Для всех, кто потерялся в Холодной Белизне...
ВОТ, Я СТОЮ У ДВЕРИ И СТУЧУ
- Откровение 3:20
Зло существует уже давно
- Арабская пословица
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ СТАНЦИЯ МАУНТ-ХОББ
ГОРЫ КОРОЛЕВЫ МОД
13 ЯНВАРЯ
АНТАРКТИДА
Австралийское лето.
Батлер проснулась в полутьме, зная и не зная одновременно. Она инстинктивно почувствовала, что что-то не так. Почувствовала распад, раскол эфира вокруг нее, словно паутиной трещин в разбитом оконном стекле, распространялась, пересекалась, соединялась, пока не образовала огромную бездну с рваными краями, в которую, как ей казалось, она могла просто упасть и никогда, никогда не найти пути назад снова.
Она моргнула.
Сделала пару глубоких вдохов.
Цифровые часы на тумбочке показывали 23:30 ровно.
Оглядывая свою комнату, у нее возникло странное ощущение, что произошло едва заметное перемещение пока она спала. Вещи были сдвинуты, передвинуты, перевернуты и возвращены на свои места немного неправильно, самую малость, что только она могла это заметить.
И это касалось не только вещей, но и всей комнаты.
Как-то не складывалось. Даже в темноте она была уверена, что все было ближе друг к другу или дальше, немного не так.
Это вызывало у нее чувство клаустрофобии, почти осквернения.
За пределами главного комплекса ветер завывал, словно был напуган. Снег и мелкие кристаллы льда носились вихрем, царапая внешние стены, словно песчаная буря в Сахаре, отчаянно пытаясь проникнуть внутрь и украсть тепло.
Не ветер разбудил ее. Это было что-то другое.
Лежа в джоггерах и толстовке, проводя языком по обветренным губам, она пыталась понять, что это было. Она была почти уверена, что ее позвали по имени, тонкий и шуршащий звук, что вторгся в ее сон.
Она села, прислушиваясь, чувствуя холод комнаты, который не могло полностью прогнать даже электрическое отопление.
Чувства активизировались, обострились, стали резкими и острыми.
Она чувствовала станцию вокруг себя, и, как и ее комната, она не была в порядке.
Что-то здесь не так.
Неглубоко дыша, пытаясь унять стук собственного сердца, она прислушивалась. Ко всему. Звук храпа из других комнат. Кто-то несет вахту во сне.
Но ничего не было, совсем ничего.
Станция по-прежнему напоминала могилу, и это было неправильно. Всегда кто-нибудь был рядом. Техперсонал или кто-нибудь грохотал на кухне, отдаленный шум просматриваемого DVD и прослушиваемого компакт-диска. Может быть, кто-то из парней снаружи заводил снегоочистители. Ученый пересекает сектор станции и направляется к метеорологической хижине или астрономическому куполу.
Всегда было что-то.
На Хобб было двадцать пять человек... но в тот момент она была уверена, что станция пуста.
Слушай.
Да, она слышала звук сейчас.
Он появился и быстро исчез. Странный звук. Царапанье, словно вилкой провели по стене дальше по коридору.
Она напряглась.
Услышал звук снова. На этот раз ближе.
Там кто-то был, передвигаясь по коридору странным образом, совершенно не похожим на шаги. Она слышала, как они задевали стены, царапая, когда проходили мимо них. Резиновый, скользкий шум, словно змеи обвивались вокруг других змей. А потом от двери запахло едкой, острой вонью, похожей на химикаты.
Кто бы или что там ни находилось сейчас, оно остановилось перед ее комнатой, дыша тихим шорохом ветра, идущего сквозь мехи.
Батлер была в ужасе.
Страх прошел по ней тошнотворными горячими волнами. Она почти почувствовала себя физически больной. Ее трясло, белый жар разливался по груди.
Послышался скрип, шелест и шум, словно виноградные лозы – целый лес – задевали дверь, пытаясь найти путь внутрь.
Дверная ручка начала трястись, с дребезгом заходила взад и вперед.
Она всегда держала дверь запертой. То, чему ты учишься, когда ты одна из трех женщин в лагере, полном грубых мужчин.
Снова это дыхание, теперь более глубокое, как будто его владелец был возбужден.
Потом шепот: "Батлер".
Она чуть не закричала от этого звука.
Ей пришлось прижать кулак ко рту и прикусить костяшки пальцев, чтобы не закричать. Этот голос. Боже мой, пронзительный и вибрирующий. Так насекомое может произнести ваше имя. Ей хотелось думать, что, возможно, это был Кортланд или Ван Эрб, оба любили розыгрыши, но она знала, что это были не они.
Голосовые связки человека не могли издавать такой звук.
Что бы там ни было... она не могла себе представить, чем это может быть.
Оно ждет вас. Оно знает, что вы здесь.
Химическая вонь все еще стояла в воздухе, тяжелая и ужасно едкая.
Затем бухающие, глухие шаги удалились по коридору.
Пять минут ничего, кроме тишины.
Запах выветрился, остался только странный послевкусие, похожее на запах в мастерской таксидермиста. Запах обезвоженных существ.
Она спустила ноги с кровати, жалея, что у нее нет пистолета. Но на станции личное оружие было запрещено. Пытаясь вести себя тихо, она выдвинула ящик и вытащила складной нож. Она не представляла, что это могло быть, но не сомневалась, что ей грозит опасность. Ей не нужно было этого говорить: она чувствовала это позвоночником и низом живота.
Не зная, хорошая это идея или нет, она включила свет.
Все выглядело так же, как и шесть часов назад, когда она легла спать. Но ее не оставляло мучительное подозрение, что кто-то или что-то было в комнате, просматривало вещи и, возможно, стояло над ней, пока она спала. Ей не хотелось думать о том, что это могло быть.
На стенах и потолке кристаллизовался иней. Уже наступившая полярная зима давала о себе знать дыханием ледникового ветра.
Вздохнув, Батлер надела мешковатый свитер и обула ботинки, чтобы ноги не примерзли к полу.
Именно тогда она заметила куски льда возле маленького стола.
Они таяли.
Как будто кто-то вышел из пронизывающей минусовой тьмы снаружи, и лед осыпался с них. Бумаги были разбросаны повсюду, скомканные, как будто с ними грубо обращались. И что-то вроде слюны, влажной и вязкой, налипшей на бумаги.
Но это была не слюна.
Что-то жидкое и влажное, да, но с кислым запахом.
Чем бы это не было, черт возьми, это была не вода. Это было что-то едкое, что заставило буквы и цифры на компьютерной распечатке потечь. Некоторые страницы были просто размытыми пятнами, все смазано, как будто ребенок рисовал пальцем.
Эти документы были важны.
Первый черновик статьи о эволюции квазаров, которую она писала для канадского астрономического журнала. Он был у нее на диске, но мысль о том, что кто-то или что-то пришло сюда и вмешалось в ее работу, не просто полистало, а залило каким-то вяжущим химикатом и разрушило ее прекрасные, организованные мысли, ну... это вывело ее из себя.
Батлер не была застенчивой фиалкой.
Возможно, она была напугана до глубины души, но также была и зла.
Дочь валлийского рыбака, Батлер выросла в суровом рыбацком порту Скайдерст на Бристольском канале. И никто не уезжал из такого города, не умея о себе позаботиться.
В этот момент, когда ее работа была разрушена, Батлер была не столько космологом из Лондонского университета, сколько дочерью сурового рыбака. Женщина, выросшая в месте, где, если ты не умеешь бить сильнее и ругаться громче, чем большинство мальчиков, у тебя мало шансов сохранить свою девственность после тринадцати лет. И свидетельством тому является то, что Батлер сумела защитить себя до первого года обучения в Кардиффском университете, когда она влюбилась в игрока в регби.
Тяжело дыша, она подошла к двери и потянулась к замку.
Она собиралась выйти.
Она собиралась разобраться с тем, кто это сделал.
Она схватилась за дверную ручку, но замок все еще был заперт. Судя по всему, этот человек взломал замок, вошел и запер перед тем, как они ушли.
Это не имело никакого смысла.
С другой стороны двери внезапно послышался громкий стук.
Сдерживаясь, но так и не закричав, она упала на задницу, ударившись головой о металлический каркас кровати. Испуганная, растерянная, слишком много всего случилось чтобы так сразу разобраться, она спросила: "Кто там? Лучше бы ты мне ответил, а то я выйду с ножом! Ты меня слышишь?"
Ничего, только тишина.
Достаточно.
Батлер вскочила на ноги и включила интерком на стене, вызвав общестанционный канал. "Если там кто-нибудь есть, ответьте мне! Это Батлер! Я в общежитии! Брайтен? Ван Эрб? Каллавэй? Есть ли там кто-нибудь, черт возьми?"
На мгновение воцарилась тишина, ее голос эхом разнесся по станции.
Затем из динамика раздался шум статики.
И голос, пронзительный и жужжащий голос: "Батлер", - сказал он.
В этот раз она закричала.
ВЫХОД в коридор отнял все ее силы.
Это было безумие. Все это. Просто безумие.
Батлер была космологом. Она приехала на зимовку на станцию Маунт-Хобб, потому что Антарктида была лучшим местом в мире, где можно было наблюдать за звездами и слушать их. Звезды не исчезали в середине зимы, они горели и горели, медленно кружась над головой в этом поле черноты. Вы могли изучать квазары и пульсары и слушать богатое излучение галактики. Голос галактического магнитного поля. И что особенно важно, для ее собственной области исследований можно было узнать о тех огромных облаках органических молекул, которые дрейфовали между звездами. Плотные молекулярные облака, сама основа жизни, для засева бесплодных миров.
Нет, она пришла сюда не для этого... чем бы это ни было.
В коридоре она увидела еще несколько кусков тающего льда.
И отпечатки... по крайней мере, она подумала, что это были отпечатки.
Они были мокрыми и шли по коридору мимо ее комнаты. Даже сейчас, в сухой атмосфере станции, они только начали испаряться.
Медленно вдыхая и выдыхая, чтобы сохранять спокойствие, Батлер присела на корточки и осмотрела их.
Они были треугольными, около восьми дюймов в длину, расширялись в самом широком месте до пяти или шести дюймов. Если бы она не знала точно, то подумала, что кто-то прошел здесь в ластах. Следы были похожи, но не совсем. И их было много, и они собирались вместе, что навело ее на мысль, что, возможно, их носили два человека и они шли рядом.
"Здесь нет бассейна", - подумала она. "Что бы их ни оставило, оно было покрыто льдом и снегом. И пришло извне. То же существо, что оставило резкую вонь..."
Она не знала, что думать и какими неизвестными путями вел ее разум. Она знала только, что гость был весьма необычным. Но что могло появиться из ночи и холода, так пахнуть и оставлять такие странные отпечатки?
Она бросилась по коридору.
Стучала в двери, выкрикивая имена ученых, техников и контрактников.
Но ответа не было.
Просто тишина.
Тишина, огромная и подавляющая. Та, которая заставляла вас залезть под кровать и спрятаться.
"Расслабься, просто расслабься".
Да, именно так ты решаешь подобные проблемы.
Ты не лезешь на стены, не кричишь и не устраиваешь нервные срывы, ты просто занимаешься делом. Как бы ты ни была напугана, ты просто устраняешь эмоции и применяешь научный подход. Если в лагерь пришло какое-то существо, то ты выясняешь что именно это было. Если все ушли, то узнаешь, куда они ушли.
О, и разве это не звучало совершенно просто?
Но все было не так просто, когда комплекс лежал вокруг нее, тихий, выжидающий и в каком-то смысле смертельно опасный. При свете дня вы могли бы сказать себе, что мавзолей - это всего лишь мавзолей, но попробуйте переночевать там.
Сначала она попыталась открыть дверь в комнату Сэндли.
Сэндли была ботаником. У ней было открыто. Включив свет, Батлер огляделась, возможно, ожидая увидеть что-то ужасное, например, изрубленный и окровавленный труп, но не увидела абсолютно ничего.
Комната была пуста.
Покрывала были отброшены в сторону, как будто Сэндли встала посреди ночи, чтобы выпить, и не вернулась.
"Сэнди", - сказала Батлер себе под нос. "Где ты? Что здесь случилось?"
Кто бы ни пришел за ней – а к этому моменту Батлер была уверена, что кто-то или что-то это сделал – они не испортили бумаги на ее столе и не оставили лед. Пол местами был влажным, но это ничего не значило. Если жара становилась достаточно сильной, вода начинала капать повсюду в комнатах общежития.
Она подошла к кровати.
Одеяла были холодными и... Господи, еще больше этой слюны натекло на подушку и свисало с простыни, как сопли. И в воздухе стоял тот самый химический запах. Старый... но сильный.
Батлер лихорадочно проверила другие комнаты общежития. Ван Эрб. Джонсон. Элдер. Брайтон. Ли. Хаптманн. Каллавэй. О'Тул.
Пусто.
Пусто.
Пусто.
Пусто.
Даже те из контрактников, которые управляли этим местом. Все комнаты были пусты. На всех кроватях спали. Слизи было еще больше... на кроватях, на стенах, на дверных ручках.
Полы были влажными.
Но людей нигде нет.
Батлер добежала до конца коридора и вошла в комнату Джиллиана.
Джиллиан был менеджером станции. Он руководил всем шоу, и если кто-то и был в курсе событий, то это был он.
Его комната была не совсем похожа на остальные. Да, в кровати спали, но все было в беспорядке, как будто была борьба. Стол опрокинут. Повсюду разбросаны файлы и бумаги. На стенах неровные царапины, словно по ним скользили лезвиями ножей. На полу лежали четки, как будто он молился, когда это... что бы это ни было... случилось.
И что бы это ни было, оно не застало его врасплох.
Не как остальных.
Батлер знала, что ей нужен план.
Придется проверить остальную часть станции, даже нижние уровни. А когда это будет сделано, ей придется выйти на улицу и осмотреть гаражи, хозяйственные постройки, лачуги для обогрева. Затем добраться до радио и послать сигнал бедствия по каналу экстренной помощи. Связаться со станцией Ротера на острове Аделаида[1]. Послать ее голос громко и четко, чтобы его услышали повсюду: на станции Полюс и на Востоке, на Полар Клайм[2] и Мак-Мердо... по всему проклятому континенту.
Да, именно так она и сделает.
Стоя в коридоре, тяжело дыша, она знала, что ничто из этого не изменит одного неприятного факта: она была одна. Она была одна на Маунт-Хобб.
В ловушке на дне мира.
Всего лишь в ста милях от ближайшего населенного лагеря. А учитывая то, как на улице портилась погода, никто не мог бы к ней добраться.
Только она.
И ветер.
Холод.
Пустота.
И тот, кто оставил эти следы и похитил всех.
ОНА ПЫТАЛАСЬ РАССЛАБИТЬСЯ, пыталась разобраться во всем.
Но разум постоянно возвращался к тому, о чем она совсем не хотела думать: что было в Хижине №3. Реликт, который Хаптманн и доктор Элдер нашли где-то в окрестностях заброшенной американской базы, станции Харьков. Они держали его под замком в Хижине №3 и отказывались говорить, что это было.
Но ходили слухи.
О том, что произошло на станции Харьков много лет назад, ходило множество слухов.
Но вы не верите в эту чушь. Те дикие сказки, которые вышли из Харькова. То, что они нашли во льду...
Нет, нет. Хаптманн и Элдер были палеобиологами.
Конечно, то, что они нашли, было древним, но определенно земным.
Она продолжала говорить себе это.
Заставляла себя поверить.
ОНА БЫЛА В ПОЛНОЦЕННОМ режиме паники.
Ее научный и ее рассудочный разум покинул ее. Ее накрыли и растоптали древнейшие эмоции: первобытный страх, суеверный ужас.
Она выбежала из общежития в кают-компанию, где все ели и отдыхали.
Проверила камбуз и мастерские.
Лаборатории и складские помещения.
Никого.
Самое смешное, что везде ярко горели огни. Только в комнатах общежития не было света.
В кают-компании она всматривалась из окна в антарктические сумерки. В это время года они длились около двух часов, прежде чем в час ночи снова всходило солнце. Снаружи зрела буря. Дул ветер, разбрасывая вокруг пласты снега. Гаражи были освещены. Она видела машины: "Дельты", "Снежные Коты" и снегоуборщики с большими шинами.
На мгновение ей показалось, что она увидела фигуру, ускользающую в пурпурные тени.
Но нет, это, должно быть, было плодом воображения.
Никого не осталось. Никого вообще.
В панике, на грани полной истерики, Батлер застыла в кают-компании среди пустых столов, пытаясь думать, пытаясь придумать какой-нибудь план, не связанный с реликтом из Хижины №3.
Казалось, она не могла пошевелиться.
Она почти боялась этого.
Боялась того, что может увидеть или почувствовать.
Потому что в тот момент она что-то чувствовала. Существа, которые видели ее, но которых она видеть не могла. Ощущение мурашек, будто кто-то смотрит, наблюдает.
Она подумала: "Иди в радиорубку, избавься от стресса".
Да. Да, именно это она и собиралась сделать.
Но куда бы она ни отправилась, куда бы она ни повернулась, она чувствовала, как что-то надвигается на нее. Что-то почти осязаемое, что-то, что она не могла видеть, а только чувствовать. Это наполнило мозг спутанными тенями и вызвало спазм в животе. Что бы это ни было, оно было достаточно близко, чтобы коснуться, и достаточно близко, чтобы коснуться ее.
Резкий химический запах ударил в лицо, вызвав жжение в ноздрях.
Что-то похожее на ветку коснулось шеи.
Она вскрикнула, обернувшись, но там ничего не было.
Она услышала какой-то шипящий звук, похожий на протекающий радиатор, доносившийся из коридора общежития. Она чувствовала движение вокруг себя, слышала отдаленные звуки скрежетания и царапанья.
Дрожа, она упала на колени, дыша так тяжело, что у нее началась гипервентиляция. "О, пожалуйста, о Боже, просто останови это, заставь все это прекратиться, заставь все это исчезнуть".
Внезапно раздался резкий пронзительный шум, который то усиливался, то затихал.
Батлер поднялась на ноги и побежала к лабораториям и радиорубке.
Через три фута хлопнула дверь.
Потом еще одна в конце коридора.
Что-то бухнуло в стене.
Ее глаза расширились, и кожа туго натянулась на костях, она увидела еще один комплект ластообразных мокрых отпечатков. Они шли по коридору и исчезали у сплошной стены, как будто то, что их оставило, прошло прямо сквозь нее.
Она повернулась к одной из хлопнувших дверей.
Она вела в теплицу.
Она схватила ручку и распахнула дверь. В лицо ударил поток химического запаха, и на этот раз он пах почти как отбеливатель. У нее перехватило дыхание и заслезились глаза.
В теплице было холодно.
Батлер видела свое дыхание.
Все растения - помидоры и фасоль, морковь, пастернак и всякая другая зелень - были коричневыми и увядшими. Она не знала, откуда взялся холодный воздух, убивший все, но мозг подсказывал, что он мог исходить только из одного возможного источника: существа, которое пришло на станцию глубокой ночью.
Она отошла от двери и увидела ползучую тень, возникнувшую там напротив стены, и дверь захлопнулась у нее перед носом.
Она вскрикнула, и что-то очень холодное прошло позади нее.
Спотыкаясь, она побежала обратно в кают-компанию.
Она сразу же увидела невероятные, неясные фигуры, проходящие мимо окон.
Она опустилась на колени.
Огни замерцали, и раздался потрескивающий звук, похожий на статическое электричество.
Они снова замерцали.
Волосы на шее встали дыбом, мурашки побежали по спине. Она знала, что воздух стал холоднее, и это был первый признак вторжения. Что то, что забрало остальных, теперь пришло за ней. Приходит с холодом, вонью и выплеском энергии.
На нее упала темная и ледяная тень.
Она медленно повернулась лицом к тому, что это сделало.
Но там ничего не было.
Ничего.
Погас свет.
Вся станция погрузилась в мутный полумрак, наполненный мелькающими фигурами и живыми разумными тенями, которые окружали ее и теснили со всех сторон.
Внизу отключился генератор.
Но аварийка не сработала.
Не было ни звука, только завывания ветра снаружи.
Вся станция тряслась.
Загорелись охранные огни, и зазвонил предупредительный сигнал, сообщая, что генератор вышел из строя.
За окнами она видела движущиеся фигуры, плавающие, ныряющие и прижимающиеся к стеклу. Свет одного из фонарей снаружи уловил форму и отбросил тень к ее ногам... безумную, абстрактную тень, толстую и коническую, со змеящимися, колеблющимися придатками.
Она закричала.
Потому что это происходило.
Она не знала, как ей удалось во сне пережить то, что произошло раньше, но на этот раз она не спала. Теперь они пришли за ней, и она не могла убежать.
Начали происходить события.
Температура начала падать, но слишком быстро, чтобы это можно было связать с вышедшим из строя генератором. Это было слишком быстро, слишком внезапно, слишком грубо. Ее окутал покров ледяного воздуха. Пол под ней начал вибрировать и гудеть. В стенах раздавались удары, скользящие звуки перемещались вокруг нее в темноте. Ужасные зловонные запахи. Трепещущий звук как от огромных крыльев.
Все ее тело тряслось.
Она онемела от охватившего ее холода и ужаса, что вошли в нее, такие бесконечные и такие черные.
Виски пульсировали, острые белые вспышки боли взрывались в голове, заставляя задыхаться. Зубы стиснулись, закатились глаза, обнажив склеры. Ее разум был наполнен сумасшедшими образами инопланетян, и она знала, что это было не ее собственное творение, а что-то извне, что-то, что внедряли ей в голову. Она видела...
шквал черных крылатых фигур, взлетающих, словно мухи, слетающие с трупа. Огромный рой. Они поднялись на фоне ряда возвышающихся монолитов, узких, скалистых и машиноподобных, обелисков, шпилей и сотовых пилонов, которые доходили прямо до кипящего неба над головой, становились самим небом, разрезали подбрюшье небес...
Она закричала от ужаса, который был абсолютным.
Вид этой безымянной архитектурной непристойности наполнил ее бессмысленным космическим страхом, который дошел до нее из самой глубины ее существа. Это было место, которое она видела в мучительных детских кошмарах и не вспоминала до сегодняшнего дня, место, которое в то время ассоциировалось у нее с замком злой ведьмы. Но теперь она знала, как знали все, кто смотрел на эту гниющую кучу костей из пространства и времени, что это колыбель человечества и, в конечном счете, его могила.
Что-то грохнуло в главную дверь, низкий глухой грохот.
Это прояснило эти ужасные стигийские образы и направило ее на новый уровень ужаса. Тот, который был здесь и сейчас, а не полузабытый наследственной памятью.
Что бы ни пришло за ней, теперь оно стояло за этой дверью.
Оно стояло среди веяния белой смерти, нечто, рожденное из теней и кошмарной древности.
Удар раздался снова.
И опять.
Голоса шептали в голове, пронзительные и визгливые.
Извращенное музыкальное пение, которое сломало ее разум, как пшеницу косой, разбросав скошенными зернами. И она сидела там, плача, дрожа в бреду, просто ожидая то, что пришло за ней.
Еще один шквал ударов, и дверь широко распахнулась, на нее хлынул снег, ветер и минусовой воздух.
Оно пришло за ней.
В свете дрожащих ламп безопасности и странных пурпурно-синих сумерек она увидела высокую застывшую фигуру, блестящую и увешанную сосульками. Вокруг нее клубилось облако мороза и снега, скрывая ее.
Извивающиеся конечности потянулись к ней.
Ужасные красные глаза смотрели на нее с явной злобой.
Она не знала, что это было, только то, что это было что-то злокачественное.
Что-то призрачное.
Что-то чудовищное.
И чем бы это ни было, оно произнесло этим жужжащим голосом одно-единственное слово: "Батлер".
Из чьего чрева вышел лед?
- Книга Иова 38:29
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ,
ЛЕДЯНОЙ ПОТОК ПАДАЮЩЕЙ ЗВЕЗДЫ,
ВОСТОЧНАЯ АНТАРКТИДА
21 ФЕВРАЛЯ
ПУСТЫНЯ.
Замерзшая белая пустыня.
Не совсем континент, скорее грубо распотрошенный, костлявый труп, вытолканный из многовекового льда, шкура высушена и выскоблена, не осталось ничего, только лишенная мяса архитектура костей, давным-давно обглоданная ветром.
Это было первое, о чем вы думали, сходя с самолета и оказываясь на замерзшей коре Полар Клайм. И когда вы видели вокруг себя беззвучное, ветреное запустение, выступающие голый вершины Трансантарктики, поднимающиеся из снега вдалеке, как зазубренные шипы какого-то давно окаменевшего ящера, вы еще более убеждались в этом.
Безжизненное место.
Зловещая полярная пустыня.
Замерзшая гробница на дне мира.
С одной стороны возвышались горы, разделявшие континент пополам, а с другой - бескрайнее туманное пространство полярного плато, где ледяная шапка местами достигала трех миль толщиной. Это была Антарктида. Реликт ледникового периода, просто огромная, бесплодная и такая же безжизненная, как темная сторона Луны. Повсюду метели и парящие пятна ледяного тумана, ледниковые хребты и рога голубого льда. Безбожное повторение нарушалось лишь выходами на поверхность разрушающихся вулканических пород, которые были лишь немногим старше самого льда. Если смотреть на них слишком долго, эти камни начинали принимать сгорбленные квазичеловеческие формы. И если вы не отводили взгляд, вы могли слышать, как они говорят пронзительным мертвым голосом, который был голосом самого древнего и мистического континента.
На самом краю обдуваемого ветрами полярного плато располагалась станция Полар Клайм.
Она выглядела как какой-то сумасшедший марсианский игровой набор, который ребенок забыл в снегу. Все здания были ярко-красными и украшены флагами, увенчанными антеннами, тарелками радаров и указателями скорости ветра. В самом центре возвышался невысокий купол с развевающимся на нем американским флагом, а по периметру расположились коробчатые здания, соединенные туннелями и проходами в снегу.
Клайм был богом забытым местом чтобы провести лето, не говоря уже о долгой черной антарктической зиме, когда солнце по-настоящему не всходило в течение пяти месяцев. И если ты приезжал на зимовку, ты оставался там насовсем. Ты и все, что было внутри тебя, что могло сохранить тебя в здравом уме, пока дни превращались в недели, а недели в месяцы, и скука впивалась в тебя зубами, и дул ветер, и падал снег, и эта белая холодная клетка крепко держала тебя, как ягоду в глубокой заморозке.
Такова была реальность вечной тьмы на Полар Клайм.
Знак на размеченной ледяной дороге, ведущей от взлетно-посадочной полосы, в значительной степени говорил все это, все, что вам нужно было знать в этом году, и, возможно, все, что вы когда-либо узнаете снова:
АНТАРКТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ
NFS ПОЛАР КЛАЙМ
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА КОНЕЦ СВЕТА
КОГДА КОЙЛ ВПЕРВЫЕ УСЛЫШАЛ об исчезновении двадцати пяти человек на исследовательской станции Маунт-Хобб - фактически всей летней команды - у него начали появляться забавные идеи. Такие, из-за которых ему было трудно закрывать глаза по ночам и еще труднее игнорировать некоторые сумасшедшие истории, которые ходили на станциях. Совершенно безумная чушь о дочеловеческих городах, которые были старше самих ледников, и о существах из других миров, предположительно найденных замороженными во льду.
Трудно было уйти от этого дела, особенно после того, что произошло пять лет назад на станции Харьков.
Не то чтобы Койл действительно верил в это, но оно продолжало жить в глубине его сознания, как открытая язва, которая отказывалась заживать. Дома, в мире, над всеми этими сказками и городскими легендами было достаточно легко смеяться: скучающие люди, у которых слишком много свободного времени, и слишком много идиотов, раскручивающих теории заговора в Интернете.
Но там, в холодных пустошах... ну, отмахнуться от этого было не так-то просто, независимо от того, что вам говорил здравый смысл.
Было что-то в этих покрытых льдом горах, глубоких зубчатых долинах и снежных равнинах, продуваемых минусовыми ветрами. Оно проникало внутрь тебя. Рассказывало о том, что вы не хотели знать, и заставляло вспомнить давно забытые вещи.
- Привет, Никки, - сказал Фрай, возможно, он говорил это не раз, потому что выглядел немного раздраженным. - Эй, чертов Никки Койл, ты здесь со мной или что? Ты слушаешь что я говорю?
Койл улыбнулся. Он не обращал внимания.
Фрай только покачал головой. - Гоззподи, еще пару недель и вот ты уже близорукий.
Койл сидел в лачуге для обогрева с Фраем, ловя лучи обогревателя Preway. Хотя Койл был поваром - и чертовски хорошим, - он помогал Фраю разгружать транспорт C-130 Национальной гвардии.
Зимние команды были небольшими, и приходилось помогать там, где это было необходимо. Летом на Клайм было около сотни человек, а зимой - всего восемнадцать или девятнадцать. В основном обслуживающий персонал, контрактный персонал, несколько ученых, проводящих эксперименты по грантам NSF. ANG C-130, стоявший на полосе, был последним в этом году.
Это была зимняя разгрузка: ящики, поддоны и бочки. Запчасти для машин и медикаменты, строительные материалы и лабораторные принадлежности. Еда, одежда для холодной погоды и баки с топливом. Не говоря уже о более важных вещах, таких как DVD, спиртное, табак и порнографические журналы. Все то, что делало мрачную зиму пригодной для жизни.
Фрай вытащил сигарету.
- Как я уже говорил, сначала Харьков пять лет назад, а теперь Маунт-Хобб. Двадцать пять британцев пропали без вести. Здесь нет фиш-энд-чипс, детка, так что я полагаю, они не вышли перекусить. Знаешь, что я думаю по этому поводу, мужик? Я думаю, что мне следует послать все это, запрыгнуть на стотридцатый и убраться отсюда к херам, - он подмигнул Койлу, - это если бы я был суеверным типом.
- Которым ты не являешься.
- Ни разу. Нужно много усилий, чтобы смутить такого парня, как я, Никки. Черт, это будет мой двадцать третий год здесь. Только ледники здесь дольше, чем моя обветренная белая задница.
Фрай был супервизором по утилизации отходов, но, учитывая его опыт, не было того, чего бы он не умел. Он настолько хорошо знал веревки, что мог идентифицировать отдельные волокна. Он занимался разгрузкой, потому что никто лучше Фрая не знал, где все должно храниться. А раз птичка опустела, то самое время было загрузить последние из весенних отходов: расплющенный картон и бытовой мусор, металлолом и лабораторные отходы, бочки с нечистотами и зараженный радиоактивный мусор, который произвели ученые.
Лед на его бороде таял, и Койл выжимал его, капли воды падали на его комбинезон Кархартта с подогревом и синюю парку.
- Это все сплетни. Все, что у нас есть, это сплетни о Хобб. Просто болтовня из Мак-Мёрдо. Кто знает, что, черт возьми, там произошло?
- Вот именно, вот именно, - Фрай вытащил сигарету, и крупинка пепла упала и слилась с его стально-седой бородой, - теперь ты говоришь разумно, Никки. Ты заставишь местных придурков поверить в это, и у нас будет настоящая команда. Они никак не успокоятся после того случая на Харькове.
Так и было, Никки знал. Действительно.
Что-то, чему в NSF не очень были рады.
NSF управляло Полар Клайм так же, как и всеми другими американскими станциями в Антарктиде. Если вы были ученым и хотели сохранить финансирование, или человеком, который хотел сохранить свои очень прибыльные контракты, вы держали рот на замке. Потому что после событий на Харькове ничто не могло аннулировать ваш билет туда быстрее, чем разговоры о затерянных городах и инопланетянах.
Если вы хотели сохранить работу зимой или летом, вам приходилось держать рот на замке... в смешанной компании так и было.
Антарктической программой США[3] управлял Национальный научный фонд[4], который сам по себе представлял собой огромную бюрократию. Под эгидой NSF, USAP - или "Программа", как ее называли ветераны полярники, - рулило всем шоу. Они давали учёным гранты и поддерживали работу станций - одни только летом, другие - круглый год. USAP наняло вспомогательных подрядчиков, таких как Raytheon и ITT, для укомплектования своих станций, которые обеспечили рабочих, которые поддерживали работу станций и помогали ученым. Большинство людей Льда были чернорабочими: механики и повара, операторы тяжелой техники и электрики, котельщики и слесаря-трубопроводчики. Так же, как и в реальном мире. Зарплата была хорошей, как и льготы, но бюрократия варьировалась от тривиальной и нелепой до совершенно навязчивой и контролирующей. Зимами было не так жестко, но все равно было.
Великое око компании следило за всем и вся.
Громоздкий гигант, спотыкающийся о свои неуклюжие бюрократические ноги, стопы форм и заявок, сообщений о безопасности и бездарно составленных психологических профилях, которые были его жизненной силой. Люди пришли за приключениями и обнаружили микрокосм оставленной ими земли, полной нытиков и бумажной работы, сплетен, лжи и безжалостной саморекламы. Место, где ваш камень-питомец[5] или курильница могут быть конфискованы, потому что они прямо нарушают политику компании, а самопровозглашенные неонацисты сообщают о том, что вы курите в несанкционированных местах, слишком долго находитесь в душе или выплевываете жвачку в снег.
Это была современная Антарктида.
Забудьте о Моусоне и Скотте и их отважных подвигах в этой первозданной пустыне и больше беспокойтесь о том, что используете слишком много скоб для степлера, или не спускаете воду в туалете, или не целуете задницу нужным людям. Социал-дарвинизм в худшем его виде.
И все, все это было причиной того, что Койлу было трудно поверить, что USAP или NSF действительно могут эффективно скрывать что-то вроде огромного инопланетного города или расу существ со звезд. "Программа" была переполнена чушью и политическими маневрами, отравлена корпоративным мошенничеством и контролировалась неуклюжей, раздутой бюрократией Микки Мауса, которая едва могла держать швы собственных штанов.
Но ты никогда не знал точно.
Койл провел около двенадцати лет на Льду – определение ветеранов-полярников – и знал, как все устроено. Или ему нравилось так думать. В основном он работал зимой, потому что команды были меньше, а удавка NSF была не такой тугой. Фрай и он зимовали вместе последние четыре года подряд: три из них на Клайм, а другой - на станции Амундсен-Скотт, которая была известна ветеринарам как "Станция Полюс" и никогда по-другому. До этого они работали на Мак-Мердо и Палмер и даже пару раз в Восточном лагере, который находился через взлетно-посадочную полосу от российского лагеря на станции Восток. Они провели много времени вместе и были довольно дружны, как братья или отец и сын. В их жилах текла одна и та же кровь. Вот откуда Койл знал, что Фрай спрашивает его, что он думает обо всей этой истории на Маунт-Хобб, даже не спрашивая его.
Не то чтобы он когда-нибудь признает это.
Фрай был представителем рабочего класса до кончиков ногтей, настоящим ужасом как для рабочих, так и для менеджеров и пробирок. Злобный сквернослов, откровенно нетерпимый к любому, кто не провел на Льду хотя бы десять лет, он никогда, никогда не признался бы, что история на Харькове его напугала, а история с Маунт-Хобб вернула это ощущение.
Никогда.
ФРАЙ ЗАТУШИЛ сигарету, вытащил пакет жевательного табака Red Man, засунул грубо обрезанные листья за щеку и начал жевать.
- Иногда я думаю о Харькове. Это было сумасшедшее дерьмо.
- NSF заявили, что те люди задохнулись. Газ. Как хороший маленький служащий, который с нетерпением ждет свою маленькую жирную премию за то, что был такой отзывчивой крысой в лабиринте, я должен верить тому, что говорят мне, мой друг. NSF не способны лгать.
- Хороший мальчик, Никки. Ты лижешь зад NSF, вот так. Тебя ждет успех. Это сработало со мной. Двадцать пять лет назад я мыл посуду на Мак-Мердо, а теперь посмотрите на меня. Я переехал в канализацию.
Койл улыбнулся.
- Дело в том, что я не знаю, что произошло на Харькове. Возможно, я не хочу знать больше, также как не хочу знать, что произошло на Хобб. Но, на мой взгляд, мы никогда не узнаем правды, поэтому нам лучше не подымать эту тему.
- Тебе не любопытно, Никки?
- Конечно, но я узнаю беду, когда увижу ее.
И это была беда.
Он хорошо знал это. Вся история на Харькове была мутной, и он чувствовал, что с Хобб будет то же самое. Ему ничего из этого не нравилось. Зимы были достаточно длинными и без игр воображения. Койла приглашали на станции каждый год, отчасти из-за его ледового стажа, а главным образом потому, что он был чертовски хорошим поваром, и менеджеры станций дрались за него. Но это было не потому, что он был человеком компании или подхалимом. Он критиковал NSF так же, как и все остальные, он просто делал это себе под нос, вот и все.
Ты не кусаешь руку, что тебя кормит.
- Знаешь, о чем треплется этот ушлепок Локк? Он говорит, что эта зима будет такой же, как и пять лет назад, - сказал Фрай. - Происходит та же жуткая херня, только на этот раз все начнется раньше, говорит он. Вот что он сказал мне сегодня утром за яйцами... и чертовски вкусными яйцами, Никки. Как той зимой, когда на Харькове дерьмо полетело на вентилятор, говорит он мне. У нас там есть полевые лагеря с учёными. Это означает, что происходит что-то большое, говорит Локк. Ты знаешь, они не ставят полевые лагеря, по крайней мере зимой. Единственный раз, когда я слышал об этом, был тот год на Харькове, когда эта пробирка... Как же было его имя? Гейтс? Когда он нашел тот погребенный город.
- О, но компания утверждает, что этого тоже не произошло, Фрай. Никаких древних городов. Совсем ничего.
- А как насчет камней? Тех стоячих камней? - спросил Фрай, поддразнивая его.
Фрай говорил о серии древних мегалитов, подобных тем, что находятся в Стоунхендже, которые были обнаружены осенью прошлого года в высокогорной долине гор Королевы Мод, примерно в пятнадцати милях к западу от исследовательской станции Маунт-Хобб. Произошло беспрецедентное таяние, обнажившее самые верхушки структур. Сначала их приняли за срезанные верхушки окаменевших деревьев. В Антарктиде и раньше обнаруживали огромные массивы окаменелых деревьев пермского периода. Но это были не деревья. Ученые на Хобб вытопили структуры изо льда и отсосали талую воду, и вот, о чудо, это была сложная серия мегалитов. В течение нескольких дней изображения этих стоячих камней, которые, очевидно, были сработаны очень ранней цивилизацией, разлетелись по всему Интернету и появились на обложках сотен журналов.
И начались дебаты.
- Они все еще спорят об этих камнях, - сказал ему Койл, - некоторые люди говорят, что это мистификация.
- Возможно, Никки, возможно.
Дэнни Шин, геолог, зимовавший на Клайм, рассказал Койлу, что хребет Королевы Мод был покрыт льдом по крайней мере двадцать миллионов лет, а скорее тридцать или сорок. Этот лед был невероятно старым. Земля под ним с тех пор не обнажалась, так что кто бы ни построил эти памятники, он сделал это задолго до того, как появились предки людей. Шин больше ничего не сказал, но ты вполне мог использовать свое воображение.
И люди использовали. Все, от инопланетных астронавтов до неизвестных суперцивилизаций. Но мегалиты еще не были детально изучены. Это должно было произойти следующим летом... а потом? Кто мог сказать?
- Этот Локк - сумасшедший сукин сын, - сказал Фрай.
Койл рассмеялся. - Локк верит в НЛО, Атлантиду и лица на Марсе. Он сумасшедший.
- Он сказал, что эти камни - своего рода маяк. Маяк? Я говорю. Конечно, они нашли их в Бейкон-Вэлли[6]. Он не понимает. У парня нет чувства юмора. Маяк, говорит он, маяк. Я говорю, черт, что ты имеешь в виду? Маяк, типа антенны или что-то в этом роде, говорит он. Маяк для чего-то, инопланетян или подобного дерьма. Я не знаю. Парень говорит так быстро, что я иногда его не понимаю. Но он говорит, что именно это случилось с теми лаймами[7] на Хобб. Их что-то схватило и забрало на Венеру или в другие места, чтобы зондировать их задницы. Еще он говорит, что на Харькове есть команда и они снова бурят то озеро.
Койл тоже это слышал.
Творилось что-то секретное.
Харьков был советским объектом еще в шестидесятых и семидесятых годах, а затем его передали американцам, после того как они выбросили коммунизм на обочину и пытались урезать свой бюджет. Они по-прежнему управляли "Востоком" и некоторыми другими, но Харьков теперь принадлежал американцам. По крайней мере, так было до того безумного дела пять лет назад. С тех пор станция была заброшена. Теперь, возможно, она снова заработала. Но почему с наступлением зимы? Подобные вещи заставляли Койла почти поверить некоторым циркулирующим слухам.
Двенадцать лет на Льду, и иногда ему казалось, что он понятия не имеет, что в тени творятся вещи, о которых он даже не догадывается. Или хочет.
Фрай сказал: - Локк говорит, что будет так же, как той зимой пять лет назад. Полевые лагеря. Люди исчезают. Это будет нехорошо, он говорит. Эти пробирки тревожат все здесь внизу, освобождают стоячие камни и исследуют то озеро. Некоторое время было тихо, а теперь вот-вот станет очень шумно. По крайней мере, именно так говорит Локк. Фрай рассмеялся. - Ты бы видел этого мелкого обязьяноголовьего сегодня утром в гостиной, Никки. Он все время говорил об этом, а я сказал ему, что его матери следовало держать ноги сомкнутыми, но все остальные слушали. Даже пробирки. Думают, что Иисус проповедует на палаточном собрании, а не этот фанат комиксов.
Койл ничего не сказал на это.
Слушая, как ветер завывает вокруг хижины, он почувствовал, как что-то провалилось внутри него, словно камень. Он знал, что можно сколько угодно пытаться говорить здраво и рационализировать вещи, но факт оставался фактом: двадцать пять человек испарились на Хобб, и это сильно тревожило.
- Долгая жуткая зима, - сказал Фрай. - Кто знает? Возможно, Локк прав.
И тут на весь лагерь завыла сирена.
КОЙЛ СРАЗУ ПОДУМАЛ что это очередные учения, но затем по интеркому заговорил Хоппер, менеджер Клайм: "ЭТО НЕ УЧЕНИЯ! ПОВТОРЯЮ! ЭТО НЕ УЧЕНИЯ! АВАРИЙНЫЕ КОМАНДЫ СООБЩАЮТ СВОИ НА СТАНЦИИ! ПОВТОРЯЮ! ЭТО НЕ УЧЕНИЯ!"
Дерьмо.
Койл и Фрай выбежали из хижины в полутьму, растерянные и спотыкающиеся, недоумевая, что, черт возьми, происходит. Сирена звучала по всему лагерю, как предупреждение о воздушном налете. Пилоты ANG[8] с C-130 находились снаружи и хотели знать, что происходит. Люди суетились вокруг, как муравьи, скользя по льду и выбегая из зданий, ангаров и хижин Джеймсуэя[9]. Все ждали пожара или взрыва, любого признака того, что дерьмо попало на вентилятор.
Но ничего не было.
Все выглядело хорошо.
Затем Хоппер вернулся через громкоговоритель и сообщил, что вертолет с соседней станции Колония разбился на льду. У него не было сведений о количестве пострадавших или деталей, только то, что это произошло, и бригады по оказанию помощи были оповещены.
Это была не тренировка.
Койл присоединился к своей группе и начал быстро грузить медицинское оборудование и носилки на один из "Снежных Котов" для поездки. Забравшись в кабину вместе с Особым Эдом – Эдом Таваресом – специалистом по кадрам, и Хорном, механиком, он увидел, что "Снежный Кот" Фрая уже мчался по вымощенной льдом дороге на хорошей скорости.
- Какого черта они летали на вертолете? - Койл хотел знать.
- Я уверен, что у них были свои причины, - сказал Особый Эд, дипломатично, как только может сказать Особый Эд. Он был руководителем спасательной команды.
Работая рычагом и ведя "Кота", Хорн только рассмеялся. - Да, я просто уверен, что так и есть. Чертова Колония. Насколько я понимаю, это чертово шоу уродов. Эти парни что-то задумали, но ты попробуй узнай, что.
- На станции Колония нет никакой тайны, - сказал Особый Эд.
Но больше ничего, по существу, не сказал.
К концу февраля самолеты прекращали полеты. Все стояло в ангарах, включая и вертолеты. Никаких "Спрайтов" или "Снежных Котов" из дальних проектов не появлялось. Никаких туристов, журналистов или телевизионщиков, почетных гостей. Никого, кроме необходимого персонала. Дули ветра, снег летал, а освещённость была хуже чем обычно.
В это время года солнце по-настоящему не всходило. Оно парило над льдом несколько часов, отбрасывая тусклый свет, прежде чем испустить дух и скрыться из виду. Еще неделя, и оно исчезнет совсем. Не идеальные условия для полета, особенно для вертолета.
За пределами "Кота" мир был туманным, белым и сюрреалистичным. Иногда порывы ветра достигали тридцати миль в час, а затем мгновенно стихали, и казалось, что они проезжают через одно из тех стеклянных пресс-папье, которые вы встряхиваете, чтобы вызвать крошечную метель. Просто подвешенные снежинки падают обратно на замерзший грунт.
Всю дорогу до места крушения все были немного на нервах, и начали придираться друг к другу.
Только не Особый Эд, конечно.
Он был специалистом по персоналу и изо всех сил старался сделать людей счастливыми, что часто доставляло ему массу неприятностей. Обещал что-то одному и обещал то же самое кому-то другому, а затем ему приходилось врать и выкручиваться. Широко было известно, что у него не было позвоночника и между ног ничего не болталось. Он всегда был человеком компании и всегда пытался уладить отношения между NSF и персоналом станции. Он получал дерьмо от обоих сторон и старался осчастливить всех, что было просто невозможно.
Койл знал, что у него хорошие намерения, но иногда было трудно не думать о нем как о засранце. Из-за всего этого ему дали прозвище "Особенный Эд", потому что, черт возьми, он был особенным, да.
Прямо сейчас Хорн говорил, что станцией Колония управляло ЦРУ, и эти шпионы играли с ядерным оружием и бактериологическими агентами, угрожая всему проклятому континенту и свободному миру в целом. По его словам, они контрабандой переправляли туда террористов со Среднего Востока, чтобы иметь возможность пытать их без огласки, испытывая на них экспериментальные слабительные средства.
Все это заставило Особого Эда ощетиниться, потому что это был опасный разговор, и он не будет хорошо смотреться в его отчетах, а для такого парня, как он, отчеты были всем.
- Они просто участвуют в каком-то деликатном исследовании на Колонии, - сказал он. - На станции работают очень умные люди. Я был там. Ничего странного там нет.
- А, они там проводят секретные операции. Спроси кого угодно, - сказал Хорн. - Проклятые шпионы.
- Это нелепо, - сказал Особый Эд.
Койл знал, что Особый Эд не любил Хорна.
Ему не нравились многие на Клайм. Но он смирился с ними и вызвался стать мальчиком для битья в лагере, просто чтобы дела шли своим чередом.
После одного особенно неприятного инцидента, произошедшего неделей ранее, когда Кишка[10], она же Натали Гатман, женщина, которая была почти такой же женственной, как и ее прозвище, при всех назвала Особого Эда матерью всех выговоров на камбузе, Койл спросил его, почему он это терпит. Почему он позволял этим людям обращаться с ним как с грязью. И Особый Эд сказал ему: "я бы предпочел, чтобы они вымещали это на мне, а не друг на друге".
Хорн был частью спасательной команды, потому что он был обученным медиком. Если бы не это, Особый Эд уже давно бы избавился от него. Но для такого парня, как Особый Эд, необходимость и мастерство лидера команды по ликвидации массовых происшествий, а также создание хорошего продуктивного имиджа компании всегда были гораздо важнее, чем такие пустяковые вещи, как гордость, достоинство или самоуважение.
- Эй, Никки, - сказал Хорн, - я где-то слышал, что NSF похоронило всех тех людей с Харькова прямо во льду. В прошлом году их вырезали и отвезли на Колонию на вскрытие или чего-то в этом роде. Ты слышишь?
Койл улыбнулся.
Особый Эд только покачал головой. NSF не будет участвовать в таких вещах. Для него "Программа" была девственницей в безупречно белом платье для конфирмации со скрещенными ногами. Для таких парней, как Хорн, это была грязная пятидолларовая шлюха.
Койл держался в стороне.
У него, как и у всех остальных, было свое мнение о станции Колония, но он не собирался погружаться в мутные воды заговора, как Локк и его адепты НЛО. Но это не значило, что он не думал, что с Колонией было что-то чертовски странное. Это была запретная зона с охраной по периметру и всем остальным. И это в Антарктиде, а не в других местах, например, как в Зоне 51 или что-то в этом роде, и им приходилось держать людей подальше.
Каких людей?
Господи, это была Антарктида.
Это было странно. Койл никогда там не был, и, полагал, там были очень немногие. Но все утверждали, что знают о ней все. Колонии было всего два года. Как и Клайм, которой было всего три года, это была одна из новейших американских построек. Но она не была похожа на Клайм. Хотя это никогда не признавалось публично, Колония была под управлением военных, с вооруженной охраной и детекторами движения, и все это на дне мира. Пойди разберись.
Все, что Койл знал наверняка, это то, что на доске на Клайм было объявление, запрещающее поездки в Колонию или местность рядом с ней. И это было не только странно, это плохо пахло.
А теперь, судя по всему, у них разбился вертолет.
Койл не знал, во что они ввязываются. В таких местах, как Клайм, существовало множество небольших групп, сформированных и обученных бороться со всем: от пожаров до разливов топлива и вспышек заразных болезней. Любая проблема, которая могла возникнуть на удаленном аванпосту. Группа по ликвидации массовых ранений была обучена справляться со всем, что связано с телами или ранеными. Это может быть что угодно: от авиакатастрофы до пожара и террористической атаки. Большинство тренировок были довольно нелепыми, и их было трудно воспринимать всерьез, особенно когда Хоппер бегал вокруг и дул в свисток, как тренер по легкой атлетике.
Похоже, никто не знал, кто придумывал эти сценарии, но это было нечто: разрушение цистерн на топливном складе, выброс миллионов галлонов дизельного топлива и высокооктановых присадок, хлынувших на станцию; возгорание всей базы из-за того, что кто-то варил метамфетамин в комнатах; и, Койла любимое, учения NBC, в ходе которых на станции происходил выброс ядерных, биологических или химических агентов. Это давало возможность каждому одеть защитных костюм для проведения дезактивации. Скафандры были большими, белыми и пухлыми, накачанными воздухом, и в них было очень трудно передвигаться с каким-либо изяществом. Поле зрения было строго ограничено. Не было ничего смешнее, чем видеть, как восемнадцать или двадцать человек носятся по территории, спотыкаются и натыкаются друг на друга, злясь и зверея, пока Хоппер дует в свисток, многие из них выглядят как жестко запелёнатые малыши, которые только что научились ходить или зефироподобные манчкины[11], совершенно лишенные чувства равновесия.
Бесценно.
Но все это было частью современной антарктической жизни, и вы должны были любить это.
У Койла было двенадцать лет работы на льду, и он ни разу не видел настоящей аварии. Ничего такого, что нельзя было бы вытереть или выбросить в мусорное ведро. Он видел насилие, но в нем всегда участвовал один или два человека. Но там, внизу, случались вещи и похуже, и не раз.
В 1979 году новозеландский рейс с более чем 200 туристами разбился прямо на горе Эребус. Самолет развалился при ударе, разбросав тела и пылающие останки по склону горы и расщелинам. С баз Мак-Мердо и Скотт прибыли команды по спасению, и это было настоящее месиво. В течение следующих недель они собирали и упаковывали в пластиковые мешки обугленные трупы, конечности, торсы и головы. Чайки-поморники - печально известные падальщики, которые обитают на мусорных кучах станций и едят все, от картофельных очистков до тюленьих плацент и детенышей пингвинов - явились в больших количествах за своей долей лакомства, клюя полиэтиленовые мешки и пируя тем, что было внутри. Что-то, что приводило членов спасательных команд в слепую ярость.
Койл знал парня по имени Джерри Шеррили, который тогда работал на Мак-Мердо и входил в команду по очистке. Это было грязное дело. Остатки хранились в пищевых морозильниках до тех пор, пока их не вывезут самолетом. Шеррили сказал, что никогда не забудет звук поморников, которые едят из этих мешков, или вид одного из них, пролетающего над его головой с человеческой рукой в клюве. Это случилось в разгар лета, и когда тела привезли, их сложили вдоль взлетной полосы Вилли Филд. Палящее солнце нагревало их, и мешки разрывались, когда их выгружали из вертолетов, брызгая протухшими биологическими жидкостями и кусками тканей на лица рабочих.
Койл видел несколько фильмов про этот случай и теперь вспоминал их. Вспоминал каждую ужасную деталь и задавался вопросом, во что, черт возьми, он ввязался здесь.
Сначала станция Хобб потеряла команду, а теперь разбился вертолет.
Если это были предзнаменования наступающей зимы, то они не были хорошими.
МЕСТО КРУШЕНИЯ.
Они увидели дым от него задолго до того, как вошли в зону видимости.
На полярном плато, если было ясно и холодно, можно было видеть на многие мили. Но в такой день, как сегодня, когда солнце едва показалось, с гор валил снег и хмурая мгла отражалась от льда, видимость была в лучшем случае до двадцати ярдов. Было трудно отличить, где небо, а где земля. Все стало едино. Чем-то, что только умножалось тусклым угасающим ранним зимним солнечным светом.
Хорн вел "Снежного Кота" по ледяной дороге, свет фар подпрыгивал, когда они проезжали неровности и ямы. Ледяная дорога была безопасна, но за ее периметром виднелись огромные неровные поля ледяных расселин, продуваемые ледяным туманом и ледниковым ветром, извилистые ряды зубчатых заструг, похожих на пятифутовые волнорезы, направляющиеся к берегу и замерзшие на месте. Койл знал, что в прежние времена нужно было привязать сани к пяти или шести мужчинам и тащить их через такие препятствия, используя грубую силу и силу воли. Даже собачьим упряжкам приходилось несладко.
- Там... там дым, - сказал Особый Эд, тыча пальцем в лобовое стекло. - Видите?
Конечно, они видели. В этой сплошной ослепительной белизне, где даже тени были бледно-серыми, резкий контраст представляли собой черные клубы дыма, кипящие в небе. "Снежный Кот" Фрая уже был на месте, когда Хорн переключился на пониженную передачу и остановил снегоход. Он развернул его так, чтобы фары были направлены на место крушения, как и у другого "Кота". Он оставил их включенными.
Они пристегнули кошки стабилизаторы - сандалии со стальными шипами, которые привязывали к ботинкам, чтобы не скользить, - и выпрыгнули.
Разбившийся вертолет был "Хьюи"[12].
Он выглядел как флюоресцентная оранжевая оса, которая упала на землю, на которую наступил и пинком разбил на куски не по годам развитый ребенок: крылья здесь, грудь там и брюшко вон там. Это была просто тлеющая масса железа, пластика и композитов. Фюзеляж раздавлен, несущие винты отломаны, хвостовая балка сплющена и торчала вертикально вверх, как восклицательный знак. Все горело, топливные баки разорвало при ударе и бензин разбрызгало во всех направлениях, создавая пылающую стену, которая удерживала всех подальше от обломков. Пламя постепенно угасало, но все равно было довольно жарко и опасно, если подойти слишком близко.
Брызгало и стреляло. Время от времени шипящий кусок металла вырывался на свободу или выбрасывался под действием давления и тепла.
- Дерьмо и дерьмо, - сказал Койл.
- О боже, о боже мой, - продолжал повторять Особый Эд, кружа в своем ECW, и кроличьи ботинки хрустели по насту.
Команда Фрая, состоящая из Фрая, парнишки, которого они звали Слим, и Флэгга, лагерного врача, просто обреченно стояла там, зная, что они ни черта не могут сделать. Жар растопил снег и лед, воздвигнув барьер, горячий, как дыхание печи.
Фрай только покачал головой, это его не трогало. - Милый бардачок, не так ли? - спросил он, сплевывая табачный сок в снег. - Гоззподи, что за херня. Где этот парень взял лицензию на вертолет? В коробке с крекерами?
Никто не прокомментировал реакцию Фрая на все это. Это был Фрай. В глубине души он был как золото, но снаружи очень колючий.
- Так что же нам делать, Эд? – спросил Хорн. - Кто бы ни был на нем, он - тост.
- Прояви немного уважения, - сказал Флэгг, ветер трепал мех его парки.
Хорн пожал плечами. - Хорошо, док.
Фрай выплюнул еще одну струю табачного сока на дымящийся осколок металла. - Однако он прав. В этом бардаке нет ничего живого. Экипаж, должно быть, уже совсем спекся. Я не вижу там ничего похожего на людей. Если у вас нет большой лопатки, чтобы перевернуть их, мы ни черта не сможем сделать.
- Хватит, - сказал Флэгг. - Боже мой, на борту были люди.
- Сейчас там нет людей, док. Что бы ни было на борту, теперь это бекон, поджаренный до хрустящей корочки.
- Чувак, это жестко, - сказал Слим.
- Если мне будет нужно твое мнение, солнышко, я спрошу его, - ответил ему Фрай.
Слим был GA[13], а это означало, что он выполнял любую дерьмовую работу. И все это начинало походить на таковую.
Койл стоял там, и жар, исходивший от обломков, был настолько сильным, что он мог бы раздеться до футболки и шорт. А так он потел в своей тяжелой ECW, экипировке для экстремально холодной погоды. Он попятился, ощущая едкие пары горящего топлива и горелого металла, менее приятные запахи, которые, как он полагал, вероятно, принадлежали человеческой плоти и костям. Ветер переменился и направил дым прямо на них. Кашляя и разгоняя воздух, они отступили еще дальше.
- Должно быть посадка была чертовски тяжёлой, - сказал Фрай. - Похоже, он ткнулся носом прямо в лед. Странно.
- Почему? - Слим хотел знать.
- Потому что, малыш, это неправильно. Я уже видел крушения вертолета. Обычно случается так, что у пилота возникает механическая неисправность или метель сбивают его с толку, и он скользит по льду. В любом случае, вертолет идет со льдом горизонтально, понимаешь? По плоскости. Этот выглядит так, будто его спустили вертикально.
- Ох, - сказал Слим, ничего не поняв.
Но Койл понял, как и остальные, судя по выражениям их лиц.
- Ты прав, - сказал Хорн, снимая капюшон и шапку и накидывая бандану с американским флагом на потную голову, которая парила на ветру. - Похоже, что пилот вбил его прямо вниз, как гвоздь. Как будто он сделал это намеренно.
Особый Эд то открывал, то закрывал рот, как рыба, пытающаяся набрать воды через жабры. - Правда, люди, мы не знаем, что здесь произошло. Нечего здесь сочинять.
- Почему нет? - сказал Хорн. - Почему бы, черт возьми, и нет? Если этот вертолет был с Колонии, то никогда не знаешь, какое безумное дерьмо тут произошло.
- Правильно, - сказал Фрай. - Может быть, это те марсиане, о которых вы слышали.
Слим захихикал... затем остановился, когда увидел, что никто не увидел ничего смешного. Не здесь. Не на льду.
Койл просто смотрел на ад.
У него крутило живот от вида, запаха и звука горящих обломков. Это было ужасно. Обломки разлетелись на двести футов во всех направлениях, расходясь веером от центральной пылающей массы. Повсюду было много обгоревших и дымящихся куч. В полумраке от теней, отбрасываемых клубами дыма, трудно было сказать точно.
Слим и Хорн начали проверять кучи, стараясь не попасть в огонь, а Особый Эд говорил им держаться подальше, вскидывая руки вверх, когда они не слушали.
Фрай и Койл сидели на гусеницах "Снежного Кота", пока Особый Эд призывал держаться за пределами круга огня, а Флэгг просто стоял, уперев руки в бедра, с медицинской сумкой, свисающей с его пояса.
Вдалеке послышался жужжащий звук, который становился все громче и громче, пока не превратился в характерный тук-тук-тук летящего вертолета. Он быстро приближался.
- Еще один вертолет, - сказал Фрай. - И я догадываюсь, откуда он.
Койл не пошевелился. Он просто смотрел, как Хорн и Слим играют среди горящих обломков, как мальчишки, разбрасывая вокруг дымящиеся осколки металла и перепрыгивая через почерневшие части вертолета.
- Что за херня? - спросил Хорн. - Это тело?
- Парочка, - сказал Слим. - Я думаю.
Флэгг заинтересовался.
Он обошел по периметру обломки, пытаясь рассмотреть то, что они нашли.
Они звучали взволнованно. Даже Хорн, которого волновала только идея анархии. Флэггу было шестьдесят лет, и он был не в той форме, чтобы прыгать через горящие обломки. Он поднес руку к лицу, чтобы защититься от дыма и жара.
Фрай лишь пожал плечами, равнодушно.
Но Койл был заинтересован. Он подошел ближе. Звук приближающегося вертолета стал очень громким.
- Посмотрите на это, - сказал Хорн, - тело, точно.
Койл увидел. Выглядело как человек, весь перекрученный, искромсанный. Оно горело, и вонь была тошнотворной.
Часть хвоста упала прямо на него, и он был полностью охвачен пламенем.
- Проклятье, - сказал Слим.
- Здесь кое-что еще, - сказал Хорн.
Они мелькали за обломками, пытаясь добраться до чего-то возле пылающей секции хвостового стабилизатора. Чего-то большого и продолговатого. Оно было покрыто тлеющим брезентом, по краям которого полыхало пламя. Что бы ни находилось под ним, от него шел пар, словно оно было заморожено, и очень быстро таяло.
- Там человек? - спросил Флэгг.
- Не могу сказать, - крикнул Хорн.
В порыве бравады, рожденной молодостью и неопытностью, Слим перепрыгнул через стабилизатор и попытался добраться до брезента. Из-за дыма Койл толком не мог рассмотреть, что там происходит. Просто Слим пытающийся отдернуть горящий брезент и комментирующий вонь, идущую из-под него.
- Будь осторожен! - крикнул Флэгг.
Хорн вглядывался в дым, а Слим ухватился за край брезента и быстро дернул его рукой в рукавице. Он быстро отдернул руку.
- Ой! Ой! Это дерьмо горячее!
- Там что-то есть, - сказал Хорн. - Что-то большое, и это не человек.
Слим попытался еще раз, и ему удалось вытащить это, при этом он споткнулся и упал, как будто то, что там было, напугало его.
- Черт возьми! - сказал он, и брезент вернулся на место. - Ты видишь это, Хорн? Ты видишь эту чертову штуку под ним?
Внезапно раздался взрыв, и из-под обломков выскочил огненный шар, обрушив на Слима стену искр. Хорн схватил его и отдернул прочь, а горящие куски вылетели на свободу и зашипели в снегу, как шрапнель.
Особый Эд высунулся из кабины своего "Кота" с микрофоном в руке. - Уйди оттуда! Вы двое, уходите оттуда прямо сейчас!
- Да, - сказал Фрай. - Джонни! Томми! Хватит играть с горящим вертолетом! Вы можете испачкать штаны или протереть воскресную церковную обувь! Чертов детский сад.
Хорн и Слим помчались прочь от обломков, лицо Слима побелело, глаза были огромные. Он выглядел шокированным, а не испуганным.
Затем другой вертолет пролетел над ними, завис и сел далеко позади останков первого, потоки от несущего винта разбрасывали дым и снег во всех направлениях.
- Черт, что ты там видел? - Флэгг крикнул Слиму сквозь шум вертолета.
Но Слим продолжал качать головой, а Хорн продолжал облизывать губы, как будто во всем мире не было столько слюны, чтобы смазать его язык и рассказать, что он видел.
Что-то произошло.
И Койл решил, что это было нечто большее, чем просто обгоревшее тело. Это было что-то еще. Что-то плохое.
Из вертолета вышли трое мужчин, все они были одеты в оливково-серые штаны военного образца, парки и зимние очки. Это были крупные мужчины и они носили личное оружие. Двое из них образовали периметр вокруг обломков, как будто ожидая, что кто-то рискнет подойти к ним слишком близко. Другой парень подбежал к "Снежному Коту".
- А вот и шпионы, - сказал Хорн себе под нос.
- У нас аварийная группа на пути из Колонии, - сказал парень с густыми черными усами, которые выглядели как особенно большой и волосатый паук, который пытался спариваться с его ртом. - С этого момента мы позаботимся обо всем. Спасибо, что приехали так быстро.
Флэгг сказал: - Здесь очень жарко, но мы не видели выживших. Я предполагаю, что останки заперты внутри.
- Все в порядке, - сказал Усатый. - Мы разберемся. Ребята, вы можете уходить прямо сейчас. У нас все под контролем.
"Другими словами, - подумал Койл, - спасибо, а теперь проваливайте отсюда".
- Мы останемся здесь и посмотрим, сможем ли мы помочь, - сказал Флэгг.
- В этом нет необходимости. Мы справимся с этим.
Особый Эд спрыгнул со "Снежного Кота". - Капитан Дейтон! Как приятно видеть вас снова! Мы добрались сюда так быстро, как только смогли, но, судя по обломкам, я думаю, что мы немного опоздали. Боже мой, какая трагедия, какая ужасная...
Дейтон проигнорировал его. - Я хочу, чтобы эта территория была очищена.
- Подождите минуту, - сказал Флэгг, проявляя здравый смысл. - Это место крушения, есть жертвы. Потребуется моя помощь.
Дейтон сузил глаза. - Ваша помощь не требуется.
Койл наблюдал за перепалкой, но он также смотрел за Хорном и Слимом. У них обоих был одинаково ошарашенный вид, рты были сжаты бледными линиями, острыми, как порезы бритвой. Они выглядели так, будто оба только что посмотрели через окно в ад.
Койл также наблюдал за Дейтоном.
Флэгг спорил с ним, а Особый Эд танцевал на периферии, пытаясь помирить, как услужливый клерк компании на стадии ликвидации.
Койл не знал, кто такой Дейтон, но он ему не нравился.
Непреклонный, жесткий военный с шестом, засунутым в задницу. У него и двух его солдат были одинаковые ежики, одинаковые головы, похожие на банку с огурцами, одинаковые мертвые глаза. Вы могли бы прекрасно читать таких парней, если бы провели с ними достаточно времени, как Койл во времена службы на флоте. Возможно, Особый Эд был послушной бюрократической тряпкой типа "да, сэр/нет, сэр", но такие парни, как Дейтон, стояли на ступень выше. Если у них будет приказ - перережут тебе глотку.
- Ладно, - сказал Особый Эд. - Давай загрузимся и поедем обратно.
- Я не думаю, что нам следует это делать, - сказал ему Флэгг, не сводя глаз с доброго капитана. - Мы добирались сюда почти десять миль, и мы сделали это, потому что это стандартная процедура. И теперь этот парень пытается нас отстранить. Я думаю, нам лучше остаться. Я думаю, что что вся эта ситуация дурно пахнет.
Внезапно стало очень тихо.
Дейтон был в ярости, поскольку не привык к тому, чтобы его авторитет подвергался сомнению.
Никто ничего не говорил, и никто не собирался уходить. Дэйтон просто стоял там, глядя своими мертвыми глазами, и Флэгг отвечал ему тем же, в то время как Особый Эд переводил взгляд с мужчины на мужчину, гадая, как он может разрядить это и сделать всех счастливыми.
Но Флэгг был прав: здесь действительно воняло.
Было что-то неправильное во всей этой ситуации, и все это знали. Койл знал это, и это беспокоило его. Дейтон действовал излишне рьяно для простого крушения вертолета. Он вел себя так, будто разбилась летающая тарелка, и он не хотел, чтобы кто-то украл маленьких зеленых человечков.
Дэйтон посмотрел на Особого Эда, а Особый Эд выглядел так, будто ему очень хотелось в туалет. - Вы выведете отсюда своих людей прямо сейчас. Вы понимаете меня?
Особый Эд так отчаянно кивал головой, что казалось, она вот-вот упадет.
Затем Фрай встал. - Нет, извините, шеф, мы не уходим. В старом конюшне есть что-то дерьмовое, и я планирую выяснить, что именно. Эти парни, - он указал на Хорна и Слима, - они нашли что-то под брезентом, что-то, что, должно быть, выбросили из вашего вертолета, и я хочу знать, что именно.
Дейтон сделал шаг вперед, отмахнувшись от Особого Эда. - То, что находится под этим брезентом - это дело Колонии.
- Извините, шеф. Я думаю иначе. Он повернулся к Хорну и Слиму. - А теперь скажите мне, парни, что вы там увидели? Не беспокойтесь об этом морпехе. Он не имеет здесь никакой юрисдикции.
Хорн благоразумно держал рот на замке, учуяв в Дейтоне что-то, что ему не нравилось.
Слим только пожал плечами, на его лице было то же контуженное выражение. - Я не знаю... оно было большим, странным и уродливым, - сказал он, с трудом подбирая слова. - Это был не человек... это было какое-то существо.
- Вы это слышите, шеф? - спросил Фрай. - Это было какое-то гребанное существо. Теперь вы хотите рассказать нам, какой груз вез этот вертолет, или нам стоит подождать, пока все не остынет, и выяснить это самим?
Особенный Эд выглядел так, будто что-то застряло у него в горле, и он не мог проглотить.
Койл шагнул вперед, потому что знал, что Фрай не отступит ни перед кем. Проблема была в том, что Дейтон был таким же. Только у него был пистолет.
- Еще раз, то, что находится под этим брезентом, - это дела Колонии, - настаивал Дейтон. - А теперь, пожалуйста, сэр, покиньте это место. Я больше не буду вас просить.
Фрай ухмыльнулся, со всем презрением рабочего класса. - А если я откажусь? Ты направишь на меня этот пистолет, сынок? Вас трое, а нас больше. Я думаю, мы отдерем твою веселую задницу тремя способами до воскресенья, если ты попытаешься.
- Хорошо, - сказал Особый Эд, - этого достаточно.
Койл тоже так считал.
Он встал между Фраем и Дэйтоном и оттащил Фрая, поведя его к "Коту", Фрай всю дорогу матерился, говоря, что есть одна вещь в этом мире, которую он ненавидит, и это нахальные маленькие морпехи из Аннаполиса, присосавшиеся к правительству. Фрай пристально посмотрел на Дейтона и сел в "Кота". Флэгг последовал за ним, а Особый Эд залез за ними, как будто не верил, что эти двое не вылезут снова и не создадут проблемы.
- Пошли, - сказал Койл Хорну и Слиму, которые просто стояли на ветру, - садитесь в чертового "Кота".
Они двигались, как будто их ударили, забираясь в кабину.
Койл запрыгнул на гусеницу и посмотрел в последний раз на Дейтона и его игрушечных солдатиков. Нет, это все было неправильно. Весь этот сценарий был жутким и странным. Сначала Маунт-Хобб, потом эта авария, а теперь Дейтон со своим дерьмом в духе Джеймса Бонда. Нехорошо, совсем нехорошо.
Заведя "Кота" и приведя его в движение, Койл бросил последний взгляд на горящие обломки и обожженное тело под брезентом. Затем он посмотрел на Хорна и Слима.
Они смотрели на него, не мигая.
УИЛЬЯМС ФИЛД,
ЛЕДЯНОЙ ШЕЛЬФ РОССА,
ЗАПАДНАЯ АНТАРКТИДА
В УМИРАЮЩЕМ СВЕТЕ, Кефарт наблюдал, как погрузчики Caterpillar перемещают ящики с деталями машин, лабораторным оборудованием, продуктами питания и строительными материалами к DC-3, стоявшему на заснеженной взлетно-посадочной полосе. Ветер, дувший сегодня с моря Росса, был ледяным, но это было ничто по сравнению с погодой там, куда направлялся DC-3: край Восточной Антарктиды, прямо в тени гор. Место под названием "Станция Колония", которое приобрело действительно жуткую репутацию. Кефарт никогда не обращал особого внимания на сплетни.
Со времен трагедии на Харькове здесь, на льду, их было полно.
Он прочистил нос и сосредоточился на том, зачем он здесь и на работе, которую предстоит выполнить. Он прошел сквозь ветер к площадке, где был сложен груз. Все это было здесь, в его инвентарном списке, и Кефарту это нравилось.
Все в журнале, каждый болт, каждый 2х4, каждая упаковка жидких яиц и каждый замороженный стейк был учтен.
Поэтому, когда он обнаружил что-то, что не было учтено, он не обрадовался.
На деревянных поддонах стояли шесть серебряных ящиков с алюминиевой обшивкой, очень похожих на гробы, только длиной около восьми футов.
Кефарт пять раз просмотрел опись с помощью фонарика. Нет, нет и нет.
Пилот ANG стоял и смотрел на часы, желая подняться в воздух. Он курил сигарету, стоя спиной к ветру.
Кефарт подошел к нему. - Лейтенант, - сказал он, - что это за серебряные контейнеры? Их нет в моем списке.
Лейтенант посмотрел на него сквозь солнцезащитную маску, выпуская дым. Он вытащил инвентарный список. - Ну, у меня есть, - он полистал его, - прямо здесь. Шесть алюминиевых BCV. Сосуды биологической защиты.
- Ну и какого черта их нет в моем списке?
- Я не знаю. Об этом лучше спросить у мастера по погрузке. И скажите ему поспешить, мне нужно взлетать.
Кефарт не двинулся с места. - Для чего, черт возьми, эти штуки?
- Биологические образцы, - сказал пилот, - мы уже летали с ними на Колонию.
- Выглядят как гробы, - сказал Кефарт.
Лейтенант посмотрел на лед. - Я научился никогда не задавать вопросы о станции Колония. Так проще. Может быть, это гробы, но, насколько я понимаю, это BCV. Мне этого достаточно.
- Как ты думаешь, для чего они их используют?
Но лейтенант только улыбнулся.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
КОГДА ОНИ ВЕРНУЛИСЬ, первое, что сделал Койл, это отвел Хорна и Слима в сторону в гараже и сказал им следующее: - Парни, если вы хотите неприятностей, тогда просто напишите, что вы там видели. Напишите, что вы видели или вы думаете, что видели. Как-то так.
Они оба просто смотрели на него.
Он снял шляпу и хлопнул ею по ноге. - Слушайте, ребята. Я не знаю, что вы видели, и не думаю, что вы действительно знаете. Чем бы это ни было, забудь об этом, ладно? Этот парень Дейтон - плохие новости. Он из тех, кто может создать настоящие проблемы вам обоим. Особый Эд заставит вас все это написать. Это СОП[14]. Просто не упоминайте то, что было под брезентом. Если вы это сделаете, Хоппер будет цепляться к вам. Вы знаете, какой он. Он не может справиться с такими вещами. Все, что он умеет, - это командная работа и групповые усилия.
- Чувак, - сказал Слим, снимая шляпу и обнажая ярко окрашенные желтые колючие локоны, - мы не можем лгать в этом отчете. Чувак, мне нужна эта работа. Мне нужны деньги. У меня дома ребенок и прочее дерьмо. Если я солгу, то не получу бонус и никогда не вернусь.
Хорн впал в свой обычный цинизм. - И это плохо?
Койл проигнорировал его. - Если вы сообщите о чем-то под брезентом, вы облажались. Поверьте мне. NSF не хочет знать правду о том, что здесь происходит, так же, как и Особый Эд. Они хотят, чтобы в отчетах было чисто и аккуратно. Вещи, которые имеют смысл. Вещи, которые они смогут удобно разместить в своих портфелях, когда попросят больше финансирования. Вот как работает Программа. Так это всегда работало. Чушь собачья как образ жизни. Примите это.
Хорн ничего не сказал.
Отработав пять лет в на льду, он знал, что Койл был прав. Абсолютно прав. Но Слим продолжал говорить, что Особый Эд был там. Он задавал бы вопросы, если бы они упустили информацию о существе под брезентом. Но Койл заверил его, что Особый Эд этого не сделает. Что им нужно было сделать, так это не упоминать об этом и не упоминать, что Дейтон вел себя как какой-то шпион, скрывающий маленьких зеленых человечков.
- Хорошо... что мы должны сказать? - спросил Слим.
- Просто скажи, что ты видел тело. Никаких спекуляций. Вы видели тело, но оно горело, и вы не могли к нему добраться. Потом приехала команда из Колонии, сказала, что справится, и мы уехали.
- Держу пари, что отчет дока будет другим, - сказал Хорн.
Койл пожал плечами. - Да, он, вероятно, будет. Но у дока есть двоюродная сестра, которая замужем за чертовым конгрессменом из Иллинойса. Они не будут с ним связываться. Особый Эд, вероятно, отредактирует отчет дока. Так что избавьте его от хлопот и отредактируйте свой самостоятельно. Это избавит вас от всякой ерунды. Сохраните свою работу. И спасите тебя от неприятных психологических проверок после окончания сезона со знахарями из Мак-Мердо.
Теперь Слима все устраивало.
Хорна тоже.
Иногда, проведя здесь годы, Койл чувствовал себя всеобщим любимым дядюшкой. В то время как другим полярникам нравилось наблюдать, как Финджи[15] - Чертовы Новички - ошибаются и попадают в разные неприятности, и получать от этого поистине извращенное удовольствие, Койлу нравилось присматривать за ними. Направлять их. Помогать. Делать все, чтобы они не превратились в озлобленных, испорченных, невротиков, которые наводнили станции. Тех, кто подавал жалобы из-за того, что вы пьете слишком много молока или использовали слишком много мыла, или обвиняли вас в том, что вы писали в душе и делали непристойные жесты за их спиной, или приходили в ярость, потому что кто-то съел последнюю коробку Jujyfruits[16].
И с тем, что видели Хорн и Слим... ну, само собой разумеется, что вам просто нужно было это оставить, иначе вы бы навлекли бы на себя неприятности, как никто другой. NSF не хотело слышать о том, что было под брезентом. Совсем. Не после Харькова и того, что могло или не могло назревать на британской станции Маунт-Хобб.
- А что насчет той штуки, Никки? - спросил Слим. - Это был не человек.
- Выглядело как пришелец, как по мне, - сказал Хорн.
Койл так посмотрел на него, что он заткнулся.
После того, как он запихал Хорна и Слима в "Снежного Кота" и увез их с места крушения, они продолжали смотреть на него. Они хотели сказать ему. Они хотели, чтобы он знал о том, что они видели, и он это знал. Возможно, дело было в годах, проведенных на льду, или в его хладнокровии и непринужденных манерах, но Койл часто становился хранителем тайн и признаний на станциях. Люди рассказывали ему то, чего не говорили своим женам или мужьям. Они признавались в вещах, которые NSF не одобрило бы, и обнажали перед ним свои души, избавляясь от всего темного. Возможно, ему следовало стать терапевтом. Несмотря на это, он никогда не повторял то, что слышал, и всегда старался помочь тому, кто исповедовался. Это был его путь.
Так что, через пару миль он остановил "Снежного Кота" и сказал: - Давайте, ребята, расскажите мне, что было под брезентом.
Хорн не был уверен, нет, просто что-то странное, что он не мог точно определить. И он это признавал. Возможно, он не хотел говорить.
У Слима не было подобных угрызений совести. Он схватил Койла за руку сквозь куртку и сказал: - Никки, это была хрень, мужик. Я имею в виду, это было просто... хрень. Я никогда раньше не видел ничего подобного.
- Успокойся, парень. Просто скажи мне.
Так Слим и сделал.
Он сказал, что, когда отдернул брезент, то увидел что-то большое, почти полностью покрытое льдом. Какое-то продолговатое серое тело с прикрепленной к нему штукой, похожей на голову. Чем-то вроде головы. Тускло-желтая штука, похожая на замороженную морскую звезду, все ее лучи были вытянуты, а на конце каждой из них был красный глаз размером с мяч для гольфа. Идеально круглый и идеально красный.
- Я видел это, - утверждал он. - Я видел это, и мне все равно, что кто-то говорит. Я видел это всего секунду, но оно было там, чувак, оно было там.
- Успокойся, - сказал ему Хорн, сам выглядя немного бледным. - Мы верим тебе. Я тоже такое видел, Никки. Я тебе не гоню.
- Ладно, ладно. Я верю, что ты это видел. Я не знаю, что, черт возьми, это может быть, но я верю вам, - сказал им Койл. - А теперь выбросьте это из головы.
Затем они поехали обратно на Клайм.
За всю дорогу никто не произнес ни слова. Были вещи, которые Койл мог бы сказать, но зачем? Зачем лезь во все это? Зачем воскрешать старые сказки, которые уже много лет ходят по льду? Возможно, они что-то видели, а может быть, им просто показалось.
Койл уже слышал подобные истории раньше.
Шесть-семь лет назад он был в Мак-Мердо осенью, когда приближалась зима. Он записался на зимовку, поэтому помогал загружать самолеты, упаковывая оборудование. Полевая команда прибыла поздно, и им пришлось спешно сажать их на уходящий C-130 Win-Fly, который доставлял всех обратно в Крайстчерч, Новая Зеландия. Все они, геологи и палеонтологи, вели себя довольно жутко. Один из них, палеоботаник по имени доктор Монро из Чикагского музея Филда[17], вел себя еще более жутковато, чем остальные.
Коллеги его активно избегали.
Койл узнал, что они опоздали, потому что Монро пропал на всю ночь. Койл был с ним довольно дружен, поэтому спросил, каково было заблудиться на горной вершине.
Монро посмотрела на него глазами, похожими на открытые раны.
Он сказал, что было плохо.
Настолько плохо, что он никогда больше не вернется в Антарктиду. По его словам, он исследовал некоторые отложения каменноугольного периода в небольшой долине, и его поймал ледяной туман. Он не мог видеть дальше, чем на пять футов ни в одном направлении. Он прошел подготовку по выживанию в полевых условиях, поэтому не паниковал. Искал укрытие и нашел: маленькую ледяную пещеру, занесенную снегом. Он вывесил черный флаг, чтобы поисковая группа знала, где он находится, и спасла его. Он сполз в ледяную пещеру со своим фонарем и сразу увидел над собой что-то замороженное во льду.
Старый лед, сказал он, кристально синий и прозрачный.
Лед, которому было 200 000 лет, определенно.
Он не знал, на что смотрит, но оно было большим, продолговатым и имело голову. Голова с толстыми желтыми стеблями с красными глазами на конце каждого. Ярко-красные глаза глазели на него. Монро сказал, что потерял рассудок в той пещере. Что он был уверен, что стебли ползут, как черви, и ярко-красные глаза наблюдают за ним. Не мертвый, а ужасно живой, смотрящий на него и в него, проникающий в голову и заставляющий его думать о разном. Ему пришлось провести всю ночь в пещере, а это существо смотрело на него, и это состарило его на двадцать лет.
Вот что он сказал Койлу, прежде чем прыгнуть в самолет и исчезнуть там, как человек, за которым охотятся. Месяц спустя, в США, Монро сунул пистолет себе в рот и покончил со всем. Возможно, то, что он видел – или утверждал, что видел, – осталось с ним, преследовало его во снах и в минуты бодрствования. Несмотря ни на что, этого было достаточно.
Койл никогда никому об этом не рассказывал и не собирался говорить и сейчас.
Стоя в мастерской, куда он привел Хорна и Слима, он говорил им, как все должно быть, что им следует исключить из своих отчетов и держать язык за зубами обо всем этом. Другого пути не было.
Слим наконец ушел, но вид его глаз был знакомым: они были совсем как у Монро.
Хорн остался. - Я сделаю то, что ты скажешь, Никки.
- Это мудро.
- Угу. Они затевают такое дерьмо, от которого Колонии ничего хорошего не будет, понимаешь? Очень плохие вещи, и мне это не нравится. Я слышал то же самое, что и ты, Никки. Я не Локк. Я не верю в призраков, упырей и все такое. По большому счету, я ни во что не верю. Даже в себя. Но то, что задумали Дейтон и другие мудаки, не хорошо.
- Мы не знаем, что они задумали.
- Нет, мы не знаем. Не совсем. Он пожал плечами, отвергая это. - Теперь ты мне нравишься, Никки. Ты в порядке. Мы все думаем, что с тобой все в порядке. Но не притворяйся со мной, мужик, ладно? На Колонии происходит очень опасное дерьмо. Они занимаются вещами, над которыми мы не имеем права шутить. Там. Я сказал это. Нам нечего делать с этими существами, замороженными во льду. Можно сказать, что вся эта чушь на Харькове – это просто чушь..., но ты знаешь лучше, и я знаю лучше, и многие люди здесь тоже. Мы не должны связываться с такими вещами. Возможно, приезд сюда - худшее, что мы когда-либо делали. Нам лучше оставить прошлое в прошлом, потому что иногда призраки кусаются. И это все, что я хочу сказать. Увидимся позже, Никки.
Что ж, для Хорна было трудно это сказать.
Обычно он был угрюмым, молчаливым и наблюдательным. Когда он говорил, его слова обычно были полны цинизма и сарказма. Он не верил ни во что и ни в кого. Для него сказать то, что он сказал, было в значительной степени обнажить его душу.
Койл больше не хотел думать.
Ему не хотелось думать ни о Харькове или о Маунт-Хобб или о чем-то под брезентом. Все, что он хотел, это чтобы все было как обычно. Скучно и обычно. Этого было бы достаточно, и в этом году у него было ощущение, что он просит чертовски много.
ДОЛИНА БЕЙКОН,
ГОРЫ СЕНТИНЕЛ,
ХРЕБЕТ КУИН-МОД
НЕКРОПОЛЬ.
Город мертвых.
Именно так на первый взгляд выглядело мегалитическое пространство, лежащее в долине Бейкон: обширное кладбище абсолютной необъятности. Пересекающийся, скрещенный и слитый воедино, призрачный и болезненный клубок извращенного гигантизма, простирающийся и разрушающийся.
Это было могильное место, наполненное ползучими тенями и бестелесными голосами потерянных эпох.
Было что-то несомненно неземное и почти призрачное в высоких неровных просторах ледников, возвышавшихся над ним. Черные полосы горных вершин группы Сентинел, торчащие над долиной Бейкон гигантскими конусами и острыми как бритва пропастями. Прорывающие ленты клубящегося тумана и висящие ледяные облака на самом восточном краю хребта Королевы Мод, примерно в пятнадцати милях к западу от исследовательской станции Маунт-Хобб, они выглядели как конические руины какой-то затерянной, безымянной цивилизации. Возвышаясь над льдом и снегом, они были суровыми, зловещими и необъяснимо неприступными. Как будто каждая тайна планеты, о которых говорят шепотом, была заперта в них, словно темный сундук с неведомыми чудесами.
И, возможно, в этом была доля правды.
Именно в покрытой льдом и обдуваемой ветрами ледниковой долине британские геологи впервые обнаружили таинственные мегалиты прошлой осенью.
Беспрецедентный поток теплого воздуха поцеловал Долину Бейкон, растопив несколько сотен футов древнего льда и обнажив вершины мегалитов. Сначала ученые думали, что перед ними сплющенные, срезанные вершины окаменевшего доисторического леса, очень похожие на окаменелые пермские насаждения, найденные в районе ледника Бердмор несколько лет назад.
Но они были искусственными по своей сути, и, как говорят, осознание этого поставило на колени не одного члена команды. Потому что это была Антарктида, а не Европа. И лед, покрывавший эти отдельно стоящие камни, датировался, по крайней мере, миоценом, и последствия этого, как они знали, угрожали не только культуре человечества, но и самой истории. По происхождению они были не эпохи неолита или палеолита, а из столь далекого времени, что самым ранним предкам человека еще предстояло эволюционировать из варева творения.
И о чем это говорило?
На что это вообще намекало?
В течение следующего месяца с помощью буров с горячей водой и откачивающих помп мегалиты медленно обнажались впервые за более чем двадцать миллионов лет. Они возвышались как минимум на сто футов, и с помощью гидролокатора, проникающего сквозь лед, было обнаружено, что по крайней мере еще сто футов из них были заключены во льду.
Когда наступила зима, температура упала, а в Сентинел завыл ветер, все работы были прекращены до следующей весны.
И многие учёные были только рады оказаться вдали от этого ужасного места. Может быть, дело в том, как ветер завывал по ночам вокруг их палаток, или в странных, почти музыкальных звуках, доносившихся с высоких пиков, словно флейта Пана над полем мрачного урожая, или в ужасных снах, навеянных стоячими камнями.
Снах, в которых никто не посмеет признаться при свете дня.
Возможно, дело было во всем этом, а возможно, и в чем-то большем. Ибо нельзя было отрицать, что эти первобытно отесанные камни обладали определенным магнетизмом. Что они вызывали желание смотреть на них. Касаться и чувствовать их кончиками пальцев, чувствовать тайную и первозданную энергию, текущую через них. Опуститься перед ними на колени, как безмозглый дикарь перед алтарем своего бога.
Они были гипнотическими, специфической формы.
Глядеть на них было подобно воспоминанию давно забытых, ужасных вещей. Прикоснуться к ним означало начать принадлежать им и тем, кто их воздвиг.
И единственное, в чем никто не осмеливался признаться, - это то, что мегалиты выглядели до странности знакомыми. Как будто они видели их во сне или в смутных воспоминаниях, извращенную архитектуру какого-то сюрреалистического ночного пейзажа, который преследовал их в каждый момент бодрствования. Вы не могли смотреть на эти структуры, не чувствуя чего-то, определенного осознания в глубине своего разума, первобытной черноты, поднимающейся от основания вашего черепа, которая угрожала потопить все, чем вы были и когда-либо будете.
Ибо в этих камнях была память.
Мрачная, античеловечная и неприятно жизненная.
Таким образом, это место было оставлено на пике интереса в популярной прессе, множества взаимных обвинений и отрицаний в религиозных кругах, и еще большего количества откровений и переоценки ценностей среди населения мира в целом.
Примерно в то же время, когда станция Маунт-Хобб была лишена человеческой жизни, там начало происходить нечто невероятное: лед продолжал таять. Хотя температура упала до десяти градусов ниже нуля, а с высоких высот дул ветер, вызывая бури бушующего снега, мегалиты продолжали подниматься из-под отступающего льда.
Не было никого, кто мог бы это видеть.
Во всяком случае, из людей.
На это место было направлено какое-то неизвестное тепло, и мегалиты медленно раскрыли свои древние тайны. Это заняло всего шесть дней.
Долина Бейкон растаяла до древней вулканической породы внизу. Хотя никто еще этого не знал, когда-то в меловом периоде это место располагалось на вершине холма, но пласты расплавленной лавы, поднятые снизу невероятным давлением - создали Сторожевые горы (Sentinel mountains) - втянули мегалит в долину, в которой он сейчас находился.
К моменту крушения вертолета возле Полар Клайм мегалиты полностью освободились от покрывавшего их льда. Хотя структуры по периметру превратились в руины или были вдавлены в землю ледниками за этот невообразимый промежуток времени, большинство из них все еще стояло. Высокие, внушительные и безумные, раскинувшиеся на полмили, они представляли собой геометрическую аномалию, которая истощала человеческий мозг даже при одном лишь взгляде на них.
С высоты, если бы вы увидели их с самолета, вы бы заметили не нагромождение камней, а тревожную симметрию. Несмотря на то, что прошли эоны, мегалиты были выложены в точном, почти математическом порядке в виде не менее пяти пересекающихся и утрированных пятиконечных звезд. Каббалистическая пентаграмма.
На уровне земли, однако, казалось, не было никакой связи.
Просто циклопическое, ветхое собрание разрушающихся пирамид из камней и массивных колоннообразных отдельно стоящих трилитонов[18] и сарсеновых камней[19] расположенных концентрическими, постоянно расширяющимися кругами, которые были увенчаны и соединены горизонтальными валами огромных камней-перемычек сверху. И среди этого скопления инопланетного изобилия, перекрывающихся памятников и пяточных камней, прямоугольных дольменов и кромлехов, возвышающихся над глубокими туннелями курганов, продолговатыми камерами и плитами на столешницах, на которых вырезаны фигуры и формы, не похожие ни на одну из тех, что можно увидеть где-либо на Земле. Все это находилось на приподнятых каменных платформах разной высоты, которые сами были прорезаны неровными системами траншей и соединенными между собой зияющими рвами.
Все это было выветрено, изрыто, стояло немного не по центру и наклонено так, как будто могло упасть в любой момент. Но не упало. Выдержало турбулентность эпох – экстремальные климатические изменения, сейсмические потрясения и сильное оледенение – и будет стоять до тех пор, пока его цель не будет достигнута, точно так, как было задумано. И хотя оно походило на другие мегалитические памятники тем, что по своему замыслу было явно ритуальным, оно не было ни календарем, ни астрономической обсерваторией, ни рудиментарным компьютером, как некоторые предполагали, не больше, чем был Стоунхендж на Солсберийской равнине или Карнакские камни в Бретани.
Как и они, это была машина.
Ужасная машина, ожидающая активации.
И время для этого наступило очень скоро.
СТАНЦИЯ КОЛОНИЯ,
БАССЕЙН ХОРСЕХЕД,
ОБЛАСТЬ МОНОЛИТА
22 ФЕВРАЛЯ
КОГДА БАТЛЕР ОЧНУЛАСЬ СНОВА, она была привязана к столу, флуоресцентные лампы так ярко светили в лицо, что ей пришлось прищуриться.
Кто-то стоял там, нависая над ней.
Пожилая женщина с морщинистым, мертвым лицом, жестокой улыбкой на губах, острой, как порез от бумаги.
"Доктор... Доктор... Реллинг... это доктор Реллинг..."
- Я вижу, вы очнулись, - сказала женщина.
Батлер что-то пробормотала, у нее болела голова, каждый дюйм тела болел и страдал. Реллинг что-то делала, а потом она увидела: она вкалывала шприц ей в руку.
- Вот, - сказала она. - Сейчас поговорим. Спокойно. Легко. Как две старых подруги, а?
Батлер боролась с ремнями, кричала, металась туда-сюда... а потом воля что-либо делать просто пропала. Она была на облаках. Она дрейфовала. Вдохнула. Моргнула. Ничего больше.
Наконец она сказала: - Пожалуйста... Я просто хочу пойти домой.
- Конечно, вы пойдете, - сказала ей Реллинг. - Я постараюсь помочь вам с этим, но сначала вы должны помочь мне. Вы ведь хотите мне помочь, не так ли?
Что-то в голове Батлер кричало "Нет!", но ее губы раскрылись, и она просто сказала: - Да.
Вопреки себе, Батлер чувствовала себя расслабленной. Боль была далеко. Ей нравился звук голоса Реллинг.
- Вы были на Маунт-Хобб, вы спали, - сказала Реллинг. - Вы проснулись и обнаружили, что станция пуста. Потом они пришли за вами.
Батлер напряглась, слезы текли по ее щекам. - Нет, нет... Я была одна... Я была совсем одна...
(тень на стене)
(тень растет и растет... хлопанье крыльев... скольжение конечностей... глаза... красные глаза...)
- Оно пришло за тобой. Существо забрало тебя.
Батлер покачала головой, но губы снова предали ее: - Оно коснулось меня... О Боже... оно тронуло меня...
(не тень... оно имело форму, плотность, твердость)
(воняло аммиаком и холодными, затхлыми отходами... его прикосновение было похоже на лед)
(гудение... гудение его голоса)
(батлер... батлер)
- Оно тронуло тебя. Потом забрало тебя куда-то.
Дыхание Батлер участилось. - Я не могла с ним бороться. Я пыталась... но оно посмотрело на меня, и я не смогла двигаться.
- Куда оно тебя забрало?
Батлер уставилась в пространство. - Сквозь стену. Там, где сходятся углы. Оно забрало меня сквозь стену.
(сквозь стену... тьма и пространство, черные сточные канавы времени, грязь и небытие... великое белое пространство и черный коридор... первобытная пустота... сферы тени... антимир)
- И куда вы отправились? - спросила Реллинг.
Батлер затрясло, несмотря на укол, она дрожала и потела, ее глаза стали огромными и неподвижными, наполненными мутными тенями. Руки сжались в кулаки. Но она помнила, видела то место, ту пустоту тьмы, в которой ползали светящиеся геометрические фигуры и были живы, вязко живы.
- То место... мы прилетели в то место... в темное место...
- Что ты видела?
- Город... Я видела город! Он парил, черный и бесконечный! Башни, колонны и пирамиды из черного хрусталя... полные дыр... дыры... так много дыр...
- Что было в городе?
- Они... такие же существа как на Хобб... существа с Харькова! Летали и прыгали... вверх в небо и вниз в дыры внизу! Я была с ними! Я была их частью! Мы были ульем! Мы были ульем! Глаза! Глаза!
Реллинг схватил ее руку. - Расскажи мне о глазах.
Батлер застонала, слезы текли по ее щекам. - Глаза... миллион глаз! Миллион миллионов глаз!
(бесчисленное количество... прыгающее, ползающее и заполняющее пространство)
- Что делают глаза? Что они делают?
- Нет! Нет! Нееет! Не о глазазах, которые горят и видят!
- Скажи мне!
- НЕТ! НЕ МОГУ СКАЗАТЬ! Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ О ГЛАЗАХ...
Стол, к которому была привязана Батлер, завибрировал, и в воздухе внезапно появился резкий химический запах, и температура за несколько секунд упала на тридцать градусов. Шумы начали отдаваться эхом... скольжение и царапание, пение и визги. Гипсокартонная стена задрожала, и сквозь нее прошла огромная трещина. Свет над головой мигнул и погас.
- ГЛАЗА! МИЛЛИОН ИХ ГЛАЗ!
(улей)
(УЛЕЙ)
(РОЙ ВЕДЬМ)
А затем, пока Реллинг наблюдала за ней, фигуры начали просачиваться из стен, расправляя крылья, их глаза загорелись зловещим электрическим красным светом. Они заполнили комнату поездами-призраками. Потом исчезли.
Батлер была без сознания.
Реллинг вернулась в свой кабинет, вытирая капельки пота со лба. Включила интерком. - Посылка уже доставлена на Полярис?
- Еще нет. Завтра обязательно.
Реллинг вздохнула. - Хорошо. Но не позже, не позже.
Сидя за столом, она слушала, как ветер завывает на территории.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ,
23 ФЕВРАЛЯ
ОФИЦИАЛЬНО НА КЛАЙМ, НИККИ Койл был DA[20], но он не был обычным DA, и никто не считал его таковым. DA загружали посудомоечные машины и выбрасывали мусор, готовили кувшины с Kool-Aid[21] и кофейники с кофе, убирали столовую и мыли кастрюли.
Койл не был DA; он был шефом.
Просто спросите любого на Клайм, особенно когда они голодны.
За время своего двенадцатилетнего пребывания в Антарктиде он занимался практически всем. Работал в отделе отходов и снабжения, был оператором тяжелого оборудования и механиком. Был помощником метеоролога. Медиком. Работал на электростанции и в радиорубке. Но больше всего ему всегда нравилось готовить. Это было у него в крови. Когда ты был поваром, и хорошим, ты всегда был на вес золота на любом дальнем аванпосте. Наличие вкусной еды и десертов значительно облегчало жизнь командам, большинство из которых к середине зимы или середины лета, если уж на то пошло, были взвинчены и тосковали по дому. Иногда это была тяжелая работа, но если она тебе нравилась, то другой подобной было не найти. Когда все остальные отдыхали и развлекались, вы работали. Но это было нормально.
Этой зимой на Клайм на камбузе работали три человека: Койл, Ида ЛаРю и злосчастная Бонни Бивер, которую все называли просто "Бобер". Бонни была начальником камбуза. Это была работа, которую Койл мог бы получить, если бы захотел, но он этого не сделал. Когда вы были руководителем - а он был в каждом отделе, даже когда в этом конкретном отделе был только один человек - вы отвечали за все. На камбузе это означало, что за каждую коробку жидких яиц, за каждый кусок замороженного теста и за каждый пакет соли нужно было отчитываться.
Оплачивалось лучше, но это была чушь.
Итак, Койл готовил, Бобер присматривала, а Ида почти постоянно грела жопу, пока Бобер не выгоняла ее накрывать столы или загружать посудомоечную машину, или выполнять любую другую бесконечную черную работу, которую Иде поручали как младшей DA.
С Идой все было в порядке.
Ей было за пятьдесят, а выглядела она на семьдесят, чем была обязана "Wild Turkey"[22] и серии катастрофических браков, о которых она с радостью расскажет подробно. Жалость была свойством Иды.
Бобер была ненамного моложе.
Она была старой хиппи, которая любила рассказывать о встречах с Джимми[23] в Монтерее и The Who в Вудстоке, о тусовках и ночлежках, о крутых днях, когда они закидывались кислотой на Хейт-Эшбери, о встречах с Джоплин[24] и Jefferson Airplane в маленьких клубах, которые едва ли могли вместить тридцать человек.
Койлу нравилось готовить в тишине, возможность побыть наедине со своими мыслями. Ида предпочитала музыку в стиле кантри, а Бобер предпочитала Mothers of Invention или Moby Grape, может быть, немного Grass Roots или немного Zombies.
После истории, произошедшей на месте крушения Койл решил, что выпивка или готовка поможет ему прочистить голову.
Он выбрал последнее.
Ветер с воем раскачивал купол, а Койл раскладывал лапшу для лазаньи в лотки из нержавеющей стали стандартного размера, пока соус кипел на плите. Койл никогда не использовал рубленное мясо. Только итальянскую колбасу. И всегда свежую рикотту, а не домашний сыр, как его мать. Эта женщина была чем-то вроде повара, но, воспитывая семерых детей на зарплату полицейского, она научилась всему, что помогало сэкономить и дотянуть да зарплаты.
- Ты слышишь этот ветер? - спросила Ида, листая выпуск "Soap Opera Digest"[25], устаревший на два года. - Звучит так словно собирается пройти сквозь стены за нами. Чертов ветер.
Койл просто кивнул. - Если хочешь помочь, Ида, дай мне знать.
- Разум желает, но тело - другое дело, Никки. У меня сегодня ужасно болит спина. Она пролистала несколько страниц. - Мне вообще не следовало здесь находиться, но мне нужны были деньги. Я должна быть дома, там, где моя спина. С тех пор, как пятнадцать лет назад мой второй муж, Винки О’Делл, сбросил меня с той лестницы, моя спина стала дерьмом.
Койл продолжал выкладывать слоями лапшу, соус и мясо. - Почему он сбросил тебя с лестницы, Ида?
- Он был пьян... или я. Я не могу вспомнить. Однако он был ирландцем, и ты знаешь, какой у этих парней характер. Она нашла статью, которая ее заинтересовала, продолжая цокать языком. - Послушай это, Никки. Здесь сказано, что они могут вернуть Билли Клайда Тагла во "Все мои дети"[26]... ты веришь в это? Этого грязного сукина сына. Ты помнишь его? Он был сутенером в Центр Сити, и Эстель и Донна работали на него. Это было давно. В другой раз он вернулся и сбросил беременную дочь с лестницы. О, я ненавидела его. Предполагалось, что он утонул в той реке. Но они никогда не умирают окончательно. Следующее, что вы узнаете, как они вернут Рэя Гарденера. Настоящее искусство.
Койл не слушал ее.
Когда она не говорила о своих бывших мужьях, она болтала о своих "историях" и запутанных жизнях персонажей мыльных опер. Койл никогда в жизни не смотрел мыльную оперу, но за две недели, проведенные с Идой, он чувствовал, что знает все о Центр Сити и Порте Чарльзе.
- Привет, Никки, - сказал голос.
Это был Харви Смит, их радист в ту зиму. Харви был в порядке, просто параноик. Койл полагал, что с наступлением зимы что-то будет ухудшаться. Большую часть времени Харви проводил в будке связи, но, когда не следил за связью, занимался плетением заговоров. Потому что все были против него, и он это знал.
Койл вышел из камбуза. - Привет, Харв.
Харви был невысоким, пухлым, лысеющим мужчиной с отвратительным характером, который делал его мишенью. - Они снова занялись этим, - сказал он.
- Чем?
Харви огляделся, чтобы убедиться, не подслушивают ли они их. - Ты знаешь. Я вернулся в свою комнату, и они снова были там. Они переставили все мои вещи. Ублюдки даже в ящиках моего стола рылись и вставили мамину фотографию в рамку вверх тормашками. Разве я заслуживаю этого? Я не создаю никаких проблем. Я даже не разговариваю с этими людьми. Почему они преследуют меня?
- Я не знаю, Харв.
- Я знаю почему, и ты тоже. Они масоны. Они все франкмасоны. Все они. Все являются частью этого маленького культа с их тайными собраниями, мантиями и пением. Масоны. Я ненавижу масонов. Они знают, что я знаю об этом.
- Они не могут быть все масонами, Харв.
- Хоппер точно. Люди по имени Хоппер всегда масоны. Боже, всю зиму мне придется иметь дело с этим.
Койл отвел его в сторону. - Вот что тебе нужно сделать, Харв. Запиши все это. Составь список тех, кого ты считаешь масонами, и какие у тебя есть доказательства. Но никому не говори. Просто запиши все это и сделай копии, чтобы они не смогли уничтожить все твои доказательства. Опиши все, что они с тобой делают.
Харви засиял. - Ага... ага! Это хорошая идея.
- Я тоже так думаю.
- Но будь осторожен, Никки. Они знают, что мы с тобой не с ними. Они могут быть опасны.
- Я буду осторожен.
Харви подмигнул ему, теперь, когда они были сообща. Вскоре он отвалил, и Койл вздохнул. Он снова был лагерным священником и терапевтом.
Камбуз и столовая традиционно были центром любой станции в Антарктиде. Централизованная обработка и рассылка слухов и сплетен, всех мелких нарушений, оскорблений и претензий, которые приходили со всех сторон каждый божий день. Все это проходило через камбуз. Ида преуспела в этом. Бив презирала. А Койл вынужден был терпеть.
Пока он готовил, как всегда, зашел Хоппер. "М-м-м! Прекрасно пахнет, Никки! Так держать!"
