«Свастика, нанесенная губной помадой» Рэнди Чендлер

Майами, 1950
Сумеречные башни. 4D.

Тренч стоял в коридоре и разглядывал нарисованную губной помадой свастику на двери. Он потянулся за гранатой, которой там не было, в безумном порыве открыть дверь и взорвать затерянное гнездо нацистов. Вместо этого он постучал в дверь, а затем стал ждать, засунув руки в карманы своих плиссированных брюк.
Засов с лязгом отодвинулся, и дверь открылась внутрь, явив пышногрудую блондинку лет тридцати с небольшим, с прической Вероники Лейк и поразительными голубыми глазами. Белый шелковый халат, который смотрелся бы облегающим на ком-то с более стройной фигурой.
- Охрана отеля, - сказал Тренч. Затем он указал пальцем на красную свастику и спросил: - Bы что-нибудь знаете об этом?
Женщина посмотрела на помадное граффити и нахмурилась. Она пробормотала проклятие по-немецки, затем перевела на него горящие глаза.
- Я хочу, чтобы это убрали. Немедленно!
Он слегка кивнул ей.
- Есть идеи, кто это сделал?
- Нет. Мир кишит дураками и недовольными.
- Совершенно верно, - сказал он, отметив глубокие морщины вокруг ее рта. - Вы немка, верно?
- Естественно. Но это не делает меня военным преступником.
- Военный преступник, - повторил он. - Забавно это слышать.
- Забавно? - eе губы скривились и стали тоньше. - Забавно?
- Да. Никто ничего не говорил о "военном преступнике". Кроме вас.
Она, казалось, взяла себя в руки, скрестила руки на груди и сказала:
- Вы - гостиничный детектив, да? Охранник отеля, как вы сказали? - oна действительно произнесла "охранник".
Тренч кивнул.
- Тогда делай свою работу, - сказала она, ее акцент усилился от эмоций. - Найди человека, который это сделал, и проследи, чтобы это не повторилось.
Она отступила назад и захлопнула дверь. Это прозвучало как выстрел.


Тренч сидел в одиночестве за столиком в таверне "Сумерки", потягивая стакан имбирного эля со льдом и размышляя о том, что еще предстоит сделать. Он полагал, что половина его жизни уже позади, если не считать смертельной болезни или насильственного конца, и вот он здесь, в середине столетия, которое уже пережило две мировые войны и приближалось к следующей, учитывая, что коммунисты в Китае и России устроили кровавый ад, а ситуация в Корее вот-вот закипит. В тот момент он был на полпути к завершению своей смены в качестве охраны отеля в "Сумеречных башнях", которые он иногда называл "отелем на полпути", потому что он был далек от того, чтобы считаться одним из лучших в Майами..
Таверна "Сумерки" находилась по соседству с отелем, и Тренч также отвечал за охрану ее посетителей, большинство из которых были гостями отеля. Он полагал, что охранник на полшага выше обычного вышибалы - не то чтобы это имело значение. Снова промежуточные оценки.
Он потягивал свой напиток и наблюдал, как длинные пальцы Лолы с платиновыми волосами перебирают кусочки слоновой кости, извлекая из "Стейнвея" мечтательные звуки. Он не мог долго смотреть на нее, особенно когда она была одета в облегающее вечернее платье с блестками и глубоким вырезом. Подобное зрелище поразило его так, как он не хотел бы, чтобы его поразили, с тех пор как он впервые наткнулся на вонючее сицилийское поле, усеянное мертвыми немецкими и итальянскими солдатами, настолько раздутыми от гниения, что у них были омерзительные эрекции. Пока он не сотрет эту непристойную картинку из своей памяти, он не будет полезен женщине в интимном плане. Это сочетание секса и смерти превратило романтику в сущий ад: зомбо-члены стояли по стойке "смирно", в то время как его член был живым и вялым, как лапша всмятку.
