«Стивен» Элизабет Мэсси

Майкл и Стивен делили комнату в реабилитационном центре. Майкл — молодой человек с яркими, безумно блуждающими глазами и весьма своеобразным чувством юмора, неистощимым и горьким. Он был студентом центра уже больше года и, учитывая его инвалидность, скорее всего, пробудет еще долго. Это относится и к остальным студентам, размещенным на первом этаже западного крыла. Все — тяжелые случаи; живут в центре, изучают общественное питание, автомобильную механику, использование и обслуживание компьютеров, искусство и бухгалтерский учет, но маловероятно, что кто-нибудь из них получит работу, когда выйдет отсюда, поскольку обычно компании, нанимающие инвалидов, выбирают студентов, живущих в восточном крыле и на втором этаже. Центр располагает потрясающими приспособлениями, которые позволяют таким людям, как Майкл, управлять станками, и нажимать на клавиши компьютера и пробовать себя в письме акриловыми красками. Обычная фабрика или учреждение, как правило, не имеет суперсовременной техники, которая приспосабливается к человеку. А Майкл сам был небольшим чудом робототехники.

Анна приехала в центр поздно, почти в десять тридцать, хотя встреча с ней была назначена ровно на десять. Такси высадило ее у дорожки, ведущей к центральному входу, и уехало, обдав каблуки брызгами мелкого гравия. Пальцы ее ног в туфлях непрестанно шевелились в каком-то нескладном ритме, отчего ни им не становилось теплее, ни ей — спокойнее. Холодный ноябрьский ветер швырнул на дорожку прямо перед ней клочок бумаги. За ним последовал крошащийся скелетик опавшего дубового листа. Широкую юбку Анны подхватило ветром и туго захлестнуло вокруг ног. Порывы ветра словно пытались утащить назад, подальше отсюда. Во рту она ощущала волосы и кисловатое чувство страха. Когда Анна провела пальцами по лицу, волосы исчезли, но чувство страха осталось.

Центр был огромным и стерильным, эдакое современное архитектурное творение из серого камня. Самое большое здание обозначалось табличкой слева от дорожки: «Управление и приемная комиссия». Почти весь фасад этого здания состоял из зеркального стекла с каменными кромками. За стеклом ничего не было видно из-за ослепительного сияния утреннего солнца, но на ветру стекло, казалось, пузырится и покрывается рябью.

Словно река.

Словно вода.

«Господи!»

Плечи Анны поникли под тяжестью пальто, и она огляделась по сторонам в поисках места, где можно присесть и успокоиться. Да, она опоздала, но пошли они куда подальше, если станут жаловаться на добровольную помощницу. Прямо у дорожки на лужайке стояло несколько скамеек, но ей не хотелось сидеть у всех на виду. Поэтому она направилась по дорожке, ведущей направо, пока та не завернула за главное здание вдоль того, что она приняла за длинный спальный корпус из серого камня. Дорожка заканчивалась мощеной автостоянкой, предназначенной для посетителей и поставщиков. Она пересекла стоянку, обходя автомобили — грузовики с продовольствием и большие фургоны, оборудованные для перевозки кресел на колесах, направляясь к небольшой рощице на другой стороне. Одинокий мужчина, толкавший пустую койку на колесах, пересек Анне дорогу и кивнул ей. Слегка улыбнувшись, она отвернулась.

Деревья на той стороне парковки окружали пруд. Под самым крупным дубом теснились столики для пикников; аккуратно составленные бетонные скамейки обрамляли пруд в центре. Сам пруд был невелик, не более двух акров, но очень темный и явно глубокий. Высохший рогоз у самой воды шуршал и потрескивал. С берега в воду вдавался короткий причал; к его концу была привязана потрепанная гребная лодка. Порывистый ветер лихорадочно менял узоры из палых листьев на черной поверхности.

Сев на скамейку, Анна сплела пальцы вокруг колен. В парке, кроме нее, не было ни души. Она поглядела на жухлую траву под ногами, затем на свои руки на коленях и на пруд. Вид приплясывающей лодки и тусклое мерцание зыби заставили ее желудок сжаться. Что за отвратная штука этот пруд! Холодная, притягательная и смертоносная, готовая засосать и утянуть в свои сумрачные глубины. Она облизывает и душит своими мерзкими объятиями.

Филлипу бы понравился этот пруд.

Филлип бы подумал: самое то.

«Хренов ублюдок!»

Если бы пришлось подойти к самой воде, подумала Анна, она наверняка увидела бы там его ухмыляющееся отражение.

Но она не пошла, а осталась сидеть на бетонной скамье; ее пальцы становились лиловыми от холода, изо рта шел пар. Анна больше не глядела на пруд, она смотрела на траву, и на свои колени, и на столики для пикников; изучала пологие уклоны тропинок по всему парку, доступные для колесных средств передвижения. Доступные людям, живущим здесь. Людям, от которых мать Анны оберегала ее в детстве и при виде которых на улице она старалась поскорее увести Анну, нашептывая ей на ухо: «Анна, не глазей. Благовоспитанные люди не обращают внимания. Ты меня слышишь?», «Бога ради, Анна! Идем туда. И не смотри теперь. Это некрасиво».

Анна закрыла глаза, но парк, и столики, и пологие тропинки оставались перед глазами. Она слышала, как ветер свистит над прудом.

— Пошла ты к черту, мама, — сказала она. — Пошел ты к черту, Филлип!

Она сидела там еще двадцать минут.

Когда она снова пересекла автостоянку, устремив взгляд на солнце и засунув руки в карманы, все ее мышцы были напряжены, а на лице застыла натянутая профессиональная улыбка.

Джанет Уоррен приветствовала ее в центре в десять пятьдесят шесть, почти не упомянув об опоздании. Она провела Анну в свой кабинет и, будучи помощником администратора, объяснила, как работает центр. Джанет вкратце рассказала Анне о студентах, с которыми ей предстояло общаться, и затем проводила ее в западное крыло.

Анна вошла в комнату Майкла после непременного стука Джанет в дверь. Майкл проворчал что-то, и Анна прошла, все еще прижимая к животу свое пальто, которое Джанет предлагала подержать.

— Майкл, — обратилась Джанет к человеку на кровати, — это мисс Заккария, та самая девушка, которая, как я говорила, будет приходить к нам, чтобы помогать.

Майкл приподнялся, опираясь на локоть, выпрямился и оправил свое одеяло вокруг судна, словно это яйцо в пасхальной корзине. Он широко улыбнулся Анне.

