«Встреча друзей» Кристофер Триана

По крайней мере я рад, что мы убили Донни в январе.
Я не могу находиться во Флориде в любое другое время года. Влажность проникает в мою плоть и пролазит в мой мозг, как какой-то чертов паразит. Это одна из многих причин, почему я так редко возвращаюсь в это перевернутое ведро с аллигаторным дерьмом. Единственная причина, по которой я посещаю это место - Энджи. Так или иначе, я нахожусь здесь каждое 30 января. Я говорю себе, что, по крайней мере, спасаюсь от снега, даже если это своего рода болезненный ритуал. Но я знаю, что на самом деле это не имеет никакого отношения ни к снегу, ни даже к ритуалу. Все дело в Энджи, как и было всегда.
- Каждый год ты меня удивляешь, - говорит она.
Ее глаза сияют в свете уличных фонарей, как у котенка, мерцая тем же бледным золотом, что отражается от воды в выбоинах на дороге. Несмотря на всю свою израненную красоту, Энджи до сих пор ошеломляет меня, больше чем прежде, больше чем когда мы были детьми - возраст так добр к ней.
- Пошли, - говорю я. - Тебе следовало бы уже знать, что я держу свои обещания.
- Ты все еще считаешь это нормальным, Хэнк?
- Я вообще не знаю, было ли у нас когда-нибудь нормально, сладкая.
Она отворачивается, чувство вины добавляет веса ее вздоху.
- Как там дети? - спрашиваю я, давая ей понять, что все понимаю.
- Хорошо. Кайлу в следующем месяце исполнится 3 года, а Фэй уже начала ползать.
- Роб?
- У него тоже все хорошо. В ночную смену зарабатывает больше денег. Я не так часто его вижу, но мы с ним стали лучше ладить.
Я уже почти собрался сказать, что просто рад, что ей не нужно делать ничего неприятного, чтобы заработать денег, но в прошлом году пообещал больше не упоминать о ее стриптизных днях.
- Что ж, - говорю я, глядя на берег, - я рад, что у Роба тоже все хорошо.
Я никогда не встречался с Робом. Иногда я задаюсь вопросом, знает ли он о моем существовании, учитывая, как много я знаю о нем. Мы покидаем стоянку и начинаем идти по дощатому настилу. Морской воздух приятнее, чем я помню. Сухие пальмы шумят на ветру.
- Так когда ты собираешься жениться? - спрашивает она.
- Сначала я должен влюбиться, не так ли?
- Наверное, ты слишком крут для этого, а?
- Некоторые могут так сказать.
- И они будут правы?
- Даже не знаю.
Я смотрю на нее. Ее улыбка подобна фонарю в угольно-черных камерах моего гнилого сердца. Я даже представить себе не могу, что у меня будут собственные дети, но если бы они у меня были, я бы хотел, чтобы она была их матерью. В том, что касается отношений, это выходит за рамки любой концепции любви. Некоторые сказали бы, что это она бросила меня. Но дело не в этом. Энджи - это как семья. Единственная семья, которая у меня есть.
- Ты работаешь? - говорит она, спрашивая гораздо больше.
- Я прекрасно зарабатываю.
- Только нечестным путем.
- Если бы я пытался быть кем угодно, но не тем, кто я есть, это было бы нечестно.
- Я волнуюсь из-за этого.
- Не стоит.
- Ничего не поделаешь.
- Этого нельзя изменить. Мужчина должен работать, и есть только одна вещь, в которой я когда-либо был хорош.
Она убирает свою пушистую челку с глаз. Локон танцует сзади на усиливающемся ветру, как змея, когда вы приложитесь лопатой по ее голове. Я вижу шрам над ее правым глазом. Пятнадцать лет кремов почти ничего не изменили. Энджи его ненавидит. Не потому, что она волнуется из-за своей внешности, а потому, что он вызывает воспоминания.
- Сегодня хорошая ночь, - говорит она. - У нас здесь не так уж много прохладных ночей.
- Да, я помню.
На мгновение воцаряется неловкое молчание, прежде чем она начинает говорить.
- Как много ты помнишь?
- Знаешь, мы еще не совсем там. Нам еще нужно немного пройти.
- Хотела бы я забыть.
- Было бы проще, если бы ты проигнорировала годовщину.
- Уважение к мертвым, Хэнк.
Она берет меня под руку, и мы прогуливаемся, как старые любовники. Пивные банки и обертки от буррито из ближайшей закусочной лежат, наполовину зарытые в песок. В таком месте, как Сателлит-Бич, ничего не меняется. Лунный свет отражается от осколков разбитого стекла, как и в ту ночь, когда мне было 19.
Я никогда не заключал сделок с Джерри, но знал о нем. Он был на несколько лет старше и погряз в дерьме гораздо глубже, чем любой из нас. Донни был нашим посредником, когда дело касалось Джерри, потому что старший брат Донни знал его. Он имел немного денег от одного, немного наркоты от другого. Для Донни эта связь была приятной и относительно безопасной.
Когда Джерри в тот вечер впервые начал нервничать, Донни попытался его успокоить, сказав, что мы с Энджи в порядке. Джерри перепутал Энджи с какой-то девушкой, которая, как он слышал, настучала на кого-то из его старой банды. Сказал, что она слишком хорошо подходит под описание. Когда он сказал это, казалось, что у него аж руки зачесались. Она начала что-то говорить, пытаясь успокоить его, однако нож-бабочка выскочил быстрее, чем щелчок пальца. Он потянулся к ее глазу, но она отклонилась от лезвия. Джерри попал ей прямо над глазом. Нож срикошетил от кости. Я набросился на него не раздумывая. Разбитая бутылка валялась рядом, и я знал это, но тогда, в момент вспышки ярости, я не подумал об этом. Я ударил его костяшками пальцев по зубам, а он ударил меня ножом, вырвав только клочок из моей куртки. Но я споткнулся, и он, воспользовавшись моментом, сбил меня с ног. Донни по честному пытался оттащить Джерри от меня, надо отдать ему должное. Но Джерри был большим, а Донни — нет, и, если уж на то пошло, я тоже.
