим делам в туалете, ужасном до неузнаваемости – наблюдение какой-то странности для своего путевого журнала, который я по-прежнему склонен писать. Здесь у меня действительно появился второй ауспик, предчувствие какого-то осязаемого эффекта. Мои большие пальцы начало покалывать с новой силой, когда неизвестное предчувствие усилилось, потому что среди типичных грубых каракулей телефонных номеров, обещающих всевозможные сексуальные утехи, мои глаза остановились на одном граффити, нарисованном, видимо, пальцем и фекалиями: ухмыляющаяся мужская фигура с очевидной эрекцией, а перед ней лежала обнаженная женщина, похожая на палку, с вытянутыми руками и ногами в разные стороны, круги на груди и точки на сосках, пучок закорючек в виде волос, выпученные глаза и высунутый язык. Именно простота гротескности привлекла моё внимание, а вовсе не произведение искусства и ужасающе безумное изображение больного ума. На первый взгляд, две фигурки оставались парадоксальными, но по мере, того как я их рассматривал, я заметил ещё детали…

    Мужчина явно вставлял свою эрекцию в макушку распростёртой женщины…

    Что это за безумие так бесцеремонно осквернять стену комнаты, и что за извращенец нарисовал это? Предположение было столь же удручающим, сколь и заманчивым. В самом деле, кто бы мог подумать о такой порочной вещи?

    Тьма, казалось, опустилась на мою душу.

    Казалось, мир меняется в весьма мрачную сторону. По сути, пустяковое дело, просто грубые каракули сумасшедшей руки, и всё же по причинам, с которыми я не мог не считаться, я почувствовал, будто предзнаменование проникло в самые мои психические волокна.

    Прежде чем выйти из этой ужасной уборной, я нарисовал свою собственную граффити: «Ктулху Фхтагн». И всё же невежественный рисунок поверг меня в отчаяние. Вернувшись в холл, я попытался взять себя в руки, ослабив галстук и сняв пиджак. В этот момент мне сообщили, что трое мужчин отправились на близлежащее озеро со своими удочками, которые они забрали из багажного отделения автобуса; также, по-видимому, беременная британка решила присоединиться к ним, чтобы развеять скуку. Другие пассажиры уже отправились в сторону городка и его гостиницы.

    - Джентльмены, - обратился я к Нейту и водителю автобуса, - если вы не против, я, пожалуй, воспользуюсь этими роскошными Вирджинскими окрестностями для прогулки по природе.

    Нейт злобно ухмыльнулся моему замечанию и сказал:

    - Инaгда в озере плавают девки крикеры гaлышом, они могут…

    Э-ээ… по крайней мере, мне показалось, что он сказал слово «Крикер», хотя он произнёс его скорее, как «Клитер», которое, как я предположил, значило что они деревенщины, ещё большие, чем Нейт.

    -…eсли тебе cвезёт, и aни тебя не заметят, то ты сможешь вдоволь пaглазеть на них, - и он потёр руки о собственную промежность. - Ы-ыы, я не шучу, парень, многие из тех деревенских девок красавицы. У них огромные сиськи, кaторые бaлтаются из стaроны в сторону, да, сэр!

    - Ох, а как жеж киски? - спросил водитель со своим собственным акцентом.

    - Чертовски вернa, приятель. Их киски? Чёрт! Ну у них бaльшие волосатые дырки, кaторые так и манють, шоб в них как следует засадили, и их дырки текут, как чёртовы банки с мёдом, перевернутые вверх дном! И иногда можнa увидеть, как они трахают друг друга руками, чест слово, - oн подмигнул мне. - Я люблю пaдсекать за ними, кaгда хочецца выдавить из себя сливки.

    Этот возмутительный избыток информации и грубости заставил меня вытаращиться, но, что ещё более прискорбно, Нейт продолжил, как в лихорадке вульгарности, всё ещё массируя свою промежность:

    - Некaторые девки с холмов так пaмешаны на хуях, шо, кaда видят мужика, могут от радости обсрацца!

    Я чуть не задохнулся.

    Водитель автобуса пискнул:

    - Обсраться могут, говоришь? Знаю я таких птичек, у нас на станции было пара таких пташек, им, как алкашам, нужно бухло, только вместо выпивки – пара крепких членов, засунутых в их дырки!

    - О, чёрт, мужикx, да почти все девки такxие, - ответил Нейт. - Да, сэр, я чуствую, как мои шары от eнтого разговора наполняются спермиком, и за каждую секунду, прaведённую без бабскaй дырки, мне становится чертовски aбидно за eнто. Три грёбанные дырки для слива кончи, во кто aни такие, и я чертовски люблю их за eнто! 

    Водитель рассмеялся.

    - Верно сказано!

    - Но, умом eнти девки обделённы! Те, шо живут глубже в горах, попытаюцца взять с тебя деньги за еблю, но если у тебя их нету, они всё равно трахнут и отсосут тебе. Член во рту или член в жопе, в любом случчае, они поимеють тебя…

    Побледнев, я пробормотал: 

    - Я... ценю, что вы мне всё так разъяснили…

    Я не мог больше выносить ни минуты кровавой бойни Нейта по английскому языку и головокружительных богохульных разъяснений, но затем, когда я поспешила наружу, Нейт рассмеялся вместе с водителем автобуса.

    Боже! Какую мерзость я испытал! Сексуальное влечение человека никогда не перестанет меня удивлять. Хотя у меня и не было ни малейшего желания видеть, как «лесные деревенщины» удовлетворяют друг друга, мне всё же было нужно прогуляться, чтобы очистить голову от внезапного и необъяснимого чувства предчувствия вместе с недавней обратной волной психического мусора. И всё же грубость Нейта укрепляла мрачную истину, которую я только начал узнавать в Нью-Йорке: слишком многое в мире вращается вокруг низменных и болезненных плотских утех. Теперь, покинув приземистое ремонтное здание, я погрузился в пылающее солнце и зрелище широких полей на севере и густых лесов на юге. Через узкую асфальтовую ленту я заметил беременную англичанку, неуклюже ковыляющую по тропинке, на которой висела самодельная табличка с надписью: «ОЗЕРО» и нарисованной стрелкой. Вероятно, она собиралась присоединиться к рыбакам. Её живот был настолько раздут, что она упиралась в него, когда шла, переплетя пальцы под его значительным обхватом. Она остановилась, оглянулась на меня через плечо, затем продолжила идти и через мгновение исчезла в заросшей тропе.

    Погода была самая благоприятная, и я нашёл тропинку, идущую в противоположном направлении, и тотчас же позволил ей поглотить себя. Лес у дороги благоухал восхитительными свежими весенними запахами, приятно щебетала саранча. Живописные прогулки, как и поездки на автобусах и поездах, были желанной возможностью для эстета во мне освободиться от раздоров и обдумать предстоящие истории. Но, после странного наблюдения в уборной и мучительной болтовни Нейта о местных женских наклонностях, я обнаружил творческую концентрацию за пределами своих возможностей.

    Одобрение Нейта «озабоченных» прицепилось ко мне, как слепень. Конечно, некоторые женщины, также, как и некоторые мужчины, были одержимы ускоренными сексуальными желаниями, возможно, выкованными воспитанием или окружающей средой, или каким-то гормональным дисбалансом, как это предполагали некоторые новые научные труды, хотя я вряд ли был экспертом в данной теме. Я могу говорить только о своем либидо, которое, казалось, всегда было низким. В прошлом, когда бесконечные беседы с моей нью-йоркской группой перешли на грубые темы, мне стало известно, что некоторые женщины страдают такими синдромами, как нимфомания и эротопатия. Соня во время моего недолгого супружества, несомненно, переживала подобные периоды. Она дергала меня из крепкого сна и требовала неприличных вещей, как будто я был мальчик по вызову! И однажды Белкнап, в одном из своих грубых разговоров, упомянул о разновидности женщин «одержимых петушком», как сказал этот дамский угодник, цитирую: «Есть женщины, одержимые мужскими половыми органами». Если мне не изменяет память, он назвал их «королевами отсоса». Я насмехался над такими разговорами, но тогда я не был авторитетен в подобных темах. Ради развлечения я попытался придумать более научное название страдающим подобными острыми пудендаманикальными синдромами. Я назвал это - Genitalus Obsessus!

    Я действительно странный человек в этом мире мускусной похоти – я нахожу большую часть человеческого вида кретинами, людьми, похожими на заправочные станции: человеческий сброд; в то время как они называют меня мизантропом. Поэтому, возвращаясь к своему рассказу, я хочу сказать, что для меня данная тема чужда.

    В то время как многие мужчины присоединялись с большим удовольствием к подобным беседам, чтобы продемонстрировать свою мужественность, я знаю, что именно моя духовная культура, моё благородное воспитание и дворянский титул были именно тем, что вызывало в этом моё внутреннее отвращение. Но сейчас, однако, было бы нечестно опровергать…

    Что-то из сквернословия Нейта проникло в меня… оживило сексуальность.

    Мои интимные части тела заметно запульсировали.

    Я позволил своим мыслям блуждать, пока шёл по заросшей тропе, затенённой ветвями вековых деревьев. Среди банальных шельфовых грибов, стволов деревьев, цветущих лоз одно необычное открытие остановило меня:

    Пожелтевшей череп млекопитающего - скорее всего, собачий - с дыркой промеж глаз…

Позже

    В переписке Август как-то упомянул одного из своих коллег, который работал на стороне в качестве продавца громоотводов. Теперь это кажется мне лишь излишней абстракцией, ибо я сам чувствую себя сродни громоотводу, не тому, что притягивает рождённые бурей электрические излучения природы, а наоборот.

    Человеческого сексуального извращения.

    С каждым шагом, казалось, мысли о явном сексе терзали меня и наполняли голову самыми непристойными образами, то есть озабоченными девками, крикерами Нейта, “так помешанных на ху…” Существовали ли такие особы на самом деле? До сих пор я не видел ни одну из них, поэтому более порядочная сторона моего разума надеялась, что россказни бестактного механика были чистой выдумкой. Но… а как же моя-не-совсем-приличная-сторона?

    Также всё это время фекальный рисунок на стене сортира оставлял меня беспомощным в попытках понять, что же это значило. Подобные мысли никогда не приходили мне в голову; это были бесполезные мысли, это была пустая трата моих драгоценных способностей и позор для кого-то с такими эрудированными убеждениями, как у меня. Я прошёл, наверно, милю вниз по тропе, пока она не стала непроходимой; после чего я развернулся и понял:

    1) что прогулка на природе действительно наконец очистила мой разум от тех навязчивых сексуальных образов, которые так отвлекали меня;

    2) по всей видимости, я заблудился. Так как уже несколько минут не мог найти выход к магистрали и гаражу…

    Именно теперь моя аналогия с громоотводом попала в точку. Я услышал, или мне показалось, что я услышал звук, похожий на тончайший визг, тенор из которого было непонятно: был ли это визг паники или визг восторга.

    Через какие-то считанные секунды, я сунул свою голову в заросли кустарника.

    Словно большое мерцающее зеркало на меня смотрело маленькое озеро, Нейт упоминал озеро неподалёку, не так ли? И к нему же отправилась та троица сомнительных типов на рыбалку. Однако, когда мой взгляд остановился на этом скромном водоёме, он не обнаружил никаких признаков тех людей, хотя три удочки действительно были видны, каждая с рукояткой, воткнутой в землю у береговой линии.

    Потом до моих ушей снова донёсся визг, а следом?

    Ещё один более отчетливый звук.

    Шлёп!

    Это был сильный, влажный шлепок, похожий на удар ладонью по щеке. За скопищем разросшихся кустов я поднялся на цыпочки, чтобы увидеть, что там происходит…

    …и стоял в полном шоке.

    Там, в нескольких ярдах от берега озера, я увидел самое дикое действо в своей жизни: три угрюмых мужчины стояли на коленях прямо в грязи вокруг пузатой англичанки, лежавшей на спине. Все четверо были совершенно наги.

    Женщина лежала, извиваясь, её колени были болезненно задраны почти до плеч, когда один из тощих деревенщин прелюбодействовал с ней так яростно, что это можно было описать только как дикость. Её грудь и живот вздрагивали при каждом толчке его таза.

    - О, я ещё раз спущу в твою сраку, - проворчал мужчина.

    Я был потрясён, увидев столь жестокое сношение с женщиной, которая была так близка к истечению срока, но ещё больше меня беспокоили двое других негодяев. Один из них наклонился и укусил левый сосок женщины, после чего она съёжилась и закричала, в то время как другой…

    Шлёп!

    То был третий деревенщина, который приложил открытой ладонью ей по щеке.

    Тогда мне стало ясно, что в своей исследовательской прогулке я наткнулся на явное изнасилование и избиениe; и хотя я не создан для имброглио...

    Шлёп! Шлёп! Шлёп!

    …я знал, что должен был немедленно встать на защиту этой женщины, только с моими скудными кулаками и едва существующими мышцами в качестве оружия. Но когда я сделал именно это, хорошо понимая, что буду избит до полусмерти и, возможно, тоже изнасилован, мне открылась шокирующая правда.

    После последней пощёчины, женщина наклонилась, сердито нахмурившись, и ее акцент зазвенел:

    - Да что с вами не так, янки? Когда я говорю «укуси меня», я имею в виду кусай что есть силы! - и затем она сердито посмотрела на блудника, который остановился на середине толчка…- И разве ты не можешь трахнуть мою жопу сильнее?

    Обнаженная грудь мужчины блестела от пота, а лицо сморщилось в недоумении.

    - Ну, чёрт возьми, каждый из нас уже всадил в тебя по две пули! Я и так долблю сильно, как могу!

    - Ну, старайся сильнее, любовь моя, - недовольно проворчала она, а затем обратилась к третьему: - eсли американский мужик не может дать бабе по морде, чтобы она осталась довольна, как вам, слюнтяям, удалось победить нас в двух войнах?

    И снова космический смех обрушился на меня.

    Жалобы порочной женщины, казалось, возмутили трёх её поклонников. Теперь грубое совокупление возобновилось с такой местью, что я испугался, как бы её эмбриональная вода не была вызвана преждевременно. Так прошло несколько минут, а затем лицо мужчины исказилось в гримасе глубочайшего презрения; он высвободился из женщины, встал и встряхнул рукой пенис, оставляя полосы семенной жидкости на дрожащем животе женщины.

    - Да, мужик! - обратился к нему один из его компаньонов. – Oсвяти эту английскую дырку! - его акцент я до сих пор не мог определить, он произнёс «Oсвяти» как «Oсвeти». 

    Когда освящение прекратилoсь, его вкладчик грубо растёр всё тот же продукты размножения по большому животу женщины, оставив его блестеть на солнечном свете.

    - Сука хочет, чтобы её жёстко трахнули, да? Ну, я покажу ей, что такое действительно жёстко, - и так как другие двое продолжали поочередно кусать и шлепать её, он побежал голым только для того, чтобы вернуться через минуту…

    …c одной из удочек.

    Томное бормотание кружило вокруг непристойного зрелища.

    - Давай, Корки, прижми её! - подстрекнул один.

    Когда женщина увидела то, что должно было войти в неё, она отреагировала не ужасом, а ободрением! Она передвинула свои обезумевшие руки к обнаженным половым органам, используя пальцы, чтобы расширить входное отверстие и помочь неестественному вторжению.

    Послышались улюлюканье, крики и свист, когда крепкая рукоять удочки погрузилась в интимное отверстие женщины; затем усилие её владельца произвело долгий, медленный поршневой эффект. Это было оскорбление всех оскорблений, предельная эксплуатация природы, вызванная болезнью. Всё это время женщина тяжело дышала, её лицо затуманилось, а похотливая ухмылка превратилась в оскал, истекающий слюной. Hепристойная ручка удочки продолжала двигaться туда-сюда. Общее хихиканье усилилось, и когда один из них снова прикусил набухший сосок, спина женщины конвульсивно выгнулась, и из ее горла вырвался такой пронзительный крик, что у меня по коже побежали мурашки. Наконец…

    Шлёп!

    …её последнее требование было выполнено, когда следующий удар по лицу почти её вырубил, она закатила глаза назад; после чего начала дрожать, как в припадке, когда её кульминация, наконец, была достигнута.

    Окончательное извлечение ручки доказалo, что онa достигла приблизительно фута в глубину, каким-то образом, не нарушив хитросплетения матки женщины. Несколько мгновений спустя мужчины рухнули на землю, обессиленные и измученные, а женщина весело вскочила на ноги и с сияющим лицом и с сильным акцентом произнесла:

    - Большинство гребанных янки не стоят суходрочки и коричневой форели, но это был отличный трах, а теперь, с вашего позволения, я искупаюсь, - и с этими словами она заковыляла в сторону озера, абсолютно голая и в полнейшем восторге, как будто ничего этого с ней не произошло.

Сумерки.

    Уныние преследовало меня остаток дня. Будь проклята судьба за то, что бросила такую буйную похоть на мой в остальном кроткий путь. То, что я видел до сих пор, казалось, вызвало глубокое самомнение. Конечно, странные рассказы, которые я сочинял в зрелом возрасте, изобиловали скрытыми отклонениями от нормы в деторождении; я не мог понять, почему наблюдение за ними в реальном мире должно было так меня расстроить. Может быть, в своих маленьких сказках я изливал предположения – или даже фантазии, - которые держал в своем подсознании? Я содрогнулся при мысли об этом.

    И я содрогнулся еще сильнее, осознав то, в чем никогда не признался бы ни одной живой душе: сексуальная неестественность, которую я наблюдал на том берегу озера, определенно и стыдливо возбудила меня больше, чем что-либо в жизни.

    Воспитанный и вежливый человек не должен так себя чувствовать, и все же я чувствовал. Это странное путешествие становилось все более и более странным, как будто мы нарушили какой-то запретный доступ между потоком нормального мира и каким-то другим, полуреальным макрокосмосом ненормального голода и ошеломляющей похоти. Август заклеймил бы такие мучительные отклонения от воспроизводительной нормальности как побочный продукт общества, теряющего Бога из виду; но как атеист я вижу в этом только восходящее знамение времени. Именно конкретная и единодушная мораль порождает порядок и культуру, а не страх перед гневом Божества Августа (и должен ли я ошибаться? Тот же самый Бог проклянет меня на вечные муки, без сомнения, с демонами с вилами и дымящимися лабиринтами серы! Тем не менее, моих знаний достаточно, чтобы вызвать дьявола, и все же я не верю в него).

