«Святые из ада» Джефф Мариотт

Как измерить пустоту, как выверить меру печали? Или пустота определяется только тем, что когда-то ее занимало? Рон Маркс знал время своей потери, но не ее степень. Она произошла в одно мгновение, и когда она закончилась, ничто уже не было прежним.
Когда все закончится. Позже эта мысль заставит Рона Маркса рассмеяться, горько и без малейшего юмора. Она никогда не заканчивалась.
А вот когда началось, когда наступило и прошло это мгновение, он знал точно. Суббота, 10 ноября. Рон вышел на улицу в Нью-Мексико в 18:50. У Хейли был футбольный матч, и Линда планировала по окончании игры сводить некоторых девочек за мороженым, но к семи они должны были быть дома. В предрассветной суете Рон решил полить газон. Семья, стабильность в доме - эти вещи определяли его.
Взяв в руки шланг, он осторожно поливал траву, наблюдая, как семья из соседнего квартала переходит на другую сторону улицы. Он никогда не встречал их, но видел по соседству. Мать-одиночка, как он полагал, молодая, с черными волосами и темными глазами. Она толкала младенца в коляске, а рядом с ней шел маленький мальчик в испачканных джинсах и фланелевой рубашке.
В этот момент Рон услышал грузовик. Он вышел из-за угла и увидел, как он мчится на север к перекрестку: чудовищный трехчетвертитонный грузовик, поднятый на огромных хомутах и гигантских шинах, весь блестящий, черный, хромированный и полный агрессии мачо. Он ехал слишком быстро, и в голубом свете сумерек Рон не был уверен, что его водитель заметил семью, вышедшую на дорогу.
Рон бросил шланг и выбежал на улицу. В тот же миг он услышал, как с запада доносится звук двигателя меньшего размера - "Maxima" Линды. Рон вскинул руки над головой, пытаясь предупредить водителя пикапа, чтобы тот притормозил. На углу стоял знак "Стоп", но парень не тормозил.
Затем все произошло внезапно. Грузовик свернул, пропуская молодую семью. Женщина закричала и так сильно дернула коляску, что она опрокинулась посреди улицы. В решающий момент пикап оказался не в той части перекрестка, где он находился, поскольку Линда, предположительно думая, что никто не проскочит мимо знака "Стоп", и, возможно, - вынужден был признать Рон, - отвлеченная видом своего мужа, размахивающего руками как сумасшедший, проехала перекресток.
Пикап врезался в ее седан. Хруст стали о сталь, визг проскальзывающих шин, жгучая вонь тормозов и растертой резины впечатались в мозг Рона. Машина и грузовик, как единое целое, скреблись по асфальту и выехали на тротуар, где "Maxima" оказалась зажата между массивной массой грузовика и столбом электропередач на дальнем углу.
Линда и Хейли были мертвы задолго до того, как власти смогли разобраться с погнутой сталью и разбитым стеклом - по словам одного из них, полагавшего, что Рон не слышит, слишком поздно для спасения.
Дни перед похоронами были полны телефонных звонков, электронных писем, открыток, цветов и еды. В город приехали родители и сестры Линды, а также старые друзья, с которыми Рон не виделся месяцами и годами. Потом все закончилось, Линда и Хейли лежали в земле, и все разъехались.
А Рон развалился на части. Ему показалось, что кто-то постучал по его сердцу и сломал затвор, так что вся кровь и любовь хлынули наружу, оседая на пол.
Линда была главным кормильцем семьи, и в страховом полисе на миллион долларов Рон был указан как единственный бенефициар. Чек пришел как раз в тот момент, когда хроническое отсутствие Рона стоило ему работы в правительстве. Он не мог заставить себя заботиться об этом. Работа все равно мешала ему пить, и он решил посвятить себя этому занятию с той самоотдачей, которой оно заслуживало.
