«Рыжевласка» Райан Хардинг

В этом здании последний раз он был давным-давно, и в том, как оно, заброшенное, стояло в ожидании, когда Роб вернётся взрослым, была какая-то интригующая гармония. Тогда, в октябре, здесь устраивали аттракцион «Проклятый дом». Он бродил тогда по смоляно-чёрным коридорам невероятно длинного лабиринта от одной кошмарной сцены к другой. Он помнил кладбищенскую свадьбу, где невеста поднимала свою вуаль, чтобы открыть гниющее зелёное лицо. Она осталась с ним, как и маньяк в окровавленном переднике, гнавшийся с тесаком за группой Роба до самого выхода. Страх тогда смешивался с восторгом, и сейчас ощущение не сильно изменилось. Да и место это всё ещё могло быть проклятым.
Какой бы бизнес не просачивался в этот район, он всегда касался вен, лёгких, глоток и членов, поскольку гниль проникла настолько глубоко, что никто никогда так и не снёс его, чтобы построить здесь жилой комплекс.
- Появились сомнения? – спросил Алек.
Роб заметил тень привычной самодовольной ухмылки, которую он так ненавидел.
- Не-а.
Технически правда. Сомнения никуда и не пропадали.
В болезненном свете уличных фонарей здание смотрелось огромным. Из-за красновато-жёлтых кирпичей и покрытого ржавчиной железа дом в глазах Роба выглядел поражённым болезнью органом какой-нибудь страхолюдины. Он слышал слабый пульс сквозь стены, словно в разрушенном здании билось сердце.
Вокруг не было ни наркош с барыгами, ни бомжей со шлюхами. Он же почти мечтал, чтобы все они тут были, просто чтобы район выглядел так, словно наступил конец света. На пороге в «Сладкую Боль» больше никого не было.
- Не слишком много народа, - произнёс Роб.
На этот раз Алек всё же ухмыльнулся.
- Мы слегка задержались, как и положено.
В голове Роба прокрутилось их недолгое знакомство, словно цепочка намёков в «Пиле» перед заключительным раскрытием тайны. Что в его случае выглядело бы так: он согласился пойти с незнакомцем в какое-то место под названием «Сладкая Боль», а вместо этого его тридцать семь раз ударили ножом и выбросили в здании, где, по иронии судьбы, двадцать пять лет назад кто-то с тесаком преследовал его. Жуткий конец для нашего номинанта на Премию Дарвина.
Хотя он был почти уверен, что «Сладкая Боль» реальна. Самозваные достоверные источники в интернете настаивали, что это была какая-то тщательно продуманная городская легенда, где разные прохиндеи плели небылицы про невероятные извращения. Гораздо больше народа утверждали иное, живописуя приключения жёсткие, но вполне реальные. Ещё были фотки и видеоролики, которые скептики называли артефактами с безымянных клубов или пьянок. Правда, казалось, что слишком «обычная» «Сладкая Боль» перемещалась наугад, словно какой-нибудь декадентский цирк, для того, чтобы люди по всему свету могли пополнить её мифологию. Это как байки про Слендермена, но только больше секса и расчленёнки. Алек утверждал, что всё это было на самом деле.
Роб полагал, что фантастическую составляющую сочинили аферисты, но он не был готов к тому, что существует ещё и реальное воплощение.
И всё же он должен был приехать.
Алек подвёл его к двери, которая с улицы выглядела чёрной, но оказалась тёмно-зелёной. Он три раза размеренно постучал. Когда дверь распахнулась, слабое пульсирование откуда-то с другой стороны передней стало колотить сильнее, словно стук звериного сердца – скорее в момент охоты, нежели in extremis .
Лысый мужик в дверях оказался горой мышц в кремовой рубашке с закатанными рукавами, который мог, наверное, порвать любого как промокшую газетёнку. Ухмылку Алека мгновенно смыло. Он почтительно протянул руку. Роб тут же подумал, что у швейцара три руки, потому что дополнительная рука схватила руку Алека, и через секунду отпустила его – тот, видимо, удовлетворил каким-то требованиям.