— Неужели девушка моей мечты явилась ко мне во плоти? — возликовал он. — Ты настоящая или всего лишь восхитительное видение?

Облизнув губы, Анна обернулась к Джанет:

— Благодарю вас, миссис Уоррен. Со мной теперь все будет в порядке. Я дам вам знать, если нам что-нибудь понадобится.

— Черт, я знаю, что мне нужно, — произнес Майкл. — И она стоит прямо передо мной.

Джанет кивнула, словно одновременно подтверждая то, что сказала Анна, и по-сестрински одобряя то, что она пришла делать. Джанет повернулась и вышла из комнаты.

— Давай же, — сказал Майкл, и Анна обернулась к нему:

— Что — давай? Что ты имеешь в виду?

Она могла профессионально вести разговор, но это не сильно ее утешало. Этого недостаточно, чтобы преодолеть чувство неловкости, которое она испытала, увидев, в каком состоянии находится Майкл. У него нет ног, тазовые кости переходят в плоский лопатообразный выступ. Тонкое одеяло скорее подчеркивает, чем скрывает изуродованную нижнюю часть его тела. У него не хватает части правой руки ниже локтя и вообще нет левой руки. Стальной крюк быстро двигается в воздухе в такт миганию глаз Майкла.

— Подойди-ка и скажи мне. Ты ведь, по правде, не мозгоправ, а? Я ожидал увидеть какую-нибудь скукоженную старую стерву. А ты на самом деле девушка из моих снов, да?

Анна сосредоточилась на лице Майкла и сделала медленный вдох.

— Нет, прости, — сказала она. — Я из психологической службы, клинический социальный работник.

Майкл повозился с кнопкой и нажал ее концом своего крюка. Койка покатилась к Анне. Она осталась стоять на месте.

— Нет, это не так. Я видел тебя во сне прошлой ночью. Мне снилось, что у меня все причиндалы на месте и ты вылизываешь их в свое удовольствие.

Лицо Анны тут же залила краска. Она ужасно разозлилась, что оказалась не готова к такому повороту.

— Мне сказали, что тебе туго пришлось в последние месяцы. С другими студентами у тебя не ладится, как раньше. Я буду рада помочь.

— Конечно. Просто посиди на моей физии пару часиков.

Анна бросила взгляд на искореженное тело, затем снова посмотрела ему в лицо. Из всех студентов, с которыми ей предстояло работать в рамках волонтерской программы помощи, Майкл — самый изувеченный.

— Ты только об этом и думаешь, Майкл? О сексе?

— Что касается секса, — ответил он, — тут я могу только думать. — Он громко рассмеялся и подкатил поближе. — Я тебе нравлюсь?

— Я тебя еще не знаю. И надеюсь, что мы друг другу понравимся.

— Зачем ты здесь? У нас есть мозгоправы. Целых двое. Ты — на экскурсии?

— На экскурсии?

— Ну, знаешь, как эти школьники. Время от времени местные школы приводят сюда восьмиклашек. Показывают им тут все. Дают им немного осмотреться. Говорят, мол, если будут непослушными и станут нырять в мелкое озеро или не будут ремнем безопасности пристегиваться, Боженька сделает их такими, как мы.

Анна прочистила горло и убрала пальто от талии.

— Прежде всего, я здесь по волонтерской программе. Пока не закончат строительство нового центра на юге штата, здесь будет больше студентов, чем можно обслужить как следует. Центр обратился в нашу ассоциацию с просьбой помочь. Ты — студент, с которым меня попросили поработать.

— Студент, — фыркнул Майкл. — Мне тридцать один, и меня называют долбаным студентом.

— Во-вторых, — добавила Анна, — я не на экскурсии. И не затем, чтобы глазеть. Я здесь, чтобы помочь.

Майкл покачал головой, затем оперся на локоть.

— А кто еще в твоем списке, кроме меня?

Анна развернула сложенный лист бумаги, который дала ей Джанет.

— Рэнди Майерс, Джулия Пауэлл, Кора Грант…

— Кора тебе задаст перцу. У нее только половина мозгов осталась после какого-то несчастного случая с пистолетом.

— …и Арти Уайтселл. Кора может мне понравиться, Майкл. Не забывай, я ее тоже пока не знаю.

Майкл вздохнул:

— Мне мозгоправ без надобности. Как там, на хрен, тебя зовут?

— Мисс Заккария.

— Да, ну, я — в порядке. Мозгоправ мне не нужен. Он мне нужен не больше, чем соседу вон там.

Майкл откинул голову на подушку, указывая ею на отделенную занавесом часть комнаты.

— Соседу?

— Соседу по комнате. Ему тоже мозгоправ без надобности. Мне — потому, что я со всем в этом мире разобрался. Немного секса — и полный порядок. — Бросив взгляд на Анну, Майкл подмигнул. — А соседу не нужен — потому что он в какой-то чертовой коме. Не в кайф такого иметь, знаешь ли…

Анна нахмурилась, только сейчас уловив тихие механические звуки, доносящиеся из угла. Занавес — жесткий и белый — свисал со стержня под потолком, как накрахмаленный саван.

— А что не так с твоим соседом?

— Черт, а что — так? Иди-ка сюда.

Рука Майкла зашипела, он опять поднялся и, схватив пульт управления кроватью, быстро пробежался по кнопкам — койка развернулась. Безногий парень покатил к занавесу. Анна последовала за ним.

Майкл наклонился вправо и уцепился за занавес своим крюком.

— Стивен здесь дольше меня. Его нет в списках мозгоправов. — Майкл отдернул занавес.

Не осознавая, что открылось ее взгляду, Анна долго все рассматривала. Там была аппаратура — в изрядном количестве; все устройства скучились вокруг крошечной койки, словно урчащие и жужжащие стальные волки возле одинокой жертвы. Там возвышались алюминиевые стойки на когтеобразных ножках, с них свисали тяжелые баллоны с различными цветными жидкостями, содержимое которых текло по тонким прозрачным трубкам. Пикал переносной кардиомонитор. За ним к стене крепилась мойка; полка над ней была заставлена различными антисептиками, лосьонами и бальзамами. Ограждение кровати поднято на всю высоту. На одном конце матраса лежало тонкое одеяло, откинутое назад и подоткнутое под матрас. На другом конце — тонкая подушка. И Стивен.

Пальто Анны и лист бумаги упали на пол.

— О боже!

— Чудно, а? Я называю его Голова-босс. Думаю, он — эксперимент какого-нибудь врача. Знаешь, поддерживать в нем жизнь, и все такое. Ну не круто ли?

