Пролог

 Тодд гладил вздымающийся и опускающийся, раздутый живот Хони. Под растянутой кожей просматривались мордашки и крохотные лапки копошащихся внутри щенков. Тяжело дыша, сука золотистого ретривера отползла в дальний угол кладовой. Роды давались тяжело. Из ее вагины капала кровь и какая-то жидкость. Собака кружила по крошечной кладовой, то и дело, приседая, будто пыталась испражниться. Она вся дрожала от напряжения.

 - Давай, Хони. У тебя получится, девочка.

 Он наполнил ее миску водой, и Хони принялась лихорадочно лакать.

 - Хорошая девочка!

 Тодд гладил ее по шерсти, пока она пила.

 Он был взволнован. Хони была его лучшим другом. Она появилась у него, когда ему был всего лишь год. Сколько Тодд себя помнил, Хони всегда была рядом. Можно сказать, она была его единственным другом. Его мать, женщина глубоко религиозная, предпочитала обучать его на дому, вместо того, чтобы водить в среднюю школу, ограждая его тем самым от «безбожного светского образования».

 - Не удивительно, что все дети там стреляют друг в друга, принимают наркотики, пьянствуют, и курят, теперь, когда из школы убрали библию. Детям даже не разрешают молиться! Их учат сексу, а потом удивляются добрачным половым отношениям у несовершеннолетних и появлению внебрачных детей. Я бы ни в коем случае не разрешила ходить моему мальчику в такую безбожную школу. Все, что тебе нужно знать, есть здесь, в библии.

 Ему не позволялось играть с соседскими детьми, которых его мать считала грешниками, извращенцами и преступниками. Поэтому его единственным партнером по играм была Хони. К огорчению матери, она спала в ногах его кровати. Однажды, когда мать забрала собаку из его комнаты, он плакал до хрипоты. Наконец, его мать смягчилась, и с тех пор Хони спала с ним всегда. Когда собака забеременела, Тодд очень разволновался. Щенки стали бы его новыми друзьями и смогли бы скрасить его мучительное одиночество.

 Хони принялась лизать себя, потом легла на бок. Первый щенок выскользнул, все еще находясь в мешочке с околоплодными водами. Хони лизала и покусывала мешочек, выдавливая тем временем следующий. Образующую мешочки пленку она съедала, и начисто вылизывала щенков. Тодд был счастлив до слез.

 - Они такие красивые, Хони. Посмотри на своих деток. У тебя получилось, девочка.

 Он погладил собаку по голове. Хони снова улеглась, все еще тяжело дыша от усталости.

 - О, боже! Поглядите на этот бардак!

 Позади Тодда стоял его отец, в грязных рабочих сапогах и серой рубашке «Диккиз» с пятнами пота подмышками.

 - Мама говорит, что ты не должен поминать имя господа всуе. Я тут приберусь, пап. Ну, разве они не хорошенькие? Они родились у меня на глазах. Ты бы видел. Так здорово!

 - Да? Сколько их там?

 Тодд заглянул за Хони, которая продолжала вылизывать щенков.

 - Одиннадцать.

 - Одиннадцать? Нам не прокормить столько щенков. Мы едва можем содержать Хони.

 - Но, пап, мы же не можем их продать!

 - Лучше надейся, что мы сможем их продать, иначе они отправятся в собачий приют.

 Тодд заплакал.

 - Нет. Нет, пап. Ты не можешь. Нет.

 - Подойди сюда, сын.

 Тодд подошел к отцу, опустившемуся рядом с ним на колени.

 - Послушай, сын, я знаю, что ты хочешь их оставить, но нам не прокормить их.

 - Но по телевизору говорили, что в собачьих приютах щенков убивают. Усыпляют.

 - Ну, иначе повсюду бы бегали собаки и кошки. Мы бы утонули в них. Они съели бы всю еду и умирали б на улицах от голода и болезней. Усыплять их – гуманное дело. Это избавляет их от мучений. Когда они были дикими и жили на природе, хищники не давали разрастаться их популяции, но так как мы превратили их в домашних животных, ничто не мешает им воспроизводиться. Нет никого, ни волков, ни львов, с кем бы можно было конкурировать в добывании пищи, и кто истреблял бы старых, больных и слабых.

 - Ну, а как же мы?

 - Так я об этом и говорю. Мы контролируем их численность безболезненным и гуманным способом, усыпляя их в случае, если люди не могут о них заботиться.

 Тодд снова заглянул за Хони. Щенки сейчас слепо тыкались ей мордочками в живот, пытаясь сосать. Чтобы помочь им найти соски, Хони осторожно подталкивала их носом. Они выглядели такими слабыми и беспомощными. Тодд и представить себе не мог, что их отправят в приют и убьют. Он заплакал. Отец обнял его.

 Тодд знал, что отец любит его, даже если не всегда понимает.

 - Знаю. Это трудное, но верное решение. Нам просто их не прокормить. Либо мы будем есть, либо они.

 - А как же мы? У нас же тоже нет хищников. Что бывает, если людей становится слишком много?

 - Ну, у нас есть болезни, войны и бедствия.

 - Но мы же умеем лечить болезни.

 - Есть целая куча неизлечимых.

 - В новостях сказали, что на Земле сейчас живут шесть миллиардов человек. А война в Персидском заливе убила всего сто тысяч.

 - Сто тысяч это много.

 - Но несравнимо с шестью миллиардами.

 - Ну, кроме этой бывают еще и другие войны. Причем повсюду.

 - Все равно этого не достаточно. Если нам нужно убить щенков Хони, чтобы не было слишком много собак, то почему мы не делаем то же самое с людьми?

 - Тодд!

 Тодд пристально посмотрел на отца. Он заметил, как тот расстроился, по тому, как он потер грубой мозолистой рукой морщинистый лоб. Отец выглядел обессиленным. Он вздохнул и вытер Тодду слезу на щеке. Тодд знал, что говорит так от злости и расстройства, но для него это не имело значения.

 Тодд снова посмотрел на отца. Он ждал ответа. Ждал, когда тот все ему объяснит. Почему усыплять щенков из-за того, что их слишком много, нормально, а люди в это время размножаются как тараканы. Сквозь стоящие в глазах сына слезы, отец Тодда заметил кипящую злость. Он не знал, как поступить.

 - Сын, ты не должен так говорить. Что сказала бы мама, если бы услышала твой разговор о миллиардах умирающих людей? Не очень-то по-христиански.

 - Но что тогда случится, папочка? Что случится, если больше не останется места? Что случится, если всем не будет хватать еды?

 - Не знаю, детка. Не могу сказать. Хотя вряд ли нам придется беспокоиться об этом на нашем веку. Может тогда наступит вознесение, о котором говорит твоя мама, или мы все сядем на большой звездолет и отправимся на другую планету.

 Тодд посмотрел мимо отца, через комнату, в окно своей спальни. На небе светили звезды. Они казались такими далекими. Он не мог себе представить, что все жители Земли заберутся в один звездолет и улетят так далеко. Это представлялось невозможным. Если население неизбежно удвоится и если Иисус не спустится с небес и не заберет их всех, Тодд был уверен, что жители Земли будут выглядеть, как на тех фотографиях с голодающими детьми, которых он видел по телевизору. Он снова заглянул за Хони. Один из щенков был меньше остальных. Другие не подпускали его к еде.

 - Можно я оставлю этого маленького.

 - Посмотрим.

 Месяц спустя они продали трех щенков. Еще через две недели, оставшихся восемь отдали в собачий приют. Тодд проплакал всю неделю.

Глава первая

 Тодд не мог понять, как у некоторых людей хватает нахальства приходить к нему в кабинку и выпрашивать пособие и талоны на питание. Они утверждали, что не могут позволить себе купить еды, хотя сами весят на 50-60, а то и на 100 фунтов выше нормы. Тут требовалась особая наглость, которой он просто не обладал.

 Он посмотрел на тучную женщину, с чьей шеи каскадом спускались многочисленные подбородки и исчезали где-то под футболкой. Груди, каждая размером в две ее головы, раскачивались из стороны в сторону, едва вмещаясь в бюстгальтере. Титанические руки сотрясались еще больше ее слоновьих сисек, когда она заполняла документы. По кабинету с шумом и гамом носился выводок чумазых, непослушных детей. Тодда затошнило. Женщина была патологически жирной. Здесь самый либеральный врач признался бы что "здоровый вес" превышен минимум на сто фунтов. Ее тело процентов на девяносто состояло из жира. Тодд прикинул в уме: при ее росте 5 футов 6 дюймов, вся ее костно-мышечная система, органы и прочее, весили не больше ста фунтов, хотя сама она имела 250-260 фунтов живого веса, если не больше. То есть жира в ее теле было не меньше 150 фунтов. Между мышцами и кожей был футовый слой. От этих мыслей Тодду стало дурно.

 Ей требовались воистину геркулесовы усилия, чтобы перемещать свое тело по полу. Поход в Управление социального обеспечения был для нее, похоже, главной физической нагрузкой за последний месяц. От веса жира в груди она страдала одышкой. Тодд с трудом мог представить себе, какие муки испытывало ее сердце, пытаясь прокачивать кровь через закупоренные артерии и капилляры. Тяжелый громкий хрип, вырывающийся из ее страдающих от недостатка кислорода легких, пугал Тодда. А что если она умрет прямо здесь, на стуле, и все будут ждать от него оказания ей первой медицинской помощи?

 Но он и не собирался этого делать. Он представил себя, как она медленно синеет у него на глазах, а ее дети воют, причитают, и молят его о помощи. Его коллеги забегают в его кабинку посмотреть, что стряслось, и видят, что он просто стоит и ничего не делает. Они укоризненно смотрят на него, потом один из них прижимается ртом к ее мерзким губам, вдыхая жизнь в ее перегруженные легкие, а другой пытается нащупать под гигантскими буферами грудную клетку, чтобы сделать массаж сердца, отчего огромные жирные потные груди начинают трястись еще больше. А Тодд стоит и втайне надеется, что она уже не оклемается. Он был все еще погружен в свои фантазии, а его выражение лица несомненно выдавало его отвращение, когда она сказала нечто, от чего ему захотелось выскочить из офиса.

 - Я хочу записаться на программу «Мать и дитя». Я снова беременна.

 - Простите?

 Тодду показалось, что он ослышался. Не такая же она глупая, чтобы заводить еще детей, если не может кормить и одевать четырех голодранцев, которых уже родила? Что происходит с регулированием рождаемости? Разве у кого-то еще стоит на это жирное чудовище? Если она не в состоянии прокормить себя, то какого черта заводит детей?

 - Я беременна и хочу подать заявку на программу «Мать и дитя».

 - Почему вы не делаете аборт? Мы бы с радостью оплатили вам его.

 У женщины отвисла челюсть.

 Тодд не мог поверить, что только что сказал такое. У него просто вырвалось. Он же на работе. Теперь она все расскажет его боссам, и его либо временно отстранят, либо уволят.

 Если я не смогу убедить ее сделать это. Меня, наверное, все равно уволят, так почему бы не попробовать сделать доброе дело в последние минуты службы?

 Женщина все еще смотрела на него широко раскрытыми глазами. Выражение лица медленно менялось с удивленного на возмущенное. Он должен был что-то сказать. Тодд наклонился над столом и заговорщически зашептал ей.

 - Послушайте, если вы избавитесь от ребенка, и не будете рожать нового, который станет потом жить за счет налогоплательщиков, то я прослежу, чтобы вся процедура была оплачена государством. А если пойдете еще дальше и перевяжете себе маточные трубы, я лично прослежу, чтобы вам больше никогда не пришлось появляться в этом офисе. Никаких больше поисков работы, никаких собеседований, никаких подписываний документов. Каждый месяц вы будете получать талоны на питание и чек, и никогда больше не увидите моего лица.

 Женщина открыла рот и замерла. Она замерла! Она раздумывала. Она посмотрела на хнычущего на ее коленях младенца, с перемазанным детским питанием и соком лицом, на двухлетнего ребенка в стоящей рядом коляске, воняющего грязными подгузниками, которые нужно было сменить еще час назад, на детей четырех и пяти лет, продолжающих драться из-за игрушки, которую один из них спер из продуктовой лавки, и на ее лице стало проявляться выражение усталости и смирения. В ее глазах заблестели слезы. Она выглядела смущенной и беспомощной. Тодд удивился, что его это совершенно не тронуло. По какой-то причине, бедственное положение одного человека не волновало его. Особенно, когда ежегодно вымирают 50000 видов растений и животных, и мы расчищаем под животноводческие фермы тропические леса, чтобы подобные жирные твари могли жрать свои чизбургеры. Ему захотелось отвернуться, но он знал, что ему нужно выглядеть полным сочувствия, если он хочет сохранить работу.

 - Что я должна подписать?

 - Я дам вам форму бесплатного медобслуживания. Сам заполню ее. Останется только подписать. Вы поступаете правильно.

 Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не улыбнуться. Он посмотрел на длинную очередь, стоящую за дверью его кабинки, и впервые не ощутил привычного беспокойства. Он не испытывал желания спрятаться под столом, сбежать из здания, или взять ружье AR15 и перестрелять всех в поле зрения, а потом сжечь это место дотла. Впервые за девять лет работы в Управлении соцобеспечения, Тодд Хаммерштайн по-настоящему почувствовал, что сделал доброе дело.

Глава вторая

 Тодду потребовалась недюжинная выдержка, чтобы не распространять свое предложение по стерилизации в обмен на государственные деньги на каждого мужчину или женщину, приходивших к нему в тот день. Он знал, что ему следует быть осторожным. Но когда Тодд увидел, как к нему, шатаясь, вошла какая-то женщина, явно сидящая на метамфетаминах, несущая на руках орущего младенца, с самого рождения имеющего наркотическую зависимость, и попытался представить, на что были похожи первые 24 часа жизни этого ребенка в инкубаторе, выводящем из него наркотики, и каково его будущее, с трудом смог сдержаться.

 Что случилось с нашим обществом, если мы позволяем размножаться подобным отбросам?

 Они входили к нему один за другим. Мужчина, освободившийся по УДО только месяц назад, имевший по всему городу шесть детей от шести разных женщин, нигде не работавший и явно избегавший платить алименты. Парочка получателей социальной помощи в третьем поколении, уже имевшая двоих детей, бессовестно обсуждавшая рождение еще одного ребенка ради получения большего пособия. Мать-одиночка, чья мать растила трех ее детей, пока та шаталась по ночным клубам. И отец-одиночка, пытавшийся получить инвалидность, скакавший с одной работы на другую, жаловавшийся на все, от волчанки и хронической усталости до синдрома дефицита внимания. Тодду хотелось стерилизовать их всех.

 Ему даже не хотелось спрашивать их об этом. Он мечтал о кнопке, нажимая на которую, можно было вызывать санитаров, которые привязывали бы их к стульям, а сам он стерилизовал бы их и кастрировал, как кошек. Интересно, принял бы кто-нибудь из них его предложение? Он решил, что нужно попробовать, чтобы выяснить это. С толстухой ему повезло. Но лучше не торопить удачу.

 Тодд выполнял обычные процедуры, назначая им собеседования для устройства на работу, на которые, как он знал, они не пойдут, рекомендуя им торговые училища, к которым они проявляли еще меньший интерес, выдавая им брошюры о безопасном сексе и программах реабилитации наркоманов, пока они сидели со скучающим видом и с нетерпением ждали, когда им дадут заполнить документы для получения очередного чека. Его утренний успех с толстухой начинал уже стираться из памяти. Конечно же, было еще много честных трудолюбивых пар, которые были уволены по сокращению, либо увидели, что их платежи по кредиту удвоились из-за плавающей процентной ставки, либо просто переживали тяжелые времена. Такие обращались за материальным пособием раз в год. Но 40% людей, приходивших в его офис, никогда не искали работу. Три четверти от оставшихся 60% находили работу только чтобы снова ее потерять. Это напоминало бесконечную карусель, видеть их входящими и выходящими, из года в год.

 Когда последние за этот день клиенты вошли в его кабинку, Тодд уже не мог контролировать себя. Он просто надеялся, что ему с ними повезет также, как с той толстухой.

 - Входите. Присаживайтесь.

 Он окинул их взглядом, и по нервным, дерганым движениям и потрепанному внешнему виду сразу все понял, даже не открыв их дело.

 И он, и она были наркоманами, сидевшими на крэке, и он, и она занимались проституцией. Они ждали своего первого ребенка. Иногда казалось, будто каждый получатель пособия, приходивший в его офис, был либо беременным, либо с младенцем на руках. Чем меньше они были образованы, тем хреновей была их жизнь, и тем большую способность к размножению они проявляли. Одно это убеждало Тодда, что он делает правое дело.

 - Какой у вас срок?

 Женщина прищурилась. Ее глаза медленно сместились влево, в сторону от него, будто она что-то разглядывала в темноте. Она откинула назад немытые, жирные светлые волосы, явив усеянное оспинами и струпьями лицо, некоторые были расчесаны до крови. Ее глаза сместились вправо, снова миновав его, потом двинулись в противоположном направлении, пока, наконец, не зафикировались на лице Тодда. Она улыбнулась, обнажив черные от кариеса зубы и гноящиеся кратеры, там где зубы давно сгнили, или были выбиты каким-нибудь гопником. Облизнула потрескавшиеся губы и почесала кровоточащие струпья на руках.

 - Ч-что?

 - Сука, он спросил, сколько месяцев ты уже беременна.

 Мужчина, который пришел с ней, и которого Тодд счел ее мужем, схватил женщину за руку и встряхнул.

 Ее глаза на секунду сфокусировались, и она неловко улыбнулась. Мужчина закатил глаза и усмехнулся. Из уголка ее рта вытекла капля слюны, которую она вытерла тыльной стороной руки, и той же рукой вытерла нос.

 - А. У меня пять месяцев.

 Она снова улыбнулась и завращала глазами в разные стороны, будто снова потеряла его из поля зрения. Когда она протянула ему через стол заявку на получение пособия, Тодд уловил дуновение от ее дыхания и сморщил нос. Пахло канализацией. На ней был короткий топ без бюстгальтера. Груди маленькие и обвисшие. Соски торчали сквозь ткань топа. Голый живот выпирал над мини-юбкой, спущенной на бедра так низко, что было видно волосы на лобке. На животе у нее была татуировка в виде бабочки и пирсинг на пупке. Тощую лодыжку обвивала черная «племенная» наколка.

 - Какие вы наркотики употребляете?

 - Мужик, пошел на хер! Мы тебе не наркоманы! Мы не собираемся отвечать на твои сраные вопросы.

 Тодд окинул взглядом мужа женщины. Его налитые кровью глаза слезились. Он почесывался и дрожал, как и она. Только вместо щербатой улыбки, его лицо кривилось в пренебрежительной усмешке. Его мятая футболка была заляпана кровью и чем-то типа блевотины. Она была на два размера больше, как и его мешковатые джинсы, висящие на костлявых бедрах. Выкрашенные в черный цвет волосы собраны на затылке в колючий пучок. В уголке левого глаза наколка в виде слезы, и пирсинг в правой брови и губе. Шею опоясывало выколотое лого «Металлики», с размером букв в два дюйма, правую руку обвивал татуированный дракон, исчезавший где-то под рукавом футболки.

 Тодд улыбнулся.

 - Если вам нужен хоть цент государственных денег, то сядьте, закройте хлебальники и отвечайте только на мои вопросы.

 - Хер тебе! Ты не можешь с нами так разговаривать.

 - Детка! Нам нужны деньги, так что сядь.

 Тодд тепло улыбнулся.

 - Итак, что принимаете?

 - Хм… ну… мы оба принимаем крэк, метамфетамин, и иногда героин, если удается раздобыть.

 Тодд перевел взгляд с нее на ее мужа. Тот смотрел в сторону.

 - Да, то что она назвала и… и я еще иногда принимаю «пыль», то есть, Пи-Си-Пи.

 - Как вас зовут?

 - Меня - Николен Де Марко, а моего мужа – Майкл.

 - Сколько вам лет?

 - Мне 22, а Майклу 25. Мы хотим получить пособие. Мы ждем второго ребенка.

 - А что случилось с первым?

 - Он родился умственно отсталым и с больным сердцем. Мы не могли себе позволить заботиться о нем, так что пришлось отдать его на усыновление.

 - А теперь у вас будет еще один?

 - Да, но не волнуйтесь. Мы оба собираемся «завязать» до того, как он родится. Майкл хочет уже быстрее найти работу. Мы будем хорошими родителями.

 Тодд покачал головой.

 - Нет. Вы не будете хорошими родителями, и вы не «завяжете».

 - Пошел на хер, мужик! Ты же нас ни хрена не знаешь!

 Тодд наклонился вперед и уставился прямо в глаза юной наркоманке.

 - Ты действительно веришь в это? Ты действительно думаешь, что я никогда раньше не слышал подобную историю? Я даже знаю, в отличие от тебя, чем она кончится. Хочешь ее услышать? Ты получишь чек на пособия, если я буду достаточно туп, чтобы дать его тебе. Ты будешь ширяться или нюхать свою дрянь, пока у тебя не случиться выкидыш. Либо ты родишь еще одного дефективного ребенка, потому что его мамаше было на него насрать, и она не могла девять месяцев продержаться без дури. Этого ребенка ты тоже отдашь на усыновление, потому что глубоко внутри знаешь, что из вас получатся дерьмовые родители. А если каким-то чудом ваш ребенок родится лишь с тяжелым случаем абстинентного синдрома, вы заберете его в свой гадюшник, где сейчас живете, и будете кормить его и менять подгузники только тогда, когда будете достаточно трезвы, чтобы помнить об этом. И если он выживет после рецидивирующей инфекции от сильной опрелости, недоедания, плохого ухода, и физического насилия, которому вы, несомненно, будете подвергать его, когда он своим плачем будет ломать вам кайф, это уже будет чудо. Но когда вы в конечном счете потеряете квартиру, либо вас выгонят из дома, в котором вы ночуете, а так как правительство не может дать вам чек без адреса, по которому он будет отправлен, вы снова окажетесь на улице, где оба будете торговать своими задницами за дозу крэка. Потом какой-нибудь педофил предложит вам деньги за несколько часов с вашим ребенком, и вы продадите и его задницу.

 Глаза Николен широко раскрылись. Нижняя губа задрожала, и она заплакала.

 - Я… Я не.. Я никогда не поступлю так со своим ребенком. – Ее глаза по-прежнему бегали из стороны в сторону, не в состоянии сфокусироваться. Ее лоб покрылся морщинами, когда она усилием воли попыталась протрезветь. С ясностью ума у нее были явные проблемы.

 - Нет, поступишь. Именно так. Вот почему и миру, и твоему ребенку будет лучше, если ты сделаешь аборт и стерилизуешься, чтобы никогда больше не беременеть. Потом вы снова сможете курить крэк и колоть герыч, пока, наконец, не откинете копыта.

 Николен с отвисшей челюстью уставилась через стол на Тодда. У нее был вид, будто она ждет заключительной фразы, неуверенная, на полном ли серьезе сейчас говорит этот высокий худой рыжеволосый белый парень в желтой рубашке-поло и штанах цвета хаки.

 Улыбка ни на секунду не сходила с лица Тодда, но Николен не могла по выражению его глаз сказать насколько он серьезен. Она привыкла к жесткой любви. За многие годы у нее полно было вмешательств в дела семьи. Но никто никогда не разговаривал с ней с такой жестокой, садистской откровенностью.

 Она обхватила себя руками и стала раскачиваться на стуле вперед-назад. Ее муж зыркал дикими глазами то на жену, то на Тодда.

