«За железнодорожными путями» Маркус Кастенхольц

В ту августовскую субботу Брок вышел рано.
Солнце ещё не поднялось над горизонтом. Он взглянул на небо, позволив диким багровым оттенкам на миг обжечь глаза. Ни ветерка, ни намёка на прохладу. День обещал быть таким же удушающим, как и предыдущие три недели. Но сейчас все еще было довольно терпимо. Невыносимо станет позже, когда солнце поднимется высоко в небо. Каждый вдох будет словно глоток жидкого огня. Малейшее усилие заставит пот струиться по коже, будет кружить голову, а перед глазами запляшут звёздочки.
Но выбора у Брока не было. Ему предстоял долгий путь вдоль железнодорожных путей.
Он застегнул чёрный кожаный плащ, с которым не расставался никогда, ни в зной, ни в стужу. Плащ был по колено, с расползшимися швами и потёртостями. Брок штопал его как умел, но портным он не был. Это бросалось в глаза.
Плащ был его защитной броней. Вместе с невидимой, которую он выковал для себя ещё в юности. На них большими воображаемыми буквами значилось: «Весь мир — к чертям». Кроме презрения, ему нечего было предложить.
Дверь дома он запер, но замок был хлипким. Один пинок — и взломщик внутри.
Так и вышло лет десять назад. Скорее всего, подростки. Ворам брать было нечего, бомжи искали бы крышу над головой на ночь, а не устраивали погром.
Унесли всякую ерунду: две бутылки пива, пару DVD-дисков и частично позолоченный зубной протез тётушки Элизабет — фамильную реликвию, которую она потеряла ещё при жизни.
Но хуже был вандализм. Всё перевернули, разбили, изгадили. Кто-то даже нассал в его кровать.
С тех пор Брок стал покидать свой маленький домик ещё реже.
Но нужно признать — дом как будто сам провоцировал на нападение. Он стоял одиноко у железнодорожной насыпи, вдали от людей, других зданий, и цивилизации в целом. Старый, ветхий, давно подлежащий сносу. Крохотный, одноэтажный, с двумя маленькими комнатами. Полвека назад, когда тут ещё был вокзал, здесь жил начальник станции с семьёй.
Сейчас случайный путник решил бы, что дом заброшен. Лишь присмотревшись, можно было заметить небольшой сад за ним — Брок выращивал там овощи и травы. Особенно буйствовал розмарин.
Ближайшие соседи жили почти в километре, на окраине новостроек. Ни с кем из них он не перекинулся и словом. И это его вполне устраивало. Он не хотел заводить друзей, не нуждался в семейных связях. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое.
Мало кто вообще знал о его существовании. Не то, чем он зарабатывал; не то, была ли у него работа. Во всяком случае, пособия он не получал — слухи сразу поползли бы, если б его заметили в центре занятости. Никто не знал, гей ли он, есть ли у него дети, какие-то увлечения — ничего!
А главное, они ничего не знали о том, чем он занимался в своем подвале. Лучше бы они этого так никогда и не узнали. Именно поэтому он спрятал вход и задвинул его шкафом.
Все, что о нем знали, - это то, что Брок — чудак, не такой как все, с отклонениями от нормы. Нормы, которую определяли другие. Эти отклонения делали его подозрительным. Особенно для полиции.
Как тогда, когда его взяли под стражу. Пропала девочка — и его решили проверить «на всякий». Не потому, что против него были какие-то улики, а просто за то, что он не вписывался в общепринятые нормы. Брок отсидел в камере два дня. За это время его дом был разгромлен, а кровать изгажена. Его выпустили, но ущерб никто не возместил. Иногда он задумывался, не был ли весь тот беспорядок вызван не грабителями, а усердием полиции. Тем не менее вход в его подвал они так и не обнаружили.
Несмотря ни на что, он ни разу не пожалел о своем решении переехать сюда. И не только из-за максимального уединения. Решающим фактором стали проходящие мимо железнодорожные пути. Рельсы пролегали у самого порога. Поезда, конечно, гремели, шумели, но он уже почти не замечал этого. Даже ночью. Это стало повседневной жизни. Без них ему уже чего-то не хватало.
Спрятав руки в карманы плаща, Брок зашагал вдоль насыпи. Параллельно путям. В сторону Кирхвайлера, до которого было около двенадцати километров.
Где-то здесь Брок должен был найти то, что искал. Он ломал над этим голову с позавчерашнего дня. Часами следил за сообщениями. Никакого прогресса в расследовании не было, а если и был, то полиция хранила молчание.
