1

Док велел нам выключить электричество, потому что он не хотел, чтобы генераторы работали без необходимости, поэтому мы сидели в убежище при свечах, пили и играли в карты, слушая завывание ветра в темноте. В этот момент вошли Эрл и Сонни. Они прочесывали периметр и обнаружили нечто, отчего их лица приобрели цвет старого сыра, а глаза запали в глазницы.

- В чем дело? - спросил я.

Сонни сглотнул три или четыре раза и сказал:

- Пора. Опять пришло время.

Секунду я не понимал, о чем он говорит, а может, просто притворялся, что не понимаю. У Эрла был клочок бумаги в руке. Он был прикреплен к задней двери убежища, как политический флаер. Корявыми, почти детскими каракулями было написано:

ДРУЗЬЯ,

13 АВГУСТА ДОСТАВЬТЕ ШЕСТЕРЫХ

ЕСЛИ ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕТЕ МЫ ПРИДЕМ ЗА ВСЕМИ

МЫ БУДЕМ СНИМАТЬ КОЖУ С ВАШИХ ДЕТЕЙ И НОСИТЬ ИХ ВНУТРЕННОСТИ

Д. 

- Что это за чертовщина? Шутка? - спросил Шипман.

Остальные смотрели друг на друга мертвыми глазами. Это была не шутка, и мы это знали. То, что произойдет, будет отвратительно и ужасно.

- Кто этот "Д."? - спросил Шипман.

- Драгна - ответил Сонни, но больше ничего не сказал.

Шипман не понял. Он был одним из новичков, приехавшим в потрепанном автобусе из Скрэнтона с разношерстной группой выживших неделю назад. Он казался нормальным парнем. Одинокий. Напуганный. Как и все мы. Он был рад, что вступил в контакт с другими людьми. Но Мерфи, конечно же, начал спаивать беднягу из его личной заначки "Джим Бим". Некоторые люди могут справиться с алкоголем, а некоторые нет. Чем больше Шипман пил, тем громче становился. Он превратился из кроткого болтуна в плохом костюме в пьяницу, ищущего хорошей драки. Он начал рассказывать грязные анекдоты, утверждая, что они с ликером старые друзья. Сказал, что у него нет проблем с выпивкой - он пил, напивался, его рвало на себя. Нет проблем. Мерфи это показалось забавным. Так забавно, что он решил, что с Шипманом все в порядке, его человек. Он даже перестал называть его "Шитманом" и звал более дружелюбно "Шиппи".

А теперь вот это.

- Это не смешно, - сказал Шипман. - Кто из вас, придурков, думает, что это смешно?

- Успокойся, - сказал я ему.

- Пошел ты, - сказал он просто и ясно. Он был на взводе и готов снести мне голову с плеч. Его глаза были выпучены, зрачки остекленели и почернели, как у бешеной собаки. Он оскалил зубы, и на нижней губе у него выступила белая пена. - Лучше заткнись к чертовой матери, дружище, и скажи мне, какого хрена все это значит.

- Спокойно, - сказал ему Мерфи. – Всё что тебе нужно, так это попробовать “Джимми”.

- Тринадцатое будет послезавтра, - сказала Мария, и в ее огромных темных глазах отразилась бездна, бывшая некогда её душой.

Мария и Шекс посмотрели на меня, а я - на Сонни.

- Вам лучше позвать Дока, - сказал я.

Сонни помчался по коридору, как будто был рад уйти. Наверное, так оно и было. Но Шипман был далек от того, чтобы успокоиться, с "Джимми" или без него.

- Кто такой, черт возьми, этот Драгна? - потребовал он ответа.

- Он дьявол, - сказал Шекс.

2

В воздухе повисло напряжение. Тяжелое. Электрическое.

Шипман по очереди смотрел на нас, ожидая ответа, но у нас так пересохло в горле, что мы едва не плевались песком. Даже Мерфи ничего не сказал. Никаких пошлых шуток или пессимистических замечаний. Никаких диких историй о том, как он проснулся в подвале в Уичито с полудюжиной девочек-скаутов, трахающих его насухую.

Шипман с грохотом поставил стакан и пролил немного на себя.

- Что здесь происходит, черт возьми? Кто-нибудь ответит мне! Лучше бы кто-то ответил!

Дрожащей рукой Мерфи закурил сигарету.

- Время от времени Червивые требуют свежего мяса. Мы даем им его, и они оставляют нас в покое. Вот и все, что от нас требуется.

- Свежего мясо?

- Да, - сказал Шэкс. - Для еды.

Шипман затряс головой из стороны в сторону.

- Но это же живые люди...

Мерфи выпустил облако дыма и улыбнулся ему желтыми зубами.

- Совершенно верно. Мы даём им шестерых. Теперь остается только решить, кто останется, а кто уйдет.

На лице Шипмана отразился ужас. Наверное, так мы все выглядели, когда впервые узнали о правилах выживания Дока и о том, сколько мы должны заплатить Драгне и его армии живых мертвецов, чтобы они оставили нас в покое.

- Лотерея, - сказал Эрл. - Мы играем в лотерею. Все.

Шэкс кивнул.

- Это единственный справедливый способ.

Я вздрогнул, вспомнив о Червивых, рыщущих в поисках мяса.

Мои внутренности завязались в восьмерки. Одна только мысль о том, что будет дальше, заставляла мою кровь холодеть, а душу увядать. Лотерея. Мысль о том, чтобы пожертвовать кем-то из своих на растерзание этим тварям, заставляла меня чувствовать себя недочеловеком, слизняком.

Мы все были так поглощены собой и возможностью “выиграть” в лотерею, что не обращали внимания на Шипмана. Я должен был это предвидеть. Я был в армии однажды... я много раз видел, как парни ломались. Но я, как и все остальные, был слишком занят жалостью к самому себе. Поэтому никто не заметил, что кровь отхлынула от лица Шипмана, он побелел, как слоновая кость, что мышцы его лица были напряжены, как у человека, находящегося на грани обширного инфаркта. И никто не замечал этого блеска в глазах, как у бешеного пса, или того, как он размахивал кулаками, пока они не стали красными, как сочные помидоры.

- Лотерея, - пробормотал он себе под нос. - Лотерея, черт возьми.

Потом он зашевелился.

Для парня, который был взбешен, но мягок в середине, он двигался чертовски быстро. Он вскочил, ударившись коленом о стол, расплескав напитки и карты и опрокинув пепельницу. Шэкс сделал попытку схватить его. И Мария тоже. Я схватил его за руку и получил кулаком в челюсть. Мерфи только засмеялся. Эрл даже не вздрогнул. Шипман выскочил из комнаты, пробежал по коридору, отпер главную дверь и выбежал наружу.

В ночь.

И что бы там ни поджидало снаружи.

Я пошел за ним. Одному Богу известно, зачем я это сделал. Я оторвал свою задницу от пола, куда он меня уложил, поднялся на ноги и побежал за ним, не имея в кармане даже ножа, чтобы защититься. Подойдя к двери, я услышал, как Мерфи громко смеется.

- Двое на ужин, - сказал он.

Наружу.

Стоянка была окутана тенями, они перетекали и хлопали, как простыни на веревке. Дул ветер, горячий и влажный, мертвое дыхание августовских дрянных дней. Воняло как из дренажной канавы, заполненной зелеными гниющими тварями. Я посмотрел в одну сторону, потом в другую. Потом я заметил Шипмана. Он направлялся к автобусу, который украл из баптистской школы в Скрэнтоне. Тупой ублюдок. Пьяный, растерянный, все ещё ворчащий и стонущий себе под нос о лотерее. Я был моложе его и в лучшей форме. Я знал, что смогу догнать его до того, как он сядет в автобус.

Вот тогда-то и зажегся свет.

Я был примерно в двадцати футах от него, и кто-то, вероятно Мария или Эрл, щёлкнул переключатель и стоянку залило светом. Это было все равно, что одновременно получить пощечину и пинок под зад. Непроглядная тьма, а затем свет, разрезающий её. Какое-то мгновение я ничего не видел. Я споткнулся, закружилась голова, упал на одно колено. Когда я встал, у меня по спине поползли мурашки, потому что я почувствовал запах чего-то грязного и гниющего. Вонь ходячего мертвеца.

Из темноты, окутывающей убежище, выступила тень.

Девочка. Лет семи-восьми в белом погребальном платье, ставшем серым и рваным. Она улыбнулась мне с явным нечеловеческим злом. Крысы или, может быть, собаки сгрызли мясо с левой стороны ее лица. Теперь там не было ничего, кроме серых мышц и связок, обволакивающих сверкающую белую кость. Ветер развевал ее волосы зловещим ореолом. Она посмотрела на меня единственным глазом, желтым и блестящим, как неоплодотворенное яйцо.

- Эй, мистер, - сказала она скрипучим голосом. - Хочешь потрахаться?

Затем она приподняла платье, обнажив безволосую трупно-белую вульву призрачной плоти, которая сморщилась от личинок.

Мне кажется, я закричал.

Или может кричал Шипман. Червивые окружили его, как голодные собаки. Они шли отовсюду, и там, на стоянке, Шиппи был похож на одинокого пловца в залитом лунным светом неспокойном море, окруженный акулами. Он ринулся сначала туда, потом сюда, наконец упал на колени и начал молиться высоким, жалобным голосом.

За два года, с тех пор как они начали подниматься из могил, они поумнели, стали более изобретательными и племенными. Их лица были покрыты шрамами и ритуальными порезами, так что они напоминали фетишистские маски. Носы сгнили до дыр или были начисто срезаны, этакие полумесяцы или зазубренные треугольники, языки разрезаны надвое, губы содраны, так что десны и зубы непристойно торчали. У многих были выбриты головы, некоторые ободраны до голых костей, а у других свисали волосы, смазанные человеческим жиром и заплетенные в косички крошечными детскими косточками.

Можно сказать, что у каждого племени Червивых был свой уникальный облик.

Девочка была готова прыгнуть на меня, и я бы не успел увернуться. К счастью, Эрл вышел со своим обрезом двенадцатого калибра.

- Улыбнись в камеру, милая, - сказал он.

Девушка оскалила зубы, как волк, идущий на добычу.

Слюна свисала с ее сморщенных обескровленных губ.

Эрл выстрелил. Мозги, мясо и кровавая слизь разбрызгались по стене убежища, и она упала на землю бесформенной кучей.

