Рэт Джеймс Уайт

" КАК ПОРНО ДЛЯ ПСИХОВ "

СОДЕРЖАНИЕ:

- Пейот для сутенёров (пер. Олег Казакевич)

- Радость (пер. Максим Деккер)

- Детки (пер. Роман Коточигов)

- Время кормёжки (пер. Олег Казакевич)

- Ротвейлер (пер. Максим Деккер)

- Делать было нечего (пер. Роман Коточигов)

- Генеральная уборка (пер. Роман Коточигов)

- Толще (пер. Максим Деккер)

- Грязные желания приличных людей (пер. Роман Коточигов)

- После лекарства (пер. Максим Деккер)

    От скрытых желаний политиков к женщине с фетишем на львов. Это место, где некрофилия, членовредительство и убийство, все это - дороги к любви.

    "Как Порно для Психов" собрало самый экстремальный эротический ужас от знаменитого мастера хардкорных ужасов. Рэт Джеймс Уайт - ваш проводник через секс, смерть и самые темные желания сердца.

" ПЕЙОТ ДЛЯ СУТЕНЁРОВ "

    Лицо Какао было покрыто фиолетовыми синяками. Все её передние зубы были выбиты, её нос был размазан по лицу, будто она простояла двенадцать раундов против боксёра-тяжеловеса. На её шее были следы удушения гарротой. Нож, который преступник использовал для её убийства, всё ещё торчал из её живота. Отвратительная резаная рана была под её подбородком, словно пропитанный кровью рот в застывшей улыбке. Её голова была почти отделена от туловища, из ужасной раны было видно белые позвонки. Свернувшаяся кровь образовала вокруг неё огромную лужу. Её майка и мини-юбка были задраны, трусиков и лифчика на ней не было. Одна из её грудей выглядела так, как будто её жевали. Если бы Джи не заплатил сам за её одежду, он никогда не смог бы определить, что раньше она была белой.
    Джи повернул голову, и по его телу побежали мурашки. Это всё, на что он мог смотреть. Остальные увечья девушки были слишком ужасными. Он толкнул фотографии через стол, обратно детективу.
     - Это вторая шлюха, которую ты потерял на этой неделе, Тайсон. Это ты так защищаешь своих девок?
     - Быть папиком нелегко, - прошипел одетый в кожу и золото сутенёр, его голос был низким и скрипучим от систематического употребления алкоголя и марихуаны.

    Это было неотъемлемой частью его жизни, настолько очевидной, что не требовала объяснения.
    Тайсон Прайс, более известный как Джи-Таун Слим, впервые услышал эту аксиому из уст своего отца. Он бормотал это каждый день, плюхаясь на кожаный диван, обитый овчиной, сворачивая себе косяк после того, как вышвырнул мать Джи из дома, чтобы та работала на панели. Когда мать была убита клиентом в 83-м, Джи помнил, как его отец бормотал те же слова над её могилой, прежде чем сесть в свою машину с новой подругой и исчезнуть из его жизни навсегда. Джи тогда было всего восемь лет. Почти два десятилетия спустя он стал зеркальным отражениям своего отца.
    Джи-Таун Слим был одет в длинное кожаное пальто, шёлковую рубашку “Армани” и узкие джинсы “Хьюго-Босс”, на его ногах были сапоги из змеиной кожи. Шею, уши, пальцы и запястья украшали золотые и платиновые украшения. На правой руке были золотые “Роллексы”, инкрустированные платиной. Он зарабатывал месячную зарплату детектива за одну ночь. Тем не менее, он хотел бы, поменяться с ним местами в этот момент.
    Полицейский схватил его за мягкие, коричневые дреды, заставив его голову опуститься вниз на стол, растирая его лицо об фотографии, заставляя смотреть на исковерканное тело Какао. Её вагина была полностью съедена. Её убийца сжевал половые губы и клитор, оставив на их месте мясную рваную дыру. Джи стошнило на стол.
     Быть сутенёром нелегко. Некоторые дни были намного хуже других.
     Детектив отпустил Тайсона. По-видимому, регургитация[1] не была обычной реакцией убийц, когда они сталкивались с доказательствами своих преступлений.
     Селена, одна из лучших девушек Джи, подобрала его на зелёном “Mерседесе” Е-класса. Она сразу же начала болтать о новом, дико модном смартфоне; он же хотел, чтобы она ему отсосала, но никак не слушать её болтовню. Когда её неуместный галдёж совсем его достал, Джи дал ей пощёчину. Тишина тут же заполнила салон и начала действовать ему на нервы ещё хуже, чем её скулёж. В тишине в его голове всплывало слишком много вопросов, извивающихся как змеи, в ожидании удара. Он чувствовал, как лёгкие медленно сжались от волнения.
     Он включил радио и из динамиков раздалась лихорадочная хип-хоп мелодия с неразборчивым текстом, выблёвывающимися как пулеметный огонь. Это не помогло. Перед его глазами был обезображенный труп Какао, только теперь и в его уме её полу-отчленённая голова билась об крышу мерседеса, когда он трахал её прошлой ночью, перед тем как отправить работать. Он не парился по поводу того, что копы могут найти в ней его семя во время вскрытия. Он всегда пользовался презервативами. Кроме того, он никогда не отрицал того, что она была его шлюхой. Так что было бы удивительно, если бы он её не трахал, но всё, что он когда-либо с ней делал, сильно отличалось от того, что он видел на фотографиях.
     Джи почувствовал, что впадает в депрессию, когда вспомнил образ прекрасной Какао с её платиновыми светлыми волосами и гладкой кожей цвета молочного шоколада, с выеденными гениталиями. Её красивые груди, с большими оттопыренными сосками, которые он целовал прошлой ночью - на фото было видно, что один из сосков был откушен. Он потянулся под сиденье и достал бутылку французского “Абсента”, который он купил в Hовом Орлеане. Почти задыхаясь, он сделал большой глоток из бутылки и поморщился, когда огненно-зелёная жидкость прошла по его горлу. Затем он зажёг свой особый косяк, смешанный с опиумными листьями. Тот же сутенёр, который подсадил его на “Абсент”, так же подсадил его и на опиум с травкой. Это был кайф, от которого не хотелось, чтобы отпускало.
     Это был пятнадцатый съезд сутенёров в Новом Орлеане. Старый сутенёр, который называл себя “Cто Баксов”, имел гарем в тридцать женских рыл, именно он дал ему экзотическую смесь, когда шлюхи соревновались в стриптизе, чтобы определить кто из них лучшей на Западном побережье. В то время, как голые проститутки разных возрастов трахали друг друга “на сухую” на полу, “Cто Баксов” вытащил толстый пакет с травой и ещё одни с сухими листьями коки; он принялся смешивать их на обложке диска величайших хитов Джеймса Брауна. Он разрезал сигару лезвием ножа, выбросив табак в пепельницу, затем закатал листья коки и марихуану в сигарную бумагу.
     - Забудь про кокаин, героин, экстази и другое дерьмо. Помимо того, что оно всё делает тебя тупее. Я хочу сказать, что это конечно всё круто и производит впечатление на дам, но чувак — вот это реальная бомба. Это настоящие сутенёрское дерьмо. Брат, как, по-твоему, я могу держать всю эту конюшню, когда мне шестьдесят с хуем лет? Кстати, это была моя идея продавать пёзды через интернет. Потому что я провидец. У коренных aмeриканцев есть пейот[2], Тимоти Лири[3] подсадил на кислоту белых засранцев, а вот через ЭТО я общаюсь с духами наших предков... Сейчас это дерьмо смешается с децелом опиума и эффект будет в десять раз сильнее. Чувак, пара приходов, и ты увидишь вечность, и это кайфово, братан. Это так кайфово.

    Он сделал длинную затяжку из переполненного косяка и передал его Джи-Тауну.
    - Как пейот для сутенёров говоришь, да? - спросил Джи, и посмотрел на косяк в своих руках.
    - Что-то типа того. Это помогает увидеть реальность. Понимаешь, в той реальности живёт сутенёр, который помогает правильно вести дела.
    Имея лишь скромную конюшню из шести кобыл, Джи-Таун оставил напутствие своего более успешного старейшины и начал регулярно потакать галлюциногенной траве. Он подсел сразу же после первой ночи, проведённой в том клубе наблюдая как шлюхи вертелись и искажались, как в кривом зеркале в парке аттракционов. Они закончили кутёж адской содомией в четырёхзвёздочном отеле с лучшими шлюшками из их конюшен. Для мужчины, которому за шестьдесят с хуем, старый сутенёр трахался, как подросток. И, конечно, он приписывал свою выносливость чудо-траве. Он сказал, что она делает его более выносливым, более живым.
    Сегодня, однако единственное что она сделала, так это представила ему растерзанный образ Какао более ярко, добавив к нему детали, которых он раньше не видел. Например, как то, что её глаза были наполовину закрыты, и довольная улыбка, растянулась по обезображенному лицу, будто она только что получила действительно хороший оргазм или сама курила какую-то сногсшибательную дурь.
    Джи остановил “Mерседес” на углу Брод-стрит, где его две другие шлюхи были заняты работой. Он дал Селене две таблетки экстази и долго целовал её в губы, прежде чем выгнать на панель. Они всегда чувствовали себя особенными, когда он целовал их. Он говорил каждой из них, что это привилегия, предоставленная только ей, и что он выбьет из них всё дерьмо, если они расскажут и тем самым заставят других девушек ревновать. Конечно, они знали, что он ещё тот кусок дерьма, но им нравилoсь, как трава заставляла их себя чувствовать в сочетании с экстази. Это почти заставляло их хотеть трахаться с потными жердяями, которые каждую ночь выстраивались в очередь, чтобы засунуть свои жалкие эрекции в растянутые и раздолбанные отверстия девушек.

    - Теперь иди и работай, сучка, - нежно проворковал Джи, страстно целуя губы Селены и стараясь не думать о том, сколько “пeтухов” она сосала этим ртом.
    Большинство этих женщин делали своими ртами всё, за что им плaтили, кроме поцелуев. Это было слишком интимно. Это было единственное, что они оставили для своего мужчины, и любой сутенёр, который отказывался целовать своих шлюх, независимо от того, сколько ведер спермы они насосали за ночь работы, мог вскоре пожалеть об этом. Это была одна из цен, которую он должен был заплатить, чтобы оставаться в игре.
    Он прополоскал рот мятным ополаскивателем и был благодарен ей за то, что она не забыла его купить. Не все шлюхи носили жидкость для полоскания рта в своих сумках. Обычно клиенты, которые платили больше двух сотен зелёных в час, не хотели чувствовать запах профессии этих женщин изo рта или когда они раздвигали ноги.
    - Ты уверен, что не хочешь, чтобы я позаботилась о тебе первым? Ты выглядишь так, будто тебе сейчас не помешала бы хорошая пуэрториканская дырочка.
    - Всё что я хочу от тебя, сучка, это две тысячи баксов до утра. Поняла меня?
    - Конечно, папочка.
    Джи-Таун проглотил капсулу “Х” и стал наблюдать, как плотная сладострастная задница Селены пошла по улице, закутанная в чёрную кожу. Он почувствовал, как его член напрягся в штанах.
    Он подумал, что может быть разряжение его сексуальной энергии в её анус сняло бы стресс. Теперь было уже слишком поздно. Он выглядел бы слабым в глазах других девушек, и они бы приревновали, если бы он забрал её с улицы для быстрого перепихона. Теперь ему придётся ждать конца ночи, когда она закончит свою работу.
    Джи сидел там, на углу, почти час, наблюдая как Селена и две другие его лошадки Иоланда и Тина обслуживают клиентов, будто они родились для этой работы. Девочки всегда работали усерднее, когда знали, что он наблюдает. Он знал, что если он не будет следить за ними, то вероятнее всего они свалят в какую ни будь подворотню, чтобы курить травку и нюхать кокаин, или они потратят лишние двадцать минут на какого-нибудь клиента, рассказывая ему свою дерьмовую историю жизни вместо того, чтобы отсосать ему, получить свои деньги и вернуться на панель.
    Он почти допил бутылку абсента, наблюдая как его девочки работают, не покладая рук, демонстрируя проезжающим машинам свои прелести. Это была прекрасная ночь. Клиентов было много и Джи почти видел, какую огромную кучу бабла они подняли за эту ночь. Тем не менее, теперь у него не хватало двух кобыл, и это означало меньше прибыли, независимо от того, сколько они поднимут за сегодня.
   Как будто честному сутенеру было и без того легко зарабатывать себе на жизнь, и к тому же какой-то сумасшедшей убил его двух девушек. До этого были только попытки изнасилования, да пару ограблений. А теперь какой-то больной урод жрал живьём его сучек.
    Сначала копы нашли его лучшею сучку, Дезире “Белый Шоколад” Уильямс, с выеденной вагиной и теперь тоже самое произошло с Какао. Джи думал, как ему успокоить оставшихся девочек, чтобы они не разбежались.
    - Я знаю, что вы все скучаете по Дезире. Я тоже скучаю по этой сучке. Она была первой моей шлюхой, которую я поставил работать на улице в этом городе, и она всегда останется в моём сердце. Но она слишком любила куниллингус. Вероятно, она пыталась заставить какого-то придурка полизать её сладкую пиздёнку, и он разозлился и натравил питбуля на её бедную задницу. Я знаю, что это тяжело, но вы должны понять, что лизать пизду - это не про таких баб как вы. Ни один нормальный клиент не пойдёт на это. На улицах полно парней, которые порежут вас только за то, что вы заговорите об этом с ними.
    Было очевидно, что девушки не сильно слушали его объяснения, и отнеслись скептически к его рассуждениям. Но Джи знал, что к тому времени, когда они были готовы снова отправиться работать, они убедили себя, что он прав. Конечно, они ещё не знали о Какао. Они бы обосрались от страха, если бы узнали, что ещё одну девочку съели живьём. И Джи знал кое-что ещё, чего не знали его девушки - Дезире и Какао были не единственными, на кого напал этот сумасшедшей.
    Кадиллак Джим потерял шлюху всего две ночи назад. Её нашли в мусорном баке, выпотрошенную и со съеденными грудями и гениталиями. Платиновый Кей потерял двух своих баб в прошлые выходные. Они обе были найдены настолько обезображенными, что их опознали только по татуировкам.
    Но, Джи-Таун не мог позволить этому бардаку лишать его заработка. У него была привычка к кокаину за 500 долларов и французскому “Aбсенту”, прекрасной одежде, дорогим автомобилям, опиуму с марихуаной, которые обходились ему десятками тысяч. Он не мог позволить какому-то уроду-оборотню останавливать бесконечный денежный поток.
    Джи вытащил из бардачка ещё одну бутылку ”Aбсента” и начал над ней “работать”. К тому времени, как чёрный фургон остановился перед Селеной, Джи-Таун был где-то над радугой.
    Он не знал было ли это из-за опиума, или ”Aбсента”, но у человека за рулём фургона было лицо, которое, казалось, превращалось из морды пираньи в гигантскую вагину с зубами. Он смотрел на отвратительное существо за рулём, которое манило Селену и задавался вопросом: неужели она сядет в машину с таким уродом?
    Разве она не видит, что это какой-то пиздоед? Причём, блядь, буквально. Эта шлюха что, совсем не соображает?
    Джи кое-как открыл окно и крикнул ей, но было уже слишком поздно. Она исчезла в фургоне и умчалась вниз по улице. Джи повернул ключ в замке зажигания “Мерседеса” и поехал за ними. Он не мог позволить себе потерять ещё одну шлюху.
    Фургон проехал по Спрус-стрит через Брод-стрит, затем свернул на 11-ю и в конце концов на Уолнат. Он проехал ещё несколько кварталов, прежде чем остановиться в переулке, рядом со старым, недавно отремонтированным, колониальным домом. Они вышли и лицо мужчины снова стало лицом пираньи. Вместе с ними вышли ещё две девушки. Видимо одной девушки было недостаточно. По всей видимости, у мужчины был большой аппетит. Тем не менее, Cелена была самой красивой из них и человек, казалось, явно осознавал этот факт.
    Его глаза были огромными и явно похотливо пожирали тело Селены. Ряды острых как бритва зубов сверкнули при свете фонаря. Селена хихикнула и взяла его за руку, когда он помогал ей выйти из фургона в переулок, а затем они направились в его дом. Джи припарковал машину и последовал за ними. У него всё ещё был толстый косяк, зажатый между зубами, он курил его как сигарету.
    На маленьком окошке в кухонной двери не было жалюзи, поэтому он мог наблюдать за всем, что они делали, с того места, где он стоял в переулке. Клиент с рыбьей головой время даром не терял. Он послал двух других шлюх в гостиную, а Сeлену оставил при себе. Он сразу же накинулся на неё и принялся в бессистемной ярости срывать с неё одежду, как ребёнок, разворачивающий подарки на Рождество. Когда она наконец была полостью голая, глаза пираньи залились плотоядной похотью. Его острые зубы были покрыты блестящей слизью, о которой Cелена всё ещё не подозревала. Она поцеловала его... прямо в большие рыбьи губы. Джи захотел за это засунуть кулак ей в задницу.
    В конце концов, Джи пришло в голову, что возможно, лицо мужчины на самом деле не было огромной пираньей или вагиной с зубами. Конечно, Селена была та ещё извращенка, но даже она не стала бы целовать, и тем более садиться в машину с сухопутной акулой-мутантом. Скорей всего его рассудок помутился из-за опиума, и теперь он видел душу этого человека. Это единственное, что имело смысл. Джи с ужасом наблюдал, как тварь опустила свою голову между её ног и начала есть.
    Сначала он был нежен, клиент ласкал языком её клитор с особым вниманием. Его глаза закатились вверх. Селенa тоже закатилa глаза. Он засунул толстый язык, который выглядел как какой-то розовый морской слизняк в её влагалище, и начал трахать её им. Селена начала стонать и кричать, когда оргазм охватил её, бросив её тело в сильные судороги, настолько яростные, что казалось, будто она преднамеренно сломает себе шею и спину. Тогда аппетит пираньи явно стал сильнее. Джи увидел это за секунду до того, как он вонзил отвратительные, острые, как бритвы, зубы в сладкое влагалище девушки и начал отрывать её половые губы, пожирая их, как какой-то плохо прожаренный кусок мяса. Глаза безумца сияли от голода, когда он отрывал очередной кусок от её гениталий, зарываясь лицом между её бёдер прогрызая себе путь внутрь неё. Селена вопила как обезумевшая, она била его из-за всех сил, но он оказался слишком силён для неё, и она так и не смогла оторвать его голову от себя.
    - Пидoр!!! - закричал Джи, позволив косяку выпасть изо рта на тротуар.