 Он буквально кипел. Выглядел так, будто вот-вот взорвется. Тодд подозревал, что мужчина в любую секунду может вскочить и дать ему в челюсть. Этот парень был такой же худой, как и он сам, но Тодд был худой, потому что бегал каждый день, ездил на работу на велосипеде, не ел мяса и молочных продуктов. А этот парен был худой, потому что вряд ли вообще что-то ел и постоянно сидел на амфетаминах. Хотя будь он под Пи-Си-Пи, то смог бы оторвать Тодду руки как крылышки мухе, выйди он из себя.

 - Но, - Николен посмотрела на мужа, который ответил ей безучастным взглядом, хотя его лицо выдавало шок и замешательство, и кипящую глубоко внутри ярость, - мы не верим в аборты.

 Тодд закатил глаза и раздраженно покачал головой.

 - Видимо вы и в контроль над рождаемостью не верите. Посмотрите на себя. Вы действительно думаете, что будете для ребенка хорошими родителями? Вы хотите, чтобы жизнь вашего ребенка была еще хреновей вашей?

 Майкл вскочил со стула и ткнул пальцем Тодду в лицо. Тодд зажмурился и приготовился к удару.

 - Сукин ты сын! Мы не желаем слушать это дерьмо! Кем ты, блядь, себя возомнил?

 - Нет. Вовсе не должны. Если хотите, можете выйти в эту дверь. Я просто поставлю на вашей заявке штамп «Отклонено», и вы снова займетесь проституцией, чтобы заработать на наркоту.

 Майкл вздохнул и плюхнулся на стул.

 - Черт, ты же хорошо знаешь, что мы не можем пойти на это дерьмо. Мы больны, мужик! Нам нужны деньги.

 - Ну, даже если я одобрю вас, максимум что вы сегодня сможете получить, это талоны на еду. Чека вы не увидите еще месяц.

 - Целый месяц!

 - На самом деле от шести до восьми недель.

 - Черт! Это пустая трата времени! – Майкл начал ходить взад-вперед с потерянным, обреченным видом.

 - Все в порядке, детка. Пока ждем чек, мы можем продавать талоны на еду.

 - Это в том случае, если я одобрю вас. Только вот с какой стати? Как я уже сказал, мне известно, чем закончите вы и ваш ребенок.

 - Но… Но нам нужны… Нам очень нужны деньги!

 - А что если мы сделаем то, что вы сказали? То есть, что если избавимся от ребенка? Если Николен сделает аборт?

 - Нет. Нет. Я не могу. Я не буду!

 - Ты что действительно хочешь торговать собой еще два-три месяца, когда будешь на седьмом или восьмом месяце беременности? Ты же знаешь, что мы не будем больше принимать наркоту. Ты наверно уже затрахала этого ребенка всем этим герычем, который в себя ширнула.

 - Еще она должна пройти стерилизацию.

 - Ага. Что если мы сделаем все это?

 - Если вы сделаете аборт и перевязку маточных труб, то я подпишу все необходимые бумаги, чтобы вы получили свой чек. Я даже постараюсь все ускорить. Отмечу вас как экстренный случай, чтобы вы быстрее могли получить свой чек. Могу даже пойти на канцелярскую ошибку и записать вашего сына, которого вы отдали на усыновление, в иждивенцы, чтобы вы получили больше денег.

 - Но я не хочу делать аборт.

 Майкл взял исколотую руку Николен в свои руки, и изо всех сил попытался изобразить полный сочувствия взгляд.

 - Ники, мы должны это сделать. Ты же знаешь, мы все равно не будем хорошими родителями. Посмотри на нас. Мы не можем приносить ребенка в такой мир. Этот парень прав. Для нас это лучший вариант.

 - Я пойду за бумагами.

 Тодд наблюдал, как они заполняют документы. Он сунул руку в сейф и вытащил пачку стодолларовых талонов на питание.

 - Остальное получите по почте, после того, как придете сюда и покажете мне, что обо всем позаботились. Вот номер клиники, где все сделают бесплатно.

 Майкл и Николен Де Марко вышли из кабинки Тодда, держась за руки.

 Второй раз за день Тодд почувствовал, будто вызвал настоящую перемену, не только в жизни новорожденного ребенка, этой гребаной парочки, или той толстухи с детьми, а во всем мире.

 В тот день Тодд ушел с работы в невероятно приподнятом настроении. Он вышел из здания и со счастливой улыбкой направился к парковке.

Глава третья

 Тодд преодолел шесть миль до дома, крутя педали своего десятискоростного велосипеда. У ворот остановился рядом с почтовым ящиком.

 Сунув подмышку пачку счетов, он выбросил в мусорную корзину листовки из супермаркета, купоны из химчистки, и меню с фастфудом. Пришли два его любимых журнала - «Веган Таймз» и «Империлид Плэнет». Тодд пролистал их, пока шел в квартиру. Там была статья о пользе сырых продуктов при детоксификации и потере веса, статья о знаменитостях, придерживающихся вегетарианской диеты, и рецепт пасты «Веган» из нашинкованных кабачков. Тодд закрыл один журнал и раскрыл другой, пока искал в переднем кармане ключи.

 Все хорошее настроение, полученное от сделанного им в тот день на работе, внезапно улетучилось, когда он пробежал глазами заголовок статьи «Жизнь без людей». Она была написана Геймлихом Анаттоли, главой группы экологов-активистов, в которую входил Тодд. Речь в ней шла о самой группе и его одноименной книге. Тодд прочитал эту книгу в прошлом году, когда она попала в список бестселлеров. Приведенные Геймлихом статистические данные по перенаселенности пугали и шокировали. Читая их, чувствуешь себя беспомощным и обреченным, а все твои усилия кажутся тщетными. В год население увеличивается на 76 миллионов человек, то есть на 2500 каждые двадцать минут. При таком темпе роста, с учетом постоянного снижения уровня смертности, через 50 лет население планеты достигнет десяти миллиардов человек. Такое количество людей может полностью разорить планету, выкачать из нее все природные ресурсы, оставив лишь мертвую шелуху. Что-то нужно делать.

 До этого, в том же году он посмотрел документальный фильм про Чарльза Мэнсона, в котором тот утверждал, что для того, чтобы спасти планету, нужно убить примерно 2 миллиона людей. С точки зрения перенаселения два миллиона людей это капля в море, и те два нежеланных ребенка, чье рождение он предотвратил, совершенного ничего не изменят. Ему нужно сделать что-то еще. Нужно найти способ убедить больше людей.

 Наконец Тодд вытащил ключи и открыл входную дверь. Бросил журналы на кофейный столик и вошел в спальню. Плюхнулся на кровать и открыл свой ноутбук. Зашел на форум «Жизнь без людей». Там было новое сообщение от Геймлиха. Этот человек будто читал его мысли.

 Знаю, что многие из вас считают эту задачу невыполнимой. Вы думаете, что ваших усилий будет недостаточно. Что одному человеку не под силу повлиять на всю планету. Что ж, позвольте мне рассказать вам одну историю. 

 Мальчик с дедом гуляли вдоль пляжа. Песок был усеян выброшенными приливом морскими звездами. Проходя мимо одной, мальчик поднял ее и выбросил обратно в океан. 

 Он делал это с каждой морской звездой, которую встречал на своем пути. 

 Его дед спросил его, - Зачем ты возишься с этими морскими звездами? 

 Мальчик посмотрел на деда и ответил, - Потому что они погибнут, если я не верну их в воду. 

 Дед посмотрел на пляж, потом снова на внука. 

 - Пляж тянется на дюжины миль. То, что ты делаешь, почти ничего не изменит. – Мальчик посмотрел на морскую звезду в своей руке и бросил ее в воду. 

 - Для этой изменит. 

 Итак, прежде чем вы скажете себе, что ваши усилия ничего не изменят, я хочу, чтобы вы знали, что среднестатистический человек несет ответственность за гибель почти ста животных в год, приобретая еду, одежду и другие потребительские продукты. А также за уничтожение более акра деревьев. И все это только один человек. 

 Тодд улыбнулся и откинулся на спинку кровати. Именно это он и хотел услышать.

 «Жизнь без людей» была экологической группой, выступавшей за спасение планеты через добровольную стерилизацию. Тодд сам недавно сделал вазэктомию и убедил одного из коллег последовать его примеру. Но то, что он сделал сегодня, перенесло все на совершенно иной уровень. Он не просто убедил кого-то не заводить детей. Он убедил тех женщин убить детей, которых они уже носили. Он захотел поговорить с Геймлихом. Он хотел посмотреть, одобрит ли этот человек то, что он сделал. Он нуждался в поддержке. Нуждался в Геймлихе, чтобы тот оправдал его действия.

 Тодд сел в кровати и придвинул к себе ноутбук. Перешел в нижнюю часть форума и нажал кнопку «Новое сообщение». Какое-то время обдумывал, что именно он скажет, глубоко вздохнул, отодвинулся от ноутбука, снова вздохнул и, придвинув к себе клавиатуру, начал печатать.

 Что, если вы уже беременны? Порекомендуете ли вы женщине сделать аборт, вместо того, чтобы выпустить в мир еще одного человека? 

 Палец Тодда завис над клавиатурой. Он обдумывал, нажать клавишу «Ввод» или нет. Его мучили опасения, что Геймлих может не согласиться с тем, что он сделал. Геймлих был одним из его кумиров. Тодд прочитал обе его книги. «Людская чума» и бестселлер, благодаря которому тот оказался на обложке «Миллениум Мэгэзин», и в честь которого был назван этот форум, «Жизнь без людей». «Людскую чуму» Тодд прочитал еще в колледже, и тогда она показалась для него откровением. В ней подробно рассказывалось о быстром увеличении популяции за последние двести лет и о ее влиянии на планету - от загрязнения и выброса парниковых газов до уничтожения лесов и исчезновения сотен тысяч растений и животных. Но наибольшее влияние на Тодда оказала «Жизнь без людей».

 В этой книге Геймлих предлагал свой рецепт решения проблемы с перенаселенностью. Геймлих решил шагнуть дальше Китая, и вместо того, чтобы запретить каждой паре иметь более одного ребенка, считал, что 90% мужчин и женщин в мире должны пройти химическую стерилизацию, сократить по закону потребление мяса до одного раза в неделю, и запретить двигатели внутреннего сгорания. Это была радикальная позиция, и правые республиканцы обрушились на него с критикой. Вскоре Геймлих был на всех ток-шоу страны, где защищал свое мнение от спонсируемых правительством экспертов-экологов, правых политиков и ведущих. Позиция Геймлиха была непоколебимой, не смотря на насмешки и клевету. Тодд был восхищен. Он смотрел его выступления в интернете и пытался связаться с ним. Так он вышел на его веб-сайт и форум. Однако сегодня он впервые за год решил выйти из тени и разместить на форуме свое сообщение. Через несколько минут он получил ответ.

 Всего уже было восемь ответивших, разделившихся поровну на тех, кто думал, что предлагать женщине сделать аборт это слишком и еще больше отдалит их от других экологических групп, и на тех, кто категорически считал, что любая женщина, которая принесет еще одного ребенка в этот мир, будет предателем планеты. Тодд прокрутил список сообщений вниз, пока не наткнулся на ответ Геймлиха:

 Кто знает, будет ли этот ребенок тем, кто в итоге сломает спину верблюду? Нельзя сказать, сколько людей может вместить этот мир, пока он не будет полностью разорен и не погибнет. Ребенок в животе той женщины может быть тем, кто обречет всех нас. Каждый родившийся человек это новый потребитель, новая трата природных ресурсов. Если эту женщину можно убедить прервать беременность, то это лишь поможет решению нашей проблемы. Кому какое дело до других экологических групп? Это не соревнование в популярности. Речь идет о будущем нашей планеты. 

 Тодд удовлетворенно кивнул головой. Он получил ответ.

Глава четвертая

 Тодду было двенадцать, когда его мать забеременела. Спустя всего год, как отец отдал щенков в приют. Мать Тодда как-то неловко сгибалась, когда садилась на диванные подушки. Так обычно делают беременные женщины. Живот у нее был размером с волейбольный мяч. Тодд не мог понять, почему не замечал его раньше. Может, она его прятала? Отец, видимо, тоже не замечал. Днем Раймонд Хаммерштайн работал на «Ю-Пи-Эс» водителем погрузчика, а ночью – охранником в супермаркете. Тодд даже не помнил, когда он последний раз видел мать и отца вместе, в одной комнате.

 Мысль о брате или сестре привела Тодда в возбуждение. Похоже, скоро его одиночеству придет конец. Тодд спрыгнул с кровати со светящейся на лице улыбкой, указывая пальцем на ее выпирающий живот. Теперь Тодд часто задавался вопросом, как сложилась бы его жизнь, не обрати он тогда внимание на ее большой живот.

 - Мама! Ты беременна!

 По ее взгляду Тодд понял, что сказал что-то не то. Может, она не была беременна. Может, она просто набрала вес, а он оскорбил ее.

 - Иди в свою комнату, Тодди.

 Тодд задавался вопросом, что было бы, если б он остался. Если б не повернулся молча и не ушел в свою комнату с понурым видом. Может, тогда мать была еще жива.

 Прошло больше часа, прежде чем Хони начала лаять. Хони никогда не лаяла. Электрический ошейник давно лишил ее всякого желания как-то выражать свои чувства. Поэтому этот внезапный всплеск эмоций потряс Тодда. Он понял, что случилось что-то плохое, и это, похоже, касалось его матери. Тот печальный сердитый взгляд, когда он обратил внимание на ее набухший живот, предупредил его, что грядет нечто страшное. Он лишь надеялся, чтобы она не причинила вреда его собаке. Его не волновало, причинит ли она вред ему. К этому он давно уже привык.

 Тодд бросил свой комикс про Росомаху в коробку из-под обуви, где его прятал, и задвинул ее обратно в шкаф. Матери не нравилось, что он читает комиксы. Она считала, что в них слишком много насилия. Тодд всегда думал об этом с иронией. Женщину, которая часто избивала его удлинителями или проволочными вешалками, на полном серьезе волновало воображаемое насилие в книжках с комиксами. Для нее это было все равно, что порнография.

 Хони все еще лаяла, когда Тодд вышел в коридор. Она сидела у открытой двери в ванную комнату.

Шерсть у нее на спине вздыбилась, и собака начала пятиться назад. Из ванной раздавались стоны матери. У Тодда по телу забегали мурашки. Он почувствовал, что в ванной происходит нечто гораздо худшее, чем то, что он мог себе представить.

 - Мама?

 Тодд медленно двинулся вперед.

 - Уууууу! У! У! О, боже.

 - Мама? С тобой все в порядке?

 Он слышал ее учащенное дыхание. Она дышала так же, как Хони в ту ночь, когда рожала щенков. Тодд бросился вперед, решив, что его мать рожает. Он завернул за угол и, поскользнувшись в луже крови, шлепнулся на задницу. Подняв глаза, он увидел, что мать сидит на унитазе и вгоняет в себя окровавленную вешалку. Кровь лилась из нее рекой и стекала на пол темно-красным потоком. С хлюпающим звуком мать выдергивала из себя вешалку, потом снова вгоняла в себя, и снова выдергивала. Ее половые губы были полностью изуродованы. Тодд никогда не видел столько крови. Он понял, что делает его мать, еще до того как из кровоточащего влагалища появился маленький череп. Проволочная вешалка проткнула глазницу зародыша и вошла в его череп, почти отчлененный от туловища. Вся голова была в выбоинах и рваных ранах от прежних попыток матери вытащить из себя плод. Тодд закричал. Мать продолжала орудовать в себе вешалкой.

 К тому времени, как вернулся отец, мать уже истекла кровью. Тодд сидел, прислонившись к залитому кровью унитазу, и, истерично рыдая, прижимал к себе мать. Мать была голая, ноги широко раздвинуты, а из влагалища торчал крошечный плод. Он держался на пуповине, а маленький череп был пронзен вешалкой для одежды.

 - Боже мой! Рэйчел! Боже мой! Что ты наделала! Что ты наделала!

 Тодд посмотрел на отца и покачал головой. Открыл рот, но не смог произнести ни слова. Отец опустился рядом с ним на колени. Он смотрел широко раскрытыми глазами на мертвую жену.

 - Она… Она была беременна? Боже мой. Она была беременна! Почему она сделала это? Почему она сделала это?

 Они будто целую вечность простояли на коленях в крови матери, потом отец встал, взял Тодда за руку, и оттащил от трупа. Отвел его в кухню, снял с него окровавленную одежду, и обмыл тряпкой для посуды.

 - Не беспокойся, Тодди. Мамочка сейчас на небесах, - сквозь слезы сказал отец. Он замолчал и вцепился зубами себе в руку, чтобы не разрыдаться. Потом снова взял тряпку и продолжил оттирать с Тодда кровь. – Сейчас она на небесах. Все хорошо.

 Но Тодд не был уверен, что она на небесах. Он слышал, что самоубийцы не попадают в рай. Но он не был уверен, что мать пыталась убить себя. Она хотела убить ребенка. Тодд подумал о ребенке, который был у нее внутри. Он был убежден, что Бог не счел бы это убийством, будь у нее на то веская причина.

 - Это как со щенками?

 Отец перестал тереть и посмотрел на него. В его глазах стояли слезы. Взгляд был полон смятения и отвращения.

 - Что?

 - То, что сделала мама? Как со щенками? Она убила ребенка, потому что мы не можем его себе позволить, потому что нас и так слишком много?

 Отец покачал головой и заплакал еще сильнее. Он крепко обнял Тодда, давясь слезами.

 - Не знаю, Тодди. Я не знаю.

 Он отвел Тодда в его комнату, поставил ему у кровати стакан молока и тарелку с шоколадным печеньем.

 - Теперь я должен помыть маму, а ты постарайся уснуть.

 Тодд не мог спать. Он сидел и слушал, как по дому слоняются полицейские и врачи. Слышал, как пришли бабушка с дедушкой. Слышал их отчаянный плач. Потом он услышал звуки, которые не забудет никогда, хлюпающие звуки, когда стали передвигать тело матери. Самым худшим из услышанного было то, что отец сказал его деду, когда они стояли в коридоре за дверью комнаты Тодда.

 - Не знаю, почему она сделала это. Рэйчел всегда была против абортов. – Это был голос его деда.

 - Это не мой ребенок. Я даже не знал, что она беременна. Я много работаю. Я… Я не знаю, как… Я не замечал. Она была уже на восьмом месяце. Я был всегда таким усталым, когда приходил домой.

 - Что значит, не твой ребенок.

 - Мы с Рэйчел решили не заводить больше детей. Два года назад я сделал вазэктомию. Наверно, это кто-то из церкви. Похоже, у нее был роман.

 - Не может быть.

 - Я бы простил ее. Я бы… Она не должна была…

 - Ты уверен?

 - Уверен. Я бесплоден.

 Потом возникла пауза, и дверь в спальню Тодда открылась. Мужчину заглянули, чтобы убедиться, что он спит. Тодд натянул на лицо одеяло и замер. Так он лежал, пока не убедился, что дед с отцом ушли.

Глава пятая

 Тодд с нетерпением ждал нового рабочего дня. Теперь у него есть миссия. Единоличная миссия остановить распространение человечества. Второй день был не столь успешным, как первый.

 Вошла черная женщина с двумя детьми, один подросток, другой едва начал ходить. Ее звали Сандра Уотсон. Высокая, красивая, незамужняя и беременная. У нее была кожа цвета светлого кофе и зеленые глаза. Длинные волосы заплетены в косички. Тодд заглянул в ее заявление. Ей 31 год. Первого ребенка она родила, похоже, в пятнадцать.

 Сначала мисс Уотсон устроилась на работу в агентство по временному трудоустройству, потом забеременела. Посещая школу медсестер, она рассчитывала получить пособие, талоны на еду и подписаться на программу «ЖМД».

 - Здорово, что вы ходите в школу медсестер. Наверно, тяжело, будучи беременной и уже являясь матерью, еще и работать неполный рабочий день.

 - Да уж, тяжело. Но Джамал помогает. Днем я работаю в агентстве по временному трудоустройству, а за детьми присматривает сестра. Она работает по ночам. Потом Джамал после учебы сидит с детьми, а я ухожу в школу.

 - Тогда я за вас рад.

 - Да уж, он сейчас у нас глава семьи.

 Тодд посмотрел на застенчивого паренька. У того было карамельного цвета лицо со смесью африканских и кавказских черт. Толстые губы, но тонкий нос. Карие глаза и высокие скулы. Он явно унаследовал внешность матери. Волосы коротко подстрижены, почти под ноль. Одет в мешковатую футболку и висящие на бедрах модные джинсы. И то и другое, похоже, новое. На шее серебряная цепочка, на запястье - явно дорогие часы. Тодду стало интересно, как этому пареньку удается так хорошо одеваться, если его мать почти не работает.

 - А Джамал работает?

 Тут возникла заминка.

 - У Джамала есть работа? В вашем деле вы указали, что единственный доход в семье имеете вы.

 Женщина посмотрела на сына и увидела именно то, что увидел Тодд. Лгать она уже не могла.

 - Мисс Уотсон?

 - Он… Он немножко подрабатывает после школы. Ничего особенного. Просто, чтобы он мог купить себе школьную одежду. – В ее голосе звучало отчаяние.

 - Где он работает?

 - В «Ю-Пи-Эс».

 - Мой отец работал в «Ю-Пи-Эс». Там неплохо платят, верно? Сколько ты зарабатываешь, сынок?

 Тодд увидел, что женщина повернулась к сыну и посмотрела на него так, будто хотела, чтобы он солгал.

 - Десять долларов в час.

 Тодд сделал какие-то пометки в их заявлении.

 - Ух, ты. Неплохо. А чем ты там занимаешься?

 - Загружаю ящики на грузовики.

 - Это нелегкая работа, сынок. Мужская работа. Ты должен гордиться собой. Мой отец работал на погрузчике. Сколько часов в неделю ты работаешь?

 Мисс Уотсон выглядела испуганной.

 - Двадцать, включая выходные.

 - То есть, ты зарабатываешь примерно 200$ в неделю?

 Мальчик кивнул.

 Тодд посмотрел на женщину, и та покачала головой.

 - Извините, но я никак не могу одобрить ваше заявление. Вы оба, работающие неполный рабочий день, зарабатываете слишком много денег. Я могу вас одобрить для программы «ЖМД», и, может быть, дам немного талонов на питание, но чек вы не получите.

 - Но это не честно. У меня вот-вот будет ребенок. Вы наказываете меня за то, что я работаю? Значит, если бы я была одной из тех ленивых сучек, вечно паразитирующих на системе и никогда не пытавшихся сделать что-либо самостоятельно, то вы бы одобрили меня без проблем, так? Фигня какая-то!

 Она взяла сумочку и собралась уходить.

 - Идемте, дети.

 Тодд поднял руку и жестом пригласил ее сесть на место.

 - Подождите. Возможно, я могу еще кое-что для вас сделать.

 Мисс Уотсон повернулась и подозрительно посмотрела на него, потом снова села на стул, сняв сумочку с плеча и положив на колени.

 - Послушайте. Вы ходите в школу, пытаетесь сделать карьеру и обеспечить своим детям хорошую жизнь. Я восхищаюсь этим. Здесь редко такое увидишь. Все усложняет только этот ребенок. Если вы дадите согласие на аборт, а потом сделаете перевязку маточных труб, я закрою глаза на работу Джамала и подпишу вас на ежемесячную материальную помощь.

 - Что за херню вы мне только что сказали?

 - Знаю, у вас уже второй триместр, но есть врачи, которые смогут сделать это без вреда для вашего здоровья.

 - Поверить не могу в эту чушь. Что это такое? Какая-то государственная программа по геноциду? Хотите стерилизовать всех ниггеров, чтобы они не размножались? Стереть нас с лица земли за пару поколений?

 - Нет. Боюсь, вы меня не правильно поняли.

 - Нет. я прекрасно вас поняла, белый человек! Вы хотите убить моего ребенка! Больной белый ублюдок!

