"Утишитесь и познайте, что Я - Бог"

Псалом 46:10

Он приблизился к ее губам, пока возился с пряжкой ремня.

Она уже чувствовала запах скопившейся грязи за все те дни, что он не мылся. Спереди его джинсы были испачканы пятнами от еды и старым сигарным пеплом, материал натянулся, когда он вытаскивал из них свой полутвердый член. Когда он вытряхнул его, в ноздри ей ударил запах пахового мускуса, и она почувствовала, что теряет равновесие даже в тесноте стула. Теперь перед ней - прямо перед ее лицом, - находился его бледный член, торчащий, как сырая колбаса. Он был не очень длинным, но толще любого другого, который когда-либо был внутри ее рта или тела. Она видела, как под коричневым ободком его шрама после обрезания вздрагивает одинокая вена. За ним виднелись черные лобковые волосы, блестевшие от пота.

- А теперь вспомни о нашей сделке, - сказал он. - Будь добра ко мне, и я буду добр к тебе. Сделай это, и тебе не придется беспокоиться о копах.

Эмма попыталась кивнуть в знак согласия, но головокружительная тошнота мешала ей это сделать. Искривленная головка его члена приблизилась, и она почувствовала, как его пальцы скользнули по ее волосам, стянув их в клубок. Когда кончик его члена коснулся ее дрожащих губ, она слегка заколебалась и отвернула голову, но сразу почувствовала, как клубок ее волос напрягся и он снова вернул ее в прежнее положение. Она уже видела, что он становится жестче, возбужденный этим садизмом. Он подтолкнул свое мужское достоинство к ней, и оно коснулось ее рта, слегка ударившись о зубы. Она закрыла глаза. 

Твердая рука ударила ее, и она ахнула. Другая рука, все еще державшая ее волосы, резко дернула ее голову к нему назад после того, как она отпрянула от удара.

- Открой свой ебучий рот!

Член снова приблизился к ней, и она сделала, как ей было сказано, приняла его, широко раскрыв челюсть. У него был соленый говяжий вкус вяленого мяса. Его влажные лобковые волосы пролазили в ее ноздри, когда он прижимал ее лицо к своей талии, заталкивая каждый кусочек своего члена размером с банку кока-колы в ее голову. Затем он вытаскивал его, но только для того, чтобы засунуть обратно. С каждым разом его член был чуть тверже. Каждый раз, когда он это делал, член возбуждался. Он зажал основание члена между большим и указательным пальцами и начал им шлепать ее по лицу, пуская слюни от этого процесса, а затем снова вонзился в нее и начал трахать ее лицо, его бедра качались, когда он вбивал свой член в ее череп и выходил из него. Ее язык высунулся над краем нижней губы, образовав дренажное отверстие, позволяя слюне выливаться наружу, омывая его яйца и пачкая ее рубашку. Нижняя складка его живота окружала, а затем отпускала ее нос, так что она могла делать только короткие вдохи между его толчками. Обычно, когда парень был слишком возбужден, она клала ладони ему на бедра, чтобы немного отодвинуть его назад, но со связанными за спиной руками все, что она могла сделать, это напрячь мышцы и вдавиться в стул, ожидая, что скотина просто кончит и покончит с этим.

Ее желание вскоре исполнилось. Он вышел из ее горла и снова откинул ее голову назад. Она ахнула и почувствовала, как от натяжения слезы с тушью падают из уголков ее глаз. Теперь он стоял на носочках, и пока доил свой член, его лицо равномерно раскраснелось и скривилось в гримасе уродливого экстаза. Горячие струйки спермы хлынули из его дырочки и брызнули ей на лицо. Один сгусток попал ей в глаз, и она закрыла его от появившегося жжения, пока он продолжал окроплять ее своим эякулятом. Покончив с этим, он снова принялся шлепать ее своим эрегированным членом, помешивая семя, как художник краски на доске для рисования.

Он сунул его обратно ей в рот и дал попробовать то, что осталось.

***

Всего за несколько часов до этого Эмма ехала по извилистым проселочным дорогам, которые вели к особнякам, спрятанным в густых лесах на окраине Уэйленда. Она хорошо знала этот район, проведя весь прошлый год, забирая собак в служебный фургон. Она работала в маленькой псарне, предлагавшей услуги полного пансиона и дневного ухода для домашних животных; одной из дополнительных услуг, предоставляемых своим самым богатым клиентам, был бесплатный забор и доставка их собак на день или больше в центр содержания. Ее работа заключалась в том, чтобы взять заполненный ящиками фургон с мультяшными изображениями отпечатков лап повсюду, и утром поехать в дома к клиентам, забрать их собак, а затем доставить их во второй половине дня в центр. Работа была не так уж и плоха, но то, как жили эти представители элиты, наполняло ее раздражающей завистью: неоправданно огромные дома стояли в центре множества прекрасных акров земли, ухоженных профессиональными ландшафтными дизайнерами, с массивными бассейнами и джакузи, со снегоходами в гараже и дорогой на вид антикварной мебелью внутри.

Она много раз бывала в этих домах, и ей всегда приходилось прикусывать нижнюю губу, чтобы не выругаться. Владельцы часто оставались в своих пижамах, когда она забирала их собак. Даже когда они никуда не собирались уезжать, все равно просили ее приехать к ним - и в снег, и в слякоть, и в моросящий дождь, чтобы забрать их щенков. Некоторые из них даже разрешили ее фирме сделать копии своих ключей от дома, чтобы она могла забирать собак, когда их не будет дома.

У нее даже был список кодов сигнализации.

Она работала в этом заведении уже несколько месяцев, создав себе хорошую репутацию. Она много работала, никогда не жаловалась и не позволяла себе презрение к выходкам богачей. Она никогда не отпрашивалась и вообще не опаздывала. Эмма работала, когда болела, страдала от похмелья или переутомлялась, и закрывала чужие смены, даже если это означало, что ей придется работать больше семи дней подряд. И самое главное, она сияла, когда разговаривала с клиентами, и позволяла своему голосу подниматься почти до восторженного визга, когда забирала их собак.

Это не было приверженностью тяжелому труду и всеобщей филантропии, заставлявшей ее трудиться и всегда показывать отличное обслуживание клиентов. Эмма делала это, чтобы люди перестали быть настороже и не заподозрили ее в криминале. И эту уловку было легко поддерживать. Все, что ей нужно было делать, - это продолжать улыбаться. А потом, когда никому и в голову не придет заподозрить ее, она приедет туда, возьмет то, что заслужила, и оставит их гадать, кто бы мог это сделать.

Она не чувствовала никаких угрызений совести. Было не похоже, что эти люди не застраховали все свои дорогостоящие предметы роскоши. Или деньги, чтобы компенсировать то, чего не станет. Она считала, что ты должен взять то, что тебе нужно, если появится возможность заполучить это. Ты должен всегда быть готовым к появляющимся шансам и без чертовых сомнений готовым действовать, пока не стало слишком поздно.

Именно этим она сейчас и занималась.

Харрингтоны, особенно богатая семья, у которых, как знала Эмма, только что родился первенец, собирались в отпуск. Она знала это, потому что они отменили свой обычный распорядок дня. Каждый будний день она забирала их бульдога-толстячка Зои и старого, дряхлого терьера Элли, а вечером привозила их домой. Они придерживались этого графика, если только не собирались уехать в один из своих экстравагантных отпусков, во время которых брали в дорогу своих собак.

Приближались выходные, приуроченные ко Дню Независимости. Босс Эммы велел ей вычеркнуть собак Харрингтонов из списка. Они собирались оставить их у матери миссис Харрингтон в Бельмонте. Семья планировала полететь на Багамы на целую неделю релакса, коктейлей маргарита и подводного плавания в великолепных голубых водах, о которых Эмма могла только мечтать, будучи бедной девочкой из дерьмового Линна. Услышав эти новости, ревность и ненависть пронзили ее, но также сформировали план, и она постучала в эту золотую дверь возможностей.

Дом Харрингтонов был исключительной демонстрацией того, как жил один процент высшего слоя общества. Мистер Харрингтон, хотя ему было всего тридцать с небольшим, был одним из лучших хирургов Бостона. Его жена была роскошной и состоятельной светской львицей, рожденной в богатой старинной семье. Она всегда приходила в псарню, надев потрясающие кольца и ожерелья. Чтобы позволить себе такие, Эмме понадобились бы годы, - и то при условии, что она не будет тратить ни цента из своей зарплаты. Из всех домов, от которых у нее был ключ и код, этот был самым гребаным джекпотом.

Ее план был прост.

Она залезет в дом на следующий день после того, как они улетят. Она уже сделала свою собственную копию ключа от их дома, запомнила их домашний код и взяла отгул на этот день. Отправившись туда в подходящее время на своем собственном добитом "Эль Камино", она загрузится дорогой одеждой, драгоценностями, системой домашнего кинотеатра, подлинниками картин и всем остальным, на чем можно отхватить хорошую наличку. Дом был достаточно изолирован, так что никакие любопытные глаза соседей не могли заметить ее. Несмотря на их высокотехнологичную систему сигнализации, у Харрингтонов не было камер слежения на их территории, как у Эбботтов и Форциати. Она наденет латексные перчатки, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, а когда закончит, то разобьет дверную ручку на мелкие кусочки своим ломом и раздвинет шов в области засова, чтобы не было заметно, что она использовала ключ. Лучше позволить Харрингтонам обвинить неисправность сигнализации  дефектным устройством. Не хотелось проколоться на такой херне.

