Джеф Берк Панк это "хоррор": Предисловиe
Нэйтан Робинсон Еще один придорожный букет
Джефф Стрэнд Берегись напитка!
Адам Чезэр Пожалуйста, подписывайтесь
Пол Шримптон Последний холст Уолтера
Джон Скипп, один из основателей движения "сплаттерпанк", заявил в своем интервью на "Ю-тубе": "Люди концентрируются на "сплаттере", но забывают про "панк"."
Похоже, многие связывают жанр "хоррор" с "металлической" музыкой. Отчасти я понимаю причину. Тематика монстров и крови зачастую схожа у этих двух жанров. Однако, несмотря на то, что "металл" представляет бунтарский образ, этот стиль на самом деле отличает высокий профессиональный уровень. Если же посмотреть на историю жанра ужасов, то в первую очередь вспоминается не техническое совершенство, а безудержная страсть.
Лично я всегда верил, что "хоррор" больше похож на панк-рок. Панк призывает аудиторию выходить в мир и создавать свое собственное искусство. Именно отсюда появилось множество лучших голосов в "хорроре". Хоть я и шел литературным путем, меня вдохновляли такие легенды "хоррора", как Сэм Рэйми, Питер Джексон и студия "Трома".
А еще панк-сцена дала нам "зины" - маленькие, вручную сшитые скобками, ксерокопированные буклеты, служившие форумом для нишевых голосов, которые иначе никогда не были бы изданы. И "хоррор"-сцена снова среагировала. В 80-ые и 90-ые благодаря самодельным "зинам" многие независимые авторы сумели получить аудиторию. Такие писатели как Брайан Кин, Эдвард Ли и Карлтон Меллик III, все начинали с ксероксных "зинов", как подающие надежду авторы, а теперь это главные голоса в данном жанре.
Когда свершилась интернет-революция и "веб"-издания стали серьезной альтернативой, самодельные "зины", казалось бы, исчезли. И это логично - в то время, как "зины" имели относительно низкую стоимость, вебсайты обходились еще дешевле. Необходимость в пересылке отпала, любой в мире человек с доступом в интернет мог увидеть то, что вы хотите показать.
Но чего-то не хватало. Те старые "зины" делались с любовью. Присутствовал индивидуальный подход, от того, с какой тщательностью был оформлен каждый параграф до того, как вручную сшивались сами страницы. Держа в руках "зин", вы знали, что тот, кто его делал, вкладывал в него свою страсть.
Слава богу, Джек Бэнтри помнит это и дал нам "Сплаттерпанк Зин". За семь номеров, вышедших в течение четырех лет, Бэнтри дал фэнам экстремального "хоррора" издание, излучающее радость и любовь к жанру. И этот жанр ждал появления такого человека. Мы все были готовы к этому, сознательно или нет. Выпустив всего несколько номеров, Бэнтри дал нам издание, неоднократно представлявшее крупнейшие имена в литературе ужасов и наиболее перспективных новичков.
Сейчас вы, наверное, думаете: "Все это, конечно, круто, только у меня в руках не вручную сшитый "зин", а гребаная книжка!"
Поздравляю, что вы такие наблюдательные.
"Дэд Кеннедис", "Минор Трит", и "Крэсс" начинали как неистовые, никому не известные группешки и выпускали в основном дешевые "семидюймовки". Но в последствии они выросли в "Алтернетив Тэнтикэлз Рекордс", "Дискорд Рекордс" и "Крэсс Рекордс". Иногда оказывается, что вы чертовски хороши в своем любимом деле.
То же самое и со "Сплаттерпанком". То, что началось с маленького "зина", построило себе базу верных поклонников и соответственно является изданием, обязательным к прочтению для фэнов экстремального "хоррора".
Зачастую профессиональный рост идет рука об руку с потерей остроты. В этом плане не беспокойтесь. Не думаю, что Бэнтри забудет про "сплаттер" или про "панк".
Это должно случиться в понедельник. В понедельник, в утренний час пик, чтобы вся остальная неделя была испорчена в хлам.
Кровь, мясо и все такое. Это был мой реквием, и все подхватят мою песню, хотят они того или нет.
Я щелкнул включателем, и мерцающие флуоресцентные лампы осветили машину. Она была закончена еще в прошлый четверг, но на выходные я дал себе перерыв, чтобы потешить себя кое-чем напоследок. Стейк, фильм, прогулка на пляж, простые вещи, доставлявшие мне раньше удовольствие. В пятницу днем я даже посидел на скамейке возле школы, пытаясь впитать радость от визгливого смеха детей, наслаждавшихся своей последней игрой.
Это должно случиться в понедельник. Поэтому я ничего не потеряю, если проведу немного времени вне проекта.
Я закончил его с запасом по времени.
Никогда не думал, что у меня получится. Считал, что не хватит времени или денег. Или что я просто сдамся.
Нет.
Я видел ее насквозь.
Даже покрасил целиком в черный цвет, чтобы своим видом она говорила о забвении.
Она явилась мне во сне, в котором мне снились огонь, смерть и разрушение. Я проснулся с жгучим привкусом бензина на губах. Поспешно нашел кусок бумаги и набросал эскиз, изо всех сил стараясь вспомнить подробности сна.
Я видел, куда попадали тела.
Это было мое воплощенное предчувствие. Передо мной стоял металлический зверь, сверкающее свидетельство моих усилий. В глубине души я знал, что это не какая-то бредовая идея, родившаяся с горя. А истинная жажда мести самому обществу и всему, что оно символизировало. Я не был террористом, даже с большой натяжкой. Был вполне обычным и скучным вплоть до сего момента. Никогда не участвовал в драках, никогда не стремился причинить кому-либо вред. И в свои двадцать с небольшим даже тешил себя мыслью стать веганом. Это не было пренебрежение к кому-то конкретно, а удар по человечеству в целом. Я делал это не из религиозных мотивов, чтобы умилостивить некое глумливое божество. Я хотел доказать свою точку зрения, не более того. Меня не волновало, кто умрет. Я уже достаточно потерял, и это мне были должны. Я не знал, как пережить свое горе, поэтому это был единственный выход. Последний раз послать на хрен этот жестокий мир. Показать всем средний палец, перед тем, как умчаться в закат.
Жизнь была хороша, и я был чертовски счастлив. Но потом все рухнуло, погрузившись в пучину горя. Я отказался от концепции как-то именовать себя или идентифицировать. Оставил эту идею, когда моя семья, которую мне предъявили в виде изуродованных, обугленных трупов, стала лишь еще одним придорожным букетом. Единственное, когда я видел свое имя, и оно вызвало у меня хоть какой-то отклик, это когда я получал письма и счета. Я был уже не человек, а лишь сосуд со скорбью и воспоминаниями о семье, превратившимися в прах, дым и боль.
Страховая выплата никак не облегчила отчаяние, неважно сколько нулей стояло в конце. Мне хотелось раздать все до последнего пенса, а потом убить себя. Завести новую семью было вне моего понимания, так как я боялся, что все может повториться. Молния ударяет дважды. Иногда она ударяет в то же самое место в тот же самый день, как я уже уяснил. Как мог я жениться снова, зная, что все прекрасное либо увядает, либо рассыпается в прах, либо внезапно разбивается вдребезги? Как мог вообще рассматривать возможность снова завести детей, когда (трижды) испытал невыносимую и сокрушительную потерю всего, чем дорожил?
Это было больше, чем месть. Это было доказательство того, что жизнь несправедлива, и что мы все живем в безбожной вселенной, где единственной гарантией является смерть (сейчас у некоторых было модно уходить от налогов, поэтому они были вычеркнуты из списка неизбежностей (отсылка к цитате Бенджамина Франклина "Неизбежны только смерь и налоги" – прим. пер.). Я сохранил в себе боль, и хотел поделиться ей с другими, в попытке хотя бы немного ее ослабить.
Подойдя к рулонным воротам, я отстегнул цепь и резко потянул вниз. Полотно ушло вверх, явив мое творение ярко-синему небу. День пока был прекрасным.
Вскоре после того сна я продал дом и отыскал сдающуюся в аренду мастерскую. Прервал связи с оставшейся у меня дальней родней, и переехал в один из офисов, где проводил ночи - в основном, бессонные, свернувшись клубком на одном матрасе.
Со страховой выплатой и деньгами, вырученными с продажи дома (до полного погашения ипотеки оставалось всего два года, и мы были уже близки к финансовой независимости) я мог жить вполне комфортно без необходимости работать. У меня были деньги и у меня было время. Я нашел и тому и другому хорошее применение.
Забравшись в кабину, я содрогнулся. Предвкушение? Страх? Нет, что-то новое, нечто большее, чем волнение. Может, радость от претворенного в жизнь сна? Именно. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив.
На прошлой неделе я запасся всем необходимым. Водой, бензином, пропаном, самодельной взрывчаткой.
До аварии я был инженером, поэтому эти навыки мне пригодились. Я был знаком со сваркой, а поставщиков всего необходимого оборудования довольно легко можно было найти в интернете. Воплотить мечту не составило особого труда.
Я вытащил из кармана комбинезона фотографию жены и детей и закрепил на приборной панели. Купающиеся в солнечном свете, они улыбались мне.
Из вечности.
Я закрыл дверь и заблокировал ее во избежание случайного открытия. Внешней ручки на ней не было. Дверь была разработана так, что снаружи открыть ее было нельзя. Я не хотел, чтобы кто-то проник внутрь. В этом был свой смысл. Я не нуждался в оружии для самозащиты. Я сам был оружием.
Я - оружие. И сегодня я никому не дам пощады.
Вздохнув, я сделал потом глубокий вдох, чтобы унять дрожь.
Ты зашел уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Вот так.
Я щелкнул включателем, и четыре плоских экрана, замерцав, ожили. Затем нажал "ЗАПУСТИТЬ ДВИГАТЕЛЬ", и зверь, зарычав, проснулся.
Взяв за основу ходовую часть экскаватора, я усилил днище и приварил по бокам стальные щиты. Фактически превратил кабину в металлическую гробницу, любительский экзоскелет для того депрессивного куска мяса, в который я превратился. Спереди, по бокам и сзади установил систему видеонаблюдения, благодаря которой мог без помощи окон видеть, что происходит снаружи. Даже пошел на крайности, создав собственную вентиляционную систему из баков с запасным кислородом. На всякий случай.
Время настало, и я был готов. Взявшись за руль, я отпустил сцепление, включил передачу и выехал из мастерской, в первый и последний раз. Это была проверка. Я не повернул назад. Когда-то я читал, что люди должны извлечь из войны две вещи. Первая - прощать. Вторая - осознавать свои ошибки.
Ни одна из них мне не подходила.
Казалось, не было никакой необходимости закрывать за собой дверь.
Я выбрал конкретно эту мастерскую из-за ее близости к съезду на дорогу, которая скоро станет моей любимой. До нее было меньше, чем две минуты езды. Встречные машины с визгом тормозили. Водители трясли кулаками и показывали средний палец, глядя как странная машина проносится мимо них в это спокойное, ясное утро понедельника.
Не обращая ни на кого внимания, я свернул к дороге и выехал на полосу встречного движения.
Потянул рычаг, и модифицированный ковш опустилось почти к самой поверхности дороги. Вокруг ковша я сконструировал раму, а сверху закрепил тонкие стальные листы так, чтобы получить тридцатиградусный скат, слегка наклоненный влево. Я нажал кнопку, и пятифутовое лезвие "Дорожной Пилы" начало вращаться. Сняв этот механизм с другой машины, разработанной для нарезки больших участков бетона, я перевернул его и вмонтировал так, что тот торчал из щели между стальными листами, словно вращающийся косопосаженный зуб.
Это было основное оружие. Но имелись еще и другие.
"Фиат Пунто", уходящий с главной дороги и направляющийся к съезду, заметил мое приближение и свернул на обочину.
Я изменил направление. Чувствуя неизбежную опасность, водитель "Фиата" разогнался, чтобы проскочить мимо. Ему почти это удалось, но он рисковал врезаться в барьер.
Внезапно "Фиат" зацепил передним колесом скат, тут же ускорился, соскочил с края, перелетел через металлический барьер, и, вращая колесами, покатился вниз по склону.
Я рассмеялся, почувствовав выброс адреналина. Будут еще и другие.
Водитель второго автомобиля, увидев перевернутый "Фиат", сразу же затормозил. Это был фургон "Мерседес Спринтер". Он резко свернул в сторону и начал делать разворот на 180 градусов, чтобы уехать назад.
Ускорившись, я бросился на фургон, прежде чем тот сумел завершить разворот. Водитель вскинул руки вверх, когда нижняя часть ската ударила по колесу и грузовой фургон наклонился к лезвию.
Сквозь визг вращающегося лезвия прорезались скрежет металла, звон стекла и человеческий крик. Я ускорился, виляя из стороны в сторону, чтобы выбить фургон с дороги. По инерции тот занесло на скат, водительская дверь слетела с петель, из разорванного салона капала кровь. Все больше автомобилей приветствовало меня сигналами, визжали тормоза, дымились шины, бампера бились друг об друга, пластик раскалывался в беспорядочной суматохе.
Некоторые попытались повернуть, но было уже слишком поздно. Они были целиком в моей власти. Я даже не распознал модель следующей машины, когда та заехала мне прямиком на скат, под вращающееся лезвие. Полетели искры, когда лезвие прорезало решетку радиатора и со страшным ревом вгрызлось в нижнюю часть двигателя. Затем оно прошло сквозь пассажирское сиденье, и автомобиль тряхнуло. Следующая машина столкнула его со ската, встретив похожую судьбу. Из разрезанной пополам машины брызнул перемешанный с кровью бензин.
То же самое случилось и со следующими тремя. Голодное лезвие бездумно набросилось на "шведский стол" из протестующего металла и упрямой плоти, сопровождаемое шквалом искр и криков.
Я широко улыбнулся, испытав прилив восторга. Вот это было веселье. Вот так и должно было быть - кровь в качестве терапии.
Выезжающие на основную проезжую часть машины сразу же начинали сворачивать, большинство ради безопасности направлялось к обочине и пыталось съехать с дороги. Другие замирали на месте, шины визжали в неровный унисон, когда автомобили останавливались по диагонали к белым линиям разметки. Сталкиваясь бамперами, они образовывали цветастую гармошку.
Держась центральной разделительной полосы, я с неистовой радостью прокладывал себе путь. Наслаждался звуком искореженного металла. Каждый скрежет был для меня музыкой, каждый крик – новым голосом в хоре карающих ангелов. Кому-то это показалось бы безумием, но для меня это было исцелением.
Я двигался дальше, сея на своем пути разрушение. Сто метров, миля, еще одна. Пожары начали посылать в небо змей черного дыма, отчлененные от тел конечности подергивались, словно фрагменты электрических кукол. Пара оторванных по колено ног, в "Найках" и разных носках, лежали, отброшенные на центральную разделительную полосу.
Теперь все это осталось позади.
Огонь.
Кровь.
Семья.
Впереди, под следующим мостом, синие мигающие огни сформировали ослепляющую линию. Вряд ли они были здесь для того, чтобы успокоить меня словами или выразить сочувствие. Я был выше всего этого. Горе завело меня слишком далеко.
Я ждал этого и сбавил скорость, хотя между мной и полицейским заслоном не было транспорта. Мне нужно было время подумать.
По другой стороне дороги продолжали двигаться машины. Одни водители проносились мимо, другие с любопытством вытягивали шеи. Я остановился, оставив дизельный двигатель работать на холостом ходу. Тот мерно урчал, как дракон, переводящий дух.
Положив руку на другой комплект средств управления, я запустил неиспользовавшуюся до этого часть механизма.
Из-за кабины поднялась стрела, сгибающаяся с изяществом лапы богомола. Огромный пневматический бетонолом на конце выдвинулся, прижавшись к бетонному барьеру. Он принялся пульсировать и долбить, вгрызаясь в низкую стену и распыляя дождь пыли и осколков. Через тридцать секунд бетон раскололся, и барьер был отодвинут назад.
Синие огни устремились в мою сторону, но было слишком поздно, барьер был сломан. Направив стрелу вперед, я выбил два куска и въехал задним ходом в брешь.
Машины сигналили, шины визжали, когда металлический зверь появился на скоростной полосе с грацией слепого динозавра. Крутанув руль, я повернул свое изобретение в поток транспорта и начал новую главу хаоса, когда потенциальный зевака послал свой "Мондео" на скат, под пилу и взорвался фейерверком искр и брызжущего топлива. В следующее мгновение брызги бензина попали на уголек горящего металла, огненная подстилка расцвела под приземлившейся машиной. "Субару" запрыгнул на скат, миновал пилу, сделал пируэт вбок, и, упав на крышу, заскользил к поджидающему его пламени. "Лэнд Ровер" был следующим. Зацепил "кенгурятником" лезвие, перевернулся, и полетел, кувыркаясь и ломая шеи и позвоночники сидящим внутри людям.
Бойня продолжалась. Металл бился об металл со скрежещущим чмоканьем, стекло взрывалось, разлетаясь градом фальшивых алмазов. Кто-то криками пытался привлечь к себе внимание. Топливо в баках с шипением воспламенялось, устраивая из разбитых машин погребальные костры. Позади меня расцветали грибовидные облака, будто удобренная мной земля приносила свои разрушительные плоды.
Я смеялся, и мой хохот эхом отражался от металлических стен кабины. С каждым автомобилем, подскакивающим на скат, я испытывал прилив адреналина, охлаждающий и возбуждающий. Все больше изуродованных машин присоединялись к восхитительному хаосу.
Это было мое шоу, моя сладостная месть, и ни грамма вины не отягощало мою измученную душу. Это было очищение.
Машины впереди начали замедляться. Сворачивали к обочине, в попытке уйти с его дороги, сминаясь и сцепляясь бамперами. Один отважный автомобилист сумел сделать разворот и направился в обратную сторону вдоль обочины, прежде чем на полной скорости врезался в автобус, смяв внутри четыре ряда сидений.
Я с ликованием пропахивал сбившийся в кучу транспорт. Машины переворачивались через край ската, приземляясь на крыши. Примерно каждый третий автомобиль я бил точно в цель, а именно в топливный бак, разливая взрывоопасную жидкость. Обо всем остальном уже заботились искры.
Впереди на мосту присели темные фигурки. Я заметил их на экране и сперва принял за зевак, но громкий удар по металлическому корпусу сообщил о другом.
Раздался второй удар, и экран передней камеры погас.
Я постучал пальцем по экрану, чтобы вернуть его к жизни, но тщетно.
Стремительно последовали третий и четвертый удары.
Полиция применила оружие, и теперь спереди я ослеп. Ускорившись, я стал пробиваться сквозь джунгли из остановившихся машин. На других экранах я видел, как люди покидают свои автомобили в безумном порыве спастись за барьером, карабкаются через него и падают с облегчением на камни и в колючий кустарник. Пусть бегут, - подумал я с благосклонностью доброго бога.
Приблизившись к мосту, я замедлился. Нажал еще несколько кнопок, проверил соединения и повернул ничем не отмеченный регулятор, созданный по собственному чертежу.
Из установленного на крыше сопла вырвалось огненное дыхание, лизнув ограду с яростью драконьего языка. Я не видел результата своих действий, но крики услышал.
Как ни странно, но впервые за долгое время, я почувствовал, что у меня встал. Не от возбуждения, а потому как курсирующая у меня в венах жизнь проникла в каждый уголок моего естества. Я схватил свой член, наполовину с гордостью, наполовину со стыдом. Этого не должно было быть. Но это случилось.
Затем я отпустил себя, открыл маленький передний люк, позволяющий видеть дорогу впереди, и нажал на акселератор.
На дороге хватало места, чтобы автомобили могли разворачиваться без катастрофических последствий. Следующую милю транспорта практически не встречалось, кроме "Вольво", все четыре двери которой были открыты, а единственным живым существом в салоне была немецкая овчарка, крутившаяся в стоящей на заднем сиденье клетке.
Проявив милосердие, я пощадил собаку и покатил дальше.
И снова впереди засверкали голубые огни. Я прищурился. Одна полицейская машина с визгом бросилась мне на встречу. Приближаясь, она все сильнее жалась к обочине. Поэтому я повернул руль, чтоб не дать ей уйти от столкновения. В последние тридцать футов машина резко уклонилась в сторону, пройдя всего в футе от ската. Завизжав шинами, она резко затормозила позади меня. Я увидел на экране, как она остановилась.
Не колеблясь, я схватил рукоятку, управляющую бетоноломом, и протянул стрелу к машине, дав при этом задний ход. Бетонолом пробил капот и вышел под приборной панелью. Ветровое стекло обвалилось. Я высоко поднял стрелу, а затем махнул ей в сторону, резко остановив вращение. Машина соскользнула с конца бетонолома и приземлилась на центральный разделительный барьер, смявшись при ударе об бетон.
Я увидел на экране, как с пассажирской стороны выпала расплывчатая фигура, перебралась через барьер и двинулась в мою сторону. Я направил бетонолом вниз, оставив выбоину в асфальте. Фигура в черном увернулась от стрелы, перекатилась и оказалась позади меня. Я смотрел, как герой карабкается на корпус.
- Все кончено, дружище. Все съезды блокированы, вылезай, хорошо? Хватит уже, а? Сдавайся.
Коп был всего в нескольких дюймах.
Я включил другое сопло. Пламя вырвалось из основания кабины, образовав огненное кольцо. Сквозь нарастающее шипение раздался крик героя. Я нажал на акселератор, следя за экраном задней камеры и ожидая, когда коп упадет на дорогу.
Но того нигде не было видно.
Я снова повернул вентиль, выпуская огонь горячими, извивающимися шлейфами, которые тянулись позади, словно сломанные пальцы.
Крутил руль в разные стороны, в попытке сбросить "безбилетника", но тщетно. Затем выпрямился, выключил вентиль, резко затормозил и дал задний ход. Снова затормозил.
Коп по-прежнему оставался невидим.
Я снова двинулся вперед. Кроме как выйти и встретиться с пассажиром лицом к лицу, других вариантов у меня не было.
Я направился дальше. К линии голубых огней. Полный решимости прорваться и продолжить свой крестовый поход.