 Ее голос становился все громче. Другие люди уже стали заглядывать в кабинку Тодда.

 - Пожалуйста, успокойтесь. Говорите тише.

 - Почему это? Вы не хотите, чтобы люди знали, что хочет сделать правительство? Предлагают взятку в обмен на аборт! Не хотят, чтобы ниггеры размножались!

 - Это не заговор. Вы просто меня не правильно поняли.

 - Я все правильно поняла!

 Тодд встал и подал знак охране через прозрачную пластиковую перегородку его кабинки. Те уже направлялись в его сторону, а когда увидели Тодда, то бросились блокировать выход из кабинки.

 - Пойдемте с нами, мэм. Мы вынуждены вас попросить покинуть здание.

 - Не трогайте меня, мать вашу! Лучше не трогайте меня.

 - Никто не собирается вас трогать.

 - Пошли, Джамал!

 Она выбежала из кабинки Тодда, бросив на него последний взгляд через плечо.

 Тодд рухнул в свое кресло, потрясенный. У его кабинки стояла очередь заявителей. Он не знал, найдутся ли у него силы смотреть им в лицо.

 - Тодд? С тобой все в порядке?

 Тодд поднял глаза. Это была его начальница, Элизабет Сантьяго. Ей было за сорок. Привлекательная, хотя и немного пухловатая, с длинными вьющимися черными волосами, большой грудью, бедрами и задницей. Последнее, похоже, ее смущало. Она всегда носила юбки и блейзер, застегнутый на все пуговицы в любую погоду. Она была самой строгой женщиной из тех, которых он когда-либо встречал.

 - Да. Я в порядке. Мне нужно всего минуту. И все будет нормально.

 - Она напала на тебя?

 - Нет. Все нормально.

 - Так в чем же дело?

 - Я узнал, что у ее сына есть работа, а она не указала это в заявлении. Пришлось отказать ей, и она расстроилась.

 - Да уж, точно расстроилась. А что она насчет аборта, который от нее, якобы, требует правительство?

 Тодд пожал плечами и опустил глаза.

 - Наверно, подумала, что это ее единственная возможность получить пособие.

 - Ох уж эти люди. Ни о чем не думают, пока не забеременеют. Есть же противозачаточные средства. – Она покачала головой и, повернувшись к Тодду спиной, вышла из кабинки.

 Остаток дня Тодд делал ту же работу, что и последние шесть лет, но будущие мамаши больше не приходили. Он не знал, что скажет следующей беременной женщине. Он все думал над словами Геймлиха, что один человек ответственен за смерть ста животных в год и гибель целого акра деревьев. Он не знал, сможет ли стоять в стороне, ничего не делая. А потов в его кабинку вошел Терренс Мохаммед.

 В Терренсе было шесть футов семь дюймов роста и двести шестьдесят фунтов веса. Бывшая звезда школьного баскетбола, исключенный из школы за неуспеваемость и потерявший шанс получить университетское образование или попасть в НБА. Теперь ему было под тридцать, и он имел четверых детей от трех разных женщин. Ни на одной из них он не был женат, но всем трем платил алименты.

 - Я хочу заботиться о своих детях. Только не знаю, как помочь им всем, и еще прокормить себя.

 Тодд задумался, сколько детей подобный парень может потенциально произвести за свою жизнь? Он представил себе миллионы этих потенциальных детей, сидящих пока еще в его мошонке и готовящихся атаковать ничего не подозревающие яйцеклетки. В голове Тодда стали прокручиваться статистические данные из книги Геймлиха. Среднестатистический взрослый мужчина имеет 2-3 ребенка, но если он не заканчивает колледж, вероятность воспроизведения более пяти детей возрастает на 38%. У чернокожих вероятность воспроизведения более четырех детей за всю жизнь на 25% больше, чем у белых. Этот мужчина был ходячей фабрикой по производству детей. Все в нем внушало Тодду отвращение. Он представил себе те старые католические семьи, которые раньше имели 12-13 детей, и заметно поежился.

 - У меня есть для вас предложение, которое как раз может вам помочь.

 Тодд улыбнулся и Терренс улыбнулся в ответ.

 - Вы никогда не думали сделать вазэктомию?

 - Что? В смысле отрезать себе яйца?

 - Нет. Не совсем. Это процедура, при которой перерезают семявыносящие протоки, а потом накладывают швы или прижигают концы. Сейчас это совершенно безопасная и почти безболезненная операция. У вас сохраняется сексуальная функция, просто без риска нежелательного зачатия.

 Терренс рассмеялся.

 - Ну, мужик, ты жжешь! Хочешь, чтобы какой-то дурак покопался скальпелем у меня в яйцах, а потом заштопал?

 - Если можно так выразиться. Это совершенно безопасно и оградит вас от рождения новых детей, которых вы не сможете прокормить. Если вы пойдете нам на встречу и сделаете эту операцию, я тоже пойду вам на встречу и предоставлю вам право на получение государственной помощи. Могу даже забыть про ордер на ваш арест за уклонение от алиментов.

 Конечно, это был блеф. Тодд понятия не имел, платит сейчас этот мужчина алименты или нет.

 - Мужик, я плачу алименты. Я не из тех папаш-голодранцев. И никаких ордеров у меня не было. Все мои мамашки обожают мою черную задницу. А что будет, если я однажды женюсь, и моя жена захочет детей? Что я должен ей сказать? Что я променял свои яйца на чек на пособие? Скажи, чувак, а то я просто так не уйду.

 - Что ж, тогда, боюсь, я ничем особенно не смогу вам помочь.

 Тодд был в ярости. Он едва мог смотреть на мужчину. У этого парня уже четыре ребенка и он на полном серьезе собирается заводить еще. В голове у Тодда мгновенно родился план. Конечно же, он совершал ошибки. Ошибки, которые могли его погубить. Но это был экстренный случай и риск был оправдан.

 - Я могу предложить вам обучение профессии и распределение. Вот адрес парня, который нанимает учеников продавца. Платят хорошо. Пока учитесь, будете получать зарплату. Просто нужно подойти туда сегодня к шести. Если опоздаете или не пойдете, просто порвите адрес. У этого парня очень плотный график и много желающих к нему попасть. Хотя я могу замолвить за вас словечко, и если придете, то гарантированно получите работу.

 Тодд вырвал листок из блокнота и написал свой адрес. Он немного поколебался, пытаясь понять, готов ли он к переходу на новый уровень. Он еще не знал, что будет делать, когда этот здоровяк появиться на пороге его дома. Здоровяк взял протянутый ему листок, потом с энтузиазмом пожал Тодду руку, улыбаясь широкой, будто приклеенной улыбкой. Тодд понял, почему столько женщин не устояло перед ним. Терренс был поразительно красив, а улыбка его тепла и дружелюбна. Это был именно тот типаж, с которым хотят спать женщины и дружить мужчины. Тодду стало даже немного стыдно за то, что он решил сделать с этим парнем.

 - Я приду. Не волнуйся. Спасибо, мужик. Спасибо за все.

 - Пожалуйста.

 Тодд посмотрел здоровяку в след. С таким голыми руками не справиться. И дома нет ничего подходящего. Придется заехать кое-куда по дороге домой. В нескольких кварталах от офиса есть магазин полицейского снаряжения, где можно купить электрошокер и наручники. Еще в нескольких кварталах оттуда есть магазин медицинского оборудования, где он купит скальпель и кетгут для наложения швов. Обезболивающее ему без рецепта не продадут, так что придется обойтись без него. Он взял себе на заметку, что нужно добавить к списку еще изоленту. Возможно, выйдет не очень дорого.

 Он перевернул указатель на своей кабинке, направляющий оставшихся заявителей к следующему уполномоченному, решив сделать десятиминутный перерыв. Зашел в интернет и загрузил поисковик. Набрал в окошке «Вазэктомия. Пошаговая процедура» и стал делать записи.

Глава шестая

 Пока Тодд сидел в своей гостиной с электрошокером на коленях, наручниками в одном кармане и перцовым баллончиком и изолентой в другом, у него было время, чтобы задуматься о собственной вменяемости. Солнце уже начало садиться, по полу поползли тени, а Тодд сидел, спокойно обдумывая, как ему лучше обездвижить человека, чтобы хватило времени на кастрацию. Он задался вопросом, не превращается ли он в психопата.

 Я же не собираюсь убивать этого парня. Я только его стерилизую. Ветеринаров же не называют психопатами, когда они насильно кастрируют собак. Здесь то же самое. Верно? 

 Тодд не был полностью уверен. То, что он собирался сделать, никак нельзя было назвать нормальным. Но разве это сделает его чудовищем? Он знал, что у него нет ни одного из основных признаков серийного убийцы. Он никогда не мучил животных, не устраивал поджоги. Он до десяти лет мочился в кровать, и методически подвергался насилию со стороны своей деспотичной матери, хотя сам никогда не считал это насилием. Не то, чтобы она сексуально домогалась его или прижигала сигаретой. Просто у нее была твердая рука, когда дело касалось дисциплины. Он помнил рубцы на своей спине и бедрах, оставленные проволочной вешалкой и удлинителем. По современным меркам, она была, может быть и строгая, но не лучше и не хуже тех родителей, что были 50 лет назад. В какой-то мере она была религиозной фанатичкой. Никогда не разрешала ему играть с другими детьми, и каждый день заставляла читать библию.

 Боже мой. Может быть, я сошел с ума? 

 Он пытался утешить себя тем, что сумасшедшие люди не знают, что они сумасшедшие. Поэтому если он думает, что сходит с ума, значит, он еще здоров. Хотя это было слабое утешение. Он не мог себе врать.

 Не важно, насколько он убежден, что поступает правильно. Что Терренс Мохаммед наделает еще больше детей, может даже десятки. Что не способен будет их содержать, а каждый из этих детей потребит еще больше земных ресурсов и произведет сотни тонн мусора и отходов. Тодд не мог убедить себя, что этот человек заслуживает подобного. Он посмотрел на полиэтилен, расстеленный на кухонном полу. Там лежали скальпель, два зажима, игла, с вдетым в нее кетгутом и одноразовая зажигалка.

 Что я делаю? За каким чертом я собираюсь вскрывать семенники этому парню? 

 На кухонной стойке стояла бутылка текилы, которую Тодд собирался использовать вместо дезинфицирующего средства. Она осталась с июньского дня рождения его бывшей подружки. В тот вечер она прикончила другую бутылку и сбежала с какой-то лесбиянкой из офиса поручительской компании, где они вместе работали. Она разозлилась на него, потому что он не хотел жениться и заводить детей. Накануне ссоры она выпила четыре «Маргариты», пару рюмок «Патрона», и уже заигрывала со своей коллегой. Тодд тоже выпил несколько рюмок. Когда он поделился с ней своим мнением относительно размножающихся людей, в комнате воцарилась тишина.

 - Я считаю, что все должны быть геями. Никто не должен производить потомство. Гомосексуализм может быть естественной адаптацией, природным противоядием от перенаселенности. Все, кто продолжают размножаться, когда мир уже катастрофически переполнен, являются эгоистичными засранцами.

 - Значит, я – эгоистичная засранка? Если хочу детей.

 - Ты легкомысленная.

 Такт никогда не был сильной стороной Тодда. Жесткая прямота была одним из тех его качеств, которые нравились Стефани в начале их отношений, но всего через четыре месяца она была уже сыта ими по горло, и это явилось причиной многих жестких разногласий. В тот вечер они поссорились. Были слезы, резкие слова, а потом хлопнула дверь, и он остался один. Вероятно, вечеринка в честь дня ее рождения был не местом и не временем для определенных дискуссий.

 Стефани была его первой подружкой. Полная его противоположность Она ездила на «харлее» и работала агентом в поручительской конторе, то есть «охотником за головами». Она была бисексуалкой, и обладала «дьявольским» телом. Большая грудь (заслуга искусного пластического хирурга), мускулистое тело, как результат бесчисленных часов в тренажерном зале, длинные вьющиеся каштановые волосы, полные губы, почти всегда саркастически ухмыляющиеся, словно она считала, что все вокруг шутят, и огромные испуганные глаза, словно она боялась, что шутят именно над ней.

 Тодд изо всех сил старался не задаваться вопросом, как такому задроту, как он удалось отхватить такую телку, потому что знал, что Стефани претила неуверенность в себе.

 - У меня неуверенности на нас двоих хватит, - говорила она всегда, и в этом, как полагал Тодд, был ответ на его вопрос. Она была неуверенной в себе, а Тодд - безобидным, как ребенок. Он был еще девственником, когда они познакомились, чего не скажешь о ней. Интересно, что бы Стефании сказала, узнав, что он собирается сделать. Она всегда считала его сумасшедшим, только жалким и безвредным. Интересно, будет она ли она по-прежнему считать его таким? Тодд не видел Стефании с момента их расставания. Он надеялся, что она сейчас счастлива, но что самое важное, он был благодарен ей за то, что она не будет рожать детей.

 Он подошел к бутылке и сделал еще один большой глоток, стирая Стефании из памяти.

 К черту ее. Пусть останется в прошлом.

 Янтарная жидкость обожгла горло, в голове стало пусто и легко. Тодд кашлянул несколько раз, потом снова запрокинул бутылку над головой, делая на этот раз еще больший глоток. Комната накренилась, и Тодд слегка покачнулся.

 От мыслей о Стефани голова пошла кругом. Мало ему того, что он собирается сделать! Он терпеть не мог алкоголь, но ему нужно было что-то, что поможет ему справиться. Это был не тот случай, когда он мог попросить у Геймлиха совета. По крайней мере, не на публичном форуме.

 Ему нужен личный электронный адрес этого человека. Вместо этого ему придется принимать решение самому.

 Отступать слишком поздно. Терренс мог постучать в дверь в любую минуту. Тодду оставалось лишь надеяться, что электрошокера хватит, чтобы свалить его с ног. Пистолет он себе не мог позволить, а ножом такого вряд ли напугаешь. Этот парень был таким здоровым, что если Тодд наставил бы на него нож, тот наверняка б выхватил его и заставил съесть. Ему придется устроить на здоровяка засаду, и быстро нейтрализовать его.

 - Наверное, я чертов псих, - подумал Тодд. - Я не смогу это сделать. Я нихрена не смогу это сделать.

 Тодд ходил по гостиной взад-вперед. Он остановился, тяжело дыша, и уставился на хирургические инструменты. Сердце учащенно колотилось в груди. Он попытался представить, какую боль будет испытывать этот человек. И не смог. Не знал, сможет ли продолжать, если парень очнется и закричит. Эта мысль серьезно его тревожила. Если бы он мог раздобыть какой-нибудь наркотик, но у Тодда не было рецепта, а на героин не было денег, даже если б он знал, где его достать. С его везением, его бы точно ограбили бы и убили, попытайся он купить «герыч» у мексиканцев.

 Тодд плюхнулся на диван и посмотрел на свои «Таймекс». Было шесть минут седьмого. Парень опаздывал. Может, он вообще не появится. Тодд попытался расслабиться, но все еще был слишком возбужден от выпитого. Он попрыгал на месте и отжался несколько раз.

 Где этот парень, черт его дери? Может, он не появится? Все равно, это безумие. Я бы с этим не справился. Все равно не сделал бы это. Я не такой человек. Это не нормально. Я не сумасшедший.

 Тодд снова посмотрел на хирургические инструменты на полу.

 Если я не собираюсь делать это, то тогда зачем я все это купил?

 Он посмотрел на электрошокер в своей руке, а потом опять на скальпель и зажимы. Наверное, электрошокер и наручники можно вернуть в магазин, а вот медицинское оборудование назад не принималось. В дверь раздался звонок.

 Что ж, я же за все заплатил. Будет досадно этим не воспользоваться.

 Он подошел к входной двери и распахнул ее.

 - Вы опоздали.

 - Знаю. Извини. Знаю, что ты просил меня не опаздывать, но мне пришлось ждать мою маму, когда она приедет с работы, чтобы я смог воспользоваться ее машиной.

 По лицу здоровяка пробежала тень смущения.

 - А ты-то что здесь делаешь? Где тот парень, с которым я должен встретиться?

 Терренс заглянул через плечо Тодда в квартиру. Тодд надеялся, что кухня здоровяку не видна. Если он увидит полиэтилен на полу со скальпелем, лежащим на нем, он может дать деру и вызвать полицию. Потом Тодду пришлось бы давать кучу объяснений, сначала копам, а потом своей начальнице на работе.

 Тодд шагнул в квартиру, оставив дверь открытой, чтобы Терренс следовал за ним. Терренс вошел, все еще глядя на Тодда в ожидании ответа. Тодд улыбнулся, и гигант-баскетболист улыбнулся в ответ. У него действительно была потрясающая улыбка.

 - Я здесь, чтобы помочь вам.

 Тодд прижал электрошокер к груди здоровяка и дал разряд. В руководстве было сказано, что держать нужно две секунды. Тодд досчитал до десяти. Терренс упал почти сразу. Тодд перешагнул через него, убрал его ноги из дверного проема и захлопнул дверь. Быстро опустился на колени, надел на здоровяка наручники, потом вытащил изоленту и стал обматывать ему лодыжки. Терренс был все еще дезориентирован, но быстро приходил в себя и пытался встать на колени. Он упал лицом вниз, потом снова попытался встать.

 Тодд дал ему еще один разряд. Мужчина резко вскрикнул и снова упал, скрипя зубами от боли. Из уголков рта потекла слюна. Тодд закончил заклеивать ему лодыжки, обмотав их лентой в четыре или пять слоев, чтобы тот наверняка не смог освободиться. Потом встал и заклеил лентой Терренсу рот. Когда Тодд закончил, мужчина очнулся. Он выглядел напуганным.

 - Извини за все это, Терренс. Но однажды ты меня поблагодаришь. Мы делаем правое дело.

 Тодд стянул джинсы здоровяка до лодыжек. Глаза Терренса расширились. Он забился на полу, пытаясь кричать заклеенным ртом. Тодду пришлось дать ему еще один разряд.

 Я не могу постоянно прижигать его. Мне нужно найти какой-нибудь другой способ его контролировать.  Тодд начал обматывать изолентой торс здоровяка, делая его похожим на египетскую мумию. Он обмотал Терренса от груди до бедер, потом схватил пенис здоровяка и приклеил лентой к животу. Член Терренса был гигантского размера. Он заканчивался выше пупка. Тодд почувствовал укол зависти. Он обмотал его еще несколько раз, пока тот совсем не стало видно, оставив открытыми только яйца. Тодд схватил новый рулон ленты и стал обматывать ноги здоровяка. К тому времени Терренс снова очнулся. Теперь это не имело значения. Он уже никуда не уйдет.

 Тодд встал над Терренсом, глядя, как тот корчится. Подождал, чтобы убедиться, что тот совершенно беспомощен, прежде чем начать операцию. Удовлетворенный, он схватил Терренса за лодыжки и поволок на кухню. Тот оказался тяжелее, чем казался. Тодду пришлось несколько раз бросать ноги здоровяка и делать передышку, прежде чем он наконец затащил его на полиэтилен.

 Тодд услышал его приглушенные стоны и крики сквозь ленту, когда здоровяк заметил хирургические инструменты. Глаза Терренса расширились и наполнились слезами. Он тряс головой вперед-назад, пытаясь освободиться, но лента обездвижила его полностью.

 Тодд взял бутылку «Патрона» и сделал еще один глоток, потом вылил остатки Терренсу на яйца.

 Терренс корчился и визжал.

 - О, черт, я забыл, что алкоголь жжет. К сожалению, будет только хуже.

 Тодд взял скальпель и опустился на колени. Он приподнял мошонку Терренса, и все тело у того напряглось. Он стал подергиваться, но не смотря на огромные усилия, сдвинулся меньше чем на дюйм. Это все, что он смог сделать своим обмотанным изолентой телом.

 - Советую тебе лежать спокойно. Я и так нервничаю, а этим дерьмом я не каждый день занимаюсь. Если будешь дергаться, я могу нечаянно отрезать тебе яйца.

 Здоровяк перестал двигаться, но снова начал рыдать и кричать сквозь ленту. Тодд едва мог его слышать.

 Изолента сделала свое дело.

 Тодд поместил мошонку мужчины себе в ладонь и сделал длинный разрез на толстой морщинистой коже.

 Терренс продолжал беззвучно кричать, его тело вибрировало. Он мотал головой из стороны в сторону. Рука Тодда задрожала.

 - Ты заставляешь меня нервничать!

 Тодд сделал еще один длинный разрез с другой стороны мошонки. Потом глубоко вздохнул и нащупал бутылку с текилой. Она была пуста. Тодд запустил большой палец в один из разрезов на мошонке и вытащил семявыносящие протоки – крошечные розовато-белые канатики, ведущие к яичкам. Мужчина кричал и трясся, пока рука Тодда копалась у него в мошонке, возясь с яичками. Крови оказалось больше, чем Тодд ожидал. Она покрывала все его руки.

 Похоже, нужно было найти лист полиэтилена побольше. 

 Тодд схватил оба зажима и присоединил их к одному из семенных канатиков на расстоянии дюйма друг от друга.

 Черт, откуда мне знать, что это тот, который нужен? 

 Тодд посмотрел на канатик и пожал плечами. Взял скальпель и сделал разрез между зажимами.

 Потом он взял иглу с уже вдетым кетгутом, и зашил оба конца канатика. Терренс снова задергался и затрясся. Из выпученных глаз ручьем лились слезы. Тодд вряд ли мог себе представить, какую боль испытывал сейчас этот парень. Однажды ему пнули по яйцам, и тогда он чуть не потерял сознание от боли. Он помнил тошнотворное ощущение внизу живота и привкус желчи в горле. Он не мог себе представить, насколько бывает больно, когда кто-то залазит тебе в мошонку и разрезает семенные канатики. Его удивляло, что парень все еще находился в сознании. Было бы лучше, если б он был в отключке.

 - Все хорошо, здоровяк, теперь займемся другим.

 Терренс дергал головой взад-вперед. Зрачки у него были размером с шары для гольфа. Тодд снова запустил руку в мошонку великана и вытащил новую партию семенных канатиков. Закрепил на них зажимы, и все тело Терренса затряслось, а потом обмякло. Здоровяк, в конце концов, отключился. Тодд сочувственно покачал головой и сделал новый разрез.

Глава седьмая

 В ночь после похорон жены, когда все уже разошлись по домам, отца Тодда, Рэнди, навестил пастор церкви, который совершал отпевание. Тодду показалось странным, что этот человек не пришел к ним на поминальный ужин, как все остальные. Но еще более странно было то, что он пришел тогда, когда другие гости уже ушли.

 Кухонный стол был заставлен пластиковыми контейнерами с едой, кастрюлями, накрытыми алюминиевой фольгой, блюдами с жареной курицей, пирогами, тортами, и открытками со словами соболезнования. Тодд с отцом пытались найти место для всего этого в холодильнике, когда раздался звонок в дверь. Тодд проследил, как его отец устало побрел к входной двери, посмотрел в глазок, открыл засов и провел пастора в квартиру.

 - Входите, преподобный Джеймс.

 Преподобный Джеймс был молод для проповедника. Ему было не больше сорока. Ледяные серо-голубые глаза, черные вьющиеся волосы, щеки с ямочками, и квадратная челюсть с полными, женственными губами. Он был красивым мужчиной, красивым настолько, что другие мужчины испытывали в его присутствии неловкость. Все в приходе считали его геем. Отец Тодда сделал такое же предположение. Но он ошибался.

 Двое мужчин ушли на кухню, и отец налил преподобному чашку кофе. Потом Тодда отправили к себе в комнату.

 Тодд сидел на полу и играл с трансформерами, когда услышал крики.

 - Ты? Ты? Ты это сделал? И у тебя хватило наглости проповедовать на ее похоронах? Ты убил ее! Сукин сын! Ты убил ее!