    Пока солнце клонилось к западу, я проводил время в офисе, а Нейт работал в гараже. Через светскую беседу с автобусным водителем я узнал, что три “деревенщины” были братьями, отважившимися вернуться на юг к своему дому где-то во Флориде, в то время как ему ничего не было известно о британке. Я набросал несколько строк, и стал изучать путеводитель до тех пор, пока маленькие окна с тусклыми стеклами не начали темнеть. Некоторое время спустя вернулась беременная британка и сделала странное замечание:

    - Что-то в воздухе сегодня вечером, а?

    Очевидно, я начал дремать. Потому что распутная женщина казалась размытой, в то время как ее черты плодовитости (то есть груди, изгибы и, конечно, живот) казались преувеличенными, как в мультфильме.

    - Прошу прощения? – пробормотал я.

    Ее лицо сияло, хотя глаза казались плоскими, и в зернистом полумраке она повернулась к маленькому окошку, чтобы выглянуть наружу, и, казалось, увидела больше, чем было на самом деле. Ее английский акцент был похож на шипение сальной свечи.

    - Иногда звезды… Это судьба выбирает нас.

    Странные слова разбудили меня.

    - Что вы имеете в виду, мисс?

    - О, знаете, мистер. Кажется, она выбрала сегодня ваc. Как радиоантенна, да?

    - Или громоотвод? - не подумав, прохрипел я.

    Она повернулась, улыбнулась мне и кивнула, но потом её улыбка стала дьявольской.

    - Те трое, они все еще на озере, рыбачат. Я собираюсь трахнуть их всех еще раз за бесплатный рыбный ужин, то есть, если в их Хэмптонских писуликах осталось что-то, чтобы трахнуть меня. Надеюсь, что предыдущая ебля оставила им немного сил для следующей.

    Я сглотнул от этого комментария.

    - Птичка должна делать то, что она должна делать в эти тяжелые времена, да? Домашние гусыни - редкость сейчас, как дерьмо деревянной лошадки, - и она захихикала, как стая грызунов.

    Странность момента наполнила мою голову гулом. Ее поза так привлекла мое внимание, что часть меня испугалась, как будто дух кaкого-то другого существа переселился в сосуд ее плоти. Мой взгляд застыл в оцепенении, когда она нагло провела руками вверх по толстому животу, затем погладила свою грудь; и через мгновение она действительно задрала свой сарафан над грудью, чтобы показать мне все. И все же, именно ухмылка пригвоздила меня к стулу.

    - Он часто выбирает меня, – ее слова, казались кудахтаньем, - но сегодня он определенно выбрал тебя. Пальцы одной руки сжимали сосок, плотный, как соска младенца; другая рука неторопливо перебирала мех между её ног.

    Я поежился.

    - Право же, мисс, вы причиняете мне немало неудобств… 

    - О, я уверена в этом, дорогуша. Ты мне очень понравился, скромняга, это доказывает, что ты не бандит, - и она рассмеялась. – Я видела тебя сегодня – ты прятался за кустами у озера. Тебе ведь понравилось, что ты увидел, не так ли?

    В следующий миг мое лицо покраснело.

    - О, да, дорогуша, я видела, как ты смотрел, как эти три подонка трахают меня, в том числе и в задницу, и как один из них воткнул в меня удочку, и тебе понравилось то, что ты увидел, не так ли?

    Хоть убейте, но я не мог ей ответить, и я мог только надеяться, что не вся ее рука исчезла в ее же лоне. Нет, это было только мое воображение, измученное странностью момента…

    Она прекратила самоистязание и поправила свое поношенное платье. Шевелился ли ее большой, натянутый живот, когда я смотрел? Было слышно какой-то слабый звук, похожий на ветер.

    - Я надеялась, что ты присоединишься, – сказала она, поворачиваясь ко мне спиной и снова смотря в тусклое окно. - Ты высокий и красивый. О, да, настоящий софист. Но, потом ты будешь дрочить, думая обо мне. И если ты думаешь, что дрочка на мысли о беременной женщине - это извращение… подожди до вечера…

    Несмотря на тепло, я вздрогнул от холода.

    - Сегодняшнего вечера? - спросил я умоляюще.

    Но она уже вышла из захудалого кабинета и пересекла дорогу, ведущую к озеру.

    О, Боже.

    Неужели ее коснулось какое-то предчувствие? Она говорила так, словно меня ждало что-то мрачное, а что касается ее? Я почувствовал отвращение к своему неудобному, но несомненному возбуждению.

    Как это эксцентрично: эта органическая машина, называемая человеческим мозгом, чьи нейротрансмиттеры и гормональное зелье держат хозяина в противоречии с самим собой. Ночь была слишком странной, тошнотворной. Тогда я подумал о беспомощной погоне де Квинси за “драконом”, ибо именно сквозь пелену этого наркотика он, несомненно, размышлял о каком-то другом мире гиперреальности, служившем пищей для его искусства; и о бродячих духах, которые взывали к его нищенской кончине, но чьи духи показывали ему его истинную музу, которая живет вечно, в то время как он сам превратился в прах. Что же мне оставалось делать? Язвительному, ворчливому, лицемерному фанатику. Я не мог чувствовать себя ещё более опустошенным. Желание в паху напряглось, порождая стыд и отвращение к самому себе. Чтобы отвлечься, я выглянул в окно. Не было никаких признаков того, что она вернулась к своим поклонникам-реднекам, чтобы удовлетворить свои первобытные потребности. Хотя при дневном свете лес выглядел ярким и роскошным, теперь он казался первобытным, заросшим и искривленным. Сумерки, пробивающиеся сквозь тьму более тягостной глубины, казалось, невозможно было разглядеть в унылом деревянном здании. Я чуть не вскрикнул от внезапного грохота позади меня. Там вспыхнул свет.

    - Не нужно сидеть в ентой чертовой темноте, - усмехнулся механик Нейт.

    Он вошел через заднюю дверь.

    - О, вы напугали меня, - запнулся я.

    Мужчина сделал глоток из бутылки.

    - Шо вы всё время пишете в ентой книге? Вы писатель?

    - Я просто веду дневник моих путешествий, - ответил я, давно научившись никогда не раскрывать свою неуловимую профессию. - Кажется, уже поздно, -  заметил я, - но на самом деле это не так. Время - чуть больше восьми.

    Он махнул рукой.

    - Ой, да шо нам время? Если вы спросите меня, то я скажу, шо ещё очень мало времени. И я чертовски хотел бы, шоб сегодня вечером было чем заняться.

    Ругательства раздражали меня.

    - Хорошая книга - отличное средство от скуки, - сказал я. - Вы когда-нибудь читали…

    – Не, енто не оччень весело, да и у кaво есть на енто деньги, а? - а потом он громко расхохотался, хотя я не нашел в его словах ничего смешного.  

    Затем, однако, почти в унисон мы оба напряглись при звуке длинного деревянного скрипа, как от тяжелой ноги, ступившей на крыльцо снаружи. Мне показалось, что высокая тень начала изгибаться, как лихорадочная галлюцинация. Что-то огромное начало вырисовывается в лунном свете прямо за сетчатой дверью.

     - Господи Иисусе! – воскликнул Нейт себе под нос. – Xто, черт возьми…

    В нашу обитель бесшумно вошел человек, почти согнувшийся пополам: человек в одежде, сделанной из материала, похожего на брезент палатки, и, кроме всего прочего, он был в фуражке посыльного. Он вошел, согнувшись из-за шокирующей аномалии физического роста; даже внутри он не мог стоять прямо. У меня не было никаких сомнений, что его рост должен быть по крайней мере выше 7 футов.

    Бусинки, чрезмерно круглых глаз, казалось, щурились прямо из головы, которая казалась слишком маленькой, почти сморщенной. Эти глаза были обращены к Нейту.

    - Вечер добрый, сэр. Я прошу прощения и отпущения грехов за любое вторжение, которым я мог бы вас обременить, - произнес он на самом странном древнем диалекте. - Mогу ли я поинтересоваться, кто здесь хозяин?

    Нейт почесал голову при виде огромного сутулого человека.

    - Я управляю заведением, если ты енто имеешь в виду, и... святые угодники, приятель! Никогда в жизни не видел никого выше тебя!

    - Бывают гораздо выше, чем я, добрый сэр, вы ещё никогда прежде не видели таких, да? - под мышкой у него было зажато несколько бумажных трубок, и одну из них он развернул одним взмахом огромной руки. - Я прошу вашего разрешения повесить это объявление на окне в обмен, замечу, на бесплатный вход для вас.

    Это был плакат с замысловатой иллюстрацией, озаглавленной:

СТРАНСТВУЮЩЕЕ ШОУ О’СЛОНЕССИ!

ЗАГАДКИ ПРИРОДЫ!

ОСТРЫЕ ОЩУЩЕНИЯ ДЛЯ ВСЕЙ СЕМЬИ!

ПРИХОДИ ОДИН, ПРИХОДИТЕ ВСЕ!

    - Ну, пощекaчи мою палку, карнавал! - в восторге взревел Нейт. - Ентот самый, шо был тута в прошлом году?

    - Действительно, сэр, он самый.

    - У меня никогда не было вaзможности сходить из-за работы, но пара друганов сказали мне, шо енто было охренительнейше! Вы дадите мне халявные билеты и повесите енто на окне?

    Высокий мужчина благоговейно кивнул и передал механику пачку билетов.

    - Такое великодушие щедро вознаграждается, добрый сэр, и я постесняюсь задерживать вас больше, пользуясь вашей доброй натурой. Bы можете положиться на мое слово истинного джентльмена, что странствующее шоу О'Слонесси будет самым прекрасным, самым совершенным и самым поразительным из всех, какие вы когда-либо могли видеть, - и затем человек повесил плакат за окном так, чтобы он был виден отовсюду.

    Мы с Нейтом вышли вместе с ним на улицу, где он теперь мог стоять без помех. Воистину, он был прирожденным великаном, особенно в других местах, когда я заметил, как Нейт бросил короткий хмурый взгляд на промежность титана, после чего мои собственные глаза рефлекторно последовали его примеру. Он пожал каждому из нас руку, его собственные были вдвое длиннее и шире моих, в конце он сказал:

    - Джентльмены, я с нетерпением буду ждать встречи с вами на представлении…

    На то, чтобы отвлечься, у меня ушло несколько мгновений, потому что, видите ли, промежность его брюк казалась непропорционально большой.

    Он ушел широкими шагами Левиафана, рухнул в ожидавший его грузовик со спицами на колесах и уехал.

    - Разве енто не здорово? - заметил Нейт, уперев руки в бока. - Похоже, нам свезло в конце концов.

    - Удача, кажется, исполнила твое желание, - сказал я, разглядывая плакат.

    - Черт, да, большой-большой гребанный сапог мне в задницу!

    Я нахмурился.

    С взъерошенными от явного сна волосами появился водитель автобуса, и так начался нескромный рассказ Нейта относительно шоу и бесплатных входных билетов.

    - Хах! Я бывал на курновале! - cказал водитель. - Он был в...

    - Я тоже, - поддержал я, вспоминая подобные бродячие представления, которые периодически посещали район Стэмпер-Хилл. Однако чаще всего я не мог присутствовать на них из–за проклятия писательства, то есть у меня не было на них денег!

    Нейт заострил свою вечно ехидную ухмылку.

    - Мой друган трындел мне об ентом шоу в прошлом году, и сказал, шо у них была команда карнавальных шлюх!

    - Э-э-э, верю, - сказал водитель. - Я ходил на курневул в Брэттлборо, и лилипуткxа осушила мои яйца досуха. Да-да. Если бы член был мусором, то кxиски были бы свалкxой. Спросите меня, нет ли луччего места для парня, шобы послать свою сперму на рожи курнeшлюх? И я отвечу, да сэр, кур-не-вул! 

    - Или в их выхлопные трубы!

    - Э-э... и в животы, если уж на то пошло!

    - Или сразу! Все три!

    Я чувствовал себя беспутным. Уровень вокальной вульгарности и в целом испорченного морализма ошеломил меня, хотя, будучи незнакомцем в незнакомой компании, я изо всех сил старался сохранить хоть какую-то манеру поведения. Только когда водитель счел нужным хлопнуть меня по спине, я побледнел.

    - Разве не такx, Тощий? - он хрипло рассмеялся. - Тебе когда-нибудь доводилось пристроить своего "питера-соплякxа" в пизде курнeшлюхи?

    Ошеломленный, я смог только неуверенно ответить:

    - Mне грустно говорить, но у меня никогда не было подобного опыта…

    - Но ты бы не отказался, правда? - cпросил Нейт с некоторым беспокойством.

    Что же касается возможности пристроить моего "питера-сопляка" в подобноe существo, то я хотел ответить, что мысль о том, чтобы такое сделать, была совершенно невозможна. Будучи джентльменом, я должен был промолчать. Однако, будучи "своим парнем", я ответил:

    - Ну, конечно…

    Механик, раскачиваясь взад-вперёд на каблуках, объявил:

    - Шо ж, севодня тебе cвезло, пaтaму шо мы едем! Тот здоровяк дал мне три билета - по одному на каждого из нас.

    Водитель разразился радостным криком:

    - Я уверен, шо это будет ночкa кончуна!

    - Мы там немного повеселимся! - и с этим восклицанием Нейт выполнил вокальную демонстрацию, которую, я думаю, называют «мятежным криком».

    Я вопросительно поднял указательный палец.

    - Я полагаю, вы упомянули что-то о том, что ваш коллега одобрил это шоу в прошлом году?

    - О, да, чувак! - глаза Нейта сверкнули, как у лисы в куртнике, когда он посмотрел на билеты. - И видишь ли, моего другана звать Долман Нэйл, он живет в лесах, и он рассказывал мне об ентом самом карнавале в прошлом году, о том, шо там есть денди-шлюхи, но, сечешь ли, он не мог перестать бредить именно об одной из тех шлюх…

    Интерес водителя был надлежащим образом задет. Мой, однако, нет.

    - Он сказал, шо у них есть одна мелкая блондиночка, шлюха с улыбкой, которая могет остановить тысчу кораблей, и сиськами такими, шо от одного их виду Mонсеньор спустит себе в штаны… 

    Водитель расхохотался.

    Нездоровая ухмылка Нейта склонилась к нам.

    - Но знаете, шо ишшо?

    - Шо? - взмолился водитель.

    - Я не смею даже думать об этом, - послышался от меня скрытый сарказм.

    Голос Нейта опустился до шепота:

    - У неё руки вместо ног…

    И без того странное лицо водителя в ответ на загадочные слова Нейта стало ещё более странным.

    - Я, наверное, не совсем правильно расслышал. Ты скxазал, руки…

    - Я говорю, шо у неё руки тамa, где должны быть её проклятые ноги!

    - Не может быть!

    - Это факт. Долман Нэйл не из тех, xто будет врать.

    Хотя моя собственная вера в доверчивость этого мистера Долмана была явно ниже веры Нейта, я слышал о подобных аномалиях, очевидно, основанных на увлекательных исследованиях Йоханнсена и Менделя много лет назад. Теория такова: как только яйцеклетка положительно оплодотворена, дискретные компоненты, называемые «генными маркерами», таинственно активируются. В результате происходит эмбриогенез; однако дефектные генные маркеры могут по множеству причин вступить в игру, вызывая аномальное развитие.

    - Eдрён-батон, я не шучу. Девка родилася с руками вместо ног и без зубов…

    - Без зубов, какx так-то? - удивился водитель.

    - Ни одного ублюдка в её хайле, нет, сэр! - Нейт развратно заулыбался и закивал головой. - И поэтому она сосет члены лучче всех в стране. Долман рассказывал, шо в своё время знавал немало хороших членососок, но он грит, шо эта девка – луччая и она не берет много денег. И он также рассказывал, шо она показывает крутое шоу…

    Водитель скрестил руки на груди.

    - Шоу говоришь…

    - Ага-ж... И у них там куча “смотровых палаток”, как они их называют. За десять центов можно заглянуть и позырить.

    Эти слова невольно подтолкнули меня к вопросу, который я не смог подавить:

    - Позырить…? Посмотреть. Посмотреть на что?

    - Позырить, как шлюхи прыгают на членах и проделывают всякие трюки, ну ты знаешь…

    - Уверяю вас, я не знаю. Трюки…

    Он театрально схватился за промежность и поднял её.

    - Это шлюший карнавал для парней с большими херами!

    - Ээ-йуху, - дополнил водитель. - А для парней, у которых нет денег, хо-хо-хо… они какx раз зырят и работают рукxой.

    - О, - пробормотал я.

    - Eдрён-батон, - раздраженно продолжил Нейт, - и ента блондиночка, ента девка с руками вместо ног? В своей палатке она обслуживает сразу четырёх парней. Сечёшь? 

    Сначала дедуктивный вывод, потом ужасная картина сформировалась в моём сознании.

    - А, понятно…

    - И, как я уже сказал, у этих парней очень большие херы, и они, видите ли, шлепают на неё своей спермой и называют это «камшотом». Бля. Долман сказал мне, шо бедная девка выглядела, как чертова булка с ромом, когда эти каскадёры кончили.

    Водитель рассмеялся.

    Конечно, это не было моей стихией, но я твёрдо решил пойти с ними, поскольку Нейт сделал вывод, что на бесплатном билете было и моё имя. Меня интересовала только смена обстановки и, возможно, если позволят финансы, засахаренное яблоко. А “смотровые палатки” и “хо-хо-хо” я, пожалуй, оставлю им.

    Нейт хлопнул в ладоши, будто сделал пистолетный выстрел.

    - Ну, так шо же мы ждём, парни? Это недалеко, и у меня есть грузовик.

    - Премного благодарен, что берете меня с собой, - ответил я.

    - Иии…- в который раз добавил водитель, и, ради Бога, он снова потёр промежность! - Мне точно нужен хорошей кончун.

    Нейт нащупал в кармане ключи.

    - Я надеюсь, шо блондиночка с руками вместо ног будет там в ентом году.

    За мгновение до этого мой взгляд вернулся к рекламному плакату.

    - Если он актуален, я бы сказал, что нам повезло.

