«Он всего лишь ребенок» Шэйн МакКензи

Идеи приходят ко мне отовсюду. Неважно где я нахожусь и чем занимаюсь — мой писательский мозг работает. Я постоянно пытаюсь превратить факты в хоррор-рассказы и, как оказалось, у меня появилось желание заниматься вещами, или посещать места, которые я ненавидел до того, как стал писателем. Например, посещение предрождений. Или походы с женой за покупками. Неважно. В такие дни я получаю удовольствие от наблюдения за людьми. Подмечаю небольшие детали, которые позже смогу использовать в своей прозе.
Я обращаю внимание на всё. До такой степени, что сам себе надоедаю. Я уже не могу просто сидеть и наслаждаться фильмом, или даже песней. Я что-нибудь вижу, или слышу и думаю: «Ого! Я смогу это как-нибудь использовать!»
Как-то я смотрел телепередачу «Барахольщики», и это было действительно некомфортно, поскольку у моей семьи (люблю вас, ребята), видимо тоже есть кое-какие проблемы с излишней запасливостью. С тех пор я это шоу не смотрю. Увиденный эпизод был о женщине, жилище которой был настолько переполнено кошками и забито дерьмом, что она даже не знала, что в гребаном доме везде валяются мертвые котята, как спрятанные гниющие кладики.
Я досмотрел до места, где людям, которые помогали ей вычистить дом, это почти наскучило. Передвинув большую стопку коробок, они нашли высохшее, плоское, мохнатое тельце.
— Еще один мертвый котенок, — сказали они, равнодушно пнули его и швырнули в мешок наполненный трупиками котят.
Просто в голове не укладывалось, что в чьем-то доме был такой бардак, что они даже не замечали вонь крошечных комков гниющей плоти, запрятанных по комнатам. И это заставило меня задуматься — какое еще безумное дерьмо можно найти в доме барахольщика.
Эта история началась именно с мертвых котят, хоть и ушла от них довольно далеко.
Не то, чтобы с мертвыми котятами что-то не так. Если они вам нравятся — это нормально.
Я же из тех, кто предпочитает мертвых щенков.



Стайлс поправил галстук, прочистил горло и постучал костяшками в дверь. Не слишком громко, но достаточно, чтобы предупредить живущую здесь женщину. Стайлс не хотел её напугать или показаться навязчивым. Всё что ему было нужно, это чтобы она открыла дверь, а потом — без вариантов. Он скажет ей пару любезностей, прошепчет заманчивые обещания, преподнесёт немного яркой макулатуры и дамочка растает в его руках как масло.
В этом он чертовски хорош.
Уже несколько дней он наблюдал именно за этим домом, примечая, когда женщина уходит и во сколько возвращается. Она была то, что нужно.
Стайлс встал лицом к дверному глазку и широко улыбнулся, держа перед собой, так, чтобы она могла видеть, папку с логотипом несуществующей охранной фирмы. Вдоль края двери была куча замков и, судя по тому, что Стайлс видел, половина из них запиралась снаружи.
Странно, подумал он, но, отбросив эту мысль, снова растянулся в улыбке. В глазке мелькнуло, но дверь не шелохнулась.
Ожидаемо. Белая женщина видит у своих дверей чёрного мужчину, и неважно насколько он прилично одет и насколько дружелюбным выглядит — её доверие заслужить непросто.
— Здравствуйте. Меня зовут Себастиан Ховард, и я лишь хочу предложить вам немного обезопасить ваш дом. — Он мелькнул белоснежными зубами, поднялся и опустился на носках. — Пожалуйста, могу я поговорить с хозяином, или хозяйкой дома? Ваша безопасность очень важна для меня; обещаю, что не отниму много времени.
Тишина.
— Понимаю ваши опасения. Я просто оставлю вам буклет. — Стайлс положил на половик у двери листок сложенный втрое. — Никогда не знаешь, кто может быть снаружи. В нынешние времена жизненно важно защищать свой дом и тех, кого любишь.
Он повернулся, словно собираясь уходить.
— Не нужна сигнализация. — Голос был грубый и прокуренный.
Стайлс снова развернулся к двери:
— Да, многие люди находятся под иллюзией, что за закрытыми дверями их имущество в безопасности. Но ограбления, не говоря уже о взломах, происходят постоянно, каждый божий день. Готовы ли вы рискнуть всем, что у вас есть, или даже жизнью ваших близких? Сохранит ли обычный замок всех вас в безопасности?
Молчаливая пауза. На лице Стайлса вспыхнуло выражение: «Позор вам, если не внемлете моим предупреждениям».
