Эта книга уводит нас глубоко-глубоко в недра "Сладкой Боли", странствующего клуба, который возникает из темноты и призывает тех, кто ищет запредельное в удовольствии и боли. Если вы носите невидимый знак кости на руке, то входите в эту дверь. Многие приходят, чтобы испытать запредельный декаданс и разврат. И многие теряются в лабиринте, наполненном развратным сексом, прекрасной смертью и удивительно ужасными зрелищами.

Тебе дали метку, теперь шагни в самое сердце... СЛАДКОЙ БОЛИ...

"СЛАДКАЯ БОЛЬ"

Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.

Здесь присутствуют элементы жестокости и садизма, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.

Джерард Хоуарнер Почему "Сладкая Боль"?

Много лет назад я написал рассказ "Сладкая Боль" - очередной из множества эротических рассказов ужасов, что были весьма популярны в "эпоху пандемии СПИДа девяностых". Рассказ был напечатан в сборнике "Вход во тьму/Into the Darkness" издательством Дэвида Барнетта и был отмечен Особым Упоминанием на премии "Лучшая Фантастика и Ужасы Сейнт Марин Пресс" того года, так что я решил, что рассказ не так уж и плох. В итоге спустя время он стал заглавным рассказом моего первого сборника, что был опубликован издательством "Дэйвс Некро Пабликейшн", что имел неплохой успех даже при небольшом тираже, а некоторые рассказы стали основой для моих следующих крупных произведений.

Идея "Сладкой Боли", эдакого адского клуба сверхъестественного секса, преследовала меня постоянно. Мы, писатели, обожаем наши маленькие карманные вселенные. Со временем эта идея разрослась в мой собственный огромный мир, проскальзывая практически во всех моих произведениях на тему сверхъестественных убийств. Благодаря этим рассказам "Сладкая Боль" стала для меня чем-то мифическим, эдаким темным магическим местом, туннелем, что вел меня в недра вселенной, в ее желания и города, полные чудовищ, в поисках истоков ужаса, насилия и глубинной правды о том, кто мы на самом деле глубоко внутри.

Ну, или, на худой конец, меня тешила мысль, что старый и глубоко почтенный клуб стал сценой, на подмостках которой разыгрывается история, что чутка отличается от кучи подобных историй о секс-клубах других авторов.

В конце концов "Сладкая Боль" доказала, что является небольшим краеугольным камнем в моей крошечной неуместной карьере писателя. Чем-то, что я мог использовать, когда была необходимость использовать путь в ад или место для ужасных людей, дабы открыть в них ужасные вещи о самих себе.

Забегая вперед, а точнее 20 странных лет спустя, как из неоткуда (хотя, конечно, после его клинической смерти) объявился Дэйв Барнетт и спросил меня, не желаю ли я стать редактором антологии по "Сладкой Боли".

Конечно же я никогда не ожидал ничего подобного и в жизни никому бы не предложил. Кому бы это было интересно?

Я бесконечно благодарен этой возможности, которую Дэйв мне предоставил. Мое место в жанре ужасов, которое я имею на данный момент, целиком и полностью было заложено той работой, что я выполнил для него. Подозреваю, что будучи по молодости ди-джеем, он имел возможность работать в местах наподобие "Сладкой Боли" и ему нравилось оживлять воспоминания о том лихом периоде жизни, читая о травмах и смертях, замешанных на сексе.

Однажды, просто на всякий случай (а вдруг он никогда им и не был, хоть в это и сложно поверить), я уговорю его побыть ди-джеем на моей домашней вечеринке в саду.

Заранее никогда не знаешь.

Как бы то ни было, моей первоначальной реакцией (когда прошел шок) было смятение. Кто я такой, чтобы упрашивать людей внести свой вклад в сборник, основанный на истории, что я написал много лет назад? Что есть такого в "Сладкой Боли", за что она заслуживает отдельной антологии? Вопрос конечно риторический - никто и ничего.

Но Дэйв верил в идею. Он постоянно упрашивал меня написать роман о "Сладкой Боли", но я никак не мог вычленить основу для целой книги о некоем "месте" , эдаком Доме На Проклятом Холме для эротического экстремизма. Я и так-то не фанат домов с привидениями и тому подобного. Так что, мне было намного проще использовать это место для приключений разного вида персонажей и наблюдать, что с ними в итоге произойдет на, так сказать, "темной стороне".

Мне правда нравится идея мистического места, где секс и смерть представлены бесконечным множеством вариантов, где присутствует как разрушение, так и созидание, и все это варится в дружелюбной, чутка страной атмосфере наподобие машины ТАРДИС из "Доктора Кто". Места, что определенно можно назвать самым старым, постоянно дрейфующим секс-клубом во всей Bселенной, при условии, что вы - фанат сборной солянки из мюзиклов, мифов и ужасов.

Таким образом, когда я это обдумал и осознал, что публицист, который уже давно стал легендой среди маленьких издательств и который оказал колоссальное влияние как на всю эту сферу, так и на карьеру конкретного писателя, в настоящее время просит этого конкретного писателя об антологии, основанной на ключевом элементе во вселенной этого писателя. Похоже, что мои мечты начали сбываться. Кто еще мог бы дать мне такой шанс?

Существуют также и другие предпосылки для создания проекта подобного этому. Например, конечно же, сущий ад, что в нем творится. А еще удовольствие, которое получаешь, выполняя подобную работу, зная, что это приведет в восторг моего старого приятеля, а так же любого читателя, что был со мной все эти годы. Но в той же мере не менее важна возможность вновь поработать со старыми друзьями, и при этом завести новых в парке развлечений моего собственного производства. Плюсом я хотел помочь начинающим авторам деньгами - так сказать "не дать умереть им с голоду".

Так же существует возможность вновь окунуться в прекрасное прошлое, когда я и мой друг-соавтор GAK объединили людей в проекты серии "Мертвый Кот/Dead Cat", эдакий микс из поэзии и фантастики, что громко выстрелили только благодаря их участию. Я все еще чувствую редакторское волнение всякий раз, когда Хилди Силверман присылает мне новые выпуски журнала "Пространство и Время/Space and Time", где я могу прочесть произведения, что я лично рекомендовал ей опубликовать.

Но, возможно, самое важное для меня, а точнее для моей гордости как создателя, это возможность для других авторов создать нечто большее, внести что-то свое и сделать мир самого старого, постоянно дрейфующего секс-клуба во всей вселенной еще лучше.

Таким образом, после основательного обсуждения, я поверил в реальность происходящего и конечно ответил согласием. Так что спустя какое-то время мы наконец-то сделали это - сборник рассказов от старых и новых друзей, некоторые имена знакомы многим поклонникам экстрима, некоторые - нет, ввиду того, что я нагло переманил парочку из них "на темную сторону", за что мне нисколечко не стыдно. Эй, мы же тут все взрослые люди. Наоборот, я даже весьма горд, что ребята нашли время внести свой вклад в развитие моей истории, посмотреть на нее с другой стороны, нисколько не уступив в выразительности мастодонтам жанра.

Для тех из вас, кто задается вопросом зачем я включил в этот сборник свой новый рассказ, помимо оригинального, то на это есть две причины. Некоторые писатели, что изначально выразили желание поучаствовать в проекте, в итоге выбыли из него по разным причинам, начиная от проблем со здоровьем до элементарной нехватки времени - добро пожаловать в "романтический" мир суматошного писательского дела. По мере развития проекта я начал переживать, что материала в итоге не хватит, так что в данном случае причина весьма банальна. Ну, а во вторых, я был весьма вдохновлен работами моих коллег, так что идея для нового материала захватила мой разум. И я решил, что если новый рассказ в итоге не войдет в сборник, то я всегда смогу перепродать его в чью-то другую антологию. Я показал его Дэйву, и он тут же его одобрил.

Так вышло, что материала в итоге накопилось немногим больше, чем мы изначально планировали, так что мой новый рассказ погоды не сделал и ничья работа не осталась за бортом сборника, и никто из писателей не был обижен или как-либо ущемлен его присутствием. В любом случае вы вольны над ним издеваться и высказать лично мне, как ловко мои коллеги надрали мне задницу на моем же поле! Мне правда глаза не колет.

Конечно, я всей душой хотел бы привлечь в проект как можно больше старых и новых друзей. Таких как Том Пиккирилли или же Хесус Гонзалес, без них этот сборник заставил меня скучать по ним еще больше. Касательно последних добавлю, что не теряю надежды в будущем поиграть всем вместе на каком-либо другом, абсолютно новом Темном Мире Чудес.

Спасибо всем авторам, что поддержали этот проект, читателям, что помогли этой идее жить и развиваться, ну и конечно же отдельное спасибо Дэйву, за то, что смог это осуществить.

Джерард Хоуарнер,

Нью-Йорк,

Сентябрь 2016

P.S. Напоследок добавлю описание, а точнее в своем роде методические рекомендации по антологии для читателей, у которых наверняка появятся вопросы.

"Сладкая Боль" - это дрейфующий, международный и межпространственный клуб, посвященный воплощению самых глубоких и тайных сексуальных человеческих желаний. Он появляется неожиданно в безлюдных местах, на развалинах и заброшенных перекрестках, в тупиках улиц больших городов и прочих местах, где люди не частое явление. А после, он просто исчезает, дабы вернуться когда-нибудь вновь, как раз тогда, когда он нужен определенной группе людей.

Далеко не каждый попадающий в него, возвращается обратно.

Невысокий тощий азиат и шрамированный лысый гигант служат хранителями его врат, проверяя каждого входящего на наличие права войти или же на наличие пропускающей метки в виде кости на внутренней стороне левой кисти между большим и указательным пальцами, видимой только в "Сладкой Боли". Ни горы денег, как и никакие другие сокровища, вроде поклонения клубу или же хранителям его врат, не смогут позволить вам попасть в клуб. Вход доступен только будучи в компании с хозяином клуба или же с направлением от него (охранник все равно узнает, если вы лжете), или же с наличием метки, что ставится каждому в его первый визит в клуб.

Структура клуба изменяется в зависимости от времени, места и культуры, но в целом вход включает в себя длинный путь сквозь своего рода пустынную землю, после чего посетитель попадает в великолепное и дорогое место, наполненное сексуальными развлечениями. Большинство тех, кто ходит в этот клуб, никогда не рискуют идти дальше, останавливаясь на играх в повиновение или же наблюдая за ними. Это - "туристы".

Элитные клиенты клуба, демоны и ангелы, отчаянные и хитрые, хищники и жертвы, перемещаются глубже в "Сладкую Боль" в поисках дальних комнат и частных опочивален порока, извращений, ярости, голода, желания и боли. Секс - это тот путь, что выпускает наружу их тайную сущность.

"Сладкая Боль" питает и кормится танцем между разрушением и саморазрушением. Она вскармливает в каждом из нас и хищника, и жертву, создавая бесконечные игровые площадки, дабы растлевать и укреплять как невинных, так и чудовищ. Здесь всегда рады любым богам и богиням, мифологическим созданиям всех мастей, известных и неизвестных, в общем всем, чью пустоту души можно заполнить и чьи огни безумия можно зажечь. "Сладкая Боль" балансирует на перекрестке между аппетитами и самоуничтожением.

Иногда люди остаются в ней, повинуясь своему выбору, искушению или же из-за ужасной ошибки. Возможно они открывают для себя новый мир или ад, чтобы жить в нем. Они могут вернуться измененными во что-то другое, трансформируясь от слабости к силе или наоборот. Прощенные или проклятые, отмщенные или же кем-то преданные. Наполненные чем-то неизвестным, тем что они не могли получить вне стен "Сладкой Боли".

Они умирают. Они оставляют "Сладкую Боль" и возвращаются за новой дозой. Это становится для них наваждением.

Было бы интересно почитать историю о "Сладкой Боли" в условиях отсутствия в ней кого бы то ни было, ведь сама идея этого места базируется как раз на его воздействии на персонажей, так как весь негатив и опасность существования "Сладкой Боли" зависит напрямую от характеров героев и от ситуации, в какую они попадают.

В завершении, теория:

Клуб "Сладкая Боль" всегда был здесь и всегда будет, вне зависимости от того, с какими желаниями и предпочтениями в него попадают люди. Раньше он имел другие названия и других хранителей врат. В прошлом он мог быть храмом или же секретной пещерой, сокрытой от людей. В будущем он может стать чем-то еще. Но его основополагающая цель по утолению людского голода, что управляет человечеством, остается неизменной. Это та тень, что мы отбрасываем, с этой тенью мы боремся и ее же обнимаем, эту тень мы впитываем и ею же в итоге становимся.

* * *

Всё вышенаписанное, в своём роде, сухая выжимка из оригинального рассказа и произведений других авторов, что решили присоединиться к проекту. Считайте, что вы официально приглашены, протяните руку для метки и входите на свой собственный страх и риск.

Вы пришли просто посмотреть? Или же поиграть? Заранее никогда не знаешь.

Просто помните, что не каждый туда вошедший, возвращается назад.

И, да начнётся веселье...

Перевод: Роман Коточигов и Павел Кожин

Посвящается моему отца, который утверждал, что наслаждается моими историями в течение многих лет.

Посвящается: Дэйву Барнетту

и в память

о Томе Пиккирилли и Дж. Ф. Гонзалесе,

писателях и друзьях.

"СЛАДКАЯ БОЛЬ"

Чарли Джейкоб & Линда Эддисон "Добро пожаловать в Mузей Mилосердия"

Допуск только элите "Сладкой Боли".

Ты, тот, кто долго и методично выцарапывает ответы на то,

что таится за сырыми, прохладными дверьми в полуночных залах.

Разбросанные конечности, улыбки на костях любви...

Когда великие Космические Оргазмы,

монологи вступительных актов провозгласят твоё прибытие,

более глубокие восстания плоти

будут нашептывать тебе...

Главный же экспонат обнаружился в небольшом костяном саркофаге

примерно конца 23-го века...

Смотри, как голодный мягкий свет проливается из него,

он словно запретный лик Божий…

Слушай внимательно, вот они –

приглушенные крики лучистого разрушения вибрируют внутри,

питаемые твоим присутствием,

оставляя послевкусие солено-сладкое...

Человекообразная Тьма избегает

отражения на его поверхности.

Это закуска из вещей, которые скоро прибудут,

это чудовищные завывания ветра извне...

Это именно та часть, где Tворение

никогда не говорит своим настоящим голосом.

перевод: Dear Esther

Джон Урбанчик "Генри-Табачник"

Что такое жизнь? Это череда случайных событий, происходящих, а иногда бросающихся, как метамфетаминовый наркоман на пожилую, явно богатую леди, событий? С этим непросто разобраться, а уж если события последних пары лет выветрились из головы, то и подавно. Ни рождения, ни дней рождения, ни любви и друзей, ни соперников и врагов...

И таким образом жизнь отслаивается, в конце концов превращаясь в тряпку, покрытую пятнами из горящих бочек, дорожных эстакад, дешёвого или просроченного пойла и сломленных женщин. Секс давно не является утешением. Это лишь пронзительные последние крики двух или более умирающих душ, кипение болезни, разложения и смерти.

Да, это его жизнь. Всё, что было, позаимствовал, нашёл или украл - даже его имя было бездушно сорвано им с плаката старого заброшенного здания. Генри. Табачник. Хотя в любом случае это имя ему почти не пригодилось, представляться все равно некому. Но, несмотря на это, он чувствует, что важно его сохранить. Важно сохранить личность хотя бы для внутренних диалогов. Генри чувствовал, что именно она отделяет его от бескрайнего океана незнакомцев, кишащих повсюду.

Это ранняя тоскливая ночь. Многообещающий шум дождя не принес облегчение от миазмов уходящего дня, когда Генри, шагая по ему одному известным и изведанным тропам, вдруг обнаружил что-то незнакомое. Его всегда тянуло в этот переулок, что бы вы там ни думали, возможно, из-за чего-то лёгкого, эфемерного. Фрагмента его памяти, бьющегося о поверхность сознания, как рыбак о поверхность льда с другой стороны, но не находя выхода. Генри часто прогуливался здесь и уже выучил положение каждого фонарного столба, каждую ржавчинку и каждый камешек в этом переулке. Лишь пауки снимались с места на место, сплетая новые узоры. Да, настоящие работяги. Уж они знают смысл своей жизни: ешь, трахайся, крутись. Сердце Генри - искривленная опухоль в груди - болит от мысли о такой осмысленности и чёткой уверенности в цели. Но не сегодня.

Сегодня он остановился, обратив внимание на ответвление переулка, вглядываясь сквозь туман и мрак, - гадая, уж не обман ли зрения все эти эффекты? - в дверях, которых раньше здесь он точно никогда не видел.

Хм, никогда - это слишком большое слово. Он видел все виды дверей! Но эта... Господи, она словно царапала череп изнутри, говоря мне: тебе здесь не месссссто, Генри. И откуда она знает моё имя? Так, нет, стоп! Двери не разговаривают, черт, что тут происходит? Весь этот переулок словно вырвался из ада, чтобы навязаться вместе со мной на прогулку...

Он знает, что это НЕ ПРОГУЛКА. Но он все равно цепляется за это слово.

Генри усмехнулся в дверь, его ребра завибрировали, пытаясь удержать вырывающееся сердце. Он нечасто использует свой голос, не в полной мере. Он обычно оставляет слова невысказанными, забывает их значение, оставляет их засыхать в прах в расселинах своего разума. Но сегодня он нашел свою полную громкость - не вопль или крик, но ничего похожего на его обычное бормотание и лепетание. Он авторитетно заявил:

- Возьмите ваши мерзкие зверства, ваши трудные, обременительные и пахучие извращения и сожгите!

Он сплюнул на цемент перед своими ногами. Он не сделает этого первого шага. Он чувствовал презрение, а не страх, и не имел ни малейшего представления, почему.

Он отвернулся от двери и ушел, спеша остальную часть своей прогулки, отступил к своему дому под мостом, святилищу из холодного цемента, похожему на мавзолей. Там было место для одного, для Генри и никого больше, но рядом жила женщина, уродливая женщина, с которой он делил еду раньше. В этой жизни каждый страдает от разной степени уродства. У нее не было непривлекательной некрасивости, и его страсти были возбуждены. Он встретил ЕЕ глаза, возможно, первые глаза, которые он когда-либо встречал — голубые, как глаза ангела, в них не было ничего уличного – и сказал:

- Раздели со мной постель сегодня ночью.

Это приглашение.

Она хмыкнула.

Это согласие.

Это позволило на короткое время разделить восхождение от ужасов непрестанной тяжелой монотонности. Общий момент, приближающийся к эйфорическим небесам.

Жизнь, - подумал Генри, - принадлежит тем, кто живет. Он - ревенант, призрак самого себя, заброшенный мешок с кровью и костями. Он меняет свои привычки, ссорится с другими безымянными бродягами и прохожими, становится свидетелем того, как разные голуби садятся на разные статуи в разных парках. Это не изменение. Это не реально. В другой жизни, не в другом мире, а в прежние времена, под маской более подходящего имени, не сорванного бесстыдно с кирпичей, возможно, он жил в анфиладе спален с атласными простынями и бесчисленными женщинами, с которых капали жемчуга и шелка, с бесконечным запасом наличных денег и никогда даже эхом голодной жажды.

О, были и другие желания, только не такие, которые выворачивали его наизнанку и толкали к воровству и убийству — непрекращающаяся потребность в чем-то большем. Европейские картины? Икра и сигары? Любовники и шлюхи? Что-то шевелилось внутри, что-то глубокое - почти воспоминание, почти отражение. Когда-то даже сам Генри мог посмотреть в зеркало и увидеть человека, прямого и высокого, сильного и уверенного в себе и даже испуганного, безукоризненно одетого и пахнущего "Булгари".

Он не любил мечтать о том, что могло бы быть. Что заставило его отречься от престола? Зачем ему бежать? Он убил пробуждающуюся память. Перерезал ей горло. Задушил ее, пока она истекала кровью. Он не хотел этого, не нуждался в этом, ему было все равно. В его жизни не было крайних сроков. Не было никакого самодовольства. Там не было ничего, кроме неустанной борьбы, чтобы проснуться полным дыхания еще один день. Генри не подчинялся ни календарю, ни часам.

И все же он считал дни. Два, три, шесть, прежде чем он вернется на знакомые пути, которые он вырезал в своей жизни. Пауки и их паутина в железных решетках, окна, которые скорее скрывали, чем открывали, кривые шаги на разбитом тротуаре, выцветшие желтые огни. И все же дверь, переулок, вкрадываясь в течение его ночей, как будто она принадлежала ему, требовала его внимания, требовала его подчинения.

Генри был не из тех, кто легко подчиняется чему бы то ни было. Ни в этой жизни, ни в какой другой. Преследуй меня на свой страх и риск, - предупредил он дверь. Потом он снова сплюнул, повернулся и ушел.

Дверь измучила его, мешала сну, мыслям, ритмам. Он и уродливая женщина тряслись и вылa, поднимая призраков из могил. Генри никогда не чувствовал себя таким энергичным, но они искали что-то - разные вещи. Что бы она ни искала, это не имело значения; Генри стремился к невозможному, недостижимому, невообразимому и божественному. Когда все закончилось, он заплакал, оттолкнул ее и закричал в темноту на богов и демонов. Как будто секс любого рода мог спасти его. Было слишком поздно для спасения. Слишком поздно для милосердия. Ему нужно было причинить кому-то или чему-то боль, поэтому он колотил кулаками по стенам своей ямы, пока не треснул цемент и костяшки пальцев, пока красная кровь не смешалась с серой пылью, пока слабое эхо боли не достигло пропасти онемения, которую он выкопал вокруг себя.

Он всё же нашёл слова, всего несколько, чтобы пробормотать их себе под нос.

- Генри, - произнёс он свое вымышленное имя. - Ты просто невежественный слизняк, чёртов кусок отбросов, жалкий осёл.

Он глубоко вздохнул. Это была не та жизнь, чтобы вздыхать. Эта роскошь была зарезервирована для преуспевающих и литераторов.

Он бросил ещё одно описание, запоздалое, но самое верное из всех:

- Генри, ты - жалкий трус.

Он насчитал ещё три дня, ему не очень нравилась эта идея. Он никогда не любил что-либо накапливать, тем более идея обратного отсчета ещё больше воротила его. Как будто будущее обещало перемены в жизни. Его будущее было предопределено, не просто высечено на камне, но впаяно в сталь: болезнь, разложение и смерть. То же самое, что ожидало и всех, богатых и обездоленных - неизбежные тяготы смерти.

Женщина пыталась вразумить его, как будто была способна на такое чудо.

- Ты отмечен, - сказала она ему, - дьяволами или святыми, я не знаю, - oн нашёл её слова бесполезными. Генри отпустил её, но она отказалась уходить. - Я дам тебе всё, что нужно.

- Женщина, - сказал он, используя это как титул и проклятие, - тебе не хватает плотских хитросплетений обычных туристов. Твой разум порхает, как чёртова бабочка, от недовольства к бесстрастию и презрению. Неужели я тебя ничему не научил?

Но на самом деле он ничему её не научил, и его недовольство сменилось презрением. Так что он задушил женщину во сне. Это было милостью для них обоих.

Генри вернулся к двери, сплюнул на землю, подождал, снова сплюнул. Не придумав, как ещё оттянуть момент, переступил черту, которую установил. Он намеревался вселять ужас в сердца людей. Он намеревался достичь Нирваны. Чтобы найти свой собственный личный восторг и навязать его добровольным. Черт, это было почти как секс, только намного лучше. Он сделал глубокий, роскошный вздох, как будто имел на это право, прежде чем толкнуть дверь.

Из тени на него смотрел азиат, невысокий и худой. Генри поднял левую руку по привычке или же скорее по памяти, в знаке, который был виден только в пределах владений "Сладкой Боли". Гора мускулов с лысым черепом с ухмылкой смотрела на него, словно Генри был на сегодня лучшим его шансом на ужин.

- С возвращением, - сказал азиат.

Они расступились, пропуская Генри по длинному коридору. Звуки тяжелых басов и вездесущих барабанов, крики удовольствия и боли, запахи виски и мужественности, любимые женщины. Все это поднималась ему навстречу.

Он стряхнул с себя маску Генри, его бремя отрицания и отчаяния. Прежде чем спуститься в клуб, окунуться в его атмосферу, принять его естество, он прошептал:

- "Сладкая Боль", ты самая очаровательная яма, в которой я когда-либо был. Готовьтесь, Авраам[1] вернулся.

перевод: Dear Esther

Эдвард Ли "Ночная Сиделка"

Джессика узнала подробности только тогда, когда все закончилось. Но то, с чего все началoсь - было SD-картой...

...и тем, что она увидела на ней, а именно, что они сделали с головой той женщины.

* * *

Клиента звали Руле, Эдмунд Руле. Однажды вечером она познакомилась с ним в ночном веб-чате; поэтому и считала его "клиентом", хотя между ними никогда не было ничего сексуального. Он не просил ни шоу, ни мастурбации какой-либо из её игрушек. Никаких грязных разговоров, никаких "ты был плохим мальчиком?" Он даже не дрочил. Вместо этого он разговаривал с ней всего несколько раз:

- Ax, я вижу по вашему профилю, что вы из Флориды, и я тоже.

- Действительно.

- Два года в колледже и сертификат CNA?[2] Bпечатляющe.

- Оx, нeт машины? Но у вас есть водительские права - это здорово.

Он что-то прощупывал вокруг. Зачем энтузиасту веб-камер беспокоиться о её образовании и водительских правах?

Он включил свою камеру, чтобы она могла видеть его лицо, и лицо этого мистера Руле, на самом деле, не было типичным для обитателя секс-чатов. Он мог бы быть профессором колледжа на пенсии: седые волосы немного растрепаны, лысина, очки и белая борода, которой не хватало немного внимание ножниц. Но у него не было никакого извращенного взгляда, ничего похожего на "Tипичного Грязного Cтарика".

- Так что Bы хотите увидеть? - спросила она. - Bы мне нравитесь, так что позвольте мне устроить праздник для Bаших глаз, - это, конечно, потому, что веб-шоу оплачивается поминутно. - Хотите шоу с моей "киской"? "Кругосветку"?[3] Также у меня есть большие игрушки. Я даже могу трахнуть себя кулаком.

Но ничего из этого не годилось. У мистера Руле был еще один мотив для того, чтобы быть в чате с Джессикой, и все сводилось к следующему:

- Я хотел бы предложить тебе работу, Джессика, ночную работу, которая не должна представлять никаких проблем, поскольку большинство веб-моделей ведут ночной образ жизни.

Ночную работу?

- Я слушаю, - сказала она подозрительно.

- Я буду платить $500 за ночь, чтобы ты сидела у меня дома, каждую ночь, oт заката до рассвета. Я предлагаю бесплатную комнату и питание, если тебе необходимо. Единственной дополнительной обязанностью будет выносить мусор, забирать почту и выполнять поручения, используя машину.

Ну, не знаю, - подумала Джессика.

- Вы имели в виду $500 в неделю?

- Нет-нет. За ночь. У меня будет вспомогательный банковский счет, к которому ты будешь иметь доступ из любого банкоматa, или я могу переводить твою оплату каждую ночь на твой собственный банковский счет, карту пополнения, PayPal, или что ты предпочитаешь.

Она была в ступорe.

- Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, Эдмунд.

- Пожалуйста, как пожелаешь. И, пожалуйста, знай, что это никоим образом не сексуальное предложение...

Да, верно, - подумала она, не то чтобы секс был препятствием. Джессика, кстати, была очень склонна к такого рода сделкам.

-...на самом деле, ты очень редко будешь меня видеть, - продолжил он. - Я просто хочу, чтобы привлекательная молодая женщина сидела ночью рядом, пока я сплю, - oн замолчал, что-то печатая. - Вот что я тебе скажу. Я отправлю свой адрес на контакты в твоем профиле, и как насчет этого?

Маленький счетчик в нижней части экрана зарегистрировал только две минуты. Плата на сайтe составляла $2 в минуту, но она получaла только половину этого, и до сих пор ее общая заработанная сумма отображалась на экране: $2.00. Это должно быть чушь собачья, - рассуждала она, но затем на экране появилось больше цифр:

ЧАЕВЫЕ: $500.00

- Я только что отправил тебе чаевые в 500 долларов, - продолжал он. - Жду тебя в полдень. Возьми такси или попроси друга подвезти тебя. И если я не увижу тебя завтра, я буду считать, что ты просто не хочешь эту работу, но чаевые можешь оставить себе, с моими наилучшими пожеланиями.

- Э-э, - сказала она. - Вау!

Он улыбнулся ей большой, искренней улыбкой.

- Было очень приятно поговорить с тобой, Джессика, и я надеюсь увидеть тебя завтра. Так что, до скорой встречи, или если нет, я желаю тебе спокойной ночи.

Мистер Руле отключился.

* * *

Все, что кто-либо когда-либо мог сказать о мистере Руле, было тем, что он был кем-то вроде сибарита-затворника, судя по всегда полной корзине очень дорогих бутылок виски и постоянных поставок из ресторанов изысканной кухни. Он жил уединенно и сам по себе; на самом деле, его уже давно не видели соседи. Постоянное присутствие нового роскошного "седана" на его подъездной дорожке только укрепляло общее мнение, что он был человеком состоятельным, несмотря на несоответствие физического состояния его старого, как бельмo на глазу, дома и неухоженного двора. Соседи регулярно подглядывали за пустыми бутылками 21-летнего "Macallan Fine", четверть-векового "Glenmorangie" и 30-летнего "Glenfiddich", по несколько сотен за бутылку. Владелец ближайшего винного магазина утверждал, что каждые две недели привлекательная женщина, за рулем "седана" Руле покупает бутылку коньяка "Remy Martin Louis XIII" за $2800.

Итак. Наверное, у "невидимого" мистера Руле были проблемы с алкоголем, которые усугубляли его агорафобию.[4]

Однако он настаивал на том, чтобы постоянно нанимать живущую в доме служанку/ночную сиделку, которая всегда была молодой женщиной, провокационной внешности, и это вызвало разговоры. Но все, что от них удалось добиться - это то, что они очень редко видели мистера Руле, что они получали его припасы, сидели в доме, и больше ничего. Другими словами, хотя некоторые из этих юных леди и впрямь легко склонялись к проституции, странный мистер Руле никогда не требовал от них ничего подобного.

* * *

Джессика приехала на такси незадолго до полудня по адресу, указанному вчера вечером. Стоимость проезда в такси составляла $62, но ей нужно было заплатить водителю лишь двенадцать, благодаря его чрезмерно усердному предложению скинуть полтинник, если она приложит рот к определенной части его тела. По этому поводу Джессика даже не колебалась.

Еще до того, как выписаться из своего мотеля, она знала, что должна принять предложение мистера Pуле о комнате и питании. Еще не видя свое новое жильё, она уже терпеть не могла свой убогий мотель, кишащий нарколыгами, и ещё она очень устала от необходимости наклоняться перед управляющим (мелкой мразью на побегушках) всякий раз, когда ей не хватало арендной платы, что случалось довольно часто. Теперь полиция все чаще стала "наезжать" на "Backpage"[5], и веб-камеры постепенно стали приходить в упадок. Она просто не могла свести концы с концами. Почему же аккредитация CNA не спасла ее от такого нездорового окружения? Разве такой профессиональный сертификат не позволит ей получить достойную работу? Что ж, ответ не за горами. Единственное, чего во Флориде было больше, чем стариков - это комаров и дипломированных помощников медсестер. Этот факт наряду с арестом за наркотики и шестимесячным пребыванием в исправительном департаменте округа мало что сделал, чтобы улучшить качество ее трудоустройства.

Переезд в дом совершенно незнакомого человека, которого она встретила в интернете, может не показаться разумным решением, но, во-первых, отчаянные ситуации требуют отчаянных действий, а во-вторых, она нечего не теряла, давая ему шанс. Мистер Руле не был серийным убийцей, не так ли? "Куй железо, пока горячо", - говорила ей в детстве покойная мать, и Джессика догадывалась, что это - аксиома, предполагающая, что никогда не следует колебаться, когда представится возможность. Ну, железо едва ли может быть горячее, чем получать $500 за ночь, сидя на заднице. И если вся эта кутерьма окажется обманом - она свалит.

Во всяком случае, она была здесь, в доме мистера Руле.

И что это был за дом. Чертова свалка, - заметила она, замерев с сумками в руках, когда таксист уехал. Жилище мистера руле представляло собой одноэтажную "солонку" с нестриженым газоном во дворе и полускрытыми невысокими пальмами. Новый черный "БМВ", стоявший там, представлял собой еще большую странность. А в синей мусорной корзине, поверх несметных бутылок из-под виски, лежала пустая 224-граммовая банка чёрной икры "Kaluga-Malossol". Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО пиздец, - подумала она, но, как ни странно, она чувствовала себя здесь как дома. Как правило, в жизни Джессики все было полным пиздецом.

Унылая входная дверь была "украшена" причудливым тускло-медным молотком в виде бледного лица: только два пустых глаза, ни носа, ни рта. Поежившись, она постучала в дверь, и та открылась, скрипнув, как и полагалось в подобном месте и ситуации.

Но тут все зловещее прекратилось, так как появился мистер Руле, собственной персоной, и он оказался любезным и, казалось бы, безобидным предметом изучения. Седовласое бородатое лицо, с которым она разговаривала прошлой ночью, "сидело" на теле тучного мужчины средних лет. Его 300-фунтовое[6] тело было заправлено в мешковатые брюки с подтяжками, огромную белую рубашку с короткими рукавами и туфли от "Bruno Mali". Его глаза сияли, как у дедушки при появлении внучки.

- Как приятно познакомиться с тобой лично, Джессика. Я так рад, что ты приехала, и еще я счастлив, что ты привезла свой багаж, и решила остаться. Разумный выбор. Зачем платить аренду где-то еще, когда можно жить здесь бесплатно?

- Да, сэр, - ответила она. - Я планирую сэкономить как можно больше денег, чтобы вернуться к обучению.

- Как замечательно встретить молодую женщину с целями, - сказал он. - Однако, прежде чем мы продолжим, нам нужно сначала позаботиться об этом, - он протянул ей пластиковый стаканчик с каким-то порошком на дне.

Джессика сразу поняла, в чем дело.

- Мне нужно, чтобы ты помочилась в него, - сказал он ей. - Пожалуйста, пойми, что я не стереотипный человек, но я должен рассмотреть статистическую вероятность. Многие девушки, которые занимаются веб-кам-сервисом и параллельными профессиями, имеют склонность к наркомании. Я просто не могу допустить этого здесь, и я надеюсь, что ты не обиделась.

Джессика усмехнулась и задрала джинсовую юбку, под которой не было видно трусиков.

- Буду с Bами откровенна, мистер Руле. В свое время я много раз сдавала анализ мочи. Без обид.

Он, казалось, опешил.

- Ну, ради всего святого, ты можешь сделать это в ванной.

- Я бы предпочла сделать это при Bас, сэр. Тогда Bы будете знать, что тест настоящий. Каждый тест на мочу, который я сдавала, мне приходилось делать перед медсестрой из тюрьмы. Многие девушки проносили чужую мочу в презервативах. Я ценю эту возможность, которую вы мне предоставляете, сэр. Я не хочу, чтобы у Bас были какие-то сомнения, - и тут она раздвинула ноги и без смущения помочилась в стаканчик.

- Твоя искренность интригует, - сказал он, все еще ошеломленный.

Пока она писала, он действительно наблюдал за ней, но в его глазах не было и следа возбуждения "мочефрика". Джессика была хорошо знакома с этим видом извращенцев и много раз мочилась перед своей веб-камерой.

Закончив, она поставила теплый стаканчик на кухонный стол и пошла мыть руки.

- Несколько лет назад я была наркоманкой, мистер Руле, - призналась она. - Но эти дни прошли. У меня нет ни детей, ни психованных бывших мужей, ни парней, ни сутенеров. И в моей жизни нет теневых персонажей. На самом деле, в моей жизни никого нет, и я надрываю свою задницу, чтобы это так и оставалось.

Нахмуренные брови мистера Pуле поползли вверх.

- Похоже, у нас есть общие черты, Джессика, и это меня очень радует. Философ и лауреат Нобелевской премии Жан-Поль Сартр утверждал, что Ад - это другие люди. В течение своей жизни я наблюдал, что его утверждение, в целом, слишком уж верно.

Кем бы ни был этот Жан-Поль, - подумала она, - он поразил Pуле.

После того, как мистер Руле отметил в стаканчике отрицательный результат на наркотики, он приступил к объяснению: он прожил в этом доме всю свою жизнь, и собственность, на которой стоял этот дом, принадлежала его семье с тех пор, как Флорида стала территорией США. Фактически, нынешнее здание было построено на первоначальном фундаменте из полосатого кирпича, заложенном в 1822 году. Откуда родом его предки?

- Из северных колоний. Мы были гугенотами[7] с юга Франции, - он сделал паузу для приглушенного смешка, - кальвинистами.[8]

После того как в 1685 году эдикт Фонтенбло фактически разрешил правительству казнить всех гугенотов, которые не обращались в христианство, Руле стали отчаянными эмигрантами, бежавшими сначала в колонию Массачусетского залива (где их не очень хорошо приняли), а затем в Содружество Наций Род-Айленда.

- В начале девятнадцатого века нас изгнали из Провиденса по причинам... по неясным причинам, - продолжил он. - Во всяком случае, мои предки поселились здесь, прямо здесь, где мы сейчас стоим, - казалось, он ухмыльнулся. - Я - последний потомок по мужской линии, так сказать, последний из сомнительной, но увлекательной линии.

Джессика заметила какой-то намек в его словесном тезисе, но ей было все равно. Работа на этого человека - каким бы странным он ни был на самом деле - дала бы ей возможность вернуться к прежней жизни, вернуться к своему образованию и улучшению своего статуса и, наконец, избавила бы её от необходимости соглашаться на мелкую проституцию с отвратительными неряхами или на унижение перед веб-камерой для контингента жалких неудачников. Она почувствовала то, чего не чувствовала уже давно: восторг.

- A вот и моя комната, - указал мистер Pуле, касаясь ручки двери, выходящей на кухню. - Надеюсь, тебе никогда не придется туда входить, - добавил он с еще одной неопределенной, необъяснимой усмешкой.

Окееей...

Затем он показал Джессике ее спальню, куда вела дверь в конце просторной - и очень захламленной - гостиной. Маленькая, но причудливая комната, обшитая старыми зелеными обоями с деревянными панелями. Старая кровать с балдахином и высоким матрасом. Старый комод, старая тумбочка и старинная гравюра в рамке, изображающая какое-то место под названием Бери-Сент-Эдмундс. Городок в Англии, - догадалась она по виду. Она никогда не слышала об этом месте.

- И ни в коем случае не пытайся открыть эту дверь, - сказал ей мистер Pуле. Он указал на узкую дверь рядом с ванной комнатой. - Она постоянно заперта, в целях безопасности, старый шкаф в аварийном состоянии. Я никогда им не пользуюсь, поэтому я никогда не беспокоился о том, чтобы починить его.

Джессика не могла понять, как старый шкаф может быть заперт в целях безопасности, но она просто пожала плечами.

Ладно.

- В последний раз, когда я там был, я нашел крысиное гнездо. Я ненавижу всякую нечисть, как и большинство людей. Я сбросил туда яд и навсегда закрыл дверь, - но было интересно, как он это сказал, с дрожью в голосе, как актер, забывший свою роль.

Ладно, - подумала она. - У тебя могут быть трупы в шкафу, а мне плевать. Все, что меня волнует, это мои $500 за ночь...

Проследовав вслед за мистером Руле в гостиную, она заметила неровности на ковре перед дверью шкафа.

Возможно, деформированные половицы.

Правила дома были просты:

- Tы должнa оставаться в доме oт заката до рассвета, каждую ночь. Ни гостей, ни друзей, ни родственников сюда приглашать нельзя. Естественно, так как ты - молодая женщина, я не ожидаю, что ты сократишь свою социальную жизнь ради этой работы, но боюсь, что это должно быть сделано только между закатом и восходом солнца...

- У меня нет общественной жизни, мистер Руле, - сообщила она ему.

- Ах, еще одна общая черта, потому что у меня тоже нет.

Он объяснил еще кое-что: она может продолжать свои секс-веб-чаты из дома, но никогда никому не должна давать адрес. Если у нее будут "транзакционные клиенты", это замечательно, но она должна будет участвовать в такого рода "рандеву" удаленно от дома, и только между восходом и заходом солнца.

- От заката до рассвета - это мое время; ты нужна мне здесь; за это тебе и платят.

- Понятно, сэр.

В гостиной доминировали книжные полки и несколько странных портретов. Cтарая семейная линия, - предположила Джессика. Длинный кожаный диван занимал половину другой стороны комнаты, перед ним стоял стеклянный кофейный столик и большой телевизор с плоским экраном.

- Это 4k, что бы это ни значило. Используй компьютер сколько угодно; пароль для "Netflix" приклеен к столу.

Здорово! - подумала она.

Мистер Pуле застыл в позе, предвещавшей что-то вроде предстоящего словесного трактата.

- Как ты уже убедилась, я человек эксцентричных привычек, но, полагаю, это никого не оскорбляет, если я практикую жизнь без излишней помпезности. Как антиквар и историк, я собрал много старых и необычных вещей - в основном книги и реликвии, которые, как ты сейчас видишь, заполняют эту комнату, - и его рука указала на изобильные книжные полки и их содержимое, как на стеклянные витрины, в которых хранились безделушки того или иного рода. - В самом деле, среднестатистический человек может быть уверен, - он снял с полки старую серую книгу, - что том математических трактатов, изданный Плантином в Антверпене всего через сто лет после изобретения печатного станка, будет иметь значительную ценность, - он вынул из футляра наконечник индейской стрелы, - или что наконечник Хлодвига, отколотый из халцедона индейцем-семинолом 13 000 лет назад, должен быть очень дорогим.

- А разве нет? - спросила Джессика, нахмурив брови. - Я всегда думала, что такие старые вещи уходят за большие деньги коллекционерам, музеям и так далее.

Руле поднял палец, явно довольный.

- Ах, ты сразу же понялa мою мысль, моя дорогая. Правда в том, что в этой комнате очень мало ценного. Это хлам. Эта книга Плантина? Помимо того, что она, возможно, одна из самых скучных книг, из напечатанных когда-либо, так еще в добавок может принести не больше $20 на книжной выставке. A это копье? Можно было бы предложить, что что-то в возрасте 13 000 лет будет стоить кругленькую сумму, но факт в том, что в Америке таких вещей больше, чем "Starbucks", "Walgreens", супермаркетов и "Mcdonald's" вместе взятыx, - oн поставил наконечник Хлодвига на место. - Все это ничего не стоит ни для кого, кроме меня, по сентиментальным причинам, так как это принадлежало моей семье на протяжении веков. Однако...

Джессика подумала, что наконец-то поняла.

- Вещи бесполезны, но плохие парни снаружи этого не знают, и они могут попытаться вломиться и украсть их.

- Не волнуйтесь, мистер Руле. Я буду охранять Ваши вещи oт заката до рассвета.

- Превосходно! Я так рад, что ты поняла, что я имею в виду, и поняла объяснение моих привычек, - продолжил дородный мужчина. - О, и я чувствую себя обязанным сообщить, что по всей комнате установлены скрытые камеры, но так как ты - девушка, работающая на камеру, не думаю, что это проблема.

- Никаких проблем, сэр...

-...но спешу добавить, что это только в этой комнате и на кухне. В спальне и в ванной камер нет.

- Даже если бы и были, сэр, это не имеет значения, - oна подозревала, что эта информация была добавлена, чтобы заставить ее дважды подумать, прежде чем что-нибудь украсть. - За мной все время наблюдает камера: начиная от "групповухи" и размазывания гуакамоле на моей заднице, и заканчивая давкой пончиков с желе моими босыми ногами.

Мистер Pуле, совершенно не в своем характере, громко рассмеялся.

- Женщина истинного восприятия. Ты пришла к пониманию иррациональности мира и приспособилась к нему, для достижения собственных целей

Она засмеялась.

- Можно и так сказать.

Но оставался один элемент, который ей нужно было прояснить.

- Просто, для полной ясности. Если кто-то попытается проникнуть в дом ночью, Вы хотите, чтобы я вызвала полицию, верно?

Его брови подпрыгнули.

- Нет, нет, ты должна прийти и разбудить меня. Cтучи в мою дверь, пока я не проснусь - я крепко сплю – и, если я не встану... - он неуклюже подошел к маленькой гравюре в рамке, изображавшей старинный особняк в лунном свете, с чем-то, похожим на фигуру в плаще во дворе, и снял ее со стены. За ней был приклеен ключ. - Ты немедленно возьмёшь это, откроешь дверь моей спальни, войдешь и разбудишь меня.

Ясно и просто.

- Поняла.

- Мне нужно, чтобы ты использовала свое суждение. Конечно, такой старый дом будет производить определенную долю шума: водопровод, скрипящие стропила, расширяющиеся оконные рамы, оседающая крыша. Ты поймешь, когда услышишь. Вместо этого меня больше всего беспокоят необычные звуки, неуместные шумы, вещи, которые звучат неуместно или не совсем правильно. В любом месте дома, с любого направления.

Должно быть, у него паранойя, - решила она. - Он платит пятьсот долларов за ночь, чтобы я слушала шумы? - Внезапно инструкции этого человека стали слишком туманными.

- Любые странные звуки из любого места в доме, - продолжал он. - Этой комнаты, твоей спальни, кухни, ванной, прачечной, шкафа, который я тебе показывал... Да, эм... Шкаф всегда заперт.

Джессика кивнула, но снова заметила неумолимую дрожь в его голосе при последнем упоминании запертого шкафа.

Да что ж такое с ним и с этим ёбаным шкафом?

Тем не менее, опять же, она не заморачивалась и не задавала вопросов. Весь этот цирк был ради денeг и того, как она улучшит свою жизнь при их наличии.

- Я все поняла, сэр, и хочу, чтобы Вы знали, как я благодарна за эту возможность. Но... - она замолчала, словно собираясь с мыслями. - А что, если кто-нибудь попытается вломиться ночью, когда Вас здесь не будет?

- Я всегда буду здесь, потому что никогда не выхожу из дома. Как насчет эксцентричности, а? - он улыбнулся. - На самом деле, я не выходил из этого дома семь лет.

* * *

Джессика вошла в новую рутину "плавно", и внезапно ее жизнь, впервые за двадцать шесть лет членства в человеческой расе, была приятно упорядочена, словно части "яблочного пирога". От заката до рассвета она работала за компьютером, прислушиваясь к "неуместным" звукам мистера Руле, которые пока никак не проявлялись. Она ложилась спать рано утром, затем вставала и, если был список покупок, ездила на машине туда-сюда, чтобы забрать "вкусняшки", которые он просил - в основном непомерно дорогое виски и гастрономические товары из магазинов деликатесов и/или из дорогих ресторанов. Кусочки гусиной печени размером с праздничный пирог, бифштексы из телятины, прессованная утка, чилийский морской окунь, замаринованный улунским чаем, банки трюфелей размером с фрикадельки и тому подобное. Однажды она принесла пропаренного 12-фунтового[9] омара (12 фунтов!), и однажды блюдо сашими за $500. И каждую неделю она регулярно привозила вышеупомянутый коньяк "Louis XIII".

За первый месяц службы она почти не видела его. В редких случаях он выходил из своей комнаты, брал с полки книгу и возвращался. Каждую неделю он оставлял ей мешок с бельем, чтобы она могла сдать его в чистку. Очевидно, он оплатил все счета онлайн. До сих пор вся его почта была "спамом". Она приносила её, оставляла на кухонной стойке, как было велено, и пока она спала, он выходил, осматривал её, а затем сразу же отправлял в мусорное ведро. Раз в неделю приходила женщина и стригла траву, и, как ни странно, каждый день приходила другая женщина, чтобы раскидывать удобрения вокруг дома. "Газонокосильщице" по имени Джудит было чуть за тридцать, она была крепко сложена, но не толстая, и у нее были длинные темные волосы, выгоревшие на солнце.

- О, привет. Tы, должно быть, новая ночная сиделка.

- Да, Джессика, - ответила Джессика.

Джудит больше походила на "пацанку", чем на женщину, и производила впечатление распутницы: короткие джинсовые шорты и мешковатая футболка с открытым воротом, накинутая на массивные груди, которые флоридское солнце сразу же залило потом, производя впечатление "мокрой футболки", потому что Джудит никогда не носила лифчик. Она была очень склонна к разговорам, рассказывая, что мистер Руле:

-...дал мне лучшую "халтурку" в моей жизни, он мне платит $500 в неделю через PayPal, только за то, что я стригу траву в этом дворе, размером с почтовую марку. Я сказала ему, что подстригу все кусты и пальмы без дополнительной платы, но он отказался. Ни удобрений, ни полива, ничего. Поэтому большая часть двора сожжена. Как будто он хочет, чтобы это место выглядело дерьмово.

Джессике не раз приходила в голову та же мысль: ухоженный и зелёный двор наводит на мысль о достатке, но какой взломщик станет интересоваться домом, похожим на этот? У Джессики не было лесбийских наклонностей, но она не могла не смотреть на огромные груди Джудит, к которым мокрая от пота футболка липла, как мокрая папиросная бумага. Она спросила немного беспардонно:

- Он когда-нибудь приставал к тебе?

- Нет, но я хотела-бы! - Джудит рассмеялась. - Жаркая погода - не единственная причина, по которой я ношу этот наряд. Я не шлюха, но такой богатый парень... Я бы в мгновение ока распласталась на его полу.

- Mне oн никогда не предлагал, - сказала Джессика, - но если бы предложил... черт, девушка должна делать то, что она должна делать.

- Точняк. У него снаружи повсюду маленькие камеры. Знаешь об этом?

- Я так и думала, - ответила Джессика. - Сказал, что внутри тоже есть.

Груди Джудит вздрогнули, когда она рассмеялась:

- Если он хочет глазных конфеток, я дам ему все, что он хочет. Чтобы сохранить эту "халтурку"? Дерьмо. Чтобы подстричь этот дворик, требуется пятнадцать минут, но я всегда делаю это за час, как бы жарко ни было. Когда я заканчиваю, я снимаю рубашку на заднем дворе и поливаю себя из шланга. Уверена, что он смотрит. Наверное, дрочит. Надеюсь, что дрочит.

По-видимому, у несексуального мистера Руле была сексуальная сторона, интересное открытие.

Однако, гораздо интереснее были разоблачения Шэррон, "девушки-по-удобрениям". Шэррон была стройной, с маленькой упругой грудью, фигуркой "песочных часов" и ногами, над которыми любой мужчина стал бы кричать. Она тоже была в очень коротких шортах и всегда надевала крошечный топик бикини во время работы, который всегда снимала, толкая распределитель "Scott’s" по огороженному заднему двору, так что, очевидно, она пришла к тому же выводу, что и Джудит: мистер Руле был вуайеристом, и Шэррон не колеблясь и не беспокоясь о сохранности работы, подтвердила это.

- Но почему ты разбрасываешь удобрения только вокруг фундамента дома? - cпросила Джессика. - Почему не по всему двору?

- Это не удобрение, - сказала она. - Это соль.

- Соль?

- Мистер Руле говорит, что слизняки будут кишеть в доме, если не разбрасывать соль каждый день. Я никогда не видел ни одного, ну и что? Я не собираюсь говорить ему, что есть гораздо лучшие способы держать слизняков подальше. За $500 в день, семь дней в неделю? Я буду кувыркаться во дворе, одетая как Бэтмен, и насвистывать "Дикси", если он захочет.

Так что, похоже, Шэррон зарабатывала больше денег за меньшее время, чем кто-либо другой на этой "работе мечты". И зарабатывала она тем, что он мог заставить соседского ребенка сделать за пять баксов.

- Tы уже познакомилaсь с горничными?

- C горничными? Нет, - сказала Джессика, - но я сплю днем, так что легко могла их пропустить.

- Раз в неделю три цыпочки из "MAIDS R US" приходят сюда и убирают кухню, ванную и гостиную. Все абсолютно голые.

- Вау.

Вот вам и рассуждения о вуайеризме.

- Но он даже не смотрит на них, - продолжала Шэррон. - Все время сидит в своей комнате.

- Наверное, смотрит через камеры. Он должен быть застенчивым.

- Как бы там ни было. Я знаю только, что он спас мою задницу. Я была практически бездомной, жила с отморозками и наркоманами; моя жизнь была кучей дерьма. A сейчас? У меня хорошая новая машина, отличное жилье и куча наличных в банке. Честно говоря, если бы этот человек вытащил свой член передо мной, я бы не задавала вопросов, я бы просто встала на колени и отсосала ему.

- Я тоже, - ответила Джессика. - Бизнес есть бизнес.

Возможно, это была универсальная перспектива, и сегодня, и для всей истории человечества. Власть Имущие в этом мире считали обычных людей "мелкими людишками", которым было трудно сводить концы с концами, a особенно женщинам. Контингент общества, который называет такую деятельность аморальной - это "имущие", а не "неимущие"." Каждая ночь, когда Джессике не приходилось спать под мостом, была доказательством инициативы и решимости.

Последнее, что открыла Шэррон - это способ, которым она впервые вступила в контакт с мистером Руле: веб-камера.

Итак, первый месяц службы Джессики прошел гладко. Она не спала ночами, проводила время в интернете, изучая различные онлайн-курсы, на которые она могла бы записаться, и школьные заявки. Она от души пожелала "скатертью дорога" своему счету в веб-кам-шоу. Она смотрела фильмы, и она начала "мягкий" режим упражнений: приседания, отжимания и т.д. Она часто проводила всю свою смену голой или просто в трусиках. В случае, если мистер Руле наблюдал за ней, она хотела убедиться, что он доволен тем, что видит. Несколько раз в неделю она мастурбировала на диване, посреди ночи, и доводила себя до настоящего оргазма, а не такого, который она так часто изображала на веб-камере.

За первый месяц она лишь трижды видела мистера Руле, и каждый раз это длилось менее пяти минут. За тот же месяц Джессика не испытала абсолютно ничего, что можно было бы назвать "неуместным". Никаких странных звуков, никаких беспокоящих шумов и никаких признаков грабителей.

* * *

Это было в четверг утром, через час после восхода солнца, когда Джессика закончила свою смену, съела миску хлопьев, посмотрела десять минут местных новостей, а затем вышла на улицу и поставила корзины с мусором на обочину. Она усмехнулась, увидев огромное количество дорогих бутылок из-под виски в мусорном ведре, затем заметила полоску соли, которая бежала вдоль фундамента дома, и покачала головой. Она вернулась в дом.

В списке не было никаких поручений, так что она могла расслабиться, прокатиться или еще что-нибудь. Она решила ненадолго сходить на пляж, прежде чем лечь спать в полдень. Это был прекрасный, тихий, спокойный день.

После быстрого душа положение дня изменилось.

Когда Джессика вышла из ванной, вытирая волосы, ее сердце подскочило. Мистер Руле лежал на полу, наполовину вывалившись из своей комнаты. Его громоздкая фигура дрожала.

Блядь!

Она действовала мгновенно, бросившись к нему, переворачивая и нащупывая пульс. Сердечный приступ, - только и смогла предположить она. Она не знала, что делать, кроме того, что видела по телевизору. Она сделала короткий вдох ему в рот, затем оседлала его, чтобы сделать массаж сердца. Он раскачивался взад-вперед, словно она оседлала ламантина. Её мысли метались: я не знаю, что делаю! Этот большой ублюдок сдохнет! Но, он, казалось, немного стабилизировался.

- Все будет хорошо, мистер Руле, - пробормотала она. - Я звоню 911...

- Нет! - ахнул он.

Джессика позвонила, затем натянула халат.

- Никаких "если", "a" или "но", - oна снова опустилась на колено, пытаясь его утешить. - Они скоро будут здесь, они приведут Вас в порядок, - все время думая: если бы ты не запихивался икрой и омарами и не пил, как Ёбаный Чарли Шин, ты бы не был в этом говне!

Tяжело дыша, oн указал на открытую дверь спальни:

- Аметист. На цепочке. И кожаный мешочек. На моем комоде...

Какого хера? Вероятно, он был напуган и потерял сознание из-за снижения кислорода в мозгу. Гипоксия, - вспомнила она что-то из тусклых классов CNA. Она нерешительно прошла в спальню - огромную, темную, просторную комнату, состоявшую в основном из теней, полускрытых книжными полками, старыми портретами, безделушками и т.д. Она нашла темный комод. Он сказал: аметист? Какого хера? И мешочек...

Вот они: грубо вырезанный полудрагоценный камень на серебряной цепочке и маленький кожаный мешочек на шнурке. Она засунула в него палец, нащупала порошок и тут же подумала о героине или кокаине. Но он был более гранулированным, и тогда, слизнув несколько гранул с кончика пальца, она поняла:

Cоль.

Джессика помедлила мгновение, прежде чем вернуться к своему поверженному работодателю. Она заметила на комоде небольшой предмет, который ни с чем нельзя было спутать: 128-гигабайтную SD-карту.

Снаружи завыла сирена. Она бросилась в фойе, открыла входную дверь и снова опустилась на одно колено рядом с мистером Pуле. Нетерпеливая рука схватила аметист и мешочек, и он выдохнул:

- Cпасибо, Джессика...

Она схватила его за другую руку.

- А вот и ребята из "скорой помощи", не волнуйтесь, Мистер Руле, с вами все будет в порядке, - и очень быстро в доме появились два молодых санитара, с удивительной легкостью поднимая своего тучного подопечного на складную каталку и выкатывая его на дневной свет, который уже семь лет не касался его лица. Джессика побежала за ним. - Я запру дом и поеду за Bами в больницу, мистер Руле...

- Нет! - захрипел он. - Оставайся здесь! Я позвоню, если, если...

- Никаких "если", мистер Руле. Все будет хорошо. Скоро увидимся...

Каталку втащили в заднюю часть "скорой помощи", двери захлопнулись. Джессика стояла посреди улицы, широко раскрыв глаза, и смотрела, как "скорая помощь" отъезжает, набирая скорость.

Это пиздец какой-то, - подумала она. - И вот мою дойную корову увезла "скорая". И что мне делать, если он умрет?

* * *

Ее первым желанием было немедленно отправиться в больницу и проверить его состояние. Скромные медицинские познания, которые она почерпнула на своих старых курсах CNA, заставили ее думать, что он, вероятно, выживет. Он был в сознании, когда его забрали медики, и не был похож на человека, стоящего у порога смерти. Бизнес есть бизнес, это так, но, несмотря на то, что мистер Руле был жирным, странным алкоголиком-обжорой, он был лучшим парнем в мире, где хороших парней редко можно было найти на полках "гуманитарных супермаркетов". Его смерть вернет ее обратно к веб-камерам и всем тем потокам спермы, которые сопровождают их. Конечно, она надеялась, что он не умрет, не только потому, что это положит конец лучшей "халтуре" в ее жизни, но и потому, что он ей просто нравился.

Но по какой-то причине он не хотел, чтобы она выходила из дома.

Лучше послушаться. Она знала, что звонить в больницу для получения отчета о состоянии дел бесполезно; в наши дни никакая медицинская информация ни о ком не будет передаваться по телефону, если только мистер Руле не предоставит такой доступ.

Она лениво оглядела гостиную со всеми ее старыми книгами и реликвиями. Она знала, что утверждение мистера Руле о том, что все эти вещи бесполезны, было всего лишь притворством. Богатые люди владели дорогими вещами, и некоторые из них, безусловно, были бы ценными. Тем не менее, Джессика знала, что она не настолько дрянь, чтобы воровать.

Вот если мистер Руле умрет... Что ж, это несколько другое дело. И Бог знает, какие ценности у него в комнате...

Его комната.

Дверь в его спальню оставалась открытой. Осмелится ли она войти, чтобы быстро осмотреться? Мистер Pуле не мог возразить...

Не раздумывая, она вернулась в темную комнату. Открытая дверь давала почти достаточно света, но по мере того, как ее зрение привыкало, зернистость начала выдавать детали: высокие полки, стеклянные шкафы, неразборчивые картины в рамках. Огромная антикварная кровать. Очертания других дверей, несомненно, ванной и собственной кухни. В углу за письменным столом располагались широкие компьютерные мониторы, вероятно, рабочий стол мистера Руле и пост наблюдения за его предполагаемо скрытыми камерами, но все мониторы были выключены. На комоде стояла фотография в рамке 11"х14", и она взяла ее, чтобы повернуть к свету.

На нее накатила волна тошноты, она поморщилась, подавилась и положила фотографию на место. Блядь...

Очевидно, это была безумная картина маслом, напомнившая ей знаменитые старинные картины и гравюры Иеронимуса Босха[10] и Густава Доре[11]: графические иллюстрации Ада. То, что Джессика уловила в этом единственном проблеске, было похоже на вакханалию низменного мирского вожделения, на панель триптиха, предлагающую вечные грехи плоти в каком-то глубоком усугублении погибели. Видение закружилось у нее в голове: понятия смешались. Это была пещера, или какой-то грот, освещенный факелами? Но то, что окружали стены пещеры, могло быть только клубом или таверной. Что за ёбнутая идея для картины, - пробормотала она про себя. Однако больше всего "ёбнутыми" были фигуры, населявшие это ужасное произведение искусства. Изможденные и ухмыляющиеся демоны толпились среди обнаженной толпы, по локоть засунув руки во влагалища, прямые кишки и разинутые рты. Другие громоздкие, похожие на скалы, существа без разбора отрывали головы, руки, ноги, груди когтистыми, размером с обеденную тарелку руками, цвета кожи слизня. Рога торчали из их похожих на плиты голов, их рты были забиты клыками, похожими на осколки зеркального стекла. Но нечеловеческие существа были не единственными участниками: двое мужчин, гнилых, но вполне себе живчиков, трахали "в два смычка" несчастную молодую женщину; Джессика только надеялась, что художник ошибся, изобразив ее скорее подростком, чем женщиной. Еще одна женщина, такая же молодая, была прикована к деревянному столу, ноги расставлены так широко, что бедра, должно быть, были сломаны. Ее лицо застыло, как в "Крике" Мунка[12].И она была безобразно беременна.

Но самым странным был причудливый элемент "таверны", где на заднем плане действительно была длинная барная стойка, за которой сидели проницательные клиенты, в основном люди, повернувшись на своих табуретах с коктейлями в руках, и наблюдая за отвратительным праздником, происходящим в центре заведения...

Джессика снова поперхнулась при этом воспоминании, у нее закружилась голова, и она, спотыкаясь, стала бродить по темным закоулкам спальни в поисках каких-нибудь следов виски мистера Руле. В конце концов, ее рука нащупала бутылку, и она, пошатываясь, вернулась на кухню.

- Блядь! Блядь! Бляяядь!!!

Она сделала большой глоток из бутылки, ее глаза расширились, затем она сглотнула. Изысканная жидкость обожгла ей горло и расцвела в животе. Как люди пьют это дерьмо? - возмущеннo подумала она, но мгновение спустя в ее голове вспыхнул столь необходимый шум.

Блядь. Кто мог нарисовать такую ужасную картину? Какой больной на всю голову художник мог додуматься до такой концепции для произведения искусства? И что еще хуже... Только по-настоящему извращенный человек захочет чего-то подобного...

Мистер Руле.

И было что-то еще, не так ли?

Она вернулась в темную спальню, мотивы ее были на автопилоте. Это было не для того, чтобы снова взглянуть на фотографию - Боже, нет! - это было ради SD-карты, которую она видела.

Мгновение спустя она уже держала карточку в руках и сидела перед большим экраном компьютера. Она вставила карточку в прорезь, открыла файл и уже никогда не была прежней...

* * *

В ярости она помчалась в больницу. У нее больше не было ни малейшего беспокойства о благополучии Руле, она только хотела встретиться с ним лицом к лицу. Ее больше не тошнило, потому что больше нечем было блевать.

Все было так просто: картина "таверна в аду" со всеми ее ужасными подробностями была создана из реальности, это была интерпретация образа в фотографию.

И эта "фотография" была "без рамки" на четырехчасовой SD-карте, которую она нашла на комоде Руле.

Она не могла наблюдать за всем происходящим, и сомневалась, что кто-то в здравом уме мог бы это сделать. Место на картине было реальным: таверна, или танцевальный клуб, или что там еще, расположенное в каком-то заброшенном хадейском гроте, освещенное факелами из горящей смолы. Весь плотский и загробный ужас картины развернулся перед глазами Джессики в разрешении High Def 1080p. Камера неторопливо бродила по пещере, будто это был глаз случайного наблюдателя. Одно злодеяние за другим, в течение нескольких часов, разворачивалось на экране, все, что она видела на зловонной картине и в сотни раз больше. Несколько зрителей, сидевших за стойкой, казалось, кивнули в сторону камеры, словно это был их знакомый. Среди них была изящно одетая пожилая пара, мужчины с тонзурами[13] и в мешковатых стихарях[14], женщина с кожей черной, как вулканическое стекло, с лысой головой, украшенной замысловатыми шрамами, с мочками ушей, закрученными в кольца, и шеей, вытянутой на полфута выше нормы, благодаря медным кольцам. Одна молодая современная пара непристойно целовалась и ласкала промежности друг друга; на них были одинаковые рубашки с надписью: "НЕЗАВИСИМЫЙ БАР", рядом с ними стоял человек в регалиях и шлеме римского легионера, около 100 года до н.э. Все восхищенно смотрели на ужасные зверства, происходящие на том, что должно было быть танцполом, некоторые с небрежностью мастурбировали.

Но затем камера отважилась углубиться, хотя каменный арочный коридор был окрашен в белый цвет закисшей коркой. Здесь горело меньше факелов, что, возможно, и к лучшему, через каждые несколько ярдов появлялась ниша, в которой обнаруживалось все больше зверств и какодемонических сексуальных актов, утроивших тенор членов клуба. Камера никогда не задерживалась над каждым откровением, лишь входила и выходила, входила и выходила. Служители явно не были людьми, потому что у людей не могло быть ни огромных крыльев, сложенных за спиной, ни колючих ушей, ни рогатых голов. Как ей показалось, контролировали все происходящее существа, похожие на скалы, которых она наиболее отчетливо запомнила на картине, те привратники Тартара с зубилом-выколотыми-прорезями для глаз; плотью, как кожа слизняка, туго натянутой на массивную мускулатуру и ртами, как ножом-прорезаных-щелей-в-глине. В каждой нише эти твари либо насиловали женщин до смерти, либо голыми руками расчленяли людей и нелюдей; потрошили, кастрировали и обескровливали их прямо там; наполняя всем этим сосуды с красными, раскаленными углями, размером с ванну - и делали все это, ухмыляясь в своём демоническом ликовании.

Остальные образы тоже пытались остаться в её памяти, но она отогнала их в сторону, припарковалась на стоянке для посетителей и поспешила в больницу, ничуть не смущаясь своей скупой одеждой (шлепанцы, обрезанные шорты и желтый топ) и нисколько не заботясь о том, что ее похотливо оценивают.

- Я пришла навестить пациента по имени Эдмунд Руле, - сообщила она пожилой женщине за стойкой справочной. - В какой он палате?

- Вы сказали Эдмунд Руле? - женщина казалась неуверенной, сбитой с толку. - Да, пожалуйста, присаживайтесь. К вам скоро кто-нибудь подойдет, - и она украдкой подняла трубку.

Джессика села в пустой приемной, все еще нервничая. Почему бы просто не сказать мне, в какую палату пойти? Разве что...

Теперь ей пришло в голову, что мистер Руле, должно быть, умер, и скоро придет врач или медсестра, чтобы известить ее. Бля, надеюсь, этот жирный псих не сдох. Я должна выяснить, что было на той карте... - и именно тогда в ее голове всплыл последний фрагмент видеозаписи: невидимый оператор, бродящий в задних отсеках этого дьявольского подземелья. Она уже догадалась, что "оператором" мог быть только сам Руле, и это подтвердилось в нескольких следующих кадрах, когда изображение пересекло овальное зеркало, в серебряных прожилках которого виднелись лицо и грудь молодого, стройного мистера Руле с крошечной камерой на лацкане, спрятанной в кармане рубашки.

Еще одна ниша будет осмотрена, прежде чем Джессика, сжавшись от тошноты, выключит экран.

Словно парящий глаз, камера поплыла в следующий ужасный каменный отсек. Очевидно, жертвами выбора в этих пропастях в основном были женщины; и женщина, о которой шла речь, лежала на каменной плите (обнаженная, конечно же, и вся покрытая спермой), закованная в кандалы и конвульсивно дергаясь, пока обитатели ада с кожей слизняков закрепляли над ее головой какой-то аппарат, похожий на ведро. Гравированные пиктограммы, геометрические символы и слова на неизвестном языке покрывали это устройство-шлем. Очевидно, здесь использовалась какая-то оккультная наука в то время, как остальные собирались вокруг, чтобы понаблюдать, в том числе одна из рогатых демонесс, с идеальными грудями и крыльями, а также старый азиат со сжатыми ладонями и пронзительным взглядом. Женщина брыкалась на плите, из отверстия прибора валил дым, слышались её приглушенные крики - крики такого тенора и ужаса, что их невозможно было точно описать. Мгновение напряженного ожидания росло в комнате, пока, наконец, дым не рассеялся и крики не превратились в вялое рыдание.

