В четвертой книге серии «Черный скорпион» Ассоциация издательств КРИМ-ПРЕСС представляет триллер Майкла Грея «Комната ужасов».
Из-за пагубной неосторожности молодых наследников старинного поместья к жизни возрождается страшное существо, питающееся ужасом, болью, страстью, злобой людей.
Посвящается самой очаровательной модели в мире — Ким Дарлинг
С благодарностью господам из бюро ремонта при фирме «Смит-Корона», Маркхэм, штат Онтарио, без чьей помощи мне не сдать бы книгу к последнему сроку
Рыжий комочек грязи застрял в жесткой зеленой щетине искусственной травы. Джейми тронул его носком своего черного ботинка и затаил дыхание: комок завис на самой кромке черного провала. Там, в яме, ничего еще нет. Пока.
Священник все бубнил.
Два черных носика изящных туфелек смотрели на Джейми. Горячее августовское солнце зажгло на одном зайчик. «Интересно, — подумал юноша, — виден владелице туфельки зайчик? Нет, конечно! Солнце за спиной».
«И прах прахом станет». К концу дело идет. Где-то за спиной Джейми прокашлялись, зашаркали. «Работяги, наверное, могильщики, — подумал юноша. — Кто еще осмелится нарушить тишину? А могильщики на похоронах как у себя дома. Готовятся гроб опускать. Надо опускать, наверное, очень ровно, чтоб покойник внутри не соскальзывал. Хотя… какая разница? Кого волнует, в какой позе он там будет гнить».
Взгляд Джейми медленно поднялся от туфелек вверх по лодыжкам, еще выше. Край черного платья. Молодежная модель. Лица не видно. Большая черная шляпа с огромными полями. От них — густая тень. «Может, эта девушка — моего возраста, — думал он. — А вдруг она вернется в Дом, на „чтение“? Об этом неприлично думать. Похороны. Случай серьезный. Если сам я сроду не видел дяди, или двоюродного дяди, или кем мне доводится усопший Эфраим, то из этого еще не следует, что незнакомка в черной шляпе находится в таком же отдаленном родстве покойному. Может, она там, под шляпой, рыдает. Мне, кстати, тоже не мешало бы всплакнуть. Не выходит что-то. Мама, интересно, плачет сейчас или нет? Огорчилась хотя бы? Не поговоришь с ней…» Его мысли вернулись к девушке, стоящей напротив. Что это именно девушка, а не зрелая женщина, Джейми был совершенно уверен. Воображал, как подает ей руку — поддержать. Она поднимает на него карие (синие? зеленые?) глаза, полные сладко-соленых, слез, и он осушает их поцелуем.
Кто-то тронул Джейми сзади за локоть. Он взглянул: пальцы с корявыми ногтями, морщинистые, грязные, жилистое запястье, рукав спецовки. Джейми отпрянул к брату Рону. Четверо внесли большой белый гроб, с непристойной ловкостью расположили свою ношу над ямой. Большая белая колыбель тихонько покачивалась на полотняных ремнях. «Спокойной ночи, малыш, — пожелал Джейми. — Глубина два метра. Почему два? Чтоб легко копать было, — догадался он. — Пошвыряй-ка землю с двух с половиной. Трудновато. И во всем они так. Делай, пока идет. А полтора? Или метр? Запах? Да нет, через полтора метра глины запах не пройдет. Понадежней хоронить. Чтоб в гости не ходили посреди ночи. Два метра глины, а потом тяжелая плита. „Помним и любим“. Чушь! Лежать, ублюдки недогнившие! Лежать, где положено! Вот. Это уже ближе к истине».
Джейми повернулся. Солнце ударило в глаза. Прослезился. И сразу почувствовал себя лучше: создалась видимость, что КАК БУДТО он скорбит. Может, девушка увидит, как слезы блеснули у него на ресницах, и почувствует К НЕМУ симпатию.
Рон держался сзади, Джейми тоже не хотелось оставаться у всех на виду. Священник и провожающие в последний путь, как пчелиный рой вокруг матки, сдвинулись к выходу. А прямоугольная дыра, могильщики, здоровенный ящик остались там, в другом кино, на другой сцене. Всем только бы отгородиться как-то от ящика с трупом. Неприятная какая-то тишина, как шерсть на голое тело. «Прощай, назад не возвращайся!» — Джейми вспомнил кино с похоронами. — «Прах к праху» — это же сразу ПОСЛЕ того, как гроб уляжется на дно, а? Вся церемония что-то не ладится. Тут — священник, там — родственники. А там — яма, в яме — гроб. И могильщики. Каждый со своей стороны. Сдвиг в пространстве и во времени. Все не слава Богу у старого Эфраима. Чего они так все старательно изображают, что это не их кино?
Священник бормотал и размахивал правой рукой, как сеятель. Землю сеет. И тут же первые комья с лопат могильщиков забарабанили по крышке белого гроба. Небольшая толпа начала рассеиваться, отсекаться, как частички масла на поверхности воды. Бледные лица повернулись к священнику, ждут дальнейших указаний. Тот посмотрел на свои ногти, кустистые брови полезли вверх. Будто удивился, что на них нет и следа земли. Кто просто стоит, кто с ноги на ногу переминается.
Высокий мужчина в сером костюме прочистил горло, все взглянули на него. Он отступил, повернулся на каблуках.
Толпа двинулась вслед за широкой серой спиной по направлению к выстроившимся в ряд машинам. Священник все еще бормотал.
Даже уходя, люди оставались в каком-то состоянии неопределенности. Они оборачивались назад, в сторону могилы, все в сомнениях, будто пытались припомнить, что не доделано. «Броуновское движение», — вспомнил Джейми пример из школьной программы.
Их старый «леборон» тоже выглядел подавленным. Другие машины были все как одна: в более глубоком трауре, чем их хозяева. Черные длинные «линкольны», у каждого по сдержанной траурной розетке на капоте. Джейми искал глазами: где же та, в туфельках, с такими симпатичными щиколотками? Но она затерялась в хаосе фигур в черном.
— Ма, — прервал Рон размышления Джейми. — Все тут в Ридж-Ривере такие чудные?
— То есть? — переспросила мать, выруливая на об саженный дубками проспект.
— А-а. Я знаю, про что он, — встрял Джейми. — Всеобщее дремотное состояние.
— Как-никак похороны. Неужели ты рассчитывал застать здесь оживленную беседу?
— Как зомби, — продолжил мысль Рон. — Люди-роботы.
— Ага, — сказал Джейми, — точно, Рон. Только с выдохшимися батарейками. Скоро остановятся, застынут, как статуи. Как игра «замри». Ты помнишь, Рон, как мы играли в «замри»? Все время, когда были маленькими. С девчонками играли.
— Ага. — Рон при этом весь-таки вывернулся на переднем сиденье. — Надо будет разыскать их, зарядить батарейки. Там была одна телка… Я не против ее подзарядить. Кто она, ма? Родственница?
Джейми сидел сзади, молчал. Волны бессмысленной бешеной ревности захлестывали его: «Зараза Рон! Это он о „щиколотках“. Я ее первый заметил! Зараза! Заразная зараза! Конечно, где ему, семнадцатилетнему, против искушенного девятнадцатилетнего мужчины? Они ее наверняка никогда и не увидят больше. И поделом Рону!»
Мать искоса глянула на Рона:
— Не будь идиотом! И выкинь дурь из башки. Понятия не имею, родственница она нам или нет. Я даже не знаю, о ком ты. Какая-нибудь седьмая вода на киселе, наверное.
— Ты убита горем, ма? — Джейми хотелось переменить тему.
— Держусь более-менее, — чуть не рассмеялась та. — Дядю Эфраима я никогда не видела, но надо ведь продемонстрировать уважение к усопшим, прежде всего ради живых. И без большой при этом работы над собой.
— Если мы его сроду не знали, как нас занесло на эти похороны? — спросил Рон.
— Отчасти из уважения к умершему родственнику. Хотя я и сама толком не знаю, что он нам за родственник… Отчасти от жадности. — Она улыбнулась Рону, а потом еще раз, через плечо, — персонально для Джейми.
— Жадности? — От любопытства Джейми подался вперед.
— Завещание, — продолжила мать. — Нас пригласили на чтение завещания дяди Эфраима. Значит, мы упомянуты в нем.
— А сколько? Сколько мы получим, ма?
— Откуда она знает, дубина, — оборвал его Рон. — Для того мы и едем на «чтение», чтоб выяснить. Правильно, ма?
— Не обзывай брата! Да уж. Но скорее всего этих денег лишь на новые шины хватит. В противном случае поедем обратно на этом завещании.
— А может, на новую машину хватит, а, ма? — Джейми даже принялся грызть ноготь от возбуждения. — Как насчет «порше»? Или «лямборгини»?
— Не переживай. Я, как ты помнишь, ни разу его и в глаза-то не видела. Мы — бедные родственники, и все. Причем дальние. Удостоят словечком — и на том спасибо. Так? А?
— Похоже, что так. — Джейми упал обратно на сиденье.
— А чего тогда мы приперлись, ма? — спросил Рон. — Раз мы его не знали и нам ничего не светит?
— Из уважения к усопшим, Рон, — повторила мать и опять усмехнулась, — и потом, нам же дали деньги на поездку, я ведь говорила. Если бы мы не поехали, пришлось бы все вернуть. Ты же знаешь свою маму. Подсуетишься чуть-чуть — получишь на чай. В нашем теперешнем положении…
— Что, папа опять задерживает? — поинтересовался Рон.
— Как обычно. — Нотка горечи прокралась-таки в ее ответ. — Потом, у него, наверное, своих забот полно. Попробуй, содержи две семьи одновременно.
— Миндальничаешь ты с ним, ма. Судить надо сукина сына, и все, — сказал Рон.
Женщина хлопнула себя по коленке новой черной перчаткой.
— Попридержи-ка язык, сынок. Он пока что твой отец.
— Биологически, ма. Чисто биологически.
— Побудь в его шкуре, Рон. Если бы ты побыл чуть-чуть в его… Кажется, приехали.
Они повернули на улочку, заросшую кленами с огромными красными листьями. Ворот не было, только кирпичные колонны. Сквозь деревья было видно, как строгие линии стриженых газонов сходятся в перспективе. Будто траву здесь ткут, а не выращивают.
— Вот те раз! — воскликнул Рон. — Ты смотри, что творится! Может, мы не туда попали, ма?
— Я ехала за той машиной, — показала мать. — Да и дом нам нужен № 16.
— Номер дома? — удивился Джейми. — Да я не видел на улице ни одного дома, кроме этого. Он САМ — целая улица. Посмотрите только на эти лужайки.
— Возможно. Улица Кленов, 16. Номер я видела на почтовом ящике, а то, что это клены, сомнений, кажется, не вызывает.
— Миллионы, — задохнулся Джейми. — Этот дом стоит миллионы!
— Очень красиво, — осадила его мать. — Кажется, сын слюной изошел, чуть деньгами запахло.
— Проезд заканчивался кольцом метров за тридцать от дома. Чтобы добраться до ступеней, надо было еще пересечь широкую полосу гравия, сверкающего на солнце, как снег в горах, потом тротуарчик из плотно подогнанных булыжников.
На верху лестницы сидел потрепанный мужчина. Он осмотрел всех троих, пока они поднимались, глаза-бусины сверкнули из-под тени старой, выцветшей шляпы.
Лицо его было на редкость непропорционально. Расстояние от глаз до рта слишком велико, подбородок толщиной с доску. Волосатые уши, казалось, состояли наполовину из грязных отвисших мочек. В одной руке старик держал допотопный серп, другой водил по лезвию камнем, извлекая протяжный, свистящий, по-своему мелодичный звук. Когда мать с сыновьями подошла, он пробормотал: — Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, со мной четырнадцать. Вы — последние. — Это было сказано тоном приказа, уж никак не вопроса.
— О чем это он, а? — шепнул Джейми своему брату, кивнув назад на старика.
— Перенаселенность, — шепнул Рон в ответ. — Допускается ровно четырнадцать с половиной единовременно. Поэтому серп. Было бы нас четверо — вжжжжжик! — Он чиркнул большим пальцем по горлу и осклабился. Джейми посмеялся, но шуточка что-то не показалась такой смешной, как хотелось бы. Даже при ярком солнечном свете.
Женщина в кричащем, потрескивающем плохо гнущимися складками платье провела их в большую, с темной отделкой приемную. Причудливо украшенный буфет был заставлен холодными мясными блюдами, тут же стояла большая чаша для пунша. Рон и Джейми сразу же принялись накладывать на тарелки.
— Здравствуйте. Боюсь, что нас не представили. — Это заговорил высокий мужчина в сером костюме. — Меня зовут Брайер. Роберт Брайер.
— Джейми, — прочавкал Джейми, перекатывая во рту кусок ветчины. Потом сделал движение локтем в сторону брата: — Рон. Халифакс. Рон и Джейми Халифаксы.
— Моя дочь, — представил Брайер, и Джейми чуть не подавился долькой салями. Это были те самые «щиколотки». — Харвест. Дурацкие имена давали мы детям в шестидесятые. Вы не находите?
— А? Да! В смысле нет. Прекрасное имя, — пролепетал, брызнув при этом слюной, Джейми. Как пить дать обрызгал девушку подливкой. Она протянула руку. Джейми воткнул вилку в картофельный салат и пожал руку. Вилка начала опасно крениться. Джейми не мог запросто взять и бросить ее теплую и мягкую руку, это было бы неучтиво. Харвест сама спасла вилку, попробовав заодно салат из его тарелки. Она подмигнула ему. Именно ему! Горка картофельного салата разделяла их. Джейми бросило в жар и в холод одновременно. Спас его Рон.
— Здравствуйте, мистер Брайер. Приятно познакомиться. — Джейми заметил, что голос Рона стал вдруг совсем томным. — Чудный старинный дом, не правда ли, Харвест? — продолжал Рон.
Все опять закипело в Джейми. Конечно, где ему, семнадцатилетнему недотепе Джейми, состязаться с видавшим виды Роном двадцати без малого лет от роду.
Роберт Брайер, став вполоборота, поманил рукой вторую девушку в черном.
— Подойди-ка, моя радость, — сказал он. — Позволь представить тебя двум юношам, родственникам усопшего. Джейми и Рон Халифаксы. Вверяю вам и вторую мою дочь, Баунти. Я говорил, у нас в ходу странные имена, не так ли? — Мужчина улыбнулся.
Рон был тут как тут. Не успел Джейми головы повернуть, а уже обе руки Баунти — в лапах Рона. Харвест перехватила взгляд Джейми и в шутку надула губки. Она, видно, все время в тени старшей сестры. Джейми посочувствовал ей как товарищу по несчастью. Так и у них со старшим братом. Вообще-то Харвест не менее привлекательна. Рон просто клюнул на то, что Баунти срослась со своим именем. Она БЫЛА хороша собой, на вкус Джейми, слишком хороша. Младший брат следил краем глаза за Харвест. Сколько ей, интересно? В черном она — взрослая женщина, а посмотреть как следует да переодеть в джинсы со свитером — так ей, может, не многим больше, чем ему.
Роберт Брайер вытащил из кармана прокопченную трубку. Не успел он пристроить ее в угол рта, как женщина, которая ввела семейство Халифаксов в дом, очутилась рядом. Рука ее потянулась к трубке, затем застыла в нерешительности и опустилась.
— Простите, сэр, — произнесла она одними губами, тонкими и жесткими, как проволока. — Нельзя курить в доме. Это правило. Хозяина.
Брайер посмотрел на нее сверху вниз, слегка нахмурившись.
— Мистера Эфраима, сэр, — уточнила женщина.
— Однако… он ведь… — Брайер замялся. Непроизнесенное слово кричало.
— Умер? Конечно. Но пока не объявлена его последняя воля, ОН тут хозяин, сэр.
— Конечно, конечно. Именно так. Покорнейше благодарю за совет.
Она отчалила, и Брайер улыбнулся Джейми.
— Как называется ткань, из которой сшито ее платье, атас, кажется?
— Атлас, может быть? — Рон повернулся от Баунти к ее отцу.
— Возможно, вы правы. А все-таки, атас больше подходит, а? — И мужчина вопросительно вскинул бровь.
Баунти с Роном улыбнулись. Харвест легонько толкнула Джейми бедром:
— Не волнуйся, он всегда так: не поймешь, когда шутит, когда говорит серьезно. Ничего, освоишься со временем. — «Со временем», — отметил Джейми. Косвенное обещание. Это понравилось.
Брайер кашлянул и кивнул на чашу для пунша.
— Подозреваю, что ответственность за эту грустного вида смесь лежит также на «хозяине» с его правилами. Тому из вас, молодые люди, кто в известных целях планирует подпоить моих дочек, придется пустить в ход собственные запасы.
Джейми покраснел. Рон ухмыльнулся:
— Придется сначала основательно загрузить их за болтливого папу, не так ли, сэр?
— Мои девочки вполне в силах позаботиться о себе самостоятельно, молодые люди, но ход ваших мыслей мне нравится. И почему бы нам не додуматься запастись заранее?
Он грустно покачал головой. Рон опять ухмыльнулся, а Джейми снова почувствовал себя лишним. «Мало того, что брат первый с бабами, так еще и с их папашами на короткой ноге!» — подумал он. Вдруг его осенило.
— Мистер Брайер, — начал он, — я должен просить вас простить наши дурные манеры. — С этими словами он вперил колючий взгляд в брата, чем его нимало не смутил. — Мы не представили вам нашу мать. Минуточку.
Мать была в ловушке между стеной и блондинкой в ярком платье — единственном таком в комнате. За ее спиной висело роскошное зеркало, образующее вместе со сходящимися углом стенами небольшую нишу. Джейми и увидел мать только благодаря этому зеркалу.
Мать выскользнула из-за барьера с выражением облегчения на лице, но женщина ринулась за ней гигантским оранжевым грибом-дождевиком.
Джейми представил мать семье Брайер, Эйлин Гуч представилась сама и раздала всем свои визитные карточки: «G & D. Недвижимость и инвестирование».
— Как раз на случай, если вы обретете свое счастье. Вон там. — Она кивнула в сторону двойных дверей, за которыми вот-вот должно было состояться «чтение».
В глубине комнаты началось движение. Двери приоткрылись.
— Минуточку, дорогая, — сказала Эйлин Гуч, оттаскивая мать Джейми в сторону крючьями своих жестких пальцев. Горячий шепот ворвался-таки в ухо вяло упирающейся женщины. — Храните эту карточку, дорогая, и держите меня в курсе всего. Звоните в любое время, я на телефоне. Дайте знать, кто получит состояние. Дом, я имею в виду. На него есть покупатель. Если дельце выгорит, я вас не обижу. А дело стоящее, уж поверьте Эйлин Гуч. Девушкам ведь надо держаться друг друга, правильно? — Она наклонилась еще ближе к уху миссис Халифакс, наступив ей при этом сразу на обе ноги. — Этот Роберт Брайер — привлекательный мужчина, на тебя глаз положил. Точно говорю. Не теряйся! — Она самодовольно ухмыльнулась. — Знаешь мой девиз? Увидела привлекательного мужчинку — сразу ему подножку, а как упадет — добей лежачего. — Бросив плотоядный, почти осязаемый взгляд, Эйлин Гуч ушла, вихляя задом.
Следуя неторопливому течению родственников в следующую комнату, группки Брайеров и Халифаксов разделились естественным образом, но не без сожаления. Два ряда по пять стульев с прямыми спинками ждали гостей, обрамляя массивный, старой работы стол.
— Рон, эта миссис Гуч, — прошептал Джейми, — просто бочка с салом, а?
— Не знаю, не знаю, — ответил Рон. — У нее есть все, что нужно женщине, чтобы нравиться мужчинам.
Джейми уставился на него.
— Или даже двум женщинам, — осклабился Рон. За его спиной Брайер фыркнул в кулак.
Невысокий мужчина во главе стола кашлянул, требуя внимания. Джейми узнал в нем одного из тех, кто вертелся на похоронах около священника. Створки двери зашуршали и клацнули. Джейми повернулся на стуле. Кроме Харвест у двери стояли атласная леди и старый урод со ступенек. Снова кашель. Более настойчивый.
— Леди и джентльмены, — начал человечек. — Я, Джордж Эдвард Пеблс, являюсь, вернее являлся, адвокатом мистера Эфраима Хауэла. В связи с прискорбными обстоятельствами долг мой, к исполнению коего я намерен сейчас приступить, состоит в оглашении последней воли мистера Хауэла. Это в некотором роде необычный документ, однако, смею вас заверить, составлен он мистером Хауэлом в здравом уме и твердой памяти, соответственно облечен безусловной юридической силой. Я персонально занимался его подготовкой в соответствии с намерениями мистера Хауэла, затем представлял его на суд одного из самых авторитетных экспертов в области права наследования. Тем из вас, кого сам характер завещания побудит к оспариванию его, я настоятельно рекомендую не тратить — это мое компетентное мнение — времени и денег впустую.
Джейми изучал свои ногти. Адвокат продолжал:
— Я передам вам в устной форме суть документа, полные копии всего текста изготовлены и заверены нотариусом для каждого упомянутого в завещании.
Импримус, сиречь во-первых: имеется разработанное деталей положение о поддержании и дальнейшей судьбе фонда, капитал которого составляет один миллион долларов.
Впечатляющие цифры скатывались с языка адвоката.
— Позволю себе продолжить. Судьба части Фонда будет ясно определена далее. Как только эти суммы будут выплачены, остаток будет поделен на части в соответствии с определенным количеством благотворительных вкладов и актов. Среди прочих: установка нового органа в соборе святой Маргариты, существенная дотация Пресвитерианскому Фонду Нуждающихся, определенная сумма также должна быть предоставлена в распоряжение нашей синагоги и так далее.
Мистер Пеблс прочистил горло и оторвал взгляд от своих бумаг. «Непонятно, какого же он сам был вероисповедания, нижеподписавшийся мистер Хауэл».
— Секундус, то бишь во-вторых: имеется список физических лиц, в соответствии с которым каждому из здесь присутствующих, исключая меня, разумеется, н-да… завещано.
Вудро Макгилликади.
Джейми распрямил спину. Все завертели головами. Кто ж первый наследник? Джейми услышал чей-то шепот. «Вот он, наверное, Вуди», — и повернул голову. Урод стоял, вытянувшись, в глубине комнаты.
— «Завещаю Вуди во владение вплоть до конца его жизни флигель. Далее, Фонду надлежит выплачивать все издержки в связи с указанным владением для поддержания оного. Вуди также будет получать пожизненно зарплату, исходя из нынешней с увеличением на четыре процента ежегодно. В свою очередь, он должен исполнять свои обязанности в соответствии с теми моими наставлениями, коими я столь часто досаждал ему, на протяжении тридцати дней. На это время Вуди должен взять на себя труд по инструктированию новых владельцев по части правил и распорядка в Доме.
Вторым моим наследником является миссис Хармон. За исключением того, что миссис Хармон наследует бронзовые часы, стоящие в настоящий момент в гостиной на камине, а также пять тысяч долларов наличными (без проживания), требования к ней практически те же, что и к мистеру Вудро Макгилликади: она должна выполнять свои обязанности в течение тридцати дней и вводить новых владельцев в курс правил и распорядка Дома».
Голос жужжал и жужжал. Был там пункт, касающийся доктора, лечившего покойного, кое-какие — меньшие — суммы причитались нескольким местным жителям. Блуждающий взгляд Джейми остановился на окне. Вид со стороны дома. Ряд изысканных пугал до самого горизонта. «Ничего себе, — думал Джейми. — Птицебоязнь у него, что ли?» Изменив фокус, юноша обнаружил трио майских жуков, колотящихся о стекло. Один упал. Джейми представил, как жук лежит на спинке и жужжит, передразнивая адвоката: они оба носили жесткие воротнички и полосатые галстуки-бабочки.
— И последний пункт завещания.
Джейми очнулся.
— Он касается мистера Роберта Брайера и миссис Ревекки Халифакс, урожденной Симмонс. Они принимают в совместное владение сумму в пять тысяч долларов наличными и недвижимость, именуемую как «Улица Кленов, 16», ограниченную с севера по линии…
Джейми продирался сквозь заросли формулировок. «Так, пять тысяч баксов, недурно. Но это еще пополам — итого две тысячи пятьсот, но главное — дом. Дом — это атас!»
— Итого, — продолжал голос, — около 304.87 акров, включая все находящееся в пределах означенной территории — как явное, так и сокрытое, как материальное, так и нематериальное, благоприятное и злокозненное, — предоставляются в совладение без права пересмотра. — Адвокат приподнял аккуратно стриженную голову: — Мистер Брайер, миссис Халифакс, я полагаю, по поводу этого пункта будет нелишним сделать кое-какие пояснения.
Во-первых, с юридической стороны. Отныне вы совладельцы всего поместья, за исключением флигеля Вуди и с учетом пунктов, специально оговоренных выше в завещании. Совладельцы. Прошу обратить внимание. Это понятие интуитивно ясно и в то же время разработано юридически до мельчайших подробностей. Вы можете продать что угодно, но при одном условии: согласие обеих сторон. По отдельности вы не распоряжаетесь и чайной ложкой. Понятно?
Оба кивнули.
— Во-вторых, владение Вуди является частью поместья до момента его физической смерти. Это владение должно оговариваться при совершении любой возможной купли-продажи. В случае, если покупатель потребует поместье без содержимого, мистер Макгилликади вынужден будет согласиться и покинуть оное. Иными словами, Вуди кровно, как и юридически, вовлечен в дела поместья. Понятно?
Роберт Брайер посмотрел на Ревекку Халифакс. Оба кисло улыбнулись.
— В третьих. Тут я даже не знаю, как и сказать. Попытайтесь быть снисходительными ко мне, если сможете. Вы оба — чужие. И в этом городе, и в этом доме. Тут ходят. Не то чтобы слухи там, байки, а… так, ощущения что ли… Это, я думаю, связано с холмом позади дома. — Мистер Пеблс повел головой назад, продемонстрировав замечательный кадык. — Там, за рощицей. Колдовской Холм. Из-за него у поместья репутация… Совершенно, заверяю вас, незаслуженная. Ничего конкретного. Так, ощущения, как бы. Что-то вроде «воздействия».
— Речь идет о привидениях, мистер Пеблс? — Ревекка прочистила горло.
— Нет-нет-нет! — Адвокат отчаянно затряс головой. — Категорически нет. Никто до самой кончины вашего дядюшки фактически не умирал в этом доме.
— Не велено было, — проскрежетал Вуди из-за его спины.
Пеблс сделал вид, что не заметил.
— Будем считать, что в садике нашем прячутся колдуны, — вставил Брайер нарочито равнодушным тоном. Пеблс принужденно улыбнулся, дернул вверх уголки рта.
— Весьма остроумно, мистер Брайер, весьма остроумно, честное слово. Вы имеете в виду Колдовской Холм, я так понял. — Он сграбастал свои бумажки. Его пальцы покрывали белые пятнышки. — Итак, леди и джентльмены, мои поздравления и наилучшие пожелания всем присутствующим. — Его взгляд скользнул в зал, уперся в Роберта с Ревеккой. — Особые поздравления вам двоим. Вам выпало вступить во владение значительным состоянием. — В его голосе проскользнула нерешительность. — Искренне надеюсь, что оно пойдет вам на пользу.
Пеблс обвел взглядом комнату. Отовсюду послышалось вежливое шарканье.
— Полные копии завещания ждут вас в холле. Если кому-то нужны пояснения или кто-то испытывает потребность в юридической помощи по поводу права наследования — как, впрочем, и по любому другому, — моя визитная карточка прикреплена к каждому экземпляру.
Юрист элегантно поднялся. Вуди и миссис Хармон открыли каждый свою створку двери. Ножки стульев царапали потемневший от времени сосновый паркет. Джейми встряхнулся, рой его мыслей рассыпался, он встал. Все уже покинули комнату. Через приоткрытые створки дверей было видно, как его мать и мистер Брайер живо обсуждают что-то с Пеблсом, а Рон при всем честном народе болтает с Вуди.
На затекших ногах Джейми просеменил к окну. Пять, да нет, шесть дохлых майских жуков лежали на наружном подоконнике. «Никто не умирал внутри дома». Не может быть. Жуки мрут каждый день, просто люди считают только людей. Микробы. Джейми побился бы об заклад, что микробы тоже умирают.
Взгляд юноши скользил по четким линиям, оставшимся на травяном ковре от косилки. Лужайка уходила к горизонту. Близкому горизонту: земля потихоньку поднималась от дома. Неровная линия пугал занозила горизонт. Трава на границе с голубым небом, почти молочным от зноя, как полированная. «Три сотни акров или что-то в этом роде. Много. Насколько? Больше, чем городской квартал? Конечно! Как они назывались, такие здоровые куски земли в деревне, где я был на каникулах? Концессии, что ли? Было там по сотне акров? Три таких вот концессии! Да, здоровый кусок.
Вполне хватит, чтоб там были реки, озера, леса. Много. Можно построить ферму. Большую, классную ферму. Сколько стоит ферма?»
Двери скрипнули за спиной. Глаза юноши сфокусировались на тусклом пыльном стекле в десяти сантиметрах от носа. Он обернулся. Мистер Брайер широкой серой спиной прислонился к створке двери.
Джейми от нечего делать принялся изучать квадратную комнату. Зеркала. По зеркалу на каждой стене плюс одно в углу. Стулья разбились на беспорядочные группки, как будто они за дружеской беседой. О своем. Не для джейминых ушей. Большой стол, над ним на стене надпись в черной рамке. Юноша подошел прочитать. «Никаких домашних животных. Никаких птиц. Никаких рыб». Под тремя строчками запрещений красивый, но бестолковый узор.
Мистер Брайер все еще загораживал спиной дверь. Джейми выдвинул средний ящик стола. Скрепки. Старинные ручки, те, которые окунали в чернильницы, не авторучки. У авторучек бывают иногда золотые перья. Монетка. Шиллинг. Порылся еще. Несколько шиллингов, несколько пенсов. «Мертвые деньги» — называл их Джейми, Деньги, которые люди швырнули в ящик стола или тумбочки, а потом забыли. Деньги, которые останутся мертвыми, пропавшими без вести. Если только Джейми не найдет их и не вернет к жизни.
Брайер потерся лопаткой о косяк, потом кивнул кому-то.
Нижний ящик был глубоким, со стопками карточек, болтающихся на длинной шпильке. Каждая стопка помечена именем. Карточки на людей! Возбуждение, чуть ли не сексуальное возбуждение охватило Джейми. Секретные досье! Первая стопочка: «Эндрюс». Джейми повернул карточку, чтобы посмотреть с конца. Финансовое положение. Кто она такая, «Эндрюс, Елизавета»?
Выдвинул ящик подальше. «Брайер Роб. Дж». Здесь потолще, чем у «Эндрюс, Елизаветы». Мистер Брайер сунул одну руку в карман, другой жестикулировал в проеме двери.
Джейми повернул карточки утлом, продолжил шмон. «Халифакс, Джейн Ревекка». Юноша вытащил обе стопочки. Розовая большая пометка и две голубые поменьше. Большие — розовая и голубая — для женщины и для мужчины и по две маленькие для отпрысков. Их, выходит, сделали наследниками по половому признаку. Дядю Эфраима посетила странная мысль о создании семьи путем вынужденного совместного проживания? Как бы там ни было, идея возбуждает своей неясностью. Не взрослых, конечно. Обе стопки выскользнули и упали на пол. Джейми их задвинул потихоньку носком ботинка под стол. «Выпали в результате несчастного случая». Потом будет еще время прибрать к рукам и спрятать. Дядя Эфраим, конечно, старый ублюдок с загибонами, но Джейми лично не видит ничего плохого в том, чтобы поспособствовать стариковским планам — переспать с кем надо.
Джейми кивнул в сторону надписи в черной рамке.
— На пишущей машинке, — не повернув головы, пояснил он, заметив, что подошел Брайер.
— Джейми, можно просить тебя об одолжении? — спросил мужчина.
— Конечно. Что такое?
— Я приехал в чужой машине. Твоя мать любезно предложила отвезти меня обратно в мотель, забрать машину и вещи. Не могли бы вы с братом присмотреть, пока нас не будет, за моими девочками?
— О ч-ч-чем речь!
— О-о, ты так любезен, Джейми. Идешь сам к нам в няньки. Ты уверен, что твой брат не будет возражать? — Угол его рта поехал вверх.
— Он у меня будет как шелковый. — Джейми заулыбался.
— Понятное дело. Осмотрели бы пока дом. Порасспросите для начала миссис Хармон. И поласковей со старушенцией. Мы — одна нога здесь, другая там.
— Располагайте своим временем без стеснения. Месяц вашего отсутствия нас не отяготит. Управимся.
— Ты доверишь мне свою мать?
— Если вы доверите мне вашу дочку.
— Дело. Даешь, значит, нам пять минут, от силы шесть? Не то чтобы я тебе не доверял, Джейми, но вот брат твой, ну… у него дурной глаз.
— Брат — испорченный в конец, точно, но не берите в голову. Я пригляжу за ним.
— Там вон стул. Сымпровизируй пока поводок и хлыстик. Что тебе привезти?
— Два гамбургера, выпечку, большое жаркое, шоколадный коктейль.
— Представляю на материнское утверждение. Подпись получена. До скорого.
Пиджак Рона украшал спинку старого кресла-качалки у крыльца. Сам Рон в просторной рубашке с короткими рукавами сидел рядышком с Вуди. Занят он был тем, что водил бруском по лезвию серпа.
— Не так нежно, парень. Это сталь, а не пудинг.
Рон ушел с головой в работу, изогнутое лезвие начало нежно петь. Вуди откинулся, достал из кармана рубахи окурок, поглядел на него, убрал обратно.
— Чего ты? Давай, — сказал Рон.
— Не-е. Нехорошо.
— Эфраимовы правила?
— Ага. Никакого курева, никакой ханки, никакого кофе. Внутри Дома.
— А мы — снаружи.
— Дом до границы. — Похожей на выдернутый корень рукой Вуди махнул туда, где брусчатку сменял гравий.
— Теперь их не обязательно выполнять, твои правила. Ты ж знаешь.
— Знаю, знаю. — Он снова вытащил бычок и опять убрал. — Нет, нехорошо.
— Должно быть, он был необыкновенным человеком.
— Похоже, что так.
— Правил понаписал целую кучу.
— Похоже, что так.
Джейми все держался сзади, слушал.
Рон попробовал лезвие серпа большим пальцем, плюнул на брусок, снова принялся точить. Вуди кивнул, оперся спиной на дубовые перила. Рон повернулся в его сторону.
— Никогда его не видал, я тебе говорил? Ни дядю, ни двоюродного дядю, никого не видал. Расскажи-ка о нем.
— Что?
— Ну… Как он умер? Никто так и не рассказал мне.
— Умер, следуя правилам. Пытаясь следовать.
— Так-так-так.
— Никто не должен умирать внутри Дома. Цветы там нельзя держать, даже растения в горшках. Никаких домашних животных. Он даже жуков старался внутрь не пускать. Фанатик он был. Настоящий фанатик. Серпы внутрь носить тоже не разрешал. Два-три года назад хозяин простудился. Доктор не взял его в свою клинику. Так он пошел и записался в спортклуб. Членом стал. Был, пока мог. Так и не ушел. Был членом, пока не помер. Вот так.
— Так где он умер-то? — торопил Рон.
— В Доме. — Вуди кисло улыбнулся. — Помер в Доме.
— Как? Как умер?
— Сломал спину. Потом сердце лопнуло. В погреб он свалился. А помер у входной двери. Выполз наверх по ступенькам. Через холл.
— Чтобы на помощь позвать?
— Еще чего. Чтобы следовать правилу. Знал, что помирает, понял? Мимо телефона прополз. Вылезти пытался. Из Дома. Так на коврике у двери и помер.
— А дома, что, не было никого, помочь?
— Выходной. По выходным — ни одной живой души. Он одиночество любил, хозяин-то. Женщину пускал — для уборки. — Рон подумал про миссис Хармон. — Особенно для зеркал. Очень он за зеркалами следил. А сам я сегодня первый раз в холле был. Первый раз за двадцать четыре года. — В голосе было скорее удивление, чем обида.
Джейми кашлянул. Вуди обернулся, а Рон сделал вид, будто давно заметил, что там стоит брат. Рон никогда не признавался, что его застали врасплох. Старик встал и забрал у него серп.
— У меня тут обязанности, хозяева молодые.
— Спасибо за интересную беседу, — крикнул Рон вдогонку удаляющейся спине, — и за урок точильного ремесла.
Рон с Джейми договорились: Рон отправился на поиски Баунти, а Джейми — Харвест.
Джейми пошел обратно через комнату, где проходило «чтение». «Выпавшие» карточки все так же прятались под столом. За вертящимся стулом находилась узкая дверь. «Такие вот двери ведут в сокровенные покои», — подумал Джейми.
Комната за дверью обманула ожидания. Зеркало, стол и стул занимали ее почти целиком. В тонконогом столе был только один незапирающийся ящик. Там лежал изысканный письменный прибор, два пузырька индийских чернил и листы бумаги для пишущей машинки, «Вот где сочинялись правила», — догадался Джейми. Из комнаты вели две двери. Джейми выбрал самую узкую. Еще одна комнатка. Пустая на этот раз, не считая двух зеркал с богатыми круглыми рамами. Тут была целая вереница комнаток. Некоторые почти без мебели, другие — пустые совершенно, не считая зеркал, разумеется. Да, любил Эфраим зеркала. Может, он коллекционировал старинные зеркала? Редкие старинные и ЦЕННЫЕ зеркала. Хотя некоторые из них выглядели безнадежно современными. Тут тайна, завещание явно давало это понять. Дорогая тайна. Тайник с золотом? Придется делиться, он в курсе. С мамой и с Брайером. И тем не менее. Тайник, это самое… Кое-что ведь причитается нашедшему. А найдет — он. В этом Джейми уверен. У него нюх на золото.
Джейми открыл следующую дверь и понял, что сделал полный круг. Лабиринт чертов. Попробовал снова. Надо держаться все время левой стороны, нравится дверь или нет. После нескольких комнат пришлось повернуть вправо. Еще четыре комнаты и коридор. Юноша понял систему: поделенная на маленькие большая комната. Он вернулся на две комнаты назад, посмотрел еще раз: у «внешних» комнат одинаковая отделка на «внешних» стенах. Джейми сделал заметку в особом отсеке своего мозга с табличкой «Частные владения. Для утирания носа другим на будущее». Затем была большая комната, забитая чем попало, как старый чердак. Потом узкая лестница без перил в конце коридора. Задняя лестница, для прислуги, решил Джейми. Неподходящее место для спрятанных сокровищ.
На первой лестничной площадке Джейми обнаружил дубовую дверь, которая должна была, по его мнению, вести в спальни. Ступеньки шли дальше. На чердак, надо полагать. Это уже больше похоже — место сокровенное, тайное.
Квадратная маленькая площадка с двумя дверьми. Юноша выбрал поуже. Ему пришлось наклониться, извернуться. Не туда! Джейми оказался на метровой полоске между низким парапетом и скатом крыши, посмотрел по сторонам, на мгновение показалось, что он не один. Просто ощущение. Но сильное! Может, птица какая сверху смотрит, что еще там наверху может быть? Джейми повернулся, чтобы уйти, и не ушел. Почему? Что за сумасшедшая сила заставила его стать ногой на парапет? Зачем он посмотрел вниз, на жесткую безжалостную брусчатку двумя этажами ниже?
Джейми отшатнулся, пытаясь принять более безопасное положение. Кровь стучала в ушах. Юноша приказывал ноге встать обратно, но та отказывалась подчиняться, и он балансировал с трудом. Выступили слезы. Теплая, ядовитая желчь подкатила к горлу. Нога начала ныть, болеть. Потом дрожать. «Вниз так легко. Расслабься, Джейми, и все! Расслабься — и все!» И, как массаж, невидимые пальцы ласкают взбугрившиеся мышцы бедра, голени, соблазняют, расслабляют.
Усилием воли, какого еще не приходилось применять ни разу в своей жизни, Джейми дал части своего разума подчиниться русалочьему пению, чтоб другой частью заставить ногу отползти подальше вглубь. Он завис над аллеей.
Как будто кому-то надо было выяснить что-то внутри Джейми. Но кому выяснять? И что? Этого он не мог понять.
Проблевавшись, он открыл дверь и спустился, спотыкаясь, по лестнице. Теперь-то уж он действительно искал Харвест. А может, и не ее: кого-нибудь, неважно кого, теплого, нормального, человеческого.
Они сидели на кухне, ели пышки, приготовленные миссис Хармон.
— Теплые, — сказал Рон, чавкая полным ртом. — С голубикой!
— Эта… С голу…
— А молока нет или сока какого? — спросил Джейми с порога.
Харвест вскочила, принесла пакет из холодильника. Двух больших стаканов с трудом хватило, чтобы залить жгучий вкус блевотины.
— Ну и грязный же ты, Джейми, — заметила Харвест. — Куда это ты залез? Боюсь, что ты не нашел клад. Зато, судя по твоему виду, нос к носу столкнулся с привидением.
Джейми отломил кусок пышки, не спеша прожевал.
— Вон еще правила, — сказал Джейми и показал рукой поверх головы Рона.
Баунти проскользнула за спиной Рона и застыла руки боки, вперившись взором в надпись: «Режущие, колюще инструменты всегда должны быть остро наточены, после использования обязательно возвращать на отведенное им место».
Резонно, — заметил Рон, читая сквозь треугольник, образованный ее мягкой рукой и еще более мягким бедром. — И рисуночек еще, офигительный, как всегда.
— Эфраим рисовал, сам. — Джейми слизнул с губы пышку.
— С чего это ты взял?
— Там его набор в стола Ручки чудные, пузырьки с чернилами.
— Для каллиграфии, — предположил Рон.
— Вроде того.
— Так. А еще ты там чего нашел, Джейми?
— Да ничего. Лестницу на крышу и целый лабиринт из комнаток. Я думаю, когда-то это была большая комната. Для балов. А сейчас она нарезана на маленькие отдельные комнатки.
— Эфраим, наверное, боялся открытого пространства.
— Кто его знает? Чудной старикан, факт. Ладно. А вы, девушки?
— Колдунов искали, — Харвест улыбнулась в ответ, — да вот не нашли. Зато нашли кое-что получше, Пруд, где поплавать, за Колдовским Холмом. Странные вещи про него рассказывает миссис Хармон. Место пользуется популярностью у влюбленных. Романтическое. Маленький круглый холм. Верхушка всегда была лысая. Не росло ничего. Теперь вся в траве. Туда влюбленные приходят и клятвы верности дают друг другу.
Согласно данным миссис Хармон, пруд бездонный. Лет сто тому назад влюбленные имели обыкновение барахтаться там голышом. — Она продолжила глухим, загробным голосом: — И вот однажды двое вошли в воду, чтобы не выйти из нее уже никогда. Колдуны их сцапали, я так понимаю. — Девушка улыбнулась. Джейми понимающе усмехнулся. — Ну? Кто завтра? Только не расколитесь папе или миссис Халифакс, что он бездонный. Идет?
— Я — за, — сказал Джейми.
— Как ты, Рон? — спросила Баунти.
Она так и не дождалась ответа: в кухню вошла миссис Хармон. Под мышкой она держала швабру и метлу и еще по ведру в каждой руке, из кармана передника торчала метелка для пыли.
— У меня выходной сегодня, как вам известно, — констатировала она, не обращаясь ни к кому персонально.
— Шикарные пышки, — сказал Рон.
— Н-да? Хм. Может и так. Мне все равно. Я свое дело сделала. Комнаты наверху готовы. На моей памяти там никто никогда не жил. Затхлые, может, слегка. Эй, ты! — Она сверкнула глазами на Харвест. — Пошевеливайся. Я т-тебе покажу! Где их черти носят, новеньких-то? Ваших папу-маму. Первый раз вижу такое безобразие.
