«Городские хобгоблины» Карлтон Меллик III

Сегодня их стало больше, они заполонили улицы.
С их гнилой виноградной кожурой, деревянными рожками и глазами, накрашенными лаком для волос.
- Не играйте так громко, - шепчет нам Ленни из двери репетиционной. - Они вас услышат.
Нам нужно репетировать для сегодняшнего шоу, концерта в торговом центре небоскрёба с какой-то группой под названием «Рабы туфель». Только мы стараемся вести себя тихо. Не хотим никого из них привлекать, не хотим, чтобы они знали, что мы здесь, поэтому мы играем без усилителей. Я шепчу свой вокал, а «Срака», наш тучный барабанщик, хлопает себя по ногам палочками.
- Тише мы уже не можем стать, - говорю я ему.
- Ваши гитары всё ещё слишком громкие, - говорит он, направляя на меня свой острый нос тролля.
Гитарист, «Вялый», плюёт в него.
- Пошёл нахер.
- Снаружи их, наверное, дюжина, - шепчет-скулит Ленни. - Они вас слышат. Клянусь, они вас слышат.
Вялый чешет яйца перед Ленни.
Я откладываю бас.
- Мы сделаем перерыв, пока они не уйдут.
- Да, чёрт с ними, - хрюкает Срака, его рубашка покрыта пятнами пота и горчицы. - Давайте выпьем пива.


Ленни в своей чёрной толстовке с капюшоном и в старушечьих очках сидит у окна, наблюдая за тварями, бродящими по улицам, и играет со своей скользящей кожей. Несмотря на то, что он всегда был худым, плоть Ленни мешковатая, как будто он только что похудел наполовину. Он может переместить свою татуировку слонёнка с запястья на локоть, двигая свободный рукав кожи взад и вперёд. Это было бы не так отвратительно, если бы он не теребил её так много, как будто он дрочит.
Вялый всегда говорит ему, что ему нужно сделать обрезание рук.
Я знал Ленни ещё со школы, когда люди называли его педиком. Барабанщиком в духовом оркестре, который ходил со мной на уроки рисования. Мы сидели за одной партой. Обычно мой мозг был довольно затуманен от курения гру за обедом. Пока я изо всех сил пытался подражать Хансу Руди Гигеру с позорными результатами, Ленни сидел тихо, уставившись на свой чистый лист бумаги.
- Что ты собираешься нарисовать? - спрашивал я, но он никогда не отвечал.
Он был глубоко сосредоточен, как будто рисовал шедевр у себя в голове и просто хотел придумать, как его выпустить на свободу. В последние десять минут занятий он начинал дёргаться. Дёргание нарастало в его мешковатых мышцах, как вулкан, готовый взорваться. После шести или семи минут дёргания и потоотделения, когда весь класс наблюдал / хихикал от предвкушения, он затем клал карандаш на бумагу, и из него выливался взрыв линий. Он рисовал всё быстрее и быстрее, словно пытаясь выбросить образ из головы, прежде чем он исчезнет. Его спина выгибалась, лицо находилось в двух дюймах от страницы, ноздри раздувались, он прикусывал губу, затаив дыхание на самые напряжённые три минуты творчества, которые когда-либо видел мир.
Только никто не видел его работы. Его лицо закрывало бóльшую часть того, что он делал, а руки скрывали остальное. И как только звенел звонок, Ленни вскакивал со своего места, сминал свою работу в плотный маленький шарик и прятал его глубоко в рюкзаке, а затем выбегал из класса, расталкивая людей со своего пути. Учитель рисования так ничего и не получал от него, и не задавал ему вопросов.
Учитель рисования в основном просто сидел в углу класса, уставившись на доску. Иногда он заползал под стол, чтобы вздремнуть. Иногда он засовывал рогалики между своими шелушащимися сухими губами.
Думаю, этот учитель, вероятно, уже умер.
В этой части города уровень заражения был просто колоссальный.


