«Пизда с кукушкой» Золтан Комор

Блуждающая пуля преследует ковбоя с тех пор, как он родился. В тот день, когда он появился на свет, его отец напился и выстрелил в воздух из своего жалкого старого кольта. И патрон начал свое долгое путешествие, сверля туннели в облаках, пролетая над зияющими пустынями, облетая всю планету, ни разу не сбавляя скорости, ожидая момента, чтобы встретить ребенка, который с тех пор стал мужчиной, и убить его.
Время от времени она приближалась достаточно близко, чтобы ковбой мог услышать ее свистящий звук. В такие моменты мужчина впадал в панику и начинал искать хорошее укрытие – прятался за стойкой в салуне, зарывался в горячий песок в пустыне. А однажды, когда он трахал толстую сучку в борделе, он просто съежился от страха и заполз прямо в дородную женщину. Он пробыл в ней пару недель.
- О черт, девочка, ты залетела? - смеялись другие шлюхи, навещая толстую сучку в ее комнате, которая теперь не могла встать с постели из-за своего тяжелого раздутого лона. А когда она объяснила, что, собственно, теперь носит в животе своего бывшего клиента, хозяйка борделя вышла из себя и сказала:
- Хоть арендную плату попроси, что ли! Господи!
- Что ж. Я встречала некоторых чудаков, - сказала одна из проституток толстой женщине. - Был один, который заводился, только если я надевала мужскую одежду, и он мог вызвать меня на дуэль. Представь себе, что мы стоим в гнилом восходе солнца, положив руки на кобуры, и я вот-вот обосрусь, поняв, что он действительно собирается меня убить. Но вместо пистолета он в конце концов вынимает свой член и начинает стрелять. Это сумасшедшие люди, говорю я тебе. Один бандит в маске не хотел снимать свою маску, даже в постели. Мне пришлось сосать ствол его пистолета вместо члена, но он стонал, как будто я играла с его настоящим хреном. Я думаю, что он сам уже не мог отличить, что есть что. Итак, я видела много гадов в этой адской дыре, но это… Это что-то новое даже для меня.
Толстой сучке было все равно, что говорят другие, этот клиент нравился ей все больше и больше. По ночам она ласкала свой круглый живот и пела ему сладкие колыбельные. Это заставляло ковбоя заснуть. Однажды ему приснился отец: он видел его сидящим в своем старом кресле-качалке борющимся с похмельем, с пустой бутылкой виски, которую он сжимал своими пожелтевшими пальцами.
- Не бойся, сынок, эта пуля тебя больше не преследует, - каркнул старик своим ржавым голосом. - Я был во дворе, когда услышал ее свист. Поэтому я встал на ее пути, поймал ее и прижал к своей груди. Сейчас она, в этой гребаной клетке, я тебе покажу! - затем он расстегнул свою грязную рубашку, обнажив впалую грудь. На его груди так же выстроился ряд пуговиц. Он так же расстегнул их и отодвинул в сторону свою бесцветную кожу и свое старое мясо, обнажив грудную клетку. И там, на месте сердца, плавала пуля, летая туда-сюда, словно испуганная маленькая канарейка.
- Она может вырваться, только когда я умру. А до тех пор ты в безопасности, сынок, - сказал старик, застегивая пуговицы на груди.
Этот сон взбодрил ковбоя, и утром он вылез из толстой сучки. Шлюха была на седьмом небе от счастья, когда родила его. Она хотела прижать мужчину к груди, но ковбой отказался, оделся и вышел из комнаты, оставив деньги на тумбочке.
С того дня он не мог отделаться от этой толстой шлюхи. Она упорно следовала за ним по пятам.
Каждый раз, когда ковбой выпивал в салуне, женщина подплывала к его столику на своих ногах, похожих на колонны, и умоляла его вернуться домой. Пьяный ковбой заорал:
- Ради всего святого, оставь меня в покое, ты мне не мать!
Это, конечно, заставило толстую женщину заплакать, и она закричала:
- Это я носила тебя в своем теле!
- Послушай свою маму! - засмеялись другие ковбои за соседним столиком, отчего лицо мужчины покраснело. Он не хотел, чтобы эта неловкая сцена продолжалась, поэтому допил свой напиток и вернулся в бордель к толстой сучке. Там женщина укрыла его одеялом, поцеловала в лоб и запела старые колыбельные, которые погрузили ковбоя в глубокий сон.
Во сне он снова увидел своего отца в том же старом кресле-качалке, который тряс пустой бутылкой перед своим лицом, пытаясь выдавить последние капли виски. Затем, внезапно, он роняет стакан и хватается за грудь, его лицо становится фиолетовым, и он умирает. На его рубашке появляется кровавая дыра, когда пуля вылетает из его грудной клетки.