Она вышла, вихляя задом. Харвест с недовольным видом последовала за ней. Впрочем, не без любопытства. В чулане послышалось звяканье раскладываемых по местам принадлежностей.
Джейми вынул из холодильника новый пакет молока, открыл его и понюхал содержимое.
— Свежее, свежее, — сказал Рон и повернулся к Баунти. — В жизни не видал такого привереду по части пищи.
Джейми налил молока, взял из стоящей на столе вазы яблоко и рухнул в кресло. Жуткая усталость вдруг навалилась на него.
— Когда ж они вернутся? — спросил он в пространство. — Уморят голодом совсем.
— Спокойствие, — сказал Рон.
— Они сейчас как раз «познают» друг друга, — предположила Баунти.
— Грязные мысли, — улыбнулся Рон.
— Чего-о? Высокие чувства!
Джейми посмотрел на девушку, потом на брата.
— Не смешите меня. В их-то возрасте?
— В их возрасте только дольше получается. — Баунти вскинула бровь. — И я лично в этом ничего плохого не нахожу!
Джейми отгрыз кусок и тут же обследовал яблоко. Свежайшая белая мякоть была изгажена слизистым коричневым желобком. Хвостик личинки скрылся в яблочных недрах. Не раздумывая, Джейми откусил еще. Он жевал, а часть его сознания спрашивала: «Зачем? Зачем ты это сделал?» Язык отступал, виляя, вглубь рта, напуганный уже одной возможностью общения с соками отнюдь не яблочными. Лицо юноши приняло равномерно бледный оттенок. Ком желчи поднялся и, уступая натиску, опустился обратно в желудок. Мороз охватил кишки — как порыв ветра. Что-то не так. Совершенно не так!
Джейми вспомнил, как однажды вытаскивал изо рта хрящ. Давно, еще голос не ломался. Он помнил до сих пор свою растерянность: эту гадость словно привязали тогда к нижней губе бесконечно растягивающейся слюнявой ниткой, которая никогда не порвется. Теперь он чувствовал себя этим хрящом. Отвратную мокрую струну натягивали, вытягивали из его мозга невидимым ртом. Чьим ртом?
Послышались тяжелые звуки шагов спускающейся по лестнице миссис Хармон и бодрый звон каблучков Харвест. Затем радостные возгласы девушки:
— Наконец-то! Мы тут оголодали совсем! Где жратва?
Джейми прошел вслед за Роном в прихожую и увидел, как Харвест освободила мистера Брайера от распертых изнутри бумажных пакетов. Миссис Хармон задержалась на лестнице, заглядывая вниз. Лицо у нее было сморщенное, как обычно, однако пристальный наблюдатель обнаружил бы в расположении локтей и плеч признаки некоторого расслабления, облегчения.
— Шампанское, — восхитилась Харвест. — Шампанское с гамбургерами! Какой удивительный декаданс!
Тоненькая девушка приняла из рук отца позвякивающую сумку, и тут миссис Хармон точно выросла на несколько дюймов:
— Напитки?! В Доме никогда не…
Ревекка Халифакс в это время пятилась через входную дверь в прихожую, обнимая две охапки цветок хризантем и ярко-желтых роз.
— Цветы, — выдавила домоправительница через решетку своих зубов. — Существуют правила, вы же знаете! Строгие!
— Существовали правила, миссис Хармон, — прервал ее мистер Брайер. — Существовали. Все течет, все меняется, как известно. Неужели вы не любите цветы, миссис Хармон?
— Когда они на своем месте, мистер Брайер.
— И где это место, миссис Хармон?
— Не здесь. И потом, — она долго подыскивала слова, — они высасывают воздух. А обрезать цветы внутри дома, — это впускать смерть, это уж точно.
У мистера Брайера отвисла челюсть.
— Нам нравятся цветы, миссис Хармон, — сказал он мягко. Джейми подумалось, что вряд ли стоит вызывать на еще большую мягкость и сделал себе заметку. У экономки, видно, возникли сходные соображения. Она шмыгнула мимо новых хозяев, сорвала свою соломенную шляпу с вешалки и ушла. Дверь закрылась за ней, клацнув нарочито неторопливо, и этот звук был громче пощечины.
— Не оставить ли цветы, Векки, на столе в холле? — предложил Брайер. — Перекусим сейчас, потом поищем для них вазу.
Баунти толкнула ногой Харвест и, многозначительно подняв бровь, шепнула:
— Векки.
Харвест улыбнулась.
Гамбургеры и коктейли были чуть теплыми. Впрочем, шампанское поправило дело. Когда вторая бутылка была прикончена, обе девушки уже открыто хихикали каждый раз, когда Ревекку называли Векки, а Роберта Бобом.
— Знаете, — Боб откинулся на деревянном стуле и поднял стакан к свету, наблюдая, как лопаются пузырьки, — как это ни смешно звучит, я действительно рад, что уже дома.
— И не говори, — вставила Векки, — чудеса. Мы здесь были-то от силы час, а как уехали, ну, за покупками, — девочки опять толкнули друг друга, — такое чувство, будто… Словно ты в отпуске уже давно и тянет домой.
Джейми не покидал дома с тех пор, как попал в него, но то, что имела в виду мать, понял прекрасно. Только что-то не по себе ему стало от этого.
— Мы тут побеседовали с Вуди, — сказал он.
— Да-а? Тот еще тип, — заметил Боб.
— Рон с ним, похоже, поладил. Насчет себя — не скажу. Голос смешной у него.
— Чем это? — спросила Харвест.
— Не знаю. Что-то такое… Как если проиграть этот голос на магнитофоне, получится молитва Господу, а если задом наперед — то Дьяволу.
— Это оттого, что он. — Векки заколебалась, — не вполне привлекательный.
— Милая миссис Халифакс, — прервала ее Баунти, — то есть Векки! Да он потрясающий урод! А морщины? Видели? Черные! Да там грязь в глубине! Столетняя грязь! Провалиться мне, если он мылся хоть раз с тех времен, когда был грудным младенцем. Если он когда-то был им. Его просто выкопали и даже не промыли как следует!
— Так, довольно! — Боб Брайер постучал вилкой по пустому стакану. — Человек все-таки работает с землей. Надо уметь быть снисходительными, хоть иногда. И вообще, спать пора. Завтра трудный день. Будем сокровища искать. Эфраим оставил нам с Векки «все содержащееся, явное и сокрытое», так? Короче. Мы в середине дня пойдем к юристам за нашими пятью тысячами и копией описи. Н-да. Старикан, Эфраим в смысле, был слегка, э-э… эксцентричен.
— Чокнутый, — прервала его старшая дочь.
Боб нахмурился. «Сокрытое», похоже, здесь ключевое слово. Вот пусть ваше подсознание и поработает в течение ночи. Что сокрыто и где сокрыто.
Баунти вдруг хлопнула в ладоши:
— Ве-черинку. Ве-черинку. Время начинать вечеринку!
— Время спать, во-первых. Харвест, сколько здесь ванных комнат и где?
— Одна всего, пап. С великолепной старинной ванной. Огромной, на смешных ножках. Вдвоем мыться можно.
— Что за странные мысли, молодая леди. Где?
— Поднимешься наверх, свернешь направо и упрешься.
— Ясно. Сначала девушки. Какова ночная диспозиция?
— Пять дверей в ряд. Миссис Хармон мне показывала. Посередине — ничейная. Чтоб не шастали, я понимаю. — Она хихикнула. — Тебе направо, пап, в следующей — ребята: вместе. Налево дверь миссис Халифакс.
— Ревекка. Или Векки, если угодно, — вставила Ревекка.
— Хорошо, хорошо. В любом случае, вы — слева, а мы с Баунти — в следующей. Я полагаю, миссис Хармон все тщательно продумала. Как нам всем «не уронить себя».
— Думаю, миссис Хармон себя до сих пор «не уронила», — сказал Боб.
— Старая крыса! — фыркнула Баунти.
Роберт нахмурился.
— Цыц, девки! Рон, Джейми, может, вынесете мусор, вдвоем? — Он показал на бумажный хлам на столе. — И принесите сумки из машин. Оставьте их наверху, у лестницы, каждый отберет свое.
Прямо из кухни можно было попасть в гостиную с довольно вычурным камином за китайским панно.
— Здесь можно будет посидеть, — промолвила Векки, принимая из рук Боба стакан бренди, — у камелька.
— Похоже, что тут не топили сотню-другую лет, — заметил Боб.
— Надо будет позаботиться о дровишках, если мы правда остаемся здесь. Дело к осени.
Векки отхлебнула, вытащила сигареты. Боб дал ей прикурить со вздохом облегчения и тут же вытащил из кармана трубку.
— Пепельницы. Нужны пепельницы. Завтра будем в городе, купим. — Он задумался. — Да, есть ведь камин. Душу из нее вон, из этой миссис Хармон! Бутылки. Окурки. Вертеп разврата.
Векки покачала головой:
— Боб.
— Что, Векки?
— Осень. Думаешь, мы здесь останемся?
— Стоит подумать.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ну, взять меня. Я могу работать здесь. Мне-то можно не возвращаться. Программист. Компьютер, голова, руки с собой. Все, что еще нужно, — свободная телефонная линия. А ты?
— Я? У меня ничего срочного. Ну, позвоню в школу.
— Преподаешь?
— Нет. Учусь. Переучиваюсь. Работала в ателье. Раскрой. Несчастный случай. Слава Богу, хоть застрахована была. Получаю теперь за частичную трудоспособность. Плюс дети помогают. И алименты — когда они есть. Перемогаемся.
— В разводе?
— Да. Десять лет вместе прожили. Для меня семейная жизнь как костер, у которого оба греются. Десять лет поддерживала огонь я, а он — грелся. Потом перестала, огонь погас.
— А что за несчастный случай?
Векки слегка передернуло, она обхватила плечи руками, потом показала левую ладонь. Тонкий красный шрам шел от выемки между большим и остальными пальцами через всю ладонь.
— Нож. Электрический нож. С «защитой от дурака». Не от всякого, выходит.
Боб сделал шаг, провел вдоль шрама кончиком пальца:
— Не можешь работать?
— Абсолютно! Рука, действительно, неуклюжая стала немножко, но не в этом дело. Это глупо, я знаю, но мне страшно. Вид или звук электрического ножа приводит меня в ужас. Неспособна психологически.
— Не вини себя. Достаточно, чтобы любого из колеи выбить. А помимо работы? Есть у тебя кто-нибудь?
— У меня были мужчины с тех пор, как я развелась, я не монахиня. Но постоянно — нет.
— И у меня. Разведен, а постоянной привязанности — нет.
Они улыбнулись друг другу, смутились, и вдруг поняли, что одни. Боб выбил трубку в камин и допил бренди.
— Время. Время ложиться.
Женщина догадалась, что он избегает слова «постель», и даже немножко возгордилась им, его тактом.
— Наверное. Тебе десять минут на душ. На завтрак яичницу с беконом?
— Недурно.
— Тогда: спокойной ночи.
— Да-да. Спокойной ночи.
Джейми не спал, лежал и слушал сопение Рона с соседней кровати. Они не спали в одной комнате с тех пор. С тех пор, как мама с папой разошлись. Рон всегда засыпал первым, а Джейми не давал брату по ночам покоя: ему так хотелось поговорить, тогда как старшему брату хотелось одного — спать. Джейми всегда старался представить свои мысли на суд старшего, всезнающего брата. И всегда у него оставался маленький шанс за счет интуиции опередить мудрого Рона.
Рон спал как обычно. Как в старые добрые времена. И хорошо. Как бы Джейми ему сказал: «Рон, ты представляешь, я пытался покончить с собой, когда выходил сегодня на крышу. Нет, не так. Я пытался НЕ покончить с собой. И я смог. Смог, Рон, не спрыгнуть с крыши. Ты гордишься мной, брат?»
Непонятно — такому понятливому брату. И Джейми непонятно.
Или: «Вечером, Рон, помнишь, я ел яблоко, такое красивое, большое, красное. А в нем был червяк. И я его съел. Нарочно съел. Что ты на это скажешь? Это я-то, такой привередливый, слопал червяка, мягкого, склизкого, трыкнувшего на зубах червяка.» Необъяснимо.
Гадкое ощущение напомнило старый фильм, с Дракулой. Как же его звали, этого? Ренфрю? Ренфрю в сумасшедшем доме. Ренфрю, «детище» Дракулы. Ренфрю, усердный раб вампира. Награда за рабство? Джейми еще раз прокрутил сцену в голове. Мокрые губы Ренфрю, жучиные ножки. Все дрыгаются и дрыгаются. В этом была какая-то идея. «Концепт», — сказал бы Рон. Обаяние рабства. Жажда стать ничем, меньше чем пешкой, которую переставляет некто могущественный. «Вроде тех фанаток, что ездят за рок-группами, — предположил Джейми. — Приманка. Вот оно что. Страшная приманка».
Джейми заснул.
Послышался щелчок. Мурлыканье прекратилось. Не-ет. Не кошка. Какая же это кошка? Кошка теплая. Ящерица? Мурлыкающая. И ящерица не такая холодная. Скорей уж богомол. Молится Мурлыкает. Если это он мурлыкал.
Другой щелчок, третий. Джейми понял, что задремал. Мурлыкало во сне. Это был не звук, а ощущение мурлыканья, ставшее фоном его сна.
Эфраим. Сон про старика. Он идет в чулан, услышал шум. Шум означает жизнь. А жизнь означает смерть. Чудная мысль для Джейми. Для Эфраима — естественная. Ни от чего так не впадал в панику старый Эфраим, как от мысли о смерти. Не о его даже смерти. Любой смерти. О смерти как форме существования, а не как о конце жизни.
Джейми не мог понять, чего он, Эфраим, так боялся смерти. Во сне она была так естественна, буднична, как сила тяжести.
Эфраим знал: с первой ступенькой надо быть осторожным, сначала нашарить ногой. Только в этот раз она оказалась слишком близко. Мозжечок подвел. Старик даже подумал, как нелепо он выглядит, прежде чем каблук ударился о предательский край первой ступеньки. Страх появился потом, когда лодыжка подвернулась. Затем, когда рука прошла мимо перил, один палец задел полированное дерево, выгнулся и косточка хрустнула, пришел ужас.
Джейми знал, что опасения Эфраима, не услышал бы кто (или что?) хруст косточки, были сильней, важней, тошнотворней, чем сама боль, прострелившая руку до локтя.
Потом пришло чувство невесомости, послышался хруст худого плеча о неподдающуюся стену, снова невесомость и глухой звук — тело старика ударилось об пол. Спина изогнулась. Спина не рассчитана на такой угол. Падение закончилось на последней длинной ступени крутой лестницы. Вот тут и началось мурлыканье. Эфраим, поворачиваясь лицом к ступеням, от усилия прокусил губу. Это он сделал зря. Из-за крови. Запах мускуса и во рту — теплый металлический вкус крови. Правая рука не действовала, ноги лежали мертвым грузом. Нижняя часть тела не болела, мучило только чувство тяжести, как от мешков с песком, вроде тех, что он ворочал еще в то время, когда обрушился берег реки. Давным-давно. Там, где сейчас мол. Или это был склад? Теперь, во всяком случае, там склада нет. Супермаркеты, «ботики». Чудно: они никогда не казались ему новыми. Скорее старыми.
Почему Эфраим смотрел на старые, выщербленные ступеньки? Он на полу. В погребе. Здесь и должно произойти это. Единственное место в доме с тусклыми лампами. Что-то с лампами.
То тускло, то поярче. Надо что-то делать. Вот именно! Он умирает, так? Надо выбираться из Дома. Сначала из погреба. Это — самое трудное.
Первые три ступеньки преодолел почти легко: помогал локтями. Потом начались проблемы с дыханием. Вдохнуть — пожалуйста. Выдохнуть — никак. Грудная клетка раздулась.
Почти полпути вверх прошел. Оно знало. Эфраим чувствовал, как Оно предвкушает. Мурлыкает. Ждет, когда он сдохнет. Не дождешься! Старик не собирался доставить ему такое удовольствие. Сначала он проволочет себя через входную дверь, а там прямо по земле.
Эфраим мог поклясться, что слышал, как Оно посмеивалось, когда острая щепка вошла в мякоть ладони. Воображение! С дверью прошло легче, чем старик ожидал. Входя, он обронил шлепанец, и тот не дал двери закрыться. Самое сложное было протащить ноги. Дверь заклинивала их чуть выше колен, стискивала, как стариковские беззубые десны. Грудная клетка разбухла, она будто гноем переполнилась, вот-вот взорвется. Давит изнутри. Как же тяжело!
Телефонный аппарат. Наверное, Эфраим мог бы стянуть его вниз, позвать на помощь. Только, когда она подоспеет, старик уже будет трупом. Надо ползти.
Запачкал кровью хороший ковер: тащил по нему ноги, как на санках, почти до входной двери. Он это сделает! Только бы приподняться, достать до ручки. Приподнялся, и тут что-то в груди сделало «п-пух!» Эфраим опустился на пол и умер.
Джейми в курсе. Что-то сосет, мурлычет, растет. А вперемешку со сном — другое. Неясное. Кино. Ренфрю. Слова: «сладостная капитуляция».
Еще щелчок. Джейми вылез из постели, подошел к окну. В длинных лучах зари, как висельники, плясали тени пугал.
Щелк. Наружный подоконник накрыт шевелящимся одеялом из мертвых и полумертвых майских жуков. Джейми сел у окна. Он так и просидел там, обхватив себя руками, пока не проснулся Рон.
Ни тот, ни другой обычно лосьонами после бритья не пользовались. Одеколон — по праздникам. Этим утром братья не жалели одеколона. Обменялись полуухмылками, и оба воздержались от комментариев.
Прыжки вниз по лестнице навстречу смешанному аромату кофе и бекона растрясли напрочь сон Джейми. Цветы на столе в холле вернули сон. Оставленные на ночь без воды, они погибли. Застигнутый засухой лепесток спасался бегством, скользя по гладкому мрамору, как останки мертвого жука. Сухой, коричневый, вот-вот рассыпется. Взгляд Джейми скользнул вниз, на ковер. Пятен крови нет. Сон неправильный. Или ковер — новый.
После завтрака разделились. Каждому было выдано особое задание. Баунти получила назначение исследовать дом на предмет потайных комнат, слуховых ниш и так далее. Джейми тут же возразил:
— А почему она? Это что, не мужская работа?
Боб оторвался от кофеварки и посмотрел на него пристально:
— Баунти, молодой человек, заканчивает архитектурный колледж. Тема ее диплома: «Североамериканское жилище в историческом аспекте». А ваша специальность, позвольте полюбопытствовать?
Сам Боб занялся телефоном. Ему нужна была вторая линия, чтобы подключить свой компьютер и, связавшись с местной газетой и библиотекой, осуществить «фундаментальный поиск».
Харвест взялась исследовать картины, орнаменты и прочее.
— Клад запросто может быть «спрятан на самом виду», — сказал Боб.
— «Похищенное письмо», — присовокупил Рон, и Боб немедленно откликнулся:
— Несомненно.
О чем они, Джейми понятия не имел.
Рон переоделся в шорты и футболку — для исследования территории. «Шанс продемонстрировать накачанные ляжки, — понял Джейми, — братец не упустит». Насчет того, что и где искать, у Джейми была разработана собственная теория, и он намеревался следовать ей. Разрешение было дано незамедлительно. У Джейми появились подозрения, что его деятельность в любом направлении расценивается всеми как заведомо бесполезная, и они рады, что не надо думать, чем занять парня. К этому он привык.
Обед состоял из холодных мясных закусок. Векки начала было сервировать стол на открытом воздухе, но потом решила, что в кухне будет удобней.
— Если там что-то и закопано, то лет сто назад, — начал Рон, кивнув в сторону окна. — Я облазил все в радиусе ста метров. Ничего! Дерн везде нетронутый. Никаких подозрительных выпуклостей, ничего.
— Так. Клумбы? — спросил Боб.
— Их нет близко. Ни цветов, ни деревьев, кроме как на аллее. Только трава, трава и еще трава. Старая, солидная такая трава.
Боб потер подбородок.
— Харвест?
— Ни ренуаров, ни хальсов, ни роденов, ни чипендейлов с хеплвайтами. Мебель добротная, кое-что потянет на несколько тысяч, горка — тысяч на десять-двенадцать. Но отнюдь не «целое состояние». Картин очень мало. Те, что есть, — старые, но местного значения, Пройдут как антиквариат.
— Баунти?
— Не дом, а выкидыш, архитектурно говоря. Недоделано, пристроено, комнаты поделены. Джейми оказался прав. Комнаты за той, где проходило «чтение», были некогда одной большой залой. Для балов, скорее всего. Все испорчено. Теперь — просто куча бессмысленных маленьких коробочек.
— Потайные комнаты?
— Не видела. В город собираетесь?
— Да. Мы с Векки собираемся туда после обеда. — Нужны две рулетки: землемерная и плотницкая. Ну, знаете, одна двадцатиметровая, матерчатая, другая трех-пяти, стальная, втягивающаяся. Ах да! Еще мел.
Баунти облизала язычком нижнюю губу. «Вислогубая», — подумал Джейми.
— Я помогу мерить, — вызвался Рон. Он повернулся к Бобу. — А ваши успехи?
— Не густо. Вторая телефонная линия будет после завтра. Из библиотеки мало радостных известий. Провел кое-какие исторические изыскания в архивах местной газеты. Для небольшого городка очень прогрессивно. Со временное оснащение. Можно напрямую подключиться к их компьютеру. Все статьи в памяти. Я их выведу на экран. Перекрестные ссылки. Можно создать толковую базу данных — знать бы только, что ищем.
Я пока обнаружил только то, что дом часто склоняли в разделе светской хроники лет восемьдесят и более тому назад. С тех пор — почти ничего. Все как адвокат говорил. Никаких смертей в доме, помните? Похоже, он прав. Просмотрел некрологи. Ничего. Даже на родителей Эфраима нет. Растворились, видимо.
— Военные? — спросил Рон.
— «Старые солдаты», — откликнулся Боб, и опять Джейми не понял, о чем речь.
— В итоге, — сказал Боб, — топчемся на месте.
— Первый день, — успокоила Векки.
Джейми сделал важную мину и, придав солидность голосу, изрек:
— Ваши проблемы могут быть разрешены, если смотреть на них в правильной перспективе.
— Глубоко-о. Глубоко, ничего, не скажешь, — съехидничал Рон.
— Минуточку, — сказал Боб, — это ты сам придумал или прочитал где-то? Где-то в определенном месте?
— «Где-то в определенном». Я изучаю подряд все правила на стенах. Есть так, лозунги, а есть и кое-что интересное.
— Да? Что ты имеешь в виду?
— То, о чем вы говорили: «Ключи спрятаны на самом виду».
— Мысль дельная, — задумался Боб.
Джейми чуть не покраснел. Мать улыбнулась ему ободряюще.
— Что-то нашел, Джейми?
— Нет пока. Я работал над составлением фраз. Брал первые слова из каждого правила и пытался составить фразу, то же — со вторыми, потом первые со вторыми и так далее. Вот и все.
— Долгое дело. Слишком много комбинаций, — заметил Боб. — Вечером сяду за компьютер, напишу для тебя программку.
— Здорово!
— А можно понимать и совсем буквально, — сказал вдруг Рон.
— Не понял? — насторожился его брат.
— Как там? Ну, то, что ты цитировал?
— «Ваши проблемы могут быть разрешены, если смотреть на них в правильной перспективе».
— Правильная перспектива. — размышлял Рон.
— Правильный угол? Под другим углом? С большого расстояния? Баунти, есть что-то такое вроде. Как бы это сказать… линия зрения в доме. Через что можно посмотреть? Ряд окон, может быть.
— «Проследи падение луча полуденного солнца и ты найдешь кристалл, преломившись в нем, лучи сиянием своим укажут тебе место». А?
— Точно! — Он подпрыгнул на стуле. — Где? Где ты это видела?
— Там же, где и ты. В кино. «Индиана Джонс» называется, верно?
Рон сник.
— Это мысль, — пробормотал он.
Джейми сиял.
Когда Векки и Боб уехали в Ридж-Ривер, Джейми вернулся к разложенным на обеденном столе черным рамкам. Сгорбленный над шифрограммами правил, он не заметил, что Харвест вошла в комнату и стоит за его спиной.
— Делу — время, потехе — час?
— А? Что? О, прости, заработался.
— Как насчет перерывчика?
Он оторвал наконец взгляд от бумаг. Харвест переоделась в белую мини-юбку.
— В теннис?
— Корта нет. Я предлагаю поплавать.
В руках — пляжная сумка, сложенное махровое полотенце поверх.
— Есть бассейн?
— Пруд есть. Помнишь, «бездонный пруд» у Колдовского Холма, куда влюбленные ходили?
— Значит, поиск?
— Считай, что поиск. Дай возможность подсознанию спокойно поработать. Сбегай за плавками, мой купальник на мне.
Купальник? Как тут устоишь?
— А Рон с Баунти?
— Растворились. Придется рискнуть одним. Ты откажешься?
Ровно шесть с половиной минут заняло у Джейми подняться по лестнице, побриться зачем-то еще раз, почистить зубы, переодеться и вернуться. Четыре из них ушли на раздумья: какие из трех плавок надеть.
Пруд был ядовито-синий и слишком чистый, как с открытки. Джейми заглянул в глубину.
— Может, и правда бездонный.
— У?
— Может, говорю, правда…
Харвест выскользнула из одежды, разложила полотенце и устроилась полулежа. Она оперлась на локоток — скорей изящно, чем удобно; одну коленку при этом приподняла, а носочки вытянула, выгнув ступни дугой.
— А плавать не будешь? — спросил Джейми.
— На вид холодновато. — Она похлопала ладошкой по полотенцу.
Юноша сбросил с ноги кроссовку и поболтал в воде большим пальцем ноги.
— Ага.
Джейми опустился на край полотенца. Харвест залезла в сумку, шершаво скользнув по его бедру локтем. Джейми смутился.
— Огонек есть?
Это ему не понравилось, внутренне, помимо воли. Тут он увидел, что «сигарета» самодельная, неловко скрученная. «Конечно, будет она еще табак курить», — ворчал он на себя.
— Нет. К сожалению…
— А я думаю, есть. Тут где-то спички должны быть.
Девушка улеглась, глубоко затянувшись. Выдержав долгую паузу, она выпустила дым изо рта и пропищала изменившимся голосом:
— Пропадает зазря.
— Что?
Она потрепала его по коленке: встряхнуть хоть чуть-чуть.
— Дым, глупый, пропадает. Я выдохну, ну и…
Джейми уставился, ничего не понимая.
— Лови его, глупый. Нагнись сюда. Я выдохну, а ты всасывай. Думаешь, бывший в употреблении хуже?
Харвест расслабила лицевые мышцы, веки сами опустились, а губы приоткрылись — она видела, что Баунти делает так.
— Он даже еще лучше!
Он и не поцеловал ее, а возбуждение такое же, если не больше. Дым и сладостное ее дыхание — все одновременно. Ее тепло растворяется в нем. О такой интимности Джейми и не мечтал.
Резинка плавок оказалась вдруг нестерпимо тутой. Заметит она? Это ее не обидит?
Голова пошла кругом. То ли от желания, то ли от любви, то ли просто от дыма — не поймешь. Окурок приближался к нестерпимому, неудержимому концу.
— Как насчет поплавать? — прокаркал он. Голос сел. Харвест улыбнулась бессильно и легла на спину.
Решив, что ей хочется остаться одной, чтобы сохранить весь кайф, Джейми, качаясь, встал на ноги.
Как он бултыхнулся в воду, он не помнил. На глубине около двух метров слой прогретой солнцем воды резко обрывался. Холод сжал голову, дым растекся по самым укромным местечкам сознания. Юноша плыл вертикально вниз и только решил повернуть к поверхности, как увидел под собой огромную торчащую под углом плиту из гладкого камня, подпираемую куском голого гранита. Под плитой в склоне холма зияла черная, манящая дыра. Дыхания пока хватало. Только заглянуть, что там внутри. Так. Чуть изогнуться. Джейми уже во мраке. А за мраком еще больший мрак. Протянул руку. Пещера! Или туннель?
Юноша вплыл внутрь не раздумывая. Плавные, легкие, неправдоподобно грациозные гребки. Он скользит, тихо раздвигая эбонитово-черную воду. Уже не холодно. Словно в нежном бархате. Он вдруг задел грудью за выступ, отпрянул и тут же ударился спиной о скалу. Протянул руки. Стены слишком близко. Он представил, как пытается развернуться в этой узкой щели. Невозможно, слишком долго. Утонешь на сто процентов. «Вот как приходит конец, — подумал Джейми. — Никто и не найдет меня. Еще одна тайна Колдовского Холма. Еще один любовник пропал, да никакой еще и не любовник!»
Выбора не было, юноша поплыл дальше. Появилось ощущение, что воздуха, который он набрал в легкие, перед тем как нырнуть, хватит на целую жизнь. «Наверное, я уже умер! Вот отчего нет паники. Мертвым страх неизвестен». Тут его грудь напряглась — он-таки запаниковал и сразу почувствовал, как его голова прорвала поверхность воды. Воздух!
Джейми нашарил рукой выступ и повис на нем, пытаясь отдышаться. Воздух. Спертый, с мерзким запахом, но воздух. Опушал каменный берег. Камни. Нет, кости: длинные, тонкие, рассыпающиеся, как спекшийся тальк, страшные кости. Были бы страшные, но он уже понял: действительность не такая леденящая, как мысль о ней.
— Куда ты пропал, черт возьми?! — заорала Харвест, не успел юноша показаться из воды.
Ответить сразу он не смог — надо было еще отдышаться.
— Пе… пещера! Внутри холма. Пещера. С костями. Девушка уставилась на него. Потом ее глаза расширились.
— Пещера? Тайная пещера? В холме?
— Да.
— Ты думаешь?..
— Возможно.
Джейми выполз из воды и растянулся на траве. — Спички. Полиэтилен есть? Кусок полиэтилена?
— А?
Он подполз к сумке и вытряхнул ее на полотенце. Там оказался пакетик. В нем лежало граммов десять «травы».
— Одолжу у тебя. И спички. Темно там. Я обратно.
Харвест осталась сидеть с неровной коричневой кучкой в ладони.
Теперь получалось быстрее. Движения не были больше замедленными, как во сне. Вот Джейми уже опять в пещере. Первое, что он увидел там при свете спички, — каракули на стене: «Эфраим был здесь».
Юноша вскарабкался на уступ. Что-то острое захрустело под коленями. Кости. Кротиные, кроличьи, кошачьи — чьи именно — непонятно. Маленькие кости.
Джейми встал на ноги и зажег вторую спичку. Человеческие кости. Два небольших черепа, несколько ребер, кости подлинней. Все мягкие на ощупь, рассыпаются в пальцах, как мокрое печенье. Джейми понял, чем Эфраим пользовался вместо мела, родственник стал вдруг ему симпатичен. Юноша мог понять человека, который, отобрав у мертвеца указательный палец, чертит им вместо мела свое имя там, где никто и никогда его не прочтет. О, Джейми знал, что такое тайная вина, подспудные грехи. Когда словно что-то толкает тебя и ты совершаешь «греховное» только ради самого «греха» — при условии, что никто никогда не узнает о содеянном.
И повсюду тонкие косточки животных. Где — разбросаны, где — кучкой. Молодой исследователь чиркнул третьей спичкой. Воздух был неподвижен, тени трепетали, покачивались — дрожали сжимающие спичку пальцы. На стенах больше ничего не написано. Потолок отсутствует. Стены сходились наверху, в зубчатой трещине. Джейми поднял руку, пощупал пальцами. Ничего. Катышки грязи. Пустые кожурки жуков. Паучиные останки. Как хлопья снега.
Юноша зажег четвертую спичку и подошел к человеческим костям. «Почему они здесь остались умирать? Почему даже не попробовали выплыть отсюда? Я плавал туда и обратно, а они почему не могли? Пусть один был ранен или не мог двигаться, другой бы мог ему помочь. Чем просто лечь в этот сырой мрак и умереть. А животные? Ведь они разыскали это место, нелегкий путь про делали. Зачем? Что за сила? Что за русалка такая заманила их на гибель — людей, животных и насекомых?» Только не его самого. Джейми чувствовал, что его надули, бросили, исключили из клуба священных жертв.
Юноша пнул горку мелких костей ногой, и что-то сверкнуло там. Спичка обожгла пальцы, и он выронил ее.
Джейми наклонился заранее, перед тем, как чиркнуть новой спичкой, чтоб не тратить и секунды света впустую. Дрожащие пальцы смели в сторону известковые осколки. В неверном свете, посреди костяных щепок, мерцала, отливая золотом, полусфера.
Сердце Джейми забилось. Неужели клад? Что теперь делать? Рассказать или оставить себе? Проблема! Тайные сокровища не потратишь, явные придется делить.
Он подтолкнул полусферу пальцем, и та шевельнулась в своем белом колючем гнезде. Слишком легкая для золота! Взял в руки. Яичная скорлупа. Половинка, чуть больше. Вторая отлетела, когда там что-то проклюнулось. Большое было яйцо, как то страусиное, что покойный дядя Уолтер держал в своем забитом антиквариатом кабинете. Снаружи блестит. Так переливалась бы внутренность устричной раковины, если бы устрица питалась всю жизнь золотой пылью. Может представлять ценность, редкое, доисторическое, наверное, яйцо.
Спичка потухла, осталось две. Джейми присел на выступ скалы, принялся ощупывать находку. Снаружи гладкое, как пластик. Внутренняя поверхность шершавая: как пемза, но жестче. Погладил снаружи. Приятно! Есть для этого хорошее слово, но что-то не приходит в голову.
Предпоследняя спичка. Быстро осмотреться Кусочки от утраченной половинки яйца. Еще. Еще. Хватит, пожалуй, на пару таких. Все, больше ничего. Джейми положил последнюю спичку в пакетик, прикрепил его к плавкам. Осторожно прижимая находку к своей груди, Джейми погрузился при свете догорающей спички в черную гладкую воду.
Когда он выплыл, Харвест уже пританцовывала от нетерпения.
— Давай, пошевеливайся. Домой пора.
— Вот как? Спасибо! Я тут ныряю, рискуя жизнью… И это, значит, мне в благодарность? За мою находку? — Он поднял вверх свою поломанную скорлупку.
— Ой, прости, Джейми! Можно посмотреть? — Харвест склонила головку на бок и, улыбаясь, протянула руки вперед. Это на мужиков действовало пока безотказно.
Джейми, стоя по колено в воде, крепко прижал свое сокровище к груди.
— Ну пожалуйста! — взмолилась Харвест. Она вы тянула губки и закрыла глаза. Не родилось еще существо мужского пола, способное устоять перед женским секретным оружием.
Джейми вышел из воды и после некоторых колебаний протянул скорлупу.
— О! Какая красотища! — воскликнула девушка, нежно взяв яйцо в ладони. — Видишь, как переливается? А какое гладенькое!
Она гладила его жемчужную поверхность, взгляд постепенно становился отрешенным, губы приоткрылись.
— Пора домой, да? — прервал ее Джейми. Вне спасительных скально-водных преград накатывала тянущая, непереносимая тоска по дому.
— И ты? — спросила Харвест.
Они бережно обернули находку в полотенце и уложили на дно сумки. Каждый взялся за свою ручку, и молодые люди направились домой, сумка-колыбелька тихонько покачивалась между ними.
С Колдовского Холма дом не был виден. Земля вздымалась и опадала полудюжиной травяных волн. Миллионы лет эрозии придали им форму мягких, женственных припухлостей. Только одна из волн резко обрывалась. Третья, на полпути между домом и холмом. Та ее сторона, что смотрела на дом, раскрошилась, став крошечным утесом. На пути к пруду, когда Харвест карабкалась вверх, Джейми опустил голову, но глаза поднял и увидел, как край ее белой мини-юбки вспархивал и опадал, голубые трусы мелькали, словно в видеоклипе. Сполохи лазури были еще эротичней того полнометражного зрелища, когда девушка скинула с себя одежду. Ибо были они потаенные. Запретные.
На обратном пути, когда парочка приблизилась к уступу, большая мрачная птица, ворон, поднялась из укрытия, тяжело хлопая черными крыльями. Джейми и Харвест подошли к кромке. Выемка была густо заселена. Около двадцати птиц с большим достоинством прохаживались на негнущихся ногах по склону. Одна подошла так близко, что были видны мурашечки блох под монотонно черными перьями. Как инквизиторы в черных сутанах, окружившие осужденную за колдовство жертву, вороны ходили по кругу, нехотя поклевывая огромную и жирную, с подсохшей кожей жабу. Амфибия еще подскакивала иногда и раздувала в знак протеста зоб, но голоса не подавала.
Молодые люди осторожно скатились на пятках вниз. Сверкающие вороньи глаза были полны презрения. Жаба истекала кровью. Рубиновые сгустки испещрили спину и толстые ляжки. Птичье оцепление неохотно расступилось, пропуская Джейми и Харвест вперед. Жаба вспрыгнула еще разок параллельно их курсу, подгоняемая сзади палачами. Поравнявшись, Джейми взглянул на ее похожую на наконечник копья голову. На месте выклеванных глаз остались две ямки, заполненные пурпурной мутью.
Ничего не говоря друг другу, молодые люди ускорили шаг.
Не успели они прикрыть за собой входную дверь, как по лестнице вприпрыжку к ним сбежала Баунти. На ходу она завязывала узлом низ своей ярко-розовой блузки.
— А-а, я думала это миссис Хармон, — сказала она и смахнула со лба свои шикарные локоны.
— Миссис Хармон? — переспросил Джейми.
— Заявилась тут. «Забежала», понимаешь ли, зеркала протереть. Зеркал здесь пропасть — точно?
— Где же Рон? — поинтересовался Джейми, улыбаясь сладчайшей из своих улыбок.
— А? В душе, наверное.
— У тебя мокрые волосы, — заметила Харвест.
— Да ну? «Неграмотно», — подумал Джейми. Но тут подъехал пикап Боба, брызнул гравием с таким звуком, будто прочистил горло, и Джейми забыл, о чем думал. Тут появился Рон, и молодые люди вышли встречать приехавших.
Боб, придерживая дверь локтем, вылез из машины:
— Здесь еще куча барахла, джентльмены. Отнесите на кухню, ладно?
— Конечно.
— О чем речь!
Боб уставился на них. В руках свертки.
— Ну? — поторопил он.
— Отнесем, отнесем, не горит, — пробормотал Джей ми.
— Верно, не горит. Тут вы правы на все сто, — согласился Боб. И сделал паузу. — Да, раз такое дело, прихватите бумажные салфетки. Когда пойдете.
— А? — не понял Рон.
— Салфетки, говорю.
— Что? — спросил Джейми. — Зачем они?
— Подтереть. Когда мороженое растает совсем. «Горная дорога» называется. А может, как-то еще. Но то, что оно не горит, это точно.
Векки отправилась разогревать «Китайский ужин».
— Телефонист появлялся? — спросил Боб.
— Нет пока что, — ответила Баунти. — Все, что нам посчастливилось лицезреть сегодня, это миссис Хармон с зеркалами да Вуди на крыше.
— И что он там делал?
— «Трещотки», говорит. Чинил, говорит, «трещотки». Что еще за «трещотки», пап, на крыше?
— От птиц, наверное. — Боб призадумался. — Птиц пугать. Взять хотя бы все эти пугала.
— Ага. Я ночью что-то такое слышала. Типа стрекотания, что ли. Это они и были, наверное.
— Старик, по всей видимости, страдал авиафобией, — предположил Рон. — Птиц боялся. Судя по тому, что Вуди рассказывал, его вообще всякая живность раздражала. Никаких домашних животных. Вуди строго наказано: отгонять сурков, кротов, кошек там всяких. Навязчивая идея, короче.
— О, на курсы по психологии ходишь, а, Рон? — улыбнулся Боб.
— Да так, факультатив. Один семестр.
— Ну, чем кто занимался целый день? — спросила Векки.
Рон посмотрел на Баунти. То, что заметил Джейми, было, похоже, лишь отблеском глубинного пожара, залившего щеки Баунти.
— В библиотеке работали, — ответил Рон, уставясь на дно тарелки. И, взглянув прямо в глаза Бобу, добавил: — Искал ценные книги и ключи.
— А я и не знала, что нам библиотека досталась, — удивилась Векки.
— Есть успехи? — спросил Боб.
— Есть парочка книг, надо будет в городской библиотеке выяснить. Может, дадут за них что-нибудь. Оригинал он был, Эфраим, это точно.
— Странные книги? — спросил Боб.
— Некоторые. Куча статей по гипнотизму. «Персональный динамический магнетизм». Хотите стать гипнотизером? — ухмыльнулся Рон. — Съешьте фунт изюму, станьте с полным бокалом воды в вытянутой руке и, глядя в зеркало, произносите: «Я всесилен». Ура! Вы — гипнотизер.
— Надо попробовать, — сказал Боб. — Так. Еще?
— Старый толковый словарь. Может представлять ценность. Уэбстер.
— Да есть у нас Уэбстер, — заметил Джейми, — невелика ценность.
— Э-э, не такой. С военным разделом. Как, например, пользоваться алебардой.
— А что это — алебарда? — спросила Баунти.
— Вроде копья. Длинней. Изысканней. Людей протыкать, — пояснил Рон.
Баунти подавилась куриной котлеткой. Боб поднял бровь, но ничего не сказал.
— Ну, сын, — спросила Векки, обращаясь к Джейми, — а вы с Харвест?
— Груши околачивали, — встрял Рон.
— В самую точку. Именно околачивали. — Джейми довольно ухмыльнулся. — Что, Харвест, покажем им?
— Думаешь стоит? — Харвест важно нахмурилась.
— Уверен.
— Ладно, принесу сейчас.
Джейми сгреб в сторону остатки трапезы. Харвест осторожно положила на расчищенное место сверток, не спеша распеленала находку.
— У-у, — выдохнула Баунти.
Все сидели и смотрели. Полусфера мерцала. По очереди протягивали руки: потрогать.
— Что это, черт возьми? — спросил Рон.
— О, старое яйцо, не более, — промурлыкала Харвест. — Мы… в смысле, Джейми. Шел себе и вдруг споткнулся об него. Когда «околачивал».
— А где конкретно ты об него «споткнулся»? — поинтересовался Боб.
— А где, по-вашему, можно найти волшебное яйцо, — ответил как бы раздраженно Джейми. — Под Колдовским Холмом, разумеется.
Пока Боб исследовал яйцо, Джейми и Харвест поведали слегка отредактированную историю находки. Оба думали, что, когда чужие руки коснутся «их» яйца, возникнет что-то вроде приступа ревности, но странная сила, страсть обладания скорлупой, похоже, иссякла. «Как лунный свет при первых лучах солнца, — подумал Джейми. — Если яйцо — Луна, то что же Солнце?»
Знать это ему, пожалуй, и не хотелось.
Векки нашла узорчатую, расшитую золотом и серебром салфеточку, расстелила на каминной полке в гостиной, где стояли недавно унаследованные миссис Хармон бронзовые часы, и положила на нее яйцо.
— Сойдет на первое время, — сказала она.
— Может представлять ценность, археологическую, — напомнил Боб.
— Может, оставим? Какое-то оно… свое, — заметила Векки, положив руку на его твидовое плечо и щекоча пальцем щеку.
Остаток дня все провели в библиотеке, перелопачивая и понемногу приводя в порядок груду «могущих представлять ценность» книг.
— Надо ребят с телевидения позвать, — предложил Боб.
