«Тебе не нужны глаза, чтобы видеть нас» Шэйн МакКензи

Зейн и Дэвид отдернули руки от планшета в тот же момент, когда доска рассыпалась на куски. То, что еще мгновение назад было твердым деревом, распалось, как мокрый крекер, буквы плавились и шипели, стекая с поверхности доски, которая теперь имела неправильную форму.
Кончики пальцев Шелли остались на пульсирующем планшете, и она, оскалив зубы, попыталась отдернуть руки, но не смогла их разжать. Она подняла глаза и посмотрела на двух младших братьев, выражение ее лица было таким, будто она хотела попросить о помощи, но вместо этого из ее горла вырвался крик. Ее волосы взметнулись вверх, словно от сильного ветра, дувшего с пола, а глаза закатились назад, так что в них виднелись только белые ободки с красными прожилками, которые вздулись, пока по щекам не покатились кровавые слезы. Ее губы были оттянуты назад так сильно, что стали белыми с розовыми вертикальными линиями, проходящими по ним. Зейн мог видеть почти все ее десны.
- Шелли? - сказал Зейн, вытирая руки о рубашку. Планшет зашевелился как раз перед тем, как они все отпрянули от него, зашипев, как склизкая жаба. Холодный, твердый дуб в одно мгновение превратился в теплую плоть - мягкую, как жир на животе, потную и влажную.
- Хватит дурачиться...
Дэвид уже был на ногах и приближался к старшей сестре. Когда пена вырвалась у нее изо рта и потекла по лицу и шее, Дэвид вскрикнул, подбежал к Зейну и прижался к нему.
Шелли продолжала кричать, но крик был приглушенным, словно звучал глубоко, под водой. Ее пальцы по-прежнему лежали на пульсирующем, мясистом планшете. Он бился, словно сердце, толстые вены теперь пересекались прямо под поверхностью. Затем он зашевелился, переполз на верхние части рук Шелли, проделал путь по рукам и шее, а затем скользнул в ее раскрытый рот. Она раскинула руки в стороны, и это нечто, извиваясь, пробралось к ее горлу, выпятив шею и перекрыв остатки крика.
Зейн отступил от сестры, прижимая к себе Дэвида. Он не знал, что делать, не знал, как ей помочь. Когда шея разжалась, а планшет еще глубже вошел в нее, она стояла, вытянув руки по бокам в позе распятия. Пальцы на ее ногах шевелились, как будто каждый из них обладал собственным разумом, вытягиваясь и сгибаясь в разные стороны.
- Зейн... помоги ей. Мы должны помочь ей, - говорил Дэвид, стоя за спиной Зейна и сжимая сзади его рубашку.
- Шелли! - это было все, о чем Зейн мог думать. Он снова позвал ее по имени, на этот раз громче, но все еще не решаясь приблизиться к ней.
Эта штука внутри нее... Этого не может быть!
Шелли не отвечала на его крики, просто стояла на месте, ее мышцы были напряжены, конечности вытянуты и скованы. Ее челюсть работала вверх-вниз, как орехокол, а голова вращалась по кругу.
Все произошло сразу после того, как Зейн записал последнюю букву сообщения, которое планшет - или дух - передал им на спиритической доске. Все трое смотрели на индикатор, который скользил по доске в виде восьмерки. Они обменивались обвиняющими взглядами друг с другом, как будто кто-то из них двигал индикатор, хотя все трое клялись, что это не так. Зейн не двигал ее, он знал это. Он вообще почти не касался пальцами деревянной капли, лишь слегка держа их на твердой поверхности.
А потом началось послание. Буква за буквой, их руки сгибались и разгибались, когда их руки проводили по доске в хаотичном порядке.
- Записывай! - сказала Шелли. - Поторопись, Зейн, иначе мы все пропустим.
Они были готовы к подобному, у них были под рукой ручка и бумага. Зейн записывал каждую букву по мере ее появления.
Теперь его взгляд остановился на лежащей на столе бумаге, на которой неровным почерком было выведено:
Я свободен.
