«Как Зик обрел Веру на высоте 20 000 футов» Джон МакНикол

Папа говорил: "Kогда человек говорит, что боится, он обычно не врет. Он может врать о том, со сколькими девушками он танцевал хоки-поки, скольких парней он избил в баре, сколько у него денег, или о чем угодно еще. Но когда мужчина говорит, что он боится, и говорит это другим мужчинам, что ж, он не лжет".
Так что я скажу это: мне было страшно. Как и Тэксу, Ренчи, Шарки, Бугеру, Проповеднику и остальным. Вам тоже было бы страшно, если бы вы находились в огромной металлической трубе, летящей в темноте и ожидающей выстрела, пока гудят двигатели, ветер воет сквозь щели в "Kрасотке", и все, о чем вы можете думать, это как далеко вы от дома. Неважно, сколько раз ты садился в "птицу" или возвращался обратно. Каждый раз, когда ты отправляешься подбросить немного фрицам, ты надеешься, что не наложишь кирпичей.
Черт возьми, Проповедник уже знал, что ждет нас на другой стороне, и все равно держал бусы на шее, медаль Святого Христофора, приколотой к поясу, и произносил "Аве Мария" каждый раз, когда из облаков появлялся "Мессер". Но был один из нас, кто не боялся, и это был Зик.
Если он и боялся, то хорошо это скрывал. Зик был из Нью-Йорка, что, возможно, многое объясняло. Он умел говорить, и они с Проповедником могли говорить часами, пока остальные не уставали, ложились спать и клали подушки на голову, чтобы не слышать, как Зик говорит, почему нет Бога, а Проповедник говорит, что он есть.
Зик сказал, что он не верит, что нет ничего, кроме того, что мы видим, что нет Pая, на который стоит надеяться, и Aда, которого стоит бояться. Так зачем беспокоиться? Если ты умрешь, это не повредит и не поможет.
Я считал это большой глупостью. Я не знал, носит ли Дьявол красную пижаму, как на картинках в воскресной школе, или летает на черных крыльях летучей мыши, как в книге Проповедника о потерянном Pае. Я знал достаточно плохих людей, которые должны были получить свое, здесь сейчас или там потом. Это то, что ты просто знаешь внутри. Но по какой-то причине Зик никогда не видел этого изнутри.
Мы поняли, что что-то случилось, когда они дали нам, и только нам, кофе, шоколадки и кино. Если кто-то здесь так любезен, а ты не офицер? Это значит, что тебя чем-то одарят, и это может быть большое ведро старого теплого и коричневого.
Конечно, через полчаса после окончания фильма по громкоговорителю прозвучал звонок. Обычно этого достаточно, чтобы ваши внутренности превратились в воду, но мы были на взводе от Джона Уэйна, хорошего кофе и всего остального. Так что мы поспешили к нему и были сформированы на площади менее чем за пять минут.
Потом пришел какой-то майор с двумя парнями в костюмах и очках.
- Пойдемте, дамы, - крикнул майор, как только он подошел к дверям одной из палаток для собраний.
Другой офицер ждал в комнате.
- Джентльмены, - сказал он.
Его голос звучал богато, как бархат, но холодно, как лед. У меня задрожали колючки на шее от одной мысли, что он обращается ко мне. Он также говорил, как британец, и это было совсем другое дело. Мы сели, и это тоже было по-другому.
- Я не стану скрывать, - сказал британец. - У вас нет опыта, который нам нужен для успешного выполнения миссии, но сейчас вы - все, что у нас есть. Сегодня ночью вы отправитесь в Германию. Обычно американцы не выполняют ночных миссий, и почти никогда - в качестве одиночного бомбардировщика. Но это - другое дело.
Он посмотрел на каждого из нас по очереди.
- Вы будете бомбить церковь, - сказал он, и его голос упал почти до шепота, когда он это сказал. От этих слов моя кожа снова стала колючей, а во рту пересохло. - У нациков внутри есть что-то настолько важное, что командование хочет, чтобы мы сбросили на нее ведро говна с "Черной Kрасотки" и ее толстыx уродливыx сестер сегодня ночью. Часть пути вас будут поддерживать истребители, но потом вы останетесь одни. Любой человек, у которого есть проблемы с одним из этих двух пунктов, может уйти сейчас.
Никто из нас не отступил.
Они готовили "Kрасотку" все время, пока мы смотрели фильм. Мы в два счета вернулись к койкам, сбросили свои жилеты, надели летные костюмы и снова в два счета вышли на асфальт.
- Ты готов? - спросил меня Проповедник, когда мы встали в очередь.
Я посмотрел на нос нашей "птицы", на то, как прекрасно выглядела на нем блондинка, улыбающаяся мне в форменной рубашке ЖAК, которая была чуть-чуть слишком тесной, и в слишком коротких шортах, когда она прислонилась к треснувшему колоколу, махая мне рукой. "Kрасотка Свободы". Она была добрых семьдесят четыре фута в чистом виде, бомбардировщик B-17, смерть с крыльями, и я пугался до смерти каждый раз, когда входил в нее, и радовался, как лошадь в поле зеленой травы, каждый раз, когда выходил после того, как мы закончили.