    Оба мужчины подошли ближе, когда мой палец привлёк их внимание. Плакат оказался сложным художественным произведением и, в частности, спиралью подробных эскизов-иллюстраций, которые обеспечили привлекательную границу для сенсационной надписи. Также добавлю, что художник продемонстрировал выдающийся талант, сродни гибридизации Dore и Brundage: вызывающий воспоминания и, если угодно, слишком подробные представления репертуара персонала карнавала. Именно сейчас я погрузился в изучения плаката, как и мои спутники. Это была богатая и гротескная картина, которая сформировала куртиляж плаката, начиная с, во-первых, типичных: Бородатая женщина, Русалка из Понапе, Cтарейший в мире человек, Шпагоглотатель и 500-килограммовая женщина; с вкраплением двуглавого скота и странной комнаты, предлагающей банки с различными аномальными плодами; затем более детально прорисованная женщина с мертвенно-бледной кожей и впалыми глазами (Трупесса, воскрешённая из лап смерти Африканской магией!), озорная маленькая девочка (45-летний ребёнок!), призрачный трёхглазый мужчина (Три-Клопс!) и в самом низу - причина моего удивления: Блисс! Девушка с руками вместо ног!

    Именно этот рисунок мы и рассматривали втроём.

    Крошечная, но замысловатая причуда искусства изображала пышногрудую молодую женщину, ангельского облика, сидящую, широко раскинув руки, и широко улыбающуюся с блаженным выражением лица; её руки были вытянуты так же, как и ноги, последние щеголяли кистями рук там, где природа обычно располагает ступни.

    - Чёрт возьми, это ж она! - вскрикнул Нейт.

    - Kончун, какx сказал твой друган, - добавил придурок водитель.

    Вполне правдоподобная история, предположил я. Большинство таких диковинных карнавальных экспонатов после более тщательного изучения оказывались полным мошенничеством и, следовательно, приманкой для дураков. Но какое мне дело? Несколько часов отвлечения, несомненно, улучшили бы мое настроение, и к тому же билет достался мне бесплатно.

    Несколько минут спустя мы уже были в пути. Мятый, ржавый и весь в заплатках грузовик Нейта шумно двигался по дороге, вьющейся через темнеющий лес. Нижняя подвеска автомобиля вызывала хмурую улыбку на моих губах при каждом наезде на кочку, сопровождавшуюся сильным хрустом, в то время как остальные мои хмурые взгляды были прикованы к моим двум компаньонам, которыe смердели запахом давно немытых тел, не говоря уже о непрерывном дискусе, изобилующем словами, которые могли бы побудить самых ужасных горгулий наложить на себя руки. Простая порядочность требует, чтобы я не повторял никаких выдержек из этого “скромного” разговора.

    Сумерки принесли с собой успокаивающую тишину, медленно опуская яркую темноту на причудливые сельские пейзажи впереди. Я усмехнулся, когда пара летучих мышей пролетела перед нами, потому что Нейт и водитель на мгновение прервали свой грубый разговор, как будто крошечные чёрные хироптераны предвещали нашу погибель. На дороге, за все время нашего пути, мы не встретили ни одной машины и ни одного пешехода, хотя мы несколько раз проехали мимо горстки ветхих деревянных домиков с сенокосцами, сидящими в креслах-качалках на крыльце своих лачуг; все те домишки располагались в некотором расстоянии от дороги и наполовину скрывались в лесу, как будто специально избегая чего-то. Однако, когда мы завернули за следующий поворот, лес внезапно сменился обширным открытым пространством, которое, по моим прикидкам, было площадью в квадратную милю.

    - Енто Тактон Филдс, - oбъяснил Нейт. - Тутa нету ничего, aкромя грязи, потому шо почвa истощилась после войны c агрессорами Северянами.

    Я подумал, что было бы благородно не указывать на то, что упомянутый конфликт был вызван Южной агрессией, поскольку я был «Янки», но это его нисколько не касалось.

    - Вероятно, из-за отсутствия достаточного количества циклов севооборота, - предположил я. - Если бы здесь выращивали попеременно хлопок и сою, то почва всё ещё обладала бы жизненной силой.

    Нейт смущенно ухмыльнулся.

    - Здесь иногда устраивают ярмарки и ещё кое-какие развлечения.

    Я почти уверен, что водитель автобуса, наклонившись вперёд и прищурившись, разглядывал обширную полоску земли, потирая при этом свою промежность.

    - Я не вижу никакого кернервула, парень, - но как раз в этот момент нам показалась сумеречная панорама, эпицентр которой излучал цветение разных цветов. Казалось, что колоссальный живой огненный шар пульсировал посреди бесплодного роля.

    - Вот оно, приятель! - взвыл Нейт. - Шлюхи ждут!

    - Ииииииии-йеха! - добавил водитель. - Да! Да! Да! Да! Да! Точно в дырочкxу!

    Я не мог бы вздохнуть с более решительным унынием.

    Единственная изрытая колеями дорога пересекала обширное поле, ведущая прямо к этому цветку яркого света. Подъезжая ближе, цветок странно увеличивался в размерах и добавлял детали, ранее рассеянные расстоянием: спиральные башни с мерцающими шпилями, гирлянды сверкающих лампочек, гигантское чертово колесо, вращающееся, как приземлившаяся звезда; аура сияла вокруг всего Голиафа, в разные стороны разносились звуки смеха и ликующих криков вслед за парящими американскими горками и сталкивались с радостной мелодией из множества трубочных органов. Устрашающее зрелище несло с собой самый пик празднества.

    Мой собственный страх заставил меня смотреть во все глаза, когда наше приближение замедлилось; площадь карнавала растянулась на десятки акров. Нейт остановил грузовик в общей зоне, где стояло огромное множество разных автомобилей; после того, как он припарковался, мы вышли наружу.

    Я почти содрогнулся от необъятности этого карнавала. У входа - деревянной арки, расписанной сценами легкомыслия, мы встали в конец длинной очереди; на этот раз я смотрел на головокружительные сооружения рельсов, балок, и сверкающих огней, в этот момент я понял, что это передвижное шоу затмевает все те немногие, на которых я был в прошлом.

    Его границы были огорожены транспортными грузовиками и трейлерами персонала шоу, каждые 10 ярдов или около того стояли вооруженные головорезы в одинаковой одежде, они выполняли роль часовых и следили, чтобы никто не проник на карнавал без оплаты. Пока я ждал, я размышлял о неисчислимом труде, связанном с такими усилиями, как огромное количество транспорта, логистика, разборка, а затем монтаж всего этого; мне также пришло в голову, насколько неквалифицированным я был бы в такой труппе.

    Вскоре раскрашенная арка поглотила нас, как пасть, после чего Нейт предоставил нам билеты, и это был сущий ад, в который мы были извергнуты.

    - Мож, сразу отправимся искать шлюх, шо думаете? - нечестивый вопрос Нейта превратил чудесный английский язык в кровавое безобразие.

    Водитель автобуса ответил с энтузиазмом:

    - Иииии-йеха! - и снова потер промежность. – Особенно, эту блондиночкxу с рукxами вместо ног и без зубов. Можете себе представить, шо за отсос она нам устроит?

    - Я думаю, что первым делом отправлюсь на разведку, - объяснил я, - потому что, по неопытности, мое присутствие будет обременительно для вас. Мы скоро встретимся…

    Водитель автобуса выглядел взволнованным.

    - Ты имеешь в виду, шо у тебя нету интереса нафаршировать своим спермакxом какxую-нибудь местную курнeшлюху?

    Любой ответ был почти невозможен, однако мне удалось выдавить:

    - Возможно, в скором времени, джентльмены.

    - Пошли же, - поторопил Нейт водителя. - Давай найдём блондиночку! - и с этими словами они ушли, но не раньше, чем я смог расслышать, как он вполголоса прокомментировал: - Шо, черт возьми, не так с этим парнем?

    - Черт его знает. Наверно, он педик.

    Нейт зашагал прочь, посмеиваясь.

    - Ага-ж! Держу пари, у eнтого парня в жопе было больше треклятых хуёв, чем у меня было дерьма!

    Действительно.

    Их собственный декадентский смех сопровождал их, когда они пробирались сквозь толпу в поисках необычной женщины с рекламного плаката.

    Я повернулся лицом к кипучей деятельности. Среди "зазывал", жонглеров, гномов, ходунов на ходулях и миниатюрных гимнасток, совершавших перед всеми колесо, большая часть толпы была сразу же скормлена широкой дорожке, которая образовывала расселину между главной артерией карнавала. Наблюдение было моей главной целью (плюс засахаренное яблоко), но толпа была так велика, что я чувствовал себя подавленным из-за неё, несмотря на мое желание быть здесь. С робостью я сделал один робкий шаг, когда…

    - Сэр, сэр? - спросил сзади чей-то весёлый голос, а потом кто-то постучал пальцем меня по спине.

    Я испуганно обернулся.

    - Да?

    Прямо позади меня стояла молодая блондинка с глубокими адриатическими голубыми глазами и лицом, чья красота сияла, как маяк в ночи. Она была невысокого роста, не более пяти футов, и только после того, как я увидел ее привлекательное лицо, я заметил, что она стоит на деревянных костылях.

    Ее голос тёк, как мед для ушей.

    - Первый раз на карнавале, сэр?

    - Ну, э-э... нет, хотя, наверно, так может показаться... просто… я чувствую себя не в своей тарелке…

    - Могу себе представить, - прощебетала она. - Здесь в основном только реднеки, а ты определенно не из них!

    Нет, но рэднеки ПРИВЕЗЛИ меня сюда, - подумал я с внутренней улыбкой.

    - Я был на нескольких карнавалах в далёком прошлом, однако весьма скудных по сравнению с этим. И однажды на Кони-Айленде я попробовал сахарную вату.

    - О, она есть у нас…

    - И засахаренные яблоки тоже, надеюсь?

    - Конечно! - завизжала она, глядя на меня с высоты своего роста.

    Я сразу же был очарован, настолько очарован, что мои обычные способности к дедуктивному мышлению не позволили мне сделать самое непосредственное случайное наблюдение. Ее улыбка скользнула слишком широко, обнажив полное отсутствие зубов. Она не могла быть никем иным, кроме той, что показывал плакат высокого мужчины: Блисс, Девушка с руками вместо ног.

    Оправившись от запоздалой догадки, я сразу же спросил:

    - Не могли бы вы, мисс, показать мне, где находится нужный продавец? Буду весьма признателен.

    - Примерно в трех четвертях на полпути, - она указала на заполненный толпой человеческий коридор, - слева от вас. Я бы сама отвела вас туда, но, к сожалению, я высматриваю щипачей.

    - Прошу прощения? - я растянул слова.

    Она хихикнула, и это было очень трогательно (и даже, признаюсь, эротично).

    - Поэтому я и окликнула вас, сэр. Ваш защип... Ну, знаете... бумажник? Никогда не носите его в заднем кармане брюк. Всегда держите его спереди.

    Шоковый рефлекс отбросил мою руку назад, где бумажник уже почти наполовину свисал из кармана. «Щипачи» - должно быть, жаргонное название для воров-карманников. Как глупо с моей стороны! Я немедленно последовал ее совету.

    - Я не могу выразить вам благодарность в полной мере, мисс. Чистота вашей честности должна быть примером для подражания.

    Она снова хихикнула.

   - Меня зовут Блисс, - объявила она то, что я втайне уже знал; с минимальными трудностями она протянула изящную белую руку, в то время как подушечка одного костыля оставалась согнутой в ее руке.

    Когда я пожал ее, то чуть не растаял от мягкости её рук. У меня перехватило дыхание.

    - Говард.

    Она вздохнула с облегчением.

    - Говард, для разнообразия так приятно встретить кого-то умного и милого! Боже мой!

    - Я польщен, Блисс, - ответил я, подозревая, что покраснел. - И как я рад с вами познакомиться, - но тут меня охватило странное отчаяние, ибо я знал, что должен отправиться к прилавку с засахаренными яблоками…

    Я больше не буду в ее компании.

    - Жаль, что я не могу пойти с тобой… как я уже сказала…, - и затем она опустилась на свои деревянные подпорки.

    - Конечно, ваша трудовая деятельность в качестве стража "щипачей", - сказал я, - требует вашего присутствия здесь.

    Она кивнула, наполовину утратив улыбку.

    Я чуть не вскрикнул, когда массивная рука мягко опустилась на мое плечо. Я сразу узнал красноречивого гиганта, говорившего на очаровательном древнем языке: вешатель плакатов.

    - Прекрасный эсквайр, хочу засвидетельствовать ваше удовольствие от знакомствa с нашим верным стражем, Блисс.

    - Для меня это исключительное удовольствие, сэр, - заверил я его

    - Весьма польщен тем, что я вижу вас сейчас, ибо доверяю своей уверенности в вашем доверии к бродячему цирку О'Слонесси.

    - Мои ожидания многократно превзойдены, потому что ваши усилия здесь намного более полны, чем я видел или мог себе вообразить, – крики вслед за взлетающими американскими горками устремили мой взгляд вверх. - В самом деле, это потрясающе похвальное зрелище, и я в неоплатном долгу перед вами за вашу щедрость.

    Человек-гигант низко поклонился.

    - И, - продолжал я, поддавшись шокирующему порыву, - я теперь вдвойне в долгу, ибо мое пребывание здесь по вашему милостивому приглашению предоставило мне эту возможность, – я сделал паузу и посмотрел прямо в глубоководные глаза Блисс, - познакомиться с Блисс.

    Теперь Блисс покраснела. Этот комплимент, казалось, застал ее врасплох, после чего она, казалось, допустила оплошность с ответом:

    - Мой друг Говард спрашивал, как добраться до киоска с яблоками.

    Словно по волшебству на кончиках пальцев улыбающегося великана появилось несколько пятицентовых билетов, которые затем были предложены мне.

    - Этот маленький знак, о великолепный сэр, я прошу вас принять со всей моей благодарностью, - во второй раз за сегодняшний день великодушие этого виртуального Голиафа повергло меня в восторженный шок; однако этот шок поразил меня трижды, т.к. он провозгласил: - и это Блисс будет сопровождать вас к сладкому плоду, который зовется - Желание.

    Блисс поднялась на костылях.

    - О, спасибо, Септимус! - взвизгнула она.

    Септимус! - подумал я. - Великое имя с первых колониальных дней! Мне придется им воспользоваться.

    Гигант-Септимус занял место Блисс в качестве стража. Ничто не могло бы сделать меня более восторженным, и в дикции, почти столь же отчетливой, как у него, я излил больше благодарностей, Блисс и я пошли по направлению к лотку - в людной суматохе где-то "на полпути".

    Эта женщина-ребёнок показалась мне одной из самых грациозных существ даже на её жалких костылях.

    Искалеченный ангел, - подумал я в туманной задумчивости. Внезапно мои опасения по поводу угрюмой, вернее, рeднековской толпы рассеялись, как тонкий иней на утреннем солнце. Запах мыла, исходящий от волос Блисс, опьянял меня очарованием и влечением; до сих пор я даже не позволял своему взгляду блуждать ниже её плеч, но теперь поредевшая толпа позволила мне не по-джентельменски продолжить беглый осмотр. Пушистое платье из белого хлопка идеально облегало её женственные изгибы; и было бы приуменьшением сказать, что её грудь выпячивалась вперёд весьма внушительно и без каких-либо дефектов. Присутствие этой женщины оставляло меня в плену, который я мог описать только как либидозно-неумолимый; это также факт, что я никогда прежде не был так охвачен влечением к женщине.

    "Hа полпути", как он называется, поразил меня, как двухсторонняя река болтливого, зловонного человечества: бурлящий, суетливый поток, ведущий к неизвестным тайникам. Мы двигались прямо, и я почти не замечал близости этой грязной толпы. Наш разговор начался без промедления: сначала мы заговорили о моем происхождении, потом о её, хотя о себе я упомянул только то, что я антиквар и интересуюсь генеалогией, космологическими науками и то, что я «поклонник» странной фантастики. Я не назвал ей своего полного имени (не то чтобы её поразила какая-то фамильярность) и не сказал, что у меня есть профессиональная издательская работа. От неё я узнал, что она родилась 19 лет назад в штате Мэриленд, в военном городке под названием УДО. 

    - Где раньше была военная тюрьма, - сказала она.

    Ее отец служил в армии и даже был направлен в окутанную тайной провинцию Шаньси в экзотическом Китае.

    - Что же, - спросил я, - побудило вас к карнавальной жизни?

    Она очень легко передвигалась на костылях, её хромота была едва заметна.

    - Карнавал принадлежит моему мужу. Он уже много лет добивается успеха, даже несмотря на то, что экономические дела в стране оставляют желать лучшего.

    - Могу я предположить, что ваша фамилия О’Слонесси?

    - Совершенно верно. Я бы представила вас своему мужу, но…- то, что осталось от её фразы, рассеялось, как пар, и её вездесущая улыбка тоже.

    Задержка oсознания потрясла меня. Подождите! - пришел мой возглас. - Её муж – владелец бродячего цирка и, по-видимому, его верховный иерарх…

    Я уставился на движущуюся толпу.

    А Блисс – проститутка…

    По крайней мере, это было предположение механика Нейта, основанное на россказнях его доверенного лица. Этот вывод меня задел: О'Слонeсси нанимает свою собственную жену в качестве леди на ночь!

    Я подавил свой гнев и продолжил терпеть, как будто безраздельно наслаждаясь нашей прогулкой в нервном центре карнавала. Над нами, как огромные, лязгающие, металлические звери, вращались, крутились и парили аттракционы, в то время как их моторы выбивали стаккато в воздух. По обе стороны тянулись прилавки с разнообразными зрелищами или игровыми авантюрами: бросание колечек, игры в ракушки, кувалды, которыми нужно бить, чтобы поднять клэнгер до колокола и доказать свою физическую силу, прорицатели, "неестественные" медицинские образцы, акробаты и т.д., в другом случае безусловно, это всё могло бы меня заинтересовать. Однако сегодня они этого не сделали. Весь мой интерес был прикован к Блисс.

    Однако по мере того, как она продолжала вести более разнообразные разговоры, этот "маячный" оттенок ее лица все больше уменьшался. Я приготовился уже было спросить ее о внезапной перемене в настроении, но - будь я проклят! - я потерял самообладание, как часто бывало в прошлом. Тем временем, пока мы шли, различные люди - разнорабочие, наездники, фактотумы, коренастые охранники, бродячие уборщики с мётлами и швабрами, похожими на алебарды, все они слишком ярко улыбались ей и сыпали обрывки приветствий, которые, как казалось, несли потаённый смысл между словами. Когда один из них - билетный кассир, с повязкой на глазу и блестящим прыщом на лбу – сказал:

    - Эй, Блисс? Что скажешь, если потом я и ты, а?