На подушке лежала голова с черными вьющимися волосами. К голове присоединялась шея, а ниже — небольшой фрагмент обнаженной корявой грудной клетки, едва вмещающий в себя сердце и единственное легкое. Грудная клетка поднималась и опускалась, содрогаясь; провода вибрировали, словно лески рыболовов. Вот и все, что там было от Стивена.

Сердце Анны болезненно сжалось. Она отступила назад.

— Медсестры его не любят. Не выносят прикасаться к нему, хотя бреют его каждые три дня. Доктор обследует почти каждый день. Голова-босс только дышит, и все. Ничего в нем такого нет, но, по крайней мере, он не жалуется на мою музыку. — Майкл бросил взгляд на Анну.

Анна отвернулась. Ее желудок сжался, и она ощутила горький привкус желчи.

— Эй, ты уходишь?

— Нужно других увидеть, — выдавила она и, покинув западное крыло, направилась в служебный туалет, где лишилась самообладания и съеденного ранее обеда.

Прошло три дня, прежде чем Анна смогла заставить себя вновь посетить центр. Партнеры по психологической службе спрашивали о графике ее волонтерской работы, и она, как самый молодой сотрудник фирмы, не могла просто игнорировать это. Поэтому она вернулась. У нее колотилось сердце и сильно отдавало в шею, мышцы спины свело, но она решила, что позволит себе только познакомиться с ними.

Она поговорила с Корой в комнате для художественных занятий. Кора была немногословна, но казалась польщенной тем вниманием, которое Анна уделила ее рисованию. Рэнди находился в зале отдыха, где они с Арти резались в бильярд, носясь вокруг стола в своих креслах на колесах, стиснув зубы и нависая подбородками над киями. Анна сказала, что навестит их после игры. Джулия отправилась за покупками с дочерью, а Майкл оказался в бассейне, на красной камере.

— Хей, мисс Заккария! — воскликнул он, увидев, как Анна вглядывается в покрытое паром стекло двери. — Хочешь зайти поплавать? В воде я быстрее. Держу пари, в два счета тебя поймаю. Что скажешь?

Анна толчком распахнула дверь, и на нее ринулся горячий хлорный туман. Она не сделала ни шагу к бассейну.

— Я никогда не училась плавать, Майкл. Кроме того, я совершенно не одета для плавания.

— Да я и не хочу, чтобы ты была одетадля плавания. В чем тогда кайф?

Анна отерла взмокший лоб:

— Как долго ты собираешься плавать? Я думала, мы могли бы погулять на улице. Денек оказался приятным. Уже не так холодно, как раньше.

— Я закончил, да, Синди?

Служительница бассейна, которая наблюдала за тем, как Майкл вращается на своей камере, пожала плечами:

— Как скажешь. — Она отвела от стены койку на колесах Майкла и подтянула ее к ступенькам бассейна. — Двигай сюда, чтобы я могла извлечь тебя оттуда.

— Мисс Заккария, окажи услугу. Моя синяя куртка в комнате. Это одна из тех вещей — «только для членов». Как бы то ни было, я от ветра не тащусь, даже когда тепло. Ты принесешь мне куртку? Дверь не заперта.

Кивая, Анна думала: «О боже, нет!»

— Нет проблем, — сказала она. Покидая бассейн, она говорила себе, что занавес закрыт.

Они всегда держат его закрытым.

Дверь Майкла была, разумеется, не заперта. Студенты центра держали ценности в общем хранилище, и персонал часто ходил по этажу, так что воровство было маловероятным. Анна вошла в комнату, ожидая, что куртка будет на виду, и готовясь хладнокровно ее взять и уйти, не нанеся ущерба чувству собственного достоинства.

Но куртки она не увидела.

Анна проверила маленький комод Майкла, заглянула за стул для посетителей с прямой спинкой, в пластиковую бельевую корзину. Ее нигде не было.

Анна посмотрела в закрытый занавесом угол. Определенно, куртка не может быть там. Нет причины идти туда и заглядывать.

Она подошла к занавесу и взялась за подшитый уголок тяжелой ткани. «Ее там нет», — подумала она. Руки девушки вспотели. Она не могла сглотнуть.

Анна медленно отвела занавес в сторону. И ее взгляд устремился на кровать.

И вновь это был мгновенный образ-вспышка, который, поразив девушку, запечатлелся на сетчатках ее глаз прежде, чем она отвела взгляд. Голова на том же месте, глаза закрыты, темные волосы в плоских прядях. Шея. Дыхание, половина грудной клетки в шрамах. Анна уставилась на раковину, считая, потирая большие пальцы об указательные, успокаивая себя. Она поищет куртку Майкла. Такой же стул есть на стороне Майкла, и бельевая корзина, хотя в этой нет одежды; только белые полотенца и мягкие мочалки. У стены, сбоку от раковины, лежала стопка одежды, и Анна подошла ближе, чтобы поискать в ней. Там были в основном рубашки и нижнее белье. И синяя куртка. Анна взяла ее. Она бросила взгляд на маленькую кровать.

Глаза были открыты, и они смотрели на нее.

Пальцы Анны сжались, вогнав ногти в ладони. Она моргнула и вновь устремила взгляд на стопку одежды, прикидываясь, что не видела этих глаз. Ее плечи охватил озноб, и адреналин в венах отчетливо подал команду: «Уходи сейчас же!»

Ее руки тряслись, когда она перебирала одежду на полу, будто ей нужно найти еще что-то.

«Успокойся. И уходи».

Но голос заставил ее остановиться.

— Я не собирался глазеть, — произнес он.

Анна вздрогнула, медленно выпрямилась и посмотрела на кровать.

Глаза все еще были открыты и смотрели на нее.

Ее рот открылся прежде, чем она успела это осознать, и Анна произнесла:

— Я искала куртку Майкла.

«Уходи сейчас же! — скомандовал адреналин. — Это ничего не говорило. Оно не может говорить. Оно в коме. У него мертвый мозг. Уходи сейчас же!»

Глаза моргнули, и Анна увидела, как мышцы шеи сократились в глотательном рефлексе.

— Да, — сказало оно. И глаза закрылись. Все это истерзанное тело, казалось, содрогнулось и съежилось. Оно снова погрузилось в сон.

Куртка словно шевелилась в руках Анны. Майкл в бассейне ждет ее.

«У него мертвый мозг, Анна. Возьми себя в руки».

— Стивен? — прошептала она.

Но оно не открыло глаза, не шевельнулось, и Анна отнесла куртку в бассейн, где Майкл раздраженно описывал круги на своей койке вокруг зевающей служительницы.

