«Резня на вечеринке» Алистер Дэвидсон

Именно в этот день, ровно 20 лет назад, они пытали меня и заставили пройти через ад. Сегодня я должен отомстить. Три поросенка на заднем сиденье "лимузина"… Три маленьких поросенка, которые понятия не имеют, что происходит. Они думают, что едут на шикарный званый ужин в дом известного писателя. Они не ошибаются, но они не будут ужинать со мной. Не сегодня. Нет, им лишь покажут ошибочность их выбора, и, если им повезет, они будут молить о быстрой смерти.
Мой дом находится в парке Пресидио в Сан-Франциско. С моего крыльца открывается прекрасный вид на мост Золотые Ворота. Это стоило мне целых двенадцать с половиной миллионов долларов. Я и глазом не моргнул. Просто выписал чек. С тех пор, как я заключил контракт на фильм по своей первой книге, я катался, как сыр в масле. Но, вот что эти маленькие поросята не знают обо мне, так это то, что как бы я не был знаменит - я всё еще остаюсь бездомным. Уличным мальчишкой, который попал на Хэйт еще до того, как ему исполнилось восемнадцать. Именно тогда они совершили ошибку и сделали меня жертвой всех тех ужасов, которые они устроили.
Мне было всего девятнадцать, когда я попал в окружную тюрьму Сан-Франциско за продажу менее одной восьмой унции марихуаны полицейскому "под прикрытием". Копу, одетому в жалкие, грязные лохмотья. Копу, которого я легко принял за придурка вроде меня. У него было лицо наркомана, покрытое струпьями. Там, откуда я родом, копы не были наркоманами, они предпочитали кокаин. Но сегодня вечером не полицейский, который меня подставил, и не копы, которые меня арестовали, будут доставлены в мой дом на “званый ужин". Это - шерифы округа Сан-Франциско, отправившие меня в тюрьму.



Эти три поросенка поначалу были веселыми, почти добрыми. Учитывая ситуацию, когда меня только что арестовали за уголовное преступление, мне было необходимо спокойствие. Раз эти шерифы были крутыми и любили поговорить, то, возможно, отсидка в Сан-Франциско была бы не так уж плоха. По крайней мере, я так думал…
Мы шутили о травке, и о том, как это должно быть законно, пока они снимали мои отпечатки пальцев. Но это был конец моей жизни, какой я ее знал.
То, что произошло дальше, было началом моего кошмара во плоти. После того, как они сняли мои отпечатки, меня провели в комнату, где заключенных обыскивают с раздеванием. Сначала все шло нормально. Но, как только я подумал, что все кончено, и начал надевать свой новый оранжевый комбинезон, меня с силой схватили руки, и эта хватка была железными тисками. Шериф развернул меня, прижал лицом к стене и ударил кулаком в ребра. Воздух выплеснулся из моих легких. Пока он говорил, я пыталась восстановить дыхание.
- Мне нужно, чтобы ты снова наклонился вперед. Раздвинь свои щечки, белый мальчик, - сказал шериф.
Я тут же испугался. Он был сложен как профессиональный борец или футболист. Во мне шесть футов роста , но он возвышался надо мной и был более чем вдвое тяжелее.
Шериф расстегнул молнию на своей униформе, и меня начало трясти. Я дрожал, зная, что должно произойти. Он не колебался и с силой проник в меня. Я сразу понял, что мой анус порван. Я почувствовал, как струйка чего-то, наверное, смесь крови и какой-то смазки, сочится по моей ноге, пока он вонзался в мою задницу. Слезы навернулись мне на глаза, а он склонился надо мной, прижавшись губами к моему уху. В этот момент занавес позади нас открылся, и отчетливый звук вспышки фотоаппарата ударил мне в уши. Я оглянулся, как мог, и увидел жирную, белую женщину-шерифа со светлыми волосами, которая смотрела на меня, держа в руках фотоаппарат "Полароид". Она сделала еще один снимок и хихикнула. Я был больше шокирован ее действиями, чем тем фактом, что меня насиловали.
Когда леди-шериф закрыла за нами занавес в комнате для обыска, шериф, который насиловал меня, прошептал мне на ухо:
- Все вы, маленькие белые парни со Среднего Запада, думаете, что Сан-Франциско - это шутка. Что ты теперь думаешь, сука? Если ты когда-нибудь, и я имею в виду когда-нибудь, скажешь об этом кому-нибудь - мы тебя убьем. Понял?
Я без колебаний кивнул. Затем он продолжил. Казалось, прошли часы, прежде чем он остановился. Я всхлипывал и плакал в плечо, чувствуя его дыхание на своей шее, ухе и щеке на протяжении всего процесса. Когда он закончил, он не дал мне ничего, чтобы привести себя в порядок, кроме одежды, которую мне выдали. Я почувствовал облегчение, что все закончилось. Я не мог смотреть в лицо гигантской свинье. Как только я оделся, он отдернул занавеску и отвел меня в камеру предварительного заключения, схватив под левую руку гораздо крепче, чем требовалось.