В конце концов мы с Ленни подружились. Однажды он перестал играть в «Подземелья и драконы» и присоединился к моей панк-группе. Сначала я колебался. В то время эта группа была моей жизнью. Я не знал, хочу ли я брать в свою жизнь такого жуткого чудака, но барабанщики были очень востребованы. Он неплохо справился и оказался славным парнем. Наша группа просуществовала несколько лет, но в основном мы просто играли на вечеринках и в паре пустых баров.
После того, как группа распалась, я основал новую с Вялым и Сракой. Ленни присоединился к какой-то дурацкой веганской хардкор-группе, где он был счастлив. Но мы остались друзьями. Даже стали соседями по комнате. До сих пор остаёмся. Но мой другой сосед по комнате, Вялый, просто ненавидит этого парня.


- Их не так уж и много, - говорит Вялый Ленни, оглядываясь через плечо на тварей снаружи. - Ты такой придурок.
Именно Вялый назвал этих существ хобгоблинами.
Существует много разных видов хобгоблинов. Есть кудрявые чёрные демоны, женщины-кошки с конечностями осьминогов, белые эластичные люди-улитки. Каждый день появляется новая порода. Они выходят из двери, называемой Дыра, в центре города. Так говорят. Ленни умирал от желания пойти туда и проверить Дыру, но это место находилось через весь город, а улицы становились слишком опасными. Если вы столкнётесь с не тем типом хобгоблина, вас разорвут в клочья. Вялый снимает свою мятую рубашку и садится в пожёванное плетёное кресло. Татуировка его собственного лица на лице в основном затенена его ирландско-зелёной анархической кепкой.
- Эй! - говорит он Сраке на кухне.
Срака кивает и бросает ему пиво.
- Нам заплатят за эту дерьмовую работу? - спрашивает Срака.
- Да, - говорю я. - Немного. Но, возможно, недостаточно, чтобы покрыть твой счёт в баре.
- Я не думаю, что любая сумма оплаты может покрыть мой счёт в баре, - говорит он.


Мы сидим в тишине, потягивая наше пиво, глядя на экран телевизора с трещиной посередине.
Телевизор выключен. Он не работает.
Срака пытался использовать его как стул несколько месяцев назад, и его вес сломал внутренности. Тем не менее, мы обнаруживаем, что наши глаза приклеены к экрану. Возможно, это естественная привычка. Даже когда мы разговариваем друг с другом, мы не сводим глаз с экрана. Как будто мы не хотим ничего пропустить.
Я беру свой альбом для рисования, вытираю остатки гру с обложки и начинаю рисовать акул.
- Ты снова думаешь о ней, да? - спрашивает меня Вялый.
Я пожимаю плечами, накручивая один из своих дредов на палец.
- Ты не единственный, кто хочет её вернуть, - говорит он.
Я ломаю грифель карандаша, когда он мне это говорит.
- Она любила только меня, - говорю я.
- Она понятия не имеет, как любить, - говорит он.


У Вялого и Ленни гораздо больше общего, чем они готовы признать. Для начала, они оба годами играли в «Подземелья и драконы». Возможно, они даже играли вместе на турнирах. Моей первой догадкой было то, что Вялый играл бойцом или вором, а Ленни - волшебником. Но это было совсем не так. Ленни предпочитал играть вором, а Вялый играл одноглазым гномом-иллюзионистом по имени Гуко, у которого из ноздрей росли белые заплетённые в косички усы. Однажды он даже провёл кампанию.
В наши дни Вялого уже не сочтёшь занудой. Он большой парень и в основном мускулистый. Он бьёт кулаками стены, когда злится. Он разбивает пивные бутылки об голову, чтобы произвести впечатление на дам. Но у него на стене висит постер с Бобой Феттом и игровая система Atari 2600 в форме звездолёта «Энтерпрайз».
Он также пишет книгу о вампирах в космосе. Она примерно в тысячу страниц и далека от завершения. Он никому не позволит её прочитать. Он скорее сожжет её, чем позволит кому-либо её прочитать.