— Значит, я сложил свое барахло на стороне Стивена, поскольку он совершенно не жалуется. И когда у меня бывают посетители, они не считают меня неряхой. Медсестрам все равно. Я перекладываю шмотки оттуда в бельевую корзину, когда они действительно грязные.

Анна сидела на стуле Майкла для посетителей. Он пребывал на своей стороне, а его взгляд блуждал между ней, его крюком и занавесом.

— Он тебе никогда не жаловался?

Майкл хихикнул:

— Ты это серьезно? Он в коме, я тебе уже говорил. Послушай-ка это, если мне не веришь. — Майкл потянулся к блестящему кассетному плееру, стоящему на ночном столике у кровати, и нажал на клавишу. Взрыв тяжелого рока разнес воздух в клочья. На фоне визжащих гитар и молотящих ударных Анна услышала внезапные сердитые возгласы студентов, располагающихся по соседству.

— Иди глянь, быстро, — выкрикнул Майкл, перекрывая музыку. — Иди посмотри, пока эти чертовы медсестры сюда не добрались.

Анна покачала головой, сдержанно улыбаясь и отмахиваясь от предложения.

Майкл ничего не хотел знать:

— Черт, просто пойди и взгляни на мертвую Голову-босса!

— Не думаю, что его надо беспокоить.

— Поспеши, ну же! Медсестры на подходе. Я слышу их чертовы скрипящие башмаки в холле!

Анна встала и заглянула за занавес. Голова была безмолвна, лицо недвижно. Глаза закрыты.

— Ну, что я тебе говорил? Глухой, немой, слепой и в коме. По мне — что в аду, а ведь Господу известно, я знаю ад не понаслышке.

— Да? — Анна вернулась на свой стул. — А что ты имеешь в виду?

— Взгляни на меня, мисс Заккария. Думаешь, любовь Господня сотворила это со мной?

Тут в двери появились три головы медсестер, скучковавшиеся на дверной раме, подобно японским жукам на стебле розы.

— Выключи это, Майкл, иначе плеер станет нашим на всю следующую неделю.

— Вот дерьмо! — отозвался парень. Зацепив крюком клавишу, он выключил плеер. — Никакой я, на фиг, не студент! — заявил он медсестрам, которые уже исчезли. — Это мое дело, на какой громкости музыку слушать!

— Расскажи мне о своем несчастном случае, — попросила Анна.

Но про себя она думала: «Ад, о да! Должно быть, это подобно аду — жизнь в коме. Но он не в коме. Он в сознании. Он жив. А когда ты уже в аду, то что тогда ад для тебя?»

Очередная встреча с Майклом была отменена, потому что он оказался в изоляторе с гриппом. Анна отыскала Джулию и провела час с ней, а затем — с Корой, которая не хотела разговаривать, но пожелала, чтобы Анна нарисовала для нее лошадь. Рэнди и Арти вновь оказались за бильярдным столом и не захотели общаться. Затем она посетила гостиную персонала центра, где с притворным интересом внимала раздраженному подтруниванию коллег друг над другом и утешительной болтовне о покупках. Прозвучало несколько вопросов в ее адрес, и она отвечала на них со всей возможной сердечностью, но ей хотелось поговорить о Стивене. Ей хотелось знать то, что знали они. Но она никак не могла заставить себя поднять эту тему. Потому отправилась в западное крыло и вошла в незапертую комнату Майкла.

Подойдя к занавесу, Анна взялась за его край. Ее лицо зудело, но она не обращала внимания. «Нет!» — сказал ей адреналин. «Да!» — заявила она, и отдернула занавес.

По трубкам текло: питательные вещества — туда, отходы — обратно. Монитор пикал. Из баллонов капало, насосы негромко урчали. Анна подошла к концу кровати и заставила себя смотреть на то, что находится перед ней, что ей нужно видеть и не отвлекаться на аппаратуру вокруг.

Плоть грудной клетки слегка и неравномерно подергивалась под воздействием проводов. Каждые несколько секунд следовал вдох, от которого бросало в дрожь. Холодно, должно быть, подумала Анна, но тем не менее одеяло в изножье койки было откинуто назад — предписанная правилами постельная принадлежность, которая была без надобности той фигуре, что лежала на подушке. Со всеми этими проводами и трубками одеяло только мешало бы. Шея неподвижна: глотание — это для бодрствующих. Голова тоже не двигалась, лишь чуть-чуть пульсировали ноздри, бездумно выполнявшие предписанную им работу.

Анна поднесла руки к ограждению кровати и плавно двинулась к изголовью. Ее ноги осторожно ступали по полу, словно плитки могли скрипеть. Она достигла подушки, руки опустились с ограждения. Ее лицо зудело, но она не хотела сдаваться. Потрескавшимися от страха губами она произнесла:

— Стивен?

Монитор пикал. Грудная клетка дрожала.

— Стивен?

Спящее лицо вытянулось, словно от боли, и затем открылись глаза. По мере того как поднимались веки, мышцы щек, казалось, расслаблялись. Он моргнул — у него были серо-синие глаза.

— Надеюсь, я тебя не беспокою, — сказала она.

— Нет, — ответил он, и его глаза, затрепетав, закрылись, Анна подумала, что он вновь уснул. Руки девушки потянулись к ее лицу и с силой провели по нему. Она опустила их.

Глаза Стивена открылись.

— Нет, ты меня не беспокоишь. С чего ты так подумала?

— Ты спал.

— Я всегда сплю.

— О, — произнесла Анна.

— Ты проводила время с Майклом. Что ты о нем думаешь?

— Он… хороший. С ним приятно проводить время.

Голова кивнула еле-еле, скользя вверх и вниз по подушке, с явным усилием:

— Ты — мисс Заккария.

— Анна, — сказала она.

— Анна, — повторил он. Его глаза закрылись.

— Хочешь, чтобы я сейчас ушла?

Его глаза оставались закрытыми:

— Если желаешь.

— Так ты этого хочешь?

— Нет.

Она стояла в течение нескольких долгих минут, наблюдая за тем, как Стивен ускользает в сон, пытаясь постичь реальность того, что находится перед ней, и подсчитывая писки кардиомонитора.

Глаза вновь открылись.

— Ты все еще здесь.

— Да.

— Сколько это длилось?

— Всего лишь несколько минут.

— Извини.

— Да нет, все в порядке. Мне все равно.

Стивен вздохнул:

— Почему бы тебе не присесть? Где-то там есть стул.

— Я постою.

— Майкл неправ. Я возражаю против его музыки. Я ее ненавижу.

— Я могла бы попросить его делать музыку потише.