Он открыл камеру, которая представляла собой прозрачную плексигласовую стену. В задней части камеры был туалет, отгороженный с одной стороны металлической стенкой высотой по пояс. Вдоль одной из стен стояла скамья. Мельком я глянул на соседнюю камеру, которая была почти пуста, и в ней сидели только двое моих друзей из Хэйт-Эшбери. Увы, меня с ними не посадили. Меня запихнули в переполненную камеру, в которой сидели все члены одной банды. Они были с Хантерc Пойнт, и они были крутыми, как гвозди. Когда меня втолкнули в камеру, со слезами на глазах и истекающей кровью задницей, все взгляды обратились на меня.
- Развлекайся, расистская сука! - крикнул шериф, который изнасиловал меня, и толкнул в камеру, прямо в одного из заключенных, прежде чем захлопнуть дверь.
Я сразу понял, что мне предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, и вряд ли у меня получится выжить. Шериф, выставивший меня каким-то расистом - был шокирующим сюрпризом.
Когда молодой, брутальный парень встал передо мной, оскалив золотые зубы, мне захотелось сдаться. Но, затем... голос моего спасения засвистел по камере, как звук, которым обычно зовут лошадь или собаку. Ковбойский свист, который я так и не смог освоить, но пытался с самого детства.
- Оставь белого мальчика в покое, - сказал человек на скамейке.
Он был самым старым человеком в камере. Он не сел, даже не открыл глаза, и все повиновались ему без вопросов, без колебаний.
В то время, как оформление должно было составлять пару часов, я оставался в этой камере (где едва хватало места, чтобы даже свернуться в позе эмбриона, как я и сделал) уже полтора дня. Полтора дня без еды, воды, медицинской помощи. Все члены банды уже были помещены в соответствующие камеры. Меня же оставили гнить, пока те же шерифы, которые издевались надо мной, не ушли домой, а потом не вернулись на службу. По моим прикидкам - не меньше восемнадцати часов, но это было только, если считать от разговоров с новыми людьми, которые приходили и уходили через камеру. Я очень смутно представлял, сколько времени прошло. Я был наполовину в бреду, и мой разум был разрушен. Изнасилование было гораздо большим, чем я мог вынести. Я уже побывал бездомным и чувствовал себя маргинальным изгоем и жертвой общества. Я действительно не мог представить, как долго это продолжалось.
Каждый час или около того, во время моего первоначального заключения, я подвергался тому, что толстая леди-шериф приходила в камеру, вынимала из нагрудного кармана полароидный снимок и прижимала его к двери камеры. Иногда ее сопровождал еще один круглолицый шериф с короткой стрижкой. Он тыкал пальцем и смеялся над нами через дверь, называя нас “педрилами”, “гомосеками” и всякими другими оскорблениями. Он даже сказал, что собирается пойти домой и дрочить на фотографии, которые она сделала. Стало очевидно, что для них это было обычным делом. Больные ублюдки! То же самое происходило и с другими заключенными, подвергшимися насилию. Вначале нас было трое, и шерифы позаботились о том, чтобы все двадцать человек в нашей крошечной камере знали, кто мы такие. Что нас пытали, и что это может случиться и с ними. Это был немыслимый дополнительный уровень унижения, которое я испытал.
Когда меня, наконец, переместили на койку, я почувствовал облегчение. Они перевели меня в местечко под названием "Блок B". Предполагалось, что он предназначался для наркоманов, не совершивших актов насилия, но вскоре я обнаружил, что он был полон людей всех типов, в том числе и "насильственных", поскольку другие блоки были перенаселены. Там сидело много людей, за очень незначительные преступления с каннабисом. Тогда было не так, как сегодня с "легальной марихуаной". Они воспринимали это так же серьезно, как и кокаин. Еще один способ стать тебя жертвой и отбросом.
Прошло две недели, прежде чем я встретился со своим адвокатом, назначенным судом. Она была в Бостоне, ее отец неожиданно умер. Я сказал, что всё понимаю, но от этого мне не стало легче, когда я понял, что мог бы выбраться в течение трех дней. В течение двух недель, пока она была в Бостоне, мне помогала ее помощница, которая выступала в суде от моего имени. Она приходила ко мне пару раз, и мне было очень неловко. Она была моего возраста или всего на пару лет старше. Молодая женщина с задорными сиськами и симпатичным лицом. Она позволяла своим губам небрежно касаться моего уха, когда совещалась со мной во время нашей первой встречи в суде. Я не слышал ни слова из того, что она сказала. Ее прикосновения и запах были слишком сильны, чтобы справиться с ними. Когда она приходила ко мне в Блок "В", чтобы посоветоваться, она всегда была раздражительной, слишком раздражительной. Это заставило меня понять, что она была одинока. Несмотря на то, что она могла свободно выходить в свет, несмотря на то, что она была молода и привлекательна, она все еще жертвовала своей личной жизнью ради карьеры. Ночью, лежа на своей койке, я мечтал о ней. Она была единственной женщиной, с которой я общался в течение нескольких недель, кроме шерифов, но, в тот момент, все они были свиньями в моем сознании.
