«Hастолько плохо» Адам Чезаре

- И эту тоже, - говорю я, кладя другую кассету.
Парень на обложке похож на Чарльза Бронсона. На самом деле, это иллюстрация, так что его нарисовали похожим на Чарльза Бронсона, но сходство неправильное, и имени Чака нет на коробке. Тем не менее, дистрибьютор сделал все возможное: они поместили слово "Смерть" в начале названия.
У главного актера в этом фильме, вероятно, даже нет усов. Это может оказаться либо альтернативным названием для фильма, который у меня уже есть, либо каким-нибудь куском дерьма из канадского налогового убежища, либо каким-нибудь непривлекательным проектом "любительского видео", созданным какими-нибудь парнями на заднем дворе по выходным.
Надеюсь, я найду "золото".
Узнаю, когда выложу их позже вечером.
Эдди считает кассеты так, словно делает это впервые.
Я не силен в угадывании возраста людей старше сорока, но готов поспорить, что Эдди, по меньшей мере, шестьдесят пять. Он держит киоск на Берлинском блошином рынке, который находится за мостом в Джерси, в сорока минутах езды от Филадельфии, если нет пробок, и в долбаном миллионе минут езды, если есть.
Это было относительно легкое воскресенье. У меня есть коробкa из-под молока примерно с двадцатью кассетами, некоторые из них являются дубликатами, которые имеют более приятную упаковку, чем имеющиеся у меня копии, так что я посмотрю на качество самих кассет, когда вернусь домой, и выставлю худшего качества в моем магазине нa eBay.
В основном я коллекционирую фильмы ужасов, боевики и научно-фантастические видеофильмы, но я возьму кассету с упражнениями или фильм религиозного содержания, если обложка выглядит достаточно безумно, если знаменитость, одобряющая тренировку, достаточно секси.
Есть какая-то ужасающая статистика, которая распространяется повсюду, что примерно восемьдесят процентов всего материала на VHS никогда не попадут на DVD, и, в конечном итоге, будут потеряны навсегда. Это то, что не дает парням вроде меня спать по ночам, и почти такой же плохой показатель удержания, как запасы нитрата.
- Это будет сорок двa бакса, - говорит Эдди.
Я - его лучший клиент, но я не думаю, что старик испытывает ко мне какую-то особую симпатию. Я езжу в Берлин примерно раз в две недели, иногда чаще, если мне нечего делать, но он никогда не рад меня видеть.
Возможно, дело в моем возрасте, двадцати шести, и в том, что у меня осталось больше жизни, чем у Эдди, и ему этот факт не нравится. Это могли бы быть мои татуировки: у меня на левой руке целый рукав, посвященный фильмам Джо Данте (Гизмо и его "друзья" гремлины), одному из пришельцев из "Исследователей", длинным пальцам c когтями из "Воя", а на правой - еще кое-какие разные штуки.
У Эдди есть только одна татуировка, которую я видел, - ныряющий белоголовый орел на правом бицепсе, поблекший со временем, и я предполагаю, что это результат службы в армии, но я никогда не спрашивал его об этом.
- Не сорок? Ты уверен? - говорю я, подшучивая над стариком.
Он берет два доллара за кассету, а у меня - двадцать однa.
Из всех сделок на сотни долларов, которые я совершал, мы никогда не торговались. Что ж, я пробовал, но я никогда не получал оптовую скидку или даже "приятного просмотра" и улыбку при оплате.
Эдди прищуривает глаза, как будто признает, что я пошутил, но не желает смеяться.
Я отсчитываю две купюры и два доллара, и беру свои покупки. Я принес свою собственную коробку из-под молока.
Загружая ee в багажник, я просматриваю кассеты, прежде чем закрыть крышку. Это не огромный улов, но и не плохой. Среди ярких моментов - чертовски помятыe "Волшебники", "Оазис зомби", Хесус Франко в его самом худшем проявлении и старая копия "Охотника за смертью II", взятая напрокат в магазине, без оригинальной иллюстрации, но в классной пластиковой раскладушке, на которой все еще написано название и адрес магазина: "Видеоскоп", Купер-Лэндинг, 137, Черри-Хилл, Нью-Джерси 08002.
