Медсестра склонилась над мальчишкой, наблюдая через большой хирургический разрез, проходящий от верха груди до живота, как бьется его сердце, и как расширяются и сокращаются легкие. Все жизненно важные вены и артерии уже были каутеризированы и зашиты с помощью скобок и ниток. Хирург ушел заниматься другими пациентами вскоре после того, как закончил последний разрез, а ее оставил зашивать рану.

На Коламбия-авеню кто-то открыл огонь из проезжающей машины. Пострадали пять подростков, не считая ее пациента. Двое уже отправились в морг. Скончались по дороге в больницу. Остальные трое находились в соседних операционных. Она слышала их крики. В ту ночь произошло еще несколько перестрелок. Обычная субботняя ночь. Медсестра едва успела смыть с рук кровь одной жертвы, как вкатили следующую. Она чувствовала себя фронтовой санитаркой. Западная Филадельфия, как Южная и Северная, превратилась в зону боевых действий.

Когда реанимационная была перегружена, врачи оставляли медсестер зашивать их пациентов. К тому же, ей они доверяли. Она была одной из лучших сотрудниц. Первая кандидатура на должность старшей медсестрой. Никогда не теряла хладнокровия, не боялась крови и смертей, никогда не давала воли эмоциям, как некоторые другие медсестры. Всегда была уверенной в себе, профессиональной, спокойной и эффективной, хотя и несколько замкнутой.

Она стояла над мальчиком и держала иглу, медицинскую нитку и хирургические скобы. Анестезиолог тоже ушел. В помещении находилась лишь еще одна медсестра, которая пересчитывала тампоны и полотенца, чтобы убедиться, что ничто из них не осталось внутри пациента.

Мальчишке было не больше шестнадцати. Почти вся верхняя часть торса у него уже была покрыта татуировками, как у якудза. Только вместо витиеватых драконов, самураев и карпов кои у него была изображена мешанина из надгробий, пистолетов, библейский цитат, распятий, фраз из хип-хоп-песен, имен и портретов умерших друзей и бывших любовниц. Это был ходячий билборд, рекламирующий бандитский образ жизни.

Между татуировок, а местами и прямо посреди них виднелись пулевые и ножевые ранения, хирургические швы. Некоторым - несколько недель, некоторым - несколько лет. Три были совершенно свежими, только что зашитыми, наряду с последним, все еще зияющим разрезом, через который хирург удалил несколько пуль и снова заштопал внутренности.

Рука мальчишки была в гипсе - там, где пуля раздробила лучевую и локтевую кости. Медсестра видела его раньше. Помогала накладывать шину, которая сейчас удерживала заживающие кости. Она даже узнала свои стежки среди множества хирургических шрамов. Это был постоянный клиент.

Всего несколько недель назад он лежал на этом самом столе, став жертвой стрельбы из проезжающего автомобиля. Она выполнила свой долг и помогла зашить его. Теперь он вернулся. На этот раз стрелком был он сам. Его ранили полицейские, когда он пытался сбежать с места преступления. Другие несовершеннолетние преступники и невинные свидетели, которые кричали от боли в соседнем помещении, и те, кто прекратили кричать и теперь лежали, остывая до комнатной температуры в прозекторской, все были его жертвами. Она помогла сохранить ему жизнь, чтобы он мог отнимать чужие.

Медсестра взяла скальпель с подноса рядом со столом. Посмотрела на другую медсестру... та стояла к ней спиной и пересчитывала тампоны... затем уронила скальпель в открытый разрез. Она начала что-то напевать себе под нос и медленно зашивать рану, гадая, сколько пройдет времени, прежде чем скальпель снова вскроет нутро мальчишки. Ему требовалось сделать лишь одно неверное движение, чтобы получить повреждение внутреннего органа или артерии. Медсестра задалась вопросом, как скоро он умрет от внутреннего кровотечения. Или от инфекции. Она надеялась, что это случится вдали от больницы. И прежде, чем он снова возьмет в руки пистолет.

Медсестра закончила зашивать пациента. Она повернулась к своей коллеге, которая завершила инвентаризацию, и теперь вытирала шваброй с пола кровь и выбрасывала окровавленные марли.

- Он готов. Можешь отвезти его в палату.

Она вышла из помещения в коридор.

- Медсестра! Медсестра! Вы нужны нам здесь! У нас тут гемопневмоторакс. Парень захлебывается собственной кровью!

Медсестра повернулась и посмотрела на пациента, еще одного гангстера, так же обильно татуированного, как и ее последний клиент, с такими же афрокосичками, с такими же золотыми зубами, не старше семнадцати лет. Они могли быть братьями. Мальчишка конвульсировал на каталке, пока два фельдшера безуспешно пытались зажать рану в его груди и остановить кровотечение. Она слышала, как его легкие втягивают воздух. Слышала бульканье, когда грудная полость наполнялась кровью и медленно разрушались легкие. Она повернулась и двинулась прочь.

- Медсестра! Куда вы? Он же умирает!

Она повернулась и улыбнулась фельдшерам.

- Хорошо. Одно проблемой меньше. Я увольняюсь.

Глава первая

Адель Смит молча наблюдала, как Северная Филадельфия мелькает за окном лимузина. Словно ее жизнь проносилась мимо. Это были те самые улицы, на которых она выросла, те самые улицы, где прожила всю жизнь. Она наблюдала, как меняется пейзаж. Изможденные "крэковые" шлюхи, несовершеннолетние убийцы и наркоторговцы, нагло расхаживающие по тротуару и вызывающе заглядывающие к ней в окно, сменились причудливыми магазинами и кафе, бизнесменами и женщинами в мятых костюмах, спешащими домой после долгого рабочего дня в офисе. Молодыми парами, нарядившимися для раннего ужина и вечерней прогулки по городу. Многие из профессионалов в костюмах и галстуках были того же возраста и цвета кожи, что и те парни в мешковатых джинсах и с пистолетами за поясом, мимо которых она проезжала на Брод-стрит. С ее юности мир очень изменился.

Даже пары, гуляющие рука об руку с широкими улыбками и искрящимися любовью глазами, были пестрой смесью из белых, черных, азиатов и пуэрториканцев, в самых разных пропорциях. Она видела множество чернокожих мужчин, как с белыми женщинами, так и с представительницами своей расы. И это была серьезная перемена. В дни ее молодости смешанные пары не могли никуда пойти, чтобы не нарваться на издевательства со стороны как белых, так и черных. Линчевания, может, она и не застала, но избиения, поножовщина и перестрелки случались довольно часто. Никто слова бы не сказал, если б какого-нибудь чернокожего убили за совращение белой девушки. Она видела, как многих ее собратьев убивали за меньшие прегрешения. Когда она была молодой, жизнь чернокожего не стоила ни цента.

Мимо, громко смеясь, проехал чернокожий офицер полиции со своим напарником-итальянцем. Адель улыбнулась.

По-моему, это - прогресс, - подумала она.

В дни ее молодости тоже часто встречались чернокожие полицейские. Но только в гетто, но они никогда не чувствовали себя настолько комфортно с белыми напарниками. Они стремились проломить черный череп, чтобы произвести впечатление на своих приятелей в форме, гораздо чаще, чем это делали белые копы. Их усердие в попытке понравиться было чрезмерным, что делало их еще большей угрозой.

Адель наблюдала, как какая-то смешанная пара пересекает улицу. Полная белая девушка была одета так, словно сошла из одного их тех хип-хоп видео - афрокосички, мешковатые джинсы, футболка "ФУБУ". Ее афро-американский бойфренд прижимался к ней так, будто боялся, что кто-нибудь украдет ее у него.

- Да уж. - Адель вздохнула, качая головой. Она не была уверена, что доктор Кинг имел в виду именно это. Опять же, она никогда не была большой поклонницей Кинга. Всегда считала его слишком мягким. Предпочитала Малкольма Икса, а позднее - Хьюи Ньютона, Бобби Сила и Стоукли Кармайкла. Эти мужчины не сидели и не клянчили свободу и равенство, а были готовы заполучить их любой ценой. Таких людей уже нет. По ее мнению даже Фаррахан был мягким. Слишком много разговоров и ни одного билля или закона, принятого благодаря его деятельности. В дни ее молодости они добивались перемен. Творили законы и изменяли их. Сейчас таких чернокожих лидеров не было.

Когда они подъезжали к зданию городского совета, Адель вспомнила, как в детстве ходила туда на экскурсии. Один мальчик из ее класса сказал ей, что она может подняться до самой шляпы Уильяма Пенна, как на статую свободы, и была Адель очень разочарована, когда ее туда не пустили. Даже тогда она была уверена, что это как-то связано с ее цветом кожи. До сего дня она не знала точно, можно ли действительно подняться туда. Когда-нибудь она должна будет это выяснить.

Водитель опустил перегородку, разделяющую переднюю часть салона от заднего, и улыбнулся ей.

- Мы почти на месте. Должен сказать вам, что для меня большая честь видеть вас в моей машине. Вы всегда были для меня героиней.

- О, спасибо, молодой человек.

Она по-прежнему не привыкла, что на нее смотрят, как на героиню. Еще в шестидесятые, когда она ходила на протестные марши, ее называли по-всякому, но героиней - никогда.

- Позвольте спросить, вы и правда пытались похитить судью?

- Это было очень давно, - ответила Адель. Воспоминания нахлынули, и хорошие и плохие. Она не представляла, что будет переживать их, разговаривая с этим молодым белым человеком, явно заинтересованным их услышать. - Вы же знаете, как приукрашиваются истории, особенно такие старые. Тогда мы были молоды, безумны, и отчаянно жаждали свободы. Насколько я помню, мы просто хотели провести сидячую забастовку, но у некоторых братьев были пистолеты, так что все это было немного неправильно истолковано. И закончилось самой длительной в истории Филадельфии полицейской осадой. А все потому, что мы хотели, чтобы все узнали про все избиения и убийства, совершаемые полицией.

- Вам было страшно?

- Честно скажу, я была напугана до смерти! Мне было всего двадцать два года. Я даже не закончила колледж. Думала лишь, что если полиция не убьет меня, то папа уж точно прикончит. Сложно поверить, что это было более сорока пяти лет назад.

- Так вы начали свой путь в движении за гражданские права?

- Это был мой первый митинг. Не думала, что это станет началом компании длинною в жизнь. Только между нами, на самом деле, я пошла тогда, чтобы свалить с занятий. Никогда не любила учебу. Ходила в колледж, только чтобы папа был счастлив. Собиралась получить диплом по бизнесу. Но я так и не доучилась. Проведя два года в тюрьме по обвинению в похищении, я потеряла интерес к профессии машинистки или секретарши. Я была слишком злая.

Водитель рассмеялся. Адель улыбнулась. Этот парень даже еще не родился, когда все это происходило, но, тем не менее, он считал ее героиней. Но это удивило ее не настолько, как тот факт, что он был белым. Ей пришлось признать, что мир определенно стал лучше. Она сделала заметку, чтобы добавить небольшой комментарий насчет того, каково это ехать на торжественную речь в лимузине с белым шофером. Она подумала, что, возможно, лучше будет не упоминать про черных мужчин, которых она видела обнимающимися с белыми девушками. Белые люди могут по-прежнему немного расстроиться из-за этого, как и некоторые чернокожие женщины.

- Поздравляю с сегодняшним получением премии НАСПЦН (Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения - прим. пер.). Давно пора.

- Ну, есть множество людей, кто сделал гораздо больше меня. Хотя я знала, что, в конце концов, до меня доберутся.

Они обогнули здание городского совета и поехали по бульвару. Солнце садилось, и городские огни напоминали Адель о рождестве. Она так давно не была в центре города. И не помнила, что здесь столько высоких зданий и столько огней. Она ощущала себя ребенком, прижимаясь лицом к окну машины и выгибая шею, чтобы увидеть верхушки зданий. Последний раз, когда она была в центре, самым высоким здесь было здание городского совета, а шляпу Билла Пенна было видно отовсюду. Теперь башни Роуз полностью заслоняли собой старину Билла.

Лимузин остановился возле отеля "Фор Сизонс". Адель взяла свою сумочку и пальто. Водитель вышел и открыл для нее дверь. Адель встречало море нетерпеливых лиц. Мигали фотовспышки. Сперва она была немного ошеломлена, и на мгновение головная боль, которую она испытывала ранее днем, вернулась с полной силой, затем снова притупилась. Внезапно рядом появилось знакомое лицо.

- Идем, мама, сюда.

- Тоня, - Адель улыбнулась, хватая дочь за руку. - Не думала, что ты сможешь уйти с работы.

- И пропустить это? Ты шутишь? - Тоня Браун улыбнулась матери и повела ее сквозь толпу. Одно из улыбающихся лиц принадлежало Эрни Гроверу, с которым она дружила с тех самых дней, про которые рассказывала молодому водителю лимузина. Эрни уже более тридцати лет участвовал в НАСПЦН.

Он шагнул вперед и взял ее за локоть.

- Давай проведу тебя через толпу, - предложил он.

Пока Эрни и Тоня сопровождали Адель в фойе "Фор Сизонс", она решила расспросить у дочери про положение дел.

- О, знаешь, все по-старому. Много работаю и мало получаю, как и все остальные.

- У тебя хотя бы есть работа, - сказала Адель. Тоня работала администратором в банковской фирме и имела ученую степень в области финансов.

- О, знаю, - сказала Тоня, когда они вели Адель по коридору. - И я не жалуюсь... просто иногда сложно уйти из офиса.

Коридор на нижнем этаже отеля был заполнен людьми. Все они были одеты с иголочки, в идеально сшитые костюмы и платья. Красивые мужчины, прекрасные дамы. Когда Адель проходила мимо, некоторые начинали аплодировать. Эрни нежно поддерживал ее за локоть, то и дело кивая кому-то из толпы.

-"СиЭнЭн" послала команду, чтобы снять церемонию награждения, - тихо пробормотал он. - Местные новости тоже здесь.

Тоня обняла ее.

- Это так здорово! Я очень тобой горжусь, мама!

Они подошли к двойным дверям, ведущим в банкетный зал. Когда Эрни открыл их, Адель ощутила легкий трепет в желудке. С 60-ых она произнесла десятки - нет, сотни - речей, и по-прежнему немного нервничала перед встречей с аудиторией. Наверное, она никогда не избавится от этого полностью.

Когда Эрни вел Адель и Тоню к их столику, он сказал:

- До начала церемонии есть еще двадцать минут. Адель, у тебя все в порядке?

- Да, как всегда, - ответила она.

Эрни по-джентльменски выдвинул для нее стул и сел рядом. Брайан Суонсон, глава местного отделения НАСПЦН, уже сидящих за их столиком, сверкнул теплой улыбкой.

- Рад тебя видеть, Адель!

Адель улыбнулась.

Остальная часть вечера пролетела незаметно.

***

Домой Адель Смит вернулась очень поздно.

Она вошла в свою простую двухкомнатную квартиру, заперла за собой дверь, и задвинула засов. Поставила полученную несколькими часами ранее награду на журнальный столик и сняла пальто. Вздохнув, сбросила туфли. Она всегда оставляла в гостиной свет, чтобы создать впечатление, что дома кто-то есть, хотя в этом районе это уже не имело большого значения. Она слышала о нескольких произошедших здесь незаконных проникновениях в дома, и приняла необходимые меры для самозащиты. В верхнем ящике тумбочки держала заряженный полуавтоматический пистолет 45-ого калибра "Бульдог", а в гостиной, стеллаже для журналов - 9-миллиметровый "Зиг Зауэр". Огнестрельное оружие было необходимо. Тридцать лет назад, она даже не думала, что будет им пользоваться. В то время она была физически способна защищаться, и ей приходилось это делать в некоторых ситуациях. Теперь она была старой и усталой, хотя по-прежнему оставалась метким стрелком. Слава богу, ей никогда не приходилось использовать оружие. К тому же, она была очень известным в районе человеком. Даже бандиты, ошивающиеся на углу Брод-стрит и Коламбия-авеню, проявляли к ней уважение.

И все же, в эти дни, никогда нельзя быть слишком уверенным.

Адель пересекла гостиную и с тихим стоном опустилась на диван. Черт, как же она устала. Церемония была и нервирующей и бодрящей одновременно. Адель терпеть не могла быть в центре внимания, причем всегда, но сегодня она отбросила эти чувства в сторону и слушала разных ораторов, стоящих на подиуме и хвалящих ее работу. Это было уму непостижимо - здесь присутствовали политики, крупные бизнесмены, звезды, нынешние активисты движения за гражданские права, многими из которых она восхищалась. Когда Брайан произносил вступительную речь, Адель слушала, пытаясь понять, почему она здесь. Она вспомнила слова молодого водителя лимузина, подвозившего ее. "Вы - моя героиня," - сказал он. Пока Брайан перечислял ее многочисленные заслуги, великие жертвы, которые она принесла делу, она смогла объективно взглянуть на все движение за гражданские права и, наконец, поняла, почему люди так смотрят на нее. Да, для них она была героиней. Но у нее никогда не было выбора. Не было другого пути, кроме как бороться за свои права и права близких ей людей. Она просто не могла сидеть, сложа руки, и позволять вытирать об себя ноги. Она и другие, ходившие с ней на демонстрации и марши протеста, и которые устроили сидячую забастовку в здании городского совета (которая закончилась теми лживыми обвинениями в похищении), пытались донести лишь одно: Они - люди, и они больше не собираются стоять и смотреть, как их братьев и сестер избивают, убивают, относятся к ним, как к гражданам второго сорта. Они больше не хотели это терпеть. Они требовали свои права, а не просили их. Адель не могла поступить иначе, даже если бы хотела. Просто Бог сделал ее такой - бойцом.

В начале шестидесятых в Филадельфии и Пенсильвании не было такой расовой дискриминации, как на Юге, хотя спокойствию мешало соседство с линией Мейсона-Диксона (граница между Севером и Югом - прим. пер.), находившейся всего в шестидесяти милях. В ее районе распространялась сегрегация. Полиция убивала людей, а в пятидесятых, когда она была еще ребенком, случались даже линчевания. Это не было так распространено, как на Юге, но, тем не менее, присутствовало. Подобная ненависть существовала и сегодня, хотя, к счастью, была редким явлением. Время от времени появлялись идиоты, вроде того засранца, Майкла Ричардса, чья расистская тирада отбросила все на тридцать лет назад, вызвав чувство, будто события тех дней снова вернулись, и Адель задалась вопросом, стоило ли того все, за что она боролась. Но когда она видела свою дочь, Тоню, своего зятя Джеральда и внучку Тесс, она понимала, что да, ее борьба стоила того.

Тоня и Джеральд жили в хорошем районе, имели хорошую работу, а Тесс ходила в хорошую школу. У них были друзья разных рас - чернокожие, латиноамериканцы, азиаты, белые. Все они нравились Адель. Это были хорошие ребята. Ей нравилось, что молодое поколение извлекло уроки из борьбы прошлых лет. Возможно, это - результат ее работы.

Адель взяла пульт и включила телевизор. Переключилась на новости, в надежде увидеть повтор сегодняшней церемонии. Тоня сказала, что Джеральд сделает запись, и пошлет ей копию, но Адель хотела сама увидеть себя по телевизору. Не каждый день кому-то достаются пятнадцать минут славы на "СиЭнЭн".

И действительно, отрывок с церемонии награждения НАСПЦН только начался, и Адель села на край дивана, с улыбкой глядя на экран. Ей показалось, что в телевизоре она выглядит довольно неплохо. Может, чуть полноватой, какой поучалась всегда на фотографиях. И она даже не казалось такой старой, как она себя чувствовала. Черт, ей всего шестьдесят семь. По сегодняшним стандартам, она еще молодая.

Адель вздохнула и поднялась на ноги. Посмотрела на полученную награду. Улыбнулась и направилась к ней. Осторожно взяла, любуясь ее красотой. Да, она была очень горда. Она сделала мир лучше. И была в этом уверена.

Поставив награду на место, она направилась по коридору к себе в спальню. Только она собиралась пересечь комнату, когда головная боль, которую она испытывала ранее, вернулась с полной силой. Она остановилась в дверях и несколько раз моргнула. В глазах поплыло. Она протянула руку и включила свет.

Комната закружилась.

Адель сделала шаг в сторону кровати, и почувствовала, будто идет по лодке посреди бушующего моря. Она едва не упала и потянулась, чтобы ухватиться за дверную раму. Желудок сжался, головная боль усилилась. Что происходит? - подумала Адель, в глазах у нее плыло.

Она подождала, когда это пройдет.

Сделала шаг к своей кровати с балдахином.

И упала. Правый бок у нее уже онемел, поэтому она не почувствовала боли, когда ударилась об пол и потеряла сознание.

***

Слезы застилали Тоне Браун глаза, когда она неслась по парковке Филадельфийской Мемориальной больницы. Она получила телефонный звонок утром, когда ехала на работу, и едва не попала в аварию, когда добиралась до больницы. Она даже не успела позвонить мужу. Звонок был пятнадцать минут назад, и услышанное потрясло ее.

"Ваша мать поступила в Главную Филадельфийскую больницу в критическом состоянии", - произнес голос на другом конце трубки. "Похоже, у нее сердечный приступ или инсульт".

После этого звонка Тоня помчалась в противоположном направлении, в сторону городского центра. Войдя в фойе больницы, она стала искать указатели, которые провели бы ее в отделение интенсивной терапии.

- Могу я вам помочь?

Молодая чернокожая медсестра за стойкой регистрации с беспокойством посмотрела на Тоню.

- Сюда только что привезли мою мать, - сказала Тоня. - Адель Смит... мне сказали, у нее...

- Она на четвертом, - прервала ее медсестра. - В отделении интенсивной терапии. Я попрошу, чтобы кто-нибудь вас проводил. Другая медсестра, белая женщина средних лет, вышла из-за стойки и сопроводила Тоню к лифту.

Когда Тоня подошла к палате, где лежала ее мать, она с трудом сдерживала слезы.

Мама лежала на койке, под капельницами, специальная аппаратура контролировала дыхание и сердечный ритм. Казалось, будто она спала, только лицо у нее было не шоколадного, а пепельного цвета. Тоня приблизилась к краю койки и посмотрела на мать. Ей хотелось расплакаться, но она понимала, что должна быть сильной.

В палату вошел врач. Это был белый мужчина, за пятьдесят, с редеющими черными волосами. Он держал медицинскую карту.

- Мисс Смит? - вежливо обратился он к Тоне.

- Да, я - ее дочь, - сказала Тоня. - Как она? Что случилось? Неужели у нее...

- Ваша мать перенесла инсульт, - сказал врач. - На самом деле, несколько инсультов. Сегодня утром мы сделали компьютерную томографию, и обнаружили, что первый был очень слабым. Вероятно, она его не заметила.

- Когда? Как? - Тоня была растеряна и напугана. Еще вчера вечером мама была в полном порядке!

- Первый произошел вчера днем, - сказал врач. - Второй - ближе к вечеру, а третий - вскоре после того, как она вернулась домой. Он вызвал у нее временную потерю сознания. Придя в себя, она смогла доползти до телефона и позвонить в "911". Четвертый инсульт она перенесла, когда прибыла спасательная бригада.

- О, боже! - Тоня закрыла лицо руками и разрыдалась.

Врач был искренним, заботливым и сочувствующим. Он осторожно подвел ее к стулу и посадил.

- Ваша мать перенесла так называемый ишемический инсульт, при котором происходит закупорка кровеносных сосудов, снабжающих мозг кровью. Мы сразу же провели ей тромболитическую терапию, растворив сгустки крови.

- С ней все будет в порядке?

- Да, ваша мать выкарабкается. Мы ничего не можем сказать о возможных неврологических повреждениях, пока не проведем дополнительные исследования.

Тоня с трудом справилась с нахлынувшей волной эмоций. Если мама и научила ее чему-то, то это быть сильной перед лицом невзгод. Сейчас не время плакать.

Она выпрямилась, взяв себя в руки.

- Хорошо, - сказала она. Посмотрела на висящие на стене часы. Было полдевятого. - Как долго она была вчера без сознания?

- Примерно три часа, - ответил врач. - Парамедики привезли ее около четырех утра.

- И вам потребовалось четыре часа, чтобы позвонить мне?

- Она прибыла сюда без документов. Полиция сообщила нам ее личность лишь час назад.

- Боже мой, - сказала Тоня. Она начала выходить из себя. - Какого черта они делали это так долго? Они не думали, загружая бедную чернокожую женщину в машину скорой помощи и отправляя ее в больницу, что она может умереть?

- Я не знаю, мисс. Не могу сказать, почему полиция действовала именно так, - ответил доктор. - Нет необходимости упоминать об этом, но ваша мать получила здесь самое лучшую медицинскую помощь, и наша администрация тесно сотрудничала с полицией, чтобы установить ее личность. Мне очень жаль, что мы только недавно узнали, кто она. Но уверяю вас, мы будем заботиться о вашей матери на таком же высоком уровне, как и обо всех наших пациентах.

Казалось, будто он зачитывал свои слова по бумажке. Они никак не способствовали снижению растущего беспокойства.

- Спасибо, - сказала Тоня. Да, она начинала медленно выходить из себя. Она посмотрела на спящую в другом конце палаты мать. - Каков ее прогноз?

- Мы выясним это, когда она придет в сознание, - ответил врач. - Предварительная томография показала, что неврологические повреждения минимальны. Возможно, пострадает ее речь.

- А как насчет зрения? Памяти?

- Опять же, мы не узнаем, пока она не придет в себя.

- Когда это случится?

Врач пожал плечами.

- Возможно, ближе к вечеру.

Тоня поднялась на ноги и подошла к койке матери. Врач последовал за ней, и проверил у Адель пульс и дыхание. Тон его голоса был настолько сухим, что Тоня буквально вибрировала от негодования. Она попыталась напомнить себе, что нельзя ожидать от кого-то таких же переживаний, какие испытывала она сама. И все же ее беспокоило то, что он ни разу не встретился с ней глазами, когда говорил о здоровье матери. Он вел себя так, будто она отвлекает его от более важных дел.

- Не беспокойтесь. Ваша мать получает самую лучшую медицинскую помощь.

Врач говорил это, стоя к ней спиной. Он делал записи в карте матери и проверял ее жизненные показатели. Несмотря на отрепетированные обнадеживающие слова, своими манерами и выражением лица он скорее напоминал механика, проверяющего уровень масла в двигателе, чем человека, в чьих руках находится чья-то жизнь. Тоне с трудом получилось развеять впечатление, что он проявлял бы большую озабоченность, если б пациентка была белой. Она не хотела так думать. Именно так считала ее мать, а она была не такой, как она.

Адель Смит застряла в своем прошлом. Она повсюду видела расизм. Тоня же считала себя непредвзятой. Даже встречалась с несколькими белыми мужчинами, до того как познакомилась с мужем. Тоня взяла мать за руку. Она ахнула и подавила слезы, испуганная тем, какой холодной и хрупкой была рука у этой крупной и крепкой женщины. Кожа была тонкой, как пергамент, и Тоня чувствовала под ней крошечные косточки. Ее мать всегда обладала такой силой, что видеть ее в столь беспомощном состоянии было невыносимо.

Тоня промокнула уголки глаз рукавом пальто, и снова посмотрела на врача, ища утешения. Тот что-то насвистывал себе под нос, заполняя карту.

Тоня попыталась ободрить себя этим отсутствием озабоченности в поведении врача. Она наблюдала, как он пальцами открывает матери веки и светит фонариком на зрачки. Они оставались полностью расширенными. Лицо врача не выражало никаких эмоций.

Она решила, что если б все было очень серьезно, он не был бы таким безразличным.

Врач улыбнулся ей, похлопал по плечу и вышел из палаты. Тоня снова посмотрела на мать. Та пыталась дышать, несмотря на кислородные трубки в носу, с каждой секундой лицо у нее серело все сильнее. Тоня села на край больничной койки, продолжая держать мать за ее крошечную руку.

Поправила ей подушку, наклонилась и поцеловала в лоб. Слезы, наконец, хлынули и не останавливались, пока она не уснула, свернувшись клубком рядом с матерью и слушая ее затрудненное дыхание.

Глава вторая

Хоспис "Сестры Великой Филадельфии" находился в историческом районе Джермантаун, в непосредственной близости от Виссахиксона и Маунт-Эйри. В эту часть города Нацинет никогда не заезжала. Дома здесь были старые, но красивые. Колониальные особняки стояли всего в нескольких кварталах от старых кирпичных домов, где жили солдаты войны за независимость. Даже здания, давно не знавшие ремонта, сохранили следы прежней красоты. Это были не те наспех построенные, обшитые алюминиевым сайдингом типовые дома, которые производят сегодня. Она представить себе не могла, что некоторым из них уже по сотне лет.

Вдоль каждой улицы стояли сахарные клены, черные березы, белые и красные дубы, кишащие рыскающими в поисках желудей белками. В это время года их листья уже отливали огнем и золотом. Делая вдох, Нацинет чувствовала запах листвы и свежескошенной травы. Это напомнило ей о ее представлении об Америке, до ее приезда сюда. То, что она обнаружила, было далеко от реальности.

Здание, в котором размещался хоспис, было старой плантацией, служившей теперь домом для престарелых. Это было трехэтажное здание с причудливыми карнизами и колоннами - сочетание георгианского стиля и итальянского загородного палаццо с большим арочным входом. Старая каменная облицовка местами осыпалась. Фасад здания до окон второго этажа был покрыт плющом. Нацинет остановилась, восхищаясь красотой этого места.

Оно было тихим и даже немного строгим и аскетичным, из-за своего, несомненно, квакерского наследия. И все же оно обладало удивительным шармом. Ей было грустно от того, что такое очаровательное здание теперь было превращено в дом, куда никому не нужные люди приходили умирать.

Нацинет поднялась по длинной подъездной дорожке к крыльцу и позвонила. Женщина в старомодной форме медсестры открыла дверь. Белая юбка, белые чулки, белые, громоздкие туфли, в комплекте с одной из тех старых медсестринских шляп, с черной полоской и маленькими крылышками. Женщина выглядела так же старой, как здание, в дверях которого она стояла, и такой же крепкой. Она настолько естественно вписывалась в старую плантацию, словно была его неотъемлемой частью, наряду с дубовыми дверями и окнами из свинцового стекла.

У нее были светлые волосы, с проглядывающими тут и там седыми прядями. Глубокие морщинки в уголках глаз с годами разрослись и слились с другими морщинами и бороздами, образовав у нее на лице нечто похожее на паутину. На кончике носа ненадежно держались очки в проволочной оправе. Вид у нее был невероятно древний, отчего она походила скорее на одну из пациенток, чем на попечительницу. Она определенно была старше многих своих подопечных.

- Да? Чем могу вам помочь?

Улыбка у нее была на удивление живой и дружелюбной. Ее глаза улыбались вместе с ней. Нацинет встречала не так много дружелюбных людей, с тех пор как приехала в Америку. Большинство их тех, с кем она познакомилась в Филадельфии, вели себя сперва враждебно и настороженно, будто боялись, что она собирается отнять у них что-то. За многие годы Нацинет научилась мастерству вызывать у недоверчивых людей доверие, что было трудно, поскольку сама являлась не очень-то добросердечным человеком. Она была умной и способной, и заметила, что люди уважают ее за это.

- Я видела объявление в "Инквайрер", где сказано, что вы ищите медсестер для хосписа. Принесла свое резюме и рекомендации.

- О. Что ж, входите. Входите.

Медсестра проводила Нацинет в вестибюль, а оттуда повела по длинному коридору. Сделанные из кленового дерева полы блестели. Покрашенные в античный белый цвет стены были подчеркнуты декоративным потолочным карнизом ручной работы и стеновыми рейками такого же цвета, что и пол. Все деревянные части, казалось, относились к оригинальной архитектуре. Нацинет представить не могла, где сейчас в Америке можно встретить такой уровень мастерства.

- Меня зовут Дорис. Я здесь главная. Работаю здесь более пятидесяти лет. Я была примерно вашего возраста, когда пришла сюда сразу из школы медсестер.

- Очень приятно с вами познакомится, Дорис. Меня зовут Нацинет.

Она пожала руку Дорис и была удивлена ее крепким рукопожатием. Пожилая медсестра посмотрела на Нацинет поверх очков.

Нацинет была высокой и стройной, как супермодель. Миндалевидной формы глаза, слегка раскосые и зеленые, как изумруды. Длинный и узкий нос, полные губы, густые и вьющиеся волосы цвета пшеницы. Белая, как пахта, кожа. Нацинет знала, что Дорис хочет понять, какой она национальности.

- У вас необычное имя. Что это за акцент? Не думаю, что слышала его раньше.

- Я родилась в Эритрее, но моя мать - американка.

- Эритрея? В смысле, Эфиопия? Несколько лет назад я посылала деньги в Эфиопию.

- Нет. Это не Эфиопия. Другая страна. Мой отец - эритреец. Он - врач. Познакомился с моей матерью, когда она была там с Корпусом Мира.

