«ХХХ» Райан Хэйвок

1.

Загорелся датчик топлива, я думал, что у меня хватит его еще на несколько миль, и я успею найти станцию, но дело в том, что, когда крадешь автомобиль, никогда не знаешь, что в нем исправно, что нет. У этого, кажется, неисправный датчик.

Драная колымага заглохла на обочине какой-то дерьмовой дороги, где ничего не было видно, кроме деревьев, в какую сторону ни посмотри. Ни одного другого автомобиля за сто миль. Час ночи, и это тоже не радует, 1:00 – нельзя тут ожидать многого.

Тащу задницу через этот город, и теперь я в ловушке внутри него, пока не получу кое-что. Мне нужно найти место, где можно залечь на дно, и, как я надеялся, немного поспать, ну, все это можно отложить и на завтра. Еще немного миль нужно оставить между мной и высокими стенами этой чертовой тюрьмы.
Я выбрал путь, который казался самым легким, пошел через лес. Стояла прохладная ночь, с легким освежающим ветерком. И ничего передо мной, кроме деревьев, тонн и тонн гребаных деревьев, какая дерьмовая куча, а, чтобы в ней застрять.

Казалось, я иду уже несколько миль, но на самом деле этого не могло быть, это рельеф, который заставляет думать, что ты идешь так долго. Снова иду, спотыкаюсь очередной раз – вот такое дерьмо очень раздражает.
Думаю, какие у меня варианты сейчас, может, я могу просто сэкономить себе сломанную лодыжку и проторчать здесь ночь, когда блеск от отражения луны в стекле бросается в глаза, и остается только благодарить свою гребаную удачу, что хоть что-то здесь есть.

Можно разглядеть остальную часть окна, и когда я подхожу ближе, остальная часть фермы появляется в поле зрения. Это старое здание, которому не менее ста лет, судя по виду. Кант вокруг крыльца, отсутствует большая часть перил, жалюзи, свисающие как зубы, и сайдинг грязный и полуразрушенный.

Я не могу себе представить, что там кто-то может жить, но тщательно осматриваю дом, чтобы исключить такую вероятность. Не вижу ничего, что меня бы насторожило, хватаю камень и стучу им в одно из маленьких стеклянных стекол у двери. Потом, целую минуту слушаю, прежде чем просунуть руку, чтобы найти замок.
Дверь скрипит, когда я медленно толкаю ее. Кухня. Она грязная и пыльная, похоже, что никто не пользовался ею уже какое-то время.

Я пошарил по шкафам, чтобы найти какие-нибудь продукты долгого хранения, и вдруг увидел, какое-то движение боковым зрением, и, черт возьми, не могло быть ничего более приветливого. Медленно поворачиваю голову в сторону девушки в белом топе – я говорю это только потому, что это единственное, что на ней было, ну и вот еще крошечные розовые трусики. Я не могу оторвать глаз от этого маленького треугольника ткани.

Это было так давно, когда я был с молодой женщиной – любой женщиной, на самом деле, и мой бог, эта - молода. Она выглядит свеженькой старшеклассницей. У меня кровь мгновенно вскипела, член затвердел так сильно, что мог бы проткнуть молнию на джинсах.

– Что ты тут делаешь? – спросила она сонно. Наверняка я разбудил ее, разбивая окно.

Медленно иду к ней, чтобы не спугнуть.

– Я просто оказался тут, я думал это место пустует.

Надо еще медленнее; двигаясь, как кот во время охоты, дюйм за дюймом я приближался к ней.

– Тут есть кто-нибудь, кто мог бы мне помочь?

Она потрясла головой.

Я не мог представить, что эта девушка делает тут совсем одна.

– Твои родители тут?

Теперь я уже достаточно близко, чтобы схватить ее. Какой у нее сладкий запах, что-то цветочное, и это влекло меня.

– Моя мать спит, могу пойти и разбудить ее, если хочешь, – ее голос был так невинен, точно, как я люблю.

– Нет, сладкая, не нужно, – я напал быстро, оценив шансы, одной рукой я обхватил ее тонкую талию, другой зажал рот. Она пыталась освободиться, но я оторвал ее от пола, так девушка не могла убежать. Но она дико отбрыкивалась. Ее спина была прижата ко мне, и она ерзала своей маленькой задницей по моему члену. Я почти задыхался, так долго я этого ждал.

Восемь лет в тюрьме, где каждый день за сто, восемь гребаных лет без женщины – эта маленькая девочка не знала, что она делает со мной сейчас, как заводит меня своим диким сопротивлением.

Я был «свободен» уже девять часов, большую часть из которых ушли на угон машины и побег от полиции, которая преследовала меня, потом мне удалось оторваться. Вообще, не было времени насладиться своей свободой. И эта маленькая леди сейчас отлично подходит для этого.

Я отчаянно искал место, куда ее унести, чтобы, если она будет шуметь, ее бы не услышали.

– Прекрати извиваться, девочка.

Мой голос хрипит от похоти. Я сжимаю ее сильнее, пытаясь успокоить, но девушка сопротивляется даже сильнее.

– О, черт! – я не могу больше сдерживаться и кончаю прямо в штаны, быстро сую член в ее задницу, спуская остальное.

Думаю, она поняла, что произошло, потому что она затихла. Хотелось бы, чтобы она сделала это, когда я просил, раньше, и мне не пришлось бы ходить с этим грузом в джинсах, но я благодарен в любом случае, так ее легче нести.

Дом темный, но мне везет, чтo я смог найти подходящее местечко. Открываю последнюю дверь, и это спальня, похоже, что она не использовалась уже долго. Отличная кровать. Разум становится калейдоскопом развращенных образов, с ней в главной роли.

Швыряю ее поверх одеяла и пыль танцует в лунном свете. Я закрываю рот, чтобы не задохнуться, даю ей время, необходимое, чтобы сесть на кровати. Затем хватаю ее за волосы и дергаю к себе. Она визжит и сжимается от боли. Крошечные слезы, выступают у нее на глазах и падают прямо на меня – я хочу еще.
Прижимаю ее к постели снова, уже собой, чтобы удержать, сажусь сверху, оседлав ее талию и, разрывая этот топ. Круглые, молодые сиськи прекрасны, но прежде, чем позволить себе слишком отвлечься от них, я делаю длинные полоски из разорванной рубашки и удерживая ее под собой, крепко привязываю за запястья к решетке кровати, обездвижив.

