Ричард Лаймон Полоумный Стэн и другие истории
Крепкая сигара даст прикурить[9]
Случайная попутчица на Шоссе № 1
Послесловие Дон Д'Ауриа «Заметки поклонника»
10 апреля 1970 года
«Мне пришел по почте контракт. Мой рассказ под названием "Попутчик в пустыне" был приобретен журналом "Ellery Queen's Mystery Magazine" за 75 долларов. Его собирались опубликовать в разделе журнала, посвящённом дебютным произведениям. Я был вне себя от радости».
— Ричард Лаймон
Всё началось с «Попутчика в пустыне» тридцать четыре года назад. Сборник «Полоумный Стэн и другие истории» включает двадцать из более чем семидесяти рассказов Ричарда Лаймона, опубликованных в изданиях от «Ellery Queen» до «Cemetery Dance», а также в различных антологиях. В «Полоумном Стэне» представлены и несколько произведений из сборника 1994 года «Хорошее укромное местечко», номинированного на премию Брэма Стокера.
Книга содержит нецензурную брань.
Madman Stan
© 2004 by Richard Laymon
Несколько избранных слов,
касающихся истинного
происхождения «Полоумного Стэна»
от Стэнли Уайтера
Вы когда-нибудь задумывались, каково это — быть редактором?
Иначе говоря, почувствовать себя богом на земле?
В 1989 году мне повезло стать редактором седьмого тома славной серии «Ночные видения»[1], которую издавала компания Dark Harvest в конце восьмидесятых — начале девяностых. Согласно формату серии, мне предстояло выбрать троицу известных авторов, чьи оригинальные рассказы должны были украсить этот том. Моими избранниками стали Ричард Лаймон, Чет Уильямсон и Гэри Бранднер. Скажу прямо: это был потрясающий опыт — для меня, по крайней мере. И я настоятельно рекомендую любому писателю попробовать себя в роли редактора антологии, если представится такая возможность. На пути к публикации почти не возникало препятствий, которые стоило бы упомянуть.
Но одно всё же было. Когда «Дик» прислал свои рассказы, среди них оказался один небольшой, но невероятно атмосферный текст, который на тот момент назывался просто «Безумец»[2]. Мне понравилось в нем все, за исключением одной маленькой, но крайне важной детали: названия.
Ну, если быть точным, меня не устраивали две детали. Во-первых, у главного безумца в этой версии рассказа не было имени — только общее и, следовательно, мало запоминающееся «Безумец». Я отправил текст обратно «Дику», с присущей мне мудростью начинающего редактора поинтересовавшись, не сможет ли он придумать для этого яркого персонажа что-то более звучное.
«Помните Джека-прыгуна? Чаки? Джейсона? Фредди? — написал я. — Вы должны дать ему имя, чтобы образ персонажа был ярким и реалистичным. Подойдет любая ничтожная личность, о которой вы слышали или с которой Вам приходилось иметь дело».
Вскоре я получил исправленный рассказ, где все было переработано в соответствии с моими блестящими рекомендациями — за одним небольшим, но крайне важным исключением.
Приведенный ниже отрывок — это выдержка из интервью, опубликованного в моем сборнике «Тёмные мечтатели: Беседы с мастерами ужасов»[3], в 1990 году. Как, полагаю, уже понял проницательный читатель, этот отрывок наглядно демонстрирует, что даже скромный автор способен посмеяться над наглым и могущественным богом-редактором.
УАЙТЕР: Не могли бы вы рассказать нам о происхождении рассказа «Полоумный Стэн», который впервые появился в антологии 1989 года, которую я редактировал, — «Ночные видения 7»?
ЛАЙМОН: Идея «Безумца» возникла у меня задолго до того, как появился сам рассказ. Как я помню, моя дочь Келли однажды ночью оставила входную дверь незапертой. Чтобы отучить ее от этой привычки, я рассказал ей, что есть парень, который по ночам бродит по району, проверяя все двери в поисках той, что не заперта. Пока я это выдумывал, я сам почувствовал, как меня охватывает страх. Спустя несколько месяцев у нее осталась на ночь подруга, и я рассказал эту историю уже обеим. Девочка расплакалась и позвонила маме, чтобы та забрала ее домой!
Когда пришло время переработать эту историю для «Ночных видений», я решил, что няня будет рассказывать ее, чтобы придать рассказу структуру. Однако у меня возникли трудности с именем для безумца. Я помнил фильм, где парень рассказывал жуткую историю у костра, но не мог вспомнить его название. В ранних черновиках я называл персонажа «Безумным Марсом» в честь героя того фильма. Позже я сократил его до просто «Безумца».
УАЙТЕР: Как вы думаете, кто-нибудь когда-нибудь узнает, как вы остановились на окончательном выборе имени?
ЛАЙМОН: Ну, Стэн — это такое милое имя для человека, который является полным безумцем. Оно звучит так по-американски...
Он всё ещё там. Всё ещё смотрит на неё.
Ким сидела на пластмассовом стуле, прижавшись спиной к стене, и ощущала себя весьма неуютно. За исключением дверного проёма, вся фасадная часть прачечной, была стеклянной. Яркий свет флуоресцентных ламп заливал помещение.
Снаружи, для незнакомца в машине, это, должно быть, выглядело как зрелище на полотне автокинотеатра.
Ким пожалела, что не облеклась в нечто поскромнее. Но ночь выдалась знойной, было уже очень поздно, и она откладывала стирку до последнего, пока почти вся одежда в её обители не оказалась грязной. Вот почему она явилась сюда в кроссовках, старых спортивных шортах, что носила на уроках физкультуры в школьную пору, и футболке.
«Наверное, поэтому этот поганец и пялится на меня, — размышляла она. — Наслаждается бесплатным зрелищем».
Не лучше какого-нибудь «подглядывающего Тома»[4] — просто сидит там и глазеет.
Когда Ким впервые заметила его, то решила, что он муж одной из других женщин. Ждет, скучает, предпочел остаться в уюте своей машины, где можно послушать радио и украдкой разглядывать её с почтительного расстояния.
Однако вскоре две женщины покинули это место. Единственной оставшейся была крупная дама средних лет, которая то и дело ворчала и отдавала распоряжения некоему Биллу. Судя по тому, как Билл её слушался и повиновался, он явно приходился ей супругом.
Ким поняла, что незнакомец в машине не ожидал их.
Они завершили свои дела, вынесли корзины с чистым бельем к универсалу и уехали прочь.
Ким осталась единственной женщиной.
А незнакомец всё еще оставался на месте.
Каждый раз, когда она бросала взгляд в его сторону, он смотрел в ответ. Его глаз она не могла разглядеть — они тонули в тени. Но она ощущала их неотступный взгляд, будто они изучают её.
Хотя глаза его были скрыты, света из прачечной хватало, чтобы рассмотреть могучую шею, бритую голову, напоминавшую гранитный блок. Лицо имело тяжелые брови, выступающие скулы, широкий нос, полные неподвижные губы и массивную челюсть.
«Было бы не так страшно, — подумала Ким, — будь он хлюпиком. С таким был бы шанс справиться. Но этот парень — будто штыки на завтрак жрет».
Ей хотелось уйти от стула у окна, перебраться в глубину зала, спрятаться за стиральными машинами в среднем ряду. Но если она это сделает, он может войти внутрь.
«Пока он в машине, я в порядке. И пока тут есть качок, я, наверное, тоже в безопасности».
Она не знала имени качка, но был он настоящим здоровяком. Возможно, даже соперником для того незнакомца. Ему было лет девятнадцать-двадцать, на пару лет младше, чем Ким. Мышцы у него были такие, что колени он не смог бы свести, даже если бы от этого зависела его жизнь. Локти тоже никогда не касались боков. Его серая футболка без рукавов была обрезана чуть ниже груди, а красные шорты, похожие на её собственные, но гораздо больше, он носил поверх спортивного трико.
Она наблюдала, как он спрыгнул с одной из стиральных машин и прошелся к сушилке. Нажал кнопку. Дверца открылась, и на пол выпали белый носок и спортивный бандаж.
У Ким ёкнуло в животе.
«Он закончил».
Она заставила себя не смотреть в окно, не торопиться. Стараясь казаться спокойной, она встала и направилась к здоровяку, который как раз присел, чтобы собрать вещи.
— Привет, — сказала она, останавливаясь рядом.
Он поднял голову и улыбнулся.
— Здравствуй.
— Прости, что отвлекаю, но не мог бы ты мне помочь?
— Да? — Его взгляд скользнул по её телу и вернулся к лицу. Ким поняла, что он согласится. — Какая помощь нужна?
— Да ничего сложного. Просто не хочу оставаться тут одна. Не мог бы ты задержаться минут на десять, ну, пока мои вещи не высохнут? Они уже в сушилке.
Он приподнял брови.
— И всё?
— Ну, ещё проводить меня до машины, когда я закончу.
— Да, без проблем.
— Спасибо. Я очень тебе благодарна.
Он засунул остатки белья в холщовый мешок, завязал его и встал, снова улыбнувшись.
— Меня зовут Брэдли.
— А я Ким. — Она протянула руку, и он пожал её. — Спасибо ещё раз.
— Ну, как я уже сказал, без проблем.
Ким подошла к стиральной машине напротив него, оперлась руками о край и забралась на неё. Он смотрел на её грудь.
«Возможно, не стоило просить его о помощи», — подумала она.
Но тут же себя успокоила: «Не переживай. Типичный парень».
Она чуть ссутулилась и взялась за колени, чтобы ткань футболки не натягивалась на груди.
— Ты где-то рядом живешь? — спросил Брэдли.
— Ну да, в паре кварталов. А ты студент?
— Второкурсник. Живу не в кампусе, снимаю квартиру. Часто сюда ходишь?
— Стараюсь как можно реже.
Он тихо засмеялся.
— Ох, понимаю. Домашние дела — то еще удовольствие.
— И не говори. Особенно стирка. Здесь ночью как-то жутковато становится.
Её голова сама повернулась к окну. Она не могла остановиться, пока не увидела машину и суровое лицо за стеклом и быстро отвернулась к Брэдли.
— Если так боишься, то зачем приходишь так поздно? — спросил Брэдли.
— Машин свободных больше. — Она усмехнулась. — Ну, вот и знаменитые последние слова.
Брэдли нахмурился.
— Чё не так?
Он глянул в сторону окна и снова посмотрел на нее, уже строже.
— В чём дело?
Ким скривилась. Покачала головой.
— Да, ничего.
— Это из-за того парня снаружи?
— Нет, просто… как сказать-то, он всё время на меня смотрит. С того момента, как я пришла. Просто сидит и пялится.
— Серьёзно? — Брэдли бросил злой взгляд в сторону машины.
— Не надо! Господи, делай вид, что его там нет!
— Может быть, мне выйти, ну и это…
— Нет!
Он повернулся к ней.
— Ты его не знаешь?
— Не знаю, никогда раньше не видела.
— Ну, и неудивительно, что ты волнуешься.
— Да ерунда, наверное, — сказала она, снова начиная дрожать. — Просто любит глазеть на женщин.
— Я тоже люблю глазеть на женщин. Но не сижу же у прачечных, как какой-то извращенец.
— Может, он безобидный.
— Не похоже. Кто знает, вдруг это какой-нибудь псих вроде Мясника с Маунт-Болтона?
— Да ладно тебе…
Лицо Брэдли побледнело. Глаза расширились. Он осмотрел Ким с ног до головы и снова встретился с ней взглядом.
— Чёрт, — пробормотал он. — Не хочу тебя стращать, но…
Он замялся. Перемена в нём напугала Ким.
— Что?
— Ты… Ты идеально подходишь под тип его жертв.
— Ты о чём?
— Как, о чём? О Мяснике с Маунт-Болтона. За ним восемь жертв, и все они… Все от восемнадцати до двадцати пяти лет, может, не такие красивые, как ты, но почти. Стройные, с длинными светлыми волосами, разделёнными пробором посередине — точь-в-точь как у тебя. Вы с ними будто бы сёстры.
— Вот те раз, чёрт возьми, — прошептала Ким.
— Я встречался с девушкой, которая немного подходила под этот тип. Не так сильно, как ты, но я всё равно переживал. Боялся… ну, ты понимаешь, что её изнасилуют и разрежут на куски, как… Слушай, а тут запасной выход есть?
— Да брось, ты серьёзно…
— Я не шучу.
— Знаю, но… Это же не он, правда? Он ведь не…
— Два месяца никого не трогал. Копы говорят, что он, возможно, уехал, скопытился или был пойман на чём-то другом. Но точно они не знают. Просто успокаивают людей. Доводилось бывать на Маунт-Болтоне?
Ким покачала головой. Внутри неё всё онемело.
— Там огромные дикие леса. Если знаешь, что делать, можно годами скрываться. Может, он затаился, а теперь желание взяло верх ну и… Там уже почти никто не ходит в походы. Если ему нужна новая жертва, пришлось бы спуститься в город.
— Послушай, это уже совсем жутко звучит.
— Посиди минутку. Я проверю заднюю дверь.
Брэдли прошёл между рядами стиральных машин и сушилок, миновал автоматы с напитками и стиральным порошком, постучал пальцами по длинному деревянному столу, где раньше люди сортировали бельё, и скрылся в углублении в конце зала. Его не было видно всего секунду.
Когда он вернулся, то посмотрел на Ким и покачал головой.
Не глядя на машину снаружи, он подошёл к ней.
— Там только подсобка. Выход только через переднюю дверь.
Ким кивнула, попыталась улыбнуться, но уголок рта лишь дёрнулся.
— Твои вещи почти готовы? — спросил он.
— Практически готовы.
Она спрыгнула с машины. Брэдли взял свой мешок и пошёл рядом, пока она направлялась к двум сушилкам у входа.
— Машина на стоянке?
— Да.
— Я сяду с тобой. Если он решит, что мы вместе, может, не полезет.
— Хорошо, — сказала Ким.
Обе сушилки всё ещё работали. Она видела, как они вибрируют, слышала гул моторов и глухие удары кроссовок, которые сушила в одной из них.
Она сняла корзину с сушилки, поставила её на пол, присела и открыла дверцу. Мотор затих. Ким вытащила горсть тёплой одежды. Она была слегка влажной, но её это не волновало.
— Если он тронет за нами, — сказал Брэдли, — попробуем оторваться. Но ты хотя бы не будешь одна. Пока я с тобой, он подумает дважды, прежде чем что-то делать.
Она бросила ещё одежду в корзину и посмотрела на него.
— Спасибо тебе. Правда.
— Рад, что оказался тут и могу помочь.
— Ты правда думаешь, что это может быть Мясник?
— Надеюсь, мы не узнаем об этом.
«А что, если Мясник — это ты?» — внезапно подумалось Ким, и её желудок сжался.
Да, нет. Чушь какая-то.
Она отвела взгляд и продолжила выгружать вещи.
«Почему чушь? Брэдли слишком много знает о Мяснике. И хочет поехать со мной. Как только останемся наедине…»
«Может, он вообще с тем типом заодно. Действуют сообща».
«Не пускай его в машину, — решила она про себя. — Выйди с ним, но…»
— Вот гадство, — пробормотал Брэдли.
Ким резко повернулась к нему. Он стоял неподвижно, глаза широко распахнуты, взгляд устремлён к входу.
Она вскочила и обернулась.
Незнакомец заполнил дверной проём. Затем шагнул внутрь и двинулся к ним.
На нём была тёмная шапка. Лицо покрывали чёрные полосы грима. Чёрная футболка обтягивала горы и плиты мышц. Через грудь тянулся ремень винтовки и лямки ножен, где висел нож рукоятью вниз. На поясе — разгрузка с подсумками, флягой и кобурой. Штаны камуфляжные, мешковатые, заправлены в высокие ботинки.
Брэдли выставил кулаки и шагнул вперёд, загораживая Ким.
— Стой там, где стоишь, — громыхнул он.
Удар в живот заставил его рухнуть на колени. Колено ударило в лоб и его отбросило назад. Он рухнул на пол и замер у ног Ким.
Она развернулась, чтобы бежать. Рука схватила её за футболку. Ткань натянулась, затрещала, порвалась, когда её резко крутануло в сторону. Ноги запутались. Ким рухнула на пол.
Мужчина схватил её за лодыжки и распластал. Его тяжесть придавила её спину. Рука обхватила горло и сжала.
***
Очнулась Ким в кромешной тьме. Она лежала, свернувшись на боку. В голове пульсировало. Сначала ей показалось, что она в домашней кровати. Но это была не кровать. Под ней был плед, а под ним — твёрдая поверхность. Она вибрировала, иногда ударяя по телу.
Ким вспомнила того мужчину.
И поняла, где находится.
Чтобы убедиться, она попыталась вытянуть ноги. Что-то остановило её ступни. Она протянула руку. Пальцы коснулись жёсткой резины с бороздками.
Запаска.
Машина остановилась. Ким не знала, сколько провела взаперти в багажнике. Час или около того. Примерно столько нужно, чтобы доехать от города до дикой местности Маунт-Болтона.
Очнувшись и осознав, что она в багажнике его машины, Ким сразу поняла, куда он её везёт. После приступа паники и молитв о спасении её накрыло оцепенение. Она знала, что умрёт, и ничего не могла с этим поделать. Она сказала себе, что все умирают. Зато ведь ей не придётся переживать смерть родителей, близких, друзей, старость или медленную агонию от рака. «Есть свои плюсы».
«Господи, я же умру!»
И она знала, что Мясник делает со своими жертвами: насилует, истязает ножами, палками, огнём.
Паника вернулась. Ким дрожала и хныкала, когда машина наконец остановилась.
Двигатель заглох. Дверь хлопнула. Через секунду за спиной раздался приглушённый звон ключей. Тихий щелчок ключа в замке багажника. Лязг защёлки. Крышка поднялась с визгом петель.
Рука просунулась под её подмышку. Другая ухватила бедро между ног. Ким вытащили из багажника, вынесли из машины и швырнули на землю. Лесная почва была влажной, усыпанной мягкими сосновыми иглами. Сучки и шишки впились в тело, когда она перекатилась на спину. Сквозь слёзы она смотрела на тёмный силуэт мужчины.
— Вставай, — сказал он.
Ким с трудом поднялась. Всхлипнула, вытерла глаза. Подтянула порванную футболку, и прижала ткань к плечу, прикрывая правую грудь.
— Как тебя звать? — спросил он.
Ким выпрямилась.
— Да, пошёл ты, — бросила она.
Уголок его рта дёрнулся в усмешке.
— Оглядись.
Она медленно повернулась. Поляна окружена густым лесом. Дороги не видно, но, наверное, она где-то рядом — машина не могла далеко проехать через эти кусты и деревья. Ким посмотрела на него.
— Ну?
— Знаешь, где ты?
— Догадываюсь.
— Типа, крепкая, да?
— А что мне терять?
— Ничего, сучка. Посмотри направо. Там указатель тропы.
Она глянула. У края поляны стоял деревянный столбик с табличкой.
— Держись тропы, — сказал он. — Выиграешь больше времени.
— О чём это ты?
— У тебя пять минут форы. — Он поднёс руку к лицу, другой нажал кнопку, подсвечивая циферблат часов. — Беги.
— Это что?
— Это — охота. Время пошло.
Ким развернулась и бросилась прочь. Не к указателю тропы — к краю поляны, туда, откуда приехала машина. Там может быть дорога.
«Он не даст мне уйти, — думала она. — Это часть игры. Я не выберусь отсюда живой. Он так думает. У меня нет шанса».
«Хотя нет, есть. Есть!»
Она обогнула куст, проскользнула между деревьями, замедлила шаг на спуске.
«Машина не могла сюда забраться, — поняла она. — Он развернул её перед остановкой. Знал, что я побегу сюда».
«Я удаляюсь от дороги».
Сколько времени прошло? Пять минут ещё не истекли.
«Нет, он не даст мне пяти. Наверное, уже идёт за мной».
Но сзади ничего не было слышно. Только её хриплое дыхание, стук сердца, хруст иголок и веток под ногами.
«Шумлю слишком громко».
Вдруг нога поскользнулась. Ким увидела, как её ступня взлетела вверх, как замелькали кроны деревьев. Она рухнула на спину, покатилась вниз, лесной мусор задрал футболку, царапая кожу. Остановившись, она лежала, раскинувшись, и только хватала ртом воздух.
«Не могу бежать. Догонит. Надо красться. Прятаться».
Сев, она посмотрела вниз по склону. Там было мало деревьев. Густой лес — по бокам. Ким встала, глянула вверх. Его не видно. Пока, не видно. Но время на исходе.
Пригнувшись, она двинулась поперёк склона. Скоро лунный свет остался позади. Тьма леса обняла её, как спасительное одеяло. Ким шла медленно, стараясь не шуметь, обходя стволы елей и пихт, ныряя под ветви.
Пахло Рождеством.
«Действуй умно, — сказала она себе, — и, может, доживёшь до следующего».
«Насколько он хорош? — думала она. — Сможет выследить меня в темноте?»
«Не отпустил бы, если б не был уверен, что найдёт».
«Должен быть способ. Надо его, как-то объегорить».
Ким остановилась за деревом, обернулась, всматриваясь в лес. Лишь пятна лунного света пробивались сквозь тьму. Ближайшие деревья и молодые побеги едва угадывались. Ничего не двигалось.
«Не заметишь его, пока он сам не подберётся к тебе вплотную», — она припомнила его тёмную одежду и грим.
Ким посмотрела на себя. Ноги — бледные тени, шорты тёмные, но футболка чуть ли не светилась. Пробормотав ругательство, она стащила её и засунула спереди за пояс шорт. Так лучше. Загар скрывал тело, кроме груди, но она не такая белая, как ткань.
Развернувшись, Ким направилась к поваленному дереву. Корни торчали вверх, почти с неё ростом. Вокруг ствола вились кусты и лозы. Она подумала перелезть, но решила его обойти.
Подойдя к корням, она заметила свободное пространство между стволом и землёй. Присев, заглянула внутрь. Место оставалось неприкрытым, но, если она переберется туда, то можно попытаться спрятаться, прижавшись к густым кустам впереди.
Однако мысль о ловушке под деревом ее не прельщала. Там полно всякой мерзкой живности — муравьёв, пауков, слизней. Они будут ползать по ней.
«Да, и если уж мне это кажется хорошим укрытием, — подумала она, — то ему тоже. Он проверит. И я пропала».
«Забудь».
Ким обогнула корни и побежала направо от завала. С преградой за спиной она рванула во весь дух, не прячась за деревьями. Мчалась, огибая стволы, камни, кусты. Наконец, задыхаясь, она нырнула за дерево. Согнулась, упёрлась руками в потные колени, хватая воздух.
«Этот рывок должен оторвать меня от него, — думала она. — Он не может бежать так же быстро, коль идёт по следу».
«Как он вообще меня выслеживает в темноте? Даже днём это непросто. Что ищет? Сломанные ветки?»
Ким вытащила футболку из-за пояса, вытерла мокрое лицо, бока, шею, грудь, живот. Засунула обратно и задумалась: а вдруг у него прибор ночного видения? Инфракрасный прицел, например.
«Это бы многое объяснило».
«Он был полон уверенности, что найдёт меня».
«Может быть, достал его из машины, дав мне фору».
«Как спрятаться от такого?»
«Они улавливают тепло тела?» — гадала она.
«Закопаться?»
Идея показалась не лучше, чем прятаться под деревом.
Вздохнув, Ким прислонилась к стволу. Кора царапала спину. Тихий шорох сверху заставил её вздрогнуть. Но это, наверное, белка.
«А если на дерево забраться?»
Даже если он догадается, что она залезла наверх, деревьев тысячи. Можно забраться так высоко, чтобы её не увидели снизу. Ветви и хвоя, возможно, защитят даже от тепловизора, если у него таковой имеется.
«Если найдёт — пусть попробует достать. Застрелит? Сложно, если буду высоко. И шум выстрела разнесется на большое расстояние. Кто-нибудь его да услышит».
«Лучше пуля, чем попасть к нему живой. Быстро и чисто».
«Если не станет стрелять, полезет. Тогда он будет, уязвим сам».
— Отлично! — шепнула Ким. — Сделаем это ещё сложнее.
Она вышла из-за дерева. Присев, осмотрела землю. Среди иголок виднелись серые камни. Ким собрала несколько — больших, чтобы умещались в ладони - достаточными для того, чтобы нанести ощутимый урон. Положила шесть штук на футболку, завязала углы, сделав импровизированный мешок.
С ношей в руке Ким пошла дальше, пока не наткнулась на группу из пяти деревьев, стоящих вплотную. Их ветви переплетались в тёмную массу.
«Идеально».
Она подошла к центральному дереву, но нижних веток у того не было. Соседнее оказалось удобнее — первая ветка на уровне лица. Выше начинался, на вид лёгкий подъём.
Мешок с камнями будет мешать. Подумав, Ким развязала узел, высвободила уцелевший рукав, просунула руку через горловину и наружу, подтянула ношу к спине.
Забралась на ствол, перелезла на ветку, встала и начала карабкаться. Это оказалось труднее, чем она думала. Скоро сердце заколотилось, дыхание сбилось. Остановившись, она глянула вниз. Земли не видно — только ветви.
«Я высоко», — подумала она.
«Чёртовски высоко».
Горло сжалось. Желудок затрепетал. Ноги задрожали. Ким резко прижалась к стволу. «Я в безопасности, — внушала она себе. — Не упаду». Она вспомнила школьную гимнастику. «Не так давно это было. Не сложнее, чем упражнения на брусьях. Я еще в форме».
Но пришлось долго висеть, прежде чем она осмелилась ослабить хватку.
«Ещё чуть выше. Не смотри вниз — и всё будет отлично».
Она подтянулась, перекинула ногу, встала, обогнула ствол, залезла дальше, и вскоре процесс подъема занял все ее мысли, не оставив места опасений упасть.
Когда ее движения начали раскачивать верхушку дерева, Ким поняла, что находится достаточно высоко. Она ухватилась за ветку, подалась вперед, чтобы плотно прижаться к стволу, и обхватила его ногами.
Она долго сидела в таком положении. Мешок с камнями начал раздражать — рукав тянул вниз, камни впивались в кожу. Опустив ноги, Ким перекинула ношу через ветку выше, как седельную сумку.
Избавившись от тяжести, она вновь обняла ствол дерева.
***
Ким вздрогнула во сне, будто падала, проснулась, обнаружила, что заваливается набок, и вцепилась в дерево. Прижавшись щекой к коре, она увидела, что уже наступило утро. Пылинки плавали в золотых лучах, пробивающихся сквозь хвою. За ветвями зеленели соседние деревья. Запрокинув голову, она разглядела клочки ясного голубого неба. Пели птицы, лёгкий ветерок шуршал иголками.
«Боже мой, — подумала она, — я пережила эту ночь».
Даже удалось вздремнуть перед рассветом.
Ноги онемели. Держась за ветку, Ким встала. Кровь прилила к ногам, ягодицам, кололо иголками. Когда чувствительность вернулась, она спустила шорты, переместилась ниже, помочилась. Возвращаясь, подтянула шорты, села, обняв ствол, свесив ноги.
«Ну, и что теперь?» — размышляла она.
Было похоже, что Мясника она обхитрила. Может, ночью он здесь проходил и уже идёт дальше. А может, даже он сюда и близко не подходил.
Может быть, выдохся, бросил всё и уехал.
«Мечты-мечты, — одёрнула себя Ким. — Не сдастся он так-то просто. А — хочет меня. Б — могу его опознать. Не даст он мне просто уйти».
«Но если бы он мог меня выследить, уже нашёл бы».
«Впрочем, возможно и нашёл. Дрыхнет сейчас под деревом».
«Нет. Знал бы, где я, — уже за мной полез бы».
«Я его стряхнула».
Теперь дело за малым - нужно выбраться к людям, не столкнувшись с ним.
Пробовать делать это при свете дня — рискованно.
Ждать наступления ночи — мучительно. Удобно не устроишься. Ким часто меняла позу — преимущественно сидела, иногда стояла, иногда висела на ветках, чтобы размять ноги.
Голод грыз, но еще хуже была жажда. Ей отчаянно хотелось пить.
Несмотря на тень от верхушек, жара выматывала. Пот тёк по лицу, щипал глаза, струился по телу, щекотал. Кожа стала скользкой. Шорты липли, будто приклеились.
Рот пересох. По мере того как тянулся день, ее губы потрескались. Зубы казались каменными. Язык распух, горло сжималось, глотать было больно.
Порой она думала, не спуститься ли. Силы утекали с потом. То приходило, то уходило головокружение. «Если в ближайшее время не слезу, — думала она, — упаду». Но она держалась.
«Ещё немного», — вновь и вновь твердила она себе.
Наконец наступили сумерки. Прохладный ветерок качал дерево, сушил пот.
Лес накрыла тьма.
Ким начала спускаться. На высоте трёх-четырёх метров вспомнила про футболку — оставила её наверху.
Она было так далеко.
Но она не могла выйти к людям в одних шортах.
Ким заплакала. Хотелось вниз, к воде. Несправедливо — лезть обратно.
Рыдая, она полезла вверх. Дотянулась до футболки, сорвала с ветки. Камни не пригодились. Развязала узел, встряхнула ткань. Камни посыпались, ударяясь о ветки. Засунула пустую футболку за пояс и приступила к долгому спуску.
Когда Ким спрыгнула с последней ветки, она почти не помнила, как слезала.
Она шла по лесу. Руки отяжелели. Посмотрела — в каждой по камню. Когда взяла их? Не помнила. Но не бросила.
Пока не услышала шум воды. Тогда швырнула камни и побежала.
Скоро она стояла на коленях в ручье, зачерпывала холодную воду, плескала в лицо, потом легла, погрузившись в поток. Вынырнула, напилась, вздохнула.
Никогда ещё ей не было так хорошо.
Пока её волосы не схватили и не рванули на себя.
«Нет! Не после всех испытаний!»
Руки стиснули её грудь, потянули назад. Она брыкалась, пока её тащили к берегу. Там он рухнул на неё, придавив к земле.
Он извивался на ней. Его руки сжимали и скручивали её груди. Он застонал, посасывая её шею.
Ким дотянулась до его уха, рванула. Хрящ затрещал, он вскрикнул, дыхание обожгло шею. Руки отпустили её, ударили по голове.
Оглушённая, Ким смутно ощутила, как его тяжесть покинула её. Надо было вставать и бежать, но тело не слушалось. Удары будто вышибли из неё всю силу.
Шорты стянули вниз. Она хотела остановить это, но руки не работали. Шорты протянули по ногам, подняли и ступни упали на землю.
Грубые руки гладили её ноги, ягодицы. Щетина, губы, язык. Мужчина рычал, не то зверь.
Потом схватил её за лодыжки, скрестил ноги, перевернул.
Ким посмотрела на него.
Он вытащил нож с пояса. Лезвие блеснуло в лунном свете. Зажал нож зубами, начал расстёгивать рубашку.
Она пристально вглядывалась в него.
Пыталась понять.
Худой, в джинсах и клетчатой рубашке. Волосы — дикий куст.
«Это — не Мясник!»
Он распахнул рубашку.
Грохот ударил по ушам. Голова мужчины дёрнулась, будто от удара. Кровь брызнула с другой стороны. Он замер, держа рубашку, с ножом в зубах, а потом рухнул навзничь.
Уши звенели от выстрела. Шагов она не услышала.
Но вот у её ног стоял мужчина в чёрной футболке и мешковатых штанах. Он направил винтовку на тело, выпустил ещё три пули.
Перекинул оружие за спину, присел, поднял труп, закинул на плечо. Повернулся к Ким.
— Одевайся. Подвезу до города.
— Ни за что, — пробормотала она.
— Твоё дело.
Он ушёл в лес, унося тело.
— Подожди, — воскликнула Ким, пытаясь сесть.
Он остановился, обернулся.
— Это, что Мясник? — спросила она.
— Он самый.
— Ну, а ты кто?
— Наёмник я.
— Почему ты так со мной поступил? — выпалила она.
— Требовалась приманка. Ты ею стала, сучка. Знал, что он тебя вынюхает. Так и вышло. Я его прикончил. Всё просто.
— А, ты как меня нашёл?
— Нашёл? Я тебя и не терял. Залезть на дерево — хитро, признаю. Хорошо, что сбросила камни. Вовремя. Это его и выдало.
— Почему не выстрелил тогда?
— Не захотел. Идёшь?
— Пошёл ты.
Он ушёл.
***
Ким пошла вдоль ручья. Утром наткнулась на двухполосную дорогу. Шла вдоль неё. Наконец она уловила шум приближающегося автомобиля. Как раз перед тем, как она появилась из-за поворота, Ким натянула порванную футболку, прикрываясь.
Зелёный джип остановился. Из него выскочил рейнджер, подбежал к ней.
— Боже мой, что с вами случилось?
Она покачала головой.
— Отвезите меня в полицию.
— Конечно.
Его взгляд скользнул по ней, напомнив ей Брэдли в прачечной. «И как же там Брэдли? Хочу ли я его видеть?» — подумала она.
— Похоже, вам пришлось несладко, — сказал рейнджер.
— Ну, да несладко.
Она покачнулась, шагнула, чтобы не упасть. Рейнджер подхватил её за руку.
— Вы в порядке?
— Я справлюсь, — произнесла Ким. Её губы слегка изогнулись в намёке на улыбку. — Я справлюсь.
И это звучало чертовски здорово.
Я детектив бывалый, посему сразу смекнул, что дамочка, которая возникла у меня в кабинете — не из простых. Как узнал? Да по окрашенным в лазурный цвет волосам, и зажатому под мышкой пуделю. Я убрал со стола ноги.
— Мое имя Мейбл Уингейт, — объявила она.
— Мне, наверное, должно подскочить и заплескать в ладоши? — осведомился я с набитым ртом.
Она хихикнула.
— Ах, ну разве ж он не душка? — вопрос был адресован барбосу, которого она пощекотала сухоньким пальчиком под подбородком. — Как думаешь, поделится ли он с нами сандвичем?
А сэндвич-то у меня с салями и швейцарским сыром на луковом рулете, с салатом, зеленым луком, да щедрой порцией майонезу. Я только что купил его в «Деликатесах Лу» у нас на районе. И успел откусить лишь один кусочек. Мне не хотелось с ним расставаться.
— Так-то это мой ленч, дамочка, — возмутился я.
— Ну, вы ведь не откажете, а? — вопрошала она.
— Вы, что, собираетесь меня нанять?
— Да, вот, размышляю ещё.
Я не законченный кретин, как кому-то могло бы показаться. Если б я не поделился куском своего сэндвича с Пушистиком или Бобиком, или как там его величали, старушка обрела бы себе другого соглядатая. (А работа мне была нужна. Позарез. Дела в последнее время шли неважно, с тех пор как по телику сообщили, что кое-кто из моих клиентов окочурился по моей вине. Что уж сказать? Кто в калошу не садился?).
— Вы ведь не часто смотрите телевизор, правда же? — поинтересовался я.
— Пожалуйста, — не отступала она. — Сандвич.
— Эх, да, разумеется, — я положил бутерброд на стол. И она к нему потянулась. — Э-э-э, — погрозил я. — Не весь!
— Нет, разумеется, нет. Прощу прощения.
Она выжидающе замерла перед моим рабочим столом, следя за тем, как я вальяжно откидываюсь в кресле, подтягиваю штанину и достаю из ботинка выкидуху. Мой палец нажал на кнопку. Лезвие выскочило и зафиксировалось в нужном положении.
— Ничего себе, — охнула Мэйбл.
Она выглядела впечатленной. Её губы приняли форму пончика.
— Моя кухонная утварь, — поведал я.
— Искренне надеюсь, что вы её содержите в чистоте.
Мне известно, как питаются собаки. Чистая она или нет, ему, Тузику по барабану. Я прижал сэндвич к столешнице, стараясь его разрезать так, чтоб не заляпать стол начинкой. Но, как водится, всё-равно насвинячил.
— Вот, держите, — сказал я.
Мейбл схватила ту половину, что не была надкусана.
— Вы просто душка, — жеманно поблагодарила она меня. Затем улыбнулась пёсику:
— Правда же, он душка, Пирожок?
Пирожок облизнул пасть.
Но сэндвич всё-же съела Мейбл.
Буквально проглотив его, она стала нехорошо коситься на мою часть. Я поспешил запихнуть оставшуюся половинку в рот, прежде чем дамочка успеет наложить на нее руки.
— Ох, как же это было вкусно, — сказала она, — сто лет не ела как следует.
Я уже подметил, что она иссохшая, но не придал этому особого значения. В наш-то век, выглядеть как обтянутый кожей доходяга — это ж, вроде, модно.
— Присаживайтесь, — предложил я.
Дама уселась. Пирожок слизнул с её подбородка остатки майонеза.
— В общем, кто-то, — произнесла она, — хочет меня отравить.
— Во как.
— Это просто ужасно. Я не смею съесть ни кусочка еды. От меня уже кожа да кости. Мне нужна ваша помощь.
— Мои услуги стоят три сотни баксов в день, — сказал я.
— Триста чего?
— Долларов.
Это было вдвое больше моего обычного гонорара, но я был уверен, что ей это нипочем. У нее были бриллиантовые серьги, жемчужное ожерелье и аж восемь колец. Я знал, что украшения подлинные — потому что у нее были голубые волосы и пудель…
— Звучит дороговато, — заявила она.
— Но оно того стоит, — сказал я, — я самый лучший.
Она закатила глаза к потолку, как бы выражая сомнение в моих словах.
— Да какая ж тут экономия, когда жизнь на кону.
— Наверное, вы правы.
— Очевидно, что прав.
Она опустила Пирожка на пол. Тот скользнул под стол и стал грызть мой ботинок. При помощи другого ботинка я сдерживал его натиск, пока Мейбл извлекала из сумочки чековую книжку. Как правило, я предпочитаю оплату наличными. Многие мои клиенты (когда у меня всё еще были клиенты) не всегда проявляли ответственность в вопросах оплаты. Но с Мейбл я решил рискнуть.
Она выписала чек на имя частного детектива Дюка Скэнлона. Следом вписала сумму. Я облизнул губы и перестал лягать Пирожка. Она поставила свою подпись на чеке и подтолкнула его ко мне через стол. На нем остались следы майонеза.
— Этого хватит, — поинтересовалась она, — чтоб нанять вас на неделю?
— Считайте, что я ваш. Так, для начала, что заставляет вас думать, что кто-то желает вас отравить?
— Я не только думаю, я точно знаю, что желают, — произнесла она с жаром.
— А на вашу жизнь никаких покушений еще не было? — осведомился я.
Она снова закатила глаза, да так эффектно.
— Славный молодой человек, разрешите называть вас Дюком?
— Так и быть, зовите меня Дюком, Мейбл.
— Теперь слушайте, Дюк, если бы меня уже пробовали отравить, вряд ли бы мне понадобились ваши услуги. Сейчас бы надо мной вовсю маргаритки распускались, как в случае с моим дражайшим благоверным, моим Оскаром.
— А что произошло с вашим Оскаром? — спросил я.
— Дык, помер, ясное дело. А чего ж ещё с ним сделается, коли в еду отравы подсыпали?
— Во как, — произнёс я.
— Во как, а то как. И страсть как некрасиво вышло. Он и прожевать-то толком не успел, и стало быть, давай жаловаться, что соус голландский скис, а уж в следующий миг харей в том самом соусе и лежит.
— Яйца Бенедикт[5], значится? — спросил я.
— Именно.
— Так, когда это произошло?
— Пятнадцатого апреля. Больше месяца уж как. И с той поры я ни разу нормально не поела. Кто Оскара извёл, небось, того же и со мной спровадить хочет.
Пирожок попытался оседлать мою ногу. Я улыбнулся Мейбл, она ж ничего не видит, наклонился, зверюгу по шерстке погладил, да как ему ухо-то заверну. А он, шельмец, тяпнул меня за запястье, да и дёру. Заскочил Мейбл на колени, сидит довольный, аж лоснится.
— Полиция что-нибудь выяснила? — спросил я.
— Полиция? Ха! Я твердила им и твердила, вдалбливала им, что Оскара отравили, а им хоть кол на голове теши! Видите ли, им кажется, что Оскар преставился, потому как сердце у него испортилось.
— А что, у Оскара-то с сердцем худо стало?
— Да уж, как кони двинул, так и сердце у него, почитай, отказало вовсе.
— Ну, а вскрытие-то производили?
— А как же, производили.
— Остатков яда обнаружено не было?
— Никакой отравы не нашли. Да только вот я с лекарем своим толковала, он сказывал, что есть, мол, яды такие, которых и не выявишь.
— В этом он правду молвит, — сказал я ей.
— А то как же. Он ведь доктор, не хухры-мухры.
— Вы, может быть, догадываетесь или предполагаете, кто бы…
— У вас случайно не найдется еще одного такого чудного сандвича? — перебила она меня.
— Здесь не держу, — сказал я.
— Ну, так давайте тогда за ужином всё и обсудим. А то кишки уж песню поют.
Мне её идея пришлась впору. Не потому, что сам был голоден, а потому, что был повод, что отпраздновать. Я стал на две тысячи сто долларов богаче, почитай, за десять минут, и дело это — тьфу да и растереть. Осталось только вид делать, будто работой занят.
Да, не грозит Мейбл Уингейт никакая перспектива отравления. Сердце у Оскара, усопшего её супруга, барахлило, вот и помер, а не от этих ваших «Яиц Бенедикт». Ранее эта версия устраивала копов — вполне устраивала и меня.
У мозгоправов, небось, название найдется для этакого состояния Мейбл — как её ум все переиначивает, чтоб ей с горем справиться. А у меня тоже название есть — «чокнутая».
Мейбл была чокнутой — но при этом обеспеченной.
Я, видать, в дамках вышел.
— Только шофёру ни слова, — предостерегла она меня, когда мы здание покидали.
— В «Ямамото», — скомандовала она ему, и он тронул.
— Не больно-то я жалую харчи японские, — пробурчал я.
— А я завсегда.
Ну, «Ямамото», так «Ямомото». Мэйбл оставила Пирожка с Гербертом, водителем лимузина, а мы внутрь пошли.
— Обожаю суши, — заявила она, когда мы уселись за столиком в углу.
— Суши? Это что, значит, официантка?
— Вам еще многое предстоит познать, Дюк.
Она заказала одинаковые блюда для нас обоих. Когда официантка удалилась — тут же приступила к сути дела.
— Однозначно, виновником является кто-то из моей родни. Понимаете, когда Оскара убрали с дороги, всё семейное добро перешло в мои руки. Как меня спровадят, то сразу кучу деньжищ унаследуют.
— А кто именно унаследует эту кучу деньжищ? — уточнил я.
— По завещанию, добро будет поделено поровну между тремя нашими детьми. Да и слугам тоже солидно отпишется.
— Ну, то есть полагаете кто-то из ваших детей подмешал Оскару яд?
— Или один из их супругов. Или слуга какой. Или вообще все разом.
— Другими словами, вы подозреваете их всех.
Она утвердительно кивнула.
— Получается, мотив есть у каждого. Ну, а у кого была такая возможность? Кто из них был рядом в момент смерти Оскара?
— Да, все там были. Уингейт-Мэнор, поди, не фунт изюма — поместье очень обширное. Все наши дети проживают там, с жёнами своими да мужьями. Слуги тоже все на месте были в то утро: водитель Герберт, дворецкий Джордж, горничная Ванда, конюх Кирк и, конечно же, Элси, повариха.
Я по пальцам пересчитал:
— Итого одиннадцать в кругу подозреваемых. А внуки есть?
— Ни одного.
— Ну, и без того народу тьма. Может быть, еще как сузим круг-то?
Не успели мы толком с этим и начать, как принесли еду заказанную. Я уставился на эту снедь, аж затосковал по харчевне «Деликатесы Лу».
— А это что за пакость? — спросил я.
— Суши, дорогой.
— Выглядит как рыба дохлая.
Мэйбл захихикала.
Я к тарелке нос придвинул, понюхал. Последний раз я такое чуял, когда пацаном был, в лодке сидел, пытался рыбешек для наживки из ведра выловить. Жара стояла, а рыбешки эти — кверху пузом плавали.
— Я это есть не буду, — говорю.
— Ох, да как же не будете-то! Пока злодея не изловите, придется выступать в качестве моего дегустатора — пищу мою пробовать будете.
— Это как понимать? — спрашиваю я.
— Да вы просто ешьте, ешьте, — говорит Мейбл.
За триста баксов в день я что хошь слопаю. Насадил я вилкой этакую пакость, дух перевёл, чтоб не нюхать, да и в рот. На вкус — точь-в-точь как я и опасался.
Мейбл на меня глядит, как сижу жую. Сама к еде еще не притрагивается. Я проглотил и давай рот водой полоскать, чтоб вкус извести.
Мейбл всё глядит.
Всё, дошло. Ждёт, не окочурюсь ли.
— Оскар-то не в ресторане помер, — заметил я.
— Не в ресторане. Да только береженого бог бережет.
— Да никто не станет пробираться на кухню ресторана, чтоб подсыпать вам отравы, — сказал я.
— Всяко может случиться.
Она указала вилкой на что-то в моей тарелке, похожее на щупальце осьминога.
Я проглотил несимпатичный кусочек, и меня аж передернуло.
— А теперь вот это.
Это выглядело безобидно. На вид оно было похоже на пирог из рису жареного — вроде того. А на вкус, будто в затхлой воде из аквариума ночь пробыло.
Мейбл не сводила с меня глаз. Меня чуть не стошнило, но я поборол это желание.
— Ладно, — говорит, — а теперь меняемся тарелками.
Мы поменялись, и она устроила в своей настоящий хаос. Мне аж дурно смотреть стало, как она эту дрянь в себя пихает. Я подозвал официантку да попросил себе шотландского двойного скотчу со льдом.
Выпивка пошла на пользу. Я потягивал напиток, стараясь не смотреть на Мейбл.
«Всё-таки, — решил я, — эта работенка оказалась не таким уж и легким занятием».
* * *
Вот так всё и началось.
Покинув этот магазин рыболовных наживок, известный также под названием суши-бар «Ямамото», мы поехали на лимузине в поместье Уингейт. Местечко, надо сказать, роскошное.
Мейбл меня всем представляла, как сына её старого дружка по университету, у которого жизнь не заладилась, и, мол, я у них на недельку пожить. То, что жить я там буду, также стало новостью и для меня, да я и не в обиде. Чай, место — как курорт заморский, бассейн, баня, корт теннисный, конюшни и в каждой спальне свой телевизор. Не диво, что обе дочки, сынок, их все прилагающиеся супруги с места сдвигаться не торопятся.
Никто из них не производил на меня впечатления убийцы. Чего удивляться, коли я уж давно решил, что в башке Мейбл не хватает пары винтиков.
Во время фуршета мы расположились у бассейна. Джордж — дворецкий, разносил напитки. Я скотчу просил, а мне водки «гимлет» с лаймом всучили, — тот же самый напиток, что Мейбл пьёт. Только я сделай глоток, как она тут же исхитрилась поменять наши бокалы. Надо признать, она довольно ловко это делала. Не думаю, что кто-то смекнул.
Джордж подошел к каждому, держа поднос с закусками. «Канапе», как называла это Мейбл. Она объяснила, что, мол, поскольку, я гость, мне первому и выбирать. Я одну такую штучку взял — малюсенький бутерброд, а в нём печень. Не больно я печенку жалую, да оно всяко получше, чем эта суши. Я не свалился, пуская изо рта пену, так что Мейбл также взяла один и себе.
Позже остальные члены семьи собрались в столовой. Я почувствовал запах жаркого. Мой живот заурчал. Едва я шагнул в столовую, как Мэйбл схватила меня за руку и потянула за собой.
— Мы с Дюком позже поедим, — объявила она остальным. — Нам необходимо кое-что обсудить.
Мэйбл затащила меня в кабинет.
— Нельзя им знать, что я дегустатора наняла! — оправдывалась она.
— Нет, — буркнул я, — нельзя, наверное.
— Тогда они поймут, что я их подозреваю.
— Всё верно, — согласился я, обреченно кивнув головой.
Её мозг совсем размягчился, прямо бисквит какой-то.
Кстати, от бисквита я бы сейчас не отказался.
Наконец, столовая снова освободилась. Подошел наш черед. Жаркое уже подостыло, а всё равно было вкусное. Мейбл напряглась в ожидании. Я плеснул на отварной картофель подливки. Зачерпнул ложкой солидную порцию. Она вскинула брови. Я запил хорошим глотком красного вина. Бросил в рот кусок этого гадкого брокколи.
Мы взглянули друг на друга.
— Ну, и как? — спросила она.
— Да жрать охота.
— Вы прекрасно справляетесь.
Мы обменялись тарелками и бокалами.
* * *
Так оно и продолжалось в течение следующих пяти дней. Завтраки, обеды, фуршеты разные, ужины — хоть дома, хоть в харчевне, я пробовал всё, — я дегустировал все блюда и напитки первым. Потом мы обменивались тарелками, и Мейбл наедалась до отвала. Если не брать во внимание факт, еще одного визита в «Ямамото», то было, в общем-то, не так уж плохо.
Я целыми днями плавал, ездил верхом или временами играл в теннис с членами семейства Уингейт. Один зятёк, Аароном звать, на корте показал себя еще тем пакостником. Ему только и в радость — мячом мне в рожу запулить. Когда он не околачивался в поместье, промышлял он лекарем. Если бы мне выбирать отравителя пришлось — то я б на него пальцем ткнул.
Да мне и выбирать-то было никого не надо.
Травить Мейбл никто и не думал. Ей не сыщик нужен, не дегустатор. Ей бы мозгоправа хорошего.
Да я это с первых минут знал.
* * *
В пятницу, часа через четыре после нашей очередной поездки в «Ямамото», мой желудок не мог дождаться фуршета. Я тайком пробрался на кухню выбрав момент, когда там не было поварихи Элси. Закуски были уже готовы. Я достал из холодильника полный поднос канапе, поставил его на стол и выбрал один из крохотных сэндвичей. Пирожок, который за последние несколько дней, несомненно, облюбовал мои ботинки, с неистовством грыз их в районе щиколотки. Я разделил сэндвич пополам и понюхал. Фу, печенка. Канапе полетел через всю кухню, а Пирожок бросился вслед за ним.
Собачонка слопала закуску.
На том для неё всё и закончилось.
Быть может, Пирожок траванулся канапе, а может, и не траванулся. Может у него, как и у хозяина, в этот самый момент мотор климануло.
Ага, щас.
Я ж сыщик-то тёртый, как уж говорил. И в такие совпадения не верю.
Мейбл не была чокнутой.
В какой-то мере меня это утешило. Старушка начинала мне нравиться. Было отрадно узнать, что умом она не повреждена.
Я убрал поднос с отравленными канапе обратно в холодильник. После чего припрятал бездыханную тушку Пирожка в кладовой и поднялся за «Слаггером».
«Слаггер» — мой короткоствольный револьвер 38-го калибра. У меня нет лицензии на оружие (её аннулировали после той истории с клиентом, о событиях которой я упоминал ранее), но я не собирался противостоять убийце без шанса на самозащиту, посему засунул Слаггер себе за пояс. Сделав нижнюю часть рубашки навыпуск, чтоб его прикрыть, я вышел к бассейну.
К пяти часам весь круг подозреваемых был в сборе.
— Где Пирожок? Никто не видел Пирожка? — допытывалась Мейбл.
Пирожка, конечно, никто не видел. В том числе и я.
Появился Джордж с подносом, заставленным коктейлями. Мы разобрали бокалы. Я сделал глоток. Мейбл как обычно собиралась проделать отработанный уже трюк с заменой, но я покачал головой.
— Не нужно, — прошептал я.
Она вопросительно вскинула брови, после чего по-заговорщически улыбнулась.
Убедившись, что в пределах слышимости никого нет, Мэйбл прошептала:
— Ну что, вынюхали, кто убийца-то?
Тут опять Джордж с подносом, закуски отравленные несёт.
— Ставь поднос на стол, — велел я.
— Я намеревался раздать их гостям, сэр, — ответил мне дворецкий.
— Делай, как велит Дюк, — приказала Мейбл.
Кивнув, Джордж поставил поднос на столик у бассейна.
— Теперь ступай всех остальных слуг сюда веди, — добавил я. — Всех, до единого.
Он живо удалился.
Салли, жена доктора Аарона, заметила, как Джордж ушел, не предложив закусок.
— Что не так? — поинтересовалась она.
— Да вот что, — отозвался я, выхватывая Слаггер.
Что тут началось! Все, кроме Мейбл, стали орать. Шум поднялся невообразимый.
«Берегись народ!», — услышал я, и: «А ну, быстро положил эту железяку!», и: «Вот чёрт! Да он же, видать, совсем сбрендил».
Одна из дочерей Мейбл зажала уши руками да как завопит:
— Ой-ой-ой! Боженьки, он же всех нас перегрохает!
— А ну, цыц! — рявкнула Мейбл. — Дюк — нанятый мною частный детектив. Он здесь для обеспечения моей личной безопасности.
Это замечание заставило их всех заткнуться. У одних рожи удивленные, у других — растерянные, у третьих — недовольные. А этот Аарон — зять её — пуще всех негодовал. Я же был рад, что под рукой у него не оказалось теннисной ракетки.
— Постройтесь в шеренгу, — приказал я.
Они выстроились в линию спинами к бассейну.
— Да что всё это значит? — задала вопрос Салли.
— Сейчас всё узнаете, — отрезал я.
Когда к нам подошли слуги, я их тоже в строй поставил.
— Мейбл, — произнес я, — поднос сюда.
Она подошла к столу и взяла в руки большое блюдо с закусками.
— Каждому по канапе, — сказал я ей.
Она медленно прошлась вдоль шеренги из одиннадцати подозреваемых и убедилась, чтобы каждый из них взял по одному миниатюрному сэндвичу.
— Прекрасно, — промолвил я. — Сейчас я досчитаю до трех, после чего каждый из вас съест свою закуску.
— Да это ж бред какой-то! — прошипела Салли.
— Просто небольшая проверочка, — пояснил я. Не заморачиваясь с паузами и другими театральными эффектами, быстро и четко произнес:
— Один, два, три!
И все они стали есть.
Окромя Аарона. Он швырнул свой сэндвич в меня.
— Да вот он, отравитель-то! — крикнул я, направляя Слаггер на его рожу злобную. — Не двигаться!
Аарон повиновался.
Остальные десять — нет. Они валились наземь. Некоторые на камни, другие прям в бассейн.
Мейбл глаза на меня вытаращила.
— Ах ты, дурья башка! — завопила она.
— Ну что за дерьмо, — простонал я.
***
В нашем бизнесе попадаются дела, которые трудно распутать. Другие ясны как день.
Иногда ты побеждаешь, иногда неизбежно терпишь поражение. И надеешься, что в конце концов всё образуется, но если же нет… Что ж, так устроен мир.
И я бы не хотел, чтоб было иначе — эти правила меня вполне устраивают. Я ведь бывалый следователь, детектив, бегущая по следу ищейка, с чутким нюхом. Я тот, к кому вы обращаетесь, когда вас к стенке приперли. Я — Дюк Скэнлон, частный детектив.
Ранним вечером Клодин поняла, что больше не может выносить удушливого пекла своей квартирки. Ей нужно было выбраться. Вырваться на улицу, чтобы освежиться.
Лучше уж улицы города — хоть и тоже раскаленные как духовка — но там хотя бы была надежда на ветерок…
Выйдя в коридор, она постаралась осторожно, как можно бесшумнее прикрыть дверь своей квартиры. Но замок все же выдал её коротким щелчком, когда язычок встал на место, и Мори наверняка это услышал.
Конечно, старый добрый Мори.
На другом конце коридора открылась дверь его квартиры.
Словно он торчал там, поджидая её, не находя в своей жалкой жизни занятий важнее, чем шпионить за Клодин и ходить за ней по пятам.
Она услышала, как скрипнув петлями открылась, а затем с тихим стуком закрылась дверь, но оглядываться не стала. Вскоре позади послышались шаги Мори. Звук шагов проследовал за ней до конца коридора и вниз по лестнице в фойе.
Когда она достигла двери подъезда, Мори наконец подал голос.
— Привет, Клодин, — сказал он тихим, неуверенным голосом. — Куда направляешься?
— На улицу, — ответила она, после чего открыла дверь.
— Зачем?
— Просто прогуляться.
Мори кивнул, словно удовлетворенный ее ответом.
— Можно мне с тобой?
— Как хочешь, — произнесла Клодин и вышла наружу.
Ей пришлось прищуриться от яркого солнца, все еще жарко палившего в этот ранний вечерний час. Оно сверкало золотом на автомобильных окнах и витринах магазинов. Волны зноя поднимались от раскаленного асфальта. Жара, как водится в этом районе, сопровождалась запахом выхлопных газов, хот-догов, табачного дыма и прокисшего пива.
«Но всё же лучше, — решила она, — чем тяжелая духота квартиры».
— Время уже довольно позднее, — произнес Мори, следуя за Клодин по тротуару.
— Если так поздно, то почему бы тебе не вернуться домой?
— О, нет. Я лучше пойду с тобой.
— Если настаиваешь. Но хватит болтать, ладно? Я не хочу, чтобы ты со мной разговаривал.
— Извини.
«Извини». Мори постоянно извинялся. Ну и придурок.
Она хмуро поглядела на него через плечо.
— Ты слишком близко.
— Ой. Извини.
— Просто держись подальше. Гораздо дальше. Если не сможешь держать дистанцию, я не позволю тебе идти со мной.
— Но я люблю тебя.
— Да всем известно, — произнесла она. Клодин ненавидела его плаксивый тон, особенно когда он говорил о своей любви. Это был тон маленького мальчика, а не здоровенного тридцатилетнего лба. — Я уже сказала, что ты можешь любить меня издали.
— Я так и делаю.
— Ага, только все время пытаешься приблизиться. И начал со мной разговаривать. Такого уговора не было. Ты должен помалкивать и держаться на таком расстоянии, как я скажу, иначе вообще про меня забудь.
— Хорошо, извини.
— И прекрати уже извиняться.
— Хорошо, из… — его рот резко захлопнулся, не выпустив запретное слово. Он робко улыбнулся.
Клодин пошла дальше.
Теперь, когда за спиной послышались шаги Мори, их звук был едва различим из-за большого расстояния.
Замечательно.
Клодин долго брела куда-то без всякой цели, каждый шаг уводил ее все дальше от удушающей тесноты собственной квартиры, и вскоре она оказалась перед кинотеатром «Премьер». С вывески у окна кассы крупные буквы призывно кричали: «РАБОТАЕТ КОНДИЦИОНЕР».
Клодин подумала о волнах прохладного воздуха. Предложение звучало так заманчиво. Правда фильмы, указанные в афише двойного сеанса, были дрянью редкостной, но ей было все равно — лишь бы сбежать от этой вечерней жары.
К сожалению, район был не из лучших. Опасаясь грабителей, Клодин оставила кошелек в квартире. Но сумочку взяла, предварительно сунув в нее пятидолларовую купюру — на случай, если захочется где-нибудь перекусить.
Билет на двойной сеанс стоил семь долларов.
Вздохнув, она уже собралась уходить от кассы, как вдруг её осенило.
Развернувшись, она окинула взглядом тротуар. Множество людей прогуливалось вдоль улицы — вероятно, как и Клодин, спасаясь от жары, царившей в их плохо вентилируемых жилищах. Заметить среди них Мори было легло — его крупная фигура возвышалась над всеми.
Его лицо озарилось, когда Клодин помахала ему.
Он быстро подбежал.
— Привет, — опять поздоровался он, сияя идиотской улыбкой.
— Эй, Мори, одолжишь мне пару баксов?
— Ой, я даже и не знаю, — он порылся в заднем кармане джинсов и вытащил потертый коричневый бумажник, несколько секунд изучал его содержимое, потом пробормотал:
— Ну…
Виновато улыбнувшись, покачал головой и протянул Клодин единственную долларовую купюру.
— И это все, что у тебя есть? Мне нужно два.
Пожав плечами, Мори сунул руку в передний карман. Нахмурившись и покусывая нижнюю губу, он принялся там копаться. Наконец вытащил пригоршню мелочи.
Уставился на монеты. Затем расплылся в улыбке. Выбрав два четвертака с ладони, он протянул их Клодин.
— Это всего пятьдесят центов, — прокомментировала она.
— Хммм. — он поизучал взглядом ладонь и выудил три десятицентовика.
— Восемьдесят, — подбодрила Клодин.
Мори нашел еще одну монету в десять центов, одну в пять и пять по одному центу.
— Два доллара! — провозгласил он. Затем, радостно смеясь, протянул горсть монет Клодин.
— Спасибо, — сказала она.
Покраснев, он отвел взгляд.
— Увидимся, — бросила она, уходя.
— Хорошо.
Мори так и стоял там, украдкой поглядывая на Клодин, пока та покупала билет.
Она вошла в чудесную прохладу кинотеатра.
Фильмы оказались лучше, чем она ожидала. Но закончились слишком быстро. Когда пошли титры, Клодин с тоской подумала о вязкой духоте, своей раскаленной, как духовка, квартиры. Зачем туда торопиться? Чем позднее она вернется, тем сильнее успеет охладиться ее комната.
Оставшись в кресле, она еще раз посмотрела пошедший по кругу первый фильм.
Когда он закончился, Клодин перевела взгляд на свои наручные часы. Почти час ночи. Она зевнула. Вот теперь можно и домой.
Клодин прошла вдоль рядов, минуя троих мужчин, оставшихся смотреть следующий фильм. В фойе буфет был уже закрыт. Она толкнула стеклянную дверь и вышла в душную летнюю ночь.
Мори сидел, прислонившись к стене. Он улыбнулся ей снизу-вверх.
— Мори? Какого черта ты тут делаешь?
Он пожал плечами.
— Просто тебя жду.
— Зачем? Хотя нет, не отвечай. Я знаю. Потому что ты меня любишь. — она хмыкнула, помотав головой. — Ты чокнутый, ты в курсе?
Он улыбнулся, словно получив изысканный комплимент, и поднялся на ноги.
— Теперь домой пойдем? — спросил он.
— Я пойду домой.
— Я тоже пойду с тобой.
— О, нет. Никаких «тоже», и никаких «с тобой». Ты не мой парень и ходить со мной рядом ты не будешь. Ни за что.
— Можно я тогда пойду позади?
— Мори, мне это ужасно надоело.
— Извини.
— Держись от меня на расстоянии. На большом расстоянии. Так далеко, чтоб я даже шагов твоих не слышала.
— Ладно.
— Как я устала от всего этого. Ты становишься настоящей занозой в заднице.
— Изв…
— Хватит, замолчи! — она резко развернулась и торопливо пошла по тротуару. Дойдя до угла, оглянулась через плечо. Мори все еще стоял под навесом кинотеатра, не сводя с неё взгляда. Она перешла улицу, снова обернулась. Мори сделал пару шагов.
— Держись подальше! — крикнула она.
Он замер.
В конце квартала она в очередной раз бросила взгляд через плечо, Мори следовал за ней на расстоянии, которое ее устраивало.
— Идиот… — пробормотала она.
И закричала, когда человек с ножом выпрыгнул перед ней из подворотни.
— Сумку, сумку гони, быстро быстро быстро! Давай сюда! — он помахал ножом у нее перед лицом и потянулся за сумочкой.
— У меня нет ничего, — выдохнула она.
Мужчина вырвал сумку из ее рук, резким движением распахнул и начал шарить внутри. Потом злобно скривился.
— Ключи! Одни только ключи?!
Клодин отпрянула, собираясь убежать, но он схватил ее.
— Мори! — завопила она.
— Заткнись! — нож запрыгал прямо перед ее лицом. — Где деньги, грязная сука? Говори быстро, или я порежу тебя на…
— Не надо! — вскрикнула она. — Нет! Пожалуйста!
Она увидела Мори, который со всех ног бежал по пустому ночному тротуару, словно на кону была его жизнь.
«Не его. Моя».
Но он был еще очень далеко.
Слишком далеко.
— Честно говоря, даже и не знаю, — промолвил я.
— Ну, чего ж тут знать-то? — спросил Коуди. Он крутил баранку своего джипа «чероки» с задействованным полным приводом. Мы уже с полчаса тряслись по проселочной лесной дороге. А на улице, если не считать света от лучей фар, царила кромешная тьма, и я понятия не имел, сколько еще оставалось до этой нашей цели, якобы именуемой — Затерянным озером.