После нескольких кружек пива мы возвращаемся к репетициям. На улице всё ещё полно хобгоблинов, возможно, даже больше, чем раньше, но мы утопили свои тревоги в алкоголе.
- Я слишком пьян, чтобы бояться, - говорит Вялый.
Он всё время говорит «Я слишком пьян, чтобы бояться». Это его девиз. Он вытатуировал его на своей заднице.
Ленни не слишком пьян, чтобы не бояться. Его дёргающееся тело сидит в углу комнаты для репетиций, чтобы контролировать нашу громкость. Всякий раз, когда мы становимся слишком громкими, он сердито показывает нам большой палец вниз, пока мы не смягчаем свои голоса и гитарные удары. Затем он даёт нам знак «всё в порядке» и продолжает двигать кожей руки вперёд и назад, словно дрочит.
Наш хит называется «Стеклянный сэндвич».
Мы обычно репетируем эту песню через песню, потому что Срака её очень любит, он любит всё, что связано с сэндвичами, и кричит «Стеклянный сэндвич!» после каждой песни в пьяном угаре, даже если мы только что закончили играть «Стеклянный сэндвич». Потом он смеётся и хрипит, как будто он совсем спёкся и понятия не имеет, что делает, что, в общем-то, правда. Это также наша самая запрашиваемая песня на концертах, но я бы не сказал, что она наша лучшая.
Моя любимая песня - та, которую я написал для неё. Я никогда не говорил Вялому, что песня о ней, но я уверен, что он знает. Это довольно очевидно. Иногда я ненавижу Вялого за то, что он спал с ней. Иногда я ненавижу его за то, что он не любил её так, как я. Но если бы не он, я бы никогда не был с ней. Я бы никогда не влюбился.


В гостиной раздаётся грохот.
- Я же говорил! - кричит Ленни.
Мы берём с собой гитары в качестве оружия.
Вялый высовывает язык, как Джин Симмонс в сторону Сраки, и шепчет:
- Я слишком пьян, чтобы бояться.
Срака поднимает на него своё пиво в знак приветствия.
За пределами комнаты для репетиций нет никаких хобгоблинов, пытающихся проникнуть внутрь. Но окно разбито по всему заляпанному рвотой дивану.
Посреди пола лежит маленький зелёный шарик с извивающимися щупальцами.
- Что это? - спрашиваю я.
- Он живой и дерьмовый, - выпаливает Вялый.
- Это ребёнок, - говорит Ленни. - Ребёнок хобгоблина.


Я: Что мы будем с ним делать?
Вялый: Выкинем его обратно в окно.
Ленни: Нет, ты не можешь этого сделать. Это просто ребёнок.
Я: Мы не знаем, что это. Это что-то из Дыры. Оно может быть ядовитым или больным.
Срака: Дай мне наступить на него.
Ленни: Не смей, мать твою.
Срака: Ну ты «киска».
Ленни: Это живое существо!
Срака: «Киска».
Я: Оно извивается на Ленни.
Вялый: У него есть кое-что для него.
Срака: Оно хочет твои яйца.
Ленни: Оно знает, что я хочу ему помочь.
Срака: Оно знает, что ты хочешь положить его себе в нижнее бельё.
Я: Я говорю вам, эта штука небезопасна.
Ленни: Я не собираюсь просто выбрасывать его обратно.
Вялый: А что ты собираешься делать? Станешь его мамочкой? Оставишь его в качестве домашнего животного?
Ленни: Если придётся.


Ленни смотрит в окно, ища, откуда взялось это существо. Там ничего нет.
Сумерки. На улицах нет хобгоблинов. Город наиболее тих на рассвете и в сумерках. Дневные существа все вернулись в канализацию, и есть ещё пара часов, прежде чем появятся ночные. Это, как правило, самые опасные хобгоблины. К счастью, к тому времени мы будем в клубе и не будем на улицах.
- Нам лучше загрузить фургон, - говорю я.
- Я разберу барабаны, - говорит Вялый.
Вялый всегда разбирает барабаны. Срака может быть барабанщиком, но он обычно слишком пьян, чтобы беспокоиться о сборке или разборке барабанной установки. На самом деле, он обычно слишком пьян, чтобы беспокоиться и о том, чтобы научиться играть на барабанах как следует. К счастью, мы панк-группа, и нам всё равно.


