«Расплата» Джек Кетчам

Дора зашла вслед за ним в метро и смотрела из конца очереди как он расплачивается за оба жетона.

"Какие мы щедрые."

Вот он берёт её за руку, они вместе проходят через турникеты. Дора вытащила жетон из сумочки и проследовала за ним до платформы, где уже ждал поезд. Удача ей не изменила. Едва она заскочила в соседний вагон, как двери захлопнулись перед лицом чернокожей старушки. Та взвыла и ударила по ним, словно прихлопнула муху.
"Как много женщин, как много мух".

Она смотрела в окошко между вагонами как они стоят, держась за поручни, синхронно покачиваясь, когда поезд тронулся. Пиджак Говарда на спине был весь помятый от жары и влажности. Женщина ослепительно улыбалась. Дора не могла ни признать: вкус у него есть. На женщине был чёрный шёлковый комбинезон, возможно от Versace.
"Чёрный. Господи, в такую - то погоду!"

На вид свежий и чистый, несмотря на тридцатиградусную жару. Её бледная кожа плотно обтягивала изящные скулы. Волосы у неё были чёрные, а губы накрашены ярко - красной помадой. У них с Дорой было похожее телосложение, только женщина была выше сантиметров на десять. Ростом метр семьдесят или около того. Поэтому её стройные бёдра выглядели ещё стройнее, а грудь и ягодицы ещё более округлыми. Возможно, ирландских корней и при деньгах: комбинезон был недешевый, как и тяжёлый серебряный браслет и серьги с рубинами. Пока что самая красивая, по мнению Доры.

"Поздравляю, Говард," - подумала она. - "Скотина."

Они вышли из метро на шестьдесят шестой и двинулись к шестьдесят восьмой, а затем на восток в сторону парка. Возле продуктового бездомная женщина торговала Daily News. Она напомнила Доре фотографию Уокера Эванса времён великой депрессии: угловатая фигура и резкие мрачные черты лица. Зубы во рту наверняка гнилые, тело пахнет плесенью и старыми листьями. В ней вспыхнула жалость к женщине, не без доли жалости к самой себе. Несмотря на час пик, в этом районе было не так много прохожих и ей без труда удавалось следовать за ними. На Коламбус они повернули на север, прошли мимо ресторана Феллини. Эванс снова взял её за руку, когда они остановились возле какого - то бутика, посмотреть на выставленное в витрине бельё. В это время Дора скрылась в дверях магазина и купила последний выпуск журнала Elle. Elle хорошо гармонировал с легким, сшитым на заказ костюмом от Burberry и дипломатом от Mark Cross. Просто симпатичная деловая женщина в начале карьерного пути. Журнал это просто аксессуар. В первый раз на ней были очки. Почему - то женщина в очках ни у кого никогда не вызывает подозрений и та девушка, ни больше ни меньше, чёртова секретарша, сразу же открыла дверь. Дора только и сказала, что ищет Говарда, она его старая школьная подруга, а он дал ей этот адрес, на случай если его не будет у себя в квартире.
А раз его здесь нет, то можно оставить ему записку?

- Конечно, - сказала девушка и повернулась спиной к Доре чтобы провести её внутрь, а Дора достала из сумочки пятнадцатисантиметровый стальной нож для резки мяса, схватила девушку за вьющиеся рыжие волосы, запрокинула ей голову и перерезала горло.

Дальше сложнее.

