«Что там такое?» Гари Макмахон

Это было сразу после полуночи. Внутреннее освещение отражается от черного оконного стекла; слишком мало звезд на темном небе; облака скрывают луну. Джон идет через короткий коридор на кухню, ему нужно выпить воды. Кран издает скрежещущий звук, а затем резко выплевывает поток воды, который шумно стекает в раковину, разбрызгивая сотни капель. Он наполняет стакан, подносит его к губам и делает большой глоток холодной жидкости.
На улице тихо и пусто. Он смотрит на старую, покрытую шрамами каменную стену напротив своего окна, мощеный внутренний дворик, старый сарай для горшков, который нуждается в замене, потому что часть крыши сорвало во время недавнего шторма. Тени шевелятся, но это все, что они есть: бесформенные тени. Он ополаскивает стакан и ставит его на сушилку для посуды.
Когда он отходит от раковины, что-то с бешеной скоростью прорывается через кошачий люк в дверях. Громкий шум, вызванный паникой. Он останавливается, поворачивается, чтобы посмотреть на бешеную траекторию движения своей кошки, когда она неудержимо скользит по кафельному полу. В-ж-ж-жух!
- Ого... В чем дело, Слинки?!
Кошка скользит к дальней стене и останавливается, расставив передние лапы, когти обнажены и скрежещут по полу. Животное не издает ни звука, просто наблюдает за чем-то, что видно только ей одной.
Джон медленно и спокойно идет к животному. Подойдя ближе, он наклоняется, чтобы быть ближе к своей любимице.
- Иди сюда, детка. Все в порядке.
Он протягивает руку, разжимает пальцы и шевелит ими, покачивая в воздухе.
Кошка смотрит мимо него большими испуганными глазами. Мех у нее на затылке встает дыбом: ожившее клише.
Кошка не шевелится, когда он поднимает ее, но ее тело напряжено.
- Не волнуйся. Здесь нечего бояться. Это была собака? Да? Собачка тебя напугала?
Он гладит кошку по лбу большим пальцем; ей это нравится. Поглаживая ее, он поворачивается лицом к двери. Кошачий люк в дверях изношен; прозрачный пластиковый навесной козырек грязный, так что он не может видеть большую часть того, что находится за ним, на улице. Но разве это маленькая бесформенная тень движется - или сутулится - по ту сторону двери? Он делает несколько шагов к двери. Кошка шипит. Раздаются звуки, что в ночи приобретают странные значения. Челюсти начинают щелкать, он слышит эти равномерные щелчки с равной периодичностью. Этот специфический звук - наряду с нервным движением кошачьих челюстей - всегда нервировал его. Он останавливается, но продолжает механически гладить кошку по голове.
Он кладет кошку только тогда, когда думает, что она успокоилась. Как только ее мех придет в норму и она не будет выглядеть такой испуганной, он покормит ее любимой "вкусняшкой". Заслужила. Она садится на пол под обеденным столом и начинает вылизывать бока и лапы. Джон выключает свет, поднимается по лестнице и идет в ванную. Он оставляет свет в ванной выключенным и открывает окно, глядя на дорожку внизу. Тихо. Никого нет. Вернее, так кажется. Фонари на главной улице почти не освещают частный переулок, но он почти уверен, что никто не прячется за сараем или молча сидит на ветвях дерева напротив соседнего дома.
Он помнит, как однажды поздно ночью услышал снаружи странные звуки. Это было еще тогда, когда Алиса болела. Усталый, раздраженный, он спустился вниз и открыл дверь. Во внутреннем дворике, храбро защищаясь от четырех больших уличных кошек, стояла лиса. На ее шкуре была кровь. Глаза лисы блестели в темноте, отражая свет из кухни. Лиса зашипела; кошки медленно окружили ее. Он заметил, что у одной из кошек на боку не хватает клочка шерсти. Другая кошка двигалась неуклюже, как будто у нее что-то было не в порядке с одной из передних лап.
