При первом знакомстве с Говардом Филлипсом Лавкрафтом некоторые читатели недоумевают, почему Джентльмен из Провиденса обрел такой культовый статус. Литературная ценность произведений сомнительна, язык тяжеловесен, сюжеты однообразны, а набор художественных приемов ограничен. «Неописуемость» паранормального у Лавкрафта давно превратилась в мем — в его рассказах потусторонние силы настолько превосходят границы человеческих познавательных способностей, что у героев, а заодно и автора, регулярно пропадает дар речи.
Однако влияние Лавкрафта на жанр ужасов не исчерпывается несколькими десятками рассказов о путниках, которые забрели не туда, и авантюристах, которые с маниакальным упорством движутся навстречу верной гибели или безумию. По-настоящему вклад этого писателя становится заметен, когда обращаешь внимание на круг его последователей. Придуманная Лавкрафтом вселенная уже давно вышла за границы его библиографии. Невозможно найти звезду хоррора, которая не уделяла внимание создателю Ктулху. От Блоха до Кинга, от Кэмпбелла до Невилла — представители разных поколений, современники, друзья и молодые наследники Лавкрафта вдохновляются его идеями и приемами на протяжении почти века.
Как бы ни развивался хоррор, Г.Ф.Л. остается отправной точкой. Скептики могут считать его скучным и переоцененным, но его наследие живет в рассказах и романах других писателей. Одни переписывались с ним еще в начале карьеры и изящно обыгрывали его сюжеты в своих произведениях. Другие настолько прониклись пантеоном богов-монстров, что выстроили всю карьеру вокруг историй про Азатота, Йог-Сотота, «Некрономикон» и Рэндольфа Картера. Третьи работают в направлениях, вроде бы далеких от сверхъестественных ужасов Лавкрафта, таких как сплаттерпанк, но все равно вставляют изящные отсылки к рыбоподобным жителям Инсмута или межпланетным грибам Ми-го.
Среди этих историй встречаются как довольно банальные подражания, так и шедевры, которые не уступают рассказам самого мастера. Наверняка Лавкрафт, который вел скромную жизнь и не мечтал о глобальной популярности, едва ли представлял, как разрастется созданный им литературный мир за 80 с небольшим лет после его смерти. Мы решили отдать должное великому писателю не очередным хит-парадом его историй, а подборкой рассказов, так или иначе основанных на его творчестве. Некоторые из них невозможно воспринимать отдельно от оригинальных «Мифов Ктулху», другие совпадают с Лавкрафтианой лишь настроением и атмосферой. Если вы уже перечитали все сборники самого Лавкрафта, но все еще испытываете острый недостаток космического ужаса, это материал специально для вас.
Роберт Блох
«Тень с колокольни» и «Записки, найденные в пустом доме»
Из-за Альфреда Хичкока заслуги Роберта Блоха незаслуженно сводят к роману «Психо», хотя его вклад в хоррор-литературу огромен и вовсе не ограничивается страшилкой про мотель Бейтса. Несмотря на почти 30-летнюю разницу в возрасте, юный Блох некоторое время переписывался с Лавкрафтом. Старшего товарища настолько впечатлил талант начинающего автора, что он использовал его в качестве прототипа Роберта Блейка, главного героя рассказа «Обитающий во мраке». Уже через много лет после смерти Лавкрафта Блох продолжил изящную литературную игру и написал «Тень с колокольни» — оригинальное продолжение и одновременно трогательный привет великому учителю.
Рассказ выступает прямым сиквелом к «Обитающему во мраке» — Блох даже начинает его с краткого описания событий первой части, но идет дальше и встраивает Лавкрафта в качестве одного из персонажей. По сюжету, после смерти Блейка, который расследовал деятельность секты «Звездная мудрость» в Провиденсе и потерял рассудок после столкновения с загадочной силой в бывшей штаб-квартире этого культа, его друг Эдмунд Фиске приезжает в столицу Род-Айленда. Он намерен расследовать странные обстоятельства, предшествовавшие гибели друга и художественно осмысленные Лавкрафтом. Проблема в том, что единственный оставшийся в живых участник тех событий избегает любого контакта. Вопросы вызывает и судьба Сияющего Трапецоэдра — выброшенного в залив проклятого драгоценного камня, по легенде призывающего посланника других миров Ньярлатхотепа.
