«Очень особенное вино» Маркус Кастенхольц, Петер Лансестер

Вот уже полчаса пастор Клаус Вильгельми беспокойно расхаживал взад и вперед по винодельне Мюнцлера. Внизу в сводчатом подвале, который был превращен в дегустационный зал. Там была стойка, столы и стулья на сорок человек. Возле одной стены для украшения были установлены винные бочки, а на другой висели в рамах старые фотографии винодельни. Не обошлось и без обязательных медалей, которыми были награждены местные вина.
Пастор знал, что пришел слишком рано. Вообще-то договорились на 8 вечера. Но Вильгельми с лихорадочным нетерпением ждал этой встречи уже несколько дней. Чтобы организовать ее, ему потребовались недели, и он приложил для этого все свое дипломатическое мастерство. Да и какая разница, где он беспокойно ходил из угла в угол, здесь, или в приходской церкви.
Он был не один, Мюнцлеры тоже уже были там. Во главе с Карлом-Георгом Мюнцлером - главой семьи. Он был управляющим винодельней в четвертом поколении. Коренастый, подтянутый мужчина лет пятидесяти с редеющими седыми волосами. Его жена Росвита была полной противоположностью ему: невысокая, миниатюрная и всегда стремившаяся оставаться на заднем плане. Возможно, это был рецепт их успешного брака.
Их дети тоже были там: Ванесса, Кристин, Катя и, конечно же, Карл-Георг младший, который в настоящее время учился в Университете прикладных наук в Гайзенхайме, чтобы продолжить семейную традицию в качестве энолога. Он собирался подхватить эстафету, как когда-то сделал его отец.
Вильгельми знал их всех много лет. Он крестил детей и гордился тем, что может называть себя другом семьи.
Он также был и другом Кункелей. Вернее, теперь только Бернда Кункеля, после того как у него не стало семьи. Именно Кункеля все сейчас ждали.
Две крупнейшие винодельни в этом районе были непримиримыми соперниками, сколько пастор себя помнил. Наверное, так и должно было быть. Однако после смерти дочери Кункеля жесткая конкуренция переросла в настоящую войну, которая должна была прекратиться – это было в общих интересах.
Вильгельми возлагал на эту встречу большие надежды. Многие ссоры разрешались с полным желудком и пьяной головой. Одна сторона предоставляла для встречи еду, другая - вино. Таково было предложение Вильгельми, и Кункель, после некоторого колебания, наконец согласился. Однако он настоял на том, чтобы вино было от его винодельни. Только тогда он будет готов сесть за один стол с "убийцей".
Он отнесся к своим словам максимально серьезно. Во второй половине дня двое его работников доставили сюда 500-литровую бочку Пино Нуар. Слишком большую на восемь-то человек, по мнению всех остальных.
Возможно, Кункель хотел пристыдить их своей щедростью. А может быть, он просто стал еще более чокнутым, чем уже был до этого.
Бернд Кункель всегда был больше художником, чем виноделом. Но родиться единственным ребенком на винодельне, которая принадлежала семье на протяжении семи поколений... У него практически не было другого выбора, кроме как следовать по заранее намеченному пути. Тем не менее, он никогда не отказывался от своего хобби - резьбы по дереву. Вильгельми считал, что у Бернда был настоящий талант. Его скульптуры были расставлены по всей винодельне Кункелей. В основном это были пни, из которых он вырезал демонических уродов. Похожих на горгулий во Фрайбургском соборе Мюнстера.
Однако это было давно. С тех пор как четыре года назад умерла от рака его любимая жена, Кункель стал очень тихим. Смерть Аннабель, его единственной дочери, окончательно выбила его из колеи.
24 августа.
В этот самый день ровно год назад.
Трагическая смерть.
Вильгельми до сих пор помнил, как все его тело колотила крупная дрожь от пережитого шока. Для него это тоже было ужасным потрясением. В свое время он лично крестил Аннабель.