Рон стал знатоком не изысканных спиртных напитков, а тех, что быстрее всего приводили его в беспамятство. Он обнаружил, что смешивание ядов дает хорошие результаты. Он наливал в галлоновый кувшин пятую часть самого дешевого виски, который только мог найти, затем добавлял водку или джин, может быть, немного пива для аромата. Кувшина обычно хватало на пару дней, потому что он вырубался задолго до того, как допивал. Если кувшин не проливался, он мог начать снова, как только просыпался.
В часы между отключками он бродил по все более грязному дому, словно призрак, преследующий место, где он когда-то был счастлив. Он оставил включенными все три телевизора в доме, и иногда ему казалось, что он слышит голос Линды или пронзительное хихиканье Хейли. Но это всегда была какая-нибудь актриса, ведущая новостей или знаменитая личность, эти ложные друзья потерянных и одиноких американцев, живущих пустыми жизнями в пустых домах.
Когда 10 ноября наступило снова, он уже почти не помнил об этой дате. Но его пьянство приобрело новую остроту, и, хотя теперь ему требовалась большая часть кувшина, чтобы вырубиться, он старался проводить все меньше часов в сутки бодрствуя и осознавая происходящее. Погода была не по сезону холодной, пронизывающий ветер задувал в окно, которое он разбил в слепой ярости той весной, а потом заклеил, вместо того чтобы заменить.
Рон лежал на полу в ванной, когда кто-то постучал в его входную дверь. Рон медленно пришел в себя и сначала подумал, что это телевизор. Наконец он понял, что это человек, и этот человек не собирается уходить.
Кувшин был опрокинут на бок. Рон понюхал его, попробовал на вкус. Стук продолжался. Придется смешивать еще один кувшин, но он не мог вспомнить, действительно ли у него закончилось виски или ему это только приснилось. Он не мог вспомнить, когда в последний раз мыл кувшин, когда в последний раз принимал душ. Он провел пальцем по жирным, спутанным волосам. Его щеки стали шершавыми и острыми.
Если так будет продолжаться, у него разболится голова, особенно без дополнительной порции виски. Собравшись с силами, Рон не смог бы дойти до магазина, но, возможно, его гость принёс несколько бутылок.
Рон оттолкнулся от унитаза, не обращая внимания на рвотные пятна на его ободке, и поднялся на ноги. Стук вошел в устойчивый ритм, и Рон, пошатываясь, направился к двери. Когда он открыл ее, там стоял мужчина, на несколько лет моложе Рона, латиноамериканец, коренастый, с черными волосами, большими карими глазами и всклокоченной козлиной бородкой. Он не принес никаких бутылок. Рон уставился на него, ожидая объяснений.
- Ты меня не помнишь?
- А должен? - Рон так давно не смотрелся в зеркало, что не был уверен, что помнит себя.
- Год назад, чувак. Я тот парень, который был за рулем грузовика. Я убил твою жену и ребенка.
Рон не знал, как реагировать. Водителя обвинили в непредумышленном убийстве, но ловкий адвокат сумел добиться для него соглашения: отсидки и общественных работ. Теперь он стоял здесь.
Кишки Рона затряслись, словно их кто-то скручивал, и он нанес рывком неустойчивый удар. Сила тяжести вывела его из равновесия. Его кулак соскользнул с плеча мужчины, и тот схватил его за руки и толкнул обратно к стене.
- Слушай, я знаю, что это странно. - его дыхание обдало Рона жаром. - Я пришел сюда вот так. Я хотел сказать тебе, что мне очень жаль. Не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал о том, что случилось, и не чувствовал себя из-за этого как дерьмо, понимаешь? Я не говорю, что то, что я пережил, похоже на твою потерю. Но тот день изменил все наши жизни, верно? И мою тоже.
- Как это?
- Моя девушка бросила меня после этого, чувак. Забрала наших детей. Я потерял работу. Большинство моих друзей перестали со мной общаться. И я знаю, что я не так долго был в системе, но это было тяжело, чувак. Дерьмо, которое я видел...
- Сочувствую твоей боли, - сказал Рон, отступая. - А теперь проваливай.
