«Самый дешевый жиголо» Рэт Джеймс Уайт

Антуан был сорокакилограммовым анорексичным мазохистом и самым дешёвым проститутом в лепрозории. А потому и самым востребованным, очко Антуана было растянуто так широко, что любой из длинного списка его клиентов мог без труда засунуть туда бейсбольный мяч, проталкивая его своим корявым раздутым от болячек и инфекций членом. Один проктолог - мужчина с крайне сомнительной репутацией, но фанатично преданный своей работе - попытался удалить Антуану хирургическим путём геморрой, используя при этом всего два инструмента: кёрн для вырезания сердцевины у яблок и обычный филейный нож, тем самым расширил его анус ещё больше, оставив на его месте раздолбанную зияющую дырень, сырую и розовую, как полуобгрызенный зрелый грейпфрут.
Но был и плюс - этот постоянно действующей на нервы зуд от постоянно выпадающей прямой кишки остался у Антуана лишь в воспоминаниях.
Теперь он мог принимать в своё очко два хера одновременно даже не хрюкнув, двойное проникновение не считалось в лепрозории чем-то вроде маленького подвига. В общем, сейчас секс с Антуаном больше походил на ковыряние зубочисткой в тарелке с соусом чили. Тем не менее, даже вялый, хоть и устойчивый поток экскрементов и спермы, похожий на речку расплавленного шоколадного зефира, текущего из его самым вандальским способом раскуроченного отверстия, ни в коей мере не умолял достоинств очаровательного Антуана.
- Прыгай сюда малыш, дай-ка дедуля тебя хорошенько выебет.
Антуан закатил глаза и лёг в кровать к семидесятилетнему старику. Его клиент, Майки, был одним из самых старых ёбарей в колонии за десятилетия развивающейся проказы, к семидесяти шести годам у него была практически полностью разрушенная вся периферическая нервная система. Заражённые придатки, годами гниющие от гангрены, буквально отваливались у него во время секса. К счастью, подобные мелочи Антуана уже давно не смущали. Майки закинулся двумя таблетками “виагры”, сунул под язык таблетку валидола и принялся надрачивать свой деформированный хер.
Раздалось влажное хлюпанье, когда под его ладонью стали открываться язвы и лопаться прыщи. Гной вперемешку с кровью потёк между его пальцами, но Майки упорно продолжал дрочить, упорно пытаясь воскресить полупарализованной рукой своего мёртвого приятеля.
Наконец вялый орган, похожий на какого-то раненого морского угря-мутанта, начал набухать и удлиняться в руке старика.
- Твоя очередь, молодуха! Давай сосни у дедули хуйца! Хорошенько сосни, покажи, как сильно ты его любишь!
Шелущащийся кусками мёртвой кожи хер древнего, как гoвно мамонта, клиента Антуана гнил от запущенного сифилиса и был покрыт пятнами заражённой плоти, на которых, словно глубокие пулевые отверстия, цвели кровоточащие язвы и истекали гноем содранные прыщи. И всё это воняло, как пролежавшие с прошлогодней пасхи яйца. Сифилис сожрал и нос старика, зелёные сопли выплёскивались из двух рваных кратеров, оставшихся на его лице, и стекали Майки прямо в рот. Похожие на грозди спелой клюквы, волдыри герпeса пузырились у него на веках, такие же гроздья усыпали весь его задний проход и мошонку. Первое напоминало внутренности граната, второе - раздувшегося до гигантских размеров морского ежа. Рот старика был так набит язвами и болячками, что он с трудом мог говорить, а его язык был похож на грубо опалённую свиную шкуру. Несколько зубов, чудом оставшихся в гнилом провале пасти, почернели и раскрошились от многолетнего курения “крэка” и любви к батончикам “Твинкис”. Его дыхание смердело так, будто он прополоскал рот внутренностями дохлого скунса, неделю назад сбитого на дороге. Чувство у Антуана было такое, будто его готовился трахнуть кто-то из романа Брайана Кина или фильма Джорджа Ромeро. Майки был похож на зомби-пенсионера, который когда-то давным-давно опоздал на собственные похороны и с тех пор скитался по земле с гниющем стояком в руке, в попытке отыскать кого-то, кто наконец сжалится над ним и сожжёт его труп в крематории.
Но так уж сложилось, что этот дряхлый полутруп-извращенец был в лепрозории мэром, а вдобавок ещё и самым почтенным прихожанином местной церкви. Антуан как-то раз отсосал у гнойного ископаемого прямо в исповедальной кабинке, быстро прополоскав рот святой водой и, заикаясь, потом прочитав “Отче наш” и “Аве Мария”.