Алек ткнул за спину на Роба и заявил:
- Он со мной.
Откуда-то вынырнул второй мужик в чёрных штанах, белой рубашке и тёмно-сером жилете. Он был азиатом, и Роб подумал, что тот может сказать: «Чего изволите, сэр?», как в «Восставшем из ада», но он ничего не сказал, поставив печать на кисти Роба. Никакой видимой отметки не осталось.
Громадина отодвинулся, и они прошли между ним и азиатом к двери в дальней части зала. Как только Алек открыл её, слабый отзвук веселья мгновенно превратился в рёв ожидающего безумия. Они вошли в длинный коридор, освещённый конусовидными светильниками, из которых каждый третий или четвёртый не горел.
Алек заметил его нерешительность, когда за ними с раскатистой категоричностью захлопнулась дверь. Лысый Андре Гигант остался за дверью, и ухмылка вернулась.
- Давай. Это последний вечер. Она здесь будет.

II.
Роб впервые увидел её на своей работе - в здании, в котором вместе с офисами располагалась поликлиника. Он и другие офисные сотрудники (но, естественно, не руководители, ни в коем случае) должны были парковаться на дальних местах, чтобы для пациентов оставались ближайшие от дверей. По этой причине однажды утром, опаздывая, он вбежал в вестибюль, и ему пришлось познать всю жестокость лифтовых богов в виде мучительного ожидания. Когда кабина, наконец, подъехала, она была пуста. Он пробормотал: «Ну конечно же» и уже, было, нажал на кнопку шестого этажа, когда услышал разносящееся по вестибюлю цоканье каблучков. Он придержал двери и изменил свою жизнь.
В конце концов, лифтовые боги улыбнулись ему – Анна ворвалась внутрь, отбивая туфлями отрывистый ритм по полу. Сначала он заметил её волосы – до плеч, тёмно-рыжие на шёлке ярко-зелёной блузки. Успокоившийся, было, после пробежки пульс снова пустился галопом, когда он понял, что всё остальное в ней ему тоже понравится. Дверь толкнула его чуть более агрессивно, чем когда он остановил её в первый раз, словно она возмутилась его первым вторжением. Роб демонстративно отдёрнул руку.
- Чуть руку не отрубила, - произнёс он.
Он рассчитывал на вежливую улыбку, но был поражён её выражением. Наверное, он принимал желаемое за действительное, потому что на мгновение он увидел чистое желание. Затем оно исчезло, как остатки кадров, вырезанных при склейке киноплёнки. Он объяснил это как отражение своего собственного влечения (изящный термин в его самокопании, хотя «сокрушительная страсть» было ближе к правде), и это понятно, потому что так происходило всю его жизнь при каждом новом увлечении – моментально, с фейерверком мыслей, начинающихся со слов «я должен». Он всё ещё видел её сквозь призму чувственности, и плевать, что на самом деле ничего не было и, вероятно, не могло быть. Полные губы и томный взгляд всколыхнули такую волну желания, которой он не испытывал никогда. Её чёрная юбка чуть выше колен смотрелась узкой на фигуре, которую некоторые посчитали бы слишком полной, даже если бы и сами были рады увидеть полноту её груди в нестеснённом виде. В своей эйфории он не спросил, какой этаж ей был нужен, и она потянулась и нажала «семёрку» левой рукой без кольца. Не обручена/не замужем и не на приём к врачу. По всем законам его лицо должно было треснуть от улыбки.
Он заставил себя не пялиться на неё в открытую и убавил мощность своей улыбки с уровня «сбежавший массовый убийца» до «обычный милый парень». Он надеялся, что они застрянут часиков на шесть, но всё закончилось через двадцать секунд. Лифтовые боги дали - лифтовые боги взяли. Преждевременная эвакуация. С неохотой выходя, он объявил ей с обескураженной улыбкой: «Хорошего дня!» - ни дать, ни взять, интернетовский мем. Весь оставшийся день он ругал себя за идиотский выход, представляя себе, как она думает: «Разве это остроумно?... вот ЭТО остроумно. Господи, ну что за жалкий тип».