Ленни заворачивает маленького хобгоблина в полотенце, аккуратно кладёт его в коробку и несёт в свою комнату.
Я следую за ним.
Его комната больше похожа на кладовку, чем на спальню. Всё его имущество находится в коробках, сложенных от пола до потолка, коробки вываливаются из его шкафа, коробки сложены на его комоде, коробки на его кровати. У него нет постеров на стенах. Никакого хлама на полу. Как будто он только вчера переехал сюда, только он живёт здесь уже несколько лет.
- Ты же не собираешься серьёзно оставить эту штуку себе, да? - спрашиваю я.
- Конечно, - говорит он. - Ты же знаешь, что я за жизнь.
- Ленни, - говорю я, - сколько раз мне тебе говорить, что про жизнь - это позиция по отношению к абортам.
- Да, ну, я за жизнь, когда дело касается всех вопросов. Если в моих силах что-то сделать, чтобы сохранить жизнь живому существу, я это сделаю. Даже если это что-то, что вылезло из Дыры. Даже если это опасно.
- Ты не был таким, пока не присоединился к той веганской хардкор-группе.
- Пит, - он прищуривается на меня, - заткнись нахрен.
Затем он выталкивает меня из комнаты и закрывает дверь.
Я снова натыкаюсь на гигантский живот Сраки, и он смеётся.
- Он действительно собирается заняться с ним сексом, не так ли? - говорит Срака. - Интересно, позволит ли он мне посмотреть…


Срака - не просто толстый ленивый грязнозадый барабанщик, чья единственная страсть в жизни - пить пиво. У него также есть страсть к траху вещей. И под вещами я подразумеваю все вещи. Неважно, что это. Это может быть самая уродливая женщина на планете, увечный старик, маленькое млекопитающее, тостер, труп, чизбургер, почтовый ящик, плюшевый мишка, коровий мозг. Для него это не имеет значения. Если он может это трахнуть, он это сделает.
Мы думаем, что это довольно забавно. Он такой большой толстый волосатый парень, который всегда достаточно пьян, чтобы трахнуть всё, что попадётся ему на глаза. Иногда я думаю, что он такой просто потому, что пытается быть смешным. Например, когда мы видим отвратительно деформированного человека, ковыляющего по тротуару, и смеёмся про себя, Срака вмешивается и говорит: «Пойду-ка я это трахну».
Если девиз Вялого «Я слишком пьян, чтобы бояться», то девиз Сраки «Пойду-ка я это трахну».
Сейчас это смешно, но когда он станет стариком, он будет самым страшным извращенцем в подсобке порномагазина.


Главное хобби Сраки в эти дни, помимо распития пива и притворства, что он умеет играть на барабанах, - поиск хобгоблинов, с которыми можно трахнуться. Он всегда рассказывает эти дикие истории обо всех этих странных существах, с которыми он занимался сексом. От людей-свиней до девушек-лягушек и растений в форме ануса.
Сначала Вялый думал, что он чокнутый, пока не увидел некоторых женщин, с которыми спал Срака. Не все из них были гротескными чудовищами. Некоторые выглядели в основном как люди. У них могли быть антенны или фиолетовая кожа, но они всё равно были привлекательны. Поэтому Вялый начал встречаться со Сракой на так называемых «миссиях». Большинство женщин-хобгоблинов были в отчаянии. Живя в канализации, на улицах. Их было легко склонить к сексу, если им давали еду или место для сна.
Мне это не нравилось. Вялый приводил этих странных женщин к себе домой, и они прятались в его спальне, пока он не уставал от них и не выгонял. Я ненавидел то, как он ими пользовался, ненавидел, насколько это было опасно, ненавидел, как я завидовал, когда я слышал стоны за стенами.
Затем он начал экспериментировать. Женщины становились всё более и более странными. Всё менее и менее человечными.