Он позволил своему взгляду оторваться от прелестной Лолы. Тот скользнул вдоль стойки, на мгновение остановившись, чтобы понаблюдать за сигаретой, покачивающейся на губах коренастого лысого мужчины, разговаривающего со стройной женщиной, слишком молодой, чтобы быть его женой, затем скользнули дальше, наконец остановившись на немке из 4D. Она сидела за столом с красивым молодым человеком с зачесанными назад черными волосами и шрамом в форме ятагана вдоль левой стороны челюсти.
С тех пор, как прошлой ночью он обнаружил свастику, нанесенную губной помадой на ее двери, он внимательно следил за четвертым этажом в надежде поймать художника, если он - или она - вернется, чтобы еще раз совершить шедевр вандализма. Он также проверил гостевую книгу и узнал, что немецкая леди зарегистрировалась как Грета Гофф из Пеории, штат Иллинойс. В Пеории не говорят с таким сильным акцентом.
Тренч закурил, навострил ухо и попытался уловить обрывки разговора Греты Гофф и ее щеголеватого кавалера, но из-за игры Лолы на пианино все, что он мог слышать, - это редкие обрывки звонкого смеха фрейлейн. С такого расстояния она выглядела неплохо, но Тренч видел ее вблизи, без макияжа, и он знал, что ее привлекательность заметно снизилась. Несколько минут спустя мужчина встал и направился в мужской туалет. Тренч решил последовать за ним, и проходя мимо худышки включить свое обаяние бравого телохранителя, чтобы подготовь его к встрече с ней на свидании, но тут, откуда ни возьмись, к Грете Гофф направилась невысокая женщина в темном плаще и черном берете, подходя к ней сзади. Тренч замер, понимая, что с ней что-то не так. Возможно, дело было в странном выражении ее лица, похожего на лицо хорька, или в том, что она держала правую руку глубоко в кармане плаща.
Тренч встал и двинулся, пересекая пол широкими шагами и протягивая руку, чтобы схватить миниатюрную женскую руку, когда она доставала из кармана мелкокалиберный пистолет.
- Нет, - тихо сказал он, обхватывая другой рукой осиную талию женщины и твердо уводя ее прочь от очевидной цели.
Грета Гофф закурила сигарету, не обращая внимания на то, что происходило у нее за спиной.
Тело маленькой женщины напряглось, но она не сопротивлялась, когда Тренч подвел ее к своему столу. Он взял пистолет из ее руки и опустил в карман своего пальто. Он усадил ее в кресло и сел напротив. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, как будто только что очнулась от сна и не была уверена, где находится и как сюда попала.
- Я детектив из отеля, - сказал он. - Не хочешь рассказать мне, что все это значит?
Она бросила взгляд на Грету Гофф и сказала:
- Прекрасный Mясник из Освенцима.
У нее был европейский акцент, но Тренч не мог точно определить его. На вид ей было за тридцать, возможно, когда-то она была хорошенькой, но сейчас ее лицо избороздили морщины от беспокойства, а глаза немного запали из-за того, что она видела слишком много ужасов мира.
- Tы была там? - спросил он.
Она кивнула. Ее плечи поникли.
- Она убила мою сестру. И многих других.
- Ты уверенa, что это она?
- Я уверена. У нее волосы длиннее, и она прибавила в весе, но я уверена. Она избила меня до полусмерти хлыстом для верховой езды, - oна посмотрела на женщину, о которой шла речь. - Сомнений нет. Это - Герда фон Фальк. Убийца!
- Потише.
Она кивнула и опустила глаза.
- Она и Ирма Грезе отвечали за женщин-заключенных. Им нравилось отрезать груди тем, кто покрасивее. Они были шлюхами доктора Менгеле. Ирму Грезе повесили как военную преступницу, но Герда фон Фальк ускользнула из Польши. И теперь, как видишь, она здесь ради хорошей жизни. Я увиделa ее на улице два дня назад и последовалa за ней в отель.