Затем дверь со скрипом приоткрылась, но ненамного, показывая лишь полоску бледного женского лица и выглядывающий наружу глаз. Зрачок сузился от солнечного света, измерил взглядом Стайлса. Тот видел лишь уголок рта, который дергался, когда женщина говорила.
— Оставляй свои буклеты и вали отсюда.
— Да, мэм. Но я хотел обсудить еще кое-что…
— Я сказала проваливать, так что сделай это, пока я не вызвала полицию. Ты понял?
Сдаваясь, Стайлс поднял руки, ни на секунду не позволяя улыбке покинуть лицо:
— Не вопрос. Ценю вашу осторожность. На буклете номер моего телефона, пожалуйста, найдите возможность позвонить.
И он ушел. Ясно, эту бабищу сложно уломать. Такое бывало раньше, и Стайлс знал, что лучше не перебарщивать, иначе можно всё запороть. Поэтому киваем, улыбаемся и уходим — это лучшая стратегия.
Скрипнув, дверь приоткрылась пошире и он обернулся как раз вовремя, чтобы мельком увидеть внутренности дома.
Барахольщица. Как он и ожидал.
Эта новость могла быть и хорошей, и плохой, но в любом случае она заслуживала внимания. Горы разного мусора и ценных вещей громоздились над женщиной, когда она распахнула дверь и подняла буклет. На мгновение их взгляды встретились, женщина прищурилась и нахмурилась. Ее плоть, цвета лимонного йогурта, местами покрывали открытые язвы. Женщина была в белом халате с зеброподобными полосами коричневой грязи. Именно в этот момент легкий порыв ветра распахнул халат достаточно, чтобы Стайлс смог бросить непрошеный взгляд на сморщенную грудь и сосок похожий на раздавленного жука.
— И чтоб я твоей обезьяньей жопы здесь больше не видела, — сказала женщина, запахивая халат, затем она разорвала буклет пополам и исчезла в доме.
Стайлс хмыкнул.
О, я непременно вернусь.



Он расположился в своем «Субурбане» чуть дальше по улице: достаточно далеко, чтобы женщина его не заметила, и достаточно близко, чтобы видеть подъездную дорожку к ее дому.
Часы показывали пять. Сука скоро уедет: отправится по каким-то делам, которые требуют ее присутствия каждый день, в одно и то же время. И, как по расписанию, женщина вышла из дома, заперла дверь и поспешила к своему «Таурусу» цвета олова. Стайлз пригнулся, когда машина пронеслась мимо, затем понаблюдал, как она исчезает за ближайшим поворотом.
Барахольщики. Не впервой: несколько неудач у Стайлса уже было — ничего, кроме плюшевых зверюшек, выигранных на ярмарке; декоративных тарелок и пластмассовой ерунды. Не говоря уже о грудах мусора.
И, постоянно — вонь. Воняло всегда по-разному, но каждый раз с гнильцой. На этот раз Стайлс подготовился: белая хирургическая маска и латексные перчатки.
Порой овчинка стоила выделки, хоть и приходилось пробираться сквозь бесконечные кучи дерьма. Некоторые барахольщики были охотниками за сокровищами, которые наполняли свои дома дорогим антиквариатом и коллекционными вещами. Его коллекционеры с кошельками нараспашку ждали этих экспонатов. А иногда Стайлс находил достаточно электроники, чтобы сдать, конечно же под чужим именем, в какой-нибудь ломбард.
Стайлс вырулил с обочины и направил «Субурбан» к дому. В животе щекотало от предвкушения, а ладони в перчатках вспотели. Машина скрипнула, когда он остановился перед домом, а после заехал на подъездную дорожку. Стайлс не собирался задерживаться здесь надолго, поскольку имел талант не тратить время впустую и за несколько минут примечать все ценности.
Обезьяна вернулась, глупая ты сука.
Тратить время на входную дверь он не стал. После кучи увиденных замков знал, что это будет слишком канительно, а ему надо сделать все быстро: туда и обратно. Поглядывая временами через плечо, чтобы убедиться, что за ним не следят, Стайлс направился прямо к торцевой стене дома, проверить окна. На горизонте было чисто, но приглядевшись к окнам, он впервые заметил металлические решетки, а после, обойдя дом, обнаружил то же самое с другой стороны.
Черт.
Единственное, что оставалось — перепрыгнуть через забор и проверить заднюю дверь и, если попытка окажется безуспешной, он просто назовет это неудачей и отправится к следующему дому. Неприятности, случавшиеся раньше, не повторятся. Что хорошо в его ремесле, так это то, что всегда хватает других вариантов.