— А что если тачка накроется? — спросил я.
— Не накроется, — ответил Коуди.
— Но звук такой, будто бы машина вот-вот рассыплется на болтики.
— Ну не будь ты таким ссыкуном, — простонал с переднего сиденья Руди.
Руди приходился Коуди закадычным корешом. Оба они считались донельзя крутыми парнями. Отчасти я был безмерно польщен тем фактом, что они предложили мне составить им компанию. Но вместе с тем это же и заставляло меня нервничать. Не исключено, что они пригласили меня потому, что я был новеньким в школе, и они лишь хотели быть со мной любезными и «глубже познать мой внутренний мир». Однако, с равным успехом они могли планировать меня поиметь.
Разумеется, не в том смысле «поиметь», ну не в буквальном. Ни у Коуди, ни у Руди не было заметно никаких специфических наклонностей, какие наводили бы на такие подозрения. Больше того, у каждого из них имелись собственные подружки.
Деваха Руди не отличалась, какой-либо уникальностью, не о чем рассказывать. Звали ее Элис. Она выглядела так, словно бы ее схватили за голову и за ноги, да тянули до тех пор, пока она не обрела свою нынешнюю непомерную длину и не стала слишком тощей.
Девушку Коуди звали Луиза Гарретт. Вот ее можно было назвать идеальной. За исключением единственного нюанса: она осознавала, что она идеальна. Иными словами, была она очень заносчивой.
Несмотря на это, я втрескался в Луизу по уши. Да и как было не втрескаться? Было достаточно лишь бросить на нее взгляд, и она сразу же свела бы вас с ума. Однако на прошлой неделе я допустил оплошность и попал впросак. Вот так это случилось: на уроке химии она обронила на пол карандаш. Наклонилась, чтобы его поднять, и мне открылся шикарный вид на вырез ее блузки. Несмотря на то, что на девушке был бюстгальтер, зрелище было поистине умопомрачительным. Единственная загвоздка заключалась в том, что именно в тот момент она и подняла глаза, сразу выкупив, куда я зенки таращу. «На что пялишься, обсос?» — прошипела она.
— На сиськи, — не моргнув глазом, ответил я. Временами меня так и тянет херню сморозить.
На мое счастье, внешностью нельзя убивать.
Зато ревнивые бойфренды это могут. Это-то обстоятельство и являлось одной из причин моей легкой нервозности, во время нашей с Коуди и Руди поездки в лес, посреди ночи.
Впрочем, ни один из них не упоминал о том инциденте.
До сих пор.
Возможно, Луиза ничего не рассказывала об этом Коуди, и я переживал совершенно напрасно.
Но с другой стороны…
Я решил, что игра все-таки стоит свеч. Я собственно говоря это к чему: что при самом худшем раскладе может произойти? Они же не собираются меня прикончить лишь за то, что я осмелился заглянуть в блузку Луизы.
Помимо прочего, стоит пояснить, зачем они меня вообще позвали: они утверждали, что намеревались свести меня с какой-то девушкой.
Тем днем, когда я поглощал свой ленч в школьном дворе, ко мне подошли Коуди и Руди и заговорили.
— У тебя как там с планами на эту ночь? — осведомился Коуди.
— А с чего вдруг интерес?
— Интерес с того, — отвечал Руди, — что мы знакомы с одной классной девчонкой, которая сочла тебя очень сексапильным парнишкой. И она жаждет тебя увидеть, если ты понимаешь, о чем я. Сегодня ночью.
— Сегодняшней ночью? Меня?
— В полночь, — уточнил Коуди.
— Вы твердо уверены, что ни с кем меня не перепутали?
— Конечно, уверены.
— Вам точно нужен Элмо Бейн?
— Считаешь, мы полные недоумки? — спросил Руди, не без раздражения в голосе. — Мы в курсе, как тебя звать. Всем знакомо твое имя.
— Ты, именно тот, кто ей нужен, — подтвердил Коуди. — Итак, что скажешь?
— Боже, даже и сам не знаю.
— Чего именно ты не знаешь? — спросил Руди.
— Ну… хотя бы кто она такая?
— Тебе-то не все ли равно? — ответил вопросом на вопрос Руди. — Она же добивается тебя, чувак. Много еще девчонок тебя так жаждут?
— Ну… мне хотелось бы знать, кто она такая, а уж потом решать.
— На этот счет она нас просила никаких деталей тебе не раскрывать, — пояснил Коуди.
— Предполагается, что это должно стать сюрпризом, — дополнил Руди.
— Да, но в смысле… откуда же мне знать, что она не полная там… ну, вы понимаете…
— Страхолюдина? — закончил за меня Руди.
— Ну да… да.
Коуди и Руди переглянулись и пожали плечами. После, Коуди меня заверил:
— Деваха просто огонь, верь мне. Возможно, это единственный раз в жизни, когда фортуна повернулась к тебе лицом, и может никогда уже не повернется Элмо. Чес слово, тебе же не хочется просрать такой шанс.
— Ну, я… а ты точно не намекнешь, кто она?
— Без вариантов.
— А, я ее не знаю?
— Она знает тебя, — отозвался Руди. — И хочет узнать еще лучше.
— Не оплошай, не прозевай свой шанс, — вновь предостерег меня Коуди.
— Ну что ж, ладно, — наконец сдался я. — Я не против… идет.
Мы условились, где и когда они меня подберут на своей машине.
Я не стал уточнять, поедет ли с нами «кто-нибудь еще», но подозревал, что вероятность, что к нам присоединятся Элис и Луиза, была довольно велика. Одна только эта перспектива приводила меня в состояние взбудораженного предвкушения. Чем дальше продвигался день, тем больше во мне росла уверенность, что к нам присоединится Луиза. При этом я совершенно позабыл о таинственной незнакомке.
Переодевшись, я выскочил из дома заблаговременно. Когда машина наконец появилась, в ней, кроме Коуди и Руди, никого не оказалось. Видимо, при взгляде на мою физиономию легко читалось разочарование.
— Чё-то не так? — полюбопытствовал Коуди.
— Нет-нет, все нормально. Просто немножко волнуюсь.
Руди улыбнулся мне, оглядываясь через плечо.
— Ну, во всяком случае, надухарился ты знатно.
— Да это всего лишь «Олд Спайсом» побрызгался
— Она точно тебя вылижет.
— Завязывай, — шикнул на него Коуди.
— Ладно — спросил я, — и куда мы сейчас направляемся? Это к тому, что я понимаю, что вы не должны говорить мне, кто она такая. Но мне интересно, куда конкретно вы меня повезете.
— Можно ему сказать? — спросил Руди.
— Да, наверное, уже можно. Скажи-ка, Элмо, тебе когда-нибудь доводилось бывать на Затерянном озере?
— Затерянное озеро? Никогда о таком не слышал.
— Теперь услышал, — ответил Руди.
— Она, что живет там? — хотел я знать.
— Она пожелала там с тобой встретиться, — ответил Коуди.
— Она своего рода «натуралист», — пояснил Руди. — Любит природу, свежий воздух и всякое такое.
— Плюс ко всему, — добавил Коуди, — это идеальное место, чтобы немного порезвиться. Расположенное глубоко в лесу, небольшое симпатичное озерцо, с полным уединением.
Создавалось впечатление, что этой отвратительной грунтовой дороге не будет ни конца, ни края.
Джип все трясся и дребезжал. То и дело ветки или еще какая-то дребедень поскрипывали по его бортам, а на улице стояла темень хоть глаз коли.
Нигде не бывает более зловещей тьмы, чем в лесу. Видимо, от того, что древесные кроны не пропускают лунного света. Как будто прокладываешь путь сквозь тоннель. Фары освещали только то, что находилось прямо перед нашими лицами, в то время как фонари габаритов окрашивали заднее стекло в красный цвет. А все вокруг было черным черно.
Какое-то время я был в полном порядке, но потом стал все больше и больше нервничать. Чем дальше мы углублялись в лес, тем хуже я себя ощущал. Хоть они и уверяли меня, что автомобиль не крякнет, а Руди уже нарек меня ссыклом за мои вопросы, но через некоторое время я все же спросил:
— А вы уверены, что мы не заблудились?
— Не заблудились, — ответил Коуди.
— А что на счет бензина?
— Его еще на века хватит.
— Ну и маменькин же ты сынок, — выплюнул Руди.
«Вот ведь козлина», — подумал я, но не озвучил своего умозаключения. Я вообще больше ничего не говорил. Сами понимаете, мы заехали в какую-то жуткую глухомань, и никто не подозревал, что я путешествую с этими парнями. Если бы я стал их злить, все могло бы принять драматический оборот.
Понятное дело, я осознавал, что эта история в любом случае может завершиться крайне плачевно. Наконец, все это могло обернуться какой-нибудь банальной ловушкой. Я до последнего надеялся, что это не так, но как знать.
Проблема в том, что если ты не готов к риску, то друзей тебе в жизни не видать. Хотя я понятия не имел, действительно ли дружба с Коуди и Руди стоила такого большого риска — у меня на сей счет были серьезные сомнения, но быть с ними в одной компании — означало бы, что я автоматически буду ближе к Луизе.
Я уже буквально видел это перед собой. Не исключено, что вскоре мы начнем тусоваться вместе парами: Коуди и Луиза, Руди и Элис, Элмо и «Прекрасная Незнакомка». Мы все вместе втискиваемся в джип и едем куда-нибудь. Вместе идем в кино. Устраиваем совместные пикники, купаемся и, возможно, даже отправляемся в походы. И целуемся, конечно же. Даже если бы я был с «Прекрасной Незнакомкой», Луиза тоже будет рядом, где я смогу видеть ее и слышать — а может, и не только это. Возможно, временами мы бы обменивались партнершами. А может, даже оргии бы устраивали.
Кто знает, как все сложится, если они меня действительно примут в свою тусовку?
Пожалуй, я готов пойти на все, чтобы выяснить это — даже на поездку в глухомань с этими парнями, которые, как вариант, планировали бросить меня там или вышибить из меня все дерьмо. Либо чего еще похлеще.
Короче говоря, напуган я был до усрачки. Чем дальше мы углублялись в лес, тем больше я проникался уверенностью, что эти двое нацелились на меня. Но я заткнулся после того, как Руди обозвал меня маменькиным сынком. Тихо сидел на заднем сиденье, волновался и гонял мысли сам с собой. У них, по факту не было никаких весомых причин таить на меня зло. Единственное, в чем они могли бы меня упрекнуть, так это в мимолетно брошенном взгляде на декольте Луизы.
— Вот мы и на месте, — объявил Коуди.
Мы доехали до конца дороги.
Перед нами, освещенная белыми лучами фар, простиралась автостоянка, на которой было достаточно места для полудюжины автомобилей. На земле лежали бревна, сигнализируя: «только до этого места и никак не дальше». За парковкой я заметил мусорный бак, несколько столиков для пикника и кирпичную яму для барбекю.
Наша тачка была единственной.
А мы были единственными посетителями.
— Полагаю, она еще не приехала, — отметил я.
— Не факт, — ответил Коуди.
— Но здесь же не видно других машин.
— А кто говорил, что она прикатит на тачке? — возразил Руди.
Коуди подъехал к одному из бревен, остановил машину и заглушил двигатель.
Озера было не разглядеть. Я чуть было не пошутил на счет того, что Затерянное озеро, возможно, действительно затерялось, но почему-то в тот момент мне как-то было не до шуток.
Коуди выключил фары. На нас опустилась непроглядная тьма, но буквально на секунду. Затем они на пару распахнули передние дверцы, и в салоне зажегся свет.
— Впере-е-од, — подтолкнул меня Коуди.
Они вышли из машины. Я последовал за ними.
Когда они дверцы захлопнули, свет в салоне джипа снова погас. Мы оказались на открытом пространстве. Над нами простиралось небо, освещенное почти полной луной, и ярко мерцающими звездами.
За исключением черных теней, все кругом было залито тусклым светом. Создавалось впечатление, что кто-то все вокруг посыпал грязно-белым порошком.
Луна в действительности светила немыслимо ярко.
— Сюда, — сказал Коуди.
Мы проследовали мимо столиков для пикника. Должен признать: ноги мои тряслись, словно заведенные.
Сразу за столиками площадка уходила под уклон к светлому пространству, которое напоминало снег в ночи. Вот только выглядело тусклее, чем снег. Песчаный пляж? Должно быть, он и есть.
За извилистым пляжем раскинулось чернеющее в ночи озеро. Оно выглядело живописно: лунный свет расписывал серебристую дорожку на воде. Дорожка эта, простиралась от противоположного берега озера, касалась небольшого лесистого островка, и достигала пляжа, где стояли мы.
Коуди не наврал на счет уединения: на самом деле здесь хватало в излишке «личного пространства». Кроме луны и звезд, нигде никаких огней не наблюдалось. Никаких лодок на воде или у береговых причалов, а также никаких хижин в лесу, окружающем озеро. Создавалось впечатление, что мы — три единственных живых человеческих существа на многие мили вокруг.
Мне бы не хотелось так нервничать. Вообще-то это было чудесное место, если не брать в расчет двух парней, кои не прочь бы тебя поиметь. А вот, чтобы уединиться с какой-нибудь до одури сексуальной, горячей цыпочкой — местечко просто шикарное.
— Видать, нет ее здесь, — промолвил я.
— Не будь в этом так уверен, — возразил мне Руди.
— Вдруг она передумала и не приехала. Завтра ведь на учебу, ну и вообще….
— Потому что только в такой день и можно, — объяснил Коуди. — Оно работает только тогда, когда идут занятия. А по выходным здесь слишком уж много бедлама. Оглянись вокруг: все озеро в нашем распоряжении.
— Но, тогда, где она?
— О гос-споди, — простонал Руди, — ну, хорош уже ныть, а?
— Вот именно, — согласился с ним Коуди, — просто расслабься.
Мы вышли на песок. Пройдя несколько шагов они остановились, разулись и сняли носки. То же самое проделал и я. Несмотря на то, что ночь была теплой, песок холодил босые ноги.
Потом они еще и рубашки поснимали. В этом не было ничего подозрительного: ведь они были парнями, ночь выдалась теплой, дул приятный легкий ветерок. Но все равно меня это напрягало. Мне чудилось, что ледяные пальцы вцепились мне когтями в брюхо. Коуди и Руди выглядели в меру подтянутыми, и даже в лунном свете было заметно — загар у них что надо.
Я выдернул края рубашки из штанов и расстегнул ее.
Они свои рубашки оставили на пляже вместе с обувью и носками. Я в своей остался. Никто из них это никак не прокомментировал. Когда мы приближались по песку к воде, у меня мелькнула мысль, что надо бы ее все-таки снять. Ведь мне хотелось на них походить. К тому же легкий ветерок был очень приятен. И все же сделать этого я не решился.
У кромки озера мы остановились.
— Это супер, — сказал Коуди. Он поднял руки и потянулся. — Чувствуете ветерок?
Руди потянулся, напряг мышцы и довольно закряхтел.
— Чувак, — откликнулся он, — как бы я хотел, чтобы здесь были девчонки.
— Можно, с ними в пятницу сюда вернуться. Ты, Элмо, тоже с нами, конечно. Приводи свой новый объект влечения, и мы тут всем скопом закатим знатную вечеринку.
— Серьезно?
— Вполне.
— Ух ты! Это было бы круто.
Именно это я так хотел услышать! Все мои опасения были совершенно необоснованными и нелепыми. Эти двое оказались лучшими корешами, о которых можно было только мечтать. Всего только несколько ночей и я вернусь на этот пляж, и буду рядом с Луизой.
Внезапно я почувствовал себя превосходно!
— Слушайте, а может, нам стоит просто отложить все на потом, знаете ли, — предложил я. — Моего… э-э… свидания… все равно ведь здесь не намечается. Наверное, нам стоит пока уехать, а в пятницу вечером все вместе сюда и нагрянем. Я не против пока повременить со встречей.
— Да, и я не против, — ответил Коуди.
— Как, и я, — согласился Руди.
— Ну ведь круто!
Улыбнувшись, Коуди наклонил голову набок.
— Да только вот, она будет против. Она хочет видеть тебя этой ночью.
— Везучий ты сукин сын, — добавил Руди, по-дружески ударив меня в руку пониже плеча.
Я потер руку и повторил:
— Только ведь ее здесь нет.
Коуди кивнул.
— Ты прав. Ее здесь нет. Она там, — он указал на озеро.
— Что? — спросил я.
— На том островке.
— Островке?
Я не очень хорошо умею определять расстояния на глаз, но островок был, вроде бы, довольно далековато. Как минимум в нескольких сотнях метров.
— Что же она там делает?
— Тебя ждет, похотливый ты, жеребец, — снова ткнул меня в плечо Руди.
— Да брось уже так делать.
— Мне очень жаль.
Он опять меня ткнул.
— Завязывай с этим, — приструнил его Коуди. Обращаясь ко мне, он добавил:
— Она хотела встретиться с тобой именно там.
— Там, в тех дебрях?
— Местечко идеальное. Там вам не придется опасаться, что вас кто-то потревожит.
— Она на островке? — Я никак не мог поверить в это.
— Именно там.
— И как она туда попала?
— Она поплыла.
— Она своего рода — натуралист, — не в первый раз пояснил Руди.
— И как я должен туда попасть?
— Тем же способом, что и она, — ответил Коуди.
— Вплавь?
— Плавать-то ты умеешь, скажи?
— Ну да, более или менее.
— Более или менее?
— Я хочу сказать, что я далеко не самый выдающийся пловец на свете.
— А ты сможешь дотуда доплыть?
— Я не знаю.
— Вот же дерьмо, — выругался Руди. — Я подозревал, что он хлюпик.
«Пошел ты», — подумал я. Мне бы очень хотелось отполировать ему хрюкало, но я остался на месте.
— Не хотелось бы, чтобы из-за тебя он утонул, — сказал Коуди.
— Он не утонет. Черт, да его жирок будет удерживать его на плаву.
Часть моей души имела горячую охоту отдубасить за это Руди, другая же часть хотела просто волком взвыть.
— При желании я доплыву до островка, — пробурчал я. — Только не факт, что у меня такое желание возникнет, ясно? Ведь вряд ли меня там ждет хоть какая-то девушка.
— Это к чему это ты клонишь? — спросил Коуди.
— Все это просто уловка, — ответил я. — Нету там никакой девушки, и вы это прекрасно знаете. Это всего лишь притворство, чтобы побудить меня на заплыв до островка. А потом вы, небось, уедете, кинув меня здесь. Или что-то в таком духе.
Коуди сверкнул на меня глазами.
— Неудивительно, что у тебя нет друзей.
Руди ткнул его локтем.
— Наш разлюбезный Элмо считает, что мы парочка типичных засранцев.
— Я этого не говорил.
— Вот-вот, именно, — согласился с ним Коуди. — Мы тут задницу надрываем, стараясь для тебя, а ты сразу подозреваешь, что мы с тобой в игрушки играем, подлянки подкидываем. Да, шел бы ты лесом. Все, валим отсюда.
— Чего? — спросил я.
— Вперед, уезжаем.
Они отвернулись от озера и потопали по берегу к месту, где побросали свои шмотки.
— Мы что, обратно собираемся? — спросил я.
Коуди ненадолго на меня оглянулся.
— Ведь ты этого хочешь, разве нет? Так что поехали. Сейчас отвезем тебя домой.
— К мамке твоей, — добавил Руди.
Я остался, где стоял.
— Постойте! — крикнул я. — Подождите здесь, хорошо? Всего секунду. Давайте еще разочек спокойно все обсудим, идет?
— Забудь об этом, — ответил Коуди. — Просто ты никакой — ноль без палочки.
— Неправда!
Они присели на корточки и схватились за рубашки.
— Эй, ну перестаньте. Я извиняюсь. Я это сделаю, хорошо? Я вам верю, парни. Я доплыву до островка. — Коуди и Руди переглянулись. Коуди покачал головой.
— Парни, ну прошу вас! — закричал я. — Дайте мне еще один шанс!
— Из твоих суждений, можно заключить, что мы парочка шелудивых балаболов.
— Вовсе нет. Честно. Я просто растерялся, только и всего. Просто все это как-то чересчур нестандартно. Такого еще не было, чтоб девчонка… жаждала завязать со мной отношения. Ясно? Я доплыву. Точно.
— Ну ладно, хорошо, — хмыкнул Коуди. Но с заметной нерешительностью в голосе.
Побросав свои рубашки, они возвращались ко мне, но все время переглядывались и покачивали головами.
— Мы не хотим проторчать здесь всю ночь, — начал Коуди. Он взглянул на наручные часы. — Договоримся так: мы даем тебе час. Ясно?
— И опять-таки собираетесь уехать без меня?
— Я разве так говорил? Мы не уедем без тебя.
— Все-таки он видит в нас засранцев, — проворчал Руди.
— Да нет же.
— Если ты не вернешься к этому времени, — продолжал Коуди, — мы закричим, просигналим из машины или придумаем что-то еще. Просто учти, что у тебя будет с ней в запасе на все про все около часа.
— Не вынуждай нас ждать долго, договорились? — предостерегал меня Руди. — А если уж намерен пялить ее до восхода солнца, то делай это, когда мы не будем твоими провожатыми.
Пялить ее до восхода солнца?
— Ну, была, не была, — ответил я, повернулся к воде, и сделал глубокий вдох. — Погнали. Еще что-нибудь есть, что мне следует знать?
— Ты, что в джинсах плыть собрался? — спросил Коуди.
— Ну да.
— Не советую.
— Они попросту потянут тебя на дно, — пояснил Руди.
— Тебе лучше оставить их здесь.
Мне эта идея не понравилась. Нисколечки.
— Ну, не знаю, — нерешительно пробормотал я.
Коуди покачал головой.
— Мы к ним не притронемся.
— Да кто вообще хочет портки твои трогать?
— Дело в том, — продолжал Коуди, — что джинсы быстро впитают воду. А значит, будут очень увесистыми.
— В них тебе нипочем островка не видать, — поспешил добавить Руди.
— Они будут тянуть тебя ко дну.
— Или она это сделает.
— Что?
— Пропускай мимо ушей россказни Руди. Вечно у него на языке чертовщина всякая.
— Дева, — сказал Руди. — Она доберется до тебя, если не будешь достаточно проворно шевелить булками. Лучше бы тебе оставить джинсы тут.
— Эй, его просто тянет нагнать на тебя страху.
— Дева? Здесь есть Дева, которая хочет меня схватить или утопить, вы о чем вообще?
— О нет, нет и нет. — Заверял Коуди, глядя на Руди. — Тебя кто за язык тянул, чтоб ты про нее ляпнул? Идиот бестолковый.
— Эй, чувак. Ну, он же реально не хочет снимать джинсы. И если он их оставит на себе, у него никогда не будет шанса уплыть от нее. Она его непременно настигнет, это точняк.
— Никакой Девы и в помине не существует.
— Еще как существует.
— Да о чем вы двое вообще говорите? — выпалил я.
Коуди повернулся ко мне и покачал головой.
— Дева Затерянного озера. Но это все брехня, просто легенда дурацкая.
— Прошлым летом она сцапала Вилли Глиттена, — заявил Руди.
— У Вилли случилась судорога, только и всего.
— Это ты так считаешь.
— Не считаю, а знаю, что это так. Он нажрался той проклятой пиццы «пепперони» перед тем, как зайти в воду. Это-то его и убило, а не какой-то там вздорный призрак.
— Дева — не призрак. Это говорит о том, как мало ты на самом деле знаешь. Привидения не могут схватить тебя и…
— И ни одна девушка, умершая сорок лет назад.
— Но она может.
— Да чушь собачья.
— О чем вы двое шушукаетесь? — пробурчал я снова.
Они уставились на меня.
— Ну, ты, ему скажешь? — спросил Коуди у Руди.
— Нет, продолжай.
— Как-никак, это ты начал, — сказал Коуди.
— Вот если ты считаешь, что я несу пургу, то валяй, спокойно изложи ему всю свою версию. А я больше о ней и слова не промолвлю.
— Может, хоть кто-то один меня все-таки просветит?
— Ну хорошо, хорошо, — ответил Коуди. — Итак, суть вот в чем. Ходит такая байка, про Деву с Затерянного озера. Частично она правдива, частично — откровенное гонилово.
Руди пренебрежительно хмыкнул.
— Правдивая часть состоит в том, что одной ночью сорок лет назад здесь утонула девушка.
— В ночь своего выпускного, — вставил Руди. Долго помалкивать у него не выходило, вопреки собственному обещанию молчать, но Коуди опустил этот немаловажный факт.
— Ну да, — продолжал Коуди. — То была ночь выпускного бала. По окончании танца ее спутник привез ее сюда. Им захотелось здесь немного пообжиматься. Припарковались они на этой стоянке, где и перешли к делу. Все шло вполне себе неплохо. Слишком хорошо. По мнению девушки, во всяком случае.
— Она была девственницей, — пояснил Руди. — Отсюда и нарекли «Девой».
— Да. Как бы то ни было, но для нее все это пошло не в ту степь. Она захотела немного сбавить обороты и предложила парню вылезти из машины и окунуться в озеро. Парень же предвкушает, полагая, что она про «окунуться в наготку», и тут же охотно соглашается.
— Кроме них двоих, там не было ни единой души, — дополнил Руди.
— По крайней мере, она так считала, — продолжил Коуди. — Итак, выходят они из машины и начинают разнагишаться. Парень раздевается догола. А вот она нет. Она настаивает на том, чтобы оставить на себе нижнее белье.
— Свои трусики и бюстгальтер, — уточнил Руди.
— Они бросают одежду в салоне машины, бегут на пляж и окунаются вводу. Некоторое время плавают. Резвятся, обрызгивая друг друга водой и всякое там, такое. Потом в какой-то момент они обнимаются ну и… сам понимаешь… как нежданно-негаданно им опять становиться невыносимо жарко.
— Они все еще оставались в воде?
— Ну да. Но там было мелководье.
Я гадал, откуда ему все это было известно.
— Проходит не так много времени, и она позволяет ему расстегнуть свой бюстгальтер. И это первый раз, когда ему удалось зайти настолько далеко.
— Ему наконец-то удалось добраться до ее сисек, — подхватил Руди.
— Ему кажется, что он умер и очутился прямо в раю. И он уверен, что на этот раз наконец-то добьется своего. Итак, он пытается стянуть с нее трусики.
— Он хочет отодрать ее как индюшку, прям в озере, — закивал Руди.
— Угу. Но тогда она просит его прекратить. А он ее не слушает. Он не останавливается. Да, так и норовит сорвать с нее трусики. Она силится отразить натиск. Парень ведь гол как сокол, и у него, ежу понятно, стояк в полной боевой готовности, так что она уже сечет фишку, что сотворится, спусти он с нее трусики. Она этого ни в жисть не допустит. Она его мутузит, царапается, лягается, пока, улучив момент, не вырывается и не плывет к берегу. Но тут, едва успев выбраться из воды, ее дружок надрывает грудь: «Пацаны! Шевелись! Уходит!» И внезапно, на берег, навстречу ей выкатываются пять незнакомых охламонов.
— Это были его приятели, — прояснил Руди.
— Кучка недотеп, которые даже не пошли на бал. Парень — спутник девушки — взял с каждого по пять баксов. Это была подстава. Ранее тем же вечером они поехали к озеру, схоронили машины в лесу, а затем поджидали, хлебая пиво. К тому времени, как объявился парень с девственницей, они уже были в лоскутья…
— Да к тому же настолько перевозбужденные, — добавил Руди, — что готовы были шпилить все живое, хоть до рассвета.
— У Девы не было ни малейшего шанса, — сказал Коуди. — Парни быстро поймали ее, когда она бежала по пляжу, повалили и удерживали, пока спутник с выпускного ломал ей целку. Частью их уговора было то, что право идти первым оставалось за ним.
— Парень не хотел ее дотрахивать после кого-то еще, — заметил Руди.
— Ну а после него, настал черед остальных. Одного за другим.
— По два или три захода каждый, — сказал Руди. — При этом кое-кто из них успел оттарабанить ее в задницу.
— Но это… ужасно, — заикаясь, произнес я. Это было жестоко и мерзко, и я почувствовал себя еще гаже, потому что от этого рассказа я изрядно возбудился.
— Ну и стало быть, она была очень сильно потрепана после того, как они с ней закончили, — продолжил Коуди. — Но при этом они ее не били. Четверо или пятеро из них, удерживали ее все это время. Так что им не пришлось ее вырубить, ничего вообще такого. Решили, что малышка будет как новенькая, как только приведет себя в порядок и оденется. Ее спутник должен был отвезти ее домой, как ни в чем не бывало. Они рассчитывали, что о случившемся она не посмеет никому проговориться. В те времена, так оно было: если барышню изнасиловали группой, то ее саму тут же причисляли к городским шлюхам. Ее репутация была бы подорвана напрочь, если бы она надумала что-то вякнуть в адрес парней.
— Поэтому они велят ей ополоснуться в озере. И пока они ликуют от восторга, что все прошло без сучка, без задоринки, девчонка все дальше и дальше углубляется в озеро. Они и опомниться не успели, как она уже плывет изо всех сил к островку. Им не понять, пытается ли она сбежать или хочет утопиться. В любом случае, допустить любого из вариантов они не могут. В результате поплыли они за ней.
— Все, кроме одного, — добавил Руди.
— Один из парней плавать не умел, — пояснил Коуди. — Поэтому он остался на берегу и просто наблюдал. Но девица до островка так и не добралась.
— Она почти добралась, — сообщил Руди.
— Ей оставалось метров пятьдесят, прежде чем она — утонула.
— Боже, — пробормотал я.
— А потом парни эти сами пошли ко дну, — продолжил Коуди. — Некоторые из них были более шустрыми пловцами, чем остальные, так что все они рассеялись довольно далеко друг от друга. Тот из них, что был на берегу, мог преспокойно различать их в лунном свете. Один за другим они, издав короткий возглас, пару секунд барахтались на поверхности воды, после чего под ней же и пропадали. Спутник девчонки по балу ушел под воду последним. Увидев, что творится вокруг него с его приятелями, он сразу развернулся, не будь дурак — и рванул обратно к берегу. Он преодолел примерно половину расстояния, и тут как завопит: «Нет! Нет! Отпусти меня! Умоляю, прости меня! Нет!» И в следующее мгновение камнем ко дну.
— Охренеть, — выдохнул я.
— Тот парень, что стал свидетелем всего произошедшего, забрался в одну из тачек и помчался в город на всех парах. Он был в стельку пьян и жутко расстроен, поэтому на центральном шоссе сразу же разбил машину. Ему подумалось, что не далек тот час, как он врежет дубаря, посему сознался во всем, еще на ходу, в машине скорой помощи. Буквально во всем.
Поисковой группе потребовалось несколько часов, чтобы прибыть сюда, на озеро. И знаешь, что они обнаружили?
Я отрицательно покачал головой.
— Парней. Спутника девчонки и четверых его приятелей. Они растянулись бок о бок здесь на пляже, совершенно голые. Они лежали на спинах, с открытыми глазами, уставившимися в небо.
— Без признаков жизни? — спросил я.
— С признаками жизни, подобным состоянию дверных гвоздей, — ответил Руди.
— Утопленники, — добавил Коуди.
— Гос-споди, — вырвалось у меня. — И что, это якобы было делом рук той девственницы с бала? Предполагается, что типа она утопила всех этих парней?
— В каком-то смысле их уже нельзя было назвать парнями, — ответил Коуди.
Руди ухмыльнулся и пару раз клацнул зубами.
— Она их откусила? Их э-э… — Я не смог заставить себя это произнести.
— Никому точно не известно, кто это сделал, — ответил Коуди. — Но кто-то или что-то это сделало. И я бы сказал, что она самый подходящий кандидат, ты так не думаешь?
— Думаю, да.
— Как бы то ни было, девственницу так и не отыскали.
— И пропавшие члены тоже, — добавил Руди.
— Некоторые говорят, она утонула по пути к этому островку — и что это ее призрак отомстил тем парням.
— Это не ее призрак, — возразил Руди. — Призраки ни хера сделать не смогут. Речь о ней самой. Она стала кем-то типа «живого мертвеца». Зомби.
— Бред сивой кобылы, — сказал Коуди.
— Она до сих пор где-то там затаилась в воде и ждет, подстерегая очередного парня, вознамерившегося проплыть мимо нее. А потом она его сцапает. В точности как Вилли Глиттена и всех прочих. Она хватает их за пипетки своей зубастой пастью и…
Коуди ткнул его локтем в бок.
— Да ничего она не хватает.
— А вот и хватает! А потом утаскивает их за собой на глубину.
Неожиданно мне приспичило разразиться хохотом. Я не смог удержаться. Эта история совершенно завораживала меня поначалу, и я даже проникся верой в большую ее часть — до тех пор, пока Руди не заговорил о том, что Дева превратилась в какую-то голодную до писюнов зомбачку. Может быть, иногда я и бываю легковерным, но я ж не законченный идиот.
— Ты, что находишь это забавным? — спросил Руди.
Я прервал свой смех.
— А я уверен, что тебе, не показалось бы это таким уж смешным, если бы ты знал, сколько парней утонуло, пытаясь доплыть до этого островка.
— Если они тонули, — ответил я, — то уж точно не из-за того, что у них между ног оказывались зубы Девы.
— Именно так думаю и я, — сказал Коуди. — Как я уже сказал, только часть этой истории правдива. Ну то есть, мне больше верится, что девушку изнасиловали, а потом утопили. А все остальное кто-то досочинил. Я не думаю, что она действительно утопила парней, когда те за ней поплыли. И уж тем более она не укорачивала им пипетки. Я это считаю сущей небылицей. Кому-то попросту захотелось продемонстрировать собственную разновидность истинного народного возмездия, если вы понимаете, о чем я. Восстановить справедливость, типа того.
— Вы можете верить во все, что хотите, — возразил Руди. — Мой дедушка был в составе той группы, что обнаружила их той ночью. Он рассказал моему бате, а тот рассказал мне.
— Да знаю я, знаю, — простонал Коуди.
— И рассказывал он мне это не просто, чтобы попугать меня.
— Естественно, он рассказывал. Потому что не исключал, что ты как раз такой же тип, как и те ублюдки, и можешь сотворить такую же дичь.
— Я никого и никогда не принуждал.
— Но только из опасений, что тебе хозяйство отхватят.
— Купаться я туда определенно ни ногой, — сказал Руди. Он указал на озеро вытянув руку. — Никогда и ни за что. Верьте, во что хотите, но Дева там и она дожидается своего часа.
Коуди посмотрел на меня и покачал головой.
— Думаю, она действительно где-то там. К тому, что верю, что она утонула в ту ночь. Но это было сорок лет назад. Наверное, сейчас от нее мало что сохранилось. И к остальным здешним утопленникам она не имеет никакого отношения. Иногда люди естественным образом тонут. Это происходит регулярно. Ну к примеру, из-за мышечных спазм… — Он пожал плечами. — Но я ни в коем случае на тебя не обижусь, если ты передумаешь и больше не захочешь плыть на островок.
— Ну не знаю, — я посмотрел в сторону острова. Между мной и лесистым участком суши было немало чернеющей в ночи воды. — Если тут взаправду утонуло так много народу…
— Не так уж и много. Только один в прошлом году. Да и то незадолго до этого он слопал пиццу «пепперони».
— Угу, слопал. И Дева его утащила, — пробормотал Руди.
— А его тело нашли? — не терпелось мне узнать.
— Нет, — ответил Коуди.
— А таким образом, не известно, был ли он, ну это… покусан?
— Могу поспорить, что был, — сказал Руди.
Я посмотрел Коуди прямо в глаза, но они были в тени, так что я не мог их толком разглядеть.
— Но ты веришь во все эти разговоры о деве? Ты полагаешь, что она таится в озере и… э… учиняет всякое с парнями, когда те проплывают мимо нее?
— Ты серьезно? Только остолопы вроде Руди могут верить в подобное дерьмо.
— Ну, спасибо дружище, — проворчал Руди.
Я глубоко и обреченно вздохнул, снова глядя на островок, и позволил своему взгляду остановиться на необъятной черноте, раскинувшейся перед ним.
— Думаю, лучше оставить все как есть, — постановил я.
Коуди ткнул Руди в бок.
— Видишь, что ты натворил? Почему ты не мог держать свой чертов рот на замке?
— Ты же сам рассказал ему эту историю!
— Потому что ты первый тему поднял.
— Он имел право знать. Нельзя просто посылать туда кого-либо без предостережений! Еще он не хотел снимать джинсы! Шансы будут только в том случае, если ты поплывешь быстрее, чем она. А если ты в джинсах, то можешь сразу же об этом забыть.
— Ну ладно, ладно, — смягчился Коуди. — В общем-то, это не имеет значения. Ему все равно не придется этого делать.
— Нам изначально не следовало подбивать его на это, — сказал Руди. — Вся идея была полной ерундой. Ну, то есть, она «Сам-Знаешь-Кто» действительно, очень сексуальна, но она не стоит того, чтобы из-за нее покидать земную сень.
— Ну ладно, что уж теперь, — ответил Коуди, — это именно то, что она хотела выяснить. — Он повернулся ко мне. — Это основная причина, по которой она выбрала этот островок. Думаю, все это было своего рода проверкой на вшивость. Она сказала, что если в тебе недостаточно мужества, чтобы доплыть туда, то ты недостаточно мужественен для нее, а раз так, то ты ее не достоин. Дело в том, что она не рассчитывала, что этот дятел начнет молоть языком про Деву.
— Да… Да не в этом дело, — уверял я. — Вы же не думаете, что я и вправду поверил в эти байки, а? Но знайте… я действительно не ахти какой пловец, если что.
— Да не парься, — ответил Коуди. — Нет нужды передо мной оправдываться.
— Тогда, значит сматываем удочки? — спросил Руди.
— Пожалуй, да, — Коуди повернулся к озеру, прижал «рупором» ладони ко рту и закричал: — Эшли!
— Дерьмо! — выпалил Руди. — Ты выдал ее имя.
— Упс.
Эшли?
Я знал лишь одну Эшли.
— Эшли Брукс? — спросил я.
Коуди кивнул и пожал плечами.
— Это должно было быть сюрпризом. И вообще, тебе не следовало об этом знать, раз уж ты не осмелился на заплыв.
Сердце мое заколотилось как бешеное.
Не то чтобы я поверил всему сказанному. Эшли Брукс не могла вдруг заинтересоваться мной и дожидаться меня ночью на этом островке. Пожалуй, она была единственной школьницей, столь же потрясающей, по внешним данным сопоставимой с уровнем Луизы. Роскошные золотистые волосы, глаза цвета утреннего летнего неба, ангельское личико, о котором можно грезить, и тело… а тело, тут даже слов не найдешь. Как говорится: Безупречные формы!
Но по характеру она сильно отличалась от Луизы. Она излучала некую невинность и доброту, отчего казалась не от мира сего — слишком доброй, чтобы соответствовать нашим реалиям.
Я даже не мог поверить, что Эшли вообще догадывалась о моем существовании.
Она была больше, чем то, на что я мог рассчитывать.
— Это не может быть Эшли Брукс, — заявил я.
— Она подозревала, какая у тебя будет реакция, — ответил Коуди. — И это одна из причин, ее пожелания, держать нам язык за зубами. Ей хотелось запечатлеть изумление на твоем лице.
— Да-да, кто бы сомневался.
Коуди повернулся к острову и крикнул:
— ЭШЛИ! Можешь выходить! Элмо все это не интересно!
— Я этого не говорил! — произнес я в шоке.
— ЭШЛИ! — снова крикнул Коуди.
Потом мы стали ждать.
Примерно через полминуты среди деревьев и кустов у оконечности острова появилось белое свечение. Казалось, оно движется. И было оно довольно отчетливым. Как видно, какая-то пропановая лампа, типа тех туристических, которыми пользуются в походах.
— Она будет жутко разочарована, — пробормотал Коуди.
Прошло пару секунд. Затем она ступила на каменистый берег, держа лампу на вытянутой руке, видимо, чтобы не обжечься.
— А ты грешил на нас, что мы лжецы, — укоризненно сказал Руди.
— Боже мой, — пробормотал я и только и мог, что смотреть на нее. Она находилась ужасно далеко. Мне удалось разобрать лишь некоторые смутные детали. Её золотистые волосы. И ее силуэт. Фигура сразу привлекла мое внимание. Сперва я подумал, что на ней что-то плотно облегающее — какое-то трико или купальник. Но если бы это действительно было так, то оно было точь-в-точь таким же по цвету, как и ее лицо. И оно обладало двумя темными пятнышками там, где должны быть соски. И золотистой стрелкой, направленной на…
— Ой-ой-ой, етить-колотить! — воскликнул Руди. — Да она ж там совершенно голая.
— Нет, — сказал Коуди, — я так не думаю…
— Да, так оно и есть!
Она подняла фонарь над головой. Затем ее голос долетел до нас через озеро.
— Элл-моо? Разве ты не хочешь сюда?
— Хочу! — взревел я.
— Я жду, — позвала она. Затем развернулась и пошла к деревьям.
— И вправду голая, — констатировал Коуди. — Не могу в это поверить, чувак.
— Да, — подтвердил я. Ее уже не было видно, когда я скинул джинсы, оставшись в одних трусах-боксерах. Резинка уже немного поизносилась, и я завязал на ней узелок, торопясь к воде. Я оглянулся на этих двоих. — До скорого!
— Да-да, — пробормотал Коуди, но он показался отстраненным. Возможно, ему самому хотелось бы доплыть до островка.
— Плыви быстро! — посоветовал мне Руди. — Не позволяй Деве себя поймать.
— Обязательно, — крикнул я в ответ.
Я вошел в озеро и все еще мог различать тусклый свет фонаря Эшли. Я знал, что она ждет меня там, в лесу, обнаженная, хоть я и не мог ее видеть.
Ночь освещалась бледным светом луны и звезд. Теплый бриз касался моей кожи. Вода вокруг моих щиколоток казалась еще теплее, чем от этого легкого ветерка. Раздавались мягкие шлепающие звуки по мере того, как я заходил все глубже в озеро. Я чувствовал себя почти голышом в своих свободных трусах-боксерах.
Меня трясло, как будто я замерз, но мне было совсем не холодно.
Сказывалось состояние исключительно чистого куража.
«Да такого быть не может, — подумал я. — С парнями вроде меня такого не происходит. Слишком уж это невероятно, чтобы быть правдой».
А ведь происходит же!
Я только что видел ее собственными глазами.
Погружаясь в теплую воду по самые бедра, я представлял, как она может выглядеть вблизи. Я почувствовал, что мой член напрягся, начиная выпирать из прорези боксеров.
Слишком темно, и к тому же я обращен к парням спиной.
Я прошел еще несколько шагов, и озёрная вода полностью окутала меня удивительно мягким, обволакивающим теплом. Я невольно содрогнулся от блаженства.
— Давай там поднажми, — крикнул Руди. — Дева уже нацелилась на тебя!
Оглянувшись, я бросил на него хмурый взгляд, злясь на то, что он обломал весь балдеж своими восклицаниями. На пару с Коуди они по-прежнему стояли на пляже плечом к плечу.
— Да хорош уже, меня стращать, — крикнул я в ответ. — В конце концов, ты просто хочешь, чтобы я отступился.
— Она слишком хороша для тебя, тупица.
— Ха! А я бьюсь об заклад, что она смотрит на вещи иначе.
Тем временем вода доходила мне до плеч. Я оттолкнулся ногами от дна и поплыл. Как я уже упоминал ранее, я не самый лучший пловец в мире. Можете даже не спрашивать, хорошо ли я плаваю кролем. Но брассом я владею довольно неплохо. Он не так быстр, в отличие от кроля, но все равно доплывешь куда надо. Кроме того, он не так сильно выматывает, и ты видишь, куда плывешь, если держать голову поднятой.
Мне также нравится само название: брасс. Но больше всего я люблю процесс мягкого скольжения сквозь воду. Все тело ласкает теплая, струящаяся вода.
По крайней мере, если на тебе нет одежды.
К примеру, трусов-боксеров. Те висели на бедрах мокрой тряпкой, стесняя движения, не давая в полной мере свободно двигаться. Они даже не позволяли мне достаточно широко разводить ноги, чтобы как следует раскачаться.
Я подумывал о том, чтобы снять их, но не осмелился.
Все-таки они не полностью меня пленили. Мой прибор все еще торчал из ширинки, и мне очень нравилось, как меня там ласкало прикосновение воды.
А Дева… Дева лишь будоражила ощущение азарта.
Риск заводил меня.
Предложением ей приманки.
Поддразниванием ее этим.
Я ни на секунду не поверил во всю ту бредятину о девственнице, топящей мужиков и пожирающей их члены. Как и говорил Коуди, это была: полнейшая хрень. Но сама идея меня заводила.
Понимаете, о чем я?
Я не верил в нее, но мог живо ее себе вообразить. В моем воображении она плыла в темноте чуть ниже меня, ее голова была на уровне моей талии. Она была обнажена и прекрасна. Честно говоря, она смахивала на Эшли или Луизу. И она была где-то там, дрейфовала на спине и следовала моему темпу, не прилагая особых усилий.
Тьма важной роли не играла, мы все равно умудрялись воспринимать друг друга глазами. Ее кожа была настолько бледной, что словно бы светилась. Она улыбнулась мне оттуда, снизу.
Постепенно она стала подниматься.
Клюнула на наживку.
Я мог видеть, как она скользила все ближе и ближе. В то же время я предвидел, что она не собирается кусаться. Пацаны и понятия не имели. Нет, не кусаться, она будет сосать.
Я продолжал плыть дальше и представлял, как Дева подплывает ближе и пристраивается ко мне. Они на пару рассказали мне эту историю, чтобы нагнать на меня страху. И ведь нагнали. Но человеческое сознание — фантастический инструмент. С его помощью можно все обратить в свою пользу. Немного ловкости ума, и я превратил зомби из россказней Руди и Коуди, откусывающую члены, в соблазнительную водяную нимфу.
Но затем я приказал себе перестать о ней думать. Горячая история с выпускным, обнаженная Эшли, ощущение теплой воды — уже одно только это достаточно возбуждало меня, чтобы воображать, как обнаженная Дева подо мной делает мне отсос.
Нужно было думать о другом.
Что мне нужно говорить Эшли?
Эта мысль на какое-то мгновение ошеломила меня, прежде чем я осознал, что громких слов вообще не потребуется. Во всяком случае, на первых порах. Когда ты плывешь к островку на свидание с голой девицей, светская беседа — последнее, что приходит на ум.
Я поднял голову немного выше и увидел свечение лампы. Она все еще светилась среди деревьев, всего в нескольких ярдах от берега.
Я стремительно продвигался вперед и уже осилил больше половины дистанции.
Я вторгаюсь на территорию Девы.
Угу, как же.
Подойди и возьми, дорогуша.
— Лучше не мешкай, не навлекай приключений на свою задницу, — прокричал Руди.
Как же, ну-ну.
— Она тебя схватит! Серьезно!
— Тебе лучше плыть быстрее, — также закричал Коуди.
Коуди?
Но в конце концов, он совсем не верит в Деву. Он-то какого лешего меня подгоняет?
— Двигай булками! — прорычал Коуди. — Шустрей!
Они просто пытаются взять меня на понт, — успокаивал я себя.
И это сработало.
Внезапно вода перестала казаться ласковой и теплой. По позвоночнику пробежал ледяной холодок. Я барахтался один-одинешенек в черном как смоль озере, в котором утонуло множество людей, на дне покоились тлеющие останки, и, возможно нежить в лице Девы, которая вот уже сорок лет творит бесчинства — разлагающаяся охотница с острыми зубами, жаждой кровавой мести на уме и с маниакальной тягой к мужским писюнам.
Мой собственный член тут же скукожился, словно в попытке спрятаться.
Хотя я знал, что никакая Дева меня не преследовала.
Я вложился в темп. Больше никакого неспешного брасса. Я поднял настоящую бурю в воде, дрыгал ногами, будто рехнулся, греб руками, как ветряная мельница. Позади себя я услышал, как кто-то кричит, но сквозь дикий плеск я не смог разобрать слов.
Я поднял голову и смахнул воду с глаз.
Я уже почти рядом.
Я справляюсь! Осталось чуть-чуть!
Потом она прикоснулась ко мне.
Вроде бы я вскрикнул.
Я попытался вырваться из ее хватки, но ее руки, царапая ногтями, перебежали с моих плеч по груди и животу. Вреда мне она не причинила, я лишь почувствовал неприятное покалывание по всему телу. Я перестал плыть и потянулся вниз, чтобы убрать ее руки, но был недостаточно быстр. Оцарапав кожу, они уцепились за резинку моих боксеров. Я ощутил грубый рывок. Моя голова погрузилась под воду. Мне стало трудно дышать, и я оставил попытки ухватиться за руки Девы. Потянулся руками вверх, словно бы хотел ухватиться за перекладины лестницы, которая выведет меня на поверхность, к воздуху. Лёгкие требовали кислорода.
Дева тащила меня все дальше и дальше на глубину.
Тянула меня вниз за трусы-боксеры.
Они сползли до колен, потом до щиколоток. Наконец они исчезли.
На мгновение я оказался свободен.
Я рванулся к поверхности, быстро перебирая ногам. И достиг ее. Задыхаясь, я втягивал ночной воздух. Отчаянно барахтался в воде, дико размахивая руками и переворачиваясь. В лунном свете я увидел Коуди и Руди, стоящих на берегу.
— Помогите! — взревел я. — Помогите! Это Дева!
— Я же тебе говорил! — крикнул в ответ Руди.
— Не повезло! — крикнул Коуди.
— Пожалуйста! Сделайте что-нибудь, пацаны!
И они сделали. Судя по всему, каждый из них поднял руку в лунном свете и показал мне средний палец.
А руки те, что под водой схватили меня за щиколотки. Я хотел закричать, но предпочел сделать глубокий вдох. Не прошло и мгновения, как меня вновь дернули вниз.
Ну, вот и все! Она схватила меня! Боже мой!
Я схватился за детородный орган.
В любую секунду ее зубища…
Вверх поднялись пузырьки.
Я услышал их булькающий звук и почувствовал щекотку, когда некоторые из них коснулись моей кожи на пути вверх.
Какую-то секунду я думал, что пузырьки — это газ, поднимающийся из разлагающегося трупа Девы. С другой стороны, она была мертва уже сорок лет. Процесс разложения должен был давным-давно завершиться.
Следующей моей мыслью было: Кислородные баллоны!
Водолазное снаряжение!
Я перестал брыкаться. Подтянул ноги, сделал внезапный выпад руками между ступней и вцепился в часть снаряжения, оказавшегося впоследствии, если я правильно понял, загубником. Я рванул его что было мочи.
Видимо, она наглоталась воды, потому как дальше все пошло на ура. Она почти не сопротивлялась.
Ощущение было такое, будто она голая, без учета маски, кислородного баллона и грузового пояса. И она не была разлагающимся трупом. Ее кожа была гладкой и прохладной, и у нее была великолепная грудь с большими словно резиновыми, сосками.
Я далеко не был с ней нежен, врезал ей прямо там, в глубокой воде.
Затем я потащил ее в сторону острова, чтобы парни не могли нас видеть. Оттуда протащил ее еще несколько метров до поляны, где она оставила свой фонарь.
В свете фонаря я смог разглядеть, кто она такая.
Впрочем, я уже и так догадывался кто это.
После того, как она заманила меня на островок в качестве дублера Эшли, Луиза, должно быть, не теряя времени, надела свое водолазное снаряжение и перебралась в озеро, чтобы на сей раз прикинуться Девой.
В свете фонаря она выглядела потрясающе. Ее груди блестели и светились между лямками. По ходу дела она лишилась маски. Я также снял с нее кислородный баллон и пояс. Теперь она была совершенно голой.
Она лежала на спине, кашляла, задыхалась и сотрясалась от спазмов, заставляющих все ее тело дергаться и трястись — зрелище весьма занятное.
Некоторое время я наслаждался шоу. Затем пошел к ней.
Это было нечто невероятное.
Поначалу она не могла отдышаться, чтобы производить много шума. Однако через некоторое время разразилась визгом.
Я понимал, что Коуди и Руди кинутся ей на подмогу, как только услышат ее крики, поэтому с размаху обрушил ей на голову пояс с грузами. Он проломил ей черепушку, покончив с ней.
Затем я поспешил к оконечности островка. Коуди и Руди уже были в озере и резво пустились вплавь.
На самом деле, я хотел застать их врасплох, и также проломить им головы, но знаете что? Я был избавлен от вероятной возни. Они преодолели примерно половину пути до острова. Затем, один за другим, они испустили истошные крики и пошлись топором ко дну.
Я не мог в это поверить.
И до сих пор не могу.
Но они так и не всплыли.
Видимо, их Дева прибрала.
Почему их, а не меня?
Возможно, Дева пожалела меня, из-за того, что мои так называемые «друзья» так некрасиво со мной обошлись. В конце концов, нас ведь обоих кинули парни, которым мы доверяли.
Кто знает. Черт возьми, может быть у Коуди и Руди просто внезапно случился припадок, и Дева тут ни при делах.
Как бы то ни было, наша короткая вылазка на Затерянное озеро в итоге оказалась на порядок удачнее, чем я мог когда-либо мечтать.
От Луизы захватывало дух.
Немудрено, что люди настолько увлечены сексом.
В конечном итоге я утопил Луизу в озере вместе с ее снаряжением. Я нашел каноэ, на котором она, должно быть, добралась до острова, забрался в него, взял весло и погрёб обратно на пляж. Затем я проехал почти до самого дома на «чероки» Коуди.
Тщательно стер в машине все отпечатки пальцев и, наконец, что не менее важно, предал автомобиль огню. Я вернулся домой в целости и сохранности незадолго до рассвета.
— Зубы почистил? — cпросил Гарольд.
Джош, войдя в комнату из коридора, подтянул свои пижамные штаны с человеком-пауком. Он обнажил зубы, чтобы показать отцу.
— Это означает «да»?
Не смыкая губ, мальчик кивнул. Затем повернулся к телевизору.
— А, что это ты смотришь? — полюбопытствовал он. — Можно и мне посмотреть?
— Боюсь, что нет. Тебе уж баиньки пора.
Белобрысый малец четырех годков от роду продолжил пялиться в ящик.
— Что это там показывают? Страшно, вроде.
Гарольд ткнул на пульте кнопку, и экран погас.
— Идем, — сказал он. — Пора в кровать.
— Не-а, не пора — спокойно и с полной убежденностью выдал Джош.
Изобразив голосом какого-то страшного чудовища, Гарольд прохрипел:
— А я говорю, пора.
— Ой! — взвизгнул Джош.
Хихикая и размахивая руками, он помчался по освещенному коридору, у двери своей спальни остановился. Поглядел на отца, но уже не такой веселый.
— Ступай в комнату, — сказал Гарольд, направляясь к нему.
— Там свет не горит!
— Да. Прошу прощения.
Малец нервно вглядывался в темноту, потом посторонился, освобождая проход отцу. Только когда зажегся свет, он шмыгнул в комнату и перемахнул через опущенные перила своей кроватки. Сдвинул вбок игрушку Скуби-Ду и сел на детскую книжку. Нахмурившись, вытащил ее из-под себя, зыркнул на обложку и отбросил ее на груду книг и мягких игрушек, что лежали на другом краю кровати. Затем скрестил ноги и посмотрел сквозь деревянные столбики на отца.
— Расскажи сказку, — сказал он.
— Не сегодня.
Взгляда Джоша коснулась печаль. Брови нахмурились. Начал дрожать подбородок.
— Посмотри книжку какую-нибудь.
— Сказку слушать хочу, — в его глазах заблестели слезы. — Мамуля рассказывает мне сказки.
— Так пусть мамуля тебе и расскажет.
— Она не может. Она ж на аэробике.
— Тогда, видать не с…
— Ну пожа-а-алуйста, папочка!
— Я сейчас делом важным занят, — сказал Гарольд, припомнив вот-вот начавшийся фильм по кабельному. И так уж начало проворонил но….
Но он не мог оставить своего сына в слезах.
— Ладно, будь, по-твоему. Только не длинную.
Джош вытер глаза тыльной стороной своих крошечных кулачков.
— Дли-и-инную, — протянул он.
— Ну, как угодно.
Гарольд решил, что про кино и забыть можно. Авось, удастся его посмотреть в другой раз.
— Хорошо, — сказал он, подходя к книжным полкам. — Что тебе почитать? Вот «Кот в шляпе», а вот «Буксир Скаффи»
— Ничего этого не хочу.
— А чего же ты хочешь?
— Сказку расскажи.
— Так, я не знаю никаких сказок. Давай-ка я…
Он снял с полки «Питера Пэна».
— Не-е-ет! Сказку рассказывай.
— То есть, ты хочешь, чтоб я сам что-то придумал?
— Ага, — закивал Джош.
Гарольд вздохнул. Это будет непросто. Сочинять сказки на ночь входило в функции Мэри, а не в его.
— Что ж, — сказал он, — попробую. Что-нибудь наподобие «Червяка Уолли»?
— Не-е-ет. Это мамина сказка.
— Так какую же ты хочешь-то?
— Страшную хочу.
Гарольд ухмыльнулся. Ему и самому нравились страшные истории.
— А, ты точно уверен? — спросил он. — Что если тебе потом кошмары сниться будут?
— Мне нравятся кошмары, — ответил Джош.
— То-то и вижу. Любишь во сне поорать.
— Сделай так, чтоб я заорал, папочка.
— Да, запросто. Почему нет? Гарольд придвинул кресло-качалку поближе к кроватке и, сел закинув ногу на ногу.
— Давным-давно, — подсказал Джош, нетерпеливо глядючи на отца сквозь решетку.
— Как скажешь. Так и быть. Поехали. Давным-давно жил-был страшный волосатый человек.
— Где он жил?
— В соседнем доме.
— Не-а, он там не жил. Там дядя Майк живет.
— Ну, хорошо, он жил не там. А в нескольких кварталах отсюда, в тёмном, жутком, и старом доме. Он был таким страшным и волосатым, что его мама и папа запирали в чулане, когда он был маленький. Они не могли выносить его вида. И так сильно его ненавидели, что никогда не давали ему газировки, сладостей, и вообще никаких вкусняшек. Жил он на воде да на сырой печенке.
— Фу-у-у!
— И вот вырос он большим-пребольшим…
— А как его звали?
— Енох, — без колебаний ответил Гарольд, будто ему уже было давно знакомо имя этого парня.
«Имело ли место быть реальное существование Еноха…?»
— Что случилось, когда Енох стал большим? — спросил Джош.
Как будто уже зная, что говорить, Гарольд продолжил:
— Вырос он большим и очень сильным, от печенки той вкусной, да полезной настолько, что в один прекрасный день вышиб дверь чулана. Родители кинулись от него бежать, но он схватил их своими огромными волосатыми руками, да головы-то им и пооткручивал!
У Джоша отвисла челюсть.
«Порядок, — подумал Гарольд, — заглотил наживку».
— А, потом что было?
— Ну, Енох положил головы матери с отцом в чулан на сохранение. А еще он их печенки поел. Однако через некоторое время он снова проголодался. Он всюду рыскал по тёмному, жуткому старому дому, в поисках печенки, чтоб насытиться. Под кровати заглядывал, за двери. Он рылся в ящиках комода. Проверил ванну. Искал печень даже в тубзике!
Джош расхохотался. Угомонившись, он покачал головой и выдал:
— В тубзике печенки не бывает.
— Как правило, нет, — сказал Гарольд, — но Енох этого не знал.
— Он, что был несмышленый, да?
— Мм... так ведь, он всю жизнь в чулане просидел, другого и не ведал. Но, в конце концов, он заглянул на кухню. Открыл шкафы, а там банки с консервированным супом, крекеры да печенье. В холодильнике — яйца, сыр и хот-доги. Бедный Енох, однако, и знать не знал, что это всё есть можно. Думал он, что только печенкой и сыт будешь. А вот печенки-то нигде и нету.
Напоследок он заглянул в морозилку. Там были замороженные продукты: банки с апельсиновым соком, кукуруза, и еще целая куча всякого добра, завернутого в белую бумагу. Он один сверток развернул, и угадай, что нашёл?
— Печенку?
— Правильно! Во всяком случае, оно было похоже на печенку. Но не было склизким и не пахло, как надо, и было твёрдым, как кирпич. Как он откусить попробовал, то чуть зубы-то и не сломал. Вот он и швырнул это обратно в морозилку да дверцей хлопнул.
— Её ж надо было просто разморозить, — заметил Джош.
— Но Еноху-то это известно не было. Он и о продуктовых магазинах не ведал. Думал он, что раздобыть себе печенку можно исключительно в людях.
— С чего он это взял-то? — спросил Джош.
— Дак, он же сожрал мамину с папиной.
— А откуда он узнал, что в них печенка есть?
— Так я же тебе и рассказываю, Джош. Ты чего, слушать не хочешь?
Мальчуган вздохнул, затем сложил руки на коленях и стал ждать, чтоб Гарольд продолжил.
— В скором времени, Енох очень сильно захотел есть. Настолько сильно, что сил терпеть не осталось. В конце концов, он выскользнул из дома посреди ночи и прокрался по переулку. У большинства домов в квартале были заборы, как у нас. Енох не представлял, чего там за забором найдётся — вдруг, печенка, ‒ так он выбрал забор красивенький из красного дерева, да через него и перемахнул. И приземлился во дворе дома, точно такого же, как наш.
— Так это был наш дом? — спросил Джош.
— Нет, не наш. Это было за два квартала отсюда. И вот, не успел он приземлиться, как видит — в одном из окон свет горит. Он, прихрамывая, подошел к нему…
— Как дядя Джим?
Гарольд вздохнул, устав оттого, что его перебивают.
— Дядя Джим хромает, потому как на лыжах ногу сломал. А Енох хромал, потому что горбатый был да уродливый, у него одна нога была на восемь дюймов короче другой.
— О-о-о.
— И вот он, прихрамывая, подошел к освещенному окну, прижался ужасным волосатым лицом к стеклу да и заглянул внутрь своим единственным жёлтым глазом... — предвосхищая вопрос Джоша, Гарольд живо добавил:
— Свой другой глаз он вышиб об крючок в чулане.
Джош кивнул, закрыл рот и сглотнул. Слегка побледнел.
— В комнате, в тусклом свете ночника «Барни Раббл»[6], Енох увидел мелкого мальчонку, спящего в кроватке. Долго он на мальчика глядел. В животе у него заурчало. Он чувствовал, что есть ему охота пуще прежнего.
— И у меня такой ночник есть, — сказал Джош, нахмурившись.
— Знаю-знаю.
Джош нервно зыркнув на окно, начал отводить взгляд. Внезапно его внимание к окну вернулось.
Гарольд ощутил холодок у себя на загривке. Повернувшись, он увидел в стекле, какую-то рожу и ахнул, прежде чем понял, что это всего лишь его собственное отражение.
— Никого там нет, — сказал он.
— Я увидел…
— Да, это просто… Слушай, думаю, для одного вечера сказок пока хватит. Может, на этом закончим да и …
— Не-е-е! Не уходи!
— Но…
— Ты должен дорассказать!
— Ну, ладно. Дорасскажу. На чём я там остановился?
— На том, что Енох в окно глядит.
— Правильно. На мальчонку на мелкого. Енох ужасно голоден, потому тихонько открывает окно. Без шума забирается внутрь и крадётся к кроватке…
— А мальчик в него стреляет!
— Эй! Это ж моя сказка. Как раз мальчик, так уж получилось, в него и не стрелял.
— Почему это?
— У него ружья не было.
— А-а-а...
Енох наклонился, и от ужасного зловонного смрада мальчик проснулся. Он увидел над собой бугристую, отвратительную волосатую рожу. Увидел единственный желтый глаз и огромные, оскаленные клыки. Увидел огромные волосатые руки, тянущиеся к нему. Заорать хотел, но Енох хвать его за головенку и шею ему того, — хрясь! Шея-то и сломалась. А Енох полакомился печенкой мальчугана.
Джош поглядел на отца так, будто пал жертвой тяжелейшего предательства.
— Ты ж ведь страшную сказку хотел, — напомнил ему Гарольд.
— Но так нельзя. Конец плохой.
— Тебе концовка не понравилась? — спросил Гарольд, пытаясь подавить улыбку.
— Она никуда не годится, — настаивал мальчик.