Затем завязываю толстой полоской ее рот, крепко затягивая ткань за головой. Он заглушает настолько, что больше можно не беспокоиться о шуме. Дом огромен, и из того, что я видел на нижнем этаже, никого рядом нет.

Изучаю ее тело. Боже, это было так давно, когда я чувствовал запах женщины, зарыться носом в ее трусики и вдыхать этот запах – так здорово. Я был так возбужден, сильнее, чем думал, член просто онемел.

Последняя женщина, с которой я был, была в мою последнюю ночь свободного человека, у нее были обвисшие жирные сиськи, поймал ее, когда она садилась в машину. Я трахал ее на заднем сиденье микроавтобуса. Она даже не стоила того, это было просто, чтобы добавить еще одну в мой список. У нее была какая-то тревожная кнопка, которую она смогла нажать, чтобы вызвать полицейских. Когда сирены зазвучали рядом, я еще одевался. Не успел сбежать, они взяли меня в считанные секунды, надели наручники и бросили в полицейскую машину.

Я разыскивался за серию изнасилований, которые они смогли связать со мной после получения ДНК. Они сказали, что я зверский монстр за то, что сделал со всеми этими девушками. Фото за фото, всех женщин, которые пришли на суд. Их маленькие напуганные исцарапанные лица были выставлены напоказ, для всех, в зале суда, некоторые фотографии свежих порезов, крестом на их кисках, это от тех, кто побежал в отделение неотложной помощи, чтобы сразу сделать медэкспертизу для будущего суда.

Я много лет этим занимался, прежде чем меня поймали, было много женщин, на которых был мой Икс, вот как меня всегда называли, Икс, сокращение от Ксавьер. Эти суки должны были с гордостью носить мое имя, выгравированное на их коже, постоянное напоминание о том, что они избранные. Вместо этого они отправили меня в тюрьму пожизненно.

Присяжные были единогласны и двадцатью семью подтвержденными случаями увечий и жестоких изнасилований я не был удивлен. Меня удивило как немного их выступило в суде. Понятно, что не каждая женщина шла в суд после изнасилования, но подумать только, как огромно число молчавших. На мне, должно быть, их было сто восемнадцать, по моим подсчетам, да, я, действительно, считал. Именно столько женщин я изнасиловал – все мои Икс – все мои шлюхи. Подавляющее большинство, должно быть, были довольны нашим временем, проведенным вместе, так как я не видел их в суде, жалующимися.

Моя первая, была старой женщиной по соседству, которая попросила меня о помощи во дворе, что было обычным явлением в районе, вроде того, где я рос. Мы помогали друг другу. И я помог ей. Я был молод и неопытен – это было быстро. И до сих пор удивляюсь, что она меня не растерзала, она знала, кем была моя мать, и могла бы просто сказать ей, я, действительно, ждал, когда они отведут меня в тюрьму за это. Но, прошло много дней и ничего не случилось. Самое худшее, что случилось, меня никогда больше не приглашали снова помочь, – и это вовсе не наказание, вообще-то.

Хотя, не такую ужасную, как последующие, но она все-таки заполучила мою метку, грубо выгравированную на ее мясистом старом кургане.

Когда работа была сделана, она предложила мне лимонад, я любезно согласился. Потный от работы, потягивая лимонад и разговаривая с ней, я смотрел на ее мясистые бедра. Нельзя было сдержаться, и желание взяло верх. Взяв нож, которым она резала пирог, я приставил его к горлу соседки. Прежде чем я осознал, что делаю, мой девственный член был внутри нее, тут не с чем было сравнивать, так что это было хорошо. Прошла всего минута, прежде чем я взорвался в ней, вторая минута, и силы вернулись, на второй раз.

Нож куда-то делся, но прежде, я порезал ее. Длинный зубчатый ломтик прямо на волосатой киске, кровь смазывала нас, возбуждала меня, и, трахая ее, я пересек линию рисуя Икс, отметив ее для себя.
Единственные звуки, которые она издала, это крики от пореза, помимо этого, молчала и не двигалась. Я кончил в нее во второй раз, смешивая ее кровь со своей спермой. С того дня я знал, что мне нужно. И, не обратившись в полицию, она помогла мне сделать это еще с четырьмя женщинами за лето, до моего выпуска.

Отсидеть пришлось восемь долгих лет приговора, прежде чем удалось устроить побег. Это был план, созданный с первого дня. Теперь, я 35-летний мужчина, вернулся на лошадь, так сказать, если лошадь означает горячий молодой кусочек задницы. Эта девушка станет моей «добро пожаловать обратно в реальный мир». Прикасаясь к ней, я практически истекаю похотью.

2.

Вожу пальцами вверх и вниз по ее телу, где нужно упругому, где нужно сочному. Прошло много времени с тех пор, как я касался чего-то такого нежного.

Разрезав трусики с помощью карманного ножа, который нашел в машине, я раздвинул ее ноги. Запах снова ударил в нос, молодой и свежий. Я засунул пальцы в ее плотное отверстие, и это едва получилось, такая она чертовски узкая. Вытаскиваю пальцы, чтобы попробовать ее – так сладко, что это кружит голову.

Избавляюсь от штанов и рубашки, бросая их на пол, и возвращаюсь к ней. Прижав ее колени к груди, я зарываюсь лицом в ее киску, облизывая и пробуя, сосу крошечный клитор, я ем киску, как свирепый безумец.
Она извивается, но не может убежать от меня. Я знаю по опыту, что могу заставить девушку кончить, против ее воли, и чувствую, что она на грани, сдерживаясь сам, пробую теплый сок, который просачивается из нее, когда она дрожит под моим языком.

– Хорошая девочка, вся мокрая для меня. – она стыдливо прикрывает лицо рукой.