Но это не мешало телеканалам трубить об этом без устали. Тема будоражила умы людей и, следовательно, доминировала в новостях.
Его взгляд внимательно блуждал по обеим сторонам путей. Казалось, ничто не ускользает от его внимания. Идти между рельс он не рискнул — тут ходили и скоростные поезда. Расписание он знал наизусть, но иногда оно могло измениться в самые короткие сроки. А ему не улыбалось убегать из-под колёс. Можно было не отделаться только ссадинами и синяками.
Он все еще находился по ту сторону путей. Постоянно оглядывался высматривал следы. Если до Кирхвайлера ничего не найдёт — на обратном пути проверит другую сторону.
Но что значит «ничего не найдет»? Он всегда что-то находил, даже если это было не то, ради чего он сюда пришел. В основном мусор, который путешественники выбрасывали из окон поезда: фантики от конфет, бумажные пакеты из булочных, пустые банки из-под напитков и даже иногда разбитые пивные бутылки. Банки он рассовывал по карманам – их можно было сдать.
На путях попадались экскременты, обрывки использованной туалетной бумаги и гигиенических полотенец, прокладки. Всё, что пассажиры сбрасывали в унитаз, а туалет поезда отправлял на просторах сельской местности.
Часто он находил раздавленных ежей, их кишки были разорваны и разбросаны по земле. Останками тех, кто умер давно, лакомились насекомые, птицы и другие существа. Они засыхали под воздействием жары. Их шипастые панцири лишь отдаленно напоминали ежей, но вскоре и они сгнивали до неузнаваемости.
На другой стороне путей он заметил обезглавленного кота, чья когда-то белая шерсть покраснела от крови. Он не мог быть мертвым давно - вороны еще не добрались до трупа. Только насекомые уже боролись за лучшие места.
Брок уже давно перестал замечать мертвых птиц. От них не осталось ни одной целой тушки, в лучшем случае лишь отдельные части: пучки перьев, крыло, лапка...
Строительство железной дороги прочертило по ландшафту не только просеку, но и полосу смертей. И так будет до тех пор, пока здесь будет ходить поезд, безжалостно сокрушая все на своем пути.
Однако то, с чем Броку до сих пор приходилось сталкиваться, его не интересовало. Ему это было ни к чему. Что он должен был с этим делать?
Он часто возвращался с пустыми карманами. Такова была специфика его работы. Но порой ему везло, и он находил то, чего не ожидал. Например, фазана прошлой весной. Еще издали он услышал громкие, пронзительные крики. Незадолго до этого, видимо, его задел поезд и сломал ему оба крыла. Предположительно региональный экспресс - из-за высокой скорости и связанной с ней силы скорый поезд просто превратил бы его во фрикасе.
Как бы Брок ни недолюбливал людей, он не был бесчеловечным. И он любил животных. Особенно когда они были вкусными, как фазан. Без колебаний он положил конец страданиям птицы, свернув ей шею, а затем с удовольствием отведал жаркого. Приправленного розмарином из собственного сада. Он обнаружил, что розмарин придает превосходный вкус любому виду мяса.
Но обычно Брок находил только всякую дрянь.
«Позапрошлой ночью еще один уставший от жизни человек бросился под поезд», — подумал он. Разумеется, в новостях об этом умолчали, чтобы не наводить безбилетников на глупые идеи. Но Брок все равно узнал об этом через Интернет: 28-летний мужчина. Мотив: очевидно любовные неурядицы. Старая песня. Так банально.
Место самоубийства должно было быть прямо перед ним, примерно в двух километрах от его дома. Точное место, конечно, никто не называл, но Брок услышал вертолет и сразу догадался, что произошло у старого сельскохозяйственного моста. Это был не более чем асфальтированный пешеходный мост, по которому ездили в основном тракторы, и иногда пьяницы во время ночных погонь с полицией.
Но это было еще не все: в среднем раз в месяц кто-то прыгал с него под поезд. Или чаще - в зависимости от времени года. Рельсы описывали там небольшой изгиб. Ни один машинист поезда не смог вовремя затормозить.
Брок часто задавался вопросом, что может чувствовать машинист поезда в такой момент: у него хватило ума затормозить, поезд замедлил ход, но все равно шел слишком быстро. Тормоза оглушительно скрипели и летели искры. Металл по металлу. – Но поезд был и оставался беспощадно мчащимся снарядом.