Опубликованный в 1951-м (через год после «Тени с колокольни») рассказ «Записки, найденные в пустом доме» продолжает погружение в мифологию другого лавкрафтовского монстра — Черного козла лесов с тысячным потомством или Шуб-Ниггурата. В отличие от бесстрастного, почти протокольного повествования в «Тени с колокольни», «Записки» по формату представляют обрывочный рассказ 12-летнего мальчика, которому пришлось столкнуться с чем-то одновременно тошнотворно-отвратительным и страшным настолько, что нормальному человеку просто не вынести.
«Чего-чего я только не наслушался. И про ведьм, и про дьяволов, и всяких-разных призраков, и про вампиров в обличье летучих мышей, которые кровь пьют. Про Салем и Аркхэм; я ведь в жизни не бывал в больших городах, а мне страх как хотелось узнать, какие они. Про одно такое место под названием Инсмут, там еще дома старые, насквозь прогнившие, а люди в подвалах и на чердаках разные мерзости прячут. И про то, как глубоко под Аркхэмом могилы копают. Прямо подумаешь, что вся страна кишмя кишит призраками».
После смерти бабушки маленького Вилли Осборна, уже оставшегося без родителей, отправляют на попечение живущих в глуши дяди и тети. Ближайшая ферма — в нескольких километрах, единственный визитер — заглядывающий раз в неделю почтальон, из развлечений — прогулки по лесам, где на каждом шагу раздаются зловещие шорохи, а бабушкины страшилки про «энтих самых», схоронившихся еще во времена первых поселенцев в болотах, больше не кажутся стариковскими выдумками. Постепенно Вилли все отчетливее осознает, что на самом деле хозяева в этих краях — не его родственники и вообще не люди, а что-то намного более древнее, плотоядное и жестокое.
«Мне мерещилось, будто я снова в лощине — только на сей раз я мог видеть давешнюю тварь. Здоровенная такая, чернильно-черная и бесформенная — вот только во все стороны черные отростки торчат, с копытами на концах. Ну то есть форма-то у твари была, но непрестанно изменялась — набухала, выпячивалась, изгибалась и корчилась, меняясь в размерах. А еще всю эту тушу усеивали рты, точно сморщенные листья на ветках».
Роберт Говард
«Черный камень»
Еще один товарищ Лавкрафта по переписке — тезка Роберт Говард, больше всего известный как создатель Конана и уже появлявшийся у нас в подборке, посвященной weird fiction. Символично, что два друга-писателя умерли с разницей меньше чем в год. Говард покончил с собой в июне 1936-го, а Лавкрафт скончался от рака кишечника в марте 1937-го. В первой половине 1930-х единомышленники постоянно обменивались идеями, а их литературные миры переплетались — персонажи и артефакты одного появлялись в произведениях другого. Говард одним из первых оценил мощь фантазии Лавкрафта и прославил ее в нескольких рассказах.
«Черный камень» — идеальный пример истории, которая не выглядит примитивным подражанием или подделкой под Лавкрафта, но передает его стиль и затрагивает многие основные темы: от вырождения и кровосмешения до культов и снов. Некий американец вдохновляется упоминаниями загадочного Черного камня в трудах немецкого эзотерика и отправляется на поиски якобы обладающего магическими свойствами артефакта в затерявшуюся в горах венгерскую деревеньку. Местные темнят и советуют обходить древний булыжник стороной. Судя по их историям, случайно уснуть рядом с камнем — достаточно, чтобы всю оставшуюся жизнь мучиться от жутких кошмаров. А уж если рискнуть и подняться к камню в Иванову ночь, то можно и вовсе лишиться рассудка.
Фирменная недосказанность, древние религиозные обычаи, тяжеловесные, но эффектные описания природы — иногда действительно тяжело забыть, что читаешь не Лавкрафта.
Хорхе Луис Борхес
«Есть многое на свете»
Борхес и Лавкрафт — мощнейшее комбо, даже если второй лишь выступает источником вдохновения для первого. Гениальный аргентинский визионер начинает очередную жемчужину короткой прозы с посвящения визионеру американскому и напоминает, что, несмотря на разные методы, темы и стиль, их все равно объединяют стремление создавать другие миры и выдающееся воображение.
Выпускник Техасского университета узнает о смерти дяди и преисполненный сожалений отправляется в края, где провел значительную часть детства. Он узнает, что дом покойного продали человеку с весьма причудливыми привычками, и решает расследовать странное поведение нового хозяина. Трудно представить более лавкрафтовский зачин, но Борхес придает ему оригинальность, во-первых, за счет места действия (южноамериканская глубинка), во-вторых, благодаря неизменной образности и поэтичности. Там, где Лавкрафт ссылался на алхимиков и спиритуалистов, Борхес гармонично сыплет философскими терминами и убаюкивает читателя уютными деталями.