Ха. Никогда о таком не слышал. Магазин, вероятно, закрылся в девяностых, вытесненный "Блокбастером" или "Голливудским видео". Не то, чтобы таких тоже больше не было..
Остальное - легкомысленный хлам, который я могу использовать для обмена или прямой продажи.
Я убрал руку, собираясь захлопнуть багажник, когда мои глаза заканчивают просматривать названия, и я вижу одну кассету, у которой нет названия.
Я любопытен по натуре, так что, хотя на кассете нет никаких указаний на то, что на ней, за исключением нечеткого призрака этикетки на лицевой и боковой сторонах, возможно, просто футбольные записи чьего-то отца, мне приходится потратить пару баксов, чтобы выяснить наверняка.
Я не какой-нибудь отважный архивист, прочесывающий лесные глуши и частные коллекции в поисках потерянных короткометражек Люмьера или "мальчишников" Эйзенштейна, но если я нахожу что-то слишком хорошее, чтобы быть правдой, я выкладываю это на свой канал YouTube или подключаю своих местных друзей-программистов.
Видишь: я увлекаюсь тем, что разъедает твой разум.
Не только секс и насилие, которые вы найдете в вашем мусорном евромагазине, хотя я бы никогда не вытолкaл вампиршу-лесбиянку из постели, но и странные фильмы, которые кажутся снятыми людьми, которые даже никогда раньше не видели кино, не говоря уже о том, что знают, как его правильно снимать.
И да, прежде чем ты спросишь: понравилась "Комната"? Да, понравилась, пока все не разыгралось, a ты со своими друзьями так и не допёрли до всего, придурок.
Большая часть того, почему я люблю этот материал, заключается не в том, что он "настолько плох, что это хорошо" или что-то в этом роде, а в том, что когда он хорош, фильм может стать идеальной алхимией ошибочного авторства и особенностью, которая сталкивается со спектром аутизма.
Дело не в том, что у меня нет хорошего вкуса - у меня есть степень по киноведению, приятель, - или что мне нравится смеяться над этими фильмами.
Нет. Эти фильмы - настоящее искусство аутсайдеров: они представляют собой демократизацию кинематографа задолго до того, как всеобщий iPhone превратил их в гребаного Роджера Дикинса.
Я закрываю багажник и вынужден ударить по нему второй раз, прежде чем слышу щелчок защелки, затем запрыгиваю на переднее сиденье и начинаю обратный путь в Фиштаун, скрестив пальцы по поводу состояния моста Бена Франклина.
Пока я веду машину, я тешу себя мыслью о том, что могло бы быть на таинственной кассете.
Это может быть что угодно, и от такого размаха у меня идет кровь из носа, поэтому вместо этого я решаю зациклиться на чем-то другом.
Я думаю об Эдди и о том, как получилось, что у него есть доступ ко всем этим кассетам. Доступа достаточно, чтобы он мог пополнять свой прилавок на блошином рынке между моими визитами. Я спрашивал его раньше, и он только хмыкает и говорит, что у него дома "полный гараж этого дерьма", но не сообщает никаких дополнительных подробностей о том, как он их приобрел.
Однажды я допустил ошибку, спросив, могу ли я зайти и посмотреть. Он спросил меня:
- Зачем? Чтобы ты мог появиться, пока меня там нет, и перевернуть все вверх дном?
Недоверчивый парень с щедрым сердцем, дорогой Эдди.
Поэтому мне приходится получать доступ к его тайнику по двадцать копий за раз. Я пытаюсь подсчитать, и между материалом, который я хочу, и кассетами, которые меня не интересуют, у него, должно быть, тысячи. Я думаю об этом, о том факте, что в его гараже, вероятно, нет климат-контроля, о том, что крыша может протечь и испортить кассеты, и в моем желудке начинается мамбо.
