«Слабительное от творческого запора» Форрест Ингл

Творческий запор - это та еще сука, боль в заднице, чертов геморрой. Это один из тех надоедливых коллекторов, которые звонят вам каждый вечер за ужином. Одна из тех неприятных сыпей, которые никак не проходят. Все писатели страдают от этого в тот или иной момент. Ты пытаешься писать, но у тебя ничего не получается. Каждое слово дается с трудом. Это как пытаться срать, но кто-то зашил твою чертову задницу. И что самое отстойное, так это то, что от этого нет лекарства. Никакого долбаного слабительного. Ты просто должен сидеть и ждать, пока он в конце концов не пройдет, хотя ты знаешь, что он вернется, как какой-то ужасный случай герпеса.
Но что если я скажу тебе, что я нашел рецепт от этого выпирающего ублюдка? Что, если я скажу тебе, что прямо здесь, в моей руке, я держу коробку анальных свечей, готовый и желающий засунуть каждую из них глубоко в твою прямую кишку? Давай, мой друг, поцелуй свой геморрой на прощание. Несмотря на все, что тебе когда-либо говорили, есть способ победить страшный творческий запор.
Видишь ли, проблема кроется в том, что мы, писатели, занимаем выжидательную позицию. Все время, пока мы инфицированы, мы просто сидим и пялимся в монитор, как обезьяны с промытыми мозгами, думая, что в любую минуту наша Муза вернется с перекура и трахнет нас в оргазме вдохновения. Но этого никогда не происходит. Она просто стоит за дверью, посасывая сигарету и показывая нам средний палец.
Что мы должны сделать, так это перестать быть такими чертовски пассивными и, блядь, взять все под свой контроль. Мы должны пойти туда и найти ее чертову задницу. Схватить ее за запястья и, блядь, трахнуть ее. Бросить ее шлюшью задницу на землю и изнасиловать вдохновение в ее прославленную пизду. Больше никаких чертовых перекуров. Возьми сигарету и потуши ее о ее гребаное глазное яблоко, если придется.
Именно так я и поступил: Я сидел здесь, смотрел, как курсор моргает туда-сюда, насмехаясь надо мной, как вдруг я мельком уловил отражение в мониторе. Я обернулся, и вот оно — Лекарство, Слабительное, Восхитительный Никотиновый пластырь, играющее на детской площадке через дорогу.
Это была она. Маленькая девочка, не больше восьми или девяти лет, препубертатного периода. Красивая и гладкая.
Она качалась на качелях, скользила по горке, и пока я стоял у окна, наблюдая за ней, я почувствовал, как скрепки в моей заднице ослабли и отвалились. У меня был охренительный стояк, как в голове, так и в теле, голова на плечах и голова в штанах. Я больше не стрелял холостыми. Я кончал творчески.
Но этого было недостаточно. Пока недостаточно. Муза сверкала своим кустиком, и я мог бы, наверное, написать приличный рассказ, основываясь только на визуальном восприятии, но нет, я более амбициозен. Я хотел дотянуться немного выше, попытаться прикоснуться кончиками пальцев к величию. Но для этого мне нужно было приблизиться к этому дерьму ближе. Нужно было засунуть в нее свой нос и покусать клитор. Отполировать ее лобок и пошамкать ее сиськи.
Единственная проблема заключалась в том, что с маленькой сучкой была мама. Поэтому я расхаживал взад-вперед и наблюдал за ними, пытаясь разработать в уме план. Оказалось, что он мне не нужен, потому что мать сделала это за меня. Она просто поцеловала свою дочь в щеку, запрыгнула в свой фургон и уехала.
Сначала я не придал этому значения. Просто решил, что мать пошла купить им обоим напитки или что-то еще в местном магазине. Эти места известны своей безопасностью. Видимо, она решила, что ее дочь будет в порядке в течение нескольких коротких минут. Безответственная сука могла бы бросить свою дочь у меня на пороге. Могла бы повесить табличку, указывающую на промежность маленькой девочки: "Вход свободный".
Когда фургон исчез, я поспешил на улицу и перешел дорогу. Вокруг не было ни малейшего признака жизни, кроме маленькой девочки, которая сейчас сидела на своих качелях без дела, наблюдая за моим приближением.
Когда я подошел к ней, я улыбнулся, весь такой шутливый и прочее дерьмо, и сказал:
- Эй, принцесса, как тебя зовут?
