«Кривой зуб» Макс Брэльер

У Бо Линна был сгнивший кривой зуб, который раздражал меня до безумия, – именно поэтому я всадил Линну в адамово яблоко заряд картечи, остатки которой вылетели у него сквозь затылок.
Бо Линн работал городским дантистом, и этот чертов сгнивший до основания клык торчал у него изо рта столько, сколько я его знал. Можете в это поверить?
Но произошло все не из-за зуба.
Началось все с меня и Деб Линн, когда мы сидели на заднем крыльце ее дома, потея от июльской жары и распивая упаковку пива «Железный город».
Бо, ее гнилозубый муженек, уехал в Питтсбург на два дня. Для меня и Деб это означало, что этой ночью нам не придется прятаться – никакого быстрого жесткого перепиха в моей ржавой «Импале». Никаких потраченных впустую денег в «Эй-Би-Си мотеле».
Мы могли цивилизованно сидеть на заднем крыльце и не спешить в преддверии самой интересной части вечера.
Ох уж это заднее крыльцо.
Понимаете, это крыльцо – оно было словно чертов ослепший от фар олень. Поляна, заросшая высокой травой, протянулась на двести ярдов до чащи, с которой начинался Аллегейский лес.
Если бы это крыльцо было моим, я бы повесил на перила свой «Сэвидж-99», врубил бы по радио игру «Бакс» и стрелял по белохвостым оленям безо всяких лицензий и ограничений – дом стоит достаточно далеко, чтобы сюда не добрался ничей любопытный нос.
Конечно, этот сгнивший кривой зуб тоже сыграл свою роль, доведя меня до убийства, но помимо него еще были мысли о том крыльце, на котором я слушал, как Деб убеждает меня, наклонившись над столом в патио. Глаза у нее в тот момент прямо горели – никогда раньше ее такой не видел.
– Это надежный план, Джек.
– Те люди, которые считают, что план бывает надежным, – идиоты, – ответил я, покачав головой и глотнув еще пива.
Деб откинулась назад, и ее рука, словно ветвь, легла на цветочный узор подушки кресла.
– Я не знаю точно, то ли ты пересмотрела киношек, то ли наоборот слишком мало их видела, – сказал я ей, – но убийство мужа женщины, с которой ты встречаешься, чтобы получить страховку, – глупость. Обычно ничего хорошего из этого не выходит.
– Но тут совсем другое дело, – ответила Деб. – Потому что этот план родился у меня лишь месяц назад, и тебе не надо будет ничего делать еще полгода. Конечно, если ты оформляешь страхование жизни на своего муженька, и спустя два дня он умирает страшной смертью, то люди будут задавать вопросы.
Я прикончил свое пиво и открыл следующее. Это показалось ей достаточным, чтобы решить, будто я уже заинтересовался.
– Ты сделаешь это на охоте, в декабре. Когда начнется сезон охоты на оленей.
– С чего ты решила, что он вообще захочет пойти со мной на охоту?
– Ты пошел на войну, а он нет. Он не слишком распространяется об этом, но полгорода ушло, а он остался.
Я пил и размышлял, ощупывая языком зубы – буквально ощущая этот острый собачий клык.
Деб постучала ногтями по мутной столешнице.
– У Бо забавная подпись, с завитушками, но я долго практиковалась, чтобы ее подделать, и теперь нарисую как надо. Двести пятьдесят тысяч долларов, Джек. Две сотни и пятьдесят тысяч.
– И мы их поделим?
– Если захочешь.
– То есть?
– То и есть. После этого останемся только ты и я, вместе. И какая разница тогда, кому они будут принадлежать? Как тебе это?
– Мне нравится.
Она вытащила ногу из сандалии и пробежалась пальцами по моей ноге, поднимаясь выше, пока не добралась до той части тела, из-за которой мозг мужчины начинает давать сбои.
– Мне это точно понравится, – сказал я ей и поднялся, сказав, что хочу отлить.
Затем прошел в дом. Обогнул стол со всякими безделушками и свадебными фото. Бо держал на нем какую-то стоматологическую награду – большой и тупой бронзовый зуб. Хотя нет, не бронзовый – держу пари, что он был из пластика, просто раскрашен под бронзу.
Бо усмехался, глядя на меня.
Я ушел на войну, когда мне было девятнадцать. Я тогда напился в таверне «Бык», в ночь перед отправлением. Бо тоже был там, он пожал мне руку и пожелал удачи, его губы растянулись в улыбке, снова обнажив этот кривой зуб.
Когда я вернулся, атмосфера в родной забегаловке сильно изменилась, но этот сгнивший кривой зуб никуда не делся.
Это было отвратительно.
И опрометчиво.
Я много чего натворил и повидал. Я видел, как мои друзья взрываются, превращаясь в ничто, а этот мужик – этот проклятый городской дантист – так и не удалил эту проклятую штуку из своего гребаного рта.