    Она не ответила, лишь молча нахмурилась и продолжила свой путь на костылях.

    - О, Говард…- oна вздохнула так, что её нежные плечи поникли. - Не знаю, что и сказать.

    - Вам не нужно ничего говорить, если это вас не устраивает. Я очень доволен просто тем, что нахожусь в вашем обществе, - и после того, как я сказал это, я едва мог поверить в свою браваду.

    - Ты ведь знаешь, почему Септимус позволил мне уйти? Ты должен знать.

    Данный вопрос привёл меня в замешательство.

    - Причина… я полагаю, состоит в том, чтобы дать вам перерыв и привести клиента к месту назначения, в данном случае, к продавцу засахаренных яблок.

    Ещё несколько шагов на костылях. Только тогда я взглянул на её ноги, которые не сгибались, как следовало бы, а казались свернутыми.

    Как кулаки.

    Поверх них были натянуты белые носки. Кисти, - понял я. - Не ступни…

    - Но ты, очевидно, встречался с ним раньше, так что… ты должны знать…

    Наступила пауза с моей стороны.

    - О да, ваш друг Септимус появился в ремонтном гараже, чтобы повесить там афишу.

    Она казалось, вздрогнула, устремив взгляд на меня.

    - И это всё?

    - Ну… да. На самом деле все было очень просто. Он повесил плакат, бесплатно снабдил меня билетом - признательная щедрость, надо сказать, - и уехал на своём автомобиле.

    - Ты…- но, она сглотнула, словно смутившись. - Ты видел мой рисунок на плакате?

    - Нет, конечно, - уклончиво ответил я, и это сразу же омрачило мой дух.

    - И Септимус ничего не говорил тебе обо мне?

    - Он вообще не упоминал о вас.

    - Сюда, - поспешно сказала она и провела меня через узкий проход между прилавком, где продавались пирожные и прилавком негритянки, чьей сильной стороной, по-видимому, было сгибание ложек и других металлических предметов, и всё это исключительно силой мысли.

    Сжатое пространство привёлo нас в удивительно тихий уголок, находящийся между несколькими транспортными трейлерами. Блисс ударила по кремню, чтобы зажечь несколько ламп, запах которых подсказал мне, что они были наполнены свечным рыбьим маслом. Тусклый свет осветил несколько жестяных банок с окурками и ящиками, служивших стульями.

    - Как здесь удобно и уютно, и приятно уединиться от толпы, - сказал я. - Место, где рабочие-карнавальщики могут передохнуть.

    Моё замечание заставило её побледнеть. Все более и более угрюмый вид, казалось, тяготил ее на деревянных подпорках.

    - Это то, что мы называем «брюхом опоссума», Говард.

    - Что?

    - Брюхо опоссума. Не знаю, откуда это взялось, но так оно называется.

    Я усмехнулся странному обозначению.

    - Я уверен, что ничего не понимаю, Блисс.

    Выражение ее лица оставалось непроницаемым.

    - Брюхо опоссума – это тайное место на карнавале, место между трейлерами, уединенная палатка или даже склад под самими трейлерами. Она указала на голый матрас, испачканный пятнами, которые были наполовину видны в темноте. - Это место, где развлекаются карнавальные девчонки… сюда можно приводить мужчин, ну ты понимаешь... За деньги.

    Я постарался не выдать своего волнения.

    - А, понятно.

    - Неужели, Говард? - она сидела на ящике, отставив костыли в сторону.

    Когда я было хотел сесть на дальний ящик, она протянула руку и схватила меня за запястье, требуя, чтобы я сел рядом с ней. Затем она продолжила говорить в том же волнении:

    - Девушки приходят сюда подцепить, Говард! И я - одна из них!

    Тишина колебалась в колеблющемся масляном свете.

    - Вот почему Септимус позволил мне уйти, чтобы “поработать” над тобой, - и теперь в ее глазах блеснули слезы.

    “Поработать” надо мной? - я позволил словам течь самим собой.

    - Блисс, я…

    Теперь это прекрасное, залитое солнцем лицо окаменело.

    - Я не могу лгать тебе, Говард. Я всё время вру, я должна! Но, я не хочу! - она начала плакать в открытую. - Я - проститутка! Я - ярмарочная шлюха!

    Я, без сознательной предусмотрительности, взял её за руку.

    - Меня не волнуют такие вещи.

    - Ты знал?

    - Конечно, нет, - последовала моя следующая ложь, но какой выбор оставляло мне это унизительное обстоятельство? - Мне все равно, и я не участвую в вынесении суждений. Bы меня очаровали.

    Она упала в мои объятия, всхлипывая.

    - О, слава Богу, слава Богу! Я знала, что он ответит на мою молитву, - eе стройные руки крепче обняли меня. - Ты совсем другой. Ты напоминаешь мне ту часть мира, которой у меня никогда не будет. Для всех остальных я просто уродливая блядь. Я как плевательница…

    - Не говорите о себе так, это невыносимое обстоятельство, которое повлияло на вашу жизнь.

    Моя рука сжалась вокруг нее, а она продолжала рыдать на моей груди. От запаха её волос у меня закружилась голова, и, несмотря на мое решение не смотреть на нее сексуально, моя грудь сжалась от всепроникающего возбуждения.

    - Мне так хорошо от того, что ты не знал, - прошептала она мне на ухо. – Я думала... я думала, что ты просто еще один “Джон”, который сделает это... Который слышал обо мне всякое, - и она нежно поцеловала меня в губы.

    - Успокойтесь, Блисс, - попытался утешить ее я. - Я никогда не смог бы думать о вас в таких терминах, и, по правде говоря, я понимаю, что в тяжелые экономические времена мы все должны заниматься деятельностью, которую никогда бы не стали делать при других обстоятельствах.

    Ее шепот продолжал звучать у моего уха.

    - Многие мужчины приходят ко мне, потому что у меня нет зубов. Это помогает мне... делать некоторые вещи лучше. Я... родилась без них.

    Я чувствовал, что мое присутствие здесь было необходимо, чтобы поговорить с ней, оно давало ей столь необходимое утешение.

    - И... без ног тоже. Я бы показала тебе, но, боюсь, это вызовет омерзение у тебя.

    - Ничто по отношению к вам, Блисс, не cможет заставить меня испытывать омерзение.

    Она нерешительно отодвинулась, посмотрела в сторону, затем подняла красивую ногу, демонстрируя белый носок, который, казалось, обтягивал кулак. Все, что я мог сказать, было: врожденные аномалии, такие как отсутствие вмятины, и пороки развития конечностей встречаются чаще, чем вы думаете.

    Она посмотрела на сжатую в кулак ногу и потянулась вперед.

    - Они выставляют меня на шоу, как уродца, имеющего руки вместо ног, но это не совсем так, - затем она сняла носок.

    Это был не «кулак» на конце ее стройной ноги; на самом деле, это вообще не было похоже на руку, вместо этого - аберрационно развитая нога, маленькая, как будто надлежащий рост был замедлен и свернут внутрь.

    - Мой отец позаботился об этом, - мрачно сказала она. - Его послали сражаться с боксерами в Китай давным-давно, и он узнал о "связывании ног"...

    Я тут же поморщился от возмущения. Я слишком хорошо знал эту дикую, порабощающую процедуру, с помощью которой ступни маленьких девочек были крепко связаны, чтобы помешать надлежащему росту; я видел наброски в нескольких книгах. Это был способ держать женщину неподвижной и, следовательно, в конечном счете, подчиненной.

    - Другими словами, ваш отец сделал вам эту процедуру после того, как увидел доказательства еe применения во время отправки с армией для спасения американских дипломатов и миссионеров, удерживаемых династией Цин в первые годы столетия.

    В полном унынии Блисс кивнула.

    Моя ярость возросла. Отец, который намеренно изувечивает дочери ноги, и муж, который будет сексуально эксплуатировать ее из-за специально сделанных аномалий? Что же это за мир, если он допускает такие дьявольские вещи?

    Она снова надела носок, очевидно, показав все, что ей было нужно. Она сразу успокоилась и продолжала держать меня за руку. Однако в воображении я представлял себе самые мучительные пытки для ее несчастного отца и отвратительного мужа.

    - Но мы же собирались в киоск с яблоками! - она вспомнила и поднялась, легко опираясь на костыли.

    Не в силах держать ее руку, я держал ее открытой на пояснице – бессознательная инициатива, потому что я отчаянно хотел поддерживать хоть какой-то физический контакт с ней. Усилие, казалось, доставило ей удовольствие, когда мы снова погрузились в пульсирующий человеческий поток, называемый "на полпути".

    Вскоре мы нашли продавца яблок; подсознательно я собирался купить два, но затем поморщился, вспомнив отсутствие зубов Блисс. Затем мы продолжили наш путь, безобидно болтая; все это время я заставлял себя не думать об испытании, с которым она столкнётся позже, c её «Джонами» и её «Шоу». Ближе к концу дороги к "на полпути" появился своеобразный тупик, в котором три силача поднимали штанги ошеломляющего размера, и была игра «Окуни-Дуракa». Но между последней парой стендов я мельком увидел личный трейлер, более экзотический, чем все те, что попадались нам до этого. На мгновение открылась причудливо украшенная дверь, из которой обитатель трейлера всматривался в толпу. Это был худощавый пожилой человек с желтоватой кожей, во фраке, галстуке-шнурке и ослепительно белом жилете. Худое лицо с бакенбардами выглядело изрезанным, с тяжелыми веками и в целом безрадостным выражением, которое говорило об удовлетворённой жадности и умеренной чёрствости. Я бы предположил, что этому человеку было около 60-ти.

    - О, нет, - пробормотала Блисс. - Давай повернём здесь, быстрee… 

    Я с тревогой последовал за ней, заметив, что мужчина в пиджаке бросил на нас ненавидящий взгляд.

    - Блисс, - начал я, - тот человек из трейлера, кажется…

    - Тссс! Это мой муж. Он изобьет меня, если подумает, что я бездельничаю!

    - Изобьёт?

    - Говард, обними меня. Если он подумает, что ты “Джон”, то не будет бить меня.

    Я едва успел понять, что она имеет в виду, но сделал так, как она просила.

    - Это странно, - сказала она, - но… ты поймёшь…

    Когда мы медленно повернули на глазах у этого несчастного надсмотрщика О’Слонесси, Блисс на мгновение остановилась на костылях, довольно непристойно поцеловала меня, а также погладила мою промежность.

    Я напрягся, мой член встал на дыбы, как дразнящийся зверь. Я мог упасть от сладострастного шока.

    - А теперь пошли, быстро!

    Ошеломлённый, я повиновался ей. Краем глаза я заметил, как О’Слонесси скрылся в своём трейлере.

    - Мне очень жаль, Говард, - объяснила Блисс, странно запыхавшись. - Tы не понимаешь ситуации с моим мужем, но я должна была это сделать, потому что…

    - Чтобы показать вашему мужу, что вы занимаетесь тем делом, которое он заставляет вас делать, да, я понимаю…- я пожелал О’Слонесси провалиться в яму Шогготов. И вечность быть насилуемым в зад парой чудовищ из других измерений! Это было бы прекрасно.

    Она вздохнула, на этот раз с облегчением.

    - Я так рада, что ты понимаешь, Говард. Я бы никогда так не поступила, если бы не застряла в этом ужасном карнавале.

    - Конечно, не поступила бы…

    - Если бы я только могла скопить достаточно денег, чтобы сбежать, или…

    Сбежать, - ее слова крутились у меня в голове. Mечта уже начала формироваться: она сбежит… со мной…

    Это былo легкo: основную работу сделали амброзиальноe засахаренноe яблокo и похотливые мысли, которые действительно занимали большое место в моем сознании, а именно мой образ, доставляющий оральные ласки тяжело дышащей и выгнувшейся назад Блисс, в то время как её странные, деформированные ступни держат мой затылок. Конечно, её оргазм будет всеобъемлющим, и так же несомненно, что её восхитительное лоно будет слаще, чем яблоко. Ах, какая нелепая, если не совсем нехарактерная фантазия, а? Следуя потоку толпы по часовой стрелке, Блисс указала на более заметные особенности шоу; мы ещё не пересекли эту сторону "на полпути", и я нашёл происходящее здесь более интересным и, осмелюсь сказать, более привлекательным. Ещё лучше, с Блисс в качестве моего эскорта я был допущен в каждую специализированную палатку бесплатно!

    Небольшая очередь собралась вокруг возвышения Хоуберка-шпагоглотателя! Во-первых, множество предметов исчезло в горле циркача: свеча, осколки стекла, и даже кабачок. Сам выступающий казался старше даже негодяя О’Слонесси, но мускулы у него были, как канаты. Скудные аплодисменты сопровождали каждую демонстрацию, пока один молодой наглец не пропищал:

    - Я хочу вернуть свои деньги!

    При этих словах Хоуберк улыбнулся и наконец поднял меч необычайной длинны, затем без промедлений опустил его себе в рот, где он легко исчез по рукоятку. Когда он вытащил его, на него был насажен кабачок - настоящий трюк - и толпа зааплодировала намного громче, но молодой наглец не утихал: 

    - О, я видел такой трюк сто раз на выступлениях получше этого, старик!

    - О, неужели получше? - возразил Хоуберк. - Что ещё за шуточки, молокосос! Значит, говоришь, что видел лучше? 

    Bнезапно старик согнулся пополам, и из его рта вылетела мерцающая чёрная змея длиной в шесть футов, которая тяжело шлепнулась на пол, и при её появлении половина публики бросилась к выходу, а другая половина отпрыгнула на несколько ярдов. Змея свернулась кольцами под сценой под шумные аплодисменты, напоминающие морской прибой.

    Это было довольно грозное зрелище, но Блисс, посмеиваясь, объяснила, что: 

    1) нахал на самом деле был «прокладкой», то есть работником карнавала низкого порядка, чьи высказывания из толпы были преднамеренными, и

    2) «змея» на самом деле была резиновой, вылет которой осуществлялся невидимой леской визуально правдоподобно, благодаря силе внушения. В общем, прекрасная иллюзия.

    Другие палатки в меньшей степени можно было назвать «чудесными»; действительно, термин “впечатляюще гротескные” был бы более уместным. Там была Бетти, человеческий кровеносный сосуд, или относительно хорошо сложенная молодая женщина, одетая только в оловянные конусы на сосках и крошечный треугольник блестящей ткани на её интимных местах. Что делало её неимоверно привлекательной, так это вот что: настоящая вспышка венозности, настолько сильная, что каждый квадратный дюйм обнаженной кожи был опутан пульсирующими голубыми венами; намеренное покрытие ее кожи маслом усиливало эффект до мерцающего уродства. Затем был мужчина, который невероятно выталкивал оба глаза из глазниц; затем женщина, объявленная беременной в течение семи лет, ее голый живот выступал не меньше, чем объём шара для гаданий (Блисс позже сообщила мне, что доброкачественная опухоль ответственна за её чрезмерный обхват живота, а не беременность); затем ещё один исполнитель, которого я вспомнил с рекламного плаката; Трупесса, возрождённая из когтей смерти африканской магией! Наблюдение за этой несчастной женщиной на самом деле было гораздо более тревожным, чем набросок копии на плакате. Она была буквально живым скелетом, с бледной кожей, натянутой на кости, и головой, похожей на череп, обмакнутый в бледную восковую краску. Изображение ухудшилось от полной наготы, открывая опустошенные кожные лоскуты вместо груди и болезненно выступающие тазовые кости, поддерживающие лишенный плоти пах и мрачную сморщенную кожу, которая моглa быть только входом в её влагалище. Блисс я выразил сомнение, что африканская магия имеет какое-то отношение к её состоянию, но, скорее всего, это сознательное воздержание от употребления пищи.

    - О, нет, Говард, - объяснила Блисс, - ее настоящее имя Мэри, и она ест, как свинья. Просто потом она всё это выблёвывает.

    Очаровательно.

    Дальше, шоу обещало «странности природы», но потом Блисс добавила:

    - Ты сказал, что любишь странные вещи, Говард.

    - Да, странные сказки, созданные воображением. Любопытно задуматься, почему именно такие вещи увлекательны для многих.

    - Ну, я просто хотела сказать, что есть ещё кое-что…- она, казалось, криво улыбалась, как будто колебалась, - но для этого тебе придётся пойти на “Kрасную Аллею”.

    - “Красную Аллею”? - спросил я.

    - Секция для взрослых. Я там работаю.

    Мы стояли в стороне от потока шумных прохожих. Блисс указала на выход из большой палатки, охраняемый с обеих сторон флегматичными, мускулистыми мужчинами.

КРАСНАЯ АЛЛЕЯ - ВХОД $0.25.

    Это, должно быть, та часть шоу, где размещались палатки для подглядывания, о которых говорил Нейт. Проститутки и другие непристойные проявления. Место, где Блисс делает свое собственное шоу, - с грустью вспомнил я.

    - Но, пожалуйста, не приходи в мою палатку, Говард, - добавила она. - Мне будет плохо от этого.

    - Я бы никогда не пошёл наперекор вашим желаниям, Блисс, - заверил я её, слишком хорошо помня рассказ Нейта. - А что касается других достопримечательностей… ну, как бы странно это ни звучало, но боюсь, что они попортят моё финансовое положение.

    Ее рука исчезла в кармане, затем она сунула мне длинную полоску билетов.

    - Блисс, я бы никогда не смог…

    - Возьми их! - прошептала она. - Tы - настоящий джентльмен, но все же мужчина. Я хочу, чтобы ты хорошо провёл время, Говард. Просто… не ходи в мою палатку, - oна захлопала своими роскошными ресницами. - И я надеюсь, что ты задержишься потом ненадолго. Надеюсь, ты сможешь остаться и увидеться со мной после моего шоу.

    - Именно это я и сделаю…

    Выражение ее лица изменилось.

    - Я вернусь через час.

    - Тогда через час, Блисс. Встретимся здесь.

    Моё обещание, казалось, воодушевило её, в то время как я уже был более чем воодушевлен ее желанием увидеть меня напоследок. Прежде чем мы успели произнести ещё несколько прощальных слов, она страстно поцеловала меня в губы, а затем, опираясь на костыли, скрылась за парусиновой фрамугой, зловеще названной “Красной Аллеей”.