Я провёл черту, когда он привёл домой женщину-акулу.
- Убери её отсюда! - сказал я ему.
Она была больше рыбой, чем человеком. Резиновая плоть акулы, плавники акулы, зубы и глаза акулы. Но земноводная, с человеческими конечностями, лицом в форме человека, человеческим пупком, человеческой грудью. Это был самый опасный хобгоблин, которого я видел. Если она была настолько отчаянной, чтобы спать с Вялым ради еды и убежища, она, вероятно, была достаточно отчаянной, чтобы убить нас во сне… чтобы использовать нас в качестве еды и потребовать наш дом в качестве убежища.
- Нет, она на самом деле сама выбрала меня, - сказала мне Вялый. - Она позвала меня, чтобы я привёл её сюда. Ей плевать на еду и убежище.
Это только больше меня обеспокоило.
- Ты зашёл слишком далеко с этим, - сказал я. - Отведи её куда-нибудь ещё.
- Да ладно, там холодно.
- Она уйдёт, когда ты закончишь. Я не хочу, чтобы она оставалась на ночь.
- Ладно, хорошо.
- И она последняя. С этого момента ты снимаешь номер в отеле или отвозишь их домой к Сраке.
- Как хочешь.
Затем он исчез в своей комнате вместе с ней.


Я не спал той ночью. Я запер дверь, придвинул к ней стол. Ждал, когда Вялый с криком выбежит из своей комнаты, потеряв конечность или половину лица. Но ничего не произошло. Сквозь стены доносились обычные звуки. Потом всё затихло.
Утром женщина-акула всё ещё была там, окуная свои перепончатые пальцы в миску с водой и смачивая кожу.
Я отвёл Вялого в сторону, на кухню.
- Что она здесь делает? - спросил я.
- Просто тусуется, - ответил он.
- Ты согласился избавиться от неё до утра.
- Я пытался, - сказал он.
- И?
- И она не ушла.
- Заставь её уйти.
- Ты заставь её уйти, - сказал Вялый. - Она меня пугает до чёртиков. Я не собираюсь её злить.
- Она тебя пугает до чёртиков? Ты спал с ней.
- Да, но это было чертовски страшно.


Прошёл день. Она всё ещё была там. Она снова спала с Вялым. Он выпил столько пива, сколько мог, и сказал мне:
- Я слишком пьян, чтобы бояться, - прежде чем заползти к ней в постель.
Она всё ещё не ушла и на следующее утро. Она съела все мои хлопья и мясо для сэндвичей. Прошли дни, и она стала как бы ещё одной соседкой по комнате. Вялый начал спать на диване, чтобы ему не приходилось делить с ней постель. Мы не знали, как общаться, но она, казалось, вела себя так, будто была одной из нас. Она смотрела, как мы репетируем, ужинала с нами, даже пила с нами.


Однажды ночью она прокралась в мою спальню. Проскользнула под мои простыни, и мы занялись с ней любовью. Я не сопротивлялся. Это было прекрасно. Её резиновая кожа скользила по мне, соски были как пустышки, её чёрные шарообразные глаза блестели в темноте на меня.
На вкус она была как пряная лакрица. Не рыбная, как я себе представлял. Она была сладкой и наполненной жизнью. Я погладил плавник на её затылке, как будто это были волосы, и уснул в её крепких, удушающих объятиях.
К утру я был влюблён. Вялый сказал, что это не любовь, просто я потерял девственность с ней.
Всё в порядке. Я не против того, что потерял девственность с акулой. Я всегда говорил Вялому, что единственный способ завести девушку - это если она прыгнет ко мне в постель ночью, и мы начнём заниматься с ней сексом. Дело не в том, что я урод, просто я лучше переношу обливание глаз соком халапеньо, чем отказ.
Но для меня всё встало на свои места. Я был влюблён, и несколько недель она была моей девушкой.
Я не понимал, кто она и откуда взялась, но я чувствовал её энергию, когда мы прижимались друг к другу. Её эмоции просачивались в меня через поры её кожи.
Она обнимала меня, пока я писал песни на своей бас-гитаре. Она лизала мою шею своим белым лакричным языком.
Но я не думаю, что она пришла из моногамной культуры. Хотя она спала со мной, она иногда проскальзывала в постель к Вялому или Ленни после того, как заканчивала со мной. Думаю, одного мужчины ей было недостаточно, чтобы удовлетворить её сексуально. Но я знал, что я был тем, кого она любила. Я так думал.