В день ограбления она подъехала к дому Харрингтонов около полудня. По ее мнению, если бы кто-то увидел ее, то, скорее всего, принял бы за няню, а вот ночной визит выглядел бы подозрительно. Ее "Эль Камино" натужно пыхтел по холмам. Он уже приближался к тридцатилетию и сотням тысяч миль. Полуденное солнце уже палило вовсю, поэтому, пока она ехала, собрала свои платиновые светлые волосы в конский хвост, радуясь, что надела обрезанные джинсовые шорты и майку. Эмма хлопала ладонями по рулю под звуки кассеты "Judas Priest" в магнитоле. Это была устаревшая технология, но кассеты дешевые, да и ей все равно нравился старый металл.

Теперь она была на взводе; возбуждение от рискованного замысла вместе с кайфом, полученным от выкуренного ранее льда придало ей дополнительных сил. Она была осторожна в отношении того, сколько метамфетамина позволить себе в день "ограбления". Ведь она работающая наркоманка; всегда ухоженная и к тому же хорошенькая. Она была в прекрасной форме и здоровенькая, не опустилась, как какой-нибудь попрошайка из столовки для бомжей или чересчур преувеличенный нарколыга, которого можно увидеть в кино. У нее была стабильная жизнь, и она знала, что должна следить за своим внешним видом. Невозможно преуспеть в своем деле, позволяя себе постоянно терять контроль над собой, чрезмерно накачиваясь дурью, как это делали многие наркоманы.

На полу лежал ее лом, а на пассажирском сиденье две вещевые сумки для одежды, которую собиралась украсть. Она никогда не видела мистера Харрингтона, но миссис Харрингтон телосложением была очень похожа на Эмму. Эмма видела несколько безукоризненных платьев и блузок, принадлежавших этой женщине, но больше всего ее интересовала повседневная одежда - джинсы за четыреста долларов и целая плеяда туфель со всего мира.

Добравшись до дома, она подождала несколько минут, внимательно осматривая его. На подъездной дорожке не было ни одной машины. Гараж закрыт. Свет нигде не горит. Она всмотрелась сквозь решетки в воротах, окружающие задний двор и бассейн. Все выглядело чисто. Она вышла из машины и быстро зашагала по подъездной дорожке. Она подошла к входной двери, открыла ее и прошла по коридору к установленной системе охранной сигнализации. Собираясь набрать код, увидела, что система не активирована. Это ее озадачило. Каждый день, когда она забирала собак, они включали сигнализацию. Почему же она сейчас выключена? Может быть, они спешили на самолет, подумала она, и их мысли были слишком заняты тем, чтобы не забыть зубную пасту и зарядные устройства для мобильных телефонов.

Она пожала плечами и огляделась вокруг. В доме было тихо и спокойно. Она пошла обратно по коридору в гостиную. Здесь было много всего, что можно было взять, но сначала она собиралась зайти в столовую, где видела дорогой фарфор, выставленный на стенных полочках. Это было главным приоритетом. Она хотела сначала погрузить в машину самые дорогие предметы, чтобы потом ей не пришлось утруждать себя выбрасыванием вещей, когда не будет хватать места.

Она вошла на кухню, где было темно из-за опущенных штор, и поставила сумки на стол, жалея, что этот массивный дубовый шедевр не может пойти с ней. Она потянулась за первой тарелкой и, поставив ее на стол, услышала, как что-то щелкнуло у нее за спиной. Хотя она и не была любительницей оружия, но узнала этот звук из просмотренных фильмов.

Кто-то взвел курок.

Блять, - подумала она, не оборачиваясь. - Я не одна. Должно быть, это охранник или присмотрщик за домом. Может быть, даже член семьи. Черт, о черт! 

- Повернись, - рявкнул мужской голос.

Она сделала это медленно, а когда подняла глаза, то увидела мужчину средних лет, с брюшком, стоящего в дверном проеме с револьвером в руке. У него была огромная голова и подковообразные усы, подчеркивающие его лохматые вьющиеся волосы. Глаза у него были маленькие, блестящие и злые, как бусинки в вареном мясе.

- Что ты делаешь в моем доме? - спросил он.

Мистер Харрингтон? - удивилась она. - Он все еще здесь?

Он выглядел совсем не так, как она себе его представляла. Был одет в старую футболку с набитым карманом и поношенные джинсы с дыркой на колене. Его железнодорожные ботинки были покрыты потертостями, а на поясе, чуть ниже живота, висел ремень с большой блестящей ковбойской пряжкой, на которой было написано "петушиный бой" с изображением двух петухов. За ремень был заткнут кусок желтой веревки. Все, что она могла понять, это то, что он работал в гараже. Она слышала, что у мистера Харрингтона был "Шевелл" 69-го года, который он восстанавливал. Эмма решила, что он, должно быть, чинил двигатель, когда услышал, как открылась входная дверь.

- Я спрашиваю, что ты делаешь в моем доме? Лучше тебе начать говорить, девочка.

- Мне жаль, - сказала она почти шепотом.

- Жаль, правда?

- Я... э-э... совершила ошибку.

- Я бы сказал, очень большую.

Он подошел ближе, оглядывая ее с головы до ног.

- Как тебя зовут?

- Эми, - солгала она.

- Ты хочешь ограбить мой дом, Эми?

- Э-э... нет.

- Ну тогда, почему ты здесь?

У нее не было ответа на этот вопрос.

- Я так и думал - сказал он. - Ты полное дерьмо. Ты как раз собиралась украсть мою посуду. Держу пари, что на этом ты бы не остановилась, а?

- Послушайте, мне очень, очень жаль. Пожалуйста, просто позвольте мне уйти, и я обещаю, что никогда не вернусь.

- Никуда ты не пойдешь, девочка. Не раньше, чем приедут копы.

Она с трудом сглотнула. А вот этого она не могла допустить.

- Садись, - сказал он, выдвигая стул.

Она села, а он зашел сзади.

- Руки за спину, - сказал он ей.

- Пожалуйста, мистер…

Он ударил ее сверху по голове и повторил приказ. Это потрясло ее, и на этот раз она подчинилась. Он занялся ее руками, связав их на запястьях, протянув петлю веревки через спинку стула. Закончив, он повернулся к ней лицом и положил пистолет на такой шикарный кухонный стол.

- Пожалуйста - повторила Эмма. - Не звоните в полицию.

- Почему я не должен этого делать?

- Мне нельзя в тюрьму. У меня уже есть два привода. Это уничтожит меня. Я буду опозорена.

- О, да? И какие у тебя приводы?

- Хранение наркотиков... и кража в магазине.

- И что ты тогда украла?

- MP3-плееры.

Он шмыгнул носом и усмехнулся.

- И на каких наркотиках они тебя поймали?

- Кое-какие лекарства.

- Ты что, какая-то наркоша?

- Нет, просто время от времени баловалась ими.

Какое-то время они молча сидели, просто глядя друг на друга, и комната, словно желтый гроб, сомкнулась вокруг нее.

- Пожалуйста, просто отпустите меня.

- Не понимаю, почему я должен это делать.

- Послушайте, я больше никогда вас не побеспокою.

- Кажется, в всей этой ситуации что-то должно быть и для меня. Ты не попадешь в тюрьму, вот что ты получишь от этого. А что в этом полезного для главного здесь?

Ее взгляд опустился в пол.

- Чего же вы хотите? - спросила она. - У меня в сумочке, в машине, может есть долларов тридцать. Но я смогу еще снять в банке.

Он только сердито посмотрел на нее, и она тут же пожалела о своем предложении. Зачем ему была нужна такая мелочевка?

- Ну и чего же вы хотите?

Тогда он встал и подошел к ней. Протянув руку, он провел ею по ее щеке. А затем медленно просунул палец ей в рот. Он был соленый и мозолистый, и в нем чувствовался привкус оружейного металла. Ненавидя себя за это, она сомкнула губы вокруг пальца и позволила ему скользить во рту, туда-сюда.

Она знала, что будет дальше. Вот что делали богачи. Они пользовались своим превосходством при любой возможности. Вот таким образом они стали и остались чертовски богатыми. Ей просто придется терпеть все его больные фантазии о новой рабыне, весь тот разврат, в который он не смог убедить принять участие свою избалованную женушку.

***

Когда все закончилось, он просто оставил ее сидеть там, все еще связанную. Его сперма стекала по ее лбу. Он застегнул ширинку, подошел к холодильнику, достал бутылку "Хайнекена" и вернулся, улыбаясь ей, как будто гордился тем, что разукрасил ее лицо спермой. Он взял пистолет, сунул его в карман джинсов и направился в гостиную.

- Эй! - позвала Эмма.

- Что?

- Куда вы?

- Ненадолго поднимусь наверх. Теперь я хочу расслабиться с моим пивом и хорошей сигарой.

- Вы должны меня отпустить! Таков был уговор.

- Не было такого. Я сказал, что не буду звонить в полицию. Вообще не говорил, что отпущу тебя.

- Ах ты ублюдок! - закричала она, дергаясь на стуле. - Освободи меня на хрен от этого стула!

- Может, попозже.

Он вышел в гостиную, а она продолжала кричать. Эмма услышала его шаги на лестнице, а затем мягкое закрывание двери. Она покачнулась на стуле и оглядела комнату, кипя от ярости, когда паника начала просачиваться в ее вены. Веревка была нейлоновая, но завязана туго. Она попыталась найти металлический край или какой-нибудь острый угол, о который можно было бы перетереть веревку. Эмма прикинула, сможет ли она достаточно близко приблизиться к стене, чтобы ударить по ней и разбить тарелку. Но так, как она была связана, было почти невозможно достать осколок с пола, да и шум сейчас же заставил бы его спуститься вниз по лестнице.