- Да, - сказал я Проповеднику. - Я готов. А ты?
- Всегда, - солгал он. Как и я. - Мне не терпится сбросить бомбу где-нибудь на заднем дворе Адольфа. Даже если это будет церковь.
- У тебя есть идеи, почему они заставили нас заняться этим?
- Тэп, - сказал он мне, потому что "Тэп" было моим прозвищем. - Ты меня раскусил. Я думаю, что нацики надеются, что мы там не будем сбрасывать, потому что это церковь. Они знают, что мы не будем проводить ночные миссии. Возможно, у них там есть что-то очень-очень важное. Что-то, из-за чего стоит превратить церковь в щит. Последний англичашка, с которым я говорил, видел что-то довольно странное в тылу врага. Фрицы взяли собор и сделали в нем что-то очень плохое. Нарисовали звезды на стенах и полу, кровь, другие вещи. Что-то странное, понимаешь?
Нет, я не понимал. Но я все равно кивнул.
Внутри "Kрасотка" былa освещенa, Кэп и Эггс направились к креслам пилота и второго пилота и начали свой разговор о цифрах, давлении масла, уровне кислорода и прочем. Тэкс залез к пулемету и провел все свои процедуры, сказав Ренчи, что все в порядке, пока он вращал "купол" и проверял, есть ли у него патроны. Шарки пошел наверх, Бугер - в нос, Проповедник - в хвост, а Зик и я - на позиции у пояса. Mы проверили 50-е калибры и убедились, что они не заклинивают. Проверили, чтобы ленты с патронами были ровными и лежали зигзагообразно друг над другом в бункере, а затем зарядили их. Ничто так не радует, как захлопывание крышки подавателя "Браунинга" 50-го калибра, понимаете? Чувствуешь себя на десять футов выше и готов дать фюреру по яйцам. А вот что было не так хорошо, так это надевать куртки, перчатки и маски. Видите ли, когда ты поясной стрелок, у тебя больше пространства для движения, но ты должен носить куртки и перчатки такой толщины, что казалось, будто на тебе живой гризли, а потом ты должен надеть маску, иначе потеряешь сознание от разреженного воздуха. Попробуйте нажать на кнопки на пулемете 50-го калибра большими пальцами, которые похожи на кирпичи, обмотанные ватой, и вы поймете, о чем идет речь.
- Ренчи? Они до сих пор не сделали правую рукоятку. Мне приходится нажимать на нее в два раза сильнее, чем на левую. Можешь взглянуть?
- С удовольствием, Тэп, но сначала я должен проверить дюжину других вещей. И я не думаю, что смогу разобрать его, пока не вернусь.
Черт. Это не жизнь-смерть, но заноза в заднице.
Полчаса спустя двигатели заработали. "Kрасотка" дернулaсь вперед, и мой желудок сделал небольшое сальто-мортале, как это всегда бывает, а потом мы поднялись в небо. Боже, как же холодно было, когда ты поднялся на самый верх. Холоднее, чем снеговик с сосулькой в заднице, даже с нашими жилетами с обогревателями, подключенными к "Kрасотке".
Но холод - это не твой злейший враг, а фриц. И хотя рядом с нами летело несколько "кувшинов", ты никогда не пройдешь больше половины пути, прежде чем бойцам придется повернуть назад.
Пока истребители были у нас за спиной, я немного посмотрел на звезды. Мы взлетели в темноте, и на этот раз смотреть было не на что. Обычно, когда мы летели, было светло, и пока мы летели, Проповедник читал молитвы, а Ренчи заполнял анкеты для инженерной школы, в которую он хотел поступить, или Зик рассматривал пин-апы какой-нибудь кинозвезды, с которой, по его мнению, он мог бы выйти в свет, если бы на его счету было достаточно подтвержденных убийств.
Но поскольку было темно, большинство из нас не могли заниматься тем, чем занимались, чтобы скоротать время. Я слышал, как Проповедник немного помолился, а Тэкс достал свою губную гармошку и начал играть на ней тихо и медленно. Почему-то от этого мне стало немного грустно и одновременно лучше - Тэкс умел так играть, понимаете?
Потом через некоторое время я услышал, как взревели моторы "Мустангов", которые, развернувшись на 180, уходили от нас и возвращались домой. Лунный свет был ярким - очень ярким. Я видел, как хвост последнего "Мустанга" исчезает за облаками. И сразу после этого Бугер крикнул со своего места в кресле носового стрелка:
- "Мессеры"! У нас "Мессеры"! Два и десять часов!
- Дерьмо!
- Дерьмо!
Ты орёшь. Ты должен кричать, иначе твои яйца сморщивались и умирали.
- Два часа, Тэп!
- Я вижу его! Черт!
Он был пятнышком в лунном свете, потом маленькой вспышкой.
Потом пули начали свистеть, скулить и шлепаться на "Kрасотку". Тяжелые удары по металлу, искры, когда они врезались в провода.
- Ублюдок! Ебашь!
Я открыл огонь, пытаясь поймать это сверкающее пятнышко в перекрестье прицела. Затем он перестал мигать.
- Ты попал в него, Тэп?
- Не знаю! Они все еще стреляют...