Но то чувство осталось – словно он всё поднимается на лифте на тысячный этаж или, наоборот, погружается вниз, до самого дна.
В последующие дни у него оказалось вдоволь времени, чтобы оплакивать свои ограниченные возможности. Во всех воображаемых беседах и последующих любовных утехах, божественная Рыжевласка оставалась больше призраком, чем плотью. То, что он её увидел, должно быть, было каким-то отклонением в графике, потому что он больше ни разу её не встречал ни на пути вверх, ни на пути вниз, в том числе, и в обеденный перерыв. Вторая случайная встреча с первого этажа и до шестого позволила бы ему только начать налаживать связь, а вот внезапное приглашение на свидание могло закончиться хэштегом #странныйпарень. Особенно когда его самая изобретательная вступительная фраза до настоящего времени была «Знаете, чего вы больше никогда не увидите? Парней, прикованных к чемодану наручниками». Он был в тупике. Ему нужно было привлечь её внимание чем-нибудь пооригинальней, чем погода, нытьё по поводу того, что сорок часов в неделю такой короткой жизни тратятся на круговые диаграммы и динамические таблицы, или нехватка парней, прикованных к чемодану наручниками.
Даже если она не была замужем, был велик шанс, что она привязана к другому мужчине (печально) или даже женщине (тоже печально, но и волнительно). Так или иначе, он наслаждался своим наваждением, тайной желания без знания. Его дни стали настолько неразличимыми один от другого, также, как и на предыдущих работах, но сейчас простое ожидание у лифта было насыщено возможностью. Она была его спасением, к которому он ещё мог найти путь.
Пойти ва-банк и выиграть.

Он оценил иронию, когда увидел Алека у себя за столом несколько дней спустя – не только нарушение заведённого порядка, который он так ненавидел, но ещё и посягательство на его новое любимое занятие – уходить в себя в поисках путей к успеху с божественной Рыжевлаской. Алека направили из агентства по трудоустройству как сезонного работника, поэтому супервайзеру Роба понадобилось, чтобы Роб показал Алеку его дневные обязанности. Процесс, призванный подчеркнуть их банальность. Алек смотрел с едва скрываемой тоской и жалостью. Самым дном оказалось посещение копировальной комнаты, где они обнаружили неработающий аппарат с требованием связаться с сервисным техником на экранчике.
- Нам нужно подняться на седьмой этаж, - произнёс он в порыве вдохновения. – У них есть копировальный аппарат.
По крайней мере, он на это надеялся. В любом случае теперь у него был повод подняться на следующий этаж и прогуляться по территории Рыжевласки. Они поднялись по лестнице и не нашли аналогичной копировальной комнаты, но Роб знал, кого надо спрашивать. Он провёл Алека через проходы офисного лабиринта, с горечью осознавая свою чужеродность тут и ожидая, что кто-нибудь станет тыкать в них пальцем и орать: «Чужак!» Он обнаружил копировальный аппарат в конце одного из проходов, и фортуна улыбнулась ему – её рабочее место находилось рядом с аппаратом. Он не мог сейчас приблизиться к ней и спросить о нём, не выглядя при этом как полный идиот, но, по крайней мере, он мог видеть её дольше, чем при подъёме на лифте.
Созерцать её в такой скучной обстановке казалось каким-то богохульством, но он всё же продолжал как можно незаметнее любоваться её профилем в серо-зелёном платье без бретелек. Он ощущал себя героем видеоигры, у которого началось восстановление израсходованной жизненной силы. На её рабочем месте, как и у всех, была табличка с именем. Божественную Рыжевласку звали Анна. Знание её имени придало новый импульс его запретной фантазии. На обратном пути к лестнице он насладился последним долгим взглядом на неё.