- Ну же! - крикнул он мне.

Червивые схватили Шипмана. Он выл, как зверь, которого предают смерти. Они не ели его и даже не рубили на куски своими мачете, они просто кусали его. Один за другим, кусая и кусая, погружая в него зубы и мучая его.

Мёртвая женщина отделилась от них, посмотрела на меня и улыбнулась.

По крайней мере, мне показалось, что она улыбалась.

Ее лицо превратилось в извивающуюся массу личинок, в глазницах копошились черви. Она была обнажена, если не считать сумочки, которую зачем-то несла, и её кожа пульсировала и трепетала от того, что питалось ею. Она протянула ко мне руку, узловатую и шершавую, с черными и заострёнными, как у зверя, ногтями. Она бы легко выпотрошила меня, выпотрошила и набила свои кишки, пока я был бы ещё жив, если бы Эрл не уложил ее.

- Как насчет того, чтобы мы с тобой и бэби занялись групповухой? - сказала она глухим голосом.

Мертвые часто говорят такие бессмысленные вещи, я полагаю, перематывают, переигрывают кусочки прошлой жизни. Однажды червивая одетая в грязную униформу "Burger King", спросила у меня, хочу ли я сыр в воппере перед тем, как она попыталась отрубить мне голову топором.

Эрл убил женщину, схватил меня за руку и потащил в убежище. Меня трясло. Меня тошнило. Я был разочарован в себе, из-за того что стоял как вкопанный. В основном, наверное, я был в шоке. Я вслепую поплелся обратно к столу, и Мерфи захихикал, когда Мария налила мне бурбона, а Шекс сунула мне в рот сигарету, хотя я не курил уже много лет.

- Отлично сработано, солдатик, - сказал Мерфи.

Я не обратил на него внимания. Это было легко.

- Спасибо, - сказал я Эрлу.

Он хмыкнул.

- Ты нужен нам для лотереи, не так ли?

Док стоял с тонкой улыбкой и качал головой со спокойным, терпеливым стыдом, который отец испытывает к сыну, который снова навлек на него позор.

- Это была не очень хорошая идея, правда, Томми? - сказал он.

- Я... я пытался остановить его. Я пытался спасти его.

- Гребаный идиот, - хихикнул Мерфи.

- Заткнись к чертовой матери! - крикнула ему Мария.

Мария приехала из Пуэрто-Рико, когда была ребенком, и благодаря своему крутому латиноамериканскому темпераменту, один взгляд ее пылающих темных глаз мог содрать краску с двери.

- Мистер Шипман был не в себе, - сказал Док. - Он просто не мог свыкнуться с мыслью. Я ожидал от него чего-то подобного. Но я ожидал от тебя большего, Томми. Ты был солдатом. Ты же знаешь, что ночью лучше не выходить одному и без оружия.

И он был прав.

Червивые были активны и днем и ночью, но ночью они становились чуть более смертоносными, чуть более коварными. Они использовали тени как маскировку. Я не уверен, предпочитали ли они ночь, но они были отвратительны при дневном свете и абсолютным адом после наступления темноты. Я помню, как один парень однажды сказал мне, что когда они оживали, большинство сохраняло рудиментарный интеллект, в то время как некоторые были неестественно хитры, но все были движимы хищническими инстинктивными побуждениями. И как любой хищный зверь, они нападали ночью.

Я сидел, поникнув под взглядом Дока, но сдаваться не собирался. Может быть, мои действия были не так хороши, но сердцем я чувствовал, что поступил правильно.

- Я не мог позволить ему просто... я имею в виду, я не мог позволить этим тварям убить его.

Док покачал головой.

- Томми, Томми, Томми. Ты недостаточно долго пробыл с нами. Ничего, привыкнешь. Жертвоприношение - это обыденность здесь.

- Лотерея, - сказал я.

- Да, отчасти так оно и есть.

Я провел в убежище два месяца. Я никогда раньше не играл в лотерею и не выводил “победителей” на поля смерти, чтобы их связать и принести в жертву. Сама мысль об этом вызывала у меня отвращение.

- Вы не должны это делать, Док. Ты не можешь просто отдать своих людей этим гребаным монстрам.

- Я должен.

Я хлопнул ладонью по столу.

- Это неправильно! Отвратительно! Вы не должны это делать! Просто не должны!

- Это необходимо сделать, Томми.

Мария держала меня за руку, а Шэкс похлопывал меня по спине, как бы делая меня частью их общины, я думаю. Но я не хотел быть частью... этого.

- Черт возьми, Док. Мы можем сражаться. У нас есть оружие. Мы можем сражаться.

- Тридцать семь человек против тысяч? - он снова покачал головой. - Нет, это будет настоящая бойня. Как битва при Литтл-Бигхорне. Мы должны выжить используя любые средства. Любой ценой. Это наша единственная причина существования.

Тысяч. Я не сомневался в этом... но как может подношение из шести человек через столько месяцев делать эти тысячи сытыми и счастливыми? Я спросил у Дока:

- Это символическое подношение, Томми. Драгна позволяет нам жить, пока мы выбираем, кто умрет. Все очень просто.

- Драгна - гребаное чудовище, - только и смог я сказать. - И ты тоже.

Док просто улыбнулся и вышел из комнаты, спокойный, как всегда, а я сидел, чувствуя, как внутри меня что-то разгорается.

- Он гребаное животное, - сказал я, на самом деле не имея в виду это, но все равно сказал. - Как он может это сделать? Как он может?

- Он делает то, что должен, - сказал Шекс.

Мерфи усмехнулся.

- Такова жизнь в большом городе, Томми. Привыкай к этому. Привыкай смотреть, как умирают твои друзья.

Я только покачал головой, пытаясь выбросить из головы вонь этой девчонки-червивой.

- Но Док... он такой... такой холодный.

-Ты так думаешь? - сказала Мария. - Ну, он не требует от нас ничего такого, чего не требовал бы от себя.

- Неужели? - сказал я с таким сарказмом в голосе, что им можно было бы заткнуть окно.

Она кивнула.

- Да. Завтра это может быть ты или я, Томми, но в прошлом году, в прошлом году до твоего приезда... это была его жена. Она выиграла в лотерею.

- И он вывел ее из убежища?

- Чертовски верно, - сказал Шэкс, его глаза блестели и были влажными. - Я был там. И видел это. Он вывел ее и привязал к столбу. И когда они пришли за ней, он притворился, что не слышит ее криков.

3

Именно Док организовал убежище.

И как разбросанные металлические опилки, притянутые магнитом, мы приходили со всех сторон, и он принимал нас, как сумасшедшая старушка, собирающая бездомных кошек. Видите ли, Док был чрезвычайно практичным человеком. Он работал в ЦКЗ за много лет до того, как мир обосрался и мертвые начали восставать. Он знал, что рано или поздно один из тех мерзких микробов, которые полевые команды ЦКЗ всегда изучали в отдаленных местах, таких как Гана и Заир, даст метастазы и станет инфекционной чумой библейских масштабов.

Поэтому он принял меры предосторожности.

Он купил заброшенную метеостанцию ВВС в округе Карбон, штат Пенсильвания. Она была построена еще во времена Холодной войны и состояла из центра управления сделанного из железобетона и стали и бомбоубежища внизу, которое могло вместить шестьдесят человек. Используя собственные деньги и финансовую поддержку нескольких богатых друзей и единомышленников, он обновил там всё: построил общежития и столовую, настроил генераторы, систему фильтрации воздуха и очистки воды. Он снабжал станцию сублимированной пищей и армейскими рационами питания, медицинским оборудованием, снаряжением для выживания и так далее.

А потом всё и произошло.

Мутировавший вирус появился из ниоткуда и имитировал симптомы легочной чумы. Распространяемый различными переносчиками, включая ветер, воду, укусы насекомых и человеческий контакт, он опустошал мир. В течение шестнадцати недель население планеты сократилось почти на две трети, а затем с последующим крахом правящей политической, промышленной и военной инфраструктуры наступил только хаос. Люди заболевали и умирали, а мир разваливался на части... и тогда случилось самое неожиданное: мертвые вышли из своих могил.

И они были голодны.

Никто толком не знал, откуда взялся вирус, но было много теорий. Большинство утверждало, что это имеет отношение к спутнику Биоком-13, который исследовал верхние слои атмосферы на наличие чужеродных микробов, был задет метеоритом и разбился недалеко от Кловиса, штат Нью-Мексико. Кловис стал первым городом в мире, который превратился в кладбище. Но позже они восстали.

Как оказалось, очень многие люди были невосприимчивы к вирусу. И один за другим они начали появляться в округе Карбон. Док и его ребята собрали столько, сколько смогли. Мария приехала из Питтсбурга, Шэкс - из Филадельфии, Сонни - из Ньюарка, а Мерфи - из Делавера. Эрл был с самого начала. Что касается меня, то я сбежал из Буффало. Люди продолжали прибывать: Новая Англия, Средний Запад, даже глубокий Юг. Некоторые умерли, других убили, а третьих забрали Червивые. И до сих пор третьи выигрывали в лотерею и их забирали. Но всегда приходили новые люди. Всегда.

Сейчас в убежище находилось почти сорок человек... что значат шесть, чтобы спасти всех?

Что такое шесть?

Да, Док действительно был странным.

Он собирал свое стадо, ухаживал за ним, кормил и откармливал его, содержал в целости и сохранности. Потом однажды он заключил сделку с Дьяволом, и Дьявола звали Драгна. Никто, казалось, не знал ни хрена о Драгне, кроме того факта, что он или оно объединил десятки племен зомби в одну сплочённую армию для глобального Холокоста. Для Червивых он был тем же, чем Дракула был для кровопийц, более или менее.

Каким-то образом Док заключил своего рода сделку с этим чудовищем.

Так что, каждые несколько месяцев Драгна требовал свою плату, свои деньги за защиту, как вымогатель из ада. И пока Док и его люди играли по правилам, была относительная безопасность. Но в тот день, когда мы этого не сделаем, Драгна пошлет свои войска.

Да, Док. Старый добрый Док. Отец, терапевт, священник, генерал, святой и пророк для всех нас в убежище. Он был хорошим, добрым. Заботился обо всем: от того, чтобы его люди были заняты, до того, чтобы кормить и одевать их, принимать роды и даже время от времени руководить импровизированными свадьбами. Все смотрели на него снизу вверх. Все его любили. Все его уважали. Они делали то, что он говорил, и подчинялись его правилам, а он поддерживал в них жизнь и немного здравый рассудок.