Машинист поезда был в ужасе. Кандидат в смертники становился все ближе и ближе, становились видны детали. Только приблизительные детали: мужчина или женщина, цвет волос, глаза...
Когда поезд наконец наезжал на него, самоубийца, возможно, кричал. Затем его тело исчезало под колесами или отлетело в сторону. Возможно, он оставлял кровавое пятно на лобовом стекле. Как насекомое на ветровом стекле автомобиля. Только больше, памятнее - трагичнее!
Поезд останавливался, машинист давно уже пребывал в шоке.
Правда уставшему от жизни человеку было без разницы, что чувствовал тот, кто сидел в кабине. Не волновали его и те, кто должен был оцеплять место происшествия и собирать его останки. Тому, кто решил умереть таким образом, было наплевать на все, он уже не мог думать о других. Только о собственном отчаянии. Он не видел шансов на выздоровление, он не мог продолжать, у него не было сил что-либо изменить и вытащить себя из зыбучих песков своих чувств.
Поезда выбирали в основном мужчины. Женщины предпочитали якобы более мягкие, чистые методы: снотворное, вскрытые вены… Мужчины склонялись к более проверенным, «надежным» решениям: повешение, выстрел, поезд… Это происходило быстро, и шанс на спасение был невелик. Нужно было лишь перебороть себя и спрыгнуть с табурета, нажать на курок или встать перед несущимся на тебя на скорости локомотивом.
Брок сомневался, что когда-либо пойдет на смерть добровольно. А если и так, то уж точно не таким образом. Он не хотел стать красным пятном на рельсах. Он также не хотел, чтобы кто-то из спасателей дрочил на его останки — из-за злости и досады на неудобства, вызванные поисками, и потому что ему сейчас хотелось бы делать именно вот это лежа в постели со совей подругой.
Когда он, вспотевший, добрался до сельскохозяйственного моста, то сразу понял, что пришел в нужное место. Именно здесь все и произошло. На большом участке пространства трава и кусты были примяты. Территорию тщательно обыскали, чтобы собрать останки мертвеца. Иногда это оказывалось сложным, все зависело от рельефа. Некоторые самоубийцы под поездом выглядели так, будто их перемололи в измельчителе, а их части разлетались при этом во всех направлениях.
Опыт научил Брока: все зависело от угла, под которым тебя настигали. Иногда тело оставалось относительно целым. Без сомнения, все кости были сломаны, глазные яблоки часто лопались, а ткани приобретали консистенцию детского питания. Но хотя бы не приходилось собирать куски.
Часто находили не всё. Порой фрагменты были слишком малы и незаметны. Капли крови, лоскуты кожи, волосы… Тогда хорошо, если на месте оказывалась пожарная бригада. Они обильно промывали всё из шланга и удаляли кровь с рельсов. Ничто не должно было напоминать о случившемся. Баста, карапузики – кончилися танцы.
Только Брока этим было не обмануть. Он видел всё. А то, чего не видел, дополняло его воображение. Он методично обследовал местность. Он тщательно осмотрел каждый куст, чтобы убедиться, что команда криминалистов ничего не пропустила.
Отделенные части тела часто разбрасывало вокруг, но иногда они застревали в ходовой части поезда, как это произошло раньше с кошачьей головой, по его предположению. Только когда поезд снова набирал скорость, они высвобождались. Или нет. Бывало, оторванную ногу или руку находили крысы или другие твари только на конечной станции. Нельзя было допустить, чтобы такая вкусная еда пропадала.
Именно так считал Брок.
Вероятно, он был зачат в доме у железной дороги. Уверенности не было — он никогда не спрашивал родителей, потому что в детстве так не делают. Единственное, что он знал наверняка, это то, что он родился и вырос в этом доме.
Так уж сложилось, что с самоубийцами на железной дороге он столкнулся в самом раннем возрасте. Косвенно. Когда по ночам из своей комнаты наблюдал за полицейскими машинами и машинами скорой помощи, с их дико мигающими огнями на крышах. Их экипажи пытались спасти то, что еще можно было спасти. Но они всегда опаздывали. Все, что они могли сделать, - это задокументировать происшествие и навести порядок.
Для него это каждый раз было маленькое, болезненное ощущение. Часами, иногда среди ночи, разбуженный воем сирен поблизости, он стоял у открытого окна с отцовским биноклем и наблюдал. А на следующий день шел туда, будто магнитом притянутый. Маленький Брок надеялся найти что-то, что было упущено из виду. Не то чтобы он этого ожидал. Но ему нравились острые ощущения и приятный ужас от того, что он МОЖЕТ там что-то найти.