Втыкаю пальцы обратно, теперь они свободно скользят, когда я проталкиваю их глубже.

Не могу больше терпеть ни минуты, вхожу в нее, хочу почувствовать ее растяжку. Я нажимаю на нее членом. Ее глаза широко раскрылись, когда боль от моего большого хозяйства выбила слезы.

Я вошел в нее, не обращая внимания на боль, яйца шлепали ее по заднице. Долбил ее, пока не почувствовал, что кончаю, только тогда я успокоился и стал двигаться с меньшей энергией. Вхожу и выхожу медленно, позволяя ей туго доить меня. Затем, когда я не мог больше сдерживаться, изливаюсь и падаю ей на грудь, полностью опустошенный.

Я беру ее сосок в рот и сосу его, как голодный ребенок, Каждое подсасывание сжимает ее дыру, затягивая вокруг члена. Сильно прикусываю сосок, пробую кровь, останавливаясь только тогда, когда зубы встречаются. Отрываю кусочек от груди и плюю на пол, а она плачет и дергается подо мной.

Страх искажает ее лицо, теперь она знает, что я настоящий монстр. Размазываю кровь по груди и сжимаю горло. Она перестает дышать сразу, сжимаю сильнее, девушка лихорадочно начинает пинаться, и это дает желаемый эффект, я позволяю судорогам ласкать мой член. Она начинает терять сознание, тело не может больше двигаться без кислорода в мозгу, тогда только отпускаю, ее ноздри раздуваются, девушка изо всех сил пытается надышаться.

Я переворачиваю ее, мучительно скручивая руки над головой, а затем сгибаю колени, и ее задница смотрит прямо на меня. Я нажимаю на нее, разрывая. Нужно перевести дыхание; возбуждение переполняет легкие.

Когда я восстанавливаю контроль над дыханием, то сжимаю талию, и трахаю ее. Я двигаю ее бедра к себе и от себя, и наблюдаю, как член исчезает в сладкой дыре.

Шлепаю ее по заднице, и круглые ягодицы дрожат. Боже, это выглядит так хорошо. Я ударил ее несколько раз, пока задница не загорелась, от следов ладони. Я долблю все сильнее и быстрее, желая наполнить ее задницу. И, наконец, громко кончаю, рыча, как животное.

Вдруг я слышу громкий треск, и она кричит через кляп. Не останавливаюсь, чтобы выяснить, что могло сломаться, слишком долго я был лишен того, что мне так необходимо.

Откидываю ее назад, она снова кричит, и понимаю, что это, должно быть, было ее плечо, которое щелкнуло. Удерживая ее, сажусь ей на колени, и вырезаю свой Икс на ней, это глубже, чем я обычно делаю, но хочу, чтобы на это раз, это было по-особенному.

Во время суда я видел, что некоторые из меток исчезли. Хочу, чтобы этот Икс остался с ней навсегда, я ударил ножом и скользнул по коже, на дюйм или глубже, пока буква не хлынула кровью, как гейзер, пульсируя между ее ног. Ввожу палец внутрь Икса, до первой фаланги, а затем провожу им по всей букве.

Этот знак останется навечно.

Оставляю ее туго связанной и иду искать мать, которая, она сказала, была дома. Дамочка может быть не такой молодой и горячей, как дочь, но я все равно хочу ее попробовать.

3.

Я натянул джинсы, не потрудившись застегнуть молнию. Иду, откуда пришел, проходя мимо кухни, я схватил стакан, налил воды из-под крана. Мне так хотелось пить от этой работенки.

В центре гостиной огромная лестница, около восьми ступенек, пролет, и снова около восьми ступеней в каждую сторону. Я выбираю левую и поднимаюсь наверх. Не слышно шума, поэтому тихонько прикладываю руку к стене, чтобы понимать, где я. Это длинный коридор со множеством дверей. Я открываю их все, по пути, убеждаясь, что все они пустые. Вторая – ванная комната, и хорошая возможность опорожнить мочевой.

Следующая и последняя дверь – это спальня, при свете ночника мне все видно в комнате. Тут спит девочка, а не мать, как я ожидал, девушка примерно того же возраста, что и первая. Трудно сказать сколько людям лет, но, по-моему, если у них есть сиськи и волосы на лобке – то их уже можно.

Она беленькая и маленькая. Я слышу ее дыхание, медленное-медленное. Смотрю на все, чем она украсила комнату, и лучше понимаю спящую красавицу на постели.

Все стены увешаны полками, на которых в ряд стоят кубки, и полки были сделаны специально, чтобы выставить их все. Я прочитал надпись на одном и понял, что девочка гимнастка, понятно, почему она такая стройная. По моим оценкам, она выиграла их более сотни. Ее диплом средней школы тоже вставлен в рамку, как и другие грамоты, которыми она, должно быть, гордится.

Ее зовут Элиза, это имя напечатано везде.

Она пошевелилась, белое кружевное одеяло запуталось в ногах, и она немного его потянула. На ней немного одежды, из растянутой желтой майки торчит сиська. Маленькие розовые бутоны, достаточно большие, чтобы их назвать «пышные», вызвали у меня слюноотделение.

Штаны упали вниз, и я несколько раз подрочил член, чтобы облегчить боль, прежде чем подойти к ней и снять одеяло. Я зажимаю ей рот, хватаю оба запястья и ложусь сверху на сонное теплое тело. Беру эту маленькую сиську в рот, облизываю и с силой сосу ее.

Глаза у нее дикие, как и должно быть, голый мужчина, лежащий на тебе, когда ты просыпаешься – от этого любой чокнется.

Я делаю то же самое с другой, оставляя обе груди влажными и блестящими от моей слюны, затем вынимаю ее из постели и несу с собой, пока ищу чем связать. Вообще, я должен был сделать это за минуту до, но был слишком захвачен ее видом. Я мог бы просто изнасиловать девчонку, и взять то, что хочу, но знаю, что где-то здесь мама, и нельзя ее побеспокоить.

Нахожу клейкую ленту на ее столе, пошлую, с утятами, и ничто не кажется более подходящим, чем ею связать добычу. Я отрываю полоску зубами и заклеиваю ей рот, затем завожу руки за спину и оборачиваю их тоже лентой.