Поэтому, возвращаясь назад, я сказал Деб, что должен хорошенько это обдумать.
Деб пожала плечами – мол, отлично.
И еще я сказал ей, что если соглашусь, то хочу это сделать, находясь рядом с ним.
Мир разваливается на части, как говорит мой старик. Мужчины с волосами как у женщин. Женщины, работающие там, где должны работать мужчины. Татуировки. Спортсмены, танцующие в защитной зоне. Поэтому, если я собираюсь это сделать, то сделаю, глядя ему глаза в глаза, как полагается мужчине.
Деб снова пожала плечами – не вопрос.
Вот и все.
Один-единственный вечер.
Короткая беседа – с перерывом на туалет – на заднем крыльце, а затем мы перешли внутрь, кувыркаясь в постели на простынях Бо, но мне было трудновато оставаться в форме: из головы у меня не выходил этот сгнивший кривой зуб. В конце концов, я решился на это, и больше раздумывать было не о чем.
Большая часть лета и осени прошла с ощущением подъема по ступенькам высокой лестницы. Каждый день – новая ступень. И чем выше я поднимался, тем сложнее было повернуть назад – потому что чертовски затруднительно это сделать, когда позади тебя, девятью ступеньками ниже, еще кто-то находится, и вам обоим нужно возвращаться, ступенька за ступенькой, а на вас в это время все смотрят…
Нет, однажды начав подниматься – независимо от того, что ты чувствуешь, – ты просто должен продолжать двигаться вперед.
Это как прыгнуть в бассейн. Ты должен это сделать. Все из-за Бо, дантиста со сгнившим кривым зубом, и из-за того пьяного крыльца, похожего на ослепленного светом фар оленя.
Я думаю, есть такие люди, которым если втемяшилась в голову какая-то идея, то они уже не остановятся и не свернут. Единственное, что может их остановить, – это или новая, более интересная идея, или какая-то непреодолимая сила, преградившая им дорогу.
К несчастью для Бо, за все лето и осень я так и не нашел новой, более интересной идеи, и никакая непреодолимая сила не встала на моем пути.

Мы вышли на четвертый день охотничьего сезона, девятого декабря. Кофе с добавлением виски не сильно помогал бороться с жалящим холодным воздухом. Мы сели в принадлежавший Бо блестящий красный пикап «шеви», и к половине шестого утра прибыли на место, войдя в лес еще до появления первых утренних лучей солнца.
Бо взял с собой фонарик и включил его, но я протестующе махнул рукой.
– Темнота – это хорошо. Наслаждайся ею. Солнце скоро выйдет. А сейчас надо быть незаметными, так правильнее.
– Но я не вижу, куда идти.
– Я знаю дорогу.
Мы двинулись через хребет Дерри, густо заросший елью и белыми соснами, и шли около часа – вначале по лесозаготовочной тропе, а затем – свернув в сторону, туда, где можно было легко заблудиться и потеряться, если не соблюдать осторожность.
Бо был одет в яркий оранжевый жилет, у него было новехонькое охотничье снаряжение – он купил его в «Асе снаряжения». Он словно елка весь был увешан разнообразными гаджетами и устройствами, которые бряцали на каждом шагу.
Мы вышли к засидке, и первое, что он сказал: «Нам надо было прихватить сюда стулья».
Засидка выглядела обыденно: упавшая ель с широкой кроной, одну из ее суковатых ветвей легко можно было использовать как естественную опору для ружья. Сидя на пнях, мы легко могли окинуть взглядом ручей в пятидесяти футах от нас и за ним – широкую поляну.
Это было прекрасное место, но его было не сравнить с задним крыльцом Бо.
Я улыбнулся, зная, что скоро я буду стрелять с этого крыльца в свое удовольствие.
Мы открыли первые бутылки пива сразу по наступлении половины шестого утра, солнце уже взошло, но не полностью, просвечивая сквозь купы деревьев пятнами света – рассеянными на части оранжево-желтыми лучами.
Бо предложил чокнуться банками, отметив такой хороший день, и я согласился, еле сдержав готовое сорваться с языка возражение. Ненавижу это – пить с парнем, который постоянно хочет взболтать твое пиво.
Клац, клац, клац.
Как будто обязательно надо напоминать друг другу, что вы неплохо проводите время!
Но я хотел, чтобы выпивка растворилась в его крови, чтобы он стал размякшим, самоуверенным и нетвердо стоял на ногах. Поэтому каждый раз, когда он поднимал банку, я с ним чокался.
И каждый раз, когда он медлил с выпивкой, я открывал ему новую банку, что заставляло его быстрее приканчивать старое пиво и тянуться за новым.
– Сними с предохранителя, – сказал я, похлопывая по его ружью. – «Не снимайте с предохранителя, пока не готовы стрелять», да? Это чушь для баб и детишек. Я понял это за морями, когда первый раз попал в серьезную переделку.