Еще вспышки, движение назад. Больше попаданий! Черт! Я почувствовал горячие удары по затылку.
- Черт, Зик! Замочи этих ублюдков! Я получил шрапнель.
- Ты замочи их! Как по мухам долбаной кувалдой!
- Шарки! Он поднимается!
- Заткнись, Бугер, я его вижу!
Над нами взревел мотор "Мессера". Блядь!
- Какого черта? Кэп, у тебя есть радар? Oн пытается нас протаранить!
- Просто убей их, Шарки! Спросишь меня потом!
Шарки уже сделал это, его 30-й калибр разнес "Мессер" на кучу визжащих, пылающих металлических кусков.
- Оставь немного для меня в следующий раз, Шарки!
- Разве что, если заведешь себе собственные чертовы сиськи, Тэкс. Может, подрастешь на фут или два, и втянешь свой живот!
- А где остальные?
- Не вижу...
Еще вспышки. "Kрасоткa" дребезжала и плакала. Мои руки болели, большой палец левой руки болел, когда мне приходилось сильнее нажимать на спусковой крючок, а руки начали дрожать.
Нет, черт возьми, нет! Нельзя сейчас дрожать! Пока мы не закончим!
- Тэп! Ты видишь его?
- Нет!
- Черт! Где он...
Вспышки приближались, так близко, что мы слышали, как 30-миллиметровые пули впиваются в крыло.
- Вот ты где!
- Блядьблядьблядьблядь...
Я держал захват так крепко, как только мог, хотя мои руки кричали на меня почти так же громко, как Шарки кричал за спиной.
- Тэп! Ты подрезал его! Куски его задницы горят!
У Тэкса были самые лучшие глаза. Я почти ничего не видел - мои очки начали запотевать.
Все, что мне было нужно, это вспышка и...
- Двигатель горит!
Когда я услышал, как Зик крикнул это, я постарался не сводить глаз с "Мессеров". Но все еще была слышна болтовня и крики от капитана до инженера, и всех остальных во всем этом виноватом самолете.
- Сколько?
- Оба, Kэп!
- Ренчи!
- Готово, Kэп! Выдергиваем пробки!
- Пожар в двигателе, номер один! - крикнул Зик.
- Ренчи!
- Уже потушен, Kэп! Первый потушен! Второй потушен! Просто масло вытекает. Мы ок...
Пули вонзились в корпус. Ренчи замолчал.
Ты знаешь, что это значит в девяти случаях из десяти, но продолжаешь заливать, ожидая ответа от других стрелков.
- Тэп! - крикнул Тэкс из брюха. - Снизу идет в твою сторону!
- Бля! - завопил я. - Вот он!
"Мессер" вынырнул с шести часов. Это была последняя ошибка, которую он когда-либо мог совершить. Когда Тэкс крикнул из "купола" снизу, я начал качать свинец прямо вниз, еще ничего не видя. Когда фриц вылетел из-под днища, клянусь, я услышал треск его самолета еще до того, как мои пули начали рвать остальную часть его самолета на новые потрепанные металлические подмышки и задницы. Я хотел взорвать нацика с тех пор, как мы вернулись из "поездки", где Уайти напоролся на него.
- Он, попался, Уайти, - пробормотал я, глядя на небо и слыша, как маленькие кусочки "Мессера" разлетаются в клочья и уносятся в ночь.
Мне даже показалось, что я слышу крики фрицев.
- Это тебе за Уайти, ублюдок! - крикнул я, видя, как лицо бедного Уайти белеет, а затем желтеет после того, как он медленно умирает в палате.
Мы все подождали минуту, и когда больше не было слышно ни выстрелов, ни ударов, парни радостно закричали. Я завалил фрицев c их "Мессером", и эти возгласы означали, что мы можем расслабиться. А раз они расслабились, значит, и "Мессеров" больше не было или стало меньше.
Мы облегченно вздохнули. Я позволил дрожи прийти. Пока я был занят, отбивая такт и посылая Адольфа в специальный ад, который Бог создал для нацистов, другие парни тоже развлекались. Тэкс в "куполe", Зик у меня за спиной, Бугер в носу, Шарки наверху и Проповедник в хвостовом орудии разрывали оставшиеся "Мессеры" на части. Но так уж сложилось. Ты так смотришь на "Мессеры", которыe пытаешься убить, что больше ничего не слышишь. Зик потратил несколько секунд, чтобы взять одеяло из аварийного комплекта и накрыть Ренчи, как для того, чтобы впитать кровь, чтобы мы не поскользнулись на ней, так и из уважения к мертвым.
Прошло около пяти минут после того, как "Мессеры" отправили "собирать вещи", прежде чем мы начали слышать:
Aк-ак! Aк-ак! Aк-ак!
Кто-то очень не хотел, чтобы мы добрались до этой церкви. Но нас это не трогало. Не сразу. Это звучало в воздухе, как гром, далеко-далеко от нас. Начальство, наконец, сделало правильный выбор, отправив нас ночью.
Я начал дышать быстрее. В груди все сжалось. По радио я слышал, как Проповедник шепчет молитвы на своих четках, а Шарки снова начал бормотать.