Затем ставлю ее и срываю майку, та рвется, девочка так сильно дрожит, что ее ноги едва держат. Она говорит что-то под лентой, но я не хочу слушать или пытаться понять.

Она носит кружевные желтые стринги, под цвет майки, я вижу ее кустик на лобке, скрывающийся внутри, прижимаю руку к лобку и сразу чувствую ее жар.

– Я собираюсь трахнуть твою горячую маленькую пипку.

Страх в ее глазах будит во мне голод, хочу закопаться прямо в нее. Кидаю ее на кровать, положив руки под нее. Затем стягиваю с нее трусики и внимательно смотрю на теплое отверстие, щекочу его пальцем, прежде чем входить.

Она яростно трясет головой, и я знаю почему, у нее никогда не было ничего в этой дыре. Это самая тугая дырка, которую я когда-либо щупал, и мой бог, не хочу ничего, кроме как ворваться прямо внутрь. Хочу разорвать ее и наблюдать, как она истекает кровью.

Я несколько раз подрочил член, и страх в ее глазах почти заставил меня кончить, она сухая, как кость, внутри, но ничего не делаю, чтобы помочь ей, знаю, когда попаду внутрь и разорву плеву, кровь заменит всю смазку, которая мне нужна.

Нажимаю твердым членом, сильно нажимаю, пока не заполняю всю дыру, шиплю, когда она плотно сжала и всосала член. У меня были девственницы, и никто из них не был такой, мой бог, узкой. Не могу сразу двигаться, иначе взорвусь. Когда я, наконец, успокоился, то почти полностью вытащил его, а затем снова вставил обратно, еще несколько раз, и я вижу и чувствую кровь, теперь дыра узкая и влажная. Я смотрю, как мой окровавленный член трахает ее, красная жидкость покрывает толстый член полностью.

Ощущаю ее девственность, лижу ее растрепанный кустик. И снова вхожу, теперь уже, пока не кончу. Затем широко развожу ее ноги и понимаю, что их можно загнуть как угодно, гибкое, маленькое, гимнастическое тело примет меня как захочу. Я поднимаю ноги за голову, сложив ее пополам, и киска открылась мне полностью.

Я хватаю ленту с утками с тумбочки, плотно обвязываю ее лодыжки вместе и без усилий закидываю ей за голову, потом поднимаю ее задницу, подтащив к краю кровати, у которой сам стою, и придвигаю к себе. Если она захочет, то сможет увидеть все, что я сейчас с ней сделаю.

Я проталкиваю палец внутрь и шевелю им, растягивая разорванное отверстие, слезы, текущие по ее лицу, волнуют меня, я люблю, когда сучки плачут.

Слизываю сладкий и острый вкус с пальца, а затем широко раскрываю киску и сильно бью по ней другой рукой. Звук разливается по всей комнате, я бью много раз – все сильнее и сильнее каждый раз, пока ее губки не распухли вдвое.

Теперь мясистая киска выглядит голодной, когда я втыкаю пальцы в отверстие. Но подавляющая потребность зарыться внутрь берет верх, я отступаю, опускаю ее немного, теперь правильный угол, чтобы сделать именно это. Я снова вхожу, и на этот раз трахаю ее, пока не кончаю. Безжалостное насыщение ею в этой позе причиняет боль и, надо сказать, сильную. Я тяжело стучу о шейку матки, и вижу свежую кровь, смешанную со спермой, когда выхожу из нее.

– Бедная маленькая девочка, здесь так много крови, но я хочу еще больше. Просто скажи одно слово, и я остановлюсь. – Я замолкаю. – Нечего сказать, да? Хорошо, тогда мы продолжим.

То, что она не могла говорить, сработало в мою пользу, я дал ей возможность остановить это, но лента помешала, поэтому думаю, что буду играть с ней во все, что захочу.

Ее задница упала на кровать, и она так и оставалась в форме кренделя, когда я вернулся к ней, коктейль жидкостей вылился из нее и стек по киске. Я втираю его в эту дыру и вставляю палец внутрь, чтобы заполнить ее.

Снова выхожу из нее, подхожу к столу, беру предмет, который взял с полки. Я показываю его ей – последний трофей, который она выиграла. У кубка золотая фигурка наверху, которая делает стойку на руках, она большая – выглядит как будто это кубок первого места.

Я тяну ее обратно к своим бедрам, в той же позиции, в которой наслаждался минуту назад, и подталкиваю ноги гимнастки к киске. Она пытается говорить, отчаянно извиваясь, чтобы убежать, но в ней менее чем сто фунтов, она никуда не денется. Я вталкиваю фигурку в нее, пока та не исчезает, к концу совать было все труднее, но я достигаю глубины, и жестко трахаю ее, сжимая внутри кулак, плотно опирающийся на основание трофея, пронзающими движениями.

Кровь льется из нее, уверен, что поранил ей внутренности. Когда чувствую, что мне было достаточно весело с ней, и боль в руке говорит остановиться, я вытаскиваю из нее маленькую трофейную девочку и показываю ей окровавленную фигурку. Она плачет, задыхаясь и пытаясь дышать через нос.

Ошметки ее внутренностей, остались на трофее. Я действительно разорвал ее на части, чувствую гордость, зная, что провел такую тщательную работу над ней.

Эй, не судите меня, все мы должны чем-то гордиться в жизни. Я... для меня это кровоточащая и раздираемая глубина женской киски.

Я вырезаю свой Икс на ней, чтобы она могла видеть, что носит мой знак, как ее сестра. Это немного сложнее, так как волосы на лобке мешают. Прошло очень много времени с тех пор, как мне приходилось иметь дело с такой проблемой, даже восемь лет назад, редко приходилось иметь такое волосатое препятствие.

В конце концов метка выглядит хорошо, и я уверен, что она здорово заживет... для меня. Не для нее, это будет ужасно для нее, постоянное напоминание о том, что я у нее забрал. И, честно говоря, я люблю, когда эти женщины думают обо мне, люблю знать, что я в их голове каждый раз, когда они трахаются, что даже когда их секс добровольный, они вспоминают меня. Я чертовски завожусь на это.

