«Обещание» Нэнси Килпатрик

Ты в недоумении смотришь на письмо от Ритц, встревоженная глубинной сутью того, что ты читаешь. "Встреча готов", - эвфемистично называет она это событие. Старая компания соберется на кладбище, в обычном месте. Там, где каждое 30 августа в течение пяти летней юности ты проводила ночь на кладбище со своими друзьями". Она сошла с ума? Неужели она не помнит, что произошло? Но она просто выполняет обещание.
Если закрыть глаза и не смотреть, то, возможно, когда ты откроешь их, это письмо уже исчезнет в воздухе. Твое сердце в страхе ударяется о грудную стенку: все может произойти, как и в прошлый раз.
Ты перебираешь отговорки, мелькающие на твоих закрытых веках, как цифровые числа, которые ты сканируешь весь день. Но, несмотря на желание бежать быстро и подальше, ты будешь там, потому что никто и никогда не сможет двигаться достаточно быстро или достаточно далеко, чтобы убежать от прошлого. И еще ты дала обещание.
Ты будешь там, как и в прошлый раз, когда группа устроила пикник в стиле викторианской эпохи, хотя вряд ли кто-то из 1800-х годов ночевал в склепе. На мгновение ты задумываешься, будет ли Джереми на "встрече выпускников". Но, конечно, он будет; он ведь тоже обещал. Признаться, мысль о Джереми на кладбище интригует. Столько возможностей. И невозможностей...

Суббота, семь вечера, тепло, солнце еще не село, трава зеленая, и ты признаешься себе, что такое завершение дня прекрасно и напоминает то, что было двадцать лет назад, когда ты в последний раз ступала в этот сад мертвых. Время здесь мало что изменило. Восемьдесят сезонов прошли, опрокидывая и разбивая надгробные камни, которые смотрители закрепили обратно, как, например, прекрасный крест с филигранной резьбой, к которому ты до сих пор чувствуешь привязанность. Другие камни, ставшие жертвами недавней непогоды, спокойно ожидают ремонта. Один обезглавленный ангел - голова рядом с ногами, глаза обращены к небу - явно оплакивает свои отсутствующие руки, которые унес с собой какой-то коллекционер некроатрибутики.
Подниматься в гору уже не так легко, как раньше, - два десятка лет дают о себе знать. Ты знаешь, что уже не в форме от сидячей работы по восемь с лишним часов в день и слишком регулярного разогрева замороженных блюд из супермаркета в микроволновке. К тому времени, когда ты достигаешь первого плато, ты уже измождена.
Слева, дальше, скрытый в основном старовозрастными деревьями и кустами сирени, давно отцветшей, стоит ряд огромных мавзолеев, принадлежащих богатым семьям. Ты быстро прикидываешь, во сколько обошлось бы строительство таких склепов сегодня.
Экономические аспекты строительства склепов наводят на мысли о смерти. Своей собственной. Когда-то такие размышления были очень простыми, но теперь они вызывают глубокую дрожь, подобную зарождающемуся землетрясению, по телу пробегает ужас, и ты с трепетом отворачиваешься, прошлое пересекается с настоящим. Смерть стала наименьшей из твоих забот. Прийти сюда было плохой идеей. Очень плохой идеей. Прошлое нельзя отменить. Будущее предопределено. Какой в этом смысл? На шатких ногах ты поворачиваешься, чтобы спуститься обратно с холма и убраться отсюда, пока еще можешь, к черту последствия!
- Тень!
Звук пугает тебя, и твое больное колено поджимается. Джереми появился, кажется, из ниоткуда. У него это всегда хорошо получалось.
- Теперь я зовусь Карен, - говоришь ты, разглядывая этого Дориана Грея, который, на первый взгляд, ничуть не постарел.
Джереми смеется - звук такой же знакомый, как когда-то его кожа и мускулы его тела, и приносит тебе некоторое успокоение, хотя в этом нет никакого смысла, как и в прошлом.
