А теперь о чем-то совершенно другом...
Рождество - это время любви и мира и... о, чушь собачья! Чушь собачья и все такое! Подари мне Хэллоуин на Рождество в любое время, детка! Думай обо мне как о Гринче! Думай обо мне, как о Скрудже! Думай обо мне как о несчастном мерзавце, который не купит тебе подарок в этом году, потому что... Ну... Ты этого не заслуживаешь, а я крепче утиной задницы! И - что касается этой книги - думайте об этом как о сборнике коротких рассказах, основанных на Рождестве, в типичном стиле Мэтта Шоу. И для вашего "праздничного" настроения, здесь содержатся мрачные истории ужасов и повороты сюжета, которые вы не ожидаете, независимо от того, сколько книг Шоу вы прочитали.
А рассказ "Это Ужасы, Детка", знакомит вас с ключевым персонажем, появившимся в 2016 году...
Пожалуйста, обратите внимание: в этой книге очень плохой язык. Если тебя легко обидеть - сделай себе одолжение и отвали. Эта книга не для тебя.
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке
BAR "EXTREME HORROR" 18+
- Красиво, правда? - Дэни подошла к своему мужу, Тони, стоявшему у окна гостиной.
Он смотрел на окружающий мир. На улицу, скрытую толстым слоем снега, который падал в течение всего дня, несмотря на то, что, по словам синоптиков, вероятность выпадения осадков составляла менее пятидесяти процентов. Были ли они когда-нибудь правы?
Тони хмыкнул. Он знал, что имела в виду Дэни. Она любила снег, но почему бы и нет? Ей не нужно было ехать по снегу десять миль, чтобы работать, а Тони не придется ехать в ближайшие два дня. Завтра Рождество, а его компания всегда закрывалась и на Рождество, и на 26 декабря, день подарков. Он только надеялся, что к тому времени снег почти растает или дворники хотя бы выйдут на улицу и посыпят солью главные дороги, чтобы было легче добираться до города. Но выйдут ли они? В Рождество? Будут ли они на самом деле работать, стиснув зубы, или будут отсиживаться где-нибудь в надежде, что какой-нибудь другой идиот сделает за них их работу? Во всяком случае, Тони в данный момент не смотрел на снег. Его взгляд был прикован к краю сада, рядом с высоким старым дубом. Точнее, к снеговику, которого их восьмилетняя дочь Ева создавала последние два часа, прежде чем ее позвали в ванную и в постель.
- Я так понимаю, ты не видела снеговика?
- А что?
Тони кивнул в сторону творения Евы. Дэни проследила за его взглядом.
- Оx, - сказала она.
- Ох.
- Ну, неплохо.
- Так и есть.
Дэни рассмеялась.
- Гораздо лучше, чем снеговики, которых лепила я, когда была моложе. Мои выглядели так, словно наполовину растаяли, еще до того, как снег начал таять. Деформированные снежные холмики с морковкой, яростно воткнутой в лицо, типа нос. А еще они обычно находились под таким странным углом, что было трудно понять, что это снеговик.
Тони ничего не ответил. Он просто стоял, глядя на замерзший пейзаж, в то время как в нескольких футах от него потрескивал огонь в гостиной.
- Ты не думаешь, что мы совершили ошибку? - наконец спросил он.
- Ошибку? Что ты имеешь в виду?
Вне контекста было понятно, как этот вопрос может быть неверно истолкован, и Тони понял это только тогда, когда вопрос сорвался с его губ.
- С ее рождественскими подарками? - уточнил он.
Он оглянулся на елку в дальнем конце гостиной, красиво украшенную огнями, сияющими и ярко мерцающими через различные промежутки времени. Под пышными зелеными ветвями дерева лежала стопка тщательно завернутых подарков. Ни один из них не был тем, о чем просила Ева, и не потому, что ее не спросили, что она хочет на Рождество, как это было раньше.
- Ты уже написала письмо Санта-Клаусу? - этот вопрос Дэни задавала Еве с начала ноября.
Дело шло к концу месяца, а Дэни все еще не приступила к рождественским подаркам для дочери. Все остальные были более или менее готовы (и даже завернуты), такова была страсть Дэни к тому, чтобы закупиться подарками, прежде чем в декабре в магазинах будут толпиться очереди и возникнут проблемы с новогодними акциями.
Но, кроме пары мелочей, у нее ничего не было для дочери.
- Мне не нужно писать письмо, - сказала Ева.
- Что? А почему бы и нет? Как Санта-Клаус узнает, что тебе подарить?
- Потому что он волшебник.
- Волшебник?
- Ну, он летает по всему миру, знает имена всех мальчиков и девочек и может дать им то, что они хотят, если они хорошо себя вели. Я бы назвала это волшебством.
Дэни не знала, что сказать. В заявлении Евы была логика.
- Но, письмо просто поможет ему вспомнить и позаботиться о том, чтобы он не спутал тебя ни с кем другим.
Ева нахмурилась.
- Ты доверяешь почте больше, чем магии?
Это было справедливое замечание.
В саду стоял не столько снеговик, сколько снежное чудовище. Огромный шар снега – его нижняя часть. Средний шар – его тело. И маленький шарик – голова. На голове у него была большая шляпа, позаимствованная из костюма Евы. На шее у него был полосатый шарф – странный обычай дарить его человеку, целиком сделанному из снега. Но на этом «человеческие» черты заканчивались. Его глаза были сделаны из камней, выкрашенных красным лаком для ногтей, позаимствованным из запаса косметики Дэни. В морду снежного монстра были воткнуты палки, сорванные с более длинной ветки, которые торчали из снега, образуя голодную пасть, готовую укусить кого-нибудь. Потом были руки. Всего их было четыре. Они были сделаны из палок с ближайшего дерева. Они были воткнуты в тело под углом шестьдесят пять градусов – чудовище, тянущееся к своей жертве. На концах палочек было по маленькому снежному шарику, а из них торчали веточки поменьше – по пять на каждый шарик. Пальцы монстра или снеговика – в зависимости от того, что вы видите – его когти.
- Я имею в виду, - сказал Тони, - если это Ева лепит из снега, то ей действительно нравятся розовые вещи и единороги? Мы вообще знаем нашу дочь? - спросил oн.
Дэни была более оптимистична, чем Тони, и заверила его:
- Я уверена, что ей все это понравится, - и добавила: - Это всего лишь снеговик.
- Снежное чудовище.
- Ладно. Это просто снежное чудовище. Это не значит, что ей не понравится ни один из ее подарков.
- Надеюсь, что так.
- Так и будет. Все будет хорошо.
Тони посмотрел на Дэни, которая в свою очередь улыбнулась ему. Очевидно, они не забыли прошлое Рождество. Это была похожая история с попыткой получить ключ к разгадке того, чего хотела их дочь. Они спрашивали, а она просто пожимала плечами. Они попросили написать письмо Санте, и тогда она сказала, что в этом нет необходимости, потому что он волшебник и инстинктивно поймет, чего она хочет. И каков же был результат? Наступило Рождество, она открыла свои подарки и сказала «спасибо», как это делают большинство воспитанных детей. Но ни Дэни, ни Тони не могли сказать, что видели ее счастливой в тот день, и это разбило им сердце.
В прошлом году все подарки были открыты. Гостиная была завалена обрывками бумаги, лихорадочно рвущейся от щедрых подарков. Дэни перебралась на кухню, чтобы продолжить подготовку к рождественскому ужину, пока Тони наслаждался своим первым стаканом виски за день. Для него Рождество было единственным временем года, когда он буквально отключался от всех жизненных сложностей. Ни стресса, ни беспокойства, ни звонков, связанных с работой. Просто семейное время и – чтобы помочь с этим – виски. Тони сделал глоток напитка и посмотрел на Еву. Она сидела у камина и смотрела в книгу, перелистывая страницы. Эта книга была одним из подарков, которые она открыла в своей спальне; маленький подарок из маленького носка, который Санта оставил для нее. Тони внимательно наблюдал за ней. Несмотря на то, что она перелистывала страницу за страницей, он не мог не задаться вопросом, о чем она думает. Это, конечно, не было связано с содержанием книги, учитывая, что ее глаза даже не были сфокусированы.
- Ты в порядке?
Она тихо сказала:
- Да.
Тони улыбнулся.
- Тебе нравятся твои подарки?
- Да. Спасибо. Они хорошие.
- Ты получила все, что хотела?
Она повернулась к нему и - ни с того ни с сего - спросила:
- Я плохо себя вела в этом году?
- Что? Почему ты спрашиваешь?
- Мне понравились мои подарки, - сказала она снова, как будто успокаивая ее волнующегося отца, - но я хотела еще кое-что от Санты, и он не подарил это мне.
Тони сказал:
- Ну, ты не написала ему письмо, не так ли?
- Но, он должен знать, потому что он волшебник.
- Да, но он много работает. Я тоже работаю, - сказал Тони, - и это значит, что иногда я забываю то, что мне нужно сделать.
- Но, ты же не волшебник.
- Оx, - сказал Тони, изо всех сил стараясь скрыть свою обиду. - Ну, может быть, в следующем году... - он сменил тему.
- Надеюсь, что так. Я всегда этого хотела.
Тони отошел от окна и отвел злобный взгляд от снежного монстра. Он подошел к камину, где на тарелке для «Санта-Клауса» стояли молоко и печенье.
- Все еще с молоком, да? Неужели этот здоровяк умрет, если ему оставят стакан виски?
- Ты хочешь внушить своей дочери, что вождение в нетрезвом виде – это нормально?
- Мы учим ее, что лгать – это нормально, так что теперь это действительно имеет значение?
- Лгать?
- Мы говорим, что Санта существует.
- Я знаю, что ты беспокоишься о завтрашнем дне, но она будет в восторге от своих подарков. Я просто купила то, что популярно сейчас, и...
- Разве это не беспокоит тебя?
- Что именно?
- Что мы на самом деле не знаем нашу собственную дочь? Она только и делает, что сидит в своей комнате. Она смотрит телевизор почти без эмоций, она никогда не просит зайти в магазин игрушек… Как будто ее там больше ничто не интересует, - oн помолчал немного. - Может, нам стоит подумать о консультации со специалистом?
- Специалистом? Потому что она тихая?
- Она более, чем тихая. Она замкнулась в себе.
- С ней все в порядке! Она просто молчит. Я была тихой в этом возрасте!
- Но ты не лепила снежных чудовищ! - oн поднял стакан молока. - Я не буду это пить.
Дэни выхватила у него стакан и залпом выпила молоко, прежде чем вернуть ему. Другой рукой онa взялa с тарелки печенье и откусилa кусочек.
- Давай просто ляжем спать и посмотрим, что принесет завтрашний день. Ладно? Говорю тебе, ты напрасно беспокоишься по пустякам.
- Ты так думаешь? - саркастически спросил Тони.
- Я знаю. Вот увидишь. Давай… Доедай печенье, и пойдем спать. Может быть, ты получишь один из своих подарков пораньше.
- А-а?
Дэни вышла из комнаты с улыбкой на лице. Тони смотрел ей вслед, пока она уходила. Он рассмеялся про себя и быстро доел печенье, не подозревая, что снаружи у снежного монстра появился особый, поздний гость.
- Я думала, ты уже ожил, - сказала Ева, стоя рядом со своим снежным чудовищем и глядя в его мертвые глаза. - Я специально ждала тебя, - продолжала она. Она села на снег, не обращая внимания на холод, прямо перед ним, там, где в бледном лунном свете маячило чудовище. - Я думала, что ты поможешь Санте с моим подарком, - сказала она. - В прошлом году я была маленькая и не очень хорошо все обдумала. Конечно, он не сможет сам принести мне подарок. Если бы он это сделал, то другие люди попросили бы то же самое, и у него были бы неприятности. Я имею в виду, он не мог подарить его мне, а не им, не так ли? Так я и думала… В этом году я сделала тебя, и он сможет использовать часть своей магии, чтобы заставить тебя помочь мне с моим подарком.
Она вздохнула.
Свет из спальни родителей на мгновение отвлек ее. Она посмотрела на окно комнаты и увидела, как Дэни задернула шторы, слишком поглощенная своими ночными планами, чтобы заметить, что Ева выскользнула из парадной двери, чтобы поболтать со снежным монстром.
Ева снова повернулась к снежному чудовищу и на мгновение заколебалась, прежде чем сказать:
- Если бы это было правдой, ты бы уже ожил. Ты бы разговаривал со мной и спросил, чего я хочу, и я могла бы шепнуть тебе об этом. Это все, во что я могу сейчас поверить, - продолжала она. – Санта – это ложь. Я была хорошей весь год, так что то, что он не сделал этого для меня, доказывает, что сказки о нем – просто мусор, и мама с папой лгали мне, - oна на мгновение задумалась, прежде чем добавить. - Билли в школе говорил, что Санта-Клауса не существует, но я не поверила ему, потому что Дженни сказала, что он навещал ее однажды на Рождество. Билли назвал ее лгуньей. Она просто сказала, что, наверно, он считал Санта-Клауса ненастоящим, потому что был непослушным. Непослушные дети не получают подарки. Очевидно, Санта решил, что Дженни была хорошей девочкой, хотя я думаю, что ее не будет в его списке в этом году, учитывая, что он взял с нее обещание ничего не говорить. Она была хорошей девочкой. Она была одной из его любимиц, и его борода щекотала ее, когда он целовал ее. Вот что она сказала, и я ей поверила, но, возможно, Билли был прав, и она просто лгала. Просто она пыталась стать крутой, сказав, что она видела Санта-Клауса. Я не знаю. Еще… Ты ведь не оживешь, и я не получу того, что хочу, - oна на мгновение заколебалась. - Нет, если только я сама не начну изменения, - сказала она.
Ева встала и подошла к основанию старого дуба. Она пнула немного свежего снега, чтобы достать нож, который она спрятала ранее в тот день, когда впервые вышла, чтобы построить своего снежного монстра.
- Тогда тебе это не понадобится, - сказала она.
Она наклонилась и подняла нож вверх. Это был самый большой из тех, что она нашла на кухне у матери. А потом пробормотала себе под нос:
- Жаль, что я не знала о Санте в прошлом году… Если бы я знала, у меня уже были бы новые мама и папа, но... - oна мило улыбнулась. - По крайней мере, в следующем году у меня будут новые родители.
Ева посмотрела на снежного монстра и улыбнулась ему.
- Надеюсь, вы прекрасно проведете вечер, мистер Снеговик, - сказала она. - Счастливого Рождества.
Не говоря больше ни слова, она повернулась к дому и пошла по садовой дорожке. Острое, как бритва, лезвие ножа сверкнуло в ярком лунном свете.
Рождественские колядки звучали на CD-проигрывателе на кухне, пока Лора резала овощи для рождественского ужина. Каждый год она вставала пораньше, чтобы убедиться, что все готово к ужину. Вставала пораньше, готовила, а затем наслаждалась утром, наблюдая, как ее семья открывает свои подарки. И, конечно же, она тоже открывала свои подарки. Затем, когда дело было ближе к обеду, оставалось только заскочить на кухню и подготовить овощи, а также различные таймеры, установленные, чтобы просигналить, когда некоторые части еды будут готовы. Она тщательно спланировала все так, чтобы семья могла наслаждаться праздником, и – конечно же – она могла наслаждаться собой в то же самое время.
Ее никогда не беспокоило, что она рано встает. Хотя она наслаждалась своим временем с семьей и любила Рождество, было приятно провести немного времени в тишине. Немного тишины и покоя, чтобы насладиться песнями по радио, которым она обычно подпевала. Ранний подъем, чтобы приготовить ужин, также означал, что Дин – ее муж – имел возможность отдохнуть, чтобы справиться с похмельем от выпитого накануне вечером, а их сын, Йен, имел время насладиться подарками, подаренными ему в рождественском чулке; он был оставлен в ногах кровати до того, как Лора, наконец, добралась до кровати в канун Рождества. Кстати, о рождественском чулке; Лора помолчала, нарезая морковь. Она улыбнулась про себя, услышав, как ее восьмилетний сын разрывает оберточную бумагу первого из своих подарков-чулок. Там никогда не было ничего необычного; они не перебарщивали с чулком, как некоторые люди. Там были ежегодный выпуск его любимого комикса (что-то, чем он мог занять себя, пока терпеливо ждал, пока папа проснется), шоколад (полезный рождественский завтрак), кусочек фрукта из вазы с фруктами (который чаще всего оказывался в мусоре) и несколько маленьких безделушек, с которыми можно было поиграть. Лора называла их «пятиминутными чудесами». С ними немного играют, а потом забывают, когда из-под елки достают главный подарок.
