«Каблучки» Люси Тейлор

Туфля была из бордовой замши, размера шесть с половиной, производства Испании. Снаружи она выглядела податливой, как крайняя плоть, и бархатистой, как кротовая шкурка. Внутри гладкая отделка блестела подобно мягким губам, раскрывающимся между женскими бедрами.

Каблук был не такой высокий, как хотелось бы Тео, - всего три дюйма, - но мысок закруглялся, что позволило ему засунуть внутрь всю головку члена, прощупывая, толкая, и насилуя шелковисто-розовую отделку.

Он представил себе ступню женщины в туфле, ее пальцы на ноге, расположенные в ряд, как колбаски, укрывшиеся под его членом, который теперь жестко и мучительно быстро трахал туфлю, и он пытался остановить себя, потому что ненавидел портить своей спермой всю эту первозданную прелесть, однако, это все равно произошло - опять - и Тео снова и снова содрогнулся в спазмах, простонав имя Фелиции.

Фелиция должна стать номером пять, первой во Флориде. До этого две были в Орегоне, одна в Айове и одна в Арканзасе.

Тео погладил испорченную туфлю и прижал ее к носу. Ему пришло на ум, что убийство не приносит ему наслаждения, хотя по мере накопления опыта, как и с большинством других вещей, это становилось проще. Ему даже не надо было бы пускаться на такую крайность, если женщины пошли бы ему на уступки и просто позволили взять то, что он должен взять. Но на примере с номерами один и два, он понял, что люди будут отчаянно сражаться за кусочек плоти, не больше, чем ластик на карандаше, если он является частью их собственных тел, и даже готовы пожертвовать жизнью в борьбе за него.

Так что все эти женщины умерли по своей собственной вине, сказал себе Тео. Его мать была неправа; он не являлся плохим мальчишкой, из которого вырос злой человек. Просто у него существовали свои потребности.


«Я принесла вам другие туфли», - сказала симпатичная подросток-пуэрториканка. «Можете отремонтировать их также хорошо, как вы сделали в прошлый раз?».

Тео осмотрел каблучки на ярко-красных сандалиях, которые прямо призывали трахнуть их, и затем улыбнулся Фелиции через стойку. На голове у нее возвышался окрашенный в розовый цвет «ирокез», а оба уха были пронзены в полдюжине мест, прямо в хрящ, где блестели золотые обручи, подобно ритуальным украшениям женщины из микронезийского племени.

«Я знаю, что это не мое дело, и я надеюсь, что вы не рассердитесь за этот вопрос, но почему такая милая девушка, как вы, вытворяет подобное со своими волосами?».

«Вы правы. Это не ваше чертово дело, и я понимаю, что вы не хотите меня рассердить. Так будете браться за ремонт этих туфель или как?».

Тео одарил ее своей самой теплой улыбкой Молодого Республиканца. Несмотря на то, что ему было уже далеко за тридцать, у него все еще сохранилось обезоруживающее обаяние юного энтузиаста, собирающего благотворительные пожертвования от дома к дому, а голос обладал соблазнительной, убаюкивающей интонацией, которая, если бы он выбрал карьеру в медицине, великолепно позволила бы ему успокаивать пациентов. Он был из тех мужчин, с которыми женщинам комфортно ехать в одиночку в лифте.

«Они будут готовы во вторник днем. Устроит?».

«Думаю, да».

«Надеюсь, я не обидел вас, мисс, тем, что сказал о ваших волосах. Видимо, у меня консервативные взгляды».

«Нет», - сказала девушка и улыбнулась, отчасти вызывающе, отчасти приглашающе. Теперь он знал наверняка, что она станет номером пять, хотя, на его вкус, она была слишком молода и слишком остра на язык. Он еще даже не видел вблизи ее ступни, однако он видел босоножки, что она принесла. И этого оказалось достаточно.


«Вы потеряли мои блядские туфли! Просто не верится, вы потеряли блядские туфли!». По тому, как она произносила это, можно было подумать, что под подошвами ее босоножек были спрятаны стодолларовые купюры.

«Мне очень неудобно», - сказал Тео. «На днях я уволил новую сотрудницу, и думаю, что это она украла их…».

«Я хочу поговорить с менеджером».

«Я и есть менеджер».

«Черт!».