Когда он наконец-то что-то нашел, его не только передернуло — его тут же вырвало. Он даже не знал, что именно это было. Может, это вообще были не фрагменты самоубийцы, а просто останки животного.
Скорее всего, кусок какого-то органа, предположил он сейчас, имея за спиной многолетний опыт. Или просто клочок мышцы. Мясо. Красное и окровавленное.
Ни за что на свете он тогда не осмелился бы взглянуть еще раз, не то что потрогать эту мерзость. В панике он обмочился и убежал. Будто боялся, что эта штука оживет и погонится за ним.
Но несмотря на пережитый шок, его одержимость не исчезла. Она даже выросла. Зрелище навсегда врезалось в память.
Он вернулся туда на следующий день. Что именно он будет делать с этим куском человека – понятия не имел. Мысли кружились, как карусель. Он не мог удержать ни одной из них, знал только одно: нужно вернуться туда.
Но было поздно. Коричнево-красный кусок исчез. Должно быть, его утащила куница или какой-нибудь другой хищник.
Он был почти рад этому.
Но это был далеко не последний подобный случай, а всего лишь первый. Там, где стоял родительский дом, рельсы часто использовали как орудие смерти. Большинство соседей не обращали на это внимания. В отличие от них, Брок действительно искал этого. Или это искало его.
За окном его спальни регулярно вспыхивали синие огоньки, словно маяк, зовущий его туда. На следующий день Брок иногда находил что-то, что упустили из виду. Он даже не думал сдавать это властям — зачем? Вместо этого он забирал это домой. Что могло случиться? Он был коллекционером и просто брал то, что дарила ему природа.
Надев одноразовые перчатки, он прикасался к этому и чувствовал, как по спине пробегала приятная дрожь, когда его пальцы касались плоти, и кровь сочилась наружу.
Поначалу он довольствовался тем, что забирал эти части домой. Там он разглядывал их, поражённый формами, цветами и структурами. Несмотря на их безжизненность, в них было особое изящество. Даже смерть ничего в этом не изменяла.
Ему было все равно, что другие сочли бы его увлечение патологией. В конце концов, у других была манера изгонять и клеймить любого, кто отклонялся от нормы. А нормой были только они сами. Мерилом всех вещей. Кто определял норму? Большинство? Значит семьдесят лет назад убивать евреев было нормой?
Его родители, возможно, и не убивали евреев, но хотели соответствовать норме. Им он не мог довериться — они бы потащили его к психологу и позволили бы тому делать с ним что угодно, лишь бы в результате их сын стал «нормальным».
Брок не мог хранить свои находки в холодильнике — родители бы сразу их заметили. Приходилось прятать их в своей комнате, в потайном отделе стола. Но через несколько дней они начинали смердеть так, что даже освежитель воздуха не помогал. В конце концов, у него не было другого выбора, кроме как избавиться от мяса. Он выбрасывал его, как бы тяжело ему это ни было. Пусть заберут животные.
Тогда он начал пытаться сохранить его. Консервировать. Он положил оторванную руку в большую банку со спиртом. Получилось неплохо. Не идеально, но лучше, чем позволить ей сгнить. Однако некоторое время спустя он достиг предела своих возможностей. В зарослях он обнаружил нижнюю часть женского тела, включая первую вагину, которую видел в своей жизни. Он не мог понять, как бригада по уборке умудрилась пропустить это. И он не знал, как ему удастся спрятать это от любопытных маминых глаз. И как долго. Да и ёмкости подходящего размера он никогда бы не нашел. Не говоря уже о нужном количестве спирта. Попытайся он его найти, это сразу привлекло бы к нему внимание.
К тому же, обнаружив обнажённую нижнюю часть торса, он почувствовал странное волнение. Ничего подобного он раньше не испытывал. Сперва он мог только заворожённо смотреть.
Он осторожно прикоснулся к ней без перчаток. Пальцы скользнули по бугорку Венеры, добрались до клитора. Исследовал его...
...и не смог остановить внезапное тепло, разлившееся внизу живота и увлажнившее брюки. Жар бешено ударил в виски, сотрясая, словно удар током.
Как ни жаль было остального, но он вырезал пизду перочинным ножом и забрал ее с собой домой. Пока клал ее в большую банку со спиртом, он снова кончил.