Было видно, что он вот-вот заплачет.
Гарольд вздохнул. Ему определенно не хотелось, чтобы Джош плакал.
— Ну, хорошо. Не так всё закончилось. Ночь за ночью Енох бродил по переулкам, в чужие дворы лез, в спальни мальчишек и девчонок забирался и пожирал их печень.
— Папа!
— Но однажды ночью отважный малец, похожий на тебя, ускользнул от Еноха.
Джош вздохнул с облегчением.
— И давай по дому бежать, а Енох за ним прихрамывая. На кухне мальчик схватил электрический разделочный нож и обратился лицом к Еноху. Енох к нему хлябает, пуская слюни и облизывая губы, в готовности печенки мальца отведать. Но стоило тому протянуть руку, как мальчик выхватил нож и «ззззззз», ‒ и оттяпал Еноху правую руку. Волосатая рука так и шлёпнулась на кухонный пол.
— А потом что?
— Енох убежал, вопя от боли. В дом мальчика явились полицейские. Они пошли по кровавому следу через лужайку, далее через забор и по переулкам к тёмному, жуткому старому дому, где жил Енох.
— И они его прикончили!
— Точно! Полицейские нашли его съежившимся в чулане, скулящим и облизывающим обрубок руки, ну и укокошили его из своих «магнумов».
Джош выдохнул с облегчением. Выглядел он измотанным.
— Но сказке еще не конец, — сказал Гарольд. — Помнишь руку, что на пол кухонный шлепнулась? Так вот, она пропала.
— А?
— Пропала, исчезла. Никто не смог её найти.
Нахмурившись, Джош спросил:
— И куда же она подевалась-то?
— Точно никто не знает, — объяснял Гарольд. — Но говорят, что порой её видят в лунные ночи: она передвигается боком по переулкам, подобно крабу, пробирается в окна, как большой мохнатый паук…
— Только рука? — спросил Джош.
— Только рука. Остального Еноха копы убили, но не руку. Она продолжает жить. Она крадется сквозь ночь, ищет маленьких мальчиков в кроватках, жаждущая отведать их молодой и сочной печенки.
Джош сморщил нос.
— Ну, всё, сказке конец. — Гарольд резво качнулся вперёд и поднялся с кресла.
Джош тоже встал. Он вцепился в перила кроватки и уставился на отца.
— Не уходи-и-и.
— Приятель, да тебе давным-давно спать пора. Дай-ка я тебя поцелую.
Когда Гарольд обнимал Джоша, руки мальчика крепко обхватили его за шею.
— Эй, все в порядке, — сказал Гарольд, — отстраняя его.
— Нет, не в порядке. Джош взглянул на окно. — Волосатая рука доберется до меня.
— Не доберется. Нету такой, Джош. Это всё сказки, выдумки. Давай-ка ложись уже.
Мальчик опустился на матрас. Гарольд укрыл его одеялом.
— Ладно, — мягко сказал Гарольд, — спокойной ночи.
Отойдя от кроватки, он присел на корточки у настенной розетки и включил ночник.
— Выключи Барни, — попросил Джош.
— Ты шутишь, — он завсегда просил Барни на ночь, — зачем?
— Да чтоб рука волосатая меня не увидела.
— Джош, ну ты чего, в самом деле-то.
— Пожалуйста, папочка.
Гарольд покачал головой. Он совсем заморочил ребёнку голову. Рассказывая эту сказку, чуял ведь, что она из-под контроля выходит. Следовало рассказать что-то простое и забавное, но сказка как сама жить начала, да и самому Гарольду интересно было, чего там дальше-то. Так он и не стал её сдерживать. Теперь бедняга Джош весь на панике. А Гарольд чувствовал себя последней скотиной.
— Слушай, — сказал он. — Я тебе вот что скажу. Если волосатая рука придёт, тебе нужно просто произнести слова волшебные.
— Хорошо.
— Скажи три раза: «Уходи, волосатая рука», так она и сгинет.
Джош торжествующе кивнул. Он шептал эти слова, репетируя, пока Гарольд выходил из комнаты.
— Дверь не закрывай!
— Не буду, сынок.
— Уходи, волосатая рука, — шептал малец, — уходи, волосатая рука.
Гарольд прошел по коридору в гостиную, устроился в мягком кресле и начал щёлкать пультом в поисках, чего посмотреть.
Мэри воротилась домой вскоре после одиннадцати, тихонько объявив, что на развод подавать желает.
— Ты это чего? — ахнул Гарольд. Будто ему под дых дали.
Она поведала ему, что полюбила мужика, Биллом звать, с занятий аэробикой, что последние три недели она прогуливала те самые занятия, и к Билу в Брентвуд ездила, что она планирует выйти за него замуж, как только будет покончено со всеми формальностями бракоразводного процесса. — Ты себя не вини, дорогой, — сказала она. — Дело ведь не в тебе, а во мне. Просто втрескалась, ниче с собой поделать не могу.
— А как же Джош? — наконец смог выдавить из себя Гарольд.
— С мамой жить будет, конечно же, но я уверена, что мы договоримся, чтобы ты смог с ним достаточно часто видеться...
По просьбе Мэри Гарольд постелил себе на ночь в гостиной на диване. Лежал в темноте без сна, уставившись в потолок. Внутри холод и тоска. Мысли путаные, бессвязные крутились в его голове, не давая покоя.
А затем Джош как завопит.
Гарольд вскочил с дивана. Пробегая по тёмному коридору, услышал как мальчик кричит:
— Уходи, волосатая рука! Уходи, волосатая рука, уходи, волосатая рука, уходи…!
Гарольд бросился в спальню и щёлкнул выключателем.
Джош стоит на матрасе, на лице — ужас, его широко раскрытые глаза уставились в окно.
Гарольд повернулся.
Мелькнуло чего-то.
Пролезло через дыру в оконной сетке и исчезло.
Он покачал головой. Невозможно. Просто… а что?
Тень. Просто тень или…
Пошатываясь, в комнату вошла Мэри. На ней была белая ночная рубашка, которую Гарольд дарил ей на прошлый День Святого Валентина. Ее волосы были взъерошены. Она моргала от яркого света.
— Что случилось? — спросила она.
— Она здесь была! — выпалил Джош.
— Всё под контролем, — сказал ей Гарольд. — Джошу кошмар приснился. А ты возвращайся в постель. Нужно хорошенько выспаться, чтоб быть красивой. Тебе ж еще на свидание с Биллом.
Она зыркнула на него полным неприязни взглядом и ушла.
Гарольд подошел к кроватке и взял Джоша на руки. Мальчик крепко обнял его.
— Рука, точно ушла, папочка?
— Угу. Еще как ушла. Я же тебе говорил, что волшебные слова сработают.
Гарольд сел в кресло. Стал легонько покачиваться.
— Ты очень хорошо справился, — прошептал он.
По мере того как он говорил и раскачивался, он чувствовал, как напряженность покидает мышцы Джоша…
…достаточно часто видеться…
Мальчик обмякнул в руках Гарольда, дыша медленно и ровно. А Гарольд все продолжал его качать.
— После того, как храбрый малец прогнал волосатую руку с помощью волшебных слов, — прошептал он, — рука здорово осерчала. Ей хочется глаза выкалывать, глотки вырывать, да печенки из истерзанных тел вынимать. Поэтому она понеслась вдоль стены дома, пока в другое окно не влезла. А там спит молодая женщина в сорочке белой — похожая на твою мать, Джош. Волосатая рука бесшумно когтями проделала в сетке дыру…
— Всё, просто отлично! — думал он, уповая на свою удачу. Попятившись по обочине, и глядя на приближающийся автомобиль, он выставил большой палец. Солнечные блики сияли на лобовом стекле. Лишь в последний момент он смог разглядеть водителя. Женщину. Точно так — бабу. Вот тебе и удача.
Увидев, как зажглись стоп-сигналы, он решил, что дама притормозила из соображений безопасности. Когда машина остановилась, он подумал: «кинет[7], небось». Знавал он такие фокусы. Машина останавливается, ты к ней бежишь, а она, с визгом срывается прочь, швыряя тебе пыль в морду. На этот раз он решил, что не поведется. Пойдет к машине степенно, без лишней суеты.
Когда он увидел загоревшиеся фонари заднего хода, то всё еще едва мог поверить, как ему повезло.
Автомобиль сдал назад. Сидевшая в машине женщина перегнулась через переднее пассажирское сиденье, открыв ему дверцу.
— Может, вас подбросить?
— Ну, конечно же, можете.
Запрыгнув в машину, он бросил свою дорожную сумку на заднее сиденье. Захлопнув дверцу, вмиг почувствовал, как его окутало холодным воздухом. Казалось, будто пот на его футболке моментально застыл. Но ощущения были приятные.
— Несказанно рад встрече, — промолвил новоявленный попутчик. — Вы меня реально спасли.
— Как же вас сюда занесло? — спросила баба, выезжая на дорогу.
— Да вы ни за что и не поверите.
— Ну, а вы всё равно попытайтесь.
Ему приглянулась её жизнерадостность, и ему стало совестно из-за легкой нервной дрожи в её голосе.
— Итак, подбирает меня один парень. Почти что перед Блайтом. И катим мы, значитца, по этой… по этой вот пустыне… как вдруг он ни с того ни с сего тормозит, велит мне вылезти, колёса поглядеть. Я выхожу — а он раз, и ходу! Да ещё и мою дорожную сумку подальше выкинул. И чего, спрашивается, ему вдруг приспичило так поступать. Вы понимаете, о чем я?
— Прекрасно понимаю. В нынешние времена и не угадаешь, верить-то некому.
— Что верно, то верно.
Глянул он на бабу. Сапоги на ней, штаны джинсовые, да выцветшая голубая рубаха, но определенно — кровь не водица. Сразу видать, что в ней особая порода. Это было видно по её манере речи, по ровному, умеренному загару её кожи, по укладке волос. Даже её фигура — и та демонстрировала породу. Ничего чрезмерного.
— Чего я никак не смекну, — продолжил он, — так это зачем тот хмырь меня вообще подбирал.
— Наверно, его тоска заела.
— А тада чего ж он меня выставил?
— Ну, может, испугался незнакомца. А возможно, ему опять заблагорассудилось побыть одному.
— Как ни верти, а поступил он скверно. Понимаете, о чём я?
— Думаю, да. Путь-то куда держите?
— В Тусон.
— Надо же, а я как раз туда же и еду.
— А чего ж вы не по автостраде? Что вы здесь забыли?
— Ну… — она нервно рассмеялась. — То, что я замыслила, оно не совсем… э-э, законно.
— Это как?
— Я собираюсь вывезти отсюда несколько кактусов.
— Что? — усмехнулся он. — Ого. Так значит, хотите стащить кактусы?
— Так и есть.
— Ну, дай бог, чтоб вас не поймали!
Женщина натянуто улыбнулась.
— За это дело реально штраф полагается.
— Да ладно?
— И штраф солидный.
— Ну, что ж, готов помочь, чем смогу.
— У меня с собой только одна лопата.
— Ага. Я еще как сумку свою в машину бросал, её приметил. Думаю, чегой-то это вам лопата, — oн взглянул на нее и рассмеялся, пораженный тем, что женщина такого уровня надумала выкорчевать несколько растений посреди пустыни:
— Я всякого на своём веку навидался. А вот похитителей кактусов вживую — никогда не видал.
Он рассмеялся своей шутке.
— Вот, теперь повидали, — отреагировала она, не присоединившись к его веселью.
Некоторое время они молчали. «Как такая элитная фифа решилась на такую авантюру — ехать по безлюдной дороге в пустыню, лишь для того, чтобы замарать руки, выкапывая кактусы для своего сада?» — ухмылялся молодой человек собственным мыслям. Парень никак не мог взять в толк, на фигища кто-то готов идти на такое. Как кому-то могло прийти в голову тащить к себе в дом всякую пыльную дрянь? Ему хотелось поскорее покинуть это безлюдное место, и он не мог понять, что может побудить кого-то забирать с собой частичку пустыни. Напрашивался вполне справедливый вывод, что женщина эта, похоже с приветом.
— Не желаете ли подкрепиться? — спросила психическая. В её голосе всё еще чуялась нервозность.
— Не откажусь.
— Там, позади вас, бумажный пакет, должен на полу лежать. В нём пара сэндвичей, и пиво. Пиво-то любите?
— Изволите шутить? — он потянулся через спинку сиденья и взял пакет. Сэндвичи пахли — пальчики оближешь. — А, давайте-ка свернём, с дороги, вон туда? — предложил он. — За те камни станем, и устроим пикничок.
— Эх, да это ж славная мысль.
Она остановила машину на широкой обочине.
— Только это, проедьте-ка лучше чуть подальше. Не стоит парковаться слишком близко к дороге. Если хотите, то, когда перекусим, я помогу вам спереть парочку кактусов.
Обеспокоенно на него посмотрев, она смущённо улыбнулась:
— Ну, ладно, идет. Так и сделаем.
Машина устремилась вперед, виляя между огромными, цилиндрической формы кактусами, и с треском продираясь сквозь заросли. Наконец автомобиль остановился возле скопления камней.
— Как думаете, с дороги нас ещё видать? — спросила женщина.
Голос её слегка дрогнул.
— Не-а, думаю, нет.
Когда дверцы распахнулись, на водителя и попутчика обрушилась жара. Они выбрались из машины, и молодой человек захватил с собой пакет с сэндвичами и пивом. Он уселся на большом камне, а женщина устроилась рядом.
— Надеюсь, вам понравятся сэндвичи. Они с солониной и швейцарским сырком.
— Звучит недурно.
Он протянул ей один и открыл пиво. Банки были не слишком холодными, но он решил, что недостаточно холодное пиво всё же лучше, чем вообще никакого пива. Освободив свой сэндвич от целлофановой упаковки, он поинтересовался:
— Так, а где ж ваш муж-то?
— А почему вы, собственно, спрашиваете?
Он ухмыльнулся, понимая, что этот вопрос реально её поднапряг.
— Да так, просто случайно заметил, что у вас на пальце кольца-то нету, если вы понимаете, о чём я.
Она бросила взгляд на полоску бледной кожи на безымянном пальце.
— В общем-то, мы расстались.
— О как? А чего ж вдруг?
— Узнала, что он мне изменяет.
— Он изменял, вам? Батюшки, да он же, верно, психический!
— Не психический. А просто любитель причинять страдания. Но вот что я вам скажу — это было его величайшей прижизненной ошибкой.
Пока они молча трапезничали, молодой человек время от времени недоверчиво покачивал головой, но потом, прекратил это делать. Порешил, что, возможно, и сам бы изменил зрелой даме, что увлеклась кактусы тырить. Внешность, оно, конечно, хорошо. Да кому охота жить с умалишенной? Он прикончил своё пиво. Пиво на дне стало тёплым настолько, что его аж передёрнуло.
Подойдя к автомобилю, он поднял лопату с пола около заднего сиденья.
— Хотите, пойду с вами? Выберете те, что вашей душе по нраву, а я их выкопаю для вас.
Он наблюдал, как она скомкала целлофан и запихнула его в бумажный пакет к опустевшим пивным банкам. Затем закинула пакет в тачку, улыбнулась ему и поучительно произнесла:
— Всякая брошенная соринка — вред природе.
Отойдя от машины, они пошли бок о бок. Женщина смотрела по сторонам и время от времени пригибалась, чтобы изучить перспективный кактус.
— Наверно, я кажусь вам немножко странной, — призналась она, — раз запросто подобрала попутчика. Надеюсь, вы не подумали… Ну, вообще-то это было преступно со стороны того хмыря — бросить вас в такой глуши. Но я рада, что подобрала вас. Чего-то мне кажется, что я могу вам выговориться.
— Это очень мило. Я послушать люблю. А вон тот как? — спросил он, указав на огромное колючее растение.
— Здоровенный больно. Мне б что помельче.
— Так этот-то, как миленький в багажник влезет.
— Нет, лучше несколько, да чтоб не шибко здоровых, — упёрлась она. — Да ещё, хочу заполучить такой же, как в заповеднике Сагуаро растёт[8]. И он, поди, не мелкий будет. Вот, думаю, ему местечко в багажнике припасти.
— Ну, что ж, как скажете, так и будет.
* * *
Они прошли дальше. Скоро и машина скрылась из виду. Солнце, подобно жаркому, тяжелому грузу, навалилось на макушку и плечи молодого человека.
— А вот этот как? — спросил он, указав на растение. — Он совсем небольшой.
— О, да. Этот — в самый раз.
Женщина опустилась на колени рядом с кактусом. Её рубаха стала темно-синей от пота на спине, легкий ветерок взъерошил ей волосы.
«Вот такой я её и запомню» — подумал молодой человек, да как огреет её лопатой по башке.
* * *
Прикопал он её возле того самого кактуса.
Выезжая на дорогу, он размышлял о ней. Милая была женщина, и бесспорно особой породы. Психическая, естественно — но милая. Муж-то её, небось, полным идиотом был, коль изменял такой обаятельной женщине — разве что он делал это из-за её проблем с кукухой.
Было очень приятно, что она так много ему о себе поведала. Когда тебе секреты ведают — оно завсегда приятно.
Он задумался, как далеко бы она его повезла. Да не так уж и далеко. Иметь машину в своем распоряжении всяко лучше. Так не придется переживать. А тридцать шесть долларов, обнаруженные в её сумочке, оказались приятным бонусом. Какое-то мгновение он опасался, что там одни карты найдутся. В общем, весьма удачно она под руку подвернулась. Он ощущал себя любимцем фортуны.
По крайней мере, до тех пор, пока тачка не начала серьезно сбавлять скорость. Он свернул на обочину и выбрался из машины.
— О нет, — пробормотал он, увидев, что заднее колесо спущено. Прислонился к борту авто и тяжко вздохнул. Солнце светило ему прямо в глаза. Он зажмурился и покачал головой, досадуя на сложившуюся ситуацию и размышляя о том, как ужасно будет разбираться с шиной в течение целых пятнадцати минут под палящим солнцем.
Затем вдалеке послышалось слабое урчание работающего двигателя. Он открыл глаза и взглянул на дорогу. Приближался автомобиль. На миг он задумался, а не оттопырить ли ему большой палец. Но это было бы глупо, подумал он, ведь у него теперь есть своя тачка. Он снова закрыл глаза, дожидаясь, когда машина проедет мимо.
Но та не проехала. Вопреки ожиданиям, она остановилась.
Он открыл глаза и судорожно вдохнул воздуху.
— День добрый — обратился к нему незнакомец.
— Здравия желаю, офицер, — ответил он, и сердце у него ухнуло в пятки.
— У вас запаска есть?
— Кажется, да.
— Что значит «кажется»? Либо она есть, либо её нет.
— Да в том смысле, что не знаю, в каком она состоянии. Я давненько ею не пользовался, если вы понимаете, о чем я.
— Конечно, понимаю. Пожалуй, я останусь тут, пока мы с этим не разберемся. В наших суровых краях, знаете ли, сыграть в ящик — дело нехитрое. Если запаска не сгодится, то я по рации помощь вызову.
— Окей, спасибо, — он открыл дверцу и вытащил ключ из замка зажигания.
«Всё нормально, — твердил он себе. — У этого полицейского нет ни единой причины в чём-то меня подозревать».
— Вы решили съехать с дороги немного вглубь?
— Нет, а в чем дело? — отозвался он, перебирая ключи в руках. Они выпали из рук на землю. Полицейский подобрал их.
— Обычно здесь прокалывают шины иголками кактусов. Они, как смерть колёсам.
Он последовал за патрульным к задней части машины.
Восьмигранный ключ не подошел к замку багажника.
— Не пойму, чего эти недоумки из Детройта не соорудят один такой ключ, чтоб годился и к дверям, и к багажнику.
— Тоже не понимаю, — отозвался молодой человек, стараясь, чтоб его голос прозвучал так же неодобрительно, как и у собеседника, и сразу же почувствовал себя гораздо увереннее.
Подошел ключ круглой формы. Крышка багажника распахнулась.
Полицейский откинул брезент на землю и тут же направил револьвер на молодого человека, с изумлением взиравшего на тело мужчины средних лет, которое при жизни явно принадлежало человеку особой породы…
Незадолго до десяти часов вечера она ощутила зловоние. Бет закрыла глаза и глубоко втянула воздух в легкие, но запах просто не хотел исчезать. Бурбон всегда помогал, поэтому она встала, выключила телевизор и пошла на кухню.
Бет взяла полупустую бутылку с верхней полки холодильника. Бокал, стоявший вверх дном на горлышке бутылки, тихо звякнул, когда она вернулась в гостиную. Женщина села на диван и поджала ноги.
Бет поднесла бутылку к носу и отвинтила крышку. Пары бурбона смешались с ужасным запахом, заглушая его.
— Чертовы сигары, — сказала она в тишине.
До свадьбы Рэнди никогда не курил. Он начал курить только через семь месяцев, одним теплым июньским вечером. Благодаря нескольким вентиляторам по квартире на Иден-стрит гулял легкий ветерок. Рэнди вошел в комнату и бросил свой галстук на спинку стула. Его верхняя губа была влажной от пота, когда он целовал жену.
— Как дела в офисе? — спросила она.
— Ха, мы получили заказ от Харрисона!
— Класс.
— Это настоящий прорыв.
— Просто замечательно.
— А у Джима Блейка родились близнецы. Мальчик и девочка.
С озорной улыбкой Рэнди шутливо пошевелил бровями и достал из нагрудного кармана рубашки пару сигар. Обе сигары были длинными, тонкими, как пальцы, и темно-коричневыми под целлофановой оберткой.
— Близнецы, да? — Бет села к нему на колени и обняла за плечи. — Нам предстоит многое наверстать.
— Давай начнем прямо сейчас.
Бет поцеловала его и прошептала:
— Сначала ужин. Будет обидно, если он остынет.
Они ели «Краб Луи»[10] при свечах. Позже, потягивая кофе, Бет услышала хруст пленки. Она подняла глаза. Рэнди снимал обертку с сигары.
— Ты не посмеешь, — произнесла она.
— Присоединишься ко мне?
— Шутишь? Я ни за что на свете не прикоснусь ни к одной из этих мерзких…
Бет осеклась, и её улыбка увяла, когда над одной из свечей замаячило искаженное тенью лицо Рэнди. Пламя дрогнуло, изогнувшись к кончику сигары.
— Пожалуйста, Рэнди, не надо. Я не выношу их запаха.
На его лице, словно парящем над свечами и испещренном пляшущими тенями, появилась ухмылка. Губы выпустили дым в её сторону.
— Не так уж плохо пахнет, не так ли?
— Отвратительно.
Часы с кукушкой пробили десять, вырвав Бет из её воспоминаний. Она наблюдала, как пластиковая птичка кланялась, издавая «ку-ку», отмечавшее каждый час. Затем крошечные жители балканских деревень должны были исполнить веселый танец под циферблатом.
Но они не двигались. И тут она вспомнила. Последний раз они танцевали в их старой квартире на Иден-стрит.
Какая жалость.
Они с Рэнди купили эти часы во время медового месяца в Солванге — часы с кукушкой и керосиновую лампу с красным стеклом, стоявшую теперь на комоде в их спальне, и которую они зажигали, когда хотели создать в комнате романтическую обстановку, погрузив её в полумрак с пляшущими тенями.
Она крепко сжала бокал, когда ужасный запах, казалось, стал еще сильнее. На нее накатила волна тошноты. Бет залпом допила бурбон и снова наполнила бокал.
* * *
Она кое-как вытерпела вонь от первой сигары Рэнди.
— Слава Богу, с этой ты закончил.
— Эй, это действительно здорово. Просто прозрение какое-то. Если бы я знал, насколько они хороши, я бы…
— Ты не можешь говорить это всерьез.
— Настоящее откровение. Теперь я знаю, о чем говорил Киплинг. «Женщина — просто женщина, с сигарой её не сравнить». Этот парень знал, о чем говорил.
— Ну, спасибо большое.
Ухмыляясь, он разорвал целлофановую обертку второй сигары.
— Рэнди, не надо.
— Ой, да всё нормально, — он начал прикуривать.
— Прошу. Потуши её.
— Почему это?
— Почему? Потому что я попросила тебя об этом. От этой вони мне становится дурно.
— Ты к этому привыкнешь.
— Вот как? Да неужели?
Она вскочила. Стул отлетел назад и с грохотом опрокинулся.
— Элизабет!
Бет захлопнула за собой дверь.
Стоя на балконе, она сквозь пелену слез смотрела на бассейн во внутреннем дворе этажом ниже.
Затем позади нее оказался Рэнди, и она почувствовала тепло его руки на своей шее.
— Эй, милая, всё не так уж плохо.
— По-твоему нет? — Бет повернулась к нему лицом.
Сигара свисала из уголка его рта, она выхватила её и выбросила с балкона.
— Эй, осторожнее! — донесся голос снизу. — Вы что творите?
Клео, соседка снизу, ухмылялась им с края бассейна, держа в руке пакет с продуктами.
— Пытаетесь сжечь мой ужин?
До них донесся её хриплый смех.
— Прошу прощения, — отозвался Рэнди. Затем он схватил Бет за воротник, затащил её обратно в квартиру и пинком захлопнул дверь. — Ну и представление ты устроила, — рявкнул он, ударив её по щеке открытой ладонью. — Не смей больше… — еще одна пощечина, — …никогда… — еще одна, — … так делать.
Той ночью в постели Рэнди нежно обнял её и сказал:
— Прости, милая. Я не должен был тебя бить. Но тебе не следовало трогать мою сигару. Ты не имела на это права, — когда она начала плакать, он прижал её голову к своей шее и прошептал:
— Всё в порядке, дорогая. Всё хорошо.
— Ты действительно в это веришь?
— Конечно. Эй, что скажешь, если мы постараемся заткнуть Блейков за пояс?
— Почему бы и нет? — грустно ответила Бет.
* * *
Для нее это был траурный обряд по тому, что было утрачено.
Ужасный запах становился всё сильнее. Бет подняла бокал. Она уставилась на свой выпирающий живот, прикрытый стеганым одеялом, и опустила бокал, не сделав ни глотка.
Бедный ребенок. Ему и так придется столкнуться с трудностями. Ни к чему ему бурбон в венах, еще до того, как он увидел свет.
* * *
— А где ужин? — спросил Рэнди спустя три недели и три дюжины сигар после первой.
— В холодильнике, я полагаю.
— Что?
Он отложил свой портфель и уставился на нее.
— Я приготовила себе отбивную из баранины.
— Звучит неплохо.
— Тебе тоже никто не запрещает.
— Эй, что всё это значит?
— Мы здесь едим в семь. Сейчас девять.
— И что с того?
— А то, что я не знаю, где ты был — и не думаю, что хочу это знать, — но тебя не было здесь, где тебе самое место. Здесь, со мной. Это часть сделки. И если ты не можешь выполнить свою часть, то, черт возьми, можешь сам приготовить себе ужин.
— Так, с меня хватит. А теперь, будь добра, принеси мне пару бараньих отбивных и…
Хлопнувшая входная дверь оборвала его фразу.
Бет спустилась вниз, в квартиру Клео. Дверь была открыта.
— Не стесняйся, милая.
Клео полулежала на диване, её волосы морковного цвета были в беспорядке. На ней было яркое, блестящее кимоно. Судя по тому, как облегающая ткань подчеркивала её тело, Бет почти не сомневалась, что под ним ничего нет.
— Если я не вовремя… — начала она.
— Эй, для визита к подруге время всегда подходящее, — Клео вставила сигарету в длинный мундштук. — Ты выглядишь как женщина, у которой проблемы с Рэнди.
— Так и есть.
Бет не смогла сдержать улыбку.
— Ну, садись, милая, я вся внимание.
— Я просто не знаю, что мне делать, — начала Бет.
Клео слушала её, часто кивая в знак согласия, время от времени сочувственно качая головой и дважды закуривая новую сигарету.
— Может быть, мне стоит попросить его о разводе, — наконец закончила Бет.
— Ошибка, милая. Не спрашивай. Сначала подай заявление, а потом поставь его перед фактом. Послушай совета бывалого человека, который прошел через всё это — не спрашивай. Если, конечно, развод — это действительно то, чего ты хочешь.
— Нет! Я хочу, чтобы Рэнди стал прежним, таким, каким он был раньше. Вот чего я хочу. Но я думаю, что между нами уже никогда не будет…
Она запнулась, вспоминая о том, как хорошо было раньше.
— Тогда тебе лучше свалить, дорогуша. Ты же знаешь, что говорят о тонущих кораблях? Мол, первыми их покидают крысы. Так вот позволь мне сказать тебе, что не только крысы. А еще и те, кто хочет выжить.
— Но я… — Бет начала плакать.
— Ох, только давай без… — звонок телефона прервал её.
— Черт, — сказала Клео, вставая.
Бет нужен был носовой платок.
— Привет, здоровяк, — услышала она слова Клео.
Направляясь в ванную, Бет прошла мимо двери спальни. Она заглянула внутрь. На столике с лампой рядом с кроватью стояла коробка «Клинекс». Бет подошла к ней и вытащила салфетку. Вытерла глаза и высморкалась…
А потом почувствовала запах.
Слабую навязчивую вонь, горькую и отвратительную.
Из мусорной корзины. Она сунула руку внутрь, отодвинула в сторону скомканную салфетку и нашла окурок потухшей сигары.
Бет подняла его. В том месте, где он держал сигару во рту, окурок был размягченным и влажным.
— Прости, милая, — Клео стояла в дверях и печально качала головой. — Я могла бы сказать тебе, что это не Рэнди, но…
Бет стремительно протиснулась мимо Клео, выбежала на улицу и бросилась наверх, в свою квартиру. Из спальни доносился тихий, торопливый голос Рэнди. Увидев её, он положил трубку.
— Значит, ты всё знаешь, — сказал он, изо рта у него валил серый дым.
Он лежал на кровати с телефоном на животе, в зубах была зажата только что зажженная сигара.
Она швырнула в него мокрый окурок. Тот ударился об изголовье кровати.
— Довольно, — сказал он. — Прекрати сейчас же.
На комоде стояла лампа, лампа с их медового месяца из Солванга, её красный воздуховод покрылся пылью, потому что ею долго не пользовались. Бет схватила её и бросила. Стекло разлетелось вдребезги над головой Рэнди, разбрызгивая керосин на его волосы. В его глаза и открытый в испуге рот. На его плечи и грудь. На его сигару.
Та сделала тихое «Пух»!
* * *
Бет дрожащей рукой поднесла бокал к губам. Она держала его, желая запить этот мерзкий, отвратительный запах. Но это было бы несправедливо по отношению к маленькому Рэнди. У бедного ребенка и так было достаточно проблем: мертвый отец и мать-убийца — непредумышленное убийство, именно так это назовут.
Аромат бурбона помог, но недостаточно.
Наклонившись вперед, она взяла сигару из коробки на столике с лампой. Сорвала обертку и скомкала её в шарик. Шуршание целлофана звучало как треск огня.
Она чиркнула спичкой. Вскоре сигара уже тлела. Бет затянулась и с благодарностью вдохнула дым.
На самом деле не такой уж и ужасный запах. Намного лучше, чем тот другой — зловоние горелой плоти.
Рассказ. Мне нужен рассказ. Время на исходе.
Не будет вообще никакого недельного отдыха на Гавайях, если не уложусь в срок.
У тебя есть сегодняшний вечер и завтрашний день, дружище. Иначе будешь хмуриться, поглядывая в свой Mай-Tай и посыпать себе голову пеплом.
Шейн загружает текстовый процессор, вводит дату и начинает.
Эду нужна история для его антологии «Приглашение к убийству»[11] Каждая байка в этой книге должна рассказывать о двадцатидвухлетней женщине, найденной мертвой в своей квартире. Это объединяющая предпосылка антологии.
Да, проще пареной репы. Есть миллионы способов об этом написать.
Но нужно придумать что-нибудь необычное. Нужна какая-то изюминка.
Я не могу написать детективный рассказ. Их он получит в достатке от авторов детективов. От меня Эд ждет, какой-нибудь ужастик или триллер. Что-то захватывающее. В этой книге будут более громкие имена, чем моё. Не хотелось бы выглядеть размазней.
Надо придумать что-то горячее.
Горячее. Господи, как же здесь жарко.
Западный Лос-Анджелес обычно остывает по ночам. Но сейчас наступил период, повторяющийся пару недель каждое лето, когда дневная температура поднимается выше девяноста градусов[12], прохладный морской бриз уходит, а жара держится до самой ночи. Даже при открытых окнах неподвижный воздух в квартире кажется удушливым. Футболка и шорты были влажными и липкими от пота.
Продолжительный прохладный душ был бы весьма кстати.
Сначала придумай сюжет. Душ будет твоей наградой.
Хорошо. Это будет не очень сложно.
Шейн пялится в окно и пытается сосредоточиться. Трюк. Изюминка. Ладно.
Идея.
Парень увидел девушку. Ей, конечно же, двадцать два года. Она обалденная. И он на нее западает. В одну прекрасную ночь, намереваясь изнасиловать ее, он врывается в ее квартиру. И находит ее распростертой на полу, мертвой. Убитой. Отлично. Но что дальше? Убийца все еще в квартире?
Шейн уставился на экран компьютера, снова и снова перечитывая желтые строки.
Чем все закончится? Какова развязка?
Ничего не приходит в голову.
Забудь.
Мне нравится идея о парне, одержимом женщиной. Может быть, он один в своей душной квартире. Выходит на пожарную лестницу подышать свежим воздухом.
Жаль, что у меня нет пожарной лестницы. Или балкона, черт побери!
Прямо напротив его дома находится старый, заброшенный многоквартирный дом. Возможно, непригодный для жилья. Но пока он пытается остыть, в окне этого жуткого старого здания появляется красивая молодая женщина. Самая красивая женщина, которую он когда-либо видел.
Все в порядке! Начинаем создавать рассказ!
Внезапный рев хриплой музыки разрушает мысли.
Блин!
Доносится ли он снаружи? Да, но кажется, что он проходит прямо сквозь стену.
Встав, Шейн наклоняется над экраном компьютера и касается стены. Она вибрирует, как мембрана динамика.
Проклятые современные дешевые многоквартирные дома!
Успокойся, успокойся. Просто не обращай внимания.
А если это будет продолжаться всю ночь?
Вряд ли.
Забудь об этом.
Парень на пожарной лестнице пытается остыть. В окне напротив появляется девушка. Освещение плохое, — печатает Шейн. — Электричества, конечно, нет, поскольку здание нежилое. Он видит ее в отблесках огня. Свечей. Не может ее хорошо разглядеть. На самом деле, он видит только ее прекрасное лицо, ее светлые волосы в мерцающем свете. Они разговаривают. У нее страстный голос. Она приглашает его к себе. Он колеблется. Он обеспокоен. Кто она такая? Что она там делает? Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хочет ее, но не решается туда пойти. Это паршивый район. Кругом полно странных личностей. Нынче вечером пришлось столкнуться с нищенкой в начале переулка между двумя зданиями. Настоящая ведьма.
Он неохотно отказывается туда идти. Он собирается вернуться в свою квартиру, чтобы избежать дальнейшего искушения, но женщина ставит пару свечей на подоконник. Она становится видна от пояса и выше. Она обнажена. Она ласкает свою грудь и снова просит его прийти.
Он идет. Стоит жуткая атмосфера, пока он обшаривает переулок, находит сломанную дверь и входит. Пробирается по темному коридору, поднимается по жуткой лестнице. (Снабди его фонариком). Идет по коридору второго этажа к двери квартиры напротив. Дверь приоткрыта. Сияние свечей внутри. Он входит.
И находит тело, распростертое в углу комнаты. Он светит на него фонариком. Тело принадлежит женщине (двадцати двух лет, конечно). Ее одежда разбросана по полу. У нее нет ни лица, ни волос. От плеч до талии она представляет собой массу запекшейся крови.
Из тени выходит другая женщина. Голая. На ней маска с лицом мертвой девушки. У нее сухощавые старческие руки и ноги, но свежее, молодое туловище, привязанное к телу бечевкой. Она ковыляет к парню, лаская полные, идеальные груди, которые она срезала с трупа.
Она хихикает, говорит ему, какой он красавчик. Говорит ему, что по его реакции в переулке ей стало очевидно, что она не может надеяться заполучить его — он слишком разборчив, чтобы интересоваться кем-то вроде нее. Поэтому она позаимствовала красивую внешность у девушки, которую поймала в переулке.
Он стоит ошеломленный, когда она подходит ближе.
— Разве я сейчас не хорошенькая? Разве я не красавица?
Шейн усмехается, глядя на экран.
Потрясающе! Похоже этот рассказ, от такого автора, как Шейн Мэлоун, может стать фаворитом: история жуткая, извращенная, сексуальная, с нотками чёрного юмора. И не без приятных тематических штрихов об одиночестве, отчаянии, сомнительных достоинствах физической красоты. Это сведет Эда с ума.
Но что, если это уже чересчур? Эд объяснил, что ему не нужны слишком экстремальные истории.
Эта же — чертовски экстремальна. У старой красотки сиськи мертвой девчонки.
Жилет из сисек.
Дерьмо! Харрис использовал такое в «Молчании ягнят». Чертов бестселлер! Все подумают, что этот ход в наглую стянут у него. Без сомнения, он позаимствовал эту идею у Гейна[13]. Гейн в действительности делал такое. Но всё равно решат, что прием скопирован мной у Харриса.
Шейн откидывается на спинку стула и устремляет взор в экран компьютера.
Тупо пялится.
Эта идея провалится в тартарары. Нужно придумывать что-то другое.
Музыка продолжает греметь.
Однако это не мешает. Шейн почти не замечает ее, когда зарождалась идея рассказа. Но теперь…
Какой кретин слушает музыку так громко?
Откуда, черт возьми, она звучит? Шум явно доносится из двести десятой. Квартира пустовала в течение последнего месяца.
Должно быть, кто-то переехал сюда, во время моей работы.
Какой-то долбаный псих.
Просто не замечай. Не обращай внимания.
Двадцатидвухлетняя деваха найдена мёртвой в своей квартире. Нужна изюминка.
Как насчет повествования от лица молодой женщины?
Черт бы побрал этот грохот!
Начинаем с девчонки, идущей в одиночестве по городским улицам. Она нервничает из-за того, что так поздно оказалась на улице. Возможно, ей кажется, что кто-то её преследует. Девушка напугана и ускоряет шаг. В конце концов, она добирается до своего многоквартирного дома. Отпирает дверь фойе, входит. Наконец-то она в безопасности. С облегчением поднимается по лестнице на второй этаж. Дверь ее квартиры приоткрыта. Она заглядывает внутрь. Ее соседка по комнате, двадцати двухлетняя девушка (разумеется), лежит мертвая на полу. А убийца, склонившись над телом, ухмыляется через плечо главной девушке, вскакивает и бросается на нее.
Бросается на нее. И что дальше?
Она разворачивается и улепётывает…
Шейн уставился на стену.
Эта музыка!
Неужели я здесь единственная персона, кому это выносит мозг?
Нынче субботний вечер. Может, все ушли в кино, в гости к друзьям, на вечеринки.
Неужели этот мудак в соседней квартире устроил вечеринку? Не похоже. Ни голосов, ни смеха, ни звуков движения. Только эта шумная музыка.
Шейн встаёт, наклоняется над экраном компьютера и бьёт кулаком в стену.
— Эй! Сделайте, пожалуйста, тише? Мне надо работать.
Громкость музыки уменьшилась.
— Спасибо.
— Отъебись на хуй! — крикнул женский голос за стеной.
После этого музыка заревела еще громче, чем прежде.
Сердце колотится.
Успокойся, успокойся.
Я должен пойти и начистить рыло этой сучке!
Что мне нужно сделать, так это успокоиться.
А если пожаловаться домовладельцу? Верно. Этому придурку и неудачнику Дадли, да? От него одни неприятности. Если он вообще дома в субботний вечер. Вероятно, он занимается своим хобби — «пакованием малышек», как он любит выражаться.
А что, если вызвать полицию?
О, это был бы изящный ход. Если они приедут и предупредят эту суку, у меня появится настоящий враг. Никто не знает, что за херню она может выкинуть.
А как насчет того, чтобы принять душ?
Сначала придумай историю. Таков был уговор.
Шейн смаргивает пот и читает несколько последних предложений на экране компьютера.
Хорошо. Девушка находит свою соседку по комнате мертвой. Убийца набрасывается на неё, она разворачивается и выбегает за дверь. Бежит по коридору, зовет на помощь. Никто не приходит на помощь. Убийца бросается за ней с ножом.
Что дальше?
Вот сука! Отправила меня на хуй!
Снова поколотить в стену? Ничего путного из этого не выйдет. Она, вероятно, включит музыку еще громче, если это возможно.
Парень вот-вот настигнет ее, она колотит в дверь квартиры. Та распахивается. Девушка врывается внутрь. Спотыкается о тело. Видит еще одно тело, прислоненное к стене.
Отличная идея. Предположим...
Пот щиплет глаза. И Шейн ничего не имеет поблизости, чем бы вытереться.
Футболка.
Несмотря на то, что сорванная с себя футболка была влажной, она отлично справляется. Из окна дует ветерок. Очень слабый. Но был приятным. Шейн бросает футболку на пол, вздыхает и продолжает изучать экран компьютера.
...злодей убил всех в здании? Но зачем ему это делать? Только потому, что он чокнутый? Предположим, он владелец, и его идея фикс — контроль над арендной платой, и он хочет избавиться от всех своих арендаторов, чтобы переоборудовать дом в кондоминиум?
Глупо.
Забудь о том, что он убивал других. Его цель — две девушки, и никто другой. Он жил в соседней квартире. И решил избавиться от них, потому что просто не мог терпеть, когда они включали свою гребаную стереосистему слишком громко!
О боже, я так ничего не напишу.
Слишком шумно! Слишком жарко!
Ветерок лучше, чем ничего, но он не настолько прохладный, чтобы остановить пот, льющийся по лицу, бокам и груди.
Этот вечер можно смело назвать самым несчастным в моей жизни. Большое спасибо, Эд. И ТЕБЕ, сука!
Шейн пинает стену, затем наклоняется, поднимает футболку и вытирает несколько щекочущих ручейков пота.
Мне никогда не придет в голову ни одной приличной идеи. Только не в этом грохоте. И не в этой жаре, заставляющей пот выступать так быстро, что я не успеваю его вытирать.
Так что прими душ.
Да!
Чувствуя себя уже лучше, Шейн спешит в ванную. Её закрытая дверь заглушает сводящие с ума ритмы музыки. А звуки воды, плещущейся в ванне, полностью заглушают шум.
Может, я просто останусь здесь. Никогда больше отсюда не выйду.
Компьютер остался включенным, дубина. Хороший ход. Надеюсь, он не взорвется или что-то в этом роде. Это был бы подходящий финал для этого злосчастного вечера.
Эй, и у меня было бы хорошее оправдание для Эда. Извини, боюсь, я не смогу написать рассказ. Мой компьютер взорвался.
Сняв шорты, Шейн нахмурившись, смотрит в зеркало в полный рост, на свою изможденную копию: слипшиеся короткие влажные волосы; капли пота под глазами, над верхней губой; загорелая кожа блестит, как будто её маслом смазали, а незагорелая, скрытая от солнца одеждой, выглядит белой как сыр и липкая на ощупь.
Надо бы установить кондиционер в этой дыре. Можно купить одну из этих оконных систем.
Конечно. На какие шиши?
На аванс в $5000, который получен за «Черную комнату»?
Это на отпуск.
Через два дня я буду парить над Тихим океаном. Далеко от всего этого. Гавайи. Пляжи. Легкий ветерок. Май-Tай. Может быть, встречу кого-то приятного...
Тело выглядит очень даже ничего. Стройное и крепкое. Неплохой загар и белых пятен никто не заметит. Если мне не повезет.
Шейн ухмыляется своему отражению в зеркале, залазит в ванну, задергивает занавеску и включает воду. Она хлынула из душа. Приятная и прохладная. Шейн тянет за маленькую ручку на верхушке лейки, и вода падает дождем.
Замечательно!
Может быть, я смогу купить кондиционер на деньги, которые получу от Эда.
Сначала надо написать рассказ.
А первое, что надо - это придумать идею.
Что, если двадцатидвухлетняя красотка нашла свой конец в душе? Что-то на тему «Психо». Свой конец... Да, а что если девушка окажется парнем. Хорошо. Только тогда у нас будет мертвый мужчина. А должна быть женщина.
Кроме того, это глупо. Скажут, что я подражаю Блоху. Я могу сказать, что это не подражание, а «дань уважения». Так все и называют это, когда крадут чьи-то чужие сюжетные ходы.
Шейн садится на прохладную, гладкую эмаль ванны.
Думай, думай, думай.
Глаза закрыты, ноги скрещены, восхитительно прохладная вода журчит, скользит, ласкает.
Так запросто усну.
Нельзя.
Думай! Двадцатидвухлетняя девушка найдена мертвой в своей квартире.
Что, если она - сука, которая заслужила смерть? Вздорная баба. Всё время пилит своего мужа. А муж - калека в инвалидном кресле. Полностью в её власти. В одну прекрасную ночь она выходит из ванной, приняв душ, и он её убивает.
Как он может её укокошить?
Дротиками. Это его единственное развлечение в жизни - метать дротики. А она всегда его достает, потому что иногда он промахивается мимо цели и проделывает маленькие дырки в стене.
Может, эта сука спрятала его доску для игры в дартс. И это стало последней каплей. Она выходит из ванной, возможно, на застилающий от попадания крови на ковер полиэтилен, и — бац! — oн всаживает ей несколько дротиков в лицо.
Совсем неплохо.
Улыбаясь, Шейн вытягивается на дне ванны.
Теперь у нас что-то получается!
Можно ли убить кого-нибудь дротиком? Вероятно. Хороший сильный удар прямо в лоб. Пробив череп. Поразив мозг. И пусть один дротик попадёт ей в глазное яблоко.
Прям в яблочко!
Получается отличная игра слов: «глазное яблоко», «яблочко»[14].
Нет. Игра слов заводит далеко не туда. К грани абсурда.
Но, как-же всё-таки элегантно и шокирующе — дротик, вонзившийся в глазное яблоко.
В любом случае, она оказывается мертвой. Двадцатидвухлетняя девушка мертва в своей квартире.
А преступник — калека в инвалидном кресле. Поэтому ему нужна помощь, чтобы избавиться от тела. Тогда он звонит своему лучшему другу и приглашает его приехать поиграть в дартс. Друг неохотно соглашается. Не хочет сталкиваться лицом к лицу со сварливой женой парня-калека. Но тот его уверяет:
— Всё в порядке, она нам не помешает. Больше никогда.
Замечательно.
Итак, появляется друг и находит сучку мертвой на полу. Он потрясен, но не особенно расстроен. Он внимает убедительным доводам и, в результате, соглашается помочь избавиться от тела. Парень боится, что его могут увидеть, если он будет выносить труп через жилой дом, но в квартире есть балкон, выходящий на переулок. Поэтому они с калекой опускают тело на веревке.
Как насчет того, чтобы сбросить его вниз? Так ведь забавней.
В любом случае, тело оказывается в переулке. И друг спускается вниз, планируя увезти его подальше. Но тела там нет. Он нигде не может его найти. Он возвращается в квартиру.
Двое парней обсуждают, что делать, как вдруг слышат голоса. Крики. Они выходят на балкон и смотрят вниз. Полдюжины жутких, оборванных бродяг сгрудившись в переулке, пристально на них таращатся:
— Дайте нам еще одну! Мы хотим еще!
Что они с ней сделали? Сожрали? Они не насытились, и если ребята не подкинут им дополнительных калорий, те сами, не велика хитрость, могут подняться наверх и угоститься.
И что дальше?
Шейн сидит, поеживаясь.
Слишком много времени проведено под холодным душем? Или я дрожу от возбуждения из-за этой истории?
Черт возьми, она не очень хороша. Но и не совсем плоха.
Или сгодится?
Шейн выключает воду, стонет от приглушенных звуков музыки, но вылезает из ванны и стягивает полотенце с перекладины.
Просто не думай об этом проклятом шуме или об этой мерзкой членососке по-соседству. Думай об истории.
Неужели это конец рассказа, когда выясняется, что бомжи хотят добавки? Может, парень в инвалидном кресле столкнет своего друга с балкона. Но что дальше? Это, конечно, будет конец, если я буду описывать историю от лица друга. Но как тогда краткое описание калеки, убившем жену дротиками?
Вытершись, Шейн вешает полотенце на стойку и открывает дверь ванной. Волной накатывает музыка.
— Блин!
По крайней мере, квартира больше не кажется раскаленной духовкой. Наверное, жарко, как и раньше, просто тело охладилось. Но это ненадолго, особенно если я позволю этой музыке овладевать собой.
Шейн надевает свежие беговые шорты и рубашку с короткими рукавом, оставив её расстегнутой, чтоб воздух мог проникать внутрь, и садится перед компьютером.
Придерживаться идеи парня в инвалидной коляске? Каннибализм. Бродяги. В последнее время я часто использую обе эти темы. И концовка не особо потрясающая.
История кажется нормальной, пока в переулке не появляются бомжи. Но если я избавлюсь от них, то куда тогда делось тело?
Ушло? Ради всего святого, она мертва. Сделай из этого рассказ про зомби, и она, спотыкаясь, вернется, стремясь отомстить.
Говно.
Черт возьми! История кажется не такой уж плохой, во время пребывания под душем — и без возможности слышать музыку этой сучки. При таком шуме, создающем путаницу в голове, вероятно, ничего хорошего и не получится.
Необходимо пойти туда и набить ей морду. Или разбить ее стереосистему, что еще лучше.
Нет, просто буду проявлять уважение. Объясню ситуацию. Тактично попрошу её уменьшить громкость.
Мысль об этом заставляет сердце биться сильнее.
Трусим?
А сделать это придется. В противном случае ты будешь просто сидеть здесь, распаляясь все больше и больше, и никогда ничего не доведешь до конца.
Просто сделай это!
С колотящимся сердцем и пересохшим ртом Шейн встаёт со стула и идёт к двери. Делает паузу, чтоб пуговицы застегнуть.
Блин. Я не хочу этого делать.
Открывает дверь.
Она может оказаться милой. Кто знает? Милой, как же. Она послала меня на хуй.
Выходит в коридор, оставив дверь открытой, и нетвердой походкой направляется к соседской двери. Стучит.
Сучка, наверное, не слышит меня из-за шума.
Стучит еще раз.
Музыка притихла.
— Да! Кто там?
— Я из соседней квартиры.
— Чего ты хочешь?
— Просто поговорить пару секунд.
— Неужели?
Шейн слышит металлический щелчок.
— Если ты здесь, чтобы выплеснуть на меня дерьмо...
Дверь распахнулась. Сердитый взгляд женщины смягчается. Так же, как и тон её голоса, когда она говорит:
— Ну, привет. Так вот кто мои новые соседи, да?
Она делает лёгкий приветственный жест бокалом с коктейлем и произносит:
— Приятно познакомиться.
Шейн выдавливает нервную улыбку.
Боже, девчонка практически голая. На ней только чёрный пеньюар с бретельками-спагетти. Низкий вырез спереди обнажает верхушки её грудей. Длины едва хватает, чтобы достать до бедер. И Шейн всё видит сквозь прозрачную ткань.
Любая девушка, которая открывает дверь в таком наряде, должна быть чудаковатой или подшофе. Или и то, и другое. У нее покрасневшие глаза. От выпивки, или она плакала?
— Я — Франсин, - говорит она, протягивая руку.
Шейн неохотно пожимает её.
— Шейн.
— Приятно познакомиться. Заходи, почему бы тебе не зайти?
— О, я не хочу навязываться.
— Пожалуйста, — улыбка трогает её пухлые губы. — Заходи и выпей чего-нибудь, хорошо? Эй, сегодня мой день рождения. Никто не должен быть один в свой день рождения, так ведь?
Шейн вдруг начинает ощущать жалость к этой женщине.
— Думаю, я могу зайти на минуту. Но никакой выпивки. Мне надо работать.
— Ладно, ладно. Как насчет «Пепси»?
— Отлично, спасибо.
Франсин закрывает дверь, указывает бокалом на диван и направляется на кухню.
Шейн садится на край дивана.
Не слишком, разумно. Франсин явно немного не в себе. Но она не явная гадюка. После нашего разговора, она может, пойти на встречу и сделать музыку тише.
Стереосистема и два динамика стоят на полу, прямо у той стены, на которую Шейн смотрит, когда сидит за компьютером.
Если бы стены не было, можно было бы опрокинуть их ногами.
Неудивительно, что шум такой сильный.
Дека была пуста. Перед стереосистемой лежат стопки кассетных коробок.
— Как тебе жара? — спросила Франсин.
— Не очень.
— В моей предыдущей квартире был кондиционер.
— Так близко к океану он обычно не нужен. Максимум на пару жарких недель лета...
— От которых мне хочется орать благим матом.
Она возвращается, держа в каждой руке по наполненному бокалу. Бретелька соскользает с плеча. Когда она наклоняется, чтобы передать содовую, верх пеньюара опускается, обнажая всю грудь.
Специально?
Ситуация начинает выходить из-под контроля.
Она проходит мимо и опускается рядом. Повернувшись боком, она ложит руку на спинку дивана и закидывает ногу за ногу.
Шейн опускает взгляд. Пеньюар едва прикрывает промежность Франсин.
Блин, вот блин.
— Твоё здоровье, — сказала Франсин и отпивает из бокала.
— С днем рождения.
— Спасибо. До сих пор они были дерьмовыми.
— Такое случается с днями рождений.
— Посмотрим, что ты почувствуешь, когда тебе стукнет две двойки.
— Уже стукнуло, — говорит Шейн.
Этой девушке двадцать два года! Вот тебе совпадения и парадоксы жизни!
— Ты выглядишь не старше девятнадцати, — отмечает Франсин.
— Ты тоже, — лжет Шейн.
На вид девушке было все тридцать.
— Ты просто так это говоришь.
— Нет, это правда.
Уголок рта Франсин приподнимается.
— Ты считаешь меня привлекательной?
Её темные волосы растрепаны, лицо слегка опухшее и красное. Выглядит старше своих лет, однако в целом она была красива. Этого нельзя отрицать. И у нее определенно было роскошное тело.
— Безусловно, — говорит Шейн. — Конечно, ты привлекательна.
Другой уголок рта Франсин дрогнув, тоже скользит вверх.
— Ты тоже очень даже ничего. Я так рада твоему приходу. Я чувствовала себя настолько подавленной, что ты просто не поверишь.
— Для меня этот вечер тоже не был лёгким.
— Наверное, я отчасти виновата, да?
— Что ж, всё в порядке.
Она делает еще глоток, затем ставит бокал на стол.
— Прости, что накричала на тебя, — oна наклоняется немного ближе. Её пальцы начинают ласкать заднюю часть шеи. — Ты можешь простить меня?
— Конечно. Никаких проблем. Но мне лучше...
Другая её рука, влажная и холодная от бокала, сжимает бедро.
— Разве тебе не приятно? Приятно и прохладно?
— Послушай, Франсин...
— У тебя такие прекрасные голубые глаза.
— Мне действительно некогда сегодня вечером. К работе надо возвращаться.
— Да ладно? Ты действительно так думаешь?
Рука ползёт выше, кончики пальцев скользят под штанину шорт.
— Эй!
Рука отстранилась. Франсин пристально смотрит в голубые глаза.
— Ты хочешь меня, — говорит она. — Я знаю, что ты меня хочешь.
— Нет. Это не так. Но, всё равно, спасибо.
В глазах женщины боль. Одиночество. Отчаяние.
— Мне очень жаль, Франсин, но...
Со звуком, похожим отчасти на рычание, отчасти на шепот, она идёт в атаку. Бокал с «Пепси» летит в сторону.
— Нет! Отстань!
Губы. Влажные, неряшливые пьяные губы. Кислый запах джина. Руки лихорадочно цепляются за пуговицы, расстегивая рубашку. Хватают, ласкают, сжимают.
Я в это не верю. Боже, просто не могу в это поверить!
Рот и руки внезапно исчезают. Шейн, распростершись на диване, с прижатыми коленями весом Франсин, задыхается, когда обезумевшая женщина выгибает спину и стягивает пеньюар.
— Не надо. Пожалуйста.
— Тебе это нравится.
Франсин наклоняется и Шейн чувствует твёрдый сосок, прижатый к груди.
Франсин опрокидывается назад, когда Шейн изогнувшись лягает её.
Спина Франсин ударяется о край кофейного столика. А её голова глухо об него стукается. Столик качнулся, опрокинув её бокал. Затем девушка полностью соскальзывает вниз, падая на пол.
Лежит лицом вниз, растянувшись между столиком и диваном.
Шейн стремительно приподнимается на краю дивана. Встаёт. Смотрит на Франсин сверху вниз. Нахлынули горячая волна стыда и отвращение. Развернувшись, Шейн сгибается пополам, и извергает блевотину.
Не надо было её толкать. О боже мой, не надо было её толкать.
Почему было просто не позволить ей делать то, что она хотела?
Шейн отступает от безобразного пятна на ковре и пристально смотрит на Франсин.
Что, если она мертва, и я ее убийца?
Кто сказал, что она мертва. Небось, попросту в отключке. Это только в дешевых фильмах людей толкают, а те падают, двинув кони от небольшого удара по голове. Она, вероятно, очнется через несколько секунд.
Когда она это сделает, меня не должно здесь быть.
Наблюдая за телом, Шейн опускается на колени рядом с кофейным столиком и берет бокал из-под «Пепси».
Где-нибудь еще есть мои отпечатки пальцев?
Наверное, только на этом бокале.
Не бери его! Господи! Это равносильно допущению её смерти, признанию своей вины.
Но Шейн забирает бокал. Бросается к двери. Оборачивает руку подолом рубашки, прежде чем повернуть ручку. Проверяет коридор.
Пусто. Тихо.
Выходит, захлопнул дверь и быстро идёт по коридору.
Вряд ли она мертва. Но если и так, то на меня это не смогут повесить. Никаких вещественных доказательств. Рвота! Поймут, что у нее кто-то был. Но не смогут узнать, кто именно. В итоге решат, что это несчастный случай. Она напилась и упала, приложившись головой. Проверят уровень алкоголя в крови во время вскрытия, поймут, что она была пьяна, и...
Вскрытия не будет! С ней всё в порядке.
Что, если моя дверь захлопнулась?
Но она открыта. Шейн врывается внутрь, запирает дверь и прислоняется к ней, задыхаясь.
Я в безопасности.
Боже, зачем мне нужно было идти туда!
С ней всё в порядке. Просто слегка ударилась головой.
Шейн отталкивается от двери, шатаясь, подходит к столу и практически падает на стул. Музыка тихо доносится сквозь стену.
Сделай громче, Франсин. Давай, сделай так, чтобы гремело.
На экране компьютера висит последняя фраза.
Он решил избавиться от них, потому что не мог выносить слишком громкий звук их долбаной стереосистемы!
Нет, нет, нет, нет!
— Шейн?
Громкий шепот за стеной.
— Франсин? — говорит Шейн поднимаясь со стула. Сердце бешено колотится. Облегчение, как струящееся тепло:
— Франсин, ты там нормально?
— Отъебись на хуй.
— Мне жаль, что ты пострадала, но...
Грохот выстрела бьёт по ушам. Белая пыль и камешки вылетают из стены в футе[15] справа. Что-то пронеслось мимо.
В стене зияет дырка размером с десятицентовик[16].
Она стреляет в меня!
— Франсин!
Шейн ощущает, как следующий выстрел попадает в грудь.
Двадцати двухлетняя женщина найдена мертвой в своей квартире.
О, черт.
Шейн валится на стул, видя, как кровавые брызги заливают экран компьютера, клавиатуру, а затем... опускает взгляд на бьющую струей дырку у неё между грудей.
— Ты никуда не пойдешь, — сказал человек, загораживающий дверь.
Он был поменьше Гарри Барлоу, у него не было ни объема, ни мускулов, чтобы придать своим словам достаточно убедительности. Но, с обеих сторон возле него находились двое его приятелей. Гарри подумал, что он мог бы размотать всех троих, но решил не пробовать. Как и большинству здоровяков, ему всю жизнь досаждали люди, желающие доказать свою лихость. Он от этого устал. Ему больше не хотелось драться.
— Пожалуйста, отойдите — сказал он, обращаясь к мужчине.
— Только не в этой жизни, приятель. Ты останешься здесь. Это твоя великая ночь.
Весь ресторан взорвался рукоплесканиями. Гарри медленно повернулся, изучая лица вокруг себя. Большинство из них были мужские лица. Как ни странно, он не обратил на это внимания во время еды. На самом деле, он почти ни на что не обращал внимания, кроме своего восхитительного стейка из первоклассной вырезки говяжьего филе[17] на ужин.
Когда он впервые увидел «Бар и стейк-хаус Роя», он был удивлен большому скоплению автомобилей на парковке. Городок, спрятанный в долине глубоко в лесистой местности северной Калифорнии, казался слишком маленьким, чтобы в нём находилось так много машин. Однако, попробовав сочный стейк, обжаренный на углях, он понял, что люди, вероятно, проделали целые мили, чтобы поужинать у Роя. Он был рад, что сюда заглянул.
Рад, до нынешнего момента.
Теперь он хотел только одного — свалить. Он сделал шаг по направлению к трем мужчинам, преграждавшим ему путь.
— Стоять! — крикнул кто-то позади него.
Гарри обернулся. Он уже видел этого человека. Во время ужина этот парень обходил столики, болтая и смеясь с посетителями. Он даже обменялся парой реплик с Гарри:
— Я — Рой, — обращался он к нему. — Вы здесь впервые? Откуда вы? Как вам бифштекс?
Он производил впечатление вежливого, доброжелательного человека.
Теперь-же он направлял в живот Гарри дробовик.
— Это еще зачем? — спросил Гарри.
— Я не могу позволить тебе уйти, — сказал ему Рой.
— Но почему?
Кроме нескольких разрозненных позвякиваний столового серебра, в ресторане воцарилась тишина.
— Ты — соперник, — ответил ему Рой.
— Какой еще соперник? — спросил Гарри. Ожидая ответа, он ощутил первые нотки страха.
— Не какой, а чей.
Гарри услышал чей-то тихий смех. Оглядевшись вокруг, он увидел, что все лица обращены к нему. Он потер руки о свои мягкие вельветовые брюки.
— Ну, ладно, — сказал он. — Ну и, чей я соперник?
— Чемпиона.
— Я?
Новый взрыв веселья.
— Ты, конечно. Слышал про субботние ночные бои? Ну, что ж, здесь, в «Баре и стейк-хаусе Роя» у нас имеется своя разновидность.
По ресторану прокатились шумные возгласы и аплодисменты. Рой поднял руки, призывая к тишине.
— Первый, вошедший в дверь в субботу после девяти часов вечера, является соперником. Tы вошел в девять часов три минуты.
Гарри припомнил группу из семи или восьми мужчин, которые стояли прямо за дверью и разговаривали тихими, возбужденными голосами. Несколько человек, как-то странно на него покосились, когда он проходил мимо. Теперь он понял, почему они были там. Они прибыли к девяти. Поскольку им были известны условия, они просто мудро выжидали появления болвана, сунувшегося внутрь первым.
— Слушайте, — сказал Гарри, — я не желаю с кем-либо драться.
— Чаще всего так и бывает.
— Так, я не стану этого делать.
— Мы поймали одного паренька пару лет тому назад, — сказал Рой. — Какого-то трусишку-пацифиста. Он не хотел сражаться с чемпионом. Ни в какую не хотел. И он побежал к двери, — Рой ухмыльнулся и взмахнул дулом дробовика. — А я его замочил. Я и тебя шлёпну, если надумаешь дать дёру.
— Да вы все чокнутые, — пробормотал Гарри.
— Все это лишь способ приятного времяпровождения, — Рой перевел внимание на толпу:
— Ладно, народ. Всем вновь прибывшим на субботние ночные бои, я объясню, как это работает.
К нему подошла официантка, держа в руках аквариум, набитый красными бумажками.
— У нас здесь, в аквариуме, сто билетиков. На каждом билетике указан промежуток времени от трех секунд до пяти минут. Никогда еще бой дольше не длился. Вы платите пять баксов за каждую возможность. Победитель забирает банк. С момента начала поединка продажа билетов прекращается, не проданные билеты принадлежат заведению, — oн погладил руку женщины, которая держала аквариум. — Это Джули, она хронометрист. А я — судья. Бой заканчивается, когда один из двух участников умирает. Вопросы есть?