Я хотел доказать свою точку зрения и донести до всех, что сыт по горло. Жизнь не была добра ко мне, так почему я должен проявлять доброту со своей стороны? После всего, через что я прошел. Сеять месть среди чужаков было единственной компенсацией, которую я считал по-настоящему справедливой. Словно причиняя боль другим, отвлекался от собственного отчаяния и страданий. Для всего остального я был слеп.
Пока казалось, что терапия работает. Я не ощущал ни вины, ни страха, ни сожаления о содеянном. Чувствовал себя легче, светлее. И даже спокойнее.
Они были всего лишь мясом. Просто вещами, которые я использовал для улучшения своего самочувствия. Вряд ли мне придется страдать от чувства вины. С другой стороны, если б мне пришлось отвечать перед богом, я бы всыпал ему по первое число.
На экране задней камере мелькнула темная фигура. Ковыляя прочь, она метнулась к краю дороги. Я не стал ее преследовать.
В кабине стояла тишина, нарушаемая лишь моим дыханием. Мои уши уже привыкли к нарастающей волне сирен. Я выглянул из переднего люка, спустя секунду закрыл его, увидев, что на меня несется цунами из мигающих голубыми огнями машин. Затем они остановились, вокруг засуетились фигурки людей.
Все кончено. Они поймали меня. Я мог бы повернуть назад, но какой в этом смысл? Когда-то это должно было закончиться. Я представлял себе подобный финал. Традиционный "Голливуд" с обязательным "плохишом", противостоящим полиции. И хотя я считал себя хорошим парнем и жертвой, в глазах общественности, закона и СМИ я был вовсе не таким. Они узнают, что, до того, как начал мстить случайным незнакомцам, я был несчастным человеком, сломленным потерей семьи. Так оно и было. Но пока они не испытают ту боль, что я испытал, они ничего не поймут. Но они запомнят меня, в этом я был уверен.
Я сунул руку в сумку и открутил крышку у бутылки с "Мерло" (франц. красное вино - прим. пер.). Дешевый брэнд, но у нас с женой оно было чем-то вроде личного фаворита. Стакан я не взял, не видел необходимости соблюдать приличия в свои последние минуты. Свидетелей у меня не было. Я хотел лишь получить удовольствие. И не боялся облиться.
Посмотрев на висящее на панели фото, я улыбнулся своей купающейся в солнечном свете семье. Я помнил тот день. Это был хороший день. Лучший в моей жизни.
Завел двигатель и, включив передачу, двинулся к линии обороны, выставленной остановить меня.
Что, ж, удачи. Надеюсь, вы победите, потому что я на последней ступеньке, и пальцы у меня уже скользят. Выигрыш мне не светил. Поэтому я и здесь. Поэтому и вы здесь - чтобы помешать мне проиграть еще больше. А выиграть я мог бы лишь одним способом – уничтожив вселенную. Но это противоестественно. Я больше не могу, поэтому вы должны остановить меня, прежде чем я причиню еще больше вреда. Вы должны отобрать у меня рычаги управления, потому что иначе я буду продолжать дробить металл. Думаю, я уже сделал достаточно, и мог бы уйти, но я устал. Я доказал свою точку зрения, и меня уже тошнит от всего этого. Я здорово повеселился.
Я открыл люк. Впереди, из-за полицейских машин выглядывали выжидающие напряженные лица. Копы установили заграждение, чтобы остановить меня. Но это уже не имело значения. Я наклонился, повернул носик канистры с бензином и отсоединил шланг, чтобы горючее выливалось в кабину. Под сиденьем у меня стояли картонные коробки, куда я высыпал содержимое нескольких упаковок с фейерверками, смешав его с гвоздями и болтами. Получилось не очень аккуратно, но я надеялся, что это сработает. Три канистры с бензином тоже поспособствуют этому.
Подняв бутылку, я сделал большой глоток и улыбнулся. По подбородку у меня стекла багровая капля. Вдруг меня охватило какое-то извращенное исступление, и я расплакался. Схватил с панели фотографию семьи, засомневавшись, не ошибся ли в выборе. Но в одном я был абсолютно уверен - что уже слишком поздно что-то менять. Как мог я повернуть назад? Или кто-то другой на моем месте?
Ноги у меня скользили, и все же я с самоубийственной яростью нажал на акселератор.
Суровые лица за заграждением приближались, и быстрый стук пуль по броне сладкой музыкой звучал для моих ушей.
Пары бензина вызвали тошноту, взболтав вино в пустом желудке, отчего мне стало хуже, чем уже было. Я уронил бутылку и, поцеловав фотографию, врезался в заграждение.
Вот и все. Все кончено.
Я стану для этой дороги наваждением.
Они запомнят меня.
Я не буду просто еще одним придорожным букетом.
Джордан потер глаза, будто пытался вдавить их себе в череп.
Голова раскалывалась от напряжения.
Нет, скорее от стресса.
Саманта Уэйт - гуру в области моды и основательница "Уэйт Фэшн" - закатила глаза.
- Слушай, Джорди, знаю, тебе не понравится это слышать, но я не буду деликатничать. Твои эскизы выглядят многообещающими, но это просто не тот уровень. Мода так же изменчива, как океанский прилив. Ты либо должен идти с ней в ногу, либо тебя смоет волной. Я, правда, не хочу видеть твой проигрыш, Джорди. У тебя есть потенциал, но...
- Знаю, знаю, есть всегда большое "но", - Джордан вздохнул, раздраженный устроенной ему поркой.
Саманта поморщилась.
- Тебе нужно привести себя в порядок. От тебя смердит как от винокурни, знаешь?
- Долгая ночь.
- У тебя постоянно что-нибудь, разве нет?
- Послушай, Сэм, ты же знаешь, что у меня хорошие эскизы. Я выигрывал награды. Мои костюмы были украшением подиумов и красных ковровых дорожек.
- Да, это было два года назад. Тогда ты приносил "Уэйт Фэшн" пользу. Я гордилась тем, что была твоей наставницей, но потом ты покатился по спирали вниз. Я начинаю сомневаться, способен ли ты еще на что-нибудь. Те эскизы... - Она схватила небольшую пачку бумаг с набросками платьев, выполненных цветным карандашом. - Это же унылое говно.
Джордан сделал глубокий вдох.
- Не вздыхай так больше, - сказала Саманта. - Похоже на гребаный гидравлический пресс.
На этот раз он закатил глаза.
- Послушай, - сказала Саманта, - Я даю тебе месяц.
- Что?
- Под давлением ты работаешь лучше. Может, тебе стоит вспомнить, как ты сумел разработать те взрывные модели, которые украсили мою линию два года назад. Понимаю, что креативность может выстреливать в разное время по разным причинам, но ты должен знать, как ее обуздать. Если хочешь быть успешным в этом бизнесе, тебе лучше научиться производить продукт.
Тут к Саманте подошла и задала вопрос девушка, отец которой был главой кинокомпании или вроде того. Ей было лет двадцать, и благодаря отцовским связям она, скорее всего, станет чем-то уже по умолчанию. Джордана затошнило.
Саманта с ним закончила, во всяком случае, пока. Ему нравился ее прагматичный подход к жизни в целом, но в роли мальчика для битья было мало приятного. Она обладала большим авторитетом. То, что она взяла его, когда он был еще глупым, мечтательным подростком, было благословением, и, возможно, он зашел слишком далеко. Возможно, все это время он сидел у нее на шее, ошибочно возомнив себя кем-то.
Джордан выскользнул из здания с нехорошим чувством, что все смотрят на него и знают, что ему выдвинут ультиматум. Оказавшись на улице, он задумался, какие бары могут быть открыты в восемь часов утра. Он был не в том настроении, чтобы идти домой и пыхтеть над своими альбомами для набросков. Ему нравилось, когда холстом выступает человек, а не манекен. И ему, в отличие от многих других дизайнеров, определенно не нравилось рисовать эскизы.
Остановив такси, Джордан направился в другой конец города, где мог бы в случае чего купить немного "кокса" или "мета". Он пришел к выводу, что наркотики являются решением едва ли не всех вопросов. И когда он подумал о том, где его жизнь была пару лет назад, когда он придумал те, как сказала Саманта, "взрывные" модели, он понял одно. Он был по колено в "коксе" и "клубился" как восемнадцатилетний американец в Тихуане.
Навестив одного надежного дилера, который за отсос снабдил его пакетиком с дурью, Джордан втянул в себя пару дорожек и направился к себе домой, где провел остаток дня, пытаясь растянуть "кокс" до вечера. Он придумал еще одну серию унылых эскизов, даже воспользовался манекеном. Но ему казалось, будто он вонзает булавки себе в глаза, а не подкалывает ими материал.
С приходом ночи "дурь" закончилась. Будь у него деньги, он купил бы еще. Джордан был весь в поту, глаза горели, его бросало то в жар, то в холод. В квартире становилось душно.
Приняв душ и побрившись, Джордан направился в один часто посещаемый им клуб. Он не был там с тех пор, как взялся приводить свои дела в порядок. И в итоге это вызвало в нем сильную депрессию. Лучше бы он сидел дома и пил водку с клюквенным соком, чем светил свое лицо на публике. У него было какое-то безумное ощущение, что люди будут принимать его за вышедшего в тираж дизайнера, когда-то разработавшего очень удачную линию одежды.
Слова Саманты преследовали его весь день. Как правило, он пропускал мимо ушей ее разносы насчет его образа жизни или пьянства. Но одна сказанная ею вещь не выходила у него из головы. Саманта говорила что-то насчет того, чтобы он вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда придумывал свои величайшие модели. Он напряг мозг и обнаружил, что все те месяцы смешались в пьянящем тумане из наркоты, бухла и мужчин легкого поведения. Тогда он был прожигателем жизни, скакал по клубам. Был самонадеян и верил в то, что делает. Теперь он пытался поверить, пытался убедить себя, что у него есть все необходимое для того, чтобы быть законодателем моды. Правда, он чувствовал, что потерял что-то, что у него когда-то было. Наверное, удачу.
Однажды Саманта сказала ему, что удача - это фикция. Что либо тебе дано, либо нет. И Джордж поверил в это.
"Кокс" придал ему уверенности. Пробравшись окольными путями в клуб, Джордан сумел выклянчить немного таблеток и выпивки. Он знал всех завсегдатаев, большинство из них ему симпатизировали, и были рады видеть его после длительного отсутствия.
Особенно Кайл Кноттс.
Сперва Джордан не хотел общаться с Кайлом. Некоторое время назад у них была любовная связь. Самые серьезные отношение, в которые Джордан когда-либо вступал. Они закончились плохо, и он по-прежнему переживал. Но таблетки оказали свое воздействие, а какой-то парень предложил ему какой-то особенный кетамин. И черт, эта штука оказалась действительно особенной. Как раз для мозгов Джордана. Он видел пляшущие вокруг себя шлейфы, как от нефтяной пленки. Люди излучали яркую ауру и походили на мерцающих фей. В этом воображаемом царстве грез он не был уже довольно давно, и ему было приятно здесь находиться. Чертовски приятно.
Вдруг все вокруг озарилось, как при вспышке старомодного фотоаппарата, и Джордан замер, мгновенно протрезвев. Кайл улыбался так, будто был самой важной персоной в помещении, будто его пригласили на встречу с поклонниками - если они у него вообще когда-либо были. Но самое главное, выглядел он совершенно фантастически. Не в плане одежды, и даже не в плане его дурацкой прически, а в плане тела.
Гулкий танцевальный ритм сменил временное великолепие небесных труб, лившихся каскадом на разум Джордана. По его венам циркулировал яд, и на мгновение он почувствовал себя зомби. Будто в сочетании с наркотиками депрессия и отвращение к себе достигли своего пика и превратились в некую негативную ауру.
Кайл поднял голову, и их глаза встретились. Улыбка Кайла даже не дрогнула. И, хотя про Джордона можно было сказать то же самое, он знал, что своим выражение скорее напоминает обдолбанного идиота, не знающего, как справиться с кайфом, либо подавленного мудака, которым он себя внутренне ощущал.
Возможно, он заблуждался.
Кайл пробирался сквозь толпу потных, энергично танцующих тел. Он смотрел на Джордана так, будто претендовал на приз и следил, чтобы тот никуда не делся. Джордан не двигался. Он просто смотрел на мужчину, которого когда-то любил. Была ли это истинная любовь? Шла ли она из глубины души? Он не знал наверняка, но от Кайла всегда исходило ощущение самоуверенности. То, чего Джордану не хватало, даже когда его весенняя линия была популярна.
- Давненько тебя здесь не видел, - сказал Кайл.
Джордон чувствовал себя глупо, как школьник, встретивший свою первую любовь. Во рту у него пересохло (возможно, от дури), чувства притупились, как у среднестатистического деревенского дебила.
- Я работал, - сказал Джордан.
- Правда? Над своей последней линией?
Джордону показалось, или он почувствовал нотку снисходительности?
Вырвавшиеся из него слова были словно подпитанны его переживаниями и всеми психотропными веществами, которыми он накидался. Он смотрелся в ауру Кайла, как в зеркало. И речь у него была какой-то искусственной и лишенной энтузиазма.
- Я действительно работаю над новой линией. - Он улыбнулся в ответ Кайлу такой же широкой, лучезарной улыбкой. - Саманта Уэйт ждет эскизы для своей осенней коллекции. Дело в том, что я пытался окунуться в бассейн вдохновения, в котором плавал, когда придумал те изумительные тренды пару лет назад. Ты же помнишь, верно?
Кайл, подергиваясь под ритм музыки, кивнул.
- Да, помню. Но с того момента я не видел твоего имени ни на одной модели.
Джордан провел языком по губам, как Шер и сказал:
- Ну, ты это пока ничего не видел. Дело в том, что мне снова нужно то вдохновение. Знаешь, что такое вдохновение?
- Кристаллический "мет", ванна с желатиновым концентратом и парочка шлюх-транссексаулов?
Джордан рассмеялся, будто услышал лучшую шутку в мире, а затем перешел прямо к делу, с серьезностью врача, сообщающего о безвременной кончине близкого человека.
- Забавно, но нет. Вдохновение, о котором я говорю, это - ты.
Эти слова вызвали у Кайла оторопь. Впервые за время их беседы, первой с момента из разрыва два года назад, у Кайла был вид, будто он проглотил язык.
- Поехали ко мне? - предложил Джордан.
У Кайла было тело модели. Высокий и такой худой, что казалось, что при каждом походе в туалет он избавлялся от своей последней трапезы. Кайл пришел домой к Джордану с явным желанием секса, судя по проглядывающей сквозь нижнее белье эрекции. Однако Джордан в данный момент испытывал страсть к моде.
- Брось, Джорди, я не хочу это одевать.
У Джордана было чувство, будто его ударили в лицо. Он стоял и держал в руках тот самый бюстгальтер, в котором Кайл резвился в те времена, когда они еще были парой - черный в белый горошек. Тот, который придавал ему видимость маленького бюста, и который был выверенным штрихом, необходимым для завершения неистовых эскизов Джордана. Тех, что появились в осенней линии Саманты и принесли ему статью в "Космо".
- Господи, не принимай это так близко к сердцу, - сказал Кайл. Просто он больше не в моем вкусе. Наверное, ты не слышал, но я решил не принимать эстроген, и операцию не стал делать.
- Но... - Джордан потерял дар речи. Мысли у него метались как конфетная обертка, попавшая в пылевую бурю. Он дрожал, пытаясь сдержать эмоции.
- Только один раз. Только сегодня. Ты же знаешь мой девиз: Живи быстро, умри молодым, оставь после себя изысканный труп.
Кайл уже не был возбужден. Он казался напуганным.
- Ладно. Но сперва налей мне выпить.
На обычно строгом, перегруженном работой лице Саманты проглядывала улыбка.
- Джорди, Джорди, что у нас здесь?
Джордан был рад представить модель, которой чрезвычайно гордился. Он использовал ткань, как безумец. Резал и перешивал, подкалывал и подстраивал ее под надменный вид Кайла. Кайл, конечно, же изменился. Ему не нравилось внимание и возложенная на него честь быть манекеном, как раньше. Но модель, которую Джордан создал на его теле - с помощью всего двух случайных тычков булавки - повергала в трепет.
Сейчас платье было приколото к манекену. Джордан прибыл на фирму рано, чтобы подготовить модель к приезду Саманты. Спешил как товарняк, и ему нужно было чем-то занять себя. Набросок модели он сделал еще до Кайла, в порыве раздражения. Отрывал отрезки ткани, приколотые к своему телу, демонстрируя неистовый потенциал. Не важно, сколько набросков он сделал, пытаясь высвободить застрявшие у него в голове идеи, для работы ему требовалось человеческое полотно в виде Кайла, чтобы разорвать цепи, сковывавшие его креативность. Раньше это срабатывало, и, судя по реакции Саманты, похоже, сработало снова.
Она вставала то слева, то справа, окидывая ткань взглядом и держась за подбородок, что указывало на крайнюю сосредоточенность. Если б ей не понравилось, она закатила бы глаза и приказала бы пустить ткань на переработку. Возможно, сказала бы Джордану никогда не украшать ее манекены такими чудовищными тряпками.
- Мне нравится, - сказала она. Это был не совсем тот ответ, которого ожидал Джордан. - Хочу еще. - Она посмотрела Джордану в глаза. Ее лицо перекосилось, будто кто-то сунул ей под нос тухлую рыбу. - Ужасно выглядишь, Джорди. Всю ночь работал?
- Да, в общем-то.
- Тебе нужно поспать. - Она снова посмотрела на манекен. - Мне нравится. В этом есть вкус, элегантность и шик. Хочу еще. Не знаю, как это ты делал, но меня это не волнует. Иногда ты находишь свою креативную зацепку и понимаешь, что это единственный способ раскрыть свой талант. Если нашел ее снова, Джорди, не отпускай.
Кайл был не в состоянии садиться за руль и даже идти пешком. Поэтому Джордан старательно играл роль костыля для старого друга, когда они ковыляли по улице по пути из клуба.
- Похоже, я перебрал, - промычал Кайл.
- Мы уже почти дома, - сказал Джордан.
Когда они добрались до квартиры Джордана, Кайл рухнул на пол, затем дополз до дивана, где изо всех сил постарался сесть прямо. Он продолжал раскачиваться, будто его позвоночник был сделан из желе.
- Похоже, - сказал Кайл, глаза у него закрывались, будто от сильного переутомления, - кто-то... подсыпал мне что-то... в выпивку.
Джордан подготовил ткань и нашел лекала. Сидя на полу, словно безумный гений среди своих орудий ремесла, он поднял глаза на Кайла, сидящего без чувств на диване. Раньше у него никогда не было причин использовать ГГБ (гаммагидроксибутилат - наркотик для изнасилования - прим. пер.), но он делал человека беззащитным.
Джордан безуспешно пытался поставить Кайла на ноги. Щекотал его, рассказывал грязные анекдоты, даже хватал за гениталии в надежде возбудить и вызвать хоть какое-то понимание в его осоловелых глазах.
Как, черт возьми, он будет работать с манекеном, который мало чем отличается от свежего трупа?
Отступив назад, Джордан схватил недопитую бутылку водки. Глоток вызвал оцепенение. В таком состоянии работалось лучше. Алкоголь, казалось, сбалансировал наркотический коктейль, которым он заправился. В подобные времена ему приходилось отступить, выпить, почувствовать жар, сморгнуть недосып.
Проблема в том, что Кайл выглядел мертвым.
У Джордана ускорилось сердцебиение. Во рту пересохло. Он едва не выронил бутылку, но сумел поставить ее на книжную полку, не отводя при этом взгляда от жутких немигающих глаз Кайла. На один из зрачков села муха. Мертвецы не смаргивают мух.
Джордана охватила паника. Он бросился к Кайлу и прижался ухом к его груди. Почувствовал тепло его тела, но это не означало, что Кайл был жив. Если он только что умер от "передоза", то остыть еще не успел.
В ухо Джордана ударил стук сердца. Отлично, Кайл жив. Живей всех живых. На самом деле...
Джордан отстранился. Выступивший из пор пот покрыл его лицо испариной. Он слышал сердцебиение не Кайла – а свое собственное, и оно было бешенным.
Схватив Кайла за лодыжки, Джордан стащил его с дивана, ужаснувшись, насколько обмякли у того суставы. Его голова откинулась от подушки и ударилась об напольный коврик, словно шар для боулинга.
На это раз Джордан прижал к шее Кайла два пальца, в поисках сонной артерии. Его тошнило, голова кружилась, будто он выпил дикое количество бухла на пустой желудок. Он не был уверен, что нащупал пульс.
Джордан пошлепал Кайла по лицу.
- Очнись, черт тебя дери! Очнись!
Джордан отполз назад и свернулся в позу эмбриона на краю дивана. Он не мог оторвать от Кайла глаз. Тот лежал на полу и будто ждал, когда его обведут мелом.
Спустя две минуты Кайл издал какой-то звук и пошевелился. Джордан выпустил из себя воздух, который, будто удерживал все это время. Он встал. Было совершенно ясно, что Кайл действительно жив. Его дыхание было настолько слабым, что едва улавливалось.
- О... боже, - произнес Джордан. - Как же ты меня напугал!
Кайл не ответил. Он просто лежал, теперь уже с закрытыми глазами.
Чувствуя, что кайф, за которым он гонялся большую часть жизни, рассеялся, Джордан приготовил несколько дорожек на столике возле дивана. Он вдохнул, потер нос, покорчил гримассы, будто был на грани передозировки, затем посмотрел на лежащего без движения Кайла. Так даже лучше. Не сможет ныть и жаловаться. В последнее время он только этим и занимался. Чем очень отвлекал Джордана от работы.
Да, - подумал Джордан, - все пройдет просто прекрасно.
Джордан раздел Кайла до нижнего белья, и принялся "грызть гранит", лихорадочно работая над своей новейшей моделью.
- Боже мой, Джорди, - воскликнула Саманта, - У тебя такой вид, будто тебя переехал мусоровоз, но твоя модель - это нечто.
Джордан, с трехдневной щетиной и глазами, выглядящими, будто их макнули в кровь, вяло улыбнулся.
Модель была нарисована на куске бумаги цветными карандашами. Бумага была грязной и рваной, будто ее везли сюда двумя поездами, несколькими автобусами и такси.