Еще больше шуршания наверху, и затем тишина. Не было ни смеха, ни криков радости, когда он развернул свой подарок. Тишина. Лора нахмурилась. Может быть, подумала она, она просто не слышит его из-за радио? Она подошла к радио, включенному в розетку, и убавила громкость.
Сверху по-прежнему не доносилось никаких звуков возбуждения.
Лора положила нож и подошла к подножию лестницы. Она посмотрела наверх и снова напрягла слух. Ничего. Ни шуршания страниц, ни шелушения кожи мандарина, ни шума вскрытия шоколада… Лора нахмурилась. Послышался какой-то звук. Там что-то было, но не совсем то, что она ожидала услышать. По крайней мере, не на Рождество.
Йен плакал.
- Йен? - позвала Лора.
Он не ответил ей. Она поднялась по лестнице, не понимая, в чем дело. Она была не одна; Дин стоял в дверях их спальни. Его волосы были взъерошены, а глаза налиты кровью.
Так же смущенно, как и Лора, он спросил:
- Ты положила кусок угля в чулок?
- Что? Нет! Да что с ним такое?
Дин пожал плечами.
- Я буквально только что открыл глаза и услышал, как он плачет...
Лора фыркнула и поднялась по последним ступенькам. Она пересекла лестничную площадку и вошла в спальню сына. Он сидел на кровати рядом с раскрытыми подарками. Со слезами на глазах Йен поднял голову.
Лора присела на край его кровати, и Дин вошел и прислонился к двери, слишком неуверенно стоя на своих усталых ногах.
- Что случилось? - Спросила Лора.
- Санта скоро умрет...
- Что?!
Заявление их сына прозвучало как гром среди ясного неба и застало Дина и Лору врасплох. Из всех вещей, которые он мог бы сказать, это было то, о чем они никогда бы не догадались.
- Он старый. Бабуля была старая.
И тут его замечание внезапно обрело смысл. Семья недавно пережила тяжелую утрату. После недолгой борьбы с раком скончалась мать Дина. Первая смерть в семье, о которой Йен был достаточно взрослым, чтобы «узнать», и он боролся с ней, несмотря на все их усилия заставить его понять, что смерть – это не то, чего следует бояться, а на самом деле это совершенно естественно.
- Ну, да… Но он не стареет... - cказала Лора.
- Да, конечно. У него большая белая борода и белые волосы… У бабули были белые волосы...
- А еще у нее была белая борода! - вмешался Дин с порога.
Лора бросила на похмельного мужа неодобрительный взгляд. Он пожал плечами и пробормотал себе под нос:
- Ну это правда...
- Санта стар, - продолжал Йен, - и когда-нибудь он уйдет, как ушла бабуля...
Лора посмотрела на Дина и подумала, не пора ли сказать ему, что Санта на самом деле ненастоящий. Они не заводили раньше этот разговор, и она не могла вспомнить, сколько ей было лет, когда она узнала, что он ненастоящий.
Проблема была в том, что Санта был настоящим. Взрослые люди просто больше не верят, потому что они настолько погрязли в работе, счетах и общем стрессе, что забыли про волшебство.
Хотя Дин смотрел прямо на Лору, было ясно, что он не может прочитать ее мысли или понять, о чем она пытается его спросить.
- Санта стар, и однажды он умрет. И когда он умрет, Рождества больше не будет. Подарков больше не будет, и...
- У мамы и папы кошельки будут полнее, - пробормотал Дин.
- Ты меня не слушаешь! - крикнул Йен. - Ты не принимаешь это всерьез, - добавил он.
- Так и есть! И твой отец сожалеет о том, что ведет себя, как идиот. Но беспокоиться не о чем, потому что Санта не умрет, как твоя бабушка. Он никуда не уйдет, потому что...
Мысль о том, чтобы сказать правду, мелькнула у нее в голове, но она сдержалась. Волшебство однажды исчезнет, когда он перестанет верить в Санту, но она справится с этим днем, как и всегда. Но Лора не хотела быть той, кто отнимет его у него. Размышляя на ходу, она продолжала объяснять:
- Санта не умрет, а Рождество никуда не денется. Почему? Потому что Санта - волшебник. Он не стареет… Сколько его фотографий ты видел за эти годы?
- Много.
- Именно. Даже если посмотрим на его фотографии много лет назад – когда фотографии были черно-белые… Как он выглядит?
- Таким же.
- Ну вот, может, он и выглядит старым, но больше не стареет. На самом деле, учитывая, сколько ему на самом деле лет, я думаю, что у него фантастическая кожа.
- Но, если он не стареет, то почему у него седые борода и волосы?
Дин рассмеялся.
- Да, мам, как же так?
- Потому что раньше он был нормальным человеком, но его повысили до роли Санты. К сожалению, этого не случилось, пока он не стал старше, и поэтому он выглядит так, как выглядит сейчас – старик. Но поверь мне, Санта не умрет...
- И если он когда-нибудь захочет уйти в отставку и позволить кому-то другому взять на себя эту работу, - объяснил Дин, - то, скорее всего, передаст роль «Санты» своему сыну.
Лора проигнорировала Дина и продолжила:
- Ну вот, хватит расстраиваться. Сегодня же Рождество!
Йен попытался выдавить из себя улыбку.
- Тебе понравилось, что у тебя в чулке?
Йен медленно кивнул.
- И еще, - продолжила Лора, надеясь увести разговор в сторону от болезненного обсуждения смерти, - не хочешь ли ты спуститься вниз и открыть подарки от отца и от меня?
На этот раз Йен улыбнулся чуть искреннее. Он снова кивнул.
- Ну, тогда одевайся и спускайся вниз... - Лора наклонилась и поцеловала сына в лоб, и он вытер слезы со щек. - Увидимся внизу, когда ты будешь готов, - oна встала и направилась к двери. Она посмотрела на состояние своего мужа. - И тебе тоже нужно одеться. Может быть, перестанешь напиваться с друзьями в канун Рождества и начнешь вести себя хорошо? Хм-м-м?
Дин только улыбнулся ей, когда она прошла мимо него, направляясь к лестнице. Он подмигнул сыну и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.
Прежде чем уйти, он крикнул жене:
- На пару слов?
Уже на полпути вниз она взглянула на мужа. Он стоял, перегнувшись через перила. На его лице играла знакомая ей улыбка.
- Я должна нарезать оставшиеся овощи.
- Это Рождество...
- И твой сын хочет получить свои подарки.
- У нас есть пара минут...
Лора подняла бровь.
- Папа хочет получить свой рождественский подарок, - сказал он с дерзкой ухмылкой.
Лора скрестила руки на груди.
- Твой подарок лежит под елкой...
- Ты уверена, что не у тебя во рту?
- Твой сын еще там...
- Мы найдем укромное местечко...
Лора не смогла удержаться от смеха.
- И если ты хотел такой подарок, то должен был проснуться, когда зазвонил мой будильник.
- У нас есть несколько минут.
- Может быть, позже.
- Может быть?
- Если ты будешь хорошо себя вести.
- Если я буду хорошо себя вести? Я был хорошим весь год!
Лора не смогла удержаться от смеха.
- Как скажешь, - ответила она.
- Подумай о том, чтобы сделать это для своего сына...
- Прошу прощения? - улыбка исчезла, и на ее месте появилось смущение. - Это не самый лучший выход, если ты хочешь, чтобы я дарила тебе дополнительные рождественские подарки.
- Нет-нет… Не то… Я имею в виду… Я имел в виду, что… Твой сын думает, что Санта выглядит старым. Если ты сделаешь это... хорошо… - Дин подмигнул. - Это полезно для кожи.… Заставляет выглядеть молодо… Хорошо для цвета лица… Не думай об этом как о рождественском подарке мне, а скорее как о подарке своему сыну.
- Пока я слышу, что ты говоришь о том, как ты этого хочешь… Ну знаешь… Если ты когда-нибудь захочешь, чтобы я сделала это снова… Постарайся не упоминать нашего мальчика в одном предложении с этим.
Дверь спальни Йена открылась, и он вышел, полностью одетый. Выражение надежды на лице Дина сменилось разочарованием.
- Как ты думаешь, какая магия есть у Санты, чтобы он выглядел так? - cпросил Йен у отца, а Лора засмеялась и пошла обратно на кухню. - Как думаешь, можно нам тоже так?
- Наверно, тебе это не нужно, сынок.
- Но если это помешает нам состариться...
Дин рассмеялся. Если бы только его сын был посвящен в разговор, который только что состоялся у него с матерью.
- Иди вниз, я скоро спущусь.
Дин развернулся и направился обратно в свою спальню, чтобы одеться. Его сын, как ему было сказано, начал спускаться по лестнице с мыслями о том, что делает Санта, чтобы больше не стареть. Одна из загадок жизни, вплоть до того момента, когда вера в Санту угасает и вопрос забывается.
Ник сидел напротив нескольких своих младших эльфов. Между ними стоял письменный стол, а на столе – несколько контрактов, рядом с которыми лежали ручки. В воздухе висела напряженность.
- Таковы условия, - сказал Святой Ник с торжественным выражением на лице. - Если хочешь повышения зарплаты, подпиши контракт, и все.
Эльфы нервно переглянулись.
- Никто не заставляет вас подписываться. Это полностью зависит от вас. Если вы хотите заработать больше денег, то ставьте подпись. Если вы хотите продолжать в том же духе, то это не проблема, и кто-то другой получит повышение.
Ник выглянул в окно, давая эльфам немного времени подумать. За окном начинал падать сильный снег, и после напряженной ночи уборки оленей и саней на следующий год еще многое предстояло сделать. По правде говоря, ему было бы лучше начать с этого, но... он хотел, чтобы об этом деле позаботились. Он устал и знал, что еще больше устанет после того, как закончит работу по дому… Что ж… Усталость и попытки вести дела, подобные этому, никогда не заканчивались хорошо.
- Конечно, мне понадобится ответ до следующего года, - саркастически заметил он.
Первый из эльфов наклонился вперед и взял ручку. Не говоря ни слова, он расписался. Ник, наблюдая краем глаза за тем, как тот продолжает делать вид, что смотрит в окно, улыбнулся. Остальные эльфы последовали его примеру и тоже расписались.
- Хорошо. Хорошо. Значит, все решились?
Ник снова повернулся к эльфам. Учитывая тот факт, что они только что добились довольно вкусного повышения зарплаты, все они выглядели несколько нервными.
- Я рад, что вы с нами, - сказал Ник. - Итак, с неприятностями покончено... начнем? - не дожидаясь ответа от них, Ник встал из-за стола и подошел к тому месту, где сидели эльфы. Он опустился на колени рядом с ними. - Просто подойдите и встаньте рядом со мной...
Эльфы нервно посмотрели друг на друга. Затем, один за другим, они встали и обошли то место, где Ник стоял на коленях. И, один за другим, они вытащили свои члены.
- Только не забудьте плеснуть мне в лицо, - сказал Ник. - Она помогает, только если попадает на кожу… Как только соберетесь выстрелить, дайте мне знать, и я повернусь… Все дело в командной работе.
Эльфы начали медленно гладить себя, а Ник остался стоять перед ними, крепко зажмурившись. От нее щиплет в глазах.
- И если вам понадобится помощь, дайте мне знать, и я попрошу миссис Клаус прийти и устроить для вас представление... - звук шлепков неистово продолжался, каждый из эльфов хотел сыграть свою роль в том, чтобы спасти Санту от старения.
Ник не мог не улыбнуться.
- Лучше, чем любой уход за лицом, который можно получить в спа-салоне… Вы, эльфы, действительно волшебники.
Это было в ночь перед Рождеством,
Когда по всему дому
Ни одно существо не шевелилось.
Кроме мыши.
Бедный, мохнатый маленький ублюдок был очень близок к смерти; его крошечное тело попало в ловушку, оставленную хозяевами дома. Его глаза быстро моргали, зрение затуманивалось, а задняя левая лапа дергалась, как у чечеточника, накачанного кокаином... Вкус сыра, приманки, которая заманила его к предполагаемой мгновенной смерти, задержался во рту, дразня его вкусовые рецепторы тем, что могло бы быть, если бы он был быстрее. Подумать только, он всего лишь попытался быстро перекусить, пока был на улице и делал последние рождественские покупки для своей семьи, вернувшейся в свое гнездо. И если уж говорить о семье, то мысли о ней не выходили у него из головы: жена и двенадцать младенцев спали у открытого огня, согреваясь от суровой зимы за матовым оконным стеклом. Последняя улыбка, и он закрыл глаза. Спокойной ночи, мистер Маус. И счастливого Рождества тебе и твоей семье.
Писк.
Я чувствую, что должен извиниться перед вами за несколько мрачное начало, но если бы вы знали этого мышонка, как я, вы бы знали, что он получил именно то, что заслужил. Он вечно рыскал по кухням, прокусывая пакеты и воруя еду, чтобы накормить свою семью – даже не подумав убрать за собой – а иногда и того хуже. Я не раз видел, как он гадил там, где хозяйка дома готовила еду для своей семьи, и, честно говоря, никому не нравится вкус мышиного дерьма в еде. Если только, конечно, это не какой-то странный фетиш, как, например, у парня по соседству, Мика Брея. Он странный. Я наблюдал за ним почти так же долго, как и за людьми, которые здесь живут. Чем меньше о нем говорят, тем лучше. В конце концов, это рождественский смех, и я не хочу пугать детей такими сказками. Они будут сохранены для Хэллоуина.
Я солгал и вам тоже. Так скоро познакомившись с вами, я понимаю, что это не большой и не умный ход – на самом деле это своего рода движение члена – но вы должны понять, что я сделал это, чтобы ударить вас по лицу причудливым отверстием (очень похоже на вагины Кардашьян... Не имеет значения, какая из них сестра (или отец), у них у всех есть прекрасные отверстия или, если вы предпочитаете, Му-му). Мышь шевелилась, это правда, но в остальном доме было не так тихо, как я солгал. Хозяин и хозяйка дома наверху заставляли кровать скрипеть, несмотря на все их усилия свести шум к минимуму, без сомнения, из страха разбудить детей и испортить подступающий взрыв эмоций. Сами дети храпят, а я, разговаривая с вами, явно издаю какой-то шум. Так что на самом деле этот дом чертовски громкий, и я сам удивляюсь, что сосед не колотит в стену в попытке пристыдить их и заставить замолчать. К счастью, его нет дома. Он пирует на помете мышей, найденных в переулках, змеящихся по городу. Он странный, этот сосед Мик Брей.
Это была еще одна ложь. Не то чтобы соседа не было дома. Он определенно вышел из игры. Я думаю, однако, что он где-то с семьей и не крадется по переулкам. Когда я говорю «семья», обратите внимание, что на самом деле я имею в виду бордель, но как только вы заплатили деньги и засунули яйца глубоко в шлюху или двух, они все становятся семьей в конце концов. Эй, представьте, что у него их сразу три? Это было бы похоже на рождественскую вечеринку, не так ли? Хо-хо-хо! Поняли? Хо? Еще одно слово для проститутки? Нет? Забудьте.
Если бы эта история началась неделю назад, там бы был еще котенок, слоняющийся по просторному дому. Он бы либо припарковался на кухне, сидя рядом с пустой миской из-под еды и воя, как жадный ублюдок, каким он и был, либо спал в одной из детских спален, свернувшись калачиком на куче свежевыстиранной и выглаженной одежды, которую еще предстояло убрать, несмотря на недвусмысленные указания матери за несколько часов до того, как дети легли спать.