Утром толстая сучка обнаруживает, что ее живот снова раздулся.
- Попался! - радостно кричит она и хлопает в свои огромные ладоши. Потом достает из тумбочки нитки и иголку и зашивает свою дырку.
Стоны и сопение наполняют темноту борделя, похожие на звуки голодных крыс. На стене тикают часы с кукушкой, с улиц доносится отдаленная стрельба. В салуне люди заказывают новые черепа – выбрасывая старые, они выпивали из них сны. Ковбой бродит по гигантской пустыне в утробе толстой шлюхи. С каждым шагом его ноги погружаются в теплый песок. Он прислушивается, ища свист пули, но слышит только пение кактусов: они вторят мелодиям - фрагментам старых колыбельных.
Прогуливаясь, он замечает между дюнами маленькую рыбацкую лодку. Подойдя ближе, он понимает, что это вовсе не настоящая лодка, а открытый гроб, а сидящий в нем рыбак - его покойный отец. Кожа у него вся белая, глаза лишены света, а на груди зияет дыра. Его окружает запах смерти и алкоголя; онемевшие пальцы сжимают удочку.
- Папа! - приветствует его ковбой. Призрак поворачивается и, шипя, смотрит на сына.
- Ты распугиваешь рыб! - ворчит старик. Его голос подобен звуку падающего камня, брошенного в яму. Ковбой оглядывается в пустыне, но видит только скорпионов. Они бегут рядом с гробом на своих черных игольчатых ногах. Отец с грустным выражением лица вытаскивает крючок из песка. На конце бечевки поблескивает пуля. Старик поправляет наживку и бросает ее обратно в желтую пыль.
- Папа, - шепчет мужчина, но отец снова обижает его своими словами. Но на этот раз он добавляет:
- Ты пропустишь дуэль.
- Какую еще дуэль? - морщит брови ковбой.
Старик указывает пальцем на кактус в далеке и говорит:
- Просто перестань беспокоить своего старика и уходи!
Темные облака закрывают небо. Гремучие змеи продолжают трясти часами с кукушкой, растущими на кончиках их хвостов. Внутри часов болтаются механические птички, продолжая стучать о деревянные стены. Они сломались. Их мелкие кусочки выпадают на песок. Они превращаются в скорпионов; их пружинящие хвосты подпрыгивают в воздухе и отравляются небо.
Теперь ковбой стоит рядом с кактусом, на который указывал отец. Из растения доносятся сонные колыбельные.
- Дуэль, - бормочет мужчина. Пока он стоит и ждет, он слышит скрип со стороны города – ковбой не уверен, есть ли вообще город, – появляется женщина, толкающая тачку. Мужчина узнает в ней хозяйку публичного дома. Ее парик сделан из грязных тряпок, лицо похоже на спящую облезлую кошку. В тачке, развалившись словно косточка на тарелки, лежит толстая шлюха, со странной улыбкой на лице.
Ковбой бесстрастно наблюдает за прибывшими. Скрип ржавого колеса тачки заглушает пение кактусов.
Дуэль – это слово снова всплывает в голове ковбоя, и он кладет пальцы на рукоятку пистолета.
Хозяйка борделя останавливается в тридцати футах от него, ставит тачку и идет обратно в город. Улыбка толстой сучки в тачке становится шире, проявляя взору сломанные, похожие на доски зубы. Затем она раздвигает свои пухлые ноги, открывая растягивающиеся швы, которые сжимают губы ее влагалища вместе.
- Приготовься, ублюдок, а вот и твой враг! - смеется женщина, и нити начинают рваться. Капли ручья гоняются друг за другом по лбу ковбоя.
Когда последняя нить, словно длинная черная ресница, выпадает на песок, шлюха начинает кричать, ее пальцы царапают бок тачки, так как родовая боль переполняет ее.
- Убирайся! - кричит она, и вскоре из ее влагалища высовывается окровавленная маленькая головка, похожая на мускусную дыню. Кактусы напевают; ковбой наблюдает за происходящим с открытым ртом. Мысль о том, что, возможно, он должен помочь женщине, приходит ему в голову, но его ноги не двигаются, пальцы не отпускают хватку.
Это дуэль, и ты не можешь покинуть свое место, - напоминает ему звук в голове.
Проходит всего несколько минут, и малыш плюхается на песок. Когда ребенок извивается, желтая пыль прилипает к его мокрому телу, словно хлебные крошки. Приползает скорпион; он перерезает пуповину и уползает.
Ковбой достает пистолет и направляет его в небо. Его рука дрожит.