- Я хочу, чтобы ты увидел кое-что, - сказала Саманта. - Иди за мной.
Джордж последовал за ней. Она продолжала говорить, пока они шли в ее студию.
- Я взяла твою последнюю модель и лично сшила опытный образец. - Она стянула простыню с манекена, показывая платье. - Думаю, в нем еще можно кое-что подправить, но я уже вижу его на подиуме.
- Оно прекрасно, - сказал Джордан. Он ходил вокруг платья, представляя свое имя на ярлыке.
-Ты молодец, Джорди. Продолжай в том же духе. Мне нравится видеть тебя снова в строю. Этот мир нуждается в Джорди Тикере.
Еженедельно Джорди выдавал новый эскиз, каждый рискованнее, чем предыдущий. Саманта не совсем понимала тему, но Джорди определенно стремился к созданию новых трендов. Она даже поделилась парой его моделей с несколькими дизайнерами, которым доверяла. Все они утверждали, что рады видеть Джорди Тикера снова за работой.
Саманта вынуждена была признать, что ее расстраивает перманентное состояние Джорди. Доставляя каждую модель, он становился все более вялым и растерянным. Она ценила, когда художник выкладывается на полную катушку, но если так будет продолжаться, долго он не протянет. Ей придется привести его немного в порядок для выступлений и интервью. С работой, которую он производит, он снова станет неотъемлемой частью мира моды.
- Я скоро вернусь, - сказала Саманта своим стажерам, покидая фирму.
Взяв такси, она отправилась к Джорди домой. Постучала в дверь, но никто не ответил.
Он жил не в лучшей части города, не мог себе позволить. Постояв какое-то время в коридоре, Саманта занервничала. Ее не покидала мысль, что могло произойти нечто нехорошее. Нарко-сделка пошла не так, или на него напал какой-нибудь бандит-гомофоб.
Дверь оказалась незапертой. Решив, что Джорди не станет возражать, если она зайдет проверить его самочувствие, Саманта повернула ручку и осторожно открыла дверь.
- Джорди? Джор... - Запах застал ее врасплох.
Наверное, ей следовало бы вызвать полицию и подождать в холле, но она увидела в другом конце комнаты Джорди, сидящего на стуле, и бросилась к нему.
Рядом валялись бутылки из-под таблеток, шприц, почерневшая ложка, и маленькое зеркальце, покрытое слоем порошка. Вокруг шеи он сделал себе надпись, которая гласила: "Живи быстро, умри молодым, оставь после себя изысканный труп".
- Господи.
Что-то в стоящем в квартире запахе встревожило Саманту. Джорди, по всей видимости, умер недавно. И явно еще не начал разлагаться. Она догадалась, что вчера вечером он принял огромную дозу наркотиков, смесь опиатов и амфетамина, и сердце у него не выдержало.
Саманта не знала, что ищет в гостиной, пока не увидела что-то через открытую дверь в конце маленького коридора, ведущего в спальню Джорди. Что-то яркое и блестящее.
Она связалась по сотовому с полицией. Рассказала, что заглянула к другу домой и обнаружила его мертвым.
Затем она подошла в двери в коридоре, не в силах отказаться от жуткой тяги, поскольку в глубине души понимала, что смраду должно быть объяснение. Сквозь приоткрытую дверь она видела что-то, но не понимала, что именно. Цвет заинтриговал ее, зажег ее чувства в хорошем и плохом смысле.
Петля всхлипнула, и Саманта распахнула дверь. Крик застрял у нее в горле, когда она увидела самое шокирующее и прекрасное зрелище в своей жизни. Это было ужасно, отвратительно... а запах!
Человек был мертв уже несколько недель. Обмякшее, грубо привязанное к ножкам круглого деревянного стола, тело сочилось гнилью. Из деревянного основания стола торчал стержень, который с помощью проволоки и арматуры удерживал труп в сидячем положении. Его изысканная одежда - точнее, платье - местами, там, где к ткани прилипла гниющая плоть, потемнела.
Это был шедевр Джорди. И данный экземпляр вызвал бы у мира моды настоящий трепет.
На полу перед жутким манекеном лежал эскиз платья. Бумага была грязной, возможно, от гнили, в которой выпачкался Джорди, когда подкалывал булавками ткань.
Раздался стук в дверь.
- Полиция! - послышался голос.
Саманта схватила эскиз, сложила и сунула себе в сумочку.
Полицейские обнаружили ее стоящей в центре спальни и уставившейся на жуткое творение, достойное влажных грез Эда Гейна. Они вывели ее в коридор, заверяя, что все будет хорошо.
Эскиз модели был у нее.
Да, определенно, все будет хорошо.
Тайный ингредиент в энергетическом напитке "Ракета" оказался марсианской кровью. Для большей части человечества это стало неожиданностью, хотя на банке был нарисован большой зеленый пришелец. Слоган гласил: "Энергии хватит до самого Марса!", и все же, разве кто-то мог ожидать столь странного ингредиента в самом популярном напитке на рынке?
Первоначально население Земли полагало, что "Ракета" - это всего лишь еще один энергетический напиток, вроде "Ред Булл" или "Монстер". Как и конкуренты, "Ракета" был полон химикатов, которые своими наименованиями походили на витамины, хотя на самом деле никак не помогали правильной деятельности человеческого организма. В "Ракете" было много сахара даже по стандартам энергетических напитков. Как человечество узнает позже, это было сделано вынужденно, чтобы скрыть неприятный привкус марсианской крови.
- Что ты пьешь? - спросил Малкольм, обычный тинэйджер, за три месяца до того, как мир узнал чудовищный секрет "Ракеты".
Его лучший друг Чарли поднял банку.
- Офигенная штука. Как будто высосали адреналин из олимпийских атлетов и сделали из него газированный напиток. Честно говоря, если б мне пришлось выбирать между тем, чтобы перейти ко второй фазе отношений с моей партнершей по лабораторной работе Ким и тем, чтобы выпить еще "Ракеты", я выбрал бы второе!
- У тебя вчерашний гуакамоле (мексиканская закуска из пюрированной мякоти авокадо – прим. пер.) еще не выветрился, - сказал Малкольм. - Не может быть, чтобы напиток так освежал.
- А ты попробуй.
- Только не с твоими бактериями на банке.
- Поверь мне, если попробуешь, ты больше никогда не будешь бояться бактерий!
После столь страстного одобрения от близкого друга, которому он доверял, у Малкольма не было выбора, кроме как попробовать "Ракету". Он взял у Чарли банку и сделал большой глоток.
На вкус было похоже на сироп от кашля, подслащенный сорока пятью кубиками сахара. Как же здооооооорово! Где этот напиток был всю его жизнь? Зачем он искал необходимую для организма жидкость в воде, апельсиновом соке и грудном молоке, когда мог пить "Ракету"?
Ему захотелось воскликнуть: "Это изменило мою жизнь!". Но он испугался, что Чарли сочтет его за мудака, поэтому вместо этого просто промычал: "Ммммм!"
- Классно, правда? - спросил Чарли.
- Можно допить?
- Нет, - сказал Чарли, забирая у него банку. - Нельзя.
- А в холодильнике еще есть?
- Нет.
- Почему ты сказал "нет" как-то неуверенно?
- Мне пришлось задуматься, потому что я плохо помню, есть еще в холодильнике или нет. Но потом я вспомнил, что не осталось. Все кончилось. Извини.
- Если я загляну сейчас в твой холодильник, ты уверен, что я не найду еще банки с "Ракетой"?
- Ты не имеешь права туда заглядывать.
- Пойду проверю.
- Там только папина "Ракета". Он изобьет тебя до смерти, если возьмешь. Ты же знаешь, что он сделает это. Помнишь, как он взбесился, когда мы стащили у него немного виски? Помнишь? Представь, что будет хуже в триллион раз.
- Тогда можно мне хлебнуть у тебя еще?
- Думаю, нет.
- Я совсем чуть-чуть.
- Пожалуйста, верни мне банку.
- Но с таким приливом энергии я никогда еще не сталкивался!
Чарли был прав - Малкольма ни капли не заботили микробы, которые могли быть на банке. Он чувствовал, будто никогда больше не будет болеть! Чувствовал, будто может перепрыгивать через небоскребы! Чувствовал, будто может ломать слонов через колено! Чувствовал, будто каждая молекула в его теле обладает силой шести молекул!
- Отдай мне мою "Ракету", - сказал Чарли, сердито прищурившись.
Малкольм чувствовал, будто может сломать кому-нибудь шею - скажем, например, Чарли - и забрать у него напиток.
Он мог сделать это.
- Сколько стоит эта штука? - спросил Малкольм.
- Четыре бакса банка. Продается везде.
Хотя Малкольм чувствовал в себе силы сделать это, он не считал хорошей идеей убивать лучшего друга из-за чего-то, что стоит четыре доллара. У него было достаточно в бумажнике денег, чтобы купить две с половиной банки, не ломая никому шеи, поэтому это показалось ему более эффективным подходом.
- Мне нужно идти, - сказал он.
- Но мы только собирались пересмотреть вторую часть "Властелина колец"!
- Извини. Мне нужна "Ракета".
- Это не круто.
- Ты всегда можешь дать одну из холодильника.
Чарли заколебался.
- Обещаешь, что потом возместишь мне ее?
- Да.
- Обещаешь?
- Я же сказал "да"!
- Со скрещенными пальцами?
- Нет. Нам не шесть лет, Чарли. И если б скрещивание пальцев было юридически обязывающей возможностью уклониться от выполнения обещания, я мог бы просто сказать, что скрестил пальцы, потому что ты не мог знать, скрещены были мои пальцы или нет. Поэтому, обещаю, что тебе не придется беспокоиться, что я прибегну к детским уловкам и попытаюсь избежать долга.
- Клянешься жизнью матери, что возместишь мне "Ракету".
- Моя мама не умрет, если я не сдержу обещание. Высшая Сущность так дела не делает. Иначе, я поклялся бы жизнью Гитлера, а затем намеренно не возместил тебе напиток, просто чтобы избавиться от Гитлера.
- Вообще-то Гитлер умер семьдесят лет назад.
- Знаю, но я в том смысле, что, если кто-то во время Второй Мировой захотел бы убить Гитлера, он мог бы поклясться его жизнью, а затем нарушить обещание. Я должен был привести более современный пример, но ты же понял ход моей мысли, верно?
- Клянись мне смертью Гитлера, что возместишь банку. В таком случае, если нарушишь обещание, Гитлер вернется из могилы. Просто знай, что ничего хорошего от него ждать не стоит, поскольку в последнее время развелось очень много евреев.
- Клянусь смертью Гитлера, - сказал Малкольм. Тут ему пришло в голову, что они слишком много спорят из-за продукта, на поход за которым потребовалось бы десять минут. Это казалось странным. Почему он даже пары минут не мог провести без "Ракеты"?
Может, напиток имел побочные эффекты?
Нет. То, что заставило его почувствовать такой прилив энергии, не могло иметь побочных эффектов. Вещи, которые делают тебе приятно, редко бывают вредными.
Чарли уставился на него. И смотрел очень долго. За это время Малкольм вполне мог сходить за "Ракетой". От этого взгляда ему стало немного не по себе.
- Ладно, - наконец, сказал Чарли.
Он ушел на кухню и вернулся с неоткрытой банкой "Ракеты". Ему потребовалась еще пара минут, чтобы набраться силы воли и передать ее Малкольму.
Малкольм открыл банку. Соблазнительный аромат заставил его ноздри буквально трепетать. Он сделал глоток, и тут же следом второй и третий. А глотки с четвертого по двенадцатый слились уже в один большой.
Он допил банку и смял ее рукой. У него хватало силы для такого подвига и раньше, но сегодня, казалось, он стал еще сильнее.
Малкольм выпустил мощнейшую в своей жизни отрыжку и сказал:
- Я думаю...
Неожиданно Чарли ударил его в лицо, сбросив на пол.
- За что? - завопил Малкольм.
- Ты сказал, что думаешь отказаться возмещать мне выпитую банку "Ракеты"!
- Нет, это не так! Я сказал только "я думаю"!
- И ты как раз думал отказаться возмещать мне выпитую банку "Ракеты"! Ты солгал мне! И теперь нам придется решать проблему с Гитлером!
Малкольм снова поднялся на ноги. Энергия циркулировала у него в венах. Если не обращать внимания на ноющую челюсть, никогда в жизни он не чувствовал себя лучше.
- Я самый сильный человек в мире! - закричал Малкольм, запрокинув голову и подняв руки вверх.
Наступил неловкий момент молчания.
- Ты, правда, только что кричал, что ты самый сильный человек в мире? - спросил Чарли.
- Ну, да.
- Это не так, ты же знаешь.
- Я чувствую, что так оно и есть.
- Но это не так. Я хочу сказать, что после "Ракеты" тоже отлично себя чувствую. Но существуют профессиональные атлеты, которые тренируются всю жизнь, чтобы быть в отличной физической форме. Ты даже не в первой "десятке". Наверное, даже не в первой "двадцатке".
- Сила не обязательно должна быть физической.
- Значит, ты считаешь себя сильнее президента Соединенных Штатов? Думаешь, что ты сильнее безумного ученого, завладевшего ингредиентами для создания атомной бомбы? Думаешь, что ты сильнее, чем руководители компании "Дисней?" Не морочь мне голову.
Малкольм ударил Чарли в лицо. Удар был такой силы, что не только сломал Чарли шею, а полностью снес ему голову.
На самом деле Малкольм не собирался этого делать. В будущем, когда он будет кого-то бить, ему придется быть более осторожным.
Раньше он никогда не видел человека без головы. И эта картина была настолько неприглядной, что перед уходом он едва не забыл захватить оставшиеся в холодильнике банки с "Ракетой".
На выходе он случайно наткнулся на почтальона. В обычных обстоятельствах почтальон воспринял бы этот толчок совершенно нормально, если б человек, толкнувший его, принес извинения. Но он только что допил банку "Ракеты", и уровень энергии у него был таким высоким, что он знал, что ему вовсе не обязательно быть вежливым с людьми, врезающимися в него. Он ударил Малкольма в лицо, снеся тому голову.
Затем тут же пожалел об этом.
И началось. Мир наводнился миллионами потребителей, имеющими настолько высокий уровень энергии, что они могли сносить людям головы с одного хорошо поставленного удара. Конечно, не все использовали энергию для обезглавливания. Были тысячи зарегистрированных случаев оторванных при рукопожатии рук. Встречались также пострадавшие с дырами в туловищах размером с кулак, и с полностью снесенными пинком задницами.
Наступило опасное время.
"Ракета" не задерживалась на магазинных полках. Почти все хотели прилива энергии. И даже те, кто воротил нос и высокомерно говорил: "Я не пью приторно-сладкую газировку", осознали, что нуждаются в "Ракете" для самообороны.
За две недели мировое население сократилось почти вдвое. А еще "Ракета" усиливала либидо, поэтому человечество предположило, что численность населения может восполниться. И все же все сошлись в одном - смертей стало слишком много.
Конгресс пытался принять закон, запрещающий напиток. Но подлая попытка принять с законопроект с поправкой, что "Ракета" запрещена для всех, кроме членов Конгресса, была замечена ведущим одного либерального радио-шоу. И общественный резонанс был настолько мощным, что правительство закрыло эту тему и просто попросило людей приложить все разумные усилия не сносить друг другу головы.
Спустя три месяца после трагической гибели Малкольма и Чарли, население уменьшилось примерно до десяти процентов от прежнего количества. И тогда один ученый обнаружил в "Ракете" секретный ингредиент.
- Это же марсианская кровь! - закричал он. - Марсианская кровь!
Поскольку в посещении никого кроме него не было, он поспешил туда, где его могли бы услышать другие.
- Это же марсианская кровь! - кричал он. - Марсианская кровь!
Человечество было возмущено. Нигде в списке ингредиентов не значилась "марсианская кровь".
- Это неприемлемо! - заявил президент Соединенных Штатов в своем обращении к нации. - Никто не стал бы пить марсианскую кровь, если б знал об этом заранее. И это открытие хорошо объясняет, почему напиток стоил стольких человеческих жизней.
Производители "Ракеты" настаивали, что выводы ученого не соответствуют действительности. В итоге, на ученого обрушился весь гнев человечества. Но несколько дней спустя ученый, будучи человеком крайне амбициозным, получил видео, где сотни зеленых пришельцев раздавливались специальными стальными прессами. Их кровь собиралась в большие ванны, откуда поступала в длинные трубы, из которых распределялась по одной капле в каждую банку "Ракеты".
Но существовало множество марсиан, не попавших под пресс. И они гадали, что же случилось с их друзьями. Поэтому сразу после этой новости они предприняли массированное наступление на планету Земля. К сожалению, несмотря на то, что о секрете "Ракеты" знали лишь десять землян, марсиане возложили вину на всех с отличным от зеленого цветом кожи.
Оставшиеся десять процентов человечества сократились до восьми, затем до пяти, а потом и до двух. После этого марсиане решили, что человечество усвоило урок, и вернулись к себе на Марс.
Хотя оставшиеся в живых были опечалены случившимся, у них осталось еще полно "Ракеты". Поэтому они стали пить столько, сколько хотели. Два процента упали до одного, а потом до полпроцента. И так продолжалось, пока на Земле не осталось шестьдесят три человека.
Одним из них был серийный убийца, который никогда не пробовал "Ракеты", и он сократил население до сорока человек.
А потом на Землю пришел грипп.
Вся эта великая трагедия не коснулась лишь Милтона Тайлерсона, который был одним из четырех оставшихся на Земле людей. Трое же других были женщинами. И он решил, что все сложилось для него весьма удачно.
В свое время врачи сказали ему, что он никогда не сможет иметь детей, но он хранил эту информацию в тайне. И прожил остаток своей весьма счастливой жизни, называя себя спасителем человечества.
Мое настоящее имя - Дэйл Эрл Рэй, хотя всю жизнь меня звали Взбивалкой или сокращенно - Взбивом. В силу того, что вместо члена у меня была взбивалка для яиц.
Никто из моих братьев не имел каких-либо дефектов, кроме Бака с его косоглазием. Но он заработал его, отхватив доской по башке за то, что однажды заигрывал с близняшками Гершо возле лавки. Я побоялся расспрашивать его, но звучало правдоподобно. Ему нравилось заигрывать с хорошенькими девочками. Тем более, что близняшки были писаными красотками. А вот папаша у них оказался настоящим цепным псом.
Так-то вот. У меня было восемь братьев - Бак, Боб, Хак, Хэнк, близнецы Дэнни и Донни, Джейк и Сэмми. Я был счастливым девятым номером. После моего рождения, наша мамаша пошла и перевязала себе маточные трубы в той новой, только что открывшейся конторе. Сказала, что девятерых будет достаточно для любой женщины. Будто моим появлением на свет Бог хотел сообщить ей, что уже хватит.
Она сказала, что я родился уже таким. Я видел полароидный снимок. Мама держит меня на руках, а там, где у меня должна быть пиписка, торчит маленькая металлическая штучка. Эта фотография провисела на холодильнике несколько лет, под магнитиком "Маунтин Дью". И хотя магнитик все еще висит, фотографии под ним уже нет. Наверно, я так привык смотреть на нее, что продолжал видеть, даже после ее исчезновения. Человеческий мозг может творить удивительные штуки.
Так-то вот.
Мама говорила мне, что мы должны держать это в секрете. Говорила, что люди не поймут, будут смеяться, а могут даже забрать меня из семьи. Я видел, как дети в парке издеваются над Джоуи из-за его кривой ноги, и понимал, что она права. Конечно же, братья сразу стали называть меня Взбивалкой или просто - Взбивом. Но многие в этих местах имели своеобразные прозвища, и никто никогда не спрашивал меня, как я получил свое. "Взбивалка" росла вместе со мной, увеличиваясь в пропорциях. Писать через нее было вполне нормально - на кончике было отверстие, прямо посредине. Открывалось, когда мне было нужно, а остальное время было закрыто. Яички у меня тоже были немного странными - слегка сдвинутыми назад и неправильной формы. Но они не причиняли мне неудобств, а мама сказала, что это - "божий дар". И я с ней согласился.
Она родила меня в трейлере, сама. Как и всех моих братьев, поэтому, думаю, никто ничего не знал. Имею в виду, никто из чужих. Мама шутила, что мой папа, наверно, был французским пекарем. Хотя сомневаюсь, что она знала наверняка. Я тоже не знал, кем был мой папаша. И если честно, не особенно насчет этого беспокоился. Мама растила нас хорошо. А Бак, Боб, Хак, Дэнни, Донни, Джейк и Сэмми приглядывали за мной, по-своему. Научили меня драться, стрелять, ловить рыбу. А еще плавать. Конечно, все они знали обо мне. Но никогда не говорили ничего плохого, даже когда дразнили меня. А дразнили всегда из-за моих волос или кривых зубов. Но никогда из-за чего-то другого. Вот такой доброй была у меня родня.
Так-то вот.
Мы хорошо росли вместе. Но когда я стал старше, у меня начали возникать проблемы. Я рос, и примерно в то время, когда у меня стали появляться прыщи и запах из подмышек, я начал испытывать странные ощущения насчет выпечки. Мама никогда не пекла дома, в отличие от старой Лизы-Мэй, живущей по соседству. Ее старик Дэн зарабатывал тем, что чинил грузовики. Уходил каждый день в форме и все такое. Старуха Лиза-Мэй махала ему, затем закрывала дверь, а через несколько минут из окна ее трейлера тянулся сладкий запах пекущегося хлеба или пирога.
Хочу сказать, что мне всегда нравился запах выпечки. А кому нет? Но этим летом я почувствовал, что он начал делать со мной нечто... особенное. Насколько я помню, сперва появились эти ощущения, хотя я не могу это утверждать. Так или иначе, примерно в то же время, с моим "Джонсоном" произошли довольно пугающие изменения.
Я в том смысле, что одна взбивалка – которой мне было более, чем достаточно - каким-то образом превратилась в две. В два сросшихся набора лезвий, вроде тех, которыми пользуются телевизионные шеф-повара. И это произошло за одну ночь.