    Вдруг я оказался в совершенном одиночестве, в бесконечном людском потоке, который начал меня нервировать. Без Блисс я вернулся к своим мизантропическим манерам, к пресловутым «булавкам и иголкам». Поцелуй женщины-ребёнка оставил меня болезненно возбужденным, моё интимное место было сырым от смущающей протечки. У меня закружилась голова; я смотрел на таинственный дверной проём, который намекал на самое запретное таинство и обещал невероятные гротески, гораздо более мощные, чем вo всеx предыдущие палатки. Сознательно мысль о том, чтобы войти даже с бесплатными билетами наполнила меня страхом, но теперь я оказался во власти своего подсознания. Я был совершенно лишён предвидения, когда подошёл к мускулистым охранникам, охранявших вход, стоически я вручил им один из своих билетов и шагнул в жуткую красноватую темноту. Я вошёл не в другую палатку, а в другой мир. 

    Мир теней, обрывков звуков, нездоровых запахов, мир парусиновых коридоров, тусклых ламп с красными линзами, крадущихся фигур, раболепных желаний, искрящегося отчаяния, инкогнито, и именно в этот подводный поток я позволил втянуть себя. Это место было не просто логовом для извращенцев; это был мрачный конклав сатиров, инкубов и демонов похоти, которыми, возможно, все мы были под нашими хрупкими человеческими личинами. Более устрашающие вооруженные охранники выстроились вдоль этих загадочных проходов, каждая стена из ткани показывала линию освещённых точек, в которых были прорезаны глазки.

    - Дроч-вечеринка прямо здесь, приятель, - сказал один устрашающий страж, затем добавил другой: - собачья случка здесь и сейчас, всего за два билета.

    От этих намеков у меня свело живот.

    - В чем дело, приятель? Разве ты не хочешь увидеть, как собака трахает девку?

    Я попятился, чуть не споткнувшись. Раздались приглушённые визги с частой периодичностью, затем они стали становиться громче и перешли в стоны. Неясные мужские фигуры, стоявшие ко мне спиной, смотрели в похожие на глазки отверстия, они неприкрыто мастурбировали, наслаждаясь визуальным действием внутри. Когда чья-то рука крепко схватила меня за плечо, суровое лицо одного из охранников предупредило:

    - Ты можешь смотреть или играться с собой, просто стоять здесь запрещено, - oн указал нa отверстия для подглядывания, как призрак Диккенса. – Решай, что будешь делать, или проваливай, за вход два билета.

    Я едва мог вымолвить хоть слово, несмотря на мое измученное оцепенение

    - Учитывая отсутствие опыта у меня, возможно, вы могли бы дать мне рекомендацию, - пробормотал я и передал назначенные билеты.

    Ничего не выражающее лицо охранника кивнуло.

    - По тому, как ты выглядишь, могу с уверенностью сказать, тебе понравится, - парировал он и подтолкнул меня к светящейся дырке. 

    Дрожа, я заглянул внутрь, но тут же был поражён чувством, схожим с ударом дубинки по голове: обнаженный толстый человек стоял на четвереньках посреди комнаты со спиной, покрытой настоящим мехом; позади него на коленях стоял молодой, почти высушенный мужчина, у которого не было правой кисти. Толстяк напрягся, когда его прямая кишка стала местом введения культи его коллеги.

    Я оторвал взгляд и быстро заковылял прочь. Негодяй охранник усмехнулся.

    За то, что я остался, и даже за то, что только вошёл в это отвратительное место, где душа умирает, у меня появилось глубочайшее чувство самоосуждения. Но я знал, почему ещё не ушёл из этого проклятого места.

    Блисс

    - Блисс, - потребовал я у одного из громил, помахивая пачкой билетов.

    - Она сейчас на своём шоу, - проворчал в ответ безжизненный голос. - Затем у нее перерыв с 11 до 12. Но после этого ты можешь трахнуть её, но сначала ты должен записаться в список, - oн ткнул пальцем в сторону места, которое должно было служить борделем. - А цена зависит от того, чего ты хочешь.

    - Её шоу, - сказал я. - Куда?

    Он оторвал два билета и указал на следующую секцию смотровых щелей, хотя большинство из них уже были заняты. С ужасающей медлительностью, полностью отказавшись от своих убеждений, я перевёл взгляд в дыру…

    Наверняка это какое-то извращенченское чувство заставило меня уткнуться лицом в потрёпанный холст. Через отверстие я увидел круг масляных ламп, расставленных вокруг стола, на котором лежала на спине обнаженная Блисс. Ее кожа сияла, как свежий белый шоколад, соски были пухлыми и красными, как клубника. Пышная грудь быстро вздымалась и опадала; она облизала губы и закатила глаза в каком-то подобострастном удовольствии, которое сначала привлекло мое внимание, но потом я заметил макушку мужчины между ее ног. Деятельность, которой он занимался, не могла быть более непристойной наряду с влажными звуками чавканья и лизания, которые сопровождали все действо. Но пока это происходило, все четыре ее конечности двигались с почти механической точностью. Это Нейт уже рассказывал: ещё четверо мужчин стояли по углам стола, худые, ухмыляющиеся, обнаженные, демонстрирующие огромных размеров эрекции. С таким же успехом они могли бы быть безликими охранниками карнавала. Oна быстро мастурбировала руками здоровенные пенисы двух мужчин, стоящих от Блисс по краям. Двух других мужчин она удовлетворяла своими деформированными ступнями. Звук этой четверной мастурбации в сочетании с настойчивым кунилингусом напомнил мне о том, как кормятся голодные животные.

    Каким бы извращенным и неестественным ни было это зрелище, мое собственное возбуждение было почти невыносимым. Наблюдатели с обеих сторон приступили к ручному самоудовлетворению. Я и сам испытывал сильнейшее искушение, но не мог заставить себя сделать это. Между тем…

    Выступление Блисс повысило мою веру в серьёзность проблемы связывания ступней. Я читал о множестве подобных деформациях, но ее случай был явно самым трагичным, ее злой отец явно овладел этим искусством. Ее ступни полностью закатились, что указывало на то, что её дуги и пальцы ног были неоднократно сломаны и повторно завернуты для желаемого эффекта. Странная гибкость также казалась очевидной - Блисс смогла отрегулировать свою “хватку”. Всё это время длительная практики демонстрировалa ее грязное, неряшливое мастерство; ее движения ускорились до лихорадочного пика, a затем, наконец, все четыре мужчины эякулировали на неё почти одновременно; действительно, впечатляющая “кульминация” шоу.

    Или нет?

    Когда удовлетворённые люди скрылись из виду, остался ещё оральный работник, чья работа продолжалась. Я мог различить ритмичное движение головы мужчины и полоску светлого меха, едва заметную на линии его губ. Блисс держала свои искривлённые ноги высоко поднятыми, ее живот втягивался и вытягивался в явных волнах удовольствия; ее руки ласкали ее воспалённые груди, массируя и размазывая сперму четырёх мужчин, эту клейкую глазурь, на себе. Она вскрикнула и почти свернулась в пульсирующий человеческий шар, когда ее собственный оргазм накрыл ее сладострастной волной. Но когда ее дрожь удовольствия утихла…

    Ее партнёр встал.

    Это был Септимус-колосс. Его угловатое тело, казалось, развернулось, когда он сначала встал, затем взобрался на стол, отвратительно преклонив колени между ног Блисс. Обнаженный, этот титан выглядел потусторонним, высосанным из свиных кишок, длиннокостным существом, скорее демоническим, чем человеческим. Маленькая головка с глазами-бусинками склонилась с длинных костлявых плеч, чтобы внимательно рассмотреть глазурованную наготу Блисс и свои гениталии.

    Они были такими же неестественно огромными, как и всё остальное.

    Его эрекция встала дыбом, как змея с мордой; словно по команде Блисс ласкала её своими уродливыми ступнями, растирая выделения, выступающие с его ужасающего кончика, сжимая мясистое древко своим неестественным хватом. Затем она неуклюже растопыренными бёдрами насадилась на здоровенный орган помогая себе при этом собственными ногами.

    Худощавая фигура Септимусa напряглась, когда началось это искажение акта размножения. В медленных, изнурительных конвульсиях половой орган Септимуса пролез в крошечную, нежную женственность Блисс. Один толчок за другим, до конца, до финала. В конце каждого засовывания Блисс реагировала так, как будто в неё засовывали руку; её глаза вылезали из орбит, ее бёдра вздымались, даже язык неприлично выступал из-за чудовищности надругательства. От собственной эрекции я чуть не падал в обморок. В конце концов, движения Септимуса стали более резкими, агрессивными на грани сексуального насилия, вызвав из горла Блисс стаккато воплей среди гротескных хлопков в паху. Но даже несмотря на очевидный дискомфорт, женщина-ребенок одной рукой пощипывала свои соски, а другой отчаянно теребила клитор, каким-то образом получая удовольствие от того, что, должно быть, было болью, разрывающей ее. Однако, больше, чем удовольствие, было следующее действие, когда, чувствуя неминуемый оргазм, Септимус вытащил чудовищный орган, подался вперёд, а затем деформированные, но ловкие ступни Блисс принялись мастурбировать пульсирующий член, когда она сама наклонилась ближе с закрытыми глазами и открытым ртом. Буквально залп нечеловеческих объемов опалесцирующих струй хлынул ей прямо в рот. А потом единственный толчок в горле дал понять, что она проглотила все содержимое рта.

    Когда я попятился от этого ужасного глазка - поистине “ока ада” - я ошеломлённо заметил, что все остальные смотрящие ушли, оставив на брезенте палатки следы собственного потраченного семени. Безумие того, что я видел, да и вообще безумие всего этого жалкого предприятия сводило меня с ума, как уличного бродягу. Здравый смысл был теперь за пределами моего понимания; я сразу понял, что должен сделать: я должен каким-то образом помочь сбежать Блисс из этого адского места и забрать ее отсюда навсегда. Я увезу ее с собой в Провиденс. Я найду способ сделать так, чтобы ее жизнь вынужденного разврата в руках ее мелкого сатрапа-мужа закончилась навсегда. Я найду способ поддержать ее даже в суровом свете правды, которую едва смогу выдержать сам.

    Не обращая внимание на бурлящую толпу и неестественную болтовню, я ждал у входа в отвратительную “Красную Аллею”, мой мысленный взор был разбит от возмущения тем, что я видел внутри. С нашей последней встречи прошёл час, и она попросила меня подождать ещё час. Меня охватила нервозность. Что я собирался сказать ей? Как мне убедить Блисс – красивую женщину, несмотря на её увечья - уехать со мной, писателем из беднейших слоёв общества, тощим и в остальном нетрудоспособным затворником, не слишком красивым и вообще нервной развалиной?

    Но час прошёл, затем прошла половина следующего, но Блисс все ещё не появилась. Я начал расхаживать взад-вперёд по краю прохода, не обращая внимания на зазывал, жонглеров, ходуляходов и т.д. Я был совершенно глух к пронзительному лязгу ограждённых аттракционов, грохочущих над головой. Вскоре мне показалось, что моя воля была экспроприирована какой-то сверхъестественной силой, и когда мои часы сказали мне, что Блисс опаздывает более чем на час, это чувство марионеткой вернуло меня в охраняемую пасть “Красной Аллеи”. С ничего не выражающим лицом я заплатил ещё за вход, а затем пробрался сквозь знакомую красную мглу.

    - Опять вернулись, мистер? - один из громил уставился на меня.

    - Похоже, что так, - ответил я.

    - Bернулись, чтобы ещё раз посмотреть, или делом заняться?

    - Делом заняться, - выпалил я. - Предыдущий охранник сказал мне, что я могу провести время с одной из девушек после её выступления. Это правда?

    - Предыдущий охранник, говоришь? - усмехнулся негодяй. - Если у тебя в кармане есть медь, то да. Туда. У нас есть девчонки, которые сделают то, о чем ты и мечтать не мог.

    Я прошёл мимо него, как будто само его существование могло оскорбить меня, легким галопом направляясь к концу плотского лабиринта. Полог палатки, ведущий к тому, что могло быть только борделем, казалось, скользил скорее ко мне, чем я к нему, туда, где стоял на страже самый крупный из мускулистых мужчин, скрестив массивные руки на груди. Одна сторона его лица была покрыта шрамами; на чистом ирландском диалекте он спросил:

    - Хорошего вам вечерочка, сэр. Чего изволите?

    - Блисс, - сказал я.

    - Да, мы бы все её трахнули, если бы могли, но только не ты, и не сегодня.

    В одно мгновения я пришёл в ярость.

    - А почему бы и нет, сэр? Это ведь деловое предприятие, не так ли? Где компания женщины может быть приобретена в обмен на средства, признанные достаточными?

    - О, я знаю, чего ты добиваешься, парень. Отсос у Блисс действительно сладкий, она много раз сосала мой член и бумажник, - oн засмеялся, в то время как я оставался невозмутимым. - Да, ты, должно быть, слышал, что у неё во рту нет ни одного зуба.

    - Да, она родилась без них, она мне об этом рассказала.

    Раздался смех с акцентом, похожий на грохот падающих камней.

    - Может, она и говорила тебе это, но правда в том, что О’Слонесси сам вырвал их плоскогубцами много лет назад.

    Эти слова превратили меня в камень.

    - Он… умышленно… вырвал их?

    - Конечно, парень! То есть, как только он женился на ней по-настоящему. Тогда ей было лет двенадцать, ну, может, одиннадцать. Но с её ногами, с такими, какие они есть, на неё западает и трахает каждый извращенец по эту сторону экватора! - затем он громко рассмеялся. - Только не говори мне, что ты не думал об этом. О’Слонесси очень умный мужик. Вырвав ей зубы, он сделал её в этом карнавале лучшей соской из всех, когда-либо отсасывающих здесь. Он зарабатывает на ней больше денег, чем на всех остальных шлюхах вместе взятых.

    Ухмыляющееся лицо громилы, казалось, исказилось во что-то наполовину Мефистофельское. Я надеялся, даже молился, что его ужасное объяснение было просто ложью плотского дома, но почему-то явное зло в его актерских нотках сказало мне, что это не так.

    Это была правда, и с этой правдой я мог бы упасть, бормоча вслух моё собственное отчаяние.

    - Что же это за мир, в котором творятся такие ужасы? Девушка – чистая невинность, но судьба дала ей отца, который изувечил ей ноги, и мужа, который вырвал ей зубы? Конечно же, космос должен раскрыться и засосать этот вредоносный человеческий муравейник с нашей планеты в бездонные пустоты небытия.

    Но теперь ирландский грубиян расхохотался ещё громче.

    - О, мистер… Bы, янки - это что-то, а? Мы ведь не все из Новой Англии. Как ты можешь быть таким заинтересованным к Блисс, когда ничего о ней не знаешь?

    - Уверяю вас, сэр, - огрызнулся я, - я не понимаю, что вы имеете в виду.

    - Видишь ли, отец Блисс и её муж – это один и тот же человек, - и затем приступ смеха усилился.

    Зло, зло, зло, - подумал я, и меня чуть не вырвало. Повеситься на скорую руку было бы лучше, чем узнать об этом.

    - Вполне возможно, сэр, - дрожащим голосом ответил я. - Тем не менее я настаиваю на том, чтобы мне выделили время, и я мог бы принять участие в её компании, - я опустошил бумажник и потряс перед ним пачкой банкнот. - Сколько?

    - На сегодня денег не хватит…

    Мой гнев перерос в бешенство. Это были даже не “фокусы”, которые я хотел, а всего лишь несколько мгновений, чтобы убедить её уйти со мной, не то чтобы я мог сказать ему это.

    - Что вы хотите этим сказать? Во мне есть что-то неправильное? Как получилось, что прохиндеи, такие как вы и ваши карнавальные братья, отказываются от наличных денег?

    - Лучше попустись, парень, - дружелюбно посоветовал билетёр, несмотря на нигилистический настрой. - Твои деньги хороши, как и у других, но Блисс сегодня не будет выкидывать никаких “фокусов” из-за…

    Но прежде чем остаток объяснения был произнесен вслух, из темноты соседнего холщового коридора последовала короткая суматоха, а затем из темноты появились ещё два чрезмерно мускулистых громилы.

    Они несли импровизированные носилки, сделанные из тяжелых листов ткани, обёрнутых вокруг двух шестов; на них лежало бледное тело под несколькими простынями.

    Нет, нет, нет, - моя душа застонала ещё до того, как мои глаза осознали правду. Это Блисс лежала на носилках, скрюченная, дрожащая и избитая.

    - Что, во имя в всего святого, произошло? - закричал я.

    Большая рука легла мне на плечо и сжала его.

    - Не высовывайся, приятель, а то я тебе покажу, как ты целуешься с моим кулаком. Блисс немного приболела, вот и всё…

    Слюна полетела, когда я крикнул:

    - Приболела? Кто-то избил её до потери сознания!

    Когда я кричал, её быстро пронесли мимо меня, один её глаз заплыл, щека превратилась в гротескный багровый синяк, рот покраснел от крови. В ту последнюю секунду, когда я увидел её, её здоровый глаз открылся, расцвёл при виде меня; затем она улыбнулась и прошептала:

    - Говард…

    Затем её унесли, и я почему-то понял, что больше никогда её не увижу.

    - За что её избили? - умолял я. - Что мог сделать такой исполненный благожелательности человек, как Блисс, чтобы навлечь на себя такой гнев? Это был клиент… э-э, я имею в виду, “Джон”, любитель "фокусов" или как вы это называете?

    - Это был не “Джон”, дружище. Видишь ли, работа Блисс, когда она не работает в своей палатке, состоит в том, чтобы работать с “Джонами” и показывать “фокусы”. Сегодня утром, когда она должна была обслуживать парней перед своим шоу, эта ленивая пизда слонялась и растрачивала время впустую с каким-то парнем, на которого она положила глаз...

    - Каким-то… парнем? - cпросил я, и у меня пересохло в горле.

    - Да, так я слышал. Шлюхи делают это от случая к случаю, обслуживают “фокусами” налево, начинают откладывать какие-то деньги, а потом они начинают думать, что они какие-то особенные. Особенно такие, как Блисс, которые могут сосать член так, что мужику кажется, что ему до этого никогда не сосали, или трахаться с мужиком настолько хорошо, что он просто не может потом выбросить её из головы, поэтому он потом продолжает возвращаться сюда снова и снова, передавая ей тайком деньги.

    Вот как с Блисс. Это неправильно, понимаешь? Время от времени она принимает свою жизнь как должное, забывая, что у неё не было бы жизни, если бы мистер О’Слонесси не женился на ней.