Девушке с длинными рыжевато-русыми волосами было всего двадцать лет. Она возвращалась домой с вечеринки по случаю дня рождения. В два часа ночи, в состоянии алкогольного опьянения. Посмертный анализ крови показал 2.13 промилле.
С выключенными фарами без попыток притормозить она врезалась лоб в лоб в старинный автомобиль Мюнцлера, синий "Мерседес" 71-го года выпуска. В то время у них еще были крепкие надежные модели. У "Гольфа" Аннабель не было ни малейшего шанса. Если Мюнцлер отделался только переломом грудины от ремня безопасности, ее тело пришлось вырезать из груды металлолома.
Он возвращался с заседания местного совета. В отличие от нее, он был трезв. Прокурор признал его невиновным и прекратил расследование.
Бернд Кункель был с этим не согласен. Первое, что он сделал, это вышел из церковной общины после похорон Аннабель. Конечно, это не помешало Вильгельми поддерживать его при любом удобном случае. Или, по крайней мере, попытаться это сделать. Однако Кункель не хотел с ним разговаривать. Всякий раз, когда Вильгельми звонил в его парадную дверь, он слышал изнутри, чтобы и он и его бог проваливали восвояси.
Отныне всякий раз, когда Кункель видел хоть малейшую возможность опорочить своего конкурента, он не упускал ее. Затем последовали анонимные заявления: винодельня Мюнцлера загрязняет грунтовые воды, Мюнцлер уклоняется от уплаты налогов, разбавляет вино... И так далее, и тому подобное.
Кульминацией стала листовка. В ней Мюнцлер обвинялся в трусливом убийстве. Кункель разослал брошюру по почтовым ящикам всей их деревни, а также соседних общин.
Мюнцлер добился судебного запрета, но воздержался от дальнейших действий. Он сказал, что может представить, как сильно Бернд Кункель страдает из-за потери дочери.
Потому что никто не винил себя больше, чем сам Мюнцлер. Авария сломила и его тоже. Но, в конце концов, у него была семья, которая давала ему поддержку и силу. Она дала ему повод не падать духом.


- Он идет! - вдруг услышали все крик Кати с нижней ступеньки лестницы.
Внезапно в сводчатом помещении подвала стало тихо.
Никаких сомнений. Они отчетливо слышали как кто-то медленно, тяжело, но неуклонно спускался по каменным ступеням вниз.
Пастор Вильгельми в последний раз видел Кункеля полгода назад. Их разговоры об этой встрече велись исключительно по телефону. Теперь он был поражен. Бернд Кункель очень постарел. Он выглядел бледным, поседевшим и сильно исхудавшим. На его костях почти не осталось мяса; пергаментная кожа, казалось, была натянута прямо на них. Блеск в его глазах погас, в них больше не было воли к жизни.
Поистине человеческая развалина. Даже не зная истории жизни Кункеля, о постигших несчастьях можно было прочесть по его лицу.
- Бернд! - Вильгельми вышел ему навстречу с распростертыми объятиями, стараясь не показать, как он был потрясен его видом. - Рад, что ты пришел.
Кункель только кивнул, ничего не сказав. Вообще ничего. Затем его взгляд упал на Мюнцлера, который надел свой лучший воскресный костюм и в кругу своей семьи выглядел как преступник, ожидающий приговора суда. Мюнцлер не осмелился подойти и протянуть ему руку. Он знал, что Кункель не принял бы ее.
Во взгляде Кункеля было чистое презрение.
Тем не менее, пастор счел хорошим знаком то, что эти двое вообще встретились. Скорее всего, конкуренты-виноделы никогда не станут друзьями. Но этого было и не нужно. Прекращение вражды и ненависти уже стало бы победой.


Мюнцлеры взяли у мясника шойфеле, а Росвита приготовила к ним салат. Очень вкусный картофельный салат, как отметил священник.
Кункель ел без аппетита. Что ж, по крайней мере, он хотя бы сел за один стол с ними.