Он начал закрывать дверь. Парень заблокировал ее ногой.
- Ты должен впустить меня, чувак. Как тебя зовут? Рональд какой-то, да?
- Рон Маркс.
- Я Леонардо Монтойя. Ленни.
- Есть какая-то причина, по которой я не должен просто надрать тебе задницу, Ленни?
Ленни рассмеялся.
- Чувак, ты, блядь, не можешь встать, не держась за стену.
Рон старался не обращать на это внимания. Теперь же, когда на это указали, он чуть не потерял равновесие и вынужден был сделать пару шагов назад. Ленни воспринял это движение как приглашение, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Он был прав. Что бы Ленни ни хотел сделать, Рон не мог ему помешать.
Оказалось, что Ленни хотел поговорить, как-то загладить свою вину. Он взял ключ, сходил в магазин и принес пластиковые пакеты, из которых доносился приятный звон стекла о стекло. В одном из них оказалась настоящая еда. Ленни приготовил куриные тако, посыпав их лаймом, смешал кувшин по рецепту Рона, и они сели в гостиной. Ленни говорил. Иногда Рон слушал.
Проходили дни. Ленни часто бывал у них, готовил, убирал, ходил по магазинам. В доме стало больше пахнуть свежим воздухом, чистящими средствами и приготовленной едой, чем гниющим мясом и жирными обертками от гамбургеров. Рон стал пить чуть меньше: когда рядом есть кто-то, кого можно послушать, забвение кажется не таким уж важным. Ленни стал разговаривать с Роном как с другом или супругом, обсуждая дела, которые они могли бы сделать вместе, покупки, которые они могли бы совершить. Прошли недели, прежде чем Рон понял, что Ленни живет на деньги от страховки Рона.
Когда Рон сообщил об этом Ленни, тот рассмеялся.
- Чувак, нас связывает наша потеря. Мы братья по боли, товарищи по одинокой жизни. У тебя есть все причины ненавидеть меня, но ты не можешь. Потому что теперь я часть тебя. Мы живем в одной коже.
- Наверное, - сказал Рон и выпил еще.
Через пару недель после этого Ленни предложил им совершить двухчасовую поездку в Эль-Пасо. Рон уже несколько месяцев не выходил из дома, разве что в продуктовый магазин и на заправку.
Оказалось, что Ленни имел в виду стриптиз-клуб на шоссе. Рон не хотел туда идти. После того как он перестал платить за кабельное телевидение и по телевизору перестали показывать порно, он практически забыл о сексе. Все эти извивающиеся тела были для него лишь размытым пятном.
Но скрежещущее, пропитанное духами внимание сладострастной женщины из-за границы заставило воспоминания об этом некогда приятном занятии всколыхнуться и разбухнуть, как и обычное физическое проявление этого. Он мог разобрать только каждое пятое слово, которое она вдыхала ему в ухо, но, когда ему в лицо упирались мягкие груди, а ее внимание было приковано к выпуклости его штанов, он решил, что ему все равно.
Впервые за год он почувствовал себя настоящим человеком.
- Ничего особенного, - сказал Ленни по дороге домой. - Я слышал, что можно иметь дюжину девственниц в день, и это не сравнится с тем, что ты можешь получить, если действительно этого захочешь.
- Где? Я не хочу идти в какой-нибудь бордель в Хуаресе.
- Это скорее вопрос "как", чем "где". В ад или что-то в этом роде.
- Я скоро буду там, - сказал Рон. - Когда умру.
- Разве я сказал, что кто-то должен умереть?
- Ты сказал в Аду.
Ленни хихикнул.
- Тебе еще многому предстоит научиться, чувак. Не волнуйся, я тебя научу. Я тебя правильно настрою.
На следующий вечер Ленни развел костер и открыл пару бутылок пива. Снаружи свирепый ветер посылал снежинки, мелькавшие за окном.