    Из-за всех бесконечных и всех дьявольских оскорблений, кровь, казалось, закипала у меня в жилах, а внутренности погружались все глубже и глубже, словно в бездонную яму с бурлящим битумом.

    - Итак, - продолжил ирландец, - понятно, что она была должным образом наказана. Ни одна кость у неё не была сломана, и ничто из её внутренностей не пострадало, согласно словам Дока. Она просто получила небольшую взбучку, вот и всё.

    Получила взбучку. 

    От этих слов у меня свело живот. Это человеческое животное воспринимало женщин, как простую собственность, как домашних животных, которых можно использовать для получения прибыли, и когда они плохо себя ведут, то их просто бьют. Если бы у меня был револьвер, я бы наверняка разрядил бы его прямо в лицо этому подонку.

    Но худшие инсинуации уже гноились во мне, как злокачественная опухоль.

    - Так вы говорите, что её избили за то, что она потратила время впустую… из-за какого-то “парня” в частности?

    - Какой-то тощий парень, вот и всё, что я слышал. Она даже не пыталась его обмануть. Она положила на него глаз, хотя сама-то замужем.

    “Тощим парнем”, конечно, был я. Следовательно, я был главной причиной её невыразимого избиения. Мне снова захотелось взять револьвер, но только уже приставить его к своей голове.

    - Так что отвали от Блисс, парень, и выбирай себе любую из наших прекрасных шлюх. У нас есть все виды кисок, ты только посмотри. Ах, вон она!

    В конце призрачного коридора я мельком увидел стройную девицу с обнаженной грудью, похожей на белые кексы. Она тут же скрылась за пологом.

    - Вон ту девку, сэр, зовут Сквиджи, и она самое подходящее место для того, чтобы слить ваши сливки ей в рот!

    - Сквиджи? - спросил я, озадаченный таким именем.

    - Её киска такая тугая, что когда твой “петушок” входит и выходит из нее, - он кивнул, - она издает звук, как будто ты чистишь окно, это точно.

    - Как… нерепрезентативно, - предположил я.

    - Все наши шлюхи хороши, друг мой, они как китайский фарфор. Ни одного шлёппера среди них.

    Любопытство не позволило мне устоять.

    - Шлёпперa?

    - О, парень, ты что, сумасшедший? Девчонку, которую ты трахаешь? Её киска издаёт звук, словно солдаты маршируют в грязи. Шлёп-шлёп-шлёп. Врубаешься?

    - Как… величественно...

    - Я хочу сказать, что когда одна из наших девушек закончит с тобой, у тебя не останется ни капли спермы в двух шарах, которые Бог поместил в твои штаны.

    Этот человек достоин сожаления, - подумал я, нахмурившись. Но прежде чем я успел отказаться, послышались шаги, и из соседнего коридора вышла эктоморфная сутулая фигура. В тот же миг мое зрение было приковано к ней.

    Фалды пиджака, галстук-шнурок и белый жилет, казалось, кричали на меня, как и худое лицо с прикрытыми глазами.

    - Ну, мистер О'Слонесси, - поприветствовал его ирландец. - Теперь, когда жена вернулась в строй, может быть, вы захотите выпить? - и он достал вульгарную фляжку.

    Голос шестидесятилетнего владельца шоу скрипел, как старые половицы.

    - Нет, МакМаллен, я достаточно навеселе от радости, что избил свою глупую пизду, разве ты не знаешь?

    - Не сомневаюсь, сэр. И это было самое прекрасное избиение, которое я видел за долгое время.

    - Чем больше ты для них делаешь, тем больше они лгут и потворствуют. У человека нет другого выбора, кроме как окровавить их.

    - Да, мистер О'Слонесси.

    Прикрытые веками глаза повернулись ко мне.

    - Какое совпадение! Будь я проклят, если джентльмен рядом с вами не тот же негодяй, который потратил столько времени Блисс и стоил мне кучи денег! - eго костлявый палец указывал прямо на меня.

    Как ни странно, меня охватил не трепет, а очень чистый и неподдельный фурор. Вид этого вероломного отца, который женился на собственной дочери, который теперь калечит ее и потворствует ей; на самом деле, тот самый человек, который только что безжалостно избил бедную Блисс, заклинил мой разум, оставив только мое физическое тело, подпитываемое яростью предков человечества времен варварства полуобезьян. Я пролетел мимо ирландского негодяя и в ту же секунду обхватил руками тонкую шею О'Слонесси, выплевывая ядовитые слова:

    - Слизь худших человеческих испражнений из адской бездны! - я начал сжимать тонкую шею. – Да, пусть тебя сожрёт сифилис, ты, который калечил и насильничал собственную дочь исключительно ради прибыли на этом рынке плоти, который можно описать только как люциферический!

    Но как раз в тот момент, когда моя хватка усилилась в этом безумном удушении негодяя, кулаки размером с грейпфрут принялись молотить меня сзади, пока весь мир не закружился вокруг меня.

    - Настоящий крысиный ублюдок, сэр, - услышал я сквозь туман в голове ирландский акцент. Мое лицо было в грязи.

    - Они есть в каждой толпе, мой добрый ирландец.

    - Да, а вы знали, что он выуживал у меня информацию о вашей жене?

    - Хм. Зная это, мне придется бить ее еще сильнее.

    - Что сделаем с ним?

    - Для таких подонков, как этот, мы должны позволять собакам жрать его член и яйца, но, нет, МакМаллен. Этот выродок не имеет никакого значения – он стоит меньше, чем кукуруза на бумажке после того, как я вытру ей жопу, и как бы ни было легко подкупить полицию, у меня нет желания на подобные неудобства. Он всего лишь муха, не стоящая того, чтобы тратить на неё время и силы. Просто вышвырните это с территории.

    - С удовольствием, сэр!

    - Но сначала…

    От ударов ирландских кулаков по моей голове у меня задвоилось в глазах. Но следующее столкновение произошло вовсе не с кулаком, а с ногой О'Слонесси в тяжелом сапоге.

    Прямо в пах.

    - Вот, хороший мой, это тебе на память, - cухой смех. - Я бы сказал, МакМаллен, все это насилие подняло мне настроение. Думаю, сейчас я пойду в трейлер Блисс и еще немного поколочу ее, а потом выдавлю ей на задницу немного “винтажного крема”. - Его нога грубо ударила мою качающуюся голову. - Слышишь, подонок-янки? За то, что ты поднял на меня руку, я еще долго буду пиздить Блисс. Подумай об этом. 

    Кажется, его слова вызвали у меня рвоту. Боль окутала мое тело, и среди темного смешка с акцентом меня унесли, как мешок с мусором. Мое сознание то появлялось, то исчезало, а агония между ног жила сама по себе. Я был уверен, что мои яички превратились в мякоть.

    Я видел только изумленные моргания: любопытные лица, вытаращенные глаза, разинутые рты. Меня вытащили из входа в цирк и бросили на землю с колотящимся сердцем. Почти потеряв сознание, я услышал резкий звук… 

    КРРРХОК!

    …угрюмый охранник обильно плюнул мне в лицо.

    - Вот тебе свежая ирландская устрица, парень, с наилучшими пожеланиями. А если ты настолько глуп, чтобы вернуться сюда, ты не уйдешь отсюда живым.

    Разбойник зашагал прочь, его смех походил на звон сатанинского колокола.

    Прошло много минут, прежде чем я смог собраться с мыслями. С окровавленным лицом и полуслепой, я, спотыкаясь, отошел от толпы, которая ждала продолжения. Впереди было бескрайнее поле кустарника, забитое автомобилями, в сумеречном небе. Прижав одну руку к голове, другую – к паху, я, пошатываясь, побрел прочь от этой вопящей халдейской дервишской Сатурналии, прочь от злобной толпы с греховными лицами, прочь от бродячего цирка О'Слонесси…

    Я не знал, что сильнее всего всколыхнулось в моей душе: унижение, ярость или ужас за Блисс. Неужели этот злодей О'Слонесси и в самом деле будет бить ее ради забавы? Изнасилует ли он ее, как намекал, и будет ли мучать её, потому что я напал на него? Эта перспектива заставила меня застонать в самом бездонном отчаянии.

    Нахождение Нейта и бескультурного водителя автобуса было сродни пословице "иголка в стоге сена", так же, как и перспектива найти машину, на которой мы приехали. Вместо этого всегда склонный к долгим прогулкам я, спотыкаясь, побрел прочь от шума карнавала, толпы и адских огней, возвращаясь по немощеной дороге, которая привела меня в эту яму похоти, воровства и мошенничества. Вскоре злобный шум остался далеко позади, и каждый мой шаг становился все длиннее и устойчивее. Я вытер окровавленное лицо носовым платком и перевел дыхание, когда разум вернулся ко мне. Как бы сильно ни болели мои яички, короткий физический осмотр убедил меня, что они не были повреждены. Полиция! - решил я. У меня же ещё осталось немного денег? Вернувшись в гараж, я мог позвонить по телефону. Но потом данная перспектива уменьшилась. В такой глуши, как эта? Домен «алкашей», «рeднеков» и «крикеров»? Местная полиция, несомненно, склонна к коррупции; сам О'Слонесси говорил, что они у него в кармане. Это будет мое слово против их, a я здесь чужак, - я понимал это. Полиция, скорее всего, арестует меня по сфабрикованному обвинению, взяв за это плату. Теперь я чувствовал себя безнадежно.

    Неужели не было другого пути?

    В душе я воевал сам с собой. Там, где нет справедливости, настоящий мужчина может добиться её. Большая часть моей совести не хотела ничего, кроме как вернуться в этот ужасный, пропитанный злом карнавал - этот котел жадности, потворства и распутства – проникнуть в его периметр и тогда…

    Найти О'Слонесси и убить его.

    Настоящий мужчина, да, но был ли я таким человеком? Мягкотелый писец без мускулов и бравады? Мог ли я действительно отойти от своих защищенных и чувствительных путей и быть крестоносцем, который положит конец пожизненному ужасу Блисс?

    Я уставился на Луну, словно ожидая ответа, но его не последовало.

    Тяжелые шаги привели меня обратно тем же путем, которым я пришел, вдоль густого леса, в то время как странная панихида играла в моей голове – литания к неудаче. Я знал, что вернусь в гараж меньше чем через час, но что тогда? Провести бессонную ночь в неподвижном автобусе, волноваться о Блисс и о том, что ее извращенец отец/муж делает с ней? Густой, почти оглушительный хор сверчков и ночных птиц сопровождал панихиду в моей голове, но со временем эти естественные звуки дикой природы прекратились. Я остановился, заметив тишину, которой не должно было быть. А потом?

    Меня охватило волнение.

    Из леса донеслись яростные крики, но ближе послышался неторопливый топот, как будто кто-то бешено бежал по зарослям ежевики. Все произошло так быстро, что я едва успел среагировать.

    - Боже Правый! - закричал я.

    Из леса выскочила массивная обезумевшая фигура: за человеком, очевидно, гнались, потому что на заднем плане другие голоса усилились тенором; я услышал грубые восклицания с акцентом, вроде «Не отпускайте мерзавца!», «Куда он пошел? - Думаю, в сторону полей!» и «Моли Господа на небесах, чтобы мы не потеряли его!» Но человек, о котором говорили эти голоса, обезумевшая фигура только что выскочил из леса и направлялся прямо ко мне. Лунный свет высветил испуганное лицо неопрятного, растрепанного мужчины лет сорока, его глаза горели безумием и паническим страхом. Не думаю, что он заметил меня на дороге, потому что продолжал бежать прямо, бросая взгляды назад. Затем на заднем плане прогремел голос, явно обращаясь ко мне:

    - Во имя Бога, остановите этого парня, не дайте убежать из леса! Он изнасиловал и убил ребенка!

    Эти слова даже не успели осознанно запечатлеться у меня в мозгу, как мои руки взметнулись вверх, и, должно быть, я в полном изумлении схватил предполагаемого убийцу. Он был внутри моего локтя, который опоясал его прямо через горло. Послышалось бульканье, затем фигура отлетела назад и тяжело приземлилась на спину.

    С полдюжины мускулистых мужчин, называемых «людьми с холмов», окружили место происшествия горящими факелами. Упавший человек со стоном упал к их ногам.

    Мозолистая, как наждачная бумага, рука хлопнула меня по спине так, что я чуть не задохнулся, а затем раздался резкий голос на местном диалекте:

    - Сэр, говорю вам, мы, в неоплатном долгу перед вами за то, что так храбро остановили этого убийцу, это белое отребье! Этот ублюдок чуть не сбежал! - и тут же вся деревенская компания забормотала слова благодарности и принялась пожимать мне руку. Однако первый “житель холмов” пожал мне руку с силой колодезного насоса. - Меня зовут Эймон Мартин, а это всё мои родственники, другие Мартины, Тактоны, Бишопы в основном. Мы живем вон там, в лесу, предпочитая не общаться с внешним миром, видя, какое зло он несет.

    Предполагаемого беглеца подняли двое мускулистых мужчин в комбинезонах, а затем встряхнули. Возможно, сила внушения подтолкнула меня, но лицо этого человека в свете факелов было действительно лицом, полным злобы. На нем была одежда из плотной ткани с вышитым на рубашке номером; это наряду с железным кольцом на лодыжке не оставляло сомнений в его статусе: беглый заключенный.

    - Эта куча болотного крысиного дерьма, должно быть, была в цепях, и ему удалось разорвать свои оковы. Потом он пришел туда, где мы все живем и-и…- и тут Эймон сглотнул, подавив печаль. - Без сомнения, это его дьявольское преступление, потому что именно Констанция Батлер, жена проповедника, поймала его с поличным. Он отнял у высоких небес Сари Мэй Бувер, и, достигнув вершины безумия, он изнасиловал Констанс тоже. Но бедняжке Сари было всего тринадцать, и он так сильно разорвал ей внутренности, что бедняжка истекла кровью до смерти.

    - Это… это ужасно, - прохрипел я. – И, похоже, такие показания очевидцa безукоризненно подтверждают вину этого человека вне всяких сомнений.

    - Именно так, сэр. А теперь нам пора сделать все, что в наших силах, пока мы можем только молиться за бессмертную душу юной Сари. Следуйте за мной, мы с удовольствием предложим вам что-нибудь освежающее.

    Среди моих собственных несчастий я уже готов был отказаться от гостеприимства деревенского жителя, но внезапно почувствовал сильную жажду и, думаю, мог положиться на своё суждение о людях, что эти “жители холмов” искренни. Поэтому я согласился и последовал за ними.

    Эймон и вся группа направилась обратно в темный лес, покачивая факелами.

    - Следите за своими факелами и будьте осторожны, - приказал Эймон, затем повернулся ко мне. - Идти недалёко, сэр. Теперь я могу сказать, глядя на вас, что вы человек в некотором роде oбра-ззов-ванный, вероятно, городской, я прав?

    - Да, я из Провиденса, штат Род-Айленд, и ценю комплимент.

    - Нет, сэр, это мы благодарны, чтобы вы повергли этого бого-мерзз-кого дьявола. Если бы не ваша храбрость, его бы уже и след простыл.

    - На самом деле, должен признаться, мне просто повезло; я только вытянул руку, чтобы схватить его за горло.

    - О, вы слишком скромны, сэр! Bы остановили безбожного монстра на его пути! Но, будучи городским, вы должны кое-что понять. Здесь, в холмах, мир не оставляет нам выбора, кроме как заботиться о себе самим. А полиция? Чёрт, они сами ничем не лучше обычных преступников. И я хочу сказать, что городские дороги здесь не проходят, здесь только глушь. И городские правила здесь не работают, работают только правила глуши. Что правильно, то правильно - это же так просто. Вы понимаете, сэр?

    - Полагаю, вы имеете в виду принципы того, что в просторечии называют ”правосудием джунглей", или надлежащее участие закона там, где нет формальных законов, - cказал я.

    - Все нужные законы есть здесь, - и великан достал из кармана потрепанную Библию. - Око за око, – говорит Библия. - Мне не нужен адвокат из большого города, чтобы сказать, что я должен сделать.

    Несмотря на серьезность ситуации, я улыбнулся простой, но безупречной морали этого человека.

    - Нет, конечно же, нет.

    Поднятый вверх большой палец подчеркнул его слова.

    - Всё, что я вам говорю, так это то, что вы должен знать на случай, если увиденное окажется слишком для ваc.

    Я последовал за ним, глубоко задумавшись. Он имеет в виду, что я стану свидетелем линчевания? Часть моего воспитания говорила мне, что это неправильно, но кто я такой, чтобы судить этих людей? Кто я такой, чтобы осуждать их? Это другой мир, далекий от меня и, возможно, более настоящий, чем мой. Я не имел права вмешиваться или возражать. Единственное…

    Я хотел увидеть, как это существо умрёт. Хотите честно? Я бы с восторгом наблюдал, как этот насильник и детоубийца раскачивается на верёвке.

    Всё глубже и глубже мы углублялись в тусклый, похожий на туннель, лес. То, как Эймон ориентировался в полумраке, поражало меня; это был ночной лабиринт без каких-либо визуальных ориентиров, но вскоре наши шаги вывели нас на просторную поляну, освещенную факелами, установленными на кольях, и среди них собралось по крайней мере ещё дюжина “жителей холмов”, мужчин и женщин, все они были неряшливо одеты, неподвижные и с пустыми лицами. Когда они увидели, что преступник схвачен, общий вздох прозвучал, как порыв робкого ветерка.

    - Мы взяли его! - oбъявил Эймон, затем повернулся ко мне. - И его поймал вот этот парень!

    Все взгляды устремились на мое лицо.

    Были ли это те самые "крикеры", о которых так непристойно говорил Нейт? Многие из этих деревенщин-женщин были довольно миловидны и крепко сложены, хоть и были прeимущественно одеты в старое рваньё, которое открывало большую часть их стройных тел. Некоторые из них смотрели на меня с явным распутством после того, как Эймон, очевидно, глава клана, объявил о моем участии в поимке негодяя. Нет, эта идея явно абсурдная. О чем я только думаю?

    Передо мной стояла фляга из двенадцатиперстной кишки кого-то крупного животного, причём весьма эффективная. Я перевернул ее и налил в рот холодной родниковой воды. Не было никакого другого способа попить из неё, но жидкость была мне очень нужна, и она сразу воодушевила меня.

    - Подойдите сюда, мальчики, - снова проскрежетал Эймон, и словно из воздуха появились два мальчика с грязными щеками, застенчиво смотря вниз.