- И ты собираешься пожертвовать своей жизнью в качестве ее палача?
- У меня нет жизни, - oна схватилась за свою маленькую грудь. - Нет души. Я как голем.
Тренч подозвал официантку и заказал двойную порцию виски. Он заметил невысокого мужчину в темном костюме, одиноко сидящего за стойкой бара и бросающего в их сторону подозрительные взгляды.
- Почему бы не позвонить в ФБР и не позволить им забрать ее? - спросил он.
- С чего бы им мне верить? Я - польская еврейка. Я еще не здешняя гражданка. У меня нет доказательств.
- Значит, ты собиралась застрелить ее и ждать, пока тебя арестуют?
- Нет. Я бы убилa ее, а затем сбежалa.
- Тот парень вон там, в баре, с тобой?
- Мой двоюродный брат. Я живу с его семьей.
- Он - твой "путь к отходу".
Она кивнула.
- Зачем ты нарисовалa эту свастику на ее двери? Ты не думалa, что это отпугнет ее, прежде чем ты сможешь прикончить ее?
- Я хотелa, чтобы она не чувствовала себя свободной, я хотелa, чтобы она испытала страх, - oна пожала плечами. - Я не знаю. Возможно, я хотелa, чтобы она убежала, чтобы мне не пришлось в нее стрелять.
Тренч кивнул в сторону светловолосой немки.
- Не похоже, что она напугана до усрачки.
Официантка принесла двойную порцию. Тренч поставил ее перед потенциальным убийцей и сказал:
- Выпей. Тост за твою свободу.
- Tы не собираешься меня арестовывать?
- Я должен передать тебя полиции, - сказал он, - но я этого не сделаю, если ты пообещаешь, что забудешь о ее убийстве. Позволь мне позаботиться о ней.
Она скорчила кислую мину и допила двойную порцию.
- И что ты будешь делать?
- У меня есть пара идей, - oн достал из кармана чернильную ручку и положил перед ней салфетку для коктейлей. - Запиши номер телефона, по которому я могу тебе позвонить. Я дам тебе знать, чем все обернется.
Она записала номер телефона и свое имя: Анна.
Тренч сказал:
- Я верну твой пистолет, когда все закончится.


Тренч вернулся в отель и позвонил своему другу Моргану в "Майами Геральд". Морган проверял факты и иногда дежурил в ночном отделе газеты. Он потерял руку в Анцио и очень усердно работал, чтобы доказать, что он такой же продуктивный, как любой двурукий человек.
- Возможно, у меня есть для тебя сенсация, - сказал Тренч, когда Морган ответил.
- Что? Хемингуэя снова поймали на краже гостиничных полотенец?
- Посмотри, что ты сможешь откопать о Прекрасном Mяснике Освенцима. Герде фон Фальк. Если ты найдешь ее фотографию, я угощу тебя стейком на ужин.
- Этот Прекрасный Мясник мне о чем-то говорит. Нет-нет, неправильно, это был Прекрасный Зверь, и они повесили этого придурка-фрица.
- Нет, была еще одна. Они были как команда единомышленников. Та, которая мне нужна, сбежала. И я думаю, что она гостья "Сумерек" под другим именем.
- Святая макрель! Я сразу же займусь этим.
- Хорошо. Я не хочу, чтобы эта цыпочка вылетела из курятника, пока я не узнаю наверняка.
- Что ты будешь делать, если это она?
- Сверну ей гребаную шею.
Десять минут спустя Тренч был в номере 4D, обыскивая вещи немки. Он сказал парню на стойке регистрации позвонить в номер, если женщина покажется в вестибюле. Он обыскал два чемодана, предварительно взломав замки перочинным ножом и скрепкой для бумаг. В первом чемодане не было ничего, кроме одежды и косметики, но со вторым чемоданом он попал в точку: три паспорта с фотографией одной и той же женщины, но на разные имена, и заряженный "Люгер". Паспорта были чертовски хорошими подделками с тремя разными именами - ни одно из них не было Гердой фон Фальк. В черных трусиках был завернут нетронутый кинжал Люфтваффе, и от ощущения шелка и стали по его промежности пробежал волнующий ток.