Помощник прокурора сообщил, что мне грозит до трех лет лишения свободы. "Сан-Квентин", если быть точным; та же тюрьма, где находится Чарльз Мэнсон. Помощница предложила мне заключить сделку о признании вины. Тем не менее, я не признал себя виновным, и остался в тюрьме. Я хотел, чтобы настоящий адвокат поговорил со мной, прежде чем я сделаю какой-либо выбор, меняющий мою жизнь. В начале этого месяца меня дважды арестовывали; в первый раз выпустили через несколько часов, а во второй - через день. Обвинения в хранении. С третьим обвинением - продажей - и еще не прошедшей датой моего суда для других преступлений, государство решило запустить все мои обвинения одновременно, что было не очень хорошо для меня. Это также означало, что я не мог быть освобожден под подписку о невыезде, потому что привлекался дважды ранее.
Так что три недели я просидел в тюрьме в Сан-Франциско. Три недели полного дерьма. Три недели я должен был страдать, и не было никого, кто бы заботился обо мне после всех тех страданий и пыток, которым я подвергся. Я решил никогда и никому не говорить после того, как выйду.
Мне повезет, если я останусь в живых, если скажу что-нибудь медсестре, во всяком случае, так сообщил мне насильник.
Меня убьют снаружи, если я когда-нибудь пойду в полицию, по крайней мере, так сказал мне насильник.
Я понятия не имел, какой властью они обладали, а я был всего лишь ребенком; уличной крысой, которая впала в нищету и бездомность, преследуя мечты о профессиональном скейтбординге.
И все же я знал, что однажды отомщу за то, что они со мной сделали. За то, что они делали с другими, и за то, что они, по-видимому, планировали делать в будущем. Мне было все равно, сколько их было в их группе. Те трое, что были вовлечены в мою пытку, совсем скоро почувствуют всю ярость моей мести. Этого будет достаточно, чтобы отправить сообщение другим участникам, если они существуют.
Я потратил двадцать лет после издевательств надо мной в тюрьме округа Сан-Франциско, сочиняя фантастику и ужасы. Через пару лет меня опубликовали, и вот я здесь, двадцать лет спустя, с четырьмя сотнями миллионов долларов и особняком в парке Пресидио. Но это было не так уж и здорово. До того, как мой первый роман превратился в блокбастер, доход был мизерным. Но тот большой отрезок жизни действительно завершился, и с тех пор - это была хорошая жизнь. Hа самом деле, жизнь была настолько хороша, что мэры и губернаторы регулярно посещали мой дом. Кинозвезды и рок-звезды, профессиональные спортсмены и иностранные сановники… Я дружу с элитами мира, независимо от того, в каком кругу они находятся. Сегодня вечером я получил личное одолжение от моего друга - мэра Сан-Франциско, в виде моих мучителей.
Hичего не подозревающих, доставленных ко мне.
Это почти стоило того, чтобы просто насладиться вечером с ними, как они думали произойдет, прежде чем позволить им узнать, кто я на самом деле. Не только автор бестселлеров “номер один” - Алан Прайс, но и один из детей, которых они пытали в тысяча девятьсот девяносто седьмом. Я бы лелеял взгляд на их лицах, прежде чем отправить их в “дальний путь”.
Но нет, у меня есть кое-что более тщательно спланированное. У меня для них в запасе есть целый вечер мести.
Пока "лимузин" паркуется на стоянке моего поместья, я все еще перечитываю досье, которое мои люди подготовили для меня за последние несколько лет. Линда Харрис, пятьдесят четыре года. Мать троих детей. Замужем за их отцом-бездельником Марком Харрисом, ему пятьдесят шесть лет. Наконец, Сэмюэл Макбрайд, гигантский мускулистый мужик с черной кожей, который, несмотря на ненависть к белым людям, имеет двух белых сообщников, которые помогают ему трахать в зад заключенных.
Линда, Майк и Сэмюэль. Вы решили изнасиловать не того парня.