Его сперма стекала по ее лицу и скользила по ее губам. Она сплюнула от этого отвратительного вкуса. Эмма уже вкусила свою долю спермы в своей жизни, но семя этого парня было особенно прогорклым и соленым, как морская вода. Она не была счастлива, что все это было на ней, но хотя бы рада, что он не заставил ее проглотить настолько прокисшую малафью, уверенная, что тут же блеванула бы ей.

***

- Эй? - позвала она.

Эмма сидела на кухне в течение какого-то времени. Солнечный свет за занавеской переместился. Сперма высохла на ее лице, как клейкая паста. Единственные часы были в микроволновке, стоявшей у нее за спиной, так что она не имела четкого представления, как долго здесь пробыла. Это мог быть и час. Могло быть и три. 

- Эй? - снова позвала она.

- Что? - крикнул он с верхнего этажа.

- Пожалуйста, можно мне уйти?

- Нет.

- Могу я хотя бы сходить пописать?

- Вперед, иди.

- Я же не могу, я связана!

- Ссы в штаны, дура.

Она смутилась.

- Да ладно, я не собираюсь мочиться в штаны!

Она услышала его смех.

- Да, будешь.

- Нет, не буду.

- Ты не сможешь терпеть вечно.

Садистский сукин сын.

- Как долго вы собираетесь держать меня здесь? - спросила она.

- Это зависит от того, насколько хорошо ты выполняешь приказы.

Эмма горько вздохнула. Это предложение заставило ее кожу покрыться мурашками, а кишечник забурлить. Мрачная природа ситуации постепенно прояснялась, как бы она ни старалась отрицать ее суровую реальность. От одной мысли о том, что он снова будет трахать и кончать в любую часть ее тела, Эмму бросило в дрожь - это одновременно бесило, пугало и чертовски мутило. Однажды она дала Томми за дозняк и использовала свои прелести, чтобы покупать дешевую наркоту, но это было совсем другое дело. Этот человек был ее похитителем. У нее не было выбора. И снова 1% высшего сословия воспользовался своим преимуществом.

Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она и раньше выбалтывала себя из некоторых трудных ситуаций. Должен же быть какой-то способ урезонить этого гребаного извращенца. Она верила, что если хорошенько подумает и проявит терпение и уважение, то сможет убедить его позволить ей просто сесть в машину и уехать домой.

Она действительно так думала, когда говорила, что никогда не вернется. Черт, в этот момент она даже не хотела мстить ему за то, что он заставил ее отсосать у него.

Она просто хотела уйти.

Разве она многого просила, не так ли?

***

Наступила ночь, а он все еще не спустился вниз. Она не слышала ни телевизора, ни каких-либо других звуков и гадала, что же он там делает. Ее единственное предположение состояло в том, что после минета и пива он вел себя так же, как большинство парней, которых она знала, и немного вздремнул. Но независимо от того, что он задумал, ей очень хотелось помочиться. Она скрестила ноги, но теперь они подпрыгивали и танцевали, пытаясь удержать дамбу от разрушения.

- Эй! - крикнула она снова, расстроенная, испуганная, одинокая. - Мне нужно помочиться!

Ответа она не получила, но услышала, как что-то зашевелилось над ней. Заскрипели половицы, и послышался топот ног по лестнице. В гостиной зажегся свет, осветив часть кухни, но оставив большую ее часть в густой тени. Мужчина вошел и встал в дверном проеме. Он поднял рубашку и почесал свой волосатый живот.

- Я голоден - сказал он.

- Мне нужно пописать, серьезно.

- Я же говорил тебе, что ты можешь это сделать.

Он подошел к холодильнику и заглянул внутрь, свет от него прорезал темноту, как лезвие топора. С заходом солнца в комнате стало жарко и душно. Эмма вспотела. Волосы прилипли к ней, а подмышки увлажнили ее почти до пояса. Закрыв холодильник, он вернулся и сел за стол рядом с ней с двумя замороженными пиццами.

- Я знаю, что ты любишь пепперони - сказал он и фыркнул от смеха.

- Пожалуйста, позвольте мне сходить в туалет. Я обещаю, что не убегу.

- Разве ты не голодна?

Она подумала об этом и, признавшись себе, что, возможно, не скоро уйдет отсюда, решила не упускать такой возможности. Она не была уверена, когда он снова предложит ей поесть и надолго ли уйдет наверх в следующий раз.

- Да, я проголодалась.

- Помочись для меня в штаны, и ты сможешь съесть пиццу.

Ты жирный ублюдок, - прошипел ее разум.

Он фыркнул от смеха, от которого у нее внутри все закипело.

- Я не собираюсь...

Он встал и ударил ее тыльной стороной ладони. Прежде чем она успела собраться с мыслями, он проделал то же самое с другой ее щекой. Каждый раз она ахала и дрожала против своей воли.

- Ты собираешься заставить меня выбить это из тебя? - спросил он.

Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, ее лицо мучительно сжалось, когда она смирилась с этим. Чувствуя себя неловко из-за того, что он стоял рядом, это заняло некоторое время, но затем печать сломалась, и ее трусики стали влажными. Моча вытекала из ее шорт и сочилась по сиденью, стекала по ногам и впитывалась в носки. Она боролась с желанием расплакаться, не желая доставлять этому ублюдку такое удовольствие.

Когда она наконец открыла глаза, то увидела, что он опустился на колени. Он улыбнулся ее мокрой промежности, а затем провел пальцами по лужице на полу. Далее она наблюдала, как он поднес мокрые пальцы к носу, вдохнул ее аромат, прежде чем засунуть их - один за другим, - в рот и облизать дочиста. Она с отвращением отвернулась.

- Кто вы такой, черт возьми? - спросила она. - Вы не мистер Харрингтон. Вы не можете быть мистером Харрингтоном.

Он не слушал. Он вернулся за добавкой.

***

Она провела на стуле первую ночь, - он оставил ее одну.

Он держал ее сидящей там, в охлаждающей моче, с ноющей спиной и онемевшей задницей. Ее плечи болели от того, что так долго были вывернуты назад, а руки осаднены веревкой от того, что она боролась с оковами все эти часы. Он не позволил ей прибраться. Он даже не был достаточно порядочен, чтобы стереть с ее лица корки своей спермы. Все, что он сделал, - это выхлебал лужицу ее мочи, бросил пиццу в духовку и скормил ей три подгоревших кусочка.

Она не спала, поэтому попыталась сосредоточиться на плане побега, однако по-прежнему размышляла об истинной личности этого человека и мучила себя ужасающими сценариями будущего. Некоторое время она тихо плакала, перемежая ужас и гнев. Это могло быть ее последнее дело. Деньги, которые она бы получила, дали бы ей возможность расслабиться, вести нормальную жизнь - сократить часы работы и, возможно, купить большой пакет хорошего кокаина. Ну почему, черт возьми, Харрингтонам понадобилось уезжать в отпуск, когда этот больной ублюдок рыскал по округе?

Она заставила себя забыть о жалости к себе и сосредоточила свое внимание на спинке стула, где почувствовала небольшую щепку. Она  неустанно ковыряла ее, стараясь удалить достаточно древесины, чтобы получился зазубренный край, по которому можно было бы перетереть веревки. Работа шла медленно, но это была надежда, пусть и маленькая, и она цеплялась за нее, чтобы не попасть в пасть паники.

Когда взошло солнце, комната мгновенно наполнилась теплом, и она не могла не заинтересоваться, почему не работает кондиционер. Летнее утро уже вовсю пекло снаружи, но внутри кухни было еще хуже. Запертый воздух был застоявшимся и вонял мочой, прогорклым напоминанием о ее позоре. Запах ее тела становился все сильнее.

Когда он наконец вошел в гостиную, на нем ничего не было, кроме белых облегающих трусов, и они уже не были такими белыми. Он улыбнулся, обнажив желтые зубы, в которых была зажата сигара, сделал затяжку и выпустил дым ей в лицо. Она отвернулась от него, кашляя. Это заставило его рассмеяться. Но он не произнес ни слова. Он просто подошел к ней и стянул с себя нижнее белье, позволив своему толстому, полутвердому члену шлепнуться перед ней.

-  Готова к своей колбаске на завтрак, девочка?

- Иди к черту.

- А теперь открой рот пошире.

- Я больше не буду сосать твой отвратительный член!

На этот раз он ударил ее кулаком в живот. Воздух вышел из нее, и на мгновение ей показалось, что она умирает. Она изо всех сил пыталась восстановить дыхание. Он схватил ее за подбородок, приподнял голову и сжал губы, как у рыбы. Она чувствовала, как пульсируют вены на ее напряженной шее, нагнетая ужас по главной магистрали через ее сердце. Он пристально посмотрел ей в лицо, и она не выдержала его взгляда. Он еще раз выпустил дым ей в лицо и вышел из комнаты. Она снова начала дышать, но теперь ее трясло так сильно, что ножки стула стучали по кафелю в ритме чечеточника.

Когда мужчина вернулся, она увидела, что он держит в руках кожаный поводок Зои. На конце его был зубчатый дрессировочный ошейник. Это была небольшая цепь с рядом зубцов - V-образных кусков металла, которые были равномерно распределены на звеньях. Зою дрессировали на таком, чтобы она не таскала своих хозяев на прогулках. Эмма хорошо знала эти ошейники. Они плотно фиксировались, и когда вы слегка тянули за поводок, затягивались, покалывая собаку, или жестко впивались в тело, когда вы сильно тянули.

Но это было совсем не то, что задумал мужчина, когда подогнал его в соответствие с ее шеей.