Оставляю ее на кровати и закрываю дверь. Нужно найти маму девочек. Я не знаю, осталось ли у меня что-то в яйцах для нее, но мужчина должен стараться.

4.

Я прошел в другую сторону дома, проходя по гигантской лестнице в поисках комнаты дорогой мамочки.

Проверил еще несколько дверей, прежде чем попал к ней, она оставила дверь приоткрытой, наверное, чтобы услышать, не заберется ли ночью нарушитель. Не совсем эффективно, если она это действительно для этого.

Я вошел в комнату. Она спит в своей постели, лицом к двери. Я взял клейкую ленту из маленькой комнаты Элизы, на случай, если мама больше и сильнее дочек.

Вижу, что она хрупкая женщина, светлые волосы, как у детей. Осматриваю комнату. Безусловно женская атмосфера, свежие срезанные цветы на каждом столе. Цветочное одеяло на ее кровати, она спит в розовой помятой ночнушке с длинными рукавами.

Боже милостивый, надеюсь, что она не одна из тех «старых» мамаш, мне бы не хотелось закончить ночь так.

Я набрасываюсь на нее, прежде, чем она понимает, что в комнате кто-то. Она извивается и борется. Я переворачиваю ее на спину и – боже мой! – у нее огромные сиськи, круглые и пухлые. Я не понимал, что у меня не было баб с большими сиськами, пока не увидел ее. Они колыхались, пока она боролась, и я не пытался ее успокоить, это отлично меня завело.

Когда она успокоилась, я смог взглянуть на ее лицо, женщина прекрасна, и молодость ее дочерей видна и в ней.

Она тяжело дышит, и говорит мне:

– Не причиняй боль моим дочерям, пожалуйста. Делай все, что хочешь, я не буду сопротивляться, но, пожалуйста, не причиняй им вреда.

– О, дорогая, позволь мне сказать, что маленькая гимнастка чуть не высосала мне душу через член. – склонился и прошептал я ей на ухо, – такая чертовски узкая.

Я оторвал кусок ленты и обклеил ее запястья.

– Ну... то есть, больше нет.

Ужас слов дошел до нее, она заплакала от боли, которую мои слова вызвали в ее сердце.

Я связываю ее запястья, потянув их вверх, за голову, и обматывая ленту вокруг изголовья.

– Мой муж скоро будет здесь, – делает она попытку.

– Я не куплюсь на это. Здесь нет мужчины, здесь все кричит «одинокая женщина». Я достаю нож, и она визжит.

– Пожалуйста, не причиняйте мне вреда, делайте все, за чем вы сюда пришли, а затем уходите. Пожалуйста, не нужно это использовать.

Она не сводит глаз с моего оружия.

Я толкаю лезвие сквозь ткань ее ночнушки и веду его вниз, пока не обнажается тело мамочки, сиськи выглядят еще лучше голыми, она без трусиков, и ничто не скрывает чисто выбритую киску. Эта точенная талия и крутые бедра меня возбуждают. Мой член набухает, и встает на нее.

Я глажу ее:

– Черт, женщина, ты на ощупь действительно хороша.

Сажусь ей на ноги и поглаживаю себя, кровь дочки плюхается на ее животик. Я беру обе большие сиськи в руке и массирую их, сжимаю и дергаю, они одновременно мягкие и упругие.

Вставляю член между ними и сжимаю сиськи вместе, чтоб они обхватили его.

– Пожалуйста, будь нежен со мной.

Невинный взгляд ее глаз сводит меня с ума. Я впиваюсь ногтями в ее плоть и еще сильнее сжимаю, подталкивая член между мягкими подушками, трахаю сиськи, тараня шею членом.

Она плачет, и полукруглые ранки от ногтей на сиськах кровоточат, медленно стекает кровь по коже. Я пользуюсь случаем и трахаю ее, как будто знаю, что она хочет меня, затем хватаю ее за волосы, чтобы удержать на месте, кончаю на лицо, провожу по нему пальцами, разрисовывая ее спермой.

– Высунь язык.

Она делает, как ей говорят, после того, как я тяну ее за волосы. Сую покрытый спермой палец ей в рот и заставляю пробовать меня на вкус.

– Закрой рот.

Она втягивает язык в рот, снова выступают слезы на глазах. Я не обижаюсь на них, на самом деле, я наслаждаюсь ими. Это означает, что я хорошо сделал свою работу.

Провожу ладонью по ее телу и раздвигаю ноги.

– Я действительно хочу посмотреть, не стала ли ты мокрой от этого. Я занимаюсь этим долго. Если что, ты не первая.

– У тебя нет времени на это, пожалуйста, просто уходи, мой муж скоро будет здесь. Пожалуйста. – Она хватается за малейший шанс, чтобы заставить меня уйти, и это только распаляет меня.

– Заткнись. – Я давлю на ее задранные ноги, привязывая их к груди, так мне лучше видно киску. Я проверяю ее, как щупом, и выхожу.

– Не так мокро, как хотелось бы, но точно, влажнее, чем твои девочки, прежде чем я заставил их истекать кровью. Полагаю, что из-за того, что вы застряли тут, посреди ничего, легче сохранить девушек девственницами.

Она не такая гибкая, как ее вторая дочь, Элиза, и приходится изо всех сил пытаться держать ей ноги, когда я вхожу. Я добавляю палец за пальцем, ввожу кулак, тяжело и быстро. Она плачет, слезы текут по щекам, застревают в волосах, мучимых моей рукой.

– Пожалуйста... пожалуйста... пожалуйста. – Она всхлипывает и плачет, ее лицо все мокрое.

Киска разнообразно хлюпает, что заводит меня, и я продолжаю.

– Теперь ты становишься мокрой, ты это сама слышишь. Ты хочешь кончить? Я мог бы дать тебе кончить.

Я замедляю темп и позволяю ей почувствовать руку дюймом за дюймом.