Молодежь согласилась, но решили, что это не срочно. Время от времени то один, то другой под разными предлогами забредали в гостиную — совершали паломничество к яйцу. Втихомолку.
На следующий день завтракали тартинками с кукурузой.
— Векки? — начал Боб мягко.
— Да, Боб?
— Ты не производишь впечатления женщины, помешанной на готовке.
— Откуда такое впечатление?
— Тартинки, китайский ужин, гамбургеры, ветчина все такое.
— Ну, — она подняла левую ладонь, — видишь ли…
— Прости, Векки. Я забыл. — Он погладил ладонь пальцем. — Сковородки, кастрюли, конечно, тебе больно. Ты не была бы против.
— Против чего?
— Чтобы я этим занялся. Уже третий год, как я готовлю себе и девочкам. И, ей-Богу, не дурно.
— А девчонки, что, не готовят?
— Ох уж эти дети! Ну да не важно. Я люблю готовить. Договорились?
— Ну хорошо. Только обещай, что будем готовить вместе. Идет?
— Идет. Сегодня вечером моя очередь. Петух в винном соусе. «О черт, — подумала женщина, — гурман проклятый». Она хотела смолчать, но вместо этого сказала:
— Ты что, из этих? Чертов сноб!
— Знаешь, что такое сноб? — спросил Боб спокойно.
— Нет. — Краткий ответ был дан вызывающим тоном.
— Сноб — это тот, — произнес Боб сдержанным тоном, — у кого есть свои взгляды, судя по реакции тех, у кого их нет.
Пощечина удивила саму Векки не меньше, чем его. Не успел багровый отпечаток проявиться на его щеке, как мужчина занес сжатый кулак. Но остановился и, озадаченный, опустил руку.
— Прости, — пробормотал он. — Никогда не поднимал руку на женщину.
Векки постучала себе по губам костяшками сжатого кулака.
— Боб, прости, я хотела сострить, а вышло, что я тебя спровоцировала. Прости. Забудем, а?
— Я принимаю ваши извинения, миссис Халифакс. Считайте инцидент исчерпанным.
Боб вышел из кухни. Ревекка стояла и смотрела ему вслед. «Миссис Халифакс» почему-то задело ее больше, чем «те, у кого нет собственных взглядов».
Джейми показал Баунти, где он нашел листы плотной бумаги и набор для каллиграфии. Рон мерил стены. Баунти инструктировала его и чертила план. На взгляд Джейми, консультаций, всевозможных прикосновений и взглядов было явно больше, чем требовалось для дела. Он почувствовал себя лишним и вернулся к своей работе в более официальную гостиную.
Час с лишним Джейми перекладывал с места на место Эфраимовы надписи в рамочках, делая заметки. Голос Харвест, долетевший из библиотеки, оторвал его от мрачных мыслей.
— Кофе хочешь, пап? — спрашивал голос.
— Уровень кофеина поднялся у меня внутри до ватерлинии. Минут десять — и я пойду ко дну, — ответил томный голос.
Вскоре, на радость Джейми, Харвест вошла в гостиную с двумя чашками.
— Есть успехи?
— Не-а.
— Дай посмотреть.
— Смотри на здоровье.
Девушка склонилась над столом:
— Опять этот «другой угол». До сих пор не пойму. А вот это более понятно: «останешься на ночь — останешься навсегда».
— Это как читать.
— А-а, поняла, что ты имеешь в виду. Это такая угроза. — Харвест перетасовала рамочки. — «Гости: никаких больных, пьяных, женщин легкого поведения». Экий старомодный сукин сын, а? Или: «никакие домашние, как и прочие, животные в дом не допускаются». Это мысль. Отец обещал, что, как только мы переселимся в дом, можно будет завести собаку. Надо ему напомнить.
Джейми пододвинул поближе пару черных рамочек.
— Вот об острых предметах. Эта объясняет припадок миссис Хармон: «Никаких обрезанных цветов, никаких растений в горшках». Вот другая: «Не капайте кровью, пожалуйста!» Что он, ждал гангстерских разборок, что ли?
Харвест взяла одну в руки: — Оппа! Грамматическая ошибка! У папы припадок бы сделался. «Марионетка не может оборвать нити: ведь тогда Оно освободится первым». Две ошибки. Род перепутан и заглавная лишняя. Потуги на философию. Похоже, Джейми, ты был прав. Он здорово потрудился, составляя свое тайное послание!
Джейми сиял.
Харвест подтолкнула карточку к Джейми, записи полетели на пол. Девушка нагнулась, чтобы поймать их, и остановилась. Глаза ее оказались на одном уровне со столом.
— Другой угол, — пробормотала она.
— Что?
— Извини, — поправилась она машинально. — Привычка. Папина. Другой угол, я сказала.
Харвест ткнула пальцем в рамочку перед ними:
— Видишь? Дырочка. По краю рамки просверлена дырочка.
— Ага. Термитами!
— Не-ет. Это нарочно. Посмотри! И на этой дырочка, и на этой. На всех!
— Ну и?..
— Ну если посмотреть через одну из дырочек, будет другой угол, так?
Джейми выпрямился, взял одну, посмотрел через дырочку.
— Не видно. Подожди-ка. Может?
— Что там? — Харвест подпрыгивала на месте. — Говори же. Что ты там увидел?
— Помнишь узоры под надписями на всех этих штуках?
— Да, да.
— Ну, вроде… вроде закорючек на боковых сторонах коробочек. Торговый код. Который они проставляют на контроле. Для компьютера.
— Знаю, знаю. Дальше, черт бы тебя побрал!
— Когда смотришь на них через эту маленькую дырочку, получается надпись. Вполне отчетливая.
— Дай посмотреть! — Она почти выхватила рамку из пальцев. — Вижу! «Залог моей правдивости. Адвокату известен шифр. Осмотрись и подумай».
— Что он хотел сказать этой чертовщиной? — повысил голос Джейми.
Дверь библиотеки открылась, высунулась голова Боба:
— Что за шум?
Дочь втащила его в комнату.
— Есть тут сейф? В этом доме есть сейф, папа?
— Конечно. В библиотеке. Я думал, вы знаете. Пеблс передал нам шифр. Но там нет ничего. Опись имущества сейчас там лежит.
— Черт! — Харвест топнула босой ногой. — Посмотри, пап.
— «Осмотрись и подумай», — повторил мужчина задумчиво. — Браво! Мы на верном пути, безусловно. «Осмотрись и подумай»? Ну-ка, Джейми, ты у нас специалист в этой области. — Он махнул рукой в сторону рамок, разбросанных по всему длинному столу. — Есть про зеркала?
— Причем это? — упорствовал Джейми.
— Вон та, что ты читал, — про «другой угол». Первый ключ, ясно? А тут явно речь о зеркалах. «Осмотрись и подумай». Тут может быть указание и на другой ключ.
— Вот эта, может? — Джейми подобрал надпись. — «Даже в испорченном зеркале может отразиться истина».
— А через дырочку? — спросила Харвест.
— Два слова только: «Доверься зеркалам».
Боб легонько постучал мундштуком трубки о зубы.
— Зеркала… Задом наперед. То, что прочитал, но задом наперед? Нет! Шифр задом наперед? Очень может быть! Ну-ка, все в библиотеку!
Сейф находился за фальшивыми книжными корешками.
— 27-4-19. Так. Справа налево. 91-4-72. Нет. Ноль эмоций!
— Попробуйте 19-4-27, — предложил Рон.
Боб опять принялся крутить диск.
— Ничего! Проклятье! — Он потянул в расстройстве ручку на себя. — Стоп! Минуточку. — Мужчина потащил на себя с силой. Сейф целиком сдвинулся на сантиметр. — Помогите-ка!
Руки жадно обхватили сейф за скользкие бока, стали осторожно выдвигать. Металлический ящик выскользнул и грохнулся на пол. Баунти отскочила, чертыхаясь. — Все цело? — спросил Рон.
— Ага. Задел чуть-чуть, — успокоила его девушка, держась за стол и потирая ногу.
Джейми почувствовал зуд в основании черепа. Будто Что-то заинтересовалось. С большого пальца ноги Баунти упала одна-единственная капля крови.
— Продолжайте, — сказала она. — Не обращайте на меня внимания. Что там внутри?
На задней стенке ниши висело зеркало.
— Чокнулся на почве зеркал, а? — сказал Боб. Просунул туда свою длинную руку. — Расширяется дальше. Бумаги какие-то. — Он вытащил плоский пакет. — Деньги! Наличные! — Он передавал стопку за стопкой Харвест, которая укладывала все на край стола. — Еще в банковских обертках! Вот это, похоже, «настоящий» сейф. Хитрый старый черт!
Куча росла.
— Десять, одиннадцать, двенадцать… — считала Харвест, — шестнадцать тысяч долларов.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Джейми. — Что еще?
Далее следовала плоская коробочка, отделанная тисненой кожей. Баунти щелкнула замочком, коробка открылась.
— Драгоценности! Кольца! Броши! А это, похоже, настоящий жемчуг.
— Ценный? — спросил Джейми.
— Я думаю!
— Миллионы?
— Ну, тысячи, я полагаю.
— Ну-у.
— Не падай духом, сын, — сказала мать, — там еще есть.
— Тихо, — сказал Боб, — слышите? — Он потряс маленькую замшевую сумочку. Там что-то звякало. Содержимое было вытряхнуто на стол. Выкатилось с дюжину маленьких золотых монет и две побольше.
— Парой тысяч больше, Джейми, — сказала Баунти. — Как пить дать.
Харвест собрала их в кучку и пересчитала, «Черт, — подумал Джейми, — они что, не доверяют мне? Сразу инвентаризацию делают!»
— Книги, по-моему, — заметил Боб, вытаскивая еще три предмета из черной дыры. — Все, братва.
— Нет. Это альбом с марками, — влез Рон.
— Поищи там «черную пенни», — почти закричал Джейми.
Послышался звонок в дверь и, почти одновременно, звук поворачивающегося в замке ключа.
Пойду разберусь! — сказал Боб.
Одетая в черное фигура миссис Хармон протиснулась в холл.
— Зачем трезвон, если есть ключ? — спросил Боб.
Она ничего не ответила, но заглянула через его плечо. Он распахнул дверь.
— Стойте! Вам сюда?
Разносчик замер, занеся одну ногу над порожком своего пикапа.
— Она сказала, что нет, — проворчал он, указывая в сторону миссис Хармон.
— Дюжина красных роз на длинных стеблях. Правильно?
Векки встретила Боба, несущего охапку цветов, в холле.
— Мирная инициатива, — пробормотал он, сунув ей розы.
Векки положила букет на столик.
— Принята! — прошептала она, падая в его объятия. — Я выйду на пару слов с небезызвестной домоправительницей, — сказал Боб мягко, как только объятия разомкнулись.
Когда он вернулся в библиотеку, Векки пристраивала букет в большой кувшин.
— Ваз нет, — оправдывалась она.
Молодые люди были погружены в изучение находок. — Вот эта, может, и стоит что-то, — говорил Рон, — вещь явно старинная. Шекспир.
Миссис Хармон ворвалась в комнату и с яростью принялась за пыль.
— В будущем, миссис Хармон, я буду вам весьма признателен, если вы соизволите стучать, прежде чем войти в комнату.
Миссис Хармон сделала вид, что не слышит.
— А другая книга, Рон? — спросил Боб.
— Что-то вроде старого дневника. Читается с трудом. Эфраимов, видно.
— Покажи-ка мне, — потребовал Джейми. — Там, может, ключи еще к каким-нибудь сокровищам.
Он потянулся за книгой через стол.
— Осторожно! — вскрикнула Векки.
Миссис Хармон вытирала стол необычайно размашистыми движениями. Тряпка зацепила тяжелый кувшин с цветами. Он упал. Ливень из алых цветов и воды обрушился на ветхую книгу.
— Дьявол! — вскричал Боб.
— Цветы, — фыркнула миссис Хармон, — я же говорила: не будет от них добра в этом доме.
Плечи Боба напряглись, пальцы сжались в кулак. Голос же сделался необычайно мягок.
— Миссис Хармон. Мы возьмем на себя уборку. Я бы советовал вам покинуть дом. Сейчас же.
— У меня обязанности по дому, мистер Брайер. Зеркала должны быть в порядке.
— Я полагаю, — Брайер посмотрел на часы, — вы в состоянии дойти до двери минуты за четыре, миссис Хармон.
Под спокойным ровным его взглядом домоправительница начала пятиться.
— Тридцать секунд. Двадцать. Десять, девять, восемь…
Входная дверь захлопнулась.
— Сука! — взорвалась Баунти.
— Просто помешанная пожилая дама, — сказал Боб.
Он взял размокший дневник за корешок, повернулся к Векки: — Идеи есть?
— Дай. Попробую в духовке. Я знаю, в готовке я не слишком преуспела. Посмотрим, как у меня получится с просушкой.
Джейми отломил еще одну корку хлеба, прошелся ею по пустой тарелке.
— Это было та-ак здорово, — вздохнул он.
— Тебе надо попробовать его курицу с дарами моря, — сказала Баунти.
— И его «омара Альфреда», — присоединилась Харвест.
— Креветки в омаровом соусе.
— Беф-Веллингтон.
— Блинчики с миндалем.
— Да я-то с радостью, можете мне поверить. А как называлось то, что мы уже доели?
— Петух в винном соусе, — сказала мать холодно.
— Вышло что-нибудь с сушкой, Векки? — Боб поменял тему.
— Высохло, но…
— Но?
— Но вот-вот рассыпется.
— Этого следовало ожидать. Бумага и до купания была тонковата.
— Ну не только. Многие страницы слиплись. Какие-то вывалились. Чернила размылись. Не знаю, можно ли там еще что-то разобрать.
— Все эта сука Хармон! — возмутилась Баунти.
— Если странички рассыпаются, надо достать прозрачного скотча, — предложила Харвест, — вдруг поможет.
— У тебя нежные руки, Харвест, — сказал отец. — Она толкнула под столом Джейми коленкой, тот сглотнул слюну. — Почему бы тебе не осуществить собственный проект? — продолжал Боб. — Посмотрим, сколько ты сможешь расшифровать. — Затем повернулся к Джейми:
— Ты можешь взять на себя всю тайнопись? Сделать нам каталог всех посланий?
— Новое дело. Только я не знаю, какой в этом толк. Я утром посмотрел тут несколько. Ерунда какая-то! Он явно чокнутый, Эфраим этот. «Верь тому, что в зеркале. Оно — хороший слуга, но скверный хозяин. Все, что Оно желает, — боль, кровь и плоть. Оружие: пиршество и голод». Дерьмо это все.
— Джейми! — запротестовала мать.
Юноша покачал головой и что-то пробурчал.
— Как бы то ни было, — сказал Боб, — перепиши, сделай перекрестные ссылки, на каждой — как и откуда. Как тебе нравится. Стол в библиотеке достаточно велик, чтобы быть вашим с Харвест штабом.
Джейми просиял.
— Вы, похоже, надеетесь, еще что-то будет, — заметил Рон.
Боб откинулся назад на стуле, полез за трубкой.
— В этом доме еще осталось несколько тайн, уверен… хочу, чтобы вы с Баунти занялись составлением плана. Мы до сих пор не знаем, зачем поделили бальную залу.
— Мы собираемся продавать драгоценности, марки и старинную книгу? — спросил Джейми.
— Только не драгоценности! — воскликнули Баунти и Векки одновременно.
— Ладно. — Боб рассмеялся и покачал головой. — Но марки и книгу надо бы отнести оценщику.
— А понесет кто? — Джейми нахмурился.
На мгновение стало тихо.
— Мы пока что не слывем «богатеями», — заметил Рон. — Настолько, чтобы ходили к нам.
Коллективный вздох. Мысль покинуть дом не радовала никого.
— Не знаю насчет «богатеев», — сказал Боб. — Насколько нам известно, мы располагаем пока тридцатью тысячами. Это не богатство.
— Для начала неплохо, — заметила Харвест. — А наше яйцо? А пещера? А скелеты? Мы должны кого-то поставить в известность? Какие-нибудь власти?
— Только устроить себе кучу суеты и нервотрепки, — сказала Баунти.
— Согласен, — сказал Боб. — Я понимаю, если мы обнаружили бы тело. Нет оснований искать здесь какой-то криминал. Кости пролежали там, может, сотню лет. И еще полежат.
Джейми и Харвест переселились со своей работой за столик сбоку. Баунти и Рон заняли большой. Младшие наблюдали за старшей парой. Те расстилали листы бумаги и скрепляли их скотчем в один большой.
— Похоже, вы собираетесь делать план в натуральную величину, — издевался Джейми.
— Заткнись, не мешай работать, — огрызнулся брат.
Харвест подошла к окну, посмотрела на улицу.
— Еще жуки! Чума на них что ли напала в этом году?
— Вуди выметет, — сказал Джейми. — Что там, интересно, делается? — кивнул он в сторону читальни.
— Остается надеяться, что он разберется с марками не хуже, чем с книгами, — сказал Рон.
— Да уж! Шестьдесят пять тысяч. Было бы очень, очень недурно, — сказала Баунти.
— Шестьдесят четыре семьсот, — поправил Джейми.
— Без разницы.
— Здесь нельзя ошибаться.
— Ты — само доверие, Джейми, — заметил старший брат.
— «Дела Дома следует делать внутри Дома», — процитировал младший. — «Оно Само позаботится о Себе», — продолжил он.
Ты такой же чокнутый, как старый Эфраим, — сказал Рон. — Похоже, ты всерьез веришь во все то барахло с бабками-ежками.
— Зря смеешься. Оно этого не любит, — ухмыльнулся Джейми. — Помнишь, как Оно поступило с цветами?
— Чушь!
— Помнишь первый букет?
— В воду не поставили.
— И они пожухли и засохли за ночь? А розы? Они-то были в воде.
— И растение, — поддержала Харвест. — Карликовый апельсин в горшочке.
— В воздухе, наверное, что-нибудь такое, — предположил Рон.
— Не шути, — прошептал Джейми дрожащим голосом. Он замахал руками и подошел к Рону. — Оно доберется до тебя!
— Заткнись, ты, пацан! — прикрикнул Рон. — Не мешай работать взрослым.
— Взрослым? Это кто.
Дверь открылась, и вошел Боб. Улыбка разрезала его широкое лицо от уха до уха.
— Я не помешал? — спросил он. — Ну да не важно. Баунти, открывай шампанское!
Все окружили Боба.
— Что там?
— Сколько?
— Больше, чем за книги?
— Терпение, мои маленькие богатенькие детки, терпение! — Боб пятился, подняв руки вверх.
— Богатенькие детки? — пискнула Баунти. — Насколько богатенькие?
— Как насчет еще ста девяти тысяч четырехсот? — Боб достал из нагрудного кармана чек и помахал им в воздухе. — Будем надеяться, что этот не попытается заставить нас пережить тяжелые дни, как тот книжник.
— Индюк, — нахмурилась Баунти.
— Странный тип, конечно, — сказал Боб. — Не тот формат, видите ли! Будь внимательней, когда имеешь дело с деньгами. У него было достаточно времени изучить все эти глупости.
— Он ничего не сделает? А, пап? — спросила Баунти.
— Никоим образом! Я не оставил никаких данных. На расписке все четко. Однако хорошо, что я послал за чеком курьера.
— Поняла, что я имел в виду? «Дела дома следует.», — Джейми толкнул Харвест.
— На этот раз — без проблем. Чек — кассовый. — Боб сунул его в карман и подошел к столу посмотреть на плод усилий старших. — Как продвигается план?
— Первый этаж готов, — ответила Баунти. — Явных пробелов нет. Разве что в стенах могут быть полости.
— А может, есть все-таки? Золото, например, много места не займет.
— Безусловно. Чтобы убедиться окончательно, надо послать Джейми с какой-нибудь штукой: пусть разломает к чертовой матери все стены.
— А наверху?
Рон и Баунти переглянулись.
— Ну? — спросил Боб.
— Это, похоже, мой прокол, — признался Рон. — Чего-то там не стыкуется.
— Планировка очень путаная, — кинулась Баунти на подмогу. — Рон не виноват. Мы дважды пробовали. Никак не могу зарисовать правильно.
— Я так и думал, что с этим этажом будут сложности, — сказал Боб сухо. — Видимо, вид кроватей тебя из колеи выбил.
— Мы попробуем еще раз. — Рон закашлялся.
— Только не сейчас. Начинать надо с нарезанных комнаток, это ясно. Была же причина делить бальную залу на клетушки. Джейми, ты не мог бы проверить погреб: есть там инструменты?
Джейми направился к двери.
— Поосторожней там с бабкой-ежкой. А то еще Оно доберется до тебя, — крикнул Рон удаляющейся спине брата.
Джейми повернулся.
— Ну хватит, — остановил Боб. — Джейми, поищи там, пожалуйста, ломик и стамеску.
Джейми протянул руку, как слепой, и нашарил выключатель. Вот она, та самая первая ступенька. Он посмотрел вниз, в узкий длинный пролет. Дверь захлопнулась за спиной, скрипнув проржавевшей пружиной. Если смотреть с того места, где он стоит, все ступеньки вроде в порядке.
Три лампочки. Одна вскарабкалась на стену сбоку от лестницы, другая — у ног, свисает из полуистлевшего старомодного абажура на гибкой ножке, третью отсюда не видно, только свет. По сорок ватт? Пыльные, неяркие, но месту соответствуют. Джейми ощупал носком первую ступеньку и только тогда ступил. Пружинит, как и положено дереву, но крепкая. Не раздумывая далее, юноша спустился, держась ближе к стене.
Земляной пол вымощен плиткой. Может, что-то зарыто под ней? Следов вмешательства не видно. Третья лампа — над крепким деревянным верстаком, к концу которого прикручены большие старые тиски. Стена вся занята аккуратно сделанными полками для инструментов. На верстаке — ничего, кроме обрезков медной трубки и свернутого листа свинца. «Эфраим чинил собственный водопровод?» — предположил Джейми.
Полки с инструментами по своему расположению напоминали церковный орган. Верхний ряд составляли поблескивающие остриями стамески. Второй — отвертки, плоскими жалами выстроились по росту отверточки, затем молотки. Под ними — стальные зубила, ножи, лопаточки, шпатели.
Юноша осмотрелся и нашел нужное: аккуратно сложенную, укутанную паутиной холщовую сумку. Джейми тряхнул паутину на верстак и положил в нее инструменты.
— Обедаем и за работу, — провозгласил Боб при юявлении Джейми. — Где твоя мать?
— Когда я видел ее последний раз, Векки была занята приемом солнечных ванн, — ответил Рон. — Трудилась в поте лица, лежа в шезлонге на лужайке.
Боб прищурил глаза.
— Точно, — подтвердила Баунти, — она одолжила у меня один из купальников.
— Накрывать на стол, — приказал Боб. — В холодильнике паштет и заливное из свежих овощей, еще французские булочки с маслом. Рон, открой бутылку бургундского, будь добр. Пойду, поищу Векки.
— Еще б он не поискал, услышав про купальник, — хихикнула Баунти.
— Ты думаешь, между ними что-то есть? — спросил Джейми.
— Было бы четко, а? Если б они сошлись.
— Думаю, виной тому — возбуждающие свойства Колдовского Холма. — Рон достал из ящика стола штопор.
— Чем больше они будут уделять внимания друг другу, тем меньше нам, правильно? — Баунти погладила бедро Рона.
Рон прижал, а потом вежливо убрал ее руку.
— Осторожно, идут.
Векки несла нечто, завернутое в полотенце.
— Эй, молока, кто-нибудь, — попросила она.
— Что? Что? — Девочки нагнулись над свертком, движимые вечным женским инстинктом. Полотенце в руках Векки извивалось и мяукало. Появилась изящная белая лапка и солнечно-рыже-черная грудка. Ребята сидели за столом с откровенно разочарованными лицами. Особы женского пола суетились и ворковали. Боб колебался. Было подано молоко в блюдце.
— У-ти, какой малюсенький!
— Какие у бедненького ребрышки.
— Посмотри, как он лакает молочко, умненький такой мальчик!
Голоса мешались.
— Посмотри повнимательней, — сказал Боб, — умненькая девочка.
Векки подняла глаза.
— Паштет. Вот что нужно. Положи ему в блюдечко, Боб. Ну пожалуйста! — Опустив голову, она смотрела на него из-под ресниц. Боб достал другое блюдце, положил ложку паштета.
— Давай оставим его, а? Ну пожалуйста, пап! Ладно? — Баунти повисла на руке отца.
— Ты говорил, что мы заведем кого-нибудь, помнишь, пап? — Харвест завладела другой рукой.
Рон посмотрел на Джейми и поднял брови. Джейми отломил кусок хлеба, намазал его маслом и паштетом.
Боб вздохнул. Три особы женского пола обменялись косыми взглядами. Векки слегка надула губки, облизала их язычком, придвинулась поближе к Бобу.
— Ну хорошо, хорошо. Рон, позвони после обеда в супермаркет. Закажи плюс к нашему списку, полпачки кошачьего питания и ошейник от блох. Она чешется.
— Лишнее, — пробурчал Джейми. Женщины повернулись к нему. — Эта штука, от блох, — добавил он поспешно, — к утру ни одной блохи не будет. Вы видели хоть одно насекомое в доме?
Они прошли гуськом в первую из «нарезанных» комнат. Баунти демонстрировала правильную технику удавления филенки без порчи.
— Черт, — сказала она. — Обнажился деревянный брус.
— Ты рассчитывала найти сокровище с первого раза? — спросил отец.
— Я надеялась. Что, нельзя?
— Чур я следующую, — проявил инициативу Боб.
За два часа они отколупали на пятерых двадцать досок. Векки ухаживала за котенком. Баунти засунула стальную рулетку за ремень джинсов и попыталась стереть тыльной стороной ладони грязь на лбу.
— Ничего не понимаю, — проговорила она.
Рон положил свою стамеску.
— О чем это ты?
— Да обо всех этих чертовых деревяшках. Брус двадцать пять на двадцать пять. Стволы целые. Между центрами по полметра. То есть по двадцать пять сантиметров друг от друга.
— Это я понял. В чем проблема-то?
— Это может выдержать двадцать таких этажей.
— Раньше с запасом все строили.
— Но не с таким! Потом, это же недавно делали. Стен не было. Не рухнуло ведь, однако, до того.
— Нет. Что дальше?
— А то, что не было никакой необходимости. Если им надо было просто наделать комнаток побольше, взяли бы что-нибудь, чтоб только держалась филенка. Пять на десять, ну, пусть, по тем временам — десять на пятнадцать. С запасом. Зачем такое количество лишней древесины?
— Может, взяли, что было под рукой.
— И сколотили по четверть метра друг от друга? Предложение не принимается.
— Допустим. Каково же объяснение? — Рон протянул руку и откинул локон с ее лба.
— Я вся мокрая.
— Тебе идет, — прервал он.
— Благодарствуйте. Как насчет лимонада и небольшого совещания?
Котенок был удален со стола.
— …так что, сами видите, получается ерунда, — закончила свой рассказ Баунти.
— Ну, а на что идет такой брус, ты знаешь? Где-то же должен он использоваться, не просто же так их распиливают? — спросил Боб.
— В кораблестроении, разве что. Видели здоровенные корабли у причала Ридж-Ривер, по дороге сюда? Вот где здоровенные деревяшки! Нагрузку выдерживают офигительную.
Боб сделал долгий глоток из стакана:
— Так. Если они для большой нагрузки, какую же нагрузку они несут?
— Да никакую.
— Что над ними? Где план верхнего этажа, который вы тут пытались начертить?
Четверо молодых людей зашелестели листами бумаги, Векки в это время чесала котенку шейку.
Рон запустил пятерню во всклокоченную шевелюру.
— Ерунда какая-то. Мы с тобой, Баунти, пропустили-таки сектор. Как раз над бальной залой.
— Не может быть!
— Точно-точно!
Все отправились, как по команде, наверх, Векки — с кошечкой на груди. Баунти со своей землемерной рулеткой принялась за измерения. Котенок вывернулся из рук Векки и поймал конец ленты. Звереныш замер.
— Смотрите! — воскликнула Харвест. — Дверь в чулан.
Разгребли ведра и швабры, потом убрали ненужные полки. Боб постучал по задней стене чулана костяшками:
— О черт! Да это будет потверже дерева!
Джейми притащил стамеску, соскоблил краску. Все забились в узкий чулан, бедро к бедру, нога к ноге, вдыхая влажный запах друг друга. Джейми чувствовал тело Харвест, она наклонилась, заглядывая через плечо отца, но волнение не носило эротического характера.
— Металл, — изрек со знанием дела Боб.
— Свинец. Как насчет тяжелой нагрузки?
Сквозь свинцовую стену нельзя было, похоже, проникнуть никак. Это все, что обнаружили исследователи, удалив деревянную облицовку — по стальному швеллеру с каждой стороны свинцового листа.
— Ладно. Ясно, что так это не откроешь, — заметила Баунти, — что-то не видно ни ручки, ни замка. Как же это открывается?
— Лифт, — пробормотал Джейми.
— Как это? — не понял Боб.
— Лифт. Внутрь не открывается. Наружу не открывается. Так? Вниз не убирается. Снизу было бы что-то видно. Должно подниматься. — Джейми показал на потолок чулана. Чердак был захламлен грязными сосновыми досками. Боб щелкнул выключателем, свет, однако, не загорелся, так что Джейми пришлось открыть дверь на маленькую лестничную клетку и другую дверь, напротив, ведущую на крышу. Юноша держался от парапета подальше.
Узкий коридор света помог обнаружить слуховые оконца. Некоторые удалось открыть, с других стерли грязь рукавами. Наконец кое-какая бледная иллюминация подрассеяла мрак.
— Осторожно ноги, Баунти, — предупредил Рон. Баунти пришла босиком.
Маленькие облачка пыли взрывались под ногами при каждом шаге.
— Спусти на пол котенка, Векки, — посоветовал Боб, — пусть мышей отпугивает.
— А если крысы? — Векки прижала киску крепче.
— Только не в этом доме, — прошептал Джейми.
— Ну, умнейший, где твой лифт? — насмехался Рон.
Джейми отсчитывал шаги: «одиннадцать, как раз до угла, тринадцать, четырнадцать.»
Кладоискатели зашли за угол, пригнув головы под нависшим стропилом. Жиденький свет оставлял провалы мрака. Боб протянул руки, нащупывая путь. Раздался жуткий треск, мужчина оказался стоящим на одном колене.
— Чертов пол провалился! — заорал он. — Посветите кто-нибудь!
Джейми пошарил в кармане. Там лежал коробок с одной оставшейся спичкой. Юноша вспомнил и усмехнулся. Он чиркнул спичкой, потом подпалил сам коробок.
— Найдите кто-нибудь бумаги, этого надолго не хватит.
Рон обнаружил еще окно, черное стало серым. Скрипя и стеная ржавыми гвоздями, доска подалась, Боб отодрал ее от пола и высвободил ногу.
— Со мной все в порядке, — сказал он, охая. — Только штанину разорвал, да голень чуть задел. Неглубоко провалился. Там, точно, есть что-то прямо под полом.
Мужчина встал на колени и пошарил рукой в занозистой дыре.
— Свинец! Под этим — второй пол. Похоже на свинцовые листы.
— А вон — механизм, — заметил Рон.
Боб, хромая, подошел к проржавевшему сооружению. Цепь, зажатую между двумя зубчатыми шестернями, держал тяжелый замок. Вторая цепь шла с огромного стального веретена поверх другого ворота, подвешенного на кронштейне. Второй конец цепи был свободен, последнее звено — разорвано. Под свободным концом лежал свернутый бухтой трос, от него, как только Боб его коснулся, отслоились струпья ржавчины.
— Боб! У тебя кровь! — Векки заволновалась.
— Ерунда. Сейчас остановится. Царапина.
Джейми чувствовал: что-то зашевелилось внизу. Он покрылся мурашками, хотя на чердаке было душно от жары.
— Такое впечатление, будто никто этот свинец и не в собирался никогда поднимать, — сказал Боб во время паузы. — Но, по крайней мере, это не сплошной свинец. Смотрите. — Ребята присели на корточки. — Видите? Сандвич. Два листа свинца, между ними — дерево. Это не так тяжело.
— Пятнадцать сантиметров, — прикинул Рон, — тринадцать — дерево и по сантиметру с каждой стороны — свинец?
— Похоже на правду. Можно прикинуть, сколько потянет.
— Чего прикидывать? — спросил Джейми. — Однажды эта штуковина их подняла. Или опустила, по крайней мере. Для того она и была создана. Нам надо ее починить, и она сделает это еще раз.
Векки колдовала над голенью Боба, который развалился в кресле на кухне. Котенок ловил конец бинта, а мужчина составлял список покупок.
— Масло от ржавчины. Надо бы литров десять. Смазки. Масло и жир. И то и другое. Большие кусачки и несколько хороших напильников, если не справимся кусачками. Маленькую ацетиленовую горелку. Кувалду и зубила.
— В подвале куча зубил, — прервал Джейми.
— А, отлично. Что с тобой, Джейми? Ты прямо приплясываешь. Целая комната сокровищ?
— Ох, сомневаюсь я.
— Да ну? Но что-то еще будет, вы же были уверены.
— Запросто. Но не целая комната.
— Что-то там должно быть, Джейми. Эфраим столько усилий потратил, чтобы люди не добрались до этой комнаты.
— Или чтобы добрались.
— Ну, — сказала Харвест, — если там кто-то и заперт, то давно умер.
Джейми подпрыгнул на стуле.
Боб вернулся к своему списку:
— Понадобится куча тряпок. Много уборки. Как ты, Векки?
Векки посмотрела на Харвест.
— О чем речь, — сказала девушка, — тряпок навалом.
Войдя, Рон направился прямо к раковине.
— Добавьте к списку карманные фонарики, — сказал он, соскребая грязь, — и потом проводку надо починить, чтобы было освещение на чердаке.
После ужина никто, кроме Харвест, не проявлял особого желания продолжить изыскания. Все явно успокоились на том, что никаких новых открытий не будет, а если что и найдется, то в сравнении с комнатой будет незначительным.
Даже Харвест отделяла пинцетом страницы и скрепляла их скотчем с совершенно не характерным для нее апатичным видом. Все, похоже, чувствовали усталость в преддверии грядущих свершений.
Рон перелистывал страницы «Тайны динамического персонального магнетизма». Баунти поднялась с пола, где они соревновались с Векки, пытаясь завоевать расположение киски.
— Ну-ка, Рон, поделись тайнами, — потребовала она.
— О нет! Это не для тебя, моя радость. — Он поднял плаза от книги.
— Почему это?
— Ну, во первых, тебе придется спать головой к северному полюсу.
— Так.
— И нога на ногу.
Пауза. Потом Баунти захихикала. Боб с Векки обменялись пронзительными взглядами и промолчали.
Джейми растянулся на полу, надев наушники, поэтому упустил смысл. Почувствовав, что нечто висит в воздухе, молодой человек убавил звук. Он пришел к выводу, что наушники делают его невидимкой в социально-психологическом смысле. Лежишь себе на спине, глаза прикрыты, и наблюдаешь внимательно, а со стороны — ты отключился. Юноша наблюдал за работающей Харвест. Отсюда, как только девушка наклонялась над своими выписками, открывалась косая щелка между второй и третьей пуговицами ее рубашка Только тень была видна. Волнующая, потайная тень. Томная тень. Как звучит! «Томно-тайная тень.»
С тех пор как они в этом доме, первый раз все собрались вечером на кухне. Котенок? Сомнительно. Мать и Баунти — может быть, но Боба не котенок оторвет от терминала. Рон? Ну, этот только и ищет предлог, чтобы уединиться с Баунти. Может, он вертится тут из-за нее? А Харвест? Она же явно чувствует себя лучше, занимаясь дневником на своем насиженном месте в библиотеке. А он сам? Может, устал от своих специфических изысканий в секретных досье, им же обнаруженных?. Нет! Его аппетит по части информации личного свойства отнюдь не уменьшился. Он, как и все, не в своей тарелке. Только никто, кроме него, этого не осознает. Только он понял: семейство, как в пещере, они жмутся друг к другу из страха перед неизвестным. «Инстинкт», — подумал Джейми. Харвест склонилась над страницей, уставившись в увеличительное стекло. Джейми сел, снял наушники.
— Что-то нашла? — спросил он.
— Нет, пожалуй. Очередной бред.
— Какой бред? Что ты там вычитала в этом старье?.
— Посмотрим, сможет ли кто-нибудь из вас найти здесь какой-то смысл. — Харвест взяла в руки старую тетрадку.
Джейми почувствовал укол ревности. Это же была их личная беседа. Зачем она вмешивает в нее других?
— Эфраим, должно быть, совсем был сумасшедший, — продолжала Харвест. — Но существует физическая очевидность.
— Что еще за очевидность? — спросил Боб.
— Ну, там, пещера, яйца, «задаток». Сами знаете.
— Надо думать, он-то знал, где спрятал свои собственные вещи, — заметила Векки.
— Согласна. Но он сделал это, чтобы доказать нам: все то, что он говорил, — правда.
— Очевидность не из самых очевидных, — сказал Боб. — Нельзя доказать, что ты сказал правду, сказав еще что-то, заведомо правильное.
— Согласна, согласна. Ладно, будете вы слушать?
— Давай, Харвест, — подбодрил Джейми.
— Только имейте в виду, что это отрывки и что не за каждое слово я могу поручится. Хорошо?
Она перелистнула обратно, к первой странице.
— «Теперь Оно всецело во власти отца.» — Оно — с большой буквы. Эфраим всегда пишет с большой, и, похоже, имеет в виду какое-то существо.
— Бабку-ежку, — вставил Рон.
— Я могу продолжать? — спросила Харвест резко.
— Тихо, Рон, — приказал Боб. — Продолжай, Харвест.
— «…во власти отца, но найдено Оно мною. Деревенские последние пять лет сторонились Колдовского Холма. Простому люду было там страшно со времен исчезновения молодых Томаса Купера и Эдвины Марчант».
— Прости, что перебиваю, Харвест. — Боб кашлянул. — Ты права. Он — сумасшедший, или, по крайней мере, у него в башке все перепуталось. Как вам известно, я изучал старую местную хронику. Этих двоих упоминают то и дело в местной газете «Советчик». В «происшествиях» и тому подобное. Томас и Эдвина исчезли более ста лет назад. Эфраима еще на свете не было. Это случилось за шесть лет до других исчезновений.
— Других исчезновений? — переспросила Баунти.
— К дому это не имеет отношения. Такое везде случается. Люди имеют свойство пропадать, как известно. В каком-то году, в восемьдесят восьмом, что ли, было убийство и исчезло несколько человек. Такое, как известно, с людьми случается. Так или иначе, все это было задолго до Эфраима.
— Если только он не был очень старым, — сказала Баунти.
— Вряд ли настолько! — Боб рассмеялся.
Харвест хлопнула тетрадкой:
— Я могу продолжать?
— Извини. Конечно, Харвест.
— Дальше клякса, потом: «да почиют их кости в мире». «В отличие от других птенцов, Оно радовало глаз своей красотой с самого момента рождения». «Пресмыкающиеся уже не могли насытить». «Отвращение к щенку, но это не было для него.» Необходимо, я так думаю, но что необходимо — непонятно. «Любовь, кровь, но страх, тем более паника… может вполне питаться… насекомыми или простым соседством с теплокровными.» Дальше большой кусок испорчен, потом: «Оно растет, а вместе с Ним и Его аппетиты. Крайняя степень ужаса может, кажется, вызвать интоксикацию, и я свободен, с оговорками. Отцу позволено ходить в деревню по Его ужасным делам. Когда Ему хорошо, нам — тоже, но нам отлично известно, что это будет длиться, лишь пока… подсадной баран, ведущий маленьких невинных агнцев.»
— Дальше куча плохих страниц, только отдельные читаемые слова, — продолжала Харвест. Она подняла глаза. Лицо ее было бледно. — Я прочитаю самый конец: «Отец пропитался насквозь слишком крепкими ликерами. Я могу понять его отчаяние. Слишком много людей погублено, чтобы мы могли построить нашу Великую Ловушку, и еще больше — чтобы заманить в нее. Но я не оставлю надежды. Час борьбы пробил. Отец слаб. Я все еще силен.
Узами, которыми Оно привязало нас к себе, Оно должно точно так же быть привязано к нам. Клянусь Господом, Оно не сможет устоять перед жутким лакомым кусочком, который я собираюсь Ему предложить. Отец должен.» — Харвест положила тетрадь. — Все! Я не поняла по этим обрывкам. — Она судорожно глотнула, ее передернуло. Отец подошел и обнял ее.
— Все это кошмары поврежденного разума, больше ничего, маленькая моя. Не думай об этом.
Баунти пересекла комнату, прижалась к Рону. Пальцы сцеплены. Белые костяшки.
— Куча говна! — Рон прочистил горло.
Мать на этот раз воздержалась от замечаний.
— Мы слишком долго просидели взаперти, — продолжил он. — Самый быстрый способ достать то, что нам нужно, — это пойти и достать. Чего бы нам не отправиться в город прямо с утра?
— Мне нужна кое-какая обувь и новый купальник, — сказала Харвест. — Мы пройдемся по магазинам?
Джейми улыбнулся ей.
— С твоими бедрами ты можешь покупать его в отделе для мальчиков.
Она улыбнулась в ответ на его комплимент, но улыбка сменилась выражением озадаченности:
— Но у них же только нижняя. — Харвест швырнула в парня ручкой.
— Я целиком и полностью за поездку, — сказал Боб, — при условии, что одежду для девочек будет выбирать не Джейми.
— Все поедем? — спросила Векки.
— Ну, наверное, кто-то должен остаться, чтобы присмотреть за вещами, — решил Боб.
Им всем стало не по себе от мысли, что дом останется без них. Были предложены самые разные комбинации, наконец решили, что Боб с Роном возьмут Харвест со списком покупок для Баунти. Трое едут, трое остаются — это терпимо. Никто даже не обратил внимания, что останется по половинке от каждой из новоиспеченных парочек.
После трех дней тяжелой, грязной работы решили попросить помощи у Вуди.
— Механизма? — переспросил он. — В доме? — Он глянул через плечо Боба, оттопырив нижнюю губу.
— Да, Вуди. В доме. На чердаке.
— Первый раз слышу про механизму.
— Это не беда, все элементарно. Прочистить, смазать кое-какие шестеренки там, колесики.
— Никада не был в доме.
— Никогда-никогда? — поразился Боб.
— Ни када, ни тада, ни вооще.
— Тебя же видели на крыше!
— Так лестница!
— А можно с чердака залезть.
— Ну, можно.
— Чего ж тогда по лестнице?
— Так Хозяину нравилось. Он все один любил, Хозяин-то. Затворник был, можно сказать.
— Это мы и сами знаем. Следующий раз, во всяком случае, можешь не лезть на крышу, а пройти через чердак.
— Хозяину бы не понравилось.
— Я теперь хозяин.
— А-а.
Боб подождал. Вуди глазел на небо.
— Ну? — спросил Боб.
— У?
— Поможешь? Заплачу сверхурочные.
— Не-е. Дела.
— Черт! Вот мужик, а? За пару дней трава не разрастется.
— Два дня?
— Кончим или не кончим — два дня. Тебе — двести сверху. Наличными.
«Двести долларов, наличными. Соблазнительно. В ломбарде медали есть, целая коллекция. Только что появились. Там иностранные были, барахло. А были и ничего. Продавец не дал посмотреть толком. Там, в коробке, что хочешь может быть. „Знак Почета“, например. Запросто. Как они там навалены кучей — стыд. Все поцарапались, небось. Медали надо хранить как положено. Вот как он — отцовы. Папка герой был. Настоящий герой. Шесть медалей! И это когда медаль была — медаль. В первую мировую. Великая была война. Война — чтобы всем войнам конец. А тут вдруг вторая мировая. А Вуди остался с носом, И все из-за путешествий этих. А ведь девчонка его, Эйлин, она предупреждала.