Он отщелкнул несколько зубцов-звеньев и они попадали на пол. Шея Зои была намного толще, чем у Эммы, поэтому он и отрегулировал ошейник в соответствие с ее шеей. Она напряглась и даже затаила дыхание, хотя еще несколько мгновений назад переживала, что у нее больше никогда его не будет. Она боялась зубцов, потому что однажды ей стало любопытно, и она надела один из ошейников на свой бицепс и потянула. Было не так уж и больно, и поэтому она потянула сильнее. Вот тогда-то ей и стало по настоящему больно. На ней даже осталась временная тату в виде маленьких розовых точек там, где зубцы вонзились в кожу, не разорвав ее, а оставив кровоподтеки. Собаки имели гораздо более толстую шкуру и гораздо более высокую терпимость к боли, чем люди. Но зубчатый воротник был бы очень беспощаден для нежной женской шеи, и она это знала. Она почувствовала, как он плотно зафиксировался, и мужчина отступил назад, держа в руке конец поводка. Его член теперь был полностью эрегирован и указывал на нее по восходящей кривой, как отвратительный большой палец, торчащий вверх.

- Ты начинаешь понимать всю ситуацию? - спросил он.

Она кивнула.

- Я твой хозяин, - сказал он. - Ты будешь делать то, что я прикажу, потому что ты моя сучка, выведенная только для меня.

Он придвинулся ближе, и ее глаза наполнились слезами. Затем он потянул за поводок, и она почувствовала, как ошейник слегка сжался в знак предупреждения. Он подошел еще ближе, и она почувствовала, как его член скользнул по ее лицу. От него пахло еще хуже, чем вчера, его ночные выделения скопились, образуя резкий неприятный запах. Он дернул еще раз, на этот раз сильнее, и она поняла, что он имеет в виду. Команда не нуждалась в словесной подсказке.

Она закрыла глаза и открыла рот.

***

За предыдущий день или дни - она была не в состоянии вести счет в своем бессонном состоянии, - тяжелый слой высохшей спермы образовал гипсовую маску на ее лице. В какой-то момент ей потребовалось огромное усилие, чтобы разлепить веки, разрывая клей из спермы на ресницах. Он продолжал принуждать ее к оральному сексу по несколько раз в день, и каждый раз трахал ее лицо с большей яростью, как будто использовал головку своего члена как таран, пробиваясь сквозь ее череп. Она несколько раз давилась рвотой и один раз ее вырвало, но он просто продолжал долбить ее, просовывая свой розовый и набухший член в нее и обратно, с поводком, высоко поднятым в его руке.

Поводок то появлялся, то исчезал, но ошейник все время оставался на ней, как жестокое напоминание. Этим он заявлял права на нее, так же как кончаловом помечал свою территорию, снова и снова дроча на ее покрытое коркой лицо. Ей было предоставлено совсем мало возможности двигаться и расширить свои передвижения, - ее освобождали только на перерывы в туалет. Тело предавало ее, мышцы подергивались и покалывали, и становилось только больнее, когда она тщетно боролась с веревками. Мужчина кормил ее только по ночам, и то лишь в том случае, если она повиновалась. Временами ей приходилось бороться с желанием укусить его мужское достоинство и оторвать от его жирного тела. Но она знала, что удовлетворение от этого не продлится долго. При первом же намеке на зубы зубцы вопьются, посылая в нее маленькие ножи боли, и это будет только начало.

Когда она все-таки получала перерывы в туалет, мужчина отпускал ехидные шутки о том, как сильно воняет ее дерьмо. И как только она заканчивала, отводил ее обратно на кухню, пока она боролась с желанием убежать, понимая, что это принесет ей только пулю в голову. Она садилась обратно, а он снова связывал ее, не замечая скола на спинке стула, который стал намного больше.

***

Это было ночью, когда она впервые услышала плач.

Он был далекий, но пронзительный. Сначала она подумала, что это кошка в период течки, но, прислушавшись повнимательнее, поняла, что это что-то другое. Дом был очень большой, и этот звук отдавался эхом, как будто доносился с другого конца света. Он начинался как тихий шум, но переходил в плач, который ни с чем нельзя было спутать.

Господи, да здесь же ребенок!

Она навострила уши и наклонилась в сторону шума. Звук становился все громче и отдавался по всему дому навязчивой какофонией. Казалось, он кружит вокруг нее, как полтергейст, - жуткая мысль, от которой у нее по спине пробежали мурашки.

Внезапно она вспомнила, что прошлой осенью миссис Харрингтон родила ребенка, и теперь еще больше, чем раньше, задумалась, что же, черт возьми, происходит в этом доме. Она попыталась получше прислушаться, и услышала приближающиеся шаги. Они простучали над ней, как басовые барабаны, а потом ушли туда, где она уже не могла их слышать.

Но плач ребенка продолжался, по крайней мере, некоторое время.

Теперь ее охватило изнеможение, и по мере того, как звук затихал, она начала задаваться вопросом, действительно ли он был вообще, или же галлюцинации, вызванные лишением сна и заточением, наконец-то начали проявляться.

***

Еще один звук, который она иногда слышала, доносился днем. Она слышала, как заводилась машина, а потом уезжала. После этого она звала мужчину, но ответа не получала. Она знала, что он куда-то ездит, что-то делает. Это заставило ее задуматься, где же была машина, когда она приехала.

Наверное, в гараже, - подумала она.

Она пыталась использовать это время, чтобы ковырять стул с большим рвением. У нее появилась зазубрина, но она все еще оставалась слишком гладкой, чтобы добиться какого-нибудь прогресса по перетиранию веревки. Она пыталась отрывать мелкие фрагменты в надежде, что она расколется.

После этих кратких отлучек мужчина обычно возвращался с продуктами, в основном мясной нарезкой и пивом. Однажды он вернулся с маленькой аптечной сумкой и большой бутылкой бурбона.

Он налил две рюмки и поднес одну к ее губам.

Она отхлебнула из нее, просто радуясь хоть какой-то выпивки.

Когда она закончила, он налил ей еще одну.

Потом еще.

- Ты же говорила, что любишь таблетки, не так ли? - спросил он.

Она ничего не ответила. Он потянулся к ошейнику и снял его.

Она дернулась и ахнула.

- Да.

- Ну, сегодня я принес своей маленькой сучке собачье угощение, - сказал он.

Он открыл бумажный пакет и достал рецептурный флакон. Мужчина потряс им перед ее лицом, отчего таблетки внутри загремели, как сырые макароны.

- Док говорит, что мне нужен валиум, - сказал он. - Это удерживает меня от слишком сильного стресса. Говорю тебе, они работают. Я просто счастлив, как кошка на тунцовой фабрике.

Он прицелился и щелкнул пальцем, как из пистолета, в направлении молнии на ее шортах. Затем зубами откупорил крышку флакона и положил в ладонь четыре синие таблетки. Он подошел к ней с ними и еще одной порцией виски.

- Это слишком много, - сказала она.

- Нет, нормально.

- Я знаю, что такое валиум. Я его уже принимала. Никто не берет четыре таблетки и не запивает их виски.

- Ты ошибаешься. Моя сучка так и делает. Рано или поздно она всегда делает то, что ей говорят. Не так ли, сучка?

- А почему вы все время называете меня сучкой?

От утомления она становилась еще более раздражительной и дерзкой.

- Ты же самка на поводке, не так ли? - сказал он. - Следовательно, ты и есть сучка.

- Для вас я всего лишь собака женского пола, да?

- Просто самка-собака, которая не хочет, чтобы ее пинали в живот.

Он поднес таблетки поближе.

- У меня может быть передоз от них, - сказала она.

- Или я могу выстрелить тебе в лицо. На этот раз с пушки, а не с моего члена.

Он фыркнул от смеха, и, как всегда, она открыла для него рот. Беспомощность обрушилась на нее и расползлась по ее телу, как целое гнездо змей. Ее гнев сменился пустым отчаянием, а усталость просто затянула его еще глубже, похоронив в самой сердцевине. Теперь она надеялась, что валиум, подкрепленный выпивкой, по крайней мере заставит ее потерять сознание.

Хоть на некоторое время, но я наконец-то смогу уснуть.

***

Боль заставила ее очнуться.

Она была связана. Ее тело было полностью обнажено. Она была согнута над кофейным столиком в гостиной. Каждая ее нога привязана к ножке стола, а руки все еще связаны за спиной. Ошейник был туго натянут, а поводок лежал на полу перед ней,  закрепленный где-то под столом. Ее спина словно горела. Что-то скользило по ней, погружаясь в ее плоть и разделяя ее. Его прикосновение было холодным, но пронизыващим, и каждое движение, хотя и нежное, оставляло новые горячие раны.

Этот сукин сын режет меня на куски.

Она смогла повернуть голову как раз достаточно, чтобы увидеть его за своей спиной, тоже обнаженного. Он мастурбировал одной рукой, а в другой держал охотничий нож. После каждого надреза он подносил лезвие к лицу и лизал его своим языком. Увидев этот ужас, она закричала громче, чем когда-либо в своей жизни, ее крики царапали горло, как наждачная бумага. Она содрогнулась при виде этого вампира-человека, пьющего ее кровь и играющего с самим собой прямо за ее голым задом. Пробужденный криком, он шлепнул ее по заднице и начал издавать лающие звуки. Она вскрикнула, и он ответил ей издевательским волчьим воем.

- Что ты делаешь? Ты больной ублюдок!

Он просто продолжал выть, и она почувствовала, как нож снова проткнул ее, на этот раз у основания позвоночника. Но это не закончилось мягким надрезом. На этот раз он воткнул острие в рану и покрутил им, расширяя отверстие еще больше. Боль обожгла ее, и она почувствовала, как кровь хлынула еще обильнее, изливаясь в щель ее задницы. Он провел по ней пальцем, делая маленькие завитки на ее ягодицах. Она брыкалась, тряслась, пытаясь освободиться, но безрезультатно.