Он стоял неподвижно, когда все четыре кошки одним движением набросились на лису. К тому времени, как он пришел в себя и бросился на них, прогоняя, лиса была уже разорвана на куски.
Подобрав окровавленные куски лисы, он положил то, что осталось, в черный пластиковый мешок для мусора. Он завязал мешок и бросил его в мусорное ведро, решив не рассказывать Алисе о случившемся. В ее состоянии она слишком остро реагировала, видя знаки и предзнаменования там, где их не было. В ту ночь он почти не спал. Он продолжал слышать эти странные звуки в своей голове: звуки, которые, как он знал, были предсмертными криками лисы.
Он втягивает голову внутрь и закрывает окно. Почистив зубы, он идет через лестничную площадку в свою спальню. Шторы уже задернуты, лампа горит. Слинки лежит на кровати, ее веки дрожат. Хотя она и подрагивает, но похоже уже успокоилась. Кошки первые чувствуют беду. Раз она спокойна, значит можно выдохнуть. Сегодня точно не случится ничего плохого.
- Кыш, Слинки! - он машет рукой возле ее лица, и она спрыгивает с кровати, неторопливо подходит к окну и протискивается сквозь занавески, чтобы сесть на свое обычное место на подоконнике.
Джон устал, но не может уснуть. Он проверяет свой телефон на пропущенные звонки или текстовые сообщения, но не находит ни того, ни другого. Он сбрасывает будильник на пять минут раньше, чем он был установлен, выключает лампу и смотрит в движущуюся темноту. Лиса кричит у него в голове. Он не думал об этой лисе с тех пор, как это случилось, но теперь не может выбросить ее из головы.
Он переворачивается на бок. Светящиеся цифры на прикроватных часах говорят ему, что сейчас - 12:35.
Джон закрывает глаза, спит, но не видит снов.

На следующее утро Джон слишком занят, чтобы даже думать о паническом поведении своей кошки накануне вечером. Он должен проехать через весь город, чтобы осмотреть аварийный дом. Произошло какое-то структурное движение к несущей стене. Хозяйка опасается, что дом может рухнуть. Для страховой компании нужно заключение эксперта об состоянии недвижимости.
Джон улыбается сам себе, поскольку слово "недвижимость" совсем не подходит к домам. Уж он то знает, что земля движется постоянно, и именно в этом кроется ирония.
Проезжая сквозь утренний поток машин, он преодолевает не мили, а дюймы. На пятнадцатиминутное путешествие у него уходит больше часа. Чертовы пробки!
Дом, который он здесь осматривает, старый, викторианский особняк с огромным садом, обнесенный толстенной стеной. Дверь открывает старуха. Она высокая и худая, и все еще носит длинные белые волосы, рассыпанные по плечам, как кружевная шаль. Хорошо сохранилась для своих лет.
- Меня зовут Джон Траффорд, я из строительной инспекции.
Она улыбается.
- Пожалуйста, входите.
Ему не требуется много времени, чтобы понять, что есть признаки незначительного оседания дома. Задний сад находится на склоне; в этом районе есть обширная история горных выработок. Состав земли и грунта меняется, и сооружения, стоящие рядом испытывают деформации. Это просто. Но трещины в стене косметические, так что у него нет никаких плохих новостей для старой леди. Как правило, усадку закладывают в конструкцию при строительстве.
- Я так рада, - говорит она. - Этот дом давно принадлежит моей семье.
Она заваривает ему чай, дает печенье и рассказывает о своих предках. Он слышал все это раньше, в разных формах, в разных визитах к другим людям, но все равно кивает во всех нужных местах, делает все правильные жесты. Несмотря на искушение, он ни разу не взглянул на часы.