Пришлось дотащить тело до спальни, положить на кровать и раздеть, чтобы всё выглядело как преступление на сексуальной почве, а не казнь, как это было на самом деле. Девушка оказалась тяжелее, чем можно было предположить на вид. Слишком тяжёлая, чтобы быть во вкусе Говарда, поэтому Дора не могла взять в толк, что он такого в ней нашёл. Она была не такая уж красивая, не то, что нынешняя. Так что, видимо, дело в сексе, а в чём же ещё? В конце концов, Говард всегда думал членом. И от этой мысли ей было не так противно вставлять в неё ручку швабры, а затем, перевернув тело, и бутылку. Дойдя до семьдесят второй улицы, они снова направились на восток. На полпути между Коламбус и Централ Парк Вест они зашли в подъезд, недавно отремонтированной малоэтажки. Дом номер тридцать девять. Женщина открыла дверь и Дора перешла через дорогу, медленно прошла вдоль дома, не отрывая взгляда от окон. Уже смеркалось, значит свет в квартире должен быть выключен. И снова удача ей улыбнулась. Окна у женщины выходили на улицу, она увидела как загорается свет на третьем этаже и успела разглядеть высокие белые потолки и цветы на подоконнике. Она отвернулась и пошла дальше, как ни в чём не бывало. На Централ Парк Вест Дора повернула в ту сторону откуда пришла. Бросив взгляд на окна, она заметила, что в квартире уже опустили шторы. Сложно сказать какого цвета: тёмные, из плотного материала. Она зашла в пиццерию, попросила столик у окна и села лицом на восток, чтобы было видно вход в тридцать девятый дом через дорогу. Заказала пармеджано с креветками, антипасту и бокал вина. На часах было шесть тридцать пять. Если ей опять повезёт, он не останется на ночь. Тогда с этой будет легче всего. Даже легче и куда безопаснее, чем толкать цветущую блондинку Мэрибэт Чапмэн, брокера в Ширсоне, под поезд метро. А если кто - то и заметил, как её ладони легли на спину Мэрибэт, никто ничего не сказал. Может все были так потрясены последовавшим звуком, что не смогли отреагировать, даже если заметили влажное "плюх", будто одновременно лопнул огромный шар с водой и треснула ветка дерева. И фонтан красных брызг. Легче чем с обеими предшественницами, потому что сначала он приводил их к себе в квартиру, а ей приходилось ждать когда они останутся одни и следить, строить планы, узнавать их привычки. Где они живут, с кем видятся и куда ходят. А сейчас.. сейчас ей просто нужно дождаться, пока он уйдёт. Тогда она без проблем сможет зайти и спросить насчёт него с журналом Elle в руках. Этот прекрасный аксессуар, внушающий доверие. Она опрятно и модно одета, от неё не исходит угрозы. А новенький двадцатисантиметровый нож тут как тут, в дипломате. Её она порежет немного иначе и ограбит, никакого сексуального подтекста. Никакой связи в глазах полиции, аккуратно и трагично. Трагедия. Как любят это слово все телеведущие. Младенец, выброшенный в мусорку, это трагедия. Подросток, убитый случайной пулей во время перестрелки между наркодиллерами, это трагедия. Деловая женщина на взлёте карьеры, упавшая под поезд метро, о, да, это тоже трагедия. А вот и бред. Для трагедии необходимо достоинство. Страдания, и тот кто их испытывает, должны в какой - то степени быть выше, чем сама жизнь. Электры, Медеи, Лиры и Гамлеты. Нужно падать с большой высоты, переносить сильнейшую боль, нужно иметь в руках всё и всё потерять. Взять хотя бы Говарда. Какая тут трагедия? Хотя, на первый взгляд, можно и поспорить. Успешный юрист - консультант, да, очень успешный, а успех всегда подразумевает хоть капельку достоинства. Как вдруг, два месяца назад умирает его мать. Печально. А затем необъяснимые и никак не связанные смерти двух его пассий, обеих пассий, появившихся у него после долгих пятилетних отношений с Дорой, которая чуть ли не шнурки ему грёбаные завязывала. Какая жалость, а ведь будет ещё и третья. Столько всего навалилось. Однако, это нельзя назвать трагедией. Потому что Говард.. Говард вообщем - то червяк, ничтожество. Ничтожество, способное свалить на неё неудачи в сексе, хотя это у него не было эрекции. Каким же надо быть ничтожеством, чтобы когда её сократили в банке, и ещё тридцать человек на минуточку, отреагировать обвинениями в том, что она, видите ли, недостаточно напористая, недостаточно пробивная. Каким же надо быть ничтожеством, чтобы тешить своё самолюбие, заставляя её чувствовать себя ещё ничтожнее, и наконец, бросить её. Нет, далеко не трагическая фигура. Просто жалкий человечишка, которому очень не везёт в личной жизни. И не будет везти, никогда. Об этом Дора позаботится. Ни одна из них не выживет, ни одна. Пока он не поймёт, что приносит всем несчастья и не перестанет даже пытаться. Она знала какое значение для него имеет секс. Многие годы, пока у него не начались проблемы, значение он имел огромное. Это его просто убьёт. "Расплата," - подумала она. Это означает погашение всех ранее взятых долгов. А Говард.. Говард ей сильно задолжал. Это означает освобождение чего - либо. Её самоуважения, её настоящего внутреннего я. Она подумала: "Мне лишь нужна расплата". Расплата по счетам. А в восемь часов он вышел из здания. Дора потягивала вторую чашку кофе и чуть не упустила его. Он прошёл как раз мимо её окна. Ей показалось, он выглядит каким - то печальным, задумчивым. Может у них всё прошло не так гладко? А, неважно. Она медленно допила кофе и расплатилась наличными. Нельзя оставлять следов. Как раз напротив тридцать девятого дома с таксистом расплачивался старик в дорогом элегантном костюме, бабочке и с тростью. Ей вспомнилась женщина возле продуктового, словно сошедшая с фотографии Уокера Эванса. Всё же миром правят мужчины, пусть даже пожилые мужчины. Она подождала пока они не отъедут, затем перешла через дорогу, зашла в подъезд и оглядела почтовые ящики. На нужном было написано: Б. Керрида. Имя её удивило. Дора никак не ожидала, что та латиноамериканского происхождения. Она нажала на кнопку вызова.