Я вижу тебя.
Спиритическая доска, теперь разбитая, как кусок стекла, каждый осколок которой был мокрым и блестел, как тающие капельки жира, лежала прямо перед шевелящимися пальцами Шелли. Пока Зейн наблюдал, кусочки начали двигаться, медленно скользя по ковру к ногам Шелли. Когда сгустки, соприкасаясь с кожей, начали перебираться по ее ногам, словно толстые гусеницы, изо рта Шелли вырвались брызги пены и взметнулись в воздух. Ее голова дернулась вперед, подбородок с грохотом ударился о грудь. Ее глаза, теперь уже темно-красные от раздражения, уставились прямо на Зейна, и в этот момент она снова обрела голос и закричала громче, чем когда-либо.
Зейн вздрогнул, отступил от нее, не переставая делать глухие шаги, пока его ноги не коснулись холодного линолеума кухни. Он больше не хотел чувствовать ковер, наблюдая, как кусочки спиритической доски продолжают ползти по волокнам, похожим на личинки, к телу его сестры.
Кожа Шелли начала менять цвет. Она всегда была бледной девушкой - ее кожа всегда напоминала Зейну зефир. Но теперь она стала коричневато-желтой, почти как полированное дерево. Черные буквы, цифры и символы образовались на ее коже, как татуировки.
Спиритическая доска, подумал Зейн. Ее кожа...
Тело Шелли задрожало, уголки рта оттянулись вниз, обнажив нижние зубы и десны, вены на шее запульсировали, как пальцы под кожей, обхватившие горло. В комнате пахло серой и жжеными волосами.
Похоже, Шелли не могла пошевелиться, так как ее тело продолжало меняться, а лицо было покрыто символами - луна на одной щеке и солнце на другой. Единственное, что она по-прежнему контролировала, - это глаза, и зрачки перекатывались, пока не уставились на Зейна, дрожащего и переполненного страхом.
- Помогите мне..., - пробормотала она, ее голос был хриплым и болезненным. - Он внутри меня...
И тут из ее рта вырвался еще один горловой вопль, а зрачки снова закатились к затылку.
Зейн и Дэвид вскочили одновременно, Дэвид теперь плакал, спрятав лицо в плечо Зейна. Он что-то говорил, обдавая горячим дыханием футболку Зейна, но Зейн не мог его понять, он едва слышал его за криками Шелли.
Дверь в спальню бабушки и дедушки распахнулась, и дедушка ворвался в гостиную. На нем были полосатые трусы-боксеры, левый черный носок и больше ничего. Редкие волосы на голове торчали во все стороны, и когда он ввалился в комнату, то выглядел так, будто готов был кого-то убить: его выпуклый живот то надувался, то сдувался, покрытый курчавыми белыми волосами. Он посмотрел прямо на Зейна и наставил на него толстый суставчатый палец.
- Что... что, черт возьми, ты сделал, проклятье? - прорычал он, его голос был глубоким и густым от сна. - Ты знаешь, сколько сейчас времени, черт возьми? Вы... вы, дети, не имеете ни малейшего права... - произнося эти слова, он перевел взгляд с Зейна на Шелли, и его фраза оборвалась.
- Дедушка, - сказал Зейн сквозь рыдания. - Помоги ей... что-то не так!
Шелли упала спиной вперед на ковер, ее тело все еще оставалось неподвижным, она была похожа на статую, опрокинутую на пол. Изо рта у нее снова пошла пена, и, когда пузырьки с шипением вырывались из-под губ, казалось, что она пытается говорить, пытается составить слова, но все выходило в виде булькающей бессмыслицы.
- Шелли, - начал дедушка, из его голоса исчезли все признаки гнева. Он опустился рядом с ней, положил руку ей на лоб, а затем быстро отдернул ее, как будто прикоснулся к раскаленному железу. - Господи! - он повернулся лицом к Зейну и Дэвиду. - Что случилось? Что это у нее на коже?
Зейн попытался ответить, но не смог подобрать слов. Он мог лишь наблюдать за тем, как его сестра борется с тем, что проникло в нее.
