«Если мне не изменяет память» Джек Кетчам

Патриция расслабленно сидела в кресле в другом конце кабинета.
Метроном на столе перед ней выполнил свою работу в рекордно короткие сроки.
- Я бы хотел поговорить с Лесли, - сказал Хукер.
Женщина посмотрела на него, вздохнула и покачала головой.
- Боже! Снова Лесли. Я не понимаю. Что, черт возьми, плохого в том, чтобы время от времени поговорить со мной?
Хукер пожал плечами.
- Ты лжешь. Ты уклоняешься от ответов. Ты пытаешься все запутать. Если бы ты не лгала так много, Сьюзен, возможно, я бы захотел разговаривать с тобой чаще. Ничего личного.
Она надулась, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
- Понимаешь, я всего лишь пытаюсь прикрыть свою задницу, - сказала она.
- Я знаю. И понимаю. Просто на данном этапе это не очень помогает делу. Дай мне поговорить с Лесли, ладно?
Веки дрогнули. Женщина запрокинула голову и завыла. Затем искоса бросила на него кроткий ясный взгляд и начала скулить.
- С Лесли. Не с Кэйти.
Кэйти была собакой.
Вторая собака, зарегистрированная при расстройстве множественной личности. Хукер подробно написал о ней в статье в "Журнале психиатрической медицины". В основном размышления и наблюдения за физическими аспектами. Ползание, тыканье носом, вой. В то время связь Кэйти с другими личностями казалась смутной. Теперь, когда он знал, что делает, все стало яснее.
- Привет, доктор Хукер.
- Привет, Лесли.
- Полагаю, ты хочешь поговорить еще.
- Совершенно верно. Я не должна этого делать.
- Почему?
- Патриция этого не хочет.
- Думаю, она этого хочет, Лесли.
- Она напугана.
- Чего она боится?
Она неловко поерзала на сиденье, типичная девочка-подросток, борющаяся с проблемой. Как и все другие личности, кроме собаки Кэйти и Линетт, которой было всего пять лет, Лесли появилась на свет в шестнадцать лет и шестнадцатилетней и осталась.
- Они сказали, что причинят ей боль, помните? Если она заговорит. Они сказали, что убьют ее.
- Я помню.
- И что?
- Так это же было довольно давно, так ведь?
Двадцать два года назад, если быть точным. Женщине, сидевшей перед ним, было тридцать восемь, и она была матерью двоих детей, девочек восьми и десяти лет. До своего развода полтора года назад она была успешным редактором в крупном издательстве, выпускающем книги в мягкой обложке, а затем хронической алкоголичкой, которая, в конце концов, обратилась к психотерапевту, когда обнаружила, что била своего старшего ребенка половником для супа по лицу и голове, не помня, что делала это. Через четыре месяца лечения появилась первая личность - маленькая Линетт.
- Я ничего не знаю об этом, доктор.
- До сих пор у тебя все получалось, Лесли. Зачем останавливаться сейчас?
- Я не хочу останавливаться.
- Тогда не делай этого. Поверь мне, в долгосрочной перспективе это очень поможет Патриции. Очень.
Она на мгновение задумалась, а затем вздохнула.
- Ладно. Думаю, я в долгу перед ней.
Он позволил себе расслабиться. Это был решающий момент. Если бы она замешкалась, возможно, прошли бы недели, прежде чем она позволила себе снова обратиться ко всему этому. Такое случалось и раньше.
И сегодня, наконец, он получил разрешение Патриции записывать их сеансы.
- В прошлый раз ты говорила о том, как эти Ганнеты "передавали ее по кругу", по-моему, ты так сказала.
- Угу.
- Ты имела в виду сексуальную передачу друг другу, верно?
- Да.
- Скажи мне, кому родители ее отдали?
- Многим. Всей этой группе: мистеру и миссис Деннисон, судье Блэкберну, мистеру и миссис Сиддонс, мистеру Хейсу, доктору Скотту и миссис Скотт, мистеру Сеймуру, мисс Нейлор.
- Школьной учительнице.
- Верно. И мистеру Харли. Были и другие. Но эти - главные.