Стайлс уже научился заглядывать из-за забора и слегка свистеть прежде, чем перепрыгивать. На его теле уже были следы зубов, и он не горел желанием увеличить их коллекцию.
Поэтому он наполовину перевесился через забор и свистнул.
Послышался быстрый топот.
Стайлс ожидал увидеть банального питбуля, или ротвейлера, что означало бы провал с большой буквы «П». Но то, что выбежало из-за угла дома вызвало легкую усмешку, и Стайлс перебрался через изгородь во двор.
По траве мчался померанский шпиц, злобный карлик, грозно тявкающий и рычащий.
— Эй, пиздюк мелкий, — сказал Стайлс и топнул.
Песик гавкнул еще раз, затем развернулся и убежал… в дверцу для собак. Прозрачная пластиковая дверца помахала Стайлсу, обещая доступ в дом.
Примериваясь прищуренным взглядом, Стайлсу рванул к ней. Квадрат выглядел достаточно большим, чтобы, при правильных телодвижениях, пропустить его тощее тело внутрь.
Собака выставила голову наружу, увидела Стайлса, гавкнула, и убежала обратно в безопасность дома. Словно бросала ему вызов, заманивала вторгнуться на её территорию.
Черт, может поймать и продать эту породистую задницу какой-нибудь любящей семейке.
Часики тикали и времени прошло слишком много. В любое момент подозрительный сосед может заметить незнакомую машину на подъездной дорожке. Женщина не вернется в течении как минимум часа, если будет придерживаться своего распорядка.
Стайлс упал на колени и сморщился, почувствовав под собой мягкую кучку, измазавшую штаны. В ноздри проник запах свежих фекалий.
— Ёптвою…
Но времени переживать из-за этого не было. Сначала Стайлс просунул голову. Отверстие казалось достаточно большим, чтобы пропустить его голову, возможно и руку. Затем он, дюйм за дюймом, сможет протиснуться внутрь. Собака сидела неподалеку вывалив язык из крошечного рта — ну расчудесная картина.
Стиснув зубы и отталкиваясь ногами, Стайлс просунул внутрь голову, руку и примерно половину груди. Другая рука была прижата к боку, и пока он протискивался дальше, что-то в собачьей дверце впилось в локоть, разрывая плоть. Но он сдержал крики боли и, протолкнувшись, высвободил руку. После этого осталось лишь пролезть целиком.
Псина тявкнула разок и убежала.
А вот и она. Вонь ждала его, чтобы поприветствовать. Но она была другой: не запах плесени и тухлятины, как домах большинства барахольщиков. Этот вонь была странной и непонятной. Хоть в ней и был привкус гниения, она, зарываясь в носовую полость и отравляя голову, казалась Стайлсу потусторонней.
Он достал маску и нахлобучил ее на лицо, но зловоние туманом висело в воздухе и обжигало глаза как хлорка, проникая сквозь маску и вызывая слюноотделение.
Дом был развалиной. Но, хотя бы кошек здесь не было. Стайлс никогда не забудет дом с кошками: их бесконечное мяуканье и шипение; их мертвое, разлагающееся потомство, разбросанное по полу и кишащее мухами и червями.
Эта вонь была даже хуже того запаха нечистот, протухшей еды и гниющей кошачей плоти.
Что за хуйня так смердит? Откуда идет эта вонь?
Стайлс полагал, что скоро узнает. Он пробежался взглядом по гостиной, примечая повсюду груды барахла. И это был именно оно — барахло. На первый взгляд, увиденное ему не понравилось — нихрена стоящего он не заметил.
У него чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда он услышал шаги. Стайлс тут же начал искать в комнате оружие — что-нибудь тяжелое, чем можно будет защититься, когда в гостиной его обнаружит муж, или сожитель женщины. Но Стайлс больше ничего не слышал. Добрую минуту он в ожидании простоял на одном месте, но не услышал ничего.
Наверное, та ебучая псина.
Звук был слишком громкий для собаки, но Стайлс списал всё на нервы и двинулся дальше. Хоть гостиная и выглядела безнадежно, ему всё ещё нужно было проверить спальни. Годное дерьмо многие барахольщики прячут — под кроватями, в шкафах, иногда на чердаках.
Стайлс обошел груду рухляди, разглядывая старые журналы, пожелтевшие книжонки, всякие праздничные украшения. Каждый раз одна и та же хрень. То, что как он подозревал, было хозяйской спальней, находилось по левую сторону, и Стайлс рванул туда, на ходу поглядывая на часы. По его расчетам, у него было около сорока пяти минут, прежде чем дряблая сучка вернется домой.