Мой дворецкий поприветствовал гостей и мэра, когда водитель вернул "лимузин" в гараж. Они казались такими взволнованными; я мог сказать это, наблюдая за ними через мониторы наблюдения. Встретиться со знаменитым Аланом Прайсом, автором "Даже Могильщики Грустят", "Хорошо всё, что заканчивается забрызганной кровью" и "Сатанинский дом из Ада"! Не говоря уже о "Марсианских лунатиках с Плутона"! Было очевидно, что Линда была моей большой поклонницей, а двое других были просто в восторге от встречи со знаменитостью из "Списка А". По тому, как Линда хлынула на порог, я понял, что она фанатичная поклонница. Бьюсь об заклад, у нее даже была моя надувная игрушка, которую она купила за слишком большие деньги на "eBay". Она определенно видела экскурсию по моему дому на "YouTube", который опубликовала сеть "Home and Garden". Мой способ дать поклонникам заглянуть в мои личные дела, не раскрывая слишком много. В конце концов, в основном я живу на Гавайях, шесть месяцев в году. Еще три месяца провожу в путешествиях, а в Сан-Франциско провожу очень мало времени. Меня даже не волнует это место, вещи в нем, предметы искусства, автомобили и т. д. Заглянуть в этот полупустой особняк - означало заглянуть в мою жизнь, ещё одно мое добровольное "заточение", необходимое для моей социальной реабилитации. Поклонники съели это, хотя они и не смогли увидеть секретные, подземные этажи. Те, где мои гости окажутся к концу вечера.
Я поприветствовал мэра и трех моих поросят в фойе. Я мог сказать, что Линда все еще была в диком восторге, а Марк и Сэмюэль казались немного раздраженными, находясь в ее компании. Я был любезен и поприветствовал их как любых других "особых" гостей, которых мог бы привести мэр. Я не актер, но проделал отличную работу, чтобы не расплыться в улыбке после того, как мой дворецкий забрал их пальто. Я не хотел выдавать свои дьявольские намерения такой простой и красноречивой улыбкой. Но я хранил ее внутри.
Мы собрались в столовой и наслаждались парой бутылок вина, сыром и хлебом на закваске из Будена . Мои повара готовили на кухне, и запахи распространялись по всему дому, завлекая абсолютно всех. Линда пошла в дамскую комнату, а я отвел мэра в коридор рядом с кухней, чтобы немного уединиться от Марка и Сэмюэля. Я дал ему понять, что его услуга, несомненно, оценена по достоинству, и что триста тысяч долларов лежат в портфеле у моего водителя, а когда, в конце вечера, он вернется домой, портфель останется у него.
Я был уверен, что все будет хорошо, что я смогу продолжить свою запланированную ночь кошмарных ужасов для этих подонков, этих грязных поросят. Мэр сообщил мне, что эти трое пришли ко мне домой, думая, что я собираюсь купить у них детскую порнографию, а также фотографии заключенных, подвергающихся пыткам, изнасилованиям и унижениям. Я понятия не имел, что мэру потребуется такой радикальный подход, чтобы организовать визит этих троих, но он заверил меня, что без этого нюанса они были бы очень подозрительны. По-видимому, они считали себя достаточно могущественными, достаточно организованными, и во всех отношениях неприкасаемыми. Мэр, похоже, решил, что они работают на одну из спецслужб. Он предположил, что это ЦРУ, но не был уверен до конца.
Я играл так, будто не знал, кто они такие. Играл так, как будто это будет большой проблемой, и операция, которую я планировал, будет отменена. Мэр купился на это. Он понятия не имел, что я годами следил за ними через свои собственные контакты в разведывательном сообществе. Хорошо. Именно так мне и нравилось. Я мог бы отослать его домой, заверить, что все отменено, и я струсил, и они ушли бы все вместе, целыми и невредимыми. Нет. Больше ничто не будет так далеко от истины. Я намерен натравить Ад на них.
Я вернулся в столовую вместе с мэром. Оттуда открывался прекрасный вид на огни города, отражающиеся в Тихом океане. Тумана нигде не было видно, и это создавало веселую атмосферу. В углу, через мою шикарную стереосистему, звучал Майлс Дэвис, и я, почему-то, не был шокирован, увидев, что Линда вытащила кокаин и начала готовить "дорожки" для всех. Хорошо, пусть хорошенько вмажутся. Последнее развлечение для них, мне все равно. Мне показалось забавным, что они даже не потрудились спросить у меня разрешения, но, с другой стороны, они же думали, что находятся в моем доме, чтобы продать мне детское порно. Неприкасаемые, мля...
Персонал принес наш ужин вскоре после того, как мэр и три свиньи "фыркнули" пару дорожек. Это была глазированная свиная вырезка. Как идеально подходит для финальной еды для этих свиней. Мэр неохотно ковырялся в еде, гадая, не накачана ли он тоже наркотиками. Все, что я мог сделать, чтобы успокоить его - это криво улыбнуться в его сторону, и жадно впиться в собственную порцию вырезки.