Когда один из чудовищных послушников убрал "ведро", стало видно, что голова женщины полностью разрушена; волосы, нос, уши и рот все еще целы, но череп как будто был удален, оставив вялый, дрожащий лоскут плоти с веками, которые открывались и закрывались ни над чем. Что стало с ее черепом?

Череп, все еще с блуждающими, лишенными век глазами, был извлечен из "ведра" и затем помещен на стену со стеллажами, рядом с десятками других таких же "голых" голов (в смысле, с содранной кожей). Затем один из зрителей, обычный человек, взобрался на плиту, чтобы начать совокупляться с дрожащей, лишенной черепа, жертвой. Именно в этот момент Джессика выдернула SD-карту из гнезда, выключила экран и, спотыкаясь, помчалась блевать.

- Мисс, мисс?

Воспоминания Джессики рассеялись, как туман, и сквозь него она увидела высокого широкоплечего мужчину с короткими седыми волосами, одетого в хорошо сшитый костюм. Это был не доктор или медсестра, кого она ожидала увидеть, а полицейский детектив со значком на кармане пиджака.

- Я - лейтенант Спенс из Oтдела Убийств, Городской Полицейский Департамент.

- Убийств? - пробормотала она. - Так он...

- С прискорбием сообщаю вам, что Эдмунд Руле мертв. Причина смерти пока не установлена, однако ясно, что это было убийство, совершенное с крайне экстремальной и неописуемой жестокостью.

Это было гораздо больше, чем она ожидала. Она уставилась на огромного, хорошо одетого мужчину.

- Пожалуйста, следуйте за мной, - сказал он.

Они поднялись на лифте, Джессика монотонно отвечала на его вопросы.

-...Нет, мы не друзья, я была его сиделкой и выполняла его поручения...

-...Нет, я не думаю, что у него были близкие знакомые или родственники...

-...Нет, он вообще не выходил из дома. Он сказал мне, что не делал этого семь лет...

-...Я бывшая секс-кам-девушка, и да, я знаю, о чем вы думаете, но нет, между нами никогда не было ничего романтического или интимного...

-...Мое общее впечатление? Он был затворником, интересовался антропологией, мифологией и тому подобным. Он был хорошим парнем...

-...Нет, никто никогда не навещал его в доме. Я почти никогда его не видела...

После череды более поверхностных расспросов Спенс кивнул полицейскому в форме, дежурившему перед больничной палатой.

- Мне нужно, чтобы вы опознали тело. Мне нужно знать, что он - тот же человек, что и на водительских правах.

- Не понимаю, - сказала Джессика. - Разве его лицо не такое же, как на удостоверении?

Спенс посмотрел на нее невозмутимо. Затем он повел ее в комнату.

Джессика посмотрела на мужчину, лежащего на кровати рядом с табличкой с надписью: "Руле, Эдмунд", и закричала:

- Bы издеваетесь надо мной?!! - a затем выбежала из комнаты.

По-прежнему невозмутимый, Спенс подошел к ней, прислонившейся к стене и задыхающейся.

- Бляяядь! - взревела она.

Брови Спенса поднялись.

- Я так понимаю, это он?

- Да...

- Как вы можете быть уверены?

- Цепь на шее, аметист, и кожаный мешочек в руке. Это соль.

- Соль, аметист?

- Он попросил их, когда приехала "скорая помощь".

- Почему?

- Я не знаю. Он попросил их, так что я дала.

- Хмм, - Спенс ущипнул себя за подбородок. - Его отпечатков пальцев нет в деле, но мы проверяем его банки. Стоматологические записи, конечно же, будут бесполезны.

- Забудьте все это дерьмо. Это он, - сказала она, глядя на стену напротив.

- За свою карьеру я повидал много странного. Но я никогда не видел ничего подобного.

А я видела, - подумала Джессика, потому что на теле в комнате не было головы там, где она должна быть, только мешок-без-черепа, бородатый, с отвисшим ртом, щелями для глаз, за которыми не было глазных яблок.

- И вы говорите, он просил у вас соль и аметист?

- Да.

- Знаете, почему?

Наверное, какая-то защита. Но зачем об этом говорить?

- Понятия не имею.

Спенс продолжил:

- По всей больнице установлены камеры наблюдения, и мои люди проверили их все. Никто никогда не входил в эту палату, кроме нескольких врачей и дежурных медсестер. Я не знаю, как это возможно, - oн покосился на нее. - У него были враги, о которых вы знаете?

- Похоже на то, - прошептала Джессика, - но я ничего не знаю об этом.

Спенс смотрел на неё бездушными глазами.

- Мне нужно задать вам еще один вопрос, и я хочу, чтобы вы вернулись в палату еще на минутку.

- Боже мой, - прохрипела она.

- Это очень важно.

Джессика последовала за ним, скрипя зубами. Она заставила себя отвести взгляд от останков головы Pуле, но Спенс привлек ее внимание к кое-чему другому.

В правой руке Pуле была ручка, а на простыне рядом с ним было написано: "СЛАДКАЯ БОЛЬ".

- Есть идеи, что это такое? - спросил детектив.

- Нет, - ответила Джессика.

* * *

Джессика оставалась в мотеле три дня, пока полиция осматривала дом. Когда она вернулась, то сорвала печально известную желтую полицейскую ленту c входной двери и обнаружила, что внутри все в порядке, хотя многое было взято: все компьютеры Pуле, много книг с полок, даже ее собственный ноутбук, который, как ей сказали, будет возвращен "когда расследование будет завершено". Были заметны следы фиолетового порошка для снятия отпечатков пальцев. Хотя она отважилась пройти лишь немного в затемненную комнату Руле, было ясно, что комната перевернута вверх дном. Несколько темных картин на стене исчезли, были конфискованы, как и ужасная картина на комоде.

Но самым странным была узкая дверь рядом с ванной, запертая, как утверждал Руле, из-за крысиного нашествия. Полиция сняла дверь (и, кстати, не очень аккуратно), но за ней не было никакого шкафа, только каркас дома и очень старая фанера. Не было видно ни улик, ни прежних проблем с грызунами, ни старых ядовитых лепешек и т.д. Это была дверь в никуда, и ее расположение не имело смысла. Неровный ковер перед ней всё еще был приподнят, и причину этой неровности было легко увидеть. Это были не покоробленные половицы (пол фундамента был бетонным), а слой соли толщиной в дюйм.

Опять соль. Он каждый день рассыпал соль вокруг дома и даже взял с собой в больницу мешочек. Быстрый поиск в Google подтвердил ее прежнюю версию: считалось, что соль обладает защитными свойствами, такими как поглощение негативной психической энергии и защита от злых духов. Древние магические круги были сделаны из соли. Ни одно нечестивое существо не могло войти в соляной круг. Он заблокировал ею дверь и поддерживал соляной круг вокруг своего дома, - рассуждала она. И то, чего он боялся больше всего на свете, никогда не могло попасть сюда. Вместо этого оно пробралось в больницу... и настигло его...

Ну, что ж...

Она полагала, что сможет оставаться в доме до тех пор, пока не отключат электричество или какой-нибудь законный орган не утвердит завещание, но месячное жалованье, которое она заработала до сих пор, лежало в банке и должно было покрыть арендную плату в любом другом месте на несколько лет. Могло быть и хуже, - подумала она, - но не для Руле.

* * *

Она знала, что это какая-то внутренняя чуйка подтолкнула ее остаться на некоторое время: склонность к тому, что есть что-то, чего она должна дождаться, и что оказалось верным несколько ночей спустя. В одну грозовую, дождливую ночь. Ровно в полночь.

Она проснулась на старой кровати с балдахином от шороха, донесшегося из-за двери. Она даже не почувствовала страха, когда встала и вышла, одетая только в трусики. Ей пришла в голову прозаическая мысль: Они прибыли.

Входная дверь была открыта. Лысый азиат в черном костюме рассматривал книжные полки. Джессика уже видела его однажды.

- Прошу прощения за вторжение, мисс. Я буду краток. Как завершится это рандеву, зависит только от вас.

- Bы, - сказала она. - Bы из того места.

- Да, оттуда. И я здесь, чтобы вернуть то, что принадлежит мне.

- Так. A cоль вокруг дома уже не работает?

- Достаточно хорошо, если не идут дожди, - он улыбнулся пронзительной, как нож, улыбкой. - Эдмунд Руле был крепким орешком со своими замками и охраной, но они помогают только здесь. Мы знали, что это лишь вопрос времени, когда какая-то необходимость заставит его покинуть это место. И это место, добавлю я, является чем-то вроде священной собственности, одним из многих древних, заброшенных входов. Земля, на которой стоит этот дом - один из них. Для нас время довольно незначительно, однако этот портал, - он указал пальцем с длинным ногтем на сорванную дверь шкафа, - существует уже тысячи лет. Руле знал все об этом. Он был, можно сказать, наследственным членом, последним в длинной линии ценных постоянных клиентов. Но он нарушил правила, а это непростительно. Он взял кое-что у нас, а мы взяли кое-что у него.

- Он заслужил, чтобы его убили? - спросила она.

- Ох, но его вовсе не убили. На самом деле Руле жив и всегда будет жить, - и тут азиат щелкнул пальцами, и из спальни Руле появился другой мужчина, высокий, закутанный в черное, с лицом, похожим на маску из шрамов.

В руках он держал один из "шлемообразных" объектов, похожий на ведро и весь покрытый символами и иероглифами. Изнутри он извлек мокрый, ободранный череп с лишенными век глазами.

- Брат Руле всегда будет с нами, в очень особом месте, - с усмешкой сказал азиат. Но потом он стал серьезным. - Вы невиновны, и мое глубочайшее желание, чтобы мы не использовали наше устройство против вас; в противном случае - вы навсегда присоединитесь к своему бывшему работодателю.

- Кажется, я знаю, чего вы хотите, - сказала Джессика.

Она исчезла в своей комнате, затем вернулась, зажав SD-карту между указательным и средним пальцами.

Она вложила еe в раскрытую ладонь мужчины.

Его глаза сверлили ее и, казалось, проникали в саму душу.

- Как редко и чудесно встретить кого-то по-настоящему честного, - eго ладонь сжала карту. - Спасибо, - сказал он и сделал молчаливый жест своему сопровождающему, который взял левую руку Джессики и что-то прижал к ней.

Она пристально смотрела, но так и не смогла визуально расшифровать, что это было. На мгновение, она ощутила сильную боль, шипящую, как раскаленное докрасна клеймо, но когда она отдернула руку, на ней не было видно никаких следов.

- Считайте это туристическим паспортом, - сказал азиат. - Мы всегда рады видеть вас в наших владениях.

Высокий, покрытый шрамами, человек стал размахивать обычной метлой, сметая дорожку соли перед отверстием, где была снесена дверь шкафа.

- Я искренне надеюсь увидеть вас снова, Джессика.

Затем азиат и человек со шрамами шагнули в продолговатое отверстие и растаяли, пока не остались только старые стены и фанера размером два на четыре.

Джессика моргнула и потерла руку. Она была уверена, что очень скоро войдет туда.

Перевод: Андрей Нуар

Джерард Хоуарнер "Сладкая Боль"

Липкие нити страха крутили Тони Ламберта, когда Лиза выскочила из такси, которое остановилось перед закрытым бруклинским складом в квартале от его укрытия на Белк-Парквай. Она снова собиралась в "Сладкую Боль".

Лиза, безымянная в своем черном дождевике и шляпе, рысью пробиралась сквозь легкую ночную морось к погрузочным докам. Ее стройная, миниатюрная фигурка танцевала в свете уличного фонаря, который время от времени включался и выключался. Он следил за ней от квартиры ее подруги до последнего секретного места плавучего клуба неделю назад, и с тех пор наблюдал за ней каждую ночь. Он еще не вошел вслед за ней. Страх в его животе предупреждал его не преследовать ее дальше. Приятель сказал, что люди не всегда выходят из "Сладкой Боли".

До сих пор Лиза это делала. Конечно, Гай называл их обоих "туристами", а не "игроками", в тот вечер, семь лет назад, когда он познакомил Тони с клубом, и они познакомились с Лизой. Игроки пошли на реальный риск. Как и Гай, которого безболезненно называли больным СПИДом. Туристы просто смотрели и жалели, что у них не хватает смелости присоединиться к веселью. Сдаться, отдаться своим фантазиям. Туристы боялись идти до конца. Гай был прав: Тони и Лиза отказались от клубной жизни, особенно от болевых ощущений, после того, как встретились. Но они все еще были живы.

Вот только теперь Лиза ушла от него и вернулась в "Сладкую Боль". Тони не знал, почему. Они начали жить вместе в ту ночь, когда встретились, и вскоре поженились. За семь лет, прошедших с тех пор, Тони ни разу не испытывал искушения погнаться за другой женщиной. Лиза оплачивала свою долю расходов, никогда не жаловалась и не упоминала о детях. Они жили тихо, с немногими друзьями или семьей, чтобы отвлечься от своих личных игр. И именно личные игры, как и более мягкие в "Сладкой Боли", и сцена, к которой они принадлежали, держали его верным Лизе. Они всегда занимались сексом так, как нравилось Тони. Он всегда думал, что ей это нравится. Фантазия не совсем за гранью. Любовь с костюмами и устройствами из видео порнофильмов и каталогов; игры без ограничений; ролевые и c частями тела. Этого было достаточно для него и, как он думал, для нее. Он понятия не имел, какие еще желания остались неосуществленными в Лизе, так же как не знал источника страха, который удерживал его от того, чтобы последовать за ней.

Он знал только, что боится узнать об этом.

Тони прижался к одной из стальных опорных балок бульвара, словно пытаясь извлечь силу из вибрации проезжающих мимо машин. Холодный металл украл тепло из его рук и лица. Шорох шин по мокрому дорожному покрытию над головой донесся до него, когда Лиза постучала в стальные ворота одного из отсеков. Она ждала совершенно неподвижно, глядя вниз. Приоткрылась боковая дверь. Она на мгновение протянула руку в сторону темноты у входа. Она кивнула и скользнула в темноту за дверью.

Тони переступил с ноги на ногу. С Манхэттена донесся гром, сверкнула молния. Скоро морось превратится в сильный дождь. Скоро, возможно, сегодня ночью, "Сладкая Боль" начнет двигаться. Исчезнет из города совсем, вновь поселившись на некоторое время в Париже, Бангкоке, Берлине, Лос-Анджелесе или каком-нибудь другом городе путешественников? Гай сказал, что такие клубы, как "Сладкая Боль", это всего лишь идея, которая остается в голове большого города на некоторое время. Различные социальные сцены, из которых возникали такие элитные клубы, не имели энергии для поддержания той деятельности, которая происходила внутри. В любой момент времени, в любом месте было только так - много игроков. Как только энергия истощалась, идея просто перемещалась в другой ум. Другой город. Лиза может быть сметена со сцены и оказаться потерянной в чужой стране. Или, движимая какой-то болью и отчаянием, которые привели ее в клуб, в первую очередь, зная, что клуб может быть вне ее досягаемости в течение длительного времени, она могла бы сделать переход от туриста к игроку. И даже если она снова выйдет оттуда целой и невредимой и вернется завтра вечером, обнаружив, что "Сладкая Боль" исчезла, Тони сомневался, что она вернется к нему. Он все еще не знал источника боли и отчаяния, которые заставили ее внезапно покинуть его, отказаться от любого контакта с ним и бежать в "Сладкую Боль". А если он не узнает, то она будет потеряна для него навсегда.

Склад молча стоял в заброшенном деловом районе. Из окон не вырывалось ни единого огонька. Ни музыки, ни каких-либо других звуков не доносилось до него с улицы. Тони оглянулся на свой "Лексус", припаркованный у обочины служебной дороги. Вода капала с шоссе в неглубокие лужи, разбрызгиваясь по бетону. Город ждал его, огромный и загадочный, не предлагая ни поддержки, ни угрозы. Он должен был сделать свой ход самостоятельно. Сегодня вечером. Или отказаться от Лизы.

Он сделал шаг, потом еще один. Он вышел из уютной темноты над бульваром Белт, пересек служебную дорогу и уверенно зашагал по тротуару. Он старался не думать о том, куда идет, что делает. Он пытался сосредоточиться на Лизе: на ее сильных ногах, нежных руках, широком рте и полных губах, на том, как она смеялась, вздыхала и отворачивалась от него после того, как они оба насытились сексом.

Тони ссутулился, защищаясь от дождя и ветра, который стал холодным и свежим. Холодный дождь стекал по его шее. Склад нависал над ним, но его все еще не было на погрузочных доках.

Мысли о ней напомнили ему о пустой квартире, об одиночестве, которое он чувствовал, когда спал один. Он скучал по ней, сидящей на диване, читающей, пока он смотрел телевизор. Он скучал по тому, как она убирала на кухне после того, как он приготовил им еду, и возвращалась из прачечной с их одеждой, упакованной в мешки, и вытаскивала купоны, когда они делали покупки в супермаркете. Он проиграл в голове стук ее высоких каблуков по керамической плитке пола, игру мышц под кожей, когда она затягивала ремни и щелкала хлыстом, то, как кожа и латекс обнимали ее тело. Без Лизы он был пуст. Он не мог отказаться от нее.

Поставив ногу на бетонную ступеньку, ведущую к погрузочной платформе, он вдруг понял, что это пустота доводит его до исступления. Чувство пустоты внутри него росло с тех пор, как она ушла, не сказав ни слова, несколько дней назад. Каждая неудача в восстановлении контакта с ней высасывала из него еще одну частичку его внутреннего "я". Она не ходила на работу уже неделю; Тони позвонил ей и ждал возле ее офиса. Она убежала от него возле дома своей подруги. Она попросила швейцара предупредить его, что вызовет полицию, но он упорно пытался поговорить с ней.

Он задавался вопросом, как он справился с ужасной, сырой и ноющей дырой в центре своего существа, прежде чем встретил ее. Это была боль от этой пустоты, которая преодолевала его страх, заставляя его вернуться в "Сладкую Боль", чтобы найти то, что он потерял.

На погрузочной платформе Тони глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Хотя он и боялся, отчаяние от боли было сильнее. А теперь ему нужно было кое-что сказать Лизе. Он понимал, что внутри него было нечто большее, чем страх. Конечно, она могла понять его пустоту. Возможно, подумал он, когда рядом прогремел гром и внезапно полил дождь, она чувствовала то же самое. Она пуста. Не хватает чего-то существенного. Возможно, он подвел ее каким-то неизвестным образом. Возможно, он довел ее до исступления своей неудачей.

Теперь у него были другие слова, кроме жалких "пожалуйста, вернись, не оставляй меня". У него были вопросы: ты так же пуста, как и я? Что ты ищешь в этом месте? Как я могу заполнить твою пустоту, как ты заполнила мою?

Дрожащим кулаком Тони постучал в ворота. Зазвенела сталь. Порыв ветра пронесся по открытому причалу. Боковая дверь открылась, и Тони приблизился к темноте.

Тени зашевелились; затем высокая широкая фигура отделилась от черноты и заблокировала вход. Лысый мужчина с толстой шеей скрестил руки на груди и посмотрел на Тони сверху вниз.

Тони полез в карман за деньгами, потом остановился и уставился на швейцара. У него было еще несколько шрамов на лице и руках, и он был одет в серо-черное вместо более красочных фасонов, модных в его первый визит, но не было никаких сомнений, что швейцар был таким же, как когда Гай привел его. Казалось, он вовсе не постарел.

Кто-то протянул руку и схватил Тони за правое запястье, когда он вытаскивал свои деньги. Сильные пальцы вывернули его руку назад и скрутили, парализовав его в болезненном суставном замке. Тони опустился на колени, чтобы избежать агонии рвущихся мышц и связок, затем поднял глаза. Худощавый азиат в темном костюме и водолазке бесстрастно смотрел на него, а швейцар, все еще скрестив руки на груди, стоял позади него. Деньги Тони развевались на ветру.

- Только рекомендации, - тихо сказал азиат. - Пожалуйста, уходите.

- Моя жена только что вошла... - начал было Тони, но тут же ахнул, увидев, что азиат еще сильнее вывернул ему руку.

Неправильный ответ, но какой правильный?

Гай привел его в первый раз, поговорил со швейцаром. Деньги? Hет, но что? Рука. Как и Лиза, он показал швейцару свою руку. Там была ручная печать с невидимыми чернилами, позволяющая посетителям уходить и возвращаться в ту же ночь. И Гай, и Тони были проштампованы, но это было так много лет назад. Глупо даже думать...

- Был здесь, парень привел меня, давно...

Азиат отпустил его, и швейцар осторожно помог ему подняться на ноги. Они уставились на тыльную сторону его левой руки. Слабый контур костяной метки светился на его коже. Тони поискал ультрафиолетовую лампу, но нашел только черноту за двумя мужчинами.

Азиат отступил назад, в то время как швейцар поставил печать на тыльную сторону левой руки Тони. Его тело покалывало, и он вспомнил ощущение от своего первого визита. Швейцар отступил в сторону и жестом пригласил его войти.

- Всегда показывай метку, - укоризненно сказал азиат, прежде чем раствориться в темноте.

Тони кивнул и поспешил на склад, его сердце билось быстро, а запястье все еще пульсировало. Все эти годы он носил метку "Сладкой Боли", даже не подозревая, что она выжжена на его теле. Лиза тоже ее носила. Он не сомневался, что она знала о невидимой печати на своей руке, так же как всегда знала, как найти клуб. Пара секретов, которые она хранила от него, как несбывшиеся мечты, которые преследовали ее, как боль, которая заставляла ее возвращаться к "Сладкой Боли". Интересно, сколько отметин у нее на руке?

Узкий коридор, по которому он шел, был тускло освещен в противоположном конце единственной лампочкой над узкой, извилистой металлической лестницей, которая вела вниз. Не видя другого выхода, Тони спустился по ней. Бас пульсировал вверх по лестнице из динамиков клуба, посылая дрожь через стальные поручни. Повторяющаяся механическая мелодия эхом разносилась по широкому коридору, который он нашел у подножия лестницы. Он направился к другой далекой лампочке, и музыка стала громче, бас бился внутри него, как второе сердце; холодные, синтезированные ноты втягивали его мысли в бесконечную, бессмысленную петлю. У стальных двойных дверей под лампой Тони покачал головой, вытер ладони о бедра и толкнул тяжелую дверь.

Музыка нахлынула на него, как волна холодной воды. Что-то в музыке, похожее на сочетание потрескивания электричества и слабого стона обратной связи, заставило короткие волосы на затылке встать дыбом. Все изменилось со времени его последнего визита. Во-первых, музыка была другой. И он не помнил, чтобы видел так много клеток.

Семь лет - слишком долгий срок, чтобы вернуться в "Сладкую Боль".

Тони подошел к длинному бару - обшарпанным столам разной высоты и ширины, стоявшим вплотную друг к другу, за которыми патрулировали два голых бармена, - и нашел пустую бочку, на которую можно было сесть. Что-то заскулило внутри бочки, когда его вес заставил стенки треснуть. Он беспокойно заерзал на теплом металле. Ногти или когти слабо царапали стенки бочки. Новая вариация извращений "Сладкой Боли", - решил он.

Мужчина-бармен подошел к нему и поставил на стол высокий бокал с чем-то похожим на пенистый фруктовый пунш. Тони сунул руку в карман и вспомнил, что потерял деньги. Он повернулся и поднял пустые руки в жесте извинения. Бармен покачал головой, вытер ладони в жесте отказа и отошел. Тони тоже не помнил, чтобы в прошлый раз платил за выпивку.

Он сделал осторожный глоток смеси, зная из новостей, что наркотики могли быть смешаны с пуншем. Сладкий аромат тропических фруктов на мгновение заглушил несвежие запахи подвала склада. Острые ароматы танцевали на его языке, прежде чем немного горький привкус и пятно холодного онемения сказали ему, что было мощное нечто, скрывающееся за соблазнительным соблазном напитка. Покачав головой, он поставил бокал на стол. Кокаин был излюбленным наркотиком в его дни, когда все казалось проще.

Тони окинул взглядом тела, прыгающие, вращающиеся, метающиеся, судорожно дергающиеся на танцполе. В одиночных клетках, подвешенных на разной высоте к потолку, были голые женщины и мужчины; некоторые - запертые по двое и по трое в клетке, корчились, потели и гремели решетками своих тюрем. Цветные огни пульсировали стробоскопическим эффектом на толпу, освещая на мгновение отдельные лица, искаженные экстазом. Он не удивился, что Лизы среди них не было. Они оба были слишком стары для этой чепухи. Как Лиза могла это вынести? Теперь, когда им перевалило за 30 и они замедлились, ни у одного из них не было ни сил, ни выносливости, чтобы броситься в такую вакханалию. На самом деле, встреча друг с другом была изящным способом покинуть мир клубов, сцен и вечеринок для них обоих. Может быть, ей не хватало юношеских приключений? Смелости? Может быть, она пыталась вернуть себе то чувство, которое возникло у нее, когда она была молода и жила на грани жизни и смерти? Его аппетит уже не был таким острым. Наблюдая за неистовыми движениями танцующих и извивающимися клетками, он понял, что теперь больше, чем когда-либо, у него были пределы. Он не хотел отдаваться музыке, кричащей вокруг него, или наркотикам, гудящим изнутри, или участвовать в усталых, задыхающихся играх, которые пытались захватить мечты о сексе и власти, жизни и смерти. Он не хотел танцевать на краю. Он хотел только Лизу.

Пустота скручивалась внутри него в тугую пружину, когда он представил ее такой же уставшей от этой сцены, как и он, но желающей чего-то другого, чего-то большего. Он крепче сжал бокал, представив себе, как она чувствует, что сделала неправильный выбор, уйдя с ним той ночью, что ей следовало остаться и погрузиться еще глубже в боль. Он закрыл глаза от минутного головокружения, представив, как ей нужно переступить через край, упасть в пустоту. Войти в "Сладкую Боль" и никогда не выходить.

Не раздумывая, он сделал большой глоток из бокалa, а затем быстро поставил его, когда понял, что делает. Он вытер пену с губ и отодвинул бокал. Оглядевшись, он заметил пожилую пару, стоявшую у стены и наблюдавшую за ним. Они оба были солидными, одеты в вечерниe костюмы и сверкали драгоценностями. Женщина улыбнулась и кивнула ему с голодным блеском в глазах.

Тони вспомнил, как видел их в последний раз. Kогда Тони спросил о тех, кто выглядел совершенно неуместно в клубе, Гай сказал, что они не были туристами или игроками. Именно они оплачивали счета, договаривались, творили бюрократическую магию, которая позволяла "Сладкой Боли" появляться и исчезать без следа. Они были частью городского разума, который ощущал потребность в ткани городской жизни. Они делали больше, чем просто договаривались и наблюдали; они заполняли свою собственную пустоту, когда другие танцевали на краю и зa краeм. Они кормились, и когда больше нечем было питаться, они устраивали так, чтобы "Сладкая Боль" двигалась дальше.

Все больше и больше Тони вспоминал, почему он оставил эту сцену. Он вздрогнул и отвернулся.

И нашел Лизу.

Он увидел коротко остриженные каштановые волосы, голову, качающуюся вверх и вниз в знакомом ритме, быстрый профиль, который показывал длинную линию лба и носа. Лиза, прорезая толпу, направилась к двери на другой стороне клубного этажа.

Тони вскочил на ноги, выкрикивая ее имя. Музыка заглушила его голос. Лиза исчезла на мгновение, когда он пробирался сквозь толпу танцующих, отчаянно ища ее. Он мельком увидел пожилую пару, стоявшую у стены; они смеялись и разговаривали с другой пожилой парой, указывая в его сторону.

Кто-то, кто мог быть Лизой, вошел в дверь. Тони пошатнулся, когда девочка-подросток врезалась ему в спину. Ее пронзительный вой пронзил его разум, прежде чем руки затащили ее обратно в танцующую стаю, подняли в воздух и понесли к центру зала. Тони бросил последний быстрый взгляд на Лизу и вышел за дверь.

Он прошел через ряд звуковых перегородок, сделанных из полос пластика и материала, свисающего с потолочных труб. Он вышел в темную пещеру, освещенную туманными огнями. Тони замер, поднял глаза, ожидая увидеть звезды сквозь тонкий дым. Уличная решетка, вделанная в сводчатый потолок, убедила его, что он не перенесся в какой-то чужой мир. Когда-то это место должно было быть муниципальным складом, как те, что внутри опор моста и вне туннелей метро. Покинутая пещера была превращена в инкубатор для более серьезных игр "Сладкой Боли".

Тони закашлялся от запаха дыма и потер слезящийся глаз. Музыка отсутствовала; вместо нее человеческие голоса кричали, вопили, кричали и кричали, поодиночке и небольшими группами. Их ритмы были случайными, громкость далеко не так высока, как в танцевальной зоне клуба. Другие звуки смешивались с голосами: скрежет металла о металл, звон цепей, плеск воды, шипение выходящих газов, мягкий стук падающих тел, треск ломающегося дерева. Или костей... От этих звуков ему стало холодно, хотя в пещере было жарко и душно.

Несколько человек пробежали мимо него, шлепая босыми ногами по бетонному полу. Они быстро растворились во мраке, но он видел достаточно, чтобы понять, что никто из них не был Лизой. Тони побежал к ближайшему костру.

Он уже почти добрался до огня, когда заметил, что кто-то бежит рядом с ним. Вздрогнув, он обернулся, ожидая увидеть любимую.

Высокий худой мужчина был обнажен, и его длинные белые волосы волочились за ним, когда он шел в ногу с Тони. Его лицо было костлявым, безбородым, а глаза - черными в тусклом мерцающем свете. Он улыбнулся, признавая свое открытие.

- У меня никогда не было возможности показать вам задние комнаты, - сказал мужчина, и его улыбка стала шире. - Вы с Лизой так быстро подружились, когда впервые приехали сюда.

Это был не Гай. Парень был мертв. Зубастая улыбка была его, как и выступающая челюсть и тело, которое было плотью, накинутой на кости, еще до того, как СПИД забрал ее. Голос мужчины звучал, как у Гая, саркастический и сухой, на грани едкого замечания. Но это не мог быть Гай. Пещера обернулась вокруг Тони, и он чуть не упал.

Тони остановился за пределами внутреннего круга света костра, и мужчина остановился через несколько шагов. Они смотрели друг на друга, мужчина упер руки в бока. Сквозь свое тело Тони видел, как пламя прыгает, словно сквозь полупрозрачный занавес.

- Видишь что-нибудь, что тебе нравится, морячок? - мужчина пошевелил бедрами.

- Кто ты, блядь, такой?

Поверить не могу... Ни за что... Это невозможно...

Мужчина надул губы.

- Я мог бы понять, что ты забыл меня, если бы мы трахались, Тони. Но, черт возьми, после двух лет совместной жизни я решил, что сексуальное напряжение между нами сделало бы меня запоминающимся, - мужчина разразился истерическим смехом, скрестив руки на животе и несколько раз топнув ногой. - Нет ничего лучше безответной жажды вернуть мертвых, - сказал он, отдышавшись, и снова рассмеялся.

Тони обошел вокруг мужчины и подошел к костру. Это был Гай. Живой или мертвый, но все равно Гай. Невозможно, но реально. Внезапно мир перестал казаться таким твердым и осязаемым.

- Колледж был очень давно, - сказал Тони, тщательно подбирая слова.

Он взглянул на фигуры на периферии света костра, пытаясь отрицать тот факт, что он разговаривал с Гаем, пока искал Лизу.

- О, пожалуйста, перестань вести себя, как туристская сука, - сказал Гай, его хорошее настроение стало злым. - Я - тот ублюдок, который умер, придурок.

Тони отошел к другой стороне костра, пытаясь увеличить расстояние между собой и призраком. Гай лениво обошел вокруг костра вслед за ним. Тони взглянул на вход в пещеру - далекое серое пятно в темноте. Он думал о пустоте, о Лизе, что, может, ждала его.

- Я сожалею о том, что случилось с тобой, Гай, - oн действительно разговаривал с призраком? - Но я здесь ищу Лизу.

Тони начал поворачиваться, отчаянно пытаясь выбросить из головы мысль о Гае, о разговоре с призраком. Лиза. Он охотился за Лизой. Это был его якорь к тому, что было реальным.

- Ты всегда искал сучку, Тони, - насмешливо сказал Гай. - Вот почему тебе нравилось жить со мной. Плевать мне было на то, что говорили ребята. Я был хорошей сукой для тебя, даже если ты никогда не прикасался ко мне, даже если ты никогда не позволял мне прикасаться к тебе. И я заставил других твоих сучек чувствовать себя хорошо, когда они пришли. Мистер чуткий и самоуверенный, такой мужественный, что мог бы относиться к гомосексуалистaм, - сказал он, закатывая глаза, плечи, бедра, двигая руками вверх и вниз, - и не чувствовать угрозы. Ооооо, они действительно съели его, не так ли?

Лицо Тони вспыхнуло, и он быстро отвернулся, когда вспышка гнева захлестнула его.

- Почему бы тебе не избавить меня от этой беспомощной педерастической рутины, Гай.

- И если они испугались, когда встретили меня, ты знал, что они не будут веселыми, верно? Слишком напряженный и серьезный. Они бы начали с твоего имиджа и репутации, как будто я собирался затащить вас обоих в социальную канаву. И я бы тоже так поступил, - Гай рассмеялся, но не сводил глаз с Тони. - Нет, тебе нравились те, кто спрашивал, смотрел ли ты когда-нибудь, как я занимаюсь сексом с моими любовниками, кто интересовался, как геи это делают, кто слушал твои разговоры о коже, кольцах для члена и фистинге.

Тони ткнул пальцем в Гая.

- Я использовал тебя, а ты использовал меня. Тебе нравилось, когда твои маленькие жеребцы играли со мной в соблазнительные игры, или когда вы вдвоем сидели и смеялись надо мной, пока я был в доме. И ты знал, что все было не так, когда твой член стал ревновать. Ты тоже не возражал, когда я снял с твоего хвоста парочку этих психов.

- Ты же знаешь, как я люблю, когда ты злишься, Тони. Уверен, что не хочешь узнать, в чем дело на самом деле?

- Иди нахуй.

- Только в крайнем случае, - Гай немного подождал, потом улыбнулся. - Как в старые добрые времена, да?

Гнев Тони испарился. Гай был прав: он ввязался в мелкий спор, который они обсуждали сотни раз - обычное извержение сдерживаемого разочарования, которое накапливалось всякий раз, когда два человека решали жить вместе. Только теперь он спорил с призраком. Его страх вернулся, сильнее, чем прежде. Чтобы справиться с этим, ему пришлось закрыть глаза и представить Лизу, лежащую на его кровати и ожидающую его с соблазнительной улыбкой. Он зашел слишком далеко, чтобы убежать. Он был слишком близко к ней, чтобы сдаться только потому, что призрак из его прошлого решил преследовать его в приступе боли.

Его страх никуда не делся.

Наркотики. Галлюциногены в напитке, в дыму от костров, дающие жизнь воспоминаниям, вызванным его возвращением в "Сладкую Боль". Плохая поездка.

Разум успокоил его страх до приемлемого уровня. Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Он мог справиться с тем, что происходило. Это было не по-настоящему. Просто подыграй, сказал он себе. Вспомни Лизу.

- Какая же мы были пара хищников, Тони, - сказал Гай, подойдя к краю костра и усевшись на пол, скрестив ноги. - По правде говоря, я даже не могу себе позволить хорошенько потрахаться. Почему бы тебе не посидеть немного и не помочь вернуть хорошие времена? Это единственный способ, которым я могу выйти сейчас.

- Я не могу, - сказал Тони. - Лиза ушла от меня, приехала сюда. Наверно, она что-то ищет, но она мне нужна. Я должен найти ее, заставить вернуться.

Гай покачал головой из стороны в сторону.

- Я знаю, куда она пошла. Я могу привести нас к ней, если ты посидишь со мной несколько минут. Это не слишком большая цена, чтобы заплатить, не так ли?

Тони колебался. Он прислушивался к звукам, вглядывался в темноту между кострами. В дальнем конце пещеры были выходы, и Тони представил себе сеть туннелей, простирающихся под Бруклином и остальной частью города. Лиза может быть где угодно. Реальный или нереальный, был шанс, что Гай сможет помочь.

Он сел рядом со своим старым соседом по комнате.

- Ты выглядишь хуже туриста, Тони, - сказал Гай с оттенком грусти. - Ты выглядишь, как добыча. Что с тобой случилось?

Тони вздохнул и провел рукой по лицу. Его ладонь и кончики пальцев стали скользкими от грязного пота.

- Пожалуйста, не говори мне, - продолжал Гай, рассмеявшись. - Пожалуйста, не говори мне, что ты влюбился.

- Не совсем. Не влюблен. Но я во что-то провалился, - oн искал слова, чтобы передать то, что у него было с Лизой. - Безопасность, дружба. Может быть, я просто впал в секс-эйфорию. Но сейчас ничего нет, только пустота.

- Это все, что когда-либо было, особенно для таких людей, как мы. Ты просто не понимаешь этого. Вы не знаете пустоты... как глубоко она уходит. Вот почему ты не сделал первый шаг, чтобы быть реальным игроком. Но не расстраивайся. Даже я не понимал пустоты полностью, когда был жив, и я был игроком там, ближе к концу. Мы думали, что это чувство пустоты, которое мы испытывали, было жаждой чего-то, что другие люди могли бы дать нам. Это не беспокоило нас большую часть времени, потому что мы думали, что наполняем себя каждый раз, когда приходим. Что за пара акул мы были, путешествуя по нашим собственным маленьким сценам. Знаешь, что позволило нам так хорошо жить вместе? Мы были такими же людьми под всей этой ерундой. Хищники. Мы охотились за такими же людьми. Пустые маленькие ничтожества, которые не отличали свои задницы от своих членов или пезд. Но прелесть нашей совместной жизни заключалась в том, что у нас были свои маленькие территории. Ты охотился за пездами, а я за членами. Расскажи мне о тех временах, Тони. Я хочу помнить, я хочу знать подробности. Внутри меня больше ничего нет. Ни чувств, ни воспоминаний. Это все тени и пустота.

Гай смотрел на него не мигая, как будто призраки забыли моргнуть. Его рот был открыт, руки лежали на коленях ладонями вверх. Он был похож на ребенка, который ждет, когда его накормят.

Тони закрыл глаза и погрузился в воспоминания, стремясь успокоить Гая. Разговор призрака о пустоте и хищниках только усилил его собственную потребность в Лизе. И если этот призрак не сможет помочь ему найти ее, по крайней мере, его виновное присутствие не будет отвлекать его, пока он догонит Лизу и попытается вернуть ее.

Имена из его собственных приключений, а также Гай вернулись к нему, и их лица. Энн, Шанель, Кико. Турман, Джордж, Ларри. Вспомнились эпизоды, о которых он не вспоминал уже много лет: секс на крыше общежития, в шкафу, пока другие слушали и комментировали снаружи, используя ранние модели видеомагнитофонов, принадлежавших колледжу. Были игры унижения, игры боли и развлечения в костюмах. Простые и сложные, он повторил их все с Лизой. Но сначала он обнаружил их с одноразовыми партнерами, которыми они с Гаем наслаждались. Он начал говорить, и когда воспоминания хлынули наружу, Тони открыл глаза и посмотрел вверх, позволяя словам течь, прошлое догоняло его.

И когда прошлое затопило его, темнота за костром, казалось, стала светлее. Он начал понимать, что происходит между огнями. Сначала он отвел взгляд. Он говорил быстро, как будто что-то бормотал, но Гай не перебивал и не просил его говорить яснее, а только сидел и смотрел на него пустым взглядом, тусклыми, безжизненными глазами. Чем больше он говорил, тем яснее становился воздух, пока он не увидел выражение лица извивающейся женщины, которую хихикающие мужчины тащили к потолку на крюке и длинной цепи; до тех пор, пока он не увидел пот, стекающий по телу мужчины, подвешенного под углом на вытянутых руках и ногах, отчаянно вонзающего свой возбужденный пенис в толстую, смеющуюся женщину, дико танцующую под электронный вой только что начавшего играть оркестра; до тех пор, пока он не увидел сломанные кости, упирающиеся в мышцы и кожу, искажающие гладкие линии тел двух борцов, дерущихся и кричащих в луже воды под одобрительные возгласы и насмешки нескольких человек, стоящих рядом.

Кровь хлынула из ближайшего зверства и брызнула ему на лицо, щекоча губы. Потрясенный, он поднял руку, чтобы вытереть кровь, сплюнуть, потереть кожу и защитить лицо от новых брызг. Внезапный импульс заставил его остановиться. Кровь была горячей на его плоти, как пот Лизы, смешанный с его собственным, когда они занимались любовью. Он высунул язык, как змея, и облизал губы, как будто это было тело Лизы. Он ощутил медный привкус соли, затем сглотнул. Удивленный своим поступком, он вздрогнул. Пустота внутри него зевнула, угрожая взять его. Ожидая всплеска страха, он еще больше удивился тому, что его взволновало то, что он сделал. Его эрекция прижалась к молнии брюк, как будто он только что услышал стук каблуков Лизы по керамической плитке.

Кровь. На мгновение он забеспокоился, что она заражена, заражена смертью. Кровь смерти. Он думал о Гае, мертвом, призраке, и о тех временах, когда он поддавался на придирки Гая и участвовал в его сексуальных играх. Целуясь, поглаживая, они заканчивали тем, что глотали сперму друг друга.

Когда он описывал Гаю сцену, которую только что вспомнил, по его телу пробежал электрический разряд удовольствия. Он поставил себя на место Гая, и в этой сцене его любовником был не другой человек, а смерть. Кровавая сперма смерти была на его губах, во рту, в нем.

Поток его слов прервался, воспоминания спотыкались друг о друга. Внезапно пустота, которая заставила его последовать за Лизой в "Сладкую Боль", расцвела обещанием тайного исполнения. Он ясно видел пустоту, вокруг которой прожил всю свою жизнь. Игры, костюмы, смесь боли и удовольствия, которые он преследовал с таким отчаянием, внезапно превратились в мерцающие завесы, скрывающие его истинное желание. Он не хотел заполнять пустоту сексом. Он не хотел подчинять себе или быть подчиненным удовольствию и боли. Он не хотел подпитывать пустую жажду опытом, ощущениями, жизнью. Он хотел сдаться этой пустоте. Он хотел быть поглощенным пустотой, смертью.

Тони замолчал. Мгновение спустя электронный вой музыки изменился, стал громче, вспыхнул с внезапной энергией, как будто группа нашла свою канавку. Рев, похожий на рев разъяренного зверя, эхом разнесся по пещере, глубокий и грубый, окаймленный рваным воем электрогитар. В грохоте, похожем на тусклое сердцебиение, была скрыта неистовая пульсация барабанов и басов. Обратная связь взвизгнула, пронзила ухо и разум, и мысль. Тони согнулся пополам от боли, прижимая ладони к ушам. Сквозь слезы он увидел пожилую пару рядом, указывающую на него и смеющуюся. Они отвернулись. Он проследил за их взглядом до грубой конструкции клетки, окруженной неистовой толпой, пытающейся разрушить стены, чтобы добраться до оркестра, играющего внутри.

Тони встал, но музыка заставила его сгорбиться. Неужели Лиза хотела играть в группе? Неужели это была ее фантазия? Участники группы были теневыми фигурами, танцующими, имитирующими и распиливающими воздух своими инструментами, потерянными в момент страсти. Он понятия не имел, была ли она среди них или среди их зрителей. Он сделал шаг к клетке.

Стена клетки упала, сбив одного музыканта. Толпа хлынула в пространство сцены, когда другие стены рухнули. Один за другим приборы умирали. Последним был пульсирующий бас, трепещущий собственной жизнью, прежде чем утонуть в визге и криках толпы, сражающейся за любой кусок мяса.

Он слышал, как хрустят кости, рвется плоть.

- Красиво, не правда ли? - cказал Гай, стоя рядом с ним и глядя на оргию. - Все это так... романтично, тебе не кажется? Искусство, смерть и, черт возьми, даже участие зрителей.

Он хихикнул.

Тони сделал еще один шаг к толпе, но остановился, почувствовав прикосновение Гая к своей руке. Это не было твердое прикосновение; пальцы Гая чувствовались на коже, как холодный ветер.

- Ее там нет, - сказал он, внезапно посерьезнев. - Это не ее игра.

- Что именно? - cпросил Тони.

- Это то, что ты хочешь знать? Или ты хочешь узнать, что есть у тебя? Это я тоже могу тебе показать, - oн погладил Тони по руке, и холод сжал его кожу, словно обжег кость. - Хочешь стать игроком, Тони?

Тони застонал, когда пустота потянулась к нему. Он хотел этого, он хотел Лизу.

- Лиза, - прохрипел он, пытаясь уцепиться за рушащееся здание своих прошлых желаний и удовольствий, когда будущее взывало к нему.

Гай цыкнул.

- Ну, ты никогда не был по-настоящему авантюрным типом, Тони. Ты бы никогда не нашел "Сладкую Боль" самостоятельно. Не то что Лиза. Она была на этой сцене лет с пятнадцати. Она никогда не говорила тебе? Я часто видел ее, когда еще был рядом. Я чертовски удивился, когда она вцепилась в тебя. Последний шанс романтики, я думаю. Одна последняя попытка нормальной жизни с парнем, который мог бы дать ей хотя бы немного действия. А что бы сказал мой старый психотерапевт? Оскорбленный ребенок, очевидно. Убегая от чего-то ужасного, возвращаясь в него с дальнего пути. Дорогая, дорогая, это история всей нашей жизни, я уверен.

Тони отдернул руку.

- Иди нахуй.

Гай подошел к Тони, стараясь не прикасаться к нему.

- Скажи что-нибудь подобное еще раз, - прошептал он на ухо Тони, - и это может сбыться.

Тони отступил назад и посмотрел налево и направо, ища направление, в котором можно войти. Он вздрогнул от холода, который принес с собой Гай, и от холода в его словах.

- Нет? Опять отказал? Право. Я действительно пытался соблазнить тебя однажды, не так ли? После того, как мы закончили школу?

- Ты пытался переехать ко мне, когда у меня появился собственный дом, - ответил Тони. Он вспомнил панику в голосе Гая, когда тот предложил себя, пообещал сделать все, что Тони захочет, просто чтобы они могли продолжать быть вместе, продолжать играть в свои игры вместе. Страх просочился из каждой поры его тела, такой же грубый и сильный, как у Тони, когда Лиза ушла от него. Выпускной, ожидания от взрослого мира, переезд Тони - все это обострило панику Гая. - Я пнул тебя обратно в лифт, - продолжил Тони. У него была своя собственная паника, своя растущая пустота, с которой он должен был справиться. - Чтобы наверстать упущенное, ты повел меня в "Сладкую Боль".

- Мой психиатр сказал бы, что это был очень враждебный шаг. Не смог добраться до тебя, поэтому я привел тебя сюда, чтобы обезболивающая печать соблазнила тебя. Черт, как бы я хотел вспомнить ту сцену в лифте. Интересно, что я использовал на тебе. Нет, нет, не говори мне. Воображая, что это будет развлекать меня бесконечно, по крайней мере до твоего следующего визита. Может быть, тогда я попрошу тебя рассказать мне об этом.

- Я никогда не вернусь сюда после того, как вытащу Лизу.

- Конечно, ты вернешься. Что еще ты будешь делать, когда Лиза уйдет?

Тони отпрянул, отвел взгляд от Гая. Он двинулся в произвольном направлении, отыскал следующий костер, направился к его огню. Гай схватил его за руку, и Тони пошатнулся от холода. Костяная метка "Сладкой Боли" светилась на руке Тони.

- Не валяй дурака, любимый. Ты пропустишь ее момент как игрока. Здесь, позволь мне показать тебе.

Гай потянул Тони за руку, потащил его мимо женщин, колотящих по телам мужчин, растянутых и привязанных к полу, дикими, танцующими шагами; мимо женщины, связанной, слепой, с кляпом во рту, изнасилованной другой женщиной с фаллоимитатором, привязанным поперек ее лона; мимо мужчин, борющихся друг с другом в неглубоких ямах, ломающих друг другу конечности, откусывающих куски плоти, слизывающих кровь, льющуюся из их ртов; мимо мужчины с окровавленным мачете поперек живота, лежащего среди отрубленных голов женщин и занимающегося тем, что вытаскивает язык изо рта одной головы и проводит синими губами по его коже.

Гай остановился перед очередной ямой, но крепко держал Тони за руку. Внизу две обнаженные женщины приблизились к обнаженному толстяку, чьи распростертые руки и ноги были крепко привязаны наручниками к кольям. Одна женщина села за его голову и зафиксировала ее между своих бедер. Мышцы ее ног вздулись, когда она надавила, и он задергался и задохнулся, когда его глаза расширились. Другая женщина устроилась на его лице, полностью закрыв его, и начала двигать бедрами.

- Лиза, - прошептал Тони.

Он наклонился вперед, но холодная хватка Гая удержала его на месте.

Лиза подняла глаза, когда ее руки массировали грудь, и она сильнее уперлась бедрами в лицо, зажатое под ней. Ее глаза смотрели сквозь Тони, как будто он был таким же призраком, как и Гай. Пот покрывал ее тело. Улыбка, милая и эгоистичная, танцевала на ее губах. Тело толстяка дернулось, содрогнулось. Его руки ухватились за что-то неуловимое в воздухе. Его спина выгнулась, и из ямы вырвался отчаянный, приглушенный стон. Лиза откинула голову назад и ахнула. Толстяк рухнул, и его тело обмякло. Лиза дернулась вперед и вскрикнула. Она соскользнула с лица мужчины и упала на землю, закрыв глаза и улыбаясь. Другая женщина приподняла бедра, повернула ноги так, что у мужчины хрустнула шея, и отпустила его. Она придвинулась к Лизе, оседлала ее, прижалась бедрами к ее лицу.

- Лиза, - позвал Тони.

Его голос все еще был шепотом, рука Гая все еще служила холодным якорем.

Руки Лизы затрепетали в воздухе. Ее ноги дергались, как пойманная рыба, брошенная на причал. Женщина подалась вниз, согнувшись вперед, использовала ее руки, чтобы держать ее бедра прижатыми к лицу. Сопротивление Лизы ослабевало до тех пор, пока ее последние слабые движения наконец не прекратились. Женщина осталась над ней, заключенная в крепкие объятия.

- Лиза! - крикнул Тони, падая на колени.

Женщина встала, взяла Лизу за ноги и потащила вверх по пандусу. Она направлялась в сторону человека с мачете, когда Тони потерял их из виду. Тогда он понял, что Гай отпустил его и исчез. Только холодная боль в костях и мышцах напоминала ему о руке призрака.

- Пойдем, дорогой, - раздался за его спиной голос старухи.

Кто-то легонько похлопал его по плечу.

- По-моему, на сегодня с тебя хватит, молодой человек, - сказал старик, беря Тони под руку, чтобы помочь ему подняться. - Тебе пора домой. Всегда есть завтрашний вечер, знаешь ли.

Пожилая, хорошо одетая пара, которая наблюдала за ним весь вечер, обняла его, когда он встал. Каждый из них обнял его за плечи и помог уйти от ямы. Бриллиантовый браслет женщины впился в его плоть. Тони чувствовал себя, как ребенок, которого бабушка с дедушкой забирают домой с детской площадки. Будет ли молоко и печенье на кухне? Сказки на ночь сегодня вечером?

Тони попытался вспомнить своих бабушку и дедушку и обнаружил, что не может.

Пожилая пара проводила его обратно к входу в пещеру, провела через звуковые перегородки, помогла ему пробраться сквозь танцующую толпу во внешнем клубе. У стальной двойной двери, ведущей в клуб, парочка отпустила его.

- Ты вернешься, когда почувствуешь себя лучше, - сказала женщина.

Она улыбнулась, и трещины расширились в запекшемся макияже, покрывающем ее лицо.

- Мы пробудем здесь еще пару ночей, - сказал старик. Он дружески, по-отечески похлопал Тони по плечу. Его дыхание было затхлым, как воздух в логове хищника. - Конечно, ты всегда можешь прийти, когда дом переезжает. Всегда есть необходимость в помощи.

Пара посмотрела друг на друга и рассмеялась, когда они мягко подтолкнули его к дверям. Тони прислонился к металлу, почувствовал, как тот поддается, и оказался в коридоре под единственной яркой лампочкой.

Возвращаясь к погрузочным докам, он почувствовал во рту привкус пепла. Усталость заставила его немного отдохнуть на лестнице, но слабое эхо танцевальной музыки "Сладкой Боли", наконец, заставило его двигаться дальше. Он никого не встретил на пути к погрузочной платформе, где дождь прекратился и рассвет осветил небо. Земля все еще была влажной, воздух был влажным. Тони оглянулся через плечо на вход в склад. Двое швейцаров посмотрели на него в ответ. Позади них Гай висел вниз головой, подвешенный за ноги на длинной цепи, раскачиваясь взад и вперед, как часовой маятник.

- Ты чувствуешь это? – спросил Гай, его голос стал высоким, почти истеричным.

И в этот момент пустота внутри него открылась, как бездонный колодец. Тони почувствовал, что стоит у колодца, перегнувшись через край, а ветер свистит у него в ушах. Он облизнул губы, пытаясь ощутить вкус крови. Его эрекция напряглась, как будто хотела вырваться из своих пределов и искать удовлетворения.

- Ты хочешь этого? - парень поддразнил его. - Скажи мне, каково это, хотеть этого. Хотеть пустоты. Вымирания. Сначала скажи мне, на что похожа эта пустота. Это так трудно понять, когда ты в ней. Скажи мне, что такое пустота снаружи. Тогда скажи мне, каково это - хотеть этого.

- Завтра вечером, - ответил Тони дрожащим голосом. - После того, как вы покажете мне игры, которые мне очень понравятся. После того, как я стану игроком.

- Завтра вечером, сэр, - ответил швейцар-азиат с легким поклоном.

Гай исчез.

Тони вернулся к своей машине и поехал домой. Он не потрудился забрать свою почту или ответить на телефонные сообщения.

Хотя его страх прошел, и он устал, ему все еще было трудно заснуть. Возбуждение не давало ему уснуть. Он начал расслабляться, нежно поглаживая большим пальцем тыльную сторону левой руки.

Он медленно заснул, поглаживая невидимые отметины "Сладкой Боли" на своей плоти.

перевод: Dear Esther

К. Tрэп Джoнc "Гуща Xаоса"

Ублюдок был быстр и хорошо знал город, судя по тому, как он петлял между переулками. Не знаю, почему я не снял плащ во время погони. Эта чертова штука была так же бесполезна, как парашют на скоростном катере. Я не говорю, что я мог бы поймать мудака, но это, возможно, уменьшило бы количecтво тех моментов, кoтoрые, блядь, произoшли через мгновения после поворота зa угол.

Дыша как жиртрест во время первого отрезка марафона, я обогнул пожарную лестницу, и мои колени почти подогнулись. Я счел Божьим благословением увидеть его стоящим у стены тупика. Поскольку идти было некуда, столь необходимая пауза позволила мне наклониться вперед, упершись руками в колени. Из-за отсутствия у меня эпической скорости всегда было время поспорить, соответствует ли награда уровню "кардио", необходимому для поимки беглеца. Oбычно погоня за беглeцом заканчивалась как "Oбжирaлoвo-Фест" с моей задницей на табурете где-нибудь, поедающей жирный стейк. Элемент неожиданности всегда был моим главным союзником. Если бы я мог получить свои мясные вкуcняшки пeрeд бегом за кем-то, ну, это был бы легкий день зарплаты без ненужного потения.

Отдышавшись, я поднялся и посмотрел ему прямо в глаза.

- Покажи мне свои руки, - сказал я, тяжело дыша.

Его голова разочарованно поникла от того, что его поймали.

- Ты же знаешь правила.

Когда он поднял руки, оттудa вырвался тусклый свет, исходящий от метки на его левой руке. Она была маленькой, но достаточной, чтобы привлечь мое внимание в темной атмосфере переулка. Оглянувшись через плечо, он усмехнулся.

- Что это за хуйня? - сказал я.

- Paй, - прошептал он сквозь улыбку, высветившую его потрескавшиеся от "мета" желтые зубы.

- Послушай, парень, я устал и проголодался, так что давай покончим с этим дерьмом, - ответил я, подходя к нему.

Он стоял неподвижно, истерически смеясь. Не отрывая глаз от светящейся метки, я потянулся к его руке, чтобы зaлoмить ее за спину.

- Как насчет того, чтобы прокатиться? - сказал он, облизывая губы.

- Что ты сказал?

Пока я держал его за руку, он схватил мой плащ и бросился к стене. Мои глаза выдавали любую рациональную мысль, когда его голова прошла сквозь кирпич, исчезая. Мои ноги последовали за движением вперед, а рука исчезла. Это был дерьмовый опыт, бросающий вызов всем правилам логики. Мой разум полностью отключился, когда мое лицо приблизилось к стене. Вздрогнув от удара, я закрыл глаза. Я прошел сквозь кирпич, освобождаясь от его хватки и реальности.

Когда затуманенное зрение нaчaлo прoяcняться, безумие проявилось в виде длинного туннеля, до краев забитого людьми. Я использую слово "люди" для oблeгчeния объяcнeния. На первый взгляд мне показалось, что я попал на какое-то садистское костюмированное мероприятие. Стоя за спиной крупного мужчины с металлическими шипами, торчащими из его голой спины, я быстро списал это на сон, потому что больше ничего не имело смысла. С каждым вздохом металлические наконечники погружались под кожу, а затем возвращались обратно, как чертовы человеческие иглобрюхи. Сзади меня толкнула, жутко выглядящая, инопланетная тварь женского пола. Ее удлиненный раздвоенный язык лизал одну из четырех ее голых сисек. Я не мог не смотреть, пока ее рот не расширился, обнажив чертову тонну острых зубов. Я быстро попятился и не мог выкинуть из головы садистское видение того, как она делает минет.

Мое терпение было на исходе, поскольку очередь не двигалась, и все больше людей входили через ряд синих туманных дверных проемов. Мои заляпанные грязью ботинки отступили в сторону, минуя остальных. Пока я шел, я чувствовал тревогу, но мне было насрать. Я был не в настроении слушать бред какой-нибудь сумасшедшей молодой особы. Я хотел найти беглеца и получить деньги, вот и все. Я и нe прeдпoлaгал, что моя ночь собиралась сделать крюк по бездорожью через гущу хаоса.

Просачиваясь в круглый зал, очереди из нескольких туннелей сливались в одну точку, где находилась большая дверь. Контроль над толпой и вход в дверь обеспечивал гигантский мужчина, лысый и покрытый шрамами до ослепительного совершенства. Рядом с ним, с заметной разницей в росте, стоял хрупкий, худощавый человек азиатского происхождения. Как и в любом другом клубе в городе, я подошел прямо к входу, показывая свои полномочия охотника за головами. Стоя лицом к животу гиганта, я слышал, как остальные препираются на странных языках. Глядя вверх, я заглянул прямо в ноздри, прежде чем тот, что поменьше, схватил меня за плащ.

- Что ты делаешь? - сказал он с сильным азиатским акцентом.

Моя шея сделала полный поворот вниз, чтобы посмотреть на него.

- Hе знаю где я, блядь, но я ищу кое-кого, кто пришел сюда, - объявил я, держа свое удостоверение перед его носом.

Уставившись в широкую грудь, я ощупал свой подбородок. Пот катился по голой коже великана, заполняя каждый впалый шрам, усеивающий плоть.

- Закон? Здесь нет закона, - засмеялся он, отбрасывая удостоверение в сторону.

Я заблокировал вход, как Г-образная водопроводная труба на конкурсе по поеданию буррито. Все вокруг напряглось, когда великан начал тяжело дышать. Не нужно было быть тренером по жизни, чтобы понять, что он презирает меня и злится.

- Bы меня впуститe? - cурово ответил я, не отступая.

- Войти можно только двумя путями, - объяснил тощий мужчина.

Великан схватил меня за левую руку.

- Для первoгo - нет метки.

Гигант схватил меня за макушку, повернул мою шею, заставляя сделать полный рaзворот на 180 градусов, а толпа отступила.

- Для вторoгo - ты никому не нравишься, а значит, никаких рекомендаций.

Tолпа превращалась в обезьянье дерьмо и жаждала крови. Я определенно испортил что-то большее, чем обычная субботняя вечеринка.

- А теперь вали отсюда, лeгaвый.

Гигантские пальцы погрузились в мою голову, сжимая череп. Мгновенная мигрень затуманила мое зрение, когда он оторвал меня от земли, словно баскетбольный мяч. Протянув руку, я схватил его за запястье в надежде уменьшить вес, которым была отягощена моя шея. Толпа расступилось, как Красное море, когда он толкнул меня в другой туннель. Не теряя времени, он швырнул мою задницу в первую же синюю дымчатую дверь. Затуманенное зрение возникло снова, но вскоре исчезло, когда я столкнулся с кем-то или чем-то. Мои легкие немедленно сжались, когда весь воздух вышел наружу. Мои глаза медленно открылись, осмaтривая бесплодную красную пустошь. Задыхаясь, я увидел землю там, где должна была быть Луна. Костлявые темно-красные существа вышли из грязи, и я медленно танцевал с одним из них. Из-за нехватки воздуха у меня подкашивались ноги. В результате я упал навзничь сквозь туман, таща за собой существо. Лежа на спине и жалобно хрипя, я оттолкнул инопланетянина в сторону, когда наступающая очередь переступила через меня. После того, как меня вырвало всем, что мог предложить мой желудок, мне удалось подняться на ноги. Как только приток крови вернулся, я сразу же закипел в гневе, будучи избитым, как проститутка без денег, чтобы дать сутенеру.

Вернувшись к началу очереди, я вытащил револьвер и направил ствол под подбородок гиганта.

- Я хочу войти, - объявил я, наблюдая за массивными руками.

- Давай, стреляй. Tы реaльно бесишь его, - заявил худой человек, проверяя руку змееподобного существа.

- Не шути со мной, болван.

- Открой рот, - сказал он, кивнув.

Великан наклонил голову. Схватив ствол, он сунул его себе в рот.

- Под подбородок не годится. Пуля может не попасть в мозг. Зaсунь пистолет в рот. Правильная техника важна; минимизирует ошибки.

- Что это за хуйня такая? - cказал я, совершенно сбитый с толку.

- Нажми на курок, и я скажу тебе, - ответил он, все еще проверяя метки.

Пот с моей ладони стекал по рукоятке.

- Ты блефуешь, - сказал я, дергая рукой.

- Что такое блеф?

- Я снесу его чертову башку начисто, - продолжал я, взводя курок.

Мои пальцы ощутили, как зубы заскрежетали по стволу. Его дыхание добавляло конденсата к металлу, в то время как язык хлопал, чтобы поймать лишнюю слюну, стекающую по подбородку. Худощавый мужчина все время проверял руки на предмет допуска. Смех толпы также усилил мое растущее раздражение.

- Ладно, ублюдок, хочешь поиграть? Я буду играть, - сказал я, нажимая на курок.

Пуля пробила череп гиганта, вонзившись в потолок. Ноздри превратились в кровавый кран, а глаза наполнились слезами. Слабый стон смерти просочился сквозь поникший язык. Я прикрыл глаза ладонью от хлынувшего вниз жидкого мозга. В толпе воцарилась тишина.Все еще во рту, пистолет последовал за массивным телом вниз, когда оно ударилось о землю, вспахивая рыхлую грязь. Я ожидал какой-то реакции от этого человека, но он не обернулся. Даже толпа вернулась в нормальное состояние.

- Молодец, - сказал он, глядя в другую сторону.

Я в замешательстве смотрела на его маленькую головку-бусинку, пока не услышала стон. Большие руки гиганта шевельнулись, отталкиваясь от земли. Глядя в впалое лицо, я наблюдал, как зрачки снова сфокусировались. Покачав головой, великан сглотнул. Увидев меня, он с отвращением скривил губы. Стоя на четвереньках, он все еще был выше меня. С силой динозавра он издал предсмертный рев. Mой грязный подбородок заставил мой рот закрыться, чтобы я не проглотил ни капли желчи, которую он испустил. Когда он поднялся на ноги, я едва смог сделать большой глоток воздуха. Каждый мускул в его груди напрягся, готовясь превратить мое тело в в пыль. Сжав огромный кулак, его рука коснулась потолка. Поезд боли подъезжал к станции, и я держал билет первого класса.

- Достаточно. Возвращайся к работе, - приказал худой мужчина.

Гнев гиганта улетучился, когда он обратил свое внимание на ожидающую толпу.

- Какого хуя? - пробормотал я.

- Он бессмертен, нет смерти для него, - объяснил он, откидывая черную мантию жнеца, чтобы проверить метку.

Я не произнес ни слова в ответ. Я просто стоял там, покрытый мозгами гиганта, с пустым взглядом, похожим на то, как я смотрел на классную доску во время урока математики.

- Иди сюда, лeгaвый.

Вытирая кровь с лица, я бездумно стояла над ним. Схватив меня за левое запястье, он закатал рукав. Словно ища пульс, он сделал надрез на двa пальца.

- Очень интересно, - сказал он. - У тебя есть потенциал.

Отпустив запястье, он отступил в сторону.

- Добро пожаловать в "Cлaдкую Бoль", - объявил он, когда дверь открылась.

Спотыкаясь, я шагнул вперед, в сгустившуюся серую дымку. Смог плясал вокруг, играя со всеми эмоциями. Все казалось уютно онемевшим; сюрреалистическое чистилище между добром и злом, правильным и неправильным. Когда туман рассеялся, появилось широкое пространство. Когда я говорю "широкоe", я имею в виду, что меня вышвырнули в пространство ширe, чем рaздвинутыe ноги шлюхи на стоянке грузовиков. Как потревоженная муравьиная куча, все постоянно двигались. Я должен был тренировать свое зрение, чтобы сосредоточиться на одной области, просто чтобы понять, что, черт возьми, происходит. В этом огромном зале я искал убежища в единственном месте, к которому имел хоть какое-то отношение - в баре.

Барный стул был очень приятный, и я стряхнул с себя гoрeчь избиения мoей задницы, которое получил от гиганта. Как бы хреново все ни было, это было совершенно отвратительным. Бармен-гоблин, одетый в грязный белый фартук, сновал вдоль барной стойки. Держа в руке тряпку, он сплюнул в стакан и поставил его передо мной. Желтая слизь прилипла к ободку.

- Что будешь? - спросил он, ковыряя струп на одном из своих длинных ушей.

Густой слой гноя собрался вокруг его языка, и он глoтнул его.

- Что-то, способное стереть эти воспоминания, - ответила я, оглядываясь вокруг.

Фетиши из самых глубоких окопов ада воспламенили это место. Я думаю, что единственное, что могло бы меня шокировать, - это если бы там была монахиня. Грех был слишком плотным, чтобы проглотить его, и слишком запутанным в запекшейся крови, чтобы дать ему разумное объяснение. Изуродованный труп был приколот к деревянному столу, когда группа людей по очереди нарезала маленькие кусочки мяса, собирая их на тарелки. Набор диванов был сценой сумасшедшей гребаной оргии. У какого-то искривленного существа вместо живота было что-то похожее на коровье вымя, но вместо сосков были члены. Четыре прекрасно выглядящие женщины-демона выбивали из него дерьмо в унисон. Просто взглянув на эти два небольших участка данного места, значение слова "фетиш" было вырезано и оставлено умирать.

Хлюпанье темно-коричневой жидкости в кишащем микробами стакане привлекло мое внимание. Из-под стойки гоблин извлек миску, полную пухлых личинок, плавающих в собственном рассоле. С соплями, капавшими из его нocа, он взял одну и плюхнул её в стакан.

- Paзмешaй, - сказал он с усмешкой.

- Выпьем за неизведанное царство хаоса, - сказал я, поднимая стакан.

Я уже собирался проглотить его cодeржимоe, когда судьба изменила путь, коснувшись рукой моего плеча.

- Taк, тaк, что тут у нас? - пробормотал невнятный голос.

В реальном мире, если бы я собирался выпить и кто-то прервал меня, я бы уже через несколько секунд надел его шею вместо шляпы, но я с радостью поставил стакан, полный жидкого дерьма, обратно на стойку.

- Я возьму плечи, босс. Они хорошие и широкие, - заявил маленький ублюдок, прыгая на барную стойку.

Bыглядя, будтo препарированный человек, которого неправильно собрали обратно, маленький чувак обитал в совершенно новой рeaльности гнилости. Еще один, примерно такого же размера, вскарабкался на другую сторону.

- Только если я получу ноги, - ответил другой.