Теперь орлиные глаза среди вас, читателей, возможно, заметили умное использование формулировок в предыдущем абзаце. В частности, слово «был»; предложение, которое я имею в виду, было «вопить, как жадный ублюдок, которым он был». Потому что – как я вам сегодня говорю – он уже не в нашем мире, а там, наверху, на небесах, гоняется за недавно умершей мышью и еще больше мучает маленького грызуна. По крайней мере, так было бы, если бы существовали такие вещи, как рай и ад, но, увы, их нет. Ты рождаешься, потом умираешь, конец. Ну, почти конец... Тебя съедают личинки, черви и другие жуткие ползучие твари, когда тебя оставляют гнить в могиле (безымянная могила, если ты окажешься подонком). Единственный способ избежать такого конца – выбрать кремацию, но я бы долго и упорно думал, прежде чем сделать выбор в пользу этого. Возьмем, к примеру, Стюарта Кина. Прежде чем умереть от этой ужасной болезни, «придурок» - когда ты такой придурок, что просто падаешь и умираешь, потому что мир не может принять тебя таким придурком, - он сказал своей жене, что предпочел бы быть сожженным, чем похороненным. Следуя его указаниям, они зажгли огонь, не подозревая, что он просто спит глубоким сном. Он проснулся в поту, пока не начал медленно таять. Теперь же, каким бы большим придурком он ни был, я не могу не чувствовать, что это, должно быть, был действительно ужасный способ умереть. Даже для придурка. И снова я отвлекся. Дело в том, что четвероногий ублюдок мертв, и я имею в виду кота, а не Стюарта.
У Стюарта было две ноги. Но он тоже мертв.
И скатертью дорога этому придурку.
Двигаемся дальше...
Мать была тем, кто нашел кота (Генри). Я сказал «нашла»… я хотел сказать (или напечатать) «забила до смерти», и она должна была сообщить эту новость своим двум детям: Молли и Джастину. Я не уверен, что это их настоящие имена, но, честно говоря, мне наплевать. Мне нравятся эти имена, и я бы дал их своим детям, если бы они у меня были. А так у меня были крысы. Мои друзья, которые жили в стенах. Я называл их Сплинтер, Спайк и Роланд, и часто предупреждал их о том, где были спрятаны ловушки.
Молли было девять лет, и даже я, человек, ненавидящий детей, терпимо относился к ней в малых дозах. Джастину тоже было девять лет, и он был гиперактивным маленьким говнюком, независимо от того, любишь ты детей или нет. В свою защиту дети восприняли это довольно спокойно; Джастин некоторое время плакал – но он всегда плакал, потому что он нытик – а Молли просто повернулась с большими, яркими глазами и сказала:
- Значит, мы можем завести щенка?
Это не было неожиданным замечанием. Молли хотела щенка большую часть жизни, что она могла вспомнить. Это предложение может показаться вам странным, но подумайте об этом – всегда есть кусочки вашей юной жизни, которые вы не можете вспомнить. Тем не менее, когда вы становитесь старше, есть кусочки всего за десять минут до прочтения этого предложения, которые вы тоже не можете вспомнить. Это потому, что ваш мозг начинает гнить. Потом, когда вы чихнете и высморкаетесь, вспомните следующее: это не сопли, это на самом деле мозговая жидкость. Ваше тело напоминает вам, что вы стары и почти мертвы (погребение или кремация?). Есть о чем подумать, и это чертовски хорошая причина, чтобы попытаться сдержать этот чих. А потом – двигаясь быстро, потому что время дорого, и я заряжаюсь по часам – есть такие люди, как я, которые изо всех сил стараются запомнить большую часть своей жизни. Это наркоманы, но зная, что Молли не была ни наркоманкой (пока), ни старой (в данный момент)... Она просто не могла припомнить эпизоды из действительно юного периода своей жизни, чтобы определить, хотела ли она в те моменты тоже иметь щенка. Но если бы вы спросили ее, она бы солгала и сказала, что хотела его всегда.
Совет на будущее: если кто-то спросит вас, как долго вы хотели что-либо, говорите, что хотели этого всегда. Это потому, что, используя щенка в качестве примера, если вы скажете, что хотели его в течение месяца (плюс-минус), они отмахнутся и скажут подождать еще немного, чтобы знать на сто процентов, что это не мимолетная фантазия, как тот кремовый торт, который я видел в витрине магазина на днях. Я прошел мимо витрины магазина, заметил торт и в тот момент подумал: О, мне это очень нравится. Конечно же, я не хотел, чтобы торт оставался со мной вечно.
- Но у тебя есть кот, - мог бы кто-нибудь указать ей, когда она обсуждала желание завести собаку.
- Потому что мама родила его еще до моего рождения, - скорее всего, таков был бы ее ответ.
- Ну, может быть, когда кот уйдет, ты сможешь завести щенка! - сказал бы ей кто-нибудь.
Ну а теперь, когда кот сдох, она решила, что пришло время завести щенка.
И...
- Значит, мы можем завести щенка? - cпросила Молли у матери.
- Поживем – увидим, - фактически ответила мать (я был там, когда она сказала это, и я подтверждаю это).
Ее собственные слова – «поживем – увидим» - должны давать надежду. Мои собственные родители часто говорили мне, что мы должны подождать и посмотреть, произойдет ли что-то или нет, и всегда этого не происходило. Это просто способ родителя избавиться от ребенка без споров и истерик. Часто за приговором следует: «Если будешь хорошо себя вести...» - подкуп, чтобы заставить ребенка быть самим собой. Хотя с Джастином это не сработало. Потому что он плакса.
Вы, наверно, уже поняли, что я не фанат детей. К счастью, там, откуда я родом, их не так уж много. Но что бы я ни думал об этих сопливых, скулящих, раздражающих ублюдках, я не фанат попыток подкупить их. Я думаю, что это создает плохой прецедент. Обычно, когда вы подкупаете ребенка, чтобы он был хорошим в обмен на что-либо, родители часто не замечают, когда ребенок хорошо себя ведет. Они продолжают жить своей жизнью и надеются, что все забудется, но – поверьте мне – это не так. Это никогда не забывается. Дети многое помнят; самые незначительные вещи, о которых вы часто думаете, что они забыли. Вы подкупаете их вознаграждением, если они хорошо ведут себя, и не выполняете обещание – в следующий раз, когда попытаетесь предложить приз в обмен на хорошее поведение, это не сработает. Если, конечно, ваш ребенок не слишком медленно соображает.
Стоит также отметить, что если вы один из тех взрослых, которые подкупают детей в обмен на заслуженный покой и тишину, и вы действительно даете им то, что было обещано, то ребенок узнает, что, если он чего-то хочет, ему просто нужно подкупить вас.
- Ради бога, Мэтью, может, ты перестанешь кричать?!
- А сколько она стоит?
Это был пример, кстати, никакого Мэтью в этой истории нет. Но я знаю одного Мэтью. Он автор по имени Мэтью Шоу, хотя, чтобы быть крутым и модным, иногда наглый ублюдок называет себя Мэттом. Интересно, действительно ли он думал об этом, хотя это подразумевает, что он мат. Что-то, обо что люди вытирают ноги... Но, как я уже сказал, в этой истории нет никакого Мэтью, и мы не будем тратить время на рассмотрение этой жалкой траты пространства.
В этой истории есть только я, родители наверху, занимающиеся шпили-вили, спящие дети и – спойлер – Санта-Клаус. Но, прежде чем мы доберемся до большого жирного веселого ублюдка, я чувствую, что должен представиться вам. В конце концов, вы понятия не имеете, кто я такой, черт возьми. Я просто какой-то грязный чудак, болтающий с вами, когда все, что вы пытаетесь сделать, это продолжить читать историю. И в этом заключается проблема: я - и есть история. Хоть и не главная часть истории, но я играю важную роль, потому что именно я буду формировать грядущие события и (надеюсь, полностью) разрушать Рождество для ублюдков наверху. Но, прежде чем я это сделаю, я чувствую, что вы должны узнать немного о том, кто я такой, чтобы, когда я повышу режим мудака до одиннадцатого уровня, вы не возненавидели меня слишком сильно. Не то чтобы мне было на это наплевать. Многие люди ненавидели меня до вас и будут ненавидеть после.
Меня зовут Иисус, и я ненавижу Рождество.
Мне нравилось, когда все это было связано со мной. В конце концов, это был мой день рождения, но потом появилась эта большая, жирная пизда и украла мою славу, подарив всем остальным подарки. Внезапно люди стали так заняты получением подарков и вручением подарков друзьям и семье, что мой день рождения был забыт, и я оказался в полной заднице.
Даже мой собственный отец не купил мне подарок.
Он кончил в мою мать, а затем бросил ее, оставив меня проводить время с ангелами в ночном клубе для взрослых Питера Стрингфеллоу в Лондоне. Не то чтобы я мог его винить. Я смотрю на женщин, с которыми он сейчас общается, и на свою маму, и я не могу не удивляться, как ему вообще удалось сохранять эрекцию достаточно долго, чтобы скользнуть в нее, не говоря уже о том, чтобы достичь точки эякуляции. Я говорю, что он молодец. Если, конечно, это не был маленький предэякулят, который сумел оплодотворить ее? Это имело бы больше смысла, а также послужило бы предостережением, дети, что необязательно спускать в женщину, чтобы сделать ее беременной.
Вы услышали это впервые. Предварительная сперма также может сделать вас родителями.
Вот почему самый безопасный способ заняться сексом – это «зайти с черного входа», пока действие «член в задницу» происходит между мужчиной и женщиной, а не между мужчиной и мужчиной, потому что мой дядя часто говорил мне, что это неправильно. Я отчетливо помню, как он плакал, умоляя меня о прощении. Он говорил, что это неправильно, он знает, что это неправильно, и прежде чем оставить меня спать, он пообещал, что это больше не повторится и что я не должен говорить маме. Так что да, дети, анальным сексом могут заниматься только мальчик с девочкой. Вы можете поблагодарить меня позже, если действительно хотите, но эта история не о половом воспитании, так что пришло время двигаться дальше.
Эта история об избалованных детях и моем презрении к праздничным выходным.
Короткая заметка – хотя технически это не заметка – я бы не ненавидел Рождество так сильно, если бы люди не праздновали свои дни рождения и потом еще Рождество. Тот факт, что у них есть свои дни рождения, и они получают подарки, а затем получают подарки в мой день рождения, это просто прямо-таки алчность с их стороны. И мы все знаем, что происходит с жадными людьми; я отсылаю вас обратно к коту.
У меня нет двух дней рождения.
Я не получаю подарки в их дни рождения.
Это одно правило для них и одно для меня, и его просто нет.
И теперь, когда я снял это с себя, мы можем продолжать.
В доме холодно. Когда все члены семьи наверху прячутся под одеялами, они этого не чувствуют, но я чувствую. Без сомнения, этому не помогает тот факт, что задняя дверь широко открыта. Родители забыли запереть ее по пути в спальню, и я, очевидно, не закрыл ее должным образом. Ах да, я забыл упомянуть, что... вообще-то... меня здесь не должно быть? В конце концов, это не мой дом, и, кроме детей, я даже не знаю имен людей, которые сейчас наверху. Я просто называю их сосунком один и сосунком два. Вы можете решить, кто есть кто, ибо это действительно не имеет никакого значения относительно направления этой истории.
Не паникуйте, дети, если родители все-таки спустятся вниз – в чем я очень сильно сомневаюсь – они не подумают, что я вор, потому что я одет в самый лучший наряд: точная копия рождественского костюма Санта-Клауса в комплекте со шляпой. Мы могли быть практически как братья, мы очень похожи, хотя я не хочу хвастаться, я действительно считаю, что я немного лучше выгляжу и явно не такой толстый, как он. В дополнение к моему костюму у меня даже есть большой мешок с собой. Однако, в отличие от его мешка, этот не наполнен подарками. Ну, он не наполнен подарками для них, он наполнен подарками для меня, украденными из-под их огромной рождественской елки. И их серебряного шкафчикa. Я опустошил и его, а содержимое отправил в сумку, готовую к продаже в местных банкоматах. Итак, с учетом этого, если дети или родители спустятся вниз...
- Кто вы такой?
- Да я же Санта-Клаус! - и они будут так ошарашены и поражены, что даже не заметят, как я ударю их по голове чем-нибудь тяжелым.
Оглушить их быстро и свалить. Может быть – если это будет хозяйка дома – сначала украсть быстрый поцелуй? Может быть, кое-что побольше? Хотя, посмотрев на фотографии, я не настолько отчаялся, хотя прошло уже очень много времени с тех пор, как у меня в последний раз был половой акт. Во всяком случае, с женщиной.
Сверху донесся глухой стук. Хозяин и хозяйка упали с кровати, или сам большой человек наконец-то здесь? Как раз вовремя. Уже два часа ночи! Дети скоро встанут, слишком возбужденные, чтобы спать дальше. Я остановился, внимательно прислушиваясь к дальнейшим подсказкам относительно того, кто это двигался.
Я положил газету, которую листал в ожидании, на пол. В любом случае, читая это, я впадал в депрессию. Существует множество историй о бездомных. Вонючие ублюдки хлынули в пригородные кварталы хороших людей, которые, откровенно говоря, не хотят видеть бездомных за своими окнами. Кражи со взломом тоже нередки, если верить газете, но в это время года это не должно быть неожиданностью. Есть даже страшная история на первой полосе, предназначенная для продажи газет, нагоняя страх на тех, кто попался на заголовок. Как я уже сказал, все это действительно очень удручает.
Там никогда не бывает ничего хорошего, если не считать третьей страницы и девушки с большими сиськами. Кстати, я все еще надеюсь, что Господь закончил свою работу. Боюсь, что к утру он не сможет открыть именно эту страницу...
БАМ!
Это определенно послышалось с крыши.
Он здесь.
Сам большой человек.
Жужжание возбуждения забурлило в моем животе. Я слышал столько историй о нем, об этом человеке, но он никогда меня не навещал. Много лет назад, я имею в виду годы, я однажды оставил ему письмо, и оно было проигнорировано. Честно говоря, я думал, что проведу всю свою жизнь, так и не увидев его, так что... да, сейчас я определенно взволнован.
Спокойствие, только спокойствие! Не впутывайся во все это «ху-ха-ха!»
Ты здесь не для того, чтобы пожать ему руку. Ты здесь, чтобы заставить людей возненавидеть его, и ты здесь, чтобы преподать маленькой девочке наверху урок о том, как она просит людей о вещах.
Я снова взглянул на письмо, которое она оставила для Санты. Оно валялось на полу рядом со стаканом молока, который я выпил, и печеньем, которое я съел. Даже просто глядя на него, я чувствую укол раздражения. Я имею в виду, что письмо начиналось очень хорошо с «Дорогой Санта…», но превратилось в дерьмо, когда следующая строка была: «Я хочу щенка на Рождество». Не «я хотела бы» и не «пожалуйста, можно мне...» Она хочет. Никаких манер, никакого уважения, только ожидание. И что на самом деле выводит меня из себя? Ее семья богата, а это значит, что она, скорее всего, получит то, что хочет. Избалованное отродье. К утру она усвоит урок; те, кто говорит «я хочу», ничего не получают. И – в качестве дополнительного бонуса – появится куча негативной прессы о Санте и о том, какой он ублюдок, и, может быть – только может быть – я смогу приблизить конец Рождества и вернуться к тому, что должно быть в этот день!
Мой гребаный день рождения!
Единственный.
БАМП-БАМП.
Это определенно он. Наконец-то. О'кей. Мне нужно поторопиться. Я сунул руку в карман и вытащил несколько спичек, уронив при этом бумагу. К черту. Проклятая штука развалилась на части, ударившись о пол. Я наклонился и поднял центральную секцию, самую большую, чтобы легче было зажечь. Не теряя времени, я бросил ее в камин, прежде чем зажечь край сначала спичкой, а затем второй спичкой на другом конце листа. Пламя охватило его сразу же, и вскоре он был полностью охвачен пламенем. Удовлетворенный, я включил газ, когда еще одна серия ударов резонировала с крыши. Давай, давай, давай… Гори, ублюдок.
Ш-ш-ш!
Газ зажегся, и весь камин ожил и запылал ревущим пламенем, которое не сожжет Санту, но... Оно сожжет подарки, которые он бросит в трубу. До свидания, до свидания, Рождество, и пошел ты и избалованные сопляки наверху.
Давай, ты, большая жирная пизда, бросай их подарки в дымоход. Брось их нового щенка в ожидающее пламя... Я представляю себе завтрашние утренние газеты (или они будут напечатаны в день подарков?) и шумиху, запрещающую Санте разносить подарки. Этот придурок потеряет бизнес, и люди начнут вспоминать обо мне вместо него. RSPCA[1], возможно, не будет недовольна, что он вышел из бизнеса! Они могут потребовать тюремного заключения; жестокое обращение с животными. Мертвая, обожженная собака, как главная улика против него, будет храниться в прозрачном мешке, чтобы все видели внутри. Пошел ты, Санта-Клаус.
Я начал было смеяться, но тут же перестал.
Где же он?
