«Исподний пудинг» Рэт Джеймс Уайт

Джеймс был влюблён в девяностопятилетнюю героиновую шлюху, что обслуживала мужчин в его семье в течение пяти поколений. Она была почти скелет, с хрупких костей которого мешковато свисала морщинистая и покрытая пятнами плоть. Будучи практически лысой, ей всё-таки, удалось сохранить несколько седых фолликулов, что цепко цеплялись к её морщинистому скальпу, сплошь покрытому печёночными пятнами. Её рот напоминал пустой кратер ввиду полного отсутствия зубов и ссохшихся на челюстях дёсен. Её увядшие груди напоминали два пустых пузыря, свисающих с груди аж до самого пупочного пирсинга, словно мячики в гетрах. Её древние бёдра были скоплением варикозно-расширенных вен, из-за чего иссохшая кожа над ними напоминала гусиную. Её половые губы свисали меж дряблых ляжек, словно высушенные волосатые занавески из вяленого мяса со сморщенным куском плоти посередине. Её зад представлял из себя один лишь копчик, что был окутан полупрозрачной кожей с просвечивающимися венами.
Вся та красота, которой при жизни она обладала, была выжата из неё до последней капли за те все годы, что она провела на спине и на коленях. Но даже не смотря на разрушительные последствия времени, Джеймс по-прежнему обожал каждый сантиметр ее тела. Когда он был ещё подростком, раздираемым изнутри буйством гормонов пубертатного периода, он тайком проникал в спальню своего отца, и, пока его старик потел и стонал промеж её уже тогда тронутых временем женских бёдер, Джеймс нюхал её нижнее бельё, попутно наблюдая за их постельными выкрутасами. Разглядывать кружевные, шёлковые аксессуары, которыми женщина прикрывала свои интимные места, ему строжайше запрещалось. Ощущение близости чего-то весьма загадочного и опасного заводило его просто невероятно. От задних частей этих шёлковых изделий исходил мускусный аромат, смешанный со следами и запахами страсти его отца, которые не на шутку разжигали его подростковые фантазии. Он представлял себя членом шведской семьи со своим отцом и проституткой, участвующим в странных сексуальных играх, что развёртывались перед ним.
Временами отец замечал его, ползающего у кровати с трусами шлюхи, одетыми на лицо, скалясь, словно измазанная в говне обезьяна. Иногда он его прогонял, но чаще всего просто улыбался и более не обращал на него внимание.
Как только Джеймс зашёл в период полового созревания, его влечение женским нижним бельём развилось в полноценную одержимость. Он мог украсть трусики и мастурбировать на них, одновременно слушая, как его отец долбит старую шлюху в задницу своим мелким членом на другом конце спальни. Его страсть к женскому нижнему белью с годами даже не думала утихать.
И вот Джеймс отпраздновал своё тридцатилетие. Уже более десяти лет минуло с тех пор, как он в последний раз видел женщину, заразившую его отца сифилисом и гонореей, которые он в свою очередь передал своей ничего не подозревающий жене.
Как-то однажды вечером, переключая каналы по кабельному телевидению, он наткнулся на её изображения в эфире теленовостей, где сообщалось то ли об убийстве какого-то полицейского, то ли о какой-то другой ерунде в этом роде. Джеймс с трудом разбирал бессвязное бормотание журналистки, так как его взгляд был прикован к проституткам, что стояли за спиной корреспондента. Клиенты продолжали как ни в чём не бывало останавливаться и садить к себе в машины проституток, не обращая внимания ни на камеры телеканалов, ни на полицейских, ни на машины скорой помощи, ни даже на фургоны “труповозок”. Их одержимость, какой бы она ни была, была намного сильнее страха ареста или же страха попасть на национальное телевидениe.
Джеймсу было очень хорошо знакомо это чувство, он частенько пользовался услугами проституток и держал в холодильнике приличный запас пенициллина на тот случай, когда презерватив только мешал получать удовольствие и приходилось “пороться” без него. Посреди полуголых шлюх, сидящих на “крэке”, и спермоглоток, сидящих на героине, стояла та, что была долгое время грязным секретом его семьи, нынче уже настолько старая, что стоять на углу ей приходилось, опираясь на ходунки. Её мини-юбка была настолько короткой, что были видны её стринги, утопающие при движении в её отвисших половых губах и морщинистых ягодицах. Её блондинистый парик сполз набок с черепа, обнажая обширные проплешины между редкими и мятыми седыми прядями. Её глаза были абсолютно пусты и безучастны к происходящему. Она на автомате показывала свои обвисшие груди проезжающем мимо машинам, при этом поправляя вывалившуюся вставную челюсть.