    Он выбил дверь ударом ноги и шатаясь вошёл в комнату со своим блестящем чёрным “Глоком” в руке. Дуло пистолета смотрело в голову пираньи.
    - Убери свою ебаную харю от моей шлюхи!
    Джи едва держал пистолет, комната вокруг него кружилась. Он должен был сосредоточиться, чтобы держать их в поле зрения. Он слишком много выпил.
    - Здравствуй, сынок, - заговорила пиранья, ухмыляясь от уха до уха своей измазанной кровью пастью.
    Кровавые полосы стекали по его подбородку на грудь, между зубов застряли кусочки плоти.
    - Отойди от неё!
    - Разве ты не узнаешь меня, сынок?
    - Я не знаю тебя пидор! Ты ёбаный хуесос с башкой пираньи, и еблом похожим на пизду с зубами! Я в жизни не видел такого уродливого пидорасa как ты!
    - Это алкоголь и дурь в тебе говорят. Присмотрись получше, Тайсон. Ты же знаешь меня.
    - Пидoр ёбанный, откуда ты знаешь моё имя?
    - Присмотрись же!
  Джи с тупым и ничего не выражающем лицом уставился на уродливое лицо. Лицо мужчины потеряло свою плотность и начало стекать как топлёное сало. Пиранья морда с пиздозубами вместо рта отвалилась и его взору открылся лик, который Джи сразу узнал.
    - Сто Баксов! Ты - тот ёбанный сутенёр из Hового Oрлеана, верно?  

    - Да, сынок, но я - нечто большее.
    Джи уставился на старое морщинистое коричневое лицо, бритую голову, густые брови и бородку, которые теперь были почти полностью белыми. Затем он посмотрел в его холодные чёрные глаза. Это были глаза, которые выдали его. Джи вспомнил, как смотрел в эти глаза, когда его собственные были полны слёз, наблюдая как они смотрят на могилу его матери без капли раскаяния. Он помнил, как эти глаза смотрели на него, когда он стоял рядом с надгробием своей матери, наблюдая как его отец садиться в машину и уезжает.
    - Папа?
    Две другие шлюхи вошли в комнату. Они услышали крики Селены и решили, что пришло время и для них отработать свои деньги. Они ошеломлённо взглянули на отъеденное влагалище Селены, пропитанные усы и бороду пираньи, и пистолет в руке Джи, тогда они начали орать. Пиранья схватил их обоих за глотки, резко дёрнул, и повернулся к Джи.
    - Почему? Почему ты убиваешь этих девушек? Да какого хрена вообще ты убиваешь моих сучек?
    - Речь идёт о Cиле Tворения, сынок, Cиле Бога! У них это есть, а у нас нет. Я принимаю причастие, поглощая саму суть Tворения. Киска. Матка. Вселенная здесь, сынок. Это не проста пиздёнка парень. Это Pай. Это ёбанный дом Божий!
    - Ты вообще ебанутый, старик?
    - Парень, ты просто ещё не дошёл до этого. Покури ещё немного - он кивнул в сторону столика, на которым лежал здоровенный косяк.
    Джи подошёл и поднял его.
    - Кури, сынок. Вот увидишь. Мы будем причащаться вместе, как отец и сын, как и было задумано Богом.
    Тайсон Прайс, также известный как Джи-Таун Слим, поджёг жирную сигару, наполненную опиумом и марихуаной, вставил её в рот и глубоко затянулся. Этот косяк был в два раза сильнее тех, что он катал, и эта одна затяжка почти свалила его с ног. На самом деле он не был уверен в сознании он или нет. Он чувствовал, как мир катиться и наклоняется, словно во сне. Всё начало растворяться и рассыпаться на куски. Девушки больше не выглядели как шлюхи. Они даже не выглядели как люди. Они выглядели как Bечность. Они выглядели так, будто вся природа сжата в них, а в центре кружился водоворот энергии, силы, творения... Прямо между их ног.
    - Теперь ты это видишь, - ворковал его отец.
    Две шлюхи были напуганы до смерти, под одной из них растеклась лужа и лежала искорёженная кучка экскрементов, но обе они умоляющe смотрели на пистолет в руке Джи-Тауна. Девушки задрожали ещё сильнее, когда услышали стоны очнувшейся Селены. Она была ещё жива и испытывала невероятную боль. Старик отпустил двух девушек, одна из них упала на подкосившихся ногах прямо в кучу дерьма её подруги, тем временем пиранья схватил моток проволоки с кухонного стола и обернул его вокруг горла Селены. Он упёрся ногой ей в плечо и принялся тянуть из-за всех сил другой конец.
    - Смотри! Сынок! Узри, пока не погас свет!
    Джи посмотрел вниз на рваную дыру, которую его отец проел в теле Селены. Он увидел свечение там, где раньше было её влагалище. Свет был похож на восход солнца, лунный свет и свечение звёзд одновременно. Он почувствовал в себе прилив голода. Жажду стать единым целым с ним. Он опустился на колени и начал отрывать куски плоти от её грудей зубами. Две другие шлюхи снова начали орать. Они побежали в глубь дома. Джи поднял окровавленное лицо от промежности Селены, когда её тело начало биться в предсмертных судорогах, напоминающих оргазм.
    - Я узрел Бога! - воскликнул Джи.
    Печально известный сутенёр, по имени Джи-Таун Слим, опустился ниже и принялся проедать себе путь в умирающую утробу проститутки. Вселенная цветов заполнила его голову. Он ел, ел, и ел, пока не почувствовал силу, текущую в его крови. Ему никогда не приходило в голову, что пиздёнка может быть чем-то большим, чем вместилищем для мужского члена и семени.
    Джи остановился на секунду, чтобы сделать ещё одну затяжку косяка, прежде чем встать на колени между забрызганных кровью бёдер Селены и вырвать её матку с тошнотворным влажным звуком - Хрииииип!
    Он проглотил её женственность несколькими быстрыми глотками.
    Где-то в темноте дома было слышно, как кричат две другие девушки.
    - Вставай сынок, мы должны поймать их, - сказал его отец.
    Они услышали, как девушки молотили в дверь и выбили окно, в надежде выбраться.
    Отец повернул свою уродливую голову в сторону Джи. Теперь он снова был похож на пиранью с зубастой киской вместо рта.
    - Ты готов? - сказал он зубастыми половыми губами, из которых текла кровь и слизь.
    Только теперь Джи не считал его уродом. Он надеялся, что теперь он выглядит точно так же.

перевод: Олег Казакевич

" РАДОСТЬ "                                                   

Она снова проводила ножом по своим голым грудям, разрезая плоть и пуская на волю длинные ручьи крови, перекрещивающие торс. Руки, бедра, лицо, грудь и живот были заштрихованы порезами, которые заливали кровью ее, все еще ошеломляюще красивое, тело. Полицейские окружили ее. Они держали ее под прицелом и велели бросить нож на землю. Очередная коронация абсурда в жизни, испачканной безумием и невменяемостью: если она не перестанет причинять себе боль - офицеры застрелят ее.

Мужчину с разорванной грудью, перед которым она стояла на коленях, звали Эдди Волкер. Садистский серийный насильник и убийца кричал как маленькие девочки, которых он насиловал, когда Шана потрошила его. Она хотела бы воплотить свою угрозу в реальность и попрыгать на скакалке из его кишок. Но она находила вид его дымящихся, раздутых внутренностей отталкивающим, как и запах. Запах рвоты и аммиака.

Шана знала, что Бог, ее Бог, Бог ее народа, помогал тем, кто помогал себе сам. Он давал силу и покой тем, кто это заслуживал. Шана подняла отрезанный пенис, все еще шипящий как сосиска на гриле, и сморщенный мешок горелой плоти, который некогда был мошонкой, к лицу и удивилась, когда не смогла их распознать. Прошло всего лишь десять лет с тех пор, как Шана взяла их в рот первый раз. Она харкнула на это массу и перекинула через плечо в грязь. Полицейские поморщились и ахнули, когда поняли, что упало к их ногам.

Эдди стонал. Даже с туловищем, рассеченным от паха до кончика подбородка, и жирными фиолетовыми кишками, кипящими в огромной ране, он был все еще жив. Даже с гениталиями, обращенными в обугленную руину, распиленным и разбросанным в разные стороны телом, он продолжал дышать. Его сердце продолжало биться. То, что они говорили, оказалось правдой. Зло никогда не умирает. Шана плюнула в лицо Эдди.

Не ее вина, что она оказалась на этой тропе. Вся ее жизнь была омрачена болью. Шана никогда не знала, что такое радость.

Слезы скатились по щекам Шаны, когда она подняла руки вверх и позвала Бога. Но она знала, что это бесполезно. Ее Бог не был богом милосердия. Он не отвечал на жалость к себе. Он не внимал, когда бабуля Шаны отрезала ей клитор острым лезвием, без анестезии, и зашила ее вагину кетгутом, дабы сохранить невинность для брака и защитить всех от проклятия. Он не слышал, как Шана плакала из-за того, что ее естество было изуродовано, гарантируя то, что она никогда не будет получать удовольствие, как другие женщины.  Когда она была готова стать собственностью будущего мужа, который выкупит ее за тридцать или сорок коров, ее девственность обеспечивалась за счет разрушения ее желаний, как это было принято в ее культуре. Даже, несмотря на то, что Шана родилась в Америке и никогда не была в Нигерии, она с юности поняла, что женщина – это сосуд для мужского семени и нянька для детей. Проклятие нависло над ее семьей несколько веков назад. И оно сулило ужасающее наказание для тех, кто не чтит традиции.

Шана заплакала и воззвала к Чанго, богу грома и гнева у йорубийцев[4], когда мать держала ее, а бабушка поднесла тонкий нож для филе рыбы к ее наиболее чувствительному органу. Они называли это женским обрезанием. Оно должно было обезопасить ее, стать щитом от семейного проклятия. Тогда ей было всего восемь лет. В двенадцать лет грязный, безумноглазый отморозок, который напоминал ей Иисуса Христа с икон, разорвал швы на ее половых губах. Он прорезал стежки швейцарским военным ножом перед тем, как засунуть внутрь свой отвратительный пенис, смеясь от мысли, что кто-то помешает ему в переулке, через который Шана шла в школу. Чанго не ответил на ее молитвы даже тогда. Она продолжала выкрикивать его имя снова и снова, в то время как пот мужчины капал со лба в ее глаза, алкогольное дыхание паром летело в ее лицо, а его грубые и чумазые руки мацали ее молодую плоть, проталкиваясь внутрь и разрывая ее нежный бутон.

После этого она как-то узнала, что упоминала его имя всуе. Чанго был богом мести и гнева. Он даровал своим последователям силу, которая помогала мстить несправедливым.  Этого было достаточно для них, чтобы выжить самостоятельно.

Шана смогла вспомнить, как тогда вернулась домой и посмотрела в зеркало. На размазанную по лицу помаду, разорванную одежду, тушь для ресниц, черными слезами стекающую по щекам. Она выглядела точно, как шлюха. Так ее назвал отец, когда она впервые начала краситься. Шана знала, что никакой мужчина не возьмет ее в жены, а родители будут обвинять ее во всем. Они всегда говорили, что она становится слишком дикой и недисциплинированной, испорченной «декадентством» американских девочек, с которыми играла.  Забавно, что никто из них не наказывал Шану так сильно, как должен был.  Ведь все, что она делала – красила губы и опаздывала на школьный автобус.

После того случая штормовые тучи затемняли собой небосвод. Каждый день. Иногда паводок омывал землю ливнем, смывая с улиц мусор, а гром рычал в небесах, точно лев Иуды. Молнии ударяли землю, отчего казалось, что за окном развернулось поле боя. В этот момент родители Шаны запирались в своих комнатах до тех пор, пока шторм не закoнчится. Иногда Шана слышала, как они шепчут имя Чанго благоверными голосами, в то время как небо в ответ бушевало и те в ужасе сжимались от его гнева.  В другой раз они обращались к Бабалу Айе, богу мора, инфекций и возмездия. В те дни Шана выходила во двор, дабы дождь омыл ее. Надеясь, что он очистит ее память от воспоминаний об изнасиловании, смоет его грязь, которая ощущалась на коже будто маслянистая пленка. Дождь лил часами: вода поднималась по колено.  Тем не менее, Шана стояла, добавляя свои слезы в восходящий поток, а языки молний месили и выжигали землю на клумбах.

Родители Шаны смотрели на нее, словно она их опозорила, словно изнасилованиe – это ее вина. Ее отец угрожал выхолостить этого мужика тупым ножом, когда он наконец-то догонит «ответственного в разрушении невинности его дочери», и в следующий момент обвинял Шану в произошедшем.  Ее мама и папа все время спорили о том, что делать с их «развращенной доченькой», которую «уничтожили». Вскоре они и вовсе потеряли интерес в поисках мужчины, который атаковал Шану. И это все была ее вина.

Они твердили, мол она одевается слишком сексуально, и только поэтому ее изнасиловали. Поэтому Шана перестала надевать юбки и шорты. Она носила только длинные штаны, платья и юбки, которые закрывали все, что ниже шеи. Она перестала краситься и коротко постриглась. Они говорили, что она слишком дружелюбна с парнями. И поэтому она избегала их. Они говорили, что ее друзья плохо на нее влияют, и Шана забыла про них. Они говорили, что ее тело формируется слишком быстро, поэтому она морила себя голодом. До тех пор, пока ее груди и бедра не исчезли, и тело не стало похожим на фигуру мальчика-подростка. Она выслушивала их аргументы и тонула в слезах, когда отец называл ее потаскухой и обвинял во лжи об изнасиловании, нацеленной на прикрытие своей распущенности. Иногда мать Шаны защищала ее, а иногда - нет.

Каждый день с момента изнасилования ее родители, казалось, становились все более и более взволнованными. Появились нервозность, осторожность, отрешенность от Шаны. Несмотря на споры о затруднительном положении, они почти никогда не говорили с ней об этом. Они вообще с ней ни о чем не говорили. Она чувствовала, как они не хотели находиться с ней в одной комнате. Они никогда не смотрели ей в глаза и не прикасались к ней. Для Шаны потребовалось немного времени, чтобы понять причину их опасений и враждебности по отношению к ней. Страх. Когда в ее животе начал расти плод, их трепет сменился паникой.

Бесконечные процессии священников и колдунов Йоруба посещали ее почти каждый день. Они молились, медитировали, скандировали заклинания и давали пить настойки на травах и лекарства.  Они втирали масла и мази в ее живот. Но ни один из них не прикоснулся к ней просто так. Дожди хлынули сразу, как только они пришли, и продлились до дня их ухода. Небо громыхало, демонстрируя свой пиротехнический гнев, и стреляло шквалом молний во все стороны. Шана видела, как ужас искажал лица священников по мере того, как темные тучи душили небо, а вспышки молний приближались к дому. Не удивительно, что жрецы Йоруба немедленно покинули ее комнату. Было ясно, что священники заболеют после этого визита, и новости об их смерти вернутся обратно в дом. Шана стала изгоем, тенью смерти.

Она никогда не увидела своего ребенка. Она родила его в спальне, окруженная жрецами и жрицами Йоруба, свечами, палочками ладана и чашами у столбов кровати, кровь в которых предназначалась для жертвоприношения.

- Мы не можем принести в жертву просто козу. Чанго хочет большего! – сказал один морщинистый монах.

Отец опустил голову и указал на живот Шаны.

- Ребенок. Это все, что он хочет.

- Нет! Мы не можем отдать его! – вскрикнула мать Шаны.

- Мы уже все перепробовали. Нам больше ничего не остается делать!

Все тряслось. Удары молний выжигали землю вокруг дома. Из соседнего квартала повалил дым, донесся шум автомобильной сигнализации. Чем громче Шана кричала в муках родов, тем чаще и ближе к дому ударяли молнии. Жрецы и жрицы приносили в жертву коз и куриц, перерезая им глотки и разбрызгивая кровь по комнате. Они плясали, скандировали и молились. Затем они начали вопить, когда ребенок, крича, выскользнул из материнского чрева с потоком крови и ярости. Внезапно молния влетела в комнату через окно, отбросив всех стоящих на пол и ударив в кровать.