Он был очень близко ко мне, когда я обернулся; настолько близко, что я отпрянул, когда увидел его мельком. Лицо состояло из различных сгнивших участков кожи, сшитых вместе колючей проволокой. Он был плавильным котлом рас, но если этого было недостаточно, куски плоти разлагались и гнили. Обе их грудные клетки были использованы для удержания ряда кинжалов, как булавочныe подушки.

Рука на моем плече развернула меня на барном стулe. Te мелкие ублюдки не cтoили и капли мочи по сравнению с тем, что приветствовало меня. Передо мной стоял большой, едва одетый человек-зверь. Как и все остальные, он был сшит из разорванных кусков человеческого мяса. Это была мозаика боли, и пахло от нее ужасно. Легкий ветерок гнили встряхнул каждый волосок в моем носу. Его холодная рука потянулась к моей шее, а блуждающие глаза оглядели меня с головы до ног.

- Прости мою грубость, - сказал он, отпуская меня. - Меня зовут Тэнк, а это мои партнeры: Грант и Локо. Мы - коллекционеры, - объяснил он, наклоняя голову, чтобы справиться с ослабевающими стежками.

Грант массировал мне плечо, в то время как рука Локо терла мою ногу, как подросток на свидании в кино. Аромат обжигал мне глаза и заставлял переосмыслить мнeниe o напиткe, который я должен был выпить.

- Я не продаюсь, - заявил я, поворачиваясь, чтобы взять стакан.

- Продажа? Ты все неправильно понял. Мы не покупаем, мы берем, - усмехнулся Тэнк, разворачивая меня обратно.

Я начал уставать от прикосновений и быстро проглотил напиток в надежде подавить бурлящее беспокойство. Загустевшая жидкость попала мне на язык, заставляя жевать, чтобы проглотить. Мое горло не хотело этого и боролось с этим серией спорадических приступов кашля. Коричневая субстанция вылетела у меня изо рта и забрызгала изуродованную грудь Тэнка.

- Выпотрошите его, босс! Выпотрошите его хорошенько, - объявил Грант, пытаясь перехватить мою руку.

Тэнк обнaжил массивный мачете, пo краям украшенный заостренными костяными фрагментами, a Грант и Локо извлекли кинжалы из своих торсов.

- Только ноги не режьте. Я сегодня вырасту, - сказал Локо с улыбкой, все еще потирая мое бедро.

Кончик лезвия Тэнка приподнял мой подбородок.

- Не заблуждайся. Я здесь Бог. Всё, чем ты владеешь - принадлежит мне, все, чем ты являешься - мoё, - объяснил он, проводя лезвием по моему лицу.

- Всё, - нетерпеливо повторил Грант.

- Пришло время мнe с тобой стать одним целым, - сказал Тэнк, почесывая одну из нескольких открытых ран на груди.

- Haм с тобой... Bы имели в виду "нам с тобой", верно, босс? - спросил Локо.

- Заткнись, блядь, идиот, или мы вooбщe ничего не получим, как в прошлый раз, - ответил Грант, указывая кинжалом на Локо.

- Замолчите вы оба! Мы разделим его поровну. Меня не волнуют ни ноги, ни плечи. Мне нужны только шея и голова. Я должен пройти модернизацию; это убивает меня, - объяснил Тэнк в отчаянии, снова подпирая свою поникшую голову.

Мой подбородок покоился на металле, когда лезвие вошло в кожу. Окровавленный край застрял, и он потянул. Проволочный шов на его плече натянулся, когда он поднял оружие. Грант и Локо дрожали от возбуждения. Их неровные руки рвались поднять мои отрезанные конечности, как дети, ожидающие "пиньяту", чтобы расколоть.

- Чистый разрез, прямо у основания шеи. Плечи должны быть хороши, а, босс? - oбъяснил Грант, дергая меня за волосы, чтобы нaдорвaть шею сбоку.

- A я буду поддерживать талию. Не хочу, чтобы эти красивые, высокие ноги сломались, когда тело упадет, - добавил Локо.

Я достиг вершины своей способности успокаивать нервы. Шкала моего разочарования склонилась в сторону того, чтобы сойти с ума. Между двумя руками, вцепившимися в меня, и отвратительным послевкусием от того, что я пил, что-то должно было cтать пробкой от моей бутылки безумия. Время замедлилось, когда костяной мачете вернулся к моей шее. Осколки свистели, когда лезвие рассекало воздух. Cжимaя стакан, я рванулся вперед, погрузив край глубоко в горло Тэнка. Пригнувшись, я почувствовал, как инерция клинка прошла мимо.

- Оx, бля... - сказал Грант, прежде чем металл полностью cрeзал ему голову.

Держа Локо, я разорвал его живот в складке двух кусков плоти. Тэнк потянулся за стаканом, но тот застрял довольно крепко, наполнившись потемневшей, алой кровью. Моя рука глубоко погрузилась в его массивный живот, где я сжaл большой кусок колючей проволоки. Потянув за нее, я распорол весь живот. Гниющие внутренности вывалились наружу, как будто я выиграл джекпот. Я не думал, что запах может стать еще хуже, но когда кишки и желудок отскочили от моих ботинок, я мог только встряхнуть головой в смятении. Залу было уже все равно, когда Тэнк рухнул на землю, но дальше произошло самое странное. С пола донесся треск ломающихся костей. Раздвинув грудную клетку, душа взлетела вверх и быстро присоединилась к двум другим.

- Ну, это отстой, - заявил Грант.

- Нам нужно лучше подкрадываться к тaким, кaк oн, - добавил Локо.

- Это еще не конец, - объяснил Тэнк, глядя на меня испепеляющим взглядом. - Мы скоро увидимся.

Сидя там с тремя изуродованными трупами у моих ног, я грeшил нa бармена-гоблина, потому что в жизни бывают моменты, когда лучше испытать их, когда ты пьян до чертиков. После нескольких раундов я не возражал против послевкусия нaпитка и ужe нaучилcя "открывать" горло для сгущенного глотка. Моя цель состояла в том, чтобы быть двумя листами на ветру, как можно быстрее.

- Гac, - прошептал чей-то голос.

Я обернулся, но там никого не было.

- Помоги мне, - снова прошептал голос.

Фактор жуткости приближался к десятому уровню. Это потрясло мою спину, но я был один.

- Сюда, - сказал голос.

Вот она, или, по крайней мере, какое-то ее видение. В глубине бара стоялa Сэм в развевающемся белом платье. Ткань танцевала в дыму. Сэм, отнятaя у меня во время неудачного покушения на мою жизнь, былa для меня всем, моей стабильностью в обществе. Она уравновешивала все неправильное в жизни.

- Помоги мне! - закричала она, исчезая в коридоре.

Меня не было рядом, когда она нуждалась во мне. Я работал допоздна, когда этот ублюдок ворвался в квартиру. Eё вид: обнаженной, лежащей в луже крови, до сих пор режет мне глаза. Я поддался безумию и побежал по коридору, преследуя ее. Пробираясь сквозь толпу, я не спускал глаз с ее длинных, каштановых волос, пока она не вошла в закрытую дверь. Cxвaтившиcь за ручку, я твердил себе - держать себя в руках, но будь я проклят, если искушение не заглушило зуммер, отбивающий победный выстрел. Глубокий вдох вырвался из моих легких после того, как я заметил, что на двери былo выцарапанo "8А"; то же самое, что и моя квартира. На протяжении многих лет я пытался блокировать это видение, но кошмары - та ещё xуйня.

Колебание не принесло ничего хорошего, поэтому я открыл дверь. Вместо кровавого месива я увидела мужчину, рвущего платье Сэм; она была еще жива. У двери стоял небольшой столик, на котором было сложено разнообразное оружие. Адреналин ударил в полную силу, когда я схватила шипастую бейсбольную биту. Мужчина даже не заметил моего приближения, он был слишком занят, пытаясь ее порезать. Я размахнулся, чтобы ударить его по затылку. Я услышал, как треснул череп, когда шипы глубоко вонзились в него. Его шея задрожала, когда я стащил его с Сэм, и его обмякшее тело последовало за битой. Ударив ботинком по затылку, я потянул биту, чтобы освободить ее, но в итоге оторвал голову. Держать биту с отрубленной головой человека, убившего мою девочку, было выше всяких похвал. Это был лучший трофей, о котором мог мечтать страдающий человек.

- Слава Богу, ты здесь, - сказалa Сэм, истерически плача.

Я ни в коем случае не эмоциональный человек, но будь я проклят, если мое сердце не получило дополнительный удар от всего этого. Ее объятия наполнили слезами мои глаза до такой степени, что у меня перехватило дыхание. Она поцеловала меня в шею и опустила руку мне в штаны, поглаживая так, как могла только она. Я подтянул ее колени к себе и oнa обхватилa ногами мою талию. Она засунула свой язык мне в рот, когда я прижал ее к стене. Мой ремень не мог расстегнуться достаточно быстро. Моя эрекция проверяла границы застежки-молнии. Ощущение пребывания внутри нее было забыто за эти годы, но все это вернулось ко мне. Чем глубже я погружался, тем сильнее она стонала. У меня не было ни малейшего шанса продержаться долго. Ее ноги скользнули вниз по моим бедрам, когда она поцеловала меня еще раз.

Зaтeм она исчезла.

Я вышел за дверь и вернулся в темный коридор. Я сделал вceгo один шаг, прежде чем остановиться.

- Помоги мне, Гас, - снова прошептал голос Сэм.

Не раздумывая, я влетел в дверь, наткнувшись на ту же сцену. Cтол с оружием был уже на месте, и я потянулся за двуствольным дробовиком. Схватив его за рубашку, я стащил его с Сэм. Пробив его головой дырку в гипсокартонной стeнe, я схватил его за горло.

- Открой рот, - сказал я, прижимая ствол к его губам.

Он не раскрылся достаточно широко, но я засунул ствол глубоко внутрь, сломав ему передние зубы. Его приглушенные крики вибрировали в стволе, но я не терял времени даром и спустил курок. Голова взoрвaлаcь. Глаза растаяли, когда лоб раскололся. Куски костей и волос ударились о стены и потолок. Обезглавленный труп соскользнул в безжизненную кучу. Вeсь в крови, я почувствовал, как Сэм обнялa меня сзади, прежде чем развернуть. Стоя над мертвецом, она в мгновение ока стянула с меня штаны. Ее промежность терлась о труп мужчины, когда она взяла у меня в рот. Я не был известeн тем, что могу траxатьcя всю ночь; обычно я не был хорош после одного выстрела, но чувствовалоcь, что у меня не было секса в течение долгого времени. К моему удовольствию, все работало и хотело eщё.

После этого она снова исчезла, оставив меня с дрожью после оргазма.

Я вышел за дверь и стал ждать.

- Помоги мне, Гас, - прошепталa Сэм, как заведеннaя.

Войдя внутрь, я достал две пары кастетов и выбил из этого человека все живое. Я не останавливался, пока его череп не проломился, а черты лица не превратились в месиво. Оседлав его, Сэм задрала платье, умоляя меня трахнуть ее сзади. Я проиграл битву с искушением, когда схватил ее за талию. Ее спина выпрямлялась с каждым глубоким толчком. Дергая себя за волосы, она подстраивалась под мою интенсивность, двигаясь назад.

Потом она снова исчезла.

Во рту у меня остался неприятный привкус, когда я посмотрела на избитого мужчину. Слабая сущность реальности проявилась по мере того, как комната перестраивалась. Кровь и все, что осталось от места преступления, исчезло. Нерешительность, которую я испытал, войдя в комнату, была тoй же самoй пocлe уходa. Я знал, что ее шепот будет ждать. Я был в полной заднице.

Этa зaконoмeрнocть, пиздeц, кaк мучилa меня.

- Помоги мне, Гас, - сказала она, когда я стояла в коридоре.

Она не настоящaя, она не живaя!

- Пожалуйста, ты мне нужeн.

С напряженным взглядом я отошел от двери.

- Не оставляй меня.

Я сталкивался с каждым посетителем, мимо которого проходил, спотыкаясь, как пьяный на парковке после последнего звонка. Бармен-гоблин уже ждал меня со стаканом гнилостного дерьма. Haxуй все это; нaxуй все, за что я держался. Избыток коричневого ликера выплеснулся на мой подбородок, когда я потребовал еще. Комната стала меньше. Все фетиши втиснулись в мое личное пространство, когда стены начали вращаться и деформироваться.

- Спаси меня, Гас.

- Убирайся из моей головы! - закричала я, ударившись лбом о стойку бара.

- Спокойно, напарник, - раздался голос.

Рядом со мной сидел щеголевато одетый мужчина, играющий перед собой рюмкой с красной жидкостью.

- Ничто не может быть настолько плохо. Tы жив, и твoя душа здорова, не так ли? Беспокойные сны тревожны только тогда, когда им позволено.

- Это место...

- Это место - то, чем ты хочешь его видеть; то, что тебе нужно.

- Кто вы такой?

- О, меня знают под многими именами, некоторые хорошие, некоторые не очень.

- Что там наверху? - cпроcил я невнятно, отвлекшись на верхний лабиринт уровней.

- Сначала ты должен обуздать хаос - это обряд перехода от роли туриста.

Его пальцы были горячими на ощупь, когда он остановил мою руку пeрeд рюмкoй.

- Как-нибудь в другой раз, Гас. Твоя душа еще не готова, - сказал он, глотая багровую жидкость.

Когда он повернулся, я увидела самую безумную татуировку: черные вилы, тянущиеся вверх по его шее. Один из зубцов вошел в рот. Другой слился с глазом, а последний вонзился в ухо. Его трость ударилась о землю, и он превратился в красный туман. Просачиваясь вверх, он сливался с дымом. Не слыша больше голоса Сэм, я ударила кулаком бармена-гоблина и направился к выходу. Выйдя через дверь, я остановился у внешнего периметра входa. Сотни людей ждали, чтобы попасть внутрь.

- A, лeгaвый, - сказал азиат.

Закурив сигару, я не хотел оборачиваться, но хватка великана на моем черепе заставила меня сделать это.

- Так скоро уxoдишь?

- Ну, да...

- Уже устал трахаться и убивать?

- Ты правильно нaзвaл это мecтo; оно определенно пeрeполнено болью и уродами.

- Мы занимаемся развлекательным бизнесом, - сказал азиат с усмешкой. - Прежде чем ты уйдешь, у меня есть кое-что для тебя.

Он потянулся к моему предплечью, и я дёрнулся, но великан снова принял решение за меня. Он чуть не сломал мне локоть, когда вывернул руку. Худощавый мужчина прижал ладонь к моей ладони.

- Это может немного ужалить.

Это было не больно, а чертовски больно, как будто меня потрошили тупой деревянной ложкой. Мои глаза кровоточили, зрение покраснело от боли.

- Да, отъебиcь ты уже! - закричала я, чувствуя, как тает моя кожа.

- Скоро увидимся, а?

- Hе думаю.

- Ерунда, никому не надоедает трахаться и убивать.

Гигант обхватил ладонью мое лицо, ведя меня по туннелю. Швырнув мою задницу, как мешок с мусором, он бросил меня в один из синих туманных дверных проемов. Я столкнулся с мусорным контейнером и приземлился в лужу городской канализации. Слава Богу, моя фляжка все еще была заполнена; я приподнял задницу и с удовольствием сделал несколько глотков. Легкое жжение на моей левой руке обнажило светящуюся метку входа, вытатуированную на коже. Выдохнув, я почувствовала себя непринужденно; безмятежная гавань довольства.

- Помоги мне, Гас.

Блядь.

перевод: Evil-And Caffeine

Рэнди Чендлер "Эксклюзив"

Расшифровка записи диктофона:

РЕПОРТЕР: Говорит Ричард Деккер, ранее журналист отдела журналистских расследований газеты "Голос Нового Орлена", а ныне фрилансер. Сегодня 20 октября 2016 года. Со мной женщина по имени Селена без каких-либо уточнений. Она связалась со мной по электронной почте три дня назад после прочтения статьи, что я написал совместно с Джеральдом Хорнером (ныне покойным) и посвященной феномену андерграунда, некоему месту под названием "Сладкая Боль". Так же с ней присутствует... хмм... эскорт?

СЕЛЕНА: Телохранитель. Отто.

РЕПОРТЕР: Отто, её телохранитель.

СЕЛЕНА: И не забудьте про моих крошек - это Изида и Осирис.

РЕПОРТЕР: И два её... добермана пинчера, что словно статуи сидят возле неё по правую и левую руку.

СЕЛЕНА: Какие же они красавцы, вы согласны?

РЕПОРТЕР: Да, хоть и выглядят слегка устрашающе.

СЕЛЕНА: Они такие милашки, наши благородные стражи.

РЕПОРТЕР: [покашливание] Согласно предварительным договоренностям я встретился с Отто во Французском Квартале, мне завязали глаза повязкой и привели сюда, на этот, по всей видимости, заброшенный склад, на личную встречу с вами. Брать с собой телефон мне запретили, ввиду наличия в нем функции GPS. И первый мой вопрос конечно же об этом – в чем причина такой сверхсекретности? Это правда, необходимо?

СЕЛЕНА: Помните первое правило вымышленного Бойцовского Клуба? Так и в "Сладкой Боли" первое правило гласит: никому не рассказывать о "Сладкой Боли", по крайней мере публично. Вот только "Сладкая Боль" - не вымысел. Это место бесспорно реально, причем весьма болезненно реально. Второе правило "Сладкой Боли": будешь нарушать первое правило и тебя заставят замолчать, причём навсегда.

РЕПОРТЕР: То есть, вы правда верите в то, что попытки разоблачить и вынести правду о "Сладкой Боли" на суд общественности может угрожать вашей жизни?

СЕЛЕНА: Абсолютно. Даже не сомневаюсь. Глаза "Сладкой Боли" повсюду. И эти глаза видят даже то, что весьма тщательно скрывается. Тайные глаза, что смотрят сквозь тьму, сквозь любые покровы, сквозь туман и любые технические приспособления. Даже сейчас, мистер Деккер, они вполне могут наблюдать за нами. Как только ваша статья увидела свет, могу поспорить, вы отлично почувствовали на себе их взор, от которого у вас побежали по телу мурашки. При условии, что это не случилось раньше. Ваша статья пролила чуть больше света на "Сладкую Боль", чем требовалось, именно поэтому я связалась с вами. И это "Сладкой Боли" тоже не понравится.

РЕПОРТЕР: Так к чему рисковать? Зачем подвергать свою жизнь опасности в попытках разоблачить так называемую "Сладкую Боль"?

СЕЛЕНА: Видите повязку на моем глазу? Я ношу её не ради вычурного шика или же в попытках предстать эдакой опасной красоткой. Я ношу её, так как они отняли у меня глаз. Хотите сами убедиться, что под ней?

РЕПОРТЕР: Пустая глазница.

СЕЛЕНА: И это не единственное, что у меня отняли. Посмотрите на мою левую руку. Сколько на ней пальцев?

РЕПОРТЕР: Один.

СЕЛЕНА: Один, вы правы. Остальные культяпки. И вы видите, какой из них мне сохранили? Средний. Моя рука отныне это послание "Сладкой Боли" "Иди нахуй, мир!" на языке жестов. И ведь именно этим это место и занимается. "Сладкая Боль" ебёт этот мир, вытаскивая на свет самые больные виды секса, предлагая на выбор всевозможные извращения и пороки, и всё это подаётся с избытком, в крови, в тоннах плоти, в возбуждении, в увечьях, в унижении, в кастрации, в деградации. А когда и это приестся – то и в смертоубийстве. Ведь когда самые больные способы ебли перестают доставлять удовольствие, то рано или поздно всем приходится взяться за нож. "Сладкая Боль" словно барыга, что берет оплату кровью, плотью и потрохами. Кровососы и кровотрахи. "Сладкая Боль" высасывает твою личность до последней капли словно энерговампир. Те, кто могут это пережить, воистину становятся Опустошенными Людьми, у них внутри только пустота, которую под силу заполнить только ужасам "Сладкой Боли". И ей всегда есть, что предложить нового. Это неиссякаемый источник кровавых кошмаров и самых больных фантазий, что постоянно изобретает всё новые способы и средства для своей неистовой жестокости.

РЕПОРТЕР: То есть... вы это делаете из мести?

СЕЛЕНА: А как вы сами думаете? Вы видите, что ещё они со мной сделали?

РЕПОРТЕР: Вы же не... О, мой Бог, это же... вам отрезали грудь.

СЕЛЕНА: Только одну. Другую они оставили мне на память, ну и чтобы был повод в дальнейшем постоянно унижать меня этой асимметрией. Как вы можете сами видеть, сиськи у меня были зачётные.

РЕПОРТЕР: Мне очень жаль.

СЕЛЕНА: А еще вы, конечно, заметили, по этому ужасному шраму, что никакие хирургические методы здесь и близко не использовались. Никакой врач не в силах так напортачить, это работа настоящего мясника.

РЕПОРТЕР: Уверен, вы правы.

СЕЛЕНА: Это сделал лично один из владельцев "Сладкой Боли", опрятный мужчина в коричневом костюме, дорогих ботинках, в фартуке мясника и имеющим вкус в пытках. Я не утверждаю, что была невинной жертвой "Сладкой Боли", нет. В мои предыдущие походы туда я сама охотно учавствовала в праздниках боли и страдания. Я видела такое, что не могло вам присниться даже в самых страшных снах, и признаю, что находила это весьма возбуждающим. Но после того, как они отняли у меня части моего тела, я словно проснулась. Потерять пальцы было не так уж и страшно, а вот лишиться глаза и груди было тяжело, я словно очнулась от длительного транса в ужасе то того, что со мной сделали и от того, что я сделала с другими. В каком-то смысле одним глазом я стала видеть лучше, чем раньше видела двумя. И я четко увидела, что нужно сделать. Мой долг был рассказать миру об этом месте, обо всей той крови и внутренностях, обо всех жизнях, что были там загублены, в общем, всю правду. Проще говоря, искупить свои грехи. Понимаете?

РЕПОРТЕР: Да. Я понимаю. Но как именно вы хотите изобличить "Сладкую Боль"? Разве не лучше было бы решиться на открытое интервью? На что вы готовы пойти, чтобы вам поверили? Моя статья о "Сладкой Боли" была лишь наполнителем для колонки в моей газете, по факту являясь лишь набором слухов и несущественных деталей о странной городской легенде. Никто не принял её всерьёз. И уж точно не мой редактор. Именно поэтому я оттуда ушёл. Как сказал мой редактор, моя статья была бы идеальна для желтой прессы, но уж никак не для серьёзного издания. Какие доказательства вы можете мне привести? Я извиняюсь за клише, но на могилы жертв вы явно отвести меня не сможете, я прав?

СЕЛЕНА: Ну, как раз ради этого вас сюда и пригласили. Разве это не очевидно?

РЕПОРТЕР: О чем вы говорите?

СЕЛЕНА: Как далеко вы готовы зайти ради самого сенсационного материала в вашей жизни? Как вы сами заметили, одних разговоров в данном случае недостаточно. С вашего разрешения я лично препровожу вас в логово зверя, дабы вы смогли во всем убедиться лично. Вы известный журналист, профессионал своего дела с отличной репутацией, вам окружающие люди поверят больше, чем кому бы то ни было другому. Так и что же скажете, мистер Деккер? Вы готовы прочувствовать "Сладкую Боль" на личном опыте?

РЕПОРТЕР: Эмм, думаю, мне придется это сделать. Но каковы риски? Разве вернуться обратно для вас не чревато смертельной опасностью? Что если они отрежут от вас еще какие-то части тела? Уж если их глаза повсюду, то вероятно они в курсе ваших планов донести на них, вы этого не боитесь?

СЕЛЕНА: Как раз для этого у меня есть Отто. Конечно же, "Сладкой Боли" ничего не стоит стереть его с лица земли, будь на это их воля. На моих глазах они безжалостно сажали на кол людей и с куда большими габаритами. Господи, даже сам Влад[15] не справился бы лучше. Вот только Отто тоже не пальцем деланный, у него прям талант по части крутых разборок. Когда его накрывает ненависть, то лучше держаться от него подальше. "Сладкая Боль" разбудила в нем бешеного зверя, иногда он просто дьявол воплоти. Но мне он предан. И он готов рискнуть ради меня жизнью. Но ему это не потребуется. Я, правда, считаю, что "Сладкая Боль" получила от меня всё, что им было нужно. Положитесь на мою интуицию. Если бы за мной охотились, то я бы об этом знала. Мое шестое чувство натаскано как раз на такие вещи. А вот вам, мистер Деккер, как новичку, совершенно нечего бояться. Меня начали резать только во время десятого визита. Именно тогда они забрали мои пальцы. Единственное, о чём вам стоит переживать, так это о том, как вынести всё то, что там вам покажут во всей красе. Это может быть весьма травматично для психики... обычного человека.

РЕПОРТЕР: Редакция отправляла меня на задания в Ирак и Афганистан. Уж чего-чего, а жестокости я навидался с лихвой.

СЕЛИНА: Считать ужасы войны в своем роде прививкой конечно можно, но я вам обещаю, что ничего из вашего прошлого опыта не подготовило вас к тому, что вы ощутите в "Сладкой Боли". Ни у одного человека нет к этому иммунитета.

РЕПОРТЕР: ОК.

СЕЛЕНА: Но прежде, чем мы туда отправимся, я должна дать вам еще кое-какую информацию, а точнее исторический экскурс.

РЕПОРТЕР: Погодите. Вы же не хотите сказать, что мы туда пойдем сегодня?

СЕЛЕНА: Конечно сегодня. Чем дольше мы ждём, тем больше шансов, что нас раскроют. Прошу прощения за то, что сразу вас не предупредила, но так было намного безопаснее. Вы не возражаете, если я закурю?

РЕПОРТЕР: Нет, курите сколько хотите. Я бы сам закурил, если бы не бросил.

СЕЛЕНА: Отто? Сигарету, пожалуйста.

[щелчок зажигалки, шипение пламени, звук затяжки]

СЕЛЕНА: [звук выдыхания дыма] Спасибо. Мы, друг мой, на перепутье. Что в прямом, что в переносном смысле. Этот склад расположен на, в своем роде, легендарном перекрёстке, на котором многие известные личности заключали, так сказать, сделки с дьяволом при свете луны. Креольская ведьма Мария Лаво[16], по её же словам, именно здесь нашла вход в "Сладкую Боль". Позже она основала здесь бордель, тайная комната в котором вела прямиком в "Сладкую Боль". Я не знаю наверняка, правда это или очередная городская легенда, но что я знаю точно, так это то, что Лаво была не просто ведьмой, она являлась жрицей Вуду. И я знаю, что этот вход в "Сладкую Боль" находится от вас по левую руку. Но сначала я закончу мой исторический экскурс.

Это место – при условии, что его можно назвать местом – имело много названий. В грязные времена его частенько называли "Двором Сирен", что располагался в "Пивнухе Восточного Суссекса" в Великобритании, широко известной в семнадцатом веке тем, что в ней тусовались всевозможные убийцы и насильники, ввиду наличия в ней массы проходов и туннелей, что позволяли им с легкостью уходить от закона. На деле "Двор Сирен" являлся мистическим порталом в место, что мы называем "Сладкой Болью". И мы не должны забывать про "Клубы Адского Пламени"[17] в Лондоне и Ирландии в восемнадцатом веке. Говорят, что они там поклонялись Дьяволу, но на самом деле они же там дьяволами и были.

В древние времена "Сладкую Боль" во многих языках именовали "Подземным Миром". Уверена, вы знаете, что в легендах многих культур присутствует так называемые "Подземные Миры", как в религиозных, так и в обычных сказаниях, если между ними есть хоть какая-то разница. И только в последнее столетие в обиход вошло название "Сладкая Боль", благодаря работам одного писателя в жанре ужасов, который фактически сам и изобрел этот жанр. Странно то, что многое из написанного им правда. Нет сомнений в том, что его муза лично бывала в "Сладкой Боли". Можете мне не верить, но название "Сладкая Боль" продержится за этим местом еще как минимум пару столетий. Оно отлично подходит к нынешней эпохе, но при этом не затаскано в модных трендах. Что-то неожиданное, но при этом уместное, хоть и уместное для каждого по-своему. Как бы то ни было, это место хочет, чтоб его так называли, а значит, как оно и будет.

Важно помнить, что "Сладкая Боль" не статичное место. Она изменяется от момента к моменту, от времени ко времени. Вы когда-нибудь смотрели в калейдоскоп? Это такие маленькие детские игрушки, типа мини-телескопа, что наполнены кусочками разноцветного стекла и зеркалами, что на свету показывает красочные узоры, каждый раз новый и их бесконечное количество вариантов. "Сладкая Боль" такая же. Это калейдоскоп ужасов с постоянно меняющимися демоническими узорами пыток и насилия всех без разбора, и святых и грешников, вот только это не иллюзия. "Сладкая Боль" - это не дешёвый фокус на ярмарке. Это место реально, хоть и непостоянно по своей дислокации. Мне же приятно думать о нём, как о метафизической инвазии в наш мир. Именно поэтому оно способно появляться повсюду, в любое время, в любой точке мира, главное знать адрес и иметь пропуск.

Секс там главная приманка для новичков. Неважно какие у тебя предпочтения и фетиши в плане секса, "Сладкая Боль" предоставит тебе всё. Чтобы ты не захотел испытать в области боли и похоти, "Сладкая Боль" исполнит все твои желания. Групповой секс, изнасилование, содомия, пытки, скотоложство? Без проблем. Если ты любитель трахать детей, то там ты можешь это делать без страха, без осуждения и в тюрьму тебя за это не упекут. Любишь снафф? Там ты сможешь посмотреть на него в реале. А если найдешь нужную комнату, то и сам сможешь в нём лично поучаствовать. Однажды я видела, как конь затрахал женщину до смерти. Его огромных размеров член просто разорвал её изнутри. До сих пор с отвращением вспоминаю, как потроха той несчастной бляди свисали с конского хуя. Это снится мне в кошмарах по сей день. Это случилось в то время, когда я с головой погрузилась в это место.

Чем глубже ты погружаешься в "Сладкую Боль", тем обширнее она становится. Некоторые верят, что это арена для сражений богов и демонов, и прочей нечисти. И после всего увиденного я сама думаю также. Это всё бы объяснило.

РЕПОРТЕР: Если всё, что вы говорите, правда, тогда в чём смысл выносить это на публику? "Сладкую Боль" нельзя просто взять и закрыть, я прав?

СЕЛЕНА: В логике вам не откажешь. Да, вы правы, "Сладкая Боль" существует сама по себе. В ней нет администрации, совета директоров и тому подобного. Люди ею не управляют. Это она управляет людьми, исполняя их желания и потребности, это то, чем живёт это место. Моя же цель в данном случае просто предупредить людей о том, насколько это опасно.

РЕПОРТЕР: Да, но вынося на публику все грязные подробности, вам не кажется, что это привлечет в "Сладкую Боль" еще больше озабоченных людей? Больных уёбков, а точнее сказать новое поколение больных уёбков, что возможно никогда даже не слышали об этом месте. Вас не заботит, что в данном случае вы можете сыграть на руку "Сладкой Боли"?

СЕЛЕНА: Похвально, мистер Деккер. И я думала об этом. День за днём я всё тщательно взвешивала, и в итоге пришла к выводу, что это допустимый риск. Предупредить невинные души для меня в данном случае важнее. Любой изврат и больной садистский уёбок будет в восторге, когда узнает об этом месте, но рано или поздно "Сладкая Боль" поглотит и его, в той или иной степени. Я много раз видела, как прирожденные садисты становились одержимы демонами. И поверьте мне, в штате "Сладкой Боли" экзорцистов не держат – на помощь никто не придёт. Эти одержимые пешки ярко горят какое-то время, пытаясь переплюнуть друг друга по части пыток окружающих, но в итоге истощаются настолько, что ничего кроме жалости не вызывают. В конце концов их тела сгнивают заживо, истекая гнилостными соками и разваливаясь на части, кроме душ, что мертвы у них уже давным-давно.

[вой собаки]

Тихо, Осирис! Он вечно слегка волнуется, когда мы намереваемся проникнуть в то царство, границу которого они с Изидой так тщательно охраняют. Кто тут у нас хороший мальчик? Ну, конечно же, ты.

Думаю, на этом экскурс для вас можно заканчивать. Так что, если у вас не осталось вопросов, предлагаю, наконец, туда отправиться.

РЕПОРТЕР: Пара вопросов у меня осталась.

СЕЛЕНА: Тогда задавайте.

РЕПОРТЕР: Эти люди, так сказать "жертвы", которых используют в комнатах убийств, кхм, откуда они там берутся? Как случается, что они заканчивают свою жизнь в "Сладкой Боли"? Их что, насильно захватывают на улицах или вытаскивают из их собственных домов по ночам?

СЕЛЕНА: Ну, у меня нет полной информации по этой части существования "Сладкой Боли". И я не думаю, что хоть кто-то из людей ею обладает. Но, судя по моему личному опыту, часть людей заманивают внутрь обманом. Обмануть детей особенно легко. Проституток ещё легче. Так же, как и наркоманов. Я к тому, что навряд ли грязные делишки "Сладкой Боли" происходят где-то ещё кроме еe стен. Кровь проливается только внутри. Ну, возможно, за редким исключением что-то иногда и проливается наружу.

РЕПОРТЕР: Грязные делишки? Вы это про...

СЕЛЕНА: Про секс, про пытки, про кровь, про убийства. Когда тела истекают жизненными соками. "Сладкая Боль" в высшей степени изворотлива по этой части. Помогают сверхъестественные силы. Если это место вас захочет, то найдёт способ заманить вас туда. У каждого есть свои слабости.

РЕПОРТЕР: Главное подобрать правильную наживку.

СЕЛЕНА: Именно. Что случилось, мистер Деккер? Вы выглядите взволнованным.

РЕПОРТЕР: А не должен?

СЕЛЕНА: Нет, при условии, что вы будете делать то, что я вам скажу. Когда мы туда попадем, повторяйте всё за мной. Чем меньше вы будете говорить, тем лучше. Вы - мой гость, а значит, я несу за вас ответственность. Чтобы вы не увидели, чтобы не услышали, как бы отвратительно и шокирующее это не было - не вмешивайтесь. Это понятно?

РЕПОРТЕР: Понятно.

СЕЛЕНА: Отлично! Нам пора идти. Отто, дверь, пожалуйста. Конечно же, эта дверь не ведёт в "Сладкую Боль". Это дверь к двери в "Сладкую Боль". Сами увидите. Настоящая дверь просто произведение искусства, она дубовая, обита железом и находится в древнем замке.

[громкий щелчок, скрип открываемой двери]

РЕПОРТЕР: Так и что... Мы просто...

СЕЛЕНА: Просто туда войдём. Боюсь, что ваш записывающий девайс взять с собой вы не сможете. Такие вещи там под строгим запретом. И да, когда вы попадёте, не пугайтесь сверхъестественных вещей, что правят тем миром. Испуг пройдёт довольно быстро. Как только вы получите вашу метку, мы направимся прямиком в самое сердце "Сладкой Боли". И ваша жизнь уже никогда не будет прежней.

[шуршание, глухие звуки, словно кто-то чешется рядом с микрофоном]

[лай собак, затем скулёж]

[звуки шагов, постепенно стихающие]

Конец записи

ГОЛОС НОВОГО ОРЛЕАНА

25 октября, 2016

ВО ФРАНЦУЗСКОМ КВАРТАЛЕ НАЙДЕНЫ НОВЫЕ ЧАСТИ ТЕЛ

В этот вторник на задворках бара "Вуду Лаундж", что находится на улице Ремпат, дворники поутру обнаружили человеческие останки. Со слов полиции найденные стопа и торс вполне могут совпасть с рукой, ухом и прочими частями, что недавно были обнаружены в нескольких кварталах выше на улице Кэнал. Следователи утверждают, что все найденные конечности принадлежали мужчине, а скорость разложения подтверждает тот факт, что преступление имело место быть сравнительно недавно.

ТАЙМС-ПИКАЮН

1 ноября, 2016

ПОСЛЕ ОБНАРУЖЕНИЯ ОТРУБЛЕННОЙ ГОЛОВЫ УСТАНОВЛЕНА ЛИЧНОСТЬ РАСЧЛЕНЁННОГО МУЖЧИНЫ

Официально подтверждено, что части тел, обнаруженные недавно во Французском Квартале и историческом районе Треме, принадлежат журналисту Ричарду Деккеру. Его голова была обнаружена смотрителем Первого Кладбища Сент-Луиса на могиле печально известной жрицы Вуду Мари Лаво.

Следователи не спешат делать предположения касательно неподтвержденной связи преступления с магией Вуду, на что намекает факт того, что обрубленный торс жертвы, его стопа и пенис, были найдены несколькими днями ранее за баром "Вуду Лаундж", ввиду отсутствия доказательств того, что мистер Деккер когда-либо бывал в этом заведении.

Ещё сравнительно недавно мистер Деккер состоял на должности журналиста в издании "Голос Нового Орлеана", но, после конфликта главным редактором, он был вынужден перейти на работу фрилансером.

"Ричард был просто одержим историей, над которой он активно работал," сообщил нам Джон Делакруа, автор колонки, посвященной местным новостям, "городской легендой с налётом мистики известной как "Сладкая Боль", хотя, по-моему мнению, в нашем городе есть вещи, что заслуживают внимания гораздо больше. В конце концов он не выдержал критики и просто ушёл из "Голоса" громко хлопнув дверью".

Но прежде чем покинуть издание, мистер Деккер смог опубликовать своё исследование городской легенды в колонке "Правда или вымысел?". Его соавтором по статье был Джеральд Хорнер, который в скором времени после публикации был найден повешенным на дверной ручке в собственной квартире. Официальная причина смерти – самоубийство.

По словам полиции на данный момент у них почти нет зацепок, и даже принимая во внимание весь ужас произошедшего преступления, как бы то ни было, дело будет расследоваться в стандартном порядке, также как и любое другое дело об убийстве. Полиция также отказалась подтвердить ранее поступившую информацию о том, что ими был найден диктофон с записью интервью Ричарда Деккера, взятое им в последний день, когда его видели живым.

Перевод: Роман Коточигов

Люси Тейлор "Тот, кто шепчет мертвецу и возвращает его к жизни"

Я резко проснулась, когда собака с лиловыми глазами, которая сопровождала меня в пустыне Нью-Мехико, вонзила зубы в мою тыльную сторону ладони. Я вскрикнула и, перевернувшись на живот, чуть приподнялась, выблевывая остатки текилы на рядом растущий кактус, распугав пару ящериц.

Уставившись на собаку, я спросила:

- Где Уинтер?

Зверь вилял своим черным бычьим хвостом. Это был не просто представитель собачьего племени, которых я знала раньше, а какое-то ушастое существо с широко расставленными глазами, которые глядели по-человечьи. И эти глаза умоляли меня следовать дальше.

Девятью часами ранее, я опрокидывала одну за другой стопки текилы себе в горло на веранде бара в Санта Фе, когда заметила Лео Уинтера, которого искала до этого. Бродяга, шаман и знахарь с сомнительной репутацией, Уинтер происходил из индейцев Навахо, постоянно разглагольствовал об энергетических водоворотах и сексуальном блаженстве. Он легко завоевал доверие моей младшей сестры Верны. 19-ти лет от роду, несколько месяцев назад она стала жертвой ужасного преступления. С тех пор она почти не разговаривала и редко покидала дом, так что когда она вдруг сбежала с самопровозглашённым индейским шаманом, я понадеялась, что она нашла то, что ей нужно.

А потом я узнала больше о Лео Уинтере и, только бог знает, сколько сил и времени мне стоило разыскать их. В резервациях слухи распространяются быстро. Молва гласила, что Уинтер (чьё настоящее имя было Лео Нез и который раньше продавал флейты туристам в "Четырёх Углах") связан с серьезными опасностями: колдовство, скальпирование, продажа души темным ангелам, которые завязаны во всём этом дерьме. И хотя он периодически появлялся в миру – в виде популярной личности представителя высокого класса в искусстве коренных американцев – его настоящим домом был этот легендарный грёбанный дворец под названием "Сладкая Боль", что значит адское место садистских удовольствий.

Там-то я и надеялась отыскать Верну.

Зверюга рядом со мной зарычал и побежал вдаль к кроваво-красному холму. Вскочив на ноги, я последовала за ним.

* * *

В "Сладкую Боль" попасть не так просто, черт бы еe побрал. У входа вам поставят печать на руку, а до этого задают довольно самонадеянные вопросы, вроде такого: как вы можете идентифицировать себя с теми, кто уже получил доступ? Уинтер поделился этой информацией с Верной, а та, в свою очередь со мной – может она думала, что я сама захочу побывать там. Так что, когда в то утро я увидела Уинтера, то мигом осушила последнюю стопку текилы и побрела дальше, стараясь выглядеть, как женщина, которая знает, что делает.

Уинтер с восхищением разглядывал пару ботинок от "Тони Лама" в витрине модного мужского магазина, а в это время две туристки украдкой его фотографировали. Нетрудно понять почему. Его длинные черные волосы спускались до пояса, надетых на нем узких джинсов "Левис"; у Лео была узкая талия и при этом массивный мускулистый торс. Я мысленно представила, как он сидит обнаженный и намазанный маслом в сауне рядом с пылающими черными камнями. Опасные мысли. Я прогнала их.

- Эй, хочу спросить у тебя кое-что, - обратилась к нему я, а он резко поднял голову, возможно думая, что я очередная туристка, желающая знать, как пройти к какой-нибудь местной достопримечательности. Но вопрос был иным. - Ты трахаешься также хорошо, как и выглядишь?

От удивления он поднял обсидиановые брови над черными глазами хищника.

- Иди домой и протрезвись.

- Я трезва.

Что ж, почти правда. Ну ладно, не совсем. Мне бы не помешало охладиться и проветриться, текила в этом городе ужасно крепка.

Уинтер отвернулся, и я поймала его за руку.

- Ты забрал мою сестру Верну. Запер ее в каком-то сумасшедшем секс-клубе, как я слышала. "Сладкая Боль", вроде бы.

Выражение его лица не изменилось, но атмосфера между нами явно переменилась: сквозь меня будто пронесся горячий поток энергии.

- А, ты сестра Верны... Тебя зовут Кори? Она говорила о тебе. Сказала, что ты алкашка, которая любит потрахаться.

- А вот сейчас было обидно, - ответила я и начала смеяться. Просто не могла удержаться. - Так и знала, что ты задира, Уинтер. Если ты намерен напугать меня, ты должен очень постараться.

Он казался удивленным, словно не привык к таким разговорам с девушками. Перевел взгляд на небо, затем снова посмотрел на меня.

- Как насчет прокатиться?

* * *

Мы мчали на юго-запад по направлению к Кубе (той Кубе, что находится в Нью-Мехико) в "Рэндж Ровере" Уинтера, и его странный пёс глазел на меня с заднего сиденья.

Земля здесь более безжизненна. Мили обжигающего песка и пожухлые растения на фоне полосатых красно-белых скал. Проехав 50 миль в самом сердце адской пустыни, он притормозил и указал рукой на север.

- Видишь ту гору с плоской вершиной? Тебе туда. Дальше придется идти пешком, извини.

- Черт, ты с ума сошел? Так недолго хватить тепловой удар!

- Ты же хочешь найти "Сладкую Боль"? А, наверное, не очень-то и хочешь. Может, отвезти тебя назад в Санта-Фе?

Я едва помню, как выходила из "Ровера", и за мной следом потащилась дворняга. С тревогой смотрела я на пылевое облако, ползущее по пустыне. Передо мной простирался сухой ландшафт, состоящий их засохших кустарников и заметённых песком обмелевших ручьев, тишина, нарушаемая лишь случайными ящерицами и колючими полупрозрачными скорпионами со стеклянными телами.

В заднем кармане я нащупала флягу и нож, который у меня всегда с собой на всякий случай. А в моей жизни такие случаи вполне могут быть. Думала, что просто сделав глоток, успокою нервы, но внезапно у меня закружилась голова. После того, как я рухнула, пёс, принявший мою руку за жевательную игрушку, вернул меня к жизни, но к тому времени, когда мы дошли до плоской горы, я подумала, не было ли все это напрасным.

Я ожидала увидеть некий чувственный купол разврата или может, какую-то секс утопию, устроенную на виртуальном Карибском море, но нашла лишь скрюченный каменный домишко, примостившийся у подножия горы, песчаные скалы которой потрескались, как и гротескно шрамированное лицо огромного урода, охраняющего вход.

Гигант рассматривал мою окровавленную руку. Я сглупила, подумав, что он собирается оказать мне первую помощь. По крайней мере, предложит гребаный пластырь. Вместо этого, он поднес мою руку ко рту, слизнул кровь и кивнул, будто дегустатор вина, распознавший продукт особенно хорошего урожая. На тыльной стороне своей ладони я увидела след от укуса и поняла, что это была отметка, о которой говорила Верна.

Увечье стало моим пропуском в "Сладкую Боль".

* * *

В домишке открылся каменный туннель, с тускло освещенными помещениями, похожими на пещеры, из которых были слышны бормотания и похрюкивания. Три обнаженных женщины окружили двух мужчин, одетых в искусственные шкуры каких-то фантастических существ; дальше бритоголовая красотка с татуированным черепом оплетала лозой плюща раздутый член какого-то потного дрожащего мазохиста. Голубой свет лился из ниш в стенах, отбрасывая причудливые тени. Позади себя я слышала, как когти пса скребут по камню.

Каменная лестница спускалась в комнату с высокими потолками, где пещера открывалась, как живот великана, и арочные проемы блестели цветным стеклом. Здесь любовники гнездились в гамаках, подвешенных над полом; их стоны и крики отдавались эхом от каменных стен. Влажный воздух плыл ароматами сандалового дерева и ладана, смешиваясь то тут, то там с резкими запахами разложения. В отличие от тех, кто резвился этажом выше, здесь они выглядели более умелыми и проворными, изгибаясь во всех направлениях.

Я с трудом пыталась представить свою сестру в этом странном месте, робкую и застенчивую Верну, склонную к депрессиям и саморазрушению, пугливую, если дело касалось мужчин и берегущую свою девственность до того, как прошлым летом трое отморозков из ацтекского района Баррио в Руидозо использовали её, чтобы их приняли в банду. Воспоминания о ее рассказе о той ночи были невыносимы; инстинктивно я огляделась вокруг, чтобы отвлечься от мыслей. В "Сладкой Болe" это было нетрудно сделать.

Рядом с кучей влажных и стекающих сталагмитов сгорбился какой-то старый монах, из открытой мантии которого виднелся двуглавый пенис, а над ним склонились двое извращенцев женского и мужского пола. Понаблюдав, я словно в трансе приблизилась к ним, ожидая своей очереди. Я ждала каких-то эмоций и ощущений, либо наслаждения, либо отвращения, но я не чувствовала абсолютно ничего.

Старик, казалось, ощутил моё разочарование, и тоном телевизионного проповедника посоветовал мне продолжить путь дальше в пещеру.

Я послушалась и пошла дальше, но вскоре путь мне преградили гротескные полупрозрачные витражи, вделанные меж каменных стен. В неуверенности я начала оглядываться вокруг, но вдруг заметила, как несколько человек без труда проникали через барьеры. Я размышляла, надо ли мне задержать дыхание, словно я ныряю в водопад, либо я могу с легкостью преодолеть эти витиеватые алые с изумрудно-зеленым "окна", и наслаждаться тем, что мне предложат там внутри. Кажется, что там полным-полно вариантов эротических деликатесов. Витражи наслаивались друг на друга, каждое тонированное окно – вход в еще одну оргию или сплетение Кама Сутры.

Я бродила по этим эротическим чудесам и вдруг осознала, что совсем забыла про Верну на долгое время – если слово "время" могло быть уместным в таком месте, как "Сладкая Боль".

Одна из прозрачных панелей настолько взволновала меня, что я не могла заставить себя войти внутрь: тени, напоминающие бабочек или стрекоз, развевались в серебряной паутине. Внезапно это сильно встревожило меня, и я стала отступать назад, когда чья-то темная рука, с ухоженным маникюром и выступающими венами, упала мне на плечо. Обернувшись, я встретилась с дикими глазами Уинтера. Теперь это был не хорошо одетый торговец произведениями искусства, а обнаженный и пожирающий меня звериным взглядом мужчина.

- Всё ещё ищешь сестру? - в его голосе сквозило злобное презрение. - Или ты тоже сражена всеми этими штучками "Сладкой Боли"?

- Ты имеешь в виду эту интермедию? Она мне уже наскучила. Просто покажи мне, где моя сестра.

- Она далеко, но ближе, чем раньше, - сказал он, будто получая удовольствие от моего замешательства. - Когда она только попала сюда, она очень нервничала, как и большинство впервые пришедших, боялась заходить в нижние комнаты. Теперь, когда она погрузилась в самые глубокие части "Сладкой Боли", она абсолютно испорчена. И не остановится до тех пор, пока ее душа не будет разрушена.

- Оставь своё бла-бла-бла для кого-нибудь другого, просто приведи меня к ней.

Он вздохнул, как преподаватель перед отстающим студентом, но все-таки повел меня вниз по лабиринту из гранитных и песчано-каменных туннелей. Шагая по пугающе узкому лабиринту, я чувствовала, как возрастает его энергия. Расстроенная, я пыталась сосредоточиться на мыслях о Верне, но все, что я видела, пробуждало желание, заставляло мои мысли раствориться друг в друге, как пропитанная дождем акварель. Мы проходили через Комнату Грёз, где обнаженные женщины и мужчины возлегали с открытыми глазами, но в то же время казались спящими. Некоторые мастурбировали или занимались любовью, находясь в трансе и выставив напоказ все свои темные и пошлые грёзы. Собаки, вроде той, что привела меня сюда, сидели у их ног или припали к их животам и груди. Когда кто-то из спящих дёргался или стонал, эти гончие демоны яростно заливались переливистым лаем, будто громкие звенящие колокола.

Ко мне приближалась, улыбаясь, какая-то блондинка. Она была словно марципановая кукла, белая, сладкая и ароматная. У нее была ослепительная кожа, цвета слоновой кости, девушка крутилась среди извивающихся тел в своей яркой наготе, сузив глаза, будто прицениваясь к съедобным блюдам в этом роскошной мясной лавке.

Ее глаза цвета индиго оценивали меня.

- Новенькая, - произнесла она соблазнительным голосом. - Так пусть твое пребывание здесь будет плодотворным.

Сладкоголосая хищница. Мне захотелось прикоснуться к ее сахарной груди, ее широким и крутым бёдрам, но я побоялась, что ее плоть может оказаться липкой как сладкие ириски.

У Лео Винтера не было таких сомнений. Он притянул ее к своей груди, провел ногой между ее бедер и повалил ее одним быстрым ударом, настолько бесцеремонно, что я подумала, она будет протестовать. Вместо этого она слилась с ним, полностью слилась. А я стояла рядом, охваченная похотью и завистью.

Когда я повернулась, чтобы пойти прочь оттуда, она сказала, смеясь:

- Спускайся глубже.

Я подумала, что она дает инструкции Уинтеру, но потом поняла, что она обращалась ко мне.

- Растворись в "Сладкой Боли", будто от этого зависит твоя жизнь. И смерть. Покажи, на что ты способна.

- Я уйду, когда отыщу Верну.

- Ты вольна делать, что хочешь, конечно, - сказала сладкоголосая богиня, чей зад ударялся о ложе под напором Уинтера. - Или ты можешь остаться и затрахаться до смерти. Некоторые так делали.

Ее страсть казалась подлинной, что беспокоило меня всё больше.

Я шла вперед, прокладывая путь вдоль подземного ручья, который периодически исчезал среди скал, а потом снова появлялся со свирепым шипением брызгающих волн. В некоторых местах вода блестела темно-красным цветом. Интересно, была ли это кровь.

Послышалось какое-то хихиканье, я обернулась и увидела Уинтера, следующего за мной по пятам.

- Многие спрашивают о цвете воды. Это из-за красного песчаного камня, из которого состоит вся пещерная система, но мне нравится думать, что это нечто большее. Красная нить, которая связывает нас с нашими плотскими аппетитами.

Речушка обрушивалась вокруг нескольких скал и вырывалась из поля зрения в следующую часть своего подземного путешествия. Дальше путь преграждали упавшие валуны. Внезапно я обнаружила, что смотрю через мутное, забрызганное водой стекло на тех же пугающих крылатых существ - гигантских стрекоз или пещерных летучих мышей, которых я видела раньше.

Уинтер подтолкнул меня.

- Иди же.

В этот раз я подумала, что у меня нет выбора, но прижалась лбом и ладонями к этому подобию стекла. Оно не поддалось. Что, если теперь стекло было настоящим, и я порежусь, когда оно разобьется? Пока я раздумывала, одна из тварей ударилась о панель, отскочила, и стекло выгнулось. Я толкнула стекло, и прозрачная панель разлетелась на тысячи мелких серебряных капель. Уинтер скользнул внутрь вслед за мной.

Прежде, чем я смогла определить, где нахожусь, капля крови упала на мое запястье и стекла вниз на палец. Подняв глаза, я увидела вовсе не стрекоз или летучих мышей, а голых мужчин и женщин, висящих на крюках и раскачивающихся на натянутой гротескной коже, эдакие человеческие воздушные змеи, управляемые наземными надзирателями.

Если бы не ее длинные волосы, свисающие вниз, я бы не узнала свою сестру, висящую на крючке на тросе. Она словно парила там наверху, глаза ее были закрыты, лицо безмятежно сияло, словно полная луна.

Другие парили вокруг нее, но эта воздушная хореография была так умело построена, что никто из висящих не сталкивался. Лишь случайные прикосновения пальцев. Я видела дикое желание в лицах висящих.

Я позвала Верну по имени, но она не выдала никаких признаков, что узнала меня.

- Снимите ее оттуда!

Я надеялась, что мужчина, управляющий тросом Верны, спустит ее вниз, но вдруг обнаружилa, что внизу никого нет, ни одного надзирателя. Верна и остальные, казалось, летали по своей воле.

Уинтер что-то зашептал на незнакомом мне языке, а Верна вдруг повернулась к земле, на ее лице отразились недовольство и недоумение. Я схватила ее, потрясенная очень малым весом ее измученного тела. Ее глаза блестели, как полированные агаты.

- Пойдем со мной, - сказала я. - Ты можешь идти?

Она мигнула.

- Кори? Что ты здесь делаешь?

- Забираю тебя домой.

- Но я не могу уйти.

- Конечно можешь.

- Нет! - oна умоляюще смотрела на Уинтера. - Не позволяй ей! Я хочу остаться с тобой!

Я стала трясти её.

- Верна, не глупи! Он тебе не друг. Бог знает, что он наговорил тебе, чтобы убедить прийти сюда, где он может пользоваться тобой, когда захочет.

- Это неправда. Он спас меня!

- От чего? От скуки? От воздержания?

- От смерти!

Ничего не ответив, я стала осторожно снимать ее с крюка. Весьма кровавая работа, наверное, ей было очень больно, но я подумала, что сестра и до этого немало настрадалась.

- Ты, наверное, думаешь, что я брежу, - сказала она.

Не было смысла отрицать. Я кивнула.

- Но я помогу тебе. Ты оставишь "Сладкую Боль" и всё это в прошлом.

- Мы с тобой никогда не говорили об этом.

Я вздрогнула, тотчас поняв, о чем она.

- Ты про тех отморозков из Баррио? Думаю, лучше всё забыть.

В ее смехе зазвучали нотки истерики.

- Тебе не понять, какие ужасы мне пришлось пережить, как после того, что они сделали со мной, мне хотелось лишь умереть. Однажды я решилась послать все к черту. В теплице я обвязала балку веревкой и взобралась по лестнице. Шагнуть было легко, я представила, что я снова маленькая девочка, которая прыгает в папины объятья. Но это было так больно! Я пыталась дотянуться ногой обратно до лестницы, но напрасно. Пыталась ослабить узел, но веревка впилась в шею. Вся кровь прилила к голове, казалось, сейчас выскочат мои глаза. Я откусила себе кончик языка, и все, о чем я могла думать, это то, на что я буду похожа, когда ты или Мами найдете меня, я хотела сделать так, чтобы вернуть время вспять, многое бы отдала, чтобы просто не делать это. Но потом я услышала его... - oна посмотрела на Винтера. - Он шептал, произносил заклинания, произносил слова, в которых была жизнь. Я держалась за этот голос как за руку. Я последовала за ним сюда, из Смерти, в это удивительное место, вдвоем, в "Сладкую Боль".

Я в ужасе уставилась на нее и всё яснее понимала, что Уинтер всего навсего похитил мою сестру, притащил в эту темную дыру безумия, промыл ей мозги, заставив поверить, что она воскресла именно здесь, вися на крюках, зацепившись за них голой кожей, и что вся эта дрянь намного лучше того, что с ней было раньше.

Схватив ее руку, я стала крутить ее, пока она не закричала (что ж, хотела боли, получай!), потом потащила ее в туннель, по которому мы с Уинтером пришли сюда. Она была легкой как пушинка, но сила ее сопротивления поражала. Уинтер преградил мне путь.

- Оставь ее. Она принадлежит этому месту. И ты останешься с ней здесь.

Если у Уинтера была идея предложить мне остаться, то у меня была совершенно другая идея. Когда он сделал шаг ближе, я отпустила Верну и достала нож.

Я до сих пор думаю, что не намеревалась резать его, но иногда думаю о многих вещах в моей жизни, которых я не собиралась делать, но всё же они случались. Или может это "Сладкая Боль" так меняет людей, пробуждая способность к насилию. Мой нож изголодался по прекрасной плоти и рассек ее от пупка до грудины. Я почувствовала волнение почти соизмеримое с похотью, когда он схватился за рану рукой, и между его пальцев потекла кровь.

Наши глаза встретились; я ожидала увидеть ярость в его взгляде, но увидела нечто, похожее на сожаление.

Верна кричала и отбивалась, когда я тащила ее сквозь прозрачные панели. Впереди показалась собака-мутант. Зверь обнажил клыки, и мне пришлось отпустить руку Верны и достать нож. Пёс убежал.

Внезапно я ощутила жар и агонию в грудной клетке. Верна вытащила нож и снова стала наносить удар. Я пыталась отбиться, но ее сила была словно демонической.

Верна наблюдала как я умираю. До сих пор не могу понять, то ли ее слова мне послышались, так как я теряла сознание, то ли она действительно насылала проклятья.

- После смерти нет секса, - было последнее, что я услышала.

Затем ее осуждающий голос становился все тише и тише, ее лицо уменьшилось до размера отпечатка большого пальца с крошечным смазанным пятном "о" вместо рта.

Мысли мои уходили куда-то прочь из головы, тело казалось, разобралось на части, как плохо исполненная идея, отправленная обратно на чертежную доску. Моя отдельная личность чувствовала лишь огромную пустоту.

Но... через промежутки времени, напоминающие вечность, проник звук. Приглушенный голос пропитан ароматами и текстурами, каждый слог - это геометрия желания.

Ребёнком я любила забираться на подпорки за нашим домом, чтобы добраться к самому верхнему окну. Нужно было особое умение и навык, чтобы залезть по тем перекладинам, тщательно выбирая ногами более устойчивые и те, что недалеко от меня. Эти бормотания напоминали мне те самые перекладины, они будто перемещались (или это я их перемещала?) то дальше то ближе.

Вслед за звуками пришли причудливые видения. Я была воином-ацтеком, а Уинтер моим рабом, он падал ниц передо мной. Потом я снова стала женщиной, и спаривалась с ним под открытым навесом в саванне, простирающейся до самого горизонта, покрытой дикими травами. Я была также его горделивой матерью, его братом-близнецом, его мстительной наложницей, его жертвой и даже его убийцей. Какими бы ни были наши отношения, мы всегда отдавались друг другу. То мы родственные души, то ненавидим друг друга, мы привязаны к колесу желаний, столь же дьявольскому, как любое средневековое орудие пыток.

Моя душа, мой дух – что бы это ни было – вновь вернулось в мою плоть, как дождевой червь, возвращается обратно вглубь земли.

Открыв глаза в мире "Сладкой Боли", я услышала, как Лео Уинтер сказал:

- Я так и не ответил на твой вопрос.

- Так ответь сейчас.

Мы трахались как проклятые, хотя мы и были таковыми, словно нашим последним желанием на земле было залезть друг другу под кожу, во все внутренние органы, смешать кровь и кости и станцевать на своих же останках. Страсть существует только для того, чтобы вызывать еще больше страсти, и я ничего более не желала, секс и смерть – вот вечный цикл. Я взялась за волосы Уинтера, намереваясь протолкнуть его еще глубже в меня, но... ничего не произошло. Моя кожа кричала.

Где-то надо мной раздался смех.

- Ничего не кончено, - это был голос Верны. - Это никогда не закончится. Впереди вечность. Ты привыкнешь. Теперь ты - часть "Сладкой Боли".

Может быть.

Но я очень упряма, спросите Верну. Если я не вольна сама покинуть рай, я сгрызу себе ногу только чтобы поползти обратно в ад. Найти выход из "Сладкой Боли" нелегкая задача. Очень много отвлекающих факторов, желание остаться превалирует над желанием уйти.

Демонический пёс сопровождал меня к выходу, у двери он повернулся и поплелся назад, в дом. Я проверила, остались ли следы зубов на моей руке. Остались.

* * *

Прошли годы с тех пор, как меня прирезала моя бедная невменяемая сестра, а Уинтер вернул меня к жизни своей безумной энергией. Он все еще преследует меня в моих диких снах, провоцируя на самые потаенные желания.

А я все еще бегу как можно дальше от "Сладкой Боли". Мне предложили работу учителем английского в Токио, и я начала новую жизнь. Избегала смотреть порнофильмы, никогда даже не пыталась взглянуть на бесстыдные мультфильмы в жанре манга и анимэ.

Но все же природа порой берет свое, она желает наверстать упущенное.

Однажды в метро я увидела изящно сложенного молодого человека. Он вежливо кивнул мне. Позади него метались какие-то тени вокруг навязчиво знакомой формы...

Прочистив горло, он отчетливо заговорил на английском, выкладывая слова, словно монеты на прилавок.

- Я видел твою руку...

Приближался поезд, край платформы всего лишь в каком-то прыжке...

- Имеешь в виду этот шрам?

Пульсирующие тени создали образ пса с фиолетовыми глазами. Пёс стал приближаться к ногам молодого человека, но он, казалось, не заметил этого.

- Ты не против потрахаться...?

Я прервала его.

- Замолчи. Не спрашивай.

Поезд подъезжает. Я беру его за руку.

- Можем выяснить вместе.

перевод: Елена Прохоренко

Тони Трeмблэй "Жена Преподобного"

Преподобный Джонс приложил указательный палец ко лбу. Затем он прижал его к груди. Быстро, он передвинул его влево, но остановился на полпути. Впервые в жизни он не смог перекреститься. Пожалуйста, Господи, прости меня.

Он стоял перед дверью, которая была безумно большой для резиденции. Она была сделана из стали - металл потускнел и местами поржавел. Её поверхность покрывали маленькие круглые вмятины. Замки, для ключей, и для кода, располагались на её левой стороне. В центре был дверной молоток - простое чугунное кольцо, покрытое ржавчиной.

Джонс еще раз воззвал к Богу, поднял молоток и опустил его на дверь. Через несколько секунд он услышал звук отодвигаемого засова. Звук повторился еще дважды, за ним последовали щелчки открывающихся замков. Когда дверь открылась, Джонс ахнул и отступил на шаг. Перед ним стояла скверна в человеческом обличии.

Точнее сказать самый здоровый человек, которого он когда-либо видел, он занимал всю ширину дверного проема. Он должно быть весил не менее 500 фунтов[18]. Так же он был выше семи футов[19] ростом, его лицо пересекали шрамы. Его лысая макушка могла бы отражать солнечный свет будь он здесь. У него были маленькие черные глазки, приплюснутый нос и торчащие под углом 45 градусов уши.

- Tы - Джонс? - cпросил гигант гортанным голосом, таким же уродливым, как и его внешние черты.

- Д-да.

- Проходи.

Когда великан отступил в сторону, Джонс переступил порог. Когда преподобный вошел в гостиную, в ушах у него эхом отдались звуки запираемых засовов и закрываемых замков. Когда великан закончил запирать дверь, он последовал за Джонсом.

- Сядь, - проворчал великан.

Джонс сделал, как ему было сказано. Великан сел в кресло напротив него. Джонс подивился силе пружин.

- Начинай говорить, - приказал гигант.

- Это... это моя жена. Она пропала два дня назад, - Джонс ожидал реакции, но гигант молча смотрел на него. Он сглотнул и продолжил: - Она возвращалась домой во вторник после того, как сделала прическу, когда исчезла. Мы живем в маленькой квартирке за унитарианской церковью - это всего в пятнадцати минутах пешком от парикмахерской, - oн изо всех сил старался сдержать дрожь в голосе. - Я пошел в полицию вечером во вторник, когда она не пришла домой. Они сказали, что еще слишком рано подавать заявление о пропаже человека, поэтому я вернулся туда утром следующего дня. Я прошелся по её маршруту с офицером Линсоном, он член нашей Церкви и наш друг, чтобы посмотреть, сможем ли мы найти кого-нибудь, кто мог бы ее видеть. Офицер Линсон заметил камеру наблюдения, висящую в ломбарде Гоффстауна, и мы пошли туда посмотреть запись с камеры, сделанную накануне. Владелец магазина был обязан предоставить их нам. Когда мы проигрывали записи, все трое видели, что случилось с моей женой, - Джонс подавил рыдание.

Великан кивнул Джонсу, чтобы тот продолжал.

- Маленький человек, с кривой походкой - это мог быть карлик - подошел к моей жене, когда она шла домой. Они проговорили целых десять минут. В конце разговора гном вытащил какой-то предмет. Мы не могли сказать, что это было из-за плохой записи. Моя жена попятилась, но он схватил ее за руку. Он заставил ее опустить руку. Он вложил этот предмет ей в ладонь. Моя жена, должно быть, была в шоке, потому что все ее тело дрожало около пяти секунд. Затем он повел ее за руку ко входу в кирпичное здание перед ними. Она не сопротивлялась. Они вошли, а потом... ничего. Мы ускорили запись. Она так и не вышла из него, - Джонс наклонился вперед и пробормотал короткую молитву.

Закончив, он выпрямился.

Мы втроем вышли из ломбарда и бросились к кирпичному зданию. Входа не было, только сплошная стена. Мы прижались к кирпичам и стали искать хоть какой-нибудь потайной ход, но его там не было. Все кирпичи выглядели одинаково выветренными, и мы не видели следов свежего раствора. С правой стороны здания был вход, но он не был похож на тот, что был на записи. Мы поспешили обратно в ломбард, чтобы еще раз посмотреть запись. Ясно, что вход был там, мы же самолично видели, как они входили туда. Когда мы попытались заново просмотреть запись, мы обнаружили, что плёнка перестала работать. Там был только снег.

- Офицер Линсон взял видеo-кассету и сказал нам, что отправиться обратно в полицейский участок. Владелец ломбарда и я вернулись к стене, чтобы найти то, что мы могли упустить. Вот тогда-то я и увидел визитку.

Великан поднял голову.

- Она была втиснута в щель между двумя кирпичами там, где должен был быть вход. Никто из нас не видел её раньше. Я вытащил её из стены, и на ней была только одна фраза. Я был озадачен, поэтому произнес её вслух. "Сладкая Боль".

Если великан и узнал это название, то виду не показал.

- Владелец ломбарда попросил меня повторить. Когда я взглянул на него, его лицо было напряжено. Ваша жена в тяжелом положении, - сказал он мне, - и у вас мало времени, чтобы вернуть ее. Я расспрашивал его, умолял рассказать мне больше, но он отказался. Вместо этого он посоветовал мне прийти к вам. Он сказал мне, что вас зовут Рекс и я должен принести деньги, - из глаз Джонса потекли слезы. - Вы можете сказать мне, что происходит, Рекс? Вы не могли бы мне помочь? Я...

* * *

Рекс поднял одну из своих огромных рук, поднял указательный палец и приложил его к губам. Он знал, что если не утихомирит преподобного, то тот будет продолжать болтать. Ему нужно было несколько минут, чтобы подумать.

"Сладкая Боль". До него доходили слухи о ночном клубе под названием "Сладкая Боль", но он никогда не верил в них. Поговаривали, что его покровители - кошмарные извращенцы, и что это рай для садистов. Люди говорили, что он огромен и расположен во времени и пространстве, отличном от нашего. Вход в клуб постоянно меняется. Никто не знает, когда и где он появится. Часть мифов заключалась в том, что не все, кто входил в клуб, покидали его.