К счастью, он продолжил идти, двигаясь, казалось, во всех направлениях одновременно, прежде чем выбрать самый прямой маршрут туда, куда ему нужно было попасть. Это было хорошо. Посыпая сыром лотки с лазаньей, Койл знал, что ему просто не до начальника станции. Он обнаружил, что Хоппер утомляет даже в лучшие дни, не говоря уже о сегодняшнем. Он был одним из тех гиперактивных, энергичных людей, которые, казалось, налетали на тебя, как сильный шторм, постепенно изматывая тебя, как ветер, разрушающий склон холма, пока ты не обнажался, не становился скелетом и ничем больше.
Койл приготовился поставить формы с лазаньей в духовку, но прежде, чем сделать это, он ударил кулаком по краю стойки из нержавеющей стали, чтобы разрядить статическое электричество и не получить удар током. Воздух в Антарктиде был настолько невероятно сухим, что постоянно накапливалось статическое электричество. После того, как вас несколько раз ударяло электротоком, вы быстро учились разряжать его, прежде чем хвататься за стойку или дверную ручку, да вообще за что угодно.
- Привет, Никки.
Вздохнув, запихнув лотки в духовку, Койл повернулся и увидел Гвен Кюри. Гвен была высокой фигуристой брюнеткой с впечатляющей грудью, поверх которой была натянута футболка с надписью: "ХОЧУ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛИ КЛЕТКИ МОЗГА".
- Привет, Гвен.
- Что ты готовишь мне на ужин? - спросила она. - Знаешь, у меня зверский аппетит.
- Лазанья.
- Итальянская колбаса? - спросила она, ее большие темные глаза практически тлели.
- Ага.
Она облизнула губы и откинула волосы назад. - Мама любит колбасу. Особенно, когда она твоя, Никки. Она подмигнула. - Маме очень понравилось вчера вечером.
- Тсс, - сказал он, улыбаясь. - Пойдут разговоры.
Гвен окунула палец в соус и обсосала его. - М-м-м. Ты собираешься на вечеринку Каллисто? Будет круто. Мы все собираемся вместе и сначала пьем Yager Bombs[27]. Док сказал, что мы можем одеть его CPR кукол[28], как инопланетян, при условии, что мы их не сломаем, и он вернет их обратно.
- Я приду.
- Мама хочет, чтобы ты был рядом с ней.
- Скажи маме, что это свидание.
Гвен улыбнулась и подмигнула. - Увидимся, - сказала она и пошла дальше, преувеличенно покачивая бедрами. Настолько преувеличено, что Фрай однажды сказал, что, если засунуть ей в задницу метлу, она одновременно сможет подметать полы.
Тематические вечеринки.
Они поддерживали народ в здравом уме в течение зимы, давали им возможность чего-то ждать и что-то планировать.
Большинство из них - на самом деле оправдания чрезмерного употребления алкоголя - могли быть столь же безобидными, как "Ночь Гризера", где все одевались так, будто только что выпрыгнули из 1950-х годов, или "Ночь хиппи" (Бив уже настаивала на этом) или "Ночь панк-рока". Или они могут стать немного более острыми и совершенно необычными, например, как "Ночь жертв", "Ночь похищения инопланетянами" или "Ночь бесправной молодежи". К концу зимы, когда мелкие разногласия перерастали в серьезные обиды, у вас могли быть очень негативные тематические вечеринки, такие как "Ночь враждебности" или "Ночь управления гневом". К этому моменту большинство людей перестали приходить, а те, кто ходил, были откровенно ожесточены и искали хорошую драку или повод докопаться. Сотрудники отдела кадров, такие как Особый Эд, не одобряли последних, но редко пытались их остановить, если только не намечалось серьезное кровопролитие.
Вечеринка Каллисто была чем-то особенным.
НАСА, которое финансировало множество исследований на станциях, решило предоставить антарктическому персоналу NSF прекрасную возможность: шанс первым заглянуть в окно межпланетного пространства другого мира. Увидеть так, как увидят это ученые и техники НАСА, Хьюстона и Лаборатории реактивного движения. Не отложенный и подвергнутый цензуре вариант, подобный тому который будет предоставлен CNN и другим глобальным новостным сетям. Прямую трансляцию. Или настолько прямую, насколько можно надеяться получить от мира, находящегося почти в 400 миллионах миль от Земли.
Беспилотный космический корабль "Кассини-3" покинул Землю примерно четырнадцать месяцев назад для встречи с планетой Юпитер. Его целью было сбросить зонды на луны Юпитера Европу и Ио, Ганимед и Каллисто, под ледяной корой которых подозревали наличие теплых океанов. А завтра первый из этих зондов спустится и передаст живые изображения на Землю.
Его целью была Каллисто.
НАСА будет передавать изображения непосредственно в Антарктическую сеть Вооруженных сил Мак-Мердо по мере их получения.
Это должна была быть большая ночь.
Первая телетрансляция из другого мира.
Есть ли лучшая причина напиться до чертиков?
Койл выглянул из двери камбуза, осматривая кают-компанию. Команда бездельничала и болтала, настукивала на ноутбуках и играла в карты.
Это будет странная зима, и он чувствовал это позвоночником. Маун-Хобб. Существо под брезентом. Эти чудаки из Колонии. А завтра вечером прямая трансляция с одной из лун Юпитера. Койл не знал почему, но мысль об этом напугала его до усрачки.
ЭТИМ ВЕЧЕРОМ, ФРАЙ ОБЫГРАЛ ЕГО В СУХУЮ четыре раза в криббедж и оставил его с пятью картами, забрав сорок баксов. Фрай был хорош в покере и криббедже. В играх, которые, казалось, полностью зависели от удачи тянущего карту, ему неизменно везло больше остальных. Но обычно Койл сражался. Он взял деньги для игры. Но сегодня не мог сосредоточиться и ушел с пустыми карманами. Когда он предложил другую игру, может быть, в семь карт или Рамми[29], Фрай только покачал головой.
- Такими темпами я буду владеть твоей задницей, Никки. Я не против что ты отдаешь мне свои деньги и пьешь мой виски, но, возможно, пришло время тебе вытащить голову из задницы и рассказать мне, что у тебя на уме. Потому там что-то есть, и я это знаю.
- Знаешь, да?
- Конечно. У тебя в заднице сидит здоровенный жучара, и я предлагаю вытащить его и раздавить. Ты сосешь мое бухло. Твоя игра в карты отстой. И ты не позволяешь мне включать веселую музыку.
Койл лишь улыбнулся. Да, сегодня вечером он был плохой компанией. Это было правдой. Он не мог сосредоточиться на игре. Виски не пьянило. И он не переносил музыку. Музыкальные вкусы Фрая начинались с Дуэйна Эдди и заканчивались Джином Винсентом. В рокабилли нет ничего плохого, но не сегодня.
- Давай, выкладывай, - сказал Фрай.
Они провели слишком много смен вместе, слишком много лет и слишком много зим. Иногда казалось, что они женаты, настроены на одну волну. - Я не знаю, - сказал наконец Койл. - Я думаю, что в этом году мне не по себе. Но не проси меня говорить, из-за чего именно.
- О, но я собираюсь спросить тебя об этом, Никки.
- Я знал, что ты так сделаешь.
- И?
Койл просто сидел, молча качая головой. - Возможно я схожу с ума, но по какой-то чертовой безумной причине я связываю воедино слишком много вещей, которые, вероятно, вообще не имеют никакой связи. И из-за этого всего... мне непросто. Я чувствую себя какой-то сумасшедшей старухой, которая видит пророчество в чайных листьях. Ты понимаешь?
- Нет, ни в малейшей степени, - сказал Фрай, - но я все еще слушаю. Я думаю, как только ты устанешь говорить о том, что тебя действительно беспокоит, ты действительно скажешь это.
Койл рассмеялся. - Ты думаешь, да?
- Да, Никки. Потому что никто не знает тебя лучше меня. Я люблю тебя как брата, но ты сукин сын.
- Хорошо. Давай перейдем к делу.
Он вздохнул и посмотрел на календарь с обнаженкой над столом Фрая. Под ним - замусоленные старые выпуски журналов "Популярная механика" и "Хот-род". На зимовке, Фрай, только и говорил о своих машинах: Plymouth Roadrunner 69-го года и Dodge Charger 68-го года, которые он тщательно отреставрировал, и GTO 70-го года выпуска, который в настоящее время валялся в гараже по частям. Вот о таких вещах он любил поговорить. О чем он не любил говорить, так это о двух своих браках и о том, что Антарктида стоила ему их обоих и тридцатилетней дочери, которая даже не хотела с ним разговаривать.
Но для полярника разрушенные семьи и отношения казались скорее нормой, чем исключением. Трудно было что-то удержать, когда ты десять месяцев в году находился на дне мира.
Койл какое-то время сидел так, как будто какой-то двигатель внутри должен был прогреться, прежде чем он был готов тронуться с места. Он оглядел тесную комнатку Фрая, прислушался к ветру снаружи, от которого стены время от времени тряслись, сжимаясь от холода.
- Хорошо. Сначала та чушь на Маунт-Хобб. Затем крушение вертолета. Та штука под брезентом. Этот псих Дейтон. Мне все это кажется странным, - он рассмеялся, - я знаю, что начинаю походить на Локка с его заговорами, но в глубине души я продолжаю связывать все это воедино и не могу заставить себя не делать этого.
- Может быть, для этого есть причина, - сказал Фрай. - Может быть, для этого есть очень веская причина.
- Какая?
- Может быть, ты прав. Черт, возможно, Локк тоже. Я трезво мыслю, как и любой другой, Никки. Я чувствителен, как ящик с металлоломом, но даже у меня возникают забавные ощущения от этого дела. Особенно после крушения вертолета. Я не знаю, что видели Хорн и Слим... дерьмо, да они дети, зеленые, как средний палец Кермита[30]... но я готов поспорить, что это было очень плохо. Слим просто панк-пацан. Господи, какого цвета будут его волосы завтра? Но Хорн был рядом достаточно, чтобы заметить что-то чертовски странное, когда он это увидел. И я готов поспорить, что они видели не человека, и даже не двоих из них, искалеченных вместе. Это была какая-то другая штука, которую я даже не смогу описать словами. Может быть, я слишком стар для таких дел, но этот парень Дейтон задел меня не по делу. Он не прав, и мы оба это знаем. И если я не поверил Хорну и Слиму сначала, после того как повел себя этот болван... словно Святой Грааль находился под этим брезентом, и он поклялся самим Иисусом защищать его... то сейчас я верю.
Койл был одновременно рад и встревожен тем, что они с Фраем были на одной волне. Они оба были ветеранами и нутром чувствовали, что в этом году происходят вещи более чем чертовски странные.
- Я просто надеюсь, что в этом году никто не слетит с катушек, - сказал Фрай.
- Как Дэнни Бой?
- В точку.
Прошлым летом представителем службы безопасности на Клайм был Дэнни МакКлори, он же "Дэнни Бой". Назван так потому, что у него были ангельские щечки, на которых было больше веснушек, чем у десятилетнего мальчика, бегущего сквозь высушенную солнцем пшеницу Индианы. Дэнни Бой действовал уверенно, как и все представители службы безопасности поначалу. Бегал по Клайм в своей милой маленькой белой каске, с планшетом под мышкой, напоминая людям надевать защитные очки, беруши и перчатки, а также завязывать волосы в хвост возле работающих механизмов.
Он достал всех до чертиков.
Часами наблюдал, как все выполняют свою работу, чтобы найти более безопасные способы ее выполнения и тем самым оправдать свое существование в лагере, когда все остальные считали его практически бесполезным.
Он наблюдал за операторами тяжелой техники, работающих на погрузчиках на свалке, и снабженцами на подъемниках на складе. Шнырял по камбузу, лабораториям и складам оборудования, страшно раздражая людей. Штрафовал, раздавал письменные тесты по безопасности и брошюры OSHA[31], принимал экзамены по вождению и останавливал людей на грузовиках, чтобы проверить, есть ли у них при себе водительские права США. Он заставил команду смотреть видео о безопасности, такие как "Two Hands, Ten Fingers" и "Shake Hands with Danger"[32], в которых незадачливых рабочих расчленяло промышленное оборудование, обычно захватывая за руки в штамповочные прессы листового металла или в червячные передачи или шнеки. Он также расклеил плакаты про полярников, которые игнорировали правила безопасности, всегда использовали неправильный инструмент для неподходящей работы и неизменно теряли конечности, вдыхали какие-то опасные химические вещества или падали в чан с кислотой... в этом случае рабочий, о котором идет речь, выглядел как зомби из комиксов ужасов 1950-х годов.
Да, Дэнни Бой был что-то с чем-то.
Потом кто-то подсадил его на крэк, и Дэнни Бой радикально изменился. Он ходил по территории, грязный, небритый и болезненно худой, как Джонни Тандерс[33] после хорошей попойки, его глаза потускнели, как окна дома в январе. Дэнни Боя доставили самолетом в Мак-Мердо и провели курс детоксикации.
Иногда изоляция доставала людей.
Койл покачал головой. - Но меня все это беспокоит. Маунт-Хобб, то крушение, это существо и Дейтон. Господи, я начинаю звучать как Локк, но у меня начинается паранойя или что-то в этом роде. Я начинаю думать, что станция Колония - это змеиное гнездо. Что все это связано. Возможно, Локк прав. Возможно, что-то происходит.
Ему чертовски не хотелось это признавать.
Локк был очень умным парнем, но он определенно был не в себе. Он заявил, что сам факт того, что NSF затеяло в этом году полевые исследования вызывает подозрения. Они не делали этого с зимы Трагедии на Харькове, когда доктор Гейтс руководил палеонтологической экспедицией на хребет Доминион, к югу от Клайм.
Полевые лагеря опасны и летом, не говоря уже о зиме, когда стояла плохая погода и невероятный холод, а самолеты и вертолеты просто не могли вас спасти, если вы попадете в беду. В этих лагерях было самое современное оборудование и средства выживания, но, если дела пойдут хреново, ваше положение будет немногим лучше, чем во времена Шеклтона и Моусона[34].
Этой зимой было реализовано множество полевых проектов. Первым управлял парень по имени Чемберс, и он располагался в предгорьях Маршалловых гор, на старой заброшенной британской станции под названием Айси-Ридж. Он и его команда проводили эксперименты для НАСА с какой-то антенной с высоким коэффициентом усиления. Второй проводился в нескольких ледяных пещерах в узкой долине на леднике Бердмор доктором Драйденом. Ходили слухи, что все это финансировалось военно-морским флотом, но предполагалось, что оно будет связано с гляциологией. Учитывая участие военных, конечно, никто в это не поверил ни на минуту. Был также еще один на леднике Вольфсхед и еще один на хребте Киркпатрик, изучавший серию подземных пещер. И, если этого было недостаточно, был еще лагерь атмосферных исследований NOAA[35] на плато, непосредственную поддержку которого оказывал Клайм.
На первый взгляд не было никакой причины связывать эти экспедиции с чем-либо еще, но Койл делал именно это и чувствовал себя чертовски глупо.
- Ну, если что-то происходит, Никки, я полагаю, мы начнем замечать признаки. Фрай пожал плечами. - Опять же, возможно, мы оба просто сошли с ума, и я начинаю так думать. Если так будет продолжаться, мне придется присоединиться к группе Локка по НЛО.
- Я поддержу.
Фрай на мгновение задумался. - Думаю, если я очень постараюсь, то смогу выбросить всю эту чушь. Выбросить из головы. Но я не могу выбросить из головы Харьков и уж точно не могу выбросить эти... какихтам... мегалиты из головы. Я не тупой. Я знаю, что они неестественны, и знаю, что лед, из которого они их растопили, слишком стар, чтобы люди могли их построить. Думаю, именно об этом я продолжаю думать.
Койл тоже продолжал думать о них. О них пока никто особо не говорил, за исключением чудиков и фанатов заговора в сети. Но они были старыми. Чертовски старыми. Часть мира, которого больше не существовала и которая была построена расой, о которой никто не хотел думать.
Он сделал еще шот виски, и по телу прошла приятная волна. Но весь алкоголь в мире не мог избавить его от осознания того, что все, от Маунт-Хобб до крушения вертолета и всего остального, было частями какой-то большой головоломки, которая медленно складывалась воедино.
- Знаешь что? - спросил он. - У меня возникло странное ощущение, что вот-вот произойдет что-то большое, и когда это произойдет, возврата к тому, что было раньше, уже не будет.
Если Фрай и подумал, что он спятил, то ничего не сказал. Он просто пил.
Койл чувствовал это всем своим существом: приближалось что-то большое, только он не мог понять, какую форму оно примет. Только то, что, когда оно придет, это будет откровение худшего сорта из всех возможных.
ПОЛЕВАЯ ЛАБОРАТОРИЯ NOAA ПОЛЯРИС
ЛЕДОВЫЙ КУПОЛ АТЛАНТИДА,
ПОЛЯРНОЕ ПЛАТО, 24 ФЕВРАЛЯ
ПРОШЛО ТРИ НЕДЕЛИ и уже сложился удобный, хотя и несколько утомительный распорядок дня.
У Андреа Мак, капитана Старнса и профессора Бордена была своя наука, и, как и большинству ученых, им было трудно выйти за рамки своих собственных навязчивых идей. То, что Ким Пенникук, как научный писатель и веб-продюсер, находила поочередно забавным и тревожным, поскольку это только еще больше укрепляло стереотип о рассеянном профессоре. Даже на морозе и ветре они отвлекались, и их приходилось собирать, когда доктор Боб, их полевой специалист, выкладывал еду на стол.
Когда она рассказала об этом капитану Старнсу, руководителю экспедиции и офицеру корпуса NOAA, он лишь улыбнулся. "Что для вас рассеянность, леди, для нас это преданность делу".
Это была хорошая команда, и Ким решила, что зима будет легкой. В отличие от прошлой зимы на станции Палмер, где были две разные группировки, готовые перегрызть друг другу глотки, а Ким каким-то образом оказалась в ловушке между ними, как вкусный кусок красного мяса.
В течение последних шести лет она документировала лагерную жизнь и научную деятельность для NSF в рамках постоянной веб-презентации под названием "Полярная жизнь". От ледников до гор, от ледяных шапок до паковых льдов - она изучала гнездование пингвинов и увеличение озоновых дыр, отслеживала нейтрино и сползание ледникового покрова.
Хотя, имея собственный опыт в области влияния человека на окружающую среду и экологии, она находила эту область науки увлекательной, чем больше времени она проводила на льду, тем больше ее интриговала динамика лагерной жизни, межличностные отношения, влияние изоляции и скученности.
В свой третий день в лаборатории Полярис она взяла интервью у доктора Боба, который отвечал за содержание лагеря, обеспечение тепла, еды и комфорта исследователей, пока они занимались наукой в самой негостеприимной среде Земли.
Когда она спросила, как ему нравится зимовать с учеными, он ответил: "Мне это очень нравится. Не поймите меня неправильно, есть свои минусы. Некоторые могут быть требовательными и эгоистичными, а в случае с одним физиком элементарных частиц - тираническими. Но в большинстве своем они хорошие люди. Я прекрасно с ними лажу".
"Летом, - сказала Ким, - существует очень очевидная разделительная линия между учеными и рабочими".
"Да, конечно. Но такое происходит и на заводе или на военной базе, везде, где много людей. Но зимой все по-другому. Сантехник и ботаник вместе играют в шахматы. Оператор тяжелой техники и геохимик играют в дартс. Так и должно быть, когда команды небольшие. Вы сплачиваетесь".
Вторую неделю она провела в основном с капитаном Старнсом, запускающим метеозонды совместно с Balloon Inflation Facility (BIF) на станции Полюс и Обсерваторией атмосферных исследований[36]. И у BIF, и у ARO был подробный график запусков воздушных шаров и полезной нагрузки, которого Старнс должен был строго придерживаться.
"Вы можете использовать спутники для отслеживания разрушения озона, но это, как известно, ненадежно, потому что вы просматриваете весь слой", - сказал он ей. "С воздушными шарами вы попадаете прямо туда. В детстве я играл с воздушными шарами и занимаюсь этим до сих пор".
На воздушных шарах находились радиозонды, измерявшие влажность, скорость ветра, давление, температуру и т. д., а также озонозонды, отслеживавшие уровень озона в стратосфере. Результаты немедленно отправлялись в ARO.
Это было дело Старнса.
Профессор Борден был геоморфологом, занимавшимся климатическими исследованиями. Он брал образцы керна ледникового покрова. Захваченные газы в ледниковом льду давали его людям в Принстоне подробный архив древних климатических данных.
Вторую неделю Ким провела, пытаясь почувствовать, чем он занимается, а последние три дня она тусовалась с Андреа Мак, аспиранткой планетарных наук из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, которая изучает механику ледяных щитов.
- Когда я сказала маме, что собираюсь провести лето в Антарктиде, она подумала, что я сошла с ума. Она сказала, что я замерзну насмерть. Я сказала ей, что теперь такое случается редко, - рассказывала Андреа Ким. - Но она была обеспокоена моим отъездом. Как вы можете идти туда, - сказала она, - учитывая то, что случилось с теми несчастными?" Она, по-моему, говорила о станции Харьков. Но это мама: ей нравятся сплетни, и она поверит чему угодно.
- Значит, вы не доверяете предполагаемым событиям на станции Харьков? - спросила ее Ким.
- Нет, совсем. Я учёный. Я не сомневаюсь в существовании инопланетной жизни, но в том, что она существует здесь, в Антарктиде, и существует уже миллионы лет, что под ледниками существуют внеземные города, старше мелового периода... ну, это слишком сильно расширяет реальность.
У Ким была архивная видеозапись каждого интервью, которую она могла позже отредактировать для "Полярная жизни". NSF, конечно, потребует исключить любое упоминание о Харькове из уважения к семьям проклятой команды. Возможно, в этом была причина. Возможно, это было что-то еще.
Как бы то ни было, даже без историй о привидениях на Харькове Ким была убеждена, что этой зимой ей предстоит снять беспрецедентные кадры. Команда была небольшой, обособленной, взаимозависимой, а отношения были крепкими, почти родственными. Этой зимой ей предстояло стать свидетелем вещей, которые станут абсолютным откровением.
У нее просто было такое чувство.
И в этом она была права.
25 ФЕВРАЛЯ
ГОЛОСА.
Они говорили, что если достаточно долго прислушиваться к ветру, то можно услышать голоса и, может быть, как тебя зовут по имени, и иногда Ким Пенникук почти могла в это поверить. Особенно в такие ночи, когда ветер, проносящийся над полярным плато, напоминал голоса мертвецов, требующих, чтобы их впустили.
Но это была Антарктида.
Здесь, внизу, была сотня способов сойти с ума, особенно когда зима обнажала свои зубы, солнце с каждым днем садилось все ниже и ниже, и наступала тьма, мрачная и вечная. Что-то в бесконечной ночи заставляло людей лезть на стены. Заставляло их воображать разные вещи и нападать друг на друга.
Она много раз видела, как это происходило, и это могло привести к ужасно долгой зиме. Обострилось мелочное соперничество. Мелкие разногласия переросли в крупные сражения. Профессиональная ревность среди ученых переросла в кровавые стычки. Несмотря на все психологические профили, это все равно происходило на льду с тревожной частотой. Достаточно одного психа, чтобы превратить всю станцию в программу из двенадцати шагов.
И именно поэтому она начала беспокоиться об Андреа.
Не было ничего, ничего определенного, но за последние несколько дней она заметила некую болезненную перемену в характере Андреа, и это ее беспокоило. Андреа, несмотря на свои научные достижения и прагматичный взгляд на мир, была молода и впечатлительна.
- Давай, Ким, - сказал Борден. - Ты играешь или нет? Грозный капитан Старнс только что собрал фулл-хаус, на валетах и десятках... сделай мне одолжение и ответь ему каре. Он это заслужил.
Старнс рассмеялся. - Ах, этот человек явно завидует моей карточной механике.
- Карточная механика? - спросил Борден. - Когда я был ребенком, мы называли это мошенничеством.
Больше смеха.
- Он все еще злится, потому что мы не получаем сигнал Каллисто.
- Ты винишь меня? - спросил Борден. - Самая большая вещь после нарезанного сыра, и я скучаю по ней.
Они все собрались за столом, вымыли посуду после ужина, играли в покер и грызли вишневые пироги, приготовленные доктором Бобом. Все они... кроме Андреа.
Она стояла перед окном возле радио, слушая ветер, глядя в темноту или, может быть, просто глядя на свое упрямое отражение в стекле.
Поднявшийся ветер тряхнул здание, замерцали огни.
Ким нахмурилась. - Андреа? Почему бы тебе не поиграть с нами в карты и не посмеяться?
- Конечно, - сказал доктор Боб. – Иди сюда, пока док Борден не съел все пироги.
- Это очередное ехидное замечание по поводу моего веса? - усмехнулся Борден.
Андреа просто продолжала смотреть в темноту.
Ким и доктор Боб переглянулись.
- Андреа? - позвала Ким.
- Что? - теперь она повернулась к ним, ее лицо было бледным и темным в полумраке. - Ветер издает странные звуки, если прислушаться.
- Просто ветер, - сказал доктор Боб. - Здесь, на плато, ничто не останавливает его.
Борден кивнул. - Конечно, дайте ему месяц, и тогда он действительно начнет кричать. Помню, как однажды на станции Полюс было так громко, что...
- Да ладно, Андреа, - сказала Ким. Она подошла к ней и положила свою руку на ее. Андреа обернулась со злобой в глазах, словно она была готова вырвать Ким горло.
- Эй! - сказал Доктор Боб.
- Со мной все в порядке, - сказала Андреа, ее глаза потемнели и засверкали. - Мне нравится слушать ветер. Иногда он похож на голоса.
Андреа дрожащей рукой нанесла на губы немного увлажняющей помады.
- Иди и повеселись с нами.
- Мне хорошо здесь.
Борден и Старнс обменялись взглядами. То, что они увидели в Андреа, не прибавляло им уверенности в предстоящих пяти месяцах. Достаточно одного плохого человека, одного члена команды, который не сможет адаптироваться, и возникнут проблемы. У всех была работа, которую невозможно было бы выполнить, если бы им пришлось присматривать за Андреа.
Она продолжала смотреть в ночь, склонив голову, прислушиваясь к чему-то, чего, казалось, никто больше не слышал.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
ЧИСТОЕ ЛЮБОПЫТСТВО, а не что-либо еще, привело Койла в тот вечер в кают-компанию, чтобы посмотреть передачу НАСА с зонда Каллисто "Кассини-3". Как можно было не заинтересоваться такой вещью? Той зимой у них был профессор Эйке из обсерватории Хейстек Массачусетского технологического института, физик-атмосферник, который большую часть времени проводил в лаборатории атмосферы, увлекаясь исследованиями ионосферы в средних широтах, исследованиями магнитосферы и измерениями термосферы. И прочими интересными вещами типа них.
Эйке рассказывал Койлу, что поверхность Каллисто - довольно неприятное место... холодное, темное и непривлекательное. Это был второй по величине спутник Юпитера и третий по величине в самой Солнечной системе. Если не считать огромных метеоритных кратеров, поверхность была довольно гладкой, покрытой чем-то, что могло быть паковым льдом, скрывавшим под собой соленый океан.
- По земным меркам это чертовски ужасное место, - говорил Эйке. - Более двухсот градусов ниже нуля, и оно подвергается воздействию огромного магнитного поля Юпитера, которое создает на поверхности бурю заряженных частиц и странные электрические токи. И не забывай об аммиачном океане подо льдом. Не совсем Палм-Бич, Никки.
- Думаете, там есть жизнь?
Эйке только пожал плечами. - Может быть. Но если и есть, она будет микроскопической или чертовски странной.
В кают-компании было оживленно.
Стулья расставлены, и Ида приготовила замороженную пиццу и попкорн, а Бив все это время просидела на заднице. Койл держался в стороне, позволяя девочкам развлекаться, стараясь не думать о той зоне бедствия, в которую они превратили его кухню. Большинство присутствующих были радостно пьяны или, по крайней мере, предвкушали пьянство и разврат на вечеринке Каллисто.
Койл нормально принял, но чувствовал себя очень ясно и настороженно, ожидая начала передачи на большом плазменном экране. Он намеревался напиться до чертиков, но не вложил в это сердце. Напряжение, которое медленно нарастало в нем, нельзя было отрицать. Поэтому он оставался натянутым как струна, думая и думая о том, что они с Фраем обсуждали накануне вечером, обо всех странных вещах, которые, казалось, во что-то складывались.
"Что ж, если что-то происходит, Никки, я полагаю, мы начнем замечать признаки".
И это именно то, что беспокоило Койла.
Он сидел с Фраем и геологом Дэнни Шином, и все трое потягивали напитки.
- Это потрясающе, - говорил Шин, открывая бутылку "Роллинг Рок". - Я имею в виду, ребята, вы вообще думали об этом? О том, что все это значит?
- О чем ты, Дэнни? - спросил Фрай. - Ты ученый и все такое, возможно, тебе лучше объяснить это такому тупому дерьму, как я.
Шин вздохнул. - Это значит, что лучшая часть тебя скатилась по ноге твоего дяди.
- Серьезно? Ну, тогда, у нас есть что-то общее, потому что лучшая часть тебя скатилась по подбородку твоей матери.
Шин засмеялся и погладил усы, свисающие с его лица. - Знаешь, это твоя проблема, Фрай. Тебя не интересует ничего важного. Только то дерьмо, которое ты извергаешь из своего рта. Наука для тебя ничего не значит.
- Ты прав, Дэнни. У меня нет веры. С тех пор, как противозачаточные твоей матери не сработали, я просто не доверяю им.
Койл не обращал на них внимания. Их споры продолжались непрерывно, как игра в "Монополию". Они всегда придирались друг к другу. Однако всякий раз, когда происходило собрание, они садились вместе. Пойди разберись.
Он изучал летающие тарелки и звезды из фольги, висевшие над головой, манекены дока для искусственной реанимации, выкрашенные в зеленый цвет, с большими инопланетными глазами и антеннами, как у "Моего любимого марсианина". Фотографии пучеглазых инопланетных монстров из фильмов категории B 1950-х годов, таких как "Оно захватило мир" и "Вторжение обитателей летающих тарелок", которые были распечатаны и расклеены практически повсюду. Их превзошел только вклад Локка, который представлял собой художественные концепции других планет и различные размытые фотографии НЛО, не говоря уже об увеличенных изображениях мегалитов долины Бейкон, которыми был полон Интернет. Одна из них был размером почти с фреску с жуткими гигантскими буквами, которые задавали вечный вопрос: ОДНИ ЛИ МЫ?
Койл потягивал "Капитана и Коку"[37], наблюдая за людьми и пытаясь понять, что они чувствуют по этому поводу. Как они относятся к видео с Каллисто.
Хорн сидел один, выглядя слегка удивленным и слегка разочарованным, как и на всех собраниях. Ида и Бобер носились вокруг с тарелками с едой, словно птицы-матери, ищущие голодные клювы, чтобы наполнить их. Хоппер, Особый Эд и док Флэгг заняли свои места в задней части комнаты. Все остальные сидели где хотели. Ковен, в который входили Гвен Кюри и все остальные женщины в лагере: Ида, Бобер, Гат, Кэсси Мэлоун и симпатичная джорджийка по имени Линн Зутема, которую все звали "Зут", - в значительной степени смешались, как Локк и его импровизированная Группа по изучению заговора НЛО. Слим уютно устроился в компании Ковена, попивая текилу с Кэсси и Зут. Бригада FEMC - подразделения по эксплуатации, проектированию, техническому обслуживанию и строительству - в которую входили Кох, Крайдерман, Хансен и Стоукс, сидела за своим обычным столом и слушала циничное остроумие и премудрости от Крайдермана. Гвен встряхивала миксер с мартини, ее груди тряслись под джерси с надписью: ЛУБЛУ АНАЛЬНЫЕ ПРОБКИ[38]. Харви был один и оглядывался по сторонам, чтобы узнать, кто является масоном. Каждый раз, когда Койл ловил его взгляд, а Койл изо всех сил старался этого не делать, Харви заговорщически улыбался и быстро бросал взгляд на одного из членов экипажа, как бы говоря: да, он самый, Никки. Один из них. Вы можете сказать это по их глазам.
Он очень подозрительно относился к команде FEMC.
- Знаешь, в чем твоя проблема, Фрай? - спросил Шин. - Ты просто невежественен.
- Может быть, я невежественен, но я не настолько невежественен, чтобы не признавать, когда не прав. Как некоторые гребаные яйцеголовые, которых я знаю.
- О да, опять это дерьмо. Мы против них. Ученые против рабочих.
Фрай проглотил остатки пива. - А вот это твоя проблема, Дэнни. Вы думаете, что вы, мензурки, правите здесь всем? Ну, нет. Если бы не такие парни, как я, согревающие и кормящие вас, обеспечивающие работу света и подачу воды... где, черт возьми, вы бы были?
- Я никогда не говорил, что мы управляем всем. Я просто сказал, что такие ребята, как ты, находятся на позиции поддержки. Вот и все. Вы следите чтобы все работало, чтобы мы могли делать свое дело.
- Ты чертовски прав. Тебе следует это помнить.
- Боже, - сказал Шин. - Этот парень будет спорить о чем угодно.
- Что ты имеешь в виду?
И снова Койл отключил их. Этому вы учились на станциях: вы сохраняли рассудок, игнорируя практически все, что происходило вокруг вас. А там, внизу, девяносто процентов всего было чушью, так что все было очень просто.
Он задавался вопросом, был ли он единственным, кто связывал все вместе, видя волков за каждым деревом. Чувствовал, что вот-вот произойдет что-то большое и вероятно зловещее. Но он так не думал. Он знал, что Фрай и, возможно, Хорн тоже.
Когда он оглядывался вокруг, прислушиваясь к разговорам, у него возникло странное ощущение, что здесь есть напряжение, не зависящее от него. Люди смеялись слишком громко или говорили слишком быстро. Они не могли усидеть на месте и слишком много улыбались, как будто эти улыбки были нарисованы, и они не могли их снять. Все были на взводе. Время от времени он слышал взрывы смеха, звучавшие почти истерически.
Подошла Кэсси Мэлоун, довольно пьяная, и облапала Койла. "Эй, Никки! Что, если мы нажремся до того, как произойдет та штука с Кастини? Что скажешь?"
Гвен подошла и отстранила ее, отведя обратно к стулу, чтобы она не упала, удерживая ее, когда она подняла рубашку и показала свою грудь Хорну.
"Да ладно, Гвенни! Не то чтобы он не хотел их видеть! Он всегда пялится на мой барахло!" Она засмеялась. "Я сказала барахло или писька? Вуххууу, зацени мое барахло!" (игра слов, англ. junk-stuff и stuff-junk, первое употребляется в сочетании с такими терминами, как "что-то", "то-то" и "кто бы то ни было", для описания широкой области идей, второе обозначает гениталии без привязки к полу – примечание пер).
Гвен усадила ее на свое место, и ей пришлось сесть ей на колени, чтобы заставить ее вести себя хорошо.
И дело пошло.
Хоппер встал, откашлялся и дал чертов свисток. "Внимание! Внимание всем! Доктор Эйке хотел бы выступить сейчас! Давайте все послушаем, что он скажет! Я уверен, что это очень важно!"
Шин рассмеялся. - Что вообще этот парень курит?
- Я не знаю, но я хочу немного! - отозвалась Кэсси Мэлоун.
- Наверное, то же самое, что курила твоя мать, когда была беременна тобой, - сказал Фрай Шину.
Эйке встал перед плазменным экраном, висевшим на стене. Это был кругленький человечек в очках и с аккуратно подстриженной белой бородой, делавшей его похожим на Санта-Клауса. Что подчеркивалось его раскатистым гулким смехом и привычкой похлопывать себя по обширному животу, пока он говорил. "Дамы и господа, - сказал он, кивая и улыбаясь, - я только что получил известие от разведывательной группы из Исследовательского центра Эймса в Калифорнии".
Гвен отпила мартини и уткнулась носом в ухо Койла. - Ты слышишь это, Никки? Он сказал: зондирование (опять игра слов, англ. probe – проба, расследование, зонд и т.д. – примечание пер).
- Тссс, - сказал он ей.
Эйке огляделся вокруг. "Мы можем рассчитывать на трансляцию в течение следующих двадцати или тридцати минут. Но, прежде чем мы это сделаем, я решил коснуться самой миссии "Кассини-3" и, что более важно, зонда, который он запустил на Каллисто".
Он не просто коснулся этой темы.
В течение следующих пятнадцати минут он в подробностях рассказал о миссии "Кассини-3", которая заключалась в обширной разведке и составлении карт Галилеевых спутников - Европы и Ио, Ганимеда и Каллисто (Галилеевы спутники - собирательное название четырёх крупнейших спутников Юпитера: Ио, Европы, Ганимеда и Каллисто – примечание пер). Все они считались отличными кандидатами на наличие находящихся под поверхностью океанов, в которых, теоретически, могла существовать жизнь. Вся операция заложит окончательную основу для миссии Ice Clipper, которая будет брать образцы с поверхности лун с помощью импактора, и миссии Ice Penetrator, которая будет плавить ледяные шапки с помощью теплового зонда, криобота.
Это было интересно.
Но когда он перешел к деталям самого зонда и безостановочно заговорил о детекторах пыли и нейтральных масс-спектрометрах, счетчиках тяжелых ионов и визуализации плазменных волн, он практически всех потерял. Кроме Шина и, возможно, самого Хоппера, никто по-настоящему не имел понятия о картировании ближнего инфракрасного диапазона, исследовании частиц, исследованиях в области молекулярной биологии и хемосинтезе. Это были сложные вещи. Как и в случае с компьютерами или мобильными телефонами, никого не волновало, как они работали, и никто по-настоящему не понимает связанные с ними инженерные достижения, пока они работают.
Койл утратил интерес к речи примерно на середине и снова начал всех изучать.
Он посмотрел на стены с изображениями инопланетных монстров, летающих тарелок и прочего, и его интерес сразу же захватили фотографии мегалитов долины Бейкон, сделанные Локком. Это были самые свежие фотографии, и, хотя Койл не видел этих сооружений своими глазами, он прекрасно понимал, что все это могло значить. Открытие этих вещей стало самым большим клубком проблем, со времен расщепления атома.
Он смотрел на них.
Они были чем-то похожи на Стоунхендж и другие, разбросанные по Британским островам и Северной Европе... за исключением того, что камни долины Бейкон были гораздо более сложными и гигантскими. Несравненно сложнее: мрачная коллекция колонн и пилонов, высоких и наклоненных, соединенных и стоящих отдельно. Некоторые из них были сплющены на вершинах, другие поддерживали горизонтальные перекладины, а третьи делились пополам на вершинах, образуя множество острых, корявых шипов, возвышавшихся над всей массой шпилями и спицами, отчего вся конструкция выглядела так, будто она заросла мертвыми деревьями.
Было что-то очень неприятное и тревожное в мегалитах, в целом. Что-то сюрреалистическое, болезненное и, да, инопланетное.
Койлу не нравилось на это смотреть, но он смотрел. Его глаза бродили по монолитному лесу колонн, шахт и паучих труб, и он не мог отвести взгляд. Глаза терялись в путанице и лунатической архитектуре, притягивались к ним, захватывались и удерживались, пока что-то угрюмое черное ползло на задворках разума, в каком-то подвале первобытной тени.
Нет, он не мог отвести взгляд, да и какая-то часть его не хотела.
Его рациональный мозг не мог понять, для чего было построено это резное мегалитическое запустение. Но его мечтательный мозг, эта примитивная машина, которую мы все содержали в глубине души, казалось, осознал, что это такое, и понял, что ее цель была одновременно механистической и духовной. Вещь мрачной красоты и безымянной непристойности. На самом деле очень простая конструкция с очень простой целью...
Тем не менее, его мечтательный и рациональный мозг находились на расстоянии нескольких световых лет друг от друга и не могли общаться или достигать согласия.
Койл остался дрожать между ними, желая и не желая знать. Он мог только смотреть и позволить своему воображению рассказать ему, что он видит. Все это было добыто из какого-то изрытого дырами черного камня, что делало его похожим на огромный карбонизированный экзоскелет инопланетного насекомого, освобожденного изо льда.
Наконец он отвел взгляд.
"Хорошо, все", - сказал Эйке. "Трансляция начинается... приготовились...".
Койл резко вдохнул и почувствовал, как что-то внезапно натянулось у него в животе. Он схватился за подлокотники стула изо всех сил, костяшки его пальцев побелели.
"Святой боже", - подумал он, - "вот оно..."
ПОЛЕВАЯ ЛАБОРАТОРИЯ NOAA ПОЛЯРИС
ЛЕДЯНОЙ КУПОЛ АТЛАНТИДА
АНДРЕА МАК НЕ спала.
Она даже не закрывала глаз.
Остальные устали от долгого изнурительного дня на холоде и заснули почти сразу, как только их головы коснулись подушек. Андреа могла слышать дыхание Ким через всю комнату, ровное и глубокое. В мужском общежитии напротив стоял храп.
Жилое помещение на Полярис представляло собой длинную прямоугольную коробку. Временное убежище, возведенное специалистами NOAA. Мужчины спали в одной комнате, женщины – в другой. Там было лабораторное помещение с диагностическими и компьютерными научными станциями. Генераторная и водоочистная станция. Техническое помещение. Шкаф для припасов и шкафчик для продуктов. Большую часть здания занимала кают-компания. Здесь был камбуз, библиотека DVD и телевизор, велотренажер, радио - обычные удобства лагерной жизни.
В целом, было тихо.
Единственным звуком, кроме дыхания и храпа, был ветер снаружи, вечно стонущий над полярным плато, сотрясающий жилище и швыряющий на стены комья льда и снега.
Андреа слышала все это.
Но она слушала другое.
Что-то похороненное в ветре. Одинокий меланхоличный голос, который звал ее и звал уже несколько дней.
Она тихо выскользнула из своей койки в кают-компанию. Поспешно надела термобелье и ECW, затем выглянула в окно, в движущуюся черноту полярной ночи.
Она увидела фигуру, подзывающую ее, уходя в тени.
"Я иду", - сказала она. "Я иду."
Прислушиваясь к ветру и зная, что теперь он владеет ею, она открыла шлюзовую камеру и вышла наружу, к тому, что ее ждало.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
ТИШИНА ВОЦАРИВШАЯСЯ в кают-компании была огромной.
Она была густой и почти удушающей в своей ужасающей чудовищности. Никто не двигался. Никто не прикасался к напиткам и еде и даже не дышал. Вы могли слышать, как растут ногти и делятся клетки.
Потом кто-то ахнул.
Статические помехи на экране стали синими из-за различных картинок идущих чисел, поступающих из НАСА. Затем оно мигнуло, и появилась картинка. Коричнево-оранжевая сфера, испещрённая более темными красноватыми областями и белыми и желтыми большими неровными пятнами, которые были шрамами древних кратеров, образовавшихся от столкновений. Голос за кадром сообщил, что это Каллисто, как ее увидел "Кассини-3" с расстояния в пять миллионов миль. Изображение было улучшено, но никоим образом не подделано.
Каллисто.
Второй по величине спутник Юпитера, сфотографированный аппаратом "Кассини-3", находящийся почти в четырехстах миллионах миль от Земли. Голос за кадром пояснил, что фотография была сделана несколько дней назад. Что с тех пор, как он была сделана, "Кассини-3" вышел на параболическую орбиту вокруг луны и спустился, чтобы запустить зонд. И что в любой момент начнется прямая трансляция, распространяющаяся по просторам космоса со скоростью света.
Изображение мигнуло.
Затем мигнуло снова.
Раздалась серия звенящих звуков и сигналов, царапающие звуки телеметрии. Много фонового шума, такого как статические помехи, дующий ветер и текущая вода. Низкий, нервирующий гул, который нарастал и падал, но никогда не исчезал полностью.
Голос за кадром сообщил, что трансляция сейчас начнется.
Картинка поплыла, стала размытой, резкой... затем они увидели то же, что видел зонд, спускавшийся к древней луне. Сначала было не очень понятно. Если бы не окраска, это могла бы быть луна Земли. И все же, глядя на это, вы знали, что это наверняка не так. Потому что каждый, кто видел это изображение, знал, что он смотрит на то, что никогда не видели человеческие глаза, и это было то, к чему ни мужчина, ни женщина не могли относиться легкомысленно.
Изображение вращалось по мере того, как траектория вела зонд все ниже и ниже, и ниже, пока голос за кадром не сообщил, что он теперь находится на высоте двадцати пяти миль над поверхностью, двигаясь с востока на запад. Он продолжал снижаться, и скоро все в комнате смотрели на поверхность Каллисто, которая была до странности безликой - ни гор, ни холмов - просто выветрившаяся и покрытая шрамами кора, изрезанная глубокими трещинами и огромными ударными кратерами с изломанными вокруг них концентрическими кольцами напряжений. И ничего больше.
Было пусто, мертво, бесплодно.
Как глина, ожидающая, чтобы ей придали форму, вылепили что-нибудь... что угодно.
Никто не проронил ни слова.
Все в этой комнате были напряжены, словно ждали чего-то, только не знали, чего именно.
Койл сидел, со странным ощущением мурашек по спине.
Потная, горячая рука Гвен сжала его руку.
Это было нелепо, но ему не понравилось то, что он видел.
Поверхность была слишком старой, слишком уродливой, слишком странной. Он не мог это объяснить. Он знал, что человеческий разум ищет признаки жизни, движения, активности. И даже парочка порхающих зеленых человечков была бы кстати. Потому что Каллисто была пуста, мертва, неподвижна. Как будто что-то зависло и выжидало. Насекомое в янтаре. Она не была просто безжизненной и стерильной, как Луна или какой-нибудь бесплодный астероид. Было ощущение, что там что-то есть. Что-то пряталось в тенях и кратерах.
Зонд спустился на высоту 20 000 футов.
Отстрелил ракеты.
Изображение исчезло.
Потом вернулось.
Зонд приземлился в заданной точке, к югу от бассейна Валгаллы, образованного столкновением, в любопытной впадине шириной в несколько миль, которая, как полагали, шла вниз до ледяной корки, покрывающей океан. Зонд осветил прожекторами круг, и смотреть там было не на что, кроме пустой равнины, состоящей из чего-то вроде пакового льда и черных, изломанных камней. Закадровый голос сообщил, что зонд работает отлично. Телеметрия сообщила им, что он бурил лед в поисках органических молекул и палеоиндикаторов.
Затем изображение начало дрожать.
Все напряглись.
Что-то происходило.
"Землетрясение", - сказал кто-то.
Но Эйке сразу же отметил, что на Каллисто не было никакой сейсмической активности. Что это был геологически мертвый мир. Ни вулканов, ни землетрясений, совсем ничего. Там даже не было ветра, погоды или чего-то, что можно было бы назвать атмосферой.
Дрожь продолжалась.
Голос за кадром пропал.
За несколько секунд до того, как это произошло, Койл почувствовал.
За четыреста миллионов миль он действительно почувствовал это. Примерно в шестидесяти или семидесяти футах от зонда корка раскололась и пошла ломаться веером, как если что-то ударило снизу, выталкивая лед огромными пластинами. Чем бы это ни было, оно поднималось все выше и выше, гигантская черная масса вертикальных шахт и трубообразных конструкций. Вздымалось, росло. Внешние микрофоны зонда зафиксировали гром и грохот, странно напоминавшей налет авиации.
"Боже мой", - сказал кто-то. "О, гребанный Боже".
Это было почти точное описание творившегося. Ибо то, что поднялось из этой первозданной коры, возвышаясь над зондом, было именно тем, что освободилось ото льда в долины Бейкон: серией взаимосвязанных мегалитов. Точная копия того, что находился сейчас в долине Сторожевых гор. Стволы и перекладины, плиты, колонны и переплетение трубок. Оно выросло, с него падали вода и лед, какая-то первобытная инопланетная машина, черная, проржавевшая и скелетообразная, тянущаяся к небу своими остроконечными выступами.
Боже, подумал Койл, словно какой-то костлявый паук с миллионом ног, вырывающийся из яйца.
Тишину нарушил Локк.
Он был вне себя, как будто каждая его безумная теория и идиотская гипотеза подтвердились, превзойдя его самые смелые ожидания. Нет, это не была летающая тарелка или стайка сереньких, говоривших: отведите нас к своему лидеру, но в то же время именно это. Поскольку конструкция поднялась через несколько секунд после приземления зонда. И она не было естественным явлением. Это было что-то сконструированное.
Может быть, не совсем живое.
Но разумное, осознающее, готовое вступить в контакт.
Он подбежал к экрану, улюлюкая и крича, безумно жестикулируя и говоря так быстро, что никто не мог понять ни слова. По крайней мере, не до конца: "Видите? Вы все, видите? Все это время он ждал нас! Желая связаться с нами! Тот, кто его построил, оставил нам визитную карточку в долине Бейкон, и теперь вот он, настоящий! Он видит нас! Он знает, что мы здесь!"
А потом картинка погасла.
И больше не возвращалась.
Локк застыл, как будто кто-то отключил его.
Он начал раскачиваться то туда, то сюда, и казалось, что он вот-вот упадет. Но он этого не сделал. Он просто начал прыгать вверх и вниз, кричать и визжать, опрокидывать столы и пинать стены.
"У НИХ НЕТ ПРАВА!" - кричал он. "У НИХ НЕТ ПРАВА ЦЕНЗЕРИРОВАТЬ ЭТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ! ЭТИ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПРИНАДЛЕЖАТ НАМ! ВСЕМ НАМ!"
Особый Эд, Хоппер и док Флэгг схватили его, пока он проповедовал и бредил, в полной истерике из-за того, что он увидел и что, по его мнению, эти уебки из НАСА или NSF скрывали от него. Потребовались все трое, чтобы вытащить его из комнаты, а когда его вывели, долгое время никто не говорил.
Они сидели в шокированном молчании.
Затем кто-то, возможно, Зут, начала хихикать, звук шел горлом, звук, который мог бы стать либо смехом, либо слезами, но решил сделать первое. Ржавый, скрипучий смех, и вскоре к нему присоединилась половина зала. Но в этом смехе не было никакого юмора. Это была скорее запоздалая реакция на откровение и страх, замешательство и абсурдность – хрупкая, ревущая и острая. Тот неловкий, неожиданный смех, который раздается на похоронах. Психологический предохранительный клапан, который так или иначе должен быть открыт.
Койл не присоединился.
Звук был почти пугающим. Звук надвигающегося слабоумия, безумия и приближающегося нервного срыва. Он просто зажмурился и молил бога, чтобы это прекратилось.
Наконец, это произошло.
Визжащий смех прекратился, и все просто посмотрели друг на друга, на пол, на стены и на эти дурацкие картинки с инопланетянами из фильмов. Но в основном они смотрели на изображения мегалитов долины Бейкон. Многие из них пытались что-то сказать, но многие даже не пытались. Затем один за другим они начали выходить из комнаты.
- Господи Х. Иисусе, - наконец сказал Шин. - Ты знаешь, что это значит?
Койл вздохнул. - Ага.
Но, честно говоря, он не знал. На самом деле никто этого не знал.
Потому что это было самая худшая из возможных вещей... идея о том, что в космосе существует разум. Тот, который посетил Землю миллионы лет назад и все еще активен даже сейчас. Может быть, люди делали вид, что хотят вступить в контакт, но на самом деле они этого не желали.
Это было страшно.
Это сбивало тебя с ног.
Это полностью обесценивало вашу культуру, вашу религию и вашу идиосинкратическую систему убеждений, придавая всему этому важность воскресных шуток. Забавных, но едва ли значимых в великом космическом целом, в котором вы теперь, увы, были незначительным игроком. Потому что все, что было достаточно разумно, чтобы посетить Землю двадцать или тридцать миллионов лет назад, к этому моменту должно было быть практически богами.
Койл чувствовал себя микробом на предметном стекле, за которым наблюдает какой-то огромный инопланетный глаз. Более того, это заставило его думать обо всем человеческом роде как о муравьях, мчащихся по склону холма, а гигантская нога ожидает, чтобы опуститься и раздавить их.
Он испытывал разные чувства, как и все остальные, и ничто из этого не приносило ему даже отдаленного утешения.
Но именно Фрай подвел итог тому, что они все чувствовали и что они все будут чувствовать этой долгой, темной зимой: "Знаете что? Эта штука напугала меня до усрачки".
И так и было.
Возможно, те мегалиты, которые вышли изо льда, находились за четыреста миллионов миль отсюда, но те, что на Стражах, были гораздо ближе. И кто бы их ни построил и какова бы ни была их цель, все на Клайм застряли там вместе с ними до весны.
ПОЛЕВАЯ ЛАБОРАТОРИЯ NOAA ПОЛЯРИС
КИМ ПЕННИКУК услышала крик.
Он был пронзительным и визгливым, наполненным агонией и прорезал ее сон, как бритва, обнажая что-то внутри.
Она выпрямилась на кровати, включила свет.
Андреа ушла, как и собиралась.
Ким выпрыгнула из кровати, натягивая ботинки, и спотыкаясь, вывалилась в коридор. Доктор Боб уже пробирался по коридору, помогая себя руками. Борден и Старнс были дезориентированы после сна.
- Что, черт возьми, происходит? - спросил Борден.
- Это Андреа, - сказала ему Ким. - Ее нет в постели. Этот крик... она, должно быть, снаружи.
Борден остановился, прислушиваясь к порывам ветра, которые звучали мрачно и смертельно. - Там?
- Господи, - сказал Старнс.
Они все одновременно добрались до кают-компании, ощущая, как дрожит жилище. Доктор Боб вытаскивал фонари из шкафа аварийного снаряжения. Ким подошла к окну и включила освещение по периметру. На мгновение ей показалось, что она увидела там Андреа, стоящую на ветру, смотрящую на нее и ухмыляющуюся, как череп. Затем порыв снега все скрыл, а когда он прошел, ничего не осталось.
Ким ахнула. - Я думаю...
- Что? - спросил Борден, его глаза были напряженны со сна, но стальными от беспокойства.
- Я думаю... мне показалось, что я кого-то видела.
- Хорошо. Мы должны идти за ней. Она там долго не протянет, - сказал Старнс, проверяя экран компьютера, на который постоянно показывались погодные условия из МакВезер, Мак-Мердо. - Там минус десять, из-за ветра до минус двадцати пяти. Порывы ветра со скоростью тридцать миль в час. Это отнимет у нее тепло.
Доктор Боб уже был в своей экипировке: ветрозащитные штаны и кроличьи ботинки, красная парка, гетры, балаклава и снежные очки. Поверх них он надел перчатки "Термакс" и шерстяные варежки. - Я возьму с собой одного человека, - сказал он. - Двум другим лучше остаться здесь на случай, если у нас возникнут проблемы.
Старнс начал натягивать ECW, но увидел взгляд доктора Боба: если мы не вернемся, здесь должен быть кто-то опытный. Мы не можем оставить этих людей одних.
- Я пойду, - сказал Борден.
Никаких возражений. Он надел свое снаряжение. Каждый из них взял с собой пятидесятифутовый моток веревки, аварийную рацию и ледоруб. На головы они надели желтые шахтерские каски с закрепленными на них светодиодными фонарями, которые оставляли руки свободными. Они подошли к шлюзу.
- Постарайтесь держаться отмеченного пути, если можете, - сказал им Старнс. - Обязательно сообщайте по рации каждые пятнадцать минут. Мы будем держать свет включенным, как маяк.
Они вышли в холод и ночь.
Что-то скреблось внутри нее, и Ким задавалась вопросом, увидит ли она когда-нибудь кого-нибудь из них снова.
ПОЛЯРНЫЕ СИЯНИЯ ВСПЫХИВАЛИ зеленым и синим в небе, пока они пробирались по льду, наклоняясь к яростному порывистому ветру, который разбрасывал снег дикой, бушующей бурей.
"Андреа!" - позвал доктор Боб. "Андреа!"
Борден повторил за ним.
Они двинулись вперед, слушая безумно развевающиеся черные флаги.
"Отличная ночь для чертовой прогулки, Андреа", - подумал доктор Боб, и тут же упрекнул себя за такие мелкие, эгоистичные мысли. Андреа Мак была молода, неопытна, наивна и, вероятно, весьма впечатлительна. И все это в сочетании с живым воображением привело к кризису.
Она не должна была быть здесь.
Несмотря на все психологические оценки и профилирование, половина людей, работающих на льду, были не предназначены для такой работы. Это было то, что доктор Боб слишком хорошо знал.
Однажды на станции Сийпл метеоролог по имени Казинс стал одержим идеей о высадке инопланетян. Это было более чем страшно. Он болтал и бредил, даже начал с пеной изо рта утверждать, говоря: "Они здесь! Они здесь!" Только он мог чувствовать их, никто другой. Он утверждал, что они находились у него в голове и хотели, чтобы он очистил всех членов команды. Зима шла к концу, и он, казалось, не мог говорить ни о чем, кроме предстоящего первого контакта. Он начал проявлять острую паранойю и одержимость. Тогда он действительно стал опасен. Ему пришлось дать успокоительное и запереть до тех пор, пока весной его не вывезут самолетом.
Когда пришла весна, ему стало хуже, а не лучше.
Его положили на каталку и привязали ремнями. Доктор Боб был одним из членов команды, которая грузила его на самолет ANG C-130. И хоть убей, он никогда не забудет того, что сказал Казинс. "Вы, люди, можете обманывать себя чем угодно, Боб, но они здесь, они всегда были здесь. Ты идешь и смеешься, но ты не будешь смеяться, когда они придут за тобой. И они это сделают, Боже, да, они это сделают".
Дело в том, что доктор Боб не смеялся.
Трудно было смеяться над тем, что напугало тебя до усрачки.
- Куда? - спросил Борден.
Это был настоящий лабиринт размеченных флажками дорожек, ведущих от дома и обратно. Они вели к местам забора керна и автоматическим метеостанциям, местам, где Андреа изучала ледниковый покров.
- Она, вероятно, пошла бы к разделу, - сказал доктор Боб, которому иногда приходилось перекрикивать ветер. - Туда, где работала.
Борден огляделся вокруг, просматривая полярные пустоши во всех направлениях с помощью фонаря на шлеме. - Хорошо.
Доктор Боб пошел вперед, подтягивая себя с помощью направляющих тросов, наклоняясь навстречу ветру и следуя по тропе к ледяному водоразделу, где Андреа проводил отбор проб криосферы. Водораздел обозначал границу ледникового покрова, где противоположные потоки льда были разделены, как течения в озере.
Погода ухудшалась, и, если они не найдут ее в ближайшее время, оба мужчины знали, что они не найдут ее вообще.
Доктор Боб продолжал идти, выкрикивая имя Андреа, к этому моменту уже слишком хорошо чувствуя холод, несмотря на свой ECW. Холод сам по себе всегда был проблемой, но когда к нему присоединялся ветер, то все становилось гораздо серьезней.
Время от времени он останавливался, и осматривал местность, освещая ее налобным фонарем.
Ничего.
Плоское, бесшовное пространство плато оставалось неизменным. Луч его фонаря заполнился хлопьями снега.
"Андреа!" - позвал Борден.
Его голос поглотили стоны ветра. Даже если бы она находилась в двадцати футах от него, она, вероятно, не услышала бы.
Раздел был впереди.
Доктор Боб остановился и указал в его направлении своим ледорубом.
Они двинулись, опустив головы, шли минут пять, прежде чем оба остановились.
- Что? - спросил Борден.
Доктор Боб осветил фонарем снег. В этой сплошной белизне все, что имело цвет, резко выделялось, особенно что-то столь яркое, как красный цвет.
- Кровь? - спросил Борден.
Доктор Боб кивнул, отвернувшись от ветра. - Совсем немного... след ведет дальше.
- Но, чтобы идти по нему, нам придется сойти с тропы.
- У нас нет выбора.
Но Борден не был в этом убежден. Он огляделся вокруг, выкрикивая имя Андреа. Затем он оглянулся, как он предполагал, в сторону дома. Он потерялся в шторме. Время от времени снегопад прекращался, и они могли видеть огни. Если бы ночь была ясной, их можно было бы увидеть за несколько миль.
- Я не знаю, - сказал Борден. - Мне это не нравится.
- Все будет хорошо. Я делал это раньше, - ответил ему доктор Боб.
Он размотал моток веревки и обвязал петлю вокруг своей талии, а затем привязал конец к веревке Бордена. Это дало ему сто футов, чего, по его мнению, было достаточно. Конец веревки Бордена был привязан к одному из флагштоков на случай, если Борден уронит его и ветер решит его унести.
- Просто дай мне время, - сказал доктор Боб. - И сообщи по радио, вызови. Расскажи им, что мы делаем.
Он нырнул под направляющие канаты и направился в темноту.
- Будь осторожен! - крикнул Борден.
Доктор Боб так и собирался поступить.
Используя фонарь на шлеме, он пошел по кровавому следу, его желудок болезненно скрутило, когда он увидел все больше и больше... иногда всего несколько капель или пятен, а иногда – огромные замерзшие лужи. Крови было много, и на ветру, на морозе, как он прекрасно знал, массовую потерю крови она не переживет.
Но как это произошло?
Она вскрыла себе вены?
Другой возможности, казалось, не было. Здесь не было ничего, что могло бы причинить ей вред, даже зазубренного куска льда. Все было ровно и гладко.
Он решил, что падающий снег был старым снегом, вероятно, подхваченным ветром где-то в горах и перенесенным через плато. Судя по тому, как он шел, кровавый след исчезнет через тридцать минут, а возможно, и раньше.
Время имело решающее значение.
Он остановился.
"Что это за хрень?"
Что-то примерно в десяти футах, наполовину занесенное снегом. Он направился туда. Смахнул снег, и то, что увидел, было похоже на алюминиевую оболочку... или гроб. Около восьми футов в длину и с крышкой. Он обхватил край и открыл крышку. Там ничего не было. Просто какая-то замороженная слизь или грязь. Ничего больше.
Он не мог понять этого.
Был ли это заброшенный контейнер, оставшийся с того момента, как команда строила Полярис? Может быть. Но эти парни были очень придирчивы в вопросе мусора или отходов. Правила USAP были очень строгими.
Но чем еще это могло быть?
Конечно, не гроб. Не здесь.
"К черту это. Ты здесь не для того, чтобы играть в детектива".
Он ускорился, чувствуя натяжение веревки вокруг своей талии, когда нырнул вперед в порыв ветра. Он пришел на поле крови. Она была повсюду. Ледяные лужи. Ручейки и петли крови, и...
"О Господи".
Андреа.
Ее зарезали, выпотрошили, разорвали от промежности до груди, ее внутренности прилипли ко льду, как замороженные змеи. Одна рука была оторвана, другая сломана и подвернута под нее. Левая нога ниже колена отсутствовала. Только торчал кусок кости.
Доктор Боб споткнулся об окровавленный кроличий ботинок.
Нога все еще была в нем.
Подавив тошноту, он придвинулся ближе, направив фонарик ей в лицо. За меховой окантовкой парки казалось, будто его раскололи топором.
Достаточно.
Он направился обратно, исполненный беспричинного ужаса перед тем, что могло случиться с ней и ждет ли его подобная участь.
Пока он следовал за веревкой, его мозг пытался найти какое-то объяснение, но его не было. На полярном плато не было хищных животных. Господи, да там никаких животных не было. И по его мнению это оставляло только одну возможность: она была убита.
Но кем?
И почему?
Ветер со снегом превратился в почти твердую массу, кружившуюся вокруг него. Луч фонаря не преодолевал и шести или семи футов, прежде чем отразится от сплошной стены летящего снега. Он продолжал видеть тени, движущиеся на границе света.
Воображение.
Это должно было быть воображение.
Тем не менее, у него было ощущение мурашек по коже. Холод. Вероятно, у него было переохлаждение. Он все время думал о ледорубе на поясе. Но ему приходилось держаться за веревку обеими руками.
Он остановился как вкопанный.
"Что это было?"
Ветер. На плато он мог издавать странные звуки, скулить и визжать. И мог звучать очень похоже на крики или шепот, особенно в разгар шторма.
Но то, что он слышал, было похоже на смех.
Холодный, истеричный женский смех.
Он светил фонарем туда и сюда, сердце болезненно сжималось в груди. Фигура. Тень. Двигалась вне поля его зрения, кружа, приближаясь.
"Кто там?" - крикнул он. "Кто, черт возьми, там?"
Из грозы донесся взрыв ледяного, почти неземного смеха.
Он побежал... или попытался... спотыкаясь в своих кроличьих ботинках, следуя за веревкой с фонарем, время от времени чувствуя, как Борден выбирает слабину.
Боже, он не далеко, он не может быть очень далеко.
Что-то ударило его и швырнуло лицом на лед.
В дуговом свете своего шлема он прекрасно видел то, что вышло из шторма и обрушилось на него.
Он успел вскрикнуть только один раз.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
С-КОРИДОР.
Кэсси Мэлоун лежала на кровати, чувствуя глубокую тупую пульсацию в голове. Каждый раз, когда она пыталась сесть, удары становились настолько сильными, что она чуть не теряла сознание. Слишком много выпивки на вечеринке. Был только алкоголь. Она не напивалась уже несколько месяцев, и это очень сильно ударило по ней.
"Ты спала всего два часа... как у тебя уже могло быть похмелье?"
Нет, это не имело смысла. Возможно, на следующий день, но не через пару часов. Она лежала, массируя виски, что-то вспоминая, пытаясь что-то вспомнить.
"Сон".
"О Боже, этот ужасный сон".
Он возвращался частями и кусками, фрагментами, которые снова сшивались в мешанину ткани фантазма: черные, зазубренные горные вершины, достигающие головокружительных, воздушных высот... растут, поднимаются... острые конусы, сгруппированные в странные, неестественные структуры, похожими на моллюсков, цепляющихся за мачты затонувших кораблей, продолговатые кубы и сотовые пилоны, пирамидальные башни и сложенные друг на друга диски. Все это было скучено и чрезмерно, перекрываясь, геометрически сложные города-кошмары, увенчанные остроконечными шпилями, царапавшими холодные звезды над головой.
Во сне Кэсси взлетела до самых высоких вершин этого дьявольского мегаполиса и посмотрела вниз на долины, равнины и узкие разломы проклятых черных скал, когда первые касания оледенения достигли их, и тогда она поняла, что она не одна.
Существа двигались вокруг нее, шурша и охватывая, касаясь ее, подталкивая, дергая за волосы и нежно касаясь спины. Ночные фигуры с огромными развернутыми веером вампирическими крыльями заполняют пустые пространства мертвого города плотным и удушающим черным облаком жужжащей жизни.
Кэсси не могла уйти от них.
Как и игнорировать вторжение их голосов.
(кэсси)
(кэссиииииии)
которые гудели и отдавались эхом
(дай)
(дай нам то, что мы)
(дали тебе)
и были сюрреалистичны, наполняя ее голову безумными образами, пока она не загрохотала ужасным шепотом боли, которая переросла в агонию, пока она не подумала, что череп разлетится блестящими отполированными добела фрагментами костей.
А потом она проснулась с пульсирующей головной болью.
Она глотала мотрин, аспирин... ничего не помогало. И где-то в темной глубине своего разума она знала, что нужно попасть в медицинский кабинет, но даже поднявшись на несколько дюймов, ее голова начинала стучать, как большой старый басовый барабан.
Раскаленная добела волна режущей боли пронзила мозг, и она вскрикнула, упав с кровати на холодный пол. "О, Боже мой, прекрати это, мама, прекрати это, о, пожалуйста, мама, это так больно, это действительно так больно, я не могу это вынести, прекрати это, мама, мама, мама..."
Все вокруг нее двигалось, гудело, теряло твердость. Стены намокли, дверь стекала, как вода. Ничто не держало форму, все текло и таяло.
Угол.
Она поползла к углу, потому что именно здесь углы сходились и можно было обрести избавление. Слушай ветер, слушай голоса ветра. Обливаясь потом, дрожа и рыдая, Кэсси нашла угол, протянула руку через стену и попала в засасывающую вихревую черноту, которая затянула ее внутрь.
ПОЛЕВАЯ ЛАБОРАТОРИЯ NOAA ПОЛЯРИС
- МЫ ДОЛЖНЫ ВЫЗВАТЬ, - сказала Ким Пенникук Старнсу в задней части дома. - Вызови Клайм и расскажи им о том, что происходит.
Старнс покачал головой - Еще рано.
- Мне это не нравится... в этом есть что-то странное.
Старнс сидел перед радио, уставившись на него, ожидая вызова доктора Боба и Бордена. Он мог поступить в любое время. Он чувствовал, как напряжение пронизывает его. Он отвечал за Полярис. Если дела пойдут плохо, если Андреа там умрет, в этом будут винить его.
"Давайте, давайте, позвоните мне и сообщите хорошие новости".
- Доктор Боб достаточно опытен, - сказал он. - Если кто и сможет ее найти, то это он.
- Но кровь... Борден сказал, что была кровь.
- Давай не будем спешить с выводами.
- Я ничего не могу поделать с этим, - Ким покачала головой, расхаживая взад и вперед. - Что на нее нашло? Что заставило ее пойти туда?
Старнс знал: что бы здесь ни произошло, хорошее или плохое, это был один из тех вопросов, которые ему задаст руководство NSF в Мак-Мердо. "Вы видели, что у мисс Мак проявляются признаки замкнутости, депрессии, тревоги... и вы ничего не предприняли?"
Дерьмо.
Он покрутил ручку. "Вызывает Полярис. Доктор Боб? Профессор Борден? Пожалуйста ответьте. Прием".
Только помехи. Еще слышался какой-то странный гудящий звук, то нарастающий, то затихающий. Просто атмосферный шум, фоновый грохот, но Старнс поймал себя на том, что прислушивается к нему.
- Где они? - спросила Ким, теперь ее охватывал страх.
- Я не знаю.
Старнс попробовал еще раз, но ничего не добился.
Это было трудное решение. Это то, чему его учили, и то самое, что заставляло его колебаться, столкнувшись с этим. Но ему нужно было сохранять спокойствие, сохранять голову. Пенникук была готова выпрыгнуть из кожи, и ему придется сделать все, что в его силах, чтобы погасить это, прежде чем она сделает что-нибудь глупое, например, попытается идти за ними.
- Хорошо, мы просто не можем сидеть здесь и ничего не делать, - сказала она, уже на взводе от того количества кофе, что она выпила.
- Именно это мы и собираемся делать...
Ким закричала.
Закричала и отшатнулась назад, споткнувшись о собственные ноги, чашка с кофе упала на пол.
-Что? - спросил Старнс, помогая ей подняться. - Что случилось?
Она уставилась мимо него в сторону окна, глаза огромные и стеклянные, рот искривился, словно был готов снова закричать. Она выглядела так, будто была в шоке или чертовски близка к этому. Постепенно, очень медленно, она вышла из этого состояния. - Я видела... я видела, как что-то двигалось за окном.
Старнс взглянул на окно. Ничего, кроме холодной антарктической ночи, прижимающейся к стеклу. Он подошел к нему и выглянул. Совсем ничего.
Ким дрожала, обнимая себя. Лицо было бескровным, уголок губ дергал тик. У нее были проблемы с регулированием дыхания. - Я видела... оно прошло мимо окна... затем заглянуло, посмотрело прямо на меня... оно видело меня...
- Что тебя видело?
Она покачала головой. - Это было лицо... что-то вроде лица.
"Что-то вроде лица?"
Старнс теперь тоже чувствовал страх.
Его подготовка терпела неудачу по всем фронтам, поскольку что-то первобытное и призрачное поднялось из подвалов его разума. Он покрутил верньер. "Профессор Борден? Доктор Боб? Это Полярис. Пожалуйста ответьте. Прием." Он ждал, чувствуя равномерный стук пульса в висках. "Борден? Доктор Боб? Это Полярис! Немедленно ответьте! Черт возьми, вы меня слышите? Я сказал ответьте немедленно!"
Что-то ударилось о край жилища.
Это было не из-за низких температур или расширения. Они оба знали это, молча глядя друг на друга. Удар повторился, причем с такой силой, что жилище задрожало. Чашка кофе Старнса пролилась и скатилась со стола.
- Что, черт побери, это было? - прошептала Ким.
Старнс лихорадочно огляделся вокруг, пытаясь заставить свой разум снова работать, но столкнувшись с серьезными трудностями. Он пробовал вдыхать и выдыхать, использовать техники релаксации. Добрый Боже, почему он позволил этому так разъедать себя? Он был главным, он все контролировал. У него должна быть ясная голова.
Ким продолжала смотреть на него, казалось, оценивая свои нервы по его поведению. Она слушала помехи, доносившиеся по радио. Это ей показалось или они стали громче?
Она подняла голову, намереваясь услышать это.
То что она услышала был женский голос, чистый, четкий, хриплый и почти соблазнительный: "Я сейчас приду... дождись меня..."
Ким снова закричала.
Она никогда не была истеричкой. Работала в отдаленных лагерях и суровых условиях, зимуя в Арктике и Гренландии вместе с грубыми мужскими командами. Никогда раньше она не уклонялась от всего этого. Но крик, исходивший от нее, был чисто непроизвольным: абсолютный животный испуг.
Старнс схватил ее. - Ким! Держи себя в руках.
Она дрожала в его хватке. - Разве ты не слышал? Этот голос по радио?
- Голоса не было. Ты меня слышишь? Голоса не было.
Она отстранилась от него. Она сходила с ума. После всех этих лет она действительно сходила с ума. Галлюцинировала. Но этот голос... звучал так реально, так совершенно зло.
Во внешнюю дверь постучали.
Это продолжалось и продолжалось почти в механическим ритме.
Ким и Старнс просто смотрели друг на друга. В их глазах невозможно было скрыть страх, абсолютный регресс от разума к суеверию. Оно было там: дикое, электрическое, необузданное.
Старнс проигнорировал необходимость держаться за нее. Оно было сильным, но он не позволил ужасу управлять собой. - Они вернулись, - сказал он так, будто сам хотел в это поверить. - Слава Богу, они вернулись. Но даже когда эти слова вырвались из его рта, вы могли услышать, как тон его голоса плавно переходил от облегчения к чему-то гораздо более мрачному.
Он двинулся к двери.
- Нет! - закричала Ким. - Не открывай эту дверь! Ты меня слышишь? Не открывай эту ебаную дверь... оно там...
Старнс какое-то время смотрел на нее, пытаясь придумать что-нибудь разумное и обнадеживающее, чтобы сказать, но безуспешно. Открыл рот, затем снова закрыл. Это было глупо. Как парочка детей, трясущихся от хорошей истории о привидениях, боящихся того, что может вылезти из шкафа, с желтыми глазами и красными зубами.
- Нет! - кричала Ким, вне себя от страха.
И радиопомехи росли, как и это гудение, поднимаясь и опускаясь в жутких, колеблющихся циклах. А потом еще что-то: "Отпусти его, Ким... он нам не нужен..."
Ким отступила, неудержимо дрожа. "Нет нет нет..."
"Скоро там будешь только ты... и я..."
Старнс подошел к входу, зная, что это серьезное испытание его способности командовать и, возможно, чего-то большего: его способности быть мужчиной и делать то, что нужно было делать в кризисной ситуации.
Открыл воздушный шлюз.
Услышал, как позади, Ким издала плаксивый, умоляющий звук.
Открыл внешнюю дверь, выглянул в порывистую, воющую черноту антарктической ночи и увидел... ничего.
Там никого не было.
Ким отодвинулась еще дальше, чувствуя, как оно приближается, чувствуя, как оно нарастает в воздухе, как будто какой-то неизвестный заряд потенциальной энергии вот-вот станет кинетическим. Что бы там ни было, оно вот-вот проявит себя и будет услышано в каком-то колоссальном оглушительном извержении, похожем на звуковой удар...
Старнс вскрикнул и... пропал.
Она видела, как это произошло.
Его схватил не ветер, а что-то другое.
И утащило во тьму.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
ВЕТЕР БОЛТАЛ, шептал, выманивал ее.
Кэсси Мэлоун знала, что у ветра нет голоса, хотя иногда внизу, на льду, он звучал именно так... как будто он там стонал, звал тебя по имени, а в особенно ветреные ночи кричал, как женщина.
Но сегодня вечером у него действительно был голос.
Она прислушалась к тому, что он сказал. Слушала, как он поет панихиду, сагу о первобытных воспоминаниях об этой земле до прихода льда, о вещах, столь далеких, что ни один человеческий глаз никогда не увидит их. Он знал многое, он пел истины. Он заглядывал прямо в темное и больное сердце ее травмы и страха и пел о мире и разворачивающихся веках.
Он говорил ей, что страх - это всего лишь механизм выживания, внедренный в человеческую психику, и что он также является средством контроля, чем-то, что может истощить человеческий разум при первых признаках неповиновения. Но он также сказал ей, что нечего бояться, если она сделает то, что он сказал.
Еслиона ответит на древний призыв.
И она поверила этому, потому что в эту ночь у ветра был голос, и этот голос был обращен только к ней одной.
Он был таким одиноким, старым и мудрым. Слушать это было все равно, что удалбываться чем-то чистым, жестоким и вечным.
Снаружи... Выйди наружу и познай нас, - сказал этот ветреный мелодичный голос. Приди к нам, и мы подарим тебе непревзойденную красоту, которую невозможно себе представить.
Так что, Кэсси, зная, что это правильно, сделала то, что сказали.
Торопись... ты должна поторопиться, прежде чем они тебя увидят. Они не могут знать. Это секрет.
Побег был простым.
Кэсси последовала за голосом сквозь стену, где сходились углы, и прыгнула в четырехмерное пространство, а затем... а потом...
Снаружи: в свете охранных фонарей по территории кружили снежные дьяволы, а ветер заносил фонари сугробами.
Ох, ветер был резкий, холодный, холодный, холодный.
На ней были только тапочки, спортивные штаны и худи.
Было минус двадцать.
Она не знала, куда идет.
Она только следовала за голосом.
Следуй за мной, следуй за мной, следуй, следуй, следуй за мной.
И из-под ее ледяного дыхания тоненький детский голосок спросил: "Ты... ты призрак?"
Мы то, что гораздо старше призраков.
Дрожа, дезориентированная, осознавая только голос, Кэсси пробежала мимо склада горючего, поскальзываясь и скользя по льду, а ветер все пытался оттолкнуть ее назад, но ее было невозможно оттолкнуть назад, потому что песня на ветру была как звон серебряных колокольчиков, растущий в сладком и звучном крещендо.
Она бежала быстрее, падала, вставала, падала.
Сейчас она была на ледяной дороге возле взлетно-посадочной полосы, взывая к ветру, умоляя его показать себя. Наступало переохлаждение, и разум был затуманен и сбит с толку, вихрь сказочных образов крутился, танцевал и резвился... но при всей этой фантасмагории и сверкающей красоте Technicolor, там были темные пространства и лужи теней, из которых выглядывали красные голодные глаза и белые, замерзшие пальцы, казалось, подзывали.
Но она не могла позволить песне сломаться.
"Я умру без песни! Я умру..."
Здесь располагались хижины для обогрева и ангары складов. Ветер яростно дул. Летел снег. Тени надвигались. Конечности Кэсси онемели и ослабли. Ее лицо не выражало никаких чувств. Она была заключена в резину, холодную толстую резину.
А потом...
Здесь, дитя мое, здесь...
Она увидела фигуру, выплывающую из снега и темноты.
Женщина.
Женщина в белом платье, которое развевалось и струилось вокруг нее. Кэсси качнулась в ее сторону, к ее вытянутым рукам. Женщина, которая была так похожа на ее мать... но у нее были красные глаза, и те тянущиеся штуки не были руками, и тогда Кэсси упала на колени, хрустя твердым, как гранит, снежным покровом и увидела, что ее призвало.
О Боже, не это, не это.
Я помню
Я помню их прикосновение
Давным-давно
Населенный страхом лес, рой приносит боль, добро пожаловать в дом боли-Перед ней: высокая инопланетная фигура с раскрытыми кожистыми крыльями, мясистыми стебельками и этими красными, красными, горящими глазами. Оно двинулось к ней.
Кэсси почувствовала, как ее охватил абсолютный дикий ужас, который не был даже отдаленно утонченным, культурным или обязательно человеческим. Это было животное: чистое, дикое, звериное. Как будто разум всосал сам себя, безумно катясь в какую-то бездонную яму по траектории пули.
Перед ней фигура потянулась к ней, чтобы взять ее, чтобы...
(нет, нет, нет, держись подальше, уходи, не трогай, не трогай)
...втянуть ее кричащую в себя, в жужжащее тупиковое небытие самого себя, визжащее железное молчание своего сознания-
(нет, не прикасайся, боль, о, о, БОЛЬ!!!)
...и сделать ее частью целого, частью многих, частью улья.
Что-то вырвалось в ее мозгу, словно припадок, заставив ее конечности дрожать, а голову сильно мотаться из стороны в сторону.
Она бросилась на лед, низко рыча, наполовину от ужаса, наполовину от ярости. Присела, как волк, готовый прыгнуть. Она нападет. Она будет защищаться от Другого...
Затем внезапно пронзительный скулеж раздался в затылке, эхом разнесся по мозгу, и все внутри нее обмякло и поникло. Неповиновение недопустимо, и она знала это, пока дрожала на льду, конечности тряслись, глаза закатывались, зубы впились в язык, кровь текла из носа, кишечник опорожнялся с неприятным запахом животного помета и железистого выделения.
Непослушание сменилось теплым потоком уступчивости, она лежала, свернувшись калачиком на льду, скуля, как побитый щенок, пока фигура уносила ее в тайные каналы тьмы.
ПОЛЕВАЯ СТАНЦИЯ NOAA ПОЛЯРИС
ЧТО-ТО БЫЛО НЕ ТАК.
Борден понял это в тот момент, когда веревка дернулась в его руках, причем с такой силой, что он потерял ее и был вынужден упасть на лед, чтобы вернуть.
К тому времени она уже ослабла.
Он знал, что опоздал с вызовом жилища, но не осмелился отказаться от него. Почему-то это казалось ему первостепенным. Это было все, что действительно связывало его с доктором Бобом, и, да поможет ему Бог, он не разорвет эту связь.
Он поднялся на ноги.
Непростая задача, когда воющий ветер пытается поставить на колени, швыряя в лицо лед и кружащиеся хлопья снега. Удерживая равновесие, наклоняясь навстречу ветру, как учил его доктор Боб, он начал выбирать слабину. Нырнул под направляющий канат, и стало легче начать ее сматывать.
Провисание означало лишь то, что доктор Боб уже возвращался.
Вот и все, что это значило.
Но слушая вой черного ветра и ощущая вокруг себя абсолютное полярное запустение, от холода его конечности начали неметь и тяжелеть, он на самом деле не верил в это. Он вспомнил, как Андреа стояла у окна... это было прошлой ночью? Сегодня вечером? Как можно быть уверенным в постоянной темноте? Он видел, как она стояла там, несчастная и увядшая, румянец юности на ее щеках сменился чем-то желтоватым и сморщенным.
Я люблю слушать ветер. Иногда он похож на голоса.
И это действительно они, не так ли?
Выбирая слабину Борден прислушивался.
Там что-то было, какой-то гудящей звук, похожий усиливающийся и ослабевающий звук статики, и чем больше он слушал, тем меньше это походило на помехи, но скорее на голос... женский голос... поющий в центре шторма. Меланхоличная песня, разносимая ветрами, эпицентром которой является самое черное сердце неземного разорения, подметавшего лед.
Смерть.
Вот о чем он думал.
Это была песня смерти, которую пела сирена, заманившая стольких в мрачные полярные гробницы подо льдом. Кричащая, злобная белая смерть, которая приближалась, чтобы высосать из него тепло...
"Остановись. Сконцентрируйся".
Он смотал еще часть веревки.
Шторм уже был прямо над ним, и порывы ветра уже не были достаточно ясными, чтобы он мог видеть жилище. Он был один. Оставленный в этом ледниковом аду, где не место людям.
"На плато странная погода", - он мог слышать слова доктора Боба. "Будьте готовы. Лето, зима, не имеет значения. Готовьтесь к худшему. Выходя на разведку керна, помните о выживании. Потому что достаточно одной ужасной бури, чтобы вы попались в руки ада. Оставайтесь на размеченных дорожках, используйте направляющие тросы. Мы поставили их не просто так. А если вы когда-нибудь почувствуете вялость или сонливость, значит, наступает переохлаждение, поэтому зовите на помощь, следуйте за направляющими канатами".
Борден внезапно, казалось, понял, что было поставлено на карту.
Он убедился, что направляющий канат все еще находится у него за спиной, и с новым рвением начал сматывать веревку. Он посмотрел на свои кроличьи ботинки в луче света и понял, что да, он потерялся на минуту, потому что, вероятно, он смотал только пятнадцать или двадцать футов веревки.
"Работай, чувак! Помоги доктору Бобу!"
Он вытягивал веревку изо всех сил. Это напряжение согрело и разбудило, его чувства обострились. Он потянул еще веревку, и вскоре у ног появилась растущая бухта. Должно быть, сейчас было сорок футов, а скорее пятьдесят.
Ветер ударил в него, засыпав белым снегом. Он вытряс его из балаклавы и начал тянуть снова. Веревка пошла легко, а затем натянулась с невероятной силой, почти вырвав руку из сустава.
Но он не отпустил.
Он не мог отпустить.
Веревка на мгновение провисла, затем резко дернулась и начала хлестать из стороны в сторону. Борден потерял равновесие и упал на лед.
"Что, черт возьми, происходит?"
Он снова схватился за веревку, радуясь, что у него варежки и полярные перчатки, иначе она содрала бы плоть с его ладоней.
"БОБ!" - прокричал он. "БОБ! Я ЗДЕСЬ! БОБ!"
Веревка сошла с ума, мотая его туда и сюда, и у него было такое безумное ощущение, будто на другом конце у него была мать всех трофейных рыб-мечей. Она выскальзывала из рукавиц, хлопая и дергаясь. Ему потребовались все силы, чтобы бороться с этим. Он потянул ее назад, используя свою силу и вес, и веревка туго натянулась в бурю, как будто она была обвита петлей вокруг чего-то неподвижного, например дерева.
Она снова дернулось.
И опять.
"БОБ!" - крикнул Борден в бурю. "БОБ!"
Веревка снова хлестнула с невероятной силой, и он ухватился за нее со стальной решимостью. Его подняло на восемь футов в воздух и уронило на лед.
Тут же, сидя на заднице, он потянул веревку.
Она пошла легко.
Он продолжал сматывать и сматывать, а на другом конце был вес, но недостаточный, чтобы быть доктором Бобом. Что-то произошло. Что-то ужасное. Каким-то образом веревка, должно быть, порвалась, и он остался там.
Борден потянул остальное, зная, что просто обвяжет ее вокруг себя и пойдет искать Боба. Он был закреплен на тропе, так что ему не о чем было беспокоиться.
В поле зрения появился конец веревки.
Она была обвязана вокруг чего-то.
Борден увидел это и закричал.
Всего лишь варежка, такая же, как у доктора Боба, и из нее торчал рваный обрубок запястья.
Борден пополз обратно к тропе, поднялся на ноги и схватился за направляющий канат. Он начал следовать ему обратно на станцию в бешеном темпе, пытаясь отгородиться от всего, кроме выживания, и особенно от мысли, что там что-то есть, что-то вредоносное и отвратительное, что приближается к нему.
Что-то настолько безумное, что потратило время, чтобы привязать отрубленную руку доктора Боба к концу веревки.
КИМ ПЕННИКУК БЫЛА ОДНА.
Ей потребовались все последние силы, чтобы закрыть шлюзовую камеру и доползти обратно в свой угол возле радио, где она и ждала сейчас, дрожа, слушая ночь, которая, как она знала, без сомнения, тоже слушала ее.
Подул ветер.
Жилище сотрясалось, стены дребезжали.
А Ким сидела, чувствуя нарастающую волну черного страха и безумия, больше не зная, что было реальностью, а что - кошмарной фантазией. Она всегда была сильной, решительной и жизнерадостной женщиной, но теперь всего это ушло.
Она была ребенком.
Она была напугана.
Она была одна.
Было только черное дыхание бури снаружи и белая, хрупкая тишина в ее собственном сознании. Ее обнажили, взрослая логика и рассуждения свелись к простому подростковому уровню чистого неразумного суеверного ужаса. Для детского разума, не обремененного опытом и логикой взрослых, это была простая вещь. Шорох в чулане действительно был бабаем. Скрежет под кроватью определенно был чудовищем. А ветер, завывающий под карнизами, без сомнения, был голосами бестелесных духов.
Ким тревожно балансировала между миром взрослых и миром ребенка.
В ужасе все внутри нее сжалось, она могла только слушать.
Огни замерцали.
Она ахнула. Не темнота, о нет, не в темноте...
Радио потрескивало помехами. "Бедная Ким... совсем одна, - сказал голос, бархатный, как шепот похоронного атласа. "Они все уже мертвы, а ты совсем одна. Совсем... одна."
Ким затрясло. "Нет... нет... Уходи."
На радио воцарилась дышащая тишина, а затем странный металлический скрежет, похожий на звук лопаты по крышке гробницы. "Я могу помочь тебе... но ты должна позволить мне... ты должна хотеть, чтобы я это сделал... ты хочешь этого, Ким?"
Дыхание стало резким, коротким, отчего у нее закружилась голова, Ким закрыла уши руками, глаза расширились, повлажнели и выглядели ошеломленными. Она замерзла и окоченела, тело покрылось мурашками... каждый дюйм.
Голос был слышен даже сквозь заткнутые уши.
Теперь он звучал менее знойно и соблазнительно.
Менее дружелюбно.
Теперь он был древним и царапающим, изъеденный мерзкой порчей: "Не тяни слишком долго, Ким... потому что ЭТО где-то там, и ОНО может войти, если захочет... ОНО может получить тебя так же, как Андреа, доктора Боба и Старнса... ОНО знает, где ты находишься, и может найти тебя, заставить тебя кричать так, как кричали они..."
"Уходи! Уходи!" - Ким рыдала. "Просто оставь меня в покое!"
Еще больше помех, перемежающихся странным гудением, которое, казалось, доносилось с невероятных расстояний и отражало эхом в черных безднах. Ничего, кроме статики.
Затем голос: "Позволь мне помочь тебе, прежде чем ОНО придет за тобой".
"Нет."
"Все, что тебе..."
"Пожалуйста уходи."
"...нужно сделать, Ким, это..."
"Перестань, перестань!" - повторяла она, и слезы катились по ее лицу.
"...попросить".
БОРДЕН ТЯНУЛ СЕБЯ ВПЕРЕД, держась за направляющие канаты, черные флажки трепетали на ветру как воздушные вымпелы. Чем ближе он подходил к жилищу – а он пока не мог его видеть – тем сильнее становился шторм, пока не стал яростной, злобной бурей, которая существовала только для того, чтобы победить его, полностью остановить, чтобы снег мог лечь, безмолвной и смертоносной пеленой над его останками.
Он знал, что он здесь не один.
Время от времени глубоко в ревущей черноте бури он мог слышать этот голос, зовущий его, поющий ту меланхоличную песню, которая звучала для него, как продуваемые ветрами погосты и эхо подземных кладбищенских глубин.
Он пробивался вперед.
Когда он приблизился к жилищу, буря продолжилась, завывая ему в лицо, почти решив, что он не вырвется из ее хватки.
Хотя он был учёным, его наука теперь оставила его, и он полностью верил, что шторм был не каким-то случайным странным явлением, а чем-то, спланированным для его блага.
Он подтянулся.
Он не собирался сдаваться.
Он не мог позволить себе сдаться.
Вокруг него двигались фигуры, пытаясь привлечь его внимание. Но теперь было недалеко. Совсем недалеко.
ШЛЮЗ ЗАШИПЕЛ.
Ким стояла в своем ECW, глаза остекленели, рот отвис.
"Вот и все, Ким. Я здесь. Жду. Я помогу тебе."
Ким открыла внешнюю дверь, и ветер вырвал ее из ее пальцев в варежках, позволив удариться о внешнюю стену жилища. Ветер вытащил ее в бурю. Он заполнил жилище, сбивая книги с полок и создавая торнадо из бумаг, пластиковых кофейных чашек и всего, что не было закреплено.
Ступая по наледи, Ким чувствовала, как сердце бьется, как барабан. Внутри своего ECW она потела. Пот катился по спине, увлажнял бедра и стекал между грудями.
"Ты сейчас так близко, Ким, очень близко".
Ким обошла кругом жилище, вокруг нее летали частицы снега и льда, а жестокие порывы ветра пытались отбросить ее назад.
Она почувствовала вонь тухлой рыбы, сваленной в кучу на мертвом пляже. Это не имело смысла. Даже несмотря на то, что ее разум погрузился во внутреннею бездонную пропасть, он все равно знал, что ледниковый воздух Южного полюса так пахнуть не мог.
"Ты так близко, что я почти могу прикоснуться к тебе", - сказал голос внутри грохота ее головы, и она знала, что именно оттуда он говорил с самого начала.
Ким двинулась вперед.
Мимо нее прошла тень и исчезла в буре.
Ей показалось, что она услышала раскат холодного смеха.
Но это был ветер. Должно быть, это был ветер.
"Ещё немного, Ким... самую... малость...".
Она отошла от жилища, вышла на полярное плато, где ее нашли ветры, окутав снегом, завладев ею и лишив любой возможности отступить.
Что-то коснулось ее.
Она обернулась, ее мысли были плоскими и безжизненными.
Затем голос, царапающий и ужасный: "Я прямо за тобой, Ким".
Она повернулась, и что-то прыгнуло на нее из темноты.
Она увидела светящиеся желтым глаза и размытое жидкое лицо, похожее на что-то гротескно искаженное в кривом зеркале передвижного балагана, а затем руки, похожие на корявые серые корни, схватили ее.
Последнее, что увидела Ким была ее собственная кровь, горячо дымящаяся на льду.
БОРДЕН УВИДЕЛ ОГНИ.
Из его горла вырвался сдавленный крик надежды. Он собирался выиграть этот бой. Он собирался пережить это, запереть дверь в жилище и, извините, но ебать Андреа и ебать доктора Боба. Эту дверь не откроют, пока не прибудет группа спасателей из Полар Клайм.
О, Борден уже мог их видеть. Крепкие, сильные, сквернословящие антарктические ветераны, которые знают, что делать.
Он подтянулся вдоль направляющих тросов.
Голоса затихли.
Вот как он понял, что победил.
Он споткнулся по льду, еще несколько футов, вот и все. Упал, поскользнулся и упал снова, подтягиваясь, избитый и в синяках, но направляясь к двери.
Она была широко открыта.
Как и шлюз.
Он ввалился в помещение.
Кают-компания представляла собой водоворот дующего ветра и крутящихся обломков, пол был засыпан снегом, снег, частично, покрывал и стены.
Он почувствовал резкий, токсичный запах мертвой рыбы.
Но только часть его мозга осознавала это, а другая часть была слишком занята восприятием того, что стояло там, высотой не меньше семи футов. Оно выглядело как искривленное мертвое дерево, проросшее сквозь пол, его основание представляло собой массу извивающихся корней, которые двигались медленными и плотскими волнами. Было иссиня-черного цвета, изогнутое, сделанное из каких-то параллельных полос, похожих на плотно сплетенные между собой мышечные волокна. У него была голова с сотнями извивающихся черных завитков, похожих на змей Медузы, которые поднимались вверх, касались потолка и жестко вытягиваясь, как волосы, заряженные статическим электричеством.
И оно имело лицо.
Мерзость с вывернутыми желтыми глазами и зазубренным, пилообразным ртом Джека-фонаря, наполненным черными шипами.
Борден издал хныкающий звук и упал на колени.
Оно зашипело на него и протянуло все четыре жилистые, костлявые руки, оканчивающиеся черными выростами крючками. Он подумал, что оно убьет его, потому что оно не только источало острый запах мертвой рыбы, но и испускало психическую эманацию чистого мучительного зла. Оно его выпотрошит. Оно будет купаться в его крови.
Но оно не коснулось его.
Потянулось вниз и выдернуло то, чем питалось.
Труп Ким Пенникук.
Оно держало ее, как какую-то непристойную марионетку. Ее выпотрошили, горло было прогрызено до связок и позвонков, окрашенных красным. Она была залита кровью и разорвана, ее одежда висела застывшими, покрытой слизью лохмотьями. Когда оно вздернуло ее, левая нога отвалилась там, где была прокушена насквозь.
Существо снова зашипело и погрузило зубы ей в лицо, отрывая его от черепа с ужасно влажным и сочным звуком.
Борден выполз из шлюза.
Он пьяно бежал от жилища, смутно сознавая, что обмочился. Он не беспокоился о направляющих тросах. Он бежал, пока не запнулся об лед, а затем пополз, безумно и жалобно крича.
Потерявшись в буре, спрятавшись в ее складках, он свернулся калачиком на льду, сердце колотилось, а дыхание выходило прерывистыми толчками. Шторм постепенно утих, и стало ясно и холодно, высоко над головой вспыхивали синие и яркие желто-зеленые сияния.
И именно тогда он понял, что он больше не один.
Поднял голову и посмотрел на то, что там стояло.
Прищурив глаза, он увидел что-то высокое и призрачное, с продолговатым бочкообразным телом и черными, как ночь, крыльями, развевающимися в обе стороны, как паруса, наполненные ветром. Оно опиралось на систему толстых мускулистых щупалец. Голова напоминала мясистую, морщинистую морскую звезду, каждый из пяти лучей лежал в горизонтальной плоскости относительно самой головы и заканчивался шаровидным красным полупрозрачным глазом.
Несмотря на состояние своего ума, Борден точно знал, что это такое.
Это было одно из тех существ со станции Харьков.
Созданий, которых, по мнению NSF, не существовало.
Оно смотрело на него с такой силой, что у него заныл череп.
"О... Боже", - произнес он.
Существо шагнуло вперед с скользким, резиновым звуком, и разум Бордена сначала потемнел, а затем совершенно опустел, когда волна агонии пронзила его мысли, горячая и резкая.
Я верю, что они засеяли жизнью тысячи миров
в галактике и управляли эволюцией этой жизни.
Я считаю, что у них есть план и это подчинение
рас, что они создали.
- Доктор Роберт Гейтс
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
13 МАРТА
В СВОЮ ПЕРВУЮ ЗИМОВКУ, Койл был свидетелем того, как механик тяжелого оборудования Крид медленно сходил с ума, потому что утверждал, что у него в комнате обитает приведение. Призрак был женщиной, и Крид сказал, что она провалилась под морской лед и утонула. Он знал это, потому что каждую ночь его кровать была мокрой из-за лежавшей в ней женщины-призрака. По ночам она забиралась на Крида и пыталась высосать у него дыхание, как кошка, слизывающая молоко изо рта ребенка. Крид отказался спать в этой кровати после того, как это продолжалось пару недель. А когда начальник станции отказался предоставить ему другую комнату, Крид воткнул в него вилку.
Крид, конечно, был сумасшедшим.
Все это знали.
В какой-то момент у него развилось нечто вроде нестабильной и отвратительной зависимости от резиновой женщины по имени Мэдди. Что они делали за закрытыми дверями, никто не хотел знать, потому что то, что они делали на людях, уже было достаточно плохо.
Крид приводил Мэдди в столовую на ужин и усаживал ее за свой стол. Во время еды они ссорились, и Крид злился и ревновал, обвиняя свою куклу во флирте с другими мужчинами. В финальной драматической кульминации их отношений Крид ударил ее ножом для стейка, а затем сдался представителю NSF, заявив, что он убийца.
Поэтому, когда он воткнул вилку в начальника станции, не было никаких сомнений в том, что Крид сумасшедший. Убийство резиновой женщины было достаточно плохо, но нанести удар менеджеру – это уже нечто другое.
Но иногда в долгие зимы дела становились немного странными.
Разумы, которые изначально не были точно сбалансированы, сильно отклонялись вправо или влево, а иногда просто падали с полки и разбивались на миллион осколков. Возможно, это было одиночество и изоляция, а также осознание того, что ты на несколько месяцев заперт в этой холодной белой клетке и у тебя нет ключа. Потому что, как только в марте самолеты переставали летать, вам больше некуда было деваться.
Антарктида имела долгую историю безумия.
И это восходило к временам первых исследователей, когда люди просто сходили с ума и бродили по льду и терялись, и продолжалось непрерывной линией до времен Берда и Маленькой Америки[39], когда чрезмерное увлечение медицинским алкоголем превращало пьянки в бойни. И, возможно, все это можно было отнести на счет невзгод первых дней освоения континента, поскольку смерть всегда стучалась в дверь. Может быть, это и стресс от жизни с этим изо дня в день. Может быть, вскипающая долго сдерживаемая враждебность или просто маниакальное уныние. Много всякого, по правде.
За исключением того факта, что это продолжалось и по сей день, не ослабевая.
Люди часто теряли разум на льду, и этого никак было не избежать. NSF пыталось замести мусор под ковер, но им не удавалось скрыть все полностью. Какие бы психологические отклонения люди ни принесли с собой, казалось, они усилились до тревожной степени. И, возможно, это произошло потому, что сам Лед был похож на огромное зеркало, отражающее очень темную правду о том, кем и чем ты был на самом деле.
Ты должен был посмотреть себе в глаза.
Больше никакой ерунды.
Никакой дурацкой цивилизации с ее программами двенадцати шагов, инфантильными группами поддержки или культом самоотречения придурковатого доктора Фила типа: "Я в порядке, ты в порядке, прочитай мою книгу и выпиши мне чек, солнышко, с тобой все будет в порядке". Внизу, на льду, ваши сильные и слабые стороны проявлялись в полной мере. Особенно зимой, когда людям больше нечего было делать, кроме как внимательно присматриваться друг к другу. Они видели, чем вы были, и, что еще хуже, вы тоже видели.
Шоры были сняты.
И иногда, когда это случалось, люди просто сходили с ума, когда хорошо присматривались к ползающим тварям внутри себя, в то время как другие просто принимали то, кем они были, и чувствовали себя наконец освобожденными. И рабочие, и учёные. Вот почему были врачи, которые подсаживались на свои собственные обезболивающие и релаксанты или начинали торговать ими. Вот почему женщины либо бесплатно раздвигают ноги, либо зарабатывают на этом. Вот почему у вас есть рабочие, у которых развилась сложная, саморазрушительная зависимость от резиновых кукол, или администраторы, которые страдают от мании преследования и думают, что их комнаты прослушиваются, а рабочие объединились против них. Вот почему существовали учёные, которые необъяснимо пугались темноты или самой Антарктиды, убежденные, что существуют бестелесные разумные существа, пытающиеся украсть их разум.
Зима на станциях была средством принуждения, одержимости и старого доброго умственного вырождения. Когда вы паковали людей в коробку на пять месяцев в полной темноте самой беспощадной окружающей среды в мире, вы напрашивались на неприятности.
Койл видел это раньше и знал, что скоро увидит снова.
Слишком много странных вещей сразу. От исчезновений на Маунт-Хобб до крушения вертолета, мегалитов в долине Бейкон и других на Каллисто. После вечеринки Каллисто и того, что команды увидела на эфире НАСА, уровень тревоги зашкаливал, и не собирался снижаться.
И это было очень плохо, потому что Койл надеялся, что эта зима пройдет гладко. О, у него были сильные предчувствия обратного, но он все еще надеялся. Конечно, Маунт-Хобб и крушение вертолета, и дикие рассказы Слима о чем-то под брезентом и эти проклятые мегалиты в Бейкон-Вэлли... все это было достаточно плохо. Но когда лед Каллисто извергнул эти инопланетные структуры, пути назад уже не было. Этот маленький эпизод стал катализатором, который запустил все.
На следующее утро люди говорили только об этом.
К полудню они отказались даже упоминать об этом.
Возможно, им нужно было сделать вид, что ничего не произошло или это не имело для них абсолютно никакого значения. Что возможно между структурами на спутнике Юпитера и структурами в Бейкон-Вэлли не может быть никакой связи. Но связь существовала, и нужно было быть в значительной степени слепым или безмозглым, чтобы не увидеть или не почувствовать ее и не знать, что это было откровение, непохожее ни на одно из известных человечеству до сих пор. Связь была настолько тугая и прочная, что о нее можно было споткнуться и сломать ногу.
Она была такой реальной и такой физической.
Но тем вечером почти все на Клайм делали вид, что этой связи нет, осторожно переступая через нее.
Слим не помогал ничем, рассказывая всем, кто слушал, о том, что было под брезентом. Хорн мудро молчал об этом, но не Слим. Он болтал с Локком, а Локк, конечно же, сплел все это в тончайшей конспиративной манере и созвал экстренное собрание своей маленькой группы по изучению НЛО, которую он назвал ПУФОН[40], Сеть полярных НЛО. Что-то, что Фрай называл "Какашки"[41]. Казалось, у всех были противоречивые мысли по поводу передачи с Каллисто, что на самом деле неудивительно. Самая забавная была у Харви Смита, техника по коммуникациям. Харв думал, что это все чушь. Просто киношные спецэффекты, которые сделали масоны, чтобы всех напугать.
Как он сказал Койлу: "Я не верю в маленьких зеленых человечков, Никки, особенно если выяснится, что они масоны".
Койл на самом деле не знал, что обо всем этом думают Хоппер или Особый Эд, и они на самом деле ничего не говорили.
Так что ситуация была напряженной.
Затем пропала Кэсси Мэлоун.
ПОЛАР КЛАЙМ БЫЛА НЕ ТАКАЯ большая.
Определенно, не такая большая, как Мак-Мёрдо или даже станция Полюс. Было легко забыть о ее размерах, пока не приходилось преодолевать ее пешком.
