«Атлас ада» Натан Бэллингруд

– Он не понимает, что уже мертв. Я только что прострелил этому парню череп, а он продолжает трепаться. Все говорит мне, что работает на большую шишку и я точно пожалею о том, что появился на свет. И тому подобное. Все его лицо залила кровь. Глаза тоже, так что он ни хрена не видит. Потому-то я смотрю на ствол в руке и думаю: «Какого черта? Работать будем?» А еще думаю: может, этот засранец все-таки прав, и все это мне не по зубам. То есть чувствую, как подкрадывается настоящий страх. И волосы встают дыбом – словно у мультяшки. Потому-то я смотрю на этого парня и говорю: «Падай! Ты мертв! Я тебя застрелил!»
Перед ним на журнальном столике стоит бурбон со льдом. Он делает глоток, затем ставит стакан обратно, на круглый мокрый след. Ровно на то же самое место.
– Знаешь, кажется, он ждал приказа, потому что, как только я это сказал, что? Правильно, бум! Он падает будто подкошенный.
Не знаю, какой реакции он ждет. От нервов у меня начинает дергаться нога, и я не могу ее унять. Я открываю рот, хочу что-то сказать, но вместо слов вылетает нервный смешок.
Он смотрит на меня с удивлением и чуть склоняет голову. Патрик – здоровый парень, но не рыхлый, как я. Под кожей у него не жир, а мышцы. Можно подумать, что шматы мяса сшили вместе и запихали в одежду.
– Что смешного?
– Не знаю. Я думал, ты анекдот рассказываешь.
– Ты совсем чокнутый? Это был не анекдот, ублюдок.
На часах почти полночь, мы сидим на забрызганном кофе диване в темном углу моего грязного книжного магазина в Новом Орлеане, расположенного примерно в квартале от Мэгэзин-стрит. Меня зовут Джек Олеандр. Я живу в однокомнатной квартире над магазином, но, когда полчаса назад Патрик заколотил в дверь, я решил, что нам лучше остаться внизу. Не хочу, чтобы он вторгался в мое личное пространство. Ведь то, что он пришел, – уже плохой знак.
Моя лавка называется «Книжный магазин Олеандра». По большей части, я продаю подержанные книги своей немногочисленной клиентуре: студентам и мятежной молодежи, опьяненной любовью к Кьеркегору или Сэлинджеру. Такой расклад дел мне по душе. Многие книги стоят на полках годами, и кажется, что в каком-то смысле мы сроднились. Когда одна из них покидает родное гнездо, становится даже немного жаль.
Кормит меня, конечно, не магазин. А книги и документы, которые я продаю в подсобке. О ней мало кто знает, но те, кто в курсе, платят очень даже неплохо. Юджин, босс Патрика, как раз из тех, кто знает. Наши пути разошлись при не самых приятных обстоятельствах около года назад. Я надеялся, что больше никогда его не увижу. Присутствие Патрика вселяет страх, а от страха я становлюсь безрассудным.
– Что же это, если не анекдот? Мы уже двадцать минут распиваем бурбон, а ты и не начал говорить о деле. Если хочешь поговорить по душам, давай в другой раз.
Он бросает на меня сердитый взгляд и снова берется за стакан, разглядывая кружащийся в жидкости лед. Он всегда меня ненавидел, так что ему этот визит тоже не доставляет особой радости.
– Нелегко быть твоим другом, – говорит он.
– Не знал, что мы друзья.
Он стиснул зубы.
– Ты тратишь мое время, Патрик. Ты лишь громила, так что, может, до тебя не доходит, но работа в подсобке отнимает много энергии. Сон – очень ценный ресурс. А ты тратишь его, вот уже полчаса сидишь на моем диване, пьешь мой виски и расхаживаешь вокруг да около. Не знаю, сколько еще я выдержу.
Услышав это, он переключается на рабочий режим, и эта перемена – обычно последнее, что видят люди перед смертью. Замечательно, именно этот режим мне и нужен. Теперь он сосредоточен. Осталось не довести все до насилия. Таких, как он, надо осторожно дергать за ниточки. В свое время у меня это неплохо получалось.
– Ты бы следил, – говорит он, – за выражениями.
Я поднимаю руки, показывая ладони:
– Патрик.
– Я пришел к тебе с миром. И уважением.
Это все чушь собачья, но уже плевать. Пора его успокоить. Какие же эти мачо хрупкие цветочки.
– Патрик. Извини. Правда. В последнее время я почти не сплю. Устал, потому и делаю глупости.
– Это недостаток. Просыпайся уже и слушай меня внимательно. Я рассказал тебе эту историю по двум причинам. Первая – чтобы ты перестал болтать всякую тупую хрень вроде той, что только что сказал. И чтобы вспомнил, с кем имеешь дело. Вижу, не вспомнил. Вижу, что слишком тонко намекнул.
– Серьезно, Патрик. Я…
– Если снова меня перебьешь, сломаю тебе правую руку. Вторая причина, по которой я рассказал эту историю, – дать тебе понять, что я в жизни много чего повидал. Чтобы ты, когда я скажу, что случившееся пугает меня до усрачки, просто сел и, мать твою, внимательно послушал, о чем я толкую.
Он замолкает и пристально смотрит на меня. Через несколько секунд я понимаю, что можно начинать отвечать.
– Я весь внимание. То, что ты собираешься мне рассказать, связано с Юджином?
– Ты знаешь, что да. Иначе зачем мне тащиться сюда?
– Патрик, расслабься. Извини, что разозлил. Еще стаканчик? Давай налью тебе еще стаканчик.
Я вижу, как в его глазах сверкает гнев, и начинаю подозревать, что в этот раз слегка перестарался. Не знаю, смогу ли от него убежать.
Но он откидывается на спинку дивана и расплывается в улыбке. Выглядит очень неестественно.
– Надо же, а ты за словом в карман не лезешь. И как тебя такого еще не отделали?
Он встряхивает лед в стакане.
– Давай, вперед. Плесни мне еще. Выкурим трубку мира.
Я наливаю нам еще одну порцию. Он опустошает стакан одним медленным залпом и снова протягивает его мне. Я снова наливаю. Кажется, он расслабляется.
– Ладно, начнем. Есть один парень. Гадкий мелкий ловчила по имени Тобиас Джордж. Он из тех крыс, что вечно ползают по городу, лезут во всякое дерьмо, поганят себе жизнь, а ты их даже не замечаешь. Понимаешь, да?