- Дело вот в чем, - сказал Ленни. - Я познакомился с одним парнем, пока ты сидел в этом доме и ковырялся в мозгах. Он тоже был пьяницей, из тех, кто не может заткнуть свой рот. Мы оказались в этом захудалом баре в Хатче, и он начал рассказывать мне про этих сантосов, и...
- Подожди, - сказал Рон. - Что такое сантос?
- Чувак, ты просто невежественный белый человек, - сказал Ленни. Золотые зубы блестели в свете камина. - Санто - это предмет религиозного искусства. Скульптуры, картины, любые изображения святых. Их делают люди, которых называют сантерос. Здесь, в Нью-Мексико, они пользуются огромным спросом. Коллекционеры платят тысячи за хорошие экземпляры.
- Это восхитительно, - сказал Рон, не имея в виду этого. - А мне-то что?
- Тебе не все равно, потому что те, о которых мне рассказал этот парень, отличаются от обычных. Большинство санто - это священные изображения. Но эти... ну, парень испугался, и мне пришлось постоянно угощать его выпивкой.
Ветер внезапно утих, словно подслушивая. Ленни понизил голос.
- Эти, типа, порнографические. У парня было другое слово... профанное. Он сказал, что они профаны, а не святыни.
- Уже лучше, - сказал Рон. - Но все равно...
- Дай мне закончить, чувак. Он сказал, что эти сантос были вырезаны одним старым сантеро, который жил один в пустыне, в начале восемнадцатого века. У него было видение, и он просто начал вырезать и рисовать. Но это видение пришло не от Бога. Бог не хотел иметь ничего общего с этим сумасшедшим ублюдком. Его сантос были извращенными, безумными. Например, святой Франциск откусывает голову белке, вместо того чтобы покормить ее, или святая Хильдегарда разрывает платье и показывает три огромные сиськи, и все в таком духе.
Рон глотнул еще пива.
- Звучит забавно, - сказал он. Веселье - это понятие, к которому он только начинал возвращаться. - Но какое отношение это имеет к нам?
- Дело вот в чем, - сказал Ленни. - Эти сантос все еще существуют. Они неуничтожимы. Если собрать их семь штук, то можно сложить их как пазл. И решение этой головоломки откроет дверь в миры удовольствий, которые ты даже не можешь себе представить.
- Я всё равно чего-то не понимаю, - сказал Рон. - Даже если это правда, то что с этим делать? У нас же нет этих сантос.
- Не все, - ответил Ленни.
- И что это значит?
- Я еще не закончил! - Ленни наклонился вперед. Позади него зашипело и затрещало пламя. - Старик привел меня домой и думал, что я дам ему по голове. Вместо этого я заставил его показать мне свое санто и рассказать, где он его взял. А потом я убил засранца.
Рон не знал, что сказать. Он не мог поверить, что Ленни мог намеренно убить кого-то, и что, сделав это, он признался в этом, особенно ему.
Ленни пожал плечами, подняв ладони вверх.
- На хрена, да? Я уже убил твою жену и дочь. Что такое какой-то старый пьяница по сравнению с ними?
При упоминании Линды и Хейли Рон неуверенно поднялся на ноги и схватился за Ленни. Ленни не понял его внезапной ярости.
- Ублюдок-извращенец сам напросился, - сказал он. - Меня тошнило от этого чувака.
- Ладно, но...
- Слушай, просто подожди здесь. Он пошел в комнату Хейли, которую занял, когда переехал к нему, в то время как Рон был полностью уничтожен. Вернулся он со свернутой хлопчатобумажной рубашкой. Развернув ее, он обнаружил деревянную резьбу высотой в четырнадцать дюймов, краска на которой облупилась и состарилась.
В работе чувствовалось определенное мастерство. Рон опустился рядом с ней на колени, потрогал пальцами потускневшие края и сглаженную патину. Она была явно старой и столь же явно неправильной.
У женщины, изображенной на резьбе, были пухлые, бесхитростные черты жены фермера. Ее каштановые волосы были убраны с лица и свисали вниз по спине. Ее одеяния были ярко-синего цвета с золотой отделкой.