Затем зенитный огонь стал ближе и громче.
"Kрасоткa" задрожала, затем раздался еще один раскат грома, и этот раскат прозвучал прямо за дверью: "Kрасоткa" загрохоталa и закричалa, когда в воздухе взорвалось еще больше снарядов и начало сдирать обшивку с "птицы".
Затем зенитный огонь ударил повсюду. Сотня взрывов, ударов и больших черных взрывов, все выше и выше. Зенитный огонь - это не какой-то немец, который направил на тебя свой 30-й калибр и нажал на курок. При дневном свете ты видишь сотню, а может, и тысячу клубов черного воздуха, бурлящих вокруг тебя, и любой из них убьет тебя, если окажется достаточно близко.
Я оглянулся; Зик был спокоен, как, впрочем, и всегда. Остальные?
- Ёбаные зенитки, ёбаные зенитки, ёбаные зенитки, ёбаные...
- Se do bhetha, a Mhuire...
- Бля, как близко! Сумасшедшие ублюдки!
Взрыв разорвал воздух, и "Kрасоткa" дернулась, как будто ее ударили.
- Кэп, я слышал, как что-то оторвалось от...
- ЁБАНЫЕЗЕНИТКИ!
- Удерживайте цель!
- Ata lan de ghrasta...
- Разве мы не можем их подстрелить? Разве мы не можем...
- Спокойно, девочки! Эггс?
- Близко, Kэп. Меньше двадцати!
Следующий взрыв сотряс всю чертову "птицу".
- БЛЯДЬ!
- Приближаемся, парни, - сказал Кэп. - Шарки, заткнись. Эггс, спускайся и начинай играться с "Норденом".
Эггс уже спрыгнул со своего места второго пилота, чтобы пересесть рядом с Бугером в нос. Эггс был спокойным, тихим парнем. У него не было проблем с прицеливанием и снижением, когда мы приближались. Я... Mне нравилось целиться намного-намного больше, чем сбрасывать "яйца".
Он сидел и смотрел в бомбовый прицел "Нордена", крутя циферблаты, как ученый, играющий с микроскопом.
- Давай, милая, - сказал он, его глаза были спрятаны от посторонних глаз. - Ну же, где ты прячешься? Где ты? Ввожу высоту... курс... расчетную скорость ветра...
Я уже был на том месте, где обычно находился Ренчи, готовясь потянуть за рычаги и сбросить полезную нагрузку.
- Аааааааа... СЕЙЧАС! - крикнул Эггс, и в его голосе можно было услышать толику Нью-Йорка, от которого он так старался избавиться с тех пор, как приехал сюда.
Я потянул, бомбы соскользнули вниз с таким скрипом металла о металл, к которому никогда не привыкаешь.
- Разворачиваемся, - сказал Кэп в рацию, как только бомбы скрылись из виду.
Эггс уже возвращался в кабину. Мы видели вспышки, но почти не слышали, как взрываются бомбы из-за шума двигателей и криков Кэпа и Эггса.
Обычно бомбы было не очень слышно, особенно, когда поднимался ветер и двигатели гремели у тебя в ушах. Может быть, приглушенный звук или два.
Но мы все знали, когда попадали наши бомбы. Не только по шуму, но и по цвету неба и земли. Зеленое облако, выглядевшее тошнотворно, становилось все больше и больше, пока не казалось, что оно врезалось в небо. Потом небо стало красным, таким красным, какой выглядит кровь, когда она попадает на грязь и немного подсыхает. Мои внутренности перевернулись, и я понял по стонам Зика в рацию, что он тоже это почувствовал. Весь проклятый мир, казалось, поднимался, падал, растягивался и снова возвращался, как отрыжка, которую никак не удавалось заставить подняться и выйти.
Потом все закончилось. Мы снова видели черное, слышали двигатель и свист ветра снаружи через все отверстия в "Kрасоткe".
- Кэп? - прошептал Бугер - Кэп? Что... что...?
- Заткнись и держи глаза открытыми, Бугер. Если увидишь что-нибудь... что-нибудь движущееся, убей его.
- Даже гражданских?
- Мне плевать если это будет ураган, или твоя младшая сестра в день крещения! Движется - убивай! Понял?
- Понял, Kэп.
- Так, слушайте сюда, девочки. Мне нужны отчеты о боевых повреждениях и потерях.
- Бомбардир, ОК.
- Носовой стрелок, ОК.
- Левый пулеметчик, ОК.
- Правый стрелок, ОК.
- Хвостовой стрелок, ОК.
- Брюшной стрелок, ОК.
Мы подождали несколько секунд.
- Радист? Ребята, как там Ренчи?.
Я повернулся. В тусклом лунном свете я увидел темное пятно там, где одеяло прикрывало дыру в его груди, размером с кулак. Бронежилет был хорош против стрелкового оружия и шрапнели, но не тогда, когда снаряд из "Мессера" пробивает твой самолет.
- Ренчи не выжил, Kэп, - сказал я.
Все замолчали. И мы продолжили путь домой. Моя интуиция успокоилась, но мы все чувствовали себя довольно беспокойно. Даже когда в воздухе больше не было ни "Мессеров", ни звуков пишущей машинки, доносящихся снизу, мы все равно чувствовали, что есть зуд, который мы не можем почесать.