«Послушайте, я возмещу убытки, конечно. Сколько вы заплатили за туфли?».

«Как, черт возьми я… блядь, сто баксов, сто пятьдесят, я не помню…».

«Предлагаю следующее», - сказал Тео, - «я ужасно сожалею о том, что случилось. Давайте отправимся сегодня вечером в торговый центр, и я куплю вам любую понравившуюся пару туфель вне зависимости от цены, после чего сходим куда-нибудь поужинать».

Она пожевала нижнюю губу, как будто ведя какой-то внутренний диалог. Затем в ее глазах зажегся огонек, свойственный «дрянным девчонкам», и Тео подумал, Не стоит ей так смотреть на мужчин, а то у них появятся плохие идеи.

«Ну ладно, дружок», - сказала она, - прежде чем ты свяжешься со мной, ты должен знать, во что впутываешься. Мне нравятся женщины так же, как и мужчины, а мои любимые вещи – это крэк и секс втроем. Как это вас захватывает, мистер Консерватор?».

«Прямо здесь», - сказал он и сжал свою промежность.

Она хихикнула. Тео знал, что получил ее.


Как выяснилось, ей было восемнадцать лет, и она работала танцовщицей в вечерней смене в «Чита Лаундж» в Халландейле. Она любила выпить, поэтому он отвез ее сначала к «Мистеру Лафу» на Федеральное шоссе. После нескольких порций текилы она разговорилась и призналась, что не считает политически корректным быть бисексуалом, а поэтому хочет выбрать, хуи или пизды, члены или киски, ведь сейчас так много гормональных деликатесов, которыми можно наслаждаться. Ее любимый человек требует, чтобы она, наконец, решила, что это будет сегодня вечером, эстроген или тестостерон, что-то твердое или что-то влажное, а может быть, даже фаллоимитатор с шипами. Она была смущена, эта маленькая стриптизерша с красновато-коричневой кожей, панковским гребнем и глазами антилопы, поэтому Тео вызвался помочь ей с решением данной проблемы.

Фелиция выпила слишком много, и поэтому они так и не добрались до торгового центра «Галлерея», что разочаровало Тео, потому что ему очень хотелось бы посмотреть на ее ножки, втиснутые в туфли от «Фредерика» с самым высоким каблуком, несмотря на то, что в тусклом свете в «Мистере Лаф» ее ступни выглядели немного больше размера шесть с половиной. Но опять-таки, возможно, она специально покупает обувь слишком маленькой, как делают некоторые женщины, склонные к мазохизму.

Фелиция принялась громко спорить о достоинствах сосания членов и лизания кисок. Бармен начал хихикать, поэтому Тео предложил пойти к ней домой и поработать над решением, что лучше – гомо или гетеро, с точки зрения оргазма.

Все было так легко, действительно, так невероятно просто, что он поблагодарил Бога и «Хосе Куэрво». Оказавшись в своей квартире Фелиция пьяно выскользнула из футболки. Ее соски, маленькие и темные, смотрели на него, как вторая пара глаз, а босые ноги едва вдавливали ковер, когда она шла в спальню.

Тео скользнул в водяную кровать рядом с ней и сказал, что ей не нужно снимать оставшуюся одежду, достаточно только все ниже лодыжек, спасибо.

Она разозлилась, так как подумала, что он хочет ограничиться минетом, что мол она недостаточно хороша, чтобы ее трахнули, поэтому Тео извинился и сказал, что никогда никого не трахал, это просто не его фишка, и пока объяснял, он ее задушил.

После этого он намазал ей ступни семенем и осторожно, уделяя особое внимание тому, чтобы как можно аккуратнее перерезать кость, ампутировал большой палец ее ноги кухонным ножом. Он поцеловал отсеченную часть тела, заметив при этом, что ноготь был поврежденным, и его придется подрезать, как только он доберется до дома. Затем Тео положил свой трофей в мешочек для завтраков и сунул его в карман.

Этот поросенок отправился на рынок, а другие поросята остались дома...