Поскольку все, кажется, расстраивает меня, а над мостом перед машиной простирается море стоп-сигналов, я включаю стереосистему (какой-то редкий андеграундный дум-метал, фу), и позволяю дрону вести меня оставшуюся часть поездки.


У меня небольшая квартира в рядном доме. Соседи сверху и снизу, но не соседи по комнате - у меня не было такой с тех пор, как я смог себе это позволить.
Хотя я втиснут на втором этаже, у меня есть отдельный вход, и, кажется, никто не возражает против шума моего телевизора. Я почти уверен, что леди надо мной выращивает травку, а дети внизу устраивают столько вечеринок, что у них действительно нет права жаловаться.
Меня оставили в покое, и мне это нравится. Моя повседневная работа позволяет мне питаться дерьмовой едой и арендовать жильё, и я могу смотреть фильмы на своем телефоне, пока я это делаю.
Я не знаю, когда вы в последний раз пользовались кассетами в 2002 году? Вы купили один из приквелов "Звездных войн", даже если вам сейчас за это стыдно, до того, как перешли на цифровой формат? Но если вы когда-нибудь брали в руки кучу кассет, возможно, чтобы выставить их на дворовую распродажу, то знаете, что коробка из-под молока, полная двадцати одной кассетой - это нелегко.
Это религиозный пыл, который овладел мной, когда я несу их в трех кварталах от места парковки, а затем поднимаюсь по лестнице в свою квартиру.
Я мог бы разделить нагрузку и совершить двa легкиx похода, но к черту это. Я хочу немного острой лапши для микроволновки, и я хочу узнать, что на этой кассете. Даже если это ерунда, даже если это горькое разочарование, чья-то пиратская копия "Кое-что о Мэри", у меня все равно будет этот не совсем фильм с Чарльзом Бронсоном, к которому можно вернуться. Или что-нибудь еще из тайника. Или что-нибудь еще из моей коллекции.
Эта коллекция настолько вышла из-под контроля, что я надеюсь, они никогда не повысят арендную плату, потому что я не смогу ее платить. Я никогда не смогу съехать с этой квартиры, потому что вокруг моего дивана/кровати стены покрыты сотнями фунтов намагниченного кино. Я собирал у Эдди и из разных других источников, пока не осталось свободного места на стене, и кассеты не разлились, как разбивающиеся волны, образуя полуорганизованные стопки и вдавливая постоянные прямоугольники в акриловое ковровое покрытие.
Я роняю ящик в ту же секунду, как вставляю ключ в дверь, и он падает с такой силой, что подпрыгивает, кассеты веером разлетаются по ковру, но далеко не улетают, потому что на полу не так много свободного места, только дугообразная часть двери - место, где я могу сбросить обувь, а потом начинаются кучи.
Громко ругаясь, я ныряю за немаркированной, тайной кассетой. Я уверен, что вы разыскали одну или две в своей жизни, если бы были коллекционером. Вы когда-нибудь роняли кассету, разбивали пластиковое окно над катушками и все еще пытались запустить ее? Иногда это удается, в других случаях вы слышите нечестивый хруст, когда машина всасывает ее.
Опрокидывая стопку (закон о жертвах видеозаписей 1984 года, одна из трех стопок), я нахожу, куда она попала, и с облегчением вижу, что таинственная лента цела.
Я подхожу к видеомагнитофону и включаю его. Затем беру один из пультов дистанционного управления и включаю плоский экран. Это хороший телевизор, но если я испытываю особую ностальгию и хочу посмотреть ленту так, как она была задумана, у меня есть компактный ламповый телевизор, стоящий рядом с более новым, с изогнутым стеклом и встроенной магнитофонной декой.
Да, два телевизора и никакой кровати. Я не часто принимаю гостей.
Я нажимаю PLAY и слышу это жужжание...
Мы начинаем...