С тем добром, что он сделал, было легко забыть, что он также создал лотерею.

И в моем сознании это делало его несовершенным, не совсем человеком. Он был фермером, а мы - скотом. Он растил нас, как свиней, и приносил на бойню в любое время года.

И из-за этого я ненавидел его так же сильно, как любил.

4

В ту ночь - ночь перед лотереей – меня вырвал из кошмара вой автомобильной сигнализации. Две минуты спустя, все еще натягивая одежду, с затуманенным сознанием от неясного сна об абсолютной тьме и абсолютной смерти, я обнаружил Сонни в башне, наблюдающего за происходящим на парковке через смотровой иллюминатор. Башня возвышалась на тридцать футов над стоянкой, и это была единственная часть убежища, в которой все еще было окно - пуленепробиваемое, но все же окно.

- Черт возьми, что происходит? – спросил я.

- Сам посмотри.

Сонни зажёг свет на парковке, но я почти пожалел, что он это сделал. Очевидно, еще несколько человек решили добраться до убежища. На этот раз их было четверо в маленьком микроавтобусе. Я не знал, что произошло, но они, должно быть, запаниковали, увидев всех этих Червивых, волчьими стаями слоняющихся по периметру. Должно быть, именно это и заставило их вплотную подъехать к самому убежищу. К несчастью для них и к счастью для нас, Док со свойственной ему предусмотрительностью установил вокруг убежища ряд бетонных барьеров, так что никто никогда не смог бы протаранить нас таким образом.

Микроавтобус врезался прямо в один из барьеров и стал похож на расколотое яйцо, и из него вылезли четыре человека. Я увидел парня с раздробленными ногами, ползущего к убежищу, оставляя за собой темный след. Рядом кричала женщина, закрыв лицо руками. Она бросилась к кучке Червивых, как будто в этих остывших мозгах таилось милосердие. Одна из Червивых, женщина в розовом платье, повалила её. Даже с башни я видел, как от нее поднимаются тучи мух.

- Мы должны что-то сделать, - сказал я.

Сонни вытащил сигарету.

- Док и Эрл стоят у входа. Если кто-то из них доберется до сюда, они его впустят.

- Да, но...

- Нет, Томми. Хоть раз пошевели своими грёбаными мозгами. Червивые повсюду. Любой, кто выйдет наружу, пойдёт им на закуску.

Конечно, он был прав. Я знал, что он прав, но даже в тот момент я не был таким отстранённым и холодным, как Сонни и все остальные. Бог свидетель, я должен был быть таким же после всего ужасного дерьма что я видел, но человечность и жалость все еще цвели во мне, как сладкие зеленые побеги, поднимающиеся из потрескавшейся, почерневшей кладбищенской почвы.

Я сбежал вниз и обнаружил, что Док и Эрл ждут, пока выжившие доберутся до двери. Они просто смотрели на меня, ничего не говоря. Они знали, о чем я думаю, и Эрл поднял ружье. Если бы я попытался открыть засовы и замки, он убил бы меня, не задумываясь.

Я знал это.

Он знал это.

Док знал это.

Я выглянул наружу через оружейную щель и прекрасно увидел происходящее. Червивые приближались со всех сторон, их восковые лица напоминали тающий козий творог или трепещущее папье-маше. Горячий пар гнили поднимался от них тошнотворным клубящимся туманом. Некоторые из них шли пешком, но другие выползали из канав и оврагов, и у многих не хватало конечностей. Я видел безголовые тела. Отрубленная рука. Что-то похожее на катящуюся голову. Женщина, чья плоть выглядела так, словно ее сварили, заметила, что я наблюдаю за ней, и повернулась, ковыляя к двери. Ее глаза напоминали тухлые яйца, выпирающие из сырых красных глазниц, а лицо напоминало пирог из червей. Она повернулась задом ко мне и приподняла рваные остатки своего платья. Что-то вроде сильной струи хлынуло у нее между ног.

Я отвернулся, с трудом сдерживая тошноту.

- Тебе не обязательно быть здесь, Томми, - сказал Док. - Почему бы тебе не вернуться в свою комнату?

- Этим людям нужна помощь.

- Да, это так. И если это вообще возможно, мы им поможем.

- Мистер Обливающееся Кровью Сердце, - сказал Эрл.

Я не обратил на него внимания. Там зомби кормились ранеными, но один парень все еще мог передвигаться. Должно быть, он выскользнул из фургона после аварии, но побежал не в ту сторону. Теперь он возвращался. Он перебежал стоянку. Двое Червивых попытались схватить его, но они были недостаточно быстры. Он пронесся мимо одного и перепрыгнул через другого.

Мысленно я была с ним, переполненный восторгом от мысли, что он сможет это сделать. Это было похоже на старые добрые времена, когда Эрл Кэмпбелл бросался в атаку, расплющивая защитников, прыгая, кружась, уворачиваясь, но никогда не переставая двигаться вперёд.

Он был не более чем в двадцати футах от двери, когда трое Червивых встали у него на пути, и он рванулся вправо, поскользнулся и упал. Они обрушились на него со всех сторон, буквально покрывая своими рядами. Я услышал, как он закричал ослепительным, пронзительным криком абсолютного ужаса.

Но это был вовсе не он.

Это была женщина. Червивые схватили ее и мучили её, вырывая пригоршни плоти, впиваясь в нее, покусывая. Я видел ее лицо до того, как оно утонуло в этом мертвечином океане. Боль, ужас... все это сводило ее с ума. Она выцарапала себе глаза окровавленными пальцами.

Я отвернулся и оказался лицом к лицу с Доком.

- Мы могли бы спасти того парня. Мы могли бы броситься туда и уничтожить их, расчистив ему путь к двери.

- Не без угрозы для нашего сообщества, - сказал Док.

Я сердито посмотрела на него.

- Ты гребаный мудак, - сказал я и вернулся в свою комнату, беспомощный, лишённый всякой надежды, отчаявшийся.

Я был обременён черным бетонным грузом, который тянул меня на дно день за днём.

5

Настал час лотереи.

Док собрал нас в столовой, потому что это было единственное место, достаточно большое, чтобы вместить нас всех. Разумеется, там были все. Все мы, кроме детей. В убежище было четырнадцать детей - от подростков до младенцев. Но, слава Богу, Док избавил их от участия в этой мерзости. Это была вечеринка для взрослых, и вы должны были видеть их - вытаращенные глаза, потные лица, дрожащие руки. Одни курили до тех пор, пока воздух не окутался синей дымкой, а другие бормотали молитвы снова и снова, пока не захотелось выбить им зубы. Иисус. Что за сцена!

Потом появился Док, улыбаясь своей пластиковой улыбкой, от которой у меня внутри все обливалось кровью.

- Нам это не нравится, - сказал он. - Но это то, что мы должны сделать, и я думаю, мы все это знаем.

Никто не соглашался и не возражал против этого, и я даже не мог смотреть на этого чопорного, правильного, отечески заботливого мясника, потому что при виде его у меня мурашки побежали по коже. Мы с Марией сидели рядом, держась за руки. Шэкс был с нами. И Сонни тоже. И Мерфи... только он был мёртвенно-бледный и не мог даже изобразить подобие усмешки.

Док показал всем коробку из-под сигар.

- Здесь двадцать три сложенных листка бумаги. По одному на каждого взрослого здесь, в убежище. На шести из этих бумаг стоит буква "Х", и вы все знаете, что это значит. Теперь, по очереди…

- Да, да, да, док, - сказал какой-то парень по имени Кори. - Мы знаем правила игры. Просто приступай к делу. Я собираюсь сорвать джекпот.

Женщина рядом с ним, которая приехала вместе с Шипманом, издала звук, который был чем-то средним между смехом и рыданиями, хрупкий звук, как будто что-то только что сломалось в ее горле.

- Ну что ж, - сказал Док. - Хорошо.

Эрл и еще двое парней - Джером Конрой, бывший полицейский, и Эйб, бывший байкер - стояли у выхода с дробовиками. Они оба повидали немало насилия до того, как мертвецы начали восставать, и немало с тех пор. Но ни одному из них не нравилась работа, которую поручил им Док: охрана. Человеку свойственно убегать, когда тебе выносят смертный приговор, а они следят, чтобы этого никто не сделал.

Док, улыбаясь, как проповедник в шатре, - сплошные зубы и десны, - расхаживал вокруг со своей коробкой сигар. Сначала он достал свой листок бумаги. Затем один за другим мы все погрузились в ящик Пандоры. Бумага была из плотного пергамента, и сквозь нее ничего не было видно. Ничего не узнаешь, пока не развернул его.

Кори первым сказал:

- Я остаюсь! Вы слышите? Я, блядь, остаюсь!

К нему присоединились еще трое, включая Шэкса, которые могли похвастаться тем же. Женщина, сидевшая рядом с Кори, развернула свою и выпрямилась, словно ей в задницу только что воткнули что-то горячее. Она протянула ему листок бумаги, на котором стоял крестик. Она так сильно дрожала, что чуть не упала.

Она была избрана.

Кори и остальные отодвинулись от нее, как будто она была заразна.

Только Док подошел к ней, обнял за плечи и сказал:

- Мне очень жаль, миссис Пирсон.

Она безвольно упала в его объятия.

Потом все стали разворачивать свои бумажки и смотреть на них. Некоторые, как и Сонни, подпрыгивали и танцевали от радости.

- Я знал, что это буду не я. Черт, да.

Другие плакали. Один парень потерял сознание. А другой потряс бумажкой в воздухе, говоря:

- Хвала Господу, я был избран.

Потом он упал на колени и начал безудержно рыдать. Это был кошмар. Люди танцуют. Люди обнимались и целовались, другие лежали на полу, стонали и хныкали. Люди приходили и уходили из убежища, и я не знал их всех так хорошо. Но я знал, о чем все они думают каждый день: если мне удастся еще раз выиграть в лотерею, я буду строить планы, как выбраться отсюда. Я не буду флиртовать со смертью дважды. Да, это то, что они сказали себе, потому что я сказал себе что-то очень похожее. Если я смогу пройти через это, тогда я уберусь отсюда. Я больше не буду этого делать. Это был мой первый раз. Но многие из них уже несколько раз играли в эту больную игру. Такие люди, как Мерфи, Эрл и сам Док. И как бы ни был обманчив человеческий оптимизм, все они говорили себе, что это будет их последний раз, что они пройдут через это и уйдут.