Надо ускориться. Огляжусь по-быстрому, без шароебства, и свалю отсюда.
Когда Стайлс вошел в спальню запах стал сильнее. Навалился на него как лавина гнили. Поперхнувшись, Стайлс почувствовал привкус блевотины, сглотнул его и сделал несколько быстрых неглубоких вдохов.
Кровать была не заправлена, на белых простынях такие же пятна, как на халате женщины. На прикроватном столике — пепельница переполненная окурками. Работающий вентилятор разгонял вонь, надувая ее Стайлсу в лицо. Маска ловила его горячие выдохи, и он вдыхал их обратно.
Увидев, то, что лежало перед ним на полу, Стайлс тут же остановился и задумался — может лучше уйти прямо сейчас, забыть об этом месте и отправиться куда-нибудь еще. В другой дом, черт, в другой город. Свалить из этого ебаного дома как можно дальше.
Ковер в центре комнаты был сорван, оставив бетонную рану. Она была запачкана чем-то темным, тут и там валялись комки чего-то похожего на засохшее мясо. Рассекая воздух, кругом летали мухи: жужжали и кормились. Круг на полу окружали красные и черные свечи, каждая истаяла до основания. Меж двух свечей лежала раскрытой какая-то книга. Она казалось старинной, ручной работы, из временного периода, который Стайлс не мог определить.
Книга казалась дорогой.
Стайлс схватил её, но тут же выпустил из рук. Переплет был мягким, как детская плоть. «Должно быть, это мое воображение», подумал он. «Наверняка». Потому что, когда Стайлс к ней прикоснулся, ему показалось, что она пошевелилась, как бы вздрогнула, отвечая на прикосновение.
И в этот момент, на какую-то секунду, в голове у него вспыхнули образы: куски оторванной плоти, широко открытые кричащие рты, рычащие чудовища с зубами как лезвия кос… и огонь. Много-много огня.
А в голове у него были выжжены слова, Стайлс знал, что в них есть смысл, но не знал их значения.
Жертва. Воскрешение. Хранитель.
Затем книга выскользнула из рук, образы погасли, но слова остались, прицепились к нему, плавали в стекловидном теле глаз как бактерии.
Теперь книга лежала страницами вниз, переплет коричневато-оранжевого цвета был обращен к Стайлсу. Поверхность пересекали грубые швы, а плоть вокруг стежков выглядела свежей, красной и воспаленной.
— Какого ху…? — слова сами вырвались изо рта, и Стайлс заставил себя отвести взгляд. Адское слайдшоу еще не исчезло с внутренней поверхности век, и он потер их ладонями, чтобы заглушить ужасающие образы.
Стайлс сразу понял — эта сучка занимается какой-то нездоровой херней. Чем-то типа гадания, поклонения дьяволу, или прочим дерьмом.
По непонятным ему причинам, Стайлс знал, что нужно заглянуть под кровать. Он был уверен, что нужно увидеть то, что там лежит. Поэтому он опустился на четвереньки и уставился в непроницаемую темноту.
Там лежал черный как изюм высохший труп, уставившийся на него пустыми глазницами. Хоть на лице и не было плоти отображающей его ужас и страдания, они были очевидными, судя по изогнутой позе тела, перекрученного вокруг своей оси как кусок сгоревшей бумаги. Даже мухи избегали откладывать в него личинки.
Запах, густой как соус чили, без труда проникал сквозь маску, наполняя легкие гнилью. Стайлс выдохнул воздух через нос, кашлянул, поднялся на ноги и встал.
Пора валить.
Он бросился к двери спальной, собираясь протиснуться обратно в собачью дверцу, чтобы у этой бабы не было доказательств того, что Стайлса был здесь и причин его искать. Чем бы она ни занималась, он не желал в этом участвовать.
Но он был не один.
Между двумя курганами мусора, посасывая указательный и средний пальцы и уставившись на Стайлса жадным и стеснительным взглядом, стояло нечто похожее на младенца. За исключением того, что оно было выше Стайлса: почти под два метра ростом. Уродливое и несоразмерное тело существа лоснилось от выступившего пота, выпирающий живот свисал почти до колен кривых ног.
Пустив отвисшую струну слюны, стекшую на пол, существо вытащило пальцы изо рта. Его нижняя губа выглядела распухшей, словно от укуса пчелы, а когда оно открыло рот и забулькало неразборчивую белиберду, показались два нижних зуба, блестящие от слюны и острые как удалитель скрепок. Десны были красными как открытые раны и напоминали пережеванный сырой бифштекс.