Нацинет попыталась скрыть раздражение в голосе, поскольку терпеть не могла, когда люди называют ее эфиопкой. Она знала, как представляет себе эфиопов большинство американцев. Изможденными пугалами с мухами на лицах, голодающими и живущими в грязи. Либо их приравнивали к американским чернокожим, которые, по мнению Нацинет, были всего лишь попрошайками и ворами, и мало отличались от рабов, от которых произошли. Она выросла среди представителей привилегированного класса. Ее отец был уважаемым в Эритрее врачом, а мать происходила из зажиточной американской семьи. Нацинет обучалась в европейских школах и говорила на восьми языках. Она терпеть не могла, когда ее сравнивали с американскими чернокожими, принадлежавшими к низшему сословию.

- Ваша мать была белой?

Пожилая медсестра уставилась на Нацинет, словно пытаясь решить сложную головоломку.

- Да.

- Так кем вы себя считаете? Чернокожей или белой?

- Я считаю себя эритрейкой.

Нацинет вскинула голову и вызывающе зыркнула на медсестру.

- Значит, не афроамериканкой?

Пожилая медсестра посмотрела на Нацинет поверх своих крошечных очков, явно наслаждаясь этим обменом репликами.

- Нет. Не афроамериканкой. Я - полукровка. Моя мать - белая, а отец - эритреец.

- Для меня это все равно, что афроамериканка, хотя вы определенно не выглядите и не говорите, как многие из тех, кого я знаю.

- Я никогда не стану такой. В тех людях, которых вы называете афроамериканцами, очень мало африканского. Моих соотечественников никогда не завоевывали и не порабощали. Моя мать - отсюда, из Филадельфии. Ее семья живет в Честнат-Хилл. Ее отец был юристом и политиком, а не наркодилером или сутенером. Я являюсь потомком врачей и бизнесменов, а не рабов.

Последовала пауза, во время которой Нацинет продолжала высокомерно смотреть на медсестру, ее ярко-зеленые глаза поблескивали, как осколки стекла, в ожидании ответа. Она знала, что наговорила слишком много. Но еще она знала, что когда дело доходило до ее взглядов на афроамериканцев, она часто могла рассчитывать на симпатию со стороны пожилых представителей белой расы. Они не выражали это открыто, как она, но она знала, что большинство из них имело такие же взгляды. Зачастую их успокаивал тот факт, что она не считает себя афроамериканкой.

- Хорошо. Давайте присядем и посмотрим на ваше резюме.

Пожилая медсестра провела ее в библиотеку. Вдоль стен стояли книжные шкафы из темного дуба. Полы и потолочные карнизы тоже были темно-коричневыми, почти черными. Все полки, от пола до потолка, были заполнены книгами. Здесь были справочники по медицине за последние двести лет, библии, альманахи, произведения классической литературы. Твен, Диккенс, Шекспир и Толстой.

В центре комнаты стояло несколько больших коричневых кожаных кресел. Дорис жестом предложила Нацинет сесть в одно, а сама заняла другое, напротив, уже листая ее резюме.

- Значит, вы работали медсестрой в реанимационном отделении?

- Да, четыре... почти пять лет.

- Здесь работа несколько другого характера. Боюсь, вам будет скучно. Почему вы решили работать в хосписе и почему ушли из больницы?

Из-за грязи и паразитов, с которыми мне приходилось иметь дело. Из-за бандитов, поступающих ежедневно с ножевыми и огнестрельными ранениями, которых мы латали только для того, чтобы они, выйдя из больницы, снова могли попасть под пули или сами кого-то застрелить. Из-за наркоманов, у которых случались конвульсии или остановка сердца. Из-за пьяных водителей, губивших себя и всех, кому не посчастливилось оказаться с ними на одной дороге. Из-за шлюх, кишащих всевозможной заразой. Из-за детей, на несколько часов оставшихся без родительского присмотра и едва не погибших, выпив отбеливатель, засунув столовые вилки в розетки, свалившись с лестницы, или упав в ванну с водой. Мы имели дело с отбросами общества, и меня уже просто тошнит от этого.

- В реанимационной работать довольно тяжело. В эти дни это все равно, что быть фронтовой санитаркой. Спустя некоторое время начинает выматывать подчистую. Мне просто нужна перемена... что-то более... спокойное.

Дорис снова внимательно смотрела на нее, изучая ее глаза и рот, словно искала в них ложь. Затем пожилая медсестра расслабилась и снова посмотрела лежащие на коленях бумаги, явно довольная пояснением Нацинет.

- Вы еще проработали пару лет гувернанткой по программе "О Пэр" (фр. "На равных". Термин, применяемый для обозначения молодых людей, живущих в чужой стране в принявшей их семье и делающих определённую работу - прим. пер.)?

- Да. Пока училась в школе медсестер, я четыре года работала по дому у доктора и миссис Левжински. Присматривала за троими их детьми. Там есть рекомендательное письмо от них.

- Вижу. Вы закончили Пенсильванский университет?

- Да, в 99-ом.

- Значит, вы пошли работать в реанимационное отделение сразу после колледжа?

- Пару лет я проработала в отделении для безнадежно больных, но потом меня перевели в реанимационное. У них была нехватка персонала, а я имела надлежащую подготовку, поэтому выбора у меня не было.

- Угу.

На этот раз Дорис даже не подняла на нее глаза. Она быстро просмотрела рекомендации от преподавателей и врачей, с которыми работала Нацинет, а также от четы Левжински, затем отложила резюме на стоящий рядом столик.

- Значит, вы никогда раньше не ухаживали за пожилыми людьми?

- На самом деле, нет. Если не считать работу в отделении для безнадежно больных. Большинство из пациентов там были пожилыми, кроме тех, у которых рак или СПИД.

- Что ж, здесь будет почти то же самое. Только у вас будет не несколько пациентов единовременно, а один. Вам придется ухаживать за ним от двух до двадцати четырех часов в день, в зависимости от его состояния. Мы, конечно же, научим вас всему необходимому, прежде чем давать вам задание, но, учитывая вашу квалификацию, проблем у вас возникнуть не должно.

- Итак, когда я приступаю к работе?

- Вы уже приступили. Мы предоставим вам шкафчик для вещей, и вы сразу можете начинать ухаживать за нашими пациентами. К нам каждый день поступают люди, нуждающиеся в уходе, поэтому, чем быстрее мы введем вас в курс дела, тем лучше.

Дорис поднялась на ноги и двинулась по коридору.

- Не возражаете, если я буду звать вас Нэтти. Нацинет - слишком труднопроизносимое имя.

Нацинет поморщилась, но ничего не сказала. Она терпеть не могла, когда коверкали ее имя, но за многие годы уяснила, что американцы любят сокращения. Бороться с этим было бессмысленно.

- Без проблем, - сказала она.

- Чудесно, - отозвалась Дорис. Она подарила Нацинет, очевидно, свою первую искреннюю улыбку. - Тогда я покажу вам остальную часть нашего учреждения.

Глава третья

Адель знала, что случилось что-то ужасное, знала, что перенесла какую-то тяжелую болезнь, но не знала степень ее состояния, пока спустя целых пять дней не обрела полное сознание.

Пробуждение было медленным и спорадическим. Она сразу поняла, что находится в больнице. И когда вошла ночная дежурная и увидела, что Адель бодрствует, тут же вызвала врача.

- Как вы себя чувствуете, мисс Смит? - спросил врач, стоя над койкой и проверяя ее жизненные показатели.

Адель видела лишь размытый силуэт, но поняла, что врач достаточно молодой, вероятно, откуда-то с Ближнего Востока. Она пыталась поговорить с ним, пыталась рассказать, как себя чувствует, и возможно, спросить, как она здесь оказалась, но не смогла. Во рту у нее пересохло, и одна из медсестер, словно прочитав ее мысли, принесла ей стакан воды.

- Не торопитесь, - сказала медсестра, когда Адель отхлебнула из стакана.

Вода утолила жажду и успокоила пересохшее горло, но с речью никак не помогла. К тому времени в палату вошла еще одна группа врачей. Главный казался тот, что постарше - белый, с седеющими волосами, более шести футов ростом мужчина.

- Мисс Смит, я хочу, чтобы вы послушали меня очень внимательно. Вы перенесли инсульт.

Почему-то эта новость не повлияла на нее так, как она предполагала. Первой ее реакцией была смелость.

Ладно, я перенесла инсульт. Но я жива. И мне станет лучше.

Она слушала, как доктор говорит, что они проведут ряд тестов - включая компьютерную томографию и МРТ-сканирование - чтобы определить степень повреждений. Некоторые из тех тестов они провели во время своих визитов, и быстро выяснили, что она не только утратила способность говорить, левая ее половина была полностью парализована. Слезы отчаяния хлынули у Адель из глаз, когда она по настоянию врача попыталась сжать левую руку в кулак.

- Ничего страшного, - сказал он, осторожно похлопав ее по руке. - Теперь мы знаем. И сделаем все возможное, чтобы восстановить вам левую половину.

Несмотря на то, что она была расстроена своей неспособностью общаться устно, правая половина у нее полностью фунциклировала, и Адель уже могла быть благодарна за это. Она могла отвечать на вопросы простым "да-нет", постукивая пальцем по поручню на койке. Также она могла писать.

Написав свои вопросы, она узнала, что пробыла без сознания пять дней, что находится в Главной Филадельфийской больнице в центре города, и что кровавый сгусток, вызвавший инсульт, прошел обработку, и что она, похоже, пройдет длительный курс терапии. Но сперва им придется выяснить степень повреждений, причиненных инсультом.

В какой-то момент кто-то, должно быть, позвонил Тоне, потому что, пока Адель находилась в отделении рентгенологии, готовясь к серии МРТ-тестов, дочь была рядом с ней. Тоня обнимала ее.

- О, мама, я так беспокоилась!

И в объятьях своей дочери, посреди всей этой аппаратуры и компьютеров, переполняемая тревогами и эмоциями, Адель, наконец, дала волю слезам. То были слезы облегчения. Она все еще жива.

Глава четвертая

Три дня спустя Тоня Браун сидела у стойки медицинского поста, заполняя бумаги, необходимые для выписки матери, не обращая внимания на неодобрительные взгляды медсестры, ответственной за прием пациентов.

- Вы уверены, что не хотите, чтобы вашу мать перевели в хоспис? - спросила женщина.

Судя по табличке на стойке, звали ее Джорджина Сполдинг. Это была крупная женщина с лицом оливкового цвета и угольно-черными волосами, местами тронутыми сединой.

- То есть... я понимаю, почему ваша мать немного боится попасть в дом престарелых, но, уверяю вас, этот хоспис - лучший в штате.

- Я пыталась убедить мать остаться там, но она не хочет об этом слышать, - сказала Тоня, заполняя оставшиеся бумаги. - Поверьте мне, я говорила ей, что возвращаться домой бессмысленно, когда она может просто получить всю ту заботу, которую только захочет, в специально оборудованном для этого хосписе, но она ясно дала понять, что не собирается в дом для престарелых.

Джорджина закатила глаза.

- Между хосписом и домом для престарелых большая разница. К тому же, там круглосуточно и семь дней в неделю есть свои врачи. А еще медсестры, получившие профессиональную сертификацию. Это не просто ухаживающие ассистентки.

- Знаю, - сказала Тоня. Она встретилась с Джорджиной взглядом. - Но она хочет домой. В некотором смысле я не могу винить ее за это.

Джорджина вздохнула.

- Поверьте, я понимаю, но... тот район, где живет ваша мать, расположен не в идеальном месте для человека ее возраста и... состояния.

Тоня кивнула. Она согласилась с женщиной, но эти аргументы не изменили бы мнение ее матери. Ничто не изменило бы.

- И вы уверены насчет этого? - снова спросила Джорджина.

Тоня оторвала взгляд от бланков.

- Уверена. Ей уже нашли сиделку.

- И не возникло никаких проблем с... районом?

Тоня возобновила заполнение бумаг. Ей показалось, или в голосе медсестры прозвучало неодобрение?

- Не возникло вообще никаких проблем.

Тоня боялась, что хоспис может помешать посылать сиделок домой к матери для ухода за ней, но этого не случилось. Изначально она хотела поместить мать у себя на цокольном этаже , в соседнем Лансдейле. Переговорила об этом с мужем, и тот поддержал идею. Их цокольный этаж выходил на задний двор, и имел все необходимое, в том числе полноценную ванную. В данный момент они использовали его, как дополнительную гостиную, и как игровую для детей. Можно было бы легко превратить его во временную квартирую для мамы, но она не захотела этого. "Я еду к себе домой!" - написала мама в скрепленном спиралью блокноте, который держала возле койки. Никакие споры или убеждения не заставили бы ее передумать. Она едет домой, и точка.

- Я очень удивлена, - продолжила Джорджина. - В последний раз, когда мы выписали в тот район пациентку, нуждавшуюся в домашнем уходе, ее сиделку ограбили по дороге домой. Избили до полусмерти.

- Моя мать очень хорошо известна в том районе, - быстро сказала Тоня. - Не думаю, что у нас возникнут такие проблемы. - Она вызывающе посмотрела Джорджине в глаза. Та кивнула и отвела взгляд, внезапно занявшись собственными бумагами.

- Очень хорошо, - сказала она. Затем запустила руку в папку возле своего стола и достала несколько брошюр. - Здесь есть кое-какая информация по ишемическому инсульту, а также рекомендации по диете и упражнения для вашей матери. Хоспис будет очень рад вам помочь, если вам потребуется дополнительная информация.

И на этом тема возвращения Адель Смит, пребывающей в беспомощном состоянии, в свой район была закончена.

Глава пятая

Дорис наблюдала за Нацинет целый день, пока та делала обходы, меняла "утки" и постельное белье, мыла пациентов с помощью губок, занималась с неходячими, проверяла жизненные показатели, раздавала лекарства и делала пометки в медицинских картах. Женщина была аккуратной и дотошной, и, несмотря на свои комментарии по поводу афроамериканцев, не делала никому исключение, переходя от пациента к пациенту.

- Вы умеете готовить?

- Простите?

- Вы знаете, как готовить? - Многие из наших пациентов сидят на специализированной диете, и иногда обращаются к медсестрам, чтобы те приготовили для них еду.

- Да. Я умею готовить.

- Хорошо. Приходите ко мне в офис, когда закончите делать обходы.

Пожилая медсестра двинулась прочь, и Нацинет проследила за ней взглядом, пока та не дошла до конца коридора и не покинула отделение.

- Медсестра? Медсестра? Можно мне мое лекарство? Меня начинает беспокоить артрит.

Чернокожий старик, один из немногих пациентов, которые были старше Дорис, потянул за рукав ее халата. Нацинет отдернула руку, презрительно нахмурившись.

- Не трогайте меня! Никогда не касайтесь меня своими грязными руками! - Она бросила на него убийственный взгляд и прижала руку к груди, словно защищая ее.

Старик отшатнулся, испуганный этим внезапным приступом необъяснимой ярости.

- Я... Я просто хотел мое лекарство.

Продолжая хмуриться, Нацинет проверила его медицинскую карту. Его звали Томас Адамсон, и он содержался в доме престарелых уже четыре года. У него был остео- и ревматоидный артрит, и ему был прописан укол "Ремикейда" - фирменное название для инфликсимаба, подавляющего фактор некроза опухоли. Также он оправлялся от шестого сердечного приступа, и принимал блокатор ангиотензиновых рецепторов под названием "Диован", для расширения кровеносных сосудов, "Эплеренон", мочегонное средство, удаляющее из организма лишнюю жидкость (что объясняло, почему ей приходилось менять его "утку" так часто), и "Карведилол", бета-блокатор для понижения уровня адреналина в крови. Дорогое лекарство от артрита и три разных сердечных лекарства для 89-летнего мужчины, который никогда уже не встанет с постели. Да это просто смешно, - подумала Нацинет. Она продолжала просматривать карту мистера Адамсона. Он был курильщиком. Усмехнувшись, она покачала головой.

Готова поклясться, этот старый хрыч курил в свое время не только табак.

Казалось, глупо тратить столько дорогостоящих медикаментов на человека, который дышит на ладан. Она задалась вопросом, сколько дамских сумочек он украл в дни своей молодости? Сколько других чернокожих прирезал из-за игр в карты или кости, или в ходе наркосделок? Скольким внебрачным детям стал отцом? Сколько выдающихся в качестве пособия денег было потрачено на поддержание его бесполезного сердца, после того, как большую часть жизни он пил, курил, ел жирную жареную пищу, несомненно, принимал наркотики, и не занимался спортом? Сколько денег сейчас тратит его семья на его содержание здесь?

Его внуки в данный момент, наверняка, торгуют наркотиками, чтобы оплачивать его лечение, - подумала Нацинет.

Она могла прочитать историю его жизни в каждой морщинке на его лице. Слышала ее снова и снова. Теперь, когда будучи старыми, они казались такими милыми и невинными. Были настолько полны раскаяния и сожаления и предостерегающих историй о растраченной впустую юности. Но будучи молодыми, творили всевозможные распутства. Она не покупалась на это. Уже слишком много денег было потрачено на одного этого старика.

Она протянула ему аспирин и двинулась прочь, даже не дав ему стакан воды, чтобы запить таблетку. Прежде чем пойти на встречу с Дорис у нее в офисе, она вернула все сердечные лекарства старика в пузырьки, откуда их достала.

Нацинет осторожно двигалась по коридору в сторону кабинета Дорис. Она не знала точно, что пожилая медсестра думает о ней. Но знала, что компетентна в своей работе, даже более чем. Нацинет была умной женщиной и обладала самосознанием. Она знала, что в ней чего-то не хватает, и некоторые люди могли чувствовать в ней эту пустоту, отсутствие сочувствия и сострадания. Многие из них списывали это на культурное различие и на ее африканское происхождение, и она умела неплохо имитировать эти эмоции, чтобы дурачить всех остальных. И все же, время от времени, она натыкалась на кого-то, кого ей не удавалось обмануть. И кто видел за маской нормальности темную пустоту внутри нее. Именно об этом она думала, подходя к офису Дорис.

Неужели старуха знает про таблетки? Неужели видела, как она давала тому старику аспирин вместо назначенных лекарств? Неужели кто-то еще видел это и рассказал ей?

Она постучала в дверь.

- Входите.

Нацинет нерешительно проскользнула в крошечный офис.

- Вы хотели меня видеть? Что-то случилось?

- Случилось? О, нет, нет.

Нацинет заметно расслабилась. В конце концов, ее не застукали. Ее маска осталась нетронутой.

- На самом деле я позвала вас сюда, чтобы сказать, что вы прекрасно справляетесь со своей работой, и что я решила отказаться от обычного испытательного срока и дать вам первое задание на полный рабочий день.

Лицо у Нацинет засветилось. Она представила, как переезжает в один из тех больших особняков, мимо которых она проезжала по пути к этому дому, а, может, даже в одно из огромных поместий, вроде того, в котором выросла ее мать. Она гадала, как будет выглядеть ее комната, будет ли она ухаживать за мужчиной или за женщиной. Возможно, это будет какой-нибудь престарелый миллионер, который влюбится в нее и оставит ей перед смертью все свои деньги. Возможно, Нацинет будет заботиться об умирающей жене какого-нибудь бизнесмена, и он влюбится в нее, увидев, как хорошо она ухаживает за его семьей, а потом, после смерти жены, попросит ее руки.

- Вы когда-нибудь слышали об Адель Смит?

- О ком? - Имя показалось ей знакомым. Она вспомнила, что читала что-то про эту женщину в газете. У нее случился сердечный приступ или инсульт.

- Адель Смит. В 60-ых она была активисткой движения за гражданские права, сидела в тюрьме за захват судьи в заложники во время какой-то акции против полицейского произвола. Она только что получила премию НАСПЦН. Не за похищение судьи. Она проводила большую работу с городскими детьми, занималась реформой системы соцобеспечения, равенством возможностей, антидискриминационными программами, и тому подобным. Заставила множество крупных городских компаний нанимать чернокожих рабочих. Она - настоящая героиня для многих людей, выросших здесь. Сразу после получения награды у нее случился инсульт, и теперь она практически прикована к постели. Она может немного передвигаться с помощью ходунков, только у нее парализована левая половина. Завтра она возвращается из больницы домой, и ей потребуется круглосуточный уход.

Нацинет почувствовала, как все ее надежды и мечты разбиваются об реальность. Она будет ухаживать за престарелой чернокожей женщиной, притом какой-то активисткой. Одной из тех американских чернокожих, которые все еще обвиняют во всем, что с ними происходит белого человека, а не собственную лень и глупость. И которые ждут, чтобы кто-то бесплатно дал им то, что любому другому человеку на этой планете приходится зарабатывать.

- Район, в котором она живет, не самый лучший в мире, но ее дочь заверят меня, что вы будете в безопасности. Видимо миссис Смит там очень уважают.

- Что это за район? - Нацинет изо всех сил старалась держать себя в руках, но чувствовала, как маска сползает с нее из-за закипающего внутри гнева. Ее посылают в какое-то гетто ухаживать за женщиной, отсидевшей в тюрьме за похищение. Должно быть, это какая-то шутка, розыгрыш, который здесь устраивают новичкам. Но в глазах пожилой медсестры не было ни капли юмора. Она выглядела совершенно серьезной.

- Миссис Смит живет в Северной Филадельфии, прямо возле Коламбия-авеню.

Нацинет подскочила на месте, напугав медсестру, которая инстинктивно вскинула руки перед лицом, чтобы закрыться от удара.

- Вы, должно быть, шутите!

- Нэтти! Успокойтесь! Не надо так волноваться.

Нацинет принялась расхаживать взад-вперед, словно зверь в клетке. Она явно была расстроена.

- Я думала, это будет идеальным для вас заданием. Эта семья будет чувствовать более комфортно с человеком их расы. И я думала, что с этим первым заданием вам тоже будет комфортнее.

- Человеком их расы? - Очевидно, эта женщина не слушала ничего, что она говорила во время собеседования. Или же это ее способ сбить с Нацинет спесь, опустить ее на землю. Когда она работала в реанимационном отделении, старшая медсестра часто заставляла ее ухаживать за поступающими к ним бандитами, пытаясь заставить ее преодолеть предрассудки. Это произвело обратный эффект. Отвращение к ним все нарастало, и, в конечном счете, она уволилась. Еще она делала и другие вещи. Вещи, которые привели к смерти трех пациентов, хотя ее так и не привлекли к ответственности. Если эта женщина попытается заставить ее отбросить свои предубеждения или доказать ей, что все люди равны, или вроде того, она зря потеряет время.

- Послушайте, я уже сказала им про вас, и они мечтают с вами познакомиться. К тому же, вы - новенькая, и никто из моих медсестер не ступит в тот район, а это значит, что если вы хотите работать здесь, то примете это задание. Будут и другие. К нам постоянно приходят люди, ищущие медсестер. Когда стаж у вас станет чуть больше, вы получите работу получше. Возможно, даже будете работать на одного из тех миллионеров из Честнат-Хилл или Сосайети-Хилл. Мы - самый престижный в городе хоспис. И я уверена, вы это знаете. Будут и другие возможности.

Нацинет перестала расхаживать взад-вперед и плюхнулась обратно в кресло перед крошечным столом пожилой медсестры. Она все еще тяжело дышала, все еще злилась. И полностью старалась избегать зрительного контакта с Дорис, вместо этого предпочитая смотреть в окно.

- Я приму это задание.

- Отлично. Они будут очень довольны. В этом пакете есть все подробности того типа ухода, который ей требуется, включая лекарства, а также даты и время ее физиотерапии. Телефонный номер дочери тоже там есть. Она оплачивает все это, плюс пожертвования от НАСПЦН и несколькими благотворительных фондов, многие из которых основала ее мать.

Нацинет не слушала ничего, что говорила пожилая медсестра. Она думала лишь о том, как ей максимально сократить это задание.

Когда на столике Дорис зазвонил телефон, и одна из медсестер взволнованным голосом сообщила, что у одного пациента только что случился обширный инфаркт миокарда, Нацинет даже не пришлось слышать имя, чтобы узнать, что они больше не будут тратить лишние деньги на сердечные лекарства и таблетки для артрита.

Глава шестая

Машина скорой помощи подвезла Адель до квартиры полчаса назад, и Тоня еще прибиралась в гостиной, когда в дверь позвонили.

Она вздохнула и осмотрелась. Комната выглядела почти так же, как и накануне вечером после инсульта матери, когда она заехала, чтобы отвезти кое-какие вещи ей в больницу. Ей пришлось присмотреть за слесарем, пришедшим сменить замки на двери и слегка починить ее - полиция вынесла ее, чтобы обеспечить спасателям доступ в квартиру. Также она забрала пистолет, который мама хранила в журнальном шкафу возле дивана, и переложила его в более безопасное место - в обувную коробку на дне стенного шкафа. То же самое она сделала с пистолетом 45-ого калибра, который лежал в ящике комода рядом с маминой кроватью. Мама рассказала ей про оружие пару лет назад, и пока Тоня разряжала его, она думала про Майка Симмонса, парня, с которым выросла в этом районе. По дороге сюда она видела Большого Майка, зависающим с его дружками перед сгоревшим домом за углом. Несомненно, там находился наркопритон.

Майк был одним из дюжины детей, с которыми она играла в детстве. И хотя в жизни он выбрал совершенно другой путь, чем она, он по-прежнему относился к ней, как другу детства. Она знала, что он возглавляет банду нехороших парней, и решила переговорить с ним по пути к себе домой.

Звонок снова повторился, и Тоня открыла дверь. На пороге стояла высокая, стройная, светлокожая женщина в темном пальто, с сумкой в руках. Глаза у нее были зелеными, а кожа почти белой, но черты лица - определенно как у чернокожей.

- Мисс Смит?

- Я - Тоня Браун, дочь Адель Смит, - ответила Тоня. - Вы из хосписа?

Женщина кивнула.

- Я - Нацинет Зенави. Меня направил хоспис.

- Заходите. - Тоня придержала дверь, и Нацинет вошла. Тоня ждала ее, и когда провела Нацинет в квартиру, быстро все показала.

- Сейчас мама спит, но я приготовила вам кровать во второй спальне. - У Адель Смит была лучшая в районе квартира - с двумя спальнями. - И я освободила для вас место в ванной и на кухне.

- Спасибо. - Нацинет поставила на пол свой чемодан и тяжелую кожаную сумку, окидывая взглядом квартиру.

- Я запаслась продуктами, так что их вам должно хватить на следующие пять дней, - продолжила Тоня. Она быстро познакомила медсестру с кухней, показала, где лежит белье, и где находится аптечка. Все это время Нацинет молчала и одобрительно кивала. Последней остановкой была большая спальня, где спала мама. Верхний свет не горел, но Тоня вставила в настенную розетку ночник, который излучал голубоватое свечение. Она стояла в дверях и наблюдала, как Нацинет, подойдя к спящей матери, проверяет у нее пульс.

- Как давно она спит? - прошептала Нацинет.

- Часа два.

Нацинет покинула спальню, пройдя мимо Тони. Женщина казалась слегка замкнутой. Последовав за ней в гостиную, Тоня приказала себе прекратить параноить. Женщина почти не знала ее мать. Для нее она была всего лишь еще одной пациенткой. И к тому же хоспис "Сестры Великой Филадельфии" являлся самым уважаемым в городе медицинским учреждением. Эта медсестра только что появилась, первая из двух, которые будут работать по пять дней, обеспечивая матери круглосуточный уход. Если бы не щедрые пожертвования, сделанные НАСПЦН после маминого инсульта, ее мать отправили бы в государственный хосписный центр. Бог знает, что там с ней случилось бы.

Нацинет достала из сумки папку и заглянула в нее.

- Вижу, эта кровать приготовлена для меня?

- Да, - кивая, ответила Тоня. Тоня приобрела больничную койку на свои деньги, и наняла грузчиков, чтобы те перевезли мамину кровать на склад. Она решила, что для физической реабилитации матери будет лучше полуэлектрическая больничная койка с регулятором высоты и поднимающейся спинкой, чтобы мама могла сидеть.

- Чудесно. И доктор Олбрайт - ее врач?

Тоня кивнула.

Нацинет казалась довольной.

- Олбрайт - хороший врач. В какой степени повреждена нервная система вашей матери? Здесь говорится, что у нее частично парализована левая половина.

- Левая половина у нее парализована полностью, - сказала Тоня. - Она может шевелить правой рукой и ногой, а также немного поворачивать голову.

Нацинет нахмурилась.

- Что-то не так?

Ничего не ответив, Нацинет продолжила читать медицинскую карту Адель Смит.

- А способность говорить? Она потеряла ее, верно?

- Да.

Нацинет, казалось, задумалась над этим, когда читала медицинскую карту. Лоб был наморщен от сосредоточенности.

- Какой вид физической реабилитации вы выбрали?

Тоня смутилась.

- Я думала... думала, что уход на дому и реабилитацию должен предоставлять хоспис.

- Ааа. - Нацинет кивнула, не сводя глаз с медицинской карты. Тон ее голоса и легкая перемена в языке тела говорили для Тони многое. В ее мире - мире профессиональной корпорации - они означали, что "никто мне ни хрена не говорил, что мне придется предоставлять круглосуточный уход и услуги физической реабилитации".

- Какие-то проблемы? - спросила Тоня нейтральным, дружелюбным голосом.

- Нет, никаких проблем, - ответила Нацинет. Она посмотрела на Тоню и улыбнулась. - Часто возникает недопонимание между учреждениями по уходу и поставщиками медицинских услуг.

- Значит, вы только предоставляете медицинский уход? А физиотерапией не занимаетесь?

- Нет, нет, нет, - успокаивающе произнесла Нацинет. - Я могу делать все это. Я - сертифицированный физиотерапевт, а также дипломированная медсестра. В хосписе мне сказали, что у вас есть собственный физиотерапевт.

- О. - Как такое возможно? В разговоре с хосписом Тоня очень точно выразила свои пожелания. Тем не менее, она подозревала, что ее инструкции были неправильно поняты. - Это же не будет проблемой, верно?

- Вовсе нет. - Голос у Нацинет был мягким и дружелюбным. Теперь она казалась более расслабленной, более уверенной в себе. - Все будет хорошо. Что-то еще я должна знать?

Тоня дала Нацинет номер своего сотового, рабочего и домашнего телефона, визитку с домашним адресом электронной почты и велела звонить ей сразу, когда она понадобится. Забирая сумочку и направляясь к двери, она почувствовала легкий укол вины. В идеальном мире она осталась бы дома, выхаживать маму, но не могла себе этого позволить. Спасибо НАСПЦН за щедрые пожертвования. Оставлять маму в ее квартире было не идеальным решением, но если домашняя обстановка поможет ей эмоционально, возможно, это ускорит ее восстановление.

- Мне ехать всего сорок минут, - сказала она, останавливаясь у двери. - Могу заскочить в пятницу после работы.

- Было бы неплохо, - сказала Нацинет.

- Хорошо. Позвоните мне, если что-нибудь понадобится.

- Договорились.

Тоня закрыла за собой дверь и ненадолго задержалась на крыльце, выходящем на улицу. Все будет хорошо, - сказала она себе. Затем, сделав глубокий вдох, направилась вниз по лестнице, к своей машине.

Глава седьмая

Ей повезло найти парковку возле дома, перед которым зависал Майк Симмонс со своими дружками. Когда Тоня глушила двигатель, она почувствовала на себе тяжелые взгляды десятков глаз, оценивающе смотрящих на нее.

Она вышла из машины, ничуть не испугавшись. Любая другая женщина, не выросшая в этом районе, в этот момент очень занервничала бы, и, наверняка, даже не рискнула вылезти из машины. Но не Тоня. Может, сейчас она и жила в зажиточном пригороде, среди белых соседей, но в этом районе она по-прежнему чувствовала себя как дома.

"Большой" Майк Симмонс крикнул ей:

- Привет, Тоня, что нового, девочка?

- Большой Майк!

Тоня улыбнулась, подходя к обшарпанному бетонному крыльцу. Майк поднялся на ноги и стал спускаться по ступеням с улыбкой на лице. Его кореша последовали его примеру, приняв менее угрожающую позу. Пара парней узнали Тоню и, кивнув ей, сказали:

- Как дела, Тоня? Хорошо выглядишь.

- Да, девочка. Загородная жизнь идет тебе на пользу.

- Что твоя красивая задница тут делает?

- Ты же не хочешь купить здесь "крэк"? - спросил Большой Майк.

Поздоровавшись со всеми, она повернулась к Майку и ухмыльнулась.

- Блин, нет, конечно! Иначе меня мама убьет. Притом, ты же знаешь, у меня у самой есть голова на плечах Я ищу тебя! - усмехнулась она.

Майк рассмеялся, и они обнялись.

- Ищешь меня, да? Так, как делишки? Слышал, живешь в пригороде, на широкую ногу, среди белых? - спросил Майк.

- У меня все в порядке.

- Мне кажется, даже более чем в порядке. Зуб даю, я зашибаю столько же, сколько тот богатенький ниггер, которого ты себе отхватила. Как по-твоему, если б я переехал в пригород, ты дала бы мне шанс?

- Ну, хваааатит. Почему тогда ты не подкатывал ко мне, когда я здесь жила? Тогда ты только и делал, что таскался за всякими дешевыми шлюшками. - Тоня удивилась, насколько легко она перешла на местный диалект. Мама давно научила ее, что чернокожим приходится жить на два мира. Деловой мир, с правильными манерами и правильной одеждой, мир белых людей. И мир улиц, откуда родом Большой Майк, его дружки, и все те, с кем выросла Тоня, включая ее саму. Ее мать научила ее, что с соплеменниками нужно всегда говорить на их языке. "Разговор нужен для общения. Какая польза от набора затейливых слов, которых никто не понимает? Я посылала тебя в колледж не за тем, чтобы, вернувшись, ты разговаривала так, будто ты лучше других. Общаясь со своими людьми, разговаривай так же, как они".