Однако когда приходит время нагнать тревогу и сгустить краски, аргентинец ни в чем не уступает затворнику из Новой Англии:
«Этой ночью я не сомкнул глаз. Под утром мне пригрезился рисунок в манере Пиранези, я его никогда не видел, а если видел, то позабыл: он изображал лабиринт. Каменный амфитеатр в окружении кипарисов, он возвышался над их верхушками. Ни дверей, ни окон — лишь бесконечная вереница скважин по вертикали. Я пытался разглядеть минотавра в подзорную трубу. Наконец я его увидел. Это было чудовище из чудовищ. На земле растянулся человек с головою даже не быка, а скорее бизона и, казалось, спал и грезил. О чем или о ком?».
Последний штрих мастера — недосказанность Лавкрафта, которую Борхес выводит на новый уровень. Он полностью избегает прямых описаний, не поражает богатством метафор и эпитетов, но его лаконичность впечатляет больше, чем феерия красок и слов в исполнении большинства других авторов.
Рэмси Кэмпбелл
«Обитатель озера»
Среди русскоязычных фанатов хоррора Рэмси Кэмпбелл почему-то не обрел такой популярности, как многие современники, уступающие ему в изобретательности и умении вызвать ощущение безнадеги. Возможно, из-за не самых естественных диалогов или из-за тяжеловесного слога, за которым порой теряется сюжет. Однако именно такой основательный подход, со стилем, через который порой приходится пробиваться, чтобы разглядеть главную идею, делает Кэмпбелла одним из самых достойных наследников Лавкрафта.
В рассказе «Обитатель озера» 1964 года он не просто копирует родоначальника космического ужаса, а развивает его идеи. Здесь тоже есть все необходимые атрибуты: сознательно пересекающий грань между повседневным и сверхъестественным персонаж, одержимые культисты и древнее божество, которое контролирует жертв физически и психологически. И, конечно, атмосфера распада, которая наблюдается как в природных явлениях, так и в рукотворных объектах.
Известный мрачными и даже болезненными творениями художник Томас Картрайт в поисках вдохновения арендует один из нескольких полуразвалившихся домиков — единственного признака цивилизации на несколько километров вокруг. Вскоре переписывающийся с ним приятель замечает изменения в поведении Картрайта и подозревает, что от одиночества добровольный отшельник испытал нечто вроде нервного срыва.
Художник жалуется на странные ночные кошмары, которые наутро находят проявления в реальности, и приходит к выводу, что на дне озера, рядом с которым он живет, обитает некая сила. Она способна подчинить себе любого, кто подберется слишком близко. Но Картрайт, как и многие герои Лавкрафта, не в силах оторваться и погружается в губительное расследование. Развитие сюжета кажется почти схематичным, но в этом вся прелесть Кэмпбелла. Четкая и даже предсказуемая структура рассказа доказывает, что в классном хорроре главное — не поразить количеством твистов, а вывести читателя из равновесия и внушить предчувствие жуткого.
Брайан Ламли
«Порча» и «Письмо Генри Уорси»
В безжизненных, пасмурных и депрессивных декорациях английской глубинки ужасы Лавкрафта смотрятся особенно органично. Вслед за Рэмси Кэмпбеллом читателя отправляет в родные края и другой британец, Брайан Ламли. Его длинный рассказ или даже повесть «Порча» повествует о вышедшем на пенсию докторе, который селится на унылом юго-западном английском побережье ради дешевого жилья и единения с природой. По соседству живет надменная супружеская пара, недавно овдовевшая мама с нелюдимой дочерью-подростком и несколько угрюмых рыбаков. Из развлечений — редкие походы в гости, прогулки по серому пляжу и посиделки в местной пивной. Однако постепенно доктор понимает, что в таком захолустье страсти кипят даже сильнее, а страх перед необъяснимым захлестывает больше, чем в больших городах.
Оказывается, муж его соседки умер при весьма загадочных обстоятельствах — покончил с собой после страшной болезни, в результате которой все его тело покрылось чешуей, а глаза выкатились из орбит, как у рыбы. К тому же погибший изменял жене и в результате его греховной связи с загадочной цыганкой на свет появился мальчик-урод: умственно неполноценный, похожий на подводного обитателя, как и отец в последние годы жизни. Ребенка взяли на воспитание местный рыбак с женой. Ходят слухи, что теперь прекрасно ориентирующийся в море подросток то ли подсказывает приемному отца самые «рыбные» места, то ли сам гонит рыбу в сети, как пастух скотину.