- Тебе лучше расслабиться, - сказал он, и она почувствовала, как кончик его пальца, смазанный ее кровью, начал тыкаться ей в анус.

Она затряслась еще сильнее и кричала, кричала и кричала.

Палец двинулся вперед, погрузившись до среднего сустава.

- Тебя когда-нибудь трахали в твою хорошенькую попку?

- Пошел ты на хер!

Она начала рыдать.

- Ты хочешь сказать, что это девственная задница? - спросил он. - И ты никогда не позволяла одному из своих бойфрендов кончать в твою вонючую дырку?

- Нет! Нет! Отвали!

Эмма извернулась и вытолкнула его палец. Она услышала его смех и, повернув голову, увидела, как он откручивает крышку от большой бутылки с растительным маслом. Он перевернул ее над ее задницей и размазал по ягодицам, тряся и хлопая ими друг о друга. Он намазал ей анус. Затем вылил немного масла на свой член и подрочил, пока он не стал полным и твердым. Зная, что сейчас произойдет, она отвернулась. Она почувствовала влагу вокруг своего заднего прохода, а затем первое прикосновение головки его члена.

- Ты не шутила, - сказал он. - Ты запечатана, как хранилище Форт-Нокс.

Но он продолжал толкать, продавливая себе путь в нее. Тошнотворное чувство пустоты охватило ее живот. Головка проникла внутрь, ее обхват раздвинул ее задний проход шире, чем любая какашка, которую она когда-либо высирала.

Она вовсе не лгала. У нее никогда не было даже пальца в заднице. Некоторые из ее бойфрендов пытались уговорить ее на это, но это был единственный сексуальный акт, который она находила совершенно отвратительным. Он вошел глубже.  Она изо всех сил старалась не блевать. Она почувствовала, что край ее ануса начинает рваться. Он продолжал толкать, утрамбовывая конечные отделы ее кишечника, и толстая кишка заполнилась его жирной сарделькой.

- Не смей сейчас обосраться, - сказал он. - Сучка, которая гадит, делает это в целях самозащиты, а я не очень-то хорошо к этому отношусь.

Он брал ее медленно. Она проклинала себя за то, что оценила это, но так оно и было. Он входил и выходил очень нежно, - теперь намного мягче, чем когда трахал ее лицо. Одной рукой он начал тереть ее клитор, однако по-прежнему играл с ножом в другой, на этот раз делая тонкие надрезы на ее ягодицах. С каждым вялым изгнанием его член возвращался все тверже и толще. Она чувствовала, как он растягивает ее все больше и больше. Его дыхание становилось все более учащенным, а пот начал стекать ей на спину. Она стиснула зубы от тошнотворной боли и отвращения и просто попыталась расслабиться.

По мере того как эта содомия продолжалась, она чувствовала, что отступает в свой собственный разум. Эта защита давала ей ощущение чего-то потустороннего, чего-то такого, что она испытывала только несколько раз, когда была под кайфом. Когда жизнь становилась слишком невыносимой, ей всегда удавалось сбежать от нее с помощью наркотиков, и иногда, хотя и редко, она даже слышала голос в этом состоянии, который был одновременно и ее собственным, и не ее собственным, который направлял и советовал ей, увещевал ее. Когда его член разрывал ее на части, она смогла найти это далекое место без какого-либо нюхания или курения, и она услышала первый слабый шепот этого старого, знакомого друга. Голос манил ее из глубин сознания, едва слышный, словно шепот возлюбленного в темноте.

Но на этот раз голос не успокоил ее, не утешил обещаниями облегчения. Вместо этого он был зол, его шепот кипел, подпитываемый ненавистью к этому человеку, к ее судьбе и к тому, что дом Харрингтонов так легко предложил ей, чтобы потом отнять. Стремительное и безумное, послание пронеслось в ее мозгу, дразня злобой и жаждой мести.

По мере того как мужчина приближался к кульминации, он двигался быстрее, погружаясь все глубже, возвращая ее к этой мрачной реальности. Она тяжело вздохнула и сглотнула слюну с легким привкусом рвоты. Толчки усилились, и завихрения в животе одолели ее, вызвав дурноту, и, не прилагая никаких усилий, она вдруг внезапно и неудержимо обосралась с влажным и пукающим звуком. Фекальная вонь мгновенно испортила воздух. Она почувствовала, как ее говно стекает по внутренней стороне бедер. Прежде чем мужчина понял, что произошло, прежде чем закричать от ярости и отвращения, он сделал еще два быстрых толчка, еще больше разбрызгивая фекалии.

Он вышел из нее.

- Ах ты мерзкая маленькая сучка!

Мужчина обошел ее и стал спереди. Она увидела, что ее дерьмо забрызгало его пах и живот. Она была удивлена, насколько ей это понравилось, но мстительное удовлетворение длилось недолго. Все еще связанная, она ничего не могла сделать, чтобы сопротивляться избиению. Его нога опустилась ей на поясницу, и она испугалась, что он может сломать ей позвоночник. Когда она закричала, он попятился назад и ударил ее ногой в лицо, снова и снова. Несколько ее зубов зашаталось, и рот наполнился кровью.

- Хочешь посрать на меня, сука? - сказал он. - Я тебе сейчас такое устрою.

Она попыталась отвернуться, когда он подошел ближе, но ей некуда было деваться. Его покрытый дерьмом все еще твердый член двинулся к ее лицу, и он начал шлепать им по ее  губам. Ужасное зловоние собственного говна заполнило ее ноздри. Затем он с силой ворвался ей в рот, и дерьмо смешалось с разбитыми зубами и кровью, создавая отвратительное, адское варево к еще большему несчастью для нее.

- Не гадь там, где ешь, сучка! Не гадь там, где ешь!

***

В тот вечер ужин был немного другим, но она была рада возможности хоть чем-то смыть вкус фекалий и спермы  из своего рта. Ее нижняя часть спины ужасно болела, как и распухшие губы и разбитое лицо. Ее язык тыкался в две дырки, где раньше были передние зубы. Она бы заплакала, если бы в ней хоть что-то осталось.

Он бросил перед ней тарелку, и она испытала отвращение при виде красной резиноподобной массы. Она слышала, как он что-то варил в кастрюле, но не могла разглядеть, что именно, так как ее стул стоял лицом к стене в наказание за глупость. Это были губчатые трубочки, покрытые каким-то соусом - подобно какому-то экзотическому кальмару. Оно воняло и выглядело не аппетитно.

- Сегодня я сделал тебе свое фирменное блюдо, - сказал он. - Мне стыдно, что я так избил тебя. Я думаю, ты не хотела обосраться. Просто иногда такое случается.

Он разделил вдоль липкую дрянь, отрезал маленький кусочек и поднес к ее рту. Как бы это тошнотворно ни было, она была чертовски голодна, и все что угодно лучше, чем нынешнее послевкусие.

- Что это?

- Требуха.

- И что это такое?

- Кишки.

Она вздрогнула, увидев блюдо таким, каким оно было на самом деле - пропитанные кровью кишки и что-то похожее на какой-то орган, который она не смогла определить. Она надеялась, что ей удастся сдержаться.

Господи, какие же вещи едят некоторые люди.

Она откусила кусочек и была удивлена его кислым вкусом. Липкая гадость оказалась еще более резиновой, чем выглядела на первый взгляд. Впрочем, кровь была густой, как у кровавого стейка, и она смаковала ее, посасывая липкую массу, чтобы вкус очистил ее рот. Мужчина разделил с ней еду и проглотил ее с таким аппетитом, словно это был сложенный в стопку гамбургер.

- Нет ничего лучше хорошей требухи, - сказал он ей.

***

Той ночью она начала постепенно уходить в себя и терять сознание. И хотя боль терзала все ее тело, от разорванного ануса до разбитого лица, накопившаяся бессонница в конце концов уступила место всепоглощающей усталости. Но даже во сне этот человек мучил и унижал ее. В ее ночных кошмарах он находился на ней сверху, изрыгая сигарный дым ей в рот, насиловал ее, резал ее, смеялся над ней.

И среди этих снов, словно певучий рассказчик, кружил тот же самый голос. Он становился все громче и глубже, и все еще сохранял этот злорадный тон, сардонически смеясь, даже издеваясь, пока над ней надругались. Он говорил о темных, извращенных вещах с ненасытным чувством жажды крови, замышляя нечто намекающее на смертельное насилие - возможно, убийство, но возможно и самоубийство. Эти сны были настолько плохими, что она была благодарна за то, что резко просыпалась.

В один из таких моментов пробуждения она услышала далекий плач. Сначала он был тихим, но потом становился все громче и громче, пока не разбудил мужчину. Его шаги пронеслись над головой, а затем достигли комнаты в другом конце дома. Она слышала, как он что-то бормочет, но не могла разобрать слов. Плач ребенка сменился гулением.

Мужчина пел колыбельную.

***

Она проснулась от ощущения, что что-то толкается в ее вульву.

Мужчина сидел перед ней на корточках, держа в руке что-то вроде длинного шланга. Погода сменилась дождем, свет в комнате стал тусклым и серым, и поэтому ей было трудно приспособить к полумраку свои усталые глаза. Она быстро заморгала, восстанавливая зрение, и увидела, что шланг был пластиковым. Он бежал назад к большой бочке за его спиной. Казалось, он пытается засунуть кусок шланга внутрь нее.

- Какого хрена ты делаешь?

Она поерзала на стуле, пытаясь свести ноги в коленях, хотя была слишком крепко привязана к стулу, чтобы сделать это.

- Пора тебя почистить.