Вопросов не возникло.
— Подходите и приобретайте билеты на стойке. Поединок состоится через десять минут.
В течение следующих десяти минут, пока клиенты извлекали деньги из карманов и вытаскивали билеты из емкости, Рой стоял на страже. Гарри подумывал о том, чтобы броситься к двери. Однако он решил, что было бы разумнее иметь дело с чемпионом, чем с дробовиком Роя. Чтобы скоротать время, он подсчитал количество проданных билетиков.
Семьдесят два.
По пять долларов за штуку. Выходит, что собралось триста шестьдесят баксов.
— Поединок состоится через одну минуту, — объявил Рой. — Последняя возможность приобрести билетик.
Продажа билетов была завершена.
— Элмер?
Тощий лысый старик кивнул и вышел через заднюю дверь.
— Чемпион скоро будет, народ. Поможете убрать столы с дороги…?
Шесть столиков из центра помещения были сдвинуты к краям, оставив свободное пространство, которое по мнению Гарри, было ужасно тесным.
Толпа вдруг зааплодировала и засвистела. Глядя в сторону задней двери, Гарри увидел, как вошел Элмер. А позади него высокий худощавый мужчина.
— Леди и джентльмены! — обратился Рой. — Чемпион!
Чемпион хмуро сверкнул глазами на толпу, пока хромал к свободному пространству, судя по его виду, он дрался до этого много раз. Его широкий лоб пересекал шрам. На левом глазу повязка. Часть одного уха отсутствовала. Как и указательный палец левой руки.
Посмотрев вниз, Гарри увидел, в чем заключалась причина неуклюжей походки чемпиона. Отрезок цепи длиной в три фута тащился между его скованными ногами.
— Да я не буду драться с этим мужиком, — сказал Гарри.
— Поверь, будешь, — сказал ему Рой. — Элмер?
Худощавый старик опустился на колени. Открыв замок, он снял кандалы с правой лодыжки чемпиона.
Гарри сделал шаг назад.
— Стой спокойно, — приказал Рой.
— Да вы не сможете заставить меня драться с этим человеком.
— Те, у кого цифры меньше, будут рады это услышать.
— Правильно! — крикнул, кто-то из толпы.
— Просто стой на месте, — крикнул другой.
Все больше людей присоединялись к крикам, некоторые побуждали его пассивно ждать смерти, другие требовали сражаться.
Элмер закрепил кандалы на левой лодыжке Гарри. Цепь длиной в ярд теперь сковывала его с чемпионом.
— Время? — потребовал Рой.
Крики прекратились.
— Десять секунд до начала, — сказала Джули.
— Элмер?
Старик поспешил прочь. Из-за прилавка он достал пару одинаковых ножей.
— Пять секунд, — сказала Джули.
У ножей были деревянные рукоятки, латунные поперечные гарды и восьмидюймовые лезвия из полированной стали.
— Мы же ведь не станем этого делать, — сказал Гарри чемпиону. — Они не могут нас заставить.
Чемпион глумливо ухмыльнулся.
Элмер вручил один нож чемпиону, другой Гарри. Он быстро отстранился, когда Джули обьявила:
— Начали!
Гарри бросил свой нож. Острие ножа глубоко вонзилось в пол, сделанный из твёрдых пород дерева. Рукоятка всё еще вибрировала, когда чемпион замахнулся ножом в сторону живота Гарри. Гарри отскочил. Цепь натянулась, остановив его ногу, и он упал. Чемпион наступил ему на колено. Гарри вскрикнул, когда его нога взорвалась болью.
С безумным воплем чемпион бросился на Гарри. Обеими руками Гарри остановил его, чтобы тот не вонзил нож ему в лицо. Лезвие приближалось. Моргнув он почувствовал, как его правой ресницы коснулся стальной кончик. Извернувшись, он сдвинулся в сторону. Лезвие распороло ему ухо и вонзилось в пол сбоку от его головы.
Сжав пальцы в кулак, он ударил чемпиона в нос, оглушив его и использовал момент, чтобы выскользнуть из-под его тела. Отполз от цепких рук и встал.
— Хватит! — закричал он. — Ну, хватит уже! Это надо прекратить!
Толпа засвистела и загудела.
Чемпион, подхватил свой нож с пола, вскочил на ноги и замахнулся на Гарри. Лезвие рассекло переднюю часть его клетчатой рубашки.
— Да остановись-же ты!
Чемпион рванулся и зарычал. Сделал выпад ножом в живот Гарри, но Гарри отбил руку. Чемпион нанес еще один удар. На этот раз лезвие рассекло блокирующую руку Гарри. И снова нацелилось ему в живот. Откатившись в сторону, он увернулся от стали.
Захватив правое запястье и локоть чемпиона, он выбросил колено вверх. Предплечье сломалось с хрустом, похожим на треснувший хворост. Закричав, чемпион выронил нож.
Но тут же поймал его левой рукой и сделал яростный выпад в сторону Гарри, который отпрыгнул в сторону.
Опустившись на одно колено, Гарри схватил цепь и с силой дёрнул. Нога чемпиона взмыла вверх, и тот опрокинулся назад. Гарри бросился на него. Обеими руками он вцепился в левую руку чемпиона и пригвоздил ее к полу.
— Да, сдавайся! — крикнул он в измазанное кровью лицо мужчины.
Чемпион кивнул. Нож выпал из его руки.
— Ну, вот и все! — Гарри посмотрел на аудиторию. — Он сдался! Он вылетел!
Внезапно мужчина сел и вцепился зубами в горло Гарри. Ослепленный болью и яростью из-за обмана, Гарри пошарил рукой по полу. Он нашел нож. Четыре раза вонзил его в бок чемпиона, прежде чем челюсти на его шее разомкнулись. Чемпион рухнул. Его голова с глухим стуком ударилась об пол.
Гарри отполз в сторону, ощупывая свою раненую шею. У него не было такого сильного кровотечения, как он опасался.
Сидя на полу, он наблюдал, как Рой опустился на колени рядом с чемпионом.
— Он мертв? — крикнул кто-то из толпы.
Рой проверил пульс.
— Пока нет, — объявил он.
— Ну так давай уже! — крикнул кто-то.
— Держись, чемпион! — призывал другой.
— Сдавайся! — проверещал женский голос.
Толпа ревела в течение нескольких секунд. Потом воцарилась полная тишина. Полнейшее безмолвие. Все взгляды были прикованы к Рою, стоящему на коленях рядом с поверженным чемпионом.
— Он умер, — объявил Рой.
Джули нажала на секундомер:
— Две минуты и двадцать восемь секунд.
— Это мой! — оживился какой-то мужчина, размахивая своим красным билетиком. — Это мой! Он у меня!
— Поднимайтесь сюда, — сказал Рой, — мы только сверим цифры и вручим вам ваш выигрыш.
Он повернулся к своему тощему старому помошнику.
— Элмер?
Элмер опустился на колени между Гарри и трупом. Он расстегнул кандалы мертвеца. Прежде чем Гарри успел отреагировать, железный браслет был застегнут на его правой лодыжке. Элмер запер замок на ключ.
— Эй! — запротестовал Гарри. — Снимите его! Я же ведь победил! Вы должны меня отпустить!
— Не могу, — сказал Рой, глядя на него сверху и улыбаясь. — Ты, теперь — чемпион.
Она спала, когда я её заметил. Спала или играла в опоссума[18]. Но как бы то ни было, она лежала, свернувшись калачиком, на полу клетки, и не шевелилась.
Первой пришедшей мне в голову мыслью, было: «Твою ж мать!»
Я стоял и мочился в лесу, в то время как не более чем в двадцати футах от меня находилась девочка. А, что, если она перевернется на другой бок? Я ужасно жалел, что не заметил ее, прежде чем начал отливать, но теперь я уже не мог остановиться. Слишком много кофе было выпито в этой забегаловке у дороги. Поэтому я поспешно отвернулся и поднапрягся, чтобы быстрее закончить. Быстрее. До того, как она услышит плеск. До того, как она повернется и увидит меня. До того, как она успеет что-либо сказать.
«Что она здесь делает?» — думал я.
Да еще в клетке.
Вот дерьмо!
Надо валить отсюда!
Я чувствовал себя шокированным, сбитым с толку, смущенным, напуганным. И почему, мне было стыдно за себя, как мой член стал отвердевать. Потому что он был снаружи, я полагаю, в присутствии женщины. Даже если она не могла его видеть.
«Она его увидит, если я развернусь, — подумал я. — Если она конечно сейчас не смотрит».
Но, разумеется, не развернулся.
Наконец, я закончил, стряхнул последние капли. К тому времени мне пришлось серьезно потрудиться над тем, чтобы втиснуть свой стояк обратно в джинсы.
Я застегнул молнию и оглянулся через плечо. Девчонка по-прежнему лежала, свернувшись калачиком, на полу своей клетки, спиной ко мне.
Я поспешил прочь, ковёр из сухих листьев под ногами шуршал и трещал, как бы тихонько я ни старался ступать. Я всё ожидал, что девчонка окликнет меня. Однако этого не произошло. Когда я оглянулся, она и ее клетка благополучно скрылись из виду. Я мог различить только густой лес, мрачный от теней, за исключением нескольких лучей утреннего солнечного света, которые косо пробивались сквозь кроны деревьев.
Я направился к джипу. Тот был припаркован на обочине грунтовой дороги, пассажирская дверца была приоткрыта, ожидая меня. Я забрался внутрь.
— Что-то ты долго, — сказал Майк. — По большому, что ли ходил?
— Да нет, только поссать.
— Ты прошагал милю только для того, чтобы поссать? Можно было сделать это прямо здесь.
— Не прошагал никакой мили.
Он завел двигатель.
— При таком движении ты мог бы сделать это даже посреди дороги.
— Мне нравится уединение, — сказал я.
— Как будто мне хотелось поглазеть, как ты это делаешь. С чего ты это взял, милок? Ты что, видишь во мне педика?
— Я мудака в тебе вижу.
К слову сказать, нам обоим было по шестнадцать лет. На случай, если это не очевидно по изощренному характеру наших острот.
Мы с Майком были приятелями, и мы только что закончили десятый класс в Редвудской средней школе. Если вам интересно, что мы забыли в глуши без присмотра взрослых, так это результат того, что мы умоляли об этом наших родителей, пока те не сдались.
В этом нам помогло то обстоятельство, что родители с обеих сторон были умными, рассудительными людьми. Также помогло и то, что мы с Майком были парой вежливых, добросовестных и куда ни глянь успешных парней. Помимо того, что у нас были наивысшие оценки, мы также являлись бойскаутами высшего ранга. Добропорядочные граждане, уверенные в себе, с опытом пребывания в дикой местности. Какой родитель не позволил бы таким дарованиям, хотя и юным, провести пару недель самостоятельно?
Когда мы представили им наш план по обследованию живописных красот Калифорнии на джипе отца Майка, разбивая лагерь по ночам и названивая им каждые несколько дней, чтобы заверить их, что с нами всё в порядке, они пошли на это. В конечном итоге. Никто из них не был в восторге от этой идеи, но отцы вскоре смирились. Они признали, что это может стать для нас хорошим опытом, шансом повидать краешек мира и обрести некую зрелость. Черт возьми, они, вероятно, хотели бы сами проделать подобное. Как только наши отцы оказались на нашей стороне, всё остальное было просто.
Вот так мы и оказались здесь сами по себе.
Если вы задаетесь вопросом, почему мы не обсуждали то, как я справлял естественную нужду в достойной манере, приличествующей паре смышленых, почтительных бойскаутов, так это потому, что мы были парнями и находились здесь одни, без необходимости производить впечатление на взрослых.
— Тебе следовало бы уже зарубить, на носу, залупоголовый.., — сказал Майк. (Прежде чем перейти к делу, я говорил, что увидел в нём мудака. Припоминаете? Тем временем мы снова в машине). — ... что мудак мудака видит издалека. Ты собираешься захлопывать дверцу или как?
Я посмотрел на него.
— Ну? — спросил он.
— Думаю, нам лучше… пока дальше не ехать.
Он скривился.
— О, Боже. На тебя что, срачка напала?
Я покачал головой. Мое лицо бросило в жар. И сердце вдруг забилось ужасно сильно.
— Там девушка, — объяснил я.
— Что-что?
— Девушка. Существо женского пола. Женщина. Тебе известны такие?
— Цыпочка?
— Угу.
— Черт, о чем ты толкуешь? Где?
— Вон там, — я указал в сторону леса.
— Чушь несусветная, да это невозможно.
— Это правда.
— Какая-такая цыпочка? Вон там, среди деревьев?
— Я видел ее, когда ходил поссать.
Майк оскалил зубы.
— Она что, держала твой член пока ты ссал?
— Она в клетке.
— Что?
— В клетке. Ты знаешь такие. Как клетки в зоопарке или типа того. С решетками.
Он усмехнулся.
— Чушь несусветная.
— Я серьезно.
Майк знал меня. Если я сказал, что говорю серьёзно, то он знал, что я говорю серьезно. Он прищурился.
— Цыпочка в клетке. Я должен этому верить?
— Пойдём и убедись сам.
Он продолжал смотреть на меня, нахмурив брови.
— Ну и как она выглядела?
— Я только со спины её видел.
— Ты с ней не разговаривал? Ну, например, может, спросил, какого хрена она делает в клетке в этой дикой глуши[19]?
— Думаю, она спала.
— Господи.
— Эй, чувак, я поссал. Всё, чего мне хотелось, так это убраться оттуда. Но она в клетке, понимаешь ли. И, скорее всего, она не сможет из нее выбраться. Я не думаю, что мы можем просто укатить, бросив её. Она может умереть или еще чего.
Майк прищурился, уставившись на меня сквозь щелочки.
— Лучше не разыгрывай меня, чувак.
— Да, богом клянусь.
Он заглушил двигатель, вытащил ключ из замка зажигания и распахнул свою дверь. Выпрыгнув из машины, он оглянулся через плечо и сказал:
— Мне нужно это увидеть.
Я пошел с ним, естественно.
Прокладывая путь, я нервничал по многим причинам. Часть меня надеялась, что мы вообще её не найдем. Тогда нам нужно будет разбираться с ситуацией в целом. Но она и её клетка не могли просто раствориться в воздухе, а я не из тех, у кого бывают галлюцинации. Кроме того, Майк будет лить на меня дерьмо потоками, если бы мы не найдём таинственную цыпочку в клетке.
Моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда я обнаружил клетку. Я резко остановился. Майк встал рядом со мной. Мы оба уставились на нее.
— И, что я тебе говорил? — прошептал я.
— О, чувак, я поверить в это не могу.
Девушка выглядела так, словно с тех пор она и не пошевелилась. Она лежала свернувшись калачиком, на боку, спиной к нам. Она была в основном в тени, но солнечные лучи падали на неё, отчего её волосы сияли, как золото. На ней была белая блузка. Не заправленная, её смятый край свисал набок, так что виднелась полоска голой кожи над её обрезанными джинсам[20]. Они, облегали её бедра, и были настолько укорочены, что на самом деле у них вообще не было штанин. И они были изрядно потрепанными. Один из задних карманов болтался, наполовину оторванный, оставляя прямоугольную щель. Там также была видна кожа.
Майк подтолкнул меня локтем.
— Смотри-ка, — прошептал он. — шоколадницу её видно.
— Я знаю. Подумаешь.
— Чувак.
— У тебя опять одни пошлости на уме.
— Ага. Верно. Ну, что погнали, — oн направился к клетке, но я схватил его за руку.
— Ты чего?
— Притормози на минуту. Что мы собираемся делать?
— Проверить её.
— Ну, не знаю. Мне это дело не нравится. Слишком уж это странно.
— Надеюсь, что она не уродина.
— А может быть, хорош уже? Всё это серьёзно. Какого чёрта здесь делает клетка? Почему она в ней? Я имею ввиду что, это может оказаться, какая-то ловушка.
— Ловушка, всё верно. И она в нее попалась.
— Нет. Я имею в виду ловушку для нас.
Он ухмыльнулся.
— Вернись к реальности.
— Возможно, какие-то полоумные маньяки поместили ее здесь в качестве приманки.
Его улыбка сползла.
— Чушь несусветная, — сказал он.
— А я читал об охотниках, проделывавших такую фигню. Допустим, что они охотятся за львом? Так вот, они привязывают ягненка или что-то еще к столбику и прячутся. Довольно скоро появляется лев. Когда он бросается на ягненка, в него стреляют.
— Если бы кто-нибудь хотел нас пристрелить, мы бы уже были нашпигованы пулями по самые яйца.
— Возможно, мы нужны им живыми. Рядом с клеткой может быть яма. Ну, знаешь, прикрытая сверху, так что когда мы наступим на нее…
— Слушай завязывай, а? Охренеть можно какие у тебя мысли.
Я прервался. Некоторое время мы стояли молча, блуждая взглядами по кустам и деревьям на краю поляны. Мы даже посмотрели на верхние ветки.
— Да, никого здесь нет, — наконец прошептал Майк.
— Просто потому, что мы их не видим… Я имею в виду, тех, кто поместил ее сюда.
Майк нахмурился, как он обычно делает, когда пытается сосредоточиться.
— И то, правда. В конце концов, кто-то же доставил сюда клетку. Она точно не тащила эту штуку через лес, — он прикусил нижнюю губу. — Может быть, какой-то парень привез сюда в этой клетке дикое животное.
— Возможно. — Мне понравилась эта идея. Приятное, разумное объяснение, которое значительно смягчало угрожающий характер ситуации.
— Может быть, защитник окружающей среды, — продолжал Майк, — который хотел вернуть рысь или медведя в их естественную среду обитания. Выпустил их, но клетку с собой не забрал. А эта девчонка бродила рядом. Забралась внутрь, чтобы осмотреть ее. Закрыла дверь, просто так, черт возьми. Но чертов замок защелкнулся, заперев ее. И опля — она в капкане.
— Отличная теория, Эйнштейн, — сказал я.
— Ну, чего?
— Полагаю, ты был слишком занят, разглядывая ее задницу, чтобы обратить внимание на навесной замок. Едва ли бы она стала себя запирать на замок, так ведь?
Он хмуро посмотрел на клетку.
— М-да, дерьмо.
— Точно.
Пожав плечами, он сказал:
— Значит, кто-то действительно поместил ее туда. Но это еще не значит, что она приманка.
— Так что же тогда это значит?
— Ну, думаю, мы должны спросить об этом у нее. Пошли.
На этот раз я не пытался остановить его. Как бы я ни нервничал из-за всего этого дела, мы не могли просто уйти и оставить её. Но я позволил Майку идти первым. Я держался в нескольких шагах позади него и внимательно наблюдал.
Майк, похоже, не очень торопился. Он шагал медленно, немного сгорбившись, с большой осторожностью ставя ноги, фактически крадучись направляясь к клетке. Я последовал его примеру. Хотя мы старались вести себя тихо, мы не могли не производить множество хрустящих звуков. Каждый шаг звучал так, как будто кто-то комкал лист бумаги.
При всём этом девушка не шевелилась.
Мы добрались до передней части клетки, не угодив ни в какую ловушку. Майк остановился, и я приблизился к нему сбоку. Мы смотрели сквозь прутья решетки на девушку.
Она по-прежнему не двигалась.
С того места, где мы стояли, нам была видна одна сторона её лица. Во всяком случае, частично она была повернута вниз из-за того, как её голова покоилась на руке. Кроме того, большая его часть была скрыта под копной блестящих светлых волос. Мы не могли толком разобрать, как она выглядела.
— Привет! — выпалил Майк. Это прозвучало так громко, что я вздрогнул. Девушка этого не сделала. Она лежала неподвижно. — Простите? Мэм? Леди? Привет?
Никакого ответа.
Я вертел головой то в одну, то в другую сторону, боясь, что какой-то псих — или семейство психов — может внезапно выскочить из леса. Но ничего вокруг не шевелилось.
— Боже, — прошептал Майк. — Ты же не думаешь, что она мёртвая?
Я перестал оглядываться по сторонам и сосредоточился на девушке. — Она не выглядит мертвой.
— А со сколькими жмуриками тебе уже приходилось сталкиваться?
— Я много о них читал, у них должен быть странный цвет кожи.
Мы оба изучали ее. Небольшие участки лица, которые не были скрыты волосами, выглядели вполне себе здоровыми. Ноги выглядели гладкими и загорелыми. Та часть её спины, которая виднелась над обрезанными джинсами, была не такой загорелой, как ноги, но и не имела болезненной бледности. Даже кремовая кожа, которую мы могли различить сквозь разорванную заднюю часть шорт, выглядела живой. Выглядела прекрасно.
— Ну, я даже не знаю, — прошептал Майк.
— Она не мертва.
— Только потому, что она еще не занялась разложением?
— С ними происходят и другие вещи, такие, как опорожнение кишечника, например.
— Они, что срут? — в его голосе прозвучали удивление и шок.
— Ну, я читал об этом.
— Чёрт! Чувак, это отвратительно!
— Тс-с-с.
— Что значит «тс-с-с»? Она в отключке. Если она и не мертва, то что-то с ней, чёрт возьми, точно не так. Давай посмотрим, как она выглядит спереди.
Когда он сказал это, мое сердце забилось по-настоящему сильно. У меня появилось горячее, трепещущее ощущение внутри, когда мы отважились обойти клетку с противоположной стороны.
Там мы присели на корточки и уставились на девушку.
Тем не менее, не очень большая часть ее лица была различима из-под скрывающих его волос. Лишь половина лба. Кончик носа. Неприкрытый волосами закрытый глаз. Она была примерно такого же возраста, что и мы, и выглядела весьма недурно, судя по тому немногому, что мне удалось разглядеть.
Её голова покоилась на левой руке, локоть которой высовывался из-под лица. Ее правая рука свисала с груди. Верхняя её часть прижималась к грудям сбоку. Блузка плотно облегала грудь. Сосок откровенно выпирал наружу.
Майк ткнул меня локтем в бок.
— Да, знаю я, знаю.
— Вау.
— Тс-с-с.
Чувствуя себя возбужденным и слегка похотливым, я оторвал взгляд от её груди. Блузка была застегнута на все пуговицы. За исключением треугольника обнаженной кожи над бедром, она прикрывала её всю, вплоть до пояса джинсов. Они были обрезаны настолько коротко, что нижняя часть подкладки кармана торчала наружу. Он располагался плашмя на передней части её бедра, подобно бледному языку. Её ноги лежали одна на другой и согнуты так, что были обращены в нашу сторону, коленями, находившимися недалеко от прутьев.
— Смотри, — сказал Майк. — Она дышит. Видишь её волосы?
И действительно, изучая её лицо в течение нескольких мгновений, я увидел, как волосы слегка шевелились там, где они покрывали её рот.
— Говорил же тебе, что она не мёртвая, — прошептал я.
— Она даже не выглядит раненой. Но тогда что с ней не так? — громким голосом он сказал:
— Э-эй! Эй, ты!
Ничего.
Поэтому он просунул руку между прутьями, наклоняясь вперед, пока его плечо не уперлось в клетку. Прежде чем он смог прикоснуться к ней, я сказал:
— Подожди. Не надо.
Он колебался, его рука зависла над ее коленом.
— Что?
— Лучше бы тебе этого не делать.
— Просто хочу немного ее потрясти.
— А что, если она… ну, я не знаю… заразная?
— Ты че, спятил?
— Ну, может быть, у нее что-то есть, понимаешь? Какая-то болезнь. Возможно, она заразна, и именно поэтому ее сюда и поместили. Чтобы она никого не заражала вокруг себя. То есть с ней что-то не так. И её оставили здесь. Может быть, её оставили здесь умирать, понимаешь?
— Да, какой кретин додумается так поступать?
— А кто его знает? Какой-нибудь невежа. Или тот, кто очень напуган. Возможно, у него не хватило духу убить её, и поэтому он просто…
— Эй, держу пари, она — вампир.
— Да, я серьезно.
— Или оборотень. Так и есть. Она — оборотень. Сегодня ночью будет полнолуние. Её семья заперла её, чтобы она не взбесилась и не перегрызла глотки невинным детишкам.
Он завыл.
— Кончай это.
— Расслабься, а? — он опустил руку, сжал её правое колено и встряхнул его. — Давай же девочка. Просыпайся. Что с тобой случилось? — Она не ответила, поэтому он тряхнул её немного сильнее, всколыхнув всё её тело. Я поймал себя на том, что наблюдаю за её грудью, затем, как она покачивается под блузкой.
Девчонка застонала.
Моё сердце ушло в пятки. Рука Майка дернулась назад, и он протащил её между прутьями решетки.
Девушка снова застонала, затем медленно поднесла правую руку к лицу. Потирая глаза, как человек, пробуждающийся от глубокого сна, она перевернулась на спину и вытянула ноги.
Вдруг она застыла. Несколько мгновений она лежала неподвижно, затем резко села, откинув волосы в сторону. Ее глаза расширились от тревоги, она лихорадочно оглядывалась по сторонам: на клетку, на лес, на нас. Потом все же уставилась на нас, разинув рот. и тяжело дыша.
— Все в порядке, — заверил я её.
Она вскочила на ноги, развернулась и бросилась на дверь. Та лязгнула и осталась закрытой. Клетка немного покачнулась. Она трясла и дёргала прутья решетки, наваливаясь на них всем весом своего тела, борясь, как сумасшедшая в стремлении открыть дверь. Когда ей это не удалось, девчонка повернулась к нам. Её лицо было красным. Она хватала ртом воздух.
К этому времени мы на пару с Майком уже стояли на ногах. Но не отошли ни на шаг от клетки.
— Тебе следует успокоиться, — сказал ей Майк. — Мы не собираемся причинять тебе боль.
Она мотала головой из стороны в сторону, волосы развевались.
— Мы попытаемся вытащить тебя оттуда, — добавил я.
Она перестала мотать головой, но всё еще тяжело дышала. Обе ладони ухватились за пару прутьев внизу, на уровне бедер, как будто там было течение или что-то еще, и она боялась, что её могло увлечь к нам.
Хотя несколько прядей всё еще падали ей на лицо, теперь я смог ее рассмотреть. Думаю, она не отличалась особой красотой. Но была выше среднего. Довольно симпатичная, хоть и не ослепительная.
В некотором смысле я был рад, что она не оказалась такой уж великолепной. Те, кто действительно великолепно выглядят, заставляют меня ужасно нервничать. Я чувствовал себя достаточно неуверенно и без того, чтобы иметь дело с чем-то подобным.
По тому, как она на нас уставилась, можно было предположить, что мы пара монстров Франкенштейна или что-то в этом роде.
Я обратился к Майку:
— Почему бы тебе не вернуться к машине и не найти что-нибудь, с помощью чего мы могли бы взломать замок?
— Мне?
— Просто сделай это, хорошо?
— Эй, приятель, ты же сам сказал, что она может быть заразной. Наверное, нам лучше выяснить, что здесь происходит, прежде чем попытаться вызволить её.
— Да ладно тебе. Она напугана до смерти. Пойдём оба. Это даст ей возможность успокоиться.
Я взял Майка за руку и потянул его. Когда мы начали двигаться вдоль клетки, девушка отступила в дальний угол.
— Мы просто возвращаемся к нашей машине, — объяснил я. — Мы сейчас вернёмся. Нам понадобятся кое-какие инструменты, чтобы открыть замок. Хорошо? Всё, что мы хотим сделать, так это вытащить тебя оттуда.
— Да, — добавил Майк. — Мы хорошие парни.
Она не выглядела поверившей нам. Она продолжала двигаться боком, спиной к решетке, наблюдая за нами из-под свисающих прядей волос с выражением паники в глазах.
К тому времени, как мы добрались до передней части клетки, она прижималась к задней стенке, там же, где мы сидели на корточках, когда она проснулась.
Мы поспешили прочь.
— Господи, — сказал Майк, — да, она психическая.
— Просто напугана.
— Откуда нам знать, что она не психическая? Может быть, что она конченая психопатка. Может, поэтому ее сюда и поместили.
— Всё равно мы не можем просто оставить ее здесь. Это однозначно.
— Я же не так сказал.
— А, о чем ты говоришь? — спросил я.
— Только о том, что нам лучше быть начеку.
— Верно. Она ведь может оказаться оборотнем.
— Я не знаю, что она из себя представляет, но нам лучше выяснить это, прежде чем мы ее освободим. Помнишь «Сумеречную зону»? — Майку даже не нужно было описывать мне, какой именно эпизод. Я сразу понял, что он имел в виду. В течение многих лет мы собирались у меня дома, чтобы посмотреть ежегодный марафон «Сумеречная Зона», на котором двадцать четыре часа в сутки транслировались повторы старого сериала. Забавно, что соответствующий эпизод до сих пор не пришел мне на ум.
Лучше бы он мне не напоминал.
Я покачал головой и заставил себя рассмеяться.
— Думаешь, её заперла в клетке кучка монахов? Думаешь, что она сам Дьявол?
— Не будь придурком.
— Ты сам поднял эту тему.
— Это дело принципа.
— Её заперли здесь, чтобы оградить мир от её злодеяний?
— А кто его знает? Ты это знаешь? Вот я не знаю. Я лишь говорю, что нам лучше выяснить, что с ней не так.
— Ну, что ж ладно, я полностью согласен.
Примерно в это время мы добрались до джипа. Майк достал монтировку. На одном конце железного стержня имелась головка для откручивания гаек, а на другом — отжимной клин для снятия шины с обода. Я вытащил из рюкзака свой старый бойскаутский топорик, прикинув, что мы могли бы разбить замок вдребезги, если тот устоит перед монтировкой.
Я решил взять с собой свою походную фляжку и шоколадный батончик. Даже если девушка не испытывала жажды или голода, предложив их, мы бы продемонстрировали ей наши добрые намерения.
Когда я отошел от джипа, Майк занимался тем, что надевал ножны своего ножа фирмы «Бак» на ремень.
— Это тебе на кой черт понадобилось?
— Никогда не знаешь наверняка.
— Это может ее напугать.
— А если мы её выпустим, а она обезумеет и набросится на нас?
— Да, хватит тебе.
— А она может.
— Думаю, такое возможно, да.
— Пиздец, как возможно. Я полностью за то, чтобы быть добрым самаритянином и прочая хрень, но умирать ради этого не стоит. К тому же у тебя с собой чёртов топор.
— Ладно-ладно.
Он застегнул ремень с ножом, висевшими на уровне бедра. Затем взял в руку монтировку, прежде зажатую между коленями, и мы направились в лес.
— По крайней мере, она не уродлива, — сказал Майк после того, как мы прошли небольшое расстояние. — Я бы не хотел рисковать своей задницей из-за какой-то страхолюдины.
— Вероятно, она безобидна.
— Угу, безобидных всегда сажают в клетки.
Поскольку у меня не было желания продолжить обсуждение того, почему она могла быть заперта в той штуковине, я сменил тему.
— Думаю, нам придется забрать её с собой.
Эта идея, казалось, ободрила Майка.
— У нас только два места. Тебе лучше сесть за руль, а она может посидеть у меня на коленях.
Я ухмыльнулся.
— Эй, это твоя машина. Ты и поведёшь. Кроме того, ты же не хочешь, чтобы у тебя на коленях сидел оборотень.
— Оборотень, похожий на нее? В таких обрезанных джинсах? Без трусиков? Без лифчика? Ликантропия[21], где твое жало[22]?
— Похотливый ты ублюдок.
— О, да, и как будто она тебя не заводит.
— А я выше всего этого.
— Угу, конечно.
Клетка появилась в поле зрения. Мы перестали разговаривать и приближались молча.
Девушка стояла спиной к решетке в дальнем конце, но она не казалась такой напряженной и дёрганой, как раньше. Волосы больше не падали ей на лицо. Она больше не хватала ртом воздух.
— Это не заняло много времени, правда? — обратился я к ней.
Она не ответила.
У двери клетки я бросил свой топорик, а Майк положил монтировку.
— Вот немного воды и шоколада. — Я протянул руку через решетку с фляжкой и шоколадным батончиком. Она осталась на месте. Поэтому я подтолкнул их к ней, и те упали на пол у ее ног. Она даже не взглянула на них. Только пристально смотрела на меня и Майка.
Майк начал говорить:
— Она знает, что нельзя брать конфеты у незна…
И тут она вымолвила:
— Зачем вы затащили меня сюда? Чего вы хотите?
— А?
— О, чувак, — сказал Майк. — Она думает, что мы… Эй, мы тут ни при чем. Мы нашли тебя здесь.
— Это правда, — добавил я. — Всё, что мы сделали, так это нашли тебя, ты уже была здесь.
— Да, неужели?
— Да! — взорвался на неё Майк. — Христос на палочке!
— Успокойся, — сказал я ему. Девушке я сказал: — Ты не знаешь, кто с тобой так поступил?
Когда она слегка покачала головой из стороны в сторону, из глаз, казалось, исчезло выражение ужаса. Девчонка нахмурилась, выглядя настороженной и сбитой с толку.
— Это правда были не вы, ребята? — спросила она.
— Да, ни в коем случае, — сказал я ей.
— Мы оставили наши сияющие доспехи в машине, — сказал Майк. Его голос прозвучал несколько надменно.
— Если это не вы… тогда что вы здесь делаете?
— Мы просто катаемся по окрестностям, разбиваем лагерь и всякое такое, — объяснил я.
— А этот отошел отлить.
— О, огромное спасибо. — Я ткнул Майка локтем. Но потом я увидел, как девушка выдавила улыбку. Улыбка длилась всего мгновение, затем исчезла. Хотя смотрелась она хорошо. — Кстати, меня зовут Эд, а придурка — Майк.
— Я — Шанна.
— Приятно познакомиться, Шанна.
— Привет, — сказал Майк.
— Ну, на самом деле он не безнадежный придурок.
Это замечание вызвало у Шанны еще одну мимолетную улыбку.
— Послушай, мы вытащим тебя оттуда и…
— Не так быстро, приятель. У нас был уговор, помнишь?
— Она не знает, почему она здесь. Она думала, что мы те, кто…
— Так она утверждает.
Я улыбнулся ей и как бы закатил глаза.
— Майк боится, что ты можешь оказаться оборотнем или чем-то в этом роде.
— Эй, — сказал он, — да пошел ты.
— Скажи ему, что ты не оборотень.
— Лучше объясни мне, какого черта ты делаешь в клетке посреди этой чёртовой глуши.
Шанна нахмурилась, еще немного покачала головой и сделала глубокий вдох.
— Я не знаю, — сказала она. — Я уснула на пляже.
— На пляже? У океана?
— Да. Стэнли-Бич. Или Стэнтон?
— Стинсон-Бич? В Марине?
— Да, именно.
— Это же в паре сотен миль отсюда.
— А мы где находимся? — спросила она.
— В горах. На самом деле, в предгорьях. Немного севернее Йосемити[23].
— Боже, — пробормотала она.
— В любом случае, ты была на пляже. Что случилось потом?
— Я проснулась здесь.
— Если ты была на пляже, — сказал Майк, — то где твой купальник?
Очевидно, ей не понравился его тон. Она бросила на него обиженный взгляд. — На мне его не было.
— Что это был нудистский пляж, что ли?
— Да ладно, Майк. Боже.
— Это было ночью. На мне было то же, что и сейчас.
— Должно быть, было ужасно холодно, — сказал Майк.
— У меня с собой был спальный мешок.
— Ты ночевала на пляже? — спросил я.
— Конечно. Я проделывала такое по всему побережью.
— Одна?
— Ну, да. А что в этом такого?
— Ты что, — спросил Майк, — сбежала из дому?
— Это моё дело.
— Это наше дело, если ты хочешь, чтобы мы тебя оттуда выпустили.
— Послушай, — сказал я, — это не имеет значения. Получается, что ты легла спать в спальном мешке на пляже, и ты понятия не имеешь, что произошло после этого? Ты только что проснулась здесь?
Она кивнула.
— Угу.
— Это действительно странно. Тебя не били, или… у тебя болит голова или что-то еще?
— Нет, хм-м, — она запустила пальцы одной руки в волосы и ощупала голову, как бы изучая ее. — Хотя действительно я чувствую себя немного чудно.
— В каком смысле?
— Не знаю. Тяжесть? Усталость? Типа, как будто… как будто меня накачали наркотиками.
Мы с Майком переглянулись. Наркотики могли бы объяснить многое: как она оказалась здесь, не осознавая, что к этому привело; как она продолжала крепко спать, когда Майк окликал её.
— Кажется мне, что это очень удобно, — сказал он. — Накачана наркотиками. Значит, ей ничего неизвестно.
— Мне ничего неизвестно! — огрызнулась она. — Хотя я уверена, что могу кое-что себе представить. Какие-то подонки нашли меня спящей на пляже, ввели мне что-то и приволокли сюда, пока я была в отключке. И заперли меня.
— Может так, а может, и нет.
— Эй, да ладно тебе, Майк.
— Откуда нам знать, что она не врет?
— Это правда! — выпалила Шанна. — Не будь таким гавнюком.
— О, теперь я «гавнюк».
— Не могли бы вы, ребята, пожалуйста, просто вытащить меня отсюда, пока они не вернулись?
— О, а теперь у нас значит «пожалуйста».
— До того, как вернулись кто? — спросил я её.
— Те, кто притащили меня сюда. Ты что, умственно отсталый? Ты же на самом деле не думаешь, что они просто посадили меня в клетку и на этом все? Это только, чтобы удержать меня здесь взаперти. Это должно быть очевидным даже для дебила.
— Теперь она назвала тебя «умственно отсталым» и «дебилом», — отметил Майк.
Я тоже заметил. И был не слишком этому рад.
— Ты определенно ведёшь себя не очень хорошо для девушки, нуждающейся в помощи, — сказал я ей.
— Ладно-ладно, прости меня, хорошо? Я не это имела в виду. Но они собираются вернуться. Разве это не очевидно? Они, должно быть, хотят что-то сделать со мной.
— Я знаю, что я бы хотел с тобой сделать, — сказал Майк.
— Прекрати, — сказал я ему.
— Если бы какие-то подонки просто хотели надругаться надо мной, они бы сделали это прямо там, на пляже. Это… я не знаю. Может быть, это иные. Может быть, это культ или типа того, и они хотят принести меня в жертву. Может быть, они соберутся здесь сегодня ночью.
Я повернулся к Майку.
— Возможно, так оно и есть.
— Культ? Да не гони ты.
— В этом есть смысл, — возразил я. — Доверенное лицо некой странной группы, чья работа состоит в том, чтобы предоставить девчонку для ночного веселья. Это не обязательно должно быть поклонение Дьяволу. Но для этого им нужна девчонка.
— Да. Она бы сгодилась для групповухи.
— И они хотели бы заполучить кого-то, чье отсутствие не заметят. Такую вот беглянку, ночующую на пляже.
— Возможно, здесь что-то похожее, — признал Майк. Он ухмыльнулся.
— Наверное, нам стоит поторчать поблизости и понаблюдать со стороны.
— Чёрт возьми, — выпалила Шанна. — Да, вытащите меня отсюда!
— Мы могли бы залезть на дерево, чтобы посмотреть с высоты птичьего полета.
— Вот ты ублюдок!
— Он просто шутит, — сказал я ей. — Но тебе следовало бы перестать нас обзывать.
— А ты думаешь, я шучу? — спросил Майк. — Это может оказаться полным кайфом. Разве тебе не хотелось бы понаблюдать и увидеть, что они с ней проделают?
Я действительно начал представлять себе это. Ночь. Майк и я на дереве, смотрим вниз, как реднеки с фонариками и лампами Коулмана[24]собрались вокруг клетки. Шанна в ужасе, плачет и умоляет.
— Ловко? — спросил Майк.
Я уже чувствовал себя довольно возбужденным, а воображаемые реднеки еще даже не успели за нее приняться.
— Мы не можем так поступить, — возразил я.
— Почему нет? Это не наше дело, что они с ней сделают. Мы были бы просто невинными наблюдателями.
— Это была бы наша вина.
— Черт возьми, не-а. Если бы мы не появились, это всё равно бы с ней случилось, верно? Это всё равно, что позволить событиям идти своим чередом.
— Ну, я не знаю.
— Может, вообще ничего не случится. Ведь мы не знаем, что происходит. Шанна, возможно, врёт и не краснеет. Насколько нам известно, она могла запереться там сама.
— Да ты что спятил? — сказала Шанна. — Если вы, ребята, думаете, что собираетесь спрятаться и понаблюдать за происходящим… вперед, попробуйте. Кто бы ни появился, я прямо им скажу, где вы. Тогда, возможно, нас покромсают всех троих.
— Послушай её, — сказал Майк. — Эта сучка еще и угрожает нам.
— Ага. Почему бы нам просто не вернуться к машине и не оставить её? Кому это вообще нужно? — На самом деле я не хотел так говорить, но она меня разозлила.
— Я бы предпочел остаться и понаблюдать за весельем, — сказал Майк.
— Ты её слышал. Она бы сдала нас. Давай просто свалим. Она ведет себя как конченая дура.
— Я с тобой.
Я поднял свой топорик. Майк взял свою монтировку. И мы оба отвернулись от клетки.
— Эй, тебе нужна твоя фляжка? — спросила Шанна.
Я оглянулся. Она отошла от прутьев и подняла её.
— Бросай.
— Угу. Ты сможешь забрать её, когда выпустишь меня.
— Я тебе новую куплю, — сказал мне Майк.
— Ну вот и прекрасно. Можешь оставить её себе, Шанна. Ты можешь захотеть пить, пока дожидаешься ночи.
Она швырнула ее о землю. Та с глухим стуком ударилась об пол клетки.
— Вернитесь! Вы не можете просто так уйти!
— Правда? — спросил я. — Просто наблюдай, как мы это делаем.
Мы продолжали удаляться.
— Пожалуйста! — воскликнула она. — Вы не можете просто бросить меня здесь! Не можете! Ну, пожалуйста!
Мы продолжали уходить.
— И мы действительно собираемся это сделать? — прошептал Майк.
— Свалить, что ли?
— Ну да.
— А почему бы и нет? Да, чёрт бы с ней.
— Вот сучка.
— Нет! — крикнула она. — Не уходите!
Я оглянулся на нее.
— И почему, чёрт возьми, мы не должны этого делать? Назови нам хоть одну вескую причину.
Её руки пробежались по блузке спереди, переходя от пуговицы к пуговице. В мгновение ока все они были расстегнуты. Она широко распахнула блузку.
— Боже мой, — пробормотал я.
Мы с Майком уставились на нее. Пока мы смотрели, она позволила блузке упасть на пол клетки.
— Ну, теперь вы вернетесь? — спросила она.
Нам не нужно было это обсуждать. Мы направились обратно, не сводя с нее глаз. Она наблюдала за нами, застыв как вкопанная, ее руки были опущены по бокам, кулаки сжаты. Она снова тяжело дышала.
Выглядела она великолепно.
Её волосы отливали золотом. Кожа, частично находящаяся в тени, но кое-где освещенная солнечным светом, имела мягкий светло-коричневый оттенок. В отличие от её грудей. Те выглядели бледными, кремовыми.
Их тёмные соски были темными и указывали на нас.
Она была стройной и обнаженной по пояс. Шорты сидели не на талии, а гораздо ниже. Ниже джинсов ее стройные и загорелые ноги простирались к босым ступням, слегка расставленным на полу клетки.
Я никогда не видел ничего подобного.
Ничего даже близко не может с этим сравниться.
Мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Или взорвусь. Или проснусь.
— Это то, чего бы вы хотели? — спросила она дрожащим голосом.
— Тебе было не… не обязательно… — пробормотал я.
— Да, конечно. А теперь вытащите меня отсюда.
— Мы подумаем об этом, — сказал Майк.
— Дай-ка это мне. Я потянулся за монтировкой, но он отдернул её в сторону, и я промахнулся. — Эй, да ладно тебе. Отдай её мне.
— К чему такая спешка? Давай просто расслабимся и насладимся сценой с минутку.
Знаю, знаю. Я мог бы побороться с ним за монтировку. Или я мог бы начать крушить навесной замок своим топориком. Но мне не очень хотелось делать ни то, ни другое.
Мы оба сосредоточили наше внимание на Шанне.
Она свирепо посмотрела на нас. Её губы были плотно сжаты. Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей. Однако я не тратил много времени на изучение её лица.
Через некоторое время она сказала:
— Почему бы вам просто не сделать снимок.
— Жаль, но у нас нет полароида, — сказал Майк.
— Ага.
— Блин.
— Вы подонки!
— Шорты снимай, — сказал ей Майк.
Она выглядела так, словно вот-вот расплачется:
— Ребята, — сказала она. — Эй...
Её глаза обратились ко мне, как будто в поисках союзника.
— Ты же ведь не хочешь, чтобы мы ушли, так ведь? — спросил я.
— Эй, ну, пожалуйста, перестаньте.
— В чём дело? — спросил Майк. — Мы даже не просили тебя снимать блузку, ты сама это придумала.
— Да, — добавил я. — Ты это начала.
Она прикусила нижнюю губу, и ее взгляд переместился с меня на Майка. Наконец, она сказала:
— Если я это сделаю, вы вытащите меня отсюда? Больше никаких… глупостей?
— Конечно, — сказал Майк.
— Конечно, — подтвердил я.
Поморщившись, словно от боли, она расстегнула свои обрезанные шорты. Она не потрудилась расстегнуть молнию, но просунула большие пальцы под края шорт и потянула их вниз. Она наклонилась, спуская их. Её груди слегка покачнулись. Когда джинсы были примерно наполовину спущены, она отпустила их, и они соскользнули к её лодыжкам. Она выпрямилась. Освободила левую ногу. Правой ногой отбросила обрезанные джинсы в сторону. Затем она крепко сжала ноги вместе.
— О, Боже, — выдохнул Майк.
Я ничего не сказал.
Шанна, должно быть, провела некоторое время под солнцем в трусиках-бикини. В чрезвычайно откровенных. На ее коже были узкие бледные полоски, спускающиеся наискось от бедер к центру, где завязки, должно быть, переходили в кусочек ткани размером ненамного большим повязки на глазу. Там ее кожа была белой, покрытая золотистым пушком.
— Развер-нись, — сказал ей Майк.
Она с трепетом вздохнула, затем последовала указанию.
Я был рад, что она так поступила. Я бы не выдержал, если бы продолжил пялиться на её передок. Это дало мне шанс немного успокоиться.
Её спина была загорелой вплоть до бледных полосок бикини. Задняя часть трусиков была не более четырех дюймов шириной вверху и сужалась книзу, закрывая щель между ягодицами, но не более того. Гладкие, упругие выпуклости ягодиц были в основном загорелыми. Мне нравился красивый загар. Но я обнаружил, что мои глаза в основном прикованы к той области, которой не коснулось солнце.
— Ладно, — сказал Майк. — Повернись к нам лицом.
Она так и сделала.
— Теперь ляг на спину и раздвинь ноги.
— Нет!
Если бы она подчинилась, я бы точно слетел с катушек. Кроме того, заставлять ее делать это казалось действительно низким.
— Хорош, Майк, — сказал я. — Ты хочешь увидеть ее «киску», так?
Я уже ее увидел. Как и Майк.
— Нам не следует этого делать, — сказал я. — Мы не должны заниматься всем этим.
— Не будь такой размазней.
— Она сделала достаточно.
— Вы обещали, — вмешалась она.
— Чего обещали?
— Что выпустите меня, когда я сниму шорты. Вы сказали больше никаких игр.
— Мы так сказали? — спросил Майк.
— Да, мы так сказали.
— На чьей ты стороне?
— Мы дали ей слово.
— Ну и что?
— Этого достаточно.
Он насмехался надо мной. Повернувшись к Шанне, он сказал:
— Ладно. Просто подойди сюда.
Она покачала головой.
— Нет?
— Нет.
Майк посмотрел на меня и приподнял брови.
— Разве я прошу слишком многого?
Несмотря на наше обещание, я хотел, чтобы Шанна подошла ближе.
— Не думаю. Подойди сюда, — сказал я ей.
— Нет!
— Может, уйдем прямо сейчас? — спросил меня Майк.
— Конечно, — сказал я. — Погнали.
— Хорошо! Она переступила через фляжку. Её нога приземлилась на шоколадный батончик, но она, казалось, этого не заметила. Она медленно приближалась, солнечные блики скользили на её коже, её груди почти не тряслись и не подпрыгивали. На середине клетки она остановилась.
— Ближе, — сказал Майк.
— Уже достаточно близко. Я не сделаю больше ни шагу, пока вы не взломаете этот замок.
— Если только мы не развернемся и не уйдем, правда? — Я был тем, кто это выдал.
— Вы не уйдете, — сказала она.
— Мы сделаем это, если нам захочется, — заверил я её. — Лучше делай то, что мы тебе говорим.
— Если я подойду еще ближе, вы сможете достать до меня через прутья решетки.
— Возможно, именно в этом и заключается смысл, — ответил Майк.
— Да.
— Вы, ребята, хотите меня потрогать. — Это не было вопросом.
— Думаю, это приходило мне в голову, — признал Майк.
Я усмехнулся, но смешок вышел странным.
— Конечно, мы всегда можем уехать, — сказал Майк. — Ты этого хочешь?
Она одарила нас нервной улыбкой:
— Есть только один способ добраться до меня — открыть клетку.
Мы с Майком переглянулись.
— Думаю, нам лучше открыть её, — сказал он.
— Чего-же мы ждем?
Затем он ухмыльнулся Шанне.
— У тебя случайно нет ключа?
— Ага. Конечно.
— Ну, думаю, тогда нам придется потрудиться.
Он начал с того, что просунул монтировку между дужкой и корпусом. Он уперся концом стержня в стальную раму двери в качестве рычага и навалился всем своим весом. Замок не сдавался. Но и он тоже. Он снова и снова нажимал на железный стержень. Затем он сел перед замком, упершись ногами в прутья, и дёргал стержень вновь и вновь, пока не запыхался и не вспотел.
Шанна стояла, молча наблюдая. Она покусывала нижнюю губу. Она потерла раскрытые ладони о бёдра. Она выглядела весьма взволнованной. Может быть, она беспокоилась, что нам не удастся взломать замок. Возможно, беспокоилась, что удастся.
Я лишь изредка смотрел на нее. Потому что мои глаза не могли задержаться на её лице. И то, куда их уводило, слишком возбуждало меня. Так что большую часть времени я проводил, наблюдая за Майком.
Наконец, он повалился навзничь с монтировкой поперек живота и лежал там, тяжело дыша.
— Подвинься, — сказал я ему.
Он отпрянул с моего пути. Я присел и ударил по дверному засову чуть выше дужки навесного замка. Однако я попал по нему только один раз. По тому, как он зазвенел и мой топорик отскочил в сторону, я решил, что мне, возможно, повезет больше с навесным замком. Поэтому я начал колотить по замку тупой стороной своего топорика. Иногда я промахивался, но в основном попадал в его корпус.
При каждом ударе замок дико раскачивался взад-вперед, и мне приходилось ждать каждой новой попытки, пока он не успокаивался. Я, должно быть, ударил раз пятьдесят, прежде чем сделал передышку. Я отступил на шаг и вытер пот с глаз. Дужка все еще была в своем отверстии, но сам корпус замка выглядел действительно побитым и помятым.
— Думаю, мы почти у цели, — выдохнул я. — Подай-ка мне монтировку.
Майк вручил её мне.
Я расположил её так же, как прежде он, крепко удерживая левой рукой, и ударил топориком по верхушке. Один удар. Другой. На третьем корпус немного опустился и повернулся, болтаясь с одной стороны.
— Боже мой! — выпалил Майк. — У тебя получилось!
— Ага.
Я отбросил топорик и монтировку в сторону. Снимая замок с дверного засова, потом посмотрел на Шанну.
Она копошилась, сидя на корточках в другую сторону клетки, спиной к нам, собирая свою одежду.
— Я — первый — прошептал Майк.
Он оттолкнул меня со своего пути, распахнул дверь клетки и ворвался внутрь. Шанна едва успела оглянуться через плечо, прежде чем он обрушился на неё. Он схватил ее сзади и приподнял, сходу врезавшись прямо в неё. Её голова ударилась о прутья, он раскружил её и отпустил. Она тяжело приземлилась на пол, несколько раз перевернулась и, наконец, осталась лежать, растянувшись на спине, хватая ртом воздух.
Все произошло очень быстро. Я наблюдал, огорошенный. Теперь же крикнул:
— Майк! Господи!
Мгновение он выглядел изумленным, затем он подмигнул мне.
— Просто смотри и наслаждайся, ты — следующий.
Он встал между ее ног, опустился на колени и устремился вперед, уткнувшись лицом ей в пах.
— Не надо, — запротестовала Шанна. Её голос был очень слабым. — Нет. — Она попыталась дотянуться до него, но рука не выдержала и упала.
— Остановись! — крикнул я, врываясь в клетку.
Он поднял голову и повернул её в мою сторону. Вокруг его рта все было влажно и блестело.
Я остановился прямо возле него.
— Оставь ее в покое. Я серьезно.
— Она этого хочет, чувак. Быть оттраханной. Не будь размазней, — он встал на колени и расстегнул ремень.
— Ты причинишь ей боль. Это не было частью нашей сделки.
— Какой-такой сделки?
— Чёрт возьми, Майк!
— Хочешь быть первым? Только и всего? Ладно, милости прошу. — Он встал и отступил назад. — Вкушай.
Я покачал головой.
— Ты посмотри на неё. Посмотри-же на неё!
Я так и сделал. Её глаза были крепко зажмурены, лицо исказилось от боли. Она хватала ртом воздух. Её груди вздымались и опадали. Они блестели от пота. Она вся блестела, залитая солнечным светом. Её ноги были широко раздвинуты.
— Возьми её, — сказал Майк.
— Я так не могу.
— Трахни ее, чувак! Сделай это!
— Пошел ты, — сказал я.
— Тебе её жалко? Чёрт, чувак, она называла тебя «дебилом». Помнишь? «Умственно отсталым» и «дебилом».
— Да, знаю я. Но…
— Так отдери её! Устрой ей взбучку!
— Я не могу.
— Тогда забудь об этом. И я буду первым.
Он сделал шаг к ней, но я преградил ему путь.
— Уйди.
— Ни за что.
— Я серьёзно.
— Мы не будем этого делать.
— Чёрта с два, — он вытащил нож и приблизил лезвие к моему лицу.
— Ну, вперед, воспользуйся им. Убей меня. Только так ты до неё доберешься.
— Ты сам на это напрашиваешься.
— Если ты собираешься убить меня, то действуй.
Долгое время мы смотрели друг на друга. Я действительно полагал, что он может пойти дальше и перерезать мне горло. Чёрт, я понимал, что он чувствовал. Я тоже хотел её. Или я хотел ее до тех пор, пока Майк не ударил её головой о решётку. Это как-то всё поменяло. Тогда я посмотрел на нее, распростертую на полу, полностью обнаженную, корчащуюся от боли, уязвимую, едва пребывающую в сознании. Она перестала быть предметом, который мне до боли хотелось пощупать и потрахать. Перестала быть набором потных грудей, торчащих сосков и «киски». Вместо этого она была человеком, девушкой по имени Шанна, которая не заслуживала всего этого.
Банально, да?
Подайте на меня в суд.
— Это безумие, — наконец сказал Майк.
— Да. Я знаю.
Поморщившись, он сунул свой нож обратно в ножны и пробормотал:
— Вот же ж блядь.
Я протянул руку.
Он сердито посмотрел на неё. Затем протянул свою и потряс мою.
— Ты просто никудышная тряпка.
Внезапно я почувствовал себя по-настоящему хорошо. Бодро, на самом деле бодро. Вы когда-нибудь попадали в сильное землетрясение? Так вот, это было тоже самое, что ты чувствуешь после того, как все закончилось, и ты понимаешь, что дом не обрушился тебе на голову. Ты дрожишь и чувствуешь себя очень слабым, и чертовски рад, что всё закончилось. Ощущение очень похоже на опьянение.
— Не понимаю, чё ты лыбишься, — сказал Майк. — Мы только что упустили шанс, который выпадает раз в жизни.
— Более чем вероятно, — ответил я.
Он покачал головой.
Мы встали рядом с Шанной. Она моргала, глядя на нас снизу вверх.
— Мы ничего тебе не сделаем, — сказал я.
— Это правда, — пробормотал Майк.
— Мы оставим дверь открытой и вернемся к нашей машине. Ты свободна.
Шанна начала плакать.
Мы оставили фляжку и шоколадный батончик в клетке, взяли топорик и монтировку и пошли через лес к машине.
***
Примерно полчаса спустя, сразу после того, как Майк сказал: «Она не придет», Шанна вышла из-за деревьев.
Она надела свою одежду. На боку покачивалась фляжка. Она отправила в рот последний кусочек шоколадного батончика и всё еще жевала, когда добралась до машины.
— Ребята, вы меня подбросите? — спросила она.
— Куда? — спросил я.
— Куда бы вы ни направлялись.
— Спроси у Майка, — сказал я. — Это его машина.
— Ты поведёшь, — сказал он мне.
Мы поменялись местами. Шанна, стоя у открытой пассажирской двери, секунду смотрела на Майка. Затем треснула его по макушке. Довольно сильно.
— А, ты все еще гавнюк.
— Так ты хочешь, чтобы тебя подвезли, или как?
Шанна забралась внутрь и села к нему на колени. Она захлопнула дверцу.
— Давайте убираться отсюда.
Так мы и поступили.
Мы так и не узнали, кто заключил Шанну в клетку и почему.
Возможно там, в ту ночь, появилась кучка парней только для того, чтобы обнаружить, что их лишили веселья. А возможно, и нет. Может быть, она была заперта по какой-то другой причине.
Кем-то, кто попросту хотел от нее избавиться.
Кем-то с добрыми намерениями, кто надеялся спасти мир от ее злодеяний.
Может быть, она была Дьяволом, или вампиром, или оборотнем.
Если так, то она хорошо вела себя рядом с Майком и со мной. Я не зайду так далеко, чтобы утверждать, что она была ангелом. Иногда она могла быть настоящей занозой в заднице.
Что, впрочем, не так уж и необычно для девушки.
Но она оставалась с нами восемь дней и ночей. Ни разу она не отрастила рога и хвост, не высосала нашу кровь, у нее не вытягивалась волосатая пасть, при помощи которой она могла бы перегрызть нам глотки. Даже во время полнолуния.
Мы накупили ей много вещей в первом же попавшемся городишке. Включая одежду, рюкзак и спальный мешок. Она забрала всё это с собой, когда мы, наконец, высадили её в Халф Мун Бэй. Но она ни разу не воспользовалась своим спальным мешком, пока была с нами.
Она спала в наших. Всегда по очереди.
Кто-то однажды сказал, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Кто бы это ни сказал, он был дятлом.
Люди любят говорить, что всё вокруг меняется, только фигня это полная. Я прожил в Виндвилле всю свою жизнь, и мне кажется, что гриль-бар «У Джо» не изменился за всё время ни капельки.
Всё тот же громоздкий стальной гриль, та же стойка, те же вращающиеся табуреты. Эти старомодные столики возле стен не сильно отличаются от тех, что были здесь тридцать лет назад, когда бар только открылся, — просто выглядят пообшарпанее. Лет семь назад обновили обивку на диванчиках в кабинках, только вот Джо выбрал в точности такой же красный винил, что и раньше, так что разницы почти не заметно.
А знаете, что изменилось в заведении Джо? Люди. Некоторые из старожилов продолжают заглядывать сюда регулярно, как на работу. Но время, оно ведь никого не щадит. Лестер Кейхо, например, превратился в дряхлую развалину после того, как его жена склеила ласты. А старого Хромого Седжа поперли с работы. Теперь бывший проводник каждый день просто смотрит, как поезд приходит и уходит без него, а потом тащит в бар свою тощую задницу, чтобы заливать за воротник и трепаться ни о чем с Лестером.
Джо тоже всё. Ну не в том смысле, что совсем всё. Просто вышел на пенсию и отошел от дел. Последние три года — с тех пор как мне исполнился двадцать один год — это заведение держу на плаву я. Когда Джо не гоняет по горам оленей с ружьем в руках, он каждое утро заходит выпить кофе и съесть булочку с корицей. Ему нравится присматривать за всем.
Как бы мне хотелось, чтобы он по своему обыкновению охотился на оленей в то утро, когда в заведение ворвалась Элси Томпсон.
В баре было пусто, если не считать меня и Лестера Кейхо, который сидел за стойкой, на своем постоянном месте, собираясь как обычно начать свой ежедневный алкомарафон.
Я протирал стойку полотенцем, когда увидел через окно, что подъехала машина. Это был старый «Форд», который выглядел так, словно на нем дюжину раз из конца в конец проехались через преисподнюю. После того как водитель повернул ключ в замке зажигания, автомобиль фыркал, шипел и дребезжал еще, наверное, в течение минуты.
Я просто пялился наружу, бросив полотенце. Это и вправду было редкостное зрелище — из «Форда» выпрыгнула старая кошелка, невысокая и кругленькая, одетая в брюки цвета хаки, с седыми волосами, подстриженными как у Бастера Брауна, и в больших очках в проволочной оправе. Она жевала жвачку с таким остервенением, словно хотела её прикончить. С руки у нее свисала мятая плетеная сумка.
— Ты только погляди на это, — бросил я Лестеру, но он даже не поднял глаз.
Сетчатая дверь распахнулась, и живописная гостья решительно направилась к стойке, громко топая своими пыльными ботинками. Она запрыгнула на табурет прямо передо мной. Её челюсть несколько раз дернулась вверх-вниз. В один из моментов, когда её рот был открыт, отрывисто прозвучало слово «кофе».
— Да, мэм, — тут же сказал я и отвернулся, чтобы налить ей напиток.
— Это заведение принадлежит Джозефу Джеймсу Лоури из Чикаго? — спросила она мою спину.
— Совершенно верно, — ответил я, оборачиваясь, и замолчал, в ожидании глядя на нее.
За круглыми стеклами очков её глаза открывались и закрывались в такт жующему рту. Её рот растянулся от уха до уха, изобразив что-то наподобие улыбки.
— Это хорошая новость, молодой человек. Просто замечательная. Мне пришлось объехать чуть ли не все захудалые городишки к западу от Чикаго в поисках этого места, в поисках Джо Лоури и его чертовой таверны. В каждой такой дыре обязательно есть кабак или харчевня под названием «У Джо». Но я знала, я была уверена, что рано или поздно найду заведение Джо Лоури, и знаешь почему? Потому что у меня есть сила воли, вот почему! В какое время он появляется?
— Ну… А у вас к нему какое-то дело?
— Так он придет, или нет?
Я кивнул.
— Вот и здорово. Я так и думала. Хотя вообще-то даже удивилась, что не обнаружила его за прилавком.
— Так вы что, знакомы что ли?
— О, да. Бог ты мой, конечно да. — За секунду по её лицу пробежала тень грусти. — Когда-то давно мы очень хорошо знали друг друга, еще в Чикаго.
— Ну, так давайте я позвоню ему, и скажу, что вы здесь?
— В этом нет необходимости. — Щелкнув жвачкой и еще раз ощерившись, она открыла сумочку, лежавшую у нее на коленях, и вытащила револьвер. И не какую-то жалкую пукалку, а настоящую длинноствольную пушку 38-го калибра. — Я ему сюрприз сделаю, — сказала она. её коротенький пухлый пальчик оттянул курок, и, не казавшаяся уже такой забавной, тётка направила дуло на меня. — Мы вместе сделаем ему сюрприз. Вот он удивится!
Слова застряли у меня в горле, единственное, что я смог сделать — это кивнуть.
— Так во сколько придет Джо? — резко спросила она.
— Уже скоро. — Я судорожно вздохнул и спросил: — Но вы же не собираетесь застрелить его? Ведь нет?
Притворившись, что не расслышала меня, она снова спросила: — А поточнее?
— Ну… — Вдалеке раздался гудок поезда, отправляющегося в 10:05 из Паркервилля. — Что ж, думаю, с минуты на минуту.
— Отлично. Уж я-то его дождусь. А это что за обормот?
— Это Лестер.
— Эй, Лестер! — повысив голос, позвала она.
Тот медленно повернул голову и без всякого интереса посмотрел на нее. Тётка оскалилась, продолжая чавкать, и залихватски помахала перед ним пистолетом, что, впрочем, не произвело на Лестера никакого впечатления. Выражение его лица нисколько не изменилось. Оно выглядело таким же, как всегда, вытянутым и обвисшим, как морда у бладхаунда, но более мрачным.