Это была ложь – ну, что я научился этому на поле боя. Но я знал, что на него это подействует как надо.
Бо потянулся и щелкнул предохранителем.
Он пил и болтал о «Сталеварах», затем о своей зубной практике, заявив, что обеспечил бы меня бесплатными медосмотрами, если бы мы догадались прихватить с собой что-нибудь покрепче, минимум пятилетней выдержки.
Затем наступила тишина, и я понял, что он хочет что-то сказать, а я ненавидел, когда наступают такие паузы, поэтому спросил сам:
– Что такое?
– Я тут слышал… что кое-кто из наших парней там… они отрезают людям уши, – он робко улыбнулся, как будто нервничая от того, что мог как-то меня оскорбить. – Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? И носят их на шее словно трофеи?
– Нет.
– Что ж, я думаю это хорошо, что среди наших парней в военной форме нет тех, кто отрезает уши и носит их на шее, – сказал он, затем поднял свое пиво, и мы снова чокнулись.
Можете в это поверить?
Мы действительно это сделали – чокнулись за то, чтобы не отрезать уши.
Когда мы это сделали, он улыбнулся, и его мертвый кривой зуб снова вылез наружу, тогда я решил – к черту, я не могу больше ждать!
Поэтому я прикончил свое пиво, ощущая, как во мне растет знакомое ощущение – чувство предвкушения, которого я не знал со времен войны. Когда дрожат руки и зубы сжимаются в преддверии того, что должно произойти.
Было чуть меньше двух часов, когда я встал и произнес:
– Пивко просится наружу.
– Пить пиво – это как ловить форель.
– Это как?
– Поймай и отпусти, – произнес он и слишком громко засмеялся, а затем сказал что-то о том, что он выпил больше меня, но до сих пор еще ни разу не отлил.
Я оставил свое ружье прислоненным к ветке, а сам прошел футов двадцать в глубь зарослей, скользнув за ствол широкого дуба. Моча выходила короткими, тяжелыми, слегка жалящими толчками, забрызгав дуб и землю вокруг. Кислый запах, лужицы у моих ботинок. Я застегнул ширинку, сделал глубокий вдох-выдох, а затем полушепотом позвал Бо:
– Бо, я вижу одного. Иди сюда, он твой.
Я услышал, как Бо встал, при этом все его болтающиеся гаджеты зазвенели, а затем протопал по траве, замедлив шаг, когда стал ко мне подкрадываться.
– Ты где? – спросил Бо, и я живо представил себе, как он сейчас выглядит: глаза суженные, выискивающие и тревожные – очевидно, он воображал себе, что он на войне.
Я прижался спиной к дубу. Слушал, как он нетерпеливо приближается. Так нетерпеливо, что, наверное, не перестает облизывать языком этот свой клык. Я посмотрел на землю и увидел, как на нее упала тень Бо, услышал треск его шагов, словно от сгорающих в огне щепок, и задержал дыхание.
– Я его не вижу, – сказал Бо, и больше он ничего и никогда не говорил, потому что я выскочил из-за дуба и схватил ствол его винтовки калибра.270. Его глаза расширились, он издал короткий, словно икота, смешок, на мгновение не поверив свои глазам и думая что-то вроде «слушай, это странная шутка», – но потом я дернул ружье к земле, потянув за ним Бо, мой палец нащупал спусковой крючок и я нажал его, не прекращая тянуть вниз. Предохранитель уже был снят, раздался выстрел, звук получился слегка приглушенный, поскольку ствол был плотно прижат к подбородку Бо – ему снесло всю челюсть, как будто парень решил попробовать на вкус М-80. Половина его черепа вылетела сквозь затылок, словно вращающаяся в воздухе тарелка из кости, плоти и жирных волос.
Приклад винтовки уперся в грязь, ткнувшись Бо прямо в рот, отчего тот упал на спину.
Его челюсть, горло, земля вокруг – сплошь влажная, сочащаяся красная плоть повсюду. То, что он продолжает дышать, можно было распознать лишь по пузырькам слюны – так бывает, когда пытаешься выпить шипучку через соломинку с трещиной.
Бо нашел меня глазами. Его верхняя губа – единственная оставшаяся губа – поднялась, и я увидел тот самый сгнивший серый зуб. И бегающий по нему кончик языка.
Умри.
Ну, давай же.
Его язык облизал этот зуб еще два раза, а затем его глаза напоследок сфокусировались на мне – и только тогда я осознал, что за все это время не сделал ни единого вздоха.
Тогда я вздохнул, и в этот момент кончик языка Бо наконец-то остановился.
Он умер.
Я протер носовым платком ствол ружья там, где его схватила моя рука. Затем вернулся на вырубку и выпил большую часть оставшегося пива. Проверил часы. Была четверть восьмого.
Это надо было сделать.