- Эти люди заплатили ее маме и папе?
- Нет. Родители просто позволили это. Они не возражали.
- И сколько лет тогда было Патриции?
- Три. Может, четыре года.
Он подозревал, что пять. Возраст Линетт.
Возраст, который она начала скрывать.
- И что же эти люди делали с ней?
Все это было ему знакомо, но необходимо для записи.
- Ну, она почти всегда была голой, и они засовывали в нее пальцы, в попу, во влагалище, а некоторые мужчины совали туда пенисы, иногда заставляли ее брать пенисы в рот, и они шлепали ее очень сильно, а доктору Скотту, ему нравилось пихать в нее эти длинные иглы...
- Иглы для акупунктуры?
- Не знаю. Просто большие длинные иглы.
- Продолжай.
- Он засовывал их в нее, засовывал везде. А миссис Скотт всегда хотела, чтобы она лизала ее влагалище.
Отличительной чертой личности Лесли было то, что все это ее нисколько не смущало. Она относилась к этому списку детских ужасов с почти клинической отстраненностью. Это достойно восхищения, - подумал он, - если бы это не было так грустно и страшно.
- Миссис Сиддонс любила выкручивать ее соски до слез. А мисс Нейлор всегда хотела, чтобы ей сосали грудь, как будто Патриция была маленьким ребенком, а она - ее мамочкой. Мистер Хейс сажал ее в ванну и мочился на нее, а однажды он еще и насрал на нее. На живот. Встал над ней и согнул ноги.
- И там были другие дети, верно?
Она кивнула.
- Дэнни Скотт, Ричи Сиддонс и близнецы Деннисон.
- Патриция пыталась сопротивляться? Пыталась убежать?
- Пару раз пыталась. Но она была слишком мала, чтобы убежать. Ганнеты сильно избили ее за это. Так что она больше не пыталась.
Она замолчала. По ее щекам внезапным потоком покатились слезы.
- Лесли?
Ее подбородок дрожал, а большие карие глаза были глазами лани, влажными, невинными.
- Линетт? Это ты?
- Они меня обижают! Мама и папа...
- Я знаю. Но теперь все позади, Линетт. Мама и папа больше не будут тебя обижать. Я обещаю. Клянусь.
Это было правдой. Мама и папа погибли в автомобильной катастрофе почти десять лет назад. Он был пьян. Телефонный столб был безжалостен. По мнению Хукера это было добрым избавлением.
- Они меня обижают!
- Я знаю, что они это делали, Линетт. Но теперь все кончено. Мама и папа больше никогда не смогут тебя обидеть. Понимаешь?
Она шмыгнула носом. Слезы прекратились.
- Сейчас с тобой все в порядке?
Она поколебалась, затем кивнула.
- Хорошо. Если все в порядке, ты позволишь мне еще раз поговорить с Лесли?
- О, ради всего святого, трахни Лесли!
Голос был глубоким и хриплым.
Сэди.
Она появилась всего лишь в третий раз.
Первые два раза были неприятными. Он видел, что этот раз не станет исключением. Она встала со стула и направилась к нему.
- Хочешь поговорить о сексе, милый? Тебя это возбуждает? Все это? Тогда тебе лучше поговорить со мной.
Он уже наполовину поднялся со своего стула, когда она протянула руку и толкнула его обратно.
Затем задрала юбку и оседлала его.
- Сэди...
- Я знаю. Мы уже проходили через это раньше. "Это неуместно для пациента и терапевта", бла-бла-бла. Расслабься, ладно?
Она сбросила жакет.
- Отстань от меня, Сэди.
- Расслабься. Ты же знаешь, что хочешь малышку Сэди.
- Чего я хочу, так это поговорить с...
- Да, с Лесли. Я знаю. Но сделает ли Лесли это для тебя, док?
Она стянула свитер через голову. Под ним оказалась обнаженная грудь. Это были прелестные груди, полные и упругие для ее возраста и того факта, что она родила двоих детей - и, судя по размеру и форме сосков, кормила грудью по крайней мере одного ребенка.
Прекрасные груди, если бы не шрамы.