Тео присел на корточки в шкафу, окруженный стойками с женскими туфлями, восхищаясь своим трофейным ожерельем. Пять жертв, но только четыре памятных сувенира. В самый первый раз, в Портленде, он был слишком напуган и взволнован, чтобы делать что-либо, кроме как удовлетворить себя и бежать, поэтому упустил возможность взять трофей. Но теперь, благодаря Фелиции, его ожерелье приобрело приятную симметрию, четыре больших пальца ног свисали с нити, как маленькие, сморщенные рыбки, выращенные в темной пещере.

После получения сувенира от Фелиции Тео решил, что пришло время покинуть Форт-Лодердейл. Он никогда не чувствовал себя в безопасности, надолго оставаясь в одном месте, даже несмотря на то, что за ним еще никто не охотился, просто сама обстановка «грязи» в Южной Флориде начинала его угнетать: пьяницы, лежащие в «отрубе» в переулке за клубом АА, когда он шел на работу, проститутки на Стрипе, которые с таким же успехом могли бы набить татуировку «ВИЧ-положительный» на своих веках, но все еще пользующиеся спросом, торговля наркотиками за магазинчиками «Севен-Илевен», не утихающая ни днем, ни ночью.

Он размышлял о Каролине, о тете, которая жила в Шарлотте, когда зазвенел колокольчик над дверью, и вошел шестой номер.

Слово «вошел» на самом деле являлось не точным описанием для походки этой женщины. Она покачивалась, переваливалась, колыхалась. Ее груди, как у палеолитической Венеры, выпирали под ярко-алой блузкой; юбка с узором, которая могла обеспечить тень для нескольких малышей, обвивала бедра. Тео подумал, что большинство толстушек не захотят быть облаченными в подобную одежду даже на свои собственные похороны. Она стала бы прекрасной женщиной, если бы просто похудела, - пришло ему в голову старое клише.

Но затем она положила на стол три пары обуви, и он перестал рассматривать ее, как толстушку. Теперь он рассматривал ее как Ступню.

«Что здесь требуется починить?». Он поднял пару черных туфель на пятидюймовых шпильках «стилетто», и его член зашевелился, как рептилия, чью спячку потревожили.

«Я хочу их украсить», - сказала женщина.

«Украсить?».

«На вывеске написано, что вы занимаетесь этим. Ну там, черные бантики, блестки. Вот на эти, цвета слоновой кости, я хотела бы сделать узор из жемчужин. Я владелица танцевальной студии Жюль», - добавила она. «На моих туфлях всегда должен быть дополнительный налет гламура».

«Вы и есть Жюль?».

Должно быть, она поняла, что он хотел спросить, потому что сказала, без всякой злости: «Я бросила танцевать много лет назад, но все еще посещаю все гала-представления в студии и ежемесячные показы».

Тео взял в руки туфлю из страусиной кожи с каблуком, тонким, как ножка бокала для шампанского. Он никогда не видел таких высоких шпилек, кроме, как в каталогах для фетишистов. Он даже не мог себе представить, как такие туфли могут выдержать вес женщины, подобной Жюль - ее пятки должны были оставлять следы проколов на каждом этаже и ковре, по которому она проходила.

«Здесь надо заменить набойку», - сказал он. «Смотрите, она износилась».

«Я одевала их только один раз, но, полагаю, я быстро снашиваю каблуки».

Она откинула назад светлые волосы, которые постоянно лезли ей в глаз. Запястье оказалось стройным, а манеры выглядели девичьими. Тео разглядел ее тщательно выщипанные брови и линию разграничения, где персиковые румяна сменялись бледным пятном кожи на скуле.

«Будет готово в четверг», - сказал он, вручая Жюль квитанцию.

«Спасибо».

«Да, мэм?».

Она обернулась. «Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что эта блузка просто великолепна. Блондинкам очень идет красное».

На какой-то момент, Тео испугался, что он просчитался, что она может быть настолько привыкла быть отвергнутой мужчинами, что воспримет его слова как сарказм, но затем Жюль улыбнулась пышной улыбкой, малиновой и зовущей к поцелую, прежде чем выйти за дверь на своих пятидюймовых шпильках.

Боже.

Тео не мог выбросить ноги Жюль из головы. Но он особо и не старался, потому что теперь в его распоряжении до четверга находились три пары ее туфель. И каждая пара еще более сексуально заряжена, более вызывающе эротична, чем предыдущая. Он взял одну пару туфель домой и занялся с ними любовью, надев презерватив, потому что знал, что не сможет себя контролировать. К четвергу головка его поцарапаного и потрепанного члена, казалось, стала такой же заостренной, как и внутренняя часть обувки Жюль.

