«Ясная погода» Ральф Д. Чейнс

- Вставай, последний день в школе! - крикнула моя мать с лестницы.
Я уже давно проснулся и собирал спортивную сумку. Осталось только "Глок", и все будет упаковано. Подняв сумку, я вздрогнул от ее веса, а также от шумa, который издавалo ее содержимое. Тогда я все распаковал и обмотал отдельные пахнущие маслом части несколькими футболками из своего шкафа. Ох, черт, если бы это увидела моя мать - все в пятнах. Но, думаю, это не единственная грязь, которую я сегодня оставлю. Нет, точно нет. Да и плевать мне. Вы, ребята, не заслуживали лучшего, издевались надо мной и не воспринимали меня всерьез.
Я снова взял сумку, встряхнул ее и удивился, что немного ткани могло так много значить.
Так все и началось: с нескольких шмоток. К моему сожалению, у меня был старший кузен, чьи вещи я был вынужден носить. Это был начало моего мученического пути, ежедневный путь через школьный двор, полный унижений. Забавно, что в этой "такой свободной стране" достать оружие было проще, чем одежду, которая не провоцировала одноклассников полировать тебе морду на каждой перемене.
Но что я могу сказать? Мои родители, эти две репродуктивные машины из ада, заставили меня это делать.
Эй, опять какой-то неряхой выглядишь? Опять в контейнере копался?
Я пытался отогнать мысли, голоса, которые шептали снова и снова: Убей их всех, сделай это, наконец.
- Да уж делаю! - заорал я в ответ, что, видимо, мать неправильно поняла.
- Сегодня не опаздывай, иначе будут проблемы.
Проблемы, да. Я знал, что это значит. Это означало спуск вниз по лестнице, а точнее, по двум лестницам. Потому что мой старик поднимался ко мне, хватал за воротник и тащил на первый этаж. Здесь были только взгляды, устремленные в пустоту.
- Я тут ни при чем, это ты сам накликал, - говорил отец, открывал стальную дверь и спускал меня по бетонной лестнице.
Здесь, в подвале, где пахло мазутом, никто не слышал моих криков. Затем сыпались удары. В лицо, по заднице и спине. После изнурительного школьного дня, полного унижений и пинков, это был финал обычного дня. Каждый раз я клялся себе, что на этот раз не буду кричать, буду стискивать зубы, чтобы показать отцу, как мало меня это трогает, а потом все равно сидел, рыдая в углу. В очередной раз я потерпел неудачу, ничего не мог сделать правильно. Вечное кредо моего существования. Но сегодня я не сделаю ошибок. Я спустился по лестнице, и вот они сидят за столом и улыбаются мне. Мои родители. Оба, пойманные мной в ловушку их безрадостных отношений - как я ненавидел их тупые лица.
- Доброе утро, парень. Опять опаздываешь - как всегда, - сказал отец с наигранной добротой, которая быстро превращалась в пощечину, если не реагировать достаточно быстро на приказы повелителя.
Мать поставила передо мной миску с хлопьями. От нее опять пахло бурбоном. Не от миски, не от носа, вы понимаете, о ком я.
- Эти вельветовые штаны тебе идут, парень, - попыталась она сделать комплимент.
Я пробурчал что-то, потому что она все равно не слушала, и без энтузиазма ложкой загонял в себя сладкую молочную кашу. По заднице мне штаны идут! Одни только эти вельветовые джинсы подарили мне как минимум двa синякa под глазами.
Ой, опять упал? - это была стандартная реакция моих родителей на такие и подобные травмы, ссадины и вывихи пальцев, что так или иначе случалось. Но сегодня штаны сидели чуть теснее, возможно, из-за револьвера, который давил мне в поясницу сзади.
Тут появился мой младший брат. То, что он опоздал, как обычно, казалось, никого не волновало. Bидимо бонус желанного ребенка. Все еще одетый в пижаму, он вприпрыжку вбежал в кухню и, ухмыляясь, сказал мне:
- Доброе утро, лузер.
Я встал, сунул руку за пояс и выстрелил ему в его дурацкую рожу. Звук оказался неожиданно тихим, не как в телевизоре, где всегда просто бах! Скорее, как глухой кашель, не громче ножа, выпавшего из рук моего старика и звякнувшего об кафельный пол. Ах да, мой брат тоже упал. Пуля оставила приличное отверстие в его роже. Теперь пора было продолжать: я должен был двигаться дальше. Ведь сколько раз мой старик говорил: Ты ничего не доводишь до конца. Сегодня он молчал. Сегодня был день, когда я засунул ему в пасть еще горячий глушитель.
- Перестань орать, тупая пизда! - прикрикнул я на мать.