Оно сделал шажок к Стайлсу, хихикнуло и выпустило пузыри слюны.
Стайлс отступил:
— Эй, чувак. Держись… держись подальше, лады. Я ухожу.
Тварь наморщила багровеющий конический лоб и сделала еще два гулких шага. Ее глаза, изучающие лицо Стайлса, оживленно блестели, один из них был не больше дырки от гвоздя.
Нахуй это.
Стайлс бросился к дверце для собак, слыша шаги гигантского ребенка идущего за ним. Стайлс нырнул, просунул голову, протиснул и вытолкнул наружу руку. Кожу залил жар солнца… он почти вылез.
Тихое рычание прямо перед ним. Стайлс поднял взгляд и увидел морду шпица: губы изогнулись, обнажая крошечные клыки.
— Стой… назад… хороший пёси…
Собака подскочила и тяпнула Стайлса за левую щеку, прокусив кожу и пустив кровь. Укусила еще раз, ухватила маску и сорвала ее.
Затем Стайлса схватили за лодыжки, сжали и потянули.
Он пытался ухватиться за что-нибудь, но хватал лишь воздух, и его затянули обратно в дом.



После того, как Стайлс протащили по гостиной, он оказался в спальне. Рассекающие воздух мухи, привлеченные запахом тел на полу перед ним, чувствовали себя как дома.
По кругу были усажены детские скелеты, словно какая-то группа кладбищенских дошкольников во время чтения сказки. На них не осталось практически ничего, кроме обрывков сухожилий и гнилого мяса приставшего к костям. На коленях у каждого скелетика находились плюшевые зверюшки покрытые грязью, и еще больше плюшевых игрушек неоновых расцветок кучами громоздились в каждом углу комнаты.
Младенец-мутанта чуть не раздавил лодыжку Стайлса, пока тащил его, тот уселся, пытаясь расцепить руку твари, но не мог ослабить хватку, не мог высвободиться.
Оказавшись в комнате, ребенок захлопнул дверь, подпрыгнул и захихикал. Его тело покрывала паутина темных вен, оплетающая выпуклые бугры жира и воспаленные гнойники. Ягодицы и бедра были обернуты заскорузлым подгузником и, по рою мух и тошнотворному запаху, Стайлс понял, что его стоит сменить. Скукоженая, почерневшая пуповина, скрученная, как перевернутый вопросительный знак, болталась как гигантский дождевой червь высохший на солнце.
Стайл лежал на спине, прямо позади него — круг мертвых детей. Младенец плюхнулся на пол, раздавив месиво у себя в подгузнике, и уставился на Стайлса. Два пальца снова оказались во рту и, посасывая их, он небольшими толчками таза начал придвигаться поближе.
— Прости… Сожалею, что вломился в твой дом. — Стайлс уселся, протягивая к ребенку руки ладонями вверх. — Просто дай мне уйти. Отпусти меня.
Но в ответ он получил лишь баритоновый смешок. Пальцы с влажным хлюпаньем выскочили изо рта, последовала серия ворчаний и мычания. Младенец подвинулся ближе и коснулся руки Стайлса, но тот убрал ее.
— Расслабся уже. Просто… просто успокойся.
— Унг… бабаба… — младенец захихикал…
И напрыгнул, приземлившись животом на живот Стайлса; уткнулся лицом в лицо, обильно заливая всё слизью и слюнями. Солоноватая жидкость просочилась Стайлсу в рот, и он давился, пытаясь отвернуться.
Ребенок подпрыгивал, хохоча и размахивая конечностями. Не в силах вдохнуть под тяжестью его веса, Стайлс молотил по рыхлому телу кулаками, но ребенок не унимался, продолжая прыгать и хихикать.
Стайлс боролся за воздух, в глазах у него все расплылось, но в это время раздался звук от входной двери. Несколько щелчков и позвякивание ключей.
Выпустив еще один водопад слюней пропитавших лицо Стайлса, ребенок ахнул, качнулся, скатился со Стайлса и помчался к входной двери, распахнув дверь спальни настежь.
Стайлс корчился на спине, пытаясь перевести дыхание — каждый вдох наполнял его рот трупной вонью.
Младенец хныкал и ворчал, колотя по стенам кулаками с окорок величиной. Когда женщина вошла в дом, на нее набросились с грубыми объятьями.
— Все хорошо, милый. Все хорошо, — сказала она, поглаживая покрытые гнойниками складки жира на спине младенца. — Мамочка уже вернулась. Успокойся, дорогой. — Она покрыла его влажными поцелуями, но лишь когда она закрыла за собой дверь, Стайлс увидел ребенка.