Но очень немногие из них это делали.

То, что происходило в этой комнате в течение следующих пятнадцати минут, было более ужасным, чем все, что я когда-либо видел до этого момента, а я видел многое. Ибо зомби - это монстры, упыри, хищные существа, такие как голодные собаки, они действуют инстинктивно, их главная цель забить мясом свои пустые желудки. У них есть оправдание своей жестокости. Но как же мы. Мы были нормальными, незараженными, разумными человеческими существами, и все же мы были готовы играть в эту извращенную игру, пожертвовать чем угодно, чтобы получить еще несколько недель жизни.

Лотерея была величайшим злом, которое я когда-либо знал.

Было выбрано пять жертв.

Осталась одна.

Вздохнув, я развернул бумажку, и какое-то фаталистическое побуждение внутри меня надеялось, что на ней будет крест, и этот кошмар закончится, и мне не придется жить с чувством вины, что я отнял чью-то жизнь. Потому что он придет за мной. В этом не было никаких сомнений. Как неугомонный призрак, он придёт ко мне глубокой ночью, обхватит ледяными руками мое горло и будет душить меня, пока я не проснусь, обливаясь потом и дрожа.

Мой листок был пуст.

Я не подпрыгнул от радости. Я чувствовала себя... нейтрально, я не был счастлив, но и не был подавлен... ничего. По правде говоря, я чувствовал себя пустой консервной банкой. Наверное, сосуд, из которого была вылита каждая капля. Во мне ничего не осталось.

В этот момент, когда я попытался взять себя в руки, Мерфи поднялся со своего места, как будто его внезапно накачали. Он не встал, а поднялся, как столб горячего воздуха. Мы все обернулись, посмотрели на него и, конечно, все поняли.

- Меня выбрали, - сказал он ровным голосом. - Вы меня слышите, придурки? Меня выбрали.

Он вытащил из кармана рубашки пачку сигарет и принялся рвать целлофан когтистыми, неуклюжими, обезьяньими пальцами. Он уронил две сигареты, потом третью, зажал в зубах четвертую и закурил. Его овальное, как Луна, лицо было покрыто пятнами пота, глаза дико метались в глазницах. Он начал смеяться и, казалось, не мог остановиться. Дым шел изо рта и ноздрей в ореоле, который окутывал его вспотевшее, ярко-красное лицо и делал его похожим на мультяшного дьявола.

- А-ха-ха-ха, - засмеялся он во весь голос. - АХ-ХА-ХА-ХА!

- Мерфи - сказал Док, подходя к нему, желая утешить его сочувствием и доброжелательностью, произнести речь о жертвах ради всеобщего блага.

Он даже протянул руки навстречу Мерфи - тот уже не смеялся, его лицо исказилось в оскале животной ненависти - сжал кулак и ударил старому Доку прямо в живот, отчего тот рухнул на пол.

Головорезы Дока - Сонни, Эрл, Конрой и Эйб - ворвались в комнату, повалили Мерфи на землю. Он даже не пытался отбиваться от ударов, которые обрушивались на него. Он принял их так, словно они были его по праву. Он лежал на полу, всхлипывая и дрожа, свернувшись калачиком в позе эмбриона. Громилам пришлось вытаскивать его за дверь, и к тому времени никто уже не произносил ни слова. Надо было видеть их самодовольные глаза, как толстобрюхие крысы, которые нашли еще одну крошку, которой хватит на целый день.

Вот к чему все свелось.

Микроб забрал хороших людей, и многие из них теперь бродили вокруг убежища в поисках пищи. Остатки человечества, люди в этой комнате - извивающиеся черви, копошащиеся в вонючем комке земли.

Меня от них тошнило.

И самое печальное, что я был одним из них.

6

Подношения Дока - отборные куски сочного розового мяса для Червивых - должны были быть отправлены на следующую ночь. Они были отделены от основной массы... "изолированы", как это называл Док. Почему? Я не знаю. Представляли ли они для нас угрозу? Представляли ли мы для них угрозу? Или Док просто боялся, что если мы посмотрим на них и увидим в их глазах эту бездонную боль и отчаяние, то снова начнем вести себя как люди? Что мы начнём чувствовать навязчивые, мешающие вещи, такие как жалость и раскаяние, и помнить, что культура, истинная культура, была построена на морали, этике и сострадании?

Чтобы цивилизация могла существовать, люди должны вести себя цивилизованно.

К этому моменту Док был уже не кем иным, как студентом, изучающим человеческую психологию. Он, вероятно, беспокоился, что вся ткань его маленького бесправного сообщества может начать распутываться нить за нитью, как только мы перестанем беспокоиться о своей собственной шкуре и поймем, что именно мы делаем с этими бедными людьми.

Я переговорил с ним. Утверждал, что если мы обрекаем этих людей на ужасную смерть, то самое меньшее, что мы можем сделать, это позволить им оставаться людьми.

- Томми, Томми, Томми, - сказал он, словно обращаясь к особо глупому ребенку. - Ты хоть представляешь, какие неприятности это может вызвать?

- Нет, но я знал, что ты так скажешь.

Он тонко улыбнулся: по-отцовски терпеливый, справедливый и любящий Бог.

- Томми, эти люди должны справиться с этим вместе. Я испытываю то же, что и ты к ним, но излишняя жалость в данный момент лишь усложнит ситуацию для них и для нас. Никто не заставлял их играть в лотерею. Они сделали это по собственной воле.

- Они сделали это из-за страха, - сказал я. - Боялись, что ты бросишь их живым мертвецам, если они этого не сделают.

- У нас должны быть правила, иначе у нас не будет общества.

- Это не общество, - сказал я, - это гребаный зоопарк.

Док только терпеливо улыбнулся мне.

- Нет, это община, Томми. Мы выживаем, движимые общей целью и думая как единое целое. Когда мы её потеряем, все будет кончено. Так вот... это не тюрьма и не культ. Если ты несчастен, можешь уйти. Мы дадим тебе винтовку, еду, можешь даже взять одну из машин.

Затем он наклонился ближе, и я увидел, что за отеческой теплотой в его глазах скрывается что-то свирепое и серо-стальное, как надвигающаяся буря.

- Но если ты уйдешь отсюда, Томми, никогда не думай, что сможешь вернуться. Тебе здесь будут не рады.

Я просто сидел там, переполненный слишком многими эмоциями.

- Ну и что?

Я остался.

7

Было около восьми вечера, когда я услышал пронзительный визг, прорезавший территорию лагеря. Я был в постели с Марией, вскочил и чуть не сбросил ее на пол. Все, что я слышал, был этот несчастный крик, а затем я натянул штаны, рубашку и ботинки и спотыкаясь пошел по коридору, мое сердце колотилось в горле.

Я снова услышал крик, а потом увидел, как Эрл, спотыкаясь, идёт в мою сторону, к главному входу, и Эйб пятится от него, как от чумы.

Эрл издал еще один вопль, и я увидел, что он схватился за живот, а его руки покраснели и блестели.

- Помоги мне... Я ранен... О, боже... я ранен… у него нож.

Он упал на колени, стонал и всхлипывал, вся его рубашка была похожа на кровавый цветок. К тому времени десятки ног уже бежали в нашу сторону, люди кричали, чтобы узнать, что происходит, напали ли на убежище зомби.

Примерно в этот момент к из тени выскочил Мерфи, как большая обезьяна. Его лицо было огромным и блестящим, как молодая Луна, зубы сверкали как лёд. В руке у него был нож, локоть весь в крови.

Эйб не спускал с него глаз.

В руках у него был дробовик, но он, очевидно, забыл, как им пользоваться, когда Мерфи подбежал к двери и распахнул её, неистовый, разъяренный и полный желания убежать, как животное, только что вышедшее из клетки.

- Свобода! - крикнул он в темноту снаружи. - Свобода! А-ХА-ХА-ХА-ХА! НАКОНЕЦ-ТО Я СВОБОДЕН! НАКОНЕЦ-ТО СВОБОДЕН!

Он выскочил в ночь, растворившись в тени, а мы все стояли с разинутыми ртами и широко раскрытыми глазами, ничего не предпринимая. Не знаю, как далеко он ушел, но я услышал рычание снаружи, и что-то брызнуло на тротуар, а затем истерический визг нежити и звуки жевания и высасывания.

- ЗАКРОЙТЕ ДВЕРЬ! - крикнул Док, спотыкаясь в коридоре. - РАДИ ВСЕГО СВЯТОГО…

Можно было подумать, что это будет нашей первой реакцией, но это было не так. Я был одним из тех, кто даже попытался это сделать, и когда я двинулся к этому прямоугольнику темноты и тем отвратительным звукам слюнявых ртов за ним, я увидел лицо Марии. Оно дергалось от ужаса.

Я услышал звук, похожий на жужжание комаров, и почувствовал, как снаружи дует зловонный ветер. Когда я обернулся, она стояла там; червивая стояла в дверном проеме, принося с собой прохладную, гнилостную вонь ночи.

Кто-то закричал.

Эрл издал булькающий звук, когда его рот наполнился кровью.

Почти все поспешно ретировались, кроме Марии, меня, Дока и Эйба. И Эрла, разумеется, потому что он не собирался никуда идти, где не было бы арф и райских врат.

Червивая сделала два неуклюжих шага в мою сторону, её ноги издавали влажные, хлюпающие звуки, как губки, пропитанные сиропом. Это была крупная женщина, раздутая трупным газом до такой степени, что казалось, будто она на девятом месяце. Её лицо обрамлял зелёный мох, и на ней было так много мух, что почти ничего нельзя было разглядеть, кроме одной блестящей красной дырочки вместо глаза. Я думаю, что все мы видели, что ее гениталии распухли и посинели от разложения, а половые губы раздулись и обвисли, как вымя коровы. Она протянула ко мне руку. В этом движении не было ничего хищнического, как у большинства из них... оно было почти нежным, ласковым, и, возможно, я бы даже не сопротивлялся, если бы ее рука не была извивающейся личиночной массой, массивными узелками и пузырями, лопающимися желтым газом.

Я отпрянул от нее и Мария потянула меня назад.