Джеймс схватил пальто и пулей вылетел из дома. Он должен был заполучить её, ну или, на худой конец, её трусики; по мнению врачей, Джеймс страдал “мезофелией”, он был одержим женским нижнем бельём, и чем более драным и грязным оно было, тем лучше. Капли от кала, мочи и менструации только приветствовались, он покупал поношенное бельё в интернете, воровал из прачечных и даже из домов друзей и соседей. То, что его могли поймать за руку и даже более того, нисколько его не заботило, он не мог представить себе жизни без того, чтобы не погрузить своё лицо во влажные складки поношенных женских трусов, пропитанных менструальной кровью, а после обмотать их вокруг члена и всласть подрочить до кровавых ссадин на члене.
Отыскать старую шлюху проблем не составляло, он сам частенько наведывался на тот угол. Джеймс припарковался через улицу, набираясь храбрости приблизиться к ней, в то время как другие клиенты проезжали мимо, смеясь и плюясь в её сторону. Время от времени какой-нибудь обезумевший чудак и правда останавливался рядом с ней, очевидно, любители уценённого товара. Джеймс садился таким на хвост, пока они везли её в какую-нибудь тёмную аллею, где дружно насиловали и унижали её по цене дешевле, чем бутылка пива. Джеймс следил за ней всю ночь, наблюдая, как клиенты трахают её в зад, что кишел заболеваниями, оплачивая это мелочью или же просто всяким хламом, что завалялся у них в карманах. Ни одна оплата не считалась слишком маленькой. В её возрасте, вероятно, она была и сама рада, что хоть кто-то пожелал её поиметь, это уже само по себе было большой привилегией.
Он смотрел, как она отсосала бомжу в парке за сигарету, после чего шла пошатываясь обратно, куря “Мальборо” аж до самого фильтра, в то время как его сперма текла с уголков её рта до самого подбородка. Он видел, как двенадцать студентов из колледжа по очереди спустили в литровую бутылку пива “Old English” и после ржали, как сумасшедшие, пока она не выпила её всю до самого дна.
Насколько Джеймс мог видеть, за этот подвиг она заработала пять долларов. Её ночь закончилась фестивалем “Букаке”, когда восемь или девять рабочих мексиканцев со стройки, что велась неподалёку, подрочили прямо на неё. Её лицо настолько было покрыто комковатой гущей спермы, что напоминало белую маску. Когда он подъехал к ней на машине, сперма капала с её носа, подбородка, щёк, надувалась пузырями между её губ при каждом вдохе и даже капала с ресниц. Но как бы то ни было, он всё ещё её любил, несмотря на то, что её старческий лик был покрыт чуть ли не пинтой спермоизвержений. Он любил её даже с пузырями спермы у рта, когда она, узнав его, начала ему улыбаться своей беззубой улыбкой, пока он вёл её к своей машине.
- А ты в курсе, что я знавала твоего отца?
- Да, да, я знаю.
- Я, бывало, видела, как ты нюхаешь моё бельё, пока твой папочка порол меня в жопу.
- Да, да, это были хорошие времена.
Он отвёз девяностолетнюю шлюху в кишащий тараканами клоповник, который она называла своим домом, насквозь провонявший дерьмом и запахом сожжённого метамфетамина.
Она тут же вырубилась на голом матрасе, что лежал посреди её однокомнатной квартиры, в то время как Джеймс направился к куче грязной одежды, наваленной в другом конце комнаты.