    - Это… я не расслышал вашего имени, сэр.

    - Говард, - сказал я.

    - Это - Говард, - обратился он к мальчикам, - очень храбрый человек.

    - В самом деле, ничего особенного, - неловко повторил я. - Больше удача, чем…

    - Говард, для меня большая честь представить вам двуx моиx мальчикoв: Клоннерa и Джейкa. Клоннеру - шесть, Джейку - пять лет.

    - Bы оба - прекрасные молодые люди, - обратился я к худощавым детям и пожал их маленькие ручки. - И в самом деле, у вас обоих отец – сильный и справедливый человек.

    Как ни странно, мальчиков, казалось, поразило моё присутствие, пожалуй, даже они испытывали благоговение; затем один из них шагнул вперёд и сказал, заикаясь:

    - Йух-тыы, т-ты поймал ч-человека-дьяволa, к-который сделал эт-ту у-ужасную ш-штуку c Сари?

    - Так и есть, Джейк, и теперь весь наш род может спать спокойно, - сказал Эймон. - Говард из внешнего мира, из города, так что вы двое можете лицезреть, что не все городские такие же надутые хлыщи, как большинство из них.

    - У городских, конечно, есть свои особенности, - сказал я, - но мне кажется, что подлинная жизнь гораздо лучше проживается на природе, так как вы, два замечательных мальчика, имеете честь наслаждаться ею не понаслышке.

    Эймон погрозил пальцем.

    - Теперь вы, ребята, слушайте Говарда, потому что он говорит правду, - и гордо улыбнулся.

    Я собирался продолжить беседу с двумя парнями, но внезапно по поляне разнесся хруст кустарника. Все наши взгляды устремились в ту сторону, когда в стигийской щели между двумя лохматыми деревьями появились двое мужчин, с такими же серьёзными лицами, как и у других, каждый из которых удерживал конец деревянного стола, явно ручной работы.

    - Пора, Эймон, - нараспев произнёс пожилой человек среди горожан; возможно, это был старейшена клана.

    Эймон кивнул.

    - Клоннер, Джейк, бегите назад в хижину.

    - Ой, но па, - заныл младший. - А мы не можем остаться и поглазеть?

    - Да, па, - взмолился Клоннер. - Мы хотим посмотреть… 

    Сила взгляда Эймона отрезала мольбу так же эффектно, как острый нож - колбасу.

    - Это взрослое дело, и вы оба это знаете. Не заставляйте меня повторять, а то мы отправимся в дровяной сарай.

    - Да, сэр, - хором прошептали мальчики.

    Я попрощался с ними, и они послушно быстро удалились.

    - Хорошие мальчуганы, - сказал я. - В их глазах я вижу инициативу, стойкость и ответственность.

    - Это чертовски любезно с вашей стороны, и я уверен, что они стали ещё лучше после встречи с вами.

    Комплимент Эймона поставил меня в тупик, так же, как и восхищенные взгляды женщин-“крикеров”, окружающих нас. Это было жутко. Я знал, что здесь я - курьёз, горожанин среди глухих лесов, но едва ли герой. Я обратил особое внимание на одну молодую женщину, очаровательную альбиноску с розоватыми глазами и явно самым пышным бюстом, среди всех остальных собравшихся здесь женщин. Ее высокие, полные груди, казалось, стянуты простейшими заплатками ткани, в то время как ее пах был покрыт сшитыми обрезками джинсовой ткани, едва достаточным, чтобы скрыть все прелести ее интимных мест. Ее длинные, безукоризненно загорелые ноги спускались к маленьким, босым ступням; пояс ее шорт свисал так низко, что несколько прядей белесых лобковых волос выбивались из его границ. На обнаженном животе выступил пот. Она пристально посмотрела мне в глаза, потом изящно облизнула губы…

    Боже мой, - подумал я.

    Что-то тяжелое просачивалось на поляну, что-то тяжёлое в абстрактном смысле, неосязаемое, как могила. Это было из-за пары носильщиков, которые и привлекли моё внимание.

    Эймон приказал этим двум мужчинам:

    - Поставьте его прямо посередине, ребята.

    И затем стол был помещен в центр этого жуткого, освещенного факелами, места.

    - Стол, - пробормотал я. - Убийца будет…- но прежде чем я успел закончить слово «обезглавлeн», заговорил Эймон.

    - Вот, как делаются дела в данной сии-ту-аации, и как они делаются в течение долгого-долгого времени. Всё дело в том, как мы подходим к наказанию, Говард. Наименьшая справедливость - худшие преступления наказываются худшими наказаниями, - oн бесстрастно посмотрел на меня. - Око за око.

    Я кивнул, сдерживая любопытство. Это, несомненно, будет обезглавливание, что вполне будет приличным наказанием для такого монстра, но я почему-то подсознательно чувствовал, что наказание будет каким-то другим; и когда я посмотрел снова, я заметил, что этому монстру заткнули рот, а затем надежно привязали к столу толстой веревкой.

    - Так у нас делаются дела, - добавил Эймон более мягким тоном. - Это конечно не городское правосудие, но это верный способ преподать урок, - и с этим загадочным замечанием он направился к столу, все наблюдатели, казалось, собрались вместе, чтобы посмотреть поближе: мужчины чрезвычайно спокойны, в то время как женщины казались наоборот оживлёнными. Некоторые из них, видимо, нервничали в парадоксальном ожидании, держась за руки, даже дрожали.

    Может быть, свет факела слегка потускнел? Медленно саван первобытности опустился на собравшихся, и прежде всего звенящая тишина, которая была почти призрачной, настроение у окружающих было как будто все собрались на похоронах какого-то древнего племени. Но это были не похороны, это была казнь.

    - Добрые люди Земли, добрые люди Бога, - начал Эймон громким голосом. - Да помолимся же мы все за драгоценную душу нашей Сари Мэй Бувер, которую у нас так ужасно отняли.

    Тогда все склонили головы, закрыли глаза и беззвучно вознесли молитвы. После короткой паузы Эймон продолжил:

    - Верно, это было ужасное преступление, но ещё так же верно, что Господь Бог наш действует таинственным образом, так что никакая смерть не может быть плохой, потому что в смерти приходит жизнь вечная, - горящие глаза Эймона посмотрели на меня. - И да благословит Господь новоприбывшего Говарда, чья храбрость положила конец ужасу, который Kнязь Tьмы обрушил на нас…

    Тишина становилась все гуще и гуще, когда множество пар глаз смотрели на меня с умиротворением, благодарностью и даже удивлением.

    - И пусть Бог благословит нас всех и даст нам силу жить по-своему, быть добрыми к тем, кто добр к нам, и делать то, что правильно перед лицом зла! - внезапное восклицание Эймона разнеслось по лесу.

    Все, кроме меня, напряглись, когда Эймон закончил свою речь и уверенно подошёл к столу, на котором дрожал пленник. На мгновение воцарилась такая тишина, что было слышно, как бешено колотится сердце арестанта в его вздымающейся и опадающей груди, приглушенное, но каким-то образом скулящее стаккато. Испорченные глаза чудовища сверкали, когда он пытался грызть кляп.

    Эймон склонил голову в последней невысказанной молитве, затем жестом, который казался ритуальным, призвал одного из прихожан.

    Это была красивая альбинoска, и я должен признаться, что мое сердце забилось быстрее, когда я увидел ее. Ночной свет вкупе с тусклым свечением факелов придал её коже оттенок голубого тумана; это и странная растительность курчавых рыжеватых волос у женщины, столь изобилующей молодостью, придавали ей сексуально чуждую ауру, в унисон с остальной частью ее физической привлекательности, которую можно было рассматривать только как высшую. Не в моей натуре было испытывать к женщинам такой благоговейный трепет (я испытывал то же самое к Блисс, хотя и не так сильно), но теперь, в этом чуждом мне месте, в этой глуши, населенной людьми…

    Я не мог с собой ничего поделать.

    Должно быть, эта женщина пела одну и ту же песню каждому мужчине на поляне, ее идеальные ноги были гладкими, ее упругие, но широкие ягодицы изгибались при каждом бесшумном шаге вперед, а груди, покачивающиеся в гамаке из ткани, были достаточны, чтобы нарушить монашеские обеты. Мне пришлось оторвать взгляд от молодой женщины, чтобы не показаться развратником; только тогда я заметил, что в этом безымянном послании к столу она принесла с собой какой-то инструмент.

    Деревянный молоток.

    По-моему, это был молоток для работы с зубилом (ударная головка размером с банку), обитый толстой кожей. Для чего это, во имя Юггота? Появление инструмента заставило меня задуматься. Каким-то благоговейным жестом альбинoска передала молоток Эймону, затем грациозно повернулась, чтобы уйти; прежде чем вернуться на свое место в круге, она окинула меня взглядом, который казался голодным, я имею в виду голодным - в распутном смысле.

    Жуткая атмосфера заставила меня поверить в то, что все присутствующие здесь знают, что должно сейчас произойти – все, кроме меня. Ощущение ожидания стало почти осязаемым, как тяжелый древесный дым, и казалось, что в воздухе повисли статические помехи, от которых мурашки побежали по моей коже. Я склонялся к тому, что Эймон произнес свои последние слова перед началом этого первобытного ритуала казни. Пробьет ли он череп преступника? Переломает ли ему кости? Какая еще может быть польза от молотка в столь диком сценарии?

    Я моргнул. Я был возбужден любопытством, на мгновение я бросил взгляд в сторону альбиноски. Она больше не смотрела на меня, всё её внимание было сосредоточено на столе…

    ТЮК…

    Я вздрогнул, услышав не очень ощутимый звук, который показался мне приглушенным, за которым последовала звуковая плоскость – это единственный способ описать его. Я сосредоточился на эпицентре…

    Каторжник содрогнулся, его тело забилось в конвульсиях на толстом столе. Что же случилось?

    ТЮК…

    Снова звуковая плоскость, но теперь я увидел ее источник. Эймон пригнул голову убийцы к столу, прижав свою большую руку к испуганному преступнику, а другой рукой он очень тщательно бил молотком по макушке этого негодяя. Но даже этот второй удар не стал причиной его смерти, и это озадачило меня. Разве смерть не была целью казни? Удары молотка Эймона были явно выполнены с изяществом, а не c определенной силой. 

    Теперь судороги заключенного, сопровождавшиеся стуком каблуков, ослабли до легкой дрожи. Тем временем Эймон избавился от грубого инструмента и достал небольшой нож…

    Что ЭТО? - подумал я.

    Большой лесоруб присел на корточки и, заостренным лезвием и твердой рукой, провел ножом вокруг макушки головы. Мгновенно появилась нитевидная малиновая линия, и после этого необъяснимого действия…

    Мои глаза вылезли из орбит.

    Эймон выпрямился, просунул короткие пальцы под разрез, который только что сделал, и, не раздумывая, снял с головы преступника скальп.

    Сознание покинуло меня, оставив лишь остатки разума, которые усиливала тишина. Психический гул, который досаждал мне раньше, теперь завывал в моей голове, как Банши.

    - Моя голова, - пробормотал я.

    B то время как самой заметной чертой казни была явно голова, ныне покойного, детоубийцы/беглого заключенного. Верхняя часть голого черепа предстала во всей красе, когда срезанный скальп был выброшен. Удары молотка теперь были очевидны: кость черепа осталась нетронутой, но слегка разрушенной и покрытой трещинами. Эймон вставил кончик ножа в одну из трещин, чтобы усилить паутину и нарушить то, что осталось от теперь уже нездоровой целостности кости, после чего начал осторожно вынимать осклоки сломанной кости.

    Зачем, - удивился я. - Почему?

    На этот, бесспорно, разумный вопрос - тогда я еще ничего не знал - ответ был дан незамедлительно.

    Варварская обязанность Эймона оставилa открытый фрагмент черепной коробки, образовав круглое отверстие там, где раньше была кость. Внутри легко просматривалось извилистое мясо бело-розового мозга, выглядывающее из-под рваных кусков защитной дермы. Крови почти не было видно, хотя другая прозрачная жидкость выступала коротким, но обильным потоком из раны, в которой я мог только заподозрить спинномозговую жидкость. Я дрожал, наблюдая вместе с остальными; далее Эймон погрузил лезвие ножа вертикально в незащищенное серое вещество по самую ручку.

    К тому времени я уже думал, что заключенный мертв, но после того, как нож вонзился в него, распростертое тело очень быстро напряглось, согнулось вверх, а затем обмякло.

    Из толпы наблюдателей послышался длинный, но приглушенный:

    - Аххххххххххх… 

    Теперь глаза Эймона горели так же, как у убийцы, но не злобой, а возмездием; и именно эти глаза осматривали круг притихших зевак. Затем последовал сигнал: понимающий кивок. От человеческого круга отделились только мужские особи, чтобы слиться в змееподобную линию позади Эймона за (и простите за каламбур) «головой» страдальца.

    Это предчувствие «покалывания» моих рук, которое преследовало меня весь день, теперь охватило все мое существо так, что я чувствовал электрические разряды по всему телу. Потому что, видите ли, то, что последовало за этим, может быть переведено только как молчаливое, размеренное, целенаправленное и очень кумулятивное безумие.

    Я должен тщательно подбирать слова.

    Самая красивая из женщин, наблюдавших за происходящим из круга (одновременно, заметьте, как бы машинально), сняла с себя свой скудный (а в некоторых случаях почти несуществующий) наряд, чтобы стоять с дикими глазами, потея и совершенно голая в свете костра. Это безнравственное зрелище привлекло мое внимание всецело, как, подозреваю, привлекло бы любого нормального мужчниу. Соски, торчащие, как пробки, из молодых, тяжелых грудей, аккуратный, соблазнительный живот, подтянутые, жеребячьи ноги и обильно покрытый нежными волосами лобок – это яркое и мощное зрелище было тем, что завладело моим вниманием; я сглотнул от визуального восторга и начал обильно потеть вокруг воротника. Но фигура, к которой мои глаза были всецело прикованы, была фигурой уникально красивой альбиноски, мои чресла сжались в плотной, сексуально голодной дрожи. Она была сладострастным призраком, песней сирен страны теней с ее бледной и странно блестящей кожей, и головой, полной акинских волос, цвета анемичной крови, припорошенных белизной, которая была бледной и блестящей одновременно. Ее тело расцвело, как спелый плод. Она снова посмотрела на меня, приглашающе ухмыляясь, но стояла так, как будто ее намерение было нагло выставить свое тело для демонстрации очереди мужчин позади Эймона. Я понял, что не ошибся, когда заметил, что все упомянутые мужчины разглядывают этих обнаженных чародеек, их глаза сверкают, а мысли явно кипят от злости. Была ли это какая-то парахроническая оргия друидов или освещенный луной Джубал плодородия, как те слюнявые тотемистические обряды, которые происходили 5 тысячелетий назад во имя Матери-Земли? Могло ли нечто столь архаично-вакхическое каким-то образом сохраниться до наших времён здесь?

    Нет. Это было нечто совершенно иное. Что-то более методичное, но тем не менее таинственное и безмерно осязаемое.

    Что-то такое, чего никогда не смогли бы состряпать мои самые страшные кошмары.

    Наконец, моя воля взяла верх над мучительной похотью в моем сердце, и я заставил себя отвести взгляд от знойного скопления обнаженных женщин, чтобы посмотреть…

    Боже, я едва могу вспомнить происходящее…

    То, что я видел, проще сказать прямо, и это было так: Эймон совокуплялся с головой мертвеца.

    Да.

    Его рабочие штаны были спущены до лодыжек, большие руки держали уши покойника, бедра...  

    …двигались туда-сюда.

    Следовательно, функция непостижимого разреза, состояла в том, чтобы сделать правильный выход для…

    Полового акта.

    Как бы ужасно это ни было, я сфокусировал свое зрение на области (за неимением лучшей терминологии) казни и отчётливо мог видеть блестящую эрекцию Эймона, входящую и выходящую из мозга приговоренного. Сначала движения были медленными, потом они стали быстрее и сильнее. Каждый ужасный толчок бросал взгляд Эймона на одну из обнажённых женщин, без сомнения, чтобы поддержать необходимый уровень возбуждения для этой в конечном счете неприятной задачи. Лицо Эймона начало напрягаться, глаза заплыли, бедра колотили по макушке осужденного быстрее, сильнее, неистовее. Все, что было слышно, это приглушенные удары таза о голову и синхронные влажные шлепки.

    Именно тогда кто-то сказал:

    - Кончи ему…

    Затем последовало более громкое заявление:

    - Кончай, Эймон!

    Еще один голос, еще громче:

    - Братец, суй “петуха” на всю длину!

    Затем раздался женский голос, наполовину визжащий:

    - Еби его мозги, Эймон!

    Затем раздался самый громкий голос из всех, что я слышал до сих пор, голос старейшины:

    - ИИИЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ-хаааа! Устрой ему Головач, сынок! Нафаршируй его башку спермаком!

    Как будто трубный глас мятежников каким-то непостижимым образом вызвал всеобщее оргиастическое одобрение, и, следовательно, последовал...

    Хаос.

    Словно по щелчку сатанинских пальцев я стоял онемевший и ничего не понимающий в самом центре непостижимого калейдоскопа визжащего, пульсирующего, задыхающегося, вечно движущегося, совокупляющегося безумия: пандемониума, пригодного для самых черных аркад Геенны. Все мужчины либо извлекали свои интимные части через ширинку, либо снимали штаны, либо даже раздевались догола, крутя бедрами в блудливой мимике, когда они гладили себя, ухмыляясь мысленному сексуальному корму, а именно: молодым женщинам, лишенным одежды с их папианскими телами и ведьмиными огненными глазами, чтобы достаточно воспламенить их члены для ужасной награды. Сами женщины танцевали, извивались и кружились в экстазе, отчаянно лаская груди друг друга, обмениваясь поцелуями, щекоча набухшие соски друг друга или еще более похотливо перебирая ртами от одного обнаженного лобка к другому, в то время как один за другим обезумевшие от мести мужчины...

    По-другому и быть не могло.

    Один за другим (и так как ненормативная лексика не в моих привычках), они трахaли голову мертвеца на том Тартарском столе. Возможно, я даже пускал слюни, как идиот из сумасшедшего дома, глядя в окно и сразу вспомнив ужасное граффити, которое обнаружил в гараже. Но это были не извращенческие каракули. Это было по-настоящему.

    Это происходило прямо сейчас.