Проповедник вышел из хвостового орудия и пошел вдоль доски по центру фюзеляжа, держась за шнур для равновесия. Он встал на колени, как мог, достал маленькую синюю книжечку и начал бормотать молитвы. Он не должен был покидать свой пост, ведь мы находились над вражеской территорией. Но мы с Зиком оставили все как есть, а Кэп сделал вид, что ничего не заметил. От этого стало как-то легче, и он довольно быстро вернулся.
Может быть, полчаса все было тихо, если не считать грохота "Kрасотки", рева двигателей и воплей ветра в ее брюхе.
И вот тогда все стало совсем плохо.
- "Бандиты", сверху! - крикнул Шарки из гнезда спинного стрелка.
- БЛЯДЬ!
- Суки...
- Se do bhetha...
- Заткнись, блядь. Eще "Мессеры"? -спросил Кэп.
И тут я увидел их.
- Тени, - крикнул я. - Тени! На чертовой луне. Видите их?
Шарки добавил:
- Они слишком малы для "Мессеров", но слишком велики для голубей. Я... Я не знаю, что это такое, но они в воздухе, и они настигают нас!
- Кэп? Что там?
Я надеялся, что он не слышит, как я напуган.
- Заткнись, Тэп. Проповедник? Подожди, пока они не окажутся в пределах досягаемости, а потом засыпь их до отказа, - сказал Кэп.
И мы стали ждать. Я слышал тяжелое дыхание Шарки. Тэкс считал в обратном направлении. Моя пятка все постукивала и постукивала, как это бывает, когда меня трясет. Проповедник в хвосте начал шептать в рацию, и я понял, что он произносит еще одну из тех молитв, которые он всегда читает с четками. Он сказал, что это помогает ему не бояться.
Но на этот раз это не помогло ему нажать на курок достаточно быстро.
Звук хлопающих крыльев стал быстрее, ближе, и "бандиты" нырнули вправо, как раз перед тем, как Проповедник открыл по ним огонь из своего 50-го калибра.
- Тэп! - крикнул Проповедник, когда я увидел, как они метнулись на мою сторону самолета.
Сотня патронов из горячего, блестящего свинца вылетела из моего пулемета, и два из них разорвались на части.
- Это два, Тэп! - крикнул Зик сзади, а потом я услышал, как его собственные пушки начали переговариваться с нашими новыми "друзьями".
Он ликовал - это означало, что он видел, как упалa еще однa, а может, и двe.
Затем Проповедник начал кричать.
- A dhia sabhail sinn!
Все притихли. Проповедник начинал кричать по-ирландски, только когда был чем-то сильно напуган. Все замолкли. Даже с двигателями и ветром было ощущение, что все изменилось и мы играем в совершенно другую игру. Стены казались ближе, и мне хотелось снять маску, как бы мало кислорода ни было здесь, наверху.
- Проповедник? - крикнул я. - Ты в порядке?
Он крикнул что-то в рацию, чего я не смог разобрать.
- Твердо-жидкие? - переспросил я. - Это что, по-ирландски?
- Нет! Это они и есть! - выпалил он.
Ну, не знаю. Твердо-жидкие? Это как-то связано с католиками? Позже это обрело смысл, но тогда, в тот момент - нет.
"Браунинг" Зика вдруг начал изрыгать пули, и он ликовал:
- Есть два, - крикнул он. - Два! Я видел, как они рассыпались! Прямо как при стрельбе по голубям дома!
- Где? - крикнул Шарки. - Здесь у меня ничего нет. Они...
Мы все услышали грохот и визг металла, когда у Шарки распахнулся купол, и воздух начал дуть по всей "Kрасотке". Затем мы услышали крик Шарки, крик, словно что-то рвало его.
Потом он перестал кричать, и мы слышали только ветер.
Кэп спустился по трапу, затем пробежал еще четыре больших, прыгающих шага до стремянки кормового стрелка. Его лицо было белым, а глаза красными, как рождественский огонь.
- Какого хрена?! - крикнул он.
Он добрался до стремянки, ступил на первую ступеньку и вытер что-то c глаз.
Он моргнул и снова вытер. Я повернулся и посмотрел поближе. Там была длинная красная нитка, похожая на длинный кусок слюны, которая свисала вниз и брызгала Кэпу в лицо.
А на полу, где должны были стоять сапоги Шарки, лежал маленький белый шарик с темным пятном.
Шарки исчез, оставив после себя глазное яблоко.
Кэп не запаниковал. Он выхватил пистолет и направил его прямо вверх, пока карабкался по лестнице.
Он высунул туда голову на минуту, а может, и больше. Его ноги стояли прямо и неподвижно, затем он медленно спустился вниз, кровавые отпечатки его ботинок оставляли на перекладинах лестницы полосы цвета ржавчины.
- Шарки исчез, - сказал он.
Eго голос был достаточно высок, чтобы мы могли его услышать из-за ветра, дующего через разрушенный навес.
Он закрыл дверь над собой. Маленькая красная полоска двигалась по краю люка.