— Дело не в громкости, а в самой музыке. Музыка была создана для движения и вовлечения. Я ощущаю, что моя душа — в смирительной рубашке, когда Майкл включает свою музыку.

Анна промолчала. Стивен посмотрел в сторону, затем снова на нее.

— Почему ты позволяешь им думать, что ты — в коме?

— Так я могу спать. А когда я сплю, мне снятся сны.

— Какие сны?

— В любой ситуации — клинический социальный работник, — заметил Стивен, и его губы впервые тронула легкая улыбка.

Анна также улыбнулась:

— Это я.

— Мои сны — они мои, — сказал он. — Я бы никогда ими не поделился.

— Хорошо.

— И я бы не просил тебя поделиться твоими, — продолжал он.

— Да, — согласилась Анна.

— Я устал, — произнес он.

Когда Анна поняла, что он снова уснул, она ушла.

— Мне нравился колледж, мои занятия там. Душа человека так безгранична и увлекательна. Я думала, что смогу что-то сделать со всем тем, что узнала. Но я была недостаточно умна, чтобы стать доктором.

— С чего ты это взяла?

Анна пожала плечами:

— Я знаю.

— Поэтому ты терапевт, — сказал Стивен.

— Да. Это важно. Помогать людям.

— А как ты помогаешь?

— Я их слушаю. Я помогаю им найти новые пути понимания ситуаций.

— Тебе нравятся твои пациенты?

— Я не называю их пациентами. Они — клиенты.

— Они тебе нравятся?

— Майкл спросил меня что-то в этом роде, когда мы впервые встретились. Ему хотелось узнать, понравился ли он мне.

— И как?

Анна положила ногу на ногу и отвернулась от Стивена. На полу у кровати лежал шарик корпии. Медсестры и санитары явно здесь не задерживались.

— Разумеется, — ответила она.

— Это хорошо. Если тебе нравятся люди, ты можешь им помочь.

— Впрочем, это не обязательное условие. Чтобы они нравились.

Стивен на мгновение закрыл глаза. Затем он снова взглянул на Анну:

— У тебя есть муж?

— Нет.

— Парень — наверняка.

— На самом деле — нет. Мне не хотелось. — Анна заколебалась. — Это не то, что ты думаешь.

— А что я думаю?

— Что я — лесбиянка или что-нибудь такое.

— Я такого не думал.

— Я не такая.

— Семья-то у тебя есть?

Скрещенные руки Анны сжались сильнее. Семья, да, у нее есть. Бог его знает, какие чудеса могла она совершить, если бы не ее драгоценная семейка.

— Мама, — сказала она. — И старший брат.

— Как их зовут?

— Маму — Одри, брата… — Внезапно Анна остро ощутила, что позади нее находится раковина. Она буквально видела, что она до краев наполнена водой, холодной водой, закупорена и готова… — Моего брата зовут Филлип.

— Вы близки?

Плечи Анны передернуло от ощущения близости раковины. Темная вода, густая, зловонная и алчущая вода. Жаждущая. Она сглотнула, опустила взгляд на свои руки. «Что за патетика, — подумала девушка. Она с этим справилась. — Пошло все к черту». Анна подняла взгляд на Стивена. Он наморщил лоб, над глазами — едва различимая тень.

— Конечно, — ответила она, — мы близки.

Тут Стивен уснул. Анна смотрела на комок пыли и на трубки, выходящие из-под ребер Стивена. Что-то остановило ее пальцы, желавшие было двинуться вперед, и заставило их сплестись на ее колене, подобно сообществу пойманных душ.

Джанет Уоррен, посмеиваясь, ввела Анну в свой кабинет.

— Да нет, ничего особенного, — сказала она, явно не заблуждаясь относительно напряженной улыбки Анны. — Честно говоря, я просто хотела переговорить с тобой минутку.

Анна села на один из стульев, стоявших перед столом; Джанет присела на край стола.

— Речь о Джулии, — произнесла Джанет.

Анна вновь скрестила на груди руки и слегка нахмурилась:

— Джулия? А что с ней не так?

— Только не пойми меня неправильно. Извини, мне не нужно говорить с тобой таким образом. Ты знаешь, что делаешь, и тебе известно, как люди иногда реагируют. Я уверена, у тебя случалось во время сеансов, что у клиентов вдруг крыша ехала. Что-то в этом роде…

— Конечно, — подтвердила Анна.

— После твоего последнего визита Джулия принялась сумасбродствовать. Она стала кидаться вещами и даже пригрозила причинить себе телесный вред, если ты вновь к ней придешь.

— Миссис Уоррен, вы же определенно не думаете, что…

— Я ничего не думаю, Анна. Мы в этом деле вместе, ты помнишь? Джулию всегда легко было завести. Кажется, ты кого-то ей напоминаешь, кого она ненавидела, когда была ребенком. В школе, в те времена… Ты не сделала ничего плохого. На самом деле, сдается, у тебя есть реальный прогресс с Майклом.

Анна слегка постучала по ковру стопой ноги.

— Майкл любит подшучивать. Я, кажется, хорошо для этого подхожу.

— Пусть так, — заметила Джанет. — Возможно, это именно то, что ему сейчас нужно.

— Да, мне так кажется.

— Итак, я хотела сказать — забудь сейчас о Джулии. Я прикреплю к ней другого волонтера. Учитывая твою работу в Ассоциации, я уверена, уменьшение волонтерской нагрузки не станет для тебя разочарованием.

Анна кивнула, встала и направилась к двери, затем вернулась:

— Миссис Уоррен, а что вы знаете о Стивене?

— О Стивене?

— Соседе Майкла по комнате.

— А, да, — произнесла Джанет. Соскользнув с крышки стола, она подошла к вращающемуся стулу, но не села. — Быть может, это прозвучит нездорово, но мы направили Майкла в ту комнату, потому что сочли, что больше никто из студентов не сможет вынести перепады его настроения. Стивен в коме, ты, вероятно, уже знаешь об этом. У нас есть электроэнцефалограммы; волны, излучаемые его мозгом, кажутся вполне активными, но кто знает, каким бывает бессознательное состояние человека? Как бы то ни было, Стивена не следует беспокоить. Я была бы признательна, если бы ты напомнила Майклу, чтобы он оставался на своей стороне от занавеса.

— Разумеется, я это сделаю, — сказала Анна.

— Благодарю.

Анна выглянула из-за двери кабинета в главный зал, где несколько студентов на инвалидных колясках беседовали с посетителями, вероятно, с членами семей. Она вновь взглянула на Джанет:

— А до того, как Стивен попал сюда, кем он был? Я имею в виду, чем он занимался?