Теперь, когда дрожь утихла, ты замечаешь, что к его руке прикреплена симпатичная миниатюрная блондинка, ее лазурные глаза излучают интеллект в духе прямого маркетинга, ее волосы совпадают с его бело-золотистым цветом; возможно, они посещают один и тот же салон. Оба стройные, здоровые, вероятно, вегетарианцы, регулярно занимаются спортом. Наверняка они ездят на BMW или Volvo, а у нее есть какая-нибудь высокооплачиваемая и надежная работа в государственном учреждении. Золотые кольца на третьих пальцах их левых рук говорят о библейском союзе, и ты представляешь, что эти ДИНКИ живут в отремонтированном таунхаусе, о котором написано в глянцевом журнале по дизайну интерьеров, и его стоимость в три раза превышает рыночную стоимость твоей маленькой квартиры.
Внезапно ты поражаешься собственному цинизму. Когда ты стала такой мелочной? Обиженной. Несчастной. Ты знаешь, когда. И почему. И кто в этом виноват.
- Это Кэнди, - говорит Джереми, и ты удивляешься этому имени.
- Карен. Когда-то меня звали Тень.
Он смеется, представляя вас.
- Я много слышала о вас, ребята, и ваших готах, - говорит Кенди, словно дразня ребенка.
Ты не уверена, что она знает, но уверена, что Джереми рассказал не все. Как он может объяснить это? Да и вообще, как это можно объяснить?
- Да, но это было довольно давно, - бормочешь ты. - Когда мы были молодыми и дикими, а Джереми был известен как Полночь.
- Так и было? - Кенди поворачивается к нему и смеется, искрящийся звук, полный жизненной силы, и ты задаешься вопросом, почему она здесь, на этом кладбище, предназначенном для того, чтобы подняться на холм и встретить темноту. Для нее здесь ничего не может быть. Для тебя, как, должно быть, и для Джереми, это мучительные воспоминания. И взятые обещания. Несмотря на теплый воздух, ты дрожишь, как будто сейчас январь.
Ты оделась в "готический" наряд: черные колготки, черное мини-платье с асимметричным подолом. Ты нашла пару ботинок Fluevog Angels, которые давно не надевала, - может, это и не Doc Martens, но они подходят. Старый серебряный колье-ошейник Alchemy на твоем горле и семь браслетов из ПВХ "колючая проволока", которые ты нацепила на себя за годы работы, вокруг твоего запястья. Больше у тебя ничего не осталось от прошлого. Тебе пришлось избавиться от всего, надеясь изгнать воспоминания. Словно...
Джереми и Кэнди одеты в черные дизайнерские джинсы, он - в стильные ботинки в стиле вестерн, она - в ботинки Jimmy Choo, на них - одинаковые черные футболки: на ней - куколка с изображением Эльзы Ланчестер в роли невесты Франкенштейна, на нем - изображение Карлоффа в роли монстра. Очень мило. Когда-то, когда вы с Джереми были вместе, до того, как реальность раскололась, он никогда бы не надел ничего, хотя бы отдаленно похожего на твой наряд. Или что-то настолько коммерческое, как эта рубашка, которая, судя по складкам, совсем новая. Твоя любимая мысленная фотография Джереми - он в двух длинных шипованных нарукавниках и выцветшей футболке Cure, его вороные волосы а-ля Роберт Смит.
- Итак, Карен, - непринужденно говорит Джереми, - ты замужем?
Вопрос, которого ты так боялась. Как объяснить, что то, что произошло здесь так давно, запятнало твою жизнь, что ты просыпаешься от все более страшных кошмаров вся в поту и дрожи, а в ушах звенят крики из твоих снов? Ты полна недоверия ко всем и каждому. Нет, для отношений больше не годится. Очевидно, на Джереми это не отразилось.