— Слушай сюда, Лестер, — с нажимом в голосе сказала она, — просто сиди на своем стуле и не дёргайся. А попробуешь встать или хоть задницу от сидушки оторвать — получишь пулю.
Несколько секунд он смотрел на нее, а затем кивнул, снова повернулся лицом вперёд и пригубил свой полупустой стакан.
— Так. А тебя как зовут? — этот вопрос был уже ко мне.
— Уэс.
— Уэс, следи, чтобы стакан Лестера был полным. И не делай ничего такого, что заставит меня пристрелить тебя. Если заявятся еще клиенты — обслуживай их как обычно. Как будто ничего не происходит. В этом револьвере шесть патронов, и каждый может оборвать чью-то жизнь. Мне этого не надо. Мне нужен только Джо Лоури. Но если ты попробуешь что-нибудь выкинуть — будь уверен: я завалю этот бомжатник трупами от стены до стены. Понятно объясняю?
— Более чем. — Я наполнил стакан Лестера, затем вернулся к женщине. — А могу я поинтересоваться?
— Валяй.
— Почему вы хотите убить Джо?
Женщина даже перестала жевать. Она, прищурившись, злобно зыркнула на меня. — Он разрушил мою жизнь. Я считаю, это достаточная причина, чтобы убить человека. Разве нет?
— Нет достаточно веской причины, чтобы убить Джо.
— Ты так думаешь?
— Да что конкретно он вам сделал?
— Он сбежал от меня с Мартой Дипсворт.
— С Мартой? Это же его жена. Была.
— Была? Неужели умерла?
Я кивнул.
— Хорошо. — Тетка просияла и снова ожесточенно заработала челюстями. — Это меня радует. Джо совершил ошибку, не женившись на мне — я-то до сих пор жива здорова, и мы были бы счастливы в браке по сей день, если бы у него хватило ума остаться со мной. Только вот никогда у него не было ни капельки здравого смысла. Знаешь, какая у него была самая заветная мечта? Уехать на запад и открыть таверну. Марта считала, что это великолепная идея. Помню, как я сказала ей: «Ну и выходи тогда за него замуж. Уезжайте на запад и растрачивайте свои жизни в захолустье. Если Джо такой романтичный дурак, что вот так готов загубить свою жизнь, он мне не нужен. В море полно рыбы». Вот так и сказала, слово в слово. Это было больше тридцати лет назад.
— Но если вы так сказали… — Я осекся и поспешил захлопнуть рот. Не такой уж я дурак — спорить с вооруженной женщиной.
— Что?
— Нет-нет. Ничего.
Она отправила жевательную резинку в уголок рта и шумно отхлебнула немного кофе.
— Давай. Что ты там собирался сказать?
— Просто… ну, уж если вы дали им добро на женитьбу, то с вашей стороны не очень-то справедливо винить их в том, что они так и сделали.
Она поставила чашку и стрельнула глазами в сторону Лестера. Он всё также сидел на своем месте, только взгляд его был теперь прикован к пистолету.
— Когда я сказала, что в море полно рыбы, я думала, что это только вопрос времени, когда такая «рыба» на меня клюнет. Что ж, должна признаться — из этого ничего не вышло.
Тётка чавкнула несколько раз, глядя на меня снизу-вверх с какой-то странной отстраненностью во взоре, как будто взгляд её устремился назад на много лет в прошлое.
— Я продолжала ждать. Была просто уверена, что подходящий мужчина где-то рядом, практически за углом и вот-вот объявится, буквально в следующем году. И в конце концов до меня дошло, Уэс, что другого мужчины у меня уже никогда не будет. Это был Джо, и я потеряла его. Именно в тот момент я и решила его застрелить.
— Это…
— Что?
— Это безумие.
— Это справедливость.
— Может быть, вы двое могли бы еще быть вместе. С тех пор, как умерла Марта, у него никого нет. Ну как вариант.
— Нет. Для этого уж слишком поздно. Слишком поздно чтобы завести ребёнка, слишком поздно чтобы…
Внезапно Лестер спрыгнул с табурета и опрометью бросился от стойки к двери. Старушенция крутанулась на сидушке, долю секунды следила за ним, а затем молниеносно вскинула ствол и выстрелила. Пуля оторвала Лестеру мочку уха. Взвизгнув, он резко развернулся и метнулся обратно к своему табурету, прижимая ладонь к тому, что осталось от его уха.
— Молитесь, чтобы никто не услышал выстрела, — прошипела просроченная снайперша нам обоим.
Я-то знал, что такого не произойдет. Мы были на самом краю городка, и ближе всего к нам была заправка в полуквартале отсюда. Проезжающие по шоссе машины создавали много шума. А еще у нас, при поголовном увлечении охотой, никто из местных не обратил бы внимания на одиночный выстрел, если б только не пальнули у него прямо возле уха.
Но всё равно немного струхнул. Минут пять мы все ждали, не произнося ни слова. Единственным звуком было её чавканье.
Наконец она довольно ухмыльнулась и прищурилась, как будто только что выиграла в лотерею.
— Что ж, нам повезло.
— А вот Джо — нет, — хмуро огрызнулся я. — И Лестеру тоже.
Лестер предпочел промолчать. Одной рукой он сжимал свое разорванное ухо, а в другой держал стакан, который осушал.
— Им не следовало убегать, — сказала тетка. — В этом и была их ошибка — в том, что они решили от меня убежать. Вот ты же не собираешься убегать?
— Нет, мэм.
— Ну и молодчинка. Потому что, если только попробуешь, тут же получишь пулю. Больше никаких предупреждений. Пристрелю любого. Это мой день, Уэс. День, когда Элси Томпсон отплатит Джо.
— Я не побегу, мэм. Но я не позволю вам застрелить Джо. Я остановлю вас так или иначе. — Я подошел, чтобы наполнить стакан Лестера.
— Ты не можешь остановить меня. Никто не может меня остановить. Никто и ничто. А знаешь почему? Потому что у меня есть сила воли, вот почему.
Загадочно улыбнувшись, она трижды чавкнула своей жвачкой и произнесла: — Сегодня я умру. Это дает мне всю власть в мире. Понимаешь? Как только я пристрелю Джо, я уеду из этого зачуханного городка, разгоню свой старый «Форд» до семидесяти-восьмидесяти, а потом выберу самое большое дерево.
Я не смог сдержать усмешки, возвращаясь к ней.
— Думаешь, я тут шуточки шучу? — гневно вскрикнула она.
— Нет, мэм. Просто забавно, что вы выбрали такой способ — врезаться в дерево. Забавно не в смысле смешно, а скорее — странно. Понимаете, о чём я?
— Вообще нет.
— О. Это потому, что вы не знаете о том, что произошло с Джо. Он ведь как раз и врезался в дерево — осину, недалеко от шоссе № 5. Это было года три назад. Марта была с ним. Тогда-то она и погибла. Джо тоже очень сильно досталось, и док Миллс не давал ему особых шансов. Но Джо выкарабкался. Его лицо было настолько изуродовано, что он стал сам на себя не похож, и к тому же потерял глаз. Левый, а не тот что для прицела. Знаете, он теперь носит на лице такую повязку. И иногда, когда бывает навеселе, он снимает её и старается продемонстрировать свой шрам каждому, кто поблизости.
— Всё, хватит.
— А еще он лишился ноги.
— Я не хочу об этом слышать.
— Как скажете, мэм. Простите. Просто… ну, не все, кто врезается в дерево, умирают.
— А я умру.
— Никакой гарантии. А вдруг вы закончите так же, как и Джо — будете ковылять полуслепая на искусственной ноге, с таким изуродованным лицом, что даже лучшие друзья не будут вас узнавать.
— Заткнись, Уэс, — прошипела тётка, ткнув пистолетом мне в лицо.
Поэтому я притормозил и тихо закончил: — Я просто имею в виду, что если уж вы хотите быть уверены, что умрете — примерно в миле вверх по дороге есть бетонная опора моста.
— Подлей мне кофе и держи свой рот на замке.
Я обернулся, чтобы взять кофейник и именно в этот момент услышал шаги снаружи. Кто-то приближался, топая ботинками по деревянным доскам перед входом. Я повернулся к Элси. Она победно скалилась мне в лицо, еще ожесточеннее двигая своей челюстью. Её глаза прищурились за стеклами очков, когда неровный стук подошв стал громче.
Через окно я увидел всклокоченные седые волосы и изуродованное шрамами лицо с повязкой на левом глазу. Мужчина заметил, что я смотрю, улыбнулся и в приветствии вскинул руку.
Я взглянул на Лестера, который всё так же прижимал бумажную салфетку к уху, а стакан — ко рту.
Элси прижала пистолет к моей груди. — Даже не шевелись, — прошептала она.
Сетчатая дверь распахнулась.
Элси крутанула табурет.
— Пригнись, Джо! — крикнул я.
Вошедший даже не попытался уклониться. Он просто застыл в дверном проеме с озадаченным видом, когда Элси спрыгнула с табурета, ссутулилась, расставив для удобства ноги, и выстрелила. Первые две пули вошли ему прямо в грудь. Следующая угодила в горло. Затем одна попала ему в плечо, закрутив и развернув его так, что последний выстрел пришелся в поясницу.
Всё это произошло за каких-то пару секунд, пока я собрался и бросился на Элси. Я был в воздухе, когда она проворно повернулась в мою сторону и с размаху врезала мне стволом по лицу. Я тряпичной куклой неуклюже рухнул вниз.
Пока я пытался встать, тётка перепрыгнула через тело и стремительно выбежала наружу. Я добежал до двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как её машина дала задний ход, выехала на дорогу, взвизгнула шинами, рванула с места, оставляя на асфальте чёрные полосы сгоревшей резины, и исчезла.
Вздохнув, я вернулся внутрь.
Лестер всё еще сидел у стойки. Только его табурет был повернут, и он смотрел на тело со своим неизменно печальным выражением на лице. Я плюхнулся на диван в ближайшей кабинке, закурил сигарету и составил компанию Лестеру, пялясь на труп.
Мы просидели так довольно долго. Не знаю через сколько я услышал сирену шерифа. Затем завывание скорой помощи. Машины с визгом пронеслись мимо по шоссе и скрылись в направлении опоры моста.
— Наверное, Элси сделала то, что обещала, — сказал я.
Лестер не ответил, продолжая таращиться на мертвеца.
Затем в очередной раз распахнулась сетчатая дверь.
— Боже мой! — Ворвавшийся здоровяк посмотрел на меня, потом на Лестера и, опустившись на колени перед телом, перевернул его.
— Седж, — пробормотал он… — Хромой Седж. Вот бедолага. — Похлопав мёртвого проводника по плечу, мужчина поднялся. Его глаза вопросительно посмотрели на меня.
Я покачал головой и пробормотал:
— Какая-то сумасшедшая тётка. Заявилась сюда с твердым намерением свести с тобой счёты, папа.
В тот вечер Джанет пришла в театр в своей белой горностаевой шубе. Давали «Кошек»[25]. Она пошла одна.
Этот вечер должен был стать для нее сигналом к новому началу. Она не баловала себя посещением спектаклей с тех пор, как умер Гарольд. Он обожал театр. За восемь лет их брака они много раз смотрели «Кошек» вместе. Теперь, когда он был мертв уже больше двух лет, Джанет решила, что ей нужно перестать скорбеть, прекратить жалеть себя и продолжать жить дальше.
Посещение «Кошек» было со стороны Джанет последней данью уважения Гарольду.
Горностаевую шубу она надела также в знак уважения к нему.
Это была великолепная шубка с мехом белым, как свежевыпавший снег, и мягким, как пух. Подарок Гарольда. Она взвизгнула от восторга в то утро, когда нашла ее под рождественской елкой. Поскольку у них не было детей и они отмечали праздник в одиночестве, Джанет сразу же сбросила халат и ночную рубашку. Она приласкала свое обнаженное тело роскошным мехом шубы, затем просунула руки в рукава и закружилась, демонстрируя себя Гарольду. И с благодарностью скользнула ему в руки. Поцеловала его. Крепко обняла. Раздела. Толкнула на пол. Там, стоя над ним на коленях в одной только своей новой замечательной шубке, она гладила его, целовала повсюду, лизала и покусывала и, наконец, приняла его в себя.
Позже он сказал: — Боже мой. Жаль, что я не купил тебе эту шубу много лет назад.
— Ты не мог себе этого позволить.
— Ну и что? Долг, где твое жало?[26]
В течение следующих нескольких месяцев Джанет надевала шубку каждый раз, когда Гарольд брал ее с собой на ужин или в театр. Несколько раз, когда на их вечерних мероприятиях не нужно было снимать верхнюю одежду, она надевала под шубу только подвязку и чулки, что буквально сводило Гарольда с ума.
Шубка всегда заставляла Джанет чувствовать себя особенной. Она предполагала, что отчасти это было из-за того, что Гарольд потратил на ее покупку небольшое состояние. Отчасти потому, что она выглядела такой чистой и красивой, была такой мягкой и гладкой на ощупь. Но главным образом потому, что она изменила их брак. Шуба не только провоцировала их на грубую животную похоть, но и вызывала приливы нежности, смеха, вдохновляла придумывать все новые и новые сюрпризы и авантюры.
В первую ночь, когда она осталась в доме одна после несчастного случая с Гарольдом, Джанет взяла шубу с собой в постель. Она рыдала, зарывшись лицом в шелковистую шерсть и заснула, сжимая ее в объятиях.
Однако вскоре шуба перестала приносить ей утешение, стала лишь напоминанием о ее потере. Она не могла смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ней, носить ее.
И поэтому Джанет убрала ее в шкаф.
Оставила ее там и не доставала.
Уже более двух лет.
До того дня, когда она, расчесывая свои густые каштановые волосы перед зеркалом на туалетном столике, не заметила серебряную нить.
Ее первый седой волос.
Но мне всего тридцать шесть! Тридцать шесть — это еще не старость!
Хотя, видимо, тот самый возраст, чтобы начать седеть.
Именно тогда Джанет решила, что нужно продолжать жить дальше. Она позвонила в театр Баркли и забронировала место на мюзикл «Кошки» в субботу вечером. Затем она достала из шкафа свою горностаевую шубу.
В «Bullock’s»[27] она купила по этому случаю элегантное черное вечернее платье.
В день представления Джанет отправилась в салон красоты. Она подумывала о том, чтобы покрасить волосы. Но ей нравился ее естественный цвет. Кроме того, идея закрасить седину показалась ей трусливой. Лучше было принять это, смириться с осознанием того, что ее жизнь продолжается, идет своим чередом, и использовать каждый следующий день с максимальной пользой.
Она подстриглась очень коротко. Отчего стала выглядеть дерзко и чуточку моложе.
В тот вечер, перед выходом, она некоторое время стояла перед большим — в полный рост — зеркалом в прихожей и разглядывала себя.
Элегантное платье с глубоким вырезом было совершенно новым. Горностаевая шуба выглядела совершенно новой. И Джанет чувствовала себя совершенно по-новому.
«Если бы только Гарольд мог видеть меня сейчас», — подумала она.
Ее глаза наполнились слезами.
Перед выходом из дома ей пришлось заново накрасить ресницы.
Поездка в Голливуд заняла полчаса. Вместо того чтобы искать свободное мест на парковке, она оставила свой «Мерседес» на ярко освещенной платной стоянке в четырех кварталах от театра.
Дул холодный осенний ветер. Джанет чувствовала себя комфортно в своей шубе.
Она забрала свой билет в кассе. В тепле фойе «Баркли» сняла шубку и перекинула ее через руку. Сев на свое место, она сложила ее, положила на колени и гладила во время спектакля. Будто кошку, лежавшую у нее на коленях. Но ни у одной кошки никогда не было такого великолепного, мягкого меха.
Джанет никуда не пошла во время антракта. Вместо этого она встала перед своим креслом и огляделась по сторонам. Конечно, она не увидела знакомых лиц. Но заметила нескольких женщин в мехах. В основном в палантинах, а не в шубах. Большинство женщин, носивших меха, были значительно старше Джанет. Некоторые — очень старыми.
Неужели она была единственной женщиной в театре моложе шестидесяти лет, пришедшей на спектакль в меховой одежде?
Выглядела именно так.
Всегда ли так было?
Джанет так не думала.
Могло ли все так сильно измениться за столь короткое время? Менее чем за три года?
«Может быть, все из-за этих фанатиков-зоозащитников, — подумала она. — Неужели они смогли отвратить целое поколение от ношения мехов? Похоже на то. Что-то вокруг изменилось».
Если только дело не в спаде экономики, и большинство людей попросту не могут позволить себе такую роскошь…
Свет начал гаснуть.
Джанет села на место.
В конце представления она плакала и хлопала в ладоши. Затем вытерла слезы, прижала шубу к животу и вышла в боковой проход.
Направляясь в фойе, она испытывала чувство гордости.
Прийти сюда было для нее таким большим шагом. Она сама все организовала, нарядилась и пришла в театр. И ей понравилось выступление. Все было почти идеально. Если бы только Гарольд был с ней…
«Я сама по себе, — мысленно сказала она. — И я отлично справляюсь».
Теперь все будет проще.
На следующей неделе она попробует новую пьесу. И, может быть, рано или поздно она наберется достаточно смелости, чтобы пообедать одной в хорошем ресторане.
В конце концов, она даже может встретить такого замечательного мужчину, как Гарольд.
Влюбиться.
Боже, разве это не было бы восхитительно?
Вздохнув, Джанет снова надела шубу. В вестибюле было жарко, поэтому она не стала застегивать пуговицы. Застряв в толпе, ожидающей выхода, она пожалела, что вообще ее надела. Люди прижимаясь, давили со всех сторон. Воздух казался горячим, тяжелым и удушливым.
Пока она, наконец, не добралась до двери.
Прохладная осенняя ночь была великолепна.
Джанет глубоко вздохнула. Воздух под театральным шатром был напоен благоуханием множества духов, мужскими мускусными ароматами лосьонов после бритья и ликера, дымом сигарет и сигар. Будь то экзотические, приятные или отвратительные запахи, они возбуждали Джанет. Это были старые, хорошо знакомые друзья. Она набрала воздуха в легкие и улыбнулась.
«Это так чудесно, — подумала Джанет. — Наконец-то я снова вышла в свет».
«Посмотри на меня, Гарольд. Я не зачахла и не умерла. Я хотела этого, но не смогла. Я выжила».
Толпа рассеивалась, люди расходились в разные стороны. Джанет сделала паузу, чтобы вспомнить, где она припарковала свою машину.
«На стоянке. Значит мне сюда».
Она повернула направо.
И сделал всего три шага, прежде чем чей-то голос крикнул: — Убийца!
Джанет обернулась и увидела на обочине женщину, которая кричала: «Нет!» Хрупкая седовласая старушка, закутанная в норковый палантин, всплеснула руками, когда на нее набросились две молодые женщины.
Эти двое выглядели злобно.
— Убийца! — кричала тощая девица в лицо старухе.
— Злобная сука! — вопила ее напарница, толстушка с вьющимися каштановыми волосами. — Эти норки умерли за твои грехи!
Обе девушки рылись при этом в своих сумках. Сердце Джанет заколотилось. Она подумала, что они собираются выхватить оружие. Но они достали баллончики с краской.
— Нет, пожалуйста! — захныкала пожилая женщина.
Красная краска брызнула ей на руки, когда она попятилась назад, пытаясь убежать. Часть краски прошла мимо ее рук, заливая ей волосы, лоб и очки.
По меньшей мере человек двадцать замерли под театральным шатром, наблюдая за нападением.
Почему никто не пытался помочь?
Потому что нападавшие были женщинами? Или все зрители были на их стороне, ненавидя старушку за то, что она носит мех?
Пожилая дама зажатая между нападающими, скулила и прикрывала голову, пока ее обрызгивали. Красная краска капала с ее волос. Мех ее палантина слипся алыми шипами.
— Оставьте ее в покое, черт бы вас побрал! — закричала Джанет.
Головы обоих нападавших повернулись в ее сторону. Пухлая прищурилась сквозь очки, заляпанные красной краской. Круглые линзы в проволочной оправе. Старомодные старушечьи очки.
— Она ничего вам не сделала! — кричала Джанет. — А посмотрите, что вы с ней сотворили! Да что с вами не так?
Та, что в старушечьих очках, ухмыльнулась.
Тощая подняла свой баллончик высоко над головой. — Слушайте все вы, богатые капиталистические ублюдки! Мы — ударный отряд Фронта защиты животных. То, что вы здесь увидели, — это урок. Это то, что мы делаем с придурками, которых ловим одетыми в мертвых животных. Вы достаточно долго насиловали Мать-Землю! Вырубали ее леса, отравляли ее воздух и воду, убивали ее невинных созданий. Убивали ее детей! Разбивали им головы! Перерезали им глотки. Ставили на них эксперименты! Поедали их плоть! Одевались в их шкуры! Хватит! Прекратите это!
— Хватит! — присоединилась к ней толстуха.
— Фронт защиты животных навсегда!
— Фронт защиты животных навсегда!
— Хватай ее! — Худая отшвырнула старушку в сторону и бросилась к Джанет.
Вторая усмехнулась.
Джанет кинулась прочь.
Узкая юбка вечернего платья сковывала движения ее ног, но не долго. На третьем шаге колено прорвало ткань спереди. Следующий рывок довершил дело. Юбка лопнула от подола до талии, дав ей возможность бежать.
Люди поблизости уворачивались, некоторые испуганно вскрикивали, другие наблюдали, будто забавляясь, но никто не пытался помочь.
Джанет оглянулась через плечо. Ее преследовательницы бежали бок о бок, не более чем в пятнадцати футах[28] позади.
«Какой радиус действия у этих баллончиков? Я умру, если они испортят мою шубу!»
Но она знала, что не сможет убежать от них — не на этих каблуках.
Туфли, как и платье, можно будет заменить.
Не замедляя бега, она сбросила правую туфлю. С левой возникла заминка, но после нескольких шагов Джанет смогла избавиться и от нее. Без обуви ей показалось, что ноги стали легкими и быстрыми.
Она помчалась по тротуару, беззвучно, если не считать прерывистого дыхания, шлепанья ног и шуршащих звуков, которые издавали колготки, когда ее ноги одна за другой вырывались через разорванную спереди юбку.
Девицы позади нее шумели гораздо сильнее. Одна из них, казалось, хрипела, запыхавшись. Сандалии на ногах шлепали по тротуару с резкими хлопками. Звенели рождественские колокольчики. Из баллончиков с краской доносились дребезжащие звуки, как будто в каждом из них не было ничего, кроме металлических шариков.
Звуки, издаваемые этой парочкой, казалось, не становились ближе. Но и не отдалялись.
Пока что Джанет держалась впереди.
Прямо перед ней путь преграждала кучка людей, стоявших на углу в ожидании перехода улицы.
— Помогите!
Некоторые оглянулись на нее.
— В чем дело? — спросил молодой человек в свитере, похожий на невинного школьника.
— Они преследуют меня! — воскликнула Джанет.
— Почему?
— Фронт защиты животных! — крикнула одна из девушек. — Не вмешивайся!
— Чего? — Он сморщил нос.
Слишком поздно. У Джанет уже не было времени останавливаться и объяснять. Дай только нападавшим две-три секунды, и ее шуба станет алой от краски.
Не добежав до столпившихся людей, она свернула направо.
— Да что происходит? — крикнул парень ей вдогонку.
Джанет не потрудилась ответить, а только прибавила скорость.
Тротуар перед ней был пуст. «Это и к лучшему», — подумала она. В любом случае, никто, скорее всего, не стал бы ей помогать — по крайней мере, без объяснения причин. А объяснить быстро у нее бы не получилось. Они добрались бы до нее гораздо быстрее.
Если бы только кто-нибудь мог остановить двух этих идейных стерв!
Разве не очевидно, кто здесь жертва?
Видимо нет.
Или людям просто все равно.
«Все было бы по-другому, если бы за мной гнались парни.
Да мужчины передрались бы друг с другом за возможность спасти меня.
Но за мной бегут девицы. Так что я была в полной заднице.
Ну замечательно».
Судя по звукам, ее преследовательницы были еще дальше, чем раньше. Подумав, что она начинает обгонять их, Джанет рискнула оглянуться.
И вскрикнула от испуга.
Тощая была ближе, чем прежде. От Джанет ее отделяло не более семи или восьми футов[29].
Толстуха была гораздо дальше. Весь шум был от нее. Именно на ней были сандалии и колокольчики. Именно она хрипела и держала в руках две грохочущие банки с краской.
Ее подруга, вырвавшаяся вперед, бежала почти бесшумно. Длинные светлые волосы развевались за спиной. Растянувшиеся губы обнажали зубы, которые казались очень белыми в свете уличных фонарей. Никаких сережек, ожерелья, браслетов или колец. Без лифчика. Без туфель и носков. Из одежды только белая футболка, старые обрезанные джинсы и, видимо, больше ничего. Самый минимум для бесшумной погони и драки.
— Оставь меня в покое! — выпалила Джанет.
— Живодерка!
— Я не такая.
— Отдай шубу!
— Нет! Отвали!
— Ага! После того, как я… сдеру этот мех… с твоей гребаной спины!
Джанет повернулась боком и швырнула свою сумочку-клатч. Как и шуба, это был подарок Гарольда. Но ей больше нечего было бросить.
Внутри черной атласной сумки было несколько мелочей: немного наличных, салфетки, тампон, парковочный талон, корешок билета в театр, сложенная афиша и водительские права. А также связка ключей, пудреница и театральный бинокль, которые придавали сумке некоторый вес.
Ее преследовательница увидела летящую в нее сумку. Она вскинула руку, чтобы отбить клатч, но промахнулась. Попыталась отдернуть голову в сторону. Сумка угодила тощей в правый висок, отчего ее лицо исказилось. Она, пошатнувшись, споткнулась и упала, ударившись плечом и пробороздив им тротуар.
Джанет бросилась обратно к ней и подняла свою сумочку.
— Я предупреждала тебя, чтобы ты оставила меня в покое! — сказала она, когда девица, постанывая, попыталась приподняться.
— Эй! — крикнула мордастая. — Что ты с ней сделала? Оставь ее в покое!
— Это вы оставьте меня в покое! — огрызнулась Джанет, пятясь. В то время как толстуха, пыхтя, приближалась к ней, другая поднялась на колени. При падении рукав ее футболки оторвался. Стиснув зубы, она бросила быстрый взгляд на свое испачканное, ободранное плечо.
— Ты ранена? — спросила ее подруга, замедляя бег.
— Хватай ее!
— Нет! — закричала Джанет. — Прекратите это! Одна уже пострадала.
— Черт возьми, Глори, залей уже краской ее сраную шубу!
Глори, пошатываясь, протиснулась мимо нее, позвякивая колокольчиками.
— Нет, — повторила Джанет. — Не делайте этого. Пожалуйста.
Глори продолжала приближаться, поэтому Джанет бросилась наутек. Когда она перешла на бег, послышалось шипение распылителей. Она оглянулась. Глори, распрыскивавшая краску из обоих баллонов, была скрыта по грудь за облаками красного тумана. Краска, казалось, не долетала до Джанет.
Но если Глори подберется немного ближе…
Джанет сунула сумочку в рот и сжала зубами. Клатч подпрыгивал вверх и вниз, колотя ее по подбородку, когда она побежала по тротуару, неуклюже срывая с себя шубу. Кое-как скрутив ее в толстый сверток, она прижала ее к груди левой рукой. Правой вынула сумочку изо рта и продолжила бежать, крепко обнимая шубу.
«Теперь они тебя не достанут», — подумала Джанет.
Впереди показался пустынный переулок. Приближаясь к нему, она посмотрела в обе стороны.
«Стоянка. Если я смогу добраться до стоянки… Только вот где она, черт возьми?»
Она понятия не имела.
Но светофор приглашающе загорелся зеленым светом, и перекресток выглядел свободным, поэтому она покинула тротуар и выбежала на проезжую часть.
Сигнал клаксона оглушил ее.
Она резко повернула голову влево.
Такси, проехавшее на красный свет, мчалось прямо на нее. Оно вильнуло в сторону. Джанет резко остановилась, покачнувшись назад. Машина пронеслась мимо, обдав ее теплым ветерком.
Ошеломленная едва не произошедшим столкновением, Джанет едва обратила внимание на шлепающие звуки и позвякивание колокольчиков. Шипение за спиной застало ее врасплох.
Она бросилась вперед.
Но недостаточно быстро.
Ее вечернее платье было с открытой спиной, поэтому прохладная краска покрыла ее голую кожу от затылка почти до талии, прежде чем она набрала достаточную скорость, чтобы оставить Глори позади.
«Шубе пришел бы конец», — подумала она.
«Слава Богу! Я сняла ее как раз вовремя».
Перебежав на противоположный тротуар, она оглянулась через плечо.
Глори, которая все еще преследовала ее с аэрозольным баллончиком в каждой руке, прекратила распылять. Ее волосы были спутаны и склеены, а лицо перепачкано красной краской. Джанет удивлялась, как она вообще еще может видеть через свои очки. Девица, очевидно, промчалась сквозь облако собственноручно выпущенных брызг. Ее свитшот без рукавов пропитался краской, став в основном красным, только намек на его первоначальный серый цвет все еще был виден в нижней части. На ее клетчатых шортах-бермудах и толстых ногах было несколько брызг. Джанет заметила, что звон исходил от кожаного браслета с колокольчиками вокруг ее левой лодыжки.
Кожаного?
А как насчет этих сандалий?
Тоже кожа?
Может быть, и нет. Возможно ненатуральные.
Или, может быть, эта сука лицемерит.
Искусственные?
Джанет крикнула через плечо: — Мой мех ненастоящий! Он искусственный! У вас нет причин…
Ее голос оборвался, когда тощая — более быстрая из них двоих — догнала Глори, опередила ее и оставив позади, помчалась к Джанет с пугающей скоростью.
Джанет бросилась прочь.
С шубой в руках она смогла опередить Глори. Но эта была намного быстрее. У Джанет не было никакой надежды убежать от нее — не с такой ношей.
Это был лишь вопрос времени.
Джанет начала плакать.
«Я не хочу, чтобы они испортили мою шубу! Пожалуйста! Почему они хотят это сделать?»
Она слышала шлепанье босых ног женщины по тротуару, слышала ее быстрое, резкое дыхание.
— Прошу, отстаньте! — закричала Джанет.
Она еще не успела договорить, как ее сбили с ног. Руки, сжимавшие шубу, ударились о бетон первыми. Затем колени. Шуба смягчила ее падение, как большая подушка, спасая лицо и грудь, когда она упала на тротуар.
Преследовательница перелезла через ее тело, скользя по залитой краской коже Джанет, обхватила ее, потянулась к шубе. Джанет попыталась оттолкнуть его руки локтями.
— Вот так, — крикнула Глори, подбегая ближе.
Как только толстуха остановилась, а сандалии и колокольчики умолкли, неожиданный рывок перевернул Джанет. Теперь она лежала на спине, с тощей девчонкой под ней и Глори, нависшей сверху.
— Покажи этой суке!
Ухмыляясь, Глори присела на корточки, протянула руки к Джанет и начала распылять. Из обоих баллончиков брызнула красная краска.
Джанет почувствовала брызги на своих руках.
На ее руках, сжимавших горностаевую шубу.
И она поняла, что шубе конец.
— Получилось? — спросила девица под Джанет.
— Еще бы.
— Шубе хорошенько досталось?
— Ага.
— Брызни ей в лицо.
Джанет отпустила мех. Она крепко зажмурила глаза, сжала губы и подняла руки, чтобы защитить лицо. Мгновение спустя на нее с шипением прыснула краска.
Пока ее поливали, она почувствовала, как шубу сорвали с ее груди.
Ощутила, как руки разорвали лиф ее платья. Они тянули и дергали, раздирая ее платье и нижнее белье.
— Обрызгай ее!
Струи краски залили ей грудь, прошлись по животу, обожгли между ног.
— Готово, — сказала Глори.
Распыление прекратилось.
Толчком снизу Джанет была сброшена с лежащей внизу женщины. Она перевалилась через бордюр и приземлилась лицом вниз в листья и грязь на обочине дороги. Там Джанет замерла, лежа неподвижно и не смея дышать.
Она слышала тихие звуки разрываемой материи. И знала, что они рвут в клочья ее шубу.
Вскоре ее обрывки мягко упали ей на голую спину, ягодицы и ноги.
— Ты думаешь, это было плохо? — спросила та, чьего имени Джанет не знала. Она не ответила.
— Это не было плохо. Это все ерунда. Представь, что чувствовали горностаи.
— У горностаев тоже есть чувства, — добавила Глори.
— Ты не имела права убивать их ради своего тщеславия, — сказала вторая.
Она наступила Джанет на спину, спустилась на проезжую часть рядом с ней, встала на колени, схватила Джанет за покрашенные волосы и рывком подняла ее лицо с асфальта.
— Они были бедными, невинными существами и просто хотели жить как все мы, они не хотели закончить как шуба для такой богатой суки как ты.
— Ты не имела права, — эхом отозвалась Глори.
Худая резко дернула Джанет за волосы. Ее лицо впечаталось в асфальт. Нос лопнул. Три зуба раскрошились.
— У животных тоже есть чувства.
— Думаешь, им нравится, когда с них сдирают кожу? — спросила Глори.
— А как, по-твоему, тебе бы это понравилось, сучка?
Джанет начала бороться, но девица снова ударила ее лицом о дорожное покрытие.
Она была без сознания, когда ее затащили в переулок.
Очнулась Джанет с криком, когда они начали орудовать бритвенными лезвиями.
Бусловских В.А. перевод на русский язык, 2023
Примечания
1
«Кошки» (англ. Cats) — мюзикл английского композитора Э. Ллойда Уэббера по мотивам сборника детских стихов Т. С. Элиота «Популярная наука о кошках, написанная старым опоссумом». Премьера мюзикла состоялась 11 мая 1981 года на сцене Нового лондонского театра, а 7 октября 1982 года — состоялась премьера на Бродвее.
2
«Долг! где твое жало?» — Перефразированное выражение: «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?». (Первое Послание к Коринфянам 15:55)
3
Bullock's — сеть универсальных магазинов полного ассортимента, существовавшая с 1907 по 1995 год, со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, расширявшаяся и работавшая по всей Калифорнии, Аризоне и Неваде. Многие бывшие магазины Bullock's продолжают работать как Macy's.
4
15 футов = 4,57 м
5
7–8 футов = 2,13 — 2,43 м
— Что это?
Дик посмотрел направо, куда указывала Вэл. В полумиле дальше на скалистом выступе высоко над прибоем возвышались серые каменные стены развалин замка.
— Замок, я полагаю, — сказал он.
— В Калифорнии?
— Наверное, его построил какой-то чудак. Парень не знал, куда девать свои деньги.
Она потянула его за руку.
— Мы можем подойти к нему?
— Отпусти руку.
Она отпустила её.
— Подойдем?
— Посмотрим, — сказал Дик. Он вытащил из-за пояса автоматический пистолет 32-го калибра.
— Эй, что ты делаешь?
— Целую его на прощание.
— Ты же не собираешься его выбросить?
— Еще как собираюсь.
— Дик!
В целом он не испытывал неприязни к Вэл. В конце концов, она неплохо выглядела для своего возраста. Волосы выкрашены в яркий рыжевато-каштановый цвет. Лицо несколько обвисло, как и тело, но что поделаешь? Девчонки дряхлеть в восемнадцать начинают, а Вэл было под пятьдесят. Не сказать, что его больше не привлекала её наружность, но главная беда Вэл была в том, что порой ей недоставало здравого рассудка.
— Я должен его выбросить, — сказал он ей.
— Может, он нам еще понадобится.
— Всегда можно купить новый. Если нас поймают с этим малышом, то могут связать его со стрельбой в того идиота — клерка, и нам обоим крышка.
Вэл казалась шокированной, застыв с широко раскрытыми глазами.
— Я же не стреляла в него!
— Это не важно, глупышка. Ты была там. Ты в этом замешана. Это всё равно, что ты лично нажала на курок.
— Правда? — она выглядела подавленной и казалось, состарилась лет на десять.
Дик ухмыльнулся.
— Да, всё в порядке. Пусть тебя это не беспокоит. Я просто отправлю его на дно…
Он швырнул пистолет со всей силы. Сине-стальной силуэт, завертевшись на фоне пасмурного неба, подстреленным вороном устремился вниз, а мятежный прибой скрыл из вида ту точку, куда он бултыхнулся.
— Теперь мы соскочили с крючка. Ни веских улик, ни свидетелей…
— Я никому ничего не скажу, — добавила Вэл.
— Боже, ты мой, — пробормотал Дик. За два месяца знакомства он так и не смог ей полностью довериться. Теперь это замечание… Она вполне может его заложить….
— Что случилось? — спросила она.
— Ничего, — ответил Дик.
Он явно поспешил выбросить пистолет.
Дик снова посмотрел на далёкую каменную крепость. Эта башня на берегу океана — отличное место для несчастного случая.
— Всё еще хочешь посетить замок? — спросил он.
Вэл просияла.
Они поспешили обратно к машине.
***
Пройдя по лишённому растительности уступу, Дик долго рассматривал замок. Тот стоял на выступе скалы, полностью отрезанный от обрыва. К нему вёл шаткий пешеходный мостик длиной около тридцати футов.
Можно запросто сбросить Вэл оттуда. Но что, если мост рухнет и они свалятся в воду вместе?
Сам замок представлял собой четыре каменные стены с большой башней на юго-западном углу.
О мостике нечего и думать. Башня — вот подходящее место.
— Разве он не прекрасен! — выпалила Вэл. — Он такой… Я не знаю… Величественный! Ему место в путеводителях.
— Может быть, он там и есть.
— О, это не так. Я их все прочитала. Я знаю Калифорнию как свои пять пальцев, но я никогда не слышала об этом замке. Конечно, есть еще замок Херста[30], но он совсем другой. Знаешь, я была там дважды. Один раз со вторым мужем, и… Как ты думаешь, где здесь билетная касса?
— Я не думаю, что она существует.
— Должна быть.
— Может быть, внутри, — сказал Дик. — Он был уверен, что её там нет. Место выглядело пустынным и заброшенным. Однако объяснять ничего не хотелось. Вэл сама всё увидит, и довольно скоро.
Они дошли до пешеходного мостика. Далеко внизу пенился прибой.
— Как там глубоко!
— Я пойду первым, — сказал Дик. — Оставайся тут, пока я не перейду.
Вэл кивнула.
Дик быстро двинулся вперёд по раскачивающемуся мостику и вздохнул с облегчением, когда добрался до дальнего конца. Тело пробирала дрожь. Пока он пытался успокоиться, рядом с ним появилась Вэл.
— О, смотри! — сказала она, указывая на вывеску над воротами замка. — «Замок Херлихи», — прочитала она. — «Да не увянет твое чело от старости».
— Мило, — сказал Дик.
Они вошли под арку ворот. Не считая дюжины чаек, укрывшихся от ветра, двор был пуст.
— Похоже, нам не нужно будет покупать билеты.
Вэл засунула руки в карманы пальто.
— Мне не нравится это место, Дик. Оно заставляет меня нервничать.
— Минуту назад ты сказала, что оно величественно.
— Да, но…
— Да, но, да, но, — передразнил Дик.
— Его не должно быть здесь, понимаешь, что я имею в виду?
— Нет, не понимаю.
— Я имею в виду, замка в Калифорнии.
Не обращая на нее внимания, он двинулся через двор. Чайки на его пути взлетали, кружили и снова садились.
Вэл поспешила его догнать, но он не остановился даже когда она схватила его за локоть.
— У меня какое-то безумно странное чувство, Дик. Как будто мы в кошмарном сне. Нам нужно убираться отсюда. Должно случиться что-то плохое, я это костями чую.
— Это артрит.
— Очень смешно. Пожалуйста, давай вернёмся к машине.
— Ты же сама хотела увидеть это место. «Давай посмотрим, может подойдём к нему». Ну вот, мы здесь. И я не уйду, пока не побываю в этой башне. Можешь остаться и подождать, если хочешь, а я пойду наверх. Высвободив руку, он шагнул к тёмному входу.
— Не оставляй меня здесь.
— Остаться или идти — решать тебе.
— Дик, ну пожалуйста! Мы не должны здесь находиться. Я это чувствую.
— Конечно. Позже увидимся. Вероятно, это не займет у меня и получаса.
Он вошел в проём и начал подниматься по винтовой лестнице. Его ботинки издавали громкие шаркающие звуки по бетону. На третьей ступеньке он понял, что тут нет перил.
— Подожди! — закричала Вэл. — Не оставляй меня!
— Тогда поторопись, — oн подождал, пока она не поднялась на ступеньку ниже него. — Держись рядом, — сказал он и продолжил подъём.
Ступени имели форму клиньев, шириной в фут у внешней стены и сужаясь к нулю справа от Дика. Он держался поближе к стене. Опирался левой рукой на прохладный, влажный камень.
После одного полного поворота лестницы свет снизу пропал. На лестнице было темно, если не считать тонкой полоски света из оконной щели.
— Дик, давай вернемся.
— Забудь об этом.
— Я чувствую, что сейчас упаду.
«Ты, должно быть, экстрасенс», — подумал он и ухмыльнулся.
— Просто держись рукой за стену, — посоветовал он.
В это же время его правая нога опустилась на ступеньку, места на которой хватило лишь для носка ботинка. Нога соскользнула, и он ударился коленом о бетон.
— О, чёрт! — рявкнул он.
— Я же тебе говорила…
— Молчи.
Они продолжали подниматься, и только свет из окон указывал им путь. В какой-то момент не стало и его, так что Дик перестал что-либо различать во тьме. Полностью дезориентированный он ощутил головокружение, и был вынужден прекратить восхождение. Когда Вэл коснулась его спины, Дик вздрогнул.
— Тебя это уже достало, так ведь? — спросила она.
— Меня ничего не достает, кроме темноты. Через минуту со мной всё будет в порядке.
— Давай спустимся вниз, Дик.
— Мы почти наверху.
— Откуда ты знаешь?
— Не волнуйся, знаю.
Его ноги дрожали, когда он снова начал подъём.
— Как мы будем спускаться? — спросила Вэл.
— Ногами, — сказал он.
— Будет совсем темно. Мы ничего не будем видеть.
— Значит, проведём здесь ночь.
— Я не хочу подниматься выше. Не сейчас. Всё это слишком жутко.
— Поступай, как знаешь.
Внезапно он увидел над собой свет.
— Ха! Мы сделали это! Он быстро преодолел последнюю ступеньку и шагнул в дверной проём. Прямо перед ним, спиной к стене башни, сидел человек.
— Пришли поцеловать камень, да? — спросил он с мелодичным акцентом, который Дик принял за ирландский. На нём была старая серая куртка и мешковатые брюки с кожаными заплатками на коленях. У него было хитрое выражение лица.
— Какой камень?
Вэл встала рядом с Диком. Она улыбнулась, когда увидела незнакомца.
— Ну, Камень Херлихи. Значит, вы о нём не слышали?
— Дик покачал головой.
Мужчина встал, опираясь на терновую трость. Молодой, крепко сложенный, он явно в ней не нуждался.
— Вы, без сомнения, знаете о Камне Бларни? — спросил он. — Это кусок мрамора, вмурованный в стену замка недалеко от Корка, в Ирландии.
— Поцеловавшему его, — сказала Вэл, — сопутствует удача.
— Обычная дезинформация, которая вертится у вас на языке, мэм. Камень Бларни приносит не удачу, а дар красноречия. Будешь молоть языком без конца, но слушатели ни слова не поймут. Вот такой дар у Камня Бларни. А вот Камень Херлихи — совсем другое дело. Целуешь и остаёшься вечно молодым.
— Я никогда не слышала о Камне Херлихи, — сказала Вэл.
— И мало кто слышал. Видите ли, мы не распространяемся о его существовании. Херлихи уже сто лет живут в этом замке, и мы всегда были скромными людьми. Нам нравится тишина и уединение. Нравится небольшое запустение, потому что оно успокаивает душу. В конце концов, толпы — это проклятие Божие, а здесь появятся толпы народа, если поползут слухи о даре нашего Камня. Время от времени путники платят нам вполне достаточно. Мы не жадные.
— А сколько стоит поцеловать Камень? — спросил Дик, пытаясь скрыть гнев и разочарование в голосе. Все эти труды, это восхождение — ради чего! Он должен был знать, что замок не заброшен.
— По два пятьдесят с каждого не слишком дорого? — поинтересовался мужчина.
— Два доллара пятьдесят центов? — спросила Вэл.
— Такова цена за поцелуй Камня Херлихи, и вы никогда не состаритесь.
Вэл улыбнулась.
— Жаль, что я не приехала сюда тридцать лет назад.
— Вам нечего беспокоиться. Вы по-прежнему прекрасны.
Она одарила Дика высокомерной, обвиняющей улыбкой, будто он был слишком невежественным, чтобы заметить качества, столь очевидные для незнакомца.
— Иди и поцелуй эту чертову штуку, — сказал Дик. — Что тебе терять?
— Прежде чем примете решение, взгляните на сам камень. Мужчина указал тростью на пролом между каменной дорожкой и парапетом. — Подойдите и посмотрите.
Дик и Вэл приблизились.
— Боже мой! — сказала Вэл.
Опустившись на колени рядом с проломом, мужчина протянул руку с тростью и постучал по стене. Вот Камень Херлихи, тот кусок мрамора внизу.
В двухстах футах ниже куска мрамора волны с грохотом разбивались о скалы мыса.
— Это не так опасно, как может показаться, — сказал мужчина. — Вы должны сесть на край тропы и откинуться назад, как будто целуете Камень Бларни. Я, конечно, буду держать вас за ноги.
— И скольких вы не удержали? — спросил Дик и ухмыльнулся. Мужчина ухмыльнулся в ответ. — Не так много, чтобы об этом упоминать.
— Ну, — сказала Вэл, — не думаю, что я на такое способна. — Правда, не думаю.
— Многие поначалу чувствуют то же самое. Однако от всей души уверяю, что поцеловав Камень Херлихи, вы сохраните свою молодость. Угадайте, сколько мне лет?
— Тридцать? — попыталась Вэл.
— А вы как думаете, сэр? — спросил он у Дика.
— Тридцать пять?
— В октябре мне исполнится восемьдесят три.
Дик рассмеялся.
— С тех пор, как я поцеловал Камень Херлихи, прошло пятьдесят лет.
— Конечно, — сказал Дик.
— Вы ведь не считаете, что я лгу?
Дик оценил габариты мужчины и его трость.
— Нет. Только не я. Иди и поцелуй камень, Вэл. Посмотри, что он с ним сделал.
Она покачала головой.
— Я буду крепко держать вас за ноги, мэм. Мои руки меня еще не подводили.
— Ну…
Дик видел, что, несмотря на её колебания, она хотела попробовать. Неужели она действительно поверила в эту чушь о вечной молодости? Она не могла быть настолько глупой. Скорее всего, она с нетерпением хотела почувствовать эти большие, сильные рук на своих ногах.
— Хорошо, — сказала она. — Я в деле. Дик?
Может, он придумает способ уронить её в дыру. Ухмыльнувшись, Дик достал бумажник. Он протянул мужчине три доллара.
— С вас за двоих пять долларов.
— Правильно. Вы должны мне пятьдесят центов.
— Значит, вы не собираетесь целовать Камень?
— Вы шутите?
— Дик, тебе нужно попробовать.
— Не нужно. Вы можете повеселиться вдвоём, а я просто посмотрю.
— Дик, пожалуйста! Разве ты не хочешь остаться молодым?
— Ты веришь в этот вздор? — Дик указал на небольшую мраморную плиту. — Его следовало бы назвать Камнем Брехни.
— Но я всё равно это сделаю.
— Да, ради Бога! Я и не пытаюсь тебя остановить.
— Тогда ладно, — сказала Вэл.
Мужчина полез в карман и достал пару четвертаков.
— Ваша сдача, сэр.
Дик убрал сдачу. Он застегнул пальто на молнию, спасаясь от холодного ветра.
Мужчина постучал тростью по каменной платформе рядом с проломом.
— Если у вас в карманах есть ценные вещи, мэм, положите их сюда, иначе они могут улететь вниз.
Вэл положила сумочку на платформу. Достала перчатки из карманов пальто. И, наконец, сняла очки. Мужчина держал ее за руку, когда она села на пешеходную дорожку, спиной к зубчатым стенам.
Дик ухмыльнулся.
— Послушай, хочешь, я придержу ноги?
— Нет, — сказала Вэл. — Всё в порядке.
— Да ладно тебе. Почему нет?
— Я не могу этого допустить, — вмешался мужчина. — Её должен придерживать я.
— Не понимаю, почему.
— Таковы правила, сэр.
— Чьи правила?
— Если вы хотите, чтобы леди поцеловала камень, я должен её держать. Это не обсуждается.
Дик пожал плечами.
— Делайте по-своему, — сказал он.
Когда мужчина опустился на колени рядом с Вэл, Дик взглянул на терновую трость. Её узловатая рукоятка выглядела смертоносной. Хороший удар в нужный момент, и он мог бы уничтожить их обоих. К несчастью, трость была прислонена к парапету в пределах досягаемости мужчины.
— Вы готовы?
Вэл кивнула.
Мужчина схватил её за бедра.
— Теперь осторожно лягте на спину. Так. Не бойтесь.
Дик наблюдал, как голова Вэл опускается в пролом. Он взглянул на терновую трость.
Что, если он не сможет застать парня врасплох? У него было мало шансов против такого сильного молодого человека.
Вэл изогнулась назад, как лук, плечи и голова полностью скрылись из виду.
Сейчас или никогда!
«Никогда», — решил Дик. Не здесь, наверху. С этим парнем тут не справишься. Надо подождать более удобного случая. Может, на тёмной лестнице по пути вниз. Или на пешеходном мостике.
— Вы поцеловали Камень Херлихи? — крикнул мужчина вниз. — Да, — донесся напряженный голос Вэл.
Он резко перевернул её, поднял ноги вверх и отпустил. Дик с недоумением наблюдал, как ноги Вэл исчезли в проломе.
Она долго кричала.
Мужчина взял терновую трость и встал.
Дик попятился.
— Что вы делаете? — требовательно спросил он. — Вы её нарочно уронили!
— Безусловно, и этого нельзя отрицать. Теперь ваша очередь, сэр, поцеловать Камень. Он поднял трость и шагнул к Дику.
— Нет! Не подходите!
Трость рассекла воздух и ударила Дика по плечу. Его рука онемела. Следующий удар попал в голову. Ошеломленный, он упал на колени.
— Вам вниз, — сказал мужчина, таща его к пролому. Спина болезненно согнулась, когда его опустили вниз головой. Он увидел гладкий мрамор в нескольких дюймах от своего лица.
— Вы уже поцеловали его?
— Нет!
— На самом деле это не имеет значения.
— Поднимите меня!
— Не могу. Это моя работа. Это, так сказать, родовая обязанность — наделять даром Камня Херлихи. — Отпуская ноги Дика, он крикнул: «Теперь ты не состаришься, мой друг, никогда!»
Новичок нарисовался на улице, выйдя из дома, где прежде жили Эдди и Шэрон. Мы уже видели его раньше, в день его приезда. Даже издалека было видно, что желания иметь с ним что-либо общее у нас точно не возникнет. Во-первых, ему было не больше двенадцати лет. И, кроме того, сразу стало понятно, что он — полное ничтожество.
И вот, мы с Джимом перебрасывались мячом у меня во дворе, в одну из тех прекрасных летних ночей, когда над городом расстилается сумрак, но тьма еще недостаточно густа. Вокруг было настолько тихо, что на весь район единственными звуками оставались те шлепки, с которыми мяч ударялся о перчатку ловца. И тут на улице появляется этот новенький пацан.
Что у него на уме, было совершенно очевидно. Ведь на нем была бейсбольная перчатка.
Да не абы, какая перчатка, а перчатка игрока первой базы. Вы обращали внимание, что все неудачники носят такие? Думаю, это потому, что они боятся мяча. А этот толстый кусок кожи позволяет им держаться от него подальше.
Так или иначе, но к нам он не подошел, а остановился на обочине дороги позади Джима, и стал наблюдать, за нашей игрой. Мы делали вид, что в упор его не видим. Джиму это удавалось легче, так как он действительно не мог его видеть, поскольку стоял лицом ко мне и был увлечён игрой. Время от времени он поднимал глаза к небу.
Ну да ладно бы он был просто мелкий и с этой дурацкой выпендрежной перчаткой… Он еще был и жирный. Создавалось впечатление, что волосы он не мыл, наверное, не меньше месяца. Они сальными прядями спадали ему прямо на лоб. Физия у него была точно как у поросёнка. Толстые щеки, маленькие розовые глазки. Из красного носа постоянно текло, он всё время им шмыгал и периодически высовывал язык, чтобы слизать сопли с верхней губы. Одет этот болван был в красную рубашку с жёлтыми цветочками, с не застёгнутыми нижними пуговицами, так что виднелось его пузо, напоминавшее серый пудинг. Ниже выглядывали семейные труселя, как будто он подтянул их, забыв при этом подтянуть шорты. Они были белые в голубую полоску. Шорты-бермуды в шотландскую клетку, с огромными раздутыми карманами, достигавшими самых колен, были готовы вот-вот упасть. На толстые голенища были натянуты чёрные носки. А на ступнях — сандалии.
Не шучу. Он и вправду так выглядел.
Тот еще кадр.
Я постарался на него не смотреть, но это оказалось не так-то просто, поскольку он стоял прямо у Джима за спиной, и по-прежнему наблюдал, как мы перебрасываемся мячом. Поначалу мне хотелось, чтобы он скорее отсюда исчез. Но вскоре я почувствовал себя неловко оттого, что мы его игнорируем. Он ничего не говорил, просто стоял там, шмыгал носом, слизывал сопли, и кривил губы в каком-то подобии улыбки.
Вскоре он начал бить кулаком в перчатку.
Я просто не мог продолжать играть, глядя как он стоит там один-одинёшенек.
Потому и крикнул:
— Эй, парень, лови, — с этими словами я кинул ему мяч. Не сказать, чтоб сильно, наоборот, по высокой плавной траектории, и прямо к нему навесом. На секунду он уставился на него, а затем, когда мяч стал приближаться, засуетился. Пригнувшись и отвернув лицо, он выставил вверх свою огромную перчатку, но не был даже близко к тому, чтобы его поймать, и тот, пролетев мимо, заскакал по улице. Когда мяч был уже на тротуаре, паренёк посмотрел на свою руку, и по-настоящему удивился, обнаружив ладонь пустой, после чего сказал неловкое:
— Мне жаль.
Это было первое, что я от него услышал. «Мне жаль».
После этого он бросился за мячом.
— Ну, Рикки, ты просто красавчик, конечно, — сокрушенно покачал головой Джим.
— А ты чего хотел? Я что, должен был просто не замечать его?
— Ну а теперь мы застрянем здесь с этим недотёпой.
— Всё равно уже темнеет. Давай скажем, что уже слишком поздно.
— Да, я только за.
Однако сначала нам нужно было дождаться, когда он притащит мяч, а на это ему понадобилось время. Наконец он вытащил его из клумбы перед домом Уотсона, неуклюже побежал обратно и, где-то на полпути, швырнул мяч в нашу сторону.
— Господи! — закатил глаза Джим. — Да, он же прям, как баба бросает.
Мяч был моим, ошибка моей, и подбирать его придется мне. Но спешить я не стал, понимая, что побывав в руке паренька, мяч непременно будет липким. Пришлось подцепить его перчаткой. Когда я вернулся, новичок, миновав ограду, направлялся к Джиму.
— Уже темнеет, — сказал я. — Думаю, на сегодня нам за глаза хватит.
— А нам точно пора? — уточнил паренёк.
Ох, как, не понравилось мне это «нам».
— Да, а то мяч потеряем.
— А, ну, тогда ладно, — он шмыгнул носом, и, как змея, скользнул языком по верхней губе. — Я — Джордж Джонсон. Мы недавно переехали, — он махнул назад пухлой рукой. — Вот туда.
— Я — Рик. Это — Джим.
К счастью, он не попытался обменяться рукопожатиями.
— А вы, ребят, и вправду хороши.
— Что есть, то есть, мы частенько практикуемся, вот и наловчились, — ответил я, догадавшись, что он имел в виду, то, как мы перекидывались мячом.
— «Твинки»[31] будете?
Он сунул руку в раздутый карман своих шорт и выудил оттуда целлофановый пакет. Два золотистых бисквита с кремовым наполнителем внутри выглядели помятыми.
— Нет, благодарю, — сказал я. — Я только что поел.
— Угощайся, — сказал Джордж. — Они ведь вкусные.
— А, и чёрт с ним, — сказал Джим, и, сунув перчатку под мышку, выхватил у Джорджа пакет. — Спасибо, — бросил он, и разорвав упаковку, достал оттуда пирожное, которое протянул мне.
— Их там только два, — сказал я. — Джордж, ешь сам.
— О, я уже много съел. Хочу, чтоб эти вам достались.
«Ну и ладно», — решил я, взяв себе последнее пирожное.
У нас с Джимом были набиты рты, когда Джордж спросил:
— А вы дружить со мной будете?
Ну, и как тут ответить нет, если он только что угощал нас «Твинки»?
— Ну… типа… — пробормотал я.
— А, и чёрт с ним, — вздохнул Джим.
***
На другой день мы, потеряв бдительность, допустили оплошность, проехав на великах мимо дома Джорджа. Путь мы держали в «Фэшн Молл» — отличное местечко, чтобы тусоваться, любуясь при этом на старшеклассниц — и конкретно на Синди Тейлор. Она была чирлидершей из группы поддержки при университете, и даже не подозревала о нашем существовании. Здесь, в торговом центре, она взяла подработку на лето в «Музыкальном Мире», и мы могли часами притворяться, что копаемся среди дисков и кассет, попутно на неё заглядываясь. Понимаю, звучит глуповато, но, уверяю, вы бы так не сочли, если б хоть один-единственный раз увидели Синди.
Уж не знаю, сидел ли Джордж в засаде, но не успели мы миновать его дом, как входная дверь резко распахнулась, и он выскочил наружу, надрывая грудь:
— Эй, ребята! Подождите!
Взгляд Джима был полон отвращения, но Джордж был всё ещё в пижаме, поэтому я решил, что мы в относительной безопасности.
— Будь здоров, Джордж, — недовольно процедил Джим, когда мы остановились у обочины.
Тот лыбился и тяжело пыхтел, стоя перед нами.
— А куда мы поедем?
— Никуда, — ответил я. — Мы просто катаемся.
— Вот здорово! Я мигом!
— Да это не обязательно, — сказал Джим. — Ты разве ничем не занят?
— Не-а, ничем!
И развернувшись, он рванул обратно к дому. Его жирная задница в пижамных штанах при этом резво подскакивала.
— Потрясно, — пробормотал я, когда за ним захлопнулась входная дверь.
— Уматываем отсюда, — предложил Джим, что, собственно говоря, мы и сделали.
Быстренько повернув за угол, мы направили велики к первой попавшейся аллее. Всю дорогу до торгового центра, мы постоянно оглядывались, опасаясь, как бы Джордж не оказался у нас на хвосте. Однако его не было.
Не оказалось его и в «Фэшн Молле».
Но он всё равно как будто сглазил меня. Я никак не мог перестать о нём думать. Он выглядел таким счастливым от перспективы поехать с нами и, ввалившись в дом переодеваться, наверняка крикнул что-то вроде:
— Мам, я с друзьями покататься!
Затем, наверное, в спешке кинулся в гараж за великом, а выйдя на улицу, обнаружил, что нас там уже и след простыл. Я представил себе, как он рыдает, и как объясняется перед матерью, с чего вдруг его друзья так его кинули. От таких мыслей я чувствовал себя последней скотиной.
Я даже не мог с должным воодушевлением сосредоточиться на Синди Тейлор, порхавшей туда-сюда по магазину. Смотрел на неё, а перед глазами у меня стоял Джордж. Я знал на своём опыте каково это, когда тебя вот так вот обламывают.
Но, признаться, тот, кто тебя так обломал, чувствует себя порой не лучше.
***
Возвращаясь обратно, мы двинулись в объезд, чтобы миновать дом Джорджа.
Вечерами, после школы, мы перебрасывались мячом у меня во дворе. Но только не сегодня. Чтобы добраться до Джима, я пошел задними дворами. У него имелся бассейн, а значит и забор, перебравшись через который, я обнаружил, что Джим меня уже ждёт.
Мы играли, кидая друг другу мяч через бассейн. Позже Джим встал на трамплин для прыжков. Тогда я принялся бросать так, чтобы заставить его тянуться за мячом, и плюхнуться в воду. После нескольких близких к цели попыток, когда он, размахивая руками, балансировал на краю, Джим разгадал мою задумку:
— Засранец! В случае если я плюхнусь в воду и испорчу перчатку, твоей заднице не сдобровать!
— Следи за своим языком! — послышался голос его матери из дома.
Когда на улице стало слишком темно, для того чтобы различить мяч, кто-то включил свет. Затем во двор вышла его сестра Джоан со своей подругой. Обе они были старшеклассницами, и на них были бикини. Они не обращали на нас внимания, но находиться в их компании всё равно было здорово. Плескаясь в воде, они поблескивали своими влажными округлостями, а мы с Джимом продолжали бросать друг другу мяч. Думаю, им нравилось, что мы на них посматриваем, и они подолгу плавали на спине.
В итоге всё это увидела его мать и, побоявшись, что кто-то получит мячом по голове, запретила нам продолжать.
Мы отправились в дом, и немного поиграли в «Супербратьев Марио», пока не настало время идти домой.
Я пошёл напрямик, так что мог видеть дом Джорджа с расстояния, и снова почувствовал себя неловко от того, как мы с ним обошлись.
На следующий день, перед поездкой в торговый центр, я поспешил к Джиму. Тот уже дожидался меня на подъездной дорожке у дома.
— Может, поедем мимо Джорджа, узнаем, не хочет ли он с нами потусить? — усмехнувшись, спросил он.
— Размечтался.
— Мелкий обосранец.
— Эт, точно.
Я обнаружил, что не только перестал жалеть эту занозу в заднице, но и начал по-настоящему возмущаться тем, как он усложнил нам жизни. Чёрт, мы не могли спокойно играть в мяч даже у меня во дворе, или же проезжать на великах мимо дома этого жалкого придурка. Мы были просто вынуждены прятаться от него в своём же собственном районе, при этом ещё и чувствовали себя виноватыми. По крайней мере, я чувствовал. И мне это здорово не нравилось. Не много ли для него чести, чёрт бы его побрал?
Выехав с подъездной дорожки, мы оказались на улице, и Джим свернул направо.
— Поехали так, — окликнул его я, и направил велосипед в противоположную сторону.
— Ты шутишь, что ли?
— Да плевать я на него хотел.
Проезжая мимо дома Джорджа, мы набрали скорость, и ни один из нас не смотрел в ту сторону. Я не слышал, чтобы хлопнула дверь, и рассчитывал, что мы двигались слишком быстро для этого мелкого говнюка. И дернул же меня черт обернуться.
Джордж, согнувшись за рулём своего десятискоростного велосипеда, выворачивал с подъездной дорожки на улицу. Он крутил педали словно ненормальный.
— О, нет, — выдохнул я.
Джим посмотрел назад.
— Потрясно. Всё ты со своими гениальными идеями.
— Эй, подождите меня! — голосил Джордж нам вдогонку.
— А, может удерём от него? — предложил Джим.
— Ради всего святого! К чёрту.
Я сбросил скорость.
Джим тоже.
Догнав нас, Джордж изо всех сил старался не отставать.
— Как дела? — спросил он.
— Не очень, — откровенно ответил я.
— Куда вчера подевались?
— Да, никуда, — сказал я, снова ощутив то неловкое чувство. Мне было стыдно, хотелось мне этого, или нет.
— Мне резко приспичило, и пришлось срочно вернуться домой, — пояснил Джим. — Прости, что не дождались тебя, но ведь не мог же я обделаться.
— Чёрт, сочувствую.
— Дерьмо ждать не станет, — добавил Джим, и Джордж рассмеялся.
— Так значит ты в порядке?
— В порядке, — ответил Джим, и подмигнул мне.