Вместо того чтобы стоять, она приседала, сжимая юбку в кулак и обнажая пудовые бедра. Ее ноги были раздвинуты, и из открытого влагалища выползло то, что Рон мог назвать только чудовищем - черномордым, многозубым, с двумя языками, извивающимися в разные стороны. Рон не был уверен, но, похоже, на спине у него были зачатки крыльев, а остальные были похоронены глубоко внутри женщины.
- Это отвратительно, - сказал Рон. Голова у него была горячей, мысли разбегались. Ему захотелось выпить еще. Он представил, как резчик режет себе руки, и кровь течет по дереву.
- Тебе не должно это нравиться. Это святая Пуденция. Видишь, как детально сантеро проработал ее челку?
- Мило.
- Чувак, это наш билет! До прошлой ночи я не был уверен, что ты когда-нибудь вернешься в этот мир. Но я видел, как ты улыбался, когда эта стриптизерша трахала тебя. Нужно побывать в этом мире, прежде чем покинуть его. Прежде чем познать удовольствие, нужно почувствовать. Верно?
- Я полагаю...
- У тебя снова появились чувства. Я вернул тебя, но я все еще в долгу перед тобой, так что я собираюсь сделать следующий шаг.
- Какой... ?
- Все удовольствия ада, дружище. Как я понял, вся эта чушь про огонь и вилы - фикция. Рай - отстой. Ад - это место, куда попадают веселые люди.
- Но как мы туда попадем?
- Я знаю, как найти остальных сантосов, Рон. Я изучал это, пока ты пил. Все, что для этого нужно, - это деньги.
Рон все еще чувствовал себя так, словно ему выбили мозги, но он уже начал понимать. Все дело в том, что Ленни хотел потратить побольше его страховых денег.
С другой стороны, если он прав, если эти санто действительно сулят какое-то высшее наслаждение, то что в этом плохого? Ему нечего было делать с этими деньгами. Все равно он уже больше года жил в аду. Возможно, Ленни был прав. Пришло время вернуться к живым... даже если для этого придётся обниматься с мёртвыми.
Рон предоставил Ленни беспокоиться о поисках сантоса. Он отдал деньги и остался дома, стараясь не думать о путешествии, в которое ему вскоре предстояло отправиться.
Если только источник Ленни не был лжецом и пьяницей.
Но вскоре Ленни принес домой еще одно санто. Лицо святого Тиберия словно таяло, кожа свисала с плеч мокрыми полосами, под ней блестели кости и мышцы. Глаза Ленни были затравленными, и он отказался рассказать Рону, как именно это произошло.
- Но я понял, чувак, - сказал он. - И я знаю, куда двигаться дальше. У чувака было все четыре-один-один.
Рону не понравилось использование прошедшего времени, но он смирился с этим.
- Я не понимаю, как это связано с другим.
- Может, и нет. Их семь, может, эти две не связаны.
Рон не мог возразить. Может быть, ни одна из них не связана. Может, все это было просто безумной фантазией.
Ленни брал все больше денег, уходил и возвращался с другими. Святая Агнесса, чьи растопыренные пальцы были похожи на эрегированные фаллосы. Святой Нестор, редко сидящий санто, с огромной свечой, засунутой в прямую кишку, открытый конец которой пылал. Святая Фаустина, держащая в руках глазные яблоки, по лицу которой текли слезы зеленой крови. Святой Рогат, у которого горло было разорвано посередине; он зажимал рану руками, пока изнутри него вырывались летучие мыши.
Ленни приносил их домой поздно ночью, с дикими глазами, иногда дрожащими от волнения. Он не стал рассказывать Рону, через что ему пришлось пройти, но это было явно неприятно. Пару раз он возвращал деньги, но все равно у него был санто. Рон задумался, сколько крови он пролил за эти шесть сокровищ.