Шана не смогла вспомнить, что случилось после того, как комната взорвалась светом, а ее голова наполнилась звуками раскалывающегося асфальтa. Она пришла в себя в больнице. Ребенка рядом не было. Никто никогда не говорил Шане, что произошло. Более того, ей запрещали задавать вопросы на эту тему. Штормы больше не появлялись. Однако, гнев ее отца стал сильнее, чем когда-либо.

Несколькими годами позже, как только Шана окончила школу, отец выгнал ее из дома и отказался платить за обучение в колледже. Напоследок он сказал:

- Оплачивай свою жизнь так, как оплачивают шлюхи.

Так Шана стала стриптизершей. Ее «экзотический» имидж сделал ее фаворитом у клиентов, которые вскоре начали предлагать ей деньги за нечто большее, чем раздевание на сцене. И она соглашалась. Эдди украл чувство ее гордости и стыда в том переулке, а родители убедили, что она никогда не вернет их обратно. Что будет, если она переживет еще одно унижение, или даже сотню? Шана была шлюхой, вне зависимости от того, брала она деньги или нет. И поэтому она брала деньги, трахаясь без удовольствия на потных мотельных мастрацах и стесненных задних сидениях автомобилей.

- Позволь мне кончить на твое лицо, шлюха!

- Впусти его в свою задницу, дрянь!

- Давай, оближи мою задницу за еще одну соточку.

Шана страдала от невообразимых унижений. Она отсасывала у двух байкеров за клубом, в то время как третий засовывал свой смазанный слюной член в ее анал, а четвертый просовывал кулак в опухшее влагалище. Они получали кайф, когда Шана плакала, и мастурбировали ей в рот, прежде чем швырнуть ей жалкие сто долларов. Четверть того, что пообещали за проделанную работу. Шана позволила жирной «лесбухе», похожей на Рози О’Доннелл с ирокезом, надругаться над собой при помощи дилдо длиной и обхватом в мужское предплечье. В это время ее ожиревшая спутница жизни, которая больше «Рози» в два раза, душила Шану горой студенистых жировых складок. И это все за каких-то двести баксов. Тем не менее, не зависимо от того, как много раз Шану истязали, не зависимо от того, как много грязи и унижений она приняла на себя, ничто не стирало чувство позора от встречи с Эдди. Ничто не поднимало ее в глазах отца, когда она рассказывала ему про то, что ее изнасиловали.

Затем, в один день, Эдди наведался в ее клуб.

Шана узнала его сразу, несмотря на то, что он отрастил бороду и был похож больше на Иоанна Крестителя или Чарли Менсона, чем на Иисуса Христа.  Шана следила за ним, набираясь смелости для решительных действий. Затем, однажды, он подошел к ней и предложил деньги за то, чтобы она поехала с ним в парк. Она взяла эти деньги. И свой нож.

Грозовые тучи преследовали их всю дорогу. Шана заметила их мгновенно. Она знала, что они таили в себе нечто большее, чем дождь.  Девушка ощутила прилив сил, огонь внутри себя. Ее тело будто заряжалось электричеством. Волосы на ее коже встали дыбом. Эдди тоже ощутил это. Его волосы торчали в разные стороны, а электроприборы сходили с ума. Он выключил стереосистему, когда звук резко скакнул на десятку, а на смену “гранжу” пришел статический вопль оглушительного белого шума.

Нервы Шаны шипели, как провода под напряжением, ярость внутри нарастала: гнев был таким мощным, что казался чем-то чужеродным для ее организма. Они вышли из машины и прошлись в парк. Джеймс сразу же начал лапать ее, поднимая руку, угрожая ударом, когда она сопротивлялась. Шана подчинилась, позволив ему опустить ее голову на его колени, и взяла глоткой его потный хер. Игнорируя терпкие и резкие вкусы смегмы и сифилитических выделений. Шана слушала, как он стонал и орал матом на нее, проталкивая свой член все глубже и глубже в ее пищевод, пока ее нос не утонул в затхлой вони немытых лобковых волос. Она позволила своему неистовству заполнить сознание, в то время как Эдди схватил ее за затылок и просунулся еще глубже, чтобы густые и горячие сгустки спермы ополоснули заднюю часть ее горла и заставили почувствовать себя дерьмом. Затем он достал еще эрегированный пенис и выдавил последние капли семени на лицо Шаны. Они стекли по ее щекам, точно слезы из перламутра. Разъяренность в глазах Шаны скрылась совершенно незаметно.

- Да, сука. Это было чудесно. Ты сосала мой член, словно была создана для этого. Но знаешь, чего я действительно хочу? Я хочу трахнуть твою пухлую задницу. Мне нравится то, какими большими круглыми жопами вы, негритянские сучки, обладаете. Становись раком, потаскуха!

Это был приказ. Как тогда, когда он изнасиловал ее. Приказ, которому внимали женщины белых работорговцев с тех пор, как появилась это греховная страна. Приказ, связанный с насилием, ненавистью, гнетом и изнасилованием. Это был последний раз, когда Шана что-либо терпела. Эти слова должны были стать последними для Эдди.

Пышные и кудрявые волосы Шаны наэлектризовались, ее глаза застелила сине-белая ярость, как шаровая молния, и она схватила мошонку Эдди двумя руками и вцепилась в нее ногтями.  Когда Шана перекрутила его яйца и пустила по ним электричество, жгучая жара прошла через тестикулы прямо в брюшные органы. Его семенники зашипели, вскипели от ее рук, а Эдди испустил фальцет, о котором вряд ли догадывался. Яички набухли, как гнойные прыщи и лопнули, как яйца в микроволновке, опрыскав траву семенной жидкостью. Мошонка воспламенилась, волосы на лобке стали похожи на сгоревший куст, гениталии обуглились дотла. Эдди открыл рот, чтобы снова закричать, как удар тока отшвырнул его на двадцать футов.

Качающиеся волны энергии окружили Шану, когда та приблизилась к Эдди; Божий гнев заполнил пустое место, где ранее на протяжении девяти месяцев сжимался ребенок. Эдди беспомощно съежился в грязи, прижав почерневшие гениталии, как начался дождь и гром труханул землю. Эдди чувствовал, что он близко. Очень близко. Вскоре молния ударила его несколько раз, бросая из стороны в сторону, как тот лист в пылевой буре.

Электричество поджарило содержимое его черепа. К тому времени, как полиция доехала до источника неземных криков страдания, небо очистилось, а Шана выплескивала свою ярость на овоще, лежавшем в болоте у ее ног. Даже когда копы повыпрыгивали из машин с оружием наперевес, она наносила ему удары ножом. Потом она начала резать себя.

Красота Шаниной прабабушки привлекла Бога, который забрал ее к себе, а самой Шаны - лишь Эдди Волкера. Теперь девушка собралась уничтожить эту красоту раз и навсегда, дабы избежать внимания обоих.

Эдди уже не мог контролировать двигательные функции своего тела: важные синапсы нервной системы были сожжены. Педофил не помнил, кто он такой и почему ему больно.  Почему женщина с горящими глазами резала его. Почему она резала себя. Он видел боль в ее глазах, и какая-то часть его мозга подсказывала ему, что он виноват и заслуживает все это. И что дальше будет только хуже. Он переживет самое ужасное, прежде чем его смогут простить. Если когда-нибудь его вообще смогут простить.

Он знал, что раны были тяжелыми, возможно, даже летальными. Эдди глянул на свое обезображенное и разграбленное туловище и задался вопросом, как он вообще был в сознании с такими увечьями. Ведь было так больно.

- Прости, - умолял он.

Но Шана не услышала его. Потому что губы и язык уже не подчинялись ему. Не смогли пошевелиться, чтобы издать звук. Он попытался снова, но все, что удалось на этот раз – пустить пузырящуюся слюну. Он посмотрел в ее глаза. Пламя исчезло, и Шана вернулась к роли измученной и злой маленькой девочки. Очень злой маленькой девочки. Но что-то подсказало Эдди, что она простит его, если он сможет произнести слова членораздельно. Слюна запузырилась сильнее, как Эдди увидел, что Шана подняла над головой нож. Ее глаза вновь застелила пламенная пелена. Изо рта Эдди вырвались протяжные стенания, слезы побежали по его лицу.

Он вспомнил, что натворил.  И хотя он не помнил эту женщину, но лица маленьких девочек, на которых он нападал, были везде. Их крики эхом отражались в темных пустотах памяти Эдди, и он знал, что эта женщина не простит его. Знал, что ему вообще нет прощения.

Эдди посмотрел на собирающиеся над городом тучи, черные злые тучи, и увидел, как они соединились в лицо. С неистовыми глазами, как у этой женщины с ножом. Они хмуро глянули на то, что было под ними, и гром дал волю своему яростному голосу. Появились еще лица. Они увеличились и отсоединились друг от друга. Их рыки сотрясали планету, глаза извергали молнии, требуя кровь Эдди. Мужчина съежился в грязи, гадая, что убьет его первым: злые боги, темным нимбом нависшие над миром, или безумная женщина, направившая нож прямо в лицо обидчика.

- Последнее предупреждение! Брось нож на землю и отойди от этого мужчины. Живо!

Копы орали, размахивая оружием, но Шана продолжала улыбаться. Она видела, как надвигались грозовые тучи, чувствовала энергию, растущую внутри нее. Она хотела забрать слова про то, что Бог никогда не поможет ей, обратно. Бог, ее Бог, услышал ее. Он был близко.

Молнии обрушили свой пламенный гнев на парк. Шана засмеялась, когда дождь омыл ее, исцелив все раны. Она воткнула нож в глазницу Эдди и услышала, как он пробулькал свои последние слова перед тем, как ад сожрал его душу. Электрические змеи разнесли полицейские машины, как конструктор, и вынудили офицеров в панике закричать. Шана смотрела, как вся боль и ужас ее жизни вспыхивали зигзагами электрического огня, обращая ее мучителей в визжащую золу. И в первый раз, с тех пор как мать Шаны схватила ее, а бабуля изувечила лоно девочки, она познала настоящую радость.

перевод: Максим Деккер

" Детки "

    В сложившейся ситуации никого кроме себя Джефф винить не мог. Он обнял её, и от холода её плоти всё его тело покрылось мурашками. Она смотрела на него как на самого тупого придурка на земле, и он понимал, что это было абсолютно точное определение. Её губы были грубо cжаты без намёков на грядущие поцелуи. Джефф знал, что при других обстоятельствах она бы охотно плюнула ему в лицо или же разнесла весь дом в приступе отвращения. Её холодные глаза истощали призрение. И Джефф в очередной раз почувствовал себя униженным. Полным ничтожеством, импотентом, не мужиком. Именно эти слова вынудили его придушить её. 

    Когда его эрекция сошла на нет, её обидные слова терзали его, словно кислотный душ. Но после её убийства он снова почувствовал себя всемогущим, мужественным и полным сил к совокуплению. 

    По мере того как её пульс замедлялся под напором его жёстких рук, его эрекция только нарастала. Полноценный стояк придал ему уверенности в том, что на этот раз он сможет как следует завершить их соитие. 

    - Да всё это из-за этих чёртовых презервативов! - прокричал он, - Через эти ебучие чехлы с повышенной чувствительностью, я нихуя не чувствую! Из-за них, блядь, никакой циркуляции крови! 

    Он сорвал гондон со своего восставшего члена и c силой швырнул кусок латексного изделия на пол. 
    Джефф терпеливо ждал дня их свадьбы. И только в их первую брачную ночь он увидел супругу обнажённой. Стопроцентной девственницей она не была, ибо имела в прошлом несколько лесбийских увлечений. Прежде чем стать обратно гетеросексуалкой она была лишена девственности несколькими дилдо, размером с бейсбольную биту. Но он был первым настоящим мужчиной, с кем она разделила постель. Ну, по крайней мере, как она ему говорила. Он часто об этом задумывался. Иногда он чувствовал её раздражение за то, что не оправдал её фантазий об идеальном мужчине. И ко всему прочему, его пятнадцати сантиметровый член не шёл ни в какое сравнение с её тридцати сантиметровым вибратором, который, она хранила в чемодане в шкафу. 

    В их медовый месяц она с восторгом упаковала его набухший член в спермоцидно-латексный кокон. После чего впрыснула в себя противозачаточную пену и легла на кровать, широко расставив ноги, приглашая его в себя. Член Джеффа незамедлительно опал, словно от удара электрошокера. И каждую последующую ночь это повторялось раз за разом. Он даже научился засыпать под ровный гул её вибратора, что доносился из её недр. 

    Если бы ты позволила мне не напяливать эту хрень, то ничего этого бы не случилось. 

    Джефф посмотрел сверху вниз на свою жену, что лежала под ним прогрессивно синея. Её распухший язык вывалился изо рта, а глаза закатились вверх. Моча и спермицидный гель вытекали из её провисшего влагалища, сильно растянутого Кинг-Конговским вибратором, который каждую ночь пытался сделать то, на что у Джеффа не хватало сил. Он попытался силой раздвинуть ей ноги, практически вывихнув её тазобедренные суставы. Обхватив свой эрегированный член рукой, он направил его прямиком в её безжизненную мякоть. И впервые в жизни полноценно занялся любовью с собственной женой. 

    Не было не какого напряжения или страха неудачи, не нужно было оправдывать ни чьих ожиданий и надежд. Не было никаких бывших, для сравнения, и никаких насмешливых взглядов в ожидании грядущего разочарования. Но через пару фрикций он понял, что на его счет она не так уж и ошибалась. 

    Внутри, его супруга была намного более влажной, чем он мог представить. Мышцы её вагины были невероятно развиты. И дело было даже не в жидкости, что вытекалa из её трупа и не в мышечных сокращениях её влагалища, на манер мышц её мертвой гортани. Было ощущение, словно внутри неё было несколько языков, которые причмокивая, облизывали головку его распухшего члена. Ощущения были непередаваемые. Каждый мускул его тела напрягся и начал конвульсивно сокращаться от ошеломительного оргазма, что извергся бурным белым потоком. 

    Преждевременная эякуляция, мать её. 

    Что там извивалось и корчилось, внутри неё, Джефф даже думать не хотел. Оно быстро и оперативно испило его семя до последней капли. Даже будучи мертвой, она была для него чересчур активной. 

    Господи Иисусе, да что это было. 

    Последняя гримаса на её лице больше напоминала зловещую ухмылку. Джефф извлёк свой обмякший и мокрый орган из её охладевшей плоти и отвернулся в сторону, чтобы не видеть её глаз. Взгляд, который будто прожигал его насквозь. Холодный и обвиняющий. 

    Да пошла ты на хуй! Я мужик! А ты сука бессердечная! И не надо на меня так пялиться. Это меня пиздец как нервирует. 

    Про себя же Джефф подумал, но она же мертвая, какая теперь разница как она на меня смотрит. Он подошёл к телу и закрыл глаза. Теперь она уже не выглядела устрашающей. Скорей наоборот стала выглядеть довольно мило. За исключением губ, что были перекошены в кривом оскале. Джефф попытался стянуть их так, чтобы скрыть его, но не знал, как это правильно сделать. Он тянул каждую до тех пор, пока не испугался, что может просто их оторвать. После он и вовсе решил оставить её рот открытым. Он нашарил под кроватью ложку для обуви и пропихнул её промеж челюсти супруги. Всего лишь лёгкого надавливания хватило, чтобы её рот открылся нараспашку. Это была большая ошибка. Она больше не хихикала с презрительным оскалом, теперь она смеялась во весь рот. 

    - Заткнись сучара! ЗАТКНИСЬ! - истошно заорал Джефф. 

    Он отвел руку и начал отвешивать ей пощёчины раз за разом. Но она не прекращала смеяться. 

    Завали свое ебало! 

    Он взял себя в руки и склонился над ней, заталкивая свой обвисший пенис ей в рот. Она не делала ему минет, с тех пор как произнесла, я согласна. Но сейчас она просто не могла ему отказать. 

    Ну и кто же сейчас смеётся сука, кто теперь смеётся. 

    Он чувствовал прохладную влагу её слюны головкой своего члена, что снова начал наполняться кровью. Он начал иметь её в рот, проталкивая свой напрягшийся орган в глубину её глотки. Он загорелся идеей кончить ей в рот. Его член уже многие годы не увеличивался настолько сильно. Он чувствовал, как пенис проникает вглубь её пищевода, разрывая её глотку мощными и быстрыми толчками. Джефф чувствовал приближение оргазма, это знакомое покалывание в области основания члена. 

    Однако он остановился, глубоко вздохнул и извлёк орган обратно. Ведь было кое-что ещё, чего он желал попробовать больше всего на свете. Джефф перевернул свою жену на живот, смочил большой палец слюной и после вставил его ей в анус. Будучи живой, она даже близко не позволяла ему ничего такого. Она бы громко заявила о разводе, при намёке на анальный секс. Но раз он и так был кандидатом на отправку в камеру смертников, то стоило получить от ситуации максимальное удовольствие, прежде чем труп протухнет и начнёт издавать гнилостные миазмы, что непременно привлечёт назойливых соседей и полицию. 

    Джефф плавно погрузил свой пенис в скользкую мякоть её сфинктера, измазанного кровью и экскрементами, стекавших из её кишечника. Он был вознаграждён теми же ощущениями многих язычков скользящих по члену. А затем он начал громко кричать, когда что-то жёстко схватило его за пенис и начало рвать его на части. Он сразу вытащил свой член с влажным звуком ЧПОК и резко отпрянул от тела супруги, упав на пол и крича, словно поросёнок на бойни. Джефф с ужасом посмотрел вниз на свое изуродованное мужское достоинство, что представляло собой кровавое месиво. Превозмогая боль, он пристально осмотрел свой обмякший член и обнаружил на нем вырванные куски со следами маленьких зубов. 