Сам купол напоминал колесо телеги, центром которого была кают-компания. Спицами были различные коридоры, отходящие от него. В коридоре А располагались медицинский кабинет, кабинеты начальника станции, отдел кадров и безопасности, запасы неотложной помощи, кладовая для противопожарного снаряжения. От него через территорию к мастерской, гаражу и складу горючего вели незащищенные переходы. Коридор B служил в основном жилыми помещениями для персонала и команды. Комнаты Койла и Фрая находились в блоке Б. Как и комнаты Хоппера, Особого Эда и ученых. От него переход шел к главной дороге, ведущей к складу и взлетно-посадочной полосе. Коридор С был таким же. Каюты команды. Гвен была здесь. Как и другие дамы. От него в лабораторию атмосферы вел длинный туннель. В коридоре D располагались лаборатории - биологическая, геологическая, лаборатория проб и т. д. Там же был гидропонный сад, где Бив выращивала помидоры, морковь и бобы. Туннель вел оттуда в лабораторию CosRay[42]. Е коридор в основном представлял собой помещения для команды. Слим отдыхал там. Харви тоже. Как и Хорн, Крайдерман и команда FEMC. Остальное было хранилищем. Туннель вел от него к радиорубке, где работал Харви. Это был центр радиопередачи на Клайм. На нижнем уровне купола находились складские помещения, резервный генератор, электрическая подстанция, станция по переработке воды, а также здесь заканчивались все большие акведуки, ведущие к хозяйственным постройкам.
И там было много мест, где можно спрятаться.
И в поисках Кэсси Мэлоун ни одно не было упущено из виду.
Гвен, Зут, Дэнни Шин и Локк уже прошли по куполу, и теперь они собирались осмотреть его еще раз. Особый Эд, Гат и Хоппер осматривали каюту за каютой. Койл и Фрай занимались нижним уровнем. Они знали все тайные места и акведуки. Хорн и пара парней из команды FEMC, Стоукс и Кох, проверили хозяйственные постройки.
Когда они закончили с нижним уровнем и Фрай отправился заниматься другими делами, Койл плотно закутался в свой ECW и проверил территорию, хотя знал, что она уже проверена. Он искал Кэсси на складе и на электростанции. Он заглянул во все маленькие лачуги, хижины Джеймсвея и гипертаты (англ. Hypertat – разновидность хижин для проживания – примечание пер), дюжина которых была разбросана по периметру купола. Он даже обыскал "Поморную кучу", куда люди сбрасывали все, что нельзя было использовать или хранить, - от стульев до книжных полок. Не мусор, а просто вещи, которые кто-то другой может захотеть подобрать. Он не знал, что надеялся найти, возможно, замороженный труп Кэсси, валявшийся среди заброшенных кресел-мешков, рамок для фотографий и корзин для белья.
С фонариком в руке он кружил по территории на ветру и в ледяной черноте.
Единственное место, которое он не проверил, - это "Айсбокс 2", старая заброшенная метеостанция ВМФ на плато. Но она находилась примерно в миле отсюда и не использовалась с 1970-х годов. И была погребена под горой снега и льда. Он не предполагал, что Кэсси могла пойти туда. По крайней мере, без бульдозера.
Наконец, оставив это напоследок, он направился в радиорубку, минуя огромное количество передатчиков и лес антенн, которые были обнесены сетчатым забором, чтобы какой-нибудь идиот случайно не врезался в них бульдозером. Открыв внешнею дверь, он вошел с мороза, с бородой, покрытой льдом.
Харви был за пультом. Когда он увидел входящего Койла, то подпрыгнул, словно монстр, которого застали за ужином.
- Что... что ты там делал, Никки?
Койл вдохнул и выдохнул, избавляясь от скованности лица. Положил свой фонарик на стол возле двери, изучая банки с радиодеталями, стены и потолок, увешанные проводкой и кабелями. - Я кое-что ищу, Харв. Кажется, ты немного удивлен, увидев меня. С чего бы?
Харви сидел, глядя на него с подозрением. Его лицо покраснело. Даже больше, чем обычно. - Эм... я... полагаю, ты просто меня удивил. Люди обычно приходят по туннелю. Они не приходят с улицы.
- А я рискнул, - сказал Койл. Он снял варежки, а затем и утепленные перчатки. Потер руки, возвращая им немного тепла. - Ты видел Кэсси?
- Нет. Она пропала.
- Да, я знаю, что она пропала, Харв. В этом и есть смысл ее поисков.
- Это то, что ты там делал? Искал ее?
Койл пожал плечами. - Может быть. А возможно, мне захотелось немного прогуляться.
Обычно он был аккуратен с Харви. Но не сегодня. У них было какое-то серьезное дерьмо, которое собиралось похоронить их здесь заживо, и постоянно происходила всякая фигня. Он просто был не в настроении слушать заговоры Харви о чертовых масонах.
Он знал, что Харви его подозревал, поэтому подошел прямо к нему. Подошёл очень близко, наслаждаясь тем, как мужчина практически съежился. - У тебя сегодня много болтовни?
-Что ты имеешь в виду?
- Что, черт возьми, ты думаешь, я имею в виду? Да ладно, Харв, возьми себя в руки ради бога. Что там происходит?
Харви сглотнул. - Не очень много. На базах Мак-Мердо и Скотт довольно тихо. Вчера вечером у них там был большой зимний карнавал. Многие из них, вероятно, с похмелья. Вчера вечером на станции Полюс на два часа отключилось электричество. Однако они это исправили.
- Ничего больше?
- Ничего больше... кроме... ну, что-то происходит на этой станции NOAA. Не знаю, что именно, и никто не говорит.
Койл сделал вид, что для него это ничего не значит.
Радиорубка со всем разнообразным оборудованием занимала лишь часть здания. Остальное занимали просторные жилые помещения, потому что на месте всегда должен был быть кто-то, чтобы следить за радио. Харви и Крайдерман, которые полностью презирали друг друга, дежурили посменно. Харви отдыхал только в своей комнате в общежитии, но Крайдерман часто целыми днями жил в просторных помещениях здания. А почему бы нет? В здании был бар, бильярдный стол и автоматы для игры в пинбол, потрясающая библиотека DVD и видеоигры. Полностью оборудованная кухня со всеми видами полуфабрикатов, известных человечеству, и микроволновками для их приготовления. Здесь были отличные условия.
Койл вышел из радиорубки, осматривая гостиную и игровую комнату, спальню в глубине и кухню. Не нашел ничего, кроме пирамид пивных банок Крайдермана, его коллекции журналов с обнаженкой и игр для X-Box. Вот и все.
Когда он вернулся в радиорубку, Харви наблюдал за ним более пристально, чем обычно.
- Что ты ищешь? - он хотел знать. – Кэсси сюда никогда не приходит.
- Может быть, я не ищу ее сейчас. Возможно, я ищу что-то еще.
Харви сглотнул. - Что это может быть?
Койл просто смотрел на него. - Это секрет, Харв. Большая и страшная тайна.
С этими словами он направился по туннелю к куполу, закутался, нанес в нос еще немного вазелина, чтобы бороться с сухим и холодным воздухом, и снова бросил вызов ледяной темноте.
Ветер несколько утих, но температура все еще держалась около сорока градусов ниже нуля. За куполом, на дорожке, ведущей к гаражу и мастерской, он просто остановился, оглядываясь по сторонам, не уверенный, зачем именно. К тому моменту он искренне не верил, что они найдут Кэсси.
Поэтому он стоял там, изучая темную громаду купола позади себя, радиорубку и гараж вдалеке. Огни безопасности заливали их бледно-оранжевым светом. Несколько хлопьев снега танцевали в свете огней. Никого не было на улице. Небо над Клайм представляло собой черный холст, усеянный звездами Млечного Пути и освещенный мерцающими полосами зеленого, красного и желтого полярного сияния, захваченными магнитосферой Земли впечатляющим зрелищем. Цвета мерцали на куполе и крышах различных зданий. Это было прекрасно, но эта суровая красота лишь иллюстрировала, насколько изолированными они были на дне мира.
Место, где люди просто растворялись в воздухе.
МАКРИЛЕЙ, ЗДАНИЕ 165,
СТАНЦИЯ МАК-МЕРДО,
ОСТРОВ РОСС
В ТЕЧЕНИИ НЕСКОЛЬКИХ ДНЕЙ, СМЕНА за сменой на МакРилей, занимались одним и тем же: установить контакт с полевой станцией NOAA Полярис. Они полностью исчезли из поля зрения - или слуха - и ходили слухи, что будет начата поисково-спасательная операция. Но, прежде чем была начата поисково-спасательная операция, они испробовали все.
Радиосигналы, как известно, были фубаром на льду[43]. Магнитные помехи. Атмосферные помехи. Штормы. Даже солнечные вспышки нарушали двустороннюю связь. Единственное, что было надежным, это спутниковая связь, но иногда и она выходила из строя.
Заступив на смену тем вечером, радиотехник Карл Ройес сразу же включил спутниковую связь и ВЧ. "Полярис-один, Полярис-один, это Оперативный отдел Мак-Мердо. Вы слышите? Повторяю: вы слышите? Пожалуйста, ответьте Полярису-один. Прием".
Ничего.
Он повторил это сообщение семь раз.
Ройес знал, что ничего не будет. В конце концов даже странные атмосферные и метеорологические условия улучшились, и МакВезер говорил, что на плато прояснилось. Они должны были принимать. Либо у них произошел сбой оборудования, либо... ну, спекулировать не входило в обязанности Роя.
Он взял трубку. - Майк? По-прежнему ничего.
- Хорошо, - сказал голос. - NOAA было проинформировано. Позвони на Полар Клайм и соедини меня с Хоппером. Кто-то должен отправиться на Полярис и проверить, а Клайм ближе всех.
- У них на Колонии есть вертолеты, не так ли?
Голос рассмеялся. - Да, ну, давай не будем привлекать этих чудаков.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
- ТЫ СЛЫШАЛ?
Когда Койл вернулся в купол, Фрай ждал его прямо в коридоре B. В его глазах было выражение, которое, как понял Койл, означало, что беда близка. Он сразу же почувствовал тошноту.
- Слышал что? - спросил Койл, снимая шерстяную маску и пытаясь согреть онемевшие щеки.
- Ты знаешь тот полевой лагерь NOAA на плато?
Он вспомнил, о чем говорил Харв. Тошнота стала сильнее. - Что опять?
- Оперативный отдел не получал от них известий уже четыре дня. Время для спасательной операции. Угадай, кому посчастливится?
Но Койл знал. Клайм была самой близкой и должна была осуществлять прямую логистическую и тактическую поддержку, как это потребуется Оперативному отделу Мак-Мердо.
- Хоппер пришлет команду утром, - сказал Фрай.
- Ты подписываешься?
- Черт возьми, нет, если только мне не прикажут.
Койл знал, что ему прикажут. У него просто было такое чувство. У него был опыт, и Хоппер захочет иметь его в команде. При мысли о том, чтобы пойти, у него сжимался живот от страха, но он знал, что ничто не сможет спасти его от этого.
Некоторое время он ничего не говорил. Его разум был наполнен образами того места на шельфовом леднике – сурового, мрачного и угрожающего. Может быть, это был всего лишь отказ радиосвязи, технические штучки... но он не мог заставить себя поверить в это. Не в этом году. Плохие предзнаменования были повсюду, и он, честно говоря, начинал верить в подобные вещи.
- Если я пойду, это избавит меня от поисковой группы на один день, - сказал он. - Давайте посмотрим правде в глаза: Кэсси больше нет. Мы обыскали здесь все уже шесть раз. Она просто... исчезла.
Фрай кивнул. - Есть идеи?
- Нет. Она была на вечеринке Каллисто. Гвен устроила еще одну вечеринку в своей комнате. Я был там. Зут, Бив, Слим... несколько других. Кэсси не пришла, сказала Гвен, потому что чувствовала себя не очень хорошо. В стельку. Хотела прилечь.
- И, раз, она исчезла, - сказал Фрай, щелкнув пальцами. - Ни одно радио не выходило в эфир. Хорн говорит, что все "Коты" и "Скиду" все еще в гараже. Если она ушла, то, должно быть, сошла с отмеченной дорожки. Возможно, упала в ледяную расселину. Бывает.
- Она была на льду три года... зачем ей это делать?
- Люди делают забавные вещи, когда пьяны.
Глаза Койла все еще слезились от холода, из носа текло. Он шмыгнул носом. - Если мы ее найдем, она будет трупом. Ненавижу это говорить, но ты знаешь это не хуже меня.
Фрай вздохнул. - Люди напуганы. Сначала эти британцы с Хобб, а теперь Кэсси здесь. Подожди, они услышат о лагере NOAA. Это их расшевелит.
- Определенно.
- Должно быть совпадение. Возможно.
-Я начинаю не верить в совпадения, - сказал ему Койл.
Он не стал вдаваться в подробности того, на что намекает, но в этом не было необходимости, потому что Фрай прекрасно его читал. Мужчина медленно кивнул и сказал: - Никки, сегодня утром я разговаривал по радио с Артом Фишером со станции Полюс. Ты знаешь Арта, да?
- Фиша? Конечно. Однажды напился с ним.
Арт Фишер работал механиком на станции Полюс. Станция находилась в нескольких сотнях миль от Клайм на полярном плато, на холме снега и льда толщиной две мили, на месте Геомагнитного полюса. Фишер и Фрай были друзьями. Им обоим нравилось ремонтировать классические автомобили, и раз в неделю они собирались по радио и обсуждали интернет-аукционы, как сложно получить приличную боковую панель для Charger 1970 года или Buick Riviera 1968 года.
- Что насчет него? - спросил Койл.
Фрай лишь покачал головой, а это означало, что все будет нехорошо. Он схватил одну из рук Койла грязной рукой. - Вчера там всякая ерунда случилась, ты не поверишь. Очень плохое дерьмо.
- Скажи мне.
- Ну, Арт сказал, что у них там есть мензурка, геофизик по имени Льютон. Забавный тип. Тратил время в Темном секторе[44], играя с телескопом "Вайпер"[45], пытаясь выяснить, расширяется или сжимается Вселенная, вероятно, в основном просто яйца чесал. Фрай огляделся вокруг, как будто высматривая вражеских агентов. - Итак, этот Льютон становится очень, очень забавным, понимаешь? Он останется в Секторе и не выходит к людям. Становится настоящим параноиком. Начинает наблюдать за всеми очень внимательно. Ну, каким-то образом он раздобыл маленький пистолет Кольт. Возможно, купил его у одного из пилотов АНГ. Кто знает? Итак, вчера он идет в купол и стреляет в другую мензурку по имени Ром примерно шесть-восемь раз. Убивает его. Теперь зацени это. Он говорит, что Ром больше не человек. Что нечто взяло над ним верх. Что ты думаешь об этом?
Койл застыл. Люди исчезают, а теперь убивают. Христос.
Мяч просто не переставал катиться. Внезапно он почувствовал себя очень напряженным, задаваясь вопросом, расслаблялся ли он когда-нибудь по-настоящему с тех пор, как услышал о мегалитах в Стражах или о массовом исчезновении на станции Маунт-Хобб. И снова у него возникло ощущение, что это всего лишь еще одна часть одной отвратительной головоломки, которая медленно собиралась воедино. Прямо перед включением с Каллисто в нем глубоко засело странное предчувствие, что вот-вот произойдет что-то большое и очень плохое. Но дело было не в Каллисто. Это был просто еще один кусочек головоломки. Что-то еще приближалось, формировалось вокруг них, и он не хотел думать о том, что это может быть.
ИМПЕРАТОРСКАЯ ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА,
ЛЕДНИК БЕРДМОР
4 МАРТА
БИГГС СЛУШАЛ болтовню, доносившуюся по ВЧ радио с базы Скотт на острове Росса, и чертил в календаре над приемопередатчиком еще один выходной. Киви[46] там действительно раскричались. Судя по всему, дважды за последние три дня отключалось электричество на всей станции. Они изо всех сил пытались разобраться в этом и даже пригласили техников из Мак-Мердо.
"Как будто кто-то щелкнул большим выключателем", - говорил парень из коробки. "Это не имело смысла".
Биггс хмыкнул. "Добро пожаловать в Антарктиду", - сказал он.
Экран его ноутбука сообщал ему, что на Бердморе были бодрые -40°, но внутри Императора - разумные минус десять, а в гипертате, где он грел свою розовую задницу, - комфортные +69°.
Внутри гигантского входа в Императорскую пещеру располагались четыре высокотехнологичных гипертата. И, возможно, Биггс не очень уважал NSF или мензурок, которые щелкали кнутом, но он абсолютно уважал технологию.
Там минус сорок. Бррр. Подумать только, такие придурки, как Роберт Скотт и ребята, разбивали палатку в такую погоду. Иисус.
Гипертаты были действительно что-то с чем-то.
По сути, это были высокотехнологичные жилища по типу хижины Квонсет с собственными генераторами, водоснабжением и водопроводом. Внутри они выглядели как что-то из "Звездного пути" со своими приборами, компьютерными рабочими местами, модульными жилыми помещениями и раскладными койками. Находясь внутри, вы могли почти забыть, что находитесь в Антарктиде, и, возможно, представить себе, что находитесь глубоко в космосе или живете в какой-нибудь футуристической марсианской колонии. В гипертатах были мини-кухни и ванные комнаты, ВЧ полевые радиостанции и радиостанции боковой полосе частот[47], а также спутниковые подключения INMARSAT для голосовой связи и Интернета. Они немного дрожали, когда ветер дул через устье пещеры, но были надежно прикреплены ко льду и имели резервные системы, чтобы согреть вас, накормить и сохранить жизнь с запасом.
Благослови, Боже, гипертаты.
Снаружи гипертата и Императора располагалась мрачная и непрощающая территория ледника Бердмор: белая пустошь с ледопадами, спрессованными хребтами, черными топорщившимися ледниковыми моренами[48] и полями изогнутых расселинам, тонувших в реке волнистого голубого льда. Лишь самые высокие горные вершины, покрытые инеем, прорывались сквозь ледяную шапку. Снег скрывал небо, а минусовые ветры были подобны ножам. Это была безжалостная, дикая и ледяная бездна.
Настолько близко к аду, насколько вы когда-либо хотели оказаться.
Но в гипертате, внутри пещеры... пригодно для жизни.
Разговоры с базы Скотт затихли, и радиоволны внезапно прекратились. Ни звука ни от одной из радиостанций, ни с MacRelay, только статика. Биггс уже звонил в оперативный отдел Мак-Мердо, чтобы сообщить им, что они все еще живы и дышат на Бердморе. И группа Драйдена, находившаяся в глубине пещеры, уже тоже отзванивалась.
Теперь ему нечего делать, кроме как скучать и ждать.
Разложить пасьянс на ноутбуке.
Сзади Биман спал на своей койке, а Уоррен в наушниках играл в X-Box с тем же пустым выражением лица, с которым шел по жизни. Не трогайте. Биман был военным моряком, лейтенант-коммандером, с жестким шомполом протокола, засунутого ему в задницу так далеко, что он не мог дышать. А Уоррен? Никто не знал, кем был Уоррен. Он занимался обслуживанием. Как и Биггсом, им руководил Биман. Да, сэр, нет, сэр, как скажете, сэр. Уоррен сносил все молча.
Биггс, будучи тем, кем он был, пытался поднять восстание, но это не сработало. -Привет, Уоррен, - говорил он, когда Биман выходил на улицу. - Как тебе наш командир? Как тебе нравится, что он все время ездит на тебе?
- Я просто делаю то, что мне говорят, - отвечал ему Уоррен. - Вот почему я здесь.
Нет, Уоррен был непрошибаем.
С ним все было то же самое. Но зато, Биггс открыто презирал руководящую роль Бимана. Весь проект "Император" был делом доктора Драйдена, но Биман был парнем, который следил за тем, чтобы все работало, и обращался с Биггсом как с обычным тампоном. Всегда на нем. Всегда наблюдал за ним.
Если бы Биггсу хотелось такого дерьма, он бы пошел во флот.
Когда он присоединился к Программе, он надеялся на другое. Он хотел уйти от чуши мира. Антарктида. Ледяное царство белой тайны. Несомненно. То, что он получил, была чушь мира в концентрированной форме, наполненной недоразвитыми бюрократами вроде Бимана.
Но Антарктида была другой.
Если вам нравилась вечная тьма зимы. Перенаселенность. Холод. Сухость, от которой трескалась кожа. Изоляция. Ебанное запустение. Тогда да, все было по-другому.
Биггс не был в восторге от холода, но иногда ему надоедало сидеть безвылазно в гипертате, и он выходил прогуляться по ледяной пещере, просто чтобы глотнуть свежего воздуха.
И, мужик, он был свежим.
Свежим как он мог быть только на самом холодном, ветреном и сухом континенте планеты. Ты не осмеливался выйти туда без ECW, и носа, намазанного вазелином. Сухость не только обжигала лицо и трескала губы, но и причиняла вред чувствительным слизистым оболочкам, таким как носовые ходы. Влага в вашем носу замерзала при контакте с ледниковым воздухом и раскалывалась... вместе с тканями.
Это лишь некоторые вещи, о которых нужно было помнить на дне мира.
Одевайтесь на холод. Обрабатывайте нос вазелином. Ежедневно наносите лосьон на сухую кожу. Держите увлажнитель включенным. Обязательно ставьте в известность и берите аварийную радиосвязь, когда покидаете гипертат. И никогда, никогда не выходите из пещеры в антарктическую зимнюю ночь один. Ветер, холод и тьма поймают тебя, и тебе пиздец.
Ты должен был помнить эти вещи.
Точно так же, как ты должен был помнить, что существовала иерархия. Мензурки были шишками, и вам приходилось целовать им задницы на ежедневной основе и дергаться, когда какой-нибудь морпех вроде Бимана начинал звереть из-за какой-нибудь ерунды.
Вы этого не сделали... ну, тогда вы заканчивали так как Биггс.
Парень, которого не особенно любили, потому что он не умел как следует целовать задницу, не был командным игроком и часто выступал. А, по словам Бимана, был еще и ленивым, нерадивым и всеобщим разочарованием.
- Ну, мне чертовски плохо из-за этого, лейтенант-коммандер, сэр", - мог сказать Биггс, листая одну из чертовых книг, которые он принес с собой. - Только я начал думать, что вы и я начали ладить.
- Тебе лучше следить за своим ртом, Биггс. Клянусь Богом, ты не хочешь меня раздражать.
- Принято, Большой Вождь. Считай, что мой рот на замке. Биггс перелистывал несколько страниц, даже не взглянув на Бимана, чтобы Биман знал, что он его не впечатляет, ни Флот, ни вся эта обстановка. Даже не стоит внимания. Чертов комар. А когда Биман уходил, жалуясь на то, что приходится возиться со штатскими, Биггс мог крикнуть: - Что-то еще, Эль Кахун?[49]
- Заткни свой рот! Как насчет этого?
И Биггс приветствовал его вялым движением, принятым у гомосексуалистов. "Прием, Большой Вождь".
И это, естественно, заставляли красный, белый и синий цвета в накрахмаленных шортах военно-морского флота Бимана течь как вода. И он начинал трепать задницу Биггсу по поводу правил, протокола и политики NSF. Все время, пока его отчитывали, Биггс отпускал комментарии: на что он смотрит, какие сиськи ему нравятся, а какие нет, и что сэр-лейтенант-коммандер должен рассмотреть возможность приобретения набора сисек весной, помочь ему направить эту агрессию.
И это, по сути, были их отношения.
Если к весне не будет крови, Биггс был бы очень удивлен.
Ему наскучил пасьянс, и он посерфил в Интернете, посмотрел порно и статистику НХЛ, а затем решил отправить электронное письмо своему брату в Неваду. Он знал, что шпионы NSF читают каждое электронное письмо, исходящее со станций и полевых лагерей, поэтому всякий раз, когда он отправлял его, он обязательно упоминал там что-то, что могло бы выставить Бимана в плохом свете. Что-то такое, что заставило бы его начальство смутиться. Сегодня он написал брату, что считает Бимана геем, как тот постоянно приставал к нему и намекал, что в его спальном мешке есть место еще для одного. Если бы Биман прочитал это и зная каким дерьмом был Биггс, у Бимана сорвало бы флягу.
После этого ничего особенного не оставалось, как прокручивать настройки частот, слушать храп Бимана и проверять прогноз от MacWeather, думать о том, какая долгая, долгая будет зима и как он подписался на это дерьмо. Дома была весна. Очень скоро студентки колледжа окажутся на пляже в стрингах. А пока это происходит, Биггс торчал на льду вместе с чертовым лейтенантом-коммандером Биманом, образцом для военных придурков с промытыми мозгами повсюду.
Он вздохнул.
Посмотрел на карту ледника Бердмор на стене. Черная булавка отмечала местонахождение ледяной пещеры Императора. Он находился в огромной расщелине, известной как "Впадина Отчаяния", которая врезалась в ледник почти на полмили и выглядела как зазубренный шрам на топографической карте. Отчаяние увенчивалось ледопадом Цербера, вершины гор Уайлд и Бакли поднимались в обоих направлениях.
"Отчаяние - это правильно", - сказал Биггс себе под нос. Он желал, чтобы что-то произошло.
Что-либо.
Но здесь, среди древних льдов... что могло бы?
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
ЛЕТОМ СТАНЦИИ были переполнены.
По два или по три человека жили в комнатах, которые едва подходили для одного. На такой большой станции, как Мак-Мердо, которая больше напоминала город, у вас были настоящие общежития, как и в колледже, и комнаты в общежитии распределялись в зависимости от того, кем вы были и чем занимались, сколько лет вы провели на льду. А иногда, конечно, тем, кого ты знал и кому отсасывал.
Как правило, лучшие условия доставались администраторам и высокопоставленным ученым, за ними следовали ветераны-контрактники. Новички, новые ребята, получали то, чего не хотели другие. На такой маленькой станции, как Полар Клайм, летом могло быть очень многолюдно. У вас были не только десятки и десятки контрактников, но и мензурки со всего мира, изучающие земную микробиологию, палеонтологию, геологию, гляциологию, метеорологию и верхние слои атмосферы.
Сумасшедший дом.
Но зима была другой.
Станцию обслуживало минимальное количество персонала. Летом на Клайм было более ста человек, зимой - менее двадцати пяти. Так что даже у новичков низшего ранга вроде Слима были свои комнаты, какими бы они ни были.
Когда Койл собрался навестить Слима, он пошел по Е-коридору. Его собственная комната находилась в блоке Б, на другой стороне купола. Он никогда не был в комнате Слима, но знал, что обязательно ее найдет.
И как только он свернул в Е, ему оставалось только следовать своим ушам.
Слим был металлистом, и его музыка была выкручена до оглушающего уровня, так что полы сотрясались от отрывистого ритма. Он не слушал хэви-метал бесполезно потраченных лет Койла, такой как Black Sabbath, Judas Priest или Iron Maiden, а новейший, передовой трэш, наносящий вред мозгу, такой как Arch Enemy и Slipknot, вокалисты которых звучали как Сатана, блюющий собственными кишками. Койл однажды спросил его, слушал ли он когда-нибудь AC/DC, и Слим признался, что никогда о них не слышал. Это лишь доказывает, что даже в хэви-метал есть разрыв между поколениями.
Койл постучал в дверь, а затем постучал еще раз.
Дверь Слима не открылась, но открылась расположенная дальше по коридору. Харви высунул свою лысеющую круглую голову, его лицо, как обычно, кривилось в вечной гримасе, как будто он только что поел говна и не мог избавиться от его вкуса. - Никки! -сказал он. - Не мог бы ты сказать этому идиоту, чтобы он выключил этот мусор? Как мне здесь сконцентрироваться под этот грохот? Я пишу письмо матери.
- Я поговорю с ним, Харв.
Дверь Харви закрылась без малейшего упоминания о масонах. Возможно, Харви решил, что масоны не увлекаются металлом, а это означало, что Слим не был одним из них.
Дверь открыл Слим с одурманенным выражением лица, словно он только что хорошо дунул. На нем была толстовка Atreyu, рукава были закатаны, чтобы были видны все тату, многие из которых он сделал сам.
Койл пытался говорить, но это было бессмысленно из-за грохота музыки, какой-то парень пел о вытягивании ленточных червей из задниц. Слим убавил громкость и пригласил его войти.
- Я рад, что ты пришел, Никки. Мне нужно поговорить с тобой о кое-чем.
Койл сел на кровать и уставился на стены. У Слима были фотографии групп и готические репродукции, в основном черепа, кладбища и тому подобное. Но теперь они были покрыты десятками рисунков. Некоторые приклеили скотчем или прикрепили прямо поверх других. Слим был хорошим художником, и рисунки на его теле были тому подтверждением.
Но что все это было?
Все эти торопливые, странные зарисовки таких вещей, как города, цепляющиеся за горные хребты, причудливые пейзажи и безымянные монстры?
- Ты был занят, - вот и все, что сказал Койл, не вполне понимая, на что он смотрит, но у него возникло очень плохое предчувствие по этому поводу, как у отца, обнаружившего в блокноте сына рисунки выпотрошенных обнаженных женщин. Как и те, они беспокоили. Но в отличие от тех, он просто не мог точно понять почему. Только то, что в них было что-то лихорадочное и кошмарное. Очень ненормальная тема, которая навела его на мысль, что разум, который их представлял, был столь же ненормален.
- Нам нужно поговорить, Слим, - сказал он наконец.
Слим кивнул, глядя на рисунки. - Да, нужно.
Койл проигнорировал это. - Когда мы вернулись после крушения вертолета, у нас был небольшой разговор с тобой и Хорном. Помнишь? Помнишь, что я говорил вам о том, чтобы забыть то, что вы видели? О том что было под этим брезентом? Ты говорил мне, что будешь молчать об этом, но теперь я слышу, как ты треплешься об этом по всему лагерю.
Слим опустился на кровать рядом с ним. - Я ничего не могу с этим поделать, Никки. Правда не могу. Он провёл пальцами по своим кукурузно-жёлтым локонам и вниз по лицу, остановившись на многочисленных металлических шпильках, пронзающих брови, нос и губы. - Я не хотел этого делать... но я не мог остановиться.
- Да, ну ты дерьма взбаламутил - Койл вздохнул. - О чем ты говорил?
- О том, что я увидел под брезентом. Обо всем.
- Ну, это было чертовски глупо.
- Я знаю. Знаю.
Койл только покачал головой. Чертов Слим был похож на щенка, которого невозможно наказать. С этими большими грустными оленьими глазами. Безвредный. Добросердечный, доверчивый, но до ужаса наивный. На Клайм и окрестных станциях многие делали вид, что не любят парня, его пирсинг, дьявольскую музыку, татуировки на рукавах, бегущие вверх и вниз по ногам и спине, фиолетовые, оранжевые или зеленые волосы... но это была по большей части ерунда. Слим был хорошим парнем, и он не мог не нравиться. И нравился больше при близком общении. Может быть, весь этот боди-арт, серьги и странная прическа и отталкивали людей, но Койл знал, что он просто является представителем своего поколения, которое видело мир, который они собирались унаследовать, как массовую, типовую выгребную яму, чья оригинальная культурная индивидуальность разрушается веком информации в безликую, цельную массу, глобальное сообщество, которое везде было одинаковым. Татуировки, пирсинг и экстремальная музыка были всего лишь реакцией на это, способом передать индивидуальность молодости, поднять кулак на Человечество и закричать.
Койлу нравился Слим.
Нравился с первой же встречи, потому что он был сердечным, честным и открытым. Парень был на двадцать лет моложе его, и иногда Койл чувствовал себя почти отцом по отношению к нему. Мысль об этом не была неприятной. Из них получились бы крайне непохожие отец и сын. Если Койл был коренастым, с темными густыми волосами, коротко подстриженной бородой и красным от непогоды лицом, то Слим был худым, бледным и светловолосым. И все же связь была.
Слим сидел рядом с ним минут пять, пока Койл ждал, когда он раскроется, как устрица, и явит жемчужину. Потому что он бы это сделал. И сделал.
-У меня не было выбора, Никки, - сказал он. - Я... все изменилось с тех пор, как я увидел эту штуку. Я не могу выбросить ее из головы. Она мне снится. Кажется, я не могу думать ни о чем другом.
- Полагаю, ты рассказал Локку?
Слим кивнул. - Ага. Рассказал. И он рассказал мне о вещах, мужик, вещах, которые все это объяснили.
- Могу поспорить, что так оно и было.
Койл посмотрел на рисунки на стене, а затем на Слима. Тревога в нем росла как на дрожжах. - Расскажи мне об этом.
Слим сказал, что не может ничего с собой сделать. Он действительно не мог.
Он был зафиксирован на этой штуке под брезентом. Должен был рассказывать людям. Не мог запереть это в своей голове, иначе сошел бы с ума. Сны начались в первую же ночь, только они не были похожи ни на один из снов, которые ему когда-либо снились. Он видел это существо - этот ужас с бочкообразным телом и красными злобными глазами, сидящими на стеблях, - и других, подобных ему. Как они плавали в глубоких зеленых океанах и летали над странными зазубренными крышами, которые, по его мнению, были частью какого-то средневекового города, какой вы могли увидеть по телевизору. Как они носились вокруг мегалитов, подобным мегалитам в долине Бейкон и на Каллисто, словно осы или шершни, собираясь и роясь. А иногда ему снились стоячие камни в других местах, в лесах, пустынях и лощинах, и эти существа были там, и вокруг них собирались люди, поющие на языках, которые он никогда раньше не слышал, но которые иногда казались знакомыми.
- А этот город, Никки, - сказал Слим, пытаясь облизнуть губы, - я вижу его почти каждую ночь. Он действительно высокий и причудливый. Как те мегалиты, только больше. Он состоит из башен, пирамид, труб и кубов... и Бог знает из чего еще. Только он черный, страшный и кренится, как будто вот-вот упадет. Я вижу его в горах, под водой и в других местах... как другие планеты или что-то еще, где небо фиолетовое, коричневое, а иногда и красное. Эти существа всегда там. Иногда они подо льдом и зовут меня. Они хотят, о Господи, Никки, они хотят, чтобы я...
- Что?
- Они хотят, чтобы я пришёл к ним. Он закрыл лицо руками и просто дрожал. - Кажется, я, блять, схожу с ума, чувак.
Он начал рыдать, и Койл обнял его.
Он сидел рядом с парнишкой и размышлял, что бы он мог сказать, чтобы исправить ситуацию. Потому что эти сны были похожи на старые истории, которые ходили по лагерям Антарктиды с тех пор, как там поселились люди. Инопланетные существа, застывшие во льдах, и гигантские города, построенные не людьми. Эти старые истории существовали уже давно, но получили настоящий толчок после того, что произошло на станции Харьков пять лет назад. Койлу не нравилось думать об этой чуши... но он все больше и больше думал об этом из-за происходящих странных вещей.
Он оставил Слима на кровати и встал, рассматривая рисунки.
При их виде что-то внутри него тонуло без следа. Не хорошо. Совсем не хорошо. Город был предметом по меньшей мере дюжины рисунков, если не больше. Он рассматривался с разных перспектив, на расстоянии и вблизи и даже с высоты птичьего полета. Он цеплялся за горные хребты, которые подозрительно напоминали Трансантарктику с их возвышающимися конусами черных скал и поясами снега, словно какая-то растительность: колонны, кубы, продолговатые и прямоугольные формы, сферы и ветвящиеся шпили. Не такой, какой построили бы люди, а фантастический улей насекомых. Что-то в этом наполнило Койла сверхъестественным чувством дежавю, как будто ему снились такие места, и не раз.
Значит, монстры.
Да, они имели бочкообразную форму, как и сказал Слим, оба конца которой сужались. У их оснований были длинные руки, похожие на щупальца, и раздутые головы морской звезды с ярко-красными глазами на вершинах. Также они имели конечности, выходящие из тел, только они выглядели как усики или щупальца глубоководных кальмаров, которые разветвлялись, а затем снова разветвлялись, образуя что-то вроде бескостных пальцев. Слим нарисовал их в большом количестве. Они летали над кошмарным городом в горах и поднимались из огромных впадин и дыр, расправляя свои огромные крылья.
Больше всего Койла беспокоили рисунки, которые изображали город изнутри. Здесь существ сопровождали люди. Вот только люди выглядели почти как обезьяны. Они толпились в клетках и связками висели на проволоках; были горами свалены в ямы и плавали в огромных сосудах с жидкостью. А на одном из них женщина была привязана к столу и, очевидно, подвергалась расчленению существами.
Достаточно.
- Это то, что тебе снится? - спросил он наконец.
Слим кивнул.
- Со дня крушения?
- С тех пор, как я увидел эту штуку, Никки. Она не выходит у меня из головы. Он потер усталые покрасневшие глаза. - Ты не знаешь на что это похоже. Ты не можешь знать. Когда я увидел эту штуку... мужик, она как будто тоже меня увидела. Как будто она смотрела на меня, смотрела прямо в меня. Как будто она знала меня или что-то в этом роде. И, возможно, я знал ее. И я думаю, что так и есть. Я думаю, она знает все о каждом из нас.
Он дышал очень тяжело, практически с гипервентиляцией. Койл поднял и успокоил его. Господи, он был кожа да кости, бледный и дрожал, глаза его напоминали красные открытые язвы. Если когда-либо Койл и видел кого-то, кого преследуют привидения, то это был Слим.
- Я разговаривал по радио со своей женой Никки.
- И?
- И я рассказал ей об этом. Я рассказал ей все о том, что произошло, о крушении и той штуке под брезентом.
Койл снова вздохнул. Это был глупо. Очень. NSF мониторило все сообщения исходящие из лагерей. В этом не было никакой тайны или шпиономании, это было всего лишь одно из их правил. Слим только что открыл вонючую банку с червями.
- Будут проблемы, Слим. NSF, вероятно, не пригласит тебя обратно.
- Думаешь, мне не плевать на это, Никки? Я никогда больше не приеду сюда даже за гребанный миллион баксов. Лучше буду переворачивать гамбургеры или копать канавы. Весь этот континент населен привидениями или что-то в этом роде. Он очень быстро вдохнул и выдохнул, его глаза были широко раскрыты и остекленели. - Знаешь, что сказала мне моя жена? Она сказала мне, что ей тоже снился город! И ты знаешь, что может быть хуже? Знаешь, что еще, блять, может быть хуже?
- Слим, успокойся, чувак. Все в порядке.
Но все было не порядке.
Слим был наполовину не в своем уме, его глаза сверкали, а губы оторвались от зубов, как у собаки, готовой укусить. - Я не знаю, что, черт возьми, происходит. Я не знаю, как моей жене снится этот город. Это безумие. Но что еще хуже, моя дочь, моя четырехлетняя дочь, принесла домой из школы рисунки. Нет, не город. Но эти существа. Они снятся ей, и она рисует их! И что, черт возьми, мне теперь делать? Я застрял здесь, и происходит дерьмо, которого не должно было быть... что, блять, мне делать?
Койл не знал.
Но первым делом он начал с медицинского кабинета, так что именно туда он взял Слима. К доку Флэггу, чтобы попросить чего-нибудь, что его успокоит. И самое страшное было то, что всю дорогу Слим разглагольствовал и бредил, и ни один человек не спросил почему и не предложил помощь. Они просто отворачивались, как будто ожидали этого, и были просто рады, что это были не они.
ПОСЛЕ БЕЗУМНЫХ ВЕЩЕЙ, которые наговорил Слим, у Койла возникло очень неприятное ощущение, что весь мир внезапно оказался на американских горках, готовый слететь с рельсов. Он ощущал этот негативный импульс на Клайм, а теперь, очевидно, он распространился на все четыре уголка земного шара. Вопрос был: что с этим можно сделать?
Он не знал, поэтому пошел навестить Локка.
Локку это, конечно, понравилось. Ему это так понравилось, что он достал косяк и раскурил его, несмотря на правила, запрещающие курение в комнатах. Но Локка это не волновало. Его мало что заботило, кроме его генераторов, котлов или PUFON, его группы по изучению НЛО/заговоров, в состав которой до сих пор входили только Бив, Ида, Линн Зутема и Слим. Бив любила все контркультурное. Ида была участницей, потому что Локк подавал на собрании напитки. У Зут якобы были какие-то отношения с Локком, а Слиму просто нравилось все странное и диковинное.
У Койла было странное предчувствие, что очень скоро участников станет больше.
- Итак, ты начал чувствовать запах дерьма, готовящегося у тебя за спиной, да, Никки? Решил зайти ко мне? У такого ебанутого, как я, наверняка есть несколько идей. Вот о чем ты подумал?
Койл собирался быть тактичным к чувствам этого человека, но решил, что на это нет времени. - Да, именно так я и подумал. Если это безумие или крайность, я думаю, ты об этом знаешь. Он плюхнулся в кресло рядом с кроватью Локка и взял предложенный косяк. - Меня беспокоят эти мегалиты. Те, что здесь, и те, что на Каллисто, и остальные по всему миру. Я вижу связь между ними, и мне на это не плевать.
Локк кивнул. - Конечно, конечно, Никки. Мегалиты - это сеть. У них есть цель... только какова может быть эта цель?
В этом был Локк.
Койл был на одном из этих собраний прошлой зимой на Клайм, и Локк практически прочитал лекцию о том, как Советы сбили инопланетный космический корабль и обладают инопланетными технологиями и кучей мертвых инопланетян в придачу. Что-то вроде коммунистической версии Розуэлла и всех этих дел. После того, как указанная лекция была окончена, Локк позволил остальным на собрании высказываться открыто, очень часто становясь адвокатом дьявола и безжалостно растаптывая их теории. Для парня, который, казалось, был убежден, что мы не одиноки и что на Марсе есть лица и древние цивилизации под полярной шапкой, он был чертовски скептичным.
И это была основная причина, по которой Койл не отринул этого человека сразу. Потому что, каким бы глупым его ни считали некоторые люди, он, по сути, был непредвзятым, а его исследовательская группа была форумом для интеллектуальных дискуссий... даже если люди, как правило, приходили только потому, что у него была действительно хорошая дурь.
- Я не знаю, какова их цель, Локк. Но я начинаю думать, что она у них есть. Вот почему я пришел сюда. Я думал, ты найдешь какую-нибудь сумасшедшую чушь, чтобы объяснить это.
- Хорошо быть нужным.
- Я серьезно.
- Я тоже, мой друг. Я просто рад, что ты все еще веришь в меня после того, как я устроил истерику, когда НАСА отрубило трансляцию с Каллисто.
- Ты думаешь, они отрубили ее специально, не так ли?
- Есть ли сомнение?
Никто на Клайм не сомневался в способности Локка управлять электростанцией или в том, что он был ключевым человеком, который будет сохранять их белые задницы розовыми и поджаренными, поддерживать свет и огонь. Он был хорош в своей работе. Вот почему его всегда приглашали NSF и подрядчики. Может быть, он был немного странным со своими НЛО и заговорами, но он был безвреден. Он просто хотел ответов и твердо верил, что были люди во власти, у которых они были. Иногда народ подшучивал над ним, но, когда он говорил, они слушали. Даже Фрай слушал, а у Фрая было мало терпения или уважения к кому-либо.
Койлу искренне нравился Локк.
Иногда он был совсем не в себе, но в основном у него была голова на плечах. И он был веселым. Он действительно увлекался тематическими вечеринками и следил за тем, чтобы все остальные тоже. Прошлой зимой на Клайм у них была тематическая вечеринка на тему Святого Грааля. Они снова и снова смотрели "Монти Пайтон и Святой Грааль". Все были пьяны, шумны и неуправляемы в своих самодельных средневековых мантиях, плащах и доспехах из фольги, размахивая картонными мечами. Локк, как обычно, зашел еще дальше. Он провозгласил себя одним из рыцарей, которые говорят: "Ни" из фильма (Рыцари, которые говорят: "Ни!", также называемые рыцарями Ни, - это отряд рыцарей, с которыми столкнулся король Артур и его последователи в фильме 1975 года "Монти Пайтон и Священный Грааль" и пьесе "Спамалот". Они демонстрируют свою силу, выкрикивая "Ни!", наводя ужас на партию, которую они отказываются пропускать через свой лес, пока их не умилостивят с помощью дара кустарника – примечание пер). Обкуренный по самые жабры в своей черной мантии и возвышающемся картонном головном уборе, он ходил, требуя кустарник и говоря: "Ни", когда кто-то пытался с ним заговорить. Это было уморительно.
Но тематические вечеринки, как и смех, похоже, теперь остались в прошлом.
- Скажи мне, Никки, - сказал Локк, вытаскивая косяк и проводя рукой по своей короткой стрижке. - Ты видишь здесь какие-то другие связи? Другие события, которые кажутся частью большего целого?
- Конечно. Я вижу их везде, куда ни посмотрю. Люди исчезают на Маунт-Хобб. Мегалиты в горах Сентинел. Крушение вертолета. То, что Слим и Хорн увидели под брезентом. Станция Колония... мне нужно продолжать?
Локк покачал головой. - Нет, не надо. Честно говоря, Никки, я не знаю, что происходит, больше, чем ты. Но я приехал в этом году, потому что знал, что это произойдет. После истории на Харькове я знал, что все готово выйти из-под контроля.
- И ты думаешь, что это происходит сейчас?
- Да. И ты тоже, иначе тебя бы здесь не было, мой друг.
Ну, Койл не мог оспорить логику этого.
Фрай любил называть Локка фанатом комиксов, но Локк вряд ли был таковым. С короткой стрижкой и в спортивной форме он был похож на жокея, который в свободное время играл в баскетбол, футбол и теннис, ездил в турне с морскими пехотинцами и был отмечен наградами не менее чем по четырем видам спорта в колледже. У него даже был черный пояс по айкидо. Но при всей его впечатляющей физической форме ум Локка был острым как гвоздь, и это было его самым грозным оружием.
- Никки, ты был здесь, когда произошло то дело на Харькове, не так ли? Я не попал на лед до следующего года, но ты был здесь.
Койл кивнул. - Той зимой я был на Мак-Мердо. По радио из Харькова передавали какую-то странную хрень. Мы все знали, что там что-то происходит, просто не знали что. Знаешь, что запомнилось мне больше всего?
- Что?
- Как все накалилось в Мактауне. Было жутко.
Койл рассказал ему об этом.
Если вы провели какое-то время на льду, то вы могли слышать много странных историй о призраках и мертвых цивилизациях и подобных вещах. Такие вещи плавали вокруг со времен Скотта и Амундсена и даже первых китобоев и охотников на тюленей. Но никто не обращал на это особого внимания до событий на станции Харьков пять лет назад. Зима выдалась плохая. Просочились истории о том, как доктор Гейтс нашел руины дочеловеческого города и инопланетных мумий во льду, а затем и о другом городе под озером Вордог, на вершине которого находился Харьков. Команда пробурила лед и увидела там внизу в озере существ. Существ, которые не были мумиями.
- Все были напуганы. И я имею в виду напуганы. Это было страшное дело, - сказал ему Койл. - А потом мы услышали, что Харьков в беде. Что люди там сходят с ума. Я помню, что на станции Полюс была команда, которая была готова отправиться на Харьков и провести спасательную операцию, но NSF категорически сказало нет. Что мы посчитали возмутительным. Я не воспринимал все это слишком серьезно, пока не просочились слухи, что все погибли, кроме Джимми Хейса, инженера-котельщика, и Шарки, лагерного врача. Когда я услышал, что говорит Хейс, я начал воспринимать это очень серьезно.
- Почему?
Койл сглотнул. - Потому что я знал Хейса. Я зимовал с ним на станции Палмер и проводил лето на Полюсе. Хейс был сильным, умным сукиным сыном, Локк. Он был крепким парнем. Если бы кто-то другой говорил об инопланетянах, я бы не поверил. Но Джимми Хейс? Нет, он был настоящим.
- Никто не знает, где сейчас Хейс и этот доктор, не так ли?
- Нет. Говорят, они скрылись, чтобы избежать всех газетчиков и чудаков, которые хотели их историю. Я слышал, что они уехали в Мексику, но кто знает?
Локк вытащил свой косяк, закурил его, когда Койл сказал, что с него хватит. - Теперь ты, конечно, знаешь, что говорили Хейс и доктор Шарки?
- Да, я помню их первоначальное заявление. Они сказали, что нашли всех мертвыми на Харькове. Они не знали почему. Койл рассмеялся. - Конечно, никто не поверил. Со всеми этими дикими электронными письмами и радиопередачами, исходящими оттуда, все это казалось слишком банальным. Никто не купился.
- Затем Хейс и Шарки отказались от этого и написали заявление, - сказал Локк. - И это заявление рвануло как бомба. Ты помнишь, о чем в нем говорилось?
Как он мог забыть?
Это было достаточно горячо для остального мира и абсолютным нектаром для конспирологов, но для людей, которые жили и работали в Антарктиде, это был динамит. И особенно для тех, кто знал Хейса и Шарки. Знал, что они были надежными и практичными людьми. Вот что было так чертовски сложно в этом. Их заявление подтвердило, что доктор Гейтс и его команда действительно нашли гигантскую серию руин в огромной подземной полости. Что эти руины не были человеческого происхождения. Что там были инопланетные существа. Некоторые из них были мумиями, а некоторые были вполне живыми.
Этого, конечно, было достаточно, чтобы выбить почву из-под ног у всех, но затем Хейс и Шарки заявили, что нашли доказательства того, что Антарктида была колыбелью всей жизни на Земле. Что эти инопланетяне спроектировали жизнь в первобытных океанах Земли во время археозойской эры, около трех-четырех миллиардов лет назад. И что еще более поразительно, что они создали жизнь и засеяли планету с единственной целью - породить разумную жизнь.
Разумную жизнь, которую они могли бы эксплуатировать или пожинать. Сумасшедшее дерьмо.
И что было после этого?
Ну, в мировом масштабе это перешло от паники к полному игнорированию. Не было никаких доказательств, поэтому Хейса и Шарки списали со счетов как чудаков. Хейс сказал, что взорвал пещеру, ведущую к руинам. Если там и был проход, то теперь он находился под горой камней и льда. А NSF ясно заявило, что на дне озера Вордог нет ничего, кроме некоторых простых форм жизни, все исключительно земного происхождения, и, безусловно, ничего из другого мира. После этого исследователи всех мастей ринулись в Антарктиду и не нашли ничего, что подтверждало бы заявления Хейса и Шарки.
- Когда все это вышло наружу, ты сказал людям, что работаешь здесь, они стали шутить про инопланетян и сказали: отведите меня к вашему лидеру. Все эти забавные вещи, - признался Койл.
- Люди верят в то, во что хотят верить, не так ли? Как ты, возможно, помнишь, Никки, организованная религия опровергла все это напрочь. А почему бы и нет? Это разрушало саму основу высшего существа, богоподобного создателя. Политики тоже не особо парились об этом. Как и обычные люди на улице. И ты не можешь винить их за это. Кто хочет думать, что все, чем мы являемся, было спроектировано? Что даже наша культура и боги просто основаны на архетипах, которые пришельцы отпечатали в наших умах? Мне самому это не очень-то нравится, и любому другому разумному человеку тоже.
Койл просто сидел там, уставившись на плакаты НЛО и мегалитов на стенах, книги на полках: "Арктос: Полярный миф", "Полая Земля" Бернарда, "Подземные миры" Кафтона-Минкеля и "Рейх Черного Солнца" Фаррелла. Все эти и другие книги были зажаты между книгами о похищении инопланетянами, внеземном разуме, жизни на Марсе и исследованиях НЛО.
Обычно он получал огромное удовольствие от Локка, но сегодня он нашел его угнетающим. Научная фантастика, страшные истории и странные городские легенды были забавными, но, когда они начинали становиться реальностью, веселье определенно заканчивалось. Локк любил говорить о необычных мифах, сказках и теориях об Антарктике: альтернативные цивилизации под ледяными шапками, нацисты строят крепости подо льдом, теории о полой Земле или даже предполагаемое заявление адмирала Берда о том, что он видел свободную ото льда землю, населенную примитивными людьми и огромными мохнатыми доисторическими млекопитающими во время одиночного полета над полюсом.
- Но мегалиты... - сказал Койл, не желая продолжать.
- Да, мегалиты.
- Скажи мне, что ты думаешь о них. Их построили инопланетяне?
Локк задумался на мгновение. - И да, и нет. Те, что на Каллисто, конечно, и те, что в Бейкон-Вэлли, без сомнения. Но Стоунхендж и другие? Нет, я так не думаю. Мы их построили. Но я думаю, мы построили их, потому что они этого хотели. Они внедрили в наши умы что-то, что вышло на первый план в определенный момент нашего интеллектуального развития, примерно десять тысяч лет назад. Мегалиты были возведены неолитическими народами, которые, без сомнения, думали, что строят их по религиозным причинам. И, в некотором смысле, так оно, вероятно, и было.
- Но какова их цель?
- Я не знаю. Локк помолчал мгновение и, в отличие от других случаев, когда он говорил об этих вещах, он, казалось, совсем не получал удовольствия. - Помнишь, что сказали Хейс и Шарки? Что часть того, что они знали, пришло из личного опыта, но большая часть была из ноутбука доктора Гейтса? NSF конфисковало его. Если там что-то и было, то это никогда не было обнародовано. Но, по их словам, Гейтс верил, что эти инопланетяне - которых он называл "Древние" или "Старцами" - погребли в человеческой расе некие вещи, элементы управления или механизмы, которые пробудятся на соответствующих этапах нашей ментальной эволюции. Некоторые из них должны были заставить построить мегалиты. Другое, что, по мнению Гейтса, нас потянет в Антарктиду, к нашим создателям, к последней выжившей колонии этих существ. И так оно и было. Он верил, что все это не случайно, все было задумано. Что когда наше популяция достигнет подходящего размера, сложности и интеллектуального уровня, они пробудят в нас другие императивы. Императивы, которые они разблокируют в глобальном масштабе. Императивы, которые сделают нас такими же, как они, психическими братьями, и позволят им пожинать нас.
- И?
Локк облизнул губы, посмотрел Койлу прямо в глаза. - Я думаю, это начинается сейчас. Мы видели пробуждение этого на Харькове пять лет назад. Начало. Пробный запуск, так сказать. Но теперь это будет по-настоящему. Глобальное пробуждение. Можешь считать это шаманской ерундой, если хочешь, но то, что происходит с мегалитами по всему миру, подтверждает это. Что-то должно произойти, Никки, что-то огромное и уродливое. И когда это произойдет, человеческая раса как независимое тело прекратит свое существование. Древние будут владеть нами. Мы будем втянуты в их большее целое, и я, честно говоря, не верю, что мы сможем что-то с этим сделать.
Койл молчал мгновение, потому что его дыхание не хотело приходить. Казалось, мир рушился вокруг него. - Знаешь что, Локк? Ты точно знаешь, как испортить хороший кайф.
- Наслаждайся кайфом, пока можешь, - сказал он со всей серьезностью, - потому что к этому времени в следующем году такие человеческие вещи, как кайф и секс ради удовольствия, а не ради размножения и даже сама свобода воли, останутся в прошлом.
5 МАРТА
КОЙЛ ПЛОХО СПАЛ той ночью.
Каждый раз, когда он закрывал глаза, у него возникали образы этих пришельцев. Он никогда их не видел, но слышал достаточно описаний и видел рисунки Слима, поэтому образы этих отвратительных существ довольно легко возникали в сознании. И он должен был задаться вопросом, учитывая то, что сказал ему Локк, не были ли эти образы там все это время... просто ждали, чтобы выйти на поверхность.
Как бы то ни было, они преследовали его все то время что он спал.
Гвен появилась около полуночи, но даже это не помогло ему успокоиться.
На следующее утро температура была приятной -30 градусов ниже нуля, а пронзительный ветер заставлял окна дребезжать. Ничего особенного. Пока он готовил завтрак для команды - жарил бекон и помешивал котелок с картофельными оладьями и взбивал тесто для блинов - он наблюдал, как они входят, гадая, чувствуют ли они что-то из того, что чувствует он.
Но, похоже, нет.
Бив проводила еженедельную инвентаризацию в морозильниках, подпевая "Groovin’" группы The Young Rascals, которую она слушала на CD-плеере, напоминая всем и каждому о тех беззаботных днях 67-го. Ида ленилась. Она резала фрукты только потому, что Бив была там и заставляла ее это делать. Гат вернулась с утренних снегоуборочных работ, жалуясь на свою дочь, которая, по-видимому, снова сошлась со своим бывшим, работником карнавала. Хоппер пронесся мимо, восклицая, как ему нравится запах бекона по утрам. Особый Эд сидел один в углу, ел тосты, пил кофе и просматривал свои отчеты. Хорн вообще не появился на завтраке, но в этом не было ничего необычного. Он, вероятно, был в мастерской или гараже, ремонтирую технику. Он никогда не появлялся до обеда. Так же, как и Локк. С наступлением зимы Локк стал все более одержимым своими генераторами, нянчился с ними, как чрезмерно опекающая мать. Стоукс, Хансен и Кох, команда FEMC, всю ночь работали над трубами для котлов и сейчас спали. Гвен пришла с Зут, а Крайдерман был слишком похмельным для чего-либо по утрам. То же самое было и с доком Флэггом. А Эйке редко покидал Атмосферику.
Все выглядело хорошо. Нормально.
Фрай и Дэнни Шин пришли вместе, споря о современном кино. Фрай говорил, что в хорошем фильме должны быть стволы и взрывы, а Шин сказал, что это типичное американское мышление. Что европейское и азиатское кино намного лучше, потому что они в значительной степени избегают насилия, за исключением случаев, когда это жизненно важно для сюжета.
Фрай только покачал головой. - Видишь? Вот тут ты не прав, Дэнни. Ты иностранец. Ты не думаешь, как американец, иначе тебе бы нравились взрывы. Разве не так, Гвен? - сказал он, садясь возле стола, за которым сидел Ковен. - Хорошему фильму нужны взрывы и сиськи. Верно?
Зут выглядела смущенной. Она посмотрела на Гвен, чтобы узнать, как она должна к этому относиться. Гвен отпила кофе. - Да, взрывы, сиськи и по крайней мере одна сцена горячего секса в душе. Это не фильм без горячего секса в душе.
- Видишь, Дэнни? Видишь, как ты проебался? - сказал Фрай. - Это потому, что ты иностранец.
- Но мы все здесь иностранцы, - сказала Зут.
- Это верно, милая, но Шин, он иностранец, куда бы он ни пошел.
Шин вздохнул и поиграл своими усами. - О, я понял. Поскольку мои родители были китайцами, это делает меня иностранцем. Ну, если я иностранец, то и ты иностранец, Фрай.
- Черт, нет. Я американец. Я не иностранец.
- А кто были твои родители?
- Они были англичанами. Оба приехали из Ливерпуля после войны. Я был в Ливерпуле однажды, навестил свою кузину Бонни. Мы с ней квасили пять дней подряд. Вот что мне нравится в людях из Ливерпуля. Когда дело доходит до выпивки, они не страдают херней. Я это уважаю.
Такое нетерпимое, невежественное поведение было типичным для Фрая. Он был настоящим крутым синим воротничком[50].
Когда Койл вылез из постели тем утром, выпутываясь из Гвен, его кишки были завязаны, как корсет, но теперь напряжение медленно отпускало. Возможно, Локк был сумасшедшим. Нет, не так. Он был сумасшедшим. Но это не значит, что он был неправ.
Харви ворвался в комнату, как он делал почти каждое утро, красный и кипящий, маленький, крепкий и очень заряженный. Он направился к Особому Эду со своим ежедневным списком жалоб. Сегодня это было что-то особенное. Он нависал над Особым Эдом, уперев руки в бедра и скрежеща зубами. - Кто-то украл мою банку для мочи, - сказал он. - Кто-то украл ее, и я хочу вернуть ее прямо сейчас, черт возьми.
По этому поводу раздалось несколько смешков.
Банки для мочи стояли в комнатах, чтобы можно было сходить ночью, и не бегать в туалет. Некоторые люди считали их оскорбительными и отказывались ими пользоваться, но рано или поздно почти все привыкали.
- Твоя банка исчезла, когда ты проснулся? - спросил Особый Эд, отнесясь ко всему очень серьезно, как он делал с самыми нелепыми жалобами. Он даже достал свой красный Bic, и был готов регистрировать.
Харви хмыкнул. - Нет, там была банка для мочи, но она была не моя.
- Это становится жутким, - сказал кто-то. - Поддельная банка для мочи.
Еще больше смеха.
Особый Эд оставался спокойным.
Это было очень серьезное дело с возможными международными последствиями, и это было видно по выражению его лица. Что-то что нужно было зарегистрировать. Особый Эд был хорош в таких вещах. Он был на Клайм прошлой зимой, и Койл помнил, с каким следственным рвением он пытался выследить печально известного Таинственного Курильщика в Душевых и гнусного Полуночного Вора Кофейных Чашек или как он уладил тот отвратительный спор между двумя официантками. Официантке №1 не нравилось, что официантка №2 смотрела на нее. Но поскольку это чертовски раздражало официантку №1, официантка №2 не могла перестать это делать. Официантку №1 несколько раз доводили до слез, и официантка №2 просто говорила: "Что? Я просто смотрела на нее. Боже". Поскольку Особый Эд не мог поймать официантку №2 на месте преступления, несмотря на его проницательность в борьбе с преступностью, официантка №1 взяла дело в свои руки и сняла на видео официантку №2, глазевшую на нее. Это было неопровержимое доказательство, решила официантка #1. Но официантка #2 утверждала, что это, только потому что она смотрела, широко улыбаясь, в камеру во время съемки, и не означало, что она пялилась на официантку #1, когда видео не снималось. Особый Эд наложил запретительный судебный приказ на официантку #2. Ей не разрешалось смотреть на официантку #1 или даже разговаривать с ней.
Это был классический Особый Эд.
У него был природный талант к абсурду.
Конечно, время от времени случалось преступление настолько злодейское по своей природе, что оно просто ускользало даже от него. Так было с пакостным клоуном Фако прошлой зимой. Фако крал женское нижнее белье. Взламывал замки на дверях, крал трусики и растворялся, не оставляя после себя ничего, кроме порнографической игральной карты.
Особый Эд был в тупике.
По сей день, как и Джек Потрошитель, личность клоуна Фако оставалась противоречивой загадкой... хотя история имела счастливый конец. В конце зимы в кают-компании был найден прекрасный коллаж из женских трусиков, обрамленный несколькими леопардовыми стрингами Гвен. Чрезвычайно большое "бабушкино нижнее белье" Гат было центральным элементом этой декоративной и художественной экспозиции. Но, как сказал Фрай, "ее панталоны были такими большими, что с ними можно было безопасно спрыгнуть, как с парашютом, с высоты 20 000 футов".
Так что именно здесь, в нелепом лоне антарктической лагерной жизни, Особый Эд наконец-то ярко засиял. Когда он не расследовал жалобы, он делал много постов. Большинство из них были авторизованными постами, призывающими команду не делать несанкционированных постов.
- Эй, - сказала Гвен, -ты можешь воспользоваться моей банкой, Харв. Только сначала опустоши ее.
- Ха-ха-ха. Шутники. Лицо Харви покраснело еще больше. - Я знаю свой горшок для мочи. Я вам не доверяю, поэтому я помечаю все свои вещи специальным знаком, чтобы знать. Один из вас зашел в мою комнату и стащил его.
- Твой специальный знак? - спросила Гвен.
- Нет! Мой чертов горшок для ссак! Ты чертовски хорошо знаешь, что я имею в виду! Он подозрительно посмотрел на всех, его лицо было таким красным, что его редеющие седые волосы были белее инея на окнах. - Теперь я хочу его вернуть. Тот, кто его забрал, пускай оставит его у моей двери сегодня, я не буду задавать никаких вопросов. Но я хочу вернуть банку для мочи!
Фрай просто потерял контроль. - Эй, вы, люди! - крикнул он. - Теперь это серьезно! Харв хочет вернуть эту гребаную банку для мочи, и он настроен серьезно! Он не будет писать, пока не получит ее обратно!
- Почему бы тебе не заткнуться, Фрай! - сказал Харви.
Фрай послал ему воздушный поцелуй.
Харви больше не мог этого выносить. Он выбежал из кают-компании, поклявшись отомстить весельчакам. "Они хотят издеваться надо мной?" - сказал он. "Пусть издеваются! Но они узнают, что я дам ответ!"
Так было на всех станциях.
Мелочная чушь, глупые придирки и инфантильное нытье - все это рулилось бюрократической системой в стиле Микки Мауса, которая поощряет сплетни и указывание пальцем и полностью расследует самую нелепую жалобу вместо того, чтобы сказать нытикам заткнуться и вернуться к работе.
Койл насмотрелся такого.
В один год на станции Полюс у них был крайне воинственный и гомофобный оператор тяжелого оборудования. Он ненавидел геев и открыто призывал к их уничтожению. Такой парень явно напрашивался. Кто-то нарисовал цветы на его любимом ковше - анютины глазки, конечно же, - и началось полномасштабное расследование. Но оно только спровоцировало. Ему под дверь подсовывали пахнущие цветами любовные письма с открыто гомосексуальными романтическими стихами, адресованными ему. Затем кто-то взломал аккаунт менеджера станции и отправил гомофобу порнографическое письмо. Но все достигло критической точки, когда Фрай устал от нытья гомофоба и назвал его "гребаным педиком".
Сотруднику отдела кадров пришлось поговорить с Фраем о проблемах с управлением гневом и занести это в его досье. Фрай сказал, что это нормально, потому что гомофоб был "все равно всего лишь чертовой феей".
Койл был рад увидеть, что команда на Клайм по-прежнему была кучкой психов. История с Каллисто и исчезновение Кэсси Мэлоун не нарушили этого. Казалось, все в порядке.
Вскоре все ели, шутили и препирались, как обычно. Еда быстро исчезала, и Койл получил свою обычную порцию комплиментов. Все было абсолютно нормально. Никто не упоминал ни о каких странных вещах, по крайней мере, в тех разговорах, которые Койл смог услышать. Маунт-Хобб, Каллисто, возможная ситуация на NOAA Полярис и Кэсси не упоминались. И было ли это хорошо или плохо? Он не мог быть уверен. Ему бы больше понравилось, если бы эти вещи обсуждались, а не скрывались, как грязные семейные тайны.
Но он не был психологом. Что он знал?
Из того, что он смог выяснить, все было совершенно нормально. Отношения были прежними. Множество непристойных шуток, насмешек и забавных историй о прошлых годах. Просто разговоры за завтраком: легкие и воздушные. Никаких глубоких дискуссий. На Клайм все казалось обыденным.
Он позволил себе выдохнуть.
Но он не знал, что это было просто затишье перед бурей.
ПОЛЕВАЯ СТАНЦИЯ NOAA ПОЛЯРИС
В ПУТИ, 8 МАРТА
КАК ОН И ПРЕДПОЛАГАЛ, его выбрали в спасательную команду. Хорн и Гвен отправились с доктором Флэггом. NSF ждало несколько дней прежде чем начать спасательную операцию, но в конце концов им пришлось это сделать.
Хотя утро было абсолютно черным, и не чернотой реального, цивилизованного мира, а полярной чернотой, которая была бесконечно чернее любой ночи, которую вы можете себе представить, пока не увидите ее воочию. Хлопья снега и кристаллы льда крутились в свете фар кружащимся густым вихрем, задувая и дрейфуя, заставляя кабину "Спрайта" трястись. Они оторвались от лобового стекла, когда дворники заработали лихорадочно, счищая их. За пределами света фар виднелась белая пустыня, бесплодная и враждебная.
Гвен сидела на переднем сиденье между Хорном, который вел машину, и Койлом, который откровенно скучал. Казалось, она наслаждалась происходящим. - Это весело, не так ли? - сказала она. - Двое мужчин сжимают меня с обеих сторон. Маме это нравится.
- Здесь только тебя можно возбудить, - сказал ей Койл.
- Это запустение, Никки. Грубая, жестокая природа. Заставляет мою кровь биться сильнее. Хотя на сиденье было достаточно места для троих, она раздвинула ноги в красных ветрозащитных штанах так, что ее колени коснулись коленей ее спутников. - У меня идея. Вы, ребята, можете быть хлебом, а я буду мясом. Мы приготовим хороший сэндвич с Гвен. Как звучит?
Койл пожал плечами. - Ну, я очень голоден.
Хорн просто проигнорировал ее, как всегда. Для него большинство людей были чем-то, что вы игнорировали, потому что редко что-либо из того, что они говорили, заслуживало вашего пристального внимания. Он выругался себе под нос и наконец сказал: - Очень приятное утро для поездки, Никки. Мне нравится.
- Чего ты ожидал? - сказал Койл.
- Ох, хватит ныть, Хорн, - сказала Гвен. - Тебе не обязательно было приходить. Господи, ты вызвался добровольцем.
Он просто крякнул, направляя "Спрайт" по льду, от Полар Клайм и гор, к самому полярному плато. Обычные компасы на льду были практически бесполезны, но у "Спрайта" была система GPS, которая могла вывести их прямо к двери NOAA Полярис.
Хорн сказал: - Я вызвался добровольцем, Гвен, потому что хотел убедиться, что Никки доберется туда целым и невредимым. Я решил, что это лучше, чем позволять какой-то девчонке водить его. Знаешь, как ты, например.
- Он только что оскорбил меня, Никки? - спросила Гвен, наслаждаясь этим. Хорн игнорировал ее с начала сезона. Наконец, она смогла подколоть его.
- Нет, он тебя не оскорбил. Это был комплимент.
Гвен перекинула волосы через плечо. - Я так и подумала. А теперь признайся, Хорн, ты не беспокоился о Никки. Ты беспокоился обо мне. Ты мне нравишься с первого дня.
Сидевший на заднем сиденье Флэгг игнорировал их, слушая свои заметки через гарнитуру.
Кабина дернулось, когда они проехали по куче льда. Хорн продолжал смотреть сквозь лобовое стекло.
- Я бы пошел за тебя, Гвен, - сказал он наконец, - но, к сожалению, я нахожу женщин похожими на паучьих черных вдов, и у меня нет намерений заставлять тебя высасывать меня досуха.
- Хороший отсос никому не повредит, - сказала она. - Тебе стоит попробовать это как-нибудь.
- Уже, дорогая, уже. Я был женат один раз. И у меня на шее до сих пор остались шрамы от ее клыков. Не говоря уже о других частях.
Койл смеялся себе под нос. Какая пара. Нимфоманка Гвен и убежденный нигилист Хорн. В ближайшее время он не услышит свадебных колоколов.
Хорн сказал: - Позволь мне сказать так, Гвен. Ты можешь сколько угодно изображать из себя горячую похотливую лагерную шлюшку, но я знаю женщин. Я знаю, что они такое. Они всегда чего-то добиваются, и это редко просто так. Женщины играют в игры. Женщины хотят все контролировать. Секс для них - это способ контролировать мужчин, способ владеть ими. Ты утверждаешь, что хочешь секса без условий, но я на это не куплюсь. Вы хотите тянуть за ниточки и манипулировать мужчинами. Нет, спасибо, я уже через все это прошел. Никто не владеет мной, и никто не дергает за мои ниточки. Секс - это всего лишь борьба за власть, которая приводит к отношениям, а отношения - это всего лишь способ продать свою душу и получить взамен дерьмо.
Либо Гвен не осознавала, что оскорбляют ее и ее пол, либо, возможно, ей просто было все равно. - Я не говорю об отношениях, Хорн. Я говорю о ебле.
Койл потерял самообладание и начал громко хохотать.
Хорн вздохнул. - Гвен, ты UT, верно? Техник-коммунальщик?
- Ага. И что из этого?
- Ну, ты здесь, чтобы чинить вещи. Стиральные машины, увлажнители и печи?
- Ага.
- Ну, я не вещь, которую ты можно починить. Я сломлен, ожесточен и полон ненависти. Лучше держись пояса с инструментами.
Она улыбнулась и бросила на него сладострастный взгляд. - О, мама очень хорошо обращается с инструментами. Тебе стоит как-нибудь зайти и увидеть.
- Особенно, если у них есть батарейки, - сказал Койл.
- Батарейки? Мама, мальчики, батарейки не использует, она подключается прямо к розетке.
- Конечно. Почему нет? Каждый раз, когда гаснет свет, она приступает к делу, Никки.
- О, только иногда, - сказала Гвен. - Спроси Никки... мама дала ему несколько представлений, которые он не забудет.
Гвен изо всех сил старалась изображать нимфоманку, и делала она это, как полагал Койл, для того чтобы вызвать прямо противоположную реакцию: отпугнуть мужчин. У привлекательной женщины на станции могла быть тяжелая жизнь, поэтому она решила эту проблему, действуя слишком грубо и отпугивая мужчин. О, время от времени это доставляло ей неприятности, особенно когда мужчины были пьяны и обнаруживали, что она просто дразнила, но, на удивление, чаще всего это срабатывало, чем нет. Простая детская психология.
А Хорн?
Хорна было не так-то просто объяснить.
Кроме того, что он был чертовски хорошим механиком, мало что можно было сказать. Он не доверял людям. По натуре он был нигилистом, циничным, злым. Койл знал его не хуже других, провел с ним немало зимовок и летних сезонов. Что запоминалось в Хорне, так это то, что он не вписывался ни в какие рамки.
Однажды летом на Мак-Мердо Хорн открыто признался, что потерял веру. Итак, поскольку ее больше нет, он решил, что ему нужно создать свою собственную религию. Если какой-нибудь недоразвитый писатель-фантаст, такой как Л. Рон Хаббард, мог придумать что-то столь же абсурдное, как саентология, утверждал Хорн, то почему он не мог также основать свою собственную религию? Он полагал, что большинство религиозных людей были религиозными, потому что в глубине души они были атеистами, пытавшимися чрезмерно компенсировать свое пессимистическое мировоззрение. Таким образом, было вполне логично, что кто-то, у кого нет абсолютно никакой веры, должен основать собственную религию.
Хорн долго и упорно размышлял над этим и придумал нечто под названием "Утилитология".
В "Утилитологии" можно поклоняться только неодушевленным офисным утилитам, таким как пишущие машинки, картотеки и факсы. И это только в кубиклах офисных зданий[51]. Ее девизом было: "КОГДА ВСЕ НЕ РАБОТАЕТ - УТИЛИТОЛОГИЯ". Конечно, в Антарктиде было трудно найти офисные здания и кубиклы, поэтому ему пришлось расширить рамки своей новой религии. Именно тогда он решил, что Ричард Берд, известный исследователь Антарктики, должен стать покровителем "Утилитологии" и что где-то под обширными пустошами Южного полюса обитает реликтовая популяция пингвинов, Избранные, которых создали люди Эрни Шеклтона[52] путем спаривания с императорскими пингвинами.
Вот каким чокнутым был Хорн.
В прошлом году на Клайм, Койл и Хорн решили вместе написать роман под названием "Мудак цивилизованного мира: журнал полярной содомии". Речь шла об известной женщине-исследовательнице Антарктики из числа американских индейцев по имени Покатваталот, которая была похищена жестокой бандой преступных пингвинов- вырожденцев, жестоко изнасилована и принуждена заниматься проституцией в полярных борделях. После серии неприятных интерлюдий в преступном мире пингвинов ее спас лихой - с огромными гениталиями - администратор NSF по имени Хард Тэк.
Все это просто показывало, к чему прибегнут скучающие и ожесточенные умы и насколько далеко зашли мысли Хорна.
- Ты приготовил вчера хороший ужин, Никки. Я всегда могу сказать, когда ты готовишь, а когда Ида или Бив.
- Никки известен своим бефстрогановом, - сказала Гвен.
Койл рассмеялся. - Это верно. И не забывай об этом.
Гвен прижалась к нему. - Мама любит говядину, Никки, особенно твою. Она подмигнула ему. - Только твою.
Он сжал ее колено, и она схватила его руку и поднесла ее к своему бедру.
- Достаточно, - сказал Хорн. - Господи Иисусе, это серьезное дело. Эти люди могут быть мертвы.
- Верно, - сказал Флэгг сзади. - Давайте поступим как взрослые, ладно?
- Вы слишком сильно волнуетесь, док, - сказала Гвен.
- Я думаю, что у всех нас есть чертовски веская причина для беспокойства.
Гвен покачала головой. - Это не мой путь. Слишком много дерьма, о котором можно беспокоиться в жизни, не беспокоясь о вещах, которые еще даже не произошли.
Койл улыбнулся. Практичность Гвен была бесценна.
К этому моменту они ехали уже больше часа. До NOAA Полярис было около девяноста минут. Это была опасная прогулка. Что-то пошло не так и довольно сильно для одного механика, одного UT, одного врача и одного повара... и по совместительству лагерного терапевта. Все четверо были в ECW, но расстегнули куртки, потому что из-за включенного обогревателя в кабине было душно - 68 градусов. Но достаточно было простой поломки, чтобы превратить небольшую поездку в борьбу за выживание. На улице было тридцать градусов ниже нуля, а ветер опускал температуру до пятидесяти. В такую погоду вы не продержитесь в лучшем случае больше нескольких часов, даже в утепленном полярном комбинезоне.
- Мы должны быть уже рядом, - сказал Флэгг.
В свете фар "Спрайта" виднелась просто бескрайняя снежная гладь, утрамбованная веками, время от времени проступал древний синий лед.
Хорн взял радиомикрофон и откашлялся. "Полярис-Один, Полярис-Один, это Спрайт-Два", - сказал он, используя позывной "Спрайта". Это было "Два" просто потому, что на Клайм было два "Спрайта", три "Сно-Кэта" и т. д. "Полярис... прием? Это Спрайт-Два из Полар Клайм, мы направляемся к вам. Расчетное время прибытия десять минут. Вы приняли?"
В динамике только помехи.
Хорн вздохнул. "Полярис-Один, это Спрайт-Два. Вы принимаете? Повторяю: Вы принимаете, Полярис?
Еще больше статики.
Никто не обратил особого внимания.
Хорн только покачал головой. - Технологии - великий белый бог снова потерпел неудачу.
- О, дай это мне, - попросила Гвен, но не прикоснулась к микрофону.
- Вот, - сказал Хорн, протягивая ей.
- Я никогда не говорил, что мне нужен микрофон. Она подмигнула Койлу. - Я просто сказала: дай мне это.
Койл снова рассмеялся. - Гвен, Гвен, Гвен. Тебе действительно пора перестать это дерьмо, девочка. Если будешь продолжать в том же духе, то привлечешь ненужное внимание. В конечном итоге тебя изнасилуют и запихнут в сугроб.
- Обещания, обещания. Она выхватила микрофон у Хорна. "Полярис-Один? Это Спрайт-Два, направляющийся из Полар Клайм. Вы слышите? Вы меня слышите?" Она потрясла микрофон. "Направляемся к вам. У нас в меню есть кое-что горячее. Бефстроганов или минет, на ваш выбор".
Койл забрал у нее микрофон. - Гвен, Господи Иисусе. У Хоппера будет припадок, если он это услышит. Он проверил радио. Выглядело рабочим. GPS сообщило ему, что они были всего в нескольких минутах. Если бы было светло, они бы увидели. "Полярис-Один? Полярис-Один? Давайте, парни, поднимайтесь и сияйте. Это Спрайт-Два из Полар Клайм. Прием? Прием?"
Статика. Статика и ничего кроме статики.
Никто, конечно, не удивился. В течение нескольких дней со стороны NOAA Полярис шла статика и ничего кроме статики. Была надежда... хоть и небольшая... что, возможно, у них были какие-то проблемы с передачей данных и что, как только "Спрайт" окажется в пределах досягаемости, контакт будет установлен.
Не в этот раз.
Снаружи мигающие огни "Спрайта" показывали им плоскую белую пустыню полярного плато, занесенную дрейфующим сугробами и ледяными кристаллами, время от времени воющим снежным дьяволом. Если не считать редких полей застругов, вылепленных ветром, которые выглядели как колышущийся замерзший океан, пейзаж представлял собой огромное монотонное пространство мрачного небытия.
- Мы должны увидеть их в течение пяти минут, - сообщил Хорн.
Радиосвязь плохо работала на льду... тем не менее, Койл начал чувствовать легкое трепетание в животе. Такое чувство возникало внутри, когда твое ковшеобразное сиденье на колесе обозрения раскачивалось вверх и по высокой дуге, и у тебя было то ужасное ощущение невесомости и неумолимого спуска. Гвен прижалась к нему ближе. В темноте кабины ее глаза выглядели очень яркими и влажными.
Она больше не шутила.
Юмору, надежде и хорошему настроению здесь не место.
Высотомер кабины показал, что они сейчас находятся на высоте около 11 000 футов над уровнем моря, а это означало, что они находились на самой высокой точке купола Атлантиды и очень близко к лаборатории Полярис.
- Там, - сказала Гвен. - Вот там.
Все изучали то, что им показывали фары: мерцающий лед; отмеченные флажками далекие дорожки; метель и вращающиеся кристаллы льда; тьма, когда лучи прорезали ее, крадущиеся тени, которые выглядели так, будто двигались и отступали сами по себе.
Ветер задул сильнее, его порывы достигали тридцати узлов, яростно забрасывая "Спрайт" снегом. Он покачивался на своих гусеницах, когда противоречивые порывы ветра терзали его, пытаясь очистить ото льда. Это было результатом ужасных катабатических ветров[53], которые накатывались с высокогорья Трансантарктики, набирая скорость и плотность за счет нисходящих гравитационных сил и становясь силой, с которой нужно считаться на самом плато.
- И вот она выдыхает, - сказал Хорн себе под нос[54].
Он включил прожекторы на крыше кабины, и ночь сменилась днем... почти.
Ледяная дорога закончилась, выйдя на широкую расчищенную местность, где находилась полевая лаборатория NOAA Полярис: автономная сборная полярная среда обитания, похожая на длинный оранжевый ящик. Ее доставили сюда летом на вертолете Sikorsky Skycrane целиком, а затем прикрепили ко льду. Кроме сарая для обслуживающего генератора и нескольких модульных пластиковых лачуг, больше ничего не было.
В здании было темно.
- Выглядит довольно тихо, - сказала Гвен, и в ее словах было что-то вроде паники.
Хорн просто сидел, его лицо, как всегда, было непроницаемым. - Может быть, они пошли прогуляться.
- Что ты думаешь, Никки?
Он изучал занесенное снегом здание настороженным взглядом, испытывая чувство опустошения, которое ему не нравилось. - Если они пошли на прогулку, - сказал он, - я просто надеюсь, что это не та же прогулка, которую совершили все на Маунт-Хобб той ночью.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
СЛИМ БЫЛ В коробке и ключа не было.
Он оказался в ловушке в кишках Антарктиды, и не имело значения, сходит ли он с ума, потому что выхода не было совершенно. Если бы он взбесился, его бы просто закололи успокоительным и закрыли бы до открытия весеннего сообщения. Вот и все. Он был здесь, а Эйприл дома в Иллинойсе с Рэйчел, и они оба нуждались в нем, и он ничего не мог с этим поделать.
Он чувствовал себя бесполезным.
Он чувствовал себя неудачником как мужчина. Как муж и отец.
Он вскочил с кровати и пнул стену. "ЕБАННАЯ ЧУШЬ, МУЖИК! ЭТО ЕБАННАЯ ЧУШЬ!"
Он ходил взад и вперед, думая и стараясь не думать, его разум был наполнен ужасами, которые были, которые могли быть, и которые еще не пришли. Мир терял коллективный разум, и его семья была вовлечена в это, и все, что он мог сделать, это ждать, ждать и ждать. Принимать снотворное и видеть безумные сны, бороться с чертовыми головными болями, которые приходили и уходили с тревожной регулярностью, и думать о том дерьме, которое наговорил ему Локк. Мертвые города и пришельцы. Мегалиты, которые были машинами или сетями. Человеческая раса - это своего рода гребаный урожай, который инопланетяне посеяли и теперь готовились собрать урожай.
Упав на колени на холодный пол, он подумал: "Я не верю в это дерьмо. Меня не волнует, какие сны мне снятся или какие у Эйприл и Рэйчел... я не верю в это дерьмо!"
И, боже мой, если бы он действительно этого не сделал.
Но он сделал.
Сны, что снились здесь и в мире... все это было частью чего-то большого. Чего-то грандиозного. Чего-то настолько черного, уродливого и мерзкого, что ему стало физически плохо при мысли об этих ужасных вещах.
Он поднялся на ноги, пнул свой маленький письменный стол, разбросал бумаги, что упали лицевой стороной, кромсая их и комкая. Рисунки и дурацкие попытки сочинения стихов в попытке объяснить то, что было у него на уме, то злое влияние, которое он почувствовал с тех пор, как увидел эту штуку под брезентом.
Он ненавидел все это.
Он продолжал рвать бумаги, пока не нашел свой потрепанный блокнот. Тот, в котором он писал тексты своих песен. Потому что это то, чем он хотел заниматься. Хотел писать песни, заниматься дизайном обложек альбомов и боди-артом. Но это были несбыточные мечты, а у него были жена и ребенок, и, черт возьми, ему приходилось платить по счетам. Именно поэтому он вообще приехал в Антарктиду.
Стоя на коленях, Слим плакал, листая свой блокнот и читая тексты, которые он набросал, когда мир был нормальным, а не каким-то извращенным кошмаром. Слезы покатились по щекам, когда он увидел текст песни, которую написал с Локком не более двух недель назад. Он вырвал эту страницу и выбросил. Это было похоже на что-то из другой жизни, когда он действительно знал, как хорошо провести время. Казалось, это было много лет назад. Как то, что он прочитал в книге или увидел по телевизору: пластик, синтетический, нереальный.
Жизнь больше не была такой.
Это была мрачная рукопись, написанная темной рукой на пожелтевшем пергаменте, который крошился под властью веков. И зная это, Слим закрыл лицо руками и заплакал. Заплакал кровавыми слезами, ибо его душа была навсегда изранена и изодрана, рассечена и обнажена жестоким ножом древности.
И голос в его голове, резкий и ровный, сказал ему: даже ваши боги, ваша религия и сама архитектура вашей цивилизации и общества были всего лишь семенами, посаженными Старцами. У вашей расы никогда по-настоящему не было свободы воли или выбора, лишь их смутное подобие. Вы были марионетками с того момента, как ваши предки вылезли из слизи космического зарождения. Каждый шаг продуман, каждое развитие событий предусмотрено. Биологически, ментально и психически... все было направлено и контролируемо для того, чтобы привести расу к тому состоянию, в котором она находится сейчас... на самом пороге веков, где откроется его истинная природа и истинное предназначение.
Все было ужасной ложью.
Вы никогда по-настоящему не существовали.
Вы были придатками чего-то древнего и доминирующего, которое вернулось сейчас, чтобы завладеть тем, что изначально принадлежало им по праву.
Этот голос не был его собственным, но это был он. Голос самой расы, заключенный в каждом мужчине, женщине и ребенке на планете. Неспособный лгать. Он видел истину и сообщал об этом так.
Слим начал плакать сильнее.
Плакал так, как не плакал с тех пор, как был ребенком, получив ремня за то, что оказался на улице на три часа после комендантского часа, и появился на пороге дома своих родителей в полицейской машине. Слезы продолжали течь, и течь, и течь, и...
"Слим".
Он подпрыгнул, осмотрелся.
Он был один и знал это. Дверь была заперта. Никто не мог войти. Но этот голос... звучал как голос Эйприл, ясно, сияюще и идеально, как будто звучал прямо за его спиной.
Он крутился вокруг, смотрел, смотрел. Он подбежал к двери и открыл ее. В коридоре никого не было. Он захлопнул дверь, запер, прислонился к ней спиной, сердце колотилось в груди.
"Слиммм".
Нет, это вовсе не голос Эйприл.
Что-то другое.
Его имя произносил колеблющийся, жуткий жужжащий звук, словно кузнечик или жук. Его бросало то в жар, то в холод, а затем закружилась голова, и он скатился на пол, тяжело дыша. И увидел, как замерзает дыхание. За считанные мгновения температура воздуха понизилась на пятьдесят или шестьдесят градусов. Внезапно стало невыносимо холодно, и его конечности онемели.
"Генераторы отключены", - сказал он, но знал, что это неправда.
И то, что произошло дальше, доказало это.
Это происходило не со станцией, это было личное, было адресовано ему, и он знал, кто и что руководит. Воздух был абсолютно ледяным. Так холодно, что было трудно дышать. Пальцы онемели настолько, что он даже не мог сжать кулак. Он услышал стук в стенах, и пол под ним начал бешено вибрировать, с такой силой, что он начал передвигаться по нему, и не мог остановиться. Возникла сильная вонь, похожая на озон, настолько острая и всепроникающая, что его чуть не вырвало.
А потом...
Пронзительный гудящий звук наполнил комнату оглушающим писком. Так звучало бешеное хлопанье крыльев, огромных и кожистых крыльев, принадлежавших тем, кто теперь звал своих детей домой, собирая их стадо для финального, всеобщего мрачного урожая.
Крылья становились все громче и громче.
Стены стучали, и рисунки инопланетян и мертвого города, которые ему снились, трепыхались, как будто какой-то сильный, холодный ветер проносился по комнате. Один за другим они вырвались из своих стопок и папок и понеслись диким вращающимся потоком, торнадо бумаг, которые кружились и кружились, как пыльный дьявол.
Слима швырнуло на пол, но постепенно невероятное всасывание этого вихря отменило его собственную гравитацию, и он был поднят в воздух, кричащий в этом водовороте бумаг, ветра и ужасных тошнотворных запахов, таких как формалин и аммиак, которые обжигали горло и выжимали слезы из закрытых глаз.
Они приближались.
Он чувствовал их приближение.
Приближались, чтобы завладеть им.
Его бумаги и рисунки слетели безумным вихрем, а на стене кровоточащими красными буквами было то, что он никогда не писал, но, возможно, мечтал:
БОГ НЕ БУДЕТ ТОТ, КТО ПРИЗОВЕТ ТЕБЯ
ДЛЯ ТЕБЯ ТРИЖДЫ НАЗВАННЫМ ДИАВОЛАМИ ДРЕВНИХ
СОБЕРИТЕ ВО ИМЯ ИХ И ОТДАЙТЕ ИМ ТО, ЧТО ИХ
И ТОЛЬКО ИХ
Слим кричал, горло болело, но он знал, что его голос никогда не будет услышан, потому что он был заперт в стазисе, в каком-то черном и злобном вакууме, который был не из этой реальности или следующей, но был многомерным адом где-то посередине, который Старцы могли вызвать единственной жгучей мыслью.
Его разум больше не принадлежал ему.
Теперь они разблокировали ужасные средства контроля, которые они вживили в него, и все это поднялось и поглотило его заживо, выдавив родовые воспоминания из самых глубоких, самых тайных и первобытных мест...
...он увидел древний город, возвышающийся, машинный и холодный, продукт утилитарного разума улья, который спроектировал и воздвиг его. Город, город, город. Вот куда крылатые дьяволы забирали их, его народ, его расу, через темную череду веков... когда люди были не людьми, а животными, живущими на деревьях, затем обезьяноподобными существами, затем прото-людьми и, наконец, времена жатвы... изменение и модификация... резка, высасывание и рассечение... зверей в людей... сознательные разумы, оживленные и преобразованные в великий думающий, рассуждающий мозг, такой же как их собственный... рой, что собрал и пожал... древний рой... коллективный улей... Дикая Охота...
Воздух наполнился яростным треском и мерцающим зарядом энергии.
Головная боль усилилась, пульсируя в черепе Слима и затмевая все, кем он был и кем он себя считал. И он увидел, как стена комнаты, выходившая на затемненный комплекс, внезапно раскалилась добела и потеряла всякую физическую реальность.
Что-то проходило через нее.
Проходило насквозь, как дым сквозь сито. Нечто подобное он видел под брезентом, но вязко живое, гибельное и светящееся.
Крылатый дьявол.
Отпечаток которого был выжжен шаблоном на каждом человеческом разуме, ядром дьявольского ужаса с зарождения расы, который позже будет преобразован в рассказы о крылатых демонах и дьяволах и летающих ночных призраках всех видов. Это было вдохновением, самой ужасающей вещью, которую когда-либо знала раса: образ ее бога, ее хозяина, ее создателя и поработителя...
...огромное продолговатое тело бочкообразной формы с толстыми щупальцами у основания, которым оно ступало, с расправленными огромными перепончатыми крыльями, тянущимися и извивающимися завитками, которые разветвлялись в палочкообразные усики. И еще хуже, боже мой, еще хуже... эти прямостоячие стебли на верхушке головы, каждый из которых увенчан пристальным горящим глазом, похожим на кровоточащий рубин...
Дорогой Христос, тысяча глаз.
Миллион глаз.
Глаза, которые знали и владели, которые создавали и порабощали, сеяли, жали и собирали урожай.
Космические повелители спирали, спирали жизни здесь и на тысячах далеких миров.
И вот каково было наконец взглянуть Богу в лицо.
ИМПЕРАТОРСКАЯ ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА,
ЛЕДНИК БЕРДМОР
ЧЕРТОВ УОРРЕН.
Парень будет играть в X-Box круглосуточно, семь дней в неделю, если ты ему позволишь.
Биггс не особо разбирался в видеоиграх, считая, что это все детские штучки, дерьмо для ботаников, у которых нет настоящей жизни. Фэнтезийные ролевые игры и все такое. Притворяться, что вы какой-то крутой парень с кучей пушек, уничтожающий монстров и плохих парней. Глупо. Но ему было так скучно, что он хотел бы заняться этим. Он мог бы использовать отвлечение внимания. Но были только куча журналов с обнаженкой и вестернов в мягкой обложке.
В гипертате на жестком диске была целая библиотека DVD, если у вас была склонность к этому, но у Биггса не было. Все, что выходило в наши дни из Голливуда, казалось, имело один и тот же переработанный сюжет. Всякое что нравились парням вроде Уоррена или обычному четырнадцатилетнему парню. Дерьмо из комиксов. Волшебники и драконы, гигантские роботы, высокотехнологичные супергерои, преследующие террористов. Хорошие парни получали люлей, а в конце они оправлялись, надирали задницы и делали мир безопасным, и все жили долго и счастливо. Ничего нового.
Биггс попытался читать.
Затем посерфил в Интернете.
Наконец, он прислушивался к скучающим душам на других станциях.
Ничего и ничего.
Он встал и походил по комнате, думая о том, чтобы попробовать что-нибудь из бесконечной замороженной кухни гипертата. Нет. Ничто не звучало хорошо. Казалось, он не мог усидеть на месте. У него было сумасшедшее ощущение, что он чего-то ждет, чего-то большого, что вот-вот должно произойти. Странно. Внутри он был взволнован, беспокоен, нервы на пределе. Чувствовал себя ребенком, ожидающим открытия подарков, или человеком, попавшим в беду и ожидающим, пока его старик вернется домой и отдаст ему дело.
Он ходил.
Сжимал и разжимал руки.
Наконец Уоррен снял наушники. - Ты действуешь мне на нервы, чувак, - сказал он.
- Ага? Извини. Никак не найду себе место.
- Почему бы тебе не прогуляться? Посмотри, что творится ниже. Я послежу за радио.
- Ага... нет, нет. Я не пойду туда.
Он подошел к окну и соскреб с него иней. Там лютый холод. По периметру гипертата были установлены охранные фонари, чтобы вы могли ориентироваться. Еще больше огней отмечали проход, ведущий все глубже и глубже в пещеру. Проход медленно спускался под углом в сорок пять градусов в чрево ледника, пока не достигал нижнего уровня примерно на 300 футов ниже - огромной ледяной пещеры. Именно здесь работали Драйден, Стоун, Кеннегер и другие, исследуя сеть ледяных пещер, штреков и расселин, занимаясь гляциологией, гидрологией и микробиологией.
Биггс мог бы спуститься туда, потусоваться в Полярной Гавани, где они грелись и обрабатывали информацию. Возможно посмотреть, как они берут керны. Но он бы мешал, а поскольку у него не было научного склада ума, то многое из того, что они говорили, не имело для него никакого смысла.
Ребята Драйдена просто проигнорировали бы его.
Они болтали о палеоклиматологических исследованиях и образовании газовых гидратов, климатических индикаторах и биогенике льда. Начните обсуждать статистику изотопных, гляциохимических и стратиграфических свойств скважин и вечной мерзлоты эоцена, обсуждать радости подледниковой топографии и космогенных изотопов. Они прийдут в восторг, даже в ажиотаж, начнут спорить и разводить руками, как будто обсуждали воскресную игру.
Нет, спасибо, я вполне могу поскучать и один.
Всегда были Риз и Пакстон, инженерная группа Драйдена, которые наносили на карту трещины и дрейф льда, но они были немногим лучше. Замкнутые, заносчивые.
Биггс продолжал смотреть в окно, в глубины Императора.
Это была одна из крупнейших ледяных пещер, когда-либо обнаруженных, и все мензурки были в восторге от нее. Он полагал, что она впечатляет. Свет охранных фонарей поглощался древним льдом, благодаря чему он казался почти люминесцентным. Стены были покрыты гребнями, потоками и впадинами, похожими на замерзшие волны. Потолок высоко над головой увешан буквально тысячами сосулек, некоторые из которых были такими большими, что напоминали средневековые копья. И все это мерцающее, сверкающее синее, от которого захватывало дух.
Действительно красиво.
Поразительно.
И Биггс тоже так бы подумал, если бы не оказался в ловушке здесь, в этом гребаном гипертате, в воронке Императора на грязных задворках Бердмора.
Боже, спасения нет. Совершенно нет.
Он отошел от окна, чувствуя пульсацию головной боли в затылке. Нервы были на пределе. Руки дрожали. Его живот был легким и трепетным, казалось, что у него вот-вот родятся чертовы котята.
Что, черт возьми, происходит?
К чему это все...
Радио запищало. Входящий.
Биггс бросился туда, надеясь, что, может быть, это звонит кто-нибудь из парней с Мак-Мердо или со станции Ледопад и хочет поиграть в интернет-покер или что-то в этом роде. С надеждой он надел гарнитуру.
Никаких игр. Вызывал Драйден из Полярной гавани внизу.
"Император Один, вызывает Император Два".
Это придумал Драйден. "Император Один" был позывной верхней команды гипертата; "Император Два" нижней команды Драйдена в Полярной Гавани. Остроумно.
"Император Один здесь, док. Слышу тебя хорошо".
"Примите сообщение, - сказал Драйден, практически задыхаясь.
"Это сообщение для NSF Мак-Мердо, лаборатория Крэри[55]. Доктору Галену. Приняли?"
"Принял, - сказал Биггс, записывая все в свой блокнот, - как будете готовы".
Драйден на минуту остановился, как будто пытался отдышаться внизу. А наверху Биггс почувствовал, как внутри него расцветает чувство надвигающегося волнения и опасения. Он не знал, что произойдет, но чувствовал, что это важно.
"Ок", - сказал Драйден. "Вот оно: идеальный экземпляр, предположительно расположенный во льду. Полностью неповрежденный. Оттаивание может оказаться трудным. Проба предполагает возраст 700 000 лет. Повторяю: неповрежденный экземпляр, плейстоценовый лед. Более подробная информация будет позже. Драйден".
"Принял", - сказал ему Биггс.
"Повторите. Это важно".
Биггс так и сделал, дав Драйдену то, что ему хотелось. Когда он закончил, он спросил: - Что, черт возьми, вы нашли, док? Что там внизу?
- Скоро увидишь. Он сделал паузу. - Отправь это, Биггс. Прямо сейчас.
- Ок... но мне нужно согласовать это с коммандером Биманом, док. Если я этого не сделаю, он поджарит мою задницу. Он захочет знать, что происходит. Регламент ВМФ, сэр.
На другом конце провода Драйден кипел от ярости. - Мне насрать, чего хочет Биман. И срать на то, чего хочет гребаный флот. Это мой проект, и я отдаю приказы. Если у него с этим проблемы, он может обсудить это со мной лично.
- Хорошо, док. Ты босс.
- Ты чертовски прав.
Связь прервалась.
Биггс ухмылялся. Просто снова сеял семена неприятностей, вот что он делал. Что угодно, лишь бы разозлить Бимана и вбить клин между ним и остальными. Возможно, у Уоррена были видеоигры, но и у Биггса были свои хобби. Довольно громко прочистив горло, он вызвал Мак-Мердо громким и ясным голосом, который наверняка поднял Бимана ото сна. Он сказал парню на МакРелей соединить его с Крэри, приоритет номер один. Парень хотел знать, о чем идет речь, и Биггс, которому сейчас было слишком весело, сказал ему, что это вопрос национальной безопасности.
Парень быстро со всем справился.
Гален взял трубку, и Биггс повторил сообщение. Три раза. Гален звучал очень взволнованно, как будто он только что узнал, что Меган Фокс согревает для него постель. Но так было с мензурками. Они перлись от самого безумного дерьма.
Не успел Биггс закончить передачу, как почувствовал, как на него упала прохладная, эффективная тень лейтенанта-коммандера Бимана. - Что это было, мистер? Кто дал вам разрешение отправлять сообщение с приоритетом один без моего согласия?
Биггс развернулся на вращающемся кресле. - Доктор Драйден, шеф. Вот кто.
- Черт возьми, Биггс! Сколько раз нам придется это повторять? - Биман хотел знать. -Вы ничего не рассылаете без одобрения! Моего одобрение, чертов идиот!
- Да, сэр, лейтенант-коммандер Биман, сэр! - сказал Биггс, вытягиваясь. - Я сказал об этом доктору Драйдену... но, ну, шеф, он просто не уважает ваш авторитет. Лично я думаю, сэр, что он считает вас лакеем. И при этом чертовски тупым.
Уоррен сейчас не играл в видеоигры.
Так было лучше.
На Бимана действительно стоило сейчас посмотреть. Парень был похож на калейдоскоп, переливаясь дюжиной разных оттенков алого и фиолетового. На его лице было больше красок, чем в упаковке Скитлс. Жилы туго натянулись на горле. Вены пульсировали на висках. Уши покраснели настолько, что казалось, что они вот-вот загорятся. Биггс немного отступил назад, потому что подумал, что выпученные глаза парня вот-вот повылетают из орбит и кого-нибудь поранят.
- ТЫ СЛУШАЕШЬСЯ МЕНЯ, ХИТРОЖОПОЕ, ЛЕНИВОЕ, НЕКОМПЕТЕНТНОЕ ДЕРЬМО! - проорал Биман. - С МЕНЯ ХВАТИТ ТВОЕЙ ХЕРНИ! Я ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ, И ТЕБЕ ЛУЧШЕ НАЧАТЬ ПОДЧИНЯТЬСЯ, ИНАЧЕ, ПОМОГИТЕ МНЕ, Я ТЕБЯ УНИЧТОЖУ! НИЧЕГО НЕ ПРОХОДИТ БЕЗ МОЕГО ПРИКАЗА, ПОНЯТНО?
- Да, сэр! Я прекрасно понимаю, сэр! – сказал Биггс, еще раз отдав ему вялое приветствие. - Но проблема здесь, большой босс, в том, что доктор Драйден отвечает за этот проект, и я делаю то, что он говорит! А Драйден совершенно конкретно сказал мне, что ему посрать на то, чего вы хотите, и тем более на то, чего хочет гребаный Флот! Я не испытываю к вам ничего, кроме восхищения и уважения, сэр, но я всего лишь выполняю приказы! Сэр!
Вот и все. Это стало последней каплей.
Биман напал на него прежде, чем успел взять себя под контроль. Бросился вперед и толкнул Биггса всем своим весом, повалив его прямо на задницу.
И Биггс подумал: "Вот и все, ты, тупой морпех! Теперь ты сделал это! Теперь ты просрал все свои заслуги! Я внизу и останусь внизу, потому что, о боже, ты сделал мне больно!"
- Ой! Моя чертова рука! - заскулил он, устраивая представление. - Я думаю, вы могли ее сломать, сэр! Мне придется сообщить об этом NSF. Я почти уверен, что физическое насилие является полным нарушением правил NSF. Он посмотрел на Уоррена, который, похоже, не мог вспомнить, как закрыть рот. - Ты видел это, не так ли, Уоррен? Ты засвидетельствовал нападение?
- Ага... я имею в виду, я полагаю, что да.
Биман выглядел готовым пойти еще дальше и сломать Биггсу обе руки. Но на этот раз он контролировал себя. - Ты сделаешь это. Подашь рапорт. И пока ты этим занимаешься, просто помни, что ты застрял здесь со мной до весны, и у меня есть способы сделать для тебя зиму еще длиннее и ужаснее.
Биггс улыбнулся ему. - Я запишу это, Большой Вождь. Да, сэр, я так и сделаю. Я застрял с вами до весны, и у вас есть способы сделать зиму длиннее и ужаснее для меня. Да, сэр, угроза должным образом записана и зарегистрирована, Эль-Кахуна.
Биман надел ECW, прежде чем его гнев взял верх, и быстро вышел за дверь на холод. Когда дверь захлопнулась, Биггс все еще улыбался.
- Ты просто не можешь успокоиться, не так ли? - спросил Уоррен.
- Я не успокоюсь, пока у этого ублюдка не случится инсульт. Ебаный флот. Ебаные одноклеточные морпехи.
На какое-то время воцарилась тишина, пока Биггс думал о посланном им сообщении и о том, что оно может означать. Что-то во всем этом заставило его тревогу подняться, как кипящее молоко. Ладони вспотели, и его почти тошнило. Головная боль снова пульсировала в голове.
- Интересно, что они там нашли, - спросил Уоррен. - 700 000 лет. Черт возьми, это может быть?
- Док сказал, что мы скоро увидим.
Уоррен попытался улыбнуться, но не смог. - Может быть, именно этого я и боюсь.
- Есть вещи пострашнее, - сказал Биггс странным глухим голосом. - Драйден хочет это разморозить...
ПОЛЕВОЙ ЛАГЕРЬ NOAA ПОЛЯРИС
ЛЕДЯНОЙ КУПОЛ АТЛАНТИДЫ
ВЫГЛЯДЕЛО ТАК, БУДТО внутренняя часть жилища была выкрашена в красный цвет.
Конечно, все они знали, что это кровь, потому что ничем другим это быть не могло. Она была расплескана по полу ледяной лужей, разбрызгана по стенам замерзшими ручейками и чернильными кляксами и даже свисала с потолка вишнево-красными сосульками.
Когда они вошли в жилище, Койл впереди, они сразу увидели в лучах своих фонарей: не просто смерть, не просто убийство, а абсолютно варварская бойня.
- Боже мой, что здесь произошло? - задал вопрос Флэгг.
Жилище было загажено. Столы перевернуты, книги разбросаны, бумаги разлетелись повсюду, посуда разбита. Воздушный шлюз и внешняя дверь были широко открыты, и снег лежал на полу и по углам. Водяные магистрали лопнули на морозе, кровоточащие сосульки с потолка.