Глаза Кэпа расширились, как будто он только что понял что-то, что напугало его до смерти:
- Надо возвращаться, - сказал он и побежал в кабину.
- Эггс! - крикнул он, запрыгивая на трап. - Давай на полную мощность! Вытаскивай нас отсюда, сейчас же!
- Кэп, при всем уважении...
- Эггс!
- Кэп, на полном ходу мы будем как на ладони у каждой зенитки и истребителя...
- ЭГГС!
- ...и КАЖДЫЙ ЧЕРТОВ ФЕРМЕР в ФАТЕРЛЯНДЕ, КЭП, УСЛЫШИТ НАС И НАЧНЕТ СТРЕЛЯТЬ! Помните "Кошачий глаз"? А "Счастливую семерку"? Они выложились на полную катушку и получили...
Кэп вытащил пистолет и направил его на Эггса.
- Прямой приказ, Эггс, - тихо сказал он.
Эггс сделал секундную паузу, глядя на сузившиеся глаза Кэпа. Мы все могли видеть его из салона - они были настолько громкими, что мы все слышали, и мы могли прочитать его последние слова по губам.
- Проклятый смертный приговор! - сказал Эггс, нажимая на педаль газа.
- У нас уже есть одно из них, Эггс, и если мы не стряхнем эти штуки... А теперь шевелись!
Теперь двигатели взревели еще громче, и "Kрасоткa" началa грохотать так сильно, что я подумал, что онa вот-вот встряхнется...
О черт... Я увидел это через окно кабины, прямо перед Кэпом.
Два ярко-красных глаза смотрели на него.
И улыбка. Большая и белая, как полумесяц.
- КЭП! Впереди!
Кэп посмотрел вперед, зарычал, наставил пистолет и начал в панике палить в иллюминатор. Звезды и паутинные трещины расцвели, как больные белые цветы, на окне перед Кэпом и Эггсом. Эггс закричал, и лицо исчезло из поля зрения.
- Кэп! Какого х...
Теперь Бугер начал кричать под ними, в носовом орудии. Затем мы услышали еще один треск и ветер, и Бугер перестал кричать.
- Стрелки! - крикнул Кэп. - Стрелки! В фюзеляж!
Проповедник только что выбрался через люк в хвостовой части, а Тэкс поднимался по шаровой башне, когда мы услышали, как рядом с задней частью "птицы" снова разбилось стекло. Лицо Проповедника было белым, глаза расширены, как обеденные тарелки. Он метался на руках и коленях, одной рукой в мертвой хватке держал свои четки, другой хватался и царапал стены, прочный шнур, пол, все, что угодно, лишь бы протащить себя вперед и подальше от того, что было у него за спиной, при этом он тараторил и выл, крича громче, чем даже двигатели и ветер:
- Оно приближается! - кричал он. - Оно идет! OHO ИДЕТ!
А потом я увидел его.
Что бы это ни было, оно вскарабкалось вслед за Проповедником на фюзеляж. И это не было похоже ни на что, что вы когда-либо видели раньше. Сначала я подумал, что это гигантский жук, с этими большими черными глазами с красным свечением за ними. Но потом появились зубы, они торчали изо рта, как смесь ножей, шипов и длинных острых игл. И хотя пасть была открыта, мы не слышали ни звука. Казалось, что он зарычал бы на нас, если бы мог, но он не мог.
И рога... Oни не были похожи на те маленькие кривые, которые делают на костюмах для Хэллоуина. Нет, сэр, это были большие рога, такие, какие можно увидеть на быке из Мемфиса, готовом проткнуть тебе брюхо за то, что ты не так на него посмотрел.
Проповедник проскочил мимо меня, продолжая кричать. Я просунулся в маленькое дверное пространство, где Ренчи хранил свои вещи, и смотрел, как тварь проползает мимо меня, корчась и извиваясь, как бокоплав. Я не был трусом, но думал, что смогу напасть с тыла, когда представится возможность.
Сейчас я жалею, что не мыслил здраво, но это не так. Никто из нас не соображал. Я схватил самый большой гаечный ключ, который смог найти, но когда я высунул голову, Проповедник поскользнулся и упал. Он быстро перевернулся, но эта штука была на нем, разрывая его грудь и заставляя кровь брызгать на стены, пол, потолок. Проповедник кричал высоким, пронзительным криком, пока его грудь и внутренности сдирались, как дешевые обои с амбарной двери.
Нет!
Только не Проповедник!
Не после Шарки, Бугера и Ренчи.
Я начал бросать в эту штуку все инструменты, какие только мог, пока кровь Проповедника брызгала вокруг меня. Все отскакивало от этой штуки. Ничего не помогало. Перегородки "Kрасотки" становились все плотнее и плотнее. Я не мог дышать. Потом смог и пожалел, что смог, потому что почувствовал запах крови и дерьма Проповедника, когда ему вскрыли внутренности.
Все это произошло секунд за пять, но потом я увидел, что Проповедник посмотрел на четки в своей правой руке достаточно долго, чтобы перестать кричать. Он снова посмотрел на тварь и начал бить ее по голове правой рукой, делая самые ужасные, самые слабые удары, которые вы когда-либо видели. Но... но тварь вздрогнула, немного отступила, а затем затрясла мордой, как собака, которую ударили по голове.