— Ну, так что, куда едем-то?
Джим спас нас в истории с побегом, но теперь пришёл мой черёд.
— В бассейн в развлекательном центре Джефферсон.
Улыбки на лице Джорджа, как не бывало.
— В бассейн?
— Да-да, точняк, — ответил я.
Он выглядел растерянно. Затем нахмурившись, посмотрел на Джима:
— А у тебя разве нет собственного бассейна?
Тот не мог позволить себе «пропустить удар»:
— Есть-то, он, конечно, есть, но ведь фифочки тусуются в общественном.
— Джордж, ты плавки взял? — поинтересовался я.
Быстрым взглядом он окинул наши велики.
— А ваши где?
— Уже на нас, — я похлопал себя по джинсам, — под штанами.
— Oх.
— Давай-ка быстренько дуй за плавками, — предложил Джим, — и встретимся уже у бассейна.
— Но я не знаю где он находится.
Джим принялся ему объяснять. Джордж слушал, хмурясь и кивая, затем изобразил на лице подобие улыбки, выдавив из себя:
— Ладно. Найду, надеюсь.
— Вот и отлично, — ответил Джим.
— До встречи на месте, — бросил я.
Развернув велик, Джордж поехал к дому.
А мы, с Джимом обменявшись многозначительными улыбками, направились в торговый центр.
В «Музыкальном Мире» мы как обычно бродили среди проходов, изображая заинтересованность товарами на стеллажах, а на деле лишь пялились на Синди. Я испытывал некоторую долю сожаления за тот незатейливый трюк, что мы провернули с Джорджем, но быстро обо всём позабыл, когда к нам подошла Синди. Оказаться с ней в такой близости было для меня делом не простым. А от её вида и исходящего от нее аромата духов я вообще едва сознание не терял.
— Чем я могу вам помочь? — спросила она.
Я не рискнул даже попытаться хоть что-то сказать. Всё, на что меня хватило — это покачать головой.
— Да мы пока просто присматриваемся, — выдал Джим свою обычную отговорку, которую использовал, когда к нам подходили другие продавцы.
— Ладно. Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать.
— Дадим, — пообещал Джим.
Она улыбнулась, и двинулась по своим делам.
— Ох, чувак, — шепнул Джим. — Если б только…
— Да уж.
***
После того, как Синди удалилась, мы вынуждены были смотреть на неё с расстояния. Она продолжила помогать другим посетителям, а затем в магазин вошла Бобби Эндрюс. Она была главной чирлидершей, но в остальном и в подметки Синди не годилась. Синди была изящной, стройной и красивой, а эта выглядела приземистой, да и лицо у неё было как у кролика. Впрочем, она была довольно популярной. И на это было три причины: её бодрый дух и две огромные колотушки, если вы понимаете, о чём я. Но меня это мало заботило. Как по мне, она была отстойной.
Однако она была лучшей подругой Синди.
Пройдя вглубь магазина, они остановились о чём-то побеседовать.
Мы решили, что Синди слишком увлеклась разговором, чтобы обращать на нас внимание, и принялись вновь бродить, отыскивая наилучшую точку обзора. Будучи очень осторожными, мы изображали крайнюю заинтересованность всякими дисками и альбомами, пока, наконец, не достигли дальней части магазина.
Синди оказалась настолько близко, что я мог бы дотянуться до неё рукой. Она стояла в следующем проходе, слегка отклонившись назад, и упираясь в прилавок, так что его край вдавливался ей в попку через плиссированную юбку. Через белую блузку я мог разглядеть бретельки её лифчика на спине, а когда она слегка поворачивала голову, то можно было увидеть прекрасный едва-едва заметный пушок на её гладкой щеке.
— … думаю, после десяти, — услышал я слова Бобби, после того как смог, наконец, разбирать их слова чётко. — Не позже одиннадцати.
— Без проблем, — ответила Синди. — Не волнуйся. Мы будем заниматься обжорством и просмотром фильмов, — усмехнувшись, она толкнула Бобби локтем. — По крайней мере, пока родители не лягут спать. Так что не опаздывай, и главное не забудь ещё один спальник.
— Надеюсь, Дорис не станет в нём пердеть.
Синди снова толкнула её локтем и рассмеялась.
А Джим ткнул локтем меня, и мы поспешили отойти подальше, пока они не заметили, что мы были рядом, и подслушивали.
Когда мы покинули магазин, Джим схватил меня за руку.
— Ты это слышал? — он был взволнован и едва дышал. — Она вечеринку с ночевкой устраивает. Ты думаешь о том же, о чём и я?
Я еще как думал.
— Неужели сегодня? — спохватился он.
Я знал, что она не работает в «Музыкальном Мире» по выходным. А сегодня была пятница.
— Наверняка или сегодня, или завтра вечером.
— Точняк!
Мы отправились ко мне домой задними дворами, так, чтобы миновать дом Джорджа. Когда мы оказались в безопасности, за стенами моего гаража, Джим произнес:
— Прикинь, если он всё ещё в бассейне.
— Думаю, до него дойдёт намёк, — отозвался я.
— Такие намёков никогда не понимают.
Дома я попросил разрешения, чтобы Джим остался у нас ночевать. Мама в этом проблем не увидела, и пригласила нас к ужину. После этого мы, опять же задними дворами, отправились к дому Джима. Он получил разрешение у своей матери, и после того, как прихватил спальный мешок и одежду на ночь, мы вернулись ко мне.
На то, чтобы установить палатку, притащить пару подушек и расстелить спальные мешки много времени не ушло.
Гораздо дольше оно тянулось, когда нам пришлось ждать.
Ничто на свете не тянется так долго, как ожидание чего-нибудь поистине значимого.
***
Вот уже вернулся с работы папа. Мы в конце концов поужинали. И вот, наконец, сгустилась тьма, и настало время идти в палатку.
Переодевшись в пижамы, мы, чтобы не вызывать у родителей лишних подозрений, как и всегда оставили нашу одежду в доме. Впрочем, проблемой это не было, поскольку их вряд ли удивит, если мы ещё не раз вернёмся в дом — почистить зубы, отлить, и всякое такое. И вот в один из таких походов они уже будут в постели, так что умыкнуть одежду нам труда не составит.
В палатку мы прихватили с собой два фонарика, пару банок «пепси» и пакет чипсов со вкусом лука. Застегнув лишь москитную сетку, мы оставили створки открытыми, чтобы пускать внутрь свежий воздух, после чего устроились, скрестив ноги на наши спальные мешки, и приступили к трапезе.
— Обалденно, — сказал Джим.
— Ты про чипсы?
— Сам знаешь про что.
— Боже, не могу поверить, что мы собираемся это провернуть.
— Надеюсь, нам удастся что-нибудь разглядеть.
— У неё дом одноэтажный, — сказал я, — так что нам точно не нужно будет забираться куда-то повыше.
— Если только они не задернут занавески.
— Не задёрнут. Не посмеют. Это было бы слишком жестоко.
Джим тихонько рассмеялся.
— Когда, по-твоему, нам надо выдвигаться?
— Пожалуй, стоит дождаться одиннадцати.
— Чувак, надеюсь, мы не пропустим всё на свете.
— Бобби придёт не раньше десяти. Так что, полагаю, они будут развлекаться всю ночь.
— Нам надо успеть к моменту, когда они будут переодеваться.
— Переодеваться во что?
И это спросил вовсе не я.
Тем, кто это спросил, был Джордж.
Вздрогнув от неожиданности, мы повернулись к выходу, и увидели его, скрючившегося по другую сторону москитной сетки. Во тьме его свиная морда казалась серым пятном, и мы направили в неё лучи наших фонариков:
— Привет, парни — сказал он, сощурив и без того крохотные глазки.
— Ты чего здесь забыл? — прошипел я с недовольством.
— У вас тут полуночная вечеринка? — спросил он в ответ так невозмутимо, как будто и не слышал меня вовсе.
— Это частная собственность, — напомнил ему Джим.
— А, можно мне немножко чипсов?
— Тебе нельзя входить, — сказал я. — Да и места тут мало.
— Но, ведь я же с вами «Твинки» делился.
— Ладно, ладно, — согласился я. Мне не хотелось с ним спорить, было лишь желание от него отделаться. Поэтому расстегнув москитку, я протянул ему пакет. — Угощайся. Можешь всё забирать.
— Ничего себе, спасибо.
— Можешь унести их домой, — разрешил я, — поделишься с родителями.
— А, их дома нету.
Он сунул в рот пригоршню чипсов.
— Тогда с сиделкой поделись, — предложил Джим.
— С сиделкой?
— Они ведь не одного тебя оставили? — спросил я.
— Одного. И всегда оставляют.
— Зашибись, — буркнул Джим.
— Ну, так куда мы пойдём-то?
— Никуда, — я недоуменно пожал плечами.
— А как же насчет заглядывать в окна?
И как давно он нас подслушивал?
— Мы никуда не идём, — отрезал Джим.
— Я с вами. Мне нравится в окна заглядывать. Можно увидеть много всего прикольного.
— Так ты что, — спросил Джим, — извращенец мелкий?
Джордж рассмеялся так, что изо рта у него полетели крошки от чипсов.
— Даже не вздумай подглядывать за мной, — предупредил я.
— Или за мной, — поддержал Джим.
— Не-а. Мне нравится только за девчонками подсматривать.
— А за моей сестрой ты случаем не шпионишь? — спросил Джим.
Джордж помотал головой и плотно сжал полный чипсов рот.
— Ему известно о твоём бассейне, — напомнил я Джиму.
— Точняк. Так ты что, следил за моим домом?
— Хм-м-м. Нет, честно.
— И лучше даже не начинай, приятель.
— Я с вами кое-чем поделюсь, если разрешите мне с вами пойти.
— Даже не думай ни про какие «с вами», — ответил я.
— Ну пожалуйста?
— Кое-чем — это чем? — деловито уточнил Джим.
— «Твинки».
— Это не самая грандиозная сделка. Что еще?
— Забей, — посоветовал я Джиму, — у него нет ничего, что нас заинтересовало бы.
— Я выпивку притащу, — предложил Джордж.
— Что, серьёзно? — у Джима аж брови полезли на лоб.
— Забудь об этом, — перебил я.
— Какую?
— Да какую угодно. У папы огромный бар. И ещё винный погреб есть.
— Сможешь нам бутылку вина принести?
— Ну, конечно.
— Да, ведь твой старик убьёт тебя просто, — сказал я.
Джордж пожал плечами.
— Он даже не поймет. Да даже если и поймет, что с того? Так я несу бутылку, ага?
— Круто, — обрадовался Джим.
— Ты, что ненормальный? — спросил я.
— А ты? Ну же. По пути к Синди мы теперь сможем промочить горло.
— Ну ты «молодец», — пробормотал я.
Я был не в силах поверить, что он произнёс её имя перед таким гнусом как Джордж.
— А, кто такая Синди? — подхватил тот.
— Никто, — ответил я.
— Та девчонка, за которой мы будем подсматривать?
— Так, шуруй домой, и тащи нам вина, — велел Джим. — Но раньше одиннадцати, чтоб духу здесь твоего не было. До этого времени и мы никуда не уйдем.
— Обещаете, что не уйдёте без меня?
— Да, чтоб мне сдохнуть, — сказал Джим. — А теперь вали, пока не передумали!
Джордж сунул пакет с чипсами через распахнутую сетку, и бросился бежать, скрывшись в темноте.
— Вот ты и пустомеля! — вскрикнул я.
— Я знаю, что делаю.
— Трепло! Ты назвал ему имя Синди. И сказал, куда мы пойдём. Мы… Да я и с места не сдвинусь, если этот мерзкий кусок дерьма пойдёт с нами. Ни за что не позволю, чтобы он подглядывал за Синди.
— Так же, как он подглядывал за моей сестрой?
Это заставило меня немного поостыть.
— Думаешь, он действительно делал это?
— А что, думаешь, нет? Ты ведь сам заметил, что он откуда-то прознал про мой бассейн?
— Ну, он мог услышать всплески, или…
— Что, с улицы? Ну нет. Он тут ошивался и вынюхивал. Готов поспорить, что он даже на забор залазил. А ведь окно Джоан совсем рядом, приятель.
— Но это еще вовсе не означает, что он смотрел именно туда.
— Эй, да он ведь сам сознался. Он говорил, что не прочь понаблюдать в окна за девчонками.
— Но не обязательно же за Джоан.
— Сомневаюсь, что он стал бы в этом признаваться, ну ты сам-то посуди. И что, думаешь, он ночью у тебя на заднем дворе делал?
— Может быть, нас искал.
— Угу, может быть. А может быть, пришёл заглянуть в спальню к твоим родителям. Может он каждую ночь приходит попялиться к ним в окно. Может ему нравится смотреть, как переодевается твоя мама.
— Она задёргивает занавески, — сказал я, чувствуя, как ярость закипает у меня внутри.
— Да, но всегда ли? Что, если между ними остаётся крохотный зазор…
— Лучше бы этому грязному ублюдку не подсматривать за моей мамой.
— Готов поспорить, что он уже подсматривал. И за моей, возможно, тоже. А может не только за мамой, но и за Джоан. И за твоей мамой. Может за всеми женщинами на районе. Ты же слышал, что он говорил. Ему нравится заглядывать в окна.
— Если не дай бог, он следил за моей мамой…
— Мы должны преподать ему урок. Вот почему я хотел, чтобы он пошел с нами. Думаешь, мне нужны его «Твинки» или вино? Мы возьмём его с собой. А затем проучим его любопытную задницу.
Лёжа лицом ко входу в палатку поверх спальных мешков, мы наблюдали, чтобы не пропустить появления Джорджа, и разрабатывали план дальнейших действий.
***
Приблизительно в половине одинадцатого в спальне моих предков зажёгся свет. Мама подошла к окну и задёрнула занавески. Вскоре свет погас, однако слабое, мерцающее свечение всё же пробивалось через закрытые шторы. Оно исходило от телека, который они любили смотреть до окончания одиннадцатичасовых новостей. После того как улеглись, они уже вряд ли будут вставать. Разве, если только на толчок не приспичит.
— Готов? — спросил Джим.
— Погоди чуть-чуть.
Мы ещё немножко подождали. Я слегка нервничал. Не из-за того, что нужно возвращаться домой за одеждой. Из-за другого.
Наконец, я сказал:
— Идём.
Выбравшись из палатки, мы направились через патио к задней двери. Мы не особо старались соблюдать тишину, смело открывали и закрывали двери на пути к туалету. Джим зашёл внутрь. Когда он смывал, я использовал этот шум, чтобы проскользнуть к себе в комнату. Включив свет, я быстренько собрал одежду в кучу, прихватил верёвку, и, как можно скорее, вновь его выключил. Затем, подождав в темноте, когда Джим смоет ещё раз, я поспешил обратно за дверь. Глянув в окно родительской комнаты, и убедившись, что за мной никто не наблюдает, я устремился к палатке.
Какое-то время я наблюдал за всем через москитную сетку.
До тех пор, пока снова не появился Джим.
Он забрался в палатку.
— Что-то случилось? — шепотом спросил я.
— Не боись.
Включив фонарики, мы принялись разбирать одежду. Затем, разделись во тьме. Это было странное чувство — ощущать кожей обнажённого тела теплый воздух и спальный мешок под задницей. Возможно, в другой ситуации это было бы даже захватывающе, если б на уме у меня было лишь одно — подобраться к дому Синди. Но Джордж всё обломал.
Надев на себя всю одежду, кроме рубашки, я обвязал вокруг пояса верёвку, обмотав ей себя несколько раз. Я делал всё тщательно, таким образом, чтобы мотки не налезали один на другой, а концы верёвки подвернул снизу.
Я уже натягивал рубашку, когда Джим прошептал:
— Идёт.
Я поспешил застегнуть пуговицы.
Мы прихватили фонарики и выбрались наружу.
Джим поднёс палец к губам. Джордж кивнул и перехватил поудобнее бумажный пакет.
Я шёл впереди, пока мы не остановились возле гаражной стены.
— Принёс? — спросил Джим.
— Конечно.
Джордж открыл пакет, и вытащил оттуда бутылку вина.
— Ещё у меня «Твинки» есть.
— Отлично. Отложи пока.
— Хотите парочку сейчас слопать?
— Попозже.
— Мы знаем одно хорошее укромное местечко, — прошептал я. — Мы сперва зависнем там и закатим небольшую пирушку.
— Круто! — сказал Джордж.
Дорога к нашему «хорошему укромному местечку» заняла у нас минут двадцать.
Это был железнодорожный тоннель ниже Джефферсон Авеню.
Не будь с нами Джорджа, мы двигались бы так быстро, как только можно, и давно оставили бы его позади.
Даже в светлое время суток это местечко нагоняло на нас дрожь.
Ночью мы никогда туда не ходили, поэтому всю дорогу я немного нервничал.
Отчасти я боялся, что нас могут заметить копы, или кто-нибудь из знакомых, которые могли проезжать мимо на машине, поэтому, каждый раз, когда машина ехала навстречу, я отворачивал лицо.
Но гораздо больше я боялся соваться в тоннель.
Мы бывали там не единожды, и знали, что туда приходят и другие люди. Бетонные стены были покрыты надписями, некоторые из них были довольно мерзкими и непристойными. А еще там вокруг валяются груды всякого хлама: пустые стеклянные бутылки, пачки от сигарет, смятые алюминиевые банки, и даже пара заплесневелых одеял со старым, заляпанным пятнами матрасом. А ещё одежда. Грязная кроссовка с носком, чьё-то старое нижнее белье, пара штанов.
Как-то раз мы сильно оживились, обнаружив там лифчик. Джим поднял его, и мы увидели, что он измазан старой засохшей грязью, и ещё на нём была порвана одна лямка.
Но лучшей нашей находкой был номер журнала «Пентхаус». Он, наверное, когда-то промок, а потом высох, потому что страницы были жёсткие и разбухшие, а многие из них оказались слипшимися. Мы разлепили их, чтобы добраться до откровенных фотографий, и забрали журнал с собой, Джим спрятал его у себя дома в своей комнате.
Самым мерзким открытием наших исследований оказался использованный презерватив. К нему мы, естественно, не прикасались.
Самая жуткая, когда-либо обнаруженная там находка — это пепелище костра, обложенное кругом обожжённых камней. Среди пепла валялись несколько обугленных банок и целая куча небольших костей. Сначала мы подумали, что это кости индейки, или чего-то такого. Но потом я нашёл череп. Подняв его, я сдул пепел. Череп выглядел слегка продолговатым, и имел острые зубы.
— Боже мой, да это ж кот! — сказал Джим.
Я вскрикнул, и уронил его. Череп, ударившись о камень, раскололся.
После того эпизода мы сторонились тоннеля.
Я определенно не горел желанием попасть туда снова. Особенно ночью.
Я бы, наверное, сдрейфил, если б не одно обстоятельство: это было идеальным местом для того, чтобы заставить Джорджа пожалеть о том, что он связался с нами.
Очень скоро мы были на месте.
Джим остановился неподалёку от того места, где начиналось ограждение моста. Какое-то время мы молча там стояли, ожидая пока проедут машины. Очередной автомобиль скрылся из виду, а фары следующего светили где-то еще вдали. Джим решил, что его водитель нас не увидит:
— Сюда, скорее, — шепнул он, и зашагал по тротуару.
— Куда мы идём? — спросил Джордж.
— Это офигенное место, — ответил я. — Там никто нам не помешает.
Прежде чем автомобиль оказался слишком близко, мы проследовали за Джимом к деревьям, и, когда машина проносилась мимо, успели спрятаться. Мы миновали несколько деревьев и спустились к рельсам. Справа они тянулись через залитую лунным светом долину, слева — исчезали в чёрной пасти тоннеля.
По дороге снова пронеслись несколько машин, но теперь они меня не беспокоили. Мы были уже достаточно низко, и никто не смог бы увидеть нас за ограждением.
Трава была влажной от росы. Мои джинсы промокли до колен. Пару раз я даже поскользнулся, а Джордж и вовсе плюхнулся на задницу. Но, наконец, мы спустились вниз, и тут же взобрались на небольшую насыпь, по которой проходили рельсы.
— А, вот и наше местечко, — обратился я к Джоржду.
— Это оно? — его голос совсем не показался мне испуганным.
Джефферсон Авеню была шириной в четыре переулка, и таким образом, тёмная область под ней выглядела как тоннель. Мы могли видеть лунный свет на другом конце, но он был слишком бледен для того, чтобы позволить нам рассмотреть хоть что-то внутри самого тоннеля.
— Надеюсь, там никого не будет, — пробормотал я.
— Смотрите в оба, — предупредил Джим. — И будьте готовы драпать со всех ног.
— Может нам здесь остаться? — спросил Джордж.
Джим мотнул головой.
— Кто-нибудь может заметить нас с дороги. Вперёд.
— Ну, я даже не знаю, — засомневался Джордж.
— Но ты же сам хотел пойти с нами, — напомнил я.
— Да, но я …
— Эй, — сказал Джим. — Если хочешь тусоваться с большими парнями, то лучше делать то же, что и они.
— Ну, или можешь домой отчаливать, — добавил я. — Решать тебе, а мы пошли дальше.
Джордж остался на месте, когда мы с Джимом перешагнули один рельс и принялись спускаться по колее к тоннелю. Я изо всех сил надеялся, что он струсит, потому что не хотел идти вниз, не хотел запугивать его, а хотел лишь, чтобы он исчез из наших жизней, а мы могли уже наконец рвануть к дому Синди.
Но Джордж пожал плечами, и поплелся вслед за нами.
Там протянулись два железнодорожных пути. Они шли бок о бок на расстоянии в несколько ярдов друг от друга. Впереди между ними возвышались широкие бетонные опоры.
Достигнув края моста, мы включили фонарики. Джордж покопался в пакете, и выудил оттуда огромный шестивольтовый фонарь.
— Неплохо, — похвалил Джим.
Мы направили наши лучи во тьму. Луч Джорджа оказался по-настоящему мощным и ярким. Прежде, чем двинуться дальше, мы посветили везде, где только было можно.
— Ну, с виду, там порядок, — пробормотал Джим.
Никакого порядка там, конечно, не было. Совсем. Но, главное, мы никого там не обнаружили.
Джим направил луч на ближайшую опору. Её бетон был исписан именами, нехорошими словечками, датами и рисунками. Рисунки были довольно небрежными, и крупнейший из них был, к тому же, одним из старейших. Я не раз видел его прежде. Там была изображена мультяшная девица с огромными сиськами и раздвинутыми ногами. Мы с Джимом окрестили её «пилоткой». С тех пор, как мы были здесь в последний раз, кто-то подрисовал циклопических размеров причиндал прямо под ней. Он был нацелен девчонке аккурат промеж ног. И извергалась рисованная каркалыга, разумеется, словно гейзер.
Обычно мы неплохо проводили время, изучая эти художества, делясь по их поводу замечаниями. Но на сей раз с нами был Джордж. А ещё мы спешили к Синди. Да к тому же всё происходило ночью.
Ничто из этого особо к веселью не располагало.
— Проверь с другой стороны, Джордж, — сказал Джим.
— Я?
— Ну, у тебя самый яркий фонарик. Убедись, что за этими штуковинами никто не прячется.
— О, Боже.
— Давай уже, — подбадривал я. — Мы ж не хотим, что б на нас какой-нибудь грёбаный бомж выпрыгнул.
Джордж застонал, но всё же сделал то, что ему велели. Крадучись, он обошёл опору, и посветил на неё с обратной стороны, затем направил луч на другие опоры, и поводил фонариком по сторонам.
— Здесь всё в п-п-порядке, — сказал он дрожащим голосом, и поспешил на нашу сторону тоннеля. — Хотите, вино открою?
— Ну, давай, — сказал Джим.
Джордж присел на корточки, поставил рядом пакет и извлёк оттуда бутылку. Затем он поднялся. Джим посветил на горлышко, и пальцы Джорджа со слоем грязи под ногтями, принялись сдирать фольгу.
Я воспользовался случаем, чтобы оглядеться, и стоя на месте, шарил вокруг лучом своего фонаря. Его свет блеснул на стекле пустой бутылки в нескольких футах от меня. Возле стены валялась какая-то тряпка, наверное, рубашка. Вокруг были разбросаны смятые сигаретные пачки, алюминиевые банки, осколки битого стекла. Посреди стены красовалась огромная чёрная свастика. Я видел её и раньше, но вот соседний рисунок — задницу с выходящим из неё стояком, заметил впервые.
Я предпочёл на этом окончить осмотр.
Джордж стоял, зажав бутылку между ног, и обеими руками ковыряясь с армейским швейцарским ножом. Разложив штопор, он склонился над бутылкой, и принялся вкручивать его в пробку.
Когда тот оказался достаточно глубоко, Джордж начал тянуть.
— Крепко сидит, — пробормотал он.
— Может быть, ты попробуешь? — обратился ко мне Джим.
Джордж протянул бутылку мне, и я, положив фонарик на землю, и зажав её между ног так же, как это делал он, взялся за нож.
Сначала пробка не поддавалась.
— Ну, давай уже, — поторапливал Джим. — Мы же не хотим к Синди опоздать.
Пробка слегка сдвинулась.
Затем резко выскользнула из горлышка. Как только это произошло, Джим выбросил руку, обхватив Джорджа за туловище, и подставив подножку, положил его на лопатки. Джордж взвизгнул от неожиданности, и, ударившись оземь застонал.
Я знал, что это была часть нашего плана, но для меня атака Джима оказалась такой же неожиданной, как и для Джорджа.
Я быстро положил на землю нож и отставил бутылку.
Джордж даже не сопротивлялся, когда Джим перевернул его на живот, а сам уселся ему на задницу.
Я задрал рубашку, стянул с себя верёвку, и опустился на колени позади Джорджа. Джим уже свёл ему вместе руки за спиной.
— Ребята! — задыхался Джордж. — Ну вы чего…?
— Заткнись, — велел ему Джим. — Мы не причиним тебе вреда.
Я принялся вязать ему руки.
— Эй! — крикнул он. — Нет! Ну не надо!
— Спокойно, — потребовал Джим.
— Это… Это… что, какой-то ритуал по принятию в друзья?
— Ну, конечно, — сказал Джим.
— Конечно, нет! — резко поправил я. — Почему ты просто не скажешь ему правду? Он ведь и в самом деле подумает… Это не ритуал посвящения, Джордж. Тебя никуда и ни во что не принимают. Мы просто хотим, чтобы ты нас оставил в покое, чёрт подери, а до тебя это ни хрена не доходит. Ты жирный и неряшливый, ты настоящая заноза в заднице, и никакой ты нам не друг!
Джордж стал хныкать.
— Вдобавок еще и любитель подглядывать!
— Да! — поддержал меня Джим. — Ты шпионил за моей сестрой, грязный извращенец!
— Так, а ещё за кем шпионил?
— Ни… ни за кем чест..!
— Ну конечно, — по тону было очевидно, что Джим ни капли не поверил.
— Да, — добавил я, — и если ты правда собирался отправиться с нами к Синди, то тебя ждет ох какой большой сюрприз!
Джим схватил его за ноги, и задрал их так, что голени оказались над задними поверхностями бёдер. Покончив с руками, я обмотал верёвкой его лодыжки и, затянув потуже, связал ему ноги.
К этому моменту Джордж уже ревел совершенно не сдерживаясь.
— Лучше бы тебе прекратить это дело, — предупредил его Джим. — Ведь кто-то да услышит.
— И придёт за тобой, — добавил я.
— По… П-п-пожалуйста!
— На твоём месте я бы вёл себя очень тихо, — сказал Джим.
— С этого момента, — добавил я, — держись от нас подальше.
Мы отошли. Джим выключил фонарь Джорджа, и поднял бутылку с вином. Он так же прихватил пару упаковок «Твинки» из пакета. Я выкрутил штопор из пробки, и положил нож на землю, в нескольких ярдах от Джорджа. После этого я поднял свой фонарик, и сунул его в карман.
— Если ты всё еще будешь здесь, когда мы вернёмся, — сказал я, — мы тебя развяжем.
— Если мы всё-таки вернёмся, — подчеркнул Джим.
Пока мы спешили выбраться из тоннеля на лунный свет, Джордж негромко кричал нам вслед: «Прошу вас!», «Не бросайте меня здесь!», «Вернитесь!» Однако, как только мы преодолели половину пути, он затих.
— Держи, — сказал Джим, протягивая мне упаковку «Твинки», когда мы шли вдоль моста, но я помотал головой.
— Не хочу. Мы опять объегорили этого недотепу.
Джим ухмыльнулся.
— Здоровски вышло, а?
— Наверное стоило бы вернуться, и отпустить его.
— Ты че, сбрендил? Мы и так вон кучу времени потеряли. К тому же этот мелкий недоумок наверняка всё еще может захотеть пойти с нами. Решит, что мы его разыграли, или что-нибудь в этом роде, и мы вернёмся к тому, с чего начали.
— Ну да, пожалуй, что так.
— Уверен, минут через пять он скорей всего, уже освободится, да и сбежит оттуда.
— Даже не знаю. Я его крепко связал.
— Ну, пусть не через пять, пусть минут через десять. И нечего его жалеть. Он сам напрашивался, вот и получил.
— Верно. Может после этого он от нас отстанет.
— И будет держаться подальше от наших окон. Иначе, если я застукаю его за тем, что он подглядывает за Джоан или мамой, тогда к нему придет понимание, что в этот раз ему еще очень повезло. Я оторву его член, и заставлю сожрать.
— М-да, звучит жестковато.
— Скормлю поросенку его свиную сардельку.
Я ткнул Джима локтем и захохотал.
Он сунул мне в руку бутылку вина, пока открывал «Твинки».
— Ты даже не представляешь, от чего отказываешься, — сказал он с набитым ртом.
Глядя на него, я почти чувствовал вкус. Вскоре я сказал:
— Если хорошенько подумать, то он — наш должник.
— М-м?
— Да за всё то дерьмо, через которое нам пришлось из-за него пройти.
— Да, чёрт возьми.
— К тому же он схомячил наши чипсы.
— Схомячил-схомячил.
Я забрал у Джима второй пакет, вернул ему бутылку и, разорвав целлофан, принялся за лакомство. Я уже доедал первую «Твинки», когда Джим сделал глоток вина.
— Ух, мощная штука, — выдохнул он, после чего протянул бутылку мне.
Я тоже сделал пару глотков, которые заставили меня скривиться. Когда жидкость достигла желудка, там будто всё вспыхнуло пламенем.
— Крепкая, зараза, — пробормотал я сдавленным голосом.
Это Джима здорово развеселило.
Так мы и шли, время от времени прикладываясь к бутылке, закусывая «Твинки», и пряча бутылку всякий раз, как приближалась машина. Как только мы покинули Джефферсон Авеню, автомобилей стало гораздо меньше. К тому времени у нас уже закончились «Твинки», а бутылка опустела более чем наполовину. Чувствовал я себя великолепно.
— Давай прибережём немножко, — предложил Джим.
— Для чего?
— Для нас, дубина.
Мы стали хохотать, как ненормальные.
Немного успокоившись, Джим сказал:
— Мы же не хотим надраться.
— Говори за себя.
— А пробка где? — я протянул ему пробку, и он закупорил ей горлышко. — Оставим на обратный путь.
Звучало неплохо.
Оставшуюся часть пути к дому Синди, он нёс бутылку с собой.
За исключением фонаря в конце дороги, здание было тёмным. Свет не горел даже у входа.
— Что за дела? — спросил Джим.
— Не знаю.
— Это же её дом, верно?
— Конечно.
Мы оба бывали здесь раньше. Трижды провожали её тайком после школы. Первый раз — чтобы узнать, где она живёт, а затем просто потому, что нам нравилась её походка, когда она шла с книгами, прижатыми к груди, её волосы, сияющие золотом в солнечном свете, и покачивающаяся юбка.
— С виду похоже на её дом, — пробормотал Джим.
— Потому что это он и есть.
— Может они с обратной стороны.
Мы поспешили к другой стороне дома через передний двор. Окна здесь тоже были тёмными. Я дрожал, опасаясь быть пойманным, но в тоже время был полностью захвачен поиском девчонок. Теперь я понимал, почему Джорджу это так нравилось. В этом было нечто особенное. Немного потряхивало, как от слабого удара током. Но всё возбуждающее предвкушение схлынуло, как только мы вернулись на улицу.
— Вот ведь дерьмо, — сказал Джим.
— По ходу мы слишком припозднились.
— Спасибо этому мелкому засранцу Джорджу.
— Чёрт!
— Но это же тот дом, всё правильно? — спросил Джим.
— Конечно… постой-ка! А, может мы ошиблись днём, или вернее ночью! Может, они договаривались на завтра? Всё что мы слышали, это лишь предложение.
— Да! Готов поспорить, они соберутся завтра.
— Ну и отлично, тогда и мы вернёмся сюда завтра!
Мы двинулись в обратную сторону.
— Завтра, — сказал Джим, — мы не будем тратить напрасно время на дурачка Джорджа. Теперь он к нам и близко не подойдёт.
— Точно. И выйдем пораньше. Мама с папой не вернутся допоздна.
— Чувак!
— Мы сможем выдвинуться часиков в десять, или около того!
— Фантастика! За это стоит накатить!
Мы передавали бутылку несколько раз, и, наверное, скоро совсем бы опьянели, если бы та не разбилась. Джим споткнулся о приподнятую часть тротуара, и выпустил её из рук так, что она упала и разлетелась прямо у нас под ногами.
Испугавшись, что кто-то мог услышать шум, мы пробежали два квартала, и не останавливались до тех пор, пока не пересекли Джефферсон Авеню.
Когда вдали показались ограждения по краям моста, в животе у меня похолодело. Последнее что мне хотелось делать — это спускаться вниз к тоннелю.
— И как там у нас Джордж-корж поживает? — спросил Джим.
— Наверное, стоит пойти проверить.
— Спорю, что он уже дома.
— Угу, — ответил я. — Надеюсь, что так.
— Ага, а я надеюсь, что он усвоил урок. Не хотелось бы завтра повторять всё с начала.
— Теперь, он будет обходить нас стороной, когда увидит, — сказал я.
— Это лучше, чем оказаться здесь.
— Тут бы никому не понравилось.
— Вот даже и не знаю. Он вообще-то довольно странный у нас малый.
— Бывают чудики, но не настолько. Он просто какое-то сраное чудовище.
Джим рассмеялся.
— Надеюсь, он обделался, этот мелкий засранец.
На другой стороне моста мы скрылись среди деревьев, и начали медленно спускаться вниз. Я лишь разок бросил взгляд на вход в тоннель. От всей этой истории со связанным Джорджем, брошенным в таком ужасном месте, мне становилось не по себе.
Джим и я не раз плюхались на наши задницы, прежде чем завершили спуск, и, похоже, вино к этому имело самое непосредственное отношение.
***
Наконец, мы спустились к железной дороге.
Мы шли между рельсов с выключенными фонариками. Я дрожал. И убеждал себя в том, что Джордж освободился и рванул домой. Тогда бы нам не пришлось заходить в тоннель. Мы бы только посветили фонариками, чтобы убедиться, что его там нет, и сразу ушли.
Он, наверное, бросил мою верёвку. Она может по-прежнему лежать там. Хотя, конечно, я не настолько в ней нуждался, чтобы ради неё соваться в тоннель.
Там, где рельсы уходили во тьму, мы остановились, и включили наши фонарики. Рельсы сверкнули, отразив свет. Примерно в двадцати футах от нас слева виднелась верёвка.
Моя верёвка. Она осталась.
Джордж сумел развязаться.
Значит, можно идти домой.
Луч, направляемый Джимом, метнулся в сторону, прочь от рельсов, и от верёвки, туда, где мы бросили Джорджа.
Как я и ожидал, самого Джорджа там не было.
Но он не сбежал.
Свет нашарил его его на пару ярдов ближе к стене.
Два наших судорожных вдоха слились в один. Мне будто в живот врезали.
Мы бросились к Джорджу, а лучи наших фонариков метались вокруг, пытаясь отыскать того, кто с ним это сделал. Однако никого так и не нашли.
Мы стояли рядом, но на него не смотрели, продолжая высвечивать тёмные участки. Оба тяжело дышали, хотя пробежали всего ничего. С каждым вздохом Джим издавал странные плаксивые звуки.
— Ты видишь кого-нибудь? — спросил я.
— Н-нет.
— Может… они ушли.
Я направил свет на центральные опоры. Четыре широких бетонных стены, уходящих вверх. За одной из них мог скрываться какой-нибудь ненормальный, а то даже два или три. Я знал, что один из нас должен сходить и посмотреть с обратной стороны, но у меня не хватало духа.
— Надо… бежать отсюда, — едва не хныкал Джим.
— Нельзя его бросать.
Мы направили свет на Джорджа. Он растянулся на спине, рубашка была расстёгнута, стянутые трусы и бермуды держались только на одной ноге. До самых колен он был в крови.
— Что… что с ним сделали?
Я покачал головой.
Глаза Джорджа были закрыты. Один из них раздулся так, что напоминал яйцо, сваренное вкрутую с разрезом поперёк. Однажды я видел боксёра по телеку с таким же глазом, но это было после того, как он провёл одиннадцать раундов против чемпиона в тяжёлом весе.
Шея Джорджа была красной, хотя ран на ней я не видел.
Он был настолько жирным, что у него даже были сиськи. Я представил, как другие парни дразнили его в раздевалке перед уроками физкультуры. А затем представил, что уроков физкультуры у него больше не будет. Из-за нас.
Я опустил луч фонарика ниже, к его толстому животу.
Он выглядел таким одиноким и жалким.
— Откуда-же столько крови? — прошептал Джим, стоя за моей спиной. Он направил свет к его бёдрам, и замер. Бледный луч фонаря застыл между ног Джорджа. Джим в ужасе простонал, и, развернувшись, отскочил в сторону, тут же сблевав.
Я направил свет к паху Джорджа.
И понял, откуда столько крови.
Она продолжала сочиться из того места, где должен был быть его член.
Ошеломлённый, я, покачиваясь, отошёл в сторону. Я чувствовал, что могу грохнуться в обморок прямо на него, но надеялся, что этого не произойдёт. Затем кто-то схватил меня за руку. Я вскрикнул. Но это оказался всего лишь Джим.
И тогда я сорвался и заревел.
— Смотри… смотри, что мы натворили.
— Это не мы.
— Да они же ему член отрезали, — проныл я.
— Не отрезали.
— А вот и отрезали! Посмотри же! Разве не видишь?
Я посветил на кровавое отверстие.
— Они не отрезали ему член, дубина ты стоеросовая. Там и отрезать-то нечего. Ведь Джордж — девчонка. Никто и… ничего не отрезал. Её трахнули.
— Что?
— Она — девчонка. Джорджина, или что-нибудь в таком духе.
— О, Боже мой.
— Не знаю, зачем ей было прятаться и подглядывать за Джоан, но…
— Не за ней…
Я вздрогнул так, что аж каждая косточка отозвалась болью. Джим, вскрикнув, подскочил на месте. Затем мы направили наши фонарики Джорджу в лицо. Её глаза были открыты. По крайней мере, один глаз — тот, который не заплыл.
Она приподнялась на локтях.
— Я следила за вами, ребята, — сказала она, — только за вами. Не за девушками.
— Ты… ты живая!
— Ну да.
— Зачем же ты заставляла нас думать, что умерла? — потребовал ответа Джим.
— Просто хотела услышать, что вы скажете.
— Дерьмо!
— Как же я рад, что ты жива, — сказал я, вытирая глаза краем рубашки, не в силах прекратить плакать. Я рухнул перед ней на колени, и положил руку ей на плечо.
— Да, всё в порядке, — сказала она.
— Вовсе нет! Господи, прости меня! Если б мы только знали…
— Насколько сильно ты ранена? — спросил Джим, нагнувшись рядом со мной.
— Ну, моё лицо чувствует себя явно не важно.
— Это всё?
— Кроме моей пилотки.
— Они тебя изнасиловали? — спросил Джим.
— Да. Он. Был только один. Но такой вонючий. Вы бы только знали.
— Нам не следовало оставлять тебя здесь, — сокрушался Джим. — И мы ни за что не оставили бы, если б знали, что ты девчонка.
— Если бы мы пошли сегодня в бассейн, как и сказали…
— То мы бы там не встретились, — прервала она. — Вы бы сразу меня раскусили.
Я шмыгнул носом и снова вытер лицо.
— Я просто хотела с вами дружить, — сказала она. Теперь её голос звучал заметно выше.
— Так ты можешь с нами дружить, — сказал я.
— Безоговорочно, — поддержал Джим.
— Серьезно?
— Вполне, — ответил я. — Это всё была инициация. Я соврал, когда говорил тебе обо всей той ерунде.
— Правда?
— Ну да.
— С этой минуты, — сказал Джим, — мы тебя больше никогда не бросим.
— Вы реально меня одурачили. Ребят, я уж начала было подумывать, что вы меня ненавидите просто.
— Не, что ты. Это просто шутка была. Тупая шутка.
На её окровавленном лице появилась улыбка. Она села.
— Лучше бы тебе не двигаться, — сказал я. — Нам надо вызвать «скорую», и всё такое.
— Да я в порядке.
— Ты не можешь быть в порядке, — сказал Джим. — Вся эта кровь.
— О, я была девственницей. Но уже нет, — она посмотрела на каждого из нас по отдельности. — Хотите меня чпокнуть? Если хотите, то я разрешаю. Мы ж вроде как друзья теперь.
Я просто потерял дар речи.
— Не сегодня, — нашёлся Джим. — Но всё равно спасибо.
Я кивнул.
— Уверены? Там еще немного больно, но если захотите…
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Джим.
— Ну что ж, ладно.
Она вздохнула, будто бы расстроилась таким ответом, а затем поднялась на ноги. Тряхнув ногой, она освободилась от семейных трусов и бермудов.
— Хотите увидеть что-то клёвое? — спросила она.
— Шутишь? Нам пора уносить отсюда ноги, — возмутился я.
— Вы, ребята, просто обязаны это увидеть.
Она подошла к своему фонарю, и наклонилась, словно была совсем не против того, чтобы мы пялились на её зад.
— Ну же, — сказала она, включая фонарь.
Мы нехотя последовали за ней через рельсы.
И догнали её за ближайшей бетонной опорой.
Там она направила свет на бомжа.
Мерзкого вида бродяга в распахнутой рубахе и со спущенными до лодыжек штанами полулежал, привалившись к бетонной стенке. Голова его была опущена, а руки поддерживали груду вываливающихся кишок.
Джордж усмехнулась нам:
— Ведь знала же, что далеко он не уйдёт.
— Вот же дерьмо, — пробормотал Джим.
Присев на корточки, Джордж, не колеблясь, запустила руки в кишки. Они извивались и скользили, будто клубок мокрых змей. Затем она извлекла оттуда нож.
— Не охота его терять, — сказала она и поднялась, вытирая нож об рубашку. — Спорим, вы не включили это в ритуал моего посвящения, не так ли?
Мы помотали головами.
После этого мы направились обратно к рельсам. Там Джордж шагнула в свои семейники и шорты. Натягивая их, она произнесла:
— Так, а чем мы завтра займемся?
— Ты нормальный водитель? — спросил Малкольм.
Девушка на пассажирском сидении энергично кивнула.
— Я самая лучшая.
— Лучшая мне не требуется, — ответил он ей. — Будет достаточно твоего адекватного вождения. Всё, о чём я прошу, — это держать путь на север по этой автостраде и не покидать свою полосу. Как ты, наверное, уже обратила внимание, слева нас поджидает довольно опасный обрыв.
— С прекрасным пейзажем, — произнесла она, озаряя лицо лучезарной улыбкой, в которой сверкали два ряда белоснежных зубов. Будучи врачом-ортодонтом, Малкольм, с восхищением взирал на эти безупречные зубы. Но не только зубы пленили его взор — глядя на девушку, он мог бы найти дюжину весомых причин, чтоб предложить ей эту поездку.
Он продолжал ехать, пока не увидел широкую грязную обочину. Он свернул на нее и остановил свой старый «МГ»[32].
— Обойди машину, — распорядился он, — а я перелезу.
Она пристально вглядывалась в него, её полные недоумения глаза были широко открыты.
— Ты ведь не уедешь, бросив меня здесь, а?
— Естественно, нет, Салли. С чего бы мне так поступать?
— А вдруг я тебе наскучила.
— Что за чушь!
— Имей в виду, меня уже вышвыривали прежде, и мне это нисколечко не по душе. Вообще нисколечко. На той неделе один мерзавец выставил меня прямо посреди пустыни, у чёрта на куличках. Я ведь могла запросто там погибнуть, ты понимаешь?
— И за что же тебя выставили? — поинтересовался Малкольм.
— А, из-за другой автостопщицы, вот почему. Мы мчались в спортивной машине, как у тебя сейчас. И водитель такой: «Ну всё, Салли, будь здорова, у меня здесь место только для одной попутчицы, и это не ты».
— Ему следовало оставить тебя, а не подбирать ту другую. Так было бы справедливо.
— Справедливо? Что ему вообще известно о справедливости? Посчитал, что с другой девчонкой ему будет поприкольней, чем со мной, вот и всё. Вот что его интересовало. Так что, нет-нет, спасибо, Малкольм, но я предпочла бы остаться, где есть.
— Ты сказала мне, что поведешь машину. Это было частью нашего уговора. Я устал и хотел бы, чтобы ты сделала то, что обещала. Это вполне адекватный размен.
— Буду счастлива сесть за руль. Но только вылезать и обходить машину придется тебе, а не мне.
— А что тебе помешает уехать, когда выйду я? — уточнил Малкольм.
— Для богатенького парня ты что-то не слишком-то сообразительный. Может, ключи с собой захватишь, а?
— А… — лишь протянул он, осознав, что в действительности это не проблема. С легкостью вытащив ключ из замка зажигания, он вылез и обошел автомобиль сзади. К тому времени, как он добрался до пассажирской двери, Салли уже устроилась за рулем. Забравшись внутрь, он протянул ей брелок с ключами.
Машина, словно пробуждаясь от долгого сна, взревела мощным звуком. Салли бросив быстрый взгляд через плечо, рванула на дорогу.
Малкольм пристегнул ремень безопасности.
— Не стоит так мчаться, — предостерег он её.
— Я никогда не управляла такой красоткой.
— Прошу, чуть помедленнее, не газуй.
— Конечно.
Она сбавила скорость, но не настолько, чтобы это устроило Малкольма. Он крепко вцеплялся в дверную ручку, когда машина кренилась на поворотах, пересекая двойные сплошные линии желтого цвета.
— Если ты сбавишь скорость, — сказал он, — на поворотах тебе будет легче оставаться в своей полосе.
— Да всё под контролем, — заверила она его.
— На самом деле нет. Если на одном из этих поворотов появится встречная машина …
В этот миг на горизонте возникло нечто большее, чем просто машина — это был дом на колесах размером с автобус, которым управлял какой-то пенсионер в кепке и с сигаретой, свисающей с губ. Когда он увидел, мчащуюся прямо на него Салли, у него отвисла челюсть. Сигарета выпала из его рта.
В последний миг Салли вернула «МГ» на свою полосу. Малкольм, обернувшись через плечо, с облегчением заметил, что кемпер[33], хвала небесам, все еще оставался на дороге.
— Ну, ведь просил же, не газуй!
— Не сердись на меня.
— Извини, но это серьезные вещи.
— Впредь буду осторожна, честно, — произнесла она с улыбкой, опять сверкнув идеально ровными зубками. — Ведь ты не выставишь меня вон, правда же?
— Не выставлю, если ты улучшишь технику вождения.
— Что будет, если нам попадется другая попутчица? Я много раз ездила по прибрежному шоссе, а там автостопщиц этих, тьма-тьмущая. Что, если…?
— Ты села ко мне первой, — сказал ей Малкольм.
— Это означает, что я остаюсь?
— Безусловно.
— Ну, а если она окажется красивей меня?
— Я не стану об этом и думать.
— Не поверю, пока сама не увижу.
— Так и будет, — уверенно произнес Малкольм, — а теперь, с твоего позволения, мне бы хотелось немного отдохнуть.
— Ладно. Хочешь, чтобы я болтать перестала?
— Если тебе не составит труда.
— Не вопрос.
Как только Малкольм убедился, что Салли сбавила обороты, он решился сомкнуть глаза, и вскоре его сознание поглотило сладкое забвение.
Однако вскоре ужасный рёв вырвал его из сна.
В машине зазвучало радио.
— САЛЛИ!
Она выглядела удивлённой, обнаружив, что он проснулся.
— Ой, слишком громко?
— Чересчур громко!
— Извини, — виновато улыбнувшись произнесла она, убавляя звук.
Малкольм устроился поудобнее откинувшись на спинку кресла. Стоило его векам начать смыкаться, как он заметил впереди молодую женщину, которая пятилась по обочине, оттопырив большой палец. Мысль о том, чтобы бросить замечание по поводу её красоты и вслух поинтересоваться её способностями к вождению, мелькнула в его сознании. Однако он был достаточно воспитанным джентльменом, чтобы таким образом насмехаться над страхами Салли, и все же ему не удалось подавить улыбку при этой мысли.
Салли улыбку эту заметила.
— Ах, вот оно что! — прошипела она и, вдавив педаль газа в пол, неожиданно свернула вправо.
У автостопщицы было предостаточно времени, чтобы широко открыть рот, но недостаточно, чтобы убраться с дороги.
Малкольм зажмурился.
От удара машину сильно тряхнуло, и ремень безопасности врезался в его плечо. Когда он открыл глаза, лобовое стекло было покрыто трещинами и забрызгано кровью. Он бросил взгляд в заднее окно. Женщина, теперь уже далеко позади мчащейся машины, все еще кувыркалась.
— Боже мой! — воскликнул Малкольм. — О, Боже мой! Ты же сбила её!
— Ну, да.
— Стой! Останови машину!
— Чего ради? — её голос прозвучал ужасно спокойно, даже как-то игриво.
— Мы теперь не можем просто так уехать. Это же наезд и бегство с места аварии! Это уголовное преступление! Мы должны вернуться. Вдруг, мы еще сможем ей помочь. Останови машину!
— Не могу, — произнесла она с улыбкой. — Наверняка ты меня выставишь?
— Нет, обещаю!
— Ну, а я тебе не верю.
Малкольм потянулся за ключом зажигания, но Салли резко вывернула руль. Машина вильнула влево, к краю обрыва, к бушующему океану далеко внизу.
— Нет!!! — взвизгнул Малкольм, уверенный, что в следующую секунду станет свидетелем собственного падения в пропасть.
— Тогда держи руки при себе, — предостерегла его Салли. Она вернула машину на свою полосу.
— И больше так не делай.
— Не буду, — выдохнул Малкольм.
Он почти не обратил внимания на пару автостопщиков, ожидающих у ближайшего поворота, пока Салли их не заметила:
— А она милашка, — и направила машину на женщину.
— О, Боже мой! — Завопил Малкольм, когда тело девушки с глухим стуком ударилось о кузов.
Взглянув в зеркало заднего вида, он увидел молодого человека, который теперь стоял один-одинешенек и выглядел ошарашенным.
— Салли, ты должна остановиться!
— Нет, пока не доберусь туда, куда мне нужно.
— И куда именно?
— В Сан-Франциско.
— Это ж двести миль!
— Тьфу, и всего-то? — отреагировала она с миловидной улыбкой.
Шестью милями далее, они натолкнулись на роскошную брюнетку в джинсовых шортах и топике, держащую в руках картонку с надписью: «Сан-Хосе или обломись». Малкольм зажмурил глаза в момент столкновения.
— Это ведь преднамеренное…
Ветровое стекло уже исчезло, и ветер свистел, наполняя его рот на скорости шестьдесят миль в час, и ему стало трудно говорить:
— … преднамеренное убийство, — наконец выдавил он.
— Это ты так говоришь, — вопила в ответ Салли.
— Так тебе любой скажет!
Она потрясла головой.
— Только не я. Я говорю, что это… самооборона.
— Да ради бога! — воскликнул Малкольм, глотая воздух. — Я не собираюсь тебя высаживать!
В этот момент до него дошло, что сказанное было чистейшей правдой. Он не мог позволить ей соскочить, после всего произошедшего. Без Салли кто поверит в его версию? Какой полицейский? Какой суд присяжных?
«Ну, — соображал он, — возможно, мне удастся найти свидетелей, видевших, что это она была за рулем. Например, того паренька, оставшегося на обочине».
Но это моя тачка, и я сам разрешил незнакомке ей управлять.
«Оx, — подумал он, — плохо дело. Ой, как плохо».
— Просто перестань наезжать на людей, — заорал Малкольм. — Ну пожалуйста, а?
— Поживём-увидим, — отозвалась Салли.
Вскоре они заметили тучную женщину в рабочем комбинезоне, шагающую вдоль дороги. Её большой палец был оттопырен.
— Не смей! — воскликнул Малкольм, пригибаясь.
Крупная женщина нырнула сквозь разбитую лобовуху, словно хотела обнять кого-то из них. К счастью, её объятия достались Салли.
Малколм, не раздумывая, потянулся к ключам и вырвал их из замка зажигания.
Когда автомобиль повело в сторону, тот заскользил вдоль края пропасти. Резко дернув руль, Малколм вернул машину на дорогу.
Сосредоточившись на управлении, он лишь смутно осознавал, что борьба Салли, с автостопщицей-тяжеловесом пришла к своему логическому завершению.
— Ненадолго здесь тут стало очень тесно, — сказала она, — почему мы скорость сбавляем?
Малкольм побрякал ключами перед её лицом.
Она попробовала их выхватить, но не успела. Салли посмотрела на Малкольма широко раскрытыми, полными отчаяния глазами.
— Ну всё, сейчас ты меня точно вышвырнешь! Ведь знала же, что тебе только этого и надо! Знала, что нельзя тебе доверять!
Он направил замедляющуюся машину на гравийную обочину.
— Ты не возражаешь, если я нажму на тормоза? — спросил он.
— Да, я точно, возражать не стану!
Неловко крутя рулем, Малкольму удалось нащупать педаль тормоза ногой и остановить машину.
— Спасибо тебе, — пробурчала Салли, распахнув дверь. — И на том спасибо, гад!
Она хлопнула дверью и пошла прочь.
— Подожди! — заорал Малкольм. — Куда это ты вообще собралась?
— Я сваливаю, — крикнула она через плечо. — Ведь тебе этого хотелось, правда же?
— Ты не можешь просто свалить!
— Уверен? Ну сам увидишь, — ответила она, ускоряя шаг вдоль обочины.
— Вернись, сейчас же!
— Уверена, рано или поздно кто-нибудь меня подберет. И как знать, возможно, он окажется джентльменом.
«Возможно, он окажется копом», — подумал Малкольм.
— Может быть, он подберет девушку просто так из добрых побуждений и не захочет выкидывать её из машины при первом удобном случае, как поступают некоторые… не будем пальцем показывать!
— Вернись! — снова закричал Малкольм, втискиваясь за руль.
Салли продолжала идти.
— А ну вернись, кому говорю! — Малкольм завел двигатель. — Ты не можешь вот так просто взять и уйти! — Он подкатил к ней и поехал рядом. — Ты прикончила всех тех людей! Садись в машину. Кого, по-твоему, они во всём обвинят, если ты улизнешь?
— Точно не меня, — сказала она. Резко развернувшись, она обошла машину Малкольма и перешла автостраду.
— Вот же зараза!
Салли, улыбаясь, вытянула руку и выставила вверх большой палец.
— Так нельзя, — Малкольм начал разворачиваться.
— Лучше не стоит, — крикнула Салли, когда он пересек двойную сплошную линию с такой скоростью, что взвизгнули покрышки.
Внезапно из-за поворота вылетел «Линкольн-Континенталь», двигаясь на вираже с приличой скоростью, врезался в его небольшой автомобиль, сбросив его в бездну с крутого обрыва.
— Он меня задавить хотел, — воскликнула Салли.
— Мне тоже так показалось. Наверное, нам надо срочно искать копов.
— Ну, зачем так заморачиваться? — спросила Салли, забираясь внутрь. — Туда ему и дорога, чего уж горевать, — усмехнулась она. — Сам-то куда путь держишь?
— В Лос-Анджелес, — ответил мужчина.
— О, и я как раз туда же. Эй, а ты же не собираешься выставлять меня, а? Имей в виду, меня уже вышвыривали прежде, и мне это нисколечко не по душе. Вообще нисколечко.
Остановив велосипед на вершине холма, Джим уперся ногой в асфальт и оглянулся назад. Майк сильно отстал. Отчаянно пыхтя и тряся жирными боками, он налегал на педали, взбираясь вверх по склону.
Дожидаясь своего друга, Джим снял футболку. Вытер ей свое потное лицо, затем швырнул в корзину на раме за седлом.
— Дальше дорога только под гору, — сказал он.
Майк наконец докатился до него и затормозил рядом. Он опустился всем весом на руль, пытаясь отдышаться.
— Дерьмо на палке, — пробормотал он. Капли пота стекали с его носа и подбородка. — Меня щас инфаркт долбанет.
— Мне-то не гони. В пятнадцать лет ни у кого инфарктов не бывает.
— Уверен?
— Просто думай о том, как здорово будет на озере.
— Если мы туда вообще доберемся. С твоими-то гениальными идеями. Там наверняка даже нормальных тёлок не будет.
— Увидишь.
Вчера, пытаясь уговорить Майка сгонять на великах на Индейское озеро, он рассказывал ему про девушек, которых видел в прошлое воскресенье, когда был там со своей семьей на пикнике. «Некоторые были пипец страшные, — говорил он, — Но были и такие… просто фантастика! Одна девчуля была в таком белом купальнике, который весь просвечивал. У нее всё было видно. Прям вообще всё! А другие — в таких маленьких бикини, что ты не поверишь. Потрясающе. Мы и бинокли возьмем с собой, сечешь?» Майк слушал и лишь кивал, разинув рот, а потом быстро согласился на эту поездку дистанцией в добрых двенадцать миль.
— Ну, братан, — сказал Майк, — если это не так…
— Поверь мне. Ты офигеешь, гарантирую.
— Хотелось бы.
— Ну что, погнали! — оттолкнувшись от асфальта, Джим привел свой велосипед в движение. Он пару раз крутанул педали, набирая скорость. Затем дорога пошла под уклон сквозь густой лес. Он катился все быстрее и быстрее, вдыхая несущийся потоком навстречу летний воздух. Ощущения были куда приятнее, чем под вентилятором — как прохладный ветерок взъерошивал волосы, обдувал лицо, ласкал руки, грудь, живот, и бока. Разгоряченным подмышкам стало особенно хорошо. А лучше всего — там, где ветер задувал в штанину его купальных шорт, охлаждая вспотевший пах.
Оглянувшись на Майка, он увидел машину, показавшуюся из-за гребня холма. «Осторожно, сзади!» — окликнул он. Майк обернулся, затем вильнул к обочине. Машина сдала немного к центру дороги, выехав на разделительную полосу, чтобы не задеть его. Когда она пролетала мимо, Джим замедлился. Автомобиль промчался вперед и быстро вернулся в свою полосу, вскоре исчезнув за поворотом.
— Успел разглядеть эту малышку? — окликнул его Майк.
Джим оглянулся через плечо.
— Чего?
— Там баба за рулем была. И очень надеюсь, что она тоже к озеру направляется.
— Горяченькая?
— А ты что, не… берегись!
Джим резко повернул голову вперед. Как раз чтобы увидеть черный фургон прямо перед собой. Припаркованный. Да так, что задний бампер здорово выпирал на дорогу. Он нажал на тормоз и вильнул влево. Увернулся. Но его велосипед занесло в сторону, шины потеряли сцепление с дорогой, и он полетел на асфальт. Он выпрямился на одной ноге, перекинул через раму другую и сделал несколько скачков, когда велосипед вылетел из его рук. Но судя по всему, спешивание не решило проблемы. Внезапно его словно бы подхватил вихрь и, наконец, бросил на землю, где он повалился.
И остался лежать.
Майк затормозил и поглядел на него сверху с кривой гримасой.
— Ты цел?
— Сука блядь сраная!
— Надо было смотреть, куда едешь.
Закряхтев, Джим приподнялся. Его левое колено сбоку превратилось в грязное, ободранное и кровоточащее месиво. Как и кусок кожи на левом предплечье, чуть ниже локтя. Он попытался стереть грязь со своих ссадин и скривился от боли. «Промою их, когда доедем до озера» — решил он. Неловко поднявшись на ноги, он поковылял к своему велику.
Футболка и полотенце остались в корзине. Но пакет с едой и бинокль вылетели.
— Ой, блин, — пробормотал он, подбирая бинокль. Вытащил его из чехла, поглядел в окуляры.
— Не разбился?
— Да не, вроде. — он сунул бинокль обратно в футляр. — Ну что за мудак, а! Кто ему не давал съехать полностью с дороги?
— Ну, там канава.
— Козлина! — он доковылял до фургона и пнул его в борт.
— Не надо! Ты чего! А вдруг там есть кто внутри?
Такая мысль Джиму не приходила в голову. Скривившись, он поторопился к своему велосипеду. Майк уже сел на свой велик и начал крутить педали.
— Эй, меня подожди! — запихнув бинокль и еду обратно в корзину, он поднял велосипед за руль. Нервно покосившись на фургон, он наступил на нижнюю педаль, оттолкнулся и перекинул вторую ногу через раму.
И в этот момент услышал пронзительный крик.
Похоже, звук доносился откуда-то из леса неподалеку.
Майк остановился и оглянулся на него.
— Гос-споди!
Джим проехал мимо него, затем свернул на обочину перед фургоном и затормозил ногой об асфальт. Его взгляд уставился на темную чащу леса.
Майк подкатился поближе и тоже остановился.
— Это ведь человеческий крик был, да?
— Конечно.
— Бабский.
— Ну да. Но я не уверен.
— В чем не уверен? — спросил Майк.
— Ну, ты знаешь девчонок. Они все время кричат, по поводу и без. Ну то есть, это не обязательно значит, что она в беду попала или что-то такое. Может, просто так прикалывается.
— Ага, или паука увидала.
Они перестали разговаривать и прислушались. Джим слышал тихий шелест листвы в кронах деревьев, чириканье птиц, жужжание насекомых.
А затем истошное «Пожалуйстааа!»
— О боже, — пробормотал он, — Может, у нее и правда проблемы.
— Или она там трахается с кем-нибудь. — сказал Майк, выпучив глаза.
Джим почувствовал, как его сердце забилось чаще.
— Ну да, — сказал он. — Наверняка так и есть. — он слез с велосипеда и опустил подножку.
— Пошли проверим.
— Издеваешься?
— Нет, не издеваюсь. И к тому же, что если она реально попала в беду? — он вытащил из корзины бинокль, достал его из футляра, затем накинул себе на шею ремешок.
— Ой блин, ой блин, — бормотал Майк, закрепляя вертикально свой велик. Он тоже достал бинокль.
Джим пошел первым, а Майк за ним по пятам. Держась близко друг к другу, они спустились на дно неглубокой канавы и вскарабкались по противоположному склону. Затем их окутала лесная тьма.
Джим шел медленно, осторожно огибая кусты и деревья, стараясь ступать как можно тише и морщась от тихого хруста листьев и сучков под ногами.
Мухи жужжали вокруг его ободранного колена и руки. Комары облепили кожу. Он пожалел, что не имел на себе более закрытой одежды. Но так было даже интереснее. Более захватывающе. Пробираться через лес как индеец, почти голым.
А что если там и правда девушка с кем-то трахается?
Это же как мечта наяву, вживую на такое посмотреть.
Если нас не застукают.
А что если парень нас засечет и погонится за нами?
О господи, он же нас убить может.
Джим остановился и поискал взглядом Майка.
— Чего? — спросил его Майк.
— Да, я вот думаю, а может, лучше не надо.
— Ну здрасьте.
— Я в том смысле, что — а вдруг нас спалят?
Словно пронзенный болью, Майк оскалил верхние зубы. От такой гримасы его щеки настолько приподнялись, что глаза превратились в тонкие щелочки.
— Мы должны хоть одним глазком глянуть. — прошептал он. — Такой шанс когда еще выпадет?
Джим кивнул. Он знал, что Майк прав. Они оба видели голых женщин в фильмах и порно-журналах, но еще никогда вживую. Сейчас если струсить и повернуть назад, он точно себе этого не простит потом.