Послышался влажный чмокающий звук, и в ее лице появилась дыра, которая, должно быть, была ртом, нити ткани связывали губы вместе. Её язык превратился в раздутый лоскут из личинок. Когда она заговорила, казалось, что ее рот был полон теплой кашицы. Но как бы плохо это ни было, то, что она сказала, было еще хуже:

- Иду... в церковь... и я... собираюсь... выйти замуууууж.

И едва это успело слететь с её губ, как Эйб открыл огонь из своего 12-калиберного дробовика, стреляя не только от страха, но и от чистого, беспричинного отвращения.

Он проделал в ней дыры, достаточно большие, чтобы просунуть через них руку. Плоть, которая имела консистенцию желе, спадала с неё, демонстрируя рёбра, крыло тазовой кости, лестницу спинномозговых позвонков. Он продолжал передёргивать дробовик и стрелять, а она издавала что-то вроде мяукающего звука, распадаясь на части вихрем мяса и черной крови, серой жижи и гноящихся тканей, похожих на рисовый пудинг, истекая мочой и дерьмом. Прежде чем она превратилась в бурлящую массу дерьма и испарений трупного газа, что-то выпало у нее между ног и шлепнулось на пол.

Я видел это.

Мы все видели.

Что-то среднее между человеческим младенцем и раздутым белым могильным червём. Оно извивалось, пытаясь освободиться от слизи и других выделений. Затем посмотрело на меня лицом, похожим на блестящую личинку, протягивая желто-зеленые студенистые пальцы.

Вот что я увидел прямо перед тем, как Эйб разнёс его пополам, а затем ещё на три части.

Женщина рухнула на пол в брызгах мяса и жидкости, а также в едком зловонии, которое чуть не вышибло из меня дух.

Но мы ещё не закончили.

Упомянутый ранее кошмар, вероятно, длился всего минуту или две, но все это время дверь была открыта в ночь и то, что ждало снаружи. К тому времени они уже толпились за дверью: серые, бормочущие призрачные лица - десятки лиц, которые выглядели не столько мертвыми людьми, сколько резными ритуальными масками китайских демонов. Еще одна секта нежити со своим уникальным видом: я видел лысые безносые головы, вязкие желто-серебряные глаза, глубоко утопающие в глазницах, лица, искусно изрезанные и покрытые шрамами в виде извивающихся узоров, углы ртов, разрезаны до скул... все это создавало ужасный эффект, этакие ухмыляющиеся облики смерти.

Это были бойфренды той червивой, ее кавалеры и любовники, возможно.

Потом Эйб пинком захлопнул дверь, и я, даже не задумываясь, стал запирать ее и бормотать себе под нос бессмысленные молитвы.

Потом мы стояли среди останков Червивой и её потомства, дымящейся гнилостной массы. Мы предотвратили катастрофу... но едва-едва.

8

Как только мы выгребли останки нашей посетительницы и сожгли их, вымыли вход едкими антисептиками и избавились от трупа Эрла, мы столкнулись с новой проблемой. Мерфи был шестым в лотерее, и это означало, что мы должны были играть снова. Через день нам снова пришлось пережить это безумие. Обычно это длилось месяц, а иногда и три, как мне сказали, но теперь мы снова были здесь, готовясь сыграть в садистскую игру Дока и узнать все о жутких тварях, которые жили в головах друг у друга.

Мария и Шэкс были, вероятно, единственными, кто был на моей стороне, готовые поднять вооруженное восстание по моему приказу. Но я этого не хотел. Не хватало ещё жестокой чистки, которая не только уничтожит недоделанное утопическое общество Дока, но и оставит горы трупов. Люди должны были просто отказаться играть. Я был почти уверен, что Эйб, Сонни и Конрой поддержат нас, если дойдет до этого. Они не были плохими людьми. Они были напуганы, вот и все. Они следовали за Доком, потому что у него был план, и они провели свою жизнь как прилежные маленькие солдаты, делая то, что им скажут.

Но, как я уже сказал, я не хотел кровопролития.

А если все станут на мою сторону... что тогда? У меня не было никакого другого плана, кроме полусырой, возможно, самоубийственной идеи погрузить всех в грузовики и автобусы и бежать в Канаду. У меня было чувство, что червивые не очень-то будут поспевать за нами при минусовой температуре, когда их конечности начнут коченеть.

Я был анархистом, хотел уничтожить существующий строй, но как только всё рухнет, я понятия не имел, что делать дальше.

Так что, не имея четкого плана, мы занялись привычными делами.

Мы играли в лотерею.

9

И снова знакомая картина: группа людей с бегающими глазами, граничащих с неврозом, набилась в обеденный зал, шепчась, молясь, куря сигарету за сигаретой или просто глядя в никуда со стальным молчанием, которое говорило о многом. От каждого из них исходил запах застарелого пота, лихорадочной тревоги, страха, который был ярким и горячим, и мне пришлось задаться вопросом, не так ли пахло в битком набитых вагонах для скота, направлявшихся в такие места, как Треблинка и Собибор во время Второй Mировой войны. Время от времени среди обречённых раздавался почти истерический смех, острый, как булавка.

Потому что мы были обречены, знаете ли.

Каждый из нас, кто остался и играл в эту ужасную гребаную игру, мы определенно обречены. Вопрос только в том, когда будет вынесен приговор.

Прежде чем мы вошли туда, Шэкс отвел меня в сторону и сказал:

- Я все время думаю о том, что ты сказал, Томми... я имею в виду, действительно думаю о них. Может быть, я никогда раньше этого не делал. Может быть, я никогда и не хотела этого. Но... Но быть связанным там, живым, в то время как эти твари питаются тобой... Господи.

И это именно то, что должно было произойти: каждый из этих проклятых испуганных кроликов в личном убежище Дока должен был задуматься. Немного пораскинуть мозгами. Они просто не могли продолжать в том же духе, прячась за разрушающейся стеной отрицания того, что это никогда не случится с ними, в то время как их шансы все таяли и таяли.

Я сел рядом с Марией и уставился на Дока.

- Ну что ж, давайте приступим, Док. Давайте выясним, кто из нас пойдёт на мясо.

- Томми…

- Почему бы тебе не заткнуться? - сказал Сонни.

- Интересно с чего они начнут: с твоего горла или яиц? - спросил я его. - Вo что они вгрызутся в первую очередь?

Эйб угрожающе посмотрел на меня, и я улыбнулся ему.

- Ты лучше трахни меня, засранец, потому что я не заткнусь. Но не причиняй мне вреда... Драгна любит, чтобы его мясное ассорти было свежим и нетронутым.

Пожилая женщина по имени Пегги начала всхлипывать, а ее муж издал низкий плачущий звук, от которого у всех по спине побежали мурашки: это был звук горькой, сломленной окончательности, жизни, принимающей смерть, и это было жутко.

- Пожалуйста, все, - сказал Док.

Он бросил на меня взгляд, который невероятно старался быть терпеливым и мудрым, но он был истощен, и Доку стало чертовски тошно от меня и моего рта. Я думаю, что для него я был виновен в измене и подстрекательстве к мятежу. Он, вероятно, надеялся, что я вытяну крестик и он избавится от меня.

Коробка из-под сигар шла по кругу.

Люди либо вырывали бумажки с безумным, самоубийственным ликованием, либо протягивали дрожащие пальцы, как будто это были ядовитые пауки.

- Аллилуйя! - воскликнул Сонни голосом девятилетнего ребенка рождественским утром, открывающего подарки. - Это не я! Это не я!

- И не я!

- Моя шкура спасена! Ха! Я остаюсь!

Я не могу сказать, что все они были такими же свиньями, грубыми и бесчувственными. Многие просто восприняли приговор спокойно, с капелькой самоистязания. Но другие прыгали от радости, как свиньи барахтающиеся в грязи.

Один за другим люди показывали ему пустые бумажки. Осталось лишь две, и они принадлежали Марии и мне. Я почувствовал, как пот выступил на моем лице, нейроны моего мозга были готовы к перегрузке и выгоранию.

Все взгляды были устремлены на нас... в них была жалость и чувство вины. Но в некоторых была извращенная, мерзкая эйфория. Они спасены, так что теперь это была игра, чтобы увидеть, кто пойдёт на вертел, драматичная и напряжённая неизвестность.

Мы с Марией посмотрели друг на друга, а на нас все оставшиеся, теперь уже с широко раскрытыми и сияющими глазами, облизывая губы, некоторые чуть не пускали слюни. Они очень хотели этого, говорю вам. Жаждали этого. Как обезумевшие деревенские жители, охваченные маниакальным ликованием при мысли о том, чтобы сжечь одного из них как ведьму. В этот момент я увидел врожденную жестокость и скотство человеческой расы.

И я ненавидел их.

Боже, как же я их ненавидел.

Я тут же поклялся себе, что убью их всех до единого, если представится такая возможность. Я молилась, чтобы это был я. Я действительно так хотел. Но еще до того, как я открыл свой листок, я знал, что он будет пуст. Так оно и было. Мария открыла свой, тонко улыбнулась и показала всем листок с крестиком.

- Это я, - сказала она совершенно спокойно. - Я - та самая. Я избрана.

Все вздохнули... бесконечное напряжение погасло.

Они все были в безопасности, и веселье закончилось.

Но, сами того не зная, они только что подписали себе смертный приговор.

10

Док решил смягчить правила.

Может быть, после истории с Мерфи он понял, что должен это сделать. Он не стал как-либо ограничивать Марию. Он не запирал ее в камере и никак не изолировал. Он дал ей и остальным пятерым двадцать четыре часа на то, чтобы примириться с собой и своим создателем. Никто не охранял двери в это время. Если ты - избранный и решил бежать, испытать удачу с ордами Червивых снаружи, никто бы тебя не остановил. Драгна получит свою шестерку в любом случае. Но самым удивительным и пугающим было то, что многие этого не делали. Сколько людей просто приняли это и охотно пошли на поля смерти.

Позже я остался наедине с Марией в её комнате. Я не думаю, что она когда-либо была красивее, чем в ту ночь... ее длинные черные волосы, ее большие темные глаза, ее гладкая оливковая кожа. Я сказал ей, что мы будем вместе до конца. Мы будем драться и выберемся отсюда.

Но она только покачала головой.

- Нет, Томми. Что сделано, то сделано.