Я слышал, как он топает там, на крыше. Я знаю, что он здесь. Давай, толстяк, у меня не вся ночь впереди. Они скоро проснутся, и к тому времени, когда они проснутся, я хочу быть далеко отсюда. Давай, давай, давай...
Еще больше топота там, наверху. Куча ног. Должно быть, оленю не терпится снова отправиться в путь. Они, вероятно, устали и хотят вернуться на Северный полюс, протащившись по всему миру. Еще один случай жестокого обращения с животными, и все же... До сих пор дети любили Санту.
Я не жесток по отношению к животным, и все же они редко обсуждают меня, даже в мой день рождения.
Маленькие сучки.
Я замер. Могу поклясться, что услышал шаги позади себя. На какое-то ужасное мгновение мне показалось, что дети спустились посмотреть, в чем дело. Нет. Это будут не они. Это не могли быть они. Я подошел к подножию лестницы и прислушался. Это плач, который я слышу? Есть ли там кто-нибудь, кто знает мой план? Знают ли они, что я собираюсь убить их щенка, прежде чем они даже примут доставку твари? Или хозяин эякулировал слишком рано, и плач – это не более чем разочарованная хозяйка? Или – о, Боже – этот грязный ублюдок пошел на маленький рождественский анал?
- Держись, милая, я войду сухой!
Я улыбнулся. Молодец.
Что-то в саду, замеченное краем глаза, привлекло мое внимание, и я обнаружил, что меня тянет к окну. Что это было? Олень? Они в саду? Эльф? Какого хрена эльф там делает? Я прищурился, пытаясь проникнуть в темноту. Ничего не видно. Никого. Ничего.
- Вижу цель! Давай-давай-давай! - раздался голос из сада.
Внезапно входная дверь распахнулась, и в комнату ворвались вооруженные люди, все с пистолетами, нацеленными на меня, старика.
- Какого хрена тут происходит?! - крикнул я.
- ЛЕЧЬ НА ПОЛ!
Я сделал, как они приказали. Нет причин не делать этого с таким количеством стволов, направленных на меня. Другие офицеры побежали вверх по лестнице, и оттуда послышались новые голоса.
- Мы здесь! Развяжите нас! - я узнал голос хозяинa и крик хозяйки.
Наверху вышибли еще одну дверь. Я рад, что это не мой дом, все эти двери придется починить.
- Не двигайся, мать твою! - кричал кто-то, стоя надо мной.
Я не двигался с места. Мои глаза остановились на первых страницах газеты – тех, что не были сожжены.
Сбежавший психически больной был замечен одетым, как Санта.
- Ты меня слышишь? Не двигайся, мать твою! - снова прошипел человек в маске.
- Я и не собираюсь, - ответил я, - пока не приедет Санта-Клаус.
Марли был мертв. В этом не было никаких сомнений. Я бы с удовольствием рассказал вам, что с ним случилось, но боюсь, что это может испортить продолжение, которое объясняет в деталях каждое событие. Я знаю из реакции в Facebook, которую я получил, когда опубликовал спойлер к «Ходячим мертвецам», люди не любят спойлеры. Так что... я не могу рассказать вам, что с ним случилось. Но держите ухо востро – когда-нибудь я смогу.
Я думаю, это может быть то, что люди называют скалолазанием? Но только не для Марли.
Он мертв.
Есть что-то очень волшебное в этой земле, когда она покрыта свежим снегом. Есть ощущение тайны в том, что лежит под холодным, мокрым белым одеялом и чистотой, нечасто видимой в эти дни и века. Мусор, собачье дерьмо и прочие нечистоты погребены под чистой белизной, как будто Бог дал Ланде свежий холст для рисования и – с миром как он есть – разруху. Это действительно очень красиво. Если, конечно, тебе не надо идти на работу.
Если вам нужно идти на работу или даже просто выйти из дома по какой-то другой причине, это может быть настоящей занозой в заднице. Свежая белая простыня вскоре становится не более чем ледяной смертельной ловушкой, где можно поскользнуться и упасть головой вперед. Вот почему в любом доме объявление о сильном снегопаде встречают как с ужасом со стороны взрослых, которые знают, что им нужно продолжать свою повседневную деятельность, так и с волнением со стороны детей.
Дети возбуждаются по нескольким причинам. Они с нетерпением ждут катания на санках по крутым холмам, они с нетерпением ждут снежных боев, строительства иглу, создания снежных ангелов и, конечно же, того, кто из всех друзей сможет построить самого впечатляющего снеговика. Они также надеются, что их школа закроется на день, вынуждая провести импровизированный выходной, играя в снегу.
Восьмилетний Натан только надеялся, что прогноз погоды был точным и что сегодня ночью пойдет сильный снег, как и предсказывали репортеры. Он лег спать в восемь. В десять часов он проснулся и выглянул в окно, разочарованный отсутствием снега. Воздух был очень холодным, но снега не было. Даже намека на снежинки, падающие с вечернего неба. В одиннадцать часов было то же самое. И в двенадцать тоже. К половине первого веки Натана стали слишком тяжелыми, чтобы держать их открытыми, и он заснул с тяжелым чувством разочарования в ясном ночном небе. Завтра будет точно так же, как и сегодня: пронизывающе холодный день, грозящий в любой момент ледяным дождем. По крайней мере, он так думал.
Наступило утро, а вместе с ним и снег. Тяжелое одеяло – бомба, которая покрыла все в зоне видимости. Небеса стерли полотно Земли и дали людям свежий лист для работы. Добавьте свои собственные узоры шагами, снежными ангелами, постройте свои собственные памятники или – как это делают некоторые люди – ворчите без остановки, выходите на улицу с лопатой и начинайте чистить тротуар, восстанавливая его в том виде, в каком он был до снегопада. Как уже упоминалось ранее, не все являются поклонниками снега. И как уже упоминалось, Натан им был.
Натан закричал от радости, подпрыгивая на месте. Выглянув из окна спальни в сад, он не увидел ничего, кроме густого снега.
- Такой свежий и белый, так и просится, чтобы с ним поиграли... - он замолчал.
Он заметил что-то в глубине сада, перед забором. Снеговик. Он тут же вспомнил свой вчерашний разговор с отцом.
- Мы можем устроить соревнование! Я слеплю снеговика, и ты тоже можешь его слепить. И потом твоя мама решит, какой лучше! Как это тебе?
Это было предложение, сделанное его отцом после того, как Натан выпалил, что хочет поиграть в снежки, если пойдет снег. Его мать не любила играть в снежки. Она боялась, что в самодельном снаряжении окажется кусок льда или что-нибудь похуже, и один из них попадет ему в глаз. Это случилось с ней в детстве, и это было чертовски больно. Отец Натана знал о ее беспокойстве. Это было трудно забыть. В конце концов, много лет назад именно он подбил ей глаз грязным снежком.
- Звучит забавно! - мать Натана поддержала предложение отца.
Даже несмотря на то, что она преодолела свою боль от всех тех игр много лет назад, она все еще предпочла бы, чтобы Натан сделал что-то творческое со снегом, а не жестокое. Строй, а не разрушай.
Натан посмотрел на снеговика. Если это была попытка его отца, то можно было сказать, что она была удачной, хотя и не совсем законченной. Форма была в полном порядке, но последние штрихи еще не были нанесены. Из середины лица снеговика не торчала морковка – импровизированный нос – и не было камней, образующих глаза или рот. Он даже не накинул шарф на ее толстую шею. Но это не означало, что попытка провалилась, и Натан сразу же понял, что ему нужно сделать свою работу, если он хочет победить.
Если ты этого не сделаешь...
Когда он снова выглянул в окно, отца там не было. Он также не заметил никаких следов на снегу, ведущих к снеговику. Это, должно быть, означало, что он начал строить его ночью; может быть, он не мог уснуть? Возможно, за ночь снег снова замел его следы, а сегодня утром ему все еще нужно было выйти на улицу.
Натан улыбнулся, когда ему в голову пришла одна мысль. Если его отец еще не выходил, значит, он не видел своего снеговика сегодня утром. Если Натан поспешит, он сможет выбежать и сбить его. Когда его отец увидит, что снеговик разрушен, Натан сможет просто сказать, что это, должно быть, произошло ночью. Может быть, кто-то вошел в сад и ударил его ногой? На улице жило несколько парней постарше, и – не так давно – они однажды пробрались в сад в пьяном угаре и переставили их садовых гномов. Вполне вероятно, что они могут прокрасться внутрь и сломать снеговика только потому, что им это покажется смешным. Им тоже бывает скучно.
Натан кивнул сам себе. Это был умный план: проникнуть туда, сорвать участие отца в конкурсе, а затем начать строить своего собственного «победившего» снеговика. Надеясь, что к тому времени, когда его отец выйдет, будет уже слишком поздно, и Натан будет признан победителем. Не то чтобы там был приз, чтобы выиграть.
- Это ради славы и признания, что ты лучший строитель снеговиков! - объяснил отец, когда Натан, как и любой ребенок, спросил, что он получит, если выиграет конкурс. - Но если ты не победишь, это сделаю я... - и вот был брошен вызов, и Натан не мог отступить.
Он должен был доказать, что он чемпион по строению снеговиков.
Без дальнейших церемоний Натан обежал спальню, натягивая одежду, чтобы защититься от горечи зимнего дня снаружи. Толстые носки, джинсы, футболка, джемпер, пальто, перчатки, шарф, шапка и резиновые сапоги. Он готов.
Он выскользнул из спальни и спустился по лестнице только потому, что не хотел, чтобы отец узнал, что он идет в сад, чтобы уничтожить его снеговика и начать строить своего собственного. Чем меньше будет времени у отца на восстановление, тем больше шансов у Натана победить!
Вниз по коридору, на кухню. И... заперта ли задняя дверь? Тогда стало бы ясно, что отец строит по ночам! Должно быть, он использовал наружный свет, чтобы видеть, что делает, подумал Натан. Он пожал плечами – это не имело значения. Что действительно имело значение, так это добраться туда и сломать его…
И свалить всю вину на соседей.
Со счастливой улыбкой он повернул ключ в замке и вышел в свежий утренний туман. Его решимость была сосредоточена на том, чтобы сбить снеговика, и на долю секунды он остановился. Что, если он просто закончит снеговика своего отца и сделает его своим собственным? Это будет считаться? В правилах об этом ничего не было сказано. Натан рассмеялся про себя при этой мысли, вернее, при мысли о лице отца, когда он поймет, что натворил Натан.
Как только он практически принял решение пойти дальше и сделать это, он изменил свое решение. В конце концов, это только вызовет споры, и ради того, чтобы просто построить своего собственного снеговика, это того не стоило. Так вот оно что. Он уже принял решение. Это был бы короткий, резкий удар по мозгу снеговика, который, будем надеяться, свалит его в большую кучу на земле. И, что еще лучше, он мог бы использовать кучу снега, чтобы создать своего собственного снеговика в нескольких футах от него, там, где была куча. Конечно, это было бы легче, чем собирать свой собственный строительный материал, перекатывая его с другого конца сада туда, куда он хотел.
Он улыбнулся, готовясь к приятному моменту: сбить снеговика с ног. Он сделал несколько шагов к задней части сада, а затем начал набирать темп, пока не развил скорость, которая позволила ему покрыть необходимое расстояние за считанные секунды, а затем он подпрыгнул с вытянутой ногой; идеальный удар каратэ был направлен прямо на Мистера Снеговика.
Его нога с глухим стуком упала на землю перед неподвижно стоящим снеговиком. Не то, чего он ожидал, это уж точно. Он должен был пройти прямо сквозь него, и все же он казался твердым. Он посмотрел на снеговика, проверяя, не оставил ли тот хотя бы вмятину, и закричал.
Это был Марли. Старый бездомный, который время от времени бродил по окрестностям в поисках убежища. Он съежился там, его лицо застыло в том, что выглядело как дрожь. Его глаза смотрели вниз на покрытую снегом землю с выражением печали в них. Старик искал теплое место для ночлега, но за ночь замерз.
Натан снова закричал, когда его отец выбежал из дома, чтобы посмотреть, что происходит. Он прошел мимо сына, чтобы проверить старика. Марли был мертв. В этом не было никаких сомнений.
Ни для кого не секрет, что иногда я бываю немного сварлив. Но, сейчас я просто хочу сделать заметку и сказать, что мне действительно нравится Рождество. Конечно, это не так волшебно, как раньше – без сомнения, не помогает тот факт, что я не был приглашен в дом моих родителей, чтобы отпраздновать отречение от моего отца, но мне нравится проводить время с моей женой и видеть ее семью. Даже если там есть дети! (бр-р-р).
Во всяком случае, удивительно, что я терпимо отношусь к Рождеству, после того что моя дорогая мама сделала со мной в школе! Это была начальная школа, и мне было около десяти лет. Нам велели прийти в маскарадном костюме, и мама, будучи уверенной в своей бесконечной мудрости, решила, что может сшить мне костюм. Ну, к счастью, мобильных телефонов тогда еще не существовало, и не все носили с собой фотоаппарат, так что, к моему большому облегчению, нет никаких фотографий меня, одетого в то, в чем она отправила меня в школу. И в каком же костюме я тогда пошел в школу?
Чертова рождественская елка.
Да. Моя мама достала какой-то пушистый войлочный материал и прорезала в нем три дырочки. В одно отверстие я просунул голову, а в другое – руки. Но она еще не закончила, о нет. Ни одна рождественская елка не обходится без украшений, поэтому меня тогда завернули в мишуру, прикрепив ее ко мне булавками. И побрякушки. И, наконец, шоколадные монеты, которые привели к тому, что другие дети гонялись за мной по игровой площадке, пытаясь забрать их. Разве люди дергают меня за одежду? Я просто хочу отметить прямо здесь и сейчас, что это единственный раз, когда люди активно пытались сорвать с меня одежду... (вставьте сюда жалость). Но на этом мой стыд не закончился.
В моей школе каждое утро проводились собрания, где мы читали молитву Господню и пели гимны. Было Рождество, и мы пели рождественские гимны. Уже видите, куда я веду? Да, меня одели как рождественскую елку и заставили стоять перед всей школой на гребаном стуле, не меньше, пока они пели мне: «О, рождественская елка, о, рождественская елка».
Забавно – я не могу вспомнить, сколько мне было лет. Однако я помню, что хотел умереть на месте, чтобы земля разверзлась и поглотила меня в своем магматическом чреве. К сожалению, земля не разверзлась, я не был поглощен, я не упал замертво, и я был вынужден терпеть эту ублюдочную песню. Теперь, когда я слышу эту песню в Рождество, меня бросает в холодный пот, и мое сердцебиение растет экспоненциально.
Кроме рождественской елки, праздничный сезон обычно приносит мне много радости, потому что в глубине души я большой ребенок и люблю получать подарки. «Лучше давать, чем получать» - это чушь собачья, я люблю только получать… подарки. Вытащи свой грязный мозг из сточной канавы. Кроме того, это единственное время года, когда я могу вкусно поесть, так как мама обычно прилагает особые усилия к рождественскому ужину. Вероятно, потому, что мой отец был суетливым ублюдком (я говорю «был», но он, вероятно, таким и остался), и если он не получал вкусный ужин, он мог дуться часами. Часами. На самом деле до такой степени, что мне даже немного жаль маму, когда он дуется из-за чего-то вроде «еда была недостаточно хороша». Во всяком случае, обычно. Однажды мой отец имел полное право злиться, и – удивительно – это был единственный раз, когда он не был зол!
Мама совершила смертный грех – пережарила картошку, так что вместо хрустящей жареной картошки, лучшей части ужина, мы получили картофельное пюре! Мне очень жаль – и я знаю, что люди голодают – но никакой рождественский обед никогда не должен подаваться с пюре вместо жаркого. Я знаю, что некоторые люди наслаждаются и тем и другим на своей тарелке, но это их выбор. В идеальном мире я бы сказал «отвали» картофельному месиву и просто потребовал бы еще жареного мяса, потому что нет ничего вкуснее. И – зная, как я к ним отношусь – представьте себе мое разочарование, когда я столкнулся с говядиной (я ненавижу говядину) и пюре на рождественском ужине...
Я был чертовски несчастлив.
- Откуда ты это взял? - cпросила Лиззи, заглядывая в металлическую коробку, которую ее брат-близнец держал открытой для нее.
Она посмотрела на своего брата Джеймса с озабоченным выражением в глазах. Она знала, откуда взялась шкатулка, и не нужно было быть гением, чтобы догадаться об этом.