Он положил вещи туда, где нашел их, и закрыл чемодан. Когда он собирался выходить из комнаты, что-то под кроватью привлекло его внимание. Он наклонился, поднял черный кожаный хлыст для верховой езды и ударил им по раскрытой ладони, гадая, был ли это сувенир о ее нацистском прошлом, реквизит для садистских сексуальных игр или и то, и другое. Он положил его на место и вышел из комнаты.
Когда он вернулся в вестибюль, ночной портье передал ему телефонное сообщение от Моргана. Тренч перезвонил. Морган сказал, что нашел фотографию Герды фон Фальк.
- Это не очень хороший снимок, - объяснил Морган. - Hечеткий профиль и плохое освещение, но это все, что у нас есть.
- Встретимся в баре "Удилище и Kатушка" в восемь, и я угощу тебя стейком и яйцами. И не забудь это фото.


- Не пролей на нее кофе, - сказал Морган. - Я должен вернуть ее в "морг".
Оторвав взгляд от газетной страницы с фотографией, Тренч спросил:
- Морг?
- Кладовку, где мы храним все старые выпуски. Причина, по которой я нашел ee так быстро, в том, что я вспомнил подборку: "Те-кто-сбежал".
Тренч еще несколько секунд смотрел на фотографию блондинки в нацистской форме, а затем сказал:
- Я почти уверен, что это она. Я бы не поставил на это свою жизнь, но, черт возьми, я бы точно поставил ее.
Морган ухмыльнулся и сказал:
- Не зря тебя называют "Сумеречным Детективом".


Тренч сидел в офисе за стойкой регистрации и ждал, когда вернется агент ФБР, когда портье просунул голову в дверь и сказал:
- Только что звонила дама из 4D и сказала, что она выписывается на день раньше. Сегодня. Прямо сейчас.
Тренч жестом подозвал клерка и передал ему телефон.
- Когда агент объявится, скажи ему, чтобы он немедленно приезжал сюда, если хочет прижать эту нацистскую шлюху.
Тренч поднялся на лифте на четвертый этаж и постучал в дверь 4D.
Блондинка открыла дверь и уставилась на него широко раскрытыми глазами. На ней было то же шелковое платье, но на этот раз ее сумки были упакованы и готовы к отъезду.
Тренч сказал:
- С вами хотят поговорить из ФБР, мисс фон Фальк. Присаживайтесь, мы их подождем.
Ее лицо ничего не выражало. Затем она улыбнулась, спустила бретельки с плеч и позволила верху платья упасть до талии, обнажив свою объемную грудь. Тренч посмотрел на грудь и замер, чувствуя себя так, словно смотрит в стволы пары гаубиц.
Слишком поздно он осознал свою ошибку. Но прежде, чем он смог оторвать взгляд от ее сисек, она ударила его кулаком в лицо и сильно ударила правой в левый глаз. Затем она схватила его за плечи и ударила коленом по яйцам. Он упал на колени, чувствуя тошноту. Движением, которым могла бы гордиться женщина-борец, она схватила его в захват за голову и втащила в комнату, закрыв дверь бедром.
Он схватил одну из ее мускулистых ног и дернул ее вверх, одновременно выпрямляя позвоночник и откидываясь назад. Они оба упали на пол, но женщина быстро отскочила, вскочив на ноги и развернувшись, чтобы ударить его по лицу подушечкой босой ноги. Затем она схватила чемодан и замахнулась им обеими руками, тяжелый удар отозвался в его черепе, как один из потерянных адских колоколов.
Он услышал, как открылись защелки чемодана, и посмотрел на нее сквозь красную дымку тупой боли, чтобы увидеть ее грудь и направленный на него "Люгер". Ее губы искривила жестокая улыбка. Он улыбнулся в ответ, имея в виду именно это.