Мы все ели, пили, смеялись и делились жизненными историями. Это было неуклюже удобно. Если бы они не были психопатами, которые насиловали и, я полагаю, убивали людей... если бы они не были торговцами детской порнографией, если бы они не были свиньями... я мог бы дружить с ними. Я всё разыграл хорошо. Даже после нескольких бокалов вина. У меня есть двоюродный брат, который является сертифицированным психопатом. Я понимаю патологию, как никто, и если нужно, я могу притвориться одним из этих людей. Одним из больных ублюдков, чей нарциссизм настолько экстремален, что они не могут видеть дальше собственного носа. Такой эгоцентризм необходим, чтобы быть настоящим психопатом, а не просто социопатом. Настоящий психопат настолько нарциссичен и садистичен, что его полное отсутствие сочувствия не может быть легко скрыто. Держу пари, Марк и Линда никогда ничего не чувствовали друг к другу. Это действительно печально. Идти по жизни, не чувствуя ничего, кроме гнева, чувствовать только удовольствие от страданий других. Чтобы быть похожим на этих людей, нужна суровая отстраненность. Мне больше не придется подыгрывать. Наркотики скоро начнут действовать.

II МЕСТЬ

Сначала я разбудил Марка. Я хотел, чтобы двое других слышали его крики, когда его пытали. Я хотел, чтобы они проснулись, гадая, что их ждет. Корчились в ожидании ужаса, который, как они знали, был неизбежен. Марк все еще был одурманен наркотиками и громко храпел спустя четыре часа после ужина. Это дало мне достаточно времени, чтобы все подготовить.
Он был раздет догола и заключен в старомодные колодки. Я построил тюремную камеру специально для него. Старомодный каземат вроде тюрьмы шерифа Энди Гриффита в Мейберри . Он был похож на декорации какого-нибудь плохого вестерна шестидесятых годов. Один, с кляпом во рту, лицом к стене, задницей к двери, Марк Харрис проснулся с криком, когда я со всей силы ударил его по яйцам. Я слышал его крик даже сквозь кляп. Восхитительно.
- Марк, ты знаешь, кто я? Ты знаешь, почему вы здесь? - спросила я его монотонным голосом, в котором не было ни предвкушения, ни вины.
Толстый поросенок отрицательно покачал головой. Я надел кастет, подошел к нему и вытащил кляп из его рта. Прежде чем он успел заговорить, я сломал ему челюсть, дав ему тот краткий миг надежды, что он сможет говорить. Несколько зубов вылетели и ударились о стену, и Марк взвыл от боли. Я вломил ему еще пару раз в рот, и он снова потерял сознание. Я снова засунул кляп ему в рот и шлепнул по щеке, чтобы разбудить.
- Марк, я одна из твоих жертв. Ты и твои приятели издевались и пытали, унижали и НАСИЛОВАЛИ меня. В 1997-ом. Прошло двадцать лет, и посмотри, во что вы меня превратили! После этой травмы я изменил свою жизнь. Я стал знаменитым писателем, которого вы знаете сегодня. Я заработал четыреста миллионов долларов, чтобы трахнуть тебя, чтобы пытать, калечить и убивать тебя и твоих друзей. Месть - это все, что поддерживало меня в здравом уме все эти годы, и сегодня, с помощью гребаного мэра Сан-Франциско, я наконец получу ее, - сказал я так просто, как только мог.
Мне было искренне весело с ним. Он зарыдал и обмочился.
Я покачал головой и подумал: какой же он жалкий. Он мог только причинять боль, но не мог терпеть. Я вытащил свой член и начал мочиться на него. Он мог гадить только на мой пол, но я спокойно мочился прямо ему в лицо. Я мог сказать, что горячая моча обожгла его кровоточащие губы. Когда я закончил и застегнул молнию, он попытался тряхнуть головой, чтобы избавиться от обжигающих потеков на лице. Он капнул мне на рубашку, и я кастетом сломал ему нос. Тот взорвался в извержении крови. Хорошо.
- Ну, что ж, Марк. Я убью тебя. Но, я убью тебя быстро, потому что ты был наименее дерьмовым из трех маленьких поросят. Ну, не совсем быстро, но быстрее, чем остальных. Это уж точно. Ну, а может и нет. Честно говоря, тебе, действительно, не обязательно об этом знать.
Он начал рыдать. Я подошел к столу, который поставил немного позади него, так, чтоб он не мог видеть, что на нем было. Я нашел тупой кухонный нож, ржавый и старый. Я вырезал слово "свинья" у него на лбу, медленно и осторожно. После первой кровоточащей буквы он перестал сопротивляться и просто сдался. Он плакал ровным потоком слез. Я убрал нож, взял со стола контейнер с поваренной солью и показал ему. Он захныкал. Я насыпал пригоршню и размазал ее по буквам, которые вырезал у него на лбу. Он закричал в кровавой агонии. Отлично! Это вдохновило меня вылить водку ему на лицо, чтобы смыть соль. Он снова зарыдал. Мне пришлось снять с него кляп; его крики становились все приятней для моих ушей.