 Тодд не слышал, что ответил проповедник. Он услышал звонкий шлепок, потом удар, грохот падающей и ломающейся мебели, вслед за которым раздался выстрел, мерзкий булькающий звук, снова выстрел, и стук чего-то тяжелого, рухнувшего на пол, долгая пауза, вслед за которой раздались рыдания отца.

 - Вот черт. Вот, черт. Что я наделал? Теперь меня посадят. Как ты могла поступить так, Рэйчел? Как ты могла поступить так со мной?

 Потом снова тишина, снова слезы, и шепот, который Тодд не мог разобрать. Затем он услышал слова, заставившие его опрометью броситься на кухню.

 - Извини, Тодди. Я не могу. Не могу. Не могу пойти в тюрьму. Я не смогу жить без твоей мамы. Извини.

 Тодд вбежал в кухню как раз в тот момент, когда его отец вставил дуло пистолета себе в рот. На полу лежало тело священника. Его руки сжимались и разжимались. Он медленно перебирал ногами, будто все еще пытаясь убежать, только полчерепа у него отсутствовало. Из того, что осталось от его лица, толчками выливалась кровь. Тодд перевел взгляд на отца. По щеке у того пробежала одна единственная слеза, а потом он будто бы улыбнулся, по-прежнему держа во рту ствол «Десерт Игла» 50 калибра. Закрыл глаза и спустил курок. Тодд тоже закрыл глаза. Он стоял на кухне рядом с двумя конвульсирующими на полу телами, и второй раз за неделю к его ногам подступала лужа крови. Теперь Тодд стал сиротой. Он остался совсем один. Повернувшись, он вышел из комнаты, только на этот раз не плакал.

Глава восьмая

 Едва Тодд закончил зашивать Терренсу мошонку, как здоровяк очнулся. Баскетболист тут же начал кричать, корчась на полу от боли. Только теперь до Тодда дошло, что он понятия не имеет, что делать с этим человеком теперь, когда операция завершена. Если он просто отпустит здоровяка, тот сразу же пойдет в полицию. Тодда арестуют и отправят в тюрьму.

 Тодд сел рядом с человеком на пол, глядя, как тот трясется и конвульсирует. Его гигантский член весь сморщился, а сквозь швы в мошонке продолжала сочиться кровь.

 - Что мне теперь делать?

 Он даже не мог вытащить у парня изо рта кляп, так как соседи тут же вызовут копов, услышав его вопли. Тодд склонился над Терренсом, сжал его лицо руками и посмотрел прямо в глаза.

 - Это ради твоей же пользы. Я сделал это для тебя, для всех нас. Ты не можешь прокормить детей, которых уже имеешь. Тебе нельзя заводить новых. Этот мир не может себе такого позволить. Он погибает. Разве ты не видишь? Слишком много уже людей.

 Брови Терренса нахмурились, лицо исказила гримаса ярости. Глаза гневно сверкали. Он изо всех сил задергал головой, пытаясь освободиться от рук Тодда. Тодд поднял глаза к потолку, пытаясь собрать мысли воедино и найти подходящие слова, которые здоровяк бы понял.

 - Ты знаешь, что за сотни тысяч лет население Земли достигло одного миллиарда человек, а за последние двести лет оно увеличилось более чем в пять раз? С 1980 года население земли выросло втрое, до 6 миллиардов человек, а к 2050 году предположительно увеличится до 9 миллиардов. Каждый из этих шести миллиардов ежегодно выбрасывает в воздух шесть тонн углекислого газа. Ты понимаешь, что один человек вырабатывает 1,569 фунтов отходов в год! За всю жизнь это примерно 125000 фунтов, шестьдесят две тонны! И это только один человек! Половина суши на планете уже застроена, закатана асфальтом, и изменена до состояния, непригодного для жизни любых иных видов, кроме человека и процветающих рядом с ним насекомых и паразитов. А если население будет продолжать расти, нам потребуется превращать еще больше суши в жилое пространство для людей, лишая этого жилого пространства почти все остальные виды. Как мы можем это допустить? Пятьдесят процентов девственных лесов планеты было уничтожено в результате массивной зачистки земли под строительство жилья, дорог, под нужды сельского хозяйства и промышленности. Понимаешь, что я говорю? Или тебе насрать? Твои сперматозоиды уничтожают планету! Поэтому мне пришлось остановить тебя. Пришлось запретить тебе размножаться.

 Тодд сделал паузу и посмотрел Терренсу в глаза. В них не было понимания, лишь жгучая ярость и страх. Тот смотрел на Тодда как на обдолбанного подростка, вытащившего из-за пазухи заряженный пистолет.

 Он выглядел напуганным.

 - Тебе все равно, ведь так? Всем все равно.

 Тодд уронил голову Терренса на покрытый полиэтиленом виниловый пол и выбежал из комнаты. Терренс закатил глаза и снова потерял сознание. Тодд прошел в спальню, захлопнул дверь и включил телевизор. Он ходил взад-вперед по своей крошечной комнатке, скрипя зубами. Из глаз катились слезы.

 Несколько раз он что-то кричал. Слезы хлынули сильнее, его стала душить ярость.

 - Он не понимает. Он не пойдет в полицию. Что я буду делать? Что я буду делать, черт побери?

 Тодд несколько раз ударил себя по голове, продолжая кричать и ругаться.

 - Черт! Черт! Что я наделал? Да что со мной такое?

 Он зашел в прилегающую к спальне ванную, посмотрел на себя в зеркало и снова усомнился в своей вменяемости. На лице было несколько кровавых отпечатков, там, где он, забывшись, коснулся окровавленными руками. Вся одежда была заляпана кровью Терренса, как и его руки и ногти. Он был похож на сумасшедшего убийцу. Раздевшись, он залез под душ. В грудь ударила теплая струя воды.

 Он постоял там, уставившись на плиточную стену, стараясь собраться с мыслями.

 Я должен его убить. 

 Это была простая отрезвляющая мысль.

 Я не могу отпустить его. Мне еще столько нужно сделать. Он все испортит. 

 Тодд вылез из душа и выключил воду. Он задрожал, когда его разогретую кожу обдало прохладным кондиционированным воздухом. Но не стал одеваться. Не нужно больше пачкать одежду кровью Терренса. Он прошел через гостиную в кухню. Терренс снова пришел в себя. Он бросил на Тодда взгляд и снова затряс головой. Тодд на секунду задумался, почему тот так яростно реагирует. У него же еще нет в руках никакого оружия. Потом он вспомнил про свою наготу. Опустил глаза на свое тело и к своему смущению заметил, что у него наступила эрекция.

 Боже, наверно, этот парень думает, что я какой-то извращенец. 

 - Не беспокойся, я не собираюсь тебя трахать. Я нормальный.

 Терренс продолжал мотать головой взад-вперед, не сводя глаз с эрегированного члена Тодда, словно это было дуло пистолета.

 - О, боже, ты серьезно? Успокойся. Я не собираюсь ничего с тобой делать. Я нормальный! Я не гей! Перестань!

 Тодд перешагнул через Терренса, заметив, что нечаянно показал тому свою задницу и мошонку, и потянулся через кухонную стойку к подставке для ножей. Вытащил нож для нарезания мяса и посмотрел на него. Он был семь дюймов в длину, с зубчатым краем. От одной мысли о том, что придется пилить этим ножом плоть здоровяка, ему сделалось дурно. Он продолжал стоять над парнем, широко расставив ноги, и шокировать того видом своих обнаженных гениталий. Тодд перенес через него другую ногу и вернул нож на подставку. Такая вещь не подходит. Вместо этого он взял тесак.

 Удобно и быстро.

 Каким-то образом, благодаря всем своим телодвижениям, Терренсу удалось ослабить ленту на рту.

 - На пооомощь! Не подходи ко мне! Не трогай меня, больной чокнутый ублюдок!

 Тодд ударил тесаком Терренса по горлу. Лезвие рассекло пищевод и вонзилось в шейный позвонок здоровяка. Тело Терренса затряслось. Кровь брызнула из раны и запузырилась вокруг рта. Из рассеченного горла раздался булькающий, свистящий звук. Связки напряглись, словно он пытался закричать. Быстро прикончить парня не получилось. Тодд рассчитывал обезглавить его.

 Потребовались некоторые усилия, чтобы вытащить тесак из шеи Терренса. С мерзким, влажным хрустом Тодд выдернул лезвие, и из рассеченных яремной и сонной артерий брызнула ярко-красная артериальная кровь. Тут желудок подвел Тодда. Он отвернулся, и его вырвало прямо в лужу крови, растекшуюся на полиэтилене, вегетарианским буритто, которым он сегодня пообедал.

 О, боже. Это ужасно. О, боже. Не могу поверить, что я убил этого парня. Это нужно было сделать. У меня не было выбора. Это нужно было сделать. 

 Терренс продолжал издавать булькающие звуки. Выпучив глаза, он шевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. Руки мужчины были по-прежнему скованы наручниками сзади и обмотаны изолентой, но Тодд слышал, как его пальцы царапают полиэтилен. Желудок Тодда снова вспучило, и остатки его содержимого хлынули из горла.

 Отвернувшись, Тодд ударил тесаком еще раз и еще, выбрасывая в воздух струи крови всякий раз, когда выдергивал его. Влажный хруст рассекаемых тесаком мяса и костей снова вызвал у Тодда приступ тошноты. К горлу подступила желчь. Он сглотнул ее, отчего в горле запершило. Наконец встал, схватил с подставки зубчатый нож и перепилил Терренсу позвонок. К счастью, к тому времени мужчина был уже мертв. Голова Терренса скатилась с полиэтилена и стукнулась о холодильник.

 Тодд уставился на нее. Теплая приветливая улыбка, с помощью которой он добился многих женщин, исчезла без следа. Этот человек умер от ужаса и боли. Это было видно по его широко раскрытому, искаженному муками рту. Тодд медленно поднялся на нетвердых ногах. Его трясло, он был морально и физически истощен. Перешагнул через труп здоровяка, он побрел, пошатываясь, к себе в комнату. Все его тело было покрыто кровью, но, по крайней мере, он не испачкал одежду. Утром ему придется что-то сделать с одеждой и телом, а сейчас он слишком устал. Ему нужно немного поспать.

 Когда Тодд вылез из душа, обсох и забрался под простыни, он задумался, сможет ли спать с кастрированным и обезглавленным телом, истекающим кровью на полу его кухни. Конечно, это означало бы, что он сумасшедший. Только психопат или какой-нибудь социопат может спать после подобного, с трупом в соседней комнате. Тодд слишком устал, чтобы уделять этому вопросу много внимания. Он закрыл глаза и отключился. Ему снились кровоточащее влагалище матери и разнесенный выстрелом череп отца. Они снились ему всегда. Это были его единственные сны.

Глава девятая

 Солнце проникло в спальню Тодда, пробудив его ото сна, полного кровавых кошмаров о боли и смерти. Пот стекал по лбу в глаза. Он вытер его тыльной стороной ладони, щурясь от солнечного света. В голове шумело, словно он очнулся после ночной попойки. Череп пронзила сильная боль, и он вспомнил про текилу, выпитую накануне вечером. Спустя несколько секунд зазвенел будильник. Тодд смахнул его с тумбочки. Тот продолжал звенеть. Зажав уши руками, Тодд встал и наступил на будильник голой ногой. Сигнал будильника замолк, и включилось радио. Тодд ударил его ногой еще раз и еще, заставив замолчать. Пульсировавшая в голове боль отдавалась в висках.

 Тодд огляделся, пытаясь сориентироваться. Он уже предполагал увидеть труп своего отца с зияющей в черепе дырой, лежавший у стены напротив, мертвого священника, с одной пулей в груди и другой в голове, его мать с кровоточащим влагалищем, и обезглавленное тело Терренса Мохаммеда. Но увидел лишь плакаты клуба «Сьерра» «День Земли», постеры Джима Морриса, «R.E.M», Курта Кобейна, его коллекцию компакт-дисков, настенный CD-проигрыватель «Шарпер Имидж», стопки журналов, ящики из под молока, забитые книгами, диван, на котором он спал, с лежащим рядом с ним разбитым будильником, и фотографии его матери, отца и собаки Хони, стоящие на ночной тумбочке у кровати. Тодд быстро оделся, пытаясь стряхнуть головную боль. Кровавые кошмары прошлой ночи все еще эхом отдавались у него в голове.

 Одевшись, Тодд сел на кровати и открыл ноутбук. Ему нужно связаться с единомышленниками, теми, кто понимал, что к чему. Нужно поговорить с Геймлихом.

 Он зашел в закладку «Избранное», щелкнул по ссылке «Форум «Жизнь без людей» и получил сообщение, что запрашиваемая страница не найдена. Несколько раз повторил операцию, потом попробовал зайти на домашнюю страницу «Жизнь без людей». Она тоже не работала.

 - Что за хрень?

 Тодд загрузил поисковик и набрал в окне «Жизнь без людей». Первым вверху страницы появился заголовок сегодняшней новости: «Геймлих Анатолли арестован по обвинению в терроризме». Тодд щелкнул по ссылке, ведущей к сообщению.

 16 октября 2009 года, Нью-Йорк. Доктор Геймлих Анатолли, профессор биологии Макдональдского университета и автор скандальной книги «Жизнь без людей» был арестован сегодня, когда он вместе с группой студентов пытался отравить нью-йоркский водопровод экспериментальным стерилизационным препаратом «Прогестерекс». По иронии судьбы, Геймлих был одним из разработчиков данного препарата, позиционируемого как альтернатива хирургической стерилизации. 

 В письменном заявлении, переданном следователям, доктор Анатолли в числе причин акции назвал перенаселение и, как следствие, «критический ущерб экосистеме». В том же заявлении он отметил, что в случае успешного исхода, эта акция стала бы началом всемирной кампании, нацеленной на 25 самых густонаселенных городов мира, таких как Лос-Анджелес, Мумбай, Сан-Пауло, Мехико, Гонконг, Токио и Осака. По мнению исследователей, это привело бы к принудительной стерилизации почти 300 миллионов женщин. «Его усилия привели бы к сокращению роста численности населения более чем наполовину. Возможно, именно это необходимо окружающей среде», - заявил один известный социо-антрополог, который попросил не называть его имени. В своем заявлении доктор Анатолли сказал буквально следующее: «Жаль только, что мне не удалось выполнить задуманное. Надеюсь, кто-нибудь продолжит мое дело, иначе все мы обречены». 

 Сегодня доктору Анатолли будет предъявлено обвинение в терроризме и 10 миллионах случаев опасных посягательств при отягчающих обстоятельствах. 

 Тодд с трудом верил своим глазам. Он просмотрел несколько других статей, но не нашел больше ничего нового. Теперь Тодд остался один. Наставник схвачен. Все надежды рухнули. Так или иначе, Тодд должен был заполучить препарат и продолжить дело этого человека. Он пробил «Прогестерекс» через поисковик «Гугл» и не нашел никого, кто бы торговал им в Америке. В Пекине была одна фабрика, изготавливавшая его, но легально экспортировать в Америку его уже не могли.

 - Должен же быть какой-нибудь способ.

 Тодд продолжил поиски в интернете еще час, пока не понял, что нужно идти на работу. Он узнал о препарате все, за исключением того, как его получить. Первоначально он позиционировался как препарат гормональной терапии только для пациентов химиотерапии, который пришлось запретить, когда обнаружилось, что он снижает количество вырабатываемых организмом эстрогена и прогестерона, вызывая у женщин раннюю менопаузу и делая их бесплодными. Геймлих получил грант на продолжение исследований по применению препарата как безопасного и постоянного вида контроля над рождаемостью, альтернативы хирургической стерилизации.

 Очевидно, он усовершенствовал его.

 На кухне царил полный бардак. К счастью, Тодд уже опаздывал на работу, так что на завтрак времени не было, даже если у него и было желание поесть. Тодд не мог поверить, что все так оставил. Если бы кому-нибудь заглянул в его квартиру, то умер бы от разрыва сердца. Тело Терренса все еще лежало на полиэтилене, там, где он его оставил. Кровь уже свернулась и засохла местами красно-коричневой коркой. Голова мужчины по-прежнему лежала у холодильника. Тодд рассчитывал закончить работу, разрубив тело для утилизации. Но, не испачкав одежду и окончательно не опоздав на работу, сделать это не представлялось возможным. Придется Терренсу подождать до вечера.

 Тело здоровяка потребуется разрезать на части, которые вошли бы в его курьерскую сумку, либо придется позаимствовать чью-то машину. Предстоит много работы. Он подумал, не позвонить ли ему Стефании и не попросить ли у нее машину. С тех пор как они расстались пять месяцев назад, он не обмолвился с ней и парой слов. Звонить ей и просить машину было б, наверно, не лучшей идеей.

 Тодд посмотрел на тело и почувствовал укол вины и жалости. Он убил человека. Не просто помешал ему иметь новых детей. Он отнял отца у уже существующих детей, детей, которых тот поддерживал. Теперь благодаря Тодду они будут расти сиротами.

Это не то, чего я хотел. Просто все вышло из-под контроля. В следующий раз нужно быть осторожнее.

 А следующий раз будет. Насчет этого Тодд был уверен. Теперь он полностью был предан идее. Теперь, когда Геймлих в тюрьме, все зависело от него. 

 Тодд поднял с пола скальпель и положил в свою курьерскую сумку. Взял из упаковки изоленты, купленной в хозяйственной лавке, оставшиеся два рулона. Он решил попробовать перевернуть Терренса и снять с того наручники, но не знал, как сделать это, не испачкав одежду в крови, так что вместо этого взял с дивана в гостиной зажимы и электрошокер, и схватил свой велосипед, стоявший у входной двери.

 Заперев за собой дверь, Тодд вынес велосипед по лестнице на улицу. Когда он ехал на работу мимо машин, застрявших в пробках и выбрасывающих в воздух вредные выхлопы, мимо кафешек и забегаловок, забитых непрерывно курящими посетителями, уничтожавшими Землю своими пластиковыми стаканчиками и бисквитными сэндвичами с ветчиной, Тодд все острее ощущал насущность проблемы.

  Их необходимо остановить. 

Глава десятая

 Работать сегодня у Тодда не было ни малейшего желания. Бесконечной чередой шли нуждающиеся, которые понятия не имели, что такое настоящая нужда. В Америке среднестатистический «бедняк» имел цветной телевизор, DVD-плеер, микроволновку и машину. Люди из стран третьего мира, которые жили без водопровода, холодильника, тепла и электричества, были б справедливо возмущены теми вещами, которые Тодд видел ежедневно. Первый же проситель пришел в бриллиантовых серьгах и с платиновым ожерельем. За шесть лет Тодд так и не привык к вопиющей наглости некоторых людей.

 Бороться с этим он был не в состоянии. Тодд чувствовал себя как выжатый лимон, и не смотря на принятую горсть экстрасильного «Тайленола», в голове все еще пульсировала тупая боль. Сегодня Тодд ставил печать на всех поступавших заявлениях, за исключением пары случаев явного мошенничества. Он слишком устал, чтобы спорить с кем-то. Потом зашла Николен.

 Она выглядела почти также, как и пару дней назад. По-прежнему беременная. По-прежнему одуревшая от наркоты. Только на этот раз она была одна.

 - Майкл умер. Какой-то парень… клиент… снял его вчера и вколол ему дозу неразбавленной дури. Когда у Майкла начались конвульсии, тот парень бросил его в переулке. Когда кто-то его там заметил и вызвал скорую, Майкл был уже мертв.

 - Сочувствую, - Тодд опустил глаза. – Так какие сейчас ваши планы?

 - Я не буду делать аборт. Просто хочу вам это сказать. Я сохраню ребенка. И стерилизоваться я не буду тоже. Я собираюсь завязать с наркотиками. Я записалась на программу анонимных наркоманов. Я завяжу. Я буду хорошей матерью.

 Тодд был в ярости. Он посмотрел на нее, не сказав ни слова.

 - Мне нужно получить пособие. Вы не можете мне отказать. Я имею на него право.

 - Вы уверены, что хотите этого? У большинства детей развитие мозга и позвоночника происходит в первые два триместра. Этот ребенок мог уже пристраститься к наркотикам.

 Николен вызывающе задрала голову вверх. Она погладила живот, посмотрела на него и улыбнулась.

 - Мне все равно. Это все, что у меня осталось от Майкла, и я сохраню это. А если вы не окажете мне содействие, я расскажу всем, что вы пытались заставить меня сделать аборт.

 Тодд посмотрел на курьерскую сумку, стоявшую рядом с сейфом.

 - Что ж, очень хорошо. На какой адрес вам отправить чек?

 Николен довольно улыбнулась. Тодд тоже улыбнулся. Хоть она и была под кайфом, какой-то скрытый инстинкт самосохранения подсказал ей, что в этой улыбке что-то не то. Возможно, это был инстинкт, выработанный ею за многие месяцы занятия уличной проституцией. На плохих парней у нее был наметан глаз, и если бы Тодд притормозил рядом с ней с такой улыбкой на лице, она ни за что бы ни села к нему в машину.

 - Тот, что на заявлении. Там я живу.

 - Хорошо.

 Он заверил заявление печатью и положил в стопку на столе.

 - Первый чек вы получите через шесть или восемь недель.

 - Спасибо.

 Николен медленно попятилась к выходу из кабинки Тодда, словно опасаясь поворачиваться к нему спиной. Потом она быстро развернулась и зашагала прочь.

 - До скорой встречи, - прошипел он ей вслед.

 Николен обернулась и посмотрела на него. Он по-прежнему улыбался той жуткой улыбкой. Она отвернулась и поспешила прочь из здания.

Глава одиннадцатая

 По пути домой Тодд чуть не забыл о теле Терренса. И чуть не проехал мимо хозяйственного магазина, когда вдруг вспомнил, что ему нужны ножовка и топор. Зайдя в магазин, он почувствовал, будто все на него смотрят.

 Он не так уж много знал о серийных убийцах, поэтому не знал, подозрительно ли покупать топор. Он решил не рисковать и не стал покупать мешок щелока. Он может купить его в каком-нибудь другом магазине, например «Хоум Дипоу», где никому до него не будет дела. В подобной частной лавочке наверняка запомнят его покупку до малейшей детали, но «Хоум Дипоу» был в десяти милях отсюда, а он уже устал. Кроме того, чем дольше тело Терренса будет оставаться в его квартире, тем сильнее велика вероятность того, что оно начнет вонять, и его раскроют. Придется обойтись без щелока.

 Когда он подошел к прилавку с мешками для мусора, топором и ножовкой, он был почти уверен, что кассир нажмет тревожную кнопку и его схватят. Ему пришлось уговаривать себя, что это кажется подозрительным только ему, потому что только он знает о содеянном. Для всех остальных он был просто парнем, покупающим инструменты. Каждый день люди покупали топоры и ножовки, и вовсе не для того, чтобы расчленять трупы.

 - Дерево рубить?

 - Простите?

 Кассир, пожилой человек лет за шестьдесят, похоже, владелец лавки, указал на топор.

 - Топор. Дерево хотите срубить?

 Тодд уставился на старика, пытаясь сообразить, что ответить, и понимая, что каждая секунда его молчания делала его все более и более подозрительным.

 - Э-э, нет. Я колю дрова. У меня дровяная печь.

 - Тогда вам не такой топор нужен. У меня есть получше, которым одним махом можно расколоть бревно на лучины.

 - Д-да мне и этот сойдет.

 - А тот не намного дороже.

 - У меня денег впритык.

 - А не жарко ли жечь сейчас дрова?

 - У меня домик на Маммот Моунтин. Еду туда на уикенд.

 Старик стал отбивать заказ Тодда.