Это было безумием, но у него был свирепый стояк. Впервые с тех пор, как он увидел поле, полное мертвых солдат с раздутыми стояками, он почувствовал настоящую похоть к женщине, и у него были веские доказательства этого. Со времен войны его несколько раз избивали - в последний раз головорезы Скиллета Скарлотти, - но никогда с таким сумасшедшим результатом. Потребовалась садистка-нацистка с обнаженной грудью, чтобы поднять свой член из царства мертвых.
Тренч понял, что достиг одной из тех поворотных точек, о которых говорили люди. Странный поворот событий наверняка приведет его в очень темные места, если эта пышногрудая сука не убьет его первой. Возможно, он чувствовал, что заслуживает наказания за всех фрицев, которых убил, или, может быть, просто за то, что выжил на войне, когда многим другим не удалось. Он знал, что сейчас не время разбираться в этом.
- Подожди, - сказал он. - Посмотри, что ты со мной сделала.
Он перекатился на спину, чтобы она могла видеть эрекцию, выступающую из-под его брюк. Она приподняла бровь.
- Я заключу с тобой сделку, - сказал он. - Ты позаботишься об этом, а я отзову федералов.
Она засмеялась. Это был грязный смех, исходящий из диафрагмы и сотрясающий ее грудь.
- Я не шучу, - сказал он. - Я сказал портье поговорить с ними, пока я поднимусь сюда, чтобы остановить тебя. Позволь мне воспользоваться твоим телефоном, и я отзову их. Тогда мы с тобой сможем рассчитаться. Что скажешь?
- Что ты имеешь в виду под "позаботься об этом"?
Она направила пистолет ему в промежность.
- Убери его, и я прослежу, чтобы ты убралась отсюда. Распакуй свой хлыст. И не стреляй из этой пушки, иначе ты нарушишь нашу сделку, и федералы схватят тебя.
Он встал, снял трубку и позвонил дежурному.
- Парень, ты разговаривал с федералом?
- Да, но я думаю, он решил, что я какой-то ненормальный. В конце концов он сказал, что пришлет кого-нибудь.
- Перезвони ему и скажи, что мы ошиблись насчет леди и что она уже выписалась.
- Но...
- Сделай это.
Тренч убрал телефон, расстегнул брюки и сбросил их. Его член выскочил из разреза на трусах и указал на женщину, все еще целившуюся в него из пистолета. Он сказал:
- Не совсем мексиканское противостояние, но ты можешь видеть, что я серьезно отношусь к этому. Назови это "трудной сделкой".


Она сорвала с него рубашку и майку, затем приковала его наручниками к столбику кровати и хорошенько обработала хлыстом для верховой езды, каждое обжигающее "облизывание" разжигало его похоть до такой степени, что он больше не мог отличать боль от удовольствия. Наконец, она сняла с бедер свое облегающее платье, оседлала его и с привычной легкостью ввела внутрь. Она жестко скакала на нем, хлеща хлыстом по бедру, чтобы подстегнуть его. Ее пистолет лежал в пределах легкой досягаемости на краю кровати, и Тренчу пришло в голову, что она могла бы прикончить его этим оружием, когда веселье закончится, но это только усилило его извращенное возбуждение.
Когда настал решающий момент, Тренч почувствовал себя так, словно планета забросила его в стратосферу, где он блаженно завис, ненадолго освободившись от мирских забот и очистившись от военных грехов. Затем гравитация потянула его обратно в липкую гущу событий, и нацистская мегера, сидевшая на нем верхом, безжалостно хлестала его, изрыгая пылкие проклятия на своем родном языке.
Он оставался твердым, и она двигалась на нем еще сильнее, ее таз и животик вращались, как у танцовщицы живота. Она ударила его по лицу кожаным хлыстом, и все, что он мог сделать, это зажмурить глаза и стиснуть зубы. Она крикнула:
- Хайль Гитлер!
