«Гермиона и луна» Клайв Баркер

Не только художники знали все о свете - Гермиона поняла это через три дня после своей гибели - но еще и те, кто должен был от него прятаться. Теперь она стала частью этого капризного клана – призраком в мире плоти, и если хотела здесь задержаться, то должна была избегать даров солнца так же, как девица – греха, примерно по той же причине. Солнечные лучи портили, разлагали и, наконец, сжигали душу.
Она не жалела, что умерла. Жизнь не походила на вишневый пирог. Ей не везло в любви, в браке, с друзьями, с материнством. Последнее было всего больней. Если бы Гермиона могла вернуться обратно - изменить что-то одно, она забыла бы о разбитых сердцах и пришла к своему шестилетнему сыну Финну, чтобы сказать: верь своим мечтам, иди по жизни легко, ведь даже поражение ничего не значит. Этими мыслями она делилась только с Райсом, вечным бродягой, как и она сама. Он умер, измученный и безумный – от чумы, но со смертью вновь обрел рассудок и силы.
Они уже третий день были вместе, прячась за жалюзи в его пустой квартире, прислушиваясь к уличному шуму и сплетничая. Вечером беседа вернулась к природе света.
- Не понимаю, почему солнце вредит нам, а луна – нет, - заметила Гермиона: - Она ведь отражает солнечный свет, да?
- Не ищи логику, - ответил Райс: - Не будь такой серьезной.
- Звезды – это крохотные солнца. Почему их сияние не обжигает нас?
- Никогда не любил на них смотреть, - сказал Райс: - Всегда чувствовал себя одиноким. Особенно в самом конце. Поднимал голову, видел эту бездну и… - он замолчал: - Проклятье, женщина, послушай меня! Мы собираемся выйти наружу и повеселиться.
Гермиона подплыла к окну.
- Туда? – спросила она.
- Туда.
- Они увидят нас?
- Нет, если мы разденемся.
Она обернулась, посмотрела на него. Он начал расстегивать рубашку.
- Я тебя прекрасно вижу, - сказала она.
- Но ты мертва, дорогая. У живых куда больше проблем, - сбросив рубашку, Райс встал с ней у окна.
- Полюбуемся закатом? – спросил он и, не ожидая ответа, поднял жалюзи. Свет был достаточно ярким, чтобы вызвать приятную дрожь.
- Я, наверное, на это подсяду, - сказала Гермиона, снимая платье и позволяя последним лучам щекотать грудь и живот.
- Вот это другой разговор, - заметил Райс: - Выйдем на воздух?
До Хэллоуина остался один день и одна ночь. Каждый магазин на Мейн-стрит украшали символы осени. Эскадрилья бумажных ведьм – здесь, картонный скелет – там.
- Гадость, - заметил Райс, когда они проходили мимо гнезда резиновых нетопырей: - Нужно протестовать.
- По-моему, просто забавно, - сказала Гермиона.
- Это наш праздник, милая. Пир Мертвых. А я чувствую себя, словно… Иисус на воскресной проповеди. Как они смеют так меня упрощать? – он стукнул бесплотным кулаком по стеклу. Оно задрожало, слабый звон долетел до ушей проходившей мимо семьи – они повернулись к витрине, ничего не сказали и, доверяя своим глазам, двинулись дальше.
Гермиона смотрела им вслед.
- Я хочу увидеть Финна, - сказала она.
- Плохая идея, - ответил Райс.
- Плевать, - повторила она: - Мне нужно его увидеть.
Райс знал, что спорить бесполезно, так что они направились вверх по холму – к дому ее сестры Элейн, где, как считала Гермиона, мальчик жил после ее смерти.
- Ты должна кое-что знать, - сказал Райс, пока они поднимались. - О мертвых.
- Продолжай.
- Сложно объяснить. Но то, что нам хорошо под луной – не случайность. Мы сами, как луна. Отражаем свет живущих, тех, кто нас любит. Понимаешь?
- Не очень.
- Значит, в этом есть доля правды.
Гермиона остановилась, обернулась к нему.