– Пожалуйста, просто остановитесь, я не хочу этого, пожалуйста. Он придет, вы пожалеете об этом, обо всем этом, – говорит она между моими движениями.

Сначала я слегка тру ее маленький клитор, пока не чувствую, что он напрягается. Двигаясь в ритме вместе с моей сжатой в кулак рукой, я играю с киской, чтобы заставить ее кончить. Но чем дольше я продолжаю, и каждый раз, когда я думаю, что вот-вот, она умудряется прекратить это. Она не дает себе кончить. Она изо всех сил старается не удовлетворить меня.

– Я довел твою дочь, она так сильно кончала для меня.

Знаю, что эти слова оттолкнут ее еще дальше от края, но мне все равно, я немного ненавижу ее за то, что она не позволила мне победить, за то, что у нее есть такая сила воли, чтобы не дать себе кончить.

Я полностью вытягиваю кулак, но прежде, чем она может прийти в себя, вбиваю обратно. Она визжит от боли, но я не останавливаюсь, вбиваясь в дыру, пытаясь пробить ее насквозь.

Теперь я погружаюсь глубже, чем когда-либо, вытаскиваю кровавую руку, и бью ее по лицу. Кровь льется из нее, уверен, что там что-то разорвал, но все же у меня план, что с ней можно еще сделать, поэтому я не даю ей отдохнуть.

Наконец, я вставляю нож и рисую отличный Икс, такой же, как у ее сладких дочек – ночь «тройного икса», это будет моя самая плодовитая атака. Я сорвал ленту с кровати и потащил мамашу вниз, где я снова привязал ее руки к перилам.

– Ты останешься здесь, или твоих девочек ждет кое-что ужасное.

Я бегу вниз по лестнице в первую комнату и выталкиваю первую дочь к матери, которая смотрит на нее и рыдает, ее кровавая сиська, вероятно, то, что заставляет плакать бедную мамочку.

– Еще одна, – говорю я, возвращаясь со второй, моя любимая маленькая гимнастка, Элиза. Она была в комнате в луже крови, сочившейся между ног. Я подтаскиваю ее к лестничному пролету и сталкиваю вниз. Она скатывается с трудом, так как все еще в форме кренделя, ее ноги закреплены за ее головой.

Я поднимаю ее с пола и показываю матери изуродованную дыру, которую я ей сделал, та выглядит еще более отвратительной, чем когда я ее оставил.

– Детка, мне очень жаль, дорогая. – Она плачет и плачет, пока я привязываю руки ее дочери рядом с ней.

И вот они все передо мной, на коленях, в шаге друг от друга. Их голые задницы смотрят прямо на меня.

– Теперь я хотел бы сыграть в игру.

– Мой отец возвращается. Он тебя отымеет. – Это говорит первая девушка, которую я взял.

– О, конечно, сладкая. – Я наслаждаюсь ее надеждой, но не верю ни слову, которые она говорит, угрозы такого рода бывали бесчисленное количество раз раньше – так что очень неоригинально.

Меня не волнует, что говорят эти идиотские суки, я собираюсь развлечься с ними, и когда уйду, это произойдет потому, что я сам готов уйти, и не на секунду раньше.

– Ну, мисс Болтушка, ты можешь быть первой, это небольшая игра, которую мне нравится называть «угадай, что большой плохой человек засунул мне внутрь», тебе понравится.

Я единственный, кто смеется, но мне это нравится.

Я беру первый предмет и вставляю ей в киску, не слишком сильно, – я не хочу убивать их, просто развлечься, я не убийца, – а потом трахаю ее им. Она плачет, поскольку я, возможно, слишком увлекся, по ногам побежала кровь. Она не говорит ни слова, даже не пытается угадать. Я еще раз жестко сую в нее предмет, и наклоняясь к ней, прижимаю рот к уху.

– Это пожарный багор. Тебе нравится?

Она не говорит ни слова.

– Хорошо, так как маленькая Элиза получила кубок в свою дыру, я думаю, мы сможем перейти к маме, чтобы завершить первый раунд.

Я вталкиваю предмет в нее, и она кричит, когда он врезается в опухшую дыру.

– Узнаешь? – Я вытаскиваю его и медленно вдавливаю в нее. – Я подумал, что ты узнаешь один из своих кухонных ножей.

Я вынимаю его, разрезая отверстие.

– Не так уж тяжело сейчас, а? Посмотрим, какой ты мокрой станешь от этого.

Наверное, я все еще злюсь на нее за то, что она не стала играть в мою игру с оргазмом. Я выдвигаю лезвие вверх, и вытаскиваю нож, разрезая маленькую ткань между отверстиями, расширяя ее для следующего раунда.

Вся эта кровь отлично меня завела, и, прежде чем продолжить игру, я вставляю маленькой гимнастке еще раз, у нее внутри так мокро, что член легко скользит, а я бы не сказал, что растянул ее полностью, она туже, чем остальные.

Они могли бы смотреть, если хотят, но они не смотрят. Я крепко прижимаюсь к маленьким бедрам девочки и отчаянно двигаюсь, пока не кончаю, громко рыча от оргазма.

– Боже, вы, дамы, знаете, как заставить мужчину чувствовать себя хорошо.

Я вытираю пот со лба и беру минутку, чтобы отдышаться.

– Знаешь, мне, возможно, придется взять ее с собой.

Я говорю об Элизе. Какое-то время с ней будет очень весело, и, если я смогу вернуться в группу, я уверен, что многие захотят поиграть с ней тоже.

Мужчины, подобные мне, склонны держаться вместе, делиться, если возникает такая возможность. Я знаю, что восемь лет, на которые я пропал, не стерли это братство.

Это не то, чтобы организованная группа, и у нас нет правил. На самом деле, нас всего лишь четырнадцать человек, может быть, будет плюс минус еще несколько человек, к тому времени, когда я свяжусь с ними, число всегда колеблется, и мы разделяем одни и те же «хобби». Когда один из нас приносит добычу, чтобы поделиться, ее, как правило, прекращают в месиво из дерьма и спермы. Гибкую маленькую гимнастку, мы могли бы гнуть, пока у нее суставы не сломаются.