Джанет села и сунула пальцы под стопку папок из толстой бумаги в поисках какой-то нужной.

— Что? О, музыкой, он был музыкантом. Пианистом. На подъеме, как мне сказали. Концерты классической музыки, в таком духе. Как жаль…

Анну будто окатили холодной водой. Она задержала дыхание и сунула сжатые кулаки в карманы.

— А что, — начала она, — с ним случилось?

На столе захрипел телефон, и Джанет подняла руку в знак извинения перед Анной, прежде чем снять трубку. Она опустилась в свое кресло, произнеся «здравствуйте», и Анна вышла из ее кабинета.

Казалось, Майкл рад был покинуть изолятор. Он подвигал бровями в знак приветствия, когда Анна вошла в комнату, и приподнялся на локте:

— Мисс Заккария! Ты скучала по мне?

Анна села на стул для посетителей:

— Конечно, Майкл. Ты чувствуешь себя лучше?

Майкл фыркнул:

— Не офигенно здорово, но вполне прилично, чтобы убраться отсюда. Боже, видела бы ты медсестер, которые занимаются больными студентами. Все старые выглядят как десантники, а молодые — как старательные девственницы. Это вроде как из горячего в холодное и обратно в горячее. И так все время. Да от этого яйца полопаются, если они у тебя есть.

— Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы вернуться к программе по электронике? Ты ничего не делал почти месяц и знаешь, что не сможешь остаться, если не работаешь для будущего.

— Я был болен. У меня возникли эмоциональные проблемы, верно? Я имею в виду, что ты можешь это подтвердить. Ты же здесь для этого.

Анна почесала икру ноги.

— Нужно определиться с целями, Майкл. Без целей ты просто стоишь на месте и не делаешь успехов.

— У меня есть цель.

— Какая же?

— Чтобы мне задницу почесали. Ты когда-нибудь чесала себе зад крюком?

Анна покачала головой.

— Ты почешешь мне задницу, мисс Заккария?

— Майкл, не начинай…

— Я не пытаюсь похабничать, честно. Просто у меня чешется.

— Майкл, это не мое дело. Для этого есть медсестры.

— Скажешь тоже. Ладно, тогда спину. Ты почешешь мне спину? Пожалуйста.

Анна ощутила, что ее руки ухватились за локти. Она села прямо, отодвинувшись от Майкла как можно дальше, оставаясь сидеть на стуле.

— Мне не положено.

— Почему?

— Я просто не могу. Это непрофессионально. Терапевтам не полагается прикасаться к клиентам.

— Я сейчас говорю с тобой не как со своим мозгоправом. Просто как со своим другом. Пожалуйста. Спина чешется.

— Нет, Майкл.

Майкл чуть-чуть помолчал. Он не смотрел на Анну, а изучал бледное пятно на своем одеяле. Когда он вновь взглянул на нее, его лицо побледнело.

— Я не пытаюсь строить из себя вульгарного типа, — тихо произнес он. — Как насчет моего лица? Ты можешь почесать мне нос?

Анна медленно покачала головой.

— Пожалуйста, — сказал он. — Никто никогда не хочет прикасаться ко мне.

— Я не могу, — сказала Анна.

Майкл посмотрел на нее, а затем быстрым движением вытянул руку и ударил по клавише своего кассетника. Визжащая музыка рассекла воздух.

— Прекрасно! — прокричал он. — Мне жаль, что я попросил. Как бы то ни было, я вовсе не имел это в виду. Это была шутка. Задницу почесать, вот дерьмо, я просто приколоться хотел, вот и все.

И тут появились медсестры, пригрозили Майклу, и он выключил музыку.

— Одна из последних групп посетителей была у меня довольно давно, — сказал Стивен. — Но я ее никогда не забуду. — Он моргнул, и его темные брови сдвинулись, затем разошлись. Прядь черных вьющихся волос почти упала ему на глаза, и Анна подумала: а каково это было бы — вытянуть руку и убрать ее назад?

— Они были из церкви. Какой-то пятидесятнической и какой-то там святости. Все — молодые люди. Опрятно одетые — в чистых белых одеждах. Что навело меня на мысль о сердитых юных ангелах. Даже Библии у них были белые. Им не хотелось находиться здесь, я слышал, как они перешептывались за занавесом. Они были очень напуганы. Но их предводительница, юная девушка лет восемнадцати, успокоила их, сказав: «Даже если вы делаете это для самого меньшего из толпы, вы делаете это для Иисуса». И они вошли, сияя улыбками. Та девушка сказала мне, что мне нужно изменить свою жизнь и повернуться к Господу. Я ответил, что никуда не поворачиваюсь, разве она этого не видит? Мои ответы ее расстроили, затем разъярили. Думаю, предполагалось, что я должен содрогнуться в присутствии их благочестивой и телесной цельности. Ее лицо было таким же бледным, как платье. Выведя свою маленькую группу, она сказала мне: «Лучше прими любовь Господа. Во всем мире больше не найдется никого, кто полюбит нечто вроде тебя».

— Боже, Стивен!

— Да нет, все в порядке, — произнес он. Его глаза закрылись, а через некоторое время приоткрылись. — Это было давно.

— А кто был последним?

— Два продавца страховок. Я увидел, кто это, и уснул. Думаю, они испытали огромное облегчение. С тех пор я сплю большую часть времени.

— Стивен.

— Да все в порядке, — откликнулся он. — Правда.

Стивен закрыл глаза. Анна глядела на его лицо. Медсестры выбрили его далеко не блестяще: на подбородке — маленький красный порез. Затем Стивен взглянул на нее:

— Почему ты не прикоснулась к Майклу?

Анна вздрогнула:

— Ты слушал.

— Да.

— Я не могу. Понимаешь, это не входит в мою работу. Люди могут неправильно это понять.

— Почему ты работаешь консультантом, Анна?

— Так я могу помогать людям.

— Есть много способов помочь. Доктора, физиотерапевты, учителя…

— Да. Но они должны прикасаться к людям. Я не могу прикасаться, ни сейчас и никогда. Филлип прикасался ко мне. Боже милосердный, он прикасался ко мне, а прикосновение — это лишь боль и…

— Твоя семья рассчитывала, что ты станешь консультантом?

— Нет, я не думаю, что это имело для них значение.

«…Гнев и отвращение. Прикосновение — это мерзость, деградация. Это утрата самообладания». Ноги Анны встали на полу ровно. Она готова была бежать. «Прикосновение — холодно и омерзительно, как зловонная, черная вода».