Мне хотелось дать ей пощечину, избить до потери сознания и улизнуть вместе с ней, пока еще есть время. Но больше всего мне хотелось обнять ее и никогда не отпускать. На глаза навернулись слезы. Я уже давно не плакал, но тогда заплакал.

Мария посмотрела мне прямо в глаза.

- Ты можешь сделать для меня кое-что, Томми, - сказала она так твердо и настойчиво, как могут только латиноамериканцы.

- Все, что угодно, - ответил я, все еще стараясь сдержать рыдания, но безуспешно.

Она коснулась моей щеки, проводя длинным пальцем по дорожке слез от глаза к уголку губ.

- Ты можешь провести ночь со мной. Ты можешь заставить меня в последний раз почувствовать себя настоящей женщиной, человеком.

Она упала в мои объятия, и мы занялись любовью.

11

На следующее утро я застал Дока в его маленьком кабинете. Он выглядел удивленным, увидев меня. Он знал, что я хочу что-то сказать, и молчал, дожидаясь, пока я все обдумаю и выложу ему.

- Я хочу быть частью этого, - сказал я.

- Часть чего, Томми?

- Ты же знаешь. Лотереи.

- Так ты же участвовал.

Я отрицательно покачал головой.

- Ты не понимаешь. Я хочу пойти с Сонни, Конроем и Эйбом, когда они выйдут сегодня вечером. Я хочу быть частью этого.

- Томми…

- Нет, выслушайте меня, Док. Мария - моя подруга. Я люблю ее. Я думаю, она любит меня. Я не хочу, чтобы она отправилась туда одна, без поддержки. Ей нужно, чтобы я был там. Чтобы... чтобы проводить ее. Ей это нужно.

Он вздохнул.

- Томми, я не думаю, что это хорошая идея.

Вместо того, чтобы следующие двадцать минут выслушивать переубеждения Дока, я сказал:

- Я знаю, что был занозой в заднице, Док. Я знаю, что от меня одни неприятности... но это нелегко. Ты должен понять, как тяжело мне все это дается. Для всех нас. Просто позволь мне сделать это. Это всё, что мне нужно.

Док некоторое время просто смотрел на меня, словно пытаясь прочесть, что у меня на уме, но я запер свой разум, как сейф. Он туда не попадёт. Я казался искренним, испытывал лишь боль и смятение, горе и утрату.

Док покачал головой, потом просто вздохнул.

- Ты уверен, Томми? Ты уверен, что это то, чего ты хочешь?

Я молча кивнул.

- Больше всего на свете.

Бедный Док. Он всегда был таким гребаным дураком. Всегда за главного. Всегда разруливал всё в одиночку. В этот момент мне стало почти жаль его.

- Ладно, Томми. Если это то, чего ты хочешь. Можешь идти.

- Спасибо, Док. Это очень много значит для меня.

Он улыбнулся и похлопал меня по руке, как любимый дядюшка, и я вышел из его кабинета. В коридоре я начал ухмыляться. Никто из них этого не знал, но я был готов обрушить ад на каждого из них.

12

В ту ночь, ровно через час после наступления темноты, шестеро отправилось в путь.

Их сопровождали Сонни, Конрой, Эйб и я. Мы все были вооружены помповыми ружьями и 9-миллиметровыми пистолетами. За спиной у Эйба висел армейский огнемет, который он стащил из оружейной. Мы были готовы защищаться, если понадобится, но до этого не дойдёт. Лотерея так не работает. Мы были, так сказать, мясниками, а вы же не будете убивать официанта, принёсшего вам ужин.

Эйб и Сонни шли впереди по направлению к полям смерти, Конрой и я - сзади, избранные - между нами. Мария, конечно, была среди них. Миссис Пирсон, молодая женщина по имени Сильвия, чей муж остался в убежище. Трое мужчин - Джонсон, Хилл и Кисон. У всех был один и тот же мертвый взгляд, полный маниакального отчаяния, и заглянуть в него означало познать глубины ада и как там горячо.

Я не был так наивен.

Я знал, что Док не доверял мне как остальным сопровождающим. Вот, почему Конрой шёл позади меня. Если бы я причинил неприятности, я бы не вернулся.

Поле смерти – как и следует из названия просто поле. Ничего, кроме травы и нескольких деревянных шестов, воткнутых в землю. Я не знаю, как они использовались в старые добрые времена метеостанции, но теперь их использовали для очень тёмных намерений. Когда мы ступили в траву, начал подниматься призрак Луны. И как только это произошло, откуда-то из окружавших нас холмов донесся грохот, ритмичный стук. Это был резкий, нестройный звук, который эхом отдавался внутри моей головы. Звучало как барабаны вуду из старых фильмов, но гораздо более примитивно.

- Это еще что за чертовщина? – спросил я.

- Червивые, - сказал Сонни. - Сегодня та самая ночь, и они это знают. Они начинают волноваться. Они празднуют и бьют в барабаны.

Конечно же это были не барабаны. Зомби колотили по мусорным бакам и 25-галлонным бочонкам, ящикам и по всему, что попадалось под руку. От одного этого звука у меня внутри все поползло вверх по горлу.

- Неужели это никогда не прекратится? – сказал я.

- Конечно... позже, - сказал он мне. - Продолжай идти.

Через десять минут мы уже были на поле смерти. Тени удлинились, и нам пришлось воспользоваться фонариками, чтобы сделать то, что нужно было сделать. Шесты стояли на вершине невысокого холма, расколотые и потрескавшиеся, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Их было восемь, но нам нужны были только шесть. Я никак не мог отделаться от мысли, что это что-то вроде языческого жертвенника или священной рощи друидов для тайных жертвоприношений первобытным голодным богам. Может быть, так оно и было.

Когда мы подвели туда избранных, миссис Пирсон упала на землю и начала плакать и причитать, умоляя сохранить ей жизнь.

- Все, что угодно, - умоляла она.

Она даст нам все, что угодно, лишь бы мы пощадили ее. Сонни попытался объяснить ей, что не нас нужно упрашивать, а зомби. Я никогда в жизни не видел ничего более жалкого, чем эта несчастная женщина, стоящая на четвереньках в бледном лунном свете.

- Закуйте их в цепи, - сказал Конрой.

Я приковал Джонсона, как прилежного маленького солдатика, и это, казалось, немного расслабило Конроя. Остальные в этот последний момент начали сопротивляться, и Эйб, Сонни и Конрой были заняты тем, что пытались заковать их в цепи. Я подвел Марию к самому дальнему столбу, пока остальные дрались и кричали.

- Закуй её в цепи! - Конрой окликнул меня через плечо. - Какого хрена ты ждёшь?

Мария смотрела на меня с такой безмятежностью, что у меня на глазах выступили слезы. Она не сопротивлялась. Она ждала, что я, парень, который любил ее, убью ее. Потому что именно это я и делал. Она возомнила себя христианской мученицей, как некоторые глупцы, которые умирают ради всеобщего блага. Но вот чего она не поняла, так это того, что ее Бог умер вместе с цивилизацией.

- Цепь порвалась, - сказал я.

- Черт возьми, - сказал Эйб.

Мария посмотрела на меня, покачала головой, но я встряхнул её.

- Ты никуда не пойдешь, - сказала я ей, как будто это было всерьез.

Сонни направился ко мне, убедившись что Кисон не сдвинется с места. Все, что я мог слышать, были эти импровизированные барабаны, стучащие в отдалении, и грохот цепей, как что-то из средневекового подземелья. Конрой и Эйб все еще были чертовски заняты Сильвией и Хиллом, которые отбивались как могли, а миссис Пирсон обмякла, как тряпка.

Я слышал, как ботинки Сонни хрустят по летней сухой траве. Наступила ночь, и всё виднелось невероятно чётко и ясно, луна сияла как мутный глаз трупа, окутывая все вокруг тусклым фосфоресцирующим светом. Я слышал стрекотание сверчков, крики ночных птиц в небе. Это была сюрреалистическая сцена. В горле у меня пересохло, глаза широко раскрылись, по венам пробежал электрический ток. Я почувствовал, как во мне поднимается что-то темное, древнее и невероятно уверенное в себе. Оно заполняло мой мозг тенями, затмевало такие вещи, как разум и мораль.

- В чем дело? - хотел знать Сонни.

- В тебе, - сказал я, выхватил свой 9-миллиметровый пистолет и направил ему прямо в лоб.

Его глаза выкатились из орбит, суровые и безумные. Я нажал на спусковой крючок и выпустил в него три пули. Он дернулся назад, как будто его пнули, и упал в траву, кровь, которая была почти черной, пузырилась из-под его лица.

- Томми! - Мария закричала, но я сбил ее с ног.

Конрой вскинул ружье, я упал на землю и выпустил пару шальных пуль, которые не были такими уж шальными, потому что одна из них раздробила его левую коленную чашечку, и он согнулся, как шезлонг, выронив ружье и крича от боли. Эйб поднял свой огнемет, но, возможно, увидев, как близко я был к Сонни, он не воспользовался им. Он был крупным мужчиной, но чрезвычайно быстрым и смертельно опасным. Похоже, он прицелился в меня еще до того, как я успел прицелиться в его сторону. Он накричал на меня и хотел было поджечь, но Сильвия бросилась на него, как поезд. Она весила не больше 110 фунтов, но сильно протаранила его. Достаточно сильно, чтобы вывести его из равновесия. Он нажал на спусковой крючок, и вспышка пламени осветила поле смерти.

Он промахнулся.

Я нет.

Я дважды выстрелил ему в живот, и когда он упал, Сильвия, Хилл и миссис Пирсон набросились на него, как звери. Несмотря на то, что я был накачан адреналином и обезумел от жажды крови, это меня охладило. Эйб был ранен в живот, истекал кровью и в страшной агонии не мог сопротивляться, а они бросились на него, пиная и пиная его. Мария закричала, чтобы они остановились, но они не остановились. Они издавали только хрюкающие, рычащие звуки и звук ботинок, врезавшихся в него.

Когда они попятились, я подошел и отобрал у него огнемет. Он был без сознания, вероятно, с сотрясением мозга от того, что они пинали его голову.

И тут Мария закричала.

Прибыли мертвецы.

Они выскочили из тени, скелетообразные существа, похожие на ужасных марионеток с изрезанными лицами, гниющими лицами, лицами, свисающими с костей, как лохмотья, спутанными волосами и острыми зубами поблескивающими в лунном свете. Они визжали и выли, как бешеные собаки, когда скользили вперед, слюна свисала из их сморщенных ртов. Они передвигались на ногах, на четвереньках, ползли как насекомые на марше.