Хоть она так и не заметила его в режиме нежеланного ухажёра, его вуайеризм не остался совсем незамеченным.
- Эта девушка - твоя бывшая или как? – спросил Алек по пути вниз.
Роб автоматически ответил:
- Какая девушка?
- Та, на которую ты пялился, маньячелло.
Его досаду свела на нет более мрачная перспектива, что Алек влюбился в неё и хотел проверить, свободна ли она.
Прежде чем Боб придумал ответ, Алек продолжил:
- Просто если ты ей интересуешься, я её видел как-то на днях.
Уже поднеся руку к двери, Роб остановился, замерев от перспектив, связанных с его заветным «выигрышем».
- Где?
III.
«Сладкая Боль» поглотила их, словно её коридор был пищеводом. Звериное чрево, истинный омут. Пульсирование превратилось в содрогание, от которого жизненно важные органы Роба сжимались при каждом ударе. На такой громкости музыка потеряла свою структуру и связность, а в качестве ориентира были лишь изредка звучащие внятные слова: «Разве не я твоя золотая цепь?» Призмы света дробили интерьер на живые витражи; двигающаяся мозаика из тел как на нижнем, так и на верхнем уровнях утопала в красных, голубых, жёлтых цветах, падающих сверху чередующимися вспышками красочной молнии. Чувственность плавности и остервенелость казались частичкой изображения Ада времён Возрождения.
Анна была здесь.
Анна была здесь?
Несопоставимые образы в этом акустическом и визуальном бедламе. Что-то такое, что не могли передать видеоролики с мобильных телефонов или селфи.
Роб гадал, кто все эти люди, откуда они. Жили ли они той же разумной и размеренной жизнью, что и он, в ожидании этой вакханальной передышки от бессмысленности, сотрясающей их повседневную жизнь тихим исступлением? У него в голове не укладывалось, что в понедельник нужно было снова идти на работу и принимать участие в безумии организованного движения в колонну по одному через жизнь к забвению.
Роб пытался держаться Алека, а тем временем пульсация била, словно пулемётная очередь, с колонн динамиков. Стробоскопы прерывали течение красок и превращали мир в серию застывших картинок, каждая из которых совпадала с рваным ритмом музыки. Он ощущал себя так, словно бесплотным духом парил над всеми этими лицами и над всей этой гаммой выражений на них. Наслаждение, похоть, отвращение, блаженство. Некоторые были обнажены – как мужчины, так и женщины. Один мужчина крутился позади стоящей раком женщины, махавшей своей задницей так, что груди колыхались и раскачивались. Может, это был танец, но ещё они явно трахались.
Струхня на танцполе. Прекрасно.
Роб вспомнил о временах, когда он был с женщинами в гораздо менее смелых позах, и как он мог плотно обосноваться в них, а потом умудрялся выскользнуть прямо посередине толчка. Он восхищался этими высокоточными трахобатическими упражнениями с благоговением и завистью сквозь фильтр голубого, а затем красного цвета.
Он потерял Алека. Он подозревал, что Алек привёл его сюда, просто чтобы насладиться его культурным шоком, но Роб считал его своим ориентиром, если не другом. Он проталкивался сквозь тела ещё более настойчиво, надеясь поймать его взглядом. Казалось, выйдя из коридора, ты уже никуда не мог деться от этого карнавала, хотя, наверняка, где-то здесь должен был быть бар. Наверное, наверху.
Оазис обычного дневного света манил из одного угла. Туалет. Роб сменил траекторию. Его глазам и ушам требовалась передышка.
Такое количество странных лиц, имитирующих гиперактивность, походило на толстую книгу, которую кто-то пролистывает большим пальцем за пару секунд, нечего не усваивая. Как же Алек мог заметить здесь Анну? Роб не сомневался, что сам бы он заметил, но Алек же, казалось, видел в ней всего лишь обычного человека.