Затем я достал компактную газовую горелку и зажег ее. Это был тот тип горелок, который водопроводчики используют для пайки медных труб. Я подумал о том, чтобы заняться его сосками, но не смог удержаться - и снова потянулся к его яйцам. Очень осторожно, чтобы не прикоснуться к плоти, я в первую очередь опалил там волосы. Как раз в тот момент, когда он больше не мог выносить ужасающего предвкушения, я приложила кончик горелки прямо к его мошонке. Бедный поросенок завизжал и стал извиваться. О, это было весело!
Следующий час я провел, вырывая его ногти и отрезая пальцы на ногах, один за другим. Потом - пальцы на руках. Я прижигал каждую рану старым, добрым раскалённым железом. Эта железка была очень похоже на одну из железных фишек, которые появились в игре "Монополия", словно реликвия из девятнадцатого века. Я держал её раскаленной докрасна с помощью газовой горелки, это достаточно легко. Время от времени, я брал раскаленный докрасна утюг и ставил ему на спину. Утюг обжигал огромные куски кожи и мгновенно расплавлял ее. Он несколько раз терял сознание.
Чувствуя невероятный творческий порыв, я засунул несколько недостающих пальцев ему в задницу. Для этого мне понадобилось немного смазки, галлон которой я привез в моё подземелье ужасов. Я прикинул, что к тому времени, как покончу с третьей свиньей, галлона может и не хватить. Но заслужил ли он вообще какую-нибудь смазку? В конце концов я решил, что - да. Заслужил. Я цивилизованный человек. Не такое животное, как они. Не то, что три плохих маленьких поросенка.
Я дал ему полчаса на отдых, забрав оба его больших пальца. Я вспомнил, как он говорил, что будет дрочить на фотографии, которые сделала его жена, когда меня изнасиловал Сэмюэль Макбрайд. Думая об этом, мне захотелось сделать что-то совсем нехарактерное. Меня осенила идея: вытащить мой член и подрочить на лицо Марка. Так я и сделал. Я встал напротив него, достал свой член, замерев на несколько секунд в нескольких дюймах от его лица, и начал дрочить. Когда он отворачивался, я бил его кулаком, так что он в основном терпел. Время от времени я останавливался, чтобы сделать снимок на старинном "Полароиде". Его было нелегко найти, но с такими ресурсами, которые есть у меня - все возможно.
Мне стало скучно. Я не смогу кончить ему на лицо, как я думал. Меня просто не привлекают свиньи. Я решил, что приберегу кончун для его жены. Черт, я могу даже изнасиловать эту суку. Почему бы и нет? Это будет совсем не тем, что она ожидала от этой ночи.
- Ну, Марк, ты мне уже надоел, - сказала я, убирая свой член. - Теперь тебе пора умирать.
Я взял со стола с инструментами пистолет двадцать второго калибра и смазал его дуло. Он достаточно легко скользнул в его задницу, несмотря на то, что та была заполнена пальцами рук и ног.
Но что-то одолело меня... Какой-то приступ человеколюбия... И тогда я решил оставить его в живых.
Я вынул пистолет и заполнил его анальную полость суперклеем. После того, как я вставил несколько трубок в его задницу, я знал, что он умрет медленно, поскольку отрезанные пальцы будут гнить внутри него. Хорошо.
Один маленький поросенок пошел на рынок…
Я прослежу, чтобы дворецкий кормил его достаточно, чтобы продлить его агонию.



Затем я направился в соседнюю с Марком камеру, где, склонившись на приваренном к полу стуле, сидела его жена; её запястья и лодыжки были скованы наручниками. Боже, мой дворецкий рулит! Я ему что-то рассказываю, и он все правильно понимает, вплоть до мельчайших деталей. Я вошел и ударил ее прямо в лицо. Не настолько сильно, чтобы вырубить, и не кастетом. Я сделал снимок "Полароидом". Ну, вторым "Полароидом". Я велел дворецкому поставить в каждой камере отдельный стол, заваленный инструментами.
- Твой муж подыхает. Он смертельно ранен. Я засунул пистолет ему в задницу и пару раз нажал на курок. Я использовал “двадцать второй”. Должно пройти какое-то время, прежде чем он умрет. Медленная мучительная смерть. Но, у меня есть гораздо худшие планы для тебя, сука, - сказал я ей.
Она воспринимала свое положение гораздо лучше мужа, и старалась стоически относиться к своему плену и пыткам.
- О, никакой реакции. Ну ладно. Как насчет этого? Я думал пристрелить его, но в реале - отрезал ему пальцы на руках и ногах, и засунул их ему в задницу, чтобы они сгнили. У него будет сепсис, и в конце концов он умрет.