- Пока нет, - говоришь ты, как будто тебе не сорок пять лет и у тебя есть все время на свете. - Когда-нибудь, когда я встречу подходящего индустриально-музыкального мужчину.
Джереми хихикает. Этот звук раздражает тебя не только потому, что он видит тебя насквозь. Тебя возмущает, что он продолжает жить так, как будто ничего не произошло, как будто четыреста сорок месяцев назад жизнь не изменилась навсегда? Внезапно ты злишься на него за его черствость, за то, что его жизнь кажется легкой и идеальной, за то, что ты сама по-детски капитулировала, оказавшись здесь, и за свои фантазии о том, чтобы найти какое-то "завершение", зная при этом, что для тебя его не существует. Ярость, подобно раскаленной лаве, нарастает, и ты собираешься повернуть и вернуться в реальный мир, без оправданий, с нарушенным обещанием, несмотря на то, что будет результатом этого.
- О Боже! - крик, в котором больше ужаса, чем восторга, исходит от Ритца. - Тень! Полночь!
- Вампира! - многозначительно и всеохватно произносит Джереми. Те модные прозвища, которыми вы пользовались в те времена, сейчас звучат банально. Можно было бы списать это на юношескую глупость, но на самом деле, оглядываясь назад, можно сказать, что в этих кличках заложен глубокий смысл.
Ваша маленькая группа из четырех человек, которую Ритц обнимает, поднимается вверх по склону. В тени, почти скрытый деревьями и кустарником, не далее, чем в пятидесяти метрах от тебя стоит задумчивый склеп Лемаршана. Вдруг ты понимаешь, что бежать уже поздно. Ты обречена.
На холм поднимаются другие, и ты оказываешься в окружении друзей из прошлого. У всех морщины, седые волосы, у кого-то больше, чем у других, и никто уже не худ как труп.
В этой толпе нет смеха и подтрунивания. По мере того, как к группе присоединяются все новые и новые, настроение становится все более мрачным, и так продолжается до тех пор, пока все двенадцать-тринадцать человек, если считать Кэнди, не оказываются на месте. Эмоциональная фактура - нежелание, выполнение долга, обязательств с четким пониманием того, что это не в чьих-то интересах, но избежать этого невозможно.
С заходом солнца вы все поднимаетесь на второй, более пологий холм, огибаете склеп Лемаршана и возвращаетесь на место, где обычно встречались - небольшую полянку, укрытую деревьями, скрытую самим склепом, оторванную от остальной части кладбища и от всего мира.
Инстинктивно вы садитесь в круг. Испуганные глаза встречаются, потом отводятся. Наступила тишина, пока Стэн, которого раньше звали Морфеус, не спрашивает:
- У кого-нибудь есть диск с последним туром Bauhaus?
Люди кивают или качают головами. - Это ведь не те старые-добрые Bauhaus? - говорит Мари Энн.
- Все не так, как раньше, - тихо добавляет Митч.
А потом наступает тишина, и вы все ждете, когда темнота окутает вас, словно саван.
Кто-то принес бутылку Шардоне, которую передают по кругу - времена дешевого красного и самодельного абсента прошли. Затем появляется большая бутылка воды Evian. Земля бугристая, и по мере того, как тянутся часы, заднице становится нестерпимо сидеть. Тени становятся все глубже, и наступают моменты, когда тишина кажется призывом.
Когда с неба перестает падать свет и лица исчезают во мраке, все равно слышно дыхание, легкое шевеление, порхание летучих мышей, шорох ночных животных в кустах, изредка пощелкивание веток. Ожидание кажется бесконечным, но ждать надо, всем до полуночи. Обещания были даны.
Наконец Джереми зажигает свечу и поднимается на ноги. Один за другим вы все встаете и следуете за ним, как много лет назад к двери склепа.