Брок улыбнулся. Она все еще была у него, пусть и не очень привлекательная. Но для него это были чистые детские воспоминания.
Нужно было найти способ сохранять крупные объекты. Он начал работать с формальдегидом. Для подростка типа него это было непросто: ни достать, ни оплатить. Да и дорого. К тому же в комнате от формальдегида воняло не меньше, чем раньше, просто по-другому. Какое-то время ему удавалось убеждать маму, что это реактивы для школьных уроков.
Его находки были произведениями искусства. Красивые и изящные. Чудеса природы. Слишком хорошие, чтобы позволить им гнить или стать добычей насекомых.
Он даже пробовал воск - метод, о котором случайно узнал из журнала. После смерти Эвиты Перон были предприняты попытки сохранить ее тело от разложения путем введения жидкого воска в ее клетки. После остывания он обволакивал все вокруг, как вторая оболочка. Длительная, трудоемкая процедура. В итоге тело Эвиты стало похоже на манекен. Только рентген подтверждал, что это не так. Один из солдат, охранявших её от надругательств, сам её изнасиловал.
От воска Брок быстро отказался. Он хотел сохранить свои коллекционные экспонаты, а не превращать их в пластик. Да и технических возможностей для этого у него не хватало. Более того, это было ни с чем не сравнимое ощущение - скользить по ним пальцами и исследовать их всеми органами чувств. Он не хотел это упускать.
Потом умерли его родители. Одновременно. Автокатастрофа. Грузовик переехал их машину. Вот так вот. Его самого там не было, и только поэтому он остался жив. Он хотел бы, чтобы его родителей забальзамировали. Превратить в произведения искусства для вечности. Но врач отговорил его делать это. Не осталось ничего, что стоило бы бальзамировать. Брок только кивнул. Он был совершенно ошеломлен ситуацией. Теперь он считал, что похоронить родителей в безымянной могиле (как они написали в завещании), было большой ошибкой. У него не осталось даже места с их именами, где можно было скорбеть и рыдать.
Когда родители умерли, Брок унаследовал все, что у них было. Немного, но, хватило на дом в пригороде у железной дороги. Если жить экономно и не дотянуть до ста лет (чего он и так не ожидал), этих денег должно было хватить ему на всю жизнь.
О работе не могло быть и речи. Он бросил несколько мест с обучением всего через несколько дней, а также несколько временных подработок. Не из лени. Он просто не умел общаться с людьми. Избегал их, потому что они всегда лишь отвергали его и причиняли боль. Инстинктивно. . Он был из тех, кто не сопротивляется. Из тех, у кого нет поддержки. Некому было его защитить. Даже учителя. Они просто присоединялись к травле.
Он не хотел и не мог сопротивляться. Поэтому он избегал их, пока они были живы.
Он лучше понимал их, когда они были мертвы. Только тогда они становились терпимыми.
Если не сказать вкусными.
Этому открытию он был обязан лишь случайности. Или, вернее, своей небрежности. Это произошло уже в его домике, после продажи родительского.
Подвал был крошечным, не больше кладовки, но он смог обустроить там лабораторию. Во время одного из экспериментов он так увлекся, что забыл обо всем вокруг. Даже о покупке еды. Было воскресенье, он ужасно проголодался, буквально умирал от голода, а ближайшая заправка находилась в восьми километрах. У Брока даже не было велосипеда, чтобы добраться туда.
Идти к соседу и выпрашивать у него кусок хлеба (если тот вообще откроет дверь)? Нет, Брок лучше умер бы от голода. С другой стороны, в морозилке у него лежал свежий кусок ягодицы самоубийцы, который он заморозил на будущее. Похоже пришла пора его приготовить.
Сколь бы сильным ни было первоначальное отвращение, удовольствие в итоге оказалось огромным. Не только из-за голода, а ведь голод — лучший повар. Даже сейчас он вспоминал тот опыт, и в его глазах вспыхивало выражение настоящего экстаза.
Он отрезал лишь тонкий, почти прозрачный ломтик и нерешительно положил его в рот. Как карпаччо. Ни соли, ни масла, ни других приправ. Просто чистое мясо самоубийцы.
Оно было нежным, таяло, как масло. Невероятно мягкое, ему даже не пришлось жевать. Оно просто растворялось на языке. Достаточно было слегка надавить на нёбо, чтобы мясо распалось на волокна.
И это было восхитительно, изысканно. Ароматное, даже без приправ. Слегка сладковатое и терпкое одновременно, почти как копченое. Приятное, не похожее ни на что, что он когда-либо ел раньше. Ему казалось, что он никогда не пробовал ничего более вкусного.