Дух. Это дух, который сейчас в ней. И он убивает ее!
- Спиритическая доска, - сказал Дэвид, затем фыркнул и вытер мокрое лицо.
Дедушка нахмурил брови.
- Что? Зейн, о чем говорит твой брат?
- Спиритическая доска Уиджи, - наконец смог вымолвить Зейн. - Шелли нашла ее. Она сказала, что он был под ее подушкой. Она подумала, что я положил ее туда в шутку, но я этого не делал. Клянусь, я этого не делал.
- Мы разговаривали с призраком, - сказал Дэвид. - Мы спрашивали его о чем-то... а он отвечал. А потом... потом оно...
- Оно вошло в нее, - сказал Зейн, и ему пришлось посмотреть на свои ноги, когда на него устремился суровый взгляд дедушки. - Деревянная часть, на которую кладешь пальцы... она двигалась, и она заползла ей в рот. А потом доска... она заползла на нее. Она тоже двигалась и облепила ее. Вот почему ее кожа...
Шелли села. Ее глаза были закрыты, но на лице была улыбка. Черные символы на ее коже, казалось, слегка шевелились, извивались, как пиявки, питающиеся ею, и она разорвала рубашку, обнажив еще больше букв и цифр: слова "Да" и "Нет" там, где должны быть ее соски.
Дедушка двинулся к ней, чтобы прикрыть ее, но когда она повернулась к нему лицом, и ее волосы хлестнули его по щеке, он вздрогнул и отступил от нее.
- Шелли, детка, в чем дело? Поговори со мной, милая.
Она подтянула руки к груди, положила одну на другую, а затем большими пальцами образовала форму буквы "О". Ее руки двигались по телу и лицу в форме восьмерки, на мгновение останавливаясь над буквами, а затем продолжая скользить по коже. Зейн наблюдал за буквой "О" в ее руках, мысленно складывая буквы в единое целое.
Я вижу тебя.
- Джон? - голос доносился из спальни, слабый и негромкий.
Зейн не слышал голоса своей бабушки с тех пор, как они приехали несколько дней назад.
Ей осталось недолго, говорила их мать. Вам, дети, будет полезно побыть с ней.
Она сказала это Зейну и Шелли, а не Дэвиду. Насколько знал их младший брат, они просто навещали бабушку и дедушку. Ему не нужно было знать, что бабушка умирает.
Но это же летние каникулы, - возражал Зейн. Там нечего делать, мама.
Шелли только закатила глаза и скрестила руки. Они с мамой не очень-то ладили, с тех пор как Шелли застали с ее парнем в ее комнате. Зейн и Дэвид прижали уши к стене своей спальни и слушали, как происходит ссора. Зейн никогда раньше не слышал, чтобы его мама так сердилась.
По правде говоря, Зейну было совершенно наплевать на летние каникулы. Все его лучшие друзья уехали за город, а он остался играть с младшим братом в детские игры или заниматься делами по дому.
Он не хотел ехать к бабушке и дедушке, потому что боялся бабушки. С тех пор как она заболела, он не мог смотреть ей в лицо, не испытывая желания убежать. Он понимал, что это глупо, понимал, что, несмотря на то, что его пухленькая, ласковая бабушка уменьшилась до костлявого, скрюченного трупа, который был слишком слаб, чтобы встать с постели, она все та же милая, любимая женщина, какой была всегда. Даже если половину времени она не могла вспомнить, кто такой Зейн. Даже если в ее спальне было жарко, как в сауне, и пахло старым сыром и потом.
За последние несколько недель все стало еще хуже, говорила мама. Бабушка даже не разговаривала, не ела. Дедушка больше не хотел пускать их в спальню, что вполне устраивало Зейна. В последний раз, когда Зейн пришел к ней в комнату - и то только потому, что мама заставила его это сделать, - бабушка обмочилась, посмотрела Зейну прямо в глаза и улыбнулась. Эта улыбка и этот запах преследовали его во сне.