Маленькие сморщенные шрамы от ожогов. Больше дюжины только на груди. Еще больше на животе, шее и плечах.
Он все еще мог различить свастику, вырезанную прямо над ее пупком.
Он никогда раньше не видел доказательств воочию.
- Ты хочешь поговорить об этом, Сэди?
Она рассмеялась.
- Поговорить о чем? О моих сиськах?
- Об ожогах. О свастике.
Она сердито оттолкнула его, схватила свитер и подошла к окну. Натянула свитер. Вернулась к своему креслу и полезла в сумочку за пачкой "Уинстон Лайтс".
Сэди курила. Остальные - нет.
- Я не разрешаю курить. Ты же знаешь это, Сэди.
Она с отвращением посмотрела на него и бросила пачку обратно в сумочку. Сэди будет бунтовать, но только до поры до времени. Затем, как и все остальные, она будет вынуждена подчиниться.
- Да пошел ты, док. Поговори со своей драгоценной Лесли. Прекрасно проведи время. Ты, мудак.
Она опустилась в кресло и посмотрела на него. Взгляд смягчился. Ее лицо медленно становилось нейтральным.
Снова Лесли.
Если бы он только мог удержать ее здесь надолго.
Сеанс затягивался. Он уже это видел. Часы на стене над ней и позади нее показывали 2:50. Но все это было слишком продуктивно, чтобы прерваться через десять минут. У него был пациент, который, вероятно, уже ожидал в приемной - ему назначено на три часа. Это был не лучший способ завязать отношения между врачом и пациентом, но мужчине придется немного потерпеть.
Здесь на кону была не только Патриция.
Это дело, без сомнения, создаст ему репутацию. Первая статья, опубликованная шесть месяцев назад, уже во многом способствовала этому. Академическая пресса подхватила ее. Господи, даже "Нью-Йорк таймс". Благодаря классическим "пятнадцати минутам" Уорхола он и его безымянный пациент стали знаменитыми.
Скоро статей станет больше. Первая статья была только началом.
- Лесли.
- Привет. Еще раз привет.
- Мы говорили с тобой о всяких сексуальных штучках, которые они проделывали с Патрицией. Но было и другое, так ведь?
Она кивнула.
- Можешь еще раз повторить это для меня?
- Они проделывали всякие колдовские штучки, - сказала она.
- Какие, например?
- Научили ее всем этим песнопениям и прочему, и все они одевались в черное, а иногда посещали кладбища ночью, выкапывали тела, и что-то делали с костями и одеждой мертвецов, готовили дьявольские зелья для Праздника Зверя или Сретения, и вызывали духов, и...
- Что ты имеешь в виду под "дьявольскими зельями"?
- Моча. И вино. И кровь.
- Чья кровь?
- Их. Чья угодно.
- Продолжай.
- Ну, большую часть времени они проводили в подвале дома Ганнетов. У них там очень большой подвал. Все были голыми. И все должны были поцеловать пенис мистера Ганнета, прежде чем все начнется, как бы выстроившись в линию, а потом начинались песнопения, все много ели и пили, а затем приносили жертву.
- Какую жертву?
- Цыплят. Кошек. В основном собак.
Собакам нравится Кэйти.
Это было удивительно и в высшей степени необычно. Патриция создала эту личность, полностью отождествив себя с умершим или будущим мертвецом.
Мертвые вошли в нее, стали с ней одним целым.
Замечательное упражнение в сострадании.
- А потом был тот единственный раз, - сказала она. - Вы знаете. Ее посвящение.
Голос был тихим и не таким спокойным, как раньше. Неуверенным. Почти испуганным.
Он знал этот тон.
Потому что именно на этом этапе информация Лесли почти всегда останавливалась в прошлом, здесь или чуть дальше. Что-то в этой инициации было очень травмирующим. Из прошлых сеансов Хукер знал, что Патриции тогда было шестнадцать лет - возраст, когда большинство личностей вырываются из нее все разом, становясь стражами у ворот ее рассудка. Он знал, что посвящение произошло в подвале дома ее родителей. И это было почти все, что он знал.