— Нашему брату, Вудро, за границей этой ловить нечего, — сказала она. — Для нашего брата лучшее дело — это сидеть и не рыпаться. Попутешествовать захотелось? А Америка? Тут есть что открыть! — Она раскраснелась. — А Ниагарский водопад?
Все-таки он уехал. Он дал слово, и она дала слово. Ему не пришлось держать слово: Эйлин нарушила свое.
Сингапур. Как тут устоять, если ты еще молод? Сингапур. Всего шесть месяцев. Его там ждет работа. Огромный сад. Ему обещали.
— Ты тот, кто мне нужен, Вуди! Настоящий американский садовник. Чтобы этот сад приобрел приличный вид. Мерзость запустения. Совсем дикий стал. Придать ему вид, а там уж пусть кули этот вид поддерживают.
Вдали от Эйлин шесть месяцев тянулись так долго! Целая жизнь. И потом, деньги. Дорога оплачена. Океанский лайнер! Ни один из знакомых не плавал на океанском лайнере, кроме, конечно, мистера Армстронга. Он — плавал. И вернулся живой и здоровый. И опять собирается. Хочет вот Вудро с собой прихватить. Шесть месяцев всего, и Вуди вернется обратно, с денежками, достаточными, чтобы завести свое гнездышко, его и Эйлин. Он будет один такой в Ридж-Ривер, кто из Штагов выезжал. Из молодых. Старики-то были на войне, взять хоть его папу. А так — ни один. Потом, уход за иностранными растениями. Богачи — любители этого дела, те, у кого сад. Это поможет им встать на ноги. Ему и Эйлин».
Искушение было слишком велико. Он отправился в Сингапур. А тут — япошки. И всю войну — в лагере, пленным был, а вот солдатом, как папа, так и не стал. Три года. Из них шесть месяцев — в ящике, где ни выпрямиться, ни протянуть ноги. Жарком маленьком ящике. Судороги были, потом прошло. Он привык к запаху, запаху собственного тела. Настолько привык, что выносить его не мог. Так и не смог привыкнуть, что зелени нет. Из ящика зелени никакой не видно было.
Зубы почти все подрастерял. И Эйлин потерял. Она — с парнем этим, Трайлером, из банка. И папу потерял, надежду принести ему медали с войны, чтобы тот гордился.
Поэтому он и не возражал насчет «не заходить внутрь дома». Окна закрыты всегда. Терпеть не мог дома с закрытыми окнами. И внутри зелени никакой.
Сейчас у него и растения свои, и медали. Папины и еще своя коллекция. Все в обшитых байкой коробочках. Сияют. «Двести баксов!» — Вуди сглотнул слюну.
— Угу, — кивнул он.
У Вуди руки покрепче. Не боятся работы. Работы с железом. За первый день работы с Вуди кладоискатели сделали столько же, сколько за предыдущие три.
В следующую ночь Джейми проснулся в четыре. Широко раскрытыми глазами уставился на бледные квадраты лунного света на обоях.
Он не знал, отчего проснулся. Ноги затекли, спина болит, руки тяжелые, распухшие, неловкие пальцы. Не привык к физической работе. Надо бы поспать: сон выгонит яд усталости из организма.
Очень хочется чего-то. В ванную? Никакой внутренней необходимости. Секс? Харвест? Зуд какой-то. С тех, пор как Джейми достиг половой зрелости, это было как постоянный фон, не стало непреодолимым желанием, из тех, что бьет ключом из какого-то внутреннего источника и вымывает своим мутным потоком все другие желания и мысли. Он наблюдал за своей страстью. Последнее время она стала не более чем маленьким неудобством. Эффект взросления? Сублимация, может быть. Сейчас другая сила его толкала. Теперь он знал, что его пробудило.
Джейми соскользнул с кровати, впрыгнул в джинсы и кроссовки.
— Вот ты где! — воскликнул Боб. — Давно ты работаешь?
Джейми выглянул из-под подъемной машины, где лежал, неловко изогнувшись, под тремя натянутыми стальными цепями. Он взялся рукой за звено и потряс его. Свежесмазанный металл звякнул глухо.
— Длины должно хватить!
— Черт возьми, — воскликнул Рон, — вчера вечером и были негнущиеся, как палки, и все красные от ржавчины. Ну, брательничек, фантастика да и только!
Джейми засиял. Уже несколько лет Рон не называл его «брательничком».
— Иди, позавтракай, — приказал Боб, — для производительности. Недоедание еще никому не помогало в работе.
Харвест была не кухне одна, мыла посуду.
— Тебя не было за завтраком, — сказала она, — теперь ясно, где ты был! — Она посмотрела не его весь вымазанный в жиро-масло-ржавчине торс.
— Пардон, я, наверное, как чушка. Вымоюсь пойду, — извинился Джейми.
Харвест оставила в покое тряпку и подошла поближе. Она подняла руку и поскребла легонько пальцем ключицу. У Джейми съежился желудок.
— Нет-нет. Тебе идет. Мужественный вид. — Она глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух. Джейми почувствовал кожей тепло.
— Впрочем, неважно. — Она сделала шаг назад и повернулась, чтобы уйти. — Поешь и снова за работу, ладно?
Рон с Бобом навалились на стальную трубу, которую они надели на ручку большого гаечного ключа.
— Джейми! Как раз вовремя. Долбани-ка по этой заразе молотком, а? — проворчал Боб. — Резьба, наверное, проржавела. Как провернется чуть, можно будет туда масла залить.
Джейми ударил три раза по концу, вдруг откуда-то сзади просунулась корявая рука и выхватила молоток. Боб выгнул спину, постучал себя по почкам. Вынул из кармана часы.
— Десять! — Он посмотрел на Вуди укоризненно.
— Не спалось. Я вообще не хотел приходить.
— Чего же пришел?
— Хрен знает.
Морщинистый локоть отодвинул Джейми в сторону. Молоток звякнул по краю гайки.
— Ну, давай.
Гайка шевельнулась. Джейми схватил банку с маслом от ржавчины.
Когда рабочий день подошел к концу, они попытались уговорить Вуди поработать с ними еще денек. Ну хоть половинку! Он будто не слышал. Баунти видела, как старик уходил. Он еле тащился. Стоило ему, однако, пересечь полоску гравия, как походка преобразилась. Бодрым шагом Вуди направился к воротам.
— Совсем, похоже, заездили старика, — сказал за ее спиной Рон.
— Не скажи, — прошептала она.
Но Рон был слишком занят созерцанием ее плотно облегающих шорт, чтобы расслышать.
Все следующее утро ушло на распрямление разрезанного звена и сведение его концов.
Боб сел на пол, сунул в рот обожженный палец:
— Последнее усилие, и хватит.
— Что именно?
— Промаслить плиту. Бог знает, сколько прошло с тех пор, как она опустилась. Хорошо еще края окантованы металлом. Будь там дерево, мы, может, ее бы и не сдвинули никогда. Не знаю, сколько масла удастся залить отсюда. Вы двое идите вниз, попытайтесь его залить под бегунки. Возьмите кувалду, долбаните несколько раз. Только так, чтоб вмятины не было. Расшатайте и все.
Когда ребята вернулись на чердак, руки Джейми тряслись. Усталость? Предчувствия? Неизвестно. Боб вытирал пальцы тряпкой.
— Ну что, Боб, дело сделано? — спросил Джейми.
— Нет еще.
— Тогда дальше что?
— Дальше — ждать.
— Ждать? А чего ждать?
— Пусть масло подействует. Сейчас мы ничего не можем сделать. Пошли. Мыться и ужинать. С утра посмотрим, что вышло.
Ужин был опять из полуфабрикатов. Три предыдущих вечера — китайская кухня и цыплята, в этот была пицца от Домино. Боб не захотел вкалывать весь день, а потом еще и готовить, Рону дозволено было присоединиться к Бобу на предмет пива, а Джейми разрешили пить только вино. С женщинами. «Странные понятия, — думал Джейми. — Вино Джейми можно пить, но с закуской. Пиво — нельзя». Джейми терпеливо объяснил, что содержание алкоголя в вине выше. Без толку! Чудные они бывают, эти взрослые. Джейми и сам бы выбрал вино, противно просто быть исключенным из общества мужчин. Рона не выключили! А Джейми сделал сегодня не меньше. Больше!
— Интересно, как это масло «действует»? — задумалась Харвест, когда они смылись оттуда.
— Хочешь посмотреть? — спросил Джейми.
Дверь чулана была всегда открыта. Как только они вошли внутрь, холодные пальцы Харвест сжали его руку. Это должно было бы воодушевить его, но сейчас перед ними свинцовая плита. Что-то скользнуло по икре. Джейми чуть подался вперед. Это был котенок. Он больше не выглядел изможденным. Животное подкралось к холодному металлу и село, почти уткнувшись носом в преграду.
Харвест вцепилась в руку Джейми.
— Там, наверное, мыши, — прошептала она совсем тихо, словно они были в церкви.
— Мышиные кости, пожалуй, — возразил Джейми мягко.
Как и кошка, она повернулась лицом к плите.
— Так вот вы где! — воскликнул Боб. Тишина. — Я сказал «привет». — Никакой реакции. Мужчина подошел и положил руки на плечи тому и другому. — Привет!
Оба дернулись.
— А? — вздрогнул Джейми.
— Здравствуй, пап, — пропищала Харвест. Боб посмотрел на свои часы, потом на Джейми. — В чем дело, Боб? — спросил юноша.
— Может быть, это звучит глупо, но чем вы занимались все это время?
— Да мы только что подошли посмотреть, как там… дверь. — Только что? Больше часа уже прошло.
— Не может быть, пап, — настаивала Харвест, — минут пять, максимум.
Джейми, однако, не считал, что «не может быть». Вверху шеи, у затылка, «что-то» неприятное пощипывало — и он чувствовал себя выжатым. Их как-то «использовало» то самое, что требовало присутствия молодых людей.
Ее отец потер подбородок:
— Ладно. Не будем сейчас об этом. Джейми, мы тут как раз внизу посовещались. Все в нетерпении. Мы решили попробовать эту машину сегодня, сейчас. Возражения?
Всего было четыре переносных лампы. Две оставили Бобу с женщинами в коридоре наверху, две достались Рону с Джейми. Ребята расположили лампы так, чтобы выжать максимум освещения, поплевали на руки и посмотрели друг на друга.
— Готов? — спросил Рон.
В ответ Джейми взялся за шестерню и налег на. нее. Рон присоединился. Убедившись, что сдвинуть не удается, они попробовали толчками.
— Что-то заело, — сказал Рон. Он взял деревянный молоток и начал лупить по здоровенному зубцу.
— Осторожно! Погнешь чего-нибудь! — закричал Джейми. — Она тогда никогда не заработает!
Рон продолжал колотить. Он совершенно озверел. Джейми протянул руку, чтобы остановить его. Рука попала как раз между деревом опускающегося молотка и смазанным жиром железом. Младший брат вскрикнул боли. Старший выронил инструмент и зажал от ужаса рот.
— Джейми! Извини! Что за черт, извини меня. Ты как, ничего?
Джейми посмотрел на свою руку, лежащую безжизненно на зубце. Как паук, размозженный вдруг пошедшими ходиками. Задет только мизинец. Он торчит из ладони под углом, как чужой. Мякоть первой фаланги разворочена. Кровь, пульсируя, побежала вниз, в щель между стальными зубцами, струйка стала толще и протекла внутрь механизма. Оба, как завороженные, стояли и смотрели на растущий карминовый сталактит, и не произнесли ни звука, пока поток не замедлился и не прекратился.
— Я ничего, — ответил дрожащим голосом бледный как полотно Джейми. — Давай еще разок.
Шестерня откликнулась на их усилия со спокойствием и пунктуальностью. Зубцы провернулись. Раздался горловой скрежет, и массивная плита пошла вверх. Цепь грохотала и наматывалась на веретено. Словно орган из оркестровой ямы в кинотеатрах былых времен, увесистый груз соскользнул с направляющих. Вверх, верх, стал на свое место. Стоп.
— Дальше некуда, Джейми, — тяжело дышал Рон, — я придержу, а ты поставь на тормоз. Наготове была стальная труба. Джейми пристроил ее между чудными старинными зубцами. Затем поставил на ручной тормоз.
— Отпускай, — проворчал он.
Рон уменьшил усилие. Все двинулось на секунду в обратную сторону и, дернувшись, застыло. Джейми пнул трубу ногой.
— Заклинило намертво, — сказал он. — Сейчас ручной тормоз только проверю. Как скала. Что, вниз пошли?
Ребят там ждали. Даже котенок на полу пригнулся и ждал, вертя хвостом.
— Надежно там, наверху? — спросил Боб.
— Надежно.
— Тогда идем смотреть: есть ли там на что смотреть.
Пришлось пригнуть головы. Плита была где-то в полутора метрах над полом. Воздух мертвый, но дышать можно, он так же отличался от свежего, как дистиллированная вода от ключевой. Лампы освещали, не рассеивая саму темень.
— Пыли нет совсем в воздухе, — заметила Баунти. — Как это?
— Было время осесть, — ответил Рон.
Под ногами голый металл. Мебель преграждала путь робкому свету. Шаги их было осторожны, как у кошки, крадущейся за птицей. Прямо впереди — голая стена. Джейми поднял лампу.
Искрящийся свет ослепил их. Измельченные осколки сияли белым. Это было как трехмерная снежинка, одетая в сотканный кристалл. Каждое покачивание держащей лампу руки рождало новый сноп опаловых стрел, пронзающих укромные уголки комнаты. Они все замерли в молчании.
— Это, это прекрасно, — выдохнула Баунти.
Оно свисало с потолка, прикрытое вуалью свитых из перламутра нитей. Кокон имел форму тонкого веретена, нижний конец которого находился в полуметре от пола.
Джейми простер свою раненую руку. Резкое движение вновь прорвало рану, и свежий, ярко-красный ручеек крови закапал на пол. Джейми был счастлив.
Прозрачная паутина рассеяла окоченелые мертвые лучи, осветив всю комнату нежным живым светом. Джейми медленно и через силу повернул голову.
— Там! — прохрипел он.
Все повернулись. То, что они увидели, почему-то не казалось ужасным. Это был скелет, одетый в лоскуты застегнутого до ворота костюма-тройки. Полусгнившая веревка образовывала несильно затянутый пояс. Стоячий воротничок уцелел, и кособокий череп покоился на нем, как остатки яйца всмятку в старинной подставка. Одна брючина была разорвана вдоль. Торчащая берцовая кость была разбита и расщеплена в полудюжине мест. На полу валялся почерневший от времени деревянный молоток.
— Эфраим Старший, я полагаю, — сказала Векки, хихикнув.
Так они и не потрудились вернуться на чердак за последней лампой. Незачем. Подъемный механизм там, наверху. Но от мысли об этих грубых железках всем делалось как-то не по себе. Тема не из приятных. Однако сидит в голове у каждого из них, как иллюстрированная книжка с раком легкого на полке у заядлого курильщика.
Появилась свобода. Никто не следит. Каждый делает что хочет. С тех пор как их независимые биоритмы смешались в один невнятный узор, все чувствовали себя какими-то полубольными.
Джейми вставал между шестью и шестью тридцатью, мылся и шел навестить кокон. Потом засыпал опять и просыпался, уже когда слышал, как Харвест готовит завтрак. В это время чувствовалось, что присутствие не требуется. Баунти, как правило, навещала после завтрака. Далее все ощущали, что неплохо бы предоставить Его самому себе до обеда. Векки проводила с ним часок, другой в середине дня, а с наступлением вечера приходил черед Боба с Роном. Никто не спрашивал никогда о графике посещений, но у Харвест задержались в памяти кое-какие отрывки из Эфраимового дневника. Что-то о «присутствии теплокровных».
Понуканиями, как и подкупом, Боб заставлял Вуди работать с ним на крыше. Старик пользовался наружной лестницей. Вдвоем они раскупорили долгие годы не использовавшиеся каминные трубы. Боб велел Вуди насобирать вязанку вишневых дров.
Было еще довольно тепло, но желание растопить камин, как только появились дрова, казалось естественным. Китайское панно было сложено и спрятано. Притащили кресла и расположили их полукругом, поставили низкие столики. Боб приготовил креветки, авокадо и поднос с закуской, принесли орехи, чипсы и здоровенную коробку импортного шоколада — для дам. Серебряный поднос был уставлен ликерами и бокалами.
Дамы все приоделись; Векки появилась в облегающем серебристом платье, Баунти — в чем-то этаком оранжево-ажурном, Харвест поразила Джейми изысканностью маленького черного платья с висюльками, подчеркивающими обнаженность кремовых плеч.
Для костюмов было жарковато. Мужчинам пошли навстречу. Лосьоны и одеколоны, костюмные брюки и тщательно подобранные рубашки.
Рону пригодилась вся сноровка, приобретенная по части разжигания огня за те шесть месяцев, что он был бой-скаутом.
Боб взял бутылку в руки. И вот — оглушительный выстрел шампанского: Рон зажигает свечи. Джейми опустил иглу на пластинку. Вино клокочет в наклоненной бутылке, языки пламени лижут дрова, царапающаяся старая мелодия жестокого танго затопила комнату.
Они танцевали.
Они закусывали.
Они болтали.
Они флиртовали.
Джейми знал источник этого пузырящегося ликования. Он находился рядом. Предчувствиями был полон воздух.
— Изумительно, правда? — выдохнула Харвест в плечо его дорогой рубашки. — Как будто праздник в честь чего-то.
— Или в награду за что-то, — предположил Джейми. — Я чувствую себя щенком, которого спустили с поводка.
Новые бутылки шампанского были откупорены.
— Не должен ли кто-то… прийти? — спросил Боб. Векки вскинула голову, точно принимая некое немое послание.
— Не думаю, — сказала она, — не сегодня.
Джейми нашел польку, и все закружились, закружились, пока не попадали в кресла. Баунти налила в блюдце креветочного соуса и поставила вниз, котенку.
— Любимчику? — усмехнулся Рон.
Она окунула чипс в креветки и поднесла к его губам. Он съел и заодно слизнул розовое пятнышко на ее пальце. Глянув для страховки в сторону отца, Баунти окунула теперь указательный палец и предложила это блюдо Рону. Воодушевленный наглостью брата, Джейми прикармливал Харвест шоколадками. Вид стекающего из угла рта черри-бренди заставил его податься вперед, но острый розовый язычок опередил его.
Поленце взорвалось ливнем искр. Крушение его открыло шикарное ложе из сияющих углей. Боб поставил стакан и поднялся за новым поленом, но вдруг задержался.
— Поможете, парни? — спросил Боб.
Они прихватили на кухне зеленый пакет для мусора и отправились наверх. Когда они вернулись, Баунти шевелила кочергой угольки.
— Маловато, — сказала она.
Боб ударил коричневым деревянным молоточком, который держал в руке, и ребята положили распираемую изнутри сумку на каминную плиту. Боб сунул туда руку и вытащил мерцающую бедренную кость.
Изрядное количество щепы пошло в ход, наконец сумку опорожнили. Когда дело было сделано, Боб еще раз выстрелил шампанским.
— Пора в постель! — Его голос гудел как-то душевно. — Убираться утром.
— Терпеть это не могу, — поджала губы Векки.
— Не волнуйся, Векки, — предложила Харвест, — я все сделаю. Ты будешь еще спать.
По широким ступеням они поднимались по двое. Боб одной рукой обхватил Векки, в другой была бутылка. «Одно хорошо, — думала Векки, — утром всего три постели убирать».
Джейми разбудило солнышко. Чувство вины шевельнулось и отпустило. Сегодня навещать необязательно. Джейми не знал, почему сегодняшнее утро будет не такое, как все, но его переполняли предчувствия — как в раннем детстве, когда он еще не понимал, что такое Рождество. Он отодвинулся в сторону, туда, где уже не было тепла Харвест, и вскочил с кровати.
Пока юноша брился и принимал душ, Харвест приготовила на кухне легкий завтрак. Все ели, уткнувшись носом в тарелки. О прошедшей ночи никто не смел заикнуться. Баунти вышла из-за стола, не допив кофе. Когда она вернулась, в глазах у всех был один вопрос.
— Пора, — сказала девушка.
Все без лишних слов двинулись вверх по лестнице и через ложный чулан вошли в комнату. Сейчас она была освещена хорошо. Боб и Рон протянули удлинители к нескольким настольным и напольным лампам. Они стояли в кружок, созерцая длинный магический саван.
— Оно пошевелилось, — выдохнула Векки.
Джейми вытянул шею. Что-то пульсировало в Его сердцевине. Прошло довольно много времени. В том месте, за которое Оно было подвешено, появилась складка, поползла медленно вниз по одной стороне и поднялась по другой. Оно сейчас напоминало подвешенную на нитке устрицу. Пульс был медленный и ровный. Харвест коснулась руки Джейми. Свисающий мясистый кончик раскрывался, словно ленивые губы любовника. Медленная, тонкая струя гноя с сукровицей потекла на пол.
Векки тихонько хлопнула в ладоши:
— Какой нежный оттенок… коричневатый такой. Или, пожалуй, сероватый?
Вторая струя сукровицы протянулась параллельно первой, потом слилась с ней. На полу образовалась уже большая лужица слизи. Кожура дрожала, сокращалась. Баунти нашарила руку Рона и сжала изо всей силы.
Что-то такое выскользнуло из кожуры и плюхнулось в лужицу, как на подушечку.
— Ух-ты, как краси-и-иво! — вырвалось у Харвест. — Такой аккуратный маленький ротик, — прибавила Баунти, — круглый такой. А там изящные крохотные зубки, как кристаллические иголочки. Да так много! Ну разве Оно не очаровательно?
Боб склонился:
— Совершенно прозрачное. — У него сперло дыхание от благоговения. — Все Его маленькие органы видно. Видите, как маленькие сердечки бьются?
Джейми присел на корточки:
— Из киселика пальчики выросли, — ворковал и агукал он над новорожденным.
Люди вышли из комнаты на цыпочках и осторожно прикрыли за собой дверь. У малышки тихий час. Векки поменяла бинт у Джейми на пальце.
— Заживает неплохо, — заметила она. — Отметина есть, но большого шрама не будет.
— Спасибо, ма. — Он слез с табуретки.
— Подожди минутку, я хочу с тобой поговорить.
— Почему вот матери всегда так?
— Что «так»?
— Все с объявлениями. Мужчины просто говорят сразу, что хотят сказать, и все. А женщинам, матерям особенно, им надо объявить заранее, вот, мол, они собираются с тобой побеседовать. «Избыточность», как выражается Рон.
— Ты просто не хочешь поговорить со своей мамой, — сказала она обиженным голосом.
— Это разные вещи, ма. Мужчины спрашивают прямо: «Хочешь то-то? Есть у тебя то-то?» А женщины так начинают, будто знают, что ты будешь возражать. «Ты не хочешь того-то. У тебя нет того-то…» Почему всегда так, ма?
— У Харвест спроси. Я полагаю, она теперь женщина. — Векки сделала ударение на «теперь» и взглянула на сына, прищурившись.
Джейми отвел глаза, а потом посмотрел прямо и решительно:
— О чем ты хотела спросить, мама?
— Ты избегаешь разговора на эту тему.
— Какую тему?
— Не будь таким упрямым, сын. Ты прекрасно знаешь, что речь идет о школе.
— Я кончил двенадцать классов, мама.
— А теперь пойдешь в тринадцатый. Обстоятельства изменились, но образование ты так или иначе получить должен. Ты и Харвест. Мы обсудили этот вопрос с Бобом и решили. Занятия начинаются на той неделе. Вы оба занесены в списки.
— А Рон с Баунти?
— Они старше и оба закончили тринадцатый. Для них это означало бы покинуть дом. Но они не могут. Им было бы тру… В смысле…
— Я знаю, в каком смысле, ма. — Он обнял ее за плечи. — Все будет нормально? — Сын взглянул наверх, туда, где Комната.
— Я знаю, о чем ты. Мы считаем, что да.
— Я попробую.
— Спасибо, сын. Для меня это очень много значит.
Многое еще осталось недосказанным. Бабье лето было в разгаре, жара стояла не по сезону. Тем не менее все кондиционеры были вынуты и окна без ставен открыли нараспашку. Насекомые ринулись внутрь. Жук метался какое-то время туда-сюда, а потом полетел прямехонько в Комнату. Редко бывало их достаточно в одно и то же время, живых, чтобы кому-то надоесть.
В ночь перед первым днем занятий Джейми встал сразу после полуночи. Котенка он обнаружил на кухне. Почесав ему под белым подбородком, юноша взял его на руки и понес осторожно наверх. Там опустил пушистый комочек на пол и открыл дверь в Комнату. Маленькое животное доверчиво просеменило внутрь.
Баунти обнаружила котенка утром. Животное отгрызло собственную заднюю ногу. Успело. Пока оставалось еще сколько-то крови в сосудах. Баунти поддела безвольное тельце ногой. «Страдала, видать», — думала девушка с каким-то даже удовлетворением. За ее спиной Оно щурило свои большие карие глаза. Баунти отчетливо слышала, как Оно мурлыкает.
Баунти объявила на кухне, что пройдется с Джейми и Харвест до конца улицы. Школьный автобус должен подобрать их на Улице Кленов. Отец посмотрел вопросительно на нее, а потом в потолок.
— Ну-у. Все будет как надо, — успокоила она его.
Трое молодых людей находились еще в пределах видимости в конце улицы, когда Баунти остановилась и зажала рот рукой.
— С тобой все в порядке? — спросил Джейми, обняв ее.
Она кивнула:
— Идите. Пропустите автобус. Все будет хорошо.
Они ушли. Прислоняясь к стволу, девушка обошла красавец клен, точно искала у него поддержки. Слезы выступили не сразу. А появившись, так и лились, пока глаза не стали сухими, а лицо мокрым. Через влажные ресницы ей все мерещилось усохшее тельце ее любимицы. Ее вытошнило. С пустым желудком, шатаясь, от дерева к дереву, Баунти поплелась к дому. Чем ближе она к нему приближалась, тем ее горе и ненависть к себе казались мельче, ерундовей.
Она вошла в дом через боковую дверь, насвистывая песенку. «Что ни говори, хорошо дома!»
Джейми и Харвест, не задерживаясь, вернулись домой в четыре. Оба пришли усталые и расстроенные. Обычный первый день учебы. Сдвоенный. Новая школа для кого хочешь испытание, а когда еще и. Как выразилась Харвест: «Это как запрыгнуть на карусель посреди сеанса».
После ужина Векки пошла проверить, все ли там как надо, и, придя, доложила, что Оно «спит, как хорошо покушавший ребеночек». Чувствовалась какая-то легкость, радость, вроде той, что была в «день рождения», но меньше.
Баунти подглядела, как Боб с Векки толкаются бедрами, пропуская друг друга на кухню. Она улыбнулась своим мыслям, представила, как Оно сейчас сладко спит.
Девушки вернулись наверх «навести красоту». Они купались, мыли волосы друг другу, хихикали, поменявшись одеждой. Особенно Харвест восхитилась розово-охристым платьем Баунти, которое ей, младшей, но более рослой, было едва до бедер.
— Я одолжу, а? — вертясь перед зеркалом, спросила она сестру.
Баунти подняла брови.
— Никогда не зажигай огонь, который не сможешь потом погасить, — предупредила она.
— На себя посмотри, — ответила Харвест. Она придирчиво оглядела «крестьянскую» блузку без рукавов, которую примеряла Баунти. — Хочу накрасить ногти, — продолжила она, — пожалуй, внизу этим займусь.
Она выхватила сестрин маникюрный набор и помчалась вниз, не дожидаясь возражений.
Все были в библиотеке. Боб корпел над одной из своих испещренных загадочными значками страниц, ребята листали книги. Векки просто сидела с огромным бокалом в руке. Харвест опустилась в кресло с нехарактерной осторожностью. Она поправила бахрому на платье и разложила маникюрные принадлежности на тяжелой, обитой кожей ручке.
Войдя, Баунти наградила ребят долгим взглядом. Оба тайком рассматривали ляжки Харвест. Баунти подошла к креслу Рона. Она нагнулась к нему, опершись руками на ручки его кресла. Плечи ее сходились все ближе, выпячивая вперед грудь.
— Я могу чем-то помочь? — спросила она.
— Чуть попозже, может? — Рон кашлянул и покосился на Боба.
Харвест пилила ногти пилочкой. «Неужели Баунти ни на минуту не может дать ей возможность побыть центром внимания. Ей ведь ничего не надо от Рона, что тут такого, если он на нее посмотрит. Все мужики смотрят же на Баунти, на ее здоровенные.» — Она перешла к следующему ногтю.
Рон выпытывал что-то у Боба насчет компьютеров. «Подлизывается, — думала Харвест, — после того как пялился на сиськи его дочери».
Голос Рона осекся. Все замолчали. Взгляды обратились к потолку. Разговор возобновился, и Харвест снова взялась за пилку. Она выпрямила пальцы левой руки, вся в созерцании собственных ногтей. Хмурясь, она постучала пилкой по ногтю на мизинце. Джейми наблюдал за ней через щелки прикрытых век. Она оставила палец в покое. Потом снова задумчиво постучала по ногтю и, похоже, решилась.
Харвест ввела острый конец пилки под свой похожий на миндаль ноготь и с силой надавила. Пилка вошла глубоко под ноготь. Джейми моргнул и открыл рот. И никаких звуков, только что-то вроде клокотания. Все посмотрели туда, куда смотрел перепутанный Джейми. Лицо Харвест перекосилось от боли. Слезы струйкой полились по лицу. Она молча поддела пилкой ноготь как рычажком, отрывая его от мясистого ложа. Потом посмотрела в их растерянные лица.
— Я думаю, нам надо завести другого котеночка, — сказала она.
Джейми с Харвест отправились с утра на пикапе Боба. После школы надо было сделать кое-какие покупки.
— Как палец? — спросил Джейми.
— Аспирин, бинт. — Она подняла палец. — Может, новый ноготь вырастет.
— Товарищи по несчастью. — Джейми оторвал руку от руля. — Но у меня-то действительно несчастный случай.
— Ты уверен? — спросила девушка.
— Не думаешь же ты, что Рон нарочно?..
— Не думаешь же ты, что я нарочно?..
— Похоже, что нет. — Он нахмурился. — Я думаю, может, аптечку завести в доме?
— О Господи! Я не могу больше! — Она опустила руки на колени, сплела пальцы, сжала.
Первым уроком у Джейми была биология. Взглянув на учителя, юноша подумал, что родился под счастливой звездой: заплачено только за один семестр. У доктора Булвера был двойной подбородок, губы как два тонких ломтика непрожаренной печенки и грубые жилистые запястья, морщины бороздили лоб глубокими параллельными линиями, но идеально закруглялись над переносицей. В результате этого получалась как бы подкова и казалось, будто ишак лягнул учителя в лоб. В руке он сжимал указку, которой он имел обыкновение похлопывать по жесткой ладони. У Джейми сложилось впечатление, что этот джентльмен горько сожалеет об отмене телесных наказаний.
Доктор Булвер откинулся на стуле, наблюдая за учениками из-под ресниц. Переводя взгляд с одного на другого, он поворачивался и наклонялся вперед всем телом, точно кости его шеи были намертво сплавлены между собой.
— Хорошая новость, ученички, — объявил он голосом, который был похож на шум перекатываемых прибоем булыжников. — У меня для вас есть задание, весьма деликатное. Особенно для леди.
Кто-то потянул за ниточки, привязанные к углам его рта, и Булвер улыбнулся. Указка с грохотом опустилась на стол.
— Вскрытие!
Голова Джейми наклонилась к парте, но глаза смотрели в сторону. Рыжеволосая девочка, сидящая через проход, побелела под слоем летнего загара.
— Мисс Эванс! — прорычал мистер Булвер. — Не вижу в Ваших глазах радости!
Локоны по бокам щек грустно повисли у рыжей, как пружины из сломанного будильника.
— Вам известно средство от дурного настроения, мисс Эванс? — Булвер навел на нее острие указки.
— Да, доктор, — промямлила она.
— Итак?
— «Будь усерден и постоянно занят делом», — продекламировала она. Это был, видимо, не первый ее семестр с доктором Булвером.
— Замечательно. — Булвер натянул на лицо еще одну улыбку, дал ей соскользнуть обратно. — В чулане вас ждет столик. На столике — стеклянные банки. Вам известно, как называются эти банки?
— Нет, доктор.
— Осознание своего невежества есть первая ступень к знанию, — произнес он нараспев. — Они называются «сосуды умерщвления», мисс Эванс. Сегодня вам предстоит умертвить двенадцать лягушек. Не сочтите за труд, мисс Эванс, прикатите нам столик и раздайте банки вашим братьям по невежеству, по одной на голову. И тогда мы начнем нашу бойню.
Джейми снабдили скальпелем, дощечкой, булавками, тарелкой, кисточкой, бактерицидной салфеткой, банкой и таблеткой. Ему было велено потесниться на скамейке, чтобы рядом могла сесть мисс Эванс. Крепкий юноша с коротко стриженными волосами цвета морковного сока раздавал с кислой миной маленькие пластиковые коробочки с вентиляционными отверстиями.
— Держи, сестрица, — сказал он, протягивая коробочку мисс Эванс.
— Брат? — спросил Джейми.
— Близнец, — улыбнулась она, — не во всем, правда.
— Слава тебе Господи, — ответил улыбкой Джейми. — А меня зовут Джейми. Джейми Халифакс.
— Вероника Эванс. А брат — Хэнк. Можешь звать меня Ронни.
— У меня брат есть, Рон, Всегда его Ронни звали. Я лучше буду звать тебя Вероникой. Красивое имя.
Вероника зарделась и срочно занялась раскладыванием своих орудий.
Булвер развернул цветную схему. Распяленная булавками лягушка. Непристойный вариант бабочки. Имелись там и разрезы сердца, легких и печени в увеличении.
— Поскольку для большинства из вас это вскрытие первое, задание будет простым. Убейте ваше животное. Прикрепите булавками конечности и сделайте надрез. Вычистите, пожалуйста, кишки, только кишки. Хирургия. Не лавка мясника и не рукоделие. Распяльте бестию. Определите и удалите следующие органы. — Он постучал указкой по схеме в целлофановой пленке. — Поместите их слева от себя на дощечках и сделайте правильные бирочки. Оценки будут проставляться за правильность бирок и за аккуратность. Готовы? Начали!
Джейми налил предписанное количество воды в банку и открыл пластиковую коробочку. Там было ложе из мокрой, высохшей с краев травки и маленькая зеленая лягушка с двумя желтыми полосками на спине и коричневыми в крапинку ногами. Черные глазки смотрели на все и ни на что в отдельности. Джейми вспомнил жабу, ту, без глаз. Он залез рукой в коробку, а другой потер сзади, вверху шеи. Не достать, там, где чешется. Очажок тянущего, ненасытного раздражения был выше. И внутри.
Амфибия плюхнулась в сосуд умерщвления, вслед ей — таблетка. Джейми положил пинцет, закрутил плотно крышку банки. Подождал. Мягкое белое горло лягушки медленно пульсировало. Таблетка шипела за стеклом. Обсидиановые глаза лягушки покрылись поволокой, длинные задние ноги выгнулись и обмякли. Джейми поднес банку к распахнутому окну и, выставив на воздух, открыл крышку и наклонил банку. Невидимый яд вышел наружу. Вероника ждала своей очереди у него за спиной. Он слабо улыбнулся ей и пошел на место. Если не считать веснушек, лицо ее имело цвет золы.
Джейми распял свою лягушку булавками. Ему пришло в голову — не мысль, а так, намек какой-то — мол, надо бы попробовать лезвие на подушечке большого пальца. Он отмел эту мысль.
Крючкообразное лезвие вошло в раздутый мешок ниже лягушачьего рта, рассекло кожу. Джейми повел сталь вниз. Предполагалось, что разрез должен кончиться на анусе, но Джейми не мог понять где. Никакого отверстия не видно. Бесцветная жидкость вытекала из надреза, и растянутые, пришпиленные конечности бились в судорогах. «Гальваническая реакция», — подумал Джейми и взял кисточку.
Белесые моргающие веки лягушки дернулись, раскрылись. ОНО СМОТРЕЛО В ГЛАЗА ДЖЕЙМИ. Рассеченное надвое горло-мешок корчилось, словно вертикальный слюнявый рот: изувеченное существо пыталось квакать о своем несогласии. Джейми проглотил ком в горле, бросил кисточку и схватил скальпель. Точным и быстрым движением хирурга он направил лезвие между хлюпающими лжегубами прямо в мозг. Лезвие царапнуло изнутри хрупкий череп. Смерть животного вошла в пальцы Джейми, как пятно холодного света. Он чувствовал, как оно поднимается вверх по руке, проходит по плечу, входит в мозг. Всасывание. Кусочек смерти высосали и выплюнули в вонючую выгребную яму.
Вероника кричала.
Джейми медленно повернулся всем телом. Капелька чистой жидкости свисала с кончика лезвия. Прошло какое-то время, прежде чем зрачки его поймали фокус.
Вероника держала перед собой руки вверх ладонями. Она кричала и кричала:
— Она живая! Живая!
Булвер, с лицом-пудингом, покинул свое место и приблизился к ним. Он ткнул лягушку Джейми изъеденным химией и никотином пальцем.
— Мертва, окончательно и бесповоротно, — произнес учитель. — Мертва в высшей степени. — Он посмотрел на Веронику, которая затихала понемногу, вся сотрясаясь от всхлипываний. — Глупая маленькая девчонка. Я прощаю. — Затем повернулся к Джейми. — Продолжайте!
Вероника сгорбилась под спасительной рукой обнявшего ее брата. Капля упала со скальпеля Джейми, оставив мокрое пятно на странице его блокнота. Он продолжил вскрытие.
Зазвонил звонок, урок кончился. Джейми еще был стиснут в толчее при выходе из класса, когда удар точно над правой почкой свалил его с ног. Он рухнул на колени, ловя воздух губами, и ошарашенно поглядел вверх. Над ним сияло широкое прыщавое лицо Хэнка.
— Ты огорчил мою сестру, — прошипел рыжий, — мы еще встретимся. Попозже. Я хочу слегка попачкать твою тупую рожу.
Новая вспышка боли пронзила левую голень Джейми и отдалась в паху. Мочевой пузырь сжался. Вероника вогнала свой высокий каблук в мышцу.
— Попачкать кровью, понял, ты, вонючка? От твоей рожи ничего не останется, когда он тебя сделает. Хэнк Эванс. Х.Э. Храбрость и Энергия. Он тебя сотрет в порошок!
Весь остаток дня Джейми хромал и корчился. По окончании занятий он прокрался мимо куч мусора, прутьев и семейных «седанов» на стоянке к машине Боба. Харвест не было. Он скользнул внутрь за руль и сполз вниз.
Он ждал долго, наконец осторожно приподнялся, ровно настолько, чтобы один глаз был выше нижнего края окна. Половины машин уже ее было. Группка школьников грузила непонятный агрегат в фургон, на черных боках которого красовались грубо намалеванные персонажи комиксов: Спайди против Тора, Чудо-женщина, одетая еще более скупо, чем задумали авторы, держала над головой вопящего Красного Черепа. Джейми почувствовал к ним прилив симпатии. Воодушевленный их присутствием, он выбрался из машины, распрямил ноги. Опять Харвест не видно. В затылке Нечто начинало проявлять нетерпение. Сделать дело и домой. Юноша вернулся в школу. Стены красного кирпича — новый лабораторный комплекс, дар местной фирмы «Пластик корпорэйшн». Кажется, женский крик. Оттуда, что ли?
Он потрусил туда, пока не стал ясно различать звуки. Джейми притаился за углом. Два женских голоса. Харвест, мягкий, уговаривающий, и Вероники, насмешливый. Потом мужской голос. Противный, как протухший жир.
— …его подружка. Такая же чокнутая. Как пить дать, тоже любит пырнуть лягушечку.
— Вроде тебя, Лягушонок?
Джейми присел на корточки и выглянул одним глазом из-за угла.
— Сначала ты, Хэнк.
Их оказалось четверо и Харвест. Вероника, Хэнк, коренастый мальчик с прямыми черными волосами, который и был, судя по всему, Лягушонком, и рослый парень, постарше. На нем были мотоциклетные ботинки, засаленные джинсы и черная рубашка с отрезанными рукавами, на бицепсе — татуировка с разъяренным быком. С безымянного пальца левой руки блеснул зелеными камнями перстень. Джейми видел всю сцену с неестественной ясностью, как из темного зала залитую светом прожекторов рампу.
Бежевый свитер Харвест валялся на асфальте, в грязи. Черные отпечатки подошв подчеркивали мягкость его ткани. Харвест загнали в угол стены. Она сжимала ворот своей блузки. Нагрудный карман был разодран. Из дыры косо торчала ручка. Щеки пылали. Глаза были мокрые, но горели, в них был вызов. Девушка тяжело дышала.
— Из Кленового дома, — издевался Хэнк. — Знаешь про Кленовый дом, да? Колдуны! Колдуны с ведьмами. Хахаль твой — колдун, а ты — ведьма, так что ль? Мы про Кленовый дом все знаем. Там оргии! А? — Он повернулся к старшему товарищу.
— Ясное дело. В Ридж-Ривер куча народу ходит, кто рожей на старого Эфраима похож. Девственницы туда — шмыг, а обратно — все как одна без целок. Беременные. Это ж старый похотливый козел, Эфраим этот. А папаша его и подавно. Блядство там, в этом Кленовом доме. А оргии — на Колдовском Холме, снаружи. Что там за дела в доме делаются? Никому не известно. Кровавые дела. Вроде как твой хахаль сегодня — маленькой лягушечке. Нам не нравится, когда люди обижают лягушек, правда, Лягушонок?
Коротышка широко осклабился и облизал потрескавшиеся губы.
— Что мы делаем с ведьмами, а, Хэнк? — продолжал длинный. Рот его кривился от наползающих друг на друга передних зубов.
— Сначала надо проверить, как там с блядовитостью, — ответил Хэнк, — а потом… Нет, сначала посмотрим, как там у ней, порядок? — Он повернулся к старшему, одобрит ли?
— Валяй! — поощрили ломаные зубы.
Хэнк потянулся согнутыми, как крючки, руками к мягкому телу Харвест. «Помоги мне! — взмолился Джейми про себя. Он не молился с тех пор, как умерла бабушка. Да и тогда мало верил. Теперь он молился совсем другому Богу. — Я тебе что-то дам. Особенное! Только помоги Харвест, пожалуйста!» — Даже когда он умолял, посылая свои мысли вниз по тому самому непристойному стоку, что начинался где-то у основания черепа, даже и тогда Джейми не решался представить, что же он обещает.
С затылка поверх головы дохнуло морозом. Он почувствовал, как короткие волоски на шее зашевелились. Знакомый мокрый холод пополз из головы, вниз по негнущейся шее, через все тело, до самых кончиков пальцев рук и ног. Он вышел из-за укрывавшего его угла кирпичной стены. Лягушонок и длинный повернули головы. Вероника тянула Харвест за запястье, в то время как ее брат выкручивал ворот блузки Харвест, явно собираясь рвануть его вниз, оголить ее драгоценную, сокровенную плоть.
— А, колдун, — прошептал длинный, — поучаствовать в представлении захотелось, а, колдун?
Вероника и Хэнк ослабили хватку.
На свинцовых ногах Джейми подошел к ним и громко приказал:
— Отпустите ее!
— Заставь! — бросил вызов Хэнк. Вероника осталась с Харвест, а ребята стали полукругом между Джейми и девушкой, которую ему предстояло спасать. В желудке у Джейми образовался лед, и где-то сзади — глаз.