«Все равно скорее всего ничего толком не разглядим» — подумал он, отворачиваясь от Майка и продолжив путь вглубь леса.
Наверняка даже и найти-то её не сможем.
Не прошло и минуты, как он заметил краем глаза движение за деревьями справа вдали. Его сердце ухнуло. Резко остановившись, он вытянул руку.
— Ага, — прошептал Майк.
Они принялись медленно красться в ту сторону. Джим почти ничего не видел. Деревья стояли слишком плотно, сквозь них можно было лишь мельком что-то различить сквозь крохотные прогалы между стволами. Вскоре, однако, он начал слышать шорох опавшей листвы и сухих веток. Раздалось также несколько сдавленных вскриков и стонов.
Низко пригнувшись, он подкрался к дереву, из-за которого надеялся как следует полюбоваться зрелищем. Сел на корточки, взявшись одной рукой за ствол. Майк подошел сзади. Его колени уперлись Джиму в спину.
Услышав резкий вдох, он осознал, что Майк уже что-то видит.
Джим медленно выглянул из-за дерева.
И охнул.
И почувствовал, как его внутренности леденеют.
Девушка на поляне действительно была обнаженной, как он и надеялся. Стройная и красивая, на вид лет восемнадцати, не больше. В косых лучах солнца, пробивавшихся сквозь древесные кроны, ее волосы сияли как золото, кожа влажно блестела. Все ее тело было потным, в испарине. Смуглая загорелая кожа, кроме тех узких участков, что были, вероятно, обычно скрыты от солнца маленьким бикини. Ее груди торчали двумя молочно-белыми холмиками. Темные напряженные соски резко выделялись на этом фоне. Опустив взгляд, Джим уставился на золотистый кустик волос, столь тонких и редких, что он все мог видеть, все плавные очертания ложбинки между ее ног.
Это было гораздо лучше, чем он смел даже мечтать.
Но вместе с тем и гораздо хуже.
Хуже — потому что девушка была подвешена к ветке дерева веревкой, обернутой вокруг ее шеи, потому что она извивалась и всхлипывала, потому что ее рот был заткнут тряпичным кляпом, и потому что мужчина, стоявший позади нее, делал что-то, причинявшее ей ужасную боль.
Пока Джим наблюдал, ошарашенный и едва способный дышать, мужчина обошел вокруг, представ взору. Он был не старый, лет двадцати на вид. Довольно привлекательный. Он радостно ухмылялся. Одет в одни лишь носки и кроссовки. Внушительных размеров член торчал вперед. В одной руке незнакомец держал охотничий нож, в другой — пассатижи.
Он повернулся лицом к девушке. Немного присев, он прижался лицом к одной из ее грудей. Она замотала головой из стороны в сторону с безумным взглядом. Сквозь кляп доносились судорожные всхлипы. Она попыталась пнуть ногой, но потеряла равновесие. Веревка затянулась на ее шее. Глаза выпучились. Она захрипела от удушья. Затем вновь нащупала равновесие и зажмурилась.
Парень переместился лицом к другой ее груди. Та, которую он оставил, больше не выглядела белоснежной. Там возникли красноватые отметины. Над соском виднелся изогнутый ряд отпечатков от зубов.
Когда он опустился на колени, уже обе груди девушки выглядели так.
Он прижался лицом к ее промежности.
Хотя девушка дергалась, извивалась и трясла головой, она больше не пыталась пинать его. Как не пыталась и что-то сделать руками. Очевидно, ее запястья были связаны за спиной.
Парень запрокинул голову. Затем потянулся вверх рукой с пассатижами.
Он сжал зубцами ее правый сосок.
Когда девушка издала сдавленный вопль, Джим выпрыгнул из кустов и помчался прямо на них, размахивая биноклем на ремешке.
Парень оглянулся через плечо.
Начал поворачиваться.
Но он стоял на коленях. Недостаточно быстро.
Бинокль врезался ему в лицо сбоку. Голова откинулась назад, будто он хотел еще разок глянуть на промежность девушки. В следующую секунду, та ударила его в голову коленом. Джим услышал, как лязгнули друг о друга его зубы. Он отскочил в сторону, когда мужчина опрокинулся назад и повалился наземь. Голова тихо стукнулась об землю. Упал он с задранными коленями. Теперь, одно колено медленно откинулось вбок. Другая нога распрямилась, и кроссовок просунулся между босых ног девушки. Она с размаху наступила ему на лодыжку, вызвав лишь слабый стон в ответ.
Он снова простонал, когда Майк наступил ему на правое запястье. Нагнувшись, Майк отобрал у него нож. Пассатижи, как заметил Джим, уже выпали из другой руки.
Мужчина начал поднимать голову с земли.
— Вмажь ему еще, — выдохнул Майк.
Джим начал раскручивать бинокль на ремешке. Все быстрее и быстрее. Затем он хлестким движением выбросил вперед руку и обрушил свое орудие на висок парня. Голова мотнулась вбок, полетели брызги слюней и пота.
Тело замерло неподвижно.
— Вырубился намертво, — прокомментировал Майк.
Джим с Майком оба повернулись лицом к девушке. Ее глаза наполняли слезы. Грудная клетка вздымалась от судорожных попыток дышать только носом. Джим поглядел, как приподнимаются и опадают ее груди. Заметил их красноту и отметины от зубов ублюдка. Правый сосок был весь красный и стремительно опухал от того, что сделали пассатижи.
Он не ощущал никакого возбуждения. Только слабость, и дрожь в ногах, и тошноту.
— Все будет хорошо, — сказал он девушке. Переступив через ноги мужчины, он вытащил тряпку у нее изо рта. Это были красные кружевные трусики, влажные от ее слюны. Когда он отшвырнул в сторону скомканную ткань, девушка начала судорожно втягивать воздух ртом. — Сейчас мы тебя спустим, — сказал он.
Майк, воспользовавшись отобранным у негодяя ножом, перерезал веревку над головой девушки.
Она повалилась вперед. Джим подхватил ее. Заключил в объятия и удерживал в вертикальном положении. Ее лицо прижалось ему к шее сбоку. Он чувствовал ее влажную, горячую кожу своим голым торсом. Мягкое давление ее грудей. И что-то теплое, струящееся по его рукам.
Майк обошел их сзади. Он поморщился.
— Господи, он ее там резал.
Несколько секунд спустя, она обхватила Джима руками. Прижалась к нему, всхлипывая и хватая ртом воздух. Майк поднял в руках разрезанные веревки, продемонстрировав их Джиму, затем швырнул на землю.
— Все будет хорошо, — вновь прошептал Джим.
И вдруг осознал, что невзирая на собственный шок и отвращение, он начинает возбуждаться. Обниматься с обнаженной девушкой оказалось для него слишком. Смутившись, и испугавшись, что она заметит его эрекцию, он мягко отстранил ее от себя.
— Возможно, тебе лучше присесть.
Она шмыгнула носом, кивнула, вытерла глаза.
Держа девушку за плечи, Джим повел ее боком. Он заметил, как ее голова поворачивается, словно пытаясь заглянуть за него, увидеть лежавшего на земле мужчину.
— Не волнуйся, он в отключке.
— Он… он может очнуться.
— Не переживай, — сказал ей Майк, — Мы с ним разберемся.
Она начала оседать на землю. Джим осторожно поддерживал ее. Когда ее колени коснулись земли, он наконец отпустил. Она согнулась, упершись в землю вытянутыми руками.
Джим увидел ее спину.
Блестящую от крови.
Подошел Майк. В его руках была найденная где-то футболка. Он скомкал ее и промокнул кровавое месиво. Когда он поднял тряпку, Джим смог разглядеть рисунок, вырезанный на коже девушки.
— Господи боже, — пробормотал он.
— Лицо, — прошептал Майк.
— Это череп. Твою мать, это долбаный череп.
Уставившись на рисунок, он увидел, как кровавые линии набухают и начинают вновь пускать струйки по ее спине.
— Надо убить этого гада, — заявил Майк.
— Я сама его убью, — подала голос девушка.
— Ты главное не шевелись. Майк, иди-ка пока сними эту веревку с ветки и свяжи его, ладно? А я тут о ней позабочусь.
Майк опустил окровавленную тряпку на спину девушки, затем пошел прочь. Джим осторожно протер порезы. Шагнув вбок, он обтер алые ссадины на ее ягодицах, потом на задней стороне ног. Затем вернулся к черепу, промокнул его и оставил там промокшую футболку.
— Я пойду поищу твою одежду.
Она оставалась на четвереньках, с бессильно опущенной головой.
Мужчина все еще лежал ничком, не подавая признаков жизни.
Майк, встав лицом к дереву, энергично работал над узлом, который крепил веревку к стволу.
Одежда девушки была разбросана по поляне. Джим подобрал ее скомканные трусики. Развернув их, он обнаружил, что резинка разрезана в двух местах. Должно быть, тот парень срезал их со своей жертвы. Он бросил их и увидел неподалеку красный бюстгальтер. Оказавшийся столь же бесполезным, будучи распорот посередине.
Ее юбка и блузка лежали чуть поодаль. Джим подошел к ним. Короткая джинсовая юбка выглядела целой. Клетчатая блузка была практически неповрежденной, только один из рукавов порван в плече, и все пуговицы спороты.
Он огляделся по сторонам, но не смог найти ни ее обуви, ни носков.
Футболка, которую использовали, чтобы протереть ей спину, должно быть, принадлежала мужчине. Джинсы лежали аккуратно сложенные на верхушке большого камня у края поляны. Никакой рубашки. Только джинсы.
— Не поможешь мне связать его? — спросил Майк, стягивая веревку с ветки.
— Ладно. Сейчас, секунду. — он вернулся к девушке. Та подняла голову и следила за ним взглядом. Опустившись на корточки, он положил перед ней юбку и блузку. — Вот. Можешь одеться.
— Спасибо.
— Остальные твои вещи пришли в негодность.
Она протянула одну дрожащую руку и подняла блузку. Затем оттолкнулась от земли и встала на колени. Теперь она выглядела намного спокойнее. Она обтерла себе лицо блузкой.
— Как себя чувствуешь?
— Наверное, жить буду. Благодаря тебе и твоему другу.
— Джим. — сказал он. — Я — Джим. А он — Майк. — кивком он указал на своего приятеля, который уже сумел перевернуть мужчину на живот. Сжимая нож в зубах, он уселся ему на задницу и связывал руки за спиной.
— Я Грейс, — сказала девушка. — Вы двое мне жизнь спасли, серьезно. — она довольно мило улыбнулась дрожащими губами. — Ты мне не поможешь с этим? — она протянула ему блузку.
Он взял блузку и постарался не смотреть на грудь девушки, натягивая рукав на ее вытянутую руку. Он вспомнил, как эти мягкие холмики совсем недавно прижималась к его торсу. И подумал, каково было бы пощупать их руками.
«Даже не думай об этом, — предостерег он себя. — После всего, что она пережила…»
Устыдившись, он потянулся вперед и накинул блузку на ее спину. И придерживал там, пока Грейс возилась со вторым рукавом.
— Спасибо.
— Да не за что. Я пойду помогу Майку.
Она кивнула.
Джим встал и поспешил к своему другу.
Тот уже успел связать запястья валявшегося без сознания мужчины у него за спиной. И слезал с него, держа в руке нож.
— Похоже, ты сам с ним справился.
— Ну да. Только что с ногами делать? А то убежит еще…
— Не знаю.
— А что мы вообще с ним делать будем?
— Интересно, это был его фургон?
— Наверное.
Джим развернулся. Грейс поднялась на ноги, и стояла в наклоне, надевая юбку. Она распрямилась, натягивая ткань вверх по ногам. Джим последний раз поймал взглядом светлый треугольник волос на ее лобке, прежде чем юбка испортила зрелище. Э-эх…
— Тот фургон у дороги, это его тачка?
— Ага. — Грейс подняла бегунок молнии и застегнула пуговицу на талии. Затем подошла к ним, немного деревянной походкой, даже не пытаясь застегивать свою блузку. Она остановилась перед Майком. — Я Грейс, — сообщила она, протянув ладонь.
— Приятно познакомиться. Я Майк. — он отчаянно покраснел, пожимая ей руку.
— Ребят, я вам жизнью своей обязана.
— Ну, я рад, что мы смогли помочь. — пожал плечами Майк.
— Вот пытаемся решить, что с ним делать. — сказал Джим. — Если это его фургон, то надо, наверное, попытаться его туда дотащить. Потом отвезем его в город и сдадим копам.
Она пристально посмотрела на мужчину и ничего не сказала.
— Или мы можем остаться тут с ним, — предложил Майк, — а она поедет в полицию.
— Я останусь, — сказала Грейс. — А вы езжайте за помощью.
— Ты что, прикалываешься? — не выдержал Майк.
— Вот-вот, лучше не надо. Он ведь очнется, рано или поздно.
— Все будет в порядке. Он связан. Езжайте, только оставьте мне нож.
— Но мы на великах, — заметил Майк. — Нам до города долго добираться.
— Можем взять его фургон, — сказал Джим, хотя он тоже считал абсолютным безумием оставлять здесь Грейс. — Может, пускай один из нас поедет.
— Ну, то есть я, — произнес Майк с кислой миной. — У тебя водительских прав нет.
— Ситуация экстренная. Полиция не станет смотреть на документы.
— Может, вам просто поехать на велосипедах? — предложила Грейс, — Я думаю, лучше никому не залезать в этот фургон. Когда копы приедут, они обязательно станут искать там улики. Наверное, не стоит ну… что-то там трогать. По-моему, у него там были раньше другие девушки кроме меня.
— Да ладно? — не сдержал удивления Майк.
— Да-да. Там в кузове какие-то шмотки лежали. И я видела пятна. Мне кажется, он из тех типов, которые… одной жертвой не ограничиваются.
— Серийный убийца? — спросил Джим.
— Ну да, что-то типа того.
— Господи боже… — пробормотал Майк.
— А тебя-то он как поймал? — спросил Джим.
Она плотно сжала губы. Выглядела при этом так, словно прилагала все силы, чтобы не разрыдаться. Спустя несколько секунд, она произнесла:
— Просто схватил. — ее голос дрожал. — Когда я шла к своей машине. — она шмыгнула носом. — Подошел сзади и… кольнул в спину, ножом своим. И говорит: «Идем со мной. Я хочу тебе кое-что показать». И потом заставил подойти к тому фургону. И запихнул внутрь. Он меня даже не знал. Я даже ничего ему не сделала.
Джим почувствовал, как у него пересохло в горле от наблюдения за ее болезненными попытками объясниться. Теперь он протянул руку и положил ей на плечо. Она снова шмыгнула и вытерла нос.
— Мне в жизни не было так, так… жутко. И потом… потом, — ее дыхание сбилось, — то, что он со мной делал…
По ее взгляду, по наклону ее тела, Джим догадался, насколько она нуждалась в том, чтобы ее обняли. Он заключил ее объятия. На спине ее блузка была влажной и липкой. Она крепко обнимала его. Джиму в этот момент захотелось, чтобы ее блузка была раскрыта чуть пошире и ее груди опять прижались к его голой коже, как в прошлый раз.
Майк смотрел. И хмурился.
— Теряем время. Нам надо придумать, что делать с этим парнем.
— Давай, ты поедешь за копами? — сказал ему Джим. — А я останусь с Грейс.
— Спасибо, не надо.
— Вам лучше поехать вдвоем, — вмешалась Грейс. — Со мной ничего здесь не случится.
— Мы не можем тебя оставить с ним одну.
— Почему нет-то? — высвободившись из его объятий, она утерла слезы из глаз. — Идите. Я серьезно.
До него внезапно дошло, почему она так желает их спровадить. Словно тяжелая гиря упала ему на сердце.
— Ты ведь что-то сделать с ним хочешь.
— Нет, ничего. Просто идите. Пожалуйста.
— Чтобы ты могла его убить. — Джиму было больно так с ней общаться. Он хотел обнять ее, поцеловать ее, а не бросаться в нее обвинениями. — Ты его убьешь. А потом, наверное, возьмешь его фургон и уедешь.
— Блин, чувак, — произнес Майк. — А ты ведь прав.
— Вы видели, что он со мной делал. Хотя вы видели далеко не все. — ее лицо было покрасневшим, искаженным мучительной гримасой, слезы текли по ее щекам. — Он бы меня… Господи, да неужто вы не согласны, что он это заслужил?
— Как бы да, но… нельзя же его вот так взять и просто спокойно прикончить.
— Он именно это и собирался сделать со мной. Как только ему надоело бы меня мучить. И насиловать. И я точно была у него не первой. Он ведь почти наверняка делал это с кучей других девушек раньше.
— Ну я не знаю, все-таки убивать его… — протянул Майк.
— Ребята, вам совершенно не обязательно смотреть. Просто уходите. А я дождусь, когда вас тут не будет.
— Но мы-то все равно будем знать. — сказал Джим.
— И ты тоже, — обратился к ней Майк. — Прямо сейчас ты хочешь с ним поквитаться. Но что будет потом? Если убьешь его, тебе ведь до конца дней своих с этим жить.
— Мне и так придется жить с тем, что он со мной сделал, — сказала она. Затем сделала глубокий дрожащий вдох. — Пока он не умрет, я всегда… всегда буду бояться, что однажды снова его встречу.
— Ничего он тебе не сможет сделать, — ответил Джим. — Такого, как он, никогда из тюрьмы не выпустят.
— Ну да, как же.
— А что если никаких убийств на него не смогут повесить? — спросил Майк. — Он тогда может получить… ну не знаю, лет десять-двадцать только за то, что сделал с Грейс. И сможет освободиться досрочно.
— Вот именно, — поддержала Грейс. — Выйдет лет через пять или десять, и что тогда? Если даже не доберется до меня, так до кого-то еще сможет.
— Она дело говорит.
— И в этом мы будем виновны. — она больше не плакала. Похоже, полностью сконцентрировалась на задаче переубедить Джима. — Если его выпустят, или он сбежит, или что-то такое, и потом убьет кого-то, то виновны в этом будем мы. У нас есть шанс, прямо сейчас, от него избавиться. Никто об этом никогда не узнает, кроме нас. И он больше никогда никому ничего плохого сделать не сможет.
— Но это же убийство, — сказал Джим.
— Да мне наплевать! — она внезапно рванулась в сторону, выхватила у Майка нож и бросилась на связанного неподвижного человека. Тело сотряслось, когда она рухнула на его зад. Ее рука с ножом взмыла вверх.
— Нет!
Уже когда нож опускался вниз, Джим врезался в нее, повалив на землю. Она заворочалась, забилась под ним.
— Слезь с меня! — выдохнула она. — Отпусти! — он поймал ее запястья и прижал к земле.
— Брось нож!
— Джим, ты чего! — выпалил Майк сзади.
— Мы не можем ей позволить!
Она перестала сопротивляться. Посмотрела снизу в глаза Джима.
— Дай мне сделать что я хочу, — произнесла она, — И тогда я твоя. Сможешь делать со мной все, что пожелаешь. Вы оба сможете.
— Чего? — ошарашенно выдохнул Джим.
— Ты меня хочешь. Я же знаю.
— О господи, — вырвалось у Майка.
С трудом дыша, Джим уставился на нее сверху. Он сидел верхом на ее бедрах. Блузка девушки распахнулась, открыв взгляду ее грудь. Он чувствовал жар ее тела сквозь свои плавки и ее джинсовую юбку. Потом вспомнил, что на ней нет ничего под этой юбкой. Он начал стремительно возбуждаться.
- Я серьезно сейчас. Вы оба мне нравитесь. Сможем заняться любовью прямо здесь. Прямо сейчас. Если ты просто позволишь мне взять нож и… разобраться с ним.
— Ох, блин, — пробормотал Майк.
— Поцелуй меня, Джим. Поцелуй мою грудь.
— Офигеть. Давай, чувак!
Он отпустил ее левую руку — ту, что без ножа. Мягким движением погладил ладонью ее грудь. В тот момент ему показалось, что он в жизни не касался ничего столь гладкого, столь восхитительно-нежного. Грейс издала тихий стон.
— Я тебе больно сделал?
— Нет. Нет.
Он потрогал пальцем отпечатки, оставленные зубами.
И дернулся от неожиданности, когда ладонь Грейс погладила его пенис сквозь плавки. Ни одна девушка еще ни разу его там не трогала.
Она делает это только чтоб я дал ей убить того парня.
Ну и что? Пускай.
Это будет то же самое, как убить его собственными руками.
Он — ее цена.
Да и все равно он нелюдь конченный.
Ладонь Грейс проникла в его плавки. Ее пальцы обхватили его член, медленно задвигались вверх и вниз. Он задрожал. Почувствовал, будто может в любую секунду взорваться.
— Нет! — вскрикнул он. Схватил ее за запястье, вытащил ее руку обратно и прижал к земле, — Так нельзя. Мы не можем этого сделать. Это будет неправильно.
— Пожалуйста, — взмолилась Грейс.
— Нет.
— Не будь идиотом, — сказал Майк. — Когда еще нам такой шанс выпадет?
— Не важно! Мы не можем просто так убить его. Мне все равно, что он сделал, нам нельзя его убивать. Сдадим его полиции. Это должен закон решать, а не мы. Если убьем его, будем сами ничуть не лучше, чем он.
— Вот же срань… — выругался Майк.
Отпустив левую руку Грейс, Джим протянулся через ее тело и попытался забрать нож из ее правой кисти.
Она крепко держала оружие.
— Ты не понимаешь, что творишь. — сказала она. — Прошу тебя.
— Извини. — он разжал пальцы девушки на рукоятке. Схватил нож, затем слез с нее и поднялся на ноги.
Майк, все еще хмурясь, покачал головой.
— Братан, а ведь мы могли бы…
— Только не так. Это все равно бы было не в кайф…
— Ага, ну конечно. Ты только посмотри на нее.
Грейс лежала на спине, приподнявшись на локтях, переводя взгляд с Джима на Майка и обратно. Ее блузка была настежь распахнута. Юбка высоко задралась. Ноги согнуты в коленях и немного разведены.
— Пожалуйста, — сказала она. — Если не убьем его… Я не знаю, что я сделаю. Мне всегда будет страшно. Я не хочу всю жизнь бояться. Как ты этого не поймешь?
— Я вполне понимаю. И мне правда жаль. Очень. Господи, как бы я хотел… но я не убийца. И не хочу также, чтобы ты или Майк становились убийцами.
— Это было бы чем-то вроде самообороны, — произнес Майк. — Врубаешься?
— Ты в своем уме? Он связан. И без сознания.
— Так мы же можем его развязать.
— Какой ты находчивый. Ладно, хорош болтать. Надо выдвигаться. Неплохо бы доставить его в полицию пока он не очнулся.
— И что мы будем делать, на руках его понесем?
— Потащим волоком, не знаю. — Джим подошел к сложенным джинсам мужчины. Поднял их. Обыскивая карманы, он поглядел, как Грейс с трудом поднимается на ноги. Она одернула юбку. Запахнула блузку и придержала ее полы рукой. И пристально глядела на него. В ее взгляде ясно читалась обида на предательство.
Джим нашел в карманах ключи от машины и бумажник.
Поддавшись любопытству, он открыл бумажник. Водительское удостоверение сообщало, что незнакомца зовут Оуэн Филберт Шимли.
— Шимли, — произнес Джим.
Человек на земле застонал, словно пробужденный звуком своего имени.
— Ой, бля, — сказал Майк.
— Возможно, так даже лучше, — сообщил Джим, — Он сможет идти своим ходом.
Майк, с тревогой на лице, подхватил кусок веревки, который отрезал после того, как связал этому Шимли руки. Он быстро сделал на одном конце скользящий узел, бухнулся на колени и накинул петлю мужчине на шею. Дернув за конец, он затянул удавку потуже.
Джим бросил джинсы на землю. В его плавках карманов не было, поэтому он сунул ключи и бумажник за пояс. Резинка держала достаточно прочно. Сжав нож в правой руке, он поспешил к Майку.
Тот стоял между ног у мужчины, крепко натягивая веревку.
— Вставай, Шимли, — приказал Джим.
Оттолкнувшись лицом от земли, он неуклюже встал на четвереньки. Рывок веревки заставил его отшатнуться назад, задыхаясь. Поднявшись на колени, он злобно посмотрел на Джима. Потом на Грейс. Та вся сгорбилась и словно скукожилась под его взглядом.
Джим нагнулся, подхватил свой бинокль и повесил его за ремешок себе на шею.
— Поднимайся, — сказал он.
Шимли встал на ноги.
— Пойдешь с нами, — сообщил Джим. — И чтоб без фокусов, а не то пожалеешь.
Он в ту же секунду сам пожалел, как банально и тупо это прозвучало.
Но мужчина не сделал никаких язвительных комментариев. Лишь молча кивнул.
— Пойдем.
— Штаны мои отдайте.
— Пошел на хуй, — сказал Майк.
Шимли оглянулся на него.
— Шагай!
Шимли начал идти.
Грейс держалась позади, рядом с Майком.
«Она меня ненавидит, — подумал Джим. — Но это к лучшему. Мы поступаем правильно».
Он пятился назад, не спуская глаз с Шимли. Тот выглядел довольно жалко, ковыляя с опущенной головой, ссутулив плечи, болтая вялым пенисом.
Большой, грозный монстр.
Но теперь не такой уж и грозный.
С жутким ревом Шимли бросился на него. Веревка впилась в его шею подобно удавке. Голова дернулась назад. Лицо побагровело. Но он не остановился.
— Ой, бля! — вскрикнул Майк. Или он выпустил из рук веревку, или…
Джим ударил ножом, целясь в грудь Шимли.
Мужчина резко остановился в считанных сантиметрах от кончика ножа. Пригнулся. Оскалил зубы. Зарычал.
— Не двигайся! — выкрикнул Джим ему в лицо.
— Абракадабра, пидор! — руки Шимли вдруг появились у него из-за спины. Он потряс спутанным мотком веревок перед глазами Джима. Майк и Грейс бросились на него одновременно.
Майк врезался Шимли в спину.
Грейс подсекла его подножкой.
От двойного удара он полетел вперед.
Прямо на нож Джима.
Шимли врезался в него, насаживаясь на лезвие. Падая спиной назад, Джим понял, что все-таки убил сегодня человека.
А потом его голова обо что-то ударилась.
Джим очнулся от ужасной, звенящей боли в голове.
Он приподнялся и увидел, что его ноги связаны веревкой.
Потом он увидел голову Майка. Так близко, что можно было рукой дотянуться. Перевернутую. Большой красный шар с зубами и раскрытыми глазами. Часть позвоночника торчала из рваного обрубка шеи, смотря в небо.
Потом он увидел Грейс. С веревкой на шее, она висела на ветке дерева. Немного не доставая ногами до земли. Изо рта свисал вывалившийся язык. Ниже шеи, и дальше до самых коленей, она была вся блестящая и измочаленная и странная. Без кожи.
Шимли вышел из-за дерева.
Он был весь измазан красным. И ухмылялся.
Левой рукой он держал себя за ребра. Правой сжимал окровавленный нож.
Он подошел к Джиму.
— Очень жаль, что ты пропустил все веселье, засранец.
Джим дернулся вперед и начал извергать содержимое желудка на собственные бедра.
Он все еще блевал, когда Шимли пнул его ногой в лоб.
Оглушенный, он повалился назад, ударившись об землю.
— Но ты пропустил еще не все. Ну-ка получи подарочек.
Джим выгнул спину, когда нож глубоко вонзился ему в живот.
Селена проснулась, смутно пытаясь понять, что прервало её сон. Она взглянула на светящийся циферблат настольных часов. Почти три утра.
Если бы только Алекс был здесь. Как он мог оставить её одну в эту ночь, в ночь на Хэллоуин — Ночь всех ночей! Он прекрасно знал, как она нервничала… Ну что ж, утром он всё равно будет дома. Всего через несколько часов.
Сделав глубокий вдох, который, казалось, наполнил всё её тело умиротворяющей истомой, Селена повернулась на бок и прижалась щекой к подушке.
А потом она услышала, как кто-то тяжело вздохнул.
Кто-то под кроватью!
Её тело напряглось, как струна.
«Этого не может быть», — сказала она себе.
Она почувствовала, как закружилась голова и поняла, что надолго задержала дыхание. Она открыла рот, тихо выпустила воздух и медленно вдохнула. Но не глубоко. Слишком глубокий вдох, и ее грудная клетка расширится достаточно, чтобы скрипнули матрасные пружины. Если пружины скрипнут…
«Ты ведешь себя как дура, — сказала она себе, — под кроватью никого нет. Там не может никого быть».
Капля пота ужалила её в глаз. Она хотела протереть его, но для этого нужно будет поднять руку. Она не посмела.
Там никого нет. Слишком мало места. Еле-еле влезают чемоданы. Только вчера она вытащила один из них для Алекса в дорогу. Но ведь человек не сильно толще чемодана.
Селена представила мужчину, лежащего на спине прямо под ней. Его бледные глаза смотрели вверх.
Прекрати. Просто засыпай. Селена закрыла глаза и перевернулась на спину. Из-под нее раздался удушливый кашель.
Она откинула простыню в сторону, перекатилась в центр огромной кровати и встала на карачки. Её ночная рубашка пропиталась потом и прилипла к спине.
— Кто там? — её голос был сухой, как наждачная бумага. Она прочистила горло и громко сказала:
— Я знаю, что ты там. Кто ты такой?
Долгое молчание было ей ответом.
— Кто ты?
Слабый бриз шевельнул занавеску над ее головой. Ветерок обдул ее влажное лицо. Она услышала тихое урчание поехавшего вдалеке автомобиля.
— Ну, хватит! Кто там внизу?
Из-под кровати раздался смешок. Мурашки побежали у нее по спине, как мохнатые пауки.
— Это ведь ты, Алекс, да?
Почему ей пришло в голову, что это может быть Алекс? Потому что он вёл себя как-то странно перед поездкой? Потому что в одну минуту он словно парил где-то в облаках, уставившись взглядом в никуда, а в другую был с ней любезней и тактичней, чем за все предыдущие годы? Говорят, это верный признак того, что у вашего мужа роман.
Да, глупости.
— Это ведь ты, Алекс, да? — снова спросила она.
Молчание.
— Алекс?
Она поползла к краю кровати, пытаясь за него заглянуть. Ей показалось, что она увидела руку, готовую её схватить, она быстро отползла обратно к центру кровати.
Потом она услышала стон.
Алекс так никогда не стонал. Никто так никогда не стонал. Никто, кроме этих уродливых, пускающих слюни, чокнутых извращенцев, которые иногда гонялись за ней по аллеям ее ночных кошмаров.
Может быть, это и есть всего лишь кошмар.
Ага, мечтай дальше.
Мерзкий, сипящий голос сказал: «Се-ле-е-е-на».
Она услышала, как хнычит.
Её взгляд бродил по границе кровати. Кроме изголовья у стены за ее пределами, морем простиралась тьма. Дверь в спальню была открыта, но так далеко!
Если бы она могла добраться до двери, не будучи схваченной, там за ней был длинный коридор. А потом лестничный пролёт. И, наконец, входная дверь, запертая на все замки от грабителей. Но, может быть, если ей повезёт…
Она медленно встала, продавливая матрас ступнями.
— СЕЛЕНА!
Задохнувшись от страха, она потеряла равновесие и упала назад. Её плечи ударились об спинку кровати. Её затылок стукнулся об подлокотник, занавеска скользнула по лицу, щекоча щеки и веки.
Окно!
Выход! могла бы выпрыгнуть и быть в безопасности, избежав пробежки по той кромешной тьме, где ждали руки, готовые схватить её за лодыжки…
Но это ведь будет долгий прыжок.
Она вспомнила недавний совет Алекса: «Если ты когда-нибудь окажешься здесь в ловушке из-за пожара или чего-нибудь еще, а меня не будет рядом — прыгай. Ты можешь сломать ногу, но это всё равно лучший из вариантов. Кроме того, саженцы внизу смягчат твое падение».
Крутанувшись, она сорвала с окна занавеску и вдавила кулаки в москитную сетку. Та легко прорвалась.
Селена, извиваясь, пролезла в окно головой вперед. Деревянная рама была плохо обстругана и полна острых щепок. Одна из них расцарапала до крови ее руку.
— Я РАЗОРВУ ТЕБЯ НА КУСКИ! — завизжал голос.
Она уже наполовину высунулась из окна, с ужасом глядя на ряды молодых сосенок далеко внизу, когда её ночная рубашка зацепилась за край подоконника. Она дёргала её, дёргала изо всех сил, и не могла отцепить. Она крутилась и вертелась, визжая и брыкаясь, ожидая, как холодные пальцы мёртвой хваткой смыкаются на её лодыжках.
— Нет! — Закричала она. — Боже, НЕТ!
***
Когда расцвело, Алекс вошел в спальню. Он заметил разодранную москитную сетку на широко распахнутом окне, заметил сорванные занавески. И улыбнулся.
Но его улыбка быстро умерла, когда он увидел чемодан на кровати.
Он бросился к окну. Ряды сосенок внизу не гнулись на ветру, подвязанные к длинным железным кольям, которые он вбил в землю на прошлой неделе, пока Селена была в салоне красоты. Колья были зелеными и едва заметными.
Селена не была насажена ни на один из них.
— Да чтоб тебя, — пробормотал он.
Что-то пошло не так.
Подойдя к кровати, он открыл чемодан. Таймер был там, как и переносной магнитофон. Он щелкнул переключателем.
— Я РАЗОРВУ ТЕБЯ НА КУСКИ!
Он уставился на магнитофон, как очумелый. Его слова. Да, те самые слова, которые он прокричал в микрофон всего несколько дней назад. Только голос был не его, а Селены!
Дрожа он выключил запись.
Руки схватили его за правую лодыжку и дёрнули, разбивая голень о металлическую раму кровати. Боль захлестнула его ногу.
Он упал.
Селена, по-пластунски быстро поползла к нему из-под кровати с безумием в глазах и разделочным ножом, зажатым в зубах.
Экран телевизора внезапно погас.
Сидящий перед ним на полу Билли раскрыл рот и обернулся. Агнес, сидя на диване с пультом дистанционного управления в вытянутой руке, улыбнулась ему.
— Эй, так нечестно, — сказал он, — передача ещё не закончилась.
— Детское время вышло, — ответила она, — баиньки пора.
Билли посмотрел на Рича, ища поддержки. Руки мальчика лежали на полах клетчатого халата. Он нахмурился:
— Ну, по субботам нам разрешают сидеть до одиннадцати, — сказал он женщине, — а сейчас нет ещё даже десяти.
Билли кивнул, гордый за старшего брата.
— В вашем возрасте все дети должны в это время отправляться в кровать, — сказала Агнес.
— Я считаю, — сказал Рич, — что всё это глупости.
Агнес улыбнулась ему:
— Хочешь сказать, что ты уже большой?
— Нет, я не хочу. Но всё равно мама с папой разрешают нам сидеть допоздна. И Линда тоже.
— Ну, Линды-то здесь нет, она на свидании, — сказала Агнес своим слащавым противным голосом, — и честно говоря, я уже устала слышать об этой дурынде.
— Линда не дурында, — сказал Билли, — она…
Он набрался мужества у брата и был полон решимости достойно ответить старой карге.
— Она гораздо лучше вас. Вы даже её не знаете, чтоб так говорить.
Агнес посмотрела на часы:
— Итак, дети, я уже начинаю терять терпение. Вы должны немедленно отправляться в постель.
— Всё-таки вы действительно хреновая няня, — сказал Рич.
— Что ж, дорогой, спасибо на добром слове. А в ответ я тебе скажу, что ты — хреновый ребёнок.
Кровь бросилась Ричу в лицо. Он встал:
— Ладно, Билли, пошли отсюда.
— Угу, — сказал Билли и поднялся на ноги.
— Только не уходите такие расстроенные, — сказала Агнес, хохотнув.
Они направились к двери, обмениваясь взглядами. Рич выглядел подавленным.
— Эй, вы меня не поняли, — сказала им Агнес, — вернитесь. У меня есть небольшой сюрприз для вас. Что-то, что поднимет вам настроение.
Они повернулись к ней:
— И, что-же это? — спросил Рич.
В очках Агнес отражался свет лампы. Упитанное лицо расплылось в усмешке.
— Это будет сказка на ночь. Очень страшная.
Билли почувствовал трепет где-то в глубине живота.
Он посмотрел на Рича. Рич посмотрел на него.
— Уверена, что ваша любимая Линда никогда не рассказывала вам жутких историй.
— Рассказывала и не раз, — сказал Рич и Билли кивнул, подтверждая его слова.
— Но не думаю, что они были такими же жуткими, как моя.
«И то верно», — подумал Билли.
Линда была прикольная, но её страшилки были, какие-то слишком добрые. Билли думал, что даже он сам с лёгкостью сочинит страшилку покруче Линдиных.
— Ну, что, хотите послушать?
— Конечно, — выпалил Билли.
Рич пожал плечами:
— Я тоже хотел бы послушать.
— А можно?… — начал было Билли, но вдруг запнулся.
— Можно ли что? — спросила Агнес.
— Да, ничего вообще-то, — пробормотал он.
Билли хотел попросить выключить свет. Они всегда так делали, когда Линда рассказывала страшные истории. Сидели в тёмной гостиной на диване: он, Рич и Линда посередине, и даже если её истории не были страшными, всё равно это было очень здорово. Она всегда обнимала их и, даже зимой, казалось, что её руки пахнут маслом для загара.
— Может, погасим свет? — предложила Агнес.
Рич покачал головой:
— Билли темноты боится.
«Какой враль», — подумал Билли, но кивнул и притворился, будто так и есть.
Он не боялся темноты. Ну, во всяком случае, обычно. Но оставаться в тёмной комнате с Агнес ему совершенно не хотелось.
— Ну ладно, тогда свет мы оставляем, — сказала Агнес и похлопала ладонью по дивану, приглашая их сесть.
Билли сделал вид, что не заметил этого жеста и сел на ковёр напротив неё, скрестив ноги. Рич пристроился рядом.
Агнес покачала головой и тихо засмеялась, отчего её щёки задрожали:
— Ты ведь не боишься меня, верно?
— Угу.
Это было правдой. Он не боялся Агнес. Ну, в целом. Но мысль о том, чтобы сидеть рядом с ней на диване, казалась ему отвратительной. Мало того, что она толстая и гадкая тётка, так ещё и пахнет какой-то кислятиной, словно заплесневелая мочалка, слишком долго гнившая в сыром уголке.
Он наверное в зиллионный раз пожалел, что у Линды свидание. Вот уж с кем он бы с удовольствием посидел рядышком.
— Мы всегда сидим так, — снова солгал Рич.
— Не больно-то и хотелось, — сказала она, — чтобы вы, мои дорогие, сидели рядом со мной.
— Вы будете рассказывать историю? — спросил Рич.
В его голосе одновременно проскальзывали нотки решимости и нетерпения.
— А вы уже готовы слушать? Может, для начала лучше сходите пи-пи?
— Мы попозжей отольём, — ответил Рич.
Билли чуть не расхохотался, но вовремя сдержался. Он не хотел выводить Агнес из себя — ещё чего доброго откажется рассказывать историю.
Женщина облокотилась на спинку дивана, а затем, тихонько хмыкнув, скрестила ноги и подняла их на подушку. Билли удивляло, как она вообще может поднимать их — такие они были толстющие. Вдобавок, он не мог понять, почему её розовые спортивные штаны до сих пор не треснули по швам. Их распирало так, что они, казалось, вот-вот лопнут и освободившая плоть Агнес расползётся по всему дивану.
Она скрестила руки на груди, от чего стало казаться, будто она спрятала под ними пару футбольных мячей и собирается протащить их через линию защиты.
Эта мысль заставила Билли улыбнуться.
— Ну, может, расскажете нам, молодой человек, что вас так насмешило?
Он почувствовал, что краснеет:
— Да, ничего. Так, я замечтался, просто.
— Не советую ни о чём мечтать во время моего рассказа и вообще на что-либо отвлекаться.
— Если вы не начнёте ничего рассказывать, мы просто уйдём спать, — сказал Рич.
— Ну и ладно, — она прочистила горло и немного поёрзала, словно пытаясь втереть свои жирные ягодицы как можно глубже в диван. — Эта история будет о том, почему не следует ложиться спать, не проверив все запоры.
— Я знаю, — сказал Рич. — Чтобы бугимен не смог войти.
— Прибереги свой сарказм для Линды-дурынды. И не перебивай, иначе ничего не расскажу.
— Ну Ри-ич, — сказал Билли, — не перебивай её.
Рич состроил обиженную мину.
— В некоторых городках, — начала Агнес, — люди не запирают двери на ночь. Но мы в Оаквуде всегда это делаем. И на то есть веская причина. Всё из-за безумца, — Агнес покивала своей круглой головой. — Полоумный Стэн, — продолжила она очень тихо, и почти шёпотом. — Никто не знает, откуда он взялся. Но я слышала, что он любит бродить по кладбищу, особенно в жаркие дни — там он снимает с себя всю одежду и ложится на надгробные плиты. Они, знаете ли, прохладные. Жаркими летними ночами, когда обычным людям чертовски трудно заснуть, Стэн чувствует себя превосходно. Кстати, сейчас у нас как раз лето.
Рич взглянул на Билли и закатил глаза.
Но Агнес, казалось, этого не заметила. Она смотрела прямо перед собой и тихонько покачивалась вперёд и назад.
— Лично я, — продолжила она всё тем же тихим голосом, — никогда не встречала его среди могил. Но я слышала от других. Мне рассказывали, что именно туда он приносит свои жертвы. И никто не говорит, даже шёпотом, о том, что он потом с ними делает. Но я-то догадываюсь…
— Что же? — прошептал Рич.
Агнес перестала покачиваться и посмотрела на него сверху вниз:
— Лучше тебе этого не знать.
— Да, ты всё выдумываешь, — буркнул он.
Она улыбнулась:
— Полоумный Стэн хватает без разбору и мужчин и женщин. Ему очень нравятся маленькие девочки. Но больше всего на свете он любит маленьких мальчиков. Они у него в фаворитах.
— Ну, конечно, — сказал Рич.
Билли пихнул его локтем. Рич в долгу не остался.
— Как я уже говорила, я не знаю, что этот безумец делает с ними. Но больше их никто никогда не видел. Люди, живущие неподалёку от кладбища, поговаривают, что иногда по ночам оттуда доносятся крики. Страшные вопли. А иногда они слышат, как кто-то копает там землю.
— Вот смех-то, какой, — пробормотал Рич.
— Тем, кто попадается к нему в руки, не до смеха, — сказала Агнес. — Совсем не до смеха. Вот почему мы в Оаквуде всегда наглухо запираем все двери. Как я уже говорила, сама я никогда не видела Полоумного Стэна на кладбище. Но я замечала его в других местах. И было это всегда поздно ночью. Бывало, выглянешь ночью в окно или возвращаешься с работы затемно — а он тут как тут. Я даже видела его прямо здесь, на Пятой улице. И знаете, что он делал?
Ричи старался держать себя в руках. Билли же почувствовал, как перехватило дух.
— Безумец бродит от улицы к улице, от дома к дому, подходит к каждой двери и дёргает ручку. Он пытается отыскать незапертую дверь. И если найдёт — ворвётся туда. И для кого-то ночь станет последней, — Агнес кивнула и усмехнулась. — Ну, что ж в постель, детишечки.
— Это что, всё? — спросил Рич. — Разве это история?
— Такая вот у меня история. Теперь — в постель. Я хочу, чтобы оказавшись там, вы сразу же уснули, дорогие мои, — её улыбка вдруг растянулась так широко, что щёки приподняли кверху дужки очков. — И если я услышу, что кто-то из вас не слушается… — она вытянула руку вперёд и указала пальцем на входную дверь, — я отопру её.
* * *
— Рич?
— Заткнись, — прошептал тот в ответ.
Билли приподнялся на локтях и всмотрелся во тьму. Постель брата по другую сторону тумбочки казалась тёмным пятном. Он полагал, что небольшое бледное пятнышко в его изголовье, это и есть лицо Рича.
— Ну, ведь это же всё враки, да? — спросил он.
Пятно немного сдвинулось, когда Рич сказал:
— Да, не будь ты придурком.
Теперь Билли удалось увидеть его лицо и он немного расслабился.
— Тебе не кажется, что это немножечко похоже на правду?
— Она просто пытается нас запугать.
— Ты уверен?
— Ага, сумасшедший бродит по улице и дёргает дверные ручки. Ты, что издеваешься? Да, копы сцапали бы его в два счёта.
— Ну да, пожалуй ты прав.
— Так что забудь об этом и…
Дверь в спальню распахнулась, ударив ручкой о стену, отчего Билли вздрогнул и повернул голову к свету из коридора.
В дверном проёме, уперев руки в боки, стояла Агнес:
— Что я сказала насчёт болтовни, детишечки?
— Но мы же ведём себя тихо, — попытался оправдаться Рич.
— Но я же не глухая, дорогой мой пирожочек. Я предупреждала вас, что сделаю, если вы не будете слушаться? И будьте уверены, я сделаю это! И кстати не только это.
С этими словами она захлопнула дверь и комната снова погрузилась во тьму.
* * *
Билли уткнулся лицом в подушку. Чтобы не расплакаться, ему пришлось прикусить нижнюю губу.
Он лежал и прислушивался.
Прислушивался, пытаясь уловить звук шагов Агнес и щелчок отпираемой ею двери.
Но он ничего не услышал. Это было как-то далеко.
Но вскоре до его ушей донеслось тихое поскуливание, исходящее из соседней кровати.
— Рич? — прошептал он.
— Заткнись.
— Ты что, ревёшь?
— Какое тебе дело? Это всё из-за тебя, гадёныш — он произносил слова с надрывом. — Нафига ты вообще хлебало раскрывал?
— Прости.
— Ну, вот, теперь она пошла открывать дверь.
— Но ты же сказал, что не веришь в Полоумного Стэна.
— Я и не верю.
— Тогда почему ты плачешь?
— Я не из-за этого. Просто эта Агнес, какая же она сука, — он засопел ещё громче. — Как могли мама и папа оставить нас с такой сукой?
Билли пожал плечами, хотя и понимал, что Рич всё равно этого не видит:
— Ну, так у Линды же свидание.
— Вот, я надеюсь, что оно пройдёт оно отвратительно.
— Не говори так, Рич.
— Она должна была быть с нами.
— Мне бы тоже этого хотелось…
— Заткнись, а то Агнес вернётся.
— Ну, хорошо.
Билли положил голову на подушку и закрыл глаза.
С соседней кровати он слышал слабые приглушённые всхлипы.
«Боже, — подумал он, — Рич напуган даже больше моего, а ведь он даже не верит в этого сумасшедшего».
Хотя, можно было поспорить. На самом деле он верит.
— Мама с папой уже скоро вернутся, — прошептал он.
— Ну конечно, скоро. Часа через два, а то и три.
— Спорим, она не станет отпирать дверь?
— Станет — не станет… Заткнулся бы ты.
— Ладно.
Билли перевернулся на спину. Он посмотрел в потолок. Он слышал, как плачет брат.
Через некоторое время плач прекратился.
— Рич? — прошептал он.
Никакого ответа.
— Ты спишь?
Это казалось невозможным. Как можно было заснуть, зная, что входная дверь в дом открыта?
Но вскоре Рич захрапел.
Билли чувствовал себя брошенным. Как же, это нечестно. Рич не должен был вот так вот взять его и бросить.
Он тоже хотел заснуть, но не получалось даже закрыть глаза.
«Моя ведь кровать ближе к двери, — думал он. — Когда Полоумный Стэн войдёт в комнату, он меня первым схватит».
Ему захотелось посмотреть на дверь, но страх остановил его.
Что если он повернёт голову в сторону двери только для того, чтобы увидеть, как её вышибает безумец?
Поэтому он так и продолжал лежать, уставившись в потолок.
Ему очень хотелось, чтобы Рич проснулся.
«Ну, я мог разбудить его, — подумал он. — Вместе мы можем открыть окно и сбежать отсюда».
Но если сделать это, они окажутся на улице, по которой бродит Полоумный Стэн.
Не придумав ничего лучше, Билли решил спрятаться под кроватью.
Но ведь безумец наверняка первым делом туда и заглянет. Потом, что если вместо меня он схватит Рича? Он задумался, как будет жить дальше без брата. Рич частенько дразнил его, случалось и поколачивал, но в сущности-то он был славный малый. Билли страшно не хотелось, чтобы Полоумный Стэн схватил его и уволок на кладбище, и проделывал с ним такие штуки, о которых даже такая гнусная тётка, как Агнес говорить не может.
Кстати, Рич назвал её сукой.
Если мама с папой узнают — достанется ему на орехи!
Но, она сука и есть.
И тут Билли в голову пришла мысль, которая заставила его улыбнуться.
Что если Полоумный Стэн подойдёт к двери, увидит, что та не заперта, войдёт в дом и… Не схватит ли он в первую очередь Агнес?
Неужели она этого не понимает?
Она что, дура, чтоли?
Ещё одна приятная мысль посетила Билли.
Эта сука не станет отпирать дверь.
Он понял, что Агнес обманула их.
Ему захотелось убедиться в этом.
С бешено колотящимся сердцем, он встал и начал медленно приоткрывать дверь, пока в спальню не упала узкая полоска света. Он выглянул в коридор. Горизонт чист.
Он выскользнул в коридор. Опустился на четвереньки и пополз к столовой.
«Что делать, если она обнаружит меня?» — подумал он, заползая под стол.
Иногда папа с мамой застукивали его там, но очень редко. Частенько они с Ричем забирались туда, чтоб посмотреть телевизор вместе с родителями, когда те, не замечая их, сидели на диване.
Когда Билли увидел телевизор, и остановился. Тот был выключен.
«Интересно, что же она делает?» — подумал он.
Может быть, журнал читает или ещё чего-нибудь.
Если она и впрямь читает, он сможет добраться до входной двери.
И он медленно пополз к дальнему концу стола, периодически поворачивая голову и наблюдая за комнатой через ножки стола и стульев. Наконец, в поле зрения возник край дивана. Билли осторожно приподнялся и выглянул из-за спинки стула.
Агнес возлежала на диване.
Большая розовая туша, руки покоятся на гороподобном брюхе.
Глаза её были закрыты. Очки она сняла.
Осмотревшись, Билли обнаружил их на столике рядом с лампой, между диваном и входной дверью.
«Ну, что ж, порядочек», — подумал он.
И с ним тоже порядочек. Он едва переводил дух, сердце грохотало, как барабан, а ещё жутко хотелось в туалет.
Но это был его шанс.
Он выполз из-под стола и, так и не поднимаясь с четверенек и не отрывая взгляда от Агнес, переполз в гостиную.
«Вот я расскажу Ричу», — подумал он.
* * *
— Что ты…? — спросит у него Рич.
— Да. Я просто подполз к двери и убедился, что она заперта.
— И Агнес была там?
— Ага, прям на диване.
— Ух ты, Билли. Я и не думал, что ты такой храбрый.
— Большое дело…
— Но как тебе удалось прокрасться незамеченным?
— А, я крался по-индейски.
— Она дрыхла, что ли?
— А, я понятия не имею. Может, дрыхла, а может быть — притворялась.
У Билли разыгралась фантазия.
Что, если она и вправду притворяется?
Он замер и посмотрел на Агнес.
Её глаза так и оставались закрытыми. Челюсть отвисла. Подбородок напоминал кусок сырого теста, в который кто-то напихал мячей для гольфа. Ворот кофты плавно опускался и поднимался, колышемый дыханием.
«Она спит», — сказал себе Билли.
Но он не мог быть в этом уверен, как не мог быть уверен в том, что она не оставила дверь открытой.
Если бы только она захрапела.
Огромным усилием Билли всё же заставил себя ползти дальше. Он был уже на полпути к двери, как вдруг паркетная доска под коленом издала противный скрип. Он весь съёжился и посмотрел на Агнес. Её рука соскользнула с живота и свесилась с края дивана. Билли поспешил вперёд, понимая, что она вот-вот может проснуться и молил Бога помочь ему миновать диван прежде, чем она откроет глаза.
Сердце его ушло в пятки, когда она что-то пробормотала.
Но глаза её так и остались закрытыми.
Наконец, раздутая рука полностью перегородила Билли обзор. Он немного замедлился и пополз в направлении настольной лампы.
Практически поравнявшись с входной дверью, он повернул направо и пополз к ней.
Не сводя глаз с замка.
У него была такая продолговатая щеколда, которую следовало поворачивать большим и указательным пальцами. Определить на глазок, закрыт он или нет, было невозможно.
Билли должен был попробовать ручку.
Опираясь на пол левой рукою, правой он потянулся к ручке.
«А если прямо сейчас Полоумный Стэн стоит за дверью?» — подумал он.
А если прямо сейчас он тоже тянется к ручке?
Пальцы Билли дёрнулись, словно по руке прошёл спазм. Он сомкнул их на дверной ручке. Ручка загремела и он услышал, будто со стороны, собственный тихий стон.
Затаив дыхание, он повернул ручку.
И толкнул.
Дверь не поддалась.
Грязная свинья всё-таки не открыла её.
Оказавшись за столом, Билли поднялся на ноги и прижал руку к груди. Сердце колотилось, как бешеное.
«Я сделал это», — сказал он себе.
Я сделал это и она меня не поймала.
Он взглянул на Агнес — как ни в чём не бывало дрыхнущую.
Он чувствовал, как рот растягивает улыбка.
Осторожно, на цыпочках он начал пробираться в спальню, надеясь, что Рич проснется и может послушать о его подвигах.
* * *
Проснулся Билли в темноте, в ужасе, струйка мочи бежит по ноге, дверь сотрясается от мощных ударов, Рич верещит.
В дверь забарабанили сильнее. Она приоткрылась, слегка сдвинув по ковру стул, подпиравший её ручку.
— Мальчики! — завопил папа.
Билли никогда не слышал, чтобы в его голосе звучал такой ужас.
— Мальчики! Что здесь происходит?!
Билли соскочил с кровати и бросился к двери, чувствуя, как мокрая от мочи штанина липнет к паху и левой ноге. Он оттащил подпиравший ручку стул и отступил назад.
Папа ворвался в комнату и щёлкнул выключателем. Он был весь запыхавшийся, с вытаращенными глазами, каким-то бешеным взглядом он смотрел то на Билли, то на Рича.
— С вами всё в порядке! — крикнул он через плечо.
— Слава Богу! — всхлипывая, в комнату вошла мама.
— Что у вас тут стряслось? — спросил папа. — Боже милостивый! Где няня? Почему дверь заблокирована? Что происходит?
— Эта Агнес просто ужасна, — ляпнул Билли.
— Ну и где же она? Как она могла просто так взять и уйти, оставив вас одних? Да, какого чёрта?!
Билли заметил, что мама держит в руках очки Агнес.
— Мы вернулись домой, — продолжал папа, — а эта чёртова няня куда-то ушла и входная дверь — нараспашку! Что за чертовщина?
— Это, Полоумный Стэн утащил её, — прохныкал Рич сквозь рыдания. — Боже мой! Она открыла дверь, думая, что он придёт за нами, а он… — он захлебнулся слезами, не в силах говорить дальше.
Билл посмотрел на родителей и покачал головой. Он решил, что ни за что не расскажет, что на самом деле сам отпер дверь.
— Она за котенком!
Испуг мой улегся лишь после того, как последнее слово покинуло её уста, но сердце мое всё ещё стучало быстро и сильно. Я-то, видите ли, полагал, что одинок в своей уединенной обители. Раскинувшись на шезлонге у бассейна в своём саду, окружённом забором из красного дерева, я смаковал свежую книгу в мягкой обложке из серии «87-й полицейский участок»[35], наслаждаясь теплом солнечных лучей и ласковым дыханием ветерка.
Неожиданное вторжение застало меня врасплох, совершенно.
Оправившись от потрясения, вызванного властным голоском, я резко повернул голову в сторону и узрел девчурку.
Та уже зашла во двор, миновав ворота, и уверенно направлялась ко мне.
Я тотчас узнал, что это за птица.
Моника из соседнего квартала.
Хотя я не имел сомнительного удовольствия быть с ней знакомым, мне доводилось видеть Монику не раз. И слышать. У нее был громкий, гнусавый голосок, которым она огрызалась на свою бедную мамашу и орала на своих мелких сверстников-приятелей.
Я знал ее имя, поскольку оно нередко становилось предметом громогласных предостережений и угроз. Также я знал его, потому как она нередко употребляла его сама. В общем-то, она принадлежала к тому чудаковатому племени, что любит говорить о себе в третьем лице.
По моим прикидкам, лет ей было десять.
Не имей я несчастья не раз быть свидетелем её выходок, я бы, безусловно, поразился красоте ангелочка, что ко мне приближался. У нее были густые каштановые волосы, сверкающие глаза, изящные черты лица, безупречный цвет кожи и стройная фигурка. Однако для меня она и близко не была прекрасным явлением.
И никакой милашкой она мне не казалась, даром, что на ней был чудесный ансамбль, состоящий из розовой кепочки с нахально вздернутым козырьком, джинсового сарафана, белоснежной блузки, белых гольфиков до колен и розовых кроссовок, с её кепкой в тон.
Не была она ни прекрасной, ни милой, ибо была она Моникой.
По моему мнению, мелкие соплячки не могут быть красивыми или милыми.
Она остановилась у изножья моего шезлонга и хмуро на меня покосилась, скользнув по моему телу сверху вниз.
Мои плавки вовсе не были предназначены для всеобщего обозрения. Я поспешил укрыться раскрытой книгой, пристроив её ниже пояса в форме двускатной крыши.
— Мистер Бишоп, верно? — спросила она.
— Ну, допустим, — неохотно согласился я.
— Мужчина, у которого котятки?
Я утвердительно кивнул.
Соплячка кивнула мне в ответ и качнулась на носочках.
— И отдаете их даром?
— Да, если вижу, что они попадут в добрые руки, отдаю.
— Ну, тогда Моника и себе одного возьмет.
— А кто такая эта Моника? — спросил я, разумеется, зная ответ.
Пигалица энергично потыкала большим пальцем себе в грудь, аккурат между бретельками джинсового сарафана.
— Ах, это ты Моника?
— Конечно.
— Хочешь выбрать себе одного из моих котят?
— А где они?
Несмотря на мою неприязнь к этому конкретному ребенку, мне край как нужно было пристроить котят. Моё объявление в газете и листовки, расклеенные на нескольких деревьях в округе, особого успеха не возымели. Из четырёх котят, что были в помёте, у меня по-прежнему квартировали трое.
И моложе они не становились. Или меньше.
Опомниться не успеешь, как они перестанут быть милыми игривыми малютками, и кому тогда захочется их приютить?
В общем, не в моём положении было привередничать. Раз уж хочет Моника котёнка, будет ей котёнок.
— Они в доме, — вздохнул я. — Я вынесу их, чтобы ты могла… их посмотреть.
Пока я полулежал в шезлонге и ломал голову, как быть с моими дрянными плавками, Моника бросила угрюмый взгляд на раздвижные стеклянные двери моего дома по ту сторону бассейна.
— Не заперто же? — спросила она.
— Нет, но ты останешься здесь…
Игнорируя мои слова, она прошмыгнула вдоль края бассейна.
Воспользовавшись случаем, я подскочил, не очень аккуратно отбросил книгу и, сдернув пляжное полотенце с лежака, быстро обернул его вокруг талии.
Заправив уголок за пояс, чтоб полотенце не соскользнуло, я поспешил за Моникой. Та уже размашисто шагала к дальнему краю бассейна.
— Котят принесу я, — крикнул я ей. — Жди снаружи.
Мне не хотелось, чтобы она входила в мой дом.
Не хотелось, чтобы она глазела на мои пожитки. Не хотелось, чтобы она прикасалась к ним, что-нибудь сломала или стащила. Не хотелось, чтобы она оскверняла святилище моего дома своей въедливой, отвратительной сущностью.
Она потянулась к ручке раздвижной двери. Взялась за нее.
— Моника! Нет!
— Чувак, да не накручивай ты себя так[36], — посоветовала она. Затем с дребезжанием распахнула дверь и шагнула внутрь.
— А ну, сейчас же выходи! — взревел я.
Она не успела пройти далеко. Перешагнув через направляющие дверей, я заметил, что Моника стоит в центре моего логова. Сжав кулаки, она уперла руки в бока и вертела головой из стороны в сторону.
— Я же велел оставаться снаружи.
— Ну, и где они?
Пожав плечами, я вздохнул. Она внутри. Отменить свершившееся невозможно.
— Сюда, — сдался я.
Она последовала за мной на кухню.
— Почему это на тебе полотенце? — спросила она.
— Это вместо костюма.
— Куда делись твои плавки?
— Никуда не делись.
— Ты что, снял их?
— Нет, не снял!
— Лучше бы ты их не снимал.
— Да ничего я не снимал. Уверяю тебя. И вот что, юная леди, я уже на полпути к решению попросить тебя покинуть это место.
Чтобы удержать котят, кухонный дверной проём перекрывала небольшая деревянная панель. Я поднял полотенце, словно подол юбки, и переступил через нее.
Затем обернулся к Монике.
— Осторожно, — предупредил я её.
«Если навернётся и расквасит свою нахальную маленькую сопатку, — подумалось мне, — то, так ей будет и надо». Но та без промедления перекинула одну ногу, затем другую, благополучно перебравшись через барьер.
Нахалка принюхалась, сморщив нос и вздёрнув верхнюю губу.
— Что за вонь?
— Не чувствую никакой вони.
— Монику щас вырвет.
— А, это возможно, от кошачьего лотка.
— Фу!
— Вон там, — указал я на пластиковую ванночку, наполненную песком. Неровности содержимого говорили о том, что туалетом активно пользуются. — Тебе придется свыкнуться с некоторыми специфическими и весьма неприятными запахами, раз решила завести кошку…
— О! Котёночек!
Соплячка прошмыгнула мимо меня, обогнула стол и устремилась в дальний угол кухни, где на мягком шерстяном покрывале резвились котята.
Когда я, наконец, её догнал, она уже успела выбрать. Моника стояла на коленях, прижимая Лэззи к груди, и нежно поглаживала ее полосатую головку.
Глаза Лэззи были полны ярости, но она не вырывалась.
Котята тёрлись о колени Моники, мурлыкали и мяукали.
— Она вот этого заберёт, — уверенно произнесла девчурка.
— Боюсь, нет — не заберёт.
Моника неспешно повернулась. Ее глаза кричали: «Да как ты смеешь!» А рот выдал:
— Ясное дело, заберет.
— А вот и не заберёт. Я предложил тебе одного из котят. А это не котёнок.
— Еще какой котёнок! Он самый крошечный, самый симпатичный котеночек из всех, и отправится он домой с Моникой.
— Ты можешь выбрать любого другого.
— Да кому они сдались? Вон они здоровущие, какие! Они уже не миленькие котятки. А, вот этот — милый маленький котейка.
Она прижалась щекой к мордочке Лэззи.
— Она тебе не нужна, — настаивал я.
Моника начала приподниматься. Я схватил её за плечо и толкнул на прежнее место, заставив соплячку вернуться на колени.
— Зря ты это сделал. Будут проблемы, — заявила она.
— Да с чего бы это?
— Ты трогал Монику.
— Ты забралась ко мне домой. Вошла без приглашения, а ведь я велел тебе оставаться снаружи. Ты собиралась покинуть его с имуществом, принадлежащим мне. Поэтому я имею полное право к тебе прикасаться.
— Ах, так?
— Да, как-то так.
— Уж лучше бы тебе позволить Монике забрать этого котёнка домой прямо сейчас, а не то…
Невзирая на мои слова о вторжении и прочем, её угрозы игнорировать было нельзя. Вот он я, тридцативосьмилетний холостяк, почти ни во что не одетый, один в своем доме с десятилетней девочкой.
Это не сулило ничего доброго.
От одной только мысли о том, что мне придется столкнуться с подобными обвинениями, мне становилось не по себе.
— Ладно, погоди. Раз уж тебе нужен этот котёнок, он твой. Забирай его и выметайся из моего дома.
С победоносной ухмылкой Моника поднялась на ноги.
— Вот спасибо, — ехидно отозвалась она.
— Если хочешь знать правду, рядом с Лэззи мне всегда не по себе.
— Это ещё почему?
— Да, неважно.
Моника сузила глаза.
— А, что с ней не так?'
— Не бери в голову.
— Рассказывай. Говори давай, не то хуже будет.