Но, как всегда, она меня не слушала и продолжала выть, как пожарная сирена.
Это не входило в план. План состоял в том, чтобы убить этих трех ублюдков и пойти в школу. Тем не менее, я посмотрел своему старику прямо в глаза.
- Спускайся в подвал!
Я взял нож со стола и вонзил его в живот той сучке, что меня родила. Она выглядела ошарашенной, пялилась на свой живот и брызжущую кровь. Я повернул нож и сам себя похвалил за то, как элегантно это получилось.
Мой старик, поднявшийся и все еще сосавший глушитель, и сучка, стоявшая ошеломленной, пока ее внутренности шлепались на пол. Это выглядело как причудливый балет. Со мной в центре внимания и вокруг меня люди, которые всегда подчеркивали, что их жизнь была бы лучше без меня. Ну, то, что я сейчас вырезал матку, случилось, увы, на шестнадцать лет позже. Прости, мать. Но лучше поздно, чем никогда. Прощай, глупая сучка.
Итак, она рухнула, а я с моим стариком спустился в подвал. Он мочился с каждым шагом. Я улыбнулся, потому что и со мной такое бывало. Старая добрая семейная традиция, так сказать.
Оказавшись внизу, он попытался уговорить меня добрыми словами:
- Парень, пожалуйста, позволь мне жить... бла-бла-бла...
- Ну что, отец? Рука или ложка, выбирай.
О да, старая добрая ложка. Этот шестидесятисантиметровый уродливый предмет, который должен был висеть на кухонной стене, но всегда танцевал по моей заднице здесь внизу. Так часто, что теперь ждал нового применения в подвале. И оно наступило, после того как я выстрелил ему в одно, а потом в другое колено, и он, рыдая, рухнул. Вот когда он завыл. Он, властелин ударов и слез, да, действительно, он плакал. Этот подонок. Голоса в моей голове смеялись, а он ревел.
Мои наручные часы показывали, что пора. Я взял тяжелую деревянную ложку и с размаху ударил по его толстой башке. Он попытался уползти, что выглядело очень смешно с его простреленными коленями. Я снова и снова обрушивал ложку на его голову, и с каждым ударом кричал:
- Рука или ложка?! - пока его мозги не хлынули из его поганого черепа.
Черт, теперь классные вельветовые штаны были залиты кровью и мозгами. В любом случае, сегодня я не собирался выходить за дверь в том дерьмовом дресс-коде, который мне навязали родители. Я вернулся в свою комнату и переоделся. Затем надел легкий кевларовый костюм и посмотрел в зеркало.
Костюм был матово-черным и сидел как влитой. Вот и я, светловолосый шестнадцатилетний подросток, стоял там с кровью своей семьи на лице. В нейтральном черном костюме, где на спине и груди обычно было написано "GSG 9"[27] или какое-нибудь другое дерьмо. Я надел удобные армейские ботинки, взял тяжелую спортивную сумку и покинул родительский дом.
Утреннее солнце сияло и вызвало улыбку на моем забрызганном кровью лице. Да, сегодня былa ясная погода.
Вперед, в школу! Как и каждое утро, я шел пешком, потому что школа была недалеко. Как обычно, люди почти не замечали меня, несмотря на необычную одежду. Это всегда было моей судьбой, за исключением случаев, когда какой-нибудь урод искал жертву для издевательств.
Уже издали я слышал учеников, весело поющих и скачущих на школьном дворе. Я прошел через ворота и остановился. Мой план был начать вечеринку в классе. Дальше я хотел импровизировать. Поэтому я не смотрел по сторонам, а пошел прямо в класс. Прозвенел звонок, положив конец безумной суете детей и молодежи.
Я сел на свое место и поставил сумку между ног. Молния была расстегнута, и успокаивающий запах масла ударил в нос. Вот они снова, голоса. Они кричали и бушевали, но я решил держать себя в руках. Первые одноклассники вошли в класс. Никто не обращал на меня внимания - что ж, ожидаемо.
Бумажные самолетики летали по классу, когда вошла наша учительница, фрау Мюллер. Она была блондинистой секс-бомбой около тридцати, которая вдохновляла мои первые мокрые сны. Два года назад я сунул ей любовное письмо, но вместо того, чтобы обсудить это со мной наедине или проигнорировать, она зачитала его всему классу, тем самым проложив мой путь страданий бесконечным смехом и поддразниваниями. Но сегодня никто не замечал меня, несмотря на кровь и засохшие остатки мозга на лице. Пока я не сунул руку в сумку и не достал компактный автомат. Опять же, очень важно: глушитель. Он, правда, быстро выйдет из строя, но с этой пушкой сначала я хотел произвести впечатление.