Джерри развернул нож, собираясь вонзить его в меня, и в этот момент треск выстрела эхом разнесся по пляжу. Я услышал прерывистый стон, и Донни рухнул на песок, даже не пытаясь остановить падение. Джерри на секунду отвлекся на него. За это мгновение я успел схватить разбитую бутылку и вонзить ее глубоко в его горло, раскрошив стекло о кадык. В тот момент я мало что знал о том, как перерезать горло, но мне либо повезло, либо просто нет никакого неправильного способа сделать это, потому что в мгновение ока Джерри слез с меня, дрожа и хватаясь за шею, из которой хлестала кровь, подобно гейзеру.
Энджи тоже дрожала, в ее руках пистолет 38-го калибра все еще кашлял порохом. Она смотрела на Донни, лежащего на пляже как забытая тряпичная кукла. Он хрипел при каждом болезненном вдохе. Она не собиралась стрелять в него; он просто был слишком близко к Джерри. Ей пришлось стрелять в него, потому что он собирался пырнуть ее парня.
Я понятия не имел, что у нее был пистолет. Это был один из ее многочисленных секретов.
Я подошел к ней и взял у нее пистолет, прежде чем она успела его выронить. Несмотря на все несчастья, выпавшие на ее долю в жизни, никогда еще в ее глазах не было такой боли. Я видел это свечение в лунном свете. И с тех самых пор оно там осталось.
Джерри затих. Донни, однако, хрипел и хватался за грудь окровавленными пальцами. Она попала бедняге в легкое. Когда он хватал ртом воздух, кровь пузырилась в уголках его рта. Энджи заплакала. Она была самой крутой девчонкой в реабилитационном центре, и все же там рыдала, как девочка-скаут с тележкой, полной промокшего под дождем печенья.
Я был тогда молод, но уже знал, что легче жить с чем-то таким на душе, когда знаешь, что у тебя не было выбора. Я не хотел, чтобы ей пришлось решать эту дилемму. Поэтому все, что я сказал:
- Из этой ситуации нет другого выхода.
Энджи отвела взгляд. Потом я выстрелил Донни в голову.
Я повернулся и выстрелил Джерри в лицо, на всякий случай.
Все это было из-за паршивого дешевого 600-баксового порошкообразного кокаина, который, быстрее всего, к тому же был разбавлен тальком, - типичная наркосделка для людей в возрасте около 20 лет.
- Вот это место, - говорит Энджи. - Помнишь, как они использовали кусты пальметто в качестве дополнительных столбов для полицейской ленты?
- Ага.
Они так и не нашли ничего, что могло бы им пригодиться. Не так уж много значила для местной полиции жизнь двух ничтожных торговцев наркотиками. Мы бросили пистолет в Индиан-Ривер и держали рот на замке. Просто еще одно убийство, связанное с наркотиками.
- Помнишь, - говорит она, - я повторяю это каждый раз, но думаю о Донни каждый день.
- Я помню тоже, что и ты.
- Хотела бы я этого не помнить. Хотела бы я быть такой, как ты.
- Не надо.
Энджи почему-то считает, что я сильнее ее. Но это не сила. Когда я убил Донни и Джерри той ночью, все, что осталось от маленького мальчика во мне, также было убито моими действиями. Больше никаких улыбок. Больше никаких слез. После того, как вы убили, вы никогда не почувствуете необходимости или желания улыбаться или плакать.
Донни и Джерри были первыми людьми, которых я убил. Чем больше жизней ты забираешь, тем менее личным кажется убийство. Но Донни - первое и последнее убийство Энджи. Вот почему она не может избавиться от воспоминаний. В то время как со мной все по другому, - даже забавно, насколько яд может быть лекарством.
- Я бы хотела все исправить, Хэнк, - говорит она.
- С твоей стороны это был несчастный случай, а я прикончил его из милосердия. Судя по тому, как складывалась его жизнь, он все равно кончил бы плохо.
- Мы не можем этого знать наверняка.
- Его старший брат сидит в тюрьме за поджог. Его младшая сестра начала заниматься проституцией несколько лет назад. Уже год, как она пропала, и никто ее больше не ищет.
- Это родственники Донни. Это не значит, что и Донни закончил бы также.
- Не жалей об этом.
- А почему бы и нет, черт возьми?
- Потому что его смерть спасла твою жизнь.
Она смотрит на меня, моргая, совсем потерянная.
- С той ночи ты стала жить честной жизнью, Энджи, - говорю я, касаясь ее пальцев и чувствуя на них кольцо Роба. - После того больше не было никаких сделок. Никаких наркотиков и бандитов. Если бы Донни не умер, тебя, возможно, сейчас здесь и не было бы. Не было бы дома. Не было бы мужа. Детей, тянущихся к тебе и называющих тебя "мамочкой".
Она начинает понемногу плакать. Это ее совсем не уродует.
- Видишь, - говорит она и улыбается, держа меня за руку, - вот почему ты нужен мне здесь, Хэнк.
- Я знаю, - отвечаю я. - Вот почему я буду здесь и в следующем году.