- Да?

- Здравствуйте, это Джаннет.

- Джаннет?

- Да. Говард дома?

Пауза.

- Секундочку, сейчас я вам открою.

Прозвучал звуковой сигнал и открылась дверь. Дора зашла и поднялась на лифте на третий этаж. На нём было всего две квартиры, что позволяло судить об их размерах. И расположен дом был всего в квартале от Централ Парк Вест. "А эта Б. Керрида неплохо устроилась", - подумала она. - "Возможно, не хуже Говарда." Женщина стояла на пороге всё ещё в чёрном шёлковом комбинезоне. Или она надела его снова? В её улыбке читалось спокойствие и лёгкое любопытство.

- Знаете, вы как раз с ним разминулись.

Дора остановилась прямо перед ней.

- Чёрт! - воскликнула она, сразу же приняв растерянный и обеспокоенный вид. - Мы с ним работаем вместе, я принесла бумаги на подпись. Господи!

- Он дал вам этот адрес?

- Он сказал, что будет здесь до восьми - половины девятого. А я сама раньше не могла вырваться. Он случайно не сказал куда..

- К сожалению, нет.

- Слушайте, ничего если я.. можно я от вас позвоню кому - нибудь чтобы разобраться?

- Да, конечно проходите.

Женщина посторонилась. Перед Дорой предстала комната в викторианском стиле, захламлённая, но при этом безупречно чистая. И гораздо менее просторная, чем она себе представляла. Мягкие кресла, а рядом что - то вроде камина. Тяжёлые коричневые шторы, безделушки и вазы с розами. В комнате преобладали тёмные цвета. Насыщенные красные оттенки, мебель из красного дерева. Даже картины были под стать: пейзажи смерчей, неопределённые силуэты.

"Возможно тут есть что - то Альберта Райдера ," - подумала Дора.

Она ожидала другого.

- Телефон в спальне. Проходите сюда. Женщина повела её по узкому коридору со стенами, обшитыми деревом, на которых висели снимки в чёрно - белой и коричневой гаммах, казавшиеся ей просто размытыми пятнами. В конце коридора была закрытая дубовая дверь. Дора нащупала пальцами деревянную рукоятку в дипломате.

"Здесь неудобно, слишком тесно. Лучше подождать пока мы не зайдём в спальню", - решила она. - "Даже сымитировать телефонный разговор не придётся. Возможностей предоставится куча".

Б. Керрида спокойно повернулась к ней спиной. Если она сделала так один раз, то повторит ещё. Женщина повернула резную стеклянную ручку и плавным движением открыла дверь. Теперь она стояла в профиль. В тусклом освещении Доре было видно половину её лица, на которой играла улыбка, другую половину скрывал мрак спальни.

- Сейчас включу свет, - сказала она и зашла внутрь. Дора бесшумно проследовала за ней в темноту и сразу почувствовала себя не в своей тарелке, словно оказалась вовсе не в городе, а где - то в деревне, в Вермонте или Нью - Хемпшире ночью, когда нет ни луны, ни звёзд, а чернота будто поглощает каждый проблеск света. В Нью - Йорке никогда не бывает темно, никогда. Он сияет всеми огнями. Сейчас же она совершенно не могла разглядеть женщину, она только слышала как та идёт в другой конец комнаты с уверенностью слепого, очутившегося в привычной темноте, и останавливается и ждёт. Она подавила порыв выбежать наружу, потому что что - то здесь было не так. Что - то было нечисто, был какой - то подвох. Её не волновало в чём дело, но в этой тьме скрывалась угроза. Что - то подсказывало ей выбираться вон, как вдруг послышался щелчок и темнота взорвалась, залив её потоком яркого света. На мгновение она ослепла, сама не замечая как женщина вернулась из другого конца комнаты, поняв это только когда она наклонилась над ней, точно осенённый светом злой ангел. Она не чувствовала ничего кроме жара и ослепительной яркости, пока женщина не втащила её в комнату, вырвала из рук дипломат и швырнула её саму на пол. Дверь захлопнулась.
Доре вспомнился отец.