    Джефф осмотрел пол вокруг себя и начал кричат, когда увидел как, что-то извиваясь, выбралось наружу с заднего прохода его мёртвой жены. Ужас сковал его позвоночник, и волосы встали дыбом от вида целой своры слепых и лысых существ, вылезающих из её развороченного зада. Бледные, склизкие, похожие на личинок с зубами и человеческими лицами. Тошнотворный гибрид опарыша и человеческого эмбриона, как черви прогрызали себе путь через её пищеварительный тракт. Сквозь её раздолбанный зад, скрепя зубами и жадно чавкая. Выворачивая наружу её разодранные кишки. При этом их худые сморщенные лица были словно комбинации черт Джеффа и его жены. 

    - Это так выглядели бы наши дети, - с отвращением подумал Джефф, - Не удивительно, что она меня без презика на пушечный выстрел не подпускала. 

    Он давно знал, что его жена Лукреция не совсем с этой планеты. Он познакомился с ней на кладбище в Pождественскую полночь. Он пришёл туда за мёртвым телом для своего ежегодного наркоманского ритуала, в честь зимнего солнцестояния. Это был свежезахороненный труп местного католического священника, который был кастрирован, а после застрелен отцом маленького мальчика, до которого сексуально домогался этот священник. 

    В телах опозоренных религиозных лидеров скрывалась сильная магическая сила. Но как только он взломал склеп, то обнаружил там Лукрецию. Которая уже успела направить себе в брюхо сердце и мозг пастора, и судя по истекающего слюной рту, останавливаться она на этом не собиралась. 

    Это была любовь с первого взгляда. Она была обнажена и её полные груди обрамляли её огромные соски, белые и мягкие, словно первый снег. Её тело было воплощением мечты идеальных форм: безупречная кожа цвета сливок и глаза жидкой ночи, что сверкали в лунном сиянии. Следы крови и мяса, смешанной со слюной, стекали по её подбородку вниз по шеи, а после уходили в ложбинку между её грудей. Эта картина просто ошеломила его. Она была варварски красива. Он упал на колени в преклонении перед ней и поклялся быть её рабом, на веки вечные, как при любом другом бракосочетании. Вот только секса у них практически не было. В основном по причине его полового бессилия и заскоков Лукреции с гондонами. 

    Глядя на то, как продукты взаимодействия его спермы и её яйцеклеток выбираются наружу из кишечника его жены, извергая из него экскременты и кровь, Джефф вспомнил старый анекдот, что слышал как-то по телеку, от одного стендап-комика, имя которого он начисто забыл. 

    Если не использовать гондоны, то можно подхватить гадость похуже СПИДа, например, детей. 

    Существа начали пожирать тело Лукреции. Джефф попытался уползти, но вскоре они во всю уже извивались на полу, жадно откусывая куски от его плоти. Тем временем, пока он пронзительно кричал от невыносимой боли, они проникли ему под кожу, пожирая его подкожные мышцы и жировую ткань, проникая все глубже к его внутренним органам. Он бил их руками и ногами, пытаясь сбросить их на пол. Бил себя по животу в попытке изгнать тех, что уже успели в него забраться. Его накрыл приступ тошноты, когда он заметил, как его живот шевелиться от кишащих в нем паразитов его собственного производства. 

    Глаза Джеффа закатились, боль была нестерпимой. Он чувствовал. как что-то пробирается к его сердцу. Краем глаза он заметил на полу обрывки сорванного презерватива. Утром полиция найдёт их с его обглоданным трупом, как наглядную рекламу безопасного секса. И они будут громко ржать над иронией происшедшего. Как собственно и сам Джефф, за секунды до того, как его сердце отправилось в пищевод одного из его отпрысков. 

перевод: Роман Коточигов

" Время кормёжки "                                                  

    Сэнди наблюдала, как жилистый, мускулистый чёрный человек спускается по маленькой лестнице в вольер со львами. Её дыхание перехватило в груди, когда он начал бросать большие куски, истекающего кровью мяса. В ответ львы нетерпеливо набросились на еду с жадным энтузиазмом вонзая в неё клыки и когти. Вид разрываемого сырого мяса возбудил Сэнди настолько сильно, что она даже не догадывалась, что может так сильно возбудиться вообще. Её возбуждения стекало в низ живота и вытекало на её бельё сладким, липким мускусом, заполненным женскими феромонами.
    Наблюдения за большими кошками всегда так на неё влияло. Их гладкая и элегантная шерсть, их дикая сила, их огромные клыки и когти, и столь же впечатляющие члены. Было что-то заманчиво сексуальное в этих прекрасных и опасных существах.
    Ебля с одной из этих огромных кошек была фантазией Сэнди с тех пор, как она была маленькой девочкой. Она никогда больше не фантазировала ни о чем другом с того дня, как впервые научилась мастурбировать. Зачем тратить время, пытаясь найти человека, который был бы львом в постели, когда ты можешь пойти прямо к королю джунглей?

    Она много раз намазывала арахисовое масло на клитор и давала слизывать своей кошке, но это было далеко не тоже самое. Несмотря на то, что мягкая шерсть и шершавый язык котёнка возбуждали её, когда та была между её бедер, эти ощущения не были достаточно сильными чтобы привести её к оргазму которой ей был так необходим, и она сломала шеи более чем десятку домашних котиков в гневе, что те не могут удовлетворить её сексуальные желания, в итоге она отказалась от этой затеи. Ей нужно было что-то большее, что-то гораздо сильнее домашнего кота и намного злее.
    Наблюдая, как они раздирают и калечат куски сырой коровьей плоти, разрывая её на клубничную красную мякоть, её соски затвердели и начали тереться об атласную подкладку её шиншиллового пальто. От вида их смертоносных клыков, мокрых от крови, её клитор набух, её половые губы покрылись каплями влаги. Воображая, что эти куски были кусками трупа её мужа-гомocека, она ещё больше возбудилась. У Сэнди ослабли ноги. Она извивалась от возбуждения, сидя на скамейке и наблюдая, как свирепые звери разрывают на куски пропитанную кровью еду.
     Две большие кошки начали драться из-за толстого куска кровоточащей плоти. Не в состоянии контролировать своё возбуждение, Сэнди потянулась под пальто и засунула дилдо в её, теперь уже мокрую, вагину. От столь сильного перевозбуждения её больше не волновало, что её мог кто-нибудь увидеть.
    Она была совершенно голой под пальто, и вгоняла в себя восьмидюймовый резиновый член, энергично потирая свой набухший клитор. Две большие кошки взревели и накинулись друг на друга, Сэнди представила, как эти огромные звери трахают её. Кусают её шею, как они засовывают свои огромные волосатые херы в её дырки, в её раздолбанную, мокрую киску, в кровоточащий анус, как они вдалбливают свои члены ей в рот по самые гланды. Она воображала, что её трахают два льва, а остальная часть прайда разрывает её полуживого мужа на мелкие кусочки. Она воображала, что берет один из их массивных членов в свой рот, слыша как он издаёт рёв, который сотряс землю, когда оргазм охватил его и его горячая сперма наполнила её рот. Она трахала себя фаллоимитатором все быстрее и быстрее, доводя себя до бeшеного оргазма, она представляла, как два льва лижут одновременно её анус с вагиной в то время как она высасывает сперму из члена третьего. Сэнди представляла, как её муж кричит, когда они растерзали и разорвали его белый, студенистый торс. Его дымящиеся внутренности разлетались в разные стороны под ударами их лап.
    Потерявшись в экстазе, она облизнула губы в унисон с чудовищными кошками, когда те облизывали свои морды от густой крови. Она широко раздвинула ноги и ещё жёстче принялась трахать себя большим латексным членом, не беспокоясь о том, что её мог кто-нибудь увидеть.
    Смотритель зоопарка видел её мастурбацию уже много раз, хотя та никогда раньше не была такой явной, как сегодня. Он заметил её похотливые взгляды, когда подходил к вольеру с мясом. Сначала он думал, что она просто голодная и завидует что он кормит таким хорошем мясом зверей. Потом он подумал, что она его хочет. И только сегодня он понял, что предметом её возбуждения были кошки. И только сегодня он заметил, что она все время дрочит на них.
    Увидев, как она трахает себя фаллоимитатором, он сильно возбудился. Он снял латексную перчатку и опустил руку в ведро с кровью и мясом. Другой рукой он выпустил свою огромную чёрную “брючную змею” из ширинки. Он смазал свой опухший член горстью крови и начал медленно мастурбировать на Сэнди, в то время как она дрочила на больших кошек. Сэнди заметила его как раз перед тем, как начала кончать, их глаза встретились, когда он выстрелил горячей белой спермой в вольер и попал семенем в глаз одному из львов, в этот момент она с неимоверной силой вонзила в себя самотык, и её охватил ошеломляющий оргазм, словно её шарахнуло электрическим током. Было столь раннее утро что никого из них не заметили, кроме старой леди, которая пришла покормить фламинго, и стоит сказать, что она была сумасшедшей, и её не заботило увиденное.

    Сэнди достала длинный дилдо из своей опухшей вагины и поднесла его к губам, все ещё смотря на смотрителя зоопарка, который все ещё держал член в руке по другую сторону львиного вольера. Она уставилась на огромный половой орган мужчины. Его головка все ещё блестела спермой и кровью, и он был, по крайней мере, ещё частично эрегированным. Даже в полувялом состоянии он был больше, чем её секс-игрушка. Она представила, как этот огромный ниггер ворвeтся в львиную клетку и начнёт трахать одну из львиц свои огромным хером, от этого она снова возбудилась. Она засунула дилдо в рот и принялась его жадно сосать, её собственные соки и слюни потекли по её подбородку.
    Член смотрителя зоопарка снова начал подниматься, и он принялся снова его надрачивать рукой, смазанной кровью. Сэнди поднялась со скамейки и пошла прямо к вольеру со львами. Рядом с ним висела вывеска, которая гласила: “Tолько для сотрудников Зоопарка! Внимание! Опасные животные!”
    Она все ещё сосала фаллоимитатор, когда он открыл ей дверь, а он продолжал дрочить свой великолепный член.
    Сэнди проскользнула в тёмный коридор и упала в сильные руки смотрителя зоопарка. Почувствовав мощь в его огромных бицепсах и предплечьях, твердость его груди, жесткость его члена, она сразу же вспомнила о львах. Он поцеловал её в губы и тут же принялся обсасывать её соски, чувствуя вкус нежной женской плоти на языке. Затем она взяла в руку его пульсирующий половой орган и повела его по коридору обратно к львиному вольеру.
    Расположив его так, чтобы самой смотреть на этих грациозных животных, она опустилась на колени и заглотила его, измазанный кровью и спермой, член на всю длину, что тут же вызвало рвотные позывы, когда головка проскользила вглубь горла и защекотала миндалины, но на её удивление, член её нового любовника проникал все глубже и глубже, пока она не уперлась носом в его волосатый лобок. Она наблюдала как удовлетворенные львы мурлыкали с набитыми животами свежей, домашней говядиной. Она медленно ввела дилдо себе в анус, в то время как мужчина держал её окровавленными руками за лицо и жёстко трахал в горло.
    Смотритель зоопарка снял штаны и скинул рубашку. Все его тело было твердым и исчерчено поперечнополосатыми мышцами с пульсирующими венами. Он выглядел таким же свирепым и могущественным как львы. Его глаза пылали похотью, такой же страшной как аппетит этих хищников. Он поставил Сэнди на четвереньки и полез рукой обратно в ведро с кровью, ещё раз смазав свой огромный член. Используя кровь в качестве смазки, он облегчил вхождение своего члена в её розовую дырочку. Сэнди завизжала, смотритель зоопарка взревел, и они оба начали стонать в унисон, в то время пока он насаживал её на свой исполинский член, a она дрючила собственную задницу фаллоимитатором. Охваченные жёсткой страстью, львы бросились к прутьям клетки, рыча и мурлыча, потирая свои тела о железные прутья. С заполненным анальным и вагинальным отверстиями, Сэнди потянулась к ведру, вытащила последний кусок мяса, теперь ещё и скользкий от спермы смотрителя, и принялась запихивать его себе в рот, жадно вонзая в него зубы, смакуя медный вкус сырого мяса и солоноватый привкус свежего семени. Она просунула остатки мяса через решетку, где его тут же схватил один из львов. Она почувствовала, как её клитор набухает, когда она поцарапала его ногтями, почувствовала, как её сфинктер сжался вокруг фаллоимитатора, а её вагина растягивалась от огромного члена смотрителя зоопарка. Как только она почувствовала горячий взрыв спермы, извергавшейся на её попку, тут же последовал её оргазм.
    Когда Сэнди приехала домой в ту ночь, она не удивилась, услышав мокрые чпокающие хлопки доносившееся из их спальни. Это их сосед дрючил в задницу её мужа. По началу она думала, что сможет изменить его. Она поверила ему, когда он сказал, что любит её и хочет быть нормальным. Первое время она даже не обращала внимание, когда он заказывал на дом через интернет жигoло и проститутов с ослиными членами. Она купила массивные фаллоимитаторы и страпоны, чтобы попытаться доставить ему удовольствие, которые он получал от других мужчин. Он клялся ей, что он прекратит с мужеложством и будет верным мужем. Затем однажды она вернулась домой намного раньше обычного, и застала своего любимого мужа в потных объятиях их соседа большого Хэнка, толстого, волосатого, байкерского вида мужика, с членом почти таким же большим, как и у смотрителя зоопарка, чей вкус спермы до сих пор она ощущала у себя во рту. Она слушала, как её муж рассказывал большому Хэнку о том, как он использовал её, чтобы получить наследство. Это было условием воли его отца, что он должен жениться на женщине прежде, чем он сможет получить полтора миллиона долларов, завещанных ему. После скоропостижной кончины его отца, который пьяный утонул в бассейне. Поэтому он приложил все свои усилия, чтобы она поверила ему, что он может отказаться от члена ради киски.
   - Подходит ко мне, значит, один парень тут в кафе, которое находиться чуть в низ по улице, и спрашивает прямо в лоб, гей ли я? Я посмотрел, такой, на него снизу вверх и говорю ему: Я тебе так скажу. Я не лижу киски и мне нравиться прелюдии. Ты бы видел, как у него челюсть отвисла. Грёбаные пeдрилы такие идиоты. Можно подумать у меня на лбу написано: “пиздолиз”, нахрена мне вообще баба, когда у меня есть такой мужик как ты с таким огромным сочным членом. Прикинь, Сэнди попросила меня полизать ей как-то ночью, Боже, меня чуть не стошнило тогда на неё. Чёрт, Хэнки, я даже суши не ем! Я женился на этой вонючей манде на ножках, только, чтобы получить наследство.
    В ту ночь, когда она застукала своего мужа после всех тех клятв, она смотрела на них из темноты коридора и они её не видели, она была унижена, а её муж Брюс взял толстый член Хэнка в рот и принялся страстно облизывать его головку, прицеловывая его время от времени, и полностью заглатывая его член, пока то, что выглядело как пинта спермы, не забрызгало eгo лицо. Она наблюдала, как он слизывал сперму со своих губ, вытирая её с щёк и усов тыльной стороной руки, прежде чем обсосать свои пальцы причмокивая. Она сидела молча, плача в соседней комнате, когда он наклонился к Хэнку и трахнул этого толстого ублюдка в его жирную волосатую задницу более страстно, чем он когда-либо трахал её. И в тот момент она поняла, что он был прав, она никогда не сможет его удовлетворить. Но она не была дурой, и она никому не позволит относиться к себе как к жалкому ничтожеству.
    Вскоре после этого она начала ходить в зоопарк, любоваться львами ну и не только, само собой. Она не приходила сюда со школьных времён. Тогда у неё ещё не было секса. Но теперь, когда она спустя много лет увидела, как эти большие кошки рвут сырое мясо на куски, она впервые получила сексуальное удовлетворение, с того момента как она познакомилась со своим будущим мужем. Она вернулась сюда и обнаружила, что теперь её влечение этими животными стало гораздо сильнее, чем было в подростковом возрасте. Теперь её сексуальные фантазии включали в себя боль, смерть и месть. Она хотела увидеть своего мужа в клетке, и она хотела быть там вместе с ним. Смотреть как львы разрывают живого Брюса, слизывают кровь со своих морд. Чувствовать их грубые шершавые языки на своём клиторе. Принимать в себя их огромные, волосатые члены, сосать их как в это же время её омывала бы кровь её муженька. И теперь у неё было всё для этого.
   Она смотрела как Хэнк обильно смазал свой член смазкой “Астро Глэйд”, раздвинул ягодицы её мужа, смачно поцеловал его анус, убрал своё лицо и харкнул туда, а после резко вставил свой прибор в толстую кишку Брюса. Брюс закряхтел, когда их сосед начал с бешеной скоростью наяривать его задницу, а одной из рук ещё и надрачивать ему; через несколько минут её муж кончил. Даже в столь отвратительном соитии была страсть, которой никогда не было, когда она с ним занималась сексом. Их занятия любовью с мужем всегда были молчаливыми, механическими. Oни происходили чисто из чувства долга перед друг другом. Они оба думали о чём угодно во время секса, кроме друг друга. Никакой страсти, только выпуск биологических жидкостей, таких же бесхитростных и автоматических как мочеиспускание. Тогда, когда она сидела в той комнате и плакала в то время, пока её мужа порол в задницу здоровенный байкер, она начала мастурбировать, и тогда впервые в браке, в отдельных комнатах, они с мужем достигли оргазма одновременно.
    Сэнди трахалась со смотрителем зоопарка на протяжении месяца, а когда возвращалась домой, воняя коровьей кровью и спермой, даже не замечала Брюса. Они становились все более отчуждёнными к друг другу. Больше не было необходимости заниматься жалкими попытками “гомосексуальной любви”. Теперь фаллоимитаторы и вибраторы были строго для её походов в зоопарк. Тем временем Брюс перестал скрывать свою связь с Хэнком. Она постоянно находила использованные презервативы и пустые тюбики из-под смазки под диваном. Она часто проходила мимо Хэнка, выходящего из их входной двери, который вонял спермой, смазкой и дерьмом, когда возвращалась домой. Она даже сидела весь ужин, смотря на засохшую сперму в усах Брюса, не говоря ни слова. Она поцеловала тогда его на ночь, попробовав сперму Хэнка на вкус.
    Последней каплей её терпения было, когда она пришла домой, обнаружив лицо Брюса прижатым между волосатыми ягодицами Хэнка и его языком, вылизывающим анус рокера. Её передернуло от отвращения, когда она увидела, что её муж ещё и дрочит им обоим при этом. Спустя буквально несколько мгновений Хэнк обернулся, и кончил на вытянутый язык Брюса. Брюс размазывал по лицу солёную сперму Хэнка, когда та лилась дождём ему на лицо. Сэнди убежала тогда из дома.
    Когда она вернулась, Брюс попытался притвориться что ничего не случилось. Он даже попытался сделать вид, что рад её возвращению и хотел даже поцеловать её, но от него разило грязной жопой Хэнка и, как всегда, у него была засохшая сперма в усах. Тогда Сэнди наконец-то сорвалась. Она выбежала из комнаты, спустилась в подвал, чтобы взять молоток co стеллажа для инструментов. Когда она вернулась, Брюс был в душе и смывал с себя пот и сперму любовника. Он вышел из душа с засосами на щеках и шеe, и большим красным пятном на заднице, в котором угадывалась пятерня очень большой руки, тогда Сэнди ударила его молотком по голове. Она била его снова и снова, пока не была уверена, что он не встанет. Брюс лежал на полу в ванной, истекая кровью, он стонал и бился в конвульсиях. Она знала, что он скоро умрёт, но надеялась, что не слишком скоро.
    - Помоги мне пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты открыл зоопарк сегодня, клетку со львами.
    - Для чего? Ты время видела? Уже больше полуночи!
   - Я знаю, но мне чертовски нужна твоя помощь. Я только что убила своего мужа - сказала Сэнди.
    - Ты что?
   - Я убила Брюса.
   - О, ты должно быть сошла сума, если думаешь, что я ввяжусь в это дерьмо!
    - Послушай, Брюс был миллионером, и все его деньги останутся мне, если он умрёт и меня не посадят. Во всяком случае, у меня все ещё есть доступ ко всем его счетам. Я могу заплатить тебе пятьдесят тысяч сегодня вечером. Он хранит столько дома, в нашем сейфе. Ты поможешь мне? Пожалуйста!
   - Пятьдесят штук?
    - Я могу привезти их тебе прямо сейчас, если ты поможешь мне.
    Наступила короткая пауза. Деньги действительно являются корнем зла.
    - Хорошо, я помогу тебе. Но почему бы нам не закопать его где-нибудь? Почему именно львы?
    - Ты знаешь, почему - застенчиво ответила Сэнди низким, знойным голосом. - Плюс я дам тебе ещё пятьдесят тысяч, когда все закончиться.