Он плюнул на ладонь и протер ее половые губы. Затем просунул палец внутрь и наружу, смочив ее. Она шипела и ругалась на него, но он, казалось, ничего не замечал, сосредоточившись на своей задаче. Когда ее глаза привыкли к темноте, она увидела, что бочка стоит на колесиках и от нее тянется длинный электрический шнур, идущий в стенную розетку. Она достаточно часто пользовалась этими приборами на работе, чтобы узнать их.

Это был магазинный пылесос, мощный пылесос, используемый как для влажной, так и для сухой уборки.

- Что за хуйню ты собираешься с этим делать, ублюдок?

Мужчина прикрепил новую насадку к шлангу, поменьше, которую использовали для того, чтобы убирать углы и небольшие участки. Он также поплевал на нее, а затем двинул вперед и вонзил в нее. Она извивалась, выталкивая ее наружу. Он в ярости вскочил и потянул за поводок. Зубцы сжались, как металлическая петля, посылая маленькие уколы в ее горло, пока она душила ее. Зрение начало ослабевать, темнота окружила ее, а голос обрел силу и пронзительно закричал.

Найди выход из этого или умри!

- Сучки нуждаются в чистке! - закричал он.

Он отпустил ее. Поводок шлепнулся на пол, теперь уже от страха покрытый ее мочой. Вместо того, чтобы аккуратно ввести его, как раньше, мужчина просто засунул шланг обратно в нее - жестче, злее. Как только шланг вошел в нее, он направился к выключателю.

- Нет! - сказала она, задыхаясь от нехватки воздуха. - Ну пожалуйста! Я сделаю все, что угодно!

- Ты и так все сделаешь, - сказал он, одарив ее насмешливой улыбкой.

Затем он нажал на выключатель.

***

Это случилось днем, когда ей удалось избавиться от веревки.

Она была избита, измучена. Каждый дюйм ее тела болел. Ее лицо было ободрано от надругательств и покрыто бог знает сколькими литрами спермы. Единственный раз сперму смыло только тогда, когда он помочился ей на голову и она стекала по лицу, теплая и гнилая. Ее анус кровоточил каждый раз, когда ей приходилось справлять нужду, стенки влагалища были ободраны, а рот так разорван, что одна сторона головы распухла. Один глаз заплыл так сильно, что она могла только чуть приоткрывать его. Онемение, вызванное тем, что она была привязана в одном положении, не давало ей чувствовать некоторые части тела.

Но теперь появилась надежда.

Скол в дереве стал больше. Она трудилась над ним так лихорадочно, что ее ногти потрескались и кровоточили; один из них она случайно вывернула и полностью сорвала, и ей пришлось прикусить губу, подавляя крик. Но теперь появился острый и зазубренный край, который был больше, чем просто щепка, которая должна отколоться.

Мужчина ушел за покупками, так что у нее было время поработать, не беспокоясь о том, что он зайдет на кухню. Она уже некоторое время пилила, не зная, как далеко зашла, когда веревка внезапно ослабла, вызвав слезы на глазах и заставив все ее тело задрожать. Она высвободила руки и потерла запястья в тех местах, где были натерты красные кольца. Ее руки, казалось, двигались сквозь глину. Из-за тупой боли она с трудом пыталась развязать веревки на ногах. Но мужчина явно не был бойскаутом. Узлы были простыми, и она освободилась меньше чем за минуту. Обезумев от облегчения, она начала неудержимо смеяться.

Сосредоточься, - сказал голос, перекрывая ее смех. - Ты должна двигаться быстро.

Голос был прав. Иногда он возвращался через двадцать минут, иногда через два часа. Она посмотрела вниз на свое обнаженное, изуродованное тело, на свои слабые и покалывающие ноги.

Живо!

Эмма прошла через кухню, притоптывая, чтобы размять ноги, и побежала вверх по лестнице, опираясь на стены для равновесия, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Ее влагалище все еще болело от вакуумного отсоса, но она не обращала на это внимания, позволяя голосу увести ее от боли и в безумной спешке найти одежду, обувь и, возможно, ключи от машины. Он предупреждал ее, что ее тело может не пройти по длинным извилистым дорогам пешком, особенно босиком, и даже если она сможет, боже упаси, чтобы его автомобиль был первым, который ей повстречается. И если она собиралась идти через густые леса Вейланда, она должна быть немного одета. Что, если она потеряет сознание и умрет от обезвоживания?

Оказавшись на втором этаже, она огляделась и увидела две большие двери, ведущие в хозяйскую спальню. Ворвавшись внутрь, она увидела огромную кровать с балдахином, роскошные комоды и мерцающий новый развлекательный центр. Но хотя это и была та комната, которую она искала, она не была рада, что вошла в нее.

Запах ударил ее первым - вонь, которая была невыносимая и все же знакомая. Однажды, когда она жила в одном доме с подругами, она почувствовала похожий запах, который, казалось, исходил от пола. Ничего не найдя, она спустилась в подвал под домом и обнаружила там гниющие трупы нескольких уличных котов, попавших в ловушку. Похоже, что они вошли туда во время недавней метели, а свирепые ветры захлопнули за ними дверь в подвал, заперев их там. Каждый из них был выпотрошен, и у них были выцарапаны глаза. Эмма услышала шорох в тени, а когда присмотрелась, то заметила большого кота, все еще живого и покрытого кровью, и поняла, что случилось с двумя другими.

Сейчас все выглядело так, будто здесь произошло нечто очень похожее.

На кровати, раскинув ноги и свесив руки через изголовье, в позе Христа лежала миссис Харрингтон. Она была разорвана от грудины до самого влагалища. Все ее внутренние органы куда-то исчезли, и Эмма задрожала от отвращения, вспомнив о своей еде.

К горлу Эммы подступила желчь.

Лицо миссис Харрингтон было забрызгано застарелой спермой, как и лицо ее мужа, который лежал на полу перед кроватью, на животе, со спущенными штанами. Его задница была голой, а межъягодичная щель покрыта засохшей кровью, его опорожненные кишки лежали рядом с ним засохшей кучей. На нем не было рубашки. Эмма видела, что вся плоть на его спине была удалена одним идеальным квадратом. Мышцы и сухожилия разорваны в клочья, и каждое из его легких вырвано из-под сломанных ребер. Они лежали у него на спине, как резиновые крылья, и Эмма гадала, позволил ли мужчина мистеру Харрингтону умереть до того, как он совершил этот ужасный поступок.

Рвота брызнула из нее и растеклась по дорогому ковру. Она быстро взяла себя в руки, открыла ящик комода и нашла футболки мистера Харрингтона. Не желая терять время, накинула одну из них. Задом наперед, но она даже не заметила этого, не говоря уже о том, чтобы волноваться об этом. Подойдя к шкафу за обувью, она схватила пару кроссовок миссис Харрингтон и сунула в них ноги, несмотря на то, что они были на размер меньше. Она выбежала из комнаты и направилась к лестнице...

Звук тихого плача остановил ее.

Блятский ребенок.

Эмма была в таком волнении, что совершенно забыла о плаче, который слышала столько раз, и не была уверена, галлюцинация это или нет. Сейчас это звучало вполне реально. Она посмотрела на входную дверь, которая была видна с верхней площадки лестницы. Но плач отдавался эхом, обжигая ее нервы.

Она содрогнулась и повернула назад, чтобы найти ребенка.

Коридор простирался через весь гигантский дом. В линию выстроились дверь за дверью, и все они были закрыты, отчего ей казалось, что она попала в какую-то кошмарную сказку. Она двигалась быстро, на цыпочках, пытаясь найти, откуда доносится этот звук, эхом разносящийся по пустому коридору, пытаясь прислушиваться к стуку своего сердца, колотящегося в груди, и по-прежнему быть настороже на любой звук автомобиля, въезжающего на подъездную дорожку или открывающейся входной двери.

Дойдя до конца коридора, она нашла детскую и открыла дверь. Розовые стены окружали пуховую детскую кроватку, откуда доносился шум. Тогда ее пронзила ужасная мысль - может быть, это была запись, кукла или какая-то другая ужасная уловка, чтобы заманить ее в ловушку. Но когда она посмотрела через край, то увидела крошечного ребенка, завернутого в шерстяное одеяло под вращающейся погремушкой. Какое-то время она смотрела на него, и странные мысли, темные и непонятные, просачивались в ее голову.

Какого хрена ты плачешь? Он пел тебе, заботился о тебе. Она попыталась стряхнуть с себя эти мысли.

Сосредоточься!

Она схватила ребенка, одеяло и все остальное, не тратя времени на нежности. Прижав его к себе, она вынесла ребенка и быстро побежала по коридору, остановившись только тогда, когда услышала, как хлопнула дверца машины.

***

Эмма спустилась вниз как раз перед тем, как он добрался до входной двери, и бросилась через весь дом в поисках черного хода, проклиная нелепые размеры особняка.

Какого хрена двум людям и ребенку нужно все это пространство?

Она услышала, как открылась входная дверь, и попыталась успокоить ребенка, который все еще плакал.

Эй, просто выбрось это маленькое дерьмо, - сказала та странная, темная часть ее. - Из-за него тебя поймают!

Она продолжала бежать, делая неуклюжие попытки успокоить извивающуюся массу, и, добравшись до кухни, заметила на барной стойке установленный набор больших ножей. Она вытащила мясницкий нож и побежала в кабинет, где раздвижная стеклянная дверь вела к бассейну. Она подошла, чтобы открыть ее, как раз тогда, когда услышала, как мужчина ругается, очевидно, услышав плач ребенка.

Злобный голос вернулся. Брось ребенка! 

Она шикнула на младенца, но тот начал визжать.