- Нет... - всхлипывает он, пытаясь остановить собственный палец, который медленно нажимает на спусковой крючок. Резкий треск сотрясает воздух – кактусы глотают свою песню, когда летящая пуля ранит облака. Ребенок начинает ползать. Тащится на четвереньках. Ребенок быстро взрослеет. Через несколько мгновений он встает и начинает ходить неокрепшей походкой, его волосы спешно растут, а кости удлиняются. Сейчас он выглядит как пятилетний ребенок, но он все так же приближается к ковбою. Пуля в небе, словно орел, готовый спикировать, свистит взад и вперед.
Мальчику исполняется десять лет. Потом одиннадцать. Потом двенадцать. Его мышцы - извивающиеся гремучие змеи под кожей. Как черная трава, волосы растут у него в паху. По мере того, как его черты развиваются, ковбой узнает себя в мальчике. Он роняет пистолет в песок, а сучка в тачке кричит:
- Да, вот так, иди к папочке, иди к папочке!
Вскоре мальчик превращается в мужчину, и когда он подходит к ковбою, они почти идентичны. А пуля по-прежнему визжит в горячем воздухе.
- Нет! - стонет ковбой. Патрон бьет в спину его зеркальное отражение.
Вдалеке кричит рыбак:
- Какой улов!
И смерть. И осанна затихает, растворяясь в салунной музыке. Машинные эрекции скорпионов, облака, похожие на пустые собачьи будки. Кактусы полыхают безудержным огнем.
Проходят недели, и хозяйке борделя надоедает лежачая сучка. Для нее она бесполезная толстая шлюха, целыми днями валяющаяся в постели, пока другие девушки таскают ей в комнату еду, чтобы она не умерла с голоду.
- Прекратите прислуживать за ней! Это вам не гребаный отель! - завопила хозяйка борделя, ее глаза так дико закатились, что чуть не вывалились из орбит.
После этого, завтраков и ужинов в постель больше не было. Живот толстой шлюхи урчал весь день напролет. Из-за этого весь бордель трещал по швам, и это отпугивало клиентов.
- Как может мужик кончить, когда крыша вот-вот упадет ему на голову? – ворчали они, и дорожная пыль покрывала их лица.
На ночном столике стоит кувшин. Толстуха пьет только один глоток в час. Она не хочет, чтобы у нее кончилась вода. Ее немытое тело начинает сливаться с простыней. Она чувствует, как ковбой извивается в ее утробе. Эта сучка знает, что он тоже голодает.
Через несколько дней страшная боль пробуждает женщину ото сна, когда ковбой начинает выгрызать куски из ее внутренностей. Совсем понемногу, всегда совсем по чуть-чуть, откусывая, то, что может найти. Она хочет разозлиться на него, но не может. Вместо этого она пытается заманить в постель несколько крыс, используя свои сосископодобные пальцы в качестве приманки, свешивая их с кровати к полу. Но грызуны не попадаются на приманку; они просто бегают взад и вперед под досками, иногда шевелятся в стенах, ожидая, когда женщина умрет.
Она выедает перья стервятника со своей подушки. На стене хрустят часы с кукушкой, словно пережевывая птичку внутри. Однажды утром дверь открывается, и входит хозяйка борделя.
- Итак, ты сдаешься и вышвыриваешь этого парня? - спрашивает она, а толстая сучка, прилагая все усилия, отрицательно качает головой.
- Хорошо. Тогда вы оба подохните здесь, - отвечает хозяйка борделя. Ее ноздри шевелятся, когда она принюхивается. - Здесь воняет, - говорит она с уродливой гримасой и подходит к окну, открывает его и выбегает из комнаты. Налетающий ветер доносит уличные звуки – стук копыт, отдаленные выстрелы, смех и звон стекла. Медвежьи капканы защелкиваются в охотничьих угодьях.
В ту же ночь они находят толстую сучку мертвой.
- Это была жажда? Или голод? - спрашивает зевающая хозяйка борделя доктора, держа платок у лица.
- Не то и не другое, - отвечает старый док, стаскивая одеяло с большого тела, открывая рану на животе. - Вот это, - говорит он, почесывая голову. - Никогда не видел ничего подобного. Шальная пуля, должно быть, влетела в открытое окно и убила мать и ее ребенка...
- Это был не гребаный ребенок! - орет хозяйка борделя. И как только она произносит эти слова, часы на стене начинают бить. Но маленькие деревянные двери не распахиваются. И маленькая механическая птичка не выпрыгивает. Вместо этого между ног мертвой женщины выскакивает металлическая пружина, разрывая черные струны. На ее конце висит сморщенный труп ковбоя. Из его огнестрельной раны капает кровь. Затем пружина тянет мужчину назад, и он снова исчезает в толстой женщине.