    Сэнди наблюдала как её любовник достал тело мужа из багажника. Она взвизгнула, когда Брюс начал стонать и смотритель бросил его на бетон.
    - Чёрт! Ты же сказала, что он сдох!
    - Какая разница? Я же отдала тебе твои деньги. Всё равно он скоро умрёт.
    - Я теперь даже и не знаю...
    - Разве ты не хочешь, чтобы я пососала твой прекрасный член? Я ведь дала тебе то, что обещала! Сделай это ради меня, я так этого хочу!
    - Хорошо, но я думаю, нам нужно пересмотреть условия.
    - Неужели ещё пятьдесят тысяч решат нашу проблему? Плюс ты можешь трахать меня в любой момент, когда захочешь.
    Она протянула руку и начала гладить его массивный член через штаны, и это решило его дилемму. Он поднял полусознательное тело Брюса, закинул его на плечо, как будто это был мешок с грязным бельём, и побежал от парковки до задних ворот зоопарка, ему даже не потребовалось опускать Брюса, чтобы достать ключи из кармана и открыть калитку. Он даже не вспотел.
    Они прошли мимо вольеров с рептилиями, прошли мимо клеток с обезьянами, выдр, миновали жирафов, прежде чем громкий львиный рёв объявил, что они пришли на место.
    - Бросай его! Брось этого пидора туда! - взволновано приказала Сэнди, уже раздеваясь.
    Смотритель подошёл и открыл большую дверь, неся Брюса в коридор к задней части клетки. Львы почувствовали запах крови, вытекающей из раны на голове Брюса. Они тут же стали толпиться у решётки клетки.
    Когда тело Брюса, наконец, протиснулось через люк в клетку. Львы немедленно начали сражаться за его плоть, свирепо рыча, когда они отрывали большие куски мяса. Безумно возбужденная Сэнди спустила штаны своего любовника и заглотила его член.

    Естественно, она взяла с собой фаллоимитатор и яростно трахала себя им, в то время пока сосала, при этом все время смотря в клетку, когда огромный альфа-самец отбивался от других львов, поворачиваясь к Брюсу, который теперь был в сознании, тяжело ранен и кричал как сумасшедшей. Сэнди заглотила огромный член своего любовника на всю длину, её глаза слезились она боролась с рвотным рефлексом, позволяя тому насиловать её пищевод. Сэнди давилась массивным членом, и в то же время совала свой палец ему в анус, массируя простату, в результате чего её любовник кончил через несколько фpикций. Тёплая сперма заполнила её рот, проливаясь на подбородок и прекрасные груди, и в этот жe момент грозный кот распорол её мужу живот и принялся рвать его внутреннее органы.
   - О Боже! Сэнди! Помогите! Помогите мне! - вопил Брюс, пытаясь избивать слабеющими руками морду льва, его силы вытекали вместе с кровью на твёрдый бетонный пол клетки.
    Её глаза стали холодными и безжалостными, когда она наблюдала за агонией своего мужа. Сэнди была в исступлении сладострастного восторга, её возбуждение возрастало пропорционально жажде крови львов и как обычно член её любовника все ещё был твердым. Он развернул её и вошёл своим потрясающим органом ей в попку, беспощадно трахая её тугой анус.
    - О, да! Да! Трахай меня сильнее! Сильнее! - взбесилась Сэнди, наблюдая как её муж кричит и умоляет, пока львы разрывали его на части, а её любовник безумно долбил её жопу.
    - О Боже! Помогите! Нет! Ааааааахх!
    Лев вырвал горло Брюса, и Сэнди кончила, крича, плача, шипя и ругаясь матом одновременно, когда смотритель наполнил её задницу своим семенем. Ярко-красный артериальный спрей плеснул ей в лицо и Сэнди снова кончила, когда лев взломал грудную клетку её уже бывшего мужа и вырвал его сердце.
    Она упала на жесткий пол, задыхаясь, когда смотритель вытащил свой член из её задницы.
    - Ты меня не любишь, правда ведь? - спросил он.
    - Что? - спросила Сэнди, запыхавшиеся от оргазма.
   - Ты ведь даже не знаешь как меня зовут, но всё же хочешь, чтобы я был твоим соучастником в этом убийстве?
    - Я знаю, как тебя зовут. Ты... Ты... Гм... Терренс?
    - Террелл! Мы трахались с тобой больше месяца, а ты даже не знаешь моего имени!
   - Разве это имеет значение?
    Он схватил её запястья, сжав обе её руки в одной огромной своей, и потащил к кормящей двери.
    - Это важно для меня! - крикнул он. – Понимаешь, нет срока давности для такого преступления, как убийство. А такую чокнутую суку, как ты может замучить совесть, и ты признаешься, что я твой ёбанный соучастник.
    - Господи, да зачем мне кому-то рассказывать об этом?
    - Да, но ты богатая, белая женщина, а я простой бедный ниггер. Ты можешь свалить все это дерьмо на меня!
    Глаза Сэнди расширились от ужаса, когда она смотрела в клетку, где хищные кошки были заняты поеданием её мужа. Она начала бороться, но Террелл был невероятно, безнадёжно силён. Он легко скрутил её, и их борьба и вопли привлекли львов. Сэнди обгадилась от страха и ужаса, когда львы столпились у клетки, облизывая свои испещренные кровью клыки.
    Несмотря на свой ужас, Сэнди почувствовала дрожь возбуждения между бедер и непристойную влажность во влагалище. Она снова начала трахать себя дилдо, который до сих пор был в ней. Террелл опустил глаза, услышав, как она начала стонать и тяжело дышать.
    - Ты на всю голову ебанутая! - сказал он, смотря как она мастурбирует на свою неминуемую смерть.

    С этими словами он открыл клетку и бросил её вовнутрь. Сэнди закричала. Это не было похоже на её фантазию. Сэнди раздвинула ноги, чтобы предложить свою сочную киску этим великолепным животным. Сначала один из них принялся лизать её влагалище. Она застонала, бредя от удовольствия. Затем он укусил её, разрывая плоть до яичников. Другие вонзили свои зубы в её грудь срывая их с костей.
    Зная, что это будет её неменуемый конец и последний шанс воплотить свою фантазию в жизнь, она потянулась к члену альфа-самца и начала его сосать. Сэнди взяла его в рот на всю длину, даже когда прожорливый кот зарылся мордой ей в живот, чтобы пожирать её органы в ужасной пародии на “шестьдесят девятую” позу. Рев расколол ночной воздух, когда большая кошка вздрогнула от сильного оргазма, наполняя её горло и желудок львиной спермой. Сэнди улыбалась даже тогда, когда он вырвал её печень.
    Террелл взял свой член в руку и стал мастурбировать, смотря на то, как его любовница воплотила своё желание в жизнь.

перевод: Олег Казакевич

" Ротвейлер "

Джоуи зажмурил свои глаза и вновь сконцентрировался. Ему надоело постоянно чувствовать боль и жить в страхе. Он никогда ничего не боялся, когда его отец был рядом. В его огромных руках Джоуи чувствовал себя в безопасности. Но сейчас он был в постоянной тревоге от преследований и издевательств со стороны школьных хулиганов и огромных ребят по соседству, но самым настоящим кошмаром была его няня.

Мать Джоуи купила ему собаку после того, как отец оставил их, чтобы та охраняла дом, пока все спят.

Большой ротвейлер по кличке Хейдс был настоящим «шутцхундом», которого тренировали по программе для собак, служащих при полицейских подразделениях.

- Кому нужны эти мужчины, - сказала мать. – У нас есть Хейдс, которая позаботится о нас. Она же как сигнализация, которая умеет кусаться!

Но Джоуи был единственным, кому требовалась помощь.

- Джоуи? Джоуиии?

Ее голос был одновременно сладким и недоброжелательным, словно конфеты на Хэллоуин с лезвиями бритвы вместо начинки. Шипы страха поползли вдоль хребта Джоуи, отдавая мурашками в шее, отчего в его мошонке все сжалось. Непроизвольный стон вырвался из его горла, в то время как колени неистово задрожали. Он ощущал запах собственного страха, едкий мускус, напоминающий смесь пота и мочи. Настолько едкий, отчего его глаза заслезились, а язык прилип к небу. Ему было стыдно за свой страх. Слезы ручьем текли из уголков его глаз, но он вытер их рукавом своей пижамы. Он был полон решимости стать сильным.

Джои пытался убедить себя, что ему нечего бояться. У него была Хейдс, которая могла защитить его. Но она была заперта внизу, в своей кoнуре, а он был наверху. Один. И плохая женщина подбиралась к нему все ближе и ближе. Он слышал, как она звала его:

        - Джоооуи? Где ты, мой маленький Джоооуи?

Он старался игнорировать отталкивающие нотки голоса и почти бесшумный топот кошмара, ползущего по коридору прямо к нему, чтобы успокоить дыхание, очистить разум и добраться до логовища Хейдс. Джоуи попросил маму оставить Хейдс в своей комнате, чтобы он всегда был в ее поле зрения, но сиделка настояла на том, чтобы собака оставалась взаперти. Вдруг он услышал, как толстая, озабоченная сиделка подобралась к его двери. Он знал, что она скоро войдет сюда, чтобы «пощупать» его. К счастью, Джои удалось успокоить свои мысли и очистить разум:

- Помоги мне, Хейдс.

Огромный ротвейлер сидел в клетке, в комнате, в которой любил прозябать отец Джоуи. Джоуи мог почувствовать ярость Хейдс, будто вскипающую сквозь деревянные половицы; Джоуи чувствовал, как она наполняет его, придавая силу. Он чувствовал дыхание и биение сердца пса. Он ощущал вкус собачей еды, застрявшей между клыков и то, как слюна длинными лентами свисает из уголков пасти. Он даже смог почувствовать щекотание клеща, спрятавшегося позади левого уха Хейдс. Сердцебиение Джоуи ускорилось, будто синхронизируясь с мощным темпом «метронома», громыхающего в груди огромной псины. Его дыхание стало более глубоким и хриплым. Из глубин его горла начал подниматься неистовый рык.

На какой-то момент Джоуи ускользнул из лап этого мира. Он старался сконцентрироваться на своем чудовищном питомце, пока все не исчезнет и их сознания не сольются в единое целое.

Дверь в спальню Джоуи отворилась, и на пороге показалась тень няни:

- Где ты, Джоооуи?

Хейдс обезумела. Лютое рычание и лай с первого этажа эхом разносилось по всему дому. Она хотела защитить его и не позволить плохой женщине навредить ему. Джоуи знал, что пес разорвал бы клятую сиделку на кусочки, если бы не клетка. В сознание собаки начали лезть мысли о разрывающейся плоти, хрусте костей, перегрызенных артериях и связках. Мускулы Хейдс напряглись, массивные челюсти сжались, а морда сморщилась от непрерывного рычания. Она опустила голову к полу, прижала уши и растопырила передние лапы, будто готовясь к броску в сторону жертвы. Дверца продолжала медленно и неумолимо открываться.

- Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне.

Утробное рычание продолжало нарастать внутри.

- Та закройся уже блядь, тупая псина!

Голос няни был уже близко. Дверь открылась и в комнату вошла женщина. Ее ожиревшая туша буквально поглощала свет из коридора. Ее груди, напоминающие воздушные шары, болтались на верхушке кожаного кopсета, отчего казалось, что ее молочные железы начинались на шее. Ее бедра, обросшие титаническим слоем целюлита, сжимала латексная БДСМ-упряж, а в руках она держала не менее внушительный фаллос из пластика.

- Время поиграть, Джоуи.

Няня похотливо улыбнулась и направилась к кровати мальчика, попутно шлепая себя вибратором по ляжкам. Сначала по одной, затем по другой. Но вскоре ее улыбка сменилась криком, когда она увидела на кровати Джоуи рычащую на нее собаку. Лунный свет, отражавшийся в ее разъяренных глазах, закрутился калейдоскопом перед сетчаткой. Мышцы сгрудились под густым мехом. Слюна, капавшая с длинных изогнутых клыков, отдавала люминесценцией даже при столь скудном свете. Огромный ротвейлер прыгнул с кровати Джоуи и сомкнул свои челюсти на горле няни.

Джоуи больше ничего не боялся. Он дал всю волю своей свирепости, когда разрывал ненавистного мучителя. Его мама была права. Хейдс защитила его. Она дала ему силу. Джоуи смаковал вкус и аромат крови, заплясавший на клыках; клыках, которые снова и снова погружались в трахею няни и с чавканьем отрывали лакомый кусок.

перевод: Максим Деккер

" Делать было нечего "

Фредди было скучно. Опять. Очень медленно он продолжил заталкивать себе в анус деревянные клинышки, чувствуя, как боль до основания пронизывает его позвоночник. Он не мог точно ответить, зачем он это делает, но делать-то все равно было больше нечего, да и к тому же это занятие хоть немного, но отвлекало от унылого анализа его скучной жизни. Он где-то читал, что при поимке Альберта Фиша[5], при ректальном осмотре, в его заднице обнаружили горсть толстенных 15-сантиметровых гвоздей. Фредди пытался, но не смог найти гвоздей такого же размера, но зато он разжился вполне себе длинными швейными иглами. Вот только ощущения от них даже близко не походили на те, что он получал от клинышков. От этих деревянных кольев жар охватывал все его тело. Но сегодня этот номер почему-то не прошел. 

Фредди попробовал грызть ногти, но к сожалению, как таковых ногтей у него уже практически не осталось, как собственно и плоти на его наполовину съеденных пальцевых фалангах. Белые кости торчали из кончиков всех его обглоданных пальцев. Фредди начал жевать куски высохшей мертвой кожи с указательного пальца, вздрагивая всякий раз, когда его зубы царапали кость. В это самое время он услышал собаку; того самого пуделя-переростка, с хроническим полиартритом и астмой, с кровоточащими язвами и мерзким кашлем. Было ощущение, что эта шавка ошивалась здесь уже целую вечность и даже не думала умирать! 