Потом однажды она ушла. Среди ночи она просто ушла и больше не вернулась. Я не знаю, почему она ушла. Может быть, ей нужно было вернуться к себе подобным. Может быть, она знала, что с нами это не может быть вечно.
Но я точно знаю, что она ушла не потому, что больше меня не любила. За день до того, как она ушла, её любовь ко мне была, вероятно, самой сильной из всех. Может быть, именно это её и оттолкнуло. Она боялась своих чувств.
Я всё время думаю, что однажды она вернётся. Она заползёт ко мне в постель и прижмёт ко мне свою твёрдую серую плоть, пока я не заплачу.
Но Вялый говорит, что этого никогда не случится. Он говорит, что ей стало скучно с нами, и она никогда не вернётся.


Фургон полностью упакован и готов к отправке.
- Кто где? - спрашивает Вялый.
- Я поведу фургон, - говорю я.
- Тогда ты поедешь один.
- Почему это?
- Всё упаковано. Место только для водителя. Я отвезу Сраку в своей машине. Ленни может вести свой грузовик или поехать со мной.
Срака наполняет свой рюкзак с «Могучими рейнджерами» банками пива «Пабст Блу Риббон» и направляется к машине Вялого.
- Я тоже поеду с вами, - говорит Ленни.
- Ну, нам пора уезжать. Я обещал Джину, что подвезу его, так что мне нужно пересечь реку, чтобы забрать его.
- Там много хобгоблинов, - говорю я.
- Везде много хобгоблинов, - говорит Вялый.


Они уезжают, и я остаюсь в доме совсем один. Темнеет. Скоро выйдут ночные хобгоблины. Я писаю в раковину в ванной и смотрю на себя в зеркало. У меня начинают появляться морщины. Мне всего двадцать три, но я начинаю морщиться. Должно быть, это из-за всех лет курения и наркомании. Моё тело катится в ад. Прямо как этот город. А, к чёрту.
Если бы у меня был девиз, как у Вялого и Сраки, мой был бы: «А, к чёрту».
Я поднимаю рубашку и рассматриваю шишки на груди. Они стали больше. Вялый предупредил меня использовать презерватив, когда я сплю с женщиной-акулой, но его предупреждение пришло слишком поздно. У меня не было презерватива, когда она в первый раз заползла ко мне в постель, и я не смог помешать женщине засунуть меня в неё без защиты.
Как только эти красные шишки начали появляться на моей коже, Вялый рассмеялся во весь голос.
- Так тебе и надо, - сказал он. - Теперь у тебя какая-то странная венерическая болезнь. Она же спит со всеми подряд.
Шишки по всему моему туловищу, как ветряная оспа. Пара десятков. Они очень чувствительны к моей футболке, ткань натирает их до кожного сала. Я достаю немного лосьона Ленни из его косметички и натираю им шишки.
Они чертовски чешутся, когда я наношу на них лосьон, но он успокаивает, когда кожа его впитывает. Я сдавливаю одну из шишек, чтобы остановить зуд, и оттуда вытекает серая жидкость.
- Что это, чёрт возьми? - спрашиваю я своё отражение в зеркале.
Я вытираю жидкость с груди и чувствую её запах. Она пахнет ею. Как чёрная лакрица.


Я переодеваю штаны и съедаю последнюю сырную палочку, затем порезаю ногу о битое стекло на полу в гостиной.
- Чёрт!
Это один из маленьких осколков, который едва видно, но он чертовски болит.
Что, чёрт возьми, это была за штука, которая влетела в окно? Какое-то существо со щупальцами. Не могу поверить, что Ленни хочет оставить эту штуку себе. Мне следует избавиться от неё, пока его нет дома.