Ответа не последовало.
- Ну, - сказал я, - мне только что позвонила одна женщина. Сказала, что у нее спустило колесо и она не вернется в течение некоторого времени. Она спросила, не присмотрю ли я за ее маленькой девочкой на детской площадке, пока она не вернется.
Слава Богу, девочка была тупа как пень. Ее маленькие губы начали дрожать.
- Но мамочка сказала, что она сейчас вернется!
Потребовалось несколько минут, чтобы заставить девушку утратить бдительность. Я тоже вспотел, как чертов ниггер, частично из-за солнца, но в основном из-за нервозности. Каждый раз, когда я слышал звук автомобиля, я думал, что наложу в штаны. Мы с девочкой шутили несколько коротких минут, играя на детской площадке. Я пообещал ей сэндвич с мороженым, если она победит меня в беге через дорогу. Она, кстати, выиграла, но только потому, что я ей позволил. Ее рот был таким чертовски холодным, что мой член обморозился.
Не волнуйся, я избавлю тебя от ужасных подробностей. Дело не в этом.
Скажем так, после того, как я... хм, попросил ее доставить мне оральное удовольствие, а затем слегка повалил ее на пол и помассировал ей шею, пока... понимаешь, рассказывая ей о птицах, пчелах и прочем, я сразу почувствовал непреодолимое желание сесть за свой стол и постучать пальцем по своей чертовой клавиатуре. Наконец, после трех долгих недель творческого запора, я получил свое слабительное. Муза вернулась. На этот раз в спандексе без промежности и с десятидюймовым фаллоимитатором. Потребуется смазка.
Теперь, прежде чем ты взбесишься, перестанешь читать и назовешь меня монстром или ужасным, зверским, злым человеком, пойми, что то, что я сделал, было из-за Любви. Именно так, Любовь. Я сделал то, что сделал, потому что я забочусь о своем ремесле. И как любой художник, я готов сделать все, что потребуется, чтобы стать лучшим в своем деле. Это называется Решимость с большой буквы Р. Маленькая девочка, ну, она была просто необходимой жертвой. Но не надо вешать голову и плакать, потому что она умерла за достойное дело. Во многом я дал ей жизнь, дал ей цель. Радуйся. Празднуй. Теперь она будет жить вечно через мои произведения.
Все еще не понимаешь, о чем я говорю? Ну, все сводится к старому клише, которое проповедует каждый бородатый сорокалетний учитель творческого письма в местном колледже: пишите то, что знаете; пишите из опыта. Но если ты когда-нибудь действительно задумывался об этом, ты бы увидел, что все, что мы, писатели, блядь, делаем, это сидим и мечтаем. Мы, блядь, фантазируем. Посмотри на всех писателей ужасов, которые пишут истории о сумасшедших серийных убийцах-психопатах. Но сколько из них на самом деле знают, каково это - зарезать, изнасиловать или отрубить голову другому ублюдку? Черт возьми, половина всей эротики написана отвратительными сучками, которые даже не смогли заплатить слепому мужчине с избыточным весом, чтобы он занялся с ними сексом.
Я понятия не имею, сколько историй требуют знания того, каково это - убить и изнасиловать маленькую девочку, но это неважно. По крайней мере, теперь я знаю, каково это - лишить кого-то жизни. Я не понаслышке знаю, что такое прилив адреналина. Этот безумный всплеск силы. Я знаю, что такое паника, страх, паранойя. Отныне, когда я буду писать, мне не придется предаваться гребаным фантазиям. Какой еще опыт мне может понадобиться? Я только что получил степень доктора философии по психологии.
И, отвечая на твой вопрос, нет, я не брежу. Я знаю, что это не может сходить мне с рук вечно. Это даже не входит в мои намерения. Я хочу, чтобы меня поймали. Только тогда мои произведения получат то внимание, которого они заслуживают. Все будут заинтригованы, желая заглянуть в сознание педофила-убийцы с фетишем на некрофилию. Держу пари, даже английские ученые попытаются проанализировать мое дерьмо (является ли разбитая ваза в ванной символом лишенной девственности маленькой девочки?).
Я стану таким же знаменитым, как мистер Чарльз Мэнсон. Не говоря уже о литературном мастерстве. Что-то вроде Эдгара Аллана По нового тысячелетия. Сейчас я живу этой историей. Я рассказчик. И все это благодаря... черт, как там та девочка сказала, как ее зовут?