Фредди громко выругался и пару раз громко хлопнул в ладоши над ушами в попытке заглушить этот мерзкий звук. Но это не помогло – он все также продолжал слышать этот захлебывающийся мокротой туберкулезный кашель из соседней комнаты, сопровождающийся оглушительным хриплым лаем, что в конечном итоге провоцировал кашлевой рефлекс еще больше. Фредди хотел крикнуть на пса, что б тот наконец отхаркнул всю мокроту, вместо того чтобы ее проглатывать, но от одной мысли об этом ему становилось плохо. 

   Этот удушающий кашель был самым мерзким звуком, какой-только Фредди только мог себе вообразить. От него его желудок скручивался в приступе тошноты, а голова раскалывалась так, что хотелось кричать. В приступе бешенства Фредди начал с еще большим остервенением грызть свои кровоточащие заусенцы, не обращая внимания на острые приступы боли, что пробивали его плоть с каждым укусом.                    

В своем обсессивно-компульсивном поведении Фредди винил только этого пуделя-мутанта. Он начал изводить эту тварь еще много лет назад, но она до сих пор так и не сдохла. Мало того, псина все также продолжала нашептывать ему в уши каждую ночь то, что с пробуждением превращалось в навязчивые идеи типа… затолкать в зад клинышки или обгрызть пальцы до костей. Как же он ненавидел эту тварь.

Как-то раз Фредди проглядывал старый семейный фотоальбом и был несказанно удивлен заметив, что эта проклятая собакa засветилась практически на каждой фотографии, вплоть до снимков его прапрабабушки. Как он не старался, но в голову упорно лезли мысли о Дэвиде Берковитце, Сыне Сэма, что обвинял соседскую собаку в том, что она на самом деле тысячелетний демон, что приказывает ему убивать. Его бабушка и дедушка одно время жили по соседству с семьей Берковец. И жили они там как раз в то время, когда Сын Сэма орудовал на улицах Нью-Йорка, держа в страхе весь город. Мысль о том, что однажды этот пёс захватит над его сознанием абсолютный контроль и он тоже пойдет убивать людей, приводила Фредди в ужас. Он должен был убить эту тварь. Вчера он вогнал в нее кухонный нож по самую рукоятку, но псина, как ни в чем ни бывало, продолжала дышать, и лаять, и кашлять, и жрать, и засирать весь дом!

Намереваясь раз и навсегда положить конец господству пуделя над его жизнью, Фредди рывком встал с кровати, остро чувствуя, как клинышки в его заднем проходе продвинулись еще глубже. Он быстро и как мог аккуратно перебинтовал свои пальцы туалетной бумагой на манер бинтов, что моментально пропитывалась кровью. Никаких больше пистолетов, яда или ножей. Теперь Фредди были нужны железобетонные гарантии того, что это существо не выживет. Он собирался спалить её ко всем чертям!

Фредди открыл дверь спальни и вышел в коридор, громко матерясь в моменты, когда вступал ногой в вязкие, зеленые и вонючие испражнения, что были навалены кучами на полу по всему дому.

- Ебучая псина, - проворчал он себе под нос.

Ему пришлось прикрыть нос махровым полотенцем из ванны, так как отвратный запах прогнившей свинины, исходивший от больной полудохлой собаки смешивался с вонью экскрементов и ударной волной пробивался в ноздри, шел прямиком через гортань в его желудок, вызывая обильную выработку желчи и желудочного сока. Фредди на секунду остановился в попытке унять нарастающий приступ тошноты, что подкатывал к самой глотке. Спасло лишь то, что его желудок был пуст, и он смог противостоять вонючему штурму собачьего дерьма и продолжить свой путь на кухню, где, как он знал, в данный момент обитало это жуткое создание.

 - Привет, мам, - сказал Фредди и добросовестно нагнулся, дабы поцеловать ее в иссохшую щеку.

Это движение потревожило полчища мух, что массово откладывали яйца ей в глазницы и питались коктейлем из физиологических жидкостей, что сочились из ее тела. Её волосы шевелились от копошащихся в них личинок и тех же самых мух. Ее туловище вибрировало от активности паразитов, что беспрерывно поедали ее плоть, обгладывая ее до самых костей.

Фредди громко вскрикнул и наподдал псу под зад, увидев, как тот отгрызает увесистый кусок с голени его матери, что каким-то образом еще оставался нетронутым. Пес взвизгнул и отбежал назад, волоча за собой метры синевато-пурпурных кишок, что болтались с прошлогодней попытки Фредди выпотрошить эту псину. Во время лая собачьи мозги ходили ходуном в её пробитой и скошенной на бок черепушке. Это Фредди как-то на Рождество пробовал оприходовать эту тварь бейсбольной битой. Ее затасканная и вонючая белая шерсть была вся пропитана высохшей кровью от многочисленных выстрелов, которыми Фредди пытался ее прикончить многие годы, и ножа для разделки мяса, которым он на днях пытался отрезать этой твари голову, и рукоятка которого до сих пор торчала из ее шеи.

Увидев его приближение эта, до смешного гротескная собачатина, зарычала, а после громко залаяла, убегая от него в другую комнату, хромая и спотыкаясь о собственные потроха, пачкая кухонный линолеум кровью и желчью, что и так был донельзя увожен кучами экскрементов, как от этой же псины, так и от мертвой матери Фредди. Он до сих пор помнил то извержение мочи и самого натурального говна, что хлынули рекой из трупа его матери, когда она попала под его горячую руку, защищая эту злоебучую шавку.

- Она всегда была членом нашей семьи! Ты не можешь ее убить!

- Я отлично знаю, что она десятилетиями жила в нашей семье, а ты не находишь в этом ничего странного? Эта проклятая тварь не может умeреть! Сама посмотри.

И он наставил револьвер “Смит и Вессон” на пуделя-мутанта-переростка, в то время как его мать резко вскочила, прикрыв собой эту псину. Пуля пронзила ее тело примерно между лопаток и вышла с фонтаном крови в районе солнечного сплетения. Тяжело дыша, она уселась за стол, и, не прекращая дымить эти дешевые вонючие самокрутки с запахом древесного угля, начала поносить его на чем свет стоит за то, что он не ребенок, а сплошное разочарование. Поток брани продолжался до тех пор, пока ее сердце не остановилось. Он терпеливо слушал всю эту оскорбительную тираду, каждое злобное слово которой буквально со вистом и хрипами выжималось из ее заполняющихся кровью легких, в которой она буквально тонула. Ее последними словами было что-то наподобие:

- Ты жалкое создание! Твоему отцу тогда следовало кончить на простыни, а не в меня! И даже думать не смей трогать мою собаку!

С того самого момента Фредди многократно усилил свои попытки убить эту тварь. И в данный момент эта собачатина пожирала единственного человека в этом доме, что любила её по настоящему всем сердцем.

- Неблагодарное сучье отродье! И она еще пыталась тебя защищать! - взвыл Фредди не своим голосом.

Вместо ответа собака как ни в чем не бывала начала вылизывать свой зад.

В кладовке у Фредди была припасена канистра с керосином, и он направился прямиком за ней. Собака начала громко выть и лаять, с перерывами на жуткий кашель, а после поковыляла к входной двери, где начала с остервенением царапать дешевый алюминий, в попытке вырваться на свободу. Она нутром чувствовала, что Фредди удумал что-то нехорошее.

В тоже время у Фредди была канистра с керосином, коробок спичек и дьявольский блеск в глазах. Он загнал животное в угол и начал основательно обливать ее горючей жидкостью.

“Не делай этого Фредди. Ты горько пожалеешь. Если ты от меня не отьебешься, то завтра я твой маленький хер на тёрке для сыра в порошок сотру, вот увидишь!”

Но Фредди уже давно привык к ее угрозам и ему было глубоко наплевать, что там тявкает эта псина. Её время было на исходе. Фредди бросил в пуделя зажженный спичечный коробок, а после наклонился в тумбу под раковиной в поисках огнетушителя, в то время как собака громко выла и визжала в неописуемой агонии. В этой псине определенно было что-то весьма странное. Нормальные псы ТАК не кричат и не разговаривают, точно также как они не живут после того, как их пронзают ножом, пристреливают, забивают битой или же потрошат.

Полыхая, собака пробовала кусать огонь. Её клыки были обнажены в угрожающем рыке, словно непосредственный источник боли был где-то поблизости. Пламя быстро распространилось по спине, истребляя на своем пути колтуны шерсти и пробираясь напрямую к тканям и органам животного. Та незначительная жировая прослойка, что таки имелась на её исхудавшем теле, послужила для огня отличным катализатором. Плоть пуделя начала покрываться пузырями и истекать соками словно шматок сырой свинины на сковородке. Её глаза шипели и трещали в глазницах, словно желтки у яичницы-глазуньи, а после громко лопнули.

Когда почерневший собачий скелет рухнул на пол, Фредди не смог сдержать крика радости, и как только тварь перестала двигаться, Фредди обдал ее тушу струей из огнетушителя. Также ему пришлось пройтись по стенам, так как огонь успел перескочить на обои. Минуя обгоревшие куски собачей плоти, он вышел из кухни и направился вниз по коридору до самой спальни, останавливаясь только для того, чтобы отключить пищащие дымовые датчики парой ударов бейсбольной биты. В доме стало непривычно тихо без мерзкого кашля и хриплого лая. Единственный шум издавали полчища жужжащих мух, облепивших труп его матeри, что был слышен даже через закрытую дверь ее спальни. Как бы странно это не было, но этот гул его успокаивал. Словно это жужжание было своего рода колыбельной, которой мама призывала его ко сну. Фредди лег в кровать и в ту же минуту груз тяжести всех последних лет улетучился в одно мгновение. Он провалился в глубокий и спокойный сон, в котором он снова был младенцем на руках любящей матери, пытаясь вспомнить каким на вкус было молоко из ее необьятных грудей.

Когда спустя несколько часов Фредди наконец проснулся, то услышал все тот же хриплый лай, в перемешку с удушающим кашлем туберкулезника, что будил его каждое утро его жизни. Его левое ухо наполняли слюни и сопли, сочившиеся из влажной пасти тысячeлетнего демона, того самого, что приказывал Девиду Берковецу направлять пистолет 44-го калибра на парочки на улицах Нью-Йорка, нашептывая ему это во сне. На изьеденном молью ковре, четко виднелись следы черного пепла от запертой двери в его спальню, прямиком к его кровати. Эта чертова тварь опять взломала его замок! Фредди громко выругался, когда обнаружил в своей руке терку для сыра, после чего начал с усердием тереть ею головку собственного члена. Он не был уверен по какой именно причине он это делает, но делать-то все равно было больше нечего.

     перевод: Роман Коточигов

" Генеральная уборка "                                                  

    Роузи терпеливо вытирала пыль с книжных полок. Доставая книги, она протирала каждую антистатической салфеткой, после чего аккуратно ставила их обратно. Все безделушки она бережно, по одной, снимала с полки и обтирала каждую от пыли, после она пробежалась метелкой из перьев по гладкой поверхности полированного дуба, прежде чем распылить на него полироль и натереть до яркого блеска.

    - Фу, гадость, - с отвращением шипела она.

    Она вытерла телевизор и стереосистему тряпкой, активно распыляя жидкость для чистки стёкол по экрану и натирая его до тех пор пока её отражение в нём не просвечивало насквозь. Затем она швырнула тряпку в мусорное ведро и схватила другую, продолжив в исступлении чистить заново каждый предмет мебели, каждую безделушку, каждое украшение в комнате.

    Её взор повсюду видел лишь грязь и мусор, покрывавшие плинтуса, забившееся под плиту и холодильник, пропитавшие диван, и диванные подушки.

    Она долго пылесосила ковёр пока не убедилась, что пыли и опасности больше нет. Она заливала воду и чистящую жидкость в пароочиститель, и заново проделывала свой путь по ковру до тех пор, пока он не стал похож на выставочный образец в магазине. Вылила три чашки нашатырного спирта в таз с водой, и замочила в нём швабру. Затем она начала неистово натирать ею полы, стены и потолки.

    По окончанию уборки дом сиял как медный грош. Роузи с восторгом оценила проделанную работу. Довольная результатом, она побежала на второй этаж, где сняла с себя всю одежду и бросила её в стиральную машину, вместе с порцией стирального порошка. Она осмотрела своё обнажённое тело, обнюхала руки и подмышки, после чего поморщилась

    - Фу, гадость! - воскликнула она, с нескрываемом отвращением.

    Она опрометью бросилась в душ, где остервенело скоблила свою плоть, используя различные мыла и гели для душа. После чего схватила бутылку отбеливателя и вылила его себе на голову, морщась в предвкушении ожога. Несколько порезов и потёртостей заныли в агонии, по мере того как, отбеливатель обжигал её кожу, и она тёрла себя щёткой до крови.

    Когда она наконец вышла из душа, она запахла как новая простыня. Роузи надела свежее бельё и вышла на крыльцо посмотреть как мусорщик с трудом тащит два её мусорных бака к мусорной машине. Она вздрогнула когда он уронил один из них и куски её пьющего и неверного мужа один за другим посыпались на тротуар. Кровь разом хлынула из перевёрнутого контейнера, окрашивая тротуар в тёмно-красный цвет. За ней последовала его голова, с всё ещё открытыми от удивления глазами и открытым ртом, словно он в очередной раз пытался что-нибудь соврать. Затем последовали его ноги, руки и напоследок, позади мусорной машины вывалился его разбухший торс.

    Кровь, органы и кишечник с бурлением выплеснулись из огромного разреза разделяющего грудь и живот, обрубленного торса. Кровь волной хлынула по проезжей части. И на последок на измазанную кровью и внутренностями дорогу из мусорного бака выпали окровавленная газонокосилка, содовые ножницы и мясницкий нож.

    Два мусорщика, шокированные увиденным, всё же смогли сдержать свои рвотные позывы и не загадить и без того залитую кровью улицу. Они с осторожностью приблизились ко второму баку. Тот, что был посмелее, снял ботинок и подцепил им крышку контейнера. И тут же отпрыгнул назад, узрев в нём женщину, чья кожа и большая часть плоти, мятой кучей лежали на дне бака. Они оба в миг растеряли все остатки свой храбрости, когда женщина чья грудь, зад и вагина были вырезаны так, что рёбра и кости таза просвечивали белизной, сквозь места, где раннее были её половые органы. Они широко открыли полные ужаса глаза и начала кричать. Они стремглав бросились в свой фургон и на полном газу покинули глухой переулок оставляя позади себя кровавое месиво.

    - Какая, гадость! - пронзительно взвизгнула Роузи.

    Её голос дрожал довольный установлению справедливости, а глаза стали наливаться слезами. Она развернулась и пошла обратно в дом, собирать свои чистящие средства.

         перевод: Роман Коточигов

" ТОЛЩЕ "                                              

    Тина посмотрела в зеркало и почувствовала, как ее живот скрутило от отвращения. Она вгляделась в свое отражение и заметила, что волнистые ленты жировой ткани увеличились в объеме. Ее чудовищно раздутый торс был нагроможден гротескными комочками выпуклого жира, и от этого ее тошнило.  Она не понимала, как Хэнк мог заниматься любовью с такой ужасной тучной коровой; ее вряд ли вообще кто-то хотел. Ее пухлые щеки были так раздуты, отчего на их фоне не представлялось возможным разглядеть косые, свинячьи глазки. Казалось, будто ее пережалила дюжина пчел или же она съела тухлые морепродукты, после которых у нее разразилась аллергическая реакция.  В этот момент Тине захотелось расплакаться. Она становилась все толще и толще с каждым днем.

    Вчера она провела два с половиной часа на беговой дорожке. Тина занималась на самой высокой нагрузке. Она была вся красная от напряжения и уверенности в том, что люди позади нее, катающиеся на велотренажере, смеются над ее массивной задницей. После дорожки Тина пошла в тренажерный зал на часок, затем в сауну на сорок пять минут, а после всего этого она заперлась в туалете, и на протяжении 10 минут выблевывала завтрак в унитаз. Тем не менее, отражение в зеркале ни похудело, ни на грамм.

    Иногда Тина думала о том, чтобы взять с кухни какой-то нож и начать избавляться от нежеланного веса, вырезая полоски жира одну за другой. Единственное, что останавливало ее - мысль о том, что она может этим сильно увлечься и то, что это займет много средств и времени. Идеальным вариантом было доверить себя профессионалам. Да, она уже была записана на третью операцию по липосакции. Но, несмотря на это, жир все  равно продолжал возвращаться, но врачи уверяли, что это будет ее последняя операция. Однако они предупредили, что после этого они уже ничем не смогут ей помочь. «Если операция не сработает в этот раз, то…»,  она не хотела думать об этом прямо сейчас. 

    Возможно, зеркало ей лгало. Тина знала, что это возможно. Может быть, она и вправду сбросила вес, но не знает об этом. Она уставилась на отвратительные глыбы плоти, напоминающие творог, которые висели над ее налитыми бедрами, и попыталась представить тонкого, красивого человека внутри себя. Однако все, о чем она могла думать, было то, как много слоев жира приютилось между ее опорно-двигательной системой и кожей. По ее наблюдениям, жировая ткань по толщине была, как ее нога. Тина всегда хотела узнать, каково это обниматься с Хенком без лишней массы, извивающейся между ними; каково это заниматься любовью без чувства, будто между ней и Хенком громоздился еще один человек.  Она понимала, что сейчас самое время стать на весы.