Тоня не забыла это.

- Раз тогда я не обращал на тебя внимание, я был, наверное, чокнутым. И к тому же слепым.

- Что ж, поздняк. У меня уже есть мужик.

- В самом деле? И он хорошо с тобой обращается? Всегда удовлетворяет? Понимаешь, о чем я?

Тоня улыбнулась и, застенчиво опустив глаза, нервно переступила с ноги на ногу. Майк, возможно, заметил, как она засветилась при одном упоминании ее мужа. Даже такой закоренелый бандит, казалось, был тронут этим.

- Да, все так.

- Блин, тот ниггер, походу, делает все ровно, раз ты так запала на его задницу! - Майк рассмеялся настолько тепло и дружелюбно, что сложно было поверить, что этот человек ответственен за каждую наркосделку в районе, а также за каждое убийство на этой почве.

- Брось, не заставляй меня краснеть.

- Все равно, рад тебя видеть, Тоня. И рад слышать, что ты счастлива. Но, если серьезно, что привело тебя сюда?

Она схватила его за руки и посмотрела на него. Большой Майк был симпатичным парнем и не растерял свою мужскую привлекательность. К сожалению, годы, проведенные на улице, и суровый образ жизни наложили отпечаток на его лицо, и из-за морщин он казался лет на десять старше, несмотря на накачанные в тюрьме мускулы, одежду и платиновые украшения, как у звезды хип-хопа.

- Ты же слышал про мою маму, верно?

- Да, слышал, - сказал Майк. Несмотря на его устрашающие размеры и репутацию, та чуткость, которую он иногда проявлял, была искренней. - Мне очень жаль это слышать. Всем нам. Твоя мама - хорошая женщина. Как она?

Тоня бросила взгляд на его бригаду. Одни лица были ей знакомы, другие - нет. Некоторые кивнули ей, произнеся слова поддержки. Она тоже кивнула им и снова повернулась к Майку.

- Не очень хорошо, но с ней все будет в порядке. Но я хочу попросить тебя об одной услуге. Для меня это очень важно.

- О чем именно, детка? Ты же знаешь, я тебя всегда прикрою.

- Твои парни не присмотрят за маминым домом для меня?

- Не вопрос. Могла б даже не просить. Никто к ней не сунется. Все на районе реально уважают твою маму.

- Знаю. Знаю и ценю это, но теперь она будет на домашнем лечении. После инсульта она плохо передвигается. За ней ухаживает сиделка, светлокожая медсестра, по имени Нацинет. Не знаю, кого еще пошлет дом престарелых, но...

- Никто их не тронет, - сказал Майк. - Даю слово.

- Спасибо.

- Не вопрос. Передай маме, что я ее люблю.

- Договорились. Береги себя, Майк. Надеюсь, что скоро увижу тебя в пригороде.

Майк рассмеялся.

- Да запросто.

Тоня крепко обняла его, и у нее перехватило дыхание. Она была уверена, что в следующий раз увидит Большого Майка скорее на его собственных похоронах, чем на собрании жителей района. Она ненавидела эти улицы, за то, что они делают с людьми. И каждый день благодарила мать за то, что та помогла ей выбраться отсюда. Тоня тоже хотела вывезти мать из этого района. Но по каким-то причинам та отказывалась уезжать, как и все остальные местные старики. Почти все, с кем ее мама училась в школе и колледже, с кем ходила на марши протеста, с кем попадала в полицию, продолжали жить здесь же, в тех же домах, в которых они выросли. Тоня не понимала этого. Несмотря на все теплые детские воспоминания, она скорее переехала бы на Юг, чем вернулась обратно в эту наводненную наркотиками зону боевых действий.

Тоня повернулась и направилась обратно к своей машине.

Глава восьмая

Нацинет стояла у окна гостиной и наблюдала сквозь занавески, как Тоня садится в машину и уезжает.

Нахмурившись, она окинула взглядом окрестности. Какой же гадюшник. Столько достичь в жизни - если не принимать во внимание криминальное прошлое - и жить в такой клоаке! Нацинет не понимала, почему людям уровня Адель хочется здесь жить. Они же превращали все это движение за гражданские права в фарс. Жаловались на дурное обращение спустя сто сорок лет после окончания рабства. Ныли, что не могут получить работу, которую, по их мнению, они заслуживают, и все равно оставались жить в этих насквозь криминализированных районах, где все друг друга грабят. Если Адель Смит действительно так долго помогала городской молодежи, а также вдохновляла других чернокожих делать то же самое, почему в старых районах таких крупных городов, как Филадельфия, по-прежнему свирепствует преступность? Почему бы этим людям не оторвать свои задницы и не сделать что-нибудь со своими жизнями, вместо того, чтобы скулить и жаловаться на дурное обращение?

Размышляя об этом, Нацинет понимала, что в том, что следующие пять дней ей придется ухаживать за этой бесполезной старухой, нет ничего хорошего.

Это приводило ее в бешенство. С такими же людьми ей ежедневно приходилось иметь дело в реанимационном отделении. Это - те же самые люди, которые...

Нацинет быстро отошла от окна и принялась расхаживать по гостиной. Ее взгляд проскользил по комнате - по дивану и мягкому креслу, телевизору, журнальному столику с фотографиями в рамках - и остановился на предмете, напоминающем награду. Нацинет взяла награду и прочла надпись. За особый вклад в движение за гражданские права. Премия НАСПЦН.

С улицы донеслась полицейская сирена, вскоре к ней присоединилась еще одна. Возможно, очередное убийство. В городе столько всякого зверья - как крыс, набившихся в клетку. А когда в клетке собирается столько крыс, они начинают драться и истреблять тех, кто слабее. Естественный отбор.

Чем их будет меньше, тем лучше, - подумала Нацинет, направляясь в главную спальню.

***

Последние пару минут Адель медленно вступала в фазу бодрствования, и, наконец, открыла глаза. Она знала, что находится в спальне и знала, что Тони здесь нет. Последнее, что Адель помнила, - это разговор с Тоней в больнице. Дочь сказала ей, что постарается побыть с ней в квартире, пока она не проснется, а потом еще заскочит на неделе.

"Сейчас мне нужно ежедневно бывать на этих заседания совета, а Джеральд проводит занятия по вечерам", - сказала она ей. "Я постараюсь отправить к тебе Тесс, а сама появлюсь, наверное, не раньше пятницы".

Сегодня у нас что? Понедельник? Их разговор состоялся этим утром, затем медсестра дала ей какое-то снотворное. А потом Тоня сказала, что поедет за скорой до ее дома.

И вот она у себя в квартире.

Но здесь был кто-то еще, и Адель попыталась повернуть голову и посмотреть, кто же это. Левая половина у нее полностью онемела, и потребовались значительные усилия, чтобы переместить правую руку в более удобное положение на животе. Она смогла немного сдвинуть голову. Потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к тусклому свету. Светлокожая женщина в форме медсестры вошла в комнату и приблизилась к койке. Сиделка.

Не глядя на Адель, медсестра проверила пульс и стала делать какие-то записи в карте. - Хорошо спали? - спросила она. - Как вы себя чувствуете?

Адель попыталась ответить - ...рошо...

Медсестра продолжала что-то писать. - Отлично. Примерно через час я приготовлю ужин. Куринный суп.

- Бума... гу... - с трудом произнесла Адель. Медсестра посмотрела на нее, и Адель жестом указала на блокнот и ручку, лежащие на комоде. - Ручку.

Медсестра взяла бумагу и ручку и положила их Адель на живот. Адель схватила ручку и начала писать. "Извините, у меня нарушена речь. Как вас зовут?"

- Меня зовут Нацинет Зенави, - сказала медсестра.

Адель улыбнулась. По крайней мере, попыталась.

"Какое красивое имя", - написала она. "Дайте угадаю... эфиопка?"

Медсестра на долю секунды нахмурилась.

- Нет. Я - эритрейка. Две разные страны.

Теперь настала очередь хмуриться Адель. Она снова написала. "Простите. Это - моя ошибка. В той стране произошло столько трагедий... столько перемен..."

- На самом деле, не важно, откуда я, - сказала медсестра, перехватив ход ее мыслей. - Я здесь, чтобы ухаживать за вами в течение следующих пяти дней. Вам что-то нужно?

Адель задумалась, стараясь не показывать озабоченность. Ее смутил резковатый тон в голосе женщины. Она перелистнула листок в блокноте и написала: "Когда начнется моя физиотерапия?"

На этот раз хмурый взгляд медсестры нельзя было не заметить.

- Нет, - сказала Нацинет, качая головой. Ее раздражение быстро сменилось гневом, взявшимся из неоткуда. - Я этим не занимаюсь. И не подписывалась на это.

Адель испуганно ахнула. В больнице врачи и медсестры сказали ей, что дома она получит уход и физическую реабилитацию. Тоня привела из лучшего в штате хосписа медсестру и физиотерапевта в одном лице. Адель ничего не понимала. "Я думала..." - начала писать она.

- Ничего ты не думала, - сказала Нацинет, и в голосе у нее отчетливо чувствовался яд. - Если б в твоей морщинистой башке была умная мысль, ты б уже несколько лет назад уехала из этой гадюшника. Я не буду заниматься в тобой физиотерапией. Нахрен ее и нахрен тебя!

Адель снова ахнула. Она поверить не могла, что эта женщина только что оскорбила ее. Быстро восстановив самообладание, она нацарапала на листке бумаги: "Хорошо. Пожалуйста, дайте мне телефон. Мне нужно позвонить".

- И доложить обо мне? Хрен тебе. - С этими словами Нацинет наклонилась над койкой, схватила Адель под руки и вытащила из постели. Адель вскрикнула. Она пыталась размахнуться правой рукой, чтобы ударить молодую женщину, но была слишком слаба для этого.

- Хочешь физиотерапию? - И прежде чем она успела что-то понять, Нацинет стащила ее с койки и бросила на пол. Адель жестко упала на деревянный пол, ударившись правым предплечьем, бедром и плечом. Вспышка боли пронзила правый бок. Адель попыталась подняться на ноги, но шлепнулась на живот, оказавшись в совершенно беспомощном положении. Помогите, - мысленно воскликнула она, не обращая внимания на боль, раздирающую правый бок и запястье.

- Ну вот, - сказала Нацинет, наклонившись над ней. - Теперь сама забирайся в койку! Как тебе такая физиотерапия?

Адель была уверена, что в тот момент она потеряла сознание. Следующее, что она помнила, это как она лежит в постели - она понятия не имела, как туда попала. Очевидно, не без помощи Нацинет. Медсестра стояла рядом и ухмылялась.

Пожалуйста, - мысленно взмолилась она.

Нацинет наклонилась над ней.

- Ты же не будешь распространять обо мне лживые слухи... верно?

Адель могла лишь смотреть на нее выпученными от ужаса глазами. На лице молодой женщины не было ни капли сострадания. Никакого ощущения, что она делает что-то не так.

- Слышала, что я сказала?

Дрожа, Адель слегка шевельнула головой. Кивок. Да.

- Отлично. Тебе все равно никто не поверит. Лекарство, которое ты принимаешь, имеет побочный эффект в виде галлюцинаций.

Только теперь Адель поняла, что ее блокнот и ручка исчезли. Слезы отчаяния и злости хлынули у нее из глаз. Она была в ловушке своего сломанного и бесполезного тела. В правом боку и запястье пульсировала тупая боль.

- Ты будешь лежать здесь и ничего не делать, - продолжала Нацинет. - Есть будешь, когда я буду тебя кормить, ссать и срать - когда я буду относить тебя в туалет, а спать - когда я скажу. Это - все, что ты будешь получать от меня. Если я смогу найти способ вообще не касаться тебя, я так и сделаю. Более того, когда мои пять дней закончатся, ты ничего никому не расскажешь. Помни, я так накачаю тебя лекарствами, что тебе никто не поверит. И я буду отсутствовать все два дня, и когда вернусь, узнаю, болтала ли ты что-нибудь.

Они поверят мне, ты, злодейка, - подумала Адель.

- Помни... сейчас ты под моей опекой. Лицо Нацинет превратилось в злобную маску. - Можешь жаловаться, сколько хочешь, но сейчас твое нытье ни черта тебе не поможет.

Что она пытается сказать? - подумала Адель.

Нацинет продолжила тираду, будто прочла мысли Адель.

- О, да, я все про тебя знаю. Крупный лидер движения за гражданские права. Скулишь и ноешь, как белые угнетают вас, как не дают вам, бедным чернокожим двигаться вперед! - Нацинет голосом попыталась имитировать ниггерскую манеру речи. - Знаешь, что, сестра? Это - твоя вина! У тебя были все в мире шансы, но ты продолжаешь торчать в гетто с этими животными. Это же животные. Убивающие друг друга каждую ночь. Трахающиеся, как свиньи и производящие все больше мелких ублюдков, чтобы получать пособие. Вот про что молчит твое движение за гражданские права. Ты принимала все их оправдания, а они все равно ни черта не смогли наладить свою жизнь. Люди вроде вас могут лишь плакать, стонать и жаловаться насчет равноправия, но вы никогда не ассимилируетесь в обществе. По-прежнему живете и ведете себя, как дикари. И не говори мне про то, что у вас не было таких же возможностей или про то, как наследие рабства уничтожило у чернокожих чувство идентичности и самоуважения или разрушило семейную структуру. Вы, глупцы, сами сделали это с собой! Продолжаете жить в этих трущобах и грабить свой же народ. Ваши мужчины убивают друг друга, продают своих женщин. Во времена рабства чернокожие не защищали своих женщин. Позволяли белым насиловать и издеваться над ними. Они не защищали своих детей, ни тогда, ни сейчас. Они...

Адель была настолько разгневана тирадой медсестры, что не выдержала. Она вскинула правую руку и схватила Нацинет за левое запястье. Будь у нее способность говорить, она дала бы волю словам: "Гребаная сука, я сейчас надеру тебе задницу!" Но вместо этого из нее вырвалось лишь приглушенное:

- Ггггг...

Нацинет рывком освободила руку.

- Какого хрена? Думаешь, ты можешь меня ударить? - И прежде чем Адель сумела понять, что происходит, заехала своим костлявым кулаком ей в лицо, отчего голова у нее откинулась на подушку.

Адель была уверена, что если б не инсульт, она почувствовала бы всю боль от удара. Она больше была удивлена жестокостью удара, и тем фактом, что ее ударила в лицо ее же сиделка. Едва чувствуя тонкую струйку крови, сочащуюся из носа, Адель уставилась на Нацинет, нависшую над ней и сжимающую кулаки.

- Я выбью из тебя все дерьмо, старая сука!

Адель с вызовом смотрела на нее. Продолжай. Ударь беззащитную пожилую женщину. Давай-же!

В чертах лица Нацинет произошла какая-то перемена. Неудержимая ярость сменилась злобным коварством. Она ухмыльнулась.

- Знаю, что ты думаешь. Думаешь, что ты подождешь пять дней, пока я с тобой, а потом пожалуешься кому-нибудь, и со мной разберутся. Этого не случится. Я не дам тебе такой возможности, даже если мне придется все время накачивать тебя лекарствами.

Нацинет наклонилась к Адель еще ближе. Она напоминала смертоносную змею, собирающуюся сожрать свою жертву.

- Я - единственная, кого ты будешь видеть в течение пяти дней, пока другая медсестра не придет ко мне на смену. Теперь ты полностью в моей власти. От меня зависит, когда ты будешь есть, ходить в туалет, принимать лекарства и мыть свою вонючую черную задницу. Вся твоя жизнь зависит от меня. Разозлишь меня и к завтрашнему дню будешь желать мне смерти. К концу недели будешь желать смерти себе.

О, боже, она собирается мучить меня!- подумала Адель. Она ничего не могла с собой поделать. Ее охватила паника. Мочевой пузырь не выдержал. Адель была слишком напугана, чтобы устыдиться этого.

Нацинет заметила растущее пятно мочи на одеяле. Ее лицо исказила гримаса отвращения.

- Теперь тебе придется лежать в этом. Будь я проклята, если я стану менять тебе постельное белье. Твой народ - прямо как стадо животных!

Твой народ? Очевидно, эта женщина давно не смотрелась в зеркало, - подумала Адель.

Несмотря на светлую кожу и зеленые глаза, губы и нос у нее были такими же, как у чернокожих, это качалось и густых кучерявых волос. У этой женщины серьезная проблема с самоненавистничеством, и она собиралась отыграться на Адель.

Почему она делает это со мной?

Адель вспомнила, как пастор в ее церкви сказал перед одним из маршем протеста, в котором она участвовала в молодости.

"Каждый является героем собственной истории. Нет абсолютно злых людей. Даже самый злобный конченый расист с Юга в глубине души верит, что поступает правильно. Вам нужно понять, почему он так считает, чтобы суметь изменить его мнение".

В то время Адель не желала понимать расистов. Она не верила в десегрегацию. Стремилась быть на стороне Чернокожих националистов, считавших белого человека дьяволом, единственная цель которого - угнетение и окончательное уничтожение черной расы. Теперь она стала мудрее. Теперь она знала, что старый проповедник был прав. Каждый считает, что его мнение является верным, а действия оправданы. Она, хоть убей, не могла понять, чем эта женщина могла оправдать избиение парализованной старухи. Для Адель это не имело смысла. Она мысленно продолжала возвращаться к простому ответу: Нацинет - просто злая. Но он ничем не помогал. Не оставлял ей никакой надежды. Если Нацинет просто злая или сумасшедшая, то Адель - конец.

Может, ее чернокожий папаша бросил ее, когда она была ребенком, или ее мать оставила его ради кого-то ее цвета кожи? Может, ее мать была чернокожей, а ее папаша - каким-нибудь богатым белым парнем на одну ночь, который не захотел иметь ничего общего со своим внебрачным ребенком? Какими бы ни были ее проблемы, они не оправдывали ее поведение. Она заплатит за это.

Затем в голову Адель пришла еще одна мысль, от которой у нее перехватило дыхание и застыла кровь в жилах: Если только она не убьет меня прежде, чем я успею кому-нибудь рассказать. Кто узнает, если она обставит все, как несчастный случай или естественную смерть?

Адель посмотрела в бездушные глаза женщины. В них не было ничего, что свидетельствовало бы о сострадании или человечности. С таким же успехом она могла бы смотреть в глаза акулы или какой-нибудь хищной рептилии.

Она собирается убить меня.

Адель была уверена в этом, как никогда. Эта женщина собиралась убить ее, и Адель понятия не имела, почему.

Медсестра выскочила из комнаты, оставив Адель наедине со своими страхами.

О, боже. Что мне делать?

Осознание того, что только что произошло, и того, что может случиться в течение последующих пяти дней, потрясло Адель. Она посмотрела на открытую дверь спальни, которая с таким же успехом могла быть укреплена и заперта, на окно, которое находилось менее чем в шести футах от ее койки, столь же бесполезное для нее. Даже если б Адель сумела добраться до него, то не смогла бы позвать на помощь. Речь у нее по-прежнему была нарушена, да и говорить получалось почти что шепотом.

Адель окинула комнату отчаянным взглядом, в поисках оружия или чего-нибудь, с помощью чего можно было бы позвать на помощь. На глаза ей попалась фотография в рамке, где она стояла у подножия Вашингтонского монумента в компании Хьюи Пи Ньютона, Элдриджа Кливера и Бобби Сила. Она была в черном берете, черной кожаной куртке и темных солнцезащитных очках, с афропрической от плеча до плеча. Она вскинула одетую в черную перчатку руку в жесте "Власть народу", в то время, как Бобби Сил произносил одну из своих пламенных речей. Что снимок не показывал, так это батальоны полицейских в защитном снаряжении, стоящие напротив и готовые проломить им головы. Тогда Адель была молодой и бесстрашной. Рамка была сделана из олова. Адель была уверена, что если каким-то образом сумеет до нее добраться, то даже в ослабленном состоянии сможет ударить ею безумную медсестру по голове.

На другой стене висела фотография с ней и ее последним мужем, Уолтом, сделанная во время нью-йоркской конференции, организованной Бетти Шабаз, вдовой Малкольма Икса. Он был в деловом костюме, такой красавец. Высокий, сильный, с широкой грудью и мускулистыми руками. С ним она всегда чувствовала себя в безопасности. Ей хотелось, чтобы Уолт был сейчас здесь и защитил ее, но он давно пал жертвой улиц. Во время поездки во Вьетнам подсел на героин, как и многие молодые люди его поколения. Умер от передозировки незадолго до рождения Тони. Теперь у Адель была только дочь, и она приедет проведать ее не раньше, чем через сутки, а может, и через несколько дней. Она сомневалась, что Тоня будет звонить, потому что она знала, что у Адель трудности с речью. Даже если и позвонит, медсестра непременно помешает ей. Это значит, что как минимум следующие двадцать четыре часа она будет всецело сама по себе.

Адель вытащила из волос заколку. Не настоящее оружие, но хоть что-то. Она согнула ее, поднесла ко рту и принялась стягивать зубами резиновые насадки с кончиков металлической булавки. Жевательные мышцы работали плохо, поэтому, чтобы сделать это, ей потребовалось почти двадцать минут. Когда Адель удалось снова распрямить заколку, она вспотела и устала. Спрятав ее в волосах, Адель почувствовала себя лишь чуточку безопаснее. Она продолжила осматривать комнату, выискивая что-нибудь полезное. Но все было слишком далеко, вне ее досягаемости. Он помнила, что Тоня сказала, что убрала ее пистолеты, и пожалела, что она это сделала.

До прихода другой медсестры оставалось еще пять дней. Адель не была уверена, что выдержит. Единственной ее надеждой оставалась дочь, которая скоро должна была ее проверить. Адель не боялась угроз медсестры. Едва Тоня узнает о происходящем, эта женщина окажется в тюрьме, если только не на больничной койке. Тоня тоже выросла на этих улицах, и как бы она не привыкла к легкой и обеспеченной жизни в пригороде, если она выйдет из себя, уличное воспитание даст о себе знать. Адель улыбнулась, представив, что Тоня сделает с Нацинет. Долгой ночью это будет ее единственным утешением.

Нацинет вернулась в комнату со шприцом в руке. Глаза у Адель расширились, когда медсестра одним быстрым движением схватила ее руку, выпрямила ее и вонзила иглу в вену в сгибе локтя.

- Нееееет! Нееееет! - Адель попыталась схватить женщину за запястье здоровой рукой, но у нее не хватило сил. Попыталась замахнуться кулаком и в ответ получила жесткую пощечину. В глазах у нее потемнело, а пульс опасно участился. Адель внезапно испугалась, что ее случится еще один инсульт.

Медсестра отпихнула руку Адель и нажала на поршень шприца. Вскоре Адель почувствовала, как по руке распространяется тепло, а затем у нее закружилась голова. Она вытащила из волос выпрямленную заколку и попыталась вонзить в Нацинет. Но женщина уже не сидела на койке, и булавка прошла сквозь воздух, выскользнула из пальцев и упала на пол. Удовлетворенное выражение на лице медсестры дало Адель понять, что она, вероятно, никогда уже не проснется. Засыпая, она беззвучно помолилась за свою дочь. И пожелала, чтобы Нацинет заставили заплатить за ее смерть.

***

Сквозь жалюзи на окнах проникал солнечный свет, заставляя красиво поблескивать плавающие в воздухе пылинки. По углу лучей, падающих на подоконник, Адель догадалась, что уже девятый час. Обычно она просыпалась не позже шести. Она проспала.

Адель попыталась сесть и на мгновение смутилась, когда ее левая рука отказалась ей служить. Казалось, будто конечность существует отдельно от нее, будто Адель уснула на ней и выдавила из нее всю кровь. Только не было тех колющих ощущений, которые обычно бывают, когда спишь неправильно, а лишь онемение и слабость, будто в мышцах совсем не осталось сил. Она попыталась приподняться с помощью правой руки, и плечо у нее пронзила боль, отбросив ее обратно на койку.

Да что со мной такое?

Затем она медленно вспомнила, где находится, и что с ней случилось. Больница, скорая, а затем пробуждение и встреча с этой безумной медсестрой. Щека, по которой она ее ударила, болела, а правое плечо разрывалось от боли. Она была в опасности. В большей опасности, чем на улицах, или даже на маршах протеста, во время столкновений с вооруженной полицией. Эта женщина находилась в ее собственном доме, и впервые в жизни Адель чувствовала себя беспомощной. Ей некуда было идти, и она ничего не могла поделать.

Хотя бы я все еще жива.

Вчера Адель была уверена, что медсестра ввела ей яд.

Она посмотрела на прикроватную тумбочку и инстинктивно потянулась за телефоном, чтобы позвонить дочери. Телефон исчез. Был вырван из розетки. Адель смутно помнила, как медсестра в ярости швырнула его вчера в другой конец комнаты. Он все равно был бы для нее бесполезен. Язык у нее по-прежнему еле ворочался, челюсть с левой стороны онемела, мышцы не реагировали. Адель не знала, сможет ли жевать пищу, удерживая ее во рту. Не говоря уже о том чтобы рассказать кому-то о происходящем, даже если у нее был бы телефон.

В комнату влетела бурлящая энтузиазмом Нацинет. Она принесла Адель завтрак.

- Доброе утро, миссис Смит. Как у нас сегодня дела?

Адель подозрительно прищурилась, переведя взгляд с Нацинет на тарелку с теплой овсянкой у нее в руках. Поведение медсестры полностью изменилось. Женщина, с которой она вчера познакомилась, была угрюмой и опасной, как гадюка, готовая ужалить. В ней не было ни капли тепла. Крайне странно было видеть, как она порхает с улыбкой от уха до уха и открывает шторы. Это еще больше укрепило в Адель уверенность, что женщина - сумасшедшая.

- Знаю, вчера я немного жестко с вами обошлась. Поэтому извиняюсь. Похоже, я останусь здесь на какое-то время. Врач говорит, что может пройти шесть недель, шесть месяцев или даже шесть лет, прежде чем вы восстановите силы. Об этом в моем агентстве забыли мне сказать, как и о том, что у вас затруднена речь, и что левая половина у вас не просто "слегка парализована". Они сказали, что вы сможете перемещаться с помощью ходунков. Это так?

Адель медленно покачала головой, продолжая озадаченно таращиться на женщину и пытаясь понять, не шутит ли она.

- Так я и думала.

Адель заметила, как в глазах у медсестры мелькнул проблеск злобы, после чего прежняя маска вновь вернулась на место.

- Тогда мы должны научиться ладить. Я помогу тебе снова встать на ноги, потому что, чем быстрее я это сделаю, тем быстрее выберусь из этого гадюшника. Ты хотела физиотерапию? Что ж, ты ее получишь. Но предупреждаю. Поблажек не будет. Врач сказал, что ты сможешь ходить с помощью ходунков после шести-восьми месяцев интенсивной физиотерапии. Он дал мне целую серию упражнений, которые я должна проводить с тобой три раза в неделю, Но думаю, скорее это будет два раза в день. Я не хочу терять время и давать тебе целый день валяться в кровати. Также я добавлю пару моих собственных упражнений.

Адель совсем не понравилось услышанное. Она жестом попросила бумагу и ручку. Нацинет достала их из ящика тумбочки и протянула ей.

"Когда приходил врач?" - написала она.

- Когда ты спала. Когда ты отрубилась, я дала тебе слабое снотворное, чтобы ты как следует отдохнула. А затем позвонила врачу. Рассказала ему про то, как ты упала с койки. Старый ублюдок посмотрел на меня так, будто я в этом виновата. В том, что ты такая неуклюжая, нет моей вины. Хотя я знаю, что ты тоже невиновата. Ты же парализована. Это не твоя вина, верно?

Адель покачала головой.

- А может, и твоя. Возможно, твой инсульт - это результат плохого кровообращения, закупорки артерий жиром. Это происходит, если не заниматься спортом и есть жареную курицу и свинину. В этом случае ты сама виновата в своей неуклюжести, не так ли?

Адель замотала головой и стала что-то энергично царапать в блокноте. "Это ты виновата! Я не сама упала. Ты меня скинула! Ты меня ударила!!!"

Нацинет выхватила блокнот у Адель из руки и порвала его на кусочки. Адель вздрогнула, испугавшись, что женщина ударит ее снова.

- Я же сказала тебе, чтобы ты не распространяла ложь! Как мы сможем поладить, если ты продолжаешь лгать?

Адель уставилась на женщину, пытаясь понять, действительно ли она сумасшедшая, действительно ли она не помнит, что била ее по лицу и что скинула с койки на пол. На лице у медсестры появилась ухмылка. Она сказала Адель все, то ей необходимо знать. Женщина не была сумасшедшей, по крайней мере, не совсем. Она помнила все, что делала с Адель. Просто играла с ней, наслаждаясь своей властью, пытаясь свести Адель с ума. Нет, не сумасшедшая. Злая.

Хотя нет, - напомнила себе Адель. Злых людей не бывает. Они могут быть обманутыми, растерянными, обиженными, умственно отсталыми, но не злыми. Есть причина, почему она это делает. Причина, понятная только ей.

- О, твоя дочь тоже заезжала, но ты спала, и я сказала ей, что тебя лучше не беспокоить. Жаль, что вы не повидались. Она сказала, что заедет в конце недели. Она занята каким-то крупным проектом на работе. Но обещала звонить каждый день и проверять твой прогресс. Я обязательно буду держать ее в курсе.

Когда медсестра улыбнулась, ее улыбка напомнила Адель оскал вампира из фильма ужасов. Нацинет зачерпнула ложкой овсянку и сунула ее Адель в рот, протолкнув до самого горла Теплый комок перекрыл ей дыхательные пути. Адель еда не задохнулась, пытаясь жевать своим наполовину парализованным ртом. Как только она проглотила пищу и сделала большой вдох, в рот ей отправилась очередная ложка, полная каши.

О, боже, дай мне силы. Боже, помоги мне.

Адель несколько раз давилась и кашляла, пока Нацинет продолжала совать ей в рот безвкусную кашу. Когда Адель поперхнулась и исторгла из себя большую часть съеденного, медсестра в ярости бросилась из комнаты. Через несколько часов она вернулась, и к тому времени в комнате стоял прогорклый, сладковатый смрад несвежей рвоты.

- Здесь пахнет, как в свинарнике! - заявила Нацинет, сморщив нос и закрыв его рукавом. - Придется немного почистить тебя, прежде чем приступать к физиотерапии.

Нацинет схватила испачканную простынь и резко дернула, снова скинув Адель на пол. Не обращая внимания на корчащуюся и стонущую от боли пожилую женщину, Нацинет собрала постельное белье и отправилась закинуть его в стиральную машину, стоящую в конце коридора.

Адель попыталась ползти, игнорируя дикую боль в плече. Ее правая нога, казалось, была в порядке, но из-за бесполезной левой руки и травмированного правого плеча, она не смогла бы даже встать на четвереньки. Она упала на спину и ударилась головой об крытый тонким ковром пол, издав очередной хриплый крик. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной. Она беззвучно заплакала, ненавидя себя и с каждой слезой ощущая себя еще более несчастной и бесполезной. Когда Адель подняла глаза, Нацинет стояла в дверях и смотрела на нее.

- Какая же ты жалкая. Неудивительно, что последние четыре сотни лет белые пинают твой народ под задницу.

Она снова сказала "твой народ". Дистанцируется от меня. Пытается меня унизить. Представить человеком другого сорта, кем-то, кого не жалко мучить или даже убить.

- Что ж, давай я тебя почищу.

Медсестра потянулась и схватила Адель за волосы, которые были по-прежнему длинными и густыми, хотя и полностью седыми. Она потащила Адель через комнату в соседнюю ванную. Чтобы не остаться без волос, Адель пришлось карабкаться изо всех сил, используя правую руку с травмированным плечом. Несколько раз она упала, ударившись лицом. Когда Нацинет, наконец, дотащила ее и бросила в ванну, Адель тяжело дышала, а из ноздрей у нее сочилась кровь.

- Извини, но твои волосы - единственная чистая часть твоего тела.

У Адель больше не было сил сопротивляться, когда медсестра вытаскивала ее из ночнушки. Нацинет включила душ на полную мощность, и от ударившей холодной воды у Адель снова перехватило дыхание. Медсестра бросала ее из одной унизительной позы в другую, докрасна натирая ей кожу жесткой щеткой, как когда-то мать Адель натирала полы в доме белых людей, где уборкой зарабатывала на жизнь. Шоркала даже самые нежные области тела, так, что те опухали и кровоточили вод воздействием грубой щетины, заставляя Адель кричать от боли. Вода быстро сменилась от холодной до обжигающе горячей, и Нацинет старалась, чтобы не один дюйм кожи Адель не укрылся от струи кипятка.

Наконец, по прошествии, казалось бы, нескольких часов, вода перестала бежать. Адель чувствовала, что Нацинет смотрит на нее.

- Ну, вот. Теперь все чисто. Итак, ты сможешь вытащить свою ленивую задницу из ванны и доползти до койки, или мне придется снова тебя волочь?