Они схватили Марию.

Я видел, как это произошло. Только что она неслась ко мне, а в следующее мгновение рухнула на землю, как дерево, а дюжина зомби ее жевала и рвала, впиваясь зубами в горло, живот, между ног. Я убил троих из своего дробовика, но их было слишком много. Когда я отчаянно бежал по траве, блестящей от крови, я слышал, как они жуют внутренности и высасывают костный мозг. Конрой издал один долгий и жалобный вопль, прежде чем какая-то женщина прыгнула на него и вырвала зубами его язык с корнем.

Затем я отступил, спотыкаясь, пытался убежать... но в любом направлении, куда бы я ни пошел, были зомби, они окружали меня, роясь в траве, как саранча. Я вспомнил, когда мы получили записку от Драгны, как я предложил сражаться, а Док сказал, что это будет бойня. О, как он был прав! Вы не можете себе представить, как выглядят тысячи зомби, пока не столкнётесь с ними, и ваш желудок не втянется в грудь, уже чувствуя почерневшие зубы, которые вонзятся в него.

Добрый Боже.

В лунном свете... на полях и холмах... было похоже на открытый фестиваль в аду... я мог видеть только зомби, зомби и зомби. Это были полчища нежити, которую Драгна сдерживал лишь шестью жертвоприношениями.

Они двигались медленно, потому что у них было все время в мире и они знали это. У них были мачете и трубы, топоры и кости, молотки и ножи. На их лицах были вырезаны маски страха, как у тех прошлой ночью, но более искусно украшенные. Они вбивали себе в черепа гвозди, образуя замысловатые узоры, заменяли ногти осколками стекла, зубы хирургическими иглами, втыкали блестящие серебряные булавки в губы и вплетали в них тонкие цепочки и медные электрические провода. Лунный свет отражался от этого металла и стекла, мерцая холодным огнём.

Я выпустил все патроны из своего дробовика и поджарил десятки из огнемета, но они все равно продолжали наступать. Сильвия была рядом со мной и стреляла, как и Хилл... по крайней мере, пока его не схватили. Я видел, что они сделали с ним в свете горящих трупов. Он закричал, и когда я повернулся, алый туман крови ударил мне в лицо, и мне пришлось зажмуриться. Шесть или семь мужчин и женщин и один-единственный ребёнок набросились на него, вгрызаясь в него, медленно убивая и выжимая из бедняги все до последней капли муки. Мы с Сильвией пробились сквозь них, но толку от этого было мало.

Хилл выглядел так, словно его скормили мясорубке.

Зомби растерзали его как пираньи превратив в груду фонтанирующего кровью мяса. Кости были высосаны, как соломинки, и растерты в муку, ткани, кишки и органы превратились в месиво. Его вскрыли, опустошили, обглодали до основания, затем разорвали пополам, потом на три части, четвертовали, и в конце концов всё что от него осталось - огромное, круглое, мокрое пятно на земле. Пока взрослые и малыш со впалыми щеками боролись за объедки, самые сильные участвовали в мрачно-комической игре с перетягиванием вишнёво-красных внутренностей.

Я их сжег.

Сжег их все дотла.

Я видел, что они сделали с Хиллом, и сжег их на хрен. По моим подсчетам, около тридцати. Я зажег их, как бенгальские огни четвертого июля или куклу Гая Фокса, и как последний, они спотыкались, пылая, как набитые сеном пугала, горящие куски мяса спадали с них. Один за другим они падали на желтую, сухую траву и поджигали ее, и вскоре все это проклятое поле горело. Десятки из них были застигнуты в нём, когда пламя пришло к ним со всех сторон, окружая их, поджаривая до почерневших, крошащихся костей.

Но к тому времени мы уже убегали, Сильвия и я.

Мой пустой дробовик был использован, чтобы расколоть череп настырного зомби. У Сильвии оставалось еще несколько патронов в пистолете, свой я потерял. У нас был огонь... у нас было желание выжить... у нас был горячий ужас, прыгающий в наших животах... но это все, что у нас было. Мертвецы продолжали наступать, как будто мы были какой-то новой удивительной достопримечательностью, о которой они слышали, и им просто нужно было взглянуть... и откусить кусочек.

Я поджарил около дюжины преграждавших нам путь к входной двери, но всё было напрасно. Может быть, ходячие мертвецы никогда не поймут квантовую физику или не напишут действительно великий сонет, но они не совсем глупы. Они знали, что мы направляемся к этой двери, потому сотни их поджидали нас на стоянке.

Это было безнадёжно.

Взяв Сильвию за руку, мы обошли убежище, скрываясь в тени, отбрасываемой хозяйственными постройками, генераторной станцией и баками с водой. Не было никакого движения. Мы нашли темную щель между двумя баками и стали ждать.

- Их слишком много, - прошептала Сильвия мне на ухо. - У нас ничего не выйдет.

- У тебя есть идея получше?

Разумеется, у неё не было.

Мне пришла в голову безумная мысль, что если бы мы могли дождаться рассвета, у нас был бы шанс. Червивые были более медлительны днём.

Во всяком случае, таков был мой план.

13

Я не знаю, могли ли они видеть в темноте или просто чуяли добычу, но пятеро из них появились в течение нескольких минут, и они знали, где мы находимся, как будто их вел какой-то невидимый разум. У меня не было выбора, кроме как поджарить их до хрустящей корочки. И в свете этих неуклюжих свечей из тухлого жира я увидел, что по меньшей мере дюжина других тварей пришла им на замену. Я увидел лицо, кишащее ползающими красными жуками. Они выскакивали из дыр и туннелей на щеках и лбу, покусывая и жуя, унося кусочки ткани обратно в свои гнезда в черепе, как мультяшные муравьи, крадущие лакомства для пикника.

В свете огня появилось еще больше лиц.

Многие из них были окутаны покрывалом насекомых и у многих также не было глаз. Они были слепы и охотились только по звуку. Сильвия без слов вложила пистолет в мою руку. Рукоятка была такой скользкой от её потной ладони, что я чуть не выронил его.

Главный зомби - я не знаю, как еще его назвать - был массивным голым мужчиной, который, очевидно, потерял свою собственную кожу, потому что был одет в то, что сначала выглядело как рябое бледное пончо, но вскоре оказалось лоскутным одеянием из человеческих шкур, сшитых воедино, а затем пришитых к мышцам и тканям под ними. Оно трепетало на ветру. Я видел, как одна татуированная часть соединялась с другой, дряблой грудью, которая сама была соединена к другой, сморщенным пупком. Его лицо представляло собой сплошную массу грибковой гнили, зеленой и сочащейся, медленно стекающей жирными струйками по выступающему черепу.

Я выстрелил ему прямо в лицо, а затем всадил еще одну пулю в шею, и он пьяно рухнул на землю, его наспех сшитая одежда/шкура/кожа порвалась. Остальные тут же набросились на него, раздирая, как падальщики. Он был разорван на части, его червивые внутренности вывалились наружу, ребра сломаны и обглоданы, череп раздроблен, а серая слизь внутри поглощена возбуждёнными ртами.

А потом я увидел нечто такое, от чего у меня даже живот скрутило.

К этому моменту я понял, что не смогу сдержать тошноту.

Но я ошибался. Зомби, которые пожирали его, внезапно попятились, спотыкаясь, отползая, разрывая свои глотки и издавая шипящие/чавкающие звуки, а затем они начали отрыгивать то, что только что съели: сгустки червей, чернильную жидкость и тухлое мясо.

Может быть, все-таки было что-то, чего они не могли вынести.

Мы с Сильвией побежали. Я не знаю, куда мы направлялись, но мы были полны решимости добраться туда. Потом что-то врезалось в нас... пара здоровенных зомби, и я услышал, как Сильвия закричала, когда ее утащили в ночь. На меня набросилась Червивая, и я, забыв о пистолете, засунутом в штаны, атаковал её с абсолютной яростью. Не думаю, что она была к этому готова. Я набросился на нее, разбил ей лицо кулаками, а затем стал сдавливать её голову, пока она не упала на колени, а я, сцепив руки, одним хорошим ударом раскроил ей череп.

Я был один.

А их – тысячи, и они наступали.

14

Я побежал к стоянке, думая, что если не смогу добраться до входной двери, то спрячусь в какую-нибудь из машин, припаркованных рядом. В худшем случае я найду машину с ключами и буду нарезать круги до рассвета. Но, к моему удивлению, парковка была почти пуста. Я израсходовал остатки топлива в огнемете, чтобы поджарить нескольких приставших зомби, а затем принялся колотить кулаками по облупившейся зеленой стальной двери, взывая о помощи.

Док открыл передо мной дверь и сказал:

- Ради Бога, что ты наделал?

Я выхватил пистолет Сильвии и всадил последний патрон ему в левый глаз. Потом я бросил его на съедение волкам. И пока я это делал, я заметил тысячи мертвых, собирающихся для согласованной атаки.

Я захлопнул дверь, запер ее, и началась осада.

Убежище не было рассчитано на то, чтобы выдержать такой напор.

Двери не были сорваны с петель, их просто снесло. Все дети были заперты в бомбоубежище внизу, но все взрослые были на первом этаже. Времени на то, чтобы организовать оборону, не было. Ни на что не было времени.

Мертвецы прорвались внутрь.

У них были топоры, мачете, ножи, тесаки и заточенные мётлы с отрубленными головами на концах, изжеванных и с запёкшейся старой кровью. Некоторые были обнажены, другие одеты в лохмотья и бесформенные пончо, которые, казалось, были сшиты из человеческих шкур. Обнаженные тела были расписаны таинственными символами. Одни были лысыми, другие - без скальпов, у третьих ирокезы, смазанные трупным жиром. Их украшали ожерелья из человеческих скальпов и узлы высушенных внутренностей. Некоторые были в посмертных масках. У большинства были изрезанные и изуродованные лица воинов. Некоторые из них проявили подлинную изобретательность и вставили себе в лицо иглы, шипы, осколки битого стекла. Они оторвали кисти и заменили их лезвиями и тесаками.

Они не теряли времени даром.