Когда ты подходишь, прохлада камней, словно щупальца, тянется к твоим голым рукам, затылку. Как будто это осенний воздух, а не конец лета; ты замечаешь, что три ступеньки, ведущие к двери склепа, усыпаны мертвыми листьями. По позвоночнику пробегает холодок, не имеющий ничего общего с воздухом. Ты не хочешь здесь находиться! Ты хочешь домой. Тебе нужна безопасность. Но ее нет.
Джереми, как и раньше, находит ключ в кустах. Ржавая замочная скважина с готовностью принимает его.
Кенди нарушает молчание.
- Это не очень хорошая идея, милый. Это частная собственность и...
Стук ключа по тумблеру заставляет ее замолчать. Дверь скрипит, Джереми распахивает ее и ведет нас, как ягнят на бойню.
- Я хочу домой! - говорит Ритц, ее высокий голос срывается. Светловолосый Майк обнимает ее за плечи, а темноволосый Майк, несомненно, отвлеченный собственным ужасом, гладит ее по голове, словно резвящегося щенка. Джереми безучастно смотрит на нее, его лицо светится от пламени свечи, которое подчеркивает мрачные черты его лица.
Когда все оказываются в склепе, Стэн закрывает дверь, и звук получается таким финальным, что сердце сбивается с ритма.
Джереми ставит свечу на маленький каменный алтарь этой клаустрофобной камеры. Напротив двери - три плиты белого мрамора, каждая размером три на три фута, на них выгравированы надписи, стертые временем и неразборчивые слова. За мрамором - мертвые. Справа от них, слева от алтаря, - конфигурация из тринадцати камней, вмурованных в стену. Джереми стучит по камням в определенном порядке, как будто это код входа в систему безопасности. Внезапно камни как единое целое выезжают из стены и зависают в воздухе.
Кто-то вздыхает, кто-то стонет.
- Что за черт..? - говорит Кенди.
Твое сердце начинает биться в аритмичном ритме, и ты чувствуешь, что в воздухе не хватает кислорода. Каждая клеточка твоего тела кричит: Беги!
Ты замечаешь, что время как будто замедлилось. Джереми берет в обе руки камни, которые, казалось бы, не прикреплены друг к другу, но составляют единое целое. Он поворачивает их вокруг себя. Со всех сторон их тринадцать - странная древняя головоломка, спрятанная здесь вместе с мертвыми. Твоя память воскрешает похожий момент двадцатилетней давности и переносит его на сегодняшний день. Ты наблюдаешь за тем, как Джереми крутит каменные кусочки головоломки, все увереннее и увереннее, бросая лишь один взгляд в твою сторону, пока камни не начинают светиться жутким цветом, которому ты не можешь дать название.
Он вставляет измененную каменную головоломку обратно в гнездо в стене, при этом его рука все еще касается ее, как будто он каким-то образом заряжает головоломку, или наоборот.
Время останавливается. Группа молча, пассивно ждет. Тебя поражает тот факт, что нет никакого сопротивления, никакой бравады. То, что произошло раньше, подточило всех вас, кто с таким энтузиазмом относился к темной стороне, кто когда-то был бунтарем, защищавшим свою индивидуальность любой ценой. Тогда Джереми настоял на том, чтобы провести ночь здесь. Никто не протестовал, но настроение было другим. Пыл того вечера перекрывает задумчивая тишина нынешнего. Это Джереми нашел камни. Джереми открыл ворота. Джереми заключил фаустовскую сделку, за которую ты и твои друзья были тогда благодарны.
Только Кэнди, посторонний человек, не посвященный в историю и не имеющий представления о будущем, выражает беспокойство.
- Знаешь, здесь холодно, Джереми. И темно. Почему бы нам не вынести его на улицу, чтобы ты мог с ним поиграть?
Никто ей не отвечает, потому что все внимание приковано к трем большим мраморным квадратам. Один за другим они сдвигаются вверх, открывая темноту за собой.
- О... Боже... Боже...! - причитает Кенди.