Но тот кривой зуб…
Эта изогнутая, отвратительная штука – торчащая наружу так, что ее мог видеть каждый. Этот зуб пережевывал мясо, перекусывал треску каждое воскресенье на методистском пикнике… он оставил его, чтобы все могли видеть.
Неожиданно я услышал голос Бо:
– Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? И носят их на шее словно трофеи?
Я подумал было, с екнувшим сердцем, что эти слова произнес покойник, но нет: это был всего лишь шум, родившийся у меня в мозгу.
«Давай, Джек, – сказал я сам себе. – Ты на последней ступеньке, просто подтянись наверх и двигай прямиком к вершине».
Но я этого не сделал.
Охотничий рюкзак Бо остался в засидке. Я вытащил из него изогнутый заточенный нож и направился обратно к телу.
Его язык вывалился наружу, лицо залила бледность.
Разве кто-нибудь об этом узнает?
Нет.
Его нижнюю челюсть сорвало выстрелом, на ее месте зияла окровавленная, мясистая рана. Я присел на корточки и оттянул ему верхнюю губу. Затем загнал нож в десну и аккуратно начал двигать им взад-вперед, раскачивая этот кривой зуб.
Все еще открытые, его глаза смотрели на меня.
В моей голове снова раздался голос Бо:
– Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? И носят их на шее словно трофеи?
– Да, – ответил я, и продолжил работать ножом, пока зуб не выпал мне на руку.
Я прошел к воде и сунул руку с зубом в воду, позволяя течению смыть с него кровь. Затем этот кривой зуб отправился в мой карман для часов.
После этого я вытащил ключи от машины из пальто Бо, бросил последний взгляд на тело и побежал обратно через лес.

Было около половины десятого, когда я добрался до «шеви» – и тогда мой план первый раз дал сбой. Рация Бо поломалась. Бо был пожарным-добровольцем, и его рация была изрядно изношенной – но хоть это и пробило дыру в моем плане, зато позволило почувствовать себя не так паршиво из-за всего произошедшего. Не подумайте, что я так уж плохо себя чувствовал, но если вы работаете пожарным-добровольцем, то ваша рация должна работать, а если нет – надо попросить, чтобы вам ее починили.
Поэтому я сам поехал в город. Мои колеса скрипели, когда я оставил позади магазин «Все по пять и десять центов», чувствуя, как люди смотрят на меня, но зная, что это хорошо – это было частью плана.
Шефа полиции звали Тарп; когда я вошел, он сидел за своим столом. Я прошел мимо помощника, сказав, что у меня срочное дело. Меня распирала гордость за себя и за то, как я это преподнес: слегка задыхаясь и добавив в голос напряжения.
– Шеф, произошел несчастный случай. Бо Линн подстрелил самого себя. Он мертв, я уверен в этом, и черт… черт, вот дерьмо-то – я видел все собственными глазами, когда он упал… черт возьми, шеф, это была ужасная случайность.

Рыжие муравьи уже начали поедать тело Бо, маршируя по его развернутой выстрелом глотке, забегая и выбегая из ноздрей, толпясь на раскрытых глазах – несколько утонуло в луже крови, в которой он раскинулся. Тарп долго смотрел на тело, затем зажег одну из своих длинных сигарет.
– Расскажи снова, как все произошло.
– Я стоял здесь. И вдруг увидел самца оленя, но у меня с собой не было ружья – я отошел отлить, – поэтому я шепотом позвал Бо. Он появился, но тут я увидел, как он зацепился ногой за корень и начал падать. Он падал как в замедленной съемке, и я уже раскрыл рот, чтобы чутка его отругать, но тут раздался выстрел. Он вроде как ударился о землю, либо его ружье – либо и то и другое. Затем, он как будто отпрыгнул назад, а когда повернулся – кровь била фонтаном.
Когда я говорил это Тарпу, то думал, что со стороны так оно все и выглядит.
– Ты пытался вернуть его к жизни?
– Оживить? У него горла не было.
– Ты проверил пульс на его запястье?
– У него не было горла, Тарп.
Шеф Тарп взглянул на меня.
– На тебе кровь, – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал он.
Я посмотрел на свой палец, которым выковыривал кривой зуб. Кровь была на самом кончике, под ногтем, она уже засохла.
– А, ну да, конечно. Мне пришлось вытаскивать ключи из его пальто. Я не говорил, что не касался тела, просто я не проверял пульс, поскольку у парня пол-лица снесло к чертям собачьим. Кроме того, она могла попасть на меня, когда он падал. Я уверен, что был от него не дальше пяти футов.
Тарп продолжал молча смотреть на тело.
– Понимаете, ключи были у него, потому что это он был за рулем, – продолжил я, мысленно улыбаясь, поскольку знал, как все было на самом деле. – Настаивал на том, чтобы мы поехали на его новом «шеви». Хотел похвастаться новой кожаной обивкой.
Тарп медленно кивнул:
– Это похоже на Бо.