Если пастор нашел обычный картофельный салат превосходным, то вино Кункеля из гигантской бочки стало настоящей сенсацией. Элегантное, как бархат, слегка сладковатое, но в то же время сухое. Оно ласкало вкусовые рецепторы и полностью раскрывало свой букет. Согревало и тело, и душу. Подобно аромату парфюма, оно словно уносило каждого, кто его попробовал, в далекий экзотический мир, полный волшебства. Как раз то, что нужно для этого случая.
Мюнцлеру также пришлось признать выдающееся качество этого вина. Не то чтобы он это сказал. Об этом вообще не говорили. Но выпил он много. Как и все остальные.
В конце концов Мюнцлер-младший попытался сломать лед:
- Превосходное Пино Нуар, герр Кункель. Могу я предположить? 2004 год, позднего урожая?
- Позднего - да. Но год – 2003-й, - поправил Кункель голосом, словно доносившимся из глубин склепа.
- Ну конечно же! Отличный год!
Младший слишко театрально хлопнул себя по лбу, вызвав тем самым улыбки у членов своей семьи.
Кункель продолжал сидеть с каменным выражением лица.
- Боже мой! - Мюнцлер-младший больше не мог этого выносить. - Как долго это будет продолжаться между вами? Вы просто молчите, глядя друг на друга. При этом оба знаете, что это был несчастный случай. Гребаная авария! Или вы серьезно думаете, что отец намеренно выехал навстречу Аннабель?
Морщинистый рот Кункеля искривился в намеке на горькую усмешку, которой он, в конце концов, все же не позволил вырваться наружу.
Мюнцлер тем временем просто смотрел себе под ноги. Затем он опустошил свой стакан и позволил жене налить себе из одного из графинов.
- Папа! - обратился к нему молодой человек. - Папа, скажи что-нибудь!
Мюнцлер сглотнул.
- Бернд... - его голос был хриплым. На эти слова потребовалась вся его сила воли. - Бернд, мне очень жаль.
Это были простые слова. Конечно, их было недостаточно, ничего не было бы достаточно. Тем не менее, он был искренним в своих намерениях.
- Бернд, я знаю, что не могу этого исправить. Не могу этого отменить. Клянусь Богом, я бы сделал это, если бы мог. Но все, что я могу - только попросить прощения.
Кункель посмотрел на пастора, сидевшего между ними, а затем на Мюнцеля. Что-то опасное было в его взгляде.
- Значит, ты признаешь свою вину?
- Я все время виню себя, - признался Мюнцлер. - Виню себя за то, что был на этой чертовой сессии. Виню за то, что водил этот проклятый винтажный автомобиль. Дерьмо! - oн покачал головой, борясь со слезами. - Бернд, я бы сделал все, чтобы исправить это. Я бы отдал за это жизнь, даже глазом не моргнув.
Взгляд Кункеля выдавал, что он что-то задумал.
- Жизнь в обмен на жизнь?
Мюнцлер замялся.
- Что ты имеешь в виду?
- Готов ли ты отдать свою жизнь, чтобы загладить вину? Включая жизни твоих детей?
- Бернд, не шути об этом!
Нет ответа. Говорили только глаза Кункеля. Он явно пришел сюда не для примирения. Он хотел... чего-то другого.
- Так ты отдал бы свою жизнь? Уверен?
- Бернд! Прекрати, это ни к чему не приведет, - вмешался священник.
Он попытался схватить его за руку, но Кункель увернулся.
- Что скажешь, Карл-Георг?
- Если бы это помогло вернуть Аннабель к жизни – не задумался бы не на секунду! Ты же знаешь, я держу свое слово.
Горечь и скорбь исказили тонкие губы Кункеля, когда он смотрел на присутствующих. Очень медленно его взгляд скользил от одного к другому.
- Ну, нет, - сказал он наконец. – Одной твоей жизни за жизнь Аннабель... этого было бы недостаточно.
Пастор снова вмешался:
- Бернд, это был несчастный случай! Аннабель была пьяна!
Кункель, казалось, даже не слышал его.