– Да.
Мне знакомо имя, но ему я об этом не говорю.
– Единственная причина, почему мы про него знаем, – потому что обычно он проворачивает свои делишки, отстегивает процент Юджину, и все счастливы. Но тут у этого гаденыша случается приступ амбициозности. Он грабит казино Юджина и сбегает с кучей денег. Чистое самоубийство. Кто знает, что нашло на этого парня? Может, какая заветная мечта засела шилом в заднице. Так вот, мы выходим на его поиски, но он исчезает. Получаем сообщение, что он ушел на юг и залег на болотах. Не где-то в порту Форшон, а в прямом смысле где-то на болотах в гребаной лодке. Юджин в ярости, но ты сам знаешь: побесится, покричит пару дней, а потом пошлет все к чертовой матери. Ради крысы бороться с аллигаторами? Через какое-то время мы просто решили, что он сгинул навсегда. Ну, понимаешь, да?
– Но он не сгинул.
– Точно. Мы пронюхали о нем через пару месяцев. Теперь он подался в другую степь. Продает артефакты из Ада и зарабатывает на этом кучу денег.
– Всего лишь очередная афера, – говорю я, прекрасно осознавая, что это не так.
– Не афера.
– Откуда тебе знать?
– Не бери в голову. Главное – мы знаем.
– Украл деньги и сбежал. Это больше по твоей части, Патрик.
– Это тоже не бери в голову. Когда придет время, я сделаю свою работу. Не буду вдаваться в подробности, потому что это неважно, так что, если кратко, то Юджин хочет включиться в игру. Он не желает терять рынок, после того как Тобиас окажется в земле. Нам известно, что у подонка есть книга, с помощью которой он достает товар. Атлас. Он нужен нам, и мы хотим знать, как он работает. А это уже по твоей части, Джек.
Я чувствую, как все внутри сковывает холод.
– Мы так не договаривались.
– Что я могу тебе сказать?
– Нет. Я…
В горле пересохло. Нога снова задергалась.
– Юджин сказал, что мы больше не сотрудничаем. Он лично мне это сказал. А теперь нарушает данное обещание.
– Опять твоя болтовня.
Патрик опустошает стакан и встает с дивана.
– Поехали. Скажешь ему это лично, посмотрим, как пойдет.
– Сейчас? Посреди ночи?
– Не волнуйся, ты его не побеспокоишь. В последнее время он почти не ложится.


Я всю жизнь провел в этом городе. Был типичным толстым белым сопляком из приличной семьи, которому уготовано безрадостное капиталистическое рабство. Но в какой-то момент сбился с пути: меня соблазнили старые книги. И мне захотелось прожить свою жизнь в тумане пергаментной пыли и старого клея. Я поступил в ученики к переплетчику, скрюченному старику-каджуну по имени Рене Оквин, оказавшемуся некромантом в прошлом, для которого переплетение старых гримуаров было источником дополнительного заработка. Я кое-чему у него научился и в результате получил должность библиотекаря в Академии Урсулинок. А когда Юджин и его люди решили влезть в бизнес, из-за чего случилось кровавое столкновение с сектантами, одержимыми Свитком Дамокла, я уволился из Академии и начал карьеру книжного вора. Проработал на Юджина пять лет, прежде чем наши пути разошлись. Когда я ушел, мы оба понимали, что больше не встретимся.
У Юджина есть бар в Мид-сити: там нет магазинов одежды, притонов фетишистов или сборищ готов, как во Французском квартале, как нет и представительного внешнего лоска Центрального делового района и района Гарден. В Мид-сити можно делать все, что захочешь. Патрик едет вдоль канала, затем паркуется перед домом. Он ведет меня на крыльцо и внутрь, где нас встречает порыв прохладного воздуха, принося облегчение от жары, которая не ослабевает даже ночью. Музыкальный автомат крутит избитую композицию, а за барной стойкой гнездятся четыре или пять призрачных фигур. Ни одна из них не оборачивается, когда мы проходим мимо. Патрик ведет меня вниз, в кабинет Юджина.
Я еще не достиг последней ступени, а Юджин уже приветствует меня.
– Привет, толстяк! А вот и наш толстяк! – Он выходит из-за стола с распростертыми объятиями.
Моделью с обложки его тоже не назовешь. Остатки седых волос тянутся длинными тонкими зачесанными линиями по всему черепу. От алкоголя поплыло лицо. Грудь кажется вдавленной, будто что-то внутри сломалось и тело проваливается внутрь себя. Он приветственно кладет руку на плечо, и я стараюсь не вздрогнуть.
– Ты только посмотри. Только посмотри на себя. Хорошо выглядишь, Джек.
– Ты тоже, Юджин.
Его офис чистый и прибранный. Письменный стол и несколько мягких стульев, а у дальней стены, под огромной картиной Михалопулоса, стоит диван. Напротив стола – мини-бар и дверь, ведущая в переулок. Позади него маски для карнавала Марди Гра расставлены так, что кажется, будто духи собрались на консилиум. Юджин – детище Нового Орлеана до мозга костей, и покупается на любую ничтожную ложь, которую город про себя рассказывает.
– Слышал, у тебя теперь есть девчонка. Как там ее, Локи? Ликми?
– Лакшми.
Уже на этих словах мне становится не по себе.
– Да ладно тебе, Юджин. Давай не будем об этом.
– Ты смотри как приказывает. Какой самостоятельный и взрослый. Патрик не причинил тебе никаких неудобств? Его иногда заносит.
Патрик даже не моргает. Он выполнил свою роль и теперь превратился в статую.
– Нет. Совершенно никаких. Прямо как в старые добрые времена.
– Надеюсь, не в точности как в старые добрые времена.
Он усаживается за стол и жестом приглашает меня присесть. Патрик подает выпивку и отступает за мою спину.
– Я просто не понимаю, зачем понадобился тебе, Юджин. Тебе не заплатили. Но ведь для таких случаев ты держишь своих ребят.
Юджин откидывается на спинку стула, делает глоток и изучающе смотрит на меня.
– Не валяй дурака, Джек. Хорошо? Не притворяйся, что не знаешь о Тобиасе. Не обесценивай работу моих информаторов.
– Да, я знаю о Тобиасе, – признаюсь я.