Hа экране три фигуры в черных одеждах, тусклое освещение, но достаточно четкое, чтобы я мог сказать, что это фильм, а не видео. Сначала мне кажется, что я узнаю сцену, и это выводит меня из себя. "Satanis" - "документальный фильм" о Церкви Cатаны, который совсем не редок, на самом деле у него уже есть DVD-релиз. Но нет, это другое.
У каждой из трех фигур есть третий глаз, открытый и немигающий, нанесенный сценическим воском на их лбы. Классика.
Но там не было ни титров, ни титульных карточек, поэтому я извлекаю кассету, чтобы убедиться, что начинаю с самого начала. Да, там просто тонкая полоска черного под левым окном, примерно минуту я только что смотрел. Это нехороший знак. Это означает, что это может быть только часть фильма, кто знает, когда это вырезали и сколько я пропустил.
Я держу кассету перед собой, и мой желудок урчит, до раковины всего десять шагов, а до микроволновки еще пять, приготовление лапши не заняло бы у меня много времени, но я слишком заинтригован, что бы это ни было.
Кассета снова включена и воспроизводится.
Теперь это другая сцена. Должно быть, я сделал паузу на кадре. Это крупный план блондинки, и она смотрит прямо в камеру, в кадре очень мало места для головы, шеи и плеч, но нет груди. Это композиция, которая рассказывает мне немного о постановке еще до того, как она что-либо скажет.
- Прими его. Знай, что он может дать тебе самое лучшее, - говорит она, ее губы не совпадают, хотя она выглядит так, будто говорит по-английски.
Мое первое предположение - плохая реклама, поскольку она говорит с серьезностью, не соответствующей выражению ее лица, бравурно выступая в кабине звукозаписи, но не на съемочной площадке.
"Белый шум", который скрывает монтаж - и теперь у нас есть внешний вид, снятый из окна автомобиля. Наконец-то что-то, что можно датировать: когда мы проезжаем мимо припаркованных машин и пригородных домов. Я не разбираюсь в технике, но я видел достаточно фильмов - и достаточно деревянных панелей - чтобы догадаться, что мы где-то в восьмидесятых, в начале-середине. Дома на заднем плане выглядят так, как будто они могут быть в Берлине или Черри-Хилле, где-то поблизости, затем я замечаю номерной знак: Джерси.
Камера останавливается на подростке, едущем на велосипеде, и машина набирает скорость, чтобы мы могли следить за ним.
О да, пожалуйста. Это наш главный герой? У нас будет качественная малобюджетная детская игра? Может быть, малыш поведется как Джеймс Дин, начнет бить кулаком в стену во время драматического монолога.
Затем над его плечом появляется "роза", настолько хорошая, что выглядит настоящей, даже есть второе выходное отверстие от пули, и парень перелетает через руль. Он резко останавливается, шлем заклинивает под бампером припаркованной машины, в то время как камера продолжает двигаться, отъезжая в сторону.
В этом трюке есть какая-то безумная угроза для ребенка. Поэтому, естественно, я перематываю, чтобы посмотреть снова. Цвета искажаются, когда парень возвращается на свой велосипед, и дырка на его рубашке снова затягивается, но когда я нажимаю PLAY - это снова блондинка.
Только кадр другой, увеличенный больше, чем был раньше. Думаю, да. Я почти уверен.
Она обнажена, но все еще смотрит в камеру. У нее великолепное тело с длинными линиями загара от джазовых упражнений, тогда трусики и купальники прикрывали другие области, чем сейчас.
Женщина настолько великолепна, что этого почти достаточно, чтобы отвлечь меня от того факта, что ее сейчас не должно быть на экране, что я перемотал, но не перемотал.
Почти.
Я нажимаю кнопку PAUSE на видеомагнитофоне, а затем использую пульт дистанционного управления для сканирования входных сигналов, только после того, как я закончил, понимая, что это не имеет смысла, не может решить проблему с воспроизведением, тайну волшебной сменной ленты.
Неважно. Может быть, пленка испорчена, или мой проигрыватель на последнем издыхании. В любом случае, я должен это записывать. Я должен подключить свой ноутбук и начать записывать запись, поскольку я проигрываю все с самого начала.