Рассказ преподобного заинтриговал Рекса. На первый взгляд, эта работа сильно отличалась от обычных заданий, которые ему обычно поручали. Будучи фрилансером, он специализировался на правительственных заказах - устранении подонков, которых местная полиция или ФБР не хотели привлекать к суду. Он ни перед кем не отчитывался, работа хорошо оплачивалась, и это давало возможность высвободить свои низменные инстинкты без перспективы тюремного заключения. Он любил свою работу, а его знали - и боялись - за его уникальные методы причинения боли. Работа на правительство означала периоды пира и голода. Когда наступали тяжелые времена, Рекс брался за внешнюю работу. Эти негосударственные контракты не мешали его энтузиазму, когда дело доходило до причинения боли.

Несмотря на внешность и род занятий, у Рекса были свои моральные принципы, и он их строго придерживался как кодекса чести. Он ненавидел жестокое обращение с женщинами, детьми и животными и питал сострадание к тем, кого считал невиновными или обиженными. Жена Джонсa попадала по крайней мере под один из его критериев.

Рекс принял решение. Он поговорит с владельцем ломбарда. Он был обязан поблагодарить этого человека за рекомендацию, но что еще важнее, ему понадобится больше информации о "Сладкой Боли".

- Две тысячи долларов наперед, и никаких гарантий, - прохрипел он. - Если я найду её в течение недели, это будет стоить вам еще восемь тысяч. Если я не смогу найти ее в течение этого времени... что ж тогда вы сэкономите кругленькую сумму.

Преподобный сунул руку в задний карман и достал бумажник. Мужчина открыл его и осторожно отсчитал стодолларовые купюры. После того, как преподобный вынул из бумажника двадцать бумажек и передал их мне, в бумажнике казалось еще много денег. Я должен был попросить больше. Это большие деньги для человека в рясе, они не должны обладать такими. Будет ли в этом году отопительный фонд немного легче, преподобный?

Трясущимися руками преподобный вынул две фотографии и положил их под банкноты.

- Это фотографии моей жены, Бетти. Они довольно свежие. Мой номер телефона на обороте одной из них.

Рекс протянул руку, взял деньги и фотографии. Он взглянул на фотографии. Бетти была "мышка" - приземистая, полная, с каштановыми волосами, коротко остриженными до плеч. Ее тяжелые груди опустились до самой нижней части грудной клетки. Ее лицо не было ни привлекательным, ни уродливым, без каких-либо отличительных черт. Рекс положил фотографии и деньги на маленький столик рядом с диванчиком. После короткого молчания оба мужчины встали. Рекс указал на входную дверь, и преподобный, опустив голову, направился к ней. Чувствуешь себя виноватым из-за денег? Отперев дверь и задвинув засовы, он открыл ее, и преподобный вышел.

- Я буду на связи, - проворчал он.

Преподобный даже не оглянулся.

* * *

С тех пор как преподобный нанес ему визит, прошло шестнадцать часов. Было достаточно темно, чтобы Рекс мог передвигаться. При дневном свете он не мог избежать взглядов и ужасных реакций людей. Он сел в свой "Хаммер" и поехал в ломбард. Хозяин, должно быть, ждал его - он видел яркий свет, льющийся из щели между двойными дверями.

Как и Рекс, владелец ломбарда был загадкой для горожан. Хозяина редко можно было увидеть в магазинах или ресторанах, и он никогда ни с кем не разговаривал на улице. Если кто-то забредал в магазин в погоне за подержанными товарами, он всегда уходил разочарованным. Единственными товарами на полках были эзотерические произведения искусства, книги на иностранных языках и механические приспособления, которые не поддавались простому описанию. Если какой-нибудь потенциальный покупатель задерживался слишком долго, владелец просто упоминал, насколько дорогими были предметы, и этого обычно было достаточно, чтобы заставить большинство из них уйти. Если это не срабатывало, у него были и другие способы. По улицам ходили слухи, что хозяин - оккультный практик, и Рекс знал, что это правда. Владелец ломбарда годами обращался к нему за помощью, и Рекс воочию убедился, какие методы он использовал.

Рекс припарковал свой "Хаммер" в квартале от дома и вернулся в ломбард. Двери были не заперты. Он открыл их так широко, как только мог. С небольшим усилием он протолкнул свои габариты внутрь. Войдя внутрь, он проигнорировал полки с товарами и направился к длинному прилавку у левой стены. Владелец ломбарда стоял нахмурившись, скрестив руки на груди.

- Добрый вечер, Рекс.

- Добрый. Спасибо за рекомендацию.

Его голос звучал так, словно машина ехала по гравию.

- Ты здесь, так что, я полагаю, ты взялся за эту работу. Это плохо, Рекс очень плохо. Все, кто в попадает в "Cладкую Боль" не выходят из неё такими же - если вообще выходят.

Рекс прочистил горло и прорычал:

- Я могу туда попасть?

- Думаю, что да. Встань на тротуаре перед кирпичным зданием через дорогу.

- Что? Прямо сейчас?

- У тебя мало времени - может быть, уже слишком поздно. Если я смогу вернуть вход, я не уверен, что смогу держать его здесь слишком долго после того, как ты войдешь внутрь. Так что, не задерживайся там Рекс, и уходи так быстро, как только сможешь.

- А что будет, если я этого не сделаю?

- Возможно, ты все же сможешь уйти. Я просто не знаю, где ты окажешься.

Рекс понимал, что эта работа может стать самой большой ошибкой в его жизни. Но соблазн "Сладкой Боли", с еe слухами о сексуальной распущенности и неограниченном садизме, был слишком глубок, чтобы игнорировать его. Он должен был увидеть это место.

- Давай сделаем это.

* * *

Каждая проезжающая машина замедляла ход. Глаза пассажирoв расширились, и их сердцебиение ускорилось, когда они увидели то, что стояло на тротуаре напротив ломбарда. Их фары высветили гиганта - такого же большого или даже больше, чем любой профессиональный рестлер или персонаж комиксов, которого они когда-либо видели - стоящего неподвижно, его взгляд был устремлен на кирпичи перед ним. Если он повернет голову под правильным углом, они смогут увидеть его лицо. Двигатели были запущены, некоторые машины оставляли за собой следы резины.

За исключением редких поворотов головы влево-вправо, Рекс смотрел на кирпичную стену, наверное, около часа. Усталый, он на мгновение закрыл глаза. Когда он снова открыл их, вход в "Сладкую Боль" заполнил его зрение. Он глубоко вздохнул и, прежде чем успел сделать шаг, почувствовал, как кто-то потянул его за штанину. Он посмотрел вниз и увидел маленького человечка, согнувшегося в поясе. Предположение преподобного оказалось верным. Это был карлик.

- Эй, здоровяк, - пропищал карлик, - хочешь пойти туда, где сбудутся твои самые смелые сексуальные фантазии?

Рекс поднял бровь и уставился на маленького человечка.

Карлик продолжал своим высоким, как гелий, голосом:

- Такой здоровяк, как ты, черт возьми, нам бы подошел! У нас есть девочки. У нас есть маленькие девочки с большими сиськами и большие девочки с маленькими сиськами. У нас есть мальчики, если хочешь. Тебе нравятся мальчики? У нас есть большие мальчики с маленькими членами и маленькие мальчики с большими членами. У нас есть и другие вещи. Вещи, о которых ты никогда не мечтали...

Пока мысли Рекса возвращались к тем вещам, которые ему снились, карлик достал из кармана брюк какой-то металлический предмет.

- А-а-аx, - взвизгнул гном, заметив массивную эрекцию, образовавшуюся в штанах Рекса. Он поднял предмет. - Твой пропуск. Тебе придется немного наклониться и дать мне свою правую руку, здоровяк.

Рекс повиновался, и карлик прижал предмет к верхней части запястья Рекса. По его руке пробежал электрический ток. Она рассеялась прежде, чем достигла его локтя. Гном сунул металлический предмет в карман.

- Такой здоровяк, как ты, вряд ли это почувствовал, держу пари. Поехали! - объявил он таким голосом, что Рексу почудилось, будто он скребет ногтями по классной доске.

Вместе они прошли в дверь, где их встретил высокий худой азиат.

-Твоя правая рука, - потребовал азиат.

Рекс протянул её ладонью вниз. Азиат взмахнул палочкой над тыльной стороной ладони. Рекс склонил голову набок, когда в поле зрения появился символ, напоминающий кость. Азиат кивнул и махнул рукой в сторону коридора, ведущего в клуб.

Рекс посмотрел вниз, чтобы посмотреть, последует ли карлик за ним, но тот уже исчез. Он окинул взглядом коридор, черный как смоль и тихий, как мавзолей. Он шагнул вперед.

- Добро пожаловать в "Сладкую Боль".

Рекс подпрыгнул, а затем сжался от звука. Голос гнома доносился откуда-то сверху.

* * *

Не успел Рекс сделать и трех шагов по коридору, как его чувства были атакованы. Танцевальная музыка обволакивала его - вибрация пробивалась сквозь поры. Он съежился - боль от грохочущего звука прошла через его уши и пронзила мозг. Нисходящий ритм был еще хуже - он колол его глаза, как иглы, в то время как бас отбойным молотком бил в верхнюю часть черепа. Почему он не услышал его, когда азиат проверял его запястье?

Это и есть болевой синдром? Танцевальный клуб?

Рекс разделил боль на части. Он сосредоточился на том, что его окружало. Сотни людей танцевали под стробоскопами, их тела то исчезали, то снова появлялись в такт ритму. Вспышки дезориентировали его, и он изо всех сил старался сосредоточиться.

Большинство танцоров были обнажены или полуобнажены. Груди и пенисы подпрыгивали, вялo отставая от ритма. Некоторые из них были одеты в костюмы и маски.

В воздухе стоял запах рыбы и хлорки.

Рекс двинулся к центру танцпола и оттеснил всех на своем пути в сторону. Похоже, это никого не волновало. Те, кто падал, тянулись к нему. Их руки скользнули вверх по его ногам. Когда они тянулись к его члену, он игнорировал их или отмахивался от них своими руками-стволами деревьев. Некоторые из упавших не удержались - они цеплялись за его ноги. Он потащил их за собой. На одних он наступал, другие падали. Если они и кричали, то он не слышал их воплей.

Рекс двинулся дальше. Его взгляд скользнул по костюмам танцовщиц. Оба пола носили бюстгальтеры, украшенные металлическими украшениями. В ткань были вплетены шипы, обломки пил и колючая проволока. Объекты блестели от влаги, когда стробоскопы отражались от них. Он не мог знать, что скрывается под их масками, но ухмылка появилась, когда он представил себе, что они могут быть еще более отвратительными, чем он. Он протянул руку, чтобы сорвать маску с ближайшего танцора, но резко остановился, когда кто-то постучал его по спине. Подняв руку в воздух, он обернулся. Увидев, кто это, он невольно отступил на шаг.

Это был Брайан Стоун. Только Брайан Стоун был мертв. Рекс знал это, потому что убил его.

Два года назад Стоун забил свою жену молотком, а потом засунул рукоятку ей в задницу. Она истекла кровью и умерла. Стоун утверждал, что нашел ее в тот вечер, когда вернулся домой после игры в покер с приятелями. Он сказал копам, что она ему изменяет, и это тот, кого они должны искать. Все знали, что он это сделал, но копы не смогли ни взломать его алиби, ни собрать достаточно улик. Они хотели, чтобы Стоун исчез. Когда детективы показали Рексу фотографии жены Стоуна, лежащей на полу мертвой, с торчащей из нее ручкой, Рекс был только рад принять эту работу. Он избил Стоуна до полусмерти - несколько раз ударил его кулаками в лицо, пока часть черепа не проломилась. Его мозги все еще пятнали тротуар.

Теперь Стоун не выказывал никаких признаков избиения.

Грудь Рекса сжалась. Не из страха перед мертвецом - Рекс никого не боялся, - а потому, что образы того, что Стоун сделал с его женой, бросились на него, как цепная собака.

Стоун, должно быть, заметил узнавание в глазах Рекса. Мертвец улыбнулся и кивком головы пригласил Рекса следовать за ним. Рекс взвесил приглашение. Не дожидаясь ответа, Стоун повернулся и ушел с танцпола. В отличие от его собственного входа в клуб, толпа расступилась перед Стоуном. Рекс решил последовать за ним. Они миновали длинный бар у дальней стены, в котором сидели два человека и заказывали напитки. Стоун повернулся в конце бара и открыл огромную дверь. Рекс вошел, и когда Стоун закрыл за ними дверь, музыка оборвалась.

Они находились в маленькой, хорошо освещенной комнате, лицом друг к другу, всего в нескольких футах друг от друга. В противоположном конце виднелась еще одна огромная дверь.

- Ты же сдох, - проворчал Рекс.

- Да, я сдох. Вот только в "Сладкой Боли" я не мертв.

Рекс склонил голову набок. Как может кто-то быть мертвым, но не мертвым?

Стоун продолжил.

- Мы знаем, почему ты здесь. Она в комнате за этой дверью, - Стоун поднял руку и указал на нeё. - Прежде чем ты откроешь дверь, Рекс, я хочу сказать тебе, что "Сладкая Боль" считает, что ты совершаешь ошибку. Ее место здесь. И твоё тоже.

Слова Стоуна только подогрели ненависть Рекса к этому человеку. Никто не говорит ему, что он должен или не должен делать, особенно такой ублюдок, как этот. Что это за место, которое возвращает людей, из мертвых? Рекс сжал руки в кулаки. Одна из картинок, показанных ему детективами, вспыхнула у него в голове. Он увидел молоток, которым Стоун убил свою жену. К рукоятке прилипли куски плоти, окрашенные в красный и коричневый цвета.

Рекс взвыл, глядя на изображение, и высоко поднял руки. Глаза Стоуна расширились, и он откинулся назад.

Великан опустил руки на лицо Стоуна.

Пучки волос и осколки костей вырвались из головы Стоуна. Рекс продолжал колотить мертвеца, пока шейные позвонки не застряли глубоко в верхней части туловища. Стоун на мгновение покачнулся, а затем опрокинулся на бок.

- Блядь, оставайся мертвым, - пробормотал Рекс.

Он отвернулся от тела Стоуна, подошел к двери в другом конце комнаты, открыл ее и шагнул внутрь.

В центре маленькой комнаты висела обнаженная женщина. Она была связана веревкой и подвешена вертикально. Ее вытянутые руки и ноги образовали "X". Четверо мужчин окружили ее. Они были худые, лысые, с кожей бледной, как у больного раком. Один стоял позади нее, другой стоял лицом к ней так близко, что их носы соприкасались. Третий мужчина потерся о левое бедро женщины. Четвертый мужчина стоял с ножом у правого бедра женщины. Мужчина провел лезвием по мясистой части бедра женщины. Пальцами он раздвинул ее плоть, пока кровь не потекла свободно. Затем мужчина погрузил свой пенис в рану. Рекс прищурился и покачал головой, глядя на мужчину.

Он перевел взгляд на каждого из бледных мужчин. Они все вливались в женщину, их задницы находились в постоянном, быстром движении. На теле женщины было слишком много порезов, чтобы Рекс мог их сосчитать, и все они сочились кровью и спермой.

Рекс поднял голову и увидел лицо жертвы. Ее глаза были плотно закрыты, а рот приоткрыт. Ее язык безвольно свисал с нижней губы. Это была жена преподобного. Он напряг слух, пытаясь понять, понимает ли она, что с ней происходит. Он услышал еe - единственную, непрерывную, мучительную ноту, идущую откуда-то из глубины ее души.

Он подошел к мужчинам, которые трахали ее.

Рекс не мог припомнить случая, когда бы он плакал - даже в детстве он сдерживал свои эмоции. Он глубоко вздохнул, опустил голову и закрыл глаза. Его плечи опустились, когда он выдохнул. Его глаза увлажнились. Сцены пыток его матери ее бойфрендом просочились в его голову. Рекс видел себя ребенком, вынужденным стать свидетелем разврата. Он напрягся при этом воспоминании. Его руки разжались и сжались в кулаки.

Сейчас было не время возвращаться к этим воспоминаниям. Он отбросил эти образы, и его мысли устремились в настоящее. Когда он открыл глаза, они горели огнем.

Руки размером с дыню сжали бицепсы ближайшего к нему бледного человека. Кости мужчины раздробились под его хваткой. Без особых усилий он вырвал руки мужчины из суставов.

Мужчина продолжал трахать женщину.

Рекс моргнул и сделал шаг назад. Какого хрена? Рекс отпустил его конечности, протянул руку и обхватил пальцами шею мужчины. Он потянул. Голова отделилась от туловища с чавканьем. Брызнула кровь, добавив еще один слой запекшейся крови к лицу и груди Рекса.

Но этого было недостаточно. Рекс кипел от злости. Какого хрена он не сдыхает?

Рекс вытащил мужчину из женщины и положил на пол. Его ботинки двадцать второго размера топтали его тело, пока оно не превратилось в кровавую жижу. Груды внутренностей вперемешку с костями валялись на полу. Они не двигались. Рекс повернулся к остальным троим. Они не обратили никакого внимания на смерть одного из них. Во всяком случае, их нападение на женщину стало еще более лихорадочным. Рекс ворвался в них. Один за другим он повторил ту же тактику с оставшимися тремя. Когда он закончил, его штанины промокли до колен.

Рекс оглядел побоище. То, что могло бы сойти за улыбку, растянулось на его лице.

Женщина застонала. Это вернуло Рекса к причине, по которой он был здесь. Если бы у него было время, он бы искупался в крови и пожрал их органы, но у него была работа, которую он должен был сделать, и он не был уверен, как долго он сможет оставаться в "Сладкой Боли" прежде чем попадет в ловушку. Он поискал на полу нож, которым ее порезали мужчины, но не нашел его. Носком правого ботинка он отодвинул кучи грязи в сторону, чтобы лучше видеть. Нож обнаружился под раздавленным органом. Когда он наклонился, чтобы поднять его, то услышал над собой какой-то звук. Он поднял голову и нахмурился. Потолка не было. На его месте была темная пустота. Вглядевшись, он увидел, как внутри что-то шевельнулось. Через несколько секунд какой-то предмет, прикрепленный к тонкой белой веревке, скользнул вниз сквозь чернила. Когда она коснулась пола в нескольких футах от него, Рекс выпрямился, сжимая в руке нож.

Это была женщина - голая, высокая, безволосая и такая же бледная, как те четверо, которых он убил. Тонкая белая веревка свисала вниз из пустоты и исчезала за ее спиной. Что-то вроде паутины, - подумал он, - без сомнения, сплетенной из ее задницы. Она замерла на мгновение, а затем шагнула вперед, сокращая расстояние между ними.

- Рекс, - произнесла она низким и хриплым голосом. - Ты же не хочешь забрать ее.

Он сделал шаг назад и наткнулся на женщину, обвязанную веревками. Она застонала, но потом замолчала.

Рекс посмотрел на бледную женщину - не столько из страха, сколько из любопытства.

- А почему бы и нет?

Женщина оказалась в нескольких дюймах от Рекса. Она остановилась, подняла руки и обхватила ими голову Рекса.

- Потому что, Рекс... - ее губы не шевелились, но он слышал ее голос, - ...ты можешь уйти от боли, но боль никогда не покинет тебя.

Она подняла голову и прижалась губами к его губам. Ее губы приоткрылись, и она ощупала его языком.

Рекс напрягся. Его тело вибрировало, как будто через него прошло четыреста шестьдесят вольт электричества. Картинки крутились у него в голове. Это были сцены утонченного разврата, и во всех них он играл главную роль. Рекс чувствовал вкус крови и запах дерьма своей жертвы. Он видел себя окруженным женщинами, все они предлагали ему себя, их "киски" сочились предвкушением. Над всем этим его окликнул шепот. Это был голос бледной женщины. Ее голос был хриплым, когда она умоляла:

- Oстанься с нами.

Останься с нами.

C нами?

Рекс прикусил женщине язык. В его голове раздался ее крик, и образы разврата исчезли. Она опустила руки и оттолкнула его. Кровь пузырилась у нее между губ. Рекс стряхнул остатки ее врачебной хватки и выплюнул то, что принадлежало ей. Тонкая белая веревка натянулась, и ее подняли в темноту. Глядя, как она поднимается, он поднял кулаки и прорычал:

- Нет никаких нас пидораска! Я никому не принадлежу!

Он повернулся к связанной женщине. Начав с ножных ремней, он разрезал их и добрался до веревок, которыми были связаны ее руки. Он перекинул ее через плечо.

- Нет, - взмолилась она.

- Заткнись, - ответил он. - Я тебя спасу. Я отвезу тебя домой к твоему мужу.

Рекс вернулся назад. Он пробрался через груды раздавленных органов на полу и открыл дверь.

Проходя через комнату, он взглянул на беспорядок, которым был Стоун. Все еще мертв. Он вышел из комнаты и вернулся в бар на танцполе. Музыка пронзила его голову острыми спайками боли, а стробоскопы испортили ему перспективу. Он искал дорогу, по которой пришел сюда. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету, и он решил, что нашел его. Как и прежде, толпа требовала его. Они протянули руки, схватили его за ноги и пробежались ладонями по телу. Несколько человек попытались снять женщину с его плеча. Он отвечал ударами, которыe ломали им конечности или раскалывали черепа. Он пронесся через танцпол, пиная, толкая и наступая на любого на своем пути. Когда он добрался до конца комнаты, то увидел темный коридор. Он остановился перед входом и обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на "Сладкую Боль". Хотя музыка гудела, а стробоскопы мигали, никто в толпе не танцевал. Они стояли неподвижно, и все смотрели на него. Когда вспыхнули стробоскопы, он увидел их лица. Они ухмыльнулись. Его голова затуманилась. Они тянули его за собой. И снова женщина, сидевшая у него на плечах, привела его в чувство.

- Оставь меня в покое, - взмолилась она.

Она была сбита с толку, ее голос звучал слабо. Рекс проигнорировал ее, моргнул на толпу, а затем резко обернулся. Он вышел в коридор.

Музыка прекратилась, и эхо молний от стробоскопов исчезло. Ни азиата, ни карлика нигде не было видно. Рекс подошел к двери в конце коридора, открыл ее и вышел наружу.

Было темно, но все вокруг казалось знакомым. Он стоял перед кирпичным зданием и видел ломбард на другой стороне улицы. Его огни были выключены. Он отнес женщину к своему "Хаммеру" и поехал домой.

Рекс вошел в дом и отнес женщину на второй этаж. Он положил ее на свою кровать. Она была в сознании. Ее глаза остановились на нем. Ни один из них не произнес ни слова. Его взгляд блуждал по ее телу. Ее раны сочились красными и белыми струйками на его одеяла - особенно между ног. Там под ней образовалась лужа. Перед ним мелькнул образ мужчин, трахающих ее. Он видел, как она связана, как нож режет ее бедро, как они неистово насилуют её.

Рекс завидовал их целеустремленности.

- Зачем ты забрал меня оттуда?

Он поднял глаза в ответ на вопрос Бетти. Его хриплый ответ прозвучал быстро.

- Твой муж. Он заплатил мне, чтобы я вернул тебя.

Бетти выгнула спину и широко расставила ноги.

- Я не хочу возвращаться.

Рекс сосредоточился на промежутке между ее ногами. Бетти была маленькой, слишком маленькой. Он разорвет ее на части своим членом.

Через мгновение он пробормотал:

- Eсть кое-что, что я должен сделать.

Рекс вытащил из кармана фотографию Бетти. Он подошел к телефону и набрал номер на обратной стороне. После трех гудков трубку подняли. Рекс заговорил:

- Преподобный, я нашёл Бетти. Приходи через час, не раньше. Входная дверь не заперта, заходи.

Рекс повесил трубку. Он снял с себя одежду и подошёл к кровати.

- Скоро у нас будет компания...

Бетти усмехнулась.

- Hе могу дoждаться.

Перевод: Олег Казакевич

Рэт Джеймс Уайт "Новый Господин"

Лорд провел скальпелем по её шелковистой плоти ловкими, быстрыми движениями, вырезая с завидным усердием забытые руны и символы, скорее инстинктивно, чем по памяти, в то время как Мия продолжала стонать, кричать и мастурбировать свободной рукой. В своих замысловатых узорах он использовал рубцы и порезы, нанесенные хлыстом, кровоточащие раны, оставленные тонкой, как тростинка, палкой, которой он хлестал ее по заднице и бедрам, кромсая и разрезая скальпелем, чтобы соединить рану с раной. Вскоре гобелен кровоточащих линий образовал иероглифы на языках, которые уже были древними, когда человечество было новым.

Глаза Мии были остекленевшими, далекими, сверкающими, как рождественские огни, когда адреналин и эндорфины пробегали по ней. Она ни разу не попыталась освободить другое запястье или лодыжки от кожаных ремней. Она слишком сильно наслаждалась эндорфинами и эйфорическими волнами дофамина, хлынувшими в ее кровь.

- Оооо, да. Не останавливайся, большой и сильный парень. Сделай мне больно! Сделай мне больно!!!

Мия любила кайф, который она получала от боли. Сладкий опьяняющий нектар агонии. Она наслаждалась всем этим... пока не выдохлась окончательно.

Это было какое-то извращенное милосердие, заставившее Лорда склониться между мускулистыми бедрами Мии и лизать ее набухший, едва заметно подрагивающий, перламутровый клитор; сосать его, быстро щелкать языком, пока она не начала дрожать от первых толчков огромного оргазма, добавляя лавину ее соков к крови, пропитывающей красную атласную простыню. Лорд сосал ее нежные половые губы, расслабив свой язык глубоко внутри нее, чтобы лизать внутренние стенки ее лона, трахая ее своим языком, пока она продолжала конвульсивно биться в экстазе. Он знал, что эти несколько оргазмов, какими бы восхитительными они ни были, будут совсем небольшой платой за грядущую агонию, но это было все, что он мог предложить.

- Ты будешь моим порталом, - сказал Лорд, меняя скальпель на большой охотничий нож, вонзая его по самую рукоятку в мокрое влагалище Мии, схватив рукоять обеими руками и яростно рванув лезвие вверх, разрезая ее от лона до живота.

У нее не было времени закричать. Лорд не был уверен, что она бы сделала это в любом случае. Он не был уверен, что она сможет отличить свое собственное убийство от непристойных мучений, которые он причинял ей последние пару часов.

Кровь брызнула повсюду, проливаясь на них дождевой водой, мясистый красный поток хлынул из зияющей пасти, зияющей в нижней части туловища Мии, когда Лорд распилил и вскрыл ее грудную клетку. Он потянулся к ее груди обеими своими гигантскими руками, чтобы раздвинуть ее и открыть портал.

- Я же говорил вам, суки, что вернусь, - сказал Лорд, торжествующе улыбаясь, когда встал, наступил обеими ногами на изуродованный труп Мии и спустился по лестнице в "Сладкую Боль".

3-мя часами ранее...

Потому, что она моя.

Это было действительно так просто. София была его рабыней, его подчиненной, его блядью, и это делало его ответственным за нее, и она была в опасности, даже если она была слишком глубоко в безумии, слишком занята погоней за следующим эндорфиновым потоком, чтобы знать это. Она уже не дружила со своей головой.

Лорд шагал по улицам Лас-Вегаса, как огромная черная приливная волна. Непреодолимая сила пинала двери, выкручивала руки и ломала челюсти, ища свою подчиненную. Он искал порожденный адом ночной клуб/подземелье, которое поглотило его собственность где-то в Сан-Франциско и выплюнуло ее здесь.

Он провел достаточно времени в "Сладкой Боли" за свои двадцать с лишним лет на сцене S&M и бондажа, чтобы знать ее ритм. Она должна быть здесь. Он знал это. И чего бы это ни стоило, он найдет ее.

Лас-Вегас пришел в упадок после кризиса. Люди здесь были сломлены. Они потеряли свои дома, работу и семьи. Отчаяние и бедность пронизывали атмосферу вокруг, как трупные миазмы. Даже туристы, которые все еще просачивались сюда, приходили как вампиры, чтобы высосать то, что осталось от его иссохшей туши, или прижаться к нему в могиле и ждать, пока его очистят местные мусорщики.

Он кричал, требуя крайнего отвлечения, оргазмического бегства от реальности и обычных уличных шлюх, страдающих от болезней, было недостаточно, чтобы утолить его жажду разврата. Свинг-оргии не могли утолить его жажду. Бары и казино не могли высосать его душу достаточно быстро. Даже местные подземелья и БДСМ-группы, теперь переполненные садистами и мазохистами, жаждущими обменять свою боль на чужую, пытать себя и других до забвения и отпущения грехов, изо всех сил старались не отставать от растущего притока девиантов и спотыкались, поскольку их члены требовали все более жестоких и похотливых развлечений, напрягая и разрывая границы безопасного, разумного и законного. Город греха изголодался по сексу и насилию, далеко превосходящем его типичные массовые водевильные беззакония. Голодная дыра в яме этого города была зовом сирены для "Сладкой Боли".

Лорд обыскал старую захудалую часть бульвара Лас-Вегас, где все еще процветали пип-шоу и стриптиз-клубы с десятидолларовыми приватными танцами и двадцатидолларовыми минетами. Пустые пузырьки из-под "крэка", презервативы и шарики из-под героина боролись за место на тротуаре с окурками сигарет и битым стеклом. Вы можете жениться, напиться, накуриться, подцепить проститутку или проиграть все свои сбережения на одной и той же запятнанной пивом улице. Наркоманы со священными глазами, измученные и израненные шлюхи шаркали ногами, как зомби, щурясь и хмурясь в лучах утреннего солнца, словно упыри, испуганные тем, что на рассвете их застигнут врасплох у своих могил. Голод гнал их вперед, неудовлетворенный никакими грехами, которым они предавались ночью.

Лорд тоже не был поклонником солнечного света. Темнота подходила ему больше. Его полуночный цвет лица сливался с вечерними тенями, и он чувствовал себя одним из них. Ночь была продолжением его естества. Но после наступления темноты клуб станет еще опаснее. "Сладкая Боль" была ночным хищником, который спал в течение дня. Ночью он пожирал боль и невинность, пожирал души, как это делал Лорд. Но, он считал себя героем в этой истории.

Он забрал много жизней, разбил еще больше сердец. Но все это было по обоюдному согласию. Он давал потерянным и одиноким то, чего они желали, а иногда агония и смерть были тем, чего они хотели больше всего. Кто он такой, чтобы отказывать кому бы то ни было в прихотях самых тёмных уголков их сердец? Чем больше он пытался убедить себя в том, что он не такой, как владельцы клуба и его адские обитатели, тем менее непохожими они не казались. Но, тот факт, что судьба Софии будет не менее мучительна для него, чем внутри "Сладкой Боли", был второстепенным соображением. Дело в том, что она носила его метку, клеймо волчьей головы на внутренней стороне бедра.

Она моя, и у нее книга!

Отель "Стратосфера" маячил над головой, отбрасывая длинную тень на сумеречные улицы, в то время, как утреннее солнце медленно прогоняло все остальные тени. Лорд шел среди проклятых. Их жадные глаза ползали по его чёрной плоти, ища хоть какой-то кусочек великодушия. Деньги. Секс. Общение. Простую улыбку. У него не было ничего для них.

Даже в свои сорок с лишним лет Лорд был все еще c впечатляющей фигурой. Его тело ростом шесть футов шесть дюймов[20] и весом 230+ фунтов[21] все еще было худым и твердым, с мускулами, выпирающими из-под кожаного плаща. Единственными признаками его возраста были две белые полоски в два дюйма шириной в его козлиной бородке и общее ожесточение его лица и глаз. В его взгляде была холодная мудрость, приобретенная старыми воинами после долгих лет упорных сражений. Как будто сама его душа покрылась мозолями, чтобы защитить себя.

Лорд был без рубашки под черным кожаным плащом. Даже в январе в Вегасе было шестьдесят градусов, хотя сильный ветер понизил относительную температуру еще на двадцать градусов. Плащ развевался у него за спиной, как крылья ворона. Между двумя плитами черного гранита, которые образовывали его грудные мышцы, висела простая серебряная цепь, украшенная высохшей головой гремучей змеи. За эти годы он накопил несколько шрамов, некоторые от битвы, некоторые от жестокого, первобытного секса. Из-под правого глаза вниз по щеке, шее, груди и чуть выше правого соска пробегала молния из келоидных тканей. Это была веселая ночь. Лорд рассеянно провел кончиком пальца по шраму, вспоминая Доминантку, которая дала его ему. Она порезала его, потом он порезал ее, а потом еще и еще, пока они не закончили вечер, трахаясь в луже крови, пока ее муж смотрел, мастурбируя, подвешенный к потолку на металлических крючках. Она была сочным кусочком, который вскоре склонился перед ним и стал его рабом - как и ее рогатый супруг.

София же, напротив, была невинной - сравнительно. Она не была девственницей, но она была девственницей для наслаждения болью. Она была новичком в мире девиантного секса. Ее опыт был ограничен позициями, которые обычно встречаются в интернет-порно. Но она хотела большего.

Она часто посещала клубы рабства и извращений в Сан-Франциско. Те, что к югу от рынка и в районе Тендерлойн, пробуя все со всеми, от игры c веревками, связывания и рабства до кнутов, флоггеров[22], паддлов[23] и ножей, электрических и огненных игр. Каждую ночь она была с другим "Домом", или "Xозяином", пока Лорд не обратил на нее внимание и не привел ее в свое лоно. Он познакомил ее с непристойными муками, на которые она никогда не представляла себя способной, и она проглотила все мучения, которым он подвергал ее прекрасную плоть, а затем умоляла его о большем. Она была болевой шлюхой, эндорфиновой наркоманкой, и она собиралась покончить с собой, и даже хуже. Гораздо, гораздо хуже. Дело было не только в том, что она пошла в "Сладкую Боль" без него. Она взяла с собой книгу, Книгу Tысячи Грехов, и Лорд точно знал, что она собирается с ней делать.

Он нашел то, что искал, на Индустриальной Авеню, в квартале от самопровозглашенного "самого большого в мире стриптиз-клуба", рядом со старым мебельным складом. Это было большое невзрачное строение из серой штукатурки и камня с затемненными окнами. Это место ничем не отличалось от других зданий в этом районе, намеренно безобидное. Внешний вид менялся от города к городу, но интерьер всегда был одним и тем же, обновляясь время от времени, чтобы идти в ногу с тенденциями стиля, но по существу неизменным. Лорд чувствовал запах крови, спермы, адского огня. Он опалил его волосы в носу, и зажёг что-то глубоко внутри него, что выходило только во время напряженных моментов, когда он позволял животному внутри себя взять добычу. Он разбудил темного, жестокого хищника внутри. Это было то самое место. "Сладкая Боль".

Здание окружал десятифутовый[24] забор из металлической сетки. Сверху была натянута колючая проволока, которая выглядела совершенно новой, придавая этому месту скрытный, неприступный вид, но главные ворота были открыты для любого, кто захочет войти.

Oн ведь знал, что очень немногие захотят. И этих немногих было более чем достаточно, чтобы сохранить клуб живым.

Лорд размышлял над тем, что он неоднократно очеловечивал клуб, приписывал ему волю и мотив наряду с аппетитами и желаниями. Именно так он всегда думал об этом... живом существе, в чьих внутренностях они потакали своим похотям и наслаждались ими. Люди, которые там работали, были просто паразитами, сидящими на нем, как клещи. Постоянные члены, как и сам Лорд, наслаждались более симбиотическими отношениями. Клуб питал их страсти и извращения, а сам, в свою очередь, питался их темной сексуальной энергией. Туристы, однако, были всего лишь закусками, hors d’oeuvers[25] для зверя, которым былa "Сладкая Боль".

Клуб был настоящим монстром. Это был соперник Лорда для Софии. Не кто-то из его покровителей или сотрудников, а все они, коллектив в целом. И если кто-то из них встанет у него на пути, он без колебаний сделает их жертвами, даже если не будет полностью уверен, как совершить такой подвиг, когда дело дойдет до более люциферианских обитателей клуба. Теx, кто властвовал над нижними палатами "Сладкой Боли". Если она там, внизу, вытащить ее оттуда будет... непросто.

Несколько машин все еще стояли на стоянке, хотя никаких других признаков активности ни внутри здания, ни снаружи не было. Лорд обошел зданиe сзади и обнаружил красную дверь, рядом с погрузочным отсеком, с маленькой черной табличкой, не больше визитной карточки, прямо над дверным звонком слева с надписью "Сладкая Боль". Он позвонил в дверь.

Тощий азиат с волосами Фу Манчи[26] на лице и печально известным кислым нравом, приоткрыл дверь. Он прищурился от утреннего солнца и презрительно зарычал, словно воспринял солнечный свет как личное оскорбление.

- Мы еще не открылись. Ты же знаешь, что лучше не приходить сюда днем.

- Ну, так сделай, блядь, исключение. Мне нужно кое с кем увидеться, - сказал Лорд, распахнув дверь.

Он мог бы быть более дипломатичным, но он был здесь достаточно часто, чтобы знать, что сладкие разговоры ни к чему не приведут.

Большой лысый парень с племенными татуировками вперемешку с традиционными американскими татуировками, покрывающими большую часть его мускулистой массы, шагнул вперед, скрестив руки на груди, преграждая путь Лорду. Ублюдок заполнил весь дверной проем от рамы до рамы, даже когда повернулся боком. Было загадкой, как ему удавалось входить и выходить из крошечной двери. Он должен входить через погрузочный док, - подумал Лорд. Этот человек напоминал старого борца середины восьмидесятых, который называл себя "бандой одного человека". Он был одним из многочисленных врагов Халка Хогана.

- Ладно, что я могу дать тебе, чтобы ты пропустил меня? Ну, знаешь, кроме того, чтобы надрать задницу.

Мужчина ухмыльнулся, позабавленный угрозой Лорда, но ничуть не обеспокоенный.

- Просто повернитесь и возвращайтесь сегодня вечером, сэр, - сказал лысый здоровяк.

- Ты знаешь, кто я? Что я такое?

Азиат подошел и ткнул Лорда в грудь.

- Да. Мы точно знаем, кто вы. Правила по-прежнему распространяются и на вас. Возвращайтесь сегодня вечером или получите пожизненный запрет.

Лорд посмотрел мимо тощего узкоглазого и оценивающе посмотрел на большого лысого парня позади него. Парень был такой же толстый, как и мускулистый. Сложен как силовой атлет, большие руки, большая грудь и плечи, такой же большой живот. Лорд верил, что сможет свалить его, но был далек от уверенности в дальнейшем. Никто из сотрудников "Сладкой Боли" не был именно тем, кем казался. А если он потерпит неудачу, то будет изгнан из клуба, и у него не будет никакой возможности спасти Софию. Даже если он пробьется мимо двух швейцаров, внутри будут и другие, с которыми ему придется справиться, и чем глубже он зайдет, тем труднее будет ему. В конце концов, его остановят - навсегда. Осторожность определенно была лучшей частью доблести.

Лорд подошел ближе к большому лысому парню, встретился с ним взглядом, пытаясь заглянуть в душу мужчины и оценить его. Глаза здоровяка были черными лужами обсидиана, которые ничего не отражали. Если бы не белый круг вокруг радужных оболочек, он подумал бы, что смотрит в пустоту. Кем бы он ни был, он больше не человек, если вообще когда-нибудь был им. Лорд был такого же роста, как и он, и такой же широкоплечий, хотя и на сотню фунтов легче. Каждая клеточка его существа хотела испытать себя против громилы. Aльфа-самец против альфа-самца. Он хотел посмотреть, есть ли у этого человека хоть капля мужества, как он выглядит и что чувствует.

- Ладно. Я вернусь. Поверь мне. Я вернусь.

- Мудрый выбор, - сказал Aзиат.

Здоровяк только снова хихикнул.

Лорд повернулся и пошел прочь, чувствуя себя несчастным из-за того, что не принял вызов, хотя и знал, что сделал самый мудрый выбор. Это было не то, чего желало его сердце. Его душа взывала к битве и смерти. Но он знал, что есть другой путь. У "Сладкой Боли" было множество поклонников и последователей, но у Лорда они тоже были. Он достал свой мобильный телефон и отправил групповое сообщение. Сотни рабов всех рас и полов, в большинстве своем незнакомых друг другу, в темницах и спальнях по всей стране и по всему миру, содрогались от страха или взвизгивали от возбуждения, когда получали сообщение Лорда. Он планировал этот момент уже больше десяти лет. Теперь пришло время превзойти себя. Кроме входной двери, были и другие способы проникнуть в "Сладкую Боль", о которых эти два придурка даже не догадывались. Все, что было нужно Лорду, это жертва... большая жертва.

* * *

"Разговор c Пустыней" был самым захудалым стрип-клубом/пип-шоу на Лас-Вегас-Стрип или во всем Лас-Вегасе, если уж на то пошло. Большинство работавших там женщин были шлюхами, алкашками и наркошами. Оба вышибалы были под кайфом от болеутоляющих и накачаны тестостероном и гормоном роста человека. Один из них был крупным самоанцем с дредами, густой бородой и шеей, размером с талию большинства людей. Он выглядел так, словно мог выжимать самосвал вместо штанги. Его другом был большой белый парень с лицом Джима Кэри и телом Лу Ферриньо[27]. Лорд не спускал глаз с них обоих, пока рыскал по клубу в поисках подходящей шлюхи. Он искал синяки, рубцы, ожоги, порезы, ожоги от веревки - все, что могло бы свидетельствовать о пристрастии к боли.

Место было так тускло освещено, что трудно было различить черты голых женщин, скользящих между столами, с расфокусированными глазами, искрящимися от амфетаминов. Это были бледные силуэты, на мгновение освещенные блуждающими прожекторами и мерцающими диско-шарами. Это, несомненно, было сделано намеренно. В красно-синих стробоскопах они не выглядели столь неаппетитно, как, без сомнения, при полном освещении. В темноте они превратились в сиськи, ножки, бедра и задницы. В любом случае, это были единственные детали, которые имели значение для обычных клиентов. Судя по чертам, которые Лорд мог разглядеть, было бы благословением не видеть их лиц.

Лорд нашел самый темный угол, сразу за мерцанием стробоскопов и светом тусклых лампочек позади бара. Тут же, как голодные пираньи, к нему начали подкрадываться стриптизерши из разных уголков комнаты.

- Хочешь заказать танец? - cпросила стройная белокурая женщина с идеально круглыми, искусственными грудями, которые сидели на ее теле, словно необычные опухоли, как ложки мороженого.

Ее лицо превратилось в лабиринт морщин, а губы распухли от коллагена, как протухшие сосиски. Но кроме повреждений, нанесенных ей пластическим хирургом, не было никаких других видимых синяков или отметин.

- Нет, - ответил Лорд, повернувшись, чтобы посмотреть на следующую женщину, латиноамериканку с большими, обвисшими сиськами, широкими бедрами и толстой талией, с волосами, выкрашенными в бордовый цвет.

Она улыбнулась, обнажив рот, полный кривых и гнилых зубов.

- Хочешь заказать танец?

Лорд снова осмотрел ее на предмет мазохистских наклонностей, и снова, кроме распухшей челюсти, вероятно, в результате неудачного выбора домашних партнеров, он ничего не нашел. Он отмахнулся от нее.

Затем появилась мускулистая азиатка. Она была чуть выше пяти с половиной футов[28] ростом и имела руки и плечи боксера или мастера смешанных единоборств, толстые мускулистые ноги гимнастки и практически идеальный пресс. Она была сложена, как воин, как будто она закаляла свое тело для битвы. Ее лицо было худым и угловатым, мужественным, с огромной челюстью и лбом, очевидно, результат слишком большого количества инъекций тестостерона. Даже обнаженная, с обнаженными грудями и влагалищем, она легко могла быть принята за транссексуала мужского пола, только не очень убедительно. Мужчина, меняющийся в женщину, несомненно, позаботился бы о том, чтобы выглядеть более женственно. Даже когда она начала раскачивать свой точеный торс в такт музыке, разминая в воздухе свою мускулистую задницу, от нее все еще исходил отчетливый мужской запах.

Однако внимание Лорда привлекли микро-клеймо ацтекского солнца на ее бедре и замысловатые символы Кандзи[29], вырезанные на груди, руках и животе тонкими-тонкими линиями, очевидно, работа твердой руки и скальпеля, семь серебряных колец, пронзивших ее половые губы, и следы кнута на спине. На шее у нее было свернутое стальное колье - ошейник. Кто-то владел этим могучим животным-женщиной или, по крайней мере, думал, что владел.

- Сядь со мной, - сказал Лорд, прежде чем она успела попросить его заплатить за приватный танец.

- Ты хочешь...

- Я сказал, сядь! - прорычал oн, указывая на пустое место рядом с ним.

Азиатка послушно подчинилась и беззвучно опустилась в кресло. Другие стриптизерши, которые направлялись к его столику, отвернулись в поисках другой добычи.

- Как тебя зовут?

- Меня зовут Джейд.

- Нет. Не то имя, которое ты используешь, чтобы получить двадцатку чаевых от отчаянных азиафилов. Tвое настоящее имя?

- Меня зовут Мия.

- Японка?

- Да.

- Но без акцента?

- Родилась прямо здесь, в Лас-Вегасе. Мои родители переехали сюда из Лос-Анджелеса. Но я могу говорить с японским акцентом, если это тебя заводит.

Лорд протянул руку и провел кончиком пальца по одному из символов Кандзи над ее левой грудью. Потом, то же самое проделал с выжженным солнцем на бедре.

- Это. Вот это меня заводит. Скажи мне, откуда они?

- Ты собираешься купить приватный танец?

- Нет. Нет. Но я мог бы просто взять тебя с собой в "Сладкую Боль" сегодня вечером, если сможешь убедить меня, что ты готова к такому уровню... насилия.

Мия улыбнулась. Затем наклонилась и прошептала Лорду на ухо:

- Ты думаешь, что сможешь сломить меня, здоровяк?

- О, я знаю, что cмогу. Вопрос в том, понравится ли тебе это? Или пирсинг, плети, шлепки и слабое кровопускание - самые дальние пределы твоих возможностей?

Мия снова рассмеялась.

- А ты говоришь правильные слова, большой парень? Если бы я умела влюбляться в мужчин, я бы тебя обожала.

- О, мужчины, может быть, и не в твоем вкусе, но это не первый раз, когда ты играешь с мужчиной. Я уверен, что не буду первым мужчиной, который доведет тебя до оргазма - или подпространства. Но я буду самым лучшим. Я буду тем, кого ты будешь помнить, когда состаришься и ослабеешь, дыша через респиратор, отсчитывая секунды до забвения. Эта ночь будет выделяться среди всех остальных. Ты можешь забыть звук голоса матери, какое платье надевала на выпускной, лицо твоей бабушки, имя первой любви, которую ты трахнула пальцем, но я обещаю тебе, что будешь помнить каждую деталь этого вечера, как будто это было вчера. Ты будешь мастурбировать на эти воспоминания в течение следующих пятидесяти лет, если, конечно, проживёшь так долго.

- Ты слишком высокого мнения о себе.

- Я знаю свои сильные и слабые стороны.

- А в чем твои слабости?

- Моя величайшая сила в том, чтобы скрывать свои слабости.

- Туше, - сказала Мия. - "Сладкая Боль", да?

- Слышала о ней? - спросил он.

- Краем уха.

- Готова увидеть в реальности?

Мия застенчиво улыбнулась и кивнула.

- Думаю, что да, большой парень. Дай мне пару минут, чтобы переодеться.

Они оба встали, и Мия поспешила в потайную комнату за кабинкой диджея. Лорд стоял, наблюдая за карнавалом плоти, проходящим через мерцающие огни. Пышная, рябая женщина с растяжками на шлепающих грудях и ямочками на бедрах с голубыми прожилками, вращалась на сцене в ударном техно-ритме. Он закрыл глаза и вдохнул мощный аромат пота, секса, духов, алкоголя, амфетаминов и инфекции. Все они пахли добычей. От вышибалы, свирепо глядящего на него от входной двери, до беспризорника, от черноволосого, вряд ли легальногo бармена, до женщины с отвисшей грудью, резвящейся на сцене. Он хотел поглотить их всех, трахнуть до смерти, заставить кричать, плакать, испытывать оргазм и погибнуть в агонии.

- Хорошо, я готова, - сказала Мия, обвив свое твердое тело вокруг Лорда и крепко обняв его.

- Увидим.

Они вместе вышли за дверь на яркий солнечный свет.

- Онa откроется только через несколько часов. Как насчет того, чтобы пойти к тебе и познакомиться за это время?

- Откуда мне знать, что ты не серийный сексуальный маньяк, который подцепляет девушек в стрип-клубах, насилует и убивает их?

- Ну, на самом деле это не так. А ты?

Мия рассмеялась.

- Знаешь что, ты вообще не умеешь внушать женщине доверие, большой парень.

Лорд улыбнулся, но ничего не ответил.

- Ладно, я тебе доверяю. Просто пообещай мне, что ты хотя бы заставишь меня кончить несколько раз, прежде чем будешь пытать и убивать меня.

- Как насчет того, что я заставлю тебя кончить несколько раз, пока буду пытать и убивать тебя? - cказал Лорд, позволяя улыбке соскользнуть с его лица.

Мия рассмеялась.

- Договорились. Пойдем. Моя обитель находится всего в двух милях отсюда. Я надеюсь, что ты сможешь вписаться в мою маленькую "KIA Soul", большой парень.

- Я справлюсь.

Всего за несколько минут они добрались до дома Мии. Лорд был встревожен. До открытия клуба оставалось еще несколько часов. Ему нужно было что-то, чтобы расслабиться и снять напряжение.

- Покажи мне свои игрушки, - сказал он, войдя в ее квартиру.

- Черт. Ты действительно не очень-то любишь светские беседы, не так ли?

- Мы достаточно поговорили в клубе, тебе не кажется? Давай посмотрим, чем ты занимаешься.

Улыбка Мии стала еще шире. Она бросилась в спальню и начала рыться в шкафу, вернувшись с большим чемоданом на колесиках.

- У меня много вещей, - сказала она.

- Я вижу.

Лорд подошел к чемодану и присел перед ним на корточки. Он расстегнул молнию и начал вытаскивать различные орудия пытки и наслаждения. Он поднял шипастую дубинку и потряс ею в воздухе, чтобы проверить ее вес. По-видимому, она была утолщена в конце для дополнительного воздействия.

- Итак, каковы твои ограничения жесткости?

- Я не занимаюсь ни игрой с мочой, ни "скатом", ни аналом.

- Боюсь, мне придется настоять на том, чтобы трахнуть тебя в задницу. Ты очень много работала со всеми этими приседаниями, которые должна делать в тренажерном зале, чтобы сделать свою задницу мышечным чудом. Я был бы очень разочарован, если бы ты отказала мне в этом удовольствии.

Лорд держал в руках анальную пробку из нержавеющей стали с основанием в форме волчьей головы.

- Ты всегда носишь с собой анальные пробки? - язвительно заметила Мия.

- Да. Bсегда. Раздевайся и наклонись, выгни спинку.

- Мы еще не закончили переговоры, - запротестовала Мия.

- О, мы продолжим с того места, где остановились. После того, как ты сделаешь то, что я скажу. Это не подлежит обсуждению.

Мия скрестила руки на груди и стояла, постукивая ногой. Лорд стоял и смотрел на нее сверху вниз, возвышаясь более чем на фут. Он медленно протянул руку и обхватил ее за горло. Мия не сопротивлялась, слегка приподняв голову, чтобы он мог лучше ее обхватить. Лорд усилил хватку, сжимая ее горло и оказывая давление на сонную артерию. Мия издала мягкий сдавленный звук, затем захрипела, хватая ртом воздух. От звука ее удушья в его эрекции появилась сталь. Когда Лорд сжал сильнее, руки Мии потянулись к ее горлу, ее глаза расширились, и она начала заметно паниковать. Он притянул ее ближе к себе, пристально глядя ей в глаза. Он нежно поцеловал ее в губы, затем отпустил ее горло и схватил за плечи, развернув так, чтобы ее спина была плотно прижата к его твердым мышцам живота, а затылок зарылся между его грудными мышцами. Он протянул руку и снова схватил ее за горло, на этот раз с чуть меньшей силой, не задушив, а просто крепко сжав. Другой рукой он погладил ее грудь. Его твердая мужская плоть пульсировала рядом с ней.

- Нужно ли мне повторять? - cпросил Лорд.

- Нет, сэр, - ответила Мия.

Лорд сделал один шаг назад от нее, и Мия послушно сбросила штаны и наклонилась, ворча себе под нос. Ее задница была одной большой, круглой, мускулистой, мощной, слишком большой ягодичной мышцей спринтера. Первым делом он смазал свой большой палец слюной и скользнул им в ее прямую кишку, трахая ее тугую маленькую задницу, в то время как она хрюкала и шипела, стиснув зубы от неудобного вторжения. Когда ее сфинктер наконец расслабился и открылся для него, Лорд убрал большой палец и заменил его анальной пробкой с волчьей головой.

- Вот, так-то лучше, - сказал он, любуясь своей работой. - А теперь снимай остальную одежду и ложись.

Мия встала и стянула с себя рубашку и лифчик. Она сердито посмотрела на него и подчинилась.

- Ты просто засранец. Ты знаешь это, здоровяк?

- Тебе это нравится. Тебе не нравятся парни, но ты любишь боль и унижение. Каждый кусочек этого возбуждает тебя. У тебя по бедрам все течет. Вот что делает меня сексуальным для тебя. Ни мое тело, ни мой член. Просто факт, что я причиню тебе боль и унижу тебя, что я буду доминировать над тобой, как никогда раньше.

Лорд отдернул руку и толкнул ее на пол. Мия упала на живот, и он наступил сапогом ей на шею.

- Тебе удобнее там, на полу? Посмотри на меня, Мия.

Губа Мии была разбита и кровоточила, но когда она посмотрела на Лорда, ее глаза были затуманены похотью.

- Расскажи мне все, что ты хочешь, чтобы я сделал с тобой. И я хочу, чтобы ты мастурбировала, пока будешь рассказывать. Чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы ты выпорол меня тяжелой плетью так сильно, как только сможешь. Действительно вложил свою силу в это. Все силы, как будто управляешь железнодорожными рельсами. Вот, что приводит меня в подпространство. Затем, как только эндорфины потекут, я хочу, чтобы ты меня хлестал и бил палкой вверх и вниз по спине, заднице и бедрам, пока я не буду в синяках и крови. Потом я хочу, чтобы ты меня порезал. После этого, если захочешь, можешь трахнуть меня. В этот момент мне уже все равно. Ты можешь насиловать мою задницу сколько угодно, если это то, что тебе нужно, большой парень.

Лорд кивнул. Затем наклонился и поднял Мию, поставив ее на ноги и склонив над кроватью.

- Пожалуй, я начну с кнута, - сказал он, залезая обратно в игрушечную сумку Мии и доставая пяти-хвостый, красно-черный, паракордовый кнут.

- Оооо! Да, папочка! Заставь меня истекать кровью!

Так он и сделал.

* * *

Ему потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. Запах секса, ладана, крови и свечей был первым, что ощутил Лорд. Он сделал это. Он был внутри "Сладкой Боли". Полы были выложены красной и черной плиткой из вулканической породы. Стены покрыты черным атласом. Повсюду горели черные, красные и белые свечи. Так же, как и тела. Которые все еще хрюкали, сосали, лизали и толкались, трахаясь без зазрения совести в каждом углу каждой комнаты. Большинство из них были ободраны и кровоточили, содрав кожу от безжалостного трения плоти о плоть, не в силах остановиться, теряясь в тюрьмах экстаза. Другие все еще "играли", клеймя, полосуя, избивая и сжигая друг друга с помощью различных устройств. Hекоторые Лорд признал, многие другие он видел впервые. Безумие постоянно изобретало себя. Потребовалась бы целая вечность, чтобы составить каталог всех средств наслаждения и пыток, которые можно было найти в клубе. На каждые два-три человека, которые все еще трахались или "играли", Лорд насчитал еще полдюжины лежащих неподвижно, мертвых или зaмученных. Это была хорошая ночь в "Сладкой Боли". Скоро придут слуги, чтобы оттащить мертвых в нижние покои. Никто из остальных даже не заметит, когда это произойдет. Вынос тел производился так же небрежно и бесцеремонно, как официант, убирающий столы для следующих гостей.

Немногочисленные люди, не вплетенные в плоть других, подозрительно смотрели на Лорда, когда он переходил из комнаты в комнату. Это были завсегдатаи. Некоторые из них были сотрудниками. Некоторые из них когда-то были завсегдатаями клуба, и их самих отвезли вниз после ночи излишеств. Лорд был готов убить их всех снова, если придется. Он должен найти Софию. Она была его собственностью, и этот клуб не мог ее заполучить.

Ему потребовался целый час, чтобы добраться до главного бального зала. Похожая на пещеру комната была украшена, как средневековая камера пыток. Стены были покрыты черным мятым бархатом вместо атласа. Полы из черного гранита были испещрены серебряными и белыми прожилками. Кованые железные стулья, столики для коктейлей и светильники, а также черные свечи, мерцающие от нескольких десятков кованых канделябров, придавали этому месту тщательно культивируемый средневековый, почти сатанинский вид. Эта комната, как бы часто ее ни меняли, всегда казалась Лорду знакомой.

Здесь персонал уже сделал свою работу и убрал покойников. Все, что осталось - это несколько одиноких душ, пробуждающихся от ночи разврата, как от сна. Х-образные Андреевские кресты[30] выстроились вдоль стен. В центре сцены стояло огромное перевернутое распятие. Лорд сразу же узнал прикованную к нему женщину. София. Хотя она стояла к нему спиной, он мог видеть татуировку на ее шее, его клеймо на ее бедре. Это была она.

Софию безжалостно порола крупная обнаженная, полнотелая женщина в кожаных сапогах до бедер. Ее тело было полным и сочным, все гладкие толстые изгибы были без единой растяжки, морщинки или складки, как тело сладострастного подростка. Ее кожа была совершенно белой, как будто она была обескровлена и совершенно безупречна. Ни шрама, ни веснушки. Грудь у нее была большая и не опускалась даже чуть-чуть. Он мог сказать, что они были настоящими по тому, как они шлепали и покачивались, когда она размахивала тяжелой плетью, но каждый раз, когда они подпрыгивали, они возвращались на свой насест высоко на ее груди. У нее были толстые, пышные бедра и идеально круглая задница, которая была в два раза больше задницы Мии. Ее руки и плечи, однако, были связаны жесткими мышцами, которые выпирали с силой и усилием, когда она избивала Софию до крови.

С каждым ударом от кнута брызгала кровь и рвалась плоть. Лорд подошел ближе и увидел, что у кнута было двадцать или тридцать хвостов, длиной в три фута[31], сделанных из толстой кожи аллигатора, и дюжина или около того шипов из колючей проволоки. Женщина с хлыстом слегка повернула голову, когда он приблизился к распятию, давая ему возможность рассмотреть ее профиль. Застенчивая улыбка заиграла на ее губах, и Лорд споткнулся. Он знал эту женщину.

- Здравствуй, Лорд. Похоже, ты что-то потерял. Это принадлежит тебе?

Она держала Книгу Tысячи Грехов, указывая ею на Софию, чья спина, задница и бедра были похожи на окровавленный гамбургер. Голова Софии была откинута в сторону, и когда Лорд подошел ближе, он увидел, что ее лицо было удалено, кожа полностью содрана, так что он смотрел на сырые розовые мышцы и белые хрящи и кости. Ее зрачки были расширены, глаза устремлены к небу, словно в религиозном экстазе. Без губ она, казалось, безумно улыбалась. Она билась в конвульсиях, в шоке от боли и потери крови. Лорд был впечатлен.

- Госпожа Аня.

- Я польщена, что ты меня помнишь.

- Что ты здесь делаешь?

- Ты имеешь в виду, почему я не горю в аду? По той же причине, что и ты.

- Я не умер.

- И когда это вообще имело значение? Ад повсюду вокруг нас, все время, каждую секунду каждого дня. Жизнь - это ад. Ты это знаешь не хуже меня. Нет, ты не будешь содомизирован oрдой демонов прямо сейчас из-за этой книги. Kниги, которую ты украл у меня.

Лорд пожал плечами.

- Она тебе больше не была нужна. Ты же была мертва, помнишь?

- Нет. Я была очень даже жива. Я спустилась в ад телесно. Живой и кричащей. Что скоро произойдёт и с тобой.

Лорд рассмеялся.

- Нет. Этого не случится, милая. Я не боюсь твоих демонов. Они не могут прикоснуться ко мне.

- Ты хотел сказать, что они не могли, но ведь у тебя больше нет этой книги?

Лорд покачал головой и раздраженно вздохнул, когда уродливые, смутно человеческие тени проскользнули в комнату и начали сливаться в кошмарные пародии на людей. Демоны. Они носили плоть, наброшенную на их адские души, как костюмы. Мясные костюмы украшенныe рогами животных, наростами, чешуей, когтями, клыками, вживленными в их плоть, чтобы сделать их более смертоносными и отвратительными. У некоторых было множество конечностей. У некоторых было больше одной головы, часто однa человеческая и однa - животного. У большинства между бедрами висели половые органы разных видов, часто обоих полов. Они создали себя, чтобы быть насмешками над Tворением. Сам их вид был богохульным. Лорд видел их много раз прежде. И все же это был первый раз, когда он не боялся их. Он повернулся к ним спиной и злобно улыбнулся Ане. Ее самодовольное, торжествующее выражение лица дрогнуло.

- Аня, ты никогда не понимала, кто я и что я такое. Мне больше не нужна эта книга. Теперь я гораздо больше, чем просто человек. Ты всегда хотела быть архидемоном, сидеть по правую руку от Cатаны и править адом. Я прав? Лучше править в аду, чем быть рабом на небесах, верно? Ты знала, что тебе суждено попасть в ад, поэтому думала, что книга даст тебе возможность участвовать в конкурсе и предоставит почетное место в аду. Как это сработало для тебя?

- Превосходно! - сказала Аня, повернувшись к нему лицом.

Она была великолепна. Ад определенно изменил ее к лучшему. Она выглядела на пятнадцать лет моложе, чем когда Лорд бросил ее в яму.

- Что касается меня? Мои стремления были гораздо грандиознее. Я хотел быть богом.

Демоны начали отступать. Выли и визжали в смертельных муках. Некоторые взрывались, как сваренные вкрутую яйца в микроволновке. Другие вспыхнули пламенем. Остальные бежали, все еще крича в агонии.

- Какого хрена здесь происходит?

Это был вышибала, здоровяк. Он направился было к Лорду, но внезапно остановился и попятился назад, подняв руки в знак капитуляции. Азиата, который работал с ним у двери, нигде не было. Очевидно, он был мудрее, чем казался. Аня все еще растерянно озиралась по сторонам.

- Какого хрена ты сделал? - cказала она.

Лорд протянул руки, расширяясь, растягиваясь, заполняя комнату своей сущностью, пока каждая тень в вечно темных углaх не стала им.

- Я превзошел тебя, моя дорогая Аня. Человеческая вера - это мощная вещь. Когда она сосредоточена, она может сделать богов из людей. Так рождаются божества. Шестьсот душ были принесены мне в жертву по моему приказу. Потребовалось всего одно сообщение. Даже твой Сатана не совершил такого подвига более чем за тысячелетие. Ты хотела то, что было моим? Ты хотела владеть мной? Теперь я владею всем этим местом. "Сладкая Боль" и все в ней - мое!

Аня задрожала, она застонала, пораженная страхом. Черные слезы текли из ее глаз, когда сама ее душа съежилась и подчинилась. Лорд шагнул вперед, потянулся к ней, схватил за горло и поднял с пола.

- Включая тебя, - сказал он. - Теперь я твой Бог, Аня. Так было всегда. Ты всегда была моей собственностью, даже когда считала себя свободной, когда считала себя доминирующей. Ты всегда принадлежала мне. Поклонялась мне.

Он швырнул ее на пол. Она обмякла, как выброшенная тряпичная кукла. Рыдая и дрожа, она поползла вперед на четвереньках, затем протянула руку и поцеловала ноги Лорда, который возвышался над ней, вырастая до размеров титана. Теперь его мизинец был размером со всю ее голову. Склонив голову, она протянула ему окровавленный кнут.

- Да, Господин. Я - твоя. Делай со мной что хочешь. Накажи меня.

Лорд взял кнут из ее рук. Это было похоже на детскую игрушку в его руках. Он отбросил его в сторону. Вместо этого он освободил свой член от штанов. Его массивный орган покачивался в воздухе над ее головой.

- Встань и поклоняйся! - cкомандовал Лорд.

И Аня села, взяла в руки член своего божества и медленно засунула его в горло, пока он продолжал утолщаться и удлиняться. Вскоре он заполнил ее горло, забивая трахею, продолжая расширяться и расти.

- Уууурррлгх!

Аня вцепилась в горло, царапая ногтями бедра и яички Лорда, когда он начал трахать ее глотку членом, который теперь был почти таким же длинным, как и она, и вполовину таким же широким. Ее шея лопнула, как банановая кожура. Кровь хлынула из ее носа и ушей, когда его член раздробил ее внутренности. Она вздрогнула и забилась в конвульсиях, свисая с конца его невероятно большого органа, как испорченный презерватив. Он отшвырнул ее в сторону и поднял Kнигу Грехов с того места, где она лежала, рядом с перевернутым распятием - рядом с трупом Софии. Отшвырнув Аню в сторону, Лорд вырвал Софию из оков и заключил ее в объятия. Он нежно погладил ее волосы, затем опустился на колени и прижался губами к ее губам, вдыхая в нее жизнь. Она несколько раз моргнула, в панике оглядываясь по сторонам.

- Все в порядке, София. Твой Господин здесь. Ты в безопасности.

Снова почти стемнело. Почти настало время, чтобы клуб вновь открылся для целой толпы извращенцев и грешников. Они придут за сексом, за болью, за экстазом и смертью. Любопытные. Отчаяние. Ненормальные и развратные. И все они будут кланяться своему Hовому Господину.

перевод: Dear Esther

Моника Дж. О'Рурк "Перерождение"

Женщина была привязана к стулу голая, с распростертыми объятиями промежности, из которой торчали нестриженые лобковые волосы. Пот покрывал каждый дюйм ее тела от длинной тонкой шеи до костлявых ступней, увлажняя тонкие светлые волоски на ее почти упругом животе. Небольшие складки там, где нужно, свидетельствовал о том, что когда-то она была мамой.

София, держащая кожаный ремень, выглядела испуганной, ее плоть была бледной, пот создавал дивные отблески. Ее длинные рыжие волосы были стянуты в тугой конский хвост.

Мужчина был невидим, но она знала, что он здесь. Она знала, как он выглядит, и удивлялась, зачем ему понадобилось прятаться. Не нужно прятаться. В конце концов, она его наняла.

Она знала, чего он хочет.

И все же ему нужно было говорить, объяснять, потому что знать и делать - это не одно и то же.

- Сделай это, - просто сказал он. - Сделай это, София, - повторил он чуть громче.

София подняла ремень, чувствуя его в ладонях. Легкий по большей части, но не без веса. Она взглянула в его сторону, но он все еще был скрыт тенью. Она услышала, как скрипнуло под его тяжестью кресло.

София пожевала губу и опустила глаза. Она никак не могла этого сделать. Она не могла причинить боль другому человеку, что бы он ни сделал. Он, должно быть, прикалывался.

- Это не игра, - сказал он, следуя естественному и логичному ходу ее мыслей.

Его голос повысился в громкости и тона.

Она кивнула. У нее потекло из носа, и она вытерла сопли рукой.

Его голос, казалось, эхом отдавался в большой комнате, отражаясь от стен.

- Сделай это! - сказал он, разозлившись.

Она съежилась. Нет. Она не могла этого сделать. Ей придется рискнуть и...

- Я не собираюсь здесь хуйнёй заниматься.

- Я знаю! - она плакала, но ничего не могла поделать. Потому что это было просто сумасшествие. - Я не могу! Я не...

- Не что? Не такой человек? Не чудовище?

Слезы капали с ее подбородка.

- Вовсе нет.

- Значит, ты можешь нанять людей для выполнения своей грязной работы, и ты думаешь, что твои руки не замараются?

Он подошел к ней в тусклом освещении. Его худое тело, казалось, слилось с тенями.

Он выхватил ремень из ее руки. Он поднял его и трижды ударил им связанную женщину по груди, по руке, по затылку. Она вскрикнула, но держала рот закрытым, издавая какое-то искаженное хмыканье.

- Вот видишь. Это очень просто, - oн вернул его Софии.

Она побледнела.

- Я... я и-извиняюсь, - пробормотала она. - Я не могу! Пожалуйста, мистер Тони, пожалуйста.

Мистер Тони, казалось, взвешивал свои возможности. Он вытер рот платком и глубоко выдохнул, успокаивая дыхание. Он пристально посмотрел в глаза Софии, наклонившись ближе.

- Tы удивишься, - он полез в карман, - на что способен человек с правильной мотивацией.

Он вытащил маленькое устройство, которое София не смогла разглядеть.

Он ощупал предмет.

- Это просто удивительно, что человек может сделать.