Проблема, однако, с точки зрения Тео, заключалась в том, что на Жюль могло потребоваться определенное время. Надо было действовать не торопясь. Он осознавал, что не мог просто припустить с места в карьер, как с пятым номером, который по большому счету был шлюхой, испытывающей серьезные проблемы с алкоголем.

Несколькими днями ранее газеты сообщили об убийстве стриптизерши Фелиции Лопено. По словам нескольких соседей, она была тихой молодой женщиной с хорошими манерами, что, как заметил Тео, было практически тем же, что говорили соседи его предыдущих жертв. Ни слова об отрезанном пальце на ноге, хотя в одной газете все же был сделан намек на некое увечье у трупа. Однако через день шестнадцатилетний наркоман забил своего отца до смерти монтировкой, из-за чего убийство Фелиции переросло в категорию менее значимых событий.

И он решил остаться в Форт-Лодердейле еще, чтобы получить трофей от Жюль.

Тео знал, что крупные женщины бывают одержимы покупкой обуви, потому что она являлась единственной частью их облачения, размер которой оставался неизменным. Жюль, казалось, относилась как раз к этому типу. Она часто приходила, принося туфли из экзотических видов кожи с высокими блудливыми шпильками, большинство из которых были изношены из-за нагрузки ее большой массы. Каждый раз Тео пытался найти что-то в ее внешности, чтобы сделать комплимент. Это, на удивление, оказывалось совсем не сложно. Поскольку его единственным интересом к Жюль являлись ее ноги, он не считал большой размер тела недостатком. На самом деле, ему было трудно понять, почему некоторых мужчин может отталкивать подобная тучность, и почему десятилетия изданий журналов с разворотами, демонстрирующими двадцатичетырехдюймовые талии, создают у коллективного мужского воображения негативное отношение к избыткам груди, бедер и икр. Какое значение имели дюймы, когда Жюль обладала восхитительными миниатюрными ножками и носила офигительно сексуальные туфли?

После нескольких разговоров с ней Тео пришел к выводу, что Жюль являлась доброй, но явно одинокой женщиной. Он решил, что должен сделать так, чтобы она его пожалела.

В следующий раз, когда она пришла в магазин, он признался ей в своем великом и тайном позоре. Это было так унизительно, но… может быть, она поймет.

«Вы знаете, я всегда хотел научиться танцевать, но в школе я был такой рохлей. Когда я пытался, все смеялись. А на то, чтобы пробовать вновь, мне не хватало смелости».

Откровение, похоже, подействовало размягчающе на ее эмоции. В голубых глазах Жюль блеснули слезы. Тео представил, что она думает, что наконец-то нашелся мужчина, который залижет ее раны, а, возможно, и ее киску, хотя данная мысль вызывала у него отвращение.

«Многие люди боятся танцевать. Вам просто нужно брать уроки».

«Вы бы меня научили?».

«О, нет». Она покраснела до корней своих матовых волос. «Я больше не танцую».

«Но вы делали это раньше».

«Да. Я хорошо танцевала».

«Как насчет частных уроков?».

Но Жюль только рассмеялась, дала ему две пары обуви для замены набоек и вышла из магазина, оставив Тео проклинать себя за нетерпение.

Той ночью Тео вновь возносил молитвы туфлям Жюль, лаская, нюхая, поглаживая их, представляя наклон и изгиб ее изящной ноги внутри.

В конце концов он уснул, прижав свой фетиш к животу. Однако, по злой иронии, вместо счастливого сна о Жюль, ему привидилась пахнущая Шанелью банши, ее малиновые клешни впивались в его уязвимые гениталии, а крики пронзали уши маленького мальчика подобно когтям хищника.

Кошмар расцвёл в трёх измерениях, а матерь ведьм завывала в его голове, как предупреждение о воздушной тревоге. Теперь он бежал, стоя на руках и коленях, перебираясь по половицам, его плечо врезалось во что-то острое - угол стола – а затем наступила ароматная темнота и тишина с прикосновениями бархата и кожи, ощущение, которое для другого человека равносильно праздности в гареме с голыми одалисками, желающими, молчаливыми и бездумно послушными.