Отперев ее, Эмма с силой потянула за ручку, но дверь не поддалась. Она оглядела ее и увидела, что внизу торчит стальной прут, блокируя ее на одном месте. Она встала на колени, пытаясь вытащить его из паза. Этого времени хватило мужчине, чтобы заметить ее из кухни и броситься за ней.

Он атаковал ее, как бешеный бык, и когда бросился на нее, она высоко подняла нож и изо всех сил вонзила его ему в грудь. Мужчина закричал и рухнул на нее, инерция, которую он создал, отбросила ее в дверь, взорвавшуюся хрустальными брызгами. Вместо того чтобы попытаться остановить свое падение, она держала ребенка, защищая его лицо от летящих осколков. Бетон врезался ей в спину, но она уже привыкла к боли и вскочила на ноги быстрее, чем мужчина, который стонал на полу, схватившись за торчащий нож. Из раны хлынула кровь.

Эмма продолжала бежать, пока мужчина изо всех сил пытался вытащить нож. Она выскочила из-под крытой и огороженной экранами террасы и огляделась по сторонам, увидев, что попала в ловушку, окруженная деревянным забором. Двор был огромен, и она поняла, что ей придется снова обежать бассейн, но только снаружи, чтобы добраться до ворот.

Она побежала и увидела, что мужчина встает. К тому времени, как она добралась до ворот, он уже стоял у экрана рядом с ними, всего в нескольких футах, и разрезал его окровавленным ножом. При этом он рычал, как зверь, разбивая планку, разделявшую верхний и нижний экраны, чтобы пролезть через образовавшуюся дыру.

Эмма протиснулась через ворота, растерявшись, увидев, что находится на той стороне дома, где располагался гараж. Маленькая дверь, ведущая в него, была приоткрыта. Она надеялась, что сможет прятаться там достаточно долго, чтобы он успел выбежать через передний двор на улицу, дав ей возможность улизнуть через лес. Она проскользнула внутрь, прикрыла дверь и заперла ее, услышав мгновение спустя, как мужчина в бешенстве пробежал мимо нее.

Она прикрыла рукой рот ребенка, чувствуя, что все больше сердится на него за то, что он выдавал их позицию.

Привилегированная блядь! Разве ты не видишь, что я пытаюсь тебе помочь?

Только когда младенец начал корчиться, она поняла, что держит свою руку на его носу, лишив его воздуха.

Ну и хорошо, - прорычала ее новая темная сторона.

Она ослабила хватку и издала рычащий звук, пытаясь избавиться от черных мыслей.

Мрачный свет сумерек заполнил гараж. Она увидела, что запирать дверь было бесполезно, потому что большая дверь гаража была широко распахнута. Она подумала о том, чтобы спрятаться за "Шевелле", но чертов ребенок снова заплакал, как только набрал воздуха. Скоро мужчина окажется перед гаражом, и она будет загнана в угол. Она положила ребенка на капот машины, затем подошла к верстаку, где над ним на пробковых досках висели самые разнообразные инструменты. Она схватила кувалду с длинной ручкой и спряталась за высоким 80-галлонным воздушным компрессором.

Когда мужчина подошел ко входу в гараж, его голова резко повернулась на звук плачущего ребенка. С того места, где он стоял, Эмма знала, что он слышит, но не видит ребенка. Она присела на корточки и ждала, используя ребенка как приманку, наблюдая за мужчиной через небольшое пространство между компрессором и краем двери. Он помчался по подъездной дорожке, а она вскинула кувалду на плечо.

Как только мужчина вбежал внутрь гаража, она встала, и когда он проходил мимо компрессора, она с ревом бросилась вперед с кувалдой наперевес и ударила его прямо в грудь с оглушительным треском. Он попытался закричать, но из горла вырвалось лишь хриплое дыхание, рот широко раскрылся, а лицо побелело. Он упал навзничь и тяжело приземлился на спину. Нож вылетел из его руки и скользнул под машину.

Не теряя времени, Эмма снова взмахнула кувалдой и опустила ее на одно из его колен, раздробив и вывихнув его. Вот теперь он действительно закричал. Он попытался перевернуться, но она была слишком быстра, ударив его по другому колену, чрезмерно сместив и сломав его. Мужчина взвыл, когда коленная чашечка выскочила из сустава, а ребенок заплакал еще громче.

Эмма наслаждалась звуками боли, которые впервые не исходили от нее.

Ее так и подмывало обрушить кувалду ему на лицо, но она не хотела убивать его.

Еще нет.

Покалеченный, он не мог далеко уйти, поэтому Эмма отшвырнула кувалду и повернулась к верстаку, чтобы посмотреть, что можно найти. Сначала она хотела связать руки жирного ублюдка, чтобы он не смог схватить ее, но она чувствовала, что веревки и цепи, свернутые в ящике, были не совсем тем, что она искала. Ей хотелось чего-то более подходящего для ее бывшего похитителя. Найдя тиски, закрепленные на верстаке, она схватила его за запястье и, хихикая, поднесла к ним правую руку. Со сломанными ребрами и коленями мужчина особо не сопротивлялся, когда она вставила его руку в зубья тисков. Она провернула их на его руке, и он вскрикнул, когда тиски сжали костяшки пальцев. Ей пришлось вложить весь свой вес в поворотную перекладину, чтобы сломать костяшки его пальцев, но это стоило дополнительных усилий.

Она посмотрела на него сверху вниз с безумной ухмылкой на опухшем лице.

- Кто теперь сучка? - спросила она.

Он начал бормотать извинения, но она размахнулась и врезала ему по яйцам. Мужчина задохнулся, его глаза расширились от боли. Она наслаждалась моментом - господи, она действительно наслаждалась им, - затем размахнулась и врезала ему еще раз по яйцам. Он попытался прикрыть свои причиндалы свободной рукой. Она ударила его наотмашь по лицу.

- Убери руку, сучка!

Он отказался, и она подошла к верстаку.

Сначала Эмма схватила мачете и проверила лезвие. Это было скучно, слишком скучно. Она отбросила его в сторону и продолжила осмотр.

Ребенок плакал, и это вызывало у нее странную дрожь.

Заткнись! Заткнись, черт возьми, или я дам тебе повод поплакать, ты, маленький богатенький ублюдок!

Она нашла маленький топорик, выглядевший совершенно новым. Эмма сняла его с доски и подняла обеими руками. Мужчина даже не успел среагировать. Она обрушила его на свободную руку, рассекая до кости. Он трясся и дергался, но тиски не отпускали другую руку. Она пинала его по яйцам снова и снова, а когда его рука вернулась, чтобы защитить их, она нанесла еще одну рану на его предплечье. Эмма понимала, что полное ее удаление займет слишком много времени и, что еще хуже, приведет к тому, что он потеряет сознание и, возможно, истечет кровью до смерти.

А это не то, что нужно для моей сучки.

Из ран мужчины хлынула кровь, и он начал сильно трястись. Эмма швырнула топор на верстак так, что лезвие застряло в нем. Затем выдвинула самый большой ящик тумбы с инструментами, чувствуя головокружение, как девушка с большой коробкой в рождественское утро. Внутри она обнаружила электрическую дрель, в которую уже было установлено сверло, батарейку для нее, и гвоздемет, в котором уже была батарейка. Она улыбнулась, поднимая его, внезапно обрадовавшись, что ее заставляли делать всю ручную работу в питомнике. Она подняла гвоздемет и другой рукой схватила мужчину за свободное запястье. Он попытался вырваться, но раны причиняли ему слишком сильную боль. Она положила его ладонь на скамью, прижала гвоздемет к тыльной стороне ладони и выстрелила прежде, чем он успел произнести свою мольбу. На всякий случай она выстрелила еще дважды, обезопасив себя.

Теперь он был пригвожден к скамье, перекрученный в талии, а его ноги лежали криво и бесполезно. Она подумала обо всех ужасных вещах, которые он сделал с ней, и пожалела, что не может кончить ему на лицо; но зная этого хлебающего мочу, ебущегося в жопу гребаного урода, он, вероятно, наслаждался бы этим. Она думала о том, как он насиловал, мучил и бил ее, и желание вырвать из него жизнь прямо сейчас было чернющее и мощное. Она представила себе, как раскроит ему череп топором или обезглавит циркуляркой. Она подумала о том, чтобы приложить паяльник к его соскам и подпилить зубы. Но затем, вспомнив, как он присасывал нежные внутренности ее влагалища вакуумом, в ее мозгу внезапно всплыл новый сюжет.

***

Держа наконечник велосипедного насоса, насаженного на конец шланга компрессора, она вытащила из расстегнутых джинс мужчины его вялый член и лизнула кончик иглы. Она направила головку его члена вверх, а затем плюнула на его писающую дырочку, растерев слюну большим пальцем. Он слегка пошевелился, ошеломленный болью, и заскулил. Игла была немного шире, чем отверстие в его члене, так что ей пришлось вогнать ее силой. Мужчина завизжал, как кабан, которого резали. Он заметался, но двухдюймовая игла уже была воткнута ему в уретру.

- Я знаю, как сильно мой мальчик любит минеты, - сказала она.

- Нет... не…

- Она тоже самое говорила.

Эмма одарила его безумной улыбкой с зубами, как у хэллоуинской головы-тыквы. Она включила компрессор на полную мощность, подав в его член достаточно давления, чтобы надуть колесо огромного грузовика.

***

Эмма осознала, что ошейник все еще у нее на шее, поэтому сняла его и закрепила на мужчине. Он был слишком узким для него, но она все же смогла защелкнуть ошейник, сжав его шею вместе с ним. Он потерял сознание от боли в надуваемом члене и не оказал никакого сопротивления. Поводка на ошейнике не было. Она подошла к верстаку и достала кусок такой же нейлоновой веревки, которой была привязана к стулу, где просидела несколько дней. Она сделала тугой узел в проушине цепи и проверила его, изо всех сил потянув.