– Расскажи, что знаешь о нем.
Я никак не могу сесть поудобнее. Кажется, что на груди висят оковы. Я делаю последнюю попытку:
– Юджин. У нас был уговор.
– У тебя что, проблемы со слухом? Мне повторить громче?
– Он начал продажи два месяца назад. У него был камень размером с теннисный мяч, но тяжелее, чем телевизор. Все думали, что он трепло, смеялись над ним. За камень он выручил небольшие деньги, совсем чуть-чуть. Но кто-то пронюхал об этом. Пошли слухи. После этого он выставил на продажу пятисантиметровый кусок обугленной кости. И выручка за него была намного больше.
– Эту кость купил я.
– О, черт.
– Знаешь почему?
– Нет, Юджин. Откуда мне знать?
– Не забывайся. Я не могу знать, что тебе известно, а что нет. Ты – скользкий кусок грязи, Джек. Ты – человек-таракан. Я не могу тебе доверять. Так что не умничай.
– Извини. Я совсем не это имел в виду.
– У него хватило наглости связаться со мной напрямую. Он хотел лично сказать, что собрался продавать. Поставил меня в приоритет. Это мой сын, Джек. Эта кость – часть бедренной кости моего сына.
Я осознаю́, что перестаю понимать происходящее. Кровь прилила к голове, и все вокруг завертелось. Я сжимаю подлокотники стула, чтобы найти хоть какую-то опору.
– Откуда… Откуда ты знаешь?
– Спросил у знающих людей. Хватит глупых вопросов. Я не в настроении выслушивать твои глупости.
– Хорошо.
– Ты занимаешься книгами и поэтому здесь. Мы отследили его до старой лачуги на болотах. Ты поедешь туда за книгой.
Меня охватывает паника:
– Ты хочешь, чтобы я поехал туда?
– Патрик поедет с тобой.
– Я таким не занимаюсь, Юджин!
– Черта с два! Ты же вор и постоянно этим занимаешься. Патрику не под силу прочесть даже дешевый журнал. Так что ты едешь.
– Так пусть он привезет книгу сюда! Какой мне смысл ехать?
Юджин пристально смотрит на меня.
– Ну же, Юджин. Ты дал слово.
Я не успеваю среагировать на движение Патрика. Он хватает меня за шею и прикладывает головой о стол с такой силой, что под скулой трескается пепельница. Стакан падает из рук, и я слышу, как лед глухо стучит по ковру. Патрик не дает мне подняться и свободной рукой обхватывает горло. Я не могу дышать.
Юджин наклоняется, сложив руки за спину, будто рассматривает любопытный и в то же время слегка отвратительный экспонат.
– Хочешь увидеть его? Хочешь увидеть моего сына?
Я похлопываю Патрика по руке, думая о том, как это странно и интимно. Я качаю головой. И пытаюсь подобрать слова. Перед глазами все плывет, мир начинает закручиваться темной пружиной.
Наконец Юджин говорит:
– Отпусти его.
Патрик меня отпускает. Я соскальзываю со стола и больно приземляюсь на пол; вместе со мной падает разбитая пепельница, осыпая меня пеплом и окурками. Задыхаясь, я валюсь на бок.
Юджин кладет руку мне на плечо.
– Джек, ты в порядке? У тебя всё в порядке? Поднимайся. Не знал, что ты такая истеричка. Вставай уже, мать твою.
Через несколько минут, когда я наконец усаживаюсь обратно, Патрик протягивает платок, чтобы я вытер с лица кровь. Я не смотрю в его сторону. И ничего не могу сделать. Сопротивление бесполезно.
– Когда мы отправляемся? – спрашиваю я.
– Да гори оно все синим пламенем, – решает Юджин. – Выезжаете прямо сейчас.


Рассвет встречает нарастающей жарой и медленным потоком света, проникающим сквозь кипарисы и висящие бороды мха, пока мы на катере на воздушной подушке рассекаем болота в добрых пятидесяти километрах от Нового Орлеана. Мы с Патриком сидим на носу, пока старик, чья кожа похожа на дубленую шкуру животного, везет нас по ему одному видному пути. Наше движение нарушает покой местной фауны: я то и дело вздрагиваю от очередного сильного всплеска то змеи, то черепахи, то ондатры. И представляю, как вслед за нашей лодкой скользит два десятка аллигаторов, отслеживая движение желтыми рептилоидными глазами. Катер огибает рощу деревьев и выходит на водную поляну, и я бы не удивился, если бы увидел бронтозавра, пробирающегося по мелководью.
Но вместо этого вижу ряд огромных дрожащих пурпурных цветков, в каждом из которых белеет человеческое лицо с разинутым ртом и слепыми глазами с бельмами. Потрясенный их видом, я не могу вымолвить ни слова; наш проводник не сводит взгляда с горизонта, словно отказывается признавать происходящее необычным. Глаза насажены на стебли камыша; меж ветвей деревьев тянутся огромные воздушные змеи из плоти; легкий ветерок подхватывает одного из них, и тот безмятежно скользит по воздуху, пока не совершает мягкую посадку на поверхность воды, складывает крылья и исчезает во мраке глубины.
Наш проводник указывает вперед, и я вижу лачугу: небольшая однокомнатная архитектурная катастрофа на коротких сваях, расположенная на опасном берегу и нависающая над водой. Маленькая лодочка привязана к переднему крыльцу, которое служит причалом. Кажется, только по воде сюда и можно добраться. Или выбраться. Грязный флаг Конфедерации висит в дверном проеме вместо двери. Мгновение спустя он отлетает в сторону, и в проеме появляется человек в одних шортах, цепляющихся за узкую талию, – вот и Тобиас Джордж. Под кожей у него одни хрящи да кости. Лицо ничего не выражает, пока мы скользим по воде к причалу.
Патрик встает еще до того, как мы швартуемся, несмотря на предостережение проводника. Одну руку он держит на бедре, словно Вашингтон, переправляющийся через Делавэр. И только собирается высказать крепкое приветствие, как нос катера бьется о причал; Патрик начинает размахивать руками подобно мельнице и чудом не падает в болото.
Тобиас никак не реагирует на происходящее, а вот наш проводник не отказывает себе в удовольствии и смеется.
Патрик удерживает равновесие и хватается руками за причал, выползая из лодки, подобно ребенку, который учится ходить. И я благодарю Бога за то, что мне довелось это увидеть.