Затем ее глаза закатились, и она заревела, как умирающий осел. Она вся напряглась, как будто ей в задницу засунули железный прут, затем упала вперед, прижавшись грудью к груди Тренча, страсть иссякла.
Он думал, что теперь должен испытывать своего рода угрызения совести из-за того, что торговался с врагом ради удовлетворения своего извращенного желания, но на самом деле он чувствовал благодарное облегчение от того, что его фамильные драгоценности и скипетр больше не исчезли. Его не очень беспокоило, что теперь он находился в сомнительной власти женщины-садистки, печально известной своей ликующей практикой геноцида. Возможно, его немного беспокоило то, что он HE волновался. Но он все еще был тверд внутри нее и уже подумывал о выступлении на бис.
Но затем женщина села, взяла "Люгер" и подушку, чтобы приглушить выстрел, и приставила пистолет к его голове. Она улыбнулась, прижалась к его члену своей "киской" и нажала на спусковой крючок.
Смеясь, она отбросила подушку и посмотрела на дымящееся пулевое отверстие в матрасе рядом с его головой.
- Какого черта ты это сделалa? - крикнул Тренч.
- Я хотелa посмотреть, обделаешься ли ты, как скулящий еврей.
У него потекла кровь из языка, чтобы удержаться от того, чтобы не обрушить длинный поток нецензурной лексики в адрес этой чокнутой "Оси Салли" во плоти. Вместо этого он сказал сквозь стиснутые зубы:
- Ну, я этого не cделал, не так ли?
Она засмеялась, кудахча, как королева кур, размером с Кинг-Конгa. Затем она встала, прошла через комнату, достала из сумочки пачку сигарет и закурила, взмахнув спутанными локонами своей прически, с тяжелым мелодраматическим видом и выпустив дым в потолок. Она села на кровать, положив одно колено на другое, поджала губы и подула на тлеющий огонек сигареты. Она сплюнула табачную крошку с кончика языка и сделала еще одну затяжку.
- Что мне с тобой делать? - спросила она, выпуская дым ему в лицо.
- Сними с меня наручники, и я выведу тебя отсюда. Этот парень из ФБР может оказаться достаточно любопытным, чтобы все равно сунуть нос в чужие дела.
Она посмотрела на выцветшие чернила американского флага на его левом плече.
- Что ты делал на войне?
- Убивал нацистов.
Она издала цокающий звук языком.
- Die jungen Blumen des Vaterlands.
- Что?
- Молодые цветы Отечества.
Она протянула руку и погладила его приспущенный пенис одной рукой и снова подула на тлеющий уголек своей сигареты, заставив его раскалиться докрасна.
Тренч вспотел. Он заерзал. Наручники звякнули о столбик кровати.
- Дай-ка я посмотрю, из чего ты сделан, янки.
Она дотронулась тлеющим угольком до основания его члена, нежного местечка чуть выше мошонки. Он стиснул зубы и постарался не вздрагивать, когда сигарета обожгла его плоть. Каким бы удивительным это ни было, его член оставался твердым.
- Неплохо, - сказал Прекрасный Мясник Освенцима. Она сделала еще одну затяжку с окурка, затем бросила его на ковер. - Теперь я оставлю на тебе свой след, чтобы ты не забыл меня.
Она открыла чемодан и достала кинжал Люфтваффе. Улыбаясь, она вытащила его из ножен, села на край кровати, пальцами пригладила волосы на его груди, а затем принялась за работу с кинжалом, прорезав линию в плоти над его левым соском. Тренч втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он не пытался бороться с ножом. Боль была сладкой, и он решил, что заслужил это за братание с этой садистской нацистской пиздой.
Пару минут спустя у Тренча на груди была выгравирована кровавая свастика. И его стояк отказывался затухать.
Герда фон Фальк усмехнулась и прижала острие кинжала к нижней части его пениса.