— Расскажи мне о своей семье.

— Я уже рассказывала.

— У тебя есть мать, брат.

— Я уже рассказывала! — Рука Анны взлетела ко рту и зажала его. Она крикнула это. — О боже, — вымолвила она. — Извини!

— Все в порядке.

— Стивен… — начала было Анна и заколебалась.

Она медленно подвинулась вперед на стуле. Глаза Стивена спокойно взирали на нее, и это были глаза не синего и устрашающего океана, но синего и чистого неба. Она видела в них понимание, и ей хотелось потянуться к нему.

Она хотела этого, но понимала, что единственный способ получить желаемое — прикоснуться к нему.

Анна отодвинулась назад.

— Спокойной ночи, Стивен, — сказала она.

— Спокойной ночи, — ответил он. И уснул.

Рэнди выпускали из центра. Персонал устроил ему прощальную вечеринку с шарами, смешными шляпами и шумелками. Рэнди делал вид, что терпеть всего этого не может, но сам явно был в восторге. Он счел своим долгом погудеть бумажным рожком в ухо каждому из присутствующих. Рэнди получил работу в фотоотделе местной газеты. Его прощальным подарком стала заключенная в рамку шуточная первая полоса газеты с заголовком: «РЭНДИ МАЙЕРС, ИЗВЕСТНЫЙ ТАКЖЕ ПОД ИМЕНЕМ КЛАРК КЕНТ, ПОЛУЧАЕТ МЕСТО В „ДЕЙЛИ ПРЕСС“». Под этой шапкой была большая черно-белая фотография Рэнди с сигарой в зубах, наклонившегося над бильярдным столом. В руке у него был кий.

— Я научил его всему, что он знает, — говорил Майкл, описывая круги между участниками вечеринки. — Он должен взять меня с собой, иначе все дело провалит.

Анна ушла в разгар праздника и направилась к пруду позади здания управления. Небо было затянуто облаками; над водой, покрытой водорослями, стелился туман.

Вода, мрачное корыто страхов…

Она стояла у самого края. Ветер хлестал ее.

Утомленный разум Анны не мог сдержать натиска воспоминаний.

Филлип, еще мальчишка, тайно прикасается к Анне. Поначалу — развлечение, позже это перерастает в одержимость. Анна подрастает, Филлип растет еще быстрее, и его прикосновения становятся все более жестокими. Его тело — тяжелое и грубое, его огромный член безжалостно пронзает ее. Анна рыдает каждую ночь, зная, что он придет к ней, охваченный единственным стремлением — ощутить взрывную разрядку. Филлип клянется, что убьет ее, если она кому-нибудь скажет.

Анна снова и снова обещает себе, что, если ее не убьют, она больше никогда не позволит такому случиться. Она ни к кому не прикоснется, и никто не будет касаться ее.

А затем пришла ночь, когда Филлип решил, что кровь сделает все это более стоящим. Пресытившись одним и тем же, он сказал Анне, что собирается изменить ее — самую малость, подобно скульптору, меняющему к лучшему кусок глины. Заперев дверь и заткнув Анне рот своим бельем, он принялся ваять. Он отсек ее мизинцы и, остановив кровь спичками, наложил швы с помощью материнского набора для шитья. Он украсил ее живот клыкастой рожей дьявола, в которую втер чернила из авторучки Анны. На ее грудях он выгравировал: «Не трахайся со мной». Завершили дело чернила.

На следующее утро мать захотела знать, что за пятна появились на простынях. Она обвинила Анну в том, что у нее ночью был дружок. Мать трясла Анну до тех пор, пока та не призналась и не сняла с себя ночнушку и тапочки.

Мать визжала и выла, ухватившись за ее волосы и выдирая их целыми прядями. Затем она заявила:

— Благодать Божья покинула тебя! Ты — одна из этих уродов!

Мать столкнулась лицом к лицу с Филлипом.

Филлип убил мать в ванне тем же вечером с помощью обжигающе горячей воды и старой занавески для ванны.

Затем он нашел Анну, спрятавшуюся в гараже.

Анна сложилась вдвое на берегу пруда, ее тошнило. Она все еще ощущала вкус ила и тины, хотя прошло столько лет. Анна уперла кулаки в ребра, голова кружилась, ее неистово рвало. Землю у ее ног покрыла коричневая листва, которую ветер и брызги рвоты выложили спиральными узорчиками.

Анна вытерла рот и поднялась. Перед глазами все плыло, было трудно стоять прямо.

Она направилась в комнату Майкла.

Его кассетник лежал на прикроватном столике. Майкл оставил его включенным, хотя и тихо, и, подняв его, Анна ощутила слабый рокот ударных. Плеер был тонким и прохладным, и Анна легко охватила его двумя руками. Почти как член Филлипа, когда она была еще молоденькой девчонкой. Одним рывком она выдернула шнур из розетки на стене. Стол зашатался, затем рухнул на пол. Музыка умерла на середине такта.

Анна потащила кассетник, волоча за собой шнур, на половину Стивена. На ее шее выступил пот, он скатывался к грудям и щекотал ее, словно тараканьи ножки. Она не обращала на это внимания. Стивен спал. Анна швырнула кассетник в раковину, и он вдребезги разбился о тусклую эмаль.

— Это для тебя, Стивен, — сказала она. — Музыки больше не будет. Тебе больше не придется ее терпеть.

Она пропускала воду до тех пор, пока от ее жара щеки не покрылись каплями и не защипало в глазах. Анна схватила куски разбитого плеера и сжала их. Острые края впились в руки, и потекла кровь.

— А это — для тебя, Филлип. Чтобы ты провалился в ад — где бы он ни был, в этом мире или следующем.

Она бросила взгляд на кровать Стивена. Он очнулся и глядел на нее.

— Анна, — произнес он.

Анна отерла рот тыльной стороной ладони. На ее подбородке остались следы крови.

— Расскажи мне, Анна.

— Мой брат убил мою мать. Затем он попытался убить меня.

— Расскажи мне.

Анна взглянула на мертвый кассетник в раковине. Горячая вода так и текла. Анна едва могла перевести дух в этой жаре. Сделав шаг назад, она слизнула кровь со своих рук.