Не прошло и часа, как от куска не осталось и следа. Он не только насладился этим вкусом, но и приобрел новую зависимость.
С тех пор Брок значительно чаще появлялся у железнодорожных путей. Теперь уже не только для того, чтобы пополнить свою коллекцию и любоваться ею. Теперь он еще искал и пищу для своего желудка.
Он внимательно следил за новостями. Даже провёл интернет, чтобы оперативно узнавать о случаях суицида под поездом. Коллекция отошла на второй план. Почти всё человеческое, что он находил, теперь шло в пищу. Если, конечно, было съедобным. Он отказывался от оторванного пениса одного несчастного, предпочтя законсервировать его. Жевать это показалось ему извращением.
Теперь у него была настоящая зависимость от этого. Ему нужна была человеческая плоть, иначе он нервничал, мучился и не мог уснуть. Все мысли крутились вокруг одного: удастся ли завтра добыть следующую порцию.
Без сомнения, все это было вопросом его психики. Мясо самоубийцы не было наркотиком. Но оно оказывало на него именно такое действие. Он нуждался в нем, чтобы почувствовать спокойствие и обрести ясность ума. Как наркоман от очередной дозы.
Однажды он несколько месяцев не находил ничего. Совсем. Не то чтобы люди перестали бросаться под поезда — нет, на это можно было положиться. Но Броку каждый раз не везло: пожарные успевали собрать всё до последнего кусочка.
В отчаянии он проник в морг на кладбище соседнего посёлка. В своём поселке не рискнул: могли заметить, и тогда полиция снова явилась бы к его порогу.
Там у него была полная свобода выбора. Брок чувствовал себя почти как в сказочной стране изобилия, по крайней мере, так ему казалось, когда он с пустым, урчащим желудком шел вдоль ряда из пяти гробов.
В конце концов он сделал выбор в пользу девятнадцатилетней девушки. Он читал о ней. Три дня назад она утонула, купаясь в карьере. Брок открыл ее гроб и залюбовался лежащим перед ним телом. Она была невероятно красива. Сложно было поверить, что она мертва. Если бы ее грудь еще вздымалась, если бы она открыла глаза... Тем не менее он и не думал о том, чтобы раздеть ее и овладеть ею. Он также не стал бы исследовать ее изгибы и гениталии пальцами и мастурбировать. А если такие мысли и возникали, он яростно гнал их прочь. Ведь он не был извращенцем.
Он удалил ее щеки разделочным ножом. За время ее жизни они хорошо напитались кровью из-за того, что их часто использовали при жевании. Гурманы ценили их как величайший деликатес. Хотя и не обязательно человеческие. Хлипкая попытка сохранить благопристойность.
Еще он взял мясо с внутренней стороны ее бедер. Оно также оказалось чрезвычайно нежным и вкусным.
Нагруженный добычей, он отправился домой. Там, не теряя времени, выложил мясо на кухонный стол и отрезал первый тонкий ломтик.
Уже при одном виде у Брока потекли слюни, как у собаки.
Тем больше было его разочарование! Мясо оказалось несвежим, пахло неприятно, какой-то затхлостью. Плесенью. Он поперхнулся, подавил рвотный позыв, и в конце концов он выплюнул его!
В растерянности он попробовал куски из других мест. С тем же результатом.
Должно быть, это была девушка, сказал он себе. Возможно, она заболела. Или принимали лекарства. Или, когда она тонула, в ее организме выделились гормоны, испортившие мясо.
На следующий день он проник в другой морг и отрезал кусок со спины молодого мужчины. Из новостей он знал, что тот погиб после ссоры из-за женщины. Ее муж застал их обоих с поличным на ковре в гостиной. Он зарезал их обоих, после чего повесился.
Двое других участников ссоры, вероятно, лежали в соседних гробах.
Прежде чем Брок испытал еще одно горькое разочарование в доме, он попробовал мясо прямо у гроба.
Тот же результат! Во рту у него никогда не было ничего более отвратительного и жесткого. Как резина. Как мерзко пахнущая резина, только что обгоревшая в огне.
Постепенно до него начало доходить. Мощь удара поезда должна была делать мясо таким нежным. Будто его отбивали гигантским мощным молотом, приводимым в движение двигателем. Плюс адреналин и эндорфины, пропитавшие плоть. Вполне объяснимо. Любой, кто решался на столь отчаянный шаг, пребывал в состоянии сильнейшего химического дисбаланса. И именно этот избыток гормонов придавал мясу особенный вкус. Вот оно, та самая «изюминка».