Но даже сейчас, услышав ее голос, слабый и едва слышный, он не мог не представить ее такой, какой она была раньше, и ему хотелось обнять ее, хотелось забраться к ней в постель, как в детстве. Она проводила ногтями по его спине, пела ему, рассказывала сказки. И хотя желание побежать к ней, заползти под одеяло, где безопасно, было сильным, Зейн не двигался, просто смотрел на Шелли, пока она проводила ногтями по своему телу, снова и снова выписывая одно и то же сообщение.
Я вижу тебя.
- Джон...? - голос бабушки казался едва ли громче шепота, но почему-то был достаточно громким, чтобы они все его услышали. - Кто... кто этот человек... в моей постели со мной?
Глаза Шелли распахнулись, став такими же черными, как буквы, украшавшие ее кожу цвета красного дерева. Ее рука вырвалась и схватила дедушку за горло. Она открыла рот, чтобы снова закричать, но из него не вырвалось ни звука. Ее рот растянулся до предела, зубы были такими же черными, как и глаза.
Дедушка схватил ее за запястье обеими руками, пытаясь освободиться от крепкой хватки Шелли. Кончики ее пальцев впились в мягкую плоть его шеи. Его руки все быстрее впивались в ее пальцы, он с трудом дышал, высунув язык.
Зейн рванулся вперед, наконец-то сумев заставить свои ноги двигаться. Дедушка встретился с ним взглядом, но Шелли не обратила на него внимания, пока он бил ее по запястью и руке, помогая дедушке разжать ее пальцы. Дэвид зарычал, обеими руками вцепившись в свои волосы.
Кто этот человек в моей постели? подумал Зейн. Так говорила бабушка... И даже когда он дергал и тянул пальцы сестры, по его спине пробежала дрожь, когда он взглянул на стену, отделявшую гостиную от спальни.
Дверь спальни с грохотом захлопнулась, сотрясая стены. В тот же миг Шелли отпустила дедушку и трижды перекатилась назад, прежде чем снова подняться на ноги. Ее рот все еще был широко растянут в приглушенном крике, глаза снова были закрыты. Она продолжала двигаться назад, скользя ногами по ковру, пока не забилась в угол, сбивая картины в рамках и фарфоровые крестики. Ее руки были скручены в подобие когтей, и она снова и снова проводила ими по своему животу, как собака, роющая яму в грязи. Пока Зейн наблюдал за этим, что-то в животе его сестры зашевелилось, выпятилось.
Эта штука вошла в ее горло, подумал Зейн. А теперь оно снова хочет выйти наружу.
Дедушка кашлял и брыкался, задыхаясь и глядя через всю комнату на Шелли - красный отпечаток руки обвился вокруг его горла. Дэвид кричал и плакал, не переставая звать Зейна вернуться к нему. Зейн не сводил глаз с сестры: ее живот становился все толще, ногти прочерчивали черные, подтекающие линии на смуглой коже.
А потом бабушка закричала. Так хрипло и протяжно, что это было похоже на вой койота. Что-то ударилось о стену, сделав на ней вмятину, как будто по ней, с другой стороны, ударили шаром.
Бабушка снова закричала, всхлипывая и кашляя. Но был и другой голос. Зейн услышал его под крики бабушки. Кто-то говорил с ней... пел. Мужской голос, но высокий, успокаивающий, которым обычно говорят с больными детьми.
- Зейн, - сказал Дэвид, бросившись вперед и впиваясь кончиками пальцев в поясницу Зейна. - Прекрати, прекрати... пожалуйста. Пожалуйста, прекрати!
- Ой, - Зейн отдернул руки брата, ему пришлось бороться с ним, чтобы он снова не вцепился в него.
Дедушка помчался по короткому коридору в сторону спальни. Он прижался всем телом к двери, дергая за ручку, но она не поддавалась. Его кулаки били по дереву, он корчился и хрипел.
- Патриция! Патриция, открой дверь!
Бабушка продолжала кричать, похоже, она пыталась что-то сказать, но ее слова были небрежными и прерывались стонами боли. Что-то снова и снова ударялось о стену, и на пол посыпалась штукатурная пыль.