Я нажал на курок, доска раскололась прямо рядом с головой фрау Мюллер, и по комнате разлетелись бесчисленные осколки. Ошеломленная женщина вздрогнула и уставилась на меня, потеряв дар речи. Лучше бы она тогда просто заткнулась, вместо того чтобы хихикать с классом над моими любовными клятвами. Это была моя реплика:
- Заткнись!
С этими словами я встал с места.
Пока все пялились на пушку в моей руке, я пошел к двери и прикрепил муляж бомбы под ручку. Затем подошел к фрау Мюллер, схватил ее за длинные волосы и прижал лицом к парте. Я немного тренировался, и теперь она трепыхалась в моем неожиданно сильном захвате. Ее короткая юбка задралась, и ее сочная попка прижалась к моему члену. Сколько раз я мечтал оказаться в этой позе и чувствовал, как мой стояк упирается в ее роскошный зад. Но это не входило в план.
- Всем заткнуться! Кто встанет без моего разрешения, будет застрелен. Кто крикнет, будет застрелен. Кто откроет дверь... - я ухмыльнулся и указал стволом на дверь, - ...взорвет бомбу, и все умрут.
Фрау Мюллер тихо плакала под моей рукой, и я впервые за все эти годы почувствовал себя счастливым. Но Пиа, настоящая глупая корова, похоже, не поняла послания, потому что закричала. Я выстрелил ей в голову.
Бамм! Бамм! Бамм!
Три пули разорвали ее уродливый череп, как арбуз, и посыпался дождь мяса и мозгов. Садись, "пятерка". Пиа рухнула.
Фрау Мюллер что-то бормотала, но я не понял. Черт, мне стоило еще раз подрочить, потому что теперь я стоял с огромным стояком перед всем классом. Это дало мне идею.
- Франк, вставай и иди сюда.
Франк был главным уродом класса. Мастер унижений и мой злейший враг. Он часто хвастался, что переспал с фрау Мюллер. Никто этому не верил, но каждый раз это наносило мне удар в самое сердце.
Сегодня был тот великий день, когда Франк получит свой шанс. Пока он дрожа шел вперед, я задрал юбку фрау Мюллер. Желтое белье, как изящно. Покончим с этим. Ох, черт, мой член был как железо. Но я не собирался трахать эту дуру, это не входило в план. Франк стоял рядом, бледный как смерть.
- А теперь быстро снимай штаны!
Его взгляд метался от ее попки к моей пушке и обратно. Когда я разорвал ее лимонно-желтые трусики, его взгляд наконец застыл на ее волосатой "киске". Он улыбнулся. Эта тупая свинья действительно думала, что я устраиваю это, чтобы сделать ему одолжение. Я схватил ее за воротник и сорвал блузку. Бюстгальтер - естественно, лимонно-желтый. Покончим с этим. Все крепче я прижимал ее лицо к парте. Моя аудитория была нема и неподвижна. Но почему-то у всех на лицах был этот жадный взгляд. Они не выглядели так, будто смертельно боялись.
Голоса в моей голове смеялись надо мной и шептали: Никто, абсолютно никто не воспринимает тебя серьезно.
Но я покажу им, всем покажу сегодня.
- Ты сейчас ее трахнешь, Франк, - приказал я.
Он спустил штаны до лодыжек быстрее, чем я досчитал до трех. Вопреки всему его хвастовству, у него был неутешительно маленький член. С противной ухмылкой он сказал:
- Ладно, я ее трахну. Oтойди-ка...
Казалось, он принимал меня за своего сообщника. Какая-то извращенная форма Стокгольмского синдрома, видимо, захватила его. Я отпустил ее голову и отошел.
- Если двинешься - сдохнешь.
Короткий ствол уперся в ее ухо, и тушь потекла липкой струей по правой щеке, когда Франк засунул свой член ей в зад. Она завизжала, как свинья. Звуковая картина в комнате стала неописуемой. Панические крики эхом разносились по классу. И они звучали для меня как ангельские песнопения. Я ухмыльнулся Франку и нажал на курок.
Бамм!
В ее голове была дыра, и ее мертвое лицо плавало в озере крови. Ангельские напевы моего покорного зрителя достигли невероятных высот, но овации мешали моей концентрации, поэтому я выстрелил в потолок. На меня посыпались куски штукатурки.
- Тихо! - заорал я.
Воцарилась тишина. Большие глаза на бледных угреватых лицах уставились на меня. Франк вытащил свой измазанный дерьмом член из ее задницы.
- Кто сказал, что ты можешь остановиться?
Он снова засунул его в уже мертвую задницу нашей учительницы. Он продолжал трахать, я снова выстрелил.
Бамм! Бамм! Бамм!