- Вы умрете, - продолжил он, и в его голосе прозвучала неожиданная решимость. – Умрете все. Один за одним. Здесь и сейчас.
Никто ничего не сказал. Все подумали, что ослышались.
- И ты тоже, Клаус, - обратился Кункель к Вильгельми. Он поднял свой бокал, в котором элегантно искрилось красное бархатное вино. Только сейчас до всех присутствующих дошло, что сам он ничего за это время не пил. - Мне жаль тебя. Может быть, твой бог поможет тебе.
- Вино! - Мюнцлер-младший был первым, кто все понял. - Он отравил вино!
Отчасти испуганные, отчасти вопрошающие взгляды устремились на Кункеля.
Тот кивнул.
- Вы не задумывались, почему я прислал такую большую бочку? В ней Аннабель.
Они слышали его слова, но не понимали их. Шок не позволял им этого сделать.
- Трупный яд, - тихо сказал Кункель. - В ночь после ее похорон я... отвез ее... домой. Я не мог оставить ее лежать там, в холодной земле, среди червей и жуков. Когда я положил ее в бочку с Пино Нуар, я знал: когда-нибудь у нее появится возможность отомстить вам, ребята.
Все потеряли дар речи, замерли словно парализованные.
- Что за вздор! - воскликнул Мюнцлер-младший. - Такой отравы не бывает!
- Вообще-то вот уже несколько минут я чувствую себя странно, - всхлипнула Кристин, схватившись за голову.
- Как это, странно? - переспросил он, возможно, слишком громко.
- Не знаю. Как если бы я подхватила грипп. И меня тошнит без конца.
- Меня тоже, - сказала Ванесса. - Я просто боялась первая признаться.
- Мне тоже плохо, - теперь уже пробормотала Катя. - И что теперь делать?
Кристин быстро сунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. С трудом ей удалось выдавить из себя немного еды и вина. Ноги ее подкосились, и она приземлилась на пол. Изо рта у нее стекали струйки слюны.
- Уже слишком поздно, - сказал Кункель. - Ваши организмы уже приняли яд. Незачем прикладывать столько усилий, вас скоро будет рвать так, что вы выблюете и сердце, и душу, - oн начал хихикать. – А ты как, Карл-Георг? Нормально себя чувствуешь?
Тот, к кому он обращался, был бледен как смерть.
- Я... я не знаю. Мне... кажется...
- Больной мудак! - крикнул Мюнцлер-младший.
Похоже он был единственным, кто не потерял самообладания. Пока его отец просто застыл, не понимая, что происходит, он взял свой мобильный телефон и поспешно набрал номер службы экстренной помощи. Всем им срочно нужен был врач!
На дисплее появилось сообщение "Нет сети", что было неудивительно в подвале со стенами метровой толщины. Ему нужно было выбраться отсюда наверх!
На третьей ступеньке лестницы его вырвало. Такой мощной струей, что он изогнулся и упал на колени. Как будто силы покидали его вместе с содержимым желудка. Внезапно он почувствовал слабость и дрожь.
Пытаясь идти дальше, он потерял равновесие и поскользнулся на неровных, теперь покрытых рвотой ступенях. Он ударился голенью, и мобильный телефон выпал у него из руки, разлетевшись на части.
- Дерьмо, - пробормотал он, возвращаясь обратно. - Мне нужен телефон!
Но к кому он обращался? Никто больше не обращал на него внимания. Все, включая пастора, были заняты тем, что блевали. Снова и снова. Пол вокруг стола, за которым они сидели, превратился в отвратительное зловонное озеро. Сам Младший тут же добавил туда еще и свою порцию.
- Можешь взять мой!
Именно Кункель, один из всех присутствующих, достал из внутреннего кармана мобильный и положил его перед собой на стол. Мюнцлер-младший по понятным причинам не решался его взять.
- В любом случае уже слишком поздно, - сказал Кункель.
Он выглядел очень довольным.