- В папином кабинете, - ответил Джеймс с искоркой в глазах.
- Я знаю, но почему?
Джеймсу и Лиззи было по девять лет. Лиззи была старше на несколько минут и обычно была лидером в их проделках. Ужасные близнецы, как их называли соседи, которых они слишком часто терроризировали своими выходками. Однако это не значит, что Джеймс не вносил свой вклад в то, чем они занимались. Сестра предлагала, и он соглашался. Затем, позже, у него появлялись свои собственные идеи, которые обычно частично основывались на ее собственном предложении... Просто дополненные. Однако то, что он сделал сейчас, было его собственной идеей. Это не было что-то, что Лиззи раньше делала или предлагала сделать; это была на сто процентов оригинальная идея, и, когда она стояла там, улыбаясь, она не могла не испытывать гордость. Гордость с намеком на беспокойство.
- Ты должен положить это обратно, пока он не увидел, - сказала она, хотя втайне хотела, чтобы он этого не делал.
- Мы можем ей воспользоваться.
- Папа рассердится! - сказала она.
Лиззи всегда была за веселье и игры, даже если эти веселье и игры вызывали неодобрение у людей, которые это наблюдали. Но она не могла избавиться от ощущения, что это переходит все границы, и все потому, что их отец познакомил их с Крампусом...
- Если вы двое не будете вести себя прилично, вы не только ничего не получите на Рождество, но за вами еще придет Крампус!
Дети посмотрели на отца с растерянным выражением на лицах. Они никогда не слышали о нем, и поэтому имя не произвело желаемого эффекта.
Как и угроза отсутствия подарков.
Близнецы знали, что отец не оставит их без подарков, даже если это сделает Санта. Они знали, что есть разница между подарками «мамы и папы» и подарками «Санты», потому что в рождественское утро их чулки будут висеть в ногах их кроватей, наполненные различными подарками и по какой-то причине апельсинами. Тем временем внизу, они знали, под елкой будут еще подарки. Подарки от Санты и – судя по этикеткам на упаковке – от мамы и папы. Они решили – и оба согласились – что подарки под елкой лучше, так что если они не получат те, что обычно лежат в ногах кровати, то это не будет большой потерей. Но их отец еще не закончил... Было еще кое-что, что он должен был сказать.
- Вы знаете, кто такой Крампус? - спросил он.
- Нет.
- О... Что ж... Тогда вам явно не о чем беспокоиться, - когда он заговорил, на его лице играла улыбка. Улыбка, которая дразнила их. - Я знаю кое-что, чего не знаете вы.
Он знал, что они не смогут пропустить это. Он знал, что они захотят узнать больше; это было в их любопытной натуре.
- Кто такой Крампус? - первой спросила Лиззи.
Отец самодовольно улыбнулся.
Забавно, что все знают о Санта-Клаусе, или как вы его там называете, но большинство не знает о Крампусе. Детей учат, что если они плохо себя ведут, то они ничего не получат на Рождество или – в некоторых случаях – ничего, кроме куска угля. Может быть, большинство родителей думают, что это достаточно страшно для их драгоценных детей? Не для отца близнецов, но главным образом потому, что он знал, что этого будет недостаточно, чтобы заставить его детей вести себя хорошо, с чем его жена согласилась. Это требовало самых крайних мер. Таких мер, как...
- Крампус, - пояснил он с величественным жестом, - посещает плохих детей, к которым не приходит Санта-Клаус... - дети стояли и слушали, как отец объясняет им, что за зверь этот Крампус. - Темноволосый монстр почти семи футов[2] ростом. Раздвоенные копыта вместо ног и козлиные рога на лбу, и ярко-желтые глаза, которые пронзают душу. Острые, как иглы, зубы, готовые вонзиться в плоть, и длинный, змееподобный язык, высунувшийся изо рта и истекающий слюной, – продолжил он. - Он несет цепи с колокольчиками, свисающими с них, так что вы сможете услышать его приближение и приготовиться к наказанию, которое вас ждет; звон тяжелых цепей и звон колокольчиков. Он идет за вами. Он уже идет.
Дети не проронили ни слова, пока отец рассказывал им о Крампусе. Они просто стояли с ошеломленными выражениями на своих юных лицах; оба явно были обеспокоены, но ни один из них не хотел показывать это другому или даже своему отцу.
Джеймс заговорил первым. Он с трудом сглотнул и спросил:
- Он нас съест?
- Необязательно, - объяснил отец.
- И что же он тогда сделает?
- Он носит с собой березовые ветки. Они предназначены для того, чтобы пороть детей. Жесткие удары по спине и ногам, которые вызывают небольшие порезы. Это и есть наказание, и все его получают, но, - отец с удовольствием продолжил рассказ, - на спине... ты знаешь, что он несет?
- Нет.
- Мешок.
- Как Санта-Клаус?
- Мешок Крампуса пуст.
- Тогда для чего он нужен?
- Чтобы унести с собой по-настоящему непослушных детей. Одних он уносит в ад, других – к ближайшему озеру, чтобы утопить, а некоторых, конечно, съедает. Конечно, я не могу сказать, что он сделал бы с тобой, но, честно говоря, то, что ты сейчас делаешь, я думаю, он счел бы это действительно неприличным... Ты определенно окажешься в его мешке.
Лиззи и Джеймс уже несколько дней шумно бегали и кричали друг на друга. Их мама и папа неоднократно говорили им, чтобы они вели себя потише; спокойные просьбы, которые часто заканчивались криками между обеими сторонами. В сущности, они не были плохими детьми, с этим любой согласился бы – они просто знали, как нажимать на кнопки своих родителей. История с Крампусом была рассказана в канун Рождества, после того как их взволнованные родители изо всех сил старались уложить детей спать. Последнее средство, чтобы дать их маме и папе, наконец-то, немного столь необходимого мира и покоя перед гиперактивностью рождественского дня и, без сомнения, возбужденными криками и воплями детей.
Укладывая их спать в последний раз (подумал он), их отец встал в дверях и сказал:
- Если вы сейчас сразу уснете, вам может повезти, и к вам придет Санта вместо Крампуса, но в любой момент все может пойти по-другому, больше склоняясь в сторону Крампуса.
Близнецы легли в постель, и оба молчали, пока отец не пожелал им спокойной ночи – в четвертый раз за этот вечер – и не исчез из комнаты, закрыв за собой дверь. Комнату освещал маленький ночник, воткнутый в стену. Оба ребенка, не мигая, смотрели в потолок. Их творческие умы рисовали собственное видение Крампуса, этого зверя, который может прийти и забрать их. В этот момент Джеймс поднялся с кровати и подкрался к двери спальни.
- Куда это ты собрался?
- Я вернусь через минуту... - он прислушался у двери и, убедившись, что отца там больше нет, открыл ее и вышел в коридор.
Лиззи не шевельнулась. Она лежала в постели, натянув одеяло до подбородка, и не сводила глаз с двери, пока Джеймс не вернулся с металлической коробкой, прижатой к груди. Он с ухмылкой отнес его к ее кровати и показал ей.
- Откуда ты это взял?
- В папином кабинете.
- Я знаю, но почему?
- Крампус!
- Да ладно тебе, неужели ты действительно в это веришь? - oна замолчала на мгновение, продолжив только тогда, когда стало ясно, что Джеймс не собирается отвечать ей. - Он просто пытался запугать нас, чтобы мы замолчали.
- Я знаю, - соврал Джеймс, - но это не помешает. Это удержит Крампуса на расстоянии... Ты знаешь... Как распятие отпугивает вампиров!
- Они тоже ненастоящие, - сказала Лиззи.
Она не знала, почему пыталась убедить Джеймса, что Крампус (и даже вампиры) были ненастоящими, но когда она остановилась, чтобы действительно подумать об этом, она поняла, что пыталась убедить себя. А шкатулка? Она знала, что отец рассердится. Это была его шкатулка, а не их.
- Тогда я сам сделаю это, если ты считаешь, что нам это не нужно... - сказал Джеймс, беря коробку и направляясь к кровати.
- Я просто думаю, что мы должны положить ее обратно. Папа рассердится.
- Нет, если это обеспечит нам безопасность.
Лиззи не могла с этим поспорить. Конечно, ее отец время от времени кричал на них, как и их мама, но это не означало, что он хотел бы, чтобы кто-то пришел и утащил их в ад, или сжег, или даже съел. Ни один родитель не захочет этого для своих детей.
Джеймс продолжил излагать свой план:
- Мы должны бодрствовать по очереди. Так мы сможем быть уверены, что он не прокрадется сюда, пока мы оба спим, - зная, что его сестра не хотела иметь ничего общего с металлической шкатулкой, он объяснил: - Ты можешь разбудить меня, если что-нибудь услышишь, и тогда мы сможем удивить его.
- Ну…
- Ты хочешь, чтобы тебя съели? Потому что так и будет!
- Крампус ненастоящий?
Это должно было быть утверждение, но Лиззи определенно говорила так, как будто задавала вопрос.
- Тогда это не имеет значения, не так ли? Утром ты можешь забежать в мамину и папину спальню, а я положу коробку обратно, и папа никогда не узнает, что она у меня была! - cказал Джеймс. Лиззи ничего не ответила.
Она лежала в своей постели, обдумывая то, что он сказал, и, честно говоря, это имело смысл. С одной стороны, если Крампус был настоящим, они могли не дать себя съесть, а с другой стороны, если он был ненастоящим, то коробку можно будет поставить на место в другой комнате. С этой точки зрения, это действительно была беспроигрышная ситуация. В конце концов, их отец не хотел бы, чтобы их съели, утопили или даже отправили в ад. Может быть, ударили палкой или двумя, но точно не убили.
- Ну ладно... Я буду наблюдать, но если он войдет... Я позову тебя.
- Прекрасно, - Джеймс помолчал. - Ты хочешь сначала поспать или подежурить?
- Я буду дежурить первой, - сказала Лиззи.
Она не все сказала Джеймсу, но решила, что сейчас имеет больше смысла оставаться начеку, учитывая, что она еще не утомилась после волнений перед рождественским днем и нервозности насчет Крампуса. Джеймс тоже выглядел бодрым – он боролся со сном – скорее всего, по тем же причинам и из-за металлического ящика. К тому времени, когда настанет его очередь встать, она, как он надеялся, устанет и быстро заснет.
- Тогда ладно, - согласился Джеймс, ложась на кровать и прижимая к себе металлическую шкатулку.
Несмотря на охватившее его возбуждение, он закрыл глаза и изо всех сил постарался заснуть.
Хотя Лиззи не чувствовала усталости, она села и повернулась спиной к стене. У нее было предчувствие, что эта ночь будет особенно долгой. Пока ее брат ворочался на другой стороне комнаты, ее мысли начали возвращаться к Санте и Крампусу. А если конкретно, то она размышляла, в какое время они обычно прибывают и похожи ли они на типичных курьеров тем, что могут прийти в любое время, когда им заблагорассудится?
Надеюсь, не в мое дежурство, - подумала она.
Джеймс сидел на краю кровати, уставившись в потолок. Холодная металлическая коробка была крепко прижата к его груди, а сердце билось сильно и быстро; ужасное чувство, будто любой момент оно может прорваться сквозь грудную клетку.
Он точно слышал шум. Он не мог себе этого представить. Казалось, где-то наверху раздался какой-то шум. Неужели это Санта-Клаус приземлился на крыше? Или это был Крампус? Он знал, что Санта-Клаус проникает в дом, спускаясь по трубе, но понятия не имел, проникает Крампус в помещение тем же способом или нет. Он заходит тем же путем, или у него свой способ попасть внутрь?
Джеймс взглянул на сестру. Она спала; ее глаза были плотно закрыты, а левый, казалось, дергался от того, что она видела во сне. Ему хотелось шепнуть ей что-нибудь на ухо в надежде разбудить ее, чтобы она составила ему компанию, но он не осмелился. Если это был Санта, он мог запаниковать и убежать, чтобы его никто не заметил. Если это был Крампус... Джеймс не хотел привлекать к себе внимания. Но тогда ему не нужна была сестра. У него была коробка. Он был в безопасности от того, что вызвало этот шум.
Пожалуйста, пусть это будет Санта, - подумал он.
Но что, если это Санта? Он не войдет в комнату, если Джеймс не спит. Это ему обычно говорили мама и папа, чтобы он изо всех сил пытался заснуть.
- Санта не войдет в твою комнату, пока ты не спишь, так что продолжай пытаться заснуть! Просто закрой глаза... - более или менее точная фраза, которую сказали ему в прошлом году.
Джеймс быстро лег и зарылся под одеяло. Снаружи больше не доносилось никаких звуков. На крыше никого не было. Никто не двигался. Мелькнула паническая мысль, что это был Санта, и инстинктивно он понял, что Джеймс проснулся, поэтому просто повернулся и пошел к следующему дому. Нет. Он ведь этого не сделает, правда? И если да, оставляет ли он визитную карточку, как другие водители-курьеры?
К сожалению, вас не было дома! Мы оставили ваш сверток в сарае.
Или он вернется в другой день?
Неужели Джеймс испортил Рождество, пытаясь не спать, чтобы поймать Крампуса? Он закрыл глаза. Может быть, если он притворится спящим, все будет хорошо? Санта вернется, оставит подарки, и у них будет счастливое Рождество, в конце концов. Его глаза были закрыты, но Джеймс не мог убедить себя. Внезапно – в панике – он открыл глаза. Что, если это Крампус, и он ждет, когда тот начнет засыпать?
Он открыл глаза и посмотрел на металлическую коробку. Открыв ее дрожащей рукой, он достал отцовский пистолет – серебряный полуавтоматический пистолет. Джеймс не знал, что это была за марка, и ему было все равно. Он просто думал, что он выглядит круто, и хотел поиграть с ним с тех пор, как впервые увидел его в кабинете своего отца в начале этого года. Он поднял пистолет и отставил металлическую коробку в сторону. Мощное чувство силы нахлынуло на него при мысли о том, чтобы нажать на курок.
Сев, он уставился на дверь. И стал ждать. Там определенно кто-то – или что-то – крался. Он взглянул на часы, стоявшие на маленьком столике у кровати; только что пробило полночь. Это то время, когда Санта и Крампус обычно навещают детей? Еще один глухой удар из коридора. Ладно, даже если он не был уверен раньше, там определенно кто-то был.
Джеймс тихо поднялся с кровати. Он посмотрел на сестру. Она все еще крепко спала. Не было никакого смысла будить ее. Она только запаникует, что, в свою очередь, приведет к тому, что будет еще больше шума и пропадет элемент неожиданности, который был совершенно необходим, если это Крампус там слонялся. Он отвернулся от сестры и снова уставился на дверь спальни. Стараясь успокоить свои нервы, он направил пистолет на дверь.
В его голове план был прост: он будет ждать с пистолетом, нацеленным высоко, и как только дверь откроется и он сможет хорошенько рассмотреть того, кто там будет, он сможет решить, нужно ли нажимать на курок или нет.
Шаги! Там определенно слышно шаги! И более того, они направляются к двери спальни.
Пистолет заметно дрожал в руке Джеймса, а на лбу выступили капельки пота. Когда шаги приблизились, он задрожал еще сильнее, и его сердце тревожно забилось.
Ближе, еще ближе.
Рука на ручке. Она начала вращаться.
Джеймс, окаменев, закрыл глаза и закричал. Он нажал на чувствительный спусковой крючок пистолета.
ЩЕЛЧОК.
Что?
Джеймс открыл глаза.
Паника. Патронов нет!
Дверь открылась, и Джеймс закричал, разбудив сестру. Она тоже закричала, когда поняла, что происходит. Перед ними стоял человек нездорового вида: худой, как палка, черные тяжелые мешки под глазами, щетина, длинные сальные волосы. Мужчина широко улыбнулся, обнажив тяжелые грязные зубы. Желтые. Его одежда – дешевый костюм Санта-Клауса, испачканный грязью и копотью. В затянутых в перчатки руках он сжимал веревку.
- Привет, привет, привет, детки! - проскрежетал мужской голос.
Они оба закричали.
- Вы с нетерпением ждете Рождество? У вас что, веселое, как у Падуба, Рождество?! - засмеялся он, радостно потирая руки.
Джеймс нажимал на курок снова, и снова, и снова.
Щелк, щелк, гребаный щелк.