Медсестра стояла над ней, нетерпеливо постукивая своими белыми ортопедическими туфлями. Адель выбралась из ванны, а затем медленно поползла на животе по полу, отталкиваясь лишь одной рукой и одной ногой. От соприкосновения с ковром ссадины, оставленные щеткой, болели еще сильнее. Когда Адель добралась до кровати, она была уверена, что у нее случится очередной инсульт или сердечный приступ. Еще она была уверена, что именно на это и рассчитывает Нацинет. Ни у кого не возникнет вопросов, если старуха, уже пережившая инсульт, умрет от очередного. Не будет никакого осмотра коронером, ни вскрытия. Адель закрыла глаза и изо всех сил попыталась успокоить дыхание и пульс. Так просто она не сдастся.

- Похоже, ты не сможет забраться обратно на койку, верно? Ничего страшного, скоро мы над этим поработаем. А пока давай, переведи дух. Я сейчас вернусь.

Нацинет ушла, снова оставив Адель лежать на полу. На этот раз у Адель не было сил, чтобы предпринять какую-либо попытку побега. Она была слишком уставшей и измученной. Ей просто хотелось спать. Глаза у нее закрылись, и голова упала на грудь. Когда медсестра вернулась, Адель спала крепким сном.

- Просыпайся! Время физиотерапии.

Нацинет опустилась на колени и обхватила Адель руками. Рот Адель оказался в паре дюймов от шеи медсестры, и она подумала, хватит ли у нее сил разорвать женщине сонную артерию своей наполовину парализованной челюстью. Вряд ли. Скорее всего, все закончится очередным избиением, если не чем-то похуже. Нацинет грубо закинула Адель на койку и подозрительно посмотрела на нее, будто прочитав ее мысли.

Нацинет начала с легких упражнений, приподнимая конечности Адель и вращая их в суставах. Неторопливо и с удивительным упорством, она провела каждую ногу и руку через цикл повторяющихся движений и растяжек. Затем попросила Адель пошевелить пальцами на руках и ногах, в то время, как сама давила на них, вызывая усиление мышечных сокращений.

- Это - упражнения, рекомендованные тебе врачом. Кондуктивная педагогика, тип физиотерапии, при которой мы используем повторяющиеся движения, чтобы помочь снова научить твой мозг использовать мышцы, и создавать нейропути вместо заблокированных инсультом. А техника мышечной энергии использует произвольные мышечные сокращения, вроде тех, с помощью которых мы шевелим пальцами рук и ног, вопреки контролируемой противодействующей силе, как от руки, давящей на твои пальцы. Это - отличные методики, и если они сработают, ты увидишь результаты уже через пару недель. Говорят, что обычно все ограничивается теми движениями, которые ты восстанавливаешь в течение первых тридцати дней. Именно поэтому я решила попробовать новую методику.

Нацинет сунула руку в свою сумочку м вытащила черную пластмассовую коробочку с торчащими сверху штырьками. Адель почти сразу же узнала ее. Это был один из электрошокеров, которые продают в магазинах армейских излишков и в оружейных лавках. Когда-то у нее самой был такой. Нацинет щелкнула включателем сбоку коробочки и между штырьков появилась потрескивающая электрическая дуга.

- Она называется электромиографическая нейромышечная электрическая стимуляция. Похоже на электросудорожную терапию для мышц. Обычно, проводится с помощью устройства "Стем" и небольшой электрической мощности, а не 700,000 вольт, которые выдает эта "малышка". Но думаю, чем больше мощность, тем лучше и быстрее.

- Понимаешь, электромиографические сигналы - это электрические импульсы, возникающие в мозге и переносящиеся по нервным клеткам в мышцы. Эти сигналы заставляют мышцы сокращаться. Во время инсульта, части мозга, которые посылают и получают эти сигналы, не работают должным образом, что вызывает паралич мышц. Во время нейромышечной электрической стимуляции электрический импульс передается от устройства, такого как этот маленький электрошокер, поднесенный к телу в месте определенной мышцы или группы мышц. Данная стимуляция заставляет их сокращаться. Этот тип лечения инсульта используется для того, чтобы снова научить мозг, как активировать определенную его область и как вновь установить контроль над спонтанными мышечными сокращениями. Это действительно довольно эффективно, хотя и, несомненно, очень болезненно.

Адель покачала головой, запаниковав при мысли о том, что ее будут бить электрошокером. Нацинет снова нажала на включатель, и между электродов заискрилась бледно-голубая электрическая дуга. В воздухе появился запах гари. Адель попыталась уползти. Выброс адреналина дал ей короткий всплеск энергии, который она быстро истратила, пытаясь сбежать с помощью двух здоровых конечностей, и вновь осталась без сил. Медсестра улыбнулась, с извращенным удовольствием наблюдая за жалкими попытками Адель спастись.

- И куда ты собралась? Поверь мне, это ради твоего же блага.

Адель почти ослепла от паники, сердце бешено колотилось в груди, дыхание было учащенным и неглубоким. Она вскинула здоровую руку над головой, чтобы защититься от электрошокера.

Нацинет улыбнулась.

- О, не беспокойся. Я не буду бить электричеством тебе в череп. Это работает не так. Давай, хотя бы, надеяться, что до этого не дойдет. - Затем она поднесла два электрода к обнаженной коже левой ноги Адель, и нажала на включатель.

Возможно, так больно было, потому что она была все еще мокрой после ванны. Возможно, будь она сухой, было бы так же. Адель не знала. Все, что она знала, это то, что внезапно все ее мышцы стали, как бы, сами по себе.

Она почти сразу же начала конвульсировать. Боль разрывала ее нервную систему, каждая мышца стала непроизвольно сокращаться, заставляя ее биться и извиваться, словно рыба на крючке. Это было похоже на какой-то болезненный оргазм. Будто нервы вспыхнули огнем.

Левая нога Адель, к которой Нацинет поднесла электрошокер, резко выпрямилась. Правая сделала то же самое. Руки напряглись, пальцы сжались. Зубы заскрежетали, а кишки выпустили поток экскрементов. Из-за боли Адель даже этого не заметила.

Медсестра смотрела на ноги Адель. Смотрела с клинической отрешенностью, как из-за сокращения мышц лягаются ее ноги.

- Что ж, пожалуй, ногами ты двигать уже можешь.

Нацинет удерживала включатель всего десять секунд, но казалось, будто прошла целая вечность. Когда она отпустила его, Адель дышала так, будто только что пробежала марафон. Глаза у нее закатились, язык вывалился из раскрытого рта, по подбородку стекала слюна. Ей потребовалось почти пять минут, чтобы вернуть контроль над своими чувствами.

- Это хорошие новости. Обе твои ноги двигались, когда через тебя шел электрический ток. А это значит, что с мышцами проблем нет, но, думаю, мы уже знали это. Просто сигнал, подаваемый твоим мозгом, не доходил до них. Но мы натренирует твой мозг, чтобы другие его области брали на себя работу поврежденных областей. Я знаю одну отличную методику. А это - плохие новости.

Она коснулась электрошокером левой руки Адель и нажала включатель.

На этот раз Адель издала крик. Не долгий и не протяжный. Он был коротким, а оборвало его электричество, парализовавшее ее гортань. Из-за сокращения мышц ее руки взметнулись в воздух. Ноги снова резко выпрямились, и кишки снова опорожнились на ковер. Адель потеряла сознание. Всякий раз, когда она приходила в себя, стоящая над ней Нацинет снова била ее электрошокером. Адель не знала, как долго длилось это "лечение", но когда она очнулась в последний раз, было уже темно, а Нацинет исчезла.

Медсестра, должно быть, подняла ее, когда она была без сознания, потому что Адель снова лежала на койке. Но "лечение" продолжалось и после того, как она вернулась в постель. Простынь была пропитана мочой и потом. Комната смердела экскрементами. Адель знала, что чувствует запах собственных фекалий. Она ощущала себя предельно униженной. Мышцы у нее болели, будто ее только что пропустили сквозь какую-то интенсивную программу развития силы. И все же, она была жива. Эта сука не убила ее. По крайней мере, пока.

В животе у Адель урчало, и она поняла, что не ела ничего, кроме утренней овсянки. А еще ее мучила жажда. Она не помнила, когда последний раз что-то пила, и понимала, что после всего пота и мочи, которые из нее вышли, существовала реальная опасность обезвоживания. Но она определенно не станет кричать и просить есть или пить. Она не хотела, чтобы Нацинет знала, что она бодрствует. Вместо этого она тихо сидела в темноте, пытаясь найти удобное положение в своей промокшей от мочи постели.

Тело у нее болело от ссадин, оставленных ковром и жесткой щеткой, собственная моча жгла кожу. Она боялась, что подхватит какую-нибудь инфекцию, затем вспомнила, что ее муж Уолт как-то сказал ей, что в джунглях Вьетнама моча часто использовалась, как антибиотик для борьбы с тропической язвой. И все же, она чувствовала, что получает нечто похожее на сыпь от подгузников, что усугубляло ее унижение. Она молилась, чтобы утром к ней приехала дочь и отправила эту женщину за решетку. Она заснула, и ей снилось, что Нацинет пристегнули ремнями к каталке и ввели смертельную инъекцию, а они с дочерью наблюдали за ней из зала. Она спала с улыбкой на лице.

Глава девятая

Пробудившись, Адель первым делом почувствовала покалывание в правой руке и плече.

А потом боль.

Она проснулась внезапно, солнечный свет, струившийся сквозь жалюзи в спальне, жег глаза. Она попыталась пошевелиться и почувствовала шероховатую поверхность ремней, которыми ее правая рука была пристегнула к поручню койки. Затем пришло ощущение влаги под ягодицами, низом спины и задней частью бедер.

Она снова обмочилась.

Нацинет влетела в комнату с сосредоточенным лицом.

- Подъем. Нам нужно вытащить тебя из койки и сменить белье.

Нацинет расстегнула ремни, которыми привязала правую руку Адель к поручню, и положила их на стул. Медсестра стала помогать Адель перебраться из койки на кресло-каталку, и та ощутила в пояснице жгучую вспышку боли.

- Когда закончу менять белье, я протру тебя мокрой губкой и переодену в чистую ночнушку.

Затем она посадила Адель в кресло-каталку и выкатила из комнаты. Теперь, когда Адель снова могла беспрепятственно пользоваться правой рукой, она задумалась, как с ее помощью ей выбраться отсюда.

Нацинет принялась менять постельное белье, напевая себе под нос какую-то мелодию. Адель окинула взглядом гостиную в поисках тяжелого, крепкого предмета, которым можно было бы приложить медсестру по голове. Последние пять дней были сплошной физической и психологической пыткой. На следующее утро, после применения электрошокера, Нацинет продолжила так называемую физиотерапию, пристегнув правую руку Адель к поручню и привязав обе ноги к койке, чтобы воспрепятствовать движению ее правой половины, почти незатронутой инсультом. Нацинет назвала это "индуцированной ограничением двигательной терапией". Необходимо было ограничить движение здоровой части тела, зафиксировать ее, если необходимо, и вынудить пациента шевелить конечностями, пострадавшими от инсульта. Этот тип упражнений изменял работу мозга. И Нацинет сказала, что это – очень распространенная методика, помогающая пациентам, пережившим инсульт, вновь использовать частично парализованные части тела. Первые несколько часов терапии Адель верила ей. Нацинет сидела на краю койки и проводила с ее левой рукой серию вращений и упражнений. Затем заставила Адель поднять ее. Адель попыталась. Она собралась с силами, и ей показалось, что она почувствовала в пальцах слабый намек на движение, но на этом все закончилось.

Когда Нацинет вытащила сигаретную зажигалку и зажгла ее, вызвав поворотом колесика язычок пламени, на ее лице снова появилось то выражение, которое было у нее в первый день. Выражение злобы.

- А сейчас пошевелишь рукой? - спросила Нацинет, поднося пламя к предплечью Адель.

Адель почувствовала жар пламени и запаниковала. Убери эту штуку от меня!

Несмотря на утрату способности шевелить левой половиной, нервы у нее по-прежнему функционировали. Она все еще могла ощущать боль.

- Ну же, миссис Смит, - сказала Нацинет, поднося пламя зажигалки еще ближе. - Уберите руку от огня.

Адель попыталась. Когда она собралась с силами, чтобы пошевелить рукой, она мысленно сказала: "Ты не посмеешь обжечь меня, сука!"

Но Нацинет посмела.

За последние пять дней она обжигала Адель уже несколько раз. А также использовала электрошокер. Вдоль левой руки, торса и левой ноги были слабые ожоги первой степени, каждый на разной стадии заживления. От воздействия электрошокера на нервную систему ныли мышцы. Всякий раз, когда Нацинет приходила к ней в комнату, чтобы начать терапию, Адель хотелось вскочить и убежать, зовя на помощь. Но она не могла этого сделать. Не могла сопротивляться, поскольку ее правая половина была крепко пристегнута к койке. Все, что она могла делать, это шевелить пострадавшей от инсульта частью тела. В ее состоянии эти попытки были выматывающими. После всех этих так называемых "сеансов терапии" она была мокрой от пота и мочи, а сердце бешено колотилось от паники.

Нацинет всегда оставляла ее лежать в пропитанной потом и мочой одежде. Сегодня Адель впервые почти за целую неделю смогла переодеться и помыться.

Боль от ожогов сменилась зудом, и она старалась не чесать их. Еще она чувствовала зуд в пояснице и ягодицах, в основном, там, где в постели скапливалась моча. Боже, пожалуйста, хоть бы у меня не появились пролежни, - мысленно взмолилась Адель. В ее состоянии инфицированные пролежни могли быть смертельно опасными.

Нацинет собрала постельное белье и положила на пол. Затем отвезла Адель на кресле-каталке в ванную, помогла ей раздеться и выбраться из кресла. Ее прикосновения были нежными и заботливыми. Такими, какими и должны быть прикосновения медсестры. Она подвела Адель к унитазу с опущенной крышкой и помогла сесть на него. В присутствии Нацинет Адель не испытывала ни малейшего смущения по поводу своей наготы. За последние пять дней вся застенчивость была выбита из нее, а скромность в данный момент была бессмысленной.

Нацинет включила воду в ванной и подождала, чтобы та нагрелась.

- У меня есть для тебя свежее постельное белье, - сказала она. - Но сперва я обмою тебя губкой, хорошо?

Адель кивнула.

Пока Нацинет купала ее, Адель слушала ее речь. Она понятия не имела, что происходит у нее в голове, но понимала, что лучше наблюдать за ней молча. Пусть думает, что она покорилась, что приняла свою судьбу.

Адель читала про жертв похищений, которые длительное время удерживались в плену, и все заканчивалось так называемым "стокгольмским синдромом", при котором жертва начинает видеть в похитителе своего защитника, человека, которому можно доверять. К тому времени похититель обычно теряет бдительность. Вот как Патти Херст, в конечном счете, сбежала от Симбионистской армии освобождения. Если Адель сможет усыпить бдительность Нацинет, возможно, у нее хватит сил ударить сучку по голове и сбежать.

- С этого уикенда, а именно с сегодняшнего дня, за тобой будет ухаживать другая медсестра, - сказала Нацинет, протирая теплой губкой ей спину. Пол ванной был сырой от мыльной воды.

- Как только мы помоем тебя и оденем в чистое, я дам тебе лекарства и наведу здесь порядок. Меня не будет всего два дня, поэтому...

Адель вопрошающе посмотрела на Нацинет. Два дня? Я думала, тебя не будет целую неделю.

- О, да, всего два дня, - улыбаясь, сказала Нацинет. Я договорилась с хосписом. Не хочу, чтобы кто-то другой вмешивался в нашу программу. Вместе мы достигли такого замечательного прогресса, не так ли?

Ты в своем уме?

Адель в ужасе уставилась на Нацинет.

Медсестра продолжала мыть Адель, прерываясь иногда, чтобы намочить губку.

- Знаете, каково это расти ребенком так называемой межрасовой пары, миссис Смит? Это может быть благословением или проклятием, в зависимости от того, как ты с этим справляешься. Признаюсь, иногда я справлялась с этим не очень хорошо. Я позволяла тем чувствам... той злости... тлеть уже довольно долгое время. Мой отец был врачом из Эритреи. Моя мать - миссионеркой из Филадельфии. Ее семья перебралась в эту страну из Шотландии двести лет назад. Мать познакомилась с отцом, когда приехала в Эритрею, и была очарована им. Они зачали меня до того, как поженились, и мой отец эмигрировал сюда. Несмотря на свою медицинскую подготовку, он не смог заниматься медициной в этой стране. Нашел себе работу в... менее престижной области. Я выросла в пригороде, и все еще помню, как люди смотрели на нас, когда мы появлялись на публике - в торговом центре, продуктовом магазине, в кинотеатре. То были неодобрительные взгляды украдкой. Хотя люди не говорили об этом вслух, я чувствовала, что они думают: что этот чернокожий, этот африканец, делает рядом с белой женщиной?

Адель была потрясена. Она не знала, как реагировать. Конечно же, она слышала похожие истории о межрасовых парах, и всегда имела для них ответ: следуйте совету Малкольма Икса: будьте вежливыми, миролюбивыми, обходительными, соблюдайте закон, уважайте других. Но если кто-то поднимет на вас руку, отправьте его на кладбище. Она всегда с сочувствием относилась к трудностям, которые испытывали дети межрасовых пар. Но теперь все изменилось. Она была недееспособной. И находилась во власти явно больной женщины. Ее не волновало, через что Нацинет прошла в детстве. Адель просто хотела, чтобы эта сучка сдохла.

- Некоторые белые дети в школе называли меня "ниггером", а мать научила меня не обращать внимания на это дерьмо, - продолжала Нацинет. - В школе мне приходилось драться. Со временем меня оставили в покое.

Адель хотела, было, сказать: "Рада за тебя", но вместо этого она просто кивнула.

- Стоит ли говорить, что взрослый мир был не лучше. Иногда мне кажется, что он даже хуже.

Нацинет закончила купать Адель. Она завернула ее в свежее полотенце и обтерла.

- Думаю, что мой ум и образование помогут мне достичь моих целей. И что цвет кожи никогда не помешает осуществить мои мечты. Я узнала на горьком опыте, что даже у женщины смешанного происхождения, как у меня, все равно возникнут проблемы с ассимилированием в обществе. Трудно поверить, что подобное мышление продолжает существовать в наше время. Но это так, и полагаю, оно не настолько широко распространено, как двадцать-тридцать лет назад, но оно существует. Я решила, что меня ничто не удержит. И знаешь, что? - Она присела перед Адель, осторожно вытирая ей руки. Тон ее голоса был дружелюбным, почти радостным. - Ничто не удерживало меня, потому что я этого не допускала. Да, пару раз я сталкивалась с дискриминацией, но это никогда меня не останавливало. Я не смогу изменить разум намеренно невежественных людей. Но я могу изменить мой мир и выбрать общение с единомышленниками. Я смогла сделать из себя человека и бороться за свои права любой ценой. Именно это я и сделала. Не позволяла никому остановить себя. Поступила в колледж и получила диплом по сестринскому делу. И первой работой, которую я получила, была работа медсестрой в городской больнице. Я трудилась в отделении реанимации, наблюдая за отбросами общества, поступающими после ранения в междоусобных войнах и при ограблениях, одуревшими от наркотиков, а потом... мне все это... надоело.

Когда она наклонилась к Адель, глаза у нее горели огнем. Они говорили о том, что та, безумная Нацинет вот-вот вернется.

- Столько великих вещей произошло благодаря таким лидерам, как доктор Мартин Лютер Кинг. В межрасовых отношениях был достигнут значительный прогресс. Черт, возьмем живущих в этой стране азиатов. Миссис Смит, во время Гражданской войны и после нее они были рабами. А теперь посмотрите на них. Они владеют половиной всего бизнеса в этой стране. Они - либо программисты, либо врачи. Латиноамериканцы являются наиболее быстро растущим меньшинством в стране, и один из них является генеральным прокурором, а другой хочет стать президентом. Даже у чернокожих пошли дела в гору. Сейчас стало больше компаний, чьими владельцами являются чернокожие. Больше чернокожих получают ученые степени и чего-то добиваются в жизни. И все же некоторые, - она подчеркнула слово "некоторые", сердито зыркнув на Адель, - скажут, что мы продаемся белым. Некоторые дают тем, кто сохранил крошечную долю расизма и невежественных предрассудков в своем сознании, повод поверить, что нам никогда нельзя давать те же права, что и всем остальным. Посмотри на этот гадюшник, к котором ты живешь. Думаешь, это вина белых людей? Думаешь, это белые удерживают этих людей в самом дерьмовом районе города? Думаешь, белые создали эти жизненные условия? Чушь! Но я только и слышу это в новостях, всякий раз, когда здесь случается какая-нибудь хрень. Вы вопите во все горло, обвиняя во всем белых людей. Я не слышу, чтобы коренные американцы жаловались насчет гадюшников, в которых они живут. Вы когда-нибудь были в индейских резервациях, миссис Смит? Вам нужно когда-нибудь там побывать. Это все равно, что проехать по этому району. Нет, беру свои слова обратно. Еще хуже.

Адель не понимала, к чему клонит Нацинет, но раньше она бывала в индейских резервациях. И да, некоторые жизненные условия были плачевными. В этом она соглашалась с Нацинет. Что касается остального, то эта женщина несла какой-то бред, смысл которого Адель был не понятен.

- Я пытаюсь сказать, что вы тратите все время на борьбу за свои права, откровенно требуете их, отправляетесь ради них за решетку, а потом обстановка в обществе меняется, и что происходит? Вы по-прежнему здесь, в этом грязном районе. Полиция продолжает бегать здесь, вышибать двери и проламывать головы. На каждом углу по-прежнему наркотики и проституция. А эти люди, - Нацинет жестом обвела комнату, будто указывая на окружающую местность, - они решили остаться здесь. Да, некоторые из них не могут позволить себе уехать, но те, которые могут... остаются! Почему они остаются? Им будто нравится так жить. Будто они наслаждаются здешней преступностью и грязью. И почему они крадут друг у друга, продают друг другу наркотики, продают друг другу своих жен и дочерей? Скажите мне это. Вот почему я ловлю на себе те взгляды белых. Они смотрят на меня и видят вас! Вот почему мое детство было таким дрянным. Потому что они думают, что я – такой же плачущий, клянчащий, вороватый, ленивый ниггер, как и все вы.

Будь Адель в лучшей моральной и физической форме, она вскочила бы на ноги и гневно возразила. Но сейчас она могла лишь молчать и прокручивать ответ у себя в голове.

Думаешь, у них есть выбор? Большинство этих людей с трудом могут позволить себе оплачивать аренду домов, в которых живут! Думаешь, они могут просто взять и переехать в более благополучный район? Откуда они возьмут деньги на арендную плату? Попробуй наскрести деньги на первый месяц, на последний и на залог при минимальном уровне зарплаты. Эти люди находятся в ловушке! В ловушке системы социальной защиты, в ловушке низкооплачиваемой работы, в ловушке неэффективного образования. Куда они пойдут? Черт возьми, я остаюсь здесь ради того, чтобы вдохновлять тех, кто имеет возможность уйти! Я остаюсь здесь, потому что хочу помочь им выбраться! И я помогаю им выбраться! На каждого клятого наркодилера, продающего "крэк", приходится пять ребятишек, которых я отправляю в колледж, и которые будут жить вне улиц. Вот почему я остаюсь!

- У тебя нет ответа на это, верно?

Адель могла лишь кряхтеть, пытаясь выдавить слова.

- Грррррр...

- Не, все нормально. - Нацинет заставила Адель замолчать, поднеся палец к ее губам. - Давай, оденем тебя в чистую одежду.

Она помогла Адель вернуться в гостиную и одеться. Впервые за почти полную неделю Адель сидела в собственной гостиной. Ее мозг бешено работал, придумывая план побега, пока Нацинет быстро стелила на койку свежее белье. Она по-прежнему пыталась понять, какую травму медсестра могла перенести в детстве, чтобы наполниться всей этой враждебностью, злобой и отвращением к самой себе. В юности Нацинет определенно перенесла какой-то удар по своей расовой идентичности, что-то, что радикально повлияло на ее самооценку, но что она скрывала все эти годы. И оно с бурлением вышло на поверхность, когда Нацинет работала в реанимационном отделении.

Очевидно, в годы формирования личности у нее была хорошая жизнь. Похоже, она никогда не пыталась познакомиться с другими чернокожими, особенно с людьми с низким доходом. Расовая ненависть Нацинет была даже сильнее, чем у некоторых белых, с которыми Адель встречалась во время маршей протеста тридцать лет назад, у тех, кто бросал в нее яйца, камни и бутылки, а также сыпал отвратительными и унизительными прозвищами. Казалось, что Нацинет больше отождествляла себя с матерью, ее белой половиной, чем с черной, отцовской, хотя у нее, похоже, не было проблем с чернокожими, которые успешно ассимилировались в белом обществе.

Но было кое-что еще... что-то, что Адель не могла точно определить, что-то очень неправильное в самой медсестре, что-то, что убеждало Адель, что если она каким-то образом не сбежит от этой женщины, ее жизнь будет в серьезной опасности.

Нацинет зашла забрать Адель, как раз в тот момент, когда та собралась с силами, чтобы доковылять до журнального столика и взять фоторамку - та была достаточно тяжелой, чтобы проломить череп. Нацинет помогла ей подняться и вернула ее в постель. Адель почувствовала себя лучше, оказавшись на койке с чистым бельем и с подушкой в чистой наволочке под головой.

- Теперь запомни, - сказала Нацинет, стоя слева от Адель. Медсестра взяла ее за руку, быстрым движением задрала рукав и сделала инъекцию шприцом, который прятала от ее глаз. - Если скажешь что-нибудь о произошедшем, тебе не поверят. Рукава твоей ночнушки скроют самые худшие ожоги. К тому же, к завтрашнему дню они, похоже, заживут.

Нет, - подумала Адель, уже почувствовав, как сознание ускользает от нее.

- Я загляну, когда ты проснешься, - улыбаясь, сказала Нацинет.

Проснешься?

А затем наступила тьма.

Глава десятая

- Говорите, у нее инфекция?

- Ничего серьезного, - сказала Рэйчел Уильямс, медсестра-сменщица, отправленная хосписом. Она стояла на кухне с Тоней, просматривающей медицинскую карту своей матери. Была суббота, и почти уже неделя, как мать вернулась домой. Тоня заезжала накануне вечером и ранее этим днем, чтобы повидать мать, но та оба раза спала.

- У нее высокая температура. Нацинет сказала, что она начала заболевать вчера утром.

- Да, но... она слишком много спит.

- Вашей матери нужен покой, - сказала Рэйчел. В отличие от Нацинет, Рэйчел произвела на Тоню приятное впечатление в первую же минуту их знакомства. Накануне вечером Тоня заезжала вместе со своей дочерью, Тесс, и сразу же почувствовала исходящую от женщины душевную теплоту. Рэйчел была тридцати пятилетней женщиной, чью полную фигуру можно было бы назвать пышной. У нее были прямые волосы, а кожа - цвета темного шоколада.

- Ночью, примерно полтретьего она проснулась, попросила воды, потом снова уснула.

- А утром она просыпалась?

- Ненадолго. Попросила ручку и бумагу, попыталась что-то написать, но ее почерк... лекарство, которое выписал доктор Олбрайт, вызывает сонливость.

- Что это за лекарство?

Рэйчел сказала название, и Тоня лишь покачала головой. Мать принимала столько лекарств, что было сложно отличить их друг от друга. Ей нужно будет самой переговорить с доктором Олбрайтом.

- Так... когда она, по-вашему, придет в себя? - спросила Тоня.

- Возможно, вечером. Как раз перед следующей дозой.

- Боже мой!

- Знаю. Но к утру понедельника инфекция должна пройти. После этого Нацинет сможет возобновить физиотерапию.

- Как она, кстати, проходит?

- Согласно записям Нацинет, очень хорошо. - Рэйчел дала Тоне отчет по физиотерапии и указала, что для получения реальных результатов потребуется еще шесть недель. - Возможно, поэтому я не смогла разобрать почерк вашей матери. Нацинет сказала, что физиотерапия может вызвать утомление.

- Надеюсь, она не сильно перетруждает мою мать, - сказала Тоня.

Рэйчел улыбнулась.

- Вовсе нет, миссис Браун. Не вижу никаких признаков этого. Вашей матери стало гораздо лучше.

Тоня расслабилась. Да, ее мать поправляется. Оба раза, когда она заходила к ней в комнату, та крепко спала. Она не выглядела больной, измученной или старой, как когда находилась в больнице. Тоня задалась вопросом, не физиотерапия ли повлияла так на внешний вид ее матери. И все же она хотела поговорить с ней, провести с ней несколько минут, услышать все от нее самой.

- Знаете, я, наверное, останусь на ночь. Хочу быть здесь, когда моя мать проснется. Она вернулась в комнату матери и придвинула к койке стул. Рэйчел вошла следом.

- Просто думаю, что я должна быть здесь, рядом с ней. Чувствую, что она нуждается во мне. - Она погладила матери волосы, и коснулась ладонью ее лба. Тот был горячим на ощупь. Мать шевелилась во сне, но оставалась без сознания.

- О, конечно, оставайтесь. Можете занять мою комнату, а я посплю на диване.

- Нет, все в порядке. Спите в своей комнате. Я хочу быть здесь, рядом с матерью, на тот случай, если она проснется посреди ночи.

Рэйчел кивнула.

- Что ж, тогда я могу собрать вам несколько одеял и подушек, чтобы вы сделали себе на полу удобную кровать.

- Буду очень признательна.

Рэйчел повернулась, чтобы уйти.

- Рэйчел?

- Да?

- Что вы думаете о Нацинет? Имею в виду... она не кажется вам холодноватой? Какой-то неприветливой... что ли?

- Думаю, это как-то связано с ее страной происхождения. Я не очень хорошо ее знаю. В агентстве она недавно. Но она - одна из наших наиболее квалифицированных медсестер. Если даже не самая квалифицированная. Не знаю, зачет кому-то со степенью бакалавра в области медицины и четырехлетним опытом работы в реанимационном отделении зарабатывать этим себе на жизнь. То есть, я люблю свою работу, но кажется, ей нужно пойти в мединститут, получить диплом и начать практиковать. Тем более, что деньги на образование у ее семьи есть, насколько я знаю. Слышала, что она перегорела, работая в реанимационном отделении. Возможно, она просто взяла небольшой перерыв. Я бы не смогла там работать. Вся эта кровь, крики, и дети, умирающие у тебя на руках. Я бы не смогла. - Она покачала головой, - То есть, когда умирают люди, находящиеся на твоем попечении, они проживают перед этим долгую жизнь. Не внезапно, когда они еще молоды, и у них еще вся жизнь впереди. Большинство пациентов хосписа тихо умирают во сне, и это никого не удивляет. О... я не это хотела сказать...

- Все в порядке. Я знаю, что вы имели в виду.

- Простите. Я не должна была говорить о смерти касаемо вашей матери. Она в порядке. У нее впереди еще много прекрасных лет жизни. Ээ... Пойду, схожу за одеялами.

- Спасибо, Рэйчел.

Тоня знала, что эта женщина не имела в виду ничего плохого. И все же, меньше всего она хотела, чтобы ей напоминали о смертности матери. Она поправила на матери одеяло, чтобы той было удобно. Ей пришлось признать, вид у матери был скорее безмятежный и расслабленный. Казалось, она даже сбросила вес. Не настолько, чтобы это тревожило, но достаточно для того, чтобы выглядеть более молодой и здоровой. Все, с кем она говорила о Нацинет, уверяли ее, что эта женщина знает, что делает. Возможно, она беспокоилась напрасно. Чтобы убедиться в этом, Тоня хотела быть рядом с матерью, когда та проснется. Она сможет увидеть ее снова не раньше следующих выходных, поэтому хотела убедиться, что с ней все в порядке.

- Миссис Браун?

Рэйчел просунула голову в дверь, застенчиво глядя в пол.

- Да, Рэйчел?

Рэйчел подняла глаза, будто, наконец, набралась смелости сказать то, что хотела.

- Я просто хотела сказать, что горжусь тем, что ухаживаю за вашей матерью. Я встречалась с ней однажды, понимаете? Она приходила ко мне в школу на выпускной. Произносила речь на тему того, что все мы должны продолжить образование и поступить в колледж. Что мы сможет стать теми, кем захотим, иметь все, о чем мечтаем, если будем готовы много работать для этого, вести себя как благовоспитанные молодые мужчины и женщины, не связываться с наркотиками, не бросать учебу и не заводить детей. Она сказала нам, что своей лучшей жизнью мы обязаны нашим предкам. Обязаны всем тем, кто боролся и умер ради того, чтобы мы могли быть свободными и иметь все те права, которые сейчас считаем чем-то само собой разумеющимся. Иногда я думаю о том, что она сказала. Когда я училась в школе медсестер и одновременно пыталась в одиночку растить двух моих сыновей, мне было так тяжело, что я хотела все бросить. Но я продолжала думать о том, что говорила ваша мать о нашем долге перед теми, кто погиб в борьбе. Это придавало мне силы. Я... я просто хотела это сказать.