Черт. Это было бы весело.

– Оставь ее в покое! – кричит мне мамаша.

– Заткнись, – говорю я ей, недовольный, что она прервала мою фантазию.

Я чувствую себя таким усталым, и длинный день достал меня. Но я не могу закончить игру после одного раунда, поэтому продолжаю. Возвращаюсь к первой девушке, выбираю предмет, и вот-вот изнасилую ее, как вдруг меня что-то отвлекает, как и женщин.

Они смотрят на тени на стене, красивые цвета оживают от витража на противоположной стороне. Они смещаются и танцуют, когда солнце опускается достаточно низко, чтобы коснуться витража. Мы все наблюдаем до тех пор, пока тень не остановилась, солнце и цвета исчезли, тени на лестницы почернели и начали превращаться в силуэт.

– Папа, – выкрикнули девушки.

Какого черта?

Это уже не тень, я смотрю, как форма твердеет, становясь из серо-черной тени мужчиной в красной клетчатой рубашке и грязных джинсах. Он издает дикий крик, когда замечает, что его семья голая и изнасилованная, он рычит от гнева, сотрясая стены дома, как при землетрясении.

Я понятия не имею, что делать. Я застыл от шока, а потом от страха, когда он кинулся ко мне. У него тяжелый кулак, и удары посыпались на меня, как дождь. Я чувствовал силу каждого удара.

Он продолжал меня бить, даже когда я упал. Все сильнее и сильнее были удары, все быстрее и быстрее он бил. Потом, я заметил краем залитого кровью глаза, как он занес руку и последнее, что я видел, как его кулак вбивается в мое лицо, ломая кости, которые защищают мой мозг, и кулак входит в него. После этого я ничего уже не чувствую.

5.

Я просыпаюсь, чувствуя себя неудобно и болезненно, но не сильно волнуясь. Я чувствую, что возвращаюсь назад, по частям чувствую тело, кажется, что по всему телу иголочки, это так больно. Я чувствую свое лицо, готовясь к худшему. Я знаю, что человек сильно избил меня. Но мое лицо прекрасно, и это не так больно, как я думал. Фактически, через несколько минут ничего физически не будет меня беспокоить.

Я не могу не помнить о боли, которая была, чувствую ее глубоко в самой сути. Мои кости помнят, что их крошили и ломали, мое лицо знает, что оно треснуло, но я здесь, и я исцелен, что не имеет никакого смысла.
Мои опухшие глаза, наконец, могут открыться, и когда они это делают, я вижу его здесь, над мной. Я лежал на полу у двери, через которую пришел, разбив окно. Я пробую встать, но он не дает.

– С возвращением, – говорит он зловеще.

– Что, черт возьми, происходит? – спрашиваю я, и не думаю, что он ответит, но он отвечает.

– Каждую ночь я буду тебя возвращать.

– Может, скажешь поточнее, что ты имеешь в виду.

Я пробыл достаточно долго в тюрьме, чтобы узнать, что нельзя отступать и выказывать страх, кому-то, особенно когда он угрожающе навис над вами.

– Ну, каждый вечер, как стемнеет, ты будешь приходить, и ты мой до полуночи.

– Я не думаю, что так оно и будет.

Я вскакиваю и добираюсь до двери, он не останавливает меня. Быстро открываю дверь, и выскакиваю из дома, я бегу быстро, как могу. Только, выбежав, на самом деле я вбежал обратно в дом, врезаясь в него, большие руки обвились вокруг меня.

– Я же сказал тебе. Kаждую. Ночь. Ты. Мой. – он обхватил меня крепче, утыкаясь лбом в мой. – Так это работает. Ты умираешь, и если тут есть кто-то, кто хочет тебя достаточно сильно, ты будешь приходить к ним, от заката до полуночи, каждую ночь. Любовь ли, ненависть ли то, что возвращает тебя – для кого-то это небеса, для кого-то это ад. Добро пожаловать в ад, мудила. Начнем играть.

6.

Он хватает меня за волосы и вталкивает в гостиную, я ничего не могу сделать против, его сила непреодолима. Я иду туда, куда он несет меня, и как бы я ни боролся, мне не справиться с ним.

Он толкает меня на землю, и я изо всех сил стараюсь освободиться – безрезультатно. Мужчина набрасывается на меня и избивает кулаками, боль, которую я чувствовал в прошлый раз, когда он это сделал, возвращается, и теперь я чувствую ее сильнее. Каждый удар соединяется с прошлыми и посылает мучительную боль всему телу. Я вырубился, даже не поняв этого.

***

Я думал, что я вырубился. Оказывается, он избивал меня, пока я снова не умер. Он проломил мне череп и разорвал жизненно важные органы. Я знаю это наверняка, поскольку чувствую это в своем регенерирующем теле. Боль сидит в глубине моего сознания. Я вспоминаю каждый момент, когда он мучил меня, даже после того, как я умер, его кулаки наносили удары.

Я с сожалением открываю глаза сейчас, это сумерки, я знаю, потому что вернулся. И, конечно, он стоит рядом... ждет.

Он управляется со смертью лучше, чем я, не знаю, как долго он мертв, но он, похоже, хорошо понимает, что к чему. Либо это, либо его не избивают снова и снова, и ему не нужно оправляться, что облегчает возвращение. Я не думаю, что когда-нибудь узнаю все об этом, потому что я не вижу, как может измениться моя ситуация, в ближайшее время.

Сегодня я стараюсь опередить его, быстро вскакиваю. Знаю, что не могу убежать из дома, поэтому я бегу быстро, как могу, в комнату внизу, в которой изнасиловал его дочь, и захлопываю за собой дверь, навалившись на нее.

Он поворачивает ручку, но я держу дверь крепко, затем меня отбрасывает через всю комнату в противоположную стену. Мой лоб тяжело врезается в стену. Я ошеломлен, но быстро прихожу в себя, чтобы вскочить на ноги, надеюсь, что на этот раз смогу вступить в бой.