— Он пытался меня убить. Он меня трахал. С тех пор как себя помню, он трахал меня, причинял мне боль и наслаждался этим, как любой другой мальчишка наслаждался бы бейсболом. — Она повернулась к Стивену и протянула к нему свои израненные руки. — Прикасаться нехорошо. И он знал это. Когда мама узнала, он убил ее. Он потащил меня по проселочной дороге на водоочистную станцию и швырнул в отстойный пруд. Он был неглубок, но я не умела плавать, а дно было скользким от ила, и он был мерзким, Стивен. Это были нечистоты и мусор, и я скользила и погружалась с головой, снова и снова. Каждый раз, как я поднималась, Филлип наклонялся над ограждением и бил меня ручкой метлы. Была ночь, и я уже не понимала, где верх, а где низ, все было черным и зловонным, и я не могла дышать. Филлип все бил и бил меня. Кровь текла в это дерьмо, и, крича, я глотала эту грязь.

Анна придвинулась к кровати Стивена с поднятыми руками.

— Кто-то услышал нас. Филлипа остановили и арестовали. Я провела много времени в больнице с сотрясениями и инфекциями. Филлип впоследствии уехал из страны.

Стивен переводил взгляд с окровавленных рук на ее лицо.

— Я хотела помогать людям, — сказала Анна. — Не думаю, что когда-нибудь смогу это делать. Филлип об этом позаботился.

— Ты сможешь.

— Скажи мне, Стивен. Что я могу для тебя сделать?

Стивен безмолвно вздохнул, его грудь поднималась, затем опускалась. Его голова слегка повернулась влево, и он смотрел на лампу над кроватью.

— Люби меня, — сказал он в конце концов.

— Я люблю тебя, Стивен.

Он сощурился, лампа отразилась в его глазах крошечными искрами. Он вновь посмотрел на Анну. Рот его открылся, потом закрылся. Он облизнул губы сухим языком.

— Люби меня, — сказал он.

Анна поколебалась. Затем она медленно опустила боковое ограждение кровати. Встав на колени возле койки, она положила голову на подушку рядом со Стивеном. Мгновение она была недвижна, а затем подняла руку, чтобы коснуться губ Стивена пальцами. Они не двигались, и все же Анна ощущала нежное дуновение его дыхания на своей коже.

Потом она подалась назад. Стивен глядел на нее. Затем он сказал:

— Ты знала о моей музыке.

Анна кивнула.

— Теперь у меня другие сны.

Анна кивнула.

Прошло долгое мгновение, и он вымолвил:

— Анна, люби меня.

Его голос был уверенным, добрым и печальным.

Анна прикоснулась к своему лицу, оно было горячим и влажным от пара и пота. Она коснулась лица Стивена, его лихорадило. Девушка провела пальцами по его скуле, подбородку, горлу и влажному контуру его шеи с выступающими сухожилиями. Ее пальцы прильнули к ладони, и она медленно провела вдоль его тела среди бесчисленных лент, и трубок, и проводов. Достигнув его сердца, она надавила. Биение сердца ускорилось, и Стивен застонал.

— Так больно, — сказала Анна.

— Нет.

Анна встала и выпрямилась. Она расстегнула блузку и позволила ей упасть с плеч. Девушка не смотрела на Стивена, боясь увидеть в его глазах отвращение. Она сняла бюстгальтер, а затем выскользнула из своих юбки и трусиков.

Когда она бросила взгляд на Стивена, ей показалось, что он кивнул.

Анна забралась в изножье кровати. Сложенное, неиспользуемое одеяло под ее коленями было холодным. Подвинувшись вперед, она наклонилась над телом Стивена. Со всех сторон ее окружали провода. Ее тело покалывало, вены на внутренней стороне рук наполнились ледяным огнем. Она попыталась дотянуться до Стивена, но ее удерживала сеть.

— Я не могу, — сказала она.

Стивен смотрел на нее.

— Все это мешает. Я не могу.

Он промолчал.

И тогда Анна стала понемногу удалять сеть, которая не пускала ее к нему. Она разъединяла провода, извлекала иглы, вытаскивала трубки. Она касалась кровоподтеков и шрамов на бледной коже.

— Я люблю тебя, — произнесла она.

Анна легла со Стивеном. Ее руки были сначала мягкими и осторожными, затем стали настойчивыми, лаская свое и его тело. По мере того как она касалась, и исследовала, и сжимала, ее пальцы становились его пальцами. Нежными, сообразительными пальцами, изучающими и любящими ее.

Исцеляющими ее.

Она скользила по течению, поднимаясь и опускаясь, глаза ее были закрыты. Стивен поцеловал ее губы, когда она поднесла их ему, и ее груди, и, когда она поднялась вверх, он поцеловал трепещущую, горячую влажность между ее бедрами. Она распростерла руки навстречу миру, а затем опустила их, окружив себя и Стивена, и потянула внутрь, туда, где не было ничего, кроме них. Он тяжело дышал, ее сердце колотилось. У нее под ложечкой зажужжал электрический заряд. Двигаясь вниз, он набухал и разрастался. Открыв рот, Анна безмолвно вскрикнула в потолок. Ее нервы невыносимо встали дыбом, а заряд рос и рос, пока не взорвался у нее в самой середине. Охваченная пульсацией, она стенала. И когда пульсация иссякла, Анна рухнула.

— О боже, — прошептала она.

Анна лежала лицом к Стивену, одна рука — в его темных кудрях. Их тепло заставило ее улыбнуться.

Ее страх исчез.

Затем она произнесла:

— Стивен, скажи мне. Только если захочешь. Почему ты здесь? Что привело тебя сюда?

Стивен ничего не ответил. Анна надеялась, что он не ускользнул опять в сон.

— Стивен, — сказала она, поворачиваясь, намереваясь разбудить его, — скажи мне, почему ты оказался в центре? Что с тобой случилось?

Стивен молчал. Его закрытые глаза не открывались.

Анна прижала ладонь к его сердцу.

Оно было неподвижно.

Вечеринка закончилась. Анна слышала, как в зале отдыха Майкл дудел в свой бумажный рожок и выкрикивал:

— Хей, мисс Заккария, где ты? Я готов дать тебе урок плавания. Как ты?

Вода в пруду не двигалась. Бриз затих, и легкая дымка сменялась непроглядным туманом, который лишил формы и сущности деревья и скамьи вокруг зеркальной черноты.

У ее ног лежала листва, и она сбросила ее с берега в пруд. Вокруг упавших в воду листьев расходились маленькие круги, волны шли по воде и касались других волн.

Анна сняла туфли и босиком прошла к концу причала. Лодка все еще была пришвартована там и полна листьев.

Глубокая вода внизу была темной, как волосы Стивена.

Некоторые видят сны, другие — кошмары.

Стивен теперь видит сны. Сны без конца.

Аминь!

И Анна теперь примет свой кошмар.

Листья на воде были добры и расступились, когда она вошла.