Мальчику лет шесть, или семь лет, женщина держит его за руку; мальчик пинается и вырывается, но она делает вид, что его здесь нет. Щеки ребенка покрыты влажными пятнами и дергаясь он хнычет и скалит зубы.
Топнув ногой, младенец указал в сторону спальни. Прямо на Стайлса. Женщина встретилась с ним взглядом, и ее лицо разломила широкая улыбка.
— А чё это у нас тут такое? — Она направилась к спальне, ведя одной рукой плачущего мальчика, другой — своего деформированного ребенка. — Штоле твоя машина у меня во дворе, а?
— Послушайте… Мне жаль. Это была ошибка, хорошо? Просто дурацкая ебаная ошибка…
— Следи за своим грязным языком при моем ребенке. — Кончиками пальцев она погладила младенца по затылку, и ей пришлось потянуться, чтобы достать.
— Отпустите… Я хочу к маме… пустите меня! — Мальчик казался обессилевшим, словно уже несколько часов боролся с этой женщиной.
— Я просто хочу уйти… Я ничего не взял, ни одной вещи. Просто отпустите меня, и никто ничего ни о чем не узнает. — Стайл поднялся, с мыслью сбежать, но не был уверен, что сможет обойти младенца-монстра.
Женщина усмехнулась, ее смех был хриплым от мокроты курильщика. Не обращая внимания на мольбы Стайлса, он повернулась к своему младенцу:
— Милый, ты видел, что я те принесла? — Она поставила мальчишку перед собой, и младенец потянулся, схватил мальчика за руки, поднял в воздух и потряс как марионетку.
— Ай, ай! Хватит… ннн… — Отвернувшись, чтобы не смотреть младенцу в лицо, мальчишка хныкал и пинался.
Младенец поднял мальчика лицом к лицу, пустил пузыри ему в лицо и испустил глубокое влажное ворчание.
— Иди детка, поиграй, Мама тут поболтает с нашим новым другом. — И тетка вытащила из-под полы пистолет, направив его прямо в середину груди Стайлса.
Стайлс задрал обе руки вверх и попытался унять дрожание нижней губы:
— Да ладно вам. Это не… Зачем же так…
— Почему бы нам не уединиться ненадолго в моей спальне? — Женщина кашлянула: коричневатая слизь слетела с ее губ и приземлилась где-то на ковре. — Звучит заманчиво, обезьяныш ты мой?
Пока Стайлс выходил из комнаты ужасов, туда забежал головастый младенец; мальчишка болтался у него в руках и визжал. Дверь захлопнулась и по спине Стайлса пробежала дрожь — он представил, обглоданный скелет мальчика, присоединившийся к конгрегации мертвых детей.
— Какого хуя происходит… это что такое?
Жертва. Воскрешение. Хранитель.
Женщина ткнула дулом пистолета Стайлсу в висок, и жестом приказала идти.
— Кого ты принесла в жертву? — спросил он, волоча ноги в помойку гостиной.
Она тут же остановилась, улыбнулась и кашлянула:
— Ты был в моей спальне, а? Дотронулся до книги.
— Лишь на секунду… Не понимаю, что за дерьмо плавает в голове.
Усмешка.
— О, ты поймешь, дорогуша, и очень скоро. — Женщина снова указала пистолетом. — А теперь пиздуй в спальню.



— Я… Это я жертва? — Чем больше времени Стайлс проводил в доме, в спальне с этой женщиной, тем больше желал пулю. Просто покончить с этим к хуям, пока перед ним не предстало еще больше ужасов.
— Ты? Малыш, пожалуйста, — женщина взгромоздилась со Стайлсом на кровать, все еще направляя на него оружие. Она сняла брюки и блузку, бюстгальтер телесного цвета и трусики, которые стягивали дряблую плоть ее тела, выпиравшую по краям как сырое тесто. Из открытых ран сочилась прозрачная жидкость, которую она вытирала привычным жестом. — Жертвоприношение давно состоялось, уже почти год назад. Ублюдок, лежит прямо под тобой, сладкий. Я знаю, что ты его видел.
Обугленный скрючившийся труп всплыл у Стайлса в голове. Он нахмурился и взглянул на женщину:
— Младенец, — сказал он. — Воскрешение — это младенец.
Женщна кивнула, подтирая гнойник на животе:
— А этот никчемный членосос под кроватью был его папочкой.
Жертвоприношение уже состоялось. Воскрешение уже случилось. Я ей не нужен.