- Это что – предостережение? – спросила она.
- Если - да, что-то изменится?
- Не думаю.
Он ухмыльнулся:
- Я был такой же. Предостережения только разжигали любопытство.
- Хватит болтать.
Лампы горели в каждой комнате дома Элейн, словно отгоняли ночь и ее обитателей.
Как печально, думала Гермиона, бояться теней. Но, разве день не пугал ее теперь так же, как ночь – Элейн? Наконец, после тридцати одного года трудного сестринства, зеркала, которые они держали друг перед другом – затуманенные до этого дня – очистились. Она пожалела, что не узнала лучше эту одинокую женщину, которую презирала за недостаток сочувствия.
- Жди здесь, - сказала она Райсу: - Я хочу увидеть их одна.
Райс покачал головой:
- Я этого не пропущу, - ответил он и пошел следом за ней по дорожке, а потом через лужайку – к окну столовой.
Из дома доносились не два голоса, а три: женский, мальчишеский и мужской – такой знакомый, что Гермиона застыла среди теней.
- Томас, - сказала она.
- Твой бывший? – прошептал Райс.
Она кивнула:
- Я не ожидала…
- Хотела бы, чтобы он не приезжал оплакивать тебя?
- Не похоже, что он меня оплакивает, - ответила она.
Действительно. Чем ближе они подкрадывались к окну, тем громче были звуки веселья. Томас шутил, а Финн и Элейн покатывались со смеху.
- Гребаный клоун! – сказала Гермиона: - Только послушай.
Они подошли к подоконнику и заглянули в окно. Было больней, чем она ожидала. Том держал Финна на коленях, обнимал его. Шептал что-то ему в ухо. На лице Финна расцвела улыбка.
Гермиона не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь ее обуревали столь противоречивые чувства. Она радовалась, что ее милый Финн не плакал – слезам не было места на этом невинном личике. Но почему он был так доволен? Неужели, совсем забыл ее? Как Тому-клоуну удалось так быстро завоевать его доверие после пятилетнего отсутствия? Что пообещал Финну этот мастер пустых слов?
- Пойдем собирать сладости завтра вечером? – спросил мальчик.
- Конечно, партнер, - ответил Томас: - Ты наденешь маску и плащ и…
- И ты тоже, - потребовал Финн: - Ты ведь идешь со мной.
- Как пожелаешь…
- Сукин сын, - сказала Гермиона.
- …отныне и вовеки…
- Пока я была жива, он ни разу не написал мальчику…
- …как пожелаешь…
- Может, он чувствует вину, - предположил Райс.
- Вину? – прошипела она, царапая стекло, мечтая выдрать лживый язык Тома: - Он не знает, что значит это слово.
Ее голос стал выше и громче, и Элейн, которая всегда была так чувствительна, кажется, услышала его эхо. Она встала из-за стола, встревожено глядя в окно.
- Пойдем, - сказал Райс, беря Гермиону за руку: - Или это плохо кончится.
- Мне плевать, - сказала она.
Ее сестра направилась к окну. Томас спустил Финна с коленей, поднялся и вопросительно взглянул на нее.
- Кто-то смотрит на нас… с той стороны, - прошептала Элейн – в ее голосе был страх.
Томас подошел к ней, обнял за талию.
У Гермионы вырвался, как она решила, стон омерзения, но стекло разбилось от этого звука. Мужчина, женщина и ребенок отшатнулись от ливня осколков.
- Прочь! – закричал Райс, и на этот раз она подчинилась, пошла с ним через лужайку, по улице, по проклятому городу, и, наконец, - вернулась домой - в холодную квартиру, где могла рыдать от обиды и гнева.
К рассвету слезы не иссякли – даже к полудню. Она плакала по многим причинам и просто так. Из-за Финна, из-за Томаса, из-за страха в глазах сестры, из-за ужасной абсурдности происходящего. Наконец, она нашла бальзам.
- Я хочу прикоснуться к нему в последний раз, - сказала она Райсу.
- К Финну?
- Конечно, к Финну.