Медсестра убрала голову из дверей, и Тоня снова повернулась к матери. Эта женщина повлияла на стольких людей. Тоня не знала, что будет делать без нее. Ей хотелось, чтобы Рэйчел была с ней все время. Поскольку что-то мешало ей доверять той другой медсестре, Нацинет.

Глава одиннадцатая

Адель не знала, бодрствует она или все еще спит. Казалось, она не могла сфокусироваться. Чувствовала себя словно в тумане. Все выглядело расплывчатым, будто она смотрела на комнату сквозь очки с неправильными диоптриями. Адель казалось, будто она пьяная или под кайфом, чего с ней не было с семидесятых. Веки у нее были тяжелыми, и ей хотелось лишь снова сомкнуть их.

В комнате с ней кто-то находился, и Адель пыталась рассмотреть человека, в надежде, что это врач, новая медсестра, а может быть даже Тоня, и ее мучения, наконец, закончились.

- Мама? Мама, ты не спишь? Это я, Тоня. Мама, ты меня слышишь?

Адель кивнула головой и жестом попросила ручку и бумагу. Затем голова у нее упала на подушку, глаза закрылись, и ей пришлось силой разбудить себя.

Да что со мной такое? Почему я такая усталая? Почему не могу ни на чем сфокусироваться?

Каким-то образом Нацинет удавалось держать ее под воздействием лекарств, даже в свое отсутствие. Должно быть, она подменила таблетки в пузырьках, поменяв обычные лекарства на какие-то наркотики. Глаза у Адель снова закрылись.

- Мама? Ты не спишь? Вот тебе ручка и бумага.

Адель снова резко проснулась, но голова у нее все еще кружилась, а мысли путались. Глаза у нее оставались закрытыми, когда Тоня вставила ручку ей в руку. Адель казалось, что она не сможет открыть глаза, но она знала, что должна рассказать Тоне, что происходит, и что Нацинет делала с ней. Она думала, что написать, но вдруг увидела себя с Уолтом в больнице, в тот момент, когда медсестра вынесла их новорожденную девочку и положила ей на руки. Это была идея Уолта назвать ее Тоней. Адель снова проснулась. Тоня стояла над ней с обеспокоенным видом.

- Все в порядке, мама. Я знаю, что ты устала. Просто отдохни. Мы поговорим завтра.

Тоня потянулась за ручкой, и Адель отдернула руку. Возможно, это был последний ее шанс. Она должна написать что-то, прежде чем снова отключится. Но что?

Как я смогу рассказать ей, что происходит, если даже не могу держать открытыми глаза? Может, сказать, чтобы она не давала мне лекарства? И как только голова у меня прояснится, я расскажу ей все, что произошло.

Но она не знала, что дала ей Нацинет, и как долго может продлиться действие препарата. Она может проснуться в понедельник утром, когда Тони уже не будет.

К тому же, Тоня, вероятно, подумает, что я упрямлюсь и не хочу принимать лекарства.

- Тебе нужно поспать, мама. У тебя очень усталый вид.

Адель снова кивнула, закрыла глаза, и оказалась с Тоней, сидящей у нее на коленях, в черном платьице, белых чулках и вуали. Тоне было меньше года. Прямо перед ними стоял гроб. В нем лежал ее муж. Адель зарыдала, затем поняла, что снова видит сон, и прогнала его. Ей нельзя засыпать. Она попыталась сконцентрироваться, но это становилось все сложнее и сложнее. Какие бы препараты ей не дали, их воздействие усиливалось, будто она только что получила новую дозу. Ей придется быстро что-нибудь написать, пока она снова не уснула.

Но что? Что должна она написать? Если я просто напишу "Помогите!", Тоня может неправильно все интерпретировать. Может подумать, что я просто жалуюсь на свое состояние. А если напишу "Нацинет", она может подумать, что я зову ту чокнутую суку.

Глаза у Адель снова начали закрываться, и она быстро нацарапала что-то в блокноте. Она уже крепко спала, когда Тоня забрала у нее блокнот и ручку и посмотрела, что написала мать, пытаясь понять, что она имела в виду.

На листке было нацарапано всего два слова. "Мои пистолеты".

- Рэйчел?

- Да, миссис Браун?

- Моя мать вам точно ничего не говорила?

- Ничего, мэм. - Рэйчел находилась на кухне и разгружала посудомоечную машину. - Лекарства, которые она принимает, делают ее очень сонной, даже когда она бодрствует. В основном, она смотрела телевизор.

- Но вы же пытались как-то стимулировать ее умственную деятельность, верно?

- Конечно, миссис Браун. На самом деле, доктор Олбрайт выписал ей новое лекарство под названием "Парлодел". Обычно его назначают пациентам с болезнью Паркинсона, а также оно помогает людям, перенесшим инсульт, восстановить речь. Ваша мать, казалось, очень обрадовалась, когда услышала это.

- Я тоже рада это слышать. Но... моя мать не... пыталась дать вам понять, что что-то не так?

Рэйчел прервала свое занятие.

- Нет, мэм. А в чем дело?

Тоня посмотрела на блокнот, который держала в руках. Эти слова "Мои пистолеты" не давали ей покоя. Что мама имела в виду? Боялась, что Нацинет найдет пистолет, который она обычно держала в журнальном шкафу? Это было обоснованное беспокойство, которая Тоня попыталась развеять, убрав оружие в более безопасное место. Она знала, что лекарства от инсульта и инфекции, которые принимала ее мать, могли затуманить ей разум, вызвать короткое помрачение сознание и даже галлюцинации. Она задалась вопросом, не проявилось ли ее подсознательное беспокойство в виде этой наспех нацарапанной записи.

- Все в порядке, миссис Браун?

Тоня посмотрела на Рэйчел.

- Да, все хорошо.

Она вернулась в комнату своей матери и направилась прямо к стенному шкафу. Опустилась на колени, подняла с пола коробку для обуви и открыла. Пистолет 45-ого калибра лежал внутри, где она его и оставила. Она потянулась за второй обувной коробкой и проверила ее. "Зиг Зауэр" тоже на месте. Она с облегчением вздохнула. Маме, наверное, просто что-то приснилось. Она беспокоилась о своих вещах, и эта тревога сказалась на ее находящемся под воздействием лекарств сознании...

- Миссис Браун? - на пороге маминой комнаты стояла Рэйчел.

- Все в порядке, - сказала Тоня. Она поспешно закрыла коробки и вернула их на место. - Выйду через минуту.

- Хорошо.

Она подождала, когда Рэйчел вернется на кухню, и принялась рыться в шкафу. На верхней полке лежала груда старых одеял. Она передвинула обувные коробки с пистолетами и спрятала их между одеялами. Так будет лучше, - сказала она себе.

- Миссис Браун, я составляю список покупок, - позвала с кухни Рэйчел. - Можете купить для меня кое-что?

- Конечно. - Тоня закрыла шкаф, положила блокнот на комод и вышла из комнаты. - Что вы хотели?

И в следующий момент мысль о том, что мать могла подразумевать под теми двумя словами, выскользнула у нее из головы.

Глава двенадцатая

Адель медленно просыпалась, постепенно осознавая, что уже настало утро. По положению солнца, светящего сквозь открытые жалюзи ее комнаты. По шуму машин за окном. По звукам утреннего ток-шоу, доносившимся из гостиной. Другие вещи медленно отфильтровывались, когда она постепенно приходила в сознание. То сонное, полупьяное ощущение, которое она испытывала последние два дня, исчезало. Она более явственно осознавала себя и свое окружение.

Ее внимание было сфокусировано.

Адель посмотрела на часы на комоде возле кровати. Они показывали десять тридцать пять. По телевизору шло какое-то ток-шоу, и Адель попыталась вспомнить, какой сегодня день. Ток-шоу шли только по уикендам, а значит...

Звук приближающихся к ее комнате решительных шагов вызвал у нее чувство обреченности. Время, словно, замедлилось для нее.

В дверях появилась Нацинет, с недобрым выражением на лице. Одетая в чистую белую форму медсестры, она походила на монстра из кошмара. В руках у нее был металлический поднос, который она поставила на край койки.

- Доброе утро, миссис Смит. Рада видеть вас снова!

Не забыв ужасов прошлой недели, Адель попыталась отодвинуться от медсестры, но ей удалось сместиться лишь на пару дюймов в сторону.

Нацинет рассмеялась.

- Смотрите-ка! Вы сдвинулись на целых три дюйма! Мы добились прогресса!

На подносе лежал электрошокер, нечто похожее на электропогонялку для скота и бутановая зажигалка для гриля. Нацинет провела пальцами по инструментам, будто размышляя, какой выбрать.

- Итак... - На лице у нее было выражение, которое у Адель обычно ассоциировалось с кошкой, решившей поиграть с только что пойманной мышью, - готовы вернуться к нашей терапии?

Нет, только не это, только не это, в эти выходные я должна была увидеть Тоню, только не это...

В тот день ее сеанс терапии был самым долгим.

Или ей так показалось.

***

Превратить старуху в комок трепещущей плоти не составило большого труда.

Нацинет казалось, что в первые дни недели время для нее стремительно летело. Она не думала, что так бывает, но потом решила, что в поговорке "Время летит, когда проводишь его с удовольствием" есть доля обоснованности. Для нее оно действительно летело. Конечно же, для Адель Смит оно тянулось мучительно медленно, как и должно быть. В любом случае, это бесполезный мешок дерьма ничего не стоит, так что зачем беспокоится о качестве жизни этой старухи? Весь уикенд Нацинет пыталась вызвать у себя чувство вины за содеянное. Но у нее ничего не получилось, как она ни старалась. Она знала, что большинство людей сочтут ее монстром за такое обращение с женщиной, но ей было все равно. Впервые в жизни Нацинет было безразлично, что люди о ней подумают. Она делала то, что хотела, то, что ее радовало. Другие не поняли бы этого. Неспособны понять. Они не жили ее жизнью. Нацинет знала это из собеседования с начальницей хосписа. Старая расистская вешалка. Если б ей не нужна была эта работа, она бы еще в день собеседования врезала этому древнему ископаемому по морде. К сожалению, она не могла упустить эту работу, и была счастлива, что она у нее сейчас есть. Ей нельзя терять ее, и она ее не потеряет. К тому же, ее дурное обращение с Адель Смит нигде не будет зафиксировано. Нацинет все предусмотрела.

То факт, что Рэйчел не о чем не подозревает, был явно в ее пользу. Нацинет устроила все так, что если бы Рэйчел узнала об ее дурном обращении с Адель, это можно было бы легко списать на несчастный случай. Были ли те следы на руках и ногах у Адель ожогами? Вовсе нет, просто она получила слишком много солнца, когда однажды днем я оставила открытыми шторы - была такая чудесная погода! А те ссадины от ковра? Царапины? Ну, да, но Нацинет пыталась помочь Адель снова пользоваться ногами. Да, она упала, но это был несчастный случай. А как насчет обвинений Адель, что ты била ее, прижигала несколько раз электрошокером, и таскала через всю комнату? Я никогда не причинила бы умышленного вреда кому-то из моих подопечных. У меня безупречная характеристика. Посмотрите сами.

Они посмотрят и увидят, что, да, характеристика безупречная. Ее начальство из Главной Филадельфийской больницы написало ей для хосписа отличные рекомендации, и все учителя положительно отзывались о ней. У нее безукоризненная характеристика.

Так зачем ей не только унижать эту женщину - ее пациентку - но и обращаться с ней, как с недочеловеком?

Потому что она - недочеловек.

Нацинет находилась на кухне и готовила себе легкий ланч - сэндвич и маленький салат, когда думала об этом. Она должна признать очевидное. В целом, чернокожие ее не волновали. Да, ее отец был родом из африканской страны. И, да, ее часто заставляли ставить галочку напротив строки "афроамериканка" в различных анкетах, когда недоверчивый клерк с удивлением косился на первоначально выбранный ею пункт "белая". На нее всегда так смотрели. Вы не похожи на белую. Потом ей приходилось объяснять свое смешанное происхождение, после чего клерк, которому она протягивала анкету, говорил: "Вам нельзя ставить галочку напротив этой строки, если вы смешанного происхождения. Вы должны отметить пункт "афроамериканка". И затем Нацинет приходилась отмечать тот пункт, сожалея, что ее заставляют относить себя к тем, кто несет ответственность за большую часть преступлений в этой стране, кто ноет и жалуется громче всех, кто требует всего, не желая работать, кто разрушил ее жизнь. Ей не понравилось то, что когда она в последний раз пыталась купить машину, толстый белый продавец шепнул что-то своему коллеге, и тот быстро ретировался в заднюю часть помещения. Вскоре классический рок, игравший в динамиках торгового зала, сменился рэпом, и толстый белый продавец заговорил с ней на псвевдо-уличном жаргоне. Это вывело ее из себя настолько, что она заставила его три часа "раскручивать" ее на покупку, прежде чем, наконец, сказала: "Нет, спасибо", и покинула магазин.

Поэтому, да, чернокожие ее не очень-то волновали, из-за плохого впечатления, которое они оказывали на нее. Даже черные комики построили карьеру на использовании стереотипов. Конечно, были чернокожие, которые стали выше этих стереотипов, и которые чего-то добились в жизни. Но из тех, кого она знала лично, таких набралось бы меньше десятка. Большинство чернокожих, с которыми она имела дело в школе, были ленивыми и равнодушными к учебе. А большинство из пациентов реанимационного отделения были и того хуже.

Нацинет быстро съела свой ланч, глядя шоу Джерри Спрингера. Как и следовало ожидать, гости студии иллюстрировали ее точку зрения. Парочка тощих чернокожих в мешковатой одежде перемывали кости своим женам-толстухам, хвастались, сколько шлюх у них есть на стороне. Нет, Джерри, это - не мой ребенок, потому что она тоже гуляла налево, понимаешь, о чем я? За последовавшим спором уследить было очень сложно, из-за криков, воплей и взаимных обвинений. Нацинет покачала головой. Плохо, что деловая Америка так эксплуатировала невежественных и угнетенных, но хуже то, что так называемые афроамериканцы покупались на это и позволяли себя эксплуатировать, делать из себя объект издевательств и насмешек, и доказывать всему миру, что, да, ты - всего лишь еще один невежественный, тупой ниггер. А еще хуже, что эти невежественные, тупые ниггеры слепо следовали за чернокожими лидерами, такими, как ее подопечная, Адель Смит. И продолжали оставаться тупыми и невежественными, и разговаривать так, будто не доучились даже до пятого класса. Какой толк от людей, вроде Адель Смит с таким-то прогрессом?

Мартин Лютер Кинг-младший заявил, что мечтает, что однажды общество будет оценивать его детей не по цвету кожи, а в соответствии с их личностными качествами. Судя по личностным качествам большинства чернокожих, оценивали их соответствующе. Они были бесполезными и тогда и сейчас. Нацинет хотелось выдавить из себя негритянскую кровь до последней капли. Ей придется довольствоваться выдавливанием ее из Адель Смит.

Доев ланч, она отнесла тарелки на кухни, поставила их в раковину, и направилась в спальню, проверить подопечную.

Запах сразу ударил ей в нос. Непроветриваемое три дня помещение успело насквозь пропахнуть фекалиями и мочой. Нужно проветрить комнату, чтобы смрад не успел въесться в постельное белье и ковер. Нацинет с отвращением посмотрела на бессознательную пациентку, лежащую в луже нечистот, и проверила ей пульс. Он был стабильным. Она посмотрела на часы на комоде, и на глаза ей попался оставленный там блокнот. Она хотела, было, уже отвернуться, но ее внимание привлекли два слова, нацарапанные на верхнем листке.

"Мои пистолеты".

Нацинет подняла блокнот. Несомненно, неровный почерк принадлежал Адель.

Согласно записям Рэйчел, в субботу и воскресенье заезжала Тоня Браун, и провела в квартире значительное количество времени. Рэйчел указала, что пару раз Адель приходила в сознание и пыталась общаться с Тоней, но из-за сильной сонливости ей это не удалось. Тоня была несколько расстроена этим. Нацинет пришла в ярость, узнав, что той дозы транквилизаторов, которые она пересыпала в пузырек с назначенным Адель лекарством, не хватило, чтобы держать ее все время в отключке. Она быстро догадалась, что Адель пыталась сказать дочери, что в доме у нее есть оружие, и что ей нужно получить к нему доступ.

Поняла ли Тоня смысл послания?

Нацинет положила блокнот и принялась за поиски. Стала рыться в ящиках комода, заглядывать под одежду, но тщетно. Проверила в койке Адель и возле нее, затем переключила внимание на стенной шкаф и быстро нашла то, что искала.

Обувная коробка, которую она достала, была тяжелой. Нацинет открыла ее и вытащила черный пистолет, завернутый в полотенце. Она не очень хорошо разбиралась в оружии, знала только, что его нужно направлять и жать на спусковой крючок, и если попадешь в цель, в ней образуется дырка. Она поставила коробку и повертела в руках пистолет. Она понятия не имела, какого он калибра, но правильно угадала, что это -полуавтоматическая модель. Немного повозившись и убедившись, что дуло направлено в противоположную от нее сторону, она извлекла обойму. Та была полной. Патронник был пуст. Поэкспериментировав, она смогла выяснить, что пистолет стоит на предохранителе.

Сняв пистолет с предохранителя, Нацинет направила его на спящую фигуру Адель Смит. Выровняла прицел, идеально совместив мушку с головой Адель. Нажала на спусковой крючок, и боек с громким щелчком ударил по пустому патроннику.

Нацинет сердито посмотрела на продолжающую спать фигуру. И когда гнев отступил, у нее начал вырабатываться план.

Глава тринадцатая

Адель Смит испуганно проснулась. Рука взметнулась к горлу. Ей приснилась, что ее душат. Она окинула взглядом комнату, убеждаясь, что это всего лишь сон. Делая глубокие вдохи, попыталась успокоить сердцебиение.

Пахло в комнате ужасно, в центре поясницы ощущалось жжение. Определенно, пролежень. Возможно, не один. Левая половина ныла, и все тело пульсировало от мышечных сокращений, происходивших, когда электрошокер и электропогонялка посылали в ее тело мучительные разряды.

Теперь она была расслаблена, сон - забыт, реальность опять обрушилась на нее с гораздо большей стремительностью и интенсивностью, чем любой другой кошмар. И только теперь она обратила внимание на свою наготу.

Адель лежала голая в собственных нечистотах.

А у изножья койки стояла Нацинет, на лице у нее снова было то недоброе выражение.

Пожалуйста, нет, - подумала Адель, даже не понимая, почему беззвучно молит медсестру не мучить ее больше. Она в любом случае будет это делать.

- Мы начнем новую терапевтическую процедуру, - сказала Нацинет. Она наклонилась вперед с ничего не выражающим лицом. Глаза были лишены каких-либо эмоций. - Она очень похожа на терапию, которую мы уже проводили, но эта... она не только менее болезненная, но и чуть более... как бы это сказать? Инвазивная.

Нацинет подняла правую руку и Адель с ужасом увидела, что она держит черный пистолет. Адель сразу же узнала его. Это был ее 9-миллиметровый "Зиг Зауэр", тот, который она хранила в журнальном шкафу. Тоня, должно быть...

- Знаешь ли ты, что в этой стране, в этой части города, большинство преступлений, связанных с огнестрельным оружием, совершаются преступниками, которые врываются в дома и используют против хозяев их же собственное оружие? Какая ирония, не так ли? - Нацинет подняла "Зиг Зауэр". - Большинство пистолетов, использующихся при совершении преступлений, были похищены у таких людей, как ты.

Она не посмеет меня застрелить, - подумала Адель, мысли в голове у нее бешено метались. Она не посмеет!

- Давай привяжем тебя. - Положив пистолет на комод, Нацинет привязала правую руку Адель к поручню койки, а затем обе ноги - к нижнему ее краю. Адель сопротивлялась и даже сумела довольно громко закричать.

- Аааа!

- Заткнись! - Жесткая пощечина прервала ее слабую попытку позвать на помощь.

Закончив, Нацинет снова заняла свою позицию у изножья койки.

- Повторюсь, это очень похоже на терапию, которую мы уже здесь проводили. Но с одной большой разницей.

Говоря это, Нацинет отодвинула правую ногу Адель от ее парализованной левой. С обнаженной промежностью Адель почувствовала себя более уязвимой, чем когда-либо.

- Как видишь, я не очень крепко тебя привязала. У тебя есть место для движения. На самом деле, у тебя есть возможность сдвинуться на целых пять, а может, даже десять дюймов. А значит, ты можешь с помощью правой ноги освободиться от веревки, которой я тебя привязала. Если справишься, значит, на сегодня наша работа выполнена. Как тебе такое?

Сердце у Адель бешено колотилось. Почему-то она знала, что то, что Нацинет уготовила ей, будет хуже всех ее так называемых процедур вместе взятых.

Нацинет взяла "Зиг Зауэр" с комода, с напускной скромностью размахивая им.

- Я нашла в стенном шкафу этот и еще один пистолет. Какая вы гадкая старушенция, миссис Смит. Сколько раз вам приходилось пользоваться каким-нибудь из них?

Если б я смогла добраться до пистолета, я разрядила бы его тебе в башку!

- Конечно, если б я жила в этом гадюшнике, который ты называешь домом, я тоже вооружилась бы одним таким. На самом деле, я только с ним бы и перемещалась по этому району. Здесь живет немало гадких ублюдков, миссис Смит. Кучка таких зависает через улицу от вашего дома. О, я их раскусила, как и тебя, едва увидев. Кучка взрослых мужиков зависает целый день, ни черта не делая, вместо того, чтобы взять и как-то улучшить свою жизнь. Это, наверное, местные сутенеры и наркодилеры, не так ли, миссис Смит?

Она говорит о Майке Симмонсе и его компании, - подумала Адель. Она знала, что Майк находится во власти улицы, но всякий раз, когда видела его, всегда пыталась направить его на путь истинный. Она чувствовала, что Майк ценит и уважает ее за это. Поскольку за все время, пока она живет в этом районе, она ни разу не стала жертвой преступления, и ее квартиру никогда не грабили. Она пыталась заботиться о Майке и его компании, а они присматривали за ней.

- Уверена, ты точно знаешь, чем они занимаются, и тебе на это плевать, - продолжала Нацинет. Адель поняла, что Нацинет снова закатила свою безумную речь. Мысль о том, чем это может закончится, заставила ее сердце забиться быстрее. - Вот тебе и общественный активист и лидер движения за гражданские права, пытающийся спасти свой народ от влияния улиц. Ты ни хрена ни от чего не спасла этих отморозков!

И снова ты обобщаешь, - подумала Адель. Что если они - не отморозки, а просто соседские парни? Ты продолжаешь стричь их под одну гребенку, потому что на всех нас смотришь одинаково. Как на отморозков.

- В любом случае, вам нельзя держать в доме оружие, миссис Смит, поскольку подонки, вроде тех парней, могут вломиться сюда, избить, ограбить, изнасиловать, и убить вас из этой штуки, а затем воспользоваться ею для совершения других преступлений.

Левая рука Нацинет начала массировать ей клитор, и Адель отпрянула.

Боже мой! Какого черта она делает?

- Мы немного углубим твою терапию, чтобы снова вернуть тебя в форму. Чтобы ты физически смогла справиться с подонками с улицы. И вот как мы это сделаем. - Указательный и средний палец Нацинет проникли в ее сухую вагину. - Я буду медленно вводить дуло пистолета в твою старую морщинистую дырку, а ты должна будешь кончить. Если кончишь...

- Нееееееееееет! - закричала Адель, напрягая мышцы шеи. Она приложила всю свою силу, пытаясь отодвинуться от Нацинет. Ее правая половина почувствовала, что ремни и веревка немного поддались, но левая по-прежнему не реагировала.

- ... тогда сможешь помешать мне нажать на спусковой крючок. Но если...

- Аааааааааааааа! - Поясница разрывалась от боли, как и ссадины от щетки, разбросанные по всему телу, когда Адель пыталась уклониться от пальцев Нацинет.

Нацинет передвинула дуло пистолета вперед, ближе к клитору.

- ... я нажму на спусковой крючок, готова поспорить, полиция поверит мне, когда я расскажу им, что те парни с улицы вломились сюда, вырубили меня, и проделала это с тобой. Уверена, на каждого в полиции есть досье длинной в милю.

- Нееееееет! - кричала Адель максимально отчетливо, учитывая обстоятельства. Сердце у нее колотилось так быстро, а дыхание участилось настолько, что у нее закружилась голова.

Нет, нет, пожалуйста, не делай этого, о, боже, я не могу дышать...

- Просто попробуй не дать пистолету проникнуть к тебе в вагину, отодвинувшись на пять, или на десять дюймов, и все будет хорошо.

Внезапный выброс адреналина в кровь помог Адель сдвинуться назад, на мгновение избавившись от ощупывающих пальцев Нацинет. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Тяжелое дыхание вырывалось из нее короткими рывками. Она снова почувствовала, как пальцы Нацинет щупают ее клитор, и ощутила, как холодная сталь "Зиг Зауэра" начала проникать внутрь нее.

- Нееееееееееет! - закричала Адель так сильно, что горло обожгло болью. Она почувствовала лихорадочный жар, будто была готова отключиться.

Нацинет сидела на койке и толкала дуло пистолета все глубже в нее. Адель видела палец медсестры на спусковом крючке.

Затем у нее внутри взорвалась горячая боль, когда дуло разорвало мягкую, сухую ткань ее вагины. Мышцы Адель, уже переутомленные и все еще ноющие после последних двух недель, отказывались работать. Адель снова закричала, глаза заволакивало тьмой, когда она пыталась отдышаться.

Нацинет усмехнулась и нажала спусковой крючок.

Тьма поглотила Адель и забрала ее с собой.

***

Боль разбудила ее.

Она внезапно пришла в себя, сделав большой вдох, и открыла глаза. Нацинет по-прежнему находилась у изножья кровати, ухмыляясь ей своей недоброй ухмылкой. Половые органы у Адель горели огнем.

Она увидела, что от страха снова испачкала постель.

От внезапности всего произошедшего, от перенапряжения мышц и нервной системы, от нахлынувших эмоций, у нее закрутило желудок. Она наклонилась вперед, и ее вырвало. Рвота забрызгала ей колени, образовала лужи по обе стороны от бедер, и обожгла зажигающие ссадины на теле.

- О, нельзя блевать! - воскликнула Нацинет.

Желудок у Адель сжался. Она не удержалась, и ее снова вырвало.

- Гребаная сука! - Нацинет стояла у края койки, слева от нее. - Чертов пистолет даже не был заряжен!

Адель изо всех сил пыталась отдышаться. Голова у нее все еще кружилась, и она слышала, как бешено стучит у нее сердце. Пожалуйста, хоть бы у меня от этого снова не случился инсульт или - упаси Господи - сердечный приступ!

- Черт побери!

Адель уловила краем глаза Нацинет, когда та вскинула руку над ее головой и опустила ее. Время, казалось, ненадолго замедлилось, когда Адель поняла, что медсестра держит пистолет за дуло. Она попыталась броситься вперед, попыталась увернуться, но рукоятка пистолета жестко ударила ее по затылку, на этот раз отправив ее в более глубокий омут тьмы.

Однако она успела услышать звук ключей, отпирающих входную дверь ее квартиры, и голос, произносящий:

- Нацинет, ты там?

Глава четырнадцатая

Рэйчел и представить не могла, какое зрелище предстанет перед ней, когда она войдет в квартиру.

Она стояла в гостиной прямо перед дверным проемом, ведущим в спальню Адель Смит. Та сидела на койке, завалившись вперед, очевидно, без сознания.

- Какого черта здесь происходит?

Нацинет испуганно подскочила на месте. Быстро повернулась, направив пистолет Рэйчел в лицо. Она едва не спустила курок, прежде чем вспомнила, что не зарядила пистолет, и щелчок курка по пустому патроннику сказал бы этой толстухе-медсестре, что оружие не представляет угрозы.

- Какого хрена ты вернулась?

- Я... я проезжала мимо и решила заскочить и проверить миссис Смит. Какого черта ты делаешь? Что ты сделала с миссис Смит? Почему у тебя в руках пистолет?

- Просто заткнись и сядь.

Нацинет изо всех сил старалась не запаниковать. У нее есть пистолет, а это значит, что она все еще контролирует ситуацию, но все пошло наперекосяк. Рэйчел не должно было быть здесь. Теперь эта женщина увидела, как она обращается с Адель. Если она позвонит копам, СМИ поднимут такой шум! Этому не бывать. Она не сможет выбраться из этого района живой, а если и сможет, ее жизнь будет разрушена скандалом. Ей нельзя допустить этого.

- Что ты делаешь с этим пистолетом? Что ты сделала с миссис Смит? Я звоню в полицию. - Рэйчел выглядела напуганной. Ее глаза метались от бессознательного тела Адель, сложившегося пополам на койке, к пистолету в руке у Нацинет, затем к ее глазам, в попытке прочесть их, понять, с чем она столкнулась. То, что она напугана, это хорошо. Нацинет сможет справиться с напуганным человеком.

- Заткнись и сядь, или я выстрелю тебе прямо в лицо!

Угроза, казалось, подействовала. Рэйчел вскинула руки к лицу, подавив крик. Она окинула комнату взглядом, подыскивая, куда бы ей сесть, но Нацинет находилась между ней и стулом, стоящим возле койки Адель. Рэйчел двинулась к стулу, и Нацинет взвела на "Зиг Зауэре" курок. Крупная медсестра села на пол, шлепнувшись на свой толстый зад, словно воспитательница детского сада.

- Ты не должна была видеть это. Ты поставила меня в очень неприятное положение.

- Почему она голая? Что ты с ней делала?

- Изгоняла из старой суки все дерьмо.

- Почему?

- Потому что она - рабыня. Как и ты. А с рабынями так и поступают. Пытают, избивают, насилуют, делают с ними все, что захочется, поскольку они ничего из себя не представляют. От человека в них меньше трех пятых. Они - собственность.

- О чем, черт возьми, ты говоришь, Нэтти? Мы не никакие не рабы.

- "Мы не никакие не рабы"? И это английский? Ты живешь в Америке всю жизнь, и говоришь по-английски хуже меня. Ты не рабыня, да? Чушь! Ты - такая же жертва, как и все остальные ниггеры в этой стране. Каждый день свой жизни вы позволяете белым пинать себя под зад. Моете им полы, готовите им еду, и доедаете за ними объедки. Берете любую дерьмовую работу, которую они вам дают, а потом плачетесь и просите их улучшить ваше существование, вместо того, чтобы встать и взять то, что хотите. Вы вылетаете из школы, а потом обвиняете их в том, что они не дают вам образование. Пьянствуете, принимаете наркотики, совершаете преступления друг против друга, а потом устраиваете свои жидкие марши протеста, и получаете от полиции по своей кучерявой башке. О, да вы же друг у друга крадете. Это же легко грабить, убивать, насиловать и продавать наркотики другому ниггеру. Но вам не устоять против белых. Вы ничем не улучшите свое положение в обществе. Вы скорее перебьете друг друга в нарковойне.

Глаза у Рэйчел вспыхнули от гнева. Но Нацинет крепко держала в руках пистолет.

- Она восстала. Выступила против белых. Вступилась за всех нас!

Нацинет оглянулась на старуху, сгорбившуюся на койке позади нее.

- Она ни черта не сделала, но побывала за решеткой, а потом снова оказалась в том гадюшнике, который ее породил. Да, она боролась за вас, но какая от этого польза? У вас есть право голосовать, получать образование, иметь собственность, выполнять ту же работу, что и белые, но что вы делаете? Грабите друг друга, продаете наркотики, работаете за минимальную заплату, или сидите на пособии и рожаете еще больше внебрачных детей. Так какую же пользу она принесла?

Адель застонала и завалилась набок. Из разреза на губе вытекла струйка крови и побежала по подбородку.

Рэйчел с болью в глазах смотрела в главную спальню.

- О, господи! Что ты с ней сделала?

- То, что белые на протяжении веков делали с вами, невежественные вы ублюдки.

Рэйчел повернулась к Нацинет. Она выглядела напуганной и растерянной.

- О чем ты говоришь?

- Сейчас это не имеет большого значения, не так ли? Снимай колготки.

- Что?

- Я сказала, снимай свои гребаные колготки, или я вышибу мозги из твой кучерявой башки!

Рэйчел колебалась лишь секунду, прежде чем подчинилась и стянула колготки до колен.

- Теперь ложись на живот.

- Что ты собираешься делать?

- Собираюсь вставить пистолет в твою жирную задницу и спустить курок! Ложись на живот!

Рэйчел снова подчинилась.

- Положи руки за голову. Уверена, ты знаешь эту позу.

Рэйчел сцепила пальцы за головой.

Нацинет вытащила из ящика прикроватной тумбочки два рулона хирургической ленты и принялась связывать Рэйчел запястья. Для этого она села женщине на спину, с удовлетворением услышав, как под весом ее тела из легких у нее вышел воздух. Закончив и продолжая сидеть у женщины на спине, она развернулась и связала ей лодыжки.

- А теперь просто лежи здесь, пока я не решила, что с тобой сделать.

Нацинет понимала, что должна убить женщину. У нее не было другого выбора. Ей просто нужно придумать, как избавиться от тела. Женщина была слишком тяжелой, чтобы она смогла сама спустить ее вниз по лестнице. И в этой крошечной квартире негде было спрятать тело. В крайнем случае, ей придется разрубить его и вынести по частям.