 - Вам нужно подняться на Биг Бир. Там красиво. Однажды я там увидел Шугара Рэя Леонарда. Он совершал пробежку по дороге. Это было как раз накануне его боя с Роберто Дюраном. А вот на Маммот Моунтин я никогда не был. По лыжам я не большой специалист. Я больше охотник.

 Тодд ощетинился.

 - Рад за вас, - сказал он сквозь зубы.

 - О, понимаю. Вы один из тех защитников природы. Наверно, весело там у себя в домике проводите время.

 Тодд заплатил старику за инструменты, схватил сумки и вышел из магазина. Ему захотелось назвать старика убийцей, но почему-то почувствовал, что уже не имеет на то право.

 Пока он ехал на велосипеде к себе домой, ему казалось, что все пялятся на него. Каждый раз, когда он проезжал мимо полицейской машины, его пульс зашкаливало, в груди становилось тесно, и он начинал потеть.

 А я думал, что у социопатов не бывает нормальных реакций на страх. Я же до смерти напуган. Разве это нормально, что я терпеть не могу чувствовать то, что чувствуют нормальные люди? 

 За время поездки домой он дважды сворачивал с главной дороги в переулок, уверенный, что за ним следит полиция. На дорогу, обычно занимавшую у него менее двадцати минут, у него ушло больше получаса.

 Тодд затащил велосипед и курьерскую сумку с инструментами себе в квартиру. Задержавшись у входной двери, Тодд глубоко вдохнул, морально готовясь к предстоящей жуткой задаче. Он не был уверен, игра это воображения или нет, но ему показалось, что он чувствует доносящийся из квартиры запах крови. Он определенно что-то почувствовал. Квартира пахла как общественный туалет. У трупа после обезглавливания произошло выделение экскрементов, и Тодд не удосужился убрать их. Он стоял у входной двери, все снова и снова проигрывая в голове весь процесс. Это было настолько непостижимо, что не укладывалось в голове.

 - К черту. Все равно придется сделать это.

 Тодд открыл дверь. Тело Терренса Мохаммеда лежало на том же месте, где он его оставил. Этот человек был настоящим гигантом. Наверно, целая вечность потребуется, чтобы разрезать его на кусочки, а потом еще дюжина, если не больше, рейсов, чтобы утащить это все подальше. Ему нужна машина. Он должен позвонить Стефани. Для него она была самым близким человеком, и даже если она считает его засранцем, она все равно может помочь. Он вытащил ножовку из сумки, уперся коленями в грудь Терренса, поднял ему руку и стал пилить в районе подмышки. Распилив сустав наполовину, он взял сотовый и впервые за последние месяцы набрал номер Стефани.

 - Алло?

 - Стефани?

 - Кто это?

 - Это Тодд.

 - Тодд? О, как дела?

 - Нормально. Все в порядке. Как у тебя?

 - У меня… ну... все хорошо. Нормально. А в чем дело? Что там за шум?

 - Мясо рублю.

 - Ты? Мясо?

 - Для друга.

 Тодд отпилил руку и стал заворачивать в полиэтилен.

 - Ну, что стряслось Тодд? Я же тебя уже целую вечность не слышала.

 - Пять месяцев.

 - Что?

 - Пять месяцев, говорю.

 - Ах да, пять месяцев уже не виделись.

 - Стефани, знаю, что это звучит странно, но я хочу у тебя попросить машину на время.

 На другом конце провода возникла долгая пауза.

 - Стефани?

 - Я думала, ты не доверяешь машинам. Ты сказал мне, что я убиваю планету, когда я купила машину. Я купила чертов «Приус» из-за тебя, и даже этого тебе оказалось мало. У тебя что, неприятности?

 - Мне просто нужно машину часа на два.

 - Не на свидание ли собираешься? Было бы некрасиво, снимать телок на машине своей бывшей подружки.

 - Не на свидание. Я по-прежнему тебя люблю.

 - Тодд…

 - Знаю. Знаю. Просто мне нужна машина, чтобы перевезти кое-какие вещи на склад. Я не знаю, кому еще позвонить.

 - Хорошо. Хорошо, Тодд. Часам к десяти подъезжай. Мне тут нужно еще кое-то успеть сделать. Один подонок изнасиловал свою соседку, а потом вышел под залог в пятьсот тысяч долларов. Я знаю, где он, так что это не займет много времени.

 - Будь осторожна.

 - Мы с Кэти занимаемся кикбоксингом и джиу-джитсу. Уверена, что справлюсь, если что-то пойдет не так.

 - Конечно, справишься. Увидимся в десять.

 - Пока.

 Тодд положил телефон и поднял ногу Терренса. Ноги у того были такие длинные, что их придется разрезать как минимум на три части. Он взял топор и со всей силы ударил Терренсу по колену, глубоко вогнав в сустав. Выдернул и ударил снова, на этот раз войдя чисто между коленной чашкой и сухожилиями. Схватил другую ногу баскетболиста и снова взмахнул топором. На мгновение Тодд удивился, что еще вчера его тошнило при виде отсеченной головы, а сейчас он уже без колебания рубит топором этому человеку ногу.

 Отчленив ноги, он принялся за тазобедренный сустав. Он почти не пользовался ножовкой, расчленяя труп Терренса и заворачивая каждую часть в полиэтилен и обматывая изолентой.

 Когда Тодд закончил, у него получилась дюжина разных кусков, аккуратно упакованных на полу гостиной. Торс здоровяка он разрубил на четыре части и завернул каждую отдельно. Оставалось только упаковать голову Терренса. Тодд засунул ее в мусорный мешок и обмотал несколько раз изолентой. Он посмотрел на часы. Всего лишь полседьмого. У него еще было время навестить Николен, заехать к Стефани за машиной и избавиться от тела Терренса.

 Следующие полчаса Тодд чистил кухонный пол, оттирал брызги крови со стен, шкафов, ковра, и даже потолка, собрал окровавленный полиэтилен и сунул его в мусорную корзину. Вымыл тесак и зазубренный нож, положил их в посудомоечную машину, потом натер пол аммиаком. Дом выглядел почти нормально, если не считать части тела, завернутые в полиэтилен и сваленные на полу в гостиной. Одежда Терренса тоже лежала на полу окровавленной грудой. Тодд поднял ее и из баскетбольных шорт Терренса выпала связка ключей.

 Ну конечно, Терренс не пришел же сюда пешком. Он сказал, что взял на время машину матери. Это может стать проблемой. Скоро его мать начнет беспокоиться. Остается надеяться, что она не заявит ее в розыск, если все еще думает, что за рулем ее сын, хотя кто знает. В наши дни у людей какие-то странные отношения с родителями.

 Тодд решил снова позвонить Стефани и сказать, что машина ему уже не нужна. Найти машину Терренса будет не так уж сложно. Но это займет какое-то время, а он спешил. Кроме того, он очень хотел снова увидеть Стефани, а машина могла послужить прекрасным поводом. Все же ему придется как можно быстрее найти машину Терренса. Не ровен час, его объявят в розыск, и машина это первое, что будут искать копы. Это была, чуть ли не главная причина, почему он не должен воспользоваться ей для транспортировки тела. Если Тодда поймают с машиной, он еще как-то сможет объясниться, но если его поймают с машиной, битком набитой «расчлененкой», он окажется в полном дерьме.

 Он прошел к себе в спальню и взял ноутбук. Запустил поисковик и набрал «перевязка маточных труб, пошаговая процедура». Слишком много придется писать. Ему нужен принтер. Тодд подключил к ноутбуку принтер и стал распечатывать медицинское руководство.

 Закончив, он схватил бумаги и сунул подмышку. Потом взял курьерскую сумку, в которой лежали скальпель, щипцы, изолента, полиэтилен, наручники и электрошокер. Медицинское руководство тоже положил в нее. Потом схватил велосипед и стал спускаться по лестнице. Сегодня вечером ему предстоит многое сделать… в честь Геймлиха. Только на этот раз он постарается остаться незамеченным. И он больше не хочет никого убивать.

Глава двенадцатая

 Район, где жила Николен, был не тем местом, где рыжеволосый белый парень на велике мог чувствовать себя в безопасности. В основном здесь обитали «черные» и «латиносы». Низкий уровень доходов, высокий уровень преступности. Наркоманы, алкоголики и шизофреники бродили по тротуару, бормоча что-то себе под нос. Дети в возрасте шести-семи лет шатались по улицам в поисках развлечений. Били окна камнями, воровали из машин магнитолы или CD-проигрыватели, и дрались между собой.

 На углу был винный магазин, у которого ошивалась компания юных головорезов. За первые десять минут нахождения здесь мимо Тодда пронеслись уже две машины скорой помощи и с десяток полицейских экипажей. Где-то вдалеке раздался случайный выстрел. Хип-хоп боролся за звуковое господство с сальсой и хеви-металом, звуки которых неслись из проезжающих мимо машин и близлежащих домов. Окна многих домов были заколочены, как и в том жилом комплексе, где проживала Николен, что, несомненно, было результатом каменного обстрела скучающими подростками.

 Тодд подождал на пустыре через улицу, прислонившись к ржавому остову какого-то старого автомобиля. Велосипед он прислонил к машине рядом с собой. Он приковал его к двери автомобиля цепью, пропустив ее через разбитое окно. Еще отсоединил сидение и руль, и тоже приковал их к остову. Это значительно замедлит его побег, если ему придется по какой-то причине спасаться бегством, но другого выбора не было. Если он оставит его неприкованным, семилетние угонят его в два счета.

 С наступлением сумерек Тодд все меньше ощущал себя в безопасности. В этот поздний час шум насилия усиливался. Из-за закрытых дверей доносились звуки бьющегося стекла, ударов и крики. Опять же, если Николен закричит, когда он ее схватит, вряд ли кто-то обратит на это внимание среди оглушительной, царящей на улицах какофонии . Тодд окинул взглядом квартал, нервно покрутив электрошокер в кармане и нащупав пальцем спусковой крючок. Ждать пришлось не так долго, как он предпологал.

 По улице, шатаясь, прошла Николен с огромным животом, выпирающим из-под узкой черной футболки с трафаретной надписью «Хастлер» на груди. Даже с такого расстояния Тодд заметил на футболке белесые разводы, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она идет от очередного клиента. Видимо, Николен не сглатывала.

 Она ковыляла по улице с глупой улыбкой, явно под кайфом. И даже не заметила крадущегося за ней Тодда, который проскользнул за ней в дверь, когда она заходила в дом. И что-то бормоча себе под нос, стала подниматься по загаженной лестнице себе в квартиру. Она уже открыла ключом дверь, когда заметила стоявшего сзади Тодда.

 Выхватив нож с выкидным лезвием, она развернулась и уже приготовилась порезать его, как Тодд ударил ее электрошокером, сбив с ног. Она потеряла сознание и не успела его разглядеть. Пока все шло, как и было запланировано.

 Нести в квартиру истощенное, разрушенное наркотиками тело Николен было несоизмеримо легче, чем гигантскую тушу Терренса. Закинув ее как куль на плечо, он вошел в квартиру, и захлопнул ногой за собой дверь. Она была все еще без сознания. Тодд вытащил рулон изоленты, заклеил ей рот, а потом стал обматывать ей руки и ноги. На полу кухни он расстелил полиэтилен и небрежно бросил на него тело Николен, боясь повредить себе спину. Веки Николен задрожали, но остались закрытыми. Потом он сунул руку в свою курьерскую сумку и извлек скальпель. Это будет гораздо хуже того, что он сделал с Терренсом, но это необходимо. Ее нужно остановить.

 Ее ребенок, возможно, будет тем, кто обречет всех нас на гибель.

 И снова Тодд будет оперировать без анестезии. Он взял второй рулон изоленты и еще раз обмотал ее руки, до плеч и до самой шеи. Затем он спустился к ее лодыжкам и обмотал ноги до самых бедер. Теперь двигаться она не сможет. И сопротивляться тоже. Остатком ленты он заклеил ей глаза. Она не узнает, что с ней происходит, и кто это с ней делает. Тодд неуклюже разделся и положил одежду на кухонную стойку. Ему нельзя появляться у Стефани в окровавленной одежде.

 С первым надрезом грудь Николен приподнялась, и тело дернулось.

 Тодд сделал поперечный разрез в нижней части живота. Николен выгнула спину, крича и корчась от боли. Он рассек подкожную волокнистую мышечную ткань брюшной полости, где содержались ее органы, и из раны, пузырясь, потек желтый жир и кровь.

 Николен забилась в конвульсиях, но изолента крепко держала ее и ограничивала движения. Он не потратил на нее много ленты, как в случае с Терренсом, потому что ему требовался доступ к животу. А значит, у нее было гораздо больше свободы действия. Тодду пришлось одной рукой держать ее, а другой рукой резать. Разрез получился неровный. Из-за бешеных телодвижений Николен держать руку ровно было невозможно.

 Даже несмотря на плотно заклеенный рот, ее крики были ужасны. Из-под наклеенной на глаза ленты ручьем текли слезы. Тодд еще глубже разрезал мышцы брюшной полости, отодвинул их в сторону, обнажив тонкий слой ткани, покрывающий матку. Тело Николен задрожало, но конвульсировать перестало. Дыхание стало мелким и учащенным. У нее наступил болевой шок. Ему нужно поспешить, пока он случайно не убил ее. Остается надеяться, что в ее организме достаточно наркоты, чтобы заглушить основную боль.

 Тодд сделал разрез в брюшине и приподнял ее. Затем отделил мочевой пузырь от матки. Теперь он был по колено в крови. Руки были покрыты ей по локоть. Он не знал, переживет ли Николен операцию.

 Несколько раз ему показалось, что у нее остановилось сердце, и он прерывался, чтобы проверить у нее пульс. Иногда она приходила в себя и снова начинала кричать. Тогда Тодд чувствовал, что желчь поднимается к горлу, и желудок вот-вот может исторгнуть свое содержимое. Тодд на мгновение закрыл глаза и попытался успокоить дыхание. Он сделал разрез на матке, и Николен снова начала кричать. Сунув в разрез два пальца, он раздвинул его. На полиэтилен вместе с кровью полилась околоплодная жидкость. Сейчас он увидел ребенка. Он находился уже головой вниз, в предродовом положении. Тодд положил одну руку ему под головку, а другой надавил Николен на живот, выталкивая его из нее. Раздался громкий хлопок, и ребенок вывалился из матери. В полость, где он пребывал, ворвался воздух.

 Тодд поднял ребенка и посмотрел на него. Мальчик. Тодд улыбнулся. Он спокойно обмотал пуповину вокруг его шеи и начал душить. Прошло несколько долгих минут, прежде чем ребенок, наконец, перестал дышать. Тодд зарыдал.

 Что я наделал? Это… это ужасно. Что я наделал? 

 Но он еще не закончил. Тодд перерезал пуповину и бросил младенца в мусорную корзину под раковиной, затем снова запустил руку внутрь Николен и нащупал маточные трубы. Он не был уверен, найдет ли их вслепую. Пока он копался в Николен, та снова очнулась. Она начала брыкаться, крутиться и кричать. Тодд вынул из нее руки и взял электрошокер. Дал ей пятисекундный разряд, снова вырубив. Опять проверил ей пульс, она была еще жива. Какие бы наркотики она сегодня не принимала, они хорошо притупляли боль и не давали умереть от шока.

 Наконец Тодду показалось, что он нащупал маточные трубы. Он вытащил их из разреза, чтобы лучше разглядеть, потом заглянул в распечатанную инструкцию по операции. Она почти вся была залита кровью. И для чтения не годилась. Он пожал плечами и завязал трубы узлом. Затем он вырезал центральную часть узла, взял зажигалку «Биг», и прижег оба конца. Сделал паузу, чтобы вытереть пот со лба, и вымазал в крови все лицо. Поморщился, потом взял другую маточную трубу и повторил процесс. Закончив, он сделал паузу, чтобы полюбоваться результатом. Николен снова очнулась и билась на полу как рыба, выброшенная на берег. Ее мочевой пузырь и кишечник висели наружу. Тодд посмотрел на распечатанную им медицинскую инструкцию. Она была вся в крови и околоплодных водах. Нужно как-то заканчивать операцию.

 Он аккуратно разъединил слипшиеся страницы и попытался прочитать несколько более-менее разборчивых предложений. Большинство иллюстраций еще можно было различить, в отличие от самого текста. Этого будет достаточно. Он вытащил из ее брюшной полости матку и взял иглу с вдетым в нее кетгутом. Несколькими аккуратными стежками заштопал сделанный в ней разрез и вернул на место. Затем пришил к ней мочевой пузырь, в том месте, где он их разъединил. Натянув на матку брюшину, заштопал ее. Вернул мышцы на место, и закрепил их парой стежков. Он понятия не имел, все ли он сделал правильно. По крайней мере, он старался придерживаться рисунков из инструкции. И напоследок Тодд зашил живот.

 Теперь Николен лежала совершенно неподвижно. Она едва дышала. Ее организм, наконец, поддался боли. Тодд встал, вымыл лицо. Схватил лежащую рядом с раковиной губку и протер все остальное тело. Убедившись, что он достаточно чистый, оделся. Взял телефон и набрал «911».

 - Тут на полу женщина истекает кровью. Похоже, она умирает. Вам лучше поторопиться.

 Тодд посмотрел на Николен. Из разрезов сочилась кровь. У него не хватит пластыря, чтобы заклеить рану. В следующий раз нужно будет лучше приготовиться. Тодд бросил трубку, оставив ее лежать рядом с телефоном, чтобы медики смогли отследить вызов. Он собрал все инструменты в свою курьерскую сумку и с улыбкой покинул квартиру. Он чувствовал, что на этот раз у него получилось. Теперь ему нужно лишь избавиться от Терренса, и жизнь снова вернется в обычное русло.

Глава тринадцатая

 Стефани металась между кухней, входной дверью и окном, выходящим на улицу. Она то выламывала себе руки, то потирала живот, глубоко вздыхая. Ее подруга Кэти гневно смотрела на нее, с трудом сохраняя молчание. Когда Стефани выглянула из окна в десятый раз за последние две минуты, Кэти не выдержала.

 - Зачем ты вообще его к себе пригласила, если у тебя от этого такой мандраж?

 - Ему нужна машина.

 - Да? Так скажи ему, пусть сам себе купит. Зачем вообще ему машина?

 - Не знаю. Сказал, что нужно перевести какие-то ящики, или вроде того.

 - Надеюсь, он не совершает ничего противозаконного.

 - Тодд? Я тебя умоляю. Он же мухи не обидит. И это буквально.

 Стефани погладила живот, и снова выглянула из окна.

 - Ты ему не говорила? Хм?

 - Как я могла? Я же знаю, как он к этому относится.

 - Хочешь, я ему отдам ключи вместо тебя? Тебе не нужно видеть его. А ему не нужно видеть тебя.

 - Что ты ему скажешь?

 - Ничего я ему не должна говорить. Он в пролете. Теперь ты моя женщина. Просто скажу ему, что ты не хочешь его видеть.

 - Что за «мужской шовинизм»! Говоришь, будто я твоя женщина.

 - Ты моя женщина, и нехрен ему видеть тебя.

 - Но это его ребенок.

 - Он всего лишь донор спермы. Я отец этого ребенка. Он не хотел иметь детей, помнишь?

 Стефани кивнула и снова посмотрела на свой живот. Она не совсем была уверена, что не хочет видеть Тодда. Одна ее половина хотела знать, не изменит ли он свои взгляды на детей, узнав, что она носит его ребенка. Но другая не хотела получать ответ на этот вопрос.

 Когда раздался звонок в дверь, она протянула ключи Кэти, а сама бросилась на диван и закрыла лицо подушкой.

 - Все будет хорошо, крошка. Я справлюсь.

Глава четырнадцатая

 - Где Стеф?

 - Она не хочет тебя видеть.

 - По телефону она этого не сказала.

 - Не сказала, что не хочет тебя видеть? Вот ключи.

 Тодд взял ключи и уставился на них.

 - Она все еще на работе?

 - Что?

 Она сказала, что должна поймать одного сбежавшего из-под залога типа.

 - Нет, она этим больше не занимается. Я теперь о ней забочусь.

 Кэти была крупной женщиной. При росте в шесть футов она была на два дюйма выше Тодда и накачана, как боксер в среднем весе. Бедра у нее были как у штангиста. Тодд задумался, что если она ударит его ногой. Пробьет, наверно, ему грудь насквозь. Обесцвеченные волосы Кэти были пострижены под «ежик» как у Энни Ленокс. Груди огромные, как две большие дыни, и, похоже, натуральные. В плечевой кобуре она носила девятимиллиметровый «Глок», и Тодд знал, что она увлекается «боями без правил». На костяшках пальцев у нее были рубцы, а под глазом уже сходящий синяк. У нее не было одного зуба, и вставлять его она, похоже, не собиралась. На правой щеке еле заметный шрам. Синяк она, похоже, получила в драке с одним из «беглецов». Вид у этой женщины был устрашающий. Тодд едва мог смотреть ей в глаза. В честном бою Кэти бы его убила.

 - Она наверху?

 - Уходи, Тодд. Обязательно верни машину до полуночи.

 Кэти отвернулась и закрыла дверь. Тодд стоял на крыльце, раздумывая, не позвонив ли ему в дверь снова.

 Но не решился.

 Привязывая свой байк к велосипедной стойке «Тойоты Приуса гибрида» Стефани, Тодд не мог не задуматься, почему она солгала ему насчет сегодняшней работы. Что-то здесь не так, но у него не было времени раздумывать об этом. Ему стало интересно, почему у нее на машине все еще закреплена велосипедная стойка. Разве она по-прежнему думает о нем? Скучает по нему? Ему нужно перевезти тело Терренса, иначе он застрянет здесь в поисках ответов на свои вопросы. Но он еще вернется.

 Тодд завел двигатель и медленно выехал задом с подъездной дорожки. Поднял глаза и увидел в окне чей-то силуэт. Он был уверен, что это была Стефани. После того, что он сделал с Терренсом, ему необходимо увидеть ее.

Глава пятнадцатая

 Старуха из кишащего кошками дома напротив наблюдала, как Тодд выносил охапку завернутых в полиэтилен свертков. Она вышла на крыльцо, когда он подогнал машину Стефани, и следила, как стервятник, как он отцепляет свой байк и велостойку и заносит их к себе по лестнице наверх. Тодд не знал, как ее зовут. Он не знал никого из соседей, и не хотел знать. Но ее лицо было ему знакомо. Жирное, испещренное морщинами, с огромными рыхлыми щеками и раскосыми свиными глазками. Женщина была патологически жирной, и передвигалась с помощью ходунков. Это пухлое морщинистое лицо, придававшее ей вид древнего херувима, похоже, было здесь всегда. Либо выглядывало из-за двери с проволочной сеткой, либо сквозь жалюзи, либо, как сейчас, открыто таращилось на него с крыльца.

 Какого хрена эта старуха делает здесь так поздно? Она, что, шпионит за мной? 

 Когда Тодд поднялся наверх за новой партией частей тела, она по-прежнему сидела на своем крыльце и следила за ним с нескрываемым любопытством. Когда он загружал свертки в багажник, она вытянула шею, чтобы разглядеть получше. Из ее дома выходили и входили обратно кошки, толпились вокруг нее, мурлыча, и терлись о лодыжки. Когда одна кошка исчезала в доме, на ее месте тут же возникала другая.

 Сколько же их у этой старухи? 

 Во время последнего рейса в квартиру за четырьмя отдельно упакованными частями торса, Тодд заметил, что старуха кому-то звонит по сотовому. Она стояла, перегнувшись через перила крыльца, гладя одного из ее бесчисленных котят, и изо всех сил старалась разглядеть, что Тодд загружает в багажник. Интересно, о чем она сейчас думает? Наверно, что у него в свертках килограммы кокса, метамфетамина или марихуаны. Он был не тем человеком, кого можно подозревать в расчленении трупов. Если только она не видела, как Терренс вошел в его квартиру и не вышел обратно, что вполне возможно. Эта сука постоянно бдит.