С этим выводом, впоследствии подтвердившимся, Брок стал умнее. Если уж брать из морга — то только самоубийц под поездом. Риск быть пойманным вызывал дискомфорт, но пока никто, кажется, не догадывался о его занятиях. Он резал мясо с тех участков, которые были скрыты одеждой. Да и кто станет внимательно разглядывать труп человека, бросившегося под поезд?
Но больше всего он любил охотиться сам — идти к путям и искать то, что пропустили другие. Это всегда будоражило, ведь он никогда не знал, что найдет. И каждый раз это была гонка со временем и с конкурентами...
Если что-то умирало, первыми его находили насекомые. Они откладывали в труп личинки, питавшиеся разлагающейся плотью. В случае с трупами, точное время смерти которых уже невозможно было определить, судебная медицина сначала определяла вид насекомого, а затем стадию развития личинки. Это позволяло довольно точно отследить время смерти Крупные животные обнаруживали мертвецов уже после насекомых. Быстрее всех были птицы, опережавшие даже крыс. Они первым делом выклевывали глаза — видимо, это было самым аппетитным.
Брок, разумеется, тоже должен был это попробовать. Но не нашел в них ничего особенного — мерзкая слизь.
Громкое карканье птицы резко выдернуло его из размышлений. Брок замер, оглядываясь. Он пытался определить источник этого резкого звука.
Среди вездесущего птичьего щебета карканье было почти не различить. Рассветало, пробуждалась жизнь. Над холмами нависала кроваво-красная солнце, словно апокалиптический огненный шар, готовый рухнуть и поглотить землю.
Он надеялся, что знает причину этих криков. Брок двинулся на звук, перешел через рельсы на другую сторону. По настилу, словно по пешеходному мосту. Насыпь здесь шла под уклон. Крики доносились оттуда.
Среди кустов и ежевичных зарослей он увидел двух сорок. Они исполняли визгливый танец, но первое впечатление было обманчиво: это была не брачная игра — они сражались за добычу.
С его позиции рассмотреть что-либо было невозможно — растительность стояла слишком густо. Нужно было подобраться ближе!
Он начал осторожно спускаться. Крупный гравий впивался в подошвы ботинок, причиняя боль. Ему давно пора было купить новые ботинки. Но от одной мысли о том, чтобы отправиться за этим в деревню, у него по коже побежали мурашки. Пот стекал со лба в глаза, вызывая жжение. Он раздраженно вытер лицо рукавом. Под плащом уже установился субтропический климат. О запахе и говорить нечего.
На двухметровом спуске он несколько раз чуть не потерял равновесие. Пошатнулся, сильно наклонился и шлепнулся на задницу. Кожаный плащ смягчило удар. Остаток пути вниз он проехал сидя. Наконец достигнув низины, он кряхтел и хватал ртом воздух, как рыба на берегу. Голова кружилась, тело ныло, в конечностях кололо.
Но все это не могло его остановить.
Присутствие человека вспугнуло птиц. С громким стрекотом они взмыли вверх, но остались неподалеку, наблюдая за Броком с верхушек деревьев. У них было время. Они подождут, пока непрошеный гость уйдет, и тогда снова вернутся за своим.
Добыча лежала в ежевичных зарослях. Прочный плащ защищал Брока от колючек. Именно поэтому он его и носил. И еще из-за множества карманов.
Волнение, которое внезапно охватило его, казалось, заставило его сердце остановиться на время одного удара. Инстинкт не обманул его. Окруженный кустами и побегами ежевики, окутанный гудящим облаком мух, лежал Кристоф С.
Фамилию мальчика он не знал. Пресса сократила её, вероятно, чтобы помешать чудакам разыскать телефонный номер его родителей и терроризировать их. Для него это в любом случае не имело значения.
Семилетний мальчик лежал скрытый, фактически невидимый. Если бы не птицы, Брок никогда бы его не обнаружил.
Прошло уже три дня с тех пор, как мальчик после начальной школы так и не вернулся домой. С тех пор ходили разные слухи. Некоторые предполагали несчастный случай, другие — похищение. И, как это обычно бывает, люди сразу же предположили самое худшее - сексуальное преступление. Поиски шли полным ходом. В интернете Брок видел фотографии, как полиция прочесывала участки леса. Они повсюду шарили длинными палками - безрезультатно. Собаки-ищейки тоже не добились успеха. И не без причины. Предполагалось, что тело ребенка было спрятано в лесу. Но оно было совсем в другом месте.