Тобиас не собирается нам помогать.
Я осторожно вылезаю следом.
– Жди нас здесь, – говорю я проводнику.
Он кивает, глушит мотор и выуживает из кармана рубашки пачку сигарет.
– Зачем приехали? – спрашивает Тобиас.
Он еще ни разу на меня не взглянул. Его взгляд прикован к Патрику: он знает, что с Патриком шутки плохи.
– Сумасшедший ты ублюдок, Тобиас. Что ты, черт возьми, творишь?
Тобиас поворачивается и исчезает в лачуге, флаг Конфедерации закрывает проход.
– Заходите, что уж.
Мы заходим. Внутри еще жарче. Воздух застоялся: кажется, что помещение не проветривали лет двадцать, а еще здесь несет марихуаной. Дрейфующие пылинки видны в лучах света, идущих от окна, прикрытого потрепанной и заляпанной тушками насекомых пластиковой заслонкой. В комнате почти нет мебели: одна-единственная кровать с матрасом слева у стены, дешевый раскладной стол, складной пластиковый стул и комод. Рядом с кроватью стоит походная плита с маленькой кастрюлькой и несколько банок технического спирта для разогрева. На столе лежит кучка тускло-зеленых окурков, несколько пачек сигаретной бумаги и зажигалка.
В задней стене есть еще одна, плотно закрытая дверь. Стоило сделать к ней несколько шагов, как я сразу понимаю, что за ней не ждет ничего хорошего. По мере приближения воздух портится, оседая в горле скверной сальной пленкой, всасывающейся в плоть. Жестокие фантазии наливаются в коре мозга подобно грозди опухолей. Я стараюсь не подавать виду, что представляю, как выковыриваю глазные яблоки своих собеседников зазубренной ложкой для грейпфрута.
– Не ходи сюда, Патрик, – говорю я.
Не надо, чтобы он видел подобное.
– Что? Почему?
– Поверь мне на слово. Именно за этим ты меня сюда и привез.
Тобиас бросает на меня взгляд, будто наконец понимает цель моего присутствия. И все-таки его сложно разгадать: лицо по-прежнему ничего не выражает.
– Так вы здесь, чтобы убить меня? – спрашивает он.
Патрик уже достал оружие. Но пока целится в пол, не сводя глаз с Тобиаса. Кажется, что-то обдумывает. Я понимаю: что бы ни находилось за этой дверью, оно влияет на него. Грязные маленькие пальчики уже ухватились за мозг Патрика и тянут из него темные мыслишки.
– Тебе решать, – отвечает он. – Юджин хочет поговорить.
– Ага, конечно. Ни за что.
Жестокость оживает и медленно ползет по комнате. Я понимаю, почему Тобиас решил вечно оставаться под кайфом.
– Нам нужна книга, Тобиас, – говорю я.
– Что? Ты кто такой? – Он смотрит на Патрика. – О чем он говорит?
– Ты знаешь, о чем. Неси книгу.
– Нет никакой книги!
Он искренне озадачен, и меня это беспокоит. Не знаю, как скажу Юджину, что не достал книгу. Только я собираюсь спросить, что за дверью в дальней стене, как слышу за спиной скрип дерева, и висящий флаг отплывает в сторону, заливая лачугу светом. Я оборачиваюсь, а испуганный Патрик вскидывает оружие.
Человек в дверном проходе очерчен солнечным светом: он – темный силуэт, черная дыра в пространстве. Высокий и стройный, волосы обрамляют голову языками огня. На мгновение мне кажется, что я чувствую запах гари. Он входит в лачугу, и сразу становится понятно, что с ним что-то не так, хотя трудно объяснить, что именно. Его аура деформирована, и сигналы тревоги, исходящие от нее, доходят до центра моего мозга. Он делает еще один шаг и ступает в просеянный через окно свет; может показаться, что своим усталым и изможденным видом он ничем не отличается от изъязвленного нищетой деревенского мальчишки, но все же его приближение я чувствую кожей. А еще чувствую, как кривятся губы, и с трудом заставляю себя не показывать отвращения.
– Тоби? – спрашивает он молодым и бесстрастным голосом. Совершенно обычным голосом. – Брат скоро вернется. Что это за люди?
– Привет, Джонни, – отвечает ему Тобиас через мое плечо. Теперь я отчетливо вижу, что он нервничает, и, хотя взгляд остается прикован к Джонни, он излучает напряжение, словно не знает, с какой стороны ждать нападения.
А я знаю.
Патрика и ему подобных страх толкает на низость – таковы их инстинкты. Он стреляет.
Один-единственный раз, но быстро и точно. Патрик – профессионал. Звук выстрела сотрясает воздух лачуги и пуля пробивает череп Джонни еще до того, как я успеваю вздрогнуть от громкого звука.
Я моргаю. В ушах пищит пронзительный звон. Патрик не двигается и стоит в стойке: взгляд направлен вдоль вытянутой руки и ствола, а на лице застыло пустое выражение. Вот его истинное лицо. Тобиас опускается на одно колено, закрыв уши ладонями, и шевелит губами. Кажется, он что-то кричит. Джонни недвижно стоит у дверного проема, будто пуля, прошедшая через его черепную коробку, имела ту же силу, что и очередное неприятное высказывание. Флаг за его спиной заляпан темными сгустками мозгового вещества.
Он переводит взгляд с Патрика на Тобиаса и что-то говорит. Я едва слышу его из-за звона в ушах.
– Что же мне теперь делать? – спрашивает он.
Я делаю шаг и мягко заставляю Патрика опустить руку.
– Ты что, мать твою, издеваешься? – говорит он, не сводя глаз с Джонни.
– Патрик, – зову я.
– Я, что ли, на хрен, проклят? Серьезно? Я прострелил тебе мозги!
Пулевое отверстие в правой скуле Джонни размером с монету в десять центов. Из него струится тонкий ручеек крови.
– Придурок, – отвечает Джонни.
Тобиас встает, разведя руки в стороны, словно пытается разнять двух воображаемых боксеров.
– Ради всего святого, давайте успокоимся!
Он отводит Джонни к кровати, усаживает его на матрас, убирает с лица светлые волосы и исследует след от пули. Затем поворачивает голову, чтобы лучше рассмотреть выходное отверстие.