Я не знал, что делать. Постоянно носил мешковатые штаны, но даже это не помогало. Пришлось поговорить с мамой. Мне было очень стыдно ей показывать, но она хорошо отнеслась к моей проблеме. Просто вздохнула и сказала, что я - божье таинство, как она часто меня называла. А потом купила мне спортивные штаны в "комиссионке". Они были мне велики, но хотя бы немного скрывали выпуклость в промежности.
Но, Господи, выпечка для меня стала настоящей пыткой! Всякий раз, проходя мимо трейлера Лизы-Мэй, я чувствовал тот прекрасный запах и ощущал болезненное набухание в штанах. Я едва мог идти прямо, и мне приходилось отсиживаться в тени, пытаясь думать о других вещах. По какой-то причине, всегда помогали велосипеды. Представляя их себе, я мог ослабить набухание, и вернуть "взбивалку" к прежнему размеру.
Тем не менее, ситуация становилась невыносимой. И наконец, я осознал, что мне придется рискнуть. Сегодня утром я так и сделал. Подождал, когда Дэн уйдет на работу, дерзко направился к двери Лизы-Мэй и постучал. Да так, что та вся затряслась.
Лиза-Мэй подошла к двери и открыла ее.
- Чем могу помочь, голубчик?
Она была привлекательной женщиной, эта Лиза-Мэй. Хоть и старой уже – ей было лет тридцать. Но она всегда за собой ухаживала. Ее длинные черные волосы были собраны на голове в клубок и закреплены карандашом. Я видел у нее на шее маленькие черные родинки, всего пару. Они очень красиво смотрелись на ее бледной коже. За лицом она тоже следила. Косметика была, но немного. Не то, что моя мать называет "блядской боевой раскраской".
Оробев, я облизнул губы, но заговорил громко и отчетливо.
- Мэм, мне было интересно, не собираетесь ли вы готовить какую-нибудь выпечку этим прекрасным утром?
Она положила руки себе на бедра, и стала слегка раскачиваться взад-вперед. Я понял, что она пытается присмотреться ко мне. Я уставился в ответ на белый топик, тесно обтягивающий ее "базуки". И понял, что вижу под ним черный бюстгальтер. Лиза-Мэй была полноватой. Знаете, не толстой, но... в теле. Аппетитной. Короче, неплохо смотрелась, хочу я сказать.
Так-то вот.
Она смерила меня взглядом, и наконец, сказала:
Да, планирую, молодой человек. Но твое какое дело, хочу я спросить? - Она произнесла это прохладным, но не надменным или сердитым тоном. Знаете, по-моему, ей самой было очень любопытно. Поэтому я сказал, как и репетировал:
- Мэм, мне очень хочется, чтобы вы меня научили.
Последовала еще одна длинная пауза. Было видно, что она думает. Я занервничал бы, если б она отказалась. И возбудился бы, если б согласилась. Но почему-то я испытывал спокойствие, поскольку она показалась мне доброй. И я спросил так, как хотел спросить. Думаю, это не имело большого значения, но я так это запомнил.
- Как тебя зовут, мальчик?
- Взбив, мэм.
- Взбив - это твое прозвище. А как твое имя?
- Дэйл Эрл Рэй, мэм.
- Дэйл Эрл Рэй, ты хочешь, чтобы я научила тебя печь?
- Да, мэм. Я - способный ученик. - Я почувствовал, что немного покраснел на последней фразе. Не то, чтобы я солгал, но некоторые вещи я схватывал быстро, а некоторые не давались мне, сколько я б не пытался. И я не знал наверняка, как будет с выпечкой. Но я хотел, чтобы она научила меня, поэтому решил идти до конца в надежде, что у меня все получится.
- А почему ты хочешь научиться печь, Дэйл? Хочешь произвести впечатление на свою девушку или что? - Она улыбнулась, по-настоящему доброй улыбкой. И я понял, что все будет хорошо, и что она не прогонит меня.
- Нет, мэм. Надеюсь, что я смогу печь для мамы. Хочу научиться делать хлеб. Может, даже пирог к ее дню рождения.
Лиза-Мэй улыбнулась еще шире, показав белые зубы. Когда она так улыбалась, то выглядела очень красивой.
- Ну, Дэйл Эрл Рэй, разве ты не милашка? Конечно, я с радостью научу тебя тому, что умею. На самом деле, здесь нет ничего сложного. Уверена, ты очень быстро все усвоишь.
Я улыбнулся в ответ. И я был уверен, что покраснел. Почувствовал, как пылает у меня лицо. Она включила вентилятор и сказала:
- Входи.
Жестом пригласила меня к барной стойке в центре гостиной.
- Бери стул, а я сейчас принесу ингредиенты.
Я посмотрел, как она наклонилась, заглядывая в холодильник. То как двигался ее зад, что-то сделало со мной. И я почувствовал у себя между ног некоторое неудобство. Но к счастью я сидел, а стойка служила мне прикрытием. Чтобы отвлечься, я выглянул в окно, но все жалюзи были как всегда опущены. Я пытался думать о велосипедах, пока из открытой кухонной зоны доносились звуки открываемых и закрываемых шкафов.
- Теперь, надеюсь, все в порядке. Правда, сегодня я планировала печь "имбирных человечков" (фигурные пряники - прим. пер.). Только вчера купила молотый имбирь. Хотя, можно начать и с этого. Довольно просто, чтобы прочувствовать, как что делается... - Ее голос слышался сквозь шум собираемых ингредиентов и утвари.
-...Возможно, если успеем, сделаем еще пирог "Дерби". Угостим Дэна, когда он вернется домой. Этот мужик любит съесть кусок пирога. - Она рассмеялась, и ее смех был похож на музыку. Что сразу же меня согрело.
Она подошла к стойке с охапкой ингредиентов и положила их на столешницу - мешочек муки, молотый имбирь в банке с красной крышкой, желтую коробку с пищевой содой, пачку масла, пакетик сахара, коробку яиц и темно-красную баночку с патокой. Затем взяла взбивалку для яиц. Я уставился на нее. С двумя лезвиями и винтовой нарезкой, как у меня, только еще поворотная ручка сверху.
Я отвел глаза и увидел, что Лиза-Мэй вынимает маленькую чашку из большой и кладет поверх металлическое сито.
Затем Лиза-Мэй сходила на кухню и принесла пластмассовые весы.
- Сперва нужно просеять муку, - сказала она, взвешивая некоторое количество и высыпая на сито.
Лиза-Мэй показала мне, и дальше я стал делать это сам. Она же зачерпнула ложкой немного имбиря с содой и высыпала в муку. Чтобы просеять муку, потребовалось некоторое время. Но я проявлял терпение и делал, как она мне показала. Стараясь не ерзать и не сгибаться, хотя чувствовал, будто в животе у меня скачет маленький кролик. Всякий раз, когда я уголком глаза замечал ее взбивалку, или яйца в коробке, я чувствовал в штанах какой-то импульс. Неприятное ощущение, которое было в шаге от крайне болезненного.
Наконец, мы закончили просеивать муку.
- Очень хорошо, Дэйл. Теперь отложи это в сторону.
Я отодвинул чашку от себя, как она сказала.
Лиза-Мэй взяла вторую чашку, масло и сахар. Я наблюдал, как она взвешивает сахар, затем высыпает его в чашку. Потом отрезает кусок масла и небрежно бросает сверху.
- Ну, ты готов взбивать, Дэйл?
Мне казалось, что я не смогу говорить. В горле у меня пересохло, и я боялся, что лишь пискну либо вообще ничего не произнесу. Из-за тесноты в груди стало трудно дышать, и я почувствовал, что по лицу у меня течет пот.
- Ты в порядке? Не перегрелся?
Конечно, я перегрелся. Но не из-за жары в трейлере. Я ерзал на стуле, испытывая жуткое неудобство. А лезвия моего причиндала терлись друг о друга с приглушенным звяканьем.
Я увидел, что глаза у нее чуть расширились. Она услышала.
- Что у тебя там?
Тон ее голоса был таким добрым, таким открытым и бесстрашным, и... Не знаю, как сказать, но я почувствовал себя гораздо увереннее.
Ноги у меня были как ватные, но я сумел обрести над ними контроль и встал. Несмотря на мешковатые штаны, выпуклость была огромной. Я опустил глаза, боясь встретиться взглядом с Лизой-Мэй. Боясь того, что могу увидеть.
Я услышал, как она ахнула, затем сделала долгий и медленный выдох.
- У вас что-то в кармане, мистер?
Голос у нее был спокойным. Не сердитым, но уже и не дружелюбным. Я покачал головой. Лицо у меня пульсировало. Я весь буквально взмок от пота.
- Что это?
Я не мог говорить. В смысле, я пытался, но у меня получилось лишь пискнуть. Я был напуган и расстроен. Мне казалось, будто я вот-вот умру от стыда. Но та клятая штуковина у меня в штанах была как всегда живой, огромной и тупой. Я ненавидел ее. Ненавидел себя, за то, что пришел сюда, за то, что поставил эту добрую даму в такое ужасное положение. Да что со мной такое?
Она сделала еще один вдох, и на этот раз, когда она заговорила, в ее голос снова вернулась доброта.
- Покажи мне.
Мои руки двигались, словно сами по себе. Я схватился за поясную резинку, оттянул ее, чтобы она не зацепилась, и спустил с себя штаны. Голову мне тоже пришлось опустить, чтобы я мог смотреть на те лезвия. Они были направлены на меня, и слегка покачивались, под небольшим углом от живота.
Я просто таращился на них, потея и тяжело дыша. Думал, что так и буду стоять, пока она не тронула меня за подбородок. Я поднял глаза, боясь встретиться с ней взглядом, но не смог отвести глаз. Она наклонилась вперед, и мне стало хорошо видно, что у нее под топиком. Мне казалось, будто меня немного трясет, хотя, возможно, это было лишь внутреннее ощущение.
Я встретился с ней взглядом. Глаза у нее были ярко-голубыми и очень красивыми. Я почувствовал, что паника во мне немного поутихла. Лиза-Мэй не кричала, не вышвыривала меня за дверь. Она смотрела на меня, как будто все было в порядке.
- Милый... Так ты из-за этого пришел сюда? Из-за этого захотел печь?
Я кивнул, продолжая смотреть ей в глаза. Раньше я не смел взглянуть, а теперь не мог отвести взгляд.
- Кто-нибудь делал это с тобой? - Ее голос звучал очень нежно и осторожно.
Я покачал головой.
Она кивнула, попыталась улыбнуться. У нее получилось.
- Ты - смелый мальчик, если пришел сюда, Дэйл. Теперь я вижу... У тебя... они у тебя двигаются?
На секунду мне показалось, что я упаду в обморок. Но этого не случилось. Я просто сказал:
- Нет, мэм. – Голос у меня дрожал, и я изо всех сил старался не разрыдаться.
Она улыбнулась еще шире.
- Что ж, давай посмотрим, что мы можем с этим сделать?
Следующее, что я помню, это то, что я стою на четвереньках на стойке. Она поставила под меня смесительную чашку, затем сказала:
- Вперед, сладкий.
И я наклонился к чашке с маслом и сахаром. Почувствовал их у себя на лопастях. Чувство было ошеломляющим и раздражающим одновременно. Весь мой живот трепетал.
Но ничего не произошло. Стиснув зубы, я напрягся, но мой причиндал не шевелился. Казалось, он хотел, но...
- Сладкий, не возражаешь, если потрогаю… там у тебя? Просто посмотрю, можем ли мы запустить твою штуковину?
Я покачал головой, радуясь, что не приходится смотреть на Лизу-Мэй. В ушах у меня стучало от прилива крови. Я, наверное, был весь красный. Я чувствовал это. Чувствовал возбуждение и испуг. Чувствовал, что я не прав и прав одновременно.
Ее пальцы скользнули по лопастям, к тому месту, где трубка соединялась с моим телом. Я не мог не содрогнуться, но лопасти не двигались.
- Прости, сладкий, я просто пытаюсь...
- Со мной все в порядке, мэм.
- Что ж, думаю, ты можешь называть меня Лиза-Мэй. Учитывая все то, через что мы прошли.
Пока она говорила это, ее пальцы добрались до моей съежившейся мошонки. Внезапно я что-то почувствовал, и у меня перехватило дыхание.
- Ох. - В ее голосе звучал не осторожность, а скорее... Не знаю, нетерпение? Любопытство? Что-то такое. Она помассировала там кожу, затем ее пальцы нащупали какое-то уплотнение, где, как я думал, были мои яйца. Как только ее пальцы коснулись его, я не удержался и застонал.
- Ох. - На этот раз ее голос был более уверенным. - Сладкий, по-моему, у нас тут кое-что есть. Хочешь, чтобы я...?
- Да, пожалуйста, мэ... Лиза-Мэй, пожалуйста...
Ее пальцы сжали уплотнение еще крепче. Оно шевельнулось, и внезапно я почувствовал, что лопасти тоже начали вращаться, взбалтывая масло, перетирая его с сахаром, смешивая их вместе.
- Это потрясающе, м... Лиза-Мэй!
- Ты очень хорошо перемешиваешь. Подожди.
Она поменяла руки, а затем разбила в смесь яйцо. Я почувствовал, как прохладная слизь из белка и желтка смешивается с маслом и сахаром под моими вращающимися лопастями. И это было очень приятно, перетирать между ними смесь. Мой живот напрягся еще сильнее, когда она разбила еще два яйца, все это время не убирая палец с уплотнения. Я принялся крутить бедрами, взбалтывая в чашке смесь. Полетели брызги. Лиза-Мэй захихикала приятным голосом, будто почувствовала мое наслаждение. Я же чувствовал, что делаю то, что всегда должен был делать. Будто все в этом мире впервые обрело смысл. Наконец, Лиза-Мэй добавила в смесь патоку и поддала мне жару. И блин, я почувствовал, как во мне что-то нарастает, а затем вспыхивает. Поднимается вверх по ногам к позвоночнику, затем отдается пульсацией в моих лопастях. Я издал звук, похожий на "Ггггг!". А лопасти просто крутились и крутились, перемешивая. Я почувствовал, как что-то выходит из меня в смесь, но я ничего не видел. И решил, что, возможно, мне это показалось. Ощущение было невероятным. Но тут я заметил, что лопасти стали немного замедляться и съеживаться.
- Все в порядке, сладкий. Ты – молодец, - сказала Лиза-Мэй и положила на стул полотенце. Я сел на него, со спущенными штанами, и стал наблюдать, как она добавляет муку и делает тесто. Как месит его, затем раскатывает и начинает нарезать фигурки. Я почувствовал, как что-то зашевелилось, и был уверен, что те обмякшие лезвия снова начали расти. Сперва ощущение было немного неустойчивым, но они определенно росли. Лиза-Мэй увидела это, посмотрела на меня, с искоркой в глазах, и сказала:
- Ты же вполне здоровый молодой человек! Может, повторим? Как тебе такое?
Я кивнул, и это заставило штуку, растущую из меня, тоже кивнуть. Лиза-Мэй рассмеялась.
- Клянусь, Дэйл, похоже, мы созданы друг для друга, верно? Я с моей любовью к выпечке, и ты с твоими... - Она махнула на мои причиндалы, глядя на них. Мне это понравилось. Понравилось, как она смотрит на них. Она обращалась, похоже, скорее к взбивалке, чем ко мне. Но я не возражал.
- Это просто загляденье. Клянусь. Если только...
Я не хотел, чтобы она заканчивала предложение, и она не стала. Вместо этого посмотрела на меня.
- Ну, разве ты не грязнуля?
Я опустил глаза, увидел лопасти, заляпанные тестом. Брызги на животе и ногах. Я захихикал.
- Да, Лиза-Мэй, еще какой грязнуля.
Она тоже рассмеялась.
- Подожди минуточку, нам нужно тебя почистить.
Она отнесла "имбирных человечков" к духовке, положила их внутрь и вернулась. Присела передо мной на корточки, положив руки мне на плечи, Лицо у нее было серьезным, но этот зрительный контакт заставил мою промежность пульсировать еще сильнее. В любом случае, она казалась не сумасшедшей, а вполне серьезной.
- Дэйл, я не думаю, что мы с тобой сделали что-то неправильное. Не так ли?
Я не был уверен на сто процентов, но это точно не казалось неправильным. Поэтому я покачал головой.
- Хорошо. Я спрашиваю лишь потому, что я собираюсь спросить тебя кое-что, что может показаться плохим, но это не так. Просто... Не думаю, что другие люди поняли бы. Улавливаешь, о чем я?
Я подумал о кривой ноге Джоуи и всех гадостях, которые говорили про него люди, потом посмотрел на себя и сказал:
- Да, мэм, улавливаю.
Ее рука снова коснулась моего подбородка, нежно, но крепко. И мне показалось, что глаза у нее на этот раз были немного влажными. А может, и у меня тоже.
- И я - замужняя женщина. Дэн - хороший мужчина, понимающий. Но это... Это должно остаться между нами, понимаешь? Наш секрет?
Я кивнул, глядя ей в глаза, чтобы показать, что я серьезен. Она увидела это и снова улыбнулась.
- Ты просто загляденье, Дэйл. Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе это?
- Лиза-Мэй, я думаю, вы самая красивая женщина во всем мире, и это правда.
Она захихикана и залилась краской.
- Тссс, мальчик. Ты очень милый.
Она наклонилась еще ближе.
- Оставим это между нами, хорошо?
- Хорошо.
Она снова улыбнулась, показав зубы, глаза у нее снова заискрились, и в животе у меня все перевернулось.
- А теперь давай почистим тебя.
Она опустилась на колени, поднесла губы к моему животу, и принялась целовать, слизывая смесь. Я ахнул, чувствуя там тепло, горячее и влажное. Почувствовал, как мои лопасти твердеют. Она счистила ртом всю смесь с моих бедер и живота. Затем взяла лопасти в руку и посмотрела на меня.
- Эти штуковины когда-нибудь работают без прикосновения?
Я покачал головой.
- Никогда. Они не могут.
Оно улыбнулась.
- Ладно.
Затем принялась облизывать лопасти.
Я не знал, как долго она это делала. Я закрыл глаза, потрясенный от ощущения бегающих по мне языка и губ, затем снова открыл глаза, желая смотреть. Она посмотрела на меня в ответ, затем закрыла глаза и поднесла рот к одной лопасти, затем к другой, водя по ним влажным языком. Я не помнил, чтобы лопасти были когда-либо такими большими и твердыми. Мне казалось, будто я взорвусь, но они не сдвинулись даже на волосок, пока она делала то, что делала.
Наконец, она остановилась и отстранила лицо. Я чувствовал ее дыхание, там, где лопасти были влажными от слюны. Они блестели. Она улыбнулась, затем протянула руку вниз. Ее пальцы погладили уплотнение, затем сжали.
Я снова почувствовал в животе и ногах ту тягу. Лопасти завертелись, и принялись пульсировать. Я увидел, что лицо у Лизы-Мэй стало влажным от слюны. Затем на кончике взбивалки, откуда выходила моча, появилось что-то еще. Лиза-Мэй закрыла глаза, и я стал наблюдать, как это вещество брызгает ей на щеки, нос и губы. Несколько капель попало ей на шею и стекло по обнаженной ложбинке между грудей.
Я просто смотрел, когда она взяла еще одно полотенце и стала вытирать себя. Ощущение было потрясающее, но еще я был напуган. Я подумал, что это вещество могло попасть ранее в смесь. Хотел сообщить про это, но не стал. Вместо этого я сказал:
- Я не знал, что будет...
Она улыбнулась мне искренней улыбкой.
- Не волнуйся, сладкий. Тебе было приятно?
Я кивнул, все же испытывая легкую неуверенность.
- Хорошо. Мне тоже. Она вытерла руки об полотенце.
- Теперь одевай штаны.
Я подчинился, и тут из кухни донесся сигнал зуммера.
- Похоже, "человечки" готовы! - радостно воскликнула она, и пошла доставать их из духовки. Я откинулся на спинку стула, обессиленный.
Я проснулся, услышав, как кто-то давится. Было темно, и сперва я ничего не увидел. Звук был такой, будто тошнит кошку. Я огляделся.
Я уснул на ее диване, а она сидела напротив в мягком кресле. Судя по ее виду, сама она спала. Голова у нее была запрокинута назад.
На спинке кресла, по обе стороны от ее головы сидели два сделанных нами "имбирных человечка". Они упирались маленькими ручками ей в лоб, удерживая ей голову. Четверо карабкались по ее груди, цепляясь за одежду, пока она брыкалась и раскачивалась. Еще несколько держали ее за руки. Я посмотрел на ее лицо. Изо рта торчало извивающееся имбирное "тельце". Ручками оно пыталось раздвинуть челюсти еще шире. Я увидел, что рот у нее забит крошащимся бисквитом.
Я посчитал. Двое держали ее голову. Двое на каждой руке. Еще четверо карабкались по груди. Один во рту. Поэтому трое, должно быть, уже заблокировали ей горло.
Эта мысль заставила меня двигаться. Я вскочил и опустил кулак на того, который держал ее левую руку. Похоже, "человечки" были сильными. И все же они были сделаны из имбирного теста, потому что он буквально взорвался дождем крошек. Освобожденная рука Лизы-Мэй метнулась к лицу, но просто схватилась за горло, будто она могла прочистить его извне.
Другие никак на меня не реагировали. И я раздавил их всех по очереди. Сбрасывая их на пол и превращая в имбирную пыль. Но когда я закончил и попытался прочистить Лизе-Мэй горло, она потеряла сознание. Я позвонил в скорую, и думаю, это они вызвали полицию. Затем меня привезли сюда, и теперь я разговариваю с вами. Знаю, что мой рассказ звучит безумно. И мне жаль, что так получилось с Лизой-Мэй. Но доказательство прямо здесь, у меня в штанах. И вам лучше позвонить тем, кто все еще находится в трейлере. Потому что мы еще успели сделать пирог "Дерби". И когда меня забирали, он оставался в духовке. Не хочу думать о том, что он сделает, когда испечется.
- Привет, ребята. Я - Мелоди, и это мое первое и, надеюсь, далеко не последнее видео.
Перед нами средний план обычной веб-камеры.
Девушка на экране привлекательная, хотя мы видали и симпатичнее.