Койл продолжал недоверчиво оглядываться по сторонам. Крови много, а тел нет. Что это может означать?
- Хорн? - сказал он. - Тебе лучше пойти проверить генератор.
- Хорошо. Ему не нравилась идея идти туда после всего увиденного, но он пошел.
Пока Флэгг снимал беспорядок в кают-компании, Койл и Гвен пошли по коридору, чтобы проверить другие комнаты.
- Посмотри, - сказала Гвен, указывая на кровавое пятно на стене.
Выглядело так, будто вдоль стены протащили что-то мокрое от крови. След закончился у двери, где превратился в отпечаток руки... только искаженный, отпечаток ладони странно изогнут, пальцы растопырены на семь и восемь дюймов.
- Какая рука это сделала? - спросила Гвен, ее дыхание застыло клубящимся облаком.
Койл сглотнул. - Должно быть... должно быть, испачканная или что-то в этом роде.
Комнаты общежития остались нетронутыми. Ни крови, ничего. В кроватях, казалось, спали. Они посветили фонариками вокруг и нашли замерзшую бутылку с водой и несколько брошенных журналов. Ничего больше.
Шкафчики для хранения остались нетронутыми.
В лаборатории была другая история.
Войдя туда, Койл сразу почувствовал запах: слегка кисловатая вонь ферментации, которая не имела никакого отношения к морозному воздуху жилища. Он вдохнул, и у него в животе что-то перевернулось. Несколько секунд спустя он уже не был уверен, что вообще чует этот запах.
Все было разломано. Оборудование сброшено на пол, стеклянная посуда разбита на осколки, журналы разорваны пополам, ноутбуки разбиты о стены и лежали покоробленными кучами. Ледяные керны были разбиты на куски.
И слизь.
Повсюду была слизь... или что-то вроде слизи.
Что-то клейкое и прозрачное, похожее на слизистые выделения растения. Оно разлилось на рабочих столах, склеивая инструменты вместе, ее ленты сочились через края и висели длинными прядями, как сопли. Блестящие мазки бежали по стене и капали с потолка. Все это замерзло, как гранит. Койлу едва удалось разбить это ледорубом. Оно было прозрачным и твердым, как акрил.
Койл почувствовал необычайную сухость в горле, как будто он только что вдохнул полный рот угольной пыли. Губы слиплись, язык прилип к нёбу. Живот словно был наполнен извивающимися черными червями.
Он стоял там, светя фонарем, горбатые тени ползали по стенам.
- Никки... я все время чую что-то нехорошее, - сказала Гвен, ее глаза были огромными, темными и влажными. - Но оно не может вонять... не в такой холод.
- Я тоже чувствую этот запах. Там... затем исчез.
Его перенесло обратно в 10-й класс биологии мистера Слэппа. Он почти чувствовал запах мела и слышал, как карандаши царапают бумагу, видел, как осенние листья падают на высокие окна со стойками, как мистер Слэпп нервно расхаживает взад и вперед перед доской, отпуская плохие шутки по поводу своих редеющих волос и звеня мелочью в карманах. И что именно вернуло ему это абсурдное воспоминание, так это запах химикатов и консервантов в комнате. В классе Слэппа в стену, протянувшуюся вдоль одной стороны комнаты, был встроен деревянный шкаф. Он был наполнен банками и стеклянными сосудами с законсервированными существами - змеями и жабами, эмбрионами свиней и морскими обитателями, даже тем, что выглядело как сморщенная и безволосая голова обезьяны, плавающая в бледной сыворотке, - белыми и сморщенными, прижатыми к стеклу, глазеющими, хватающими и извивающимися, но совершенно мертвыми.
И запах резкого, тошнотворно-сладкого аромата в воздухе вернул ему все это.
Лаборатория, конечно, не была похожа на кабинет биологии десятого класса. Все было белым и стерильным или блестело нержавеющей сталью. Инструменты и химикаты были заперты в металлических шкафах, столы были заставлены остатками цифровых бинокулярных микроскопов, ноутбуков, хроматографов и анализаторами белков. Лабиринт электронного оборудования на тележках. Лаборатория была хорошо оборудована для геологических, гляциологических и микробиологических исследований.
Койл обходил столы и рабочие места, натыкаясь на диаграммы на стенах.
Гвен прижалась к нему, ее рука обвила его руку. - Это... это жутко, Никки. Кровь повсюду. Никаких тел. Все разрушено, как будто кто-то сошел с ума. Что могло случиться?
Он покачал головой. - Я просто не знаю.
- Мама считает, что нам пора уходить. Прямо сейчас.
Хорн вошел в дверь, выпуская облака белого воздуха, который не рассеялся в полярном холоде, а медленно поднимался к потолку. - Генератор мертв уже несколько дней. Топливные баки разорваны, магистрали порваны... это было сделано намеренно, Никки. Кто-то хотел срочно охладить это место.
"Конечно, кто-то", - подумал он, оглядываясь вокруг, пытаясь понять смысл этого безумия. "Кто бы это ни сделал, он уничтожил команду NOAA, испортил генератор, а затем выборочно разрушил некоторые помещения".
Койл зажмурился, пытаясь найти центр.
Флэгг шел по коридору, держа в одной руке видеокамеру. - Все задокументировано, для нашей пользы. Я не могу начать... осознавать что-то подобное.
- Пойдем, - сказал Койл, проходя мимо Хорна и Флэгга и направляясь по коридору, как будто он не мог выйти из лаборатории достаточно быстро.
Флэгг догнал его. - Мы просто не можем оставить это... так.
- Мы должны. Весной NSF проведет собственное расследование. Мы оставим это им. Наша работа - искать выживших, а не играть в детективов.
Он вывел их обратно на холод и ветер.
СТОЯЩИЙ В ПЕРИМЕТРЕ огражденной флажками дорожки, Хорн не выглядел слишком счастливым в отраженном свете своего фонарика. - Никки, давай, какая польза от того, что мы будем там топтаться? У нас жёсткий лимит времени из-за топлива. Я же говорил тебе, что, когда мы выйдем, у нас будет около тридцати минут, а потом нам придется сваливать. Мы уже сожгли около двадцати из этих тридцати минут, и мне не плевать на то, что на плато закончится бензин.
- Прекрати ныть, - сказала ему Гвен.
- Всего несколько минут. Давайте просто быстро осмотрим местность, посмотрим, найдем ли мы что-нибудь, - сказал ему Койл. - Если мы этого не сделаем, Хоппер спросит, почему мы этого не сделали.
- Именно, - сказал Флэгг. - Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы поджать хвосты и бежать.
Хорн вздохнул. - Дерьмо. Хорошо. Но я говорю вам прямо сейчас, что у меня очень плохое предчувствие по этому поводу.
- Принято к сведению, - сказал Койл.
Ветер был яростным и острым как сталь, он поднимал диких, извивающихся снежных дьяволов, которые поглощали их вращающимся льдом и снегом. Несколько раз, следуя за черными флагами по тропе, им приходилось останавливаться, держаться друг за друга, поскольку их окутывали сплошные слои сугробов, припорашивая их белой пылью, заставляя их сдирать снег с очков, гетр и балаклав.
Они держались вместе, всего в нескольких футах друг от друга, жестокие порывы ветра пытались сбить их с ног или перебросить через направляющие тросы. Но они двигались дальше, кренясь на ветру.
Койл не был уверен, почему он настоял на этом, но чувствовал, что это важно. В конечном счете его могло бы вообще не волновать, чего хочет или не хочет Хоппер; что-то другое двигало им. Что-то большее, чем просто болезненное любопытство.
Гвен подняла фонарик. Луч был наполнен вращающимися снежинками. - Что-то там... что-то впереди, - сказала она сквозь балаклаву.
Койл увидел это, нырнув в поток снежного вихря и направляясь туда.
- Ох, чувак, - сказал Хорн.
Все огни фонарей были направленны на находку. Это было тело, одетое в ECW, покрытое теперь коркой льда и снега. Но не настолько, чтобы они не могли не заметить, что у него нет головы.
- Никакой крови, - сказал Флэгг, раскидывая снег вокруг него. - Этот человек был убит не здесь. Либо их занесло сюда ветром, либо...
- Что-то притащило их сюда, - закончил за него Хорн.
Флэгг зафиксировал это на свою камеру.
Они шли дальше, пока не нашли веревку, привязанную к одному из флагштоков. Она была крепко привязана и бела от снега. Значит прошло какое-то время.
Повернувшись спиной к ветру, Койл сказал: - Там что-то должно быть. Я иду туда.
- Слишком опасно покидать путь на таком ветру, - заметил Флэгг. - Ты можешь заблудиться через десять футов.
- Я пойду по веревке. Док, вы с Хорном подождите здесь. У них не было никаких аргументов по этому поводу. - Давай, Гвен.
Они нырнули под направляющую веревку и пошли по другой веревке в темноту. Погода была дикая, такая может быть только на плато, где нет ничего, что могло бы остановить ветер. Он кричал от демонической ярости, когда они продирались вперед, держась за руки в варежках и не осмеливаясь отпустить друг друга ни на секунду.
Не успели они уйти далеко, как обнаружили что-то заваленное снегом.
- Это похоже на гроб, - сказала Гвен, не пытаясь скрыть беспокойство в голосе.
Он и был таким, когда Койл смахнул с него снег: длинный серебряный гроб из алюминия. Внутри было много снега, как будто крышка была открыта ненадолго, прежде чем захлопнуться. Несколько мгновений они стояли, глядя вниз, в его темные пределы. Затем Койл, стоя на коленях на ледяной корке, покопался там, откидывая снег и нашел что-то чистое и твердое, как лед.
- Смотри, - сказал он Гвен, направив на это свет. - Слизь. Как в лаборатории.
Ему хотелось сказать себе, что, возможно, это было из-за какого-то научного оборудования, но глубоко внутри он знал лучше. Что бы ни опустошило лагерь, оно было в этом контейнере. Что-то злобное. Что-то невероятно смертельное. И что-то, что источало обильное количество слизи.
Они прошли по веревке еще футов двадцать через шторм, и вот она закончилась, оборванная и красная.
- Что, черт возьми, происходит, Никки? - спросила Гвен, почти обезумевшая от необходимости объяснения.
Поэтому он быстро сказал ей, что думает. - Я знаю, это звучит безумно, но, если у тебя есть что-то получше, я слушаю.
Порывистый ветер на мгновение ослаб, и в свете фонарей они увидели, что впереди есть что-то засыпанное снегом. Они пошли туда, зная, что очень рискуют, бросив веревку. Они обнаружили оторванную у запястья руку. На ней все еще была шерстяная варежка. И меньше чем в десяти футах... другое тело.
- О Боже, - сказала Гвен.
Его почти занесло снегом. Это был мужчина, и его полностью выпотрошили, оставив пустую полость от горла до промежности, наполовину заполненную снегом. Одна рука была вытянута вверх, к небу, лицо представляло собой серую, сморщенную, кричащую маску ужаса.
Он умер насильственной и мучительной смертью.
Койл взял Гвен за руку, нашел веревку и пошел по ней обратно к дорожке с флажками. Ветер вопил, а ему все казалось, что он слышит в нем что-то вроде погребенного женского голоса, пронзительного, кудахчущего и совершенно невменяемого.
- Время, - сказал Хорн, когда они появились.
- Что-либо? - спросил Флэгг, когда они пошли обратно по тропе.
- Еще одно тело, - сказал ему Койл. - Все чертовски растерзано.
Он и Гвен шли впереди, Хорн и Флэгг следовали за ними. Ветер теперь дул им в спину, и это облегчило им путь, подталкивая их вперед. Но снежный вихрь все равно дул и хлестал, ослепляя и забрасывая снегом.
Они увидели огни работающего на холостом ходу "Спрайта", когда порыв ветра, который был практически циклоническим, ударил в них с невероятной силой, сбив Койла на лед и швырнув Гвен прямо на него. Хорна понесло по снежному покрову.
Когда Койл ударился о лед, его охватил маниакальный, иррациональный ужас, потому что он не был уверен, что это ветер. Врезавшись в них, оно издало звук, похожий на оглушительный неземной визг.
Он подтянулся и помог Гвен подняться на ноги, светя фонарем во все стороны. Бушевал шторм, снег летел, как жужжащие шершни, в луче его фонарика. На один безумный, опустошающий момент, от которого сосульки заскользили в его живот, он подумал, что он что-то увидел... что-то большое и искаженное, сгорбившись, втянулось в снежную тьму.
- Где Флэгг? - спросила Гвен с паникой в голосе. - Где, черт возьми, Флэгг?
Хорн и Койл лихорадочно огляделись.
Ему нигде не было.
Затем Хорн сказал: - Вот дерьмо...
За направляющими канатами на снегу виднелись яркие красные брызги, которые уходили настолько далеко, насколько позволяли их фонари, и когда они вгляделись в них, каждый дрожа от нарастающего страха, они услышали звук, который не был ветром: истерический, мучительный крик вдалеке.
Флэгг.
Он поднялся и затих, а затем остался только свистящий голос ветра, гудящий и гудящий, жуткий и потусторонний саундтрек к страху, который каждый чувствовал глубоко в своих костях.
- К Спрайту! - сказал Койл. - Сейчас! Вперед! Вперед!
Гвен посмотрела на него, ее глаза блестели и щурились сквозь прорезь балаклавы. - Но Флэгг...
- К черту Флэгга, - сказал Хорн, возглавляя бегство.
Бег в кроличьих ботинках - это приключение, и они спотыкались и падали, продвигаясь вперед. Сердце Койла колотилось, адреналин зашкаливал, и все его тело покалывало от возбуждения.
Они достигли "Спрайта" и захлопнули двери, заперев их от того, что охотилось на полярных пустошах.
- Вывози нас отсюда! - рявкнул Койл.
Но Хорну не нужно было говорить. Он включил передачу "Спрайта", снялся с тормоза, и они поехали. Обогреватель работал на полную мощность, но они все еще дрожали. Они даже не хотели думать о том, что только что произошло.
Дворники "Спрайта" хлопали взад и вперед, счищая снег, фары заполнялись взбудораженными хлопьями. Порывистый ветер все еще швырял в них снегом и создавал огромные прыгающие тени.
Когда он наконец обрел свой голос, Койл включил радио и вызвал Клайм, сообщив им, что они направляются к ним. И когда Хоппер спросил, нашли ли они что-нибудь, Койл ответил ему только: "Выживших нет". Он ненавидел даже говорить это, зная, что практически любая станция с достаточно сильным приемником может его прослушивать, но Хоппер чего-то требовал.
"Я расскажу вам по возвращении", - сказал Койл в микрофон.
И в этот самый момент что-то ударило в "Спрайт".
Врезалось, как грузовой поезд, от удара машина закачалась на гусеницах и выбила микрофон из руки Койла. Хорн, лицо которого было плотно освещено светом приборной панели, не замедлил скорости. GPS был заблокирован и он не собирался останавливаться.
- Это был не ветер, - сказала Гвен.
- Нет, - сказал ей Койл. - Не был.
Что-то там было, что-то достаточно сильное, чтобы почти остановить машину весом в 3000 фунтов.
Никто не говорил.
Все они чувствовали это: ощущение, что они далеки от безопасности, что то, что опустошило NOAA Полярис, все еще было там, скрываясь во тьме и преследуя их, используя шторм как камуфляж. Они не смели предполагать, что это могло быть.
Койл просто прислушивался, зная, что оно здесь.
Он чувствовал его присутствие в позвоночнике и в гусиной коже, покрывшей его руки и кожу, ползущей по животу. Во рту у него было так сухо, что он не мог глотать, а глаза были так сосредоточены на том, что открывалось в свете фар, что ему приходилось не забывать моргать.
Рука Гвен в его руке была влажной от пота.
Снег кружился вокруг "Спрайта", словно тяжелый, вызывающий клаустрофобию морской туман, ветер ревел и свистел. "Спрайт" не был известен своей скрытностью. Это была громкая машина, и нужно было говорить громко, чтобы быть услышанным в кабине. Не было ничего необычного в том, чтобы вернуться в лагерь после поездки со звоном в ушах.
Но Койл не слышал ни двигателя, ни гусениц, прорезавших наст, он мог слышать только ветер, прислушиваясь к голосу существа, которое охотилось за ними, прекрасно зная, что, черт побери, оно не прекратило погоню.
А потом...
Гвен напряглась рядом с ним, казалось, каждый мускул ее тела потянулся вверх, когда она вздрогнула от звука, принесённого ветром. Это был странный, почти кошачий визг, донесшийся эхом из чрева бури, леденящий, пронзительный, неземной. Он стал таким громким, что казалось, будто он был прямо рядом со "Спрайтом", а затем превратился в непристойное женское кудахтанье, звучавшее невероятно далеко, а затем совершенно затерявшееся среди ледяных полей.
Затем что-то выпрыгнуло перед "Спрайтом".
Они все это видели.
Всего несколько секунд, но достаточно, чтобы все ахнули и откинулись на своих местах, почти съежившись. Это была огромная аморфная фигура, похожая на жидкую полночь, текучая, колеблющаяся и отвратительно мясистая. Снег скрыл ее, затем свет фар открыл снова: странную композицию, которая выглядела как тянущаяся, связанная связками масса мертвых деревьев, которые срослись друг с другом в мятеже колючих конечностей, а затем, может быть, четыре или пять тел, связанных вместе сине-черной перепончатой кожей, проступающей костяными выступами и свисающих бескостных конечностей. Они отчетливо видели три головы, лица которых были похожи на тающий воск и текучую слизь.
И четвертая возвышалась над остальными... корявое, изогнутое существо с лицом, похожим на ухмыляющуюся хэллоуинскую тыкву, и фосфоресцирующими желтыми глазами, с чем-то вроде волос на голове, но это были не волосы, а волнистые поросли, похожие на медленно движущиеся глубоководные травы, которые были отвратительно живыми и извивались.
Затем "Спрайт", мчавшийся вперед на максимальной скорости 30 миль в час, врезался прямо в него, и это существо не смогло уйти с дороги. "Спрайт" ударил, и прозрачная слизь забрызгала лобовое стекло, а кабина покачнулась, когда гусеницы прокатились по нему, вдавливая в сугроб с влажным, размалывающим звуком, который отдался у всех в позвоночнике. Существо издало глухой, маниакальный крик, который был отчасти человеческим, но в основном это был сердитый рев какого-то первобытного зверя.
Что-то носилось по окнам, словно пауки или сжимающие усики.
А потом они освободились от него, и его агонизирующий голос затих в буре.
Койл оглянулся только один раз и в задних фонарях увидел раздавленную массу плоти, разбросанную по снегу, что-то поднимающееся из нее, словно сотня хлещущих лоз.
Потом оно пропало из виду.
Он опустился обратно на свое место, Гвен сделала то же самое.
Полчаса никто не разговаривал. Был только ветер и снег, шептавшийся в окнах, и Хорн, бормочущий себе под нос: "Должен отвезти нас домой... да, сэр... блять, должен отвезти нас домой...".
Самые черные церемонии Шабаша... имеют происхождение вне времени и пространства, что мы понимаем.
- Г.Ф. Лавкрафт
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
- ПО ВСЕМУ ЛАГЕРЮ выключился свет, Никки, - говорил Особый Эд, дрожа от воспоминаний об этом. - Мы не можем этого объяснить. Фрай, Крайдерман и Локк проверили все цепи, и ничего не повреждено и не перегорело. Свет просто погас. Аварийные генераторы не сработали. Здесь было темно как ночью, и когда снова зажегся свет... ну, когда они вернулись, Слима уже не было.
- Просто исчез, - сказал Койл.
- Да.
Койл стоял в своем ECW, с него капала вода. Его переполняло слишком много бушующих эмоций, и он просто не мог с ними справиться. Хоть у него и не было склонности к насилию, но внутри все бурлило, и возникало безумное желание дать представителю отдела кадров в морду. Но он этого не сделал. Не сделал, потому что в этом не было вины Особого Эда. В этом не было ничьей вины.
- И вы ничего не слышали и не видели ничего необычного?
- Нет, ничего. Свет просто погас.
После того, что он увидел на NOAA Полярис, Койл был не в настроении по возвращению на станцию разгребать новые тайны и странности. Как и Хорн, и Гвен. Но именно это они и получили, как только приехали в лагерь. Гат насела на них еще в мастерской, как только они вылезли из "Спрайта". А за ней куча людей - Ида, Дэнни Шин и Бив. Появился даже Крайдерман, которого не заботило ничего, кроме Крайдермана. Харви выползал из Ти-Шака достаточно долго, чтобы сказать им, что, по его мнению, за этим стоят масоны. Большинство беспокоилось о Слиме, но они также хотели знать, что, черт возьми, произошло на NOAA Полярис.
Так что он им рассказал.
Он не хотел сеять страх и панику, но не было способа избежать этого. Он сказал правду, и люди были либо настроены скептически, либо встревожены.
Тем не менее, команда на Полярисе была уничтожена, и Флэгг присоединился к ним. А теперь пропал Слим.
- Иисус Христос, не Флэгг, не Флэгг, - продолжал повторять Особый Эд. - Он... ты знаешь, что его кузина...
- Замужем за сенатором, да, я знаю, Эд. Но, видишь ли, эту чертову штуку, которая его схватила, это не особо волновало.
Койл, Хорн и Гвен трижды рассказали всю историю для Особого Эда и Хоппера. Когда они закончили, Хоппер выглядел очень уставшим. Он так устал, что даже не мог говорить бегло. На самом деле он, казалось, не знал, что с собой делать. Он сел, встал, прошелся по кабинету, прижал руки к стене и дышал так, словно у него была гипервентиляция. Ничто сегодня не было "потрясающим", "выдающимся" или даже "исключительным примером командной работы и высочайшей продуктивности".
- Все это не имеет никакого смысла, - сказал он наконец. - Этот год ничто не превзойдет.
Он просто не понимал.
- Я... я просто не понимаю. Я не знаю, что происходит. Весь мир разваливается... все просто катится к черту. Что все это значит, Никки?
- Пойди, поговори с Локком, он тебе расскажет, - сказал Койл. - Он скажет тебе то, что ты не захочешь услышать. Все эти вещи NSF отрицает еще со времен Харькова. Вопрос в том, мистер Хоппер: насколько сильно ты хочешь знать? Насколько ты хочешь лишиться сна?
Хопперу особо нечего было сказать по этому поводу, поэтому Койл оставил его наедине с осколками его упорядоченного маленького мира и смотрел, как он уходит ошеломленный. После того, как Гвен и Хорн разошлись по своим комнатам, Койл все еще был там с Эдом, забрасывая Эда вопросами о Слиме.
Особый Эд, конечно, пытался преуменьшить значение этого в лучших традициях отдела кадров, но как можно было преуменьшить значение чего-то подобного? Свет погас примерно на пятнадцать минут. Полностью. Нет питания. Генераторы работали, и все урчало нормально. Только свет погас. Объясните это. А затем, пока вы этим занимаетесь, объясните, как Слим исчез из своей комнаты, когда дверь была заперта изнутри. Конечно, Особый Эд поспешил преуменьшить значение этого. Никто не знал наверняка, что Слим действительно был там; вероятно, он просто запер дверь и был где-то еще. А что касается беспорядка в этой комнате... кто мог бы сказать точно?
"Я могу, вот кто", - подумал Койл, пытаясь подавить гнев и разочарование. "Дела Слима шли через одно место с тех пор, как он увидел эту штуку под брезентом. Что-то чертовски жуткое происходило с этим парнем, и что бы это ни было, свет погас, чтобы все остальные гонялись за своими тенями, пока его похищали".
- Мы три раза все обыскали и ничего не нашли, - признался Особый Эд. - Но я, конечно, надеюсь, что все сложится хорошо...
- Заткнись, - сказал ему Койл.
- Никки, я просто говорю...
- Ты несешь херню, Эд. Я знаю это. Ты знаешь это. Клянусь Богом, если ты начнешь излагать политику NSF об ответственности компании и процедуре розыска пропавших без вести лиц, я дам тебе пощечину.
Особый Эд открыл рот, затем снова закрыл его.
Койл долго смотрел на него. - Не на что надеяться, Эд. На этой станции происходит херня. Она происходит на всех станциях здесь. Сумасшедшее дерьмо, о котором мне не хочется думать. Но в отличие от ситуации на Харькове пять лет назад, оно не локализовано: сейчас она распространяется на остальной мир. Мы можем сколько угодно притворяться, что все превосходно, Эд, но мы оба знаем точно, что нет.
- Никки...
- Кэсси пропала, Эд. Как и Слим. Два человека за одну чертову неделю. Вся команда на Полярис перебита, и то, что достало их, достало и дока Флэгга. Я видел это. Я видел, что это сделало. Мы все это видели. Мне бы хотелось, чтобы ты это видел, Эд. Если бы ты это сделал, ты бы не нес такое дерьмо. Ты бы испугался. Точно так же, как я.
Особый Эд быстро моргнул глазами, как он это делал, когда его загоняли в угол, но не осмелился спорить. Он знал, что что-то происходит, и предзнаменования были просто ужасными, но он не мог этого сказать. Не как хороший человек компании.
Но он разваливался. Со всех сторон он начал сыпаться, и даже NSF, Программа и все, за что они стояли, не могли удержать его вместе.
- Ой... Господи Боже, Никки... что нам делать?
Но Койл понятия не имел.
КОМНАТА СЛИМА.
Ему много раз говорили какой бардак там был, но, чтобы поверить, нужно было увидеть это. Да, это было нечто. Похоже, старина Слим устроил там мать всех пьяных и беспредельных вечеринок. И когда он закончил, сквозь нее пронесся торнадо. Конечно, Слим не был самым аккуратным парнем в мире, но это был не просто беспорядок, это была катастрофа.
Когда Койл открыл дверь, он ахнул.
Комната была небольшой, и повсюду валялось огромное количество порванной, искромсанной и обесцвеченной бумаги. Некоторые листы были коричневато-желтого цвета и очень хрупкими, как будто они подверглись воздействию сильного нагрева, но недостаточного, чтобы поджечь их. Гипсокартонные стены все еще были усеяны кнопками и кусками скотча, а над кроватью в штукатурке виднелась огромная трещина, как будто от сильнейшего удара. Но направленного наружу, как будто удар шел изнутри.
Койл обошел вокруг, перебирая бумаги, которые представляли собой остатки рисунков и текстов песен, и всего в таком духе. Что бы здесь ни произошло, это было опустошительно, совершенно опустошительно. Простыни и одеяла были сдернуты с кровати, выдвинуты ящики, повсюду разбросаны одежда, книги и письма. А на стене напротив письменного стола Слима было большое пятно на белой стене, темное пятно, аморфной формы, но очень большое. Выглядело почти так, будто его там выжгли.
Это было необычно и озадачивало. Но то, что было на стене рядом с ним, было просто жутким. Буквами, которые выглядели выжженными, как и само изображение, было написано:
БОГ НЕ БУДЕТ ТОТ, КТО ПРИЗОВЕТ ТЕБЯ, ДЛЯ ТЕБЯ ТРИЖДЫ НАЗВАННЫМ ДИАВОЛАМИ ДРЕВНИХ, СОБЕРИТЕ
Очевидно, их было больше, но большой кусок гипсокартона был выломлен и превратился в порошок. Койл просто стоял и смотрел на нее, молча формулируя слова ртом и гадая, что, черт возьми, Слим подразумевал под этим. Было ли это что-то из его снов? Или что-то похуже? Что-то, что было в его снах и физически тянулось к нему?
"Бог не будет тот, кто призовет тебя", - сказал Койл вслух, проверяя, не приобретут ли слова смысл, если их произнести вслух. "Для тебя трижды названным диаволами древних..."
- Диаволами, - сказал голос позади него. - Множественное число от диавола. Архаичное написание слова "дьявол".
Он обернулся и увидел Локка.
- Я догадался, - сказал он.
Локк тонко улыбнулся. Очень тонко. - Как бы ты это интерпретировал, Никки?
- А как ты?
Локк пожал плечами. - Орфография архаичная, как я уже сказал. Если бы мне пришлось ее идентифицировать, я бы сказал, что это слово употреблялось в колониальной Америке, возможно, в семнадцатом веке. Возможно, это разговорный британский язык того же периода. После этого следующим вопросом будет: зачем Слиму писать что-то подобное? Был ли он учеником колониального периода или колониального колдовства? Нет, не Слим. Я провел с ним много времени, и для этого пацана ведьмы были чем-то, что выпрашивало конфеты на Хэллоуин.
Койл сел на кровать. - Так, и что это нам дает?
Локк просто смотрел на слова. - Может быть, это случай чего-то столь экзотического, как автоматическое письмо, когда страдающие находятся под влиянием своего собственного подсознания или другого разума, независимого от их собственного? Или, может быть, он увидел это во сне и захотел написать?
- Вот только это не было написано.
- Нет?
- Положи руку на стену, почувствуй буквы, - сказал он. - Они не написаны, они вытравлены. Возможно, выжжены.
Локк кивнул. - Очень хорошо, Никки. Это означает, что ты заметил что-то, что пропустили Хоппер и все остальные... или хотели пропустить.
- Они напуганы, Локк. Мы все чертовски напуганы.
Локк просто приподнял бровь на это. - Расскажи мне, Никки. Расскажи мне все, что ты видел на NOAA Полярис.
Так он и сделал. С подробностями, рассказывая ему все, что видел, от прозрачной слизи, замерзшей в лаборатории, до тел на снегу. И он не забыл упомянуть Флэгга и то, что они переехали "Спрайтом".
Локк долго обдумывал это. - Что ты об этом думаешь, Никки? - спросил он наконец.
- Что я думаю? Я думаю, какая-то тварь или монстр, называй как хочешь, пришла в тот лагерь и убила их, разорвала на части, залила все слизью, потом вытащила в снег и, возможно, питалась ими. Я думаю, что бы это ни было, оно прибыло в алюминиевом гробу. Я думаю, что его доставили туда специально, чтобы сделать именно то, что оно сделало: убить.
- Кто его доставил?
Койл вздохнул. Он ненавидел эту чушь из "Адвоката Дьявола". - Я не знаю, Локк. Почему ты меня спрашиваешь? Ты парень с сумасшедшими идеями. Может быть, тебе стоит рассказать мне. Он посмотрел на пол. - Честно? Я не знаю... но я думаю, что это как-то связано с событиями на Харькове. Я думаю, это имеет прямое отношение к тому, о чем мы говорили на днях. Я думаю, что эти твари, эти инопланетяне активны и похитили тех людей на Маунт-Хобб. Они забрали Кэсси, а теперь и Слима. И то, что мы видели на Полярисе, - это один из их питомцев, оружие, которое они собираются использовать против нас. Он пожал плечами. - Конечно, я всего лишь повар... что я могу знать?
Локк рассмеялся. - О, Никки, ты гораздо больше, и ты это знаешь. Вероятно, ты единственный здесь разумный, кроме меня, конечно, кто может или желает увидеть всю картину.
Койл просто изучал свои ботинки. Он смертельно устал. Ему нужно было поспать, но он начал задаваться вопросом, закроет ли он когда-нибудь снова глаза.
- Я не хочу видеть всю картину, - сказал он наконец.
- У тебя нет выбора. Никто из нас этого не делает. Нам нужно принять то, что происходит, и предпринять какие-то действия, пока не стало слишком поздно. Ты знаешь, что здесь происходит. Теперь ты видел достаточно, чтобы знать, что скептицизм - удел напуганных умов. Ты видел, что происходит в мире. Оно не исчезнет. Локк теперь был совершенно серьезен. Более того, он выглядел испуганным. - Повсюду вокруг нас происходит осуществление древнего заговора. Нас захватили, чувак, только это вторжение началось два или три миллиарда лет назад, когда эта планета была лишена жизни, и они пришли сюда, чтобы засеять ее, имея в виду именно этот момент.
Вопреки себе, Койл сказал: - Я верю в это. Но будут ли остальные? Будет ли остальной мир? А что будет, если они этого не сделают?
Локк пошел по направлению к выходу, остановился в дверях и обернулся. - Если они этого не сделают, Никки, через шесть месяцев весь этот чертов мир превратится в огромный инопланетный улей.
ПЕРСОНАЛ станции не очень хорошо отнесся к смерти Флэгга и исчезновению Слима.
Как только Койл, Хорн и Гвен дали отчет Хопперу и Особому Эду, казалось, что все узнали об этом за считанные минуты. Подобно мистической форме осмоса, информация распространилась через клеточные мембраны станции, избирательно заполняя команду и позволяя каждому из них прийти к наихудшим выводам о своем будущем. Информация передавалась от тела к телу, как чума на горячем сухом ветру, набирая скорость и темные намерения, медленно раздуваясь полуправдой и откровенной ложью, пока не стала скорее монстром, чем чумой. Что-то вырвалось и бежало среди них, что, во всяком случае фигурально, не могло быть удовлетворено, пока не сложило все их окровавленные кости в аккуратные обглоданные кучи.
После себя оно оставило станцию с экипажем из людей, чьи вены были забиты черным как ночь соком страха, а мозги были затуманены заразной паранойей.
Эти люди были не только напуганы, но теперь и сломлены.
Обескровленные, разорванные и лишенные гражданских прав той самой системой, которую они открыто поносили, но тайно поклонялись. Потому что система была машиной, которая поддерживала их жизнь здесь, в бесплодных полярных пустошах. Благодаря этому они были сытыми, в безопасности и тепле, и как только эта машина выйдет из строя и колеса Программы заблокируются, наступит только хаос.
Хорн спрятался в гараже. Койл и Гвен спрятались в ее комнате и пили с Зут. И именно так они избежали хаоса.
Тем временем офис Хоппера штурмовали войска, которые вела Гат.
Все они хотели ответов и намеревались их получить.
И, увидев их собравшимися таким образом, начальник станции понял, что он был в нескольких дюймах от открытого восстания, потому что их глаза горели, как глаза маниакальных политических диссидентов и революционеров, которые давали своему правительству, своей командной структуре последний шанс исправить ситуацию прямо перед тем, как они возьмут бразды правления и расправятся с ними.
Гат в комбинезоне стояла впереди стаи, лицо было искаженно постоянной гримасой, кислота нетерпимости рабочего класса текла из ее пор. Ида стояла растерянная, а Бив была до смерти напугана, вспоминая жаркие ночи 1968 года в Сан-Франциско. Фрай был в конце стаи вместе с Дэнни Шином и Локком, но в основном ради развлечения, наблюдая, как Хоппер и Особый Эд поджариваются на одном вертеле. Появился Крайдерман, пахнущий Джимом Бимом и предложивший всем кайфануть и потрахаться, потому что это может быть их последний шанс. Команда FEMC не удосужилась показаться, а Эйке в эти дни никогда не покидал лабораторию атмосферы. Харви дежурил в Ти-Шаке.
Итак, за исключением горстки, все они появились злые, заведенные и требующие кровавой жертвы. И сразу же посыпались обвинения.
Крайдерман сказал: - Флэгг мертв! Кэсси и Слим пропали! Сколько еще людей должно исчезнуть, прежде чем что-то будет сделано?
- Как насчет трех, четырех или пяти? - вставил Дэнни Шин.
- Пожалуйста, это преувеличение, - заверил их Особый Эд. - Вы ведете себя как дети!
Что подлило бензина в огонь.
- Вы это слышите? - сказал Фрай, накидывая еще. - Наш бесстрашный HR-менеджер говорит, что мы ведем себя как дети! Эй, срочные новости, Эд, мы не к тебе обращаемся! Мы говорим с Хоппером!
- Пожалуйста, - еще раз сказал Особый Эд, тщетно пытаясь защитить Хоппера, который уже был просто не в состоянии это сделать. И при этом он рассматривал команду не как группу людей, с которыми он работал и жил, а как единое ненасытное существо, которое собиралось сжевать его задницу большими кусками. - Мы делаем все, что можем. Пожалуйста, не слушайте сплетни. Ситуация не настолько серьезная.
- Да, двое пропавших за раз - это нормально, - сказала Бив.
Хоппер, который больше не был чьим-либо любимым тренером по баскетболу, а стал угрюмым и растерянным человеком, которому было плевать на командную работу, сотрудничество и дух станции, просто стоял там в той же одежде, которую он носил уже несколько дней, замотанный от холода, волосы спутаны, лицо небрито, глаза похожи на две дырки от мочи в сугробе, и он сказал: - Что, черт возьми, вы хотите, чтобы я сделал?
Гат, большая, мужеподобная, с красным лицом, сказала: - Сделал? Что, черт возьми, это за речи? Кто руководит этим ебанным цирком? Ты главный, Хоппер, ты чертов идиот! Что-то происходит с твоими людьми, и я жду, что ты поднимешь свою онемевшую белую задницу и что-нибудь с этим сделаешь! Хватит держаться за хуй Особого Эда, встань и возьми на себя ответственность! Ведь за это они тебе платят, не так ли?
- Мы делаем все, что можем.
Гат ахнула. - Все, что можете? Ох, моя сладкая ебанная пизда! Что ты собираешься делать? Сформировать больше поисковых групп?
- Если понадобится.
- Думаю, мы попробовали это со Слимом, и его задница все еще неизвестно где! Если вы еще не слышали, мистер Грёбаный Менеджер Станции, Никки и Маленький Гвенни Пирожочек и проклятый Хорн столкнулись с монстром на NOAA Полярис! Что ты собираешься с этим делать? Подождешь, пока он не пооткусывает нам задницы? Вероятно, это то же существо, что похитило Слима и Кэсси! Оно прячется там! Мы обыскали тут все и не нашли даже орешка Джимми Хоффа или веревочки от тампона Амелии Эрхарт, не говоря уже о монстре! Теперь я хочу знать, что ты собираешься делать! Я хочу знать, как мы должны защищать наши веселые толстые жопы от того, что ворует людей! Вы обращались в NSF? Мак-Мёрдо? Ты что-нибудь сделал, или ты и чертов Особый Эд слишком заняты, засовывая головы друг другу в задницы, чтобы согреть их? Сделай что-нибудь! Любую херню! Позвоните в NSF, позвоните в ВМФ, позвоните в ANG![56] Позвони Рональду, черт возьми, Рейгану или призраку Хауди Дуди[57] по своей доске для спиритических сеансов, но сделай что-нибудь!
Гат никогда этого не знала, но она была катализатором.
Фрай старался из всех сил, мутя воду, но всю работу сделала именно Гат. Она вышла из-под контроля. Испуганная. Расстроенная. Обозленная. Довольно скоро не только она кричала на Хоппера, но и все они. Ида исчезла вместе с Бив. Дэнни Шин потребовал, чтобы их вывезли оттуда, что он ни за что не проведет всю зиму в ожидании, пока придет его очередь.
Хоппер только покачал головой. - Никто никуда не денется! Это чертова зима, люди! Самолеты не летают!
- Чушь собачья, - сказала Гат. - Они эвакуировали женщину со станции Полюс в том году, когда у нее была опухоль на груди! Если они смогли сделать это один раз, они смогут сделать это снова!
- Это верно! - подтвердил Шин.
- Я не слушаю это! - Хоппер наконец сказал им. - Вы, народ, возвращаетесь к работе! Это все попадает в ваши личные дела! Вы вышли из-под контроля!
И это, больше, чем все остальное, рассеяло большинство из них.
Особенно Шина, потому что он был ученым и не мог позволить, чтобы NSF урезало его гранты. Остальные ушли, сердито топая ногами, потому что Хоппер был на взводе. Он всегда был самым воодушевляющим и позитивным парнем, а теперь его загнали в угол. Он не играл с ними в классики. Он рассказал им, как было. Так что партия войны распалась, исчезнув в коридоре А, ведущем в кают-компанию, Гат спорила с Шином, Шин спорил с Крайдерманом, а Локк смеялся над ними, говоря, что ими только что тщательно манипулировали с помощью их кошельков.
Когда они ушли, Особый Эд просто стоял, как дама без кавалера, ожидая медленный танец и плечо, на котором можно поплакать.
- Ну, это прошло не очень хорошо, - сказал ему Фрай.
- Я никогда не видел ничего подобного! - сказал Особый Эд. - Вы хоть представляете, что произойдет, когда об этом узнает NSF? Представляете?
- Да, да, Эд. Они присядут и навалят на наши гранты и контракты. В любом случае, черт возьми, пора мне выйти из Программы. Он отвернулся, увидел, что представитель отдела кадров дуется, и подошел к нему. - Послушай меня, Эд. Я не знаю, что происходит с Хоппером, но он не совсем путеводная звезда для всех нас. Происходят вещи, которых никогда раньше не происходило, и ему лучше взять себя в руки и взять на себя ответственность за этих людей, пока не стало слишком поздно. Потому что ситуация вот-вот станет ужасной, и, если до этого дойдет, он единственный здесь парень, который сможет предотвратить это.
- Он находится в состоянии сильного стресса.
- Мы все в стрессе! Ну и что? Тебе лучше поговорить с ним, скажи ему, чтобы он взял бразды правления и крепко взял, прежде чем этот багги съедет с дороги в кювет. Ты меня слышишь? Нам сейчас нужно какое-то лидерство, а этот засранец роняет мяч. Тебе лучше поговорить с ним.
И с этими словами он оставил Особого Эда стоять там, заламывающим руки.
10 МАРТА
ЗИМА ПРИШЛА БЕЗ СОСТРАДАНИЯ.
Солнечного света больше не будет, самое ранее только в конце сентября.
Пришла тьма, ожидание и изоляция, которые были не просто словами или абстрактной идеей, а чем-то реальным, удушающим и вечным. Зима в Восточной Антарктиде напоминала падение в самую глубокую, самую черную и мрачную дыру в мире. Это было преждевременное захоронение, полярное погребение, и можно кричать пока не оглохнешь, но никто и никогда не услышит тебя в вечной ночи, кроме тех, кто похоронен рядом с тобой.
Зима была вечной.
А на Полар Клайм было так:
Температура упала и завыл ветер. Снег и мелкие частицы льда летали по всему комплексу, звуча как картечь, когда они отскакивали от стен. Иногда с такой скоростью, что, если бы вы вышли на улицу без защиты, они бы вас раздели догола. А иногда было так тихо, что далекий звук ботинок, шуршащих по снежному покрову, был подобен грому.
Ночью становилось так холодно, что бутылка с водой и ботинки могли примерзнуть к полу, и люди часто ложились спать полностью одетыми. Воздух был настолько сух, что в каждой комнате безостановочно работали увлажнители воздуха, и тем не менее накопившиеся статические заряды казались достаточно сильными, чтобы вызывать изумление. Зима на станциях была временем пьянства, игр, создания нелепых обществ и междоусобиц. Это было время для уединенных занятий и познания внутреннего человека или самого Бога. Это было время развлечений, и, если бы у тебя не было хотя бы одного, твой собственный разум широко раскрылся бы и втянул тебя в себя или откусывал бы кровавые куски, пока не осталось бы абсолютно ничего.
Именно поэтому психологи всегда считали антарктический зимний лагерь живой лабораторией социальных и поведенческих наук.
Так оно и было, по сути.
Когда вы собирали двадцать крыс из разных колоний в одну коробку и ожидали, что они образуют единое сообщество, вы просили слишком многого. Ранее установленные иерархии и системы поддержки были разрушены. Поведенческий распорядок рассыпался. Доминирующие особи сталкивались рогами с другими доминантами, а покорные типы суетились вокруг в поисках норы, где можно было бы спрятаться, и группы, которая могла бы их защитить. Напряжение и ревность, отчужденность и уныние, мания преследования и безудержная паранойя. Незначительные психологические отклонения сильно разрастались. Пустяковые навязчивые идеи превращались в полноценные мании. По сути, вся чушь и скисшее молоко человеческого существования были помещены под микроскоп и увеличены.
Но не все было так плохо.
Была дружба и товарищество, любовь и вера и даже счастье. Вы просто не могли ожидать всего этого. Потому что станции были микрокосмами. Единственная разница между ними и реальным миром заключалась в том, что все там было сжато, переполнено и усилено.
К середине зимы люди начали много смотреть и забывать. Они задавались вопросом, с кем, черт возьми, их заперли. Рабочие назвали это "поджариванием", а медицинские работники назвали это "синдромом зимовки". Это было вызвано изменениями уровня гормонов из-за длительного воздействия темноты и холода. К концу зимы команда ничего не делала, кроме как глазела. Это называлось "длинный взгляд", легкое гипнотическое состояние, классический взгляд на тысячу ярдов в двадцатифутовой комнате.
Люди теряют концентрацию. Они смотрят на стены, на потолок, сквозь друг друга. Предложения и байки наполовину закончены, их можно досказать через несколько дней или вообще никогда, и пять человек в одной комнате могут вести пять разных разговоров. Люди склонны ежедневно думать вслух. Желание перейти черту, заглянуть за периметр или просто нырнуть прямо в пустоту с течением дней становится все сильнее и сильнее.
И это было в обычную зиму.
Но эта зима была особенной.
Ибо в этом году был катализатор. Что-то огромное и смертоносное, выходящее за рамки человеческого понимания. И его влияние заставило каждого усомниться в собственном здравомыслии и здравомыслии мира в целом. Заставило их подвергнуть сомнению тот самый клей, который скреплял реальность, которую они всегда считали само собой разумеющейся.
Оно ждало подо льдом.
Бесконечно терпеливое. Оно вынашивало и просачивалось в течение миллионов и миллионов лет и вот-вот достигнет полного осуществления. И когда яичная скорлупа разорвется и это особое рождение обретет свободу, пути назад уже не будет. Будет только один кричащий спуск в черноту, который поставит человеческую расу лицом к лицу с тем, кем и чем они были и кем они больше никогда не станут.
ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР,
ЛЕДНИК БЕРДМОР
12 МАРТА
ПРОДВИГАЯСЬ В ГЛУБЬ Императора, лейтенант-коммандер внезапно остановился.
В тот момент он не мог точно сказать, почему. Он был на дорожке, ведущей к гигантской ледяной пещере далеко внизу. Дорожка шла по естественному проходу, который медленно спускался под твердым синим льдом на сотни футов, пока не выходил в пещеру. В самом проходе было больше изгибов и поворотов, чем в ползущей королевской змее, и на глубине двадцати футов вы теряли из виду гипертаты, ангары и генераторную станцию прямо в пасти Императора. Дальше был только древний голубой лед, наступавший со всех сторон.
- Что-то не так, коммандер? - спросил Уоррен позади него.
Биман чуть не подпрыгнул, быстро повернулся и уставился на Уоррена в ECW, его бородатое лицо выглядывало из прорези красной парки.
- Что?
- Я сказал: что-то не так? Ты остановился.
- Нет я в порядке.
- Послушай, если не хочешь идти смотреть на эту штуку, я не против.
Биман стиснул зубы, его охватило напряжение, которого он не совсем понимал. - Не глупи.
Но он все еще не двигался и не знал почему.
Как будто невидимая рука остановила его, и у него, казалось, не было силы воли продолжать. Он чувствовал... изолированность и уязвимость. Как будто сейчас была опасность, опасность во льду, и что-то внутри него это распознало. Волны страха накатывались из живота и резкими круговоротами распространялись по груди. Он сглотнул, пытаясь понять это.
- Я был просто... поражен возрастом льда, - сказал он.
Уоррен кивнул. - Это что-то, не так ли? Здесь, в этом льду... сотни тысяч и миллионы лет. Весь этот проклятый континент такой. Такой чертовски старый, понимаешь?
- Ага.
Алюминиевые столбы были вбиты в пол прохода с помощью ледобуров и оснащены лампами накаливания, и были соединены электрическим кабелем, который вел обратно к генератору. Пока работал генератор, был свет. Но без этого... Боже, эта невообразимая чернота.
Биман оглянулся, увидел лед и почувствовал его.
"Это просто лед. Я знаю, что это всего лишь лед. Но... но я чувствую его возраст и, возможно, что-то старше, что-то, что было здесь до льда. Что-то, что все еще здесь... что-то... активное..."
Проход имел примерно круглую форму, прорезанный сквозь светящийся сине-зеленый ледниковый лед, который поглощал искусственное освещение и заливал все мягким аквамариновым сиянием. Жуткая синяя фосфоресценция, почти неоновая, но мутная и изменчивая. Потолок в тридцати футах над головой был увешан лесом блестящих сосулек, стены на расстоянии двадцати футов друг от друга были образованы ручьями, ледяными водопадами и замысловатыми восковыми потоками призрачного голубоватого льда, которые выглядели просто сюрреалистично.
Из-за этого красные парки выглядели фиолетовыми. Лица стали бледно-зелеными.
- Коммандер?
- Дай мне минутку, ладно? - сказал Биман, вдыхая и выдыхая. Ему нужно было время, Боже, да, ему нужно было больше времени. Пора расслабить напряженные мышцы и успокоить нервы, которые прыгали, как провода под напряжением.
Он огляделся вокруг, дышал, дышал.
Температура в ледяном туннеле колебалась около постоянного нуля.
И в этом заключалась красота льда и снега, их физика. Независимо от того, насколько холодно было (а температура не поднималась выше -40° в течение нескольких дней, а на Бердморе холодный ветер опускал ее примерно до шестидесяти градусов ниже нуля), температура льда и снега оставалась постоянной на уровне 32° по Фаренгейту[58]. Таким образом, пещера служила убежищем от непогоды. Потому что можно было работать на улице, когда температура ниже сорока короткое время, и люди в Антарктиде делали именно это в течение многих лет. Это было осуществимо. Опасность представлял не столько холод, сколько ветер. Он брал этот холод и направлял его на тебя, и он проходил сквозь тебя, как стальные лезвия.
Так что в глубине пещеры ноль был вполне приемлемым.
Биман знал, что его беспокоил не холод. И даже сверхъестественное освещение, хотя и сбивало с толку, не было причиной всего этого. Было что-то другое. Что-то, что сжало его ледяным кулаком и не отпускало.
Он смотрел на проход, ощущая его возраст и думая о том, что Драйден и остальные вырубили изо льда там внизу. Возможно, именно это больше всего наполняло его ползучим предчувствием, почти инстинктивным ужасом перед тем, как идти дальше. Но ему пришлось. Он знал, что должен. Он не мог потерять лицо перед Уорреном. Если бы он это сделал... ну, тогда он был не лучше этого сукиного сына Биггса.
- Мы собираемся взглянуть на экземпляр Драйдена, Биггс. Ты идешь?
- К черту это. Не пойду. Я не хочу смотреть на это.
- Оно мертво, идиот. Не причинит тебе вреда.
- Конечно, конечно. Те, кого выкопали в том году на Харькове, тоже были мертвы. Нет, спасибо, Большой Кахуна, но я не позволю одной из этих чертовых мумий сожрать мой разум.
- Ты ведешь себя как испуганный маленький мальчик.
- Мне страшно, и тебе тоже должно быть страшно.
Нет, Биман не позволил бы себе превратиться в испуганного маленького мальчика. Он был военным моряком. Офицером. Он спустится туда. Он мог смотреть на то, что было запечатано во льду все эти годы, и не вздрагивать от этого.
- Коммандер? Мы идём или что?
Что-то внутри него ужаснулось того, что было там внизу, и Биман пошел по коридору неуклюжими механическими шагами, а что-то в его душе начало кровоточить.
ФАЗА I, ЛАБОРАТОРИЯ КРЭРИ,
СТАНЦИЯ МАК-МЕРДО,
ОСТРОВ РОССА
В ЕГО ГОЛОВЕ РАЗДАВАЛИСЬ голоса, но ни один из них не был таким громким, как тот, который повторял: "Расслабься... теперь ты должен расслабиться. Пусть увидят, какой ты спокойный, какой рассудительный... тогда тебя отпустят".
Джон Полчек слышал голос, говорящий это снова и снова, и ему потребовалось несколько мгновений, прежде чем он понял, что это был его голос. В последнее время он много разговаривал сам с собой, но что можно было сделать, когда все его коллеги были либо дураками, либо лицемерами? Его разум был единственным разумом, который казался рациональным в эти дни. Единственный, кто распознал угрозу, которая прямо сейчас нарастала чтобы поглотить мир.
"Я ваша единственная надежда, чертовы идиоты".
Доктор Манс вошел в комнату. В коридоре стояла пара медиков, перевязывающих порезанные ребра Мэтисона. "С тобой все будет в порядке, не волнуйся. Вот что они ему твердили, не понимая, что латают... монстра".
Полчек наблюдал за лицом Мансе, его грустными, жалостливыми глазами. Ублюдок! Но... нет, он не будет злиться. "Посмотри на меня, Манс. Посмотри, как легко я со всем этим справляюсь. Я не бредящий лунатик. Мирный. Разумный. Интроспективный. Вряд ли представляю опасность".
Манс вздохнул и вышел из комнаты.
"Ты гнилой ублюдок! Ты, вероятно, тоже один из них!"
Лежа на койке, Полчек все время дергал ограничители, пытаясь разобраться во всем в своем тесном маленьком мозгу. Слюни текли по подбородку, и пот выступил на лбу, но он даже не осознавал этого.
Его офис. Они повязали его в собственном кабинете. Его книги, его статьи... теперь все это казалось таким бессмысленным.
Столь же бессмысленным, каким вскоре станут все труды людей, если не сделать что-то с угрозой, с угрозой подо льдом.
Теперь он мог наблюдать, ждать и предостерегать.
Но они мне не верят, никто из них. Они думают, что я сумасшедший.
"Шшшш", - предупредил он себя. "Ты не сумасшедший. Ты единственный оставшийся в здравом уме".
Когда-то, задолго до того, как он напал с ножом на другого ученого, Полчек был микробным экологом на факультете экологической микробиологии Университета штата Огайо. Он приехал в Антарктиду по гранту NSF в составе многопрофильной группы, которая изучала геохимические и микробиологические условия образцов ледникового и аккреционного льда из Сухих долин пролива Мак-Мердо[59].
Работа мечты поначалу.
А теперь кошмар, когда он увидел правду о том, что скрывает лед на дне мира. Он полностью потерял интерес к палеоорганизмам и бактериальным филотипам, электронной микроскопии и эпифлуоресценции, выделению ДНК и молекулярному анализу.
Вот кем и чем он был.
До того, как сны пришли к нему.
Прежде чем он связал все воедино.
Прежде чем он увидел правду.
Скоро, очень скоро они все узнают то же, что и он.
"Они не обратили внимания, когда это произошло на станции Харьков", - думал он, заламывая руки и сжимая их в кулаки. "Они замели все под ковер и вернулись к своей ерунде. Борьба и политические игры и корпоративное мошенничество. Ненависть, войны и нетерпимость. Они не поняли намека на то, что Трагедия на Харькове была всего лишь предупреждением того, что получит этот мир..."
Но, возможно, вы не можете винить мир в целом.
Они были невежественны и счастливы.
Простые мужчины и женщины каждой нации знали только то, что им говорили, то, что власть имущие решили, что они должны знать. Их никогда не предупреждали о необъятности ужаса, порожденного древностью, который готовился поглотить планету. NSF был одним из ключевых игроков в смягчении событий на станции Харьков. Правда способствовала чрезвычайно плохому пиару, поэтому они передали этот бардак своим политтехнологам и менеджерам по восприятию, и все это стало приемлемым для потребления массами.
Прикрытие.
Едва ли первое, но с учетом того, как обстояли дела и что везде начинало происходить, наверное, последнее.
Они также скрыли дело с Каллисто.
Никто не говорил об этом слишком много в лаборатории, но можно было поспорить, что они думали. Когда эта мегалитическая структура поднялась из древней коры, передача в Мак-Мердо была намеренно прекращена. Но она бы появилась. Потому что кто-то в Антарктиде на одной из станций, должно быть, писал ее. Это было само собой разумеющимся. Дайте еще неделю, и она разойдется по всему Интернету.
Но когда люди это поймут, будет уже слишком поздно.
"ДААААААААААА!" - вдруг вскрикнул он. "СЛИШКОМ ПОЗДНО, СЛИШКОМ ПОЗДНО, СЛИШКОООМ, БЛЯТЬ, ПОЗДНО! ОНИ СЪЕДЯТ ВАШИ РАЗУМЫ! ОНИ ВЫСОСУТ ВАШИ РАССУДКИ".
Вошел один из десантников, Мансе. "Успокойся, чувак". С собой у него был шприц. "Я дам тебе кое-что, что поможет тебе расслабиться".
Шприц.
Игла.
"Нет нет нет... не ИГЛА... не НАРКОТИКИ... Я не должен спать... ОНИ могут добраться до тебя, если ты спишь..."
Слишком поздно. Это уже было в его венах.
Полчек пытался предупредить остальных членов команды Сухих Долин - Бенсона, Крига, Херцога. Но они, конечно, от него отвернулись. Поэтому он пошел прямо к доктору Мансе. Они были коллегами много лет. Больше, чем коллеги. Друзья, хорошие друзья.
- Мы не можем сидеть здесь и ничего не делать, - сказал ему Полчек, шепча ему в лицо. - Эти твари были подо льдом и в озерах под ледниками, просто ждали в своих мертвых городах, и теперь они больше ждать не будут. Разве ты не видишь?
- Джон, - сказал Мансе самым спокойным голосом, - никогда не было никаких свидетельств инопланетного вмешательства на Харькове. Разрушенный город, который нашел Гейтс с его слов, не удалось обнаружить. И весь этот безумный заговор этой древней расы, истребляющей человеческое население... это была фантазия.
- Фантазия? Доктор Мансе... Боб... пожалуйста... подумай об этом. Ты знаешь, что Драйден делает в Императорской пещере. Ты, как и я, слышал, что он вырубил из ледникового льда! Это одно из тех существ! Возможно, оно давно мертво, но его разум активен, злой и опасный! Живые используют эти старые ледяные мумии как проводники своей энергии... они часть какой-то сети, которую мы никогда не сможем полностью понять!
- Джон... тебе нужно расслабиться, хорошо?
Но Полчек видел по его глазам: скептицизм постепенно уступает место вере, а вера становится страхом. "Да, да, да, через страх приходит истина!"
Однако Мансе в этом не признался. - Это правда, что Драйден что-то нашел во льду. Очень может быть, что это окажется какое-то инопланетное существо... возможно. Но это вряд ли придает достоверность остальным диким вещам. Да ладно, Джон, это маргинальная наука. Мы оба это знаем.
Полчек тут же чуть не расплакался. - Это приходит ко мне во сне... существа связываются со мной, или, может быть, я более чувствителен к психическим проекциям... но я вижу эти мертвые города, вижу, что в них живет, и знаю, что нас ждет.
Мансе поднялся, чтобы выпроводить его из кабинета, но Полчек заблокировал его за столом. - Ради бога, не отворачивайся от меня вот так! Я не идиот! Древний улей вышел из спячки! Инопланетяне... они превратят нас в ведьм! Вееедьм! Тогда мы будем подобны им - читать мысли, перемещать вещи чистой мыслью, предсказывать будущее! Это то, что они делают, и то, чего они хотят, чтобы мы делали. Разве ты не видишь? Полчек постучал по вискам указательными пальцами, которые сильно дрожали. - Это... это не так, как в тех старых фильмах. Они не захватывают наши тела! Они не овладевают нами! Им это не нужно! Они заложили... императивы в нас миллионы лет назад... генетические императивы. Они активируют эти императивы сейчас... мы будем ведьмами! Им не нужно захватывать нас, мы будем захватывать себя сами!
- Нет, нет, Боб... пожалуйста, послушай... в каждой популяции будет... надзиратель, повелитель, называй это как хочешь... тот, чьи древние инопланетные способности полностью развиты, - объяснял он, задыхаясь и потея к этому моменту, как будто то, что он рождал для своего старого друга, требовало напряжения, которое утомило его. - Тот, кто соберет остальных вместе возможно... усилит то, что уже в них есть... превратит выбранную популяцию в огромную психическую батарею, которую смогут собрать и высосать сами инопланетяне! Разве ты не понимаешь? Среди нас сейчас есть один...
- Хватит, Джон, ты переутомился.
- Мэтисон! Мэтисон тот самый! Я наблюдаю за ним некоторое время! Он тот самый! Он ведьма!
Но все, что он добился в конце концов, это то, что Мансе сказал ему вернуться в общежитие и лечь. Ему нужен был отдых и тишина. Он слишком много работал. И это была не просьба Мансе, а приказ руководителя группы.
Это было четыре дня назад.
С того времени... Мансе запретил ему появляться в лабораторию.
Они все были едины против него, и он мог видеть выражение их лиц. Фактически, он практически мог слышать их мысли.
"Посмотрите на Полчека! Господи, он в ужасе! Он ведет себя так, будто попал в ловушку какой-то экзистенциалистской версии "Вторжения похитителей тел". Только на этот раз это не инопланетяне или политические/социальные аллегории времен Холодной войны, а чертовы космические ведьмы, выпрыгивающие из семенных коробочек. Добрый Боже!"
Никто из них не хотел сейчас находиться рядом с ним.
Он был больной клеткой среди них.
Каждый раз, когда он заходил в лабораторию, игнорируя приказы Мансе, они съеживались. Дико нервничали, были просто в ужасе от такой непосредственной физической близости с сумасшедшим. Судя по их поведению, можно было подумать, что он собирается вонзить клыки прямо им в шеи.
Идиоты.
Они не осознавали, какую угрозу представлял для них Мэтисон. Возможно, Мэтисон был гордостью департамента гляциологии штата Монтана... но этот Мэтисон был мертв.
Этот Мэтисон был монстром.
"Они никогда не позволят тебе бродить свободно, не после сегодняшнего дня".
Полчек сказал себе, что должен сохранять спокойствие. "Не неси бред и не веди себя как сумасшедший. Не играй им на руку. Пусть они увидят, насколько ты в своем уме. Насколько уравновешен твой разум".
Через комнату. Ящик его стола. Там был нож с блестящим семидюймовым лезвием. Просто еще один шанс убить ведьму, еще один шанс.
"Я покажу тебе, какая ты есть, ведьма".
"Я освобожусь и выпотрошу, блять, тебя! Я выдерну твои ведьмины кишки, пролью твою ведьминскую кровь и сожгу тебя, сожгу тебя, сожгу тебя..."
Десантники вытащили его через "позвоночник", который был коридором, соединявшим лаборатории Крэри - Фаза I: Биология, Фаза 2: Науки о Земле и т. д. Никто из них не знал и не мог знать, насколько уже поздно, но вскоре... скоро...
Полчек закрыл глаза, когда подействовало успокоительное.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
КОГДА КОЙЛ ВЕРНУЛСЯ в свою комнату с камбуза, за дверью лежал пакет от Локка.
Завернутый в простую коричневую бумагу и скрепленный упаковочной лентой, он мог быть чем угодно. Черт, может быть, даже подарок на день рождения или очень поздний рождественский подарок. Однако почему-то Койл решил, что это не так. Что бы Локк ни оставил за дверью, это не было бы чем-то праздничным или веселым, а чем-то более мрачным.
Он взял его с собой и сел за свой маленький стол, просто глядя на него и думая: "Это испортит мне день, не так ли?"
Вздохнув, разрезал пакет и обнаружил, что смотрит на большую книгу в твердом переплете под названием "Собрание ведьм: колдовство, поклонение дьяволу и ведьмовские знания на протяжении веков". На обложке была репродукция гравюры на дереве, изображавшей согбенную старуху, судящуюся с козлиного вида человеком с рогами. Вокруг них с ветвей деревьев свисали человеческие конечности, и они же торчали из котла, который помешивала женщина.
Койл только покачал головой. "К чему это, черт возьми?" - сказал он себе под нос.
Там была записка от Локка:
Никки,
Последнее время не могу с тобой связаться. Слишком занят. В этой книге я нашел несколько интересных вещей. Посмотри страницы, которые я отметил. Мы поговорим позже.
Он просто посидел там мгновение.
Локк отметил страницы стикерами, и на первой такой странице была изображена еще одна гравюра на дереве, изображающая женщину, которую повесили на дереве, а под ней горел огонь. Подпись гласила: "Саффолк, 1667 год, Маргарет Харитэй, казнена искателями ведьм. Она утверждала, что великий древний крылатый Зверь с множеством глаз и цветов научил ее секрету полета в Лесу Двенадцати Акров и что она совершила ночной полет с ведьмами, диаволами и самим Зверем в канун праздника летнего солнцестояния. Харитэй была повешена, а затем сожжена за преднамеренное околдование деревни Пайекатт, которое она содеяла по просьбе Зверя".
Койл просмотрел текст в поисках новых упоминаний о крылатом дьяволе, но не нашел ни одного. Просто упоминание о своего рода чуме, охватившей Пайекатт, которая заставила десятки людей сойти с ума. Харитэй, конечно, была признана виновной, но отказалась назвать имена членов своего ковена даже под пытками. При физическом осмотре ее тела была обнаружена "метка Диавола" в виде, как ни странно, V-образного разреза на задней части шеи, прямо под основанием черепа.
Харитай упомянула, что зверь дал ей фамильяра, которого она назвала "Гридденгир". Фамильяр "не имел определенной формы, он представлял собой ползущий ужас, как будто внутренности принимали форму того, что было ближе всего". Что бы это ни значило. Видимо фамильяр наслаждался кровью детей. Можно ли в это верить или нет, но после того, как Гридденгир сожрал и обескровил десятки овец, он был пойман в пещере в Лесу Двенадцати Акров и сожжен дотла. Это, очевидно после того, как он чуть не уничтожил деревню Пайекатт.
"Крылатый Зверь", конечно, была интереснее, хотя на самом деле ничего не значило. Эти демоны и подобные, вероятно, были архетипами. Локк упоминал об этом. Не предназначено для представления чего-либо живого, а является воспоминанием о чем-то давно забытом в тумане прошлого.
Койл перелистывал страницы, пока не нашел следующую закладку.
Еще одна гравюра на дереве, изображающая своего рода черта в лесу. Он выглядел почти как какое-то дерево с бороздчатым, похожим на ствол телом, палочкообразными придатками и кроной из роговых ветвей на голове. Самым интересным были огромные крылья летучей мыши, отходящие от его тела. Подпись гласила: Дьявол из леса Хогенхауз, горы Харц, 1333 год. Койл некоторое время смотрел на него. Нет, это была не точная иллюстрация Старца или Древнего, а чертовски близкое приближение. Как что-то, что кто-то мог видеть перед бегством, или составное существо, нарисованное художником на основе рассказов очевидцев или народных сказок.
"Не придавай этому слишком большого значения", - сказал он себе.
Он просмотрел текст, пока не нашел упоминание о Дьяволе Хогенхауза, как его называли. Судя по всему, ему поклонялись шабаш немецких ведьм, которых в этом регионе очень боялись, потому что это существо научило их технике, известной как "миграция разумов", с помощью которой они могли, произнося определенные слова и концентрируясь на деревянном изображение своей жертвы, насильно проникать в ее тело и захватывать ее на какое-то время. Ведьмы проделали это с местным магистратом и министром, которые вмешивались в их деятельность. Они заставили магистрата покончить жизнь самоубийством, а министра изнасиловать местную девушку на глазах у десятков свидетелей.
Койл начал думать о тех психических дарах, о которых говорил Локк, которые предположительно были в каждом из нас и вложены туда Старцами, чтобы мы были как они.
Автор продолжил, отметив, что описания Дьявола из Хогенхауза очень похожи на те, которые пришли из Сибири в 17 веке и Пиренеев в 15 веке, Праги в 13 веке и Египта в 5 веке. Подобные дьяволы были известны племенам аборигенов австралийской глубинки и бушменам Калахари в Ботсване.
В 1099 году, во время крестовых походов, мумифицированное существо этого типа было обнаружено в подземном храме Иерусалима во время кровавой осады этого города и уничтожено... вместе со своими поклонниками.
Этот же дьявол был известен в Шумере в 25 веке до нашей эры, а в 11 веке ему поклонялся пылкий халдейский культ в Вавилонии. И была очень интригующая история, передаваемая из поколения в поколение среди инуитов региона Баффинова залива, в которой говорилось о том, что небо было черным от роя таких существ, и что жужжание их крыльев было громче, чем штормовой ветер. Согласно этой легенде, деревня инуитов на том месте, которое сейчас известно как остров Элсмир, была опустошена роем, а жители унесены в небо. Антропологи считали, что этой своеобразной легенде уже много тысяч лет, и она передавалась от отца к сыну и от матери к дочери. А в подземной пещерной системе в Бельгии сильно стертые наскальные рисунки неандертальцев возрастом около 60 000 лет, казалось, изображали большое племя, поднятое в воздух крылатыми существами, которые имели удивительное сходство с "современными" описаниями Дьявола из Хогенхауза.
Койлу хотелось бросить книгу в угол и забыть обо всем этом, но он не мог. Все это было и было всегда. Это был всего лишь вопрос поиска и соединения разрозненных географических областей и периодов времени. Несмотря ни на что, оно было там.
Он полистал книгу, и там были другие исторические и фольклорные отсылки, от ассирийских храмов до скандинавских саг. Локк, как и автор, профессор классической археологии из Кембриджа, провел свои исследования очень тщательно. Здесь были кельтские мифы о демонах ветра, называемых "Жнецами зари", и кощунственные статуи таких дьяволов в Ирландии и Уэльсе, которым приносились кровавые жертвы, как записано римскими учеными; нигерийские народные сказки о крылатых дьяволах, уносящих целые деревни на небеса; и сказки, рассказываемые шепотом, германских варварских племен.
Слишком. Это продолжалось и продолжалось.
В этот момент Койл бы отбросил книгу в сторону, но нашел что-то поближе.
Речь шла о печально известном "Культе Дьявола Аркхема" в Массачусетсе 17 века, тяжелом времени для ведьм в колониальной Новой Англии. Культ Дьявола Аркхэма, или Культ Ведьм, по-видимому, проводил Шабаш в каком-то избегаемом темном ущелье за местом под названием Медоу-Хилл во время темных ночей четырех главных ведьминских праздников: Сретения, Кануна мая, Ламмаса и Хэллоуина. Здесь они поклонялись какому-то древнему белому камню, стоявшему в ущелье, где отказывалась расти растительность. Это ущелье издавна избегали как колонисты, так и индейцы из-за неприятной истории видений, необъяснимых шумов и пронзительных звуков. Первые колонисты утверждали, что при взгляде на ущелье у вас будет ужасная головная боль, и что те, кто осмеливался посетить его, часто видели призрачные, чудовищные фигуры и предметы - ветки деревьев, тяжелые камни и листья - которые носились и летали по воздуху, когда не было никакого ветра. Местное племя Наррагансетт утверждало, что там часто появлялось большое крылатое существо с дюжиной горящих красных глаз, иногда призрачное и неземное, а иногда мясистое и твердое. Оно часто источало бледное свечение, способное обжечь вашу плоть. Взгляд на существо опустошал ваш разум. Племенные шаманы часто приходили туда и видели кошмарные видения, которые преследовали их на протяжении всей жизни. Сам камень, очевидно, был высечен из какой-то формы метеоритного кварца изгнанной сектой Наррагансеттов много столетий назад.
Ночью ведьминских праздников в Аркхэме наступали времена великого ужаса: дети часто пропадали, с неба доносился шум, а земля дрожала и тряслась.
Культа Дьявола Аркхема очень боялись из-за его мощи. Ведьмы из культа, привлеченные к суду, под давлением признались, что огромный ужасный крылатый дьявол показал им тайны внешних сфер, как физически исчезать и перемещаться сквозь твердую материю, а также прыгать с места на место на огромные расстояния посредством манипулирования определенными эзотерическими фигурами, формулами и искажением неизвестных углов. Современные конспирологи утверждали, что это свидетельство того, что это существо, вероятно, внеземного происхождения, научило Культ Ведьм первобытным, непостижимым секретам квантовой физики и искажениям пространства-времени. Хотя другие утверждали, что это ничего не значит, что те же самые конспирологи связывают черную магию и физику Эйнштейна в некую невозможную протонауку, которая не может существовать.
По сути, сказали они, все это была чушь.
В канун мая 1691 года священник Конгрегационалистской церкви по имени Дэниел Хупер, вдохновленный работами Коттона Мэзера, спрятался в ущелье, чтобы узнать личности ведьм. Четыре дня спустя его нашли на вершине холма в семи милях от ущелья, обнаженного, сильно избитого и исцарапанного, обезумевшего от страха. После почти месяца восстановления он заявил (в письменной форме), что он "был свидетелем разных ведьм из ковена, насчитывающих тринадцать человек, на пятницу Иэна, и слышал сильные вопли и ужасающий шум в этом одержимом ущелье за пределами Меддоу-Хилл, о котором я говорю, из-за чего я был сильно напуган и устрашился: вскоре я ясно узрел ужасное открытие: те ведьмы проводят конгресс с темной и дьявольской фигурой крайней мерзости, которая была развращена и грязна, поднята из Ада, враг сходный с диаволом, как описано в Библии: крылатый, огромных размеров, со многими глазами, горящими красным, как кровь, и обладающим гудящим гласом как у цикады. Подобные существа видели другие на обрядах Хэллоуина и Сретения. Этот Диавол действительно дарил ведьмам ползающих пауков или подобных паразитов в качестве даров для нечистой магии и колдовства. Я признаю, что это заявление, в котором я говорю, правдиво".
После этого у Хупера не было большой жизни.
Его избегали, и он жил один, считаясь сумасшедшим. Он утверждал, что Дьявол прошел сквозь стены его дома и позвал его по имени. Никто не хотел иметь с ним ничего общего, утверждая, что он "околдован и часто посещаем духами", и истории множились как трава возле бедняка. Несколько человек утверждали, что видели крылатого хобгоблина, взлетавшего с крыши его дома на летнее солнцестояние, а другие утверждали, что видели несколько таких существ, жужжащих, как трупные мухи. Хупер редко бывал в городе, поскольку его все знали, его несколько раз избивали, а однажды прилюдно забросали камнями. Лошади не желали подходить к его дому. Они реагировали так же, как и при приближении к старому оврагу, ржали, носились кругами и несколько раз вырывались из упряжи.
В ночь на Хеллоуин 1693 года ужасный ветер пронесся через дом Хупера, хотя в остальном Аркхэме было спокойно. Были слышны крики и странные звуки, похожие на пульсацию, пение и раздирающий уши визг, которые перепугали половину города. К утру от дома Хупера остались руины. Его нашли мертвым в доме, предположительно покончившим жизнь самоубийством. Он оставил записку, в которой говорилось: "Я трижды назван Ими".
Дом сгорел дотла, двор засыпали солью.
Пройдет более ста лет, прежде чем кто-нибудь осмелится воспользоваться этой собственностью. И то только для складского склада.
Что было интересно во всем этом, так это то, что, когда Кезия Мейсон, член культа Дьявола Аркхэма, была арестована во время охоты на ведьм в 1692 году, в ее доме на Ист-Пикман-стрит, доме, который навсегда останется в памяти как "Ведьмин дом", были найдены определенные вещи. Среди ее каракулей, которые не имели вообще никакого смысла (она была почти неграмотной), снова и снова упоминалось, что культ поклонялся "Тем Старцам" и взаимодействовал с ними. Согласно современным описаниям того времени, она была типичной сгорбленной старой ведьмой, у нее, как говорили, были злобные красные глаза, и она носила большую неприятную крысу, которая считалась ее фамильяром.
Назвав имена членов клана, Мейсон была приговорена к смертной казни, но затем исчезла из своей запертой камеры в тюрьме Салема.
Она оставила на стенах ряд странных, неразборчивых геометрических формул, написанных ее собственной кровью, которые, по-видимому, были быстро очищены. Особенно после того, как судья начертил эти каббалистические фигуры, абстрактные кривые и искаженные углы своей рукой, и его пальцы мгновение поблекли и стали прозрачными, так что можно было смотреть сквозь них. Это было расценено как работа Дьявола. Когда верховный шериф попытался арестовать других членов культа ведьм, они исчезли, как и Мейсон, оставив на стенах только те же фигуры и формулы.
Еще один интересный момент: физическое обследование Кезии Мейсон обнаружило V-образный разрез на задней поверхности шее чуть ниже основания черепа. Автор посчитал это интригующим, но не придал этому большого значения, заметив, что на протяжении всей истории ведьм находили с различными отметинами - порезами, надрезами, шрамами и т. д. - и большинство из них, вероятно, были нанесены самими охотниками за ведьмами.
И это было рациональное, реалистичное объяснение, но Койл не был уверен, что он в это верит. Может быть, этот V-образный разрез ничего не значил, а может быть, он значил все.
Еще одно замечание: в 1928 году студент-математик по имени Уолтер Гилман был найден мертвым на верхних этажах Дома Ведьмы, по-видимому, подвергшись нападению крыс, но за несколько недель до своей смерти он жаловался на яркие сны о Кезии Мейсон, ее фамильяре и странных крылатых внепространственных сущностях в форме сужающихся цилиндров, которые ходили на толстых щупальцах и имели головы в форме морских звезд, концы этих придатков были усеяны глазами.
У Койла не было никаких сомнений относительно того, кем на самом деле были эти сущности.
Более поздние авторы упоминали, что Гилман был одержим возможной связью между теоретической математикой и шепотом истины, стоящей за формулами черной магии. Эти сущности, которые его мучили, как утверждалось, были в сговоре с Мейсон, которую они обучили особенностям многомерной физики и искажению времени/пространства, вихревому смещению материи и межпространственной передаче.
На этом Койл отбросил книгу в сторону.
Стало очевидно, к чему клонит Локк.
Колдовство, чародейство, черная магия и прочее были не продуктами человеческого воображения и непрекращающихся попыток объяснить и контролировать природные силы и явления, а чем-то совершенно иным. Ибо как только вы отбрасывали суеверия, мифы и бабушкины сказки, то обнаруживалась логичная система. Высокоразвитая инопланетная наука, которая включала физику, математику и экстрасенсорные способности.
Кезия Мейсон, должно быть, была одной из тех редких личностей в истории, которые рождались с полностью активированными скрытыми психическими дарами: ведьма, колдун, чародей... их знали под многими именами во многих странах. Но именно эти люди могли открыть инопланетные науки либо с помощью своих способностей, либо вступая в психический контакт с инопланетянами, либо сами Старцы оставляли обрывки информации в отдаленных местах, которые адепты и ученые находили, переводили и передавали единомышленникам.
Койл сидел там некоторое время, пытаясь убедить себя, что все это полная чушь. Но он знал больше. Теперь все выходило на свет. Все было там, окончательная истина, дрожащая в древних тенях колдовства и вопиющего суеверия.
Кезия Мейсон не была ведьмой. Не совсем.
Она была человеческим членом инопланетного улья и, в конечном счете, тем, кем станут все мужчины, женщины и дети, когда эти элементы управления в наших умах будут разблокированы по всему миру.
Роем ведьм.
ИМПЕРАТОРСКАЯ ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА
УОРРЕН НЕ ХОТЕЛ это видеть.
Действительно не хотел.
Ему уже не нравилось, как это заставляло всех действовать, повышало уровень стресса и вызывало у всех ужасные кошмары, но он знал, что должен был пойти. Биман хотел, чтобы он пошел, и это решило все. Кроме того, Биман вел себя странно с тех пор, как Драйден позвонил в гипертат и описал ему, что они нашли в пещере.
Он почти боялся отпускать Бимана туда одного.
Да, Биман был мудаком, жестким воякой, который думал своими яйцами, а не мозгами, но Уоррен знал, что он часть их команды, и осознавал его ценность. Они нуждались друг в друге. Независимо от того, что говорил Биггс, они нуждались друг в друге.
И Биман был в плохом состоянии.
Как будто открытие этой штуки открыло что-то внутри него, и единственный способ исцелиться - это посмотреть на то, что его пугало, что его ранило. Всю дорогу к пещере он останавливался, наклонял голову, словно прислушиваясь к чему-то. Но не было ничего, кроме звука льда... этот первобытный звук скрипения, треска и смещения. Музыка ледника. Уоррен был встревожен тем, что было найдено, но только когда они добрались до пещеры и он увидел существо, закованное в лед, воздействие этой штуки ударило его. Это было похоже на то, как будто радио включили на полную мощность в его голове - просто визжащий шквал статики и воющего белого шума, который заставил его крепко сжать челюсти, выдавил слезы из глаз, которые замерзли на щеках, и вызвал в мозгу гудящую головную боль, которая, как он думал, могла бы взорвать затылок.
Вот что сделал с ним взгляд на эту штуку.
Его конечности тряслись, сердце колотилось, зрение затуманилось... и следующее, что он осознал, это то, что он упал на колени перед этой штукой, блюет на лед, и облака отвратительно пахнущего пара струятся в лицо.
А затем руки схватили его, и голоса спрашивали, все ли с ним в порядке.
Но он не мог ответить прямо сейчас.
Он действительно ничего не мог сделать.
Чувства были отключены вместе с разумом, и единственной ясной и рациональной мыслью, которая проскользнула сквозь туман, было ползущее навязчивое знание того, что теперь пути назад нет. Что как только ты увидел что-то подобное и признал, что это было, ничто уже не может быть прежним.
И это было последствием взгляда на эту существо.
И, что еще хуже, ощущать его взгляд на нем.
ДРАЙДЕН БЫЛ ЗАИНТРИГОВАН ИХ реакцией.
Они были не только мгновенными, но и определенно жестокими и физическими.
Интересно. Когда они обнаружили образец в узкой вертикальной трещине в задней части пещеры, его собственная реакция была любопытной смесью страха и благоговения. Стоун начал задыхаться. А Кеннегер, по причинам, понятным только ему, смеялся холодным сухим кудахтаньем.
Это были первые реакции.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как они вырубили его цельным куском льда и вручную вытащили из расщелины. Это было бы почти невозможно, если бы дно расщелины не было сделано из скользкого, блестящего льда. Но вот оно. Через некоторое время к этому привыкаешь. Не совсем комфортно, но привыкаешь, как привыкаешь к злокачественной опухоли внутри тебя, которая не собирается покидать... эту сторону могилы.
Лейтенант-коммандер Биман не разговаривал, пока у Уоррена был приступ. Он даже не оказал первую помощь. Он просто стоял там, уставившись, шлепая ледорубом по ноге после того, как с образца сняли брезент, почти завороженный. Пока Стоун увозил Уоррена в Полярную Гавань, чтобы он отдохнул в тепле, Драйден оставался там с Биманом и Кеннегером.
И если Драйден наблюдал отстранено за реакцией людей, то Кеннегер был почти доволен. В гидрологе всегда было что-то довольно холодное и почти жестокое, но сейчас все стало намного хуже. Намного хуже с тех пор, как он посмотрел на существо. Когда Уоррен согнулся, он улыбнулся. Он действительно улыбнулся.
Биман просто покачал головой. - Так вот она, а? - спросил он, как будто эта штука не оказывала на него подавляющего влияния. Как будто это было ничто. - Так вот она, большая, плохая страшила, которую все здесь боятся?
- Более или менее, - ответил Драйден.
Биман плюнул на лед, а затем снова плюнул, как будто его рот быстро наполнялся слюной, как бывает перед рвотой. - Ну... ну... это уродливый ублюдок. Это точно.
Кеннегер продолжал улыбаться. - О, ну, ладно, коммандер. Красота в глазах смотрящего и все такое. Я уверен, что это существо тоже не посчитало бы вас привлекательным. Как и паук. Но они могут найти свою собственную внешность захватывающей.
- Захватывающей, а? - спросил Биман, выдыхая облако морозного пара. - Ну, только чертов ученый мог подумать что-то подобное.
Драйден поднял бровь.
К этому моменту он уже хорошо знал Бимана. Он был исполнительным, эффективным, добросовестным, почти рабом высшей мантры ВМС США... но он обычно держал свои мнения при себе, как хороший маленький винтик в машине, и когда он их высказывал, они обычно были прямо в русле военно-морской политики. Он всегда был осторожен в том, что говорил, что делал, его будущее на флоте зависело от поведения и способности держать рот закрытым.
Но теперь, по-видимому, это изменилось.
В глазах Бимана было что-то, чего не было раньше, какой-то грязный свет, интенсивность и, может быть, нетерпимость к тому, что было вырублено изо льда, а может быть, даже к науке в целом.
Хотя зимний проект Драйдена здесь, в Императоре, был одобрено NSF, большая его часть была профинансирована ВМС. И именно поэтому они приставили Бимана к нему. Так что ВМС будет участвовать в процессе. Драйден не хотел участия военных в этом. Но власть имущие настояли.
Думая об этом, он внутренне ухмыльнулся.
Игра. Вот что это было. Как только ледяная пещера была обнаружена, они пригласили Драйдена руководить проектом. Он выбрал, кого хотел. Получил все необходимые материалы или ресурсы. И все это ради гляциологического исследования, которое, вероятно, могло бы подождать до весны. Зимние полевые проекты были очень рискованными из-за холода, погоды и изоляции, но NSF было непреклонно в том, чтобы начать исследования. Драйден не был глупым. С участием ВМС и байками, просачивающимися из Антарктиды после трагедии на Харькове, он мог сложить два и два.
То, что они обнаружили в трещине, было тем, о чем все это было.
О чем это всегда было.
Стоя там с Биманом и Кеннегером, Драйден отвернулся от мужчин, изучая гигантскую пещеру вокруг себя. Это было действительно впечатляюще. Вы могли бы аккуратно втиснуть туда городской квартал и все равно осталось бы много места. Стены были образованы из того блестящего электрического сине-зеленого льда, который образовывал гигантские колонны, мерцающие хребты и сверкающие башни. Было множество расщелин и туннелей, некоторые из которых вели глубже в сам ледник, а другие открывались в бездонные расщелины. Везде, куда он смотрел, ветвящиеся древообразные ледяные кристаллы росли в удивительном изобилии и кристаллической сложности, потолок выгибался как купол, тысячи гигантских сосулек свисали с него. Лед преломлял искусственное освещение, создавая почти светящееся поле насыщенного голубого свечения.
Как гляциолог, Драйден знал, что ледяные пещеры образовались в результате движения самих ледников, сезонных периодов таяния и замерзания. Они, как правило, не были статичными, иногда те, которые были доступны в течение многих лет, запечатывались ледниками, в то время как открывались новые. Это происходило постоянно.
Это то, что он знал как ученый.
Но как человек он не мог избавиться от мысли, что пещера была могилой.
Кеннегер и Биман все еще смотрели на образец, каждый по-своему. У Кеннегера была эта кривая маленькая улыбка на лице, которая была примерно такой же дружелюбной, как порез ножом. А губы Бимана дрожали, иногда отрываясь от зубов. Его глаза были огромными, черными и блестели. Они не моргали.
В этом голубом сиянии его лицо имело бледность трупа. - Кто-нибудь... кто-нибудь должен взять эту чертову штуку и бросить ее в самую глубокую расщелину, которую он сможет найти. Знаете? Нам просто лучше не смотреть на это, не видеть этого, не... знать об этом или не позволять этому знать о нас.
Драйден ждал какого-нибудь неуместного комментария от Кеннегера, но его так и не последовало.
Все трое просто стояли, лица светились зеленым, дыхание вырывалось белыми облачками, пока существо перед ними смотрело на них из своей глыбы чистого голубого льда, а ледник трещал и лопался, куски льда падали со стен и потолка.
Драйден избегал смотреть на существо во льду, но теперь его глаза снова устремились в его сторону. И казалось, что у него не было реального выбора. "Посмотрите на него", - подумал он тогда. "Это не какая-то безобидная окаменелость или любопытная реликвия, чья угроза была сведена на нет смертью и течением эпох. В нем есть что-то очень жизненное, как будто оно просто спит, ожидая пробуждения. Это чертовски ненаучно. Но вы это знаете. Вы это чувствуете. В этом существе есть жизнь, жизненная сила, тревожное чувство осознания. И любой, кто смотрит на него, чувствует то же самое. Это существо оказывает ужасное воздействие на человеческий разум, и это потому, что это злое существо злой расы".
Он знал, что должен снова накрыть его брезентом, но не мог пошевелиться. Как будто его парализовало. Поэтому он просто смотрел и чувствовал, как кровь застыла в его жилах. Он не был биологом; он не мог классифицировать это существо. Стоун был биологом, но его специальностью были микробы, поэтому он даже не пытался это сделать. Но кто на самом деле мог? В своей ледяной оболочке существо было ростом около семи футов. Тело было серым и кожистым, округлым, как бочка, и сужающимся к концам. У него были ноги внизу... или что-то вроде ног, придатки для передвижения, во всяком случае... которые больше напоминали извивающихся змей. У него также были крылья, которые были прижаты по обе стороны.
Как бы вы классифицировали что-то подобное?
Оно было чуждо, чудовищно.
Также у него была голова. Наверху, раздутая шишка головы с пятью мясистыми выступами, которые выглядели как извивающиеся черви с глазом на конце каждого, который был кричаще-фиолетово-красным, как сгустки крови, и непристойно прозрачным. Эти глаза были тем, что убивало тебя. Они пронзали насквозь и заставляли что-то внутри течь, как горячий воск. Драйдену они казались очень похожими на луковицы цветов, раскрывающиеся из морщинистых глазниц.
- И ты хочешь его разморозить? - спросил Биман, указывая на глаза, эти ужасные, полные гнева глаза, Драйдену. Указывая на него своим хромированным ледорубом. - Ты и эти гребаные яйцеголовые хотите разморозить это... это чертово злодеяние, как стейк на тарелке? О, вот это хорошо. Это все, что мне нужно знать о науке и ученых. Это действительно круто.
- Мы не будем его размораживать, лейтенант-коммандер. Не здесь.
Биман дрожал, ежился, его лицо было напряженным. - Ну, хорошо, док, это действительно хорошо. Потому что, видите ли, я этого не допущу. Вы разморозите эту штуку, а я оболью ее бензином и сожгу. Клянусь Богом, я это сделаю. Я не позволю этой чертовой штуке бегать здесь и делать бог знает что. Он был иррационален, но никто не осмеливался об этом упомянуть. Его глаза были полны глупой, безумной ненависти, и никто не хотел быть ее объектом. - Уродливая ебанная херь. Я знаю, что она хочет. Я знаю, чего она хочет, и я не собираюсь ей этого позволить. Понимаете?
Кеннегер ухмыльнулся. - Но именно поэтому мы здесь, коммандер.
- Вы здесь из-за ледника! Чтобы изучать Императора! Вот что мне сказали!
- Вам солгали, - сказал ему Кеннегер без капли сочувствия в голосе. - Нам всем лгали с самого начала. Но, видите ли, остальные из нас знали, что это уловка. Мы знали, что им нужна одно из этих существ и они не остановятся ни перед чем, чтобы получить его...
- Кеннегер... - сказал Драйден.
- Потому что это было целью, коммандер. Заполучить одно из этих существ. Разморозить его. Дать ему снова жить. Выпустить здесь, в этих пещерах, в полной изоляции Бердмора, когда нас всего восемь. Всего восемь жизней. Не такая уж большая цена, чтобы собрать секреты самих звезд, а?
Биман вскипел.
- В науке мы называем это контролируемым экспериментом. Изоляция обеспечивает стерильную среду без риска заражения внешними факторами. Кеннегер рассмеялся. - Лабораторные крысы. Мы просто лабораторные крысы.
Драйден не пытался спорить с Кеннегером.
Потому что, по сути, он был прав.
Вот в чем было дело.
Вот в чем всегда было дело.
Драйден не был дураком. Бог знает, он слышал про существ по частным каналам. Что все дело на Харькове было не выдумкой, а фактом. Что они нашли несколько из этих существ, и в результате погиб весь экипаж, за исключением двоих. NSF знало, что здесь происходит, так же, как и знало, что за этим стоят эти существа.
Один из коллег Драйдена, который провел два лета в отдаленном полевом лагере у подножия ледника Малок, сказал, что ранние экспедиции в Антарктиду - и в Трансантарктические горы в частности - шептались об этих существах и что во время операции Highjump в 1940-х годах[60] они извлекли несколько замороженных трупов из горных пещер, которые все еще были заперты в надежных холодильных хранилищах.
Зачем увековечивать эту машину дерьма?
Кеннегер говорил правду.
Пакстон и Риз вылезли из одной из расщелин и уставились на Бимена.
- У меня кошмары с тех пор, как я на него посмотрел, - признался Драйден.
- Ты не один такой, - сказал Пакстон. - Они снятся всем нам.
Драйден сглотнул. - Давай просто накроем его обратно. Я планирую держать его в замороженном виде. По крайней мере, до весны.
Бимен уставился на него. - Да, док? Ну, может, у этой штуки другие планы. Вы когда-нибудь рассматривали такой вариант? Вы когда-нибудь задумывались, что оно может быть...
- Живой? - спросил Кеннегер. - Да, конечно, коммандер. Потому что он живой. Посмотрите на него. Посмотрите на него и скажите мне, что это не так. Возможно, живой в не таком смысле, как мы понимаем такие вещи, но, безусловно, способный снова жить. И он осознает. Смотрит на нас. Смотрит прямо на нас и думает о нас. Разве вы не чувствуете его...
В этот момент все, что варилось в Бимане с тех пор, как он увидел эту штуку, просто вскипело. Его глаза стали яркими и дикими. Рот скривился, и он издал гортанный, рычащий звук, который даже отдаленно не напоминал человеческий.
Он бросился прямо на Кеннегера, занеся ледоруб для удара.
Кеннегер успел только закрыть лицо.
Но топор так и не опустился.
Биман видел только существо во льду и больше ничего, движимый неумолимой и инстинктивной ненавистью. Он сбил Кеннегера с ног и переступил через него и пошел прямо на замороженное существо. А затем топор поднимался и опускался, вгрызаясь в глыбу льда, щепки и куски разлетались, когда лезвие разрезало глыбу, и он попытался добраться до того, что было внутри.
Пакстон и Риз бросились вперед, схватив его, и он почти небрежно отбросил их на лед.
И когда они упали, он встал над ними с поднятым для удара топором... затем он отбросил его, закрыл лицо руками и рухнул. Его глаза закатились, и на этом все закончилось.
Драйден быстро накрыл существо брезентом.
- Иисус, - сказал Риз. - Вы это видели?
- Он не последний, - сказал Кеннегер. - Оно достанет всех нас.
И Драйден понял, что он прав.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
13 МАРТА
КОЙЛ БЫЛ НА КАМБУЗЕ, слушая как ветер сотрясает купол, и заливая жидкие яйца в большую миску. Стоял с венчиком в руке, который был ненамного меньше бейсбольной биты, Фрай вошел с Гат, оба в своих ECW, после бодрой утренней расчистки дорог и дорожек от нанесённого снега. Не настоящего снега, просто поземки, которая ежедневно создавала беспорядок. Настоящие снежные бури не были так распространены в Антарктиде, как многие думали. В основном это был старый снег. Но время от времени в море или в горах могла зародиться хорошая буря и похоронить станции за считанные часы.
Фрай хотел что-то сказать Койлу, но Гат околачивалась рядом, и он не собирался говорить это при ней.
Ей пришлось рассказать им о невзгодах жизни ее дочери Трикси в Огайо. Она наконец подала на развод с мерзавцем, за которого вышла замуж, карнавальщика, который бросил работу и решил, что пособие по безработице - лучший способ честно зарабатывать на жизнь.
- Этому сукину сыну, скатертью дорога, послушайте, - сказала им Гат, снег и иней таял на ее комбинезоне Carhartt в тепле камбуза. - От этого союза у меня появился драгоценный внук, но это все. Он срал на мою Трикси, как будто у нее на шее было колечко от слива унитаза. Он больше не семья. Только донор спермы и все. Скатертью дорога. Если бы я вернулась домой, я бы долбанула его гребаную голову о свое колено. Мутил с Джанис Аберли, матерью лучшей подруги Трикси. Боже мой, они должны быть благодарны, что меня нет рядом, чтобы все исправить. Я бы выебала в рот этого ехидного засранца за то, что он так поступил с моей Трикси. Я бы насрала ему в рот и заставила бы его жевать. Этого сукина сына.
Гат пошла дальше, чтобы рассказать об этом Гвен и Зут, за стол в задней части столовой, где Ковен обычно судил готовку Койла. Гат была в порядке. Если вам нравились большие и мужественные, с волосами на груди и выпуклостью в штанах, то она была вашим типом девушки.
- Я снова был на связи по радио с Артом Фишером, - сказал Фрай.
Арт был его приятелем на станции Полюс. Любитель старинных автомобилей.
- Да?
Фрай прищурился, вытер рот тыльной стороной ладони. - Арт говорил... не мог вдаваться в детали, не в эфире... но, думаю, на проекте "Император" что-то назревает.
Это был проект доктора Драйдена по глубокому исследованию, гляциологическое исследование некоторых ледяных пещер на леднике Бердмор. Одна из тех зимних полевых операций, которая напугала многих людей.
- Держу пари, что так и есть.
- Не знаю, что именно, Никки, - признался Фрай, - но оттуда идет какой-то странный радиотрафик. Это все что сказал Арт. Намекнул на это. Грядет какая-то хрень. ДеФлер, тот самый мензурка, который управляет в этом году Полюсом, отслеживает сообщения, так что это все, что я смог узнать. Пока.
- Что-нибудь еще?
- Какая-то мензурка на Мак-Мердо ударил парня ножом, сказал, что он ведьма или что-то в этом роде.
Койл посмотрел на Фрая. - Помнишь, что ты сказал? Если что-то происходит, мы начнем видеть знаки. Ну, я вижу их повсюду.
- Примерно то, о чем я и думал, Никки.
Ида кинула взгляд поверх своего "Дайджеста мыльных опер" и уставилась на них обоих. - О чем вы там шепчетесь, мальчики? Вы как две девочки, которые делятся секретами.
Койл обнаружил, что просто не может лгать, но Фрай оказался на высоте. - Мы говорим о тебе, Ида. Пытаемся решить, кто из нас первым займется с тобой сексом.
Она рассмеялась. - Черт, не спорьте об этом, парни. Тут хватит на обоих. Просто поторопитесь и приступайте, я не молодею. Черт, прошло так много времени, что, кажется, моя вишенка снова выросла.
Старая добрая Ида.
Она вернулась к своему журналу, пытаясь разгадать интригу в Порт-Чарльзе[61].
- Ты считаешь, что нам следует что-то сделать с этим, Никки? Или просто сидеть сложа руки и смотреть, как все идет?
Койл покачал головой. - Нет, ничего не делай и ничего не говори. Сейчас слишком много дерьма. Эти люди и так уже крепко завязаны. Не говори ничего об этом, если только это не касается меня. Подождем и посмотрим, что будет дальше.
Фрай почесал седеющую бороду. - Я думаю, это не заставит себя долго ждать, старина.
И он был прав.
B-142, АМБУЛАТОРИЯ,
СТАНЦИЯ МАК-МЕРДО
ДОКТОР МАНСЕ СЧИТАЛ своим долгом заходить к нему регулярно, с тех пор как накануне Полчка укололи седативным, когда он бредил о ведьмах и бог знает о чем еще.
Бедняга.
Гениальный, но заблуждающийся.
Иногда это случалось.
"Он вел себя тихо, спокойно", - сказал дежурный медик, Санборн.
Мансе подошел к нему, ожидая увидеть его спящим.
Но Полчек не спал.
Он улыбался, а его глаза были черными и блестели, как мокрый тротуар. Холодок пробежал по телу Мансе, когда он сделал один неуверенный шаг назад.
От пола доносились звуки ударов.
Скребущие звуки шли от стен, словно по ним царапали когтями.
Температура воздуха упала, и Полчек сел, от него валил пар.
Удерживающие его путы лопнули одни за другими.
"Что, черт возьми, это такое?"
Мансе застыл с открытым ртом, чувствуя, как энергия нарастает в воздухе, словно вот-вот ударит молния. Она прогрессировала, пока он не почувствовал, как она ползет по тыльной стороне рук и по позвоночнику, и вся комната завибрировала и затряслась.
И Полчек, круглоголовый, с песочными волосами и когда-то совершенно безобидный, посмотрел на него этими черными инопланетными глазами, и в них можно было увидеть зачарованные, космические глубины.
"Что здесь происходит?" - спросил Сэндборн.
"Древний улей вышел из спячки..."
Полчек встал, и раздался резкий треск энергии, и он направил ее прямо на Сэндборна. Невидимая волна непреодолимой силы ударила его, подняв и отбросив на десять футов. Прямо в дверь. Он ударил ее так сильно, что в ней образовалась трещина.
Мансе не успел ничего сделать, кроме как ахнуть. Затем та же самая волна силы ударила его о стену, и он без чувств упал на пол.
Полчек парил в трех дюймах от пола.
Мансе молча уставился на него.
"Им не нужно овладевать нами, мы овладеем собой сами".
Невероятно бледный, с черными и подвижными глазами, руки Полчека были вытянуты в стороны, как у Иисуса на кресте. Затем он повалился на пол, его лицо исказилось в маске агонии. Он издал звук сглатывания/рвоты и обмяк.
Яростные явления в комнате утихли.
После минуты ошеломленного молчания Сэндборн подошел к нему.
Нерешительно он положил на него руки.
Плоть Полчека была влажной и горячей. Кровь залила глаза и брызнула на лицо. Она также текла из ушей. Сэндборн лихорадочно искал пульс, но он уже знал вердикт. У Полчека была эмболия или аневризма мозга, которая лопнула.
- Он мертв, - сказал Сэндборн. - Что... что, черт возьми, только что произошло?
- Его активировали, - сухо сказал Мансе. - Скоро это случится со всеми нами.
ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
ДРАЙДЕНУ, Пэкстону, Ризу и Уоррену пришлось приложить усилия, чтобы вытащить Бимана обратно в проход после того, как он потерял сознание. Они могли бы оставить его в Полярной Гавани, где Драйден и остальные находились большую часть времени, но Драйден счел важным вытащить его из пещеры и подальше от образца.
И все согласились с ним.
Они подняли его в гипертат и положили на койку. Он едва мог соображать, и Стоун, который был обученным медиком, сделал ему укол, чтобы на некоторое время вырубить его. Затем они спустились вниз в пещеру, а Уоррен и Биггс остались наедине с сумасшедшим.
"Просто позвоните нам, если он будет чинить проблемы", - сказал Драйден. "Но он должен спать несколько часов. Я думаю, он будет более разумным, когда придет в себя".
Конечно.
Это было вчера. Биман просыпался на несколько минут время от времени, с шокированным и стеклянным взглядом, и один раз помочился, но в остальном он просто спал.
Уоррен даже не хотел смотреть на Биггса.
Не хотел видеть это выражение на его лице, этот кислый и понимающий взгляд "я же говорил тебе", который, вероятно, останется постоянным до весны. Биггс сказал ему не спускаться туда, не смотреть на эту штуку, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. И он предупредил его не приводить туда Бимана, потому что у Бимана изначально не все в порядке с головой, и то, что там внизу, действительно испортит его.
Поэтому Уоррен не смотрел на Биггса.
Он сидел на своей койке, чувствуя себя настолько несвязанным внутри, что думал, что может развалиться. Он смотрел, как Биман спит, и старался не думать о том, что он видел во льду вчера, или как далеко весна, или как чертовски далеко они находятся на Бердморе. Господи, ближайшие населенные лагеря - это Полар Клайм и Колония, и они могли бы быть в Де-Мойне, с таким же успехом[62].
Зима.
Да, они сказали ему, когда он вызвался участвовать в проекте, что это не летний лагерь в Антарктике. Это ледяная пещера в леднике в Трансантарктических горах. По сравнению с этим Сибирь была как центр Чикаго. Это был конец света, чувак, или... точнее... его жопа.
В Арлингтоне парень из NSF в Управлении полярных программ сказал ему так: Мы говорим о разгаре зимы, сынок. Если ты не думаешь, что сможешь это сделать, не делай этого. Изоляция, экстремальные условия... это может убить тебя. У вас, ребята, будет все необходимое и дублирующие системы, чтобы вы оставались в живых. Но если что-то случится, вы сами по себе. Подумай об этом, прежде чем подписывать, ладно? Я бы на твоем месте не хотел иметь с этим ничего общего. Мы говорим о ледяной пещере на леднике Бердмор. Это место пустынно в середине лета, когда летают самолеты. Но в разгар зимы... Боже, я даже думать не хочу, как там внизу, с холодом и темнотой...
Но Уоррен подписал.
И теперь застрял здесь.
С Биггсом, сумасшедшим и чем-то, что они вырубили изо льда, о чем он даже не хотел думать. Он знал, что это было, конечно, но иногда было легче, если ты не признавался в чем-то. Даже себе. Не называл их по имени.
Поэтому он глазел на Бимана.
Он забыл о X-Box.
Зима была бесконечной, и никто не мог понять, будут ли они живы или в здравом уме к весне. Он поднял глаза, и Биггс посмотрел на него.
- Что? Что?
Биггс просто покачал головой. - Я же говорил тебе, мужик. Но ты просто не хотел слушать.
- Я ожидал этого.
- Та штука внизу. И теперь все это чертово место населено призраками, и мы тоже населены ими, - сказал он. - Каково это, Уоррен? Каково это - быть ебаным домом с привидениями?
Уоррен просто отвернулся, думая, что может начать плакать.
Да, каково это?
Он не знал, но чувствовал, что узнает и скоро. Ведь здесь внизу должны были произойти вещи. Ужасные вещи. Чудовища теперь были на свободе, и от этого не было спасения. Даже сейчас он чувствовал едва заметный и негативный сдвиг в атмосфере Императора. Что-то происходило. То существо там внизу пробудилось, заполняя пещеру своими ядовитыми воспоминаниями, и он чувствовал, как они наполняют его мир, словно яд.
Населен? Боже, да, он был населен.
СТАНЦИЯ КОЛОНИЯ
ВО ТЬМЕ своей клетки Слим был не одинок.
Он никогда не был один. Не совсем. Если он очень крепко закрывал глаза, иногда он мог притвориться, что он один. Но даже в его сознании не было такого понятия, как одиночество. Действительно не было уже некоторое время, но с тех пор, как его привезли на Колонию, стало хуже.
Он не помнил, как попал на Колонию.
У него было только искаженное, отрывочное представление о том, какой была его жизнь раньше. Но он знал, что стало еще хуже. Давным-давно произошла какая-то катастрофа. Самолет? Вертолет? Он не был уверен. Он был там с другими мужчинами и видел что-то под брезентом. Что-то, что тоже видело его, хотя и было совершенно мертвым в биологическом смысле этого слова.