Он посмотрел на часы. Ровно три часа.
К черту время. Ему нужно попытаться.
- Лесли, в прошлом ты не хотела рассказывать мне об этом, я знаю. И я понимаю, что тебе это трудно. Но на этот раз все будет по-другому. Я расскажу тебе, как и почему все будет по-другому. Видишь магнитофон на столе рядом с тобой?
Она посмотрела и кивнула.
- Отличие в том, что на этот раз я записываю твой рассказ. И на следующем сеансе я прокручу запись Патриции. Когда я это сделаю, Патриция узнает и поймет, что они с ней сделали. Она поймет, почему она такая, почему все вы такие. И можешь ли ты догадаться, что произойдет потом?
Она покачала головой.
- Боль прекратится. Еще немного времени, еще немного терапии, и она прекратится.
Он посмотрел на нее и задумался. Он подумал: Доверься мне.
- Расскажи мне об этом, Лесли, - сказал он.
На мгновение ему показалось, что этого не произойдет. Затем она откинулась в кресле и закрыла глаза, а когда снова открыла их, то вспомнила.
- Там был мальчик, - сказала она. - Я не знаю, откуда он взялся. Я имею в виду, не обычный мальчик. Не один из них. Испанец, я думаю, кубинец или мексиканец, примерно возраста Патриции. Патриция приняла много каких-то наркотиков, и мальчик тоже, и они оба были голыми, и они положили ее на стол, на алтарь, а мальчик стоял над ней, все пели, пока он вставлял свой пенис и начал это делать. Он делал это долго, и ей было больно. А потом мистер Ганнет протянул руку с ножом, который у него был, жертвенным ножом, который был очень-очень острым, и он разрезал мальчика... знаете это место, прямо между... яйцами и задницей? Там кожа?
Хукер кивнул.
- Из него текла кровь, кровь стекала по его ногам и капала на алтарь, но, наверное, из-за наркотиков или из-за того, что он это делал, не знаю, сначала он этого не чувствовал, он просто продолжал делать это с ней, но Патриция чувствовала, как скапливается под ней кровь, теплая и влажная, и, наконец, мальчик тоже это почувствовал, он начал кричать и попытался выйти из нее, но к тому времени мистер Ганнет оказался рядом с ним и перерезал ему горло ножом, Патриция кричала, а мальчик кашлял кровью, кровь была повсюду, повсюду на ней, она чувствовала ее вкус, а все остальные вокруг собирали кровь в миски, пили кровь из его шеи и между ног, a она чувствовала запах его дерьма, а они и его собирали в миски и размазывали по лицам, по ртам, и вместо того, чтобы кончить в нее, он просто выпустил это в нее, понимаете? Он помочился в нее.
- Ну, а потом мальчик упал на нее сверху, он был мертв, и мистер Ганнет вручил Патриции нож и сказал ей заколоть его во имя Господа Сатаны, и она была так напугана и так зла на мальчика - это было странно - так сильно разозлилась на него, что так и сделала. Била его ножом снова и снова.
Она остановилась, озадаченная.
Интересно, почему она так рассердилась на него? А не на них.
Он дал ей немного подумать. Сейчас не было времени вдаваться в подробности, хотя он прекрасно знал, откуда обычно берется гнев одной жертвы на другую. Еще один сеанс.
- Что произошло потом?
Она пожала плечами.
- Они съели сердце мальчика. Они измазали ее его кровью. Потом они сделали это с ней по очереди. Затем они позволили ей подняться наверх, принять душ и дали ей поспать.
Десять минут четвертого. Они справились. Все было кончено.
Он был потрясен. И в то же время в приподнятом настроении. Он не мог поверить в то, что у него есть.
- Сейчас я начну считать до пяти, Лесли, - сказал он. - Когда скажу "пять", я снова поговорю с Патрицией, и она будет бодрой, отдохнувшей, расслабленной и довольной, и она ничего из этого не вспомнит. Ты очень хорошо справилась. Спасибо тебе.
- Доктор?
- Да?
- Патриция опять напугана.
- Ей не надо бояться.
- Она знает, что я рассказала. Что я рассказала вам все.