Она машет ему с порога, когда он отъезжает. Именно тогда он начинает подозревать, что она с самого начала знала, что не так со стеной дома. Он нашел в штукатурке следы старого ремонта. Это явно постоянная проблема. Возможно, она просто хотела утешения или какой-то компании. Он заметил, что по всему дому развешаны фотографии ее покойного мужа.

В тот день он заканчивает работу рано. Другой встречи у него нет, а бумажной работы мало, а та, что есть, можно доделать дома на компьютере.
Он кормит кошку, меняет ей воду и садится смотреть футбольный матч, который записал несколько дней назад. Он не может вспомнить, когда. Дни слились в один; он больше не чувствует течения времени. Когда Алиса была рядом, каждый день был другим. Каждая улыбка была вариацией на тему последней, как часть продолжающегося проекта под названием "Жизнь". Каждое прикосновение ее руки приводило его в трепет, который неуловимо отличался от того, что было раньше. В отличие от старухи в доме с движущимися стенами, Джон не выставляет на всеобщее обозрение фотографии своей умершей супруги. Ему невыносимо видеть ее лицо, если только оно не настоящее. Одной фотографии недостаточно; она делает боль еще сильнее, напоминает ему, что все, что у него есть, - это серия копий моментов, которые они разделили. Вместе.
Кошка бочком подкрадывается к нему и начинает тереться мордочкой о его ногу.
- Эй, Слинки... - oн подхватывает его на руки.
Пушистая проказница утыкается носом в его щеку и мурлычет.
Кошка принадлежала Алисе. Это было все, что она ему оставила.
Понимая, что уже поздно, он готовит легкий ужин: пасту с оливковым маслом и салат из ракушек. Простая еда; когда-то это было коронным блюдом Алисы, когда она спешила. Футбольный матч закончился, поэтому он слушает музыку, пока ест, почти не чувствуя вкуса еды. Он наблюдает за кошкой, которая гоняется по комнате за пластиковым мячиком, размахивая маленькими лапками.
Позже, тем же вечером, сидя в халате и читая "Повесть о двух городах", Джон чувствует, что его внимание переключается со страницы на что-то другое. Он закрывает книгу, кладет ее на стол, встает и идет на кухню. Он смотрит на кошачий лаз, но тот не шевелится. Выглянув в кухонное окно, он видит, что переулок пуст. Он опускается на колени рядом с дверным окошком для кошки, придвигается ближе и ждет, не совсем понимая, что он здесь делает.
Ничто не шевелится.
Он толкает клапан пальцем. Холодный воздух проникает внутрь, но больше ничего не приходит. Он встает, открывает дверь и выходит в темноту.
- Слинки...
Вот почему он был вынужден прийти сюда, потому что кошки нет дома?! Господи, во что он превращается, какой-то жалкий неудачник, который больше беспокоится о кошке, чем о себе.
Ночь тиха. На дороге не слышно даже шума машин.
- Слинки... Ты здесь? Давай, девочка иди домой!
Воздух движется и касается его щеки. Он дергается и поворачивается. Что-то свисает с низких ветвей дерева напротив соседнего дома. Он пересекает переулок, едва чувствуя босыми ногами неровную землю, и приближается к тому месту. По мере того как он приближается, неясное пятно начинает обретать форму. Есть что-то похожее на пучок тряпья, свисающий с буквы "V", образованной встречей двух ветвей. Кто-то изрезал в клочья рубашку или пальто и бросил их на дерево.
Он подходит ближе. Тряпки становятся чем-то знакомым. Раздавленное личико Слинки смотрит на него из-под груды изодранного мяса. Там нет ни крови, ни костей, только мех и голова. Ему хочется плакать, но он не может. Он знает, что должен кричать, но не издает ни звука. Его что-то душит, какое-то чувство, которое он не может понять.
Онемев, он протягивает руку и высвобождает мертвую тушку из ветвей. Она вялая, пустая; кошки, которой она была, больше нет. Он несет высушенную тушу внутрь и кладет ее на грязную простыню, осматривая останки. С кошки содрали кожу, но довольно грязно. Шкура изрезана и порезана, но почему-то вымыта - или вылизана начисто.