Ритц рыдает, прижавшись лицом к груди светловолосого Майка. Все остальные стоят в одиночестве. Кислый пот страха пропитывает тесный воздух склепа. Но недолго. Запах быстро сменяется чем-то худшим, гнилью бесчисленных лет, физическим разложением, заставляющим обонятельные нервы перебирать все гнилое, что ты когда-либо чувствовала, и все это сливается в невыносимую вонь. Ты задыхаешься от вони, и не ты одна.
Темноволосые Майк и Мартина бросаются к двери, пытаясь открыть ее, но дверь оказывается запертой, как ты и предполагала, иначе ты бы сама попыталась это сделать.
- Что происходит? - кричит Кенди.
Ритц громко всхлипывает, и от звуков отчаяния, срывающихся с ее губ, у тебя подгибаются колени, и все, что ты можешь сделать, - это стоять прямо и ждать своей участи.
В воздухе висит туман, который заволакивает все вокруг, и ты понимаешь это только тогда, когда он вдруг рассеивается, как будто его сдувает ветер, и все становится остроконечным. Из черноты одна за другой появляются три фигуры. Их лица, их тела, все, что связано с ними, впечаталось в твою психику. Теперь, в их присутствии, остается только надеяться и молиться, чтобы умереть, здесь, сейчас, быстро, чтобы никогда, никогда больше не встретиться с ними.
У того, что слева, нет лица. Клочья гнилой плоти цепляются за сломанные кости, которых не счесть, осколки беспорядочно торчат во все стороны. Рядом с ним стоит женщина, или так ты думаешь. Она худая, голая, без кожи, каждая мышца ее тела нарезана на четкие полоски, которые расходятся от скелета, извиваясь, как у безумного экстремофила, живущего в невозможных условиях. Третья, концлагерная худышка, на первый взгляд, наименее шокирующая. До тех пор, пока не открываются веки. Эти глаза не человеческие. Ничего похожего на человеческие. В черно-красных глазницах можно увидеть все пытки и смерть, которым люди подвергали друг друга на протяжении тысячелетий существования человечества на этой планете. Эти глаза отвлекают от зажимов, скоб, булавок, хирургических швов и колючей проволоки, вцепившихся в его сырую, распухшую плоть, и делают незначительными всю эту фурнитуру и тот факт, что ее рост превышает семь футов. Главное - это глаза. Они предсказывают будущее.
Кенди кричит. Все остальные прижались спиной к двери, даже ты, не осознаешь, что двигаешься. Только Джереми стоит лицом к ним, как некий уверенный в себе, демонический сверстник.
- Мы вернулись, - почти с гордостью говорит Джереми, - как вы и просили.
- Как вы и обещали. Как мы приказали, - поправляет его женщина. - Ты можешь только повиноваться.
Тот, с разбитым лицом, сначала ничего не говорит. Его глаза внезапно вспыхивают, излучая свет, говорящий об аде или еще о чем-нибудь похуже. Затем он бормочет низким, едва слышным голосом:
- Нет, они не подчинились.
Ты опасаешься, что он обратился к тебе. Каждой частью тела ты чувствуешь себя запертой на месте, прикованной к цементному полу под тобой. Ты осознаешь, что делаешь неглубокие вдохи, что кровь проносится в голове с грохотом приливной волны. Ты прислушиваешься и считаешь удары своего испуганного сердца, чтобы успокоить себя. Как же так получилось? На что ты надеялась? Почему именно ты?
- Я . . . Я подчинилась, - шепчешь ты сама себе, понимая, что изо всех сил стараешься угодить, отсрочить неизбежное.
- Выпустите меня! Кто-нибудь, выпустите меня! - Кенди протиснулась между нами и вцепилась когтями в дверь. Никто не помогает ей. Никто не хочет идти против демонических фигур. Все, кроме Кенди, знают, на что они способны.
- Послушайте, мы пришли, - резонно говорит Джереми. - Мы подчинились. Что означает: В чем проблема? Разве прошлого раза было недостаточно?