«Порча» — красивая и продуманная фантазия на тему того, как развивались бы события, если бы рыбоподобные жители полузаброшенного города из рассказа «Морок над Иннсмутом» сбежали и расселились по всему миру. Проклятое золото, поклонение покровителю глубоководных Дагону и его супруге Гидре, чудовищные генетические превращения — Ламли оживляет все ключевые темы оригинала, но не ограничивается ими и гармонично продолжает историю Лавкрафта несколько десятилетий спустя.
«Старый Инсмут почти полностью обезлюдел и даже спустя семьдесят лет практически не восстановил свою численность. Правда, теперь там имеется современная лаборатория, где работают специалисты — некоторые из них уроженцы Инсмута. Они продолжают изучать наследственное заболевание, а заодно оказывают потомкам тех, кто уцелел после полицейских облав 1928 года, посильную помощь. Я тоже работал там, пускай и недолго; признаюсь честно, занятие это неблагодарное. Видел страдальцев на разных стадиях заболевания и порой мог предложить им лишь самую примитивную медицинскую помощь. Поскольку среди тамошних специалистов… как бы бытует мнение, что для тех, в чьих жилах течет испорченная кровь, никакой надежды нет. И пока болезнь сама собой не растворится в общем генофонде, «инсмутскую внешность» не истребить».
Брайан Ламли у могилы Лавкрафта
В «Письме Генри Уорси» действие происходит уже на севере Англии, в Йоркшире. Но здесь используется традиционная для Лавкрафта структура повествования: оказавшийся в безвыходной ситуации дядя из последних сил описывает кошмарные события, которые начали происходить в его доме после приезда племянника. Молодой талантливый ученый сразу же решает обследовать округу в надежде найти прежде неизвестные разновидности растений. О них упоминал сгинувший в тех же краях выдающийся немецкий исследователь.
Во время вылазки на торфяники парень проваливается в расщелину и действительно обнаруживает удивительные образцы флоры. Но чем дальше он исследует находки, тем сильнее убеждается, что с ними что-то не так: по структуре они не похожи ни на одно описанное растения или животное. Параллельно с ученым начинают происходить странные изменения. Кажется, под влиянием встречи с неизведанным он и сам переживает некую трансформацию, принимая новую форму.
«Письмо Генри Уорси» развивает обширную традицию произведений на тему превращения человека и гармонично встраивается где-то между «Превращением» Кафки и «Чужим» Ридли Скотта. Однако и для космического ужаса эта тема остается одной из основных: что если на Земле находится место чему-то настолько чужеродному, что одного контакта с этим достаточно для потери привычной формы? Красочность описаний Ламли периодически заставляет поморщиться от отвращения, но главная эмоция от его рассказа (как и положено наследию Лавкрафта) — тревога за род человеческий.
Колин Генри Уилсон
«Возвращение ллойгор»
Уилсон — не просто писатель в жанре ужасов, но еще и интеллектуал с максимально разносторонними интересами, автор философских и исторических трудов, исследователь секса, музыки и оккультизма. Широкая эрудиция проявляется и в его рассказе — очерке от лица американского профессора, который приезжает в Уэльс расследовать происхождение загадочного трактата.
Манускрипт, на расшифровку которого пожилой мужчина потратил долгое время, отсылает к «Некрономикону». Герой с удивлением обнаруживает, что книга с таким же названием фигурировала в творчестве некоего Г.Ф. Лавкрафта, а позже обнаруживает связь с другим классиком хоррора — Артуром Мэкеном (про него мы тоже писали).
Трактат кажется подделкой, в нем содержатся сведения и научные данные, которые никак не могли быть известные средневековому монаху, однако профессор убеждается в его подлинности. Незаметно для него самого британская командировка превращается в опасное приключение вместе с эксцентричным отставным военным. Тот уверен, что за творящимися странностям стоят силы намного чужероднее, древнее и злее самых опасных и изощренных преступников.
«Я — романтик не хуже любого другого; полагаю, что большинство людей в глубине души разумно романтичны, но, наверное, вся эта болтовня о черной магии показалась мне отвратительной чушью, принижающей человеческий интеллект и его способность к эволюции. Однако тем сентябрьским утром я почувствовал что-то еще. Вот так, наверное, у Ватсона волосы вставали дыбом, когда Холмс будил его со словами: «Игра началась». Я по-прежнему не имел ни малейшего представления, что это за игра. Но уже начал осознавать, словно бы по странному наитию, всю ее серьезность».