Он знал, что найдёт её, если она пришла. Если. Он не мог себе этого вообразить, но очень этого хотел. Всё, что угодно, лишь бы увидеть её, и не важно, что разговаривать в таком столпотворении было невозможно. Разговоры они могли отложить до возвращения в другой мир, потому что это была связь, которая позволяла сделать это. Складывалось впечатление, что внутрь набилось население всего города, но «Сладкая Боль» была всё ещё диковинкой, известной немногим. После сегодняшнего вечера она исчезнет неизвестно куда на месяцы. Годы. Навсегда. Анна должна была быть здесь в этот последний раз, и она должна была увидеть его. Скорее всего, она должна была увлекаться довольно странной хернёй, чтобы прийти сюда, и это только могло поспособствовать тому, что она поймёт, что он знает это, и ему это по душе, что бы это ни было.
Под потолком висели клетки с мужчинами и женщинами внутри. Он едва их заметил, сосредоточившись на маневрировании в толпе, но всё же попытался увернуться от одной возле туалета, чтобы не оказаться под ней. Скорострельное пульсирование уступило место настойчивому ровному ритму. Женщина внутри клетки извивалась в такт. Сфокусированный луч жёлтого света изобличал все нюансы. Она не была голой – на ней было чёрная сияющая кожа, но её груди были обнажены, и ниже пояса на ней ничего не было. Тонкие цепи, спускались с потолка клетки прямо ей между ног, словно провод удлинителя. Она резко облокотилась на прутья в углу (клетка слегка качнулась, и Роб отошёл в сторону ещё на пару шагов), и провисшие цепи резко натянулись. Её половые губы были проколоты четырьмя или пятью кольцами, и за них цеплялись крючки, прикреплённый к концам цепей. Она медленно соскальзывала по решётке вниз, пока цепи не завибрировали, как басовые струны, и упала на пол. Три из них оторвались, словно живые стебли, поблёскивая кусочками плоти на крючках, и когда возобновилось мощное пульсирование, и стробоскопы снова включились, на головы со дна клетки закапала кровь. Один мужчина высунул язык, словно пытался поймать первую снежинку.
Иисусе… Лучше бы я просто выяснил, как взломать ёбанный «Фейсбук» Анны.
Роб ускорился, ощущая, как скрутило желудок. Когда он добрался до туалета, началась новая, гораздо тише, песня. Было всё ещё довольно громко из-за открытой двери и плохо заизолированных стен, но он чувствовал себя так, словно поднялся на новый уровень своей жизни – это был его первый унисекс-туалет. Он с облегчением подумал, что на самом деле, не особо и планировал пользоваться им, обнаружив шеренгу мужчин возле писсуара без перегородок. Они стояли плотнее, чем обычно, возможно для большей иллюзии секретности. Если, конечно, такая вещь имела значение, учитывая то, что происходило за стеной в открытую.
Голова одного из мужчин отклонилась назад от наслаждения гораздо более глубокого, чем могло доставить опорожнение мочевого пузыря.
Подождите-ка… тут нет никаких писсуаров.
Другой мужчина застегнул ширинку и отошёл, слегка пошатываясь (даже ни разу не взглянув на раковины). Прежде чем кто-либо рванулся, чтобы занять пустующее место, Роб увидел три дырки в стене, одна над другой, видимо для удобства вставления хуёв на разной высоте. Два пальца с длинными ногтями, выкрашенными в оранжевый и чёрный, высовывались из средней дырки. Неестественно длинные пальцы, которые, наверное, могли достать до собственного запястья. Когда они убрались внутрь, Роб стал изучать узкие полоски крови, скопившейся под каждым отверстием, пока обзор не заслонила задница мужчины не только без стыда, но и без рубашки.
Ближайший к Робу парень рухнул на пол с таким видом, будто ударил сам себя по пальцу молотком. Взору открылись те же самые дыры, но с переливающейся розовой плотью, так плотно набитой, что часть её торчало наружу. Подобие мокрой вагины ждало, а из всех трёх дыр капала белесая жидкость. Вновь прибывший буквально упал на кафель на колени и запихнул свой рот и нос в сырое влагалище. Природа не терпит пустоту.