Казалось, это вызвало у нее реакцию, и она немного всхлипнула в ожидании своей жалкой кончины.
Я заметила на столе ручные садовые ножницы. Это было первое, что привлекло моё внимание. Я начал с левого уха Линды. Медленно сжимая, пока не отрезал мочку. Она закричала, как Баньши, и это вывело меня из себя, так что я ударил ее наотмашь. Она демонстративно попыталась укусить меня. Мне не понравился такой поворот. Я увидел на столе карандаш и решил, что он то, что нужно, для решения моей проблемы. Схватив ее за волосы, я воткнул карандаш ей в глаз. Mедленно, но сильно. Я надавил ровно настолько, чтобы он лопнул и ослепил ее, но не настолько, чтобы через глаз попасть в мозг. Она снова издала крик Банши. И я снова ударил ее наотмашь.
Затем мои садовые ножницы познакомились с ее сосками. Я быстро отсек их оба. Чик-чик. Ее грудь превратилась в кровавое пятно. Раньше я думал, что у нее непривлекательные груди, но после моих "переделок" они стали поистине отвратительными. Свесившись сo стула, к которому была привязана, она практически доставала сиськами до пола. Когда она дергалась, казалось, что они вот-вот шлепнутся вниз. Капли крови плескались в луже под ней, как в красном молоке.
Пришло время изнасиловать ее. Для нее у меня был припасен только один инструмент - гибкий резиновый фаллоимитатор, в который было вставлено несколько бритвенных лезвий. Я окунул его в свой большой чан со смазкой и воткнул прямо в нее. Она всхлипнула. Я смеялся над ней, двигая фаллоимитатор вперед и назад, внутрь и наружу, так быстро, как только мог. Я не обращал внимания на бритвенные лезвия и делал вид, что это обычный фаллоимитатор и нормальная сексуальная ситуация. Я насмешливо издевался, проклиная ее за то, что она не получает удовольствия от моей мастурбации.
Я трахал ее бритвенным членом минут десять или около того. Это оставило ее киску в изуродованном беспорядке. Куски ее внутренностей облепили смертоносный член, когда я положил его обратно на стол. Она была почти без сознания. Пришло время сделать еще "полароидные" снимки. Я сделал несколько, каждый показывая ей. Она стонала и всхлипывала, как могла, при виде своих раскромсанных гениталий.
Мне снова стало скучно. Линда Харрис больше не привлекала мое внимание. Пришло время ей умереть. У меня было кое-что особенное, запланированное исключительно для нее.
Четверть шашки динамита, немного смазки, ее задница.
Я показал ей взрывчатку, и она посмотрела на меня умоляющим взлядом, давая понять, что ей все равно, как она уйдет, она просто хочет уйти из этого долбанного мира. Я засунул динамит ей в задницу, зажег длинный фитиль и вышел обратно в коридор. Дворецкий предложил не делать этого, но мы нашли компромисс. Я велел ему установить взрывоустойчивую дверь, которую я мог бы закрыть одним нажатием кнопки. Я вышел в коридор и нашел пульт управления. Толстая стальная дверь опустилась с потолка, и запечатала камеру. Через пару минут я услышал громкий хлопающий звук, как будто пакет попкорна слишком долго оставался в микроволновке.
Один поросёнок остался дома…
Тот, кто уберёт всё это, определенно получит значительный бонус на Рождество.



Последний поросенок находился в последней камере, изо всех сил стараясь не поддаваться истерике, несмотря на крайне плачевное положение, в котором он находился. Мой дворецкий снова безукоризненно выполнил мои указания. Крупный мужчина был скован точно так же, как и двое других, обнаженный и беззащитный. Разница была только в том, что он стоял. Он был прикован цепями к потолку, его запястья были скованы наручниками. Цепи не были достаточно длинными, поэтому он повис там на наручниках, врезавшихся в его запястья. Рот Сэмюэля был зашит, но он изо всех сил старался издать хоть какой-то звук. Я попросил дворецкого сделать это за меня. Я не хотел слышать ни звука от этого последнего поросенка. Нет. Ни единого писка. Его ноги могли достать до пола, только если он стоял на цыпочках. Это был единственный способ хоть чуть-чуть ослабить давление на его запястья. Вот почему я попросил, чтобы его пальцы ног были прибиты к полу.
Я часами делал небольшие надрезы на всем протяжении тела мистера Макбрайда ножом "X-Acto", а затем втирал лимонный сок в раны. Он не мог слишком сильно извиваться, не отрывая пальцы ног, хотя и делал это несколько раз. Стоя сзади, я схватил его член в свою руку, и сжал его так сильно, как только мог, зная, что после этого будет огромный синяк. Я взял "X-Acto" и сделал несколько сотен крошечных надрезов по всему стволу. Ну, чтобы синюшная кровь не застаивалась. Он дёрнулся снова, и последний из его пальцев оторвался. Сейчас его ноги были окровавленными обрубками, едва волочащимися по полу.