- С Патрицией все будет в порядке, поверь мне. Сейчас я сосчитаю до пяти, хорошо? Закрой глаза.
Он сосчитал.
Патриция открыла глаза и улыбнулась.
- Ну, как у нас дела? - спросила она.
- Ты прекрасно справилась, - oн улыбнулся ей в ответ. - Я хочу обсудить это с тобой как можно скорее. Но у меня еще один пациент.
Он заглянул в журнал.
- Как насчет трех часов в среду, то есть послезавтра?
- Прекрасно.
- Мы совершили прорыв, Патриция. Ты должна это знать.
- Правда? Тогда не мог бы ты...?
- Нет. Боюсь, что нет. Не сейчас. Это займет некоторое время. Я записываю тебя на два часа на среду, хорошо?
- Хорошо.
Он протянул ей жакет, лежавший перед ним на полу. Она даже не спросила, как он туда попал. Она уже была практически профессионалом в этом деле. Она взяла его и сумочку, и встала, чтобы уйти. Поколебалась, а затем повернулась к нему.
- Мне стоит беспокоиться? - спросила она.
- О чем?
- Не знаю. Просто я... волнуюсь.
- Беспокоиться не о чем. Мы уже прошли самое худшее. Предстоит решить несколько очень сложных проблем, не стану этого отрицать, но теперь мы хотя бы знаем, с чем имеем дело. Мы знаем наверняка. Это займет некоторое время. Но у тебя будет жизнь, Патриция. Полноценная жизнь. Не надо будет прятаться. Жизнь без страха.
Она улыбнулась.
- Тогда увидимся в среду, доктор. И я думаю... ну, я думаю, мы просто посмотрим.
Она вышла в приемную и осторожно закрыла за собой дверь. Он подошел к столу рядом с ее пустым креслом и выключил магнитофон. Нажал кнопку перемотки и услышал свистящее шипение ленты, ее голос и его собственный, так что он знал, что магнитофон не подвел, а затем вернул его в исходное положение. Вынул шнур из розетки, подошел к столу, выдвинул верхний ящик и убрал его.
Он услышал, как в приемной стул ударился о стену. Его трехчасовой пациент, вероятно, был чертовски нетерпелив, и, вероятно, ему нужно было его немного успокоить. Все было в порядке. В данный момент он чувствовал, что готов на все. Он пересек кабинет и открыл дверь.
Мужчина склонился над ней, крупный мужчина во всем черном - куртке, ботинках, брюках - склонился над ней так, что Хукер мог видеть ее безжизненные глаза и открытый рот, а затылок мужчины двигался из стороны в сторону чуть ниже ее подбородка. Кровь залила все стены и картины с пейзажами, развешанные, чтобы успокоить пациентов, кровь все еще пульсировала из ее шеи по обеим сторонам головы мужчины, заливая его длинные черные сальные волосы, а он смотрел на Хукера и ухмылялся, его лицо превратилось в тонкую ярко-красную маску, с зубов капала более бледная кровь, разбавленная слюной. Хукер увидел нож в его левой руке и окровавленную серебряную пентаграмму на шее.
- Сеанс окончен, - прошипел мужчина. - Пациент вылечен.
Хукер отступил в дверной проем своего кабинета, как будто кто-то толкнул его. Попытался захлопнуть дверь. Окровавленная левая рука с треском ударила по ней и втолкнула его в комнату.
Мужчина стоял на пороге.
На мгновение, когда мужчина приближался к нему, Хукер подумал о всех людях, о всей структуре, о всем богатстве изобретений и стремлению выжить, которые только что умерли там, в приемной, и единственным утешением было то, что кассета переживет их, мужчина не узнает о кассете, его работа в некотором роде продолжится, несмотря, а не из-за его амбиций по отношению к ним обоим, хотя этого было недостаточно, даже близко недостаточно ни для них, ни для ее детей. Он подумал: Опубликовать или погибнуть, или и то, и другое вместе, потому что, конечно, именно это с ними и произошло, а затем услышал собачий вой, который был его воем, когда нож опускался все ниже и ниже.