– Черт побери! – ругается он.
Джонни щупает затылок рукой и говорит:
– Ничего себе.
Я тоже решаюсь посмотреть. Затылка больше нет, и череп превратился в чашу, заполненную свернувшейся кровью. В каше виднеются маленькие дымящиеся угольки.
– Патрик, – говорю я. – Остынь.
Он все еще не в себе. Я вижу, что он пытается уложить произошедшее в голове.
– Мне нужно убить их, Джек. Нужно. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Что происходит?
Тут оживляется Тобиас:
– Я ведь нашел этому парню работу в забегаловке! Что мне теперь делать?!
– Тобиас, сейчас тебе лучше заткнуться, – говорю я не сводя глаз с Патрика. – Патрик, ты слышишь меня?
Мне самому с трудом удается сохранять самообладание. Перед внутренним взором разыгрывается сцена, где я выбиваю пистолет из его рук, а затем ударяю его им снова и снова, пока не проломлю череп. Единственное, что удерживает меня от осуществления этого плана, – абсолютная невозможность подобного развития событий.
Как только я задаю вопрос, его стеклянные глаза оживают. Какой бы обрывок импульса человечности ни сподвиг его ответить, что бы ни заставило его ухватиться за проблеск разума, возникший посреди кипящей кровавой бойни в сознании, все исчезает в вялой привычной угрозе.
– Не смей так со мной разговаривать. Я не ребенок.
Я оборачиваюсь. Матрас залит кровью. Тобиас ревностно старается минимизировать ущерб, но я не понимаю, чего он пытается достичь. Куски мозга собраны в кучку на матрасе – кажется, он вычищает чашу черепа. Джонни сидит с несчастным видом, опустив плечи.
– Я думал, здесь все будет по-другому, – говорит он. – Но всякое дерьмо меня так и преследует.
– Атлас, – требую я.
– Пошел ты, – отвечает Тобиас.
Я шагаю к закрытой двери. Лучше сам узнаю, что за ней, чем буду ждать, пока Тобиас все расскажет. Когда я касаюсь ручки, меня обдает горячей волной эмоций – смесью страха, ярости и жажды расправы. Она сжигает дотла все остатки инстинкта самосохранения. Начинает казаться, что, как только я открою дверь, горнило испустит огненный выдох и испепелит нас всех. Какая-то часть меня надеется на такой исход.
Тобиас кричит:
– Не надо!
Я открываю дверь.
На табурете в пустой комнате размером с чулан лежит обугленный череп, испускающий масляный дым из трещин. Черная плесень, покрывшая табурет, расползается по стенам. Электрический разряд бьет мне прямо в голову. Временно́е пространство смещается, перепрыгивая между секундами как заевшая пластинка, и весь мир вокруг проигрывается резкими стоп-кадрами. Из черепа сочится речь – вязкий, трескающийся звук, – с таким ломаются кости и плавятся камни. Глаза начинает щипать, и я зажмуриваюсь. Кожа на лице покрывается волдырями.
– Закрой! Закрой дверь! – кричит Тобиас, но мне кажется, что он обращается не ко мне. Как будто актер на сцене, произносящий реплики. Из его глаз струится кровь. Патрик расплывается в широкой улыбке, а его глаза похожи на кровавые фары. Он яростно мнет правое ухо, словно выкручивает черенок яблока. Джонни тихо сидит на матрасе, держа в руках кучку собранных мозгов, и раскачивается взад-вперед как расстроенный ребенок. Боль возникает в предплечьях, и я не сразу осознаю, что расковыриваю их ногтями. И не могу остановиться.
Снаружи по болоту проносится звук, похожий на береговую сирену, – глубокий рев в ответ на язык Ада, прозвучавший из чулана.
Тобиас пролетает мимо и с силой захлопывает дверь, чем мгновенно прекращает эффект черепа. Шатаясь, я направляюсь к пластиковому стулу, но не успеваю дойти и падаю, ударяясь плечом о столик и роняя на пол все составляющие самокруток Тобиаса. Патрик со всхлипом выдыхает и прислоняется к стене, прикрывая ладонью истерзанное ухо. Левая часть его лица в крови. Ладонью он трет правый глаз, словно пытается избавиться от соринки.
– Что это, черт возьми, такое?!
Кажется, эти слова произношу я. Хотя не уверен.
– Это твой долбаный Атлас, идиот, – отвечает Тобиас. Он подходит ко мне, опускается на пол и начинает собирать разбросанные окурки и бумагу. Затем принимается крутить косяк. Его руки здорово трясутся, так что получается не сразу.
– Так это череп? Книга – это череп?
– Нет. Технически – это язык внутри Черепа.
– Какого дьявола?
– Просто заткнись на минуту.
Он доделывает косяк, поджигает его и делает длинную глубокую затяжку. И предлагает мне.
На одну абсурдную долю секунды мне кажется, что мы сидим в общежитии университета. В соседней комнате нет никакого обугленного, разъедающего воздух черепа. Сидящего на кровати с кислым видом парня с раздробленным черепом – тоже. Я смеюсь, хотя не сделал ни одной затяжки.
Тобиас резко выдыхает, наполняя воздух сладким дымом.
– Попробуй, дружище. Я серьезно. Поверь, оно того стоит.
Я верю. И моментально чувствую, как в комнате падает давление. А потрескивание импульса жестокости, которое стало уже привычным, стихло до низкого гудения. Тело возвращается в состояние крайнего испуга, которое после произошедшего ощущается как монастырский покой.
Я предлагаю Патрику присоединиться к нам.
– Нет. Я не травлю себя всяким дерьмом.
Он аккуратно прикасается к уху, пытаясь оценить степень повреждения.
– Патрик, вчера ты в одиночку вылакал полбутылки сорокапятипроцентного виски. Что-то тут не сходится.
Он выхватывает у меня из рук косяк, глубоко затягивается и закашливается так сильно, что кажется, его сейчас вырвет.
С матраса раздается смех Джонни. Это его первое проявление радости с тех пор, как ему разнесли голову.
– Салага!
Голова Джонни меняет форму. Обломки кости у выходного отверстия разгладились и выросли примерно на два с половиной сантиметра. В пулевом отверстии под глазом виднеется новый крошечный кусочек.
– Нужно выбираться отсюда, – говорю я. – Эта штука ведет прямое вещание из Ада. Такое нам не по силам. Пора возвращаться.