Я поднял руки вверх, чтобы защититься, но он вытащил что-то из-за спины, с чем мне не справиться кулаками. Мужчина бросил нож с особой точностью, тот ударил меня в грудь, сила удара сбивает с ног, и я хрипло дышу. Не могу хорошенько вдохнуть. Я задыхаюсь и кашляю, пока все не исчезло, задыхаюсь, прежде чем свет померк.

***

О, черт! Я чувствую, что снова просыпаюсь, мои легкие болят, и трудно дышать. Я лежу здесь, и не двигаюсь, зная, что он рядом и просто жду нападения.

Мужчина подходит и хватает меня. Мои глаза открываются как раз вовремя, чтобы увидеть, как он ударил меня в лицо тесаком.

– Я собираюсь сделать это быстро, мне нужно идти к моим девочкам.

Я только сейчас понимаю, что не видел их ни разу, я был слишком занят, пытаясь спланировать свой следующий шаг, чтобы обращать на это внимание.

– Держу пари, им нужно время, чтобы залечиться после того, что я сделал с ними. Я изнасиловал твоих маленьких девочек прямо здесь, в этом... – мои слова оборвал удар тесака.

***

Проходит еще несколько дней, возможно, недель, с каждым разом он убивает меня все быстрее, желая провести столько времени со своей семьей, сколько может, я уверен. Я понимал, что дела мои были настолько плохи, насколько могли. Он пытал и убивал меня снова и снова, бесчисленное количество раз.

Должно быть, прошло несколько месяцев до того, как я увидел одну из девушек. Первая девушка, которую я встретил на кухне, оправилась первой и присоединилась к дорогому своему папочке в пытках, она кричит на меня и говорит, что она меня ненавидит, бьет меня. Он стоит, наблюдая, как она мстит. Она довольно сильная, хотя он держит меня, когда приходит ее очередь.

Еще несколько недель, и я вижу, что мамаша приковыляла.

– О, ты выглядишь немного хуже. Ты все еще лечишься от траха со мной, или ты всегда ходила, как будто ты только что сошла с лошади? – я издеваюсь над ней, зная, что меня отымеют в любом случае, может быть, если ее слишком разозлить, она убьет меня быстро, и это закончится. То есть, пока я не оживу для этого дерьма завтра.

Я так разозлился на эту мысль. Я должен проживать это бесконечно, потому что до хрен знает какого времени, я попал в эту вечную чертову петлю ада. Я не говорю, что я не сделал бы все точно так же – у меня был чертовски хороший последний ю-ху, но я бы ушел, когда эта сука сказала мне, что ее муж придет. Это точно.
Мамаша просто смотрит на меня, нет гнева на ее лице, похоже, что у нее какой-то план, маленькая ухмылка появляется у нее на губах, и это пугает меня до усеру. Я видел много всякого, но я никогда не видел, чтобы женщина выглядела более угрожающей, чем эта огромная задница, «потусторонний» муж стоял рядом с ней.

Я шагнул назад, невольно, это был какой-то инстинкт, не уверен, что мозг мог что-то приказывать сейчас.

– Дорогой, сходи за Элизой, хочу, чтобы она была здесь, когда я начну. – Она сладко целует его в щеку, прежде чем он уйдет. Я еще не видел ее, я очень хорошо трахал свою гимнастку, ей, наверное, понадобилось больше времени, чтобы выздороветь.

– Не начинай без меня, – говорит он.

– Как я могу.

И я, черт возьми, побежал, в направлении, куда указал инстинкт, и я обезумел, когда увидел, что дверь открывается. Я забился в угол, потому что больше ничего не оставалось делать, и спрятал лицо в ладонях. Я, действительно, думал, что худшее позади. Быть избитым, до сломанных костей, с раскрошенным лицом – это ничто по сравнению с тем, что эта женщина придумала для меня.

У нее есть план, это видно по ее глазам, и она не будет так расторопна, как муженек. По крайней мере, с ним я мог бы вернуться в ничто, даже если несильно-то замечал, что время проходит, между моей смертью и возвращением.

Если пытка продолжится дольше... я не хочу об этом думать. Я закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, слушал и ждал. Просто, твою мать, ждал!

7.

Я слышу шаги, они приближаются, это он. Он легко вытаскивает меня из моего укрытия и несет меня на кухню, поднимая, как будто я ничего не вешу. Он сажает меня на столешницу, где разделывают мясо.

Мужчина снимает с меня одежду, и маленькая девочка, моя любимая девочка, подходит, чтобы помочь, но не с раздеванием – я бы не был против, – вряд ли смогу не возбуждаться, когда она рядом.

Вместо этого она берет ленту и заклеивает мне рот, обертывая круги вокруг моей головы и ушей. Прежде чем она заклеила глаза, я вижу приспособление в углу. Я знаю, что это такое. Не могу даже представить, как он может быть использован на кухне.

Не успеваю повернуться, лента закрывает мне глаза. Я не вижу ничего, но чувствую, что что-то глубоко врезалось мне в бедро.

Я слышу их приглушенные голоса, когда они говорят, слышу громкий пуск двигателя, и пытаюсь вырваться, чтобы убежать.

Затем следующий кусочек ленты заклеивает мой нос, и не могу дышать, и думаю, что это самое худшее, что произойдет сегодня вечером.

И вдруг чувствую, как острый, холодный металлический предмет проталкивается в дыру на моей ноге, шум становится все громче, это работает воздушный компрессор, гул мотора передает вибрацию по всему телу.
Моя кожа отслаивается, живо чувствую, как она отделяется, все мои нервы горят, и, хотя это занимает всего несколько секунд, это самая сильная боль, которую я когда-либо чувствовал, каждая часть моего тела живет и болит.

***

Я очнулся в следующий раз, крича и извиваясь.

Память о том, что тебя заживо освежевали – это больше, чем я могу вынести, я снова ощущаю, как воздух заполняет промежуток между моей плотью и костями, когда кожа отделяется, как кожаный шар. И мой бог, это самое худшее, что можно испытать, но помнить об этом каждой клеткой, это чересчур для меня, я открываю глаза, залитые слезами, только чтобы встретить ее взгляд снова, и не могу его вынести. Я знаю, что будет больно.