— Ну… — я отодвинул стул от кухонного стола, развернул его и сел.
— Это что, надолго?
Проигнорировав ее вопрос, я начал:
— Всё началось с того, что Лэззи свалилась в унитаз.
Моника ахнула, как если бы кошка внезапно раскалилась до бела, и отшвырнула её в сторону.
Лэззи издала пронзительное «Ррииаауу!», когда её подброшенное вверх тельце крутанулось в воздухе. Однако приземлилась она тихо, на все четыре лапки. Направившись к одеялу, она оглянулась и метнула на Монику взгляд, явно выражающий недовольство.
— Не следовало её так швырять, — сказал я.
— Но она же в толчок падала!
— В унитазе не было ничего, кроме проточной воды. К тому же произошло это давным-давно.
— Хочешь сказать, теперь она больше не грязная?
— Она безупречно чиста.
— Тогда в чём проблема?
— Она утонула.
Моника опустила подбородок, сложила руки на груди и уставилась на меня так, словно смотрела поверх невидимых очков. Я подумал, не позаимствовала ли она эту позочку у какой-нибудь престарелой родственницы.
— Утонула? — уточнила она. — Гонишь, ты всё.
— Точно тебе говорю, — ответил я.
Моника склонила голову набок.
— Если бы она утонула, то была бы мертва.
Я решил не спорить. Вместо этого продолжил свой рассказ.
— Началось всё с того, что Миссис Браун окотилась. А Миссис Браун — это была кошка, принадлежавшая моему другу Джеймсу из Лонг-Бич. Когда он поведал мне о помёте, я выразил желание взять одного из котят. Естественно, забрать его сразу я не мог. Сперва следует подождать, пока их отлучат от груди.
Моника сузила глаза.
— В чём смысл?
— Котёнка нельзя сразу отнимать от матери. Ему необходимо материнское молоко.
— Ах, это.
— Да. В общем, мы назначили дату, когда я навещу Джеймса и выберу котёнка. Знаешь, где находится Лонг-Бич?
Она закатила глаза к потолку.
— Моника посещала «Елового гуся» и «Королеву Марию»… о… столько раз, что ей это совершенно надоело.
— Ну, тогда тебе известно, что поездка туда займёт около часу.
Она кивнула. А потом вздохнула и оглянулась через плечо, очевидно, проверяя, как там Лэззи.
Я продолжил свой рассказ.
— А, утром, прежде чем отправиться в Лонг-Бич, я выпил довольно много кофе. К тому времени, когда я достиг дома Джеймса, мне было весьма некомфортно.
Это отвлекло её внимание от кошки.
— От чего?
— Писать мне хотелось. Нестерпимо.
— О, ради всего святого.
— Я поспешил к парадной двери и позвонил в дверь. Я звонил снова и снова, а Джеймс всё не открывал. Он оказывается забыл о нашей встрече и отправился за покупками. Однако мне в тот момент ничего не было известно. Я лишь знал, что дверь мне не открывают, а я вот-вот намочу себе в штаны.
— Такое при ребенке говорить нельзя.
— Боюсь, что состояние моего мочевого пузыря является неотъемлемой частью этой истории. Как бы то ни было, я уже был на грани отчаяния — колотил в дверь и звал Джеймса, только всё бесполезно. Я уж подумывал, чтобы броситься к соседям, но эта идея наполняла меня ужасом. Как я мог просить незнакомца воспользоваться его туалетом? Кто бы впустил меня для такой цели? А в округе не было никаких заправок, ресторанов, торговых центров… — Моника протяжно вздохнула, закатив глаза, пытаясь прервать поток моего красноречия. — В общем, у меня не осталось иного выбора, кроме как проскользнуть в дом Джеймса. Либо это, либо…
— До чего же ты невоспитанный.
— Ну всё же не настолько, чтобы справлять нужду на улице. К счастью, до этого не дошло. В задней части дома я наткнулся на открытое окно. Там мне, разумеется, помешала москитная сетка, но мне было уже по барабану, чтобы заботиться о таких мелочах. Я буквально вырвал её из креплений, протиснулся в окно, рухнул на пол в спальне Джеймса и устремился в ванную. Но оказалось, что, в ванной Джеймс держал котят — с закрытой дверью, ты понимаешь, чтоб они не разбегались по всему дому. Ну, и конечно, чтобы сдерживать душок из лотка.
— Это очень длинная история, — пожаловалась Моника. — Затянутая и противная.
— Ну, ладно, тогда я изложу её вкратце. Итак, я, пританцовывая, влетел в ванную комнату, по пути, чуть не расплющив пару котят, и приготовился делать дело. Но стоило мне заглянуть в унитаз…
— Лэззи, — сказала Моника.
— Лэззи. Да. Хотя, конечно, в то время ее так не звали. В общем, она, должно быть, забралась на край унитаза, водички попить, и плюхнулась туда. Она плавала на боку, опустив мордочку в воду. Я понятия не имел, как долго она там пробултыхалась. Но уже совсем не двигалась. Ну как не двигалась. Не по своей воле. Крутилась там, как будто в очень медленном, ленивом водовороте.
— Я вытащил её оттуда и положил на пол. Выглядела она ужасно. Когда-нибудь видела дохлую кошку?
— Ничего она не дохлая. Вон же она!
Моника указала на кошечку, вытянув руку так прямо и напряженно, что казалось, будто она немного согнута в локте в другую сторону.
Лэззи, лёжа на боку и приподняв голову, облизывала одну из передних лап.
— Сейчас да, она не выглядит мёртвой, — признал я, — но видела бы ты ее сразу после того, как я извлёк её из унитаза. Видок у нее был ужасен — мокрая шерсть прилипла к тельцу, уши безвольно свисают. Глаза закрыты, и лишь тёмные щелочки можно было разглядеть. И выглядела она так, словно умирала в муках.
Я скорчил страшную рожу, оскалив зубы, чтоб дать Монике понять, о чем идёт речь.
Моника силилась выглядеть скучающей, раздражённой и стоящей над всем этим. Однако, несмотря на её усилия, на лице её читалось выражение неуверенности.
— Котёнок был совсем холодным, — сказал я. — И мокрым. От одного только прикосновение к нему меня озноб пробил. Но это не остановило меня от осмотра бедняжки. Сердце у неё не билось.
— Да-да, конечно, — промолвила Моника. Но в её глазах явно читалось некоторое волнение.
— Маленький котёнок был мёртв.
— Нет, не был.
— Она утонула в унитазе. И была мертва настолько, насколько это возможно.
— А вот и не была!
— Утонула, захлебнулась, умерла!
Моника ударила кулаками по бедрам. Покраснев лицом, она прошипела:
— Ты просто отвратительный человек!
— Нет, я не отвратительный. Я замечательный человек, ибо вернул к жизни мёртвую кошечку. Я перевернул её на спину, накрыл её маленький ротик своим и вдохнул в неё жизнь. В то же время я надавливал на её сердечко своим большим пальцем. Когда-нибудь слышала про СЛР[37]?
Моника кивнула.
— СЛР был роботом со «Звёздных войн».
Я был весьма рад обнаружить, что она не столь умна, как ей могло показаться.
— СЛР — это аббревиатура. Она означает сердечно-легочную реанимацию. Это техника, используемая для возвращения к жизни людей, которые…
— Ах, это!
Моника вдруг стала выглядеть очень довольной собой. Самодовольство так и пёрло из неё. Её голова покачивалась из стороны в сторону, а плечи ходили ходуном.
— Ха, так значит, киса и не умирала. Моника же тебе говорила, что она не была мёртвой.
— О, она была мертва дальше некуда.
Моника покачала головой.
— Не была.
— Она была мертва, а я вернул её к жизни посредством искусственного дыхания. Прямо там, в ванной. Вскоре после сего домой наконец-то вернулся Джеймс. Я поведал ему о случившемся, и он подарил мне спасенного котенка. Я нарёк её Лэззи, что есть уменьшительное от Лазарь. Ты знаешь, чем известен Лазарь?
— Конечно, знаю.
— Ну, и чем же?
— Чем надо.
— Как скажешь. Так или иначе, я привез Лэззи домой. И знаешь что?
Моника одарила меня насмешливой улыбкой.
— Лэззи ничуть не выросла с того самого дня, как я вернул её с того света. А прошло уже шесть лет. С тех пор она так и остаётся размером с маленького котёнка. Так что, видишь ли, она мой очень личный домашний питомец. Она не часть помета, который я намерен раздать. Она — мать этого помета.
— Но она меньше них!
— И мертвее.
Моника долго смотрела на Лэззи. Затем она повернулась ко мне, уже не выглядя ни капли потрясённой.
— Никакая она не мать. Ты всё это сочиняешь, чтобы зажилить самого прикольного милашку себе.
Она бросилась к одеялу, подхватила Лэззи, обняла ее и поцеловала рисунок в виде буквы «М» на её тёмно-каштанового цвета лбу.
— Опусти ее, — велел я.
— Нет.
— Не заставляй меня, её у тебя отбирать.
— Не стоит тебе этого делать. — Она бросила взгляд на дверной проем кухни позади меня. — Уберись-ка ты с дороги, иначе скоро у тебя будут большие-пребольшие неприятности.
— Положи Лэззи на место. Можешь брать любого другого котенка, но…
— Прочь с дороги, — перебила она и направилась прямиком на меня.
— Как только ты…
— Мистер Бишоп говорил: «Проходи в мой дом. Я приберег для тебя одного котика. — Остановившись, она окинула меня лукавым взглядом. — И когда Моника вошла в его дом, он стал посвящать её в историю со ссаками, а после снял полотенце, которое на нем было, и заявил: Вот он, тот самый мурлыка, которого я тебе обещал. И имя ему — Питер».
Я только и смог выдохнуть:
— Ах ты ж!..
— Он велел мне ласкать Питера и целовать его. Я не желала этого делать, но он схватил меня и…
— Да прекрати уже! — выпалил я и шарахнулся с её пути, спотыкаясь о собственные ноги. — Чёрт с тобой, забирай кошку! Бери её и проваливай отсюда!
Когда Моника с торжествующим видом проходила мимо, забирая с собой мою Лэззи, она подмигнула мне.
— Огромное вам спасибо за котёнка, мистер Бишоп.
Я хмуро наблюдал за её уходом.
Как вкопанный стоял и беспомощно пялился, как она скользящей походкой пересекла помещение и переступила порог открытой раздвижной двери. Как только её ноги коснулись бетона, Моника тут же обратилась в бегство.
Очевидно, опасаясь, что я соберусь с духом и попытаюсь вернуть свою кошку.
Но я и пальцем не пошевелил.
Учитывая обвинения, которыми она мне угрожала… Как такое опровергнуть? Да, никак. Таковое обвинение, однажды произнесённое, прилипло бы ко мне, до конца жизни не отмоешься, всё-равно что проказа.
Я навсегда прослыл бы извращенцем, растлителем детей.
И вот я позволил ей украсть дорогую мне Лэззи.
Я застыл в ужасе и никак не мешал этому происходить.
Тут снаружи раздалось знакомое «ррииаауу!», следом короткий, резкий вопль — такой вопль может издать девчонка, когда кошка на ее руках решает вырваться на свободу, — а потом раздался громкий всплеск.
Я по-прежнему стоял неподвижно.
Уже не в ужасе.
На самом деле, меня это даже забавляло.
Бедняжка. Упала и вся промокла до нитки.
Лэззи перепрыгнула через порог и помчалась внутрь своего логова, шерсть вдоль хребта вздыблена, маленькие ушки прижаты к голове, хвост свернут в маленький, кустистый вопросительный знак.
Она остановилась и потерлась боком о мою голую лодыжку.
Я наклонился и поднял свою маленькую кошечку. Держа обеими руками, я приблизил её к своему лицу.
Снаружи до нас по прежнему доносился плеск.
И возгласы: «Помогите!». Потом снова: «Помогите!».
Неужто в арсенале приёмчиков Моники не было навыков плавания?
Я не смел питать особых надежд.
Криков о помощи больше не было. Однако время от времени я слышал бульканье и всплески, пока полная тишина не сменила эти раздражающие звуки.
Я отнёс Лэззи к бассейну.
Моника лежала на дне. Лицом вниз, руки и ноги раскинуты, волосы, словно кусты водорослей, колыхались над головой, а блузка и платье слегка мерцали в воде.
Выглядела она почти как парашютист, наслаждающийся свободным падением и ожидающий последнего момента, чтобы дёрнуть за вытяжное кольцо.
— Надо бы мне её оттуда вытащить, — сказал я Лэззи. — Сделать ей СЛР.
Затем отрицательно покачал головой в ответ на свои же слова.
— Нет. Не самая лучшая идея — мужчине моего возраста касаться десятилетней девочки? Что скажут люди?
Я снова направился к раздвижной стеклянной двери.
— А почему бы нам не навестить Джеймса? Кто знает? Возможно, кому-то повезёт найти Монику, пока нас с тобой не будет.
Лэззи откликнулась мурчанием. Её маленькое тело вибрировало, словно тёплый моторчик.
Библиотека должна была закрыться через пять минут. Чарльз знал, что последний из студентов уже ушёл. Он остался наедине с Линн.
Не видя смысла отправляться вглубь стеллажей расставлять книги, он задержался у стойки выдачи, сортируя тома на тележке и украдкой поглядывая на неё.
Она сидела на высоком табурете за стойкой. Её туфли, снятые с ног, стояли на полу. Ноги в белых носочках опирались на деревянную перекладину табурета. Чарльз мог видеть одну гладкую икру, складку за её коленом и несколько дюймов обнажённого бедра. Её ноги были раздвинуты настолько, насколько позволяла прямая джинсовая юбка. Подол юбки так плотно прижимался к её бедру, что Чарльз задумался, не останется ли на коже красный след.
Она наклонилась вперёд, опираясь локтями о столешницу, подперев щеки руками, и склонила голову, листая Kirkus. Её белая блузка, заправленная в юбку, натянулась на спине. Чарльз различал бугорки её позвоночника, мягкие изгибы рёбер, розовый оттенок кожи, просвечивающий сквозь ткань, и тонкие полоски бюстгальтера.
Он присел на корточки, укладывая книги на нижнюю полку тележки. С этого угла он мог видеть правую грудь Линн. Она виднелась из-под её руки — нежный холмик, обтянутый тугой блузкой, слегка нависавший над краем стола.
Без бюстгальтера было бы куда лучше. Швы, узоры, жёсткость — всё это мешало.
Чарльз представил, как разрезает его бретельки.
Линн протянула руку, перевернула страницу, вздрогнула и вскрикнула:
— Ой! Чёрт!
Она резко подняла руку, держа её перед лицом, пальцы напряжённо растопырились и изогнулись. На подушечке указательного пальца выступила блестящая капля крови.
У Чарльза пересохло во рту. Сердце заколотилось. Жар разлился по паху. Он застонал.
Она взглянула на него. Лицо её покраснело, зубы оскалились. Взгляд вернулся к руке. Казалось, она не знала, что с ней делать. Линн пару раз встряхнула её, как кошка, отряхивающая мокрую лапу, а затем прижала кровоточащий палец к губам.
— Порез от бумаги? — спросил он.
Она кивнула.
— Терпеть не могу эти штуки, — сказал он.
Порез. Разрез.
Он остался сидеть на корточках, напряжённый и ноющий.
Линн убрала палец от губ. На них осталось немного крови. Она скривилась, глядя на ранку, затем бросила Чарльзу натянутую, кривую улыбку.
— Дело не в том, что они так уж сильно болят, понимаешь? Просто они такие… — Она вздрогнула. — Ну, как ногти, скребущие по доске.
Она слизнула кровь с губ и снова поднесла палец ко рту.
— Пластырь нужен? — спросил Чарльз.
— У тебя есть?
— Ну, разумеется. Я всегда при себе имею всё необходимое.
— Словно настоящий бойскаут, верно?
— Именно так.
Поднимаясь с корточек, он мысленно уповал на то, что книги на верхней полке тележки окажутся достаточно высокими. Так и вышло — их верхние края достигали уровня его живота.
Он отвернулся от Линн и поспешил в кабинет за стойкой. Там он достал пластырь из жестяной коробки в своём портфеле. Поправил брюки спереди, чтобы выпуклость стала менее заметной. Но она всё равно выделялась. Сняв с кресла свой вельветовый пиджак, он надел его и застегнул среднюю пуговицу. Оглядев себя, он убедился, что перед пиджака надёжно скрывает его тайну.
Когда он вышел, Линн уже повернулась на табурете лицом к нему.
— Ну, всё, кровь остановилась, — сказала она.
— Да, но порезы от бумаги… Потрёшь не так, кожа отогнётся, и…
— Фу. Да, пожалуй, возьму пластырь. Не хочешь помочь?
Она протянула руку к Чарльзу.
— Хочу, — ответил он. Дрожа, он сорвал обёртку с липкой полоски. Подошёл ближе, остановившись, когда её влажный палец оказался в нескольких дюймах от его груди. Он уставился на разрез — полумесяц на подушечке пальца, похожий на жабры крошечной рыбы, розовый под тонким белым лоскутком кожи. Край тонкого лоскутка кожи был обращён в сторону.
— Думаешь, я выживу?
— Да, конечно, выживешь. — Голос его прозвучал хрипло. Он чувствовал себя ужасно напряжённым и твёрдым.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Да. Порезы меня нервируют.
— Ты же не упадёшь в обморок, правда?
— Надеюсь, нет.
Он возился с пластырем, отрывая блестящие бумажки с боков. Они упали, словно лепестки, сорванные с цветка, и осели на её блузке.
Держа пластырь за липкие концы, он опустил марлевую середину к порезу Линн.
Ему хотелось сделать ей больно.
Нет! Не надо!
Ему хотелось схватить её палец и провести большим пальцем назад, отогнув край кожи, заставив её дёрнуться и вскрикнуть.
Только не Линн! Не надо!
Как можно быстрее он прижал пластырь к порезу и обернул липкие концы вокруг её пальца. Затем развернулся и бросился в кабинет.
— Чарльз? — позвала она. — Чарльз, ты в порядке?
Он не ответил. Упав на вращающееся кресло, он сгорбился и схватился за колени.
Всё кончено, — сказал он себе. — Ты не сделал этого. Линн даже ничего не подозревает…
Он услышал её тихие шаги позади. Она положила руку ему на плечо.
— Что случилось? — спросила она.
— П... Просто… порезы. Они меня расстраивают.
Её рука сжала его через вельвет.
— Если б я знала… Это что, фобия какая-то?
— Наверное. Может быть.
Лёгким тоном она добавила:
— Это, наверное, объясняет, почему ты носишь с собой пластыри, да?
— Да.
Она похлопала его по плечу.
— Возможно, тебе станет лучше на свежем воздухе. Иди-ка домой, а я закрою библиотеку.
— Хорошо. Спасибо.
Он дождался, пока она уйдёт, затем взял портфель и вышел наружу. Ночь была влажной и туманной.
Лихорадочный от воспоминаний о порезе Линн, он задержался у входа в библиотеку. Вскоре верхние окна погасли. Он представил её там, наверху, одну среди стеллажей, опускающую забинтованный палец с выключателя, спускающуюся по лестнице.
Его швейцарский армейский нож оттягивал карман брюк. Он сунул руку внутрь и погладил гладкую пластиковую рукоять.
И смаковал мысли о том, как бы её разрезать.
Просто дождись, пока она выйдет…
Нет!
Он отвернулся от библиотеки и быстро ушёл.
В своей квартире в трёх кварталах от кампуса Чарльз лёг в кровать. Уснуть он не мог. Его разум бурлил образами Линн.
Не думай о ней, — твердил он себе. — Её нельзя трогать.
Но как же восхитительно это могло бы быть.
Однако нельзя.
Линн была аспиранткой. Как и Чарльз, она подрабатывала в библиотеке Уитмора за небольшую стипендию. Все знали, что они работают в одни и те же часы. Слишком много подозрений пало бы на него.
К тому же, она ему правда нравилась.
Но чёрт возьми…!
Забудь о ней.
Он пытался забыть. Пытался думать только о других. Как они вскрикивали или вопили. Как выглядели их лица. Как их кожа расходилась. Как кровь выливалась, словно алые ручьи, переполняющие берега разорванной плоти, растекалась и текла, образуя новые потоки, скользящие по бархатистым полям, оседающие в сверкающие лужицы в углублениях тела, стекающие по склонам.
Так много лиц. Так много тел, вздрагивающих от удивления или корчащихся в агонии. Так много кровоточащих разрезов.
Все они принадлежали незнакомцам.
Кроме лица, тела и пореза его матери.
Борясь с хаотичным потоком образов, стараясь не думать о Линн, он сосредоточился на матери. Её голос из-за двери: Милый, не будешь ли так добр принести мне пластырь? Он видел себя входящим в пропитанную паром ванную, тянущимся к верхней полке аптечки за жестяной коробкой, достающим пластырь и подходящим к ванне, где она лежала. Вода была мутной. На поверхности плавали клочья белой пены. Из её груди поднимались блестящие влажные островки, удивительно круглые и гладкие, каждый увенчанный более румяной кожей, выступающей в центре. Взгляд на эти островки заставлял Чарльза чувствовать себя странно и неловко.
Мать держала бритву в одной руке. Её левая нога лежала на краю ванны, опираясь на кран. Порез находился на полпути между коленом и тем местом, где вода рябила вокруг более широкой части ноги.
— Боюсь, я порезалась, когда брилась, — сказала она.
Чарльз кивнул. Он смотрел на рану. Наблюдал, как красные струйки скользят по её блестящей коже. Они окрашивали воду между её ног в розовый цвет. Там, внизу, было волосатое место. Её штуку он не видел. Он смотрел, пытаясь разглядеть её, хотя знал, что не должен туда смотреть. Он не мог остановиться. Ему было тошно и тесно внутри.
— Ты ведь не отрезала её, правда?
— Что отрезала, милый?
— Ну, знаешь, свою штуку.
Она мягко рассмеялась.
— О, дорогой, у мамочек нет штук. Вот.
И тогда она нежно взяла его руку и опустила её в тёплую розовую воду. Провела ею по своему телу. К порезу — нет, не просто порезу — огромной открытой ране с скользкими краями. Он попытался выдернуть руку, но она крепче сжала его и удержала.
— Давай, потрогай, — сказала она.
— А это не больно? — спросил он.
— Нисколько.
Рана была почти такой же длины, как его рука. Тёплая и скользкая внутри. И очень глубокая. Она слегка пошевелилась, когда его пальцы исследовали её.
Её голос звучал странно, когда она сказала:
— Я так устроена. Все мамочки такие.
Она отпустила его руку, но он оставил её там.
— Хватит, милый. Лучше налепи пластырь на мою ногу, пока я не истекла кровью.
Тогда у Чарльза был готов пластырь. Опуская его к небольшому кровоточащему порезу на её ноге, она сказала:
— Ты ведь не упадёшь в обморок, правда?
Но это был не голос его матери. Он повернул голову. В ванне лежала Линн.
***
На рассвете, измученный и беспокойный, Чарльз выбрался из кровати. Он не знал, спал ли вообще. Ну, может быть, совсем немного. Если и спал, то его сон был полон ярких кошмаров, таких живых, что они могли быть воспоминаниями или галлюцинациями.
После долгого душа ему стало лучше. Вернувшись в спальню, он сел и уставился на будильник. Без четверти шесть. До возвращения на работу в библиотеку оставалось чуть больше десяти часов. И до встречи с Линн.
Он видел её обнажённой под собой, извивающейся, пока он разрезал её кремовую кожу.
— Нет! — выкрикнул он и топнул ногой по полу.
Были способы это предотвратить. Уловки. За годы он придумал множество уловок, чтобы утолить свои порывы — ослабить потребности, сохранить контроль.
Веллер-Холл казался огромным и пустым. Чарльз знал, что он не пуст, но никого не видел, закрывая дверь и направляясь к лестнице. Те немногие студенты и профессора, которым не повезло с занятиями в восемь утра, уже сидели в аудиториях, вероятно, зевая, потирая глаза и мечтая вернуться в постель.
Он поднялся на четыре скрипучие ступени и остановился. Прислушался. За звуками собственного тяжёлого дыхания и сердцебиения он уловил далёкий голос. Скорее всего, доктор Читвуд. Студенты звали его доктор Шитхед — из-за обязательного (в университете методистского происхождения) курса истории христианства. Известного как Кража Христа. Не только обязательного, но и скучного, и вечно назначенного на утро.
Это был один из трёх курсов, проходивших в Веллер-Холле по понедельникам, средам и пятницам в столь ранний час. Аудитория Читвуда находилась прямо у верха лестницы.
Улыбнувшись, Чарльз достал свой нож. Открыл его и вонзил в гладкое, потёртое дерево перил. Он вырезал аккуратную двухдюймовую щель сверху. Очистил её от заноз. Присев, провёл большим пальцем по грязной ступеньке и намазал грязь на светлый разрез на перилах, маскируя его.
С помощью тонкогубцев он вставил лезвие инжектора в щель.
Выпрямившись, он полюбовался своей работой.
Край лезвия едва выступал над поверхностью перил. Его почти не было видно.
Дрожа от возбуждения, Чарльз поспешил наружу. Он ждал на скамейке, наблюдая за входом в Веллер-Холл.
Это будет здорово, — думал он. — Это всегда здорово.
Но он никогда не делал этого на кампусе. Это начало его беспокоить. Он даже подумал о том, чтобы вернуться на лестницу и вытащить лезвие. Мог бы пойти в город и установить ловушку где-нибудь ещё, в более безопасном месте.
Но он не хотел этого. Слишком часто та уловка тратилась впустую на кого-то старого, уродливого. Он не мог рисковать. Ему нужно было порезать студентку, свежую молодую девушку. Такую, как Линн.
Минуты тянулись медленно. Когда люди начали заходить в здание, Чарльз забеспокоился, что может пропустить событие. Подождав ещё немного и ёрзая, он встал со скамейки, взбежал по бетонным ступеням и ворвался внутрь.
Несколько студентов бродили по коридору, задерживались у дверей, заходили в аудитории. На лестнице никого. Он прошёл к дальнему концу коридора. Достал из портфеля книгу в мягкой обложке Поминки по Финнегану, открыл её, прислонился к стене и притворился, что читает.
Отсюда ему хорошо была видна лестница.
Книга дрожала в его руках.
Он затаил дыхание, когда мимо прошли две девушки и направились к лестнице. Они выглядели как первокурсницы. И, как полагалось вели себя так же — громко разговаривали, смеялись, жестикулировали.
Девушка со стороны лезвия прижимала книги к груди левой рукой. Правая свободно болталась. На первой ступеньке она положила руку на перила. Она скользила по ним, начиная подниматься.
Её блестящие светлые волосы колыхались на спине. Она была в безрукавке. Её руки — стройные и смуглые. Белые шорты обтягивали её так плотно, что Чарльз даже видел контуры трусиков. Таких скромных.
Сердце его заколотилось.
Когда она перешла с третьей ступеньки на четвёртую, она резко убрала руку с перил.
Попалась!
Но она не вздрогнула, не вскрикнула. Просто рубанула рукой по воздуху. Какой-то чёртов жест, подчёркивающий её болтовню с подругой.
Она почти дошла до площадки, прежде чем её рука вернулась на перила.
Чарльз вздохнул. Он чувствовал себя обокраденным.
Ещё не конец, — утешал он себя.
Она была такой идеальной. Красивая, светловолосая, стройная, как Линн. На пару лет моложе, но в остальном — то, что надо.
Всё равно я бы не увидел её лица, — успокаивал он себя.
Сверху донёсся топот ног.
Чарльз встрепенулся. Кража Христа закончилась, студенты рванули на свободу. Через секунды первые из них обогнули площадку и помчались вниз по нижнему пролёту. Дрожа от возбуждения, Чарльз следил за теми, кто был у перил. Впереди был парень. К счастью, его рука была занята, прижимая книги к бёдрам. За ним шла гибкая брюнетка, её грудь подпрыгивала под футболкой. Но она несла сумку за лямки и не держалась за перила.
За ней спускался толстяк в спортивном костюме. А за ним — настоящая красавица с длинными золотыми волосами, оголёнными плечами, в ярко-жёлтом топе без бретелек. Её рука лежала на перилах!
Да!
— Ой! Чёрт!
Толстяк.
Нет!
Он отдёрнул руку от перил и резко остановился, так что блондинка чуть не врезалась в него. Подняв руку к своему багровому, ошеломлённому лицу, он смотрел, как кровь капает, пачкая его толстовку.
— Чёрт возьми! Только посмотрите! Боже мой!
Ребята начали собираться вокруг него.
Скоро кто-нибудь найдёт лезвие.
Тяжело выдохнув, Чарльз закрыл книгу. Сунул её под мышку, взял портфель и пошёл по коридору.
Позже утром, после семинара по ирландской литературе двадцатого века, Чарльз сидел на скамейке вдоль одной из дорожек кампуса. Скамейка была довольно хорошо укрыта кустами с обеих сторон и дубом сзади.
Он достал из портфеля два лезвия X-Acto. Каждое длиной около дюйма, V-образное, с тонкими острыми краями. На тупом конце каждого лезвия был выступ, который можно было вставить в одну из рукояток из набора. Рукоятки Чарльз с собой не взял.
Держа лезвия в ладони, он притворился, что читает Джойса. А сам наблюдал за дорожкой. Люди всё шли и шли.
Терпение, — сказал он себе.
Прежде чем он успел найти момент, чтобы установить лезвия, напротив него уселась парочка. У них были пакеты из Burger King в квартале от кампуса. Чарльз ждал, пока они ели и болтали. Ждал, пока они обнимались и целовались. Наконец они ушли, парень засунув руку в задний карман её короткой джинсовой юбки.
Он проверил дорожку. Ну, наконец-то никого!
Действуя быстро, он воткнул одно лезвие вертикально в зелёную окрашенную планку рядом с правым бедром. Отодвинулся и выковырял место для второго лезвия на спинке. Убедившись, что свидетелей нет, вставил его.
Затем он перешёл на скамейку, где сладкая парочка зря потратила столько его времени. Они оставили картошку фри. Он смахнул её на землю. Открыл Поминки по Финнегану и стал ждать.
Люди проходили мимо. Много людей. Одни, парами, небольшими группами. Студенты, преподаватели, профессора, администраторы, садовники. Мужчины и женщины. Стройные, очаровательные девушки. Обычные девушки. Неряхи.
***
До самого полудня Чарльз ждал.
Никто не садился на скамейку.
Никто.
Но Чарльз всё равно ждал. Снова и снова в его воображении прекрасные юные девушки садились на скамейку. Их лица искажались и краснели. Они вскакивали, визжа. Убегали прочь, кровь из разрезанных ягодиц расползалась по шортам, юбкам, джинсам, кровь из рваных спин пачкала блузки, футболки, стекала по голой коже тех, кто носил топы с открытой спиной.
В лучшей фантазии на скамейку садилась Линн. В белом бикини.
Он часто возвращался к этой картине, пока ждал.
Линн остановилась перед ним.
Он посмотрел на неё, озадаченный. На ней не было бикини. Она была в белой хлопковой рубашке-поло, розовых шортах почти до колен, белых носках, кроссовках. Её огромная кожаная сумка висела на бедре.
— Привет, Чарльз, — сказала она. — Как дела?
Он пожал плечами. Попытался улыбнуться. Он был почти уверен, что это настоящая Линн, а не плод его воображения.
— Готов отправиться на соляные копи? — спросила она.
Он взглянул на часы. Без десяти четыре. Да быть не может! Неужели он просидел тут так долго?
— Пора, наверное, — пробормотал он.
Линн склонила голову набок.
— Ты в порядке?
— Я так плохо спал этой ночью.
— У меня эта ночь тоже была беспокойной. Так, как идёшь?
— Да. Конечно. Пожалуй.
Он убрал книгу, взял портфель и встал со скамейки. Бросив последний взгляд на ту, другую скамейку, пошёл рядом с Линн.
Это судьба, — подумал он. — Я попытался отвлечь своё желание от Линн, но все попытки провалились. Они и должны были провалиться. Мною управляют силы вне моего контроля, силы, которые предопределили, что Линн будет истекать кровью ради меня.
— Посмотри на мой палец, — сказала она, пока они шли.
Она поднесла палец к его лицу.
Пластыря не было. Чарльз увидел тонкий белый рубец на подушечке её пальца. Сердце заколотилось.
— Выглядит хорошо, — сказал он.
— Почти как новенький. — Она улыбнулась, слегка коснувшись его верхней частью руки. Опуская руку, добавила: — Если бы не твоя первая помощь, кто знает, чтоб случилось. Может быть, я бы кровью истекла.
Чарльз знал, что она шутит. Но сердце забилось ещё сильнее. Жар разлился по паху.
— От пореза бумагой?
— Конечно. Это случается сплошь и рядом. Главная причина смерти среди библиотекарей и редакторов. Честное слово.
Она посмотрела на него.
— Ты ведь умеешь улыбаться, а?
— Конечно, — буркнул он.
— Ну-ка, покажи.
Он попробовал.
— Нет, жалкое зрелище, — сказала она. — Знаешь, ты был бы довольно симпатичным парнем, если бы хоть иногда улыбался.
Он смотрел на неё. Представил, как её лицо выглядит с ярко-красной кровью, стекающей по нему. Вообразил, как слизывает кровь с её щёк и губ.
— Это больше похоже на ухмылку, чем на улыбку, — заметила Линн. — Но сойдёт. Тебе просто нужна практика.
Даже после того, как все книги были расставлены, Чарльз остался на втором этаже среди стеллажей.
Если он спустится вниз, то увидит Линн. Она будет сидеть на своём табурете за стойкой выдачи, принимая и выдавая книги, или, может, бродить по залу, весело предлагая помощь студентам, которым она нужна.
Пока я её не вижу, — говорил он себе, — ничего не случится.
Несколько студентов поднялись наверх. Кто-то искал книги, другие проскальзывали в кабинки у дальней стены и учились. Среди них были девушки, но он не обращал на них внимания. Это будет Линн или никто.
Он сам забрался в кабинку. По какой-то неизвестной причине её поставили в угол, подальше от света. Это ему подходило. Ему было комфортно и казалось, что он надёжно укрыт.
Сложив руки на столе, он опустил на них голову.
Ну, что может, и усну, — подумал он.
Закрыв глаза, он представил Линн, подвешенную к потолочной балке, с запястьями, связанными верёвкой, вытянутыми вверх руками, ногами, не достающими до пола. Но верёвки у него не было. М-да, жаль. Вернуться в квартиру за ней? Аварийные выходы с сигнализацией. Из библиотеки не выйти, не пройдя мимо стойки Линн.
А, может быть, ремень использовать?
Ведь однажды это сработало. Он накинул петлю на руки девушки и прибил другой конец высоко к стене.
Но ни молотка, ни гвоздей при себе не имелось.
Верёвка всё же лучше. Хотя её и не было, ему нравился образ беспомощно висящей Линн. Он знал, что на ней рубашка-поло. Но в его фантазии она была в обычной блузке. С пуговицами. И он видел, как срезает их одну за другой.
Чарльз вздрогнул, проснувшись, когда кто-то погладил его по затылку. Он резко выпрямился в кресле. Линн стояла рядом, хмурясь с тревогой на своём тёмном лице.
— Ты здорово вырубился, — сказала она. Её голос был чуть громче шёпота в тишине.
— Прости, я не…
— Ничего страшного, — её рука осталась на его затылке, перебирая волосы. — Я немного беспокоилась о тебе. Ты просто исчез.
— Да, я расставлял книги тут наверху. Устал так…
— Всё нормально. — Уголки её рта приподнялись в улыбке. — Я подумала, может быть, ты избегаешь меня. Ты так странно ведёшь себя с прошлой ночи.
— Да, просто я и чувствую себя странно.
— Ты всё ещё переживаешь из-за того, что я порезалась?
— В каком-то смысле, наверное.
Он встал. Кресло громко скрипнуло, отодвинутое назад его коленями. Звук заставил его поморщиться.
— Да, я тоже была не в своей тарелке, — сказала Линн.
Он повернулся к ней лицом.
— Правда?
— Истинная правда, — сказала она, глядя ему прямо в глаза и беря его за руки. — То, как ты вёл себя прошлоым вечером… Ты был так добр, принёс мне пластырь и всё прочее, наложил его, несмотря на свою боязнь порезов. И тогда я внезапно осознала… насколько ты необыкновенный, Чарльз.
— Я?
— Да, ты.
Она подняла руки к его лицу. Нежно поглаживая его щёки, она прижалась к нему. Запрокинула голову. Прижалась губами к его губам. После медленного, мягкого поцелуя она посмотрела ему в глаза.
— Мы совсем одни, — прошептала она. — Я уже закрыла библиотеку на ночь.
Всё, что он смог выдавить, было:
— Ох.
Он дрожал. Сердце колотилось, дыхание сбилось. В паху всё сжалось, и по тому, как Линн прижималась к нему, он знал, что она чувствует его возбуждение.
Она отступила, создавая между ними пространство. Её руки скользили по его груди.
— Я не спала всю ночь, — сказала она. — О тебе думала.
— Я тоже не спал, думая о тебе.
— Правда?
Её голос дрогнул.
— Да.
— Ох, господи. — Она издала тихий, нервный смешок. — Надо было порезаться давным-давно.
Её дрожащие пальцы расстегнули его рубашку. Раздвинули её. Она поцеловала его грудь.
Одной рукой Чарльз гладил её спину. Другой полез в карман брюк. Сжал пластиковую рукоять ножа.
Глядя ему в глаза, Линн потянула за подол своей рубашки-поло. Вытащила её из шорт, стянула через голову и бросила на пол.
Чарльз почувствовал, будто из его лёгких выкачали воздух. Он хватал ртом воздух.
Линн возилась с поясом своих шорт. Они соскользнули по её ногам. Она шагнула из них, оттолкнув их кроссовкой.
Рукоять ножа стала скользкой от пота.
— Нравится, как я выгляжу? — прошептала Линн.
Чарльз кивнул.
— Ты... ты выглядишь... прекрасно.
Так прекрасно. Стройная и гладкая, обнажённая, кроме тонкого белого бюстгальтера и трусиков, белых носочков и кроссовок.
На её лице было спокойное, мечтательное выражение. Лёгкая улыбка. Выгнув спину, она подняла обе руки за спину.
— Не надо, — пробормотал Чарльз.
Её брови приподнялись.
— Я только хочу расстегнуть…
— Знаю. Можно мне?
Её улыбка стала шире.
— Конечно.
Чарльз вытащил нож. Открывая лезвие, он следил за Линн — готовый схватить её, если она попытается убежать.
Её улыбка скривилась. Она замерла, глядя на нож.
— Ты шутишь, да?
— Мне нужно.
Она подняла взгляд на его лицо. Казалось, она изучает его. Потом пожала одним плечом.
— Давай, Чарльз.
— Что?
— Если нужно, значит нужно. Куплю новый.
— Ох.
Она положила руки ему на бёдра. Они слегка дрожали. Сжали его, когда он разрезал каждую бретельку. Затем он просунул лезвие под узкую полоску между чашками её бюстгальтера. Она закрыла глаза. Рот приоткрылся. Он слышал её хриплое дыхание. Он потянул, разрезав полоску.
Бюстгальтер упал.
Линн открыла глаза. На её лице затрепетала улыбка.
— Это довольно извращённо, — сказала она хриплым голосом.
Она вздрогнула, когда он провёл тупым краем лезвия по верхней части её левой груди. В свете ближайшей лампы он видел, как гладкая кожа покрылась мурашками. Её сосок набух. Он прижал его плоской стороной лезвия и смотрел, как он снова выпрямляется. Линн застонала.
Она рванула его ремень. Расстегнула пуговицу на поясе джинсов, дёрнула молнию вниз, лихорадочно стащила джинсы и бельё до его бёдер.
Этого не может быть, — думал Чарльз. Никогда ничего подобного не случалось. Он гадал, не спит ли он, не видит ли сон.
Он знал, что его сознание бодрствует.
Пальцы Линн обхватили его.
— И мои трусики, — прошептала она, — срежь их ножом.
Он разрезал их по бокам. Лёгкая ткань обвисла, но не упала. Они прилипли между её ног, пока она не потянула их вниз. Слабый рывок, и они поплыли к полу.
— Это так странно, — выдохнула она. — Я никогда… ничего такого…
Её мягкие, обхватывающие пальцы скользили по нему. Вверх и вниз.
Нож дрожал, когда Чарльз поднёс его к её груди. Чуть выше левой груди он прижал кончик к её коже. Осторожно.
— Осторожнее, — прошептала она. — Ты же не хочешь меня порезать.
— Ну, вообще-то хочу.
Её рука соскользнула. Она выпрямилась, глядя ему в глаза.
— Ты шутишь, да?
— Нет.
— Но ты же ненавидишь порезы.
— Прости. На самом деле я их люблю. Они… они что-то со мной делают.
— Ты хочешь сказать, что они тебя возбуждают?
— Да.
— Но это безумие!
— Наверное. Мне очень жаль, Линн.
— Погоди-ка.
— Но, я должен это сделать. Должен тебя порезать.
— Боже мой.
Он покачал головой.
— Ты такая красивая, и… мне кажется, что тебя я люблю.
— Чарльз. Нет.
Он смотрел на кончик ножа, вдавленный в её кожу. Разрез до самого кончика её груди…
Линн схватила его руку, вывернула её. Чарльз вскрикнул, а локоть её другой руки врезался ему в щёку. Отшатнувшись назад, он услышал, как нож звякнул о пол. Джинсы запутались в ногах. Он ударился о край кабинки и упал.
Линн метнулась, присела и поднялась, держа нож.
Чарльз встал на колени. Посмотрел на неё снизу вверх. Такая красивая. Хмурится на него, голая, кроме белых носков и кроссовок. Лезвие ножа в её руке блестело.
— Ох, Чарльз, — тихо сказала она.
Слёзы защипали ему глаза. Он сгорбился, закрыл лицо руками и заплакал.
— Чарльз?
— Прости, — выдавил он. — Господи, прости! Я не знаю, почему я… Прости!
— Чарльз. — В её голосе прозвучала нотка приказа.
Он вытер слёзы и поднял голову.
Она смотрела на него сверху вниз. Слегка кивнула. Уголок её рта дрожал.
Она взмахнула запястьем. Вздрогнула и скривилась, когда лезвие оставило маленький разрез. Закрыла нож и опустила его к боку.
Чарльз смотрел на тонкую ленту крови. Она начиналась чуть ниже её ключицы и стекала вниз. Пробежала по верхней части груди, разделилась надвое: одна струйка потекла по бледному округлому боку, другая медленно двинулась к соску.
— Иди сюда, — прошептала она.
На следующий день в аптеке Чарльз чувствовал себя ужасно неловко.
Линн хихикала.
Она швырнула на прилавок три упаковки презервативов. Молодой продавец взглянул на неё, потом на Чарльза. На его лице читалось лёгкое веселье.
— Что, против безопасного секса? — спросила Линн.
Продавец покраснел.
— Я нет. Ни в коем случае.
Чарльз хотел провалиться сквозь землю.
— И заодно это пробейте, — бросила Линн, кидая на прилавок три жестяные коробки с пластырями.
Думаю, Вы во многом похожи на меня.
Если Вы читаете это послесловие, скорее всего, Вы — поклонник Ричарда Лаймона. Возможно, Вы не были им, когда открывали эту книгу, но теперь, после того как прочитали собранные здесь рассказы, наверняка им стали. А если Вы фанат, то знаете, что это такое — прочитать что-то и почувствовать непреодолимое желание рассказать об этом всем вокруг. Схватить кого-нибудь за руку и воскликнуть: «Ты просто обязан это прочитать!» Поверьте, я прекрасно понимаю это чувство.
Со мной это произошло, когда я впервые прочитал рассказ Ричарда Лаймона. Я мгновенно стал его поклонником. Я искал его книги повсюду, где только мог. И, конечно, мне хотелось поделиться этим восторгом с другими, буквально всунуть им в руки его произведения со словами: «Ты должен это прочитать!» Но книг не было. Ни одна из них не издавалась. Обычные книжные магазины даже не стоило проверять. В букинистических иногда удавалось что-то найти, если другие отчаявшиеся фанаты Лаймона не успевали их разобрать раньше меня.
Однако я быстро обнаружил, что в интернете можно заказать множество книг Лаймона — издания, которые никогда не публиковались в Штатах. О, чудеса Всемирной паутины! Правда, за простое издание с мягкой обложкой приходилось платить примерно втрое больше обычной цены. Но что мне оставалось? Так, одну за другой, я начал покупать книги, которых не мог найти здесь, в Америке.
Когда я стал посещать конвенты ужасов, я понял, что таких, как я, разочарованных фанатов Лаймона, жаждущих его книг и вынужденных заказывать их через интернет — великое множество. На одном из таких мероприятий, в комнате дилеров, я наткнулся на настоящий клад — целый стол, заваленный импортными изданиями книг Лаймона. Я с радостью сгреб несколько книг, которых у меня еще не было, и без колебаний выложил деньги. Но у молодой девушки за прилавком не оказалось достаточно сдачи. Она спросила кого-то, стоявшего позади меня, нет ли у него мелких купюр, и тихий голос ответил: «Кажется, есть…»
Этот тихий голос принадлежал Ричарду Лаймону. (А девушка за прилавком оказалась Келли Лаймон, его дочерью.) Годами я не мог найти его книг, а теперь стоял рядом с самим автором. Я что-то пробормотал — Бог знает что именно, но, кажется, суть сводилась к тому, что я обожаю его творчество.
Стоит упомянуть, что я зарабатываю на жизнь редактированием книг. А издательство, в котором я тогда работал, как раз занималось созданием хоррор-серии (это и была официальная причина моего присутствия на конвенте.) Я не был уверен, стоит ли говорить об этом Дику — так я называл Ричарда — ведь я слышал немало историй о том, как американские издатели обходились с ним в прошлом. Но я рискнул и упомянул это, и Дик, похоже, не возражал. Более того, мы договорились встретиться позже тем же вечером, чтобы я мог угостить его и его жену пивом. И вот мы сидим, беседуем за выпивкой, а я думаю: «У меня чертовски крутая работа. Мне платят за то, чтобы я пил пиво с Диком Лаймоном».
Спустя несколько месяцев после той встречи, после множества телефонных разговоров и переписки по электронной почте, мы с Диком договорились, что Leisure Books, издательство, где я работаю, впервые опубликует некоторые из его книг в США. С тех пор мы продолжаем это делать. Позже я шутил, что решился на это только потому, что не мог больше позволить себе платить заоблачные цены за импортные издания его книг. Но на самом деле всё сводится к тому чувству, знакомому каждому фанату, — к потребности вручить книгу кому-то и сказать: «Ты просто обязан это прочитать». В сущности, этим и занимаются редакторы. Только у нас есть возможность сказать это большему числу людей. Не могу говорить за редактора этой книги, поскольку её выпустило другое издательство, но готов поспорить, он чувствует то же самое.
Теперь очередь за Вами. Вы сидите с этой книгой в руках, и, если только Вы не решили по какой-то странной причине начать с послесловия, Вы только что закончили читать сборник лучших рассказов Лаймона. Это одни из самых выдающихся его работ, и я знаю, что они Вам понравились. Где-то глубоко внутри вас шевелится то самое знакомое чувство — «ты должен это прочитать», не так ли? Вы тоже стали фанатом Лаймона, как и я. Так что вперед! Найдите друга, коллегу, случайного знакомого в баре — кого угодно. Даже если они уже любят Лаймона, велика вероятность, что эти рассказы им еще не попадались. Поддайтесь этому импульсу, этой страсти, которую знает каждый фанат.
Вручите им экземпляр этой книги и произнесите те волшебные слова.
Вступление Стэнли Уайтера / Introduction by Stanley Wiater. Перевод Грициана Андреева.
Охота / The Hunt (1989). Первоначально опубликован в антологии STALKERS, под редакцией Эда Гормана и Мартина Х. Гринберга, Dark Harvest, 1989. Перепечатан в сборнике рассказов «Злодеи» Headline вadline, 1997 году. Перепечатано под названием Охотник / THE HUNTED[39] в сборнике SCREAMPLAYS под редакцией Ричарда Чизмара, by Del Rey/Ballantine[40], в 1997 году. Перевод Грициана Андреева.
Дегустаторы / Eats (1985). Первоначально опубликован в журнале Mike Shayne's Mystery Magazine, июль 1985 года. Перепечатано в The Second Black Lizard Anthology Of Crime, под редакцией Эда Гормана и Мартина Х. Гринберга, 1988 г. Перепечатано в виде комикса в The Bank Street Book Of Mystery, a Byron Preiss Book, изданной Pocket Books в 1989 г. Так же в сборнике «Хорошее укромное местечко», вышедшем в издательстве Deadline Press в 1993 году, и в «Злодеях» Headline вadline, 1997 году. Перевод Александра Смушкевича.
Поклонник / The Worshipper (2004). Печатается впервые. Перевод Александра Смушкевича.
Дева / The Maiden (1994). Впервые в антологии Dark Love под редакцией Нэнси Коллинз, Эдварда Крамера, и Мартина Х. Гринберга, издательством New American Library, ROC, 11/95. Перепечатан в сборнике «Жуткие байки» Headline, 2000. Перевод Александра Смушкевича.
Сказки на ночь / Bedtime Stories (2004). Впервые рассказ опубликован в феврале 2001 года, в качестве чапбука под названием «Расскажи мне сказку» (Tell Me A Tale) издательством Cemetery Dance как часть их эксклюзивной линейки чапбуков[41] ограниченного тиража. Перевод Гены Крокодилова.
Попутчик в пустыне / Desert Pickup (1970). Первоначально опубликован в журнале Ellery Queen's Mystery Magazine, в ноябре, 1970 года. Перепечатан в сборнике «Хорошее укромное местечко», от Deadline Press в 1993 году, и в «Злодеях» Headline вadline, 1997 году, а также в The Best of Cemetery Dance: Volume 2 by Roc Books, 2001 Trade Paperback. ЭТО БЫЛО ПЕРВОЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПРОДАЖЕЙ ЛАЙМОНА. Перевод Александры Сойки.
Крепкая сигара даст прикурить / A Good Cigar is a Smoke (1976). Впервые в жунале Ellery Queen's Mystery Magazine, февраль 1976 года. Перепечатан в сборнике «Хорошее укромное местечко», 1993 года, и в «Жутких байках» от Headline, 2000 года. Перевод Виталия Бусловских.
Приглашение к убийству / Invitation to Murder (1991). Впервые в антологии Invitation to Murder под редакцией Эда Гормана и Мартина Х. Гринберга, вышедшей в издательстве Dark Harvest в 1991 году, а также в издательстве Diamond в 1993 году. Перепечатан в сборнике рассказов «Жуткие байки», Headline, 2000г. Перевод Гены Крокодилова.
Чемпион / The Champion (1978). Впервые в журнале Cavalier за октябрь 1978 года. Перепечатан в антологии Modern Masters of Horror, под редакцией Фрэнка Коффи, издательство Coward, McCann & Geoghegan, 1981. Переиздан в мягкой обложке издательствами Ace, 1982 и Berkeley, 1988. Перепечатан в сборнике «Хорошее укромное местечко»,1993. Далее в антологии 100 Fiendish Little Frightmares под редакцией Стефана Демьяновича, Роберта Вайнберга и Мартина Х. Гринберга, издательство Barnes & Noble, 1997, и в «Жутких байках», Headline, 2000 г. Перевод Дмитрия Епифанова.
Доброе дело / The Good Deed (1993). Рассказ впервые опубликован в сборнике «Хорошее укромное местечко», в 1993 году, а также в «Жутких байках», Headline, 2000 г. Перевод Дмитрия Епифанова.
Расплата с Джо / Paying Joe Back (1975). Впервые в журнале Ellery Queen's Mystery Magazine, сентябрь 1975 года. Перепечатан в антологии Masters of Suspense под редакцией Эллери Квина и Элеоноры Салливан, 1992. Также в сборниках в «Хорошее укромное местечко», 1993., «Жуткие байки», Headline, 2000 г. Перевод Гены Крокодилова.
Шуба / The Fur Coat (1994). Впервые в антологии The Earth Strikes Back под редакцией Ричарда Чизмара, изданной Марком Зейзингом, в 1994 году. Перепечатан в сборнике рассказов «Жуткие байки», Headline, 2000г. Перевод Виталия Бусловских.
Бларни / Blarney (1981). Впервые в журнале Mike Shayne's Mystery Magazine, сентябрь, 1981. Перепечатан в сборниках «Хорошее укромное местечко»,1993. и в «Жутких байках», Headline, 2000 г. Перевод Гены Крокодилова.
Хорошее укромное местечко / A Good, Secret Place (1993). Впервые в антологии Cold Blood под редакцией Ричарда Чизмара, опубликованной Марком Зейзингом в 1991 году. Перепечатан в сборниках рассказов «Хорошее укромное местечко», от Deadline Press, 1993 и в «Злодеях» Headline вadline, 1997 г. Перевод Чико Морено.
Случайная попутчица на Шоссе №1 / Pickup on Highway One (2001). Первоначально опубликован в Cemetery Dance Magazine, Выпуск #34 под редакцией Ричарда Чизмара, 2001. Перевод Гены Крокодилова.
Спасая Грейс / Saving Grace (1991). Впервые в антологии Cold Blood под редакцией Ричарда Чизмара, опубликованной Марком Зейзингом в 1991 году. Перепечатан в сборнике рассказов «Жуткие байки», Headline, 2000г. Перевод Александра Смушкевича.
До усрачки / Spooked (1981). Впервые в журнале Mike Shayne's Mystery Magazine, октябрь 1981 года. Перепечатан в сборниках «Хорошее укромное местечко», от Deadline Press, 1993, и в «Жутких байках», Headline, 2000 г. Перевод Павла Павлова.
Полоумный Стэн / Madman Stan (1989). Изначально рассказ был опубликован в антологии Night Visions 7 под редакцией Стэнли Уайтера, выпущенной Dark Harvest, 1989, а также переиздан в «Когда погаснет свет» Headline, 1993. Перевод Николая Гусева.
Котята даром / Kitty Litter (1992). Первоначально опубликован в антологии Cat Crimes II под редакцией Эда Гормана и Мартина Гринберга, изданной Donald I. Fine[42], в 1992 году. Перепечатано в сборнике «Злодеи», издательство Headline, 1997. Перевод Дмитрия Епифанова.
Порез / Slit (1993). Первоначально появился в антологии Predators под редакцией Эда Гормана и Мартина Гринберга. Издано ROC, в 1993 году. Перепечатано в сборнике рассказов «Злодеи», издательство Headline, 1997. Перевод Грициана Андреева.
Послесловие Дон Д'Ауриа «Заметки поклонника» / Afterword A Fan's Notes By Don D'Auria. Перевод Грициана Андреева.
(Night Visions англ.)
(Madman англ.)
Dark Dreamers: Conversations with the Masters of Horror (Avon Books, 1990).
Словосочетание «подглядывающий Том» ("a Peeping Tom" англ.) закрепилось в английском языке как обозначение вуайериста.
«Яйца Бенедикт» — блюдо на завтрак, представляющее собой бутерброд из двух половинок английского маффина с яйцами пашот, ветчиной или беконом и голландским соусом. Популярно в США и Канаде.
Ночник «Барни Раббл» (Barney Rubble nightlight) выполнен в виде керамической фигурки персонажа мультсериала «Флинстоуны» Барни Раббла.
В оригинале «big tease» («большая дразнилка») — идиома в английском языке. Чаще всего используется для описания человека, любящего дразнить других, создавая ожидания или надежды, но при этом не собирающегося их оправдывать. Это может быть в контексте флирта, шуток или просто легкого поддразнивания. Например, если кто-то постоянно намекает на что-то, но никогда не идет дальше намеков, его могут назвать «big tease».
Имеет свои корни в английской разговорной речи. Слово «tease» само по себе означает дразнить или поддразнивать, а добавление «big» усиливает это значение, подчеркивая масштаб или частоту действия.
Чаще всего используется в неформальной обстановке. Может применяться как в положительном, так и в отрицательном контексте, в зависимости от ситуации и отношения говорящего к поведению «big tease».
Сагуаро Национальный Памятник (Saguaro National Monument) — это охраняемая природная территория в Соединённых Штатах, расположенная в штате Аризона, недалеко от города Тусон. В 1994 году статус памятника был изменён, и он стал Национальным парком Сагуаро. Парк известен своими обширными рощами кактусов сагуаро, которые являются символом пустыни Сонора и могут достигать высоты до 12 метров.
Название рассказа «A Good Cigar is a Smoke» содержит игру слов, основанную на многозначности английского слова «smoke». Оно может означать как слово «дым» (в контексте курения сигары), так и быть сленговым выражением для «убить». Таким образом, название одновременно отсылает к наслаждению сигарой и к опасным, смертельным событиям, описанным в данном тексте. В русском языке аналогичная игра слов затруднительна, так как слово «дым» не имеет переносного значения, связанного с убийством.
«Салат Краб Луи» — также известный как Король салатов, разновидность салата с крабовым мясом. Рецепт восходит к началу 1900—х годов.
Антология "Приглашение к убийству" ("Invitation to Murder") под редакцией Эда Гормана и Мартина Гринберга впервые опубликована в 1991 году. В ней есть и этот рассказ.
+32 С.
Эд Гейн (англ. Ed Gein) по прозвищу «Плейнфилдский упырь» — американский серийный убийца, некрофил и похититель трупов.
В оригинале: bull’s-eye, bull dyke.
около 30 см.
Диаметром около 18 мм.
В оригинале «Топ-сирлойн» (англ. Top sirloin) «верхнее филе» — кусок говядины из основной или субосновной части филе. Стейки из верхней части филе отличаются от стейков из филе тем, что в них удалены кости, вырезка и нижние круглые мышцы.
Обыкновенный опоссум, будучи сильно испуганым, «прикидывается мёртвым»: изо рта выделяется пена, а из анальных желёз — секрет с резким неприятным запахом. Это отпугивает хищников и позволяет животному успешно существовать в густонаселённых районах Северной Америки.
В оригинале «Fort Boondocks» — сленговое слово Boondocks, заимствованное из языка тагалог (одного из языков Филиппин). Оно происходит от слова «bundók», что означает «гора». Американские солдаты заимствовали это слово во время Филиппино-американской войны в начале XX века, и со временем его значение трансформировалось в «глушь» или «отдалённую местность». В современном английском языке оно используется в разговорной речи для обозначения изолированных и сельских территорий.
В оригинале Cut-off jeans — джинсы, обрезанные в области бедер, коленей или лодыжек. Популярны на юге США. Обычно их обрезают ровно, но встречаются джинсы с обтрепанными краями или необработанными каймами, чтобы придать им более потрепанный вид.
Ликантропия (здесь) — способность превращаться в волка.
Перефразирование библейской цитаты «Смерть, где твое жало?» (Осия 13:14), (К Коринфянам 15:55).
Йосемитский национальный парк (англ. Yosemite National Park) находится в округах Мадера, Марипоса и Туолумне штата Калифорния (США). Занимает площадь в 3081 км² и расположен на западных склонах горного хребта Сьерра-Невада.
Фонарь Коулмана (Coleman lantern) — лампы под давлением, использующие газовую мантию. Впервые произведены Coleman Company в 1914 году.
«Кошки» (англ. «Cats») — мюзикл английского композитора Э. Ллойда Уэббера по мотивам сборника детских стихов Т. С. Элиота «Популярная наука о кошках, написанная старым опоссумом». Премьера мюзикла состоялась 11 мая 1981 года на сцене Нового лондонского театра, а 7 октября 1982 года — состоялась премьера на Бродвее.
«Долг! где твое жало?» — Перефразированное выражение: «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?». (Первое Послание к Коринфянам 15:55).
Bullock's — сеть универсальных магазинов полного ассортимента, существовавшая с 1907 по 1995 год, со штаб-квартирой в Лос-Анджелесе, расширявшаяся и работавшая по всей Калифорнии, Аризоне и Неваде. Многие бывшие магазины Bullock's продолжают работать как Macy's.
15 футов = 4,57 м
7–8 футов = 2,13 — 2,43 м.
Херст-касл (англ. Hearst Castle, то есть «замок Херста») — национальный исторический памятник на тихоокеанском побережье Калифорнии, примерно на полпути между Лос-Анджелесом и Сан — Франциско. Главный усадебный дом стоит на «Зачарованном холме» (исп. La Cuesta Encantada) в 8 км от океана. В доме 56 спален, 61 уборная, 19 гостиных, на территории усадьбы — несколько бассейнов и теннисных кортов, кинотеатр, аэродром и крупнейший в мире частный зоопарк.
Твинки (англ. Twinkies) — американский кекс-закуска (снэк), описываемый как «золотой бисквит с кремовым наполнителем» (англ. Golden Sponge Cake with Creamy Filling). Ранее производился и распространялся компанией «Hostess Brands». В настоящее время правами на бренд владеет фирма «Hostess Brands, Inc.», которая ранее принадлежала частным инвестиционным фондам «Apollo Global Management» и «C. Dean Metropoulos». Во время процедуры банкротства производство «Твинки» было приостановлено 21 ноября 2012 года и 15 июля 2013 года начато снова примерно после 10 месяцев отсутствия продукта на полках американских магазинов.
Twinkie исключительно популярны в США, особенно на севере страны. Расхожая шутка, которая неоднократно обыгрывалась в фильмах и сериалах (например, в «Хищник 2018», «Добро пожаловать в Zомбилэнд», «Крепком орешке», «ВАЛЛ-И», «Остаться в живых») и книгах и даже стала своеобразным мемом, заключается в том, что «твинки» целиком сделаны из ненатуральных ингредиентов, поэтому могут храниться сколько угодно долго. На самом деле это не соответствует действительности — срок хранения не превышает 25 дней, а на полках магазинов они лежат не более 7—10 дней.
MG — марка британских легковых автомобилей, в 1970х годах поставлявшихся на американский рынок.
(в оригинале "RV" — сокращение от recreational vehicle; амер.) кемпер (автофургон, оборудованный кухней, спальными местами, туалетом)
Женское имя Грейс латинского происхождения, может быть переведено как «доброта» или «милосердие». Кроме того, название рассказа (англ. Saving Grace) содержит дополнительную игру слов. В зависимости от контекста, это выражение может также значить «единственный шанс на спасение», или же «спасительная добродетель» (некий добрый поступок или положительная черта характера, перевешивающая отрицательные).
"87th Precinct" Цикл романов, посвященный полицейским расследованиям, написанных Эдом Макбэном (псевдоним автора Мэла Декерта). Серия фокусируется на детективной работе в вымышленном полицейском участке в Нью-Йорке и включает множество историй о расследованиях преступлений.
В оригинале «Don’t have a cow, man». Фраза переводится как «Не переживай так, парень» или «Не кипятись, чувак». Это выражение стало популярным благодаря мультсериалу «Симпсоны», где персонаж Барта Симпсона часто его использует, чтобы успокоить кого-то, кто слишком сильно волнуется или расстраивается по какому-либо поводу.
В оригинале на английском языке используется аббревиатура CPR (Cardiopulmonary Resuscitation), которая созвучна имени робота C-3PO из «Звёздных войн» — персонажа, известного как «C-P-R» в диалоге (Monica путает CPR с роботом).
Сборник издавался в двух вариациях:
- Ограниченной серией из 1 000 экземпляров ($40)
- Издание в футляре из 52 экземпляров с подписанным форзацем, переплетенное в кожу, с закладкой из атласной ленты и дополнительными цветными иллюстрациями ($200)
The Hunted - это расширенная сценарная версия короткого рассказа The Hunt с дополнительными частями в начале, в ходе действия и в конце.
Del Rey Books — импринт издательства Ballantine Books, входящего, в свою очередь, в издательский холдинг Penguin Random House. Основан Джуди-Линн дель Рей, которая и стала его первым редактором.
Эти несколько эксклюзивных чапбуков, никогда не поступали в продажу, а предлагались только в рамках промоакций. Первым из таких эксклюзивных рекламных чапбуков стал рассказ Ричарда Лаймона «Tell Me A Tale».
Donald I. Fine — издательство, основанное Дональдом Файном в 1983 году. После продажи своего предыдущего издательства — Arbor House — в 1979 году Hearst Corporation, Файн ещё некоторое время продолжал сотрудничество с Hearst, однако потом решил создать новое издательство. В 1995 году издательство было продано холдингу Penguin.