Было у Стайлса одно умение, в котором он был уверен: хорошо подвешенный язык. Он был преступником всю свою сознательную жизнь и знал, что и как нужно говорить, чтобы добиться необходимого. И, чтобы найти выход из затруднительного положения.
Окинув долгим взглядом ее отвратное тело, Стайлс решил, что сучка просто хочет члена и, наверное, поэтому разделась так быстро.
Он пододвинулся поближе и прикоснулся к ее руке:
— Так ты живешь здесь совсем одна, без мужчины? Целый год?
Женщина изучила его лицо, кашлянула, затем улыбнулась. Потянулась, взяла узловатой ладонью пачку «Кэмел» с края столика.
— Да ты пыташься уболтать меня? Так ведь? — сказала она, доставая желтую зажигалку из лифчика; сигарета подпрыгивала у нее во рту.
— Можно и так сказать. — Стайлс улыбнулся. — Я знаю, как выглядит женщина, которая хочет, и сейчас передо мной именно такая. Думаю, у меня есть чем тебя полечить.
От вида улыбки, расплывшейся по ее лицу, он чуть не подавился. Даже мыслей об этой женщине верхом на нем, о ее пятнистой дряблой плоти колыхающейся, когда она ерзает тазом, было для Стайлса достаточно, чтобы взять пистолет и проглотить пулю.
Но инстинкт выживания взял верх.
Сделай, что должен: ублажи эту сучку, а потом прикончи ее.
Стайлс изо всех сил притворялся, что скрюченного мертвеца под кроватью нет, но запах в воздухе не позволял ему забыть об этом.
Женщина выпустила дым изо рта и, кажется, засмущалась — она не могла без хихиканья встретиться взглядом со Стайлсом:
— Ну, папуля моему ребенку не помешал бы. Нормальный, не как жопошник под тобой. — Она потушила сигарету. — И, честно говоря, мне и вправду одиноко.
Женщина потянулась назад, расстегнула застежку бюстгальтера и позволила ему упасть на живот, обнажая морщинистые груди и темные уродливые соски, похожие на куски жухлого салата. Из глубин ее рта выполз язык и покрыл губы переливчатой пленкой слюны.
О, Господи Иисусе!
— Твой с-сын… что с ним случилось?
— О чем ты? — она опустила взгляд и скривила губу.
— Воскрешение… что… что произошло?
Еще одна сигарета очутилась у нее во рту:
— Мертвым родился. Таким крошеным был. Выскочил из меня, пока я была в ванной. — Затяжка, кашель. — Просто плавал там, такой малюська. Я не смогла с ним расстаться.
— Как ты его вернула?
— Поверь, малыш, ты не захочешь узнать подробности, — засмеялась женщина. — Нечто в нашей семье передается из поколения в поколение. — Выпустив изо рта струю дыма, она указала на матрас. — Этот уебок внизу отдал жизнь, чтобы ребенок смог ко мне вернуться. Забавная штука… мальчуган не перестает расти. В один день он помещается у меня на руках, а на другой, я могу кататься на нем верхом, смекаешь? — Ее грудь сотряс искренний смех, и она сплюнула в сторону жирный комок мокроты. — Мой мальчик… у него хороший аппетит. Первое, что он сделал, когда открыл глаза — съел плаценту. Просто заглотил ее.
На мгновение в голову Стайлса просочились жестокие картины смерти и уродливых чудовищ, вдохновленные книгой.
— Черт… Это был ад, так ведь? Он вернул твоего мальчика?
Женщина загасила окурок:
— Я те говорила, милок, ты не захочешь знать.
Соскользнули трусики.
Стайлс заставил себя не смотреть.
Хранитель.
— Хранитель. Кто-то для защиты твоего ребенка. — Стайлс быстро заморгал. — Это я? Я?
— Хватит вопросов. — женщина опустилась на Стайлса, царапая мешковатой плотью. Пистолет приблизился к его рту, скользнул меж губ и уткнулся в заднюю стенку глотки. Женщина толкала Стайлса пистолетом, пока он не распластался посреди кровати. Свободной рукой она расстегнула ремень, стянула до колен штаны и боксеры. Резкими движениями пробудила член Стайлса к жизни:
— Вот так, милый, вот так.
Когда женщина на него взгромоздилась, Стайлс крепко зажмурился. В другой комнате воздух разрезал крик окрашенный мучением и громкие удары об стену.
Женщина раскачивалась, ее глаза трепетали, пистолет давил все сильнее, почти проваливаясь в горло. Стайлс давился и кашлял.
— Да, малыш. О, Боже, да. — Женщина приласкала грудь свободной рукой, дотянулась до Стайлса и процарапала пять пепельных линий на его коже.