Тарп говорил еще какое-то время: про рапорт об этом инциденте, про то, что надо позвонить в «Игру и рыбу», про Деб, про то, что мне надо будет дать показания под запись, и о том, какой это позор. Он не хотел оставлять тело, но здесь нас вряд ли кто-то мог найти. С неохотой он решил, что нам обоим надо отсюда выбираться, а потом он пришлет сюда солдат штата. Он поднял ружье Бо, сказав, что заберет его с собой. Следующим он взял мое ружье, сказав, что должен его проверить, и я ответил, что все понимаю.
Мы прошли обратно сквозь чащу. На поляне стояли облокотившийся на свой «круизер» солдат и машина «скорой помощи» с двумя фельдшерами.
Я прикусил губу и прошел мимо – пусть себе говорят, нет смысла их слушать.
Мне казалось, что зуб извивается в моем кармане – но когда я засунул туда руку, он лежал совершенно спокойно. Я тер его пальцами, когда вдруг услышал, как Тарп зовет меня, как будто уже не первый раз:
– Джек! Ты слышишь меня?
– Да, конечно, – ответил я, быстро вытащил руку и повернулся. – Только слегка потряхивает. Просто сначала тебя не услышал.
– Ты можешь вернуться в город.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал об этом Дебби? – спросил я.
– А, дерьмо. Нет, надо, чтобы это сделали из моего офиса. И побыстрее, пока бедная женщина еще ничего не услышала. Я свяжусь с ними по радио, дам поручение Леонарду.
Так я уехал на «шеви» Бо. Уезжая, я обернулся и увидел, что Тарп, солдаты и фельдшеры уходят в лес.

Перед тем, как въехать в город, я завернул в придорожную забегаловку Рути и заказал открытый сэндвич с куском мяса. Но вместо картошки взял себе салат из капусты. Вскоре я увидел, как в направлении дома Деб и Бо промчалась машина помощника Леонарда, чтобы доставить новость о несчастном случае.
Пробило два часа, когда машина Леонарда проехала по дороге обратно. Я расплатился, потом заехал в «Таверну быка», взял там упаковку пива «Катящийся камень» и вернулся обратно в машину усопшего.
– Значит, ты действительно это сделал, – произнесла Деб.
Мы сидели на заднем крыльце, на том же самом месте, где шесть месяцев назад родилась эта идея.
Солнце стояло низко – тот самый депрессивный зимний закат, который всегда наступает раньше, чем ты к этому готов. И пока оно клонилось вниз, от земли поднялся странный туман.
Если живешь в долине, то утренний туман иногда бывает таким, что с трудом можно разглядеть руку перед своим лицом. Но это был ночной туман, и поэтому, когда поднялась луна – словно попавший на небеса серебряный доллар – вместе с ней появилась зеленая дымка.
У нас было пять банок «Катящегося камня» в упаковке.
– Как тебе это преподнес помощник? – спросил я.
– Прямо. Без обиняков.
– Ты долго плакала фальшивыми слезами?
– Иногда слезы бывают настоящими.
– Конечно, конечно, – согласился я, а затем спросил: – Он упоминал меня?
Деб отрицательно покачала головой.
– Только то, что ты там был. Ничего о том, что тебя подозревают или что-то выглядит подозрительным.
Внутри дома работало радио – вначале музыка, потом пошел выпуск новостей. Что-то случилось в Питтсбурге, в госпитале. И еще что-то на кладбище.
– Тебе не стоит оставаться здесь сегодня ночью, – сказала Деб. – Но, господи, Джек, ты мне так нужен.
Она встала, чтобы тут же устроиться у меня на коленях. Ее руки скользнули по моей коже, приятно царапая ее ногтями. Затем она дотянулась до пуговицы на моих джинсах, ее лицо приблизилось ко мне, и я разглядел ее длинные зеленые серьги.
В этот момент я услышал Бо: «Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? Носят их на шее словно трофеи?»
Я не обратил на это внимания – мозг часто выделывает всякие штуки – и позволил Деб продолжать дальше доставлять мне удовольствие.
Ее рука скользнула по моему затылку, задержалась на военных жетонах, которые я все еще продолжал носить. Когда она звякнула металлом, я снова услышал лающий голос Бо: «Ты когда-нибудь это видел? Как парни отрезают уши? Носят их на шее словно трофеи?»
Я отстранился от Деб, сказав, что мне надо в душ. Как только за мной захлопнулась дверь, моя рука скользнула в карман, схватила и вытащила наружу кривой зуб, чуть было не уронив.
Я держал ее в ладони, эту мертвую штуковину.
Снова в моей голове возник голос Бо – его звук, хвастливо звенящий в воздухе, заставил меня припустить через весь дом.
У Бо был крошечный офис в подвале, где он занимался подсчетами, приводя в порядок свою чековую книжку. В углу стояло старое стоматологическое кресло и кое-какие припасы.