Какой хищник способен на такое - или какие-то местные детишки решили поиздеваться? Повернувшись к главной дороге, он смотрит на ограду парка и представляет себе жилой комплекс на другой стороне парка. Это неплохой район, но иногда он слышит истории о бандах молодых людей, которые уходят из поместья, чтобы причинить вред. Он снова думает о лисе и о четырех кошках, кружащих вокруг нее. Он представляет себе, как четыре человека делают это со Слинки, его кошкой - кошкой Алисы, которую она так любила.
Затем, постепенно, события прошлой ночи начинают возвращаться к нему. Слинки испуганно вбежала в дом, ее первоначальное состояние ужаса. Низкая, приземистая фигура, которую он мельком заметил, двигалась мимо кошачьего лаза в дверях.
Что это за хищник?
Это делали не дети!
Он заворачивает останки Слинки и складывает их в пластиковый пакет, завязывая сверху тугим узлом. Утром он позвонит ветеринару, чтобы тот как следует избавился от нее. Ветеринар может даже догадаться, какое животное сделало это с обычно уличной кошкой, которая, конечно же, не чужда ночных уличных драк.

- Честно говоря, понятия не имею.
Ветеринар Салли встает из-за стола и идет к раковине, где моет руки. Она была знакома с Алисой. Вот так они и оказались с кошкой: это было спасательное животное, и Салли помогла им завести ее. Она уплыла, когда умерла Алиса. Теперь, когда он видит ее, она ведет себя так, словно они незнакомы.
- Моя внутренняя реакция была бы такой, что кто-то использовал нож против нее, но есть несколько вещей, которые заставляют меня сомневаться, что это было так.
Джон поворачивается и идет к окну. Идет дождь; легкая морось окрашивает мир в серый цвет. Солнце пытается выйти, но темные, размазанные облака делают все возможное, чтобы удержать его. Качество света странное, несовершенное, как незаконченная матовая картина в дешевой пленке. Он снова поворачивается лицом к комнате.
- Что вы имеете в виду?
- Для начала - следы зубов. Если был использован нож, тот, кто его использовал, также укусил вашу кошку, - eе лицо бледное, серьезное. Она красива, но черты ее лица туманны, как будто он не в состоянии полностью зафиксировать их в поле своего зрения. - Укусил, понимаете?
- Я все еще не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
- Боюсь, что и я тоже. Итог: кто бы или что бы это ни сделал, это странно. У меня нет никакого представления о том, что сделали с вашей кошкой. Я бы посоветовала позвонить в полицию. Это все, о чем я могу думать. Проститe... она была великолепным созданием, - улыбка мелькает на ее губах, раздвигая их, обнажая крошечные белые зубы. Джон представляет, как они кусают плоть. - Я знаю, как вы заботились о своем животном. Это всегда... трудно, когда приходится прощаться с любимыми.
- Да, - говорит Джон, открывая дверь, чтобы уйти. - Да, это так.
Расплатившись с секретаршей, он направляется прямо домой. Работа может подождать; они поймут, когда он объяснит, что произошло. Он едет по улицам и внимательно вглядывается в лица прохожих, гадая, не убил ли кто-нибудь из них его кошку. Но кто в здравом уме станет КУСАТЬ, сдирать кожу, а потом чистить останки простой домашней кошки?
Вернувшись домой, он думает о том, чтобы приготовить что-нибудь поесть, но решает, что у него нет аппетита. Он немного поработает, ответит на несколько электронных писем, а затем будет ждaть наступления ночи.
В последнее время он часто так делает: ждет, просто ждет, то одного, то другого. Его жизнь, кажется, стала последовательностью периодов, в течение которых он сидит или стоит, ожидая прихода чего-то, что никогда не приходит. После смерти Алисы ничто не кажется конкретным. Нет уверенности в том, что надо делать. Нет завтрашнего дня. Есть просто существование. Все меняется, границы размываются, когда он пытается стоять на своем и готовиться к приходу чего-то, что изменит все.