- Мне нужна ножовка. - Сказала она вслух, и Рэйчел принялась извиваться, изо всех сил пытаясь освободить руки и ноги.

- Не убивай меня! Я тебе ничего не сделала! Я даже тебя не знаю! Пожалуйста, не надо меня пилить!

- Ты ничего мне не сделала?

- Да, я ничего тебе не сделала. Разве я чем-то когда-нибудь тебе навредила?

- Такая же черная сука, как ты, отняла у меня папу! Да, толстая, вонючая, кучерявая черная сука, как ты, соблазнила его и погубила.

- Но это же была не я! Я не делала этого! Я даже не знала твоего папу!

Нацинет встала и жестко ударила Рэйчел ногой в живот. Она била ее снова и снова, наслаждаясь тем, как ее туфля входит в мягкую плоть медсестры. Затем она принялась топтать ее, прыгать на груди и голове, превращая ее нос в кровавую кашу. Рэйчел стонала и кричала, а Нацинет снова и снова наносила удары.

- Но это были вы! - закричала Нацинет. - Это были вы все! Вся ваша гнилая, дерьмовая культура. Вы убили его! Вы все!

Нацинет успокоилась, осознав, что слишком громко шумит. Стены в доме были тонкими, как бумага, а напротив через улицу по-прежнему околачивались те хулиганы. Она подошла к окну и посмотрела сквозь жалюзи. С их стороны доносились оглушительные звуки рэпа, а еще к ним присоединилось несколько молодых девчонок. Все были чем-то заняты. Все, кроме одного, здорового парня, который, казалось, был у них за главного. Он смотрел прямо на дом, прямо на окно, прямо на Нацинет. Она отпрянула от окна и бросилась к Рэйчел, все еще стонущей на полу. Кровь из разбитого носа и губ натекла на ковер. Нацинет оторвала еще один кусок хирургической ленты и заклеила ей рот.

- Ты, правда, хочешь знать, что вы, люди, сделали с ним? Как вы его убили? И почему я так сильно ненавижу вас, никчемных ублюдков? Когда мой отец приехал с матерью в Америку, его лицензию врача не приняли, не разрешили практиковать медицину без американского диплома. Отправили его обратно в мединститут, когда ему было почти сорок. В любом случае, семье моей матери не понравилось, что она связалась с этим африканцем. А затем они узнали, что он больше не врач, что ему не берут на работу, и стали серьезно осложнять ему жизнь. В их глазах он был одним из вас. Они смотрели на него и видели вас. Даже не эритрейца. Она видели афроамериканца. - Нацинет выпалила это слово с таким отвращением, будто пыталась выплюнуть его изо рта. - Они угрожали отречься от моей матери, если она не порвет с ним. В их глазах он был даже хуже, чем ниггер. Он был африканцем. То, что она вышла за него замуж, было для них позором. О, среди друзей они вели очень либеральные речи, но втайне от других испытывали чувство стыда. Моя мать продолжала с ним жить, пока у них не кончились деньги. Затем она взяла меня, собрала все свои вещи и ушла от него. Переехала в Честнат-Хилл к своей семье, а он перебрался в Маунт-Эйри.

Маунт-Эйри - не плохой район. Не как эта зона боевых действий. Район для приличных людей со средним достатком. По ночам отец работал охранником, а днем учился, пытаясь получить лицензию на врачебную практику. Я виделась с ним летом и по праздникам. Он много говорил о матери, о том, как снова завоюет ее, и мы снова станем семьей. Затем он начал встречаться с той чернокожей соцработницей по имени Лиза, которая жила по соседству. И будто совсем забыл про мою мать.

- Просто отпусти меня, и я ничего не скажу. Тебе не придется меня убивать. Просто отпусти. Пожалуйста, отпусти, - сказала Рэйчел, лента отпала у нее ото рта.

Нацинет присела рядом с Рэйчел, и слегка постучала ее по голове рукоятью пистолета.

- Ты задала мне вопрос. Полагаю, ты позволишь мне закончить ответ. Потому что, когда я закончу, я убью тебя. Но пока я говорю, ты будешь продолжать дышать. - Она снова заклеила Рэйчел рот.

Рэйчел зарыдала. Она окинула взглядом комнату, точно так же, как Адель делала последние две недели, подыскивая что-нибудь, что можно было бы использовать для спасения жизни. И, как и Адель, ничего не нашла. Она повернулась и посмотрела на Нацинет, по-прежнему стоящую рядом с ней с пистолетом в руке. Глаза у Нацинет уже не были жесткими и холодными. Теперь они выглядели дикими, когда воспоминания детства нахлынули на нее, словно кровь из вновь открывшихся ран. Рэйчел зарыдала еще громче, осознавая, что находится во власти сумасшедшей женщины, вооруженной сумасшедшей женщины.

- Итак, на чем я остановилась? Ах, да... У Лизы было двое дочерей примерно моего возраста. Они ненавидели меня, потому что я была полукровкой и разговаривала с акцентом. Постоянно меня дразнили. Даже колотили меня, когда никто не видел, и угрожали что изобьют еще сильнее, если я расскажу кому-нибудь. Я никогда не понимала, почему они так меня ненавидят. Отец продолжал ходить в мединститут, и перед самым окончанием его убили. Я все думала, что как только он снова станет врачом, мама примет его обратно, он бросит ту черную суку с ее бесятами, и мы опять станем семьей. Потом бывший Лизин дружок-наркодилер вышел из тюрьмы и стал ошиваться вокруг. Заглядывал проведать своих дочерей, а затем попытался уговорить Лизу бросить моего папу и вернуться к нему. Однажды мой отец вернулся из института и застал его у них дома. Тот избил Лизу и пытался забрать дочерей. Папа вмешался, велел ему уйти, и тот ублюдок застрелил его. Выстрелил папе прямо в грудь и убил наповал.

Нацинет встала и подошла к койке Адель. Проверила у нее пульс, чтобы убедиться, что старуха еще жива. Затем достала из кармана шприц и ввела ей "Демерол", чтобы та не очнулась. Потом прошла в соседнюю комнату и взяла подушку для пистолета. Рэйчел следила глазами, как та вернулась с подушкой, затем подошла к окну и закрыла шторы. Рэйчел принялась биться и кричать, пока лента снова не отлетела у нее ото рта.

- На поооомощь! На поооомощь!

Нацинет снова посмотрела в окно на большого чернокожего громилу. Тот резко повернул голову в сторону окна и двинулся через улицу к дому. Нацинет быстро пригнулась и ударила женщину пистолетом еще сильнее, чем била раньше Адель. Женщина перестала кричать. И, тем не менее, Нацинет ударила ее еще раз, а затем еще, еще и еще. С каждым разом все сильнее. Голова у Рэйчел начала трещать и кровоточить, а Нацинет продолжала превращать ее череп в бесформенный комок плоти. Глухой стук пистолета о череп вскоре сменился звуками вроде тех, какие издает кухонный молоток при отбивании стейка. Рукоять пистолета продолжала поднимать и опускаться, забрызгивая стены и пол кровью, иногда застревая в раскроенном черепе Рэйчел. И Нацинет приходилось прилагать усилия, чтобы высвободить ее с снова нанести удар. На лбу у Нацинет выступили бусины пота, поскольку она вкладывала в каждый удар всю свою силу.

Рэйчел продолжала хрипло дышать даже после того, как на стену вместе с кровью стали лететь кусочки черепа и мозгов. Нацинет превращала мозг женщины в кровавую кашу, пока легкие Рэйчел не перестали издавать хриплые звуки, а неистовые конвульсии, наконец, не стихли. Рэйчел издала последний хриплый вздох и затихла навсегда.

И тут в дверь позвонили.

Нацинет была вся покрыта кровью Рэйчел. Пот струился у нее по лицу, и она тяжело дышала из-за перенапряжения. Она ни за что не станет открывать дверь в таком виде. Сорвав с себя рубашку, Нацинет обмотала ей раздробленный череп Рэйчел, чтобы та впитала в себя часть крови. На юбке у нее тоже были брызги крови и мозгового вещества. Ее она тоже сняла.

В дверь снова позвонили.

Нацинет бросилась в ванну и принялась смывать кровь с рук и лица. Она натягивала на себя новую юбку, когда кто-то забарабанил в дверь. Нацинет схватила рубашку и поспешила к двери. Посмотрев в глазок, она увидела, что перед дверью стоит тот здоровый наркодилер. Это был настоящий великан. Его тело полностью заполняло дверной проем, и в глазок он был виден лишь по плечи. Его пришлось наклониться, чтобы она смогла увидеть его лицо.

- Кто там?

- Это Майк. Я пришел проверить миссис Смит. Она в порядке? Я слышал чьи-то крики.

- Она в порядке. Просто из-за лекарств ей приснился кошмар.

- Тогда впустите меня, чтобы я ее увидел.

- Я не могу вас впустить. Я вас не знаю, а дочь миссис Смит настрого наказала мне никому не открывать.

- Тоня меня знает. Она попросила меня присматривать за домом. Так что не будет ничего страшного, если я войду.

- Мне нужно это проверить.

- К черту! Впустите меня! С миссис Смит что-то не так.

Он снова забарабанил в дверь.

- Она в порядке, и я не впущу ее, уходите, пока я не вызвала полицию!

Майк замешкался.

- Ладно, но я еще вернусь. И пусть лучше с миссис Смит все будет в порядке.

Нацинет увидела в глазок, как Большой Майк развернулся и двинулся прочь. Теперь она не сможет покинуть квартиру и пойти за ножовкой. Она была уверена, что этот черный здоровяк со своей бандой вломится в дом в ее отсутствие, и обнаружит обколотую Адель и забитую до смерти Рэйчел. Тогда они вызовут полицию, и она окажется в газовой камере. Этого нельзя было допустить.

Нацинет снова сняла с себя одежду, чтобы не запачкать, и направилась на кухню за ножом. В гостиную она вернулась с большим мясницким ножом, зазубренным разделочным и тесаком. Она была вполне уверена, что с помощью трех этих инструментов сумеет разрезать Рэйчел на маленькие кусочки, от которых с легкостью избавится. Она собрала несколько крепких мусорных пакетов, несколько мотков скотча и поволокла безжизненное тело Рэйчел в ванную, оставляя на ковре длинные кровавые полосы.

- Их будет нелегко убрать. А уборщицей я не нанималась.

Нацинет посмотрела на Адель. Она не понимала, почему так сильно ненавидит эту женщину. Рэйчел была права в одном: никто из них не нес прямую ответственность за смерть ее отца, за то, что ее избивали в детстве, за то, что ее мать бросила отца, за то, что в школе ее обзывали "ниггером", за то, что ее родные относились к ней не так, как ко всем другим своим детям, которые не были полукровками. Теперь она замучила одну невинную женщину, а другую убила, и ради чего? Она не знала. Она знала лишь, что чем больше боли причинит этой женщине, тем лучше будет чувствовать при мысли о себе и своей семье. С каждым днем ей хотелось мучить старуху все сильнее. Это превращалось в одержимость. Теперь ей нужно найти способ покончить с этим.

Она знала, что ей придется убить старуху. Если Адель заговорит, все узнают, что она сделала. Но ей придется обставить смерть старухи, как несчастный случай. Если только она сможет довести ее до сердечного приступа или до очередного инсульта. Но ее сердце сумело перенести шокотерапию, избиения и прижигания. Вряд ли что-нибудь еще сможет вызвать у нее сердечный приступ. А как же лекарства? Просто нужно найти такие, которые не оставляют следов.

Нацинет опустила глаза на безжизненное тело Рэйчел.

- А что до тебя, то с женщинами, которые ходят в одиночку по подобным районам, случаются всякие нехорошие вещи. Хотя сомневаюсь, что тебя вообще кто-то хватится. - Она похлопала Рэйчел по ее полным ягодицам, взяла зазубренный разделочный нож и принялась пилить в районе тазобедренного сустава. Дойдя до кости, взяла тесак и принялась рубить, что было сил.

- Черт! Это займет у меня целую вечность!

Еще несколько ударов, и правая нога Рэйчел отпала от торса и скатилась в ванну.

- Одна есть.

Она повернулась к другой ноге и снова взяла разделочный нож.

Глава пятнадцатая

Большой Майк стоял через улицу напротив многоквартирного дома, и смотрел на ее окно. Он помнил, как Тоня раньше выглядывала в то окно и окликала его, всякий раз, когда он звонил в дверь, чтобы позвать ее гулять. Чаще всего она не могла выйти. Миссис Смит постоянно заставляла ее учиться. Но иногда она выбегала, таща за собой тот ржавый красный велосипед с желтым удлиненным сиденьем. А потом они вместе катались по всему району и возвращались домой, лишь когда зажигались уличные фонари. Даже тогда он был влюблен в Тоню.

Он размышлял, стоит ли ему ей звонить. Медсестра, сказала, что с Адель все в порядке, и Тоня может разозлиться на него за то, что он ее напугал. Он не собирался терять самообладание и ругаться с медсестрой, но что-то в тоне ее голоса ему не понравилось. Та, другая медсестра тоже была там, поэтому он решил, что если б возникла какая-нибудь проблема, они вдвоем смогли бы с ней справиться. И он не видел, чтобы в дом входил кто-то еще. Наверное, он просто слишком остро отреагировал. Майк опустил глаза на свой сотовый телефон. На нем был все еще выбран номер Тони. Затем он снова посмотрел на окно квартиры. Что-то здесь не так.

- В чем дело, Большой Майк? - спросил Трейси, его правая рука. Трейси покинул импровизированное уличное собрание и прислонился к одной из припаркованных у обочины машин. - У тебя лицо, будто ты увидел призрака, или вроде того.

- Призраков здесь нет. Но я слышал какие-то крики. Ты что-нибудь слышал?

- Ты поэтому ходил к дому миссис Смит?

- Да.

- Может, она слишком громко включила телевизор?

- Хрен ее знает. Но на телевизор это не было похоже.

- Тогда что это было?

Майк быстро рассказал ему, со всеми подробностями. Лицо у Трейси помрачнело. Теперь он смотрел на окно квартиры, за которым внезапно стало темно.

- А который сейчас час? Часов девять?

Майк посмотрел время на сотовом.

- Девять сорок семь.

- Я помню, как пришла та другая медсестра, - сказал Трейси. - Он тоже не уходила.

- Знаю.

- Думаешь, чтобы ухаживать за миссис Смит нужно две медсестры? Мне это кажется странным.

- Ясен хрен.

- И одна из них подошла к двери лишь спустя некоторые время?

- Ага. И все время, пока я стучал, я ни хрена не слышал, пока она не спросила: "Кто там?".

- Черт, может, она спала, или вроде того?

- Йоу, Майк, а может, та другая медсестра - типа подружка первой, или вроде того? Это был Реджи Уайт, еще один член банды, присоединившийся к разговору. Реджи был известным шутником, но Майку в этот вечер было не до шуток.

- Да ну на хрен, я знаю, что видел и знаю, что слышал. Там происходит какая-то хрень.

Трейси, кажется, понял всю серьезность ситуации.

- Может, тебе стоит позвонить Тоне?

Решено. Майк нажал быстрый набор номера Тони и поднес телефон к уху.

- Привет, это Тоня Браун и я не могу подойти к телефону, пожалуйста, оставьте мне сообщение и я перезвоню вам.

Черт.

- Привет, детка, это Большой Майк. Сейчас четверг, примерно без десяти десять вечера. Думаю, тебе нужно заехать к твоей маме, как можно быстрее, и проверить ее. Я слышал какой-то странный шум, доносящийся из ее квартиры, но медсестра сказала, что твоей маме просто приснился кошмар. Мне это показалось странным. Да, и медсестра - та африканка - не сразу подошла к двери. А потом еще сказала мне, что вызовет полицию. В любом случае, тебе, наверно, нужно подъехать сюда, как можно быстрее.

Майк сложил телефон и сунул его обратно в передний карман своих мешковатых джинсов. Его взгляд был по-прежнему прикован к темному окну квартиры миссис Смит.

- Может, нам стоит позвонить в полицию? - предложил Реджи.

- Мужик, тебя окончательно переклинило? Ты в своем уме? - спросил Майк. - Они будут добираться сюда всю ночь, а потом первым делом уложат тебя рожей на тротуар и обыщут на предмет наркотиков. К тому времени, когда они, наконец, сподобятся проверить миссис Смит, она уже может быть мертва. И на кого, по-твоему, они это повесят?

- Верно. Хреново дело. Гребаные копы. Тогда что нам делать?

- Мы можем пойти и сами проверить квартиру, - сказал Трейси. - В смысле, послушать под дверью?

Это была неплохая идея. Майк отошел от машины, возле которой стоял.

- За дело.

Трое парней пересекли улицу и бесшумно поднялись по лестнице, ведущей к дому. Майк жестом приказал всем не шуметь. Они миновали короткую дорожку перед входной дверью, словно кошки, охотящиеся на мышей. Майк встал с одной стороны от двери, Трейси - с другой. Реджи встал у стены возле окна.

Майк приложил ухо к входной двери.

За ней стояла тишина.

Они с Трейси переглянулись.

Они оба одновременно услышали этот звук. Майк, как и Трейси, едва не вытащил свой пистолет. Стоящий за ними возле окна Реджи прошептал:

- Там кто-то ходит.

Майк жестом приказал Реджи замолчать, пытаясь хоть что-то расслышать. Сложно было понять, что это, но он догадался, что Трейси тоже это услышал. Это походило на звук льющейся в ванной воды.

- Может, медсестра просто принимает душ? - прошептал Трейси.

Майк кивнул. Такое вполне было возможно. И он вынужден был признать, что чем сильнее он вслушивался, тем отчетливее становился звук. Это определенно был звук льющейся воды. Возможно, душ. Звук был слабый, но безошибочный.

Они стояли на крыльце дома почти пятнадцать минут, пытаясь услышать какие-нибудь необычные звуки. Через десять минут вода перестала шуметь. Минуту стояла тишина, затем из глубины квартиры послышались звуки движения. Возможно, это в ванной, - подумал Майк. Возможно, медсестра принимает душ.

Майк жестом приказал Реджи и Трейси следовать за ним, и они тихонько спустились по лестнице.

Когда они оказались на улице, Майк увидел, что их неформальная тусовка начала расходиться. Девушка Реджи, Бритни, ждала его, и Майк кивнул.

- Проводи ее до дома. - Реджи кивнул в ответ и поспешил к Бритни.

- Что думаешь делать? - спросил Трейси.

Майк посмотрел на окно квартиры.

- Подожду здесь какое-то время, подержу сотовый под рукой.

- Думаешь, Тоня перезвонит?

- Надеюсь на это.

- Все еще беспокоишься?

- Не знаю. Честно. - Майк не знал, должен ли он беспокоиться. Когда он разговаривал с Нацинет через дверь, у него было нехорошее чувство. Но разобравшись с этой проблемой и услышав, что происходит внутри... он все пересмотрел. Он не услышал ничего необычного, и они не видели, чтобы та другая медсестра выходила из квартиры. Возможно, Реджи прав, и между двумя медсестрами что-то есть. Возможно, вторая просто заехала помочь. Он не видел, чтобы кто-то выходил из дома, хотя предполагал, что она могла выйти с черного входа и обойти квартал, если ее машина припаркована за углом - в этом конце улицы парковочные места у тротуара были очень тесными. Если это так, то он не увидел бы, как ушла вторая медсестра.

- Хочешь, чтобы я остался?

- Не, ступай. Тебе все равно нужно сделать еще несколько "ходок".

- Это верно. Увидимся у тебя на "хате" около двух?

- Лады.

Они стукнулись кулаками на прощанье, и Трейси растворился в ночи.

- А та медсестра, типа, ничего. Нужно было нам вломиться туда и пустить ее по кругу.

- Вали уже, Трейси.

- Да я просто говорю. Но она, типа, ничего, лучше, чем те "крэковые" шлюхи.

Голос Трейси стих, когда тот скрылся за углом.

Большой Майк остался стоять на улице, прислонившись к припаркованной машине и наблюдая за квартирой Адель Смит. Он оставался там еще долго после того, как все остальные разошлись.

Глава шестнадцатая

Это заняло немало времени, но Нацинет, в конечном счете, удалось полностью расчленить в ванне тело Рэйчел Уильямс.

Самую грязную часть работы она проделала под включенным душем. Она трудилась нагишом. Ее маленькие грушевидные груди были покрыты кровью. Кровь капала с каждого соска, будто она готовилась кормить новорожденного вампира. Она разложила полиэтиленовые мусорные мешки на полу и у основания унитаза. Трудилась так быстро, как только могла, вкладывая в работу всю свою силу. Полагаясь на собственные медицинские знания, разрезала хрящи и сухожилия в месте наименьшего сопротивления.

Благодаря своей подготовке, она довольно быстро смогла разрезать плечевые и тазобедренные суставы. Точно так же, перед тем, как обезглавить Рэйчел, она нащупала на тыльной части шеи Рэйчел место сочленения шестого и седьмого позвонков. И принялась умело резать между дисками, разделяя спинной мозг и хрящ. Третий удар с легкостью рассек остальную часть шеи. Крови было немного. Что-то утекло в ванну, но большая ее часть осталась в теле из-за остановки сердца.

Нацинет подняла за волосы отчлененную голову Рэйчел и с отвращением посмотрела на нее.

- Вот эта гребаная сука, всюду сующая свой нос. - Она отбросила голову в другой конец ванны, где та с глухим стуком ударилась об фарфор.

Водой из душа Нацинет смогла смыть всю лишнюю кровь в канализацию, но она знала, что с торсом женщины ее ждут более серьезные проблемы. Рэйчел Уильямс была крупной женщиной. Нацинет поняла это, когда разрезала тазобедренные суставы, чтобы отчленить ноги. Женщина была ширококостной. Возможно, такова ее естественная химия тела. Это означало, что ей придется разделить ее торс пополам, чтобы было легче выносить.

Нацинет приостановила работу, внезапно осознав, что ей негде хранить тело, и направилась через темную гостиную на кухню. Открыла холодильник. Сотрудница хосписа обеспечивала продуктами медсестер, занимавшихся уходом на выезде. Там была банка молока, немного сливок, пара пластиковых контейнеров с остатками еды, и коробка яиц. Нацинет открыла отделение для овощей и с удивлением, и даже с удовлетворением увидела, что Рэйчел нанесла немалый урон запасам брокколи, моркови и салата. Не то, чтобы здоровое питание пошло бы ей сейчас на пользу. Эта сучка была мертва. Нацинет открыла морозильную камеру. Там лежала замороженная упаковка куриных ножек, пара коробок замороженных готовых блюд (для людей следящих за своим весом) и коробка мороженного. Нацинет стояла перед холодильником и думала. Разве Джеффри Дамер не хранил одну из своих расчлененных жертв в холодильнике и морозильной камере? Если она передвинет кое-что, то сможет поместить части тела Рэйчел в оба отделения. Это будет нелегко, но придется попробовать.

Нацинет переключила свое внимание на раковину и включила верхний свет. Пошарив немного, нащупала включатель утилизатора отходов, и ухмыльнулась. С помощью комбинации холодильника, морозильной камеры и утилизатора отходов у нее нашелся выход. Вывалить такие органы, как легкие, печень и поджелудочную железу в утилизатор, конечности, голову и какую-то часть торса поместить в холодильник и морозильную камеру. Более мелкие органы она может даже смыть в унитаз. Затем ей придется очистить ковер, стереть с него кровь. Придется работать всю ночь, но Нацинет была уверена, что справится. Также она подождет до рассвета и посмотрит, не ушел ли тот громила. Когда-нибудь ему придется уйти, и как только все будет чисто, она вынесет из дома части тела, завернутые в полиэтиленовые мусорные пакеты, и выбросит их в контейнер за домом, обязательно прикрыв их другим мусором.

С новым чувством целеустремленности Нацинет принялась рыться под раковиной в поисках какого-нибудь чистящего средства. Ей придется отчистить ковры, насколько это возможно, пока кровь не засохнет и въестся навсегда. Конечно же, если это случится, она сможет поступить в зависимости от обстоятельств. Заплатит кому-нибудь, чтобы он поменял старый ковер на новый - заплатит из собственного кармана. А миссис Смит она будет постоянно накачивать лекарствами, пока работа не будет закончена. Нацинет быстро нашла очиститель для ковра, пластиковое ведро и несколько тряпок. Затем прошла в гостиную и включила свет. Брызги крови были на стене гостиной, на входной двери, на одном из кресел и на журнальном столике. На полу было огромное кровавое пятно, и большое ее скопление - там, где когда-то лежала голова Рэйчел. Впервые Нацинет обругала себя за то, что так быстро потеряла самообладание. Должно было случиться небольшое чудо, чтобы вся эта кровь исчезла, и чтобы все выглядело бы так, будто ничего не случилось.

Нацинет принялась за работу, по-прежнему оставаясь нагишом. Нет смысла одеваться сейчас, поскольку, когда я закончу, мне еще придется возиться с телом той суки, - подумала она. Четыре часа спустя стены, дверь и мебель были отмыты, а ковер отчищен. Нацинет стояла на кухне, грудь и лицо у нее вспотели от потраченных усилий во время оттирания крови от ковра с помощью горячей воды, очистителя и химикатов. Она предприняла несчетное количество походов к кухонной раковине, выливая грязную, кровавую воду в канализацию. Она посмотрела на цифровые часы на кухонной стойке. Была половина третьего.

Нацинет проверила жизненные показатели Адель и занесла их в карту, затем вернулась в гостиную, обдумывая свой следующий шаг.

Если б эта любопытная сука не появилась, Нацинет выпуталась бы из ситуации менее рискованным способом. Подыскала бы правильную комбинацию лекарств, которая вызвала бы еще один инсульт, возможно, сердечный приступ, и тогда б старухи не стало. Нацинет была уверена, что медсестра не сказала никому, что поехала сюда, но рисковать она не могла. Видел ли кто-нибудь из той шпаны через улицу, что Рэйчел входила в квартиру, она не могла знать наверняка. Ей придется допустить, что видели. Еще ей придется допустить, что на каждого из них в полиции есть досье и их словам доверять не станут.

Нацинет подошла к закрытому шторами окну и выглянула. Улица была пуста. Бандиты исчезли

В голову Нацинет пришла идея. Она пересекла квартиру и подошла к ванной. Одежда Рэйчел кучей громоздилась в раковине - это Нацинет положила ее туда, перед тем, как расчленить тело. Ее сумочка лежала на полу. Нацинет подняла ее и, порывшись, нашла связку ключей. Ее пальцы пробежали по черной поверхности автомобильного брелока.

С ключами в руке Нацинет прошла во вторую спальню, где она спала, пока ухаживала за подопечной. Быстро оделась, натянула на ноги теннисные туфли, затем, подумав, взяла пистолет, который оставила в комнате. Кровь и волосы Рэйчел она вытерла с него еще вечером. Вставила в него полную обойму и убедилась, что он поставлен на предохранитель, затем сунула его в передний карман своей толстовки. С ключами Рэйчел в одной руке - ее собственные, среди которых также был ключ от квартиры, лежали в переднем кармане джинсов - она вышла на улицу и заперла за собой дверь.

Нацинет знала, что ей придется поспешить, если она не хочет, чтобы ее обнаружили. Она побежала от дома, держа перед собой брелок и нажимая на кнопку, снимающую машину с сигнализации. Повернула налево, на восток, пошла по тротуару. Направив брелок на машины, припаркованные у обочины, давила на кнопку, чтобы понять, какая из них принадлежит Рэйчел.

Тщетно.

Ну, давай же, давай же, должна же ты была где-то припарковаться, - подумала Нацинет. Дойдя до конца квартала, она посмотрела в обе стороны. Все чисто. Инстинктивно она снова повернулась налево и направилась вдоль улицы, нажимая кнопку на брелке. Прошла пять домов, и, наконец, ей в ответ мигнули фары.

Вздохнув с облегчением, Нацинет бросилась к машине, и снова нажала кнопку на брелке. На этот раз она услышала, как щелкнули, открывшись, замки на дверях. Она быстро огляделась, и к своему удивлению не увидела никого. Подошла к водительской двери и открыла ее. Это была "Тойота Камри", симпатичная модель. Пусть не новая, но ухоженная. Такую не стыдно показать кому-нибудь. Нацинет быстро наклонилась, вставила ключ в замок зажигания и повернула на одно деление, чтобы включить электросистему. Это подтвердило то, что ключи принадлежат именно машине Рэйчел. Кроме того, это позволит ей опустить водительское стекло, чтобы сделать приманку более соблазнительной.

Она нажала кнопку стеклоподъемника, опустив стекло до середины. Затем вытащила ключи, захлопнула дверь, не запирая ее, и направилась обратно к дому.

Когда она входила в квартиру, нервы у нее были на пределе. Она прислонилась к запертой двери, пытаясь отдышаться. Нацинет была уверена, что к восьми часам машина Рэйчел уже будет угнана. Возможно, одним из тех панков, зависавших перед домом накануне вечером. Следующим шагом был вынос остатков тела из квартиры.

Нацинет посмотрела на часы. Без десяти три. До рассвета оставалась всего пара часов.

Решив не падать духом, Нацинет разделась в своей комнате, и направилась обратно в ванную, возобновить работу над Рэйчел.

К четырем часам, большая часть мягких тканей Рэйчел, кроме желудка и кишок, была вывалена в раковину, пропущена через измельчитель отходов и смыта в унитаз.

К пяти часам торс Рэйчел был аккуратно разрезан ниже пятнадцатого поясничного позвонка, а конечности - завернуты в газеты и приготовлены к помещению в морозильную камеру. Пятнадцать минут спустя, разрезанный торс был замотан в полиэтиленовые мусорные мешки. Голова лежала в кухонной раковине, подготовленная к упаковке.

Нацинет стояла на кухне, мышцы горели огнем от перенапряжения. Никогда в жизни ей не приходилось прилагать столько физических усилий. Она понимала, что это переутомление большей частью вызвано стрессом. Она смотрела в кухонное окно, пытаясь решить, что делать дальше, когда ее вдруг осенило. Выносить сейчас тело бессмысленно. Люди уже идут на работу. Они увидят, как ты тащишь кучу мусорных мешков к контейнеру. Нет, лучше тебе дождаться завтрашней ночи, часов двух или трех. Тогда от них и избавишься. К тому же, мусоровоз приедет только через шесть часов. Тогда ты будешь чиста.

Чиста.

Нацинет провела пальцами по грязным, потным волосам. Она вся умоталась. И ей нужно принять душ.

Она вошла в ванную, более-стаь чистао ь, и тора отходов. ть глазаименее чистую после всей этой работы по разделке человеческого тела, и долго стояла под горячим душем. Затем проверила Адель Смит, сделала ей очередную инъекцию "Демерола", прошла к себе в комнату и легла на нерасправленную кровать. Она уснула, едва ее голова коснулась подушки.

Глава семнадцатая

Тоня заметила сообщение на сотовом, лишь когда добралась до работы и готовилась к первой серии встреч с фирмой "Делойт и Туш" по поводу внезапной ревизии их бухгалтерии.

Как водится, последние пару недель Тесс из дома было не вытащить. Девочка была в том возрасте, когда дети проверяют своих родителей на прочность. Они с Джеральдом всегда быстро ставили ее на место, но в последнее время она испытывала терпение у них обоих. Сегодня утром было еще хуже. Тоня вышла из себя и шлепнула Тесс по попе, хотя клялась себе, что никогда не будет этого делать. Не то, чтобы она имела что-то против хорошего шлепка по попе, просто считала, что нельзя делать это в гневе. В машине она извинилась перед плачущей Тесс и сказала, что хоть и ей и очень жаль, Тесс должна понимать, за что ее шлепнули. Тесс кивнула, по щекам у нее текли слезы.

- Да, мама, ты шлепнула меня по попе, потому что я не слушала вас с папой... и не собиралась в школу.

Пока ехали, они обсудили эту тему. Высадив Тесс возле школы, обняв ее и поцеловав, Тоня отправилась на работу. Мысли о предстоящей задаче заставили ее занервничать, поскольку она совсем забыла о внезапной ревизии. Обычно Тоня готовилась морально к таким вещам во время утренней поездки, но сегодня ей пришлось отвлечься на семейные проблемы. Боже, как же ей не хотелось на эту встречу. Джеральд работал на двух работах, днем - в качестве администратора страховой компании, а по вечерам - профессором истории в Пенсильванском университете. Джеральд Браун всю жизнь мечтал быть учителем. Его специальностью была американская история, включая доколумбовые времена, и курс афроамериканской истории, программу которого он разработал сам. Недостатком было то, что занятия длились не полный рабочий день, и Джеральд рвал задницу, чтобы впечатлить декана факультета. В этом году один из профессоров должен был уйти на пенсию, и Джеральд хотел занять его место. Если у него получится, Тоня сможет либо уволиться, либо найти себе место попроще. А когда Джеральд получит профессорскую должность...

Короче говоря, они были перегружены работой, и Тоня знала это. Если б только у них было больше времени для себя... для семьи...

Пока коллеги гуськом входили в переговорную, Тоня быстро нажала кнопку голосовой почты. Когда раздался голос Майка, она сперва его не узнала, затем ее охватило чувство тревоги. Она вскочила на ноги и покинула переговорную.