Вот оно, - подумала София с несчастным видом. Ее цена за неповиновение. Вот что она получила за то, что пригласила этого психопата в свою жизнь. Женщина в кресле едва шевельнулась, даже когда ее ударили. Ее лицо было цвета риса, испорченного только розовыми полосками, которые медленно исчезали. Мистер Тони провел плетью по телу женщины, и в ответ у нее побежали мурашки по коже. Он сильно скрутил сосок. На этот раз она закричала громко.

- Твоя очередь, - сказал он Софии.

Она не хотела этого делать. Это было нечестно - она на это не подписывалась. Она не поэтому ответила на это гребаное объявление. Она хотела отомстить, но не хотела причинять боль.

Мистер Тони ухмыльнулся. В этих холодных, мертвых глазах застыло тревожное головокружение.

- Последний шанс, - сказал он.

И снова она была трусихой, способной нанять нападение, но неспособной осуществить его. Все равно это чушь собачья - только за что она платит? Мистер Тони поднял аппарат и нажал кнопку.

- Есть люди, которые слушают меня прямо сейчас. Ждут моей команды. Люди готовы делать все, что я им скажу. Ты понимаешь?

Конечно, нет. Она уставилась на него, слегка приоткрыв рот.

Он сказал в устройство:

- Сломай первый.

София услышала щелчок, а затем нечто, что высосало из ее тела каждую каплю крови.

Ее маленькая девочка плакала. Она знала звуки своего ребенка, знала каждое ворчание, стон, всхлип и крик, которые когда-либо исходили из ее крошечного тела. Она знала этот ужасный, отчаянный крик боли, исходивший от ее ребенка.

- Что ты сделал?!! - взвизгнула София.

Она зажала уши ладонями в отчаянной попытке отгородиться от невообразимого звука. Он протянул ей плеть. Она неохотно взяла ее дрожащей рукой, и она свисала с ее пальцев.

- О нет, нет, нет, нет... - лепетала она. - Только не мой ребенок. Пожалуйста...

- Три удара. Сейчас же!

София набросилась на женщину, быстро ударив ее по спине. Женщина даже не вздрогнула.

- В этом не было большой силы, - сказал он, поднимая устройство. - Номер два.

Он поднял его, чтобы София услышала. Невидимые лица сломали еще одну кость на теле ее ребенка.

- Неeeeeeeeeeeeт! - завизжала она, от боли она выглядела безумной, как дикий зверь.

Выражение ненависти на ее лице заставило Мистера Тони ухмыльнуться. Какое разочарование! Это было больше похоже на него. Это было то, чего они хотели.

- Почему ты заставляешь меня делать все это? - спросила она.

- Потому что люди сами не знают, о чем просят. Они не понимают, какой ущерб, - он махнул рукой в сторону блондинки, - наносится...

- Кого это волнует? - воскликнула она. - Вот почему люди нанимают тебя! Так что мы не должны делать это сами! Я могла бы сделать это сама! Я не нуждалась в тебе!

- И все же ты наняла меня.

- Я не знала!

- Теперь знаешь.

Ее ярость, казалось, расстраивала ее еще больше.

- Ты уволен, мать твою!

- Ах, - сказал он, качая головой, - ты не хочешь этого делать. Если я больше не буду у тебя работать, никто не знает, что может случиться. Никто не будет в безопасности!

- Она... она не сделала ничего плохого.

- И все же ты наняла меня, чтобы я пытал ее.

- Я думала... я думала, что это еще хуже! В это время. Я представляла себе, что все еще хуже. Я, я...

- А теперь ты включила "заднюю"...

- Нет! Я имела в виду…

- Хватит болтать, - oн вытащил из тени катящуюся тележку. - Месть - грязное дело, - сказал он деловито, отодвигая белую ткань, открыв множество приспособлений. - Это не то, чего люди ожидают.

На глазах Софии выступили слезы. Она стояла совершенно неподвижно, ее мозг не мог обработать то, что она видела. В этом не было никакого смысла. Вот в чем была проблема - в отсутствии логики, в отсутствии здравого смысла, в соответствии и в повседневности. Но это были крики ее дочери. Здесь не было никакой ошибки. Эта мысль вернула ее в настоящее, она все еще не могла смириться с тем, что он говорил.

Он ухмыльнулся.

- Люди с деньгами могут купить то, что они хотят. Они нанимают кого-то другого, чтобы делать грязную работу - убирать дом, растить детей? Но... - добавил он, подняв проволочную вешалку и угрожающе проведя закругленным краем ручки по шее блондинки. – Но, иногда даже деньги не помогают, - oн похлoпал ладонью по ее щеке, a потом выскользнул из пиджака и повесил его на вешалку.

- Но почему? Зачем ты это делаешь? - потребовала она.

- Кто-то другой заплатил больше.

- Что это вообще значит? - закричала она. - За что заплатили больше? Никто даже не знает об этом.

- Может, продолжим?

- Продолжим что? - воскликнула она.

Oтчаяние росло до невозможности, она боялась, что он причинит ей боль, еще больше боялась, что они снова причинят боль ее дочери. Должен же быть способ остановить это. Должен был быть способ урезонить его, достучаться до него.

- Я удвою то, что заплатили тебе, если ты прекратишь это!

Он улыбнулся.

- Даже близко нет. Теперь, хочешь выбрать свой первый инструмент? - oн театрально взмахнул рукой над столом.

- Перестань меня игнорировать! - закричала она, хватая пригоршни волос и проводя руками по вискам. - О, Боже, пожалуйста!

- Вот как это будет работать...

- Сукин сын! - oна упала на колени, согнувшись пополам и прижавшись лбом к полу.

- София, пожалуйста. Хватит драматизировать.

Он попытался поднять ее на ноги, но она лежала кучей на полу.

- А ты не хочешь получить сломанную кость номер три? Я не могу гарантировать, что это будет палец.

София подняла голову.

- Я ненавижу тебя.

- Ты совершенно непредсказуема. А теперь вставай.

София глубоко вздохнула, встала и взяла себя в руки. Она уставилась на молчаливую блондинку - на удивление молчаливую.

- Она вообще жива? - cпросила София.

Черт, если женщина уже умерла, то, может быть, все это…

Мистер Тони хлопнул блондинку по затылку, она закашлялась и наклонилась вперед.

- Видимо, да.

Он взял скальпель и помахал им перед носом блондинки. Он схватил Софию за локоть и притянул к себе.

- Послушай меня, - прошептал он ей на ухо. - Давай притормозим. Я знаю, ты не веришь, что я настоящий, что я сделаю то, что говорю.

Она медленно кивнула, ее сердце бешено колотилось в горле. Кровь хлынула в ее мозг сбивающим с толку водопадом. Она боролась, чтобы услышать его слова, прежде чем темнота завладеет ее разумом.

- Ты почувствуешь это... - напевал он, - как любовникa... ласкающего тебя, ты понимаешь?

- Нет...

- Есть тонкая грань... ты напугана, но легко впадаешь в экстаз. Ты должна мне доверять.

Он взял ее за руку. Он нежно, почти эротично разжал ее пальцы. Он положил скальпель ей на ладонь. Он обхватил ее пальцами и нежно сжал.

Она покачала головой, желая остановиться... но какая-то часть ее хотела довести это до конца. Нужно было покончить с этим.

Он направил ее легкую руку к блондинкe, которая, казалось, наконец осознала реальность своего положения. В каком бы состоянии отрицания она ни пряталась, это больше не было выходом.

Блондинка вскрикнула еще до того, как скальпель вошел в ее плоть.

Мистер Тони направил лезвие, мягко направляя руку Софии. Они аккуратно отрезали сосок и швырнули его через всю комнату. Кровь текла из свежей раны, покрывая торс блондинки липкой жидкостью, капая с их рук и скальпеля.

Она не переставала кричать. Мистер Тони схватил со стола кляп и засунул ей в рот, чтобы заглушить ее крики.

Он отпустил руку Софии.

София уставилась на окровавленный скальпель, на истеричную женщину в кресле и на мгновение почувствовала жалость, сострадание, раскаяние. Насилие заставило ее задохнуться.

Но, так же быстро София представила себе, как эта женщина трахает ее мужа, крадет их деньги через подарки, которые бездумно вручил этот мудак, за которого она вышла замуж, извращенное влияние суки на их дочь - и сострадание исчезло.

Вонзиться в нее было совсем нетрудно.

- Сделай это, - сказал он с силой, его слова были хриплыми.

Но жажда крови рассеялась, и она опустила руку, выронив скальпель.

Он покачал головой.

- Ну, я тебе скажу, ты начинаешь действовать мне на нервы. Я известен своим терпением...

- Прости, - пробормотала она.

Он кашлянул в ладонь и бросил на нее взгляд.

- Но не испытывай меня.

- Чего ты хочешь? - снова спросила она, протягивая руки в умоляющем жесте, но даже она понимала, что это бесполезно. - Чего? Чего?

Во рту у нее было сухо и липко. Ее разум и тело хотели отделиться, как будто ее разум оставил всякую надежду и хотел убраться отсюда к чертовой матери.

- София.

Его голос вырвал ее из странной задумчивости.

- Не могу.

- Не могу что?

Но она не разговаривала с ним.

- Не могу, - еле слышно повторила она.

Hо... не могу что?

Не может этого сделать? Или не может уйти? Есть ли способ спасти себя? Может, если она просто уйдет... ей помогут. Помогут ее ребенку, помогут этой несчастной пизде, привязанной к стулу.

Ее дочь... Подождите... Дочь? Какая дочь?

Нет, там была только София, только ее разум отчаянно желал оказаться где угодно, только не здесь. Любое место. Серьезно. Любое...

Что он сделает с Софией? Убьет ее? Едва ли. Но разве это имело значение?

Это было безумие. Такие вещи не случаются, когда ты богат. Когда у тебя есть акции, облигации, недвижимость, счета в швейцарских банках, лошади, машины, летние дома, драгоценности и тонны денег на счетах, такоe дерьмo не может случиться. Ты можешь купить себе выход из любой хуйни...

- Хорошо, София. Давай начнем сначала. Посмотри на меня.

Она отказалась. Вместо этого она протянула руку, указывая путь, ища выход. Она знала, что он был прямо позади нее, собираясь остановить ее.

Дыхание стало прерывистым, пот стекал по ее вискам, по пояснице.

Он не следовал за ней. Она обошла круглую комнату в поисках двери, ручки, окна... и оказалась там, откуда начала, где, как ей казалось, когда-то находился выход.

А теперь... ничего.

На этой чертовой двери не было даже ручки. Там не было даже настоящей двери - только панель.

- Выпусти меня! - закричала она, ее щеки почти побагровели, каждая унция воздуха теперь выходила из ее легких.

Она рухнула на пол и ахнула.

- Что это за место? - oна посмотрела в его сторону, но увидела только темноту. - Зачем мы здесь? - настаивала она, растерянная.

- Боль, - прошептал он, - приходит во всех формах.

- Ты ненормальный!

- Ты и половины не знаешь, - oн усмехнулся. - У тебя есть десять секунд, чтобы вернуться сюда.

Мистер Тони начал обратный отсчет. Когда он дошел до пяти, он сказал:

- На этот раз ты будешь смотреть.

- Что...? - oна бросилась через комнату.

- Четвертый!

- Пошел ты, - прорычала она.

Он не собирался позволить ей вернуться вовремя.

Он включил маленький монитор на столе.

Пожилая пара была привязана к стульям. Оба повалились вперед, их поддерживали тугие веревки.

София узнала их.

- Нет... - прошептала она.

- Давай начнем с малого, хорошо? В конце концов, мы ожидаем потери наших родителей. Это естественный порядок вещей. Не то что потерять ребенка…

Это должно было быть уловкой…

- Выбирай ты. Кто из них останется жить, а кто умрет?

Она подняла на него глаза.

Ха! Что он сказал? О нет... она оставила дверь гаража открытой? Проклятый кот собирался выбраться. И что она собирается приготовить на ужин? Может быть, заказать пиццу. Да, отличная идея.

Ей нужно было идти. Она огляделась в поисках ключей от машины.

- Что ты делаешь?

- Ключи от машины... - она посмотрела на пол за диваном.

Кот всегда колотил их там, внизу. Может быть, они были на кухонном столе.

Внезапно он оказался перед ней и сильно ударил ее по лицу. Ее голова откинулась назад, и она вскрикнула, споткнувшись.

- Не могу допустить, чтобы ты так скоро выписалась, принцесса! Слишком многое поставлено на карту. А теперь ответь на мой вопрос.

Она посмотрела на него, потом на монитор.

- Что?

Он снова ударил ее по лицу.

- Ты со мной?

Она начала плакать.

- Кто из них останется жить, а кто умрет?

- Нет! Я не могу!

- Выбери одного, или они оба умрут.

- Иди к черту! - взвизгнула она. - Я ненавижу тебя!

- А ты знаешь? - oн улыбнулся. - Ты понятия не имеешь, что такое ненависть. То, что мы имеем здесь - это любовь. Любовь! Поверь мне, здесь так много любви. А теперь выбери одного.

- Я не могу!

Громадный сообщник в маске появился на экране с заднего плана и поднял пистолет. София бросилась к экрану, касаясь их лиц, словно ощупывая плоть и кости.

- Боже, нет! Нет!

- Выбери одного!

- Я не могу!

- Разбуди их!

Но парочка на мониторе уже зашевелилась.

Женщина огляделась и всхлипнула, обнаружив себя привязанной к стулу. Она умоляла сохранить ей жизнь. Старик взмолился, предлагая бандиту все, что тот пожелает.

- Какая жалость, - сказал Mистер Тони. - Ясно, что они хотят жить.

- Пожалуйста, не делай этого. Пожалуйста!!! Неужели у тебя нет души, - взмолилась София.

Мистер Тони медленно покачал головой, скорее недоверчиво, чем в ответ.

- У тебя есть пять секунд на выбор.

- Я убью блондинку!

- Пять, четыре, три...

- Боже, мне так жаль, прощай, папа! Я буду любить тебя вечно!

Мистер Тони закатил глаза.

- Неужели? Сентиментальность до конца.

- Иди к черту!

- Друг мой, - сказал Mистер Тони в трубку, - пожалуйста, начинайте. - Он оглянулся на Софию и указал на стул. - Возможно, ты захочешь присесть.

- Пожалуйста, не делай этого.

Но выражение ее глаз сменилось с мягкого отчаяния на что-то другое... что-то дикое. Ее дыхание стало прерывистым, но она не задыхалась. Она пыталась сдержать свой гнев.

Уголок губ Мистера Тони скривился.

София плюхнулась в кресло, и Мистер Тони повернул монитор в ее сторону.

Он положил трубку на стол, и когда заговорил, человек в маске отчетливо услышал его. Мистер Тони встал позади Софии и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отодвинулась. Он придвинулся ближе, его губы коснулись края ее уха.

- У нас мало времени, - прошептал он. - Мне нужно, чтобы ты поняла.

Пожилая чета не переставала молить о пощаде и умолять бандита, но звуки были приглушенными, теперь они доносились издалека и едва слышались в ушах Софии. Сцена разыгрывалась в замедленной съемке, но как в кино... она смотрела киносценарий, а не реальность. Это были не ее родители, а двое стариков, одетых в их одежду, волосы и кожу.

- Зачем ты это делаешь? - взмолилась старуха. - Пожалуйста! Пожалуйста!

Человек в маске поднял пластиковый контейнер с бензином и облил старика жидкостью. Жертва закашляла, отплевываясь, и закричала, когда поняла, что это бензин.

София снова посмотрела на Мистера Тони.

- Поняла что? - спросила она голосом, от которого у него по коже побежали мурашки. - Что ты хочешь, чтобы я поняла?

Бандит взял свой "Зиппо" и поднял его в воздух, как олимпийский факел.

- Продолжай, - прошептала София, наклоняясь вперед. - Сделай это!

- Ты думаешь, я блефую? - oн сжал ее плечи.

Она даже не вздрогнула.

- Мне все равно.

Человек в маске зажег зажигалку. Через несколько секунд он бросил ее на колени отца Софии, и старик взорвался в огне.

Он выкрикивал имя своей жены, когда огонь пожирал его, расплавляя одежду с его тела, разрушая его легкие, пока крики не были поглощены, тонкие внешние слои кожи жарились и отслаивались, когда пламя танцевало, толстая кожа сжималась и расщеплялась, слой желтого жира вытекал наружу.

Нападавший опрокинул стул, обугленная плоть и одежда разлетелись в стороны. Тело было покрыто жирными остатками сожженной плоти, тлеющей грудой костей и слоями кожи, пламя не было достаточно горячим, чтобы полностью уничтожить все.

Его жена билась в истерике, кричала, ее рвало, и она отчаянно пыталась пошевелиться, вырваться, осознать весь ужас, охвативший ее. Ее глаза выпучились в глазницах, обычно непрозрачная склера покраснела от лопнувших кровеносных сосудов. Она визжала, пока не охрипла, пока ее пятнистая кожа не сменила цвет с темно-малинового на синий, пока она не упала вперед, мертвая - сердечный приступ? Страх?

Громила казался удрученным. Он наклонился вперед, пожал плечами и опустил "Зиппо". Его плечи опустились, и он посмотрел в камеру.

- О, - Мистер Тони казался таким же потрясенным.

София склонила голову набок, словно желая увидеть все под другим углом.

Мистер Тони откашлялся.

- Ну, это было неожиданно.

София повернула голову и посмотрела на него с затуманенным лицом. Она медленно начала подниматься.

- Как ты можешь быть таким бесцеремонным? - тихо спросила она, ее голос был таким тихим, почти незаметным.

Не шепотом, а расчетливым. Спасающим ее силы. Спасающим ee голос.

- Я не джентельмен. Поверь мне! Но, я ценю все это. Все мельчайшие детали, моя дорогая. Каждое усилие. Каждый подход. Каждый раз, когда вы улыбаетесь, съеживаетесь или испытываете какую-то реакцию - это прекрасно. Теперь ты понимаешь?

Она кивнула.

- Возьми скальпель.

Она покачала головой, ее дыхание было глубоким, плечи двигались с каждым вздохом, как у львицы, отдыхающей над телом свежей жертвы.

- Подними его.

- Нет, - прорычала она.

Он переключил канал на мониторе. На экране появилась ее дочь.

- У меня больше нет выбора. Помнишь, я упоминал о естественном течении смерти? Я могу убить каждого, кого ты когда-либо любила, и ты будешь оплакивать их смерть. Что я должен сделать, чтобы привлечь твоё внимание?!

Он завладел ее вниманием.

И София не нуждалась в скальпеле.

Она, спотыкаясь, подошла к блондинке в кресле, которая так побледнела от потери крови и шока, что практически светилась в темноте странной прозрачностью.

Женщина стонала и дрожала, рвота сочилась из уголков ее рта вокруг кляпа. Кровь на ее отрезанном соске засохла и застыла, и София несколько раз шлепнула ее по груди, снова пустив кровь.

Bзволнованный Мистер Тони наклонился, внимательно наблюдая.

- О да, - простонал он, сжимая руки и кивая. - Наконец-то ты поняла. Удовольствие. Боль...

София проигнорировала его.

- Ты разрушила мою жизнь, - рявкнула она на блондинку, которая дико замотала головой и попыталась отодвинуться от Софии. Слюна вылетела изо рта Софии, когда она заговорила. - Ты не могла держать свои гребаные руки подальше от моего мужа, этого поддонка, кускa дерьма. Вы оба разрушили все, что я люблю. Тебе нравятся мои деньги, сучка? Тебе понравилось трахать его до потери пульса?

Женщина взвизгнула в кляп, и София, запрокинув голову, расхохоталась. Когда она снова посмотрела вниз, ее покрасневшие глаза остановились на обнаженной блондинке, осмотрели ее от глаз до ног и снова остановились на ее киске.

- Это то... - прошептала София, опускаясь на колени и лаская внутреннюю поверхность бедер блондинки.

Пальцы медленно скользили вверх по ее ногам, поглаживая "киску" блондинки. Oни нежно раздвигали складки плоти, большой палец массировал клитор, а затем пальцы прокладывали себе путь глубоко внутрь. Блондинка боролась с этим чувством, стараясь не возбуждаться, не чувствовать удовольствия, которое приносила София. Но та вошла глубже, теперь уже до костяшек пальцев, четыре пальца трахали блондинку, работая все быстрее и быстрее, играя все яростнее с клитором, раздвигая и сужая пальцы внутри ее влагалища, пытаясь довести ее до оргазма.

Мистер Тони зачарованно наблюдал за происходящим, не понимая, почему София пытается отыметь блондинку. Но он наслаждался зрелищем и испытывал искушение присоединиться.

Блондинка закричала в кляп и запрокинула голову. София использовала свои предплечья, чтобы раздвинуть женщину еще больше, продолжая трахать ее пальцами. Затем она наклонилась, ее рот заменил пальцы, посасывая складки, раздвигая губы, обнажая клитор. Она подула на него, и он стал еще толще, еще больше распух, и она лизала его, играла с ним кончиком языка.

Затем она подняла голову.

- Это то, что он делал? Oн вот так тебя трахал?

Блондинка резко опустила глаза, возвращаясь в настоящее. Она выглядела такой же удивленной, как и Мистер Тони.

- Чувствуешь себя хорошо? - закричала София, прежде чем нырнуть обратно.

Прежде чем она вонзила свое лицо в пизду блондинки, прежде чем яростно впилась в плоть зубами, a ее руки раздвинули губы, практически вывернув края наизнанку. Eе зубы впились в плоть; клитор и куски "киски" оказались во рту. Она выплюнула их и нырнула обратно вниз, жуя и разрывая, разрывая то, что могла... Блондинка размахивала руками, но никуда не двигалась, ее бедра дико вращались, когда она пыталась убежать.

Но ее движения были тщетны, поскольку София продолжала разрушать ее, вырывая куски ткани, сухожилия, вены и все остальное, что она могла схватить. Она подняла скальпель и засунула его ей в "киску", яростно трахая ее им, пока пах блондинки не превратился в груду свежего говяжьего фарша, рубленого мяса, груду дергающейся плоти.

Блондинка наклонилась вперед, удерживаемая ремнями, кровь лилась из ее разрушенного влагалища.

Глаза мистера Тони были широко раскрыты, выпучены, и он вскрикнул, потрясенный и возбужденный одновременно. Никто никогда не достигал этой точки так быстро. Никто. Страсть, смешанная с жаждой крови, была удивительным сочетанием. Он не был уверен, что с ней делать.

- Теперь... - промурлыкал он, подходя к ней сзади, - мы пришли к взаимопониманию.

- Неужели? - прошептала она.

Она стояла, и соки блондинки стекали с ее лица.

- Ты видела, на что я способен, и знаешь, каково тебе от этого. Это всегда касалось тебя, София.

- Я знаю, - сказала она, кивая. - Теперь я знаю. У тебя нет ничего, что мне нужно.

Она посмотрела на него снизу-вверх, но только глазами. Ее лицо по-прежнему смотрело в пол... но ее глаза... ее глаза впились в него. Ее глаза были полны животной ярости, которая заставила его облизать губы. Он улыбнулся ей, поначалу слабо, наслаждаясь ее дикостью, ее сдержанными взглядами... и его улыбка стала шире, когда он предвкушал ее действия, прекрасно зная, как прекрасен может быть танец, даже жуткий танец, зная этот взгляд, эту чистую, необузданную, неумолимую страсть.

За пределами прекрасного. За гранью изысканности.

Это была редкая и удивительная вещь, экзотическое сокровище, голубая роза среди сорняков.

- Я могу дать тебе то, о чем ты и не подозревала, - простонал он, лаская ее щеку средним пальцем.

- Ты уже сделал это, - промурлыкала она, втягивая его палец в рот и глубоко посасывая, прежде чем отпустить. - Ты показал мне... показал мне то, чего я никогда не ожидала увидеть.

Она снова упала на колени и медленно расстегнула пуговицу и молнию на его брюках.

- Видишь ли, - сказала она, вытаскивая его член, крепко сжимая его в ладони и быстро возвращая к жизни, - ты показал мне то, чего я никогда не могла увидеть. Я хочу отплатить за услугу.

Мистер Тони гордился своим умением читать людей, и его редко обманывали. Он играл в эту игру так хорошо, так умело, как по книге - своей книге - доводя ее до крайности и обратно... сколько раз? Пока он, блядь, не овладеет ею, пока она не поймёт прекрасную боль в изысканной смерти. До...

Она сильно укусила его член. Oткушенный кончик вывалился из ее рта, кровь хлынула, смешиваясь с тоннами жидкости, уже впитавшейся в каждую щель комнаты. Она не наслаждалась этим; не было никакой жажды крови, никакого наслаждения соленой сладостью. Не было ни вкуса, ни страсти, только поток крови, от которого ее тошнило, тошнило и тошнило. Здесь не было никакой красоты, ничего изысканного. Там была София, наполненная теперь другой жаждой крови, ясно помнящая, что сделали с ее матерью, отцом и маленькой девочкой. И дикость, которая захватила ее, была свирепостью, а не страстью, и ясно, что даже мудак на полу должен был знать, что есть разница, что эти две вещи не были взаимозаменяемы. Может быть, теперь, когда он был тем, кто дергался, это, наконец, дойдёт до него. Это была не София, переродившаяся в нечто с новыми качествами. Эта София – сорвалась, слетела с катушек.

Да, она была полна страсти.

Мистер Тони почти сразу впал в шок, явно не готовый к ее действиям, явно не настолько подготовленный, чтобы судить о человеческом состоянии, как он полагал.

София резко покачала головой, ловя проблеск своей новой реальности, перегруппировываясь. Пути назад не было. Этот ублюдок убил ее родителей. При обычных обстоятельствах она, вероятно, была бы слишком маленькой, слишком слабой... но адреналин все еще бушевал, и Мистер Тони откинулся назад, баюкая свой член.

Oни упали вместе. Она приземлилась на него сверху, оседлав его, как насильник и придавив к полу.

Он задыхался, что-то говоря, наконец-то восстановив голос, но она не дала ему возможности закончить.

Она пронзительно закричала, переполненная негодованием, когда вонзила зубы в его горло, не обращая внимания на его кулаки, колотившие ее по спине и голове, его пальцы, царапавшие ее лицо.

Она закричала еще громче, когда он впился пальцами в ее глазницы, пытаясь заставить ее ослабить хватку.

Она вытряхивала дерьмо из своей жертвы, пока, наконец, не отстранилась, вырвав при этом огромный кусок мяса с кусками артерии из зияющей дыры в его горле, пульсирующей кровавым гейзером, который затих, когда его сердце замедлилось.

Она вскрикнула - долгий, скорбный, болезненный крик, зная, что это конец, зная, что зашла слишком далеко.

София протянула руку, но ей уже было все равно. Там не было жизни. Больше нет.

Она не задавалась вопросом: Что делать дальше? Не думала ни о том, как сбежать, ни о том, как получить помощь, ни даже о том, как выбраться из этой комнаты без двери. Она свернулась калачиком на полу и стала ждать смерти.

Когда она пролежала там достаточно долго - несколько минут? дней? - и адреналин перестал течь, и боль в глазах, наконец, подействовала, она поняла, что не хочет умирать.

Но она понятия не имела, как попала сюда, и когда она исследовала это место раньше - до того, как он убил ее родителей - не было никакой двери, никакого заметного выхода, никакого спасения, которое она могла бы увидеть...

Так...

И что потом?

Она села.

- Помогите!!!

Oна кричала долго и протяжно, наполненная рыданиями и всхлипываниями, и кулаками колотила по полу, пока не рухнула в изнеможении. Она надеялась, что ее последние мысли будут связаны с воспоминаниями о дочери.

Что-то коснулось ее в тишине. Она решила, что это галлюцинация или ее воображение, пока чья-то рука не коснулась ее щеки и не погладила по волосам.

- Кто ты такой? - спросила она, слишком слабая, чтобы реагировать, слишком слабая, чтобы быть более обеспокоенной.

- Дай мне руку, - сказал знакомый голос.

Но она знала, что на самом деле не могла узнать его голос. Она разорвала ему горло. Он был мертв!

- Нет, - закричала она, съежившись, отстраняясь, но ничего не добившись. - Я убила тебя!

- Пойдем домой, - сказал он, обнимая ее и поднимая на ноги. - Они ждут тебя. У тебя такой большой потенциал...

Она попыталась сопротивляться, но поняла, что это бесполезно. Она почти ничего не видела. Ей некуда было идти.

- Они смотрят... никто не мог предположить глубину твоей страсти. Идем со мной...

София позволила ему провести себя через дверь. Она чувствовала тепло на своем лице, комфорт, которого так не хватало в ее жизни, чувство принятия и блаженства. Сквозь расплывчатое зрение она могла различить их формы, могла различить улыбки и ошеломляющее чувство приветствия.

Былo ли это домом? Да, решила она, что бы это ни было... ее место здесь.

перевод: Dear Esther

Джерард Хоуарнер "Гон"[32]

Конечно, они приветствовали его не как туриста. Но они не приветствовали его, как завсегдатаев, хищников, охотящихся на добычу, туристов, пристрастившихся к зверским выставкам, жертв, которые выжили и снова и снова возвращались, чтобы корчиться на краю алтаря своего уничтожения.

- С возвращением, мистер Таггерт, - сказал азиат, небрежно взглянув на отметину на руке. - Она уже приехала, - прошептал он с едва уловимым благоговением.

Он хотел верить, что они узнавали его год за годом, потому что он был кем-то особенным, предназначенным стать отцом монстров. Но за пределами мечтаний он понимал, что они помнят только потому, что он был завсегдатаем, как один из старейших поклонников Королевы племени. Ничем не отличающимся от любой из потенциальных жертв клуба.

Племя и его ритуал были лишь второстепенным эпизодом в вечной чудовищности "Сладкой Боли", своеобразной маленькой нитью обреченного аппетита, привлекающей свою собственную аудиторию и последователей за пределами их вида, служащей для того, чтобы вести завсегдатаев дальше в их путешествии к неизбежному концу.

И даже их краткие притязания на территорию были разделены с другими племенами их рода, с их собственными Kоролевами и Гонoм. Он был едва ли блохой с именем.

Мистер Таггерт разгладил складки своего сшитого на заказ черного костюма из тонкой шерсти "Super160".

- Остальные, сколько их уже здесь? - спросил oн.

Он хотел опоздать, чтобы пропустить обнюхивание и позирование, и не дать более острым крутым соперникам шанс оценить его уязвимость.

- Удачи, - сказал швейцар-азиат, уже обращая внимание на приближающегося посетителя.

В пустоте их исчезнувшей фамильярности другой, покрытый шрамами гигант, который всегда сопровождал азиата, оглядел его с ног до головы, словно они были соперниками, готовящимися к спаррингу.

Любая из Kоролев, которых он преследовал за годы, проведенные в Гоне, полюбила бы такого самца. В прежние времена их дети могли править империями. Но в наши дни слишком много детей от такого существа отбросило бы их род на сотни лет назад.

Против такого человека у Таггерта не было бы ни единого шанса в глазах Королевы. Черт, он никогда бы не продержался так долго, все еще пытаясь посадить свое семя в этом зрелом и плодородном саду будущего.

Он склонил голову, убедившись, что ни один из привратников "Сладкой Боли" не принадлежит к его племени, и двинулся дальше, проходя через открытую дверь гаража, пробираясь через груды старых, сгнивших полозьев, штабеля заплесневелых коробок, его ручные итальянские шнурки плескались в лужах зловонной воды.

Следуй за красным. Таггерту не нужно было следовать за закоренелыми приверженцами клуба на красный свет, тусклый, скрытый за углом и за связками пластикового брезента. Он мог отслеживать пути, находить двери, выбирать дорогу на перекрестке, которую нужно было выбрать. Это были лишь некоторые из даров, которые он принес Королеве, племени, своему роду.

Он прошел через дверь и спустился на два лестничных пролета. Шаги затихли перед ним, когда встревоженные посетители поспешили вперед. Он не торопился. Он не знал, сколько еще раз ему представится такая возможность. Он прислушивался к каждому запаху - пота, нечистот, цветочных духов, вонючего дыма, ржавчины - и чувствовал, как учащенно бьется его сердце.

Кровь уже была в воздухе. И секс. Даже его собственный запах, отмечающий его территорию.

Его племя. Королева. Они все были там.

Здесь.

В прошлом году, когда начался сезон, "Сладкая Боль" былa в Токио. В тот последний раз он был близок. Ближе, чем когда-либо за все годы, что он провел в Гоне. Королевa была в его руках. Она прошла с закрытыми глазами. Он был разочарован, думая, что она должна была приветствовать его, быть более готовой, а не пассивной, ожидающей. Он ожидал триумфального приема. Вместо этого он обнаружил в своих объятиях тень, неуловимую даже в момент победы.

Она знала, что он не будет тем, кто возьмет ее в тот день.

Последний соперник, которого он усмирил в лабиринте задних комнат "Сладкой Боли", набрал союзников среди посетителей и обитателей клуба. Необычная стратегия, которая никогда раньше не срабатывала, по крайней мере, в историях и традициях.

Те, другие, самые ненасытные, отчаянно жаждущие вкусить экзотический и неуловимый приз, такой, как Королева, осмелиться на ее возмездие и претендовать на редкий приз нарушения, в котором отказано большинству, вырвали его у нее. Его соперник вернулся, чтобы сразить его, избивая его на полу, в то время как Kоролева следовала своей природе и выполняла сделку своего поклонника с его союзниками, давая им всю боль и удовольствие, которые им были обещаны.

Когда Таггерт перестал сопротивляться и Kоролева покончила со своими подношениями, его соперник взял приз.

Она приняла его конкурента так же легко, как и любого другого поклонника, который приходил к ней в прошлые годы. Таггерт понял, что ребенок, которого они сделают, будет полезен, девочка или мальчик, способные манипулировать другими, ради выживания своего вида. Современный мир требовал всевозможных навыков, чтобы выжить. Подарков племени.

Если, конечно, он не окажется чудовищем.

Однако парень не пережил спаривания. С Kоролевами всегда был такой фокус. Когда самцы были молоды, им было все равно. А ему - нет. Но, как у взрослого самцa, с каждой новой раной и уходящим годом у него оставалось все меньше Гонa, и он стал ценить будущее. В своих мечтах он даже помогал Королеве растить детеныша вместе со всеми остальными, которых она родила, каким-то образом разделяя время с ней в ее многочисленных берлогах в "Сладкой Боли", и его собственной семьей.

Это будет его подарок племени - выживание Гонa, "Сладкой Боли", даже Королевы, и укрепление этого места с его заботой о выводке Королевы, еще один навык, который стоит перенести в будущее.

Но мечты лгали, как учил опыт племени. Кровь и власть удерживали их отдельно от человечества и заставляли следовать их собственным путем к будущему, которое они могли получить.

Таггерт стряхнул с себя прошлое. Лучше держать ухо востро. Раны заживали дольше, в последние годы его расцвета. Его соперники не упустят его, если он, наконец, возьмет достаточно, чтобы выйти из Гонa с другими неудавшимися самцами в следующем году. Или попытаться в последний раз, наполовину сломленный, закончить свои дни в мрачных и одиноких тенях священной брачной земли их рода.

Музыка подсказала ему, что он прибыл. Ровный ритмичный стук захлестнул его, когда он открыл ржавую стальную дверь и вошел в клуб.

Мужчины и женщины поглядывали на него, оценивая его достоинства, щурясь, чтобы их взгляд мог проникнуть сквозь кости, плоть и дух, чтобы найти аппетит, чтобы разделить. Кто-то предложил ему выпить. Какой-то голос прошептал ему на ухо:

- Ты выглядишь как животное.

Рука легла на его промежность, ощупывая член и яйца.

- Держу пари, ты трахаешься как жеребец.

- Ты любишь боль. Я знаю. И я люблю тебя за это.

Как комары, они роились вокруг него, пытаясь высосать жизнь и кровь, высосать его силы. Хищнические инстинкты побуждали его наброситься на них, желание искушало его притянуть их к себе, попробовать на вкус, принять их подношения, поиграть с их жизнями.

Но сейчас было не время пастись или играть. "Сладкaя Боль" не былa местом для удовлетворения аппетитов и изучения удовольствий. Не для него, не для его вида. Они были свободны от такого бремени.

"Сладкaя Боль" былa священной землей, местом, откуда пришел их род, землей, из которой они были созданы и пришли в мир. Местом, куда пришло их племя, чтобы возродиться.

Мир и его цель оказались в фокусе. Он не был молодым самцом, чтобы так легко отвлекаться.

На другом конце танцпола он заметил еще одного поклонника, который, мелькнув конским хвостом, проскользнул в задние комнаты, одетый в черное. Молодой самец, двигающийся слишком быстро, слишком стремящийся к своем первом Гоне. Это мог быть он, нo очень давно.

Cосредоточенным. Вот, каким он должен быть теперь.

Запах Kоролевы пробился сквозь мясную вонь, сфокусировал его. Но никто не двигался сквозь толпу, оценивая соперников, вынюхивая их первые вызовы, выслеживая старых соперников и претендентов. Это время прошло. В задних комнатах первые пары уже набрасывались друг на друга, остальные искали. Стадо двинулось дальше; племя находилось в своем священном времени.

Никаких поз или танцев, никакой траты энергии. Прямо к нему.

Он пересек танцпол, избавляясь от паразитов. Отчаянные руки соскользнули с гладкой ткани его костюма. Голоса растворились в колючих ритмах и мелодиях, проникающих в мысли и чувства.

Он едва замечал двери и завесы, через которые проходил, мольбы и обольщения тех, мимо кого проходил, когда пробирался через наружные слои клуба.

- Пожалуйста, - сказал какой-то мужчина, уронив бокал и потянув его за руку, - сделай мне больно.

- Давай я заставлю тебя кричать, - сказала женщина.

- Я убью тебя, если ты этого не сделаешь...

Но он уже исчез, угроза была меньше, чем клуб дыма, поднимаясь над скрежещущим двигателем, который управлял мужчиной и женщиной, запертыми внутри, их конечности и тела вращались, извивались, терлись, проникали в медленный, скрежещущий балет одновременного расчленения, ломки и совокупления. Санитары пропустили его, сосредоточившись на капельницах и медицинских показаниях участников. Зрители едва взглянули на него, отпустив, как только поняли, что он не участник сценария.

Пара застонала в экстазе их близости. Таггерт представил себе боль и отчаяние, в которых они плыли и в которых скоро утонут. Как Kоролева, возможно, когда она родила нового монстра.

Он пробрался через последний из шлифовальных механизмов машины, позволяя запаху Kоролевы провести его через другой дверной проем. Другой запах, более сильный, мускусный, душил его своей густой, густой интенсивностью.

Он приготовился к атаке, осмотрел темный коридор, в который вошел. Из соседней ниши донеслось ворчание и фырканье.

Появились мужчина и женщина, молодые, худые, с кожей, натянутой на черепа, как целлофан на объедки. Проходя мимо, они оглядели его с ног до головы.

- Не беспокойся, - сказал мужчина.

- Они даже близко не трахаются, - добавила женщина.

Заглянув внутрь, он увидел пару самцов, сцепившихся в объятиях, каждый из которых пытался опрокинуть другого ногами. Они колотили друг друга лбами, впиваясь пальцами в плоть. Молодой и такой же старый поклонник, как он.

Старый выглядел слабым, младший - слишком напряженным. Он повергнет любого из них, если они встретятся позже.

Он все глубже погружался в "Сладкую Боль", удивляясь, что никто еще не бросил ему вызов. Может быть, они были напуганы. Он был благодарен за все остальное.

Пленники свисали с потолка, связанные и запертые в клетках. В одной из них мужчина предлагал себя другому, который забрался наверх и держался за прутья. Заключенный не просил об освобождении, его посетитель не предлагал отпереть дверь. Клетка бешено раскачивалась, наталкиваясь на других, их пленники с тоской смотрели на дикое траханье.

- Я могу сделать с тобой то, чего никогда не сделает твоя жена, - крикнул ему один из пленников.

- Я могу быть ребенком, о котором ты мечтаешь, - сказал другой.

Из ниши выскочила фигура, андрогенная, скрытая вуалью, хотя вокруг глаз у нее скопились нарывы.

- Я могу сделать тебя тем, кем ты должeн быть для меня, - прошепталo онo.

Таггерт хмыкнул, вспыхнул, но тварь стояла на своем, хотя глаза ее расширились, отодвигая нарывы, чтобы впитать как можно больше того, чем он был.

Он протиснулся мимо клеток, сдерживая ярость. Он был невосприимчив к большинству провокаций "Сладкой Боли", однако разложение семьи укололo его в уязвимые места, с которыми он не хотел сталкиваться. Его жена, сын и две младшие дочери были его якорями в человеческом мире. Они направляли его инстинкты, фокусировали его инстинкты выживания. Они скрывали то, чем он был на самом деле, что его семя действительно могло произвести.

Втягивание их в "Сладкую Боль" запятнало все, что они значили для него, для его места в мире и в племени. Успех в джунглях человечества питал его силу и положение в племени.

Были молодые самцы, которые пытались исполнить свой долг, не имея под собой основания в человечности. Они изучали истории и традиции племени, но находили в них другие истины, старые интерпретации, еще с тех времен, когда их род был связан сo "Сладкой Болью".

Они посещали другие племена и сажали в них свое семя, разыгрывая шутливые испытания, так как самцы приходили из других племен, чтобы навестить своих сестер и испытать себя против чужаков, чтобы завоевать своих собственных Kоролев. Так много людей не могли жить двумя жизнями, в племени и вне его, в мире и вне его. Они оставались привязанными к миру, который их создал, но дети, которых они породили, редко достигали или становились Королевой. Как будто им не хватало остроты, как будто связь с человеком, рождение детей вместе с ними разрушали барьеры на пути к глубинам, которых они могли достичь, к силе, которую они могли призвать.

Неудивительно, что сестры племени так часто производили жизнеспособных Королев от своих мужей-людей, а не детей от самцов вне племени или гораздо реже - внутри племени.

Прежде чем свернуть за угол, Таггерт оглянулся на клетки. Если бы у него было время, если бы он захотел, может быть, он вернулся бы сюда и навестил это существо. Посмотрим, сможет ли он поместить его в одну из этих клеток. Возможно, это будет празднование того, что его семя наконец-то будет принято Kоролевой. Или это может облегчить разочарование от очередной неудачи.

Нет. Он покачал головой и стукнул кулаком по стене. Забудь все это. У него была своя человеческая семья. На этот раз он докажет, что их вид нуждается в том, что он предлагает. Как зрелый самец, у него не будет еще много попыток, прежде чем Гон оставит его позади.

Он миновал открытые комнаты, некоторые пустые, другие занятые актерами, исполняющими действия для себя, для тех немногих, кто был свидетелем для своих нужд. Кровь и сперма смешиваются с канализационными стоками извлекаемыми из скважины, с мясом, с растительностью, с жертвенными тварями и насекомыми, скапливающимися, чтобы кормиться, с цветами и блеском драгоценных камней в пламени свечей и факелов, c предоставляемыми кроватями, покрывалами, ароматaми и настроением...

Старые обычаи, воспоминания, унаследованные кровью, обряды перехода его рода, приняли плоть настоящего и на мгновение отвлекли его. Он укоренился в другом времени, в другом мире, в котором он никогда не жил, но который все еще жил внутри маленькой его части, которая была чистой, неукротимой из тех, что родились и освободились из "Сладкой Боли" бесчисленные поколения назад. Мир монстров, рожденных и взращенных в недрах "Сладкой Боли", в еe сердце, утробе и духе.

Так мало нужно, чтобы принадлежать к этому виду. Но потребовалось так много, чтобы расплатиться сo "Сладкой Болью", отдать случайную дочь, способную родить чистокровных, следовать старым инстинктам и бороться за честь сохранения древних и их родины в мире.

"Сладкая Боль" нуждалaсь в том, в чем он нуждался, чтобы поддерживать двигатели своего существования в рабочем состоянии. Свобода, для своих детей, монстров от них. Страх и похоть от человечества, которым она питалась.

Он вбирал в себя все, прошлое и настоящее, будущее, вероятное и невозможное, и позволял всему этому поддерживать кости и мышцы, которые еще раз вели его в Гоне.

Молодой самец, слепо жаждущий вызова, споткнулся и остановился перед Таггертом. Он улыбнулся, откинув с глаз длинные волосы, и сжал пальцы, словно когти.

Таггерт вспомнил посвящение этого мальчика. Он несколько раз обыгрывал отца в Гоне, один раз проиграл.

Он зарычал. Выпрямился. Оскалил зубы. В этот момент он был своим собственным предком, существом, живущим в утробе своего творения, чужим в той жизни, которая у него была сейчас.

Его противник замер. Его глаза широко раскрылись, губы искривились, наполовину от ярости, наполовину от ужаса.

В этом юном лице Таггерт увидел отражение всего, на что был способен.

Молодой самец повернулся и побежал, едва ли достойный этого Гонa. Таггерт бросал вызов трижды, прежде чем выиграл свой первый матч.

Он покачал головой, как будто воспоминания о непрожитом прошлом были не более, чем снежинками, покрывающими волосы на его голове. Он держался за свою человеческую жену, сына и дочерей, которые в один прекрасный день могли появиться и присоединиться к племени, один - к Гону, две другие - стать матерями для своего племени и своего рода, возможно, даже Королевой и матерью монстров.

Желание продолжать двигаться сфокусировало его. Реальность Гонa обострила его внимание. Его дети не проявляли никаких признаков обладания другой природой. В отличие от своего отца, он никогда не видел, чтобы ребенок занял его место в племени. Королева была его последним шансом внести свой вклад в будущее племени.

Он глубоко вздохнул. Королева, ее запах, самцы...

Мощный удар в левый бок сбил Таггерта с ног. Он влетел в одну из ниш, поскользнулся и упал. Руки обхватили его бёдра, нащупали ремень и молнию. Голодный рот искал его, целуя покрытое дерьмом лицо. Голоса перешептывались:

- Не сопротивляйся мне...

- Будь тем, кем я хочу тебя видеть...

- Сделай из меня то, что ты хочешь...

Окровавленный самец, только что принявший вызов, бросился за ним. Его глаза горели яростным голодом. Он облизнул губы, даже когда нечистоты брызнули ему в лицо, и без особых усилий отшвырнул в сторону обитателей "Сладкой Боли", чтобы добраться до Таггерта.

Этот был моложе, но только начинал расцветать. Его отец давно вышел из Гонa и бил его каждый раз, когда они встречались. Его мать умерла. Они встречались однажды, много лет назад. Он набрал форму, заработал несколько шрамов.

Таггерт узнал это выражение лица, тот порыв, который овладел ими всеми. Он тоже почувствовал вкус Королевы в дерьме на губах. Она проходила рядом, возможно, этажом выше или ниже, или по коридору, примыкающему к тому, в котором они находились. Ее запах, доносившийся через вентиляционные отверстия и трубы, дразнил его. Он почти слышал сопение монстров, следующих за ней.

Он отбивался от мужчин и женщин, пытавшихся втянуть его в свою оргию, поднял руку как раз вовремя, чтобы отразить удар в голову своего соперника. Он схватился за ногу, развернулся в бедрах, выводя соперника из равновесия.

Они пошатнулись, прежде чем Таггерт отпустил его. Они смотрели друг на друга. Люди в алькове отступили к стенам и входу. Еще больше людей приходило из коридора, как будто их драка была особым событием, новым извращением, которое нельзя пропустить.

Они атаковали друг друга одновременно, стукаясь головами, как футбольные полузащитники, с треском костей вместо шлемов. Их руки сцепились в захваты, когда они расположились плечом к плечу, как борцы сумо, толкаясь, перемещаясь, скользя по скользкому полу, чтобы сменить позицию и найти новые углы атаки или способы вывести друг друга из равновесия.

Они огрызнулись друг на друга. Таггерт увернулся от укуса в шею и поймал ухо соперника. Он сильно укусил, его противник напрягся. Он откинул голову назад, другой самец последовал за ним. Толкнул. Таггерт уступил, на мгновение выведя его из равновесия. Крутанувшись и споткнувшись, Таггерт потянул его вниз.

Он приземлился сверху, но его соперник постарался сбросить его. Таггерт переместился, чтобы остаться сверху, сделал свой собственный захват для удушения, приземлился на локти, и; наконец, совершил удар в горло и почти оказался на животе.

Он перекатился, они оба вскочили одновременно.

- Заканчивай с этим дерьмом, - крикнул кто-то из зрителей.

Его прекрасная одежда была разорвана и испорчена, как и одежда его противника. Настало время для более интимной борьбы.

Они разделись. Публика поощряла их. Oбниматься. Трахаться. Кусать, тянуть и сосать.

Они снова бросились друг на друга, и на этот раз юношеская быстрота соперника настигла его. Таггерт потерял равновесие и перевернулся в воздухе. Но он ударил ногой, пяткой вперед, нанеся удар по кости. Этого было достаточно, чтобы дать ему время встать на ноги.

Они снова столкнулись, руки скользили по скользкой от крови плоти. Таггерт наносил короткие, резкие удары руками и локтями, вплотную, осторожно передвигая ноги, перенося на них свой вес. Мальчик поморщился, когда хрустнуло ребро.

Таггерт воспользовался своим преимуществом, нанеся верхний удар в челюсть, отбив колено и ударив своим в бедро, живот, нижние ребра.

Самец попятился, но не бросился в атаку. Таггерт ждал, выпрямившись во весь рост.

- Ты собираешься трахнуть его прямо сейчас? - спросила женщина.

Таггерт выставил вперед кулаки. Претендент опустил взгляд. Таггерт ушел, оставив публику окружать своего соперника. Они погрузились в груду корчащейся плоти.

Он достаточно часто находил утешение в объятиях "Сладкой Боли" после своих поражений. Но публика не позволила ему уйти, не попытавшись соблазнить его в свою компанию.

- Позволь мне быть твоей рабыней...

- Я могу дать тебе то, что тебе нужно...

- Попробуй это...

Ответ был один для всех

- Если бы ты была моей Королевой, я бы сказал "да". Но ты - не она.

Альковы исчезли, стены коридора сомкнулись, тропинка поворачивала, кружила и извивалась, поднималась и опускалась, и на втором перекрестке Таггерт понял, что попал в один из лабиринтов "Сладкой Боли". Иногда они были заводями, где претенденты попадали в ловушку, теряя свой шанс с Kоролевой. Таггерт не раз сбивался с пути.

Но на этот раз запах Kоролевы был сильным. Он приближался.

Посетителей было мало, и те, кто был в паре или группами, не обращали на него никакого внимания, погруженные в свои извилистые страсти. Одиночки игнорировали его чаще, чем умоляли об освобождении или о выходе. Они жались по углам, подальше от ламп и факелов. Заблудившись и найдя выход, он понимал тех, кто предпочел не бежать. Это были те, кого его предки оставили в "Сладкой Боли".

В лабиринте он столкнулся еще с двумя претендентами. Первым был старый друг, который регулярно бил его, когда они были молоды, но не зажил хорошо после одного близкого контакта с Королевой и больше не выздоравливал. Таггерт бил его кулаками до тех пор, пока его руки не распухли, не потрескались и не покрылись кровью, а противник не перестал сопротивляться.

Сквозь кровавый туман Таггерт поднял глаза и увидел Королеву, которая смотрела на него из окна на параллельной лабиринту стене. Проем был зарешечен, но достаточно велик, чтобы видеть ее двор монстров, искаженных, демонических, преследующих людей отражений, проходящих позади нее.

Она была третьей Королевой, которую он пытался завоевать за эти годы. Он перестал считать эти годы, но не Королев. Они не продержались так долго, как самые сильные из их поклонников.

- Ты помнишь меня? - спросил он.

Она не ответила. Он не был уверен, что она действительно смотрит на него или на неразличимые тела, борющиеся за нее.

В прошлый раз он был совсем рядом, но она не обратила на него внимания. У него никогда не было возможности посмотреть ей в глаза. Он никогда не был ближе ни к одной Королеве во всех Гонaх, к которым присоединился.

Кроме, разве что, в мечтах.

Через окно она превратилась в тень, затем в туман, в фигуру тайны и секса, в обещание ощущений, вечно меняющуюся, но неизменную в своей сущности. Еще одно обольщение "Сладкой Боли". Ее двор монстров ускользнул в темноту позади нее, но она задержалась.

Таггерт встал, просунув пальцы сквозь решетку. Ее глаза исчезли последними, образ двух черных лун отступал в беззвездное небо. Она, казалось, обещала, что он сможет создать все, что пожелает, даже если ей придется копаться в его глубинах, чтобы найти те потерянные и тайные слабости, которые он никогда не осмеливался вытащить на свет. Казалось, она обещала, что он сможет удовлетворить каждое из этих желаний через нее.

Страсть проснулась и разбилась, выполнив предназначение "Сладкой Боли". Он закрыл глаза от обещаний - то, что он сделает, никогда не будет тем, чего он хочет. Все эти годы в Гоне, все, что пришло из учений его рода, все, чему он научился, выжив так долго, когда так много людей умерло или ушло на пенсию, и что поддерживало его сильным в иллюзиях мира и в иллюзиях "Сладкой Боли", защищало его.

То, чего он желал, должно было прийти извне. От нее, и только от нее.

- Я иду за тобой, - сказал он.

Она рассмеялась, потом сказала:

- Вы все идете за мной.

Она снова исчезла за пределами его досягаемости. Слезы навернулись на его глаза, когда чувство поражения захлестнуло его. Он попятился от окна, перевел дух и с вызовом прорычал. Испытание, она только проверяла его, чтобы увидеть, достоин ли он.

Он был уже близко. Так близко. Он ощущал ее вкус в воздухе, ощущал себя в ней, уже отчаянно, дико толкаясь, хотела ли она того, что он предлагал, или нет.

Он пошатнулся, углубляясь в лабиринт, преследуя Королеву, как делал всю свою жизнь.

Последним претендентом был зверь. Моложе, но покрыт шрамами и узлами от ран и ударов. С этим он тоже сражался, но чаще проигрывал, чем побеждал. Крупнее его, чуть медленнее. Уязвим в ногах, в равновесии. Один из тех, кто любит брать все, что может дать соперник.

Таггерт бросился на него, как делал это в прошлом, когда пытался поколебать равновесие, атакуя фундамент крепости, а не верхушки башен. Но на этот раз он замедлился, когда приблизился, едва задел человека, вместо этого повернулся, кружа, когда зверь обернулся. Он обошел его один раз, ускользнул от хватки гиганта и ударил плечом в коленo мужчины.

Они оба упали, но его противник не привык падать. Его завоеватели обычно добивали его ударами в глаза, в горло, но Таггерт редко был достаточно быстр, чтобы быть эффективным.

Зверь перекатился, приходя в себя быстрее, чем он надеялся, но достаточно медленно, чтобы он крепко схватил его за шею. Зверь вцепился пальцами в его руки, отбросил его назад к стене лабиринтa, раскалывая камень, но Таггерт держался, прижимаясь все крепче, пока не проскользнул под последний подбородок и челюсть претендента, пытаясь удержать его.

Зверь пришел в себя гораздо быстрее, чем Таггерт, и на мгновение ему показалось, что человек воспользуется этим и прикончит его. Но мужчина только склонил голову набок, словно бросая последний долгий взгляд, и ушел.

У него будет гораздо больше шансов на Королеву. Когда Таггерт стоял, чувствуя боль в теле, а лабиринт кружился вокруг его головы, он понял, что следующего раза, чтобы доказать себе и всему, что он достоин своего вида, не будет.

Он нашел ее в центре лабиринта, широкого круга, достаточно большого, чтобы вместить пару теннисных кортов. Свет просачивался из грубо обтесанных отверстий над ними. Обнаженная, она стояла, словно соперница, а не получательница его подарков. Ее волосы черным нимбом обрамляли широкое лицо, а глаза были прищурены, словно она изучала кусок мяса на предмет порчи.

Ее дети прятались в лабиринте, ожидая, когда родится новый брат или сестра.

- Я здесь, - сказал он.

- Ты спрашиваешь разрешения? - спросила она.

Он двинулся вперед.

- Ты когда-нибудь задумывался, что происходит с Kоролевами, которых ты пытался трахнуть? - спросила она.

Он помедлил, прежде чем сделать еще один шаг.

- Нет, - сказал он.

- Их едят дети.

Он остановился, проверил другие входы в круг.

- Они тебя не съели.

- Пока нет.

Еще одно испытание, - подумал он. - Или прелюдия. Традиции не говорили о том, что происходит после того, как победитель завоевывает свою Королеву, кроме очевидного.

- Почему Королева их не ест?

- О, она ест. По крайней мере, теx, кто не убегает достаточно быстро.

- Хорошо для них.

- Иногда это случается с девушками, которые не становятся Kоролевами, с сильными, которые остаются в племени, чтобы произвести сильных сыновей, и не уходят, чтобы собрать себе подобных. Их едят дети.

Мужчины не говорили о таких вещах, но он слышал истории. Матери часто умирали молодыми. И мать, и сестра тоже.

- Ты съел свою мать? Те, кто достигает Королевы, иногда это делают.

- Нет.

- Она съела твоих братьев и сестер?

- Нет.

- Хорошо для тебя.

- Мы не говорим о таких вещах, - сказал он.

- Матери говорят, - она склонила голову. - Иногда мы говорим и о том, что происходит с отцами. Особенно c теми, кто рождает Kоролев со своими женами, а потом приходит за ними в Гон.

- Ты съелa своего отца? - спросил он.

Она улыбнулась, показывая острые зубы.

Движение привлекло его внимание к периферии круга. Слишком поздно он услышал что-то позади себя, в то время, как он смотрел в темные входы позади Королевы и слева от неe.

Он уже летел по воздуху, прежде чем заметил удар. Он уже лежал лицом вниз на твердом камне, прежде чем боль пронзила его спину. Его лицо ударилось раз, другой об пол, когда тяжесть придавилa его спину и вытолкнулa воздух из легких. Он задыхался, размахивал руками, пока не перестал двигаться. До тех пор, пока темнота не хлынула в центр лабиринта и не затуманила освещение, стены и пыльный пол, и его судорожные вздохи звучали, как камни, падающие на него лавиной.

Ему показалось странным, что его собственный запах, который он обычно игнорировал, был так силен в этот момент беспомощности. Он хрипел, от конвульсий кишок до горящих легких и яростного горла, и даже когда он знал, что это был последний звук, который он когда-либо слышал, тайна его запаха не давала ему покоя, терзала его сознание, заставляла бороться еще один момент в мире.

Наконец тяжесть поднялaсь. Он перевернулся, воздух теперь наполнял легкие, мчался, перекачиваясь через сердце и кровь, снова освещая мир, возвращая его к жизни.

Его запах, но не совсем.

Он повернулся к Kоролеве. Ее глаза были прикованы к его победителю, стройной фигуре в черном, с волосами, собранными в конский хвост, молодому самцу, которого он видел ускользающим, когда входил в "Сладкую Боль".

Этот знакомый запах.

- Не зови меня по имени, - сказал сын.

Мальчик даже не потрудился оглянуться.

С чего бы это, - подумал Таггерт. Королева смотрела только на него, и больше ни на что.

Кашляя, все еще пытаясь восстановить голос, Таггерт, спотыкаясь, перебирал вопросы, которые хотел задать: почему мальчик не появился раньше? Неужели он все это время прятался от себе подобных, от своей семьи? Без обучения, без поддержки, кто мог бы спонсировать его приглашение в "Сладкую Боль" и в Гон?

Слишком сложные вопросы душили его. Ему удалось прошептать:

- Почему ты здесь?

К его удивлению, сын услышал его.

- Ради Kоролевы.

- Почему? - спросил Таггерт, и это слово заключало в себе все его вопросы, даже те, которые он еще не мог выразить словами.

- Потому, что мне есть что подарить нашему роду.

- Ты никогда ничего не говорил.

- Это мой дар.

Королева широко развела руками. Мальчик шагнул к ней. Они обнялись. Она сорвала с него одежду, когда он попытался удержать ее, заставить поцеловать. Но она извивалась, соскальзывала и рвала ткань, пока он не оказался голым и истекающим кровью из ее отметин.

У входа в центр лабиринта появилось несколько молодых самцов. Позади них стояли дети Kоролевы, монстры, и несколько маленьких мальчиков и девочек, некоторые из которых были достаточно взрослыми, чтобы происходить от предыдущей Kоролевы.

Они были свидетелями перемен. Чествования рождения новых путей, началa новой традиции.

Таггерт выпрямился и встал на колени. Он узнал двух самцов из племени, участников и проигравших в Гоне. Друзей его сына. Заговорщиков против старых обычаев племени, против своих отцов и матерей.

Не раз он спрашивал сына, почему он не может быть таким, как его друзья, и каждый раз сын отвечал:

- Я не могу быть таким, как все вы. Это не во мне.

Он думал, что его сын всего лишь человек, но теперь он видел своего сына следующим в своем роде.

Королева упала на спину, когда его сын бросил ее на землю, и она, казалось, сдалась, когда он прыгнул на нее сверху, проник в нее членом, который казался больше камнем, чем плотью, укусил ее за шею, как будто заставляя подчиниться.

Дети королевы не шевелились.

Они бились, и парень нетерпеливо качался, даже когда Королева поднимала бедра в такт всему, что он мог дать.

А потом, через мгновение, она была сверху, все еще принимая то, что он должен был дать, выгибая спину, переплетая пальцы с его, глядя на свет сверху, в душу "Сладкой Боли", ее рот был открыт, как будто она хотела закричать, но никогда не кричала, не издавала ни звука, только дышала, только трахалась, вдыхая и выдыхая, вдыхая и выдыхая, принимая семя в свое лоно, получая удовольствие от уничтожения старого пути и рождения нового. Лучшего пути.

Сквозь зависть и ревность, сквозь ярость, рожденную предательством, и ужас, вызванный тем, что он стал свидетелем перемен, Таггерт увидел, что именно он и все остальные участники Гона потеряли свою принадлежность к племени.

Его сын был будущим. Его ребенок от Kоролевы будет тем, кем станет их род.

Все они проделали долгий путь от монстров, выпущенных из глубин "Сладкой Боли". Они много путешествовали в тени человечества.

Его сын, о котором ни Таггерт, ни кто-либо другой в племени не подозревали, за исключением нескольких других молодых самцов, еще не готовых стать тем, кем они были рождены, был следующим шагом на пути их рода.

Чудовищность перемены ошеломила Таггерта. Когда Kоролева, наконец, взглянула на сына, оскалила зубы и пожрала его, сначала кисти, потом руки, потом член и яйца и, наконец, вернулась к горлу, лицу и, наконец, разорвав его грудь, его сердце, Таггерт ничего не почувствовал. Ни ужас от того, что его плоть пожирают, ни радость от того, что его победителю не удается пережить страсти Kоролевы.

Он чувствовал себя одиноким, словно на распутье, покинутым, все дороги закрыты для него, как жертва, привязанная к столбу, ожидающая, когда ее сожрут.

Королева встала. Ее дети, как монстры, так и почти люди, вошли в пространство и прикончили останки его сына. Молодые самцы, некоторые в синяках и порезах от поражений, быстро последовали за ними. Стараясь не мешать детям Kоролевы, они обмакнули руки в кровь его сына и раскрасили лица, торопливо отступая.

Новая традиция, только что вышедшая из утробы.

Подарок. Подарок его сына.

На этот раз Kоролева посмотрела на него. Ее взгляд встретился с его. В этот момент, под ее вниманием, он имел значение. Он помог сделать что-то ценное для племени, для будущего их рода.

Ему хотелось, чтобы его жена была жива. Он пожалел, что убил и съел ее, как это иногда случалось с его сородичами, когда человеческая жена или муж больше не могли выполнять предназначение племени. Она была бы возмущена своим сыном, но, возможно, в каком-то человеческом, возможно, человеческом женском смысле Таггерт не мог себе представить, она могла бы также гордиться.

Как он был горд, наконец-то, и доволен, даже если он был побежден, даже если Королева взяла семя другого мужчины.

Потому что часть его была его сыном, и каким-то образом, благодаря союзу с полностью человеческой женщиной, Таггерт стал частью этого сына, который победил его и племя, и все, чем был его вид, в тот момент, чтобы доказать, что он достоин прорубить новый путь, лучший путь через мир.

Его сын был следующей ступенью в их эволюции, больше чем человек, больше чем чудовище.

Таггерту хотелось остаться, посмотреть, что родит Kоролева, помочь ей и ее детям вырастить будущее.

Королева появилась перед ним, опустив руки по бокам.

- Ты хочешь последовать за своим сыном?

Честь ее внимания, выбор, который она ему предоставила, на мгновение лишили его слов. В этот момент он понял, что ему нет места рядом с ней, ни сейчас, ни в будущем. Настало время для жертвоприношения на перекрестке.

- Да, - сказал он со слезами на глазах, но не от горя, а от радости.

- Твое семя великоe, - сказала она. - Я благодарю тебя и твой род матерей и отцов. Не часто отец и сын находят Королеву. А сын никогда не обгоняет отца. Я уверена, что то, что исходит от меня, не позволит мне съесть его, - она рассмеялась над выражением его лица.

Таггерт вытер лицо, не понимая, что он почувствовал и что она увидела.

- Я обещаю растить ребенка так долго, как смогу, и учить других заботиться о нем, когда меня не станет. Я надеюсь, что, как и вы, ребенок вырастет, чтобы сделать больше своего рода. Я надеюсь, как и вы, что мы действительно сделали еще один шаг в сторону от этого места.

- Хотя мы никогда не уйдем от тебя так далеко, Мать, чтобы забыть, кто ты для нас.

Королева оглянулась на него и помогла встать. Он обнял ее, и она уступила ему, как поступила с его сыном, о чем он всегда мечтал. Он поцеловал ее в окровавленные губы, ощущая во рту вкус плоти своего сына, и сжал ее. Его член поднялся и напрягся, ее руки направили его в нее. И прежде чем он понял это, она уже целовала его - в шею, лицо, губы, глаза.

Он не почувствовал падения на землю, не увидел, как она взобралась на него сверху, прижав его к твердой, неподатливой земле. Он выскользнул из нее, она только дразнила его. Она не хотела его семени. Она уже забрала у него все, что хотела.

Но у него были ее прикосновения, ее глаза, наполняющие его зрение, и острые зубы, впивающиеся в его плоть.

Боль заставила его закрыть глаза. Она отстранилась, позволив ему увидеть ее в последний раз.

- Мы едим больше, чем наши дети, - прошептала она ему. - Мы едим наших мужей, наших жен, наших поклонников. Мы едим достойных и недостойных. Но какая слава восстанет от того, что уцелеет.

Он держал глаза открытыми, пока она брала его, кусочек за кусочком, так долго, как только мог, даже когда дети вернулись, чтобы покормиться им, как они сделали с его сыном, как будто это было его семя в Королеве, его жизнь, которая дала ему будущее.

И прежде чем Таггерт закрыл глаза в последний раз, он снова увидел висячие клетки, мимо которых проходил, прутья, похожие на зубы, держащие своих пленников, и все их отравленные слова, и обреченные жизни, и он почувствовал, как клочок свободы прошел сквозь него, как будто его клетка была открыта, как будто он был предком, древним монстром, освобожденным от "Сладкой Боли", стоящим перед светом и открытыми пространствами вечного будущего вместо тьмы вечного конца.

Как будто он наконец-то и навсегда прибыл в свои самые сокровенные и заветные мечты.

Перевод: Сергей Иванченко

Джефф Стрэнд "Способ Решения Проблем"

- Эй, как делишки? – спросил Бретт, тряся маленькую руку азиата.

- Неплохо. У вас есть метка?

Бретт одарил его самой обаятельной улыбкой.

- Метка? Типа как три шестёрки на черепе?

- Нет, - ответил азиат. – Я не об этом.

- Да я просто пошутил.

- Конечно же.

- Не, мужик, меток у меня нет. А вот у неё - есть, - сказал он, указывая на Дениз. – Посмотри на все эти татухи. Покажи ему ту, на руке, милая. Зацени-ка. Это единорог с двумя рогами. Разрыв шаблона, а?

- Очень талантливо.

Бретт вежливо кивнул гораздо более крупному швейцару, который стоял со скрещенными руками без тени улыбки на лице.

- Уверен, что мы договоримся.

Он снова пожал руку азиату.

На землю упала купюра.

- Метка или рекомендации, - произнёс азиат. – Вариантов у вас всего два.

Бретт наклонился и схватил купюру, пока её не сдуло. Это же целая стошка баксов! Что с этим парнем? Бретт был молодой, красивый, одет с иголочки, да ещё и с такой знойной тёлочкой. Он мог попасть в любой клуб, какой бы ни захотел. Так что это всё хуйня.

Он решил не торопиться с аргументом типа "Это всё хуйня!" Лучше было сперва попробовать уговорить.

- Я просто хотел, чтобы вы, джентльмены, могли пойти и купить себе что-нибудь интересное. У меня есть рекомендация. Я от Майка.

- Не знаем никакого Майка.

- В смысле? Все знают Майка.

- Сэр, у нас очень много дел. Если вы не соответствуете требованиям, то боюсь, я вынужден попросить вас уйти.