- Твой маленький солдатик остается по стойке "смирно" для меня, своего командира. Но сейчас я должнa уйти и оставить его на его печальном маленьком аванпосте.
- Сними эти наручники, и я понесу твои сумки.
Она закурила сигарету, затем сказала:
- Я не думаю, что ты так же предан мне, как твой маленький рослый солдат в фиолетовом шлеме. Я думаю, возможно, мне следует оставить тебя таким, какой ты есть, и отправиться в свой побег.
- Я пойду с тобой, - сказал он, - куда бы ты ни пошлa. Мне надоело быть домашним придурком.
- Видишь? - oна указала двумя пальцами, зажавшими сигарету, на кровавую свастику у него на груди. - Я отметила тебя, и ты - мой. Как еврей, да?
- Да-да, я понимаю. Возьми меня с собой.
Сказав это, он понял, что это то, что могла бы сказать женщина. Что, черт возьми, со мной не так? Но он знал ответ. Что-то было с ним не так, но эта ведьма сотворила свою злую магию, и теперь он исцелен. Он действительно хотел пойти с ней или просто разыгрывал сцену, чтобы убедиться, что она не оставит его прикованным к кровати, чтобы экономка нашла? Он не был уверен. Пока нет.
С непроницаемым выражением лица она расстегнула наручники, и он был свободен. Полностью свободен. Это была свобода от отсутствия плана, от незнания того, что ты собираешься делать, пока это не будет сделано. Тренч был поражен тем, насколько это освобождало. Он мог заставить что-то случиться, или он мог позволить этому случиться. В любом случае, он был жив, и это обнадеживало. Он был больше, чем ходячий труп со стояком. Он все еще был в игре, и независимо от того, насколько запутанной она становилась, игра была только для живых.
Она бросила ему полотенце. Пока она одевалась, он промокнул кровь со своей новой жгучей свастики. Десять минут спустя он нес два ее чемодана, когда они вышли из лифта в вестибюль. Он проигнорировал озадаченные взгляды, которые его избитое лицо вызывало у портье и посетителей. Он не отрывал глаз от спины своей белокурой спутницы, когда последовал за ней на парковку отеля. Он был ей подчинен; это было правильно, что он шел позади нее. И отсюда открывался прекрасный вид на ее округлые ягодицы.
Машина была старым "Паккардом", и она сказала, что он может сесть за руль. Он положил чемоданы на заднее сиденье.
- Куда?
- На запад. В Калифорнию.
То, как она произносила название штата, вызывало в воображении образы запрещенных форм блуда.
Они курили в тишине и вскоре оказались за городом, флоридские равнины манили их к обещанию менее однообразных пейзажей.
- Я думаю, ты - тайный еврей, - сказала она, выбрасывая окурок сигареты в окно.
- Как это?
- Может быть, в тебе и нет еврейской крови, но ты слаб и покорен. Как еврейская нечисть, которую мы истребили. В тебе нет борьбы. Tы съеживаешься и мочишься, как послушная собака.
Он сжал кулак и наотмашь ударил ее левой в голову. Ее голова отскочила от пассажирской двери, машина вильнула и едва не свалилась колесом в придорожную канаву. Он ударил ее еще раз, чтобы убедиться, что она погасла, как лампочка в холодильнике с закрытой дверцей.
Это было тогда, когда он понял, что достиг предела своих возможностей. Он почувствовал это и понял. Ему казалось, что к его животу прикрепили резиновую ленту, невидимую пуповину, которая позволила ему зайти так далеко и теперь была готова вернуть его к реальности, к его "Сумеречной жизни".
Ее глаза были полуоткрыты, остекленевшие и невидящие. Тренч достал наручники из чемодана и прикрепил ее к металлической раме под сиденьем. Затем он проехал десять миль до захолустного городка с одним светофором и купил в хозяйственном магазине садовый шланг и рулон клейкой ленты. Всякий раз, когда немецкая сука открывалa глаза, он бил ее в челюсть и снова гасил свет. После третьего удара она больше не открывала их.