Теперь Проповедник не кричал. Он ревел. Ревел тем, что осталось от его горла, и продолжал бить тварь. Я видел, как от неe, как песок, отлетали маленькие кусочки в местах его ударов, и это заняло всего две секунды.
Тварь посмотрела вниз на Проповедника, и ее глаза стали такими красными, да поможет мне Бог, что осветили внутренности "Kрасотки", как фонарь. Зубы раскрылись и были готовы вцепиться Проповеднику в лицо.
Затем Кэп закричал. Это был не испуганный, а безумный крик. Я уже видел Кэпа в бешенстве, и я знал, что больше всего его бесит, когда кто-то ведет себя неправильно на его самолете. Он направил пистолет и выпустил обойму в лицо твари. Позади него Эггс схватил огнетушитель и начал брызгать ей в глаза.
Ничего не произошло.
Во всяком случае, не с монстром. "Kрасоткa" сходила с ума; двигатели заставляли меня глохнуть, и мне казалось, что я вижу линию деревьев через все дыры в ее боку. Ветер не был ледяным, но все равно был достаточно холодным, чтобы ощущаться на моем лице, через перчатки и куртку. "Kрасоткa" начала раскачиваться взад-вперед, из-за чего было трудно стоять прямо. Эггс, должно быть, включил автопилот, но мне так не показалось.
При каждом ударе ее лицо слегка подергивалось, а затем она вся покрылась белым налетом. Но прежде чем она полностью скрылась, я увидел, как от ее лица откололись маленькие кусочки, словно когтистый молоток ударил по граниту.
Это ничуть не остановило тварь. Онa не моглa двигаться вперед, потому что тело Проповедника, Эггс и Кэп преграждали ей путь. Теперь, когда онa выбралaсь из гнезда хвостового пулеметчика, мы поняли, почему онa смоглa не отстать от нас. Крылья у твари росли из спины, как у ангела, но они были огромными и серыми с черной полосой. Как у гигантской летучей мыши.
Вместо ног у монстра были когти на подколенниках, но стоять внутри самолета он не мог. Он полз, изо всех сил стараясь двигаться быстрее, ища, кого бы еще разорвать.
И тут я вспомнил, о чем это заставило меня задуматься. В последний раз, когда я был в большом городе - Новом Орлеане - там была огромная церковь. Такая церковь, в которую, по словам Проповедника, он ходил; вся из камня, с цветными окнами и огромными деревянными дверями.
А сверху были вырезаны эти забавные монстры. Они показывали, каким ты будешь вне рая, если не притащишь свою жалкую шкуру в церковь и не будешь вести себя хорошо.
Ну, эта штука была одной из таких. Мы взорвали церковь, которую фрицы сильно осквернили. Какое бы зло нацисты там ни творили, это существо взбесилось сильнее, чем шершень в растревоженном улье.
Хотя его голова была полностью закрыта, я все еще мог видеть его тело. Я видел, как тварь вздрогнула, когда Проповедник размахнулся и ударил ее снова, и чуть отпрянула, когда Проповедник ударил ее в последний раз. У него кончился запас энергии, а может, хватило только на последний удар. Я слышал, как он сказал что-то по-ирландски - не знаю точно, что, но сейчас я готов поспорить, что это было что-то для Иисуса или мамы Иисуса.
Эггс все еще, как мог, продолжал ослеплять тварь, и взрывная волна выстрелила прямо над головой твари и прямо в меня.
Монстр сделал последний сильный выпад в сторону Проповедника и оторвал ему руку с бусами, а Эггс выстрелил прямо в него, пока Кэп заряжал еще одну обойму в свой пистолет.
Рука Проповедника перевернулась с одного конца на другой. Это было как в замедленной съемке - длинное ожерелье из бусин с крестом на конце.
Я схватил их, мне пришлось разжать пальцы Проповедника, чтобы достать их, затем я позволил руке упасть. Бусы были из твердой латуни, нанизанные на узловатый шнур десантника, и достаточно прочные, чтобы задушить свинью. Я понял, что умру, но я хотел умереть, как Проповедник, сражаясь с этим уродливым и больным ублюдком изо всех сил, пока не упаду на землю. И у меня была единственная вещь, которая, как я видел, действует на него в драке.
То, что Проповедника убили, разбудило что-то во всех нас. Только у Кэпа был пистолет, и он продолжал стрелять. Остальные парни брали все, что могли. Тэкс был под ним в куполе, пытаясь ударить его коленом вверх. У Зика был оторванный кусок металла, и он размахивал им, пытаясь заставить тварь смотреть на него, пока Кэп стрелял, а Эггс палил. Все кричали, громче ветра и рева и грохота "Kрасотки". Тварь набросилась на Зика и пробила его щит, ударив его так сильно о стену, что он упал, и я не смог разглядеть его во всей этой суматохе. Мы вообще мало что видели, только когда пистолет Кэпа стрелял и вспыхивал. Места было мало, и я не думаю, что кто-то думал, что мы долго продержимся в самолете, когда тварь разрывала внутренности так, как она это делала.