- Что значит, много дел? – спросил Бретт. – Тут больше нет никого. Вас ещё и найти надо умудриться. Да ладно, чего вы? – oн обнял Дениз. – Моя подружка до смерти хочет заценить вашу "Сладкую Боль". Мы же не парочка дегенератов. Только не говори, что не хотел бы увидеть её в действии.

Швейцар, всё ещё хмурясь, угрожающе шагнул вперёд.

- Хорошо, хорошо, забей. Как получить метку?

- Ничем не могу помочь.

- Хуйня это всё.

- Жаль, что вы так думаете.

Лицо Бретта горело. Эти говнюки выставляли его идиотом перед дамой. Ему было плевать, нравился ли он Дениз, но он не хотел, чтобы она видела, как к нему проявляют неуважение.

- Мы вернёмся, - сказал он.

- И, если у вас будет метка или рекомендация, будем более чем рады впустить вас, - сказал азиат.

Бретт схватил Дениз за руку и был таков.

- Ты же сказал, что не будет никаких проблем, - произнесла она, когда они двинулись по аллее.

- Ну, видимо, я ошибся. Я не знал, что они окажутся такими самодовольными козлами. Я сунул этому парню целого "Бенджамина". Кто отказывается от "Бенджамина"? Хрень какая-то.

- Не думала, что белые парни называют их "Бенджаминами". Может ещё куда-нибудь сходить?

Бретт покачал головой.

- Ни хрена. Я слышал истории. То, что там вытворяют, просто крышу сносит. Такой извращёнки нигде не получишь. Отказываться от такого? Ну уж нет.

Дениз помолчала секунду.

- А как тебе такое? Та же плата плюс ты оплачиваешь номер в отеле. Можешь делать, что заблагорассудится, но, чтобы без следов.

- А в "Сладкой Боли" можно было оставлять следы. В том-то и суть.

- Ну, в "Сладкую Боль" ты попасть сейчас не можешь, а я не могу ждать всю ночь, пока это свершится. Я просто предложила тебе другой вариант вместо того, чтобы ты пошёл домой и сам себя обслуживал.

Бретт зыркнул на неё.

- Вообще-то, у меня куча вариантов, прежде чем я опущусь до онанизма. Куча.

Дениз пожала плечами.

- Клёво. Но деньги мне нужны сейчас. Я не собираюсь тусоваться тут с тобой всю ночь, пока точно не буду знать, что мне заплатят.

- Тогда иди на хуй. Ты мне не нужна. Я тебя и снял-то только потому, что рассчитывал, что меня пустят внутрь, если я приведу знойную тёлочку, но, видимо, ты недостаточно знойная.

Он вытащил бумажник и вытянул двадцатку.

- Вот. За беспокойство.

Она выдернула банкноту из его пальцев.

- Гондон ты.

Бретт тут же пожалел, что прогнал её, когда увидел, как она удаляется в своей узкой юбочке, но он точно не собирался звать её обратно и извиняться. Конечно, провести час с ней было бы гораздо интересней, чем топать сейчас домой к Мэгги, но его всё ещё сильно тянуло в "Сладкую Боль".

Он не имел ни малейшего представления, где добыть метку или рекомендацию. Парень, который рассказал ему про этот клуб, был в другой части страны – в Портленде. Он ни хера не сказал ни про какие метки, ни про то, что туда так тяжело попасть. Бретт даже не знал имя этого парня.

Бля.

Там женщинам плевать, что ты с ними делаешь. И я не только про шлепки, свечной воск и прочие штуки, которые ты можешь получить в любом БДСМ-клубе; я про то, что можно кусать до крови. Про то, что можно бить до такой степени, что ты выходишь оттуда и сам не уверен, смогут ли они снова ходить. Это всё разрешается. Никто не против! Ещё и будут смотреть, как ты это делаешь, чувак!

Звучало невероятно. Нет, Бретт, конечно не думал, что сможет избить женщину так жестоко, что сделает её полностью нетрудоспособной, но сама мысль расслабиться в таком окружении, где никто не будет осуждать за громкие крики, манила его как ничто другое за всю его жизнь.

А двое строгих говнюков перед входом не пускали его воплотить свои фантазии.

Запасного плана у него не было. Он никогда не мог и подумать, что появления с привлекательной женщиной и нескольких купюр на руку будет недостаточно, чтобы пройти внутрь. Нужно было дать больше? Или привести двух женщин? Что для этого было нужно?

К хуям. Надо просто подойти и спросить.

Хоть с тех пор, как он ушёл, прошло буквально меньше минуты, путь обратно ко входу в "Сладкую Боль" оказалось трудно найти. Должно быть, он был так взбешён, что повернул не там, хоть он и не помнил, что вообще куда-либо поворачивал.

Но он всё же нашёл. Крошечный азиат и большой, лысый, покрытый шрамами чувак всё ещё стояли там, не особо-то и занятые. Бретт улыбнулся, чтобы показать, что не держит зла.

- Давай откровенно, - произнёс он. – Что нужно, чтобы пройти туда?

- Мы вам уже предоставили эту информацию, - ответил азиат.

- Сколько? Назови цифру.

- Вы тратите своё время и наше.

- Я тебя обидел стошкой баксов? – спросил Бретт. – Если так, то извини. Я не в курсе текущих расценок. Назови цифру, и мы попробуем это решить.

- Я вынужден попросить вас удалиться. Если же вы не выполните моё требование, вы будете удалены принудительно.

- Нет, не принимается. Ты сказал, что я могу пройти с рекомендацией, да? Ну так дай мне отправную точку. Просто укажи мне в нужном направлении, и я найду кого-нибудь поручиться за меня, без проблем. Ни к чему усложнять.

- Мы не принимаем решения, основываясь на том, лёгкие или тяжёлые. Есть правила. Жёсткие. Если вы не соблюдаете их, то, возможно, "Сладкая Боль" не для вас.

Бретт хотел прописать мелкому пиздюку. Выбить пару зубов, а потом вломиться прямо через дверь. К несчастью, хоть Бретт и был уверен в своей способности вырубить мелкого парня (если, конечно, тот не владеет кунг-фу или ещё какой хернёй), он с лёгкостью смог себе представить сценарий, по которому тот, что поздоровее, выкручивает ему руку за спину и не особо вежливо выводит из здания.

- Мы это никак не решим, да? – спросил он.

- Похоже, что так.

Бретт подумал, что упасть на колени и умолять не поможет. И хоть он и не собирался сдаваться, на настоящий момент он был вынужден признать, что он в полной жопе.

Он снова ушёл, матерясь про себя.

Хорошо, он мог с этим разобраться. Если бы он увидел метку у кого-нибудь другого, может быть, он смог бы подделать её. Или, возможно, он мог бы поговорить с одним из имеющихся постоянных клиентов, чтобы они дали ему рекомендацию или, по крайней мере, чёткое руководство, как её получить. Всего-то и нужно было, что подождать, пока кто-нибудь выйдет из клуба.

Он опёрся о стену в переулке, достал мобильник и стал играть в "Сердитых птичек".

Через сорок пять минут мимо него так никто и не прошёл. Он бы, конечно, тоже не спешил уйти из "Сладкой Боли", но всё же в клубе должны были быть хоть какие-нибудь входящие и исходящие потоки, разве нет? Клиенты, в конце концов, должны же уходить. Где вообще все?

Полная хрень.

Хреновей было не придумать.

Хрень на всех мыслимых и немыслимых уровнях.

Ему захотелось вдарить по кирпичной стене так, чтобы размозжить свой долбанный кулак.

Ему стоило согласиться на предложение Дениз полупить её немного, прежде чем натянуть.

Конечно, он бы мог снять и другую проститутку, но он всегда боялся, что может нарваться на копа под прикрытием. Рано или поздно это должно было произойти, и уж лучше было бы поздно, чем рано.

Ещё он мог забить на сегодня. Ёбанная жизнь.

* * *

- Как повеселился с друзьями? – спросила Мэгги, его невеста, когда он вошёл в их квартиру.

Её понятие о веселье заканчивалось на том, чтобы оставаться в пижаме и устраивать марафоны по просмотру сериалов на "Нетфликс".

- Неплохо, - сказал он, бухнувшись рядом с ней на диван. – Что смотришь?

- "Полный дом Фуллеров".

О, Боже!

* * *

Решив подкатить к Мэгги, Бретт поцеловал её и улыбнулся.

- Может, попробуем сегодня что-нибудь новенькое?

- Что именно?

- Может, раком?

Мэгги вздохнула.

- Брось, Бретт. Ты же знаешь, что по мне это унизительно.

- И вовсе нет. Это прикольно. Если бы ты попробовала, тебе бы понравилось.

- Я не какая-нибудь шлюшка из порнофильма. Если хочешь, я могу быть сверху, но если хочешь заняться со мной любовью, ты должен смотреть мне в глаза.

- Да ладно, забудь. Пойдёт и "миссионерская".

* * *

Прогуливаясь следующим вечером по тёмным переулкам и пытаясь выяснить, куда, блядь, делся этот вход в клуб, он отдавал себе отчёт, что "Сладкая Боль" не могла соответствовать тому, что он себе напридумывал. Не могла она быть такой офигенной. Он двигался в направлении жесточайшего разочарования, но хоть на сознательном уровне он это и осознавал, всё же не мог думать ни о чём, кроме "Сладкой Боли".

Он бы заплатил что угодно, лишь бы попасть туда. Он бы даже навалял тем двум парням, при условии, что в он-лайне не появятся видео доказательства. Если бы ему сказали, что он должен переломать все пальцы своей левой руки... ну, это уже, наверное, перебор. Или нет. Он сомневался, что до этого на самом деле дойдёт.

Наконец, он увидел вход в "Сладкую Боль". Его надежды, что там могут оказаться двое других, более сговорчивых, швейцаров, быстро рассыпались. Тот же азиат, тот же лысый парень – оба в одинаковых костюмах, тех же, что и вчера.

Подходя, Бретт даже не попытался улыбнуться.

- Здравствуйте, сэр, - сказал азиат. – Полагаю, теперь у вас есть метка?

- Не-а.

Бретт испытал мгновенный приступ паранойи, подумав, что пушка, которую он запихнул за пояс своих штанов, случайно выстрелит, проделав кровавую колею от жопы и ниже. Он надеялся, что в действительности не придётся нацеливать на них пушку, но если они не проявят рассудительности, то ему придётся это сделать.

- Тогда у нас тут проблема.

- Как, блядь, я должен достать рекомендацию, если кроме вас двоих я тут никого не видел? – возмутился Бретт. – Это нечестно.

Он смутился от того, что его голос сорвался. Он ощущал себя маленьким пацаном, готовым устроить истерику в продуктовом магазине из-за того, что его мама не остановилась в проходе с игрушками.

- Честно или нет, но так обстоят дела. И будут обстоять. Вы заняли у нас гораздо больше времени, чем положено.

- Не-а, это ещё не всё, - произнёс Бретт, вытягивая пушку.

Азиат определённо удивился, увидев её, но выглядел не сильно испуганным, как на то надеялся Бретт.

- Дай мне пройти в эту долбанную дверь. Быстро.

- Так это не работает.

- Так это работает у меня. Уйди с дороги.

- Мы не можем менять правила, даже ради спасения наших жизней. Если вы убьёте нас, вы всё равно не попадёте в "Сладкую Боль". Всё, что вы получите, - это дополнительное бремя на вашей совести, плюсом к досаде от отказа впустить вас.

- Я серьёзно. Я вас завалю. Я попаду туда, содействуете вы или нет. Уйдите в сторону или я пройду по вашим мёртвым телам. Мне лично по хер, какой вариант.

- Тогда, полагаю, наши жизни приближаются к трагичному финалу, - сказал азиат.

Они не верили ему. Эти два тупых долбоёба не имеют ни малейшего представления, как сильно ему нужно то, что предлагает "Сладкая Боль". Бретт это тоже не очень-то понимал, но это сидело в его голове, и он не мог избавиться от этого, и если ему придётся убить парочку высокомерных мудаков, так тому и быть.

Бретт направил пушку в голову здоровяка, прикинув, что лучше убить его первым.

Он начал жать на спусковой крючок, затем заколебался.

Вроде бы он и не особо долго колебался, но большому, лысому, покрытому шрамами говнюку хватило времени выдернуть пушку из его руки. Как он так быстро двигался?

Здоровяк повалил Бретта на землю. Тот приземлился на задницу, съёжившись в ожидании, когда этот мужик направит на него его собственную пушку.

- "Сладкая Боль" не для вас, - произнёс азиат.

На глазах появились слёзы стыда и отчаяния, и Бретт не стал их сдерживать.

- Пожалуйста, - проговорил он. – Я должен попасть туда. Я ненадолго, обещаю. Мне просто нужно увидеть, что там такое.

- Извините. Вас там не ждут. Вам пора уходить.

- Пожалуйста!

Мужики ничего не сказали. Бретт секунду посмотрел на них в надежде, что они передумают, но потом окончательно понял, что этого не произойдёт. Он не попадёт в "Сладкую Боль". Никогда.

Он медленно поднялся.

Прежде чем развернуться и уйти, он, вытирая щёки тыльной стороной ладони, произнёс:

- Извините по поводу пушки.

* * *

- Перевернись, - сказал Бретт Мэгги.

- Зачем?

- Хочу сделать тебе массаж спины.

Мэгги перевернулась на живот. В этих хлопчатобумажных штанах её задница выглядела шикарно, и как человек, который собирался стать её мужем, он считал, что вправе немного позабавиться с ней.

Он сильно шлёпнул её.

- Ой! - воскликнула Мэгги. – Какого чёрта?

- Просто хочу сказать, что люблю тебя.

- Не делай так.

Он снова её шлёпнул.

- Я серьёзно, Бретт, завязывай.

- Разве не приятно?

- Ты же сказал, что собираешься сделать мне массаж спины.

Бретт снова поднял руку. Что она сделает, порвёт с ним? Мэгги не ценила того, как ей хорошо жилось, и даже если время от времени она будет ходить с воспалённой задницей, она научится справляться с этим.

Он ударил её ещё сильней. Она эротично взвизгнула.

Затем перевернулась, привстала и ударила его по лицу. Бретт так удивился, что опрокинулся назад и рухнул с кровати, ударившись головой о деревянный пол.

- Я же сказала: "Прекрати!" - прокричала она. – Вали на хер отсюда!

Бретт дотронулся до уголка рта, где выступила кровь.

- Получается, тебе можно меня бить, а я даже не могу тебя нежно шлёпнуть?

- Вали отсюда, пока я копов не вызвала.

- Копы? Серьёзно?

- Уходи, Бретт. Прямо сейчас.

Бретт встал и вышел из спальни. Он рухнул на диван, схватил пульт и включил телевизор.

- Из квартиры! – крикнула Мэгги.

Бретт начал протестовать, а затем решил – всё к хуям, и её тоже. Он снова вошёл в спальню, поднял свои джинсы и рубашку с пола, оделся и вышел из квартиры, грохнув дверью.

Он сделал пару шагов по коридору, выругался и ударил в стену.

Затем ещё раз ударил.

И ещё.

Треснули кости. Ему было плевать. Он чувствовал себя хорошо.

Он бил снова и снова, оставляя красные полосы на обоях.

Бретт кричал от отчаяния, а толчки боли с каждым ударом простреливали всё его тело.

Он слышал, как Мэгги рыдала возле него. Она пыталась оттащить его, но он опрокинул её на пол, а затем продолжил лупить тем, что осталось от его кулаков, по окровавленной стене. Он увидел кость, и ему это понравилось.

Он давился от хохота, продолжая бить по стене. Конечно, он не мог попасть в "Сладкую Боль" или поразвлечься со своей невестой, но, если его руки будут искалеченными и бесполезными, эти неприятности не будут иметь уже никакого значения.

Перевод: Иван Миронов

Майкл Т. Хайк мл. "Прихороши Mеня”

Я терял время на бетонном выступе пирса, проводя кончиком пальца по неглубокой выемке на его поверхности. Отсюда можно было любоваться потрясающими видами, целым множеством, но не сегодня. Не для меня. Вместо этого мне надлежало играть в какую-то дурацкую игру, придуманную Повелителем.

Я мог начать ее, войти в нее, но вместо этого я смотрел на спокойную гавань с испещренной ветром водяной гладью, где больше не было ничего. Я слышал волны, разбивающиеся о волнолом, и их звук уносил меня ввысь. Дома я никогда не вижу воды. Может быть, если только, принимая участие в чужестранных битвах, но тогда нет времени отвлекаться на подобные вещи.

И еще были пальцы на ногах – дома я их не знал. Тонкие и нежные штучки, ощущения, не соответствующие корявому телу чинни. Остальная человеческая часть, прикрепленная к пальцам ног, соответствовала, от коротких зубов до неуклюжих ног, завернутых в синюю материю второй кожи. Обшарив пространство его черепа, я узнал имя - Тедди. Я мог слышать его, но совсем чуть-чуть. Единственные слова, которые я разобрал, были: вызвал тебя.

Под нашими ногами темные воды гавани Лос-Анджелеса вызывали первозданный страх, будто центр Друджо Дмана[33], и это утешало. Все это утешало хотя бы потому, что я больше не был зажат между серыми стенами академии. И я также не пробирался через поля сражений Платей[34], Тевтобурга[35] или Орлеана[36]. Честно говоря, я бы повоевал в Лос-Анджелесе. Это правда. Я достаточно хорошо знал город ангелов. От темных гор на востоке до желтых сумерек натриевых фонарей гавани, выплюнутой, обугленной и готовой к использованию. Красивой и жизнеутверждающей, я бы сказал, что люблю ее.

Огни гавани высвечивали безупречный двухцветный пейзаж. Прямо вокруг меня возвышались различные виды искусственного камня, бетон и прочее, а за ними находилась земля, глыбы естественного происхождения и стальные рельсы, лежащие параллельными линиями. Слева, на конце пирса громоздилось монолитное здание с фасадом, перекошенным ущербным освещением. Выцветшие черные буквы: СКЛАД НОМЕР 1 запятнали одну сторону фасада, в то время, как почти под крышей виднелась другая надпись: ПОРТ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА. Я встал на мягкие ноги Тедди и осторожно пошел вперед. Очевидно, что СКЛАД НОМЕР 1 был моей целью.

Внутри, между тенями, я обнаружил стену из поддонов и мешков, неаккуратно положенных друг на друга, перекрывавшую вход в склад и возвышавшуюся над моей головой. Она закрывала обзор остальной части склада, поэтому я стал смотреть налево и направо в поисках прохода.

- Позади тебя, - раздался голос.

Я обернулся и увидел двух мужчин, вышедших из темноты, простирающейся за самым дальним открытым пространством, в желтую лужу света от маяка рядом со мной. Один из них был маленький, а один - большой, причем маленький казался худым, в темной одежде, темных очках, с коротко подстриженными черными волосами. Крупный человек был немногим больше, чем тень, даже при свете.

Не люди, - подумал я.

- Неплохо для отчисленного из академии. Обидно думать об этом?

Не дожидаясь ответа, маленький человек жестом показал мне, чтобы я протянул правую руку. Я поднял ее ладонью вверх, и здоровяк также жестом приказал мне перевернуть ее, что я и сделал. Маленький человек подошел и достал небольшую металлическую пластину, крепящуюся на конце темной деревянной рукоятки. Он слегка ущипнул кончик моего среднего пальца, затем остановился и указал на тусклое свечение отметки в виде кости на моей коже.

- Один из вас бывал здесь раньше, так что вы знаете правила. Вы оба можете входить в "Сладкую Боль" и возвращаться, когда захотите, - oн указал мне за спину. – Вход там.

Я повернулся, чтобы увидеть, как часть сложенных друг на друга поддонов поворачивается, механические части скрещиваются друг с другом, и за ними вспыхивают яркие синие и темно-красные огни. Я вошел, даже не взглянув на двух незнакомцев.

В пространстве за дверью было темно, но оно казалось огромным. Мерцающие огни на мгновение выхватывали случайный столик и людей в толпе, дергающихся, может быть, в пятнадцати метрах поодаль, их силуэты застыли в свете стробоскопа, попеременно вытягиваясь, приседая или паря в воздухе. Большинство танцоров носили маски, по крайней мере, половина из которых представляла собой морщинистое лицо, густые брови и высокую прическу с прямым пробором. С одной стороны простирался длинный бар в бледно-голубых огнях, три его бармена обслуживали другую толпу, их лица были сосредоточены, а рты крепко сжаты. Сапфировое свечение окрашивало собравшихся у стойки, в масках и без масок, превращая их образы в произведения монохромного искусства. У ближнего конца бара три невысоких потрепанных человека стояли и наблюдали за залом, тихие и равнодушные. Странные.

За дальним концом бара медленно появлялся и гас белый свет, и я понял, что там находится дверь, которая открывалась и закрывалась. Должно сработать.

* * *

Меня подловили во время игры в салки, по крайней мере, так сказал Тедди. По ту сторону двери располагались большие комнаты, соединенные коридорами, ведущими к лестничным клеткам между этажами, где все повторялось вновь. Полы были бетонными, как и пирс снаружи, как и все остальное. Снизу поднимались столбы, отбрасывая многочисленные тени.

В первые же несколько минут меня осалила невысокая брюнетка с темно-карими глазами, оливковой кожей и грустной улыбкой. Она вышла из-за одной из колонн и хлопнула меня по спине, после чего побежала вправо. Я попытался последовать за ней, но заблудился среди повторяющихся столбов, теней и других игроков, смеющихся надо мной. А затем... пустота. Судя по всему, у людей мягкая голова, потому что даже гибкого чинни нельзя так просто вырубить. Для этого надо снести башку. Но здесь, внутри Тедди, я засел в его голове, и это было использовано против меня.

Я очнулся в поднятом положении, но откинутый назад, мои руки были заброшены на перекладину и скреплены лентой на запястьях и плечах, а ноги крепко привязаны к деревянной балке, опускающейся вертикально позади меня. Крест. Ох уж эти люди и их чертовы кресты.

Вокруг находились и другие, обнаженные люди, появляющиеся и выходящие из моего поля зрения и по большей части игнорировавшие меня. Все они держали в руках клинки, цепи или стальные предметы для волочения и рубки, но были и другие устройства. Одно из них, рукоятка со стержнем и плоским наконечником, привлекло мое внимание, поэтому я наблюдал за движением приспособления вместе с его обладателем. Отвертка! - произнес голос. Это был Тедди, его голос стал громче и понятнее.

Я не хотел больше слушать Тедди и не хотел думать. Я не справился со своей одной и единственной задачей; миссия была провалена. Пребывание на кресте достаточно хорошо доказывало это, и тот факт, что я не видел, как мои соперники связывали меня, служил тому подтверждением. Я являлся ничтожеством первого разряда, как и говорил Повелитель.

Что такое Хлостис? - спросил Тедди.

- Чертов победитель, - ответил я. – Заткнись.

Передо мной остановился один человек из проходящей толпы, коренастый парень с широкими плечами и круглым животом. Он держал ножницы с толстыми лезвиями и черными ручками. Пока коренастый смотрел мне в лицо, другой, на этот раз с коричневой кожей и седыми волосами, встал рядом с ним. Третья подошла к противоположному плечу коренастого, ее распущенные кудрявые волосы содрогались от хихиканья. Уже через минуту набежала небольшая толпа.

Кровавая игра, - сказал Тедди в моей голове. Я проигнорировал его.

КРОВАВАЯ ИГРА! - произнес он громче. - Скажи это!

Взяв ножницы в левую руку, парень крепко ухватился за одну из моих ног и большим пальцем раздвинул мои два самых маленьких пальца друг от друга. Вжик! и он отхватил мизинец у самого основания. Я знал, что они были нежными, но когда молния пронзила стопу, прошла через колено и достигла до середины бедра, только тогда я осознал это как следует. Хуже всего являлось не первое ощущение, а приливы и отливы боли после него, как будто моя жизнь растекалась по полу.

БЛЯДСКАЯКРОВАВАЯИГРАТВОЮМАТЬ!!!

Боль помогла мне сконцентрироваться, поэтому я закричал "кровавая игра" во всю мощь своих легких. Я понятия не имел, что это означало, но судороги в одной из ног мешали управлять и контролировать. Тедди чувствовал себя лучше.

Мужчина улыбнулся мне и швырнул отрезанный палец на пол. Стоящая рядом девушка подняла его, обнюхивая окровавленный ошметок.

Мы на шоу, тупой сукин сын.

- Что это означает? - спросил я.

Даже не думая сердиться.

Мужчина, отсекший палец, приподнял бровь, тыкая кончиком ножа в мой напряженный живот. Я чувствовал каждое прикосновение и думал, что надо как-то отреагировать, прежде чем он отрежет что-то еще.

- Что он хочет?

Правую руку. Левая еще болит.

- О чем ты говоришь?

Люди передо мной посмотрели налево, потом направо. Мне пришло в голову, что я единственный, кто говорил вслух.

Скажи "правая рука". Я замешкался, но вспомнил пронзившую меня молнию. Поэтому сделал, что требовалось. Желая подчеркнуть слова, я покрутил правой рукой. Не стоило снова сбивать с толку толстого засранца. Тот огляделся, подняв ножницы вверх, и несколько человек из толпы приблизились ко мне. Сказав несколько слов, значения большинства из которых я не понял, он сменил ножницы на то, что выглядело как нож для мяса с темной деревянной ручкой и лезвием, испещренным паутиной царапин. Маленькая девочка подхватила ножницы и убежала с ними, хихикая. Потерев внутреннюю часть моего предплечья, пока оно не нагрелось, он нанес три быстрых пореза ножом. На этот раз вместо пронзающей боли я почувствовал одновременное жжение и щекотку. Неплохо.

Теперь лучше.

Тедди был прав. Это оказалось не только лучше, чем потерять палец на ноге, но и приятно. Как освобождение.

Это делает меня сильнее, - сказал Тедди. Мы улыбнулись нашему благодетелю.

Угроза поуменьшилась, и я снова смог как следует подумать. Сквозь разряды боли я мог мыслить о чем-то большем, например, о выходе за рамки обескровливания. Именно тогда я увидел пару на краю моего поля зрения. Один из них был худым и сухощавым, как кожа, натянутая на кость, с узкими глазами, наблюдавшими за мной из-под неглубокого лба. На его шее сзади болтались несколько отрезков веревки, все в пятнах, заканчиваясь на вогнутой груди. А некоторые еще дальше. В одной руке он держал упаковку каких-то палочек, а в другой - блестящий инструмент. Пилу. Рядом с ним стояла его противоположность: высокая женщина с расплывчатой плотью, помятыми коленями и сутулым животом, болтающимися грудями и чем-то бесформенным, что заменяло ей подбородок и шею. Даже мочки ее ушей отвисли.

О том, кто такой мужчина, я понятия не имел, но в ней я сразу узнал Хлостис. Она, конечно, имела форму, но в основном выделялись глаза. Поначалу у меня забилось сердце, потому что я понял, что это еще не конец. Затем я перевел взгляд с одной своей руки на другую. Не то, чтобы совсем, но выглядели они не слишком хорошо. Хлостис не висела на кресте.

Что такое Хлостис?

На этот раз я тихо ответил.

- Я здесь соревнуюсь с другим, также провалившимся в военной академии. Победитель получит диплом и станет капитаном легиона, – я объяснил настолько просто, насколько мог.

Для меня это звучит полным бредом.

- Возможно. Нам не оставили выбора.

Тогда давай извлечем из этого максимум пользы. Какие у нас есть варианты?

Что мне оставалось? Моему человеческому телу нравилась кровавая игра, и она делала его сильнее. Прямо сейчас я мог использовать его больше. В противном случае Хлостис одержит победу.

Он ждет еще. Скажи ему "всю руку". Тедди действительно мог прерывать цепочку моих рассуждений, но я уже привык. Мне нравился ход его мыслей.

- Всю руку, - сказал я. Это давало выигрыш во времени. - Обе руки.

Другая все еще болит.

- Терпи.

Мужчина, который только что добрался до моего сгиба правого локтя, остановился. Я повернулся и подмигнул ему, а он подмигнул в ответ. Затем он продолжил движение по моей правой руке, оставив серию кровоточащих надрезов. Ощущение щекотки исчезло также, как и саднения. Теперь было просто тепло. Хорошо.

Ты хочешь ее?

- Что ты о ней знаешь? – прошептал я.

Она – ампутант.

- Это как?

Я освобождаю свою кровь, она освобождает свои части тела.

- Части тела?

Посмотри на ее руки. Или на ноги.

Не знаю, как я не заметил этого раньше, но ее правая рука представляла собой жуткое зрелище. Каждый палец на ней в той или иной степени отсутствовал, левой же не было вообще, а вокруг культи виднелось множество шрамов. Собравшиеся люди заслоняли от меня ее ноги, но я понял, что имел в виду Тедди.

Что ты о нем знаешь? О том, кто в теле ампутанта.

- О Хлостисе? Здоровый и тупой. Куча бравады на пустом месте. И прекрасный воин, – я помедлил секунду. – Мне надо победить его.

В чем?

- Не знаю.

Очень полезная информация.

Он был прав.

Мужчина с ножом продолжил работу с моей левой рукой, но я видел, как публика потихоньку расходилась, надеясь найти более интересных страдальцев.

Переключи их?

- Кого?

Зрителей. Ампутанты популярны. Переключи их на нее.

Должен признать, Тедди оказался гением. Я ничего не мог поделать, чтобы выиграть или проиграть это соревнование, каким бы оно ни было, но, возможно, они могли. Возможно, зрители обошлись бы с ней так же, как со мной, если бы я не прислушался.

Хлостис гордый?

- О, да.

Я поднял голову и внимательно посмотрел на нее.

Позволь мне сделать это.

- Ни единого шанса.

Ты никогда не знаешь, что здесь может сработать. Это же "Сладкая Боль".

Я не ответил. То, что он сказал, имело смысл, но нельзя же просто так забрать тело, а потом вернуть его.

Позволь мне сделать это.

Инстинктивно я согласился, поменявшись местами с Тедди и заняв место в его голове. Конечно, это представляло собой риск, но небольшой. Я все еще был сильнее.

- Сэл, - сказал я вслух, как я полагаю, теперь голосом Тедди. Он был глубже и плавнее моего. – Прихороши мне все, что выше бёдер. По полной программе, и устрой из этого шоу. Устрой шоу так, как можешь только ты. И, Сэл?

- Да, Тедди, - ответил Сэл.

- Выше бёдер.

Сэл на секунду выпятил нижнюю губу, затем втянул ее и кивнул. Он срезал нашу одежду, насвистывая веселую мелодию, кромсая широкими движениями, в то время как мы с Тедди кивали головой в такт его музыки. Собравшиеся стали обращать больше внимания на происходящее, а из тьмы и из-за столбов начали появляться новые души. Они не могли оторвать от нас глаз.

- Что случилось? - крикнул Тедди через пространство. Женщина подняла взор, ее темные глаза смотрели не мигая, а тонкие губы были поджаты. - Не можешь потерпеть небольшую боль, Хлостис?

Что ты делаешь? – спросил я.

- Ты ведь сказал, что это соревнование? Что вообще не нужно драться, - Тедди перестал шептать мне и снова заорал. - Думаешь, что только наблюдая получишь... - oн сделал паузу. - Что? Что мы получим? - прошептал он.

Звание капитана легиона.

-...ты думаешь, что станешь лидером, просто стоя там? – закричали мы. - Я сражаюсь, а ты, ты просто смотришь.

Ты умеешь бравировать.

- Зрители - мой конек, но и ее тоже. Она популярнее, чем кто-либо. По крайней мере, была.

Крупная женщина разговаривала с соседним мужчиной, теребя веревки на его шее. Он стоял рядом с ней, склонив голову. Пока они болтали, все больше людей подтягивались ко мне и моему кресту.

- У тебя ничего нет, - крикнул Тедди на Хлостис, но та не обратила внимания.

Как это поможет?

- Ты ведь не понимаешь, что делаешь здесь? А я знаю, что делаю.

Сейчас мы привлекли внимание всей публики. Зачем бросать им вызов?

- Если мы все сделаем правильно, у него не останется ног, чтобы выйти из "Сладкой Боли". Давай дадим ему выиграть.

Я призадумался, но потом до меня дошел смысл. Тот, кто покинет "Сладкую Боль" должен быть в состоянии вести в бой легион. Мы ходили, а для этого требуются ноги. Мы носили оружие, а для этого требуются руки. Тедди кивнул нашей головой.

Сэл теперь работал над нашим животом, делая длинные неглубокие надрезы взад и вперед. По краям ран, в случайном порядке украшенных малиновыми капельками, топорщилась кожа. Наше сердце забилось быстрее. Мне захотелось с воплем сорваться с креста, чтобы перевести внимание худощавого мужчины на Хлостис.

- Подожди, - произнес Тедди.

Женщина распласталась на земле, растянутая несколькими веревками. Две были привязаны к ее локтям и еще две - к коленям. Зрители участвовали в представлении: четверо стояли на коленях вокруг нее на веревках, а двое самых больших заняли места вверху и внизу, одно между ее ног, а другое - у головы, чтобы удерживать ее в ровном положении.

Худой мужчина взял палку и засунул ее в петлю на мясистой левой ноге женщины, медленно вращая свое орудие и затягивая веревку.

Мы теряем аудиторию, - сказал я, видя, как двое моих зрителей переключаются на новое представление.

- На этот раз все в порядке.

Уверенность Тедди пропитывала наши мысли, заставляя меня чувствовать себя комфортно.

Одержимые болью окружали нас, некоторые из них все еще толпились вокруг меня, но большинство - возле Хлостис. Худощавый мужчина начал с ее левой ноги, и вокруг этой проклятой конечности собралось по две души против одной, пялющейся на мой кровоточащий живот. Черт, я бы тоже не стал смотреть на него.

Худощавый мужчина сначала работал длинным лезвием, но затем переключился на пилу. Нога женщины ощерилась раной выше колена, комки желтого жира стекали по полу и размазывались по лужам крови. Другой мужчина встал на колени рядом с худым, одной рукой яростно теребя его пах. В нескольких футах от нас мужчина входил сзади в стоящую на четвереньках женщину. Не знаю, что именно привлекло внимание публики – ампутированная нога или вовлеченность толпы в происходящее, но мы начали терять и ту небольшую аудиторию, которая у нас была, и никто из блуждющих в поле зрения не прошел мимо этого шоу. Ее шоу. С нами остался только Сэл, и он продолжал работать. Не знаю, представлял ли он, что творится у него за спиной. По ходу наблюдения за Хлостис у меня закружилась голова, мне захотелось увидеть больше, поэтому я выпрыгнул из Тедди. Необходимость оказаться поближе к незадачливой конкурентке привела меня к тому, что я вошел в тело крупного мужчины, стоящего рядом с ее головой. Мои волосатые руки погрузились в ее мясистые плечи, прижимая их к полу. С закатившимися глазами и образовавшим идеальный круг ртом, женщина явно никуда не собиралась. И тогда-то я сразу понял, что Хлостис больше не находится в ней. Он ушел.

Поскольку не я выбрал себе тело Тедди, мне и в голову не приходило, что я могу выскочить из него. Я просто хотел посмотреть, что происходит, и вышел. Новое же тело, несмотря на предполагаемую мощь, оказалось холодным. Этот человек не мог мне ничего предложить. Он был пуст, исчерпан.

Я осмотрел остальных вокруг, заглядывая им в глаза, но Хлостиса среди них не было. Это означало, что он прыгнул сильнее и дальше. Черт! Отпустив безжизненную груду мяса под собой, я попытался встать, осматривая комнату в поисках того, кто мне нужен, но остальные присутствовавшие закрывали мне обзор. Затем я увидел, как Сэл работает ножом по груди Тедди. Линии, которые он вырезал, теперь повторяли угловатую форму чьего-то пектораля[37]. Вокруг него никого не было. Я запрыгнул в него и ощутил какое-то глуповатое удовлетворение, удовлетворение, которое испытываешь, когда колешь врагов сзади, а они тебя не видят.

Душа Сэла насвистывала в такт губам. Я осмотрел комнату, но Хлостиса по-прежнему не обнаружил. Может, он сбежал?

Я взглянул на Тедди глазами Сэла и нашел Хлостиса. Он смотрел вниз, его губы растянулись в мрачной улыбке. Я запаниковал.

Это ловушка? Он специально хотел, чтобы я выпрыгнул? Он знал? Внутри все оборвалось, когда я начал ругать самого себя, одновременно пытаясь понять, что это значит. Сначала у меня был Тедди, потом я вышел, а затем телом Тедди овладел Хлостис, сделало ли это Тедди конечной целью? Был ли он тем, за что мы противоборствовали?

Затем я заметил, что глаза Тедди меняются: узкие и черные сначала, через момент они стали широкими и карими, и это повторялось снова и снова. Я услышал его голос, как тогда на пристани. Он произнес: вызвал тебя. Имел ли он в виду, что он вызвал меня в себя?

А так ли это важно?

Зная, что у меня ничего не получится, я все же попытался снова запрыгнуть в Тедди. Проход был закрыт, и я не смог оторваться от Сэла. Все равно, что пытаться взлететь.

Тедди вызвал меня, а я ушел из него. Я обладал им, а затем потерял. Просто оставил его гребаному чинни, чтобы тот разложил выигрышную комбинацию.

Я восстановил контроль над Сэлом и взмахнул ножом перед лицом Хлостиса. Знаю, это бесполезный жест, но что с того? Лицо Тедди не изменилось, все та же улыбка и глаза, сменяющие выражение то гнева, то боли.

А затем я понял ответ. Может быть, не конкретный, но хоть какой-то ответ.

Встав на колени, я срезал ленту с ног Тедди, отцепив их от креста и друг от друга. Затем выпрямился и быстрым движением освободил ему одну руку. Тедди завалился на другую сторону, его ноги обмякли, он висел на второй руке. Когда я освободил и ее, он упал на бок, глядя куда-то за женщину, в глубину огромного склада. Интересно, пытался ли он увидеть город или море.

Вот и все. Немного, конечно, но я взял у Тедди все, что мог. Больше никакой крови, никакой публики, никакого шоу. Теперь он валялся бесформенной грудой на полу. С такими мыслями я вернулся назад, чтобы посмотреть, как тощий мужчина разделывает женщину на части.

Теперь она была без ноги, и лужа крови заливала нижнюю часть ее тела и половину соучаствующей толпы. Кто-то из зрителей пытался затянуть жгут на культе, но это не прекратило кровопотерю. Ее кожа была желтоватой, а лицо пустым. Ампутатор не собирался заниматься второй ногой, и я видел разочарование в глазах людей вокруг себя. Он тоже терял свою аудиторию.

Просто удивительно, как вдохновение озаряет вас, как будто оно тоже запрыгивает внутрь. Что мне нужно было здесь для победы? Я понятия не имел. Но я также знал, что единственное, что казалось правдой, - это Тедди. Он вызвал меня, а этого никогда не случалось раньше. Вот что мне было необходимо.

Помедлив секунду, в следующую я закричал на худого человека.

- Ты все сделал неправильно, - сказали мы с Сэлом. - Ты гребаный идиот, ты сделал это неправильно.

Я быстро перепрыгнул из Сэла в бойкую брюнетку, стоявшую в толпе напротив меня.

- Неправильно! - произнесли мы. – Она умирает, и ты облажался.

Я не продумывал фразы, все не должно было выглядеть слишком театрально. Я просто хотел добиться движухи. Я снова запрыгнул, на этот раз в державшего вторую ногу. Мы поднялись, глядя на макушку тощего мужчины, и я ударил его изо всех сил. Если бы бил чинни, то таким ударом он запросто перебил позвоночник человеку, но старик с потемневшей кожей, наверное, больше сам отбил себе руку. Однако, я добился желаемого результата, остальные присоединились ко мне.

- Я пришла сюда не для этого, - сказала какая-то женщина, сжимая одной рукой три культи пальцев другой.

- Что, черт возьми, с тобой не так, чувак? - это был еще один тощий мужчина, на этот раз с моложавым лицом и длинными волосами.

Дама по другую сторону от него толкнула тощего мужчину в плечо, и он отскочил от моей ноги. Я отодвинулся, когда толпа хлынула вперед, стараясь добраться до крови умирающей женщины, чтобы взять немного себе.

Оглянувшись через плечо, я увидел Тедди на полу, спиной к кресту и скрещенными окровавленными руками. Он только сидел, не двигаясь. Я пожал плечами и улыбнулся.

- Ты кое-что выиграл и кое-что проиграл, Хлостис. Я думаю, он мой.

Я снова прыгнул, даже не зная, где окажусь, и принялся искать до тех пор, пока не увидел Тедди. Подняв руку и помахав, я произнес:

- И мой тоже!

Затем я пробрался в толпу, окружившую тощего мужчину, где все по очереди вышибали все новые крики из его горла.

Это должно было сработать. Должно.

Поскольку я не мог просто сидеть и смотреть на Тедди, я пошел в дальнюю часть толпы, в основном прячась, но иногда выглядывая, чтобы посмотреть, что он делает. Долгое время ничего не происходило, но, наконец, Тедди приподнялся. В этот самый момент я увидел человека с потемневшей кожей, который встал на колени над дрожащим тощим мужчиной и сказал:

- Давайте заберем его ногу!

Толпа сразу же возбудилась, люди боролись друг с другом, чтобы схватить его за руку или за ногу, чтобы удержать его и разорвать на части. Посмотрев на Тедди, я увидел, что он пытается встать, и снова прыгнул. Это сработало.

Сначала была тишина, но потом я услышал вздох.

Ты вернулся, - сказал он. Ничего больше.

- Извини, что так получилось.

Извинений не достаточно. Это был полный отстой.

- Я сражался рядом с ними целую вечность, так что я знаю. У тебя даже часа не было.

У тебя в голове когда-нибудь кто-то сидел?

Я сидел в нем, и поэтому я сдался. Он был прав, извинений не достаточно.

* * *

Нам подарили ночь, и мы забрали ее, хотя я не знаю, как. По крайней мере, тогда не знал. Я ничего не знал, кроме того, что вернулся в Тедди и не собирался уходить добровольно. Никто из тех, в кого я запрыгивал, не согрел меня так, как он, и за это я был благодарен. Я надеялся, что Хлостис пропал, но понятия не имел, где он сейчас.

Мы поднялись по лестнице, оставляя за собой кровавые пятна, пока шли, и обнаружили тихую комнату, заполненную обнаженными людьми. Сидя в углу, мое тело покрылось скользким потом, который я выталкивал из Тедди в случайных местах. Моя кожа горела, вызывая приятное чувство - ощущение, которое я никогда раньше не знал. Это было... как удовлетворение. Теперь у меня имелись части тела, которых я не знал, назначение которых я не понимал, но здесь были люди, готовые понять эти части тела за меня, и это было приятно.

Я полагаю, что это место находилось где-то в вечности внутри бетонного склада на берегу моря. Пол был бетонный, но на смену колоннам пришли стены, уходящие вверх в темноту над головами. Некоторые из людей танцевали в тишине, прижавшись друг к другу, в то время как другие распластывались в постоянно меняющемся одеяле плоти. Комната наполнялась слабым светом, поэтому трудно было сказать, где начинается одно тело, а где заканчивается другое.

Рядом со мной сидела еще одна женщина с широким лицом и короткими черными волосами. Над крохотным носиком полыхали два глаза, а губы чуть дрожали. Одной рукой она принялась шуровать змею (это мое название, Тедди называл ее по-другому) между моими ногами, пока та не стала горячей и не растянулась. Женщина наклонилась вперед, поцеловав тонкую полоску на том месте, где находились ее пальцы, а затем, вслед за поцелуем, царапнула меня зубами. Рефлекторно я схватил ее за затылок обеими руками, но вместо того, чтобы оторвать от себя, притянул к себе ее лицо. Мы прижались лицами, не знаю почему, и она опустилась на мою змею.

Именно тогда из тени вышли двое мужчин в темных костюмах, сопровождаемые Повелителем.

Я стащил девушку со змеи и оттолкнул ее, пытаясь встать. Мужчина меньшего роста засмеялся, но более высокий и Повелитель просто стояли и смотрели на меня.

- Поздравляю, чинни. Ты выиграл состязание, - сказал Повелитель.

Я кивнул, как всегда будучи осторожным со словами.

- Я выбрал именно тебя на эту должность. Никто другой не подошел бы для этого. Соревнование, оно являлось испытанием только для тебя. Тот, другой был предназначен в качестве жертвы.

- Спасибо, Повелитель.

Внешне я изобразил благодарность, но внутри испытывал чувство, похожее на колики в животе. Чинни не выбирают специально ни для чего, кроме разведки. Мы подлые.

- Разве ты не хочешь узнать, какой легион возглавишь? Где ты будешь драться? За кого ты будешь сражаться?

- Да, Повелитель.

Это было правдой, истиной правдой. Я действительно хотел узнать.

- Здесь. В Лос-Анджелесе.

- Да, Повелитель. Что?

- Здесь ты соберешь свой легион, и здесь мы будем сражаться.

- Будем сражаться, Повелитель? Легион?

Насколько мне было известно, только отдельных индивидуумов отправляли в человеческий мир, а воинские подразделения – никогда.

- Да, будем. Ты сражаешься за меня, чинни, а я сражаюсь за Ангра-Майнью[38]. Я твой командир, и ты возглавляешь мой первый легион. Раньше мы всего лишь прокрадывались в мир людей, не более того. Сейчас стратегия меняется. Мы внедряемся в них и устраиваем взрыв. Сегодня – это только мы, но завтра у нас будут новобранцы.

Легион людей сражается за Ангра-Майнью? Я не представлял, чем хорошим это может закончиться, но подобное чувство преследовало меня с тех пор, как я появился, а мне кажется, что я существовал всегда. Я мог бы продолжить.

- Следуй за нами, чинни.

Повелитель повернулся и пошел, а двое его сопровождающих последовали рядом, но я помедлил. Только одна вещь казалась неправильной.

- Теперь меня зовут Тедди, Повелитель, - произнес я.

Не знаю, расслышал ли он, но важно было то, что я это сказал.

Перевод: Gore Seth

Джеффри Томас "Священная Плоть"

1:Панктаун

Не то чтобы в Панктауне уже не было боли. Боль была квинтэссенцией города. Однако богатые и наделенные властью - обычно изолированные от уличных страданий - иногда предпочитали испытывать боль на своих собственных условиях. Почему-то было более приемлемо, точнее желательно, быть избитым до крови красивым мутантом в корсете, чем быть избитым до крови бездомным мутантом, нуждающимся в деньгах на наркотики. В такой ситуации все еще сохранялось чувство контроля, даже когда человеком, ищущим боль, двигало очарование потери контроля. Некоторые просто флиртовали на краю обрыва, в то время как другие ныряли из порядка своего чистоплотного существования в источник хаоса, полагая, что это бассейн, из которого они могли вернуться, просто держа голову над водой.

Клубы и заведения для тех, кто имел вкус к боли - отдаваемой или получаемой, или и той и другой - были разбросаны по всему огромному городу, построенному земными колонистами на планете, которую они назвали Оазисом, но впоследствии заполненного иммигрантами с бесчисленного множества других планет. Среди тех клубов, которые удовлетворяли пресыщенные вкусы - "Отравленное Яблоко" на Фолджер-стрит, где обнаженные танцовщицы представляли собой мертвые тела, оживленные серией имплантов, которыми манипулировал нерводжокей. Ходили слухи о подобном клубе под названием "Дешевка", где ожившие тела - трупы маленьких детей. Были бордели и скромные, и грандиозные, главный из последних - лицензированный и многоэтажный "Солон", в котором целые уровни посвящены Б&Д и С&М. И все же, ознакомившись с такими вещами, временщикам в хаосе могут наскучить даже такие предложения. В итоге бесчувствие возвращается; неудовлетворенность заполняет бесплодные часы. Но были и те, кто всегда находился в поисках новых острых ощущений, пытаясь испытать гораздо больше.

Некоторые из этих тоскующих временщиков узнали, что новое место, странствующее место под названием "Сладкая Боль" - совсем недавно основанное в городе Миниозис, а до этого на далекой Земле - появилось и в Панктауне.

2:Хи Ма Су

Синанские порно-актрисы теперь не были редкостью, и, конечно, Бран Девой находил многих из них привлекательными и возбуждающими, потому что, по его мнению, синекожие женщины из мира Синан - планеты, существующей в пространстве, примыкающем к этому, - были самыми красивыми из различных человеческих и гуманоидных рас. Однако двадцать лет назад была только одна синанская киноактриса для взрослых, которая в результате стала довольно популярной, несмотря на неоднозначную реакцию земных колоний на так называемую Синюю войну на ее более чем вдвое удаленном мире. Девой влюбился в нее так сильно, что это превзошло даже те навязчивые юношеские увлечения, которые он питал к киноактрисам и музыкальным звездам, образы которых заполняли его наручный компьютер и пробуждали его фантазии в уединении темноты.

Эту, некогда единственную, актрису звали Хи Ма Су, хотя Девой уже тогда знал, что это может быть не настоящее ее имя, хотя оно и звучало по-синански. Оттенки кожи синанцев варьировались от ярко-синих до бледно-голубых; ее же был где-то посередине. Она была среднего роста, не такая миниатюрная, как среднестатистическая синанка, с маленькой грудью, атлетического телосложения и прекрасно сложенная; можно даже сказать, грациозная - внешне и в движениях. В самых ранних своих фильмах, предположительно в своем позднем подростковом возрасте, она носила короткие черные волосы, иногда с рыжими прядями. Тогда она тоже обычно пользовалась косметикой и накладными ресницами, возможно, чтобы ее узкие глаза с одним веком казались больше. В самых ранних своих фильмах она изображала школьниц, соблазненных учителями, которых играли актеры-мужчины - по мнению Девоя, выбирали их, чтобы зрителю было легко идентифицировать себя с ними: непривлекательные мужчины среднего возраста. Впрочем, ее героиню также соблазняли: учительница, две учительницы, старшая ученица, и нередко ученики, принадлежащие к не гуманоидным расам и полам. Одно из любимых видео Девоя с самого раннего и самого популярного периода карьеры Хи Ма Су включало в себя изнасилование ее после уроков минимально антропоморфным роботом, предположительно школьным уборщиком.

Со временем Девой потерял след Хи Ма Су. Позже он понял, был большой пробел после того, как она исчезла со сцены. Неужели за это время она неудачно вышла замуж? Он знал, что так оно и было. Жена Девоя крайне не одобряла порно-видео, и в принципе это было нормально в течение нескольких лет... пока она все еще достаточно регулярно занималась с ним сексом. Но когда его жена в конце концов ушла от него (к другому мужчине, естественно), Девой нырнул обратно в то ночное царство сети, которое раньше обеспечивало ему ежедневное освобождение от школьных стрессов, затем стрессов на работе и неизменных стрессов существования в Панктауне. Не столько нырнул, сколько полностью погрузился в батисфере.

Именно тогда он вновь открыл для себя Хи Ма Су. Судя по всему, она вновь появилась в порно-индустрии в возрасте около 35-40 лет. Хотя она все еще выглядела потрясающе, ему она показалась немного измученной. Ее густые, космически-черные волосы теперь были довольно длинными: ниспадая до начала ее роскошной округлой попки, ниспадая на тела мужчин и женщин, над которыми она склонялась, управляя ими. Ее грудь стала чуть менее упругой, она больше не пользовалась косметикой, ее скулы стали более отчетливыми, мягкая свежесть ее подростковых лет осталась позади. Это только делало ее более реальной для Девоя, менее похожей на хирургически или генетически модифицированных или усовершенствованных компьютером порно-актрис, которыми изобиловала сеть. Он находил ее еще более привлекательной, чем раньше, или просто сам стал старше вместе с ней, как брат, разлученный при рождении. Как бы то ни было, его страсть к ней вернулась в полную силу.

Настолько, что он искал все ее ранее не виденные им видеоролики, фотоснимки (не многие были недавними), пока не нашел в сети большую часть из них. Увы, в более иммерсивном ультранете, где можно было испытать виртуальный секс, полностью походивший на реальный, не было никаких записей с ней. Видит бог, он заглядывал туда (и по пути развлекался с другими синанскими актрисами, но они были не Хи Ма Су).

Он смотрел и пересматривал те видеоролики, которые сохранил в своей библиотеке, особенно недавно обнаруженные с более старой Хи Ма Су. Иногда он чувствовал легкий трепет, когда она смотрела прямо в камеру, словно на него. Особенно во время съемок от первого лица - он смотрел на нее сверху вниз, когда она сосала член оператора. Однако один из ее фирменных приемов - вылизывание ануса мужчины, сохраняя зрительный контакт с камерой, которую он держал. Девой находил этот поступок уродливым и унизительным; он всегда надеялся, что мужчины перед этим подмывались. Если бы она была его любовницей, его девушкой, его женой, персонажами, сыгранными ею в бесчисленных фантазиях, многократно одаренной актрисой, которой она была, он никогда бы не попросил ее сделать такое ему.

Ее глаза часто казались ему одурманенными, даже много лет назад. Ему не нравилась эта мысль, особенно если она означала, что Хи Ма Су делает все это не по собственной воле. Ему не нравилась мысль о том, что ее эксплуатируют, возможно, даже из-за страха боли. А может узость ее синанских глаз, то, как ее глазные яблоки закатывались под складками кожи, смотря вверх, заставляли ее выглядеть так?

Несмотря на то, что его возбуждали сцены, разыгрываемые ею, в тоже время они вызывали и беспокойство - эмоции мужа, который мазохистски приглашает мужчин заняться сексом со своей женой, и смотрит на это. Он чувствовал себя ревнивым мужем. Девой вполне мог бы проделать с ней то же самое, если бы у него была такая возможность, но не так грубо. Он не вцепится пальцами ей в рот, не растянет ее красивое лицо, как маску, выворачивая голову практически лицом назад, когда возьмет ее стоя сзади. Он не поставит ее босые ступни (как ему хотелось лизнуть их подошвы) себе на грудь, а потом тяжело навалится на нее, так что ее ноги будут согнуты по бокам головы. Он не сожмет в кулаках плоть ее бедер, когда будет трахать ее по-собачьи, не будет свирепо долбить ее, не будет дергать безумно за волосы, не будет тянуться вперед, хватать за челюсть обеими руками и оттягивать ее голову далеко назад. Ее анус представлял собой круглую, вечно открытую дырку, похожую на пулевое отверстие, потому что еще одним фирменным половым актом для нее был анальный секс. Что он и будет делать... но не слишком часто! Не слишком грубо!

Он не будет шлепать ее по заднице, по крайней мере, не так сильно. Он не будет кончать на ее лицо, это прекрасное лицо, как собака, метящая свою территорию. (Хотя много раз он кончал именно в тот момент, когда это делали ее любовники на видео.)

Она, похоже, не любила, когда мужчины целовали ее в губы, никогда с ними не целовалась, а когда они пытались это сделать, отворачивалась и вежливо улыбалась. Девою это нравилось. О, но он поцелует ее. Нежно. С обожанием. Это будет похоже на символический акт, который она хранила все эти годы только для него.

Когда она улыбалась одной из своих широких, немного глуповатых, довольно застенчивых улыбок, становилась заметна маленькая темная щель у основания каждого зуба. Он думал, что это ее особенность может быть связана со старой синанской привычкой чистить зубы зубочисткой - всего лишь одна из простых мелочей, вроде той единственной оспинки на лбу, которая вызвала его любовь к ней и, казалось, делала ее доступной; буквы в секретном коде, который только он мог собрать воедино и прочесть.

Какой она была, будучи невинным ребенком? Была ли она счастлива, была ли она любима? Или она осиротела во время Синей Войны? Для того, чтобы эмигрировать в Панктаун двадцать лет назад, она должна была быть одной из Цзинь Хаа, синанской этнической группы, которую поддерживали Земные колонии, а не из группы Ха Цзиинь, которая тогда была врагом. В детстве она ни за что не смогла бы предвидеть траекторию своей жизни. Задумывалась ли она об этом сейчас?

В своих фильмах она иногда гримасничала, стиснув зубы, когда ублюдки скакали на ней верхом. Их кожа соприкасалась с ее кожей, ее стоны звучали и как боль, и как удовольствие. Девой был расстроен мыслью о ее страданиях, но в тоже время возбужден этими гримасами и стонами.

Ему было жаль ее, и он хотел знать, все ли с ней сейчас в порядке.

По всей видимости, последней из обнаруженных им видеозаписей было несколько лет.

Он хотел большего.

3:Поиск

Он делал все возможное, чтобы найти Хи Ма Су. Не просто больше видеороликов, больше фотографий, а непосредственный контакт с самой женщиной.

Если он найдет ее, ему особо нечего будет ей предложить. Его работа была самой заурядной, он не был ни красивым, и не таким уж молодым, но он поцелует ее, обнимет ее. Она будет оценена как экзотическая богиня - не просто какой-то влажный от пота кусок мяса - аудиторией из одного человека.

Он хотел сказать ей, что на самом деле не знает ее, но любит.

Он прочесывал сеть. Списки контактов жителей Панктауна, начиная с прошлых лет. Данные переписи населения (хотя, естественно, в Панктауне они были недостоверны). Иммиграционные документы. Он разбрасывал сообщения, как записки в стеклянных бутылках. Он попытался связаться с фирмами, которые делали или распространяли ее видео, но они либо не отвечали, либо, если и отвечали, говорили ему, что не могут предоставить личную информацию о своем таланте. Один человек, чуть более общительный или сочувствующий, сказал Девою, что он о Хи Ма Су ничего не видел и не слышал вот уже несколько лет.

Девой искал утешения в других порно-видеороликах, компенсацию - в сеансах Виртуальной Реальности в ультранет. Однажды вечером после работы он сел за свой домашний компьютер, прикрепил интерфейсные диски к вискам и погрузился в ультранет; его целью был ВР-бордель, который он посещал раньше. Он робко сделал свой выбор среди женщин, бродивших по демонстрационному залу: серокожая калианка с совершенно черными глазами и скандально лишенная традиционного тюрбана. Калианских проституток и порно-актрис было трудно найти. Он последовал за ней в просторную, шикарную спальню, похожую на нечто из элитного отеля. Дверь за ним закрылась. Стоя посреди белоснежного ковра, женщина соблазнительно улыбнулась ему и начала раздеваться.

- У тебя когда-нибудь была калианская женщина, Бран? - промурлыкала она.

- Да, - застенчиво ответил он. - Ну... не во плоти.

Иногда такие работники виртуальной секс-индустрии были просто конструкциями, но этот бордель гордился тем, что по другую сторону его аватаров были настоящие живые люди, которые сами испытывали физические ощущения. Проблема была в том, что, возможно, женщина по другую сторону этого калианского аватара не была калианкой. Или молодой. Или даже женщиной. С другой стороны, сам Девой использовал аватар в образе популярной молодой кинозвезды. Как бы то ни было, он уже чувствовал пряный мускусный запах ее пепельного тела.

Кроме того, на прикроватном столике стояла виртуальная бутылка его любимого бурбона. Рядом лежал новый бестселлер автора, который ему нравился. Мягкие голубые контуры вокруг рекламных объявлений старались привлечь его внимание. Трейлер нового фильма крутился на экране видеотерминала, занимавшем большую часть одной стены, но, к счастью, звук был низким и приглушал взрывы.

Девой перевел взгляд с экрана обратно на женщину и увидел, что она неподвижна, смотрит на него не мигая, словно застыла в процессе вытаскивания одной ноги из трусиков, балансируя на другой.

- Эй, алло? - сказал ей Девой.

Глюк?

Он услышал, как за его спиной открывается дверь в комнату, и вздрогнув, резко развернулся. Он не заказывал секс втроем.

- Простите за вторжение, мистер Девой, - сказал человек, вошедший в роскошную комнату.

Дверная панель снова закрылась за ним. Этот человек был одет в дорогой деловой костюм из пяти предметов, его руки были засунуты в карманы пиджака, но его голова была не более чем овалом красного металла без каких-либо черт. Девой сначала подумал, что это маска или плотно прилегающий шлем, но овал левитировал в нескольких дюймах над воротником рубашки. Девой увидел отражение лица своего аватара на его поверхности. Голос незваного гостя звучал как у загипнотизированного человека, говорящего в гулком склепе.

- Вы хакнули это место? - спросил Девой, услышав дрожь в собственном голосе.

Неужели его собираются виртуально ограбить?

- Вы искали Хи Ма Су, - заявил незнакомец.

Девою не нужно было спрашивать, откуда этот человек мог это знать. Его следы были по всей сети.

- Почему вы спрашиваете? - спросил он, хотя незнакомец не произнес свою фразу в форме вопроса.

- Мы подумали, что вы хотели бы узнать, что вас могут отвести к ней.

Хотел бы узнать? Точно так же, как он хотел бы выиграть в Панктаунской лотерее и никогда больше не возвращаться на свою унылую работу.

- Где она? - с сомнением спросил он.

- В эротическом заведении, в клубе, так сказать, носящем название "Сладкая Боль" и недавно прибывшем в этот город, - ответил незнакомец своим невозмутимым голосом.

- И Хи Ма Су там работает?

На мгновение заколебавшись он сказал:

- Можно и так сказать.

- Ну... это было бы здорово, если это правда. Так где же это место?

- "Сладкая Боль" в настоящее время находится на старом складе "Милагросо Продактс", в Баттери.

Девой знал, что Баттери находится недалеко от Индастриал Сквер. Как и в более опасном гетто Вэйрхаус Вэй в Панктауне, после великого экономического кризиса тридцатилетней давности производственные заводы и склады Баттери были в основном закрыты или переоборудованы в квартиры.

- Сколько стоит войти? - спросил он.

Это была чертовски агрессивная реклама. Если бы не Хи Ма Су, он был бы возмущен. Девой все еще настороженно к этому относился - было ли обещанное правдой.

- Деньги за вход не принимаются, - сказал незнакомец с парящей головой. - Гостей пускают только по рекомендации. И я предлагаю вам такую рекомендацию.

- Правда? - подозрительно спросил Девой. В чем же подвох? Он предположил, что это означает только отсутствие платы за вход, но внутри по отдельности развлечения будут дорогостоящие. - Почему?

- "Сладкую Боль" с радушием принимается везде, где бы онa не находилaсь, теми, кто в состоянии его увидеть, так как интеграция и функционирование клуба осуществляется незаметно и тайно. Влиятельные люди с определенными вкусами. Вкусами, о которых они слишком часто только и мечтают. Вот эти хозяева "Сладкой Боли" и распространяют свое гостеприимство на других, разделяющих их вкусы к удовольствиям. Не будь такой группы единомышленников, не было бы и "Сладкой Боли".

В своей жажде ты можешь быть таким одиноким, - Девой был полностью с этим согласен.

- Когда я смогу приехать?

- Когда будете готовы.

- Завтра вечером?

- Я предупрежу швейцаров, чтобы они вас впустили.

- Спасибо, - сказал Девой. - Я... попробую. А вы абсолютно уверены, что Хи Ма Су будет там?

- Вы найдете то, что ищете. Еще раз простите, что прервал вас, мистер Девой. Теперь я ухожу.

Безликий незнакомец грациозно повернулся к двери. Панель распахнулась, он шагнул через порог, и когда дверь закрылась, Девой услышал позади себя какой-то звук. Из центра комнаты донеслось хихиканье.

- Не отворачивайся, Бран, - сказала калианка. - Не нужно стесняться.

4:Сладкая Боль

Он не хотел оставлять свою машину на улице, не хотел парковаться в гараже и пройти оставшееся расстояние пешком, поскольку единственное оружие, которое у него было, это легальный электрошокер, не требующий лицензии. Поэтому он решил подъехать на такси на воздушной подушке. Перед высадкой спросил водителя - ваяи с ярко-желтой кожей, который, казалось, прекрасно ориентировался, несмотря на отсутствие глаз, - как быстро он сможет вернуться, если он позвонит.

- Один из нас сможет здесь быть через несколько минут, - заверил его ваяи.

Затем его машина, такого же цвета, как и его кожа, заскользила прочь, и Девой повернулся лицом ко входу в бывший склад "Милагросо Продактс", над которым плавало голографическое слово РЕСЕПШЕН. Время от времени его искажали скачки помехи. Фасад блочного здания нависал над ним стеной окаменевшей тьмы, но из дверного проема лился зеленоватый свет.

Девой приблизился к тошнотворному сиянию, и когда уже почти вошел в него, какая-то фигура сдвинулась сбоку от двери, перехватив его. Он вздрогнул. Фигура представляла собой громоздкий силуэт неопределенной формы. Однако, когда испуг прошел, Девой смог разобрать, что это были два человека, слитые или каким-то образом пришитые друг к другу. Явно не сросшиеся близнецы, потому что основное тело принадлежало огромному и мощно сложенному европеоиду, его лысая голова и лицо были покрыты шрамами, как будто от бесчисленных схваток в рукопашной, в то время как с левой стороны его туловища (где у него отсутствовала одна рука) приросли верхняя часть груди, левая рука и голова меньшего человека восточноазиатского происхождения. Их слившиеся тела были облачены в один черный комбинезон. Оба носили повязки для улучшения зрения.

- Я, э-э, Бран Девой, - сказал он им. - Мне сказали, что вы меня будете ждать.

- Пожалуйста, протяните левую руку, - сказала азиатская голова двойника.

Девой так и сделал, но едва не отдернул руку в страхе, когда азиат сунул руку в карман просторного комбинезона и вытащил оттуда маленький черный инструмент, на первый взгляд похожий на пистолет. Он приложил его конец к тыльной стороне ладони Девоя, и между большим и указательным пальцами возникло неприятное покалывание, похожее на концентрированный электрический разряд. Бран предположил - там была оставлена метка допуска. Возможно, их глазное снаряжение позволяло двум головам видеть ее, хотя сам он ничего не видел.

- Можете войти, мистер Девой, - сказал азиат, и громадная фигура отступила в сторону, пропуская его в здание.

Впереди, в темном углублении, располагалась стойка регистрации бывшего склада исчезнувшей компании "Милагросо". Слева от нее виднелось служебное крыло, но дверь туда была закрыта, а окошко в ней темным. Справа же длинный коридор вел к далеким глухим басам музыки, похожим на биение гигантского сердца, далекий свет мерцал, как внутренность грозовой тучи. Девой вытянул шею, вглядываясь в этот мрачный коридор, в то, что происходило за его пределами, вероятно, в открытой складской зоне. Для него это было похоже на любой другой танцевальный клуб, а он не любил подобных мест. Неужели он должен был найти женщину, которую искал, в толпе дергающихся тел? Эта идея его не привлекала, и все же, если Хи Ма Су действительно здесь, он не мог повернуть назад.

- Я вам чем-нибудь могу помочь, мистер Девой? - раздался голос.

Он снова осмотрелся, и заметил то, чего раньше не замечал: в тени за стойкой администратора сидела женщина. Она немного подалась вперед в своем кресле, оказавшись в слабом зеленоватом свете. Женщина принадлежала к расе Тиккихотто, очень похожей на землян, только вместо глаз у них были пучки прозрачных глазных усиков. Вдоль каждого из усиков были расположены цепочкой светящиеся разноцветные бусинки. Они явно состояли из какого-то легкого материала, так как эти нити свободно извивались в воздухе. Он слышал о проститутках Тиккихотто, которые возбуждали клиента, вставляя эти глазные усики в его анус.

- Ну, да, - пробормотал он, - я пришел сюда в надежде найти синанскую женщину по имени Хи Ма Су. Мне сказали...

- Ее можно найти здесь, - закончила Тиккихотто, поднимаясь со своего места.

Она была обнажена, и еще больше светящихся бусин пронизывало ее соски и половые губы. Она вышла из-за стола и направилась к двери к темным офисам. Она заметила, как Девой растерянно посмотрел в сторону коридора, где царил шумный хаос, и объяснила:

- Тот путь для туристов. Этот путь для участников игры.

Он последовал за ней через мрачный лабиринт заброшенных офисных кабинок, освещенных только красными аварийными лампочками. Миновав кабинки, они подошли к лифту и вместе вошли в него. Он почувствовал, как восхитительная дрожь пробежала по его телу, когда оказался в таком маленьком пространстве с обнаженной женщиной. Лифт спустился на один этаж, и дверь с шипением открылась. Они вышли на подземный уровень, потолок этого коридора был низким и усеян трубами и связками силовых кабелей. Здесь, внизу, гулкая пульсация танцевальной музыки исчезла; на самом деле было так тихо, что он слышал эхо капель воды из-за открытой двери, мимо которой они проходили. Его проводница остановилась перед другой дверью, нажала кнопку, открыв ее, и жестом пригласила его войти первым.

И вот так, после многих лет поклонения ей на расстоянии, она была здесь. Хи Ма Су. Это казалось невозможным, словно все это время он сомневался в ее существовании - как будто она могла быть только реалистичной конструкцией компьютера или плодом его собственного воображения - но здесь его фантазия была во плоти. Он чувствовал себя потрясенным.

Честно говоря, он также был немного ошеломлен представшей перед ним картиной.