Но Брок сразу заподозрил поезд. Возможно, он просто выдавал желаемое за действительное, но не хотел этого исключать. Единственное, в чем он был уверен, - это то, что он был специалистом в таких делах и явно превосходил любого полицейского. Только такой человек, как он, знал, что самое смертоносное место во всем мире - это железнодорожные пути.
Кристоф С. лежал лицом вниз. Его светлые кудри были покрыты коркой засохшей крови. Через зияющую рану было видно мозг: серый и не вызывающий аппетита. Тем не менее, сороки передрались именно из-за него.
Тело было полностью одето. Значит, над мальчиком не надругались и не убили. И хорошо. Иначе ребенок был бы неинтересен Броку: неподходящий способ смерти, недостаточно нежное мясо. Возможно, он тогда даже анонимно сообщил бы полиции о месте находки. Не для того, чтобы сделать им одолжение, а ради родителей. Даже если они этого вовсе не заслуживали. Как им пришло в голову отпустить семилетнего ребенка из школы домой без сопровождения? Тем более, если рядом проходила железная дорога.
Скорее всего, мальчик бездельничал, в одиночку изучал окрестности, и был сбит поездом. Но не лоб в лоб, иначе тело не отбросило бы так далеко. Должно быть, локомотив задел его по касательной.
Брок ощутил внутренний барьер. Он уже видел и трогал столько трупов или их частей. Почти столько же он съел. И все же это был ребенок! Может, лучше...
Покачав головой, он отбросил сомнения. Не к чему было ломать над этим голову.
Он натянул одноразовые перчатки. Нельзя было оставлять никаких следов, которые могли бы указать на него. Тем более, он не должен был оставлять ДНК. Ведь он не мог забрать ребенка домой. Не сейчас при дневном свете, не в эту невыносимую жару. Ему нужно было спрятать его и забрать следующей ночью, в темноте. Надеясь, что к тому времени его ещё не найдут. А если вопреки ожиданиям всё же найдут, то криминалисты ничего не обнаружит, что указывало бы на Брока.
Чтобы ему снова не попытались приписать убийство…
Он схватил труп за лодыжки и вытащил из зарослей ежевики. Затем перевернул его.
От открывшегося вида его мгновенно затошнило. Желудок резко перевернулся. Он думал, что в отношении жертв железной дороги нет ничего, чего он не видел уже много раз. Но это…
Может быть, потому что это был ребенок?
Брок заставил свой завтрак остаться внутри, проглотив его обратно быстрее, чем он успевал подниматься вверх.
Лицо Кристофа было оторвано. Его грудь тоже была разорвана - одна сплошная открытая рана.
И она не была необитаема.
В плоти копошились личинки. Бесчисленное количество, целые полчища. Они извивались, напоминая Броку живой рис. Их матери были первыми, кто обнаружил труп. Другим насекомым пришла в голову та же идея, и они не теряли времени. Яйца мух были повсюду. Действительно ВЕЗДЕ! Мясо было почти белым от них.
Когда Брок перевернул труп, поднялись настоящие тучи мух. Гудя, жужжа и шумя, они взмыли вверх, ожидая, как и сороки, пока двуногий нарушитель спокойствия снова уберется.
Брок дико замахал обеими руками - тщетно! Их было слишком много. Снова и снова некоторые садились на труп. Здесь у него не было ни единого шанса против них.
Ему нужно было отнести труп в безопасное место. Яйца и личинки он удалит дома, не спеша.
Из внутреннего кармана своего плаща он достал пластиковую плёнку и развернул её. Из другого вытащил рулон упаковочной ленты. У него там было припрятано ещё кое-что: все принадлежности, которые могли понадобиться ему в том, чем он занимался. Он был готов почти ко всему.
Ещё только начав заворачивать мёртвое тело в плёнку, он стал высматривал укрытие для него. Если не найдёт подходящей ямы в земле или пещеры, он положит мёртвого ребёнка обратно в заросли ежевики и дополнительно присыплет землёй и камнями. Это сделает тело более или менее незаметным. Он пометит место и вернётся сюда следующей ночью. С помощью тачки он под покровом темноты перевезёт труп домой.
При одной только мысли об этом Брок почувствовал, как у него потекли слюнки. В ближайшие недели он не будет голодать.