— Отпустите ее, — повторил он.
Хэнк сделал шаг к Джейми.
— Ты колдун али ведьма? — осклабился рыжий. Он вытащил из кармана зажигалку и щелчком извлек из нее щелчком язычек пламени. — Тебе ведь известно, как мы поступаем с ведьмами? — Рука, несущая огонь, протянулась к лицу Джейми.
— Я — ведьма, — объявил Джейми, совершенно не зная, что сделает в следующий момент. К собственному удивлению, он вытянул обе руки вперед. Правая сомкнулась на руке Хэнка, сжав ее с силой, какой Джейми, он это знал, не обладал. Левая выставила согнутый мизинец и воткнула его в пламя. Младший Халифакс сказал без дрожи в голосе:
— Ведьмы больше не боятся огня, Хэнк.
Ноготь начал плавиться, а кожа и мясо — трескаться, чернеть. Жидкость выступила из трещин и зашипела на огне. Боль же была высосана: по ладони и дальше, по руке. Джейми чувствовал боль, но она текла отдельно, будто по каналу. Жидкость закипела и теперь брызгалась в языке пламени.
— Ты думаешь, что можешь причинить вред ведьме? — спросил юноша чистым, спокойным голосом. Он отпустил руку Хэнка, на широкой тыльной стороне остались лиловые полосы.
Вероника отступила от Харвест и согнулась. Блевотина вылезла из ее приоткрывшихся губ. Хэнк и Лягушонок пятились. В воздухе висела сладковатая вонь. Губы длинного прикрыли кривые зубы. Он повертел на пальце перстень и насупился. Потом резко кивнул Джейми, повернулся на каблуках и зашагал прочь. Оставшиеся двое ребят последовали за ним, подхватив Веронику, у которой все не кончались судорожные спазмы.
Когда они скрылись из виду, Джейми рухнул на асфальт, кусая верхнюю губу, чтобы не дать крику вырваться наружу. Даже после того, как Харвест, найдя фонтанчик с водой, намочила носовой платок и перевязала саднящий палец, Джейми едва хватило координации для того, чтобы просто идти.
Она помогла ему сесть в пикап:
— Давай-ка лучше прямо домой.
— Нет! Надо сделать дело, — настаивал он.
Когда они подъехали к Приюту зверей, Харвест оставила Джейми в машине. Он сидел за рулем, Харвест не умела править, и укачивал свою руку.
Два котенка мяукали и царапались в картонной коробке.
— Я взяла двух, — объяснила Харвест, — из-за сегодняшнего. Я имею в виду.
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — проскрежетал зубами Джейми, — но этим, думаю, не обойдется.
Они доехали до железнодорожного переезда. Джейми напрягся: как медленно ни едешь, все время какая-то мелкая тряска. Пикап подпрыгнул на первом рельсе, и острый укол боли вызвал у Джейми слезы. Харвест сжала его колено, пытаясь помочь своей любовью и своей силой.
Второй рельс. Джейми сжался. Пикап помедлил, кашлянул, остановился. Джейми повернул ключ. Щелк. Повернул опять. Щелк.
Харвест торопила, теребя его бедро. У нее во рту все пересохло, язык, как ремень. Джейми посмотрел через боковое окно. Изгибаясь, бегут вдаль рельсы. Над заслоном кустов со стороны горизонта надвигается что-то черное.
— Поезд, — глухо сказала Харвест.
Раздался приглушенный двойной щелчок, на светофоре сзади них и впереди зажегся красный. Джейми снова повернул ключ. Ничего!
— Вылезай! — скомандовал Джейми. — Я попробую еще раз — и за тобой.
Харвест потянула за ручку двери. Ручка подалась, но дверь не открылась.
— Дай сигнал! — закричала она. Ничего не получилось. Джейми начал колотить в дверь. По руке вниз пошли волны боли. Черный локомотив, беспощадно на правленный в их хрупкую машину, появился из-за поворота.
Харвест опустила стекло. Слегка приоткрывшись, оно застряло. Девушка просунула руки в щель и отчаянно замахала. Джейми снова попробовал зажигание. Мотор кашлянул. Провернулся. Завелся! Они рванули вперед. Теплый воздух дернул зад машины. Раскалывающий голову свисток выражал неудовольствие их медлительностью.
Джейми вырулил на обочину. Дверь мягко открылась. Согнувшись пополам, он отошел в сторону, и струйка горькой желчи вылилась из его рта в придорожную пыль. Когда он выпрямился, Харвест промокнула его губы лохмотьями своего свитера.
— За что? — спросила она, ее глаза были полны слез.
— Напоминание, — ответил он, — за нами должок.
Когда они добрались до дома, Харвест схватила картонную коробку, чтобы отнести ее наверх, а уж потом искать что-то для пальца Джейми.
Отец остановил ее внизу.
— Выпусти их из коробки, — сказал он, криво улыбаясь. — Оно ушло из своей комнаты. Я полагаю, Оно стало взрослым.
Темно-красная кошка клалась по крыше. Оно обычно было сиамской, но в данный момент больше напоминало персидскую кошку. Подойдя к краю, Оно свесило переднюю половину, нащупало стену и тихо спустилось, животом к стене, будто выслеживало кого-то.
Векки посмотрела на Него, потом в зеркало напротив и тут же отвела взгляд.
— Учится, похоже, — сказала она Бобу.
Он раскурил трубку. Спичка дрожала.
— Не знаю, надо ли нам идти в церковь Святого Иосифа, — задал Брайер риторический вопрос. — Заупокойная по Эфраиму сегодня. Только мы с тобой, разумеется, — добавил он поспешно, — после того как Харвест с Джейми из школы придут.
— Думаю, это нормально, — задумалась Векки, — все-таки четверо здесь останутся.
— Стоило, думаешь, Джейми сегодня в школу ходить? — сомневался Боб. — Рука у него еще здорово болит.
— Он держится молодцом, — сказала Векки гордо. — Так или иначе, Харвест же не водит, а им надо еще заехать в Звериный приют, не правда ли?
— Конечно, конечно, — тут же согласился Боб, — в следующий раз пусть Рон с Баунти пойдут. Джейми и Харвест нельзя так часто, это будет подозрительно выглядеть.
— И потом, есть же зоомагазины, — предложила Векки.
— И бродячие животные, — добавил Боб.
— Первая сама пришла, — напомнила ему Векки. — Котенок, черный с белым. Может?.. — Невысказанная мысль повисла в воздухе.
— Нет, нет, я не думаю. Помнишь, что Джейми нам сказал. Он обещал.
— С тех пор было два котенка. Не кажется тебе, что?..
— Нет. Это не в счет, не думаю. Ему хочется чего-то этакого. Особенного.
— Вроде чего? — В голосе появилась дрожь.
Боб положил свою руку поверх ее.
— Не наше дело! — Его голос стал резким. — Их дело. Джейми и…
— Оно может сделать так, что это станет нашим делом. — Женщина посмотрела на малиновую кошку.
— Как насчет этой «недвижимой» женщины? — Боб переменил тему. — Этой жуткой бабы? Эйлин, Эйлин Гуч. Она опять надоедала своими звонками?
— Вчера два раза, сегодня один. Может, продать ей что-нибудь, ну, кусочек? Несколько акров?
— Ты хочешь, чтобы рядом жили люди? Рядом с?..
— Нет! Нет, конечно. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
Векки смотрела, как Оно прихорашивалось и мурлыкало. Женщина пыталась прогнать мысль о том, что рядышком будет чей-то дом. Семьи. Маленькие дети. Дети в пределах досягаемости Его непристойного зова. Ее передернуло, ногти вонзились в ладонь.
— Вот что, выпью-ка я чуть-чуть, — сказала она. — А ты?
— Еще одиннадцати… Да, спасибо. Присоединюсь, пожалуй.
Ужин получился ранний, так что Боб с Векки смогли пойти на службу по Эфраиму. Харвест проводила их глазами от двери, потом подошла к машине.
— Вы будете читать какую-то особую молитву? — спросила она в сомнении.
— Ты думаешь, это что-то даст? — парировал отец.
— Похоже, что нет. — Она устало пожала плечами.
Время еле волочилось, подбиралось к десяти, а взрослых все не было. Еще несколько дней назад они бы схватились за представившуюся возможность побыть с глазу на глаз. Романы казались теперь воспоминанием: так, мечты. Бывает, взрослые вспоминают времена, когда взрослость была обещанием бессчетных мороженых с ликером.
В десять родители вернулись. Харвест бросилась к дверям: — Ну? Как?
— Насчет того, что надо, я поставила свечку. — Векки выглядела усталой. — Священник думал, это по Эфраиму. Он бы никогда не догадался, что это по нам.
Джейми был дозволен стакан вина к аспирину. Харвест и Баунти получили шерри. Боб налил себе шотландского виски, а Векки — много мартини. Предполагалось, что ритуал вызовет сон без снов. Изможденные лица каждое утро иллюстрировали действенность средства.
Дверь в кухню приоткрылась. Кот, просунувший нос, был размером с охотничью собаку и абсолютно белый. Глаза карие, с круглыми зрачками. В пасти Оно принесло кожаный мешочек с костями, недавно бывшим игривыми котенком. Оно опустило подношение у ног Джейми и поглядело на него.
— В Оливера Твиста играет, я так думаю, — пошутил Рон. Никто не засмеялся.
Векки поставила стакан и пошла к двери. Боб последовал было за ней, но увидев, что она остановилась в дверном проеме, замер. Правой рукой она схватилась за край двери, а мизинец левой просунула в щель рядом с дверной петлей и, сосредоточившись, потянула дверь на себя. Сустав первой фаланги лопнул и захрустел, выражение лица женщины при этом не изменилось ни черточкой. Кровь начала капать с руки. Векки открыла и закрыла дверь несколько раз, перетирая обломки собственных костей и превращая плоть в лохмотья. Все ждали, не смея шевельнуться, пока она не закончила. Векки подошла и спокойно взглянула в глаза Джейми. Лицо ее было бледное, но голос твердый.
— Сын, — сказала она, — ты обещал. — После этого силы покинули женщину.
На следующий день, в субботу, никто ничего не говорил Джейми. Никаких упреков. Сказать, похоже, и нечего было.
В десять Джейми попросил Рона помочь. Они взяли лопаты и пошли в погреб. Младший брат отколупал плитку. Старший вопросов не задавал. Копать вдвоем было трудно, поэтому работали по очереди. Поначалу грунт шел светлый и сухой, потом — сырой и черный. Когда яма уже была метра полтора глубиной, Джейми сказал: «Хватит», взял с полки мешок и швырнул в него лопату земли, веревкой перетянул горловину и первым пошел наверх.
Звонок. Баунти подбежала к двери.
— Это Вуди, — крикнула она через плечо, — пришел за своими деньгами.
Рон присоединился к ней.
— Входи, Вуди, — пригласил он.
— Не надо было мне входить сюда вообще никогда, — проворчал Вуди, — ни за какие деньги. — Но ноги сами повели его в холл. Что-то вне поля его зрения влажно урчало. Вуди моргнул — не то чтобы привыкнуть к темноте, не то протестуя против бунта собственного тела. Джейми выскользнул из-за двери и ударил его по затылку мешком с землей. Старик опустился на колени. Джейми ударил еще раз. Вуди упал. Баунти перешагнула через распростертое тело и вернулась на кухню по своим кухонным делам.
Потерявшего сознание Вуди ребята за плечи потащили по длинному коридору к двери погреба. Когда они сталкивали его вниз по лестнице, с ноги слетел башмак. Джейми поднял его и швырнул в сырую яму.
— Подержи бедро, — командовал Джейми. Он залез в карман Вуди и извлек несколько долларов и мелочь. — Нельзя, чтоб пропадало, — объяснил он, подсунул лопату под обмякшее тело и свалил его в яму. — Некомфортабельно как-то, — заметил Джейми, — ну да ладно.
Также по очереди закидывали яму землей, поддерживая за редкие волосы голову Вуди. Когда все было готово, только голова старика торчала из неглубокой с крутыми краями впадины. Закрытые его глаза были на уровне мощеного плиткой пола. Джейми взглянул вниз на свою работу.
— Потом просядет, тогда можно будет уложить плитку обратно.
Веко Вуди дрогнуло.
Пошли, — сказал Джейми. — Все, что от нас требуется, это заклинить дверь, чтобы не закрылась. Свет оставь.
Когда Вуди пришел в себя, первое, что он почувствовал, это судороги в конечностях. Будто он снова в том ящике. Но сейчас не пускала земля. Его подруга, добрая земля.
Потом старик услышал звук: как будто спариваются две большие шершавые змеи. Он посмотрел в сторону лестницы. Оно лезло вниз по перилам на своих длинных тонких ногах. Вуди Оно напомнило одно насекомое, он видел его на Востоке, но это было отвратительней и больше, намного больше Прозрачные когти царапали сосновые перила. Були вдохнул, на сколько позволяли его стиснутые легкие. Оно плюхнулось на пол, когти скребли жесткий камень. Существо подошло ближе и посмотрело на обреченного сверху вниз.
— Знал же, что не надо совсем заходить внутрь, — пробормотал Вуди. Длинный язык мелькнул за игольчатыми зубами, его кончик выскользнул и замелькал перед глазами Вуди.
— Мое лицо, — подумал Вуди. — Оно хочет начать с лица.
Вечеринка началась в четыре.
— В школу завтра никому не идти, — сказала Векки, — всем можно выспаться. А завтра вернемся к… Оно будет…
— Я знаю, мам, — перебил Джейми, — суши солому, пока солнце, как говорила бабушка.
— Резвись, пока обратно на цепь не посадили, — поправил Рон. — Это ближе к истине будет.
Даже следующее утро было праздничным. Боб приготовил яичный бенедиктин, подал шампанское и напиток из апельсинового сока, шипучку. После завтрака Харвест и Баунти воспользовались преимуществами сентябрьского солнца и растянулись на полотенцах прямо у стеклянной двери в своих скупых бикини. Не желая отстать, Векки присоединилась к ним в своем купальнике с глубокими вырезами на бедрах. В перерывах между глазением на женщин, мужчины перекидывались фрисби, пока Боб не приготовил целый кувшин сангрии со льдом, состоявшей на пятьдесят процентов из вина и на пятьдесят из разбавленной один к восьми водки. Едва приступив ко второму стакану, девочки и Векки сочли необходимым позаботиться о равномерности загара. Бретельки были отодвинуты в сторону. Джейми послали за тентом. Масло полилось в услужливые мужественные ладони. Боб, собравшийся было смягчить лосьоном плечи Векки, вдруг замер. Солнце сияло как прежде, но чувство было такое, точно над их головами прошла туча. Все взгляды обратились к дому. Боб подобрал полотенце и вытер руки.
— Пора в дом, — произнес он выразительно и начал собирать стаканы.
— Дело есть, — сказал Джейми Рону, — в погребе.
С биологией юноша свою дальнейшую жизнь не связывал. Если честно, так он ее терпеть не мог. Джейми даже подумывал, не бросить ли. Он бы и бросил, да деньги уже внесены. Вот семестр кончится, тогда можно. Если удастся выжать из Булвера приличные отметки…
Джейми пришел рано, проскользнул за парту и сразу почувствовал, как в животе разлился холод: он ждал появления Вероники и Хэнка. Наполняясь, классная комната становилась все менее и менее гулкой. Джейми сидел, уткнувшись в раскрытый учебник. Кто-то сел за парту справа. Взгляд Джейми скользнул вбок. Не Вероника.
— Новенький! — выпалил он облегченно.
— Ага. Наверстать надо. У меня спецкурс по биологии, а я пропустил несколько уроков в прошлом году.
У новенького была такая кожа, которой, казалось, коснись — и останется вмятина. Пухленькое личико было заключено в кавычки бакенбардов из аккуратно зачесанных вниз волосиков. Над уголками верхней губы можно было разглядеть пушок, ясные карие глаза смотрели прямо в глаза Джейми, тот заерзал.
— Здесь сидят, — промямлил он, — девушка. Вероника.
— Сидела. Она бросила биологию. А может, Булвер ее выкинул. Теперь на рукоделие ходит, баскетбольные корзины плетет или вроде того. Подружка, что ли?
Джейми набрался храбрости и обвел класс взглядом.
— А брат здесь.
— Ага. Его-то не выгонят ниоткуда. Футболист! — В тоне незнакомца явно звучало неодобрение. — Стикс. — Он исполнил стаккато линейкой по краю парты. — А тебя?
— Меня Джейми. Джейми Халифакс. Стикс?
— Стив. Стикс[1] — это оттого, что я ударник. «Пластиковый огонь», слыхал?
— Пластиковый огонь?
— Дурацкое название, знаю. Это чтоб подлизаться к «Пластик Корпорэйшн». Это же пластиковый город! — Он ухмыльнулся. — А я знаю, кто ты! Ты тот чудак, которого не смогли сделать Хэнк с Лягушонком и эта рожа, ну, Кривозубый. Показал им классный фокус, и они смылись. — Он покосился на забинтованную руку Джейми. — Или, может, не фокус?
— Нет. Не фокус, — пробормотал Джейми.
— Ну! Атас! Ну ты и пижон! Вот это воля!
— Спасибо. — Джейми широко улыбнулся.
— Нет, правда!
— Ладно, расскажи про «Пластиковый огонь», — попросил Джейми.
— Моя команда! Еще даст всем прикурить! Автограф хочешь? Пока задешево.
Тень упала между Джейми и Стиксом.
— Снюхались, колдуны? К домовым на вечеринку собрались? — оскалился Хэнк.
Джейми сделал невозмутимое лицо, но внутри все сжалось, пульс забился в забинтованном пальце, больно и быстро. Стикс глянул в прыщавую рожу Хэнка.
— Пошел в жопу, Хэнк, — сказал он и снова повернулся к Джейми, не обращая больше внимания на угрожающе нависшего верзилу.
Хэнк пожал плечами и пошел прочь, однако рожа его побелела от подавленной ярости. Джейми поднял бровь на Стикса.
— Хороший фокус! В чем секрет?
— Секретное оружие. По имени Монк. «Монк Неприступный» — девки его зовут. Клавишник наш, мой корешок. Ему Хэнка сделать — раз плюнуть. Большой души человек, я вас познакомлю. В сборной школы по борьбе. Весь день в «качалке», когда на «муге» не играет.
— На девок, похоже, и времени нет.
— Не интересуется глупыми созданиями.
Джейми покраснел:
— Вы чего. Вы с Монком?
— Гомики? Еще бы! Девки поверить не могут насчет Монка. Ревность. — Он ухмыльнулся. — А ты?
— Нет-нет. Но я.
— Без предрассудков, так?
— Ну да. — Джейми почти не врал.
— Я тоже. Насчет «правильных».
До Джейми дошло, что Стикс дразнит.
— Если честно, я ни разу не был знаком с кем-нибудь, кто был.
— Гомосексуалистом? Голубым? Ты так думаешь? Как тебе известно, десять процентов населения — гомики. Сколько человек было в классе, когда я пришел? Десять? Вот видишь: теория вероятности. Один — гомик. Вообще-то сексуальная направленность может иметь какое-то значение, если ты кого-то хочешь. Я тебя не хочу, так что не бери в голову. Ты меня хочешь?
— Нет! — выпалил Джейми.
— Слишком много чувства! Ладно, ладно, это я так, подразнить. Мы ведь по-прежнему друзья, правда?
— Правда.
— Знаешь, ты и «Пластиковый Огонь». Все. Все остальные в школе боятся Хэнка с прихлебалами. Ты у нас вроде как почетный член, а?
— Я, наверное, не заслуживаю. Все-таки я еще побаиваюсь Хэнка. — Джейми был тронут.
— Не бери в голову. Если б у меня не было Монка, я бы тоже побаивался. Тем, кто дружит с «Пластиковым Огнем», Хэнка бояться нечего. Я замолвлю словечко. Мы за тобой присмотрим. Я скажу, и Монк шепнет Хэнку кое-что на ушко. Ты будешь под колпаком.
— Под колпаком?
— В смысле, в порядке. Колдуны же должны чудно говорить. Нам, уродам, надо держаться друг друга.
— У?
— Нам, уродам. Гомикам, тем, кто живет в чудных домах, и все такое. Ты ведь живешь в этом чудном месте, на Кленовой, нет, что ль?
— Я живу на Улице Кленов.
— Там один дом на всю Кленовую, так? Посещают, а? Призраки, там, ведьмы? И колдуны, особенно. Таинственные исчезновения, оргии, и все дела, да?
— Да обычный дом. Правда.
— Я бы посмотрел как-нибудь.
— Лучше дождись тогда Хеллоуина[2] для полноты эффекта.
Тень мысли пронеслась в сознании Джейми. Он припрятал ее на потом.
Появление Булвера прервало их беседу. Начался урок.
Джейми наблюдал за Баунти. Та изучала землю в цветочных горшках.
— Земля сухая, Векки. Ты бы полила, — сказала она, стоя у библиотечного стола.
— Полей сама. Ты же видишь, я меняю Джейми повязку.
Джейми отвел взгляд от перевязанного хвостика, который был когда-то мизинцем.
— Ма, почему всегда мизинец? Чего Оно каждый раз в одно и то же место?
— Похоже, дело не в этом. Оно ведь дважды покушалось на это место у тебя, а у Харвест — один раз, и у меня — один. Я понимаю, о чем ты. Видимо, это как бастинадо.
— Бастинадо?
— В гаремах. Обычное наказание для женщин. Их бьют палками по пяткам. Болезненно, но не выводит из строя. — Она улыбнулась. — По крайней мере, они могут как раньше исполнять свои обязанности. — Улыбка исчезла. — Я думаю, Оно чувствует, что нас можно использовать, неважно, есть у нас мизинцы или нет. Оно нами пользуется, вот что.
Баунти вернулась со стаканом воды.
— Все, щенка нет, — сказала она, выливая воду в цветочный горшок. — Долго же это тянулось. И со щенком тоже. Три дня на собаку, шесть на кошку. Интересно, почему так?
— Да ясно, почему, — сказал Джейми, когда Векки закрепила повязку. — Его тошнит от щенков и котят.
Боб оторвался от своего монитора:
— Ну хватит. Отныне Оно не сможет заставить нас это сделать. — Он испуганно взглянул на потолок, осмотрел комнату.
— Оно, не сможет? — криво усмехнулся Джейми. — Ты не боишься, что Оно тебя услышит, Боб?
— Как бы это узнать, где Оно, вот что. — Боб потряс своими записями и расправил плечи.
— Не там ищешь, Боб, — мягко сказал Джейми. — Когда мы начали выращивать растения в этом доме? Проверь зеркало, Боб. Смотри, как Оно заставило Баунти принести Ему глоток воды!
— Спать пора давным-давно, — сказал Боб. — Пошли. — Он вывел их из комнаты. Руки его были глубоко засунуты в карманы.
Как всегда в первую пятницу месяца, у Джейми было два свободных урока, и дома он оказался рано. Все за исключением Харвест сидели в кухне и пили кофе с волованами, начиненными омарами, по рецепту Боба.
Джейми вернулся к вчерашнему вечернему разговору.
— Как известно, Оно кормится котятами и щенками, — сказал он. — Скоро нам придется искать какой-то выход из положения. Может, найти бездельника какого-нибудь. Кого-то ненужного, без семьи. Ну, например, водителя нашего автобуса. Трижды его предупреждали, чтобы за руль пьяным не садился. Натуральный алкаш, пропойца. Никто и не заметит. Скорее другого найдут.
Боб швырнул поднос на кухонный стол.
— Оно не сможет, — тихо проговорил он, — не сможет заставить меня делать Его грязную работу. Оно не властно над нами.
— Нет? — приподнял бровь Джейми. — Помнишь то время, когда Оно было маленьким и беспомощным? И как мы его любили? Разве это были наши настоящие чувства? Я чувствовал Его власть. Не стоит быть таким самонадеянным: с тобой может произойти то же самое. Спроси маму или Харвест. А прошлый вечер, помните? Воды немножко — все, что Ему было нужно. Бывают периоды, когда Оно насытилось. Удовлетворено. И с нами то же самое, будто выпили слегка.
— Эйфория, — перебил Рон.
— Да, можно и так сказать.
— Вам, похоже, нравится, что с вами происходит, нравятся вам такие моменты, — поддел Боб.
— Разве это не всем нам нравится? В смысле, эти периоды. Я что-то не заметил, чтобы ты составлял исключение.
— Ну хватит! — Боб покраснел. — Во всяком случае, Оно не в силах заставить меня пойти наперекор моей совести. Котята и щенки — ладно, чтобы спасти моих близких от боли и страданий. Но не убийство. Этого я Ему не позволю.
Он вскочил из-за стола и подошел к кухонной двери. В проеме он остановился, потер лоб. Векки встала:
— Куда ты, Боб?
— Сделать кое-что, — ответил он.
— В погреб?
— Да, в погреб.
Все спустились следом.
На верстаке лежала медная трубка. Боб взял ее и заглянул внутрь.
— Вот эта, пожалуй. — Он стал надевать трубу на мизинец левой руки. Векки схватила его за руку, но мужчина вывернулся.
— Не надо, ма, — посоветовал Джейми. — Хуже будет, если ты ему помешаешь.
Металлический цилиндр уперся в основание пальца. В таком вот наконечнике Боб вставил палец между щечками тисков и правой рукой начал их зажимать. Лицо его не выражало ничего, но голос зазвенел:
— Кажется, я собираюсь раздробить себе палец.
Стальные щечки примкнули к трубке и уже сдавливали ее стенки. Рука, сжимающая тиски, замерла.
— Я сумел остановиться! Я победил. Вы видите? Я сильнее Его.
Приговаривая таким образом, Боб подыскивал зубило.
— Слишком широкое, это тоже. Ага! Вот это в самый раз.
Он приложил блестящее лезвие к открытому концу медной трубки.
— Не так!
Уперев острое лезвие в кончик пальца отвесно к ногтю, Брайер схватил деревянный молоток. Векки рванулась к нему:
— Не надо, Боб! Остановись!
Джейми оттащил ее назад.
Четыре сосредоточенных удара — и Боб вогнал зубило в палец. Свежая яркая кровь хлынула через край блестящей трубки и закапала по руке. Коротко выдохнув, Боб вывинтил металлический стержень, вытащил палец-обрубок и повалился на колени.
После того как Боба уложили в постель, Векки вернулась к Джейми.
— Возьми-ка мою машину, сынок, — сказала она.
— Взять твою машину?
— Тебе нужно поехать в город, правда? Чтобы. Чтобы постричься. Да. Тебе нужно постричься. На Ривер есть одно местечко, там поздно закрывается.
— Хорошо, ма. И правда, я забыл. — Джейми пригладил волосы.
Выезжая по длинной улице в город, Джейми услышал, как на заднем сиденье что-то зашевелилось. Он обернулся. «Так и есть, — подумал он, — та маленькая девочка».
Она сидела посередине сиденья, подобрав под себя ноги. В накрахмаленном чистеньком платьице. Девочка вскинула голову. На пухлых розовых губах играла нежная улыбка. Пухлое личико, обрамленное рыжеватыми локонами. Большие и круглые карие глаза.
— Веди осторожно, Джейми, — сказала она голосом Харвест. Движения губ не совпадали с произносимыми словами.
Верхняя часть Ривер-стрит видела много перемен. Сто лет назад она была сердцем Ридж-Ривер. Тогда река была главной магистралью города и его окрестностей. Городские склады поднимались на пять этажей над шумными доками. Над городом плыл тошнотворно-сладкий запах тюкованного табака. Развешенные гирлянды лука шелестели змеиной кожей. Коренастые мужчины с крепкими, как тросы, руками спрыгивали с палуб своих барок, посвистывая в предвкушении посещения улицы с красными фонарями в двух кварталах отсюда.
Потом проложили хорошее шоссе, железную дорогу. Центр сместился к югу. Из-за введения «сухого закона» вышла отсрочка: река превратилась в безмолвный путь. Пустые на вид отсеки склада тонко благоухали ромом. Создавалась видимость деятельности, и то только после наступления темноты.
Склады были построены на совесть. Кладка из местного кирпича и привезенного на баржах камня стояла крепко даже тогда, когда сгнили полы и деревянные перекрытия.
В шестидесятых этот район стал «псевдопсиходелическим». Небольшие участки складов, выходивших фасадами на Ривер, разделили перегородками. Там обосновались магазинчики для наркоманов. Жены врачей открывали лавки, в них продавали сотканные на ручных прядильных станках ткани — из ниток, что хранились в задних комнатах в огромных тюках. Жены юристов приобщались к гончарному делу.
Прошла эпоха. Новехонькое обратилось в добропорядочный хлам. Женщины освоили бридж и маджонг, позабыли марихуану ради кокаина. Фасады магазинов покрылись толстым слоем граффити. Заведения, которые могли выжить лишь при самой низкой арендной плате, выделялись из ряда домов, увешанных объявлениями «Свободно» и «Сдается в наем» — вроде последних уцелевших зубов во рту у сморщенной старухи. «Мэйсон Трент. Мужская парикмахерская» было одним из них.
Потом новый взлет. Ловкий агент по продаже недвижимости «со связями» купил один из складов. Район стал «обитаемым». Процветали рестораны для людей, не слишком интересующихся едой, зато изголодавшихся по общению с персонами противоположного пола. Предприниматель занялся теневым бизнесом. Заведение Мэйсона Трента было исключением из правила. За свою скромную плату Джордж Трент вкалывал по четырнадцати часов в день. У него была долгосрочная надежная аренда.
Джейми припарковал машину на новой городской стоянке. В багажнике лежала еще с Рождества веревка и сосновые иголки. Он сунул веревку в карман и тронулся в сторону единственного в квартале дома с пыльными окнами. Джейми не оглядывался, он знал: девочка идет за ним.
Колокольчик у входа звякнул, Джордж Трент оторвался от «Монитор». Увидев юношу и маленькую девочку, он аккуратно положил газету на стопку истрепанных «Плейбоев» на лавке. Пригладил прямые черные волосы и заученно улыбнулся. Всего лишь бэби. Впрочем, бэби лучше, чем ничего. Оставит он здесь десять баксов — будет пиво, кусочек пиццы и еще останется на аренду.
— Добрый вечер, сэр. Присаживайтесь. Вам повезло. Очереди нет. Ждать не придется. Постричь? Побрить? — заговорщически улыбался он. — Мытье? Укладка?
Джейми уселся на предложенное место и изобразил покорность.
— Ну и команда эти Роуд Раннерс. Вот это да! По щекотали нервы! Три игры без поражений!
Он приподнял лицо Джейми и обернул его салфеткой. На голову полилась теплая вода. Трент отмерил порцию шампуня. Девочка стояла, опустив руки, лицо ее ничего не выражало. Клацнули ножницы, бритва блеснула и чуть царапнула. Сновала расческа. Трент старался вовсю. Джейми молчал, промолчал даже тогда, когда фен обжег ему затылок. Маленькая метелка с раздражающей кожу щетиной обмахнула голую шею юноши. Трент помедлил секунду, передавая ручное зеркало, чтобы клиент посмотрел на себя сзади. Он насупился. Джейми напрягся под несвежим покрывалом, защищавшим его от состриженных волос. Физиономия Трента прояснилась. Он откинул покрывало жестом дешевого фокусника, предъявляющего публике букет искусственных цветов.
Джейми кашлянул, потер шею сзади и встал. С ловкостью профессионального защитника Джейми сгреб Трента и приземлил его в кресло, из которого сам только что поднялся. Трент сел, вытаращив глаза. Девчушка расплылась в улыбке, посасывая большой палец.
Веревка гладко скользила, Джейми привязывал руки и ноги Трента к креслу. Юноша перевернул висящую на двери табличку обратной стороной: «Закрыто». Раз — и Джейми справился с механизмом, уложив Трента горизонтально.
Джейми взял блестящие ножницы. Девчушка покачала головой. Схватил бритву. Она опять тряхнула головой. «Что же еще?» Рука коснулась фена. Девочка широко улыбнулась, показав малиновые зубы, и кивнула.
Струя воздуха полоснула по глазам Трента, он негодующе раскрыл рот. Джейми воткнул плоское сопло ему между зубами. Щеки парикмахера вздулись, теплый воздух потек в легкие. Выдохнуть он уже не мог. Только мотал головой. Джейми уменьшил поток и повернул регулятор температуры на «горячо». На висках Трента вздулись пульсирующие багровые вены. Рот в удушье широко открылся. Джейми протолкнул сопло фена в глотку Трента. Давясь и задыхаясь, тот бился в путах. Девчушка, согнув колени, опустилась на корточки, сжала маленькие кулачки и уперла их в пах.
На языке и задней стенке горла Трента образовались пузыри. Пластиковый край фена уперся в небо. Грудь парикмахера прыгала, как брошенный в воду мешок с кошками. Пузыри прорвались, и по сожженному пищеводу слизь потекла вниз, вливаясь в легкие. Глаза Трента закатились, лицо потемнело, будто под кожей лопнули мельчайшие сосудики. Кровь пузырями выходила из ноздрей Трента. Девочка неистовствовала. Она каталась взад и вперед по твердому полу, дико мяукая.
Легкий щелчок термостата, и фен отключился. Джейми вытащил сопло из глотки парикмахера. Тот кашлянул и умер с розовой пеной на губах.
Девочка сидела на корточках и благодарно улыбалась Джейми. Юношу захлестывали волны такого обожания, ему пришлось ухватиться за край раковины, чтобы не упасть.
Маленькие пальчики взяли мертвую руку Джорджа Трента и поднесли к ангельским губкам. Обкусывая пальцы, крошка подняла миловидную мордашку над окровавленной культей и выразительно посмотрела на Джейми. Из смятой пачки около кассы Джейми вытащил последнюю сигарету, зажег и бросил на колено Трента. Пока юноша поливал труп одеколоном, сигарета погасла. Джейми положил сверху «Монитор» и подпалил его угол.
В соседнем с парикмахерской здании находился магазин «Только для взрослых». Джейми задержался у витрины, но Ему не терпелось попасть домой.
Все сидели наверху в комнате Боба. Ждали. Боб опирался на гору подушек. Перебинтованная рука безжизненно лежала на атласной диванной подушечке, ее принесли снизу. Бледное лицо его светилось теплом, будто луч света прошел через толщу темного льда.
— Джейми, милый, — проговорил он и поманил его правой рукой. Юноша наклонился к нему. Тот крепко обнял его здоровой рукой. Слеза катилась по щеке Боба, пересекая новые морщины.
— Ты был прав, а я — нет. Ты наш спаситель. Мы так все тебе обязаны!
Рука брата сжала плечо Джейми.
— Братишка, чем ты занимался? С нами так еще никогда не бывало. Будто огромная теплая волна накатила, она шла из города. Нас захлестнуло, затопило любовью. Что ты делал, Джейми?
— Не спрашивай, Рон. Мы не хотим, не нужно нам это знать. — Баунти стащила руку Рона с плеча Джейми.
— Не отвечай, сынок. Баунти права. Ты имеешь право на тайну. Храни ее, ради Бога. Вот вино, конфеты. Смотри, тут все, чего тебе хочется, правда? — зачастила Векки.
Джейми смутился на мгновенье. Если они так себя ведут, а это явно следствие сделанного им для него, то он может просить все что угодно. Как бы ему употребить эту нежданно свалившуюся на него власть?
Харвест протянула руку и коснулась его лица дрожащими пальцами. Она оделась для вечеринки, Баунти, его мать и брат тоже.
— Ты сделал нам так хорошо, Джейми, милый. Нас заполнила любовь. Как нам отблагодарить тебя? — Глаза девушки затуманились, рот приоткрылся.
Джейми сжал ее руку правой рукой, а левой прихватил бутылку шампанского.
— Может, обсудим это с глазу на глаз? — охрипшим голосом спросил он и вывел девушку из комнаты. Позже, лежа рядом с ней, он занес в свой «личный ящик» такую мысль: «Тех, кто Ему служит, Оно награждает, а тот, кто делает это лучше всех, становится главным».
Джейми ждал до четверга, чтобы проверить силу новой власти. К этому времени результат утоления Его жажды полностью исчез. В среду Оно приняло облик обнаженного юноши. Имитация была полной, если не считать того, что первичные половые признаки отсутствовали, а пальцы рук и ног не были разделены. Похоже, что и волосы на голове представляли собой единую массу, но ни у кого из них не поднялась рука, чтобы убедиться в этом. Харвест спросила Джейми, были ли Его превращения миражем или Оно в самом деле принимало различные облики.
— Точно не могу сказать, — признался юноша. — Думаю, что и то и другое. Ну, похоже на изображение, но не совсем. Иначе чего бы Эфраим развесил зеркала? В зеркале сразу был бы виден обман. Ты не пробовала посмотреть?
— Я… я боюсь. Боюсь того, что могу там увидеть.
— Ладно, если ты так трусишь заглянуть в зеркало, могу предложить другой способ.
— Какой?
— Потрогай Его и поймешь.
Она вспыхнула и выскочила из комнаты.
В четверг Оно присоединилось к ним за завтраком в том же облике Адониса. Оно село и улыбнулось.
У всех, кроме Джейми, пропал аппетит. Он прикончил оставшийся бекон. Для него, казалось, наступили добрые времена: можно попытаться проверить могущество своей власти.
— Ма, — с набитым ртом сказал он, — похоже, Оно отныне не живет в своей комнате? Да?
Мать внимательно изучила зубцы своей вилки и отбила:
— Да, сынок. Пожалуй, Оно не хочет там жить. Его ведь поймали в ловушку, правда? Не думаю, что Оно вернется обратно.
— Тогда эту комнату забираю я. Это будет моя берлога. — Возражений не последовало. Джейми продолжал: — Кстати, ма. Мне понадобится твоя машина в субботу. Надо тут провернуть кое-какое дельце.
Боб открыл рот. Джейми взглянул на него. Слова застряли у мужчины в горле.
Определенных планов у него не была Джейми прихватил пару сотен из сейфа и удалился. В Пассаже на Ридж он купил новые голубые джинсы, рубашку и пару свитеров. Там был всего один кинотеатр. Шел как раз фильм «Возвращение живых мертвецов». Джейми проехал мимо, заправился по карточке матери и двинулся по Ривер к восстановленному району. Поставив машину, юноша прошелся вдоль новых магазинов. Парикмахерская была огорожена. Поверх временного забора было видно, что стена из красного кирпича покрыта темными пятнами. Десять-пятнадцать минут Джейми стоял, глядя в окна магазина женской одежды. Модно одетые молодые женщины, пришедшие за покупками, и юные девушки-продавщицы демонстрировали свое недовольство его назойливостью. Затем молодой человек побрел к магазину «Только для взрослых».
В витрине красовалось дамское белье и куча «приспособлений». Большинство из них он узнал по разговорам на школьном дворе. Хотя кое-какие штуки из ярко-розового пластика озадачили его. За стеклом белел листок бумаги, где от руки было написано «Только для совершеннолетних». Джейми всмотрелся в свое отражение в витрине. На сколько он выглядит? Ну, пожалуй, на восемнадцать. Лицо зрелого человека, по крайней мере, оно повзрослело за последнее время.
Внутри все выглядело не так уж шикарно: пыль на витринных полках вполне гармонировала с пористой кожей толстяка за кассой. Множество книг и журналов, как в табачном ларьке, но названия и картинки на обложках. Джейми отвел взгляд. Он бы посмотрел их, но не здесь, когда этот толстяк так пристально его разглядывает. Юноша смутился, здесь самые тайные и «грязные» его фантазии, как колбаса для продавца в мясной лавке.
Джейми подошел к витрине с обувью: каблуки на туфлях были невероятно высокими, тонюсенькими, а сами туфли такие большие! Почему? Потом юноша понял и отвернулся. Он-то ожидал чего? Что это храм любви? Все святое здесь осквернено. Джейми уже собрался уходить, но наткнулся на повешенную перед входной дверью доску с ячейками. Вроде тех, что у них в подвале, для молотков и зубил. Только тут были не молотки.
— Я возьму пять этих и десять тех, — сказал Джейми толстяку с опухшими веками. Тот взглянул на парня из-под полуприкрытых век удивленно-уважительно.
Джейми положил хозяйственную сумку в багажник и прошелся по магазинам: купил гостинцев Харвест, для следующей вечеринки.
Потом решил поесть, зашел в «Стикс», взял пиццу на палочке по-французски и графин сангрии. У Боба это получалось вкуснее. Обслуживала его пожилая дама, по виду хозяйка. Под платьем у нее не было лифчика, и она прилагала все усилия, чтобы это не прошло незамеченным, для Джейми в первую очередь. Он это почувствовал. Что-то в нем шевельнулось, но быстро прошло. Он знал почему: Оно давно не кормлено.
Маленькая девочка ждала его на заднем сиденье. В розовом залоснившемся платьице. «Сатин», — подумал Джейми. Он завел машину, и они поехали кататься. Джейми повел машину вниз к тому месту, где Ривер изгибалась, затем поднялся на Ридж и вернулся обратно. Стоянка у Пассажа была наполовину заставлена семейными «седанами».
Семейки. Семейки и парочки. Он припомнил, что на Депью, кварталом выше Ривер, видел театр. Ошибся, как выяснилось. Это были его останки. На белом фасаде виднелись шрамы от литер «Плаца». Потом в нем обосновался бинго-клуб, а сейчас здание обнесено забором. Депью вывела Джейми к улице, название которой невозможно было прочесть. С нее он попал к «Пластик Корпорэйшн», а там — в тупик. Объехал по кольцевому проезду здание компании, миновал большой тюремный квартал, саму тюрьму с причудливыми смотровыми башенками и вернулся на Депью. Проехал мимо той парикмахерской. Дорога сузилась, светофоров здесь не было. Юноша подъехал к тротуару и надавил на прикуриватель. Зачем он это делает? Ведь он не курит. Прикуриватель щелкнул, и Джейми вытащил тлеющий оранжевый диск из гнезда. Правая рука предательски приближала горячий блик к глазу. Веко уже чувствовало жар, ресницы скручивались. Все, что Джейми мог видеть сквозь потекшие слезы, — горящее пятно. Потом ему было разрешено вернуть прикуриватель на места Оранжевые вспышки стали зелеными и продолжали прыгать перед глазами, даже когда он закрыл их.
Джейми обернулся и увидел обнаженную Харвест, вытянувшуюся на заднем сиденье Стеклянные зубы-иголки прорвали Ее губы подобно шипам, проросшим сквозь нежные лепестки розы. Крови не было. Она вяло приоткрыла рот. Прежде чем Оно смогло проронить слово, Джейми выпалил:
— Я найду. Честное слово, я найду тебе то, что ты хочешь.
Он вжался в сиденье и резко рванул с места.
Красный. Красный свет! Он притормозил в тени перестроенного склада. Бок о бок с ним пристроился «Мустанг». Красно-белый, окна опущены. Радио орет, грозится перебудить весь город, провопить на весь мир свое к нему презрение. На водителе военная куртка с отрезанными рукавами, мощный бицепс украшает татуировка. Рот возмутителя спокойствия перекошен, железный подбородок розовеет, подсвеченный стоп-сигналом.
Джейми перегнулся и опустил боковое стекло. Острый подбородок повернулся в его сторону. Джейми жестом показал — «слишком громко». Непристойный жест был ему ответом. Джейми взглянул искоса и набрал слюны. Откинув голову, он плюнул. Плевок повис на краешке стекла «Мустанга». Длинные руки судорожно пытались достать Джейми, но он дал задний ход и, навалясь на руль, рванул обратно на стоянку. Он влетел туда, а «Мустанг» пронесся мимо пустой будки у открытых ворот. Машина Джейми ткнулась в край тротуара и плавно развернулась посреди дороги. Зажегся красный. Джейми дал по тормозам. Взвизгнув, машина понеслась в южный конец Ривер. На Депью Джейми выкрутил руль, притормозил. Его развернуло. Прибавив газу, он с ускорением вышел из заноса. «Мустанг» срезал угол. Он был в полутора метрах от Джейми. Джейми обогнул следующий квартал, чуть не царапнув крыло патрульной машины. Голубая форма дернулась и снова утонула в сиденье. «Мустанг» был уже в метре от Джейми. Назад на Ривер. На юг и вверх по дороге. Голова Джейми дернулась. Глухой удар пришелся в бампер. Потом еще один. И так на каждом углу. Огни «Мустанга» слепили здоровый глаз каждый раз, стоило ему чуть отстать.