С этого все и началось.
Это было семя, которое медленно проросло в его тайный сад страха, ужаса и безумия. Были сны и видения, странные побуждения... и лица, лица людей, которых он должен был знать, но не мог никак вспомнить. Все было таким размытым. Единственное, что он действительно понимал сейчас, было это место.
Его камера.
Тьма.
И доктор Реллинг, конечно. Ее персонал. Мужчины и женщины в белых халатах, которые привязывали его к столам и делали инъекции, иногда окунали в баки с теплой жидкостью... всегда задавали ему вопросы и заставляли рассказывать им о том, что он видел.
Они хотели узнать о плавающем месте, которое было местом между местами, о мире снов, где не было верха, низа, лево или право... только дрейфующая материя, формы и существа, те ужасные существа, которые любили играть в его сознании. Там все было по-другому. Вы не могли потрогать вещи, не могли их почувствовать. Все было как дым. Объекты или вещи, подобные объектам, могли проходить друг сквозь друга.
Так было и со Слимом.
Пока он дрейфовал в эфире, он стал разъединенным... его атомы отказались оставаться вместе. Его руки уплыли. Его голова отделилась от тела. Хотя он не был подключен, он мог двигать своими оторванными, плавающими конечностями. И когда он кричал, крик исходил не из его рта, а из какого-то далекого-далекого места.
Вот о чем хотели узнать люди доктора Реллинг.
Они хотели узнать о существах, Древних, Старцах, хотя существа не называли себя так. Слово, которое они использовали, нельзя было правильно перевести с этих жужжащих голосов и пронзительных криков.
Технари Реллинг в белых халатах хотели узнать, откуда изначально появились Старцы. Они хотели узнать, как они перешли из этого мира в другие. Как они перемещались сквозь твердую материю и почему, когда они умирали, их разум оставался нетронутым, бестелесным и призрачным, но живым и организованным.
Но Слим не стал им рассказывать.
Старцы рассказали ему то, что он не осмелился бы повторить. Они много рассказали ему о физике и математике, которые сделали все это возможным. Слим закричал, когда они проникли в его разум своими холодными, скользкими мыслями и заставили его увидеть то, что они видели, почувствовать то, что они чувствовали, и понять то, что они понимали. Это было травматично... но он это пережил.
Старцы сказали ему, что так и будет.
Что однажды он станет таким, как они, и будет ими. Но он не должен рассказывать Реллинг то, что он знал, потому что для Реллинг еще не время знать эти вещи. Слим очистил все это из своего разума, отказался помнить это.
Затем в тот день Реллинг привязала его и ввела ему этот наркотик... тогда ему пришлось вспомнить. И когда он вспомнил, Древние снова коснулись его. В основном те, нежить, у которых не было тел. Реллинг хотела узнать об улье, о миллионе глаз, а нежить не хотела, чтобы она знала... они прошли сквозь стены, и все утонуло в голубом тумане... все тряслось, дрожало и рушилось. Эти разумы, не были индивидуальными, а были клетками одного и того же устрашающего мозга, и могли бы разнести Реллинг и станцию, но они этого не сделали.
Им нравилось наблюдать, как люди узнают о себе.
Им нравилось, как люди приходят к истине.
Но с того дня Слим на самом деле не был Слимом. Он не был частью улья, хотя он был тронут им и погружен в него, а после этого уже никогда не стать целым. Древние вызывали у него отвращение... но он понимал их, как заключенный понимает своих тюремщиков. Они делали то, что делали, потому что это было частью их плана мира.
Но Реллинг?
Реллинг была хуже.
Реллинг была человеком, и она была первой, кто предал свою собственную расу. Для Слима это сделало ее еще более отвратительной, чем-то неприятным и извивающимся, что нужно было раздавить.
Теперь Слим был один в темной камере, где Реллинг держала его.
Не было ни света, ни звука. Даже пол и стены были бесшовными и не текстурированными. Не было абсолютно никаких сенсорных стимулов. Реллинг называла это сенсорной депривацией. Когда вас не отвлекает то, что снаружи, вы принимаете то, что внутри, и освобождаете это.
Да, он был один в камере.
Другие были рядом, Старцы, но они предпочитали наблюдать и молчать. Поэтому без них, которые толпились в его разуме и открывали там вещи, Слим вспоминал. Может быть, это были сны, а может быть, они были реальностью. Теперь между ними, казалось, не было большой разницы.
Он мог видеть женщину, симпатичную молодую женщину с колючими ярко-рыжими волосами. Она держала за руку маленькую девочку. Слим знал, что он с ними. Они шли по лесу, и у маленькой девочки была палка, которую она называла своей волшебной палочкой. Она сказала, что может взмахнуть палочкой и заставить волшебные звезды упасть с неба... раз, два, три. Женщина засмеялась, и Слим засмеялся, и маленькая девочка сказала, что хочет отправиться с ним в холодное место, на Северный полюс, но он сказал ей, что это не Северный полюс, а Южный полюс и...
О Боже...
(рэйчел?)
Это ты?
(рэйчел... рэйчел???)
"Я помню, я помню...
Нет... НЕТ... НЕ ЗАБИРАЙ ИХ, ЗАБИРАЙ ИХ У МЕНЯЯЯЯ...
Жидкий, теплый поток заполнил его разум, стирая все это, и он знал, что это Древние не хотят, чтобы он думал об этих вещах. Но как раз перед тем, как это было стерто - смыто, как ластиком стирающим что-то написанное на доске - там было что-то, что-то сильное и реальное, и оно приносило радость и боль и... и он не был уверен, что именно, только то, что это была безупречная чистота, которую они у него отняли.
Они приближались.
"О, пожалуйста, не трогайте меня, не трогайте меня снова, только не снова".
Он знал, что это не призраки, не немертвые, а живые Древние.
Они приближались к нему сейчас.
Его мозг вспыхнул от боли, и он закричал. Они могли нежно, безвредно прикоснуться к вам... но иногда они могли ударить вас током, или их щупальца были такими горячими или такими холодными, что могли обжечь вас.
Он слышал шелест их крыльев и резиновый звук их треугольных лап по полу, скольжение их конечностей. И этот резкий, тошнотворный аромат, который исходил от них.
Они начали говорить с ним этими жужжащими голосами, которые было больно просто слышать. Да, да, да, он сделает то, что они хотят. Он убьет себя, если они попросят, только пожалуйста, пожалуйста...
"Не боль, не боль, не боль..."
Они были тенями вокруг него.
Тени, которые проходили сквозь стены, становились плотными, как только проходили сквозь, но все еще оставались тенями. Скопившиеся, чуждые, жуткие тени, которые были живыми, вязкими и дышали. Он слышал кожистые трепетания крыльев, скребущий звук конечностей. Да, они двигались вокруг него в теневом шоу форм и искажений, кружащимся сухим горячим ветром, воющем вихре крыльев, глаз и тянущихся щупалец, и Слим начал мысленно кричать: "Я никому ничего не сказал... они хотят знать, Реллинг и другие хотят знать, но я... НЕ БУДУ... ГОВОРИТЬ... ИМ..."
Теперь он стоял и не помнил, как встал, но он стоял. Они кружили вокруг него, напирали со всех сторон, существа, которые приносили тьму, намного более темную, чем в камере. Это была тьма, которую можно было почувствовать, узнать и от которой можно было уклониться.
Они прикасались к нему.
Извивающиеся пальцы-усики.
Прикосновение змей.
Ползучие змеи... жгучие, маслянистые, сжимающие.
И глаза... эти красные, красные глаза смотрели на него и в него, живые, электрические и бестелесные, снимая слои психики и души так же аккуратно, как скальпели, обнажая красное, влажное мясо под ними. Они питались его воспоминаниями, разворачивали слои луковой шелухи души, обертывавшей и питавшей то, что было под ним, касались его, сортировали, наполняли собой, пробирались через интимные и тайные места, как черви, прогрызающие туннели в мясе... А затем они отстранились, когда он потерял сознание, упал на одного из них, и эти гладкие, холодно-горячие конечности поставили его обратно. Он дрожал и стонал, теперь отделенный от всего, чем он был раньше, его воспоминания были пережеваны и поглощены ими.
Он чувствовал себя отвратительно.
Оскверненным.
Наполненным психическим ужасом и физическим отвращением к ним.
Он закрыл глаза, убеждая себя, что их нет, но эти ледяные щупальцеобразные конечности схватили и сжали, истекая мерзкими, едкими выделениями. Их разум нельзя было отвергнуть, и, хотя все было тьмой, глаза их ярко светились, резким раскаленным красным, который сжигал зрение и свободу воли Слима. Эти разумы возвращались снова, как акулы, которые кусают пловца, позволяя течь сладкой и горячей крови, возвращаясь позже для пиршества из мяса, жира и конечностей...
...скользя через его собственные глаза, словно жирные, извивающиеся змеи, мускусные и отталкивающие. Извиваясь в мозгу, кусая и жуя, гнездясь в теневых местах его мертворожденной психики, откладывая свои испускающие пар яйца и заражая его своим потомством, которое даже сейчас вылуплялось горячими, извивающимися петлями, заражая и загрязняя, порождая пагубную жизнь и наполняя его собой, пока он не погрузится в них.
Погруженный в зеленое, вязкое море, тонувший в тлетворной необъятности самого улья...
И поскольку все в его разуме было зачищено, отравлено и вырвано сочными, кровавыми горстями, он мог слышать свой голос, кричащий, кричащий против гудящего центрального разума их всех: "Меня зовут Слим, меня зовут Слим... Глен, Глен, Глен Ардозио! Я не часть тебя! Я не часть того, что ты есть! Ты не можешь обладать мной! Ты не можешь владеть мной! Я есть! Я есть! Я есть! Я ЕСТЬ Я, И ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЭТОГО СДЕЛАТЬ, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ВЛАДЕТЬ ТЕМ, КТО Я ЕСТЬ ЕСТЬ..."
А потом, позже, когда Слим вынырнул на поверхность этого намертво застоявшегося и загрязненного пруда, он открыл глаза, и он был один. Он не слетел с катушек от того, что здравомыслящий ум мог бы счесть психическим групповым изнасилованием, он просто сидел там в темноте.
И медленно, медленно, довольно гротескная и непристойная усмешка расползлась по губам, поднимаясь к поверхности того, чем он теперь был... белый, наполненный газом кадавр, разбивающий поверхность черного озера.
СТАНЦИЯ ПОЛАР КЛАЙМ
КОГДА КОЙЛ ОТКРЫЛ дверь, протирая глаза от сна, там стояла Гвен. Но это была не обычная Гвен, которая появлялась с бутылкой вина и страстным взглядом в глазах. Эта Гвен была напряжена и напугана и балансировала на грани. - Давай, Никки! Тащи свою задницу в лабораторию CosRay прямо сейчас, - сказала она, почти задыхаясь, что-то под ее словами царапало, как ржавое железо. - Происходит что-то странное!
- Что?
Но она уже убежала.
Он натянул одежду и пригладил волосы рукой, натягивая ботинки и парку. Он побежал по коридору, и что-то сжалось внутри него.
Лаборатория CosRay официально была Обсерваторией нейтрино/космических лучей, и туда можно было попасть, следуя по туннелю от купола, который тянулся почти сто футов. Крайдерман и Дэнни Шин играли в настольную игру в кают-компании, когда он пробегал мимо, Морской бой, и он пролетел прямо мимо них.
"Эй, Никки?" - крикнул Крайдерман. "Где пожар, мужик?"
Койл побежал по коридору D, в котором располагались Биолаборатория, Геолаборатория и Лаборатория Зондирования, все эти разнообразные технические помещения, где забавлялись мензурки. Затем он прошел через дверь и вошел в сам туннель, который не отапливался, и это было похоже на прыжок в горное озеро в январе, когда холод ударил его и окутал. В конце туннеля, прислонившись к электрическим каналам, идущими от купола, ждала Гвен.
"Давай, Никки", - сказала она. "Это странное дерьмо".
Он последовал за ее удаляющейся фигурой через дверь и сразу почувствовал, как что-то прошло сквозь него, как какой-то странный статический заряд, от которого волосы встали дыбом на затылке. Волна ужаса и отчаяния прокатилась по нему и чуть не раздавила своим ударом. Она была и тут же ушла. Но оставила сокрушительную тревогу.
Здание CosRay было разделено на полдюжины меньших комнат, которые окружали само помещение обсерватории, большинство из них были заполнены запасными частями и разным хламом. Оборудование обсерватории было автоматизировано, и единственным человеком, который когда-либо приходил туда, был Эйке, чтобы загрузить данные на диск.
Сами нейтронные детекторы изначально были разработаны для мониторинга радиации на атомных электростанциях, но здесь они служили мониторами космических лучей. Космические лучи попадали в верхние слои атмосферы Земли примерно со скоростью света и распадались на субатомные частицы. Детекторы CosRay были чувствительны только к нейтронам, и, подсчитывая нейтронное насыщение, можно было мониторить солнечную активность. Не все космические лучи исходили от нашего Солнца; некоторые из них исходили от далеких сверхновых и суперджетов в центрах далеких галактик. Компьютеры могли отслеживать их траектории с удивительной точностью.
Койл пробрался через лабиринт комнат и остановился в коротком коридоре снаружи обсерватории. Эйке стоял там в своей красной парке, его глаза были увеличены толстыми линзами очков. Хотя он был круг и с белой бородой, он едва ли был весел.
Гвен была с ним.
Хотя это было против правил, она курила сигарету, и никто не говорил ей не делать этого.
"Я ничего не знаю об этом деле, - сказал Эйке, выглядя сбитым с толку. "Я вообще ничего не знаю об этом всем".
Койл собирался спросить, что, черт возьми, что за хрень снова происходит, но затем чувство ужаса снова охватило его, и мурашки побежали по его рукам.
Вибрация, или серия вибраций, поднялась, и обсерватория затряслась, действительно затряслась. Это было похоже на то, как будто он стоял внутри какой-то работающей вхолостую машины. Вибрации появлялись и исчезали, некоторые были настолько сильными, что он не думал, что сможет удержаться на ногах.
Эйке прижался к стене, словно его могло сбросить, а Гвен просто сжалась. Койл почувствовал, как в затылке медленно и барабанно закручивается головная боль. Он почувствовал резкий, едкий запах, и воздух вокруг него начал потрескивать от электричества. Звуки начали раздаваться эхом: металлические визги и скрежет, пронзительный писк и низкие звоны. Свет мигал.
А потом все просто закончилось.
Тяжело дыша, дрожа всем телом, Койл спросил: - Что это, блядь, было?
Эйке просто покачал головой, крепко зажмурив глаза, изо рта текла слюна.
Гвен обеими руками удерживая сигарету, вытянула ее. - Там, - сказала она. - Там женщина... по крайней мере, я думаю, что это женщина.
С ледяным ветром, кружащим в его сердце, Койл вошел в комнату обсерватории.
Она была довольно большой с ее банками нейтронных детекторов и систем сбора данных и трубами борного газа. Бумаги, файлы и схемы были разбросаны вокруг, как будто там бушевал хороший ветер. Он сразу вспомнил состояние комнаты Слима. Он обошел рабочие станции и оборудование, воздух был испорчен неприятным химическим запахом. Свернувшись калачиком у стены, подтянув колени к подбородку, женщина покачивалась взад и вперед в медленном ритме. Она была голой.
Койл был безмолвен.
Он решил, что ей около тридцати пяти. Она была худой и длинноногой, с маленькой грудью, ее темные и спутанные волосы свисали на лицо, но больше он ничего не мог сказать. Все ее тело блестело от какой-то прозрачной слизи, похожей на послед. Когда он сделал шаг вперед, она вздрогнула, и легкая вибрация прошла по полу.
Он отступил.
От нее исходил этот химический запах, горячий и едкий.
От него у него слезились глаза.
Температура в обсерватории была около пятидесяти градусов, и она должна была дрожать, но нет. Напротив, от нее волнами исходил лихорадочный жар.
Ее ноги были притянуты, руки обхватывали их, лицо уткнулось в ложбину между колен. Она не поднимала голову.
Гвен вошла в комнату, но осталась в дверном проеме.
Мгновенно вибрации усилились, и Койл почувствовал, как все внутри него сжалось. Пол завибрировал, а стены затряслись. Свет мигал. Воздух пропитался тошнотворной вонью озона. Он услышал... дикие, визжащие звуки и царапающие шумы, доносившиеся сзади, сверху, отовсюду. Затем они стихли.
- Что, черт возьми, происходит, Никки? - спросила его Гвен.
- Я не знаю. Вдыхая и выдыхая, он позволил себе расслабиться. С некоторым беспокойством заметил следы от уколов на руках и ногах женщины, сеть бледно-розовых шрамов на висках.
"Мисс? Мисс? Вы меня слышите? Меня зовут Койл, Никки Койл. Я работаю здесь, на станции Полар Клайм..."
Она подняла голову, и он увидел ее лицо.
У него возникло безумное желание закричать. Лицо было искажено глубокими линиями, глаза были полностью белыми, такими огромными, что они выглядели как бесцветные яичные желтки, сочащиеся и скользкие. Рот был изогнут в восковой ухмылке осквернения. Когда она заговорила, ее голос был глубоким, разрушенным и потерянным: "Бог не будет тем, кто зовет тебя. Ибо тебя трижды называли дьяволы древности. Собери во их имя и дай им то, что принадлежит им... и только им..."
Койл просто смотрел, зная, что он слышал, как она говорила эти слова, те самые слова, которые были нацарапаны или выжжены на стене комнаты Слима, но сомневаясь в этом, потому что этого не могло быть. Не только произносила эти слова, но и заканчивала их, зная, какие части отсутствовали.
"Она не могла этого сказать, идиот. Она никак не могла этого знать".
Он думал, что у него галлюцинации.
Он чувствовал себя так, будто он под кайфом от какой-то очень хорошей кислоты.
Реальность отступила и сложилась, все казалось невероятно ярким и ясным, и все, что он мог сделать, это смотреть на это злобное ухмыляющееся лицо и эти незрячие, бледные глаза. Каждый дюйм его тела дрожал. Он думал, что сейчас отключится.
"Что, черт возьми, ты сказала?"
Она ухмыльнулась, и электричество снова затрещало в воздухе.
Вибрации прокатились по комнате, далекие шумы отдавались эхом и гуляли по комнате. Он слышал в них что-то... то, что он не мог определить... странные резкие писклявые звуки и жужжащие шумы и глухой, мучительный вой, который, как он думал, был звуком, который мог бы издать кузнечик, если бы закричал.
Гвен вскрикнула, а Эйке начал молиться в коридоре.
Бумаги летали вокруг, а диаграммы падали со стен, а окно на другой стороне комнаты взлетело веером с бесшумной паутиной трещин, а затем разбилось, разбрызгивая стекло и ледяной воздух в комнату.
И затем это прекратилось.
Все это.
Гвен стояла, дыша часто, как будто у нее была гипервентиляция легких. - Что это за ебанная хрень? - спросила она. - Кто, черт возьми, эта женщина?
- Ее зовут Челси Батлер, я думаю, - сказал Особый Эд с порога. - Она была космологом с исследовательской станции Маунт-Хобб. Она одна из пропавших.
Женщина снова посмотрела на Койла, и ее злое поведение исчезло. Ее губы дрожали, глаза не были бесцветными, а имели бледно-зеленый оттенок. Она рыдала, ее речь прерывалась: "Я... я не знаю, что... со мной происходит", - выдавила она. "Я не знаю, где я была... Я не знаю, кто я..."
Воздух в обсерватории становился практически полярным.
Гвен достала экстренное термоодеяло и обернула им дрожащее тело женщины. Появились Крайдерман и Шин, таращась. Гвен исчезла и вернулась с листом фанеры. С помощью Койла и Крайдермана они закрыли им разбитое окно.
Следующим появился Хоппер. - Боже мой! Что здесь происходит? Кто эта женщина? Откуда она взялась? Что случилось с этим местом? Мне нужны ответы прямо сейчас! Есть ли у кого-нибудь ответы для меня?
- Ни одного, - сказала Гвен. - Ее нашел Эйке. Я была первой, кого он нашел, поэтому он посвятил меня в это. Дальше я не знаю. Но я предполагаю, что, возможно, вам следует спросить своих друзей на Колонии.
Хоппер оглядывался, словно искал какой-то вывешенный протокол, который подскажет ему, как справляться с такими вещами.
Койл поднял Батлер на ноги. - Лучше отвести ее в медотсек, - сказал он.
Она едва могла ходить, поэтому Койл подхватил ее в одеяле и вынес через дверь. Она была без сознания. Голова болталась на шее, как будто она была сломана.
- Может, ты права, - сказал он Гвен. - Может, нам стоит позвонить на Колонию. У них может быть несколько ответов на это, потому что я думаю, что Батлер не прошла весь путь от Маунт-Хобб.
СТОУКС ПРОСНУЛСЯ на электростанции.
Он нёс свою смену, следя за тем, чтобы генераторы и котлы работали. Как обычно, он задремал в будке управления.
Но что-то его разбудило.
Царапающий шум.
По причинам, которых он не понимал, Стоукс не двигался. У него было чувство, что он не один. Кто-то был там с ним, наблюдая.
Он вышел из будки.
Генератор №3 работал, урча на заднем плане. На электростанции было четыре дизельных генератора Caterpillar. Они работали попеременно. Пока работал один, можно было проводить техническое обслуживание других. А если один из них выходил из строя, в самом куполе было три резервных и аварийный генератор.
Он прошел мимо ряда генераторов в коридор за ними. Закрыл за собой дверь, заглушив шум генераторной, прислушался. Он чувствовал глухое биение своего сердца.
На станции было очень, очень тихо.
Даже снаружи ветер не дул, и стены не скрипели. Просто абсолютная черная, безмолвная пелена, которая поглотила Полар Клайм как изнутри, так и снаружи. Он продолжал прислушиваться к звукам, но ничего не было.
Его внезапно охватил маниакальный страх, что станция покинута.
Все ушли, и он остался один.
Один.
Это было смешно. До купола было всего пять минут ходьбы. Он мог бы выйти на связь по радио и поболтать с Крайдерманом или Харвом в Tи-Шак. Но он никогда не чувствовал себя таким изолированным... или уязвимым... раньше.
Он глубоко вздохнул. Электростанция представляла собой большое сборное здание, центром которого служила генераторная. Там также были комнаты для деталей, котельные, пара офисов, которые не использовались зимой. Круговой коридор опоясывал всю конструкцию.
Ничего не происходило.
Снова этот звук.
Скряб, скряб, скряб.
"Как крысы в стенах", - пробормотал он себе под нос.
Нет, в Антарктиде крыс нет.
"Слушай".
Там что-то было.
И оно приближалось.
Оно приближалось по коридору: что-то огромное, грубое и злое. Оно издавало влажный, шипящий звук, когда дышало. Всякий раз, когда оно останавливалось, вынюхивая его, как осенняя гончая, беспокоящаяся о крякве, с него капало, шлепая и хлюпая.
"Ты, блядь, теряешь его, мужик".
Он включил свет и прошел по всему коридору, окружавшему электростанцию. Ничего и никого. Вошел в котельную, проверил дисплеи и датчики, изучил сложную сеть воздуховодов и паровых труб.
Глухой шум.
"Там, наверху, он там".
Примерно в двадцати футах сверху были проходы, чтобы трубы можно было обслуживать. Но там не могло быть никого. Не в это время ночи.
Тем не менее, он мог слышать что-то там наверху.
Что-то искало, царапало и скрежетало, скользило там ногами, которые издавали звуки, похожие на постукивание карандашами. Даже при включенном свете были тени. Трубы закрывали его от взгляда.
Сглотнув, понимая, что ему нужно встать на ноги, он крикнул. "Кто там наверху?"
Тишина.
Затем... да, шипящий и капающий шум, за которым последовал хитиновый звук, как будто кузнечик трёт свои передние конечности со шпорами.
(помнишь)
И в своем сознании Стоукс мог это увидеть: что-то черное, зловещее и ощетинившееся, что-то, что сочилось слизью и перемещалось на тысяче шустрых ног.
(ты помнишь?)
И он помнил. Боже, да, он помнил. Когда он был ребенком, там был заброшенный дом: квадратный, без окон, обычный. Он был заброшен лет тридцать назад и был серым, обветренным, наклонным. Когда дул ветер, он скрипел.
Это было нехорошее место.
Не ночью.
Ведь когда ты проходил мимо, ты бежал. Все дети так делали. Ты смотрел прямо перед собой и бежал. Ты не останавливался, ты не смотрел на него, потому что мог увидеть, как кто-то смотрит в ответ. Что-то сгорбленное, с красными глазами и когтистыми пальцами, что-то, что настигнет тебя в мгновение ока, что-то, что протащит тебя по этим гниющим полам и упрячет в какую-нибудь заплесневелую комнату, где оно сможет тайно поработать над тобой, пожирая твою детскую кровь и плоть, пьянея от сладкого молока твоего ужаса.
Все дети боялись этого дома.
Стоукс боялся больше, чем большинство.
И вот здесь... на дне мира, существо наконец-то выследило его.
Со смутным, сноподобным чувством реальности, он задавался вопросом, сколько детей оно съело за эти годы. Может быть, все те дети, которых они раньше сажали на молочные пакеты, стали его жертвами.
Да, да...
Скольких оно заманило в этот заброшенный, теневой склеп дома соблазном сладостей и сказочных призраков, все время скрывая свое истинное лицо, присев во тьме, прячась в заплесневелых, паутинных местах, выжидая чтобы напасть? Выжидая, чтобы показать свою огромную распухшую форму, свои многочисленные ноги и кровоточащие рты и мириады трупно-желтых глаз, наконец выскальзывая из какой-нибудь темной щели или гниющего чердачного прохода или подвальной сырости, как полуночное привидение из темного сундука фокусника... и ловя свою жертву.
Свою мягкую, розовую, молодую добычу.
Удерживая их своей скользкой, волосатой массой, воняющей болотным газом и гниющими листьями, пожирая страх и тонкие детские крики, своими многочисленными ртами, заполненные блестящими хирургическими иглами и капающими ядом булавками.
А затем... да, открывая эти теплые пакеты с вкусностями, пронзая и пронзая, жуя и высасывая, не оставляя ничего, кроме крошечных сломанных хэллоуинских скелетиков и лоскутов плоти, которые он сметал и сшивал в рваные одежды из кожи мальчиков и девочек всеми этими иглами, заточенными на детских костях...
Дрожа и потея, Стоукс пытался очистить свой разум.
Это было безумием. Он все еще спал. Ничто из этого не было реально.
Но... это было.
"Возьми себя в руки. Это только в твоей голове. Это опасно, только если ты веришь в это, если ты позволишь себе поверить".
Но действительно ли зверю требовалась его вера больше, чем вера требовалась топору, чтобы отрубить голову, или пуле, чтобы пробить череп? Да... нет... может быть.
"Чем больше ты веришь, - сказал ему десятилетний ребенок внутри, - тем оно сильнее".
Все дети знали это, и все взрослые притворялись, что это не так. Чем больше он боялся, тем оно было опаснее. Его вера заточила лезвие топора, который отрубил ему голову, и его вера была порохом, который вытолкнул пулю, которая просверлила его череп.
Но он боялся.
И это было реально.
И оно знало, где он находится.
Оно ждало там, шипя и капая, его желудки - потому что, да, у него их было много - рычали от мысли о том, что оно скоро сожрет. Как голодный человек, ожидающий вкусной еды, оно наслаждалось каждым моментом, скрежеща зубами и поглаживая раздутый живот, его желтые глаза были яркими и злобными. Теперь оно спускалось по лестнице, его многочисленные ноги перемещались и царапали железные ступени.
Потея и дрожа, горячий, холодный и еле живой, Стоукс открыл рот, чтобы закричать, но все, что вышло, было зажатым хрипом. Он был парализован. Он боролся, чтобы вернуть хоть какую-то чувствительность своим членам, немного крови к своим мышцам, но был вознагражден только тупым покалыванием в конечностях.
Существо хотело заполучить его.
Он мог видеть его сейчас.
Оно было черным, лохматым и длинноногим, когда пришло за ним. Не паук, а паукообразное существо, паук ужаса, чье тело не было телом паука, а только выглядело таким. Было огромным, раздутое тело состояло из оболочек десятков и десятков мертвых, высосанных детей. Его ноги были узкими костными решетками детских скелетов, обмотанных грязным шелком и склеенных паучьей слюной; брюшко состояло из лиц, лишенных плоти, которые стучали зубами и кричали.
Нависая над ним, рты открылись и застучали, игольчатые зубы готовы были уничтожить его, он чувствовал запах зеленой, сырой приливной гнили его дыхания.
"Стокс", - сказал голос.
Он посмотрел и увидел кого-то, стоящего в дверях котельной. Сначала он подумал, что это Гвен Кюри... потом он был уверен, что это Зут, а затем, возможно, Кэсси Мэлоун. Но это были не они. Это была другая женщина... ее образ расплывался, лицо бледное, как могила, глаза светящиеся желтым.
- Быстрее, Стоукс! Пока оно не добралось до тебя! - сказала она, и в ее голосе было что-то странное... он звучал так отчаянно, почти голодно. - Давай! Мы спрячемся! Оно нас не найдет!
Хотя он знал, что это неправильно, как и все остальное, он подбежал к ней, и она взяла его руку в свою, дряблую и теплую. Она потащила его по коридору, в кладовую. Захлопнула дверь.
- Что... - начал он.
- Шшшш! Оно тебя услышит...
Он присел в темноте, женщина прижалась к нему сзади. От нее исходил сильный, тревожный запах... бродящий, горячий... как от корзины слив, оставленной гнить в каком-то темном, сыром месте.
- Теперь все будет хорошо, - пообещала она ему гортанным шепотом. - Только ты и я...
Он не мог слышать зверя.
Он мог слышать только влажный чмокающий звук женщины, облизывающей губы.
Неровный, слизистый шум ее дыхания.
Только ночник рассеивал темноту. Стоукс мог видеть свою тень на стене и тень женщины позади него... он наблюдал, как она трансформировалась в какую-то скрученную, гротескную форму, волосы извивались, как змеи.
Вот тогда он понял, что его обманули.
Женщина рассмеялась с тайным весельем.
Стоукс кричал не больше секунды, прежде чем ее зубы разорвали его горло, и она искупалась в его крови.
14 МАРТА
УТРО.
Конечно, можно было называть это как угодно, но утро было в лучшем случае понятийным термином, как только началась зима.
Ветер пришел ночью, иногда чуть громче скорбного шепота, а иногда, как рев тайфуна, наметая снег четырех и пятифутовыми сугробами, упаковывая его в белый, бесшовный барьер вокруг купола Полар Клайм, затапливая хозяйственные постройки и жилые ангары и превращая маленькие рыбацкие хижины и теплые хижины в песчаные дюны, черные флаги которых развевались на ветру.
Койл встал рано, потому что, когда ты был поваром, так оно и было. Когда другие отдыхали, ты работал. Он выкатился из постели, слушая непрекращающееся гудение увлажнителя воздуха. Уставился на гобелен из инея, лежавший на стенах, просто думая, думая. Позволяя всему этому вернуться к нему, всему плохому, что стало реальностью в этом году. И когда это произошло, он был благодарен за те первые несколько сонливых моментов, когда он ничего из этого не помнил.
Он встал, чувствуя, как холод проникает сквозь стены. Он выглянул в ледяной квадрат окна, стер иней рукавом. Территория была черной и заснеженной, огни безопасности дрожали на ветру.
Пока он шел в душевую, он слышал, как шумят снегоочистители. Гат и Фрай убирали ночной беспорядок, как они делали каждое утро. Он мог слышать, как люди начинали перемещаться по своим комнатам, ворча и ругаясь, готовые к новому дню жизни мечты. Все казалось довольно обычным.
Но не было таким.
И он чувствовал это от макушки головы до подушечек пальцев ног. Если работать на таких станциях, как Клайм, достаточно долго, зимой или летом, то привыкаешь к их особой атмосфере. Летом станции были переполнены, суетливы, как в торговом центре дома. Зимой более расслабленными, много места, непринужденная атмосфера во всем этом. И именно так Клайм чувствовался прошлой зимой и в начале этого сезона.
Но теперь все изменилось.
Атмосфера была нарушена. И она была нарушена с тех пор, как на Маунт-Хобб потеряли своих людей и, так и не восстановила равновесие. Теперь она ощущалась разрозненной, напряженной, не в своей тарелке, как будто она не знала, как себя чувствовать. Ее мышцы не были свободны и расслаблены, они были напряжены, ожидающие, готовы ко всему, словно станция была животным, загнанным в угол и готовым в любой момент прыгнуть и пустить кровь.
Койл чувствовал это животом и позвоночником... чувство нервного ожидания и едва скрываемого страха. Оно было густым, тяжелым, почти удушающим.
Когда он вышел из душа и надел спортивные штаны, Локк уже ждал его.
- Привет, Никки, - сказал он, стоя там в своей ветровке Charlotte Hornets[63]. Он тяжело дышал. Обычно он вставал раньше всех и пробегал трусцой по коридорам купола, прежде чем начать свой день. - Я слышал, у нас появился безбилетник.
- Да. Она появилась в CosRay вчера вечером.
- Я слышал, что вокруг нее происходили какие-то... явления.
- Да, можно так сказать. Сплетни уже разошлись, так что не было смысла пересказывать их.
- Забавно, не правда ли? Она исчезает на два месяца и появляется здесь.
- Да.
- Ты читал ту книгу о колдовстве, которую я тебе послал?
- Да. Она меня не очень-то успокоила.
- Она и не должна была.
Локк продолжил перечислять все странные вещи, которые произошли, начиная с Маунт-Хобб и заканчивая таинственным появлением женщины, которую считали Челси Батлер. А затем коснулся феноменов, которые теперь открыто связывались с ней... телепатия, телекинез. - Она была с ними, Никки. Они открыли в ней что-то, что скоро откроют и в нас. Я не притворяюсь, что знаю, как она оказалась здесь или почему, но я скажу тебе, что она опасна. Помнишь тех людей в книге? Тех, кого называли ведьмами? На ум приходит Кезия Мейсон из Дьявольского культа Аркхэма. Она не была ведьмой на самом деле, но она была. Что-то было открыто в ней. Она была частью улья. Батлер тоже ведьма, мой друг. Я ходил туда. Она пугает меня... просто смотрит и смотрит. Она не помнит, кто она. Она могла быть Челси Батлер когда-то, но теперь она что-то другое. Это имеет для тебя смысл?
Конечно, имеет. Потому что та книга указала ему то же направление. Нет, эти люди не были ведьмами из сказок, но именно такими они и были. Чем-то даже хуже.
- Теперь она часть улья, Никки. Мы все в опасности. Это явление... станет еще хуже. Ее послали сюда не просто так.
Койл не мог спорить ни с чем из этого, потому что это было правдой. Он знал это. Локк знал это. Но даже вооруженные этим знанием... что они могли сделать? Вытащить Батлер в снег и сжечь на костре? Господи, независимо от того, что с ней случилось, она все еще была человеком.
Или она была?
- Видишь ли, Никки, всю свою жизнь я видел закономерности и глубинные причины в вещах, которые другие люди считают либо нелепыми, либо просто совпадениями. Я научился верить, что если что-то кажется слишком уж совпадением, то это не совпадение. Что делает меня конспирологом. Пускай. Я дал тебе эту книгу, чтобы еще раз проиллюстрировать свою точку зрения, что это происходит уже давно, и не только здесь, хотя, конечно, это больше всего сконцентрировано в Антарктиде. Я думаю, что другие видели закономерности этого, но в основной массе отказывались их видеть. Но ты, я и все здесь в этом году не можем позволить себе роскошь самоотречения. Не больше, чем люди на Харькове. Это реально, Никки. Это происходит. Эпицентр здесь, но ударные волны распространяются по всему миру. Мы вместе в этом?
Койлу безумно хотелось рассмеяться, но он не мог. - Да, мы вместе. Одна страница. Одна глава. Одна книга. И просто чтобы ты знал, я ненавижу сюжет.
- Я тоже, Никки, и в основном потому, что я уже знаю финал. Локк на мгновение затих, когда Харви вошел со своей дорожной сумкой, с обычным уродливым и несчастным выражением лица. Он что-то проворчал мимоходом, и Локк больше не заговорил, пока не зашумел душ. - Единственный вопрос, который сейчас остается для тебя и меня: что, черт возьми, мы собираемся с этим делать?
- Я и сам задаюсь этим вопросом.
Локк пожал плечами. - Подумай об этом. Люди здесь несут чушь... команда на пределе. Если что-то не будет сделано, я думаю, они возьмут дело в свои руки. Я думаю, они пойдут за Батлер. С этими словами он убежал.
Койл просто стоял там, чувствуя себя очень слабым и безнадежным.
Да, что они собирались с этим делать?
Теперь Койл понимал кое-что об истерии и насилии толпы. Страх мог заставить людей совершать безумные, иррациональные и жестокие поступки. Он мог вызвать сумасшедшую бурю суеверий и нетерпимости. Казалось совершенно нелепой концепцией, что что-то столь варварское, как ведьминская истерия, может быть раздуто на современной антарктической станции... но он искренне верил, что это могло произойти.
Потому что оно было там.
В каждом.
Семя фанатизма и дикости, ищущее ужасную подпитку, которая даст ему расцвести. Никто на Клайм не был особенно жестоким или суеверным, но они были изолированы, они были напуганы, и они были параноидальными. Почва, безусловно, была. И когда вы берете Батлер и все остальное и смешиваете их в одно большое, дурно пахнущее рагу, то люди перестают мыслить рационально и воображение разыграется. Они увидят в ней корень всего зла, и она станет первым козлом отпущения. И когда это произойдет, когда загорится огонь, Старцы потеряют всякое значение... ибо команда станет своим собственным злейшим врагом.
Имея это в виду, он задался вопросом, спланировали ли пришельцы это так же, как и все остальное. Но нет, он так не думал. Бессмысленные, случайные чистки сведут на нет их цель. Фермер не мог бы иметь свой собственный скот, решающий, какая корова будет жить, а какая свинья умрет. Нет, если то, что сказал Локк, правда, и мир вот-вот будет пожат, чистки, безусловно, были бы. Но контролируемые, методичные чистки, предназначенные для того, чтобы избавить улей от непослушных, аномальных умов. Потому что наверняка найдутся такие. Не так много, но достаточно, чтобы вызвать проблемы. Индивиды, которые, по сути, были бы уродами для Старцев: независимые, свободомыслящие, те элементы управления, которые были заложены в их предках, неисправны в них. Люди, которые отвергнут зов сирены улья и выживут, чтобы сражаться. Опасные элементы, которые должны быть очищены, чтобы сохранить фиксированную идентичность и глобальную чистоту самого улья. Может быть, он был одним из них или Гвен или...
Боже мой, хватит.
Пора приступать к работе.
В МЕДОТСЕКЕ, ГВЕН и Зут дрожали.
Температура не просто упала, она резко упала. Воздух казался гуще, активизировался, как будто наполнился заряженными частицами.
И он вонял.
Вонял отвратительной сладостью разложения.
Гвен сидела, держа дрожащую руку Зут, и боялась. Но еще больше она была зачарована, потому что видела что-то, что должно было быть физически невозможным. Она хотела бы, чтобы у нее была видеокамера прямо сейчас. Потому что можно было увидеть что-то подобное, но никто бы тебе никогда не поверил. По крайней мере, не в реальном мире.
С физическими изменениями овладевшими Батлер, начались явления.
Вещи ходили на полках. В стенах раздавались стучащие звуки. Снова этот трескучий шум. Странные писк и взвизги. Необычная гудящая вибрация от пола, которую Гвен могла чувствовать ступнями своих ног. Ветер налетел из ниоткуда и сдул бумаги со стола Флэгга, только он был не холодным, как сам воздух, а горячим и песчаным, как дыхание из печи крематория.
Батлер села на кровати.
Но она уже была не Батлер, а существом. Ведьмой.
Ее лицо было серым и ужасно морщинистым, рот искривился в зловещей усмешке, полной желтых перекрывающих друг друга зубов, которые были тонкими, как гвозди. А глаза, когда они смотрели в сторону Гвен, были похожи на яичные белки... скользкие и бесцветные, полностью лишенные зрачков. Струйка чернильной жидкости текла из уголка ее огрубевших губ. И пока они смотрели, на ее лице выросла серия черных кровавых волдырей, как мясистые пузыри, лопающиеся один за другим.
"Их будут называть, как и прежде", - сказала она. "Всех их".
Затем она рухнула.
Гвен и Зут сидели обнявшись, испытывая холод, который они не могли даже вообразить.
НА КАМБУЗЕ ИДА сказала: - У Бив титька в отжим попала, как говорила моя мама. Всю перекорежило. Помнишь, Никки, ты размораживал цыплят? Ну, вчера вечером кто-то приделал ноги трем. Ты знаешь Бив, она все считает, живет по своему учету. Кто-то украл этих цыплят, и она хочет знать, кто. Она ругалась во весь голос, когда десять минут назад ушла отсюда, чтобы сказать об этом Хопперу.
Три цыпленка?
Три сырых, неприготовленных цыпленка?
Ну, кому, черт возьми, нужны три сырых цыпленка? - задался вопросом Койл. Единственное оборудование для готовки на Клайм, за исключением нескольких микроволновых печей и еще нескольких примусов в аварийном запасе, было прямо здесь, на камбузе. Если, конечно, их забрали не для того, чтобы съесть. Может, в качестве шутки или чего-то еще. Но в последнее время было не до розыгрышей. Они просто не чувствовали себя озорными или игривыми.
- Интересно, кому нужны мои цыплята, - сказал он вслух.
- Чёрт, кто знает? - сказала Ида. - Ты же знаешь, какие они идиоты. Наверное, намечается какая-то тематическая вечеринка. Что-то связанное с цыплятами или яйцами, или что там было раньше. Помнишь прошлый год, Никки? Яичница-вечеринка? Наверное, что-то вроде того.
И так могло быть. Действительно могло быть.
Но как бы люди ни сходили с ума из-за скуки на станциях, никто не тратил просто так еду. За исключением, может быть, нескольких банок фасоли, экипажи были очень бережны с ней. Выбрасывать еду было все равно что воровать из собственного холодильника. Прошлой зимой Яичница-вечеринка родилась на свет, потому что какой-то дурак из Мак-Мердо отправил на Клайм два ящика резиновых новинок в виде жареных яиц. Четыреста штук. Как они оказались в Антарктиде, никто не знает. Но такие вещи случаются в жутком мире заявок. Однажды на станции Полюс они получили 1200 брутто розовых воздушных шаров и три дюжины надувных шестифутовых фигур Годзиллы. Еще один год на Палмер какой-то шутник отправил им двадцать пятифутовых рулонов прозрачной пластиковой упаковочной пленки и сотню бутылок детского масла. Тематические вечеринки тех лет были просто неописуемы.
А сырые цыплята? Если только кто-то не планировал Ночи Бактерий, это вообще не имело смысла.
- Не могу дождаться, чтобы узнать, что с ними случилось, - сказала Ида.
Койл тоже не мог.
Потому что сколько бы он ни крутил в голове идею об украденных цыплятах, она просто не вписывалась. И это беспокоило. Он не мог вписать похищенную домашнюю птицу в большую целостность обильной странности, которая процветала на Клайм в этот год... но что-то подсказывало ему, что это должно быть каким-то образом связано.
Но эта идея казалась нелепой.
Может быть, это был какой-то мудак, который имел зуб на Бив или даже на него или на персонал кухни, и это был способ отомстить им. Даже это казалось неправдоподобным, но, учитывая мелкую чушь лагерной системы, это, безусловно, было возможно.
Простое совпадение.
И пока он пытался это принять, голос Локка эхом раздался в его голове: "Я научился верить, что, если что-то кажется слишком уж совпадением, это не совпадение".
Он оставил Иду готовить завтрак и направился в медпункт.
ПОСЛЕ ТОГО КАК ЛОКК ОСТАВИЛ КОЙЛА, он оделся и отправился на электростанцию, чтобы сменить Стокса, и то, что он обнаружил, когда прибыл туда, поставило его на колени.
Когда он не смог найти Стоукса в генераторной, он не был обеспокоен. Может, он нажрался. Но когда он так и не появился через тридцать минут, Локк отправился на поиски.
И когда он нашел его, он едва успел выбраться из кладовой, прежде чем его колени подкосились, и горячая струя рвоты вырвалась из его губ. Ползая на четвереньках, все еще испытывая рвотные позывы, он подтянулся по стенам, ноги у него шатались, и позвонил по интеркому в Tи-Шак, сказав им, чтобы они немедленно отправили кого-нибудь на электростанцию.
КОЙЛ БЫЛ ТАМ С Фраем и Особым Эдом, Хоппером и Хорном и Гвен, Хансеном и Кохом из команды FEMC. И Локком, конечно. Он сидел в кабинке в генераторной, бледный как снег, просто пытаясь держать себя в руках, пока Зут и Дэнни Шин делали все возможное, чтобы успокоить его.
Койл вышел из генераторной, думая: "какой смысл сохранять спокойствие? Сейчас самое время для паники. Сейчас самое время по-настоящему начать паниковать".
Он вернулся и посмотрел на тело, привлеченный каким-то магнетизмом, которого он действительно не понимал. Он был рад, что не ел.
Вонь в коридоре была невероятная... резкий, но быстро исчезающий запах рвоты, который не мог сравниться с другим, подавляющим запахом сырого мяса, кишок и крови.
От этого запаха желчь подступила к горлу.
Глаза наполнились влагой.
Запах наполнил его жирной, медленно дрейфующей тошнотой, которую ему приходилось сглатывать обратно.
Был и другой запах... только намек... но достаточный, чтобы по коже побежали мурашки: перезрелый, фруктовый запах, как у помидоров, сгнивших до влажной, темной мякоти.
В кладовой Стоукс... или то, что от него осталось... лежал перекрученной, обмякшей кучей, покрытой кровью. Она собиралась вокруг него и покрывала стены. Его лицо было изуродовано, кровоточило и было лишено кожи, изрезано так глубоко, что казалось, будто кто-то провел по нему садовым лопаткой... с острыми как бритва зубцами. У него был только один глаз, и он остекленело таращился, наполненный маниакальным ужасом, почти выскочив из глазницы. Его выпотрошили, то, что было внутри, болталось мясистыми петлями на флуоресцентном светильнике над головой или было измолочено и разбросано по углам.
Большая часть его отсутствовала.
Большая часть, как и сам труп, имела удивительное изобилие проколов, которые могли быть от какого-то оружия или даже когтей и зубов весьма фантастической природы.
Все было плохо, все было ужасно.
Но что действительно добило Койла, так это то, что, почти как запоздалая мысль, сердце Стоукса было вырвано из груди - и с большой силой, судя по ребрам, сломанным как кукурузные стебли - и засунуто в рот.
Дэнни Шин вошел в комнату, осматривая вещи с холодной, клинической отстраненностью, которая заставила Койла подумать, что он упустил свое призвание в судебно-медицинской патологии.
С полки свисала прозрачная, студенистая жидкость. Он потыкал в нее карандашом. - Это не из человеческого тела, - сказал он. - Похоже на сопли.
Еще больше ее было размазано по дверной раме, сочилось по полу и капало с потолка.
- Какая-то слизь, - сказал он.
В коридоре почти не говорили.
Хоппер расхаживал взад и вперед, его лицо за последние две недели постарело на тридцать лет, лабиринт натянутых жил и пересекающихся глубоких морщин. Один глаз был широко раскрыт, другой прищурен. Он выглядел плохо. На самом деле, он был очень похож на человека, который истерично отбивал чечетку на грани здравомыслия, просто ожидая погружения во тьму.
Особый Эд был подавлен... но было ли это из-за Стоукса или Хоппера? Потому что, если Хоппер сдавался, все ложилось на его плечи.
Фрай подошел и потащил Койла по коридору. - Я видел несколько тел в свое время, Никки... но это... Господи. Что бы ни схватило этого беднягу, оно погналось за ним, как животное, просто разрывая, кусая и убивая... но ни одно животное не рождается, чтобы развешивать кишки на светильники и засовывать ебанные сердца в рот.
Койл кивнул. - Я думаю... я думаю, что то, что там было сделано, было сделано по какой-то причине... чтобы оказать на нас тот самый эффект, который оно оказывает.
- Чтобы нас тошнило? Выбить почву из-под наших ног? Заставить нас чувствовать себя беспомощными, как побитые собаки?
- Ты понял, - сказал ему Койл. - Что бы это ни сделало, оно сделало это для достижения определенного психологического эффекта. Видишь эту слизь там? Это то же самое, что мы видели в лагере Полярис. Что-то пришло туда, чтобы посеять панику и ужас. И я думаю, то же самое существо было здесь.
В ТЕЧЕНИИ ЧАСА, команда потеряла свой коллективный разум.
Все было достаточно плохо и раньше, но с убийством Стоукса, исчезновением Кэсси Мэлоун, Флэгга и Слима, не говоря уже о странных и пугающих явлениях Челси Батлер, их страх стал почти ощутим. Он вытекал из их пор, как яд. Отравлял воздух кислым, резким запахом лихорадки, которая не поддается контролю.
Когда появились новости об убийстве, все очень быстро связали это с тем, что они услышали о NOAA Полярис: Стоукса убило что-то, что, по-видимому, было злым и хитрым, оставившим после себя много слизи.
Монстр.
Монстр был на свободе.
Хоппер не стал дожидаться, пока толпа найдет его и линчует, он сработал на опережение: включил интерком, сказав всем сформировать поисковые группы. Если среди них что-то пряталось, они это найдут. Сначала люди отказывались, потому что они, черт возьми, не собирались топать по снегу и в темноте с одними фонариками... но потом все они, как ни странно, согласились.
Поиски продолжались почти два часа.
Когда они закончились, вокруг стояло много недовольных людей. Но никто не препирался. Они просто ждали следующего акта, и он не заставил себя долго ждать.
Харви был в Tи-Шаке, и, будучи Харви, первым делом позвонил на Мак-Мердо и сказал всем, кто готов был его слушать, что теперь у них еще одно убийство, монстр на свободе и пропавшая женщина из Маунт-Хобб, которая уже не совсем "человек", как он выразился.
По сути, Клайм балансировала на краю пропасти, и восстание команды теперь должно было начаться через несколько дней.
Он перешел черту, и все это знали.
Вы не могли трепаться по радио о чем-то подобном без одобрения менеджера станции. Когда Хоппер узнал об этом, он сразу же побежал в Tи-Шак и устроил Харви настоящий разнос. Крайдерман был там, когда это произошло, и он "случайно" включил интерком и транслировал все это на всю станцию.
Крайдерман, конечно, не мог выносить Харви, и остальные едва терпели его, поэтому его целью было предать огласке унижение их местного заговорщика, боящегося масонов. Но если это было его целью, трансляция достигла чего-то более высокого порядка: команда поняла, что, хотя Хоппер больше не работает на полную катушку и повесил на гвоздь свои ботинки хорошего парня-чирлидера станции, он определенно не валяет дурака. Он планировал гасить любого, кто выйдет за рамки, и гасить их чертовски жестко.
После этого даже Гат держала рот закрытым.
Некоторое время.
Видите ли, они все забыли одну маленькую вещь о Хоппере: может, он и представлялся им комичной фигурой, но он был бывшим морпехом. Он был старшим старшиной в свое время, и способность трахать, жевать и жарить непослушные задницы шла вместе с территорией. О, он был очень убедителен в своей рутине мистера Хорошего Парня. Он был спокоен, терпелив и поддерживал. Он был братским, отеческим, даже материнским. Лучший из управляющих станцией, тренер по легкой атлетике и президент Клуба Оптимистов. Но теперь, когда обстановка накалилась, и все могло пойти по пизде, и его шестеренки начали проскальзывать по одному зубцу за раз вместе с его терпением, он вернулся к тому, из чего его изначально вырезали.
Забудьте о сочувствии, понимании и группах поддержки, он был на грани и планировал бить по шарам налево и направо.
Поэтому, когда новый, угрюмый Хоппер показал свое мрачное лицо, люди выстроились по струнке и сделали то, что им сказали.
Все еще были споры и препирательства, но они были среди самой команды. Никто не сказал "бу", когда Хоппер пронесся мимо, как торнадо, в поисках хорошей силосной башни, чтобы снести ее, и фермерского дома в Канзасе, чтобы поднять в воздух, Дороти и всех остальных.
Шин вернулся в геолабораторию и игрался со своими ледяными кернами; Локк нашел чем заняться на электростанции; Бив нужно было сделать инвентаризацию, а Гат разбросать снег; Зут и Гвен присматривали за Челси Батлер. Крайдерман занял место в Tи-Шаке, потому что Хоппер временно освободил Харви от этой должности без оплаты. Особый Эд горевал. Ида приготовила несколько замороженных пицц на ужин. Койл помог Хансену, Коху и Фраю вытащить останки Стокса в неиспользуемый Джеймсвей возле взлетно-посадочной полосы. Все остальные просто держались подальше.
А Хоппер?
Он был в ударе. Отключил спутниковый интернет станции, включил интерком и спокойно сообщил всем, что больше не будет личного трафика на радио до дальнейшего уведомления. Немногими словами он сообщил им, что даже бобовый пердеж не будет передаваться по радиоволнам без его подписи на чьей-то голой заднице. Буквально.
Когда это было сделано, он сказал Крайдерману, чтобы тот исчез. Затем он позвонил в NSF и получил свою собственную официальную взбучку.
А когда он закончил, настала очередь Особого Эда.
Возможно, перемена взглядов Хоппера не могла произойти в более подходящее время.
Экипажу нужен был лидер с силой, уверенностью и авторитетом. Это был единственный клей, который их скреплял.
В общем, это был ужасный день на Полар Клайм. Атмосфера была строго летнего карнавала, и все разрешалось. Но к девяти вечера на станции было тихо, напряженно, подавленно, но объято паникой.
Люди в основном оставались в своих комнатах, и это было не из-за Хоппера и его нового ритма, а потому, что каждый из них чувствовал, как что-то нарастает. Что-то готово взорваться. И все они боялись оказаться застигнутыми на открытом месте, когда это произойдет.
ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПОИСКОВЫЕ партии были распущены, Фрай нашел Койла и привел его на нижний уровень купола. - Нашел кое-что, что ты, возможно, захочешь увидеть, - сказал Фрай. - Я нашел их во время поиска, но я не хотел никому ничего говорить.
- Что?
- Увидишь.
На нижнем уровне было много складских помещений, электрическая подстанция и аварийный генератор. Последний был заключен в огромную металлическую клетку размером с гараж. Во время поисков Фрай зашел туда. У него не должно было быть ключа, но он был.
Классический Фрай.
Когда он не был на льду - а это было обычно только летом, потому что он не любил всех людей - он управлял слесарным бизнесом в Пелл-Сити, штат Алабама. Каждую зиму он брал на себя задачу взломать все замки на станции.
Он привел Койла в клетку, чтобы тот мог увидеть, что он нашел за генератором: куриные кости. Крылья, ноги, грудки... и тому подобное. А также раздавленные и обглоданные оболочки тушек, разбросанные среди выхлопных труб и входящих топливных линий. Они были разбросаны повсюду, осколки костей и их фрагменты, все отполированные добела и чистые, ни клочка мяса, ни капли крови.
Ничего.
Они выглядели так, будто их вылизали начисто.
Даже костного мозга не было.
- Куча костей, Никки, - сказал Фрай, прислонившись к стенке генератора и покусывая нижнюю губу за косматой бородой стального цвета. - Мне кажется, ты смотришь не на одну курицу.
Койл стоял на четвереньках, тыкая в останки фонариком, словно какой-то недоделанный детектив из телесериала, пытаясь выудить хоть какую-то зацепку. "Братья Харди и тайна похищенных кур"[64], - подумал он без особого юмора. Кости его глубоко встревожили.
- Вчера вечером с камбуза украли трех кур, - сказал он Фраю. - У меня была куча размороженных на ужин. Кто-то просто пробрался туда вчера вечером и забрал их.
- Что-нибудь еще?
- Нет, Ида сказала, что мидраты нетронуты.
"Мидраты" - это полуночные пайки. Термин, такой же, как и "камбуз", оставшийся со времен, когда станциями заправляли ВМФ. Летом повар следил чтобы они всегда были в достатке, чтобы ночные команды были сыты и довольны. Но зимой, их потребляли только радист или пара-тройка страдающих бессонницей ученых или техники электростанции, "Мидрат" состоял из мясной нарезки и сыра, крекеров и фруктов, хранившихся в контейнерах Tupperware. Они были там, если вы хотели их. В основном, никто их не трогал.
Фрай просто покачал головой. - Так кто-то украл трех сырых цыплят? Отнес их сюда и съел сучек?
- Так это выглядит.
- Сырых цыплят?
- Вероятно.
Койл присел на корточки, размышляя, пытаясь осмыслить увиденное. Кости были в таком состоянии, что он ни на секунду не поверил, что это сделал человек.
Это было дело рук животного.
Но на Клайм не было животных. Правила NSF: никаких домашних животных. И несмотря на то, что показывали в фильмах, никто не использовал хаски или собачьи упряжки в Антарктиде с 1960-х годов. Снегоходы и другие разнообразные транспортные средства сделали собак ненужными. Время от времени летом можно было увидеть парней с собачьей упряжкой, пытающихся побить рекорд или возродить "старые добрые времена", но это было редкостью. Перевозить и содержать животных на льду было дорого. В старые добрые времена они отстреливали тюленей, чтобы кормить собак, но сейчас эта идея никого не волновала.
Так что... никаких собак.
Что тогда?
- Вот что меня смущает, Никки, - сказал Фрай. - Посмотри на клетку. Армированная стальная сетка. Понадобится газовый резак, чтобы пробраться через нее. Но клетка цела. Это значит, что тот, кто оставил это, вошел через дверь. Ключи есть только у Хоппера и Локка. Таковы правила. Я сделал один, потому что мне нравится вскрывать замки и делать ключи. Если только нет еще одного ключа где-то поблизости, или другого любопытного сукина сына вроде меня, то ничего не складывается. Потому что есть только еще один путь сюда.
И Койл как раз сейчас изучал этот другой путь.
Сзади генератора, вмонтированного в стену, была решетка, которая соединялась с воздуховодом, который служил вентиляционным отверстием для тепла. Генераторы выделяли много тепла. Решетка открывалась на шарнире. Воздуховод, отходящий от нее, был квадратным, около двух футов шириной и одного фута высотой. Вы могли бы пройти через него, возможно, войти через решетку на крыше купола и пробраться вниз... если бы вы были размером с трехлетнего ребенка, конечно.
- Если кто-то прошел здесь, - сказал он, - то они были чертовски странными.
Фрай хмыкнул. - Я также думаю.
- Почему воздуховод не подключен?
- Локк. Он что-то там делает.
Койл посветил фонариком внутрь воздуховода. Это был просто алюминиевый туннель, который вел прямо примерно на десять или двенадцать футов, а затем поднимался вверх к крыше. Если бы аварийный генератор работал, воздуховод был бы подключен прямо к задней части генератора. Свет отражался от металла там, но он также отражался от чего-то еще: полос и комков какого-то прозрачного материала. Это мог быть какой-то тип пластикового герметика, вроде уретана, которым они запечатали воздуховод, но, увидев это, Койлу пришла другая идея.
- Посмотри на это дерьмо, - сказал он.
Фрай спустился туда, заглянул в воздуховод. - Чёрт возьми, это что... какой-то герметик?
- Я так не думаю. Похоже на ту же слизь, которую мы нашли на NOAA Полярис... и на электростанции вокруг тела Стокса.
- Значит, наш зверь схавал Стокса и захотел десерт, поэтому он забрал твоих цыплят? - спросил Фрай с болезненным выражением лица. - Это значит, что он бегает здесь по ночам, Никки. Пока мы спим.
Койл закрыл решетку. - Да. Именно это и значит.
КОЙЛ ВЕРНУЛСЯ В МЕДПУНКТ около десяти.
Открыв дверь, он почувствовал странное электрическое ощущение в животе. Как статический заряд на одеяле.
Гвен втащила его в дверь и захлопнула ее за собой.
- Все еще... происходит? - спросил он.
- Да, - сказала она. - Становится хуже.
Зут сидела там, и ее широкие испуганные глаза подтверждали это.
Локк считал Батлер опасной. То, что было в ней, могло быть очень смертоносным. Глядя на нее - такую бледную и изможденную, полупрозрачную, просто уставившуюся в стену - было трудно поверить во что-либо из этого. Его беспокоило то, что все может разрастись в какую-то нелепую, но очень пугающую, своего рода современную охоту на ведьм, когда команда достигнет критической точки и понадобится козел отпущения.
- Ведьма, - сказал он.
Гвен посмотрела на него. Как и Зут.
- Вот что Локк думает, - сказал про Батлер.
Он рассказал им про книгу о колдовстве, теории Локка о человеческом улье, различных "одаренных" личностях на протяжении всей истории, которые на самом деле рождались с определенными полностью активированными спящими психическими способностями.
- То, чем она является, если Локк прав, мы все станем рано или поздно. Вот для чего нужны эти мегалиты в долине Бейкон и другие по всему миру. Часть системы, которая будет активирована тем, что на Каллисто, чтобы сделать нас... такими, как она.
Гвен подошла к нему совсем близко. - Никки, что-то происходит. Когда она спит... ну, здесь что-то движется. Звуки, запахи, всякая странная фигня, которую можно было бы связать с демонической одержимостью. Это страшно. Очень страшно. Гвен попыталась сформулировать свои мысли: - Слушай, Никки. Это... другое... внутри нее. Мы с Зут видели только часть этого, как ты видел в CosRay той ночью. Я боюсь, что случится, если люди сойдут с ума и придут за ней. Я боюсь того, что то, что внутри этой женщины, полностью выплеснется наружу и высвободит свою силу на полную мощность...
- Она может убить нас всех, - сказала Зут. - И, возможно, разрушить всю эту станцию.
Койл понимал их страхи. Если команда взбесится, решив, что охота на ведьм - это то, что нужно, они могут случайно высвободить грубую, безграничную силу человеческой психики. Может быть, именно этого и хотели Старцы. Без сомнения, они могли бы налететь сюда, подумал он, и забрать их всех или вторгнуться в их разум, активировав эти древние элементы управления. Но, может быть, это было большое мозгоебство. Зачем делать что-то столь очевидное и грубое, когда они могли использовать Батлер, чтобы запугать и ослабить их, пока их другой питомец, существо, которое убило Стоукса, распространяло ужас от одного конца Клайм до другого?
Это подорвало бы прочность станции.
Ослабить каждый разум до такой степени, что забрать их было бы детской игрой.
Или, может быть, Клайм был для них просто очередным экспериментом.
Еще больше разумов, с которыми можно поиграть, чтобы проверить их контроль.
Пробный запуск для человечества в целом.
Зут сказала: - Мы остались с ней прошлой ночью, наблюдая за ней, Никки. И это страшно. Это действительно страшно. Я не знаю, смогу ли я сделать это снова.
Гвен сказала ему, что все это звучит безумно... по крайней мере, пока ты этого не увидишь. И она это увидела, и это было там, в ее глазах, как какое-то травматическое воспоминание, терзающее ее разум, ее стабильность. - Прошлой ночью, Никки, - сказала она. - Я была с ней и, должно быть, уснула. Я проснулась, и она сидела там, в постели, и смотрела на меня. Только это была не она, понимаешь? Это была не она...
Он сглотнул. - Что это было?
Гвен несколько раз быстро моргнула, покусала нижнюю губу. - Я слышала звуки... вибрации, визги, шумы. Пахло странно... горелым и рвотой. А она сидит там, вся почерневшая и дымящаяся... казалось, что у нее сломана шея, голова наклонена в сторону. Как будто ее повесили, а потом сожгли. Потом она открыла глаза... они были красными. Они смотрели прямо на меня. Теперь у Гвен были проблемы. Она дрожала, ее глаза наполнялись слезами. И она не была плаксой; потребовалось много усилий, чтобы выжать из нее эмоции таким образом. - Она сидела, улыбаясь, обгоревшие части ее тела отваливались. Она сказала мне... она сказала мне, как я умру. Она сказала мне, как именно я умру.
- Гвен...
Она отвела его руки в сторону, вытерла слезы. - Я в порядке. Просто дурила мне голову, вот и все. Но... я просто не знаю, Никки. Это существо в ней. Оно отвратительно. Я боюсь за всех нас.
Во всем этом было что-то жуткое, и не в очевидном смысле.
Воспоминание Гвен об этом существе... шея, свернутой петлей, тлеющей и разваливающейся... он предположил, что именно так она будет выглядеть, если ее сжечь, как традиционную ведьму. И поняв это, он задался вопросом, нет ли чего-то невыразимо пророческого в том, что увидела Гвен.
Батлер начала шевелиться во сне.
Зут внезапно запаниковала, как кролик, услышавший приближение охотника. Она выглядела так, будто хотела убежать. Гвен выглядела ненамного лучше. Все ее тело дрожало. Она села на кровать рядом с Зут и взяла ее за руку.
Койл посмотрел на Батлер, думая: "Я не хочу этого видеть, я вообще не хочу этого видеть..."
Температура в комнате внезапно понизилась до некомфортной.
Это было первое, что произошло.
Он уловил след медного запаха, похожего на запах свежей крови, который постепенно превращался во что-то другое, что-то очень резкое и кисло-пахнущее, от чего у него начали слезиться глаза. Гвен смотрела на него, ее глаза говорили: "Видишь, это происходит, это действительно происходит". И так и было. Температура продолжала падать, и он увидел, как его дыхание выходит ледяными облачками. Услышал тот же треск, электрический звук, который он слышал в CosRay той ночью. Из-под кровати, на которой сидели Гвен и Зут, раздался стук. Бутылка с водой на столе начала двигаться, вибрируя по поверхности, пока не упала на пол.
Батлер мотала головой из стороны в сторону на подушке.
От нее поднимался пар, и он вонял пьянящим и горьким, как танин. И это было то, что знал Койл, вонь консервантов и химикатов, шкур, выделанных в кожу. Он услышал царапающие и скрежещущие звуки, внезапные раскаты пронзительного пения, которые заставили его вздрогнуть. Морозный воздух волнами обдувал Батлер и...
Она изменилась.
Черт, да, и так быстро, что это буквально застало его врасплох.
Когда-то красивая, несмотря на признаки истощения, Батлер стала уродливой и похожей на каргу, кривая гримаса искривила ее рот в сардонической усмешке. Ее лицо было гротескно обезображено, сморщено и покрыто морщинами и бороздами, как кедровая кора. И оно темнело, становясь блестящим коричневым цветом выделанной кожи, а затем сияюще черным. Это было лицо мумии, сморщенное, скелетообразное и древнее. Но более того, лицо одного из тех болотных тел, которые вы видели по телевизору, вроде человека из Толлунда в Дании или Старого человека Крогана в Ирландии. Что-то выдернутое из холодного торфяного болота.
Койл был шокирован, но не сомневался в том, что видел.
Он видел физическое изменение, охватившее Батлер в CosRay той ночью. Это, возможно, было хуже, но он не сомневался в его физической достоверности. Существо перед ним было живой мумией, и в доказательство этого оно открыло глаза, только за веками не было ничего, кроме сморщенных черных глазниц. Тем не менее, эта голова повернулась в его сторону с медлительностью марионетки, и эти пустые глазницы смотрели на него, и, возможно, это было воображение, но он мог чувствовать что-то вроде грубого и гнусного зла, направленного на него, что заставило его захотеть свернуться.
Губы раздвинулись с влажным, кожистым звуком, и существо заговорило: "Тебя назвали, Никки Койл, тебя назвали и выбрали..."
Койл просто сидел, потрясенный до полной неподвижности.
Он слышал, как его дыхание с хрипом вырвалось из легких, когда его пронзил сильный ужас. Он сглотнул, задыхаясь.
- Дерьмо, - сказал он.
Батлер с удивительной скоростью превращалась обратно в Батлер. Он чувствовал, что если бы моргнул, то пропустил бы это. Как и сами Старцы, то, что завладело ею, воплотившись, было не просто психическим злом, а абсолютным органическим злом.
Гвен подошла к нему. Сжала его лицо в ладонях. - Никки... с тобой все в порядке?
- Да, я в порядке, - выдохнул он. - Я думаю, что в ней... я не знаю... воспоминание о чем-то, о ком-то, о какой-то ведьме, которая передается через нее.
Батлер мирно спала.
Зут дрожала от увиденного. - Что... что мы будем делать? - спросила она его.
Но он честно не знал. - Сегодня вечером... сегодня вечером, со Стоуксом и всем остальным, я не хочу, чтобы вы, девочки, оставались здесь с ней. Запритесь в своих комнатах. А еще лучше, замрите и не двигайтесь.
Они оба уставились на него широко открытыми глазами, но ничего не сказали.
ТОЙ НОЧЬЮ, КОЙЛУ СНИЛИСЬ кошмары о крылатых ужасах, собирающихся над куполом Клайм.
Он был не единственным, потому что один и тот же сон посещал каждую спящую голову: мертвые города и инопланетные существа, и небо над Клайм, заполненное роем жужжащих крылатых существ. Многие члены экипажа просыпались от этих снов, дрожа и потея, страдая от ужасных головных болей, которые то появлялись, то исчезали.
И когда они слушали, как ветер завывает в комплексе, они чувствовали скрытый в нем пронзительный тон, который наполнял их самым ужасным чувством дежавю.
Точно так же, как люди в реальном мире могли чувствовать странное и отталкивающее электричество, нарастающее вокруг них, заглушающее старое и питающее новое, так и экипаж на Клайм мог чувствовать его. Только там, рядом с бьющимся черным сердцем самого зверя, это было больше, чем кинетический шторм, бурлящий на горизонте, это был резкий и едкий запах озона, который предвещает прямой удар молнии. Критическая масса была достигнута, и оставалось только дождаться катализатора, который освободит ее.
ИМПЕРАТОРСКАЯ ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА
"ЗАКРОЙ ЭТУ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ!"
Биггс шагнул в гипертат, и Уоррен, легко относящийся к жизни Уоррен, выглядел так, будто был готов оторвать ему голову. Сидя у передатчика, он больше не был таким уж спокойным. Всё в нём было нервным, беспокойным и болезненным, словно его живот был набит гвоздями, и каждый раз, когда он двигался, они впивались ещё глубже.
- Успокойся, детка, успокойся, - сказал Биггс, закрывая дверь и снимая варежки. - Просто вношу свой вклад в полярные исследования, проверяя, работает ли генератор.
- Это замечательно. Но как насчёт того, чтобы в будущем ты не стоял там с открытой дверью, чтобы я не отморозил себе задницу?
- Да, да, шкипер.
Уоррен бросил на него суровый взгляд, который был единственным, что у него было в эти дни. - Знаешь что, Биггс? Я не в настроении для этого дерьма. Биману это не понравилось, а мне нравится еще меньше.
Биггс придвинул стул. - Это, должно быть, то, что они имеют в виду под стрессом, вызванным окружающей средой. Слышал, как тот парень в Крайстчерче говорил об этом во время тренировки. Он посмотрел туда, где Биман дремал на своей койке. - Как там Большой Кахуна?
- Он спит.
- Без дерьма?
Биггс посмотрел на него и, вопреки себе, ну, ему стало почти жаль старого крутого парня. Он был уже не тот, что прежде, с тех пор как Драйден позволил ему взглянуть на буку под брезентом. На самом деле, нельзя было винить этого парня. Таковы были слухи об этих существах... ты смотришь на них, и ты уже не тот. И именно поэтому Биггс не пошел туда с Уорреном и Биманом на днях, когда у Бимана случился срыв. Нет смысла смотреть на то, что заставит тебя покрываться холодным потом до конца жизни.
Грудь Бимана поднималась и опускалась под одеялом. Его лицо выглядело сморщенным, словно пережитое состарило его. Он уже не тот парень, каким был раньше. Просто оболочка.
И Уоррен был ненамного лучше.
- Какая температура снаружи? - спросил его Биггс.
- Все еще около минус сорока, холодный ветер понижает до минус пятидесяти.
- Ебанные тропики.
Уоррен некоторое время молчал, затем посмотрел на Биггса. - Зачем ты сюда приехал? В Антарктиду?
- За деньгами.
- И все?
- А чего еще ради?
До приезда в Антарктиду Биггс видел только несколько документальных фильмов о природе этого места. Они оставили его совершенно неподготовленным к жизни на льду. Документальные фильмы были просто дерьмом о пингвинах, тюленях и тому подобном, о беспокойстве по поводу таяния ледников, о необходимости защиты нетронутой окружающей среды от загрязнения. О том, что там внизу ученые, которые не только изучали природу, но и были с ней связаны.
Лично Биггс находил природу жуткой.
И он находил людей, которые хотели с ней сблизиться, странными.
- Когда я был в Мак-Мердо, - сказал Биггс, - я выпивал с этими людьми в клубе Эребус. Одной из них была эта женщина, какая-то гребаная лесбиянка. Она была художницей, и ее пригласило на лето NSF. Она все говорила и говорила о красоте природы и о том, как можно найти себя здесь, общаться с Матерью-Землей и осознать свою человечность, свою духовность, живя среди колоний пингвинов. Вычурно-пердящая эко-фантастическая чушь. И я сказал ей об этом. Она сказала, что я не понимаю. Но я сказал ей, что понимаю слишком хорошо. Что я ненавижу быть мухой в ее пироге, но Антарктида - это не поэма, не картина и не церковь. Она темная, холодная и горькая и пожирает человеческие жизни горстями. Это была дикая природа, а дикая природа была просто уродливой и жестокой. В ней не было ничего прекрасного. Ты не общался с ней, ты боролся с ней. Ты подавлял ее, или она забирала твою жизнь.
- Что она на это сказала?
- Она сказала, что это изменит меня. Я не выйду отсюда прежним, и она была права. Потому что я не выйду отсюда прежним, и ты тоже. Мы либо, блядь, сойдем с ума, либо нас вывезут в мешках для трупов.
Биггс знал, что еще неделю назад, Уоррен сказал бы ему, что он циничен, пессимистичен и вообще мудак... но сейчас он этого не сказал. Потому что знал, что был прав. Это место было кладбищем, и ты мог притворяться, что все иначе, но это все равно было гребаным кладбищем.
Уоррен потер усталые глаза. - Я не знаю, что, черт возьми, делать.
- С чем?
- С тем, что здесь происходит.
- Ты ничего не можешь сделать, кроме как переждать, - сказал ему Биггс. - Это как герпес: тебе просто нужно с этим жить. Затем он увидел, в каком отчаянии был Уоррен, и ему почти стало его жаль. Но всего на мгновение. Затем он рассердился на наивность этого человека. - Я же говорил тебе не спускаться туда. Я говорил тебе не смотреть на этого монстра. Так что, если у тебя в голове полный бардак, не вини меня.
Уоррен продолжал тереть глаза. - Нам нужно что-то сделать, Биггс. Мы не слышали ничего от Драйдена и остальных уже около двенадцати часов.
- Шестнадцать, - сказал Биггс, взглянув на часы.
- Не думаю, что ты хочешь спуститься туда и проверить их?
- Нет. Но я внесу это в свой список дел сразу после поедания улиток, прогулок по огню и смены пола.
- Кто-то должен пойти.
- Почему не ты?
Уоррен сжал губы, кровь отхлынула от его лица. - Я не могу... я просто не могу вернуться туда.
- Это разумно.
- Господи Иисусе, Биггс. Мы и так уже опоздали с контрольным в оперативный отдел.
- Так вызови их.
- И что именно им сказать? Что здесь все в порядке, но мы не знаем, что там внизу? Ты не думаешь, что они захотят, чтобы мы пошли проверить? Ты не думаешь, что они попросят нас пойти и убедиться, живы ли парни там внизу?
Биггс не знал, и ему было все равно. Он знал только одно: он не спустится в эту гробницу, и все. - Ты думаешь, они там мертвы?
- Я не знаю. Я вызывал и вызывал их.
- Может, они просто вдали от радио. Ты же знаешь, каковы мензурки.
Но это не выдерживало критики, и он это знал. В Императоре нужно было расписаться и взять с собой аварийную радиостанцию, когда ты выходил из гипертата или в Полярную Гавань внизу. Стандартная процедура. Радио помещалась в кармане. Не было причин не брать.
Биггс открыл рот, вероятно, чтобы сказать что-то остроумное... но также быстро его закрыл. Его внезапно охватило то же ожидающее, ползучее чувство в животе, как и перед тем, как Драйден позвонил ему из Полярной Гавани и сказал отправить сообщение на Мак-Мердо, что они что-то нашли.
Оно снова было там. Вот так.
Нарастающее опасение, подкрадывающийся страх, что-то поднимается из глубины живота и заставляет кожу сжиматься, а кожу головы покалывать. Странное. Электрическое. Как будто полярность воздуха вокруг него только что изменилась, и он изменился вместе с ней.
Огни мигнули.
Мигнули снова.
Нет, это не было чем-то необычным. Иногда на линии от генератора случался кратковременный скачок напряжения. Иногда это бывало.
Они снова мигнули.
Затем не просто мигнули, а заработали подобно стробоскопу.
- Какого черта? - сказал Уоррен, его голос был сухим, как будто во рту не было слюны.
Раздался грохочущий звук.
Казалось, он исходил ото льда под ними. Раздался треск статики, который был неприятно резким, неприятно близким. За ним последовал пронзительный металлический визг, высокие звенящие шумы. А затем вибрации, которые прокатились по гипертату ритмичным гулом, как биение сердца.
Громче.
Громче.
Весь гипертат трясся.
Огни безумно мигали.
Уоррен вскрикнул, а Биггс просто вцепился в свое кресло, пока оно вибрировало по полу, и из радиоприемника раздавался визг статики. Свет безумно мигал, и ему показалось, что он мельком увидел покачивающиеся, скрюченные, нечеловеческие фигуры, скачущие вокруг него. А затем снаружи раздалась дикая и пронзительная какофония пронзительных звуков, которая была такой громкой, что им пришлось заткнуть уши. А затем...
Ничего.
Биман сидел на своей койке, открывая и закрывая рот, словно рыба.
Уоррен выглядел испуганно белым.
Биггс был не лучше. "Как будто кто-то повернул выключатель", - подумал он. "Включил и выключил". Боже, его кожа была прохладной на ощупь. Мурашки все еще бежали от его яиц к горлу.
- Что, черт возьми, это было? - наконец спросил Уоррен.
У Биггса не было ответа. Он был слишком занят, глазея в окно, ожидая увидеть что-то, смотрящее на них. Что-то огромное и зловредное с лицом насекомого.
- Пещера, - сказал Биман, и в его голос прозвучал жутко и одиноко. - Внизу, в пещере. Эта штука... проснулась. Она проснулась и знает, где мы.
ПОЛАР КЛАЙМ
15 МАРТА
ЭТО БЫЛ ДОЛГИЙ день.
Тихий, но жуткий и выжидающий.
Команда приходила и уходила, напряженная и беспомощная, не говоря ни слова, просто выглядела злой и испуганной, и все более параноидальной, поскольку они были обременены ужасным стрессом и психологическим давлением.
Харви Смит оставался в своей комнате. Он выходил поесть, но забирал свой поднос с собой, потому что больше никому не доверял. Он не был уверен, кто все еще был человеком. Он писал бесконечные письма своей матери, описывая состояние станции.
Койл и Гвен, Фрай, Локк и Зут проводили много времени, обсуждая то, что происходит в мире, и, что для них важнее, то, что происходит на Клайм. Они знали, что где-то есть существо с диким аппетитом к человеческой плоти. Оно было в темноте или пряталось среди них, но оно было там. И в конце концов оно собиралось показать себя.
Гвен призналась им, что голос - древний, распадающийся голос - звал ее ночью, и это был не сон. Что-то было в комплексе, зовя ее по имени. Не то чтобы это удивило Зут. Она постоянно видела сны. И слышала голоса. Они становились хуже, как она обнаружила, если она проводила время с Батлер.
Дэнни Шин, такой же напуганный, как и остальные, разыскал Локка, и они долго беседовали. "Это происходит", - сказал ему Локк. "Это действительно происходит. И здесь, внизу, мы сидим прямо на вершине эпицентра".
Шин пытался возразить, что никто на самом деле не видел живого Старца. Не на Клайм. И Локк сказал: "Нет... пока нет. Но он приближается. И когда мы увидим, будьте осторожны".
Как оказалось, первым человеком, который увидел одно из существ и выжил, был сам Шин. Вернувшись с электростанции, он вбежал в кают-компанию, ругаясь и неистовствуя перед всеми присутствующими. Он утверждал, что на куполе что-то было, наблюдая за ним. Он не говорил, что именно, пока Фрай не пригрозил выбить из него это. Затем, медленно успокаиваясь, он сказал, что это было одно из существ, о которых ему рассказывал Локк. У него были большие крылья и пристально смотрящие красные глаза. И оно издавало пронзительный, пискливый звук, как будто пытаясь с ним общаться.
Фрай и Койл вышли с фонариками, чтобы осмотреться, но ничего не увидели.
Наверху купола ничего не было. Но снаружи, в свежем сугробе, на снегу были странные треугольные отпечатки. Многие из них группировались под окнами... как будто то, что их оставило, стояло там и смотрело внутрь.
Койл ожидал этих отпечатков, но увидеть их на самом деле было для него почти слишком. Стоя на насте, рядом с Фраем, ветер дул ему в лицо, наметая снег на ботинки, он, казалось, не мог поймать дыхание.
Вот неопровержимое доказательство.
Фрай спросил: - Это наше существо, Никки?
Но Койл покачал головой. - Нет, не существо... что бы это ни оставило, это был его хозяин.
Психическое состояние Хоппера ухудшалось с каждым днем. Он совершил ошибку, заглянув к Батлер среди ночи.
Хотя она была без сознания, явления начались... стук в стенах, вибрации и далекие писклявые шумы. Дрожа и потея, просто пронизанный ужасом, он наблюдал, как из ее пор вырывался пар. Не совсем пар, а закручивающийся, кипящий туман, который собирался над ней тонкими нитями эктоплазмы, формируя нечеловеческую форму с распростертыми крыльями, извивающимися конечностями и ярко-красными глазами на мясистых стеблях...
Хоппер закричал и бросился в коридор, который был пуст и густ от теней. Он оглянулся, и эта туманная фигура выходила из медотсека, снова формируясь в коридоре. Затем рассеиваясь, растворяясь, пока не остались только эти красные глаза, следующие за ним, пять красных глаз с крошечными черными зрачками, которые смотрели и смотрели.
Пока он бежал, они плыли за ним.
А когда он нашел свой собственный кабинет и захлопнул дверь, заперев ее, свет погас, и остались только он и эти бестелесные красные глаза, парящие и вглядывающиеся в него. Заставляя его узнавать и вспоминать.
Где-то в процессе он отключился.
Хорн нисколько не удивился ничему, что произошло или должно было произойти; он всегда ожидал худшего. Когда он не занимался доводкой машин в гараже или мастерской, он изобретал оружие. Давний любитель видеоигр, который сражался с ужасами пришельцев на экране, он планировал быть готовым. Он сказал Койлу, что может легко сделать огнеметы и электрошокеры, которые поджарят инопланетные задницы. И он не шутил.
Двое оставшихся членов команды FEMC - Кох и Хансен - выточили себе мачете на токарном станке и, как и Хорн, были готовы к бою. Подкрадываться к ним сзади было не самой лучшей идеей. Это могло стоить вам конечности.
Ида слышала много того же, что и остальные, и она не была защищена от безусловно угрюмой атмосферы станции, но она отказывалась верить. Она отказывалась даже обсуждать это. Она спряталась в своей комнате и пила.
Бив, возможно, сама когда-то бывшая частью контркультуры, приняла это. Она тоже оставалась в своей комнате, когда могла, слушая The Doors и Sly and the Family Stone, думая, что все это может рассосаться.
Эйке заперся в Atmospherics с консервами и не выходил. Крайдерман был один в Tи-Шаке. Хоппер все еще не хотел, чтобы Харви находился где-то рядом с радио, поэтому Крайдерман управлял им один. Он даже подключил сигнализацию, которая срабатывала, когда кто-то входил. Хотя иногда он был настолько пьян, что не слышал ее.
Гат не хотела верить в истории Локка, но медленно, как и Шин, начала. И когда она это сделала, будучи таким человеком, она захотела действовать. Она не верила в то, что говорили, но то, что среди них был монстр - или кровожадный психопат - она не сомневалась. И в ее представлении причиной этого была Батлер. Она была какой-то ведьмой, и с ней нужно было разобраться... так или иначе.
Особый Эд нашел Хоппера в его комнате, съежившимся в углу. Он сжал руки вместе, заламывая их, переплетая пальцы, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он был очень близок к нервному срыву.
- Они следовали за мной и не отпускали меня, - сказал он, сжимая руки в кулаки и колотя ими по стене. - С тех пор, как я пошел взглянуть на Батлер... этого монстра... с тех пор они следуют за мной. Они не оставляют меня в покое. Они никогда не оставят меня в покое. Они смотрят, смотрят и смотрят. Они смотрят на меня со стен и из-под моей кровати. Я чувствую, как они смотрят через дверь моего шкафа. Ох... ох, Боже, это звучит безумно, я знаю, это звучит безумно... но они даже следуют за мной во сне. Я вижу, как они смотрят на меня, всегда смотрят на меня.
- Кто смотрит на тебя? - спросил его Особый Эд.
- Призраки, - сказал Хоппер. - Призраки.
Фрай остановился у комнаты Койла как раз перед ужином и сказал: - Забавно, как все сейчас. Как вы можете связать все эти вещи вместе. То, что происходит сейчас. То, что произошло на Харькове. То, что произошло много лет назад. Всегда была какая-то закономерность, но мы были слишком глупы, чтобы ее увидеть.
- Или мы не хотели ее видеть.
Фрай уставился в пространство. - Был в Сухих долинах?
- Пролетал над ними, - ответил Койл. - Много лет назад.
Регион Сухих долин уходил в глубине материка от острова Росса в Трансантарктике. Там круглый год не было снега и льда, потому что земля там поднималась быстрее, чем могли помешать ледники. Долины были похожи на какой-то странный затонувший мир, который находился ниже уровня полярного плато, окруженный со всех сторон льдом и снегом. Ряд долин из обнаженных камней и песка, которые были печально известны завывающими сухими ветрами, которые бились о них и сдували с них наносы. Геологи отправлялись туда, чтобы изучать камни, а микробиологи - чтобы изучать микробов. Это было одно из тех редких мест в Антарктиде, где можно было увидеть сушу, а не просто ее части, выступающие из ледяной шапки.
- Это странное место на мой взгляд, - сказал ему Фрай. - Я был там в свой второй год здесь, обустраивал лагерь для группы мензурок из Йеля. Там были эти песчаные долины, стены и башни из камня, возвышающиеся между ними. Скалы фиолетовые, белые и красные... очень красиво, я думаю, если вы сможете привыкнуть к запустению и этому ветру, завывающему всю ночь. Вы не ожидаете такого места здесь. Кажется, что вы больше не в Антарктиде, а ползете по Марсу или одному из инопланетных мест. Странно. Там есть большие выступы скал, называемые вентифактами[65], которые были разъедены ветром. Они возвышаются на сотни футов, некоторые из них, и выглядят как... я не знаю... лица и фигуры. Поздним летом, когда по ним играют тени, у вас мурашки по коже. Там текут реки талого льда, и есть песчаные дюны, которые поднимаются на тридцать, сорок футов, как в Сахаре, только больше. Дикое место.
- В тот год я ходил в поход с биологом по имени Бест. Нормальный парень. Дерьмовый игрок в покер. Мы заблудились, честно говоря. Эти долины тянутся и тянутся, просто лабиринт, и все они выглядят одинаково с дюнами и скалистыми утесами. К полудню мы пришли в ту долину. Мы ходили вверх и вниз по дюнам и обнаружили скрытую впадину размером с футбольное поле. Она полна гальки и этого мелкого песка, который замерз, как лед. Там внизу, из этого песка торчали эти фигуры... очень странные на вид они были. Я предложил сползти вниз и посмотреть. Потому что даже с края впадины я вижу, что эти чертовы фигуры - какие-то животные. Бест осматривает их в свой бинокль... потом он становится очень бледным, очень нервным. Говорит, что нам нужно возвращаться. "А что насчет этих штук?" -спрашиваю я. Но он не хочет иметь с ними ничего общего. Тюлени, говорит он мне. Просто туши тюленей. Тюлени, моя белая задница. Это были не тюлени.
- Кто это был? - спросил Койл.
Фрай пожал плечами. - Кто знает? Мы были там всего около десяти минут, прежде чем Бест рванул так, как будто что-то собиралось его укусить. Но это были не тюлени. Такие большие, бочкообразные, понимаешь? Штуки, как спицы, отходящие от них, возможно конечности, и сморщенные червивые штуки на макушке. Ветер и несущийся песок разъели их до скелетов или каркасов с одной стороны, другая была вся черная и блестящая. Было немного жутко видеть их в этом месте, когда вокруг тебя стонал ветер, все эти дюны и башни из странно выглядящих камней. Должно быть, мумий было тридцать или сорок, некоторые стояли, другие как бы наклонились, от некоторых остались только скелеты, а другие просто торчали из песка.
- Но это были не чертовы тюлени.
- Мумии чего-то, но не тюлени. Точно. Я думаю, это были те же самые существа, которые команда нашла на Харькове в том году, и то, что Слим видел под брезентом, и то, что Шин видел на вершине купола. Я думаю, то, что мы нашли, было своего рода кладбищем этих существ, которое ветер освободил от земли за столетия, вероятно. Эти существа, вероятно, были там миллионы лет... кто знает? Неважно. Бест не хотел иметь с этим ничего общего.
- В любом случае, около десяти лет назад пилот ANG в Мак-Мердо проиграл мне пару тысяч, потому что не был карточным игроком. Я позволил ему расплатиться, взяв меня на обзорную экскурсию на своем вертолете. Мы пролетели над Сухими долинами. Нам потребовалось около часа, чтобы найти ту, которую мы с Бестом посетили. Я знал, что это была та самая, из-за странной зубчатой скалы, возвышающейся на восточном краю. Ну, эта впадина исчезла. Дюны снова скрыли ее. Но эти мумии все еще там, просто ждут. Фрай прочистил горло, как будто в нем что-то застряло. - Я рассказываю тебе эту историю, потому что на протяжении многих лет было много вещей, которые люди не хотели связывать в единое целое. Бест знал, что это были за штуки, но он боялся их. Так же, как мы все боимся их, некоторые больше, чем другие. И притворяться, что здесь не было ничего странного все эти годы, потому что это не вписывалось в нашу науку и наше чувство истории, было большой ошибкой. За которую мы все заплатим кровью. И это моя сказка на ночь.
Койл ничего не сказал, он просто думал о том, как выглядел Слим в тот день, когда он увидел эту штуку под брезентом на месте крушения, и как много лет назад выглядел тот палеоботаник по имени Монро, когда он рассказал ему о той штуке, которую он нашел замерзшей в ледяной пещере. Той, с которой ему пришлось провести ночь. В одиночестве.
Отрицание было роскошью, которую они больше не могли себе позволить, как сказал Локк.
После того, как Фрай рассказал Койлу свою историю о Сухих долинах, он пошел через кают-компанию, чувствуя гнет и раздирающую тишину станции, и представитель отдела кадров подбежал к нему сзади.
- Фрай -, сказал он. - Это важно.
И так было всегда, не так ли? Несколько мгновений он даже не оборачивался. Он просто вздохнул и почувствовал, как его плечи сжались, а конечности напряглись. Он видел Иду и Бив в дверях камбуза, которые перешептывались и смотрели в его сторону.
Да, дамы, мы действительно что-то замышляем. Будьте уверены.
Наконец он повернулся. - Что еще?
Особый Эд выглядел так, будто не спал несколько дней. Его глаза были такими красными, что казались полными крови. - Это Хоппер. Он заперся в своей комнате и не выходит. Я... я не знаю, что делать. Я не знал, кому это доложить.
- Так ты доложил это мне? Мусорщику?
- Без сарказма, ладно? Я просто не готов. Он подвёл Фрая к одному из столов, усадил его рядом с собой. - Хоппер - менеджер станции. Он главный. Что мы должны делать без него? Я имею в виду, Боже.
Что они должны были делать без него?
Это был вопрос с подвохом?
Потому как видел Фрай вещи, было ли Хоппер у руля или нет, не имело большого значения. Он изначально не был лидером. Большие парни из NSF ставили таких парней, как Хоппер, на руководящие должности, потому что у него было то, что некоторые старожилы называли синдромом обезьяны: не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла. Неважно, что происходило, такие парни, как Хоппер, следовали линии компании и делали то, что им говорили, и никогда, никогда они не подвергали сомнениям деятельность компании или не обвиняли их, когда дерьмо попадало в вентилятор.
Фрай не знал, откуда они берут таких люди, как Хоппер, но Программа кишела ими так же, как матрас в гостевой комнате незамужней тети Фрая Альмы кишел клопами, когда он был ребенком и был вынужден ночевать там. Может быть, NSF разводило их или выращивал в аквариумах, как морских обезьян, но недостатка никогда не было.
- Если Хоппер так облажался, то эстафета переходит к тебе, Эд.
Но он покачал головой. - Фрай, да ладно, не говори так. Я хороший администратор... по крайней мере, я всегда думал, что я хороший администратор... но я не могу управлять станцией. Это не мое.
- Ну, если Хоппер потерял контроль, тебе придется взять на себя ответственность, Эд. Ты компания, ты NSF, все остальные из нас - контрактники. Мензурки здесь на грантах. У тебя штурвал. Ты знаешь правила так же, как и я.
Он снова покачал головой. - Я просто не могу. Я думал о ком-то другом.
- Кто?
- Ты.
- Я?
- Да! У тебя здесь самый большой опыт. Люди тебя слушают, тебе доверяют.
- Люди думают, что я мудак. Он взглянул на Особого Эда, и тот выглядел просто измочаленным, как тряпка, которую выжали и повесили на веревку для просушки. - Ладно, вот что ты делаешь. Ты идешь и снова говоришь с Хоппером. Если ты не сможешь заставить его открыть дверь, я соберу несколько парней, и мы вынесем ее. У Хорна и Гвен есть медицинская подготовка. Любой из них может сделать ему укол чего-нибудь. Вот что ты делаешь в первую очередь.
- Хорошо, Фрай.
- Мы спеленаем его и будем держать на успокоительных, если понадобится. Если до этого дойдет, тебе нужно связаться с NSF, рассказать им, что происходит, сказать им, что они должны рискнуть и организовать прилет самолета.
- Все не так просто. Хоппер уже говорил им это до посинения. Мы застряли. Они хотят, чтобы мы держались. Не будет никаких спасательных команд.
Фрай хрипло рассмеялся. - Мне просто нравится, как Программа заботится о своих. Послушай меня, Эд, никому об этом не говори. Если скажешь, у тебя будет полномасштабный гребаный бунт. Слышишь? Я не думаю, что люди полностью потеряли надежду, но когда они это сделают...
Особый Эд выглядел таким же бледным, как гипсокартонные стены. Его кадык продолжал подпрыгивать, пока он пытался проглотить это.
Фрай положил руку ему на плечо. - Теперь тебе нужно быть стойким, Эд. Это никогда не было так важно. NSF бросило нас.
- Но почему... зачем они это сделали?
- Полагаю, у них есть более серьезные проблемы. Теперь иди и займись Хоппером. И держи рот на замке, ладно? Людям здесь не нужно знать, что он теряет контроль, пока это не станет абсолютно необходимым. Не нужно волновать их.
И вот что он сказал, но думал он: "как долго? Как долго до того, как новости распространятся? Как долго до того, как все поймут, что у этого корабля больше нет капитана или хотя бы номинального главы? И как долго до того, как они сделают что-то действительно глупое?"
Позже Койл нашел Бив в камбузе, щелкающую на своем ноутбуке. - Инвентаризация никогда не заканчивается, Никки. Она оторвалась от распечаток. - Слышала о Хоппере, - сказала она.
- Да, - только и смог сказать он. - Он не оставил нам особого выбора.
- Они никогда не оставляют.
Особый Эд не смог уговорить его, поэтому Койл, Фрай и Локк сняли дверь с петель и вошли. И до самой смерти Койл не забудет выражение ужаса на сером лице начальника станции, когда они ворвались туда и схватили его. Он не сопротивлялся. Он просто дрожал и рыдал, когда Гвен вколола ему укол, его лицо было землистым и напряженным.
- Оно не оставит меня в покое, Никки, - прохрипел он, словно задыхаясь. - Оно никогда не оставит меня в покое. Я не знаю, что это такое... дьявол, демон... но она наслала его на меня! Она наслала его на меня, чтобы оно преследовало меня до самой смерти! Он вдыхал и выдыхал, пытаясь отдышаться. Он провел рукой по волосам. - Я запираю дверь, а оно... призрак... всегда ее открывает. Я просыпаюсь, и оно стоит там, эта темная призрачная фигура с горящими красными глазами... просто смотрит на меня! Галлюцинация... должно быть, но, но это не просто визуально! Я чувствую запах этого существа, и оно воняет аммиаком, резко и едко! Я слышу, как оно дышит, а иногда оно что-то говорит этим флейтовым, писклявым голосом! Я закрываю дверь, запираю ее и закрываю на засов, но это не помогает! Оно открывает ее и... а иногда проходит прямо через дверь или прямо сквозь стены! Иногда я не вижу егое, но слышу! У него много рук, и я слышу, как они двигаются, шуршат и скользят, словно змеи! У него есть когти... что-то вроде когтей, потому что оно царапает стены, пока я сплю!
- Успокойся, - сказал ему Койл. - Просто успокойся.
- Да пошел ты! - закричал на него Хоппер детским дискантом. - Ты не знаешь, каково это! Меня преследуют, преследуют... о, Иисусе, почему это не прекращается? Я... я проснулся, и оно было там, стояло надо мной, пока я спал... я мог видеть его форму, чувствовать запах аммиака, сочащегося из него... оно очень холодное, замерзшее, с него капает лед... оно стояло там, наблюдая за мной, проникая в мои ебанные сны и унося меня в то место с башнями... черный город... все возвышается, сужается и искривляется! Оно не отпускает меня! Оно никогда меня не отпустит...
Это была отвратительная, тревожная сцена.
Они нашли 9-мм автоматический пистолет на столе возле его кровати. Бог знает, как он заполучил его. Суть в том, что он не пытался использовать его против них. Он даже не потянулся за ним. И это потому, что он планировал использовать его на себе, понял Койл. Теперь его связали и давали лекарства в медотсеке. Они поместили Батлер в неиспользуемую комнату в коридоре С, где Гвен и Зут могли за ней присматривать.
- Кто теперь главный, Никки? - хотел знать Бив.
- Особый Эд, я думаю.
Она рассмеялась. - О да, в первых рядах. Он тот парень, который тебе нужен.
Койл просто сказал: - Это не в моей власти.
- Знаешь, ты должен взять на себя управление. Ты единственный, кто может. Может, еще Фрай, но Фрай - придурок.
- Я ходил по станции и разговаривал с людьми, - сказал он ей, - о Батлер.
- Она ведьма, Никки.
- Ведьма?
- Конечно. Вокруг нее происходят вещи. Сверхъестественные вещи.
И это было общее чувство, которое он получал от большинства относительно Челси Батлер... одержимая ведьма. - Как я уже сказал, я разговаривал с людьми. Пытался прочувствовать все это. Что происходит.
Она кивнула. - Люди сходят с ума. Пара... не скажу, кто... у них возникла безумная идея украсть "Кота" или "Спрайт", понимаешь? Сбежать на станцию Полюс или что-то в этом роде. И я думаю, почему? Все станции здесь проходят через то же дерьмо, что и мы, если слухи правдивы. Но люди хотят выбраться, Никки. Они хотят сбежать. Я их не виню. Они все хотят вернуться домой. Но я думаю, зачем? Мир катится к чертям, все идет по пизде. Зачем туда возвращаться? Переждем здесь. У нас есть еда, тепло и все остальное. Зачем рисковать ради этого... этого безумия, понимаешь?
- Это здравая мысль, Бив.
Она некоторое время смотрела на него, потом сказала: - Когда мне было восемнадцать, Никки, мы с друзьями достали пузырек ЛСД 25, хорошее дерьмо. Заставляет тебя увидеть Бога, да? Мы едем в Монтерей, снимаем пляжный домик в Биг-Суре и кайфуем где-то шесть дней подряд. Скрытно от посторонних глаз. В последний день моя подруга Дарлин - ее старик был полицейским, врубаешься - получает плохой трип. Я имею в виду, очень плохой. Тяжелый. Я провела с ней часов пять на пляже, держала ее и говорила, что все будет хорошо. Она была в отключке, да? Было лето, и было жарко, но она дрожит, говорит мне, что она в снегу, она в горах, в каком-то большом пустом городе, и там холодно, жутко холодно. Она потерялась в нем, не может найти дорогу. Она описала мне этот город. Каким он был, как он выглядел изнутри. Она сказала, что его не строили люди, он был очень, по настоящему старым, давно заброшенным. Как я и сказал, тяжелый трип. Просто неудачный трип? Просто галлюцинация? Она была напугана до усрачки, мужик. Может, я тоже. Я никогда не думала, что такое место существует, пока не услышала о том мертвом городе, который они нашли под горой. Я много думала об этом в последнее время, понимаешь?
- У нее было видение инопланетного города здесь внизу, - сказал он.
- Да, без сомнения. Нам всем снились сны об этих местах, не так ли? И теперь, я думаю, мы все знаем, почему.
Он ничего не мог сказать на это. Вообще ничего.
- Я слышал, у Хоппера был пистолет, Никки.
- Был. Теперь у меня.
Бив застыла, уставившись на экран, ее глаза наполнились слезами. - Когда... когда они придут за нами...
- Бив.
...когда они придут за нами, Никки, сделай мне одолжение и примени пистолет. Не дай им забрать меня. Не дай им увезти меня в один из этих городов. Пожалуйста, Никки. Пожалуйста.
В общем, Клайм был плохим местом в тот день. Тишина была слишком густой, слишком зловещей, слишком заряженной чем-то, что просто не имело отношения к этому месту.
В ту ночь в постели с Гвен она спросила его: - Ты веришь в привидения, Никки?
- Я не уверен. Хоппер верит.
- Мы все скоро поверим. Потому что эта чертова станция населена привидениями, и так будет до тех пор, пока здесь Батлер. Пока она здесь, мы все в опасности, и я думаю, ты это знаешь. Если мы не избавимся от нее, она заразит здесь все. По крайней мере, так говорит Локк. Эти твари подбираются к нам в наших снах с тех пор, как началась эта зима, и скоро станет намного хуже.
Как оказалось, она была абсолютно права.
ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
16 МАРТА
- БИМАН ИСЧЕЗ.
Биггс открыл глаза, огляделся в замешательстве. Электронные часы показывали 1:30 ночи. - Чё говоришь?
- Я сказал, Биман исчез.
- Может, он пошел прогуляться, - сказал Биггс, пытаясь держать свои веки открытыми. - Почему ты беспокоишь меня из-за этого придурка?
Уоррен думал, что он терпеливый парень. Он никогда не любил конфронтации, никогда не выходил из себя ради драки. Мысль о том, чтобы ударить другого, никогда не вызывала у него никакого восторга. Но сейчас, о да, он хотел ударить Биггса прямо в лицо, и, возможно, не один раз. Он сделал глубокий вдох, затем встряхнул Биггса, словно пытаясь стряхнуть кожу с его костей. - Послушай меня, чертов идиот. Биман исчез. Он, должно быть, заблудился. Нам нужно что-то сделать.
- Это было в твою смену, детка. Ты следил за всем. Не я.
Уоррен подумал: "Добрый Боже, как я умудрился застрять здесь внизу посреди этого... этого... дерьма с таким парнем, как Биггс? Никакого контакта с командой Драйдена снизу за более чем тридцать шесть часов. Какой-то ужасный ужас там внизу они вырубили из льда. Биман спятил. Теперь исчез. А этот гребаный идиот все усложняет".
Он отпустил Биггса.
Решил, что лучше ему не вредить.
- Мы должны пойти за ним, - все, что он сказал. - Ты идешь со мной?
- Кто-то должен следить за радио.
- К черту радио.
- Черт, ты настроен серьезно, мой друг. Но мне так жаль. Я не пойду туда, и ты, блядь, не смог бы меня заставить, даже если бы попытался. Так что счастливого пути.
Уоррен хотел закричать и топнуть ногами... но какой в этом был смысл? Он натянул свой ECW, прежде чем потерять самообладание. Потому что со временем, он знал, так и будет. Биггс просто лежал и наблюдал за ним с этой самоуверенной ухмылкой на лице, пока он натягивал свой флис, шерстяные штаны, парку Gore Tex, ботинки и варежки.
- Эй, я бы пошел, Уоррен, но это место там внизу пугает меня до чертиков.
- Меня оно тоже пугает до чертиков. Но кто-то должен пойти, - сказал он, натягивая балаклаву и шерстяную шапку, пристегивая стабилизаторы к подошве ботинок. Он схватил вольфрамовый фонарик и ледоруб со стены. - Я не вернусь, Биггс, тебе лучше посигналить Мак-Мердо. На этот раз скажи им правду. Мы в беде.
Самоуверенная ухмылка соскользнула с лица Биггса, когда он направился к двери. - Да ладно, Уоррен. Иисус. Не делай этого. Мы сможем выжить вместе.
- Просто сделай этот вызов, когда я не вернусь.
Затем он открыл дверь, и холод нашел его и вытащил наружу, в злой, замерзший мир Императора. Он захлопнул дверь и направился к проходу, словно человек, идущий на смерть.
ТО, ЧТО ОН ДЕЛАЛ, было безумием.
Но обстоятельства вышли за рамки того, когда такие вещи, как простой человеческий страх и опасения, могли бы остановить его. Биман исчез. Драйден и парни не отвечали на радиовызовы. Нет, он не мог честно придумать ничего, простого объяснения, которое бы все это прояснило.