Тот, у кого демонические глаза, переводит взгляд на Джереми, который дергается и корчится, как будто его ударили.
В прошлый раз, когда вы все были здесь, Эндрю, милый Эндрю, который любил носить ПВХ и прокалывать свои соски, а однажды висел с крюками в плоти на ветке дерева, Эндрю был с вами. Вас собралось тринадцать человек, чтобы выпить дешевого вина, посмеяться, послушать музыку, поделиться псилоцибиновыми грибами и пообщаться с мертвыми. И посмотреть, со сколькими из своих друзей любого пола вы в итоге перепихнетесь. И вы, все вы, в конце концов, трахались друг с другом, дико, пьяно, а потом Джереми нашел камни. Камень-пазл, который сдвинул мрамор, как и сегодня. И когда ты и твои опьяневшие друзья вытащили кости из гробов и начали танцевать с ними дикий, экстатический, оргиастический danse macabre, те, кого вы стали называть сенобитами, вышли из страны суровой тьмы, как религиозные флагеллянты из другого времени, истерзанные до состояния экстаза. До предельного могущества. Они пришли сказать вам, что когда вы выбираете смерть в качестве партнера по танцу, смерть отвечает вам взаимностью.
Им нужен был Эндрю. Он был жертвой, чтобы спасти остальных, и он пошел на это добровольно. Вы смотрели, как он жадно лезет в черную дыру в стене, которая поглощает все. Облегчение, которое вы испытали, до сих пор постыдно.
Теперь ты слышишь его голос, зовущий из этой тьмы, не слова, а лишь звуки, которые дробят реальность, и ты не знаешь, испытывает ли Эндрю боль или удовольствие. Чтобы не дать им затронуть тебя эмоционально, ты считаешь количество стонов, думая: не мог же он прожить за мраморными плитами двадцать лет! И все же он это сделал.
- Ты привел еще одного, - говорит женщина-сенобит. Рот ее открывается, она высовывает язык, который тоже разрезан на полоски. Она бесстрастно смотрит на Кенди.
Кенди бьется в истерике. Ритц задыхается от безысходности. Все остальные оцепенели от ужаса, воздух пропитан вонью пота, источаемого страхом. Ты не можешь поверить, что живешь в этом дежа вю. Живешь в своих кошмарах.
Джереми ничего не говорит, и в этот момент вы все понимаете. Клятва, которую вы дали тогда, - вернуться сюда сегодня вечером, когда сенобиты заберут еще одного из вашего числа, - Джереми изменил ситуацию. Он привел Кэнди. Он хочет, чтобы они забрали ее во тьму вместо одного из вашей группы. Вместо него.
- Она - не подношение, но мы принимаем ее, - заявляет тот, у кого ледяные глаза.
Ты не можешь поверить, что слышишь это. Никто не может поверить. Может ли спасение прийти к вам через эту бессодержательную женщину в качестве новой жертвы? Неужели Джереми обманул сенобитов?
- Мы принимаем эту жертву, а также ту, которую выберем сами.
Все трое сенобитов, как одно целое, поворачиваются к Джереми. Теперь все ясно. Они заберут их обоих.
Джереми отступает назад. На его лице - смесь предательства и ужаса.
- Я привел вам ее! - заявляет он. - Ее. Не меня!
- Джереми, о чем ты говоришь? - кричит Кенди. Она понимает, но не хочет осознавать.
Но сенобиты уже тянут Джереми и Кенди к себе за невидимые нити. Женщина-сенобит раскрывает руки навстречу Кенди, словно танцовщица, ожидающая своего партнера. Крики Кенди становятся пронзительными и леденящими душу; ты уверена, что эти крики будут звучать в твоей душе до самой смерти.