 Тодд улыбнулся и помахал ей, запрыгивая в машину. Он хотел было показать ей средний палец, но решил лишний раз не напоминать о себе, не злить ее, и не давать ей повода вызвать копов, если она уже этого не сделала. Тодд застегнул ремень безопасности и завел двигатель черной «Тойоты Приуса». Поморщился, подумав об углеродистом следе, оставляемом им всякий раз, когда он давил ногой на педаль газа.

 Завернув за угол, Тодд вдруг понял, что понятия не имеет, куда едет.

 Ну и где ты собираешься выбросить тело?

 Тодд повернул машину к Бухте. Там была пустынная часть набережной, где он мог бы сбросить тело Терренса в воду.

 Он проехал мимо сувенирных лавок, ресторанов, пунктов проката лодок, аквариума, и всяких других «ловушек для туристов». Везде уже было закрыто. Полицейский на горном велосипеде со свистом пронесся по тротуару, словно преследуя невидимого подозреваемого. В противоположном направлении бежала трусцой какая-то женщина, в сопровождении мужчины на роликовых коньках. По набережной под ручку прогуливались парочки.

 Дальше по тротуару проститутки останавливали машины и уезжали на заработки за многочисленные склады, выстроившиеся вдоль набережной. Тодд продолжил путь, пока, наконец, не оказался в местности, где уже не было ни туристов, ни лавок, ни ресторанов, ни вышедших на лунную прогулку влюбленных. Он остановился перед старым складом с тремя рыбацкими лодками, стоявшими рядом с ним на якоре. Более чем на милю вокруг не было никаких других зданий, за исключением недостроенного многоквартирного дома и какого-то также недостроенного торгового центра, на месте которого пока был один бетонный фундамент.

 Тодд завернул за угол рыбозавода и припарковался у мусорных контейнеров. Запах дохлой разлагающейся рыбы был здесь невыносимым. Тодд пришлось зажать рот и нос рукой, чтобы сдержать приступ тошноты.

 С таким запахом Терренса никто здесь не заметит.

 Мусорные контейнеры были заперты на замки. Вероятно, от голубей и чаек. Тодд открыл багажник и пошарил в поисках монтажной лопатки. Она оказалась как раз под головой Терренса. Несколько взмахов лопатки и замка как не бывало. Тодд торопливо начал сваливать части тела в контейнер, зарывая их поглубже в гниющие рыбьи кишки и тушки.

 Как только он опустошил багажник, у него словно огромный груз упал с плеч. Улыбка облегчения расплылась на лице Тодда, и он стал что-то напевать себе под нос. Теперь все кончено. О Николен он позаботился, о Терренсе тоже. Ему осталось лишь вернуть машину Стефани и найти способ повидать ее.

 Поездка от набережной была долгой и одинокой. На улицах было полно поздних ходоков по ночным клубам, парочек, решивших поужинать и потанцевать, друзей, шатающихся по барам, и одиночек, охотящихся за сексуальными партнерами. Тодд ощущал себя в стороне ото всех них. Он не понимал, почему кто-то ездит на машине. Он чувствовал себя достаточно отчужденным от человечества и без этого дополнительного барьера. По крайней мере, если бы он шел пешком или ехал на велосипеде, он мог бы сделать вид, что как-то причастен ко окружающему веселью. Теперь же, наблюдая за всем этим из окна машины, он чувствовал себя совершенно одиноким.

 Когда Тодд свернул с главных улиц в жилые кварталы, мир вдруг словно вымер. Несмотря на уличные фонари, здешние кварталы казались темнее без неоновых вывесок лавок и магазинов. Тротуары были пусты, а дома темны, за исключением мерцающего голубого сияния от чьего-то телевизора, проникающего из окна гостиной или спальни, или света, оставленного включенным на кухне.

 К своему удивлению Тодд почувствовал себя здесь менее одиноким, чем на Маркет-стрит.

 Тодд остановился перед домом Стефани. В ее квартире горел свет. Окна не были зашторены, и он мог видеть, что происходит в гостиной. Стефани и Кэти сидели на диване перед телевизором. Тодд припарковался через улицу, так чтобы немного понаблюдать за ними, пока его не заметят. Он заглушил двигатель и стал наблюдать за окнами. Лицо Стефани заметно округлилось с момента их последней встречи, и, даже сидя в машине, он заметил, что грудь у нее стала больше. Она увеличила размер имплантатов?

 В остальном она выглядела точно так же. Прошло всего пять месяцев с момента их последней встречи, поэтому он не думал, что она сильно изменится. Отчасти он думал, что она превратится в мужеподобную короткостриженную лесбиянку во фланелевой рубашке. Хотя один стереотип Стефани оправдывала. Она определенно прибавила в весе. Тодд вышел из машины и перешел улицу. Он встал у дверей квартиры Стефани, не стуча и не звоня, а просто стал глядеть в окно. Оказывается, Стефани прибавила в весе больше, чем он думал. Они ели попкорн из ведерка, стоящего на ее огромном животе. Вдруг она встала и прошла на кухню. Холодок пробежал у него по спине, и он вскрикнул. Стефани повернулась к окну и заметила его. И тут он разглядел ее как следует. Стефани была беременна.

 Она ахнула и прикрыла рот рукой. Кэти вскочила с дивана и подбежала к окну. Тодд просто стоял и смотрел.

 Вскоре дверь открылась и вышла Кэти. Она явно была в ярости. За ней появилась Стефани. Тодд просто уставился на нее с раскрытым ртом.

 - Я хотела сказать тебе. – Ее глаза были полны слез. Тодд тоже был готов расплакаться.

 - Ни черта не должна ты ему говорить. Какого хера ты заглядываешь к нам в окна? – Кэти толкнула его, и Тодд со всего маху шлепнулся на задницу. Он по-прежнему не водил глаз с живота Стефани, открыв рот и не говоря ни слова.

 Стефани схватила Кэти и оттащила в сторону, как раз в тот момент, когда великанша сжала кулаки, будто готовясь стереть Тодда в порошок.

 - Дай мне поговорить с ним. Иди в дом. Я скоро приду. Просто дай мне с ним поговорить.

 Кэти хоть и была явно обеспокоена и рассержена, медленно повернулась и, не сводя с Тодда уничтожающего взгляда, вернулась в квартиру.

 Стефани протянула Тодду руку. Тодд посмотрел на нее, потом снова на живот.

 - Я беременна, Тодд. Девять месяцев. Я была уже беременна в тот вечер, когда мы расстались. Это твой ребенок.

 Тодд медленно покачал головой, и слезы полились у него по лицу. Он посмотрел на свою курьерскую сумку. Электрошокер лежал по-прежнему там, а также скальпель, зажимы и кетгут. Изолента закончилась, зато были наручники.

 - Это твой ребенок. Ты станешь отцом, нравится тебе это или нет, - Стефани тоже плакала, но говорила уверенно, вызывающе выпятив вперед челюсть. В то же время она пыталась разглядеть на лице Тодда хоть какие-то признаки радости, хоть какое-то проявление того, что он доволен идеей отцовства. Но вместо этого увидела только страх, гнев и печаль.

 Тодд поднялся на ноги и протянул руку к ее животу. Она позволила ему себя потрогать, все еще следя за выражением его лица и надеясь, что оно изменится. Дрожащими руками он коснулся живота Стефани. Погладил его ладонями, думая о плоде, вырванном из Николен и задушенном собственной пуповиной, и задумался, сможет ли он сделать то же самое со своим ребенком.

 Он сжал кулаки. Стефани вздрогнула и отшатнулась от него. Он посмотрел ей прямо в глаза. Его лоб покрылся морщинами, брови нахмурились, нос сморщился, верхняя губа оттянулась вверх, обнажив крепко стиснутые зубы. Руки были по-прежнему сжаты в кулаки. По выражению его лица Стефани все поняла без слов.

 Как ты могла? 

 Он запустил в свою сумку руку, и Стефани сделала еще два шага назад. Он схватил электрошокер и крепко сжал. Затем выпустил. Еще пошарил в сумке, пока не нащупал скальпель. Он уже хотел ударить ее ножом в живот и вырезать ребенка прямо перед ее квартирой. Но не смог. Он любил Стефани. Он смотрел на ее живот, не зная, что делать.

 Рука по-прежнему находилась в сумке и сжимала скальпель. Его лицо нервно подергивалось. Он рыдал все громче и громче. Все его тело сотрясалось от рыданий. Он будто был в агонии.

 Стефани сделала к нему шаг. Он отпрянул. Его лицо исказила злобная гримаса, и он расхохотался. Он хохотал все громче и громче. Это был хохот человека, лишившегося рассудка. Слезы продолжали литься у него из глаз, когда он согнулся пополам от смеха. Внезапно он повернулся и зашагал вдоль улицы, не переставая смеяться.

 Абсурдная ирония того, что Стефани носит в себе его ребенка, в то время как он борется за прекращение рождаемости, лишний раз доказывала, что у бога самое извращенное чувство юмора. Тодд сделал вазэктомию слишком поздно.

 Он чувствовал на своей спине взгляд Стефани, следившей, как он уходит в ночь. Слышал ее всхлипы. Слушал, как распахнулась дверь их квартиры и на улицу выскочила Кэти.

 - Это твой ребенок, Тодд! Это твой ребенок! – в голосе Стефани звучала истерика. Он причинил ей боль. Это было последнее, что он хотел делать, когда решил позвонить ей. Последнее, что он хотел делать, когда остановился перед ее домом несколько минут назад. Но все пошло не так. Она была беременна.

 Тодд захотел вернуться. Захотел обнять ее и сказать ей, что все будет хорошо, что они вместе будут растить ребенка, и что они станут семьей. Но не стал, потому что знал, что если вернется… убьет ее.

 - Да пошел ты на хер, Тодд! Лучше никогда больше не возвращайся! Лучше никогда не попадайся мне на глаза, слышишь меня? – Это была Кэти, и он знал, что она имела в виду. Если он снова вернется, она убьет его. Если он не убьет ее первым.

Глава шестнадцатая

 Работа на следующий день была какой-то сюрреалистичной. Еще накануне вечером он вскрывал юную наркоманку и избавлялся от тела мужчины, а сегодня он слушал какую-то пожилую женщину, которая жаловалась, что программа «Медикэр» не покрывает ее счета, и что ей нужны талоны на питание.

 - Простите, но вы не можете получать и «Медикэр» и талоны на питание.

 Старуха выглядела невероятно древней. Ее тело тощее и высушенное, кожа испещрена трещинами и морщинами. Волосы совершенно седые, слезящиеся желтые глаза. Левый глаз белый от катаракт.

 - Ну и что мне тогда делать? У меня нет денег на лекарства, отопление и еду.

 - Простите, но я не могу вам помочь.

 Тодд был совершенно измотан, в голове стучало. Он посмотрел поверх старухи на нескончаемую очередь заявителей, потом на входную дверь здания, ожидая, что в любую минуту ворвется полиция и арестует его за то, что он сделал с Николен и за убийство Терренса, но в здание бесконечным потоком устремлялись лишь новые просители пособия.

 Мне нужно убираться отсюда ко всем чертям! 

 - Простите, но мы с вами закончили. У меня впереди еще много людей, а я неважно себя чувствую.

 Он встал и вышел из кабинки, как раз в тот момент, когда его начальница собиралась войти.

 - Здесь копы. Кажется, у них заявление от какой-то шлюхи-наркоманки. Она говорит, что ты украл ее ребенка.

 Женщину, похоже, это забавляло. Она будто наслаждалась драмой. Тодд последовал за ней в ее кабинет.

 Они прошли мимо всех этих толстых, патологически жирных людей, стоящих в очереди за талонами на питание, молодых трудоспособных мужчин и женщин, стоящих в очереди за пособием, вместо того, чтобы устраиваться на работу, женщин, беременных третьим, четвертым, или пятым ребенком, стоящих в очереди за талонами «ЖМД», гангстеров, сутенеров, и наркодилеров, ждущих у входной двери, когда их шлюхи получат чеки и принесут им деньги. Тодд задал себе вопрос: Разве он сделал что-то не так? Он просто не мог смотреть на это. Он не понимал, как кто-то может его обвинять. Даже если они не знают, что мы делаем с окружающей средой, этого должно быть достаточно, чтобы убедить их. Подобному отребью нельзя давать размножаться.

 Перед столом мисс Сантьяго со скучающим и недовольным видом стояли копы. Один из них подошел к Тодду, как только они вошли. В нем было пять футов девять дюймов роста и свыше двухсот фунтов веса. Любитель «Бик Маков». Его живот свисал из-под ремня, закрывая пряжку. На вид ему было не намного больше тридцати. Похоже, коренной американец. Его напарником был тощий белый парень, лет сорока. Оба пожали Тодду руку и как-то неискренне улыбнулись. Тодд тоже улыбнулся.

 - Тодд Хаммерштайн, верно?

 - Да?

 - У нас к вам несколько вопросов касаемо одной молодой женщины, по имени Николен Де Марко.

 - Знакомое имя. Это кто?

 Копы изучали лицо Тодда, не лукавит ли он.

 - Она с мужем приходила несколько дней назад за пособием. Вы приняли у нее заявление.

 - О, так вот почему ее имя мне знакомо. Она вам нужна для чего-то? Если она сюда приходила, значит, ее заявление у меня. Могу дать вам ее адрес.

 - Нет, мы знаем, где она. Она в больнице. Она утверждает, что кто-то сделал ей аборт против ее воли. На то время она была на шестом месяце беременности. Похоже, ей вырезали ребенка прямо из матки.

 Тодд побледнел, вспомнив, что он сделал.

 - Это ужасно!

 Тодд посмотрел на начальницу. Та все еще ухмылялась.

 - Она думает, что вы можете иметь к этому какое-то отношение, мистер Хаммерштайн.

 - Я?

 - Она говорит, что вы пытались уговорить ее сделать аборт и перевязку маточных труб. По какому-то совпадению именно это с ней и произошло. С вами все в порядке, мистер Хаммерштайн?

 - Не совсем. Мне нездоровится, и я хотел отпроситься домой. В последнее время очень сильно болит голова. Мигрень.

 - Что ж, мы не сильно вас задержим. Что вы скажете насчет заявления миссис Де Марко?

 - Кого?

 - Миссис Де Марко. Женщины, подвергшейся нападению. Вы пытались убедить ее сделать аборт?

 - Мы этим здесь не занимаемся. У нас нет времени на подобные консультации. Мы только оцениваем степень бедности, принимаем, либо отклоняем заявления. У нас столько заявителей, что на каждого не так уж и много времени.

 - Я говорила ему то же самое, - заявила мисс Саньтяго.

 - Почему же она тогда так сказала?

 Пузатый офицер повернулся к начальнице Тодда с все еще недовольным видом.

 - Вы серьезно? Мы слушаем здесь всякую чушь. Наверно, как и вы на своей работе, офицер. То, что правительство якобы заставляет бедняков делать аборты, уже не новость. Мы слышим такое здесь ежедневно. Наверно, не реже, чем вы слышите о копах-расистах, притесняющих национальные меньшинства.

 Копы кивнули, понимающе улыбаясь, а затем снова повернулись к Тодду. Он раскачивался взад-вперед с закрытыми глазами, потирая виски указательными пальцами рук. Голова у него будто превратилась в сваренное вкрутую яйцо, с которого медленно счищают скорлупу.

 - Что-то ты неважно выглядишь, приятель. Как насчет того, чтобы появиться у нас в участке завтра, когда будешь себя лучше чувствовать? Поговорим об этом подробнее?

Тодд кивнул головой.

 Они снова обменялись рукопожатиями, а один из копов, офицер Дикерсон, протянул Тодду свою визитку. Когда они ушли, начальница Тодда все еще стояла, не сводя с него глаз.

 - Присядь, Тодд.

 Тодд сел перед ее столом. В отличие от дешевых пластиковых стульев, на которых сидели заявители в его кабинке, здешние кресла были сделаны из металла и винила, и вращались.

 - Я тебя только что прикрыла. Единственная, полученная нами жалоба, что кто-то пытается заставить заявителей сделать аборт, была на тебя, тогда еще, от той чернокожей женщины. Надеюсь, теперь у нас здесь нет никаких проблем?

 - Никаких проблем, мисс Саньтяго.

 - И ты не имеешь никакого отношения к нападению на ту женщину?

 - Только чокнутый может сделать подобное.

 - Ты не ответил.

 Она посмотрела Тодду прямо в глаза, все еще ухмыляясь, будто ее все это забавляло.

 - Нет. Я не имею к этому никакого отношения.

 - Хорошо. Отправляйся домой, Тодд. Отдохни немного. Увидимся завтра, как вернешься из полиции.

 Тодд кивнул головой и повернулся, чтобы уйти.

 - Знаешь, на Ди-стрит есть приют для матерей-одиночек.

 - Что?

 - Он находится в ведении одной из тех групп, «Право на жизнь». Они уговаривают беременных девушек сохранять детей и не делать аборт. А взамен дают отдельную комнату и питание на время беременности и на первое время после родов. А потом помогают им найти пары для усыновления их детей. Ты мог бы направлять своих клиентов туда, если они не хотят делать аборт. То есть, только это между нами, я с тобой солидарна. Они не должны заводить этих чертовых детей, о которых даже не могут позаботиться. В мире и без нас уже слишком много людей еще больше захламляющих планету всеми этими нежеланными детьми.

 Тодд ничего не ответил. Он просто смотрел на нее, пытаясь прочесть ее мысли, пытаясь понять ее.

 Какого черта она мне все это только что сказала? 

 Она подмигнула ему и пожала плечами. – Просто чтобы ты знал.

 Тодд повернулся и вышел из кабинета.

Глава семнадцатая

 На работу Тодд пришел пешком. После той ночи, что у него была, ему необходимо было проветрить мозги. Ходьба пешком давала ему возможность все обдумать. Когда Тодд вышел из Департамента соцобеспечения, он думал о Стефани и своем ребенке. Оставить этого ребенка в живых было бы лицемерием. Как он мог отнять у Николен ребенка на благо планеты, а из своего сделать исключение? Это не правильно. Но как ему абортировать своего собственного ребенка?

 Во всем виновата Стефани. Он никогда не хотел детей. Она знала это, но все равно решила забеременеть. Конечно, он мог бы воспользоваться презервативом, но она сказала, что принимает таблетки. Он поверил ей, а она предала его. Она также виновата, как Николен. Но вскрывать ее, как ту шлюху-наркоманку, у него не было никакой возможности. Он любил ее. Кроме того, Кэти переломает ему ноги и отстрелит яйца, прежде чем он приблизится к Стефани.

 Если только я первым не доберусь до Кэти. Если б мне удалось застать ее врасплох и ударить электрошокером, я смог бы надеть ей наручники и заклеить рот, пока она не успела избить или пристрелить меня. Если я сумею сделать это тихо, то смогу добраться до Стефани, прежде чем она успеет убежать. А может я смогу добраться до Стефани, пока Кэти охотится за сбежавшими из-под залога? 

 Тодд прикинул, сколько же энергии он вкладывает в планирование того, что он зарекался делать. Он сунул руку в свою курьерскую сумку и нащупал скальпель. Он скользнул большим пальцем по лезвию и порезался. Боль помогла ему привести мысли в порядок.

 Стефани должна умереть. 

 Просто, как дважды два. Он не мог убить их ребенка и когда-либо снова смотреть Стефани в глаза. Будет проще, если умрут и мать и дитя.

 И Кэти тоже. 

 Если он не убьет ее, она найдет его и на краю земли.

 Тодд пошел в хозяйственный магазин за углом.

 - Все еще собираетесь на Маммот Моунтин? Слышал, там дождь обещали.

 - Что?

 - На днях вы купили топор для похода на Маммот Моунтин. Решил, что вы передумали.

 - Не передумал. Мне нужно еще кое-что прикупить.

 Тодд взял еще четыре упаковки изоленты и бросил себе в корзину. Как будто что-то вспомнив, схватил гвоздодер и бросил туда же.

 - Делаю в домике ремонт, - объяснил Тодд, прежде чем старик-продавец успел что-то сказать. Он быстро расплатился и вышел из магазина.

 По пути домой Тодд сделал еще одну остановку. Он зашел в магазин медицинских принадлежностей и купил упаковку одноразовых скальпелей. Домой он шел медленно, и пока дошел до квартиры, он успел несколько раз передумать. Всякий раз, когда в него закрадывались сомнения, он проводил большим пальцем по лезвию скальпеля и вспоминал ребенка, которого задушил пуповиной во имя спасения окружающей среды. Это воспоминание помогало ему держаться курса. Если он не избавится от ребенка Стефани, вся его миссия окажется фикцией, а сам он будет мало отличаться от обычного убийцы. Он поднялся по лестнице к своей квартире и взял велосипед. Ему нужно успеть сделать это, пока у него не сдали нервы, и сомнения не взяли верх.

 Он изо всех сил крутил педали, петляя между машинами и перепрыгивая через бордюры, словно за ним гнались. Он думал о плане Геймлиха по растворению «Прогестерекса» в питьевой воде 25-ти самых густонаселенных городов мира. Это было намного лучше того, что он делал. То, что он делал, вряд ли что-то изменит. Он спас, может, пару сотен животных, да и столько же деревьев и растений. В мировых масштабах это ничто. Он мог лишь надеяться, что станет таким же символом и примером для подражания как Геймлих.

 Тодд добрался до района Стефани весь потный и измученный. Ее машина по-прежнему стояла на парковке, хотя сама она могла быть в машине Кэти. Он понятия не имел, водит ли Кэти машину. Он представлял ее на «Харли Дэвидсона», с рулем, задранным до уровня головы. Тодд медленно проехал мимо окна ее квартиры и заглянул внутрь. Вертикальные жалюзи были наполовину прикрыты, но он все же смог разглядеть, что происходит за ними. Стефани сидела на диване и смотрела телевизор. Даже прибавившая в весе от беременности, она была прекрасна. Она встала и прошла на кухню. Тодд отъехал в сторону, прежде чем она успела его заметить. Ему нужно было найти место, откуда он сможет вести наблюдение. Как только Кэти выйдет из квартиры, он проскользнет внутрь и сделает все необходимое.

 Напротив, через улицу, на четверти акра, заросшей растительностью, стоял какой-то старый дом. Не похоже, что там кто-то жил. Тодд оставил велосипед в зарослях деревьев на краю участка, занял позицию между кустами и изгородью, и стал ждать, поглаживая большим пальцем скальпель в курьерской сумке.

Глава восемнадцатая

 Стефани все еще не отошла от той встречи с Тоддом. Она сидела на диване, переключаясь с одной мыльной оперы на другую, и ела мороженое «Бен и Джерри». Стефани была удивлена тем, насколько ее встреча с Тоддом повлияла на нее. Очевидно, она все еще испытывала к нему какие-то чувства. Он был отцом ее ребенка. И для Кэти это тоже было очевидно. Даже когда Кэти пыталась утешить ее после ухода Тодда, она видела на лице женщины страдание.

 Стефани была очень привязана к Кэти. Но любовью это нельзя было назвать. Если б Тодд передумал насчет ребенка и позвал ее замуж, она бы бросила Кэти, не раздумывая. Стефани трудом сдерживала эмоции, боясь выдать их Кэти. Она знала, что Кэти пойдет ради нее на все. Эта женщина была ее рьяной защитницей. Еще она была немного вспыльчивой, и Стефани побаивалась ее. А Тодда она никогда не боялась.