Они были в беде. Возможно, мертвы.
А может, и что-то похуже.
Мысль о том, чтобы спуститься туда, ужасала его... но как он мог надеяться встретиться с собой, если не попытается им помочь? Каким человеком это сделало бы его?
Живым человеком, возможно.
Живым, трусливым человеком, который боится буку.
Через несколько минут гипертаты и все остальное исчезли, когда проход начал извиваться и поворачивать. Уоррен был один. Только он и туннель из светящегося голубого льда. Висевшие лампы отражали свет, цвета индиго и аквамарина, фосфоресцирующий и тревожный. Он прекрасно осознавал, что у него в кармане фонарик, и как темно будет, если генератор и резервные источники внезапно откажут.
Спокойно. Просто не волнуйся.
Боже, он так боялся потерять самообладание, что даже не взял с собой аварийную рацию. Потом он рассмеялся над этой идеей. Его голос бестелесно и глухо эхом разнесся в ледяной пещере. Радио? Зачем?
Даже если ты попадешь в беду, Биггс не придет за тобой.
Он чертов трус.
И Уоррен знал, что он тоже, так долго ждал, чтобы спуститься сюда. Но... ну, было почти невозможно выразить словами то, какое воздействие оказал на него этот экземпляр. Как можно связать кошмар в связную мысль? Как можно облечь инстинктивный страх ребенка перед темнотой в нечто столь пустое, как слова? Ужас, который внушала эта штука, был не только психологическим, но и духовным, расовым и физическим. Смотреть на нее было все равно, что вглядываться в накопленные травмы и ужасы твоей расы, выползающие на тебя из бесформенной, божественной черноты.
Невыразимо.
Когда он увидел его в первый раз, у него заболел живот. Голова закричала от чуждого шума. Душа была затоплена первобытными, отвратительными воспоминаниями. Наполнила его мозг разрозненными образами людей, существ, похожих на людей, которые бежали в чистом заразном ужасе, в то время как существа, подобные этому во льду, заполняли небеса, роясь, летая и жужжа и...
Боже на небесах, останови это! Просто останови это!
Уоррен прислонился к ледяной стене, заставляя себя дышать, заставляя себя забыть. И все это время голос, который был в первую очередь озабочен сохранением его собственной слабой жизни, кричал в голове, чтобы он повернулся и бежал, пока не стало слишком поздно.
Он пошел дальше.
Вокруг него ледник трескался с резким и приглушенным скрежетом. Звук шагов разносился странными, почти музыкальными отголосками, словно стальные барабаны, когда его бутсы вгрызались в лед. Дыхание выходило белыми облачками. Тонкая белая корка льда покрыла усы даже под балаклавой.
"Близко", - прошептал он себе под нос. "Очень близко".
Он изучал стены, спускаясь все ниже. Лед был неровным, но сиял чисто, как безупречные кристаллы, сапфиры и синие изумруды. Он начал чувствовать отвратительный магнетизм того, что лежало внизу. Он уже проникал внутрь него, вползая, как черви, ищущие теплое мясо, чтобы свить гнездо.
Он знал, что должен бороться с этим.
Он не мог запереться там внизу.
Через десять минут открылся проход в гигантскую ледяную пещеру в чреве ледника. Везде, изящная кристаллическая работа на стенах, башни, потоки и реки льда. Все в той поразительной синеве, от которой захватывало дух. Фонари все еще висели на столбах, освещая подземный мир, освещение мерцало, искрилось и сверкало.
Кроме самого ледника, он не слышал никаких звуков.
Только эта тишина, которая была больше всего, что он когда-либо знал в своей жизни, гудящий и огромный звук абсолютной... пустоты.
Сейчас самое время убраться отсюда, сказал он себе в последний раз. Забудь об этом. Если бы они были здесь, ты бы их услышал. Если бы они были живы, Боже, ты бы мог услышать, как они дышат. Просто развернись и уйди.
Но было слишком поздно для этого, и он это знал.
Втягивая в легкие замерзший воздух, Уоррен крикнул: "Драйден! Стоун! Кеннегер!" И когда на это не ответили: "Пакстон! Риз! Вы там?"
Звук его собственного голоса был таким громким в пустоте, что что-то крепко сжалось в животе. Голос эхом разнесся по пещере, отражаясь от древнего льда и от сети сосулек, висящих высоко наверху, возвращаясь к нему с сухой, насмешливой уверенностью, что внизу нет никого живого.
Он услышал внезапный пронзительный шум, похожий на писк.
Он обернулся, ошеломленный, потрясенный, затаивший дыхание... но там ничего не было.
Но он что-то слышал.
Хитиновый скрип.
Он знал, что там внизу нет ничего, что могло бы издавать такой звук... как краб, движущийся по телам других крабов, скрежеща панцирем о панцири.
Полярная Гавань.
Огни были включены.
Полярная Гавань была местом, где ученые ели, работали и даже иногда спали. Это было красное, со стенами-тентами, бочкообразное сооружение. Тесное, но эффективное. Он осторожно перешагнул через многочисленные электрические кабели, змеящиеся по льду. Схватившись за дверную защелку, распахнул ее.
Пусто.
Он вошел, закрыл за собой дверь. Работал обогреватель, и было тепло. Он стянул варежки и согрел руки. Койки выглядели так, будто на них спали. Ноутбуки на столах. Он нашел пару кофейных чашек, и кофе в них был холодным. Его налили много-много часов назад. Блокноты. Графики. Книги. Портативная дрель. Пила для льда.
Радио.
Уоррен подошел к нему и увидел, что оно полностью работоспособно. Взял микрофон. - Император Один, это Император Два. Вы слышите?
- Я слышу, - сказал Биггс. - Есть кто-нибудь поблизости?
- Ни души.
- Уоррен, послушай меня. Убирайся оттуда. Сейчас же.
Уоррен слышал страх в его голосе. По крайней мере, он был не один. - Император Один? Поцелуй меня в зад.
- Я серьезно, Уоррен.
- Почему бы тебе не спуститься сюда? Почему бы не...
Уоррен чуть не упал на задницу. На периферии его зрения мимо окна промелькнула какая-то фигура. И как бы тепло ни было в Гавани, его кожа похолодела. Он услышал, как Биггс зовет его через динамик.
К черту Биггса.
Он распахнул дверь и выпрыгнул на лед, чуть не шлепнувшись на задницу. Там никого не было. Он оглядел Полярную Гавань, но никого не было. Ничего.
Он мог бы повернуть назад, но не сделал этого.
Потому что вдалеке была установлена желтая палатка. Если кто-то и прятался от него, то только там. Крепко сжав ледоруб, он пошел туда. Полы палатки беззвучно развевались. Он слышал, как работал обогреватель. Провод вел к палатке.
Вот где это должно было быть.
Образец Драйдена.
Он подошел туда и нырнул внутрь, занеся ледоруб для удара. Там никого не было. Никого или ничего живого... только существо. Он не мог сказать, как долго оно размораживается, но достаточно долго. Большая часть льда исчезла, и тут и там можно было увидеть плоть существа, которая была серой и резиновой на вид. Одно крыло начало раскрываться. С него капала вода, собираясь в кашу на льду. Он ткнул его своим ледорубом, и открытая плоть немного поддалась. Лед отвалился слоем.
Уоррен упал назад, этот ужас наполнял его.
Он услышал что-то похожее на низкий, почти музыкальный свист в затылке.
Очень хорошо осознавая, насколько яркими были красные глаза существа, он наклонился и выключил обогреватель. Тут же обрушился холод. На один лихорадочный момент ему показалось, что реснички на голове существа шевелятся.
Он вывалился из палатки, пытаясь отдышаться.
Нет, не так плохо, как в прошлый раз, но только потому, что на этот раз он был готов к этому. Несмотря на это, его все еще поражало чувство, что это существо не было таким мертвым, каким должно было быть.
Он двинулся по неровному льду, там, где он поднимался в своего рода низкий гребень. Поднялся. С другой стороны, был склон, который вел к многочисленным расщелинам, которые исследовали Драйден и парни. Некоторые из них были заклеены желтыми лентами, потому что вели к трещинам.
Он никого не увидел.
Собравшись с духом, двинулся вниз по склону по блестящей поверхности льда, впиваясь в него своими бутсами. То, что привело его туда, было тем, чего там раньше не было... идеально симметричный круглый туннель, который уходил под углом в лед. Искусственный. Он был в этом уверен.
Он двинулся к расщелине, где, как он знал, было найдено существо.
На льду у ее входа была кровь. Немного, но достаточно. Ее след вел в расщелину, и, включив фонарик, Уоррен пошел за ней, полностью уверенный, что совершает одну из самых больших ошибок в своей жизни. Расщелина была шириной около четырех футов, пол из блестящего голубого льда. После пребывания в пещере, расщелина была тесной, удушающей, даже вызывающей клаустрофобию.
Еще больше крови.
Пятно.
Пятна крови на ледяной стене. Она казалась черной в голубоватом сиянии.
Расщелина сместилась влево, затем вправо. Кто угодно мог прятаться прямо за следующим поворотом. Он остановился. Услышал что-то впереди. Быстрое крадущееся шарканье. Снова двинулся, кровь бежала быстро и горячо, он был уверен, что теперь он не один. Он чувствовал кого-то впереди.
Ждущего.
Смертоносного.
Поднял ледоруб, фонарик затрясся в его руке. Он скользнул за угол, и громоздкая, темная фигура двинулась прочь от света.
Уоррен закричал.
Это было рефлекторное действие. Ибо эта фигура была похожа на человека, не обязательно будучи человеком. Она двигалась со скользящим звуком. И на один панический, невозможный момент он мельком увидел лицо за бахромой капюшона парки... что-то вроде розового и волнистого воска и глаз, красноватых глаз, злобно смотрящих на него.
Он повернулся и вышел оттуда, уверенный, что оно позади него.
Что-то нечеловеческое с лицом ползучей мякоти.
Он выбрался из расщелины и поднялся по склону. И когда он направился к Полярной Гавани и проходу наружу, он увидел, что желтая палатка снова пришла в движение. Затрепетала. Обогреватель снова работал. Он направился к проходу, ожидая, что эта ужасная тварь вылетит из палатки в любой момент.
И когда он оказался в проходе, он услышал визжащий, пронзительный голос, разносившийся по пещере и отзывавшийся эхом.
ПОЛАР КЛАЙМ
КРАЙДЕРМАН, С ЖИВОТОМ ТЕПЛЫМ от виски Хорна, делал обход, и был счастлив от этого. Боже, да. Потому что, если появлялась какая-то дерьмовая работенка и виляла своей грязной обезьяньей задницей в воздухе, можно было поспорить, что он был тем парнем, которого пошлют ее выполнять. Не то чтобы он был против, но было бы неплохо, если время от времени кто-то другой мог брать ее на себя.
Крайдермен, ты не против посмотреть за радио в Tи-Шаке некоторое время? Хоппер подрезал крылья Харви. Конечно, Эд, без проблем. Крайдермен, ты не против посторожить сегодня вечером? Мне было бы лучше, если бы кто-то, знаешь ли, следил за всем этим. Конечно, Эд, я живу для этого. Что угодно, просто дай мне знать.
Неважно, полагал он, что он был электриком. Что он официально был частью команды FEMC и его работа заключалась в решении электрических проблем. Не его вина, что дела идут гладко и он не нужен в этом качестве, это не значит, что Особый Эд должен искать для него другое дерьмо.
Совсем не значит.
Стоя в кают-компании, которая в этот утренний час была мертвой насколько можно, он думал о выпивке Хорна. Потому что выпивка была тем, ради чего жил Крайдерман. Это было единственное, на что можно было рассчитывать в течение долгих зимовок.
Как и все остальные, он знал, что происходит в мире, и он знал о том, что должно было происходить в Антарктиде и на Клайм... но он не был уверен, верит ли он во что-либо из этого.
Он наблюдал.
Он знал, что люди становятся странными, когда они изолированы, и начинают говорить довольно чудные вещи. Его, честно говоря, не волновало, что произошло на станции Харьков много лет назад или то, что Маунт-Хобб опустела, так же как ему было наплевать на NOAA Полярис или даже на Слима, Флэгга или Стокса. Иногда люди становятся беспечными, а когда ты беспечен на льду, иногда ты умираешь.
Исчезли.
Какая разница.
"И я не куплюсь на эту чушь про ту женщину Батлер", - подумал он. "Психические явления, призраки и привидения. Господи, как будто вся эта компания здесь - дети у костра, пытающиеся напугать друг друга до чертиков".
"Инопланетяне", - сказал он вслух, - "подумать только!"
Он даже сказал Хорну то же самое, и Хорн просто рассмеялся, сказал, что тяжело быть глупым и не знать этого. Ебать. Чертов Хорн. Если бы у парня не было припрятанных трех-четырех ящиков Jim Beam’а, Крайдерман не имел бы с ним ничего общего. Хорн ему нравился так же, как и все остальные идиоты.
Часы показывали, что было только начало пятого.
Еще три часа этого дерьма.
Он пошел на камбуз и открыл один из больших холодильников из нержавеющей стали, посмотреть, какие мидраты выложила Бив.
То же самое, то же самое. Соленья, сыр, мясная нарезка. Он схватил ломоть ростбифа, затем кусок индейки. Взял еще немного ветчины и направился в кают-компанию, все еще жуя. Стоя у входа в коридор А, он поднес ветчину ко рту... и тут же вздрогнул.
"Черт, что это за вонь?"
Он понюхал мясо, но оно пахло хорошо. И то, что он чувствовал, было не совсем запахом мяса. Это было плохо, даже отвратительно, но он не мог точно сказать, чем это было или не было. Просто резкий, переспелый, неестественный. Это чем-то напомнило ему компостные кучи в разгар лета, овощной запах гниения, влажные растительные остатки, гниющие в перегной и плесень.
И такой запах, такой невыносимо сильный, был просто ненормальным.
Как бы тошнотворно это ни было - словно тыкаешься лицом в скошенную траву, которая неделями гнила в теплом, влажном, тайном месте, - он должен был знать, что его издает.
Он вошел в кают-компанию.
Запах стал сильнее.
Еще несколько мгновений назад это было не так очевидно. Он сглотнул, нервничая из-за этой вони, которой не должно было быть. На станции было тихо. Снаружи глухо и одиноко стонал ветер.
Напрягшись, Крайдерман подошел к входу в коридор А.
Вонь усилилась, как запах гниющего сена, смешанный с гниющими внутренностями, вырывающийся из закрытого и нагретого на солнце амбара.
Виски бурлило в его желудке, кислота подступала к горлу.
Дальше по коридору что-то упало. Разбилось.
Звук шел от одной из комнат.
Все, что у Крайдермана было в качестве оружия, это длинноствольный полицейский фонарик, который дал Особый Эд. Он не был уверен, почему он решил, что ему может понадобиться оружие, но чувство было. Что-то странное происходит, и вмешательство во что бы то ни было может быть опасным. Он посмотрел на интерком на стене, размышляя. Одно нажатие кнопки, и у него есть подкрепление... Койл, Фрай, кто угодно.
Он колебался.
"Конечно", - прошептал он себе, - "разбуди их всех, потому что с полки упала банка".
Он двинулся вниз по А, не совсем понимая, куда направляется. В конце была дверь, которая вела наружу, к отмеченной флажками дорожке, которая привела бы его к гаражу и Хорну. Коридор был темным, горело лишь несколько редких огней. Справа были двери, ведущие в различные кабинеты: Хоппера, Особого Эда, несколько неиспользуемых. Слева были шкаф с противопожарным снаряжением и комната аварийного оборудования. В конце был медотсек.
Там держали Хоппера.
Отдел кадров, конечно, был открыт. И Особый Эд гордился этим: Мой офис открыт и днем, и ночью, ребята. Конечно, он может быть открыт, но это не значит, что он там будет. Офис Хоппера закрыт. Аварийное оборудование всегда было заперто. Ладно... что теперь?
Медотсек.
Когда он подошел туда, отвратительная вонь решила стать еще более отвратительной, пока Крайдерман не подумал, что его сейчас вырвет. Он услышал, как что-то еще треснуло.
Это доносилось из медотсека.
Очень напряженный, он подошел к медотсеку, держа фонарик как дубинку. Единственным человеком там был Хоппер, и он был сумасшедшим. Он услышал, как за дверью что-то двигалось с хлюпающим, водянистым звуком.
Это остановило его.
Он замер, гадая, что могло издавать такой звук. На Клайм. Ночью.
Его кишки были свободны и горячи, желудок болел.
Он быстро схватил дверную ручку, зная, что он должен сделать это и сделать это сейчас, иначе не сможет. Потребность повернуться и бежать была очень велика.
Распахнул дверь и потянулся к свету, когда в лицо ему ударил поток зловонного зеленого воздуха. Внутри было очень тихо... хотя, казалось, где-то вдалеке раздавалось тихое, слабое капание. Оно доносилось из лазарета. Он подошел туда, услышал звук, словно кто-то пытался натянуть пару маслянистых резиновых перчаток. Щелкнул выключателем на стене и быстро прошел через дверной проем.
Запах был ужасным.
Аптечные шкафы были разорваны, вещи разбросаны. Кровь разбрызгана по чистым белым простыням одной из кроватей и прямо на стене. Еще больше ее было на полу среди разбитого стекла, инструментов и пустых пакетов с кровью, разбросанных вокруг, которые были взяты из холодильника для крови... дверь, которого была сорвана с петель.
Затем он увидел труп Хоппера.
Он был подвешен - освежеванный, без кожи, тело проколото, как будто кто-то использовал на нем перфоратор. Покачивающаяся человеческая оболочка, которая была не только выпотрошена, но и вычищена так, что не осталось ни капли крови или желтого слоя жира, блестевшего в зияющем туловище, только ребра, обсосанные добела, и розовая соединительная ткань, вылизанная начисто.
Крайдерман отступал, пока не уперся в стену.
И это был не труп, а то, что стояло рядом с ним.
Он увидел приближающееся к нему лицо... злое, агонизирующее, нечеловеческое... злобные желтые глаза и зазубренный рот, ярко пылающий ядовитым, шипящим паром. Треугольная, тотемная голова с гибкими, скользящими, черными как ночь усиками, которые вились к потолку, царапая и скребя.
Он, возможно, закричал тогда.
Тело было жилистым и рифлёным с обилием волнистых тяжей, как скрученный ствол какого-то корявого, древнего баньяна... не дерево, а резиновая сине-черная плоть, которая казалась почти горячей и жидкой.
Он шел прямо на него в вихревом тумане тканей: змеящиеся конечности, сверкающие ониксовые когти и острые как иглы черные зубы.
Он чувствовал запах горячих выделений его желез.
Вонь того, что оно жевало.
Он увидел гротескное искажение тающих лиц и сжимающихся конечностей из зеркала комнаты смеха, ползущих вперед по спутанным паучьим черным корням.
Он закричал.
Закричал так громко и с такой яростью, что это напугало его. Он дернул головой, сердце колотилось в груди, сделал два пьяных шага к двери и тут же упал на задницу. Не споткнулся и не поскользнулся; это был ужас того, что он видел. Его конечности стали слабыми и резиновыми, голова закружилась от головокружения.
Поднялся и нырнул к двери, но спасения не было.
Только голос, кристальный и резкий, отдававшийся эхом в голове.
(возьми меня за руку)
(и пусть твое сердце взорвется от сладкого страха)
Крайдерман замахнулся фонариком, и одно из лиц взорвалось брызгами прозрачного желе.
Липкие усики выскользнули из живота существа и закружились в воздухе. Они были гладкими и блестящими. Крайдерман закричал о помощи изо всех сил и дернул фонариком в сторону пожарной сигнализации и разбил стекло.
Существо было недостаточно быстрым, чтобы остановить его от нажатия на рычаг.
Сигнализация пронзительно завизжала по всему лагерю.
Прежде чем он успел что-либо сделать, сгусток розовых червеобразных штук схватила его руку и раздавила ее в кровоточащую кашицу. Но боли не было, и крик агонии не раздался, когда пасть существа открылась, как черный люк, и извивающийся пучок полупрозрачных щупалец вырвался наружу и поглотил его лицо, скользнув по горлу и вверх по носу, вдавливаясь в глаза и пронзая плоть, как роющие черви, проникая все глубже и глубже в него, заполняя и заражая.
И к этому моменту не осталось ничего, чем можно было бы кричать.
И кто может сказать, что лежит в основе полетов на метле в ночи?
- Г.Ф. Лавкрафт
КОЙЛ УСЛЫШАЛ ТРЕВОГУ вместе со всеми.
Она прошла сквозь него и вырвала его из рук Гвен, скуля и отдаваясь, как сирена воздушной тревоги. И в тот момент, когда он открыл глаза, то чувство надвигающейся угрозы, которое усиливалось в нем весь день, просто взорвалось, и слабый голос в голове сказал: "вот оно, Никки, приготовься, потому что оно идет..."
- Что, черт возьми, происходит? - спросила Гвен, садясь. - Пожар?
Койл услышал, как по коридору бегут люди. Он натянул термобелье, шерстяные штаны, ботинки и утепленную толстовку. Сверху накинул флисовый жилет. Чертово место горело, а он утеплялся.
Он схватил пистолет Хоппера и вышел в коридор. Гвен шла прямо за ним, желая знать, что происходит, и он хотел бы сказать ей. Он не чувствовал запаха дыма, но, больше ничего.
- Это не пожар, - наконец сказал он, когда они направились в кают-компанию. - Я не знаю, что это, но это не пожар.
Дэнни Шин бежал к ним по коридору B. "Шевелись, Никки! В медотсеке что-то есть! Оно чуть не оторвало Локку руку!"
Пожарная сигнализация продолжала визжать. Со всей станции сбегались и кричали люди. Это был полный хаос, и Койл прекрасно понимал, что это не закончится в ближайшее время.
Фрай, спотыкаясь, вышел из своей комнаты, все еще натягивая шерстяные штаны. - Ебанный случай, что опять?
- Это в медотсеке, - сказал ему Койл.
- Что?
Койл не ответил. К тому времени, как он добрался до кают-компании, там уже была большая часть команды. Все они говорили одновременно, некоторые кричали, перекрывая громкость пожарной сигнализации, пока Фрай не закричал, чтобы кто-нибудь выключил эту чертову штуку.
Была полная неразбериха.
Особый Эд ходил кругами, словно не мог найти себе места. Ида и Бив держались позади двери на камбуз. Гвен достала аптечку и присела на пол рядом с Локком. Он сидел, прислонившись спиной к стене, и выглядел совершенно ошеломленным. Лицо было белым, глаза были мокрыми.
Койл увидел, что его левая рука была в крови, рукав ветровки свисал лохмотьями. На полу была кровь. Красные капли вели в коридор А, где еще больше крови было размазано по стенам.
- У нас посетитель, Никки, - сказал Гат. Она стояла перед аркой в коридор А с длинным пожарным топором в руках, словно варвар, готовый ринуться в бой. - И что бы это ни было, блять, оно все еще там.
Пожарная сигнализация затихла на середине пронзительного крика, и все говорили и требовали ответов, но никто, абсолютно никто не вызвался пойти по коридору в медпункт. Не после того, как они увидели сидящего там Локка.
- Что, черт возьми, произошло? - спросил Койл.
Шин, глядя по сторонам и тяжело дыша, сказал: - Крайдерман. Эд поставил его на дежурство...
- Ну, кто-то же должен был, - бросил Эд через его плечо.
...он поставил его на дежурство, и что-то его схватило. Он включил пожарную сигнализацию... я имею в виду, я думаю, что он это сделал... и Локк как раз входил. Он услышал крик и побежал в медпункт... Господи Иисусе, Никки, оно чуть не оторвало ему чертову руку.
- Что случилось? - спросил Фрай, вернувшись после отключения сигнализации.
- Монстр или что-то в этом роде.
Фрай протолкнулся мимо Зут. - Монстр? Какого хера ты имеешь в виду под словом "монстр"?
- Ему понадобятся швы, - сказал Особый Эд Койлу. - Он потерял много крови.
- Я разберусь с этим, - сказала Гвен. - Но мне нужно попасть в медпункт.
Койл опустился на колени рядом с Локком. Гвен все еще бинтовала его руку. - Что случилось, Локк? Что там было?
Он быстро моргнул глазами, сглотнул пару раз. Затем его глаза сфокусировались, и он поднял взгляд. - Услышал, как он кричал... эта чертова сигнализация, Никки... затем я пошел туда. Он начал дрожать, качая головой взад и вперед. - Там что-то было... что-то схватило Крайдермана. Оно ело его... я думаю, оно ело его. Я... оно зарычало или что-то в этом роде и ударило меня... я не знаю, что это было... оно... у него были когти...
Койл мог догадаться об остальном. - С тобой все будет в порядке, мужик, - сказал он.
Локк выдавил из себя вялую/смущенную улыбку, морщась, когда Гвен вколола ему антибиотики.
Прибыл Хорн и принес с собой тяжелую артиллерию. К его спине с помощью ремня безопасности были прикреплены что-то похожее на пару баллонов с ацетиленом размером с акваланг в сварной раме. От них отходил шланг ПВХ высокого давления и входил в металлический кронштейн в его руках, который был оснащен рукоятками и спусковым крючком, с отвратительным на вид носиком на конце. К раме на спине была прикреплена пропановая горелка. От нее шел медный шланг, который был закреплен на кронштейне. Трубка заканчивалась примерно в двух дюймах перед носиком, там мерцало пламя.
- Ебанный Бак Роджерс, - сказал Фрай. (Бак Роджерс - герой научно-фантастических приключений и комиксов, созданный Филиппом Фрэнсисом Ноуланом, впервые появившийся в ежедневных газетах США 7 января 1929 года, а затем появлявшийся в воскресных газетах, международных газетах, книгах и многочисленных средствах массовой информации с адаптациями, включая радио в 1932 году, многосерийный фильм, телесериал и другие форматы – примечание пер).
- Что это должно быть? - спросил Шин.
Хорн только ухмыльнулся. - Огнемет. Самодельный. У меня их еще три в мастерской.
- Ты нас всех взорвешь.
- Не, - сказал Хорн.
Койл понял. Опасно, наверное, чертовски, но он решил, что это сработает. Одно нажатие на курок, и горючая жидкость пойдет из бака и под высоким давлением вырвется из носика, где она вступит в контакт с пламенем пропана... вжух! Ручное зажигательное оружие.
Хорн кратко описал остальным свое инженерное мастерство, закончив словами: - Самое лучшее, ребята, - это топливо. Желеобразный бензин. Если он во что-то попадет, то оно будет гореть. Просто попробуйте потушить его.
Койл тоже улыбался. Желеобразный бензин был самодельным напалмом. Вы смешивали бензин с пенопластом, в данном случае очень мелко измельченным, чтобы он не засорял шланг, и пенопласт впитывал бензин, превращаясь в желеобразную эмульсию, которая была чрезвычайно огнеопасной и прилипала ко всему, с чем сталкивалась, горя и горя.
- Огнемет, - сказал Шин с некоторым отвращением. - Это смешно.
Хорн снова ухмыльнулся, его глаза сверкали озорством. С огнеметом, ECW, густой бородой и банданой с флагом, обмотанной вокруг головы, он был похож на какого-то полярного террориста. - Я покажу тебе, насколько это смешно, придурок.
- Убери эту штуку, - сказал Особый Эд.
Койл сказал:
- Хорн...
Слишком поздно.
Хорн повернулся, думая, что за ним никого нет, и нажал на курок. Из носика вырвался сгусток пламени и превратился в катящийся огненный шар, который едва не попал в Харви. Огнетушитель в руке, он ударился об пол, и огонь прокатился по нему, не причинив вреда. Шар пролетел около тридцати футов и ударился о дальнюю стену, где влепился и горел жирным черным дымом.
- Черт возьми! - закричал Особый Эд. - Уберите эту чертову штуку!
Бив и еще несколько человек, начали тушить пламя огнетушителями, но оно не желало гаснуть. Они топтали его и поливали из шланга, постепенно беря его под контроль.
- Иссузззе! - сказал Фрай. - Разве это не нечто?
Харви поднялся с пола, свекольно-красный на лице, дико жестикулируя. - Ты чуть не убил меня! Ты, черт возьми, чуть не убил меня!
Хорн рассмеялся. - Да, и это было бы потерей.
Люди были либо поражены, либо возмущены оружием и начали говорить об этом Хорну, но недолго... потому что из медотсека раздался странный, пронзительный вой. Он звучал как визжащее тявканье дюжины собак, которое замедлилось, а затем ускорилось, исчезнув в пронзительном жутком вопле.
- Святое дерьмо, - сказал Шин.
- Никки, - сказал Эд, сглотнув. - Там Хоппер...
- Пошли, - сказал Койл Хорну, доставая пистолет. - Остальные держитесь позади.
Некоторые подались вперед, но большинство не испытывало проблем с тем, чтобы держаться позади. Зут и Дэнни Шин были единственными, кого заинтриговало то, что находилось в той комнате дальше по коридору. Заинтригованы, но напуганы. Фрай протянул руки, заставив их обоих отступить.
- Вы слышали человека! - сказал он. - Отойдите!
Хорн позади него, Гат сзади с топором, Койл шел по коридору с 9-мм кольтом Хоппера. Пистолет казался почти скользким в потной руке. Струйка пота щекотала его позвоночник.
Дверь в медпункт была в самом конце коридора. Она была открыта всего на щелочку, как и все двери в каждом фильме ужасов, которые он когда-либо видел. Одна из тех дверей, которые ты не осмеливаешься открыть.
"Если бы ты смотрел это", - сказал он себе, - "ты бы сказал себе оставить это в покое".
Но у Койла не было выбора.
Когда он приблизился, то увидел, что на двери кровь Локка. Размазанный отпечаток руки. На стене рядом с ним было еще больше крови, как будто он спотыкался, как пьяный, после того как существо напало на него. И, вероятно, так оно и было.
Койл поднял руку, чтобы остальные остановились.
Прислушался.
Там было очень тихо, но он ни на секунду не поверил, что то, что убило Крайдермана, ушло. Оно не выходило через дверь, и он не слышал, чтобы разбилось окно.
Это означало, что оно все еще там.
Ждет. Играет в кошки-мышки.
"Если только оно не ушло через воздуховод отопления, потому что оно знает, как это сделать".
Койл приблизился к двери, прислушиваясь к биению собственного сердца. Его конечности казались тяжелыми, толстыми.
- Слышишь? - спросила Гат.
Он проигнорировал ее. Раздался глухой стук, удар. Потом приглушенное скольжение. Он увидел размытую тень в щели. Тогда он понял, что то, что было там, ждало прямо за дверью.
Огни там погасли.
- Дерьмо, - сказал он. Затем Гат: - Принеси нам фонари.
Он был примерно в пяти футах от двери, и в любой момент то, что было там - он представил себе какую-то огромную, причудливую форму - выскочит наружу и вонзит в него свои желтые когти. Что бы это ни было, оно было умным. Оно знало достаточно, чтобы выключить свет, чтобы оно могло напасть на них в темноте. Что-то, что определенно склонило шансы в его пользу.
Гат принесла фонарь.
Когда она передавала его ему, ее рука так сильно дрожала, что она чуть не выронила его. Она быстро отступила за Хорна и его артиллерию. С пистолетом в одной руке и фонариком в другой, Койл снова двинулся к двери. Существо было там. Он знал это. Он слышал, как оно дышит с хлюпающим, влажным звуком.
Оно двигалось с шлепающим шумом.
И прямо в этот момент поднялась мерзкая вонь, словно кто-то только что разбил тухлое яйцо. Вонь тянулась из-за двери, совершенно прогорклая и грязная, как сернистые пары из выгребной ямы.
- Проклятье, - сказал Хорн.
Койл пытался игнорировать маслянисто-желтую вонь, но она обжигала ему глаза, ноздри. В трех футах от двери что-то снова ударилось за ней. Дверь задрожала... затем медленно начала открываться, даже не издав характерного скрипа.
Койл жестом призвал отодвинуться остальных.
Дверь с шелестом открылась на фут, вонь стала невыносимой. Затем она резко захлопнулась, и он отпрыгнул на фут назад, едва не приземлившись на Хорна.
Дыша очень часто, он сказал: - Я думаю... я думаю, что оно играет с нами.
За дверью раздался еще один глухой стук, а затем что-то врезалось в нее. Что-то, что Койл в этот момент не принял за руку, схватило дверную ручку и дернуло ее.
Он нажал на курок.
Возможно, это было простое рефлекторное действие, но он дернул его и всадил две пули прямо в дверь. С другой стороны, раздался высокий и прерывистый крик, который звучал почти по-человечески. Что-то ударило в дверь с такой силой, что панель раскололась прямо посередине. Что бы это ни было, с другой стороны, оно было не только взбешено, но и очень сильно.
Он слышал, как оно теперь двигалось там с тем же самым хлюпающим звуком, словно топталось по гниющему трехдюймовому винограду. Что-то упало, что-то еще разбилось. И раздался оглушительный, волнообразный рев, заставивший его сделать два спотыкающихся шага назад.
Звон стекла.
- Окно, - сказал Хорн. - Оно удирает через чертово окно!
Койл подбежал к двери, распахнул ее, не давая себе даже думать о том, что может напрыгнуть на него. Он скорее почувствовал, чем увидел движение, и быстро выстрелил три раза. Что бы это ни было, оно издало безумный, животный вой. Он нащупал выключатель и увидел, как что-то большое движется через дверь лазарета. Он бросился туда мимо выпотрошенного, качающегося тела Хоппера. На полу было стекло от разбитых шкафов, пустые пакеты с кровью и плазмой и много слизи.
Оно лезло в окно.
Он даже не выстрелил. Он просто увидел это и замер.
Окно было маленьким, может быть, три на три фута, и то, что рвалось наружу, было намного больше. Оно было мокрым, блестящим и непристойно мясистым. Койл не знал, что это было, но это было похоже на какой-то раздутый сочный плод, тянущий за собой раздувающиеся, разорванные остатки плаценты. Оно раздулось, проталкиваясь на улицу, дюжина хлещущих пуповин шуршала по оконной раме, а затем оно исчезло, хрустнув снегом снаружи купола.
- Ублюдок, - сухо сказал Хорн.
Койл сглотнул, заставил себя дышать. - Пойдем, достанем этого сукина сына.
ВЕТЕР БРОСАЛ СНЕГ и мельчайшие ледяные частицы в лицо Койла, когда он обогнул купол, проходя мимо разбитого окна медотсека. Внутри они уже были заняты тем, что заколачивали его. Он слышал визг беспроводных дрелей, приглушенные голоса.
Стоя в громоздком ECW, с фонариком в одной руке и пистолетом в другой, он чувствовал, как холод пытается высосать его тепло. Температура приближалась к пятидесяти градусам ниже нуля, и он чувствовал это. Штаны были жесткими, парка издавала треск, когда он двигал руками.
- Пошли, - сказал он Хорну, дыхание выходило большими ледяными облаками.
- Давай грохнем тварь, - сказал Фрай, поднимая ледоруб одной рукой.
Все трое двинулись вперед. Койл осмотрел белизну у своих ног. Дул ветер, и снег бушевал в луче его фонаря. На насте блестел иней.
Но не просто снег.
Замерзшая слизь.
Много. Ее след вел через новый сугроб. Не просто прозрачная слизь, которую он так хорошо знал, а розоватая субстанция, которая могла быть кровью. Замороженные капли. Было также что-то зеленоватое, и он даже не мог представить, чем это могло быть. На свежем снегу были следы, и они были похожи на то, что двое людей шли и тащили третьего.
- Забавная зверушка должно быть, - сказал Фрай.
Койл продолжил двигаться.
Он чувствовал себя каким-то сюрреалистическим охотником на крупную дичь, идущим по кровавому следу.
Ветер стонал вокруг него, разбрасывая снег. Даже с балаклавой его лицо было жестким от холода, борода была полна льда. Над головой небо было чистым и ледяным, звезды мерцали, а полярные сияния мерцали над далекими вершинами гор.
Он пошел по следу и заметил, что следы теперь были более однородными, и казалось, что существо шло на трех ногах... может быть, не совсем на ногах, но на чем-то больше похожем на колышки или шипы. На каждом следе было три таких углубления, как шипы. Даже на морозном воздухе Койл время от времени улавливал дуновения отвратительного, загазованного запаха, который то появлялся, то исчезал.
Было чертовски темно.
Фонарики и далеко разбросанные огни охраны мало что могли изменить. Мир мороза, теней и пронизывающего холода.
- Эта штука долго не протянет здесь, - сказал Фрай, водя фонариком по сторонам.
Хорн хмыкнул. - Пока все идет хорошо.
Койл увидел, как тень метнулась в сторону гаража, и не усомнился в ее реальности, когда услышал внезапный фрагментарный, инопланетный вой, который звучал так, будто его издавали несколько ртов. Сам тон был неземным, и он прошел прямо по его позвоночнику.
- Пошли, - сказал он.
Они помчались на крик.
В их громоздкой одежде для холодной погоды и больших, наполненных воздухом ботинках это был не совсем изящный бег, но они набирали скорость, пыхтя и отдуваясь. Они мчались вперед по насту, пробираясь сквозь сугробы, сжимая зубы от холода. Фонарики качались в их руках, отбрасывая дикие, скачущие тени... любая из которых могла быть чем-то большим, чем тень. Ветер дул прямо на них, собирая массу снега и бросая им в лицо.
След вел к гаражу, мимо дверей и вокруг.
По какой-то причине существо, казалось, не хотело попасть внутрь. И Койл знал, что это было не потому, что оно было слишком глупо, чтобы разобраться с дверными ручками, а потому, что у него было что-то еще на уме. И он задавался вопросом, что именно. Это существо, вероятно, было далеко не таким разумным, как раса, которая, без сомнения, его создала, но оно, безусловно, было хитрым. Оно скрывалось на Клайм уже несколько дней. И обнаружили его совершенно случайно.
"Конечно", - подумал он, - "у него, вероятно, есть зачаточный интеллект, но не стоит слишком его переоценивать. Сейчас это животное. Оно замерзло, ранено и будет бороться за выживание".
Когда они обогнули дальнюю сторону гаража, ветер принес запах существа.
- Хорн, - сказал Койл. - Приготовь свой огнемет.
Фрай и Хорн рассредоточились позади него. Запах пришел и снова исчез. На этом ветру, в этой черноте оно могло быть где угодно. По ту сторону купола и в десяти футах от него, лежа в засаде.
За гаражом он ничего не увидел.
Только несколько сложенных друг на друга салазок желтых бочек на нетронутом насте, несколько карманов тени, наносы, поднятые ветром напротив гаража. Без рыхлого снега, чтобы оставить следы, эта штука легко могла бы умчаться во тьму полярного плато.
Но он так не думал.
Он рванул вперед, воздух был таким холодным, что у него заболели легкие.
Когда он приблизился к дальнему углу гаража, его ботинок зацепился за выступ льда, и он упал в сугроб. Он быстро подался назад, стряхивая снег с глаз. Хорн и Фрай подбежали к нему.
Когда он посмотрел вперед, он увидел что-то. Не самого зверя, а отступающая тень, которую он отбрасывал в бледном лунном свете, когда скользнул за гараж, скрываясь из виду. И эта тень... Боже мой... туманная и странная, как двое мужчин, соединенных талией, искаженная и нечеловеческая, что-то шевелилось там, где должны были быть их головы, словно они носили короны из извивающихся змей.
Фрай рывком поднял его на ноги.
Бок о бок они трое вышли из-за угла гаража, и он был там, ожидая их. Он издал визжащий, первобытный рев, как доисторический монстр, и бросился на них. Койл почувствовал волну прогорклого жара, которую он толкнул перед собой, но все, что он действительно увидел в эту короткую секунду шока, когда его ботинки скользнули по льду, и он снова упал, была огромная тень, надвигающаяся на него.
Фрай закричал.
Хорн издал крик и нажал на курок огнемета.
Пылающий язык пламени пронесся прямо над головой Койла хлынувшей волной. В темноте он был таким ярким, что почти ослеплял. Грибовидное облако огня ударило в существо, когда оно прыгнуло вперед, не напрямую, а скользнув по его боку и заставив его крутиться. Большая часть пылающего студенистого бензина попала в листовой металл гаража и рассыпалась по насту.
Но остальное... попало и горело.
Зверь издал еще один вопль и побежал прочь, качаясь/скача, ревя в агонии. Даже с пылающей левой стороной он двигался довольно быстро, шипя и подпрыгивая, оставляя за собой след из клубящегося дыма.
Затем Койл вскочил на ноги, и остальные побежали вместе с ним. Не было времени думать, строить планы, позволять нереальному ужасу того, что только что произошло, проникнуть в них. Они должны были грохнуть это существо. Им нужно было прибить его сейчас, иначе никто на Клайм не будет в безопасности.
- Оно направляется к Tи-Шак, - сказал Фрай.
Так и было. Все еще горя и дымясь, отбрасывая мерцающий оранжевый свет от пламени, которое все еще лизало его, оно тащилось на хорошей скорости по дорожке, которая вела от гаража к туннелю, соединяющему купол и Tи-Шак. Оно достигло туннеля и последовало по нему к самой хижине, задержавшись перед дверным проемом в Tи-Шак, которым сам Койл пользовался несколько дней назад, напугав Харви до чертиков в процессе.
Они пошли за ним.
Оно оставило след из тлеющего шлака на дорожке.
Что-то вроде потрескавшегося черного пластика.
Когда оно стояло там, перед дверью, Койл впервые по-настоящему хорошо его разглядел. Всего на секунду, но этот образ запомнился ему на всю жизнь. Его жгучая вонь в лицо, он выглядел выпуклым и набухшим, как паук, вставший в стойку, десятки конечностей покачивались медленным, призрачным движением, словно вязкие морские травы, пойманные приливным течением. Дымящиеся фрагменты уносило ветром, создавая впечатление, что он рассыпается на части.
Он заревел в их сторону и прошел сквозь дверь.
Нет, он не открыл ее, он прошел прямо сквозь нее, как будто дверь была чем-то кое-как сделанным из бальзового дерева. Он рванулся вперед, его тяжелая масса сбила дверь с петель, и кто-то внутри закричал как резаный.
- Дерьмо, дерьмо, дерьмо! - кричал Койл, преследуя его.
Перед тем, как Фрай, Хорн и он пошли за этой тварью, он сказал Особому Эду запереть все двери и поставить людей у всех входов. И, судя по всему, он так и сделал. И теперь зверь нашел одного из них.
Еще один крик пронзил ночь, и Койл съёжился внутри.
ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
БИГГС БЫЛ ОДИНОК.
И хотя Уоррен храпел в своей койке, он никогда не чувствовал себя таким отвратительно одиноким. Потому что теперь их было только двое. Они отключили электроэнергию для пещеры и Полярной Гавани. Ничего живого там внизу. Больше нет. Только холодный голубой лед, спавший вечность, как это было на протяжении многих эонов.
После того, как Уоррен вернулся из своего небольшого расследования внизу - когда это было? Вчера? - Биггс связался с оперативным отделом и рассказал им все, что знал: Драйден и остальные пропали. Они не могли объяснить, где они. Оперативный отдел приказал им сидеть тихо. Не выходить на Бердмор на их поиски. Оставаться в гипертате. Не выключать генератор.
Но как долго вы сможете так ждать?
Не делая ничего?
Оперативный отдел не сказал, просто подожди до весны, тогда мы вас вытащим... но у Биггса было чувство, что именно это они и говорили. Ты вызвался, детка. Теперь худший сценарий. Просто закрой люки и... жди.
Жди.
Но как долго ты сможешь ждать?
Он уже чувствовал, что живет в консервной банке. Уоррен и он никогда не теряли друг друга из виду. Они терпеть не могли друг друга, но они оставались вместе. Даже когда они ходили проверять генератор, другие гипертаты, которые они продолжали использовать в качестве резервных, они ходили вместе. В основном препираясь. Но вместе.
Биггс провел много времени, не думая о том, что Драйден вырубил из льда там внизу и что случилось с остальными, но были и другие вещи, о которых он не мог не думать: безумие, домашняя лихорадка[66]. Потому что, если он застрянет в этом гребаном гипертате до весны с Уорреном, он сойдет с ума. Вот и все.
Сколько пасьянсов вы могли бы разложить?
Сколько книг вы могли бы прочитать?
Сколько фильмов вы могли бы посмотреть?
Сколько ужинов перед телевизором вы могли бы съесть?
И, да, как скоро то, что забрало остальных, придет за ними? Как скоро они снова услышат этот пронзительный, странный писк? Потому они услышат, и он это знал.
Сидя у радио, Биггс закрыл лицо руками и задрожал.
И вот тогда он услышал шум: скребущий звук.
Он выпрямился, напряженный, широко раскрыв глаза. Там. Дверь. Дверь была заперта, но щеколда двигалась взад-вперед, кто-то или что-то пыталось открыть ее с другой стороны.
- Уоррен! - прошептал он так громко, как только мог. - Уоррен! Просыпайся, черт возьми!
Уоррен сел на койке. - Что?
Биггс указал. Уоррен все прекрасно видел и, увидев, полностью проснулся. Вскочил на ноги и схватил ледоруб со стены. Подошел к двери. Щеколда продолжала двигаться взад-вперед.
- Открывай, - сказал он.
- Ты чокнутый.
- Открывай, черт тебя дери. Он держал ледоруб в обеих руках, как бейсбольную биту. - Давай, Биггс. Открывай ее.
Биггс пошел туда, полагая, что это просто глупо, но зная, что выбора нет. Если кому-то нужна помощь, они должны помочь им. А если это что-то другое... ну, рано или поздно им придется выйти. Лучше разобраться с этим сейчас.
Он отпер дверь дрожащими пальцами.
Защелка щелкнул из стороны в сторону, и дверь распахнулась.
Биггс отскочил назад, увидев что-то и не понимая, что это, черт возьми, такое. Что-то темное и угрожающее.
- Биман! - сказал Уоррен. - Биман!
Но Биггс не был так уверен, поначалу. Потому что на секунду это совсем не было похоже на Бимана. Но что-то ухмылялось глазами, как кровавые рубины.
Биман шагнул в гипертат, опустившись на колени. Он дрожал, лицо сморщилось от холода. На нем были ECW... но все равно в пещере было холодно. Он не мог выжить. Не в течение нескольких дней. Там нет электричества. Совсем. И он не мог быть снаружи, где было минус пятьдесят.
- Они все мертвы, - выдохнул Биман, задыхаясь. - Что-то их убило. Одного за другим.
- Что их убило? - спросил Уоррен, полностью на грани.
- Я не знаю. Тварь.
Биггс только покачал головой. - Монстр? Ты это говоришь? Монстр?
Биман посмотрел на него, моргнул. Больше ничего не сказал.
Этот взгляд заставил что-то сжаться внутри Биггса.
"О, Боже, посмотрите на его лицо".
Это была кожаная и серая, с белыми полосами, обмороженная маска. Его губы отодвинулись от зубов, которые выглядели очень желтыми. А глаза... они были блестящими, почти глянцевыми. С красными прожилками. Холод мог быть причиной. Возможно.
Уоррен был чертовски подозрителен, но помог Биману забраться на койку. Налил ему горячего кофе. Разогрел суп. Долгое время никто не говорил ни слова. Они дали бедняге согреться, разогнать кровь. Биггс и Уоррен стояли рядом и просто смотрели на него. Уоррен все еще держал ледоруб. Все это было неправильно, и оба мужчины это знали. Но их отчаяние по поводу еще одной живой души перечеркнуло их инстинкты.
Через некоторое время Биман сказал: - Она их убила. Какая-то тварь. Я видел это. Она сгорбилось над Стоуном, пережевывая его.
- Я был там внизу, - сказал Уоррен. - Где ты был?
- Я прятался в расщелине.
- На холоде? Даже после того, как я выключил свет и электричество Полярной Гавани?
- Да, я спрятался.
- Почему ты не вышел?
- Я не мог. Она ждала меня. Мне пришлось прятаться.
- Ты нашел путь наверх в темноте?
- Да.
Биггс не знал, что с этим делать. С одной стороны, он был напуган внутри, напуган тем, что они только что пригласили монстра к себе. Но, с другой стороны, Биман выглядел как человек. И Биман был морпехом. Может быть, у него была подготовка по выживанию, и он знал, как выжить там внизу. Биггс не знал, что думать, что чувствовать. Он продолжал смотреть на руки Бимана, когда тот сжимал чашку с кофе. Такие бледные. Синие вены прямо под кожей.
"Это не когти, ради всего святого, это руки".
Конечно. Но его история... то, как он ее рассказал... так плоско, так безразлично, ни единой ноты драмы или стресса и ужаса. Это было неправильно.
- Где тела?
- В одной из расщелин. Я их видел.
Уоррен медленно кивнул. - Хорошо. После того, как ты согреешься, мы спустимся туда. Если там внизу что-то есть, то нам лучше встретиться с этим сейчас, прежде чем оно придет за нами.
Биман не возражал. Он просто смотрел в свою чашку с кофе.
Биггс тоже не стал спорить. Уоррен был прав. Лучше сейчас, чем потом. Пока Биман говорил этим безжизненным, невыразительным тоном, Биггс просто наблюдал за ним, ожидая, что из него выпрыгнет что-то, какой-нибудь монстр.
Но ничего такого не произошло.
Однако забавно то, что Биман не притронулся ни к кофе, ни к супу... так словно было еще что-то, что он хотел.
ПОЛАР КЛАЙМ
С ФРАЕМ И ХОРНОМ за спиной, Койл вошел, перепрыгивая через обломки, держа пистолет наготове. Первое, что он увидел, был Дэнни Шин на полу, спиной к ряду передатчиков, пожарный топор был прижат к его груди, как плюшевый мишка. Рот был широко открыт, глаза смотрели вперед, лицо было искажено, как у старика, у которого случился инфаркт.
Второе, что увидел Койл, было то, что стояло примерно в четырех футах от него.
"Паук... это ебанный гигантский паук".
Но это был не паук... не совсем, хотя его строение было похоже.
Трудно было сказать, что это было... просто странное, отвратительное, полиморфное существо, стоящее на восьми или десяти суставчатых, безволосых, кремового цвета ногах, как у краба. Из них росли тонкие шипы, как оголенные провода. Его тело было опухшим, сморщенным и морщинистым, бледно-желтого цвета застывшего жира.
Но самым отвратительным, совершенно ужасным было это продолговатое, луковицеобразное тело, которое, казалось, состояло из человеческих лиц... десятки безглазых человеческих лиц, сгрудившихся в студенистой, сочащейся массе... все они были безволосыми и эмбриональными, состоящими из прозрачной плоти глубоководных креветок, которые расходились веером фиолетовых вен. Лица пульсировали, как пузыри, открывая и закрывая желеобразные губы, словно хватая ртом воздух, сети подергивающихся жгутов выскальзывали из их ртов и затем отступали с каждым вдохом.
Если бы оно поднялось на одну пару ног, оно было бы выше человека, но оно этого не сделало... оно ждало там, как паук, подергиваясь.
- Святое дерьмо, - сказал Хорн, и это почти точно описывало его.
Оно не делало никаких агрессивных движений.
Все еще дымясь и шипя левым боком, оно наполняло радиорубку тошнотворным смрадом, просто ожидая, словно не зная, что делать. Ленты слизи и сопливой жижи свисали с его нижней половины полосами. Казалось, они двигались независимо от самого зверя.
У него не было глаз как таковых, но Койл был уверен, что он их видел.
Затем головы в центре погрузились в массу, открыв сморщенную черную дыру, окруженную мясистыми розовыми шипами, которая могла быть ртом. Кроваво-красные шипы внутри скрежетали друг о друга, словно ожидая подношения мяса.
Койл слышал хлюпающий звук падающих с него жидкостей, глухие всасывающие звуки ртов, когда эти жгуты выскальзывали и втягивались обратно.
Собравшись с духом, он посмотрел на Шина. - Дэнни, - сказал он очень спокойным голосом. - Дэнни, черт возьми, посмотри на меня.
Тварь вздрогнула от звука его голоса. Издала сочный, скользящий звук, когда плоть двинулась и засочилась, сотни волосков, похожих на реснички, дрожали на ее теле.
- Дэнни... давай.
Шин повернул голову на несколько дюймов резким движением. Рот был сжат в тугую серую линию. Струйка слюны свисала с губ.
Существо задрожало, поднимая две ноги с пола, как паук-волк, готовящийся к удару.
Койл не сводил глаз со зверя. - Дэнни, на счет три я хочу, чтобы ты отполз к нам как можно быстрее. Ты сможешь это сделать?
Шин кивнул, но его так сильно трясло, что было трудно сказать.
Койл открыл рот, чтобы считать... затем он почувствовал, как что-то словно расширяется в затылке, черный вихрь шепчущих голосов, который заглушил все остальное и заставил его почувствовать головокружение.
(приди ко мне)
(коснись меня)
(утони во мне)
Он посмотрел на существо...
Посмотрел и увидел огромный горб, вздувающийся, как поднимающееся тесто для хлеба, там, где был рот. С студенистым звуком и извержением прозрачной жидкости горб лопнул, и оттуда вылезли две крошечные человеческие руки, затем три, четыре и пять, дюжина, может быть, две дюжины, они были влажными, розовыми, как жевательная резинка, тянулись к нему, становясь все ближе и ближе, пока он не почувствовал тошнотворный жар, когда их пальцы замахали ему в лицо...
- Никки! – закричал Фрай.
Он моргнул, и все исчезло... это было просто снова паучье существо, со всеми лицами.
Он вдохнул и выдохнул. - Один... два... три...
Шин посмотрел на зверя, а затем на Койла и прыгнул, бросив топор и фактически проделав, может быть, три фута, прежде чем произошло самое ужасное. Зверь издал булькающий звук, и что-то похожее на студенистое, гладкое щупальце выскользнуло из его тела с поразительной скоростью. Кончик щупальца был зазубренный, как дротик. Когда Шин нырнул, этот зазубренный кончик пронзил его прямо между лопаток. Около четырех дюймов щупальца скользнули вместе с ним, издав звук, похожий на то, как язык скользит в особенно сочный персик.
Койл что-то закричал, но это было все.
Шин прожил достаточно долго, чтобы издать хрюкающий, удивленный звук и пискливый девичий крик, и это было все. Затем его тело взорвалось, как перекачанный воздушный шар, как будто его только что наполнили гелием. Он расширился за долю секунды с растягивающимся, упругим звуком. Его штаны разорвались, как и его флисовая рубашка, пуговицы которой отлетели, как пули.
Это произошло так быстро.
Он прожил около двух секунд, как разбухшее, катящееся надутое животное, которое вот-вот лопнет, кожа натянулась и стала ярко-фиолетовой из-за взорвавшихся кровеносных сосудов. Затем он умер, и щупальце втянулось с шипящим звуком, похожим на выходящий газ.
Койл всадил в тварь три пули и даже не осознал, что сделал это. Звук взрывов в отсеке вывел его из шокового состояния. Пули прошли прямо сквозь существо, из выходных отверстий брызнули сгустки ткани и розовая жидкость. Тварь взревела и закружилась в безумном полукруге, идеальный фонтан зеленой водянистой крови вырвался из одного из пулевых отверстий, ударил в стену и запарил.
Он мог бы их достать.
Прямо сейчас и прямо там зверь мог бы их достать. Он был всего в десяти футах. Но он не напал. Он завыл почти женским криком и отвернулся от них. Дверной проем, ведущий в задние жилые помещения, был открыт, но, опять, зверь не стал возиться с дверями. Он крутился по кругу, вращаясь как волчок, разбрызгивая во все стороны ткань и зеленую кровь. Ударился о стену и прошел прямо через нее, как циркулярная пила, оставив несколько извивающихся нитей в созданном разрыве. Они услышали, как в другой комнате что-то рушится и падает.
Койл вошел туда, и, похоже, у твари началась истерика. Это было уже не паукообразное существо, а пульсирующий черный кокон, все еще вращающийся, с десятками извивающихся синих щупалец, скручивающихся и переплетающихся, как гнездящиеся змеи. Они были пять и шесть футов в длину, хлеставшие все в поле видимости.
Широкоэкранный телевизор лежал разбитый на полу.
Стол, полный журналов и пустых пивных банок, был перевернут.
Стойка с DVD-дисками зашвырнута через всю комнату.
А затем он просто опустился среди обломков, выглядя так, будто сдавался, превращаясь в черную жирную каплю и издавая странный мяукающий звук.
Но он не сдавался... он менялся, двигался, перестраивал себя.
Он раздулся в огромную сущность, нечто с двумя цилиндрическими головами и тремя ртами, пятью или шестью сверкающими красными глазами, если не больше. Он был синим и резиновым, и щупальца были снабжены дюжиной хлещущих мускулистых жил с крючками, похожими на когти кошки.
Койл выстрелил.
Он разрядил 9-мм в существо, и оно подпрыгнуло и отступило, ударилось о стену, спустилось вниз, воя, как дюжина волков, а затем замяукало, как сиамская кошка. Щупальца хлестали и хватались, когтистые ноги царапали пол. Затем оно остановилось, колеблясь. Брызгая зеленой кровью из полудюжины ран, череп головы справа был обнажен, оно дрожало от абсолютной ярости, просто тряслось и содрогалось, уставившись на людей в комнате этими красными, овальными инопланетными глазами.
Оно ненавидело.
В этом не было никаких сомнений. Оно ненавидело абсолютной первородной злобой, которая даже отдаленно не была земной, а была чем-то, рожденным в черных космических безднах. Люди не могли ненавидеть так, как зверь ненавидел с полным отвращением. Это было за пределами простого эмоционального состояния, но почти биологическое в своих ужасных ритмах.
Оно смотрело на них, злобно и бурлило. Это было не что-то, притворяющееся человеком.
Это было чудовище.
Животное, созданное с почти сверхъестественной выживаемостью, жизненной силой, которая была немыслима. Прямо сейчас оно, казалось, взвешивало свои варианты. Они загнали его, и оно это знало. Оно сидело там, когтистое и дрожащее, щупальца скользили, глаза ненавидели и рты были открыты. Койл ни на мгновение не поверил, что оно сдалось. Он не мог представить, чтобы такая штука сдалась и признала поражение без своих пастей, красных от человеческой крови, без того, чтобы не перегрызть человеческие кости и не выдернуть дымящиеся внутренности из разрубленных животов.
- Сожги этого ублюдка, - сказал Фрай, просто устав от всего этого.
Когда Хорн нажал на курок своего огнемета, зверь зашипел ртами, и лес когтистых щупалец поднялся в оборонительной стойке.
Он превратился в гигантский черный капюшон, похожий на масляное пятно.
Затем в него ударил поток пламени, отбросив его назад и перевернув. Он снова поднялся и был залит горящей жидкостью. Он подпрыгнул, покатился и завизжал, и Хорн окатил его еще раз. К тому времени весь дальний конец комнаты был охвачен пламенем. Мужчины отступили в радиорубку, пока зверь боролся с горящим желеобразным бензином, от него валил дым, горящая вонь была просто тошнотворной. Его последним актом было создание из себя огромного пылающего шара с десятками извивающихся веревок... затем он треснул, и черная маслянистая оболочка, в которую он себя заключил, опала, разбившись об пол, как леденцовое стекло.
Из этой черной капсулы вырвалось ярко-красное желе, превратившись в башню из жижи, которая цеплялась за потолок усиками, скользя и перетекая, его ярко-красная блестящая масса ходила волнами.
Оно издало совершенно человеческий крик, который звучал так, как будто с женщины сдирают кожу... затем рухнуло в пламя, тая и умирая.
Мужчины просто стояли там, позволяя ему гореть.
Фрай со звоном бросил свой ледоруб на пол, и все подпрыгнули. Засовывая сигарету в рот дрожащими пальцами, он спросил: - Что, блять, это было?
Но никто даже не попытался предположить.
ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
КОГДА ОНИ СПУСТИЛИСЬ В пещеру, первое что заметил Уоррен, было, что палатка рухнула. Желтая палатка, в которой Драйден размораживал свое существо. Он подошел к ней, Биггс и Биман следовали за ним.
- Оно исчезло, - сказал он. - Эта штука исчезла.
Биггс тяжело дышал. - Нет, не исчезла, - сказал он. - Она все еще здесь. Только она больше не заморожена.
Не невротическая реакция на невозможное, просто констатация факта. Она исчезла. И если все были мертвы, как сказал Биман и подозревал сам Уоррен... тогда, ну, она, должно быть, ушла сама по себе. Мысль об этом должна была их шокировать, но не шокировала.
Не сейчас.
Уоррен снова включил питание, и пещера ярко осветилась, обогреватель в Полярной Гавани снова запыхтел. В странном преломленном голубом свете окружающего льда он огляделся, возможно, ожидая увидеть, как этот инопланетный ужас бродит вокруг.
Но ничего не было. Только тишина. Смещение льда.
- Это и есть твой монстр? - спросил Биггс Бимана. - Та штука изо льда?
Биман покачал головой. - Нет, не она. Что-то еще. Он замолчал, оглядывая пещеру. - Похоже на человека, я думаю. Но это не человек.
- Ты сильно отстал от своих городских легенд, Биггс. Насколько я слышал, эти инопланетяне едят не плоть, а разум, - сказал Уоррен.
Биггс хмыкнул. - Ну, если это так, то этот сукин сын останется голодным, если пойдет за Биманом.
Биман ничего не сказал, и, возможно, это было самой тревожной частью.
Все трое постояли мгновение ничего не говоря. Закутанные в ярко-красные ECW, с плотно натянутыми капюшонами парок, сжимающие в варежках ледорубы и фонарики, они выглядели так, будто только что поднялись на Эверест, а не спустились в какой-то лабиринт ледяной пещеры. Не хватало только чувства радости или возбуждения. Они стояли в тишине, выдыхая белые облака пара, холод делал их лица пустыми и непроницаемыми. Единственное, что было в них живым, - глаза, и они были напряженными, загнанными.
Уоррен махнул им, и они последовали за ним вверх по наклонному гребню, шипы на ботинках издавали хруст, вгрызаясь в поисках опоры. Когда они достигли вершины, то увидели многочисленные трещины, прорезанные в стене ледника. И тот огромный круглый туннель, которого раньше не было.
- Что думаете? - хотел знать Биггс.
- Искусственный, - ответил Уоррен.
- Точно?
Они оба посмотрели на Бимана, возможно, надеясь, что он что-то по этому поводу скажет, но он молчал. Все в нем изменилось. Он был холоден и уклончив, его речь стала отрывиста, а манеры безжизненны.
Они спустились.
Рядом с туннелем, не могло быть никаких сомнений в том, что он искусственный. Слишком симметричный, слишком гладкий, слишком похож на желоб. Не было никакого способа узнать, как он был сформирован, потому что на блестящих стенах не было ни царапины, ни выемки, которые намекали бы на работу стального долота или водяного бура. Отполированный, вот что подумал Уоррен. Вырезанный так чисто, так идеально, он выглядел как туннель из прозрачного синего стекла.
- Проплавлен? - спросил Биггс.
- Кто знает, - сказал Уоррен.
Они направили туда лучи своих фонариков, но смотреть там было не на что. Только блестящий туннель, уходящий все глубже и глубже в ледник, докуда достигали огни их фонариков. Уоррен мысленно подсчитал, что то, что они могли видеть, уходило на несколько десятков футов вниз.
- Он должен куда-то вести, - сказал Биггс. - Я хотел бы знать, куда и зачем.
Уоррен просто покачал головой. - Хочешь спуститься - вперед.
И самое безумное было то, что на мгновение показалось, что Биггс действительно обдумывает это. Биггс. Нигилистический, циничный, эгоистичный, идите-вы-все-на-хуй Биггс. Человек без любопытства, если оно напрямую не связано со спасением его собственной шкуры. Это было удивительно. Но сегодня было много удивительных вещей, не последней из которых было заставить Биггса спуститься сюда. И теперь, когда он это сделал, он не казался таким напуганным, как должен был быть. Каким-то извращенным образом он, казалось, почти наслаждался собой.
Он подошел к началу туннеля.
- Осторожнее, - сказал Уоррен.
Биман издал странный стонущий звук горлом, и Биггс улыбнулся ему, подмигнул, как будто все это было частью какой-то большой шутки, и теперь только они были в курсе ее сути. "ЭЙ!" Биггс крикнул в шахту. "ЕСТЬ ВНИЗУ? КТО-НИБУДЬ ДОМА? МЫ ЗДЕСЬ ЖДЕМ! ПОЧЕМУ БЫ НЕ ВЫЙТИ И НЕ СКАЗАТЬ ПРИВЕТ!"
- Прекрати, - сказал Уоррен.
"ПРИВЕТ ТАМ ВНИЗУ!"
Уоррен больше не мог этого выносить.
Он схватил его и отдернул от входа, почти опрокинув. Но звук голоса, разносящийся эхом там, в этих подземных глубинах... это было слишком. Это заставило что-то разорваться внутри него. Эхо этого голоса, скачущее вокруг, уходящего все глубже и глубже и звучащее низко и гортанно, чем дальше оно уходило... Боже, подумал он, что лучше перережет себе вены, чем снова его услышит.
- Успокойся, мужик, - сказал Биггс.
- Просто прекрати, - предупредил его Уоррен. - Это не гребаная игра.
Но как он мог заставить его осознать, что это эхо сделало с ним? Что он не хотел, чтобы что-то там внизу услышало их здесь, наверху. Потому что он был уверен, что там внизу есть что-то, что-то отвратительное и ужасное, что слышит их. Затылком он почти мог слышать плотский стук его сердца.
Он отпустил Биггса, и в этот момент по туннелю пронесся грохочущий, необъяснимый звук. Он был похож на урчание пустого живота.
Уоррен отступил, прижимая варежку ко рту, чтобы не закричать. Он продолжал отступать, пока небольшое углубление во льду почти не опрокинуло его на задницу. Его желудок бурлил, и на мгновение он подумал, что его сейчас стошнит.
Тяжело дыша, он сказал: - Биман... покажи нам эту расщелину. Покажи нам эти чертовы тела.
Биман не колебался.
Он проковылял мимо одного устья расщелины, а затем еще одной, которую Драйден заклеил желтой пленкой и, которая, вероятно, вела к расщелине в леднике. Он привел их к расщелине, в которой Драйден нашел существо. Той самой, в которой Уоррен уже был и видел... видел, как что-то от него скрывается.
Он направил туда луч своего фонаря.
Кристаллы крови все еще были покрывали синие неровные стены, выглядя шокирующе алыми, и становились почти черными, когда вы убирали свет. Уоррен знал, что им нужно было туда войти, так же как он знал, что они возможно не вернутся обратно.
- Пойдем? - спросил он.
ПОЛАР КЛАЙМ
ПОСЛЕДСТВИЯ?
Ну, для начала, тушение пожара было настоящей работой. К тому времени, как они потушили существо, Особый Эд, Гвен и остальные прошли по туннелю, ведущему обратно к куполу. Они явились оживленной компанией со своими топорами, дубинками и другим импровизированным оружием. К тому времени дым быстро заполнял Tи-Шак. Они попробовали углекислотные огнетушители на горящем желеобразном бензине, но они дали тот же эффект, что и в кают-компании: только распространили огонь вокруг. Будучи главой пожарной команды, Фрай отправил своих солдат за химическими пенными огнетушителями. Это сработало. Пожар удалось локализовать, хотя жилые помещения были безнадежны испорчены, просто тлеющие руины.
После этого не оставалось ничего, кроме как выгребать дымящиеся обломки, часть из которых принадлежала существу. Раздувшееся тело Шина вытащили и положили в неиспользуемую хижину Джеймсвея около взлетно-посадочной полосы вместе с останками Стоукса. Хоппера тоже поместили туда. Потребовалось пару часов, чтобы очистить комнату, а затем дверь закрыли, хотя Tи-Шак и его туннель навсегда пропахли дымом и чем-то похуже.
Когда последний почерневший мусор был вывален на снег, а дверь отремонтирована, Койл и Фрай вернулись в Tи-Шак. Все, кроме Особого Эда и Гвен, вернулись в купол. Радиорубка была относительно невредима, несмотря на небольшой ущерб от дыма. Дверь в жилые помещения была закрыта, а зияющая дыра в стене, которую проделало существо, была закрыта листом фанеры. Эд по радио сообщил Мак-Мердо, что у них был пожар, но его удалось локализовать.
Он все сделал очень официально, очень политкорректно.
Когда он закончил, Фрай сказал: "Ты забыл про нашего монстра, Эд. Забавно, что ты так быстро об этом забыл".
"ПРЯМО СЕЙЧАС, БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОГДА-ЛИБО, нам нужно сохранять спокойствие".
Вот как Особый Эд открыл небольшое импровизированное общее собрание в кают-компании. Знаменитые последние слова.
- Спокойствие, да? - сказала Гат. - Знаешь что, Эд, ты вытаскиваешь наши задницы отсюда, и мы все будем спокойны, как тебе угодно. До тех пор я так не думаю.
- Не с монстрами, бегающими на свободе, - вмешалась Бив.
И это в значительной степени подытоживало атмосферу. Она состояла из равных частей отрицания, замешательства, разочарования и враждебности. Уже сформировались группировки. Гат назначила себя рупором своей недавно сформированной группы: она сама, Ида, Бив, Хансен, Кох и, как ни странно, Харви. Гвен и Зут сидели вдали от людей Гат, с Койлом, Фраем и Локком. Эйке, только что из Атмосферики, сидел сам по себе. Хорн, конечно, наслаждался всем этим. Как обычно, это была группа из одного человека, выступающего против всего. На его взгляд не было ничего забавнее открытого мятежа.
- Что за херь здесь происходит? - спрашивал Фрай, как обычно оказываясь в гуще событий. - О чем вы, люди, сейчас ноете?
Гат положила руки на свои широкие бедра. - Ноем? Ты, наверное, с кем-то меня перепутал, Фрай. Я не ною, я жалуюсь.
- За последние две недели у нас пропало или убито шесть человек, - сказал Хансен. - И если это не повод для жалоб, то я хотел бы знать, что будет им.
Локк встал. Его рука была на перевязи. Он выглядел немного помятым из-за того, что на него напало, но, похоже, он был в порядке. Будет жить. - То, что мы здесь обсуждаем, Фрай, - это наши возможности. И они ограничены. Мы все знаем, что здесь происходит...
- Нет, - сказал Эйке, - мы не знаем. Мы абсолютно ничего не знаем.
- Разумно,- сказал Особый Эд.
Локк не смутился. - Да, ну, я думаю, у нас есть четкое представление о том, что происходит, и это не выглядит хорошо. Как и весь остальной мир, мы в серьезной опасности, и нам нужно придумать какой-то план. То, что ты убил, Хорн, вероятно, не единственное в своем роде. Те, кто его создал, здесь в большом количестве, как и всегда. Мы видим последние этапы действия древнего плана. И этот план направлен на сбор человеческой расы.
Эйк просто покачал головой. - И твое доказательство...
Фрай ухмыльнулся. - Тебе нужны доказательства, док? Давай, у меня есть для тебя доказательства. Они в снегу. Останки гребаного монстра. Хочешь их увидеть?
Эйк опустил голову, задумавшись.
- Знаешь, у этого есть название, - сказал Локк.
- И для тебя тоже, сынок, - сказал ему Фрай, - только я слишком вежлив, чтобы произнести его.
Гат хмыкнула. - Да, ты примерно такой же вежливый, как мой средний палец.
- Ну, мы здесь не для того, чтобы обсуждать твою сексуальную жизнь, Гат, - сказал ей Фрай.
Это вызвало несколько смешков. По крайней мере, среди команды. Это не было поддержано Особым Эдом. Эйке выглядел более чем немного оскорбленным, как и Харви.
- Послушайте меня, все, - сказал Особый Эд, его лицо было пустым. - NSF не может вытащить нас отсюда, а это значит, что мы предоставлены сами себе. Сейчас больше, чем когда-либо, нам нужно отложить в сторону мелкие разногласия и обиды. Если мы хотим выжить, нам нужно действовать как команда. И не смотрите на меня так. Это не какая-то нелепая, одобренная компанией зажигательная речь. Мы уже далеко за пределами этого, и я думаю, мы все это знаем. Так или иначе, мы должны объединиться. Мы здесь в ловушке, и до весны выхода не будет. Теперь, очевидно, здесь, а может быть, и в остальном мире, происходят вещи, которые просто выходят за рамки человеческого понимания, но нет смысла впадать в паранойю. То, что происходит, то происходит. Что нам нужно сделать, так это объединиться и позаботиться о себе. Другого пути нет.
- Я думаю, нам нужно рассмотреть общую картину, - сказал Локк.
- Возможно, это последнее, что мы хотим сделать, - сказала Гвен. - Картина, получается не очень приятная.
Гат бросила на нее взгляд. - Ну, не все в жизни - это клоуны, воздушные шары и кексы, Гвен. Может, если бы ты убрала лицо с колен Никки, ты бы это увидела.
- Заткнись, гребаная свинья, - сказала ей Гвен.
- Поцелуй меня в зад.
- Я бы с удовольствием, но не хочу, чтобы у меня во рту были волосы.
Гат встала, ее лицо покраснело.
Койл вклинился. - Господи Иисусе, Гат. Мы все в этом замешаны. Перестань вести себя как гребаная задира.
Она рассмеялась. - Ну, я ожидала этого от тебя, Никки. Ты не прав с тех пор, как начал вспахивать ее поле.
- Это не имеет к этому никакого отношения.
- Я думаю, что имеет.
Фрай начал смеяться. - Не обращай на нее внимания, Никки. Она была задирой на детской площадке с тех пор, как у нее впервые появились волосы на ее орешках.
- Никто не спрашивал твоего мнения, умник, - сказала Гат.
Гвен стукнула кулаком по столу. - Ладно, ладно! Перестань вести себя как дети! Господи, Гат, веди себя соответственно своему чертовому возрасту! Когда наступила тишина, она сказала. - Я имею в виду, что обмен историями о привидениях ни к чему нас не приведет. Я думаю, мы все довольно напуганы, но гонять наше воображение сверхурочно немного контрпродуктивно.
Гат фыркнула, и никто не был уверен, сделала ли она это ртом или задницей. - Говори, что хочешь, Гвен. Все вы, говорите, что хотите. Мы в опасности. Избегание этого ничего не даст. Мы либо справляемся с этим на ногах, либо на коленях.
Это вызвало тишину: никто не мог с этим не согласиться.
Ида начала всхлипывать в ладони.
Гат закашлялась, и все глаза снова обратились на нее, как ей и нравилось. - Послушайте. Вы все меня знаете. Я не бегу от проблем...
Фрай рассмеялся.
...и, может, я не самая чувствительная из женщин...
- Я ни на минуту в это не верю, - сказал Фрай.
Она повернулась к нему. - Да, ну и иди ты на хер! Почему бы тебе не закрыть свою варежку и не дать мне договорить?
Особый Эд вздохнул. - Пожалуйста, люди. Продолжай, Гат.
Она прочистила горло, и румянец немного сошел с ее щек. - Я слышу одно и тоже дерьмо от вас всех. Инопланетяне, монстры и мертвые города. Ну, это, вероятно, правда. По крайней мере, часть про монстров. Но все это дерьмо не имеет значения. Важны мы. Мы здесь, и что мы собираемся с этим делать? Ну, у меня есть предложение. В гараже у нас есть "Снежные Коты", "Спрайты" и "Дельта". Я говорю, что мы загружаемся и направляемся на станцию Полюс. Это разумно, как я вижу вещи. Кто не хочет идти, тогда оставайся здесь. Оставайтесь здесь и позвольте этим тварям забрать тебя. Я готова прямо сейчас отправиться в путешествие, и я не жду одобрения NSF. Кто хочет пойти со мной?
- Это смешно, - сказал Особый Эд. - Вы не можете пересечь полярное плато. Не зимой.
- Увидишь.
Хорн начал смеяться. - Думаешь, что сможете добраться до Полюса?
- Готова поспорить, что смогу.
Он только покачал головой. - Гат, ты, может, и мастер убирать снег, но плато тебе не по плечу. Никому из вас не по плечу. Там, снаружи, все всерьез. Ты ломаешься, и у тебя есть около часа, прежде чем ты замерзнешь насмерть. Нет, Гат, может, Койл или Фрай могли бы попробовать, но ты знаешь плато и полярную навигацию так же хорошо, как я разбираюсь в тампонах.
- Все так, - согласился Фрай.
Гат снова покраснела, у ней практически шла пена изо рта. - Что? Ты думаешь, Фрай, раз у тебя что-то болтается между ног, ты лучше меня?
- Нет, не лучше, просто умнее, - сказал он.
- Да пошел ты! Просто пошел ты, чертов мудак!
Фрай наслаждался этим. - Видите, парни? Если в заднице есть щель, мозг всегда вываливается.
Гат была просто вне себя. Сжав кулаки, она сказала: - Чёрт возьми! Я знаю свою работу! Я знаю технику! Я знаю всё, что нужно знать об этом гребаном месте! Я здесь равна любому мужчине!
- Ну, мы не говорим о размере твоего члена или волосах на твоей груди, Гат, - сказал Фрай.
Особый Эд встал перед ней, чтобы она не бросилась на Фрая. И судя по тому, как она выглядела - готовая жевать чугун и мочиться скобами, - именно это она и собиралась сделать.
- Это бессмысленно, - сказал Эйке.
- И так было с самого начала, - ответил ему Хорн.
Видя, что особая разновидность кувалдовой дипломатии Фрая терпит неудачу, Койл велел всем замолчать. - Послушайте меня. Все вы. Никто никуда не уйдёт. У нас есть кров и еда, и мы останемся здесь. Это единственная альтернатива. Только одна. Пересечение полярного плато - самоубийство.
- Да, - сказал Гат, - а кто умер и сделал тебя королем?
- Я сделал, - сообщил ей Особый Эд. - Никки говорит разумно. Никто не покинет эту станцию, и так оно и есть.
Гат посмотрела на свою группировку в поисках поддержки, но не получила ее. Наконец, она просто подняла руки, подошла к кофейнику и налила себе еще одну чашку, ругаясь себе под нос всю дорогу.
Койл знал, что многим из них нужен был сон. Никто сегодня не выспался. Было почти пять утра, и они все жадно пили кофе Иды, который был как раз такой же, как лак для краски. Все они были напуганы и думали опрометчиво, сбиты с толку, не в духе.
- Ладно, - сказал Койл. - Нам нужно остаться. Но это не значит, что мы должны сидеть на задницах и ждать, пока что-то нас не схватит. Мы вооружимся. Мы будем вместе. И это касается и вас, доктор Эйке. Больше никаких укрытий в Атмосферике. Держимся вместе. Спим вместе. Мы остаемся в живых, мы остаемся на страже. Мы продолжаем движение и сохраняем наши шкуры в целости и сохранности. Это единственный способ справиться с этим.
- Черт возьми, - сказал Хорн. - Теперь я знаю, что вы, люди, меня не любите, и меня это устраивает, потому что я считаю вас кучей жадных, корыстных придурков...
- Хорн, пожалуйста, - сказал Особый Эд.
Фрай сказал: - Нет, нет, позволь ему, Эд. Он говорит все так, как есть.
- Дело в том, - сказал им Хорн, - что я был тем парнем, который поджарил нашего монстра. Все, что сказали Койл и Фрай, правда. Но это был не призрак, не демон и т. д. Это была плоть и кровь, и он умер просто отлично. Вот в чем мое предложение. Я сделал четыре огнемета и могу сделать пятый. У меня есть три электрических штыря, подключенных к аккумуляторным батареям на ручных тележках. Эти малыши могут всадить двести двадцать во все, во что вы их воткнете. Так что мы не беззащитны.
- Точно, - сказал Особый Эд.
Койл наблюдал за реакцией на это. Много ворчания, и ничего больше. После того, как они все слышали вой в медотсеке, и того, что говорили Фрай, Хорн и он сам, никому из них не нравилась идея играть в охотников на монстров. Потому что если хоть что-то из того, о чем Локк шептался неделями, было правдой, то их серьезно превосходили численностью даже с игрушками Хорна.
- Это единственное логичное решение, - со всей серьезностью сказал им Койл. - Я думаю, вы все это знаете. Как я уже сказал, мы вооружаемся. Мы спим посменно. Мы выставляем охрану. Мы следуем системе товарищества: никто не один в любое время. Мы запираем все двери наружу, туннели, все. И мы остаемся бдительными. Может быть, больше нет этих тварей. Может быть, мы вообще не в опасности, но мы должны вести себя так, как будто мы в опасности. Вот и все.
Гат это не понравилось. Нисколько. Это было видно. - Значит, мы сидим, ждем и надеемся на лучшее? Да, это имеет большой смысл. Расскажите это Слиму и доку Флэггу, Крайдерману и Шину. Я уверен, они одобрили бы сидение здесь с хорошо смазанными большими пальцами, засунутыми в наши задницы.
- Это план, и он разумен, - сказал ей Особый Эд. - И это то, что мы собираемся сделать.
- Ебанная чушь, - сказала Гат.
- О, ради всего святого, Гат, - сказал Фрай, устав от звука ее голоса. - Убери свою гребаную сосиску, мы устали на нее смотреть.
Гат покачала головой и вышла из комнаты, направляясь в коридор С. Все смотрели ей вслед.
Хорн сказала: - Эй, Локк. Ты сказал, что у моего монстра есть имя. Хочешь поделиться им с нами?
Локк оглядел эти измученные лица. - Я не могу быть полностью уверен. Но есть история о звере по имени Шоггот.
- Блять, как? - захотел узнать Фрай. - Похоже на то, что можно съесть в пакистанском ресторане с гарниром из карри и шикарного горошка.
Локк проигнорировал его. - Шоггот - это то, о чем шептались тысячи лет, - объяснил он. - Согласно первоначальному мифу, шоггот был первой формой жизни, которую Старцы создали на этой планете. Вся жизнь предположительно произошла от них. Они были созданы как своего рода раса слуг, раса рабов.
- Так мы все произошли от монстров? По крайней мере, это объясняет Гат, - сказал Фрай.
- Я не говорю, что эта штука была именно шогготом. Предположительно, они давно вымерли. Но, возможно, что-то похожее на него... эволюционировавшая форма или что-то, произошедшее от шоггота.
Эйке встал и подошел к кофейнику. - Это абсурд. Совершенно абсурдно.
- Может и нет, док, - сказал Фрай. - Это должно было быть что-то, и оно определенно не было похоже на пингвина или морского леопарда.
- Возможно, это абсурд, - сказал Локк. - Но, конечно, не невозможно. Я думаю, что бы это ни было, это было то же самое, что уничтожило NOAA Полярис. Я думаю, что его привезли туда намеренно, как и сюда, чтобы сделать то же самое.
Он снова сказал им, что рассуждает дико. Но он напомнил им об алюминиевой коробке, похожей на гроб, которую Гвен и Койл нашли брошенной на NOAA Полярис. Он считал, что это был контейнер для содержания, что-то, что использовалось для транспортировки существа.
- Я думаю, если мы пойдем и осмотримся, разроем достаточно сугробов, мы можем найти похожий контейнер, в котором прибыло наше существо.
- И кто принес его сюда?
- Инопланетяне. Древние, Старцы. Как хотите, так и называйте. Они захватывают этот мир, и эта тварь была одним из их орудий.
Харви, который до этого молчал, решил, что пришло время высказаться. - Я выслушал вас всех. И мне кажется, что вы упускаете очевидную связь. Вы думаете, что этот зверь пришел сюда в какой-то коробке, но, возможно, есть гораздо более очевидное объяснение.
- Расскажи, - сказала Гвен.
- Батлер. Батлер была монстром. Все это время это была она.
- Нет, - сказал Койл. - Поверь мне. Батлер не была этой тварью.
- Откуда ты знаешь? - спросила Бив.
- Если бы ты видела ее, - сказал Фрай, - тогда бы не задавала этот вопрос.
У Харви появился маниакальный взгляд в глазах. - Тогда ты ничего не знаешь. Остальные из нас знают, что это за женщина. Мы знаем, что она...
- Кто? - хотела знать Гвен.
Он огляделся, и этот взгляд в его глазах стал очень пугающим животным блеском. Он стиснул зубы и сказал: - Ведьма.
- Ох, черт возьми, - сказал Фрай. - Ведьма? Теперь я все услышал, Харв. Мужик, ты был более неуравновешенным, чем коробка Post Toasties[67] с самого первого дня... но это последняя капля. Эд, дай мне смирительную рубашку для этого парня. Ведьма. О, мужик. Ну, прежде чем она попытается улететь на своей метле, лучше облей ее водой и поджарь ей задницу. Просто помни: у меня первого право на рубиновые туфли[68].
- Мне все равно, что ты говоришь! Мы все видели, на что она способна! Она ведьма! - закричал Харви. - С ней нужно разобраться!
Никто из сидящих там не выглядел настолько потрясенным, как следовало бы. Это было самое тревожное. Гвен и Койл переглянулись. Локк был заинтригован. Фрай выругался, а Хорн выглядел удивленным. Особый Эд выглядел так, будто его ударили, а Эйке выглядел просто побежденным. Но остальные, и особенно группировка Гат, нисколько не удивились. Ида и Бив просто переглянулись и кивнули, словно ожидали, что Батлер действительно будет чем-то вроде этого. Кох выглядел испуганным, а Хансен просто беззвучно пробормотал "ведьма", его глаза остекленели.
Койл чувствовал себя очень пустым внутри.
Ведьма.
Да, именно это сказал Харви, как в "Злой ведьме Запада"[69]. О, боже. Нехорошо. Но это подходило, и он знал, что подходило. Он вспомнил книгу Локка, его собственный вывод из нее, который подсказал ему, что некоторые ведьмы в истории действительно были ведьмами. Члены человеческого улья, так сказать, которые родились с полностью активированными экстрасенсорными способностями, созданными инопланетянами. Он также вспомнил то утро в душевой, когда Локк обсуждал с ним именно это. Но он не остановился на ведьмах в истории, он назвал колдунью среди них здесь и сейчас: Челси Батлер.
"Она была с ними, Никки", - сказал он. "Они открыли в ней что-то, что скоро откроют в остальных из нас. Я не притворяюсь, что знаю, как она оказалась здесь или почему, но я скажу тебе, что она опасна".
Батлер - ведьма.
- Она не ведьма, - сказала Гвен.
- Возможно, что так, - сказал Фрай, глядя на компанию Гат. - Потому что она наложила заклятие на вас, превратив вас в гребаных идиотов.
Эйке прочистил горло. - Суеверия - это то, чего я не терплю... однако я видел определенные явления сопровождающие эту женщину. Я не могу этого отрицать. Может, она... что-то вроде ведьмы.
- Хорошо, хорошо, - ответил ему Особый Эд. - Ведьмы. Это совершенно нелепо. Доктор Эйке, вы меня удивляете... это будет в вашем деле. Если я когда-либо и видел случай грубой халатности и некомпетентности со стороны профессионала, то это он. Нет, нет, я больше не хочу этого слышать. Давайте сосредоточимся на настоящем.
- Эта ведьма - часть настоящего, - сказала Гат.
И теперь, когда их лидер поднял эту тему, их прорвало: ведьмы, инопланетяне... им было чем заняться. Эйке, возможно, сдавший назад из-за того, что сказал Особый Эд, продолжал говорить им, что нет никаких веских доказательств инопланетного вмешательства. Особый Эд пытался направить все это во что-то более практичное, а Хорн продолжал смеяться над всем этим. Гвен ничего не сказала, а Зут просто закрыла лицо руками.
Койл наблюдал, как они это делают, и чувство безнадежности росло в нем, пока это не превратилось в лес, из которого он не мог выбраться. Командная работа не сработает, и он это знал. Снаружи команда еще как-то будет работать, но внутри, где это имело значение, они так и останутся теми же сеющими распри придирами и клеветниками.
Будущее не выглядело радужным.
Больше всего его беспокоила группировка Гат. Они станут эпицентром неприятностей, и он это знал.
Собрание постепенно расходилось, и Особый Эд сказал всем немного поспать. Вот и все.
Когда все ушли, Фрай сказал: - Мы попали в серьезное дерьмо, Никки.
- Я уже понял.
КОГДА ОНИ ШЛИ ПО коридору B бок о бок, Гвен сказала: - Ты видел их, Никки. Ты видел, как они думали. Эйке может отрицать, а Особый Эд может притворяться, что все хорошо и замечательно, но группировка Гат думает в опасном направлении. Я видела это. Ты видел это. Подбадривающие речи, которые вы с Особым Эдом толкали о братской любви, были милыми и искренними, но никто из них не купился. Будут проблемы.
- Я знаю, - сказал он. - И это только вопрос времени.
Она остановилась, глядя на него. - Маме тоже не очень нравится Батлер... но она не хочет, чтобы ее повесили или сожгли на костре. А я думаю, что именно к этому все идет. К чему-то плохому.
Койл знал, что она права. - Я не думаю, что есть смысл говорить с ними. Пока Батлер здесь и вещи продолжают происходить. Они как кучка гребаных крестьян. Это безумие.
- Вопрос в том, Никки: если они попытаются сделать что-то глупое, как далеко мы зайдем, чтобы остановить их?
- Может, нам и не придется.
Она посмотрела на него.
- Я думал об этом некоторое время, - сказал он ей. - Нам нужно вытащить отсюда Батлер. Я думал позвонить на Колонию. Может, они захотят ее. Может, они заберут ее у нас. Если то, что я слышал, правда, что значит еще один урод для их коллекции?
- А что, если они ее послали, Никки?
Он пожал плечами. - Я попрошу Эда позвонить им. Возможно, это наш единственный выход.
ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
КОГДА УОРРЕН ДВИНУЛСЯ В расщелину, Биггс почувствовал, как что-то разворачивается у него в животе, словно насекомое, расправляющее лапки. Когда они двигались по проходу в пещеру, он был напуган до смерти, в любой момент ему хотелось повернуться и бежать обратно к гипертату. Но потом... когда они добрались до самой пещеры... было что-то вроде эйфории. Каким бы смертоносным ни было это место, каким бы призрачным оно ни было, он чувствовал себя воодушевленным, безмолвным от безумной радости, которая была немыслима. Даже для него самого. Но он не мог избавиться от этого, и что-то внутри него надеялось, что он никогда этого не сделает.
Но теперь это изменилось.
После того, как он кричал в туннель и напугал Уоррена, он внезапно понял, что делает. И это осознание заставило его нервы вздрогнуть, а адреналин в животе горячо расплескаться. Теперь он ощущал не только опасность, но и что-то столь же далекое от обычной опасности, как ураган от грозы.
Оно был большим и жестоким, и оно владело им.
Смерть приближалась, и что-то внутри него инстинктивно осознало это.
Смерть.
Ближе и ближе.
"Знаешь, можно повернуть назад", - подумал он. "Ты чертовски хорошо знаешь, что тебе все равно, считает ли Уоррен, что ты потерял самообладание, что ты трус. Такие вещи ничего не значат для тебя".
Но он не мог повернуть назад. Потому что внутри него на самом деле было любопытство, которого никогда не было в его жизни. Оно пожирало его заживо. Оно хотело узнать, что происходит, и не могло успокоиться, пока не узнает.
Итак, как человек, который прижимает дуло револьвера к виску, мрачно размышляя о том, каково это - превратить свои мозги и сознание в кровавое месиво из тканей, Биггс вошел в расщелину.
ДЕСЯТЬ МИНУТ СПУСКА в расщелину, они уже были на лиги глубже чем Уоррен в свой предыдущий визит.
Лучи их фонарей танцевали на стенах этого невозможно безупречного, опалово-голубого льда, который выглядел почти как какой-то термоформированный пластик. Они видели древние швы и неровные борозды, которым было сотни тысяч лет, а вполне возможно, и миллионы. Время от времени они мельком замечали что-то глубоко во льду, какую-то темную форму, которую они не осмеливались комментировать.
И конечно, кровь.
Потому что они тоже ее видели.
Кляксы. Пятна. Мазки, которые были кристаллизованным красным. Что-то произошло здесь внизу, и, может быть, это был монстр, как сказал Биман, а может быть, это было что-то еще. И для Уоррена, все внутри которого было холодным и дрожащим, он почти мог чувствовать агонию, ужас, дикость смерти здесь внизу.
Внезапно Биман остановился, и Биггс чуть не врезался в него.
- Что? - спросил Биггс. - Что, черт возьми?
- Ничего, - ответил Биман.
Но что-то остановило его, какая-то сила, которую никто другой не мог почувствовать, остановила его, остановила намертво, и Уоррен ни на мгновение не поверил, что это было просто так. Он посветил вокруг фонарем. Расщелина продолжала углубляться в мясо ледника. Слева был небольшой выступ, который заканчивался швом, в который нельзя было просунуть лист бумаги, и уходил вправо...
Что это было?
Трещина, которая тянулась около десяти футов, ледяные стены напирали довольно близко, а затем заканчивалась отвесной поверхностью, которая была очень гладкой, совсем без линий. Уоррен подошел к ней. Это был не старый лед. Он выглядел свежим. И когда он направил на него свой фонарь, он увидел, что толщина льда составляла всего несколько дюймов. Пространство за ним.
А на ледяном полу он увидел характерные следы шипов. Они вели прямо к стене и останавливались.
"Биман знал", - подумал Уоррен. "Он знал, что здесь что-то есть. Вот почему он остановился".
- Что ты делаешь? - спросил Биггс.
Но Уоррен не ответил. Он взял свой ледоруб и замахнулся им на стену льда. Продолжал рубить, пока не появились трещины и ледяные осколки не полетели во все стороны. Наконец топор прорвался, и Уоррен лихорадочно выломал еще больше льда, пока не смог просунуть туда руку и фонарь.
Он сразу же что-то увидел.
- Давай, Уоррен, - сказал Биггс, нервно оглядываясь. - Давай покончим с этим дерьмом.
- Здесь что-то есть, - сказал Уоррен.
Он отбросил остатки льда и шагнул в пространство за ним, которое было похоже на куполообразную комнату, карман в леднике. Пол спускался вниз к ледяной яме, а в ней...
Трупы.
Мумифицированные существа.
- Дерьмо, - сказал Биггс, сглотнув. - Старые... они выглядят старыми.
И они действительно были.
Внизу в яме было шесть или семь тел, сморщенных существ с лицами, похожими на волнистый и сморщенный плавник[70]. Мертвецы, да, но не те, которые умерли недавно, а давным-давно. Они были спутаны в кучу, ноги раскинуты, руки тянутся к небу, как будто они либо тянутся к чему-то, либо отгоняют это. И все они были одеты в стандартную экипировку ранних исследователей: варежки из собачьего меха и шерстяные шарфы, шерстяные штаны и сапоги из оленьего меха, меховые парки и костюмы Burberry[71].
Кем бы они ни были, они были здесь давно.
Используя свои бутсы и ледоруб, Уоррен спустился туда. Это были мумии, на самом деле, жесткие, высушенные и законсервированные холодом, влага высосана из них невероятно сухим климатом ледника Бердмора. Уоррен предположил, что они были здесь по меньшей мере восемьдесят лет, но, вероятно, гораздо дольше. Их одежда была ледяной, неподвижной, как и их вытянутые конечности. Скорее, как скульптуры из мертвого дерева, чем что-то, что когда-то было живым.
- Их лица, - сказал Биггс сверху.
Но Уоррен уже видел. Это мог быть холод, сокращение мышц при смерти... но он не верил в это. Лица были серо-стальными или черными, но все и каждый, кого он мог видеть, умерли с открытыми в крике ртами, искаженными лицами, широко раскрытыми глазницами. Он не собирался прямо говорить, что они умерли от страха, но что бы ни случилось, это должно было быть крайне ужасно.
- Может быть, они упали в расщелину, - сказал Биггс, но по его тону было очевидно, что он в это не верит.
Так могло произойти, подумал Уоррен. Бесчисленное множество людей, собак и упряжек пони падали в расщелины в старые времена. Но он не думал, что это произошло здесь. Все они лежали на спинах, смороженные вместе, кроме одного, который лежал лицом вниз. Используя свой ледоруб, Уоррен соскреб лед со спины мужчины. Его костюм Burberry был сорван. Спина была голой, почерневшей и потрескавшейся, и между лопатками что-то поднималось из высушенной плоти.
Биггс теперь стоял на коленях у края ямы, светя вниз своим фонарем. Кристаллы льда танцевали в луче. - Похоже... похоже на паука.
- Не может быть, - сказал Уоррен.
Но это было похоже на паука.
Одного из тех отвратительных крабовых пауков, сновавших из стороны в сторону, в пустыне или джунглях[72]. За исключением этого, который застрял в спине трупа, навалившись, как будто пытался освободиться. Он был таким же почерневшим и покрытым морщинами, как и сам человек, расколовшийся от холода и сухости, но Уоррен мог видеть его сегментированное, безволосое тело, где оно оторвалось от кожи, сочлененные ноги, толщиной с карандаш. То, как оно было соединено, не как будто это было отдельное существо, а как...
"Он ездил на нем. Ездил на нем, как какой-то длинноногий паразит".
Когда Уоррен вылез из ямы, не желая больше находиться там с замерзшими мертвецами и этой паучьей штукой, он понял, что Драйден и остальные, должно быть, тоже нашли яму. Но как-то, каким-то образом, над входом образовался слой льда, чтобы скрыть отверстие.
И он не верил, что это было случайно.
Глаза Биггса выглядели так, будто они хотели выскочить прямо из его головы. - Что, черт возьми, это было? - хотел он знать. - Почему это так растет из него?
Но Уоррен не знал, и часть его была благодарна за это.
Может быть, минут через пятнадцать, пройдя пару поворотов, они нашли полость во льду, где Драйден вырубил существо. А прямо за ней - небольшой грот во льду, а в нем - тела.
- О, черт возьми, - сказал Биггс.
Драйден, Стоун, Кеннегер... Боже, перемешанные между собой и убитые, лица, содранные с черепов и распоротые животы, внутренности, извивающиеся по льду, как замороженные черви. И повсюду, слившаяся и разбрызганная, кровь, замороженная в красный лед, который сверкал в свете ламп.
Биггс отвернулся от них. - Ладно, теперь мы их видели. Биман прав. Теперь давайте убираться отсюда к черту.
Уоррен подумал, что это был разумный совет... но, как и тела в яме, они требовали, чтобы он осмотрел их поближе. Потому что, если он хотел получить ответы или указания на то же самое, он должен был найти их среди ужасных останков перед собой.
- Пожалуйста, Уоррен, - сказал Биггс.
- Минуточку. Мне нужно что-то увидеть.
Биман, который за последний час почти не произнес ни слова, начал немного нервничать. - Биггс прав, - сказал он. - Нам нужно убираться отсюда, пока эта штука не вернулась.
- Да, - сказал Биггс. - Пошли.
Биман просто стоял там, его лицо было нечитаемо за меховой опушкой застегнутого капюшона парки. Биггс был напуган. Напуган так сильно, что Уоррен никогда раньше не видел его настолько напуганным. И Уоррен знал, что это было это место, по крайней мере, часть его. Пагубная атмосфера гробницы во льду.
Но он должен был увидеть.
Он должен был знать, даже когда пальцы страха распространились по его животу и в грудь, он должен был увидеть. Понять.
Потому что все тела были как-то неправильными.
"Боже мой! Убирайся отсюда на хер! Убирайся!"
Но он не мог.
Вблизи, окутанные замерзшей кровью, тела были жестоко изуродованы. Их ECW были разорваны, плоть под ними искусана, изжевана, изгрызена. Следы зубов на сыром красном мясе были очевидны, следы когтей, царапины, выбоины и борозды. Как будто что-то с огромными когтями и огромными зубами напало на них. Уоррен ясно видел след укуса в одном горле, где что-то откусило кусок плоти.
Да, кормление было очевидным.
Но сами тела... и он понял.
Они были не просто перемешаны. Нет. Они были спрессованы вместе, расплавлены, как будто они выросли таким образом. Даже ледорубом он не мог разделить их... лоскуты плоти выросли в лоскуты плоти, мышцы были связаны с другими мышцами, кости росли прямо сквозь другие кости. Не трое мужчин, а единое целое, словно некая протоплазменное существо, которая разделялось. Драйден, Стоун, Кеннегер, они были сплавлены в единое кровавое, мясистое целое, паутину тканей.
"Тебе не нужно знать больше этого. Тебе не нужно".
Биман начал издавать гортанный вопль, как индейский воин, поющий свою предсмертную песню. В тесном пространстве ледяного грота его голос разносился эхом с призрачным, жутким звуком.
- Чёрт возьми, Уоррен! - сказал Биггс. - Мы должны выбираться отсюда! Биман, блядь, сходит с ума!
Но Уоррен был зациклен на том, что видел.
Срослись вместе.
И их тела не просто слились, а содержали тоннели. Некоторые из ран, которые он считал проколами, были вовсе не проколами, а отверстиями, проложенными сквозь плоть. Что-то вгрызалось в них. С помощью ледоруба он вытащил что-то из одной из этих дыр, и оно упало на лед... свернувшееся, паучье существо со сложенными лапами. Да, точно такое же, как то, что было на спине той мумии в яме, только юное. Мертвое. Уоррен, с сухим хихиканием, нарастающим в горле, начал разрывать норы, и еще больше этих маленьких ужасов вывалилось на свободу, длинноногие и извращенные.
И тогда он понял.
"Инкубатор. Все трое... Драйден, Стоун, Кеннегер... они срослись, как какие-то человеческие грибы, чтобы обеспечить тепло и пищу для существ, которые вынашивались внутри них. Инкубатор. Человеческий инкубатор".
Уоррен отстранился. - Но ему позволили замерзнуть, - пробормотал он себе под нос. - С чего бы это?
- О чем ты, блять, говоришь? - хотел знать Биггс.
Но Уоррен не мог объяснить, потому что даже тогда семена безумия и ужаса только укоренялись в его собственной душе, и высшая цель всего этого только начинала давать о себе знать.
Он увидел что-то сверкающее на руке одного из трупов.
Это привлекло его внимание.
Кольцо.
Позади него Биман завывал диким, визжащим звуком, который звучал нечеловечески, как какое-то насекомое, зовущее рой.
"Но это кольцо..."
Уоррен присмотрелся.
Кольцо Аннаполиса. Только те, кто окончил Военно-морскую академию в Аннаполисе, штат Мэриленд, могли иметь его. Драйден. Стоун. Кеннегер. Уоррен знал их историю. Они не были военными.
Но Биман был.
"Биман".
- Давай, Уоррен! - закричал Биггс. - Мы должны выбраться отсюда, пока оно не вернулось! Пока эта тварь не вернулась!
И Уоррен, медленно поворачивая голову, выдохнул ряд слов: - Я думаю, мы опоздали.
И Биман двинулся.
А может, это был Драйден. Или Стоун. Или Кеннегер.
Не было способа узнать это. Он двигался быстро, становясь тем, кем он был, и получая от этого удовольствие... сгорбленное пугало с луковицеобразной головой и двумя огромными желто-розовыми глазами, пронизанными красными прожилками, глазами, которые ненавидели с дикой силой. Его лицо было красным и сырым, пронизанным розовыми и бледными швами ткани... мясистая и волокнистая маска, которая ползла, как черви, по тому, что было под ней.
Биггс закричал, увидев, как этот огромный сморщенный рот открылся и показал веер серых зубов, похожих на штопальные иглы... идеальный круг из них.
Растопыренная ладонь с перепонками между пальцами и черными, шипастыми когтями хлестнула и разорвала ему горло, брызнув кровью. Его лицо отвалилось, как кусок мяса. И когда он упал, существо-Биман схватило его и погрузило свой сморщенный, клыкастый рот в его горло и начало питаться с ужасными, сосущими звуками.
Уоррен закричал и бросился на него.
Оно царапнуло его крючковатыми когтями и пальцами, которые были странно чешуйчатыми и пятнистыми. Уоррен увернулся, и оно отбросило истекающий кровью труп Биггса в сторону и пошло на него, ковыляя по льду, этот сморщенный рот разошелся, обнажив змееподобные клыки, с них капали кровь и сине-черный ихор.
Уоррен кинулся на него.
Кинулся и обрушил ледоруб ему на голову со всей силы, и лезвие вонзилось в череп по самую рукоятку. Не было никакой податливости, как с костью, только мягкая и протухшая гниль, которую топор легко рассек пополам. Существо-Биман отступило, издавая пронзительный, неземной звук, пытаясь вытащить топор из макушки черепа. Под окровавленными ECW он был раздутым, горбатым и ходил волнами.
И к тому времени Уоррен уже бежал.
Но не раньше, чем увидел.
Увидел десятки сочлененных ног, вырывающихся из этого отвратительного лица из мякоти... выходящих изо рта и из глаз, колеблющихся хитиновых ног, которые щелкали и выскабливались... сцепленные паучьи тела, движущиеся прямо под плотью. Ибо Существо-Биман было не просто монстром-каннибалом, оно было инкубатором.
Уоррен бежал по узкой извилистой расщелине, существо позади него преследовало его с оглушительным ревом абсолютной ярости.
К ТОМУ ВРЕМЕНИ, как он добрался до гипертата, Уоррен дрожал так сильно, что едва мог открыть дверь. И не только руки, но и все тело. По нему пробежала судорожная дрожь, словно он был в объятиях лихорадки.
Но это была не лихорадка.
И почти не связано с холодом.
Это было последствием чистого адреналинового террора и ужаса, пронизывающего до глубины души, шока и отвращения, и нервов, натянутых до предела. Он судорожно возился с дверной защелкой и, наконец, открыл и ввалился через дверь, приземлившись лицом вниз в своем громоздком ECW. Захлопнул дверь ударом ног. Запер. Сдернул с себя варежки, теплые перчатки под ними и побрел к окну.
Замерзло.
Проклятое незамерзающее окно было полностью покрыто инеем.
Зубы стучали, тело содрогалось от дрожи, пальцы дрожали, Уоррен подошел к окну, как животное, соскребая иней онемевшими кончиками пальцев. В свете охранных огней он мог видеть другие гипертаты, выстроившиеся в ряд, как обувные коробки, генераторную будку, складские помещения, снегоходы Skidoo, подключенные к электросистеме, чтобы поддерживать тепло в своих обогревателях.