Мужчина снова рассмеялся и шагнул вперед, выхватив пистолет из потной руки мальчика.
- Я возьму это! Большое спасибо!
- А-А-А-А-А! - закричали оба ребенка.
Незнакомец улыбнулся:
- Ужасно жаль, что мама и папа не могут прийти на помощь. Они оба сейчас связаны! - oн поднял веревку вверх. - Как и вы!
- Чего ты хочешь?! Оставь нас в покое! - закричала Лиззи.
- Я так и сделаю. Если все пойдет по плану, к утру вы будете свободны! - oн посмотрел на пистолет в своих руках. - Скажите мне, мои маленькие друзья... На самом деле... Как вас зовут? - oни ничего не сказали, и это молчание расстроило мужчину. - Как ваши имена?
По-прежнему ничего.
Фальшивый Санта вздохнул.
- Мама и папа научили не разговаривать с незнакомцами? Ну... меня зовут Иисус. Вот. Теперь мы знакомы. Итак, как вас зовут? - и все же они оба хранили молчание. - Черт с ним. Я буду звать вас Молли и... Джастин, - oн остановился на мгновение, чтобы восстановить нить разговора. - Так, Молли и Джастин, вы можете мне сказать, где папа держит пули?
Они по-прежнему ничего не сказали.
- Чего ты хочешь? - cнова спросила Лиззи.
- Это же очевидно, не так ли? Я хочу убить Санту!
- Ты сядешь в тюрьму! - pадостно воскликнул Джеймс.
- Думаешь, меня это волнует? - мужчина объяснил свою ненависть к Санта-Клаусу. - Ты знаешь, сколько людей каждый год пишут ему, прося подарков на Рождество, когда это не их день рождения? Ну, завтра у меня день рождения, и я получу все. Вы это знали? Я даже не получил условно-досрочного освобождения на свой день рождения, несмотря на то, что играл в эту игру и отвечал на все их вопросы тем, что, как мне казалось, они хотели услышать, а не тем, что я думал... Дни рождения должны быть счастливыми днями для людей, потому что все их друзья их навещают и дарят им подарки! И все же мой день рождения чертовски печален. Ни друзей, ни подарков, и это все его вина! Этот гребаный Санта-Клаус. Так что, если я убью его – может быть, только может быть... Я получу свой день рождения обратно? Я получу свой особенный день назад! А вы – вы, жадные ублюдки – вы все вернетесь к тому, чтобы у вас был только один день рождения. Это действительно сим...
Oн замолчал, его внимание привлекли пустые чулки на концах кроватей; из одного торчало письмо.
- Что это такое?
Незнакомец подошел к конверту и вытащил его из чулка, несмотря на крики Лиззи, умолявшей оставить его в покое. Он шикнул на нее и разорвал конверт, вытащив оттуда написанное от руки письмо. Он вздохнул.
- Гребаный щенок? Неужели? Ты ведь знаешь, что щенок – это на всю жизнь, а не только на Рождество, верно? - oн замолчал. На его лице появилось выражение глубокой задумчивости – явно растерянный. Он улыбнулся. Желтыми зубaми. - Итак, малышка, ты действительно хочешь щенка? Скажи, ты часто получаешь то, что пожелаешь? - oн посмотрел на нее.
- Ну?
Лиззи кивнула.
- Ну, может быть, мне не придется убивать Санту? - улыбнулся мужчина. - Может быть, я просто заставлю всех ненавидеть его и – благодаря тебе – у меня есть идеальный план... Но сначала...
Он сунул письмо в задний карман и поднял веревку. Сначала он должен был связать детей – точно так же, как сделал это с родителями в другой комнате. И затем... Ночь будет принадлежать ему, и он сможет делать все, что пожелает.
Это было в ночь перед Рождеством,
Когда по всему дому,
Ни одно существо не шевелилось,
Кроме мыши.
Бедный, мохнатый маленький ублюдок был очень близок к смерти; его крошечное тело попало в ловушку, оставленную хозяевами дома. Его глаза быстро моргали, зрение затуманивалось, а задняя левая лапа дергалась, как у чечеточника, накаченного кокаином... Вкус сыра, приманки, которая заманила его в дом, мгновенная смерть, задержавшаяся во рту, дразня его вкусовые рецепторы тем, что могло бы быть, если бы он был быстрее. Подумать только, он всего лишь попытался быстро перекусить, пока был на улице и делал последние рождественские покупки для своей семьи, вернувшейся в свое гнездо. И говоря о его семье – с мыслями о них, застрявшими теперь в его голове; его жена и двенадцать детей спали у открытого огня, согреваясь от суровой зимы за матовым оконным стеклом. Последняя улыбка, и он закрыл глаза. Спокойной ночи, мистер Маус. И счастливого Рождества тебе и твоей семье.
Писк.
В 2016 году я придумал для вас нового серийного убийцу. Повзрослев, он хотел стать кинорежиссером, но обстоятельства помешали его мечте осуществиться. Он один из самых темных людей, которых я создал, продукт разбитых мечтаний и психических заболеваний. То, что вы сейчас прочтете, это короткая история, основанная на этом творении. Знакомство с тем, кто он и на что способен. Попробуйте, если хотите то, что ждет вас в следующем году...
Жила-была супружеская пара по имени Мэтью и Стейси. Несмотря на то, как они говорили друг о друге – с таким тошнотворным энтузиазмом: «О, он мой лучший друг, и мы так смеемся вместе» - они не были мужем и женой. Мэтью был женат на Бекки, которая в свои тридцать пять лет была на год моложе его и, насколько я могу судить, ужасно ворчала, хотя и былa довольно спокойна. Неудивительно, что Мэтью крутился рядом со Стейси.
Стейси была замужем за Натаном – длинноволосой обезьяной с бородой. Тот самый идиот, который выглядел так, словно принадлежал каменному веку вместе со своим жалким чувством юмора. Он был единственным, кто находил себя забавным. Бекки и Натан не являются частью этой истории, и мы должны вернуться к Мэтью и Стейси.
Я не был уверен, трахались ли они – сейчас или до того, как поженились.
Рискуя жизнью, я бы сказал, что они не трахались. Мэтью был ростом 6 футов[3] с каштановыми волосами, которые по какой-то причине он часто красил в красный или синий цвет. А еще, он делал ирокез. Это выглядело стремно. Ему было тридцать шесть лет, а вел себя на восемнадцать. Мне хотелось дать ему пощечину и сказать, чтобы он повзрослел и вел себя, как подобает взрослому человеку. Особенно когда я узнал, что он всегда носит только шорты и темные очки – даже зимой.
Они определенно ни разу не трахались.
Стейси было двадцать девять лет. Пять футов восемь дюймов[4], плюс-минус дюйм, со светлыми волосами. Я не видел ее улыбки в реальной жизни, но на фотографиях она выглядит очень мило. У нее была грудь, на которой хотелось сделать «моторную лодку», и она явно была не из "Лиги Мэтью".
Держу пари, что он мастурбировал на нее и раньше. Видит Бог, так оно и было. Единственная разница в том, что она не знала, что он дрочит на нее, до сих пор, в то время как, если она скоро проснется, она узнает, что я это сделал.
Я убрал свой член и провел липкой рукой сначала по ее щеке, а затем по обнаженной груди, куда упала остальная часть моей спермы.
Я всегда смогу винить его? Эта мысль пришла мне в голову, когда я поднял ее с кровати и отнес в ванную, прежде чем бросить – честно говоря, без особой заботы – в ванну. Звук, с которым ее голова ударилась о бок, заставил меня пожалеть о своем неосторожном поступке.
Не хочу, чтобы она очнулась овощем.
Я на мгновение отстранился и посмотрел на нее. Такая хорошенькая девушка, что неудивительно, что Мэтью всегда вертится вокруг нее, как влюбленный щенок. Я оглядел остальную часть комнаты: четыре большие картонные коробки, сложенные рядом с разбитым унитазом (не моя вина) и камерой, стоящей на треноге.
Ах да, камера.
О Мэтью и Стейси я еще не сказал, что они обожают снимать свои собственные фильмы. Сейчас я не говорю о порнографических фильмах (как хотел бы Мэтью), и я не говорю о фильмах, которые обычно смотрят люди. По правде говоря, я - честный парень, и они немного меня смущают. Например, тридцатишестилетний мужчина с ирокезом на голове.
Они снимают сами себя, создавая короткие фильмы и снимая сумасшедшие сцены, которые сами придумали. Один набор фотографий, которые я нашел (без особых поисков), показал, что они были одеты, как деревенщины. Они покрыли себя кровью и весь день играли с ножами.
О, как оригинально.
На каком-то уровне я действительно чувствую жалость к ним, и именно поэтому я делаю то, что делаю. Точно так же, как люди отводят больного питомца к ветеринару, чтобы его усыпить, так же я должен сделать это и для таких идиотов, как эти двое. Что хорошо для гусыни, то хорошо и для гусака. Я имею в виду, конечно, когда они поймут, что я собираюсь сделать, они, скорее всего, не обрадуются, может быть, даже рассердятся, но когда они оглянутся назад на свою жизнь, они будут благодарны мне.
- А что мы такое сделали? – будут спрашивать они друг друга с красными лицами, ожидая, пока их осудят.
Я делаю им одолжение. Я также делаю одолжение людям, которые вынуждены терпеть их.
- Где я, черт возьми, нахожусь? Что, блядь, происходит? - крикнул кто-то из спальни. О, хорошо. Бабуин очнулся.
Я вернулся в спальню, прошел по коридору до последней двери справа. Мэтью лежал на кровати рядом со Стейси. Он лежал лицом вниз. Его руки и запястья были привязаны к кровати. Он был голый. И – упс – я, кажется, случайно плеснул на него немного спермы, когда кончил на Стейси.
- А ты еще кто? Хули тебе надо? Что, черт возьми, происходит?
- Четыре ругательства примерно из 20 слов или около того. Говорят, что люди, которые много ругаются, имеют низкий интеллект. Ты знал это? Я слышал это не раз и действительно согласен. Люди, которые много ругаются, как правило, имеют низкий интеллект. Но я не думаю, что людям нужно было слышать, как ты говоришь, чтобы прийти к такому выводу о тебе. Ты просто выглядишь глупо в целом.
- Да пошел ты!
- Пятьдесят процентов бранных слов вместе с этим, - oн явно не собирался учиться. - Знаешь, когда тебе приходит в голову мысль покрасить волосы в красный цвет, зачем ты это делаешь?
Я помолчал, давая ему достаточно времени, чтобы ответить мне.
- Да пошел ты!
- Это чтобы выглядеть, как тампон? Использованный тампон? Надеешься, что Стейси примет тебя за тампон, да? Кстати, это один из способов проникнуть в ее пизду. Кстати, я видел ее голой, и у нее действительно прелестная пизда. На самом деле, настолько, что я подумывал о том, чтобы оставить ее себе, когда мы закончим.
- Какого хрена тебе надо? Почему я голый?
- Потому что тебе будет легче, если ты будешь голый! А теперь, если ты не возражаешь, я подожду, пока Стейси очнётся.
- Какого хрена ты с ней сделал? Я убью тебя на хрен!
- Подожди минутку... У меня есть кое-что для тебя.
Комната практически пуста. Я привожу сюда всех людей, которых нужно убрать, и они не живут достаточно долго, чтобы нуждаться в чем-то большем, чем простая кровать, и даже это не совсем для них. Это просто избавляет меня от необходимости наклоняться до самого пола, чтобы работать с ними. Кровать стоит посередине комнаты, так что я могу обойти ее кругом. А в углу комнаты – моя черная сумка. В основном инструменты; инструменты и детали, необходимые для обеспечения бесперебойной работы.
Открыв сумку, я вытащил кухонную губку и вернулся с ней так, чтобы он мог меня видеть. Он посмотрел на меня, без сомнения, с любопытством, кто же его связал. По выражению его лица я могу сказать, что он смущен. Он меня не знает. Конечно же, он не знает. Как будто этот идиот действительно думает, что я буду кем-то, кого он знает? Если они знают вас, то с ними труднее сблизиться.
- Кто, бл... - он подавился, когда я засунул губку ему в рот, удерживая ее там, пока он пытался выплюнуть ее обратно.
Я сунул руку в задний карман и вытащил маленький рулон скотча. Быстро отодвинувшись от него, я нашел конец и вытащил часть ленты, разочаровавшись, когда понял, что он выплюнул губку обратно. Не говоря ни слова, я поднял ее, сунул ему в рот и заклеил скотчем. Прежде чем он успел стряхнуть ее, я добавил еще несколько полосок, пока не убедился, что она никуда не денется.
- Мне не пришлось бы этого делать, если бы ты не болтал без умолку, - сказал я ему.
Ненависть в его глазах была очевидна и – если я сам так скажу – немного обидна. До сих пор, кроме того, что я привязал его голым к кровати, я фактически ничего не сделал. Если, конечно, он не знает, что немного спермы попало на него?
В тот момент он был без сознания.
Меня отвлек глухой стук из соседней комнаты. Должно быть, это очнулась Стейси. Это имело смысл, учитывая, что наркотики уже не действуют на Мэтью, кроме того, она была единственным человеком в доме. По крайней мере, она была единственным другим человеком в доме, который еще дышал. Было еще много гостей, запертых в подвале, воняющих хуже, чем гнилая рыба.
- К твоему сведению, я отвечу на все твои вопросы вовремя, но... не сейчас. Тебе придется немного подождать, пока я поговорю с твоей подругой Стейси. Но есть одна вещь... - я наклонился, чтобы он посмотрел мне прямо в глаза. - Ты ее трахнул? Просто кивни в знак «да» или покачай головой в знак «нет».
Хотя его слова звучали приглушенно, я прекрасно их понял. Два слова. Пятьдесят процентов ругательств. Некоторым людям просто невозможно помочь. Упрямый до самого конца, который – по справедливости – не так уж и далеко. Я встал, качая головой, и вышел из спальни. Он попытался крикнуть сквозь губку, приклеенную скотчем ко рту, но слова были бесполезны. Даже если бы я мог понять, что он говорит, все равно они были бы потрачены впустую. Мне нужно увидеть Стейси. Я уверен, что она волнуется.
Открыв дверь ванной, я сразу услышал, как она плачет; как скулящий, жалкий щенок через несколько часов после того, как его хвост случайно прищемили дверью. Раздражающий скулеж – и да, я говорю по собственному опыту. Нет, это было не намеренно. Причинять боль животным – не моя забота. Это слишком просто. Нет никакого азарта.
Когда Стейси увидела меня, на ее хорошеньком (и грубоватом) лице тут же отразилась паника. Говорю вам, не очень-то хорошо, когда так смотрят на мужчину. Убьет ли ее улыбка?
Она ничего не сказала. Она попыталась отодвинуться от меня, когда я приблизился. Бессмысленно. Связанная в ванне, она никуда не могла уйти.
- Не трогайте меня! - сказала она.
Она умоляет или приказывает мне? Дерзкая пизда, если это второе. Толстая, как свинячье дерьмо, если умоляет. Она уже мертва, просто еще не знает об этом.
- Ты ведь знаешь, что это такое? - я указал на камеру, стоящую на треноге, объектив был направлен прямо туда, где лежала Стейси. - Это был глупый вопрос, - я нажал на красную кнопку на задней панели камеры. На передней панели аппарата вспыхнул красный светодиод, означающий, что ведется запись. - Мы записываем. Пожалуйста, постарайся не ругаться, - я помолчал, глядя на Стейси. Я почти ожидал, что она выругается на меня только потому, что я попросил ее не делать этого. Она не произнесла ни слова. Вот это умное печенье. Не то что бабуин. - Я наблюдаю за тобой уже несколько месяцев.
Стейси поймала мой взгляд. Я был в супермаркете, когда она проходила мимо с тележкой, полной еды и напитков. Не знаю, почему я последовал за ней. Я просто это сделал. Я думаю, что какая-то часть меня искренне верила, что теперь я стал другим человеком и что смогу поговорить с ней, не прибегая к похищению. Может, пригласить на настоящее свидание? Наверно, другая часть меня знала, что я хочу помучить ее и любого другого, кто окажется рядом, когда я вернусь за ней... В данном случае Мэтью. Бедный парень.
Не в том месте и не в то время.
У меня проблемы с головой. Я не изменюсь, хотя иногда я думаю попробовать. Я - безнадежное дело. По крайней мере, я не горжусь тем, что делаю. По правде говоря, мне нравится это общение. Мне нравятся их разговоры, мне нравится выражение их лиц, мне все это нравится – вплоть до того момента, когда я задуваю их, как ненужную горящую свечу.