 Тодд не был похож на тех мускулистых красавчиков, с которыми она обычно встречалась. На тех мужчин, которые обманывали и избивали ее, использовали, и бросали. На тех мужчин, которые унижали ее и отнимали у нее деньги. Тодд был нежным и заботливым. Он покупал ей всякие вещи и постоянно делал комплименты. Всегда говорил, какая она красивая. Раньше она замечала краем глаза, с каким благоговением он смотрит на нее. Она знала, что Тодд был девственником, когда они познакомились. Это только больше расположило ее к нему. Он был таким милым и невинным, и смотрел на нее, словно на какого-то ангела.

 Он не знал, что в пятнадцать она убежала из дома и таскалась по всей стране за своей любимой рок-группой.

 Как она прокралась за кулисы, чтобы встретиться с музыкантами. Она была так взволнована приглашением лидер-гитариста посетить их гостиничный номер. И польщена тем, что они с вокалистом начали целовать и раздевать ее. А потом появились барабанщик и басист со всем своим сопровождением. Вечер закончился тем, что ее пустили по кругу. А потом с ней то же самое проделал весь техперсонал группы, после чего ее вышвырнули из номера в четыре утра. Ее лицо, бедра и живот были липкими от спермы более чем дюжины разных мужчин. Последующий год она провела, торгуя собой на улице. Потом ее подобрал один парень, показавшийся ей спасителем, пока не стал ежедневно избивать ее. Тодд не знал, что, в конце концов, она пырнула его ножом и сбежала после того, как он чуть не забил ее до смерти.

 Тодд знал лишь, что после трех лет бродяжничества она вернулась в колледж и получила степень бакалавра. Тодд знал ее, как бойца, и уважал. Она понимала, что он о чем-то догадывается, но он никогда не выуживал у нее подробности. Он дал ей самой разобраться с ее демонами. Ее решение стать «охотником за головами» он встретил с тревогой, но все же поддержал. Он знал, что ей нужно что-то, что укрепит ее самооценку. Если поимка преступников это то, что ей нужно, тогда он только «за». Он любил ее. Но с каким отвращением, разочарованием и яростью он воспринял новость, что она носит его ребенка. Он отверг ее также как и все остальные мужчины, с которыми она когда-либо имела дело, начиная с ее папочки-трудоголика. Кэти ее никогда не отвергала.

 Стефани поднялась с кресла и вразвалочку побрела на кухню. Живот был такой большой, что ей казалось, будто у нее там двойня. Она поставила мороженное обратно в морозильник и стала готовить себе кофе. Ей нужно больше двигаться. Она не могла просто лежать на диване, целый день есть мороженное и жалеть себя. Это было бы слишком банально. От ходьбы же хоть какая-то польза. Ее ребенок уже набрал вес больше положенного. Если она не хочет после родов весить двести фунтов, ей нужно делать физические упражнения. Всего в паре кварталов от них есть парк с беговой дорожкой. Семейный парк, где новоявленные мамочки гуляли с колясками по обсаженной деревьями аллее, а беременные женщины накручивали круги в отчаянной попытке уберечься от послеродового увеличения веса.

 Пока ждала кофе, она натерла живот, бедра и ягодицы смесью витамина Е и масла какао. Ее врач-акушер сказала, что растяжки больше зависят от ген, чем от увлажнителей, но тем не менее решила, что это не повредит. Кэти еще не встала. Она до четырех утра просидела со Стефани, держа ее в своих объятьях, пока та неудержимо плакала. Потом уложила Стефани в постель, а сама отправилась ловить растлителя малолетних, не явившегося в суд на прошлой неделе. Кэти была хорошей и Стефани была счастлива быть рядом с ней, хотя эта женщина иногда ее пугала.

 Кофейник вскипел, и Стефани налила себе чашку. Пока потягивала кофе, она заметила, что часто выглядывает в окно, все еще надеясь, что Тодд передумает и примет верное решение. Но всякий раз, когда она позволяла себе пофантазировать, как они с Тоддом вместе растят своего сынишку или дочь, она вспоминала выражение его лица, хлынувшие из его глаз слезы, обернувшиеся безумным хохотом. Он походил на сумасшедшего. Когда он сунул руку в свою сумку, на какое-то мгновение она испугалась, что он вытащит пистолет или нож. Это был первый и единственный раз, когда она испугалась Тодда.

 Стефани допила кофе, переоделась в спортивные брюки и футболку, надела кроссовки и направилась к двери. Закрепила ремешком на руке свой айпод и надела наушники. Стефани промотала Мадонну, Аланис Мориссетт, Мэрайю Кери и Металлику, пока не нашла песню Уитни Хьюстон, которая подходила под ее настроение. Громко напевая, засеменила по тротуару.

 - Это не правильно, ну и пускааай. Все равно я сделаю это. Пакуй чемоданы, вставай и вали. И даже не смей возвращаться ко мнеееее.

 Она улыбнулась, представляя, будто говорит эти слова Тодду.

 Уже через пять минут ходьбы Стефани вспотела и запыхалась.

 Боже, я потеряла форму , - подумала она.

 Когда она дошла до парка, ей пришлось сесть на скамейку, чтобы отдышаться. Она смотрела на прогуливающихся по беговой дорожке мамаш и нянек, весело сплетничающих между собой. Мимо нее пробежал какой-то мужчина, толкающий перед собой спортивную коляску, в компании трех других мужчин. Крупная женщина лет сорока с небольшим семенила в сопровождении таксы, с тявканьем бегущей за ней следом. Байкеры, скейтбордисты и роллерблейдеры проносились мимо нее, игнорируя установленные везде предупреждения, что дорожка предназначена только для бега и пеших прогулок.

 Минуты через три она с трудом поднялась на ноги и пристроилась за женщиной с таксой. Скорость женщины была чуть ниже той, с которой Стефани шла к парку, и отлично ей подходила. Она хотела походить, по крайней мере, минут двадцать, а с прежней скоростью у нее это не вышло бы.

 Сделав два круга по дорожке, составлявшей четверть мили, Стефани заслушалась Аланис Мориссетт, поющей про то, как ей вскружил голову какой-то парень. Она смотрела себе под ноги, опустив голову вниз. Она все еще думала о Тодде. Когда Стефани подняла глаза, ей показалось, что она видит Тодда, едущего на велосипеде по направлению к ней. Чем ближе был велосипед, тем сильнее велосипедист походил на Тодда. Когда до него оставалось всего десять ярдов, она разглядела в его глазах слезы. Это определенно был Тодд. Он вернулся к ней. Она остановилась и сняла наушники. Улыбнулась, на глаза навернулись слезы. Тодд приближался все ближе.

 Не сбавляя хода, он сунул руку в свою курьерскую сумку. На этот раз Стефани ждала, что он достанет букет роз, или, что еще лучше, обручальное кольцо. Когда она увидела в его руке молоток, на ее лице возникло выражение замешательства. Пока она гадала, для чего молоток, он со всей силы обрушил его ей на живот, буквально сложив ее пополам.

 Стефани рухнула на колени, корчась от боли, исторгая рвоту, и одновременно хватая ртом воздух. Все ее внутренности словно пылали огнем. Она подняла глаза на Тодда, когда он подошел к ней, по-прежнему сжимая в руке молоток. Он рыдал и мотал головой, словно пытаясь отрицать какую-то невысказанную истину.

 - Прости, Стефани. Мне очень жаль.

 Она попыталась подняться на ноги, а вместо этого перекатилась на спину, вертясь от боли и держась за живот. Тодд снова опустил молоток. Возникло чувство, будто ребенок внутри нее сплющился от удара. Живот словно спустило, а на спортивных брюках в районе промежности выступила кровь.

 - Я люблю тебя, Стефани.

 Он опустил молоток еще раз и еще. Стефани даже не кричала. Она стонала и скулила, но не кричала. После очередного удара, изо рта у нее хлынула кровь.

 Стефани не слышала его любовных признаний. Боль была такой сильной, что буквально стерла для нее весь мир. Единственной ее мыслью было то, что ее ребенок погиб. У нее внутри был мертвый ребенок. Следующей мыслью было беспокойство за Тодда. Кэти убьет его за это.

Глава девятнадцатая

 Мысли путались у Тодда в голове. Он изо всех сил крутил педали. Глаза застилали слезы. Он понятия не имел, куда едет, и гонятся ли за ним.

 Я убил Стефани. 

 Он не мог поверить в эти слова. Он не мог исправить того человека, каким себя знал, чтобы жить с осознанием содеянного. Он не был убийцей. Он любил всех людей. Он лишь хотел спасти планету, спасти людей от вымирания.

 Как же он смог убить двух людей и одного подверг вивисекции? Это же какой-то кошмар.

 Но разве я не говорил всегда, что если лишение жизни одного человека, или даже ста, спасает миллионы будущих поколений, то это является моральным долгом? Разве я не говорил этого? 

 Так говорил Геймлих. Это его слова, из его книги. А теперь Геймлих за решеткой, возможно, на всю оставшуюся жизнь, за попытку стерилизации сотен миллионов женщин. И Тодда, наверно, тоже скоро закроют за то, что он сделал с Николен, Терренсом, а теперь и Стефани.

 Я убил ее. Я убил Стефани.

 Тодд колебался ровно до того момента, как он опустил молоток на ее живот, стирая в порошок их нерожденного ребенка. Он не был уверен, что убил Стефани. Он собирался раскроить ей череп, но у него дрогнула рука. В ее глазах были нежность, печаль и сочувствие, и все это было адресовано ему. Она испытывала к нему симпатию, когда он стоял над ней, только что измолотивший ей живот, приготовившийся расколоть ей череп следующим ударом. Она выглядела растерянной и напуганной, но по-прежнему любила его. Он предположил, что это какой-то извращенный вариант синдрома подвергаемой побоям женщины. Раньше с ней дурно обращались. Возможно, где-то глубоко внутри себя, она приравнивала дурное обращение к любви. Он не знал, не был уверен, не хотел подвергать это психоанализу. Он знал лишь, что она не испытывала к нему ненависти. И поэтому рука у него дрогнула.

 Группа мужчин, тоже занимавшихся на дорожке пробежкой, угрожающе надвигалась на него. Один из них толкал перед собой коляску.

 На мгновение Тодд отметил абсурдность того, что кто-то толкает детскую коляску к парню, только что избившему беременную женщину молотком, а потом подхватившему велосипед и давшему из парка деру.

 Он не знал, умерла ли Стефани, но был совершенно уверен, что детей у нее уже не будет.

 Тодд не знал, куда ему сейчас податься. Не знал, что делать. Полиция будет его искать. Его миссия скоро закончится, а он так мало сделал. Геймлих собирался стерилизовать весь город, а он лишь попытался уговорить толстую королеву пособий из трейлерного парка избавиться от ребенка, убил распутного осеменителя, стерилизовал шлюху-наркоманку и сделал ей аборт, а теперь убил своего собственного еще нерожденного ребенка. Не так уж и много.

 Он не продолжил дело Геймлиха. Он ничего не добился. Нужно сделать что-то еще. Пока копы не поймали его, ему нужно получить реальный результат. Возможно, он убил Стефани за дело. И теперь ему нельзя останавливаться.

 Он доехал до Маркет-стрит, бросил велосипед в переулке, и сел в автобус, идущий в город. Сердце у него билось так, словно было готово выпрыгнуть из груди. Наверное, он походил на преступника, оглядывающегося через плечо и вжимающего голову в плечи при появлении патрульной машины. Он уже собирался выйти из автобуса, когда на глаза ему попалось объявление.

 Оно гласило: «Жизнь начинается с зачатия. Позвольте помочь вам спасти жизнь» Это была реклама места, называвшегося Хэйвен Хаус, приюта для матерей-одиночек. Того места, о котором говорила его начальница. Тодд прошел в переднюю часть автобуса. Наклонился и обратился к водителю.

 - Как мне добраться до Ди-стрит и Пятой авеню?

 - Выходите и езжайте на метро в западном направлении. Выйдите на станции «Пятая авеню».

 - Спасибо.

 Тодд вышел из автобуса и направился к подземке. При нем по-прежнему была его курьерская сумка с медицинскими принадлежностями и инструментами.

 Он сможет сделать еще много чего хорошего.

 В метро Тодд открыто уставился на молодую пару. По всей видимости, влюбленные подростки. Они обнимались и целовались с какой-то старомодной нежностью, а их отношения еще не были испорчены горем и враждой. Тодд хотел попросить их никогда не заводить детей. Хотел объяснить им.

 - Эй.

 Тодд наклонился и шепнул паре, ворковавшей на сиденье вагона. Они не посмотрели на него, и, похоже, даже не заметили, что он к ним обратился.

 - Эй! – сказал Тодд чуть громче. На этот раз они оба обернулись и посмотрели на него. Девушка выглядела раздраженной, но парень, напоминавший какой-то гибрид гранж-рокера и хиппи, довольно улыбнулся, будто очнувшийся от приятного сна. Он даже зажмурился и зевнул.

 - В чем дело, мужик?

 - Вы, что, влюблены друг в друга?

 На этот раз они оба улыбнулись. Девушка была чуть полноватая, с маленькой грудью и широкими бедрами. Она была одета во все черное. Черная помада на губах, черные тени, и кроваво-красный маникюр. Волосы выкрашены в белый цвет. Похоже, она провела много одиноких вечеров за чтением Энн Секстон и Эмили Дикенсон, слушая «The Cure» и «Depeche Mode», или их современные эквиваленты, пока не встретила мужчину своей мечты. Они оба выглядели так, будто когда-то составляли списки одноклассников, которых хотели убить.

 - Да, влюблены.

 - Я его люблю.

 - Не заводите детей. Вы можете пожениться, и любить друг друга вечно, но не заводите детей. Возьмите на воспитание. И без того полно детей, которым нужны родители. Этот мир уже перенаселен. За время вашей жизни население Земли удвоится. Просто подумайте об этом. Всех этих засранцев, всех преступников, всех этих надоедливых вредителей лет через шестьдесят станет вдвое больше.

 Двое влюбленных сидели с натянутыми улыбками и пытались понять, не шутит ли он.

 - Мужик, да ты чокнутый! – со смехом объявил парень, хлопнув себя по колену и покачав головой. Он посмотрел на подружку, но у нее на лице не было ни капли веселья.

 - А ведь он прав. Тут одного парня показывали по телевизору, который пытался отравить воду в Нью-Йорке. Он говорил то же самое. Мы как рак, вышедший из-под контроля, убивающий планету. Но что же нам делать?

 - Стерилизуйте себя.

 - А как все остальные? Что делать со всеми остальными воспроизводителями потомства? – спросил парень, все еще хихикая, явно принимая все в шутку.

 Поезд подошел к станции «Пятая авеню». Тодд встал, чтобы выйти. Двое подростков по-прежнему смотрели на него в ожидании ответа, когда он произнесет какие-нибудь проникновенные слова мудрости.

 - Стерилизуйте их тоже.

 Он вышел из вагона и со свистом закрылись за ним. Молодые люди все еще смотрели на него сквозь окна уходящего вагона. Пора изменить мир к лучшему.

 Ему не пришлось долго искать женский приют. Это было старое викторианское здание из красного кирпича с деревянной вывеской «Хэйвен Хаус», висящей на крылечном козырьке над лестницей главного входа.

 Тодд ничего не знал об этом женском приюте, кроме того, что его владельцы были из тех, кто в восьмидесятые бомбил клиники, где делались аборты, и стоял у женских консультаций с плакатами, изображающими абортированных зародышей. Этот приют существовал лишь для того, чтобы убедить женщин, решивших сделать аборт, доносить своих детей до конца срока. Это место было своего рода отрицанием всего, за что боролся Тодд. Тодд вытащил из курьерской сумки молоток и электрошокер, и позвонил в дверь.

 Дверь открыла женщина лет шестидесяти. В уголках глаз у нее были глубокие морщины, дряблые щеки, свисавшие с челюстей, как у бассет-хаунда, кожная складка, болтающаяся на шее, как у индейки, и груди, слишком крепкие для женщины ее возраста, похоже силиконовые. Она улыбнулась неестественно белыми зубами – коронки, имплантаты, протезы, но только не свои собственные. Она была натуральным воплощением женщины, отчаянно цеплявшейся за остатки своей молодости. Тодд не потрудился улыбнуться в ответ. Вместо этого он поразил ее электрошокером и ударил молотком по голове. Череп треснул с влажным хрустом.

 Ее ноги подогнулись, и она рухнула, как сносимое взрывом здание, с громким стуком ударившись окровавленной головой о паркет.

 Женщина не дышала. Похоже, она была хозяйкой этого места, поэтому Тодд решил, что она получила по заслугам. Надо надеяться, что ее смерть воспрепятствует рождению нежеланных детей, которые не нужны миру. Пинком ноги закрыв за собой дверь и заперев ее на ключ, он перешагнул через тело и вошел в дом.

Глава двадцатая

 На диване в гостиной лежала какая-то женщина и смотрела телевизор. Она едва подняла на Тодда глаза, когда он вошел в комнату.

 - Кто там пришел?

 - Я, - ответил Тодд, подойдя к ней сзади и зажав ей рот рукой. Прежде чем она успела поднять шум, он ударил ее электрошокером, связал и заклеил рот изолентой.

 В рабочем кабинете сидел старик - похоже, муж женщины, которую он ударил у входа - и что-то печатал на ноутбуке, когда в комнату ворвался Тодд. Старик подпрыгнул и чуть не свалился с кресла.

 - Боже! Кто вы такой, мать вашу?

 - Скажем, я активист движения в защиту жизни.

 Старик прищурился, пытаясь разглядеть Тодда, стоящего в темном дверном проеме. Пошарил на захламленном столе в поисках очков.

 - От какой вы организации?

 Тодд шагнул в комнату.

 - «Массовые убийцы за сохранение жизни животных».

 Старик нашел очки и нацепил их на морщинистую, пятнистую голову.

 - Массовые убийцы? Ччч-что?

 Тодд шагнул ближе. Старик включил настольную лампу и повернул ее так, чтобы она светила Тодду прямо в лицо.

 Старик смерил Тодда взглядом, заметив у него в одной руке окровавленный молоток и электрошокер в другой, и потянулся к столу. Тодд бросился через всю комнату и раскроил старику молотком череп, прежде чем тот успел вытащить из верхнего ящика револьвер «Кольт Магнум» 357 калибра. Пистолет упал на пол, старик рухнул следом. Стараясь не смотреть на истекающего кровью старика, Тодд вытащил из сумки изоленту.

 Хотя старик не походил внешне ни на его отца (он был лет на двадцать старше), ни на священника , что-то в происходящем напомнило ему вечер после похорон матери. Вечер, когда Тодд потерял обоих родителей.

 Старик стонал и слабо сопротивлялся, когда Тодд изолентой связывал ему руки за спиной и заклеивал рот и глаза. Тодд взял пистолет, проверил ствол, и взвел курок. Вышел из комнаты и вернулся в прихожую. Из кухни доносились голоса. Тодд зашел на кухню и стал переводить пистолет с одного лица на другое. Его встретили хором воплей. За маленьким кухонным столом сидели несколько женщин, пили кофе и ели какие-то кексы. Они быстро подпрыгнули, опрокинув стулья и уронив чашки на пол.

 - Заткнитесь, мать вашу, и сядьте на место. Еще один звук и я вас всех прикончу.

 Тодд швырнул рулон изоленты молоденькой девушке с прической «конский хвост», только что вошедшей на кухню. По всей видимости, она была на третьем или четвертом месяце беременности. Там находились четыре женщины - две совсем молоденькие, чернокожая женщина лет тридцати и филиппинка, лет двадцати с небольшим. Все на разных стадиях беременности.

 - Заклей им руки за спиной, или я начну стрелять.

 На кухню вбежали еще три женщины, и Тодд перевел пистолет на них. Огромная белая тетка в бигудях, в халате, едва скрывавшем массивный живот, с гигантскими грудями, весящими, словно две индейки ко Дню Благодарения, завидев пистолет, завизжала как попавшая в микроволновку кошка. Тодд ударил рукояткой револьвера ей по губам. Изо рта на пол вылетели зубы, и она отшатнулась назад, чуть не сбив с ног двух других женщин. Тодд с удивлением заметил, что голос, который он обычно слышал в своей голове, который всегда подвергал сомнению его действия, говорил ему, что он зашел слишком далеко, умолял остановиться, теперь молчал. Даже когда женщина медленно опустилась на колени, всхлипывая и зажимая руками окровавленный рот, Тодд вообще ничего не почувствовал.

 - Подойдите к остальным. – Он махнул пистолетом в сторону женщин, сидевших за столом, и трое вновь прибывших поковыляли к ним, поддерживая друг друга. Тодд бросил еще три рулона изоленты трем девчушкам.

 - Свяжите остальных.

 Он указал на девочку-подростка, которую выделил ранее.

 - Тебя я свяжу сам. Убедись, что все связаны, как следует. Не думай, что ты кому-то поможешь, если свяжешь его слабо. Я проверю у всех запястья и лодыжки, как ты их связала. Если кто-нибудь освободится, я застрелю его в назидание остальным.

 - Не убивайте нас, мистер. Мы беременны. Мы все беременны. Это приют для беременных женщин.

 - Я прекрасно знаю, что это за место. – Его лицо было совершенно лишено какого-либо выражения, пока он держал девушек под прицелом.

 - У нас нет денег.

 - Мне не нужны деньги.

 - Ну, мы… Мы сделаем все, что вы хотите. Только не убивайте нас. Не делайте нам больно.

 - И трахать я вас не собираюсь. Теперь все заткнулись! Заклей им рты.

 Три девчушки закончили связывать других четырех, а потом девушка с конским хвостом связала и их самих. Заклеив им рты, она повернулась к Тодду лицом.

 - Пожалуйста, не делайте мне больно.

 - Повернись.

 Она сделала, как ей сказали, и Тодд связал ей руки за спиной, как у семерых других женщин.

 - Сядь на стул.

 - Пожалуйста, не надо.

 - Я же сказал. Я не собираюсь убивать вас

 Она села, и Тодд привязал ее лодыжки к ножкам стула. Оторвал еще одну полоску изоленты и заклеил ей глаза.

 - Есть еще другие женщины в доме? Кто-нибудь, о ком я не знаю?

 Девушка покачала головой.

 - Я не люблю сюрпризы. Если кто-то сделает мне сюрприз, вы все умрете.

 Тодд оторвал еще один кусок изоленты.

 - Меня зовут Мэри. У меня будет девочка. Я назову ее Келли.

 Тодд остановился в нерешительности. Он знал, что она делает. Пытается стать для него реальной, больше похожей на человека. Она думает, что от этого ему будет труднее убить ее. Тодд ждал, когда в нем проснутся угрызения совести.

 - Я назову свою дочку Келли. Она у меня второй ребенок. Другую дочку зовут Синди. Ей два года. На прошлой неделе у нее был день рождения.

 Он ничего не почувствовал. Убийство собственного ребенка отняло у него последние остатки человечности. Тодд заклеил ей рот изолентой. Наклонился и шепнул Мэри на ухо:

 - Тебе придется отдать всю свою любовь ребенку, который уже у тебя есть.

 Он погладил ладонью ее живот.

 - Этому она не потребуется.

 Тодд засунул руку в сумку и вытащил скальпель и проволочную вешалку. Опустился рядом с Мэри на колени и стал разрезать на ней пижаму. Распорол сначала одну штанину с внутренней стороны, потом другую.

 - Будет очень больно, но оно того стоит. Ты спасешь столько людей, тысячи растений и животных, всего лишь не родив этого ребенка.

 Выпрямив вешалку так, что получилась длинная тонкая спица с крючком на конце, Тодд раздвинул большим и указательным пальцем ее половые губы и начал вкручивать вешалку внутрь. Кровь пошла почти мгновенно.

 У мамочки тоже шла кровь. У мамочки шла кровь, потому что мы не могли позволить себе еще одного ребенка. У мамочки шла кровь, потому что ребенок был не от папы. 