Это было все, что он видел, кроме теней.
Лавирующие, тянущиеся тени.
Какой-то почти затихший голос разума в глубине сознания сказал ему, что он на грани, галлюцинирует, может быть, совсем сошел с ума к этому моменту... но тени снаружи... они были неправильными. Они двигались и перемещались, путались и скользили по синим ледяным стенам.
Он моргнул, глядя на вход в проход, ведущий в пещеру внизу.
Он не мог видеть тварь, что, как он знал, должна была преследовать его даже сейчас. Он ничего не видел, и каким-то образом это было наихудшим, что он мог себе представить. Потому что она была там, и в любой момент он мог увидеть ее - искажённую гротескную тень с кровоточащими глазами - карабкающейся снизу.
Снегоходы.
Какое-то безумное чувство самосохранения, которое всё ещё держалось на плаву, подсказало ему собрать вещи, прихватить кое-какое оборудование и рвануть на одном из снегоходов. Но это было безумием. Куда отправиться? Ближайшая станция была Полар Клайм, и она находилась не менее чем в сотне миль от Бердмора и плато за ним в разгар зимы. Там было пятьдесят ниже нуля, холодный ветер снижал температуру до минус семидесяти. Он бы замерз насмерть на открытом снегоходе, даже если бы знал, как ориентироваться на леднике и найти станцию в этой темноте и метели, чего он, конечно, не знал.
"Признай это, старик, ты облажался, и ты чертовски хорошо знаешь, что облажался. Это закончиться здесь. В этой ледяной пещере. Ты умрешь здесь. Один. Ты никогда..."
Что, во имя Иисуса, это было?
Он потянулся к радио, зная, что ему нужно подать сигнал бедствия, когда начался шум. Точно такой же, как в ту ночь, когда они вместе с Биггсом услышали его. Циклическая какофония ударов и грохота, которые, казалось, рождались далеко внизу, но становились все ближе с каждым нарастающим ударом. Свет в гипертате мерцал. Экран ноутбука перед ним потемнел. Вибрации заставляли пещеру трястись. Вещи дрожали и падали, сосульки рушились с крыши и разбивались на куски. Гипертат трясся, вещи слетали с полок. Воздух был живым, переполненным потрескивающим статическим электричеством, далекими звонами и визгливыми шумами, которые отзывались и отзывались эхом.
Времени не осталось, времени нет.
Что бы там ни было, это было намного хуже той твари, что убила всех, этого гребаного ползучего инкубатора. Кто бы это ни был - Драйден, Стоун, Кеннегер или даже сам Биман - и чем бы это ни было сейчас, оно меркло по сравнению с тем, что просыпалось внизу.
Уоррен схватил гарнитуру и сумел надеть ее на голову своими ужасно трясущимися пальцами. Он поднял микрофон, уронил. Снова поднял и снова уронил.
"Давай!"
В затылке у него начала пульсировать головная боль. Горло пересохло, а сердце безжалостно колотилось в груди. Он попытался говорить в микрофон, но голос был хриплым и скрипучим. Наконец, он заставил его работать и закричал в микрофон: "МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! ЭТО ЭХО ИНДИЯ ЧАРЛИ НОЛЬ! ЭХО ИНДИЯ ЧАРЛИ НОЛЬ! ЛЕДЯНАЯ ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР! ЛЕДНИК БЕРДМОР! ЭТО СИГНАЛ МЭЙДЕЙ! ПОВТОРЯЮ: ЭТО СИГНАЛ МЭЙДЕЙ! ПОЖАЛУЙСТА, ОТВЕТЬТЕ!"
В ответ ничего, кроме гудящих помех, какого-то электронного фонового шума, тихого бормотания, которое, как он думал, было, вероятно, полярной пустотой самих ледников и гор.
"МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ!" - снова попытался он, пот тек по его лицу. "ЭТО МЭЙДЭЙ! КТО-НИБУДЬ ТАМ ЕСТЬ, БЛЯДЬ? МЕНЯ СЛЫШИТ КТО-НИБУДЬ? ПЕРЕДАЮ МЭЙДЭЙ ОПЕРАТИВНОМУ ОТДЕЛУ СТАНЦИЯ МАК-МЕРДО! ПОЖАЛУЙСТА, ОТВЕТИТЕ! КТО-НИБУДЬ! КТО-УГОДНО!"
Огни снова замерцали, мигая, когда напряжение в линиях скакнуло. Через окно он видел, как гаснут и разгораются охранные огни. Теперь повсюду двигались тени, рассеиваясь и сгущаясь.
"СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! Я В ЛЕДЯНОЙ ПЕЩЕРЕ ИМПЕРАТОР, ЛЕДНИК БЕРДМОР! ПОЗЫВНОЙ: ЭХО ИНДИЯ ЧАРЛИ НОЛЬ!" - крикнул он сквозь нарастающий грохот снаружи. "ВСЕ МЕРТВЫ! БОЖЕ, ВСЕ МЕРТВЫ... Я ПОСЛЕДНИЙ... ПОСЛЕДНИЙ... ЭТО ПРОИСХОДИТ СЕЙЧАС... ЭТИ СУЩЕСТВА ПОДНИМАЮТСЯ... ПОДНИМАЮТСЯ..."
Микрофон выпал из его руки, и он упал на колени, задыхаясь и дрожа, пронзительный визг вырвался внутри его головы и разбивая мысли, заставив глаза выпучиться, а лицо исказиться, слюни текли изо рта мерзкими клубками.
Снаружи... Боже мой, снаружи...
Бешеный хаос вибраций и ударов, шипящих помех и металлического скрежета. Свет мигал, температура падала, все вспыхивало и мерцало ритмичными скачками напряжения. И сквозь все это прорезался гулкий гул и ненормальный хор кричащих голосов, воющих, колеблющихся и отдающихся эхом. Миллионы голосов кричали в жутком шепоте мучений.
И каким-то образом, сквозь шум, Уоррен мог слышать этот резкий писк, поднимающийся и опускающийся, и распадающийся на резкие трели и визжащие звуки. И Существо-Бимана. Потому что он был там сейчас, выпуская наружу гортанный первобытный вопль, который, как знал Уоррен, был его собственным именем, произнесенным нечеловеческим, чудовищным голосом.
Теперь ближе.
Намного ближе.
Уоррен был вне страха, он был вне всего. Была только ненависть, принятие и поражение, скатывающиеся в небытие. Игнорируя расцветающую боль в голове, он подтянулся к радио и схватил микрофон трясущимися пальцами. "СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! КТО-НИБУДЬ ТАМ! ПОЖАЛУЙСТА, СЛУШАЙТЕ МЕНЯ!" - выдохнул он в микрофон. "ОНИ ИДУТ! ОНИ ИДУТ ЗА МНОЙ! НЕ ПРИХОДИТЕ ЗА МНОЙ... ЧТО БЫ ВЫ НЕ ДЕЛАЛИ... НЕ ПРИХОДИТЕ ЗА МНОЙ... МОЙ БОГ, НЕ ПРИХОДИ В ЭТО МЕСТО..."
Внезапно возникло потрескивающее излучение энергии, и радио взорвалось снопом искр, струей пламени и дыма, удушливым запахом расплавленного пластика и расплавленных схем.
Уоррен пополз по полу на четвереньках.
Он не осмеливался поднять глаза на окно.
Гипертат находился в бурном движении, наполненный мерцающим синим светом, дымом, жаром, холодом и тошнотворным вторжением чего-то, что пахло мокрыми шкурами и пролитыми консервантами... едко, подавляюще.
Дверная защелка задрожала.
Открылась.
Дверь сорвало с петель, и на Уоррена пала ледяная черная тень. Крича, зажимая уши руками, чтобы не слышать этот нечестивое музыкальное пение, он поднял глаза и увидел все первобытные кошмары своей расы, стоящие перед ним в этой дьявольской форме. Он был высоким и коническим, извивающиеся червеобразные придатки, тянулись к нему, вонь горячего газа и ледяного аммиака исходила от него и обжигала ноздри. Он слышал низкое, глухое дыхание. Слышал резиновый скрип разворачивающихся крыльев.
Пять красных глаз смотрели на него сверху вниз.
С силой.
Жгучей, обжигающей силой.
И в сознании Уоррена, единственный и жалкий голос неповиновения: Иди на хуй... на хуй... иди на хуй, ебанный...
Затем его разум втянулся, разжижаясь и растекаясь, как горячий жир.
И глаза.
Эти проклятые инопланетные глаза.
Как солнца, превращающиеся в сверхновые.
Это был единственный проблеск, который ему позволили увидеть, когда его собственные глаза наполнились кровью, прорвавшись от точечных кровоизлияний, наконец, взорвавшись в своих глазницах, как влажный и гниющий виноград. Волосы закипели от дыма, а лицо распухло, превратившись в синевато-багровый синяк, зубы выпали из кровоточащих десен.
А внутри черепа мозг перегрелся в парующий суп из серого вещества, ставшего черным, красным и расплавленным... и выплеснулся из ушей.
ПОЛАР КЛАЙМ
17 МАРТА
ВСЕ УТРО И почти до полудня ветер звучал как одинокий волк, воющий какую-то древнюю траурную песню, его голос то усиливался, то ослабевал, но никогда не затихал, просто эхом разносясь по голому льду.
Время шло с вялой, нереальной медлительностью.
Прошло почти два дня с тех пор, как они убили тварь в Tи-Шаке. Два долгих дня. Атмосфера на Клайм постепенно растворялась за это время, становясь пустой, тусклой и пугающей. Тени стали гуще, воздух был полон угрозы. И, возможно, часть этого была каким-то ужасным инопланетным влиянием, направленным на станцию и ее обитателей, но большая часть исходила изнутри.
ОКОЛО ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ, Кох начал кричать.
Он прибежал из коридора С в кают-компанию, в полной истерике. Койлу и Локку пришлось его буквально зажать, и он боролся с яростью, голова моталась из стороны в сторону, на губах была пена.
Гвен взяла шприц в медотсеке и вколола ему торазин, и через несколько минут он обмяк.
- Что случилось? - спросил его Койл, но, поскольку он только что пришел из коридора С, он мог себе представить.
- Батлер, - сказал он, его голос был странно хриплым и протяжным. - Она... она не человек.
В этот момент Гвен вышла, чтобы взглянуть на Батлер.
Если все пойдет как надо, они избавятся от Батлер через несколько часов. Особый Эд связался с Колонией, и они выехали за ней.
- Что ты там делал? - спросил его Локк. - Знаешь же, что происходит... зачем ты туда пошел?
Он покачал головой. - Я должен был увидеть... увидеть сам. Затем он издал странный сдавленный звук горлом. - Она не человек... как они и говорили... внутри нее что-то есть... что-то, что может читать твои мысли и заставлять вещи двигаться. Кох просто лежал, дыша, его глаза были расфокусированы. - Оно... оно знает... знает все о тебе... оно знало о моей матери. Оно знало, как она умерла! Когда она умерла! И... и... и....
- Да?
Кох вытер пот с лица и уставился на влагу на своей ладони, словно это был не просто пот, а, возможно, кровь. - Она сказала мне... сказала мне, что я умру здесь внизу...
Он закрыл лицо руками, и было трудно сказать, был ли звук, который он издавал, смехом или рыданиями, может быть, и тем, и другим. - О Боже... о Боже... о Боже... она не человек, мужик. Она носитель чего-то. Чего-то... чего-то древнего, чего-то злого. Оно знает будущее, оно знает прошлое.
ВСЕ НАЧАЛОСЬ С грохота и все в куполе услышали это.
Где бы они ни были и что бы они ни делали, они внезапно остановились.
Прислушались.
Явления начались снова.
Все они хотели верить, что снаружи собирается шторм, заставляющий купол трястись, как это иногда случалось в разгар зимы, но это было по-другому, и они все чувствовали это своими позвоночниками. Ни один шторм не звучал так. Ни один шторм никогда не издавал пронзительный визжащий звук, словно металл рвется о металл, который постепенно набирал высоту, пока не превратился в пронзительный, диссонантный, почти музыкальный свист, который оседлал завывающий ветер и стал сам ветром.
Купол дрожал.
Огни мерцали.
Какая-то странная сине-белая энергия изгибалась над крышами.
Внезапно и необъяснимый стук раздался внутри стен и в коридорах. Пол вибрировал, а воздух наполнился скребущим звуком, словно вилками водили по школьным доскам.
Двери открывались и захлопывались.
Потолочные плитки падали.
Компьютеры сломались.
Люди кричали.
И вот так все началось.
ОСОБЫЙ ЭД БЫЛ В своем офисе, когда это произошло.
Он просматривал отчеты, тщетно пытаясь найти способ придать хоть какой-то смысл всему, что произошло, и терпел неудачу. Он нажал несколько клавиш на ноутбуке, и экран потемнел, а затем снова загорелся...
...что-то вокруг него сдвинулось, изменилось.
Чувствуя, как в груди разрастается тревога, он огляделся, облизывая сухие губы. Почувствовав, что чего-то внезапно не хватает или вторгается что-то лишнее, он поставил чашку кофе...
...волосы на затылке встали дыбом.
Страницы его блокнота затрепетали, словно на ветру. Запертые картотечные шкафы начали скользить по полу, медленно вращаясь по кругу. Стул, на котором он сидел, начал двигаться, скользя по полу, как будто его тянули.
"Вот оно", - подумал он в самом темном углу своего разума. "Вот оно, чего мы все ждали и боялись. Вот оно".
Глубоко дыша и пытаясь убедить себя, что он не совсем спятил, он наблюдал, как вещи вибрируют на столе, танцуя: ручки и карандаши, планшеты и кофейные чашки, резинки и стопки стикеров для заметок. Скрепки вылетали из устья чашки, как лава из конуса вулкана. Они разлетались в воздухе, вращаясь, словно пойманные в какой-то безумный магнитный вихрь. Бумаги взлетали и планировали вниз, как опадающие осенние листья.
Собравшись с силами, отказываясь слушать учащенный стук своего сердца, он потянулся к своей кофейной чашке, и она отскочила от него, стукнувшись о стол. Трещина пробежала по бокам, и она разбилась на осколки. Он потянулся за ножницами, и они вылетели из его пальцев с невероятной скоростью, погрузившись в стену на добрых два дюйма.
Холодный и тошнотворно пахнущий пот выступил на лице, он обнаружил, что не может встать со стула. Он не чувствовал ничего ниже пояса.
Парализован.
Неподвижен.
Ноги были как холодная резина.
Когда его стул заскользил по полу, он совершенно потерялся и начал кричать: "СЮДА! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ МНЕ! Я В ЛОВУШКЕ!"
Внутри своей головы он слышал вопли, пронзительные голоса призраков, которые вторгались на станцию. Подобно октябрьским ветрам, проносящимся через заброшенные церковные дворы и спускающимся по дренажным трубам, они стонали и отдавались эхом, пока он трясся от ужаса.
ГВЕН ПЕРЕСТУПИЛА ПОРОГ палаты Батлер и сразу же увидела скорчившуюся в углу Зут, с рукой прижатой ко рту и дикими от страха глазами.
Купол тряхнуло. Картина с подсолнухами на стене, которую оставил кто-то из летней команды, упала на пол. Стекло разбилось... крошечные осколки полетели по полу, словно снежный вихрь.
"О Боже, не снова..."
Батлер лежала на кровати, уставившись в потолок. Тарелка с едой была нетронутой. Ее капельница наполовину пустая. Глаза были блестящими черными ямами.
Гвен подошла к Зут, встала на колени рядом с ней, притянув ее к себе. - Что? Что не так?
- Глаза, - сказала она, ее тело было напряжено от ужаса.
- Глаза?
- Красные глаза. Пять красных глаз наблюдают за мной.
Гвен сглотнула, чувствуя, как ее рассудок слабеет, как уже было недавно. "Глаза". Иллюзия? Галлюцинация? Она слишком много времени провела рядом с Батлер, чтобы поверить в это. Даже в собственных снах она видела красные глаза, уставившиеся на нее из карманов движущейся черноты.
- Эти глаза следят за тобой?
Зут кивнула. - С тех пор, как я увидела призрака.
- Призрака?
- Призрак вышел из Батлер... он вышел из нее и наблюдает за мной. Он не дает мне уйти. Каждый раз, когда я подхожу к двери, он сбивает меня с ног. Зут тяжело дышала. - Прямо сейчас...
- Да?
Она посмотрела на дверь шкафа. - Он там. Вот откуда он наблюдает за мной. Изнутри шкафа.
Гвен собиралась сказать ей, что это ничего, совсем ничего, ей просто нужно было уйти от Батлер, но, когда она протянула руку и коснулась Зут, чтобы успокоить... что-то произошло, что-то, что швырнула ее на пол. Что-то, от чего у нее закружилась голова, застучали зубы, а живот подпрыгнул к горлу...
"Гаа", - сказала она, и это был совершенно бессмысленный животный звук насилия. "ГААААА ..."
Как электричество.
Как схватить провод, возможно, 220, искрящийся электричеством.
Как положить на нее руки и почувствовать, как энергия проносится сквозь тебя раскаленным добела шквалом, поджаривая клетки и заставляя мозг вспыхивать взрывающимися фейерверками...
Зут.
Линн Зутема.
Она была из Айовы, не замужем, и приехала в Антарктиду, потому что хотела как можно дальше быть от своей семьи. Ее семья была адвентистами седьмого дня, и она воспитывалась под гнетом ограничений. Когда ей исполнилось восемнадцать, как и многие дети, которые никогда не наслаждались свободами, которые большинство воспринимают как должное, она убежала от церкви так быстро и так далеко, как только могла. Недостатком этого было то, что старейшины адвентистов запретили ее семье когда-либо видеться или разговаривать с ней снова, потому что она порвала с их учениями.
Я не видела и не разговаривала с мамой и папой шесть лет.
Я не думаю, что когда-нибудь снова это сделаю.
Мои мама и папа настолько промыли мозги, что они поставили церковь выше меня.
Скатертью дорога, говорю я.
Мудачье.
...а затем Гвен вернулась в свою собственную голову, зная все то, что Зут никогда ей не рассказывала, все эти грязные личные интимные подробности, которые разъедали ее душу и причиняли боль. Зут так и не вышла по-настоящему из своей раковины на Клайм... поэтому Гвен забралась туда вместе с ней.
- ГВЕН! - кричала Зут. - ГВЕН!
Гвен моргнула и вздрогнула, и все закончилось.
Вокруг нее станция пульсировала нарастающим зарядом энергии. Она чувствовала ее волны руками.
А из шкафа она услышала царапание.
Чего-то, что хотело выбраться.
ПРИЗРАКИ.
Они были повсюду.
Когда станцию тряхнуло, а флуоресцентные лампы наверху мигнули, Койл увидел, как они выходят прямо из стен. Он сидел рядом с Локком, оба смотрели на Коха, Ида стояла над ними... и тут началось.
"Дерьмо", - пробормотал Локк себе под нос.
Призраки были призрачны, размыты... но не темными, увидел Койл.
Нет, они были белыми, длинноногими и с щупальцами, расправившими крылья. Единственным цветом в них были эти красные-красные глаза. Они напомнили ему слепых, извивающихся термитов. Он увидел одного, затем двух, трех и четырех. Ужасно раздутые, белые, как трупы, вытащенные из реки, жужжащие и писклявые, их разнообразные конечности сворачивались и разворачивались, вытягивались и втягивались.
Он закрыл глаза.
Но когда открыл их, они все еще были там.
Кох кричал, но, казалось, крик доносился с большого расстояния.
Он чувствовал, как призраки двигаются вокруг него, проникая своими эластичными мыслями в его разум, и он не мог отрицать этого. Это было не то, как он представлял себе одержание. Ни в малейшей степени. Это было не просто духовно или психически, это было физически, натурально, разрушительно.
Энергия, которую они излучали, была холодной и ползающей, как электричество, потрескивающей и хлопающей. Он чувствовал, как она движется по тыльной стороне его рук потоками и рябью. Волосы на руках и на затылке встали дыбом.
И по всему куполу то, что так долго готовилось, теперь вырвалось на свободу.
КАПЕЛЬНИЦА ЗАДРОЖАЛА.
Жидкость в ней пошла пузырьками, закипая. Пока это происходило, газы заполняли пакет. Он раздулся до предела прочности, готовый лопнуть, и затем взорвался, разлетевшись с мокрым хлопком и разбрызгивая жидкость во все стороны.
Зут свернулась в дрожащий клубок.
Гвен вскрикнула и пошла к двери.
В нескольких дюймах от нее дверь захлопнулась.
Она потянулась, чтобы схватить ручку, и она была такой горячей, что было похоже на попытку схватить горящую крышку плиты. Она с криком отдернула руку.
Повернулась и увидела, как Батлер сидит на кровати, уставившись на нее.
Дверь шкафа загрохотала в раме и с грохотом слетела с петель.
В СВОЕЙ КОМНАТЕ ХАРВИ СПРЯТАЛСЯ за столом, когда все началось.
Одержание.
Теперь он мог слышать это вокруг себя и знал, что это было вызвано той богопротивной ведьмой, которую они заперли в коридоре С.
Никогда не следовало приезжать, я никогда не должен был приезжать сюда.
Я знал, что это ошибка.
Я знал, что это беда.
Я знал, что это был древний ящик Пандоры, наполненный ядовитой тьмой.
Я знал.
Я знал...
Антарктида была кладбищем.
Место, где похороненные существа обычно воскресали. Это было правдой, и образы преследовали его, заставляли его зажмуриваться и впиваться зубами в нижнюю губу, пока он не почувствовал вкус крови.
Тошнота закипала в его желудке.
Он начал потеть и дрожать.
Батлер придавала материальную форму злу внутри нее, и теперь они все за это заплатят.
Воздух стал густым, холодным, он дрожал, как свежее желе.
Харви закрыл глаза, молясь, пока вещи с его стола вихрем летели, разбиваясь о стены. Раздался стук в замерзшее окно, выходящее на территорию комплекса. Одеяла на его кровати начали шелестеть, поднимаясь в форме капюшона, как будто под ними что-то было.
Он закрыл глаза и вспомнил... вспомнил...
Дом.
Пустой дом на окраине города.
Назад в Хуксетт, Нью-Гемпшир, город его юности.
Был октябрь, и воздух был свежим, терпким, листья летели по разбитым аллеям и заросшему двору, узоры инея сияли на мертвой траве. Дом возвышался над ним, тень, вырезанная из более темной тени, ветки деревьев царапали крышу. Это был просто двухэтажный каркасный дом. Ничего больше. Он не был каким-то легендарным викторианским чудовищем, которое использовали для шаблонных украшений на Хэллоуин - шатающийся и заколоченный, ухмыляющиеся призраки, сочащиеся из крошащейся трубы, как пары, летучие мыши, кружащие над высокими, кривыми башнями.
Просто обычный дом.
Но то, что проползло по его чреву, было далеко не обычным.
Когда Харви был восьмилетним мальчиком, он отважился спуститься в подвал дома на спор. Один час. Провести там один час.
И теперь, будучи шестидесятилетним мужчиной, он снова там.
Не в Антарктиде.
В Хуксетте.
Нелепо, что он дрожал в грязном, пыльном подвале, но так и было. Когда ему было восемь, этот час был ужасно длинным. Подвал был темным, переполненным угрожающими формами коробок, ящиков и старых кроватных пружин. Дом стонал и скрипел... но, кроме этого, не было ничего.
Никаких призраков.
Никаких бестелесных голосов.
Дом был просто пуст и разваливался.
По крайней мере, поначалу.
Затем, потом...
Что-то было там, пока он ждал в подвале, парализованный страхом. Что-то было в доме, как раз там, где это было пятьдесят лет назад.
Что-то хитрое.
Что-то ночное.
Что-то родилось в черных глубинах дома и, может быть, в еще более черных глубинах пылкого воображения мальчика.
И хотя он был в Антарктиде и знал это, он слышал, как снаружи опадают листья, и видел бледный лунный свет, проникающий сквозь разбитое окно. Стропила над головой были увешаны паутиной. Что-то царапало стены. Что-то скользнуло по тыльной стороне его руки.
Что-то шуршало.
Как простыня.
Оно шло за ним, и он слышал шепот его савана, волочащегося по пыльным коридорам. Теперь оно было у двери подвала. Она со скрипом открылась. Теперь он чувствовал запах: как изъеденные молью тряпки, запертые в чердачном сундуке, как ночь, земля и сухая гниль.
Оно шло за ним.
Оно шло, чтобы съесть его душу.
ИСПОРЧЕННОСТЬ И ТЬМА вырвались из шкафа и пропитали комнату словно ядовитый туман, заполняя пространство пагубными бестелесными тенями и ползучими фигурами, которые носились в пелене ледяного, воющего ветра. Зут кричала не останавливаясь.
Гвен попыталась дотянуться до двери... и что-то похожее на руку толкнуло ее назад, протащив по полу и ударив об стену.
В воздухе стоял гнилостный вонь сладкой гнили, которая становилась все сильнее и сильнее, тошнотворная и теплая, пока не начала пахнуть рвотой и фекалиями.
Ошеломленными глазами Гвен увидела кошмарные формы, кружащиеся вокруг нее, как живой, фантасмагорический туман: крылатые инопланетные формы, бесплотные черепа и лохматые фигуры, которые были почти людьми. Постепенно фантомы рассеялись... но нереальная, злая атмосфера, поглощающая комнату и кровоточащая из каждой щели и угла, не рассеялась.
"Ты никуда не уйдешь", - сказала Батлер царапающим, сухим голосом. "Пока я не закончу с тобой".
Шокированная Зут замерла в болезненном молчании.
Гвен глазела на Батлер.
Лицо Батлер покрылось серией мелких складок, словно вены инея, оседающие на окне. Ее лицо было таким бледным, что казалось почти серым, бескровным и потрескавшимся от всех этих пересекающихся складок и линий. Казалось, оно разобьется, если она улыбнется. Но она не улыбнулась, потому что в ней не было ничего, способного улыбаться. Ее глаза больше не были зелеными, они были черными, пустыми и блестящими. Розовые шрамы на ее висках выделялись, как кровь на ее смертельной бледности.
"Я все знаю о тебе, Гвен. Я знаю, что тебя пугает".
Гвен ползла по полу, безумно скуля.
Дверь была заперта.
Была холодной, как лед.
Она ударила по ней.
Закричала.
И тень Батлер пала на нее.
КОГДА ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ СИСТЕМА на большом погрузчике Cat 980 отрубилась, пока он расчищал занос, Фрай понял, что все катится в ад. Хорн поддерживал работу всего оборудования на пике эффективности, и за все годы, что Фрай сидел за рулем тяжёлой техники, он никогда не видел, чтобы огни на панели мерцали, затем загорались и гасли, прежде чем окончательно умереть.
Он вылез из кабины и сразу же услышал, что в куполе что-то происходит.
"Сукин сын".
Почувствовав потребность в оружии, он схватил железный ледоруб возле двери и вошел в туннель, ведущий из коридора D в CosRay.
Войдя в D, он остановился как вкопанный.
Станция вибрировала вокруг него, воздух был наэлектризован визжащими шумами и пронзительными, почти инфразвуковыми воющими звуками. Он увидел кого-то в конце D.
Они стояли на коленях, раскачиваясь взад и вперед, прижимая руки к вискам, как будто они были в агонии.
"Хансен".
"Это Хансен".
Фрай бросился к нему. Когда он был в десяти футах от него, порыв холодного воздуха ударил его, подбросил в воздух и швырнул по коридору.
Дверь в биолабораторию распахнулась, и он ожидал увидеть там какой-то ужас, но там ничего не было, вообще ничего. Фрай, стоя на коленях, размышлял, где его ледоруб, и...
...и хлещущий, свистящий ветер внезапно вырвался из биолаборатории с интенсивностью торнадо. Все там ломалось и разбивалось, измельчалось мощной разрушительной силой чистой кинетической энергии... все это засасывалось в дикий, вращающийся поток обломков, который вырвался из двери прямо на него. Он бросился на пол, когда в него посыпались битое стекло и куски металла, треснувший пластик и деревянные осколки, осыпая, словно град. В своей парке и комбинезоне Carhartt он был защищен, укрыт.
Когда все прекратилось, он сел, и с него посыпалось стекло.
Он видел Хансена.
И он видел что-то еще.
Прямо сквозь стену с потрескивающим статическим электричеством прошла фигура, серая и призрачно-белая фигура, которая фосфоресцировала и мерцала, надвигаясь на Хансена. Это был скорее туман, чем твердое тело, и Фрай мог видеть арку, ведущую в кают-компанию комнату прямо через нее.
Он лихорадочно искал оружие, что угодно... но как убить призрака? Как ранить то, что, казалось, не имело истинной физической реальности? Он ползал на четвереньках, пока сильный ветер дул по коридору, разбрасывая пыль и обломки, как песчаная буря в пустыне.
...и призрак приблизился к Хансену, и Хансен закричал, но не сделал попытки убежать от него. Это была человеческая фигура, которая парила в шести дюймах от пола, пальцы тянулись, как горящие белые провода, щелкая и хлопая, шокирующая белая эктоплазматическая масса, которая плыла в его направлении, тянулась к нему, желая вступить в контакт...
...и вот тогда Фрай увидел, кто это был или кем он когда-то был: Слим. Ошибиться было невозможно. Он больше не был человеком, больше не жил по-настоящему в общепринятом смысле этого слова... просто какой-то пульсирующий заряженный энергией призрак, покинувший свою могилу в буре возбужденных, горящих частиц. Он светился и колебался, пойманный в бурлящем водовороте собственного нестабильного электромагнитного поля, ионизированный призрак... его глаза были запавшими пустыми червоточинами, а рот был всего лишь сморщенной, безгубой, черной сосущей дырой...
...затем он взял Хансена, не столько схватив его, сколько введя его в свое поле, что для Хансена было все равно, что схватить ток под напряжением, схватить высоковольтную линию голыми кулаками. Результат был мгновенным: он засветился, как рождественская лампочка, как будто его подвергли мощному заряду рентгеновских лучей... на секунду, он испустил ослепительный свет, и сквозь плоть был виден скелет... затем он, казалось, сжался, свернулся, как мертвый червь, сжался и почернел...
...ударился об пол, развалившись, как сухая сажа, которую подхватил и развеял ветер...
...и призрак повернулся к Фраю, двигаясь в его направлении с сине-белыми пульсациями дугообразной энергии. Фрай наблюдал, как он приближается, плывет к нему. Глаза глубже, рот шире, из него доносился воющий шум, когда он создавал вихрь всасывания, притягивая все к себе в яростной буре...
...Фрай увидел, что теперь у него больше вещества, что он приобрел некоторую физическую прочность, питаясь и осушая Хансена, возможно, подключаясь прямо к его жизненной силе и высасывая его досуха, как пиявка. И теперь он хочет большего...
...и Фрай знал, что единственное, что он может сделать, это умереть с долей неповиновения, и именно это он и планировал сделать. Он нашел свой ледоруб, сжимая в руке железный стержень, готовый сражаться. Всасывающая сила призрака была огромной и непреодолимой...
...по мере того, как он приближался, а его плоть покрывалась мелкими статическими зарядами, он увидел, что лицо Слима превратилось в скрученный, покрытый швами корень, злобную лисью маску абсолютного гнева, абсолютной боли и абсолютного голода...
...Фрай подался вперед, потому что у него действительно не было выбора... его потянуло, и он пошел, подняв ледоруб над головой, как дикарь, готовящийся убить мастодонта, прикрыв глаза одной рукой, сделав последний вдох и метнув свое импровизированное оружие прямо в него.
Он думал, что оно пройдет насквозь.
Но этого не произошло.
Оно пронзило его, пробив дыру в нем и соединившись с полом, и раздался оглушительный грохот, вспышка света, клубы дыма и волна силы, которая отправила Фрая прямо на задницу... всего в пятнадцати футах от того места, где он стоял в последний раз.
Все огни в коридоре погасли.
Слим исчез.
В воздухе плавало лишь несколько горящих фрагментов и стоял резкий запах горелой проводки.
Вот и все.
Фрай просто сидел там, ошеломленный.
Железо... железный ледоруб.
Железо проводит электричество.
Да, оно подключило Слима к полу и заземлило его, как высоковольтную линию, разрядив его, выкачав из него всю энергию.
ПРИЗРАКИ СОБРАЛИСЬ ВОКРУГ него, кружили, кружили, бледные тени и демонические воспоминания маршировали вокруг него, словно привидения волшебного фонаря, отбрасываемые на стены.
Не просто духи, а существа с белой плотью, которых он мог чувствовать и обонять. Они воняли аммиаком, едкими химикатами.
Избитый их силой, Койл с Локком друг за другом бросились к двери, где размещалась Батлер.
Он слышал крики Зут.
Крики Гвен.
Он продолжал таранить дверь всем весом, пока она не разлетелась.
МЫСЛЬ ГАТ: МОЮ ДУШУ пожирают чудовища из тумана.
И она даже не знала, думала ли она об этом или они вложили это в ее разум. Но это было там, отдаваясь эхом в тишине, и она знала, что это правда, даже если она не совсем понимала, что это значит.
Призраки прижимались все ближе, так близко, что она не только могла учуять их резкие чужеродные запахи, она могла на самом деле чувствовать их. Чувствовать, как эти царапающие конечности и извивающиеся придатки касаются ее, гладят ее, ощущают ее.
Сухие и тонкие, как живые паутины.
Затем вокруг нее они начали сливаться друг с другом, пока не стали всего лишь большим сочащимся пятном тумана, которое парило вокруг.
И вот тогда она поняла.
И вот тогда до нее дошло, что они подключены к Батлер, как телевизор подключен к розетке. Без розетки телевизор - мертвый кусок пластика и металла. И без Батлер эти призраки, эти воспоминания были не более чем воспоминаниями, потенциалом, лишенным катализатора, чтобы освободить их.
Батлер питала их.
Батлер была генератором и усилителем.
И если машина вас раздражает или беспокоит, вам нужно просто отключить ее от источника питания. Если Батлер будет мертва, то призраки растворятся в небытии.
Безумно ухмыляясь, Гат полезла в верхний ящик своего стола и вытащила нож для вскрытия писем с острым пятидюймовым лезвием. Она убьет ведьму и освободит станцию.
Она ринулась сквозь эфирную стену призраков, и это было похоже на прохождение через влажный, приторный морской туман.
Затем нож в ее руке начал дрожать.
Он раскалился докрасна и вылетел из ее руки.
Гат отползла, как побитая собака.
КОГДА КОЙЛ ПЕРЕСТУПИЛ дверной порог, волна силы ударила его и сбила с ног. Он поднялся на ноги, но не мог добраться до Гвен. Каждый раз, когда он пытался, сильный ледяной ветер бил ему в лицо с такой силой, что он чуть не падал снова.
В комнате воняло: жарко, испорченно и зловонно.
Вонь была невыносимой. Так словно Челси Батлер не жива, а мертва, разлагается и гниет. Она открыла рот, и оттуда вырвался поток черной жидкости, усеяв ее белое лицо крошечными темными пятнами, похожими на чернила.
А когда она заговорила, ее голос звучал дрожал, напоминая порывы ветра в ноябре, играющие у карнизов: "Тебя назвали, Никки Койл, тебя назвали и выбрали..."
- Заткнись, ведьма! - закричала Гвен. - Заткнись!
Два стеклянных шкафа разбились, и Батлер поплыла по полу, простыни соскользнули с нее, как саван. Она стояла там, что-то текло между ее ног, и вонь мочи была несомненной.
Локк бросился на нее и почти схватил.
Затем она посмотрела на него, и он отлетел к стене.
Она облизнула свои серые губы и повернулась к Гвен. "Бойся, бойся, бойся меня! Такие, как ты, боятся правды! Так задумано, моя маленькая шлюха, так задумано! Как легко манипулировать маленькими умами с помощью дополнительного рычага страха, ужаса..."
- Отойди от нее, - сумел сказать Койл, вставая и показывая ей, что он не боится. Это было неправдой, но он не дрогнул бы от того, чем она была: бесплотной, ползучей чумой.
"Бойся меня", - сказала она, поднимаясь, возвышаясь над ним, вонючая и зловонная, моча все еще текла из нее. Желтая слюна текла из уголков ее рта. Теперь ее глаза были не черными, а красными, пронизанными черными металлическими крапинками. И теперь, теперь они были яркими... ярко-красными, светящимися на ее бледном и морщинистом лице.
Он закричал при виде их, и не из-за их ужаса, а потому что он знал эти глаза. Он видел их во сне. Детский кошмар. Эти глаза дрейфовали во тьме, унося его туда, куда он никогда не хотел идти... черные циклопические города и космические пустоты.
- Нет, нет, нет! - закричал Зут, зная, о чем он думает. - Не вспоминай! Не вспоминай эти глаза и эти ужасные места! Тебе не положено помнить о появлении роя! Куда они нас забрали, что они с нами сделали в этих черных дырах...
НА КАМБУЗЕ ОТКРЫЛИСЬ ШКАФЫ и столовые приборы вываливались из ящиков.
Бив скорчилась в углу, рыдая.
"Они шли за ней".
Тени плыли из какого-то космического кладбищ.
Они заберут ее в город.
Во тьму.
Агония, о, агония.
Призраки пришельцев поднимались и опускались, кружа вокруг нее, словно голодные кошки, ища что-нибудь пожевать и потерзать. И это были не плоть и кровь, а разум, разум, которым они себя питали.
"Они были здесь".
Психические вампиры. Ментальные каннибалы.
Они набивали себя страхом и наполняли свои животы сырой, кровоточащей тканью безумия. Тошнота распространялась по ее животу, когда воздух вокруг нее стал свинцовым, атмосфера разлагалась и становилась ядовитой, как скисшее молоко.
Призраки, везде призраки.
"Они не призраки как таковые", - подумала она, когда они приблизились. "Это воспоминания. Воспоминания о тех существах, о которых все говорят. Древние, ужасные воспоминания, которыми кишит Антарктида, как гнилое мясо кишит червями. Этот континент - кладбище, старейшее кладбище в мире. Это как камень, который вы переворачиваете в поле, и его нижняя сторона кишит насекомыми. Только здесь это не насекомые, заражение - нечто гораздо более первобытное, нечто неисчислимо опасное и дьявольское..."
Они потянулись, чтобы забрать ее.
ПОЛЗЯ НА КОЛЕНЯХ по коридору D после того как ему удалось спастись от психического водоворота в лаборатории CosRay, Эйке дрожал и тряся, пот стекал по его лицу и щекам.
Коридор был черным как смоль. Света не было.
"Батлер".
"Батлер - ведьма".
"Она призвала призраков, чтобы преследовать тебя".
"Преследовать всех".
Как загнанный зверь, станция гудела вокруг него, Эйке поднялся на ноги, побежал, спотыкаясь. Протянул руку к стене, чтобы удержаться на ногах, и получил резкий статический разряд, который отправил его обратно на пол.
Призраки.
Он увидел призраков.
"Зловредные, инопланетные призраки, приближающиеся по коридору".
Эйке зажмурился. Он не хотел их видеть. Он отказывался их видеть.
Он знал, что это был метод отмены, который часто помогал тем, кого мучили гротескные галлюцинации. Он закрыл глаза, сделал вдох и выдох, мысленно медленно посчитал, говоря себе, что нет, нет, в коридоре с ним не было привидений, извивающихся и дрейфующих, белых инопланетных насекомых со злобными красными глазами. Антарктида была такой, какой вы видели ее на канале Discovery или в National Geographic Explorer: нетронутая пустыня замерзших белых пустошей. Это было не кладбище, не какой-то кренящийся ледяной дом с привидениями, чьи разрушенные стены изливали гнусных духов и больную кровь кошмаров.
Он открыл глаза, и призраки были перед ним.
Он свернулся в клубок, и они прошли прямо сквозь него с порывом ледяного воздуха.
"Батлер!"
"Она - ведьма, и ты знаешь, что она - ведьма. Монстр. Абсолютный монстр, который вызвал демонов из хищных шахт и ледяных гробниц этой древней земли, чтобы мучить тебя. Чтобы мучить всех".
"Мы все умрем".
"Умрем..."
"Умр..."
ВОЮЩИЕ ГОЛОСА... КРИКИ... визжащие шумы... гудящие и стучащие звуки. Они все слышали, как они набирают силу и чувствовали, как они усиливаются до отвратительного крещендо. Они были острыми и горячими и резали, когда врезались в мозг, топча такие вещи как неповиновение и отказ отвечать на призыв-сирены улья, могущественного и древнего улья.
Они были бессильны перед их интенсивностью.
Они овладели разумами и высасывали силу из тел.
Они забирали их, преобразовывали, активировали древние императивы и контролировали, используя Батлер как проводник, живой провод, по которому передавалась песня улья.
Их крушили.
Иссушали.
Уничтожали.
Но есть предел человеческой выносливости, и как раз когда энергия приблизилась к своему пику, Батлер схватила свою голову руками и начала дико извиваться, конечности дрожали, голова дергалась взад и вперед на шее. Она ударилась об пол и выползла в коридор, ее тело дрожало от того, что выглядело как эпилептические припадки.
Затем она упала лицом вниз и не двигалась.
ЯВЛЕНИЯ ПРЕКРАТИЛИСЬ.
Как будто щелкнул выключатель, и все прекратилось.
От начала до конца не более пятнадцати минут.
Койл поднял Гвен и Зут на ноги и вывел их из комнаты. Локк последовал за ними. Все были шокированы и сбиты с толку, их головы гудели от боли. Люди заходили из кают-компании. Некоторые прибежали. Одним из них был Хорн, который большую часть времени провел в мастерской.
- Что, черт возьми, происходит?
- Принеси веревку, - сказал Койл. - Поторопись.
- Что мы будем делать? Свяжем ее?
Он кивнул. - Да. Потом мы выкинем ее задницу в снег и позволим ей замерзнуть насмерть. Другого выхода нет.
Фрай и Хорн вернулись с парой мотков веревки.
Через пять минут они связали Батлер. Это было жалкое зрелище, но, похоже, другого выхода не было. К тому времени собралась вся команда.
- Мы просто позволим ей умереть? - спросила Зут.
- Либо она, либо мы, дорогая, - сказала Гат.
Никто не стал спорить.
Батлер была голая, связанная, как бычок. Веревки крест-накрест пересекали ее грудь, талию и горло и были привязаны к петле, которая стягивала ее запястья вместе. Ноги ей оставили свободными, чтобы она могла ходить. Она была слабой и бледной, практически истощенной, ее глаза вращались в глазницах, как глазированные шарики. Дышала она очень тяжело, словно не могла отдышаться.
Койл почувствовал тошноту. Это было отвратительно.
- Может быть, заморозить ее недостаточно, - спросила Гат.
- Более чем достаточно, - ответил Особый Эд. - Может быть, больше, чем мы должны сделать.
Но у Гат был этот блеск в глазах. - Мы должны сжечь ее.
- Это неправильно, - сказала Гвен.
Койл качнул головой. - Сжечь ее ради всего святого? Что это? Средние века? Предложить ее Иегове, Поросенку Порки и другим богам защиты?
- Иди на хер, Никки, - сказал Гат.
- Пошли, - сказал Фрай. - Чем скорее мы доставим эту суку на лед, тем лучше.
Они наполовину несли, наполовину тащили ее по коридору. Она упала на колени примерно в шести футах от арки, ведущей в кают-компанию.
- Поднимите эту ведьму на ноги! - рявкнула Гат.
Койл начал сомневаться во всем этом. Она была смертоносна, да. Она была опасна, да. Но... она была женщиной, что бы ею ни овладело. Оставить ее в снегу, Господи, это было равносильно хладнокровному убийству. Он не знал, мог ли он быть частью этого, и, судя по взглядам остальных, он не думал, что им эта идея так уж нравилась.
Батлер снова упала.
Койл почувствовал, как холод пробежал по всему телу.
"Слишком поздно, слишком поздно", - подумал он. "Мы потеряли наше окно".
Батлер встала, и все отшатнулись и отступили от нее... и вот тогда-то все и началось.
Она стояла на коленях на полу, как девушка в церкви, читающая молитвы... и теперь она поднялась, раздуваясь, становясь больше, с ней произошло изменение, которое почувствовали все. Электричество в воздухе стало текучим и внезапно искривилось. Несколько мгновений назад оно было заряжено статическим, потенциальным негативом, а теперь Батлер осушила его и наполнила себя им. Жадно глотая это отрицательное напряжение, как пиявка кровь.
Ведьма вернулась.
И она была зла.
Койл почувствовал, как угрожающая волна зла прошла сквозь него. Зла, которое было огромным и космическим. Оно пронеслось сквозь него, как тень, высасывая жизненную силу из его органов и Койл захотел увянуть и свернуться, как мертвый цветок.
Стены начали вибрировать и трястись.
Балки над головой застонали, как будто на них опустился огромный вес. Воздух был наполнен этими писклявыми и визжащими шумами, раскатами потрескивающей энергии, от которых волосы вставали дыбом на затылке. Когда он услышал и почувствовал все это, его мгновенно охватило безумное чувство восторга, которое не имело ничего общего с волнением или ожиданием, а было связано с Батлер и исходящей от нее волнами чистой кинетической энергии.
Койл был подключен прямо к ней, и это заставило его сердце подпрыгнуть и забиться в безумном гулком ритме.
Ида закричала.
Локк упал на колени.
Фрай и Хорн просто стояли, потрясенные до бездействия. Так же как Харви и Бив. Что касается остальных, то они действительно мало что могли сделать. Смотрите шоу, а оно обещало быть первоклассным.
Тело Батлер было ссохшимся и серым, скелет, обтянутый кожей. Веревки, которые его стягивали, истерлись и лопнули, и она взлетела на пять-шесть дюймов от пола, как воздушный шар для вечеринки. Ее глаза были огромными и пусто-белыми, без зрачков. Губы сжались, обнажив почерневшие десны и узкие желтые зубы, которые беспрестанно стучали.
Воздух был не просто холодным, он был ледяным.
Койл чувствовал, как немеют его конечности, чувствовал, как исходящий от нее ветер впивается в лицо, словно замороженные иглы. Но он не был свежим или чистым, а странно тяжелым и удушающим, словно из него высосали кислород. Она парила, летаргически медленно вращаясь, как труп на виселице, ветер дул от нее ледяными порывами, потрепанные ленты веревок хлопали вокруг нее. Ветер вонял, как пролитый отбеливатель и протекающие баки с формальдегидом. Запах был яростно резким и тошнотворным.
Глаза Койла слезились, а легкие хватали воздух.
Особый Эд и Ида упали на пол. Харви и Бив последовали за ними, как домино, словно они были шахтерами, которые вдохнули ядовитый газ. Они упали на пол, давясь и скуля. Кох издал высокий, истеричный крик и упал на колени. Его пальцы покрылись волдырями и тлели. Вонь кремированной плоти была невыносимой. Он взмахнул ледорубом, который внезапно раскалился докрасна в его руках... упал на пол и расплавился, превратившись в пузырящуюся лужу металла.
Вы могли чувствовать, как энергия в воздухе циркулирует, гудит и потрескивает, когда синие водовороты электричества бегут вверх и вниз по телу Батлер с вонью расплавленной электропроводки.
"Кто-нибудь, сделайте что-нибудь!" - закричала Гат, пытаясь встать на ноги, и что-то невидимое ударило ее прямо в живот с такой силой, что она согнулась пополам, у нее перехватило дыхание.
"Она убьет нас всех", - подумал Койл, пока он еще мог думать. "На этот раз она включит звук на полную мощность и сравняет чертову станцию с землей..."
И Фрай, и Хорн рухнули.
Энергия, исходящая от Батлер, была дикой, но ненаправленной. Она распространялась во всех направлениях волнами силы, тепла и вибрации. Несколько человек были сбиты с ног. Локка бросило в Особого Эда. Над головой замерцали огни, и труба лопнула, брызнув водой, которая почти мгновенно замерзла в минусовом шторме, исходящем от Батлер. В комнате Гвен начался циклон, и все, что там не было закреплено - одежда и одеяла, бутылки с водой, бумаги и мусор из мусорного бака - вылетело, вращаясь, из двери и вылилось в коридор, словно комнату только что вырвало. Дверь хлопнула с такой силой, что ее едва не раскололо надвое. Краска на стенах закипела и перегрелась, свернувшись и пойдя пузырями. Гвозди вылетели из стоек, а гипсокартон разошелся огромными зияющими трещинами.
Никто ничего не мог сделать.
Фрая и Хорна сдуло в кают-компанию, они покатились, как дети, с холма в парке, отбросив Эйке в сторону, как кеглю, и вот тогда коридор превратился в аэродинамическую трубу ревущего, всасывающего шума, который обрушился с силой урагана. Какофония была оглушительной. Все летало и кружилось в торнадо визжащего ветра.
Койл присел, как мог, прищурившись от удара. Свет мигал и гас, воздух был бурей пыли и ледяных кристаллов, гвоздей и хлопьев краски, бумаги и щепок. Коридор не просто разлетался на части, а расслаивался, разрушался.
Он увидел, как Локка засосало в бурю и отбросило на тридцать футов по коридору. Особый Эд и Ида последовали за ним. Бив подняло на пять футов в воздух и бросало на стены. Самого Койла отбросило по коридору, он ударил Гвен, а затем они оба покатились прямо в Зут.
Они сбились в кучу малу.
Все трое были сплетены вместе, связаны и сжаты друг в друга, как куча пилотов, которых сбило слишком много "жэ"[73]. Просто живая мешанина из ног, рук и тел. Койл никогда, ни на секунду в своей жизни не думал, что ему будет неприятно быть женатым на двух привлекательных женщинах таким образом, но это было неприятно. Неприятно, потому что эта сила все еще была на них, и он не мог пошевелиться. И неприятно, потому что он думал, что он вот-вот умрет, и худшее из этого было то, что ему придется слышать, как Гвен и Зут умирают вместе с ним. И это было больше, чем он мог вынести.
Станция разваливалась.
Потолок вокруг них рушился, стены лопались. Вещи падали и летали, резали их, царапали и врезались в них, и все это время их словно обрабатывали пескоструйным аппаратом, обломками и грязью, бумагами, гипсовой пылью и мелкими едкими кусочками краски.
И сквозь этот неистовый ураган оглушающего шума и летающего мусора он слышал эти ритмичные пульсирующие шумы, которые сотрясали всю станцию и грозили обрушить ее вокруг них. И похороненные в нем, эти пронзительные писклявые крики, которые были пронзительными голосами Старцев, и безумное жужжание, которое, должно быть, было их крыльями, звук самого роя.
Батлер безвредно парила в буре, как мотылек перед освещенным окном.
Но она больше не была Батлер или чем-то вроде Батлер: она была призраком, трупной ведьмой, костлявой мумией, которая процарапала себе путь из песчаной гробницы. Крошечные линии, словно трещины в тонком фарфоре, разошлись по ее лицу, соединяясь в лабиринт морщин, борозд и глубоких швов. Полоски плоти развевались, словно бинты. Черные губы раскрылись, обнажив разъеденные десны. Серия крошечных кровавых волдырей прорвалась на ее теле и раздулась до размеров куриных яиц, каждый из которых лопнул, извергнув брызги черной желчи.
Ее голос пронзил стену шума, скрежеща сухим металлом: "Названы! Вы все были названы еще до вашего рождения! До рождения вашей расы! Старыми, старыми, старыми вне времени! Бог не будет тем, кто призовет вас! Ибо вас трижды называли диаволы древности! Собирайтесь во имя их и отдавайте им то, что их... и только их! Собирайтесь, дети, собирайтесь для урожая! Плоть и кровь, душа и дух! Вы будете подняты ввысь, в пустоты и темные пространства между ними!"
И Койл знал, что его назвали так же, как и всех их.
Названный теми, кто принес жизнь и субстанцию на бесплодную поверхность изначальной Земли. Что-то в нем восстало против этой идеи, но что-то гораздо более древнее приняло ее, и он опустил голову и ждал, когда его пожнут, подчиненный всемогущим, древним и невыразимо злобным интеллектом.
Он посмотрел в сторону Батлер и увидел, как ее левый глаз расширился, словно гелиевый шар, разрушая глазницу вокруг себя, раздуваясь, пока не стал размером с мяч для софтбола[74]. Затем он взорвался, разбрызгивая ткань, правый глаз последовал его примеру. А то, что осталось, были почерневшими, пустыми глазницами, из которых плыли струйки крови, словно красные прозрачные провода, удерживаемые в стазисе безвоздушным карманом, вращающимся вокруг нее. Но глубоко в этих глазницах было холодное алое свечение..., и он узнал его. Это была красная река коллективного жертвоприношения, и он чувствовал притяжение ее горьких теневых вод, где он утонет и извратится, пока свет в нем, стремление, чистота и душа высасываются из его черепа, и он гаснет.
Затем... появились головорезы с Колонии.
Койл, как и другие, к тому времени уже почти вырубился. Ревущий ветер, шторм обломков и вращающейся энергии нисколько не рассеялись. На самом деле, они все еще поднимались и расширялись, как штормовые воды инопланетного улья, который вскоре затопит мир.
Огни над головой не погасли.
Они просто потускнели, когда из них высосали электричество, взрываясь ливнями искр и стекла. Лучи фонариков прорезали воющую тьму. Дейтон прибыл с тремя солдатами, чтобы забрать Батлер, и все они мгновенно упали на свои задницы. Его люди упали, стреляя из своих пистолетов-пулеметов MP5 от бедра, пули разрывали стены и дико рикошетили. Сам Дейтон боролся с бурей, выкрикивая приказы, которые никто не слышал.
Существо-Батлер плыла к нему, теперь уже абсолютная мумия, разрушаясь и рассыпаясь в огромный вихрь обломков, которые роились над ее скелетом, как улей разъяренных пчел. "Умрите!" - произнес ее сломанный, дрожащий голос, который, казалось, доносился из далеких, гулких лиг. "Все умрите! Дайте то, что требуют! Всесожжение..."
Как он это сделал, даже он не знал. Но когда она навалилась на него и расплющила его шквалом холодной энергии, 9-мм Beretta Model 92 в его руках в перчатках выстрелила, и три пули просверлили ей череп, разорвав его на куски.
Ближайшая к ней стена была снесена, испарилась в клубящийся пар, и сильный последний порыв ветра пронесся по коридору... и затем все закончилось. Не было ничего, кроме мусора, руин и разбросанных тел. Ледяной холод исчез, и послышался звук капающей воды.
И стоны голосов в пыльной темноте.
КОГДА ОНИ ВЫБРАЛИСЬ из под обломков, они были избиты, помяты, больны и находились в состоянии шока. Но все были живы. Люди Дейтона помогли им попасть в кают-компанию и постепенно все пришли в себя.
Коридор С был буквально выпотрошен.
Стены были обрушены, листовой металл за ними был изуродован и перекручен. Потолки разорваны, сломанные трубы и проводка свисали, как сломанные кости и разорванные артерии. Хорошо, что целостность самой конструкции купола не была повреждена. Пронизывающий холод и ветер не проникли внутрь.
После того, как Дейтон осмотрел всех на предмет повреждений, он приказал своим людям разобрать обломки и собрать то, что они смогут найти от Батлер. Ее кости, почерневшие, изрытые и полностью лишенные плоти, разбросало по всему коридору. Они положили то, что нашли, в виниловый мешок для трупов. Некоторые кости все еще тлели.
Наконец, Дейтон отвел Койла в сторону, сказал: - Это, по сути, теперь твои люди, Койл. Смотри за ними. Охраняй их. Сейчас начнут происходить вещи. Хуже, чем ты видел до сих пор. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
Койл сглотнул. - Да.
- Мир, каким мы его понимаем, сейчас начнет распадаться, и вы должны быть готовы. То, что было заложено и спланировано давным-давно, начнется всерьез. Ты готов к этому?
- Полагаю, у меня нет выбора.
- Да, у тебя нет. Ни у кого из нас нет.
Они стояли там, глядя друг на друга и, возможно, даже понимая друг друга. Наконец, Койл спросил: - Батлер появилась здесь через два месяца после своего исчезновения на Маунт-Хобб. Зачем? Она прибыла с Колонии? Ее послали сюда специально?
Дэйтон вздохнул. - Послушай меня, Койл. Когда я встретил тебя на месте крушения, я тебе не понравился. Верно?
- Верно.
- Ты подумал, что я какой-то фанатичный, размахивающий флагом придурок. Может, я и есть. Но то, что твои парни увидели в обломках... та туша была опасной. Мне пришлось немедленно ее закрыть. Она стала причиной крушения, она убила пилота. Мне нужно было быстро вытащить ваши задницы оттуда, чтобы вас всех не постигла та же участь. Дейтон покачал головой. - Я всегда следовал приказам. Я никогда не подвергал эти приказы сомнению... но в последнее время... ну, все изменилось. Отвечая на твой вопрос, на Колонии есть две группы, которые активно противостоят друг другу - одна фракция, которая частично ответственна за многое, что происходит здесь, и за многое, что произошло в прошлом, и другая фракция, которая активно противостоит первой всеми возможными способами. Любыми способами. Ты понимаешь?
Койл понял. Он пытался сказать ему многое, фактически не говоря этого. - И ваша лояльность изменились? Вы присоединились к этой второй фракции?
- Да. Абсолютно. Мы пытаемся как-то контролировать ущерб, но может быть чертовски поздно. Именно эта вторая фракция послала нас, чтобы закрыть место крушения... первая фракция хотела, чтобы ваша команда забрала тушу, и если бы вы это сделали, то это был бы снова Харьков. Те же самые люди были ответственны за появление Батлер здесь и за другую сущность, с которой вы позаботились, как я понимаю.
- Та тварь... она убила несколько человек. Она уничтожила NOAA Полярис.
- Она делает то, для чего была создана - ослабляет любую противоборствующую силу и сеет страх и паранойю.
- Что, черт возьми, это была за тварь?
- Мы называем ее Ползуном, мензурки на Колонии называют его Прото-Отродьем. Они были созданы пришельцами из гораздо более древней формы жизни, самой древней формы жизни на планете, если не считать самих пришельцев.
- Шоггот? - спросил Койл.
Дэйтон проигнорировал это. - А теперь... Я рассказал тебе кое-что, чего не должен был говорить. Мне нужно твое доверие и помощь. Завтра мы отправляемся в пещеру Император. От них уже несколько дней ничего не слышно. Кто-то должен туда отправиться. Этот кто-то - я. Мы разберемся с угрозой там. Думаешь, ты сможешь пойти сам и найти еще пару человек из своей команды, чтобы они пошли с тобой?
Первой реакцией Койла было отказаться, потому что его люди уже столько всего пережили, но Дейтон начал ему нравиться. И идея нанести ответный удар по инопланетному господству была очень приятной.
- Ладно, - наконец сказал он. - Как мы туда доберемся? Это довольно сложно.
- Вертолет. Специально оснащенный "Icewolf", который может справиться со здешними условиями. В десять сотен часов мы заберем вас[75].
- Мы будем готовы.
- Это будет жестко, - предупредил его Дейтон. - Выбери правильных людей. Хочешь посмотреть, из чего был разработан Ползун? Завтра у тебя будет шанс.
Дейтон и его люди ушли, направляясь к "Снежному Коту", который их привез. Койл долго стоял и размышлял, не совершил ли он ужасную ошибку.
То, что было заложено и спланировано давным-давно, начнется всерьез. Ты готов к этому?
Он решил, что готов.
Насколько готов кто-либо к концу света.
Но, прежде чем все это произойдет, им нужно будет привести станцию в порядок, и это было приоритетом номер один. И самое удивительное, что все внесли свой вклад. Никаких группировок. Никакой ерунды. Теперь все это было сделано. Батлер все это разрушила, и теперь они работали вместе. Потребовалось несколько часов, чтобы все было так, как должно было быть той ночью.
Никто не сомневался в том, что нужно было сделать, даже когда останки Хансена были выметены.
ПЕЩЕРА ИМПЕРАТОР
ЛЕДНИК БЕРДМОР
18 МАРТА
ВПАДИНА ОТЧАЯНИЕ НАПОМИНАЛА Большой Каньон, затопленный льдом.
Сверху, летом, когда было светло, казалось, что Бердмор треснул, как яичная скорлупа, прямо до своей ледниковой сердцевины. Но зимой, в темноте и холоде, он больше походил на склеп, большую изломанную могильную яму без дна.
И там внизу, в этой полярной бездне, царило воющее опустошение, превосходящее воображение. Студёные ветры хребта Куин-Александры направлялись вниз коническими пиками Маунт Уайлд, где они устремлялись через Впадину, и возвращались обратно к себе титаническим барьером ледопадов Цербера, который был подобен пробке в бутылке. Это создавало ужасающий вихрь из летящего снега, окутывающего ледяного тумана и воющего ветра с температурой ниже нуля, который ревел и грохотал, прорезая все живое, словно замерзшие лезвия ножей.
"Icewolf" добрался до Впадины, лишь чудом не врезавшись в стенки ледника, дикие встречные ветры рвали его на части и пытались сбить. Когда он приземлился, он подпрыгнул, дико затрясся, затем снова подпрыгнул, прежде чем остановиться с оглушительным грохотом, который едва не стряхнул всех с мест.
Затем дверь открылась, и Койл с остальными выскочили в стремительный водоворот белого небытия. Ветер ревел со скоростью почти пятьдесят миль в час, лучи фонарей открывали изрытый ямами ледяной пейзаж из хребтов, зияющих впадин и зубчатых уступов голубого льда. Это было похоже на темную сторону Луны, далекую, пустынную и жуткую, с хлещущими слоями снега и прыгающими тенями, ветер все время стонал, как банши.
"Чертов ад на Земле", - подумал Койл.
Это сделало плато почти уютным.
Пещера Император была примерно в двухстах футах впереди, но в такую погоду это могло быть все равно что десять миль. Дейтон выстроил их в цепь, сам впереди, его солдаты - Лонг, Реджа, МакКерр, Норрис и Барнс - сзади, Койл, Гвен и Хорн в середине. Они были связаны вместе, когда пробирались по морщинистому, скалистому льду, и это было так, что, если кто-то попадал в трещину, остальные могли вытащить его или ее. Но, по правде говоря, при таком ветре и темноте, если один шел туда, они все шли туда.
Температура была шестьдесят градусов ниже нуля, и все они носили защитные очки от постоянного натиска снежных и ледяных частиц, соскребаемых с ледника. Даже в защитных костюмах ECW, застегнутых капюшонах парк, надвинутых балаклавах ветер был невыносимо холодным.
"В этом можно потеряться за десять шагов", - подумал Койл, - "и замерзнуть за пятнадцать минут. Чья это была чертова идея?"
Но он знал ответ на этот вопрос, конечно. Он вызвался, как и Хорн с Гвен. Фрай и Локк тоже хотели пойти, но им не повезло.
Они пробирались сквозь ветер и ледяной туман, и тут Дейтон остановился, крикнув как можно громче: - Вот! Вот он!
Сначала Койл не мог его увидеть.
Даже лучи их фонариков проходили всего пять или десять футов, прежде чем их отражала буря. Он последовал за Дейтоном, а затем, вынырнув из этого бурного мрака... круг света над ними, вход в пещеру Император. Со своего места сквозь шторм они могли видеть, что питание все еще включено, потому что внутри пещеры все светилось сине-зеленым фосфоресцирующим светом. Это означало, что генератор все еще пыхтел, и это также означало, что кто-то все еще мог быть жив.
Их было восемь. Трое ученых - Драйден, Стоун и Кеннегер - двое контрактных рабочих, Уоррен и Биггс, и пара инженеров, Риз и Пакстон. Восьмым был лейтенант-коммандер ВМС по имени Биман.
Стальные столбы были вбиты в лед с ярко-красной нейлоновой веревкой, продетой через них в качестве направляющей. Они вели от подножия отвесного ледяного склона, который наклонялся примерно на шестьдесят градусов, до самого входа в пещеру, которая была примерно в ста футах выше. Не самая привлекательная перспектива при такой погоде.
Дейтон начал движение, и его гирлянда последовала за ним.
Ветер был яростным всю дорогу, и приходилось подтягиваться, держась за руки, и это было мучительно медленно. И пока они поднимались, их стабилизирующие шипы впивались в гладкую поверхность ледника, вход в Император становился все ближе и ближе, все больше и больше, пока он не навис над ними, как какой-то зевающий синий рот. Койл прикинул, что этот рот был шестьдесят футов в поперечнике и не менее пятидесяти от пола до крыши. Удивительно.
Примерно в тридцати футах от земли Гвен потеряла равновесие и соскользнула на Хорна, который споткнулся о солдата позади него. Первым признаком этого для Койла было то, что веревка, привязывавшая его к ней, натянулась. На мгновение, когда ветер врезался в них с силой, похожей на тайфун, казалось, что они все рухнут вниз веселой кучей. И они бы это сделали, если бы не превосходная подготовка Дейтона и его людей, которые окопались и держали линию, пока Гвен и остальные наконец-то не встали на ноги и снова вцепились в лед.
Схватив веревку одной рукой и направив свой фонарик прямо им в лицо, Дейтон прокричал: - Смотрите, что творите, черт возьми!
Койл услышал, как Гвен крикнула: - Что? - потому что ветер был таким сильным, что вы ничего не могли услышать, если только не находились прямо над кем-то.
Они продолжили подниматься, ветер хлестал их, направляющая дико вырывалась, покрытая льдом и скользкая. Наконец они добрались до входа, один за другим выходя из снежной мглы.
- Ладно, - крикнул Дейтон. - Приготовьтесь к дерьму.
И, возможно, остальные его не услышали, но Койл его прекрасно слышал.
ИМПЕРАТОР ОДИН
ГЛАВНАЯ ШАХТА ВЕДУЩАЯ ко входу, поворачивала направо и открывалась в защищенный грот из мерцающего голубого льда, была огромной, червоточина, прорезанная прямо в чреве ледника. Стены состояли из высеченных потоков, ручейков и рек льда, которые выглядели как расплавленный воск свечи, сводчатый потолок сверху зубчатым пространством тысяч сосулек, похожих на копья, ожидающие падения. Все это сверкало преломленным сине-зеленым светом, который был одновременно ослепительным и призрачным.
- Это почти... красиво, - сказала Гвен.
Хорн хмыкнул. - Да, мило.
Койл прислушивался к признакам жизни, но услышал только могильную тишину, которую нарушал гул генератора и треск ледника.
Огни безопасности заставили все светиться, создавали ползающие тени и очаги ночи. Прямо впереди стояли четыре гипертата, выстроенные в ряд, как гробы. Только в одном горел свет. Пока люди Дейтона проверяли генератор и многочисленные складские помещения и лачуги, Дейтон повел Койла и остальных к гипертатам по волнистому льду.
- Давайте посмотрим, что это за пиздец, - сказал он.
Койл знал только то, что он слышал, и что Дейтон ему сказал. Пещеру Император той зимой занимала научная группа, одобренная ВМС, изучающая внутренности ледника. Они сообщили, что нашли какой-то образец во льду, а потом ничего... просто искаженный сигнал Mayday от одного из членов команды о том, что все мертвы.
Это все, что знал Койл, или, по крайней мере, все, что ему сказал Дейтон, но он решил, что этого достаточно. Образец во льду. Что ж, это говорило о многом. Сразу на ум приходила трагедия на станции Харьков и жуткие события, которые произошли с тех пор и задолго до этого. Они что-то освободили ото льда, только, вероятно, оно было не таким мертвым, каким должно было быть. Он последовал за Дейтоном, лучи их фонарей были заполнены взвешенными ледяными кристаллами, дыхание каждого выходило морозными облачками, которые рассеивались очень медленно.
Пока они продвигались вперед сквозь нереальную, замогильную тишину, Койл почувствовал, как им начинает овладевать страх. Он затоплял его и оседал в животе плотной, движущейся массой. Атавистический ужас, который был глубоко укорененным лабиринтом, древняя сеть тревоги.
Гвен внезапно схватила его за руку, и он подпрыгнул.
- Ты тоже это чувствуешь, не так ли?
- Да, - сказал он.
Угроза была почти электрической, возбужденной и циклически оживающей, как будто их приход сюда щелкнул каким-то переключателем и включил какую-то древнюю машину фобию ужаса и злобы. Атмосфера была ядовитой и дрожащей.
Но, по крайней мере, они были вдали от ветра, и здесь было не так холодно. И они были вооружены. Это было хорошо. У людей Дейтона были огнеметы, гранаты, автоматы и пистолеты. Дейтон дал Койлу и Хорну армейские штурмовые ружья SPAS-12, а Гвен - пистолет Beretta калибра 9 мм, модель 92. Но здесь, в этом ужасном месте, Койл задумался, достаточно ли этого.
Впереди он увидел ряд снегоходов, подключенных к предпусковому подогревателю двигателя. Он задался вопросом, для чего они нужны, так же, как и вопросом, в чем, собственно, суть всего этого. Зимний полевой проект такой как этот. Гляциология? Да, конечно.
Лонг подбежал, хрустя льдом. - Генератор работает отлично, - сказал он. - Много топлива. Но у него автоподача, он может работать неделями, пока баки не иссякнут.
Только один из гипертатов освещался, и именно туда они и направились. Когда они обогнули угол, Реджа крикнул: - Капитан... сюда.
"Приехали", - подумал Койл.
Он последовал за Дейтоном за угол гипертата, и Реджа с Барнсом стояли там в своих оливково-серых полярных костюмах, направив оружие вверх. Остальные подтягивались к гипертату.
Тело.
Дверь в гипертат висела на одной петле, казалось, по ней ударили с невероятной силой.
А прямо внутри, распростертый на полу, лежал труп.
Мужчина в ECW, его тело было искривленно, а спина выгнута, как от ужасных судорог. Но хуже всего было лицо, которое было просто гротескным: рот открыт в крике, пустые глазницы заполнены кристаллизованной кровью, ткань, кровь и слизь выплеснулись из глазниц. Все это смерзлось в сосульки, которые росли от его лица до пола, как расплавленное сало.
- Дерьмо, - сказал Хорн.
Гвен отвернулась, но потом снова посмотрела. - Что с ним случилось? - спросила она. - Что могло сделать с ним такое... вышибить ему так глаза?
Но никто не рискнул высказать предположение.
- Это Уоррен, я думаю, - сказал Дейтон. - Один из контрактников. Должно быть, послал сигнал бедствия, а затем... затем...
- А затем что? - потребовала Гвен.
Койл смотрел на труп. Внутри гипертата работал обогреватель, но с широко открытой дверью тело покрылось льдом. Он был благодарен за это, благодарен, что отрицательные температуры Антарктиды всегда превращали мертвечину в ссохшиеся ледяные скульптуры. Он не хотел думать, как бы иначе пахло тело.
- Ты проверил другие гипертаты? - спросил Дейтон.
- Пусто. Во всех, - сообщил ему Барнс.
- Тогда мы спустимся вниз. Он посмотрел на своих людей, одного за другим. - Норрис. Я оставляю вас здесь.
- Одного, сэр?
- Да, одного, черт возьми. Если будут проблемы, то они будут внизу, а не здесь. У нас у всех есть гарнитуры, и мы постоянно на связи. Норрис... если мы не выходим на связь в течение тридцати минут, никто из нас, вы эвакуируетесь и направляетесь к вертолету. Понятно? Вы не пойдете за нами.
- Есть, сэр.
Он отстранился, нервно оглядываясь по сторонам. Парень был напуган, и Койл нисколько его не винил. Дейтон и его ребята были SEAL[76], любезно предоставленными ВМС, но вся подготовка и весь опыт в мире не могли подготовить вас к такому.
Койл был просто рад, что это был не он.
Он огляделся, увидев гипертаты и навесы, электростанцию и снегоходы, поддоны с желтыми топливными бочками, сложенные в два ряда у стены. Так много мест, где можно спрятаться. Так много мест, где воображение может создавать то, чего там нет.
Дейтон повернулся к остальным. - Идем вниз, ребята?
- У нас есть выбор? - поинтересовался Хорн.
Они пошли вниз.
ИМПЕРАТОР ДВА
- НУ, КТО-ТО ЗДЕСЬ УЖЕ ПРОХОДИЛ, - сказал Дейтон. - И этот кто-то все еще может быть здесь.
Они смотрели на желтый электрический шнур, который входил в расщелину и был подключен к Полярной Гавани. И каково было его предназначение, никто даже не хотел гадать.
Дальняя стена ледника была испещрена множеством расщелин, многие из которых были оклеены предупредительными лентами, потому что, вероятно, вели к трещинам. Был даже огромный круглый туннель, который выглядел неприятно искусственным, как нора громадного червя. Но только в один ход уходил электрический шнур.
- Должно быть, там они и работали, - сказала Гвен, обращаясь к измученным холодом лицам вокруг нее. - Может быть, именно здесь они освобождали свой образец ото льда.
И это то, чего все боялись, потому что тот образец доктора Драйдена пропал. Никому не понравилась эта идея.
Внизу в пещере Дейтон разместил МакКерра у Полярной Гавани, а Барнса - на вершине ледяного подъема, который спускался и спускался, пока не выравнивался и не встречался с дальней стеной ледника, где были все расщелины. Именно туда Дейтон повел Койла и остальных, следуя за шнуром. Несмотря на гигантские размеры нижней пещеры, с протянутыми охранными огнями там негде было спрятаться. Ничего, кроме Гавани, сарая для инструментов и рухнувших остатков того, что выглядело как палатка. Ничего, кроме открытого льда, который поднимался и наклонялся, образуя насыпи и хребты, зубчатые впадины. И все это было проверено.
И пока они осматривали все, страх рос в каждом из них, как плод, готовящийся родиться, они нашли электрический шнур, который вел от Полярной Гавани вниз по склону в одну из расщелин.
В треугольном отверстии была замерзшая кровь.
- Ладно, - сказал Дейтон. - Реджа, займи позицию. Лонг, ты - прикрываешь. Остальные между ними.
И они двинулись в расщелину.
Голубые ледяные стены были прозрачны, как стекло, лучи фонарей отражались от них ослепительными дугами. Это было похоже на какой-то безумный зеркальный лабиринт из потрескавшегося льда, который начинался и останавливался, извивался и поворачивался, стены сужались и расширялись. Свет создавал ползающие тени, искаженные отражения и это постоянное аквамариновое свечение, которое делало лица зелеными, а пятна крови на стенах - черными, как чернила.
Все это было тесным, тревожным, вызывало клаустрофобию.
Койлу было легко представить, каково это - заблудиться и никогда больше не выбраться, и ничего, кроме этих ледяных стен, которые напирали все ближе и ближе. Но, судя по следам шипов на полу, они не заблудились.
- Здесь что-то есть, - сказал Реджа, его свет отражался от устья щели, которая вела от главного прохода. - Как комната.
Они последовали за ним туда, их дыхание вырывалось белыми облаками, которые заполняли лучи фонариков, как дым. Когда они осветили окрестности, то увидели куполообразную комнату, пол которой спускался к углублению в центре. Там внизу лежали переплетенные фигуры. Фигуры давно умерших людей.
- Посмотрите на это, - сказал Хорн. - Тела.
Их свет отразился от покрытых мехом конечностей и замороженных лиц, замерзших в том, что выглядело как агония или ужас. Койл насчитал шесть, но внизу могло быть больше. Так или иначе, они находились там десятилетиями, просто куча мумифицированных существ с усохшими, скелетообразными телами и лицами, с почерневшей кожей, которая раскололась во многих местах, обнажив блестящие кости.
- Посмотрите, как они одеты, - сказал Койл. - Меховые костюмы... сапоги финнеско[77]. Господи, они тут с 1930-х годов... как минимум.
Гвен продолжала смотреть на них. - Они, должно быть, умерли ужасной смертью.
- Пошли, - сказал Дейтон. - Мы здесь не как историки.
Он двинулся дальше, но Койл, Гвен и Хорн просто стояли там.
- У этого парня что-то на спине, - сказала Гвен.
И вот на что они все смотрели... странный мясистый комок на открытой спине одного из трупов, прямо между лопатками. Он был похож на паука или краба. Большого.
- Никки, - сказала Гвен. - Маме это не нравится.
И ему тоже. Потому что в тот момент он думал о многих вещах, и ни одна из них не было хорошей.
- Давайте, люди, - сказал Дейтон. - Мы должны идти.
- Но эта штука... - начала говорить Гвен.
- Нас не касается, - сказал ей Дейтон.
И Койл сразу понял, что Дейтон знает больше, чем говорит. Больше, чем он хотел признать, потому что его это не удивило. Как будто он ожидал чего-то подобного.
- Нас это вообще не касается, - повторил он.
Реджа и Дейтон повели их дальше в расщелину, следуя за извивающимся электрическим шнуром, и Койл начал чувствовать, как в нем нарастает напряжение. Потому что в глубине души он знал, что то, что они только что увидели, было довольно безобидным по сравнению с тем, что им предстояло увидеть. Угроза была густа внутри него, извиваясь и заполняя, пробегая по его артериям и оседая в костном мозге.
Он начал задумываться, не было ли согласие на что-либо из этого колоссальной ошибкой.
Реджа внезапно остановился на повороте расщелины. - Слушайте, - сказал он.
Да... вот оно: капание. Звук капающей воды. И из всех звуков, которые они могли услышать там внизу, звук капающей воды был самым поразительным. Но пока они стояли там, они также почувствовали намек на тепло, а вместе с ним и прогорклую, бродящую вонь гниющих вещей и бактериального разложения. Койл чувствовал что-то похожее на NOAA Полярис в тот день.
И вот снова... резкий, отвратительный, влажный фруктовый запах.
- Идем, - сказал Дейтон.
Реджа двинулся по повороту, бутсы звенели по льду, его карабин Colt был в оборонительной позиции. Он был готов ко всему. И когда вонь усилилась, а звук капель стал громче, отдаваясь эхом, они все были готовы. Потому что это приближалось.
Впереди.
Они следовали за Реджа, лучи фонарей дрожали и подпрыгивали, и нашли углубление во льду, откуда, по-видимому, что-то было извлечено. Никто не высказал догадку, что это могло быть.
Вперед.
Звук капель стал еще громче, отдаваясь эхом, как будто они находились в глубине какой-то подземной пещеры. Никто не сказал ни слова. Койл, Гвен и Хорн сбились в кучу на холоде. Дейтон что-то бормотал себе под нос, подняв оружие. А сзади Лонг держал свой огнемет наготове.
Реджа, конечно, добрался туда первым.
Он нашел камеру, и когда она открылась перед ним, он снова остановился. Остановился как вкопанный, и они могли чувствовать, как шок волнами исходит от него. "СТОП! СТОП, ИЛИ Я СТРЕЛЯЮ!" - закричал он.
Осторожно, остальные двинулись вперед...
НА ВЕРШИНЕ ХРЕБТА, Барнс думал: "Почему, блять, так долго?"
Они должны были вернуться, выйти из расщелины десять минут назад. Он стоял там, дрожа. Вдалеке, около Полярной Гавани, он видел, как МакКерр ходит взад-вперед со своей винтовкой. Чертов идиот, как будто он был на карауле, а не здесь, не в этом ужасном месте, этом рассаднике кошмаров.
Барнс поднял глаза.
Там, наверху, среди миллионов торчащих сосулек, он видел что-то, что-то призрачное и газообразное, что растекалось, как дым, окутывая. Туман. Это был туман. Там наверху рождался ледяной туман, сгущаясь, закипая, и теперь распространяясь, опускаясь. Это было невероятно. И страшно... потому что на один безумный момент он подумал, что в тумане есть что-то. Формы. Формы, которые плыли каким-то неземным движением.
Барнс моргнул.
Но этот ледяной туман все еще был там. Он не только был там, но и расширялся, теперь выходя, как пар из котла. Там, наверху, эти ряды сосулек на сосульках, как блестящие зубы дракона... их больше не было. Просто не было.
Барнс снял очки.
Может быть, они запотели, может быть...
Нет, он все еще видел это.
И ему было холодно.
Не просто замерз, как тогда, когда они выбрались из ледяного ветра, а онемел. Руки болели от холода, и он не чувствовал ног. В своем теплом полярном костюме он не должен был так замерзнуть. Он не замерзал так пять минут назад.
- МакКерр! МакКерр! - крикнул он в гарнитуру. - Здесь что-то происходит... Я, блять, онемел! Видишь туман там наверху? Видишь?
В динамике МакКерр просто сказал: - Ничего не вижу, мужик. Здесь очень хорошо. Чертовы тропики, просто...
Барнс посмотрел в его сторону, а МакКерр ходил взад-вперед.
Он даже не говорил.
"...мне это нравится. Да, сэр".
"С кем, блять, он разговаривал?"
Барнс почувствовал укол боли в голове.
А потом что-то похуже, ползучее чувство, будто черви извивались в его мозгу. Он мог их чувствовать. Тысячи толстых, извивающихся червей скользили и ползали, а теперь... теперь рыли. Да, вгрызались в мясо серого вещества, пробирались глубоко в его разум горячим, инвазивным движением, заражая.
"Ты представляешь себе это дерьмо! Этого не происходит!"
Но боль была сильной, нарастающей до какого-то пронзительного крещендо раскаленной добела агонии. Черви жрали его мозг, высасывали извилины и складки серого вещества, осушали его, наполняясь кровавыми комками нервной ткани. И по мере того, как они это делали, они делились на большее количество червей, а затем снова делились, каждый из которых жирел и толстел, раздуваясь в огромную слизнеподобную форму, которая продолжала есть и есть...
Барнс с криком ударился об лед.
Содрал балаклаву и шарф-повязку, выставив голову на холод. Он прижал руки к черепу, крепко сжимая его пальцами. И он мог чувствовать это ужасное движение там, это скольжение и ползание, чувствовать, как его череп раздувается, пластины его черепной коробки грубо раздвигаются разбухающей массой червей. Он мог слышать, как они сосут и жуют перемалывающими частями рта, влажное и сочное пожирание.
"Моя голова, моя голова, моя голова! Они разрывают мою голову на части! Они едят мой разум, едят мой разум, едят мой гребаный разум..."
Таща себя по льду, крича во все легкие, он увидел МакКерра мутными, полными слез глазами. МакКерр просто ходил взад и вперед, совершенно не осознавая, что происходит менее чем в пятидесяти футах от него. Не обращая внимания. Взад и вперед, взад и вперед, игрушечный солдатик, всего лишь заводной игрушечный солдатик. Кроме... кроме того, что он жужжал. Жужжал или пел со странным флейтовым пустым звуком, похожим на звук ветра, дующего в сети труб.
Барнс потерял его из виду.
Потерял из виду все, когда давление внутри его черепа возросло, а затем снова возросло, и кровавые слезы потекли из глаз, а тело сильно сотрясалось в конвульсиях, колотясь о лед. И сквозь агонию и безумие своих мучений он мог слышать звук над собой, кружащийся в ледяном тумане, становящийся все ближе и ближе... ссшшш-ссшш-ссшш... звук крыльев, которые отчаянно хлопали в быстром движении, как у парящей колибри.
То, что владело этими крыльями, приближалось к нему.
И зная это, Барнс закричал снова.
ИМПЕРАТОР ОДИН
"ЭЙ!" - КРИКНУЛ НОРРИС, обходя один из гипертатов сверху.
"Эй! Кто там?"
Он увидел у навесов огромную, отступающую фигуру. Человекоподобную фигуру, ковыляющую фигуру, которая исчезла в тени, а затем волшебным образом появилась вновь, пробираясь между гипертатами.
Норрис сканировал местность взад и вперед своим автоматом MP5, к которому был прикреплен тактический фонарь. Луч прошелся по гипертатам, высветив очаги тени, но больше ничего не обнаружив. Он пошел вперед, вздрагивая каждый раз, когда ледник трескался, сердце колотилось, а холод заставлял его слезиться.
"Назови себя немедленно!" - крикнул он. "Или я буду стрелять! Ты меня слышишь?"
Тишина.
Затем быстрый топот ботинок по льду.
Позади него.
Нет, слева.
Нет, у генератора.
Да, кто бы это ни был, они были у генератора. Прятались там. Ждали. Но они не знали, с кем имеют дело. Они не знали, насколько профессионален Норрис и сколько трупов было на его счету за восемь лет службы в спецназе ВМС. Но они собирались это выяснить. О, да.
"Капитан Дейтон... МакКерр", - сказал он в гарнитуру. "Здесь со мной кто-то есть... Капитан, вы кого-нибудь пошлете?"
Статика. Только статика.
Дерьмо.
Дейтон выходил на связь не более десяти минут назад. Теперь в эфире была тишина.
Норрис чувствовал движение вокруг себя, но не был уверен, откуда оно исходит. Он попробовал еще раз. "Вызываю... это Норрис, наверху... Я чувствую движение здесь... если я не услышу ответа в течение следующих двадцати секунд, я предполагаю, что это враг... прием?"
Еще более мертвая тишина.
Блядь.
Генератор внезапно издал визжащий звук, и он развернулся, готовый начать стрелять. Тени. Больше ничего. Генератор снова завизжал, как будто его ремни были полны льда. Затем захлебнулся, затрясся и сдох. Сразу же замерцали огни. Затем они медленно потускнели и погасли, как задутая свеча.
Шаги.
Норрис развернул свой MP5, свет прорезал темноту. Гипертаты. Сараи. Лед. "Кто бы там ни был... назови себя, или я..."
В окутывающей темноте раздался булькающий, влажный смех, как будто кто-то смеялся через рот из мокрых водорослей. Появился и исчез.
Норрис вспотел в своем полярном костюме.
Пар шел от его головы.
Что-то кружило вокруг него в темноте, и он мог учуять, что бы это ни было. От него исходил грязный, пропитанный мухами запах, как от гниющей растительности. Движение слева. Справа. Шипение прямо за ним. Он развернулся со своим MP5, выпустив очередь из трех патронов, которая безвредно вонзилась в лед.
Холодный, мокрый смех.
Скользящий звук, похожий на шелест лоз.
Он развернулся, и что-то неуловимое ударило в ствол его MP5 с невероятной силой. Оружие вылетело из его рук, и он услышал, как оно покатилось по льду.
Он пнул туда, где, как он думал, что-то было.
Затем рука шлепнула его по рту, рука, которая была влажной и извивающейся. Норрис отвел локоть назад и почувствовал, как он погрузился во что-то мягкое.
Затем что-то пронзило его горло, словно десятки жал ос.
ИМПЕРАТОР ДВА
МАККЕР КРИЧАЛ В НАУШНИКАХ, что питание отрубилось.
Что он потерял связь с Норрисом.
Но никто внизу в расщелине не обращал на него внимания. Не сейчас. Не с тем, что они видели в свете ярких галогеновых фонарей... и что видело их. Кошмар, который ждал внизу, в полости во льду. Реджа нашел грот, и именно там капало. Электрический шнур заканчивался здесь, подключенный к обогревателю, который выдувал горячий воздух. Вода капала и собиралась в лужи. Сталактиты кристально чистого льда выросли от потолка до пола и ждали там, в этой утробе тепла и влаги...
Фигура: гротескная, ужасно искаженная.
Что-то гораздо меньшее, чем человек.
Человек или что-то похожее на человека, который шаркал из стороны в сторону походкой раненого животного и был очень похож на какое-то колоссальное насекомое, когда он подошел к ним, шипя и бормоча. Его лицо было бледным, череп под ним ненормально увеличен в коварной ухмылке ненависти. Плоть была оплетена мышечной тканью. И все видели, насколько он был деформирован... опухший и скрюченный, спина была огромным горбом, голова почти лежала плашмя на одном покатом плече.
Что-то ползало под его кожей.
"Это... я думаю, это Пакстон", - сказал Дейтон.
Человек посмотрел на них лишенными век, блестящими черными глазами с узкими зрачками, которые были пурпурно-красными от кровоизлияний. Издал рычащий собачий звук.
Затем он прыгнул.
Бросился на них, выставив длинные и скрюченные пальцы, которые были колючими, как стебли роз.
Реджа выстрелил и промахнулся, когда его отбросило в сторону.
Дейтон выпустил очередь из трех выстрелов, но Лонг, Хорн и Гвен были заблокированы самим Дейтоном.
Койл рванулся вперед, но так и не выстрелил.
Дэйтона отшвырнули, а затем эти когти устремились к Койлу, и он поднял дробовик, защищаясь. Пакстон набросился на него, выбив SPAS-12 из рук. Когти на конце этих костлявых пальцев были ужасно острыми. Они прорезали парку и жилет под ней. Если бы на нем было меньше одежды, они бы его выпотрошили.
Лонг к тому времени, конечно, уже был в деле.
Он взмахнул ледорубом и попал Твари-Пакстону прямо в лицо. Ледоруб не вонзился, но пошел по касательной и рассек это расползающееся лицо и вырвал левое глазное яблоко из глазницы с брызгами ткани и крови, которая была почти зеленоватой, полупрозрачной.
Пакстон издал причитающий вой, поворачиваясь почти крабовым, суетливым движением, спотыкаясь о обогреватель, который нагревал его маленькое укрытие.
Реджа выстрелил, пронзив Пакстона градом пуль. Он издал пронзительный звук и попытался убежать.
Остальные кружили вокруг со своим оружием.
У Пакстона не было шансов, и он это знал.
Зеленый сок тек по его лицу, он смотрел на них с ненавистью, которая была почти неописуема. Его когтистые руки были сцеплены для боя, губы разошлись, открывая желтые зубы. Все они чувствовали его горячее и червивое дыхание... как будто он жевал падаль.
"Пакстон", - сказал ему Дейтон.
Этот сморщенный рот открылся в воющем визге ярости, и он прыгнул на них, и Койл нажал на курок. Пуля 12-го калибра попала ему прямо в грудь и отбросила к стене. Хорн последовал его примеру и чуть не снес ему голову. Лонг и Реджа пронзили его пулями. Он сполз на пол и тут же начал лопаться, из него выплескивалась желеобразная зеленая эмульсия, паря и брызгая.
Что-то двигалось под его кожей.
Что-то живое.
На их глазах Пакстон раскрылся, как слизистый родовой канал, с мясным рвущимся звуком.
Гвен издала рвотный звук.
Из этой утробы вышло что-то призрачно-белое и мясистое. Оно было похоже на человеческий палец, палец трупа. Покачалось в воздухе и зацепилось за край отверстия. Еще один палец выдвинулся вперед, за ним еще один и еще, пока не показалось не менее семи таких отростков, которые тянулись, как белые червивые пальцы, и сгибались, вытаскивая то, с чем они были связаны.
"Рука", - подумал Койл с зарождающимся безумием. "Ебанная рука".
Но это была не рука.
Просто какой-то белый, маслянистый паразит, который выпал на свободу. Он был похож на сегментированного и безволосого паука, длинноногое существо с удлиненным каплевидным телом. Он тащил за собой мясистый мешок, как сдутый воздушный шар... или плаценту. Крошечные розовые нити соединяли его с родовыми путями, останками Пакстона.
Еще один выполз на свободу.
Затем еще один.
И еще один.
Койл, пытаясь не блевануть, думая о том паучьем существе между лопатками тела в яме.
- Что, блять, это? - снова и снова повторяла Гвен, наблюдая, как оно дышит. - Что, блять, это?
Койл не знал, и Хорн тоже.
Пока они все безмолвно наблюдали, все больше и больше паукообразных паразитов оказывались на свободе, пока их не стало около двух десятков, они все еще были связаны с матками розовыми нитями, как стропами парашютов. Паразиты собирались там, постоянно появляясь и расставляя свои длинные сочлененные ноги с отвратительным щелкающим звуком. Они карабкались друг на друга, блестящие и липкие. У них не было глаз, но несколько присели, вытянув перед собой передние ноги, словно в нерешительности.
Кто-то закричал.
Паразиты начали торопливо двигаться вперед... в их направлении.
Длинноногая, ползучая масса.
И Койл знал, что, если один из этих монстров коснется его, он полностью сойдет с ума. Они удалялись от пульсирующего трупа Пакстона с этим шуршащим шумом и постоянным тик-тик-тик их ног.
- На хуй это, - сказал Лонг и открыл огонь из огнемета.
Там должно было быть не менее двух десятков паразитов, похожих на костяных клещей, и десятки все еще рождались. Но хлынувший огонь поглотил их, распространяясь и облизывая, пламя освещало грот желтым и оранжевым мерцанием. Дымящиеся сгустки черного дыма поднимались над этими столбами чистого льда. Паукообразные существа извивались и взрывались, поджариваясь.
Все застыли и наблюдали, как они горят, пламя мерцало и заставляло грот светиться.
Когда они окончательно умерли через несколько минут, не осталось ничего, кроме почерневших комков и сгоревшей, дымящейся оболочки Пакстона. Некрасиво, но бесконечно лучше того, на что они смотрели до того, как Лонг открыл огонь.
Никто не двигался.
Никто ничего не сделал.
Они просто смотрели, завороженные и полные отвращения, но неспособные отвернуться от того, что они видели сквозь дымку дурно пахнущего дыма.
Чуть дальше был хребет, разделявший грот на две части. Дейтон осветил его своим фонарем. - Давайте посмотрим, что там.
Остальные нерешительно последовали за ним.
В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ возле Полярной Гавани, МакКер был близок к тому, чтобы окончательно сойти с ума. Он светил лучом фонаря на стволе своего Кольта, выискивая движение и шорохи, которые чувствовал вокруг себя.
"Кто там?" - закричал он. "Кто там, черт возьми? Черт возьми... ответь мне!"
Барнс не отвечал.
И наверху не было Норриса.
И МакКерр, оставшись один, чувствовал, как тьма смыкается вокруг него, словно петля. Не просто тени и холод, а почти органическая угроза, которая подбиралась все ближе и ближе. Наверху он все время слышал что-то вроде хлопанья крыльев, редкие резкие трели и приглушенное жужжание, которое то появлялось, то исчезало, словно шмель, пойманный в банку.
Он повел фонарем.
Желая выстрелить.
Нужно стрелять.
Только его подготовка и опыт удерживали его от этого, страх, что он может убить кого-то из своей команды или кого-то из гражданских с Клайм.
Затем позади него послышался хруст шипов по льду.
Он направил свой фонарь и оружие в направлении звука.
И он увидел... сначала он не был уверен, что видит. Просто какая-то сгорбленная фигура, вырезанная из тени, что-то с тянущимися скрюченными руками и сияющими глазами, которые были слишком огромными, слишком светящимися, чтобы принадлежать человеку.
Затем фигура заговорила: - Мужик, я думаю, мы совсем одни.
Норрис? Это был Норрис?
Теперь фигура больше походила на человека, и МакКерр немного расслабился. Это был просто Норрис, и это никогда не было чем-то другим. МакКерр вдыхал и выдыхал, пытаясь избавиться от кошмаров, которые танцевали в его голове, образ врезался в его воображение, как какая-то темная тварь, приближается к нему, исковерканная и клыкастая тварь с лицом из ползучих белых усиков. Что-то, что определенно не было Норрисом.
Он открыл рот, чтобы спросить человека, что он делает здесь внизу, почему он покинул свой пост наверху, и Норрис улыбнулся. - Там наверху становилось странно, мужик. Я слышал что-то... видел что-то... потом я не мог вызвать никого по радио. Он снова улыбнулся в свете фонарика. - Полагаю, я запаниковал.
МакКерр мог это понять. - Я рад, что ты здесь. Что-то происходит. Я не могу связаться с Барнсом. Может, нам стоит пойти и поискать его.
- Нет, нам лучше остаться здесь. Следуй приказам. Ты же знаешь, как Дейтон отреагирует.
МакКерр кивнул, радуясь, что он больше не один.
То, что можно представить в таком месте, то, что можно услышать. Он повел фонарем по сторонам, и когда вернул его обратно, Норрис был ближе. Его дыхание вырывалось клубящимися облаками тумана. На секунду МакКерру показалось, что пахнет гниющим мясом.
А потом запах исчез.
- С нами все будет хорошо, - сказал Норрис, его голос был тихим и вялым, словно ему нужно было прочистить горло. - Только ты и я.
- Конечно.
Примерно в это время, пока МакКерр ждал, прислушиваясь, напрягаясь в ожидании того, что может произойти дальше, он осознал... жар. Это было безумие, но он чувствовал волны жара, давящие на него. Жара, который был влажным, зловонным и лихорадочно горячим. В один момент он пах как гниющая зеленая растительность, а в следующий - как теплая рвота. Потом он исчез.
Воображение. Должно быть.
- Надеюсь, Дейтон уже скоро вернет свою задницу сюда, - сказал он.
- Я тоже, - сказал Норрис, и он оказался ближе, чем был.
МакКерр почувствовал внезапный укол беспокойства в животе. Беспокойство от близости Норриса. Казалось, что каждый раз, когда он отворачивался, Норрис подбирался чуть ближе. Это был страх, конечно. Такой страх мог бы заставить самых крутых мужчин держаться за руки здесь, в этих катакомбах в древнем льду.
Но этот запах.
Потом жар.
Сейчас исчез... но был такой неестественный, такой мерзкий, пока был.
Норрис дышал очень тяжело, словно его легкие были переполнены. - Эй... сигарета есть?
- Я не курю, придурок, - сказал МакКерр, а затем посмотрел на него, у него возникла страннейшая галлюцинация, будто его лицо... двигалось. - Знаешь... ты же знаешь, что я не курю.
- Я, должно быть, забыл.
Теперь он был ближе.
- Ты в порядке, Норрис?
Норрис ухмыльнулся. - Конечно, я в порядке. Просто отлично. Ты что-то слышишь там?
МакКерр посветил фонариком. Да, он слышал там все, но не мог быть уверен, что он на самом деле слышал, а что просто было у него в голове. Он уже не доверял ничему.
Он повернулся к Норрису.
Ухмылка Норриса была очень широкой, очень зубастой. Его лицо выглядело болезненно-желтым на свету. И он пускал слюни. - С нами все будет хорошо, приятель... только ты и я...
Он придвинулся ближе...
КОГДА ОНИ ПЕРЕВАЛИЛИ ЧЕРЕЗ хребет и начали спускаться по другой стороне в чашеобразное углубление, то увидели что-то ожидающее внизу, свернувшись на льду.
Тело.
Они спустились к нему, свет дрожал и отбрасывал тени вокруг них.
- Боже, - сказала Гвен, когда они приблизились, освещая его.
- Черт, - сказал Хорн, его дыхание вырывалось клубящимся белым облаком. - Это... это человек?
Он выглядел похоже... почти, но был широко раскрыт, и все задавались вопросом, будет ли это еще один инкубатор, как Пэкстон. Но это было совсем не так.
Понимая, что он не собирается на них прыгать, что он действительно мертв или, по крайней мере, не способен двигаться, они окружили его, осветили и попытались понять, на что именно они смотрят.
Хорн посмотрел на Койла, а Койл посмотрел на Гвен, затем все повернулись к Дейтону, который, как обычно, не выглядел особенно потрясенным. Может быть, встревоженным, но не потрясенным, не напуганным, как следовало бы.
- Я бы не подходил слишком близко, - сказал Лонг.
Дейтон проигнорировал его.
Он присел у тела. Оно лежало на боку, голое, нечто, что когда-то было человеком, но было разделено от лба до паха. Труп. Но было в этом что-то очень странное.
Дейтон ткнул его стволом винтовки.
Оно примерзло ко льду.
Он встал и ткнул ботинком, и оно раскололось до конца, две половинки развалились.
- Боже мой, - сказал Хорн.
Внутри ничего не было.
Просто замерзшая оболочка, которая была пустой, как литьевая форма, используемая для термоформовки пластиковой фигуры. Ничего больше.
- Оболочка, - сказала Гвен. - Только гребаная оболочка... как будто тот, кто был там, сбросил свою кожу.
Но это было не совсем то, о чем подумал Койл. Он представлял себе что-то больше похожее на хризалиду или куколку. Как нечто, что вынашивалось в человеческой оболочке, а затем отбрасывало ее, когда было готово.
Дейтон толкнул тело ботинком, чтобы увидеть его лицо... или половину. Не было никаких сомнений, что это был Пакстон. Он перевернул его, и между лопатками оказался полый корпус чего-то вроде паука. И тут все стало ясно или настолько ясно, насколько это вообще возможно: эти паукообразные паразиты прикрепились к здоровому человеку, паразитировали на нем, а затем появился дубликат. Что-то вроде чудовищного живого инкубатора. Что-то ужасно беременное.
Койл собирался задать Дейтону около пятидесяти вопросов, потому что тот, очевидно, точно знал, на что смотрит... затем внезапно раздался скрежет льда, грохот, который сотряс расщелину и сбил почти всех с ног. Он раздался снова, грот затрясся, осколки льда упали с потолка.
Это шло из расщелины в стене ледника.
- Отступаем! - закричал Дейтон. - Отступаем!
Хорн и Реджа отступили в расщелину, Гвен следовала за ними, увлекая за собой Койла. Лонг, и Дейтон с ним.
Хорн был впереди, и все они бежали так быстро, как могли, по этому извилистому проходу из голубого льда, свет прыгал и звенели шипы. Дейтон продолжал кричать им, чтобы они двигались, двигались, и его голос приобрел истерические нотки.
Когда свет Хорна высветил вход в расщелину, Реджа закричал: - Что, черт возьми, это было? Гребаное землетрясение?
Но, как подозревал Койл, это было что-то гораздо худшее.
ПЕРВОЕ ЧТО УВИДЕЛА ГВЕН, когда они выбрались из расщелины, был Барнс.
Луч ее фонаря нашел его сразу же, словно он точно знал, куда смотреть, что показать ей в этой едкой тьме, чтобы максимально усилить ее ужас. Он свернулся на льду, скорчившись в гротескной позе эмбриона, словно умер посреди самых ужасных судорог. Его колени были прижаты к груди, руки сцеплены в замерзшие объятия.
А лицо... Боже мой, его лицо...
Хорн вздохнул. - Точно также как парень в гипертате.
- Сукин сын, - сказал Дейтон, и в его голосе почти прозвучал намек на эмоциональную тревогу, как будто это было для него не просто неудобством, а личной потерей. - Они добрались до него... пока мы были там... они добрались до него...
И да, они это сделали.
И никому не нужно было спрашивать, кем они были.
Барнс умер, крича, это было очевидно.
И ужас, и агония, которые вдохновили этот крик, были настолько ужасны, что сам крик разорвал ему рот, как будто он не мог открыться достаточно широко, чтобы естественно передать мучения от того, что он видел, что чувствовал и что он знал в те последние невыразимые мгновения. Рот был разорван на пару дюймов в каждом углу, и это придавало ему ухмыляющийся, жуткий вид смеющейся кладбищенской марионетки. Его лицо было фиолетовым и растянутым, скульптура из замерзшей крови, выброшенной изо рта и ноздрей, замерзшая ткань, вылетевшая из глазниц. Лед вокруг был усеян мясом и сверкающими красными завитками.
"Мы никогда не выберемся отсюда живыми", - подумала Гвен.
"Никто из нас".
Она была последним человеком в мире, кто бы сдался, но всему есть пределы. Пределы. И здесь, в этом циклопической ледяной преисподней, она чувствовала, что теперь достигла своих. Точка, когда все мужество, решимость и оптимизм мира просто свернулись в вашем животе и умерли. Потому что если их не прикончат испорченные кошмары древности, решила она, то это сделает холод.
Потому что было холодно.
Тропически по сравнению с тем, что было во Впадине, но все равно опасно. Все они были в ECW, ботинках, варежках и термоперчатках, которые подогревались аккумуляторами, но она знала, что и этому есть предел. Гипотермия настигнет их достаточно скоро. Они начнут чувствовать себя вялыми, сбитыми с толку, затем начнут принимать безрассудные решения... и здесь, внизу, это было так близко к смерти, как только можно было.
Она уставилась на труп Барнса, впитывая то, что он рассказал ей о ее враге и силе, которой обладал этот враг.
"Мы все умрем так, с кипящими в черепах мозгами, содрогаясь, пока наши глаза тают, а наши лица искажаются в маски страха. Потому что именно так и поступают эти твари. Они съедают твой разум до голой и кровоточащей кости, растворяют его, как плоть в кислотной ванне".
Она отвернулась и увидела, как Койл смотрит на нее, его глаза устремлены на ее собственные, не мигая, не дрогнув, чувствуя то, что чувствует она, и зная то, что знает она. Она почти слышала его голос в своей голове, говорящий ей держаться, держаться крепче, потому что она не одна и никогда не была одна.
Она улыбнулась ему, и лицо было таким холодным, что она подумала, что оно расколется.
Он улыбнулся в ответ.
Под своими балаклавами они не могли видеть друг друга, но улыбки были там, и они знали это.
"Держись, Гвен, еще немного".
Ладно, Никки. Я сделаю это. Я сделаю это.
- ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ОГНЯМИ?
Хорн продолжал задавать этот вопрос в алчной, мрачной тьме, но, похоже, никто не знал ответа.
Пока они отходили от кровавого изобилия, которым был Барнс, никто не произнес ни слова. Дейтон уже некоторое время пытался связаться с каждым из своего отряда, и тот факт, что он молчал, много говорил о том, что происходило с ними там внизу. Теперь свет был выключен. И одного за другим их утаскивали в темноту, чтобы пытать по отдельности. Вот как это будет работать и работало.
Они все светили своими фонарями, осматриваясь, выискивая, ища то, что они могли чувствовать движущимся вокруг них сейчас. Койл поднял свой фонарь вверх и не увидел ничего, кроме конденсирующегося ледяного тумана, который парил, клубился и закручивался.
Он знал, что Старцы там.
Они не показывались, но они, несомненно, были там.
- Ебанные твари, - сказал Реджа. - Я бы просто хотел выстрелить в одну из них.
Но Хорн покачал головой. - Это не их путь. Они любят играть в игры, и их любимая игра - прятки.
- Ладно, - сказал Дейтон. - Сосредоточьтесь. Мы еще не закончили. Эти чертовы твари могут победить нас, только если мы сначала победим себя.
Мудрые слова, подумал Койл.
Едва затих голос Дейтона, как раздался какофонический и пронзительный писк, который звучал почти злобно. Он шел отовсюду и ниоткуда, из глубин ледяной пещеры и из глубин разума, тонкое и пронзительное пение флейты, вторящее эхом.