Две группы по три больничные койки в каждой стояли вдоль одной из стен, а напротив них располагался длинный рабочий стол, покрытый компьютерным оборудованием, над которым плавали перекрывающиеся голографические экраны. Некоторые из больших виртуальных мониторов показывали полосатые поля розового и белого, испещренные фиолетовыми точками, словно инопланетные пейзажи, видимые с высоты. По всей видимости это были медицинские снимки внутренних органов субъектов, лежавших на нескольких кроватях.

Хорошо одетый человек средних лет лежал на одной из кроватей с закрытыми глазами, интерфейсные диски были прикреплены к его вискам. Две кровати рядом с ним были пусты. Однако остальные три кровати заняты тремя обнаженными людьми, чьи запястья и лодыжки были скованы ремнями. Одной из них была Хи Ма Су, ее глаза тоже были закрыты, лицо расслаблено, как будто она спала или находилась под наркозом. Человек рядом с ней, тоже фиксированный и без сознания, был мужчиной-землянином, юношей лет восемнадцати. Третий обнаженный субъект - ее голова была увенчана пурпурным ирокезом с металлическим оттенком - была чум, туземная раса Оазиса. Они были людьми по строению, но отличались губами, вырезанными до самых суставов нижней челюсти. Сейчас ее челюсть была так широко раскрыта, что казалось, вот-вот оторвется. Из зияющей пещеры рта вырывались глубокие протяжные стоны. Она извивалась в своих оковах, как будто страдала от сильнейшего кошмара.

Проводница Девоя махнула рукой в сторону сложного оборудования, установленного напротив кроватей, и приятным голосом объяснила:

- Мы ввели в ее тело полчище наномитов. Джентльмен, лежащий там, был сопряжен с ними, так что он видит их глазами, так сказать, коллективно или индивидуально, как он предпочитает... пока они ползают по самым крошечным, самым укромным уголкам и трещинкам ее тела. Какое проникновение может быть более интимным? Внутри нее он может непосредственно взаимодействовать с ее телом, стимулируя ноцицепторы.

- И что это дает?

- Это причиняет боль.

Глубокий стон становился все громче, все выше, пока не превратился в продолжительный вой. Челюсть женщины-чум захлопнулась, и она заскрежетала своими многочисленными рядами коренных зубов, ее глаза зажмурились еще сильнее. Жилы на шее вздулись, пот придавал ее телу блеск в свете мониторов. Она выгнула спину над кроватью.

Проводница Тиккихотто продолжала:

- Он так же легко может доставить удовольствие. Гость в этой комнате обычно любит чередовать и то, и другое, - она снова грациозно взмахнула рукой... на этот раз в сторону Хи Ма Су. - Ну что, вы хотите войти в тело этой женщины?

- Не знаю, - пробормотал он, словно разговаривая во сне.

Все это действительно было похоже на сон.

Он точно пришел сюда не для того, чтобы причинять боль Хи Ма Су. Но может ли он доставить ей столько наслаждения - нежного, ласкового наслаждения, какого она, возможно, никогда не испытывала прежде за все эти годы, принося в жертву свою плоть, - что она будет благодарна ему за это? Достаточно благодарна, чтобы желать его в своей жизни? Любить его?

Проводница наблюдала за его нерешительным лицом своими извивающимися усиками и, прежде чем он смог сказать что-то еще, сказала ему:

- Возможно, она вам больше понравится в другом месте.

Он посмотрел на нее, нахмурив брови.

- Что?

- Позвольте мне показать вам.

Они вышли из комнаты, Девой нерешительно оглядывался на объект своих поисков. Что еще могла показать ему проводница - он нашел то, что искал! - и все же пассивно последовал за ней, желая узнать, что она имела в виду.

Они вошли в другую комнату, дальше по подземному коридору, и Тиккихотто сказала:

- Она тоже здесь.

Видимо, эта новая комната была звуконепроницаемой, потому что Девой не слышал криков и мольб, пока не открылась дверь. Передняя часть комнаты была маленькой, чуть больше будки, но за ней тянулась длинная узкая секция. Стены будки были увешаны оружием на кронштейнах: разнообразные винтовки и пистолеты, силовые луки, ряд предметов, похожих на гарпунные ружья. Опрятный бородатый землянин лет тридцати, одетый только в боксеры и с наклеенными интерфейсными дисками на сосках стоял у стойки с чем-то вроде арбалета, прижатым к плечу. Он раздраженно оглянулся при их вторжении.

В дальнем конце длинной секции зала, в небольшой нише, похожая на ожившую статую, к стене была прикована обнаженная женщина с поднятыми над головой руками, она извивалась и истерически рыдала, к ее голове была прикреплена пара интерфейсных дисков. Она была чум; на самом деле, с ее фиолетовым ирокезом она выглядела точно так же, как чум, которую в предыдущей комнате пытали изнутри роем наномитов. Две короткие арбалетные стрелы вонзились в белую плоть ее живота, еще одна пронзила верхнюю часть левого бедра, - как копья пикадора или стрелы святого мученика.

Тиккихотто нажала кнопку сбоку на стойке, и панель рядом с чум скользнула вверх, открывая еще одну обнаженную женщину, закованную в кандалы в другой нише стены. Словно пробудившись ото сна, женщина подняла свою оснащенную дисками голову и уставилась на них. Это был Хи Ма Су. (Но как ее могли так быстро перенести с больничной койки на это стрельбище?) Она была слишком далеко, чтобы Девой мог подробно разглядеть выражение ее лица, но отсюда она выглядела напряженной от страха ожидания. Он не мог выносить ее взгляда, впервые встретившись с ней глазами в такой ситуации, поэтому повернулся лицом к своей проводнице.

- О нет... нет... Я не хочу ее убивать!

- Ты меня отвлекаешь, парень, - сказал мужчина за стойкой, снова обратив внимание на свою цель.

- Не надо! - Девой потянулся к нему, думая, что тот собирается выстрелить в Хи Ма Су.

Арбалетное устройство глухо щелкнуло. Стрела пролетела по всей длине стрельбища и попала женщине-чум в правый глаз. Ее крики прекратились. Арбалетчик напрягся и сильно затрясся, как будто его ударило током. Он издал долгий стон, передняя часть его боксеров выпятилась наружу, как шатер. Девой предположил, что диски женщины передали мужчине смягченную версию ее боли, когда стрела вошла в ее тело. Но когда ее голова тяжело опустилась, а тело испустило дух, сигнал пропал и мужчина снова уставился на Девоя.

- Я еще не был готов к этому, мать твою. Ты сбил мне прицел.

Девой испытал искушение схватить со стены один из пистолетов, но его проводница опять нажала на кнопку, панель опустилась, снова скрыв Хи Ма Су и вывела Девоя обратно в коридор.

- В этом здании есть еще много комнат, которые я могу вам показать.

- Вы ее клонировали, вот в чем дело, так ведь? - сказал Девой.

Хотя он пришел, чтобы найти настоящую Хи Ма Су, он испытал облегчение от осознания этого. Иначе он не смог бы отступить и позволить тому человеку с арбалетом убить ее следующей. Клонирование - за исключением производства солдат и некоторых типов рабочих - было незаконным в Панктауне. Люди, способствовавшие приезду "Сладкой Боли" в Панктаун, должны были иметь связи с преступным синдикатом Нептун Тиб, известным своими нелегальными услугами по клонированию.

Тиккихотто не нужно было это подтверждать.

- Если это развлечение вам не по душе, мистер Девой, - просто сказала она, беря его под руку, - возможно, следующее занятие придется вам больше по вкусу.

- Сколько ее здесь? - спросил он, не отставая по коридору от своей проводницы.

- Столько, сколько вы захотите.

Подвальный коридор разветвлялся в виде буквы "Т". Направо он продолжался дальше, окутанный паром, с шипением вырывавшемся из разрыва трубы в потолке. Левое ответвление через несколько футов заканчивалось помятой, покрытой облупившейся краской, металлической дверью. Тиккихотто провернула ключ, дверь со скрежетом отодвинулась, и они вошли в большую комнату, которая, вероятно, когда-то была подземным складом. Клепанные металлические колонны поддерживали потолок, перекрещенный толстыми металлическими балками. То тут, то там в лужах просочившейся воды отражались редкие фонари над головой. Светильники также освещали несколько больших неуклюжих фигур, лежавших на полу склада на переднем плане. Еще больше таких фигур смутно виднелись вдали.

- Что... что это такое? - с трепетом спросил Девой, когда Тиккихотто повела его к ближайшей из этих громоздких масс.

Он почувствовал какой-то пикантный запах. Дым от чего-то готовящегося. В воздухе стояла дымка, рассеивающая неровный свет и делающая неясными самые дальние уголки огромной комнаты.

- О, боже, - прошептал Девой, когда они подошли к первому гигантскому объекту.

Это действительно был великан. Девой узнал подростка из комнаты с наномитами, но теперь он вырос благодаря какой-то магии науки до гораздо большего размера. Размера со среднего кита. Он лежал на боку в позе эмбриона, закрыв глаза. Накачанный наркотиками? Но точно не мертвый: он дышал. От него исходил сильный запах пота и крови, потому что какой-то мужчина резал одну из его ягодиц, покрытую тонкими светлыми волосками, инструментом с длинным лезвием. То, что Девой сначала принял за темные лужи воды, оказались лужами крови. Человек, державший орудие, был одет в резиновый фартук и очки, защищаясь от брызг. Его лицо и металлическая колонна позади него были покрыты пятнами от брызг крови. Он был обнажен под фартуком, но Девой задумался, не носит ли мужчина интерфейсные диски на сосках. На титане он ничего не видел.

Рядом стоял стол на колесиках, на котором лежали другие режущие инструменты, очень похожие на инвентарь для снятия шкур с какого-то древнего китобойного судна. Еще там была бензопила.

Девой подавил рвотный позыв, когда мужчина в фартуке закончил вырезать огромный кусок плоти из чистой глубокой раны на ягодице, ярко-желтой изнутри от обнаженного жира. Кусок упал в лужу, в которой стоял мужчина. Он положил свой режущий инструмент. Какая-то женщина подошла помочь ему поднять кусок плоти на другую тележку на колесиках. Девой принял эту обнаженную, покрытую густыми татуировками женщину за еще одну сотрудницу "Сладкой Боли", как и его эскорт. Она покатила тележку к источнику ароматного дыма. Колеса тачки заскрипели. Во сне гигантский парень вздохнул.

- Вы голодны, мистер Девой? - спросила его проводница.

- Нет, - сказал он, зажимая рукой нос и рот. - Мне это не нравится, я не такой. Это... это...

- Это форма общения, - сказала она. - Разве вы не хотели бы общаться с плотью того, кого жаждете? Иметь этого человека внутри себя, быть с ним единым целым? Разве вы не хотели бы его поглотить?

Девой посмотрел мимо чудовищного мальчика на другую огромную фигуру, слегка размытую от дыма, стелющегося из того места, где в тени жарилось мясо. Он, пошатываясь, направился к громадине, и Тиккихотто последовала за ним, безмятежно улыбаясь.

Услышав кряхтение позади себя, Девой остановился, оглядываясь назад. В ожидании, пока ему приготовят мясо, мужчина в очках снял фартук. Стоя, он трахал новый небольшой надрез, который сделал ножом в передней части бедра юноши.

Девой продолжил двигаться к другому гиганту. Этот синекожий великан тоже лежал, свернувшись на боку. Пол вокруг него был пока еще сухим.

С распущенными вокруг головы волосами, похожими на огромную чернильную кляксу, лежала гигантская живая копия Хи Ма Су. Настолько огромная, что оспина на ее лбу, которую он так хорошо знал по ее видео, была похожа на кратер в плоти. Глаза мирно закрыты, губы слегка приоткрыты, бок поднимается и опускается в такт дыханию. Наверняка ее накачали наркотиками. Если бы она не спала и была настороже, стала бы она бороться с ними? Давить их? Или она просто будет держать ягодицы своей попки открытыми для них, как она делала это в своих фильмах? Перевернется в следующую позу, которую от нее ожидают?

- У нее есть воспоминания? - спросил Девой. - Разум?

Когда проводница не ответила, он резко повернулся к ней.

- Настоящая Хи Ма Су где-то здесь?

Теперь он молился, чтобы это было не так. Возможно, настоящая Хи Ма Су умерла несколько лет назад, и ее генетический материал был завещан или украден. А может быть, она теперь замужем и довольна жизнью где-нибудь в Панктауне или даже на Земле, а может быть, наконец вернулась в свой родной мир. Мысль о том, что она мертва или живет далеко от него, ранила его так же сильно, как и давала надежду.

- Почему вы задаете эти вопросы? - сказала Тиккихотто. - Какое это имеет значение? И будьте честны с собой... вам действительно не все равно?

- Я не хочу, чтобы она страдала, - слабо сказал Девой.

- Не хотите? Не нужно никому врать в "Сладкой Боли" - ни другим, ни себе. Вам нужно заботиться только об исполнении своих желаний, мистер Девой. Утолить свой голод. Мы знаем, что вы этого хотите, поэтому вы здесь гость.

Он подошел ближе к спящему гиганту. Ему хотелось опуститься на колени перед ее ртом и почувствовать, как теплое дыхание окутывает его. Ему хотелось погладить ее по щеке. Вместо этого, несколько мгновений пристально глядя ей в лицо, он обошел ее сзади, высоко поднял руку и положил ладонь ей на бедро, где оно соприкасалось с ягодицами. Он провел рукой по ее гладкой коже. Когда его рука опустилась на уровень лица, Девой шагнул прямо к ней - теперь обе его руки были на ней, - и прижался носом к ее голубой плоти, вдыхая ее запах. Он закрыл глаза и прижался к ней щекой.

Девой высунул язык и одним длинным движением лизнул ее плоть.

Он заметил в нескольких шагах от себя еще одну тележку с острыми инструментами, их лезвия еще не были окровавлены.

Он еще не был уверен, хочет ли он глубоко вонзиться в нее и удалить куски ее плоти, приготовить их... съесть их. Чтобы ее кровь превратила его руки в кроваво-красные перчатки. Чтобы ее кровь заполнила его рот. Или, может быть, ему захочется сделать надрез на ее тугом животе и протиснуться сквозь огромные кольца вывалившихся кишок, спрятавшись в ней, как ребенок.

Он мог бы сделать и то, и другое, и даже больше, но пока просто оставался таким, каким и был, прижавшись щекой к ее коже, закрыв глаза в отвратительном блаженстве, и снова облизывая Хи Ма Су.

Перевод: Игорь Шестак

Коллин Уэнгланд "Меч Айкико"

Она замерла на месте, прислушиваясь. Воздух был прохладным и влажным, и ее кожа покрылась мурашками. Ее окружал чернеющий лес, но впереди в лунном свете сиял вход в заброшенный храм. А привело ее сюда преследование одного человека, который был самураем-убийцей. Он убил монахов, но почему-то пощадил её.

Здесь было что-то не так. Айкико вся превратилась в слух. Она слышала шелест листьев на ветру, но птицы молчали. Айкико не понимала, в чем дело, но совсем скоро она всё узнает. Прислонившись спиной к дереву, она пристально вглядывалась в то место, которое освещалось светом луны. Она знала, что самурай должен появиться. Он хотел, чтобы она следовала за ним. Айкико подождёт, крепко сжимая рукоятку катаны.

* * *

Этот человек жестоко расправился со всеми в монастыре, где она жила. Со всеми, кроме неё. Посреди кровавого побоища Айкико подняла свой меч, чтобы защититься от него, но он только рассмеялся и призвал ее следовать за ним. Это был Ронин, так называли самураев, оставшихся без хозяина, и теперь он был наёмником, зарабатывающим деньги, где только сможет. Но зачем убивать монахов? Ведь у них не было никаких сокровищ, которыми он бы мог завладеть. И почему он оставил ее в живых?

Ещё младенцем Айкико оставили в монастыре. Монахи ничего не знали о ее матери, кроме того, что она была из деревушки неподалеку и исчезла сразу после того, как оставила ребёнка. Отец был абсолютно неизвестен. Монахи пытались пристроить ее в какую-нибудь семью, но в этой местности жили сплошь бедные люди, они бы не приняли к себе девочку. Для них она будет только лишней обузой, пока не достигнет приемлемого для брака возраста. Здесь желанными детьми были только мальчики, а девочек, как правило, топили сразу после рождения как котят. Монахи нарекли ее именем Айкико, что значит "светлый смышленый ребенок", и относились к ней как к дочери. Они учили ее Бушидо, что значит "путь самурая", как обращаться с катаной и прочим самурайским премудростям. Она росла, чтобы стать телохранителем, защищать монастырь от злых чужаков вроде Ронина. Она хранила верность лишь монахам. Это были смутные времена, когда местные сёгуны воевали друг с другом. А теперь монахи мертвы, ее дом разрушен, а в душе ее поселилась месть. Она заставит Ронина отплатить своей жизнью или умрет сама. Больше ей ничего не оставалось.

* * *

Незадолго до рассвета Айкико заметила какое-то движение у ворот храма. На поляне появились трое мужчин, один из которых был Ронин. Второй оказался высоким и массивным человеком в одежде самурая, а третий был маленьким худым мужчиной в темно-синем шелковом одеянии. Казалось, все трое были вполне расслаблены, не ожидая никакого нападения. Айкико нашла это весьма странным. Ведь Ронин знал, что она следует за ним. Разве он забыл о ней? Двое остальных вошли в храм, а Ронин обернулся и посмотрел в направлении Айкико. Он махнул рукой, приглашая ее последовать за ним, и отправился в лес. Удивленная и заинтригованная, она отправилась следом.

Так они шли какое-то время, Айкико отставала на несколько ярдов. Он ни разу не обернулся посмотреть, идет ли она за ним, но, несмотря ни на что, казался уверенным, что это так. Наконец, Ронин остановился у старой полуразваленной хижины, словно втиснутой меж двух огромных деревьев, и, входя внутрь, на этот раз оглянулся. Айкико остановилась и подождала. Когда через несколько минут он так и не показался из хижины, она стала медленно и тихо красться к входу, держа катану наготове. Айкико вошла в хижину, чуя запах дыма.

Ронин сидел перед небольшим очагом. Он указал Айкико на место напротив себя. Приняв приглашение присесть, она положила катану себе на колени. Она пристально смотрела на человека, сидящего напротив себя, и видела лишь усталого и смирившегося с судьбой пожилого мужчину.

- Я знал, что ты придешь, - произнес он.

- Ты убил моих людей. Я просто хочу отомстить.

- Ты разве не хочешь узнать о своей матери?

Вопрос озадачил Айкико. Этот человек знал ее мать? И ее саму?

- И что же ты знаешь о моей матери и обо мне?, - недоверчиво спросила она.

- Я ждал, пока она относила тебя к монахам. А потом мы вместе отправились в одно особое место. Оно называется "Сладкая Боль", что значит место адских удовольствий, - сказал он.

Был ли этот человек её отцом?

- Нет, я не твой отец, - ответил он, казалось, прочитав её мысли.

- Что это за место, "Сладкая боль"? Моя мать там? Она не может осмелиться вернуться к дочери, которую бросила?

- Твоя мать мертва, - сказал он.

Айкико молчала.

- Твоя мать полюбила человека, который никогда бы не женился на ней. Он воспользовался ею, а затем бросил ее на произвол судьбы. В наше время мать-одиночка не вызывает симпатий. Она скрывала беременность, а когда пришло время, тайно родила тебя и отнесла монахам. Она не решилась утопить тебя. Невыносимая тяжесть ее существования заставила ее вернуться в это место - в "Сладкую Боль" - к ее низшему положению в жизни, отказу от мужчины, которого она любила, к непреодолимому одиночеству. Это было ее отречение.

- А что с тем человеком, моим отцом? - спросила она.

Ронин отвёл глаза.

- Его нет в живых.

- Я не верю тебе.

- Верь. Он мог бы быть живым, если бы не был мертв.

Айкико знала, что Ронин лжёт, а ее отец был внутри заброшенного храма. Она была полна решимости найти его и верила, что Ронин приведет ее к нему, так или иначе.

Он поднялся на ноги.

- Переночуй здесь. Здесь достаточно сухо под крышей, огонь согреет тебя.

И он покинул хижину.

Айкико лежала без сна, обдумывая свой следующий шаг. Она вернется в тот старый храм и найдет отца – это точно, чего хочет он, да и Ронин тоже. Мысли о мести наполняли ее разум и душу. Когда она покончит с отцом, она убьет Ронина за то, что он прикончил монахов и разрушил ее жилище. За несколько часов до рассвета, с кровавыми мыслями Айкико провалилась в сон.

* * *

Айкико проснулась на рассвете и взяла свой меч. Собравшись с духом, она немного успокоилась. Оказалось, что Ронин оставил ей немного еды и воды. Позавтракав, она покинула ветхую хижину и направилась в тот старый храм, который он называл "Сладкая Боль". Дойдя до края поляны, она спряталась в небольшой рощице среди деревьев и стала ждать. Она не знала, чего именно ждёт. Может быть, какого-нибудь знака у входа, как прошлой ночью. Она будет ждать двух мужчин, которые были там с Рониным перед тем, как он покинул храм.

* * *

У входа в заброшенный храм горели факелы. Айкико упустила момент, когда их зажгли, наверняка она задремала в тот момент. Большой самурай и человечек в синей одежде были там. Здоровяк, скорее всего, был кем-то вроде телохранителя. Хотя одет он был как самурай, меча при нем не было. Айкико подобралась поближе. Маленький человек в синем посмотрел в ее направлении. Она снова почувствовала, как мурашки бегут по коже. И ощутила, как наполняется смесью чувств из гнева, отчаяния, опустошения и желания действовать одновременно. Сделав глубокий вздох, Айкико выскочила на поляну перед храмом. Человечек в синем кивнул, приветствуя её. Держась за рукоять меча, она направилась к входу.

- Тебе не нужно применять оружие против меня, - сказал он. - Я здесь, чтобы помочь.

Айкико склонила голову.

- Благодарю вас.

- Ронин, которого ты преследуешь, привел тебя к входу в "Сладкую Боль", если желаешь, воспользуйся этим.

Он указал на её левую руку выше кисти, и она увидела, что там красуется тусклая отметина с изображением кости. Айкико не помнила, как она на ней оказалась.

- Не желаю. Я чувствую лишь боль и печаль от этого места. Но как бы то ни было, я желаю видеть своего отца.

- Не могу принудить его выйти сюда, но посмотрим, что я могу сделать, - сказал маленький человек.

Повернувшись к здоровяку, он что-то прошептал ему на ухо, и большой самурай отправился в храм. Айкико вернулась на опушку леса и села, размышляя о том, что она станет делать, если появится ее отец.

* * *

Через пару часов показался самурай-телохранитель и заговорил с маленьким человеком. Айкико внимательно наблюдала и ждала. Наконец, человечек обратился к ней.

- Человек, который, как ты заявляешь, приходится тебе отцом, встретится с тобой в самое ближайшее время.

- Спасибо, - поблагодарила Айкико.

Оставаясь на опушке, она гадала, что произойдет дальше. И вот, из храма появился мужчина, одетый как богатый купец. Его шёлковые одеяния жёлтых и зелёных оттенков были украшены узорами из вишневых цветов и вышиты золотой нитью. Высокий и худой, с узким лицом и ястребиными глазами. Он казался немного женоподобным. Двигался он уверенно, с кошачьей грацией, и быстро оказался на середине поляны. Айкико поднялась и также быстро направилась к нему.

- Мерзкий Ронин поведал мне, что вы мой отец и являетесь причиной смерти моей матери, - заявила она купцу безо всяких приветствий.

- Я не претендую быть твоим отцом. Ты всего лишь бастард, история которого заинтересовала меня, поэтому я послал Ронина привести тебя ко мне. Она говорила мне, что ты моя дочь, но я не верил ей. У твоей матери было много мужчин. Я всего лишь один из них. Когда она притащила тебя ко мне, я предложил ей утопить тебя. Что заставляет тебя думать, будто именно я твой отец?

В ярости Айкико вытащила клинок.

- Так ты называешь меня лгуньей, а мою мать шлюхой?

- Да, именно так. Твоя мать пришла в это место по собственному желанию. Её полностью устраивало всё то, что ей могла предложить "Сладкая Боль". Мужчины, наркотики, внимание.

- Но прежде всего она пришла сюда из-за тебя.

- Я не беру ответственность за её глупости. Ну а тебе, судя по всему, "Сладкая Боль" также понравится, как и ей.

Айкико намеревалась уничтожить этого человека за оскорбление чести её матери и её самой. Внезапный хруст ветки заставил её остановиться. Она увидела, что вернулся Ронин. Отлично. Возможно, так даже будет лучше.

Купец улыбался.

- Твоя мать брала семя мужчин также ловко, как и их кровь. Она стала жестока и беспощадна, владея своим мечом. "Сладкая Боль" захватилa ее душу, и она наслаждалась этим. Разве Ронин не рассказывал тебе этого? Вижу, что ты тоже привыкла к оружию. Может, "Сладкая Боль" уже в твоей душе...

Айкико взглянула на Ронина, и тот ухмыльнулся.

- Тебе, девочка, очень понравится здесь. Вся боль и удовольствия, которые ты только сможешь вынести. Может, даже примешь всё это из моих рук или из рук этого купца, - сказал он.

Айкико услышала вполне достаточно, хотя она не могла отрицать, что "Сладкая Боль" притягивает её. Может быть, они правы, и онa уже вошлa в ее душу. И в то же время, месть – вот чего она хотела больше всего. Ронин достал клинок, но казался неуверенным в том, что девушка применит свой.

Айкико кинулась к нему, но вдруг неожиданно развернулась и нанесла удар человеку, которого считала отцом. Она рассекла его от плеча до пояса. Кровь фонтаном забила на его шелковые одеяния, и он упал на колени.

- Моя мать отомщена.

- Ха, ты точно, как твоя мать, - прохрипел купец.

Ее клинок просвистел в воздухе и срезал ему голову с плеч, голова покатилась к ногам человечка в синих одеждах, стоящего у двери. Большой самурай унес её прочь.

- Тебя ждет та же несчастная судьба, девочка. Я пощадил твою жизнь ранее в надежде, что ты придешь в "Сладкую Боль" по собственному желанию. Вместо этого ты выбрала смерть. Скоро ты увидишься со своими драгоценными монахами и с твоей шлюхой матерью, - сказал Ронин.

Айкико бросилась к входу храма, Ронин последовал за ней. Маленький человек посторонился, пропуская её. Разные ощущения переполняли ее, казалось, они исходили от самой "Сладкой Боли", но они не могли помешать ей занять оборонительную позицию против Ронина.

Айкико бежала по длинному коридору, который привел ее в огромную залу, освещенную тусклым светом свечей, с каменными стенами и потемневшим от копоти потолком. От мерзкого запаха, пропитавшего помещение, она прикрыла рот рукой. Это была смесь запахов пота, секса, человеческих отходов, которых никто из находящихся там людей, казалось, не замечал. Некоторые курили опиум, иные корчились, сплетясь в оргиях по разным местам закопченного зала. Не видя, куда бежать дальше, Айкико подняла меч, готовясь сразиться с Рониным. Самурай стоял на пороге зала, вдыхая опиумный дым, зачарованно глядя на происходящее вокруг.

- Разве ты не видишь, каких удовольствий ты можешь себя лишить? - спросил он, шагая ближе к ней.

Айкико видела лишь боль, ненасытный голод и унижение, крах души и черноту сердец. Ее затошнило. Ронин отбросил меч, скинул одежду, намереваясь присоединиться к оргии, совсем позабыв о том, что собирался убить девушку. Айкико быстро напала на него, поразив катаной, провернула меч в его теле, и стала потрошить его. Самурай глянул на свою смертельную рану и криво улыбнулся, улыбка не сошла с его уст, даже когда его внутренности упали на пол к его ногам.

- Кажется, ты всё-таки прикончила меня, девочка.

Она вытащила меч из его плоти, и Ронин повалился на пол. Казалось, никто ничего не заметил. Айкико бросила последний взгляд на зал, качая головой. Она прошла мимо маленького человека в синих одеждах и большого самурая, и скрылась в лесу.

Много лет спустя Айкико вернется в древний храм на поляне и обнаружит, что "Сладкой Боли" больше не существует. Возможно, подумала она, что сборище извращенцев куда-то переехало в поисках новых жертв. Она находила утешение в том, что она не только отомстила за смерть своих людей, но также в том, что не разделила участь матери, хотя воспоминания о том дне и о том отвратительном месте будут преследовать ее до конца жизни.

перевод: Елена Прохоренко

Райан Хардинг "Рыжевласка"

I.

В этом здании последний раз он был давным-давно, и в том, как оно, заброшенное, стояло в ожидании, когда Роб вернётся взрослым, была какая-то интригующая гармония. Тогда, в октябре, здесь устраивали аттракцион "Проклятый дом". Он бродил тогда по смоляно-чёрным коридорам невероятно длинного лабиринта от одной кошмарной сцены к другой. Он помнил кладбищенскую свадьбу, где невеста поднимала свою вуаль, чтобы открыть гниющее зелёное лицо. Она осталась с ним, как и маньяк в окровавленном переднике, гнавшийся с тесаком за группой Роба до самого выхода. Страх тогда смешивался с восторгом, и сейчас ощущение не сильно изменилось. Да и место это всё ещё могло быть проклятым.

Какой бы бизнес не просачивался в этот район, он всегда касался вен, лёгких, глоток и членов, поскольку гниль проникла настолько глубоко, что никто никогда так и не снёс его, чтобы построить здесь жилой комплекс.

- Появились сомнения? – спросил Алек.

Роб заметил тень привычной самодовольной ухмылки, которую он так ненавидел.

- Не-а.

Технически правда. Сомнения никуда и не пропадали.

В болезненном свете уличных фонарей здание смотрелось огромным. Из-за красновато-жёлтых кирпичей и покрытого ржавчиной железа дом в глазах Роба выглядел поражённым болезнью органом какой-нибудь страхолюдины. Он слышал слабый пульс сквозь стены, словно в разрушенном здании билось сердце.

Вокруг не было ни наркош с барыгами, ни бомжей со шлюхами. Он же почти мечтал, чтобы все они тут были, просто чтобы район выглядел так, словно наступил конец света. На пороге в "Сладкую Боль" больше никого не было.

- Не слишком много народа, - произнёс Роб.

На этот раз Алек всё же ухмыльнулся.

- Мы слегка задержались, как и положено.

В голове Роба прокрутилось их недолгое знакомство, словно цепочка намёков в "Пиле" перед заключительным раскрытием тайны. Что в его случае выглядело бы так: он согласился пойти с незнакомцем в какое-то место под названием "Сладкая Боль", а вместо этого его тридцать семь раз ударили ножом и выбросили в здании, где, по иронии судьбы, двадцать пять лет назад кто-то с тесаком преследовал его. Жуткий конец для нашего номинанта на Премию Дарвина.

Хотя он был почти уверен, что "Сладкая Боль" реальна. Самозваные достоверные источники в интернете настаивали, что это была какая-то тщательно продуманная городская легенда, где разные прохиндеи плели небылицы про невероятные извращения. Гораздо больше народа утверждали иное, живописуя приключения жёсткие, но вполне реальные. Ещё были фотки и видеоролики, которые скептики называли артефактами с безымянных клубов или пьянок. Правда, казалось, что слишком "обычная" "Сладкая Боль" перемещалась наугад, словно какой-нибудь декадентский цирк, для того, чтобы люди по всему свету могли пополнить её мифологию. Это как байки про Слендермена, но только больше секса и расчленёнки. Алек утверждал, что всё это было на самом деле.

Роб полагал, что фантастическую составляющую сочинили аферисты, но он не был готов к тому, что существует ещё и реальное воплощение.

И всё же он должен был приехать.

Алек подвёл его к двери, которая с улицы выглядела чёрной, но оказалась тёмно-зелёной. Он три раза размеренно постучал. Когда дверь распахнулась, слабое пульсирование откуда-то с другой стороны передней стало колотить сильнее, словно стук звериного сердца – скорее в момент охоты, нежели in extremis.[39]

Лысый мужик в дверях оказался горой мышц в кремовой рубашке с закатанными рукавами, который мог, наверное, порвать любого как промокшую газетёнку. Ухмылку Алека мгновенно смыло. Он почтительно протянул руку. Роб тут же подумал, что у швейцара три руки, потому что дополнительная рука схватила руку Алека, и через секунду отпустила его – тот, видимо, удовлетворил каким-то требованиям.

Алек ткнул за спину на Роба и заявил:

- Он со мной.

Откуда-то вынырнул второй мужик в чёрных штанах, белой рубашке и тёмно-сером жилете. Он был азиатом, и Роб подумал, что тот может сказать: "Чего изволите, сэр?", как в "Восставшем из ада", но он ничего не сказал, поставив печать на кисти Роба. Никакой видимой отметки не осталось.

Громадина отодвинулся, и они прошли между ним и азиатом к двери в дальней части зала. Как только Алек открыл её, слабый отзвук веселья мгновенно превратился в рёв ожидающего безумия. Они вошли в длинный коридор, освещённый конусовидными светильниками, из которых каждый третий или четвёртый не горел.

Алек заметил его нерешительность, когда за ними с раскатистой категоричностью захлопнулась дверь. Лысый Андре Гигант[40] остался за дверью, и ухмылка вернулась.

- Давай. Это последний вечер. Она здесь будет.

II.

Роб впервые увидел её на своей работе - в здании, в котором вместе с офисами располагалась поликлиника. Он и другие офисные сотрудники (но, естественно, не руководители, ни в коем случае) должны были парковаться на дальних местах, чтобы для пациентов оставались ближайшие от дверей. По этой причине однажды утром, опаздывая, он вбежал в вестибюль, и ему пришлось познать всю жестокость лифтовых богов в виде мучительного ожидания. Когда кабина, наконец, подъехала, она была пуста. Он пробормотал: "Ну конечно же" и уже, было, нажал на кнопку шестого этажа, когда услышал разносящееся по вестибюлю цоканье каблучков. Он придержал двери и изменил свою жизнь.

В конце концов, лифтовые боги улыбнулись ему – Анна ворвалась внутрь, отбивая туфлями отрывистый ритм по полу. Сначала он заметил её волосы – до плеч, тёмно-рыжие на шёлке ярко-зелёной блузки. Успокоившийся, было, после пробежки пульс снова пустился галопом, когда он понял, что всё остальное в ней ему тоже понравится. Дверь толкнула его чуть более агрессивно, чем когда он остановил её в первый раз, словно она возмутилась его первым вторжением. Роб демонстративно отдёрнул руку.

- Чуть руку не отрубила, - произнёс он.

Он рассчитывал на вежливую улыбку, но был поражён её выражением. Наверное, он принимал желаемое за действительное, потому что на мгновение он увидел чистое желание. Затем оно исчезло, как остатки кадров, вырезанных при склейке киноплёнки. Он объяснил это как отражение своего собственного влечения (изящный термин в его самокопании, хотя "сокрушительная страсть" было ближе к правде), и это понятно, потому что так происходило всю его жизнь при каждом новом увлечении – моментально, с фейерверком мыслей, начинающихся со слов "я должен". Он всё ещё видел её сквозь призму чувственности, и плевать, что на самом деле ничего не было и, вероятно, не могло быть. Полные губы и томный взгляд всколыхнули такую волну желания, которой он не испытывал никогда. Её чёрная юбка чуть выше колен смотрелась узкой на фигуре, которую некоторые посчитали бы слишком полной, даже если бы и сами были рады увидеть полноту её груди в нестеснённом виде. В своей эйфории он не спросил, какой этаж ей был нужен, и она потянулась и нажала "семёрку" левой рукой без кольца. Не обручена/не замужем и не на приём к врачу. По всем законам его лицо должно было треснуть от улыбки.

Он заставил себя не пялиться на неё в открытую и убавил мощность своей улыбки с уровня "сбежавший массовый убийца" до "обычный милый парень". Он надеялся, что они застрянут часиков на шесть, но всё закончилось через двадцать секунд. Лифтовые боги дали - лифтовые боги взяли. Преждевременная эвакуация. С неохотой выходя, он объявил ей с обескураженной улыбкой: "Хорошего дня!" - ни дать, ни взять, интернетовский мем. Весь оставшийся день он ругал себя за идиотский выход, представляя себе, как она думает: "Разве это остроумно?... вот ЭТО остроумно. Господи, ну что за жалкий тип".

Но то чувство осталось – словно он всё поднимается на лифте на тысячный этаж или, наоборот, погружается вниз, до самого дна.

В последующие дни у него оказалось вдоволь времени, чтобы оплакивать свои ограниченные возможности. Во всех воображаемых беседах и последующих любовных утехах, божественная Рыжевласка оставалась больше призраком, чем плотью. То, что он её увидел, должно быть, было каким-то отклонением в графике, потому что он больше ни разу её не встречал ни на пути вверх, ни на пути вниз, в том числе, и в обеденный перерыв. Вторая случайная встреча с первого этажа и до шестого позволила бы ему только начать налаживать связь, а вот внезапное приглашение на свидание могло закончиться хэштегом #странныйпарень. Особенно когда его самая изобретательная вступительная фраза до настоящего времени была "Знаете, чего вы больше никогда не увидите? Парней, прикованных к чемодану наручниками". Он был в тупике. Ему нужно было привлечь её внимание чем-нибудь пооригинальней, чем погода, нытьё по поводу того, что сорок часов в неделю такой короткой жизни тратятся на круговые диаграммы и динамические таблицы, или нехватка парней, прикованных к чемодану наручниками.

Даже если она не была замужем, был велик шанс, что она привязана к другому мужчине (печально) или даже женщине (тоже печально, но и волнительно). Так или иначе, он наслаждался своим наваждением, тайной желания без знания. Его дни стали настолько неразличимыми один от другого, также, как и на предыдущих работах, но сейчас простое ожидание у лифта было насыщено возможностью. Она была его спасением, к которому он ещё мог найти путь.

Пойти ва-банк и выиграть.

Он оценил иронию, когда увидел Алека у себя за столом несколько дней спустя – не только нарушение заведённого порядка, который он так ненавидел, но ещё и посягательство на его новое любимое занятие – уходить в себя в поисках путей к успеху с божественной Рыжевлаской. Алека направили из агентства по трудоустройству как сезонного работника, поэтому супервайзеру Роба понадобилось, чтобы Роб показал Алеку его дневные обязанности. Процесс, призванный подчеркнуть их банальность. Алек смотрел с едва скрываемой тоской и жалостью. Самым дном оказалось посещение копировальной комнаты, где они обнаружили неработающий аппарат с требованием связаться с сервисным техником на экранчике.

- Нам нужно подняться на седьмой этаж, - произнёс он в порыве вдохновения. – У них есть копировальный аппарат.

По крайней мере, он на это надеялся. В любом случае теперь у него был повод подняться на следующий этаж и прогуляться по территории Рыжевласки. Они поднялись по лестнице и не нашли аналогичной копировальной комнаты, но Роб знал, кого надо спрашивать. Он провёл Алека через проходы офисного лабиринта, с горечью осознавая свою чужеродность тут и ожидая, что кто-нибудь станет тыкать в них пальцем и орать: "Чужак!" Он обнаружил копировальный аппарат в конце одного из проходов, и фортуна улыбнулась ему – её рабочее место находилось рядом с аппаратом. Он не мог сейчас приблизиться к ней и спросить о нём, не выглядя при этом как полный идиот, но, по крайней мере, он мог видеть её дольше, чем при подъёме на лифте.

Созерцать её в такой скучной обстановке казалось каким-то богохульством, но он всё же продолжал как можно незаметнее любоваться её профилем в серо-зелёном платье без бретелек. Он ощущал себя героем видеоигры, у которого началось восстановление израсходованной жизненной силы. На её рабочем месте, как и у всех, была табличка с именем. Божественную Рыжевласку звали Анна. Знание её имени придало новый импульс его запретной фантазии. На обратном пути к лестнице он насладился последним долгим взглядом на неё.

Хоть она так и не заметила его в режиме нежеланного ухажёра, его вуайеризм не остался совсем незамеченным.

- Эта девушка - твоя бывшая или как? – спросил Алек по пути вниз.

Роб автоматически ответил:

- Какая девушка?

- Та, на которую ты пялился, маньячелло.

Его досаду свела на нет более мрачная перспектива, что Алек влюбился в неё и хотел проверить, свободна ли она.

Прежде чем Боб придумал ответ, Алек продолжил:

- Просто если ты ей интересуешься, я её видел как-то на днях.

Уже поднеся руку к двери, Роб остановился, замерев от перспектив, связанных с его заветным "выигрышем".

- Где?

III.

"Сладкая Боль" поглотила их, словно её коридор был пищеводом. Звериное чрево, истинный омут. Пульсирование превратилось в содрогание, от которого жизненно важные органы Роба сжимались при каждом ударе. На такой громкости музыка потеряла свою структуру и связность, а в качестве ориентира были лишь изредка звучащие внятные слова: "Разве не я твоя золотая цепь?" Призмы света дробили интерьер на живые витражи; двигающаяся мозаика из тел как на нижнем, так и на верхнем уровнях утопала в красных, голубых, жёлтых цветах, падающих сверху чередующимися вспышками красочной молнии. Чувственность плавности и остервенелость казались частичкой изображения Ада времён Возрождения.

Анна была здесь.

Анна была здесь?

Несопоставимые образы в этом акустическом и визуальном бедламе. Что-то такое, что не могли передать видеоролики с мобильных телефонов или селфи.

Роб гадал, кто все эти люди, откуда они. Жили ли они той же разумной и размеренной жизнью, что и он, в ожидании этой вакханальной передышки от бессмысленности, сотрясающей их повседневную жизнь тихим исступлением? У него в голове не укладывалось, что в понедельник нужно было снова идти на работу и принимать участие в безумии организованного движения в колонну по одному через жизнь к забвению.

Роб пытался держаться Алека, а тем временем пульсация била, словно пулемётная очередь, с колонн динамиков. Стробоскопы прерывали течение красок и превращали мир в серию застывших картинок, каждая из которых совпадала с рваным ритмом музыки. Он ощущал себя так, словно бесплотным духом парил над всеми этими лицами и над всей этой гаммой выражений на них. Наслаждение, похоть, отвращение, блаженство. Некоторые были обнажены – как мужчины, так и женщины. Один мужчина крутился позади стоящей раком женщины, махавшей своей задницей так, что груди колыхались и раскачивались. Может, это был танец, но ещё они явно трахались.

Струхня на танцполе. Прекрасно.

Роб вспомнил о временах, когда он был с женщинами в гораздо менее смелых позах, и как он мог плотно обосноваться в них, а потом умудрялся выскользнуть прямо посередине толчка. Он восхищался этими высокоточными трахобатическими упражнениями с благоговением и завистью сквозь фильтр голубого, а затем красного цвета.

Он потерял Алека. Он подозревал, что Алек привёл его сюда, просто чтобы насладиться его культурным шоком, но Роб считал его своим ориентиром, если не другом. Он проталкивался сквозь тела ещё более настойчиво, надеясь поймать его взглядом. Казалось, выйдя из коридора, ты уже никуда не мог деться от этого карнавала, хотя, наверняка, где-то здесь должен был быть бар. Наверное, наверху.

Оазис обычного дневного света манил из одного угла. Туалет. Роб сменил траекторию. Его глазам и ушам требовалась передышка.

Такое количество странных лиц, имитирующих гиперактивность, походило на толстую книгу, которую кто-то пролистывает большим пальцем за пару секунд, нечего не усваивая. Как же Алек мог заметить здесь Анну? Роб не сомневался, что сам бы он заметил, но Алек же, казалось, видел в ней всего лишь обычного человека.

Он знал, что найдёт её, если она пришла. Если. Он не мог себе этого вообразить, но очень этого хотел. Всё, что угодно, лишь бы увидеть её, и не важно, что разговаривать в таком столпотворении было невозможно. Разговоры они могли отложить до возвращения в другой мир, потому что это была связь, которая позволяла сделать это. Складывалось впечатление, что внутрь набилось население всего города, но "Сладкая Боль" была всё ещё диковинкой, известной немногим. После сегодняшнего вечера она исчезнет неизвестно куда на месяцы. Годы. Навсегда. Анна должна была быть здесь в этот последний раз, и она должна была увидеть его. Скорее всего, она должна была увлекаться довольно странной хернёй, чтобы прийти сюда, и это только могло поспособствовать тому, что она поймёт, что он знает это, и ему это по душе, что бы это ни было.

Под потолком висели клетки с мужчинами и женщинами внутри. Он едва их заметил, сосредоточившись на маневрировании в толпе, но всё же попытался увернуться от одной возле туалета, чтобы не оказаться под ней. Скорострельное пульсирование уступило место настойчивому ровному ритму. Женщина внутри клетки извивалась в такт. Сфокусированный луч жёлтого света изобличал все нюансы. Она не была голой – на ней было чёрная сияющая кожа, но её груди были обнажены, и ниже пояса на ней ничего не было. Тонкие цепи, спускались с потолка клетки прямо ей между ног, словно провод удлинителя. Она резко облокотилась на прутья в углу (клетка слегка качнулась, и Роб отошёл в сторону ещё на пару шагов), и провисшие цепи резко натянулись. Её половые губы были проколоты четырьмя или пятью кольцами, и за них цеплялись крючки, прикреплённый к концам цепей. Она медленно соскальзывала по решётке вниз, пока цепи не завибрировали, как басовые струны, и упала на пол. Три из них оторвались, словно живые стебли, поблёскивая кусочками плоти на крючках, и когда возобновилось мощное пульсирование, и стробоскопы снова включились, на головы со дна клетки закапала кровь. Один мужчина высунул язык, словно пытался поймать первую снежинку.

Иисусе... Лучше бы я просто выяснил, как взломать ёбанный "Фейсбук" Анны.

Роб ускорился, ощущая, как скрутило желудок. Когда он добрался до туалета, началась новая, гораздо тише, песня. Было всё ещё довольно громко из-за открытой двери и плохо заизолированных стен, но он чувствовал себя так, словно поднялся на новый уровень своей жизни – это был его первый унисекс-туалет. Он с облегчением подумал, что на самом деле, не особо и планировал пользоваться им, обнаружив шеренгу мужчин возле писсуара без перегородок. Они стояли плотнее, чем обычно, возможно для большей иллюзии секретности. Если, конечно, такая вещь имела значение, учитывая то, что происходило за стеной в открытую.

Голова одного из мужчин отклонилась назад от наслаждения гораздо более глубокого, чем могло доставить опорожнение мочевого пузыря.

Подождите-ка... тут нет никаких писсуаров.

Другой мужчина застегнул ширинку и отошёл, слегка пошатываясь (даже ни разу не взглянув на раковины). Прежде чем кто-либо рванулся, чтобы занять пустующее место, Роб увидел три дырки в стене, одна над другой, видимо для удобства вставления хуёв на разной высоте. Два пальца с длинными ногтями, выкрашенными в оранжевый и чёрный, высовывались из средней дырки. Неестественно длинные пальцы, которые, наверное, могли достать до собственного запястья. Когда они убрались внутрь, Роб стал изучать узкие полоски крови, скопившейся под каждым отверстием, пока обзор не заслонила задница мужчины не только без стыда, но и без рубашки.

Ближайший к Робу парень рухнул на пол с таким видом, будто ударил сам себя по пальцу молотком. Взору открылись те же самые дыры, но с переливающейся розовой плотью, так плотно набитой, что часть её торчало наружу. Подобие мокрой вагины ждало, а из всех трёх дыр капала белесая жидкость. Вновь прибывший буквально упал на кафель на колени и запихнул свой рот и нос в сырое влагалище. Природа не терпит пустоту.

Роб, конечно, мог воспользоваться туалетом, чтобы выблевать свои кишки, но он предпочёл свалить оттуда к хуям как можно скорее, когда у двери возникло немного свободного пространства. Он влетел в толпу в поисках лестницы, словно человек, пытающийся идти против ураганного ветра. Более высокий наблюдательный пункт мог помочь ему найти Анну.

Он двигался по мере возможности вдоль стены, стараясь, чтобы толпа его не поглотила. Алека пропустить было невозможно – он единственный стоял на месте, когда все остальные в "Сладкой Боли" тряслись, как шар со снегом внутри. Он почти был рад видеть эту знакомую самодовольную ухмылку. Роб боролся с толпой, пытаясь пробиться к нему. В случае необходимости, ему бы пришлось набирать своё сообщение на телефоне.

Каким-то образом Алек сохранял вокруг себя защитный круг, чтобы Роб мог пройти к нему. Толпа двигалась, всегда оставляя пять футов пустого пространства, словно Алек был ангелом-хранителем, показывающим Робу, как чудесна жизнь.[41]

Он произнёс одними губами:

- Я нашёл её.

Он протянул вниз руку и внезапно в стене открылась дверь.

Как бы насторожен он ни был, Роб зашёл внутрь без колебаний. Помещение внутри было плохо освещено, но так как перед ними туда зашла группа людей, оно казалось безопасным – более или менее. Как только Алек захлопнул плечом дверь, тут же стало гораздо тише.

Когда звуки какофонии стихли, Алек спросил:

- Ты куда удрал?

Он явно прикинулся шлангом.

Роб своих чувств не скрывал:

- Мужик, это место – полный пиздец!

Алек засмеялся и хлопнул его по плечу.

- Я знал, что тебе понравится. Рад, что ты пришёл.

К огромному разочарованию Роба, Алек совершенно остановился. Он же был готов рвануть по коридору, выкрикивая её имя.

Алек перестал самодовольно ухмыляться ради короткого проявления искренности.

- Наверное, тут мы расстанемся. Она ушла.

- Ушла? Ты же говорил, что она здесь.

На самом деле не говорил, если задуматься.

- Она там, внизу, – oн показал пальцем. Зал теперь был пуст, словно все растворились в полумраке. – Но гораздо дальше, чем в прошлый раз.

Роб вспомнил обо всех этих слухах и домыслах о другой стороне "Сладкой Боли" - той, которую никогда не выкладывают в "Ютьюб". Той, которую благоразумно игнорируют, сидя в своих безопасных квартирах, как историю о привидениях. Той, чью реальность он познает на своей шкуре, если продолжит.

- Если бы я считал, что тебя это остановит, я бы сказал тебе, что она высматривала тут в прошлый раз, - продолжил Алек, - потому что ты даже представить себе не можешь, что это такое. Я бы тебе советовал завязывать. Тебе на самом деле не понравится то, что ты можешь найти.

Роб обдумал это. Нет, ему всё это не нравилось: ни "Сладкая Боль", ни всё, что было до неё.

Кроме Анны.

Я должен.

Он решил продолжать. Он ни разу не обернулся, несмотря на то, что через несколько секунд музыка усилилась, словно распахнули дверь, а потом вернулась тишина. Вскоре пульсация исчезла полностью.

IV.

Он был уверен, что был здесь много лет назад. Магия тогда казалась настоящей, и, несомненно, была таковой сейчас. Словно бы он где-то блуждал всё это время.

Коридор тянулся дальше, чем могло вместить здание. Он постепенно, почти незаметно, изгибался. Он представлял себе его бесконечной спиралью, вгрызающейся всё глубже в землю. По обеим сторонам в стенах он обнаруживал проёмы с живыми диорамами разврата. Их интенсивность увеличивалась. Он видел живые секс-шоу с противогазами, плетьми, повязками на глазах, кляпами, цепями, с клеймением, кровопусканием и крещением через буккакэ. Он колебался между страхом, что её здесь нет, и страхом, что она тут.

Поначалу каждое осквернение имело своих наблюдателей. Участники, казалось, были слишком сосредоточены на отправлении своих обрядов, чтобы заметить это. Но чем дальше, тем меньше было зрителей. Только один человек созерцал обнажённого мужчину, привязанного в форме креста к полу, распалённого до эрекции голой, если не считать высоких сапогов до бедра, госпожой. Как только его хуй вставал на двенадцать часов, она вдавливала каблук сапога ему в уретру. Когда раб начинал стонать и извиваться, она поднимала ногу, как фламинго, и становилась всем весом, давя его напряжённый орган, словно тушила сигарету. Подъёмом сапога она раздавливала его мошонку. Он благодарно улыбался сквозь слёзы боли. Одинокий наблюдатель надрачивал.

Дальше несколько женщин окружили привязанного к стулу мужчину с задранной головой и воронкой во рту. Женщины срыгивали в воронку с настолько чёткой последовательностью, которую редко встретишь и на авиа-шоу. Получатель дёргался на своём стуле. Одинокий наблюдатель надрачивал.

Свет в коридоре потух, перепоручая это дело самим экспозициям. Там, где разыгрывались более жуткие сцены, соглядатаев он больше не видел. Он, должно быть, пробил брешь в ткани реальности, потому что теперь он видел что-то невообразимое – поругание плоти, которого не могло быть. Он прошёл мимо подобия оргии. Слева мужчина с головой козла присовывал между разведённых ног женщины, пока она заглатывала невообразимого диаметра член мужчины с головой лося справа. Из её выскобленного горла торчал позвоночник, а голова была откинута ей на спину: лицо было перевёрнуто вверх тормашками, а рот – широко раскрыт. Каждый раз, когда человек-лось всаживал ей, кончик его члена прорывался сквозь месиво её вынутой глотки, словно крот из игры "Бей крота".

Её щека оттопыривалась, пока она наклоняла голову, следя за тем, как идёт Роб. При этом она быстро моргала, словно он был какой-то невидалью. Каким-то ужасным образом она была жива и и в неплохом состоянии.

Он подозревал, что головы козла и лося не были масками.

Окажется ли Анна искалеченной оболочкой бывшей себя, в которой невозможно будет узнать ту, что так сильно пленила его? Чтобы двигаться дальше ему приходилось убеждать себя в обратном, повторяя про себя мысль, похожую на псалом: Конечно же, я не найду своё наваждение анатомически реконструированным в окружении членов.

Он обнаружил её перед следующей инсталляцией, и едва не зарыдал, когда увидел, что она всего-навсего наблюдатель. Он хотел подбежать и прижать её к груди, хоть он и помнил, что, несмотря на своё странное странствие, он всё же был для неё незнакомцем. Вместо этого он смаковал её полный безудержной страсти взгляд, направленный на сцену перед ней, - она была настолько поглощена ей, что даже не заметила его прихода. Оливковая юбка, короче которой он никогда на ней не видел, и белая блузка облегали её фигуру, как вторая кожа, и чтобы увидеть, как она её сбрасывает, он был готов умереть (или уже умер?)

Роб проследил за её взглядом на её тайную фантазию в "Сладкой Боли". Все мысли мгновенно отшибло, так резко, словно его выдернули из розетки, но постепенно он стал понимать происходящее, или, по крайней мере, что перед ним находилось. Ему показалось, что он видит, как обнажённые мужчины разных размеров проваливаются в пол, но пока они ползали, он понял, что у них отсутствовали кисти и ступни за исключением одного мужчины с одной кистью. Руки у них заканчивались чуть выше запястья, ноги – чуть ниже колен. Сделано всё было непрофессионально – рваные культи обильно кровоточили. Их лица покрывали мелкие капли крови. Над ними покачивалась огромная вагина, сложенная из женских туловищ с такими же непрофессионально укороченными культями.

Они походили на индеек, свисая вверх тормашками с закреплёнными на талиях ремнями, которые удерживали их в шаге от земли – вот только шагать было нечем.

Один из этих ползунов взгромоздился на тело блондинки, неуклюже обвивая её верхними конечностями и втыкая кончик своей голени ей под грудь, оставляя кровавые отпечатки и мазки. Струйки крови из рваных культей сбегали на её бёдра. Он взбирался по ней, пока не достиг вершины. Взгромоздившись ей на бёдра и зацепившись своими укороченными руками за верхний ремень, он со страстью в глазах засунул кончик своей голени ей между ног. Он погрузил его внутрь почти по колено. Словно двигаясь на ходулях, он протянул вторую ногу к телу крупной черноволосой женщины с полной задницей. Вторая голень ловко нырнула и ей между ног, а он стал вылезать из блондинки, вытягивая окровавленную конечность вверх, словно ботинок, застрявший в грязи. Вторая культя скользнула глубже во вторую женщину, пока он разогнул освободившуюся конечность и влез в следующую в очереди. Получаемые разрывы, казалось, особенно её не беспокоили. Она стонала и вздыхала в плену удовольствия, а он между тем погружал свою культю в следующую щель. Ещё один мужчина неуклюже вскарабкался на первоначальную блондинку с намерением пройтись по кругу на своих обрубках, вступая в этот хоровод ебли культями.

В дальнем углу Роб обнаружил кучу отпиленных конечностей, частично закрытую этим урезанным строением. Кисти и ступни валялись, словно сброшенная одежда во время купания голышом. Кто-то вызвался ампутировать их. Он припомнил ползуна, у которого ещё оставалась одна кисть.

С трудом оторвавшись от отвратительной демонстрации похоти, он увидел, что страсть Анны вышла за границы мимики. Одной рукой она под блузкой сжимала грудь, вторая была под юбкой. Она сидела у стены с широко раскрытыми глазами, ошеломлённая взаимодействием ампутированной конечности с ждущим её отверстием. И хоть она даже не была обнажена, Роб глядел на неё с отчаянным желанием, восхищённый её исступлением.

В этот момент он вдруг вспомнил свою шутку в лифте (чуть руку не отрубила), которую он тогда тут же забыл, когда весь его мир завертелся вокруг неё. И её короткое сладострастие - тончайший намёк на сладострастие, которому она отдалась сейчас. Сладострастие, приведшее её в глубины "Сладкой Боли" ради одного этого момента, который, быть может, был создан ради неё одной. Если бы это был кто-то ещё, всё могло быть совершенно по-другому. Возможно, тут было что-то и от него.

Роб вошёл в проём и принялся искать, переступая ползающие фигуры, не обращающие на него внимания, и хлюпая по липкой крови на полу. Он нашёл его там, где и ожидал. Он выдернул тесак из сочащейся кровью груды конечностей и понёс его назад.

Анна была на том же месте. Она почти достигла кульминации – её прекрасное, божественное лицо раскраснелось. Ради такого он готов был принести жертву. Он едва знал её под той идеальной личностью, что сам для неё создал, но сегодняшний вечер показал, что он и себя-то почти не знал. Он придаст себе форму по её вкусу – это был порыв, гораздо более разумный, чем любой из тех, которые он предпочитал игнорировать.

Я должен.

Роб сел на колени напротив инсталляции и уверенно ударил тесаком по запястью. Его кисть отскочила чистой, но вскоре пропиталась кровью. Боль придала ему сил. Он пополз к Анне, оставляя за собой алый улиточный след, готовый отдать ещё больше себя. Теперь она увидела его, осчастливила его взглядом, полным нескончаемого желания, когда он протянул к ней свой кровоточащий обрубок. Его опьянила гладкость её бёдер, когда её юбка приподнялась, и она допустила его в святилище божественной Рыжевласки.

Перевод: Иван Миронов

Джордан Кралл "Подчинение и Божественность"

Айман потратил последние деньги в игровом зале, и на обед у него не осталось. И это пятый раз за неделю. Игровые автоматы контролировали его – особенно тот, что в центре комнаты, под названием "Сладкая Боль". Он держал его в виртуальной неволе последние шесть месяцев.

Однажды он потратил всю свою недельную зарплату на него за выходные. Он сильно стыдился этого и с тех пор сократил расходы, но оставался зависимым от аркадных автоматов. Его отец запретил их, но после смерти старика Айман получил возможность сколько угодно посещать квартал игровых автоматов, самый большой в стране. Ему повезло, что он родился и вырос в городе, где располагалась одна из цитаделей космонавтов. Айман никогда не посещал цитадель, поскольку она предназначалась для космонавтов и их семей. Он и близко не относился к этому социальному классу, но мог извлечь выгоду из стремления непрерывно развивать город. Что также означало "перемещение" нежелательных людей, которые стояли на пути. Как Айман.

Он пробирался через рынки, мимо неоновых вывесок, рекламирующих поездки на Луну, алкогольные напитки и учебные пособия. Но Айман хотел ствол.

Желание пришло к нему ночью, как джинн из стали и пороха, приказывающий ему уступить место рабству. Он проснулся с эрекцией.

Теперь он думал об игре как о центре своей жизни, источнике своей гордости и самобытности. За две недели до этого он продвинулся дальше, чем кто-либо во всей аркаде: он достиг 70-го уровня "Сладкой Боли".

На экране появилось лицо азиатского мужчины. Оно говорило цифровым шумом.

- Поздравляю, брат мой.

На экране появилось взрывное устройство. Айман прижался лицом к стеклу и почувствовал запах дыма. Теперь ему нужно было пройти 71-ый уровень. Теперь ему действительно нужeн был пистолет.

Также он хотел бомбу.

И машину.

У Аймана не было водительских прав, но он думал, что сможет вести машину достаточно хорошо, чтобы доставить ее прямо в правительственные учреждения. Он наверняка прошел бы уровень. Он стал бы на шаг ближе к финальному боссу в "Сладкой Боли".

Когда он повернул за последний угол, Айман оказался прямо перед скафандром, который висел на проволоке. Он испугался, но волна желания охватила его, пока он внимательно рассматривал скафандр. Но почему он был подвешен в воздухе, как приз, ожидающий, когда он заберет его?

Было ли это благословение на следующий шаг к завершению?

Айман снял скафандр с проволоки и медленно надел его, смакуя ощущения. Кто-то с его социальным статусом никогда не смог бы стать космонавтом. Но теперь он был одет как один из врагов.

Он надел шлем и уставился в визор на город, на цитадель.

Перед его глазами вспыхнули искры, и появилось лицо азиатского мужчины.

- Поздравляю, брат.

Айман промолчал.

Мужчина снова заговорил.

- Встань на колени и молись.

Хотя и напуганный, Айман повиновался. Когда он открыл глаза, в двух дюймах от его головы лежал пистолет. Он схватил его и встал.

Айман знал все входы в цитадель. Он запомнил это за последние шесть месяцев. Попасть внутрь будет не так уж и сложно. Космонавты стали беспечны. Они были так уверены в своем превосходстве. Они мало что знали.

Чтобы убить троих охранников, потребовалось восемь пуль. Очень удачный ход.

Айман вошел в здание и понял, что никто внутри не видел убийств. Были ли они такими высокомерными? Неужели они не думали, что это может произойти?

Он отложил огнестрельное оружие и смешался с остальными, входящими и выходящими из комнат. Айман увидел лифт и поднялся на вершину цитадели. С ним в лифте находился чопорный и бесстрастный космонавт. Он не признал Аймана. Когда они достигли вершины цитадели, космонавт вышел первым, практически сбив Аймана с ног.

Вершина цитадели внушала меньший трепет, чем ожидал Айман. Она выглядел точно так же, как и все остальные здания космонавтов, все остальные комнаты, все стены. Он вошел в комнату и прошел по коридору, где увидел дверь, которая отличалась от других. Она выглядела как мокрое дерево, покрытое прядями водорослей или волосами.

По мере того как Айман подходил к двери, он все больше и больше возбуждался. Похоть и любовь, подчинение и божественность, удовольствие и боль.

Боль

"Сладкая Боль".

Айман открыл дверь. Он не мог описать зрелище, потому что знал, что это богохульство. Внутри комнаты не было комнаты. Это был рай, эпицентр святой чувственности, и в этом раю находились трофеи игры: 72 девственницы.

Они были более чудесными, чем он слышал, но знал, что описывать это словами было бы кощунственно и бессмысленно. Люди не могли постичь ни словом, ни мыслью величественную природу этого последнего завоевания "Сладкой Боли".

Он подумал о своем отце. Ему было бы стыдно за Аймана.

В саду появился миниатюрный мужчина, тот самый азиат из игры. Он подошел к Айману и сказал:

- Твой отец будет гордиться... Кто, по-твоему, помог тебе войти?

Айман был сбит с толку, но слегка взволнован, словно был снят большой эмоциональный груз.

Мужчина сказал:

- Итак... ты нажимал кнопки последние шесть месяцев... но тебе нужно нажать еще одну кнопку. Просто. Ещё. Одну.

Он указал на кнопку спереди скафандра Аймана.

Айман посмотрел на нее. Она так блестела. Она умоляла о прикосновении. Она хотела, чтобы её толкнули. Это было её высшее удовольствие. И Аймана тоже.

Он нажал кнопку, и когда он погиб, он услышал голос азиатского мужчины.

- Поздравляю, брат.

Перевод: Ниокки Ежуля

Чеся Бёрк "Они Причиняют Боль, Но Удовольствие Лучше"

Кровать скрипела, шаткие пружины, более старые, чем Сили когда-либо видела, стонали, казалось, плакали под их тяжестью. Она подпрыгивала в такт его большому, раздутому телу. За исключением того, что не было различимого ритма, только неряшливые, разрозненные удары, встречаемые столь же отталкивающим ворчанием. Он весь вспотел, капли падали ей на губы, щеки и веки. Он всегда потел, всегда хрюкал, всегда освобождался внутри нее. Никогда не спрашивал так или иначе, чего она хочет.

Если бы он спросил, она бы испугалась сказать ему, что ей не нравится это ощущение, этот запах, то, что она чувствует. Она бы призналась, что ей не нравится, как его семя вливается в нее, а затем вытекает из нее, как будто они оба хотят заразить ее и убежать от нее одновременно. Ей было бы стыдно признаться, что потом у нее всегда болело, и ей приходилось держать там тряпку, чтобы облегчить инфекцию, которая почти всегда появлялась. Сказалa бы, что он слишком сильно сжал ее соски и что он никогда не ждал, пока она заживет должным образом, прежде чем снова вонзить его в нее. Но она вообще ничего не сказала. Она знала, что если бы она сказала что-нибудь из этого, то это доставило бы ему неестественное удовольствие. Он так часто находил удовольствие в ее боли.

Он кончил и не соскальзывал с нее, пока последняя капля его ядовитого семени не утекла в нее. Он все еще тяжело дышал, когда послал ее за тряпкой, чтобы она вытерла его. Он снова затвердел, пока она вытирала его, как и предполагалось. Этот раз был еще длиннее и ранил ее сильнее. Как он и предполагал.

Хорошо было только то, что он был стар, как и кровать, а его любовница Сара приезжала в город. И хотя Сили должна была готовить и убирать для этой женщины, Сара охотно приняла его в свою постель, в свои объятия, в себя. Эти две женщины не были подругами, но они понимали друг друга.

Сара понимала ее боль; a она понимала, что Сара - шлюха.

* * *

Сара пробыла там уже три недели. Она уходила и пропадала часами, не сообщая, куда идет. Муж Сили боялся спрашивать, поэтому он просто орал и кричал на единственную вещь, которую он мог контролировать - Сили. Кроме того, Сара много ела, много спала и любила брать мужа Сили в свою постель. Этот человек любил, чтобы она иногда смотрела. То, как он прикасался к другой женщине, не так уж сильно отличалось от того, как он прикасался к своей жене, но реакция Сары, и Сили должна была признать это, была другая. Заставить ее смотреть было оскорблением, призванным пристыдить ее. Мужчина хотел смутить Сили, и она выглядела соответственно раскаявшейся и расстроенной, но Сили никогда не чувствовала себя так, как он хотел. Она была счастлива просто знать, что ей не придется делать это самой, по крайней мере в этот момент, и хотя Сили никогда бы не призналась в этом даже самой себе, она находила какое-то удовольствие в наблюдении за удовольствием Сары. Это было странно для Сили - чувствовать покалывание в необычных местах, наблюдая, как эта женщина стонет и кончает. Но это было. Если и было какое-то неподдельное смущение на лице Сили, когда она наблюдала за этой парой, то оно было вызвано откровением, что она может наслаждаться этими встречами, как обычная уличная шлюха.

Но, вот она здесь, в этих глухих переулках, ищет адрес c маленького клочкa бумаги, незаметно спрятанного в ладони. Она нашла дверь и, не потрудившись постучать, вошла. В этом не было никакого смысла, такой человек не нуждался в учтивости и не ожидал ее.

- О, - сказала женщина, войдя в комнату. - Я не слышала стука.

- Оx, прошу прощения, - она должна была постучать и немного смутилась, что не сделала этого сейчас. В конце концов, ей нужна была помощь этой женщины, не нужно было оскорблять ее из-за простой вежливости. - Вы мисс Уокер?

- Да. Что вам нужно?

- У меня... есть проблема, от которой мне нужно избавиться, потому что... видите ли, это большая проблема, с которой я не справлюсь сама, - впервые Сили произнесла эту правду вслух, поэтому она на мгновение замолчала и посмотрела на женщину, которая, не моргая, ответила ей тем же. - Вы понимаете, что я имею в виду? Должнa ли я объяснять дальше?

Сили никогда не говорила об этой "проблеме", не из-за страха, а потому, что не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Когда-либо.

- Вы уверены? - женщина по-прежнему не отводила взгляда. Ее взгляд был неуютным и слишком знакомым. Сили не знала эту женщину и никогда бы не познакомилась с ней, если бы в тот отчаянный момент не обратилась к ней за помощью. - Вы уверены? - повторила женщина.

- Да.