Дверь за ним закрывается, щелчок замка, запах виски от его одежды и дыхания когда он наклоняется над ней: "Чья это маленькая девочка?"

Женщина вышла к ней из света прожекторов, установленных над дверью.

- Некоторым моим клиентам хочется почувствовать себя кинозвёздами, - сказала она. - Или политическими заключёнными, - она рассмеялась. - Или теми и другими понемножку.

На потолке комнаты были установлены натяжные светильники. Дора привстала и огляделась так, чтобы прожектор не бил ей в глаза и женщина это заметила и достала нож из её дипломата. Будто изначально знала, что он там.

- Я солгала про спальню, - сказала она. - Это в другом конце квартиры и туда никому нет хода кроме меня. Прости.
Дора подняла глаза и её охватил порыв истерически расхохотаться, а затем убежать. Комната была длинной и узкой без окон. Из привычной мебели в ней были только деревянный стул и дубовый комод. Дора разглядела подоконник и раму на месте, где раньше было окно, но само оно было заложено кирпичом и закрашено чёрным. В остальном же комната выглядела как палата в психиатрической больнице, обитая войлоком, только войлок тоже был чёрный. Весь потолок пересекали толстые стальные брусья. С них беспорядочно свисали цепи, ремни, наручники, некоторые из которых соединялись тросами с блоками на стенах. Целую стену занимали инструменты из стали и дерева. Инструменты, предназначенные чтобы фиксировать и прощупывать, резать, колоть и разрывать. Другая стена была увешана масками, ремнями и кнутами. У некоторых из них на концах были металлические шарики. Посередине комнаты располагались две огромных чёрных балки, скрещенные в форме буквы "икс". Стена напротив была зеркальной. Она увидела нечто вроде ржавой печи барбекю, лежащую на боку деревянную бочку, утыканную гвоздями. Она увидела обшарпанный разделочный стол, заваленный гантелями, зажимами и ножами. К ним женщина положила и нож Доры. Осторожно, чуть ли не с любовью.

- Знаешь, а он ходит сюда, чувствует себя виноватым.

- Виноватым?

- Конечно. Посмотри, во что он тебя превратил.

- Меня? Откуда ты знаешь?

- О, поверь, я тебя знаю. Я тебя сразу узнала. Понимаешь, Говард всегда расплачивается наличными. Казалось бы, такой человек как он, с его - то работой, будет платить кредиткой, как все остальные. А он нет. Всегда наличными. Так вот, ты в курсе, что он до сих пор хранит в бумажнике твою фотографию?

- Я? Серьёзно?

- Я же сказала: чувствует себя виноватым. Ты от него такого не ожидала, верно?

Женщина не шутила. "Её фотография в бумажнике.. Уму не постижимо!"

- Конечно, дело не только в тебе. Брокерша и секретарша. За них он тоже чувствует вину. Хотя я никак не могла сообразить почему? Чёрт, да по - моему, он даже в смерти матери себя винит. На Говарде лежит много вины. Ему много за что держать ответ. По крайней мере он сам так считает, - она рассмеялась. - Что ты так удивляешься? В моём деле приходится выслушивать много историй. Людям не открываются. Я заставляю их открываться, - она подошла ближе. - Встань, Дора.

Та повиновалась.

- Сними пиджак. Я хочу на тебя посмотреть. Дора замешкалась. - Я гораздо сильнее тебя без этой твоей игрушки. Ты же это и сама знаешь?

Дора взглянула в её большие зелёные глаза и кивнула. Она сбросила пиджак с плеч и внезапно почувствовала себя полностью голой. Женщина протянула руку и легко коснулась её волос. Её пальцы били током.

- Ну, так, что насчёт тебя? Тебе есть за что держать ответ?

"Выбирайся отсюда," - подумала она. - "Сейчас же".

Женщина подошла к прожектору и выключила его.

- Если я правильно поняла, - начала она. - Вы были вместе, а потом ты расхотела его трахать. Правильно? - она пожала плечами. - Ну, что ж, бывает. Для некоторых главное обладать. Когда ты докажешь, что можешь его заполучить, когда он становится твоим - интерес пропадает. Всё достигнуто и обращается в прах. Особенно если не очень - то любить себя. А ты себя не любишь, верно?

Дора чувствовала на себе её испытующий взгляд.

- Конечно, ему потребовалось время, чтобы опуститься, чтобы поравняться с тобой, стать таким же жалким созданием каким тебе хотелось его видеть. А потом он начал мстить. Начал унижать тебя. Пытаться сделать тебя ничтожной, глупой, слабой, а ведь ты сама, в какой - то степени, себя такой считаешь. Он прекрасно знал, на что давить, - она подошла к столу и снова взяла нож Доры, приставив палец к кончику, который та наточила с утра. - Я тоже.
И Дора ей верила.