Ее голова превратилась в кашу, которую Франк двигал вперед и назад своими толчками. Кажется, он был не очень счастлив. Мертвая учительница, видимо, не его тема. Но он продолжал, когда я показал ему в ствол. Его ритмичное хрюканье было единственным звуком в комнате. В других классах, похоже, еще никто не заметил моей маленькой акции. В последний школьный день в здании всегда было шумнее. Но такая вечеринка, как у меня, здесь была впервые. Это граничило с чудом, учитывая, как здесь обращались со школьниками.
Мне стало скучно, и я похлопал Франка по плечу, после чего он смущенно улыбнулся мне. Его глупая рожа покраснела от возбуждения. Передо мной оставалось еще двадцать жизней, которые мне были до лампочки.
Я достал револьвер из сумки и выстрелил Дейзи в грудь, на этот раз с громким хлопком. Пушка имела мощный пробивной эффект, и она мгновенно умерла. Осталось девятнадцать.
Беа попыталась рвануть к двери.
Бамм!
Выстрел в спину свалил нашу спортивную звезду. Осталось восемнадцать.
Кто-то застонал позади, потому что Франк кончил своей спермой на задницу нашей классной дамы.
Бамм!
Семнадцать - пока, Франк.
Теперь все метались в панике. Окно распахнулось, и Отто, никогда не отличавшийся умом, выпрыгнул.
Шмяк!
Шестнадцать.
Как лемминги, они теперь выпрыгивали в окно. Но на пятом этаже их шансы были не больше, чем у снежка в аду. Теперь ад разразился здесь.
Бамм! Бамм! Бамм!
Теперь в классе наконец воцарилась тишина. Я выглянул в окно, там внизу они лежали - на бетоне. Те, кому повезло упасть на одноклассников, еще дышали и кричали с переломанными костями о помощи. Действительно красивая картина с лазурным небом над головой. Ясная погода.
Я наклонился и достал из сумки литровую бутылку напалма. Потрясающе, какие замечательные домашние рецепты можно найти в интернете. Внизу крики ненадолго стихли, когда едкая жидкость попала на кучу корчащихся тел. Спичка сделала крики громче. Ну, теперь пора отсюда сваливать, ведь у меня еще столько планов.
Класс рядом все еще был полон. Все повисли на окнах, жадно глядя на горящую кучу придурков внизу. Я бросил гранату в комнату, но ни один из этих пялящихся идиотов не обернулся, когда стальное яйцо покатилось по полу. Дверь закрыта.
Бабах!
Короткий контрольный взгляд - весь класс выглядел так, как будто его оклеили обоями из говяжьего фарша.
Наконец в коридоре забурлила жизнь. Сам директор мчался ко мне.
- Что здесь происходит?! - заблеял он.
Этот мужик никогда не отличался быстротой восприятия. Я был увешан оружием, как новогодняя елка.
Ухмыляясь, я дал ему наткнуться прямо на лезвие моего боевого ножа Боуи. Cтарый ублюдок харкнул кровью, но больше ничего не сказал. Именно таким я его и знал, он всегда игнорировал мои очевидные раны. Он всегда красиво отворачивался. Зажигалка для пайки включена, сначала один глаз, затем другой. Нож выдернут, и дальше в путь.
Уборщик, какая радость! Этот извращенец был единственным, кто всегда проявлял ко мне интерес. Подлый добрый ублюдок, рано или поздно он точно пристал бы ко мне в спортивной раздевалке.
Сегодня ему пришлось для меня нагнуться, потому что, похоже, выстрел в живот был довольно болезненным. Я стянул с него штаны и нащупал в кармане продолговатый предмет. Сорвал красную ленту и засунул сигнальную ракету. Теперь он мог увидеть, каково это, когда тебе растягивают розетку. Он визжал по-звериному, когда магний прожигал его кишки при температуре две тысячи четыреста градусов.
Теперь остальной класс мчался по коридору с дикими криками. Я переключился на автоматический режим и начал яростно стрелять в толпу. Ох, как они танцевали и дергались, это было восхитительное зрелище. Мраморный пол заливался кровью, a те, кто не словил пулю, скользили и шлепались на пол. Многие зубные протезы разбивались о твердый камень, когда падающий вонзался в твердый каменный пол. Я переключился на одиночные выстрелы и сделал каждому, кто еще дергался, аккуратный выстрел в голову. Затем пошел к выходу.
Было невероятно, как гладко шел мой план до сих пор. Я натянул балаклаву на забрызганное кровью лицо. На уровне лба я белым лаковым маркером написал на черной ткани: Идите на хуй! Затем я спокойно вышел из здания, в последний раз взглянул на голубое небо в ясную погоду, и улыбнулся, когда меня настигли первые пули.