Часть того, что замечательно в формате VHS, заключается в том, что он мимолетен по своей природе. Свежая кассета, прокрученная впервые, будет выглядеть нетронутой по сравнению с той же кассетой после нескольких прокруток. Мало того, ухудшение качества не является постоянным фактором, ленты изнашиваются не так, как протекторы шин, а больше, как кожаные куртки - в одних местах протертые сильнее, чем в других.
Вот почему, если вы когда-либо брали напрокат "Быстрые перемены в школе Риджмонт-Хай" или "Основной инстинкт", в промежности Шэрон Стоун обычно было больше статичных линий, пересекающих ее, чем в любой другой части ленты. Это потому, что я, тринадцатилетний подросток, взял дистанционнку, поставил на паузу, перемотал и медлил над этим отрывком, пока головки видеомагнитофона не истончили ленту, уничтожив все данные с нее.
Каждая лента, если вы внимательны, превращает вас в антрополога. Или археолога. И то, и другое, я думаю.
- Он полюбил бы тебя, если бы знал тебя, но ты такой ничтожный, поэтому он равнодушен, - говорит женщина, звук искажен крошечной обратной связью.
Это тарабарщина, плохо переданная. Кто бы это ни написал, он думал, что он загадочный, задумчивый, Ходоровски из Южного Джерси, но перед следующей съемкой происходит неудачный кадровый сбой, который выдает его как любителя, которым он и является.
И мы возвращаемся к кадру, с которого началась лента, - трем фигурам с плохими глазами-протезами на лбу. Между этим и "завещанием обнаженной женщины" не было ни одного кадра с ребенком на велосипеде, как будто лента поглотила этот отснятый материал.
У меня появляется неприятное ощущение в задней части горла, я представляю, как пленка, когда я пытаюсь ее извлечь, коричнево-черная нить разматывается, когда я вытаскиваю, и видеомагнитофон съедает ее.
Сейчас онa воспроизводится нормально, и у меня еще есть время подключить ноутбук и записать кое-что на него, сохранить в цифровом виде для будущих поколений, но я слишком увлечен фильмом, чтобы оторвать от него взгляд.
Священнослужитель в центре поднимает руки, в нижней части кадра появляется устаревшая электродрель. Три пары губ движутся в унисон, что-то вроде скандирования, но не слышно никакого шума, кроме гудения саундтрека. Музыка на синтезаторе настолько плоха, что повернула за какой-то угол и стала гениальной, экспериментальной в своей атональности.
У дрели есть шнур, который ускользает куда-то за пределы экрана, мужчина включает еe, и я слышу инструмент поверх партитуры, хотя их голоса все еще не доносятся, возможно, музыка предназначена для того, чтобы они пели. Может быть, это дерьмо глубже, чем кажется, может быть, к нему вообще не нужно подходить как к кинофильму, а как к произведению искусства, внушению. Должен ли я смотреть его в наушниках?
В левой части экрана женщина поворачивается спиной к камере и расстегивает плащ, открывая знакомое тело женщины, которая только что проповедовала. Даже не видя ее лица, я могу сказать, что это она, по волосам и линиям загара.
Монтаж. И теперь мы близко к сверлу, вращающемуся. Мы перескочили границу в сто восемьдесят градусов. Кто-то не ходил в киношколу. Потрясающе.
Дрель выдвигается вперед, и на противоположной стороне кадра появляется женское лицо, ее третий глаз выпирает из черепа.
Это кадр, который я видел раньше, много раз прежде, популяризированный Фульчи. Ага. Как и было предсказано, дрель находит цель в третьем глазу девушки, запекшаяся кровь выглядит чертовски ненастоящей, поскольку резиновый протез отрывается с хлопком искусственной крови и спиртовой жвачки.
Но затем дрель втягивается, искусственный глаз все еще на ней, и камера опускается на улыбающееся лицо женщины. У нее красная помада, и ее зубы не совсем белые, когда она их приоткрывает. Какой бы красивой вы ни были, на вас все еще оставались пятна от никотина до того, как была изобретена процедура лазерного отбеливания.