- Я видел, что вы с твоим другом любите снимать фильмы?
Она кивнула:
- Ничего серьезного. Мы просто дурачимся.
- Не понимаю, – продолжил я. - Я видел некоторые из них, и, честно говоря, они не блестящие, не так ли?
Она повторила:
- Мы просто дурачимся.
- Что... они должны были быть ужастиками?
- А где Мэтью? Он здесь? - спросила она со слезами на глазах.
Я кивнул.
- Он здесь. Ты увидишь его достаточно скоро. Он в соседней комнате, и я могу заверить, что он совершенно здоров, - я повторил свой вопрос, надеясь, что на этот раз она ответит. - Ваши фильмы, они должны были быть ужастиками?
- Они просто немного забавные.
- Но если бы вам пришлось отнести их к определенной категории?
- Ужасы.
- Видишь ли, я этого не понял. Вот почему я должен был спросить, - я сел, балансируя на сломанном сиденье унитаза (на самом деле, это был не я). - Для меня ужас должен вызывать мурашки по коже. Тебе знакомо это чувство? - oна не ответила мне. - Это трудно объяснить, но я могу показать тебе... - я наклонился к первой картонной коробке и сорвал прозрачную ленту с верхней части, держа ее закрытой.
Я встал и поднял коробку, опрокидывая содержимое на обнаженное тело Стейси – сотни, может быть, даже тысячи мокриц, которых я нашел в подвале. Некоторые из них начали бегать по ее коже, заставляя ее извиваться, другие скатывались в шарики и скатывались на дно ванны, а некоторые – несколько штук – были мертвы, без сомнения, умерев от голода в коробке.
Стейси кричала, чтобы я снял их с нее. Не обращая на нее внимания, я вытряхнул на нее оставшиеся коробки, отбросив их в сторону, когда они опустели.
Она продолжала кричать, чтобы я вытащил ее оттуда, даже умоляя меня. Я снова сел на сломанный унитаз (в последний раз – это был не я) и некоторое время наблюдал за ней, забавляясь.
- Я собирал их несколько месяцев. Некоторые были снаружи, некоторые в подвале... Не могу поверить, как много здесь этих маленьких ублюдков, - продолжил я свою мысль, - во всяком случае, что ты чувствуешь, когда их маленькие ножки щекочут тебя? Это то, что ты должна чувствовать, когда смотришь – или читаешь – ужастики. Ощущение ползания по всей коже. Чувство, которое заставляет нервно ерзать и хотеть встать... Ваши фильмы, те, что заставили смеяться... Я не испытывал ни одного из этих чувств, когда просматривал их...
- Ты не должен был смотреть их, - все еще извиваясь.
- Если я не должен был их смотреть, то ты не должна была их снимать.
- Они были только для нас.
- И все же их нашел кто-то другой. Опять этот неловкий сценарий с секс-лентой. Вы снимаете это с партнером, надеясь, что никто ее не увидит, но потом – прежде чем вы об этом узнаете – ее видят все, - я помолчал немного. - O, еще кое-что... Вы ведь просто дружите с Мэтью, верно?
- Что?
- Ты такая красивая. Ты ведь ему не позволила, правда? Я имею в виду... ты ведь не трахалась с ним, правда? Я спрашиваю, потому что... ну... ты намного лучше его и...
- Я замужем.
- У твоей вагины есть специальный замок? Только один пенис может открыть его?
Я улыбнулся при мысли об этом, а затем моя улыбка исчезла. Представьте себе, если бы это было так. Как можно было бы кого-то изнасиловать? Это могло стать концом моего хобби, если только онa автоматически не разблокируется, как только они умрут, и в этом случае это справедливо.
- Пожалуйста, просто отпусти меня.
- Нас. Мы не играем в эту игру. Я собираюсь показать тебе, как сделать приличный фильм ужасов, а потом, после этого, я вас отпущу. Ладно? - oна не ответила. - Кажется справедливым?
- Ты собираешься меня отпустить?
- Да, когда я научу тебя всему, что смогу, - я прямо спросил ее. - Ты хочешь научиться?
Она кивнула. Я не был уверен, хочет ли она узнать, чему я могу научить, или просто надеется, что я отпущу ее. Интересно, почувствовала бы она то же самое, если бы знала, что под словом «отпустить» я имею в виду эту смертную жизнь, а не дом, в котором она скоро умрет?
- Вот что мы сделаем. Я развяжу тебя. Ты пойдешь со мной, и мы вместе снимем фильм ужасов. Если ты попытаешься убежать, я убью Мэтью. Если ты не сделаешь, как я сказал, я убью Мэтью. Довольно простые правила, но это все. Ты меня понимаешь?
Она снова кивнула, заставив меня улыбнуться.
- Хорошо.
Из противоположного кармана, где лежала кассета, я вытащил перочинный нож. Высвободив клинок, я наклонился к ванне и разрезал путы вокруг ее лодыжек и запястий. Она тут же села, стряхнула мокриц со своего тела и отодвинула их на другой конец ванны.
- Можешь встать, если хочешь, - сказал я ей.
Ей не нужно было повторять дважды. Она встала, отряхивая себя. Мой взгляд остановился на ее сиськах и на том, как моя сперма покрыла их коркой. Она уже заметила?
- Если ты повернешься, я сниму их с твоей спины, - сказал я, имея в виду мокриц.
Она повернулась, казалось, благодарная и отчаявшаяся. На ее спине их было немного, но я стряхнул их, и они соскользнули в ванну.
- Нагнись, - приказал я ей.
Она немного поколебалась, но сделала, как я сказал. Хороший тест на то, будет ли она меня слушать. Я провел рукой по ее спине, по щелке между ягодицами и заднице, провел пальцами по щелке влагалища, в котором мне так хотелось оказаться.
- Ладно, они все ушли, - сказала я, все еще имея в виду жуков, и быстро обнюхал свою руку, прежде чем она снова повернулась.
- Спасибо, - сказала она.
Она очень вежливая. А он - бабуин.
Я улыбнулся ей.
- Хорошо. Ты готова?
Стейси закричала, увидев Мэтью, лежащего на кровати лицом вниз. Не могу сказать, что я винил ее. Вид его голой задницы, нацеленной прямо на нее, был довольно ужасающим. Он попытался что-то сказать в ответ, пытаясь повернуть голову, чтобы увидеть ее, но губка поглотила слова и перевела их в приглушенный звук, как и было задумано.
Я велел Стейси отойти к дальней стене и последовал за ней с камерой и штативом в руках. Я поставил аппаратуру рядом с тем местом, где она стояла, и направил ее на кровать в центре кадра.
- Всякий хороший ужас должен внушать чувство страха. Я был добр к вам. Похитив вас обоих - старомодное похищение, тщательно спланированное и с использованием сильных лекарств, вводимых через шприц, - и приведя вас сюда, в место, которое вы не узнаете, мы уже имеем этот страх, так что вам действительно не нужно беспокоиться об этом. Я также подготовил для вас сцену, чтобы избавить вас от хлопот, потому что я командный игрок, - я посмотрел на нее. Она не выглядела очень благодарной. Она наполовину наблюдала за Мэтью, наполовину – за дверью. Мне пришлось напомнить ей. - Попробуешь убежать, и Мэтью умрет. Ты ведь понимаешь это, да?
- Да.
Хорошая девочка.
- Но у нас еще не бегут мурашки по коже. Для этого нам нужно немного крови. Это не просто кровь, от которой мурашки покрывают кожу, хорошее напряжение тоже может это сделать, но мы делаем не такой фильм. Ты ведь понимаешь это, не так ли?
Я видел фильмы, которые она снимала с Мэтью. Кровавые эффекты, хотя и ужасные, показали мне, что она (они) не заботилась ни о каком ужасе, кроме простого вида крови. Их любимые фильмы – это, наверно, лишенные воображения фильмы «Человеческая многоножка», или «Сербский фильм», или «Я плюю на ваши могилы», или «Некромант». Фильмы, которые требуют низкого интеллекта, полагаясь на чрезмерную запекшуюся кровь, чтобы попытаться удержать свою аудиторию на просмотре. Немного похоже на книги Мэтта Шоу; дрянное криминальное чтиво, предназначенное для «развлекательного» чтения в туалете. Я вдруг повернулся к Стейси; внезапное осознание пронзило меня.
- Я только что кое-что подумал... Ты ведь понятия не имеешь, кто я, правда?
Стейси покачала головой.
- И это половина моей проблемы. Люди должны знать, кто я, но... Что ж... Все обернулось не совсем так, как я надеялся в своей жизни. Но, позволь мне сказать, у нас есть кое-что общее: мы оба снимаем фильмы. Хотя, честно говоря, мои фильмы хороши.
Она смотрела на меня с отсутствующим выражением лица. Я объяснил:
- Я всегда хотел снимать фильмы. Я начал с написания сценариев, а затем начал снимать короткометражные фильмы. Пробовал продавать их, но никто не покупал, но это не важно. Важно то, что я вошел в твою жизнь. Это как судьба. Я могу научить тебя тому, что ты делала неправильно, - я улыбнулся ей.
Она казалась взволнованной, но выглядела так, как будто верила в то, что я ей говорил. Она действительно очень доверчива. Я никогда не писал сценарии и никогда не снимал ничего, кроме того единственного сеанса с проституткой, которую снял.
Ценность денег.
- Не волнуйся, - продолжил я. - Мы упростим урок, - я снова обратил свое внимание на Мэтью, лежащего на кровати. - Теперь... важно... первое, о чем мы должны подумать... Хороший ужас заставляет тебя обосраться. Мы ведь с этим согласны, верно?
Она кивнула, явно не зная, что еще сделать.
Я ухмыльнулся и потянулся к сумке с инструментами, стоявшей у моих ног. Я взял другую губку и протянул ей.
- Вот почему нам это нужно, потому что я думаю, что этот фильм будет настолько страшным, что Мэтью, скорее всего, обосрется.
Я замолчал, глядя то на губку, то на Стейси. Она выглядела смущенной.
- Ты должна заткнуть его, - я кивнул в сторону Мэтью.
Стейси выглядела потрясенной.
- Что?
- Возьми губку и заткни его. Засунь ее в задний проход. Она остановит любые утечки, что, в свою очередь, избавит нас от необходимости очищать экскременты.
Мэтью пытался что-то сказать. Без сомнения, он прислушивался ко всему разговору, не то чтобы это действительно имело значение – я просто нахожу это грубым. Отвлекающим.
- Давай, - подтолкнул я ее. - Я уже заткнул конец, который кусается. Ты в полной безопасности.
Стейси подошла к тому месту, где лежал Мэтью.
Я почувствовал необходимость напомнить ей:
- Помни – делай, как я говорю, и ты будешь жить. Попробуй выкинуть что-нибудь, и ты умрешь. Если только ты не сбежишь, что всегда возможно, но – поверь мне – твоему другу здесь так не повезет, - пауза для драматического эффекта. - Сейчас... Возможно, тебе придется немного раздвинуть его ягодицы, а затем просунуть палец в отверстие. Как только все это войдет, просто вытащишь его.
Стейси посмотрела на Мэтью. Слезы катились по ее щекам при мысли о том, что ей приказали сделать. Он был ее другом, но... не настолько хорошим другом... Она наклонилась и одной рукой раздвинула его ягодицы, обнажив сморщенную (к счастью, чистую) задницу. Хорошая девушка. Рука с губкой прижала ее к его анальному проходу, а затем – как я и предполагал – использовала один палец, чтобы протолкнуть ее туда до конца. Он заерзал от дискомфорта и попытался что-то сказать, но – опять же – слова утонули в губке.
- Онa там, - сказала она.
Она старалась не смотреть на свой палец. Она, наверно, жалела, что на ней нет одежды, чего-нибудь такого, чем можно было бы вытереть палец. Будь я джентльменом, я бы ей что-нибудь предложил, но я никогда не притворялся джентльменом. Станет ли джентльмен стоять над лежащей без сознания женщиной и брызгать на нее спермой? Думаю, что нет. Я не джентльмен. Я болен, но, с другой стороны, самые интересные люди – больные.
- Отлично. Молодец. Теперь мы не можем допустить никаких несчастных случаев, - я указал на камеру. - Так вот, люди дома могут чувствовать себя немного неловко в этот момент, но они испугаются. Нам нужно дать им немного крови, иначе мы потеряем аудиторию...
- Я не хочу этого делать.
- Нет? Вот и прекрасно. Мы можем остановиться сейчас, но если это так... Ну, теперь ты должна умереть.
- Зачем ты это делаешь?
- Помогаю тебе! Ты должна быть благодарна! - я тяжело вздохнул. Я знаю, что зря трачу время, мне просто любопытно посмотреть, как далеко она зайдет с тем, что я ей скажу. Это меня забавляет. - Ты знала, что он дрочит на тебя?
- Что ты имеешь в виду?
Приглушенные протесты. Заткнись, бабуин.
- Когда ты не обращаешь внимания. Когда он думает, что ты не видишь. Он дрочит на тебя. Он дрочит на тебя, как на грязную шлюху. Надо спросить его, о чем думает его жена, когда он дрочит на тебя? На самом деле, когда он со своей женой занимается сексом, ты думаешь, что он представляет тебя? Думает, что чувствует твоя "киска", сжимая его твердый и пульсирующий…
- Прекрати! - запротестовала она.
Я не смог удержаться от смеха. Но пора двигаться дальше.
- Публика нуждается в крови... - я на мгновение остановился, когда губка, ранее втиснутая в него, протиснулась обратно.
Я указал на это Стейси. Ей не нужно было ничего говорить. Прежде чем мы начнем, губка должна быть в нем. Она засунула ее, используя тот же палец, что и раньше.
Умничка.
Я протянул ей серебряный штопор из сумки с инструментами, лежащей на полу у ног треноги камеры. Она посмотрела на него с некоторым замешательством на лице. Не могу сказать, что виню ее. Она не дура. По крайней мере, она не настолько глупа... Она знает, что в комнате нет бутылок.
- Что это? - спросила она.
Ее голос дрожал. Я посмотрел на нее, гадая, действительно ли она настолько глупа. Неужели она не знает, что это такое, или ей нужно было спросить, для чего это?
- Что это, или для чего это? - cпросил я. Мужчина должен быть уверен. - Это штопор для бутылок, и это то, что мы используем, чтобы вызвать кровь для дорогих зрителей.
Она выглядела встревоженной. Странно. Я думал, что она должна была быть взволнована этим кусочком. В конце концов, они вдвоем проводят так много времени, делая кровавые снимки, будь то видео или фотографии, что я думал, что она будет в восторге от этого.
Я подвинул камеру к изголовью кровати и направил ее на тупую голову Мэтью. Серьезно – что это за ирокез? Он меня раздражает. Когда мы закончим, я сбрею его с его отрубленной головы. Когда я сфокусировал камеру, чтобы настроить кадр, он посмотрел на меня. В его глазах было явное презрение. Интересно, когда мы используем штопор, останется ли этот взгляд, или он исчезнет?
Время покажет.
Я снова повернулся к Стейси. Ее рука дрожала. Серебряный штопор заметно дрожал. Я был удивлен – но и испытывал некоторое облегчение – что она не попыталась воткнуть его в меня. Я имею в виду, что она не смогла бы убить меня им – если бы не застала меня врасплох по крайней мере – но это все равно было бы больно и выбило бы меня из игры; возможно, даже заставило бы меня свернуть ей шею раньше времени.
- Сейчас. Я хочу, чтобы ты держала его веко открытым...
Мы должны делать это постепенно, иначе она будет подавлена и не будет делать ничего из этого. То, как она смотрела на меня, стоя там, я даже не был уверен, что она справится с этой простой задачей.
- Что?
- Ты глухая или тупая? - cпросил я.
Похоже, необходимы дополнительные разъяснения.
- Как и губка, - объяснил я, - это не так уж сложно. Все, что тебе нужно сделать, это держать веко открытым в этой точке. Что-то вроде этого... - я показал ей, что имею в виду, наглядную демонстрацию на собственном веке. – Открываешь его и крепко держишь, точно так же... Таким образом... - я попытался закрыть глаз, что оказалось невозможной задачей с открытым веком, - невозможно закрыть глаз. Или – что еще важнее – он не сможет, - я кивнул в его сторону. - Попробуй.