«Возвращение ллойгор» — тоже интеллектуальная игра, в которой отсылки к открытиям великих ученых и давно забытым произведениям разных жанров удивительным образом не перегружают текст. Уилсон выдает настоящую литературную магию, его рассказ — это одновременно сверхъестественный детектив, энциклопедия хоррора и философская зарисовка мира, где люди упрямо отказываются замечать нависшую опасность. Автор затрагивает темы гностического пессимизма и человеческих познавательных способностей. Вместо вопроса «до какой степени паранойи может дойти человек, поверивший в монстров?» он ставит вопрос намного более серьезный и страшный: «что если паранойя этого человека оправдана, а монстры реальны?».
«— Так что же, ради всего святого, они делают?
Чикно допил свой бокал и небрежно обронил:
— А вас, приятель, это не касается. Вы тут все равно ничего поделать не можете. И никто не может. — Цыган грохнул бокалом о стол, — Понимаете, это же их мир, как ни крути. А мы – всего лишь ошибка. И они хотят отобрать мир назад».
Чарльз Стросс
«Очень холодная война»
Идея фантаста Чарльза Стросса показать космический ужас в обстановке интриг холодной войны позволяет подчеркнуть мелочность политических разборок людей на фоне дремлющих Древних из пантеона Лавкрафта. Пользуясь разработками нацистской Германии, СССР удалось воспользоваться загадочными полусуществами-полуроботами без органической структуры в своих целях.
В рамках проекта «Кощей» советские военные заполучили оружие, способное меньше чем за час оставить от базы афганских боевиков пепелище с дымящимися скелетами. Американцы знают об экспериментах противника с шогготами и о главном оружии Советов — К-тулу, возможности которого едва ли представляют сами коммунисты.
Запад не отстает и пользуется пространственной дырой, чтобы доставлять с другого конца планеты оружие, компромат на врагов и улики для расследований спецслужб. Единственная проблема в том, что побывавшие в дыре между измерениями сотрудники мгновенно прибавляют несколько десятков лет и выглядят так, будто подхватили лучевую болезнь. Страшнее всего дела обстоят в Ираке, где последователи Саддама Хуссейна и их противники пытаются разобраться, как использовать воплощающую в себе метафизический ужас силу Йог-Сотота.
Несмотря на смешение стилей, вселенная Стросса выглядит абсолютно естественно, а шпионский триллер гармонично сочетается с лавкрафтианским хоррором. Основная тема и главная эмоция «Очень холодной войны» — экзистенциальный ужас от чисто утилитарного отношения человека к силам, о которых он догадывается весьма смутно.
Томас Лиготти
«Секта идиота»
Мы уже традиционно завершаем подборку хоррор-историй рассказом Томаса Лиготти. Вам придется простить такое постоянство: этот писатель — действительно огромная величина и для weird fiction, и для космических ужасов. Для него воссоздание лавкрафтианской вселенной с ее монстрами, ночными кошмарами и осознанием человеческой ограниченности — не основная цель, а средство, способ передать свои философские взгляды и придать гностическому пессимизму максимальную убедительность.
Лиготти выступает против точки зрения, что весь мир крутится вокруг человека, а сам этот мир понятен, логичен и существует согласно строгим законам. Есть ли способ опровергнуть такую позицию более убедительно, чем показать силу, столкновение с которой либо убивает, либо сводит с ума, либо лишает человеческого облика и превращает в нечто совсем другое?
«Наша жизнь суть кошмар, и лишь раны от ударов судьбы указывают на то, что мы все живем не во сне. Уединенное безумие — райская альтернатива пребыванию в том подвешенном состоянии, где собственное сумасшествие — не более чем бледное подобие безумия мира вокруг».
Для критики нашей зацикленности на сознании Лиготти из всего пантеона Лавкрафта использует слепого безумного бога Азатота, воплощение первозданного хаоса, самую наглядную противоположность любой рациональности, сознательности и человечности. Сюжет «Секты идиота» уместился бы в одно предложение: психически нестабильный человек переезжает в древний город и сталкивается с культом людей (или существ?), которые поклоняются чему-то пугающему. Однако Лиготти полностью отвлекается от линейного повествования и показывает, что иногда для страшного рассказа не нужно ни тошнотворного монстра, ни закрученной истории –—достаточно образов, которые заставляют почувствовать себя уязвимым и навевают чувство постоянной близости чего-то чужеродного.
Космический ужас – максимально универсальная разновидность хоррора. Его разные элементы – иногда успешно, а порой не очень – используются авторами в самых разных жанрах и направлениях. Даже в рамках такой подборки практически невозможно охватить все разнообразие и показать всю мощь воображения последователей Лавкрафта. Искать короткие шедевры среди банальных подражаний и вульгарных переделок – настоящее приключение. Ну и повод для новых подборок, конечно! |