И это нормально, поскольку у нее жесткая конкуренция. Мы смотрим много видеороликов. И если она сама посмотрит еще немного - несколько пособий по правильному освещению (поймет разницу между направленным и заполняющим светом) и парочку уроков по макияжу, тогда возможно войдет в число самых красивых.
- Я новенькая в этом деле, но знаю, что надежный способ получать "лайки" и подписчиков это транслировать себя играющей в видеоигры. Однако мне неприятно тебе, интернет, это говорить, но я не "геймер". Если не учитывать игры на телефоне.
- Нет. Мой канал будет посвящен...
Она морщит нос, как обычно делают, когда углубляются в себя. Это выверенное движение. Выверенное, но мы все согласны, что сморщенный нос - это бесспорно очаровательно.
Да, ее первое видео не самого высокого качества, но эта девушка знает, что делает. И ее канал станет еще интереснее. Определенно стоит задержаться и досмотреть оставшиеся две минуты и тридцать четыре секунды ее первого видео.
- Что ж, я действительно не знаю, чему будет посвящен мой канал. И надеюсь, что вы, ребята, поможете мне определиться. Оставьте "коммент" и щелкните "лайк" на этом видео, чтобы помочь мне получить некоторое количество просмотров. Но, прежде чем вы уйдете, позвольте рассказать вам немного о себе.
Она начинает оглашать список, загибая пальцы, будто качеств у нее всего десять.
По списку следует, что:
Ей восемнадцать лет.
Она не говорит, где сейчас живет, но осенью она будет посещать Университет Ратджерса. Это подсказывает нам ее приблизительное местоположение, если колледж, в который она ходит, не слишком далеко.
Мелоди Блисс, понятное дело, не настоящее ее имя.
В ее интересы входит музыка (на самом деле, классическая. В школе она была первой скрипкой и надеется продолжить занятия с этим инструментом в колледже), волейбол, и просмотр всякой ерунды по тв с друзьями. И это не наш комментарий. Она действительно называет это "всякой ерундой по тв", что говорил об уровне самоанализа, которым не обладает большинство молодых женщин. Особенно тех, которые выкладывают в сеть видео с собой, снятые на сотовый телефон.
У нее две собаки. Уже скучно.
Но еще у нее есть рак-отшельник, которого она подобрала на берегу два года назад. Кажется, она гордится тем, что смогла так долго сохранять его живым.
- Он линял уже три раза! - рассказывает она нам. Мы не знаем точно, что это значит. Но ее энтузиазм необычен и очарователен (опять это слово), и это уже тянет на стиль.
Но в дискуссии про краба-отшельника есть серьезная зацепка, потому что она говорит не пойти на пляж, а "пойти на берег". Это значит, что область ее возможного местоположения сузилась до трех штатов. Возможно, это Филадельфия или Южный Джерси.
Мелоди заканчивает видео - как и большинство из них - просьбой подписываться на ее канал.
Поэтому мы подписываемся.
- Привет, ребята. Скучали по мне?
Она вернулась. Очень немногие молодые блогеры придерживаются графика. Некоторые даже не делают второе видео, забывая глупую мечту об интернет-славе после того, как их первое видео не набирает и пятидесяти просмотров.
Но эта девушка. У нее есть пробивная сила. С этим мы все согласны.
Пробивная сила и "фингал". Она пыталась скрыть травму с помощью тонального крема, но, похоже, уроков на эту тему она тоже не смотрела. Синяк совершенно очевиден.
Что бы ни случилось с ее глазом, это, похоже, произошло вскоре после того, как она записала свое последнее видео. Потому что синяк уже начал сходить. Тонкий полумесяц возле переносицы был скорее коричневым, а не темно-багровым.
Техника макияжа у нее лучше не стала, но она научилась некоторым приемам видеопроизводства.
У этого видео появилась оригинальная пиктограмма. Также освещение и кадрирование в разы лучше.
Это уже качественный контент.
- Итак, я получила несколько откликов на последнее видео, несколько комментариев. И думаю, я рассмотрю их и отвечу на некоторые.
Услышав это, мы наклоняемся чуть ближе к нашим мониторам. Размер экрана не имеет значения, даже если мы смотрим на телефоне и проще поднести к себе экран, мы все равно наклоняемся вперед.
Потому что, вдруг она будет отвечать именно на наши вопросы.
Может, назовет наше имя.
- Чаще всего меня просят сыграть что-нибудь на скрипке. И мооооожет быть я сыграю, если к следующей неделе на мою страничку подпишутся сто человек. Но не думаю, что готова это сделать сегодня.
Она коснулась травмированной стороны лица, но не стала заострять на этом внимание.
Мелоди, ты что-то утаиваешь от нас.
Как ты повредила глаз?
Мы все хотим знать.
- А потом были несколько комментариев, которые... - Она делает паузу, подыскивая слова, в своем уже фирменном стиле "милашки". - Назовем их грубыми.
Мелоди всматривается в камеру.
- Многие из них мне пришлось удалить. Извините, извращенцы! Это - семейное шоу.
Она улыбается, с почти слышимым щелчком переключаясь на другую тему, и ее улыбка светлеет.
- Было еще одно общее пожелание, и здесь я решила пойти вам на встречу.
Мелоди протягивает обе руки под нижний край кадра, и сердце у нас екает, потому что мы не только заглядываем ей за вырез футболки - она появляется в кадре, держа в руках...
Аквариум?
Пустой аквариум с запотевшими стенками и с пищевой пленкой поверх крышки.
- Вы все хотели познакомиться с Пабло, моим раком-отшельником. И он хочет познакомиться с вами!
Мелоди снимает крышку, и извлекает жалкое маленькое существо с большущей раковиной. Положив Пабло на руку, она молча ждет несколько секунд, пока тот шурует под раковиной своими усиками. Проверив воздух, он высовывает свои глазные стебельки и ножки и направляется к краю руки.
- Нет. Тебе нельзя играть за пределами клетки, дружище, - говорит она, обращаясь не к нам, а к маленькому крабу.
- Что ж, это Пабло. В основном я кормлю его гранулированной пищей, которую заказываю по интернету. Но иногда я нарезаю ему свежих овощей или даю немного арахисового масла. Но это только по особым случаям. Верно, Пабло?
- Si (Да - исп.), - говорит она голосом Пабло. Выбор языка и акцента кажется нам спорным, учитывая белый цвет ее кожи. Затем она опускает маленькую тварь обратно в "клетку".
- Если вы заходите завести себе крабов, я прикреплю под видео несколько хороших инструкций по уходу. Обязательно ознакомьтесь, потому что для их содержания потребуется не только проволочная клетка, которую выдают на пляже.
Глубокий вдох. Далее следует просьба.
- Если хотите увидеть меня или Пабло еще, пожалуйста "лайкните" это видео, затем нажмите на кнопочку "Подписаться". Увидимся через неделю. Возможно, если достигнем цели, я даже сыграю вам песню. Помните: Я до сих пор не уверена, для чего все это делаю, поэтому приветствуются любые предложения.
Мы щелкаем "лайки".
Затем готовим комментарии.
Без всякого предупреждения Мелоди выдает новое видео. Она молчит десять секунд, глядя в камеру с закрытым ртом.
Щеки у нее надуты, а выражение лица такое, будто она задержала дыхание под водой.
Синяк был все еще на месте. Еле заметен. Но все еще присутствует. Легкая желтизна, из-за которой Мелоди выглядит усталой, а не побитой.
Затем она открывает рот, из него выползает Пабло и падает в поджидающие его руки.
Раковина у него блестит из-за значительно улучшенного освещения. Если не считать пленку слюны, Пабло кажется целым и невредимым. Он чистит один из усиков маленькой передней клешней.
Затем Мелоди начинает смеяться, смущенное, но безудержно. Словно говоря: "Вы можете поверить, что я только что сделала это?"
Исходивший из уст других "ютуберов" смех звучал бы неестественно и приторно. Но у Мелоди он очарователен.
- Я посмотрела видео, объясняющее, как удерживать внимание зрителей в течение пятнадцати-двадцати секунд.
Она подносит Пабло к камере, чтобы мы видели это. Да, он, действительно, в полном порядке. Возможно, немного растерян. Хотя сложно прочитать какие-либо эмоции в его крошечных черных глазках.
- Я привлекла ваше внимание?
Да, это так.
Затем видео прерывается на "перебивку" - простое проявление "миксом" имени Мелоди. Но, когда в кадре снова появляется она, сбоку всплывает надпись, призывающая нас подписываться. Мелоди быстро делает успехи. И она многому научилась.
Без надутых щек, за которыми прятался ее питомец, стало заметно, что с момента размещения первого видео, две недели назад, Мелоди немного сбавила в весе. Она никак это не отмечает, но мы видим, что линия соприкосновения шеи с подбородком стала чуть четче.
Щеки стали менее полными, но ей это только идет на пользу. И сейчас с левой стороны видно глубокую ямочку, куда можно уронить монетку.
Она широко улыбается, ямочка при этом блестит, и мы все вздыхаем. Такой она нам нравится больше. Мы сообщим ей об этом в комментариях.
- Уверена, многие из вас уже знают, но мы достигли нашей цели по подписке, поэтому в конце этого видео я сыграю вам песню, но сперва я хочу задать вопрос: какие предметы к вашей комнате "общаги" вы считаете наиболее важными? Я только сегодня выяснила, что буду жить в двухместной комнате корпуса для первокурсников. А это значит, что у меня будет соседка. Надеюсь, она будет клевая. Итак, в моем списке уже есть рождественские огни, складная корзина и "шлепки" для душа.
Мелоди делает выдох, затем вдох. Она уже увереннее говорит на камеру, но ей еще нужно поработать над темпом речи.
- Но я знаю, что полно вещей, о которых я не думаю. Помогите мне со списком! Дайте парочку полезных советов!
У нас у всех найдется, что ей предложить.
Отводя ненадолго взгляд от Мелоди, мы высматриваем по краям кадра, что еще видно в ее спальне. Там есть куча белья, и, похоже, Мелоди не догадывается, что она попала в кадр, поскольку сверху лежит маленький розовый лифчик.
- Идем дальше, - говорит она, оставив слегка неловкую паузу. В предыдущих двух загрузках она, похоже, вырезала такие заминки.
Это не из-за лени. Просто она позволяет себе казаться более человечной, менее искусственной. И мы одобряем это.
- Некоторые из вас заметили, что у меня синяк под глазом, и хотели знать, что случилось. Видимо, я не столь умелая в макияже, как мне казалось. Либо вы все очень проницательны (улыбка с ямочкой). Но нет, ничего скандального. Такое иногда случается на игровой площадке. Волейбольной площадке. Не то, чтобы на меня напали или вроде того. Мои видео - это не крик о помощи. Просто хочу установить контакт.
Затем следует склейка, без паузы. И в следующем плане Мелоди уже более крупно, со скрипкой, упертой в подбородок.
- Я где-то читала, что видео, превышающие шесть минут, не очень хороши. Поэтому песня будет короткая, - говорит она и начинает играть, издавая смычком низкий звук. В ее спальне есть небольшое эхо, но камера стоит довольно далеко от инструмента, поэтому "наводка" не идет.
Мы то и дело переводим взгляд с ее играющих рук на тот розовый лифчик.
Мелоди довольно талантлива. Песня не депрессивная, но и не веселая. Нейтральная. Быстрая, но не особенно бодрящая.
- На эту неделю это все, - говорит она, заканчивая, похоже, на середине песни. Просит нас "лайкать", подписываться и делиться ссылкой.
Нам остается желать большего.
- Нож, пакеты для мусора (те, что попрочнее), презервативы (всех размеров), совок, - зачитывает она список.
- Вы, ребята, конечно, веселые, но это не те предметы для комнаты в "общаге", о которых я говорила.
Боже, с прошлой недели она потеряла футов пятнадцать.
Мелоди заканчивает зачитывать, и снова появляется рекламная заставка. Она уже взяла за правило "начинать с затравки". Кто не захочет смотреть дальше?
Только не мы.
Мелоди привела свою спальню в порядок. Мы больше не видим ни кучу одежды. Ни лифчик. Оно придвинула книжную полку к краю стола и поставила на нее клетку с Пабло, так чтобы мы видел, как он лазает там, по узловатому куску коряги.
- Я получила много "комментов" на последнее видео. А также много ненависти за мой трюк с Пабло. Некоторые люди назвали это жестоким обращением с животными. А некоторые просто вульгарщиной. Но знаете, что я скажу?
Нет, и что ты скажешь?
- На хрен "хейтеров"! Хрен им в ухо!
Похоже, она слышит наши аплодисменты из другого конца времени и интернета, потому что замолкает, чтобы дать эмоциям немного улечься.
Да. На хрен их. На хрен этих гребаных "хейтеров".
- Но эти люди в меньшинстве. Поэтому спасибо всем моим зрителям, которые написали мне слова поддержки. И тем из вас, кто ждет, чтобы я сделала что-нибудь более значительное и безумное... Все, что я хочу сказать, это оставайтесь с нами.
Она едва не сказала "фэны" вместо зрителей. Колебание было микроскопическим. Но мы все почувствовали. Заметили эту извивающуюся личинку дивы, которую поселили в голове у Мелоди. Это семя дивы.
Она жаждет называть нас своими "фэнами", хочет, чтобы мы цеплялись за край ее одежды, хочет, чтобы рвали друг друга на куски, но она не получит этого. Не сейчас. Так что, что касается этого видео, здесь мы едины.
Ничто не указывало на то, каким будет содержание этого видео, и в нем осталось меньше минуты. Вряд ли хватит на еще одну песенку или глупый фокус с питомцем. Что ты собираешься показать нам, Мелоди? Полный ли это эпизод? Какие-то жалкие две минуты должны стать нашей еженедельной дозой?
Мы не впечатлены.
- Сегодня я...
- Сегодня я...
Она, будто, замялась. Но потом мы замечаем каплю, стекающую из ее левой ноздри. Над губой появляется водянисто-красная линия. У нее идет носом кровь, но она не выключает камеру. Вместо этого прикрывает ее согнутым пальцем, пытаясь заткнуть ноздрю "костяшкой" и продолжает говорить.
- На сегодня все. Скоро будет кое-что действительно захватывающее, так что заходите, оставляйте "комменты", обязательно ставьте "лайки" и подписывайтесь, если еще этого не сделали.
Перед тем как видео заканчивается, она быстро машет нам на прощание. Но не свободной рукой, а той, которой останавливала кровь.
Струя стекает с сустава указательного пальца и капает с кончика мизинцы. Мелоди словно сделана из мрамора и стоит в середине римского фонтана, только льющаяся с нее вода темно-красного цвета.
Взмах у нее такой быстрый, что кровь разлетается веером. Видео обрывается в тот момент, когда брызги падают на край стола, книжную полку и аквариум с Пабло.
Сперва это двухминутное видео кажется каким-то надувательством. Но к этому моменту мы успели посмотреть его 5000 раз. И это всего за три часа после его загрузки.
Особое внимание мы уделяем тем последним двадцати секундам, пытаясь определить, куда упадут капли крови Мелоди Блисс.
Мы начинаем подозревать, что у Мелоди нарушение питания.
Либо, что она принимает интернет-комментарии слишком близко к сердцу.
Мы чувствуем, что она сделала то, чего клялась никогда не делать. Позволила "хейтерам" взять над собой верх.
Как ни странно, за короткий промежуток времени она вырастила огромную аудиторию. Надеемся, она понимает, что такой успех атипичен. Мы никогда не видели ничего подобного. Не то, чтобы у нее миллионы просмотров. Она не разошлась по сети. Но справедливо сказать, что у нее культовая аудитория.
Нет, это не игра слов.
Видео только что загружено, но мы все добрались до него одновременно, поскольку автоматически получаем оповещение по электронной почте всякий раз, когда Мелоди Блисс выкладывает новое. И начав смотреть его, все внутренне молимся, чтобы она получила помощь. Может, когда она попадет в Рутджерс, то посетит их столовую, наберет свои пятнадцать фунтов, и все встанет на свои места.
Если она выйдет из этого штопора, то на долгие годы станет предметом нашего обожания и поклонения.
Мы будем с ней, когда она получит выгодный спонсорский контракт или напишет какой-нибудь бестселлер или выйдет замуж за по-настоящему известную голливудскую "звезду".
Но потом Мелоди начинает говорить и становится ясно, что ничему из выше перечисленного не суждено произойти.
- Привет, ребята. Это Мелоди. Просто короткое видео о том, о чем меня спрашивали и о чем хотели поговорить. - Речь у нее прерывистая, даже затрудненная. Она не раздражена, просто устала и неспособна сконцентрироваться на словах, которые явно читает с компьютерного монитора. И это не хорошие слова.
Мы могли бы сказать, что она читает, по тому, как бегают туда-сюда ее глаза. Но затем она делает это более очевидным, прищуриваясь, всматриваясь в некоторые из них.
- Во-первых, я хочу сказать, что признательна тем из-вас, кто интересовался, не больна ли я, - она кашляет, вопреки тому, что собирается сказать: - Нет. Я не болею. И на голову я тоже не больна. У меня нет нарушения питания, но я была на диете.
Она с трудом сглатывает, становится задумчивой.
- Раньше лето было таким веселым временем, хотя полагаю, все дело во взрослении, потому что я так... - Мелоди подыскивает нужное слово. Она либо начинает импровизировать, либо потеряла место, где читала.
- Перегружена. Я стала перегружена. В смысле, я раньше беспокоилась насчет экзаменов. Но когда я просила советов насчет общежития и говорила с некоторыми из вас о вашем опыте учебы в колледже, я попала в какой-то круговорот.
До сего момента мы этого не замечали, но крышка с клетки Пабло исчезла, и внутри его не видно.
- Я целыми днями беспокоюсь по всяким мелочам. Будущее всех кошмарит.
Последнее слово не относится к южному диалекту, скорее это подростковое заимствование из городского слэнга. Наверное, это должно было звучать, как шутка, но мы не смеемся.
О, Мелоди. Мы действительно в тебя верим.
Возможно, еще не слишком поздно, думаем мы все почти одновременно, по всей стране, по всему англоязычному миру, потому что у Мелоди даже в Германии есть маленькая, но активная армия поклонников. Кто это знает? Только не Мелоди, потому что она вряд ли умеет проверять статистику. По крайней мере, она никак это не проявляет.
Еще не слишком поздно, если мы все зайдем в "комменты", прямо сейчас. Даже до того, как это видео закончится. И напишем что-нибудь хорошее.
Например, что Мелоди делает нас счастливыми. И что мы гордимся быть частью ее сообщества, ее подписчиками, и да, ее фэнами.
Ты - лучшая, Мелоди.
ОМГ. У тебя сегодня такая милая прическа!
Раздается какой-то звук. Пока печатаем, мы что-то пропускаем, но нам нужно нажать "отправить" под нашими новыми комментариями.
Больше Пабло! Мы любим его!
Снова этот звук.
Тебе нужны ящики под вещи. В "общаге" это настоящее спасение.
Звук больше напоминает шлепок.
Можешь снять видео о том, как делаешь макияж?
Да пошла ты. Убей себя, шлюха.
О, мы все отшатываемся от хрена, который решил написать этот последний "коммент". Ощетиниваемся как коллективный организм.
Но пара гнилых яблок...
К тому времени, как мы, выдав свой позитив, снова прокручиваем ленту вверх, на экране появляется Пабло.
Милый крошка Пабло! Если Мелоди продолжит делать видео, кому-то из нас придется сделать для Пабло аккаунт в "Твиттере", где "он" сможет делиться своими милыми "мемами" и афоризмами. Мы сделаем это совершенно бесплатно. Просто хотим, чтобы Мелоди знала, что это жест доброй воли.
Пабло выглядит обеспокоенным, он ползает по столу и ищет, где бы спрятаться.
И находит это место у Мелоди в волосах. Ее каштановые локоны настолько густые и ухоженные, что Пабло использует один из них как импровизированную пещеру.
Волосы Мелоди лежат на столе, отодвинутая клавиатура, очевидно, сбила угол камеры.
Мелоди буквально уронила голову на стол.
Но начинающая растекаться кровь выгоняет Пабло из укрытия, поэтому он соскальзывает со стола. Мы надеемся, что он благополучно приземлился на ковер. И только потом мы осознаем, что те шлепки, которые мы слышали, были многократными ударами головы об стол.
Мелоди билась лицом об стол, держа перед собой кухонный нож. Горизонтально (не вертикально, как было бы более логично). Плоской стороной лезвия нож стоит на ДСПэшной "икеевской" столешнице. Острая погружена в лоб Мелоди.
Печалька. И Мелоди никак не реагирует. Но всех нас удивляет одно. Как она сумела загрузить это видео? Наверное, для этого есть какая-то программа или функция, о которой мы никогда не слышали. Может, расширение в "Гугл Хром"?
Удивительно. Мелоди меньше чем за месяц выросла в матерого эксперта.
Ну, что ж. Больше нам тут смотреть нечего. Видео заканчивается, лужа крови из порезов в черепе растекается по всему столу.
Видео заканчивается.
Мы отписываемся от канала.
- Каковы правила?
Ванесса пожала плечами.
- Не знаю, что считается, а что нет. В смысле... я знаю, что ты не должен совать это, ну, в меня. Вот сюда. - Она указала на молнию на своих джинсовых шортах, и почувствовала, что покраснела. - Но как насчет других мест?
- Например?
- Ну, отверстий.
- Отверстий?
- Дырок. Думаю, тебе вообще не позволено совать это в любые дырки. Или это считается...
В воздухе повисла неловкая тишина, настолько долгая, что Ванесса подумала, что просто обо всем забыла. Вибрации у нее в паху удерживали ее в шкафу вместе с Брентом. Она перевела взгляд с пола на его промежность. Она не хотела смотреть. Ее глаза должны были встретиться с его глазами. Но когда она увидела выпуклость, когда разглядела форму кончика, глаза отказались двигаться дальше.
Брент шагнул к ней, протянул руку, но остановился. Его рука безвольно повисла.
- Может, мы не должны трогать друг друга. Если не будем трогать, это не будет считаться. Неважно, что мы делаем, это не будет считаться. Верно?
Ванесса почесала за ухом.
- Но если мы не будет трогать друг друга... какой в этом смысл?
- Верно. Может, мы можем трогать друг друга, только не там... Ну, ты понимаешь. Там, внизу.