 Тодд вспомнил крошечную головку, пробитую проволочной вешалкой, торчавшую из волосатой маминой манды. Он сунул вешалку еще глубже, и девушка задергалась, мыча заклеенным изолентой ртом. Раскачиваясь на стуле взад-вперед, она чуть не опрокинулась на пол.

 - Это лучший способ. Так делала мамочка. Но если не будешь сидеть смирно, и не дашь вытащить этого паразита, я вырежу тебе его прямо из матки.

 Ноги девушки била дрожь. Тело тряслось. Но она больше не пыталась опрокинуть стул.

 Из ее вагины хлестала кровь. Когда Тодд стал орудовать вешалкой все сильнее и сильнее, девушка заметалась, колотясь о спинку стула. Кровь продолжала течь, но теперь выходила с какими-то комочками. Из манды капали кровяные шарики. Похожие на мясо чили, на кусочки жареного мяса в соусе энчилада. На этот раз желудок у Тодда был спокоен, и он продолжал вгонять вешалку во влагалище, удаляя кусочки зародышевой ткани, похожей на говяжью тушенку. Даже после того, как он вынул вешалку, кровь и мякоть продолжали капать из вагины на пол.

 Тодд схватил большую грудастую тетку и приставил ей к виску пистолет. У нее был самый большой срок. Похоже, она может родить в любую секунду. Тодд не думал, что для нее ему потребуется вешалка.

 Он набросил ей халат на голову, обнажив голую задницу, и наклонил над кухонной раковиной. Вдавил дуло револьвера в ее правую щеку.

 - Если дернешься, умрешь. Поняла?

 Он протянул руку к стойке рядом с раковиной и вытащил столовый нож. Опустился на колени и распилил пополам изоленту, связывающую ее лодыжки. Потом вытащил пару резиновых перчаток из своей курьерской сумки и натянул на руки. Смазал пальцы чем-то похожим на жир от жареной курицы из банки в раковине.

 Продолжая прижимать револьвер к щеке большой тетки, запустил ей в вагину сначала один палец, потом два, потом три, а потом и всю руку. Она закричала, зарыдала, застонала, запричитала, а Тодд толкал руку все глубже и глубже. Когда Тодд погрузил в нее руку по локоть, кровь хлынула ручьем. Тодд засовывал пальцы в шейку матки, пока не нащупал нечто похожее на головку ребенка. Он схватил ее и потянул.

 Что-то извивалось у него в руках. Толстуха обливалась потом, кричала и тряслась, пока Тодд вытаскивал из ее утробы почти полностью сформировавшегося зародыша. Из раскрывшегося влагалища с хлынувшим на пол потоком крови и околоплодной жидкости появилась детская головка. Ее ноги подкосились, и она стала терять равновесие.

 - Если упадешь и раздавишь ребенка, я тебя убью.

 Женщина выпрямила ноги и встала ровно. Тодд обеими руками схватил детскую головку и резко дернул, словно собирался обезглавить младенца, оставив само тельце внутри матери. Ребенок выскользнул из женщины и упал на пол, все еще связанный с матерью пуповиной. Тодд вспомнил, как убил свое дитя. Если он смог сделать это со своим ребенком, если мать смогла убить его братика еще в утробе, он уже не мог испытывать жалости к чужим детям. Тодд поднял ногу и наступил ребенку на голову, раздавив как гнилую дыню. Из ушей брызнула кровь и мозговое вещество. Потом бросил мать ребенка на пол. Из ее влагалища все еще волочилась пуповина, связывающая мать с убитым ребенком. Женщина упала рядом, ударившись лицом об пол, забрызганный мозговым веществом и кровью ребенка, смешавшимися с ее кровью и околоплодной жидкостью. Тодд повернулся к остальным женщинам и снова взял вешалку.

 Вытащил трех будущих мамаш из угла, где они жались друг к другу, и силком усадил в три оставшихся кухонных стула. Освободил лодыжки, привязав им ноги к ножкам стульев. Потом разрезал им штаны и трусики. На первую ушло почти двадцать минут, но Тодд уже набил руку.

 Снова и снова он опускался у женщин межу ног и всаживал в них вешалку, через шейку матки. Дергал и тащил. Рвал и кромсал их внутренности, нащупывая зародышей и вырывая по кусочкам.

 Кухонный пол напоминал пол скотобойни. Он был залит кровью с ошметками плоти.

 Кое-где отчетливо виднелись руки, ноги, головы и торсы, такие маленькие, что напоминали сломанные игрушки. Но все они были когда-то живы, могли родиться, вырасти и засорять своими отбросами Землю, истощать ее ресурсы.

 Тодд поднялся на ноги и посмотрел вокруг. Искалеченные женщины истекали кровью, лежащие на полу или привязанные к стульям. Их разорванные и истерзанные вешалкой влагалища походили на сырое кровоточащее мясо. Оставались еще две женщины. Тодд взял нож, который бросил до этого в раковину. Он был измотан. Он слишком устал, чтобы пользоваться вешалкой. Ножом получится гораздо быстрее. Схватив чернокожую женщину, положил ее на кухонный стол. Он только собирался вскрыть ее ножом, как вспомнил про скальпели. Разрез получится гораздо чище. Если он воспользуется скальпелем и зашьет ее потом, как Николен, возможно, она выживет. Тодд сунул руку в сумку и вытащил последний рулон изоленты. Нужно зафиксировать ее, если он не хочет, чтобы она умерла на столе во время операции. В отличие от Николен, она не была под «уличным наркозом». Этой женщине было нечем притупить боль.

 Тодд обмотал изолентой ее бедра и ноги. Убедившись, что она не сможет двигаться, сделал первый разрез, рассек ее поперечную мышцу живота, прямую мышцу, и отодвинув мышцы в сторону, обнажил матку, прикрытую прозрачной пленкой. Разрезав матку, вытащил из живота ребенка. Ребенок был уже мертв. Скинув женщину со стола, он схватил последнюю, молодую пуэрториканку. Уложил ее на кухонный стол, залитый кровью чернокожей женщины, и потянулся к сумке за новым скальпелем.

Глава двадцать первая

 Тодд был по уши в крови. Скинув одежду, он поднялся по лестнице наверх. Там, в комнате в конце коридора, плакали младенцы. Он не успел остановить их роды. Он и подумать не мог, что придется лишать жизни полностью сформировавшегося ребенка. Вместо этого, Тодд зашел на полпути в ванную и залез под душ, чтобы смыть с себя кровь.

 Его разум был омрачен образами Стефани, матери, сидящей на унитазе с торчащей из влагалища вешалкой, пробившей череп его младшего брата, Николен, двух девушек снизу со вскрытыми животами, и той большой тетки, чей плод он голыми руками вытащил из утробы. Тодд закричал.

 Он кричал долго и упорно. Рыдал так, словно наступил конец света. Упал в ванну и, свернувшись в позу эмбриона, продолжал кричать. Из душа на него лилась холодная вода. Когда он, наконец, замолчал, то услышал, как входная дверь открылась, и одна из девушек с криками выбежала из дома. Тодд выскочил из душа и бросился искать комнату старика. Ему нужна новая одежда. Он нашел какие-то брюки и кофту, натянул на себя, сунул ноги в свои окровавленные кроссовки и бегом спустился по лестнице.

 Велосипеда у него не было. Машины тоже. До метро несколько кварталов. Выйдя на улицу, Тодд увидел, как та большая тетка, которую он нагибал над раковиной, колотит в дверь дома напротив. Тодд бросился бежать. Тут сзади выскочила какая-то машина. Тодд припустил, что есть сил. Машина, все же догнав его, сбавила скорость и поехала рядом.

 - Тодд!

 Он обернулся и с удивлением увидел за рулем "Сатурна гибрида" свою начальницу, мисс Сантьяго. Она жестом пригласила его сесть в салон. Тяжело дыша, Тодд замедлил ход, и с подозрением посмотрел на нее.

 - Элизабет? Ч-что? Что вы делаете? Что вы здесь делаете?

 Она открыла пассажирскую дверь.

 - Твоя бывшая подружка жива. Тебя повсюду ищут копы. Садись. Я отвезу тебя в аэропорт. - Она показала ему билет на самолет.

 Тодд подошел к машине.

 - Почему вы делаете это? Вы знаете, что я натворил?

 Элизабет Сантьяго улыбнулась. У нее было такое же смущенное выражение лица, как и в тот раз, когда к нему на работу пришли копы.

 - Я просто выпускаю морскую звезду обратно в океан.

 Тодд забрался в машину. Сев на пассажирское сидение, он в недоумении уставился на нее.

 - Жизнь без людей?

 - Ну, конечно. И у меня для тебя еще один сюрприз.

Глава двадцать вторая

 - Скоро мне в аэропорт? Я тут как на иголках сижу, - прошептал Тодд в сотовый телефон, который дала ему Элизабет. Он нервно оглядывался на окружающие его стены комнаты, словно в любой момент через них могут вломиться бойцы спецназа.

 - Твой рейс только утром. Тебе не стоит всю ночь ошиваться в аэропорту. Это не безопасно.

 Тодд сидел на кровати грязного номера аэропорт-отеля и раскачивался взад-вперед. Несмотря на работающий кондиционер, он был весь сырой от пота. Единственным утешением было то, что Элизабет забронировала номер на свое имя, чтобы не оставлять следов. Но для доступа в номер ему придется показывать свое удостоверение личности, и он не был уверен, что по нему его не отследят. Хотя он понимал, что для этого им придется обзванивать все отели Лос-Анджелеса.

 Ему стоило больших усилий уговорить клерка за стойкой регистрации взять для оплаты мелких расходов кредитку, заведенную на имя Элизабет. Этот человек явно что-то заподозрил, однако не было похоже, что он собирался звонить копам. Но и Тодд не походил на человека, голыми руками вытащившего из женщины плод и раздавившего его ногами.

 - Я сейчас в Лос-Анджелесе. Здесь, в аэропорту меня никто не будет искать, но в мотеле я ощущаю себя легкой мишенью.

 - Если кто-то проверит твою информацию о полетах, то увидит, что ты улетел в Лос-Анджелес. То есть, аэропорт это последнее место, где тебе нужно находиться. Извини, но тебе нужно просто сидеть и ждать. Все равно, других рейсов сегодня нет.

 Элизабет не успела раздобыть для него фальшивое удостоверение, поэтому на самолет ему придется сесть под своим именем, ожидая на каждом шагу засаду агентов СБ аэропорта или ФБР. При проходе через КПП ему придется как-то мухлевать.

 Элизабет была права. По имени на билете его сможет отследить любой дурак.

 - Должны же быть другие рейсы? Я улетел бы отсюда в любую страну.

 - Нищим выбирать не приходится, Тодд. Я не собираюсь менять твой пункт назначения. Кроме того, есть причина, по которой ты направляешься туда. Тебе придется еще кое-что сделать.

 - Я больше не делаю аборты, - Тодд почти почувствовал через трубку, как улыбнулась Элизабет.

 - Спокойной ночи, Тодд. Поспи немного. Утром тебя ждет большое путешествие.

 Она повесила трубку, прежде чем Тодд смог что-то ответить. Он хотел уже перезвонить ей, но передумал и положил телефон на тумбочку. Уставившись на комнату, он стал вспоминать все, что он сделал за последние два дня. Всю эту кровь, приглушенные крики, полные ужаса глаза. Сегодня ночью ему будет не до сна.

 Прямо в одежде Тодд забрался под покрывала. Взял пульт и включил телевизор, стоящий у противоположной стены в развлекательном центре, напоминавшем старомодный шкаф. Долго, наверное, несколько часов, смотрел какой-то потребительский канал. Мозг не воспринимал творящееся на экране. Все его мысли были заняты Стефани... и Кэти.

 Эта здоровая тетка наверно сидела у кровати Стефани, утешая ее и рассказывая, как заставит Тодда страдать за содеянное. Может, Стефани и не умерла, но после такого насилия над животом она ни вставать ни ходить уже точно не сможет. Ему оставалось лишь надеяться, что Кэти слишком беспокоится за Стефани, чтобы оставлять ее одну. Тодда не волновала ни полиция ни ФБР. Все, что они могут сделать, это арестовать его. Он и думать не хотел о том, что с ним может сделать Кэти. Ему нужно убираться отсюда.

 Тодд уже провел пять часов в самолете. Еще восемь часов ожидания следующего рейса дадут Кэти достаточно времени, чтобы отследить его. Она узнает, что он в бегах. И он не думал, что она настолько эмоционально надломлена из-за Стефани, что позволит себе потерять его след. Она схватит его за задницу.

 Если он немедленно не свалит отсюда, то вместо пересадки будет смотреть в дуло девятимиллиметровой пушки Кэти.

 Я должен убить ее, прежде чем улечу. 

 Тодд выглянул из окна. Было еще темно. Снова посмотрел на телеэкран, где какая-то звезда второй величины, чье имя он не помнил, пыталась продавать тефлоновую посуду, одобренную известным шеф-поваром, чье имя Тодд никогда не слышал. Похоже, утро никогда не наступит.

Глава двадцать третья

 Тодд не знал, когда уснул, но он едва не проспал. Он позвонил на стойку регистрации и заказал машину до аэропорта. Пятнадцать минут спустя он сидел на заднем сидении желтого такси, везущего его в аэропорт, и высматривал отлетающие самолеты.

 - Мне нужны международные терминалы.

 - Без проблем.

 Они притормозили перед зданием аэропорта. Тодд сунул таксисту двадцатку и бросился к входу.

 Отпечатал в одном из электронных киосков билет, затем прошел прямо к контрольно-пропускному пункту. Посадка на его самолет уже началась. Вылет по расписанию через двадцать минут. Если он не поспешит, то опоздает на рейс.

 Очередь была маленькая, а это значило, что у охраны есть время для выполнения своих обязанностей. Пара офицеров проверяла у пассажиров документы, прежде чем пропустить их через металлоискатели.

 Отлично. То, что мне нужно , - подумал Тодд.

 Он дважды проверил себя на наличие металлических предметов. У него не было ничего кроме комплекта ключей и кое-какой мелочи. Он был одет в штаны старика, сланцы и рубашку, купленную в отеле.

 Багажа у него не было. Интересно, не выглядит ли он подозрительным. Кто покидает страну без багажа?

 Может быть мне купить чемодан?  - подумал он. Но времени на это не было.

 Он оглядел толпу, выискивая хоть кого-то, кто выглядел неуместно. Кого могли проверить более тщательно. Но все выглядели нормально. Просто обычные туристы и бизнесмены. Только он один выглядел странновато.

 Тут Тодд увидел высокую женщину с белыми волосами, стриженными "ежиком", и широкими плечами. Сердце учащенно забилось.

 О, черт. Кэти?

 Он прищурился, пытаясь сквозь толпу рассмотреть женщину как следует, но та была слишком далеко. Она нырнула в женский туалет, прежде чем Тодд успел разглядеть ее. Его снова прошиб пот. Дыхание участилось. Зрение сузилось до размера замочной скважины. Слух стал приглушенным, как под водой. Тодд плохо себя чувствовал и выглядел чертовски виноватым. Он знал, что ему нужно собраться. Очередь двигалась быстро и довольно скоро он окажется лицом к лицу с офицером службы безопасности. Он подошел уже почти к самому концу очереди.

 Подумают еще, что я везу наркотики. 

 Тодд представил, как его выводят из очереди, и брутальные мужчины в резиновых перчатках подвергают его "глубокому досмотру". От этой мысли его передернуло. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Оглянулся через плечо, чтобы посмотреть не вышла ли из туалета та стриженная "ежиком" женщина, но не увидел ее.

Затем подошла его очередь проходить через металлоискатель.

 - Ваше удостоверение личности.

 Офицер службы безопасности был латиноамериканцем средних лет с рябой кожей и толстой шеей. Нервничая, Тодд протянул свое удостоверение и билет на самолет. Офицер посмотрел на удостоверение, потом на Тодда, потом снова на удостоверение.

 Когда он посмотрел на Тодда во второй раз, тот был уже почти уверен, что офицер собирается вывести его из очереди и арестовать.

 - Хорошего дня, сэр.

 Тодд вздохнул и выдавил улыбку. Сбросив с ног сланцы, он вытащил из штанов ремень и прошел через металлоискатель как раз в тот момент, как стриженная "ежиком" женщина вышла из дамской комнаты. Она была слишком далеко от Тодда, но он был почти уверен, что это Кэти. Каким-то образом она нашла его. Тодд бросился к терминалу. Если повезет, он уже скоро будет в самолете. Тогда уже будет не важно, Кэти это или нет. Он будет далеко. Потом он вспомнил про свой билет. Он был на его имя, как и тот, по которому он прилетел в Лос-Анджелес. У того, у кого хватило ума, чтобы отследить его до Лос-Анджелеса, хватит ума чтобы узнать его пересадочный рейс.

 Что ж, теперь с этим ничего уже не поделаешь. 

 Посадка на самолет все еще продолжалась, когда Тодд прибыл на терминал. Он встал в очередь за пожилой чернокожей парой и тащился по взлетно-посадочной полосе, потея и вздрагивая всякий раз, когда кто-то появлялся у выхода. Он нервно переминался с ноги на ногу, продолжая оглядываться назад. Еще вчера он был готов умереть или отправиться в тюрьму, но сейчас, когда свобода была так близко, он страшился одной мысли о том, что его могут задержать или убить.

 Садясь в самолет, Тодд продолжал изучать других пассажиров. Он смотрел, как они заталкивают сумки в багажные отсеки, пробираются, толкаясь к своим местам. Он размышлял, кто из них может быть копом, и почему они так долго тянут с его арестом. Ждал, что в любой момент воздушный маршал наденет на него наручники и вытащит из самолета. Или в самолет внезапно ворвется Кэти, паля из своих стволов. Он расслабился лишь когда шасси оторвались от асфальта и самолет пошел на взлет. Не прошло и двадцати минут, как изнеможение взяло над ним верх. Тодд прислонил голову к иллюминатору и уставился на облака. Вскоре он крепко спал. Проснулся он лишь десять часов спустя, когда шасси коснулись земли, и на табло перед ним погасло сообщение "Застегнуть ремни".

Глава двадцать четвертая

 Тодд вышел из самолета, еще не оправившись от своих приключений. Он никак не ожидал, что все еще будет живым и свободным. В его планах было стерилизовать столько женщин, сколько он сможет, прежде чем копы его настигнут, а потом убить себя. Но он не рассчитывал на помощь мисс Сантьяго. Все эти годы он работал с ней и не знал, что они являются членами одной группы защитников окружающей среды. Она рассказала ему, что узнала об этом лишь после того, как прочла сообщение на форуме "Жизнь без людей". То, в котором он спрашивал, нормально ли уговаривать женщину сделать аборт. А на следующий же день Тодду предъявили обвинения именно в этом. С тех пор она следила за ним. Она видела, что он сделал с Николен.

 - И все равно я не понимаю, почему вы мне помогаете? Уговаривать женщину сделать аборт это одно, но то, что я сделал... - Лицо Тодда потемнело, и он уставился вдаль. Она отмела его опасения взмахом руки, словно какое-то ребячество.

 - Я была частью группы Геймлиха в течение пяти лет. И я в курсе его плана. Мне дали другое задание. Меня отправили на молочные фермы. Я добавляла "Прогестерекс" в чаны с молоком на нескольких крупнейших молочных фермах страны. Молочных фермах, поставлявших продукты по всему миру. Я занималась этим две недели. Я считала, что если добавлю этот препарат в молоко, у всех женщин, выпивших его во время беременности будут вызваны преждевременные менопаузы и самопроизвольные аборты. Геймлих не думал, что этого будет достаточно. Вот почему он решил добавить его в воду.

 Тодда по-прежнему терзали сомнения. Она заплатила за его билет на самолет, отвезла в аэропорт, и теперь он здесь, в Сан-Паулу, в Бразилии, где никто не будет его искать.

 Он дошел до пункта выдачи багажа. Там стоял какой-то мужчина в темном костюме, державший маленькую табличку с надписью "Хаммерштайн".

 Тодд подошел к нему.

 - Я Тодд. Тодд Хаммерштайн.

 - Привет, а я Витор. Меня прислала Элизабет. Машина уже ждет.

 Тодд проследовал за Витором к маленькой малолитражке, больше похожей на крупногабаритный гольф-мобиль.

 - Она электрическая. Экологически чистая.

 Это было последнее слово, которое он произнес, пока они ехали через лабиринт улиц одного из самых крупных и перенаселенных городов мира. Два часа они ехали, ныряя и выныривая из потока машин, по сравнению с которым Лос-Анджелес казался тихой проселочной дорогой. На скорости 60 миль в час сновали по узким улочкам, пока наконец не добрались до пункта назначения. Витор сунул руку за сидение и протянул Тодду новую курьерскую сумку.

 - Это вам. Элизабет сказала, что вы знаете, что делать.

 Тодд взял сумку и вышел из машины. Витор улыбнулся ему, когда он заглянул в сумку. Похоже, он знал, что внутри. Тодд был уверен, что тоже знает. Он посмотрел на двадцать уложенных там бумажных пакетиков. Открыл один. Тот был полон крошечными голубыми пилюлями с буковкой "П", отштампованной на каждой из них. Тодд улыбнулся и посмотрел на вывеску на здании и акры бассейнов с водой за ним.

 "Departamento de Sao Paulo do Tratamento da Agua" ("Департамент очистки воды города Сан-Паулу").

 И хотя Тодд не понимал ни слова по-португальски, он был уверен, что знает, что означает эта надпись, равно как и то, что в тех пилюлях.

 Он обошел здание с боку, взобрался на ворота и спрыгнул рядом с одним из огромных бассейнов.

 Открыл бумажный пакетик и стал высыпать пилюли в воду. Открыл еще один, а потом еще один, высыпая содержимое в бассейны с водой. Он только собирался открыть новый пакетик, как громкий хлопок эхом отозвался в его ушах и жгучая боль, пронзив спину, проникла в грудь. Он попытался сделать вдох, и в легких заклокотала кровь. Тодд медленно повернулся. В глазах плясали темные точки. Мир наклонился и сместился из фокуса. Ему не требовалось смотреть прямо, чтобы узнать человека, идущего к нему и целящегося ему в голову из пистолета.

 - Привет, Кэти.

 Следующий выстрел сбил его с ног, сбросив в воду. Тодд погрузился на дно бассейна. Он знал, что умирает. Легкие наполнялись водой, грудь в двух местах была пробита пулями. Он видел над собой искаженное яростью лицо Кэти. Курьерская сумка все еще плавала на поверхности. Оставшиеся бумажные пакетики вываливались в воду. Из них высыпались, тут же растворяясь, маленькие голубые пилюли.

Об авторе:

 Рэт Джеймс Уайт, бывший кикбосер международного класса в тяжелом весе, тренер по профессиональному кикбоксингу и смешанным единоборствам, бегун на длинные дистанции, перфоманщик, и бывший уличный драчун, известен ныне как автор наиболее шокирующих художественных произведений. Его перу принадлежат такие книги, как "Похититель трупов", "Проклятие Яккуба", "В маленьком городе все умирают знаменитыми", "Сочная жертва", "Книга тысячи грехов", "Его боль", "Тератолог" (в соавторстве с королем экстремального хоррора Эдвардом Ли), "Отравляющий Эрос" (в соавторстве с Моникой Дж. О'Рурк), "Герой" (в соавторстве с Дж. Эф. Гонзалесом, и "Оргия душ" (в соавторстве с Морисом Броаддусом).

 Рэт живет в Остине, штат Техас, вместе с двумя дочерьми, Исис и Нэлой, сыном Султаном и женой, Кристи. В перерывах между сочинением книг и работой он продолжает участвовать в соревнованиях по кикбоксингу и тренировать бойцов смешанных единоборств.

(с) Wrath James White 2008

(c) Локтионов А.В., перевод на русский язык, 2013