У меня не заняло много времени найти то, что мне было нужно: маленькую дрель. Не стоматологическую, но ее сверло было достаточно тонким. Я зажал зуб в пальцах и, увидев на нем кровь Бо, начал сверлить.
Сверло вначале вращалось медленно, но затем разогналось, когда прошло сквозь эмаль, и я чуть было не уронил свой трофей.
Но все-таки не уронил.
Я расстегнул цепочку с жетонами и вытащил ее. Затем, не дыша, возился с зубом, пытаясь нанизать его на цепочку – пока, наконец, цепочка не прошла сквозь отверстие, и я не надел ее, вздохнув с облегчением.
Затем снова поднялся наверх. Взял еще одно пиво из холодильника. Каждый мой шаг становился все более твердым и уверенным – зуб подпрыгивал на моей груди.
Снаружи был шеф Тарп.
Выйдя в патио, я увидел его стоящим на крыльце спиной к полю и линии леса. Воздух был влажным, и дыхание Тарпа клубилось в лунном свете.
Деб взглянула на меня, и я увидел, что ее губы плотно сжаты. Моя улыбка была холодной – такой же холодной, как металл цепочки с кривым зубом у меня на груди.
– Джек, – произнес он, сопроводив это своим характерным полицейским кивком. Я гадал, не отрабатывал ли он этот кивок специально.
– Джек пригнал обратно фургон Бо, – сказала Деб, как бы объясняя мое присутствие здесь. Но не было нужды ничего объяснять, день прошел триумфально, я сделал все идеально, поэтому приветствовал шефа Тарпа с широкой улыбкой.
– Достать вам пива, шеф?
Тарп покачал головой.
– Деб, ты не против, если я присяду?
Деб сказала, что, мол, нет, конечно, не против, и шеф Тарп, потянувшись в своем пальто, присел.
– Я не буду скрывать и скажу тебе прямо. Тело Бо – его там не оказалось.
– Что ты имеешь в виду? – спросила его Деб спустя мгновение.
– Оно исчезло, – ответил он и затем взглянул на меня. – Я отправился туда с остальными сразу после твоего отъезда, Джек. Когда мы прибыли на место, тело Бо исчезло. Его попросту там не было.
Чувствуя прикосновение зуба к своей коже, я произнес:
– Может, все-таки выпьешь темного пивка?
Тарп покачал головой и, одновременно, пожал плечами.
– В сторону уходил кровавый след, но было непохоже, что тело кто-то тащил. Еще там были клочья кожи… Деб, извини, тебе наверное не надо это слышать…
– Все нормально, – ответила Деб.
– След обрывался в ручье…
Тарп продолжал говорить, но я больше его не слушал. В глубине души я смеялся. Более того, я истерически кричал, объятый этой новой, по-детски чистой радостью.
Могло ли быть лучше?
Как будто выиграл в лотерею два раза подряд в один и тот же день. Убит человек, шеф полиции это зафиксировал, записал, как это произошло – а тело потом исчезает. И нечего расследовать.
Шеф Тарп и Деб продолжали беседовать, но я слушал их краем уха: может, полиция штата поможет его найти, сказал Тарп, – а может, кто-то будет охотиться и наткнется на тело, предположила Деб. Я продолжал вглядываться в темноту с крыльца, с моей будущей засидки, и размышлял – а нужна ли мне вообще Деб? Она забавная, но голосок у нее не слишком отличается от визга дрели, а волосы вечно сухие как солома.
Хорошо, что у нее нет такого же кривого зуба, иначе я турнул бы ее отсюда прямо сейчас. Эта мысль заставила меня громко рассмеяться, из-за чего Тарп и Деб непонимающе вытаращили на меня глаза, но я рассмеялся снова.
Может быть, я кое-что придумаю и для Деб. И тогда эта засидка с чертовски роскошным видом на убегающую к лесу высокую траву будет только моей.
А затем я прекратил мечтать и рухнул с небес на землю.
Потому что среди деревьев что-то зашевелилось, там, где линия дубов истончалась.
Что-то вышло из леса.
Олень?
Нет.
Оно находилось в двух сотнях ярдах от крыльца, и я не мог ничего рассмотреть даже прищурившись. Затем облака и этот клубящийся болотный газ, мерцающий зеленым светом на поляне, разошлись – и я увидел, что это был человек.
Человек вышел из леса и пошел через поле шатающейся походкой – словно раненый, но еще живой олень с подламывающимися ногами.
Я один это видел. Шеф Тарп сидел по ту сторону стола и смотрел на дом, а Деб сидела рядом с ним – я единственный смотрел на поле.
Я не знал, что вижу, не знал, что сказать, поэтому решил пока промолчать.
Но мое сердце набрало обороты, рванув вначале на вторую, а затем на третью скорость, шестеренки внутри скрипели, а дыхание стало прерывистым.
– Джек? – шеф Тарп смотрел на меня. – Я говорю, что первым делом я завтра организую поисковую партию. Ты должен будешь к нам присоединиться.