Повторно прослушала сообщение, чтобы удостовериться, что не ослышалась.

- Тоня, ты готова? - Это был ее босс, Чэд Дункан, заходивший в переговорную месте с ее коллегой Берни Хиллом. Своим тоном Чэд давал понять, что он ее ждет.

- Одну минуту, - сказала она, поворачиваясь к нему спиной. Она набрала через быстрый вызов телефон Майка и стала ждать, когда он возьмет трубку.

После третьего звонка Майк ответил.

- Алло?

- Майк, это Тоня. Я только что получила твое сообщение.

- Тоня! Блин, я чертовски беспокоился вчера вечером, когда ты мне не перезвонила.

- Что происходит?

Майк быстро рассказал ей. Он видел, как одна из медсестер вошла в мамин дом. Десять-пятнадцать минут спустя из квартиры донесся громкий шум, похожий на крики, затем пронзительный визг. Майк взбежал вверх по лестнице и заколотил в дверь, но никто не ответил. Затем на стук отозвалась Нацинет - она разговаривала с ним через дверь. Сказала, что все в порядке, и что маме просто приснился кошмар.

- Она не впустила меня в квартиру, сказала, что вызовет полицию.

- А потом что?

Ей нужно ехать туда как можно быстрее.

Майк рассказал ей все остальное, и Тоня немного расслабилась. Чэд высунул голову в коридор и посмотрел на нее, но Тоня его проигнорировала. К черту эту тощую канцелярскую крысу.

- Я простоял там до двух часов ночи, но все было в порядке. Свет снова зажегся, и больше не раздавалось никаких звуков. Я поднялся по лестнице и даже послушал. Но не услышал ничего необычного. Она, кажется, убиралась, или типа того.

- Убиралась?

- Убиралась, мыла посуду и все такое.

- Ты уже ходил туда?

Нет еще. Не знаю, может, я просто слишком остро среагировал.

Тоня быстро все обдумала. Нацинет не впустит Майка в квартиру. С этим никто не спорит. Она могла бы позвонить ей и сказать, что придет Майк. Возможно, это поможет. Только она собиралась предложить Майку этот вариант, как ее прервал Чэд.

- Тоня? Мы ждем.

Черт!

- Послушай, Майк, мне нужно идти, но я позвоню Нацинет и скажу, чтобы она тебя впустила. Жди моего звонка, хорошо?

- Хорошо. Я буду там.

- И Майк?

- Да?

- Спасибо тебе. Я позвоню...

Чэд снова проявил нетерпение.

- Тоня!

Утратив самообладание, Тоня бросила на босса испепеляющий взгляд, и отчасти тут же пожалела об этом.

Гребаный засранец, - мысленно сказала она вслед бросившемуся обратно в переговорную Чэду. Отлично, твою мать! Теперь этот гребаный засранец отчитает меня за то, что я проявила к нему неуважение. Господи, лучше б он просто меня уволил, и дело с концом!

Майк, должно быть, все слышал.

- Ты в порядке?

- Я в порядке. Сперва мне нужно быстро кое-что уладить, а потом я перезвоню.

- Хорошо.

- Дай мне один час.

Они прервали связь. С тяжелым сердцем Тоня вошла в переговорную, уже придумывая, как ей отвертеться от сегодняшнего совещания и свалить с работы. А Чэд, если ему не нравится, может трахнуть себя в задницу. Раз звонил Большой Майк, значит, там действительно какие-то проблемы. Он не стал бы тревожить ее по пустякам.

Глава восемнадцатая

Нацинет проснулась от того, что кто-то бешено звонил и барабанил в дверь так, будто пытался выбить ее из рамы. Она посмотрела на часы на прикроватной тумбочке. Была уже середина дня. Нацинет проспала более двенадцати часов. События вчерашнего вечера вымотали ее сильнее, чем она предполагала.

Нацинет, все еще сонная, поднялась с матраса и, шатаясь, направилась к двери. Схватилась за дверную ручку и собиралась уже открыть, как вспомнила, что расчлененное тело Рэйчел все еще находится в квартире. Она повернулась и окинула взглядом комнату. На полу гостиной лежали конечности, завернутые в мусорные мешки и мотки скотча. Голова Рэйчел все еще лежала в кухонной раковине, а торс - та кухонном полу, одна половина аккуратно запакована и подготовлена для закладки на хранение, другая - лишь частично засунута в мусорный мешок, из которого на линолеум натекла лужа крови.

Черт, я забыла положить их в морозилку! Черт!

Нацинет побежала, схватила замотанные в полиэтилен руки и сунула их в морозильную камеру. Под несмолкающий стук в дверь проделала то же самое с ногами. Она слышала, как лопаются и рвутся сухожилия, когда она, ломая коленные чашечки, пыталась засунуть в морозилку огромные ноги Рэйчел.

Блин, нужно было разрезать их пополам. Почему я об этом не подумала.

Затем она подняла из раковины голову и половину все еще истекающего кровью торса с пола, и поместила их в холодильник.

Глаза Рэйчел запали вглубь головы, поскольку теперь их удерживала лишь небольшая часть мозгового вещества. Нацинет остановилась на секунду и посмотрела на лицо мертвячки. Судя по его выражению, умирала она в боли и страхе. В страхе перед Нацинет. Это вызвало у Нацинет приятные ощущения, заставило ее почувствовать себя сильной и уверенной в себе. Такой, какой она чувствовала себя, направив пистолет в лицо Рэйчел. Такой, какой она чувствовала себя последние две недели измывательств над Адель Смит. Такой, какой она чувствовала себя всякий раз, когда намеренно оставляла хирургические инструменты или губки в телах гангстеров, в третий или четвертый раз зашивая им кишки.

Нацинет хватало ума понять, в кого она превращалась. Она всегда знала, что является клинической социопаткой, но в прошлом могла контролировать это, или, по крайней мере, скрывать. Теперь она перешла черту, став тем, кого криминальные психологи называют убийцей, движимым яростью: по сути, серийным убийцей.

Для другой половины торса Рэйчел места не нашлось. И холодильник и морозильная камера были забиты под завязку другими ее частями. А оставить ее лежать на полу Нацинет не могла. Одна из огромных грудей Рэйчел, с соском, длинным, как большой палец ребенка, отчетливо проглядывала сквозь полиэтилен. Одного взгляда будет достаточно, чтобы понять, что находится в мусорном мешке. Нацинет схватила его, побежала к себе в комнату и сунула под кровать. Стук в дверь прекратился, а затем зазвонил телефон.

Тяжело дыша, Нацинет бросилась к нему и подняла трубку.

- Алло?

- Нацинет? Это Тоня, дочь Адель. Я уже час пытаюсь до вас дозвониться. Почему вы не подходили к телефону? С моей мамой все в порядке? Почему вы так тяжело дышите? Там что-то случилось?

Нацинет сразу поняла, кто барабанил в дверь. Это был тот черный громила с улицы. Очевидно, он действительно являлся другом семьи.

Должно, быть, позвонил Тоне и сказал, что я его не впустила.

- Я... я прикорнула, и кто-то начал барабанить во входную дверь, - сказала Нацинет, озвучив неожиданно пришедшую в голову ложь. - Я перепугалась до смерти. Подумала, что кто-то пытается вломиться. Вчера вечером в дом пытался войти какой-то хулиган. Мне было очень страшно. Я собиралась позвонить в полицию, но он ушел.

- Это мой друг, Большой Майк. Я попросила его проверить маму. Можете впустить его.

Последнее, чего хотела Нацинет, это позволить войти в квартиру тому громиле, чтобы он стал совать везде свой нос. Она обратила внимание на его подозрительность. Если он найдет тело Рэйчел, она вряд ли сможет с ним справиться, даже с помощью пистолета.

- Вы уверены? Тот парень очень большой и выглядит угрожающе. И одет так, будто только что вышел из тюрьмы.

- Все в порядке. Это - мой друг. Пожалуйста, впустите его. - Голос Тони был холодным и лишенным эмоций. Очевидна, она тоже что-то подозревала. Нацинет не могла не заметить, что Тоня больше не спрашивала насчет матери, будто не верила, что получит достоверную информацию. Вместо этого ждала, когда Большой Майк все проверит.

Нацинет сделала паузу, пытаясь придумать, как ей не пустить Майка в квартиру.

- Нацинет?

- Да, я впущу его. Только дайте мне сперва одеться. Я в халате.

Нацинет повесила трубку и поспешила в комнату Адель, чтобы прибрать ее. Старуха по-прежнему лежала, завалившись на бок, изо рта текла слюна, на подбородке запеклась кровь. Нацинет схватила губку и вытерла ей лицо, затем посадила ее прямо, придав ей позу отдыхающего человека. Закончив с этим, она надела чистую одежду - джинсы и блузку, без лифчика. Задержалась в ванной, чтобы проверить, что там все в порядке, и быстро посмотрелась в зеркало. Удовлетворенная, она вернулась к двери, зная, что Майк все еще находится по другую сторону, хотя он и перестал звонить. Он не уйдет, если только она не заставит его. Она открыла дверь.

- Черт, наконец-то!

Большой Майк протиснулся мимо Нацинет, бросив на нее убийственный взгляд, и вошел в квартиру. Пройдя в центр гостиной, он остановился на том самом месте, где кровь и мозги Рэйчел натекли на ковер, затем повернулся лицом к Нацинет, закрывавшей входную дверь.

- Ты - Нэтти, верно?

- Нацинет Зенави.

- Да, мне сказали, что ты - высокомерная полубелая афросука. Где миссис Смит?

Майк наклонился, едва не коснувшись своим носом ее. Нацинет хотелось поставить этого дерзкого здоровяка на место, но что-то подсказывало ей, что шутить с ним слишком опасно. Он буквально давил на нее своим физическим присутствием. Стоял так близко, что Нацинет казалось, что он вот-вот на нее нападет. Она попятилась назад, и Большой Майк шагнул вперед, прижав ее к стене возле двери. От него пахло марихуаной и спиртным, но глаза были ясными, внимательными и пронзительными.

- Ну, и где она?

- Она в своей комнате... спит. Сегодня она очень устала от физиотерапии, так что, пожалуйста, не беспокойте ее. Ей нужен отдых.

- А я не буду ее беспокоить. Просто хочу убедиться, что она получает должный уход.

Он двинулся в комнату Нацинет, и она встала перед ним, преградив ему путь.

- Это - моя комната. Адель - там.

Большой Майк отвернулся от двери, и прищурившись, посмотрел на Нацинет. Нацинет повела его в комнату Адель.

Оглянувшись через плечо, она увидела, что Майк щупает взглядом ее задницу. Их глаза встретились, и он подмигнул ей, поправив у себя между ног. Она с ужасом заметила у него эрекцию. Сперва она возмутилась. Чуть не повернулась, чтобы сделать ему замечание. И тут Нацинет поняла, как можно нейтрализовать угрозу в его лице.

Она поднесла указательный палец к губам, открыла дверь и провела Майка в комнату, взяв его за руку. Шторы и жалюзи были закрыты, и не пропускали солнечный свет. В комнате было темно и сильно пахло моющими средствами и дезинфектантами, с помощью которых Нацинет отчищала соседнюю ванную комнату от крови. Не включая свет, она провела Майка в комнату.

- Миссис Смит? - позвал Большой Майк.

- Шшшш! Вы ее разбудите. Я же сказала вам, что она очень устала. Ей нужен покой.

Майк выдернул свою руку из ее, подошел к Адель Смит, и взял ее за руку настолько осторожно, насколько мог.

- Миссис Смит? Это - я, Большой Майк, сын Нэнси Эдвардс. Тоня послала меня проверить вас.

Он уже собирался проверить ее пульс, когда расслышал ее тихое похрапывание. Отпустил ее руку, Майк нежно и с благоговением поцеловал Адель в лоб, затем тихо ретировался из комнаты. Нацинет закрыла за ним дверь.

- С ней все будет хорошо? - голос Майк был низким, лицо выражало озабоченность. - Хочу сказать, что... она очень много значит для многих живущих здесь людей.

- Прогресс у нее, похоже, есть, но у жертв инсульта много чего может пойти не так. Сгустки крови в ногах или легких, пневмония, инфекция, сердечная недостаточность. Просто нельзя знать, когда она будет полностью вне опасности.

Майк опустил голову. Он выглядел расстроенным до глубины души.

- Черт, я понятия не имел, что все настолько серьезно.

Нацинет положила руку ему на плечо. Оно было твердым, как железо и таким же большим и круглым, как баскетбольный мяч. Она похлопала его по спине и проводила обратно в гостиную.

- Та, другая медсестра еще здесь?

- Нет, сегодня она не работает.

- Но я видел, как она приходила вчера вечером. Не заметил, чтобы она уходила, хотя большую часть ночи я был возле дома.

- У нее оставались здесь с уикенда кое-какие личные вещи, и она заезжала забрать их. Машину она оставляла за домом. Вы, наверное, просто не видели, как она ушла.

Майк мрачно кивнул.

- Хотите что-нибудь выпить?

- Не, я не пью. Может, воды.

Нацинет прошла на кухню и едва не упала, поскользнувшись на маленькой лужице крови на виниловом полу, где она заворачивала две половины торса Рэйчел. Майк прошел в гостиную и тяжело опустился на диван. Казалось, он забыл про Нацинет, целиком погрузившись в свои мысли.

Нацинет посмотрела на подсыхающую кровь на полу, затем снова на Большого Майка, чтобы убедится, что он не смотрит. Схватила из-под раковины губку, намочила водой из крана и быстро оттерла от пола красновато-коричневое пятно. Затем достала из шкафа стакан и открыла морозилку, чтобы взять немного льда. Просунула руку между замотанных в полиэтилен конечностей и достала из лотка в задней части камеры два кубика льда. Захлопнула дверцу, снова оглянулась через плечо, проверяя, не смотрит ли Майк и не заметил ли огромные бедра Рэйчел втиснутые между коробкой с мороженным и пакетом с горохом. Бросила кубики в стакан и повернулась к Майку, с самым теплым выражением лица, которое только смогла изобразить. Она походила на ребенка, строящего рожицы перед зеркалом и имеющего лишь смутно представление о том, что это выражение означает или какие эмоции оно в себе обычно несет. Она давно поняла, что ее эмоции не такие, как у других людей.

Прежде чем вернуться в гостиную, Нацинет вытащила из ящика возле духовки небольшой столовый нож и положила в карман штанов. Зарядить пистолет она забыла, и, к тому же, нож был гораздо более тихим оружием. Когда она вошла в гостиную, держа стакан с водой, Большой Майк смотрел на нее.

- Я рад, что о миссис Смит есть кому позаботиться, - сказал он. Теперь он казался совсем другим человеком. - Если ей что-то потребуется - если тебе что-то потребуется - просто дай мне знать.

Нацинет улыбнулась.

- Спасибо. Я это ценю.

Она протянула Большому Майку стакан с водой и села рядом с ним. Майк удивленно выгнул бровь, когда она придвинулась к нему. Когда он пил, она положила руку ему на бедро.

- Если вам что-то понадобится, тоже обязательно дайте мне знать.

Майк, очевидно, был мужчиной, который не страдал от недостатка женского внимания. В школе, наверняка, был звездой спорта. Баскетбола или футбола, а может, и того и другого. А на улицах он был звездой гетто, который мог присунуть любой бабе с района. И все же неожиданно смелый шаг Нацинет застал его врасплох. Его взгляд переместился от ее руки к ее глазам, и он проглотил остатки воды. Она видела, что ему сложно интерпретировать выражение ее лица.

- Да? Ладно, и чего же ты хочешь от меня?

Нацинет продолжала ему улыбаться.

- Я просто подумала, что ты симпатичный, вот и все.

Большой Майк подозрительно прищурился.

- Угу. Что ж, ты тоже ничего, но все же, что-то с тобой не так. Просто у меня нехорошее чувство, будто ты пытаешься играть со мной. А я не вчера родился и знаю, что нужно доверять своим инстинктам.

Нацинет рассмеялась.

- Ты говоришь так, будто меня боишься. А еще такой здоровый. Уверена, ты мне шею одной рукой сломаешь.

Внезапно одна из гигантских ручищ Большого Майка метнулась вперед, схватила ее за горло и сжала так, что Нацинет почувствовала всю ее мощь, и то, как легко она может расстаться с жизнью. Ее пульс ускорился, страх вызвал выброс адреналина в кровь.

- Поверь, - пробормотал он. Добродушное выражение, которое обрело его лицо после посещения миссис Смит, куда-то улетучилось. - Я могу убить тебя, прежде чем ты успеешь моргнуть глазом.

- Тогда я не буду моргать.

Она выхватила из кармана нож и вонзила ему в живот. Глаза у Майка стали дикими, и он усилил давление на ее горло, пережимая ей трахею. Нацинет вытащила нож и снова воткнула. Давление стало еще сильнее. Перед глазами у Нацинет поплыли точки. Она вытащила нож и на этот раз, прежде чем успела снова его опустить, Большой Майк схватился за лезвие.

- Гребаная сука! - взревел он. - Пытаешься убить меня? Я башку тебя оторву!

Его хватка была невероятно сильной. Нацинет почувствовала, что начитает терять сознание. Она изо всех сил пыталась высвободиться из его захвата. Но тщетно. Она увидела, как стекленеют глаза Майка, и в следующее мгновение провалилась в черноту.

Глава девятнадцатая

Тоня поспешила из переговорной прямиком на парковку, игнорируя неодобрительный взгляд своего босса. Ей необходимо было увидеть мать. Ее одолевали нехорошие предчувствия.

Этим утром она час провела на совещании, затем извинилась и попыталась дозвониться до квартиры матери. Когда никто не снял трубку, ее охватил внезапный страх. Там что-то случилось. Она сложила сотовый и вернулась в переговорную за вещами.

Чэд раздраженно посмотрел на нее, когда она собрала портфель и сумочку.

- Тоня? Ты уходишь?

- Мне очень нужно, - быстро ответила Тоня, игнорируя любопытные взгляды коллег. Доклад Берни был в самом разгаре. Он обеспокоенно посмотрел на нее. Большинство людей в помещении выглядели обеспокоенными, но только не Чэд. - Моя мать больна. Мне нужно уехать.

- Тоня!

Не обращая на него внимание, Тоня покинула переговорную и поспешила сквозь лабиринт рабочих кабинок к выходу из здания.

Пока она шла через парковку до своей машины, она несколько раз пыталась дозвониться до квартиры матери. Гудки в трубке продолжались. Она отключилась, затем позвонила еще три раза, а потом попробовала набрать номер Большого Майка. Тот тоже не отвечал. Выбравшись на 95-шоссе и устремившись в сторону города, она продолжала звонить на оба телефона. Добравшись до Филадельфии и так ни до кого и не дозвонившись, она начала паниковать. Тоня знала, чем Майк зарабатывает себе на жизнь, а раз наркодилер не отвечает на звонки, значит, дело плохо. Кем-кем, а бизнесменом Большой Майк был отличным.

Тоня выехала на Линкольн-драйв и на скорости 60 миль в час принялась петлять по выматывающим нервы поворотам. Сейчас ее волновала лишь безопасность матери.

Что-то случилось. Почему ей никто не отвечает? Где, черт возьми, Нацинет?

Тоня боялась, что Нацинет могла уйти с работы и оставить мать одну, или того хуже. Может, кто-то вломился в квартиру, или напал на Нацинет по пути к дому. В голове у нее вертелось множество других вариантов, включая тот, который она даже не хотела рассматривать. Что она знает Большого Майка не настолько хорошо, как думает, и он сделал что-то с Нацинет и ее мамой. Это объяснило бы то, почему он не отвечает на звонки. Он понял бы, что это она звонит, чтобы узнать про маму, и если он сделал что-то с ними... Но этого не может быть. Она знала Большого Майка всю свою жизнь. А еще она знала, как Нацинет умеет выводить людей из себя. Она могла представить, как она действовала Майку на нервы, а если он был пьян или под кайфом... К тому же у них уже не заладилось, когда он ходил туда накануне вечером. Однако он ни за что не тронул бы ее мать, неважно насколько он был зол или нетрезв. Он слишком уважал ее мать. Даже если б он избил Нацинет до смерти, он остался бы присматривать за матерью до приезда Тони. Позвонил бы ей и сказал, чтоб она немедленно ехала домой. Он не оставил бы мать одну в темноте.

Так что, черт возьми, происходит?

Перед ней выскочила какая-то машина, и Тоня ударила по тормозам. Ее передний бампер ударился о водительскую дверь другого автомобиля, вдавив ее внутрь салона. Тоня разбила головой лобовое стекло, во лбу образовалась зияющая рана.

- Вот, дерьмо!

Заднюю часть ее автомобиля повело, и Тоня изо всех сил пыталась справиться с управлением. Машина остановилась у обочины дороги, развернувшись передом к встречному автомобильному потоку. Какой-то спорткар едва не задел ее, водитель раздраженно просигналил. Почувствовав выброс адреналина, она нажала на газ - ей необходимо было вернуться на дорогу. Необходимо было добраться до матери, но машина остановилась, и двигатель заглох.

Тоня ударила кулаком по рулевому колесу. Она была всего в четырех-пяти милях от дома матери, но пока она закончит объясняться с полицией, пройдет еще два часа.

- Черт! Черт! Черт! - Тоня закрыла лицо руками, и расплакалась от отчаяния.

Автомобильное движение вокруг нее не прекращалось, машины объезжали место аварии. Пара "добрых самаритян" рискнули выйти из своих автомобилей и направились к ней. Молодой белый парень в голубых джинсах и белой футболке наклонился к Тоне.

- Мэм, вы в порядке?

Тоня осмелилась взглянуть на машину, которую ударила. Вокруг нее собралась толпа людей. Кто-то наклонился и разговаривал с водителем. Тоня задалась вопросом насколько серьезные у него повреждения.

- Мэм? - Парень попытался открыть дверь. Ее заклинило. - Вы сильно ранены?

Нацинет покачала головой. Лоб у нее совсем не болел. Она потрогала его и почувствовала на пальцах кровь.

- Не беспокойтесь, мы вытащим вас, - сказал парень. К нему уже присоединились белый мужчина постарше и молодой парень, похожий на пуэрториканца. Вдали послышались сирены.

День Тони Браун стал еще хуже.

Глава двадцатая

Фельдшер настаивал, чтобы Тоня поехала в больницу, не принимая ее протестов. Он слушал с выражением притворной озабоченности на лице, с трудом скрывая раздражение, пока его коллега, здоровяк с кожей оливкового цвета, закреплял на ней ортопедический корсет.

- Говорю вам, мне нельзя в больницу! Моя мать в беде! Мне нужно к ней!

- Угу, все так говорят, - сказал фельдшер. Это был молодой белый парень с черными, взлохмаченными волосами. - Что у них мама в беде, или что они опаздывают на работу или на репетицию, что угодно. Дама, я слышал это миллион раз. На вашем месте, я радовался бы, что выкарабкался из этой аварии, не растеряв мозги.

- Послушай меня, мелкий говнюк!

- Хотите, что-то расскажу? - Фельдшера, похоже, никак не впечатлил гнев Тони. Он наклонился, к ней, пока его коллега фиксировал ее на каталке. - Однажды у нас была жертва аварии, вроде вас. Парень несся на скорости сто миль в час, в зоне с ограничением пятьдесят. Врезался в дерево. Чувак не был пьян, не был под веществами, просто очень плохой водитель, понимаете, к чему я? Он пел такую же песню, какую вы поете нам сейчас. И мой начальник, прибывший на место, позволил парню написать отказ от госпитализации. Оказалось, что парень сломал позвоночник, только не знал об этом. Он прошел, может, футов десять, прежде чем у него сломался один из дисков. Один из его позвонков скользнул вниз под прямым углом, и - бац! - рассек спинной мозг. В жизни никогда не видел, чтобы люди так резко падали.

Если б я смогла встать с каталки, то дала бы тебе ногой в морду, мелкий урод! - подумала Тоня, кипя от ярости. Она со злостью посмотрела на фельдшера, но тот выдержал ее взгляд, ничуть не смутившись.

- Короче говоря, парень подал в суд на округ за халатность. Заявил, что мы должны были настоять на том, чтобы он поехал в больницу. Конечно, в этом случае он устроил бы такое же дерьмо врачам из приемного отделения, и возможно, тоже не ушел бы оттуда своими ногами.

- Но у меня нет серьезных ран! - воскликнула Тоня. - Как мне донести это до твоей тупой башки?! Другой водитель даже не пострадал!

Это была чистая правда. Водитель другого автомобиля - белая женщина средних лет, которая ехала на работу - была в полном порядке. Даже поинтересовалась у Тони насчет ее самочувствия.

- Верно, - сказал фельдшер. - Но вам нужно наложить на лоб парочку швов, и вы жаловались на боль в спине. Так что расслабьтесь и позвольте отвезти вас в больницу. К часу вы будете свободны.

- Но ты не понимаешь! Мне нужно...

В перебранку вмешался полицейский офицер в форме.

- Миссис Браун, думаю, вам стоит послушать Джорджа. В любом случае, мне нужно будет получить от вас заявление.

Тоня едва не взмолилась, чтобы офицер послал патрульную машину в дом ее матери, но остановила себя. Она боялась, что если расскажет полиции о своих подозрениях, ее страхи не воспримут всерьез. Конечно, логично было сделать это - рассказать полиции, что она так спешила, чтобы удостовериться, что медсестра, нанятая для ухода за ее матерью, здорова, жива и что не оставила мать одну, и чтобы выяснить, почему она не отвечает на звонки. Но она боялась, что если упомянет про то, что попросила своего друга, известного преступника, присмотреть за квартирой, это вызовет у них подозрение и они потребуют, чтобы она проехала до квартиры вместе с ними. Это могло бы вовлечь Большого Майка в неприятности, даже если он невиновен, особенно, если при нем есть оружие или наркотики. Нет, возможно, лучше сейчас ни о чем не упоминать. На самом деле, будет еще лучше, если она сможет добраться до телефона и позвонить мужу. Может, он сможет съездить до мамы.

Фельдшер помог коллеге загрузить Тоню в поджидающую машину скорой помощи. Офицер шел следом.

- Увидимся с вами в больнице, миссис Браун.

Жду не дождусь, - подумала Тоня, когда дверь закрылась за ней.

Глава двадцать первая

Адель просыпалась с трудом, отчаянно пытаясь прогнать из головы туман, оставшийся после "Демерола". В голове у нее стучало. Она огляделась в поисках Нацинет, но комната была пуста. По крайней мере, несколько минут у нее есть.

Накануне вечером, во время конфронтации Нацинет с Рэйчел она бодрствовала, симулируя бессознательное состояние, и слушала гневный рассказ медсестры о тяжелом детстве полукровки. К счастью убийство Рэйчел она пропустила, из-за инъекции "Демерола", которую сделала ей медсестра. Но уж кто-кто, а она знала, на что способна Нацинет, поэтому не думала, что Рэйчел переживет эту стычку. Это значило, что ей снова необходимо каким-то образом отыскать путь к спасению.

Из другой комнаты донесся стон. Будто кто-то страдал от боли. За дверью раздались тяжелые шаги. Ритм шагов был замедленным и неуверенным, будто кто-то шатался или хромал. Дверь открылась, и к ней в спальню вошел Майк Симмонс, сын ее соседки, Нэнси Эдвардс, с которым Тоня играла в детстве. Он зажимал рукой себе живот, между пальцев непрерывным ручьем лилась кровь.

- Вам нужно выбираться отсюда, миссис Смит. Нам нужно вытаскивать вас отсюда. Та медсестра - сумасшедшая. Она пыталась меня убить.

Он подошел к Адель, попытался поднять ее и едва не упал.

- Простите. - Задыхаясь, он навалился всем своим весом на койку и вцепился мускулистыми руками в поручни.

Адель содрогнулась при мысли о том, через что прошел Большой Майк. Она даже не знала, что он находится в квартире. Видимо, Тоня попросила его присмотреть за ней. Очевидно, он понял, что происходит и попытался спасти ее, но был атакован Нацинет.

Где она? Он убил ее?

Адель попыталась заглянуть в гостиную, но огромное тело Майка закрывало ей обзор. Она надеялась, что он сумел расправиться с Нацинет. У нее уже не было ни малейшего желания понимать эту женщину. Она просто хотела ее смерти.

Дыхание Майка было затрудненным и хриплым.

- Простите. Я чувствую себя таким слабым. Истекаю кровью, будто зарезанная свинья. Чокнутая сучка пырнула меня ножом. Поверить не могу, что она меня порезала.

Он снова встал и просунул свои огромные руки под ноги и плечи Адель. На этот раз ему удалось поднять ее. Он донес ее до двери ванной, покачиваясь, будто готов был отрубиться в любой момент. Адель боялась, что он уронит ее, а сам упадет сверху. Затем она увидела Нацинет, поднимающуюся с пола в гостиной. Медсестра выглядела слабой и крошечной по сравнению с массивной фигурой Майка, но когда она уставилась на Адель, в глазах у нее была столько ярости, что она показалась в десять раз опаснее, чем он.

- Не походи ко мне, ты, чокнутая сука! - голос Майка был каким-то слабым и далеким. Парень быстро угасал.

- Ты никуда ее не унесешь.

Нацинет присела и подняла с пола нож, затем встала перед Майком, преградив дорогу к входной двери. Продолжая держать Адель левой рукой, Большой Майк сунул правую руку за пояс и вытащил пистолет, который был даже больше, чем ее "Бульдог" 45 калибра. Нацинет замерла, затем попятилась. Но поскольку одной рукой он пытался держать Адель, пистолет у него ходил ходуном. Казалось, Большой Майк был дезориентирован из-за кровопотери, и ему было очень трудно целиться. Когда он сделал шаг вперед, Нацинет улыбнулась и снова встала у него на пути.

- Не делай этого, Нэтти, - сказала Адель.

- Меня зовут Нацинет! - взревела медсестра, затем замерла, с любопытством глядя на Адель. Глаза у нее расширились от изумления. - Ты только что заговорила.

- "Парлодел". Рэйчел дала его мне. Он для людей, страдающих болезнью Паркинсона. Улучшает речевую функцию. Она сказала, что жертвам инсульта он тоже помогает. - Адель произносила слова медленно и слегка невнятно, но, тем не менее, понятно. Она снова могла говорить.

- Я знаю, что он делает! Как ты его получила? - Нацинет, казалось, была я ярости. Рэйчел сделала что-то без ее ведома, и ей это явно не понравилось.

- Она дала его мне в свою смену.

- Ты говорила с ней? Ты рассказала ей про меня?

- Нет. Я заговорила только сейчас. Но это уже не имеет большого значения, не так ли? Я знаю, что ты убила ее.

Нацинет улыбнулась.

- Я отрезала ей ее жирную задницу и положила в морозилку рядом с твоими объедками.

- Я знаю, что ты пытаешься сделать, только у тебя не получается.

Нацинет положила одну руку себе на бедро, продолжая держать нож в другой. Приподняла одну бровь, ее лицо, словно шрам, пересекала та дьявольская ухмылка.

- О, да. И что же я пытаюсь сделать?

- Ты - черная, по крайней мере, наполовину. И не важно, что ты сделаешь со мной или сколько других чернокожих ты убьешь, ты все равно останешься черной. Тебе этого не изменить. И это не смоет ни моя кровь, ни кровь Майка.

- Пытаешься подвергнуть меня какому-то психоанализу? Думаешь, ты меня знаешь?

Она сделала шаг вперед. Адель надеялась, что заставит женщину подойти еще ближе, чтобы Майк мог застрелить ее наверняка. По тому, как моталась из стороны в сторону его рука с пистолетом, Адель поняла, что он уже не может нормально видеть. Если Нацинет будет хотя бы в двух футах от него, ему не придется целиться. Ему нужно будет лишь нажать на спусковой крючок.

- Я слышала, что ты говорила Рэйчел о своем отце.

Нацинет замерла.

- Ты ни черта не знаешь про моего отца.

- Я знаю, что он был гордым чернокожим мужчиной, который трудился не покладая рук, чтобы дать тебе хорошую жизнь. И что он бессмысленно умер, и что в этом не виновата ни ты, ни кто-то другой, а лишь тот парень, который спустил курок. Я знаю, что тебе его не вернуть. Знаю, как больно тебе было, когда они с твоей матерью расстались.

- Лучше заткнись. Прекрати немедленно!

Нацинет направила нож на Адель, горя желанием перерезать старухе горло, но Майк по-прежнему держал между ними пистолет.

- Прочь с дороги, или клянусь, я всажу в тебя пулю.

Большой Майк едва мог держать пистолет ровно, он начинал шататься, медленно раскачиваясь взад-вперед. Раны в животе продолжали сочиться вязкой, темно-красной жидкостью, пропитывающей его рубашку и джинсы. Адель была уверена, что ему осталось находиться в сознании всего пару минут. И если он не попадет в больницу, то менее чем через час умрет. Она должна попробовать уговорить Нацинет пропустить их.

- Я знаю, каково тебе приходилось в детстве, ты всегда чувствовала себя другой. Ощущала себя неполноценной рядом с белыми детьми, из-за черной крови в твоих венах. Ощущала себя неполноценной рядом с чернокожими детьми, из-за белой крови в твоих венах.

- Я сказала тебе заткнуться!