Десять минут спустя он ехал по грунтовой дороге в тенистую глушь джунглей. Он притормозил на небольшой поляне. Черная грязь, пересыпанная белым песком. Вокруг буйная растительность. Голова женщины дернулась. Она застонала. Веко дрогнуло.
Тренч заглушил мотор, вышел и принялся за работу со своими покупками в хозяйственном магазине. Он воткнул один конец садового шланга в выхлопную трубу и закрепил его клейкой лентой, убедившись, что уплотнение хорошее. Затем он просунул другой конец шланга в приоткрытое окно задней двери "Лэнд Kрузерa". Он использовал клейкую ленту, чтобы сделать окно как можно более герметичным, затем сел за руль и завел двигатель.
Женщина посмотрела на него из-под тяжелых век. Она что-то пробормотала по-немецки.
Тренч схватил ее сумочку и рылся в ней, пока не нашел тюбик с ярко-красной помадой. Он подвинулся к ней и нарисовал свастику у нее на лбу, а затем, как бы спохватившись, нарисовал еще одну у нее на губах, так что четыре изогнутые ветви ненавистного символа окружили ее пухлые губы.
Выхлопные газы уже заполняли машину, обжигая глаза и вызывая кашель. Он выскользнул и закрыл дверцу. Он посмотрел на грозовые облака, собирающиеся на востоке, и сказал:
- Господи? Скажи мне, чтобы я этого не делал.
Прогрохотал гром, слишком похожий на отдаленную артиллерию.
Герда фон Фальк приходила в себя, осознавая, что конец ее жизни близок. Она звякнула наручниками и начала кричать, сначала по-немецки, затем по-английски. Гром сотрясал землю и небо, обрушиваясь подобно хорошо нацеленным артиллерийским снарядам.
- Говори сейчас, Господи, или к черту ее, - сказал Тренч небу. - И ты знаешь, что я не владею громовым языком.
Он наблюдал, как свет покидает небо. Он напряженно прислушивался. Искал знаки и чудеса.
Ничего.
Он посмотрел на Герду фон Фальк, сидящую в стеклянном кубе дымных выхлопных газов.
- Боже, прости нас обоих, - сказал он.
Затем он направился к шоссе.
Пройдя полмили по грунтовой дороге, он остановился, развернулся и вернулся к машине. Он знал, что должен довести дело до конца, как свидетель, знал, что связан неписаным кодексом палача. Он был в долгу перед всеми этими мертвыми евреями и цыганами, и перед всеми невинными людьми, искалеченными безумным доктором-нацистом и его кровожадными сучками.
Она быстро разрушалась, задыхаясь в дьявольском облаке разрушения. Она так сильно дернула за наручники, что ее запястье было разодрано и кровоточило, плечо вывихнуто. У ее блузки оторвались пуговицы, а лифчик был полон рвоты. Толстая струйка блевотины свисала с посиневших губ. Она хватала ртом воздух, как морской окунь. У нее сделались рыбьи глаза, когда ее мозг, без сомнения, начал умирать в беспорядочном потоке панических мыслей и, возможно, даже страха перед божественным возмездием. К этому времени она, должно быть, обмочилась и обделалась.
Тренч закурил и смотрел, как она умирает. У него болело в сотне мест, и это было хорошо. Это было правильно. Так уж устроен мир. Ты купил свой билет, страдая, и, живой или мертвый, сел в поездку. Он не знал, где он окажется, но знал, что это не имеет большого значения.
Он выполнял работу Господа или Дьявола. При нынешнем положении дел не имело чертовски большого значения, кого именно. В любом случае он был проклят.
В ореолах молний ангелы из грозовых туч играли на небесных литаврах адскую музыку. Затем хлынул ливень, и нацистская сука исчезла навсегда.
Тренч ушел под дождем.