И тут он увидел, как на него мчится огромный грузовик. С трудом избежав столкновения, Джейми вывел машину на обочину и заметил, что его соперник тоже благополучно увернулся. Юный Халифакс всхлипнул от облегчения. Убедившись, что преследователь не отстает, Джейми направился в пригородный парк. И только он повернул, «Мустанг» начал обходить его справа. Джейми нажал на тормоза, и нос «лебарона» застыл в полуметре от кювета. Преследователь оказался зажатым в угол, он вышел из машины и попытался достать Джейми через окно машины своей голой, покрытой татуировкой, с длинными ногтями рукой.
Принявшее облик Харвест Существо метнулось к окну. Мягкая женская рука вытянулась наружу. Рука не схватила, а бескостно обернулась вокруг крепкого запястья. Преследователь отпрянул, отступил назад, но тело вытягивалось за ним.
Джейми обмяк на сиденьи, глубоко вздохнул, распрямил руки. Его поры открылись. Руки, дрожащие ноги, ладони, пятки, все его существо насыщалось в порочном, злобном ликовании, которое пропитало ночной воздух.
Когда все было кончено, Джейми выкинул останки с сиденья «Мустанга» и сел в свою машину.
Возвращаясь вниз по Ридж, юноша подумал, что дорога может оказаться заблокированной пожаром от столкновения, но горело метрах в полутора над мостовой, в кроне дерева, так что он проехал под сверкающими вспышками, сквозь сумасшедшую пляску теней. Джейми повернул голову и увидел, как медленно капают горящие резиновые слезы. Пользоваться зеркалом заднего обзора у него желания не было.
В следующую пятницу явилась Эйлин Гуч.
— Твоя мать и не думает мне звонить, — пожаловалась она, пройдя за спиной у Баунти.
— Она не моя мать, — начала девушка, но Эйлин не слушала.
— Я подожду здесь, — заявила гостья.
— Вам, пожалуй. — Как Баунти могла предупредить женщину, что Оно, похоже, в библиотеке? Девушка кинулась наверх.
— Миссис… миссис Гуч, Эйлин, — начала Векки, открывая дверь библиотеки.
Женщина сидела спиной к двери. Векки обошла вокруг кресла и застыла. Пуговицы красно-белого полосатого платья Эйлин Гуч были расстегнуты, одна здоровенная, отвислая, как вымя, грудь вынута из чашечки лифчика. На диванной подушке у ее колен лежал огромный младенец и шумно сосал. Эйлин нечленораздельно агукала над ним. Лицо ее пронизывал исступленный восторг.
Векки отвела взгляд. Напротив того места, где сидела Эйлин, на стене висело зеркало. Векки не желала видеть то, что в нем отразится. Миссис Гуч затуманенно взглянула на миссис Халифакс.
— Мадонна, ну просто мадонна, — пробормотала та.
Векки, пятясь, вышла из комнаты и осторожно прикрыла дверь.
Они ждали, когда Джейми вернется из школы.
— Там что-то. Кто-то, там, в библиотеке, — нерешительно начала мать.
— Да? — спросил он с нарочито невозмутимым выражением лица. Джейми ощущал какое-то особенное веселье уже с утра, еще на уроке истории.
— К нам. У нас, была гостья, — перебил Боб. — Миссис Гуч.
— Была? — Джейми едва сдержал усмешку. Баунти прижалась грудью к его руке:
— Ты об этом знаешь. Должен знать. Ты ближе всех!
— Ближе всех? К чему это я ближе?
— К. Этому. Ты знаешь. Оно ее. Эйлин Гуч.
— Да что ты говоришь?
Боб вынул трубку и принялся ее набивать:
— Джейми, не упрямься. — Он глубоко вздохнул. — Эйлин Гуч пришла на зов, Оно ждало ее. Мы хотим, чтоб ты вошел в библиотеку и навел порядок. Ты меня понимаешь. Сделай все, что нужно.
— Где Харвест? — спросил Джейми.
— Она вернулась незадолго до тебя, — ответила Баунти, — готовится.
— Готовится?
— К вечеринке, дурачок.
— Совершенно верно, — сказал Боб. — Как только ты все сделаешь там, — он кивнул на дверь библиотеки, — мы сможем начать.
Джейми с трудом сумел спрятать свой восторг под маской серьезности.
— И это должен сделать именно я?
— Ты же знаешь, это лучше сделать тебе. Ты у меня особенный, сын. Мы на тебя полагаемся. — Мать коснулась его руки.
— Иди-ка выверни еще одну плиту в погребе, Боб, — приказал Джейми. — Я спущусь через пару минут. — Боб собрался идти, но Джейми остановил его: — Тебе известно, что сегодня среда?
— Да, ну и что?
— Четыре дня. Сначала котята, потом щенки, после них прошла неделя. А теперь четыре дня. Откопай две плиты, Боб. Чтобы быть готовыми к выходным.
Выражение радости на лице Боба сменилось бледностью, лоб пошел пятнами, как у пьяницы, который перебрал и чувствует первые угрожающие позывы к тошноте.
Джейми важно зашагал в библиотеку. Теперь он знал, что значит быть первосвященником. Он, который вчера был последним, сегодня оказался первым. Они такие слабые. А он сильный. Джейми защищал их от Его голода. Харвест принадлежала ему. Боб, сильный умный Боб, выполняет его приказания. Остряк-самоучка Рон не осмеливается больше оскорблять и унижать младшего брата. А Баунти принадлежит Рону. Ну и что, Баунти — доступна. Он отметил эту мысль. Мать? Ну уж о ней-то он позаботится. Отныне для нее на первом месте он, а не Рон.
Расправив плечи, Джейми взглянул в зеркало, висевшее на стене библиотеки. Из зеркала, радостно сияя глазами, смотрело на него собственное отражение. Длинное тело свисало с колен Эйлин на ковер: переполненное, мягкое, густо-красное Оно трепетало и лениво пульсировало. Пудра на лице женщины затвердела и потрескалась, будто из-под нее ушла плоть. Губы над оскаленными зубами побелели под слоем помады и усохли до такой степени, что обнажился розовый пластик протеза. Некогда полные руки напоминали кости, задрапированные грязно-белым крепом. Сандалии свалились со сморщившихся ног и были прикрыты гольфами, которые соскользнули с тощих теперь икр.
Оно замотало головой, как собака, у которой пытаются отнять кость. Зубы-иголки сомкнулись на свисающем полосатом лоскуте, который когда-то был грудью. Джейми надавил ладонью на грудную клетку Эйлин, и Оно выпустило лоскут изо рта. На месте соска была бледно-розовая липкая ямка. Ребра двигались под рукой Джейми. Эйлин сложилась пополам и свалилась с кресла. Он сгреб ее, как тряпичную куклу, взял на руки и вынес из комнаты. То, что осталось от Эйлин Гуч, весило не больше четырех килограммов.
Во вторник никто из объединенной семьи не поднял раньше одиннадцати. Как всегда после таких вечеринок, на них напал голод. Боб занялся приготовлением блинчиков с фруктовым сахаром. Сверху он полил их лимонным соком. Уничтожив три блинчика и выпив три чашки кофе со сливками, Джейми попросил мать позвонить в школу.
— Скажи, что я заболел или что-нибудь в этом роде.
— Почему бы тебе самому не позвонить, дорогой, — попыталась возразить Векки. — Ты же знаешь, я так неловко вру.
Сын скривил физиономию:
— Ну ма, ты же можешь каждый раз говорить им правду. Скажи, что я чувствую себя разбитым после оргии, продолжавшейся до двух часов ночи. После оргии, что мы устраиваем каждый раз, как покормим наше очаровательное чудовище. Чего проще?
— Джейми! — Рон с усилием глотнул. — Джейми, а я думал, что Оно питается страхом и страданием. Несчастная Эйлин умерла счастливой, правда ведь?
— Рон, — Джейми нахмурился, — тебе нравятся блинчики?
Рон кивнул.
— От хорошего бифштекса ты бы ведь тоже не от казался?
— Конечно.
— Здесь то же самое. Когда Оно было моложе, Ему хватало чего-нибудь полегче, например страха. Питательная смесь, типа Бебимикс. Теперь Оно выросло. Вчера Оно вкусило Материнской любви, да еще с хорошей порцией крови. На очереди, возможно, ревность, воодушевление, сочувствие, религиозный экстаз, кто знает? Хотя, я думаю, страх и боль всегда будут основной Его пищей. Как хлеб и картошка. Не думаешь же ты, что наши вечеринки устраиваются только ради нас?
— Что-то такое приходило мне в голову… Это вроде кнута и пряника, да?
— Конечно, но это ведь не только вознаграждение. Мы Его кормим бифштексами или еще чем-нибудь в этом роде, а на десерт Ему хочется сладенького, вкусненького. Страсть, любовь, называй это как хочешь. Оно не отблагодарит нас, пока не завершит трапезу. Может, для правильного обмена веществ, Оно должно получать разные ощущения. Нам-то вот нужны витамины?
Рон задумался.
— Значит, ты хочешь сказать, что Оно это делает для нас не потому, что разумно. Просто это одна из функций Его аппетита. Так вышло, что эта функция оказалась целесообразна, в смысле выживаемости, с эволюционной точки зрения.
— Похоже.
— Но как же тогда получилось так, что в результате отбора уцелело только лишь Оно одно? Если Оно такое жизнеспособное?
— С чего ты взял, что одно?
— Я никогда не слышал раньше ни о чем подобном.
— Нет, их много. Это все очень глубоко запрятано, но, если подумать, можно засечь Его следы.
— Где?
— В истории. В преданиях, к примеру. Дракула, Инкубы и суккубы, Синяя Борода, Джек-потрошитель. Все их зверства. Гитлер. Сталин. Ты подумай, сколько есть убийц, которых так и не поймали, или тех, кто уходил от разоблачения непонятно долго.
— А мы, что, — на очереди?
— Может быть. — Джейми сосредоточенно глядел в свою тарелку. — Эфраим выжил. Возможно, мы уже опоздали. Его аппетит растет. Эфраим посмел найти ответ, но он с Ним боролся, пока Оно еще было маленьким. Оно не собирается возвращаться в свинцовую комнату и дохнуть от голода, лишь бы только угодить нам.
Остаток завтрака прошел в молчании.
Харвест обнаружила Баунти в библиотеке.
— Что ты читаешь?
— Каталог.
— Купить что-нибудь?
— Ага. В моем гардеробе нет ни одной вызывающей вещицы. — Она подтолкнула красочный журнал Харвест. — Выбери что-нибудь для себя.
Харвест взяла проспект.
— Я не смогу! Это неприлично. Это от Фредерика?
— Нет, это от Слатса. Как там говорила мне продавщица? Рядом с этим голливудский Фредерик просто «синий чулок». Я его присмотрела давным-давно, еще по дороге сюда. Так, из пустого любопытства. Во всяком случае, тогда.
— Я не смогла бы надеть это. — Харвест залилась краской.
— Отчего же?
— Это. Ну, это неприлично. Дешевка.
— Тебе не хочется осчастливить Джейми?
— Джейми меня любит.
— Счастливица! Наш хозяин ее любит. — Баунти скривила рот. — Потрясающе. Когда приходит пора ус траивать вечеринку, он ведь не выбирает, правда? Вот что я тебе скажу, вечеринки будут все лучше и лучше, пока Ему не надоест. А потом что? «С» и «М»?
Харвест не поняла.
— Садо-мазохизм. Плетки и цепи.
— Джейми не из этих, извращенцев.
— Пока — нет! А если Оно решит, что ему следует этим заняться? Твой драгоценный возлюбленный ведь не уклоняется от обязанности Его кормить.
— Это он делает ради нас. Причина только одна.
— А если ему будет приказано избить меня, ради тебя?
— Но.
— Что — но?
— Да ладно, если ты любишь, это… — Она подтолкнула проспект Баунти. — Не нужно.
— Нужно-хренужно. Послушай, моя милая, но уже не невинная сестричка! Если бы все было по-другому, ты бы и тогда выряжалась. Теперь давай представим такой вариант: ладно, вы любите друг друга, так? Так. И в результате ты отдаешь себя, свое тело, так? Что папа говорит о еде? Половина дела в том, как подать! А как ты вела себя на Рождество? Ведь ты из тех, кто сходит с ума по бантикам и прочей ерунде. Не ты говорила, что, если подарок ценный, его нужно соответствующим образом завернуть? Ты ведь не станешь заворачивать дорогую вещь в газету, правда? Значит, если ты отдаешь себя, свое тело, не лучше ли его «завернуть», чтобы это выглядело прилично, или я не права? Как насчет бикини или моего халата, который ты носишь, демонстрируя свои ляжки?
— Это другое. Это нормальная одежда, которая просто…
— Просто идиотка! Чертова ты ханжа, Харвест! Назовешь это «случайностью», и ты — сама добродетель. А скажешь «для определенной цели», так ты шлюха. Ну, я-то лучше буду честной шлюхой, чем стану обманывать себя. Не желаю быть двуличной маленькой воровкой.
Харвест закрыла гадкий каталог, чтобы не видеть этого пошлого лифчика с четвертушками чашечек, который Баунти присмотрела для себя. Взгляд ее упал на картинку, где девушка демонстрировала джинсы. На девушке выше пояса не было ничего, за исключением болтающихся на сосках висюлек.
— Фу-у, я бы не смогла! Как можно выставлять себя на такое позорище?
Баунти ухмыльнулась:
— Дорогая моя сестричка, пора взрослеть! Кое-чему надо поучиться. Любовь, похоже, тебе в новинку. Да и Джейми тоже. Поза миссионера, классика, мужчина сверху, раз, раз и готово — блеск!
Харвест залилась краской и отвернулась. Баунти стиснула ее запястье.
— Слушайте, Мисс Чистая Любовь, слушайте внимательно. Все мы зависим от Джейми. Поддерживай его в состоянии счастья! Чего бы он ни захотел в постели, с любыми вывертами, выполняй как требует. Служи ему с улыбкой. Не важно, нравится тебе это или нет, впрочем, никогда нельзя сказать ничего, не попробовав. Все равно, если тебе это не нравится, может понравиться Ему. Ты должна охранять счастье Джейми, и Его. Помнишь, как Джейми говорил, что секс у него вместо сладкого. Послеобеденный десерт. А? Оно еще совсем дитя. Что будет, когда Оно наберется опыта? Как ты думаешь, что будет заменять Ему сыр и портвейн?
Харвест выкручивалась и вырывалась, мотая головой.
— Дай, — продолжала Баунти, — дай Джейми и Ему все, что они захотят, слышишь, детка? И как следует. Удивляй его, их. Пусть он находится в приятном незнании того, что будет дальше. Призови на помощь фантазию. Если в голову ничего не придет, спроси у меня или возьми книжку. Не давай ему быть все время ведущим в этом деле. Стаскивай с него штаны, в буквальном смысле. Заставляй его все время изумляться. Держи его в возбуждении. Тогда и Оно будет заинтересовано, не допускай падения напряжения, Бог его знает, до чего Оно дойдет! Ты меня слышишь?
Харвест выпрямилась и взглянула в глаза Баунти.
— Я не могу. Я личность. Ты хочешь, чтобы я была рабыней Джейми. Хуже того — рабом, жаждущим, ищущим, как услужить!
— Опомнись, сестрица! Ты и есть рабыня Джейми! Нравится тебе это или не нравится. Уж поверь мне, желание и старательность пересилят все остальное. Лучше быть рабыней Джейми, чем кормовым скотом Этого. Выбирай: отдать свое тело на растерзание Джейми или закончить, как Эйлин Гуч, а может, и похуже. Ты правда не понимаешь? В этом доме желание Джейми — закон. Все его: что он пожелает и кого пожелает.
Ноздри Харвест затрепетали, уголки рта побелели.
— Например, тебя. Я же вижу, как ты трешься около него, потаскуха!
— А хоть и меня: если он хочет, то рано или поздно он свое получит. Он может спать и с тобой, и со мной. И мы сделаем что угодно, то, что тебе никогда и не снилось. Рон тебя не защитит. От Этого, я имею в виду.
Харвест вырвалась и влепила Баунти пощечину.
— Никогда! Я лучше умру!
— Выбор за тобой, сестра. Вот только как именно ты хотела бы умереть? На руках у тебя осталось девять ногтей, на ногах — десять. Ты еще долго будешь при годна для того, чтобы тебя трахать, не правда ли? А вот почесать спинку тебе уже будет непросто.
Вздернув узкие плечики, Харвест выбежала из комнаты.
В два часа ночи Харвест выскользнула из постели. Она натянула джинсы, надела рубашку и свитер, переложила несколько банкнот и мелочь из кошелька Баунти в свой, взяла туфли без каблуков и носки, еще одни сунула в карман. Девушка вышла, тихонько прикрыла входную дверь. Велосипед старика стоял на своем месте, в саду за сараем.
Баунти убрала приборы Харвест со стола, перед тем как все сели завтракать.
— Зачем ты это сделала? — спросил отец.
— Она не будет завтракать. Харвест ушла.
— Ушла?
Баунти вызывающе посмотрела на отца.
— Удрала, слиняла, сделала ноги. Ушла.
— О Господи! — Боб, упав в кресло, закрыл лицо ладонями.
— Когда? — В голосе Векки звучала надежда.
— Не знаю. Ночью. Я спала.
— Она что-нибудь сказала? — спросил отец, не отнимая рук от лица.
— Нет.
— Она вернется, — заявил Джейми.
— А может, нет? — Рон тоже надеялся. — Оно, наверное, спало. Может, она ушла уже далеко, достаточно далеко…
— Размечтался, — отрезал Джейми. — Она, так же как и мы, у Него на привязи. Не улизнуть ни нам, ни ей. Не выйдет. По-крайней мере, просто убежав. Ма!
— Что, Джейми?
— Позвони-ка в школу. Скажи, что я все еще болею.
— А Харвест?
— Нет, про нее не говори. Думаю, к полудню они забудут, что она когда-то туда ходила.
Плечи Боба тяжело опустились и затряслись.
— Нет, Джейми! Оно не смеет! Я Ему не позволю! Разве мы… ты… недостаточно сделал? Иди, найди Ему кого-нибудь еще, Джейми. Пожалуйста, сынок! — Мать опустилась перед ним на колени и сжала его руку. — Вдруг ей удалось убежать, а? Я так надеюсь!
— Не говори так, ма. И думать забудь об этом! — Джейми похлопал вцепившуюся в него руку.
— Я не позволю Ему! Кто угодно, только не из нас! — Она вскочила на ноги.
— Она больше не одна из нас, мама. Оно не прощает. Оно не знает, что такое прощать.
— Нет, нет, я не дам Ему, — твердила Векки. — Оно не может нас заставить…
Она подошла к стойке, протянула руку и взяла электрический нож, большим пальцем надавила кнопку. Утопленные лезвия с готовностью зашелестели, разгоняясь, и слились в ровном движении. Сосредоточившись, женщина положила левую руку на стойку ладонью кверху, затем убрала палец с кнопки. Лезвия закрутились медленнее, стало видно каждое по отдельности, потом нехотя остановились. Векки приложила сдвоенные ножи к багровому шраму, пересекавшему ее ладонь между большим и указательным пальцами. Слезы катились у нее по щекам, но она не проронила ни звука. Большой палец застыл над кнопкой. Женщина слушала, как в ушах бухает сердце.
— Прости, — взвыла она вдруг. Я сделаю все, что ты хочешь. Не заставляй меня делать это. Пожалуйста! Сделай это с ней! Сделай это с Харвест! — Ей было разрешено вернуть нож на место. — Джейми, почему Оно не заставило меня это сделать?
— По нескольким причинам. Во-первых, ты была действительно огорчена. Во-вторых, Оно еще не проголодалось. В-третьих, у нас ведь нет электрического ножа. Ты же их боишься.
Векки посмотрела на деревянную ложку, безобидно лежавшую на стойке.
— Но главная причина, я думаю, в том, что Оно не хочет портить себе аппетит к тому времени, когда вернется Харвест.
Векки вырвало прямо на тарелки в раковине.
Все еще сидели на кухне, когда услышали два глухих удара в дверь. Боб поднял голову. Глаза красные и печальные. Вновь стук. Рон открыл дверь. Через порог перевалилась Харвест.
— Оно заставило меня вернуться ползком, — пробормотала она, — всю дорогу. Километр за километром. Через канавы, колючки, крапиву. Я пыталась броситься под грузовик. Оно не дало. Заставило вернуться. Не дало даже встать, чтобы постучать в дверь. Пришлось биться головой. Мне так больно! Папа! Оно ведь уже достаточно наказало меня, правда, пап? Оно меня вернуло. Я все сделаю, что угодно сделаю. Только не разрешай Ему дальше меня мучить. Пожалуйста, папочка!
Боб отер рот тыльной стороной ладони и отвернулся от дочери. Рон бережно перевернул ее. Свитер был мокрым от пота и грязи. Руки покрылись ссадинами и кровоточили. Искусанные губы распухли. Голубые джинсы висели от бедер клочьями. К запекшейся на ногах крови прилипли лохмотья.
Векки замочила одежду в теплой воде, а Боб поднял Харвест и положил на кухонный стол.
— Ножницы, — отрывисто кинула Векки Баунти. — Нужно срезать эти ошметки.
— Я приготовлю для нее теплую ванну, — предложил Рон.
— Ванну? — задумался Джейми. — Это сделаю я. — Он взял миску с макаронами и высыпал ее содержимое в мусорное ведро под раковиной.
Оставшиеся трое принялись помогать Харвест, кто чем мог.
Слышно было, как Джейми мечется из комнаты в комнату. Время от времени звуки его шагов прерывались шумом и грохотом, сверху доносился звон бьющегося стекла.
Рон вышел из кухни.
— Это зеркала, — доложил он вернувшись. — Все зеркала со стен. И стеклянные безделушки тоже. Что он надумал, а?
С Харвест сняли одежду, закутали в халат. Раны обработали ртутно-хромовой мазью и перевязали. Вернулся Джейми.
— Ну, ванна для Харвест готова, — бодро объявил он, — снимайте халат.
Все уставились на юношу. В руках у него были две пары наручников.
Джейми перевернул лежавшую беспомощно девушку на живот, снял с нее халат. Харвест осталась голой. Он скрутил ей руки за спиной и защелкнул наручники на запястьях. Нагнувшись, парень закрепил половинку оставшейся пары на одной лодыжке, свел ее ноги за спиной, прикрутив цепочки кандалов, и прикрепил их к другой щиколотке. Согнутая дугой, плененная девушка перекатывалась и стонала, теряя от ужаса рассудок. Струпья на ногах у нее содрались, из ранок сочилась кровь.
Джейми потер руки.
— Пошли, Рон. Помоги-ка. — Джейми взялся за запястье, а Рон сжал тонкую щиколотку. Они стащили Харвест со стола и понесли как корзину. Девушка вскрикнула, ударившись о дверной косяк, и заплакала, когда ребята проволокли ее грудью по жесткому ковру на лестнице. Баунти пролезла вслед за ними и открыла дверь ванной. Векки и Боб тащились сзади, держась за руки.
Оно ждало. Его длинное тело растянулось на кафельном полу.
Ванна была полна битого стекла. Братья свалили хныкающую Харвест на холодный пол. Джейми взял ее за плечи, а Рон за коленки, подняли: тело Харвест зависло над осколками стекла. Слезы высохли враз. Розовая кожа и широко распахнутые глаза тысячекратно отразились в кусочках расколотых зеркал.
— Бросаем? — спросил Рон.
— Опускаем осторожно, — Джейми скривил губы. — Так она дольше будет жить.
Обнаженное тело опускали бесконечно долго. Когда первые зазубренные обломки впились в бедро, Харвест вскрикнула. Потом стеклянные лезвия воткнулись в грудь и живот. Девушка напряглась, старалась не шевелиться. При малейшем движении осколки начинали двигаться, кромсая плоть, под тяжестью тела хрупкие частички распадались на крохотные игольчатые кристаллы.
Выгнувшееся дугой тело девушки не двигалось. Посеребренные зубы-кристаллы пронзили бледно-розовую кожу и мягкую плоть, удерживая ее в жутком равновесии над морем зубчато-игольчатого стекла.
Оно оттолкнуло Рона и поднялось на дыбы, устремляясь к кровавому роднику.
Длинный тонкий язык слизнул кровь, нащупал рваную ранку на нежной груди, пробрался внутрь. Люди вышли.
В коридоре Баунти подошла к Джейми, сделала книксен и почтительно взглянула на него снизу: — Я пойду готовиться к вечеринке, Джейми?
Юношу обдало теплом ее тела, он отшатнулся, проглотив комок в горле.
— Иди, начинай. Мне надо еще кое-что сделать. — На дрожащих ногах Джейми сбежал по лестнице. Был промежуток, пока Оно ело: короткий антракт между рабством страха и рабством страсти, радости, которые принесет Его насыщение. Он отогнал бессильную тоску и отвращение к самому себе, поборол и непрошеную похотливую радость.
Оставалось еще кое-что, что он должен сделать, пока еще может — пока он еще Джейми.
Вечеринка началась без него. Поначалу все удивлялись, почему его нет, но когда неудержимое наслаждение овладело ими, про парня забыли.
Джейми встал рано. Все еще нежились в постелях, когда он вышел из дома. Неплохо иногда побыть одному. В центре города кафе и забегаловки уже открыты. Он припарковался и вошел, заказал кофе с пирожным. У девушки за стойкой были грязные белые волосы, разметанные по потному лбу. Мужчина в тройке сидел, обняв рукой свое порционное блюдо, заслоняя его от старика с гнилыми зубами и двухдневной растительностью на щеках. Джейми набрал воздуха в легкие: «Вот она, реальность. Стоп! Не думать об этом». Он огляделся.
Три посетителя в «стекляшке». Мальчикового вида коротко стриженная блондинка так и липнет к своей собеседнице, привлекательной восточного типа девушке; тонкий скуластый мужчина прикуривает сигарету от окурка собственной, перед ним пепельница — пирамида из бычков.
Джейми заставил себя залюбоваться девушками. Женщинами. Восточная помахала ладонью, отгоняя дым от лица. Поганая привычка! Он пробовал один раз с Роном, когда они были на севере. Каникулы. Полуразвалившаяся хибара с пауками и коричневой водой. До сих пор не понятно, где Рон разжился бычками. Три, в мятой пачке. Сейчас он не мог даже вспомнить их вкус, зато запах блевотины не забылся. За деревом, за пригорком, тайком. Детям надо прятаться, когда они курят. Мысль возникла и мгновенно с хлюпанием была всосана. Джейми сосредоточился на женщинах в забегаловке. Мягкие линии бедер прорисовывались под мужскими брюками блондинки. «Надо еще раз попробовать начать курить». Он заставлял себя проиграть все в воображении. Если б он курил, прятаться было бы естественно. В школе есть место, куда можно спрятаться, там полно металла, в подвале. Достаточная масса металла может заслонить. «Даже и думать забудь об этом! Думай о том, как бы хорошо сейчас взять сигаретку и спрятаться от школьного начальства, не от… Неужели щупальцы добрались и до этих мыслей?»
Пришлось отмахать два квартала, пока не встретился открытый универсам. На сорт Джейми даже внимания не обратил, он их не отличал друг от друга, выбрал красивую зеленую пачку. Спички? Нет. Шестидесятицентовую одноразовую зажигалку. Он вернулся к машине и поехал в школу.
После «труда» была физкультура. Палец снова зажил, и «освобождение» кончилось. Потом перерыв и обед. Он ринулся в свою душевую и успел сделать ноги, не дав вовлечь себя в болтовню. У своего шкафчика он задержался. Черт, уборщик, растолкав локтями дверь бойлерной, вышел оттуда с охапкой щеток и ведер. Джейми помог старику, придержав дверь. «Спасибо» не последовало. Юный Халифакс просунул пальцы в узкий зазор между железной дверью и косяком. Рант ботинка с трудом удерживал дверь, не давая ей оттяпать пальцы.
По всему периметру комнаты шел балкон с железной решеткой ромбиками. Два здоровенных бойлера стояли в колодце. Воздух был теплый и пыльный. Голые лампочки на гнутых проволоках свисали с ржавого потолка. Деревянный стул, который ни разу нормально не выкрасили, ломберный столик и доска для объявлений, в качестве которых висели вырезки из журналов для мужчин, все это мыслилось как «кабинет».
Джейми нашел лесенку вниз, в колодец. Бойлеры маячили над головой, завернутые в драные одеяла теплоизоляции. Его передернуло. Место не из приятных. Подошвы ботинок хрустят на цементном полу. В каком направлении дом? Восток? Юг? Он находится сейчас ниже уровня земли, давящие массы металла и воды экранируют его. Он присел на корточки, так что голова оказалась между жесткими щупальцами выкрашенных в зеленый цвет труб.
Сначала закурить сигарету. Надо, чтоб были воспоминания, когда он покинет свое убежище. На целлофане была маленькая красная петелька. Он просунул ноготь и потянул. Петелька оторвалась, пачка осталась как была. Пластиковая кожица собралась по краям в складки, как обертка подарка. Стык было видно, но он не мог подцепить ногтем край. Чертова пачка! Можно просто разорвать, но они такие мягкие, изящные, он уверен был, что повредит содержимое. Чудеса! Девчонки — и те открывали пачки сигарет! Пошарил в карманах. Ключ! Зазубренная бородка прорвала целлофан. С фольгой проблем не было. Джейми извлек длинный белый цилиндрик и зажал его между губами. Закурил и затянулся. Странный вкус. Что-то мятное. Неловко держа сигарету, Джейми уставился на поднимающуюся потихоньку спираль дыма. Очень осторожно он приоткрывал теперь створки тайного отделения своего сознания.
Свинец. Эфраим победил Его или взял в плен, по крайней мере, с помощью свинца. Оно, однако, как-то питалось, сидя в свинцовой ловушке, и было в состоянии защитить свой дом, только не могло управлять Эфраимом. Допустим, у Эфраима была повышенная сопротивляемость. Сильная воля. Допустим, Эфраим выбрал дальних родственников в наследники в надежде, что эта сопротивляемость может быть у них в крови. Допустим, он выбрал пары противоположного пола в надежде, что сопротивляемость можно вырастить, вывести, уж точно за несколько будущих поколений. Хитер, ублюдок старый, как племенной скот их выбирал. Не из-за чувств каких-то, семейных уз они стали наследниками. Они — отчаянная попытка Эфраима взять посмертный реванш.
Эфраим не смог убить, но он остановил Его. Ограничил Его, продолжая пожинать плоды, которые Оно могло дать.
Вывод первый: свинец, как и расстояние, защищает от Него сознание. Защита ненадежная, неполная. Оно может вернуть тебя обратно, если уже установило связь. Эфраимово правило о гостях на ночь: «Остался на ночь — остался навсегда». Чем Оно сильней, тем трудней заслониться. А таким сильным, пожалуй, Эфраиму не доводилось Его видеть.
Второй вывод: Оно не умеет по-настоящему читать мысли, по крайней мере, пока они еще не «сформулированы». Если бы умело, Оно бы давно убило Джейми. Оно, похоже, не настолько умное. Как собака или как шимпанзе. А Ему и не надо быть умным. Нет стимула развивать мозги. Как тигру или акуле. Нет естественных врагов, а в мире полно добычи. У Монстра слабость: страсть к крови. Джейми это успел почувствовать, разделить это чувство. Принеси Ему правильную жертву, и Оно впадет в гастрономический экстаз, как акула. Проблема: все трудней этот экстаз вызвать. Котята уже не годятся. Даже люди. Ему теперь требуется большее эмоциональное наполнение: новое, более сильное чувство. Джейми это понял, когда Харвест… Когда… Последний раз, в общем. Ее страх, ее кровь, ее боль, и его, Джейми, омерзение, и ужас. Вся их мука, усиленная непристойной связью между Его сознанием и их.
Он должен убить, или заточить, или сдержать Его. Для этого необходима способность действовать вне досягаемости Его сознания. Закрыть себя от Него. Потом надо подготовить ловушку и найти приманку. Приманку, перед которой Оно не сможет устоять, неотразимую. Неотразимей, чем медленная кровавая смерть молодой девушки на руках любовника и на глазах семьи. Попробуй изобрети после этого ужас более соблазнительный! Джейми начал строить планы, имея в виду, что если он не прав и Оно более интеллектуально, чем он полагал, а щупальца чудовища дотягиваются до парня даже сейчас, то его ждет смерть, жуткая и скорая. Чем сильней связь, тем сочней жертва. Из человеческих существ, с которыми Монстр имел дело, Джейми — ближе всех Ему.
Джейми знал: когда питается, Оно менее бдительно. В этом случае его предохраняет излучаемая Им непристойная радость и страсть. Первая часть плана: подыскать новые жертвы.
Джейми ткнул второй длинный окурок в пыль с песком и носком ботинка запихнул под скрывающую его трубу. На обратном пути он остановился у чиггеровской доски. Под ней был крючок с ключами. Засаленная бирка свисала с перекрученной проволоки, скрепляющей связку. «Запасные». Джейми осмотрел ключи. На некоторых нацарапаны номера или буквы: «51», «физк з», «кух», «б-я». «Б-я? Бойлерная?» Джейми отогнул проволоку и прикарманил «б-я».
Дверь была тяжелая, обитая жестью. Если кто-то снаружи — не предупредишь. Джейми набычился, налег на дверь и чуть не упал в объятия Стикса.
— Эй, парень! Смотри, когда. О-о! Да это ж Джейми! Как она там, паренек? А что ты делал в бой… — Его голос дрогнул. — Ага-а, обкурился? Это четко! Ключ раздобыл? Давай вместе?
Джейми не стал разубеждать:
— Может быть, может быть. Так как, Стикс, как там. Как его? Пластиковое пламя?
— Огонь, парень! Пластиковый Огонь, Дела идут. Забили несколько концертов.
— А как же Хеллоуин? На Хеллоуин забито?
Стикс изобразил мучительную работу мысли:
— Эта-а. Кажется, нет, точно. Так, кое-какие предложения. Нам они не подходят, точно.
— Ну и сколько вы имеете? За концерт?
— Это как когда. Тут законов чтоб на века нет. Как рынок, я так понимаю.
— Время есть, — спросил Джейми, — потолковать об одном деле? Пошли, угощу «Кокой».
— «Кокой», парень? Вот это наконец дело! Только, боюсь, ты имеешь в виду «Пепси».
— Это я и имел в виду. А ты? Кокаин?
— Тсс, мужичок. Не болтай языком-то, при всех. Лады?
— Извини. — Джейми осмотрелся. — Нет никого. Так как?
— Что, как? А, нюхнуть малька? Э-э, ты представляешь себе, сколько это удовольствие нынче стоит?
— Удовольствия всегда стоят дорого. — Джейми улыбнулся криво.
— Золотые слова, парень. Значит, об этих делах ты хотел потолковать?
— Пойдем за «Пепси». — Джейми взял его за локоть.
Пока Джейми ходил к стойке, Стикс занял места в углу и рассеянно выбивал указательными пальцами на сальном пластике дробь. Он с воодушевлением взял из руки Джейми холодную, влажную бутылку и поднес ко лбу.
— Чего бы нам не снять вон тех клевых телок? — предложил Стикс.
— Не думал, что ты интересуешься телками, — заметил Джейми.
— Ты прав, братан! Защитная окраска. Пара парней сосут «Пепси», ищут, кого бы затащить в койку. Все невинно, а? Никто не заподозрит, что это деловой разговор. Ладно. Что ты там задумал? Продаешь?
— Продаю? Нет. Зато, может, покупаю. — Джейми покачал головой.
— Что «покупаю»? С чего ты взял, что я имею что-то на продажу?
— Имеешь, имеешь. Мне надо кое-что купить. Одну вещь — это в любом случае. А вообще — много чего. Если у тебя нет, наведешь на кого-нибудь, ладно?
— Я тебя слушаю.
— Во-первых — музыку.
Стикс сел:
— Музыку, парень? Группу? Это дело. Тебе что-то известно? Кому-то нужна классная команда?
— Может, мне самому нужна, если цена подходящая. Вы ездите на частные концерты?
— Конечно! Всю дорогу. Только у нас музыка… ну, это не «для дома, для семьи», врубаешься?
— Я говорю о частной вечеринке. На Хеллоуин. У меня дома.
— Это круто. Только я должен тебя предупредить, парень, ведь мы с тобой друзья. Мы работаем за бабки.
Джейми вытащил несколько банкнот и отслюнил пару полсотенных.
— Задаток. Стольник сейчас, стольник. — Он замолк, задумался. «Потом?» Кисло улыбнулся. — Нет, по до две сотни. Нормально?
— Три сотни? — Стикс промурлыкал мелодию. — Музыка заказана, парень.
— Условия.
— Условия? — Стикс поднял бровь.
— Секретность. Это же Хеллоуин, так? Я задумал что-то вроде тайной вечеринки.
— Крутняк! Только, если это секрет, кто же тогда придет?
Джейми выволок из кармана еще полсотни.
— Эх, расходы… Это задаток на автобус. Если понадобится еще, дай знать. Наймешь автобус на Хеллоуин. Потом пустишь слух. Грандиозная тайная вечеринка. Где — никто не знает. Кроме тебя. Музыка халявная, ханка халявная, жрачка халявная. Наберется автобус, как думаешь? Ну, двадцать, тридцать ребят?
— Я? Да я сотню наберу, две сотни. Халявная вечеринка? Халявная ханка? Их придется бейсбольной битой отгонять.
— Тогда по приглашению.
— Кого бы ты хотел, чтобы я пригласил?
— Кого хочешь. Ты же всех знаешь, а?
— Ясное дело.
— Помни: никто не должен знать, кто устраивает вечеринку и где она будет происходить, понял?
— Могила.
— Отлично. Можешь, все-таки, Хэнка с сестрой пригласить.
— Да? Я думал ты с ними…
— Ты прав. У меня для них двоих задуман Хеллоуинский сюрприз.
— Это, по-моему, стремно. Хэнк не любит сюрпризы. — Стикс нахмурился и оттопырил нижнюю губу.
— Не волнуйся Все схвачено. Хэнк не станет с тобой рассчитываться. Это я гарантирую.
— Ну, если ты обещаешь… — В его голосе не было убежденности.
— Следующий пункт, — объявил Джейми.
— Ага. Ты говорил, что покупаешь. — Стикс подался вперед.
— Покупаю и продаю. Но у меня ничего нет. — Джейми откинулся назад. — Ты знаешь, я новенький в этом городе. Нет связей.
— Какого типа товар? В каких количествах?
— А что есть?
— С травой нет сложностей. Сколько хочешь. Дурь, план. Пластилин есть. Может, кока. С белыми делами плохо. Дорого. Колеса есть. Как насчет кислоты?
— ЛСД? Сколько?
— Сколько надо. — Он поманил Джейми, чтобы тот нагнулся поближе. — Хорошая штука. Чистейшая. Не то, что обычная химия. Все строго. Самый сок. Прямо в школьной лаборатории делают.
— Сколько стоит?
— Дешево. Ну, скажем, пара баксов за таблетку.
— А если в жидком виде? Сколько надо, ну, колес на сто, нет, на двести? — Джейми думал, что таблетка составляет дозу.
— Двести? Парень, это оптовые дела. Я могу узнать, вывести на людей.
— Ты — мои люди. Ладно, это в общих чертах. Хорошо?
Стикс кивнул, мол, он понимает.
— Как в детективе. У профессионалов.
Джейми нагнул голову к нему еще на сантиметр и продолжил:
— Я так понимаю, что ты слегка подзаработаешь. Скажешь мне цену, сколько идет на двести колес. Потом, полсотни возбуждающих и полсотни успокаивающих. По рукам?
— По рукам.
— Может, травки для вечеринки, как думаешь?
— Халявной травы? Ты, я вижу, знаешь, как устроить торч, паренек. Как думаешь, грамм шестьдесят-семьдесят?
— Пусть будет сто. Я хочу, чтоб все путем.
— Путем. Сказал. Да это будет просто атас!
— Ага. — Углы губ Джейми подпрыгнули. — Атас я гарантирую, Стикс. Полный атас.
Остаток дня Джейми пас на поверхности сознания мысли о целом стаде подростков, тех, что явятся на Улицу Кленов. Стада тел, в которых кипит горячая, сладкая кровь. А в головах чувства — через край. Они созрели для изысканнейшего ужаса. Интересно, испытывает ли подсадной баран, ведущий ягнят на бойню, угрызения совести?
Парень залез в машину и тут увидел девушку. Ее зад в потертых джинсах походил на бицепс культуриста, но над серо-белым поясом выделялся предательский валик жира. Джейми врубил передачу.
Он ехал так тихо, что было слышно стаккато ее каблучков по асфальту. С каждым ударом каблучка по плотно обтянутой джинсовой ляжке пробегала рябь. Она знала, что ее рассматривают. Вскинула голову, прямые волосы взметнулись, опустились на шею.
Джейми поравнялся. Черная хлопковая водолазка натянута так, что просвечивает розовое. Джейми силился отыскать хоть какое-то шевеление страсти: чтобы Оно поверило.
— Покатаемся? — промямлил парень через открытое окно. — Покататься хочешь? — повторил он погромче. Она повернула голову, глянула на Джейми, на машину, снова на Джейми.
— Конечно.
Девушка втиснулась в машину:
— Джейми, правильно?
— Правильно.
— Не Джим?
— Не Джим, не Джеймс, и не Джимми. — Он ощетинился. — Меня крестили как Джейми, это шотландское имя. Старинное хайландское имя. И я им горжусь.
— Извини. Конечно. — Она прикусила губу. — Джейми так Джейми. А ты носишь эту их юбку?
— Кильт называется. Нет, не ношу.
Она положила руку ему на колено. Ногти были отточены как раз, чтобы царапать.
— Жаль. Тебе бы пошла. Забавно, наверное, чувствовать себя, как девочка.
Он заставил себя похлопать по вторгшейся руке.
— Куда?
— Дома меня никто не ждет. Есть мысли? — Лапка сжала коленку.
— Ко мне?
— Ну! Славненько. Меня, кстати, зовут Руби.
— Да нет, ты — бриллиант.
Она хихикнула.
Джейми выехал. У ворот была стоянка для велосипедов и мотоциклов. Здоровенный «Харлей» с ременной передачей возвышался над рядом мотоциклов, как слон над стадом овец.
— Смотри! Зверь, а? — Руби задохнулась от восхищения. — Это Хэнка. Кла-а-ассная вещь. — Она все затряслась от возбуждения. Одна грудь задела Джейми. Его передернуло.
— Хэнк свой шлем забыл, — заметил он.
— Надо спятить, чтоб его тронуть. Нет таких.
— Нет?
Он подрулил поближе к ряду. Поравнявшись с «Харлеем», он протянул через открытое окно руку и сдернул висящий на руле шлем.
— С ума сошел? Хэнк тебя уроет!
— У нас уже был разговор с Хэнком. Я с ним разобрался.
— Ну ты ва-ще! Я тащусь! — Руби пристроилась поближе, обе руки уже елозили по внутренней стороне его ляжки. Плоть его сжалась.
Он повернул. По обе стороны — ряды кленов.
— Чего это за улица? Сроду здесь не была.
— Это не улица. Это проезд к нашему дому.
— Предки богатые?