– Конечно, – ответил я.
– Присоединишься, поможешь, это снимет любые возможные подозрения.
– Подозрения? – переспросил я, но ответа уже не слышал. Облака в небе сдвинулись, и желтый лунный свет на мгновение осветил пейзаж перед моими глазами.
В полутора сотнях ярдах от дома я увидел этот неоново-оранжевый жилет. Черт лица было не разглядеть, но я видел эти проклятые игрушки, недавно купленные в «Асе снаряжения» – они болтались на его груди, мерцая в лунном свете.
Это был Бо.
Я сделал вдох и перевел взгляд с Тарпа на Деб, в ожидании сам не понимаю чего – может быть, признания, что я стал жертвой какой-то сложной интриги.
Но они просто продолжали беседовать.
Мой разум, мой здравый смысл – были будто камень, который бросили в воду – и бросил его Бо. В одно мгновение мое здравомыслие было при мне, а в следующее – камешек отскакивал от поверхности воды, и его как не бывало.
Но я не был безумен. Я был в этом уверен, но тогда, черт возьми, как человек, которого я убил, мог ковылять теперь через поле в мою сторону? Может, я ошибся? Может, я его не убил?
Но нет же, нет! Шеф Тарп тоже видел Бо, видел тело со следами от выстрела. И я стоял над его телом, загнав нож ему в десны и вырвав этот чертов кривой зуб, так ведь?
Я провел пальцами по своей цепочке с жетонами и слегка ее подергал, заставив, таким образом, зуб ударить меня пару раз по груди.
Но несмотря на это Бо приближался.
Мне захотелось убежать. Я хотел вскочить, подбежать к фургону усопшего, запрыгнуть в него – и рвануть. Я гнал бы до самого Огайо, проехал бы через него и продолжил жать дальше – не желая знать, что на самом деле произошло, ну его к дьяволу.
Или взять Тарпа. Он же давно уже мог уйти. Убраться. Почему он тут все еще сидит?
Шеф полиции и Деб продолжали разговаривать – но их голоса звучали теперь для меня, словно издалека. Я было снова открыл рот, пытаясь сказать, что пора заканчивать эти ночные посиделки, но не смог ничего сказать, слова застряли у меня в глотке.
Уходи, Тарп, черт возьми. Уходи. Садись в свою гребаную машину. Ночь была тихой – домов вокруг не было, город находился в нескольких милях отсюда – и в те мгновения, когда Тарп и Деб замолкали хотя бы на чертову секунду, я слышал, как Бо движется через заросшую травой поляну.
Они что, не слышат его шагов? Если бы они только повернулись, то увидели бы его.
Но они этого не сделали.
А он продолжал идти.
Шестьдесят ярдов.
Еще меньше.
Я уже мог видеть его рот. Без малейшего намека на сгнивший кривой зуб.
Тут меня кто-то похлопал по руке, возвращая к реальности. Это был Тарп, он произнес:
– Я спрашиваю, ты всегда берешь с собой пиво, когда идешь в гости к какой-нибудь вдове?
– А? – переспросил я. – Нет. Это пиво Деб. Из ее холодильника.
Тарп отрицательно покачал головой.
– Нет. Я заезжал в «Таверну быка». Майк сказал, что ты заезжал туда перед этим и прихватил упаковку.
– А, ну да, правда. Извини, я слегка не в себе.
Тарп сощурился, всматриваясь в мое лицо, а затем бросил:
– Слушай, когда умрет Нэнси, просто купи мне скотч, ок?
После этих слов он рассмеялся – громким и резким смехом.
Из радиоприемника продолжали доноситься голоса: я мало что мог разобрать, но одно слово звучало постоянно: мертвые, мертвые, мертвые. Я слышал эти слова, видел приближающегося Бо, и мой рассудок был словно лавина, сорвавшаяся вниз и несущаяся в никуда.
Но я не был безумен, черт возьми! Это все происходило на самом деле!
Бо.
Он продолжал ковылять, его тело дергалось так же, как в момент смерти.
Осталось меньше тридцати ярдов. Его одежда выглядела потемневшей. Промокла в ручье, догадался я.
Я посмотрел на Тарпа, а затем перевел взгляд на Деб. Они все еще болтали, обсуждая детали того, что надо делать дальше: поиски, готова ли она начать приготовления к похоронам прямо сейчас или надо подождать. Я смотрел на эту парочку, и мой мозг просто кричал: «Там! Там! Я убил его, повернитесь и смотрите!»
Затем раздался этот звук.
Я впервые услышал, как Бо стонет.
Он двигался с поднятыми, протянутыми вперед руками. Как будто шел за чем-то. За своим гнилым зубом?
Он хотел его вернуть?
Так?
Вполне возможно, потому что зуб прямо-таки жег мою грудь.
И все это вздымалось, закручивалось внутри меня.