Он думает о больничной приемной и о том, сколько времени провел там. Бесконечные встречи со специалистами и консультантами, ни один из которых не мог сказать ему, что случилось с женщиной, которую он любил. Алиса была спокойна и терпелива, но он чувствовал, что все рушится. Вместо того, чтобы помогать ей бороться с какой-то болезнью, он был тем, кто плакал каждую ночь, нуждаясь в том, чтобы она обняла его и сказала, что все будет хорошо.
В трудное для Алисы время он подвел ее. Его не было рядом, когда она нуждалась в нем больше всего. Он может пытаться оправдать это сколько угодно, но правда в том, что он был слаб, и она скользнула в темноту без него, чтобы держать ее за руку, когда свет потускнел в ее глазах.

В ту ночь он просыпается далеко за полночь с ощущением, что его потревожил какой-то звук. Его кожа ощетинивается, покрывается мурашками, как от предвкушения чего-то страшного. Выскользнув из постели, он одевается и спускается вниз. Он выключает свет и садится за кухонный стол. В доме почти невыносимо тихо.
- Что там снаружи? - шепчет он. - В чем дело?
Он бросает взгляд на кошачий лаз и видит маленькую размытую фигуру, скользящую мимо грязного пластикового окошка. Стиснув зубы и сжав кулаки, он встает и идет к двери. Он останавливается на мгновение, глубоко вздыхает, а затем...
...резко открывает дверь, чтобы впустить тихую северную ночь.
Переулок такой же, как всегда: темный, тихий, пустой. Но что-то изменилось, какая-то деталь, которую ему требуется несколько секунд, чтобы разглядеть. Во внутреннем дворике, напротив его дома, есть странная, но знакомая картина: четыре тощих кота стоят в кругу вокруг лисы. У лисы на морде кровь, а рот открыт. Все кошки ранены, их шерсть перепачкана кровью, с боков свисают тонкие полоски плоти, глаза и уши выдраны когтями.
Но самое странное - абсолютная тишина. Ни одно животное не двигается. Все они стоят неподвижно, словно их чучело, смонтированное и поставленное опытным таксидермистом со вкусом к жуткому. Ни один ус не дергается, ни одно веко не опускается, ни один коготь не щелкает по бетонным плитам мостовой.
Джон пытается пошевелиться, но не знает, как. В конце концов, он обнаруживает, что вообще не может двигаться. Подобно животным, он застыл на месте, ожидая и ожидая, когда что-то разовьется. Он чувствует, что его присутствие здесь не важно; он просто часть фона. Что бы ни происходило, он находится на периферии, его роль - дополнительная, второстепенная. Главное представление еще не разыграно.
Темнота в переулке, кажется, расширяется, а затем сжимается. Что-то хрустнуло - резинка, сухожилие, может быть, даже маленькая косточка. Затем, в этот самый момент, животные начинают двигаться. Шипит лис. Кошки ходят все уменьшающимися кругами вокруг своей жертвы, их движения резкие и неуклюжие, как у кукол. Джон смотрит, не в силах вмешаться. Кошки неуклюже набрасываются на лису, сбивая ее с ног, и он видит только брызги крови, рвущуюся плоть и мех. Все, что он слышит, - это знакомые крики лисы, как будто это эхо той давней ночи...
Когда он оторвал взгляд от кровавой бойни и повернул направо, она стояла там, в конце переулка, а позади нее была пустая дорога. Она поднимает руку и делает шаг вперед, в пятно света, образованное одним из уличных фонарей. Лицо у нее белое, как бумага, но нарисованные на нем черты, несомненно, принадлежат Алисе. На ней длинное белое платье, разорванное по бокам, швы рваные, разорванный подол волочится по грязи у ее босых ног. Он не может не видеть в ней потрепанного напоминания о своей трусости.