Они набросились на живых. Воздух был наполнен какофонией криков и воплей, люди молили о пощаде, молились богам, которые не слушали... и грызущие, рвущие и скрежещущие звуки живых мертвецов, когда они насыщались. Кровь брызнула на стены, растеклась лужицей по полу. Конечности были сломаны, обглоданы, отброшены в сторону. Людей выпотрошили заживо. Муж Сильвии был выпотрошен мясницким ножом, и когда он открыл рот, чтобы закричать, его собственные внутренности были засунуты ему в глотку.

Это была бойня.

Должно быть, они добрались и до старого доброго Шэкса, но я этого не видел.

Я стрелял из каждого оружия, которое смог найти. Я сражался, убивал и калечил, но всё было безнадежно. Совершенно безнадежно. Столовая оправдала свое название, потому что именно там все были ритуально съедены. Всё вокруг было окрашено красным, эхом отдавались звуки пожирания, тела четвертовали, сдирали кожу, очищали и снова четвертовали.

Я должен был бы чувствовать ужасное, съедающее чувство вины из-за того что натворил, что навлёк на всех этот ужасный кошмар. Но я не чувствовал вины. Ни капли. Смерть надвигалась со всех сторон, пустобрюхая, зубастая, дьявольски прожорливая... Оставалось только выжить или, в случае тех, кто находился в убежище, не выжить.

Я с трудом выбрался из столовой и общих спален, думая только об одном: о детях. Они были заперты внизу, и я должен был спасти их. Все эти эгоистичные придурки-взрослые очень мало значили для меня к тому моменту. Я думал только о детях. Дети, ради которых я жил. Дети, за которых я боролся.

Я метнулась вниз по соединяющимся коридорам, зная, что должен добраться до нижнего уровня прежде, чем это сделает нежить. В руке у меня было только окровавленное мачете, которое я отобрал у зомби. В коридорах, ведущих к лестнице вниз, не было ни души. Я почувствовал странное возбуждение от удачи, но это длилось недолго.

Внезапно в воздухе повисло зловоние, пробившееся сквозь обычную вонь гниения, которая теперь заполонила весь лагерь. Это было сильнее... Cыро, как подземные трубы, забитые древней грязью, как сточные воды, булькающий аммиачный запах мочи.

Я обернулся и увидел Драгну.

Я думал - полагаю, мы все думали, - что Драгна, повелитель зомби, предводитель голодных мертвецов, будет мужского пола, но это было не так. Это была женщина... но я бы не назвал то, что увидел, женщиной. Она приковала к себе мой взгляд, как липкая бумага, мои глаза застыли, липкие от соленых слез и неспособные отвести взгляд от отвратительной разлагающейся массы, которая барахталась в своём собственном мерзком соку.

Сначала мне показалось, что я вижу двух обнаженных женщин, а затем трех, возможно четырех, которые были расплавлены в текучую, податливую человеческую глину, а затем соединены вместе под сильным разрушительным давлением. Но нет... это была одна женщина или что-то, что когда-то было женщиной... огромная глыба мяса с раздутыми, похожими на шары, пронизанными синими венами сиськами, семью или восемью, подпрыгивающими над зелено-серым, покрытым грибком, изъязвленным пузом. И не одним. Несколько огромных, набитых свежим мясом, отвисших животов, болтающихся из стороны в сторону, как мешки с кормом, струйки чёрной жидкости вытекали из сморщенных пупков, похожих на пулевые отверстия.

В одной распухшей руке она держала копье с насаженным на него корчащимся младенцем, разбухшим от газа... почерневшее, крошечное личико в крови, рот - зияющая дыра, полная острых молочных зубов.

И она шла ко мне, собираясь утопить меня в океанах вялой гнили.

Я должен был закричать.

Я должен был убежать.

Но я просто стоял, пока она шла, наполняя коридор черным, зловонным запахом трупного газа и разложения. Из ее жирного, слизистого тела выглядывали десятки страдальческих лиц, вздувающихся, как кровавые пузыри, поднимающихся, как тесто, безглазые и цвета серой колбасы, рты открывались и закрывались, разбрызгивая чёрную жидкость. Она смотрела на меня, не то чтобы ненавидя... но почти забавляясь сверх своего ненасытного плотского аппетита тем, что я осмелился противостоять ей. Ее лицо было разбухшим, расплывшимся, кашицеобразным месивом, изрешеченным могильными червями и жуками-падальщиками, гнездящимися в носовой впадине. Каждый раз, когда она выдыхала воздух, над ней поднималось облако черных жужжащих мух. Остатки смазанных маслом спутанных волос свисали ей на лицо и, казалось, извивались, как плоские черви.

Она улыбнулась мне кривой, похожей на пилу улыбкой хэллоуинской тыквы.

Но меня поражали её глаза.

Это были огромные блестящие желтки, испещренные прожилками крови и сочащиеся прозрачной жидкостью. У них не было зрачков... и все же она неотрывно смотрела не только на меня, но и в меня, наполняя мой мозг кладбищенскими образами... демоны и трупные черви с лицами младенцев, дети, томящиеся в сочащихся жиром котлах, и женщин со склизкой кожей, показывающих мне влагалища, наполненные копошащимися личинками.

Она подошла ближе, ее груди пульсировали от хлюпающего молока, свободно стекающего сероватой желчью, которая по ходу движения разбрызгивалась во все стороны.

Раздвинув свои покрытые плесенью бедра, она позволила мне мельком разглядеть непроглядную тьму между ее ног, сочащуюся слизью, как слюнявый рот, кишащий паразитами... насекомыми, анкилостомами и зелеными сосущими планариями.

И именно этим вторым ртом, я знал, она съест меня... после того, как заставит сосать набухшие мешки ее сисек.

Может быть, мне следовало бежать, как я сказал, но я был единственным, кто стоял между ней и детьми. Таковы были ее самонадеянность и аппетит, она пришла, чтобы питаться только детьми, набивать себя сладким детским мясом, отбирая самые вкусные кусочки прежде чем напустить свои орды на то, что осталось.

Она, вероятно, ожидала, что я буду плакать, съеживаться и дрожать, испуганный и ошеломленный, обезумев от её вида, как и другие... но она ошиблась. Высоко подняв мачете, я атаковал с бездумной яростью, и она потянулась ко мне, ее язык напоминал шипастый стебель розы... и мы столкнулись там, в коридоре. Все эти лица начали кричать, и личинки начали фонтанировать из ее рта и глаз, ее груди и влагалища, язвы на ее коже... они выходили слизистым розовым потоком, чтобы утопить меня.

И когда она схватила меня, я снова и снова опускал мачете, давясь ее похоронными духами, тухлой кровью, пеной и слизью, хлынувшими из нее. Гниль вылетела у нее изо рта и из носа, когда я рубил ее и сбил с ног. Потом она развалилась на части... взорвавшись розовым поток ткани, червей и гнили. Я упал, когда он затопил коридор, проносясь мимо меня горячими реками разложения. Я видел дюжину уродливых, гротескных зародышей, тонущих в этом потоке, вопящих скулящими голосами, которые эхом отдавались в пустоте.

Отвратительные останки Драгны превратились в кипящий пар, горячий и удушливый. В конце концов, я сидел там, потрясенный и бездумный, пока она испарялась вокруг меня.

15

Прошло две недели с тех пор, как я ее уничтожил.

Прошло две недели с тех пор, как взрослые обитатели убежища были истреблены.

Две недели с тех пор, как я очистил территорию и сжег останки в огромном погребальном костре на стоянке, и две недели с тех пор, как я собрал детей вместе и сказал им, что мы семья, и мы должны заботиться друг о друге, и только так мы сможем выжить. Это прозвучало как одна из речей Дока, и я почувствовал жуткое чувство дежа-вю, когда разглагольствовал об этом. Но я в это верил. И я думаю, что они тоже так думали.

Я не чувствую вины за то, что сделал. Но каждый день я скучаю по Марии и мечтаю о ней каждую ночь. Я знаю, что ей будет стыдно за мою мелочную месть Доку и остальным, и это больно. Но точно так же я знаю, что она уважала бы то, как я забочусь о детях и учу их.

После уничтожения Драгны Червивые изменились. Они превратились в обычных зомби из фильмов категории "Б". Неуклюжие мертвецы, бродящие вокруг, натыкающиеся друг на друга, собирающие объедки. Абсолютно не организованные. Драгна была их мозгом, и без нее они были просто безмозглыми ходячими трупами.

У меня появилась надежда.

Я начал планировать, как нам выбраться из убежища. Пойти куда-нибудь и искать других людей. Может быть, бункер или военную базу. Но чем больше я думал об этом, тем больше представлял себе, как мы бродим по пустошам, находя один пустой город за другим, никого, кроме зомби, бродящих по новому миру-кладбищу.

Довольно скоро я представил себе, что мы становимся немногим лучше животных. Живём в пещерах, столпившись вокруг костров, рисуя грубые картины на стенах о том, как зомби разрушили цивилизацию, пока мы не забудем что вообще такое цивилизация.

Надежда иногда умирает жестокой смертью сталкиваясь с реальностью.

Я не осмеливаюсь выходить ночью, но днем, как следует вооружившись, я могу справиться с мертвецами, пока они не объединятся или не выступят единым фронтом. Самое страшное, что в последнее время они снова объединились в небольшие группы. Они следят за убежищем, как и раньше. Просто стоят и наблюдают.

Сегодня утром я выяснил почему.

Я нашел записку, приклеенную к двери:

ТОММИ,

13 ОКТЯБРЯ ДОСТАВЬ ШЕСТЕРЫХ

ЕСЛИ ТЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕШЬ МЫ ПРИДЕМ ЗА ВСЕМИ

МЫ БУДЕМ СНИМАТЬ КОЖУ С ДЕТЕЙ И НОСИТЬ ИХ ВНУТРЕННОСТИ

М. 

В глубине души я уже давно ожидал чего-то подобного и думаю именно это подталкивало меня собрать детей и убраться отсюда. Но мы никуда не пойдем. Вот в чем ужасающая реальность. И самое тревожное, конечно, это сама записка. Видите ли, я узнаю почерк: это почерк Марии, они нашли свою новую Драгну, как я и предполагал.

Поэтому сегодня вечером я соберу детей в столовой и вот что скажу их невинным, доверчивым личикам:

- Дети, мы будем играть в новую игру под названием "лотерея" и только шестеро из вас выиграют…

Или проиграют.