Когда-то Майки весил двести восемьдесят килограммов, но с тех пор давно отощал, и сейчас складки дряблой морщинистой кожи болтались на нём, как длинные мятые простыни, превратив его руки в крылья гигантской летучей мыши, а туловище - в колыхающуюся бесформенную груду плоти. Чтобы добраться до члена старика, Антуану пришлось приподнять одну такую складку, свисающую у него с живота аж до середины бедра, и занырнуть под неё с головой, словно под одеяло.
Кожа тут же облепила голову Антуана, как будто он погрузил её в чан с расплавленной карамелью телесного цвета. Антуан начал судорожно хватать ртом воздух, пытаясь не задохнуться, выделяющие пот сальные железы и жар от тела создали внутри душную сауну, забив его нос вонью и влагой. Он забился, как рыба на льду, пытаясь отвернуть складку в сторону, и захрипел, предчувствуя накатывающуюся волну острой клаустрофобии. Наконец, ему удалось закатать её вверх, выставляя деформированный орган старика на свет Божий, и Антуан со свистом набрал в лёгкие воздух, как утопающий, чудом вынырнувший из-под воды.
Он взял в рот член старого прокажённого и поехал вперёд по нему губами, чувствуя, как кровавыми шариками лопаются у него под языком волдыри герпеса. Орган старика расчехлялся, кожа начала сползать с него, как использованный презерватив, пока не собралась гармошкой возле мошонки. Когда губы Антуана поехали назад, кожа протянулась следом, лопнула, отрываясь от члена, и скользнула в горло Антуана, как сырая устрица. У Антуана было только три варианта: проглотить, выплюнуть или блевануть. Зловонная подзалупная перхоть, неделями копившаяся под крайней плотью старикана, на расклад уже не влияла, вопрос выбора сейчас буквально стоял ребром.
Антуан проглотил комок сморщенной плоти, пытаясь уверить себя, что это некий заморский деликатес, за который богатеи отстёгивают тысячи долларов, вроде русской икры или щупалец осьминога. Комок и вправду был скользкий и липкий, как мёртвая каракатица.
Он продолжал сосать раздувшийся хер старика, который теперь был полностью гол и сверкал всеми оттенками красного, блестящий от крови и слюны. Губы и язык Антуана подпрыгивали на пузырях герпеса, язвах проказы, как колёса автомобиля на кочках, когда он задвинул разлагающийся орган себе в горло, проталкивая его мимо миндалин с непринуждённостью опытного шпагоглотателя.
Старый ёбарь теперь сидел на кровати, сгорбившись над ним, шипя и хрипя, словно собирался словить инсульт и, пуская слюни на макушку Антуана, пытался самостоятельно внедриться в него ещё глубже. Губы старика давно сгнили напрочь, поэтому удерживать слюни во рту он не мог, как и не мог убрать со своего лица вечно идиотскую ухмылку. Две рваные дырки на месте его носа при каждом выдохе выплёскивали по чайной ложке соплей, и они смачно шлёпались на голову Антуана и стекали ему на лицо, пока он пытался возбудить полностью отмершие нервные окончания на члене старикана и довести его до оргазма.
Проказа раздула орган глыбами опухолей, трансформировав его в нечто похожее на гигантский кабачок, и ощущения у Антуана были такие, будто сейчас его горло долбит средневековый таран, наспех сделанный из сучковатого корявого бревна. Он изо всех сил попытался сконцентрироваться на работе, когда левый глаз Майки выпал из глазницы и скатился у Антуана со лба. Геотермический прокажённый, наконец, разразился бурным оргазмом, выстрелив липкими горячими струями спермы, густыми и мутными, как прокисший йогурт, кишащими всеми известными человечеству венерическими заболеваниями и микроскопическими паразитами. И вместе с потоком спермы в горло Антуана влетела оторвавшееся, как гнилая шляпка от гриба, раздутая деформированная головка Майки, закупорив жиголо трахею и перекрыв его дыхательные пути.
Майки не растерялся, увидев, что лицо Антуана начало синеть, он спрыгнул с кровати, обхватил сзади жиголо руками, сцепив ладони у него под грудиной, и резко надавил на диафрагму, пытаясь провести приём Хэлмича. Антуан почти потерял сознание, когда несколько быстрых толчков выбили головку члена у него изо рта, и она, как пробка из-под шампанского, вылетела у Антуана изо рта вместе с брызгами слюны, гноя, крови и спермы и приземлилась в дальнем углу комнаты.
Старик прошаркал в угол и подобрал свою залупу с пола. Она так прогнила, заражённая герпесом, сифилисом и гангреной, что была чёрно-фиолетового цвета и воняла, как обосранный памперс. Майки бросил её на двадцатидолларовую банкноту, лежащую рядом со всё ещё хватающим ртом Антуаном.
- Вот те чаевые, - хмыкнул старик, пытаясь как-то поднять себе настроение.
Антуан гневно зыркнул глазами в сторону подарка и показал Майки язык. Язык выпал изо рта и упал на покрывало.