— Спрашиваешь.
Грязная ее ладонь уперлась в шов на его джинсах, там где сходятся ноги. Джейми чувствовал запах изо рта.
— Ты любишь играть? — спросил он.
— Смотря во что.
— В детские игры. В прятки, например.
— Ну! Или в бутылочку. Я раз в раздевалочку играла, в покер. В покер я паршиво играю.
— Я не умею в покер. А в раздевалочку в трик-трак?
— Первый раз слышу.
— Тем лучше. Но сначала в прятки, ладно?
— Ладно!
Джейми припарковался и помог ей вылезти.
— Есть место, как для пряток придуманное. Когда-то была зала, для балов. А сейчас — маленькие комнатки. — Он открыл входную дверь и повел Руби по лестнице. — Вот они. Маленькая комнатка. Два выхода. Куда ни пойдешь, там другая комнатка, опять два выхода. Как лабиринт. Иди, прячься. Если нашел — поцелуй. Идет?
— А где твои предки?
— Не волнуйся. Нам никто не помешает.
— В таком случае давай играть как следует. Что это за ставка, поцелуй? Давай на желание, как дети. — Руби прижалась к юноше. Низ ее живота терся о его бедро. — Только желания у нас будут взрослые. Ладно? Ты меня найдешь, я придумаю кое-что, тебе понравится. А потом я буду водить.
— Здорово придумано. Давай, начинай. Я найду что-нибудь выпить, потом пойду искать.
— Только не долго. Я сильно прятаться не буду. Если ты будешь хорошо себя вести, я не скажу Хэнку про шлем.
— Я верю тебе, дорогая, ты не донесешь на меня. На этот счет у меня нет сомнений!
Входя в обшитую филенкой дверь, Руби бросила через полное плечо понимающий плотоядный взгляд.
Послышалось царапанье: Крыса спускалась вниз по лестнице.
Оно было бледно-розовое. Карие глаза с длинными ресницами. Обнаженные зубки, вместо резцов — стеклянные иголки. Восьмидесятикилограммовая тушка прошмыгнула мимо Джейма Чуть сочилась слюна. Парень распахнул перед Ним дверь, закрыл. Подождал немного. Послышались крики, и он вернулся к машине, чтобы забрать шлем Хэнка.
Хеллоуиновский костюм для Джейми вышел очень дорогим. Мать сшила ему черный плащ, это без вопросов. У него уже была черная безрукавка, штаны и теннисные туфли. Дорого обошелся головной убор.
Руки у него росли не из того места. Всегда. Вот у Рона — да. В детстве, как младший брат сломает игрушку, старший — чинит. Когда они гоняли на велосипедах, цепь всегда слетала у Джейми, надевал — Рон. Но теперешняя работа была такой, что брата не попросишь помочь. Тут он должен полагаться только на себя. Юноша взял за основу мотоциклетный шлем. Дело сдвинулось, но уходили часы и часы кропотливейшего труда. А каждое мгновенье, проведенное над этим шлемом, стоило чьей-то жизни.
Ирме вдолбили в детстве: «Никогда не принимай подарков от незнакомых. Никогда не садись в чужую машину». Вот только почему — не объясняли. А она и так знала. Нехорошие люди заманивают маленьких деток, уводят от мамочек и папочек. Нехорошие люди хотят делать с маленькими девочками ужасные вещи. Лет до семи она к краю тротуара подойти боялась. Мама всегда ворчала: «Я здесь, Ирма. Со мной тебя никто не тронет. Держись за юбку, Ирма. Хватит реветь, Ирма».
Потом ушел отец. Почему — она так и не узнала, ни тогда, ни после. Мать посылала ее в магазин за покупками. «Не бойся, милая. Это в конце квартала». «Не психуй, Ирма. Это не так уж далеко». «Прекрати хныкать, девчонка. Да, темно, ну и что?» Началось с бакалеи. «Вот тебе пятьдесят центов. Купи сегодняшнего рулета, а на остальное сыру». Потом пошли ликеры. Ирма приходила к запертой двери. Запертой, пока не выходил дядя Джой, или дядя Пит, или дядя Ктоугодно. Дворика перед домом не было, только заплата брусчатки за полуметровой стенкой из рассыпающегося кирпича да пыльной бирючины за ней. В ужасе от каждого прохожего и проносящейся мимо машины, под защитой ограды, скрючившись, обхватив себя руками, ждала она, когда лязгнет щеколда и будет дозволено войти. Ее личико в полосах слез, похоже, приводило мамочку в ярость. Это заметно было только по стиснутым зубам и напряженной спине. Пока не уходил «дядя». Тут ее прорывало. Сначала словесно. Потом, когда выхлестывалось уже достаточно бешенства, туфли. Ее не били. На ней топтались, «она — как коврик у двери». У матери было обыкновение надевать туфли с самыми высокими каблуками и любоваться ими, вытягивая носочки и делая пируэты перед большим зеркалом. Очень нежным голосом мать предлагала Ирме насладиться вместе с ней изяществом ее туфелек. Особенно тонкими длинными каблуками с металлическими кончиками. Потом Ирма должна лечь к ногам матери. Это лучше, чем когда собьют с ног. Мать просто будет ходить взад-вперед по спине. При каждом шаге не забывая надавить и провернуть. «Стилеты, Ирма. Тебе ясно теперь, почему их зовут „стилетами“?»
Так и продолжалось, как по расписанию, до тринадцати лет. Пока однажды вечером «дядя» не открыл дверь прямо в тот момент, когда Ирма вернулась из магазина, где продавались ликеры.
— Давай, заходи, малышка, — пригласил он ее. Она так рада была оказаться внутри и не сидеть опять в грязи, дрожа от страха и холода! Она сначала вошла, а уже потом до нее дошло, что «дядя» голый.
Как только девочка смогла безболезненно переставлять ноги, она ушла. Этот «дядя» остался. В доме теперь был целый склад ликеров, в материном кошельке завелись деньги. Прихватив двадцать семь долларов пятьдесят центов, бумажный пакет, в котором были шесть банок пива и две с половиной бутылки водки, Лизавету, свою лучшую и единственную куклу, Ирма надела воскресное платьице и ушла из дому.
Когда руки начали болеть, она украла тележку из местного супермаркета. Катя перед собой свою тележку, маленькая девочка отправилась на поиски «нехороших людей».
Никто не предложил ей конфет. Ни один черный лимузин не подрулил к тротуару. Она все шла. Центр. И Ирма, и пиво, и водка — все нашли себе друзей. А «нехорошие люди» так и не нашлись. Нашлись пьяницы, наркоманы и извращенцы, но ни один так и не предложил конфет или покататься в машине. Джейми был первым.
Старая Ирма стояла на своем обычном углу и говорила что-то Лизавете. Кукла была теперь намного старше. Насколько — Ирма не знала. Универсамовских тележек сменилась куча, но Лизавета была та же. И вот машина остановилась в конце аллеи, и дверца открылась, рука поманила. Там подарок. Не конфеты, да и машина не черная, но Ирма знала, что рано или поздно «нехорошие люди» придут за ней. Она шепнула последнее «прости» Лизавете и бросила все мирские сокровища, включая четверть бутылки горькой настойки для больного желудка.
Придерживая слои своих юбок указательным пальцем, старуха залезла в машину Джейми. Он выглядел таким юным и невинным. Это нормально. «Нехорошие люди» всегда прикидываются кем-то. Он вез, она посасывала из бутылки. Водка — она думала. А точно ли, водка? Точно только то, что на вкус сладкая. Он говорил ей разное, но это же ничего не значит.
Машина остановилась, и они вошли в большой дом. Он оставил ее в комнате. Она ждала. Потом дверь открылась. Это не «нехорошие люди». Это намного хуже. Это была мамочка в своих туфлях. Ирма знала, что ей надо делать. Она легла на пол.
Джейми не сразу понял, что торговка наркотиками была ошибкой. Он закрыл дверь, как только Оно встало дыбы и превратилось в неправдоподобно высокую женщину. Две длинные ноги кончались туфлями на каблуках из тридцатисантиметровых металлических шипов.
Юноша лег спиной на дверь. Первое покалывание в ляжках — сигнал начала страсти-радости. Криков не было. Покалывание угасло. Джейми ждал, готовый побороть экстаз и окунуться в работу. Когда выносить ожидание не стало сил, он приоткрыл дверь. Оно корчилось. Вытянутая женская форма изогнулась аркой в виде перевернутой «U». «Лицо» вытянулось в морду. Оно рылось мордой в дыре в спине старушки. Глубокие раны шли от бедра к плечу торговки, на шипах-каблуках запеклась кровь. Монстр ел с видом гурмана, которому сунули захватанный пальцами гамбургер. Джейми передалась Его досада. У него похолодело в кишках.
Не один он с нетерпением ждал «времени вечеринки». Баунти сидела, вернее, растянулась на ступенях лестницы. На ней была розовая сатиновая пижама. Без пуговиц. Имелось в виду, что верх должен запахиваться и прихватываться кушачком. Кушачок свисал с перил.
Джейми перешагнул через Баунти, ее пальцы чиркнули по его лодыжке.
— Неужели вечеринки не будет? — крикнула она ему вдогонку. Парень обернулся и посмотрел на то место, где девушка лежала.
— Сегодня нет, Баунти.
— Нет — для тебя? Или для всех?
— Ни для кого не будет.
Сладкая гримаска вмиг исчезла, сменяясь выражением ужаса по мере того, как смысл слов доходил до нее. Баунти вскочила на четвереньки и стала карабкаться к его ногам. Забыв про демонстрацию своих грудей, она ловила его ноги и умоляла:
— Сделай что-нибудь, Джейми. Сделай же что-нибудь скорей!
— Я работаю над этим, — сказал он.
За завтраком ничего не хотелось, разве что кофе.
— Позвони и скажи, что я заболел, — сказал Джейми матери. — У меня дела.
— Мы можем чем-то помочь? — спросил Боб. — Мы ведь в этом деле все заодно, правда?
— Как у тебя с доставанием жертв будущих хладнокровных убийств? — пошутил Джейми. Боб опустил глаза.
— Джейми! — позвал Рон.
— Что там? — отозвался младший брат с нетерпением в голосе.
— Я знаю, что ты знаешь, что… что это срочно, — начал брат, — и все-таки, пожалуйста, поторопись. — Лицо его побледнело. — Смотри! — Рон пересек кухню и подошел к электрической плите, положил ладонь левой руки на холодную спираль конфорки и надавил.
— Джейми! Помоги же брату! — заплакала мать.
— Хочешь на его место? — спросил Джейми.
Правая рука Рона повернула ручку на «среднее». Руки Джейми сжались в кулаки, опустились на стол.
— Окажи первую помощь своему котеночку, мама, — проскрежетал он.
Они наблюдали за Роном. Выражение его лица не изменилось, но слезы полились и тонкая нитка слюны потянулась из угла рта. Правая рука дернулась к ручке и упала обратно. Появился запах паленого.
Оно не стало заставлять Рона дожидаться, когда спираль покраснеет. Он смог отдернуть руку, когда спираль еще не начала сиять. Рон выставил ладонь, чтобы им было видно. Белые бороздки пометили места, где спираль соприкасалась с кожей. Между ними проступила алая кровь. Рон рванул на себя дверь холодильника и сунул руку в морозилку, в целлофановый пакет с кубиками льда, приготовленный к следующей вечеринке. Потом он упал на колени, всхлипывая, зажав руки между ног. Мать помогла ему встать и выйти из кухни.
Баунти, по лицу которой струились слезы, схватила за руку Джейми.
— Не давай Ему поступить так со мной, Джейми, — рыдала она, — я все сделаю. — Она сжала его руку. — Все-все, ты меня понял, Джейми? Все!
Джейми посмотрел на Боба:
— Дай-ка мне свою кредитную карточку, мне надо за покупками.
— Куда? Зачем? — Боб поднял глаза.
— В спортивный магазин. Мне нужны кое-какие рыболовные принадлежности.
Боб открыл рот, но взгляд дочери заставил его замолчать.
На этот раз платила Хуанита.
Джон ей был нужен позарез. Не всякий Джон. «Ночной». Обычно это ей не было нужно, она не ходила на всю ночь. Вся ночь для «общения», не для заработка. Хуанита знала свое дело. Быстрые штучки-дрючки. Мотели. Задние сиденья машин. Передние тоже, скрючившись, лихорадочно обрабатывая Джона, пока он крутит баранку. Мотель «Голубая луна», тридцать баксов в час, пять баксов ей отстегивают. Иногда — аллея за этими новыми магазинами. Она где угодно может работать и еще удовольствие получать. Хуанита визжит от восторга, видя или чувствуя вылетающие рывками теплые брызги, и это визг неподдельный, потому что брызги говорят ей о радости, которую она подарила. Она любит дарить радость. Дарить любовь.
Этой ночью все по-другому. Этой ночью ей нужно убежище. Где-то поспать, подумать, собраться с мыслями. Домой нельзя. Сегодня домой нельзя. Никогда нельзя.
Дом для Хуаниты — Сандра.
Глаза ее блестели. Она не заплачет. Нельзя. От плача джоны разбегаются. Слезами, замазанными пудрой, Джона не заманишь. Можно, правда, блестками. Если больше не плакать.
Сандра.
Началось все днем, в постели. Хуанита любит любить при дневном свете. Ночная любовь — работа. Дневная — настоящая.
Сандра была по-настоящему страстной. По-настоящему ее хотела. Слишком страстная. Сандра, когда не в себе, очень жестокая. Обычно Хуанита не сильно противилась. Так, показать Сандре, что она ей действительно нужна. На этот раз все было немножко слишком. Хуанита видела по лицу Сандры, что она кончает. Светло-серые глаза ее потемнели, веки прикрыты. Напряглись тонкие губы. Хуанита довела Сандру до оргазма, и та кончила хорошо, но на этот раз этого оказалось мало. Сандра всегда хотела три-четыре раза (вот жадина!). Хуаните это нравилось. На этот раз не было обычной паузы. Едва Сандра выкричала свой восторг, дергаясь, точно рыба на леске, как запустила когти в волосы Хуаниты, запрокидывая ей голову.
— Еще! — требовала она. — Еще! Сделай еще, шлюха сучья. Сделай, сделай мне еще!
Хуанита подчинилась. Она знала, к чему идет дело, но сама была сильно возбуждена! У самой сочилось на ляжки. Сандра захватила ее голову атласными стальными ляжками и, извиваясь, перекатилась на нее сверху, навалилась на лицо. Хуаните казалось, что она вот-вот захлебнется.
Девушка взглянула вверх сквозь липкие веки на свою любовницу, глаза у той горели маниакальным пламенем. Маленькие жесткие кулаки колотили по кровати буквально в сантиметрах от лица Хуаниты, ливень ударов сопровождал конвульсии, пробегающие зыбью по плоскому животу Сандры.
Потом Хуанита испугалась. Вдруг кулак опустится «случайно» ей в лицо. Испугалась: будет синяк, она не сможет работать. Сандра во всем обвинит ее. Лишит своей любви.
Потом Сандра запустила когти в собственные ляжки и откинула голову. Уставясь в потолок, она завопила, проводя глубокие борозды прямо до гладкого живота. Хуанита вырвала голову из ловушки и скатилась с кровати, дрожа от облегчения.
— Слишком быстро, сука!
Хуаниту швырнуло обратно на потный матрас. Показалось, что целую пригоршню волос выдрали с корнем.
— Твоя очередь. Ты же ждешь, когда твоя очередь, а?
Нет, она не ждала, но прошептала:
— Пожалуйста, Сандра, пожалуйста, любимая, сделай мне.
Хуаните пришлось изображать удовольствие, а до этого никогда изображать не надо было. До этого, даже когда было больно, даже когда Сандра забиралась слишком глубоко, слишком грубо, она всегда могла получить удовольствие от страсти Сандры, от любви Сандры. А на этот раз — нет. Никакой любви не было, даже настоящей страсти. Просто холодная твердая воля заставить чувствовать наслаждение, боль. Хуанита знала, что Сандре все равно, лишь бы Хуанита была в ее власти.
Боль в ногах. Так далеко раздвинуть, она бы поклялась, что разорвется, но Сандре было нужно еще шире. Надо дать отпор, а это плохо, плохо, все испортится между ними, надолго, и тут она почувствовала, как ногти Сандры иголками взрыли ее мягкую внутреннюю плоть там, где кончаются ляжки.
— Нет! Нет, Сандра! Пожалуйста! Видно будет. Мне надо работать.
— Работай в темноте, сука!
Потом боль. По три канавки с каждой стороны, от складки, где ноги переходят в туловище, и чуть не до колен. Шесть глубоких борозд. Валики кожи под ногтями Сандры. Кровь, капающая на розовый матрас. Ее алая кровь.
Сандра лизала кровь. Нежный и любящий кончик языка Сандры пробежался по параллельным линиям, это было почти приятно. Почти.
Она приняла душ, пока Сандра взбивала яйца для яичницы. Прощение еще было почти возможно — до кровоостанавливающего карандаша. Ни любви, ни желания, ни страсти, ни жестокости даже в кровоостанавливающем карандаше не было.
Хуанита начала собачиться еще за завтраком. Знала, что не надо, — и ничего не могла с собой поделать. Это все, что оставалось между одним и другим: быть собой или рабом. Даже ради Сандры в ничто она не превратится.
Хуанита волынила. Яичница стояла перед ней, пора было уже уходить на работу. Она была готова к работе. Рабочая одежда, рабочий макияж. А она волынила.
Сандра сыпала словами: нахваливала Руфь. «У Руфи такие красивые глаза. У Руфи такая хорошая кожа, такие выпуклые твердые сиськи. Такая молодая. Такая страстная». Хуанита знала, что к Руфи Сандра никогда не вернется: она никогда не возвращается. А ревность все-таки просыпалась.
— А какая Руфь в постели! Всегда рада, не то что некоторые. Знаешь, Хуанита, в чем твоя беда?
— Нет. — Кулаки сжались под столом, желудок опустился, ляжки все еще горят.
— Они тебе нравятся, джоны. А они должны быть для тебя как грязь. Скот. Ты была с ними слишком много. Избавься от них, пошли их всех. Как малышка Руфь. Она-то знает, как вести себя с мужчинами. Тьфу, падаль. С тобой одно расстройство: ты все это слишком любишь. Руфь всю свою любовь бережет для меня. Джоны получают от нее ровно то, за что платили. А ты даешь всегда больше: потому что ты это любишь, шлюха! Если бы ты не могла получать за это деньги, ты делала бы это за так. Да таким блядям, как ты, место в притонах Южной Америки. Грязная койка и обыски в участке!
В этом было достаточно правды, чтобы задеть.
— А знаешь, в чем твоя беда, дорогая Сандра? — Хуанита закусила щеку изнутри, но не это было болью.
— Нет. — В голосе Сандры слышна была сладкая угроза. — Скажи мне, Хуанита, радость моя.
— Есть в мире три вида лесбиянок.
— Да ну? Давай дальше.
— Два обычных, нормальных вида. Те, кто любят женщин, и те, кто ненавидят мужчин. А есть еще ты.
— А что я?
— Ты ненавидишь всех. Даже себя. Особенно себя.
— Уела меня, да? — Сандра тихонько положила вилку на стол и оттолкнула назад стул.
— Знаешь, да? Как вывести меня из себя? — Она обошла стол, платье распахнуто, груди болтаются. Хуанита вся сжалась внутренне, но не позволила себе повернуться на стуле. Сандра была за спиной.
— Ладно, дорогая-милая Хуанита.
Стул опрокинулся назад, и она вместе с ним, потому что Сандра прижала ее волосы к спинке. Задохнувшись от боли, девушка начала извиваться, но Сандра наступила на нее ногой, стала топтать, выбивать воздух из ее легких, впечатывать жесткую голую пятку в живот Хуаниты.
Хлопнула дверь ванной, ящичек с дамскими принадлежностями грохнулся на кафельный пол. Там Сандра хранила бритву, опасную бритву. Хуанита перевернулась и, цепляясь за ножку стола, поднялась с пола. Сумочка была в прихожей. Лифт подошел сразу. Сандре оставалось проклинать ее и орать в шахту. Хуанита еще слышала ее над головой, сквозь шум лифта и лязг металла по захлопнувшейся решетке.
Обратно дороги нет. Надо искать Джона, Джона-до-утра. А завтра… Завтра будет завтра.
Джейми так и не узнал ее имени. Он подцепил ее на углу Ривер и Ки. На ней была мини-юбка, как из черной резины, и соответствующие сапожки. Они подчеркивали неприкрытость и длину ляжек. Крашеные серебристые волосы каскадом падали на край очень короткой черной кофты, как замерзший водопад. Утро было холодное. Она боролась с дрожью, стоя с широко расставленными ногами, левая рука согнута за спиной, сжала локоть правой. Из-за гусиной кожи на диафрагме вид был очень человеческий, ранимый. Личность, не просто одно из удобств. Веки в блестках.
Джейми помахал сотенной, и она села в «лебарон».
— Молодой, — сказала она.
— Не такой уж. — Джейми зарделся.
— Я не… Я в смысле молодой-красивый. Молодой-сильный. — Девушка склонилась к его плечу. — Достаточно молодой, чтобы… хватило. Понял, о чем я?
— Конечно, — ответил Джейми томным голосом.
— Где ты будешь меня. Я хочу сказать, где хочешь, я по-всякому люблю. В машине? Мне нравится, когда в машине. Могу показать место, где запарковаться. А как насчет мотеля? Или у тебя есть где? — В голосе нотка надежды. — На всю ночь бы. Я б тебе кучу такого показала — если бы было время. — Она прижалась совсем вплотную, теплое дыхание рядом с его ухом. Маленькие зубки нежно прикусили мочку. — Я расскажу тебе, ладно? — прошептала она.
Ее смерть пошла лучше, чем смерть торговки наркотиками. Может, потому, что к ней он что-то чувствовал, похоть и какую-то симпатию. Он ничего не мог с собой поделать, ему было ее жалко. Из-за ее молодости, что ли. Может, оттого, что она не была готова к смерти. Торговка была наполовину мертвая уже до того момента, как Джейми ее подцепил. Внутренне мертвая.
Всю дорогу к дому девушка шептала, рассказывала, что бы она с ним делала и что бы он — она хотела, она надеялась — с ней делал. Нескончаемый каталог страсти, словно девушка хотела распалить его, чтобы он требовал продолжать, исчерпать ее репертуар, продемонстрировать все, что она предлагала. От нее в мозгу началась какая-то щекотка. Жертва не касалась его, если не считать пощипывания за ухо. Он бы это не выдержал. Такой разгул, Джейми только мечтал о таком, но все не вовремя, не там. В мольбах ее была какая-то безнадежность, желание принести ему радость. Отчего — он не мог понять.
На крыльце горел свет, в холле тоже. Никаких признаков его семейства. Они знают. По всему видно, что знают. Сидят там наверху, в своих комнатах, тихо сидят. Молча одеваются — готовят себя к вечеринке. Они вызывают у него омерзение.
Юноша ввел Хуаниту в лабиринт.
— Мы одни? — спросила девушка. — Одни в таком большом доме? А где твои предки?
— Мы одни.
— Всю ночь?
— Столько, сколько понадобится.
— Не хочешь в ванной? Или в комнате?
— Нет. Здесь классно. Я люблю на полу.
— Конечно, милый. Где тебе нравится, там мне нравится.
— Мне бы хотелось, чтобы ты… разделась. Скинула это все.
Хуанита раздевалась медленно, дразня. Он нервничал, смотрел в сторону.
— Тебе нравится мое тело?
Ему нравилось. Ох, если бы оно было предназначено не для…
— Ложись на пол.
Шнур ждал на бюро. Джейми сделал петлю вокруг запястий, дернул их вверх, над ее головой.
— Я не против, — сказала она, — так будет забавно. А хочешь, я тебя потом свяжу?
— Потом.
На том же бюро лежали молоток и пятнадцатисантиметровые гвозди. Джейми вогнал их через ковер в пол треугольником. Хуанита нахмурилась, ее передернуло.
— Тебе что, холодно? — спросил парень.
— Ты меня согреешь, милый. Ты же не будешь? Ты не будешь… делать мне больно, правда? Это такая игра? Ты правда не сделаешь больно? Я тебе сделаю так хорошо, милый, правда, я могу.
— Я не сделаю больно. Просто игра такая. Просто так, чтобы я был счастлив. Ты же хочешь, чтобы я был счастлив, правда?
— Конечно, милый. Девушка нервничает. Это понятно, сейчас такая куча извращенцев вокруг.
Он вытянул ее ноги и привязал лодыжки к гвоздям.
— Тебя поранили. — Он нежно провел пальцами по вмятинкам на бедрах.
— Я и говорю: куча извращенцев.
Джейми вернулся к бюро. Когда Хуанита увидела рыболовную леску и крючки, ей стало дурно.
— Нет, милый! Нет! Я все тебе сделаю. Ты будешь счастлив. Хочешь? Ты мне правда нравишься. За так! Возьми обратно деньги — только не делай это! Не делай это!
— Мне жаль, — сказал он, — мне правда жаль.
Джейми вбил два ряда маленьких гвоздиков параллельно каждой ноге. Хуанита хныкала, когда парень, надавливая большим пальцем, наживлял крючки в края канавок, которые оставила Сандра. Она закричала, когда, он натянул лески и накрутил на гвоздики, и не могла остановиться, хотя горло пересохло. Пока он не открыл дверь и не вошло Оно.
Оно засопело между ее бедер, слизывая струйки крови. Джейми закрыл дверь, пот на лбу начал сохнуть. Ляжки начали вибрировать от знакомого покалывания.
Еще чуть-чуть, и он не успел бы ничего в Комнате. Баунти перегородила лестницу. Одну ногу она засунула между перекладинами перил, другая — сложена под пухлой задницей. Она лежала спиной на малиновом лестничном коврике, раздвинув ноги. Платье ее валялось как попало в метре от подножия лестницы.
— Сделай это со мной, Джейми, — умоляла она, — сделай это со мной, здесь, на лестнице. Чтоб было больно, Ему понравится.
Баунти протянула вверх умоляющие руки. Юноша застыл над ней. Он чувствовал тепло, исходящее из ее нутра. Она потянулась к нему, забилась спиной о жесткие ступени. У Джейми заболело в мошонке. Он едва не присоединился к ней. В мозгу возникла сцена. Он видел тонкие нейлоновые лески с петлями вокруг гвоздей, тех, что сам забил в пол. Он видел крючки, каждый помечен алым шариком, они растягивают мягкую девичью плоть, корежат ее. Монстр. Джейми переступил через Баунти, выдернул ногу из ее умоляющих пальцев.
Несмотря на пульсирование в собственной плоти, в течение последующих сорока минут Джейми завершил работу над шлемом.
Стоны из комнаты Баунти свидетельствовали о том, что менять свое решение насчет нее явно поздно.
Баунти встала первой. Завтрак был готов, когда остальные только еще спускались. Она взбила полторы дюжины яиц и высыпала туда целый пакет трюфелей. Возвышалась гора пирога, умащенная кремом, кофе в большом горшочке.
И Боб, и Рон, и Векки уже уминали второе, а Джейми все ковырял вилкой первое. Баунти нагнулась к нему, положив руку ему на плечо.
— Нет аппетита, Джейми?
— Оставь его в покое! — гаркнул Рон. — Поправь свое платье, черт бы его разодрал! Ты думаешь, ему хочется на завтрак твою сиську?
— Но… — начала Баунти.
— Ты плохо выглядишь, сын, — срочно перебила ее мать. — Спал плохо?
— Ему надо больше упражняться физически, — сказала Баунти, подталкивая его бедром.
— У него обеспокоенный вид, — продолжала мать. — Это правда, сын? Что-то беспокоит тебя?
Джейми оттолкнул тарелку:
— О нет, мама. Что меня может беспокоить? Я обычный подросток с обычными подростковыми проблемами. Где найти новую подружку, чем покормить своего любимчика — такая вот фигня. А может, эти две проблемы связаны, а? Ведь мой любимчик все кушает и кушает моих подружечек. А еще, я подозреваю, что большинство подростков не забивают себе голову тем, сколько еще они будут убивать людей и потом выкручиваться. Один в неделю — это было неплохо, но сейчас-то — три-четыре. Скоро — в день по штуке. В один прекрасный день я уже буду неспособен поспеть за его аппетитом. Тогда что? Оно растет. Однажды Оно захочет стать самостоятельным. Мы останемся без работы. Как ты думаешь, Оно будет платить нам приличную пенсию? — Он визгливо хохотнул. — Чем это все кончится, как ты думаешь, мама дорогая? Оно прикончит нас вместе за одной большой трапезой? Или будет забирать нас поодиночке? Будем ли мы это делать с собой сами или друг с другом? Настанет ли время, когда мой дражайший братец велит мне сварить собственную голову и я пойду?
Мать, рыдая, кусала кулаки.
— Но Джейми, — сказал Боб, — ты же контролируешь Его, разве нет?
— Ага, конечно! Как мышь кошку.
Рон стукнул кружкой с кофе о стол.
— Знаете, что его действительно беспокоит? — Он запустил перевязанную руку в свои всклокоченные волосы. — Правда хотите знать? Он начинает испытывать удовольствие! Вот почему он Его любимчик! Они оба одного поля ягоды. Вот отчего он больше не участвует в вечеринках. Вот отчего он не обращает на тебя внимания, Баунти. Можешь засунуть сиськи обратно! Брось тереться об него! Он помешан кое на чем поинтересней, чем секс. Он ловит кайф, мучая. Ты его правда хочешь, Баунти? Давай! Я пока выкопаю в погребе еще одну могилку. Эта будет маленькая. Много после тебя закапывать не придется!
Джейми вскочил. Стул отлетел назад, врезавшись в старинный столик на колесиках. Младший брат бросился через стол и схватил старшего за раненую руку.
— Хочешь, чтобы я остановился, Рон? Хочешь, чтобы следующий раз я наплевал на то, что Оно хочет есть? — Он зажал руку Рона, поднял и ударил о стол. Рон подавился криком. Джейми молотил кулаком по тыльной стороне его забинтованной ладони.
— Хочешь, чтобы я остановился? — повторил Джейми. — Может, следующий раз на конфорке будет твое лицо. Или мамино. Иди лучше выкопай еще четыре могилы, Рон. Облегчи работу следующему уцелевшему. Рой могилы, Рон. Это все, на что ты годишься. А трудную часть оставь мне. У тебя для нее кишка тонка!
Боб рванулся и схватил Джейми за запястье.
— Остановись, Джейми, хватит! Рон не это имел в виду. Это нервы. Мы знаем, все, что ты делаешь, ты делаешь для нас. Хватит. Мы все на нервах.
Джейми стряхнул крошки с джинсов.
— Нервы? Вы не знаете ни черта, что такое нервы. Я пошел в школу. Считай, что тебе повезло, Рон. Если б я не был так занят, то поймал бы тебя на твоем предложении и научил бы Баунти, как успокоить мне нервы.
«Как Рон осмелился сказать мне такое? — думал он, сидя в „лебароне“. — Что я могу получать удовольствие от того, что делать просто вынужден». Но самое худшее — он не был уверен, что Рон не прав.
Стикс ждал в кафетерии. В руках он держал сверток.
— Еще надо баксов, парень, — сказал он и сел. — А это — последняя часть твоего заказа. — Он подтолкнул ярко-желтый пакетик к Джейми.
— Сколько? — спросил Джейми.
— Мучо динеро. Цены подскочили. Спрос и предложение. Ты взбаламутил рынок.
— Сколько?
— Триста. Это только за барахло. А еще на саму вечеринку.
— Я же тебе говорил: утрясем потом. Я тебе дал задаток.
— Ясное дело. Только кое-кому заплатить надо.
Джейми вынул бумажник.
— Двести. Остальное после вечеринка Все готово? Без обломов?
— Без обломов. Автобус будет на школьной стоянке в девять тридцать. Старый Гарри повезет. Всем сказано быть там в десять. Группа играет отлично. Все круто.
— Сколько придет?
Стикс поскреб подбородок:
— Тут вот может загвоздочка выйти, паренек.
— Ты сказал: никаких обломов!
— Нет-нет, никаких. В общем. Только вот…
— Только вот что?
— Слово — не воробей, паренек. Чтоб все было шито-крыто…
— Кто-то узнал, у кого вечеринка?! Так? Узнали где? — Джейми схватил его за бицепс и сжал пальцы. Мускул катался по хилой кости.
— Отвали, парень! Больно же! Никто не знает. Все под колпаком. Просто могут фанаты пролезть, и все. Халявщики.
— Какая халява, если они не знают, где вечеринка, так или нет?
— Так. В смысле нет. В смысле — никто не знает, парень, даю слово. Я про автобус. Двадцать восемь сидячих мест. А стоячих? Вот я о чем.
Джейми оставил его руку в покое и сел на место.
— Ладно. Ну будет еще несколько, мне-то что. Как-нибудь. А как там Хэнк с сестрицей, с Вероникой? И корешок их, Лягушонок?
— Будут, будут. Мое слово. Куда же я без них. У них запланирована какая-то пакость. Попугать кое-каких ребятишек, типа этого. Но они будут. Зачем они тебе? Они крутые. Еще устроят у твоих стариков погром в квартире.
— Не волнуйся. Вечеринка будет в специальной комнате. Противопогромной. А потом, все будут, ну… под впечатлением. Никто не посмеет что-то там затеять.
— У тебя чо, парень, охрана? Вышибалы, что ль?
— Пожалуй, что так. — Джейми ухмыльнулся.
— Ну смотри. Хэнк паренек крепкий. Тут нужен совсем крутой, чтобы его удержать, особенно когда он под кайфом. Одного его Монк отоварит. А с дружками… В общем, я не хочу, чтобы мой Монк кого-то попортил.
— Не волнуйся, Стикс. У меня друг есть, он туда собирается. Он разберется с Хэнком и его кодлой.
— Хотел бы я видеть твоего дружка.
— Увидишь, Стикс, еще увидишь.
Через пару столов от них тощий высокий мальчик стоял и смотрел на них.
— Это кто? — спросил Джейми, кивнув в его сторону.
— Это? Да это Дэйв. Ко мне, наверное. Чего тебе, Дэйв? — позвал он.
Юноша приковылял к ним, расталкивая стулья бедрами. Он тер верхнюю губу тыльной стороной ладони.
— Стикс, а Стикс?..
Стикс оттолкнул стул.
— Чего тебе, паренек? Присаживайся. Расскажи дяде Стиксу, в чем дело.
Дэйв перевел взгляд с Джейми на Стикса, потом обратно.
— Все путем, Дэйв. Джейми — мой друг. Говори, чего там у тебя, — подбадривал Стикс.
— Тут такое дело, Стикс. — Парень почесал нос. — Мне надо кое-чего, ну, ты знаешь. У тебя нет, а? Бабки у меня есть. Ничего не достанешь, никто не продает.
— Видишь, я же говорил. — Стикс поднял бровь на Джейми. — Настоящий кризис.
— Что конкретно? — спросил Джейми.
Дэйв шаркал ногами под стулом.
— Ну, телись, паренек, — командовал Стикс, — здесь все свои.
— Эта… Ну, колеса, может, какие, а? Колес нет? А то я совсем выпал в осадок. Чего-нибудь бы такое, поправиться. Экзамен завтра, важный. Надо книжки фигачить, а тут… Чего-нибудь бы такое, крутое…
Молчание. Стикс посмотрел на Джейми. Снова молчание.
— Ничем не могу помочь, Дэйв. Извини. Ресурсы израсходованы.
Дэйв тяжело поднялся.
— Может, знаешь кого? — спросил он.
— Извини… — начал Стикс.
— Мою машину знаешь? — перебил Джейми.
— Нет. Найду, если надо.
— «Лебарон». Запаркован прямо у физической лаборатории. Подходи после школы. Может, что придумаем для тебя.
— У-у, спасибо! Джейми тебя, да? Спасибо, Джейми. Я буду тебя там ждать.
Стикс протянул руку к соседнему столику, поменял пепельницу. Потом вытащил пачку из кармана, предложил Джейми. Джейми покачал головой.
— Никакого разврата, да? — сказал Стикс. — Ханка, трава и рок. А как насчет чувих? Кстати, ты же лазил всю дорогу с этой чувихой, как ее звали? Холли, что ль? Харви? Нет, это мужское имя. Или кроличье.
— Я-а? — Джейми почувствовал запашок опасности. Что-то зашевелилось у него в затылке, как червяк, вы глянувший из параши. Джейми протянул руку и взял Стикса за рукав. Чувство такое, будто холодный гной побежал по вене в руку, в пальцы.
— Никогда у меня не было в школе чувих.
— Правильно. — Стикс кивнул. — Никогда не было. Так я и думал. Тем не менее. Хочешь, бордельчик сорганизуем? Хочешь, я все сделаю? У нашей группы фанатки есть клевые, они пойдут. Мне-то они на фиг не нужны, ты знаешь.
— Спасибо. Спасибо, нет. У меня как у хозяина дел будет навалом. И потом, все, что от них можно получить, я уже получил. Дальше некуда.
Дэйв ждал, когда Джейми вернется к машине. Увидев Джейми, он вытащил бумажник.
— Сколько, Джейми? За дюжину?
Джейми остановил его руку:
— Ты чо, Дэйв! Ты меня не так понял. Я не по этой части.
— Как? А?..
— Ты друг Стикса, так?
— Ну, в смысле.
— Достаточно. Ты его человек, и все. На вечеринку придешь?
— Вечеринку?
— Ага. Ну, считай, что ты приглашен. Подробности, когда ко мне приедем.
— К тебе?
— Конечно. Ты ж не думаешь, что я с собой ношу.
— Ясное дело, нет. Ты так добр ко мне. Выручил из беды.
— Не стоит! Тебе же нужно было. Я достал. Лезь в машину.
Они отъехали. Дэйв вертелся на сиденье. — Слушай, Джейми…
— Ну?
— А чего достал? Типа дури?
— Лучше. Забудешь, что ты на этом свете. Новое. Ты будешь в восторге. Последний писк: с востока.
— Слушай, мне ж только, чтоб ночь перекантоваться, перед экзаменом.
— Не боись, Ты как попробуешь, — сразу поймешь, что волноваться уже не о чем.
Джейми оставил Дэйва в одной из маленьких комнат. На кухне он добрался до одной из маминых бутылок водки, бросил в водку пару «колес» и разбавил сельтерской. — Вруби, пока она шипит, — приказал он.
— Так классно. Я схожу, упакую тебе с собой.
Когда Джейми вернулся, стакан был пуст.
— Еще не почувствовал? — спросил Джейми.
— Не-а.
— А ты попробуй на стену смотреть. Когда красные пятна появятся, значит, начало действовать. Не волнуйся, пятна скоро кончатся.
Дэйв повернул голову, и Джейми огрел его дубинкой. Когда гость пришел в себя, Джейми обкручивал провод вокруг его талии. Дэйв был голый, распростертый: ноги и руки прикручены проводом к вбитым в паркет гвоздям.
— Черт, что тут происходит? — спросил он нетрезвым голосом. — Ты что, из стиксовых голубых дружков? Я слышал, он — гомик. Я не по этому делу. Пусти меня.
Джейми взял мамин утюг, продел провод через ручку.
— Не нервничай, Дэйв, — сказал он, — это у тебя реакция такая. Пришлось привязать, чтобы ты сам себя не поуродовал.
Провод удерживал утюг плоскостью на желудке Дэйва.
— Главное дело, чтобы ты лежал тихо. Второе — чтобы наш пузик был в тепле! — Он повернул диск на «пар» и протянул шнур к розетке.
— Могут начаться видения, — предупредил он. — Это так надо. Я тебе устроил сиделку. — Он включил утюг. — Она снаружи ждет. Она за тобой поухаживает. Хорошо поухаживает.
Джейми встал и открыл дверь.
— Заходи, сиделка, — сказал он.
Дэйв уставился на то, что вошло в дверь, — Черт! — У него перехватило дыхание. — Вот это я заторчал!
Но наркотик еще не начал действовать. Тепло в животе имело совсем другую природу.
Марвин Старший машины Марвину Младшему не дал бы. Это железно.
Младший должен дать бой. Старший стал подозрительным. Не победить его. Парень ни разу не выиграл бой со Стариком.
— Я тебе сказал: ты на приколе. Это значит: сиди дома, на приколе значит: никаких машин. Сказано: две недели на приколе. И все.
— Но пап.
— И не «нокай» тут мне.
— Но уже тринадцать дней. В полночь прикол кончается.
— Так. Сколько у нас дней в неделе? А?
Младший уставился на отцовские вытертые шлепанцы. Жалкий вид.
— Семь, пап.
— А дважды семь? Это так тебя учили в «нехорошей школе», которую ты бросил? Ну?
— Четырнадцать, пап.
— Итак. Тринадцать дней, пусть тринадцать с половиной, две недели никак не получается. Правильно?
— Но у меня назначена встреча, пап.
— Ты кончишь ныть, Марвин Младший? Отменишь. И вообще, как это ты назначаешь встречи, когда ты на приколе?
— Так я думал…
— Ты? Думал? Нет-нет-нет. Мой Марвин думал? Никогда не поверю.
— Надо свою тачку завести, — пробормотал Марвин Младший.
— У тебя велосипед есть — я тебе купил велосипед. Хочешь машину — иди купи.
— У меня нет денег, папа. Ты же знаешь. То, что ты мне платишь.
— То, что я тебе плачу, — больше, чем ты стоишь. Это ты мне должен платить! Парень без образования. Куча возможностей — без образования! Он осваивает бизнес. Так плати мне!
— Это так я осваиваю бизнес, пап? Да я всего-то мальчик на побегушках. Шестерка.
— Ты на то только и годишься, чтобы быть шестеркой! Ты и купить-то ничего нормально не можешь. И не дерзи мне, ты меня слышишь, Марвин?
— Пойду-ка послушаю музыку у себя в комнате.
— Лучше бы почитал книгу раз в жизни, если ты умеешь читать. Сделай потише. Ты слышишь? Я не хочу оглохнуть в собственном доме!
Из комнаты Младшего на улицу выбраться сложно. На крыше — мансарда, но только с фасада и сзади дома. А комната Марвина сбоку.
Он брился тихо, вода — тоненькая струйка. Хлюпанье водопровода может выдать. В душ никак не прокрасться. Марвин пользовался одеколоном «Чэпс». Дороговато, но Даг говорит — бабы от него звереют. Он побрызгал им даже на расческу, прошелся ею по волосам.
На чердак надо лезть через комнату брата Томми, которого не было, он не на приколе. У Томми своя тачка.
С помощью палки от швабры с крючком на конце Марвин Младший вытянул вниз лестницу. Когда он лез на чердак, лестница ходила под ним ходуном. Чердаком это помещение трудно назвать, скорее нора. Марвин прополз под стропилами. Четыре бесполезных окна, освещающих только нору. Да еще видимость создают. Но работают. Открываются. Юноша протиснулся, извиваясь, и присел на маленьком подоконнике. Наклон крыши был сорок пять градусов. Хорошо, что башмаки на мягкой подошве. Вытянув руки для равновесия, вприсядку, спина — прямо, он тихо продвигался вниз. От карниза до травы метра полтора всего. Вот обратно будет сложней. Может, если будет все тихо, удастся пробраться с фасада. Там видно будет.
Дверь гаража поднялась с грохотом. Марвин застыл. Тихо. Кое-что у него припрятано под банками с краской. На заднем сиденье. Поставить на нейтраль. Снять с ручника. Толкать. Толкать и рулить. Поцарапал локоть, когда выезжал. Толкать и рулить, а там сама пойдет под уклон. Не дай Бог, идет кто.