Когда она дернула за веревку, мужчина очнулся и завизжал. Его лицо побагровело, когда зубцы погрузились в плоть, посылая зловещую дрожь радости через сердце Эммы. Вид его страданий наполнил ее восторгом, выходящим за рамки простого удовольствия. Было нечто сверхъестественное в ее эйфории - более сильной, чем от любого наркотика, который она когда-либо пробовала. Она стала истерически мучать его, и не могла удержаться от смеха.

Ее соски затвердели.

Теперь я понимаю, почему ему это так нравилось.

Она не только преуспела в том, чтобы воздать ему должное, но и восхищалась своей изобретательностью, превратив гараж в маленький магазинчик ужасов. Но больше всего она смаковала болезненное наслаждение полного господства над ним. Вот он, искалеченный, зафиксированный гвоздями и тисками, с наполовину обрубленными руками, с распухшим и кровоточащим членом, с набухшими яйцами и воспаленной шеей, а она все еще раздумывала, что делать дальше.

Какая-то часть ее теперь знала, что она была деформирована, возможно, навсегда изменена. Но ее абсолютное доминирование над ним вызывало у нее извращенный трепет, который был выше любых наркотиков, воровства, денег или даже секса. Но и эта власть была сексуальной по своей природе. Она знала это по тому, как ее киска стала влажной, когда она направила воздух через его мочеиспускательный канал в мочевой пузырь. Ей было интересно, вызвала она какие-либо разрывы или нет? Она представила себе, как пузырь лопается, как детский шарик, а его тело отравляется собственной мочой.

И тут она вспомнила, как он заставил ее попробовать собственное дерьмо несколько дней назад, в тот самый день, когда выбил ей передние зубы. Она встала и огляделась. Ребенок плакал так громко, что это мешало ей сосредоточиться, поэтому она прервала игру и подошла к нему.

- Что, блять, не так? - закричала она.

Когда она подняла его, вонь ударила ей в нос, и она поняла, почему он ревел все это время. Рассмеявшись, она положила ребенка на верстак и расстегнула нижнюю часть боди. Она скатала его вверх, а затем оторвала липучку от подгузника и медленно раскрыла его, широко улыбаясь вонючему зеленому сокровищу, ждущему внутри. Эмма вытащила подгузник из-под ребенка, оставив большую часть дерьма на его гениталиях.

Она старалась не дышать, приближаясь к мужчине, прислонившемуся к верстаку и положившему на него голову. Она подошла к нему с подгузником в руке, затем взяла его за нос и зажала его, приподняв голову. Когда он открыл рот, чтобы вдохнуть, она сунула ему в рот измазанный конец подгузника, и болотистого цвета фекалии полились внутрь, просачиваясь сквозь щели между зубами. Со все еще приподнятой вверх головой, она надавила ему на кадык, чтобы жидкое дерьмо проскользнуло вниз по горлу. Как только он проглотил его, мужчину затошнило, и живот начал сокращаться. Предчувствуя надвигающуюся рвоту, Эмма вытащила из-под верстака масляный поддон, чтобы собрать ее. Из его рта и ноздрей хлынули дикие брызги. Блевотина падала и разлетелась, а она аплодировала ему.

- Хороший мальчик! - сказала она, гладя его по голове.

А затем перевернула поддон над его головой.

- Даже лучше, чем смерма.

Она засмеялась, когда по его лицу потекла блевотина вперемежку с дерьмом.

- Пожалуйста, - сказал он. - Ты уже достаточно повеселилась.... ты получила свою расплату. Пожалуйста, просто отпусти меня. Я не буду тебя преследовать. Я даже не могу пошевелиться. Мне нужна больница.

- Оххх... у моей маленькой сучки разболелся животик? Ну, мы можем заставить тебя думать о чем-нибудь другом вместо этого.

Теперь он начал плакать, все еще умоляя.

Она вернулась к ящику с инструментами, достала дрель и вставила батарейку. Сверло казалось слишком маленьким, слишком тонким. Она выдвинула верхний ящик и нашла самое большое - около трех дюймов в окружности и девяти дюймов в длину, с острыми кромками. Зная, что ей понадобится помощь, она схватила банку WD-40 и попшикала на сверло, пока с него не начал капать растворитель. Она оживила его двумя быстрыми нажатиями на спусковой крючок.

Эта штука обладает очень серьезной силой.

Эмма подошла к мужчине и встала у него за спиной. Пригвожденный к скамье и заваленный на живот, он не мог повернуться назад. У него не было рычага, и он был слишком ранен, чтобы сражаться.

- Что бы ты не задумала, - сказал он, - пожалуйста, не делай этого.

Его брюки были уже расстегнуты, и она легко стянула их с задницы. Его жирная, волосатая, бледная жопа приветствовала ее широкой черной улыбкой. Она раздвинула его ноги в стороны, заставив заскулить, когда его сломанные конечности заскребли по бетону. Эмма пошарила в щели в поисках его ануса и, найдя его, засунула внутрь большой сухой палец, довольная, что так хорошо, плотно зашел.

- Похоже, твоя вишенька также лишилась девственности, - сказала она.

Она пошевелила большим пальцем внутри него,  длинным ногтем царапая нежную плоть. Его дряблые ягодицы задрожали. Она вытащила большой палец и сунула дрель. Она ввела кончик сверла в его анус и медленно, дюйм за дюймом, продвигала, давая ему возможность погадать, в какой момент это закончится. Она ввела сверло до самого конца и поняла, что его кромки, должно быть, уже режут ткани, потому что он замер и затаил дыхание.

- Боже милостивый... - прошептал он.

- Сейчас не срать, - сказала она. - Сучка, которая гадит, делает это в целях самозащиты, и мне это не нравится.

Она нажала на спусковой крючок и держала его нажатым.

Дрель ожила и разрушила его толстую кишку, кровь хлынула из его зияющего ануса, поливая ее руки. Она вращала сверло внутри него, сначала по часовой стрелке, а затем против часовой стрелки, убеждаясь, что каждый участок его прямой кишки был разорван.

Как и следовало ожидать, он опорожнил свой кишечник, но это даже не смутило ее. Теперь Эмму охватило странное состояние сознания, рассудок осыпался, как старая краска. Она прижалась промежностью к корпусу дрели, позволив ей вибрировать в ее вульве, пока она вставляла и вынимала дрель из его задницы, трахая его холодными вращениями стали. Ее соски стали такими твердыми, что она подумала, что они могут лопнуть, а мокрая киска пропитала ее промежность.

Теперь владей им, - сказал голос. - Сделай его своим, навсегда.

Когда мужчина закричал в агонии и затрясся в предсмертных муках, Эмма вскрикнула от оргазма и содрогнулась от новообретенного экстаза. Ее дыхание участилось, и запах крови и фекалий наполнил ее раздувающиеся ноздри, как весенний дождь. Она стонала и стонала, крича до небес, а затем кончила так сильно, как никогда в жизни - фактически в первый раз выделив женский эйякулят.

Она упала на спину, дергаясь в пьянящем бреду.

***

Когда Эмма пришла в себя после оргазма, она придвинулась к мужчине, который сидел, ссутулившись, в большой луже крови, часть которой натекла из его открытого рта. Глаза закатились так, что стали совершенно белыми. Она проверила пульс, которого у него больше не было.

Желая еще одного головокружительного острого ощущения, она вернулась к кувалде, которая спасла ей жизнь, и отдав ей все почести, обрушила на его голову, расколов, как дыню. Она нанесла ему еще два удара, пока голова не развалилась, обнажив серую, резиноподобную мякоть его мозга. Она протянула руки и впилась своими зазубренными ногтями в нее, перемешивая, как салат, наполовину удивляясь - зачем, наполовину потрясенная извращенности этого. Наконец, закончив играть, она с любопытством понюхала пальцы и вытерла их о рубашку.

Ребенок перестал плакать и погрузился в глубокий сон, который приходит после плача и страха, что его не услышат и не помогут. Она не удивилась, обнаружив, что от его сна у нее что-то закрутило желудок. Эмма посмотрела на младенца и на мгновение была заворожена его красотой и невинностью. Он был чистым, непорочным и незапятнанным жестокостью мира, теми самыми жестокостями, которые Эмма несправедливо должна была вынести, теми самыми жестокостями, которые превратили ее в сумасшедшую женщину, которая теперь смотрела на этого ребенка с совершенно новой точки зрения.

Насколько справедливо, что Эмма страдала, в то время как другие оставались нетронутыми? Насколько справедливо, что она родилась ни с чем, а этот маленький ребенок с  богатством и привилегиями? Насколько справедливо, что этот мужчина наслаждался, мучая ее в течение нескольких дней, в то время как она наслаждалась всего лишь часом, мучая его, а теперь жаждала гораздо большего?

Кто-то должен был выровнять ситуацию. Кто-то должен был показать этому ребенку, каков мир на самом деле, научить его хорошему - действительно чертовски хорошему.

Она подошла к телу мужчины, расстегнула ошейник, сняла несколько зубцов, подогнав его, надела на шею ребенка и плотно закрыла. Лицо младенца исказилось в ярко-розовый шар дискомфорта, который послал теплую рябь по телу Эммы. Она взяла ребенка на руки и прижала к себе, чувствуя, как его крошечное тельце отталкивает ее, отвергает ее, отвергает все, и вышла из гаража в кромешную тьму ночи.

Она пришла сюда за сокровищем.

Теперь она получила его.