Нажми на курок, блять… просто сделай это!
С его губ слетел стон, когда женщина задвигалась быстрее, Она стонала и кашляла, стонала и кашляла. Что-то теплое брызнуло Стайлсу на грудь, и она втерла это в кожу как масло какао.
Содрогаясь, женщина запрокинула голову и закричала. Пока она тряслась в оргазме, подняв обе руки вверх, как победивший олимпиец, пистолет выскользнул у Стайлса изо рта.
— О… о, милый. Давай…
Его кулак врезался в середину ее лица, затем ещё раз, и ещё, пока Стайлс не увидел, что пистолет выпал у нее из руки. Его член выскочил из влажной киски как горячая пища из обожженного рта, и женщина опрокинулась назад, сплевывая кровь и зубы.
Стайлс дотянулся до пистолета, вскочил на ноги и прицелился воющей женщине в голову.
— Хэй, — он подошел поближе. — Ну, по крайней мере, ты кончила.
И он трижды нажал курок, каждый раз целясь в лицо и в голову. Кровавое месиво кучей плюхнулось на пол, сверху рухнула женщина: рот широко открыт, текущая кровь заливает грудь и живот.
Теперь валим нахер отсюда.
Стайлс обыскал ее карманы, нашел ключи, вытащил свою задницу в коридор и направился к выходу. Свобода была в нескольких поворотах ключа отсюда, но, когда он повернул первый засов, снова закричал мальчик. Младенец кряхтел и агукал, а мальчишка издавал ужасные крики боли, которые заставили Стайлса поморщиться и вернуться обратно в детскую спальню.
Воскрешение.
Эта гребаная тварь омерзительна, подумал Стайлс. От нее надо избавиться.
Шпиц наворачивал круги по всей комнате и время от времени тявкал. Свет отражался от его глаз, делая взгляд похожим на демонический.
Ты следующий, уебок.
Стайлс распахнул дверь и прицелился. Его окутало хлынувшее из комнаты зловоние смерти. Рука с пистолетом задрожала, и он согнулся, выплескивая горячую блевотину на ботинки и на пол.
Мальчик уже не кричал, несмотря на то, что последний крик перекашивал его застывшее лицо. Он выглядел почти нормально, не считая панического ужаса на лице и брызг крови на коже; выше груди плоть всё ещё была. Но всё, что находилось ниже, было ободрано и обглодано до костей.
Тело мальчика удерживал младенец, сидевший на полу в большой луже крови, сгустки которой пропитывали подгузник. Когда дверь ударилась о стену, он поднял взгляд на Стайлса, щеки уродца раздулись от внутренностей, которые он жевал. Следующий кусок кишки он держал в руках, как ломтик арбуза.
— Ты… ты, ублюдок… — Стайл снова поднял пистолет и, стиснув зубы, шагнул к отродью.
Но его остановил рык позади. Тихий и визгливый поначалу, он с каждой минутой нарастал, становясь более громким и угрожающим. Его сопровождал треск и рвущиеся звуки.
Стайлс развернулся и выронил пистолет.
— Н-нет. Пожалуйста.
Его голова тряслась, а плечи вздрагивали от рыданий.
Маленький карманный песик рос, его конечности щелкали и удлинялись, морда вытягивалась, а зубы, с которых капали слюна и пена, выросли до размера мясницких ножей. Грудь, передние и задние лапы утолщались от мышц, подергивающихся по мере роста. Из кончиков новых пальцев выскользнули бритвенно-острые когти. Глухое грохочущее рычание исходило из груди пса, когда он подошел к Стайлсу и уставился на него сверху вниз глазами цвета раскаленных углей. Горячая слюна, стекающая Стайлсу на голову, обжигала как кипящее масло.
Хранитель.
— Я… Я не буду убивать его… Я не причиню ему вреда… Я… Я его новый папочка. — Стайлс упал на колени, поморщился, когда младенец обнял его сзади, хихикая и пуская кровавые слюни по лицу. — В-видишь? — Стайлс потянулся и потрепал ребенка по голове, наклонился и поцеловал в щеку. — Я о нем позабочусь. Я покормлю его.
Демон выгнулся назад, мордой к потолку и заревел. Дождем посыпались брызги горячей слюны; Стайлс захныкал и свернулся клубком, прижав колени к груди.
За какое-то мгновение существо съежилось до прежних размеров. Померанский шпиц бесшумно подбежал и облизал Стайлсу пальцы.
Младенец бережно прижимал его к груди, влажно агукая в ухо.
— У тебя есть папочка, м-малыш. Я о тебе позабочусь.