Она по-прежнему не видела в этом смысла, и все же кивнула.
Он сделал к ней еще один шаг, обнял, но оттопырил свой зад так, чтобы его выпуклость не коснулась ее. Она едва не потянулась и не потрогала ее, но остановилась. Если есть такое правило, она собиралась его соблюдать.
Они принялись целоваться. Долго и крепко. При этом оба стояли в неловких позах, стараясь не касаться друг друга пахом. Как две собаки, пытающиеся избежать драки. Рука Брента скользнула вверх по ее животу, остановилась, затем обхватила левую грудь. Сердце у нее билось так быстро и сильно, что ей казалось, будто оно разорвет ее футболку и сломает кости его руки.
- Все хорошо? - спросил он. Слова шепотом втекли ей в рот.
Ванесса кивнула, проглатывая их. Она позволила ему мять грудь несколько минут, после чего потеряв терпение, стянула с себя футболку. Она надеялась, что он догадается расстегнуть ей лифчик, но он этого не сделал. Просто снова принялся хватать, сжимать и целовать.
Она не могла винить его. Раньше он никогда не делал ничего подобного. Когда он сказал ей это пару месяцев назад, она не поверила. Как мог такой парень как Брент быть... девственником? Теперь она знала, что он говорил правду. У нее самой было не больше опыта, но она видела множество эротических сцен в фильмах для взрослых и знала, как что делать. И проведя небольшое интернет-исследование, она узнала о сексе больше, чем все, что ей рассказывали в школе или церкви.
Ей нужно было взять все в свои руки, сейчас она знала это. Поэтому она стянула с себя лифчик и бросила через плечо. Выпуклость, выпиравшая из его джинсов, казалось, вызывала у него болезненные ощущения. Теперь она понимала, что значит выражение "держать пистолет в кармане". "Пистолет" Брента по форме напоминал базуку.
- Ванесса, - сказал он, с вожделением глядя на ее грудь и облизывая губы. - Ты... ты уверена насчет этого?
- Это не считается, помнишь?
- Верно. Могу я... их потрогать?
Ванесса едва не закатила глаза, но вместо этого заставила себя улыбнуться и кивнула.
Она позволила ему играться с ними добрые десять минут. Он шевелил их, сжимал, месил, как тесто. Щипал соски. Она потянулась, схватила его за затылок и притянула к себе. Воспользовавшись своим левым соском, как монтировкой, разжала ему губы. И Брент принялся сосать. Он сосал так сильно, что вызывал боль, но Ванесса не стала его останавливать. Боль, как ни странно, была приятной. Ванесса желала большего. Желала, чтобы он ее укусил, но сдержалась. Не хотела быть слишком напористой. Не сразу. Не сейчас, пока у них еще есть правила.
- Теперь ты, - сказала она.
- Что я? - Глаза у него были полуприкрыты, будто ее груди выделяли виски.
- Твою футболку.
- А. Ладно.
Он начал стягивать ее с себя, но Ванесса остановила его. Она хотела сделать это сама. Она видела Брента без футболки только раз. Когда он играл в баскетбол с другими парнями во дворе церкви. В жаркий день. Она все еще помнила, как солнечный свет целовал его блестящий торс, отчего покрывавший его грудь и живот пот походил на пролитый апельсиновый сок.
Ванесса стянула с него футболку, провела пальцами по коже. Когда она взяла в рот его сосок, он захихикал и отшатнулся от нее.
- Что? Тебе не нравится?
- Слишком щекотно. Может... может, лучше вот здесь, вместо этого?
Он повернул голову и потер шею костяшками пальцев.
Когда они решили заниматься этим, встречаться и экспериментировать друг с другом, самое сложное было найти укромное местечко. Дома у кого-либо - не вариант. Одна мысль о том, что родители зайдут и застукают их, сводила все дело на нет. В публичное место они не могли пойти из страха быть увиденными, а также потому, что ни у кого не было машины. Брент предложил лес, сказал, что можно найти хорошую полянку, но по какой-то причине, Ванессе это показалось слишком грязным. Когда она думала о людях, блуждающих по лесу, она представляла себе проституток и насильников, а не добрых христиан, как они.
Оставалась церковь. Молодежный центр. Там каждый день были люди, но Ванесса знала, что вторник - самое лучшее время. Она выяснила это неделю назад, подыскивая идеальную комнату. Хотя хозяйственный шкаф был тесным, она выяснила, что места в нем хватит. Окон нет. Дверь только одна. И куча чистящих средств, если им потребуется привести себя в порядок.
Однако она не подумала о том, что там будет так темно. Оказавшись внутри, Брент включил свой сотовый, и они использовали свет от дисплея, чтобы видеть друг друга. Положили телефон на пол у себя под ногами, чтобы свет был направлен на них. Это вызывало у Ванессы мысль о наблюдающем за ними Дьяволе, демонические глаза которого освещали их грехи. По какой-то причине это мысль возбуждала ее еще сильнее. Свет от экрана был слишком тусклым, чтобы освещать весь шкаф, но достаточно ярким, чтобы они видели друг друга. Они едва не забыли, что находятся в хозяйственном шкафу, но как только Ванесса увлекла Брента на пол, рассыпавшиеся средства для уборки напомнили им об этом. Металлическое ведро упало на бок с таким грохотом, что она была уверена, что его кто-то услышал. На мгновение они замерли, подождали, но никто не пришел.
Ванесса поцеловала Брента в шею, как он того хотел. Пощекотала языком ему ухо. Он ахнул и схватил ее. Одной рукой за бедро, в опасной близости от запретного места, другой - за грудь.
Как бы весело это все не было, Ванесса хотела большего. Она не могла отвести глаз от его выпуклости. И когда он снова принялся сосать ей соски, Ванесса протянула руку и потрогала ее. Сжала, как сжимают клоунский нос, чтобы тот загудел.
Брент отшатнулся, шлепнув ее по руке.
- Что ты делаешь?
- Тебе не нравится?
- Конечно, мне... А как же правила? - Он прижался спиной к каким-то метлам и швабрам, грудь у него вздымалась, на лбу выступили бусины пота.
- Джинсы помешали. На самом деле, я же тебя не коснулась, верно? Я просто потрогала твои джинсы.
Он нахмурился и, посмотрев на пол, задумался.
- Все же мне кажется, мы не должны это делать. И все же ты можешь... ну, почувствовать меня. Своей рукой.
Она вздохнула, прикрыв груди предплечьем. Брови у Брента поползли вверх, и он выдохнул, будто уже по ним соскучился.
- Что ты делаешь?
- В смысле? Мы же... любим друг друга. Верно?
- Мы никогда не говорили про любовь.
- Просто я подумал, что раз ты пригласила меня заняться... этим, ты это и имела в виду. Что любишь меня. Разве нет?
- А ты любишь меня?
Его глаза уставились на ее груди.
- Ага. Наверно, да.
- Наверно?
- Я дал обещание, что не займусь сексом до свадьбы. Как и ты. Но мы здесь, верно? Это должно что-то значить, ты так не думаешь?
Она опустила руку и улыбнулась, увидев на его лице облегчение.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
Они снова поцеловались. Когда Брент подвинулся, чтобы встать лицом к Ванессе, он вдруг поморщился, закряхтел и схватился за свою выпуклость. Немного ее потер. Увидев, как он себя трогает, Ванесса почувствовала, что сердце у нее забилось быстрее.
- Что такое?
- Не знаю. Болит. Очень. - Он расправил свои джинсы, снова ахнул. Глаза у него расширились.
- Ты не думаешь... ну... Что это кара или вроде того?
- Кара?
- Бог. Наказывает меня за то, что мы делаем.
- Сильно болит?
Своим выражением он ответил на ее вопрос.
- Высунь его.
- Что? Бог уже разозлился, ты так не думаешь?
- Это не Бог, Брент. Мы же ничего не делали.
- Ты трогала его. А я, ну... сосал твою грудь.
- Это не Бог. Может, у тебя слишком узкие джинсы. Просто высунь его, чтобы ему было больше места.
Он задумался на секунду, затем выпрямился. Ванесса подумала, что он собирается уходить, но вместо этого он расстегнул джинсы и спустил их до лодыжек. Сбросил с себя ботинки, джинсы, затем замешкался с трусами, после чего, рывком стянул их с себя.
Возбужденный член, красный и длинный, вырвался из-под ткани и закачался, словно грозящий им Божий перст. Но чем дольше Ванесса смотрела на него, тем больше была уверена, что в том, что они делают, нет ничего плохого.
- Не похоже, что он болит, - сказала она.
- Не он, а... яйца. Яйца болят. Как будто их выворачивают или вроде того.
Она придвинулась ближе. Настолько, что почувствовала запах мыла, которым он мылся сегодня утром. Настолько, что увидела маленькую щель на кончике члена, блестящую, будто он наложил на ее края блеск для губ. Он попятился, но идти было некуда. Бутылка жидкого мыла и пачка чистых тряпок упала с полки к ее ногам. Одна из тряпок упала ему на член и повисла. Было похоже, будто у него отросли кроличьи ушки.
- Как они выглядят? Как завязанные узлом или типа того? - Он отвернул голову в сторону, закрыл глаза, и говорил сквозь стиснутые зубы.
- Нормально выглядят. - Ванесса облизнула губы.
- Уверена?
- Определенно. Может, они перенапряглись, ну, ты знаешь? Может, я могу помочь?
- Как ты можешь...
Она схватилась за оба конца полотенца, обернула его вокруг члена еще раз, затем осторожно потянула к себе. Когда полотенце заскользило вдоль члена, Брент резко выдохнул и привстал на цыпочки.
- Ванесса... ты... ты не можешь...
- Я тебя не касаюсь. Я не чувствую в руке ничего, кроме полотенца. Это не против правил, не так ли?
Она взяла полотенце, как пару нунчаков. С силой потянула, так что ткань крепко обхватила член. Затем медленно опустила полотенце вниз, пока оно не добралось до куста лобковых волос. Опять потянула на себя, потом снова опустила вниз.
Брент больше не сопротивлялся. Не протестовал и просто смотрел на нее. Ванесса ускорила свои движения, и дыхание у него участилось.
Плоть начала краснеть, еще сильнее, чем уже была. Ванесса понимала, что грубая поверхность полотенца, возможно, натирает кожу, поэтому подняла с пола бутылку с жидким мылом, сдавила ее, и побрызгала розовой жидкостью по всей длине члена, стараясь покрыть всю поверхность. Брент зашипел, потянулся на цыпочках еще выше, но, когда Ванесса снова принялась двигать полотенцем, опустился, закусив нижнюю губу.
- Тебе нравится?
Он кивнул.
- Ты любишь меня?
- Что-то п-происходит.
- Что?
- Что-то... выходит...
Она поняла, что он имеет в виду. Видела такое в интернете. Она не хотела оставлять никаких следов того, чем они занимались в тот день. Поэтому быстро обыскала шкаф и нашла небольшую стопку бумажных стаканчиков.
- В-Ванесса...?
Она встала на колени, поднесла стаканчик к кончику его члена:
- Давай.
Это брызнуло струями. Как зубная паста с перечной мятой. Белое и густое.
С каждой струей Брент кряхтел, роняя при этом предметы с полок в попытке ухватиться за что-либо. Из-за его неистовых движений Ванесса едва не выронила стаканчик, но сумела подхватить его. Последняя струя попала на край, и, хотя большая часть сползла внутрь, несколько капель брызнули ей в лицо. Одна на нижнюю губу, и Ванесса, подражая девушкам из интернета, высунула язык и слизнула ее.
Брент улыбнулся и вытер пот с лица. Ванессе понравилось, что она сумела вызвать у него улыбку. Она уставилась в стаканчик, который был наполнен более чем наполовину. Посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
Затем запрокинула голову назад и выпила содержимое. До последней капли. Как в свое время подсказал интернет.
Вкус и консистенция заставили ее один раз поперхнуться, но она все проглотила, вытерла рот и тут же начала стягивать с себя трусики.
- Что ты делаешь? - спросил он, продолжая смотреть немигающими глазами на пустой стаканчик в ее руке.
Ванесса подумала, что, возможно, ей потребуется втереть в себя немного жидкого мыла. Но проверив средним пальцем, поняла, что это необязательно. Она сунула руку себе за голову, схватила ручку швабры и протянула ему.
- Я люблю тебя, - сказала она. - Теперь моя очередь.
Хэйден и Дафна вошли в номер отеля и бросили вещи на пол.
В помещении царила пахнущая канализацией тьма. На окна были опущены занавески, а ковер напоминал грибовидный нарост цвета тухлого мяса. В номере были две двуспальные кровати и длинный комод, украшенный толстыми, пожелтевшими свечами. Хэйден понял, для чего это. Для жертвенного алтаря.
Дафна сделала судорожный вдох. Подошла к ближайшей кровати. Хэйден посодействовал их общему перемещению, приведя свои ноги в движение. Они сели вместе, как единое целое.
В районе таза у них была спайка.
У Хэйдена кожа была бледной, а у Дафны - с оливковым оттенком, и в месте слияния имела совершенно уникальный цвет. Их одежда была сшита с учетом их особенностей.
Они не всегда были такими. Слияние началось вскоре после годовщины их знакомства. К тому времени Хэйден и Дафна были вместе почти всегда. Дружба осталась в стороне, и они сосредоточились на оттачивании своих отношений.
Возвращаясь одним субботним вечером домой из кино, пара была охвачена приступом плотской страсти. Они нашли укромную кольцевую развязку, которую окружал лес настолько густой, что казался стеной чистой тьмы. Забрались на заднее сиденье, пачкая обивку грязной обувью, и распластались в переплетении конечностей. Дафна задрала юбку и разорвала колготки в районе промежности. Хэйден спустил штаны до коленей. Он оттянул край ее трусиков в сторону и вошел в нее. Запах ее вагины действовал, как опиат, прочищая Хэйдену мозги и заполняя его животным голодом.
Они страстно совокуплялись, а лунный свет сочился сквозь окно, раскрашивая их тела тонкими мазками белого и серебристого цвета. Отчего пот и сперма блестели на их коже словно капли смертоносного ртутного яда. Хэйден и Дафна извивались, словно единый организм, охваченный смертельным спазмом.
Когда все кончилось, и они лежали вместе, купаясь в жаркой бане секса, Дафна издала крик боли и удивления. Она посмотрела туда, где соприкасались их бедра. Из кожи Хэйдена появился бледный хрящевой крюк и теперь пытался пронзить ее кожу. Мышцы на бедре Хэйдена подрагивали и вспучивались, проталкивая крюк глубже в Дафну. Она сопротивлялась недолго, охваченная порывом паники, а затем Хэйден положил руку ей на щеку. Она почти мгновенно успокоилась.
- Все хорошо, детка, - сказал он. - Это то, чего мы хотели.
Она кивнула и улыбнулась. Крюк проникал все глубже с влажным мясистым звуком.
- Я люблю тебя, - сказала она. Он ответил ей тем же. Их губы слились в поцелуе, пока крюк обустраивался в новом месте, спазматически подергиваясь, словно какое-то насекомое. В течение следующих нескольких месяцев их плоть обросла вокруг крюка, сплавив их воедино.
В номере мотеля Хэйден сказал:
- Чем быстрее мы сделаем это, тем легче будет нам обоим.
Он попытался встать, но Дафна не шевелилась. Он посмотрел на нее, и внезапно его разум перестал воспринимать реальность, как последовательность сменяющих друг друга событий. Вместо этого движения Дафны замедлились и стали представлять собой серию замерших изображений. Выбившиеся пряди каштановых волос прилипли к веснушчатому лбу. Ее губы слегка разомкнулись, явив белизну зубов - почти идеально ровных после двухлетнего ношения брекетов. Ее глаза смотрели в сторону алтаря. Глаза, обрамленные тонкой каймой ресниц, и переливавшиеся разными оттенками синего, словно живой океан. Как только Хэйден узрел каждую мыслимую подробность, замершее изображение затрепетало и снова пришло в движение.
Зачем должно доходить до этого? - подумал он. - Разве мы не можем просто любить друг друга?
- Ты готова, Дафна?
- Вещи находятся в красной сумке, - произнесла она, не глядя на него.
Они вместе поднялись на ноги и подошли к двери, где оставили сумки. За два года их совместные движения стали естественными и непринужденными. Они наклонились, Хэйден поднял с пола красную сумку, и они вернулись на кровать. Внутрь были вперемежку свалены артефакты их отношений: плюшевые мишки для напоминания друг о друге, фотоальбомы, билеты с концертов и кинотеатров, любовные письма, наручники, бижутерия, и секс-игрушки.
Они подошли к алтарю и с благоговением возложили каждый элемент на грубую деревянную поверхность. Когда сумка опустела, Дафна замешкалась и принялась выкручивать себе пальцы, словно пытаясь починить невидимый объект. Затем издала тяжелый вздох и стянула с безымянного пальца правой руки предобручальное кольцо.
Хэйден молча смотрел, как она кладет его среди прочих артефактов. Она легло на дерево с глухим, ничего не значащим звуком.
Хэйден открыл боковой карман сумки, вытащил спички и канцелярский нож.
- Для чего это? - просила Дафна, указывая на нож. В голосе слышалось удивление.
- Куратор сказал, что нож может нам понадобиться.
Он чиркнул спичкой и зажег все пять свечей.
- Чем еще из сказанного Куратором ты хочешь поделиться? - сказала Дафна с ядом в голосе.
Он поговорил с каждым из них индивидуально, прежде чем дать ключ от номера.
- Это все. Что он сказал тебе?
Дафна замялась.
- Что это нечистое место, но не в том смысле, в каком мы привыкли понимать.
Хэйден в недоумении покачал головой.
- И что бы это значило?
Они снова сели на кровать, одновременно обдумывая следующий шаг ритуала. Им нужно было повторить акт объединения, изначально соединивший их тела.
Хэйден положил руку Дафне на поясницу. Другой попытался обнять спереди, наклонившись для поцелуя. Сперва она сопротивлялась, ее губы были жесткими и безответными, но чем дольше Хэйден упорствовал в своих стремлениях, тем податливее она становилась. Ее губы разомкнулись, влажный и скользкий язык скользнул ему в рот. Хэйден заключил ее в объятья, и они вместе легли на матрас.
Его губы переместились к ее подбородку, спустились ниже, к шее, где принялись нежно посасывать покрывшуюся мурашками кожу.
Он почувствовал ртом, как рокочут ее голосовые связки. Дафна произнесла:
- Как долго еще нам придется делать это?
Хэйден посмотрел ей в глаза, увидел в них боль и сказал:
- Не знаю.
Он понимал, что его ответ не был удовлетворительным. Смысл ее слов поразил его, словно физический удар. Это было пыткой, с какой стороны не посмотри. Они пришли в эту жалкую дыру, чтобы разъединиться. Данный ритуал казался чьей-то нездоровой шуткой. Раскладывать свое барахло, как на ярмарке, выдавливать из себя последние капли страсти.
Хэйден крепко схватил Дафну за горло, не давая ей дышать. Прижался своим ртом к ее рту, проталкивая свой язык глубоко внутрь. Ее губы затрепетали под напором его губ. Из края глаза выбежала слеза и скользнула по скуле.
Этот поцелуй содержал всю боль и окончательность расставанья.
Хэйден стянул с Дафны через голову платье, стал мять ей губы, смыкая губы вокруг каждого соска, пока те не налились. Дафна отчаянно боролась с краем его футболки, пока он не потерял терпение и не сорвал ее с себя, бросив на пол. Когда они легли обнаженные, их тела блестели от дневного пота. Хэйден почувствовал, как тепло Дафны окутывает его. И вздохнул, будто погрузился в горячую ванну.
Они пробовали друг друга на вкус - соль пота на коже, слабый привкус семени, и теплую горечь вагинальной смазки. Их жидкости смешались в ни на что не похожий коктейль, и они пили его запоем. Это был заключительный акт причащения. Последний пир, накрытый на столе из липкой плоти. Бокалы с ободками из эмали или половых губ, и хлеб, пробуемый изучающими языками.
Когда все кончилась, Дафна перевернулась на бок, спиной к Хэйдену, и зарыдала. Мостик плоти, соединявший их, был достаточно гибким и позволял чуточку свободного движения.
- Ты уверен, что мы хотим этого?
Хэйден прижался всем телом к ее спине, обхватив сзади ей живот.
- Нам это необходимо. Мы не счастливы. Давно уже.
- Я ненавижу это.
- Идем, - сказал Хэйден, предлагая свою руку. - Давай отмоемся от вчерашнего дня.
Они сдвинулись на край кровати и посидели там какое-то время. Дафна вытерла слезы, проложившие ручейки туши на щеках, прежде чем встать.
В ванной смрад канализации был почти невыносимым.
- Думаю, пахнет из-под раковины, - сказал Хэйден. Он наклонился, почувствовав сопротивление, так как Дафна осталась стоять, потянул ее за руку, и распахнул дверцы шкафа. Запах едва не сбил их с ног.
Под ржавым брюхом раковины, свернувших клубком, лежало животное с маслянистой черной кожей. Оно походило на раздавленную на дороге лягушку, с туловищем, по форме напоминающим личинку. Его морда ухмылялась Дафне и Хэйдену ртом, полным зубов, похожих на загнутые героиновые иглы.
- Это что за хрень? - спросил Хэйден.
- Катализатор.
- Что? - воскликнул Хэйден. - Куратор тебе еще что-нибудь говорил?
Животное издало звук - что-то между писком и кваканьем - исторгло на пару поток желтой желчи. Попав им на кожу, та начала шипеть и пузыриться.
Хэйден завизжал, пытаясь стряхнуть желчь, обжегшую кожу возле левого глаза. Дафна издала низкий вой и вытерла сгустки с грудей и шеи. Не устояв на ногах, пара растянулась на полу.
Животное потужилось и выпустило очередной поток рвоты, брызнув в то место, где были соединены их тела.
Вот оно. Разделение началось.
- О, черт, что нам делать? – задыхаясь, выпалила Дафна.
- Пусть прожжет насквозь.
Боль была мучительной. Малейший сквозняк жег обожженную плоть словно удар хлыстом. Кислота разъедала мышцы и вены, окрашивая в красный желтую пену вокруг раны. Медленно стекала и капала на пол со слабым булькающим шипением.
