«Толще» Рэт Джеймс Уайт

Тина посмотрела в зеркало и почувствовала, как ее живот скрутило от отвращения. Она вгляделась в свое отражение и заметила, что волнистые ленты жировой ткани увеличились в объеме. Ее чудовищно раздутый торс был нагроможден гротескными комочками выпуклого жира, и от этого ее тошнило. Она не понимала, как Хэнк мог заниматься любовью с такой ужасной тучной коровой; ее вряд ли вообще кто-то хотел. Ее пухлые щеки были так раздуты, отчего на их фоне не представлялось возможным разглядеть косые, свинячьи глазки. Казалось, будто ее пережалила дюжина пчел или же она съела тухлые морепродукты, после которых у нее разразилась аллергическая реакция. В этот момент Тине захотелось расплакаться. Она становилась все толще и толще с каждым днем.

Вчера она провела два с половиной часа на беговой дорожке. Тина занималась на самой высокой нагрузке. Она была вся красная от напряжения и уверенности в том, что люди позади нее, катающиеся на велотренажере, смеются над ее массивной задницей. После дорожки Тина пошла в тренажерный зал на часок, затем в сауну на сорок пять минут, а после всего этого она заперлась в туалете, и на протяжении 10 минут выблевывала завтрак в унитаз. Тем не менее, отражение в зеркале ни похудело, ни на грамм.

Иногда Тина думала о том, чтобы взять с кухни какой-то нож и начать избавляться от нежеланного веса, вырезая полоски жира одну за другой. Единственное, что останавливало ее - мысль о том, что она может этим сильно увлечься и то, что это займет много средств и времени. Идеальным вариантом было доверить себя профессионалам. Да, она уже была записана на третью операцию по липосакции. Но, несмотря на это, жир все равно продолжал возвращаться, но врачи уверяли, что это будет ее последняя операция. Однако они предупредили, что после этого они уже ничем не смогут ей помочь. «Если операция не сработает в этот раз, то…», она не хотела думать об этом прямо сейчас.

Возможно, зеркало ей лгало. Тина знала, что это возможно. Может быть, она и вправду сбросила вес, но не знает об этом. Она уставилась на отвратительные глыбы плоти, напоминающие творог, которые висели над ее налитыми бедрами, и попыталась представить тонкого, красивого человека внутри себя. Однако все, о чем она могла думать, было то, как много слоев жира приютилось между ее опорно-двигательной системой и кожей. По ее наблюдениям, жировая ткань по толщине была, как ее нога. Тина всегда хотела узнать, каково это обниматься с Хенком без лишней массы, извивающейся между ними; каково это заниматься любовью без чувства, будто между ней и Хенком громоздился еще один человек. Она понимала, что сейчас самое время стать на весы.

Тина сжала ягодицы, пытаясь удержать их от покачивания, и через спальню прошла в ванную. Легкое движение ее бедер давало о себе знать не хуже болтающейся попы или шлепающихся друг об друга грудей, буквально сбивающих с ног. Если бы весы не рассказали ей всего, чего она хотела услышать, Тина уже давно наложила бы на себя нож. Едва передвигая ноги по холодной виниловой плитке, она добралась до электронных весов и постучала по их краю большим пальцем ноги. На жидкокристаллическом дисплее засиял ряд из нолей. Она аккуратно стала двумя ногами на весы, сделала вдох и начала ожидать вердикт.

Двести фунтов. Она ахнула от удивления и решила снова повторить эту операцию. Тина сошла с весов, нажала на кнопку сброса и вновь стала на платформу. Все верно, двести фунтов. Она начала плакать. Слезы водопадом стекали по ее гладким щекам, ключицам, выступающими над ее грудью, между дряблых сисек, стекая к едва выступающим над вогнутым животом ребрам. Они тянулись по ее острым и болезненно выглядящим тазовым костям прямо к костлявым ногам. Тина заревела вслух:

- Я все еще жирная! Все еще жирная! Жирная! – верещала она, размахивая кулаками перед цифрами, отображающимися на дисплее весов.

Ее вес не изменился, все еще три цифры. Она весила столько, сколько весила восемь лет назад. Тогда, когда дети называли ее толстухой и сальной сракой. Она сидела на диетах и занималась спортом, сжигая больше половины той малой части калорий, которые усваивал ее организм. Она молилась, подставляла свое тело под операции, но ее вес не менялся. Она все еще была той маленькой, толстой девочкой, которую высмеивали дети.

Тина медленно собралась с духом. Она спокойно сошла с весов, вытерла слезы с глаз, сжала руки в кулаки и сделала глубокий вдох, дабы остудить свои нервы. Она знала, что ей нужно делать; единственный способ, благодаря которому она избавится от лишней массы…

Тина направилась на кухню и вытащила из ящика большой разделочный нож от компании «Гинзу». Она осмотрела лезвие, поблескивающее в лучах утреннего солнца, затем положила нож обратно и достала тонкий резак для филе. Она представляла, что скажет Хэнк, когда увидит, что ее омерзительный жир наконец-то исчез.

Он всегда говорил ей, что она красивая, и выглядела отлично, несмотря на форму. Он даже пытался доказать ей, что она теряет много веса, и поэтому ей следует кушать больше. Он указывал на других женщин на улице или же в журналах, и рассказывал ей, что она была худее, чем каждая из них. Но Тина знала правду. Она знала, что никто больше не назовет ее сальной сракой. Она знала, что Хенк будет любить ее сильнее, когда она избавится от покачивающейся задницы, тучных бедер и этих ужасных, выпученных слоев жира. Она знала, как избавиться от этого раз и навсегда.

Лезвие глубоко вошло, и Тине пришлось впиться зубами в тряпку, чтобы никто не услышал ее криков. Она пилила глубже, разрезая плоть своих бедер и выпиливая все больше и больше слоев жировой ткани. Она, конечно же, была права. Тина прекрасно знала, что после того, как она начнет, дороги назад уже не будет. Она хотела, чтобы все это исчезло. Когда она увидела блестящую белую кость, ранее покрытую раздувшимся мясом, наполнявшим ее бедро, она усмехнулась. Все что ей нужно было сделать сейчас – убрать все лишнее с тела, чтобы стать худой, счастливой, чтобы никто больше не называл ее сальной сракой, и чтобы Хенк отныне не заглядывался на других женщин. Резак рассекал по бедру девушки вниз, с каждым разом срезая все больше и больше плоти. Тина продолжала скулить в тряпку, в то время как по ее лицу заструились слезы радости.