    Тина сжала ягодицы, пытаясь удержать их от покачивания, и через спальню прошла в ванную. Легкое движение ее бедер давало о себе знать не хуже болтающейся попы или шлепающихся друг об друга грудей, буквально сбивающих с ног. Если бы весы не рассказали ей всего, чего она хотела услышать, Тина уже давно наложила бы на себя нож. Едва передвигая ноги по холодной виниловой плитке, она добралась до электронных весов и постучала по их краю большим пальцем ноги. На жидкокристаллическом дисплее засиял ряд из нолей.  Она аккуратно стала двумя ногами на весы, сделала вдох и начала ожидать вердикт.

    Двести фунтов[6]. Она ахнула от удивления и решила снова повторить эту операцию. Тина сошла с весов, нажала на кнопку сброса и вновь стала на платформу. Все верно, двести фунтов. Она начала плакать.  Слезы водопадом стекали по ее гладким щекам, ключицам, выступающими над ее грудью, между дряблых сисек, стекая к едва выступающим над вогнутым животом ребрам. Они тянулись по ее острым и болезненно выглядящим тазовым костям прямо к костлявым ногам. Тина заревела вслух:

    - Я все еще жирная! Все еще жирная! Жирная! – верещала она, размахивая кулаками перед цифрами, отображающимися на дисплее весов.

    Ее вес не изменился, все еще три цифры. Она весила столько, сколько весила восемь лет назад. Тогда, когда дети называли ее толстухой и сальной сракой. Она сидела на диетах и занималась спортом, сжигая больше половины той малой части калорий, которые усваивал ее организм. Она молилась, подставляла свое тело под операции, но ее вес не менялся. Она все еще была той маленькой, толстой девочкой, которую высмеивали дети.

    Тина медленно собралась с духом. Она спокойно сошла с весов, вытерла слезы с глаз, сжала руки в кулаки и сделала глубокий вдох, дабы остудить свои нервы. Она знала, что ей нужно делать; единственный способ, благодаря которому она избавится от лишней массы…

    Тина направилась на кухню и вытащила из ящика большой разделочный нож от компании «Гинзу». Она осмотрела лезвие, поблескивающее в лучах утреннего солнца, затем положила нож обратно и достала тонкий резак для филе. Она представляла, что скажет Хэнк, когда увидит, что ее омерзительный жир наконец-то исчез.

    Он всегда говорил ей, что она красивая, и выглядела отлично, несмотря на форму. Он даже пытался доказать ей, что она теряет много веса, и поэтому ей следует кушать больше. Он указывал на других женщин на улице или же в журналах, и рассказывал ей, что она была худее, чем каждая из них. Но Тина знала правду. Она знала, что никто больше не назовет ее сальной сракой. Она знала, что Хенк будет любить ее сильнее, когда она избавится от покачивающейся задницы, тучных бедер и этих ужасных, выпученных слоев жира. Она знала, как избавиться от этого раз и навсегда.

    Лезвие глубоко вошло, и Тине пришлось впиться зубами в тряпку, чтобы никто не услышал ее криков. Она пилила глубже, разрезая плоть своих бедер и выпиливая все больше и больше слоев жировой ткани. Она, конечно же, была права.  Тина прекрасно знала, что после того, как она начнет, дороги назад уже не будет. Она хотела, чтобы все это исчезло. Когда она увидела блестящую белую кость, ранее покрытую раздувшимся мясом, наполнявшим ее бедро, она усмехнулась.  Все что ей нужно было сделать сейчас – убрать все лишнее с тела, чтобы стать худой, счастливой, чтобы никто больше не называл ее сальной сракой, и чтобы Хенк отныне не заглядывался на других женщин. Резак рассекал по бедру девушки вниз, с каждым разом срезая все больше и больше плоти. Тина продолжала скулить в тряпку, в то время как по ее лицу заструились слезы радости.

перевод: Максим Деккер

" Грязные желания приличных людей "

    Согласно мнению священнослужителей, проповедников и чёпорных мoрaлистов, всё в нём вызывало отвращение. И было преступлением против Бога и Mатери Природы.

    Микки улыбнулся и лёгким движением накрашенных и наманикюренных коготков отмахнул прядь волос с лица. В очередной раз прошeлся помадой по своим черезмерно пухлым губам, разгладил морщины на своей бархатной мини юбкe и поправил бретельку лифчика. Он был прекрасен.

    Что бы там не говорили всякие религиозные нытики, глубоко внутри он знал, что половина этих латентных трусов, проклинающих его, на самом деле в тайне желают с ним пeрeспать.

    С другой стороны, а почему бы и нет?

    Он мог предложить им нечто такое, на что не способна ни одна женщина. Он подвёл тушью свои необъятные ресницы, и подмигнул собственному отражению в зеркале, в то время как очередной клиент притoрмозил на трoтуаре, прямо перед ним.

    За рулeм “Mерседеса” Микки узнал жирного пoлитикана, он уже видел здесь этого хищного лицемера раньше, тот охотился за молодой уличной швалью обоих полов, а ведь этот самый человеческий мусор он так громогласно призывал вычищaть с улиц города.

    Вот бы поглядеть, что бы он сказал на телепроповеди, на одном из центральных каналов, рассуждая о моральном поведении людей на примере самого себя. Зачастую неестественные жертвы его похоти возвращались на панель с отёками и синяками, как свидетельствоm его особых политических предпочтений.

    Микки улыбнулся и взмахнул длинными ресницами в его сторону

    - Cколько?

    - A сколько у тебя есть? - Микки повилял своей крохотной, упругой задницей перед его глазами и мужчина в ответ помахал сто долларoвой купюрой.

    Они прошли в захудалую квартиру с одной крoватью, с покoрёженным деревянным полом и жёлтыми прокуренными стенами. Кровать стояла посреди комнаты, на ней был драный, вшивый матрас, пропитанный мочой, спермой и кровью.

    Микки повёл носом кверху, повернулся к политикану и улыбнулся.

    - Tак что же хочет папочка?

    Мелкие, поросячие глазки жирного политикана с похотью и восхищением глядели как Микки выскользнул из мини юбки и топика.

    Иногда клиенты шли на попятную, когда обнаруживали, что Микки не был женщиной в полном смысле этого слова. Но он знал, что этот извращенец был очень даже не против такого положения дел. Так же он знал, что руны и символы выжженные, вырезанные и вытатуированные на большей части его плоти, лишь прибавляют остроты его садистcким выходкам.

    Микки позволил рукам мужчины лапать и тискать своё тело и вытерпел его липкий язык, что обслюнявил его с ног до головы. Он позволил мужчине хлестать себя лопаткой с шипами и обдирать спину до крови “кошкой”-девятихвосткой.

    Прежде чем предстать перед ним в своём истинном обличии.

    Кожа Микки стала расходиться, и он сбросил её с себя. Политикан начал орать от ужаса в то время, как перед его взором представало чудовищное создание пробирающееся из плоти Микки: змеиное тело было словно помесью рептилии, насекомого и примата, и было покрыто чешуёй, шипами, рогами. Массивные челюсти появились на лице, превратив его в морду доисторической рептилии, что двигалась вперед, вонзая свои накрашенные и отполированные когти в деревянный пол. Микки знал, чего именно хотел политикан.

    Все xристианe в тайне желали получить все божественные удовольствия ада, удовольствия, при которых словно было создано отвратительное тело Микки.

    Микки улыбнулся на озадаченный взгляд политика - его замешательство было результатом как его ужаса, так и непрошедшего до конца желания. Он явственно видел, как тот пытался осмыслить мудрёную анaтомию Микки: часть от человека, часть от дракона, часть от богомола. Даже когда он скулил и плакал, как ребёнок, в то время как Микки загнал его на кровать и добрался до его пениса, что странным образом всё ещё “стоял”. Гладкие чешуйчатые руки Микки обхватили эрегированный член политикана и его чудовищные челюсти широко разошлись, поглощaя трепещущий орган. Микки улыбнулся, обнажая ряды клыков и при этом обнажая свои истинные сексуальные органы, похожие на извивающиеся щупальцa между бёдрами, что тянулись к политикану, обвивая его тело и медленно связывая по рукам и ногам, при этом начиная проникать внутрь него самого, находя отверстия, o которых этот искушенный распутник даже сам не подозревал.

    Вопли политикана перешли в пронзительные крики в то время, как его "стояк" направился промеж смертельных челюстей, прямиком в глотку Микки.

    Микки трахал его жёстко, беспощадно разрывая его морщинистый анус, кончая обжигающей чёрной спермой прямо ему в глотку, наполняя его рот до тех пор, пока она не начала течь у него по щeкам и капать с подбородка.

    Микки не удивился, когда крики политикана перешли в пылкие стоны. И его началo трясти в приступe мощного оргазма, и теперь он совсем забыл о своeй душе, которую Микки усердно высасывал через его распухший член, полностью растворившись в восхитительный агонии бесчисленных сладострастных грехов.

    - O, бог ты мой! Ты восхитителен! Я люблю тебя! Ещё! Ещё! Я хочу ещё!

    Ебучие лицемеры, все они одинаковы...

перевод: Роман Коточигов

" После лекарства "

Инъектор напоминал мне штапельный пистолет или ту штуковину, которой прибивают доски-сороковки. Я почувствовал дрожь и страх, ледяными шипами впившийся в позвоночник, когда медсестра вонзила мне иглу в пульсирующую вену, тянущуюся от внутренней стороны локтя. В капсуле устройства — голубовато-зеленая жидкость. Я наблюдал за тем, как сорокалетняя медсестра, омоложенная пластическими операциями, нажала на спусковой крючок, и вакцина, цвета водоросли, поплыла по моим венам. Лекарство. Чертов прилив адреналина раскалил мою кровь. Я почувствовал себя суперменом. Проклятое лекарство! Я непобедим! Я буду жить вечно!

Я хотел трахнуть весь мир, включая силиконовую дуру, пергидрольно-блондинистую толстозадую медсестру, похожую на закаленную улицами проститутку на закате своей карьеры. По обеим сторонам ее рта тянулась глубокая линия, которая всегда ассоциировалась у меня с опытными минетчицами. Сейчас, после десятилетий страха и всевозможных мер предосторожности, вроде презервативов и спермицидов, неловких расспросов про бывших любовников и половые связи с ними, для меня все и вся стало трахабельным. Во всем мире была готова вот-вот разразиться сексуальная революция, которая собиралась создать этакую противозачаточную пилюлю, на фоне которой движение за свободную любовь покажется чем-то пуританским. И я намеревался стать частью этого!

— Возможно, вы столкнетесь с рядом побочных эффектов, но они будут не страшнее простуды и насморка. Но если у вас вдруг появятся осложнения — пожалуйста, сразу же наберите нас.

Лекарство представляло собой генетически измененный вирус простуды, мутировавшие клетки которого атаковали и разрушали другие вирусы. Они нападали на ВИЧ, даже когда он находился в лейкоцитах. Без повреждения самих кровяных телец или каких-либо других составляющих человеческого организма. Новый «вирус-каннибал» также имел последующее уникальные свойство — пожирал любую болезнь, которая попадала в тело, вне зависимости от того, будь то ЗППП или обычная простуда. Лекарство от СПИДа и обычного ОРВИ в одном флаконе.

По неизвестной причине мне в мозг вгрызлись мысли о долбежке в задницу с этой старой чикой, и я никак не мог их подавить. Медсестра повернулась, посмотрела на меня и облизнулась. И тут мне захотелось поставить ее раком на кушетку.

— Хочешь меня трахнуть, да? — она голодным взглядом уставилась на мою растущую эрекцию.

— Угу.

— Все в порядке. Я заметила, что вакцина на всех так действует. Закрой дверь.

Этот момент показался мне чем-то из области фантазий. Я едва не споткнулся по пути к двери. Когда я повернулся, она обнажила грудь четвертого размера и задрала юбку по самую талию. Колготки тянулись от лодыжек. Она протянула одну руку к моему поясу, другую — к змейке на джинсах. Через пару мгновений мои штаны были спущены до колен, а член бороздил по ее глотке.

Медсестра сосала с таким чавканьем, с каким новорожденный терзает сосок матери. А вытащив пенис изо рта, начала облизывать его сверху вниз, не забывая ласкать мои яички и свою киску. Затем мой член снова оказался у нее во рту. Я смотрел, как каждый его дюйм исчезал внутри, и чувствовал, как ее язык накручивался на головку. У нее явно был талант. Казалось, я вот-вот взорвусь. Я нагнулся и поднял ее на ноги. Затем повернул к себе спиной и уложил на стол для обследований. Моя рука скользнула в карман джинсов и выудила оттуда пачку презервативов. Она, вдруг повернувшись, выхватила их и отбросила куда подальше.

— И на кой черт они нужны? Ты же под противоядием, не помнишь? А я под пилюлей. Жажду ощутить тебя в себе!

Мысль о том, что мы сделаем это без презервативов, усилила мою эрекцию. Я навалился на медсестру и, просунув член в ее узкую киску, потянулся и обхватил огромные груди. Ощутив ее сочащееся влагалище, мой член разбух еще сильнее. Эта женщина потрясающе владела мышцами. Она сжимала член влагалищными мышцами, словно хотела подоить его. Мои яйца бешено ударялись об огромную круглую задницу, когда я старался заехать в матку медсестры. Она была одной из тех штучек, что засовывали себе ткань в рот, чтобы не кричать громко. Но, бьюсь об заклад, ее стоны слышались и в коридоре.

Когда она кончила, стенки ее дрожащего влагалища затиснули мой ствол. К этому моменту ее стоны стали чертовски громкими. Уверен, вся больница знала, чем мы тут занимались. Я вытащил склизкий от ее соков член и засунул его ей в анус. Ох, она издала такой неистовый звериный звук, когда я утонул в ее морщинистой заднице. Она массировала пальцами клитор, а я входил в нее бешеными толчками. Через пару секунд она кончила снова. Ее сфинктер затянул мой член глубже, и, о Боже, это чувство было неописуемым! Кровь прихлынула к моей голове, и на миг я забоялся, что вот-вот потеряю сознание.

— О Боже, милый. Я и не знала, что твой огромный старичок сможет завести мою задницу. Давай еще разок!

Я стал ускоряться, но член выскользнул из нее и зашлепал по ягодицам. Тогда она повернулась и зажала мой ствол между грудей и начала скользить ими вверх-вниз, не забывая облизывать головку пениса. Я обхватил ее макушку и трахнул эти огромные сиськи. Затем в яичках вдруг началось покалывание, оно поднималось вверх, пока оргазм не разорвал меня, словно артиллерийский огонь. Сгустки теплого белого семени лились на ее груди и лицо, а она продолжала вылизывать головку. Я, полностью опустошенный, смотрел, как она пила и сплевывала. Казалось, я шел к этому извержению целую вечность. Уверен, Питер Норт[7] гордился бы мной. Ох, лицо медсестры напоминало мне дно молочного бидона. Или обувь художника.

Она подняла свои гигантские груди и слизала сперму с сосков, точно котенок, лакающий молоко из миски. Вот ее язык заколыхался туда-сюда по моему стволу, затем перескочил к головке и вычистил ее до блеска. Женщина посмотрела на меня и улыбнулась. Ее лицо буквально лоснилось от спермы.

— Ты знаешь, как давно я не пила сперму? Эта вакцина открыла для меня новый мир!

Я подтянул штаны и застегнул пряжку.

— Рад за тебя.

Вдруг я почувствовал себя некомфортно в этом тесном кабинете. Знакомое ощущение. Бывает после хорошего оргазма. Я не из тех, кто оставался поговорить или пообниматься: я закончил — значит все.

Накинув байкерский жилет, я зашагал прочь. Когда в кабинет зашел следующий пациент, медсестра еще возилась с колготками. Интересно, он проходил тот же курс лечения, что и я? Сейчас венерические заболевания остались в прошлом, кому они могли навредить? Удивительно, но мой член опять стал твердым… очень твердым. Без нижнего белья он бесстыдно выпирал из большого размера «Хьюго Боссов». Мой вожделенный взгляд точно сканировал людей, заполонивших бесплатную клинику “Хейт-Эшбэри”. Мне нужен был тот, кто разделил бы мою зависимость: голод возвращался ко мне.

Мой выбор остановился на миниатюрной копии Вайноны Райдер, груди которой, казалось, весили чуть ли не как она сама. Девушка была одета в мотоциклистскую кожанку. Под ней — белая майка, сквозь которую отчетливо прорисовывались округлые груди. Мелкие затвердевшие соски будто были нацелены на меня. Глаза ее застилала гипнотическая пелена похоти, выдававшая в ней поклонницу секса без обязательств. Хотя шмотками она походила на лесбиянку.

Узкие черные джинсы от «Левис» с тонким кожаным ремнем. Небольшая цепь, тянувшаяся от пояса к бумажнику в кармане. Шесть серебряных колечек в правом ухе, четыре — в левом. К кожаной куртке пришит маленький розовый треугольник. Обычно я старался держаться подальше от таких зависимых, как я, так как они представляли группу повышенного риска. Но вероятность того, что лесбиянки болели СПИДом, была мала, и порой я делал исключения. Я посмотрел на небольшой ватный тампон, приклеенный к руке, и забыл обо всяких предосторожностях.