– Мы забираем ее с собой.
– Нет. Оставляем.
– Это не обсуждается, Джек.
– Я не поеду в одной лодке с этой штукой. Хочешь – бери, но тогда поедешь один.
Патрик кивает и снова затягивается. В этот раз он почти не кашляет. И передает сигарету мне.
– Без проблем. Но ты должен знать, что после моего отъезда тут никого не останется. Ты ведь понимаешь, о чем я?
Сначала, нет. Однако через несколько секунд – да.
– Ты шутишь? Убьешь меня?
– Тебе решать.
Впервые с тех пор, как он появился прошлым вечером на пороге моего магазина, я чувствую настоящее отчаяние. Все, что случалось со мной до этого момента, имело прецедент. Я давно знаю, что можно связаться с Адом, хоть никогда и не подбирался к нему так близко. Но впервые смерть явственно материализовалась передо мной. Мне всегда казалось, что я встречу ее с каплей хладнокровия, или, по крайней мере, со стоическим смирением. Но сейчас я рассержен, мне страшно, и на глаза наворачиваются слезы.
– Черт возьми, Патрик. Я не понимаю.
– Послушай, Джек. Ты мне нравишься. Ты слабак и трус, но тут ничего не поделаешь. Будет лучше, если ты поедешь со мной. Мы отвезем череп Юджину, как он и просил. А Тобиас получит по заслугам. Ты вернешься в свой пыльный книжный магазин, и все будет хорошо. Но здесь никто не останется.
Тобиас не обращает внимания на его слова. Он прислонился к кровати с новым косяком, которым не собирается ни с кем делиться. Не знаю, значит ли это, что он смирился со своей судьбой или слишком далек от реальности, чтобы понять, о чем речь.
Я не знаю, что сказать. Может, говорить больше нечего. Может, мы исчерпали все слова. И ничего не осталось. Я еще чувствую, как приглушенная трансляция черепа воздействует на мой мозг и заставляет меня жаждать пули. Я с ужасающим наслаждением предвкушаю звук выстрела. И задаюсь вопросом, подарят ли мне вылетающие из черепной коробки мозги ощущение полета.
По болоту снова разносится рев. Глубокий громкий рев, подобный бесконечному вою гор.
Джонни улыбается.
– Брат вернулся, – говорит он.
Патрик выглядывает за флаг.
– Ты о чем?
Тобиас поднимает руку над головой и вытягивает указательный палец, объявляя о намерении высказаться. Веки нависают над глазами. Он успел выкурить косяк, который сделал для себя.
– Это Адское Чудовище. Я вам про него не рассказывал?
Я смеюсь. И не могу остановиться. Неприятное чувство.
Джонни улыбается мне, ошибочно истолковывая мой смех.
– Оно появилось тогда же, когда и я. Думаю, следило за мной. Тоби называет его моим братом.
В его голосе сквозит тоска.
Патрик отводит флаг на несколько сантиметров дулом пистолета. Он быстро выглядывает наружу, затем отстраняется от входа. И смотрит на меня.
– Мы здесь застряли. Катера нет.
– Что? Он уехал без нас?
– Не совсем.
Теперь наружу выглядываю я.
От катера осталась куча погнутого металлолома, а клетка на огромном моторе превратилась в запутанный клубок. На палубе в черной луже лежит рука нашего проводника и кусок его торса. А тварь, сделавшая это, лениво плавает по кругу на расстоянии – ее передвижения выдают расходящиеся на поверхности воды круги. Судя по волнам, эта штука размером с городской автобус. Она всплывает на поверхность, обнажая рябую серую шкуру и пучок острых глазных стебельков, тянущихся к небу, затем поворачивается на бок, и из воды показывается черная трещина. Именно из этого нагноившегося разрыва доносится зов, способный расколоть камень и происходящий из самых недр земли. От этого звука стынет кровь, и я падаю на колени.
А затем отползаю подальше от дверного проема. Патрик наблюдает за мной с печальной отчаянной надеждой, моментально позабыв о твердом намерении убить, словно существует лишь мне одному известный трюк, с помощью которого можно изгнать эту тварь туда, откуда она пришла, и с помощью которого я смогу излечить боль, которую неумелый вор-тряпка по имени Тобиас Джордж принес в этот мир.
Но я не смогу. Никто не сможет.
В чулане за закрытой дверью череп продолжает разваривать воздух.


Самую сильную боль причиняет язык. Эти ужасные слова. Пока тварь мается в болоте, нам не выйти из лачуги, и я подозреваю, что она уйдет, лишь когда перестанет вещать Атлас.
– За что ты так с ним? – спрашивает Патрик.
Мы сидим небольшим кругом, передавая друг другу косяк. Если кто нас видел, подумал бы, что мы – друзья.
– Зачем ты прислал кость его мертвого сына?
– Ты серьезно? Уж кто-кто, а Юджин это заслужил. Он оскорбил меня. Унизил. Все эти годы я отдавал ему часть своих честно заработанных денег, выполнял его приказы, доносил о том, о чем ему следовало знать. А в ответ не получал ни «спасибо», ни «отличная работа». Только желчь. Насмешки. С сыном все было намного хуже. Постоянно распускал руки. Давал подзатыльники. Или даже пощечины. Но что мне было делать? Пойти против сына Юджина? Потому все начали вытирать об меня ноги. Я стал посмешищем.
Патрик качает головой.
– Не был ты посмешищем. По правде говоря, до тебя никому и никогда не было дела. Я даже имени твоего не знал, пока не случилась история с ограблением. Узнал его от Юджина.
Тобиасу тяжело слышать эти слова. Он стискивает зубы и опускает взгляд. Затем смотрит на меня.
– Понимаешь, о чем я? Никогда и ничего не дождешься. И что остается? Только терпеть, понимаешь? Терпеть, терпеть и терпеть. День, когда сдох его сынуля, – счастливейший день моей жизни.
Он продолжает говорить. О том, что у нас нет ничего, кроме времени. О том, что ограбил казино в приступе безумного гнева, а затем бежал на юг, чтобы скрыться в болотах. Осознание пришло позже. В преступном мире он паразит, а паразиты есть везде. Друг-паразит предложил укрыться в лачуге, в которой когда-то жил его дед. Он нашел лодку и приплыл сюда, но тут его ждал сюрприз.