- Тебе не приходило в голову, что он унижал тебя, чтобы найти выход? Чтобы, наконец, уйти от тебя? Не считай, что дело в нём. Доказать себе, что во всём виновата ты. А ведь виновата, на самом деле, ты. Ты, действительно, отчасти ничтожество. Тебе не хотелось его трахать, ты уже получила, что хотела. Вот и всё, - женщина вернулась к Доре, стоящей перед огромным чёрным крестом и приставила нож к верхней пуговице её блузки. Дора застыла на месте. Движение кисти и пуговица отлетела.

- И так, - сказала она. - Я повторяю. Тебе есть за что отвечать?
Холод ножа, ползущего вниз, раздвигая тупым концом её блузку. Ещё одно лёгкое движение, ещё одна пуговица упала на паркет.

- Я.. я не хотела.

- Ну, конечно же хотела, Дора.

Её трясло. Нож скользил по кремовому шёлковому бюстгальтеру к следующей пуговице.
Чик.

Женщина покачала головой и печально улыбнулась.

- А у него в бумажнике твоя фотография. Ты стоишь в майке и джинсах на берегу, улыбаешься, а вокруг пенятся волны.
Нож тупой стороной двигался по её животу. Теперь он казался теплее. Она чувствовала дыхание женщины на щеке, от неё пахло дождём и свежестью. Женщина была прекрасна. Все они были, по своему, прекрасны.

- До-о-ора-а. Разве ты не чувствуешь вины?

Она не выдержала и начала плакать.

- О, не стоит, - сказала женщина. - Просто сделай шаг назад. Кончик ножа упирался ей в живот, подталкивая к деревянной конструкции за спиной. Женщина была не права. Плакать стоило. От стыда она плакала или от страха, Дора не знала, но сейчас это и не имело значения. Женщина нагнулась и крепко пристегнула лодыжки Доры мягкими чёрными кожаными путами. Когда та расставила её ноги чтобы пристегнуть вторую лодыжку, вся воля к сопротивлению покинула её. Испарилась с долгим вздохом.

- Подними руки.

На её запястьях сомкнулись наручники, пахнущие кожей и насыщенным ароматическим маслом. Женщина отступила.

- А остальные, Дора? Ты подумала об остальных? Нет.

"Да, да, конечно подумала."

Она посмотрела в зеркальную стену на себя и изящную спину женщины.

"Я буду видеть всё," - подумала она. - "Всё. И она тоже, каждую секунду."

Это было жутко и одновременно возбуждающе. Как будто они были частями единого целого и обе были Дорой, самой сутью Доры, палачом и преступником.

- Ты убила их и собиралась убить меня. Сердце её выпрыгивало наружу. Она видела в зеркало как поднимается и опускается её грудь с затвердевшими до боли сосками, проглядывающими сквозь тонкую ткань бюстгальтера. Женщина вздохнула.

- Ты очень плохо себя вела, - сказала она. - Они этого не заслужили. Уж точно не из - за тебя и Говарда. Мне кажется, ты должна за многое ответить. А тебе?

Отражение Доры в зеркале кивнуло. Она подумала: "Мне лишь была нужна расплата". Она смотрела, как нож разрезает её юбку, сверху вниз. Кожа тут же охладилась от высохшего пота. Затем избавляется от двух последних пуговиц её блузки. Затем двигается вдоль рук, разрезая рукава и вот блузка с юбкой распластались у её ног, как с брошенная змеёй кожа. Женщина посторонилась, позволяя ей посмотреть на себя в зеркало. Отлично, она увидела то, что ей было нужно. Женщина вынула из комода две чёрных простыни и расстелила их на полу перед Дорой и сзади неё. Затем расстегнула комбинезон и скинула с себя, полностью обнажаясь. Аккуратно сложив его на спинку стула, она взяла со стола длинную опасную бритву с жемчужной рукоятью и раскрыла её. Лезвие блеснуло в свете ламп. Дора подумала, что у её отца было очень похожее.

- Это займёт время, - сказала женщина. - И возможно, будет грязно, но мы с тобой познаем тебя настоящую. Это я обещаю. Твоё настоящее внутреннее я.

Когда лезвие скользнуло под лямки и между чашами её бюстгальтера и под трусы с боков, её захлестнула волна свободы, а с ней пришёл и страх.

- Так и должно быть. Мы тебя освободим, - сказала женщина. Лезвие опустилось в первый, но не в последний раз.