Без предупреждения желудок Младшего снова сжался, и его вырвало на стол. Мобильный телефон залило желтой слизью. Младший, тем не менее, взял его. У него не было выбора.
- Можешь не возвращать, - крикнул Кункель ему вслед.


Желудок Мюнцлера был уже пустым, из него ничего не могло больше выйти. Мюнцлер чувствовал себя хуже, чем когда-либо прежде. Он видел, как вся его семья корчится в судорогах, как его дочери барахтаются в вонючей жидкости. Его жена, казалось, немного успокоилась и апатично сидела в углу. Он подошел к ней и помог подняться на ноги.
- Младший вызывает скорую помощь, - сказал Мюнцлер. - Нам нужно подняться наверх. Все наверх!
- Он прав, - сказал Вильгельми, который также начал приходить в себя после мощнейшего приступа рвоты.
Семья Мюнцлеров собралась и вместе со священником отправилась наверх. Вильгельми пришлось поддержать Ванессу, младшую дочь, которая все еще содрогалась от тщетных рвотных позывов. Их одежда, пропитанная рвотой, прилипала от прикосновений.
- Что же ты наделал, Бернд? - спросил Вильгельми у Кункеля напоследок.
Но не получил ответа.
Мюнцлер подошел к лестнице последним, но не пошел наверх вместе с остальными. Он вернулся назад. Подошел к Кункелю, сидящему за столом и посмотрел ему в глаза.
- Если твоя жизнь так невыносима, то почему ты не пил с нами, скотина?
- Зачем мне это? – ответил Кункель вопросом на вопрос. - Я уже мертв. Умер в этот самый день год назад.
- Ты гребаное сраное ничтожество... - Мюнцлер подыскивал слова, достаточно сильные, чтобы выразить свою ненависть.
Его глаза, казалось, прямо-таки светились от гнева. Лицо приобрело красноватый оттенок, как у омара, которого бросили в кипящую воду. Это было уже не лицо, а искаженная гримаса. Схватив со стола длинный разделочный нож, которым разрезали шойфеле, он крепко сжал его, словно тисками, костяшки пальцев проступили сквозь кожу белыми пятнами.
На короткое мгновение в глазах Кункеля, казалось, промелькнуло что-то вроде страха. Он резко встал, при этом его стул опрокинулся назад.
Мюнцлер вонзил лезвие ему в живот, пропорол печень и надавил, отталкивая Кункеля все дальше и дальше назад, пока большая бочка, в которую Кункель уперся спиной, не остановила его.
Мюнцлер рывком вытащил нож, но только для того, чтобы нанести еще один удар. А потом еще раз, второй, третий... Снова и снова, словно потерял над собой контроль. Как человек, которому больше нечего терять.
Кункель не сопротивлялся. Более того, он горько усмехнулся.
К Мюнцлеру вернулось самообладание. Он выронил нож.
- Ты был и остаешься чертовым холериком, Карл-Георг, - выдохнул Кункель, медленно оседая на пол. - Ты такой предсказуемый. Но я благодарен тебе за это...
И начал смеяться. При этом он сплевывал кровь, которая стекала по подбородку на белую рубашку.
Мюнцлер в ужасе отступил на несколько шагов.
Кункель медленно, морщась от боли, повернулся к большой бочке позади него. Его глаза влажно блестели от слез. Пальцы осторожно, почти нежно коснулись дерева.
- Я иду, - прошептал он. – Как и обещал.


Кроме Бернда Кункеля, в тот день никто не умер.
Участники примирительного ужина были доставлены в больницу, где им сделали промывание желудков. Уже на следующий день все чувствовали себя совершенно здоровыми.
Карл-Георг Мюнцлер был арестован и после госпитализации сразу же был помещен под стражу.
Полицейская проверка обнаружила в вине значительное количество сока ипекакуаны, который является сильным рвотным средством. Однако никаких ядов или чего-либо подобного она не выявила. Мертвого тела в вине также не было найдено.
Аннабель безмятежно покоилась в своей могиле.