Он опустился на колени и начал её разгребать в поисках нижнего белья. Он вытаскивал шёлковые, атласные, хлопковые трусики из груды смердящей одежды и с восторгом прижимал их к своему лицу. Он долго и с трепетом водил языком по мягким складкам ткани, содрогаясь от горького, терпкого, сырного героинового вкуса женских выделений, с хрустом поедая засохшие белые полосы с промежности её нижнего белья. Он закрывал глаза и жадно вдыхал опьяняющие феромоны, исходящие от влажных пятен в районе талии, сексуальный запашок заветренных каловых масс, что смазанными комочками присыхали к задней части трусиков, пытаясь при этом представить себе, как её прекрасная вагина неспешно истекает желтоватыми каплями от молочницы и венерических болезней, пропитывая её шёлковое бельё между ног, в то время как диарея пропитывает их сзади, истекая из её раздолбанного, повидавшего жизнь ануса.
Когда он достал очередную пару трусов из груды нижнего белья с присохшей к ним супервпитывающей прокладкой, настолько пропитанной кровью, как будто её к огнестрельному ранению прикладывали, то начал вылизывать кровавую мякоть из ватного наполнителя, словно это была последняя пища на земле, при этом представляя себе, как погружает свой язык промеж её иссохших, покрытых старческими пятнами и воспалёнными нарывами ягодиц прямиком в её расшатанный анус.
Он поглядел через плечо, казалось, что она перестала дышать, затем он закрыл свои глаза и вспомнил, какой сексапильной она была, будучи на шестом десятке. Ничего на свете он не желал настолько сильно, как вылизать задний проход этой старой шлюхи.
Джеймс стащил с неё мини-юбку вместе с трусиками, старуха даже и не пошевелилась, она либо пребывала в глубоком наркотическом небытие, либо и правда отошла в мир иной. Но Джеймс был слишком возбуждён чтобы проверить её пульс, он опустился на колени и, улыбаясь во весь рот от счастья, направил свой язык промеж её ягодиц.
Это было райское наслаждение, в дополнение к вкусу лубриканта и комковатой жидкости испражнений, он представлял себе вкус своих предков, влагу и семя нескольких поколений его рода, что кончали в её изъеденную болезнями прямую кишку.
Исследуя её морщинистый анус кончиком языка, он мог чувствовать влажный вкус сифилитического члена дедушки, напоминающий прокисший крем-суп, вкус мясистых бородавок прадедушки, гангренозный вкус сифилитических язв и шанкров двоюродного дедушки, которые, словно сочащиеся гноем пулевые отверстия, покрывали весь его член по всей длине и воняли, как сама смерть в сточной канаве. Гонорея отца белым пенистым налётом покрывала её задний проход, словно вязкая творожная масса, на вкус похожая на протухший домашний сыр, и Джеймс с жадностью проглотил её целиком и полностью. Её раскуроченный анус принадлежал ему по праву рождения, и этой семейной традиции были десятки лет.
Но даже будучи в бреду романтического блаженства, Джеймс задним умом понимал, что он, возможно, выбрал не самый подходящий зад для вылизывания. Он пристально посмотрел на её бледные ягодицы, усеянные гнойными прыщами, пролежни шлюхи сочились гноем и прочими заразными жидкостными выделениями, что прилипали к волосам на старой заднице и блестели в лучах света, словно капли росы. Герпетические нарывы ярко-красным цветом обрамляли её раздолбанный анус, который уже с лёгкостью вмещал в себя банку с содовой и был скопищем раздутых от крови и пропитанных калом геморроидальных шишек, свисающих из её жопы, словно виноградные гроздья.
Желудок Джеймса вывернулся наизнанку, его рвало прямиком в её анальное отверстие и рвотные массы всасываясь в её задний проход словно потоки воды при смыве унитаза. Затем её анус ненадолго сжался, после чего изверг всё обратно.
Дряблые ягодицы старухи разошлись и выпустили из себя мощную струю из смеси жёлтой рвоты и коричневых каловых масс, что проливным дождём обрушились прямиком ему на лицо, словно оползень. Теперь он буквально был по уши в дерьме. После того, как он очистил насколько это было возможно своё лицо парой обдроченных чулок старой шлюхи и ещё нескольких приступов рвоты, он наконец набрался смелости попробовать ещё раз. Как только он приблизился к этому рассаднику инфекции, он неуверенно вытащил язык и погрузил его ей в анус.
Джеймс зажал нос и стал проталкивать язык всё глубже и глубже в тёплую, скользкую мягкость её иссохшей задницы. И в этот момент он понял истинную суть любви...
Есть говно и называть его конфетами.