- Нет... - крик нарастает в его груди, поднимаясь к горлу, а затем переходит в слабый выдох. - НЕТ!
Но это похоже на часть того же спектакля, что и убийство лисы. Существует ритуальное качество, как будто каждое из этих событий является отдельным движением в предопределенной рутине.
Она идет по дорожке к нему, волоча свои грязные ноги. Ее волосы слиплись от грязи, с пятнами, вырванными, чтобы показать голый скальп под ними. На ее похоронах стоял закрытый гроб. В конце концов, она выглядела не очень хорошо. Один глаз у нее закрыт, другой непристойно выпучен. Ее губы шевелятся, зубы работают над чем-то во рту. Одна рука продолжает махать, другая неподвижна, как будто она не в состоянии пошевелить ею.
Джон отступает, его ноги уходят из-под земли, когда его каблуки цепляются за ступеньку позади него. Он падает на спину, копошась в грязи. Алиса все идет и идет, она несется на него, как лев на поверженную антилопу гну.
Джон поднимает руки, качает головой и выкрикивает что-то, что могло быть словом или просто приглушенным криком.
Она улыбается, а когда открывает рот, он видит, что она жует. Нет, не пережевывает. Не совсем так. Потому что пережеванная пища предназначена для проглатывания, а это движение в другую сторону. Пальцы, маленькая рука пытается пробиться вверх из ее горла. Ее шея выпирает, раздуваясь, как при ужасной беременности. Ее рот продолжает открываться, зевая сверх всякого естественного предела. Звуки, исходящие от нее, похожи на сдавленные рыдания. Другая рука извивается рядом с первой, и пока он наблюдает, миниатюрная и неполная версия его самого пробивается вверх и наружу между ее раздутыми челюстями. Голова Алисы раскалывается надвое от чудовищного давления, ноги подгибаются, и она падает на землю. Она приземляется на колени и остается там, покачиваясь, когда маленькое существо вылезает из нее, обнаженное и истекающее какой-то красной жидкостью.
Джон садится, раздумывая, сможет ли он уйти, если будет двигаться достаточно быстро. Потом он задается вопросом, действительно ли он хочет уйти или лучше остаться здесь, с ней, женщиной, которую он все еще любит.
Наконец, ее тело сжимается, опускаясь в бескровную, бескостную кучу, оставляя Джона с озарением. То, что осталось на земле, напоминает ему о Слинки: совершенно неподходящее воспоминание. На этот раз он сделал более мудрый выбор.
Маленькая, влажная форма не нападает. Она движется медленно, извилисто, как будто мышцы и кости еще формируются, и забирается к нему на колени. Джон гладит ее мягкую, податливую головку, чувствует, как кровь медленно и горячо течет по венам. Он нежно целует ее в макушку. Зачаточное существо поднимает свое лицо и смотрит на него, ее бездонные глаза наполнены любовью, состраданием и пониманием сверх всякой меры. Он вглядывается в черты лица, одновременно древние и нестареющие: впалые щеки, беззубый рот, нос с едва заметными ноздрями, через которые можно втянуть воздух.
Джон улыбается и прижимает к себе мягкое, липкое, теплое тело, не обращая внимания на то, как крепко сжимается его грудь, как у него перехватывает дыхание. Что бы это ни было - чего бы он ни ждал - он наконец нашел это.
Тонкие кости срастаются вместе, образуя прочный каркас, рыхлая кожа натягивается на быстро развивающийся каркас. Очень быстро очертания принимаю вполне знакомый вид - кошки. Склизкая от крови, с ярко-рыжим мехом, она в беззвучном крике открывает рот - и раздается слабое мяуканье. Она переродилась. Это теперь его Алиса.
Они крепко обнимают друг друга. Еще крепче. И еще. И еще.
А дальше - темнота.