Эта ужасная приближающаяся оболочка.
Радио и все эти «мертвые, мертвые, мертвые».
Бубнеж Тарпа и его будто приклеившаяся к стулу задница, которая все никак не собиралась сваливать.
И это чертов кривой зуб, отвратительный и мерзкий, у меня на груди.
Я смотрел на Бо, на то, что осталось от его раззявленного рта, он застонал, и я больше не мог сдерживаться. Я издал леденящий душу крик, поднявшийся из самых глубин моего естества.
Затем я вскочил, отбросив стул, пиво разлилось, и стал царапать пальцами свою грудь, чертыхаясь, разрывая цепочку с жетонами и хлопая ими о стол так, словно бросил «бэд бит» на карточный стол.
Цепь лежала на столе.
Вместе с зубом.
– Ты когда-нибудь видел такое?! – заорал я на Тарпа, слыша, что мой голос чем-то похож на голос Бо. – Как парни вырезают кривые зубы?! И носят их на груди словно трофеи?!
Тишина.
Тарп зажмурился, рот Деб раскрылся маленькой буквой «о».
Затем они оба поняли – увидев эту бесцветную штуку на столе, – Тарп успокаивающе поднял одну руку, в то время как другой потянулся к своему револьверу.
Но было уже слишком поздно. Я схватил пустую бутылку из-под пива и, размахнувшись, ударил ею Тарпа по голове, а затем – еще раз. Бутылка разбилась, он вылетел из кресла, и я вбил оставшуюся в моей руке «розочку» ему прямо в глотку.
Деб не переставала кричать.
Я нагнулся, схватил кобуру Тарпа и, вытащив револьвер, встал на краю площадки патио.
На моем лице появилась широкая улыбка, когда я понял, что наконец-то исполнилась моя мечта – я могу поохотиться прямо с этого самого крыльца.
Моя улыбка была такой широкой, будто ее вырезали на месте губ ножом «боуи», от уха до уха.
Поохотиться на человека, которого я сегодня уже убивал. На эту шатающуюся, одержимую тварь, которая находилась уже в двадцати ярдах от дома.
Пистолет дернулся в моей руке, когда я выстрелил, пуля попала Бо прямо в грудь.
Он покачнулся, но продолжил идти.
Я выстрелил еще раз, но это его не остановило, и мой мозг запылал, будто факел. Извергающиеся, будто из вулкана, кошмарные мысли потоком хлынули в мой череп. Я рванулся по ступенькам, через поляну, чтобы встретить его и увидеть, почему он еще оставался живым.
Или «неживым».
Над ним жужжали мухи. Он двигался, словно ковыляющий к себе домой алкаш. Его кожа напоминала расплавившийся пластик.
Он был мертвым.
Таким же мертвым, каким я его оставил.
Горло у него отсутствовало. Рыжие муравьи сожрали большую часть его кожи, и все еще оставались там, вгрызаясь в плоть его лица, скрыв его целиком – и я не мог видеть ничего кроме рыжей, шевелящейся массы.
Бо застонал, его верхняя губа поднялась, и я увидел зияющую пурпурную дыру на месте вырванного мною кривого зуба.
Я поднял револьвер, прицелился ему в грудь и выстрелил. В грудной клетке, на месте сердца, у него разверзлась дыра размером с компас, но он всего лишь еще громче застонал и подошел ближе.
Со стороны патио раздался шум шагов. Деб побежала, хлопнула дверь машины. «Сматывается», – понял я.
Я выпустил последние две пули ему в грудь, но это его не остановило. Он положил на меня свои руки, холодные и липкие, словно воск, и я увидел, как на меня надвигаются остатки его зубов.
Я повалился на траву, Бо упал сверху, слюна и кровь капали мне на лицо. Он впился в меня ногтями. Эта нечеловеческая, злобная тварь пыталась вгрызться мне в глотку.
Вдруг раздалось раскатистое «бум», и его лицо разлетелось в клочья, череп словно взорвался.
Крича и рыдая, я столкнул его в сторону. Затем перекатился, задыхаясь, и встал на ноги. Голова все еще кружилась, я искренне надеялся, что это всего лишь сон и скоро я проснусь.
Повернувшись, я увидел там, на крыльце, Деб. Чуть дальше стоял «круизер» Тарпа, дверь его была открыта. Деб держала ружье Бо, его ствол и приклад все еще оставались в пятнах крови после утренней охоты.
Я возблагодарил Господа, и начал было говорить, что нас объяло безумие, когда ружье в руке Деб вдруг дернулось, и меня насквозь прошило выстрелом. Он отбросил меня назад, и я упал рядом с телом Бо.
Деб спустилась со ступенек, прошла по траве и встала над нами. На ее лице блуждала удивленная ухмылка, как будто ее тоже заразил вирус легкого помешательства. А затем я услышал:
– Господь всемогущий, что обо всем этом скажет чертова страховая компания?