– Череп лежал в черном железном ящике. Ящик стоял в углу. На дне есть дырка, будто ее сделали, чтобы ящик можно было надеть на голову. На одной стенке трещина, словно кто-то пробил ее. Не знаю, чем можно так порезать металл. А внутри лежал череп. Говорящий.
– Наверное, остался от какого-то астронавта.
Я потираю пальцами веки:
– Астронавт? Какой астронавт?
Джонни чуть наклоняется вперед, довольный, что ему представился шанс принять участие в беседе. Он рассказывает нам, что иногда по Аду блуждают небольшие процессии из мужчин и женщин в тяжелых серых одеяниях, освещающие себе путь фонарями. Все они неизменно скованы одной цепью, и ведет их через пылающие каньоны скачущий демон – уродливая зубастая масса из лап и когтей. Путешествие безопасно, поскольку от звуков и видов Ада защищают железные коробки на головах, которые делают людей похожими на астронавтов, совершающих паломничество через Огненную геенну.
– Потому я и узнал коробку, – говорит Джонни. – Этот череп принес один из астронавтов Ада. Но его ящик был поврежден, значит, с ним что-то случилось.
– Где ящик?
Тобиас пожимает плечами.
– Я выкинул его в болото. Зачем мне дырявая коробка? Все, что я просил у черепа, он мне приносил. Будь то камень или осколок кости.
– Постой. Как ты узнал, что нужно просить череп? Ты чего-то не договариваешь.
Тобиас и Джонни переглядываются. Новая кость на затылке Джонни выросла еще на несколько сантиметров, увеличив глубину чаши черепа, а тлеющие угольки снова раскраснелись и начали вспыхивать языками пламени. Теперь голова похожа на мангал, что придает ему необыкновенно царственный вид. Растущая скула поросла костяными почками, как тонкая ветка деревца.
Патрик замечает их многозначительные взгляды, поднимает с пола пистолет и небрежно кладет его на колени.
– Все, что ни попросишь, приносит курьер, – говорит Тобиас. – Так Джонни сюда и попал. Он принес кость. Другой курьер уже был здесь, когда я нашел череп. Оно мне все и рассказало.
– Оно?
– Ну… Тогда это был человек. Но потом он изменился. Они все меняются со временем. Эволюционируют.
До Патрика доходит быстрее.
– Та тварь в воде.
– Черт возьми. То есть Джонни превратится в это?
Я бросаю взгляд на огненную чашу, в которую трансформируется его голова.
– Нет-нет-нет! – Тобиас поднимает руки, словно пытается отогнать эту мысль. – Только если тот, второй, не уйдет. В этом я уверен. Мне кажется, все из-за близости черепа. Был еще один курьер, девчонка, которая принесла мне камень. И я отослал ее.
– Отослал? Куда?
– Отослал, ну… – Он делает неопределенный жест рукой. – Прочь. В болота.
– Какая забота, Тобиас.
– Да ладно тебе! Я не знал, что делать. Она просто… Появилась! Я не знал, что мне кого-то пришлют! Испугался и сказал ей убираться! Но вот что важно: я не заметил в ней никаких изменений. Да и с тех пор ничего о ней не слышал. Вы заметили: чем ближе к дому, тем страннее ведут себя растения? Определенно, из-за черепа.
– Железная у тебя логика, Тобиас, – говорю я. – А если дело не в черепе? Что, если это идет и от них? Я сразу понял, что с Джонни творится что-то неладное, когда увидел его.
– А я готов рискнуть! Раз они возвращаются сюда, им нужно дать шанс на лучшую жизнь. Потому я и нашел Джонни работу. Он уедет подальше от черепа, и, может, ничего с ним не случится.
Он переводит взгляд на своего друга и огонь, потрескивающий в его голове.
– Точнее, уехал бы, если бы вы всё не испортили. Я все продумал: устраивал бы их на работу в деревнях и городишках. Теперь у меня есть деньги, так что могу помочь, прикупить какую одежду, снять квартирку, пока они не начнут зарабатывать деньги. Второй шанс, все дела. Они его заслужили.
Он снова на взводе и готов в любую секунду разразиться слезами, а на меня вдруг снисходит озарение: череп для Тобиаса – шанс искупить свои грехи. Он собирается вытягивать людей из Ада в мир солнца и чизбургеров.
Может оказаться, что Тобиас Джордж – единственный достойный человек в радиусе восьмидесяти километров. Жаль, правда, что это самая глупая идея, которую я слышал за свою жизнь. А слышал я немало. И все же ситуацию можно спасти. Одно ясно точно: Юджин не должен заполучить Атлас. Я даже боюсь представить, что он устроит с помощью черепа. Следует отвезти его в подсобку моего магазина. У меня есть книги, которые обеспечат защиту; по крайней мере, я на это надеюсь.
Но мне нужно в чем-то его везти.
И я знаю, кто может мне помочь.
– Патрик. Ты все еще хочешь доставить эту штуку Юджину?
– Я исполняю приказ. Ты все еще хочешь остаться?
– Нет, уже нет. Тобиас, мы идем в чулан.


Он с удовольствием заходит внутрь. Кажется, в этой комнате он обретает силу, которой не чувствует рядом с Патриком. Забавно.
Череп так и лежит на почерневшей от плесени табуретке, и черный масляный дым, идущий из трещин, оскверняет воздух. Рваный язык Ада ощущается физическим давлением. Кровеносный сосуд в правом глазу лопается, и взор застилает розоватая дымка. Время сдвигается. Вместе мы подходим к черепу, но я не вижу, как это влияет на Тобиаса: его силуэт перемещается в пространстве рывками, словно я наблюдаю за ним в свете стробоскопа, хотя комнатная лампа испускает постоянный испепеляющий свет. Я пытаюсь сдержать тошноту. Что-то шевелится в моем мозгу, подобно личинкам в тухлом мясе.
Кажется, воздух искривляется в сторону черепа. Я наблюдаю, как меркнет мир вокруг него, и пытаюсь представить, кому он принадлежал; передо мной предстает образ закованного в цепи Монаха Черного Железа, огражденного металлическим ящиком от ужасов мира, по которому он странствует. Пока не встречает нечто, вскрывающее его защиту как консервную банку, и Ад захлестывает его.
Так кто же это был? Какой орден решился на подобное паломничество? И с какой целью?