Да, это отличная идея. Он не может серьёзно заботиться об этом существе. Оно, вероятно, заразит нас каким-нибудь инопланетным вирусом или откусит Ленни его острый нос.
Внутри комнаты Ленни существа не видно. Он упаковал его в одну из своих многочисленных коробок. В какую? Они все одинакового размера и формы.
Открываю его коробки по одной. В одной аккуратно сложенные носки с узором «ромбик». В другой - мультфильмы Хи-Мэна на видеокассете. В одной - ланч-бокс, заполненный карточками «Малыши из мусорного бачка» и шоколадным мозгом.
А в одной из них сотни листков бумаги, скомканных в плотные шарики, сложенные, как коллекция. Я разворачиваю один из них. Это рисунок. Рисунок женщины-акулы. Моей женщины-акулы. Он очень хорошо нарисован, линии неровные и шершавые, но выглядит так же, как она… только она мастурбирует в туфлях на высоком каблуке. Я открываю его другие рисунки, и там есть фотографии его друзей-веганов. Они голые и тоже мастурбируют в туфлях на высоком каблуке, в своих прямых кишках. Ближе к низу находятся рисунки его одноклассников по искусству из старшей школы, голые и мастурбирующие в туфлях на высоком каблуке. Я уверен, что где-то здесь есть моя фотография, но я больше не расправляю ни одну из них.


Я нахожу существо в коробке на полу под его кроватью. Он положил полоски газет на дно коробки и держит мерный стакан с водой, а также крышку от банки с солёными огурцами, наполненную зёрнами корма для хомяков. Зачем он держит под рукой корм для хомяков, я понятия не имею. Лужа серой слизи пропитывает бóльшую часть газеты и картона.
Щупальца существа извиваются на меня.
- Тебе пора уходить, - говорю я ему.
Когда я поднимаю коробку, нижние клапаны открываются, и существо выпадает. Его щупальца обвивают мою ногу.
Я вскрикиваю, падаю назад и трясу ногой, чтобы сбросить с себя существо. Оно только крепче сжимает свою хватку. Я встаю и выхожу из комнаты. Чириканье ночных хобгоблинов за разбитым окном. Игла пронзает меня, и я снова падаю на пол. Мой разум становится нечётким. Яд. Оно отравило меня. Что, чёрт возьми, это такое?


Я чувствую себя хорошо. Яд превращает мой мозг в прохладное летнее утро. Мои руки кажутся сахарной ватой, а мой живот - мурлыкающим котёнком. Это чудесно. Я натягиваю рубашку и тру себя, лаская свою заразу, передающуюся половым путём, и вдыхая сладкий аромат лакрицы, который оставила после себя моя любовь.
Это лучший кайф, который я когда-либо испытывал. Лучше, чем гру. Лучше, чем кукуруза с желчью. Мне нужно найти больше этих существ. Разлить их яд по бутылкам и продавать на рейвах.
Я думаю, я влюблён.


Чужак трескается. Его спина распадается на куски, и серая жижа выливается на мою голень.
Дюжина маленьких людей выползает из жижи. Такие же маленькие, как мой самый маленький палец, но имеют человеческую форму. Они полностью взрослые, с грудью и лобковыми волосами. У некоторых из них плавники на голове вместо волос.
Детёныши людей-акул. Они наполовину люди, наполовину акулы. Некоторые выглядят в основном как акулы, другие выглядят очень по-человечески, но большинство представляют собой комбинацию того и другого. Один из детей мужского пола, похожих на человека, смотрит на меня. Это уменьшенная версия меня, выглядит в точности как я. Мой сын.
Это мои дети. Дети женщины-акулы. Все наши ночи незащищённого секса дали нам выводок. Маслянисто-карамельные ощущения, когда миниатюрные люди ползут по моей коже, оставляя следы слизи, к шишкам от заразы, передающейся половым путём, на моей груди. Каждый из них берёт шишку в рот и сосет её, как соски.
Один из них идёт к моей ключице, мой взгляд сосредоточен на нём. Он выглядит как человек, но с большим ирокезом на голове, похожим на плавник. Он пьёт из красной шишки. Серая слизь течёт по его шее и собирается на его голой груди. Он видит, что я смотрю на него, и встаёт, вытирая рот.
- Не волнуйся, Пит, - говорит миниатюрный человек. - Она любит тебя. Я уверен, что однажды она вернётся к тебе.
Я киваю ему, и он снова начинает присасываться.


Улыбка на моём лице становится шире. Мои глаза закрываются, и я позволяю своему разуму плавать в густых серых жидкостях, обнимая своих детей, чтобы согреть их.
Вдыхая пряный сладкий запах чёрной лакрицы.