Он не удивился, обнаружив себя утром в шкафу со спазмированными судорогами ногами и животом, покрытым коркой от следов его ночной страсти.

Он вспомнил, что именно страсть, тайная жажда собственной мальчишеской плоти, вынудила мать наказать его в первый раз.

Она часами запирала его в шкафу в своей спальне, прибавляя громкость на телевизоре, когда он кричал, но именно там, среди ее туфель, он научился получать облегчение, а яростная энергия его сексуальности нашла, на чем сфокусироваться. Обувь была так доступна, так легко доставалась, а еще она вызывала в голове запахи и образы всяких замечательных вещей, на которые ее одевали. Тео откинулся назад и, закрыв глаза, потянулся за своим фетиш-ожерельем.

Четыре пальца мягко покачивались на нем, как маленькие зародыши.


Прорыв произошел в пятницу. Жюль заглянула в магазин с депрессивными и опухшими глазами, туманно объяснив, что плохо спит в последнее время, и согласилась встретиться с Тео, чтобы выпить с ним, когда он закончит работу. Модный бар «Лас Олас» был заполнен яппи, выпивающими, пользуясь «счастливым часом». Когда Тео, наконец, нашел Жюль, она сидела за столиком в углу и уплетала банановый сплит. Увидев выражение его лица, она расхохоталась. «Я, наверное, единственная толстая женщина в мире, которая не хочет садиться на диету. Мне нравятся мои размеры. Конечно, мне не хватает танцев, но я предпочитаю быть толстушкой».

«Мне тоже нравятся ваши размеры», - сказал Тео. «Я все еще надеюсь, что смогу уговорить вас дать мне частный урок танцев».

Смех Жюль был высоким и чистым, полным веселья.

«Но почему, Тео? Я начинаю думать, что ты не такой уж скромняга».

«Ну если только во время танца». Он взял ее за руку и сунул один палец себе в рот, всосав липкую пленку шоколадного сиропа.

Выражение лица Жюль подсказало ему, что она почти так же возбудилась, как если бы он залез под стол, чтобы полизать ее киску.


Квартира Жюль на Галт Оушен Майл оказалась такой же внушительной и роскошной, как и она сама. Спальня была полностью отделана в розовых и фиолетовых цветах, а гостиная – в черных и золотых, с одной зеркальной от пола до потолка стеной. Это место напоминало фантазию Тео о борделе для кувейтских шейхов, за исключением того, что в действительности он никогда не посещал ничего такого, кроме грязных массажных салонов.

На краю стола он заметил фотографию стройной блондинки в платье цвета фуксии, которую подбрасывал кверху ее кавалер. Ее руки были устремлены вверх и назад; она выглядела как какая-то экзотическая птица, на которую охотятся из-за ее оперения.

Он взял в руки фотографию. «Ух ты».

«Это было шесть лет назад и на сто пятьдесят фунтов легче», - сказала Жюль.

Она показала ему свой книжный шкаф, полный призов, серебряных кубков, табличек с ленточками и постаментов, увенчанных фигурками танцующих пар.

«Я была одной из восходящих звезд бальных танцев международного уровня». Она почти неслышно вздохнула, ее дыхание участилось, и Тео обхватил своей рукой ее плечо, устремив взгляд на розовую мясистую шею.

А затем внезапно он захотел узнать. Прежде чем он ее убьет, он должен удовлетворить свое любопытство. Когда-то она была чемпионкой по танцам - почему же она позволила себе растолстеть?

Жюль, казалась нисколько не обиженной этим вопросом. На самом деле она выглядела даже благодарной за него.

«Я выступала на Юго-восточном бальном конкурсе в Новом Орлеане, и в тот вечер намеревалась поужинать с друзьями. Ресторан находился всего в одном квартале, поэтому я пошла пешком. Рядом остановился фургон. Там были двое мужчин. Один затащил меня внутрь, другой сидел за рулем. Они ездили всю ночь, чередуясь, и когда тот, кто насиловал меня, заснул, я выскочила и убежала.

«На мне было только короткое танцевальное платье и театральный грим. Полицейские вели себя так, будто я сама напросилась, дав понять, что если бы я была одета во что-то уродливое и мешковатое, мужчины не выбрали бы меня в качестве жертвы для изнасилования.