- Оставьте мою сестру в покое! - Зейн не знал, с кем или с чем он разговаривает, но внезапно понял, что если он ничего не предпримет, не остановит эту штуку, то никогда больше не увидит Шелли. Но этого все равно было недостаточно, чтобы подойти к ней - он остался на своем месте, а Дэвид остался рядом с ним, и оба смотрели, как Шелли ковыряется в своем животе.
Руки Шелли перестали двигаться, и ее черные глаза устремились на братьев. Ее открытый рот искривился в ухмылке, а из горла раздался глубокий смех. Это был не ее голос, и ее рот не двигался, когда смех вырывался наружу, но она все еще улыбалась, все еще смотрела на Зейна и Дэвида.
- Зейн! - закричал дедушка, все еще сражаясь с дверью. - 911! Звони 911, скорее!
Бабушка уже не кричала, но стук не прекращался, как и певучий голос. Никто, казалось, не замечал его, но Зейн слышал его отчетливо и узнал в нем одну из песен, которые бабушка пела ему, когда была здорова.
- Зейн, черт возьми!
- Ты видел его? - сказал Дэвид, протягивая руку и указывая пальцем мимо Шелли на раздвижную стеклянную дверь, ведущую на задний двор.
- Что? - спросил Зейн, снимая трубку со стены. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы пальцы не дрожали. Он набрал номер 911 и прикусил губу, когда раздался гудок.
- Человек, - сказал Дэвид. - Он на улице. Он хочет, чтобы мы пошли с ним.
Телефон продолжал звонить и звонить, и Зейн не мог не задаться вопросом, является ли это нормой. Ему никогда раньше не приходилось звонить в службу 911, но он всегда считал, что это быстрый процесс, более оперативный. Он расхаживал взад-вперед, не сводя глаз с сестры и брата.
- У него не было глаз, - сказал Дэвид. - И я мог видеть лица в его рту.
- Дэвид, помолчи, - сказал Зейн и ударил по стене. - Давай, давай!
Затем звонок прекратился.
- Алло?
Ответа не было.
- Он сказал, что папа с ним. Сказал, что папа хочет нас видеть, Зейн. Хочет нам что-то показать. Он на улице... на заднем дворе.
Дэвид начал идти к стеклянной двери, черные глаза Шелли все время смотрели на него, она все еще улыбалась, ее живот теперь был размером с арбуз с буквами и цифрами, растянутыми по тугой коже.
- Дэвид, что ты... Отойди оттуда! - Зейну хотелось бросить телефон и схватить брата, но он не хотел упустить оператора, когда ему ответят. - Алло? Алло?
Послышалось тяжелое и хриплое дыхание на другой линии.
- Алло? 911... полиция?
- Зейн, - сказал голос, шепотом и напряженно.
Зейн попытался бросить телефон, попытался разжать пальцы и выпустить его из рук, но рука отказывалась двигаться, и как бы он ни старался, он не мог отпустить телефон. Он стал ощущаться по-другому, мягким и влажным, как планшет перед тем, как пролезть в горло Шелли.
- Зейн, - повторил голос, но теперь он был не один. Другие голоса звали его по имени, одни звучали далеко, другие - как будто находились рядом с ним в комнате. Хотя все они произносили его имя, в их голосах звучала обида, боль. Как будто их пытали, заставляя произносить это слово снова и снова. Голоса детей, взрослых, стариков. Все смешалось в хор страданий.
С трудом оторвав трубку от уха, Зейн сумел отвести телефон от лица, и длинные нити слизи потянулись к трубке. Телефон преобразился: из того места, куда только что было прижато его ухо, на него смотрел глаз. Желтый, как сыр чеддер, и покрытый черной субстанцией, похожей на засохшие чернила. Он быстро моргал, словно раздраженный, и пристально смотрел в глаза Зейну.