Однажды вечером Ленни вернулся домой с возбужденной ухмылкой, как у ребенка, которому открылся слишком большой секрет.
- Я знаю, где это, - сказал он. - Номер семь. Мы на месте, чувак! Он рассказывал Рону истории о том, каким будет Ад, когда они разгадают код. Он рассказывал о женщинах, которые будут обслуживать их, предугадывая каждое их желание, каким бы грязным оно ни было. Они не только были свободны от табу и запретов, но и гордились тем, что могут превзойти друг друга в удовлетворении всех возможных извращений. Рона это волновало меньше, чем ощущение чего-то, что могло бы убедить его в том, что он всё ещё жив.
- Когда ты сможешь это сделать? - спросил Рон. По мере того как сантос увеличивался, он начал во все это верить. По крайней мере, предвкушение было эмоцией, знакомой только живым.
- Завтра, - ответил Ленни. - Но ты должен поехать со мной. Ехать далеко. И, честно говоря, мне может понадобиться подмога в этом деле.
Они ехали по высокогорным районам Нью-Мексико под таким серым небом, что его можно было назвать оловянным. Вечнозеленые леса, травянистые луга и крошечные деревушки могли оставаться неизменными на протяжении последних двухсот лет.
Насьементо выглядел так же, как и другие городки, - место, которое мир оставил позади. Россыпь саманных домов с обвалившимися стенами, провалившимися крышами и выбитыми окнами соединяли дороги, проложенные так давно, что их твердые покрытия крошились, как сухое тесто для печенья. Несколько неудавшихся предприятий расположились вокруг центральной площади, в одном конце которой, словно тучная жаба, приземисто возвышалась большая саманная церковь.
- Ты уверен, что все правильно? Место выглядит заброшенным, - спросил Рон.
- Он должен быть в церкви.
Рон припарковался на площади. Дверцы машины громко звякнули в тишине. Ленни коротко встретил его взгляд, а затем повел к дверям церкви. Он толкнул одну из них, и петли застонали. Свет из дверного проема осветил интерьер.
- Где? - прошептал Рон.
- Не знаю. Придется поискать.
То, что осталось от скамей, было сдвинуто к одной стороне нефа, испещрив пыльный каменный пол. По углам висели паутины. Алтарь был опрокинут, его ножки отбиты. Океан мусора превратил его в остров. Пробираясь через него, Рон почувствовал, как по коже поползли мурашки, словно кто-то вытряхнул миску с муравьями на его рубашку.
Он уже собирался предложить уйти, когда позади них со скрипом открылась дверь.
- Боже, черт! - испуганно произнес Рон, не успев осознать, насколько неуместно такое восклицание. Впрочем, учитывая их миссию, подобные рассуждения, несомненно, были слишком запоздалыми.
Из темноты появился древний падре, его ряса и сюртук были грязными и рваными. Его голова была странно пухлой в области носа, рта и щек, а короткие стебли черных волос торчали из головы, как сгоревшая солома.
- Что привело вас сюда? - спросил он. Голос его звучал приглушенно, искаженно.
- Санто, - сказал Ленни. - Где оно?
- Это не для таких, как ты, - сказал падре. - Покиньте это святилище.
- Нет, пока мы его не получим.
Священник схватил с пола старый подсвечник и на удивление быстро подошел к ним, орудуя им, как бейсбольной битой. Ленни что-то прокричал, и Рон, сердце которого все еще колотилось от шока, вызванного тем, что его обнаружили, среагировал. Он схватил зазубренный кусок сломанной ножки алтаря и метнул его в сторону наступающего падре. Старик издал придушенный крик, его ноги заскользили по обломкам, и он упал вперед на острый конец оружия Рона. Древко пробило гниющую ткань и мягкую плоть, словно Рон был не более чем бумажным фонариком. Кровь хлынула на руки Рона, и он попятился назад, чтобы не упасть на безжизненное тело священника.
Рон повернулся к Ленни, глаза его расширились от ужаса.