«Я всегда следила за своим весом. После того случая я захотела стать большой, чтобы мужчины держались от меня подальше. И это сработало. Теперь они на меня не смотрят, за исключением тех, кто любит отпускать шуточки в адрес толстых дам, я никого не возбуждаю, и поэтому в безопасности. Ты первый, кто заметил меня, за все это время».

Теперь Тео чувствовал себя неловко, потому что ее история вызвала у него сильную, пульсирующую эрекцию, едва он представил, что сделал бы с ней в том фургоне, и он повернулся спиной, изобразив, что изучает какие-то танцевальные журналы на кофейном столике.

«После того, что случилось, я полагаю, вы должны ненавидеть мужчин», - сказал он, и в этот момент что-то врезалось ему в висок, вызвав внутри черепа звук, похожий на удар шара для боулинга по кеглям. Комната перевернулась вверх тормашками, и Тео почувствовал себя парашютистом, у которого не раскрылся парашют. Буквально за секунду до того, как второй удар вверг его в мерцающую неоновую агонию, он услышал, как Жюль произнесла, «Нет, я не ненавижу всех мужчин. Только тебя».


Его первая мысль была, что он опять заперт в материнском шкафу после взбучки. Темнота и боль, разрывающая его голову, как картечь. Видимо, он серьезно ранен, так как не может пошевелиться. Затем Тео открыл глаза, увидел зеркальную стену и почувствовал ковер, на котором лежала его окровавленная голова. Все, о чем он мог подумать поначалу, свелось к мысли: Я был плохим мальчиком. Я опять делал плохие вещи с туфлями матери.

Тео лежал на спине рядом с испачканным кровью танцевальным призом, которым Жюль ударила его, запястья и лодыжки были связаны проволокой, вонзающейся в плоть, когда он шевелился. Он был голый, лихорадочно дрожащий от боли и страха. В зеркале его связанное тело выглядело жалким, пенис распластался на бедре, как бледный слизень. Ему стало стыдно и захотелось очутиться в темноте и тишине, в каком-нибудь месте, где никто не сможет его увидеть.

«У меня была пара бордовых туфель», - сказала Жюль откуда-то позади него. «Я попросила свою любимую отремонтировать каблучки, как она уже несколько раз делала для меня. Но парень в ремонтной мастерской украл мои туфли. Но, что еще хуже, он украл мою любмую. А затем убил ее».

«Ты сошла с ума», - пробормотал Тео. «Ты сама не знаешь, что говоришь».

«Я видела, как Фелиция привела тебя к себе домой в ту ночь, когда ее убили. Я подозревала, что она изменяет мне, но я хотела быть уверенной в этом. Я полагала, что ты просто трахнул ее и не знала, что ты ее убьешь. Конечно, можно было пойти в полицию с твоим описанием и номером автомобиля, но зачем? Фелиция была стриптизершей-алкоголичкой. Я – толстуха. Сомневаюсь, что дело получило бы высший приоритет. И в любом случае, Фелиция умерла, а поэтому я имею право наказать тебя. У меня было целых шесть лет, чтобы спланировать месть. Это то, что я хочу сделать, если когда-нибудь найду мужчин, которые затащили меня в тот фургон».

Тео начал кричать.

Немедленно бальная музыка, какой-то пышный вальс Штрауса, заполнила квартиру.

«Мои соседи работают по ночам», - сказала Жюль. «А старушка снизу глухая».

Она прибавила громкость и приблизилась, чтобы Тео мог видеть ее в зеркале.

Жюль была обнаженной.

Почти.

На ногах Жюль красовались черные туфли с блестками на пятидюймовых каблуках. Выше подрагивала ее роскошная пышная плоть.

Уперевшись одной рукой в стену для равновесия, она шагнула к Тео.

На Тео.

Всей своей массой.

Ее каблучки проткнули кишечник, ствол полового члена и печень. Затем она наступила на селезенку, которая издала приглушенный пердящий звук, когда правый каблук пробил ее.

На его грудь и адамово яблоко, обрывая конвульсии и крики. Левый глаз Жюль притопнула, будто загашивая сигарету. Второй оставила, чтобы он мог все видеть.

«У нас вся ночь впереди», - прошептала Жюль.

И пошла в обратную сторону.