Тобиас что-то говорит. Мне приходится посмотреть на него, чтобы понять, что именно.
Бедный тощий ублюдок покрывается волдырями. Губы отслаиваются от окровавленных зубов.
– Проси, что хочешь, – говорит мне он.
И я прошу.


Мальчишка весь в грязи и запекшейся крови. Ему около двенадцати. Идущий от тела пар колышется словно флаги в ветреный день. Я не знаю, как и откуда он пришел. Он появился с двумя железными ящиками, свисающими с цепи в его руке, подобно огромным фонарям. На секунду я задумываюсь, чем такой малыш заслужил вечный Ад. Но потом понимаю, что это не имеет значения.
Я открываю одну коробку и прошу мальчишку положить в нее череп. Он кладет. Кожа на его руках начинает пузыриться в том месте, где касается черепа, но он никак не реагирует на боль.
Я закрываю ящик, и все встает на свои места. Ход времени возвращается в прежнюю колею. Свет достигает привычной яркости. Кожа больше не горит, а жажда крови рассеивается словно дым. Я чувствую боль там, где опять царапал руки. Глаза слиплись от крови.
Когда мы, едва держась на ногах, возвращаемся в комнату, Патрик вскакивает с пистолетом в руке. Джонни сидит на кровати: кость черепа растет все выше, отчего его голова становится вытянутой, а сам он начинает походить на неземное существо. Пламя в черепе ярко горит и потрескивает, источая теплый свет. Патрик смотрит на меня, затем на мальчишку с ящиками.
– Ты достал их, – говорит он. – Где череп?
Я забираю у мальчишки цепь. Ящики тяжелые. Мальчишка сильнее, чем кажется. Возьму на заметку.
– В одном из ящиков. Если они не пропускают ничего внутрь, то должны работать и в обратную сторону. Думаю, мы в безопасности.
– И с их помощью мы проберемся мимо той твари в воде?
– Если Джонни сказал правду.
– Все правда, – подтверждает Джонни. – Но одна коробка лишняя.
– Действительно, – говорю я, затем собираю остатки сил, чтобы взмахнуть цепью и попасть Патрику коробками прямо в голову. Они влетают в его лицо с влажным хрустом. Он отшатывается вправо. Левая половина лица разбилась, будто глиняная посуда, и он запускает руку в прогорклый омлет из своих мозгов.
– Опусти ящики, Джек, – говорит он. – Не глупи.
– Ты труп, – мягко отвечаю я, – тупой ты ублюдок.
Он с достоинством соглашается и валится на колени, затем лицом на пол. Из головы, словно из разбитого стакана, бежит темная кровь. Я поднимаю пистолет и неуклюже беру его в руку. Никогда не умел обращаться с оружием.
Тобиас ошарашен.
– Не верю, что ты это сделал, – говорит он.
– Заткнись. В комоде есть одежда? Дай мальчишке. Мы возвращаемся в город.
Пока он копается в комоде, я обращаюсь к Джонни:
– Я буду идти вслепую. Сможешь вывести меня отсюда?
– Смогу.
– Замечательно, – говорю я и стреляю Тобиасу в затылок.
К счастью, он умирает без возражений.


Не знаю, как мы будем возвращаться. Я открываю щель в днище ящика и просовываю голову. Меня окутывает тьма. Джонни и мальчишка ведут меня к лодочке Тобиаса. Мальчишка остается со мной, а Джонни заходит в воду и тащит лодку за собой. Он затих, и я не знаю, оплакивает он Тобиаса или же превращается в нечто иное, холодное и пустое.
Путь занимает несколько часов. Я знаю, что мы проплываем мимо мертвых цветов, бескровных лиц с вытаращенными глазами среди листвы. Знаю, что тварь испускает разрушительный вой, и любое живое существо, услышавшее его, кончает жизнь в тихой воде. Знаю, что наступает ночь. Знаю, что взлетающее в небо пламя моего проводника бросает свет на кору кипарисов, отражается в воде и отгоняет тьму как последний фонарь павшего мира.
Я тихо и спокойно плыву этому миру навстречу.


Бар закрыт, но человек у двери впускает нас без единого слова. Он ничего не спрашивает о моих спутниках и железных коробках на цепи. Его старый мир и так трещит по швам, а в новом есть место для чудес.
Юджин сидит в темном офисе за столом. Я вижу, что он пьян. Судя по запаху, он не выходил с тех пор, как мы уехали почти двадцать четыре часа назад. Единственный источник света – пламя, полыхающее в черепе Джонни. Оно выхватывает из сумрака некий объект на столе Юджина: то ли огромный рог, то ли дерево, вырезанное из кости. На некоторых отростках проросли зубы, в длинной трещине у широкого основания виднеется сырая красная плоть, которая открывает и закрывает свой рот.
– Где Патрик? – спрашивает он.
– Мертв, – отвечаю я. – Как и Тобиас.
– Атлас?
– Сжег.
Он кивает, будто ждал такого ответа. Мгновение спустя он указывает на дерево из кости:
– Это мой сын. Поздоровайся, Макс.
Изо рта вырывается вопль. Он прекращается, чтобы дать рту втянуть воздух, а затем повторяется. Вопль тянется несколько секунд и обрывается всхлипом, потом вовсе затихает.
– Он так быстро растет. А когда все закончится, он будет совсем большим.
– Да. И правда.
– У тебя есть друзья, Джек?
Я не сразу могу ответить на этот вопрос.
– Не знаю, – говорю я наконец.
– Так чего ты хочешь? Чтобы я сказал тебе, что можешь жить спокойно? Что ты свободен?
– Это я уже слышал. И больше в подобную брехню не поверю.
– Что поделать. Так устроен мир.
– Да уж. Я предупреждаю тебя, Юджин: оставь меня в покое, забудь обо мне. Мне жаль, что у нас ничего не вышло. И жаль твоего сына. Но держись от меня подальше. Повторять не стану.
Он смотрит на Джонни, потом на мальчишку, затем улыбается мне. С трудом, но улыбается.
– Приму это к сведению, Джек. А теперь убирайся отсюда к чертовой матери.
Мы разворачиваемся и поднимаемся по лестнице. Дорога до моего книжного магазина долгая, и мне не терпится приступить к работе с Атласом. Но огонь освещает дорогу, и все вокруг мне знакомо.