- Это было чертовски круто! - сказал Ленни, безумно ухмыляясь. - Ты только что сделал этого парня!
- Я не хотел! - сказал Рон. - Он...
- Забудь об этом. Ты сделал то, что должен был, как и я. Теперь нам осталось найти этого Санто.
- Но, Ленни, я убил священника!
Ленни уже рылся в мусоре. - Полудохлый священник с пустой церковью. Ничего страшного, парень. Продолжай искать!
Они нашли его в саркофаге, глубоко в недрах церкви. Он был задвинут в плотно прилегающую нишу в толстой стене, и сдвинуть его с места не удалось, так что Рону, более тощему, чем Ленни, пришлось откинуть деревянную крышку и пролезть внутрь с перочинным фонариком во рту. Святой сжимал обеими руками огромный фаллос, но фаллос был оторван от тела, а вены, которые должны были быть надежно зашиты, вместо этого оказались ползучими червями с клыкастыми ртами. Фаллос застрял в грудной клетке покойного, и Рону пришлось освобождать его, стараясь при этом не захлебнуться рвотными массами.
Рон хотел уехать из города, но Ленни привез остальных сантос и настоял на том, чтобы собрать их на месте. На пустой площади они разворачивали старые скульптуры и пытались совместить их друг с другом: голова к голове, рот к гениталиям, передняя часть к задней. При всей своей порнографической детализации они не соединялись. Рон не понимал, как они могут соединиться, но когда Ленни расстроился, Рон взял себя в руки.
- Не думаю, что это сработает, - сказал он, привязывая Нестора вверх ногами, лицом к Пуденции. - Тот, кто сказал тебе, что это так, был полным дерьмом. Ты потратил мои деньги и бегал по всему штату, а теперь мы ни за что ни про что убили священника!
- Ты не единственный, кто убил кого-то за это, - напомнил ему Ленни. Пока он говорил, Рон услышал колокольный звон. Возможно, он раздавался уже давно, но только сейчас дошел до его сознания.
- Что это за чертовщина? - спросил он.
- Не спрашивай, - прохрипел другой голос. В дверях церкви появился старый падре с рваной дырой в груди. - Маленькая шутка, - сказал он. - По тебе звонят.
- Я убил тебя! - закричал Рон, в его словах звучали страх и ярость. - Ты умер там!
Священник вытянул руку за голову. - Еще одна шутка, - сказал он. - Я полон ими.
Он выпустил что-то, чего Рон не мог разглядеть, и его кожа - кожа, которая была на нем, - слезла с него, как мешковатый плащ, и упала на землю с влажным шорохом.
Существо под ней не было похожим на мужчину, но оно явно было мужского пола. Он был худым, с бумажно-белой кожей, натянутой на выпуклые мышцы. Единственной его одеждой были темно-серые штаны, которые вместо пояса были пришиты к нижней части туловища. Карта, испещренная шрамами, очерчивающими реки, горы и дороги, резко выделялась на фоне его кожи. Три толстых шва прикрепляли его верхнюю губу к носу; такие же швы прикрепляли нижнюю губу к подбородку. Под глазами были вырезаны отверстия в форме глаз, которые также были зашиты, а в качестве дополнительных глазных яблок были пришиты латунные пуговицы. До ноздрей Рона донёсся аромат ванили. Это зрелище должно было бы вызвать у него тошноту, но вместо этого он почувствовал неожиданное возбуждение в паху. Как там Ленни называл посланников Ада?
Сенобиты, вот как. Ленни пытался рассказать Рону всё об Ордене Гаша, но Рон, веря лишь наполовину и, вероятно, наполовину пьяный, слушал лишь вполуха.
- Тебе не хватает одной детали, - сказал сенобит. Он прошел между Роном и Ленни и встал среди сантосов, задев ногами два из них. - Теперь мы завершены.
Колокол прозвонил в последний раз, глубоко и звонко. Серое небо поплыло и потемнело почти до черноты.