Никого. Он вырулил задом на шоссе, затормозил, подождал. Движения никакого. Отпустил тормоз. Дернулся на сиденьи, стронуть с места. Уклон поволок, машина покатилась и вдруг пошла быстрей — десять километров в час, пятнадцать, двадцать, и вот он уже далеко настолько, что можно врубать движок.
В кинозале он обнял Мэри-Сью за плечи, и девушка не остановила его. Марвин прикасался сначала очень осторожно, так что едва задевал пух ее свитера. Чувствует она? Рука остановилась на мягком, мясистом. Возбуждение стало расти, рука сжалась. Тут он понял, что это не грудь, а ее полная ручка. Полная? Более чем полная, если честно. Ближе к жирной. Зато здоровенные сиськи. Туда-сюда. Он в школе видел, как Мэри-Сью бегала на физкультуре. Шикарные сиськи, а Даг еще говорит, что она давалка. Дагу-то она, может, и давалка, А для Марвина? Он подвинулся бедром, пока оно не уперлось — так, порядок — в ее. Ей было жарко. Марвин чувствовал, девушка прямо горит. Это что, она готова? Или просто в кино жарко?
Они вышли. Теплый вечерний воздух.
— Хочешь, — спросил он ее, — хочешь, ну это, покатаемся?
— А ты. Будешь хорошо себя вести?
— Конечно, Мэри-Сью.
— Тогда поехали.
Он погнал вверх по Ридж. Он там никогда не был с девушкой, вечером. Сюда все ребята ездят, чтобы это делать. Отсюда уже миллион без целок ушло. А теперь его очередь.
Марвин Младший взял пакет с заднего сиденья. Бесплатно. Даг достал. В обмен на дрель из отцова магазина. Марвин зажал пакетик в ладони, незаметно сунул в карман рубашки.
Он прочистил горло.
— Выпьешь?
— Давай.
Мэри-Сью присосалась к пузырю, а он — руку на грудь. Она — ноль внимания. Как будто не заметила ничего. Он сжал чуть посильнее, нащупывая большим пальцем сосок там, где он, как ему казалось, должен быть. Она не отрывалась от бутылки.
— Травки засмолим?
Он скатал папироски у Дага. — «Акапулько» и «Блу Маунтин», высший сорт: смесь, — так сказал Даг.
Она повернулась — не к нему, а прямо в него, отчего его шарящая рука неловко сложилась где-то между их телами, и начала обсасывать его лицо. Мокрый раскрытый рот скользил по подбородку, пока не нашел губы. У нее был вкус виски и слюны. Никогда с ним не целовались так мокро. Такой он, наверное, и есть, «настоящий» поцелуй. Надо ему сейчас свой язык к ней в рот просовывать? Марвин еще решал, когда девушка снова вывернулась. Он тряхнул рукой, разгоняя кровь в затекших пальцах.
— Ну? — спросила она.
— Что «ну»? А-а! Ну да! — Он сунул зажигалку. Она между делом опять присосалась к бутылке.
Парень знал, как ее курить. Он уже это делал. Один раз. Легкие наполненные и невесомые, как воздушные шары. Он передал ей косяк. Она глубоко затянулась, и его ладонь проскользнула к мягким валикам под ее свитером, прямо над джинсами. Мэри-Сью откинулась назад. Это что, намек? Что можно передвигать руку дальше? Выше? Или надо подождать, когда она еще отхлебнет? Парень замешивал пока ее тестообразную плоть, чертя пальцем маленькие кружочки по ее коже. Девушка хихикнула. Все нормально! Точно! Она уже на все готова! Нижние полушария ее лифчика были жесткие, толстые.
— Может, лучше снимешь его? — спросила она, и, наклонившись вперед, вытащила сзади свитер из джинсов.
В зеркале заднего вида вспыхнул свет и скользнул над головой.
— Чер…
Она заставила его замолчать, прислонив один палец к его губам.
— Не нервничай. Нам составили компанию, и все. Мы были первые, но ведь еще рано. Тут попозже все будет в машинах. Не обращай просто на них внимания — как они на нас.
Мэри-Сью повернулась к нему спиной и закатала свитер. Марвин увидел широкую полоску эластика.
— Управишься?
— Запросто. Я — спец.
— Тогда я в надежных руках.
Пальцы тряслись, и он совсем закопался Это длилось вечность. Она хихикала, затягивалась да посасывала из бутылки. Наконец эластик поддался, заскользил по ее широкой спине. Она сунула ему бутылку с остатками виски, легла на него спиной и вертелась, пока до него не дошло, что она хочет лечь ему на колени. Черт! Что делать? Она же почувствует… Он твердый.
То ли она не почувствовала, то ли не обратила внимания. Он глядел на Мэри-Сью сверху. Спина выгнута, перекручена, ноги под приборным щитком, верхняя половина — поперек него. Неудобно, наверное. Лицо расслабленное, губы вялые. Марвин сложился пополам поцеловать ее. Язык! Она сунула ему в рот свой язык! Дело идет к траху, это же ясно! Он был толстый, как мокрая резина. Конечно, привыкнуть надо. Шея начала болеть. Парень хлебнул из бутылки и затянулся — предлог, чтобы выпрямиться. Руки, будто сами по себе, скользнули, освободили ее груди от лежащих на них свободно двух скорлупок.
Где же соски? Даг говорил, что лучше всего подготовить: поиграть с сосками. Как станут совсем твердыми — готова, значит. Не найдешь их. А когда нашел, что с ними делать-то? Щипать?
Даже в потемках вид совершенно дурацкий: свитер весь собрался под подбородком, четыре выпуклости — как у суки беременной: две — сиськи и две — чашечки лифчика. Лунный свет мерцает на мягких полушариях, зажигая еще две луны, — и вдруг: вовсе и не дурацкий у нее вид.
По стеклу тихо постучали, и вся его эрекция улетучилась. Мэри-Сью юркнула на свое сиденье и натянула свитер.
Марвин протер локтем запотевшее стекло. Девочка. Совсем ребенок. Ну, может, лет четырнадцать. Еще даже сисек нет. Как сюда занесло четырнадцатилетнего ребенка? Ребенок постучал опять. Неприятность, наверное. Неприятность с дружком ее. Черт! Так и не потрахаешься в конце концов.
— Хочешь ей помочь?
— Ну да. Считай, что повезло…
— Все нормально. Спроси, чего ей надо.
Марвин опустил стекло, но девочка отошла и вполоборота делала знаки, показывая на открытую дверь другой машины и приглашая его. Что-то, наверное, с ее мальчиком. Марвин вылез. Девочка снова повернулась к нему, но это была не девочка и вообще, а… длинная рука, как ус у клубники, вытянулась, подняла его в воздух и швырнула о крыло машины. Марвин, хотя и лежал оглушенный, видел, как Оно протянулось в папину машину и вытащило вопящую и брыкающуюся туго обтянутыми джинсовыми ляжками Мэри-Сью. У Него были зубы, и они выдрали кусок из щеки Мэри-Сью, так что стало видно мясо, как на картинке у зубного врача, и у Него были когти, которыми Оно схватило грудь Мэри-Сью, и стали видны кляксы сосков, только уже больше не хотелось их трогать, после того как Оно выгрызло и разодрало. И тут кто-то стукнул его по голове чем-то тяжелым и мягким.
Джейми разложил парня, как хотело Оно. По струнке. Лицом вниз. Лодыжки скрещены. Руки вытянуты и запястья скрещены, как в инструкциях по «персональному магнетизму» в роновской книжке. Он знал, что это Оно так хочет, потому что это Оно на самом деле все делает. Джейми закован в кожу из льда, которая движется по Его команде. А Джейми просто внутри, и все. Марионетка. «Если освободить марионетку.»
Он забрался в машину парня, завел ее и нагнул боковое зеркальце. После этого он наехал задним колесом на скрещенные его запястья. Один щелчок. «Лебароном» он наехал ему на лодыжки. На этот раз — серия хрустящих лопающихся звуков, слышных даже сквозь вопли парня.
Джейми достал из багажника автоматическую отвертку с большим жалом и деревянный молоток и положил их рядом с парнем. Пришлось подождать, когда Оно закончит с тем, что было девушкой.
Когда Оно управилось, Джейми, сев на ягодицы парня, разорвал ему рубаху. В полутьме подручный монстра нащупал пальцем ложбинку в позвоночнике и место, где он соединяется с ребром. Один хороший удар молотком по отвертке, и они разошлись. Дальше проще. Отвертку по утлом. Тук-тук. И так вниз вдоль хребта. Потом то же самое с другой стороны. В сдвоенной ране — жижа, но ему удалось подцепить за торчащие концы ребер. Джейми потянул половинки грудной клетки на себя и в стороны.
Парень то терял сознание, то снова приходил в себя. Крики прекратились. Трудно кричать, когда ребра оторваны.
Джейми слегка порылся в теплой слизистой массе и нашел одно легкое, потом другое.
Он думал, что они будут раздуваться и опадать даже после того, как он вытащил их из огромных черных ран, но это было невозможно, конечно. Это за них делает диафрагма. Он знал из биологии. Они только дергались и чуть пульсировали, а парень в это время безмолвно синел, подсвеченный бледным лунным светом, и глаза его закрылись. Когда он умер, легкие совсем опали — два розовых использованных презерватива, беспомощные, перетекающие в руках.
Джейми не мог как следует перетащить этих двоих через ограждение. Вместо этого он загрузил трупы обратно вместе с их расплескавшимся виски и травкой в «Мустанг» и вытолкнул на обочину. Дальше — под уклон. Увидев фары грузовика, он включил зажигание и подтолкнул. Он не включал свет. Водителю грузовика не повезло.
Оно осталось довольно.
Катастрофа заблокировала шоссе, так что Джейми пришлось ехать в обход. Из-за этого пропало его «свободное время», зато Оно было накормлено и парень кое-что понял. Хотя Оно и управляло им все время, пока он убивал, тем не менее, если дойдет дело до этого, когда дойдет до этого, он сможет совершить кровавое убийство совершенно самостоятельно.
«Да-а, надо отдать должное старому Эфраиму и его папе», — думал Джейми. Он погладил ладонью почти невидимый стык. Работа что надо. Вся комната обшита: стены, пол, потолок — все в свинцовых листах. Потолок, наверное, самое трудное, спину потом не согнешь, не разогнешь. Юноша попытался представить, каково держать над головой массивные рулоны свинца, приколачивая их одновременно к балкам. Что-то в таком роде он однажды делал с потолком в кухне, они тогда с мамой вернулись в старую квартиру. Приятного мало.
Сейчас уже он способен оценить кое-какие трудности, с которыми справился Эфраим. Находить жертвы. Не дать ни разу подлинным мыслям всплыть на поверхность. Бежать каждый раз вверх по лестнице, преодолевая переполняющий тебя экстаз — доделывать крохотный кусочек работы. Хотя, наверное, ему было тогда попроще. В некотором смысле Оно было помоложе, не такое могущественное. «Интересно, — думал Джейми, — как Оно выглядело от момента как вылупилось и до кокона». Если уж на то пошло, он не слишком ясно представляет себе, как оно выглядит теперь.
Делали они комнату на совесть. Надо уткнуться носом, чтоб разглядеть стыки между листами свинца. Прибиты внахлест. Выдают только вмятины от молотка. Даже гвозди свинцом покрыты. Может, герметично, водонепроницаемо, по крайней мере. Потом надо было сделать вход и механизм опускания двери. Можно представить, какой это был для них удар, когда выяснилось, что надо укреплять нижний этаж. И все во время экстаза. «Как в брачный период у слонов», — думал он.
Жаль, не все у них вышло как задумано. Тяжко, видать, было Эфраиму, ему же пришлось принести в жертву собственного отца. Джейми это мог понять. Он сам приносил жертвы, хотя худшее еще предстоит, если он не сдрейфит. Это вопрос. Хватит у него силенки, когда дойдет до дела? Выбирать, правда, не приходится. Жертвы либо завтра, по твоему выбору, либо потоки крови на твоих руках потом, если откладываешь неизбежное. Сейчас он имел возможность поразмыслить обо всем этом — в обшитой свинцом Комнате, в хеллоуиновском головном уборе на голове. Выбора нет. Победить Его или…
Что Оно, интересно, думает о его пребывании в Комнате? Оно потеряло его? Или Его примитивный разум тут же забыл о нем, как только Джейми стал — а он на это надеется — невидимым? Что, если Оно как раз проходило мимо открытой двери, когда он думал о чем-то неположенном? От этой мысли юношу бросило в пот. Оно снаружи? Поджидает его? Бросил взгляд украдкой. Много ли увидишь. Чулан между Комнатой и холлом темный. Может, Оно прячется в тени. Смотреть без толку. Оно может выглядеть как угодно, совершенно как угодно.
Джейми заглянул в свой список. Чаши для пунша, выпивка, море выпивки; деревянная рама — достаточно ли крепкая? Менять слишком поздно. Наркотики? Куча наркотиков. Стулья? Дюжину он набрал, со всего дома, сойдет. Вечеринки не для того, чтоб сидеть. Занавес? На месте. Он включил выключатель переносной лампы. Не просвечивает. Штуковины из секс-магазина? На месте. Силовой провод для группы? На месте. Коктейль? Внизу в холодильнике, со льдом. Свечи? Спички? Все чисто, аккуратно? Джейми готов. Следующий этап юноша опускал — это насчет его семьи. Тяжелая хеллоуиновская маска легла на стол. Джейми встряхнулся. Еще несколько дел надо бы до утра сделать, а теперь пора спуститься вниз и повертеться в обществе. Надо приготовить и подать напитки. Он похлопал себя по карману. Там ингредиенты. Специальные ингредиенты.
— Спасибо, Джейми! А что это? — Мать взяла большой стакан и посмотрела на розовое содержимое.
— Коктейль, ма. Специально для тебя сделал.
— По какому случаю?
— Ну… — Джейми посмотрел в пол, потом опять в глаза матери. — Ну, ма, я последнее время был, ну, неласков. Напряжение все-таки. Это вроде искупительного дара. Завтра у меня такой трудный день, Хеллоуин. Мы мало будем видеться. Оно, ну, понимаешь. — Он опять посмотрел под ноги, зашаркал. — Мне надо будет кое-что сделать для… тебе это не нужно знать, мама. Правда, не нужно.
— Конечно, Джейми. Я понимаю. — Она похлопала его по руке.
— Я этого не хотел… Ну, того, что надо сделать… Если б не по-дружески.
— Ты такой человечный у меня, сын. Конечно, я же понимаю. Ты был… Ты очень храбрый мальчик, настоящий мужчина.
Она отхлебнула из стакана.
— Ты ведь. Ты позаботишься о своей маме, правда?
Джейми сжал ее плечо:
— Конечно, мама. Я твой сын. Я о тебе позабочусь. Я обещаю. Ну, пей свой коктейль.
Он оставил ее и вернулся в кухню. Еще три напитка предстояло приготовить.
Джейми продрых до десяти. Он и рухнул в кровать, когда уже было шесть. Полная тишина в доме. Никто Не беспокоит. Перекусил на скорую руку бутербродом с холодной свининой и снова за работу. Написать письмо, а после — поднимание тяжестей.
Джейми все еще был в потных пижамных штанах. Он упаковал чемодан и спрятал его под навесом в саду. На гвозде парень нашел серп Вуди, он был еще острый. Лезвие блестело, словно мокрое. Поточил еще на всякий случай. Еще надо позаботиться о свечках. Разобравшись с ними, он помылся очень горячей водой, намылился три раза. Наконец оделся.
За завтраком, состоявшем из холодной солонины с фасолью, парень еще раз проиграл в уме все приготовления. Стопроцентный успех в таком деле никто не может гарантировать, однако ни одного просчета он обнаружить не мог. Близился вечер. Небо было как брюхо у тухлой селедки: радужное и тошнотворное. Пора в школу.
Джейми вернулся в Комнату за своим шлемом. Ни малейших следов Его. По крайней мере тех, что доступны его пониманию. Один долгий взгляд. Комната тускло мерцает. Большие чаши для пунша — водка, клюквенный сок и амфетамины — дымчатые, запотевшие в обертке из теплоткани. Он последний раз помешал и обернул снова. Скрученные самолично косячки лежали аккуратным рядком. Три вазы с салатами приглашали закусить. Чипсы, соленые орешки, ассорти, фасолевая подливка. Все готово к вечеринке.
Джейми проверил, как семейство. Комфортабельно, насколько возможно в данных обстоятельствах. Зажег длинные свечи. Что еще? Ничего. Он просто тянет время. Откладывает. Джейми расправил плечи, надел шлем и вышел из дома.
Он ждал в тени между двумя огромными кустами тиса. Большой охристого оттенка автобус вырулил на стоянку. Шипение пневматики, двери раздвинулись. Вспышка спички вдруг озарила снизу блеклое лицо Харри, превратив в хеллоуиновскую маску с рытвинами морщин и носом картошкой. Джейми ускорил шаг. Ему нужно попасть в автобус до того, как Харри зажжет свет в салоне.
— Кукареку, Харри! — позвал он. — С Хеллоуином тебя!
— И тебя, жопа, — проворчал Харри. — Порядочные мужики уже сидят за хеллоуинской бутылочкой. Подальше от чертовой мелюзги.
— Мои соболезнования, Харри, — сказал Джейми, забираясь в автобус.
— Кто ты есть-то, кстати? — спросил он черный большой силуэт. — Сними ты к черту эту идиотскую маску!
— Извини Харри, нельзя. Неужто не узнал Человека в Железной Маске?
— Пацан в дурацкой шляпе, вот и все.
— Ну, не вешай нос, Харри. У меня для тебя кое-что есть. — Джейми вытащил из кармана плоскую фляжку.
— Ты же знаешь, я не пью на работе, — ворчал Харри, откручивая пробку. Джейми наблюдал, как волосатое адамово яблоко дернулось три, четыре раза.
— Недурно. — Харри вытер губы тыльной стороной ладони. — Бренди?
— Коньяк.
Фляжка запрокинулась снова.
— Только под конец странный вкус. Горечь какая-то.
— Это от барбитуратов, наверное, — предположил Джейми.
— Барби. Что?
Джейми поймал его, как только он начал оседать. В сложенном виде Харри очень хорошо поместился в багажном отделении.
Автобус потихоньку заполнялся. Джейми ждал, неудобно скрючившись в кустах. Хэнк с Лягушонком тащили ящик с двадцатью четырьмя бутылками. У Джейми сперло дыханье. Если они решат положить его в багажник?.. К его облегчению, ящик взяли в автобус.
Ноги свело. Джейми перегнулся вперед. Надо было прихватить бумажные носовые платки. Из-под тяжелого шлема тек пот. Одно стекло опустилось, из окна выплыла бутылка. Там и сям вспыхивали спички. Прекрасно. Со спиртом и наркотиками, растекающимися по венам, они не такие наблюдательные. Но где, черт возьми, Стикс с командой? Джейми качался на каблуках, восстанавливая кровообращение в щиколотках.
«Дьявол! Инструменты! Они же, наверное, положат инструменты в багажник? Христос Всемилостивейший!» — В кишках у Джейми что-то начало плавиться. Что же делать? Все как перед глазами: открывают багажное отделение — там Харри — паника — полиция — обратно домой — там обнаруживают все приготовления. Сможет Оно защитить его? Захочет ли?
Большая темная тень и три поменьше. Приближаются к автобусу. Это — группа, наверняка! Джейми упал на четвереньки. Теплая желчь обожгла горло, набила рот, протекла между губами. Джейми выдрал клок травы вытереть лицо.
Кто-то пинком открыл аварийный выход. Группа взобралась. Все, что у них было — две продолговатые черные коробки и два чехла с гитарами. Они передали их внутрь. Хвала Господу за прогресс в электрических инструментах!
Дверь закрылась. Джейми встал на ноги, его трясло. Опустив голову, спотыкаясь, вышел он из кустов и поднялся в автобус, на водительское место. Повернул облезлый рычажок, двери с шипеньем закрылись. Он наблюдал раньше за Харри, как он это делает. Ключ. Стартер. Передача. Автобус выехал навстречу Хеллоуину.
— Да это ж дом этого, идиота ненормального, Джейми! — проревел Хэнк с заднего сиденья, как только автобус замер. Он стоял и смотрел в сторону группы.
— Эй, Стикс! Это дом твоего дружка. Так бы сразу и сказал. Это чего, «голубая вечеринка», что ли? С «дурью», а?
Лягушонок хихикнул, увидев усмешку Хэнка. Дружок Стикса, Монк, встал в рост, голову пришлось пригнуть.
— Никаких претензий, дружище, — прибавил Хэнк поспешно, — дело вкуса, дело вкуса.
Хэнк пробивал себе дорогу к переднему выходу.
— Тащи пиво, Лягушонок, — скомандовал он через плечо. Гравий заскрипел под направляющейся к дому растянувшейся процессией подростков.
— Дверь открыта, — заметил Хэнк, — можно, наверное, заходить.
Огромный холл был полон неясных теней. Свечи, большие, толстые, были укреплены собственным оплывшим воском на поднимающихся вверх перилах. Хэнк подергал дверь библиотеки.
— Закрыто! — крикнул он. — Надо, наверное, туда, где свечи.
Поднимаясь, он облизывал пальцы и тушил свечи. Еще одна тень ожила, маячила над его сгорбившимся телом. Хэнк подавил дрожь. — Темнота — друг молодежи, так, девки? — сказал он, свечи, однако, больше не гасил.
Хэнк отошел в сторону, давая дорогу нагруженному пивом Лягушонку. Через чулан и в Комнату. Стены мягко, подвижно мерцали, возвращая сияние сотне крохотных язычков пламени.
— Жуть! — сказала Вероника прерывающимся голосом. — Настоящая жуть!
Пират с повязкой на глазу положил руку ей на бедро. Она рассеянно стряхнула с себя руку.
— Если я и наряжена кошкой, — бросила она через плечо, — то не для того, чтобы меня тут всякий оглаживал.
Позади Хэнка с компанией начала скапливаться пробка. Каждый вновь входящий разряженный подросток застывал в дверях Комнаты. Задняя правая стена ее была закрыта по всей ширине пурпурным занавесом. Два складчатых зеленых пятна прорывались сквозь велюр. Электрического освещения не было. Два щитка с розетками показывали, куда включать инструменты, две большие колонки уже стояли на месте. На кирпичном камине, обшитом свинцовым листом, была большая каминная полка. На ней стояли три замысловатых серебряных канделябра, каждый с полдюжиной оплывающих свечей. Две стены были уставлены стульями — защита змеящихся силовых кабелей. Еще было шесть маленьких столиков с подсвечником на каждом. Длинный буфет прикрыт черным крепом, из-под которого многообещающе выглядывали хрустальные приборы для пунша. Между ними теснились вазы поменьше, с закуской, и рядок корявых самокруток. Еще три канделябра подсвечивали мерцающие ряды бокалов.
Вероника взяла косячок и, склонившись, прикурила от канделябра. Она глубоко затянулась, подержала в себе и тонкими струйками выпустила дым из ноздрей.
— У-у. Вещь!
Толпа распалась и уселась за столы.
— А ханка? — проворчал Хэнк.
— Попробуй пунш, — посоветовала Вероника пропавшим голосом. Хэнк скинул теплоткань и зачерпнул самым большим стаканом, какой здесь увидел.
— Недурно, — снизошел он. — Хоть и не пиво. — Он потянул за руку девушку из своего гарема. — Попробуй-ка. Начнем вечеринку!
Музыканты уже подключились, взяли несколько пробных аккордов. Ковбойша в куртке с бахромой и мини-юбке потянула за утолок занавеса за группой. Стикс тут же повернулся.
— Не трогать! — приказал он. — Строжайшие инструкции от Джейми. Большой сюрприз. В полночь.
Девушка пожала плечами и, уходя, упала в объятия футболиста с номером «шестьдесят девять».
Сладкий дымок вился в пламени свечек. Бокалы звякали. Группа начала. По этому сигналу черная тень вышла через низкий проход из Комнаты наружу и вернулась к автобусу.
Джейми гнал с той скоростью, которая возможна, чтобы доехать до стоянки целым. Он выволок коматозного Харри из багажника и поднял его на водительское сиденье. На не пришедшего в сознание мужчину была вылита, а отчасти влита внутрь бутылка дешевого вина. На вечеринку Джейми вернулся на «лебароне».
Когда он проскользнул в Комнату, было полдвенадцатого. Никто не откомментировал то событие, что юноша в черном плаще убрал пустые чаши для пунша. Когда он вернул их на место, содержимое было уже несколько отличным от старого. Вечеринка, подпитываемая алкоголем и амфитаминами, принимала вид неистовой. С приближением ночи пришло время изменить общее настроение. В водку с клюквой были теперь замешаны пара десятков таблеток ЛСД и пригоршня успокаивающих. После «травки» мучит жажда. Не успел он поставить чаши, как стаканы уже наполнились. Никто не затруднял себя ковшиками. Джейми подмешал две пригоршни таблеток и капсул в фасолевую подливку. Гейша с размазанной помадой и Человек-Паук уже начали выковыривать оттуда черные.
Джейми смотрел в прием через смотровые щелки маски. Не метнулась там тень, снаружи? Он не был уверен. Все это изобилие теплых тел, горячей крови, здесь, внутри, оно должно Его привлечь. Неужели это страх перед тем местом, где Его держали столько взаперти, не дает Ему войти, забыть осторожность? Неужели Оно не может преодолеть страх? Должно! Джейми знал силу Его страсти, жажды крови. Все, что требуется от Джейми, — достаточно ее подогреть. Оно схватит наживку. Он сейчас начнет помешивать суп из ужаса. Оно о таком и не мечтало!
Без пяти двенадцать! Джейми окинул взглядом комнату. Страсть. Еще завуалированная, но она есть, это точно. Музыка медленная. Парочки замысловато сцепились, качаются, трутся. Бедра напряженные, наползают. Дракула лижет тонкую шейку Цыганки, под юбкой его руки ощупывают, массируют ее ягодицы.
Челюсти Хэнка сжаты, глаза горят. Ищет, кого бы задеть. Страсть и ярость. Балерина сидит в углу, на свинцовом полу. Ее головка покоится на плече Привидения. Косметика запачкала его простыню. Страсть, ярость, печаль. Джейми пошуровал половником в пунше, поскреб дно, чтобы растворить остатки барбитуратов. Он передал смесь юноше в картонной коробке, раскрашенной под телевизор.
— Спасибо, парень. Ты кто? — Он впился глазами в щелки тяжелого, выкрашенного в черное, закрывающего все лицо шлема.
— Человек в Железной Маске.
— Ну да. А кто ты? Не трудновато пить в этой штуке? На вид и впрямь тяжелая.
Джейми увильнул от него, подошел к группе.
— Ну и барабан, — обратился он к Стиксу.
— Современный, Джейми, радость моя. Ты ведь Джейми?
— Он, и только он.
— Электробарабан! — Стикс постучал по клавиатуре. — Не будешь же за собой везде ударную установку таскать. Записал что надо на досуге. А надо сыграть — одно прикосновение и готово. Могу поменять ритм. Могу играть вживую, если есть охота. Все как надо. И пять килограммов всего. Компактно, скажи?
— Великолепно, Стикс. Просто великолепно. Можешь изобразить мне барабанную дробь? Пришло время полуночных сюрпризов.
— О чем речь, Джейми.
Его пальцы заплясали. Сначала тяжелые удары донеслись из колонок, потом стаккато. Наконец барабанная дробь. Головы повернулись. Джейми подошел к середине занавеса и встал, распрямившись. Он поднял руки.
— Привет всем. Близится час колдовства. Все хорошо пока?
Нестройный гул одобрения.
— Ага, Джейми, — донеслось со стороны Стикса.
— Вы думали, это и есть безумный Хеллоуин? Вы еще ничего не видели!
Джейми чувствовал в себе силу, он уверен в себе. Он сделал паузу. Смотрел в глаза, в запрокинувшиеся лица внизу, одно за другим. Девушка в трико не отвела взгляд, послала воздушный поцелуй и облизала вялые губы. Джейми глубоко вдохнул.
— Хеллоуин в этом доме не такой, как везде, — сказал он, — у него, я бы сказал… э… репутация. Кто-то засмеялся. Девушка в трико обхватила себя за плечи.
— Поняли, о чем я? Все, что вы слышали об этом доме, — правда! Ни один не выйдет из этой комнаты! Прямо за дверью вас ждет чудовище.
Снова смех. Не такой громкий.
— Вы, кажется, думаете, что я шучу? Что я это не всерьез? Выпейте же, друзья мои! Я как раз собираюсь продемонстрировать, насколько я серьезен. Пейте, сегодня ваш последний Хеллоуин. Веселитесь, пока можно!
— Брось, Джейми, — донеслось сзади.
— Все еще думаете, что я шучу? Разуйте глаза, идиоты! Посмотрите вокруг! — Он обвел комнату рукой. — Стены, пол, потолок — везде свинец. Настоящий свинец. Я что, это все обшил для декорации к Хеллоуину? Как вы думаете, зачем кому-то нужна обшитая свинцом комната? Что-то хранить внутри? Или снаружи?
Хэнк выступил вперед, уперев руки в бедра.
— Снимай свою дурацкую шляпу, Джейми, и давай продолжать вечеринку. Кончай тут выдрючиваться.
— Дурацкую шляпу? Ты что, не узнал ее, Хэнк? Она же сделана из твоего шлема. Я стащил его с твоего мотоцикла в тот вечер, когда я убил Руби.
Кто-то засмеялся. Девушка в трико процокала вперед на высоких каблучках. Зрачки ее были, как острия булавок. Хэнк протискивался сквозь толпу с пурпурной рожей.
— Давай, Хэнк, — дразнил Джейми, — злись. Оно любит злобу!
«Американские горы» начинали давать эффект. От спиртного, амфитаминов и марихуаны они воспарили ввысь. Теперь — проваливались вниз от ЛСД и барбитуратов. Кто-то в наряде монаха молился на коленях у дальней стены. Девушка в трико рухнула и начала кататься по полу под ногами Хэнка. Она свернулась в шар, ее начало трясти. Хэнк споткнулся. Джейми воздел руки.
— Я покажу всем вам, насколько это всерьез, — объявил он. — С Хеллоуином вас!
Он рванул на себя шнур, занавес разъехался, ударом ноги включил прожектора за сценой. Хэнк остановился как вкопанный. Толпа отшатнулась. Какая-то девушка начала хихикать. Другая взвизгнула, как раненый щенок. Свеча упала и скатилась вниз.
Большая деревянная рама была грубо сколочена из старых бревен и досок. С нее свисали четверо оставшихся членов семьи Джейми. Все были абсолютно, похабно голые. У каждого во рту был кляп из тех приборов, что Джейми купил в секс-магазине. Жесткие черные резиновые яйца втиснуты между зубами, губы растянуты как в крике, который не мог из них выйти. Каждое яйцо пронизывал стальной стержень, выпирая с каждой стороны. Кожаные ленты шли от стержней вокруг головы каждой из жертв, грубо вжимая металл в углы рта, как удила у лошади. Пробудившиеся от наркотического сна, они могли теперь только хныкать.
— Оно скоро придет! — кричал Джейми. — Оно скоро придет, чтобы убить вас всех. Я знаю, какая нужна приманка, видите? Оно любит кровь. Свежую, горячую, молодую кровь. Оно любит человеческое мясо. Оно будет его рвать, раздирать на куски. Я видел Его! Я Его кормил! Я видел, как Оно вгрызается в лицо, пока зубы не начинают скрести о кость. Я нюхал теплый пар из свежевспоротых кишок!
Стикс взял Джейми за руку. Джейми стряхнул руку. Началось движение. Те, кто был в глубине комнаты, начали продвигаться вперед, а те, что были спереди, стали пятиться от разглагольствующего хозяина. Они сбивались в кучу, сцеплялись друг с другом. Мужские руки обнимали женские плечи. Только две пары были сами по себе: в одном месте дрались, он хватал ее за запястья, пытаясь отвести ее ногти от своего лица. Другие двое не могли расцепиться, закатившись под стол.
— Оно ест людей и их чувства, — продолжал Джейми. — Страсть! — Он показал на корчащуюся под столом пару. — Ненависть! — Он показал на драчунов, а потом на прыщавую гримасу Хэнка. — Страх! — Он обернулся назад, туда, где Стикс трясся в спасительных объятиях Монка. — Единственное, чего нам не хватает. Нам нужна боль! — Джейми скинул черный плащ. — У вас еще есть шанс! Если вы будете абсолютно спокойны, Оно может пропустить вас. Я предупреждал вас: Его притягивает страх. Страх, ярость, похоть — любое сильное чувство. Спокойней, Хэнк. Хладнокровней! Не реагируй никак на то, что увидишь. Спокойней. Так ты проживешь дольше: минутой дольше. Просто смотри спокойно и все. Если можешь.
Ревекка, Векки, его мать, была запрокинута назад. Ее вывернутые руки и ноги были прикручены проводом к крестовине. Третий брус, выступающий на четверть метра вперед, упирался ей в ягодицы Словно передразнивая страсть, бедра так вывернулись наружу, что, казалось, тазовые кости вот-вот разорвут кожу.
Джейми находился в каком-то иррациональном шоке: вот они, у его матери, все атрибуты секса, все то, что он искал и находил в теле… Харвест.
Джейми взмахнул серпом. Острие глубоко вонзилось в сморщенный пупок. Он повернул лезвие и рванул его вниз. Лезвие протиснулось через сопротивляющееся мясо, распоров живот до паха. Глаза ее закатились вверх, она закусила резиновое яйцо с такой силой, что передний зуб покосился. Кровь выступила из десен. Она потеряла сознание. Пошла вонь. Джейми выдернул острое кривое лезвие. Оно вышло свободно, волоча за собой дымящуюся неровную веревку из бордовых и розовых кишок. Месиво размоталось и повисло у нее между ног, почти дотягиваясь до свинцового пола. От толчков ее прерывистого дыхания все это корчилось, моталось и крутилось так и сяк вроде намокшей популярной одно время резиновой игрушки. При каждом рывке что-то мягко отваливалось на пол. Рвотные массы текли из прорехи в позвякивающем пояске.
Клоун пытался штурмовать стену. Девушка, наряженная в бога солнца Ра, разорвав пластиковую маску, блевала в чашу для пунша. Вероника опустилась на колени и кусала кулак до тех пор, пока струйка горячей крови не потекла по руке. Лягушонок выронил бутылку пива. Она разбилась, пена весело пузырилась на осколках стекла. Он пятился на четвереньках к выходу, как краб, потом извернулся и бросился к единственной низкой двери. Только он скрылся из виду, как уже снова здесь, руки машут в сторону зловещего входа, какое-то бульканье вместо слов. Свернулся в шар, как зародыш. Девушка в черном трико, белые бедра мерцают из глубоких, выше тазовых костей вырезов, отпихнула его в сторону. Крик. Упала обратно в Комнату, держась за запястье. Двух пальцев и пол-ладони как не бывало. Кровь брызнула на Лягушонка. Потеряв сознание, она легла прямо на него, выталкивая свою живую кровь прямо ему в лицо. «Паника», — думал Джейми. Паника, ужас, его отвращение к себе. Оно должно войти. Должно. Матрицид! Самое мерзкое преступление, которое он мог придумать. Он принес самую жуткую жертву. Оно должно, должно прийти. Наверняка Оно чувствует, как внутри сумасшедшего Джейми со стальными нервами трепыхается нормальный Джейми. Да, но если нормальный может только пускать пузыри, как идиот, а сумасшедший владеет всей сумасшедшей ситуацией? Кто тут нормальный?
Конечно. Не может Оно устоять.
— Прошу внимания! — заорал он. — Представление еще не окончено. Я вас предупреждал, что Оно снаружи. Здесь вы в безопасности. На некоторое время. — И он повернулся спиной.
Рон был подвешен на стальных наручниках. На высоте четверти метра от пола его голые лодыжки были прикручены проволокой к двум деревянным перекладинам так, что ноги оказались сильно расставлены. Между ног, почти доставая до паха, торчал грубо заточенный деревянный кол.
— Стань на цыпочки, братец, — предупредил Джейми. Он перерубил веревку, которая держала оковы его брата. Рон опустился, и медленное насаживание на кол началось. Довольно долго ему удавалось удержаться на вытянутых носках. Пока всего десять-пятнадцать сантиметров дерева, хлюпнув, вошли в его тело. Потом он ослаб. Туловище скользнуло вниз и изогнулось. Грудную клетку расперло как яйцо, из которого кто-то вот-вот проклюнется. Можно было расслышать мокрый треск — это не выдержали кости. Тупое острие пробилось сквозь тело и вышло прямо под сердцем. Окровавленный конец был обрамлен скопищем белых сломанных костей. Все это напоминало недокопченную грудинку.
Половина «гостей» Джейми рыдала или блевала. Несколько человек последовали за девушкой в купальнике, погрузившейся в спасительную кататонию. Юноша в костюме космонавта пересчитывал пальцы на руке. Стикс все еще гнездился в объятиях своего большого друга Монка, плача беззвучно.
Какое-то движение в дверном проеме? Мелькнул прозрачный коготь, царапнул косяк? Джейми не был уверен. Он повернулся к Бобу. Лицо здоровяка было бордовым. Вздутые вены пульсировали на висках. Клочья блевотины выдавились из углов губ вокруг втиснутого резинового кляпа. Слизь с прожилками крови текла из ноздрей. Бочка-грудь вздымалась.
— Здорово, Боб. Это здорово, — подбодрил его Джейми. — Захлебнуться в собственной блевотине! Это, наверное, долго и мучительно. Сейчас я тебе немного помогу. Ну-ка, почувствуй себя сильным! Давай! Чтоб из тебя шла ярость, страх, отвращение, что угодно. Помоги мне! Помоги мне заманить Его. Ты ведь знаешь, что я сейчас сделаю, правда? Замани Его. Замани Его поесть. Я тебя сохраню подольше, если ты сделаешь это доброе дело. Не умирай прямо сейчас, Боб. Мама вот, до сих пор жива. Видишь, кишки еще пульсируют? Живучая блядь, мама моя. Давай-ка посмотрим, Баунти такая же живучая?
Он положил на пол серп, взял кухонный нож и пассатижи. Ножом он сделал неглубокий надрез поперек груди, параллельно и чуть ниже ключиц. Хлынула кровь. Красные струйки слились, образовывая сочащиеся кулоны между недовольно сморщившихся грудей.
Он взял пассатижи и прихватил сырой сочащийся край надреза. Это была нелегкая работа. Не закончил он и наполовину, а уже пластмассовые ручки были скользкие от пота и крови.
Она еще была жива в своей юбочке из свисающих окровавленных лохмотьев кожи, содранной с туловища. Всхлипы и вскрики за спиной Джейми вдруг стихли. Он обернулся. Оно вошло. Наконец-то! Оно в Комнате!
— Спасибо тебе, Баунти, — прошептал Джейми и наступил на напольный выключатель. Остался только свет свечей.
Кто-то, пятясь, врезался в него. Он едва не упал. Шлем! Нельзя терять шлем. Оно ослеплено ярким светом разлитого по Комнате ужаса. Пока он защищен тяжелым свинцом, Джейми как бы невидим, как пламя свечи в луче прожектора. Сжав в руке серп, юноша принялся прокладывать себе дорогу вдоль стены.
Хэнк, плача, полз на четвереньках. Джейми подождал, когда бычья мяукающая морда окажется над осколками бутылки Лягушонка. Наклонившись, юноша рубанул кривым лезвием, отсекая руку у локтя. Лицо Хэнка упало в стеклянные осколки. Джейми наступил ногой ему на затылок и заторопился дальше. Послышался скребущий звук. Стекло царапало свинец с таким скрежетом, будто кто-то провел пригоршней стальных гвоздей по школьной доска Хэнка волочили назад. За лодыжки Оно подтягивало ступни парня к своему круглому, утыканному иглами рту.
Повсюду носились подростки. Они налетали на Джейми, тот отметал их прочь своим серпом. Рассекая воздух, серп распылял несвернувшуюся кровь, как коса капли росы. Он добрался до двери. Кто-то увязался за ним. Ни один не должен уйти!
— Снаружи еще одно такое же, — прошипел он через плечо. Девушка в разодранном костюме баядерки застыла как вкопанная. Джейми хлестнул ее сталью по лицу, вогнав передние зубы в десны. Она упала, и парень поднырнул под дверь.
Спотыкаясь и задыхаясь, бежал он по холлу и вверх по лестнице. От потоков пота из-под шлема он наполовину ослеп. Но это единственная защита. Даже за стенами свинцовой комнаты большая вероятность, что Оно его обнаружит, и Джейми не отваживался снять душащую, давящую тяжесть.
На чердаке горел переносной фонарь. В панике забыв всякую осторожность, он скакал по предательскому, хрупкому полу.
Лебедка! Наспех впрыснул туда масло. Кувалда! Он положил фонарик на пол так, чтобы луч светил на стальную трубку, заклинивающую механизм. Удар. Второй. Шевельнулась. Снова и снова лупил он по концу трубки. Дико. Осатанело. Как тогда Рон, когда попал Джейми по пальцу. Когда все началось. Первая кровь была кровью Джейми.
Сантиметр за сантиметром трубка вылезала, пока не выпала наконец на пол.
Джейми стоял и не мог отдышаться. Ничего не произошло. Ничего не сдвинулось с места. Тормоз! Ну конечно, тормоз. Он толкнул рукоятку. Ничего! Стукнул ногой по огромной шестерне. Она затряслась и начала проворачиваться. Начала раскручиваться. Здоровенная, обшитая свинцом деревянная плита мягко, всей своей массой ринулась вниз, исчезла из виду.
Ничего не видно. Ядовитый пот ослепил совсем. Он приподнял шлем. Ненависть опустилась на голову, как молот! Через всю толщу свинца там, внизу, пробивалась Его бешеная ярость.
Джейми надвинул шлем обратно. Шаря руками, как слепой, он сунул трубку обратно на свое место. Механизм он думал разрушить, но сейчас, вслепую, оглушенный ужасом, сделать ничего не мог. С чердака он уползал на четвереньках.
Зрение начало возвращаться в холле. Преодолевая страх, он наклонился проверить свинцовую дверь. Она плотно прилегала к полу. Два завитка отсеченных пальцев лежали рядом. На одном было тонкое, как нитка, колечко: то ли с каким-то гербом, то ли с вытертым сердечком. Кто-то, какая-то девушка пыталась выбраться наружу.
Джейми завернул окровавленные кусочки в лоскут, оторванный от края плаща, сшитого заботливой матерью. На ходу он гасил свечи. Пальцы отправились в мусор. Джейми вспомнились Его зубы. Кем Оно сейчас занимается? Свет везде погашен. Вещи собраны. «Лебарон» ждет его. Можно ехать и в этом душащем шлеме. Через пятнадцать-двадцать километров, наверное, можно будет снять его уже без риска. Надо опустить письмо. Миссис Хармон будет приятно получить письмо от Боба с просьбой присмотреть за домом, пока они не вернутся. Деньги есть. Примерно на год — он прикидывал. За двенадцать коротких месяцев Оно снова свернется в кокон и будет таким же, каким они его нашли. Тогда можно вернуться. Жить как Эфраим. Развесить опять все эти старые плакаты. Он сможет управлять Им. А Оно уж позаботится: ни один не свяжется с домом, где пропадают дети. Как Оно заботилось раньше. Оно будет исполнять волю Джейми, как исполняло все эти годы волю Эфраима.
Джейми вырулил на аллею, бормоча: «Никаких домашних животных, никаких.» Двенадцать месяцев пролетят. Оно будет слабым, он будет сильным. Достаточно сильным, чтобы властвовать над Ним. Оно будет его слугой, его рабом. Он ведь способен властвовать над Ним. Разве нет?
от англ, stick — палка. — Прим. ред.
Хеллоуин — Традиционный американский праздник «День Всех Святых». Отмечается с маскарадами, играми. — Прим. ред.