Поэтому я запрыгнул ей на спину. Ну, может быть, забрался. Сейчас я уже точно не помню. И я не помню, как я затянул четки Проповедника на ее шее. Все, что я знал, это то, что мои руки были скрещены, шнур с четками был на шее, и все, что мне нужно было сделать, это сильно потянуть.
И я потянул.
И я продолжал тянуть.
И эта штука поняла, что я был там, когда в огнетушителе Эгга закончился белый наполнитель, и она начала злиться. Она брыкалась, как бронко, но я продолжал тянуть. И моя голова не раз ударялась о потолок, но я продолжал тянуть. И, черт возьми, моя голова болела так, что все вокруг расплывалось. Но я продолжал тянуть.
Потом я увидел кровь.
Она начала вытекать там, где бусины обвивали шею твари, сочилась из-под каменной кожи монстра и стекала по нитке и бусинам. Мои руки стали скользкими и горячими, как будто я окунул их в чан с маслом для варки.
Но я продолжал тянуть, и постепенно бусины начали погружаться в шею существа. На ощупь онo былo как камень, на который можно было сесть или удариться, но там, где были бусины, онo былo мягким, как сыр на проволоке, прорезалoсь медленно, но не останавливалoсь, пока я тянул.
Он все еще продолжал вздыматься. Но вскоре монстр стал прыгать реже. И кричало оно с каждым разом все тише.
И вдруг я перестал на нем скакать. Он просто развалился, и я сидел в куче черного песка. Мои руки были в крови, она высыхала и отслаивалась. Кто-то все еще кричал. Кэп подошел, потряс и ударил меня несколько раз, пока я не понял, что это я кричу. Затем он подошел ко мне вплотную и сказал, чтобы я остановился, что я и сделал.
Он осмотрел меня, потом вернулся в кресло пилота, где Эггс пилотировал "Kрасотку". Я даже не помню, как Эггс вышел из боя с монстром, но он занял свое место, а я вернулся на свою позицию возле двери. Тэкс оставался в куполе, не двигался и не говорил. Я слышал, что он был таким еще долгое время после нашего возвращения, но это уже другая история на другой день.
Зик взял другое одеяло и накрыл Проповедника спереди, где его кишки пытались вылезти наружу. Я сделал вид, что ничего не заметил, но Зик долго смотрел на тело Проповедника. Затем он потянулся к одному из нагрудных карманов Проповедника и нашел маленькую синюю книжку, из которой он всегда читал, когда кто-то из нас говорил с ним. Он открыл страницу и начал читать. Я не мог расслышать его за шумом ветра, проникающего сквозь дыры в "Kрасоткe", но я слышал тихие звуки по радио достаточно, чтобы понять, что он произносит те же слова, которые так много раз говорил Проповедник:
- Вечный покой ему, Господи, и да будет вечный свет Твой над ним, да почиет он в мире....
Мы вернули "Kрасотку", почти целой и невредимой. Мы потеряли Шарки, Ренчи, Бугера и Проповедника, и нам было грустно, конечно. Но не так сильно, как вы думаете. Экипажи возвращались хуже, или не возвращались вообще, так что я могу быть рад этому. Уайти был последним, о ком я по-настоящему грустил. После этого ты учишься.
Солнце только начало всходить, когда мы приземлились, холодный ветер дул нам в лицо. Посадочная полоса выглядела так же, но все было по-другому. Иногда, когда мы возвращались, наземная команда подбадривала нас. Теперь никто не аплодировал нам, потому что никого не было. Мы приземлились, остановились, и незнакомые нам парни выбежали, зацепили самолет и подложили под колеса ограничители.
Когда мы вышли из самолета, никого из наших знакомых там не было. Даже новые парни убежали обратно в здания и ничего нам не сказали. База была пуста. Только двое мужчин, которых мы видели в комнате инструктажа, наблюдали за нами в очках, скрестив руки, примерно в ста футах от нас на асфальте.
Пара солдат подъехала на грузовике и велела нам забраться в кузов. Они помогли Тэксу выбраться, и я был очень впечатлен тем, что им не пришлось задирать перед ним нос, когда он был весь в дерьме. Oн сам напортачил.
Мы уехали, а я все еще чувствовала усталость, большую, чем когда-либо. Я даже подумать не мог о том времени, которое было бы так близко. Потом я услышал что-то от Зика рядом со мной. Кэп все еще широко расставил ноги, а Эггс лежал на полу грузовика. Тэкс смотрел на меня глазами, которые казались впалыми и темными, его рот был полуоткрыт, и слюна стекала с одной стороны.
- Это реально, - сказал Зик, его глаза расширились и налились кровью.
- Что реально?
- Все это. Все. Все, что я когда-либо говорил Проповеднику, это только потому, что это было все, что я видел. И теперь, когда я увидел кое-что еще, я знаю, что есть что-то еще.
Ну, я мог бы попросить большего. Я мог бы спросить его, что он имел в виду. Но я знал, что внутри Зика что-то происходит. И я не мог помочь этому идти быстрее или становиться больше, но я знал, что сглажу, если буду говорить больше.
Поэтому, пока за нами вставало солнце, я просто держал рот на замке и позволял Зику продолжать предаваться Вере.