Роб, конечно, мог воспользоваться туалетом, чтобы выблевать свои кишки, но он предпочёл свалить оттуда к хуям как можно скорее, когда у двери возникло немного свободного пространства. Он влетел в толпу в поисках лестницы, словно человек, пытающийся идти против ураганного ветра. Более высокий наблюдательный пункт мог помочь ему найти Анну.
Он двигался по мере возможности вдоль стены, стараясь, чтобы толпа его не поглотила. Алека пропустить было невозможно – он единственный стоял на месте, когда все остальные в «Сладкой Боли» тряслись, как шар со снегом внутри. Он почти был рад видеть эту знакомую самодовольную ухмылку. Роб боролся с толпой, пытаясь пробиться к нему. В случае необходимости, ему бы пришлось набирать своё сообщение на телефоне.
Каким-то образом Алек сохранял вокруг себя защитный круг, чтобы Роб мог пройти к нему. Толпа двигалась, всегда оставляя пять футов пустого пространства, словно Алек был ангелом-хранителем, показывающим Робу, как чудесна жизнь .
Он произнёс одними губами: «Я нашёл её». Он протянул вниз руку и внезапно в стене открылась дверь.
Как бы насторожен он ни был, Роб зашёл внутрь без колебаний. Помещение внутри было плохо освещено, но так как перед ними туда зашла группа людей, оно казалось безопасным – более или менее. Как только Алек захлопнул плечом дверь, тут же стало гораздо тише.
Когда звуки какофонии стихли, Алек спросил:
- Ты куда удрал?
Он явно прикинулся шлангом.
Роб своих чувств не скрывал:
- Мужик, это место – полный пиздец!
Алек засмеялся и хлопнул его по плечу.
- Я знал, что тебе понравится. Рад, что ты пришёл.
К огромному разочарованию Роба, Алек совершенно остановился. Он же был готов рвануть по коридору, выкрикивая её имя.
Алек перестал самодовольно ухмыляться ради короткого проявления искренности.
- Наверное, тут мы расстанемся. Она ушла.
- Ушла? Ты же говорил, что она здесь.
На самом деле не говорил, если задуматься.
- Она там, внизу, – oн показал пальцем. Зал теперь был пуст, словно все растворились в полумраке. – Но гораздо дальше, чем в прошлый раз.
Роб вспомнил обо всех этих слухах и домыслах о другой стороне «Сладкой Боли» - той, которую никогда не выкладывают в «Ютьюб». Той, которую благоразумно игнорируют, сидя в своих безопасных квартирах, как историю о привидениях. Той, чью реальность он познает на своей шкуре, если продолжит.
- Если бы я считал, что тебя это остановит, я бы сказал тебе, что она высматривала тут в прошлый раз, - продолжил Алек, - потому что ты даже представить себе не можешь, что это такое. Я бы тебе советовал завязывать. Тебе на самом деле не понравится то, что ты можешь найти.
Роб обдумал это. Нет, ему всё это не нравилось: ни «Сладкая боль», ни всё, что было до неё.
Кроме Анны.
Я должен.
Он решил продолжать. Он ни разу не обернулся, несмотря на то, что через несколько секунд музыка усилилась, словно распахнули дверь, а потом вернулась тишина. Вскоре пульсация исчезла полностью.
IV.
Он был уверен, что был здесь много лет назад. Магия тогда казалась настоящей, и, несомненно, была таковой сейчас. Словно бы он где-то блуждал всё это время.
Коридор тянулся дальше, чем могло вместить здание. Он постепенно, почти незаметно, изгибался. Он представлял себе его бесконечной спиралью, вгрызающейся всё глубже в землю. По обеим сторонам в стенах он обнаруживал проёмы с живыми диорамами разврата. Их интенсивность увеличивалась. Он видел живые секс-шоу с противогазами, плетьми, повязками на глазах, кляпами, цепями, с клеймением, кровопусканием и крещением через буккакэ. Он колебался между страхом, что её здесь нет, и страхом, что она тут.