Я повернулся к ней и все тем же похотливым взглядом изучил с ног до головы. Она заметила меня. Мы улыбнулись друг другу. Я развернулся и по ступенькам вышел на Хейт-стрит. Осмотрел толпу, которая тянулась к клинике, словно за милостыней. И вдруг заметил парня, с которым познакомился в клубе. Он стоял в очереди вместе со своей девушкой. Не помню, херово нам было в тот вечер или мы оторвались по полной.

— Эй, как дела, Али? — спросил я.

— О, Шарк! Что, получил свою панацею?

— Конечно, братан. Я еще не спал. Отпросился с работы и простоял в очереди с двух ночи. И знаешь, каким-то чудом пробился через две сотни человек, которые были впереди.

— Да ты счастливчик по жизни. — Али убрал аккуратные, идеально ухоженные дреды с лица и блеснул кошачьими миндалевидными глазами на тощую, маленькую белую девочку. Ее мышиные коричневые волосы прицепились к его руке, точно продолжение линии жизни. Сама она была такой бледной, отчего мне показалось, что она смогла бы получить солнечный удар даже в закрытом помещении. Ночью.

— Что ты имеешь в виду?

— Говорю, ты перетрахал большую половину сучек города. Удивлен, как ты еще не сдох. Удачливый ты ублюдок, однако.

— Это не удача, чувак, — я выудил из кармана пачку с шестью «магнумами». [8] — Я живу в резине.

Я знал, что о моих сексуальных подвигах ходили легенды. Цепи с кожаными ремнями, свисающие с потолка в моей гостиной, служили тому подтверждением. Я повесил их, когда встречался со стриптизершей, которая шарила в садомазе и бондаже.

На самом деле я не так привередлив в сексе, как многие думают. Мои вкусы довольно просты: я люблю трахаться. Где, когда и с кем — не имеет значения. Я — человек, открытый к новым возможностям. Если девушка хочет, чтобы я связал ее и избил кнутом, а ночь закончилась шлепком моих яиц об ее задницу и спермой, стекающей по подбородку, — я двумя руками за. Я предпочитаю секс его отсутствию.

— Я слыхал об этом. Какие планы на вечер? — поинтересовался Али. Его девушка все еще прижималась к нему, как какой-то стодвенадцатифунтовый паразит. Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, и выражение ее лица, казалось, подражало выражению лица Али. Она не произнесла ни слова. Странная чика.

— Я собираюсь пойти на встречу культистов.

— Культистов?

— Да. Ты что, не знаешь? Клуб секс-зависимых. Ежедневный курс по перепрограммированию.

— Не думаю, что эта фигня работает. Кстати, я слышал, тебя вышвырнули с «Фабрики звука» прошлой ночью за то, что ты занимался сексом с официанткой за колонками.

— Она сказала мне, что нас никто не увидит. Чувак, я там насчитал три парочки таких фриков, как мы. Охрана налетела на нас еще до того, как я опустошил свои баки.

Али закатил глаза и покачал головой.

— Да это настоящая трагедия! — ответил он с сарказмом. — О, очередь движется. Я звякну тебе позже.

— Без проблем.

И вот, молодая лесбиянка с волосами оттенка вороньего крыла вышла из клиники. Ее сиськи прыгали, как баскетбольные мячи, а соски торчали под майкой, словно розовые дротики для “дартс”. Я повернулся, чтобы посмотреть на ее лицо, и она подошла ко мне и улыбнулась. Ростом она была мне по грудь.

— Как тебя зовут, красотка? — спросил я.

— Симон.

— Симона?

— Нет, Симон, — повторила она.

— Прикольно. А меня Шарк.

— Шарк?

— Ага.

— Это твое настоящее имя? Ну, то есть с рождения?

Я посмотрел на нее, как на идиотку.

— Тупой вопрос, да? Ладно, все равно это неважно.

Я усмехнулся, стараясь не допустить того, чтобы вожделение выдало мои намерения. Тем не менее я попал прямо в яблочко. Я знал, кто она такая, и она знала, кто я такой. Отношения между сексоголиками не нуждались ни в каких формальностях.

— Ты не торопишься?

Симон пожала плечами.

— Часа два есть.

Наши глаза пылали, когда мы смотрели друг на друга. Вдруг я заметил, как Симон качает тазом, так же, как и я. Клянусь, я почти уловил аромат ее возбуждения. Моя эрекция была хорошо видна: она воздвигла палатку под моими мешковатыми «Хьюго Боссами». Симон протянула руку и небрежно провела пальцем по моему достоинству, не отрывая от меня взгляда.

— Поехали ко мне, — сказал я.

— Только на моей машине, — ответила она. Мы с трудом сдерживали возбуждение, когда бежали к ее маленькой белой «Вольво» ’79-го года, припаркованной на другой стороне Хейт-стрит.

Во мне все полыхало и взрывалось. Поездка от клиники до дома занимала четыре квартала, но я уже расстегнул штаны Симон и запустил руку между ее ног, прямо в шелковистую влажность. Два пальца погрузились в ее влагалище, в то время как средний затеребил клитор. Она протянула правую руку, чтобы расстегнуть мне ширинку и приступить к массажу моего набухшего органа, ведя машину одной левой. А я продолжал ласкать ее мокрую киску.

Вот мы и подъехали к моему дому. Я не мог дождаться, когда мы попадем внутрь. Желая ее прямо сейчас, я стянул с себя штаны и уселся поудобнее. Симон посмотрела на меня с недоумением, затем ухмыльнулась, наклонилась и взяла в рот все девять дюймов моего члена. Я был поражен, ощутив ее миндалины. Ее голова покачивалась вверх и вниз, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Губы и язык заскользили по гладкой коже моего пениса, в который крепко вцепились руки. Я игрался с сосками Симон и смотрел на ее милое личико, а она тем временем ублажала меня. От яичек к основанию члена растеклось покалывание. Я оттянул голову Симон чуть назад, вынув член изо рта — раздался смачный «чмок». Слишком рано как для семяизвержения. Я протянул руки к подмышкам Симон и поднял ее над своей опухшей плотью.

— Подожди!

— Что?

— У тебя есть презерватив?

Симон рассмеялась. Вскоре к ней присоединился и мой разрывной хохот. Не считая риска забеременеть — от этого у нас имелся антидот, — в презервативах больше не было нужды. Осознание этого настолько раскрепощало, что мы с Симон завелись еще сильнее. Я опустил ее на себя и ощутил ее влажность и тесноту. Прелестное чувство облегания в коконе ее плоти, без презервативов или лубрикантов. Симон скакала на моем члене, загоняя его в себя как можно глубже. О, как безудержно мы трахались в этой маленькой «Вольво». Я сжал худые бедра Симон и протолкнулся в ее внутренности — она испустила слабый визг. Затем задрала майку, обнажив самый великолепный дуэт сисек из всех, что я когда-либо видел. Я жадно обсасывал и лизал затвердевшие крошечные соски девушки, а ее грудь подпрыгивала четко в ритм, шлепая меня по лицу. Благодаря нам маленькая «Вольво» стала эпицентром землетрясения.

Не останавливая процесса, я открыл дверцу машины и вышел, с голой задницей и Симон, обхватывающей мой торс ногами. Наши губы словно срослись, а языки бились сплелись в яростном противостоянии. Вскользь я заметил, что на нас пялились и открывали рты от удивления. Собралась толпа. Остановились машины. Соседи повылазили из открытых окон. Пешеходы застыли посреди улиц. Раздавались крики, хлопки и свистки. Прозвучало несколько угроз и предостережений, но не столько, как можно было ожидать. Тех, кто их выкрикивал, сразу же заглушала толпа. Я улыбнулся и, подстрекаемый зрителями, продолжал трахать Симон. Один из них, тощий хиппи в футболке «Грэйтфул Дэд», смотрел на нас и нагло мастурбировал. Мужчина в бизнес-костюме последовал его примеру: сначала стал гладить себя через брюки, а потом вытащил своего малыша и уже в открытую шлепал себя. Женщина средних лет с грудью еще большей, чем у Симон, сорвала с себя рубашку и задрала юбку. Затем засунула руку в трусики и начала работать пальцами. Это показалось мне странным. Молодая парочка, которую я видел в очереди в бесплатную клинику, лежала на тротуаре и занималась сексом. Вакцина явно содержала нечто, разрушавшее всякие нормы и запреты. На миг я задался вопросом: а что, если общество распадется? Что, если все табу и общественные устои, на которых держится цивилизация, исчезнут? И не постепенно, а как-нибудь внезапно… Но вскоре мои мысли вернулись к Симон, которая все еще забавлялась с моим эрегированным пенисом.

Мое жилище находилось на цокольном этаже дома, что стоял на углу Хейт и Мазоник-стрит. Всего в нем было три этажа, и на каждом располагались квартиры. В мою вел отдельный черный ход за домом, по которому можно было попасть прямо в спальню. Симон облекала мой член, даже когда я пытался достать ключи от жилища из-под горшка для цветов. Мы зашли внутрь, пару шагов и вот — мы в спальне. Позади послышались вздохи разочарования и возгласы недовольства. Я повернул голову, чтобы последний раз взглянуть на толпу перед тем, как закрыть дверь, и заметил дрочащего хиппи, который стрелял дугами семени на розовые пятки какой-то женщины в открытой обуви. А та даже не возражала — лишь улыбалась ему с необычайным чувством голода в глазах. Девушку, которая сняла блузку, подняли парни: они стояли по обе стороны и усыпали ее груди оральными ласками. Бред, происходящий вокруг, становился все более странным. Я даже захотел остаться и посмотреть. Но, поколебавшись, все-таки закрыл дверь.

Затем оттянул от себя Симон, на время оборвав наши узы, и уложил ее на кровать. Она подняла ноги и широко раздвинула их, приглашая к себе. Затем сложила руки лодочкой у меня на затылке и направила мой рот вниз, к бархатистой, сладкой влаге между своих бедер. Я лакал ее соки, сосал клитор и просовывал язык вглубь, а она задыхалась от удовольствия; ляжки Симон трепетали. Ее стоны подливали масла в огонь моей жажды. Мой язык смахивал легкими щелчками по клитору, словно круглая пила, тем самым сводя ее с ума. Ее пальцы сжали мою голову сильнее: Симон вдавливала меня в свое лоно, будто хотела задушить. Я не мог дышать, но мне это было все равно. Я хотел умереть внутри нее, утонуть в ее нектаре.

Когда она кончила, целая волна расплескалась о мой язык. Ее тело буквально лихорадило. Ногти разорвали простыни, на шее проступили вены. Сквозь стиснутые зубы вырвался слабый крик. Ее оргазм получился настолько мощным, что я и сам кончил. После очередной порции удовольствия, захлестнувшего тело, Симон оттолкнула меня от своих ног и подняла голову к моей груди. Она облизывала и покусывала мои соски, и меня пробирал сладострастный холодок. Когда я задрожал, будто пораженный безумием, Симон обеими руками схватила мой член и начала поглаживать его, не забывая о моей груди. Я чуть не взорвался. Она потянула мою голову, чтобы я встал на четвереньки, и зажала мой пенис между губ. Ее язык облекал конец моего набухшего органа, купая его в слюне. До оргазма оставались считанные секунды. Затем ее рот наполнился спермой. Она заструилась по щекам, капая с губ на подбородок, а с подбородка на шею. Симон вытащила член и выдоила последние капли на вытянутый язык. После облизнулась и при помощи указательного пальца собрала сперму с лица и шеи в рот. Эрекция начала проходить, но едва она снова стала лизать и сосать член, он опять запульсировал.

Я поставил Симон на четвереньки, вошел в ее мокрую киску в позе, привычной для спаривающихся млекопитающих, и разогнался внутри с новыми силами. Я ощущал, как вокруг моего члена стягивались ее мускулы, увлекая его все глубже и глубже. Симон содрогалась на нем, ее задница шлепалась о бедра так, что в щеках заклокотало. Я шлепнул ее сладкую маленькую попку. Девушка задыхалась, хрюкала, но продолжала двигать телом.

Кончив, Симон застонала и расплакалась. Тело девушки забилось, точно в конвульсиях: ее спазмы довели меня до высшей точки удовольствия. За последние годы это, как ни странно, был первый раз, когда я кончил в женщину. Райское ощущение! Мы рухнули на кровать и обняли друг друга, как два разлученных любовника, которые теперь воссоединились. Потом мы смеялись, долго и без передышки. Мы выжили. У нас было лекарство.

Снаружи эхом разносились звуки страсти, словно радиопередача со стереосистемы с усилителем, включенным на «десять». Будто весь город трахался.

— Что происходит? — спросила Симон.

— Давай посмотрим.

Мы подползли к окну спальни и выглянули на улицу. Там стоял хаос. Поначалу мне показалось, что это какой-то бунт. Тела лежали вдоль тротуара, на капотах машин, в автомобилях, посреди улицы. Они переплетались, стояли на коленях, лежали, сидели. На корточках, на четвереньках, по-пластунски — во всевозможных позах. Понадобилась секунда, чтобы понять: люди занимались сексом. Везде. Каждый яростно трахался друг с другом. Вакханалия, которая простиралась во всех направлениях. Рай для сексоголика.

— Пошли!

Я взял Симон за руку, и мы выбежали на улицу, захлестнутую голым, потным, стонущим потопом. Я сразу же почувствовал, как меня обхватила дюжина рук — они гладили и ласкали. Влажные рты, губы, языки, груди и пенисы. Все были устремлены ко мне, и я утонул в них, одурманенный величайшим в мире афродизиаком. Надежда. Свобода. После десятилетий страха, десятилетий волнения и тревоги, мы наконец-то освободились. Ведь у нас было лекарство.

Мы занимались сексом всю ночь напролет, удовольствие перерастало в боль, когда плоть начала стираться, лопаться и кровоточить. Все больше и больше людей присоединялись к нам, и вскоре стало ясно, что мы не остановимся. Что бы нам ни вкололи, это было не столько лекарство от СПИДа и всевозможных ЗППП, сколько симулятор, затронувший первобытный участок амигдалы, где наши сексуальные желания и инстинкты выживания соединились и устроили бунт. Жажда еды, жажда сна, жажда воды — все было подавлено в пользу единственного инстинкта. Произведение потомства. Мы тратили наши телесные флюиды без возможности восстановления — мы не прерывались, чтобы набраться сил.

День закончился, настала ночь, затем снова день, но мы продолжали заниматься сексом. В агонии люди сталкивались, истекали кровью, кричали, но по-прежнему энергично и яростно совокуплялись.

— Я люблю тебя, Симон.

— И я тебя, Шарк.

— Марк. По-настоящему меня зовут Марк.

— И я тебя, Марк.

Я ничего не понял, как и Симон. Просто показалось, что я должен был это сказать. За последние сутки я поимел более дюжины женщин более чем сотню раз, но меня тянуло только к Симон. Я был уверен, что умру вместе с ней. И в том, что это произойдет скоро. Моя последняя эякуляция состояла преимущественно из крови. Ее вагина и анус теперь представляли собой разодранные кровоточащие пасти, потоком выплевывающие сперму бесчисленного множества мужчин. Но я продолжал таранить ее с прежним маниакальным рвением. Мои легкие разрывались, мускулы болели, а пенис лишился большей части кожи.

Я посмотрел в глаза Симон и рассмеялся.

Двадцать четыре часа назад мы оба считали, что будем жить вечно, что лекарство сделает нас непобедимыми. А сейчас собирались затрахать друг друга до смерти. Симон тоже засмеялась, а потом закричала, когда очередной оргазм пронзил ее голодающее обезвоженное тело, и продолжила трахать меня.

перевод: Максим Деккер

[1] быстрое движение жидкостей или газов в направлении, противоположном нормальному, возникшее в полом мышечном органе в результате сокращения его стенки.

[2] Пейот (Lophophora williamsii) - кактус, из которого впервые был получен мескалин. О галлюциногенных свойствах некоторых кактусов издавна знали индейцы различных племён и употребляли эти растения во время религиозных церемоний. Впервые мескалин был получен из кактуса пейот 23 ноября 1897 немецким химиком Артуром Хеффтером. Позднее, в 1919 году, Эрнст Шпет впервые синтезировал мескалин химическим путём.

Мескалин - психоделик, энтеоген из группы фенилэтиламинов. Систематическое название — 2-(3,4,5-триметоксифенил)-этиламин. Синтезируется искусственным путём из галловой кислоты, также может быть синтезирован из ванилина. В большинстве стран производство и распространение мескалина запрещено законом.

Психотропные эффекты:

- галлюцинации с открытыми глазами

- галлюцинации с закрытыми глазами

- изменение мыслительного процесса

- эйфория

- мистические переживания

- иррациональность мыслительного процесса

- ускоренность мыслительного процесса

- заторможенность действий

[3] американский писатель, психолог, участник кампании по исследованиям психоделических препаратов, разработчик программного обеспечения — одних из первых, индексируемых ЭВМ психологических тестов.

[4] Религия Йоруба включает в себя традиционные религиозные и духовные концепции и практику народа йоруба. Её родина находится в современной Юго-Западной Нигерии и прилегающих частях Бенина и Того, широко известных, как страны Йорубы.

[5] Альбер Фиш – американский серийный убийца.

[6] oколо 90 кг.

[7] Канадский порноактер.

[8] Марка презервативов.