Когда Зейн отвел взгляд, нижняя часть телефона начала складываться сама собой, прозрачная вязкая жидкость потекла вниз и впиталась в ковер. Губы стали сухими и потрескавшимися, крошечный рот приоткрылся, издавая запах, похожий на запах гниющих фруктов.
- Зейн, - сказало оно. - Я вижу тебя.
И тут свет погас.
Это произошло настолько неожиданно, что Зейн успел только вскрикнуть. Телефон выскользнул из его пальцев, и он отпрянул от него, испугавшись, что оно преследует его в темноте, ползет по ковру в его сторону.
Дедушка зарычал, прижавшись всем телом к двери, и стал кричать, чтобы бабушка поговорила с ним, сказала, что с ней все в порядке. Раздался громкий стук, послышались торопливые шаги, и Зейн понял, что дедушке наконец удалось открыть дверь, он услышал его голос, который находился по ту сторону стены, в комнате с бабушкой.
Шелли не издала ни звука, кроме постоянного скрежета ногтями по животу.
Затем послышался звук открывающейся раздвижной стеклянной двери.
- Дэвид? - сказал Зейн, вытянув руки перед собой, пробираясь через всю комнату к двери. Даже при свете луны в доме было абсолютно темно, так темно, что Зейн не видел перед собой своих рук, и ему пришлось задуматься, не было ли в этом того, что они выпустили из спиритической доски.
Я свободен.
Я вижу тебя.
Заблокировав свет, они погрузили всех во тьму.
- Дэвид, где ты! - Зейн просто хотел убежать, выскочить через парадную дверь и бежать, пока не найдет кого-нибудь, кто мог бы помочь. Но он не мог оставить своего младшего брата, он чувствовал себя ответственным за его безопасность.
Он шел медленно, затаив дыхание, ожидая, что в любую секунду его могут схватить. И тут его руки коснулись чего-то. Мягкого, влажного и круглого.
Руки обхватили его за плечи, а рот прижался к лицу. В ушном канале раздалось тихое хихиканье, и он, поняв, что прикасается к животу сестры, отдернул от нее руки. Хватка на его плечах ослабла, затем его толкнули сзади.
На улице воздух был теплым, влажным, отчего он сразу вспотел. Лунный свет освещал двор, и Зейн повернулся, чтобы заглянуть в дом, но увидел за порогом лишь черноту.
- Дэвид! - крикнул он, повернувшись обратно во двор.
Его младший брат сидел, скрестив ноги, посреди травы. Прикрыв глаза обеими руками, он плакал.
- Что ты делаешь? - спросил Зейн и поспешил к нему. - Мы должны найти помощь для...
Вокруг Дэвида мелькали образы, то появляясь, то исчезая. Словно молния на несколько вспышек осветила темную комнату.
На лужайке лежали дети, их конечности, туловища и головы метались, словно рыбы, отчаянно ищущие воду. Кровь брызгала на травинки, на лицо и рубашку Дэвида. А они плакали. Лица каждого из детей исказились в выражении агонии.
Еще одна вспышка, и на этот раз Зейн увидел человека. Он стоял позади Дэвида, его длинные белые пальцы обхватывали плечи и шею мальчика. У него не было глаз, только гладкая кожа там, где должны были быть глазницы. На нем был черный костюм, какой может быть на проповеднике в воскресное утро. Когда он улыбнулся Зейну, Дэвид отдернул руки от его лица.
- Дэвид!
Глаза мальчика были выколоты, из пустых глазниц сочилась кровь. Дэвид протянул руки к Зейну ладонями наружу, окрашенными в красный цвет. А затем его тело разлетелось на куски, словно разбитая фигурка Lego. Части смешались с частями других детей, подпрыгивая и разлетаясь по траве, и в следующий раз, когда вспыхнул призрачный свет, их уже не было.
Зейн бросился к траве, опустился на колени, провел пальцами по травинкам, словно хотел найти там погребенного брата. Но ничего не было. Ни крови, ни единого кусочка плоти.
- Где он? - Зейн вскочил на ноги, уперев кулаки в бока. - Верните мне моего брата! Верните его!