Поначалу каждое осквернение имело своих наблюдателей. Участники, казалось, были слишком сосредоточены на отправлении своих обрядов, чтобы заметить это. Но чем дальше, тем меньше было зрителей. Только один человек созерцал обнажённого мужчину, привязанного в форме креста к полу, распалённого до эрекции голой, если не считать высоких сапогов до бедра, госпожой. Как только его хуй вставал на двенадцать часов, она вдавливала каблук сапога ему в уретру. Когда раб начинал стонать и извиваться, она поднимала ногу, как фламинго, и становилась всем весом, давя его напряжённый орган, словно тушила сигарету. Подъёмом сапога она раздавливала его мошонку. Он благодарно улыбался сквозь слёзы боли. Одинокий наблюдатель надрачивал.
Дальше несколько женщин окружили привязанного к стулу мужчину с задранной головой и воронкой во рту. Женщины срыгивали в воронку с настолько чёткой последовательностью, которую редко встретишь и на авиа-шоу. Получатель дёргался на своём стуле. Одинокий наблюдатель надрачивал.
Свет в коридоре потух, перепоручая это дело самим экспозициям. Там, где разыгрывались более жуткие сцены, соглядатаев он больше не видел. Он, должно быть, пробил брешь в ткани реальности, потому что теперь он видел что-то невообразимое – поругание плоти, которого не могло быть. Он прошёл мимо подобия оргии. Слева мужчина с головой козла присовывал между разведённых ног женщины, пока она заглатывала невообразимого диаметра член мужчины с головой лося справа. Из её выскобленного горла торчал позвоночник, а голова была откинута ей на спину: лицо было перевёрнуто вверх тормашками, а рот – широко раскрыт. Каждый раз, когда человек-лось всаживал ей, кончик его члена прорывался сквозь месиво её вынутой глотки, словно крот из игры «Бей крота».
Её щека оттопыривалась, пока она наклоняла голову, следя за тем, как идёт Роб. При этом она быстро моргала, словно он был какой-то невидалью. Каким-то ужасным образом она была жива и и в неплохом состоянии.
Он подозревал, что головы козла и лося не были масками.
Окажется ли Анна искалеченной оболочкой бывшей себя, в которой невозможно будет узнать ту, что так сильно пленила его? Чтобы двигаться дальше ему приходилось убеждать себя в обратном, повторяя про себя мысль, похожую на псалом: Конечно же, я не найду своё наваждение анатомически реконструированным в окружении членов.
Он обнаружил её перед следующей инсталляцией, и едва не зарыдал, когда увидел, что она всего-навсего наблюдатель. Он хотел подбежать и прижать её к груди, хоть он и помнил, что, несмотря на своё странное странствие, он всё же был для неё незнакомцем. Вместо этого он смаковал её полный безудержной страсти взгляд, направленный на сцену перед ней, - она была настолько поглощена ей, что даже не заметила его прихода. Оливковая юбка, короче которой он никогда на ней не видел, и белая блузка облегали её фигуру, как вторая кожа, и чтобы увидеть, как она её сбрасывает, он был готов умереть (или уже умер?)
Роб проследил за её взглядом на её тайную фантазию в «Сладкой Боли». Все мысли мгновенно отшибло, так резко, словно его выдернули из розетки, но постепенно он стал понимать происходящее, или, по крайней мере, что перед ним находилось. Ему показалось, что он видит, как обнажённые мужчины разных размеров проваливаются в пол, но пока они ползали, он понял, что у них отсутствовали кисти и ступни за исключением одного мужчины с одной кистью. Руки у них заканчивались чуть выше запястья, ноги – чуть ниже колен. Сделано всё было непрофессионально – рваные культи обильно кровоточили. Их лица покрывали мелкие капли крови. Над ними покачивалась огромная вагина, сложенная из женских туловищ с такими же непрофессионально укороченными культями.