- Вы сказали "одного". Не двоих, а одного! Возьмите ее! - кричит Джереми, все время сокращая расстояние между собой и тем, с разбитым лицом, который не смотрит на Джереми, но Джереми неумолимо тащит его, его тело, изгибающееся в мольбе, к ногам сенобита.
Четверо из них, двое людей, двое нет, вливаются в проемы, и чернота, кажется, засасывает их тела, пока они не исчезают. Тела, но не голоса. Кенди все еще кричит. К ней присоединился Джереми, его протесты против несправедливости сменяются криками ужаса. Еще слышны стоны Эндрю.
Остался только высокий сенобит. Его пугающие потусторонние глаза, кажется, вбирают в себя сразу одиннадцать оставшихся. Несмотря на ужас, ты чувствуешь облегчение в глазах своих друзей. Обещание было выполнено, наконец-то все закончилось.
- Три тысячи шестьсот пятьдесят два дня. Именно тогда вы все вернетесь. На этот раз сдержите свое обещание. Вы согласны?
Вокруг раздаются вздохи и возгласы неверия. Кто-то бормочет:
- Проклятый Джереми, он все испортил!
Один за другим твои друзья кивают и перешептываются:
- Да.
- Я согласен.
Потому что они не могут поступить иначе. Они шокированы. И они в ловушке. Они просто хотят уйти отсюда живыми и готовы сказать или сделать все, что угодно. Как и в прошлый раз.
Ты единственная, кто ничего не сказала. Опасные глаза устремлены на тебя, как лазеры, которые то обжигают жаром, то пронизывают холодом, проникая сквозь кожу, через мышцы, в кости и органы, сотрясая тебя мучительно изысканной болью противоположностей. Ты горишь и холодеешь так быстро, что зубы начинают стучать, а с губ срываются тоненькие звуки, о которых ты и не подозревала. Требование - подчиниться.
Но ты просчитала цифры, что у тебя получается лучше всего, и сенобиту это известно. Он моргает, и все, что он делал с твоим телом, резко прекращается, оставляя тебя без сил, без дыхания и головокружения. На его тонких губах появляется небольшое движение - не совсем улыбка, и все же в этом нельзя усмотреть ничего, кроме мрачного смешка.
- Десять лет за одиннадцать. Пять лет за десять. Два с половиной за девять. Вполовину меньше времени для восьми, еще вполовину для семи. И в конце концов, когда из нас останется только один, пройдет всего девяносто часов, прежде чем он должен будет вернуться.
Все здесь понимают: с годами надежда будет уменьшаться.
Сенобит смотрит на тебя с минуту.
- Твое умение считать будет... интересно изучить.
Существо отходит назад, погружаясь в темноту, из которой все еще доносятся знакомые тебе призрачные голоса: крики, плач, вопли. Мольбы.
Мраморные панели опускаются и встают на место, как будто их и не двигали. Склеп наполняется напряженной тишиной.
Кто-то дергает за ручку, и дверь склепа распахивается. Внутрь врывается дневной свет. Твои друзья убегают, как будто скорое бегство сотрет память, остановит кошмары, заблокирует реальность возвращения, ведь вы все должны вернуться. Каждый из вас понимает, что если вы не придете к ним, то сенобиты придут к вам.
В одиночестве ты спускаешься с холма, автоматически подсчитывая количество могил на каждом из семейных участков, мимо которых проходишь. Ты умеешь считать. И всегда умела. Счет спас тебя в детстве и стал твоим призванием во взрослой жизни. Числа вносят порядок в хаос. Комфорт. И ты все правильно рассчитала - ты останешься последней. Но так и должно быть. Ты ответственна за все это, за все, что произошло и произойдет. Именно ты двадцать лет назад направляла руки Джереми. И теперь ты единственная, кто знает, как открыть каменную загадку.
Ты будешь страдать день и ночь, пока не состаришься и не ослабеешь, тогда эти страдания закончатся. И начнутся настоящие муки. Ты не сомневаешься, что твои навыки счета подвергнутся серьезному испытанию.