Нет, нет, нет. Этого не может быть.
В доме вдруг снова зажегся свет. На окно, ведущее в спальню бабушки и дедушки, надвинулась тень.
Дом, подумал он. Может быть, он в доме!
Зейн ворвался в дом, сдерживая слезы. Он должен был быть сильным, должен был спасти своего брата, свою сестру, свою бабушку.
На самом деле я видел не Дэвида, сказал он себе. Дух морочит мне голову, вот и все. Дэвид в порядке, Шелли в порядке...
Зейн не успел далеко зайти в дом, как из его горла вырвался крик, и он рухнул на колени на ковер в гостиной. Все, что он мог сделать, - это покачать головой, глядя на происходящее перед ним, и дрожащими руками прикрыть рот.
Шелли лежала на спине, раскинув ноги, на ее коже пульсировали черные буквы, цифры и символы. Ее рот был снова широко растянут в беззвучном крике, уголки его были разорваны до самой шеи. Хотя ее глаза все еще были черными, Зейн смог разглядеть в них ужас.
Бабушка стояла над ней, держа отрубленную голову дедушки за тонкие вьющиеся волосы. Она провела ею по телу Шелли, давая крови забрызгать ее. Кровь капала на ее кожу, и спиритические символы впитывали ее, напитывались ею.
Бабушка была одета в свою ночную рубашку, пропитанную кровью. Тонкая ткань облегала ее костлявую фигуру, показывая каждый острый угол, каждую впадину. Волосы прилипли к голове и лбу от пота, и она медленно повернула лицо к Зейну, мотая головой дедушки. Зубов у нее не было, но десны были черными, как лакрица, и она ухмыльнулась Зейну и захихикала.
Шелли вскрикнула, обхватила колени и приподнялась, насколько смогла. Кости в ее бедрах затрещали, раздвигая ноги все шире и шире, занозы вонзались в кожу.
И что-то стало проталкиваться из нее.
Бабушка улыбнулась Зейну и поползла по ковру к нему, спина ее выгнулась дугой, спинной мозг плотно прижался к коже.
Зейн попытался убежать от нее, из дома. Но какая-то невидимая сила удерживала его на месте, выдавливая воздух из легких.
Бабушка провела засохшим языком по губам, прижалась лицом к лицу Зейна.
- Он идет, - сказала она. - Он идет и несет с собой ад.
А потом она прижалась губами к одному из дедушкиных глаз и высосала его прямо из глазницы. Ее черные десны сдавили его, вырвав, словно виноградину. Желе брызнуло на лицо Зейна, но он был бессилен вытереть его.
То, что находилось внутри Шелли, выталкивало себя наружу. Сначала появилась рука, покрытая полупрозрачной пленкой. У руки был рукав, черный и пропитанный жидкостями Шелли. Рука ухватилась за волокна ковра, затем потянула.
Появилась еще одна рука. Пальцы были длинными, костяшки толстыми и круглыми.
Затем появилась голова: волосы прилипли к бледному скальпу, покрытому струпьями и открытыми ранами. Глаз не было. Рот растянулся в ухмылке, обнажив длинные плоские зубы, похожие на пожелтевшие клавиши рояля.
Шелли перестала кричать.
Бабушка высосала второй глаз дедушки, покачиваясь рядом с Зейном, напевая песни, которые пела раньше, но уже другим голосом, более глубоким и зловещим.
Мужчина освободился, разгладил пальто и брюки. Комната наполнилась запахом и вкусом гнили и болезни.
Он указал длинным пальцем на Зейна.
- Я вижу тебя, - сказал он. - Теперь пришло время тебе увидеть меня.
Бабушка схватила Зейна за затылок и прижалась своими покрытыми коркой и кровью губами к его глазу. Когда она высасывала кровь, Зейн увидел человека. Увидел, кем - или чем - он был на самом деле.
И он увидел детей. Бесконечное множество детей. Он увидел Дэвида.
- Тебе не нужны глаза, чтобы видеть нас, - сказал Дэвид.
И он был прав.