Койл почувствовал, как в его голове раздался гул, словно гонг.
Дейтон повел их вперед, и их огни осветили Полярную Гавань.
Там, конечно, никого не было.
- Кровь, - сказал Лонг. - Кровь.
На льду было пятно, и оно уводило прочь, когда их огни следовали за ним. В Полярной Гавани была разлита кровь, замерзшая лужа у их ног, затем отвратительная размазанная тропа, уводящая прочь, как будто МакКерра убили, затем его выпотрошенный труп утащили вглубь пещеры.
Дэйтон пошел по следу.
Как и Реджа с Лонгом. Все они держали оружие наготове.
- Это пустая трата времени, - сказал Хорн. - Столько крови... он мертв. Давайте просто пойдем к вертолету. Мы больше ничего не можем сделать здесь.
- Мы должны попытаться, - сказал ему Койл.
- Чушь.
И Реджа, который был удивительно спокоен и тих перед лицом опасности, внезапно быстро двинулся и направил ствол своего карабина прямо в лицо Хорну. И его взгляд сказал всем, что он нажмет на курок и, без сомнения, делал что-то подобное раньше. - Послушай меня, сукин сын. Мы никого не оставим, если только это не труп. МакКерр был одним из нас, и мы либо найдем его гребаное тело, либо не уйдем. Вот как это работает. Так мы играем в игру: мы никого не оставляем. И если бы это был ты, Хорн, я бы не остановился, пока не нашел тебя. Ничто не могло меня бы заставить. Так что просто, блять, заткнись, и давай сделаем это.
С этими словами он ушел по кровавому следу.
После этого никто не сказал ни слова. Слова Реджа их воодушевили. Даже Хорн теперь казался более сосредоточенным, и это было действительно что-то для этого циничного парня.
Они двинулись дальше - Койл, Дейтон и Реджа впереди; Гвен, Хорн и Лонг замыкали. Их огни играли на снегу, открывая рога и зазубренные гребни сине-зеленого льда, случайные трещины от давления, которые расходились веером в безумных паутинных узорах. И еще больше крови, конечно. Она была постоянно. Могла исчезнуть на пять или десять футов, но всегда появлялась снова.
Койл был так напряжен к этому моменту, что думал, что может разбиться. Потому что он знал, что в любой момент они могут наткнуться на что-то. Что-то, что заберет одного из них или всех сразу.
Когда они поднялись на ледяной курган, он услышал звук, который остановил его и заставил Гвен налететь прямо на него. Они все остановились, сбившись в кучу. Ему не нужно было никого предупреждать о том, что он услышал, потому что к тому времени они все уже слышали это: хруст и чавканье, очень похожие на звук льва, грызущего тушу в вельде.
Кровавый след.
Теперь звук кормления.
Дейтон взобрался на курган, а с другой стороны, в идеальной луже тьмы внизу, в небольшой ледниковой впадине, лежало тело. Это должен был быть МакКерр, потому что он был одет в оливково-серый полярный костюм, похожий на тот, что носили люди Дейтона. По крайней мере, он был одет в рваные останки одного из них... потому что тело было ужасно изуродовано, выглядело так, будто на него напала стая очень голодных собак. Оно было разорвано и перекручено, зеленый полярный костюм, плоть, кровь и торчащие красные кости - все спуталось в рыхлую массу конечностей. Куски тканей и сгустки крови разлетелись во все стороны. Это должен был быть МакКерр, но вы бы этого не узнали, потому что его лицо было обглодано с ухмыляющегося черепа.
Лонг, который видел много трупов, отступил назад, ошеломленный этим. Гвен отвернулась, но Хорн продолжал смотреть на беспорядок, светя фонарем, его губы шевелились, как будто он хотел что-то сказать.
Дэйтон бросился вперед, услышав, что это сделало, его низкое и булькающее дыхание. Койл последовал за ним, Реджа по пятам. И когда они увидели его, ожидающего на льду, кто-то ахнул, а кто-то застонал.
Но все огни были на нем.
Вот что видел Койл: сгорбленное, похожее на тролля существо, с лицом, похожим на гротескную мясную луну, бледное, изрытое и червивое, покрытое красными и серыми швами. Лицо, которое ползло по тому, что было под ним. У него были огромные желтые глаза без зрачков, пронизанные розовыми пульсирующими венами. Его рот был сплошным кругом серых, игольчатых зубов. Кровь капала и выплескивалась на лед.
Оно, должно быть, услышало их приближение и попыталось улизнуть с полным ртом мяса.
- Это... это Биман, - сказал Лонг.
Дэйтон направил на эту тварь свой MP5. - Больше нет, - сказал он.
Уродливый ужас перед ним начал меняться, его лицо плавилось, как пластик, сочилось, пузырилось и перестраивалось в другие лица... Барнс, затем Норрис, затем МакКерр, затем целый ряд лиц, которые он узнал только по фотографиям: Стоун и Кеннегер, Драйден, Пакстон и Риз.
Реджа бросился вперед, просто вне себя. - Норрис! Ты ублюдок! Ты убил МакКерра! Ты грязный сукин сын...
Он оказался прямо на линии огня, и никто не мог стрелять. И, возможно, это был план этой твари с самого начала... использовать свой гипнотический экран или что там еще, чтобы сбить с толку и спутать с толку тех, кто там был, привлечь одного в качестве щита. Реджа нельзя было винить. Он увидел Норриса, воняющую и убийственную версию, но все равно Норриса. Он обрушил приклад винтовки на существо, и затем, чем бы оно ни было на самом деле, оно схватило его, раздавив в своей хватке.
Его винтовка заскользила по льду.
Койл бросился за существом, ударил его по лицу SPAS-12 и ударил снова, и существо отбросило Реджа в сторону, швырнув его прямо в Лонга и Хорна. Они все упали кучей, лучи фонариков метались в темноте. Дейтон пытался стрелять, никого не задевая. Гвен хотела сделать то же самое.
Дейтон бросился вперед, и колючая, шершавая рука схватила его за лицо и отправила обратно в Гвен.
Паника взорвалась внутри Койла, потому что он знал, что тварь схватила его. Она было невероятно сильной. Он бил и пинал, но это не помогло. Он почти убежал, но оно двигалось с ослепительной скоростью, и что-то врезалось в него, руки онемели до самых плеч. Он даже не заметил, что дробовик выпал из рук. Он вообще ничего не осознавал.
Ничего, кроме полета назад, когда тварь отбросила его.
И звук собственного крика.
В СВОЕЙ ГОЛОВЕ, КОЙЛ думал, что слышал как кричит Гвен: Никки! Берегись! Берегись! Ты падаешь!
Ее голос был там.
За эти несколько секунд пока он летел назад, он отчетливо слышал, как она кричит у него в голове. Он слышал ужас и тревогу... затем он летел и летел назад, ожидая удара о ледяную стену и потерю сознания. Но стены не было. Только несколько полос желтой ленты, которую команда Драйдена натянула через устье расщелины. Он почувствовал, как тело ударилось о них, растянув, а затем они порвались. Но им удалось замедлить его движение.
Его отбросило влево, он ударился о растрескавшуюся стену расщелины, а затем упал на живот, дико кружась на блестящем льду, вращаясь и, наконец, остановившись на краю расселины.
Его ноги от колен и ниже болтались в воздухе.
Он лихорадочно потянулся, пытаясь вонзить рукавицы в лед, пытаясь найти что-нибудь, хоть что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. И пока он это делал, он сполз еще на дюйм. Сердце колотилось, он чувствовал, как огромные глубины под ним тянутся к нему. Он знал, что в любой момент гравитация потянет его вниз.
И он пролетит милю, прежде чем достигнет дна.
Один в окружавшей черноте, он ждал этого.
НИКТО НЕ ПОШЕЛ ЗА КОЙЛОМ.
Они не могли.
Зверь был среди них, и он хотел крови.
Он двинулся прямо на Гвен в пятнистом свете шарящих фонарей. Издал высокий визжащий звук и побежал по льду на четвереньках, как краб. Она отпрянула, гадая, где, черт возьми, ее оружие, а тварь двинулась вперед, распространяя смрад испорченного мяса.
"Берегись!" - закричал кто-то. "Берегись!"
Существо подняло свои желтые, с кровавыми прожилками глаза и зашипело, его сморщенные губы отодвинулись от сжатых челюстей, и Дейтон выстрелил. Он выпустил в существо залп из трех пуль, отбросив назад словно шлепком.
Затем тварь снова вернулась, пытаясь подобраться как можно ближе к ней, чтобы другие не смогли по нему выстрелить. Гвен пнула ее, когда она потянулось к ней. Дейтон выстрелил по ней вскользь, едва замедлил.
Исходящее паром, горячее и отвратительное, оно приготовилось к прыжку.
Хорну, да благословит Бог его врожденное безрассудство, было посрать, кого он заденет, пока будет убивать тварь. Он вытащил штурмовой дробовик и быстро прицелился. В автоматическом режиме SPAS-12 мог выдавать четыре выстрела в секунду. Он дёрнул спусковой крючок и выстрелил одним, который взлетел высоко и дико, а затем другим, который попал зверю в плечо и испарил это плечо, отбросив тварь назад и вниз с скрежещущим визгом агонии.
Оно попыталось снова подняться.
Но они были готовы.
Лонг не стал возиться со своим огнеметом, потому что существо было слишком близко к остальным, но Дейтон, Хорн и Реджа направили на него свое оружие, направив подствольные фонари прямо в лицо существа. В тот момент, прежде чем они открыли огонь, он уставился на них своими блестящими желтыми глазами, и из его пасти вырвался вонючий пар.
Затем все открыли огонь.
У зверя не было ни единого шанса. Дейтон поливал из своего MP5, Реджа сверлил его своим карабином, а Хорн всадил в него два патрона 12-го калибра, которые почти разорвали его пополам. Наконец он упал, превратившись в извивающуюся, кипящую массу волнообразной плоти и дергающихся конечностей. Но он не был мертв. Он поднялся из лужи собственной разваливающейся анатомии, кровь, слизь и плоть висели, как конфетти. Открыл сморщенный, кровоточащий рот и закричал на них пронзительным гортанным криком, который оглушал.
Гвен к тому времени нашла свою Беретту и всадила пулю прямо ему в череп. Пуля прошла через левый глаз и выплеснула грязь из затылка.
И вот тогда они все увидели, чем он был на самом деле.
Тем, чем он был всегда.
Инкубатором, как и другие.
Вязким и чешуйчатым ужасом, которому нужна была плоть и кровь, чтобы кормить тварей, которые гнездились внутри него. Шквал слизней, которые в него врезались, разорвал ECW, что он носил, и без сомнения, принадлежал изначальному телу хозяина, в которое он вторгся. Одежда была изрезана, разорвана, дымилась от контактных ожогов. Теперь они могли видеть его горло, часть груди, одну деформированную руку сплетенных мышц. Плоть из шнуров, была не плотью как таковой, а телами паразитов, их сегментированными, извивающимися телами, которые были размещены в его тканях. Оно ползло с этими длинноногими, паукообразными паразитами, которые родились из существа внизу в расщелине.
Все его тело ползало с ними.
Это было похоже на какой-то живой кокон, выпускающий гротескные куколки.
Некоторые были большими с расставленными сочлененными ногами, как у пауков-крабов, а другие маленькими и дергающимися, как тарантулы. Пока все с ужасом наблюдали, ноги и сегментированные тела отделялись от существа. Придатки, похожие на карандаши, вырывались из горла, лица, груди, десятки и десятки их, как шевелящиеся бледные пальцы. Особенно большой паразит вывернулся изо рта, веер ног тянулся, как бледная рука, выходящая из горла существа. Все больше и больше. Несколько из них поднялись из спутанных волос на распухшей голове.
Хорн больше не мог этого выносить.
Он открыл огонь из своего SPAS-12 и разнес ползущую тварь на куски. Она буквально раскололась с влажным треском. И из лопнувшей дымящейся оболочки вылезли паразиты, словно армия костлявых эмбриональных пауков.
Затем Лонг нажал на курок своего огнемета и поглотил гнездо завесой огня, а то, что было под ней, зашипело, задымилось и защелкало. Паразиты выскочили наружу, как клещи на жаре, хлоп-хлоп-хлоп, один за другим, и звук был совершенно отвратительным. Несколько шустряков убежали, и Хорн притоптал одного ботинком, его хитиновый экзоскелет треснул с шипением белой жижи.
Остальные не смогли бы уйти далеко на холоде.
Гвен, которая к этому моменту была совершенно вне себя от отвращения и страха, так сильно тряслась, что едва могла держаться на ногах. Она отвернулась от вонючей, горящей массы, и ее глаза расширились. "Никки", - сказала она. "Никки..."
КОЙЛ ДЕРЖАЛСЯ ТОЛЬКО ЗА счет удачи и чистой силы.
Он не смел пошевелиться.
Он не смел даже дышать.
Это не займет много времени, и он это знал. Расселина была черной и зернистой, и он ничего не видел, только мерцающий свет сверху, который окрашивал провал полосами желтого и оранжевого света.
Удивительно то, что он больше не осознавал холода. Он был там, все верно, но с каждым напряженным мускулом в его теле, с кровью, наполненной адреналином, он был теплым. Очень теплым. Горячий пот тек по лицу, паря в ледяном воздухе. Он щипал его глаза и стекал по позвоночнику. Все, что он мог чувствовать, помимо своих напряженных, ноющих мышц, это бездонные глубины под ним. И это заставляло его живот снова и снова переворачиваться, когда он представлял, как будет выглядеть удар далеко внизу.
Затем фонари ударили ему в лицо, и он увидел расселину, наклонно поднимающуюся к провалу наверху. Это было совсем не так уж далеко... может быть, максимум двадцать футов, даже меньше. Если бы он мог просто двигаться достаточно, чтобы воткнуться своими ботинками.
"Никки!" - голос Гвен. "Никки! Держись!"
И в этот момент какая-то самоотверженная часть его хотела крикнуть ей, как какой-то герой в старом фильме. Нет, не рискуй! Не иди за мной! Просто оставь меня здесь и спасайся! Но его рот отказывался произносить эти слова. Он, как и все остальное в нем, хотел жить. Он не хотел умирать таким образом, падая с высоты сотен и сотен футов в ледяную могилу.
Он слышал, как они обсуждали это наверху, а затем Дейтон просто взял на себя руководство. Они образовали живую цепь с Дейтоном у входа в расщелину, следом за ним Реджа, затем Хорн, затем Лонг и, наконец, Гвен. Они зарылись шипами ботинок, сцепились руками и медленно, дюйм за дюймом, приближались к нему.
Койл почувствовал, как соскользнул еще на один дюйм.
Он призвал на помощь запасы сил, о которых и не подозревал, прижимаясь ко льду, пытаясь слиться с ним.
Гвен была всего в нескольких футах от него.
Она сняла балаклаву, и ее замерзшее лицо было прекрасно. Просто прекрасно. Глаза были огромными и темными, и он мог видеть, как сильно она заботилась о нем. Это заставило его сердце сжаться в груди.
"Не двигайся, Никки", - сказала она.
Пока ее протянутая рука становилась все ближе и ближе, он услышал внезапный и навязчивый шум в пещере: высокое и зловещее жужжание, словно тысячи пчел махали крыльями. Это был очень мрачный гармоничный звук, но он был наполнен злобным намерением, заставившим лед вокруг него вибрировать и дрожать. Старцы теперь собирались толпами, вылетая из темноты Бердмора или взлетая из какой-нибудь бездонной расщелины и сбиваясь в кучу, как грачи.
Рука Гвен.
В нескольких дюймах.
Раздался треск, этот электронный писк и гудение, как будто запускалась какая-то сверхъестественная машина, погребенная во льду, посылая колеблющиеся волны энергии. Он почувствовал, как тошнота прокатилась по животу, горячо-сладкая тошнота от этого звука и ощущения. Если эти твари сейчас нападут, придут, чтобы осушить их разум сейчас...
Он поднял руку, чтобы схватить Гвен.
И расщелина затряслась, рябью прошла сейсмическая энергия, которая сотрясла ледник, заставив цепь Дейтона напрячься. Все закричали. Многие ругались. Но они не дрогнули, не засомневались в том, что делали.
Койл ахнул. Он начал скользить, и ему показалось, что у него разверзся низ живота, потому что он знал, что на этот раз он упадет.
Затем Гвен схватила его за запястье и сжала его железной хваткой.
"Поймала его!" - крикнула она.
"Ладно". Голос Дейтона. "На счет три мы двигаемся вместе! Один... два... три..."
"Мама тебя поймала, Никки", - сказала Гвен, напрягаясь. "Она не отпустит..."
Они двигались вместе, как и велел Дейтон. Левая нога на несколько дюймов вверх, затем правая, затем левая и затем правая. Койл чувствовал непреодолимую силу, текущую через эту цепь помогающих рук, эту силу и готовность к жертве, которая, как он знал, была чисто человеческой и не имела ничего общего с инопланетянами или их инженерией. Это было реально. Это было жизненно важно. Это было человеческое состояние во всей его неудержимой красе.
Койла подтянули на десять дюймов, затем на фут, а затем он подогнул колено и вонзил свои бутсы в край расселины и толкнул, и затем он стал частью, частью этой гусеницы человеческих мышц и человеческой решимости. Он двигался все дальше и дальше от расселины. Дейтон теперь был вне расселины. Затем Реджа и Хорн. Они сделали последний мощный рывок, и он оказался наверху.
Его задница твердо стукнулась на пол у провала, бутсы вонзились в лед.
Кто-то уронил свой фонарик, и он прокатился мимо него, переворачиваясь, свет дугой выхватил извилины самой расселины, а затем отскочил от края и в бездонную черноту внизу. Свет отражался от расколотых синих ледяных стен и покрытых сосульками ступенек, отмечающих спуск в безымянные глубины далеко внизу. Затем свет исчез. Они не услышали, как он ударился, все ниже и ниже, и ниже он падал, поглощенный пропастью.
Голова у него кружилась, и Койл наконец позволил себе сделать свободный вдох.
КОГДА КОЙЛ ПОДНЯЛСЯ НА ноги, снова раздался грохот и все завибрировало. Пещеру тряхнуло и начали падать сосульки. Сейсмические волны прошли через ледник, и Койл и Гвен прижались друг к другу, чувствуя, что вся пещера вот-вот рухнет на них.
Но не рухнула.
Но что-то происходило.
Что-то далеко внизу давало о себе знать, и никто на самом деле не хотел знать, что это было. Но в глубине души они знали, что это может быть. Что-то адское и пагубное рождалось там внизу, и то, что они слышали и чувствовали, было его родовыми схватками.
Все стихло, затем снова пришло, и Император содрогнулся, лед рухнул вокруг них. Это повторялось снова и снова, и каждый раз этот грохот снизу становился громче, ближе, настойчивее, словно что-то вызывалось из бездонного, изрытого трещинами подземного мира внизу.
В то время как остальные просто дрожали от одной мысли об этом, Дейтон проследил до источника: огромный круглый туннель, пробитый в ледяной стене, который выглядел очень искусственным и совсем свежим. Грохот эхом разносился из туннеля, и, хотя он, казалось, доносился откуда-то снизу, он был недостаточно далеко, чтобы кому-то понравиться.
Свет освещал вход туннеля, отражаясь от голубого льда и затухая в стигийской темноте далеко внизу. Было что-то холодное, вечное и язвительно злое в том, что могло быть там внизу, но никто не осмеливался комментировать этот факт.
- Лонг? Реджа? - сказал Дейтон. - Идите в Полярную Гавань и принесите веревку и альпинистское снаряжение. Исследовательская команда оставила целую коллекцию.
- Ты не собрался вниз? - спросила Гвен, пораженная самой идеей.
- Да, собрался.
- Но ты не можешь этого сделать... что бы это ни было... там внизу!
Дейтон тонко улыбнулся. - Вот почему я пришел. Искать выживших и разобраться со всем, что представляет опасность. А там, внизу, есть то, чего я давно ждал. Что-то очень старое.
- Никки! - сказала Гвен. - Пожалуйста, вразуми его!
- Конечно, - сказал он. - Вразумлю по пути вниз.
ТУННЕЛЬ ШЕЛ ВНИЗ под почти идеальным углом в 30°, так что уклон был не так уж плох. Со стабилизаторами на ботинках, альпинистскими обвязками и веревкой спуск был довольно легким. Дейтон был опытным альпинистом. Он вбил титановые ледобуры, проверил все снаряжение для скалолазания, и первым пошел вниз.
Через двадцать минут Койл начал беспокоиться.
Было тихо.
Мертвая тишина.
Единственными звуками были эхо от шипов, впивающихся в лед, и веревки, продеваемой через обвязку, кряхтение и изредка ругань. Больше ничего. Этот грохот прекратился почти сразу, как только они начали спуск, что заставило его думать, что то, что его издавало, поджидает их там внизу.
Но он не стал зацикливаться на этом.
Он меньше беспокоился о себе и о том, куда он идет и с кем может встретиться, чем о том, что он оставил Гвен и Хорна наверху. Только они двое. Они оба были способны... но в пещере Император были опасности, с которыми не сравнится ни один мужчина или женщина.
Они продолжали спускаться.
Через некоторое время Дейтон крикнул: - Мы прошли двести футов.
- Как далеко мы идем? - крикнул ему Койл, и его голос эхом отразился в тишине.
- У нас четыреста футов веревки.
Койл прекрасно знал, что Хорн и Гвен не были довольны тем, что он вызвался на это. Гвен, по сути, была просто взбешена. Но он должен был это сделать. Он должен был увидеть. Каким-то образом это было необходимо.
Пока они спускались, фонари освещали туннель и отбрасывали прыгающие тени вокруг них, он был поражен самим туннелем. Лед был старый, прозрачный и темно-синий. Туннель был идеально симметричным. Ни царапины или пореза, как будто его прожгли, расплавили чем-то.
Он даже не мог себе представить, как.
И часть его не хотела.
Вниз, вниз, вниз.
"Проклятый Дейтон, он ведет нас к нашей смерти, и посмотрите, как радостно мы следуем за ним".
Койл был поражен этим.
Каждая частичка инстинкта выживания и самосохранения внутри него кричала, чтобы он убирался отсюда, возвращался к вертолету и убирался... но слушал ли он? Он не слушал. Так ли это для солдат в бою? Зная, что они умрут, но все равно продвигаясь дальше в прорыв, поглощенные более высокой целью, чем простое продолжение?
Примерно через десять минут после того, как Дейтон крикнул, что они находятся на глубине более 300 футов, он приказал им остановиться. - Подождите здесь, - сказал он и спустился вниз в одиночку. Они слушали, как его шипы вгрызаются в ледник, чувствовали натяжение веревки.
Они ждали пять минут.
Койлу было удивительно тепло. Частично это было из-за усилий, но частично - сам лед, который поддерживал ровные 32° по Фаренгейту, независимо от внешних температур. Это был просто вопрос физики.
- Хорошо! - крикнул Дейтон. - Спускайтесь!
Койл был последним, кто добрался до ледяного плато, на котором стоял Дейтон. Это было что-то уступа, идеально гладкого. Дейтон стоял на его внешнем краю. Там был спуск, может быть, в пятнадцать футов, а затем... земля. Твердая земля. Настоящая кора Антарктиды.
Он вбил еще один ледобур, продел веревку через свою обвязку и спустился вниз.
Они последовали за ним, один за другим.
Земля была неровной, замерзшей, как гранит, возвышающейся низкими холмами и узкими впадинами, реки льда растекались во всех направлениях. Потолок был по крайней мере в шестидесяти футах над ними, абсолютно ослепительное зрелище свисающих сосулек. Свет никогда раньше не касался этого места. Земля не была открыта солнцу по крайней мере тридцать миллионов лет.
Они подошли к ледяному озеру и пересекли его.
С одними фонарями было бы легко заблудиться там внизу, пока они пробирались по ледяным потокам и между возвышающимися выступами скал и через извилистые впадины, но Дейтон, как всегда, был готов: примерно каждые двадцать футов он распылял каплю светящейся краски, оставляя за собой призрачный след.
Когда они спустились по склону и наконец достигли большого плоского плато, очень похожего на древнее русло реки, он сказал: - Мы спустились еще на семьдесят футов.
Они пересекали каменистое плато, чрево ледника теперь было так высоко, что их фонари не могли его достичь, Койл начал замечать, что вместо выступающих скал и груд свободных камней он видел титанические сломанные колонны, плоские плиты и то, что выглядело как разрушенные пирамидальные формы, поднимающиеся из земли.
Все это было слишком симметрично, чтобы иметь естественное происхождение.
Они приближались к чему-то.
К чему-то древнему.
К чему-то, что заставляло его чувствовать напряжение.
И он знал, они все это чувствовали. Он чувствовал, как это исходит от каждого человека непрерывным потоком: почти электрический атавистический ужас. Но они продвигались вперед, и фигуры вокруг них становились все более многочисленными, а затем, через десять минут, перед ними открылся огромный овраг... и из него вверх, в ледник высоко наверху, поднималось то, что они пришли увидеть.
ГОРОД.
Они смотрели на город, и в масштабе, который затмевал великие пирамиды.
Койл знал, что он не человеческого происхождения. Возможно, часть руин, которые обнаружил доктор Гейтс со станции Харьков. Но это было в Доминион-Рейндж, всего в сотне миль отсюда... могут ли руины простираться так далеко?
"Конечно, они могут... перестань пытаться представить это в человеческой перспективе. То, что ты видишь, на световые годы дальше. Это место старше гор, а раса, которая его построила, стара как само время".
Овраг простирался ниже, чем могли бы осветить их огни, город продолжался и продолжался, спускаясь в черноту, цепляясь за стену оврага, затем поднимаясь из темноты внизу и поднимаясь на невообразимые высоты вверх. Он был огромен. Всего лишь часть древнего города, но часть просто гигантская и простирающаяся так далеко, как могли достичь их огни... ледник, местами спускался вниз и полностью поглощал его ручьями и потоками чистого голубого льда.
То, что видел Койл, было его фасадом, и он был очень переполнен и сжат, как средневековые трущобы, все спрессовано, пересекалось и накладывалось друг на друга, настолько геометрически перегружено, что мозгу было трудно следовать за его линиями и попытаться понять, где начинается одно и заканчивается другое. Там были штабеля блоков, уступающие место луковицеобразным цилиндрам и богато украшенным колоннам, которые сами прорезаны башнями и конусами, объединёнными в прямоугольники и пузыревидные обелиски и узкие трубы, которые плавно переходили в гигантские шпили и колокольни, исчезавшие высоко в первобытной темноте.
Все это было испещрено овальными проходами, которые выглядели как червоточины на фасаде этой кошмарной, циклопической инопланетной гробницы. И было сделано из какой-то глянцевой черной породы, которая выглядела странно обработанной, с дисками и трубами, валами и чем-то вроде тупых зубьев шестерен.
Он не мог отделаться от мысли, что это выглядело так, будто было вырезано из цельного массивного куска металла или камня, представляющего собой смесь того и другого.
В затылке у него раздался гудящий шум, от которого заболела голова, и голос, одинокий травмированный голос, который сказал: "Ваша раса родилась в этом месте. Пусть колыбель человечества станет ее могилой".
Они не могли добраться до города через овраг, и, честно говоря, не особо хотели.
Было достаточно плохо просто стоять там, где они были, и смотреть на него издалека, не ползая по этим ночным переходам и клаустрофобным запутанным лабиринтам. Они знали, что внутри есть пространства, пустоты, коридоры и лабиринтные комнаты, населенные первобытной памятью, которая обнажит незащищенный человеческий разум.
Если городские легенды были правдой, а то, что сказал доктор Гейтс с Харькова, было на самом деле реальностью, то это были холодные инопланетные утробы, подобные этой, где человеческая раса не только родилась, но и прошла сквозь века и была изменена с конечной целью - повысить не только интеллект, но интеллект, который можно было бы собрать.
- Мы здесь не первые, - сказал Реджа, и его голос почти шокировал в тишине. Если бы он не заговорил, было трудно сказать, как долго они бы простояли там, с открытыми ртами, широко открытыми глазами, их разумы кружились в бездонных черных глубинах.
Он направлял луч своего фонарика на что-то, запутавшееся в каменистом провале.
Они все пошли туда.
Это было тело... но оно выглядело не так. На нем были ECW, кроличьи ботинки, стандартная красная парка... но все это выглядело сдутым.
И так оно и было.
Внутри ECW были только кости, кости, покрытые замороженной кровью. Череп смотрел на них из капюшона.
- Что, черт возьми, могло сотворить такое? - спросил Лонг.
"Что-то невероятное", - подумал Койл. "Что-то, что высасывает плоть из человека и оставляет после себя только кости и одежду".
- Это, должно быть, один из инженеров, из тех, кто работал с Драйденом, - сказал Дейтон. - Риз, я думаю.
Койл снова повернулся к городу. Когда он провел по нему лучом света, этот гудящий шум начал усиливаться в его голове. Он пришел с острыми пальцами боли, которые, казалось, затмили все пульсациями ослепительного белого света, заставившего его зрение затуманиться.
Поскольку сенсорной вход был ослаблен, он начал слышать...
Крики.
Мощный выдох шепота криков, эхом разносящихся в его голове. Не крики двух или трех или даже дюжины, а крики сотен, тысяч, все они кричали в корчащейся агонии... и он знал, он знал из глубины своего существа, что это были голоса из города... голоса его предков, которых привезли сюда, чтобы пройти через насильственную мутацию, генную инженерию, вивисекцию... сотни техник, которые наполняли их диким суеверным ужасом и глубокой физической агонией, карнавал страданий, который был буквально безымянным...
Когда он вышел из этого состояния, разрываемый страхом, он почти мог чувствовать запах тех ужасных мест в городе, где практиковались эти техники... он чувствовал запах крови и костного мозга, вываливающихся кишок и перекачиваемых жидкостей, биопсий и трансплантатов, слез и рвоты и безумия и, да, резкого кислотного запаха страха.
- Нам лучше убираться отсюда к черту, - сказал Лонг. - Вертолет приземлится через сорок пять минут, и я не хочу это пропустить.
Страх, скрывающийся за его словами, был ощутим, и у него были все причины бояться. Они все боялись. Койл был почти переполнен страхом. Старцы инспирировали его, и этот город, со злобными и безумными воспоминаниями, призраками, исходящими от его костей, только усилил его.
Они были детьми.
Вся раса находилась в тени инопланетного господства, но особенно Койл и те трое, которые стояли с ним на пороге зла, которое было, и зла, которое будет. Дети боялись темноты и теней в углу, существа под кроватью и этого отвратительного дыхания в шкафу. И, возможно, и самое главное, самих себя. Потому что это было внутри них. Всех их. То, что инопланетяне разработали и внедрили. Находясь так близко к городу, они могли это чувствовать. Чувствовать, как оно набирает силу, поднимаясь, чтобы поглотить их человечность.
Теперь они были охвачены ужасом.
Дети дрожали в своих постелях, когда ветка царапала окно, и никто не мог им пообещать, что эта ветка не была тем, что им подсказывало их разгоряченное воображение.
Койл видел это по их лицам. Холодная логика и разум давали сбои, когда что-то невидимое и зловещее набирало силу. Реальность приобрела серебристые, сюрреалистические оттенки безумия, кошмара. Демоны оседлали ветер, и на этот раз это были не галлюцинации.
Они были суровыми, реальными и злобными.
И неизбежными.
Примерно в это время снова начался грохот. Тот же дрожащий сейсмический толчок, который они слышали и чувствовали в расщелине. Казалось, что город трясется, странные ритмичные вибрации пробегают по земле под их ногами.
В городе было странное сияние, словно фосфорное. Они могли видеть его сквозь рты сот, как будто что-то светящееся и большое извивалось по этим первобытным каналам.
- БЕГИТЕ! - Дейтон сказал. - БЕГИТЕ!
Невозможно было не отметить полную панику в его голосе. В отличие от других он точно знал, что это было, что двигалось по руинам, так же как он знал, что это приближалось к ним.
Кошмарный ужас.
Из недр города.
СО СТАБИЛИЗАТОРАМИ на ботинках, максимум, что они могли сделать, это ровный бег трусцой и это было опасно, двигаться среди всей этой разбитой кладки, глубоких ям и зияющих впадин, случайных зазубренных расщелин, которые могли бы поглотить их заживо. Это была безумная гонка, и все они знали, что это гонка за жизнь. Они могли слышать, как существо из города визжало пронзительным, почти гиперзвуковым криком, начав преследование.
К тому времени, как они достигли склона, у них едва хватило сил, чтобы подняться по нему. По крайней мере, у Койла их не было. Но он был и близко не в том состоянии, в котором находились Дейтон и его люди. Он двигался слишком медленно, цепляясь за насыпь на четвереньках, Реджа обхватил его за руку и практически потащил наверх.
- Держись, - пропыхтел Дейтон, отстегивая гранату с белым фосфором от своего пояса. - Рассредоточьтесь... мы никогда не убежим от этой твари. Я бы предпочел встретиться с ней здесь, чем в туннеле. Будьте готовы с огнеметами.
Они сделали, как им было сказано.
Койл видел, как эта тварь пробирается к ним, ее слабое светящееся сияние освещало кладбищенские измерения грота. Она сметала все на своем пути - отдельно стоящие колонны и отполированные черные башни, которые выглядели как часть города или другие, которые утонули в земле или была поглощены ею. Она сносила их, словно пилы, валящие деревья, продвигаясь все дальше и дальше, словно какой-то огромный светящийся мясистый призрак, все время издавая этот резкий, пронзительный скулящий звук.
- Приготовьтесь, - сказал Дейтон.
На крики зверя ответил жуткий пронзительный звук, который поднялся до сплошной стены почти музыкального свиста, резко колебался и болезненно отдавался эхом по гроту. Койл знал, что это Старцы, направляющие свое существо.
Он слышал, как оно приближается к склону.
Ближе.
Еще ближе.
Напряженность людей, ожидающих его, была похожа на непрерывную цепь страха.
- Иисус, - сказал Лонг, когда оно появилось в поле зрения, двигаясь невероятно быстро.
- Шоггот, - сказал Дейтон.
Это была скользкая мясистая масса серой и черной ткани, прошитая розовыми и красными извилинами, жидкое скопление тускло светящейся протоплазмы, сформированное в некую большую сферическую мантию размером с пикап. Десятки рудиментарных глаз на жирной поверхности среди проволочных усиков и скользких пузырей, которые расширялись и сдувались, словно дышали.
Она двигалась, скользила, извивалась, отвратительная вечная машина движения, плоть жабы, желеобразные глаза, амебный поток рвоты червивой ткани, сочащейся мякотью и извивающихся внутренностей.
Это было отвратительно сверх слов и вонь от этого... падаль, разжижающаяся от гниения.
Она ждала там.
- Сжечь ее? - сказал Лонг, ожидая приказа.
Дэйтон наблюдал за ней. - Нет. Пока нет. Если бы она собиралась напасть, она бы это сделала.
Койла трясло. Все его тело трясло. Ничто никогда не заставляло его чувствовать себя так, как эта тварь... одновременно тошнотворно, испуганно и разъяренно. В тот момент он жил только для того, чтобы убить ее.
Он наблюдал за ней в луче своего фонарика
И, что еще хуже, она наблюдала за ним.
На мантии существа открылся один огромный сочно-желтый глаз и уставился на него щелевидным зрачком. Прозрачная капля жидкости скатилась с него, как слеза.
"Оно знает меня, каким-то образом оно знает меня", - Койл поймал себя на мысли, когда ревущая песнь - в равной степени злобная и уничтожающая - эхом отдалась в его разуме на маслянисто-глянцевых крыльях ворона. "Оно знает, кто я и откуда я пришел. Оно знает, что оно прародитель, божественное море жизни, хранитель двойной спирали".
Тысячи разрозненных образов пронеслись в его голове, и на такой скорости он не мог уловить ни одного из них или надеяться сформировать цепочку логики из впечатлений, которые давал ему Шоггот. Его мозг был падением черного пепла и устаревшей пыли, призраки эпох заполняли его череп...
Шоггот.
То, из чего была создана вся земная жизнь и жизнь миллиона других миров. Но было ли это мудро? Он чувствовал там разум, холодный и далекий, но все же разум, выродившийся под холодным дождем миллионов и миллионов лет. И с ним... что-то еще. Раскаяние. Отвращение к себе. Страшная ненависть к тому, чем он был и кем его сделали его хозяева, Старцы, и абсолютное дикое отвращение ко всей жизни, которая возникла из его биогенетических чресел.
Поднявшись из теплых мертвых морей докембрия, он пережил ахейское и протерозойское время, наблюдал, как палеозой стал мезозоем и, наконец, кайнозоем, став свидетелем вымираний и комет, ледниковых периодов и смещения полюсов, подъема гор и превращения морей в пустыни. Его вид пережидал все это, отсыпаясь здесь, в своих замерзших могилах в черных подвалах мертвых городов, пока люди вырастали из обезьяноподобных предков и носились по склонам холмов, как белые муравьи, самодовольные, переполненные тщеславием из-за своего господства над природой и своего растущего рудиментарного интеллекта, никогда не зная, никогда не догадываясь в своем высшем высокомерии, что они были спроектированы, созданы для выполнения цели, и эта цель заключалась в том, чтобы их сжали, пшеницу в косу, как Старцы спроектировали, изменили и собрали бессчисленное количество форм жизни. Это было частью цикла, и люди были не более важны, чем скот или микробы на слайде.
Органическая технология.
Ничего больше. Человеческое общество, культура, религия - все это было синтетическим, пластиковым, созданным из изначальных архетипов, выведенных в вид, чтобы иметь тот самый эффект, который они действительно имели. Интеллект был развит, генетика модифицирована, мозги сконструированы.
Теперь пришло время жатвы.
И Шоггот знал это, зная, что он переживет этот маленький контролируемый эксперимент на Земле, как и на тысяче миров. Это была спираль, и она была вечной, а люди были всего лишь пылью, которую развеет ветер, просто еще одной страницей в его книге дней.
Но несмотря на все это, когда он смотрел на Койла с едва мерцающим сознанием, он чувствовал печаль.
Койл очнулся, зная, что он был в какой-то странной психической связи с существом, и что это продолжалось бы и дольше, потому что у Шоггота было время. Час, день, месяц или год или десять из них были для него все равно.
Но связь нарушил зов его хозяев.
Пронзительный и резкий, похожий на крик насекомого, это был звук рога охотника, отогнавшего гончих: зверь отреагировал. Он закрыл глаз и отключил Койла от себя.
Он сразу же заметил кое-что еще: что разрастание этих опухолевидных пузырей или мясистых узлов синхронизировало свое расширение с доминирующим причитанием этих пронзительных голосов. И, да, Боже мой, на их вершинах были крошечные овальные отверстия, похожие на... рты. Каждый раз, когда он слышал эти пронзительные крики, пузыри расширялись, и эти отверстия широко сморщивались.
Шоггот издавал булькающий звук, похожий на урчащий живот, волны вялого движения катились по нему. Поднялось еще больше щупалец, кроваво-красных и скользких от слизи, сморщенных ртов там, где должны были быть их присоски.
Каждый рот издавал низкий, слизистый мяукающий звук, который сильно походил на визг младенцев.
Койл укусил кулак в перчатке от ужаса, отвращения и... и жалости.
Старцы терзали его.
Он не мог отказаться.
Он издал трубный и грубый выкрик, нечто среднее между карканьем и визгом, который был пронзительным и резким. И никто из них не сомневался, что это был крик мучения.
Шоггот двинулся.
Он превратился в извивающуюся башню плоти, ужасный эмбриональный плод с зачаточными конечностями и облизывающими сегментированными языками, хлещущими хоботообразными щупальцами, усеянными шипами, и извивающимися кишечными веревками, как закручивающаяся личинка. Он не просто полз вверх по склону, он скользил. Он приближался с сотней гнойных глаз, слезящихся от желчи, и выступающими вопящими ртами, похожими на присоски с розовыми кольцами, которые задирались назад, чтобы обнажить узкие зубы, похожие на рыбьи кости и хирургические иглы.
Лонг не стал ждать, он поджег его.
Он поднялся, щупальца хлестали, а плоть вздувалась и пульсировала. Его крик ярости превратился в низкий, клокочущий крик боли. Он прорвался сквозь завесу пламени ужасным вращающимся движением, наполненным неземной яростью, и Лонг снова полил его, когда все больше щупалец вырывалось наружу, словно черви из падали.
И к тому времени все уже стреляли.
Это была часть гнева, часть отвращения, часть истерики. Пальцы нащупали спусковые крючки и продолжали дергать, имея потребность победить эту тварь, имея потребность устранить что-то столь возмутительно оскорбительное для человеческого разума.
Пули и картечь врезались в эту визжащую массу пламени, проделывая в ней дыры, разбрызгивая ткани и жидкости во всех направлениях. От нее шел пар и дым. Лужи шипящего ихора пролились на лед. И Лонг добавил еще огня, залив ее всю.
И тварь закричала. С силой.
Но не умерла.
Она рванулась вперед, отбрасывая в сторону горящие пласты ткани, и поднялась на холм прежде, чем кто-либо успел пошевелиться или подумать об этом.
Схватила Лонга.
Она схватила его за голову одним из тех сморщенных, зубастых ртов, которые рвались вперед на дряблой шее. Этот рот напрягся, и жирные губы поглотили его до самых плеч. Затем раздался булькающий звук, и серая зловонная слизь брызнула по всему его телу сопливой, молочной паутиной. Он забился, когда Шоггот раздавил его голову в кашу с тошнотворным хлопающим звуком, слизывая черепное мясо, как соус... затем раздался жидкий, водянистый всасывающий звук, и тело Лонга застыло, а его ECW рухнуло, когда его буквально высосали досуха.
Зверь выплюнул его, только кости в парке и полярном костюме, залитые сверкающим кровавым вином, которое дымилось на холоде.
Они бежали.
Кошмарное отступление через эту стигийсккю преисподнюю, катание и скольжение по озеру льда, пока зверь преследовал их, визжа и скуля, его масса содрогалась в агонизирующих судорогах, которые, несомненно, были как-то связаны с постоянными, направленными хриплыми звуками Старцев.
Но он был ранен.
Реджа повернулся, чтобы сражаться. Дейтон закричал ему, чтобы он отступил, выполнял приказы, но Реджа только что наблюдал, как умирает его друг, и теперь он перестал быть частью команды. "ИДИТЕ В ТУННЕЛЬ!" - закричал он. "Я СОЖГУ ЭТОГО УЕБКА!"
Раненый или нет, Шоггот прыгнул на него, и Реджа выпустил в него пар огня, который покрыл его пламенем. Затем он поднялся и схватил его, живая пылающая шкура, утопив в слизи и волнистых внутренностях и зубах, похожих на ножи. Зверь поглотил его, сделав частью своего огромного обхвата... но в конце концов рухнул на лед, вращаясь в болезненном, замедляющемся круге, пылая и шипя под поднимающимся пламенем, щелкая и хлопая и выпуская клубы маслянистого черного дыма, который вонял, как кремированные шкуры.
Но прежде чем умереть, он издал последний хриплый крик, песню смерти, высокую и резкую. И самое ужасное, что из далекого города на этот крик ответили.
ИМ ПОНАДОБИЛОСЬ всего тридцать минут, чтобы подняться по туннелю, и ни на секунду не замедлиться, потому что снизу они слышали яростный вопль того, что ответило на зов умирающего Шоггота.
Когда они выбрались, Гвен и Хорн все еще ждали там, но времени на объяснения не было.
Держась вместе, они двинулись обратно к проходу, который должен был привести их к гроту наверху, Императору Один. Этот грохочущий, скрежещущий звук становился все громче и громче, по мере того как то, что находилось внизу в этом круглом ледяном туннеле, начало подниматься, пещера сотрясалась от его приближения.
Они добрались до Полярной Гавани и дальше, и вокруг них, ныряя и жужжа, поднимаясь и опускаясь, летали Старцы, больше не скрывающиеся. Они гудели и кружились, пели резонирующей стеной шума. Они пришли сейчас, и они пришли в бесчисленом количестве, как и в старые, забытые времена. Каждый чувствовал первобытный ужас своей расы, охватывающий их, страх, который внушали эти существа, растущую головную боль, которую всегда вызывал психический контакт с членами улья.
Хорн хотел выстрелить в их массы, но Дейтон остановил его. "Нет. Оставь их. Если бы они пришли за нами, они бы уже что-нибудь сделали. Нам нужно выбираться отсюда".
Пока они двигались к проходу, Койл не спускал с них света, изумляясь их количеству, мрачно завороженный тем, как они парили и двигались. В прыгающих огнях это было похоже на то, как темный летний пруд одновременно вывел на свет всех своих личинок комаров, непрестанное, деловитое, жужжащее множество крылатых взрослых особей заполнило небо.
"Вы нас не остановите", - подумал Койл, прекрасно зная, что они его услышали, и прекрасно поняли его мелочное неповиновение. "Вы не сможете помешать нам выбраться отсюда. Мы вам этого не позволим". Но он знал, насколько нелепы, насколько детские такие мысли по сравнению с необъятностью улья. Если бы Старцы захотели, они бы их остановили. Но, так или иначе, это не то, о чем речь. Это совсем не то, о чем речь.
Но если нет... тогда что?
Койл, однако, чувствовал, что знает.
- Они вызывают что-то из этого туннеля, и нам лучше убраться отсюда, пока оно не показалось.
- Что? - спросила Гвен. - Что там внизу?
- Шоггот, - сказал Койл и больше ничего не сказал.
И как только эти слова вылетели из его уст и были услышаны остальными, раздался мощный, оглушительный взрыв движения, когда что бы это ни было, вошло в пещеру с влажным и скрипучим шумом и звериным ревом, от которого сверху слетали сосульки.
"ШЕВЕЛИТЕСЬ!" - закричал Дейтон. "ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ШЕВЕЛИТЕСЬ!"
Нелегко было идти по льду в громоздких ботинках на шипах, учитывая то, что они уже пережили, с холодом, который лишал их сил, с гудящей психической энергией самого улья, которая, казалось, пожирала их резервы на базовом уровне. Но они это сделали. Они двигались и боролись, а затем фонарь Дейтона высветил проход.
Койл обернулся, пронзив почерневшую пещеру своим светом.
То, что он увидел в этот короткий миг, заставило его броситься в проход.
Еще один Шоггот... но примерно в пять раз больше того, которого они сожгли.
Он вырвался из туннеля, словно непрозрачное извержение судорожного китового жира из красного океана с брызгами вонючей могильной слизи и тусклой фосфоресценции. Титаническая черная фигура, которая катилась прямо через Полярную Гавань скользящим, маслянистым движением. Он уловил лишь мельком ее, но того, что он увидел, было достаточно: огромная волна серого желе с десятками сияющих желто-золотистых глаз, сочлененные конечности, выходящие из массы и тянущиеся вперед.
"Быстрее!" - сказал он остальным. "Иисус Христос, быстрее!"
ИМПЕРАТОР ОДИН
КОГДА ОНИ ДОСТИГЛИ грота наверху, удирая от гигантского шума скольжения и щелчков и извивания, который преследовал их, то увидели как Норрис вышел из-за одного из гипертатов. Он улыбался. Но его глаза были мертвы как сланец.
- Эй, уже пора, - сказал он. - Заждался вас.
- Спорим, что заждался, - сказал Дейтон и выстрелил ему в грудь.
Норрис развернулся, издал резкий крик, в котором было больше ярости, чем боли, и упал на одно колено. Дейтон дал еще очередь, и он ударился об лед, размахивая руками и крича, из него хлынула кровь, невероятно яркая и красная.
Его колотило мгновение или два.
Он замер, в последний раз судорожно дернув ногами.
И, может быть, секунд десять все молчали. Были только грохочущие вибрации той твари, пробирающейся по проходу, и треск ледника, облака выдыхаемого воздуха, плывущие в лучах фонарей.
А затем из воротника полярного костюма Норриса высунулись две бледные ноги, за ними третья и четвертая. А затем паразит, на этот раз, по всей видимости, взрослая особь, выполз наружу, его сегментированное тело блестело от слизи, его ноги тянули его от трупа. Он был связан двумя нитями красной ткани, которые натягивались и лопались, как резинки. Борясь с холодом, он щелкал по льду, а затем Хорн снял с пояса ледоруб и ударил. Кирка пронзила существо прямо между двумя его костяными пластинами.
Хорн поднял его в воздух, пронзенного топором.
Белая кровь капала из него и шипела на льду. Кровь, которая была чужеродной по своей природе, полностью обесцвеченной от гемоглобина. Ноги паразита бешено крутились в воздухе с тошнотворным щелканьем.
- Уродливый ублюдок, - сказал Хорн и отбросил его вместе с топором.
"Да, он был уродлив", - подумал Койл. "И уродлив не только своим скелетообразным, длинноногим видом. То, для чего он был разработан, было столь же уродливо".
"Паразиты".
"Должно быть, Старцы использовали их для контроля разума, что-то вроде этого. Потому что Норрис, за исключением глаз, казался им совершенно нормальным. Если бы они не видели такую же тварь внизу, пытающуюся выдать себя за Норриса и других, они бы приняли его как одного из своих и забрали его с собой".
"И что тогда?"
"Стал бы он тоже инкубатором?"
Но времени на пустые размышления не было.
- Эта тварь быстро приближается, - сказал Хорн Дейтону. - Мы никогда не успеем вернуться к вертолету вовремя.
- Он уже в пути, - сказал Дейтон, слушая через гарнитуру.
Койл был с ними, когда они направляли свои фонари вниз в проход. Тварь, идущая за ними, пока не была видна, но определенно была в пути. Она спешила за ними из замерзшей тьмы внизу, и он чувствовал ее там, внизу, вздымающуюся и поднимающуюся, надвигающуюся с кремирующим смрадом падали и гнилого брожения, скользящим и невыразимым ужасом, который его разум не мог усвоить.
- Нам нужно замедлить ее, - сказал Дейтон.
- Бочки с топливом, - сказал Хорн. - Битва в Арденнах.
- Что? - спросила Гвен.
Но Койл понял. Битва в Арденнах[78]. В фильме союзники скатывают горящие бочки с топливом на нацистские танки и топят их в море огня. И это именно то, что они собирались сделать. Гвен просто не поняла отсылки. Просто в жизни были некоторые вещи, например, военные фильмы, которые были исключительно мужской территорией. Женщины просто не понимали привлекательности кинематографической войны. Или большинство не понимало. И Койл не считал, что он сексист, думая так.
Все побежали к поддонам с желтыми топливными бочками. Опрокинули бочки на лед и покатили их к проходу. Используя ледорубы, они срывали пломбы с одной бочки за другой, а затем опрокидывали их вниз на то, что поднималось. Шесть бочек, затем седьмая, топливо брызгало и плескало.
- Этого должно хватить, - сказал Дейтон.
Все надели балаклавы, застегнули капюшоны и направились к входу в пещеру. Затем Дейтон бросил фосфорную гранату вниз, которая взорвалась грибовидным пламенем.
Койла там не было, чтобы увидеть это.
Но он видел, как Дейтон бежит к ним, вспышку ослепительного света из глубины грота. И все услышали, как бочки взлетели с громовым шумом. И что последовало за этим: рев зверя, который сотряс ледник.
Затем Хорн повел их в черноту Впадины Отчаяния.
Ветер ревел и хлестал, ледяной туман и поземка дули во всех направлениях. Не оглядываясь назад, выжившие спустились в бушующий ад Впадины, вой ветра заглушал шум того, что было позади них.
В ЗАДНЕМ ОТСЕКЕ "Icewolf’а", Койл сидел рядом с Гвен, они оба были пристегнуты ремнями безопасности и крепко держались... за свои обвязки и друг друга, когда вертолет начал освобождаться ото льда.
Мы сделали это, хотел он сказать ей через гарнитуру в шлеме, но не посмел. Он слишком боялся, что сглазит их в этот самый критический момент их побега. Потому что в любой момент этот первобытный ужас мог выскочить на них из темноты и раздавить вертолет, как консервную банку, высасывая теплое желе изнутри.
"Прекрати, просто, блядь, прекрати уже..."
Вертолет тряхнуло.
Начал подниматься.
В десяти футах от земли, роторы хлестали и стучали от шторма, он содрогнулся, наклонился обратно к земле, отскочил ото льда и снова поднялся, на этот раз, выстояв против ветра.
Койл чувствовал напряжение массивных турбин, которые подняли их в бурю и удерживали там, человеческие технологии сталкивались с гневом природы. Вертолет поднимался все выше и выше, и он мог чувствовать это всасывающее ощущение в животе, ощущение внезапного подъема, которое вы получаете от поднимающегося лифта. Затем вертолет накренился вправо и развернулся по широкому кругу. Поднимался, все еще поднимался, вверх и вверх и вверх, может быть, минут пять, а затем снова снижался, и не случайно.
"Какого хрена?"
Дэйтон был в кабине, и через гарнитуру Койл услышал, как он сказал: "Найди этого уебка и покончи с ним".
Затем один из пилотов: "Захват цели... что бы ты там ни сделал, оно излучает чертовски сильный тепловой след".
"Заряди Hellfir’ы"[79], - сказал Дейтон.
И вот тогда он понял, что они идут за ним.
Шогготом.
Или, по крайней мере, запечатывают Император.
Рука Гвен сжала его собственную.
Вертолет продолжал снижаться, стремительно скользя вниз, как охотящаяся оса в поисках добычи.
"О, Боже", - пробормотал Койл себе под нос.
Когда он садился в "Icewolf" в комплексе Полар Клайм, он увидел крылья, выступающие с обеих сторон, и сложенные под ними контейнеры ракет. Он спросил Реджа, для чего они, и Реджа подмигнул ему, сказал: "Ракеты Hellfire. Они для всего, что мы найдем". И это то, что сейчас происходило. Пилот заряжал ракеты, и они собирались выпустить их, направить на то, на что они нацелились.
Вертолет спускался во Впадину на такой скорости, что Койл подумал, что сейчас он просто потеряет сознание. Его живот переворачивался, а желчь поднималась к задней части горла. Он не знал, было ли это от страха падения или от снижения, или от того и другого. Но Гвен тоже чувствовала это, сжимая его руку так крепко, что он думал, что она может сломать ее.
"Готов, нацелен и заряжен", - сказал один из пилотов.
"Вот дерьмо".
В замкнутых пределах "Icewolf’а" Койл не видел, что вырвалось из прохода Императорской Пещеры. И это, вероятно, было хорошо. Есть определенные вещи, которые лучше не видеть, знать только в своем сердце как бесформенные кошмары.
Существо было настолько большим, что фактически расширило вход в пещеру, когда оно появилось в извержении льда и силы, ядовитом излиянии желеобразной плоти, которое перестраивалось, мутировало, менялось и сочилось, когда оно вырывалось на свободу. Оно выкатилось в воющую черноту на массивных, коротких, похожих на ствол щупальцах, усеянных блестящими красными шарами, оставляя за собой след дымящейся слизи. Тело было испещрено оранжевыми, зелеными и серыми полосами... раздутое, грибковое и разделенное на камеры, как наутилус, оболочки из зазубренных и резиновых костей расходились веером и соединялись мембранной тканью. У него были сочлененные конечности, похожие на конечности насекомых, заканчивающиеся бьющими тройными крюками, и три головы, которые торчали из дрожащей массы горизонтально, головы с десятками сверкающих зеленовато-золотых глаз, каждая со ртом, челюсти которого были похожи на перепончатые пальцы руки, открывающейся, обнажая сцепленные ряды спиральных зубов и дюжину облизывающихся черных языков.
И именно этими ртами оно издавало пронзительный, ревущий вой, который звучал как сирена воздушной тревоги, разрывающая темноту, разрезающая ее на части и заставляющая истекать кровью. Этот крик повторялся и повторялся, и именно его слышал Койл, заставил его сжаться, прямо перед тем, как ракеты взлетели.
К тому времени "Icewolf" уже выбирался из Впадины, тяжело поднимаясь, чтобы избежать ледопада Цербера вдалеке.
Но именно так работали ракеты "Hellfire".
Не было необходимости стрелять в прямой видимости.
Как только они наводились на свои цели, они находили их независимо от того, с какого направления по ним стреляли. С лазерным наведением они находили эти цели, и ничто, даже Старцы, не могло их остановить.
Шоггот поднялся, ревя и визжа, наполняя шторм своим первобытным гневом... и ракеты "Hellfire" с визгом обрушились на него, вооруженные фугасными и зажигательными боеголовками.
Удар.
Зверь взмыл, как Четвертое июля, ракеты уничтожили его раскатистыми, громовыми ударами чистой силы, а зажигательные ракеты завершили работу, превратив все эти мясистые обломки и дождевую ткань в огненный шторм, который заставил ледяной ландшафт светиться мерцающим светом.
Шоггот исчез.
Лед был взорван, расплавлен, а затем снова замерз так же быстро.
А "Icewolf" все поднимался и поднимался, ветер пытался швырнуть его на стены Впадины. Было несколько страшных моментов, когда пилотам пришлось приложить немало усилий, чтобы его обуздать. Но, наконец, управление сработало, и вертолет пересек выступающие плиты ледопада Цербер, вырвался из Впадины Отчаяния и, с визгом пролетев через откосы ледника Бердмор, исчез в полярной черноте.
ПОЛАР КЛАЙМ
ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЕРТОЛЕТ ВЫСАДИЛ их и Койл вошел в купол, измученный, страдающий, со странно возбужденным разумом, он ожидал почувствовать чувство безопасности, покоя.
Но это было совсем не то, что он чувствовал.
Он чувствовал напряжение.
Эта отвратительная атмосфера все еще была там, все еще подпитывала сама себя. В некотором смысле, она совсем не уменьшилась с тех пор, как Батлер был убита... или уничтожена.
Что-то было, что-то.
У него было странное чувство, что за ним наблюдают. Так было уже несколько недель на Клайм, чувство, что за тобой постоянно следят. Но это было по-другому. Это было не тонкое и неизвестное, а немедленное и очевидное.
Эта негативная энергия была истощена на какое-то время после смерти Батлер, но теперь она набирала силу, и он мог это чувствовать.
Она становилась сильнее.
- Ты тоже это чувствуешь, не так ли? - задала ему вопрос Гвен.
- Да.
Она держала его за руку. - Это... это почти как будто трудно дышать. Остальные этого не чувствуют, потому что они были здесь все это время... но мы можем. Она поджала губы, сглотнула. - Это... это ужасно.
Так и было. Абсолютно. Как будто атмосфера Клайм была духовно прогорклой, ядовитой. Гвен была права. Воздух действительно казался тяжелым. Он был почти отталкивающим от страха, черноты и растущего безумия.
Койл чувствовал, как поднимается энергия. Это было похоже на то, как если бы он стоял рядом с генераторной станцией, когда она работала. Его кожа покрылась мурашками. Он чувствовал, как его трясет изнутри. Даже коренные зубы болели. Может быть, это было просто последствием того, что они видели в Императоре, но он начинал думать, что это было гораздо более локализовано.
Он обнял Гвен, поцеловав ее сначала ртом, а потом языком.
- Маме это нравится.
- Сегодня ты спасла мне жизнь, - сказал он.
- Это то, что я делаю.
Он пытался радоваться происходящему. Они нанесли удар Старцам и одержали своего рода победу, хотя это стоило немало жизней. Должно было быть какое-то чувство триумфа, но его не было. Когда Батлер был здесь, дела шли плохо. Эта странная, жуткая энергия росла с каждым днем, и теперь она снова появилась.
Но как это объяснить?
Это было не его воображение: Гвен тоже это чувствовала.
"Батлер была больше, чем членом улья", - подумал он тогда. "Она - как и все они - стала его аватаром, проводником. Частью его".
С учетом этого было только одно возможное объяснение: здесь был еще один проводник.
- Но его не может быть, - сказала Гвен. - Мы бы это знали.
- Это если бы он был на Клайм... что, если это не так? Что, если все это время он был где-то еще? Источник энергии, батарея, из которой Батлер черпала и которая все еще работает? Все еще работает, все еще активен, все еще опасен для нас всех?
Она посмотрела на него теплыми, влажными глазами. - Но где?
АЙСБОКС ДВА
ДЕСЯТЬ МИНУТ СПУСТЯ ОНИ ехали в "Снежном Коте", направляясь через плато в темноте. Ветер гнал мелкими полосами снег, которые отражались от кабины, словно измельченное стекло. Фары были наполнены крутящейся белизной. Плато было плоским как лист бумаги, можно было видеть только несколько полей застругов. Здесь не было расселин, вообще ничего. Только чернота и бесконечная замерзшая корка плато. Поскольку не было радиомаяков или размеченной ледяной дороги, они ориентировались по GPS. Им потребовалось около двадцати минут.
Наконец, Фрай сказал: "Здесь. Надеюсь, это не погоня за дикими гусями, Никки".
Айсбокс Два появилась как курган, который возвышался, как тесто для хлеба, из замерзшей белизны. Из него торчало несколько бревен, часть гофрированной крыши, но больше ничего. В свете фар "Кота", задуваемых снегом, он казался темным и нереальным, возвышаясь перед ними. Как гигантское иглу или домик злой ведьмы в "Гензель и Гретель", только на этот раз сделанный из сахарной ваты чистейшего белого цвета. Фрай остановил "Снежного Кота" и оставил мотор работать. В такой холод вы не посмеете выключить двигатель. Не на пустынном полярном плато.
Когда Койл вышел на морозный воздух, он понял, что нашел источник: он чувствовал его позвоночником.
Он вел к кургану с тревогой, но также и с опаской. Он очень хорошо научился прислушиваться к своему внутреннему голосу, и в тот момент тот практически кричал у него в голове. Он знал, что ищет, когда кружил вокруг кургана изо льда и снега.
- Смотрите, - сказал он, стоя в темноте, на морозе. Он водил фонариком по сторонам, и улики были несомненными.
- Следы, это точно, - сказал Фрай. - Кто-то здесь был.
- И довольно много, я бы сказала, - вставила Гвен.
Они осмотрели вокруг, пока не нашли углубление в снегу. Вокруг него было сильно натоптано. Используя свой ледоруб, Фрай раскопал сугроб, и в снегу была щель, которую он легко расширил до ямы размером с человека. Кто-то действительно прорыл себе путь, и этот кто-то, вероятно, все еще был там. Это было похоже на нору червя, очень тесную и вызывающую клаустрофобию.
- Я пойду первым, - сказал Койл. - Вы двое последуете через минуту. Я не хочу, чтобы мы там сбились в кучу, если что-то случится.
- Будь осторожен, - сказал Фрай. - Может, держаться вместе не так уж плохо.
С фонарем в одной руке и SPAS-12 в другой Койл полез в туннель. Там было достаточно места для одного человека, чтобы извиваться, как змея, но не более того. Стены касались плеч, а потолок царапал верхнюю часть капюшона. Вокруг него падали небольшие комки снега. Туннель извивался так, что почти всегда отклонялся; не было возможности увидеть, что было за следующим поворотом. Луч фонарика делал его желтым и странным.
Затем открылся проход, и Койл увидел комнату.
Он посветил фонариком вокруг, прежде чем спуститься туда. Пол был прогнут, сосульки свисали с продавленого потолка. Пузырящийся пласт льда прорвался через одну стену и растекся в лужу. Там было несколько старых металлических столов, книжная полка, покрытая льдом, серые стены, покрытые инеем толщиной в дюйм.
Осторожно он выскользнул из норы и упал на пол. Он не надел стабилизаторы, и было скользко. Он слышал, как Фрай спускается по туннелю, кряхтя.
Но в остальном там было тихо.
Воздух был неприятно тяжелым и пустым от тишины. Кристаллы льда кружились, как пылинки в луче фонарика. Мрачные тени висели в углах. Просто ледяной склеп, который должен был ощущаться довольно нейтрально, но ощущался совсем не так. Потому что здесь что-то было, что-то пряталось и ждало, и это было враждебное существо.
Койл чувствовал это.
Фрай протиснулся через отверстие, ругаясь, и спрыгнул вниз. Примерно через тридцать секунд появилась Гвен. Койл был благодарен им за то, что они у него есть. Атмосфера там внизу начинала казаться токсичной.
Фрай посветил вокруг фонарем, мешок с сигнальными ракетами и желеобразными бензиновыми бомбами - любезно предоставленный Хорном - был привязан к его поясу. - Судя по всему, это старая комната связи, - сказал он.
Помимо столов, там были картотечные шкафы и метеорологические карты, свернутые как плакаты и застрявшие в ячейках в стенах. Больше ничего, кроме календаря 1978 года на стене.
Гвен ходила, вдыхая свинцовый воздух, изучая покоробленные полы и отгоняя гнезда теней. - Здесь почти стерильно.
- Она давно заброшена, - сказал Фрай.
- Да... но нет пивных бутылок? Нет окурков? Ничего? Мне кажется, кто-то из Клайм, вырвавшись на охоту, окопался бы здесь раньше. Из любопытства, или из чего-то еще. Ты же знаешь, какие люди.
Она была права, Койл знал.
Такие места - магниты для людей. На переполненных станциях летом люди ищут такие места, чтобы прийти и побыть наедине со своими ледяными женами или ледяными мужьями. Может, принести примус, бутылку вина, спальный мешок, немного развлечься. Но то, что они видели, было суровой пустотой, как музейная экспозиция. Как что-то, сохраненное за стеклом.
- Ты знаешь, почему эта станция заброшена? - спросила она его.
- Нет. Не совсем.
- Мне просто интересно, - сказала она.
"Мне тоже", - подумал он. "Интересно, была ли действительно веская причина не оставлять мужчин здесь летом и зимой. Может, что-то случилось. Может, они начали терять его, может, они что-то видели, слышали и чувствовали. Может, то, что было подо льдом, начало звать их по именам..."
Он не сомневался в этом, потому что прямо сейчас он что-то чувствовал. Что-то живое внутри него, что грозило сожрать его кишки.
- Пошли, - наконец сказал он.
Они прошли через полуоткрытую дверь в дальней части комнаты, которая замерзла и застыла на месте. Перед ними был темный коридор, заваленный старыми бочками и картонными коробками. Пол был из досок, вздутых морозом и сильно изношенных. Мрак был густым и голодным, прорезаемым только их фонарями. Их шаги разносились эхом и создавали впечатление, что за ними идут. Двери, ведущие в пустые комнаты, были похожи на кривые крышки гробов.
- Держитесь вместе, дети, - сказал Фрай, хотя это и не требовалось говорить. - Здесь легко заблудиться.
Они нашли старый барак с рядами серых металлических коек, лишенных матрасов, скрученные фотографии девушек в бикини, все еще прикрепленные к стенам... многие из которых имели локоны в стиле Фарры Фосетт[80]. Они нашли камбуз со столами и стульями, кладовую, в которой все еще хранились консервы. Там были расставлены чашки и тарелки, кофейник и буханка замороженного хлеба. В радиорубке все еще был разложен пасьянс, карты прилипли к столу. В общем, это было жуткое ощущение, станция, наполненная давнишними воспоминаниями и призраками. Как исследование Марии Селесты после того, как ее покинули.
Но не было никакой тайны в Айсбокс Два, о которой они знали. В семидесятые и раньше все просто бросали на льду. В наши дни все, от канализации до металлолома и мусора, вывозилось, чтобы не нарушать окружающую среду, но тогда было не так.
Но, даже зная это, Койл не мог отделаться от ощущения, что это место было оставлено. В спешке.
Большинство комнат были завалены льдом и снегом. Коридор, ведущий в генераторную, был обвален. Полы скрипели, а стены трещали, когда они исследовали, и все прекрасно понимали, насколько это опасно, как старые фермы могут прогнуться в любой момент и похоронить их заживо в утробе льда и мусора.
Затем они спустились в небольшой коридор с выпуклыми стенами и потолком, который свисал, как полный живот. Повсюду висел лед сталактитами. Он вел к тяжелой деревянной двери, которая не была заморожена, а заперта. Заперта с другой стороны.
- Осторожней, - сказал Фрай, когда старая железная труба на потолке качнулась вниз, едва не ударив Койла по голове. Она тянулась по всей длине комнаты, исчезая в стене. Ржавый кронштейн, который ее удерживал, висел на одном сильно изношенном винте.
- Выключите свет, - прошептал им Койл.
- Что? - спросила Гвен.
- Выключите фонари.
Они так и сделали, и затем все увидели то, что увидел он. Из-под двери пробивался слабый мерцающий свет. И в этих темных катакомбах не было ничего, что могло бы это объяснить.
- Ладно, - прошептал Койл. - Давайте пригласим себя войти.
Но им так и не пришлось этого делать, потому что кто-то вышел им навстречу.
На самом деле, хозяин прошел прямо сквозь дверь, не открывая ее. И за секунды до того, как это произошло, они все начали ощущать это как усиливающийся статический заряд в воздухе.
То, что они увидели, была Кэсси Мэлоун... или то, что когда-то было Кэсси.
Она выплыла наружу, светящийся, как сахарная кость, белый призрак из теневого ящика, высоковольтный гальванический упырь, мембраной-плотью в потрескивающем целлофане, с электрифицированным кристаллическим скелетом под ним, пытающимся выжечь себе путь наружу.
Гвен вскрикнула при виде ее, отступая назад.
- Не позволяй ей прикасаться к тебе, - сказал Фрай. - Теперь она как Слим.
Она дрейфовала вперед, проводящая, гальваническая марионетка, застрявшая между жизнью и смертью, сине-белые статические заряды разветвлялись от нее и ползли по потолку. Она потянулась к ним светящимися пальцами, как живые предохранители, которые дымились и лопались, глаза были выпуклыми лунами чистого атомного деления.
Койл выстрелил в нее, и была вспышка света, когда стальные дробинки соприкоснулись с ее сверхзаряженным электрическим полем.
Ее рот был сморщенной черной червоточиной, и она звала их пронзительным диссонирующим голосом, который был отчасти маниакальным смехом, отчасти шумогенератором, отчасти шипящей паровой печью.
Они не знали, что она говорила, потому что воздух вокруг нее или поле, которое она создавала, похоже, не проводили звук, как они его понимали.
Чем ближе она подходила, тем холоднее становилось в комнате и тем холоднее становились они сами. Это была какая-то эндотермическая, поглощающая тепло реакция: она черпала из них энергию, чтобы придать себе форму и движение.
Их спас Фрай.
Он подпрыгнул, схватил висящую на потолке трубу и опустил ее на нее, заземлив, как он сделал со Слимом.
Эффект был мгновенным.
Кэсси издала визжащий/скулящий звук, как будто сверло пронзает металл, и произошла ослепительная вспышка света и оглушительный взрыв, который опрокинул их... дугообразные вихри пронеслись по комнате, полетел лед, и мороз заполнил воздух вместе с горящими кусками того, что когда-то было Кэсси Мэлоун.
- Они сгорели, - сказал Фрай, глядя на свои руки, которыми он схватил трубу. - Сгорели.
Гвен осмотрела его, но, похоже, он не пострадал.
- Посмотрите туда, - сказал он, посветив фонариком и выбрав что-то, застрявшее в углу, что они пропустили.
Это было тело, скрюченное и почерневшее.
Это был полный ужас. Просто сморщенное, кожистое существо, которое выглядело, словно было сделано из сосновой коры. Не человек, реально, а мумия, вытащенная из гробницы... сухая и жилистая, с искривленными конечностями. Просто ужасно.
- Это Харв, - сказал Койл. - Должно быть, он прорыл себе путь.
Фрай кивнул. - Конечно, она позвала его сюда. И она позвала бы сюда каждого из нас рано или поздно.
- Я тоже слышала голоса, - сказала Гвен.
- Но она была всего лишь проводником, а не самой батареей, - сказал им Койл, зная, что он уже близко.
Запертая дощатая дверь, через которую прошла Кэсси. Вот куда ему нужно было идти. Он пошел туда и... сразу же что-то произошло.
Айсбокс Два начал трястись.
Раздался шум... шепот и пронзительный звон, металлический скрежет, которые, казалось, исходили из ниоткуда и отовсюду. Пол вибрировал, словно по нему снизу били десятки, сотни молотков. От стен шли визжащие звуки, похожие на кричащие человеческие голоса, глухие, протяжные и невозможно пронзительные, эхом разносились по коридорам.
- Какого хрена? - сказал Фрай, оглядываясь вокруг широко раскрытыми глазами, словно он только что проснулся в доме с привидениями.
Эта странная вибрация не уменьшилась, а усилилась.
Отовсюду раздавался стук, похожий на удары кулаков, воздух трещал, словно вырывался какой-то огромный статический заряд.
Гвен сделала два шага, схватила голову руками и упала прямо на колени.
Электрический разряд в воздухе заставил кожу Койла покрыться мурашками, заставил его живот сжаться, наполнил его маниакальной истерикой, от которой ему захотелось кричать, плакать и выблевать свои внутренности.
А потом самое ужасное: этот безумный, высокий писк.
Он доносился отовсюду, поднимаясь до лихорадочной высоты, как тысяча флейт Пана, ревущие, резкие и режущие, усиливаясь в сплошную и колеблющуюся стену пронзительного шума. Койл почувствовал, как его зрение затуманилось, когда он ударился об пол. Чувствовал, как слезы текут из глаз, а кровь струится из носа. Его нервы звенели и дрожали.
И затем он увидел их.
Когда гудящая, царапающаяся агония, которая была намного больше, чем головная боль, разорвалась в голове, он увидел сквозь сжатые в щели глаза то, что выплыло из стен. Старцы. Не живые, а спектральные представления, призраки, видения, которые вырывались из стен в сочащихся, электрифицированных следах эктоплазмы. Они были повсюду, расправляя свои огромные крылья, визжали, пищали и щебетали. И все они были освещены белым пульсирующим свечением, как огромные, призрачные ночные мотыльки, порхающие и летающие, двигающиеся прямо сквозь стены, как тени.
Они истощат наши разумы. Они истощат их досуха.
Но сквозь агонию и эту бурю явлений он знал. Знал то, чего ему не следовало знать.
За этой дверью... тебе не следует заходить за эту дверь.
Он пополз вперед со своим SPAS-12, когда волны силы ударили в него, отбрасывая назад, сжимая, выдавливая воздух из легких. Казалось, что глаза вылетят из глазниц, что череп разлетится на части в любой момент.
Дверь.
Он пробился к ней, комната была крутящейся бурей ветра, холода, жары и нежити. Он снес дверь с помощью SPAS-12 и увидел...
Старец.
Это был не призрак. Не живой, просто труп, сидящий в центре ямы, выкопанной во льду.
Мертвый.
Давно мертвый. Просто мумия, в оболочке льда, конечности увяли, а стебельки глаз атрофировались, крылья потерты и сложены, как потрепанные зонтики. Однако ветер, сила и психическая энергия исходили от него, проходя через него.
Батарея.
Он был батареей.
Койл поднял ствол штурмового ружья и нажал на курок.
Мумия Старца чуть не разбилась от выстрела, она была такой древней. Голова развалилась, туловище пошло трещинами и рухнуло внутрь себя, как гнилая тыква. И сразу же... явления прекратились.
Затем Фрай помог ему подняться на ноги.
- Ты в порядке? - спросила Гвен, вытирая кровь с носа.
- Жить буду.
- Ебанные призраки, - сказал Фрай. - Что дальше?
Там внизу, в яме, в лед были вбиты заостренные колья. Последняя ловушка, если вы зайдете так далеко.
Койл задался вопросом, как долго там находилась туша. Может быть, еще до закрытия станции. Кто знает? Но она, вероятно, была здесь всю зиму, возможно, мертвая, но, может быть, и не совсем мертвая, своего рода приемник или усилитель, чтобы играть с экипажем.
Батарея. Психическая батарея.
Несмотря на это, он не был таким мертвым, каким должен был быть. Койл это чувствовал. Потому что в его останках был магнетизм. Он чувствовал, как головная боль гудит в затылке, раскрываясь и пытаясь поглотить его.
Он отвернулся.
Фрай зажег свою сигнальную ракету, поджег одну из бензиновых бомб и бросил ее в существо. Она разбилась о лед, желеобразный бензин брызнул на мумию и прилип к ней, ярко и горячо горя. Он зажег две оставшиеся бомбы и бросил их в яму, охваченную пламенем.
- Давайте убираться отсюда к черту, - сказал Койл.
ОНИ УВИДЕЛИ ПОЛАР Клайм, когда Фрай остановил "Снежного Кота" и просто сидели, глядя сквозь лобовое стекло.
- Что? - спросила Гвен. - Что теперь?
Но он, молча, вышел из кабины, встал на гусеницы, и они присоединились к нему, на холоде и ветру. Они не чувствовали ни того, ни другого. Потому что они смотрели в небо, которое было чистым и усеянным звездами. Смотрели на что-то, что наполняло каждого из них страхом, который они не могли адекватно выразить словами.
- Посмотрите на них, - сказал Фрай. - Иисус, посмотрите на них...
Звезды на мгновение заслонил жужжащий рой продолговатых тел, которые летели, словно ведьмы, по небу. Старцы. И они были очень даже живыми. Они пролетели над "Котом" и над куполом Клайм, словно стая перелетных ночных птиц, их звук был подобен гудящей туче шершней, покидающих свое гнездо в дупле дерева.
Их было так много, что невозможно было сосчитать.
- Они больше не прячутся, - сказала Гвен. - Они показывают себя сейчас.
Койл наблюдал, как они исчезают в ледяной темноте над Антарктидой. Они всегда были здесь. И всегда будут, пока не придет время, когда они поднимутся в небо, чтобы завладеть миром, который они засеяли жизнью и разумом. И это время приближалось с каждым днем.
- Давайте вернемся в лагерь, - сказал он. - Скоро это начнется.
И им не нужно было спрашивать его, о чем он говорит.
Потому что они знали.
Сбор урожая человеческой расы...
SETI ГРИН БЭНК,
ЗАПАДНАЯ ВИРДЖИНИЯ
28 МАРТА
ЭТО БЫЛ ТОТ ДЕНЬ.
Рано или поздно он должен был наступить. Все в SETI твердо верили в это. Согласно уравнению Дрейка[81], потенциально существуют тысячи планет с цивилизациями, технологически сопоставимыми с земной, и, возможно, сотни намного опережающих ее. Рано или поздно одна из них должна была уловить радиосигнал или световое излучение и отправить нам сообщение.
И вот это произошло.
Но по-настоящему необычным было то, что сигнал не исходил из какого-то внесолнечного мира. Он не исходил из Тау Кита или Эпсилона Эридана или какого-то другого невероятно далекого места.
Он исходил из относительно близкого места.
Каллисто. Спутник Юпитера.
С тех пор, как космический аппарат Кассини-3 сбросил туда свой зонд, о Каллисто было много чепухи. Много шума в Интернете. Секретные сообщения, предположительно, просачивались из Антарктиды и даже из самой НАСА. НАСА, конечно, все это отрицало. А теперь это. Теперь это.
Вот что не нравилось Сэдлеру. Вот что вызывало у него подозрения.
Сэдлер был астрофизиком, и это должно было быть его мечтой, особенно для такого парня, как он, который последние двадцать лет занимался поиском внеземного разума (ETI). Он был с SETI в период его расцвета как государственного проекта с большим бюджетом и во время финансируемого NSF Целевого поиска, и да, он был там, когда конгресс выдернул вилку из розетки в 90-х. SETI пережила это и стала частным учреждением, процветающим за счет крупных корпоративных и частных пожертвований.
Поэтому Сэдлер должен был быть в восторге, и часть его была в восторге, но большая его часть была обеспокоена.
В течение последних шести часов сеть SETI - и ALA, и Allen Telescope Array, и Optical SETI - принимала сигналы с Каллисто. Сигналы мечты, на самом деле. Импульсы высокой четкости, направленные на Землю в виде как высокоамплитудных микроволновых, так и инфракрасных волн. Прелесть этого заключалась в том, что обычные радиоволны также могли производиться квазарами, пульсарами и даже черными дырами. Использование инфракрасного излучения в дополнение к микроволнам не оставляло никаких сомнений в том, что сигналы были искусственными. Их посылал неизвестный разум и, по-видимому, передатчик исключительной мощности.
Сэдлер наблюдал за кипучей активностью, в которую превратилась диспетчерская.
Люди были счастливы. Они пожимали руки и обнимались, открыто и смело говоря о внеземной цивилизации, как они не делали этого годами. Они были уверены, что SETI скоро снова будет завален федеральными средствами. Конгресс отдаст приоритет тому, что они делали, а NSF будет раздавать открытые чеки. Сэдлер тоже должен был праздновать, но он этого не делал, и он честно не был уверен, почему.
"Что, черт возьми, с тобой не так?" - думал он, сидя перед рядом компьютерных экранов, подключенных к анализатору с миллиардом каналов. "Вся твоя жизнь, все, что ты делал все эти годы, было направлено на этот момент. Ты ел, пил и спал с ETI. Ты спорил со скептиками и чуть ли не дрался с другими узколобыми теоретиками, которые угрюмо практиковали свою науку о плоской Земле. Это оправдание. Ты был не просто каким-то упрямым, счастливо обманутым яйцеголовым со слишком большим количеством научно-фантастических книг в мягкой обложке на старой книжной полке. Ты был прав. Как ты всегда знал, ты был ПРАВ".
"Сегодня тот день, о котором ты мечтал и фантазировал".
"Ты не можешь издать крик радости? Хотя бы негромко?"
Но он не мог. Потому что во всем этом было что-то чертовски неправильное, и он чувствовал это всем своим существом. Он не сомневался, что сигнал был внеземным. Он просто видел в этом проблему, как будто это была не самая лучшая новость в истории расы, а худшая вещь, которую можно себе представить. Ему это не нравилось. Не нравилась идея, что какая-то развитая цивилизация, по-видимому, базирующаяся на Каллисто, которая следила за нами все эти годы, а теперь решила поздороваться, как дела в этом голубом мире?
В этом было что-то тревожное.
У него было самое безумное и иррациональное чувство, что открылась новая глава, и в силу ее откровений никогда, никогда не будет возврата к старой жизни. Это полностью затмит ее.
Рука хлопнула его по плечу, и он увидел Фрэнка Кларка, стоящего там. Старый добрый Фрэнк. Сколько бутылок они выпили, обсуждая внеземной разум и жизнь в других мирах, расходящиеся потоки эволюции и технологического и социального развития? Боже мой.
- Напряженность растет, - сказал Кларк, поигрывая своей тощей седой бородой, как он делал всякий раз, когда нервничал, или был на грани больших событий. - Но я не думаю, что это тебя хоть немного подбодрит, не так ли, старина?
Сэдлер попытался улыбнуться, но улыбка не вышла. - Не знаю, что, черт возьми, со мной не так, Фрэнк. Я должен прыгать от радости, но...
- Но у тебя плохое предчувствие?
- Да.
Кларк кивнул. - Ты не один, мой друг. Посмотри на это старое лицо? Оно выглядит счастливым? Оно выглядит вне себя от радости? Ну, это не так. У меня такое же чувство, как у тебя. Он рассмеялся. - Я чувствую себя как Оппенгеймер... как будто мы только что взорвали бомбу.
- Может, мы становимся слишком старыми.
Кларк огляделся. - Это не только мы, Карл. Во всем этом деле есть и молодые, и старые за общими яйцами. Посмотри на это место, ладно? Оно чертовски кишит. Вчера нас было немного, а теперь к нам приехали ученые и дипломаты. Все те, кто смеялся над нами на прошлой неделе. И что еще хуже, это место кишит шпионами. У нас есть АНБ, РУМО[82] и, вероятно, ЦРУ тоже. Они утверждают, что отправили сюда только своих лучших и самых ярких криптографов, но у меня возникло неприятное чувство, что нашу старушку, Маленькую мисс SETI, вот-вот поглотит более крупная организация с множеством сокращений в названии.
Сэдлеру это тоже не понравилось, но что поделаешь?
Теперь все это стало политическим, а не только научным, и военно-промышленно-разведывательная машина должна была засунуть свои особенно грязные, изношенные пальцы в этот пирог.
SETI первыми уловили микроволновые сигналы.
Они были лучше всех оснащены для этого. Проект назывался Omni-Directional Sky Survey Project. Его целью было охватить небо не только в широком диапазоне радиочастот, но и во всем оптическом спектре. Поэтому SETI первыми схватили его с ATA, но вскоре к делу присоединились их оптические обсерватории в Гарварде, Беркли и Колумбусе. Довольно скоро к этому присоединился Аресибо, а за ним последовала система радиотелескопов VLA - Very Large Array - и десятки других от Англии до Австралии и до самых дальних уголков бывшего Советского Союза. И сигналы продолжали поступать и становились все сильнее и сильнее.
И все хотели знать, что они говорят.
Дело в том, что они, похоже, ничего не говорили. В них были высокочастотные импульсы, регулярные и направленные, в электромагнитном спектре, и они, казалось, были экранированы и зашифрованы. Вся криптографическая мощь Соединенных Штатов и их многочисленных союзников не могла взломать код, если это действительно был код. Лучшее, что они смогли сделать, это цифровое представление сигналов в простых числах. Но они были ужасно случайными и, похоже, не повторялись, ни в одном опознаваемом эпизоде.
Так это было сообщение... или это было что-то совсем другое?
Кларк вздохнул. - У меня неприятное предчувствие, Карл, и у тебя тоже, и знаешь что? Я думаю, что у них тоже. У всех.
Теперь Сэдлер заинтересовался.
- Все чертовски нервничают, Карл. Они готовы завести котят. Они смеются, шутят, улюлюкают и кричат... но ничто из этого не касается их глаз. Их глаза напуганы. Я имею в виду, они напуганы. Вся эта праздничная чушь, шлепки по заднице и поздравления - это фикция. Фикция. Я вижу это по их глазам. Они ведут себя беззаботно, потому что знают, что так и должны себя вести. Они играют свою роль. Все они. А внутри?
- Внутри у них кишки перекручены?
- Ты понял. Они чувствуют, что ждут, когда зазвонит телефон, понимаешь? Ждут, когда позвонит врач и скажет, доброкачественная или злокачественная эта масса в их мозгах. Он сглотнул пару раз, словно у него не было слюны во рту. - И ты хочешь моего мнения, старый приятель? Она будет злокачественной.
- По крайней мере, это не только я, - сказал Сэдлер.
Но он не чувствовал себя лучше. Он не мог избавиться от ощущения, что это не только изменит человеческую культуру, но и превратит ее во что-то, по сути, дьявольское. И в этом не было больше здравого смысла, чем в том, что астрофизик с докторской степенью из Корнелла отказывается от одной высокооплачиваемой должности радиоастронома за другой, чтобы следовать своему внутреннему чутью и охотиться на монстров с жучиными глазами в открытом космосе. Он сделал это, потому что чувствовал, что где-то там есть разум. Нет, он это знал. Так же, как он знал, что в этих сигналах было что-то неисчислимо пагубное, что-то паразитическое, что будет высасывать кровь из расы капля за каплей.
Кларк прочистил горло. - Люси... Люси попросила меня пригласить тебя и Карен на ужин в пятницу, Карл. Она готовит одно из тех ужасных французских блюд из морепродуктов из ее книг Джульетт Чайлд[83]. Я сказал ей, что приглашу тебя, но на твоем месте я бы отказался. Она приготовила мне какой-то суп на днях, и он был на вкус как прогорклые раки в соленой, тепловатой воде. Господи, это было нечестиво. Можете смело отказаться.
- Мы будем.
Но тревожило то, что он не думал, что они будут. Такие вещи, как званые ужины и барбекю на заднем дворе, вот-вот уйдут в прошлое, станут пережитками образа жизни, которого больше не существует. Потому что к пятнице мир станет совсем другим, и ни он, ни кто-либо другой в этой огромной комнате передовых технологий не сможет ничего с этим поделать.
- Что-то происходит, Карл.
Так и было.
Туземцы начали беспокоиться. По-настоящему беспокоиться. Все собрались небольшими группами перед рядами компьютеров, которые использовали криптографы, которые были подключены к огромным криптологическим сетям АНБ и РУМО.
- Может быть... может быть, они расшифровали сообщение, - сказал Кларк.
Одна из криптотехников, державшая чашку кофе, услышала его и покачала головой. - Чтобы что-то расшифровать, оно должно быть зашифровано. А я не уверена, что это вообще зашифровано. Я не думаю, что это сообщение. Если только, ну, если только это не должно быть каким-то образом подсознательным.
- Что происходит? - спросил ее Сэдлер.
Она не смотрела на него, не отрывала глаз от верхнего экрана, который в цифровом виде кодировал электромагнитные импульсы, превращая их в осциллирующие волны, которые мог видеть каждый. - Это может быть просто поток энергии, направленный на нас.
Сэдлер почувствовал, как по его позвоночнику пробежал холодок. - С какой целью?
Она просто пожала плечами, и он понял, что бесполезно допрашивать ее. Она не станет строить догадки или выдвигать гипотезы. Это было не в ее характере. Она была из АНБ, а криптологи Агентства национальной безопасности знали, как держать рот закрытым.
- Смотрите, - сказала она. - Вы видите это? Длины волн меняются. Они неустойчивы, но усиливаются. Это очень... любопытно.
И Сэдлер понял, что это так, все верно.
Что-то должно было произойти, и он почти чувствовал, как это накапливается в воздухе института, как статическое электричество. Растет, набирает силу, потенциальная энергия вот-вот станет кинетической. И все, казалось, это знали. Они не разговаривали. Они ничего не делали, а просто смотрели на экран, завороженные этими прыгающими цифровыми дисплеями.
Один из техников увеличил громкость, чтобы все могли слышать то, что слышат радиотелескопы. Раньше это был своего рода грохочущий, бессмысленный шум, похожий на тот, что вы слышите из радио, которое не может зафиксироваться на канале. Но это было по-другому. Он тоже изменился. Теперь это был не бессмысленный шум, а нарастающий и затихающий далекий гул, который словно слышен сквозь бурю. И что-то еще, звук, похожий на дыхание прямо под ним. Как будто что-то там дышало, и они слышат его сигнатуру через мертвенность почти 400 000 000 миль космоса.
Гул становился громче.
Это было что-то настойчивое.
Что-то, что нельзя отрицать. Что-то, что транслировалось не для того, чтобы его расшифровывали или даже понимали, а просто слушали.
Сэдлер почувствовал, как в затылке у него начинает нарастать головная боль.
Он хотел сказать: выключите этот шум... слышите? Выключите его, пока... не... слишком... поздно...
Но он ничего не сказал.
Он просто слушал и чувствовал, как что-то внутри него дало глухой хлопающий звук. Все, что он мог слышать, была эта передача. Ничего больше, ничего больше.
Ему это не нравилось, но он слушал.
И похоже у него не было выбора.
Это был почти живой, органический звук, как будто ухо прижали к родовому мешку и слышно, как что-то там просыпается, слышно едва уловимый стук сердца. Это было похоже на это. Звук потенциала, осознания, активности. Он представлял себе Каллисто там, в этой пустой утробе космоса вокруг Юпитера, удерживаемую в стазисе интенсивным гравитационным полем планеты, как металлическая пломба, пойманная в ловушку притяжения гигантского магнита. Он видел эту древнюю луну в своем сознании... покрытую кратерами, темную и рассыпающуюся, как доисторическая яма кургана... и слышал шипение ее передачи, оно становилось все громче и громче, заставляя его мысли суетиться и сталкиваться, толпиться в голове, пока гудение и дыхание усиливались и подчиняли все.
Он сравнивал этот шум со звуком, который мог бы издавать дом с привидениями в глухую ночь... или, может быть, то, что вы услышите, если приложите череп к уху, как раковину. Глухое гудение небытия, едва скрывающее отголоски далекого прошлого, призраков и ползучие воспоминания древности, которые начали шевелиться, пробуждаться, сочиться из стен, как зловещие тени.
"Карл..." - начал Кларк, но не продвинулся дальше этого.
Сэдлер попытался заговорить, но это было похоже на то, как будто он был заперт в своей голове, спрятан в скрипучем доме, пока этот гудящий ветер поднимался все выше и выше. Он ничего не мог сделать, кроме как чувствовать барабанную пульсацию головной боли. Он казался вне досягаемости своей соматической нервной системы; неспособным на сознательное действие.
И не только он, но и все в этой комнате.
Они стояли вокруг, как статуи, с широко открытыми глазами и напряженные, но абсолютно неподвижные. Их губы не говорили, а глаза не моргали. У многих были странные маленькие тики в уголках рта. И многие потели и пускали слюни.
Гудящий шум и странный шепот дыхания стали настолько громкими, что вы не смогли бы перекричать их. Он владел всеми в этой комнате и не собирался отпускать их.
Сэдлеру удалось продумать последнюю ясную мысль, прежде чем его разум был подавлен: Боже мой, это не сообщение... это сигнал, посланный, чтобы доминировать и владеть, чтобы сломить нас и владеть нами...
Он был прав.
Сигналы были переданы из мегалитической структуры, которая недавно поднялась через замерзшую кору Каллисто, как это было запрограммировано бесчисленные эпохи назад. Она генерировала сигналы, усиливала их, затем направляла их через пространство с большой интенсивностью в тот теплый, голубой мир, называемый Землей. И здесь эти электромагнитные импульсы нашли своих приемников в сотнях мегалитов по всему миру. Импульсы были собраны, переработаны, не ослаблены, а усилены и очищены, и отражены в белый шум, который разблокировал древние директивы и команды, имплантированные в человеческий мозг.
Это могло звучать как бессмысленное гудение или шипящее дыхание.
Но это было гораздо больше.
Это был последний зов сирены расе, и конец времени был близок.
Перевод: Maksim Grudina
англ. Adelaide Island – остров у побережья Антарктиды, расположен у северо-западного побережья Антарктического полуострова в северной части залива Маргариты, у южного побережья острова находится полярная станция Великобритании – "Rothera-Station"
Polar Clime – не нашел такой станции, возможно плод фантазии Каррэна
англ. USAP
англ. NSF
англ. Pet Rock - коллекционная игрушка, созданная в 1975 году. Она представляла собой обычный гладкий камень, была упакована в картонную коробку с отверстиями для дыхания и продавалась под видом домашнего питомца
игра слов, англ. beacon – маяк и Beacon Valley – долина Бейкон
англ. Limie (устаревшее) – британский моряк, прозванный так из-за практики добавления сока лайма в грог для борьбы с цингой, принятой в Королевском флоте
Авиация Национальной гвардии
Хижина Jamesway – переносная и простая в сборке хижина, разработанная для полярных погодных условий. Эта версия хижина Quonset была создана компанией James Manufacturing Company из Форт-Аткинсона, штат Висконсин
англ. Gut – кишка, игра слов
Манчкин (от названия героев Ф. Баума) – порода короткопалых кошек (кошка-такса)
Bell UH-1 Iroquois (по прозвищу "Хьюи") - военный вертолет общего назначения, разработанный и производимый американской аэрокосмической компанией Bell Helicopter. Это первый представитель плодовитого семейства Хьюи, а также первый вертолет с газотурбинным двигателем, стоящий на вооружении вооруженных сил США
англ. General Assistant – младший клерк, который выполняет общую канцелярскую работу для своей команды или офиса
Стандартные операционные процедуры (СОП, анг. SOP, Standard Operating Procedure) - набор пошаговых инструкций для однотипного выполнения последовательности каких-либо действий
англ.Fingees
анг. Jujyfruits - жевательные конфеты на основе крахмала, похожие на леденцы, производимые Heide Candy Company, дочерней компанией Ferrara Cansy Company
анг. Chicago Field Museum – музей естественной истории им. Филда – находится в г. Чикаго, Иллинойс
Как правило, трилитон - это два вертикально установленных мегалита, поддерживающих третий, играющий роль перемычки между ними
англ. sarsen, сарацинские камни, также сарсены - куски сцементированного кремнистым веществом песчаника, во множестве находящиеся в Южной Англии на Солсберийской равнине и холмах Мальборо-Даунс в Уилтшире; также находятся в Кенте и в меньших количествах в Беркшире, Эссексе, Оксфордшире, Дорсете и Гемпшире. В Средневековье словом "сарацин" обозначали мусульман, но по аналогии оно распространилось на всё нехристианское. Эта порода широко использовалась в языческих святилищах и мегалитах, отчего и получила название
анг. Dining Attendant - служащие столовой, которых раньше называли официантами, работают в ресторанах, кафе и столовых отелей. Служащие убирают со столов и выгружают подносы на кухне, разделяя посуду, столовые приборы и белье
анг. Kool-Aid – американский бренд ароматизированных напитков, принадлежащий компании Kraft Heinz, базирующейся в Чикаго, штат Иллинойс. Порошковая форма была создана Эдвином Перкинсом в 1927 году на основе жидкого концентрата Fruit Smack
сорт виски
вероятно, Джим Моррисон
Дженис Джоплин, американская рок певица
Soap Opera Digest – еженедельный журнал, освещавший американские дневные мыльные оперы
"All My Children" - американская мыльная опера, транслировавшаяся с понедельника по пятницу с 1970 на канале ABC
анг. Jägerbomb - убийственный коктейль, приготовленный путем добавления шота Jägermeister в энергетический напиток, обычно Red Bull
Resusci Anne, также Rescue-Annie или CPR-Annie - манекен, используемый в некоторых странах для обучения приёмам сердечно-лёгочной реанимации. Прообразом манекена послужила широко известная посмертная маска неизвестной девушки, утонувшей в Сене в конце XIX века
англ. Rummy – настольная игра
Лягушонок Ке́рмит - самый известный из кукол Маппет, созданный авторитетным кукольником Джимом Хенсоном
англ. OSHA, Управление по охране труда - управление в Министерстве труда США, которое занимается вопросами охраны труда и профилактики профзаболеваний
американские фильмы по технике безопасности
Джонни Сандерс - американский музыкант, наиболее известный как вокалист, гитарист и автор песен рок-групп "New York Dolls" и "Heartbreakers"
Сэр Э́рнест Ге́нри Ше́клтон - англо-ирландский исследователь Антарктики, деятель героического века антарктических исследований. Участник четырёх антарктических экспедиций. Ду́глас Мо́усон - австралийский геолог, исследователь Антарктики, автор трудов по геологии и гляциологии. Первооткрыватель руд радиоактивных элементов на территории Австралии. Участник трёх антарктических экспедиций
англ. National Oceanic and Atmospheric Administration, NOAA - федеральное ведомство в структуре Министерства торговли США (англ. Department of Commerce); занимается различными видами метеорологических и геодезических исследований и прогнозов для США и их владений, изучением мирового океана и атмосферы
Atmospheric Research Observatory (ARO) - обсерватория атмосферных исследований на Южнополярной станции Амундсен-Скотт - это объект Национального научного фонда (NSF), расположенный недалеко от географического Южного полюса
англ. Captain and Coke – коктейль из рома и колы
англ. ориг. I LUV ANAL PROBES
англ. Little America - Маленькая Америка, главная американская база в Антарктиде, расположенная на северо-восточной окраине шельфового ледника Росс возле залива Кайнан. Была создана в 1929 году как штаб-квартира полярных исследований Ричарда Э. Берда
англ. PUFON
игра слов, PUFON и Poop-on
Лаборатория CosRay содержит нейтронные мониторы, использующиеся для измерения космических лучей с энергией от 400 МэВ до сотен ГэВ
англ. FUBAR – акроним Fouled Up Beyond All Recognition или Fucked Up Beyond All Repair/Recognition - безнадежно испорченный, пришедший в абсолютную негодность
англ. Dark Sector, Темный Сектор - в этой зоне нет источников помех электромагнитным сигналам, которые могут помешать работе радиотелескопов
Телескоп Viper представляет собой 2-метровый телескоп, использовавшийся для наблюдения в субмиллиметровом диапазоне с Южного полюса
англ. Kiwis? – вероятно прозвище новозеландцев
Боковая полоса частот - дополнительная полоса частот, возникающая при модуляции несущего колебания
Морены - тип ледниковых отложений, созданный непосредственно ледником. представляет собой своеобразную смесь обломочного материала - от гигантских глыб (имеющих до нескольких сотен метров в поперечнике), до глинистого материала, образованного в результате перетирания обломков при движении ледника
Босс, лидер, вождь или высокопоставленный человек в организации
англ. Blue collar worker – рабочие на строительных площадках или производственных линиях. Их название происходит от прочных синих тканей, которые они традиционно носили
Ку́бикл - рабочее место в офисе
Сэр Эрнест Ге́нри Ше́клтон - англо-ирландский исследователь Антарктики, деятель героического века антарктических исследований. Участник четырех антарктических экспедиций, годы жизни 1874-1922
Катабатический ветер (от греч. κατάβασις, катабасис - спуск, снижение), также падающий - плотный и холодный воздушный поток, направленный вниз по склонам земной поверхности (с горных перевалов), а также нисходящие струи холодного воздуха в кучево-дождевых облаках
англ. There she Blows, традиционный оклик наблюдателя на китобойном судне при наблюдении струи воды, выбрасываемой всплывшим на поверхность китом. Это стало общепринятым выражением, отчасти, несомненно, благодаря Моби Дику, до такой степени, что уже не имеет значения, действительно ли он использовался на борту корабля и почему китобои считали всех китов самками, это живописный способ сказать: "Цель в поле зрения" или что-то в этом роде
Научно-технический центр Альберта П. Крэри, широко известный как Crary Lab - лаборатория и исследовательский центр в Мак-Мердо
англ. ANG - авиация Национальной Гвардии
англ. Howdy Doody - мальчик-марионетка в одноименной детской программе транслировавшейся сетью NBC с 1947 по 1960 г.
0° градусов по Цельсию
Сухие долины Мак-Мердо - бесснежные долины антарктических оазисов на территории Земли Виктории в Антарктиде к западу от пролива Мак-Мердо. Это самая большая не покрытая льдом область в Антарктиде
Операция "Highjump" - американская антарктическая экспедиция, которая была организована ВМС США в 1946 году
"Порт Чарльз" - американская дневная мыльная опера, которая транслировалась на канале ABC c 1 июня 1997 года по 3 октября 2003 года. Это спин-офф длительной мыльной оперы "Главный госпиталь", сюжет которой разворачивается в вымышленном городе Порт Чарльз, Нью-Йорк
Де-Мойн - город в США в центральной части штата Айова
"Шарло́тт Хорнетс" (англ. Charlotte Hornets) - профессиональный баскетбольный клуб, выступающий в NBA
Братья Харди - серия детских детективов, написанных различными литературными призраками под псевдонимом Франклин У.Диксон. Выходит с 1927 года в США
Вентифакт - камень, который был истерт, изъеден, протравлен, рифлеен или отполирован ветром песка или кристаллов льда. Слово "Вентифакт" происходит от латинского слова "Ventus", что означает "ветер"
англ. Cabin Fever, домашняя лихорадка - это мучительная раздражительность или беспокойство, испытываемые, когда человек или группа людей застревают в изолированном месте или в замкнутом пространстве в течение длительного времени
Post Toasties - американские хлопья для завтрака, производимые компанией Post Foods, тут имеет место игра слов, Фрай называет Харва flakier – хлопьевидный, а также странный, неуравновешенный
Вероятно, имеются ввиду Рубиновые туфельки - пара волшебных туфель, которые носила Дороти Гейл, которую играла Джуди Гарленд в музыкальном фильме Metro-Goldwyn-Mayer 1939 года "Волшебник страны Оз"
Злая Ведьма Запада - ведущий персонаж, появляющийся в классическом детском романе "Чудесный волшебник страны Оз", созданном писателем Л. Фрэнком Баумом
Плавник, выкидной лес - срубленные или упавшие деревья, ветки, плавающие в реке или в море и выбрасываемые на берег
Ткань Burberry была изобретена Томасом Берберри в 1879 году и запатентована в 1888 году; это саржевый габардин, прочный, плотно сотканный и водостойкий. Обычно использовался альпинистами или скалолазами для предметов одежды, рюкзаков и палаток
Пауки-бокоходы или неравноногие бокоходы, или пауки-крабы, или крабовые пауки - семейство пауков. Названы так из-за своей способности передвигаться боком
англ. G, перегрузка - отношение фактической силы взаимодействия тела с опорой к весу тела (силе гравитационного притяжения), обусловленному на Земле на уровне моря. Изменение отношения двух сил, перегрузка является безразмерной величиной, однако часто перегрузка происходит в единицах стандартного ускорения свободной падения g (произносится как "же"), равного 9,80665 м/с²
англ. softball - спортивная командная игра с мячом, разновидность бейсбола
Дейтон обозначает время по военной шкале времени, десять сотен часов обозначает 10 утра
United States Navy SEALs (акроним SEAL: англ. Sea - море, Air - воздух, Land - земля; буквально: англ. Seals - тюлени) - основное тактическое подразделение Сил специальных операций (ССО) ВМС США, в оперативном отношении подчинённых Командованию специальных операций (КСО) ВС США (U.S. Special Operation Command, USSOCOM), предназначен для ведения разведки, проведения специальных и диверсионных мероприятий, поисково-спасательных операций и выполнения других задач, стоящих перед ССО
Сапоги Finnesko использовались в Австралазийской антарктической экспедиции, 1911-14. Сапоги из оленьей шкуры мехом наружу. Стопа сформирована из верхней части головы оленя, с зашитыми ушными и глазными отверстиями
"Би́тва в Арде́ннах" - американский военный фильм режиссёра Кена Эннакина, премьера которого состоялась 16 декабря 1965 года
Ракета AGM-114N Hellfire, высокоточное оружие класса "воздух-земля". Она способна атаковать цели на расстоянии до восьми километров и достигает скорости более 1 Маха
Фэ́рра Ле́ни Фо́сетт - американская актриса, модель и художница. Фэрра была секс-символом эпохи 1970-х
Уравнение Дрейка, или формула Дрейка, - формула, предназначенная для определения числа внеземных цивилизаций в Галактике, с которыми у человечества есть шанс вступить в контакт. Сформулирована доктором Фрэнком Дональдом Дрейком в 1960 году
Разведывательное управление министерства обороны - управление военной разведки в составе Министерства обороны США
Джулия Кэролин Чайлд - американский шеф-повар французской кухни, соавтор известной кулинарной книги "Осваивая искусство французской кухни", также ведущая на американском телевидении