Они походили на индеек, свисая вверх тормашками с закреплёнными на талиях ремнями, которые удерживали их в шаге от земли – вот только шагать было нечем.
Один из этих ползунов взгромоздился на тело блондинки, неуклюже обвивая её верхними конечностями и втыкая кончик своей голени ей под грудь, оставляя кровавые отпечатки и мазки. Струйки крови из рваных культей сбегали на её бёдра. Он взбирался по ней, пока не достиг вершины. Взгромоздившись ей на бёдра и зацепившись своими укороченными руками за верхний ремень, он со страстью в глазах засунул кончик своей голени ей между ног. Он погрузил его внутрь почти по колено. Словно двигаясь на ходулях, он протянул вторую ногу к телу крупной черноволосой женщины с полной задницей. Вторая голень ловко нырнула и ей между ног, а он стал вылезать из блондинки, вытягивая окровавленную конечность вверх, словно ботинок, застрявший в грязи. Вторая культя скользнула глубже во вторую женщину, пока он разогнул освободившуюся конечность и влез в следующую в очереди. Получаемые разрывы, казалось, особенно её не беспокоили. Она стонала и вздыхала в плену удовольствия, а он между тем погружал свою культю в следующую щель. Ещё один мужчина неуклюже вскарабкался на первоначальную блондинку с намерением пройтись по кругу на своих обрубках, вступая в этот хоровод ебли культями.
В дальнем углу Роб обнаружил кучу отпиленных конечностей, частично закрытую этим урезанным строением. Кисти и ступни валялись, словно сброшенная одежда во время купания голышом. Кто-то вызвался ампутировать их. Он припомнил ползуна, у которого ещё оставалась одна кисть.
С трудом оторвавшись от отвратительной демонстрации похоти, он увидел, что страсть Анны вышла за границы мимики. Одной рукой она под блузкой сжимала грудь, вторая была под юбкой. Она сидела у стены с широко раскрытыми глазами, ошеломлённая взаимодействием ампутированной конечности с ждущим её отверстием. И хоть она даже не была обнажена, Роб глядел на неё с отчаянным желанием, восхищённый её исступлением.
В этот момент он вдруг вспомнил свою шутку в лифте (чуть руку не отрубила), которую он тогда тут же забыл, когда весь его мир завертелся вокруг неё. И её короткое сладострастие - тончайший намёк на сладострастие, которому она отдалась сейчас. Сладострастие, приведшее её в глубины «Сладкой Боли» ради одного этого момента, который, быть может, был создан ради неё одной. Если бы это был кто-то ещё, всё могло быть совершенно по-другому. Возможно, тут было что-то и от него.
Роб вошёл в проём и принялся искать, переступая ползающие фигуры, не обращающие на него внимания, и хлюпая по липкой крови на полу. Он нашёл его там, где и ожидал. Он выдернул тесак из сочащейся кровью груды конечностей и понёс его назад.
Анна была на том же месте. Она почти достигла кульминации – её прекрасное, божественное лицо раскраснелось. Ради такого он готов был принести жертву. Он едва знал её под той идеальной личностью, что сам для неё создал, но сегодняшний вечер показал, что он и себя-то почти не знал. Он придаст себе форму по её вкусу – это был порыв, гораздо более разумный, чем любой из тех, которые он предпочитал игнорировать.
Я должен.
Роб сел на колени напротив инсталляции и уверенно ударил тесаком по запястью. Его кисть отскочила чистой, но вскоре пропиталась кровью. Боль придала ему сил. Он пополз к Анне, оставляя за собой алый улиточный след, готовый отдать ещё больше себя. Теперь она увидела его, осчастливила его взглядом, полным нескончаемого желания, когда он протянул к ней свой кровоточащий обрубок. Его опьянила гладкость её бёдер, когда её юбка приподнялась, и она допустила его в святилище божественной Рыжевласки.