И в сиянии, которое, казалось, исходило от самого сенобита, сантос двинулись вместе, их части поворачивались и сцеплялись, задвигаясь на место с удовлетворительными последними щелчками. Пуденция соединилась с Агнессой, Нестором, Рогатом, Фаустиной, Тиберием и новым.
Когда они закончили, фон, на котором стоял отвратительный сенобит, тоже изменился. Традиционная новомексиканская церковь исчезла, а на ее месте появился неясный фосфоресцирующий проход в бесконечность, внутри которого сновали темные, неразличимые фигуры.
- Я же говорил, что мы сможем это сделать, - сказал Ленни.
Во рту у Рона пересохло настолько, что он зашипел, когда заговорил. - Да, ты говорил мне. Но я не вижу ни женщин, ни...
- Думаю, я не все тебе рассказал. Понимаешь, раньше я жил здесь, в Насьементо. Я уехал - мы все уехали, - когда падре Эскаланте вызвал этого сенобита - Баттонса, как мы его называем, - и получил за свои провинности порку. Но в этот раз я не смог удержаться и вернулся. Видишь ли, ты испортил мне жизнь, чувак. Ты вот так выбежал на дорогу, отвлек меня - ты всегда был виноват. Я бы пропустил всех и ехал дальше, но ты все испортил. Что ж, пришло время расплаты, сука. Ты, с твоими руками на этих сантосах... ...ты получишь свое время в аду. Но это может быть не совсем то, что ты ожидаешь.
Ужасная уверенность овладела Роном. Ленни играл с ним с самого начала. Если бы он мыслил здраво, то понял бы, что парень, убивший его жену и ребенка, не просто так пригласил себя обратно в твою жизнь. Его доброта была совсем иной. Теперь было слишком поздно корить себя. Он поступил глупо, и цена будет высока.
- С сантосом ты тоже справился, Леонардо, - сказал Баттонс.
- Конечно, но... они были у него последними!
- Но я узнал тебя первым..
У Рона отлегло от сердца. Неужели он получил отсрочку? Неужели сенобит затаил злобу на Ленни?
- Ты меня не знал!
- Думаешь, я не знал о тебе? После того, как Эскаланте привел меня сюда. ...когда вы все разбежались, как испуганные кролики... Я поклялся, что никто из вас не сбежит, если я смогу заманить вас обратно.
Ленни отступил от сенобита, губы его дрожали, по подбородку стекала слюна. Когда Баттонс устремил на Ленни горящий четырехглазый взгляд, Рон уловил резкий запах аммиака. По штанам Ленни расплылось пятно.
Из санобита высунулась цепь? Из-за его спины? - с крюком на конце, зацепив Ленни под подбородком. Крюк вонзился ему под челюсть, и колючее острие высунулось из открытого рта, сверкая красным. Крючок зацепил его, как непокорную рыбу, и Ленни задергался на ногах, вырываясь и рыдая, пока не исчез в мягко светящемся голубом коридоре.
Его крики, казалось, ещё долго отдавались эхом.
Ноги Рона стали похожи на стебли сельдерея. Он понял, что готов последовать за ним. Теперь он знал, что жестокость так же долговечна, как и доброта, ненависть так же сильна, как и любовь, боль бесконечна, а одиночество в конце концов невыносимо. Для него в этом мире ничего не осталось.
- Моя очередь? - спросил он, его голос был жалким хныканьем.
Баттонс обратил всё своё внимание на Рона. Его естественные глаза светились внутренним огнём, и даже глаза-пуговицы плясали, словно живые.
- Неужели я каким-то образом произвёл на тебя такое впечатление?
С ужасным, приоткрытым ртом Рон, казалось, улыбался.
- Наверное, я пошутил. Когда-нибудь ты будешь просить, чтобы тебя впустили, - он постучал ногтем по пуговичному глазу. - А там посмотрим.
Он шагнул в голубое сияние и исчез, оставив Рона одного.
Еще один момент, еще одно новое начало.
И снова пустота, с которой он столкнулся, была безмерной.