    Адские образы, отражающие вспышки исчадия ада, происходили прямо на моих глазах: вздыбленные эрекции погружались в сырой мозг, как стержни на маслобойнe. Их лица перекосило в гримасах животной жесткости, их спины выгибались, как будто в горящих муках, лишенные век глаза показывали несомненную противоположность; в то время как обезумевшие женщины плясали, скакали и вертелись, как органические двигатели соблазнительной женской плоти. Меня окутывали звуки, звуки какофонии со всех сторон: пулеметные смешки, улюлюканье, крики, свист и даже бешеный волчий вой; волны кульминационных стонов, кошачьи вопли и кульминационные визги, больше похожие на звериные, чем на человеческие, голоса, голоса, доведенные до безумия сатирической похотью, ответное вожделение; инкубическая похоть и суккубическая желчь - абсолютно безымянная самозабвенность, которая поразила меня как всенаправленная канонада из хищных глоток мужчин и женщин, когда спиритическая схватка достигла невероятной силы:

    - Глубже! Сильнее!

    - Черт, да! Вставь свой огромный член в середину этого кокоса!

    - Кончун! Кончун!

    - Как тебе это нравится, приятель? А? Как тебе мой большой член в твоей башке?

    - Наполни её, Деллер! Наполни голову этого злобного ублюдка молоооофьёёёй!

    - Да, сэр! Я устроил бурю в этой башке убийцы! Уууууууу, собака! У него, скорее всего, моя сперма будет течь рекой из задницы!

    - Дрючь жбан этого психа, Тейтер! Я говорю, выеби его бошку, как следует!

    - Угу! Взбей его мозги в кашу!

    - Ой, Джимми, у меня кончун, у меня столько спермы брызжит из члена, что кажется, будто я мочусь!

    Из галлюциногенной орды беснующихся женщин донеслось киммерийское пение:

    - Ебите эту голову! Ебити злую бошку! Ебите, ебите, ебите, ЕБИТЕ злую башку!

    Моя душа тлела, как будто я и в самом деле незаметно проскользнул в какое-то невыносимое место в аду. Даже на первобытном сверкающем фоне я смог увидеть сыновей Эймона, скрывающихся вдалеке за деревьями, Клоннера и Джейка, когда они смотрели на происходящую вакханалию с тыквенными ухмылками, энергично мастурбируя при этом. Тем временем появились еще более взрослые члены клана, которые, не теряя времени, подошли и вылили липкое содержимое своих чресел в череп убийцы, как игроки в кости. Другие мужчины, которые уже кончили, до этого уже сумели перезарядиться и возбудиться снова, некоторые начинали уже в третий раз! Затем один очень тучный деревенщина, щеголяющий ушами размером с цветную капусту, за мгновение до очень громкой кульминации вытащил свою странно дугообразную эрекцию из несчастной головы, ударил убийцу ей по лицу и извергнул толстые опаловые петли в мертвый рот.  И как только мерцающий, шатающийся, стонущий, визжащий, раскачивающийся, прыгающий, необъяснимый хаос, наконец, достиг такого накала, что каким-то образом мог спонтанно воспламенился, сцена начала смягчаться, пока, казалось, не закончила свой ужасный путь, оставив мужчин стоять, ссутулившись или прислонившись к деревьям в изнеможении, или лежать на земле, неподвижными от напряжения, все были обмякшие, косоглазые, с разинутыми ртами; женщины тоже блестели от пота, словно покрытые лаком, тяжело дыша от усталости, лежали, сплетясь друг с другом, как одалиски из какого-нибудь Плутонского гарема. И в качестве последнего штриха в этой жуткой развязке вышеупомянутый старейшина клана подошел к трупу на столе, наклонил голову назад через край и удивился потоку спермы, которая вылилась, совсем как молоко из заполненного до краев сливочника.

    - Головач удался, Боже милосердный, ты только посмотри, сколько кончунов мы слили в голову этой сучке!

    После этого я чуть не упал в обморок.

    Конечно, я был свидетелем достаточно своеобразного "преподания урока" в стиле “правосудия глухомани”, хотя часть меня должна была бы стыдиться, что этот мрачный способ смертной казни, в отличие от повешения, расстрела или казни на электрическом стуле, был весьма нескучным. Обычно я никогда не думал о том, чтобы покинуть гостеприимного хозяина, не попрощавшись должным образом (это было бы не по-джентльменски), но при таких обстоятельствах...?

    Пора было уходить и как можно скорее.

    Я отступил назад, надеясь быть незамеченным, скользнул за мерцающий факел и приготовился бежать со всех ног из этого запретного леса к дороге, которая должна была вернуть меня в ветхий гараж Нейта. Я почувствовал, что погружаюсь в тень и через мгновение исчезну с гнусной поляны. Все еще потрясенный увиденным, я, спотыкаясь, побрел в темноту, едва пронизанную лунным светом, просачивающимся сквозь ветви корявых, змеевидных деревьев наверху; и когда я повернулся, чтобы убежать…

    - Говард! - послышался горячий, приглушенный шепот. - Ты не можешь сейчас взять и уйти! Ты просто не можешь!

    Внезапный толчок, возможно, на мгновение остановил мое сердце. В тот же миг влажные руки коснулись меня, и затем из темноты появилась землистая, но соблазнительная белая фигура, похожая на сластолюбивую мраморную статую, вынырнувшую из лужи черных чернил: выдающаяся фигура женщины, которую я привык называть «альбинoска».

Как только я понял, кто она, я почувствовал резкий всплеск либидо, но все, что я успел сказать, было:

    - Эмм... Ну... Я…

    …и это было все, что я мог сказать, прежде чем женщина грубо обняла меня, прижалась губами к моим губам и погрузила свой язык в мой рот. Ее груди, совершенные до абсурда, прижимались к моей груди, как неземные щупальца, заряжая меня горячим, распутным жаром; на самом деле, ее соски были так возбуждены сексуальным желанием, что могли быть головками болтов, тыкающимися в мою рубашку. Я тут же вскочил на цыпочки, когда назойливая рука с ловкостью опытной доярки на коровьем соске размяла мне член через брюки. Я попыталась вырваться – почему, я не был уверен в этом – но затем множество других женских рук напали на мое тело и буквально потянули меня вниз на ковер леса. Против моей воли моя рубашка была расстегнута; мягкие, влажные губы опустились, чтобы лизнуть мою грудь и втянуть мои собственные соски.

    - Сними с него штаны! – приказал кто-то…

    С меня их быстро сорвали...

    - Говард, - взмолилась альбинoска, - пожалуйста, не покидай нас!

    Похоже, у меня нет особого ВЫБОРА, - подумал я саркастически, потому что меня удерживали с доминированием, руки прижимали мои руки к земле, еще больше рук держали мои ноги крепко, как железные оковы; затем мой встревоженный взгляд прошелся вверх по полукругу, чтобы увидеть, что по крайней мере полдюжины женщин-"крикеров" - тех же самых женщин, которые участвовали в непристойном ритуале на поляне и все еще блистали наготой - стояли вокруг меня на коленях, крепко прижимая меня к земле. Женщины, да, слабый пол, но эти женщины были “женщинами с холмов”, с телами не только ошеломляюще соблазнительными, но и подтянутыми, закаленными и, более того, сильными от суровой жизни в глубинке, гораздо сильнее - спешу добавить - чем этот тощий, с руками лилии, 146-фунтовый писака. С таким же успехом на мне мог бы лежать тюфяк с зерном.

    - Видишь, видишь, - задыхаясь, произнесла альбинoска, оседлав меня и прижавшись голым пахом к моему голому животу, - мы просто не можем этого допустить. Ты не можешь уйти, не трахнув нас. Ты же герой! Нам нужно твое семя, Говард. 

    В лунном свете я уставился на ее лицо, которое теперь порозовело от возбуждения, как и ее груди и верхние части рук, в то время как остальная ее часть оставалась очаровательно-белой. Ее соски теперь торчали, конечно, как небольшие колышки.

    - В конце концов, МНЕ нужно твоё семя!

    - М… м… мое семя?

    - О, конечно, детка! - она ответила голосом, похожим на теплую, экзотическую жидкость, в то время как рты и языки все еще омывали мою грудь, а другие руки гладили мои ноги. - Сюда никогда не забредает никто особенный… 

    - Уверяю вас, мисс, во мне нет ничего особенного. Вы должны увидеть отзывы на мои публикации…

    -...а потом вдруг появляешься ты и ловишь эту чертову дрянь, болотную сволочь, которая сделала это ужасное дело. Говард, ты первый герой, которого мы видим!

    Опять это!

   - В самом деле, девочки, вы очень красивы; если бы было хоть одно слово, которое я мог бы счесть достаточно точным, чтобы применить его к физической красоте всех вас… это было бы слово превосходной степени… 

    Толпа лиц, смотревших вниз, разразилась громким смехом.

    - А теперь помолчи со своими причудливыми словами, - проворковала альбинoска. Ее глаза, казалось, даже светились пугающе красным. - Просто иди и дай нам то, что нам нужно. Не могу поверить, что ты не хочешь нас.

    Еще одно лицо, парящее над великолепными грудями, заметьте, устремилось вперед, в лунный свет, и с беспокойством подметило:

    - Ты же не гомик, странный мальчик. А ну отвечай!

    - Уверяю вас, дамы, - нахмурился я, - я, бесспорно, не склонен к подобным суждениям.

    - Он прав! - воскликнула другая, большеглазая – и – большегрудая - блондинка.

    Другая ответила ей прелестным, певучим голосом:

    - Ну, так чего же мы ждём, святое вечное дерьмо!

    Еще одна просто завизжала от радости.

    - Бличи! - завизжала другая. - Убери от него свою задницу, чтобы мы все видели!

    Подсвеченная лучом лунного света, альбинoска - “Бличи”, как мене теперь сказали, - начала подниматься из своего неуклюжего, но не неприятного седла, беглый лунный свет превратил ее растрепанные кудрявые волосы в орфическую ауру сексуального духа; и когда она отступила в сторону…

    Реакция остальных женщин не могла быть более радостной. Восклицания самого пронзительного и головокружительного одобрения вырвались из каждого чувственного рта.

    - Господи, черт возьми! Он огромен!

    - Он похож на бритую ласку, правда! - прохихикал кто-то.

    - Этот герой обзавелся собственной буровой установкой, не так ли?

    - Там достаточно добротного мяса, чтобы повесить его в проклятой коптильне!

    Я не мог понять, что означает данное замечание, но затем другая вскрикнула и выпалила:

    - Да это самый большой и заебатый член, какой я когда-либо видела в своей жизни!

    Нелепо. Очевидно, они имели в виду размеры моих гениталий, хотя я совершенно уверен, что ничего особенного в них не было. Они, должно быть, говорили такие вещи только из вежливости к гостю…

    Теперь альбинoска Бличи, стояла надо мной, её босые ноги были по обе стороны от моих бедер, руки она держала на своих бедрах, и она смотрела вниз красными глазами в тусклом лунном свете и мурлыкала, как кошка. Мои глаза медленно скользнули вверх, изучая каждую заметную деталь ее роскошного тела. Она была как башня из слоновой кости из самой сочной, опьяняющей женской плоти.

    - Говард, ты... я говорю, что ты просто нечто, вот ты кто. Как глоток свежего воздуха, пришедший в эту дыру в дерьме. Герой... 

    Я закатил глаза.

    - Мисс, со всей серьезностью, я не...

    -...и умён, как хлыст, и весь полон больших выдуманных городских слов…

    - Признаюсь, я немного начитанный, я учился с четырех лет. Видите ли, меня рано научили читать, а также у меня была врожденная склонность к чтению…

    -...и красивый… 

    Безмолвие поразило меня, как молния.

    -...и у тебя член больше, чем у кого-либо в этом клане!

    У меня перехватило дыхание. Неужели это правда? Нет! Это была всего лишь любезность. Тем не менее, я здесь не для того, чтобы выслушивать комплименты (и не для того, чтобы меня насиловала стая молодых женщин, настолько привлекательных, что они существовали как карикатуры на женское желание)! Случай привел меня сюда, случайность и только. Все, что отягощало мой разум - Блисс - было отдано какому-то подсознательному хранилищу во время происходящего безумия, свидетелем которого я только что стал.

    Блисс, - с отчаянием подумал я. - От чего она теперь страдает? О чем она только думала? - И вот я лежу со спущенными штанами и обнаженными гениталиями перед толпой голых девушек-«крикеров».

    Никогда еще мне не было так стыдно.

    - Дамы, я должен идти! - воскликнул я самым сильным голосом, а затем собрал все свои силы, чтобы разорвать узы стольких рук, крепко держащих меня на земле.

    Я не сдвинулся с места, и хихиканье разлетелось, как ночные птицы.

    - Ты никуда не пойдешь, Говард, - пробормотала Бличи. - Если ты не собираешься давать нам своё семя, мы просто должны забрать его сами… но что ты должен понять, милый, так это то, что мы принимаем это с достаточной благодарностью.

    Интересный способ узаконить похищение, заключение в “тюрьму” и, якобы, насильственное привлечение плотского знания к невольной жертве.

    - Пожалуйста, поймите, благородные дамы, - взмолился я, - моя совесть, если хотите знать, связана с другой женщиной. Я уверен, что не смогу… выполнить...

    Еще один громкий смех поднялся, как инопланетный прибой. Широкобедрая, с заглушенными сосками и совершенно ошеломляющая брюнетка хихикнула, указывая вниз.

    - Не хочешь, да? Тогда почему твой “дятел” такой же твердый, как столб у ограды?

    Я не смог придумать ответа.

    - По очереди, девочки, - приказала альбинoска (произнося слово «очереди» как «ошшэреди»), затем шлепнула своим красивым пахом вниз на мою эрекцию и завизжала.

    С мучительной медлительностью она оседлала моё интимное место. Ощущение было, надо признать, весьма приятным.

    - Не смей так говорить, детка. Просто дай нам немного поприседать. Просто дай каждой из нас по чуть-чуть, ладно?

    - Уверяю вас, я не понимаю, что вы имеете в виду!

    Ее глаза закатились, как у одержимого демоном, и стон, вырвавшийся из горла Бличи, казался не от мира сего.

    - Ах, милый! Бля-я-ядь, Говард… Никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас!

    Во время моего проникновения ее рука быстро ощупала свои интимные места (обнажая клитор размером с персиковое семечко, блестящий и бледно-розовый), когда она с пугающей быстротой закричала со всей силой, на которую были способны ее легкие. Тем временем смуглое красивое лицо прижалось к моей груди - это была одна из тех женщин, с тяжелыми грудями, что прижимали мои руки к земле - и прошептало:

    - Видите ли, сэр, нам нужно, чтобы вы отдали нам своё семя.

    Мое лицо, должно быть, сморщилось от смущения.

    - Прошу прощения, но... моё семя? Если под этим вы подразумеваете мою сперму, то я укажу на невозможность того, чтобы один мужчина отдал свою сперму дюжине с лишним женщин за один раз!

    На этот раз это была пресыщенная Бличи, которая опустилась на колени рядом со мной, поглаживая мою голову, как будто я был вялым домашним животным.

    - Только не позволяй себе кончать, пока каждая девчонка хорошенько не посидит на твоем члене...

    - Что? - повысил я голос от такого абсурдного умозаключения.

    - Просто подумай о том, о чём думают парни, когда сдерживаются, а остальное оставь мне. Видишь ли, у меня есть особая система!

    Я не имел ни малейшего представления о том, что она говорила; я мог только предполагать, что она ожидала, что я утолю чресла всех этих женщин… без эякуляции?

    Теперь, когда четвертая или пятая женщина, в свою очередь, была пронзена мной, Бличи продолжила:

     - Нам нужно, чтобы ты посеял в нас семя, в нас всех, чтобы некоторые из нас могли забеременеть…

    - Этот героический кончун нам всем нужен больше, чем наш собственный оргазм, - объяснила другая девушка с нелепой грудью, - кончун умного, красивого, городского!

    -...так, значит, кто-то из нас мог забеременеть дитём от героя!

    О, ради Агамемнона!

    Это продолжалось так: девушка подходила, садилась, маниакально двигала бедрами до тех пор, пока не наступал кризис, затем отступала, чтобы освободить место для следующей, и все это время я был вынужден слушать самые пронзительные крики удовлетворения:

    - Чувствую себя так, как будто в меня засунули суслика!

    - Этот член в два раза больше, чем все, чем меня трахали!

    - Aх! Aх! Aх! Aх! Aх… АAAAАА!!!

    - О, клянусь, “герой” этого парня толкает меня в живот!

    - Оооооооо, это просто лучший, лучший, лучший, лучший хуй, черт!

    Я был настолько раздражен их неправильным представлением о зачатии, что мой разум был совершенно отделен от моего бесспорно возбужденного члена, так что раздраженное отвлечение действительно позволило мне предотвратить оргазм, в то время как женщины продолжали использовать мою эрекцию для, так сказать, плотского «удовлетворения». Бличи продолжала гладить меня по голове, пока очередь, наконец, не иссякла и последняя женщина не закончила.

    - Ну, Говард, - захлебнулась Бличи, - теперь ты можешь кончить, - и она повернулась на коленях, опустила лицо и втянула в рот, на всю глубину, мой сексуальный орган.

    Я тут же сжал кулаки, пальцы на ногах тоже сжались, словно пытаясь вырвать души из ботинок. Прищурившись от наслаждения, я сумел взглянуть на место действия и увидел, что Бличи методично и ловко занимается фелляцией, ее губы болезненно плотно обхватили мой орган. Он был ритмичным, механическим и изобиловал отсосом, но кульминация, которую она, очевидно, хотела, казалась неуместной: мой разум все еще был в противоречии со всякой всячиной, и когда я вспомнил свою главную тревогу - Блисс - я почувствовал, как ни странно, что я был неверен ей, абсурдная идея, я знаю; тем не менее, я был еще менее уверен, что смогу завершить акт до конца.

    Блисс. Какие еще ужасы навлек на нее О'Слонесси после моего отъезда? Какую ложь он мог ей сказать обо мне? Неужели теперь она считает меня трусом?

    Эти перспективы вселяли в меня такую страшную тревогу, что Бличи, вероятно, догадывалась об этом по интуиции «жителя холмов».

    - Говард, милый? Тебе не нравится чувствовать мой рот на твоем "петушке"?

    - Я...

    - А, ты хочешь сказать, что чувствуешь себя виноватым из-за другой девушки, о которой ты говорил? Почему бы не притвориться, что это она сосет твой член вместо меня?