- Ты его до чертиков напугаешь.
- Он не поймет, что это я.
У нее был план. Если она невидима, когда обнажена, нужно полностью одеться, закрыть лицо маской и найти его на улице, когда он будет собирать сладости. Она проведет ладонью по его светлым волосам или приложит к его губам пальцы, а потом уйдет навсегда, из мира нежити и штата Айдахо.
- Предупреждаю, - сказала она Райсу: - Тебе не стоит идти со мной.
- Спасибо за приглашение, - с грустью ответил он: - Непременно им воспользуюсь.
Его одежда ждала в коробках. Они отодрали скотч и оделись в лохмотья. Разорвали картон и сделали грубые маски – с рогами для нее, остроухую – для него. Когда они вышли на улицу - Xэллоуин был в самом разгаре.
Гермиона вела их к дому Элейн, но шла очень медленно. На неизбежные встречи не спешат – она была уверенна, что найдет Финна, если доверится инстинктам.
На каждом углу были дети, одетые для полночного торжества. Упыри, зомби, черти. Маски и тьма дали им возможность творить гадости, а ей - в последний раз проявить нежность и умереть.
- Вот он, - сказал Райс, но Гермиона уже узнала легкую походку Финна.
- Отвлеки Тома, - попросила она.
- С удовольствием, - раздался ответ. Миг – и мертвец был уже далеко. Том заметил, как он приближается, почувствовал что-то неладное. Хотел схватить Финна за руку, но Райс врезался в него, достаточно сильно, чтобы сбить с ног.
Мужчина выругался и, вскочив, схватил своего обидчика. Наверное, он хотел его ударить, но, заметив приближавшуюся к Финну Гермиону, развернулся и вцепился в ее маску.
Картон порвался. При виде ее лица Том закричал. Попятился – шаг, еще один.
- Господи… Боже… - шептал он.
Она метнулась к нему, слова Райса вспыхнули у нее в голове.
- Что ты видишь? – спросила она.
Вместо ответа он выблевал на обочину ужин.
- Гниль, - сказал Райс: - Он видит распад.
- Мама?
За спиной раздался голос Финна. Гермиона почувствовала, как маленькие ручки вцепились в ее рукав.
- Мама, это ты?
Теперь она сама вскрикнула – от горя. Задрожала всем телом.
- Мама? – повторил он.
Она так хотела обернуться, коснуться его волос, поцеловать на прощанье. Но Том видел гниль. Возможно, ее малышу узрит то же самое, или что похуже.
- Обернись, - попросил он.
- Я… не могу… Финн.
- Пожалуйста.
Она обернулась, не успев подумать, отвела руки от лица.
Мальчик зажмурился. Улыбнулся.
- Ты такая яркая, - сказал он.
- Правда?
Она видела собственный свет в глазах сына, у него на щеках, на губах, на лбу – нежный, как прикосновение. Вот каково быть луной, подумала она. Отражать живое сияние. Это было приятно.
- Финн…
Том звал мальчика – издалека.
- Он тебя боится, - объяснил Финн.
- Я знаю. Мне лучше уйти.
Мальчик серьезно кивнул.
- Объясни ему, - попросила она: - Скажи, что ты видел.
Мальчик кивнул снова.
- Я не забуду, - сказал он.
Этого она и хотела. Ее желания исполнились. Гермиона оставила мальчика с отцом, и ушла с Райсом - темными переулками, пустыми парковками – на окраину города. По дороге они сбросили костюмы. На шоссе вышли обнаженными и невидимыми.
- Может, побродим немного, - предложил Райс: - Отправимся на юг.
- Конечно, - ответила она: - Почему бы и нет.
- Рождество в Ки-Уэсте. “Марди Гра” в Новом Орлеане. На следующий год можно вернуться. Посмотреть, как у них дела.
Она покачала головой.
- Финн принадлежит Тому, - сказала она: - Жизни.
- А мы – кому? – с легкой печалью спросил Райс.
Гермиона посмотрела на небо.
- Ты знаешь, - ответила она и указала на луну.