Затем происходит неожиданное, и эту улыбку пронзает сверло, уголки губ женщины все еще изогнуты, как будто она наслаждается этим, но сверло пробивает два ее передних зуба, вытесняя их в облаке крови и осколков эмали.
Это настолько реально, что мне приходится отвернуться, блевать в старую пластиковую чашку для лапши. В этот момент я благодарен судьбе за то, что не убираю за собой, иначе я бы вымазал свой диван и кассеты блевотиной.
Затем все заканчивается, и мы возвращаемся к крупному плану женщины, со всеми ее зубами, смотрящей в камеру и повторяющей то, что она говорила раньше, или что-то настолько близкое к этому, что я не могу отличить.
Прежде чем я даже подумаю об этом, о том, что видеомагнитофон может порвать пленку, я нажимаю перемотку и смотрю, смогу ли я еще раз просмотреть последовательность "упражнений", смогу ли я заметить склейку и посмотреть, не подменили ли ее лицо манекеном.
Эпизода больше нет, и я начинаю с новой сцены, хотя я уверен, что вернулся назад.


Я продолжаю в том же духе достаточно долго, перематывая зверства и, по-видимому, удаляя их с ленты, потому что они больше никогда не появляются. Затем я, должно быть, заснул.
Когда я просыпаюсь, сквозь жалюзи не пробивается свет.
Я думаю, что это не может быть правдой, что даже если бы кассета была записана в режиме длительного воспроизведения, отснятого материала хватило бы всего на четыре часа, но я смотрю его дольше. Моя спина прижата к дивану. Сейчас я даже не сижу на нем, а на полу.
Это не может все еще воспроизводиться.
Но я знаю, что возможное и происходящее - это две разные вещи сейчас. Мне так много показали за прошедший день.


Дело не в насилии. Я ненавижу это, это слишком близко к реальности. Дело не в отрывистых диалогах. Я нахожу это претенциозным и излишне снисходительным. Но, по какой-то причине, я все еще не встал, чтобы купить себе что-нибудь поесть.
Я чувствую запах мочи, но не смотрю вниз. Либо потому, что мне безразлично, либо потому, что мне стыдно, а не потому, что я боюсь.
Мужчина прикрепляет к столбу таблички в поисках пропавшей собаки. Он достаточно взрослый, чтобы быть чьим-то отцом, у него круги вокруг глаз, как будто он занимается этим уже несколько дней. Неслышимый голос зовет его к машине, и когда он добирается туда, с ним происходит нечто ужасное.
Перематываю назад.
"Белый шум".
Женщина раздевается, она разговаривает с кем-то за камерой, ведет себя застенчиво, как будто это первый раз, когда она делает что-то подобное. За деньги. Затем к ней присоединяется женщина-проповедница и начинает наносить краску для тела на тело новой женщины, крошечные звездочки над сосками, треугольник вокруг пупка. Затем с ней происходит что-то ужасное.
Перематываю назад.
"Белый шум".
Я пытаюсь сделать глоток из ближайшей миски с лапшой, но вкус ужасный, поэтому я выплевываю ее обратно.
Кассета продолжается, и я боюсь вынимать ее из магнитофона или пытаться записать.
Возможно, я что-то пропустил.


Сейчас я становлюсь слабым. Во мне не осталось ничего, что могло бы вызвать рвоту, и приходится прилагать усилия, чтобы просто нажать кнопки перемотки и воспроизведения. Моя рука болит от того, что я держу пальцы на кнопках управления видеомагнитофоном.
Чтобы приготовить лапшу, нужно сделать пятнадцать шагов туда и обратно. Я мог бы все время следить за экраном.
Но я не могу остановиться. Я не могу заставить себя встать, мои глаза сейчас так близко к экрану, что я могу сосчитать отдельные точки света.
Это настолько плохо, что даже хорошо.