Кислота растворила уже половину плотского мостика, когда достигла крюка, соединяющего Хэйдена с Дафной. Как только первая капля коснулась крюка, что-то проснулось внутри Хэйдена, и его тело взбунтовалось.
Он закричал, и из плеча у него вырвалось похожее на щупальце сухожилие со вторым крюком на конце и метнулось к Дафне.
Она отпрянула. Крюк нанес ей глубокий порез вдоль ключицы, отступил и набросился снова.
Хэйден схватил щупальце посередине и стал тянуть. Он почувствовал в груди какой-то дискомфорт. Раздался хлопок, вслед за которым хлынул фонтан крови и лимфы. Щупальце выскользнуло, словно дохлая змея. Хэйден швырнул его через всю комнату.
Крюк, находившийся в боку Дафны, начал извиваться под разъедающей его кислотой, посылая в воздух струю дыма.
Третье щупальце вырвалось у Хэйдена из бедра, оставив широкую рану. Он увидел, как четвертое проскользнуло под кожей живота, после чего выстрелило с ярким фонтаном крови. Извиваясь, забрызгивая пол и стены красным, щупальце атаковало Дафну. Крюк скользнул по лобку, рассек плоть до самого пупка и проник под кожу.
Хэйден стал вытягивать крюк из Дафны, а затем вспомнил про канцелярский нож.
- Быстрее, сюда! - закричал он, когда щупальце из его бедра бросилось на Дафну, в борьбе за добычу.
Голые, они вместе поползли по полу, пробираясь в главную комнату. Как только они добрались до алтаря, крюк из бедра Хэйдена пронзил жировую ткань под ягодицами Дафны. Она вскрикнула от боли.
Покрытый кровью, словно переросший выкидыш, Хэйден потянулся и схватил с алтаря канцелярский нож. Выдвинул лезвие и начал резать щупальца.
Закончив, он взялся за оставшуюся плоть, соединявшую его тело с Дафной.
- Нет! - закричала она, но он принялся резать, не обращая на нее внимания.
Дафна закусила губу от боли. По лицу у нее лились слезы. Неосознанно, она схватила свободную руку Хэйдена и сжала так, что кожа побелела. Еще несколько движений канцелярского ножа, и они разъединились.
Хэйден громко застонал и тяжело опустился на пол. Он заплакал, громкие душащие рыдания угрожали разорвать ему легкие и гортань.
Дафна лежала на спине и дрожала. Ее тело было покрыто сеткой крошечных красных рек. Никогда ей не было так холодно и одиноко.
Ее рука медленно выскользнула из его.
Куратор вошел в свой частный музей, просторную залу, доверху заваленную артефактами миллионов разорванных отношений. Глядя сквозь прорези своей маски и хрипло дыша, он направился к последним пополнениям свой коллекции. Среди них было два плюшевых медведя - мальчик и девочка. Поставив их в непристойную позу, он принялся мастурбировать. Удовлетворяя себя, Куратор вспоминал Хэйдена и Дафну. Как молоды они были. Как отчаянно хотели разделиться.
Когда Куратор кончил, забрызгав мишек семенем, он пришел вдруг к выводу что после того вечера в мотеле шрамы у Хэйдена и Дафны уже никогда не заживут. Это место источало запах потери, печали и боли.
Лучшего места Куратор и представить себе не мог.
Уолтер Хаймбах сидел один в своей весьма тесной квартире.
Освещаемый лишь голой, свисающей с потолка лампочкой, он осторожно добавил еще один мазок на большой, растянутый перед ним холст.
Уолтер был стар, а его лицо несло печать жизни, полной чудес и несчастий. Кожа его была сухой, как пергамент. Испещренная глубокими морщинами, она походила на рельефную карту.
Скудная обстановка говорила о многом. Этот человек был беден. Богатство для Уолтера было чем-то недостижимым. Он всегда едва сводил концы с концами. Наверху пошарпанного шкафа собирал пыль старый кожаный чемодан. На прикроватном столике посреди впечатляющего количества таблеток и бутыльков с лекарствами ютился маленький переносной телевизор. Картинка шла полосами и мерцала, а из крошечных динамиков сочился жестяной смех. Единственная кровать была заправлена грязными простынями с измочаленными концами. Стены не были украшены поднимающими настроение фотографиями. Его семья покинула этот бренный мир много лет назад. Уолтер вел уединенную жизнь.
Ни жены. Ни детей.
Когда-то давно у него была сестра. Но к концу своей столь же однообразной жизни она окончательно утратила рассудок. И уже десять лет как была мертва. Ее обнаружили на диване у себя в гостиной, с руками сомкнутыми на горле. Она задохнулась за просмотром своей любимой "мыльной оперы". Умерла, подавившись леденцом. Бесчисленные кошки почти две недели составляли компанию трупу, пока ее не нашли. Или то, что от нее осталось. Большую часть своей взрослой жизни она предоставляла приют бездомным кошкам. И к моменту ее "возвышенной" смерти выводок этих тварей разросся до впечатляющих размеров. Подавляющий, стойкий запах кошачьего дерьма буквально пропитал весь дом. И отпугивал посетителей, стоило им ступить на порог.
Мало кто заходил в ее убогую лачугу до ее смерти.
Прошло пять дней, прежде чем оголодавшие кошки не начали поедать свою хозяйку. Уолтер был должным образом уведомлен о ее кончине.
Последние годы они почти не общались. Брат и сестра выбрали полярно противоположные жизненные пути. Ее путь отличался степенностью, простотой и рутинностью, в то время как его был полон хаоса и анархии. Множественные злоключения Вальтера, вызванные в основном злоупотреблением наркотиками и алкоголем, привели к разрыву отношений с матерью и отцом. Он был вычеркнут из завещания и с ним прервали всякое общение из-за одного последнего, судьбоносного пустяка, случившегося в святки 1965-ого года. За обеденным столом сильно перебравший Уолтер объявил, что решил справить нужду. Это была его реакция на отнюдь не позитивную дискуссию, инициированную его сестрой относительно его сомнительного образа жизни.
Далеко не случайно большая часть дымящейся, темно-желтой мочи попала на его сестру, и у той случилась истерика. Тогда отец ударил Уолтера в первый и последний раз. В детстве его часто шлепали, как и большинство детей той эпохи. Но это первое соприкосновение отцовского кулака с юношеским носом Вальтера и последовавшее вслед за этим эффектное кровопускание провели между ними черту, навсегда разъединившую их.
Последующие рождественские праздники для Уолтера состояли преимущественно из бессмысленного гнева, одинокого саможаления и ненависти. Все это смывалось, конечно, с помощью бутылки крепкого и дешевого пойла.
У Уолтера было несколько оправданий своим действиям и сползающей в пропасть жизни.
Он был художником. В основном, художники были по своей природе безрассудными, задиристыми и неординарными. И, как правило, крепко пьющими. Публичные действия вдохновленного художника можно простить, если они питают произведение потенциально значительной исторической ценности и красоты.
Уолтер с иронией воспринял решение родителей завещать имущество его сестре. Он не был удивлен ни капельки.
Она была тоже бездетной, и вскоре после кончины родителей стала печально известна как "Ислингтонская кошатница". В итоге семейный дом был унаследован той самой сворой одичавших кошек, которые объели наиболее мягкие и мясные части с их почившей благодетельницы. Дополнительным ударом было то, что своей кончиной она заработала больше славы, чем непризнанный художник Уолтер за всю свою жизнь.
Горестно фыркнув, Уолтер вновь собрался с мыслями и переключил внимание на картину. На свой шедевр. Окунул тонкую кисточку в цветное месиво на палитре, зажатой в свободной руке. Круглые очки в тонкой оправе сидели почти на самом кончике носа. Уолтер прищурился, добавляя портрету очередную крошечную деталь. Он то и дело поглядывал в высокое зеркало, стоящее справа от холста, внимательно изучая отражение. Автопортрет, хотя и являлся произведением истинного таланта с заостренным вниманием к деталям, но обладал странно тревожным качеством. Общий красноватый оттенок придавал изображению адскую атмосферу. Но Уолтер предположил, что это - неизбежная неотъемлемая часть, сопутствующая его творению и замыслу. Чистый холст, некогда натянутый на крепкую деревянную раму, был украшен щедрым слоем крови.
Крови Уолтера.
Объяснение в виде алхимического процесса было изложено в редкой книге "Алхимия и колдовство", известной еще под названием "Дьяволист", каким-то образом попавшей Уолтеру в руки.
Он обнаружил ее совершенно случайно, в пьяном исступлении, бросив литровую бутылку из-под водки в стену арендуемой им комнаты. Стеклянная бутылка не разбилась, а лишь пробила в тонкой штукатурке дыру. Горлышко торчало горизонтально из узкого отверстия в стене. Уставившись на бутылку, Уолтер в ярости закричал. Затем вырвал ее из стены и разбил о кирпичную кладку более прочной несущей стены, находившейся напротив. Но, даже пребывая в сильно пьяном и возбужденном состоянии, он обратил внимание на запах. Тот просочился в комнату, наполнил ее мерзким, приторным смрадом. Уолтера вырвало. Его выворачивало, пока не стало жечь в груди, а в кишках не запульсировало. Изначально Уолтер предположил, что источником запаха может быть просто смердящая плоть разлагающегося животного, погребенного под гипсокартоном. Какой-нибудь птицы, например. Либо, если более внимательно изучить его среду обитания, дохлой крысы. К своему ужасу, Уолтер обнаружил, что смрад имеет фантастически отрезвляющие свойства, и приступил к неприятной задаче по извлечению из темной дыры проклятой разлагающейся твари. И кое-что нашел. Уолтеру пришлось расширить отверстие, чтобы извлечь источник зловония во всей его красе. Его пальцы коснулись мягкой кожаной обложки. Обнадеживающие фантазии об обнаружении скрытого сокровища - возможно, коробки с безделушками - разбились после извлечения находки на свет. Уолтеру показалось, что древний фолиант завернут в кожу. Пока он не увидел веко. И что-то похожее на губу. Сильно растянутое и покрытое огромным количеством отпечатков пальцев. Два располагавшихся на задней стороне книги уха служили креплениями для обложки из человеческой кожи. Высушенной и обработанной как высококачественная шкура.
Уолтер без колебаний бросил жуткую обертку в мусорную корзину. Книгу он оставил себе.
Уолтер слышал истории о безумных каракулях Бенвенуто Челлини. Почтенный итальянский средневековый скульптор, который после случайной встречи с одним некромантом, проявил кратковременный интерес к черной магии. Кульминацией мимолетной страсти Челлини была скудная публикация тонкого энциклопедического справочника по практическому и теоретическому использованию черной магии. Эта книга стала почти легендарной из-за своей редкости, благодаря тому, что была раскритикована церковью как сатанинская, и во время охоты на ведьм из ее копий получилось несколько хороших костров. Единственный существующий в настоящее время "известный" экземпляр был, предположительно, спрятан по приказу Ватикана в тайник.
И теперь у Уолтера тоже была копия.
Потратив огромное количество времени на перевод (раньше ему не доводилось изучать язык, который как он определил, был латынью), Уолтер стал подумывать, как лучше использовать этот почти мифический "справочник". Он мог бы заработать пару фунтов, продав его антиквару. Возможно, больше, если выставит его на аукцион. Но чем больше он переводил и понимал, тем сильнее его разбирало любопытство. Что если эта колдовская книга работает? В конце концов, это был святой Грааль заговоров и заклинаний.
Выполнив условия, изложенные в "Дьяволисте" (они состояли из высказываний вслух на языке, который Уолтер не смог точно определить, и надеялся, что произносил странные слова правильно, декламируя их фонетически), он приступил к созданию своего шедевра. Мифический фолиант гласил, что по выполнении всех соответствующих инструкций, создатель портрета получит этот образ, лицо и тело в вечное пользование. Уолтер мог бы выбрать совершенно новое лицо и характер. Но опасаясь, что это будет слишком странно, он решил использовать собственное, знакомое лицо. Не обладая снимками себя в молодости, Уолтер решил работать по отражению и по памяти, рисуя себя сильным и красивым двадцатилетним юношей. Для Уолтера, это оказалось сложнее, чем представлялось изначально, и он кропотливо трудился над отрисовкой добрых пару месяцев. Отложив кисть, Уолтер стал восхищаться работой.
Дотошный в мельчайших деталях, Вальтер почти что закончил то, что было его лучшим творением.
Он закурил сигарету и отвел взгляд от картины. Женщины. В его мыслях они стояли на первом месте. Когда-то он был сердцеедом, но к несчастью, возраст не пощадил его.
У него уже как минимум год как не было эрекции. Это было последним ударом по его дряхлеющим телу и душе. У него не осталось никого, кроме Марджери. Она была его домработницей и текущим объектом вожделенья. Неряшливо одетая, пятидесятилетняя женщина плотного телосложения. Еще недавно он даже не посмотрел бы в ее сторону, а теперь она на практике доказывала, что он действительно утратил чутье. Его заигрывания были бесцеремонно отвергнуты. Но Уолтер, упрямый ублюдок, был настойчив. Возможно, когда все закончится, я трахну ее, - подумал он. Широкая, кривая ухмылка явила редкие пожелтевшие зубы, окруженные черными пустотами на местах отсутствующих. Он представил, как доводит ее до шумного оргазма. Юбка задрана, коричневые колготки разорваны, дородное, грубо загнутое на столе тело содрогается под его толчками. Ухмылка померкла, когда в фантазию просочился комичный образ его костлявой задницы и хилого, покрытого печеночными пятнами тела.
Уолтер затушил сигарету в переполненной пепельнице - удобный сувенир, украденный из паба в последний раз, когда он позволил себе выпить. Зашелся в сухом, хриплом кашле, не предвещавшем ничего хорошего. Комок бурой слизи заложил рот, и Уолтер какое-то время поигрывал языком с его эластичной текстурой, нащупывая что-то в кармане брюк. Затем сплюнул неприятную слизь в заскорузлый от грязи платок, после чего сунул кусок ткани обратно в карман.
Потирая руки, Уолтер прищурился и поджал губы.
Наконец, настало время заключительного акта церемонии.
Для завершения заклинания (или соглашения?) от Уолтера требовались радикальные меры. Необходимо было принести жертву одному могущественному существу. И Уолтер знал, это "существо" ранее было известно под именем вполне определенного происхождения. Последним связующим элементом была - что вполне предсказуемо - наивысшая жертва. Идея самоубийства Уолтеру не нравилась, но, если его разрушенный алкоголем мозг поверил в силы, содержащиеся в страницах "Дьяволиста", почему бы ему не пожертвовать ради возрождения своим физическим телом. Новое начало в новом теле. Уолтеру было плевать на свое текущее, депрессивное положение дел. Оно перестало волновать его уже много лет назад. И все же неизвестность пугала Уолтера. Поэты романтизировали смерть, как величайшее из путешествий. Но Уолтер не хотел платить за проезд в один конец.
Что если он не вернется?
Как бы он не презирал того, в кого превратился, Уолтер не хотел забывать, кем он мог бы стать. Должен был стать. Столь тяжело было бремя горького разочарования от своей бестолковой, так называемой жизни, где приходилось всем все доказывать.
Несомненно, это была авантюра.
И все же, даже при всем при том, что ему почти нечего было терять, Уолтер был напуган.
Очень сильно напуган.
Уолтер поднял глаза на балку, проходящую прямо посреди комнаты, в полуфуте от наклонного потолка. Твердый кусок древесины, выглядевший в четыре раза старше Уолтера и довольно крепкий, чтобы выдержать с десяток таких доходяг, как он. В дереве предусмотрительно была проделана вертикальная борозда, толщиной с веревку. Уолтер осторожно снял картину с мольберта и положил перед собой на ковер, лицом вверх.
Затем он снял ненадежно сидящие на кончике носа очки и положил на прикроватный столик.
Какого черта он делает? Уолтер покачал головой и крепко зажмурился. Похлопал костлявым, пятнистым кулаком себя по бедру.
Но ему пришлось поверить.
За эти годы он нанес своему телу столько вреда, что уже неоднократно мог умереть. Эта мысль слегка успокоила его.
Так что еще раз вряд ли будет больно.
Уолтер встал, поморщившись от хруста в пояснице. Энергично потер затекшую от рисования правую руку. Накатившее головокружение от усталости заставило его пошатнуться, но ноги словно приросли к месту. Он раскачивался взад-вперед, как актер-любитель, изображающий гнущееся на ветру дерево. Равновесие угрожало оставить его в любой момент. Уолтер сглотнул. Вдохнул носом воздух. Задержал его. Затем хрипло выдохнул через узкую щель рта.
Так-то лучше.
Уолтер повторил свою дыхательную процедуру, пока предобморочное состояние не прошло. Затем кивнул сам себе, удовлетворенный, что сможет благополучно убить себя. В этом была какая-то ирония, издевка над самоценностью. Но ценности Уолтера были незыблемыми, а решимость - железной. Сегодня - та самая ночь, когда он будет болтаться на стропилах.
Уолтер потянул за ручку обшарпанного ящика. Убогая деревянная мебель за десятилетия творческих мук Уолтера была забрызгана краской.
Кусок веревки, занявший почетное место в ящике, был завязан в "петлю висельника" еще два месяца назад. Уолтер нашел его, возвращаясь из дешевого паба, расположенного неподалеку. Его потрепанный конец свисал из мусорного контейнера на парковке паба, словно провоцируя, чтобы Уолтер за него потянул. Портрет уже был начат, и в тот момент Уолтер еще обдумывал лучший способ закончить ритуал. Лучший вид самоубийства, который он мог бы совершить. Он собирался порезать себе запястья, но идея о менее грязном уходе больше импонировала ему. Повешение казалось гораздо более достойным, чем истекание кровью на ковре. Только ему обязательно нужно заранее сходить в туалет. Он не хотел, чтобы Марджери видела его обделавшимся. Как было уже не раз.
Борозда по окружности балки, обеспечивающая ему импровизированную виселицу, была уже знакома с веревкой, которую держал в руках Уолтер. Он уже подвешивал ее, проверяя целостность. По крайней мере, так он пытался себе сказать. Но в глубине души он знал, что это закрепить ее заставило нездоровое увлечение - "проверить, как это будет смотреться" в комнате.
В тот день, когда Уолтер впервые привязал к балке веревку, он напился так, что не смог ее снять. Она провисела там целые три недели, пока Уолтеру не надоела ее компания. Она отвлекала его от рисования.
Уолтер бросил взгляд в другой конец комнаты на прикроватный столик.
Книга. Все же ему придется положить ее обратно в стену.
Уолтер решил, что в случае, если все пойдет, скажем, не так, ему придется скрыть свой маленький секрет. А если все пройдет нормально, ему все равно необходимо, чтобы книга была в сохранности. Уолтер отнес ее в дыру в дальней стене, бесцеремонно сунул бесценный экземпляр "Дьяволиста" в пустоту, и приколол на месте дыры картину.
Довольный своим опытом в сокрытии, Уолтер придвинул маленький деревянный стул под борозду в балке и посмотрел на нее, сжимая побелевшим кулаком веревку.
Поехали.
Кряхтя, Уолтер поднял одну ногу на сиденье стула. Затем, перенеся весь свой вес на спинку, неловко поднял вторую. Уолтер был несколько встревожен, услышав протестующий скрип. Он осторожно поперемещал свой вес и прислушался. Стул казался достаточно безопасным для старика.
Старика. Сейчас, по крайней мере.
Пульс раздражающе стучал у в ушах. Уолтер был возбужден обещаниями, звучавшими со страниц "Дьяволиста", и в равной степени напуган осознанием того, что совершает самоубийство. Некоторые люди вешаются ради получения удовольствия. Но Уолтер не видел в сексуальной асфиксии ничего привлекательного. Особенно в эти дни, когда его пенис постоянно пребывал в состоянии покоя. И все же, если он захочет, то довольно скоро попробует это "удовольствие". Если книга сработает.
Дрожащими руками он закрепил веревку. Во рту пересохло, кожу покалывало. Уолтер потянул за петлю до упора, и та быстро затянулась. Он закрыл глаза и накинул петлю на голову. На морщинистом лбу выступили бусины пота. Одна капля скользнула вниз по крепко сжатому веку, собравшись в конце ресницы, как слеза. Уолтер сглотнул и набрал полные легкие воздуха, после чего потянул скользящий узел вниз, до затылка. Пока еще не слишком туго. Он открыл глаза, и свет тут же обжег их. Уолтер был готов. Он начал в голове обратный отсчет от пяти. И сумел дойти лишь до трех, когда одна из ножек подломилась. Сиденье стула резко наклонилось влево. Уолтер инстинктивно попытался восстановить равновесие, подавшись в сторону от треснувшей ножки и ухватившись за веревку на затылке. Он держался за шаткую опору стула еще пару секунд. Этого Уолтеру хватило, чтобы мельком усомниться в своих действиях. Но было уже слишком поздно. Стул упал на бок с глухим, громким стуком рядом с его шедевром. Уолтер забился в конвульсиях. Он раскачивался в воздухе, болтая ногами, как маятник, которому к счастью вскоре суждено было остановиться. Одним носком он ударился об край шкафа, разрубив себе ноготь на большом пальце. Должно быть, это была агония, но Уолтер ее не чувствовал. Хотя с шеей была совсем другая история. Хотя технически она оставалась несломанной, под весом его пусть даже и худощавого тела в горле будто что-то разорвалось. Боль накатывала на него волнами нарастающей интенсивности. Веревка жгла кожу. Уолтеру хотелось снять ее. Он планировал спрыгнуть со стула, в надежде сломать шею. Чтобы получить чистый во всех смыслах перелом. Но теперь он отчаянно хватался за петлю, глубоко впившуюся в шею. Глаза вылезли из темных от недосыпания глазниц. Распухший язык вывалился изо рта на забрызганный пеной подбородок. Он конвульсировал, пытаясь сделать вдох. Но тщетно, петля была слишком тугой и впивалась все глубже в кожу. Трахея была передавлена. Вопреки инстинктам, Уолтер попытался расслабиться и насладиться переходом. Он вытянул руки в стороны, словно какое-то абсурдное парящее распятие. Казалось, будто голова у него вот-вот взорвется. Будто череп в любую секунду лопнет от нарастающего давления. Сердце громко стучало, но некогда ровный ритм начал сбиваться из-за судорог, вызванных кислородным голоданием. Вены вздулись, словно кровавые черви под поверхностью сильно изношенной кожи. Глаза покраснели, лопнувшие сосуды придали его опухшим окулярам жуткий, адский вид. Он почти ничего уже не видел. Лежащий под ним портрет тускнел и отдалялся все дальше. Утомленное сердце Уолтера сопротивлялось, отчаянно пытаясь сделать очередной удар. Боль сотрясала все тело, конечности напряглись и изогнулись, ожидаемая струйка мочи, побежала по ноге... а затем. Уолтер поплыл... нет, подождите, разве? Неужели он падал? Он чувствовал себя невесомым. Он умер? Уолтер не был уверен. Это был ад? Он мог думать. Мог рассуждать. Но не мог ничего чувствовать. Ни осязать, ни обонять. Ни видеть. Он не ощущал ничего, разве что, может, свое падение.