- Мистер Макбрайд. Сэмюэль. Можно я буду звать тебя Сэмми? - риторически спросил я, когда он заплакал и попытался взглянуть на меня через плечо.
Я был рад, что его рот зашит. Я не хотел ничего слышать от такого дерьмового поросенка. Ни одного писка.
- Я собираюсь оставить тебя в живых на несколько месяцев. Фактически на тридцать шесть, что было моим приговором в "Сан-Квентине", если бы я нарушил испытательный срок, который мне назначили после освобождения из окружной тюрьмы Сан-Франциско. В течение этого времени я буду пытать тебя. Я собираюсь постоянно насиловать тебя. Или, по крайней мере, мой стальной фаллоимитатор "Lexington", подключенный к пневматическому приводу. Он не устаёт. Она не кончает. Он не остановится, пока я не захочу. Ты понимаешь? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты оставался жив. Тебя будут кормить через трубку, прямо в желудок, в основном кашей из личинок и опарышей. Это сохранит тебе жизнь. И не волнуйся, мы скоро тебя снимем. Ты не будешь висеть на запястьях слишком долго. Я бы не хотел, чтобы ты умер от потери крови.
И я оставил все как есть. Восемнадцатидюймовый фаллоимитатор, который я любезно намазала смазкой (потому что я не монстр), врезался в его задницу почти двадцать четыре часа в сутки. Я просто позволил моему дворецкому всё устроить. Я оставил этого поросёнка на "автопилоте". Часто я рассматривал его, как комнатный садовник рассматривал бы свой урожай. Гидропонная система поддерживает растения, поливает их, и свет на таймере... Вы не должны проверять их каждый день. Они, в значительной степени, заботится сами о себе большую часть времени. Именно так это было для меня с "Сэмми".



Я позволил подонку-свинье гнить в моем подвале, питаться личинками и постоянно подвергаться роботизированному изнасилованию. Через месяц я его кастрировал. Нужно же стричь газон! Время от времени я ломал кости. На руке или ноге. В конце концов все его пальцы были сломаны. Если бы у него все еще были пальцы на ногах, я бы тоже разбил их тем же молотком. Я никогда не думал, что кто-то может страдать так, как он.



Прошло три года. К концу срока у него не осталось ни пальцев на руках, ни ногах, ни носа, ни ушей, ни губ. Он был полностью изуродован. Его анус был раздут и раздавлен, кишки свисали из задницы. Его ноги изгибались в странных направлениях, так как каждая кость в них была раздроблена несколько раз, а колени казались совсем не человеческими, а больше похожими на козлиные ноги, так как они сгибались назад. Было очевидно, что его рассудок полностью исчез. В какой-то момент я поняла, что больше не мучаю мужчину, который меня изнасиловал. Я просто мучаю его тень.
Он был сломлен - телом, душой и разумом. Пришло время позволить ему умереть. Мы с дворецким вывезли его глубокой, туманной ночью. Мы отвезли его на одной из моих яхт на несколько миль в Тихий океан, прямо под мост Золотые Ворота. Мы прошли мимо островов Фараллон, в кишащие акулами воды, где я выстрелил Сэмюэлю в голову, и мы выбросили его за борт. Я отомстил. До сих пор, спустя столько времени, я ощущал пустоту. Я все еще страдал. Наверное, больше, чем когда-либо. Я совершал ужасные поступки. Вещи, которые даже они не могли себе представить. А у этих свинтусов было какое-то хреновое воображение. Поездка на яхте обратно к пристани не принесла удовольствия. Что же я буду делать без моего маленького поросенка? Без игр с ним? Я стоял на носу в густом тумане, глядя на огни города. Сан-Франциско ночью - это великолепное зрелище. На самом деле, это было опьяняюще, и я, наконец, почувствовал себя освобожденным от своих прошлых страданий. Или, все-таки нет? В тот момент я не мог точно сказать. Мир, казалось, вращался. Я был пьян от своей окончательной победы, от убийства моих трех маленьких поросят.



Я не услышал негромкий удар сзади, а лишь почувствовал горячую, обжигающую боль в спине, которая быстро распространилась по груди. Я повернулся, хватаясь за поручни и падая на палубу. Последнее, что я увидел, было лицо моего дворецкого, когда он перебрасывал меня через борт в холодную бухту. Что-то в нем напомнило мне Марка Харриса.
Когда я тонул, уже захлебываясь собственной кровью, меня осенило. Харрис. Дворецкого звали Том Харрис.