- Прочь с дороги! - закричал Майк. Казалось, он немного собрался с силами. Адель почувствовала, что его хватка стала крепче.

Не обращая на них внимания, Нацинет продолжала говорить. Из глаз у нее покатились слезы - первая искренняя эмоция, не считая гнева, которую когда-либо видела Адель на лице у этой женщины. Казалось, она готова была сломаться. Адель не знала, что будет, если это произойдет, но вряд ли ситуация станет хуже, чем она есть сейчас.

- Когда твой папа умер, ты решила идентифицироваться с белой половиной твоей семьи, поскольку винила в смерти своего отца всех нас, всех чернокожих. Но белая половина твоей семьи тоже не приняла тебя, потому что они точно знали, что ты пытаешься отрицать... что ты тоже черная. Ты - одна из нас. Мы - твой народ.

- Я - не черная! Вы совсем не такие, как я! Я - не одна из вас!

Нацинет двинулась вперед, поднимая нож, когда входная дверь открылась, и в квартиру вошла Тоня.

Нацинет остановилась и оглянулась, продолжая держать нож над головой. Вид у Тони был потрясенный. Она перевела взгляд с окровавленного ножа в руке Нацинет на пропитанную кровью рубашку Майка, на его пистолет, и на Адель, которую он держал, и которая медленно выскальзывала из его слабеющих рук.

- Какого черта здесь происходит?

Когда Нацинет повернулась к Тоне, Майк закачался и повалился на пол, выронив Адель из рук. Она упала на ковер, а его пистолет, полуавтоматический "Дезерт Игл" - рядом с ней. Адель приземлилась на правый бок, лицом к спальне, и сразу же попробовала перекатиться на живот, чтобы подняться на ноги. Она лежала на животе, когда Тоня вцепилась в Нацинет, и обе женщины упали на пол по другую сторону от дивана.

Адель услышала крик Тони и звук удара. Нацинет пронзительно закричала. Раздался глухой стук, когда одна из них упала на пол.

Адель не слышала звона ножа об пол, но поняла по звукам, что драка продолжается. Она не видела, что происходит, поскольку обзор ей загораживал диван, но она все слышала. Раздался грохот, и одна из рамок с фотографиями упала рядом с ней, ее край был испачкан кровью. Это была та самая, которой она планировала разбить голову Нацинет последние две недели. Ей оставалось лишь надеяться, что кровь на ней принадлежала Нацинет, а не Тоне.

Она попыталась подняться на ноги, и пожалела, что находится в таком беспомощном состоянии. Среди звуков борьбы, прерываемых криками и шлепками кулаков по телу, отчетливо слышался голос Тони.

- Я порву тебя, ты, гребаная сука!

- Нет! - закричала Нацинет.

Ожесточенная драка продолжалась.

Адель собрала все остатки сил. Если б она только могла пошевелить рукой, что-нибудь поднять, то вмешалась бы в эту борьбу за ее жизнь и жизнь дочери, положив ей конец раз и навсегда.

Она сомкнула дрожащие пальцы вокруг "Дезерт Игла". Ее рука была слишком слабой, чтобы поднять пистолет, поэтому она передвинула его по ковру, чтобы он смотрел дулом под диван, в ту сторону, где продолжали драться Нацинет и Тоня. Она прищурилась и всмотрелась между комьями пыли, чашками и другими безделушками, закатившимися под диван, пытаясь разглядеть двух женщин с другой от него стороны. Но увидела лишь сплетение из рук и ног. Слышала шлепки плоти о плоть. Слышала кряхтение, проклятия и тяжелое дыхание. Она знала, что Нацинет - в белой футболке, а Тоня - в чем-то желтом, поэтому пыталась различить эти два цвета и прицелиться в первое белое пятно, которое увидит.

- Чертова сука!

Сложно было понять, Нацинет это была или Тоня.

Затем раздалось:

- Неееет!

И Адель выстрелила.

Глава двадцать вторая

Первым делом она почувствовала боль.

Все тело ныло. Мысли снова путались, на этот раз от боли и усталости, окутавших ее с головы до ног. Хуже всего было ее голове, она звенела, словно колокол в церковной башне. Она даже не пыталась открыть глаза. Иначе через них проник бы свет, вызвав в голове новые вспышки боли.

Она оставалась лежать, постепенно знакомясь с окружающей обстановкой, когда ее тело и разум медленно просыпались.

Голоса, очень близко. Мужские.

-... к счастью, она жива...

Она почувствовала, будто снова погружается в черное море забытья. Уставившись на капельницу, вставленную ей в руку, смотрела, как в нее медленно капает раствор. Затем зрение у нее затуманилось, и она снова уснула.

Когда она опять пришла в себя, даже не осознавая, что отключалась, голоса продолжали звучать.

- ... был осужден за тяжкие телесные повреждения и грабеж ... отсидел пять лет из двадцати и...

- ... просто не верю, что он...

- … знаю, знаю…

- ... я уже пытался найти на него что-нибудь... знаю из достоверного источника, что он убил...

- ... сейчас на аппарате жизнеобеспечения...

- ... что ж, она - настоящая героиня, раз сделала это...

- ... с родственниками уже связались... не стали говорить им, как она погибла...

Она снова погрузилась в забытье.

***

Она не осознавала, что разговаривает, пока не услышала собственный голос. Понятия не имела, сколько вела разговор с собеседниками. Моргнула, и комната стала более резкой. Это была больничная палата. На стуле рядом с койкой сидел чернокожий мужчина средних лет в костюме. Двое других мужчин, белых, и тоже в костюмах, стояли у двери и смотрели на нее.

- ... я просто... отреагировала... и я... я, - Она моргнула, внезапно осознав, где находится.

Мужчины молчали и ждали, когда она продолжит. Тот, который сидел рядом с койкой, кивнул ей.

- Продолжайте, мэм.

Она сделала глубокий вдох. Собралась с мыслями. Что она им рассказала?

По щеке скользнула слеза.

- Миссис Смит... она в порядке? Она жива?

- Адель Смит? - спросил сидящий рядом с кроватью мужчина. - Вы хотите сказать...

- Она жива, - произнес белый мужчина, стоящий у двери. – И находится в палате интенсивной терапии.

Она облизнула губы. Во рту внезапно пересохло. Сердце бешено стучало.

- А... другие?

Мужчины промолчали. Тот, который сидел рядом с койкой, переглянулся с двумя, стоящими у двери. Теперь она поняла, что это - копы. Детективы.

- Вам нужен покой, - сказал детектив, сидящий рядом с койкой. Он поднялся на ноги. - Мы еще вернемся.

- Нет... пожалуйста!

Трое детективов покинули больничную палату и закрыли за собой дверь.

Оставив ее наедине со своими мыслями...

***

- Что-то здесь не так, - сказал детектив Карл Хендрикс. Трое полицейских стояли возле медсестринского поста в крыле интенсивной терапии Главной Филадельфийской больницы.

- Согласен, - сказал детектив Роберт Леннон. Он переглянулся со своим напарником, Брайаном Суинсоном. Роберт и Брайан наблюдали за допросом, стоя у двери. И по обеспокоенному выражению лица напарника, Роберт понимал, что общая картина не складывается.

Дело должно было быть очень легким. Известная активистка движения за гражданские права, являвшаяся героиней для многих жителей района Северная Филадельфия, в котором она жила, перенесла инсульт. Ее дочь, Тоня Браун, организовывает для нее уход на дому. Филадельфийский хоспис посылает двух лучших медсестер, Нацинет Зенави и Рэйчел Уильямс. Две с лишним недели миссис Смит получала уход и проходила реабилитацию, и в какой-то момент в квартиру вломился известный в том районе преступник и наркодилер, уже отсидевший срок за нападение с отягчающими вину обстоятельствами, и неоднократно изнасиловал Рэйчел Уильямс и Адель Смит. Пытки и истязания обеих женщин продолжались три дня, после чего он убил медсестру и расчленил ее тело. Когда Нацинет прибыла в назначенное время, ей показалось, что она попала в дом ужасов. Во время последовавшей драки с Майком Симмонсом, она получила несколько ранений и сумела нанести Майку несколько ударов ножом. Вскоре прибыла Тоня Браун, и тут начался настоящий кошмар.

- Можете сказать что-нибудь о состоянии Тони? - спросил детектив Суинсон одну из медсестер, сидящих на посту отделения интенсивной терапии.

- Она в коме. В критическом состоянии, - ответила медсестра.

- А Майк Симмонс?

- По-прежнему без сознания.

- А что насчет нее? - спросил детектив Суинсон, указывая большим пальцем в направлении палаты, из которой они только что вышли.

- У нее в бедре пуля пятидесятого калибра. Похоже, ее еще душили. У нее обширные ссадины на шее. Кто-то очень сильно ее избил. Она потеряла много крови. И не сможет больше ходить, если врач не сумеет восстановить ей тазовую кость. И даже тогда ей понадобятся месяцы физиотерапии.

- Черт, это ужасно. Спасибо, медсестра. - Детектив Суинсон снова повернулся к напарнику и детективу Хендриксу.

- Что ж, давайте для отчета наведем порядок в этом хаосе.

Суинсон вытащил из кармана рубашки ручку и маленький блокнот на спирали, открыл чистую страницу. Принялся листать страницы с записями, которые сделал накануне, добавлял новые, пытаясь заполнить пустые места.

- Со слов офицеров, прибывших первыми на место преступления, у миссис Смит был в руке пистолет. Они решили, что она могла подстрелить мисс Зенави случайно, пытаясь защитить свою дочь. Симмонс, должно быть, выронил пистолет во время борьбы с медсестрой, и миссис Смит попыталась его подобрать, - начал Хендрикс, листая свои записи.

- Черт. Она, наверное, чувствует себя ужасно. Имею в виду, если все было именно так.

- Ага, если.

- Значит, это Майкл Симмонс убил Рэйчел Уильямс, расчленил и засунул в холодильник? - спросил Суинсон.

- И в морозильную камеру.

- Затем он жестоко избивает ту африканку, Зенави или как там ее, и пытается задушить ее?

- Похоже на то.

- А еще он два или три дня измывался над Адель Смит?

- Насколько нам известно.

- И все же на ней есть синяки, которым с виду минимум неделя, а также почти полностью зажившие ожоги.

- Я и сам пытаюсь это понять. Может, Симмонс проникал украдкой в дом, мучил ее пару недель, и никто этого не заметил? Может, именно поэтому он начал истязать Рэйчел Уильямс? Может, она застукала его?

- Угу. А потом Тоня приходит домой, и он начинает избивать ее тоже. Но медсестра, задушенная и избитая до полусмерти парнем, превосходящим ее по весу более чем на сто пятьдесят фунтов, каким-то образом приходит в себя и дважды бьет его ножом в живот. В процессе случайно ранит Тоню в грудь, затем случайно попадает под пулю, выпущенную Адель Смит, которая лежит на полу и почти не может двигаться? Да, в этой истории определенно что-то не сходится. Слишком много случайностей. Полагаю, нужно подождать, пока одна из жертв не очнется, и не совать в отчет этот мусор.

- Та медсестра, Нацинет Зенави, уже подтвердила большую часть этой истории.

Детектив Суинсон потер пробивающуюся лысину и покачал головой. Прищурившись, посмотрел на своего напарника, после чего перевел взгляд на детектива Хендрикса.

- Прежде чем сдавать отчет, я бы подождал и послушал, что об этом скажет миссис Смит. Вы правы. Здесь есть нестыковки. Когда Тоня Браун придет в себя после операции, возможно, она сумеет воссоздать более полную картину.

- Вы же не купились на все это дерьмо, верно? - спросил детектив Карл Хендрикс.

- Не верю ни единому слову.

- Не хочу говорить это после всего, через что она прошла. Избитая, задушенная до бессознательного состояния, получившая огнестрельное ранение и очнувшаяся в больнице. Если повезет, она будет постоянно хромать, если нет, то до конца жизни будет прикована к инвалидному креслу.

- Что думаешь, Карл?

- Думаю, мисс Зенави что-то скрывает. Либо она на самом деле является жертвой, которой кажется, и настолько потрясена, что ее история походит на бред, либо она каким-то образом замешана. Не удивлюсь, если она трахалась с тем наркодилером, и они вместе пытали Рэйчел Уильямс и Адель Смит.

- Подобное случалось уже не раз, - добавил детектив Суинсон, - Знаете... влюбленная парочка пытает, убивает, и даже насилует. Были серийные убийцы, чьи жены и подруги принимали участие в их преступлениях. Возможно, это один из тех случаев.

- Но почему тогда она порезала его? - спросил детектив Леннон.

- Возможно, это не она. Возможно, его порезала Тоня Браун, а затем Нацинет отобрала у нее нож и ударила ее в отместку. Возможно, она приревновала. Возможно, у Тони Браун и большого Майка был роман, поэтому она порезала их обоих в приступе ревности.

- Это объяснило бы то, почему миссис Смит стреляла в нее.

- На самом деле, здесь больше логики, чем в ее истории.

- Посмотрим, что лаборатория скажет по поводу отпечатков пальцев.

- Знаете, что будет с тем районом, если мы не выясним все в ближайшее время?

Брайан вздохнул.

- Беспорядки, судебные иски, марши протеста возле здания городского совета, лидеры движения за гражданские права, толкающие речи о том, как филадельфийская полиция затягивает дело, потому что жертва - чернокожая. Конспирологи будут утверждать, что мы сами ее избили, из-за ее протестов против полицейской жестокости тридцати пятилетней давности, и что пытаемся все замять и повесить на невинного наркодилера.

- Не обольщайся, Брайан, - сказал Хендрикс. - Они обвинят во всем нас, даже если мы раскроем дело.

В помещение вернулась медсестра.

- Майк Симмонс очнулся. Он еще очень слаб. Ему только что сделали переливание крови, но он хочет поговорить с вами.

Детективы изумленно переглянулись.

- Хочет поговорить с полицией? - спросил Леннон.

- Я даже сказала бы, жаждет. Адель Смит тоже пришла в себя.

- Она может говорить?

- Ее речь все еще нарушена из-за инсульта. Разговаривает она медленно и невнятно... но, да, говорить она может.

Детектив Хендрикс повернулся к двум своим коллегам.

- Можете взять на себя Симмонса. А я хочу послушать, что скажет миссис Смит, после чего присоединюсь к вам. Возможно, мы, наконец, все узнаем.

Глава двадцать третья

Адель раздраженно покачала головой. Она опять в больнице. И все же, несмотря на тяжкие испытания, сейчас она чувствовала себя гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда была здесь после инсульта. По крайней мере, она снова могла говорить.

- Как вас зовут, молодой человек?

Голос у нее был слабым, а речь - невнятной. Детективу пришлось наклониться ближе, чтобы слышать ее.

- Детектив Хендрикс, Карл Хендрикс.

- Вы чернокожий?

- Моя мать - итальянка, но, да, я - чернокожий.

- Приятно слышать. Я боялась, что вы скажете "нет".

Адель посмотрела в окно, на солнце, чьи лучи проникали сквозь тюлевые занавески.

- Не думала, что снова увижу солнце.

Адель снова повернулась к детективу.

- Я в нее попала?

- Что?

- С Тоней все в порядке? Я же не ее подстрелила?

- Хотите сказать, что вы пытались застрелить свою сиделку?

- А в кого еще, по-вашему, я целилась? Я в нее попала?

У детектива Хендриса приподнялись брови. Он вытащил блокнот с ручкой и наклонился вперед.

- Думаю, вам нужно рассказать мне, что именно произошло в той квартире.

***

- Вы говорите, что медсестра сделала все это? То милое худенькое существо, которое вы пытались задушить?

Детективы Суинсон и Леннон переглянулись и едва не рассмеялись, качая головами, будто это была какая-то шутка.

- Она дважды ударила меня ножом. Убила ту другую медсестру и расчленила ее. Она призналась мне в этом, когда я пытался вытащить миссис Смит из дома. Над миссис Смит она тоже измывалась. С ней все в порядке? Я спас ее?

- Кто? - отозвался Леннон. - Миссис Смит? Она в порядке. В данный момент один из нас находится с ней в палате. Она рассказывает ему про то, как вы убили ту медсестру. Как вы мучили ее несколько недель, и как вы избили, а потом ранили ножом ее дочь!

- Тоня ранена? С ней все в порядке?

Майк попытался сесть, но он был все еще слишком слаб. Он поморщился от боли, пронзившей ему живот, и снова рухнул на койку. Детективы переглянулись. Они не ожидали от него такой реакции. Он вел себя вовсе не как преступник.

- Расслабьтесь, иначе у вас разойдутся швы, - сказал детектив Суинсон.- В данный момент Тоня Браун находится в хирургическом отделении, но врачи считают, что она поправится. Нож пронзил легкое, но сердце не задел.

- Хорошо. Это хорошо. Не знаю, что я делал бы, если б не она.

Детектив Суинсон закатил глаза и покачал головой.

- Вы правда думаете, что мы купимся на это ваше представление? На эту чушь про сумасшедшую медсестру, когда мы знаем, что это вы - преступник, наркодилер и убийца? И мы знаем все про другие совершенные вами убийства, хотя вы и не были за них осуждены. У вас одна из самых дурных репутаций в этом городе.

- Знаете, что я думаю? - произнес детектив Леннон, сев рядом с Майком Симмонсом на койку. Я думаю, что вы хотели похитить миссис Смит из дома, и мисс Зенави ударила вас ножом, пытаясь защитить хозяйку.

- Или все было по-другому? - спросил Суинсон. - Где вы встречались с мисс Зенави? У вас был роман? Может, вы вместе пытали миссис Смит, чтобы расширить себе место для любовных утех? Вас это возбуждало? Бить электропогонялкой шестидесяти семилетнюю женщину? Думаю, вы вдвоем убили Рэйчел Уильямс, а затем напали на Тоню, когда она что-то заподозрила. Я не понимаю только, почему Нацинет порезала вас.

- Вы, ребята, - кучка идиотов. Что вы курили? Та медсестра сделала все это сама. Я никогда бы не тронул миссис Смит. Я оказался там лишь потому, что решил, что с той полубелой африканской сучкой что-то не то. Она с самого начала вела себя странно. Тоня попросила меня проверить ее маму, и когда я пришел туда, та сучка ударила меня ножом.

Детектив Суинсон широко улыбнулся. Он пять лет пытался найти убийство, которое можно было бы повесить на этого бывшего заключенного. Теперь он был уверен, что нашел.

- Валяйте, расскажите эту историю присяжным. С вашим послужным списком они отправят вас в камеру смертников прежде, чем вы закончите последнее предложение.

- Да пошел ты! Мне плевать, что ты думаешь. Спроси миссис Смит. У меня не было резона делать это. Я пытался спасти ее от той безумной сучки! Миссис Смит - одна из немногих в этом районе, кому на меня не наплевать.

- Мы слушаем.

- Правду говорю, мужик. Когда я был маленьким, она однажды пришла ко мне домой, узнав, что мой папа отмудохал мою маму. Он становился очень гадким, когда напивался. Бил меня и маму всем, что попадалось ему под руку. Накануне он отправил маму в больницу со сломанным ребром, и миссис Смит прослышала об этом. Пришла к нам домой и села за кухонный стол. Она была очень злая. Видно было по лицу. Она указала на моего папу пальцем и сказала ему, что его обязанность - вырастить из меня мужчину. Такого мужчину, который поможет подняться нашему народу, поможет искоренить негативные стереотипы, сложившиеся в этом мире о чернокожих, который сделает так, что наш народ будет и впредь преуспевать и процветать. Затем она спросила его, правильный ли он пример подает своему сыну, пьянствуя, бегая по улицам за разными женщинами, и избивая свою жену. Вид у моего папы был такой, будто его в школе отсчитала учительница. Он расплакался, начал извиняться, и все такое. Обнял нас с мамой и сказал, что любит нас обоих. И больше он никогда никого из нас не ударил. Вот такая женщина миссис Смит. Я ни за что не тронул бы ее. Я жизнь отдал бы за эту женщину. - Майк провел рукой по забинтованному животу. - Черт, чуть не отдал.

- Он прав.

Детективы Суинсон и Леннон повернулись к вошедшему в палату Карлу Хендриксу.

- Я только что переговорил с миссис Смит. Он пытался спасти ее. Это все та медсестра. Она мучила миссис Смит с того дня, как приступила к работе. Пытала ее электропогонялкой, зажигалкой и электрошокером. Какое-то реально больное дерьмо. И я думаю, что она проделывала с ней кое-что похуже, о чем она не говорит. Я не стал выспрашивать подробности.

- Вооот дерьмо. Она делала все это с миссис Смит? - сказал Майк, он не мог скрыть отвращение. - Жаль, что я не пристрелил эту чокнутую сучку!

- Черт. Значит, он невиновен? - спросил детектив Леннон. Уверенная самодовольная ухмылка сползла у него с лица, плечи поникли. Он был явно разочарован тем, что ему не удастся отправить Большого Майка Симмонса в камеру смертников.

- Черт, он - герой, как и она. Кажется, она правильно поступила, что стреляла в ту женщину. Спасла им всем жизнь.

- Что заставило ту медсестру сделать это? Она просто сумасшедшая или что?

- Идем, допросим ее. Посмотрим, сможем ли получить признательные показания.

***

Нацинет поняла, что эти трое детективов всё знают, едва они вошли к ней в палату. Они молча смотрели на нее, у них в голове не укладывалось, как эта хрупкая женщина могла совершить такое. Окружив койку, они держали дистанцию, будто боялись, что она сможет напасть.

- И что та старая сучка рассказала вам обо мне?

- Много чего рассказала, но нам интересно послушать, что расскажете вы, - сказал детектив Хендрикс.

- Вы - белый?

- Нет, - ответил детектив Хендрикс. - Я - чернокожий.

- Но вы - наполовину белый, не так ли?

- Моя мать - итальянка. Я вырос в Южной Филадельфии.

- Вы говорите по-итальянски?

- Свободно.

- Вам нужно говорить людям, что вы - сицилиец. Они, как правило, немного темнее итальянцев, а у вас кожа довольно светлая, почти белая. Могли бы сойти.

- Зачем мне это?

- Сами знаете. Вы видите это каждый день. Вы знаете, какого это быть одним из них. Вы видите сидящих на пособии мамаш, "крэковых" шлюх, бандитов, внебрачных детей, и папаш-паразитов. Вы видите, как люди смотрят на вас, когда понимают, что вы - не совсем белый. Как вакансия, которая была открыта еще час назад, оказывается закрыта, едва ваша черная задница появляется в дверях. Как у них вдруг кончаются сдающиеся квартиры в том здании, или дома на продажу в том районе. Как все столики в том хорошем ресторане, куда вы всегда хотели пойти, оказываются внезапно забронированными, кроме, может, того, что у кухни, или того, что у туалета, куда никто не хочет садиться. Как они интересуются, знаете ли вы, сколько стоит тот костюм, то украшение, та сумочка, или те солнцезащитные очки, перед тем, как вы собираетесь их примерить. Или как охранник решает стоять у вас прямо за спиной, неважно, в каком месте магазина вы находитесь, и сколько там есть других посетителей. Как патрульные едут за вами несколько кварталов, гадая, какого черта вы делаете в такой хорошей машине или в таком приличном районе, и только и ждут подходящего случая, чтобы остановить вас и обыскать. Вам знакомо все это, не так ли? Вы знаете, каково это быть ниггером. Так какого хрена вы хотите быть им?

Детектив Хендрикс почувствовал нарастающее в нем раздражение. Он поверить не мог в то, что слышит. Ненависть в голосе этой женщины была ошеломляющей, тем более, что она говорила о своем народе. Детективу было неловко перед своими белыми коллегами, но он изо всех сил пытался скрыть это. Ему захотелось быть еще темнее, чтобы они не видели, как он покраснел. Он знал, что от гнева и смущения стал багрового цвета. Подойдя к койке еще ближе, он встал прямо над Нацинет. Наклонился, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. Челюстные мышцы напряглись, вены на шее заметно вздулись. Он изо всех сил старался говорить спокойно и размеренно.

- Да, я знаю, каково все это. Но еще я знаю, каково это быть частью гордого наследия, которое помогло построить эту страну. Быть частью культуры, которая дала миру блюз, джаз, рок-н-ролл, ритм-н-блюз, соул, фанк и даже хип-хоп. Я знаю, каково это быть частью народа, прибывшего в эту страну в цепях, и теперь сидящего на каждом уровне правительства и бизнеса, говорящего о свободе и демократии по всему земному шару, лидирующего в спорте, и даже завоевавшего себе место в мире развлечений. Мы стали одной из самых подражаемых культур на земле. Я знаю, каково быть частью народа, который появился из ниоткуда, когда весь мир был против нас, и нам приходилось пробивать себе путь через все лишения, чтобы стать героями для некоторых из тех самых людей, которые владели нашими предками. Мне знакома эта гордость. Позвольте спросить вас кое о чем, мисс Зенави. Как вы можете определить, какие члены одного вида имеют самые сильные гены?

Нацинет молча смотрела на детектива.

- Вы находите тех, кто имеет физические недостатки, но функционирует на том же уровне, что и те, которые их не имеют. Волка без одной лапы, который продолжает бегать и охотиться вместе со стаей. Слепую птицу, которая по-прежнему может летать. Однорукую обезьяну, которая по-прежнему может лазать по деревьям. Это и есть мы. Это - наш народ. На протяжении нескольких поколений мы были калеками. Нам было отказано в адекватном образовании, адекватном жилье, в равных возможностях при устройстве на работу, и все же мы по-прежнему здесь и мы процветаем. Мне знакома эта гордость. Адель Смит знакома эта гордость. Но не вам, верно?

- Нет. Потому что я - не черная. Я - не одна из вас. Я - эритрейка. Мой народ никогда не был рабами. Его никогда не покоряли. Среди моей родни есть бизнесмены, политики, врачи, юристы...

- А охранники?

- Что?

- Охранники. Разве не этим ваш отец зарабатывал на жизнь? По ночам он работал охранником на стройке. Сидел всю ночь в трейлере и следил, чтобы какие-нибудь наркоманы не проникли на стройку и не стащили из зданий медную проволоку и трубы, пока их еще не проложили в стены. Очень престижная работа. В смысле, я знаю, что в своей стране он работал врачом, но в Америке он был просто охранником. Адель все мне рассказала. Вот поэтому вы и сходили с ума, потому что стыдились его. Потому что семья вашей матери отвергла его... и вас тоже.

Нацинет кинулась на детектива, царапая ногтями ему лицо и пытаясь добраться до глаз. Детектив Хендрикс закричал, когда ее ногти оставили у него на лбу и веках борозды, которые тут же наполнились кровью. Он схватил ее за запястья и попытался оторвать ее руки от своего лица. Детективы Суинсон и Леннон бросились ему на помощь.

- Я убью тебя! Ты меня не знаешь! Не знаешь моего отца! Ты - гребаный ниггер!

- Аааа! Уберите ее от меня! Мои глаза! Она пыталась выцарапать мне глаза!

Нацинет исчезла под детективами, которые молотили ее, пытаясь заставить отпустить Хендрикса. Одно веко у него было почти полностью оторвано, а сквозь глубокую рану на щеке проглядывала белая скуловая кость. Содранная кожа висела лохмотьями, словно кто-то недочистил апельсин.

Когда Нацинет, наконец, отпустила Хендрикса, большая часть его век осталась у нее под ногтями, а в руках она сжимала его пистолет. Держа палец на спусковом крючке, она направила его на детективов.

Карл Хендрикс упал на пол, схватившись за изуродованное лицо. Между пальцев у него брызгала кровь. Двое других детективов медленно пятились, их руки тянулись за оружием.

- Просто успокойтесь, и тогда никто не пострадает, - сказал детектив Леннон.

- Здесь вы очень заблуждаетесь.

Она направила пистолет на детектива Хендрикса и спустила курок, проделав дыру у него в груди. В следующее мгновение ее собственное тело начало плясать и конвульсировать, расцветая красными, как розы, ранами, пока Суинсон и Леннон разряжали в нее свои пистолеты.

Эпилог

Тоня подняла глаза на небо. Ветерок ласкал ей лицо и шелестел в листьях деревьев. Солнечный свет грел кожу. Она посмотрела на Большого Майка. Она гордилась тем, что он завязал. Теперь у него была свая парикмахерская, где, по ее сведениям, все было законно. Никаких наркотиков, никакого оружия, только средства по уходу за волосами. В темном костюме и галстуке он выглядел отлично, как настоящий бизнесмен.

Рядом с Тоней стоял е муж, Джеральд. В больнице он все время был при ней, никогда не оставлял ее надолго одну, бегал из ее палаты в палату к ее матери, передавая туда-сюда информацию. Тоню держал в курсе насчет состояния матери, а мать - насчет состояния Тони. Даже после того, как у ее матери случился очередной инсульт, а у Тони после операции началась инфекция, он не оставлял никого из них, пока им не пришлось буквально вытолкать его за дверь, чтобы он поехал домой и немного отдохнул. Но на следующий же день он вернулся. Тоня любила его больше, чем могла бы выразить это словами.

Ее двоюродный брат Джером тоже был там. И тетушка Бетти. И дядя Джейк. Члены семьи, которых она не видела с детства. Прихожане местной церкви, лидеры общины и активисты. И, конечно же, СМИ, хотя они старались держаться на почтительном расстоянии.

Тоня снова улыбалась солнцу. Погода была идеальной. Восемьдесят градусов (27 по Цельсию - прим. пер.), плюс ветерок. Если б так было круглый год, никто из них не смог бы позволить себе жить здесь. Пастор читал проповедь, но она почти не слышала, что он говорит. Не хотела слышать. Это не имело значения. Она знала все, что ей нужно было знать о своей матери. Ее мать спасла ей жизнь.

Она все время слышала, как люди называли ее мать героиней, рассказывали, как она изменила их жизни. Цитировали ей речи, которые произносила мать, или статьи, которые она писала. Приводили примеры из жизни матери, когда она выступала за свободу, выступала за всех них, примеры, которым они пытались следовать в своей жизни. Она устала слышать все это. Когда она очнулась в больнице, живая, и узнала, что мать спасла ее, то, наконец, поняла, почему все те люди так уважали ее мать. Потому что Адель Смит никогда не сдавалась. Она была бойцом. Никогда не переставала им быть. Не важно, что ей противостояло. Она всегда продолжала сражаться. И даже когда та чокнутая медсестра ударила ее ножом в грудь, она каким-то образом знала, что мать спасет ее. Теряя сознание, истекая кровью на полу гостиной, Тоня ни капли не сомневалась, что с ней все будет в порядке. За всю свою жизнь у нее не было ни малейшего повода усомниться в том, что ее мать всегда будет рядом. И когда она очнулась и услышала, что ее мать подстрелила Нацинет, она не удивилась.

Единственным сюрпризом было то, что после операции к ней в палату пришла мать, взяла ее за руку и прошептала:

- Спасибо, что спасла мне жизнь. Ты - моя героиня.

- Но, мама... это же ты спасла меня.

- Я всего лишь спустила курок. Ты встала между тем ножом и мной. Чуть не умерла из-за меня. Спасибо.

Это поразило ее больше всего. Что она стала героиней для своей матери. Что она стала героиней для всех.

- В каждом из нас есть капля геройства, Тоня. Это все, что действительно нужно нашему народу. Ты будешь моей героиней, а я буду твоей. Нам не нужен какой-то Черный Мессия, который придет и поведет всех нас к свободе. Никогда не будет другого Малкольма Икса или еще одного Мартина Лютера Кинга. Мы должны добиваться этого сами, все вместе. Никто из нас не сделает ничего в одиночку. Даже твоя бедная старая мать. Нам просто нужно найти в себе ту капельку геройства. Только и всего.

На следующий день у ее матери произошла остановка сердца. Сгустки крови, которые были в ногах, переместились в мозг и вызвали новый инсульт, который, в свою очередь, привел к обширному инфаркту миокарда. Впервые в жизни Тоня поняла, что мать больше не будет защищать ее. Ей оставалось лишь надеяться, что у нее хватит сил не посрамить память матери.

Выйдя из больницы, Тоня уволилась и основала собственную некоммерческую организацию. Вернулась в свой район и стала обучать подростков и молодых людей бизнесу и финансам, показывать им, как можно получать гранды и ссуды на обучение, как начинать собственный бизнес. Это было ужасно невыгодно, но ей нравилось. Она знала, что мать гордилась бы ею. Целью ее первого проекта было помочь Большому Майку изменить свою жизнь в лучшую сторону. Именно ее влияние помогло ему получить ссуду, а благодаря влиянию Большого Майка район почти полностью очистился от наркотиков. Всего несколько кварталов, но этого было достаточно, чтобы резко уменьшить уровень насилия. Тоня жалела лишь, что ее мать не видит всего этого.

Она посмотрела на маленькое надгробие.

"Адель Смит

1939-2008".

Из краешка глаза скатилась слеза, когда она прочла последнюю строчку на камне.

"Наша героиня".

Тоня вернулась к лимузину, прежде чем проповедник закончил траурную речь. Она не хотела, чтобы об ее матери напоминал ей кто-то, кроме ее самой. И она уже знала, какое воспоминание хочет сохранить о своей матери. Наша героиня. Так считал каждый, кто ее знал. И этим все сказано.

КОНЕЦ

Локтионов А.В., перевод на русский язык

Table of Contents