А потом он почувствовал, как что-то прильнуло к нему. Нечто приятное и успокаивающее. Но оно все сильнее давило ему на грудь. На лицо. Он чувствовал, как щека вжимается в какую-то поверхность. Ткань. Он сделал вдох, его тело содрогнулось.
Он мог дышать. Уолтер сделал еще один вдох и вытянул руку, ногти царапнули по текстуре под ним. Знакомая текстура. Плотно сотканная материя, по которой он привык ходить многие годы. Звуки. Птичье пение, сливающееся с другими звуками, проникающими сквозь окно.
Уолтер открыл глаза. Бесформенные пятна слепящего света жгли глаза. Было утро. Глаза Уолтера сфокусировались, и оттенки белого обрели цвет и форму. Он с трудом поднял голову с ковра и увидел знакомые очертания своей грязной гостиной. Рука коснулась чего-то твердого. Рядом с ним лежал портрет. Уолтер тут же все вспомнил и поднес руку к горлу, пальцы наткнулись на петлю на шее. Уолтер с сожалением вздохнул. Первое, что пришло ему в голову, это то, что веревка лопнула. Он потерял сознание и веревка, по какой-то причине не выдержала. Он все еще был Уолтером Хаймбахом, разменявшим восьмой десяток. Он все еще был просто глупым стариком.
Уолтер сел и потер глаза, в попытке остановить слезы. Снял петлю, и потрепанный конец лопнувшей веревки подтвердил его подозрения. С балки все еще свисал свободный конец. Уолтер предположил, что, когда он раскачивался, веревка протерлась об нижний край квадратной в поперечнике балки. Поднявшись на ноги, он выпрямился, потянулся, нахмурился. Чего-то недоставало в его действиях. Спина не хрустела. Возможно, под силой тяжести позвонки встали на место. Уолтер поднял кулак чтобы побрызгать в него слюной. Практикуемая им привычка, развившаяся за десятилетия курения. Он закашлялся. Но кашель звучал чисто. Никаких хрипов. Никакой бурой загустевшей слизи, падающей на руку. Просто здоровый, чистый кашель. Уолтер провел рукой по волосам. Все волосы были на месте. Густая шевелюра, которой он обладал много лет назад. Уолтер заметил, что зрение у него тоже пришло в норму, без помощи очков. Они лежали на прикроватном столике, где он их и оставил. Уолтер понюхал воздух и поморщился. Воздух был спертым. И впервые за долгие годы он почувствовал, насколько отвратительно пахнет его тело. Несмотря на зловоние, Уолтер улыбнулся и поднял сломанный стул, поставив его прямо на три оставшиеся ножки. Он изо всех сил старался сдерживать свой оптимизм. Пытаясь умерить нарастающее возбуждение, он поспешил в ванную, чтобы взглянуть на свое отражение.
И тут Уолтер увидел себя. Он замер, улыбка превратилась в гримасу изумления. Поднес руку к лицу. К гладкому, мягкому лицу. Подбородок был неравномерно окрашен легкой подростковой щетиной. Глаза были пронзительными, белки - чистыми, а зрачки - четкими. Уолтер оскалил зубы. Белые, гладкие, правильной формы зубы. Он потянул за рубашку. Фактически сорвал ее с себя. Его кожа больше не была изношенной, пятнистой и мешковатой. Она плотно прилегала к сухожилиям, мышцам и плоти. Живот стал плоским, с выступающими мышцами брюшного пресса. У него никогда раньше не было "кубиков".
Уолтер снова ухмыльнулся.
Он быстро сбросил штаны, залез в маленькую обшитую плексигласом кабинку и повернул кран душа. Когда холодная вода брызнула Уолтеру в лицо, он даже не вздрогнул. Схватив с раковины обмылок, он принялся мыться. Стирать все следы старого Уолтера. Чтобы начать все с чистого листа.
Внизу, Марджери открыла входную дверь. Лучи утреннего света прорвались сквозь мрачный коридор. К четырем маленьким квартиркам вела лестница. Она ненавидела пятницы. В том числе из-за этого. Уолтер был странным типом. Грязный старикашка. В своей профессии ей приходилось терпеть множество похотливых взглядов от престарелых мужчин, но от плотоядного взгляда Уолтера ей всегда становилось не по себе. Но это было лишь полбеды. Настоящий страх ждал ее, когда она открыла дверь. К счастью в это время - в десятом часу утра - Уолтер обычно пребывал в прерывистом пьяном сне. Хотя и не всегда. Не раз она находила его голым и дезориентированным. Иногда он находился в бесстыдном состоянии полувозбуждения, сбивчиво требуя, чтобы она посмотрела на него. Но к счастью этого давно уже не случалось. Ей удалось сократить время на уборку маленькой квартирки Уолтера. Сейчас у нее уходило от трех часов до полутора, в зависимости от состояния Уолтера.
Ей не было жалко старого пьяницу. У него не осталось никого, и он сам был в этом виноват. Своей пьяной болтовней и оскорбительными выпадами отдалил от себя всех близких. И теперь был просто одиноким старым пьяницей. Никто не придет на его похороны. Тем более Марджери. Нет уж. Марджери забрала свой уборочный инвентарь из общего шкафа под лестницей. С тряпками, ведром и шваброй в руках она стала подниматься по лестнице. Квартирка Уолтера была на верхнем этаже. Одному богу известно, как этот старый пердун еще не убился, шатаясь по этой лестнице взад-вперед. Возможно, это упражнение по подъему на верхний этаж и поддерживало в нем жизнь. Видит бог, коленям Марджери уже приходится расплачиваться. Пыхтя и отдуваясь, она боролась с шваброй и ведром, словно демонстрируя свой тяжелый труд невидимой аудитории. Посмотрите, как тяжко мне приходится. Карабкаюсь по этой чертовой лестнице из-за какого-то старого, дряхлого засранца. И ради чего? Каких-то жалких грошей? К черту!
Марджери остановилась возле грязной, некогда белой двери. Краска облезла. Вокруг замочной скважины расползлось большое бурое пятно от грязных рук, нащупывавших замок. Коврик был испачкан чем-то, похожим на старые макароны и заплесневелые фрукты, раздавленные и впитавшиеся в его щетинистую поверхность. Однозначно, это была дверь Уолтера. У Марджери был свой ключ. Она не стала стучать. Будем надеяться, что если он спит, то не проснется. Осторожно, на цыпочках она прошла в маленькую прихожую и наклонилась, чтобы поставить ведро со шваброй на пол. До нее донесся шум воды в душе. Это предполагало развитие всевозможных сценариев. Учитывая, что Уолтер при любой возможности демонстрировал себя уборщице в том или ином виде.
Чертов извращенец.
Марджери сделала глубокий вдох, прошла на кухню и принялась набирать в ведро горячую воду. Возможно, это повлияет на поток воды в ванной, и старый ублюдок ошпарит свои жалкие причиндалы, либо охладит их до безобидных размеров. Марджери отказывалась признавать за член или что-то похожее на определение по половому признаку ту вялую штуковину, которой он иногда махал перед ней с остекленевшими глазами и слюнявым ртом. Лишь заляпанный вином жилет (если повезет) защищал ее глаза от его отвратительного тела. Она должна была уже заявить на него, но он всегда давал ей за нанесенный моральный вред небольшие чаевые. Ей нужны были деньги. Марджери закрутила кран. Вода была явно горячей, поскольку источала пар сквозь тонкий слой мыльной пены. Кряхтя и стараясь не расплескать воду, Марджери достала ведро из раковины. Затем тихо прошла в гостиную.
Она сразу увидела это. Глядящее на нее из центра комнаты. Идеальное изображение идеального мужчины. Мужчины неземной красоты. Марджери моментально потерялась в лежащей на полу картине. Ее затянуло в те глубокие голубые, пронзительные глаза. Четко выраженная линия подбородка, тщательно проработанные скулы, тело. Смуглая, загорелая кожа. Марджери переместилась, чтобы поставить ведро с водой на стул рядом с собой. Сломанный, без одной ножки, стул тут же опрокинулся. Ведро полетело на заворожившую ее картину, вода хлынула на шедевр, образовав на влагонепроницаемой поверхности лужу. Марджери побледнела. Черт. Она окинула взглядом комнату, отчаянно ища, чем бы промокнуть обличающую ее лужу. Из ящика комода торчало полотенце. Не колеблясь, она выдернула его и направилась к портрету.
Принимая душ, Уолтер дивился своему телу. Он весь горел от возбуждения. С этой книгой он изменит свою судьбу. У него получилось. Получилось! Он заработает денег, много денег. На нужных людях. Сочетая свое мастерство с волшебством книги. Он заработает целую кучу денег. Здесь полно старых богачей. Слишком старых, чтобы в полной мере наслаждаться своим богатством без его помощи. Уолтер ухмыльнулся и подставил лицо под струю воды.
Марджери стояла над картиной, угрожающе занеся зажатое в руке полотенце. Она сомневалась, что знает, как лучше почистить ее. Она рассчитывала расстелить полотенце сверху, чтобы оно впитало воду, а затем убрать. Но что если вместе с ним отойдет краска? Может, ей нужно протереть картину. Может быть. Если краска сухая, возможно, она имеет твердую корку, как те дешевые акриловые краски, которыми она рисовала в школе. Раньше она спасла один рисунок от брызг воды. Частично. Ей нужно что-то делать. Марджери низко наклонилась и прижала полотенце к красивому, но залитому водой лицу на картине.
Без предупреждения и без особых усилий, новое идеальное лицо Уолтера лопнуло, словно нарыв в интерпретации сюрреалиста. С шокирующей внезапностью на душевые панели выплеснулась богатой мозаикой цветастая жидкость. Нос, глаза, щеки, рот растворились за миллисекунду. Уолтер не чувствовал боли, как таковой. На мгновение он замер в замешательстве, упираясь руками в кафельные стены крошечной ванной. Его лицо, или то, что от него осталось, брызгало разноцветными струями в душевую кабинку. Яркая "кровь" низвергалась потоками из влажной, мясистой бреши, где когда-то было его лицо. Эпицентр был на месте носа, но пустота разрасталась, от уха до уха, от подбородка до лба. Очертания головы сохранились, но они вмещали в себя яму из сырого мяса, сочащуюся всеми цветами радуги.
Вдруг стало темно.
Сперва это пришло Уолтеру на ум. Возможно, он упал в обморок и спит. Он не чувствовал запахов. Ему нечем было их чувствовать. Он попытался открыть рот. Чтобы закричать. Но рта тоже не было. Хотя он мог осязать. Вода по-прежнему брызгала на него. Он ощущал ее тепло. Еще более теплая вода стекала по его груди. Уолтер слепо поднял руку к своей безликой пасти и медленно протянул палец, чтобы потрогать. Палец выжидательно дернулся в воздухе, не нащупав ничего. Уолтер продолжал подносить руку все ближе, ища лицо, пока наконец не почувствовал что-то под пальцами. Густое, влажное вещество в глубине черепа. Его пальцы проникли сквозь красочную, желеподобную плоть. Вода из душа смывала с основания подбородка все больше быстро растворяющихся кости, мяса и сухожилий. Уолтер протянул перед собой руку. Она была полна трепещущей плоти. Он медленно поднял ее на уровне бывших глаз, будто чтобы изучить содержимое. Он не видел неистовых всплесков жизнерадостных оттенков, низвергающихся из его перевернутой ладони, слабый контроль над вновь обретенными способностями был утрачен. Сознание Уолтера окончательно померкло.
Марджери в ужасе уставилась на портрет. На месте идеально прописанного, красивого лица теперь была сплошная мазня. Красные, зеленые, синие, белые и черные цвета кружили в водовороте и смешивались, образуя нечто похожее на рвоту Ван Гога после тяжелой ночи, проведенной с бутылкой абсентом и "адвокатом" (напиток из виноградного спирта, желтков и сахара - прим. пер.). Марджери пыталась все исправить, совершенно не задумываясь о своих действиях. Она снова прижала полотенце к картине и потерла.
Уолтер по-прежнему стоял неподвижно в душе. Потрясенный потерей лица и растерянный из-за резкой пропажи жизненно важных чувств. Неожиданно его правая рука и плечо взорвались яркими цветными брызгами, мгновенно разжижившись и разлетевшись во все стороны. Свежие восхитительные кляксы на мгновение покрыли белые плитки, после чего были смыты душевой водой. Булькая, просачивались в слив сквозь отслоившуюся кожу и спутанные пучки волос прежнего Уолтера. Хотя Уолтер все равно этого не заметил. Он уже не испытывал страха, был не способен мыслить рационально в праздном состоянии безумия. Затем все его туловище, голова и оставшаяся рука исчезли. Лопнули одновременно. Еще больше красок ненадолго украсило стены. Следом на пластиковый поддон душевой рухнули его ноги. Уже безжизненные, но еще слабо соединенные в районе промежности. Вскоре они тоже исчезли. Растворились, взорвались, рассеялись, разжижились.
Марджери стояла над картиной. В одних местах она протерла ее до голого холста. В других краска просто превратилась в бесформенные пятна. Лишь фон по краям оставался нетронутым. Знакомые грязные стены квартиры Уолтера. Если б Марджери была любознательной и внимательной к деталям, она заметила бы дыру в стене, нарисованную в темной части испорченного портрета. Могла бы установить, где находится ключ к загадке. Но Марджери не воспользовалась этими атрибутами решения проблем. Она не была ищейкой. И Уолтер ее не настолько интересовал, чтобы задумываться об этом. Она боялась лишь того, как он отреагирует на то, что она трогала его работу. Марджери поспешно ушла и больше не возвращалась. Испорченная картина была выкинута, окончательно уничтожена и разорвана на куски, ее останки были похоронены на свалке в пяти милях в востоку от города. Временами Марджери думала о картине. Удивительно красивый мужчина. Иногда он ей даже снился.
Бесследно исчезнувший Уолтер вскоре был забыт. Домовладелец узнал об отъезде квартиранта лишь, когда и без того нерегулярные платежи за аренду и вовсе прекратились. И был даже рад, что, наконец, избавился от пьяницы, который раздражал соседей своими грубыми выходками. Мертв он был или жив, никто не знал, и не хотел знать. Не было даже надгробия, дающего хоть какой-то намек на наследство. Работы Уолтера были уничтожены либо им самим при жизни, либо после его смерти - руками посторонних людей. Скудные пожитки нашли временное пристанище в мусорном контейнере. А то, что имело хоть какую-то ценность - в заднем кармане того несчастного полудурка, которому доверили уборку зловонной хибары.
Книга так и не была обнаружена. Дыра в стене не исследовалась и была залатана декоратором, готовившим квартиру для нового арендатора. Книга могла подождать, когда снова попадет кому-то в руки. Ибо силы, содержащиеся в ней, были не подвластны старению.
Джефф Берк - культовый автор таких книг как SHATNERQUAKE, SUPER GIANT MONSTER TIME, CRIPPLE WOLF, и SHATNERQUEST. Он своего рода литературный эквивалент фильмам ужасов категории "Б". Пишет неистовые, абсурдные и смешные истории про панков, монстров, кровь и трэш-культуру. В конце обычно все умирают. Также он является главным редактором хоррор-подразделения Deadite Press издательства Eraserhead Press. Родившись в пенсильванской глуши, Берк вырос на стабильной диете из "Годзиллы", "Стар-трека" и комиксов. В данное время проживает в Портленде, шт. Орегон. На него оказывают влияние недосыпание, комиксы, наркотики, магия и котята.
Нэйтан Робинсон живет в Сканторпе со своими любимыми сынишками-близнецами и терпеливой женой-редактором. На настоящий момент у него есть множество коротких рассказов, изданных ресурсами www.spinetinglers.co.uk, Rainstorm Press, Knight Watch Press, Pseudopod, The Horror Zine, The Sinister Horror Company, Static Movement, Splatterpunk Zine и многими другими. Лучше всего у него получается сочинять глубокой ночью, либо за рулем на скорости 77 миль в час. Он является постоянным рецензентом на сайте www.snakebitehorror.co.uk, за что получает там бесплатные книги. Он любит бесплатные книги. Его первый роман STARERS был выпущен издательством Severed Press и заработал восторженные отзывы. Следом вышел сборник рассказов DEVIL LET ME GO и новеллы KETCHUP WITH EVERYTHING и MIDWAY. В настоящий момент он работает над сдедующими романами CALDERA, DEATH-CON 4 и сиквелом для STARERS. Следите за новостями, рецензиями и авторской хандрой на www.facebook.com/NathanRobinsonWrites bkb twitter @natthewriter.
Роберт Эссиг - автор таких книг, как IN BLACK, PEOPLE OF THE ETHEREAL REALM, и THROUGH THE IN BETWEEN, HELL AWAITS. Также он опубликовал более семидесяти коротких рассказов, две новеллы и выступил редактором двух антологий. Роберт живет с семьей в Южной Калифорнии.
Джефф Стрэнд - четырехкратный номинант (и ни разу не лауреат) премии Брэма Стокера. Среди его романов - PRESSURE, DWELLER, WOLF HUNT и множество других. Вы можете зайти на его сайт Gleefully Macabre по адресу www.jeffstrand.com.
Саул Бейли живет в Барнстапле, район Норт-Девон, в окружении пабов и алкашей. Если для вас это звучит весело, то он считает это недостатком. Переезд - слишком дорого, а самоубийство - слишком хлопотно. Остается писать книги. Поэтому он пишет.
Среди книг Адама Чезэра такие, как ZERO LIVES REMAINING, THE FIRST ONE YOU EXPECT, VIDEO NIGHT, THE SUMMER JOB, MERCY HOUSE и TRIBESMEN. Он ведет ежемесячную колонку, посвященную литературе и фильмам ужасов на сайте Cemetery Dance Online. Живет в Филадельфии. А найти его можно на сайте AdamCesare.com, где он дарит электронную книгу, если подписываетесь на его рассылку.
Брендан Видито - автор рассказов и романов из Садбери, пров. Онтарио. Изучал в университете литературу и участвовал в издании местного литературного журнала. Его работы появлялись в Splatterpunk Zine, Dark Moon Digest, и Infernal Ink Magazine. Он - параноик, ест слишком много сыра, и продает излишки волос с тела для создания костюмов Чубакка детям на Хеллоуин. Можете зайти на его сайт brendanvidito.wordpress.com.
Шэйн Маккензи - автор множества книг в жанре хоррор и бизарро, в числе которых MUERTE CON CARNE, PUS JUNKIES, и WET AND SCREAMING. Сочиняет комиксы для Zenescope Entertainment. Его роман MUERTE CON CARNE был адаптирован под отмеченную множеством наград короткометражку EL GIGANTE, которая очень скоро станет полнометражным фильмом. Живет в Остине, шт. Техас с женой и двумя детьми.
Пол Шримптон всю жизнь был фанатом ужасов. Даже побаловался кинопроизводством - победил на конкурсе короткометражных фильмов ужасов CUT!, который проводит Horror Channel. В 2008-ом - с короткометражкой HUNG UP (про месть) и в 2009-ом - с TELEPORTAL (про зомби). TELEPORTAL впоследствии вошел в тематическую антологию ZOMBIEWORLD ресурса Dread Central. В 2011 Пол также был соавтором комедийного хоррора INBRED, а недавно исполнял обязанности сценариста для грядущей (на момент написания) сплаттер-комедии ATTACK OF THE ADULT BABIES ("Атака взрослых младенцев"). Также Пол играет на басс-гитаре в группе Deadbeat At Dawn, исполняющей ска-панк с хоррор-элементами. "Последний холст Уолтера" - его первый опубликованный рассказ.
Дэн Хенк родился в 1972-ом, на маленькой военной базе на юге, вырос на диете из научной фантастики и хоррора. В восемнадцать Дэн Хенк был вышвырнут из дома. Следующие восемь месяцев он провел без крыши над головой, часто ночевал в лесу. Шесть месяцев спустя, машина, на пассажирском сидении которой он ехал, перевернулась, и он разбил лицом ветровое стекло. Вскоре после этого в драке с одним наркоманом он повредил себе сухожилие на большом пальце. В 2001-ом он заболел раком мозга, а 2007 его жену насмерть сбил автомобилист, скрывшийся с места преступления. В 2012-ом в его велосипед врезалась машина, он влетел в лобовое стекло и провел несколько часов в коме. Имеет хождение теория, что Дэн Хенк является киборгом. Он рисовал иллюстрации для Madcap Magazine, Maximum Rock and Roll Magazine, Tattoo Artist Magazine, Black Static, This is Horror, Deadite Press, Skin Deep, The Living Corpse, Aphrodesia, Splatterpunk, Tattoo Prodigies, Pint Sized Paintings, Coalesce, Zombie Apocalypse, Most Precious Blood, Indecision, Locked In A Vacancy, Shai Hulud, Purity Records, и для издательства Memento. В 2011, благодаря Anarchy Books, увидела свет его первая книга THE BLACK SEAS OF INFINITY. Permuted Press переиздали ее в 2015-ом, а спустя несколько месяцев вышел его второй роман DOWN HIGHWAYS IN THE DARK...BY DEMONS DRIVEN.
Джек Бэнтри является редактором Splatterpunk Zine. Он работает почтальоном и живет в маленьком городишке у края Норт-Йорк-Мурс.
© Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2017