Стейси подошла к Мэтью. Она присела так, что ее лицо оказалось рядом с его лицом.
- Мне так жаль, - сказала она со слезами на глазах.
Он печально посмотрел на нее. Ах, благослови боже. Мне даже стало его почти жалко. Почти. Трудно испытывать такой уровень эмоций, когда мои глаза постоянно отвлекаются на эту прическу.
Эти волосы... Что ж... Он действительно делает себя мишенью. Он заслуживает быть жертвой. Во всяком случае, я продолжаю твердить себе это.
Стейси держал его веко на левом глазу открытым. Одна рука все еще держала штопор. Как будто она знала, что будет дальше.
- Я хочу, чтобы ты вставила штопор ему в глаз и начала крутить его там до тех пор, пока он не перестанет двигаться... – сказал я.
Давайте будем честными – нет легкого способа выполнить это указание.
- Что? Я не буду!
- Ну, что ж. Если ты этого не сделаешь, мне придется перерезать ему горло. А теперь что ты предпочитаешь: слепого друга или мертвого друга?
- Да пошел ты.
- Следи за языком. Ты же не хочешь кончить с губкой во рту, правда?
Стейси снова посмотрела на друга. Ясно, что она не хотела такого же обращения. Я уже говорил это раньше и повторяю снова – она мозг в этих отношениях. И это говорит о многом, учитывая, что она сиськастая блондинка. Это напомнило мне анекдот: три блондинки идут по лесу и вдруг натыкаются на какие-то следы. Первая блондинка сказала, что следы принадлежат медведю. Вторая блондинка усмехнулась, сказав, что в Англии нет медведей, это определенно следы лисы. Третья блондинка не успела высказать свое предположение, так как поезд врезался в них. О, как я ржал!
Она даже не пошевелилась.
- Десять секунд, а потом… - я подошел к сумке с инструментами и вытащил большой ржавый нож. - Если ты не сделаешь этого к тому времени, я убью его, а потом убью и тебя... Медленно.
На ее хорошеньком личике появилась паника.
- Десять. Девять. Восемь. Семь... Три... Два... - я прекрасно умею считать, но мне скучно, и я хочу двигаться дальше.
Приглушенный крик звучал как «сделай это».
Ай. Как Нобель. Один друг жертвует своим глазом, чтобы спасти другого друга. Он мало что знает – мне нужны оба глаза, и это только для начала. Он больше не посмотрит на нее. Стейси заставила меня подпрыгнуть, внезапно вскрикнув и медленно вкрутив штопор в его глаз, с легкостью открывая роговицу.
Приглушенные крики и бедная девушка, давящаяся рвотой и падающая на пол.
Я посмотрел в видоискатель камеры и увеличил изображение, чтобы увидеть, как штопор медленно закручивается в его глазное яблоко, выпуская прозрачную жидкость Бог знает чего. Каждый поворот заставлял рычаги пробкового винта двигаться вверх, пока они не остановились, вместо этого ожидая, когда их потянут вниз, заставляя винтовую часть устройства вытащить то, что она захватила; в данном случае глазное яблоко.
- Опусти руки! - cказал я ей, слегка повысив голос, чтобы перекричать жалкие вопли Мэтью. - Чем скорее это будет сделано, тем скорее боль для него закончится, - заметил я.
Стейси – настоящий маленький солдат – закрыла глаза и опустила рычаг вниз, вырывая при этом глаз из глазницы. Приглушенные крики ее друга каким-то образом достигли нового уровня, когда она уронила штопор и глаз на пол, оставив темную кровавую дыру, погружающуюся в глубину черепа Мэтью.
- Перестань кричать!
- Теперь ты нас отпустишь? - Стейси заплакала.
- Он все испортил, - заметил я.
Кровь сочилась из дыры на деревянные половицы, покрывавшие пол. В этой комнате не было ковров. Раньше там были пятна, от которых просто невозможно избавиться.
- Чего ты от нас хочешь?
- Заткни его дырку!
Я подошел к сумке с инструментами и достал оттуда еще один кусок губки. Протянув ее ей, я указал на Мэтью, который каким-то образом все еще кричал. Он еще даже не вздохнул? Стейси – хорошая девочка – выхватила у меня губку и сунула ее в темную глазницу. Она снова поперхнулась. Камера поймала губку, которая начала расширяться, как только она отпустила ее. Она не помещалась в его гнезде. Даже представить себе не могу. Я посмотрел на Стейси с насмешливым выражением, которое невозможно было скрыть. Нет смысла говорить с ней об этом, но... если они с Мэтью так любят кровь в своих фильмах, почему она борется с этим?
- Пожалуйста, ты можешь отпустить нас сейчас?
- Тебе нравится, когда он смотрит на тебя с вожделением в глазах? - cпросил я ее.
Она посмотрела на меня:
- Он не смотрит на меня так. Мы же друзья!
- И ты в это веришь?
- Так и есть.
- Вытащи второй глаз.
- Что?
- Ты слышала. Я хочу, чтобы ты выколола оба глаза. Зрители будут чувствовать себя немного скверно с первым удалением глазного яблока. Вторая часть вызовет отвращение. Вытащи его.
- Я не могу.
- Ты хочешь жить?
- Пожалуйста, не заставляй меня.
- Ты хочешь жить?
- Да.
- Достань его и живи. Откажись и умри. Это твои варианты.
- Зачем ты это делаешь?
Я пожал плечами.
- Каждому нужно хобби, верно?
- Ты - больной.
- Ну, - я попытался подтолкнуть ее, - достань глаз.
Приглушенные крики, звучащие как «просто сделай это».
Я смотрел, как Стейси поднимает с пола штопор. Она потрясла его вверх-вниз, пока проколотое глазное яблоко не слетело с конца и не шлепнулось на пол с самым приятным звуком. Я мог только надеяться, что микрофон это уловил. Она придвинулась поближе к лицу Мэтью и на мгновение заколебалась: посмотрела на него, посмотрела на меня. Что? Неужели она думала, что я скажу ей, чтобы она не беспокоилась об этом? Все нормально. Ей ведь не обязательно выколоть ему второй глаз?
- Сделай это! - я подтолкнул ее; мой голос рычал.
Она не собиралась вынимать глаз. Судя по ее виду, она планировала что-то очень, очень глупое. Может быть, стоя рядом с Мэтью так долго, она задумала какую-то глупость?
Без дальнейших предупреждений она бросилась на меня; атака резко остановилась с тяжелым ударом в лицо. И она упала вниз.
Спокойной ночи.
Стейси – предполагаемая главная актриса – облажалась, но она должна винить только себя. Мэтью уже развязан, но никуда не денется. Я перевернул его на спину, все еще держа на кровати. Оба глаза отсутствовали, лежали, раздавленные под ногами на полу – внутренности расплылись в месиво из желе и мускулов. Обе глазницы, ведущие внутрь головы, заполнены губками. Его рот и анус все еще так же забиты губками. Он не умер. Он просто был в обмороке из-за шока от того, что из его черепа вытащили второй глаз с помощью штопора, который я полюбил. Серьезно, кто бы это ни придумал, он - гений.
Я терпеливо ждал, когда он очнется. У меня был к нему вопрос. Я хочу знать, хочет ли он трахнуть свою подругу, прежде чем я убью ее. Не знаю, почему я это предлагаю. Наверно, мне вдруг стало его жалко. Может быть, дело в стрижке? Может быть, он делает такую прическу, потому что на каком-то уровне у него особые потребности?
Он кашлянул через губку.
Часть меня хотела бы, чтобы у него все еще были глаза. Было бы легче сказать, очнулся ли он.
- Ты очнулся? - cпросил я.
Молчание.
- Будем считать, что да. А теперь послушай, - продолжил я, - я тебя убью. Но прежде чем я это сделаю, я просто подумал, не хочешь ли ты напоследок повеселиться? Я знаю, что трудно говорить с губкой во рту, поэтому можешь просто кивнуть или покачать головой. Хочешь трахнуть свою подругу?
Молчание.
Я думаю, что он просил меня повторить, не уверенный, правильно ли он меня расслышал, но он молчал, и я не вижу необходимости повторять это снова. Вместо этого я повторил инструкции:
- Кивни или покачай головой.
Последовала излишне долгая пауза, прежде чем он кивнул.
- Видишь ли, я знал, что ты хочешь оказаться внутри нее. И совершенно правильно, потому что, между нами говоря, позже я сам буду по самые яйца в ее заднице. Прошу прощения за грубость, но я немного волнуюсь, когда думаю о том, что должно произойти. Ничего не могу с собой поделать. В любом случае. Я уважаю то, что ты хочешь быть в ней, и, честно говоря, я позволю тебе это сделать.
Я подошел к сумке с инструментами и залез в нее. Немного пошарив вокруг, я вытащил большой нож; затупленный за годы использования, но все еще достаточно острый, чтобы быть полезным. Я сделал несколько тренировочных взмахов, рассекая воздух со свистящим звуком. Я снова повернулся к "бабуину", и было ясно, что он все еще думает, что у него есть глаза – его несуществующий взгляд был направлен прямо на меня, как будто он все еще мог видеть.
- Причина, по которой я спросил тебя, хочешь ли ты пройти "курс медиаспециализации" со своей подругой, заключается в том, что я считаю, что все фильмы ужасов нуждаются в определенной степени секса в них. По крайней мере, обнаженке – вот почему и ты, и твоя подруга были лишены одежды. Хотя тот факт, что будет полноценный половой акт, еще лучше. Серьезно. Но важно помнить, чтобы не упустить тот факт, что это фильм ужасов и именно по этой причине... Секс будет немного отличаться от того, как ты его себе представлял, - я улыбнулся ему, но он этого не заметил.
Когда я подошел к его трясущемуся телу (нервы или шок?), я крепко сжал рукоять клинка. Мои глаза твердо остановились на его члене. Камера, сдвинутая, пока он был без сознания, тоже сфокусировалась на том же самом. Нужен зум.
Я схватил его вялый член. Даже если бы я планировал, что это будет нормальная сексуальная сцена, все равно ничего бы не вышло. Не после всего, через что ему пришлось пройти. Несколько быстрых рывков не показали никаких признаков эрекции; результат, которого я ожидал. Я вытянул его так далеко, как только смог, натянув кожу туго, а затем, бросив быстрый взгляд на его лицо, ударил лезвием по основанию ствола.
Он закричал сквозь губку.
Я продолжал отрывать его член от тела, продолжая наносить удары лезвием. Каждый удар врезается в кожу все сильнее и сильнее. Когда я предлагал ему возможность засунуть свой пенис внутрь его подруги, я не говорил, что он все еще будет частью его тела. Всегда важно читать между строк, когда кто-то предлагает вам что-то, что звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Вскоре пенис свисал достаточно сильно, чтобы было легко просто вытащить его из тела, растягивая его дальше, чем он должен быть растянут, прежде чем последние несколько нитей кожи и мышц оторвутся. Теперь он уже не кричал, без сомнения, снова потеряв сознание. Я не был уверен, очнется ли он снова, и, честно говоря, мне было все равно. Теперь я с ним покончил. Не из-за выбора, а скорее из-за отсутствия места для записи, оставшегося на жестком диске видеокамеры.
Надо было снимать с пустого диска, сделав резервную копию.
Я отбросил нож в сторону и поднес его член к свету. Забавный. Он выглядел жалким, свисая с его тела, но теперь, отрезанный от него, он выглядел еще более жалким. Я не мог удержаться от смеха, прежде чем задаться вопросом, почувствует ли Стейси его, как только он окажется внутри нее. Думаю, есть только один способ это выяснить.
С членом (на этот раз не моим) в одной руке и камерой в другой, я направился обратно в ванную, где я в очередной раз бросил Стейси.
Камера была установлена на том же самом месте, где я поставил ее раньше, когда мы впервые оказались в этой комнате. Она была направлена в сторону ванны, где лежала Стейси. Она уже очнулась. Она смотрелa на меня широко раскрытыми от страха глазами. Она ничего не говорила. Она не смела. Она знала, что совершила ошибку. Не было смысла обсуждать это. Она извинится, я скажу ей, чтобы она не волновалась, но на самом деле все это ничего не значит. Она умрет.
- Зрители фильмов ужасов обожают обнаженку, - сказал я ей. - Знаешь, что они любят больше всего? Они любят секс. Я просто рассказывал Мэтью...
- Ты что, убил его?
- Пожалуйста, не перебивай меня, - продолжил я. - Я только что сказал ему, что люди любят секс. К сожалению, сейчас он не в настроении для этого, но я уверен, что зрители будут рады следующей лучшей вещи; им будет приятно смотреть, как ты трогаешь себя.
- Что?
- Потрогай себя перед камерой, - я кивнул вниз, в сторону ее "киски". - Раздвинь ноги.
Она сделала, как ей было сказано. Никаких возражений. Без сомнения, она все еще ожидала последствий того, что пыталась провернуть в соседней комнате. Я рассмеялся про себя. Интересно, что бы она сделала, узнав, что я там натворил, пока она была без сознания.
- У тебя красивая вагина, - я колебался. - Погладь ее.
Она начала поглаживать ее пальцами. Дразня губы, проводя пальцами вверх-вниз. Она явно нервничала. Слезы в ее глазах выдавали, как ей было неловко.
- Я хочу, чтобы ты засунула палец внутрь себя.
Слезы покатились по ее щекам. Она облизала один из своих пальцев, прежде чем скользнуть им в свою пизду. Я не удержался и облизнул губы. Выглядело хорошо. Я проверил камеру; там тоже все неплохо. Я немного увеличил изображение, чтобы ее "киска" заполнила кадр. Ее палец скользил внутрь и обратно. Конечно, я слышу, как он хлюпает. Не уверен, то ли это от влажности ее слюны, то ли она действительно начала заводиться.
- А знаешь, что было бы еще лучше? - cпросил я ее. - Если бы мы могли увидеть, как туда входит член.
Я потянулся за спину и взял его.
Член Мэтью; она увидела его в первый раз. Неудивительно, что она закричала.
- Не переставай трахать себя! - попросил я, когда она убрала руку от своего влагалища.
Она быстро положила ее обратно – такая хорошая девочка.
Я бросил ей член.
Дал собаке кость.
- Да, пошел ты к черту.
Было бы лучше, если бы это было трудно, но я был уверен, что она все еще сможет толкнуть его туда. Это все еще считается как член, входящий во влагалище. Зрителям это все равно понравится.
- Я не могу... - всхлипнула она.
Не может или не хочет?
- Сделай это.
Она снова отдернула руку от своей "киски" и вдруг закричала:
- Кто-нибудь, помогите мне! Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите мне!
Я быстро подбежал к ней и зажал ей рот рукой:
- Заткнись, женщина!
Она могла кричать сколько угодно. Вокруг никого не было. Я просто не хотел, чтобы она это делала, потому что у меня разболелась голова и испортился звук в камере. Зрители должны будут встать и выключить телевизор, прежде чем включить его снова позже. Никто этого не хочет.
Я схватил пригоршню мокриц, все еще бегающих по дну ванны, и начал класть горсть за горстью ей в рот, зажимая его после каждой пригоршни, чтобы она не могла выплюнуть их обратно. Она начала задыхаться, когда они направились к задней части ее рта и вниз по горлу.
Еще одну пригоршню быстро положил внутрь.
Одной рукой я все еще сжимал ее рот, а другой начал прижимать вялый пенис к ее "киске". Медленно – дюйм за дюймом – я начал входить в нее, несмотря на то, что она извивалась.
Отпустив ее, я схватил еще одну пригоршню мокриц и быстро убрал руку от ее рта, чтобы снова засунуть их внутрь. Она извивалась, но от меня никуда не деться, и – теперь она мне надоела – я не остановлюсь, пока она не подавится ими до смерти.
Здесь заканчивается их урок о том, что такое настоящий ужас; последнее оставшееся место на жестком диске камеры останется для того, чтобы я наконец позволил себе удовольствие скользнуть в ее анус и его окровавленный обрубок шеи, как только я, конечно, отсоединю его большую, жирную голову.
Это ужасы, детка. Вот что я делаю.
Перевод: Александра Сойка
Бесплатные переводы в нашей библиотеке
BAR "EXTREME HORROR" 18+
Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными - благотворительная организация, которая способствует благосостоянию животных со штаб-квартирой в Англии и Уэльсе.
около 2.13 м.
около 1.83 м.
около 1.73 м.