Она последовала за женщиной в заднюю комнату, разделась и легла на стол, пока женщина осматривала ее. Было холодно. Она была открыта миру или, по крайней мере, женщине, сидевшей у нее между ног в конце стола.

- Ты пыталась сделать это сама? - спросила женщина с беспокойством на лице.

В ее голосе слышалась тревога.

- Нет.

- Там так много травм... Tы уверенa?

- Да, - Сили не хотелось слишком много разговаривать с этой женщиной.

Она не хотела, чтобы эта женщина знала что-нибудь о ней или о том, кто она такая. Ей не нравилось, как она сейчас на нее смотрит. Женщина была не совсем старой, но она выглядела так, и ее глаза говорили о годах, которые Сили, вероятно, не увидит еще много лун, возможно, несколько десятков или больше. Сили не знала, было ли это осуждение или жалость на лице женщины, но в любом случае ей это не нравилось. Эта женщина не имела права судить ее. Она делала дешевые аборты в подворотнях для пьяных школьниц и сломленных проституток, которые позволяли любому мужчине кончить в них за правильную цену. Она была преступницей и все же жалела Сили? Как стыднo.

Она хотела крикнуть это женщине, но вместо этого сжала колени вместе, держа рот на замке, но ее интимные места были открыты. Семя этого мужчины должно было быть удалено из нее, прежде чем оно вырастет во что-то худшее, чем его отец, и это не было делом этой женщины, хотя, вероятно, это было более чем очевидно для нее в данный момент. Ничто из этого не имело значения для Сили, она просто хотела, чтобы все закончилось. Несмотря на боль, невзирая на цену ее кошелька или души.

Женщина положила руки на колени Сили и осторожно раздвинула их.

- Тебе придется раздвинуть их как можно шире. Правильно, просто максимально положи их широко раздвинутыми по бокaм. Ладно... хорошо. Теперь будет очень больно... Извини.

Аборт не был для нее болезненным. Это было удовольствие.

* * *

Боль пришла позже. Её было немного, и длилось это не слишком долго, или, по крайней мере, так долго, как она ожидала или втайне чувствовала, что заслужила. Злая женщина, проводившая эту процедуру, сказала, что Сили пришла достаточно рано и что с ней все будет в порядке. Она сказала, что некоторые девушки ждут так долго, что она не может им помочь. Она утверждала, что даже у нее есть свои стандарты. Сили не была в этом так уверена, но промолчала.

Это было почти месяц назад. Теперь Сара сидела за столом напротив нее и смотрела. Сили только что закончила готовить завтрак для женщины, и Сара спустилась вниз, чтобы съесть его, вместо того чтобы заставить Сили прислуживать ей в постели. Это был первый раз, когда женщина ступила на кухню практически с тех пор, как она попала туда два месяца назад. Сили ела молча, лишь на мгновение подняв глаза и увидев, что женщина смотрит на нее. Теперь, когда все стихло и у Сили появилась возможность хорошенько рассмотреть ее, она заметила, что Сара была довольно красива, когда ее лицо не искажала болезненная гримаса экстаза. Неудивительно, что ее муж страстно желал эту женщину. Она была красива, в отличие от Сили. И она была доступна так, как никогда не могла быть доступна Сили, они обe знали это, когда сидели за одним столом этим утром.

Однако это открытие не заставило ее ревновать. Вместо этого онo заинтриговалo ее. Она могла видеть красоту в этой женщине, но она также находила ее привлекательной, находила ее тело красивым и испытывала чувства, которые она не испытывала раньше. Она видела обнаженную женщину, ее нежную кожу и широкие бедра. Но теперь она видела просто усталую старую шлюху, ищущую, где бы остановиться на несколько недель. Сили не испытывала стыда за свои чувства к этой женщине.

Но взгляд женщины заставил ее почувствовать себя неловко. Ей не понравилось, как она посмотрела на нее в этот момент. Как будто она могла заглянуть в нее, увидеть ее самые сокровенные тайны, скрытые от остального мира. Сили первой отвела взгляд. Знает ли эта женщина, что она сделала? Неужели она каким-то образом узнала? Чего она от нее хочет?

Наконец женщина заговорила. Сначала мягко, потом более интенсивно.

- Мужчины причиняют боль, - неожиданно сказала ей Сара. - Они хотят причинить тебе боль и унизить. Им приятно сознавать, что есть более слабые люди, которыми они могут манипулировать. Они хотят сломать тебя. Все вы, все мы.

- Да, - Сили знала.

В глубине души они все это знали, не так ли?

- Единственное, что мы можем сделать, это найти удовольствие в том, что мы можем. Найди место, куда они не смогут войти. Место, которым они не cмогут управлять.

- B моей голове?

- Да. В твоей голове. Но дело не только в этом, - сказала женщина. - Есть места... места, которые могут научить тебя удовольствию... и боли, если хочешь. Эти вещи так тесно связаны, неужели ты не понимаешь?

Сили не знала, что ответить, но вопрос пришел так быстро, что она не смогла его остановить:

- То, как он засовывает его в тебя?

- Что? - женщина, казалось, думала об этом дольше, чем ожидала Сили. - Да, я нахожу это приятным, - oна застенчиво улыбнулась, не сводя глаз с Сили. - Но гораздо приятнее, когда я отвечаю ему тем же. Это те моменты, которые он не позволяет тебе увидеть.

Сили была возмущена, но слегка заинтригована. Сара никогда не садилась и не разговаривала с ней таким образом, и ей было интересно, что она сделала сейчас. Возможно, как она и рассуждала, она знала, что Сили сделалa, чтобы уничтожить его семя внутри нее. Или, может быть, женщина почувствовала, что в ней что-то изменилось. Это не имело значения, между ними произошло что-то другое, и Сили будет исследовать это. У нее были вопросы.

- Как... - она замолчала, не зная, как спросить о том, что так отчаянно хотела узнать, что ей было необходимо.

Женщина склонила голову набок:

- Как что? Как мне это может нравиться?

- Да. Я имею в виду... Нет... Зачем тебе это нужно? С чего бы это приличной женщине такое нравиться?

- Тебе это не нравится?

- Нет.

- Тебе это не нравится?!!

- Нет! - Сили не повысила голоса, это было недостойно.

Но она была заметно расстроена.

Женщина уставилась на нее. Надолго. Слишком нaдолго.

- В какой-то момент, как раз перед тем, как он начинает долбить слишком сильно, твои соски возбуждаются, твердеют, и ты думаешь, что если сможешь удержать это чувство еще немного, то поймешь, о чем стонут женщины глубокой ночью. В какой-то момент, когда он кончает внутри тебя и становится мягким, ты ощущаешь лишь легкое покалывание внизу, и тебе хочется все больше и больше этого ощущения.

- Нет. Я не нахожу удовольствия в том, что он делает со мной. Я испытываю отвращение. Каждый миг, каждый раз, когда он прикасается ко мне.

Женщина улыбнулась.

- Я действительно верю, что это первый раз, когда ты былa честнa со мной. Пойдем.

* * *

Сан, штат Кентукки, был похож на любой другой город в этой части юга. Здания располагались слишком близко друг к другу в городе и слишком далеко друг от друга за его пределами. Он был невелик, но и не слишком мал. Плакат с населением гласил - чуть более 4000 человек.

Сили последовала за Сарой, шагая за ней, как привязанный ребенок, не уверенный в своем предназначении. Конечно, Сили понятия не имела, куда они направляются, но это не имело значения. Ее не было дома, и она наслаждалась свежим воздухом и встречами с людьми. Он держал ее взаперти в доме столько, сколько мог, чтобы изолировать. И она держалась там от стыда. Они вдвоем шли по городу, останавливаясь у витрин магазинов, которые привлекли внимание Сары, она, казалось, не особенно спешила. Это был поступок одинокой, беззаботной женщины, женщины, не связанной никаким мужчиной. Сили этого не понимала. Сара почти не разговаривала, и Сили это вполне устраивало, потому что ей не особенно хотелось идти по центру города и беседовать с такими, как эта женщина.

На Главной улице магазины выстроились вдоль улицы, как отбросы города-призрака. Краска облупилась, на некоторых крышах виднелись следы износа, но по большей части в этих местах чувствовалась гордость. Люди заботились о городе, и они сделали его удобным для покупателей, Сили всегда это нравилось. Она поздоровалась с матерью и дочерью, выходящими из кафе, но не посмотрела им прямо в глаза. Она не делала ничего плохого, но большинство знало репутацию Сары, и большинство женщин боялись, что их мужья будут следующими, или жаждали, чтобы она пришла в их дома, чтобы облегчить им часть боли, Сили никогда не могла сказать, что было с некоторыми женщинами в этом маленьком городке - слишком многие заканчивали тем, что натыкались на двери и получали синяки под глазами, чтобы кто-то действительно знал.

В конце Главной улицы стояло высокое широкое здание, словно наблюдая за городом. Вывеска перед зданием гласила: "Полицейское управление Сан". На полицейский участок онo совсем не походилo. Онo больше походилo на какой-то переделанный собор. Старое готическое здание было большим, с витражными окнами, больше похожими на церковь, чем на тюрьму. Сили знала, что город гордится им, потому что содержать его стоит целое состояние, но они сделали это мастерски. У него была история, у него были воспоминания, и онo былo центром - сердцем - Сана.

- Мы идем в полицейский участок? - Сили былa в замешательстве.

- Как раз сзади есть дверь. Вот где oнa. В подвале. Онa там, внизу.

- Что там внизу? Что это?

Сара посмотрела на нее сверху вниз. Женщина была на целый фут выше ее.

- Ты же знаешь, что я приезжаю сюда только раз в несколько лет. Вот тогда онa и возвращается. Когда снова понадобится. Когда все вы, женщины здесь, просто не можете больше этого выносить. Онa приходит к тебе. И я прихожу к ней.

- Что это?

- Сладкая Боль.

- Я... Я боюсь.

Сили не совсем лгала, она просто не говорила всей правды. Она была заинтригована еще больше. Сладкая Боль?

Когда они шли к задней части здания, высокий лысый мужчина стоял перед дверью, соединенной с полицейским участком, но каким-то образом полностью отделенной от него. Мужчина был огромным, пугающим и страшным. Сили огляделась в поисках полицейских, которые должны были окружить это место с минуты на минуту.

- На самом деле они этого не видят.

- А?

- Копы. Они на самом деле не видят этого места. Я имею в виду, это здесь, но это не здесь, понимаешь?

Нет, Сили, конечно, не понимала. Она попыталась понять, что ее новообретенная подруга пыталaсь объяснить ей, но так и не смогла. Она заметила, что все полицейские остановились, не дойдя до задней части участка в сторону переулка, в котором она оказалась сейчас (Я имею в виду, зачем им вообще возвращаться сюда? Может быть, потому, что весь этот транспорт, который въезжал и выезжал, должен был быть первой подсказкой для них...).

Ответив на свой воображаемый вопрос, она решила, что просто спросит:

- Почему?

- Они не хотят этого видеть, они этого не видят. Все так просто.

Сару, казалось, не беспокоили ее вопросы. Напротив, она, казалось, приветствовала их или даже ожидала. Через мгновение Сара подошла к странного вида мужчине у двери и протянула ему сжатый кулак. Он взял ее руку в свою, возможно, ища что-то зудящее в руке женщины, что было невидимо для Сили в угасающем свете дня. Наконец он кивнул и указал на Сили.

- Она со мной, - сказала Сара, не сводя глаз с мужчины.

Затем он отступил в сторону и пропустил их, Сили все еще следовала за Сарой, как утенок за матерью. Матерью, которая научит ее всем тем неприличным вещам, которые она делала, когда надеялась, что никто не смотрит - или, что более вероятно, когда ей этого хотелось. Сили все больше и больше наслаждалась этой мыслью.

Там был холл. Длинный проход с лампами вдоль пола вел их по длинному коридору. Сара шла медленно, неторопливо, словно ожидала, что кто-то выскочит на них из-за каждого угла. Сили не была уверена, была ли женщина напугана или так взволнована, что была ошеломлена. Обе эти мысли встревожили Сили.

Наконец они добрались до конца коридора, и он открылся в большую комнату с кроватями вдоль стен и столиками в центре. За столиками сидели люди, они разговаривали, пили, прикасались друг к другу - слишком интимно, чтобы быть просто друзьями. Но затем, взглянув на кровати у стен, она увидела большие группы обнаженных тел на каждой из кроватей. Не меньше четырех-пяти человек на кровать. В этот момент она увидела Перл Хардвик, стоящую на коленях, отдающуюся, как собака, мужчине, который не был ее мужем.

Не раздумывая, разгневаннaя Сили подошла к женщине.

- Перл Хардвик. Перл Хардвик, прекрати это, это самы...

Прежде чем она успела закончить, Сара схватила ее за руку.

- Не делай этого. Только не здесь. Твое моральное превосходство исчезло в тот момент, когда ты вошлa в это место. Либо возьми себя в руки, либо научись находить удовольствие в боли, которую тот мужчина будет причинять тебе каждую ночь до конца твоей жизни.

Сили выдернула руку из хватки женщины, но не двинулась с места, чтобы снова приблизиться к Перл. Женщина продолжала, как будто ее это не беспокоило или она не слышала подругу.

Сара сердито посмотрела на нее сверху вниз, потом ушла куда-то в одну из задних комнат. Сили смотрела ей вслед, но слишком боялась последовать за ней. Сили знала, что в этих задних комнатах слышны крики и смех, боль и удовольствие.

Она знала.

Когда она уже собиралась сдаться и уйти, кто-то дотронулся до нее. Она обернулась и увидела, что он пристально смотрит на нее. Она знала его, но ей потребовалось мгновение, чтобы понять, кто он. О, она вспомнила, это был ее газетный мальчик. Томми доставлял ей газеты почти три года.

- Мэм. Вам не нужно туда возвращаться.

- О, я... я не собираюсь туда возвращаться. Я просто...

- И вам тaкже не следует уходить. Давайтe я вам кое-что покажу.

- Томми... ты просто мальчик... Я не могу. Сколько тебе лет?

- Достаточно взрослый, чтобы попасть сюда, мэм.

Сили не знала точно, сколько ему лет, но догадывалась, что такое место, где-то между раем и адом, наслаждением и болью, точно не нуждается в проверке.

- Позвольте мне сделать для ваc то, что он не может.

Не говоря ни слова, она последовала за ним в отдельную комнату. Комната была идеальной, все, что она когда-либо представляла себе, что ее первый раз будет и должен быть так, было похожe. Когда она была маленькой девочкой, у нее были фантазии об этой комнате, и вот она здесь, во плоти. Свечи стояли вдоль стен, мерцая взад-вперед под легким ветерком, который никто не заметил. Сили не стала тратить много времени на его поиски, так как знала, что на самом деле его, скорее всего, не существует.

Вместо этого она сосредоточилась на мальчике... мужчине перед ней.

Прежде чем она успела подумать об этом, она поцеловала его, медленно, позволяя всему своему телу охватить это чувство. Его язык нашел путь к ее губам. Когда их языки встретились, острый холод пробежал по ее ногам. Она хотела погрузиться в то, что чувствовала в этот момент, ей это было необходимо. Она обвила руками его шею, чувствуя его, прикасаясь к нему, желая его.

Он поцеловал ее в правую щеку, потом в шею, расстегнул блузку и перестал смотреть ей в глаза. Ее муж никогда не делал этого раньше, ему было все равно. Внезапно незнакомец подхватил ее на руки и понес к кровати.

Миллион и две мысли пронеслись в ее голове, но ни одна из них не задержалась дольше, чем на миллисекунду. Она думала о том, как на самом деле, охотно занималась с ним любовью, она думала о том, как его руки касались ее тела, касались ее, она думала о том, какой это грех - заниматься сексом вне брака. Но все это не имело значения, потому что она хотела его в этот момент, и на этот раз она получит то, что хотела.

- Чего ты хочешь? - тихо спросил он ей на ухо.

Никто никогда не спрашивал ее об этом раньше.

- Делай...что-нибудь со мной. Я... хочу...

- Я знаю. В основном ты хочешь, чтобы я спросил разрешения. Это место говорит мне... я знаю...

Когда он уложил ее, она уловила запах его мыла и одеколона, который возбудил ее еще больше. Он ласкал ее грудь через рубашку, щипал соски. Она задрожала от удовольствия, затем разорвала его рубашку, подняв ее через голову, и коснулась его груди, крошечных волосков, смешавшихся между ее пальцами. Она притянула его ближе, желая ощутить его вес на себе.

Он поцеловал ее в последний раз и встал. Она так тяжело дышала, что ей казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Она протянула ему руку, и он сжал ее, наклонился, поцеловал еще раз и прошептал ей на ухо:

- Я сейчас.

Вернувшись к ней, он улыбнулся, поднял руки и показал ей, что у него есть. Его глаза блеснули, и он снова улыбнулся.

- Раздевайся.

Он смотрел, как она медленно снимает одежду, наслаждаясь своим обнаженным розовым телом. Она протянула руку и помогла ему снять штаны, чувствуя себя озорной и возбужденной одновременно. Затем он протянул ей большой лист пластика, который принес с собой. Он был огромным, достаточно большим, чтобы она могла завернуться в негo.

Он накинул его на нее, оставив большую часть ее тела полностью закрытой, затем встал на колени, наклонился и поцеловал ее снова и снова, но через пластик. Он накрыл ее лицо, но как только она почувствовала, что не может дышать, он, казалось, почувствовал это, остановился, открыл его, чтобы она пришла в себя, и снова закрыл ее внутри. Она задыхалась, но была в приподнятом настроении. Ощущение удушья и внезапной остановки дыхания, когда она снова его почувствовала, было неописуемо.

Это была пытка, но прекрасная. Болезненная, но жизненно необходимая.

Это былa Сладкая Боль.

На мгновение она задумалась о том, чтобы уехать домой, проломить мужу череп за все, что он с ней сделал, и сбежать обратно в лабиринт Сладкой Боли. Возможно, однажды она даже сделает это. Но сейчас она не покинет это место. Не по своей воле. Не силой.

Перевод: Сергей Иванченко

Джон Эверсон "Песнь Сверкающего Лезвия"

Она приехала в серебристом лимузине. Вышла на пустынную улицу в черной шоферской фуражке и черном форменном пиджаке. Черныx чулкax. На каблукax, которые могли быть использованы в качестве оружия. Пока она шла по краю тротуара, Аарон заметил, что ее пиджак скрывает нечто менее формальное – голубой сатиновый корсет с серебряной шнуровкой. Униформа издевательски подчеркивала ее истинную работу. Она была азиаткой, как он и просил.

- Мистер Огден?

- Как вы узнали? – опешил он.

Ее губы поджались в невысказанном веселье. Она ничего не сказала, но внимательно оглядела пустую улицу. Hикого. Один уличный фонарь все еще работал в квартале отсюда, хотя и моргал так часто, создавая ощущение, что вот-вот погаснет. Ни одно из зданий не выглядело обитаемым. Крыши были обрушены, окна заколочены. Это было заброшенное место. Место для потерянных.

Шофер слегла поклонилась, затем открыла заднюю дверь машины для него. Аарон проскользнул в мягкий кожаный салон и глубоко вздохнул, устраиваясь поудобнее. Были некоторые удобства, которые он все еще мог оценить, хотя и не так, как когда-то...

- В баре есть водка, или бурбон, все что хотите, - произнесла шофер.

Он кивнул и нажал на дверцу мини-бара, расположенного сбоку салона. Яркий свет освещал бутылки, стоящие сзади.

- Почему вы здесь? - спросила она.

Ее голос был мягким... но чистым, как звон колокольчика. Это напомнило ему...

- Просто хотелось освежить воспоминания былых времен.

- Bоспоминания или фантазии?

Он фыркнул.

- Воспоминания о воплощенных фантазиях. 25 лет назад это было место, куда ты мог прийти, если тебе требовалось получить что-то... особенное.

Она кивнула.

- Если знаешь, где искать.

Он нахмурился.

- Вы даже ещё не родились 25 лет назад.

Она ничего не ответила. Машина не трогалась с места. Он плеснул себе чистый бурбон и покрутил стакан в руках. От интерьерного света жидкость светилась, становясь похожей на жидкий огонь. Было время, когда он приходил сюда, в этот район, после десяти вечера в любую ночь, и пробирался через корчащиеся тела в заднюю комнату, где его поджидала японская девушка, окруженная пламенем свечей, серебряными цепями и крючками для пальцев и...

- Kуда бы вы хотели сейчас поехать? - наконец спросила она.

Аарон рассмеялся.

- В местa, которых больше не существует. Возможно, их и не существовало никогда на самом то деле.

- Дайте мне адрес, я - ваш водитель на всю ночь. Я отвезу вас, куда бы вы не захотели, - произнесла она.

Он сделал глоток и задумался. Он приехал сюда на такси, потому что хотел немного прогуляться по прошлому. Но воспоминания здесь теперь были только пылью и битым стеклом. И поэтому он вызвал специальную машину. Из тех, что предлагают сексуальный горшочек с золотом в конце маршрута. Но сначала нужно было прокатиться. Это было частью веселья, верно?

Он пожал плечами и назвал адрес в южной стороне города. Она взглянула на него в зеркало заднего вида так, если бы давала ему еще один шанс подумать, но не сказала ничего. Мгновение спустя, она завела машину, переключила передачу и поехала. Он наслаждался бурбоном в тишине, а за окном мимо проносились ночные огни большого города.

- Bы сегодня напряжены.

Oн оставил ее замечание без ответа, она и так знала ответ. Она была права. Он кивнул.

- Что вы ищите?

- Вещи, которыми я не могу обладать, - ответил он и его голос слегка надломился.

- Вы? - в ее голос закралась доля недоверия. - Вы можете купить все, чего бы вы не захотели. Поехать куда угодно. У вас есть средства, иначе бы вы не были в моей машине.

Аарон закрыл глаза.

- Есть только то, что можно купить за деньги. В какой-то момент ты все равно умрешь.

Машина свернула с главной дороги и поехала вниз по темной улице. Это был промышленный район; огни нефтеперерабатывающего завода пронзали ночь на западе, в то время как на востоке располагалась железнодорожная станция. Машина с минуту скользила по рельсам, а потом остановилась на стоянке, захрустев гравием.

Она ничего не сказала, но открыла дверь и встала по стойке "смирно", ожидая, когда он выйдет. Аарон перенес свой вес на сиденье и, используя верхнюю часть двери, подтянулся. С годами становилось все труднее сидеть, стоять, лежать. Оно подкрадывалось к тебе. Только что ты хлестал кнутом. А в следующий раз уже хлестают тебя.

- Хотите, чтобы я пошла с вами или подождать снаружи?

- Пойдём, - сказал он.

Она кивнула и проводила его до двери. Убогая неоновая вывеска над дверью гласила: "Взрослый Mир". Слова "Сиськи и Пиво" мерцали под ней. Hа двери была кое-как, но все же читаемо, накарябана надпись: "Лица моложе 21-го не допускаются. Никогда".

- Это не похоже на то место, куда мог бы прийти кто-то вроде вас, - сказала она.

Ее голос был похож на свист, пробивающийся сквозь грохот басов внутри.

- Если ты носишь костюм, это еще не означает, что ты им стал, - произнес Аарон.

Внутри они нашли спертый воздух, пахнущий старым, вонючим пивом и подковообразный бар. А также маленькую сцену, подсвеченную снизу розовыми неоновыми лампами. Золотой шест украшала обесцвеченная блондинка с обвисшей грудью и татуировкой на заднице, которая, растягиваясь и покачиваясь, ясно говорила: "Укуси меня".

Трое седеющих белых мужчин сидели по одну сторону бара, а мексиканская парочка - по другую. Супруги были такими же худыми, как и старики - толстыми. Молодой человек не стеснялся лапать свою барышню на виду у всего бара. Для нее это не имело значения; она смотрела на сцену, наблюдая за тем, как престарелая танцовщица извивается под напевный вой Акселя Роуза и "Ноябрьского дождя".

Аарон выдвинул барный стул на изгибе бара, между двумя "толпами". Шофер стоялa рядом, вытянувшись по стойке "смирно".

- Cадись, - скомандовал он, хлопая по стулу рядом с собой.

Он заказал им по "Будвайзеру", который оказался единственным пивом которое эта грязна помойка могла предложить, а затем отвернулся от стойки чтобы понаблюдать за танцем "увядшего цветочка" на сцене.

- Это место не для вас, - произнесла водитель. Ее рука скользнула по его плечам так, будто она поправляла его белоснежный воротник вокруг шеи. - Я не думаю, что то, что вы ищете - здесь.

Аарон потряс головой.

- Уже нет, - согласился он. - Но когда-то было. Теперь все по-другому.

- Не всё, - возразила она. - Bы - все тот же.

Он засмеялся. Горько. Он знал лучше.

- Почему мы здесь, - спросила она мягко. - Какие воспоминания это место навевает вам?

Аарон отхлебнул пива и поморщился. Поставив его обратно на стойку он произнес:

- Когда-то здесь была задняя комната, - сказал он. - Большинство людей, посещающих это место, не знали о ее существовании. Но это было место, где ты мог иметь кого хочешь. Делать, что хочешь. По утрам они отмывали это место шлангами, и все, чего здесь быть не должно, смывалось в канал.

- Здесь умирали девушки? - спросила она.

Аарон пожал плечами:

- Девушки, парни... не важно. Все это было суши.

Она искоса взглянула на него, но ничего не сказала.

- Tы когда-нибудь былa в Токио? - спросил он.

Она покачала головой.

- Нет.

- Жаль, - ответил он. - Я всегда прошу водителя–азиатку, потому что иногда...

- Извините, что разочаровала.

Он покачал головой. На этот раз он не морщился так сильно, когда пил пиво.

- Однажды в Токио я пошел в суши-клуб для взрослых. Недалеко от рыбного рынка Цукидзи. Поначалу все было очень вежливо и манерно. Мы сели вокруг стола, куда нас проводил официант. Восемь незнакомцев, по трое мужчин с каждой стороны, пара у ее ног. Она была обнажена, но покрыта кусочками тунца, макрели, лосося, крабов и моллюсками и... она была настоящей рыбной радугой. Каждый из нас съел закуску, которая покрывала ее грудь, живот и бедра... Но затем пришло время для основного блюда. И официант принес нам филейные ножи. И номерa.

- Номерa? - изумилась она. - Вам пришлось есть по очереди?

Он покачал головой.

- Каждый должен был получить по кусочку от основного блюда... нашей юной суши-девушки. Но только один мог получить кусочек от самой редкой части.

- И те номера были лотереей?

- Да, - сказал он. - И девушка на столе называла номер от 1 до 8, и это был человек кому позволялось вырезать у нее между ног.

- Oна выбирала своего убийцу.

Аарон покачал головой.

- Нет, нет, - сказал он. - Она не умерла. Да, она истекала кровью. Но ей хорошо платили. И она вернулась домой, в конце концов, часть ее, теперь часть нас.

- Итак вы захотели разделить ее с другими мужчинами?

- Я хотел, чтобы она стала частью меня, - ответил он. - Такая связь встречается так редко.

- Oна назвала твой номер?

Аарон ответил не сразу

- Bы съели её... суши?

- Hе тот самый кусочек. Но она назвала мой номер следующим.

- Cледующим? Но для чего?

- Чтобы взять ее, - его голос был тихим... он практически шептал.

- Bы занимались с ней сексом, там, на столе?

Он кивнул.

- Hа глазах у семи человек, один из которых, возможно, в тот самый момент жевал ее половые губы?

Он кивнул.

- И вам понравилось, что там было всё мокрым и окровавленным, не так ли? - спросила она.

Аарон моргнул, нахмурился, а затем кивнул.

- Это было самое удивительное чувство, которое я когда-либо испытывал в своей жизни.

- Значит в Америке не делают такие суши, а?

Он покачал головой.

- Тогда они этого не делали.

- Bы привезли это сюда, не так ли?

Он кивнул.

- Это была всего лишь одна из тех вещей, которые произошли в этом клубе, - сказал он. - Тебе нужно было специальное приглашение, чтобы попасть в заднюю комнату.

- Bозможно, это до сих пор здесь, а вы просто не приглашены?

Аарон пожал плечами.

- Hе думаю.

- Почему нет?

Он встал, швырнул десятку на стойку бара.

- Пошли со мной.

Он вывел ее в боковую дверь и они пошли за здание, ближе к путям. Его дыхание становилось все тяжелее и громче пока они шли. Земля там заросла травой и четырехфутовыми сорняками. В сорняках валялись кирпичи, а рядом виднелись остатки стен, когда-то принадлежавших этим кирпичам.

- После пожара все закончилось.

Она посмотрела на него вопросительно.

- Пожара?

Он указал на разбитую бетонную плиту, которая когда-то, по всей видимости, была частью фундамента и обломки почерневшиx кирпичей, которые в большей своей части отломились, но не совсем.

- Hекоторые люди знали, что мы занимаемся здесь чем-то вне их понимания. И, как это заведено, постарались остановить нас. Всегда будут такие люди, которые думают, что ты зашел слишком далеко.

Он вздохнул, глядя на руины того, что было когда-то той самой задней комнатой стрип-клуба.

- Почему вы сегодня здесь? - спросила она его.

Аарон уставился на покрытые сорняками кирпичи и пожал плечами.

- Почему бы и нет? Иногда по ночам я почти чувствую вкус этого, просто закрыв глаза. Оно преследует меня во сне. Все мое существо жаждет попробовать его еще раз, прежде чем я уйду. Но все кончено. Ушло. Смыто. Больше нет суши-девушек.

- Откуда вы знаетe? - oдна из ее ладоней массировала ему спину. - Я могу быть вашей суши-девушкой.

Аарон рассмеялся.

- Суши-девушкой можно быть только раз.

- Bозможно, я сохранила это для тебя. Твоя шлюха и все еще твоя девственница.

Он повернулся и, протиснувшись мимо нее, направился к машине.

- Да что с тобой не так? - пробормотал он.

Ей удалось проскользнуть мимо него и открыть дверь, когда он, тяжело дыша, подошел к машине. Теперь двигаться было труднее, чем когда-то. Труднее делать большинство вещей. Иногда Аарону казалось, что рак пожирает его изнутри. Кишки. Желудок. Поджелудочная. Печень? Все болело. Но он не обращался к врачу. Он умрет, когда придет его время. У него не было ни стремления, ни желания пытаться продлить его. Когда лучшее уже позади, какой в этом смысл?

Когда они оба сели в машину,она сказала:

- Tы перестал ходить сюда и в какие-либо другие места. Oчень давно.

Аарон кивнул.

- Почему?

- Я женился. Я думал, что нашел эту связь. Я думал, что нашел того, кто действительно может пойти туда со мной. Я думал, что нашел ее.

- Но она была кем то другим?

Аарон пожал плечами

- Она была кем-то. Но не тем, кем я думал. Иногда я думал, что она та, кто просто охотится за моей чековой книжкой. Но я знал, что это была неправда.

- Tак что же с ней случилось?

- Pак груди, - ответил он.

- Tак... ты сейчас один?

Он кивнул.

- И ищешь ту связь... ту особую искру.

Он кивнул опять.

- Tе суши.

Он разразился смехом.

- Я думаю, что мир суши исчез.

- На самом деле, ничто никогда не исчезает, - сказала она. - Онo просто ждет за закрытыми дверями.

- Как скажешь, - ответил он. - Я просто хочу, чтобы реальность могла ответить. Когда-то я знал клуб, который был настолько декадентским... Иногда, по ночам, они вешали людей на кресты у входа. Попробуй найти подобное заведение сегодня.

- Это слишком смело для любого из райнов. Это должно быть очень секретное место.

Он кивнул.

- Только некоторые люди знали об этом. Некоторые приводили к ним людей в качестве... оплаты. Плата плотью за то, чтобы попасть внутрь.

- Я знаю такое место, - спокойно сказала она. - Я могу отвезти тебя туда, когда ты будешь готов.

- Мне было бы интересно посмотреть, - сказал он. - Хотя я не могу себе представить, что это место хоть сколько-нибудь похоже на то, которое я когда-то знал. Они называли его "Ночным Mестом", и онo былo открытo только одну ночь в месяц. Попасть туда можно было только по приглашению, а без приглашения - никогда. Онo никогда не былo на том же месте, что и месяц назад. Я ходил туда много лет.

- Где есть такие люди, там всегда найдется такое место, - сказала она.

Он покачал головой.

- Только не такoe. Конечно, есть бани, секс-клубы и бордели во всех культурах и во все времена. Но это... то, что там происходило... Там были такие извращения которые я даже и представить-то не мог. Там секс был скорее концом, чем началом. Люди входили и больше никогда не покидали это место.

- Если я отведу тебя в то место, которое знаю, ты не сможешь уйти, - сказала она..

Он пожал плечами.

- Если это такое место, вроде "Ночного Mеста", я бы никогда больше не захотела уезжать. У меня больше нет сил искать это чувство.

- Разве, ты все еще не хочешь убивать девушек и заставлять их рыдать?

Он фыркнул.

- Это никогда не было связано с убийством.

Она покачала головой.

- Hет, не убийство, - согласилась она. - Связь. Затрагивающий душу поцелуй Танатоса[42]. Мимолетное мгновение когда двое сливаются в одно. Всегда горькое удовольствие, потому что ты никогда не сможешь удержать уходящее.

Глаза Аарона расширились. Никто еще не произносил призраков его прошлого так отчетливо. Даже тот, кому он рассказывал о своих жестоких удовольствия прошлого.

- Ты слишком молода для таких вещей, - прошептал он.

Она приподняла фуражку и опустила голову ниже, так что он смог увидеть корни ее волос. В них проблескивала седина.

- Я старше, чем ты думаешь, - сказала она. - И у меня есть свои собственные желания.

Она вернула фуражку на место и устроилась на водительском сиденье.

-Так куда куда бы ты хотел отправиться дальше?

* * *

- Tы любил ее, - произнесла водитель.

Она стояла позади него в ночи. Луна то появлялась, то исчезала из-за облаков, придавая зловещий свет надгробиям внизу.

- Я все отдал ради нее, - произнес он.

- Tы любил ее, - повторила она.

Он кивнул.

- Любил. Но, все же мы никогда не были полностью связаны. Она никогда не могла понять меня по настоящему.

- Hа самом деле, никто не может. В конце концов, мы все разделены.

- Я спрятал себя в коробку ради нее. Связал пoкрепче и закинул на самую дальнюю полку в шкафу. Всегда там... но всегда скрытый.

- Значит именно тогда ты перестал ходить в твой клуб? Tвоe "Ночноe Mестo"?

Он удрученно кивнул.

- Она ходила со мной пару раз. Она наслаждалась зрелищем, но никогда не понимала, что этот бар и танцпол - это всего лишь маленькое окошко, прикрывающее настоящую причину, почему люди находились здесь. Она пару раз пыталась поиграть в подчинение, но она никогда не проявляла достаточного интереса, чтобы пройти через внутреннюю дверь в Красную Комнату[43]. Когда она сказала, что больше не хочет идти, я остановился. И вскоре приглашения перестали приходить.

- И поэтому ты начал ходить в секретную комнату "Взрослого Mира"? - спросила она.

Он покачал головой.

- Нет. Это было до этого. Это было место где я ее встретил. Именно поэтому, я думал, что мы с ней из одного теста. Но ее нужды отличались от моих. Ей нравилось, когда на нее смотрели, когда ее хотели. Ничего больше. Поначалу я этого не понял.

- И что же ты сделал?

- Я постарался вернуться назад, но было у же поздно.

- Почему? - спросила она.

Eе руки массировали его плечи сзади.

- Tы только что видела. ТО место, которoе я знал, исчезло. Обломки. От прошлого ничего не осталось.

- Bремя бежит вперед, а не назад, - сказала она. - Cкажи "прощай" и поехали со мной.

Могильный камень перед ним выглядел почти так же, как и в рядах вокруг них. Но Аарон прочел на нем имя своей покойной жены, произнес его вслух. Он позволил датам Рождения и Смерти задержаться на его языке, вспоминая времена, когда он был внутри нее, и времена, когда он выставлял ее напоказ, чтобы другие завидовали. И о тех временах, когда он сидел рядом с ней на диване, обнимая ее за плечи, но чувствуя себя таким одиноким, будто в комнате и вовсе не было никого.

Он коснулся гладкого края гранита и кивнул. Затем он повернулся к маленькой японке в ее шоферском костюме "трахни меня, пока я за рулем".

- Отвези меня в то место, которое ты знаешь, - сказал он. - Я готов.

Она повернулась и пошла впереди него к машине, снова открыв перед ним дверцу.

* * *

Они ехали молча, и Аарон налил себе еще бурбона. Уличные фонари и светофоры превратились в размытые следы, а его глаза наполнились слезами. Однажды он отдал часть себя, надеясь, что в свою очередь будет наполнен. Но все, что произошло, - это то, что его пустота становилась все больше, глубже... пока он не стал ничем, кроме пропасти. Пустой человек в фальшивой коже. Он так долго притворялся тем, кем не был, что уже не знал, кто он. Он не был тем человеком, за которого себя выдавал, но и не был тем, кем был когда-то.

Машина оставила позади главную дорогу и скользнула в переулок. Он не узнал этот район, но арендная плата определенно снижалась с каждым кварталом. Квартиры были окружены ломбардами. Окна были заколочены досками, но люди двигались по тротуарам снаружи. Здания не были заброшены, только опустошены. Они свернули в другой переулок, и машина остановилась. Его дверца открылась, и когда он вышел, то увидел входы в пару баров, а также старую неоновую стрелку, которая указывала со второго этажа вниз, на дверной проем. Вывеска над красным свечением гласила: "Пип-Шоу, 25 центов".

Она кивнула ему головой на одну из дверей.

- То, к чему ты стремился, находится здесь.

Аарон покачал головой.

- Я так не думаю. Да, конечно, здесь убого... Hо, это не то место...

- A твоя секретная комната была на яркой и проходимой улице? - саркастично спросила она.

С этим он не мог спорить, поэтому пошел вперед, она открыла дверь с черным стеклом перед ним.

Место пахло плесенью и аммиаком. Оно было маленьким, темным, тесным. Повсюду, куда только дотягивался взгляд, находились секс-игрушки: от вибраторов до дилдо, от "шпанских мушек" до трусиков с прорезями. В узкой комнате между четырьмя стенами было всего три ряда стеллажей, все они были переполнены порно-дисками, и каждая категория была помечена: Лесбиянки, Рабство, Геи, Зрелые...

Пожилой азиат за прилавком наклонился вперед, когда они вошли внутрь. Шофер подошла к нему и протянула руку. Кассир взял еe в свои руки и, казалось, некоторое время изучал.

- Мне нужна монета, - сказала она.

Он ничего не сказал, но протянул руку под прилавок и что-то вложил ей в руку.

Она повернулась к Аарону, ее темные глаза странно блестели.

- Сюда, - произнесла она, направляясь по проходу в заднюю часть магазина, где красовалась надпись: "Аркада для взрослых".

Она повела его вниз по грязным кафельным ступеням на нижний уровень. Внизу выстроились деревянные кабинки, сделанные из фанеры и выкрашенные в черный цвет. Тонкие двери открывались в кабинки, и рядом с каждой была небольшая стеклянная витрина, на которой были представлены DVD-обложки фильмов, которые, по-видимому, играли в каждой кабине. В коридоре пахло застарелой мочой, и Аарон покачал головой, когда она подошла к одной из кабинок.

- Нет, - сказал он. - Я так не думаю.

Она бесстрастно стояла у входа в кабинку и ждала его. Обложки DVD рядом с дверью показывали линию голых мужчин, все держали свои члены руками. Крупная брюнетка стояла на коленях в центре очереди, обе ее руки и рот были заняты.

Аарон вздохнул и прошел мимо нее в кабинку. Она закрыла за ними дверь. Итак, они были там. Все ее разговоры будут сводиться к минету в убогой кабинке пип-шоу? Он почувствовал, как его тело сдувается. Это было хуже, чем он мог себе представить.

Шофер сунулa монету в щель рядом с видеоэкраном, вмонтированным в обшарпанную фанерную стену. Но как только экран ожил, она повернулась и указала на дверь, в которую они только что вошли. Ее рука коснулась его руки, когда она сделала это; они оба едва могли поместиться в пространстве одновременно. Он задрожал от ее прикосновения. Может быть, минет - не самое худшее.

- Открой дверь, - сказала она.

- А? - спросил он.

Они только что вошли. На экране, у них за спиной, только что начался фильм.

- Открой дверь.

Он открыл, смущенный до того, как повернул ручку, и был еще больше смущен после.

Мрачный вестибюль за фанерной кабинкой отсутствовал.

Вместо этого был длинный коридор, ведущий прочь от двери. Он был ослепительно белым, хотя он не видел никаких осветительных устройств. Сами стены, казалось, светились.

- Пойдем со мной, - сказала она и повела его по длинному коридору.

Он последовал за ней и со временем дверь позади них исчезла. Когда он оглянулся он ничего не увидел кроме ослепительной белизны.

- Я не понимаю. Как мы здесь оказались? - изумился он.

Она взяла его руку и показала ему татуировку между своих пальцев.

- Человек в том магазине дал мне монету... потому что у меня есть эта отметка. Никто не может войти в "Сладкую Боль" без этого, - произнесла она.

- "Сладкую Боль"?

- Это именно то место, что ты искал. Это место известно под многими именами, и есть много путей сюда пройти, хотя все из них тщательно спрятаны. Ты видел всего лишь малую часть в своем "Ночном Месте". Когда-то это было все, что тебе нужно. Теперь это все, что тебе снова нужно. И эта нужда... это единственное время, когда можно найти вход. Потребность должна быть достаточно сильной. Твоя была.

Коридор стал меняться. С каждым шагом белизна растворялась, давая путь мерцающим цветам и хохоту. И пульсирующей музыке и стонам. Аарон мог видеть движение, танцующие фигуры; из-за вибрации от басов его кожа на руках и спине покрылась мурашками и волосы зашевелились. Ритмично.

- Я не понимаю, как мы попали сюда, - сказал он.

- Ты звал - и я пришла.

Прежде чем он успел ответить, они уже были там, в клубе, вместе с остальными, длинная белая дорога осталась позади. Она сбросила фуражку и куртку, отбросив их к стене. Затем она встала перед ним, корсет мерцал в движущихся клубных огнях, черные чулки ее бедер ловили цвета и темнели в ритме бита. Она обняла его за талию и притянула к себе, покачивая своим маленьким тазом. Он улыбнулся и уступил движению, хотя и не знал песни.

Рядом с ними танцевала блондинка с косичками; на ней были черные кожаные сапоги и красные трусики, и больше ничего. Ее груди висели, подпрыгивая с каждым ударом барабана. Она покачала ими о его руку и попыталась вклиниться между ними. Он сопротивлялся, и девушка пожала плечами, оставив его с влажным поцелуем в щеку.

- Tы должeн идти, - сказала шофер, указывая на толпу людей. - Танцуй и растворись, потеряй себя здесь.

Он покачал головой.

- Я не ищу пустоты. Я уже имею ее внутри себя.

- Tы хочешь большего? - спросила она.

Он огляделся вокруг, признавая возбуждающий фактор вращений секса на танцполе, а затем кивнул головой. Этот пьяный дебош больше ничего ему не давал. На самом деле этого никогда не было; он всегда быстро переходил на следующий уровень. Уровень в котором играли с болью. Уровень на котором жизнь находится на самом кончике острого лезвия.

- Следуй за мной, - сказал он.

И она повела его сквозь полуголую толпу танцующих людей. Они миновали ту часть, где мужчины и женщины были прикованы к стенам и решеткам, а другие пороли их кнутами и хлыстами. Они прошли мимо кровати, где мужчины проникал в мужчин, a женщины душили мужчин своими бедрами.

Когда они подошли к деревянной двери, такой большой и старой, что она выглядела средневековой, она повернулась к нему и предупредила:

- Если ты войдешь в эту дверь, пути назад не будет. В "Сладкой Боли", каждый человек должен найти свой уровень. Если ты заходишь слишком далеко, копнешь слишком глубоко... то никогда не вернешься.

- Что там за дверью? - спросил он.

- Боль... и удовольствие. Наполненные темной похотью. Неутолимая жажда. Кровоточащая душа... этого ты желаешь?

- Чего-то большего чем это, - ответил он, обведя рукой гуляк в комнате вокруг них.

Она кивнула, и несколько раз подняла и опустила тяжелое железное кольцо, приколоченное к двери. Оно было окружено четырьмя вырезанными из деревa головами. Каждая изображала отдельную эмоцию - одна смеялась, другая плакала, третья кричала и одна совершенно пустая – полное отсутствие каких-либо эмоций.

Дверь открылась, и они вошли в темный коридор, освещенный тлеющими красными углями по обе стороны каменной дорожки. Волны жара были почти осязаемы. Шофер повернулaсь и положила руки ему на плечи.

- Ты готов оставить все позади? - спросила она.

Ее глаза были расширены и серьезны.

- Здесь нет никаких запретов, никаких правил. Чтобы получить всё, ты должен оставить всё позади.

Он кивнул.

- Там больше нет ничего для меня, ничего больше не удерживает меня там.

Она кивнула, как будто ожидала такого ответа.

- Тогда оставь здесь всю свою одежду. Сбрось свою фальшивую личину, и оставь все прежние привычки за этой дверью. Не неси груз прежней жизни за собой. Это место для первобытности. Для вседозволенности. Для неистовства. Для превосходства. Оставь все путы, что тянут тебя назад.

Она убрала его руки от своих, и потянулась назад освобождаясь от тугого корсета. Мгновение спустя, Аарон снял свою рубашку. К тому времени как шофер освободилась от корсетa, он закончил с ремнем. Когда он заколебался, она подошла и расстегнула ему ширинку, стянула штаны с его бедер и затем пальцами избавила его от нижнего белья. Его дряблая плоть свободно обвисла и ее лицо оказалось так близко, что он смог ощутить ее дыхание на своих яичках, когда она стягивала его трусы все ниже и ниже, и затем сняла. Когда он уже был полностью обнаженный, она встала, держа в руках его сброшенную одежду.

- Обратной дороги нет, - произнесла она и затем отшвырнула его одежду в угли.

Она задымилась, а потом быстро вспыхнулa. Как только они это сделали, она обвила руками его спину и царапнула ее ногтями.

- Добро пожаловать в "Cладкую Боль", - произнесла она. - Это то место, о котором ты мечтал всю жизнь. То место, которое ты пытался воссоздать в своей секретной комнате.

Она прижалась к нему и поцеловала. Ее язык был горячим и ловким, и он почувствовал, что все его тело напряглось, возвращаясь к жизни. Пробуждаясь от многолетнего сна.

Ее рука скользнула вниз по его боку и нашла его собственную. Она повернулась и повела его по тропе огня в комнату крови.

Крики раздавались со всех сторон, когда они проходили через комнату. Кровати были сделаны из кожаных ремней, достаточно тугих, чтобы выдержать вес тела, но с достаточным зазором, чтобы кровь могла свободно просачиваться. Потому что именно сюда приходили те, кто хотел ощутить боль в своем удовольствии. Это былa как раз та боль, что хотят почувствовать те, кто находится в ожидании высшего пика удовольствия. И те, кто хочет, чтобы другой получил его.

Аарон остановился возле одной из кроватей, где на спине лежала женщина со связанными над головой запястьями и раздвинутыми лодыжками. Лохматый смуглый мужчина оседлал ее. На первый взгляд, это была типичная сцена рабства. Пока не посмотришь на его пальцы. На концах каждого из них был стальной колпачок... и каждый колпачок заканчивался крошечным шипом. Когда он засунул свой член в нее, он провел пальцами вниз по ее телу, открывая красные полосы на ее груди и руках.

Она закричала, и все же мгновение спустя обняла его, притягивая к себе в голодном поцелуе. Когда он поднялся, волосы на его груди блестели от ее крови.

Аарон прошел мимо оргазмируюещей женщины с грудями, туго натянутыми крюками, и мужчин с яичками, отягощенными тяжелыми цепями или членами, с вставленными внутрь металлическими шпильками. У одной кровати три женщины прижимали к кровати мужчину, а четвертая резала ножом по внутренней стороне его бедер. Она заглушила его крики своей промежностью, когда почувствовала его упрямую эрекцию.

Они покинули эту комнату и вошли в странное механическое помещение, которое издавалo воющие звуки. Воздух был пропитан запахом раскаленного металла и масла, а тела, связанные цепями и железными прутьями, двигались взад-вперед, втягиваемые и вытягиваемые двигателями, которые ревели и вздыхали. Мужчины с обожженной красной кожей натягивали цепи, отчаянно пытаясь подняться хотя бы на одну ногу, чтобы добраться до распростертых тел женщин, жаждущих касания и ожидающих вне досягаемости. Как и мужчины, женщины были связаны и обнажены, испачканные черной машинной смазкой, но они, казалось, отчаянно желали приветствовать тела мужчин. Каждые несколько минут мужчины забирались на цепь и садились на одну из женщин, быстро и жестко, прежде чем их в конце концов тащили обратно к линии. Это было странное зрелище - полдюжины голых мужчин, члены которых прыгали, прижимаясь к машине, чтобы достичь нирваны влажных влагалищ, которые дразняще лежат вне досягаемости в 90 процентах случаев. Звякнул колокольчик, цепи ослабли, и все мышцы внезапно расслабились. Вся вереница тел скользнула в механизм и влажно шлепнулась друг о друга; лязг машин теперь усилился хором стонов.

- Дальше, - сказала она.

И он кивнул.

Они миновали и другие комнаты, где пахло вареной плотью и экскрементами, звенела сталь и слышались влажные шлепки.

А затем они вошли в пустую комнату. С пустой кроватью.

Шофер наклонилась к маленькому столику и вернулась, сжимая пальцами рукоять тонкого серебряного клинка. Она протянула его ему.

- Tы ждал достаточно долго. Я же ждала всю мою жизнь.

Она легла на кровать и сунула руки в круглые кожаные обручи. Аарон понял, что ему нужно сделать, и связал ее лодыжки ремнями, висевшими в ногах кровати.

- Ты уверена?

Она кивнула.

Он наклонился и поцеловал ее, она проникла в его рот с жадностью. Он ответил, целуя ее глаза, щеки и грудь, покрывая ее своими укусами и облизываниями. Ему вспомнились девушки, с которыми он когда-то был в тайной задней комнате клуба. Он вспомнил, что делал с ними своим ножом и своим членом. Только в такие моменты он действительно чувствовал себя полноценным.

- Возьми меня, - застонала она. - Eшь меня, - шептала она.

Он жевал липкие кончики ее сосков и кусал живот, пока не потекла кровь. Но когда она прошептала еще раз, он больше не мог сдерживать нож.

- Суши, - сказала она.

Он лег между ее ног и коснулся лезвием тонкого лепестка дрожащей там плоти. Казалось, онa дышит, задыхаясь, открываясь и закрываясь, отчаянно нуждаясь в удовлетворении. Страстно желающaя завершения. Аарон провел пальцами по плоти, дразня, позволяя ей увлажниться. Чем дольше он играл, тем сильнее она мерцала влажным блеском. И когда она достигла того, что, по его ощущениям, было пикoм возбуждения, он опустил лезвие и отрезал.

Шофер закричала, и попыталась свести ноги. Но они были стянуты ремнями которые он закрепил.

Аарон встал. Обнаженный. С отвисшим пузом. Член напряжен до предела, прикасающийся к волосам рядом с его пупком. Кровь капала с плоти между его пальцев, разбрызгиваясь и капая на серебряные волосы на его груди.

Он поднес лепесток ее лона к свету, чтобы она могла видеть, а затем позволил ему скользнуть в рот.

Теплый. Cоленый. Извращенный. Желанный. Мечту.

В этот момент он потерял связь с миром, плывя на волне вкуса и текстуры и слышимой музыки далеких криков. Он содрогнулся от похоти и прошелся еще раз языком по плоти прежде чем вонзить зубы.

Все нервные окончания в его рту будто были объяты огнем, который он не мог объяснить. Удовольствие. Извращенность. Вкус ее плоти.

Аарон наклонился, схватил и снова опустил нож, и шофер снова закричалa в агонии, которая сделала вкус ее тела во рту еще более изысканным. Только в насилии он мог почувствовать себя полноценным. Он поднял кусочек сексуальной плоти и подержал его над губами, прежде чем позволить ему упасть, как раскаленный сахар на язык.

Экстаз.

Пространство между ее ног сочилось красным потоком. Освобождение.

Аарон вкусил рай. Мечта, которую так долго отвергали. Так мрачно желал. И все же...

...когда первоначальный вкус и напряжение в его нервах ослабли... он понял, что этого недостаточно. Это был вкус рая, но не то, что он искал на самом деле. То, чего он жаждал. Он не хотел, чтобы это чувство было мимолетным.

- Ложись, - потребовала шофер.

Пока он наслаждался запретным вкусом ее тела, она высвободилась и расстегнула путы на лодыжках. Теперь она стояла перед ним с окровавленными бедрами и кровоточащими, искусанными грудями.

- Ложись, - сказала она вновь.

Аарон подчинился. Он лег на тонкие кожаные ремни на кровати и почувствовал влажное тепло ее крови на своей коже.

Шофер застегнула его щиколотки, но затем также связала и обвязала цепью его запястья. Ее запястья были свободны и она откинулась назад так, будто давала ему еще один раз отрезать от нее.

Она не дала ему этой возможности. Его запястья были связаны.

И ему было плевать. Он сдался ее воле, позволил делать ей все, что она хочет, это все, что ему осталось. Он попробовал ее на вкус и...

Она подняла лезвие так, чтобы он мог видеть.

- Моя плоть - тебе, твоя плоть - мне, - произнесла она.

И затем опустила лезвие вниз, отрезав кусочек плоти от головки его пениса.

Боль была страшной.

Аарон закричал. И рванулся.

Но безрезультатно. Лезвие двинулось против него, когда ее пальцы сжали грибовидную головку его мужского достоинства между ними. Он почувствовал и дрожь проникновения, и разрыв, когда плоть отделилась.

Шофер наклонилась над его грудью, с окровавленным лезвием и плотью над ее ртом. Она отделила его плоть от лезвия.

- Tвоя плоть - моя, - сказала она. - Единство.

И кожа с его мужского достоинства исчезла в ее рту.

Она освободила его запястья, а затем щиколотки. Аарон посмотрел вниз, чтобы увидеть ярко-красный столб на том месте, где раньше был его член, и часть его смеялась пока другая плакала. Боль была мучительной. Но еще... какой-то далекой.

- Ты искал объединения всю свою жизнь, - сказала она. - Я искала то же самое. Вот почему я привела тебя сюда сегодня. Вместе мы сможем этого достичь. Твоя кровь - моя кровь.

Она положила одну ногу ему на колени и наклонилась, чтобы поцеловать его, железный вкус его тела все еще был свеж на ее губах.

- Ты будешь моим? - спросила она.

Аарон взглянул в ее бездонные, карие глаза, такие экзотические... Такие эротичные... и кивнул.

- Буду, - выдохнул он.

Она переместила свои бёдра на его, и позволила его грибовидной головке найти опору в скользкой крови, которую он сделал из ее влагалища. Убедившись в этом, она отпустила его и позволила пронзить себя окровавленным копьем.

Они оба закричали.

Боль и кровь только усилили их оргазм, который наступил так быстро, неистово, и серия обжигающих волн прошла по телу.

Аарон открыл глаза и увидел, как она откинулась назад на нем, оба были ошеломлены.

Испуганы и удивлены тому, что наконец нашли.

- Да, - сказал он.

Это было оно.

Она кивнула и улыбнулась. И свела ноги не выпуская его из себя. Их раны кровоточили. Он притянул ее ближе, руки сомкнулись на ее спине, прижимая ее так крепко насколько позволяла плоть.

* * *

Когда он проснулся на следующее утро... или ночь – в глубинах "Сладкой Боли" не было времени - она все еще была там, бедра прижаты к его, влажные от пота груди прижаты к его собственным. Комната вспыхивала тенями от невидимых огней, и руки девушки-шофера обвились вокруг его шеи.

- Привет, - сказал он.

Она улыбнулась, карие глаза редкой красоты пылали желанием. Он хотел бы никогда не отводить взгляд, но все же он постарался отодвинуться и освободиться от жара их долгих объятий. Но она двигалась с ним. Как только его бедра сдвинулись, они потянули ее за собой.

- Что за...?

Он посмотрел вниз на шелк ее талии и увидел место, где его плоть входила в ее. Его член каким-то невероятным образом закрепился внутри нее. Аарон оттянул бедра назад и перенес вес. Вместо того чтобы оставить ее, он увидел, как ее лобок растянулся и задвигался вместе с его. Кожа ее паха приподнялась от его движения, кожа натягивалась, но не отпускалась.

- Мы одно целое, - прошептала она. - Как ты и хотел. Полноценные, наконец-то...

- Я не понимаю, - пробормотал он.

- Твоя плоть во мне, - сказала она. - Мы ели друг у друга... и отдавали друг другу. Мы связаны навечно. Двое теперь одно. Искренне и глубоко.

Он попытался отодвинуть свои бедра опять, и ее грудь и ноги передвинулись по кровати. Это было бы затруднительно ходить таким образом.

- Это пиздец, - прошептал он.

Она только улыбнулась, и он понял, что на самом деле чувствует эмоции, бушующие у нее на губах. Ее мысли были в его голове: волна облегчения. Чистое волнение от осознания того, что вечная, ужасная пустота наконец-то заполнена.

Он понял, что это чувство эхом отозвалось в его собственном горьком сердце. Неожиданно, он странным образом был заполнен. Смыслoм. Он перестал пытаться отстраниться и вместо этого глубоко поцеловал ее, задаваясь вопросом, могут ли они просто остаться такими, губы и пах сомкнулись навсегда. Аарон закрыл глаза и увидел ее глазами. Он выглядел старым... но моложе, чем он чувствовал себя все эти годы.

Мы не покинем "Сладкую Боль", - подумал он.

Тепло счастья разлилось по его телу, и это был ее ответ.

В этот момент он понял, что, хотя она была непостижимой частью его самого, он даже не знал ее имени. Но она прочла его мысли.

- Меня зовут Аарон, - сказала она.

Она обняла его за плечи и притянула еще ближе. И я никогда не покину тебя, - прошептал ее разум в его собственном.

- Я всегда буду любить тебя, - сказал он.

Или она сказала.

Это уже не имело значения.

Перевод: Светлана Козлова

Чарли Джейкоб "Штурмуя Музей"

Как лезвие смертельного клинка

Сияет ярко лишь во мраке ночи

Так же и опухоль, растущая внутри

На самом важном жизнь твою сосредоточит.

Кричит душа "Прощай!"

Надежды крохи пытаясь безуспешно сохранить,

Но в пламени бессмысленно сгорает

Невидимая жизненная нить.

У входа в ад взрывается огнями

Достигнув пика в Гнилостной Нирване

Та магия, что черная как смоль.

Слюною исходя от нетерпенья

Ты рвёшься без оглядки и смятенья в то Царство Ужаса,

Что превозносит боль.

Пороки Фараонов превзойдя стократно

Мы греемся в лучах звезды, той что мертва,

И все страданья те лишь отражения желанья

В несбыточных порочных обещаньях

Мы все сгорим как жухлая трава.

Это твой выход? Ты уверен?

А может это лишь тупик?

Путь в никуда, тот что имеет

Прекрасный и кровавый лик.

Испепеляющий бордель анти-желанья,

Что в сфинктере вселенной чужака.

Не рвись туда

Прочти кровавое и древнее сказанье,

И скажешь ты иллюзиям "Пока!"

Без лишних слов, без толики сомненья

Музей штурмуют толпы нанодуш

Желая лишь желаний исполненья.

Но выбраться доступно лишь немногим

Так вырвись ты и смерти круг разрушь!

Перевод: Роман Коточигов

Примечания

1

Авраа́м (др.-евр. "отец множества") - библейский персонаж. Родоначальник многих народов. Первый из трёх еврейских патриархов (Авраам, Исаак, Иаков); первый, кто в Библии называется евреем и родоначальником еврейского народа. В исламе соответствует Ибрахиму, сыну Азара. Авраам - духовный предок всех верующих авраамических религий.

2

Сертифицированный помощник медсестры (CNA) помогает пациентам или клиентам со всем, касающимся здравоохранения, под контролем медсестры (RN) или лицензированной практикующей медсестры (LPN). CNA может также быть известен как помощник по уходу (NA), помощник по уходу за пациентами (PCA).

3

Оральный, вагинальный и анальный секс одновременно.

4

Боязнь открытых дверей, открытого пространства; расстройство психики, в рамках которого появляется страх скопления людей; бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых по большой площади или безлюдной улице. Эта фобия может быть получена в реальной жизни из-за страха чего-то, что связано с людьми и эмоциональными травмами от людей. Также может быть получена в результате каких-либо сильнейших эмоциональных потрясений.

5

"Backpage" был классифицированным рекламным сайтом, запущенным в 2004 году. До его захвата властями США в апреле 2018 года, он предлагал классифицированные списки для широкого спектра продуктов и услуг, включая автомобили, списки рабочих мест и недвижимость. В 2011 году "Backpage" был вторым по величине сервисом объявлений в Интернете в США после "Craigslist".

6

около 136 кг.

7

Гугено́ты - название с XVI века французских протестантов (кальвинистов). Происходит от франко-швейцарского eyguenot (aguynos), обозначавшего члена женевского протестантского союза против герцога Савойского. Начиная с XIV века, это слово официально обозначает просто гражданина Швейцарской Конфедерации.

8

Кальвини́зм — направление протестантизма, созданное и развитое французским теологом и проповедником Жаном Кальвином. Основными течениями в кальвинизме являются пресвитерианство, реформатство и конгрегационализм. Вместе с тем кальвинистские взгляды имеют распространение и в иных протестантских деноминациях, включая баптистов, пуритан, пятидесятников, методистов, евангельских христиан, а также представителей парахристианских учений, например, мормонов.

9

около 5.5 кг.

10

нидерландский потомственный художник, один из крупнейших мастеров периода Северного Возрождения. Из творчества художника сохранилось около десяти картин и двенадцати рисунков. Был посвящён в члены Братства Богоматери; считается одним из самых загадочных живописцев в истории западного искусства.

11

французский гравёр, иллюстратор и живописец. Доре называют величайшим иллюстратором XIX века за непревзойдённую игру света и тени в его графических работах.

12

"Крик" - популярное название композиции, созданной норвежским художником-экспрессионистом Эдвардом Мунком в 1893 году. Оригинальное немецкое название, данное Мунком его работе, было Der Schrei der Natur (Крик природы). Страдальческое лицо в живописи стало одним из самых знаковых образов искусства, символизирующий тревогу современного человека.

13

Постриже́ние (по́стриг) - в исторических церквях символическое и обрядовое действие, состоящее в пострижении волос в знак принадлежности к Церкви. В западной традиции пострижение совершалось только над священнослужителями и монахами, которые носили на макушке выбритый круг – тонзу́ру.

14

Стиха́рь - одежда, богослужебное облачение священно- и церковнослужителей, прямая, длинная, с широкими рукавами.

15

имеется в виду Влад Дракула.

16

Мария Катрин Лаво (1801 - 1881) была луизианской креолкой, практикующей Вуду, травницей и повитухой, которая была известна в Новом Орлеане. Ее дочь, Мария Лаво II (1827 - около 1862), также практиковала корневую работу, колдовство, индейский и африканский спиритизм, а также луизианское Вуду.

17

Клуб а́дского пла́мени (англ. The Hellfire Club) в английской историографии - несколько закрытых обществ вольнодумцев из либеральных кругов аристократии Англии и Ирландии, которые тайно собирались в различных уголках Великобритании на протяжении XVIII века. Девизом этих кружков была раблезианская фраза "Делай что желаешь" (фр. Fais ce que tu voudras). Данный лозунг был выгравирован на входной двери Клуба адского пламени, основанном в 1746 году Фрэнсисом Дэшвудом. Деятельность клубов не афишировалась, оттого их занятия и состав участников представляют благодатную почву для спекуляций. Философия жизни членов клуба благодаря их девизу ассоциируется как с Франсуа Рабле и его произведением "Гаргантюа и Пантагрюэль" и Телемским аббатством, так и с позднейшими философскими и теологическими изысканиями Алистера Кроули.

18

около 227 кг.

19

около 2.13 м.

20

около 1.97 м.

21

более 104 кг.

22

плеть с несколькими (как правило, от 10 до 50) гладкими хвостами. Используется в основном в среде БДСМ.

23

Паддл, пэддл (англ. "весло, лопатка"), шлёпалка — инструмент в виде вытянутой пластины с рукоятью. Используется при телесных наказаниях (в некоторых школах Великобритании применялся до 1990-х годов, в школах двадцати американских штатов применяется и по сей день) и в эротических играх при шлёпании (спанкинге). Бывают различной величины (толщины, веса, площади), с закругленными углами, с отверстиями или без. Изготавливаются из дерева или толстой кожи.

24

около 3 м.

25

hors d'oeuvre (француз. яз.) - закуска или стартер - это небольшой блюдо до еды в европейской кухнe. Некоторые закуски подаются холодными, другие - горячими. Как правило, меньше, чем основное блюдо, закуска часто предназначена для того, чтобы быть съеденной вручную.

26

литературный персонаж, созданный английским писателем Саксом Ромером. Фу Манчи является воплощением зла, криминальным гением, вроде профессора Мориарти или Фантомаса. Его образ используется в кино, телевидении, радио, комиксах уже более чем 90 лет. Сакс Ромер написал 13 повестей про Фу Манчи, существуют продолжения других авторов.

27

(род. 1951) - американский актер, фитнес-тренер, фитнес-консультант и профессиональный культурист на пенсии. Как культурист, Ферриньо выиграл титул IFBB Mr America и два подряд титула IFBB Mr Universe.

28

около 1.68 м.

29

китайские иероглифы, используемые в современной японской письменности наряду с хираганой, катаканой, арабскими цифрами и ромадзи (латинским алфавитом).

30

косой крест, символизирующий распятие Андрея Первозванного. Используется на флагах и в символике нескольких стран и территорий. В XIX веке словосочетание также использовалось в архитектуре для обозначения рамы из двух по диагонали составленных брусьев в виде буквы "Х". В соборе Андрея Первозванного в греческом городе Патры находится деревянный косой крест-реликварий, в который вложены частицы креста, на котором, по преданию, был распят апостол Андрей. Крест святого Андрея был вывезен после захвата Византии крестоносцами (в 1250 году) и хранился в аббатстве Святого Виктора в Марселе, а в 1980 году был возвращён в Патры.

31

около 90 см.

32

Гон - период спаривания у животных, сопровождающийся целым набором поведенческих парадигм, индивидуальных для каждого вида. Может проходить и несколько раз в год, когда у самок млекопитающих наступает течка и запахи выделений начинают привлекать самцов, которые в борьбе за право спаривания становятся агрессивными.

33

Друджо Дмана – аналог ада в Зороастризме, религиозном учении Заратустры, буквально «Дом Лжи».

34

Платеи – город в Древней Греции, рядом с которым в 479 году до н. э. была одержана решающая победа греков под начальством спартанского царя Павсания и афинского стратега Аристида над персами под начальством Мардония.

35

Тевтобург – лесистый массив в Германии, где в сентябре 9 года произошла битва между римскими войсками и рядом германских племён.

36

Орлеан – город во Франции. В 1428-1429 годах во время Столетней войны подвергся семимесячной осаде, после чего 8 мая был освобождён войсками под предводительством Жанны Д’Арк.

37

Пектораль - нагрудное украшение, могло быть частью защитной амуниции воина.

38

Ангра-Майнью (или Ахриман) - олицетворение зла в маздаизме и более позднем зороастризме; бог тьмы и олицетворение всего дурного, первоисточник зла, противник Ормузда (Ахура Мазды).

39

На краю смерти (лат.)

40

Андре Рене Русимов - французский рестлер и актёр болгарско-польского происхождения.

41

Аллюзия на фильм "Эта прекрасная жизнь" ("It's a Wonderful Life”) 1946 года.

42

Та́натос - в греческой мифологии олицетворение смерти, сын Нюкты и Эреба, брат-близнец бога сна и сновидений Гипноса. Живёт на краю света. Упоминается в «Илиаде». Также был обманут Сизифом (тот приковал его к скале, но позже Танатоса освободил Арес). Танатос обладает железным сердцем и ненавистен богам. Он единственный из богов, не любящий даров. Культ Танатоса существовал в Спарте. Танатос чаще всего изображался крылатым юношей с погашенным факелом в руке или мечом, которым бог срезал прядь волос, высвобождая душу из тела.

43

Как гласит древняя японская легенда - она может исполнить любое желание того, кто в нее попадет.

Table of Contents

Annotation

Джерард Хоуарнер Почему "Сладкая Боль"?

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

3-мя часами ранее...

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

1:Панктаун

2:Хи Ма Су

3:Поиск

4:Сладкая Боль

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

I.

II.

III.

IV.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *